Lib.ru/Современная литература: Павлов Юрий Николаевич. Заблудившийся Бумеранг

Юрий ПАВЛОВ

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ БУМЕРАНГ

ПАМЯТЬ

Память - миграция духа

в прошлое - там разруха:

реки - без отражений,

ссоры - без сожалений.

Губы чужих не алчут -

мало для них что значат

прежних желаний фанты,

что разыграть мечтал ты...

Какая нелепая лепта -

память сживает со света

напрочь. И в это мгновенье

нисходит стихотворенье.

* * *

Обширна книга дней моих -

в ней взлеты реже, чем паденья.

Я не ропщу: случайный стих

способен вырвать у забвенья

день, пусть единственный из ста,

что за спиной у старожила,

видать, не ради баловства

перо с кириллицей дружило...

Нездешний свет спадал с небес,

да так, что сердце заходилось,

мне слышалась благая весть,

в которой мудрость и наивность -

два разнополюсных крыла -

смыкались, воздух в них пружинил,

а высота к себе влекла,

и потому не обескрылил...

В той книге так давно живу,

что в ней себя не узнаю я,

точнее, первую главу:

от детских слез - до поцелуя...

Я ПАМЯТНИК СЕБЕ НЕ ВОЗДВИГАЛ

Я памятник себе не воздвигал:

при жизни это выглядит нелепо,

как спать в гробу, обзаводиться склепом

иль по себе же заказать хорал.

Но Время я старался обуздать,

околдовать поток его, хоть оный

нас лепит. Зная, что способны встать

часы, я уповал на власть Горгоны,

и Время каменело. Легкий миг

под ветерком взъерошенного платья

влетал в строку. О, я его постиг!

Остановил! И это было счастье!

А сколько бед и чаяний в тиши _

их Время заслонить пыталось далью,

я положил на музыку души

и выплеснул с шопеновской печалью.

Живу, как все: с надеждой "аз воздам"...

Сижу в кафе, жую сухие булки,

курю. И говорю: - Пардон, мадам, -

бросая в блюдце куцые окурки.

В кругу друзей не прочь поднять бокал,

жаль, что трещит не голова, а печень...

Да, Бог с ней, кто на этом свете вечен?

Я памятник себе не воздвигал.

* * *

Впущу осенний день, откинув занавески,

в свой дом, где отразят уже предзимний свет

из чешского стекла лукавые подвески,

и ваза для цветов, которых в вазе нет.

Зачем они теперь? Все явственней прохлада.

Мне отчего-то жаль цветочных продавщиц.

Я к времени привит, как ветвь чужого сада,

и слышу голоса уже отлетных птиц.

* * *

Какая чистота в предутренней тиши!

Пернатых звукоряд не перепутал ноты.

Встречаю новый день - его заботы

не омрачат доверчивой души...

Я выхожу из сновидений в сад.

Обет молчанья всуе не нарушу,

в сиянье яблонь осень обнаружу,

еще не опечалившую взгляд...

А над холмами заалел восход,

он свет и тьму непроизвольно сблизит,

и все вокруг очнется, оживет,

что от меня нисколько не зависит.

НАЧАЛО ОСЕНИ

Верительную грамоту листвы

вручает осень утреннему парку,

а тот, во избежание молвы,

её швыряет нехотя под арку -

мемориальную, и обретает вид

законченности, зримого мгновенья:

то вспыхнет лист, то птица пролетит,

то хлынет дождь, но, как по мановенью

волшебной палочки, разведрится и вновь

повеет теплотой былого лета,

как в старой книге робкая любовь

уже давно забытого поэта.

ИДЕТ ОКТЯБРЬ

Двадцать второе. Вторник. Листопад.

Идет октябрь две тысячи второго,

как водится, от Рождества Христова

озлобленного года... Бросишь взгляд

в осенний двор - все кажется на месте:

песочницы, деревья, гаражи,

что может быть приятней для души,

не опаленной жадным чувством мести

ко дню вчерашнему? Он был обычным, но

зашла соседка. Угостилась рыбой,

и я бутылку раскупорил, ибо

не сам придумал - так заведено...

Мы по глотку цедили свой бокал,

болтали о друзьях, что за кордоном.

Уже под вечер с вежливым пардоном

она раскланялась. Удерживать не стал.

Так и ушла, оставив за спиной

духов французских утонченный запах...

Смеркалось. Облака неслись на Запад,

как беженцы, за участью иной.

УЛИЦА

Я болен этой улицей, знакомой

по сводам арок, паркам, фонарям,

строеньям Бернардацци и церквам,

несущим свой обряд многовековый...

В её истоке молодости хмель,

дурманивший своим азартом разум,

пока душа легко сдавалась сглазам

красоток, молодящихся досель...

Теперь на ней вынашиваю грусть

осенних дней, стихийных треволнений,

похоже, трех столь разных поколений,

что обозначить сходство не берусь...

А улица все та же, и я чту

её мажорный ритм и постоянство

в слепом порыве обуздать пространство

еще хотя бы на одну версту.

СЛУЧАЙНОСТЬ

Как не просчитывай ходы,

как ими жизнь свою не мучай,

в ней отпечатает следы

его высокородье случай.

Ты вроде бы его не звал,

не ждал в определенном месте -

он, как оброненный бокал

на шлейф зардевшейся невесты.

Подложит друг тебе свинью,

забыв при этом извиниться,

уронишь лоб на пятерню:

ну, как же так могло случиться?

Под хор ликующих цикад

иль на изысканном банкете

ты встретишь женщину и рад

попасть в раскинутые сети.

В тебя тайком вселится бес,

(мы этот факт относим к сглазам)

считая волею небес

черту, где оступился разум.

А жизнь, то вознесет на миг,

а то и отрезвит немного -

случайность, видимо, язык

Всевышнего... Она от Бога.

* * *

Тишайший снег в начале марта

лег за ночь на пути весны.

Триоли птичьего азарта

им сведены до тишины...

Мне сладок миг успокоенья

как будто память лучших лет

в душе проснулась, как виденье,

вручив просроченный билет.

Куда? Мимо сердечной встряски,

разлук, измен, семейных драм,

я возвращаюсь без опаски

к уже отгомонившим дням,

и на себя за половиной

той жизни, что щадила нас,

смотрю, словно отец на сына,

влюбившегося в первый раз.

ИЗ ДОРОЖНОЙ ТЕТРАДИ

Вокзал. Спешу вдогонку за судьбой.

Печалится разлука на перроне.

Привычен мне плацкартный разнобой

и шелуха от семечек в вагоне,

и даже тушь, потекшая с ресниц,

у женщины (ох, эти шуры - муры)

еще натерпится от грубых проводниц,

что за постель сдерут с неё три шкуры.

Согрев себя бутылочным вином,

конфеты раздаю цыганским детям...

Вот "скорый" покачнулся за окном,

а наш стоит, но, кажется, что едем...

Вагон плацкартный. Тормошит багаж

таможня, преуспев в старанье дошлом...

Скорей бы в путь, чтоб вздрогнувший пейзаж

рванулся вспять и оказался в прошлом.

Еще есть время бросить взгляд в окно,

купить грибов сушеных или рыбу,

и размышлять о прежней жизни, но

с прицелом все же в будущее, либо

читать с усердьем старенький роман,

в котором от тоски герои скисли

иль ложечкой бемольной о стакан

звенеть, и на часы смотреть при мысли:

не стрелки на часах, а дни спешат

листву в лесах сгребая, точно ветошь...

А по перрону люди мельтешат,

которых никогда уже не встретишь.

* * *

Вроде базарных торговок, перебивая друг друга,

птицы щебечут, и вот атмосфера звука

поглотив тишину, что с рождения безъязыка,

готова напомнить, откуда взялась музыка,

а с ней головастики нот, подвешенные на нити,

их под пиво, как лакомство, не съедите.

Но, взяв за горло, трепетный гриф гитары,

можно дать петуха, превращая себя в кентавра,

в лучшем случае - под желторотой аркой

тешить подружку песенкой не столь жалкой,

сколь наивной... Отсюда напевность в слове,

когда сочиняешь, захлебываясь от любови

к самому же себе, а чтобы не распознали

ставишь точку в честь родинки бывшей крали.

июнь 2005

+ + +

Чуть стемнеет, жена поливает зеленые грядки:

кто под знаком тельца, у того земледельца повадки

от рожденья, а мне лишь бы щебета больше и света,

лишь бы солнце светило и длилось молдавское лето.

В это время у пчел ностальгия по майскому меду,

у сверчков - по росистой траве, где коса кочевала,

а стожки на поляне уже обозначили моду,

что иной Кутюрье удостоил бы высшего балла...

Литератор - сосед по ночам мемуары шлифует,

до утра его память под грустное ретро танцует,

принуждая перо, чью-то жизнь собирать по крупицам -

так клюют по зерну утомленные старые птицы.

Может, время и мне с головой в глубину окунуться

Патриарших прудов, где прошло загорелое детство,

в них монеткой на дне, затаилась надежда вернуться -

мне её не найти... И от памяти некуда деться...

ДАЧНАЯ ХРОНИКА

Лето - жаркое время нахрапистых мух,

искушения пчел пирогом с чечевицей,

время теплых дождей, застилающих слух

болтовней ни о чем. Так с бедовой девицей

разговоры ведешь по дороге к шоссе -

до него полчаса равномерного шага

мимо грядок, что тесно собрались в плиссе,

опасаясь стать жертвой сырого оврага...

В доме тихо. В прихожей (ужаснейший вид!)

потолочный подтек, что анфас Колизея.

На столе в потускневших доспехах стоит

самовар, обделенный вниманьем музея.

С огоньком сигаретным закат поугас.

Захмелевшие яблоки - с ветки, да оземь,

видно, праздник справляют по имени "Спас",

или их тяготит полногрудая осень?

А когда засыпаешь, решив, что не в мочь

разгадать заморочки кроссворда в газете,

в гамаке безмятежно качается ночь,

размышляя о жизни, как темень о свете...

* * *

Поздним летом живу в котельцовом доме,

как отшельник, почтя тишину за благо,

посторонних слов мне не нужно кроме

тех, что сможет стерпеть бумага.

Поселившись в часах, дробит тишину кукушка.

Дело к вечеру. Знает она едва ли

сколько жизни в остатке, и много ли нужно,

чтоб на время избавиться от печали.

Наливаются яблоки. Бронзовое светило

лепит их по облику своему и подобью.

Я читаю письмо, (о, как же давно это было!)

" Не скучай. Целую тебя. С любовью..."

АЛЬБОМНЫЙ СТИХ

Я написать хотел бы Вам

про шлейфы, шляпки и лорнеты,

про втиснутых в корсеты дам,

которым нравились корнеты,

про ширь заснеженных степей,

про верстовые вереницы,

где белой розой из ноздрей

у черногривых пар клубится...

О том, как нежится рука

в другой, теплом её согрета,

и как мучительно сладка

печаль влюбленного поэта.

В ней нет корысти, нет греха,

но проявлением отваги

зачтется исповедь стиха

на беломраморной бумаге...

2005

* * *

...и вот предощущенье пустоты

сомкнулось, как тяжелые кулисы,

доказывая истину, что ты,

примерив роль удачливой актрисы

не лучших дарований, но при том,

сорвавшая восторг с ладоней зала,

в той сцене, где надежд твоих садом

напоминал невнятицу вокзала,

уже остановилась за чертой,

где не взимают пошлину за ревность,

с намеком, что погоня за душой,

твоей душой - наивная нелепость

воображенья, взявшего в прицел

мишень неуловимую для глаза,

что эта ностальгическая цель -

одна из форм животного экстаза...

Прости, не упрекай меня, прости

за проявленье варварского эго,

за пепел, что до боли тлел в горсти

на перепутьях сгинувшего века.

Ведь, даже то, что существуешь ты

реальней, чем глоток, другой хмельного,

есть произвол грядущей пустоты,

в которой не предвидится иного...

2005

КОГДА - НИБУДЬ

Когда - нибудь и я скажу: - Увы,

жизнь обольстила, но не состоялась,

пора и нам переходить на вы,

теперь пора - не за горами старость.

А сколько было горьких "почему?" -

прямого не дождавшихся ответа...

При всех раскладах вряд ли я пойму,

зачем ты отступала в тьму из света?

Зачем? Ты и сама не объяснишь

у прежних заблуждений на примете,

но верю, что когда-нибудь простишь

мою любовь еще на этом свете...

ОФИС НАПРОТИВ ОКНА

Иной предприниматель - не простак,

скорее, вор, не пойманный в законе.

Он знает, как умножить свой пятак,

не поклоняясь набожно иконе,

как дом купить, пересилив людей,

по факту для жилья на имя дочки,

открыть в нем офис, скрытый от властей

инкогнитостью оного. В цветочки

так безмятежно нарядить фасад,

что ангелы слететь с небес готовы,

едва ль предполагая, что обряд

там чтит лишь всепрощенье Иеговы.

А заняты вином: купи - продай...

Чуть утро нагловатые повесы

съезжаются. Нет-нет поднимут хай,

поставив мордой к морде мерседесы.

Их главный спец. считает барыши,

фискальных служб, обкрадывая сети,

его не уличит детектор лжи,

не упрекнут откормленные дети...

Он греется на солнышке, как кот,

не все коту... Но масленица длится,

а стража службу бдительно несет,

как будто за спиной сам сама граница...

2001

* * *

Пришествия второго я не жду -

я знаю, что никто не возвратится

оттуда, где не тинькает синица,

и нет нужды вынашивать вражду...

Там лишь покой, безвыходный покой,

с которым, как с землею породнишься,

но жаль, что ты ни в ком не повторишься,

как и тебя не повторит другой.

2005

* * *

За днями угасают дни

без покаянья, без упрека,

а мы, как ветреные сны,

их забываем ненароком,

и новые за часом час

куда торопим - неизвестно

как будто призывает нас

всепоглощающая бездна.

ПАМЯТНИК ПОД ДОЖДЕМ

Памяти Н.Ф. Костенко

В урочный час он памятником стал,

как бы итогом воплощенья бронзы

в скульптурный лик и временем опознан

был нами возведен на пьедестал.

Но прежде, чем объектом для зевак

вознесся он, я помню, как на кухне,

под радио басившее: "Эх, ухнем..."

старик глушил трехзвездочный коньяк.

А по ночам, советуясь с Гомером,

он породнил спартанцев корабли

с румынским слогом... Паруса вдали

дышали вольным эллинским размером.

Аванс за переводы истекал,

как поздний снег, простроченный капелью,

но обстоятельства, что сравнивают с мелью,

в нем умножали творческий накал.

И вот, покинув по неволе дом,

в анфас повернут в сторону проспекта,

как Одиссей, он стал добычей ветра,

но глух и нем к понятию "Потом"...

А с ним осталась боль под грифом "было":

Гулаг. Дремучий енисейский лед.

Позднее домик в Ялте, где живет

одна из женщин, что его любила.

Она сыграла роль в его судьбе

не главную... По письменным бумагам

за дерзкий нрав звала его мустангом,

а он её, в сердцах, на букву б...

Когда-то, мы встречались каждым днем,

теперь он - памятник, я для него - прохожий,

мой друг не узнает меня, похоже,

лишь хмурится и мокнет под дождем.

СУББОТНИЙ ДЕНЬ

Субботний день. Вот и конец недели.

Весна. Я не печалюсь ни о ком.

