Уж не взлетят, не всхлипнут соловьи
с твоей раскрытой розовой ладони -
поскольку лишь отсутствие любви
присутствует сегодня в нашем доме.
И только глупый ветер гулевой
на сдвоенные стекла налипает.
И лампочки висят вниз головой,
как лампочкам висеть и подобает.
Как холодно сейчас сырой земле!
И холодно, и голодно, и наго.
И ты, душа, подумай о зиме,
а о разлуке, ангел мой, не надо.
И ты, душа, печалью озарив
неубранную, бренную халупу, -
не говори, прошу, не говори,
не говори, что все смешно и глупо.
Прекрасна жизнь на вере и ветру.
Дождись, душа, любви и звездопада.
Все отпадет, забудется к утру.
...а о разлуке, ангел мой, не надо.
* * *
Я спокоен, когда ты спишь
и постанываешь, и дышишь,
тихо всхлипывая, и молчишь
под защитою стен и крыши.
В феврале - а у нас февраль -
снегом плотно забита даль.
Чай поставлю на газ. Ночная
вздрогнет сфера, плеща огни.
Ничего я еще не знаю.
Знаю только, что мы одни.
В этот год, год овцы и овна,
мы с тобою два года ровно.
Жизнь пора начинать с листа,
как тетрадь в косую линейку.
Тени прыгают вниз с моста
в индевеющих телогрейках.
И стоит фонарей отряд.
Половина из них горят.
Я клянусь головою сивой,
поседевшей своей башкой,
Божьим промыслом, слабой силой,
что владеет моей рукой:
в феврале - а у нас февраль -
не придет к тебе боль-печаль...
Точка
Ставлю точку в конце письма,
ставлю точку -
потому, что пришла зима
и уж точно.
Баратынский писал "Пиры".
Пушкин "Вольность".
Ставлю точку в конце игры.
И довольно.
Потому что пришла зима,
смуту съела.
Ставлю точку в конце письма.
Надоело.
Белый полдень стоит в саду
с белым пледом.
В декабре я к тебе приду
напоследок.
Переписывай все сама -
дни и строчки.
...Ставишь точку в конце письма,
ставишь точку?..
Встреча
Играть влюбленного легко.
И нету риска -
когда и старость далеко
и юность близко.
Играть влюбленного пустяк,
забава, шалость...
А получилось все не так,
как получалось.
А вышло все наоборот.
И я на жертву
смотрю, как полный идиот,
почти с блаженством.
И вижу жилку на виске,
глаза, морщины...
На волоске, на волоске
тут жизнь мужчины!
А на дворе стоит, Бог мой,
жара такая,
что даже ливень ломовой
не помогает!
Но все заране оценя,
щекой алея, -
она не смотрит на меня,
меня жалея...
1985
* * *
Зачем он ходит, этот филин
с подсветкой желтою в очах,
неся свой череп без извилин
на губернаторских плечах?
Зачем страдает и лютует
при ветре вечера и дня,
бумагу тратя золотую
на оловянного меня?
И благородный мечет пафос:
мол, все богатыри земли
уже подняли дерзкий парус,
а вы все тонете в пыли?
Жестокосердный и несчастный,
больной и слабый человек -
зачем он злобою напрасной
свой укорачивает век?
Звенит стремительная осень,
бросая дождь вдоль берегов,
а он все бьет, корчует, косит
несуществующих врагов...
Август
Ночью гром страшней, чем днем.
Ночью молния смертельней.
Ночью душно, как в котельной,
август дышит за окном.
Зреют поздние плоды.
И, сужая круг, по кругу -
верить хочется, что в руку -
сны проходят, как плоты.
Благодатный, роковой
август - месяц опасений,
летний, но и предосенний -
пестр, как клоун цирковой!
Кто поймает красный лист,
солнцем травленый, каленый?
Кто сорвет еще зеленый,
увлажненный нежный лист?
Кто так дерзок и речист -
август, август длинноглазый,
чистовымытый, чумазый,
математик и лингвист!
Август, август виноват!
Руша рощи кружевные,
рыщут молнии ржаные -
в десять тысяч киловатт!
Ночью сон ко сну прижат.
