В апреле 1971 года, первый экипаж многоцелевой атомной ракетной подводной лодке К-17, принял корабль у второго экипажа. Началась отработка и сдача установленных задач. Десятого мая пришвартовались к пирсу после успешного выполнения одной из задач - произвели ракетные стрельбы. Шла плановая рутинная корабельная жизнь, готовились сдавать очередную задачу.
Главный старшина Максим Маслаков, устремился в центральный пост, куда его только, что вызвали по "каштану". Прибыв на место, он увидел командира разговаривающего о чем - то со старпомом.
- Товарищ командир! Главный старшина Маслаков прибыл по вашему приказанию.
Командир К-17, капитан второго ранга Уваров, сменивший в этой должности Харитонова, которого направили в Москву учиться в академию, молча, засунул руку в боковой карман кителя. Вынув свернутую бумажку, передал ее Максиму:
- Читай!
Пробежав, глазами по тексту у Максима защемило сердце. Бумажкой оказалась срочная телеграмма, которую ему прислал отец. В телеграмме отец говорил о том, что бы он срочно выезжал домой, мать находится в тяжелом состоянии.
- Нужно ехать, произнес он трясущимися губами.
- Телеграмма то не заверенная?
- Товарищ командир! У меня отец такой, что хитрить не станет.
- Да я верю! У хорошего сына не может быть плохого отца. Я тебя прямо сейчас могу отпустить. Но тогда тебе придется возвращаться. Дело в том, что ваш призыв уже выслужил положенный срок, приказ Министра обороны уже есть, просто я имею право при необходимости задержать демобилизацию еще на полгода. Я предлагаю сделать срочный запрос, чтобы телеграмму заверили, и у меня тогда будит основание тебя демобилизовать, а не в отпуск отправить.
- Понял товарищ командир!
Обращаясь к вахтенному офицеру, Уваров приказал:
- Командира БЧ-4 и РТС ко мне!
Появившемуся в центральном посту капитан - лейтенанту - приказал:
-Забирай с собой старшину, устанавливай срочную связь, адрес он тебе продиктует. Как только придет ответная телеграмма, доложите мне немедленно!
- Есть!
Телеграмма, заверенная районным военкомом и главным врачом поселковой больницы, пришла довольно быстро. Когда ее принесли Уварову, он приказал своему помощнику подготовить приказ о демобилизации Маслакова. Уваров вспомнил, с каким теплом о Маслакове отзывался бывший командир К-17 - Харитонов. Когда он давал личные характеристики членам экипажа и когда заговорил о Маслакове, суровое лицо Харитонова, как то сразу потеплело: "Исключительно порядочный парень, исполнительный, храбрый. Был со мной в двух автономках, в последней дважды отличился. Когда в Индийском океане на 150 метрах в девятом отсеке произошла авария и в отсек начала поступать забортная вода, он мгновенно сориентировался в создавшейся обстановке. Поскольку в тот момент в отсеке не оказалось офицеров, принял командование отсеком на себя. Действовал грамотно, четко. Позже, в этой же автономке, он спас жизнь корабельному доктору. У врача воспалился аппендицит, а Маслаков проходил практику в госпитале, стажировался на помощника корабельного хирурга. Ситуация складывалась критическая. Мы тогда находились в Филиппинском море на боевом дежурстве, времени на связь и вызов медицинской бригады просто не было. Парень понял ситуацию и сам вызвался удалить аппендицит, хотя этого никогда не делал, а только видел весь процесс. Это был шанс, и мы им воспользовались. Правда делал операцию под местным наркозом, и доктор через зеркало контролировал ход операции, тем не менее, согласитесь, что не каждый бы взялся за это дело, не имея соответствующего опыта и медицинского образования. Тем более, как позже выяснилось, доктор во время операции терял сознание".
Каждый военнослужащий срочной службы готовится к демобилизации. Это приятные хлопоты, с годами возведенные в ритуал. В первую очередь подгонялась парадная форма одежды, которую перешивали полностью. Брюки от колена переходили в клеш. Набивались на ботинки высокие каблуки, перетягивалась бескозырка, удлинялись ленты на ней. Нашивались новенькие знаки отличия, приобретался дембельский чемодан, готовился дембельский фотоальбом и еще много различных мелочей.
