Как подсказывается, взять два длинных карандаша, привязать по сторонам прямоугольной стирательной резинки. Отпуская руку, руке доверяя, легко удерживать спаренное кончиками пальцев, две лёгкие параллельные линии ведя и заворачивая спирально, изгибчивые, перебивающие прежние, как белые следы самолётиков, рядом выкручивающих высший пилотаж, - идущие по холсту широким закрутом два тонких следа пролетевших птиц, рядом...
Мелодия, медленно проигрываемая хрустальным. Нота соль, проигрываемая одновременно с нотой соль, приподнятой на половину тональности. Медленное, понятное, отыскиваемое. Заранее грустновато, - будет и затем проигрываться, желанием повтора. Ни бум-бум. Ни та-та-рам. Медленное. Хрустальное. Звуками ниоткуда и прикапывающими со всех сторон.
- А кто это в телевизоре?
- Врущие политики.
- А кто на этом экране?
- Здесь ничего не умеющие готовят еду, смешивают консервы гороха с консервами фасоли, сейчас польют майонезом.
-Тупее бывает?
- Бывает. Тупее - посолить суп. С долгими, нудными для человека объяснениями, какой рукой надо солить, бросить щепотку соли.
- Надоели женщины со злыми лицами, стреляющими в людей. Убийцы не имеют права рожать, не могут ждать поклонения им. Раствори телевизор навсегда?
- Да пожалуйста.
- Надоел город. В нём много матерятся, много остановленных лиц.
- Чем они остановлены?
- Судьбой, в основном.
- Передвинемся в деревню?
- Надоела земля. На ней много злого. Каждый час взрывают живое, стреляют в живых, обманывают честных, врут тем, кто надеется на хорошее. Передвинемся.
- Куда?
- Не знаю... Где не бывает отмеченного сейчас. Не для того мы рожались, чтобы жить среди пакости и отравляться пакостным.
- Передвинемся... чтобы никто не помешал и не надоедал?
- Обидная усталость от идиотизма. Отрекаемся, хотя бы на время - для себя.
- За городом окажешься - новое привлекать начинает, а отречься от надоевших насколько получиться...
Две линии рядом, почти одинакового нажима на грифели карандашей. Дойдёт до живописи - надо будет писать одной кистью, двадцать вторым номером, широкой, широкими мазками, набирая цвета на два конца кисти. Два цвета, одинаковые, с краю второго приподнятый на половину тональности...
- А кто вон тот, стоящий в стороне?
- Художник. Художнику знать можно.
2
Тишина. Наконец тишина. Хорошая тишина. Свободная.
Тишина для всего состояния.
И для тела, и для души.
Никто не влияет.
Ничто не ограничивает. Не заставляет быть не собой.
Не жить тем, чего хочется. Чего нужно.
- Я по тебе соскучилась.
- Какой?
-Такой, что ты сейчас.
- Что?
- Как над полом ходишь, до половиц не дотрагиваясь.
- И ты ковра не задеваешь. Ты родилась раньше меня?
- Сразу за тобой. Вплотную. Отстать от тебя боялась.
Немного вытянутое лицо. Вытянутое тело. Вдавленная симметрично волнистость талии, распад лёгкой ширины таза, суженные книзу, к коленкам, бёдра. Небольшие девичьи груди, раскрытые на стороны приподнятыми остриями. Сверху линия просевшая короткой волной, над каждой, снизу наполненная выгнутостью, повторившей верх. Если видеть немного со стороны, не совсем профильно. Родинка над левой грудью. Не плоские длинноватые тяжко-коричневые волосы, вольные.
Немного вытянутое лицо, чуть отчёркнутее. Вытянутое тело вчерашней девочки, готовой переместиться во взрослеющую завтрашнюю женщину. Тоже ровноватый живот, тяжкий распад ширины зада, суженного книзу, к коленкам. Повторящие зеркальностью груди бродящей рядом, без родинки над левой. Волосы, такие же, собранные над затылком и перехваченные завязкой. Тоже притянутые к телу шорты, прямо и высоко обрезанные внизу, с мохрами ниток.
Два светло-тёплых тела на бледной сиреневости, прохладности стен пространства широкого зала, спокойного, беззвучного. В стороне от прежнего, ненужного.