Все мешает жить. И шорох
ветра, и больной листвы,
спрятавшийся в норах ворох,
и прошедший в разговорах
вечер. Все мешает жить, увы.
Все мешает жить. Пустая
ночь разлившаяся, хор
журавлиной скорбной стаи.
Все мешает жить - простая
правда-матка, сор и вздор.
Все мешает жить, однако
не мешает петь: в грязи,
задыхаясь, как собака -
эту сушь и эту влагу
в сны весны преобрази!
Вот и день прошел напрасный.
Да зазря не дорожись -
солнце встанет вновь, так здравствуй,
сон ужасный и прекрасный,
что слагаешь нашу жизнь!
Все мешает жить - трамваи,
летний холод, зимний зной.
Ты поешь? Я подпеваю -
широка страна родная!
Особливо за спиной...
Воздушный объем
Летний дождь...
Он пройдет и оставит
только память, воздушный объем,
зацелованный щедро устами
и осушенный грубым платком.
Я приветствую и негодую -
видя, как он поет, уходя.
Нету большего счастья,
чем струи
неожиданного дождя.
Вот и жизнь покатилась под горку,
под ногами то прорубь, то лед.
Видно, вправду права поговорка -
поздно сеявший поздно пожнет.
В черных дырах и белых просторах
много всякого - лишь углубись.
Может, маленький голос из хора
тоже прячет огромную жизнь?
Я в толпе прохожу между вами,
я живу вашим злом и добром.
Но на что мне тяжелая память,
мне, идущему громом сквозь гром?
Нерешаема эта задача,
эта тайна земного дождя -
потому и жалею и плачу,
и зову вас, во тьму уходя...
Таянье снегов...
Таянье снегов, водостоянье,
доски через лужи, кирпичи,
в синеву взлетающие зданья,
вороны, сороки и грачи.
И порозовевшие юницы,
и простоволосые юнцы -
голуби, голубки, голубицы,
ласточки, синицы и скворцы!
Бешеные шалые машины,
брызжущие пеной и водой.
Тополей легчайшие вершины
в пелене кольчужно-завитой.
Воссоединение, восстанье,
переход от спячки к суете -
так, что дети в диком ликованье
с приседаньем прыгают к звезде!
Я и сам - Бог весть что повторяю,
забываю, мучусь, тороплюсь
и приобретаю, и теряю,
получаю "минус" или "плюс".
...Сколько там загадано сюрпризов
для нерасшифрованных Джульетт?
И сосульки падают с карниза,
продолжая мартовский балет!
1984
Районный Гамлет
Дм. Попову
На перекрестках, смятых ветром,
в пальтишке старом, налегке -
срывает он сосульки с веток
и долго держит в кулаке.
В чернильных пятнышках ладони
иззябли, сморщились, но он
все бродит, бродит вдоль окон -
меж тем, как в том заветном доме
вовсю гремит магнитофон!
Уж лень вечерняя нисходит
на город, дышащий тепло...
Что у бедняги не выходит,
где так ему не повезло?
О чем вполголоса бормочет
он - плачет или же поет?
Что ищет он, чего он хочет,
кого ему недостает?
...Слежу за мальчиком гривастым,
как за повтором дорогим, -
и мне хотелось быть несчастным,
непонимаемым, другим!
Пока тоска над ним не каплет
и времени просторна нить,
терзается районный Гамлет -
любить ему иль не любить?..
* * *
Встречай теперь закаты и рассветы,
боль и тревогу в сердце затая.
...Вся растеклась по белому по свету
большая непутевая семья.
А помню привередливые свары,
ревнивые оглядки и толчки,
в сарайчике неструганные нары
да писем недописанных клочки.
Я тоже, разумеется, был школьник.
Уроки пропуская, плутовал.
И чтоб девчонки видели - окольно,
для шика, осторожно блатовал!
Теперь мы стали умные. Мы спелись
с другими - очень умными - людьми.
Я в яблочко могу попасть не целясь!
Не дотянуться только до любви.
А ночь, а ночь - ни шороха, ни свиста!
Луна июльским зноем сожжена.
...И все меня, как Оливера Твиста,
ползучая пугает тишина.
Улица
Я посетил ту улицу, где мы
весну искали посреди зимы.
