Жизнь воистину стала стара,
Как восточный орнамент ковра,
Как лицо ежедневной подруги,
Как пожар и удар топора.
Утром все повторяется - дрожь
Умывания, чай из Сухуми,
Черствый пряник, смущенная ложь
О колготках, что выдали в ЦУМе
И которых нигде не найдешь.
...Вот и Ницше сказал нам - Бог умер.
Телефонный томительный зуммер
Снова к сердцу приставлен, как нож.
...Нескончаемо это безумье.
У старого горя
Это значит - я был
И несчастлив, и счастлив чертовски.
И сюда приходил,
И садился на мокрые доски.
И следил за волной,
Отдающей смолой и мазутом.
Это было со мной -
Только треснуло, словно посуда.
Это было, прошло
И уже никогда не вернется.
И мое ремесло -
Ловля снов -
Миражом обернется.
Но как тянет в беду,
В чепуховую черную прорву -
Где плюет на звезду
Сероокая стерва-оторва!
Лорелея? - вздохнешь.
Да какая уж там недотрога!
Ни сожмешь, ни согнешь
Ты певунью с клеймом Козерога.
Это было уже,
Лишь однажды такое бывает.
На восьмом этаже
Потихонечку свет убывает.
И забита давно
Та беседка у вешней водицы.
И испито вино -
Дважды прежним вином не напиться.
Что же чайки кричат
О своей инфернальной обиде?
Я ведь сам из волчат -
Только, может, в овечьем прикиде.
Я ведь сам на себя
Насылал то опалу, то милость -
Жизнь и смерть осеня
Черной розой, что в Блока влюбилась.
...Дребезжит старый мост,
Детонируют реи и сваи.
И тепло мне от слез.
Лишь однажды такое бывает.
Это значит - я все ж
Здесь отметил билет и путевку.
И гляжу в эту ложь,
Словно пращур на боеголовку.
Ни за что, никогда
Мне уже не вернуться в былое!
Через "нет" и сквозь "да"
Я с поникшей прошел головою.
Но за маленький круг
Того грешного, нежного ада -
Я отдам все вокруг,
Что вам надо и что вам не надо...
Спустя двадцать лет
Забудь обо мне, неудача,
И снова, и снова воскресни!
Я вспомню, печаль свою пряча,
Все песни Арбата и Пресни.
И молодость вспомню дурную,
И зрелость в изгойской гордыне,
И пряную осень парную,
В резиново-розовом дыме.
И что бы там не говорили,
Я знаю - и неоспоримо:
Мы сами себе сотворили
Позорище Третьего Рима.
Пылает былое смущенье.
Но сказано в книге Иова:
Простри свою руку к прощенью
Быть может, и сжалится слово.
Прощаю вас, все властолюбцы!
Ведь сказано в книге Исайи:
И листья, которые вьются -
Увянут, осыпятся сами.
И все будет, все позабыто,
Но если храним ты любовью:
Как сказано в книге Левита -
Священной омоешься кровью.
* * *
Я назвал себя поэтом... Было дело, было дело!
Кровь шумела у мальчишки, дождик шлепал по плечу.
А теперь плачу за это и смешно, и неумело,
За слова свои дурные все плачу, плачу, плачу.
Я назвал себя поэтом. Было дело, было дело!
Кровь шумела, дождик шлепал, шел я, молод и спесив.
А теперь я стар и страшен, и душа тяжельше тела.
Остается петь и плакать: "Боже, Господи, спаси!"
Остается петь и думать, и шептать, и снова плакать,
Остается дым и память черной розы на груди.
Остается только локоть, остается только слякоть,
Остается только проза, только проза впереди!
Я назвал себя поэтом... Было лето, было лето.
Лопотали на рассветах клены, липы, тополя.
И однажды так случилось: я назвал себя поэтом.
И, наверное, за это не простит меня земля.
* * *
...И кончится это мученье,
Что встарь называлось тугою.
И мы с тобой вниз... по теченью...
С тобою... с тобою... с тобою...
Наступит погода другая.
И мы поплывем по теченью.
Кругами... кругами... кругами...
К свеченью... к свеченью... к свеченью...
* * *
Вот и жизнь почти что пролетела.
Только дела нету никому -
Как она гудела и лютела,
Спотыкалась, плакала во тьму.
Осторожно и неосторожно
Я последний совершу прыжок.
И вздохнет свежайший снег творожный,
Первый в этой осени снежок.
Вы меня любили - и спасибо.
Вы меня забыли - и привет.
Нет мне места в этой жизни - ибо,
Как вы говорите, я поэт.
Но провидя путь земной и крестный,
Все ж спрошу, качая головой:
А куда ж мне деться, интересно -
В день девятый и сороковой?..
* * *
Подари мне, осень, еще чуток
Своей грусти росной, оставь глоток
Пузырящейся, лютой, любой любви -
Чтобы вновь я почувствовал злость в крови.
Чтобы вновь к твоему я пристыл лицу,
Не заметив, что жизнь подошла к концу.
И летят облака, налегая на
Покосившийся, хрустнувший крест окна.
Это травы одни норовят тесней
Прислониться к земле, чтобы выжить с ней.
А у нас с подругой наоборот -
И словечком не вжаться в открытый рот.
И чугунный маятник бьет по лбу -
Выбирает, мол, каждый свою судьбу.
Выбирает, мол, каждый - кому и как?
...Подари мне, осень, хотя б пустяк -
Словно барскую шубу, рвани с плеча
Красный лист уральского карагача!
Памяти Б. Пастернака
Сегодня начинается сегодня.
И хмурая июльская пора,
Как сваха безработная, как сводня,
Все семечками сыплет у двора,
Ютясь на недокрашенной скамейке.
Да, по всему заметно: недород.
Неся живот в лиловой телогрейке,
Вот и сосед вступает в огород
И небеса окидывает. Глухо.
Не внемлют его зовам небеса.
И Золотая Рыбка, и Старуха
Отводят подозрительно глаза.
Не вызрела ни вишня, ни черешня,
Малина подвела и кабачки.
Наверно, встал какой-то поперечник
И солнечные выкрал пятачки:
Мужик вздыхает... Странная, сырая
С рассвета продолжается игра.
И поросята возятся в сарае,
И куры бродят возле топора.
Все, все самоубийственно! Столетье
Идет к закату. Только лишь рука
Влюбленная и легкая, как ветер,
Летуча у седого старика.
Торопится, торопит век двадцатый!
И жаль, что сочинен "Мост Мирабо".
И я гляжу, как будто соглядатай,
На небо, что ребристо и рябо.