Поют в сирени пчел виолончели

под ветерка порывистым смычком.

Проснулся сад. В нем чисто, первозданно,

светло... Мне упоительно легко

как будто в небесах звучит осанна

в честь Бога и творения его.

Зачем я, в чем мое предначертанье?

Наверно, как у всех - творить добро...

Но станет ли достойным оправданьем

за жизнь мою - усердное перо?

* * *

О, этот светлый дар общенья -

уже не сон, а наяву,

как снег, подарком очищенья,

для нас открылся к Рождеству.

Речей твоих волнуют звуки,

и губ застенчивость... Пока

душа с душой, как две подруги,

гуляют об руку рука...

22.11.2005

УТВЕРЖДЕНИЕ ЗИМЫ

Натурщицей для фотоснимка

зима позирует не зря,

с утра осеннюю картинку

сорвал декабрь с календаря...

По-летнему не крутят птицы

небесное веретено,

острее с рынка запах пиццы,

добротней красное вино.

На первоснежье кто-то углем

деревья наспех набросал

на фоне торопливых улиц,

спешащих с центра на вокзал,

где собираясь в путь недолгий -

украсить новогодний пир,

толпятся елочки и елки -

приватизаторы квартир...

Я выхожу в ознобный город

купить на праздник пастрамы,

и ощущаю легкий холод

пусть юго-западной зимы:

не столь размашистой, морозной,

что заметает лыжный след,

но восхитительно курьезной,

как поцелуй в пятнадцать лет...

ЗИМНЕЕ УТРО

Включила холодильник свой зима,

и ртутный столбик поубавил в росте:

нырнул за ноль по Цельсию. Зима,

нечаянно нагрянувшая в гости,

к осенним дням, их выдворила вон,

сказать по чести - обошлась по - хамски,

возможно, холода пришли с Аляски,

а, может, сразу с четырех сторон...

Просторней стало. По утрам светлей

от снега. Тишина, как после ссоры.

Дорогу обозначил след саней.

Над ней грачи, патрульными в дозоре,

пытаются согреться, и круги

наматывают в воздухе морозном.

Настал декабрь, он птицами опознан,

в я, возможно, встал не с той ноги.

Печь догорела. Певчие отпели

и не зовут, как прежде, за порог,

где чей-то пес панически продрог,

а дачные дома осиротели...

Разъехался весь огородный люд

по городским скучающим квартирам:

поближе к батареям и к сортирам,

а я зачем-то обитаю тут?

И без особо значимых причин

вынашиваю мысль в уединенье,

что постоянней прочих величин

не ветреная память, а забвенье...

ХОЛОДА

Без вычурной сановной позы,

зиме, вручив аккредитив,

пришли крещенские морозы,

Европе пальцем пригрозив.

Убавил в росте ртутный столбик,

не зацепившись на нуле,

что в декабре, словно бесенок,

скакал по градусной школе.

Сковали город гололеды

и опоясала пурга -

всю ночь резвились до восхода

её бессонные снега...

Они спугнули вояжеров

и предприимчивых крестьян,

и даже рынка шумный норов

в себе почувствовал изъян.

Придав проклятьям быт укромный,

в котельных прятались бомжи,

и холодок, почти загробный,

касался тела и души.

Боюсь, что слов закостенелость,

едва ль расторгает кого,

а ей, душе, тепла хотелось -

тепла, не более того...

28. 01.2006

ЭЛЕОНОРА

В широкополой, старомодной,

конечно, с розой...

Элеонора, Вам охотней

заняться прозой,

чем репортерской беготней

по службам божьим

к попу, но если он святой,

то грешник кто же?

Наивность с кротостью к лицу

Вам даже сзади -

Вы так похожи на овцу

в господнем стаде.

что слышу блеянье овец,

грехи итожу,

как и кумир Ваш св. отец,

наверно, тоже.

у Вас на жизнь лукавый взгляд,

при том радушный.

Внучата жадные едят

Ваш хлеб насущный,

а Вы и рады: "сникерс" им

купит с получки:

жест доброты неоспорим -

он лучше взбучки.

Так и уходит пенсион,

а на зарплату,

блюдя божественный закон

на помощь брату

спешите Вы, когда он плох

с вчерашней пьянки

и под собой не чует ног

с ночной гулянки.

Привыкли. Это невпервой.

Тут нет позора.

Мне нравится, как Вы порой,

Элеонора,

знай, молодитесь в нашу честь

и, вскинув зонтик,

мне заявляете, что есть

у Вас любовник...

А я Вас вижу за столом

в квартирке тесной,

на пару с преданным пером

за прозой пресной.

О чем она, Вы никому

не говорите:

про Парфенон иль, про Муму,

но факт - хандрите.

И одиночество, как тень

настольной лампы

заметно скрадывает день

продленный как бы.

А завтра снова беготня -

эфирный слалом,

назвать успеете меня

глупцом, нахалом

за то, что написал стишок,

не сделав краше,

а приуменьшил на вершок

заслуги Ваши.

Но это я с улыбкой, так...

не для укора.

Что стих? Безделица, пустяк,

Элеонора...

1995

* * *

Компьютер мозговой включен на треть...

Кто ограничил наш пытливый разум,

лишил возможности грядущее узреть,

не поддаваться искусам и сглазам?

Пока в познаньях умножаем прыть,

возможно, галактический посредник,

людской обозревая муравейник,

раздумывает: сжечь, иль затопить?

КОМНАТА

" Не выходи из комнаты..."

Иосиф Бродский

Как сказано, было: "не выходи из комнаты..."

Это резонно - в комнате все-таки дома ты.

Можешь ходить в трусах, можешь обнять блондинку,

выпить свои сто грамм и запустить пластинку

апрельского грам. завода иль на рентгеновском снимке,

чтобы вкусить бельканто миланского невидимки.

А если захочешь, сам в клавиши фортепьяно

тычь пятерней, рискуя изобличить профана

в нотной грамоте - вовсе не из кокетства,

просто тебя играть не учили с детства...

Комната никогда не меняет своих привычек,

как и диван, телевизор, коробка спичек,

прихожка, где задником от порога

тапочки норовят вальяжно вписаться в ногу...

Ты можешь затеять ремонт, переклеить обои,

но где как не в комнате становишься сам собою,

а не кем-то? Скажем, поэтом, юристом, клерком -

скорей всего обывателем или умственным недомерком.

Комната, как никто, располагает тебя к доверью,

а надоест, не мешкая, выйди и хлопни дверью.

МАРТ НА ВТОРОЙ НЕДЕЛЕ

Март на второй неделе... И четверг

после среды, случившийся восьмого.

Вчера гуляли - женский день для всех,

дела же отложили для другого -

обычного. Шел моросящий дождь.

Тоска и хмурь коробили немного,

хоть женщины для молодых, а все ж,

до них, надеюсь, ближе, чем до Бога...

День украшали яркие цветы.

А сколько было выпито хмельного?!

Сегодня опохмеле и пусты

мои карманы, как сума Иова.

А что вокруг? Все тот же интерьер:

в окно с утра царапается тополь,

и некому, чтобы носок заштопал

или принес рассола, например...

Мурлычет кот - проголодался, друг,

зверюга, а вот держит хвост на Запад,

где надевают бархатный сюртук,

а щи, хлебая, не дырявят лапоть.

В душе не скверна ныне, а тоска,

и нету губ, чтоб молвили: - Изыди...

И за строкой строку моя рука

выводит, но не в совершенном виде.

Все ближе к Богу. Может, потому

о нем все чаще вспоминаю всуе.

Друзья уходят, многие во тьму,

и я по ним не менее тоскую,

чем по согретым молодостью дням,

когда хотелось жить, как пить в пустыне,

признаюсь, пью и присно и поныне,

но питие не впрок дается нам:

все чаще под шефе влечет к подушке -

предаться сну: всем до утра "гуд бай",

а раньше бы, поймав такси, к подружке

летел бы и вы правы, не на чай...

О чем писать? Хи-хи... О том, что есть!

Живу в стране, похожей на аппендикс,

без отчества, без топлива, без денег

с надеждой, что придет благая весть,

но не о том, что строим новый... изм,

чтоб на чужих костях повеселиться,

или аппендиксом в румынский организм

вросла Молдова с риском воспалиться...

А просто о грядущем добром дне,

где света больше, чем погодной хмури,

и хорошо, как в шелковой лазури

любимых глаз, что грезились во сне...

Во всем благоволение весны.

Снега сошли. Ночами на задворках

вовсю идут кошачие разборки,

напоминая ужасы войны.

Мне нравятся свиданья голубей,

воркующих любезно на балконах -

все почему-то больше на зеленых,

на них, похоже, птицам веселей...

А мне пора по городу пройтись,

насвистывая Моцарта иль Глюка,

и, голову закинув круто ввысь,

забыть, что жизнь - не встречи, а разлука...

* * *

... и бабочки танцующий цветок.

и высший пилотаж над головою

стрижей, и даже стадо кучевое

кочующее с юга на восток,

и лев, окаменевший у ограды

коммерческого банка, и тоска

холодная, как дуло у виска,

по женщине, похитившей мой сон,

что в вышних не зачтется ей виною -

всё неизбежно становилось мною...

Я был влюблен.

* * *

Ленюсь... Мой друг трудяга - Африкан,

уже с утра, испачкав краской кисти,

мозолит холст. А мне броженье мысли

милее, чем оптический обман.

Художник пишет Спаса на заказ,

но вместо глаз оставил лишь глазницы -

намек на слепоту - ведь не боится.

что всуе сам останется без глаз...

Я позвоню. Мы влипнем в суету

базарных мух, сдувая пену с пива.

Скажу: - Ты знаешь, как-то некрасиво...

открой глаза ослепшему Христу -

пусть видит все...

ЧИСТЫЙ ЧЕТВЕРГ

Вот и четверг. С небес нисходит свет

по-летнему, но зелень не поблекла.

В соседней комнате под ветошью газет,

словно щенки, повизгивают стекла.

Сегодня омовение грехов.

наполню ванну до краев из крана,

покаюсь за неискренность стихов -

в любом из них достаточно тумана.

Несу свой крест. Порой впадаю в сплин -

жить по Христу ущербно в смуте нашей...

Он знает из двенадцать один

его предаст, но не обносит чашей

и не спешит отречься от земли -

остались дни до сотворенья чуда...

А там... найдет веревку для петли

Искариот по имени Иуда.

* * *

Ни рук, ни губ, ни слов твоих, ни взгляда

знать не хочу. Я был у них в плену,

терпел, но не выпрашивал пощаду,

как будто искупал свою вину.

Теперь и ты не лучше, и не хуже

всех прежних женщин, а была нужней...

Любовь я потерял... Так почему же

на опустевшем сердце тяжелей?

* * *

Вот и ты стала прошлым, точней вдалеке,

время нас отлучает от слова: "вместе".

Ощущаю обморок улице в тупике,

ищущей выход в твоем подъезде,

где пыльная лампочка в сто свечей

по привычке считает ступени лестниц

до заветных дверей, что в порядке вещей,

когда светишь впустую. Отшельник месяц,

словно Ноев ковчег, бороздит эту ночь,

тщетно ищет клочок запредельной суши,

но едва ли кому-то намерен помочь -

он и сам одинок...

ТЕПЕРЬ

Теперь, когда все ясно, и елей

самообмана не щадит разлука,

и только в прошлом о судьбе твоей

я волен думать. Как от чистки лука,

глаза слезятся. Перечень утрат

в душе, при всей невысказанной боли,

оставил злость и горечь - концентрат,

слезе дающий стойкий привкус соли...

Я все бы, слышишь, мог тебе простить,

но нелюбовь?! При этаком-то пыле...

Ах, как же надо было не любить,

чтоб мы до слез друг другу насолили?

ПОЦЕЛУЙ

Уймется ли столпотворенье

почти необъяснимых чувств,

когда с твоих пугливых уст

краду счастливое мгновенье

той близости, в которой нет

ни честолюбья, ни смятенья,

но есть небес благоволенье

душе дарующее свет?

* * *

Простыни белый флаг, выброшенный любовью,

смят обнаженным телом, жаждущим теплоты.

Шелковый бред волос жаркой щекой запомню.

Это невероятно - мною становишься ты!

Тихо крадется ночь к нашему изголовью,

с неба слетает ангел, чтобы свечу зажечь

в храме, где мы с тобой, проклятые любовью,

столько сожгли мостов, столько спалили свеч...

В САДУ

Она качалась в гамаке,

как в лодке среди волн.

Желтел цветок в её руке

под птичий перезвон.

Над ней парил цветущий сад,

кружился мотылек,

и отвести влюбленный взгляд

я от неё не мог...

Горчила вечером полынь,

туман ложился ниц,

и небо вычерпало синь

из-под её ресниц...

Все это вспоминалось мне,

когда в ночном саду

шашлык томился на огне,

как грешники в аду...

2006

* * *

Все заново, все прошлое на слом...

Жизнь не река - она меняет русло.

Есть островок, где мы с тобой вдвоем,

чего ж еще? Но мне бывает грустно:

он прячется от любопытных глаз,

рельеф меняет, облик, очертанье

и существует, видимо, для нас

необитаемый и даже без названья:

ведь, слово всуе стертое до дыр,

теряет первозданное значенье.

Обняв тебя, я обнимаю мир,

словно Господь в последний миг творенья...

ОТЧУЖДЕНИЕ

...ей ничего уже не расскажу,

в сомнениях, блуждая, как в подвале,

где так темно, что различу едва ли

меж вымыслом и домыслом межу.

Такое чувство будто взаперти

рукой скользишь по выщербленным стенам,

огонь зажечь бы - спичек не найти

на радость затаившимся ступеням.

А выберусь, обступит та же тьма

и выцветший за лето лепет сада

напомнит мне, что близится зима,

что телефонный диск крутить не надо...

А ты с подругой заполночь сидишь,

пьешь крепкий чай, иль Стейнбека листаешь,

но обо мне все реже вспоминаешь

и удивляешься, какая в доме тишь...

* * *

Земная красота - превыше слов:

её на всех наречьях воспевали -

конкретности добились, но едва ли

проникновенья мысли до основ

миропорядка. Мнится мне все чаще,

что небесам приятнее на слух

напевы птиц, жужжанье пчел иль мух,

чем лепет наш, к молитвам восходящий

с рефреном жалким: - Боже, вразуми,

утешь нас, мы души в тебе не чаем!

И благодать нисходит к нам, но мы,

как водится, долги не возвращаем...

Не многим по плечу примерить нимб,

на склоне лет отшельничать в пещере,

смысл бытия, сводя к высокой вере,

что смерть предполагает встречу с Ним...

Когда - нибудь в Рождественскую ночь

на торжествах церковного обряда

пора и нам Создателю помочь -

сказать: - Прости, нам ничего не надо...

2006

ФОТО НА СТАРОМ КАЛЕНДАРЕ

Вот девушка в купальнике. За ней

волна спешит лизнуть соленый берег,

где на плаву еще погожих дней

за вход на пляж с вас не взимают денег.

Купальник подобрали в цвет воды.

В неё вниз головой ныряет небо

как будто ищет орден за труды

внезапной тучкой изгнанного Феба.

Похоже, флирт купальника с водой

всего лишь реверанс модели - морю

за повод красоваться наготой

на календарном фото... Я не спорю

с теченьем времени, но чей-то объектив

остановил мгновенье по причине,

едва ли утверждающий мотив

из Фауста, т.е. без чертовщины...

