В конце шестидесятых годов двадцатого века я жил в Казахстане, в городе Балхаше. Там не было ни одного писателя. Я написал первую повесть и с ней приехал в Алма-Ату, в редакцию журнала "Простор". Там писатель Иван Щеголихин водил по кабинетам, знакомил с писателями и называл неожиданно для меня: - это наш балхашский автор. Чувство было - вроде меня неожиданно произвели в офицеры.
- Вы пишете стихи? - спросил прозаик, известный в Казахстане, Юрий Герт.
- Нет, прозу. Я написал повесть.
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать.
- В вашем возрасте надо писать стихи, жизненного опыта для прозы мало.
- Мне нравится проза.
В тех кабинетах меня и познакомили с Морисом Семашко. Он пожал мне руку и глянул с любопытством. А я на него - с любопытством, потому что впервые видел писателей не на портретах, а живыми, обалденными для меня. У них были книги, их произведения печатались в республиканском журнале. Настоящие писатели...
Морис Семашко по первому впечатлению - высокого роста, не толстый и не худой, стройный. И - глаза. Умные, печальноватые. Тёмные, влажные и печальноватые. Ими он пробовал узнать человека сразу, определить суть того, с кем познакомился, - видел по его глазам.
Он писал редкое, романы на исторические темы. Я понял, надо быть и талантливым в слове, и умным, и знающим историю прежних веков, ведь он реставрировал их, прежние века...
Писатели разговаривали о своих делах, каким сделать следующий номер журнала, я сидел в стороне и обалдевал, - надо же, настоящие писатели, практически занятые делами литературы... Мне до них было - как до Парижа, почти недостижимо.
Весной 1969 года я возвращался из ихтиологической экспедиции с Алакольских озёр, они в соседней с Алма-Атой области, Талды-Курганской. Начало мая, степь цвела маками, мы - отряд ихтиологов, - мчались в своём небольшом автобусе через сплошные степные алые ковры, сливающиеся на скорости в алое море. В Алма-Ате - отдых на пару дней. Я, шалопай шалопаем, прямо в драных штанах, старой рубашке, каким ходил в экспедиции - а другой одежды с собой не было, - пришёл к писателям в редакцию журнала "Простор". Только начал восторженно рассказывать им о степных маковых коврах - вошёл Морис Семашко. Мрачный, грузный. Сел, и плечи его как-то опустились. Начал рассказывал - в типографии по приказу из ЦК компартии Казахстана уничтожили готовый набор его новой книги. Смотрел на всех нас непонимающими, несоглащающимися с гадостью глазами.
Большой человек заплакал. Заорал: - Чего они от меня ждут? Я еврей, а им не нравится? Ждут, что я уеду в Израиль? Вынудят? Заставят? Я никуда не уеду. Я не согласен сдаваться! Я в своей стране, я буду добиваться справедливости и возможности писать так, как хочу! Я писатель, не они!
Я тихо сидел в углу кабинета. Понимая, на моих глазах происходит настоящее, - та скрытая сторона литературной жизни, о чём не пишут в газетах и не говорят по телевизорам.
Горько видеть, как плачет большой, умный человек. Горько понимать - ему не дали и не дадут, после всех положительных отзывов, собранных прежде, издать книгу. Это было как расстрел без суда и следствия. Уничтожение нескольких лет работы писателя...
Я сидел и понимал, во что вхожу со своим желанием стать писателем. Ещё не зная, - через пару месяцев в Балхаше, в городской газете, напечатают мой рассказ, а попозже в обкоме КПСС мой рассказ назовут идеологически вредным и меня запретят печатать во всех газетах и журналах Казахстана.
Но мне было - шалопайный возраст, всего девятнадцать лет, всё по фигу, а издевательство над взрослым, умным, талантливым писателем...
Он плакал.
Все молчали.
Мне до сих пор стыдно за всех неизвестных мне мерзавцев из ЦК компартии Казахстана, - кабинетных убийц.
Мне до сих пор как-то... что я не подошёл к Морису Семашко, не погладил его по голове, пробуя успокоить, помочь...
Страницы истории недавней советской литературы...
Урок, на всю жизнь. Насчёт того, что бояться - не надо.
Через несколько лет в России я прочёл его новую вещь под названием "Гу-га" и порадовался, всё-таки не заставили его замолчать, всё-таки он написал великолепное.
И его замечательные книги, исторические, вышли в свет все.