Баллада 93-го года
С. Гладковой
Девяносто третий год
Набирает новый код.
А у нас с тобой непруха -
Утираем только пот.
Ничего иного нет.
Ветер дует. Гаснет свет.
Протрезвев, прорабы духа
Ищут в щелях партбилет.
Дело, стало быть, к зиме.
Все смешалось в полутьме.
Коль от радости и горя,
Девять - пишем, три - в уме.
Девяносто-постный год.
В барахолку сдан фагот.
По долинам и по взгорьям
Взвод без музыки идет.
Звезды стынут, ночь растет.
Взвод ложится на живот.
На аэродроме драма -
Угоняют самолет.
Но ужо предъявим счет!
Ух, кровища потечет!
Жаль, что "Кинопанорама"
В этом деле не сечет.
Все. Здесь полный поворот,
Перемена места. Вот
В ЦДЛ поет Тальковский
И Проханов водку пьет.
"Соберем народный сход!
Ведь народ - он патриот.
Ну, а этих... дерьмократов -
Как ты думаешь - в расход?"
- "Погоди, придет Лимонов -
Он притащит миллионов".
Дурням снится царь-усач,
Что согнет страну в калач.
...Я куплю тебе фиалки,
Брось ты, милая, не плачь.
Девяносто-гордый год,
Верь мне - будет годом льгот.
Мы поселимся в квартиру
И приобретем комод.
Ведь не век на свете злу
Выть козлищем на колу.
Сотворившие кумира,
Все уйдут за ним во мглу.
Ах ты, Русь-Россия! Пусть
Ты уснешь, но я проснусь
Покачать меньшого сына
С колыбельной наизусть.
Все проходит. Год пройдет.
Обратится пламень в лед.
.........
Синий-синий, синий-синий
Снится сыну самолет.
.........
Самолетик-самолет,
Ты возьми меня в полет.
Я прижмусь к твоим коленям -
Век мой, волк мой, мой пилот!
Посреди родных высот
Из тяжелых щедрых сот
Выпью мятный мед забвенья,
Горьковатый словно йод.
Ах, Россия-Русь! Тоска
Барабанная, доска
То ль почета, то ль позора -
Все ты нам, босым, близка.
Снег сгорает у виска.
Век взирает свысока
На озимые просторы
И команду ЦСКА.
...Самолетик-самолет,
Ты возьми меня в полет -
В небо в джинсовой рубашке,
В голубой, глубокий лед.
Вот он, Мильтон, Ад и Рай
Обретенный - выбирай.
.........
Я куплю тебе ромашки,
Дорогая, повторяй:
Девяносто третий год
Точно будет годом льгот.
.........
Неужели, неужели
Станет все наоборот?..
Псалом
Посреди московских луж
И банановых помоек,
Не любовник и не муж,
Не паломник, не полковник,
Не гусар с усами до
Эполетов золоченых -
Я тебе построю дом,
Зодчий новоиспеченный.
Эх, построю дом - блиндаж,
Хоть блиндаж, а все же наш!
И на старенькой кровати -
Сладко деву целовати.
Все равно, куда ни глянь -
Всюду рвань да всюду дрянь.
Все равно, куда ни брось -
Всюду люди врозь да врозь.
...И несется узкий лифт.
К блузке льнет французский клифт.
Том Указов заменяет
Дом, который строил Свифт.
Посреди Расеи драной,
Посреди родной страны,
Спутав Библию с Кораном,
Прорыдаю Весть-Осанну
В честь прибытья Сатаны!
Потому что паровоз
Не туда нас всех завез.
Вот слепцам и достаются
Лишь шипы заместо роз.
Даже Муза в казино
Пьет испанское вино.
Даже Муза, даже Муза,
Не нашла с тобой союза
И приткнулась к рынку грез.
...Вот вам и апофеоз.
Вот псалом. Лежит семья,
Подвывая: "...он, ты, я!"...
Пресловутый треугольник
Битвы, быта, бытия.
Вот псалом. Я строю дом.
Все заранее известно -
Ведь Гоморра и Содом
В мире сем имели место.
Льдом покрыта полночь, льдом.
Тили-тили-тили-бом.
.........
Ты приобрела, невеста,
Акции "Хопер-инвеста"
С АО "МММ" притом?
Песня
Рассветало. Рос туман,
В дом вползая душно.
Были в комнате диван,
Стол и раскладушка.
По углам валялся сор
Личный и казенный.
Здесь жестокий приговор
Был преподнесен мне.
Как скучал я в том углу,
В непутевой хате,
С пепельницей на полу
Около кровати.
Что мне снилось - разве всем
Можно поделиться?
И вставал я ровно в семь,
Чтоб успеть побриться.
Чтоб суметь умыть себя
И почистить брюки.
Что поделаешь? Судьба.
Линия разлуки.
А вокруг бледнел апрель
От недомоганья.
И молодка, как свирель,
Пела на диване.
Эта песня, что Шевчук
Выдал с похмелюги,
Принесла мне столько мук.
Сплошь одни недуги.
Перед Пасхою, с тоской
Все припоминая,
Дождь заслыша городской -
Спичку поломаю.
И задумаюсь о том,
Зашепчу об этом.
И войдет мне в душу дом,
Пахнущий рассветом.
Доложу вам: это так -
Ничего не сталось.
Только малость да пустяк,
Оторопь да шалость.
Только млечное лицо,
Правды ни полслова,
Подвенечное кольцо
С пальчика чужого...
Ночная элегия
Н.
Прижмись к окошечку метро,
Не хулиганствуй,
Когда вокруг мертвым-мертво
Лежит пространство.
Когда в ночи дрожат лучи,
Почти, как пульс твой -
Прижмись к окошку и молчи,
Не богохульствуй.
Пускай она тебя юней,
Жена чужая -
Зачем же жить на склоне дней,
Себя сжигая?
Прижмись к окошку, старичок,
Все в Лету канет.
...Но только туфельки: "чок-чок"
Стучат по камню.
Не принимается душой,
Что ум приемлет.
Зачем, ученый и большой,
Ты прешь под землю?
Там только склизистая тьма,
Зола предгорий,
А здесь и горе от ума,
И ум от горя.
А здесь и осень, и весна,
Сбор урожая.
Да и, в конце концов, она -
Жена чужая.
* * *
Увы, увы, как говорил Шекспир:
Весь мир театр. И некуда деваться.
Лишь в подворотню или же в трактир
Ушами собирать щелчки оваций.
А скоро стукнет...
Господи, прости -
Произнести и то уже не в силах.