Вернемся к девушке. Стройна и высока,

в глазах непринужденное кокетство -

из глубины их женская тоска

до дна еще не вычерпала детство.

Что с ней теперь, и где она теперь,

спустя тому четыре с лишним года?

Наверно, замужем... Я открываю дверь

( лишь позвонят) с надеждой, что у входа

стоит она... За окнами - снега,

грачиный грай округу баламутит.

Дверной замок противится слегка,

увы, он прав - чудес уже не будет...

2006

ФАКИР

Факир, как водится, на час...

Толпа ликует, бьет в ладоши,

но трудно вылезти из кожи,

что не пошита на заказ.

При власти редкий доброхот

себя почувствует комфортно:

его чиновничья когорта

не съест, так в чувство приведет,

заставит показать кулак,

внушит, что с чернью надо строже -

её обветренные рожи

напоминают красный флаг.

А там озлобится народ.

Его любовь не беспристрастна.

Тот, кто пришел в обличье Спаса

уходит, как Искариот.

ОКТЯБРЬ

Вот и октябрь за временною гранью

моих забот, раздумий и тревог -

он, как вулкан, мифическую баню

вдали от Геркуланума разжег.

А следом огнедышащую лаву

изверг в лесах, бестрепетность храня,

чтоб утвердить языческое право

на жертвенное таинство огня.

В нем Карфагена стены полыхали,

империи сходили в тьму гробниц...

Не потому ли холодок печали

готов смахнуть улыбку с наших лиц?

* * *

Время молодости - кануло,

время зрелости - за ней.

Осень поздняя нагрянула

на пороге хмурых дней.

И скрипит, собой измучена,

заблудившись в зябкой мгле -

память - ржавая уключина

на Хароновом весле.

ЛЕДОСТАВ

О.Н. Сливинской

Все неуступчивей прохлада,

плотней туманов миражи.

Среди житейских неурядов

ныряет лодочка души.

Налечь на весла позабыл я,

не залатал смолою дно:

все думал, весла - те же крылья,

а реки - шумное вино.

Вот снег - тончайшая изнанка

отяжелевших облаков,

уже почувствовал приманку

в гусиной коже берегов.

Уснул паром на переправе -

ему цена зимою - грош.

Настало время ледостава.

Куда ж ты, лодочка, плывешь?

ДЕКАБРЬСКИЕ МОРОЗЫ

Нагрянули декабрьские морозы,

и мы внезапно в зиму окунулись -

из осени об эту пору в прозу

озябших улиц.

Снег под ногами. Сонные грачи

с утра галдят в манер базарной своре,

продрогшие, голодные, ничьи,

черны, как горе.

Вплетается в их грай собачий вой,

отчаянные вопли иномарок,

но снег располагает на покой,

он, как подарок.

Душа едва ли жаждет перемен:

в ней все лежит по полочкам, как в доме,

но хочется сыграть дивертисмент

о чем-то кроме...

* * *

Рояль, неуклюжий на вид,

крыло не поднимет, пока

на клавишах музыка спит -

ей снится не звук, а рука.

За окнами снег на лету

в пространстве, где можно упасть,

баюкает музыку ту,

зимы, утверждая напасть.

Ах, где же тот рай в шалаше

с любимой? За давностью лет

в нем так одиноко душе,

а музыки нет...

* * *

Ты отняла зачем-то у меня

доверчивые губы, взгляд, улыбку,

надежду, что в грядущее маня,

не исключала право на ошибку...

Но, как расплату за мои грехи,

оставила сердечное затменье,

тоску и беззащитные стихи,

лишенные земного притяженья...

ПАМЯТИ ИОСИФА БРОДСКОГО

Безлюдной январской ночью

поэт был похищен сном...

Небесную свежую почту

листала зима за окном.

А дни, превращенные в даты,

что он оставлял под стихом,

во тьму отступили куда-то,

едва ли печалясь о ком.

рассвет занимался с востока,

пытаясь поэту помочь,

но тот не очнулся, поскольку

зимой не уступчива ночь.

Он больше не чувствовал тела,

скорбящих утешить не мог

и лишь ощущал, как летела

душа на небесный манок.

Она, не взывая к ответу

враждебность родных алтарей,

летела меж двух континентов

к вселенской свободе своей.

Скажи, Иосиф, что там в небесах,

когда душа между землей и небом,

и нет нужды кормить насущным хлебом

живую плоть? Вот стрелки на часах

склоняются к исходу дня, но этот

уже не твой - твоим он был вчера,

и Муза на строку из - под пера

могла залюбоваться... Ныне мета

безвременья клеймит твое чело...

Уходят все: и гении, и снобы -

всех уравнял Господь, возможно, чтобы

достойной жизнью округлить число,

сошедших в Лету... Спит январский снег.

Наш високосный год еще в начале,

намек на то, что места для печали,

хоть отбавляй. Жесток двадцатый век!

Уйдет и он, и этот снег сойдет,

когда пора скворцов разбудит лето.

Зима, как зло, трагична для поэтов:

не пулей, так болезнями убьет...

И что досадно - не в родной стране,

где можно выжить - жить невыносимо,

как гладиатору в кровавых играх Рима,

и, как Поэту, видит Бог, вдвойне...

Если нас не заманят любовные сети,

мы печаль утолим в размышленьях о смерти,

у которой одна для живущих отрада -

ей от нас ничего никогда не надо.

Мы вернемся к тому, чем когда-то были:

в состоянье подводного камня или

синевы, что, похоже, не знает цвет свой

потому что на свет появилась первой.

Мы с рожденья упасть не боимся в небо

даже ночью, когда поднебесье слепо,

словно следом за жизнью спешит вторая,

у которой, как там, ни конца, ни края...

Он умер в январе, как Элиот...

Во сне, в котором больше не найдет

ни некую "М.Б.", ни Петроград,

ни Мойку под горбатыми мостами,

что никогда не потечет назад,

как Время... Но остаток между нами

оно навряд ли станет брать в расчет,

как тот, посмертный: Бродский - Элиот,

преобразившись в даты под стихами.

В них обрела пристанище душа,

под небом не имея шалаша

другого... Да пребудет в нас отвага,

( не важно во хмелю иль на пиру)

от той любви, что ведает к перу

в своей непогрешимости бумага...

В каждой птахе есть душа,

что поет,

перед Богом не греша,

в свой черед.

Будет петь она в раю,

как поет.

Буду слушать, как умру,

в свой черед.

БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ

1 Моисей

Он сорок дней отшельничал в горах.

где к Богу ближе, чем к мирской гордыне,

а в памяти скрипел, как на зубах,

песок скупой египетской пустыни.

там ветер замести успел следы

гонимых, что того не зная сами,

пустыней шли, испив глоток беды

из чаши переполненной слезами...

Был долог путь. Был милостив Господь.

Едва ли он хотел придать забвенью

намёк, что дух, переборовший плоть,

врата откроет к вечному спасенью...

Но мог ли Моисей спасти от зла,

народ, не внявший Гласу с небосклона,

коль золотой телец царя Арона

успел украсить храмов купола?

2 Соломон

Царь Соломон - мудрейший из царей,

что правил там, где здравствует поныне

народ, который вывел из пустыни

в долину Иордана Моисей,

пытался углубиться до основ

миропорядка, но пришёл в итоге

к тому, что если скрытничают Боги,

едва ли докопаться до азов

небесной кухни... Оттого познанье

в нем безутешно умножало скорбь.

Он наблюдал, как на вершинах гор

горел закат, но день обетованный

заметно таял и совсем зачах,

а вместе с ним отчетливость предметов,

противоборство тьмы ночной со светом

уже не проявлялось в мелочах...

Он заключил, что раб и господин,

путь завершив, сравняются по чину,

и в этом усмотрел первопричину

добрососедства разных величин...

На каменной стене дремала муха.

С пустыней спорил караванный след.

Мудрец был прав: - все суета сует,

но знать бы, как унять томленье духа?

3 Наставления

Не возгордись, коль мудр, как Соломон,

достиг богатства, почестей и власти,

в которую так трепетно влюблен,

что презираешь прочие напасти.

Не возносись, коль славы ветерок

тебя коснулся. Он умчится снова,

но тот, кто возомнил, что ты пророк,

потребует провидческого слова.

Коль распростился с нищею страной,

(с тобой ей поделиться было нечем)

не слишком искушай себя виной,

как Прометей, орлу подставив печень.

Не уповай на благодать небес -

там до тебя кому какое дело,

коль к бытовщине вздорный интерес

потерян... И лукавить надоело.

ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА

...утоли моя печали...

Д. Самойлов

Книга в черном переплете,

видно, знал художник, понял.

что поэт к последней ноте

Лиру бережно готовил.

Он писал о Беатриче -

не её ли Дант прославил

строк магическим величьем

перед тем, как мир оставил?

И еще о чем-то важном:

о душе писал, едва ли

горевал о дне вчерашнем,

что, как лодка на причале.

За окном вода стонала,

берегов подкову гнула,

ночь поэта угнетала

чувством рельсового гула.

Он летел из дальней дали,

перекрыв пути - дороги.

в миг смятенья и печали

под перо ложились строки:

" Песенка моя забылась,

лесенка моя сломалась,

душенька моя замёрзла,

сам не знаю, что осталось..."

НЕ МЫСЛЕЙ ГНЕТ

Не мыслей гнет... Попробуй ощущенья,

отбросив блажь, мотать себе на ус.

Возможно, в них небесное творенье

откроется, как яблоко на вкус...

Вот ветерок обжог мои ладони,

вот синеву высот вобрал зрачок,

вот Божий лик смиренья на иконе

спешит утешить музыкой сверчок...

Отведай сладкий яд душевной боли,

когда любовь, как парусник, вдали.

Неси свой крест, коль быть не в нашей воле

жрецом небес иль пасынком земли...

МОЖЕТ БЫТЬ

Позвони. Я скажу тебе что-то такое,

что другим не сказал бы. Для этого надо

быть вдвоем, твои волосы гладить рукою,

постоять у окна, не чураясь обряда

зимней ночи. Все это случится однажды

через дни или годы. Тогда я отвечу,

почему недосказанность мучит, как жажда,

когда близость весомей изысканной речи.

За окном зимний сад. Как он хрупко оснежен:

каждой ветке досталось по горсточке снега.

Дикий голубь на крыше зеленой скворечни

видит летние сны - утешенье ночлега.

Время есть, чтоб очистить зерно от половы,

отогреться в тепле от зимы этой зябкой...

Позвони, я скажу тебе тихое слово,

что не скажешь любой и доверишь не всякой.

Я ПО ТЕБЕ ТОСКУЮ

Я по тебе тоскую - в этом соль.

Похоже, ты и впрямь пересолила:

любовь, мной доведенная до пыла

самосожженья, обернулась в боль.

Еще не схвачен льдом осенний Прут,

и дождь в окно стучится виновато,

словно монетки в чрево автомата,

когда упрямо трубку не берут...

Настала ночь. В ней бодрствуют часы,

о днях минувших вряд ли сожалея.

Остаток жизни брошен на весы,

в которых чаша с прошлым тяжелее.

Я знаю все имеет свой черед -

отчаянные взлеты и паденья,

покуда время, как река забвенья,

меж нами ностальгически течет.

РАЗМЫШЛЕНИЯ У КАМИНА

Любовь угасла, но горит камин.

От пламени снуют по дому тени,

возможно, норовят пройти сквозь стены,

чтоб доказать, что в доме я один,

как перст. А если чем-то одержим,

то лишь одним - не придавать значенья

тому. что существует изреченье:

"Любовь - есть Бог!" Ведь с именем твоим

не связан я ни словом, ни письмом,

и недалек от скорбного итога -

с тобой в разладе я теряю Бога

наедине с языческим огнем...

Но свыше Он повелевает, чтоб

к огню, смиренно протянув ладони,

я их согрел при ощущенье, что не

унять при этом внутренний озноб...

НА ПОРОГЕ ЗИМА

Выпал первый снежок.

На хандру не греши,

видно, спрятался Бог

под засов от души.

Нет любовной тоски.

Нет крылатых надежд.

На душа лишь плевки

ожиревших невежд.

Жизнь пошла на износ,

как с годами сукно,

у которого ворс

поистерся давно...

Я сижу в себе сам,

как в скорлупке яйцо.

В зеркала по утрам

окунаю лицо.

Лоб страшится морщин,

как страшатся чумы -

у своих годовщин

не попросишь взаймы

пусть хотя бы с десяток

промчавшихся лет,

жаль, намеков на взятку

от Времени нет...

Принимает дела

листопадные снег.

Осень снегу сдала

свой ковер под ночлег:

проступил холодок

через створы окна,

знать, уместен глоток

молодого вина.

Это все, что осталось

от лета взамен,

чтобы скрасить усталость

от злых перемен.

Сам я в них не вписался.

Загадочен круг

маскарадного вальса

дельцов, их подруг,

но за то тебе вич

не грозит - постарел.

Хитрый килер, как дичь,

не возьмет на прицел.

Не обложит по-волчьи

процентами банк

за кредиты... Короче,

ты сам себе пан.

Выйду в город, сутулясь

по снегу пройдусь.

Среди заспанных улиц

безлюдная грусть.

Надо мною глумится

цыганство грачей

потому что лишь птица

бывает ничьей.

Потому что лишь небо

не знает границ

и спасает от снега

кочующих птиц.

Ты кочуешь по жизни,

а жизнь по тебе...

Здесь, похоже, нелишне

предаться судьбе.

Пусть куражится сдуру

над вся и над всем,

нарушая структуру

обыденных схем...

Растворюсь в декабре,

как вечерняя тьма.

Вот и снег на дворе -

на пороге зима.

* * *

Шальное время рыночных разборок,

блатной попсы и красных пиджаков,

беспечных политических обмолвок,

дельцов и беззащитных стариков -

свирепствует... В шкафах пылятся книги.

затоптан вековой культурный пласт...

Но время, дань, отдав богине Нике,

забытой Лире должное воздаст.

ЕДВА ЛИ Я СМОГУ

Едва ли я, отчаявшись, смогу,

как прежде, нежно взять тебя за плечи,

и сохранить неторопливость речи,

поймав себя на мысли, что не лгу.

При этом бросить взгляд со стороны

на наш Эдем глазами очевидца,

стать третьим лишним и слегка смутиться

внезапным осознанием вины...

Слепа неразделенность, но она

тебя влечет по замкнутому кругу,

играет, как в рулетку, на разлуку,

срывает банк и фишки ставит на

ущербность самолюбия, на крик

больной души: - Такого быть не может...

То память (так огонь поленья гложет)

пытается насытиться на миг.

ОСЛЕПШИЙ ДОМ

Вот я и распрощался с тем подъездом,

по истеченью стольких зим и лет,

где лампочка под неуютным ветром

по сторонам разбрасывает свет.

Подъезд... Он не отказывал в родстве нам,

как и другим. Наивно и грешно

здесь плюсовала имена по стенам

любовь отбушевавшая давно...

Озноб и снег, снуют ночные тени,

мрак затаился за твоим окном,

и тихо так, что лестничным ступеням

до дрожи жутко за ослепший дом.

ПОЭТ И ПРОЗА

Забыв про грезы и про розы,

про донжуанские грехи,

поэты в семьдесят - за прозу

берутся, отложив стихи.