И не нашли, конечно, растерялись,
друг другу нагрубили, разошлись,
разъехались... но в памяти остались
те дни, что на ветру переплелись!
Я посетил ту улицу. И через
четырнадцать чернейших самых лет -
узнал все те же самые качели
и выброшенный, сохнущий букет.
Там девочка сидела на скамье,
читая о мадам де Рекамье.
Как будто бы опять все повторялось!
...Но, лакомка и злюка, погоди:
ведь впереди - и радость, и усталость
лишь у тебя!
Ты все ж перестаралась.
А у меня все это позади.
Я посетил ту улицу... Осталось
мне жизнь прожить
и поле перейти.
1984
* * *
Ю. Абазову
Человек к человеку спешит, побледнев, -
что ведет его? Радость, страдание, гнев?
Что он думает - бедный, болезный, больной,
претерпевший остуду любви или зной?
Все равно человек к человеку спешит,
оставляет удобную койку в тепле -
человеку нельзя одному на земле
и ведет его голос голодной души!
...Осыпаются листья с моих тополей.
Полыхают костры на просторах полей.
Человек человека, очнувшись, зовет -
искажен его голос и смят его рот!
Страшен сердца полет одинокий сквозь жизнь!
Человек к человеку поближе держись.
Отпусти ему, братец, пустые грехи -
посвяти ему музыку или стихи.
Человек человека предаст и спасет.
И унизит его и опять вознесет.
Но нельзя человеку никак одному -
никому, никому, никому, никому!..
Ироническая баллада
Напротив сквера, в доме небольшом,
где по ночам в горшках цветут окурки, -
разгуливала ведьма нагишом
для интеллектуалов и придурков.
А воздух был и остр, и серебрист.
Бес протоптал к ее дверям дорожку
и высадил у окон остролист,
чтоб стервенели мартовские кошки.
А коль разлад замучит иль замот,
как всех джигитов со времен Шамиля -
я прогуляться выходил на лед,
где та фемина пела и шалила.
Ах, снова я сбиваюсь на тоску!
Она мне сроду спуску не давала,
когда я шел по мелкому песку.
песку из неизвестного металла.
Ау, весна? Ну, где ж твои мосты,
ажурные и стрельчатые арки?
...Я шел, мотая по ветру мослы,
и ожидал нежданного подарка.
Последние автобусы прошли,
в кабины сунув пару новых шуток.
И праведницы грешников нашли,
и грешники достали незабудок.
Да, проза нашей жизни хороша -
хотя бы тем лишь, что она безгрезна.
Вот у тебя ни дома, ни гроша -
а ты живешь, как хочешь: несерьезно.
Свернув на поперечную стезю,
пойдя по краю красного проспекта,
я вдруг увидел - голенькую, всю! -
нет, нет, не прозу, та была одета.
Стояла ведьма посреди двора
и ангелов порочных привлекала
сияньем беспощадного добра,
изогнутого, словно бы лекало!
Не яблоко, не яблоко в руке
она держала - сборку покрывала,
чтобы на нем улечься на песке,
песке из неизвестного металла.
Бес снес меня на улицу сию.
Я увидал живую ее всю.
А город даже не переменился.
Почти полгода горькую я пью,
пою, ликую, плачу и пою,
а в зеркало взгляну - так сам взбесился.
Проклятая и проклятая ночь!
Коты, балконы, лунные поляны.
Но бестолочь нам нечем истолочь -
и на ветвях вдруг выросли стаканы.
Пей, друг, со мной, пока ты не с женой,
жена навек останется ржаной,
а ситный хлеб и сладок, и приятен.
Покоя нет. Зачем тебе покой -
когда на солнце не исчислить пятен,
а воздух полон девой золотой.
* * *
Вот иду я по мокрому марту
и стараюсь глядеть веселей.
Открываю последнюю карту
посреди городских тополей.
Посреди штурмовых перестроек,
посреди пепелищ и бугров,
и бульдозеров, и землероек,
и забытых бегами дворов.
Вот иду я, бедою ведомый,
под обстрелом витрин и окон,
сам себя отлучивший от дома
и поставивший песню на кон!
Вот иду я по мокрому марту
так, как нищие шли по Руси.
Выручай же, последняя карта
и последняя песня спаси!