И вот земные пресеклись пути
На лживой подворотнице спесивой.
И вот апрель зарю опять поднес
И в лужи дольки солнечные бросил,
Чтоб юные плейбои или гёрлс
Меня назад поворотили, в осень.
Увы, увы... Такие времена.
Такие нравы и такие песни.
Ты для меня воистину темна.
И этой темнотою интересней.
И на апрельской праздничной стезе
Я сам себя обманываю снова,
Чтоб увидать в оттаявшей слезе
Тень тайного и тающего слова.
Оправдание
Сквозь ангельские всхлипы за плечом
Я, видя Бога, но взирая мимо:
"Она не виноватая ни в чем!" -
Отвечу на вопрос неотвратимый.
Она не виноватая ни в чем,
Печальная молчальница рассветов.
И то, что я нечайно увлечен
Был ею, вопреки Твоим заветам -
Моя вина, а не ее. Она,
По совести, мне не давала слова.
А то, что ель есть ель, а не сосна -
Вина ведь не создания земного,
Но лишь творца и мастера?.. Прости,
Мои, Всевышний, дерзостные речи!
Я говорил, что пресеклись пути.
А ты подумал - прикоснулись плечи.
Она не виноватая ни в чем.
Все обвиненья призрачны и ложны.
И я готов стать камнем, кирпичом,
И пустотелым облаком дорожным,
Но отведи десницу от нея!
И пусть она хитра и глуповата,
Во всем виновен только я и я -
Она ни в чем, ни в чем не виновата.
* * *
Ночь проходит понемногу.
Никого со мною нет.
Только этот - слава Богу -
Тихий, сумеречный свет.
Только этот, только этот
Свет над крышкою стола.
Никого со мною нету,
А когда-то ты была.
А когда-то ты дышала,
Хохотала за плечом,
И смущала и мешала,
И болтала ни о чем.
И не то чтоб там кружилась
Голова в твоем дыму -
Просто пелось и служилось
Счастью, счастью одному.
Ведь и в дождь, и в зной, и в холод,
В сроки самых полных лун -
Был и я когда-то молод,
Был и я когда-то юн.
А теперь, помимо грусти,
Никого со мною нет.
Только свет из захолустья.
Тихий свет, последний свет.
* * *
Уже за шторами черно.
И день минувший поминая,
Не понимаю ничего,
Я ничего не понимаю.
И все не то, и ты не та.
Под дверью вспыхнет свет мгновенный
И вновь погаснет. Темнота.
Измена полная. Измена.
Смешон стареющий поэт,
Но откровенно ужасаясь,
Я соглашаюсь - нет так нет.
Ну, соглашаюсь, соглашаюсь!
Огонь из пепла твоего
Я сам раздул. И сам отвечу.
Не понимаю ничего.
И не перечу, не перечу.
Дай Бог тебе не ведать мук
И не идти дорогой ада.
А мне, мой маленький, мой друг,
И ничего уже не надо.
* * *
Прижавшись к моему плечу, под утро
Заснула чужемужняя жена.
И пусть глупцы злорадствуют, а мудрым
Другая правда-истина нужна.
Но все-таки, как быстро холодает!
И сны, словно обманные огни,
К семи часам растаивают, тают,
Как будто бы и не были они.
Но получилась осень золотая.
И бабье лето сплыло. И хандра
Все круче, все горючей залетая,
Нам не сулит ни пуха, ни пера.
Тень Стикса скоро ляжет у порога
Под эти горевые бубенцы.
Приди ко мне и трепетно потрогай -
Хоть напоследок - шрамы и рубцы.
И невиновный и многогреховный,
Я жил как жил... И пусть я дурно жил,
Но все ж сберег единственное слово -
И для тебя мелодию сложил.
Палата
Ю. Ильясову
Восемь коек в тесной комнате и восемь
Разных судеб. Стекленеющий рассвет.
Сколько было позади веселых весен -
Столько будет впереди бредовых лет.
Здесь очнулся я... Здесь все мне незнакомо -
Даже месяц, примерзающий к окну.
Спит седьмое отделение дурдома -
Только храпы разрывают тишину.
Спит седьмое отделение. Пропахла
Вся палата алкогольным запашком.
Снится Мише золотая черепаха,
А Сереже простокваша с творожком.
Снятся-видятся соседям по палате
Безмятежные, как отрочество, сны.
Кто поссорится с судьбою, кто заплатит
Три серебряника свите Сатаны?
Ах, больничная, потливая трясучка!
Жженой мерзостью несет от батарей.
"Где ж, синичка, ты, где, птичка, ты, и сучка?" -
Женку кличет сумасшедший брадобрей.
И под капельницей тихо замирает,
И, споткнувшись, улетает в тот тупик,
Где душа его сгорает и сгорает,
Пламенея, словно камень сердолик.
* * *
...Рассказывает, как умерла жена,
Какие приносил ей апельсины
Красивые, как страхом сожжена,
Она вздохнула: "Сбереги мне сына".
И в сон ушла с улыбкою живой.
И почему-то он приободрился -
Ну вот, теперь порядок и с женой!
Оделся. И спокойно возвратился
В квартиру, разоренную дотла
Бедой и счастьем, ветреным и нищим.
Да, жизнь гола. Да, все зола, зола.
Все в мире лишь зола да пепелище.
..А утром отошла жена в тот край,
Где нету места нашим оправданьям.
Живи себе ты или умирай -
Вовек не разгадаешь этой тайны.
Но он все шепчет, морщась и трясясь,
Как хоронили, и какие вина
Друзья купили... (Грязь, конечно, грязь,
Жена не ангел. Да и муж скотина).
Лишь жалко сына. Жалко, жалко сына.
Он, маленький, пошел не в нашу масть
И мается на свете неповинно.
.........
Я отвожу свой взгляд от дурака.
Я сам дурак и плачу беспричинно...
Но жалко, жалко, жалко мне сынка -
Я сам имею маленького сына.
Московская сага
Неделю прожили в Москве,
Но коротка была неделя -
Хоть ливень застывал в листве
И шевелился еле-еле.
И зелено цвело стекло.
И твари всякие летали.
Светло мне было? Да, светло -
Когда светла была Наталья.
Неделю прожили в хмельной
Хибаре на краю столицы.
Подобного - увы! - со мной
И с ней уже не повторится.
Уже вовеки не придет
Миг чистоты обетованной
И в сердце вновь не запоет
Тот голос тихий и обманный.
Как ни верти, как ни крути,
А юность кончилась, скончалась -
Хотя еще щемит в груди
Ее остаточная малость.