В одежке новой им не ловко:

хандрят, грызут карандаши,

шалуний рифм татуировку

стереть пытаются с души.

Все мысли сводят к многоточью...

Но, осушив в сердцах бокал,

вздыхают: - Стих приснился ночью,

а я, чудак, не записал...

* * *

Меломаном прослыв, я едва ль побываю в Ла Скала.

Годы к старости клонят. От них не дождешься поблажки.

Захмелевший поэт неназойливым взглядом ласкает,

протирая очки, аппетитно созревшие ляжки

моложавой брюнетки... Она, говорит, дурнушка -

жаль её, я бы с ней не побрезговал ночкой...

К слову, вряд ли верблюду осилить игольное ушко,

а поэту простату на пару с изношенной почкой...

Как мы пели когда-то! Не хуже, чем Марио Ланца,

восхваляя колени, дождинки на плечике голом,

забывая при этом, а надо бы догадаться,

что глазеть на клубничку и тешить её глаголом -

дело зряшное: взять бы её, да и съесть,

но, видать, для души благотворна иная обуза,

не довольствуясь тем, что у пишущей братии есть

безупречная женщина с трепетным именем "Муза"...

* * *

Как в нотной рукописи "соль"

стремится в звуке воплотиться,

так в слово силится вселиться

даже незначащая боль:

будь это шелест жестяной

листвы, когда бродяга- ветер

качнет её роскошный веер

в знак расставанья с вышиной

иль самоуглубленье в дни,

когда любил беспечно, слепо,

чтоб в памяти оставить слепок

пусть неосознанной вины.

ЖЕНЩИНА С БОКАЛОМ

О, твой улыбчивый портрет

с тем приглашающим бокалом,

что опустеть не сможет, нет -

он полон наравне с тем самым,

который пью... И не грозит,

что твой останется без капли:

коль не востребован транзит,

его востребуешь навряд ли.

Фотограф, крикнув: - Раз, два, три...

Заколдовал тебя: - Замри!

И ты с распахнутой улыбкой,

хотя, не раскрывая карт,

его уже не выпьешь, пытку

такую вряд ли твой азарт

осилил бы, но на портрете.

взгляд, устремляя со стены,

как ангел в предвечернем свете,

ты ускользнуть от сатаны

пытаешься, но жажда выпить

тебя в тот миг сумела выдать...

Улыбку не смахнешь с лица,

когда я извожу бумагу

по воле, видимо. Творца,

что дал мне этот дар во благо

тому, чтобы молдавский край.

кириллицею не побрезгав,

я воспевал, но этот рай,

коль в мыслях разобраться трезво,

раздетый с головы до пят

похож на путь - дорогу в ад.

Тебе, о, женщина с бокалом,

до этого и дела нет.

как, скажем, скифам или галлам

до тех, кто строит минарет.

Скорей всего твой снимок сделан

до перестроечных затей,

когда сильна душой и телом

ты и не думала, ей - ей,

что жизнь тебя в Москву загонит

и тем разлуку узаконит...

Ах, полно. Ты взгляни в окно

на чехарду листвы осенней,

нам намекающей на то,

что туфли лучше снять в передней -

поскольку на подошвы дождь

листву намокшую приклеил,

как преднамеренную ложь

тому, кто свято ей поверил,

и вряд ли крикнет: - Отпусти...

как падший ангел во плоти.

Прохладно. Солнышко не греет,

от батареи толку нет.

Нас заморозят всех скорее,

чем сверху выдадут секрет

о том, что уголька с мазутом

до марта наскребут навряд...

Уже ноябрь. Грозят нам смутой

грачи, что к вечеру галдят,

деревья, облепив снаружи,

(см. Пастернака), словно груши...

Стоп. Я отвлекся от портрета,

от милой женщины с вином -

весьма печальная примета

потери... Осень за окном.

Не ты ее пронзаешь взглядом,

она с тебя не сводит глаз,

чтоб заморочить листопадом,

дать откупную в зимний час,

но для меня все эти трюки -

деталь еще одной разлуки.

Разлуку не перекричать,

и потому мое молчанье,

как золото. Его печать,

верней, немое заклинанье

сродни письму под сургучом

голубоватого конверта.

О чем, - ты спросишь, - Ни о чем:

об отношеньях листьев с ветром,

о том, что опустел наш дом,

и нет в нем женщины с вином.

БЛИЖЕ К НОЧИ

Я снял часы, и время отступило.

С ним числовой перевернулся ряд,

и ты меня (возможно ли?) любила,

как некогда, лет пять тому назад.

Потом пришел озноб опустошенья.

Так дерево, оставшись без листвы,

вдруг обостряет с ветром отношенья,

переходя на сдержанное "Вы"...

Качался свет за моросящей дымкой

в твоем окне, а фонари цвели.

Такси спешили. Дождик под сурдинку

плясал, как бы отпрянув от земли.

А я, теряя в воздухе опору,

как желтый лист, собой не застя свет,

почувствовал совсем иную пору,

в которой тебя не было и нет.

Но прошлое настойчиво твердило:

и ты была, и осень, и перрон...

Я снял часы, и время отступило

в тревожный сон.

* * *

" Жизнь кончена..." И он ушел туда,

откуда возвратиться был не волен.

Безвыходное слово "навсегда"

слетело черной птицей с колоколен.

"Что видишь, друг?" Но бледное чело

в себе таило лишь успокоенье,

как будто, зная что-то, не могло

преодолеть предсмертное мгновенье.

Быть может, карусель минувших лет

в сознанье угасающем промчалась

туда, где воссиял нездешний свет,

с души, снимая бренную усталость.

А в пригороде снежная юдоль

над Черной речкой воронье носила,

как эхо выстрела, венчающего боль,

по женщине, что ветрено любила.

ЗА КРУЖКОЙ ПИВА

Юрию Грекову

Порядком, одурев от чтива,

когда писать бывает лень,

сидим с утра за кружкой пива,

сдувая пену набекрень...

Шипят на кухне мититеи,

им вторят злые голоса,

национальною идеей

пугая твердь и небеса.

Что нам скандальные наветы

на власть с протянутой рукой?

Дымок привычной сигареты

располагает на покой.

Кому-то в кайф щепотка соли,

а нас растрогал и пустяк:

зеленый шарм желтофиоли

с зимой не вяжется никак.

Чему еще бы удивиться,

быть может, паре стройных ног?

Но равнодушная девица

ласкает взглядом потолок...

Все по-домашнему обычно

и не меняет антураж,

а что касается нас лично,

еще возьмем на карандаш.

Так и живем! Живописуем -

цена тому базарный грош,

и вольно Тютчева трактуем:

"Мысль изреченная - есть ложь..."

ПОМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Был Тютчев прав: поэтам не дано

любить... За то обожествлять дано им,

у ног избранниц эллинским героем,

пить олимпийской крепости вино,

и сотворять их сердцем и строкой

с достоинствами юной Эвридики

настолько, что других красавиц лики

лишь оттеняют образ неземной

возлюбленной. Но беспощаден миг,

когда с небес низвержен в грязь и в слякоть

поэт теряет все - но прежде святость

к исповедальне, что в душе воздвиг.

В быту творцы юродствуют, чудят,

и славу незавидную стяжают,

хмельной предпочитая виноград

обычному, а женщин обожают

до невозможного. Взаимность им претит,

и нелюбовью для любви хранимы,

шесть крыл поэты дарят Серафиме

какой - нибудь... Глядишь, она летит

вне времени - светла, умна, красива,

а наяву глупа была, глумлива,

и вовсе не заманчива на вид...

Но этот факт за давностью сокрыт.

Есть жажда быть услышанным. Поэт

с надеждой залатать дыру в бюджете

своих бессонниц выморочный бред

спешит издать. Едва ли строки эти

способны гарантировать успех

иль возвеличить дар его в квадрате,

хотя он сделал достояньем всех

свою любовь, тоску, свое проклятье

вдогонку женщине. Она с другим ушла,

чтоб тенью стать болезненной, несносной.

как хмурым ноябрем - сырая мгла

или щека, изъеденная оспой...

Шестов однажды озадачил всех

забавной мыслью, что не без изъяна:

духовный от Адама человек

произошел, злодей - от обезьяны!

Как просто, усмехнувшись между строк,

пить кофе из китайского фарфора,

на ту деталь, нацелив свой намек,

что истина и та на грани вздора.

Теперь на женщин пристальней смотрю.

Бывает, что с лукавым любопытством -

с восторгом об Адаме говорю,

о Еве так... То в шутку, то с ехидством.

В КОНЦЕ ЗИМЫ

С утра франтятся в черных фраках

грачи, сугробы бороздят.

Зима. Что думать об утратах,

о неизбежности утрат?

Не лучше ли в такую пору,

себя, избавив от забот,

словно хорист на дирижера

смотреть в оконный переплет?

И ждать: не женщину, так друга.

с которым погусарил встарь,

пока взахлеб листает вьюга

февральский тощий календарь...

День разрастается вширь -

весна у зимы на носу.

С утра красногрудый снегирь

птичью затеял попсу.

И ладно... Наслушались мы,

взгляд, устремляя в зенит,

как в нищих карманах зимы

снежная мелочь звенит,

как с ночи до хмурой зари,

метель загоняя в тупик,

город считал фонари,

в снежный уйдя воротник...

Скоро услужливый март

поднимет скворцов на крыло -

их перелетный азарт

надежды вернет и тепло.

Буду кому-то звонить,

в тоске обрывать провода,

буду кого-то любить,

как не любил никогда...

АПРЕЛЬ

Я полагаю, дождь пойдет в четверг,

а, может, снег. Апрель, увы, капризен,

как, повидавший виды человек,

привычки отложивший в соль извилин.

Весной вкуснее воздуха глоток -

он сыроват и холоден... К тому же

весь город вместе с мэрией простужен -

он прячет шпили в облачный платок.

День разрастается то вширь, то в вышину,

А жизнь течет по заданному кругу:

весна предполагать не смеет вьюгу,

а вьюга запоздалую весну...

Чего-то ждешь. С души сгоняешь леность

и слышишь птиц за утренним окном,

и вовсе не похож на повседневность

грядущий день...

* * *

По воздуху снуют обрывки птичьей речи.

Деревья ищут брод в прудах глухонемых.

Заутренний покой готов подставить плечи

проснувшейся душе, чтоб та вспорхнула с них...

Нам впору разгадать механику Вселенной,

вообразить ковчег, в котором спасся Ной,

но кто подскажет мне - о чем благоговейно

поет с утра щегол и шепчет дождь ночной?

* * *

Среди себе подобных я один,

один, как перст, у прочих на примете.

по статусу, похоже, мещанин,

залысины скрывающий в берете...

Меня едва ли отличить в толпе -

таким, я слышал, нет цены в разведке,

пишу стихи, играю и т.п.,

могу в полглаза подмигнуть соседке.

Когда дожди, легко впадаю в сплин,

и потому жду солнце на рассвете,

но как-то жутко: я совсем один -

среди других. Один на целом свете.

* * *

Ночных светил падения мгновенны.

Не провожай их взглядом свысока:

то Знак, что в беспредельности Вселенной

сокрыта запредельная тоска.

Ей не дано в мирском быту названья.

Да и зачем? В глухой полночный час

скатились звезды - слезы состраданья

Всевышнего, покинувшего нас.

* * *

В Свято - Георгиевской церкви

с утра поют колокола,

что убаюкивают нервы

и покативший приступ зла -

на подурневшую погоду,

на пастырей, на их стада

и эту дикую свободу

от благочестья и стыда...

НОВОСТРОЙКА

Целый месяц строят что-то -

ходят слухи казино.

Землю ковш грызет до пота,

скалясь фиксами в окно.

Раньше там гоняли мячик,

отдыхал и млад и стар,

а теперь пыхтит заказчик,

как пузатый самовар.

Пыль столбом. На всю округу

шум, словесный ералаш.

Птицы - возвращенки с юга

покидают дворик наш.

Там, где тополя кипели,

долговязый, как жираф,

кран подъемный две недели

пьет с луной на брудершафт.

С ним я чокаться не буду:

не резон глушить вино,

если деньги раздобуду,

проиграю в казино...

* * *

Гостей сегодня полон дом,

и нет числа заботам:

прощальный ужин - на шестом,

поминки - на четвертом...

Одни предали прах земле,

там зеркала под черным,

и мало кто навеселе -

все это на четвертом.

А на шестом мурлычет джаз -

пируют музыканты:

один из них в урочный час

отбудет в эмигранты,

чтоб жить и наживать гроши

в местечке под Оксфордом...

Я выпью за помин души,

но лучше на четвертом.

В НАЧАЛЕ ДЕВЯНОСТЫХ

Упаси меня, Господь,

от излишней суеты,

что обожествляет плоть

до душевной нищеты.

От любовных передряг

упаси мой грешный дух,

как поношенный пиджак,

предназначенный для двух.

Жизнь не угодила в масть -

посходили все с ума.

У прилавков бунт и страсть,

но не полнится сума.

От газетной болтовни

мало проку натощак,

озверев от беготни

ищем крайних, мать их так...

Кто же обирает нас,

как осины во дворе?

То ли свора бывших каст,

передернувших в игре?

То ли собственная прыть:

не работать, но иметь

все, что можно раздобыть,

если очень захотеть?

По-другому нужно жить -

научил бы, что ли, кто.

Есть связующая нить

у нуля в значенье сто.

А по сути два нуля

на плаву бюджетных дыр

означают место для

воздвижения в сортир.

У меня сегодня сплин

и осенняя тоска.

Листья падают с осин -

это осень тупика.

Говорливые с трибун

повскакали на коней,

но стреноженный табун

то же стадо - лошадей.

Рынок все же не базар,

а у нас одно и то ж.

Даже редкий гонорар

до дверей не донесешь.

Поднатужим поясок

дырки на две поплотней,

коли нас не выдаст Бог,

будем сами есть свиней.

Но свиное рыло, враз

расчлененное на две

половинки - тешит глаз

с вредной мыслью в голове:

Где ж грудинка? дважды два

единицей стало вдруг -

не могла же голова

по себе расти, как лук?

Кто проворней, тот бежит

за кордон в недобрый час.

Скоро станет Вечный жид

вроде мамонта у нас.

Говорим, утечка есть

интеллекта и т.д.

но наследственная спесь

лишь потворствует беде.

У меня сегодня сплин.

Проводил за океан

двух друзей. Сижу один -

две осинки и туман.

От шампанского в башке

искра Божия зажглась,

а за ней на потолке

равнодушной люстры глаз.

Позвоню кому-нибудь

в Тель-Авив иль Вашингтон.

Три червонца отстегнуть

не пустяк, но есть резон.

Скажут: - Вилла есть и сад,

быт наш солнечен и тих...

а лишь год тому назад

наскребали на троих.

Сам бы тронулся куда,

но дороги, видно, нет.

В небесах зажглась звезда -

это ночь включила свет.

Тают контуры осин,

что пошли на рандеву.

У меня сегодня сплин,

как-нибудь переживу.

Сам поэт в душе фантаст.

его аура из грез.

Он для общества - балласт,

для правителей - прохвост:

как юродивый, вопит,

что ему на ум взбредет,

но толпа поэтов чтит,

а бывает, подпоет.

Ночь просторна и тиха,

как затамошний покой.

Вот скользит моя рука

по бумаге за строкой.

может, жить ей, может, нет?

Вместе канем в никуда...