Вот иду я, как шли по размытым
бедным весям родимых широт -
сам такой же бродяга и мытарь,
одновременно мытарь и мот!..
1982
Оставляю на завтра...
Оставляю на завтра
тетради и карандаши,
пьяный натиск азарта
и трезвые слезы души.
Оставляю усталость,
постылую логику дня...
Слава Богу, осталась
ночь в запасе еще у меня!
Оставляю на завтра,
что вчера и сегодня не смог.
Охромевший внезапно
от любви и от ревности слог.
Суматоху, смятенье
и мокрый туман над рекой,
заоконные тени
и тени любви дорогой!
...Ах, оранжевый август,
в накрапах зари небосклон...
перелетная благость -
короткий, спасительный сон.
Неминучею тучей
спешат к сентябрю журавли.
...Я в платочке, на случай
оставляю и горстку родимой земли.
* * *
Покрывается снегом земля.
Звезды раньше и выше восходят.
И, уже не соря, не пыля,
по дорогам машины проходят.
Все пустеет - и степь, и село.
Дальше видится, легче грустится.
И как будто совсем отлегло -
то, что билось печальною птицей.
Лишь кольнет иногда, по ночам,
как иголкой - щемящая жалость:
вспомню - ты ведь ко мне прижималась,
когда холодно было плечам...
1971
Ливень
О соловье забыл Алябьев,
шмель не пускается в полет.
Небесные разверзлись хляби -
и льет, и льет, и льет, и льет
уже недели три, не меньше.
Какая мокрая пора!
Тусклее стали взоры женщин,
тоскующих уже с утра:
размыло добрые посадки.
...И от зари и до зари
лишь ливень, пляшущий вприсядку,
пускает в лужах пузыри.
Лишь гром да град, да просто мокрядь
влетает в нашу конуру,
да поездов простывший покрик,
да всхлип деревьев на ветру.
Июль в предчувствии потопа
ночлег готовит, как ковчег.
...Какая странная погода -
и час, и день, и год, и век!
Все смыто водами лихими
неуправляемой стихии -
где путь, где топь, где просто брод?
...иди по молнии - вперед.
1975
Царевна-Лебедь
Н. Семик
Все о небе, все о небе
помышляем - но летит
стороной Царевна-лебедь,
устремленная в зенит.
Вот уж ночь покрылась пылью
беспредельной тишины...
Ах, царевна, эти крылья
для тебя не тяжелы?
Не мешают ли, когда ты
по росе летишь туда,
где вздыхает виновато
горьковатая вода?
Лик твой сумрачен и светел,
как осенняя луна.
Ты и так - без крыльев этих -
и крылата, и вольна!
Ты и так наводишь ужас,
красотой своей губя, -
даже море стало уже,
поглядевши на тебя!
...Но о небе, все о небе -
ослепленные, поем.
И летит Царевна-лебедь,
и пустеет чей-то дом.
1976
Воскресенье
То веселье, то грусть -
перевертыши духа и тела...
В телевизор уткнусь -
это тоже хорошее дело.
Что по первой у нас?
А у нас в этот час клуб "Москвичка"!
Кипяточек как раз
поспевает, свистя словно птичка.
Выходной - проходной
день недели - кончает летально.
Как ремень приводной,
я кручусь меж мытьем и глотаньем.
Не успел столько дел
ни начать, ни закончить - и вот уж
долгий день отлетел,
и опять дожидайся субботы!
Закурив перед сном,
отойду, от дымка закосею.
...Ночь поет за окном,
попадая в размер "Одиссеи".
1977
ОКТЯБРЬ
Это октябрь меня сводит с ума,
это октябрь...
Хоть бы скорей наступала зима -
стужа хотя б!
Чтобы не высунуть носа в мороз,
чтобы прошиб -
снежный, тревожный, сердитый всерьез
шорох и шип!
Это октябрь колобродит в крови,
бьет по губам:
всем, говорит, подарю по любви,
только не вам!
В чем, отвечаю, я так виноват
перед тобой?
...Дождь, листопад, звездопад, снегопад
над головой.
1980
Ревность
С. Гладковой
Я ревную тебя к холодам и к жаре,
к перегляду подруг, тяжело, беспричинно.
К перекрестному граду, к протяжной заре
и к любому прохожему - если мужчина.