Неделю прожили в Москве
В чужой квартире, чуждой хате.
Кружился ветер в голове,
Как комары по-над кроватью.
Да что я говорю о том,
Горюя в час, бог даст, последний?
Неделю обживали дом,
Чтобы всю жизнь в нем жили сплетни!
* * *
Вот и все. Я стар и страшен,
Только никому не нужен,
Как Евгений Рейн признался.
Мы встречались под Москвой.
Над дымами труб и башен
Городских, по лжи и лужам
Осень свищет в темпе вальса,
Занося наш путь листвой.
Вот и все. А думал - только
Это середина жизни.
И болезнь, и смерть, и тризна,
И забвенье впереди.
Отшумела наша полька.
Разбрелися по отчизнам
Все друзья мои, с капризным
Рваным солнышком в груди.
Доставай пузырь, товарищ!
И хоть я давно не пьющий,
Посижу, повспоминаю
Наш бывалый перетреп.
Ты талоны отоваришь
И домой вернешься злющий,
Пачку с творогом сминая -
Впрочем, все об этом, стоп.
Но как тянет бабье лето!
Да закончилась потеха.
И усталость напласталась
На последние стихи.
Так и надо жить поэту.
От рыдания до смеха
Расстояние-то малость -
Может, пудра и духи...
Ностальгия
...Теперь и я не узнаю Кузнецкий
Мост, Пушкинскую площадь. Дальше - хуже.
Уже не вспомнить, где и Павелецкий
Вокзал орал: дождь, слякоть, снег и лужи.
Москва-держава кружит в переходах,
Скрипит в метро искусственною кожей.
К тому же и октябрьская погода -
На революционную похожа.
Я десять лет не шлепал по горбатым
Твоим дворам, бесслезная столица.
От Сухаревой башни до Арбата
Одним плащом нам больше не укрыться!
Все перекрыто - сдвинуто. Эпоха
Не чтет былых любимцев. Вот и Феликс
Исчез куда-то. Думаю со вздохом:
Ужо нам всем - вернется, словно Феникс.
Недаром на остылом постаменте
Воздвигнут крест казаком безымянным.
Прокручиваясь, как на киноленте,
Бежит Россия в пудрах и румянах
По Сретенке-Остоженке, по Спасской
Большой и Малой, мимо, мимо, мимо -
Того, что называли зримой сказкой
И напрямую связывали с Римом.
Теперь здесь скучно. Трезвые таксисты
Все едут в парк. Резиново-упруго,
В ночном дожде, в наплечнике ворсистом
Задремливает мутная округа.
Ах ты, восьмисотлетняя столица,
В сплошных ремонтах, ямищах и ямах!
Взгляни хотя бы только лишь нам в лица -
Вот так вот, прямо.
Вздохни по своему провинциалу,
Смахни слезинку, высуши ресницы -
Чтоб он запомнил, как ты умирала,
Беззвездная, бесслезная столица!..
Авария
Написанное при свече стихотворение,
Плывущее, оплывшее пространство,
Отмеренное темой, тьмой, горением
И, попросту сказать, непостоянством.
Что делать? Отключилось электричество,
Как и вода горячая... И начисто -
Примеры, приводимые количеством,
Не в силах опровергнуть факты качества.
Смотрю на стол, загроможденный чашками,
Тарелками и рюмками... Здесь кушали.
И, души свои пряча за рубашками,
Куплетики какие-нибудь слушали.
Внезапно помрачилось освещение,
И темнота заполонила комнату.
И наступило странное смущение,
Смешенье темноты озерной с омутом.
И женщина с мужчиной занедужили,
И девочка над мальчиком заплакала.
И дух пошел от скиснувшего ужина,
И радио рекордно забалакало.
Так жизнь напоминает нам о гибели,
Врываясь пустяковою случайностью,
Показывая, что мы не увидели -
За той голубоватой чашкой чайною.
И медленно, и медленно качается
Тень самая последняя, последняя.
И, слава Богу, ночь уже кончается -
Ночь праведников, циников, посредников...
Затмение
...И вспомнил, и опомнился, и замер.
И полыхнула предо мною тьма,
Как молодая дурочка с глазами
Нахальными, как молодость сама.
А лето было славное. Стекала
По стеклам к подоконнику заря.
И оседала, как на дно бокала
Шампанское - играя и горя.
.........
Сто лет прошло и столько ж возвратилось
Сладчайше и убийственно. Отец
Единственный, к чему мне эта милость -
Терновый и страдальческий венец?
Я стар и слаб. И на грехопаденье
Нет совести уже и нету сил.
Напрасные отбрасывая тени,
Меня твой ангел к бездне возносил.
И не донес. К тому же эта мука,
Ошибочно приписанная мне -
Вообще-то и нехитрая наука,
Особенно, когда наедине,
В одном кубометрическом пространстве
И - что лукавить? - просто рядом спят
И Одиссей, уставший после странствий,
И женщина... Без туники до пят.
.........
Спит Одиссей. А я не сплю. Чужая,
Чужая жизнь вздыхает и сопит.
Зрачки зеленоватые сужая,
Спит стерва голоногая, пусть спит.
Пусть спят все твари божие, живые,
Трусливые и смелые, пусть спят
Все волоски пшеничные, ржаные,
Все колоски, что во поле шумят.
Пусть спят все клены, тополи, березы
И камыши у речек и запруд.
Пусть поезда, летящие сквозь слезы
Разлуки - прямо к встрече приведут.
Пускай уснет все... Тоненькие только
Пусть звезды собирает звездолов.
Пускай Татьяна или - как там! - Ольга
Подарят мне переизбыток слов.
Пускай Наташа или - как там! - Анна
Не ведают сомнения и мук,
Покуда из банального тумана
Банально проступает крепкий круг
Зари передрассветной... (Мой редактор,
Наверное, нахмурится - опять
Беспроигрышно, но и не бестактно
Я снова всех укладываю спать
В одну кровать. Спи, спи, Георгий
Михайлович! Кого ты не спроси -
Все выявлены: Блюмкин, Блюхер, Зорге.
И хорошо живется на Руси.
Спи, спи, усни, прекрасная Елена
Карелина - придумана война.
И греки не коленопреклоненно
Внимают тем гекзаметрам. Спьяна
Все началось и кончилось. Ревнивцы
Одумались, и не было резни)
.........
О, Господи! Очами нечестивца
Я вглядываюсь снова в эти дни.
И посреди Москвы восьмисотлетней,
Дурацки разрисованной, цветной -
Обманываюсь, может быть, последней
Листвой любви, летящей надо мной.