В небесах включили свет,

в небесах зажглась звезда.

1991

* * *

Ночь закрыла на защелку

недоверчивый замок.

Наркоман, предвидя ломку,

дозу ищет, сбившись с ног.

Спит простуженный валютчик,

натаскавшись под дождем.

Получил во сне получку

терпеливый управдом.

Бармен тешится с женою,

а могла бы надоесть...

Скупщик грешною душою

отлетел, как злая весть.

Алкоголик сжег квартиру,

не успев её пропить...

Что отвечу я Шекспиру:

быть, Вильям, или не быть?

ГАМЛЕТ

Михаю Чимпою

Приснилось, что в кругу известных лиц

вошел в камзоле выцветшем, при шпаге,

тот самый Гамлет - бедный датский принц,

ругая театральные аншлаги.

Все так же молод. Очевидно, смерть

людей не старит: у неё в опале

проказы времени, и лишь в оригинале

она диктует памяти, что зреть...

Я не скажу, чтоб дерзкой красотой

принц удивил растерянное око,

скорей, напротив - в укоризну той -

актерской. Сцена в чем-то однобока,

пытаясь возвеличить даже зло,

как вошь, сквозь левенгуково стекло...

Я обронил: что ж натворил ты, принц!

Месть наплодить сумела столько трупов -

Убийцы, породившие убийц

в грехе едины... Это ли не глупо?

Добро б тщетою был ты одержим,

замыслив скинуть Клавдия с престола,

тут помогла бы интриганов школа,

щадящий утвердившая режим.

Когда ж вступают в перепалку шпаги,

добро и зло творят нелепый суд:

неловкий выпад, лишние полшага,

чем черт не шутит? Берегись, убьют!

Случись такое, твой бы дядя смог

скрыть от молвы отравленный клинок...

А помнишь свой назойливый вопрос,

что философским мэтрам задал чесу?

"Быть или..." знаешь сам. Свой нос

не суй в дела Всевышнего. Встав в позу

мыслителя (не лоб легла рука),

ты сам слегка опешил от загадки,

поскольку философские задатки

имел, смирившись с ролью чудака.

Сам посуди, три слова, три всего,

чуть не забыл, еще была частица,

что отрицала первое - его

я выбрал бы с надеждою продлиться

во времени... Ты сам бы предпочел

сыграть не в ящик, дай тебе престол.

А в чем загвоздка? призрак жаждал мести.

И по сему твой воспаленный мозг

вообразил, что с тенью предка вместе

решили вы распутывать клубок

злодейств, и то едва ли поелику

виденья ускользают от живых,

и если кто-то врет, что видел их,

я полагаю, атеистам в пику...

Но среди скал, где замка древний свод

так обветшал, что плесенью покрылся,

по слухам, призрак все-таки живет:

владелец замка знал его, но спился.

С тех пор тот призрак хлопает дверьми,

куражась над случайными людьми...

А сам Шекспир не в меру был жесток -

всех положил... Такую сплел интригу,

что лишь Горацио в той сваре выжить смог,

окаменев от собственного крика.

Развязка в этой драме хоть куда:

всех уровняла под косу косая,

но мнится, где-то в Дании, босая

Офелия минует города,

и, как цветок, несет любовь свою

по кромке вод безлюдными ночами,

взывая к Гамлету, что подложил свинью

наивной девочке с лучистыми очами.

Лаэрт убит... Отравлено вино...

А "Гамлета" играют все равно...

2003

МОРЕ

Увидев море - я узнаю море.

Увидев горы - я узнаю горы.

Когда ко мне наведается горе -

узнаю горе. И задерну шторы.

При чем тут море или те же горы,

коль в доме горе. Посидим одни:

настолько личны наши разговоры,

что только одиночеству сродни.

* * *

Та женщина вышла из моря

с надменностью Афродиты.

Светило сияло во взоре

как будто скатилось с орбиты.

Она уходила к обеду

с песков загорелого пляжа.

и я устремлялся по следу,

как сыщик по факту пропажи.

Она же без всякой утайки

шла гордая, в джинсовых шортах,

а тень, не стесняясь, хозяйки,

ласкала мужчин распростертых...

* * *

Прибой на берег нехотя катил

волну, и под сиянием Венеры

все то, что я так пылко говорил

он принимал безропотно на веру.

Тебя обнять хотел я - и обнял,

но холодок обжог мои ладони.

Решил поцеловать - поцеловал,

но губы ускользнули от погони...

А лунный диск светился над водой

и вздрагивали, словно в оправданье,

в твоих ушах - по рыбке золотой,

увы, не исполняющих желанье.

ГАГРЫ

Дело к рассвету. Шаркающей метлой

дворник ночь выметает. Шумит прибой.

Над верандой ласточки реют, стрижи -

фавориты небес. Их веселые рубежи

и т. д. - торжество абсолютной свободы

духа... Билазов приплюснуты морды

как у пекинесов пыльной масти.

Справа шоссе. Слева сушатся снасти

рыбхоза. По божьей иль прочей воле

он сети купает в морском рассоле...

Утро. Нагорное солнце. Возня курортов.

Люди спешат кто в халатах, кто в шортах

к морю. Приветствую бодрость тела,

добившегося волны! Арию из " Отелло"

с её восхитительным "ля бемоль",

парня с прической " а ля под ноль",

поезд, осипший от странствий дальних

и раскалившийся, как паяльник,

в Гаграх, где к морю ведут дороги

до возвращенья домой - в итоге...

* * *

В том городе, где по несчастью ты

мой телефон из памяти изъяла,

как номер шестизначной пустоты,

в котором проку до смешного мало

настала осень... Разложив костры,

она с неудержимостью поэта

сжигает краснопалые листы

из поредевшей рукописи лета...

Сей замысел, интриг своих не скрыв,

навряд искал воинственный аналог,

когда стихийно, как внезапный взрыв,

к небесной выси приторочил галок.

Мне грустно, светлой памяти шантаж

не ищет повод в чем-нибудь помочь мне...

Так путник доверяет свой багаж

на милость проницательной таможне.

НЕ СТРАННО ЛЬ, ДОРОГАЯ...

Не странно ль, дорогая, ты и я

проводим вечер в споре и не боле:

первичность иль вторичность бытия

по отношенью ко вселенской воле -

предмет беседы. Слава Богу, есть

бокал вина и плоть живую греет

его глоток... Я на закуску съесть

уже готов вздымающийся лепет

твоих открытий в таинствах души,

критического разума и тела,

и позабыть (давно бы так) шиши

на притязанье пола... Ты хотела

решать проблему эту без меня

и преуспела в выборе нелегком...

Я возопил: - Полцарства за коня!

Таксиста обнаружил вдруг под боком

и хлопнул дверцей... Мне приятно, что

ты роешься то в Дюринге, то в Канте,

что научилась, словно в шапито,

счастливой быть, как клоун на канате,

что разложила сумму бед своих

по полочкам, отсеяла все злое,

и ангелом, диктующим мне стих,

с высот иных взираешь на былое.

СТИХИ И ХЕРЕС

Все то, что я тебе читал -

пустяк и ересь.

Но, видно, к вечеру взыграл

распитый херес.

Он обнаружил свой секрет,

а то к чему бы

свести знакомство тет-а-тет

рискнули губы?

Бросала искренний намек

нам тень кровати,

что даже паузы меж строк

бывают кстати.

Меня не ставили в тупик

проблемы счастья

поскольку от него отвык

уже отчасти

Свет зажигался, снова гас

твоим стараньем -

он вовсе не искал для глаз

объект вниманья.

Все потому, что в темноте,

сокрывшей лица,

детали эти или те

должны забыться...

Когда прощались, был я пьян,

но не настолько,

чтоб вывернуть в дверях карман

с вопросом: - Сколько?

Хотя при нашей нищете

и жизни пресной

платить по счету красоте

всего уместней.

Ты не поставишь мне в вину

мою поспешность,

хоть оставлять тебя одну

блюсти безгрешность,

конечно, глупо. Видит Бог,

открывши душу,

при встрече сделаю намек

разине - мужу.

Пусть он кочевник - менеджер,

в "МП" столичном

остережет себя от жертв

в аспекте личном.

И не зациклится на том,

что есть герои,

которых ждут за полотном

из древней Трои...

В окне твой хрупкий силуэт,

на фоне света

тянулся, мне казалось, вслед

и ждал ответа:

зачем все происходит так,

а не иначе?

Луна звенела, как пятак,

с небесной сдачи.

Я шел с тяжелой головой,

но ликом светлым.

Глумилась осень над листвой

на пару с ветром.

Я просьбу выполнил: стихи

тебе оставил.

Зачем тебе мои грехи

в игре без правил?

Ведь там, где слово норовит

вписаться в строчку,

пробел, и холодом сквозит,

доколе точку

ты не поставишь, как гранит,

на ту могилу,

в которой беспробудно спит:

"Любил...", " Любила..."

Но помыкать вчерашним днем

и мы не вправе -

не то коней менять начнем

на переправе.

А это, говорят, лиха

беда - начало...

А следом исповедь стиха,

что отзвучала.

ЗА ЧАШКОЙ КОФЕ

В кофейне, где на "Пепси" спроса нет,

с подругой пьем гадательную жижу.

Сплетаются дымки от сигарет,

возможно, чтоб узнать друг друга ближе.

Она ко мне питает интерес,

едва ли уносящий за пределы

простого любопытства. Видно, бес

не замышляет пагубное дело.

Сияет крестик на её груди,

давно не приносящий в дом удачу.

Нам трудно разгадать, что впереди

пока считаем с молодости сдачу...

Она спешит, каких-то ждет звонков

из офиса по улице "Хынчешты",

и запах обольстительных духов

крадется вслед, как робкие надежды.

* * *

Когда иной наследник Казановы

тебя в амурный час перепоет,

теряют вес: изысканное слово,

а с ним сподвижник возраста - почет.

Ты уязвлен. А женщина лукавит,

становится безвыходной тоской,

словно висишь над пропастью, и камень

скользит под онемевшею рукой...

Теперь-то неминуемо паденье,

о скалы в эхо раздробится крик -

так вот он миг высокого паренья

души, освобожденной от вериг.

* * *

И был мне сон... Влюбленным, молодым

себя увидел. Стала благосклонна

ко мне любовь: я счастлив и любим

той женщиной, что разлюбила. Словно

с забвеньем пробудилась вдруг во мне

душа, вкусившая безбожную отраву

сомнений, лжи... Но я любил во сне -

возможно ль, посягнуть на это право?

Оно вне нас. Я обратил свой взгляд

к окну. В нем день маячил неприметный...

Так снится нищему, что сыт он и богат,

а наяву - живет на грошик медный.

ГРАЧИ

Из наших мест зимовщики - грачи

на юг не улетают... Цвета сажи

их перья не годятся для плюмажей

и не украсят головы ничьи.

Февральским утром слышу их галдеж,

в котором не угадываю смысла,

возможно, птицы округляют числа

невзгод - их по зерну не соберешь.

Еще до марта несколько недель -

проглянет солнце, съежатся сугробы

и, как подросток, одолев хворобу,

за мартом утвердит себя апрель.

Он возвратит скрипичные ключи

пернатым, а цветы - ожившим вазам,

и станут реставрировать грачи

свои гнездовья стайками по вязам...

УТРЕННИЕ СТИХИ

Бумажным шелестом газет

день вспоминает о минувшем -

таков привычный этикет

размолвки прошлого с грядущим.

Мешая ложечкою чай

с пакетиком под маркой "Дилмах",

читай себе и примечай

о тех, кто был, кто будет в примах...

Глядишь, из грязи да в князья!

А на уме вопрос неловкий:

почем мышиная грызня

за сыр, застрявший в мышеловке?...

А за окном лежат снега.

По ним спешат подростки к школе,

и отвлеченная строка,

в тебе, нащупав точку боли,

к листу тетрадному влечет

еще не тронутому. То есть

к попытке, Время, взяв в расчет,

не замарать в чернилах совесть...

* * *

Возможно ль, уберечься от тоски,

когда режим безбожно проклиная,

копаются в помойках старики,

голодных псов авоськой отгоняя.

А рядом, оградившись от зевак

глухим забором, с дьявольским азартом

возводит лихоимец особняк

по европейским вычурным стандартам?

Так вот вам "демократия" - возня

надменных выскочек, национальных кланов,

ворота новые и скопище баранов

под вывеской: "Глазейте на меня..."

В ОЖИДАНИИ НОВОСТЕЙ

Дело к вечеру. Кончился шумный тендер

на строительство в Джурджулештах. Пресса

сообщит в новостях, а покуда тенор

горло полощет арией Радамеса...

Снег повалил, словно манна с неба,

впрочем, евреи у нас при кармане,

их не загонишь в пустыню... По мне бы

лучше пески, где жара, как в бане,

чем такая зима, что ни воплем, ни криком

не спугнешь в солидарность грачиной стае,

воспарившей над оглушительно тихим

снегом - он зимние дни листает

до двадцать девятой страницы. Недолго

февралю куролесить, как белке в клетке...

Надоела зима, надоела по горло,

как больному таблетки.

ВСТРЕЧА

Николаю Есиненку

Зима чинит трагедию морозов,

и занавес закатов бледно-розов,

и, золотым наливом, снег хрустит,

на местожительство свой предъявляя вид.

Еще февраль между весной и нами

жонглирует ночными фонарями,

и, несмотря на то, что ростом мал

истопникам всерьез бока намял...

Скользят автобусы, троллейбусы, машины.

Вновь каламбурит в парке чертовщину

метель - берет восторженно в обхват

деревья, как подвыпивший собрат

меня при встрече, и цветет весна

в его глазах, возможно, от вина...

Но в том ли суть, коль нас связуют узы,

не терпящие шкурный интерес?

Звучат стихи. Летят во славу музы,

как легкий снег с таинственных небес.

* * *

Евгению Литвинову

На дворе - гололед. Мне коньки бы впору -

прикрутил и поехал! Увы, в Молдове

даже лыжи зимой не шлифуют взгорки,

полагаясь на климат в его основе.

На базарах братва, что живет торговлей

жвачек, "сникерсов", прочей заморской дряни

на морозе мечтает о теплой кровле,

а под кровлей о жаркой парилке в бане...

Жалко псов, полицейского жалко даже,

что, сутулясь, как письменный знак вопроса,

размышляет о новой квартирной краже:

наследили, но нет под рукой барбоса...

Загляну-ка к дружку, что сидит без дела,

в телевизор, таращась с утра на кухне.

Коль напьемся, так значит, душа велела -

распускать ни к чему нам при встрече нюни.

подивимся, что лето теперь в Панаме:

ходят смуглые люди в одном исподнем,

и дымок сигаретный взойдет над нами,

словно что- то, забыл, но внезапно вспомнил...

ГРАЧИ ГАЛДЯТ

Картавят сонные грачи,

уже с утра о чем-то спорят,

и воздух пасмурный распорот

их диссонансами... Лучи

светила спят, а облака

толпятся в небе, как попало

на скомканные одеяла

чуть походя издалека...

Часы в себя ушли. Их бой

похоже, занят сам собой.

Итак, октябрь... перелеты

осенних птиц. Мандраж листвы.

Тоска. Чего-то ждешь, увы...

Но, как паук, плетут заботы

ту паутину, в коей сам

увязнешь буйной головою,

чтоб вздох издать, подобный вою,

а то и выпить по сто грамм

на пару с тенью, коль один,

в знак уважения седин...