Я ревную тебя к тем, кто был до меня.
И пусть голову мне ветер счастья морочит -
проклинаю тебя с наступлением дня
и зову тебя вновь с появлением ночи!
Только дикие очи твои зелены,
а слова веселы и насмешливы... Верно -
я ревную тебя, надевая штаны,
и к себе самому, потому что не первый!
Беспризорная слава гудит обо мне.
И, угрюмо скосив горевые гляделки,
я иду в стороне от других, по стерне,
по секундной, стремительной, бешеной стрелке.
Я ревную тебя - и в соленой мольбе
просыпаюсь, прощаясь, прости меня, небо!
Подари мне уж лучше тоску о себе,
но избавь от земного, заемного гнева...
Легенда о Аполлинере
Прокручивая медленнее, глуше
тьмы колесо,
Аполлинер, от ревности опухший,
пьет с Пикассо.
Лиловый ветер борется с террасой,
встает рассвет.
Аполлинер берет свою кирасу
и пистолет.
Как на портрете, он перебинтован,
поэт-солдат
влюблен в Мари -
хотя им околдован
весь медсанбат.
"Прощай, Гийом!" - волнуется испанец.
А Блез Сандрар
сует дружку испытанный свой ранец,
как гонорар.
От голубей на площади Паскаля
опять рябо.
...Он на груди несет вместо медали
"Мост Мирабо".
Еще кляня любовные капризы,
разут и гол, -
Мари сведет он с Линдой и с Луизой,
с Жаклиной Колб.
Не дотянув и до сорокалетья,
поляк-француз, -
умрет и вновь появится в легенде
с толпою муз...
Звезда
Весенний вечер, обморок в "час пик".
...Тебя воткнет какой-нибудь верзила,
без умысла срывая воротник,
в автобус, что не мал, но не резинов.
Пошлепает автобус по снежку,
по мартовскому мятому болотцу -
оставшимся оставив по смешку
злорадному: а вдруг перевернется?
Покатится автобус по шоссе
и унесет назначенную встречу,
и вздох, и смех, и те приметы все -
которые ты сам вочеловечил.
Вот и урбанизация, увы!
С безумными погасшими глазами
влюбленные торчат без головы
под явно неисправными часами.
А мы с тобою на своих двоих,
душа моя, дотопаем до дома.
Чего еще? Ты здесь. И вечер тих.
И снег хрустит, как сено иль солома.
Тепло, светло. Погода хоть куда.
Загадывай желание, покуда
летит, летит зеленая звезда,
влетая в никуда из ниоткуда!
* * *
Ничего не имеет значения,
кроме этого утра и вечера,
кроме шумного столоверчения,
когда вроде вертеться и нечему.
Ничего не имеет значения.
Заменяются главы, названия.
Вместо нудных уроков черчения
выпадают часы рисования.
Жизнь, куда ни посмотришь, не сладкая -
корчи Каина ты или Авеля,
напролом при вперед иль украдкою:
все талоны давно отоварены!
Кто-то раньше прошел спорой кромкою,
наплевав на святое учение.
И поэтому шествуй сторонкою -
ничего не имеет значения.
Только чай испитой, неотстоянный
и взбодрит тебя вялого, голого:
сколько б пиршество это ни стоило -
все ж, спасибо, спасает от холода.
А заря, а зарница, а зарево
выплывает, плывет по течению -
и готовит нам новое варево.
...ничего не имеет значения!
Ничего не имеет значения,
кроме глаз твоих, полных свечения,
кроме рук, необструганных ласкою,
и волос с полосатой повязкою,
кроме горького города нищего,
кроме гордого золота вашего,
кроме нужного шага и лишнего
шага в сторону, самого важного...
Попытка прощания
С. Гладковой
Так пусто и грустно мне было вчера.
...Менялась погода и ветер подталый
топтался у окон, свистел у двора,
по комнате шарил и лез в одеяло.
И встал я тяжелый, и лег я больной,
и только лицом я к стене повернулся.
как ангел разлуки взлетел надо мной,
и всех я простил,
и, простив, встрепенулся.
Ты, птица ночная, не плачь обо мне!
Забытый и слабый, в пустынной постели,
лицом повернувшись к побитой стене, -
я чувствую ход предпоследних метелей.