Мы все горды. А это, как известно,
Есть род недуга, некий высший грех -
Земным грозящий карою небесной,
Хотя мы уповаем на успех.
.........
Но вот столица, высветлив нам лица,
Лежит, от зноя пьяного дурна.
И каждая прохожая юница
Твердит собою, что она - Она.
Та самая, единственная в мире
Офелия, и Гретхен, и Ассоль.
И стихотворец брякает на лире,
Все смешивая - перец, сахар, соль.
...Никак не подберусь к тому святому,
Кощунственному чувству - что соврешь,
Когда на сердце нервная истома
И сиротливо - горестная дрожь.
Как правду скажешь? Стыдно и нелепо
На старости впадать в ребячий раж.
.........
О, Господи! Прости мне это лето,
Мороку полудремную, мираж!
.........
Москва горела, стыла, раздавала,
Выпрашивала, пела и лгала,
И импортные шубы надевала,
И раздевалась тут же догола.
Бананами заваленная, выла
И хохотала, плакала навзрыд.
И уходила, меркла, уводила,
И оставалась у своих корыт.
И я теперь, окидывая взглядом
Все эти баррикады, весь редут -
Ее назвал бы просто любвепадом.
Да жалко, что метафору сопрут
Друзья - пииты... Август начинался
В чужих хоромах. Плохо для двоих.
И дикий сад под окнами качался -
Ну точно как провинциальный стих.
Мы собирались по делам. Подельник,
Верней сказать, подельница - с утра
Подкрашивалась. Правильно, ведь день-то -
Был впереди, и жажда, и жара.
И прочее, и прочее... Столица!
Столица нас не видела в упор -
Ни эти рукотворные ресницы,
Ни жалко растворенный жадный взор
Притворщицы и спорщицы... (Аукай,
Перекликайся, милая, зови
Супруга там, какого-нибудь друга,
Лови свои желания, лови!
Зачем ты влезла неисповедимо
Обратно - да в чужое-то ребро?)
Но мимо, мимо,
Мимо, мимо, мимо
Летели дни, как станции метро.
Все без сюжета, без интриги. Тема
Беспомощностью полною сильна.
Я б никогда не взялся за поэму,
Когда б... не стерва эта, не Она.
Как объяснить постылыми словами
Бессонницы крутое ремесло?
...Вот вспомнил, и опомнился, и замер,
И снова бедолагу понесло!
В другие дни, в другие дни и ночи.
В другую жизнь, в другую жизнь, дружок -
В блудливые и благостные ночи.
Вот шаг еще, полшага, вот шажок
Последний самый... На одной кровати
Поместятся ль различные миры?
Без платья ты иль в самом белом платье,
Но я не принимаю сей игры!
Я человек серьезный. Или - или.
Или приди - или уйди, а то
Зачем мы влагу бешеную пили,
А не играли в шашки и лото?
Чтоб в индивидуальных одеялах
Проснуться, словно в коконах? Прости,
Но у меня и сны об идеалах
Иные, и иные же пути
К тем идеалам. Вьется кинолента,
Сжимая ткань прошивкой болевой,
Стремясь героя сделать импо... кем-то...
.........
О, Боже, что с моею головой?!
Я стар и слаб. И бедный, но художник,
Гораздый на иллюзии и сны.
Вы видите за окнами лишь дождик,
А я затменье Солнца и Луны.
* * *
Б. Пастернаку
Долог был день, небосвод необъятен,
Дали пусты...
Что же я вдруг тебя вспомнил, приятель -
Счастлив ли ты?
И защемило под сердцем внезапно
От суеты,
Что отложилась сегодня на завтра.
...Счастлив ли ты?
Позанесла нас судьба, растеряла.
Вьюги люты
От молдаванских степей до Урала!
...Счастлив ли ты?
Счастлив ли ты, переживший все сроки,
Сжегший мосты,
Вспять уходящий по спящей дороге -
Счастлив ли ты?
И приминая подушку горбато,
Плача без слез,
Счастлив ли я, горевой, виноватый -
Пасынок звезд?..
Агасфер и Магдалина
Ты сейчас, наверно, видишь сверху
Все, что недоступно нам внизу -
Страстную щетину Агасфера
И Марии долгую слезу.
Двух скитальцев, тронутых распадом,
У Голгофы встретившихся вновь -
Жаждущих прощенья и расплаты
За жестокосердность и любовь.
Вечный жид и плакальщица-дева,
Мы одной алкаем высоты.
Ты ж, источник милости и гнева,
Отзовись, откликнись - где же ты
Всемогущий, Слышащий и Зрящий?
И во сне зовем и наяву -
Гибнет род твой, в скверну уходящий,
Не хватает пастыря в хлеву.
Погасают звезды Вифлеема.
Взбудоражен баснями народ.
Ангелы возлюбленные немы,
А отступники раскрыли рот!
Всемогущий, Слышащий и Зрящий,
Мы такое видели в пути -
Что бегущих, тонущих, горящих
Нас уже к кресту не подвести!
Мы переросли твои пределы -
Вечный жид и блудная жена,
Чистящая веткой чистотела
Грязную бутылку от вина.
В сердце редко что-то шевельнется.
Невозможен твой второй приход.
Только ждать да верить остается,
Когда солнце катит на заход
И летит в тяжелых красных тучах,
И бледнеет прямо на глазах -
Иисус, Твой облик неминучий
С пламенем терновым в волосах...
* * *
Я из дому вышел и к дому пришел.
А дома лютуют, роняя тарелки.
И держатся за сердце, комкая шелк,
И, словно на скрипке, играют на грелке.
Воистину, наша тропа тяжела!
Звезда упадет в золотую крапиву -
Тоскливо мятежна, стыдливо мала.
И ты не посмеешь стать снова счастливым.
Ах, жизнь убывает! Хиреют пруды.
Пустеют поля под ножами комбайнов.
А ты подари мне простые труды -
Растить и взлелеивать новые тайны!
А ты подари мне смущенье щенка,
Повинный восторг перед каждым кусточком.
...Воистину, наша тропа нелегка -
От строчки корыстной до истинной строчки.
Дальше - немота
Мы пробыли бок о бок лишь полгода -
И вот июль сменился январем.
Остыло все. Остановились воды,
Запаянные льдом, как янтарем.
Но, кажется, она меня любила -
Та женщина, тепла и холодна.
Иначе бы, зачем меня знобило
С рассвета и до самого темна?
Иначе бы, зачем и все мытарства,
Все муки, призываемые вновь?
Нет от любви достойного лекарства -
Быть может, только новая любовь.