Когда за пятьдесят, судьба

любви не предлагает. Это

весьма печальная примета,

но, подавив в себе раба

веселых юбок, страсти н-ской,

она тебя не прячет в трюм -

слабеет зрение, но ум

острее, и угодник женский

находит хобби: узкий круг,

где хорошо и без подруг.

Ах, разве примирится дьявол

с потерей карты козырной

в игре, где сам себе виной,

когда заводишь шашни для, мол,

престижа собственного "Я",

чтоб доказать себе, что молод,

найдя благопристойный повод

из грязи выбиться в князья...

Но этот сумасшедший фарс

напоминает чем-то: - Фас-с-с...

Ну что ж? Легка беда начало.

Тебя преследует мираж,

а музы шепчутся: - Он наш...

Перо, что всуе заскучало,

скрипит, воздав любви поклон,

и ты вступаешь в поединок

Бог знает с кем, забыв ботинок,

зашнуровать. Возможно, он

виной, когда издав проклятья,

ты грязи падаешь в объятья.

Все возвращается в круги

своя... И сам себе не ясен

стоишь, как облетевший ясень,

уже не требуя руки

лихой судьбы для поцелуя,

она шутила, черт возьми,

хотя со взрослыми людьми

не шутят так... И аллилуйя

поет, чуть пахнущий вином,

осенний ветер за окном...

Ах, да! В Молдове праздник бочек -

они залиты до краев.

Хоть ты и беден, как Иов,

познаешь истину трех точек:

не ту, что ведает стишок,

когда на что-то намекаешь,

а ту - ну, впрочем, сам узнаешь,

когда возьмешь на посошок,

и навалившаяся дрема

напомнит, что пора - до дома.

Итак октябрь... Ё - моё,

нахмурило, деревья смяты -

в их кронах красные заплаты,

желто-зеленое тряпьё.

Но ждешь погоды. Не у моря -

у моря еще можно ждать,

там олеандров благодать,

резвятся чайки на просторе,

а предприимчивый грузин

российский чистит карабин.

У нас уже отвоевались:

взяв политический мотив

в национальный объектив,

похоже, при своих остались:

на левом - кормят "лебедей" -

там берег пасмурней и круче,

оттуда к нам несутся тучи

уже развенчанных идей...

На правом целостность трубят,

за Прут, бросая нежный взгляд...

Тсс... О политике ни слова:

она вульгарна и слепа

её воинственное "па",

увы, классически не ново...

И угодить строкой под дых

какому-нибудь лжефанату,

чтоб тот душой вознесся к мату,

мне не охота.. . Я притих -

жизнь превратилась в маскарад, -

все в масках... А грачи галдят.

ВРЕМЯ

Стрелки сдвигаем вперед.

К зиме возвращаем назад,

а Время подошвы рвет,

не пялясь на циферблат:

будь он на башне кремля

иль на вокзальной стене

в часах очертанье нуля

символ того, что не

втиснуть стремительный бег

времени в наш брегет

Нас поглощает век -

у Времени века нет...

Оно, как шальная орда,

оседлости лютый враг:

заносит песком города,

в дым превращает очаг,

горы сутулит. Порой

связует в один берега,

когда проклиная зной,

скалится дном река...

Время нам шепчет: - Забудь

прошлого тяжкий груз, -

и добавляет: - Будь

каким завещал Иисус!

Мы обращаем взгляд

на древнюю стать пирамид -

у Времени нет преград:

оно мимо них летит,

цепляясь за кроны осин,

за красные гребни крыш,

за пряжу дождя и овин,

где ночью орудует мышь.

Мы говорим: "сейчас",

и в утешенье: "пока" -

у Времени свой запас -

в пустынях не хватит песка,

если его процедить

сквозь узкое горло часов,

сужая песочную нить

до еле заметной. Зов

Времени в дальнем: "курлы"

поздних отлетных стай,

что из осенней мглы

ищут дорогу в край,

где солнце теплее - на юг,

пространство, пронзая крылом,

как нож, обернувшийся вдруг,

защитой в борьбе со злом.

А жизнь (что поделать с ней?)

у Времени под пятой.

Я память минувших дней

прессую своей спиной,

но сводят её холода,

как дуло, что пустит в расход -

так в зимнюю стужу вода

себя превращает в лед.

Пытаюсь иначе смотреть:

вчерашний, но это же я!

И вдруг окунаюсь на треть

в пучину небытия.

Обратной дороги нет:

прошлое - это смерть,

оно по стеченью лет

готово тебя стереть,

как карандашный след

на пожелтевшем листе,

что свято хранит сонет

о первой любви и т.д.

Отпущен ли Времени срок

и где подведет черту,

когда разъяренный Бог

швырнет его в пустоту

и быть устыдится Творцом

того, что создал для любви,

не ликом упав, а лицом

печальным в ладони свои?

Луна. За окном темно.

В округу врастает мрак.

Все это привычно, но

я слышу: "тик-так, тик-так"...

Мой голос и глух, и тих,

а слов скудноват запас,

но Время на пробу их

возьмет... и раскусит нас.

НОВОГОДНИЕ СТИХИ

В новогоднюю ночь я остался один,

что обычно для тех, кто дожил до седин,

но ущербно. Шампанским, наполнив бокал,

вспоминаешь, как он беззаботно звучал

в ля мажоре, сливаясь в хрустальный трезвон,

в сочетанье с другими: такими ж, как он...

Это в прошлом. Теперь как ни пей, как ни ешь,

одиночество роется в памяти - брешь

норовя отыскать, дабы выскользнуть вон,

из своей скорлупы на осенний перрон,

где от боли стонал, провожая жену

в тридевятое царство, в чужую страну -

там соленая спесь взбунтовавшихся вод

с побережья печали моей не сотрет,

что ревниво за боингом мчалась во след,

словно ангел-хранитель, спасая от бед

чертыханье моторов, упругость крыла

вместе с той, чей бокал не украсил стола.

И тогда, памятуя, что Бог вездесущ,

Я шепнул ему: Боже. я слаб, ты могуч,

над песками, над кручами гор и морей

простирается длань благодати твоей.

Помолись за людей самому же себе,

обозначь поворот в их капризной судьбе,

у которой удач, как в ином казино -

повезет одному, а другим не дано...

Л. З.

Старый год прошелестел,

как последняя страница

в дневнике. Я не успел

с ним о многом поделиться.

Бьют куранты. Вот он миг -

апогей земного круга!

Рядом нет друзей моих,

от единственной - ни звука.

Две соседки за столом:

мать и дочь. Им тоже грустно,

видно, жизнь пошла на слом,

поменять не в силах русло.

Их мальчонка за стеной

(друг Бетховена завзятый)

тарабанит на фоно

тему главную из пятой...

Восемь нот берет на слух

с настроением и жаром.

Так портняжка восемь мух

убивал одним ударом.

Со двора, приветить дом

Новый год еще не смело

пробирается ползком

под петардовым обстрелом.

И чего шумит народ,

словно сам готов взорваться?

Лучше б слушал восемь нот

гениального германца.

Н.С.

Ну что ж, Николай Сергеич,

давай-ка, проводим год!

Из жизни повытрясем мелочь

и крупные пустим в расход.

Отбросим иные детали,

приятнее было бы нам,

когда б над бутылкой витали

духи обольстительных дам...

Выходит, и мы постарели,

красотки не балуют нас,

другие поют менестрели,

точнее, калифы на час.

Они не владеют сурдинкой -

им важен динамиков гром.

А мы как-нибудь по старинке

строфу со строфою сведем.

При этом, не делая драму

из крайностей: мог иль не мог...

Печальней всего, что с годами

уходит земля из-под ног.

СИЗИФ

Уходят женщины от нас...

Еще не запил.

Не вперся лбом в иконостас,

но жизнь прошляпил.

Мной воплощаемый герой

стоит убитый,

точно Сизиф перед горой

с коварной глыбой.

Я дни угрюмые катил

в худую пору.

На полпути лишался сил,

терял опору,

и, как отпетый фармазон

в ночном притоне,

срывался - точен был Ньютон

в своем законе.

Очнувшись, повторял свой путь

с проклятым камнем,

но тяжела была, как суть,

моя тоска в нем.

Я крутосклон атаковал

ревнивым шагом.

Так ломятся в концертный зал

перед аншлагом.

Не верил карканью ворон,

и цел остался.

А, может, в том-то и резон,

что не добрался...

И что еще шажок, другой

к вершине гордой,

я отвоюю у крутой

тропинки горной.

ИТАКА

Однажды я сказал себе, что есть

у каждого из нас своя Итака,

и путь к ней, как богов земная месть

меж диких волн и знаков Зодиака

лежит на Запад, может быть, на юг -

неважно. Догадается лишь парус

куда, о волны круто спотыкаясь.

плывет корабль, и где замкнется круг.

Итак... у каждого своя Итака есть!

Молю богов, чтоб не был путь короче

скупого дня или скуластой ночи -

пусть будет долгим, умножая честь

того, кто по цветным базарам бродит,

для мачт холстину грубую берет

у грека или турка. Скалит рот,

играя в кости, у гетер проводит

хмельную ночь, но знает наперед,

что завтра даль к себе его поманит,

и, громко снявшись с ржавых якорей,

себя он не избавит от цепей,

влекущих в путь. И пусть себе горланит

родную песнь соленый ветр пока

не скомкает слова в его гортани

о том, что где-то в утреннем тумане

живут его надежда и тоска...

И пусть тугой не поддается лук

чужим рукам. Ты встреть, жена, у входа

того, кто возвратился из похода,

перечеркнув меридианы мук.

Будь счастлив возвращеньем, Одиссей,

заросший, прокопченный солнцем южным...

Но, управляя парусником грузным,

не отрекайся от судьбы своей.

СКИТАЛЕЦ

Спешу куда-то, словно Одиссей,

не чаявший добраться до Итаки...

По слухам он достиг её, а там -

куда держать? Стрела попала в цель,

а за спиной волны соленый ропот,

стихийные разборки с Посейдоном,

заросшие самшитом острова,

где ухищренья царственных красоток

его пытались удержать, но тщетно...

Вновь ветер гнал крутые паруса

за голубую кромку горизонта...

Теперь же память голосит ночами

и отдаляет Спарту от него

за тот предел, который недоступен.

Очнись, скиталец, ты уже в Итаке!

ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОРФЕЕ

Оглянусь... Что-то медлят скворцы.

Дни похожи на серую ветошь...

Не спеши, говорят мудрецы:

в спешке тень за спиной не заметишь.

А она от меня ни на шаг -

знает все о моих подноготных

под луной, чей таинственный знак

к небесам приобщает влюбленных...

А меня обнимает лишь грусть -

нимфоманка печальной музыки.

Будь что будет! Хоть раз оглянусь

на запретную тень Эвридики.

У ТВОЕГО ПОРОГА

Хочу горячим лбом упасть в твои ладони,

как некий блудный сын, уставший от погони

житейских передряг, ветров осипших в поле,

где версты не считал, но набивал мозоли...

Боюсь, не преуспел, пока искал подолгу

в заброшенной копне заветную иголку,

а если счастлив был, то разве тихой песней,

когда в реке ловил губами свет небесный

иль мысленно писал на черном небосклоне:

"Хочу горячим лбом упасть в твои ладони..."

Я грелся у костров. Найти пытался Бога,

а Он - подать рукой, у твоего порога.

* * *

Мне все трудней извлечь твое лицо

из вящей памяти, что заросла забвеньем,

оно чуть зыблется, сливается в кольцо

на безымянном, пользуясь мгновеньем

желанья безутешного, твой лик,

что мог портретную украсить галерею,

вдруг проясняется, но даже в этот миг

я губ твоих своими не согрею...

Наслаиваясь, время второпях

не сохраняет привкус ощущений,

когда душа, запутавшись в сетях

моих причуд, а чаще заблуждений,

напоминая чашу на пиру,

разбитую на счастье для забавы,

надиктовать пытается перу

зависимость минувшего от яви...

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПО СЛЕДУ

Когда любовь взаимна - не досуг

писать стихи: им нечего добавить

к объятьям, замыкающим свой круг,

который время переплавит в память.

Блуждая в ней, ты вряд ли узнаешь

два лика в черно - белом негативе

при мысли, что любовь - святая ложь,

таящая расплату в перспективе...

Воспоминаний жертвенный огонь

влечет к себе. Соседство с ним опасно.

Он рядом. Он грозит тебе: - Не трожь!

Не трожь меня! Иначе не погасну...

Уже не столь красива, сколь мила

она бокалы празднично наполнит.

Боюсь, что не узнают зеркала

моё лицо - они чужих не помнят.

Пройдет неловкость нескольких минут,

пока не знаешь, как начать беседу.

О чем? О чем? Мне все знакомо тут,

как возвращенье в прошлое по следу.

Обратных не придумано дорог,

тем паче лестниц, скрученных в спирали...

А все же загляну к ней на часок!

Да нет, не к ней, а к собственной печали.

* * *

Такая печаль, словно дождь за окном -

рукой не сотрешь, не развеешь словами,

как будто проснулся с уже нелюбимой,

и холод плеча ощущаю душою...

Такое случилось со мной в ресторане,

в одном городке, где все знают друг друга.

Я был одинок, как случайная нота

из песни чужой, но никто не заметил...

ПРИГЛАШЕНИЕ К ОДИНОЧЕСТВУ

Пока мой достойнейший друг Африкан

от баней последних избавил карман

и, в поэтическом роясь мозгу,

ищет синоним к словам "не могу",

я в город направлюсь, где весело в ряд,

на каждом заборе висит кандидат -

с плакатов задорно зовет: - Голосуй!

Но я усмехаюсь: - А ты потанцуй,

как некто с инфарктом. Теперь говорят,

скорее всего он отправится в ад...

Мы власть выбираем. Её же клянем,

но к алчущим урнам идем, как в наем,

доверившись фатуму иль на авось

по самую шляпку забиты, как гвоздь,

назойливой прессой. Судить не хочу,

коль эта морока пришлась по плечу,

и веру в спасительный разум вождей

ты выстрадал - это в порядке вещей...

Пора обывать. Вот и осень, мой друг,

замкнулась в себе. Обозначился круг

предзимних забот, тех, что ты наяву

навряд ли сотрешь, как с подошвы листву,

у двери входной перед тем, как рука

вонзит указательный в кнопку звонка.

Ты дома. Не важно бардак иль уют

тебя донимают, важнее, что тут

благой Вездесущий, как тот антиквар,

хранит твою душу от порчи и свар.

Пройдись по передней. Нырни в зеркала.

Понравься себе, если даже дела

на фоне былых донжуанских проказ

мелки, как ручей, что умыл унитаз...

Закутай в халат исхудавшую плоть,

но, в кресле пригревшись, обшивку не порть

поскольку она визуально хранит

присутствие тех, кто тобою забыт...

За мокрым окном по-сиротски ничей

висит небосвод, и не слышно грачей,

как видно, устали в небесном быту

крылом бесприютным крошить пустоту.

Далече до звезд. Настают холода.

Могли б улететь, но не знают куда...

И эта свобода, коль выбора нет,

все та же неволя...