И имена плотнее некуда, с изменением одной во втором имени, - коротко привыкли называть себя. Когда вдвоём.
Распустила пальцы, и длинный прозрачный шлейф остался на полу.
Распустился из пальцев, и прозрачно длинный шлейф упал на ковёр.
Только что бывший на плечах...
Укрывавший, не закрывая...
Нота.
Нота на полтона выше.
Не низкая по глубине и не высокая до истошности.
Хрустальность, удерживаемая на начальной полосе, не давящей и не раздражающей.
Ми, ми диез...
- Я смотрела, как ты вчера сидела на сцене, в камерном оркестре на концерте. Я торжествовала, желаниями рвалась к тебе. Сидишь возле края сцены, играешь на скрипке, спина отогнута назад, раз оттопырен, нога ближняя от живота выгнута кверху, внизу оттянута, упираешься туфлей, пятка над высоким каблуком. Тянуло подойти и рвануть тебя за руку, и увести ото всех. Я тебя ревновала. Бешено ревновала, видишь, - показала на прикушенную вчера нижнюю губку.
- К чему ревновала?
- Ко всему. На тебя все, все имели возможность смотреть!
- Концерт, пускай смотрят.
- Нет. Я тебя всегда хочу обернуть колпаком непроницаемым!
- Чудно, и как мне жить? Ходить рядом с тобой в каком-то большущем колпаке? Ой, и - непроницаемом? Не нужно, мне.
- Хорошо, оставим, как было. Сколько мы есть, не могу привыкнуть, - когда идём вдвоём, рядом, за руки держимся и одеты одинаково, все встречные удивляются, сильно похожи наши лица и наши фигуры. Я по тебе соскучилась. Покажи, какая ты сегодня, что у тебя там? - почти прижалась, полуприсела, обняла рукой за талию, нагнула голову, высунула узковатый язычок, оттянув и сдвигая шортики с кругло-плотного живота сестры, тоже светло-светло коричневой, золотистой кожей, где доставали блики света, оттеняя впадинки и круглоту. В шортиках полусдвинутых показалось треугольное окончание живота, низкой вспухлостью скошенное под низ, чисто выбритой, с узкой коротко подстриженной высокой полосочкой волос.
- У меня украшено так же, только полосочка на этот раз покороче, ты хочешь увидеть?
- Всегда, - трудновато ответила стоящая смятым голосом, положив тяжело раскрытую ладонь на затылок присевшей. Почувствовав начальное круженье восприятия всего, втягивающегося с горячим сейчас дыханием. - Мне всегда нравятся твои маленькие, твёрдые круглые грудки, малюсенькие сосочки.
- Потрогаешь, не торопись, - присела на что-то подвернувшееся, спустила с неё шортики к коленям, прогладила, сдвинув её ноги плотнее, обе сразу от укольчатой полосочки волосиков оставленных книзу обе сразу, как убеждаясь, ничего с ними ненужного, плохого не случилось. Другой рукой приятно для себя, для ней обнимая зад и прижимая пальцы её, подрагивающие, подрагивающими к бедру. Разглядела, задовольничала успокоенностью, что такая же гладкость и красивое так же нравится, освободила ноги внизу от шортиков, встала, расширив колени и свой зад, на пол, приподняла ногу над собой ступней на что-то, узким язычком провела медленно от нижнего начала коротких волосиков по всей полоске, заставила вздрогнуть тело над собой полуахом, полу...
Быстро поднялась и коротким ротиком поцеловала короткий ротик, прошептав, - я тебе тебя передала, твой вкус там, наш, тайный...
Тоже не могла смотреть, сохраняя секундочки чувствуемого, короткий ротик сейчас на своих сосочках, те долго известные длинные, узкие пальцы, поддерживающие груди. Поджимающие снизу, приглаживающие поверх, и не открывая век приглаживала такие же, перетягивая накопленное в них и вскрученное сейчас по гладкой плотности виолончельной вогнутости талии вниз, вниз, сводя к выбритой, немножко отличаемой той кожей вспухлости, к зажатостям нижних губок под ним.
3
Наброски, наброски сразу по всей плоскости широкого, высокого холста, в любой его части, некрупно, наброски отдельные...