Ничего этого у Максима не было, как то все не хватало времени и он, откладывал все это на потом. А сейчас этого времени вовсе не было, решил ехать в обычной форме. Однако этого не позволили сделать друзья, или "годки", как их тогда называли. Кто - то отдал свои уже у шитые брюки, кто - то перетянутую бескозырку, чемодан. Одним словом собрали и одели, так как полагается по не писанным дембельским законам.
Максим уже собирался двигаться к уазику, которого распорядился предоставить ему командир, для движения до Аэропорта, и вдруг последовала команда: "Экипажу на общее построение!" Максим растерялся, он не мог понять, касается ли это команда и его. Приученный за годы военной службы к дисциплине, он обратился к стоявшему рядом старпому:
- Товарищ капитан второго ранга! Мне становится в строй, или двигаться к машине?
- В строй!
- Есть!
Сто тридцать шесть подводников, офицеры, старшины - члены первого экипажа К-17 застыли в едином строю. Старпом доложил:
- Товарищ командир! По вашему приказанию экипаж построен, - старший помощник командира К-17, - капитан второго ранга Абросимов!
- Есть! Встать в строй!
- Есть!
- Главный старшина Маслаков?
- Я!
- Выйти из строя!
- Есть!
Максим строевым шагом вышел и, развернувшись, встал по стойке "смирно" перед экипажем.
- Товарищи подводники! Сегодня мы провожаем с военной службы нашего боевого товарища, главного старшину - Максима Маслакова по демобилизации. Вы лучше меня знаете Максима, побывали с ним на нескольких боевых службах и проверили его в деле. О нем очень хорошо отзывался ваш бывший командир корабля Харитонов. К сожалению, мама Максима, находится в тяжелом состоянии. От себя лично и от имени экипажа желаю скорейшего выздоровления вашей мамы. Вы были хорошим товарищем, грамотным специалистом, примером для молодых военнослужащих. Благодарю за службу!
- Служу Советскому Союзу!
Разогнавшись по бетонной полосе, ТУ-154 плавно оторвался от земли и стал набирать высоту. Это был первый полет Максима, до этого, он никогда не летал на самолетах. Его охватило странное чувство, этому способствовали первый полет на самолете, переживание за мать, последние бурные, стремительные событие и неожиданные жизненные повороты судьбы. В голове мелькали последние события, произошедшие в его жизни и взволновавшие скромного парня. Он закрыл глаза, но его мозг отчетливо воспроизводил картинки прожитого.
Командир К-17 не вернул его в строй, а оставил стоять рядом с собой, приказав старпому командовать парадом. А потом под звуки, грянувшего из динамиков, волнующего сердце марша "Славянки", экипаж стройными рядами, по четыре моряка в каждом, печатая шаг и держа равнение на его и командира, проследовали мимо них. Максим стоял по стойке "смирно", а по щекам катились предательские слезы, которые нельзя было не скрыть, не смахнуть платком. С этими, идущими строем и смотрящими на него моряками, он в семидесятом году пережил столкновение с подводной лодкой США в Японском море. Каким - то чудом, на запредельной, трехсотметровой глубине им удалось всплыть до 60 метров и продуть главный балласт. Субмарина, на борту которой находились ракеты, и торпеды с ядерными головками как пробка вылетела наверх. С ними же терпел восьмидесятиградусный ад в отсеках К-17, когда вышли из строя обе холодильные установки. Тогда, они шли под днищем БПК "Одаренный" в Индийском океане и вся противолодочная система США пыталась обнаружить местонахождение К-17.
- Уши заложило! У Вас тоже шум в ушах?
Максим открыл глаза. Это сосед с лево, спрашивал о чем то его.
- Что Вы сказали, простите, я не понял?
- Уши, говорю, заложило, неприятно как то.
- А Вы продуйте главный балласт.
- Что?
- Вот так, смотрите!