Подобное залечивать подобным -
Советовали древние умы.
Кому-нибудь, наверно, и удобна
Такая постановка, но от тьмы,
Усугубленной ревностью, отречься
Не в силах я... Спросите хитреца:
А ты не мог бы раньше поберечься?
И не отвечу. Встану у крыльца.
И на луну прекрасную завою.
Прилипнут слезы к тени на окне.
Идти бы мне дорогой столбовою,
А я все по стерне, все по стерне.
А я все по обочине, по краю,
По лезвию, по бритве, по ножу.
Воспламенюсь и сразу догораю,
То чушь плету, то слова не свяжу.
Поэтам глупо толковать о мудром.
И не пристало - умников полно.
...Полгода жил я муторно и мутно,
И матерное пил свое вино.
И вдруг все смыло. Хочешь жить, как раньше -
Живи себе. А вот же - не могу.
Любовь не оставляет нам гарантий
На том да и на этом берегу.
Все символы, повсюду предрассудки!
И нынче я - один и не один.
Владеет мной, которые уж сутки -
То ль дух из лампы, то ли Аладдин.
Любимые нас больше не жалеют.
А мы, душа, живем лишь сущим днем.
Шумит, шумит подлунная аллея,
Повенчанная с тьмою и огнем!
То снег с небес, то вороны из тучи.
То смех, то слезы... Господи, верни
Мне призрак тот, пронзительно-летучий -
Или свою мелодию смени!
Поставь пластинку новую! А эта
Мне надоела, Батюшка, прости!
...И Боже отвечает - песни нету:
Ты все что смел - успел произнести.
Четверг
I
Четверг сегодня, мокрая простуда
Гуляет по дурдомовскому саду.
И мой сосед, задумчивый, как Будда,
Мечтает о сосульке самосада.
И очи долу опускает. Лето -
Ах! - не для всех свободою согрето.
И не для всех любовью осиянна
И хмарь, и одурь алого тумана.
Я тоже заперт в поднадзорной клетке -
Ни выхода, ни входа, лишь решетки.
Меж тем, как внуков нянчат однолетки -
Увядшие любовники и тетки.
Полвека я по мелочам растратил:
Вот синяки и вспухли под глазами,
Как кляксы в ученической тетради
Зануды, завалившего экзамен.
Вот потому и мерзкие морщины
Прорезались на щеках, и наевшись
Искусством подзаборной матерщины
Мне дышится печальнее, но легче.
Ах, жизнь моя!.. А ты была вот этим
Кромешным вздохом, символом, понятьем
Всего святого! ...Разве мы не встретим
Еще минутку пред моим распятьем!
Как примерзало сердце мое к сердцу!
(Надеюсь, к твоему, а не чужому)
А в результате отворились дверцы -
Увы! - магнитогорского дурдома.
Народ здесь славный. Дивные сестрицы,
Почти как солнце, носят свои пятна.
...Но хочется порою удавиться.
Но это-то, дружок мой, и понятно.
II
Вторая половина четверга,
Как первая, была скоропостижна.
Хотя напомнить было бы нелишне,
Что молнии сверкала кочерга
Среди листвы, упавшей на луга,
И краснооких оперений вишни,
К земле уж накренившейся слегка.
...Сказал поэт: "Печаль моя светла".
Но я тряхну седою головою
И возражу: да, ты, печаль, была
Не только светлою, но и любою.
III
Как чувствую, закончу дни в дурдоме,
Споткнувшись на своем четвертом томе.
Вдруг разойдутся швы, рубцы, ожоги -
И не поможет сын золотощекий.
Как чувствую, любовь уж мне не светит -
Хотя живет, проклятая, на свете.
И руки простирает, и клянется.
Все в результате тленом обернется.
Как чувствую - ни яблочек мне сладких
уж не вкусить, ни женщины прелестной.
Хотя все с виду, кажется, в порядке -
Да грустно и темно, темно и пресно.
* * *
Итак, октябрь... Суровая вода.
Хмарь ледяная. Облака, как вата.
И оплывает красная звезда
Над прахом неизвестного солдата.
Какой-то происходит демонтаж.
Привыкший жить ни клято и ни мято
Домоуправ, впадающий в кураж,
Кричит рабочим: "Тщательней, ребята!"
Но стопорится дело у ребят -
Ребята обалдели от "Известий".
И с мясом выдирается плакат
О Партии, о совести и чести.
И валится на землю, на листву
Лиловую, линялую, любую.
...А ветер бьет по Южному мосту
И нагоняет краску голубую.
А ветер гонит, гонит облака.
...Октябрь. Непостоянная погода.
Плакат убрали. Где ж она, рука,
Зовущая к последнему походу?..
Прощание с красным флагом
Красный стяг над Рейхстагом
И над площадью Красной,
Разным меченый знаком
В измерении разном.
Ты над миром полвека
Нависал, словно туча,
Подавив человека
Своим шелком могучим.
Красный стяг, алый вымпел!
Как под смертные трели
Ты звенел на Олимпе -
Над Рейхстагом! - в апреле!
Где твои пехотинцы?
Сохранились ли ваши
Дорогие гостинцы -
Гильзы и патронташи?
Красный стяг, красный корень
Разве вырвешь без боли.
Ты и гордость, и горе,
Доля ты и недоля -
До свидания! Лучше -
Попрощаемся. Ветер
Злые слезы осушит
На излете столетья.
Ни к чему перебранка.
Мы же все же мужчины.
Ни с трибуны, ни с танка
Голосить нет причины.
Опуская сурово
Стяг, пропитанный кровью -
Попрощайся с багровым,
Как с последней любовью.
Ты и сам в это верил,
Раб и ратник эпохи.
Что же хлопаешь дверью -
Иль совсем дела плохи?
Увожу свою совесть
От родимого срама.
Вот и кончилась повесть.
Хоть заканчивать рано.
И глаза моей мамы
В небе светятся росно.
Вот и кончилась драма.
Хоть заканчивать поздно.
.........
Но участвовать в фарсе
Не желаю поклонно.
Я не верю, что Марсий
Победит Аполлона.
Апрельские стансы
...То не ковка, то не плавка
Юбилейная - то звон
Разносимых вдрызг прилавков
И разбрызганных окон.
То не смех и то не шутка,
И не катится орех -
То родимый рынок жутко
Надвигается на всех.
Ах ты, родина слепая,
Завидущие глаза!
От Борзи до Лиепаи
Мерзнет мокрая слеза.
Нет консенсуса, но кворум
Есть - и Главный Прокурор
Обещает реки-горы,
Горы рек и реки гор!