Торс, полуспереди-полусбоку, от плеч до начала ног узковато завтрашний, вчерашней девушки - завтрашней женщины, после контурного обвода проработанный тенями, готовый для... да, как начало, заготовка, с объемной проработкой тенями и светлотами, немного с краю прикрытый спиной второго торса, - как он же самый, показанный сзади разливом и стягом располовиненного зада, вчера бывшего девичьим, сейчас почти женским, тяжёло-высоким...
Грациозно...
Отдельно рука, протянутая всеми изгибами в сторону руки встречной...
Плосковатый низом живот, откосно и треугольно утягивающийся в накругленность над сжатость ног...
Не стыдная перед рисовальщиком раскрытость грудей, небольших, недавно получившихся взрослыми... Топорщащихся на стороны, кругло-налитых, спружиненных снизу...
Раскрытая надвое присевшей, раздволенная неожиданно широкая груша гладчайшего зада...
Губы короткого рта...
Приоткрытые, вторые, такие же...
Ямки над ключицами...
Чем наполнить, когда детали соединятся в два тела, летящих, в одно вытянутое, летящее, второе обвитостью спиральной вокруг него...
Скучностью грубых запретов посторонних? Светлотой радости от исполнения желаний? Начнётся ли музыка хрустальной после рисунка окончательного, после живописи?
Села на край драпировки куба, коленями выше пупка подняла подставками ноги, доверчиво глянула и доверчиво развела коленями нараспах, такая же села за ней вплотную, потянулась вытянутым язычком к язычку, короткости отыскивая ближайшей, упором язычком в язычок, пальцы наложила на своё, нужное , только что прикрытое ладонями ближе сидящей. Розовые лепестки вывернулись краями лепестками розы цветковой, пальчик медленно затонул до второго сгиба.
- Расскажи, расскажи самую важную новость в себе, я её чувствую сейчас, я убеждаюсь. Предательница, как ты без моего согласия превратилась в не девственницу?
- Ты не обижайся и прости.
- Не обижаюсь. Прощаю. Рассказывай скорей.
- Я выбрала юношу нашего возраста. Мы договорились в стороне ото всех загорать голыми. Он стеснялся, он в первый раз загорал голым. Он боялся, когда я разглядывала его таким, голым. Сама понимаешь, что разглядывала. Мы ходили по берегу озера, мы отошли к соснам, он переживал, нас видят с пролетающих лодок. Мы убегали, у него смешно вскидывался на бегу, я хохотала. Возле сосен чего-то резко изменилось, меня закружило во все стороны, я в метре от себя перестала видеть, мир сузился, я в метре от себя перестала видеть, да? У него узкий на конце, наплывом кожицы закрыт, дальше утолщается, у него резко задрался вверх, я попробовала оттянуть ниже - ему стало больно. Я положила юношу на траву, схватила горячий, поставила под себя под себя и села наго. Сразу. Как те девушки в древнем храме садились на каменный фаллос, в храме исполняя ритуал. Помнишь, мы кино смотрели? Я не пожалела, что сама себя сделала женщиной.
- Без моего согласия.
- А, не упрекай! Ты та же? та же? - не соглашалась, - за плечи потянула, положила, раздвоила ноги, на утверждение услышанное провела между гудок осторожно, мизинчиком дотронулась, чуть-чуть придавила осторожно, язычком дотрагиваясь до раскрывшихся губ короткого рта...
- Бледно-розовая, закрытенькая по-прежнему, девочка по-прежнему, любименькая, такая же, как я совсем вчера...
- Позови его для меня? Стану женщиной.
- Нет. - Я пошутила. Представь, он меня с тобой перепутает и обалдеет, второй раз в девственницу ворвётся, подумает, в одну и ту же.
Поулыбались, присели рядом. И ставшая женщиной потянула к себе руку другой, прижав к раскрытости, в промежности покрасневшей.
- Никогда не думала, что буду с тобой и женщиной отлетать ото всех в никуда. В наше, где мы только двое. Где нам не нужен никто.
4
Элегантно летящая, спирально обвитая повторением себя, таким же лицом с немного другой причёской, таким же телом, быстрее перешедшим в женское, с удлинёнными бедрами, то ли бывающими, то ли намеренно вытянутыми живописцем, телом лёгким, весомым притягательностью...
На холсте без ограничивающего обрамления.
- И где они натуру находят, умеющие? - спросил кто-то обижено.