Максим зажал нос большим и указательным пальцами, сделал глубокий вдох, плотно закрыл рот и с усилием дунул. Сосед повторил и заулыбался.
- Ты смотри! Что - то щелкнуло в ушах и все прошло!
- Давление меняется, вот перепонки и реагируют, произнес Максим и тут же пожалел о сказанном. Сосед мог начать расспросы, а он дал расписку в особом отделе, что пятнадцать лет он не имеет право говорить, где он проходил срочную воинскую службу. Чтобы этого не произошло, он первым задал вопрос:
- Вы в Благовещенске живете?
- Нет! Лечу туда в командировку.
Дальше словоохотливый сосед, рассказал Максиму, где он работает, какая у него семья, что будит делать в Благовещенске и многое другое. Максим рассказал про больную мать, дембель. Сосед посочувствовал, пожелал матери скорейшего выздоровления, а ему удачи в новой гражданской жизни, от которой Максим за три года службы основательно отвык. Так за разговорами, незаметно, пролетело время, и вышедшая в солон стюардесса объявила о том, чтобы пассажиры пристегнули ремни безопасности, поскольку лайнер пошел на посадку. В иллюминатор Максим увидел огромную реку Амур, в которую впадала еще одна могучая река Зея, а на берегах просматривались квадратики домов, улиц и кварталов небольшого городка Благовещенска - областного центра Амурской области.
В аэропорту Благовещенска, Максим выяснил, что дальше лететь на самолете нет смысла. Можно было долететь только до городка Зея, откуда три раза в неделю летал АН-2, до поселка Уркан, от которого всего восемнадцать километров до его конечного маршрута - поселка Васильевского. Самолет АН-2 из Зеи до Уркана полетит только завтра. Прилетев в Зею, ему нужно будит добираться три часа на машине до железнодорожной станции Тыгда, чтобы продолжить путь по железной дороги. Расписание проходящих поездов он не знал, да и будут ли свободные места? Самым разумным в его положении, было, сесть на поезд и ехать до железнодорожной станции Большой Невер, откуда 40 километров до прииска Васильевского. Поэтому он сел на маршрутный автобус и поехал на железнодорожный вокзал.
Свободных мест на пассажирский поезд Благовещенск-Чита не оказалось, но предъявив телеграмму железнодорожному кассиру, ему без всяких проволочек по воинскому требованию выдали билет.
В плацкартном вагоне он первым делом переоделся в спортивный костюм и занял верхнюю полку. Вскоре поезд тронулся, и за окном поплыли железнодорожные строения, стоявшие на путях пассажирские и грузовые вагоны. Постепенно пейзаж за окном вагона менялся. Промелькнули пригородные постройки, с приткнувшимися к ним огородиками. Их сменили проплывающие колхозные и совхозные поля, окаймленные зеленью травы разбавленной желтизной одуванчиков. У многочисленных придорожных тополей уже появилась молодая зеленая листва. Засеянные пашни, уже начали буреть от появляющихся всходов пшеницы, ржи, ячменя.
На Максима вновь нахлынули воспоминания. Три года назад, в таком же железнодорожном вагоне его с товарищами везли во Владивосток. Сколько же всего произошло за эти три года! Главное, конечно, то, что из пацана, поселкового мальчишки, он превратился в мужчину. Там, в экипаже подводной лодки ему пришлось пережить такое, и испытать столько, что на десятерых мужиков за всю жизнь не приходилось! Люди, которым пришлось неоднократно посмотреть смерти в глаза, становятся совершенно другими. Они по иному относятся к жизни, к окружающим людям, к себе. Подводники же, вообще народ особый. Находясь на боевой службе в дальнем походе, подводная лодка по три и более месяца не всплывает на поверхность. И все это время экипаж не видит солнца, луны, звезд на ночном небосводе, и дышат они не атмосферным воздухом. Поэтому, эти люди умеют ценить земное, радоваться тому, на что простой обыватель просто не обращает внимание.
