Прошёл летний дождь, превратив асфальт в зеркало, в котором подсвеченная солнцем отразилась острошпильная башня.
- Надо же! Прямо в Кремль привезли! - с чувством восхищения произносит изумленный пассажир с тюками, сошедший первый раз в столице из какого-нибудь Камня-на-Оби.
А в здании вокзала, в билетной кассе сидит Алина Серебрякова, в белой кофточке с черным бантиком.
- В мягкое купе мне бы билетик...
С улыбочкой Серебрякова отвечает:
- Давно кончились...
- А если постараться, - со встречной улыбочкой говорит человек в шляпе, извлекая из бумажника несколько купюр.
- Ой, мне кажется... Сейчас уточню. - И в переговорное устройство спрашивает: "Зина, мне бы мягкий на Чебоксары".
Пассажир слышит: "Есть".
И так каждый день.
Серебрякова любит веселье.
Альберт всё сильнее привлекает Серебрякову к себе, пристально смотрит ей в глаза, и взволнованно шепчет:
- Алечка, как же ты хорошо танцуешь.
В это время он пытается поцеловать её. Она отстраняется и говорит:
- Я этого не люблю...
Альберт сильно сжимает её запястье.
Его влажные ладони, волнение и пристальный взгляд напрягают её, а шёпот неприятно щекочет ухо, и она, выскользнув из объятий Альберта, говорит капризным голосом:
- Ой, я устала и ужасно хочу курить, и вообще, почему мы одни танцуем? Куда все исчезли?
- Замечательный день рождения! Чудесные гости, которым дела нет до меня! Мне сегодня, между прочим восемнадцать лет, я теперь могу жить и поступать так, как хочу! Я хочу веселиться, слушать комплименты.. и-и-и... - смеясь, Серебрякова обвела комнату взглядом и обиженно добавила: - Курить?! Зови всех сюда. Что ты стоишь?
Альберт со словами: "Ау, все сюда, именинница требует продолжения праздника!" - отправился исполнять желание Серебряковой, распахивая все двери квартиры.
В квартире Серебряковых на Первой Брестской улице легко можно было найти место для уединения. Она располагалась в доходном доме начала XX века, и состояла из четырех комнат, большой прихожей, внушительного коридора, ванной, туалета и просторной кухни с балконом, выходящим во двор. Высокие потолки увеличивали пространство.
Гости вновь собрались за столом, и веселье возобновилось. Молодые люди состязались в оригинальности тостов, пили на брудершафт с новорожденной. Только Альберт сказал банальный тост:
- Я предлагаю выпить за то, чтобы Алиночка непременно узнала свою настоящую любовь!
- Тебя, Альберт, да? - весело воскликнула одна из подружек.
Потом затеяли игру в бутылочку... Через какое-то время Серебрякова очнулась на кухне, Альберт жадно целовал её. Она в недоумении тряхнула головой, отстранила его рукой и спросила:
- Сколько времени?
- Какое это имеет значение, - ответил Альберт, - главное, что ты рядом, любимая, и мы одни, - прошептал он и попытался снова обнять её.
- Я же сказала, что не люблю твои нежности, отстань! Дай сигарету лучше.
Он протянул ей сигарету и щелкнул зажигалкой, давая прикурить. Затем отошёл к окну, распахнул его. Холодный декабрьский воздух мгновенно заполнил пространство, и отрезвляюще подействовал на обоих. Молодой месяц и несколько любопытных звёзд из белого золота заглянули в окно. В полумраке окна Альберт на распев начал читать стихи:
На этой тихой улочке,
где бродит столько пар,
когда-то с кремом булочки
тебе я покупал...
Серебрякова глубоко вздохнула.
- А мне эти стихи не нравятся, - сказала она. - Это ты, что ли, написал?
Альберт казался Серебряковой таким напыщенным, что её даже подташнивало. Его постоянное желание выделиться, манера одеваться, яркие жилеты, курительная трубка, страсть расчесывать волосы с бриолином - всё раздражало её, вызывало непреодолимое желание возражать.