ЛОШАДЬ У КОТТЕДЖА

В окно коттеджа заглянула лошадь,

и взгляды наши встретились. Быть может,

ей неуютно стало под дождем

осенним, бесприютным, моросящим,

навязчивым, настойчиво просящим

о снисхожденье... Обступали дом

намокшие деревья. Так вступала

в прохладу леса осень, что искала

возможность утвердиться до зимы,

чтоб царствовать в парче и позолоте

покуда хватит сил, а на излете -

упасть ничком. Её встречали мы

близ Пересечено. Шел дождь. Срывался с крыши

то нарастал, то становился тише.

Слова теснились, превращаясь в дождь,

и в лошадиный взгляд, и в лист опавший,

в минувший день, точней сказать, вчерашний,

который был по-своему хорош.

Наверно, тем, что ты варила кофе

в трехцветной, повидавшей виды кофте,

хозяйничала и вносила в быт:

тепло уюта, женское участье

и невозможность поделить на части

наш опыт городской, и сельский вид

с апофеозом: лошадь у коттеджа,

как будто нам не приходилось прежде

заметить лошадь... Свет осенних дней

скудел. Нас покидало бабье лето

и к своему плечу примерить это

пришла пора, чтоб мы смирились с ней...

МЛДАВСКАЯ ЗИМА

Молдавская зима: то слякоть, то снежок

ласкается к щеке, летя неторопливо...

Я из гостей спешу, испив на посошок

дремучее вино пуркарского разлива.

Расталкивают тьму плечами фонари,

что вдалеке висят кокетливо, как бусы

красотки - ночи. Город изнутри

наполнен светом... Боже Иисусе,

какая тишь! Безлюден мой квартал -

он ловит шорохи, собачий лай неблизкий.

Он всех своих жильцов из тысячи б узнал

без атрибутов паспортной прописки.

Домой иду один. Лишь суетный таксист

промчится мимо - эхо жизни бренной.

А снег идет, и свод небесный чист,

и трепетно горят фонарики вселенной.

НА ЗИМНЕЙ ДАЧЕ

На зимней даче не дождешься света...

Почти на ощупь узнаю предметы

из обихода: кресло, стол, стена,

в углу в рулоны скручены обои,

на подоконнике топорщится алое

под зимнею чеканкою окна...

А где ж я сам? Неужто заблудился

на модной презентации "Грин-хилса"

иль там, где загулял на стороне,

когда лаская волосы подруги,

забыл, верней, не доходили руки

раздвоить змейку на её спине...

Подброшу в печь продрогшее полено.

Вернусь в себя - не сразу, постепенно.

Потом затеплю в лампе фитилек

и погрущу о чем-то в одиночку,

пока на небе не поставит точку

луны февральской пристальный зрачок...

РОЖДЕСТВО

Рождество румяное от снега

к нам спешит и возвещает нам,

что рожденье Бога - человека

не осилить смутным временам.

Слышу звон Георгиевской церкви

тает, словно свет на куполах,

тихим восклицанием: - Поверь мне,

и тебя услышат в небесах.

Возгорит в сердцах свеча надежды,

снизойдет Господь к людской тщете...

Но боюсь, все кончится, как прежде:

огненным распятьем на кресте.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ВЕДЫ - 90

Мой возраст, если брать его в расчет,

себя возвысил до усердной лени:

мне виражи карьерные до фени,

и разновидность ножек не влечет...

Я - вне забот! Свободно на душе,

как Аквилону на предзимней пашне.

Теперь на рай с любимой в шалаше

не променял бы я уют домашний

с бренчащим ящиком и письменным столом,

при прочем скарбе, захламившем дом...

Озябший вечер. За окном темно.

Белеет снег, не излучая света.

Декабрь - подслеповат. Его приметы:

короткий день, лукавое вино

и Рождество - декабрьский апогей!

У месяца особый статус. Ты не

усердный прихожанин, не еврей,

а все же приобщаешься к святыне,

свой тост, провозглашая, как псалом,

при ста свечах над скаредным столом.

О, Господи, как укротить свой нрав?

адамов грех неискупим, как видно,

за Еву мне особенно обидно -

своей жестокостью Создатель был не прав...

Ну, надкусила запрещенный плод -

понравился - подсунула Адаму...

Потом дивилась, как растет живот,

едва ли в нем предполагаю драму,

в которой чернь измучила Христа

забыв в азарте снять его с креста...

И все пошло хронически не впрок -

навыворот. Поди, уразумей-ка:

в раскладе нашем бедность - не порок,

но и она обходится в копейку...

С утра разглажу смятое лицо.

На третий день побреюсь для порядка.

Все общество, как некое яйцо:

одни - крутые, а другие - всмятку.

Я ж на манер матрешки, сам в себе,

сижу, не предъявляя иск судьбе...

Жена - в Австралии. Я получил письмо.

Там все в цвету. Жара. В бассейнах - пальмы.

А у меня всего плюс десять в спальне,

а на окне морозное клеймо.

Сплю, словно грелку положив кота

под бок - добро не ходит по помойкам...

Сны безалаберны - сплошная пустота,

пытаюсь утром вспомнить, но какой там, -

все в сером цвете: грязь, сырой притон.

и бой часов, вторгающийся в сон...

зашел на рынок (экий дуралей!) -

купить чего... Но цены так взвинтили,

что мнится мне, о совести забыли -

вот нехристи! Удавятся за лей!

Ушел ни с чем. Пришлось умерить гонор -

в стране экономический обвал.

Ругают люди ожиревший доллар,

но наш-то лей ему не подавал,

знай, мечется, как пьяный акробат,

без лонжи провоцируя канат...

Кругом долги. Национальный банк -

сел на иглу. Беснуются менялы.

Я б опустил валютные скандалы.

когда б не этот рыночный бардак!

Продайте бакс, хотя бы за семь сорок, -

прошу валютчика, а тот острит в ответ:

- "Семь сорок" пусть танцует друг твой Борух,

чуть оттопырив пальцами жилет...

Не по себе становится, ей-ей:

ведь Иисус был чуточку еврей...

заела проза... Не могу никак

с ней совладать. Стих требует обновы,

как женщина... не потому ль коровы

летят в зенит, набычившись, как "Як",

крестьянин дождь в пакетике несет -

из целлофана... Верьте иль не верьте!

В поэзии все задом наперед -

не потому ль поэты пьют, как черти,

и, с небесами чувствуя родство,

недели три справляют Рождество.

Для человека Бог - его судьба,

как ни вертись, как ни крути педали -

есть обстоятельства, ты в их кругу едва ли

отважишься душить в себе раба

слепых привычек, домыслов досужих,

упрямых догм, неправедного зла.

Стемнело, но с газетой сев за ужин,

скажи себе, что день прошел не зря,

что он, по сути, мог бы стать иным,

но право выбора не посчиталось с ним...

И он, в семерку втиснувшись, исчез

в английском стиле, т.е. втихомолку...

А я подумал: " не купить ли елку -

год на исходе, времени в обрез..."

И вышел в город, окунув лицо

в морозный воздух. А над головою

сгустилось небо... Звездное кольцо,

как нимб, взошло над дремлющей землею,

и я почувствовал, как был бы одинок

от мысли, что её покинул Бог...

1990

ФИЛОСОФСКИЕ РЕПРИЗЫ

.... а если внеземными существами

клонированы мы, то почему

понадобилось столько лихолетий,

чтоб кто-то изобрел велосипед?

Зачем они наш помутили разум,

ужели для того, чтоб с НЛО

следить, как их беспомощный двойник

с дубиной шел на великанских чудищ

и занимал у молнии огонь?

Допустим, что душа принадлежит

небесным силам. Этого не скажешь

о теле: тело та же плоть земли -

её частичка. Надлежит смириться

с законами, что утвердила бытность,

но, Боже упаси, искать в ней смысл -

он за чертой. А жизнь, всего лишь шутка

божественная, и она не смеет

стать глупостью при повторенье дважды

иль трижды и так далее... Об этом

Создатель помнит. Он, поживших всласть,

пускать в тираж разумным не находит,

а при желанье мог бы воскресить.

АПРЕЛЬ - 97

Апрель. А ветер северный несет

привет от льдин, дрейфующих в Охотском...

Ленивый снег слетает по-сиротски

на шиферные крыши с тех высот,

где облака плывут себе во благо

Бог весть куда... Глядь, намело сугроб.

Снег, скомканный, как старая бумага,

в тени сарая притулился, чтоб

напомнить, что пребудет благодать,

едва пройдет простудная напасть

еврейской пасхи... Впереди весна

с тюльпанами и огородным потом,

щенячьей радостью (уж скрытничать чего там?),

когда с тобой поужинать одна

из бывших пассий выкажет желанье,

и ты за месяц первый раз смахнешь

пыль с мебели... Навряд твое старанье

оценят по достоинству, но все ж

взглянуть не даст на вещи свысока

живительная влага коньяка...

Приятно отпускать с намеком шутки

той, что тебя лет пять, вгоняла в шок,

а ты, как пасторальный пастушок,

у ног её брал бля бемоль на дудке.

Интриговал... Такие плел узлы,

что гордиев бывал забавой детской,

теперь забавы эти мне милы -

я вспоминаю их с улыбкой светской,

т.е. глаза смеются - губы нет

и, к счастью, не волнует сам предмет...

Апрель пришел, как ожидалось, но

в нем места нет "Великому почину"!

Попробуй-ка теперь найти причину

из дома вырваться. Уж лучше бы бревно

в грядущее с начальником на пару

тащить, а после дернуть по сто грамм

и к тридцати шести прибавить жару

от сорока спиртных... Похоже, нам

сумели ловко подложить свинью,

украв её из нашего меню...

Впишись, мой друг, лотком в свободный рынок,

и мзду снимай с обманчивых весов,

вникая, как горланят без сурдинок

сограждане на сорок голосов

о демократии... Виват тебе Свобода!

Сверчки шесток сменили на насест

и, знай, клеймят от имени народа

режим... А Васька слушает да ест,

хотя давно бы выяснить пора:

не слишком ли зажрались повара?

Ах, да! Весна... Вернусь-ка я к погоде:

пора сажать картошку и редис,

напиться ключевой, прозрачной из

колодца, что нас ждет на огороде

с цепным ведром... Там зябкой тишиной

овеян лес. В нем черемши в достатке,

а главное - в природе все в порядке:

проходит перестройка стороной,

и все восходит на круги своя

без ущемлений собственного "Я"...

Чего ж мудрить?

ВОДА

Я знал, и это подтвердилось:

живое существо - вода!

В её глубинах затаились

и гнев, и радость, и беда.

Она то буйствует, то дремлет

над кладью парусных веков,

то под лазурным сводом внемлет

восторгу пляжных берегов.

Не осознать её волнений

энергетический запас,

хранящий память отражений

непостижимую для глаз.

Там, где Америка, Европа,

Британских островов гряда -

всю хронологию потопов

в себе кодирует вода.

И сколько бы судам не плавать

в рассветной иль подлунной мгле,

когда-нибудь лишь эта память

расскажет небу о земле.

* * *

Под золотистый шум листвы

осенних дней листаю повесть.

сюжет уже исчерпан, то есть

октябрь не сносит головы.

Взобраться в сумрачную синь

светило утреннее медлит,

ветров порывы не приемлет

остекленевшая полынь.

Не тороплюсь, куда спешить?

Лесные певчие отпели,

и наверстать дожди успели

за лето сдержанную прыть.

Лишь одинокой птицы крик,

не знающей к морям дорогу,

вселяет тихую тревогу,

чтоб я печаль её постиг.

ТЫ В ОТЪЕЗДЕ

Н.А. Павловой

Ты в отъезде, под Мельбурном где-то,

я едва ли на карте найду

австралийское смуглое лето,

красноперых его какаду.

А у нас тот же Днестр под мостами,

и обкраденный осенью сад.

Как медаль за отвагу, местами,

потускневшие листья висят.

И заждавшись послания с неба,

заблудились средь утренней тьмы -

Рождество в ожидании снега

и зима в ожиданье зимы...

ЗИМНЯЯ ПОЛНОЧЬ

Дождь или снег? За окнами темно.

Доверье, потеряв к осенней теме,

от фонарей шарахаются тени,

как черт от ладана. Приятное вино

хранит свое достоинство в бокале,

чуть золотистый придавая цвет

стеклу, что излучает тихий свет

осенних дней. Зима еще вначале,

еще не стойкая, но все-таки зима!

Глядь, холода несвойственные телу,

не ровен час, шмыгнут через портьеру,

метельная начнется кутерьма...

Я выйду в зябкий город по делам,

но, повстречав знакомого поэта,

с ним разопью божественную лепту,

коль сказано в писанье: "Аз - воздам..."

И вряд ли что со мной произойдет

из ряда вон, как с этим или с теми.

От фонарей шарахаются тени.

Бокал мой пуст. И полночь настает.

ТАК ОНО И БЫЛО

Нас по пятам преследует Ничто...

Когда свернешь с проезжей части в память,

набрось на плечи старое пальто,

и шляпу полинявшую напялить

не позабудь. Потом открой альбом

наследственный с велюровой обложкой.

На фото ты найдешь себя юнцом

с какой-нибудь собачкой или кошкой.

Годами позже, с ненаглядной, той

ради которой (Бог тому свидетель)

ты был готов смириться с нищетой,

святую ложь принять за добродетель,

ждать под дождем и (на душу бальзам)

надеяться, что ливень мало значит,

и женщина, богиней по волнам,

спешит к тебе и жизнь переиначит...

Припомни запах сена, резеды,

бессонницу ночную козодоя

и в перемет попавшие пруды

у костерков над тихою водою...

Жаль, не помогут шляпа и пальто -

их время до изнанки износило, -

вернуться в то прекрасное Ничто

и доказать, что так оно и было...

* * *

С утра опавшая листва

летит по мокрому асфальту,

как запоздалые слова

о том, что бесконечно жаль ту

осень, что мосты сожгла,

едва кочующие стаи,

снялись, оставив купола

церквей с высокими крестами.

В них отражался тихий день,

даря, то солнечную милость,

то облаков летящих тень

пока им лучезарье снилось.

Ах, чем-то дороги они -

те времена, когда по скверам

моя любовь теряла дни,

как листья, схваченные ветром.

Что остается? Воротник

поднять худым дождям в угоду

и через осень напрямик

спешить, не скалясь на погоду,

как беженец, по злой нужде,

оставив прошлое в руинах,

навстречу зимней чехарде

метелей на сугробных спинах.

НОЯБРЬСКИЕ МОРОЗЫ

Еще чудят ноябрьские морозы.

Грядет зима, и холодок в кости

Листва увяла и достоин прозы

пейзаж, что возникает на пути

домой, где ты уже готов укрыться

от помраченных, выцветших небес,

не вглядываясь в пасмурные лица

прохожих, потерявших интерес

к грачиной кутерьме, и даже к этой

ходьбе по ненадежному снежку,

что выпал первозимнею приметой,

и во дворах улегся на боку.

Как хорошо, что ты теперь свободен

на все четыре... Больше никому

не посвятишь лирических полотен,

в разлуке не доверишься письму,

не перероешь в памяти досужей

обиды, сожаленья, свой уклад...

А просто ощутишь, как веет стужей,

и нет пути, ведущего назад...

* * *

Тьма крадется зимними дворами,

словно затевает произвол

там, где снег, кружась под фонарями,

колоннаду зыбкую возвел.

Поезда в пути на окружную

просвистят, и рвется тишина,

чтоб её обновку кружевную,

желтой нитью штопала луна.

Спят многоэтажки, скверы, церковь,

и звонарь церковный крепко спит.