За эти три года, осуществилась детская мечта Максима, он побывал в глубинах Тихого и Индийского океанов, а также в шестнадцати морях. Восемь раз пересек экватор, купался в теплых тропических широтах, где температура воды, приближается к температуре тела. Он прожил три года в обществе мужественных людей, всегда и во всем старался быть таким же, как они. И сейчас, возвращается домой, по сути дела совсем другой человек.
Его мысли перекинулись к матери. Он знал, что пришлось пережить ей в жизни. Годы коллективизации и так называемого раскулачивания, отняли у нее дедушек и бабушек, отца и мать. Чудом, оставшись в живых, через три месяца скитаний по всей матушки России, судьба забросила ее двенадцатилетнюю девчонку на север Читинской области. Там, с такими же, как она детьми, родителей которых раскулачили, она выполняла дневную трудовую норму; - зимой валила лес, пилила дрова, а летом мыла золотоносный песок. А в войну, когда отец ушел, на фронт, осталась с тремя детьми на руках, один из которых грудной. Что пришлось ей пережить за четыре военных года, когда дети каждый день просили хлебушка, которого у нее не было, описать невозможно.
Сколько времени пролежал в думах, Максим не знал. Из этого состояния его вывел молодой женский голос:
- А что? Моряки только в море питаются? Присоединяйтесь к нам!
Спрыгнув с верхней полки, Максим только сейчас понял, что он не ел весь день, а уже вечер.
Поздоровавшись с попутчиками, он произнес:
- Я даже не знаю, есть у меня, съестное, или нет?
- Садитесь с нами у нас все есть! - Ответила пожилая женщина.
Меж тем, Максим открыл чемодан, в котором на самом верху лежал сверток. Он вынул объемный пакет и почувствовал его тяжесть.
- Что - то есть!- ответил он, разворачивая упаковку.
А Вы, что пьяные были, когда чемодан собирали? - спросила одна, из двух сидящих молодых девчонок с издевкой.
- Да можно сказать и так, телеграмму от отца получил, мама в тяжелом состоянии находится. Все так неожиданно, быстро, ребята и чемодан и форму собирали. У нас экипаж, как родная семья, в беде не бросят.
- Вечно ты со своим языком встрянешь - проворчала пожилая женщина.
- Извините меня, пожалуйста, я вить не знала - произнесла девушка.
- Да что Вы извиняетесь, я все понимаю мы, наверное, с вами ровесники?
- Я с 1952 года рождения!
- Вот видите, а я с 1949 - го! Так, что давай на "ты"!
Когда Максим развернул пакет, все ахнули. В нем оказались консервы и такие деликатесы, которых по выражению пожилой женщины - Тети Клавы: "С роду такого не видела!" В банках оказалась красная и черная икра, крабы, сельдь особого засола, буженина. В особой упаковке лежала копченая колбаса, балык, консервированный виноградный сок, плиток десять шоколада и бутылка болгарского сухого вина.
- Богатый у Вас экипаж! - произнесла девушка, которую звали Катя.
- Это все пайковые продукты, такие загружают на корабль, когда он уходит на боевую службу - в дальний поход.
- По выражению лиц, Максим понял, что ему не поверили. Как бы в подтверждение его мыслей Катя произнесла:
- Что - то ты не больно толстый, раз такими продуктами питался?
- Во первых, мы их не каждый день ели, а во вторых мы подводники, а под водой в автономке не больно то есть хочется. Вот поэтому там дают вино и деликатесы.
- А в третьих, пора за стол - произнесла тетя Клава.
Начавшему искать нож, чтобы открыть консервы, тетя Клава властным, нетерпящим возражения голосом произнесла:
- Нет, сынок! Это все ты отвезешь маме, пусть она за тебя порадуется, а еды у нас, хоть отбавляй. Две курицы сварили, яйца, сало - все свое, домашнее.
Затем тетя Клава упаковала все на место, Максим с трудом забрал бутылку сухого вина и две плитки шоколада девчонкам, а сам пошел в туалет умыться.
- Хороший парень - произнесла тетя Клава, как только Максим удалился из купе. Я еще, как только он зашел, в вагон, его заприметила и орден Красной Звезды на груди, тоже. Такой у моего старика есть. Но ему - то на фронте дали, а этому в мирное время. Видно, какой - то подвиг совершил и скромный, не по годам. Другой бы ходил по поезду хвалился, а он сразу переоделся и на полку.