Ты, город железный с несытой душой,
расставил свои батареи и сети
и думаешь, глупенький, - что ты большой?
Ты маленький-маленький город на свете.
Ты точка на карте, пылинка полей,
песчинка пустыни, листок среди леса!
Но нет ничего мне на свете милей,
чем это твое неживое железо.
Прощайте, прощайте, я скоро уйду!
Недаром я вижу в оконном проеме
зеленую, зимнюю, злую звезду
и стекла в истоме, и оторопь в доме!
Лицом повернувшись к обшарпанным снам,
мне сладостно греть свои горькие думы -
как будто бы это посыл временам,
молве и безмолвию, сраму и шуму!
Прощайте, прощайте, я скоро уйду -
без слез и упреков, угроз и объятий -
уже не подвластный земному суду,
еще не готовый к небесной расплате.
Легки на помине, придите, друзья!
Любимая мною полюбит другого.
А мне остается река и ладья,
и слово, которому верил, и слово...
* * *
На что - скажи мне - жалкое стремленье
словами вызывать огонь в крови?
Приходит время собирать каменья
и избегать объятий и любви.
Я думаю, как сын осиротелый
перед могилой матери, - к чему
мне этот дар твой, и душа, и тело,
томящееся в собственном дому?
Зачем мне книги, рукописи, ручки,
фломастеры или карандаши, -
чтоб выводить пустые закорючки
и продавать за медные гроши?
Написанное да непрожитое
не сбудется - ни позже, ни сейчас.
Все это тлен, томление пустое,
как говорил мудрец Экклесиаст.
Пусть мельничихи с мельниками спорят,
любовники с любовницами спят.
А я уйду, - от счастья и от горя
не отводя ненасытимый взгляд...
Стансы
В этот город мгновенный,
с железным и жестким лицом -
я вернусь непременно
и мужем уже, и отцом.
Где усталые трубы
свой пар выпускают, сойду
под полотнищем грубым,
твердящим, что "Слава и честь -
по труду!"
Только чайки над серой,
мазутною скользкой волной
дышат этою верой.
И чайки кричат надо мной.
Не ошибку эпохи,
не сшибку ума и души -
чую взгляды и вздохи
и вижу твои этажи!
Город, город родной,
расселившийся вкруг комбината, -
над больною волной
только плановых плавок раскаты.
Только дым кучевой,
только пыль вихревая повсюду.
Что мне делать с тобой?
Ну, не бить же, обидясь, посуду!
Где твои тормоза?
Отдохни хоть минуту, помедли!
...Но стекает слеза
по чугунной щеке и по медной.
Значит, время дождю.
Он придет и, живительный,
хлынет.
Помолчу, подожду -
пока рана твоя не остынет.
Пока яростный свет
не пробьет паутину заката -
и твой сын и поэт
не вздохнет пред тобой виновато...
* * *
Пьяный ветер распутья
крыши рвет на ходу.
Снега нет и не будет
в этом страшном году.
Обещает астролог -
и почти задарма:
будет гнет, будет голод,
затемненье и тьма.
И покроется коркой
ядовитой вода,
и земля станет горькой,
задушив города.
И внезапно старея,
вымрет птица и скот.
Никого не согреет
этот будущий год.
Потому что таблица
звезд и вышних планет
расположена сбыться -
и сомнения нет.
Но есть точные сроки,
где пройдет, аки лев,
расчищая дороги,
нострадамовский гнев!
Содрогнется от гуда,
задымит, зачадит
мир... Христа от Иуды
сердце не отличит.
- Будет ночь, будет голод.
- Будет утро и свет.
Угрожает астролог.
Возражает поэт.
* * *
Уж ночь пришла, пустая и неласковая.
...Но почему-то поезд мой опаздывает.
Опаздывает поезд. Привокзальные
огни слезятся, словно свечи сальные.
Всю жизнь я сам куда-нибудь опаздывал!
Терял билет, вдогон такси заказывал,
летел стремглав, по следу шел как гончая:
не догонял - ушли мои вагончики!
Лишь тень от них посвистывала легкая -
ушли, ушли, ушли мои залетные!
...И вот какая шуточка опасная -
я здесь, я жду, а поезд мой... запаздывает!