Лишь метель, снимая с улиц мерку,

торопливой кажется на вид.

Как и мне, ей, видимо, не спится -

ишь, как воет! Требует огня,

словно дочитать спешит страницу

ночью убаюканного дня.

МЕТЕЛЬ

Ночью фонарь с нескрываемым любопытством

заглядывает в окно, словно маленькое светило.

Он, выхватывая из тьмы утомленные за день лица,

светит снам, чтоб фантазии им хватило

до утра. Тут уместно бы многоточье...

Сиплый ветер (тоска-то) фонарь качает,

и метель, как душевнобольная в одной сорочке,

от себя же бежит и себя же везде встречает.

Вот и мысль о тебе, как заигранная пластинка,

повторяет одну (сколько можно?) и ту же фразу:

" Ты не лю... Ты не лю..." Так на летнем рынке

покупают цветы для разбитой вазы.

* * *

Отче наш, прошу: пошли удачу

женщинам, которых я любил.

Я от них стыдливо глаз не прячу,

и, надеюсь, дружбу сохранил.

Золотые горы не сулил им,

и не многим посвящал стихи,

не судил, дабы не быть судимым,

даже за амурные грехи.

И кому теперь какое дело

с кем когда-то поднимал бокал,

с кем, склоняясь к близости, не смело,

о душе беспечной хлопотал.

Оказавшись лишним иль немилым,

не искал возвратные пути...

Я коварство женское простил им,

Ты их тоже, Господи, прости.

ПОЗДНИЕ СТИХИ

Как ностальгия по бессмертью

иль искупленье за грехи,

дыханьем не вторым так третьим

приходят поздние стихи.

И нет нужды играть в поэта

по млечной прихоти луны.

А что же есть? Взамен на это

приходит чувство глубины.

Словно нырнул и сквозь тростинку

прибрежным воздухом дыша,

услышишь вдруг, как под сурдинку

поет и мается душа.

* * *

Так и живем. В муравейнике города

тащим свою соломку, бревно или сто-то вроде.

Радуемся, напялив джинсы, покуда молоды

возможности жеста в адрес капризной моды.

Те, кто постарше шуршат, словно мышь, газетой,

грызут шелуху новостей иже хлеб насущный.

Жизнь за спиной, а в обнимку с изношенной этой

тошно... Какой она стала скучной...

Беспросвет. Не завидуем детям. На рынке птичьем

купил попугая. Научил говорить о разном.

Вникает. Болтает чушь. Одержим величьем.

Выглядит респектабельным, даже праздным.

- Я, - говорит, - Артист! Я, - говорит, - Хороший!

Желтеет, как солнышко, спрессованное в комочек.

Я ему в унисон: - Ну и что? Я хороший тоже

пока за душой осталась хоть пара строчек.

А кому от них легче? Разве себя утешишь

тем, что перо и бумага живут под рукой в согласье,

и не сводят счеты за то, что размеры те же,

да и повод - тоска по счастью...

ЖЕНЩИНА С ЧЕРНЫМ БАНТОМ

Женщина с черным бантом

робко стучала в двери.

Утренним ароматом

веяло от сирени.

Было мне не до прозы:

гладко ложились тени,

гулко сияли грозы -

над разноцветьем сирени...

Женщина с черным бантом

в двери мои стучалась...

Зной повисал над садом

медленный, как усталость.

Круто пылила дорога,

словно на колеснице

кучер влюбленного Бога

кнут веселил в деснице.

То-то была отрада,

то-то была потеха -

в бронзовый час винограда

в чашах гуляло эхо.

Нищий - я был богатым!

Как же могло случиться?

Женщина с черным бантом

в дверь мою не стучится...

* * *

Когда ж все это кончится? Когда же

от памяти, как от позорной кражи

я откажусь, и гордых губ овал,

которые так редко целовал,

затянет легким облачком забвенья

не время, а холодное презренье,

с которым Моцарт выпил свой бокал?

ПО ДОРОГЕ В НЕБО

Памяти А.Н. Моисеева

Не прочитав и двадцать страниц

из эпопеи графа Льва Толстого,

бежавшего (не от себя ли?) из

шикарного поместья родового,

мой тесть его скопировал, когда

почувствовал без посоха Исайя,

что за спиной уже стоит косая

с косой, а неминучая беда,

точно паук, плетет угрюмо сети,

напоминая смертному о смерти.

Он видел только то, что впереди:

все прошлое по прихоти склероза

старик забыл, тем более пути

ведущие назад... И эта проза

сыграла с ним в чет-нечет в тот момент,

когда он грузно втиснулся в автобус,

и дверь захлопнулась, как небогатый опус

его деяний. Взять надежный след

не удалось оперативным группам -

они куда проворнее по трупам.

Куда он ехал? С кем и где сошел

с автобуса, едва ли кто-то знает,

мимо каких лотков, пивнушек, школ

упрямо шел и знал, что умирает,

что стар и слеп, что им потерян дом,

что безнадежно выветрился адрес,

он ковылял о тени спотыкаясь,

глотая воздух онемевшим ртом,

как рыба на песке у водоема,

лишенная родной среды, как дома...

Он с вечера решил найти ночлег.

Арендовал скамью в безлюдном сквере,

но не сомкнул отяжелевших век:

о Боге думал, а потом о вере,

и звал их в помощь. Робкая звезда

ему почти приветливо мигала.

Жить оставалось до предела мало,

а значит и до Божьего суда.

Терзала мысль, что памяти лишен,

он не ответит Богу - кто же он?

Тесть жил без прошлого. Уже не первый год

не узнавал жену, а дочь подавно,

и если в жизни что-то брал в расчет -

завод, где был механиком... Забавно

его старухе было наблюдать,

как он спешил, чуть утро, на работу,

превозмогая кашель и зевоту.

Она ворчала: - Шел бы на кровать,

ведь ты на пенсии. Совсем, бедняга, спятил!

А он свое творил упрям, как дятел...

Теперь висела тьма над головой.

Он днем не ел, а ночью не хотелось.

В какой-то миг к нему сошел покой

почти вселенский. Внутренняя зрелость,

вернее, зрячесть убеждала в том,

что на земле не тесно человеку,

тем более в земле... К исходу века

не он один в ней обретет свой дом:

кто на войне - от пули, кто от мора,

а он, от старости сбежав, как от позора.

Он умер утром, кажется, в четверг,

в больнице, как попал туда, не знаю.

И тем надежды близких опроверг

на лучшее. Теперь я вспоминаю

его густой радушный баритон:

- Ну, что же, чем богаты, тем и рады...

Я пью один от горя, от досады,

но чувствую, что где-то рядом он...

И рюмка для него с вином и хлебом,

словно душа - между землей и небом.

1994

* * *

Как самый никудышный школьник,

блуждая в контурной глуши,

ищу бермудский треугольник

на карте собственной души.

Не сотворив себе кумира,

брезгливость к власти, не тая,

в ковчеге под названьем "Лира"

плывет к закату жизнь моя...

Так наигравшись парусами

соленый ветер мчится прочь

и превращается в цунами,

в бермудский треугольник, в ночь...

* * *

Памяти Юрия Спицина

Небо, отягощенное птичьей мессой,

опускается так, что рукой погладишь,

и листва рассыпается, мелим бесом,

а пальцы, касаясь минорных клавиш,

намекают на осень. Слегка жеманясь,

ночь отвоевывает утренние просветы

у ноября, что ждет, словно божьей манны,

первого снега - неизбежной приметы

молдавской зимы... Мне становится горше

от мысли, что время вгоняет в скуку,

и друзей где-то в горних гораздо больше,

чем тех, что при встрече протянут руку.

ЛЕТЯТ ГОДА

Летят года, вот и тебе за тридцать,

мой счет иной - уже за шестьдесят.

Галопом время в сторону утрат

спешит - не успеваешь удивиться:

вчера был полдень, а теперь закат,

и дни мои, как вспугнутые птицы,

куда-то в невозвратное летят.

И утро меня моложе,

и вечер меня не старше...

Вино с каждым годом горше,

хоть пью по глотку из чаши.

Ночами метель всё глуше

голосом человечьим

рыдает, как грешные души,

в бездомной затамошней стуже,

а мне их утешить нечем.

ДВА ПОРТРЕТА

Жил на свете Алексей - божий человек.

Чаще с водкой, чем с вином коротал свой век.

Плитки он умел чинить, туфли, патефон,

даже ходики с кукушкой мог наладить он.

В доме книг не заводил. Прессу - почитал:

всех в Политбюро ЦК поименно знал...

- Чем богаты, тем и рады! - говорил друзьям,

если те к нему сходились выпить по сто грамм.

Годы шли. Он облысел, отрастил живот.

Бабка деньги от него прятала в комод...

Нет на свете Алексея, нет его жены -

отыграли патефоны, деньги - не нужны.

Я не скажу, что мне он неприятен.

Напротив, мил, общителен, опрятен,

с годами начитавший интеллект,

но вот беда - стареющий поэт.

Мы подконьячились на загородной вилле,

я говорю: - Зачем втыкаешь вилы

в бок молодым, теперь, на склоне лет?

А он, прощаясь у визгливой двери,

заметил мне: - Ты знаешь, я - Сальери,

да, я - Сальери... вот и весь ответ.

КОГДА ЗАЙДЕТ К ВАМ МУЗА

Когда зайдет к вам Муза в гости,

перо не доверяйте злости,

властям, перемывая кости,

иль той, что, подмигнув хитро,

вас хищным шармом обаяла,

но потянула одеяло

к себе - ей половины мало...

Совет - не мучайте перо.

Коль позабыли вы некстати,

что значит "А" плюс "Б" в квадрате

в казенном доме иль в кровати

и объяснить хотите суть,

небесную приветьте гостью,

но не пытайтесь в горле костью

застрять. Она промолвит: - Бросьте...

тем и утешьтесь как-нибудь.

Доверьтесь звездному пространству,

а не угодливому пьянству,

во избежание тиранства

летящих по семерке дней...

За тем к нам и приходит Муза

не с крыльями, так в легкой блузе,

поскольку блуза - не обуза

и хорошо сидит на ней.

Я верю, что душа бессмертна

в строке. Есть мир другой, наверно,

где обитать не так уж скверно,

как здесь, особенно душе.

Но пусть меж запятых и точек

дни, своенравнее, чем почерк,

запечатлят себя, меж прочих,

как рай с любимой в шалаше.

СОДЕРЖАНИЕ

Память - миграция духа..........................................

Обширна книга дней моих............................................

Я памятник себе не воздвигал.....................................

Впущу осенний день........................................................

Новый день...........................................................................

Начало осени.......................................................................

Идет октябрь........................................................................

Улица......................................................................................

Случайность.........................................................................

Тишайший снег в начале марта....................................

Из дорожной тетради.......................................................

Вроде базарных торговок.............................................

Чуть стемнеет...................................................................

Дачная хроника..................................................................

ґПоздним летом.....................................................................

Альбомный стих....................................................................

И вот предощущенье пустоты.......................................

Когда-нибудь........................................................................

Офис напротив окна..........................................................

Пришествия второго я не жду........................................

За днями угасают дни......................................................................

Памятник под дождем.......................................................

Субботний день.....................................................................

Утверждение зимы...............................................................

Зимнее утро............................................................................

Холода.......................................................................................

Элеонора....................................................................................

Компьютер....................................................................................

Комната........................................................................................

Март на второй неделе...........................................................

Чистый четверг............................................................................

Ни рук, ни губ, ни слов твоих................................................

Вот и ты стала прошлым..........................................................

Теперь..........................................................................................

Поцелуй.......................................................................................

Простыни белый флаг..............................................................

В саду........................................................................................

Все заново.....................................................................................

Отчуждение...................................................................................

Земная красота - превыше слов............................................

Фото на старом календаре......................................................

Факир..........................................................................................

Октябрь....................................................................................

Время молодости - кануло........................................................

Ледостав.......................................................................................

Декабрьские морозы..................................................................

Рояль, неуклюжий на вид........................................................

Ты отняла зачем-то у меня.......................................................

Памяти Иосифа Бродского.........................................

Библейские мотивы....................................................................

Последняя книга..........................................................................

Не мыслей гнет.............................................................................

Может быть..............................................................................

Я по тебе тоскую..........................................................................

Размышления у камина.............................................................

На пороге зима.............................................................................

Шальное время.............................................................................

Едва ли я смогу.............................................................................

Ослепший дом...............................................................................

Встреча у рынка...........................................................................

Поэт и проза..................................................................................

Меломаном прослыв...................................................................

Как в нотной рукописи..................................................................

Женщина с бокалом.....................................................................

Ближе к ночи.................................................................................

Жизнь кончена... И он ушел.....................................................

За кружкой пива............................................................................

Пометки на полях.........................................................................

В конце зимы

Апрель..........................................................................................

Двадцатое апреля........................................................................

По воздуху снуют..........................................................................

Среди себе подобных..................................................................

Ночных светил падения мгновенны.......................................

В Свято - Георгиевской церкви...................................................

Новостройка..............................................................................

Гостей сегодня полон дом..........................................................

В начале девяностых.....................................................................

Ночь закрыла на защелку............................................................

Гамлет.......................................................................................

Море..........................................................................................

Та женщина вышла из моря........................................................

Прибой.......................................................................................

Гагры..........................................................................................

В том городе.................................................................................

Не странно ль, дорогая?................................................................

Стихи и херес..............................................................................

За чашкой кофе...........................................................................

Когда иной наследник Казановы...............................................

И был мне сон...............................................................................

Грачи..........................................................................................

Утренние стихи............................................................................

Возможно ль? ..........................................................................................................

В ожидании новостей......................................................................

Встреча в парке ....................................................................................

На дворе гололед............................................................................

Грачи галдят .................................................................................

Время..........................................................................................

Новогодние стихи...........................................................................

Сизиф.......................................................................................

Итака.......................................................................................

Скиталец....................................................................................

Воспоминание об Орфее..................................................................

У твоего порога..............................................................................

Мне все трудней...........................................................................

Возвращение по следу....................................................................

Такая печаль ........................................................................................................

Приглашение к одиночеству..........................................................

Лошадь у коттеджа........................................................................

Молдавская зима............................................................................

На зимней даче ............................................................................

Рождество.................................................................................

Рождественские веды - 90..............................................................

Философские репризы...................................................................

Апрель - 97....................................................................................

Вода.............................................................................................

Под золотистый шум листвы..........................................................

Ты в отъезде................................................................................

Зимняя полночь.............................................................................

Так оно и оно и было....................................................................

С утра опавшая листва..................................................................

Ноябрьские морозы.......................................................................

Тьма крадется..............................................................................

Метель.......................................................................................

Отче наш, прошу............................................................................

Поздние стихи..............................................................................

Так и живем..................................................................................

Женщина с черным бантом.............................................................

Когда ж все это кончится...............................................................

По дороге в небо ...........................................................................

Как самый никудышный школьник.................................................

Небо, отягощенное птичьей мессой.................................................

Летят года...................................................................................

Два портрета...............................................................................

Когда зайдет к вам муза................................................................

Оставить комментарий © Copyright Павлов Юрий Николаевич (iurpavlov@gmail.com) Обновлено: 10/02/2010. 325k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия	Ваша оценка:

Павлов Юрий Николаевич Заблудившийся Бумеранг

Павлов Юрий Николаевич
Заблудившийся Бумеранг