В Большой Невер, поезд прибыл в полдень. Максим, сойдя с поезда, сразу пошел на Амуро-Якутскую дорогу, ловить попутную машину. Уехать на попутках в то время не было проблемой. Байкало-Амурской железнодорожной магистрали еще не существовало, и это была единственная дорога, по которой везли грузы на север; - круглый год до Якутска, а зимой, когда замерзали тундра и реки - до Магадана. Стоя у обочины дороги, он думал об одном, - хоть бы с матерью все обошлось. Мысль о том, что она может умереть или уже умерла, он, как мог, отгонял от себя. Однако эта назойливая мысль снова и снова возбуждалась в его голове. Он не заметил, как возле него остановилась большая загруженная машина.
- Куда собрался, морская душа?
- До Васильевска! Довезите, пожалуйста?
- Ха! А я - то обрадовался, думал, на всю дорогу попутчиком обзавелся. Садись, конечно, хоть час, да поболтаем, а там глядишь еще, кого - то подберу.
Водитель, мужчина средних лет, представился Володей. Он оказался словоохотливым мужиком. Много рассказывал о себе и своей жизни. Он вез груз до Алдана, там же живет и его семья - жена и двое ребятишек. Так с разговорами, быстро пролетел час. Володя остановился напротив поселковой столовой, чтобы пообедать, а Максиму именно здесь нужно было выходить. Пожелав, друг другу удачи и успехов в жизни, они расстались, и Максим почти побежал в больницу, которая располагалась на горе, выше столовой. Поднявшись на высокое крыльцо деревянной, двухэтажной больницы, он прямо в дверях встретился с главным врачом больницы - Верой Ивановной.
- Максим! Какой ты красивый, здоровый, Господи, я ж тебя с пеленок знаю, и вот какой выбухал! Вера Ивановна была на две головы ниже Максима.
По интонации ее голоса он понял, что мать, покрайней мере, жива, и, тем не менее, он ее перебил:
- Вера Ивановна! Что с мамой?
- Думаю, что худшее позади, хотя всякое бывает. Я взяла пункцию из спинного мозга, а там кровь. Это очень плохо Максим, потому и тебя вызвали. Поначалу она знакомых ей людей не узнавала, имей в виду, может и тебя не узнать! Но будим надеяться на лучшее, она женщина жилистая, сам знаешь, сколько на себе вывезла. Иди, в пятой она лежит, может тебя увидит и на поправку пойдет. Все за тебя переживает, "как он там бедненький под водой?", а ты вон, какой выбухал! Ну ладно иди.
Тихонечко потянув дверь на себя, он на цыпочках вошел в небольшую палату. По бокам, у обеих, выбеленных известью голых стен, стояли две металлические кровати. Та, что с лево - пуста, а на правой, укрытая обыкновенным больничным суконным одеялом, лежала самая лучшая, самая любимая и самая дорогая на свете - его мама. Защемило сердце, закружилась голова, из глаз непроизвольно потекли слезы.
Кажется шепотом, он произнес:
- Мама!
Не то, услышав, ни то, поняв интуитивно, но она открыла глаза, долго и внимательно всматривалась и вдруг зашевелилась стараясь приподняться:
- Сынок!
В этом, произнесенном шепотом слове, прозвучало столько радости, счастья и еще, чего - то очень хорошего, важного и заветного, что Максим забыв об осторожности, кинулся к матери, стал прижимать к себе драгоценное, щупленькое материнское тело, без конца повторяя одно и то же:
- Мама! Мама! Мама! Мама!
- Больше, я тебя не отпущу, так и скажу начальству, умру - забирайте, а пока жива, не отдам, шепотом произнесла она.
- Никуда я больше не поеду. Все! Отслужил! Меня мам, демобилизовали.
- Господь услышал мои молитвы! Я каждый день за вас всех молилась, кто с тобой плавал. Чувствовала, что ты далеко и тебе тяжело. Скажи мне правду, далеко был?