По налаженному льется
Речь водой сквозь решето.
Только бабы у колодца
Говорят совсем не то:
"Я прошла семь магазинов
И у смерти на краю
Лишь бананы-апельсины
Увидала в том раю.
Ни булавок, ни иголок,
Ни портянок, ни портков -
Видно, самый наш толковый
Держит нас за дураков.
И сметана наша сбита
В чье-то масло... Ну и хват!
А вчера про рынок сбыта
Нам докладывал доклад".
...Ох, Россия ты, Расея,
Подковав заморских блох -
Что ты думала, посеяв
У себя чертополох?
И броня крепка, и танки
Быстры - тянут вверх и вниз.
Что же наши-то гражданки
В ихний просятся стриптиз?
.........
Тихо, грустно в час небесный,
В день просторный и простой.
И одна звезда над бездной
Говорит с другой звездой:
"Я видала семь империй
И любой из них клянусь:
Если взять полста Либерий -
То и выйдет Сов. Союз.
Там и тут черны чащобы,
Там и тут нища земля.
Для рывка вперед - еще бы
Да смолой залить поля,
Повернуть направо реки
И пустить налево - лес.
Из варягов въехать в греки
С торбою наперевес".
.........
Но дворы пропахли вербой.
Вся в пуху горит заря.
Как ни скверно, а, наверно,
Наша жизнь горчит не зря.
Я прошел семь магазинов.
В синеве сквозных зеркал
Не возжаждал апельсинов
И бананов не взалкал.
Но как в той поэме старой,
На плавучем островке
Видел мальчика с гитарой,
Мир узревшего в цветке.
Я, как все, сыграю в ящик,
Невзначай отдам концы.
Заколотят труп смердящий
Удалые молодцы.
Мальчик песенку исполнит,
Бросит горсть земли сухой.
И пойдет, как я, на подвиг
Беспримерный и лихой.
Он пройдет семь магазинов
И веселою весной
Он возьмет семь апельсинов
Без опаски за восьмой.
Табачок зажжет парнишка,
Пронырнув в подъездный грот -
Чтобы я от этой вспышки
И в гробу разинул рот!
Лебединая, льняная
Степь, полынная земля!
От Алтая до Синая
Ливни пишут вензеля.
Дышит девица в ладошки -
Сладок первый поцелуй.
И протягивает ножки
По одежке раб - холуй.
Это все, наверно, будет,
Это все, конечно, есть:
Там, где люди - просто люди,
Там, где почесть - просто честь.
Там, где герб - не серп и молот,
Не иудины гроши,
А души и жар, и холод,
Часть души, души, души...
1992
Демократия
Шагает очумевший город
Во тьме, в разрухе,
Поднявши почерневший ворот
Злой брезентухи.
С охотою иль с неохотой
Идет послушно -
То по подземным переходам,
То по воздушным.
Перекрывая кашель матом,
Сипя, зевая -
Расходится по казематам
Та рать земная.
Один к станку встает, обрыдла
Ему ухмылка
Бесстрастного стального рыла,
Но жив курилка!
Второй на кран влезает, сверху
Видней, как в песне,
Захлопывая глухо дверку
У поднебесья.
А третий, вовсе горемычный,
Ныряет в пекло,
Откуда слышен рокот зычный
Огня и пепла.
О, эта тесная работа!
...Но чья же жажда
Сдирает кожу вместе с потом
Своих сограждан?
Кто поместил их в этот пасквиль,
В дурную сказку,
Где даже женская погасла
Краса и ласка?
Летит, летит пыльца ночная
К утру-рассвету.
Я сам, увы, еще не знаю,
Кто знает это.
Под душем дрогнут работяги,
Смеясь, сутулясь.
И душно расцветают стяги
Вдоль вшивых улиц.
Шагает утренней колонной
Народ - уродец.
Несет Отец Краснознаменный
Лик Богородиц.
В надежде выжить хоть декаду
Без прецедентов
Между нардепом-делегатом
И президентом.
1993
* * *
И. Бродскому
Петух кричит, собака лает,
Костер на площади пылает.
Растапливая снег творожный,
Расталкивается век тревожный.
И за амбарами амбары
Теснят пространство. Где гитары,
Гетеры где - прохожий спросит.
Борис у Глеба в морду просит.
Ах, снегу мало, снегу мало
И лесу и лесоповалу.
Судьба нас гнула и ломала,
А там, в Китае, любят Мао.
Темно на улице конечной.
Пурга в наряде подвенечном
Танцует - скоро эти пляски
Аукнутся и до Аляски.
И год Собаки Деревянной
Воззрится: что за облик странный
У Петуха, пускай он Черный?
...Заканчивается год позорный
Струной романсовой. "Россия,
Пребудь вовек!" - кричит мессия,
Шут огородный. И Россия:
"Спасибо Вам, - вопит - спасите!".
И елок нет, и елки всюду.
Посуды нет. И бьют посуду.
Стреноженная полночь века
В калеке ищет человека.
И звук угарный, звук базарный
По целкам бьет - ау, ударный
Кружок Бестужева? - Молчанье.
И страшно выходить ночами
...Но полусосенка и елка
Целует вас. И колко, колко -
От поцелуя. ...Год Собаки,
Избавь нас от собачьей драки!
* * *
...И тогда, и тогда, в кровь кусая
Обожженное жаждой струпье,
Я промолвлю: Сестрица косая,
Все, что было - то было мое!
Все, что было - то было и было,
Даже если и не было! Глянь -
Вон на те опираясь перила,
Красногубая скалилась дрянь.
А на те запираясь затворы,
От меня убегала, любя,
И еще одна дева - со взором
Ненасытнее, чем у тебя!
И была вся трава горьковата,
И была сладковата трава.
Смерть, ты вправду везде виновата,
Виновата везде - и права.
Я приемлю на этих пределах
Весь твой дьявольский опыт и пыл.
Только жалко - чего не доделал.
Только жаль - кого не долюбил.
Маму, маму мою молодую
Покажи мне - и будет ответ.
И, припомня старушку седую,
Я пойду за тобою вослед.
Пусть пластинка моя затупилась
И рубаха - дыра на дыре.
Окажи мне последнюю милость -
Покажи мою мать на заре!
Потому, что я самый неродный
И холодный в просящем ряду.
Но я вырос в живых подворотнях
И живыми дворами уйду!
Над водицей поплачу пречистой -
Дай увидеть мне мать на заре.
...И привиделся облик лучистый
В полночь века, в сухом декабре.