- Очень далеко, в Индийский океан ходили, четыре месяца мотались. Значит и на этот раз, мое сердце не подвело.
Долго еще, не могли наговориться мать с сыном, после длительной разлуки, ни как не могла наглядеться на своего младшенького мать. Как долго она его ждала, ночи не с пала, все думала и думала - как он там, на этой подводной лодки, а вдруг у них воздуху не хватит?
Почувствовав, что мать устала, Максим поднялся с кровати.
- Я сегодня еще к тебе прейду, ты поправляйся мам. Пойду отца посмотрю, как он там?
- Со скотиной все возится, на днях корова отелилась. На черта он ее держит, не знаю? Стареет тоже, устает, попивает потихоньку, за меня переживает.
И вдруг, неожиданно сменив, тему произнесла:
- Плохи мои дела, наверное, умру, вот и тебя вызвали, а командование отпустило, это ж не шутка с армии отпустить.
Максим полез в карман, достал военный билет, полистал и, найдя нужную страничку, показал матери
- Вот смотри написано "Уволить в запас" и печать стоит!
- Все равно я ничего не вижу, а если снова тебя вызовут и ты уедиш, Бог их накажет. Ты и так три года хорошо служил, командир два письма прислал, благодарил, что тебя такого вырастили. Погоны вон другие на тебе. Как называется?
- Главный старшина, и сделав, паузу добавил;
-Теперь уже запаса.
- Ну ладно иди, заждался он тебя.
- Откуда он знает, что я приехал?
- Эээ сынок, стоило, одному тебя увидеть в поселке, считай, что все знают, а уж ему в первую очередь доложат, за хорошую весть водки налить гонцу полагается.
Пятидесяти восьмилетний Михаил Маслаков, в 55 лет пошел по льготной статье на пенсию, т.к. всю жизнь проработал на севере, однако продолжал работать. С 16 лет он оказался на севере Читинской области, куда сослали его родителей, как кулаков. Отец и мать умерли по дороге в ссылку, которая длилась больше трех месяцев, от голода и болезней. Где, в каком месте лежат их кости на необъятных просторах России, он не знал? В поселке Калар, он женился на такой же сиротине, как и он сам. Родилось у них там трое детей. Может быть, и сложилась у них все нормально, если бы не война. Калар находился в такой глуши, что даже дорог не было. С началом Великой Отечественной Войны, всем жителям Калара было дано предписание, покинуть поселок и самостоятельно перебираться в более обжитые места.
С большими трудностями, преодолев 250 километров на оленьих упряжках по звериным тропам, он привез жену и троих детей на железнодорожную станцию Могоча. От Могочи поездом, доехали до Большого Невера, а дальше по Амура Якутской дороги добрались до прииска Васильевского. С этого поселка, он и ушел на фронт, оставив жену с тремя детьми на выживание. В этот же поселок, весь израненный, но живой, в орденах и медалях, он вернулся к жене и детям в 1945году, да так и остался в нем навсегда. В 1949 году, родился у них сын, которого назвали Максимом.
Две дочери вышли за муж и уехали из поселка, старший сын Дмитрий, оказался оторванным ломтем. После армии мотался по многочисленным стройкам, завербовывался в экспедиции, в конце концов, спился и жил где то в Чегдомыне с какой - то очередной женщиной.
Одна радость осталась у старика - Максим. Это был его помощник по хозяйству, и отцовская гордость. Настрадавшись и наголодавшись в юности и молодости, старик развел не шуточное хозяйство. Дойная корова, приплод, свинья, куры. Содержать такое хозяйство с присутствием в доме Максима, большого труда не составляло. Они, шутя, заготавливали четыре тоны сена, обрабатывали два внушительных огорода, одной картошки накапывали до 80 мешков, скотинку чем то кормить надо! Но с каждым годом, содержать хозяйство становилось все труднее и труднее. Давал знать о себе возраст. Совсем плохо стало мужику, когда Максима призвали в армию. Жена неоднократно просила мужа, избавится, хотя бы от коровы, но он и слушать не хотел. Он уже представить не мог, как это жить без коровы. А последнее время твердил одно и то же:
- Дождусь Максима, как скажет, так и сделаю.
Однажды, он управлялся со скотиной, в дом зашел, чтобы попить водички. Поднявшись на крыльцо, отварил дверь на веранду, пройдя по веранде, открыл дверь в дом, и чтобы не топтать чисто вымытые полы, с порога проговорил:
- Даша! Зачерпни водички в ковш, что - то в горле пересохло!
Ни услышав шагов, и звяканья посуды, он проговорил еще громче:
- Не слышишь, что ли, воды, говорю, зачерпни!
И снова в ответ тишина, лишь настенные часы с цепочкой и гирькой, весело твердили одно и то же: "Тик-так, тик-так, тик-так". Забеспокоившись, он заглянул на кухню, и обомлел. На полу, в неудобной позе, подвернув левую руку под себя и уткнувшись лицом в деревянный крашеный пол, лежала его жена. Быстро подскочив к ней, он снял кепку и правым ухом прикоснулся к левой груди - прислушался. Сразу не понял, ни то часы тикают, ни то его сердце колотит от волнения. Подбежал к часам, остановил маятник и снова к жене. На этот раз, он уловил еле слышные звуки ее сердца.
- Даша! Дашенька! Да, что с тобой?
Как молодой, пулей вылетел на дорогу, которая проходила прямо перед домом. На его счастье ехал мотоцикл. Закричал диким голосом и замахал руками, стой, стой курва!
-Ты чего ругаешься, дядя Миша? - произнес остановившийся мотоциклист.
- Славка! Будь другом, гони в больницу, с женой плохо в обмороке, но сердце вроде бьется, давай милый, а сам снова побежал в дом.
Позже, согнувшись, и уставившись в пол, он, сидя в больнице на стуле в ожидании приговора, и как заклинание твердил про себя одно и то же: "Только бы выздоровела, только бы выздоровела!" Почувствовал, кто - то трясет его за плечо, поднял голову, это главврач Вера Ивановна.
- Плохо дело Афанасьевич! Взяла пункцию, у нее кровь в спинном мозге. Может и выживет, крепкая она у тебя, закаленная, будим, надеется на лучшее.
- Может Максима вызвать, если на счастье не в море, а Вера Ивановна?
- Вызывай!
Кто - то свозил его на мотоцикле на почту, трясущимися руками заполнил бланк срочной телеграммы. Сидевшая за барьером Верка Спиридонова, прочитав, телеграмму произнесла:
- Заверить ее нужно, дядя Миша, могут не отпустить!
- Да отправляй ты быстрей, ради Бога, времени нет на заверку.
Пожав плечами, Верка приняла телеграмму.
Максим шел, по до боли, знакомой улице. По ней он ходил в школу, гонял с пацанами на велосипеде. А вот и родимый дом, заветная калитка, милое сердцу крылечко, веранда, дверь, еще ода и он дома.
В доме пахло жаренным свиным салом, на кухне что - то шипело. У стола стоял отец. Он наклонил над миской свою седую головы и чистил картошку. Верно, сказала мать, от людей на деревне не спрячешься. Отец знал, что Максим очень любит жареную картошку с салом.
Здравствуй папа!
Отец повернулся, выронил нож и дрожащими губами произнес:
- А я тебе картошку на сале жарю, мать то в больнице.
На этом его мужество и кончилось. Из глаз потекли слезы, он прижал к себе сына и, не таясь, громко по мужски зарыдал. Уже потом, вытирая, слезы произнес:
- Надолго отпустили?
- Насовсем! Демобилизовали!
- Ну, тогда вообще красота! Может и мать поправится?
- Обязательно поправится, Вера Ивановна сказала!
- Ух, ты! Старший сержант! Произнес отец, увидев погоны.
- Главный старшина! И вообще - "старшина на флоте, что майор в пехоте!"
- Ну, тогда не пропадем, будим жить. Мы с тобой сынок в таких передрягах побывали, я на фронте, ты под водой, что нас трудностями не испугаешь.