Ничего не дается Иову,
А Иуде приходит за так.
Ах ты, слово мое, ах ты, слово,
Ах ты, сыть моя - спирт и табак!
Я под старость умом пораскину
И зажму все обиды в горсти.
Мама, мама, беспутному сыну
Ты земные грехи отпусти!
Потому, что я самый горячий
Среди всех твоих черных грачей.
И не надо мне медной удачи -
Золотой подавай мне ручей!..
Почти по Блоку
Приворотным зельем напоила,
Приостановила все дела,
Недопоняла, недолюбила,
Только повздыхала, да ушла.
Кофточку чуть-чуть не позабыла,
Раза три споткнулась о порог.
Приворотным зельем напоила -
Господи, что чувствовал бы Блок!
До весны прийти не обещала,
Притворялась, муча и спеша.
Что там пело, плакало, дышало -
Не пойму, наверное, душа?
Принимаю божье наказанье.
Дантов "Ад" читаю наизусть.
Все могла одним своим касаньем.
Поняла, что я ее боюсь.
И ушла, ушла, не оглянулась,
По следам разбрызгивая грусть.
...О порог нечаянно споткнулась
Да наворожила, что сопьюсь.
* * *
Вот стою я у низких ворот.
От мороза ломаются спички.
Видно, время берет в оборот
Злых и слабых по хитрой привычке.
Боже мой, как я бредил тобой!
Так безумствуют только поэты,
Веря в неба обман голубой
И туман предвечернего света.
Что ж, обманщик и я, признаюсь.
Допиваю граненую рюмку.
Головою повинно клонюсь -
Мол, прости и прощай,
Дай мне руку!
Дай мне руку, хотя б не любя,
Отпусти мою душу на волю.
Мне не вытерпеть больше тебя,
Этой доли и этой недоли.
Наша птица поет на заход,
Сумасшедшая, глупая птица.
Високосный кончается год.
Что же с нами потом приключится?..
* * *
...И о чем ни скажу, ни спою -
Издалече до нынешних пор -
Сквозь несытую память мою
Проступают то стыд, то позор.
Ночью колется, жжет простыня.
Одеяло топорщится, и
Не ко мне - от меня, сквозь меня -
Пролетают твои соловьи!
Я, рубли разменяв на гроши,
Рай и ад поместил в шалаше.
От родной оторвался души
И к чужой прилепился душе.
И не зная, как зла тишина -
Одиночество вырастил, но -
Память, что же ты так тяжела?
Входишь в дверь и влезаешь в окно.
Видно, время проходит не зря.
И не вовремя старится сад.
И, усталою кровью горя,
Наши песни летят на закат.
Спи, моя ненаглядная, спи,
Не ворочайся в бедном бреду.
Чтоб не видела ты, я в степи,
В зауральской степи упаду...
Ироническая элегия
...Пока играется та сцена,
Где шут поет свои загадки,
И гаснут свечи, и венчально
Белеет платье у окна.
Приди ко мне, скажи: "Бесценный,
Смешной мой, горестный и сладкий,
Мгновенный и полуслучайный!"
...И я отвечу - есть цена.
Твой поцелуй, твой тихий, - тихий -
(...пока играется та сцена...)
Всему цена. Одним касаньем
За все заплатишь ты сполна!
Зачем твой волос пахнет дымом,
Кострами сизыми, лесными?
(...дай подышу одну минуту,
а после можно просто жить...).
Твоя душа так нелюдима.
И непосильно твое имя.
(...дай подышу одну минуту,
чтоб стало, чем мне дорожить...).
Пока играется та сцена,
Где монолог довольно мрачен -
Я тихо выйду из партера,
Уже входя в иную роль.
По театральным коридорам
Нырну сквозь сумрак, наудачу -
В мир смеха, шепота и плача!
(...но как узнать к тебе пароль?..).
Пока играется та сцена,
где болен совестью избранник,
Я, ничего не понимая,
Ломлюсь сквозь стены напрямик!
...Приди ко мне, скажи: "Бесценный,
блудный, и блудливый странник,
Согласно приговору мая -
Ты окончательный старик!"
Безумие
Восьмого января была суббота.
Стоял короткий и крикливый день.
Но что-то не заладилась работа,
И я сбежал от дела и людей.
И посреди вечернего накала
Зимы и страсти, страсти и зимы -
Изогнутые, словно бы лекала,
На небе проступили знаки тьмы
Блистающей, как сказано в Писанье,
Похожей на дракона из огня.
...Я чувствовал уже его касанье
В те дни, когда ты бросила меня
И сквозь меня прошла, как сквозь пустую
Листву дерев молчащих. Сквозь того,
Когда-то все отдавшего вчистую -
Лишь для существованья твоего?!
О, широка неблагодарность неба
Жестокого, как женщина в цвету.
.........
Я сгреб в ладонь сухую горстку снега
И двинул дальше, дальше, в темноту
Придурковатых улочек предместья.
И тут случился сильный снегопад.
И посреди кружащих хлопьев-бестий
Я был один - рад был или не рад,
Но был один, растерянный, растертый
Прямым напором ветра и пурги.
(Из состоянья данного и Теркин
Не вышиб молодецкой бы строки).
И вздрогнул я. Как прав был славный Пушкин -
Одни лишь бесы всюду. Бесовство,
Как всякие игрушки-погремушки
Любезны для народа моего.
...Был переулок сумрачен и гулок.
И ужас выползал из-за углов,
Как из чулков колено. Переулок,
Куда не кинься - вправду был таков.
Но шел я дальше, вызывая тени
Проклятые и милые. Бог мой:
Ну вот опять еще одно виденье -
Мой бренный полубрат полунемой,
В худой фуфайке... (Знаем эти враки -
Читатель скажет - ври, писатель, ври:
Нетопыри, и лешие, и раки,
И снова братья, и нетопыри.
А там, глядишь, и некая красотка -
Все тиснуто у Гоголя, дружок!)
...А вьюга была занята чесоткой -
Чесала прямо и наискосок.
Завихривала новые прически,
Придумывала хитрые вихры,
Бросала вниз то отблески, то блестки,
То просто кругоземные костры.
Где мой Виргилий, где же ты, Вожатый,
Оставивший беднягу одного?
Хотел писать я коротко и сжато,
А вот не получалось ничего.
А получилось просто предисловье
К единственной загадке: я люблю
Тебя одну - всей горестью и кровью -
За образ тот, который я леплю.
С ленивыми и наглыми глазами
Явилась ты. Я умер и воскрес.
И глянул вверх, опомнился и замер -
Как полуангел или полубес...