Отец Серебряковой был старым таксистом, знал каждые переулок и тупик, тем более улицу. Когда в парк приходилаи с завода новые машины, то одна из них сразу доставалсь ему. Он ходил, посверкивая золотым зубом, в каракулевой шапке. Ему не составляло никакого труда завоевать доверие пассажира, а то и подружиться с ним.
Мать работала в бухгалтерии треста столовых и ресторанов и, считалась очень опытным специалистом.
Квартиру эту отец сумел выменять в результате цепочки невероятных обменов, доплат, а главное, благодаря своему умению договариваться с людьми.
В доме не было ни одной случайной вещи, всё было тщательно подобрано. Каждая из них сообщала, что здесь живут благополучные, обеспеченные люди, любящие свой дом. Добротная из настоящего дерева мебель под стать размерам комнат была приобретена в комиссионных магазинах после продолжительных поисков. В гостиной обращали на себя внимание картины в тяжёлых позолоченных рамах на библейские сюжеты. Мать полагала, что это свидетельствует о наличии вкуса у хозяев. Зеркала, люстры и светильники - всё было солидно, добротно. Резной дубовый буфет был переполнен хрусталём, фарфором и серебром. Ковры в доме были только ручной работы в нежных пастельных тонах. Это была квартира успешных людей, в которой незримо витал дух старомосковского купеческого быта.
Хозяева жили в достатке, но тихо. Случайных людей сюда не приводили, да и больших праздников в доме не устраивали. Совершеннолетие дочери было исключением. Родители предлагали Алине заказать стол в ресторане, например в "Минске", он был недалеко от дома, но она настояла на том, чтобы отпраздновать это важное событие, которого она так долго ждала, именно дома, чтобы повеселиться без посторонних глаз. Мать Серебряковой предусмотрительно позаботилась о деликатесах, а еду заказала в "Праге", так как не любила заниматься домашними делами. Она старалась не готовить, предпочитала пользоваться кулинарией, а в домашних делах и воспитании Алины уже много лет помогала Домна Ильинична, пожилая женщина, одинокая дальняя родственница. Домна Ильинична пироги пекла отменные.
Бабуля, так Алина называла Домну Ильиничну, всегда была рядом, в отличие от родителей, которые вечно были заняты, постоянно спешили по своим делам. Возвращаясь домой, отец часто доставал из своей большой, как ей казалось, бездонной сумки то прелестное платьице, то шапочку или чудесные туфельки, а то и забавные оригинальные игрушки, приговаривая: "А вот, что я привез для своей любимой принцессы". Он всегда называл её "моя принцесса", и никогда не наказывал. Когда в пятом классе Серебрякова получила двойку во второй четверти по алгебре, отец, единственный раз за время её учёбы, пришёл в школу после настойчивых звонков учительницы, которая жаловалась на лень и избалованность его дочери, он не только не ругал её, а наоборот, просто поцеловал Алину и сказал:
- Принцесса, школу никак нельзя обойти, её необходимо закончить. Ты уж постарайся, будь вежлива со всеми, а по алгебре учительница тебе поможет. Я договорился.
Мать тоже не докучала девочке нравоучениями. Больше всего на свете она любила делать покупки, ходить в парикмахерскую и встречаться с бесконечными приятельницами, чтобы обсудить новости или очередную телевизионную передачу. В те редкие дни, когда семья была в сборе, сколько Серебрякова себя помнила, мама разговаривала по телефону, а папа лежал с газетой на диване и слушал радио. Если же дочка просила сводить её куда-нибудь, он неизменно ссылался на дела. Она всё спрашивала:
- Папочка, а что такое эти "дела" расскажи, какие они дела эти?
И получала всегда один и тот же ответ:
- Принцесса, папочка делает дела и много работает, чтобы у тебя всегда всё было. Что ты хочешь, чтобы папа тебе купил?
- Я хочу пойти с тобой в зоопарк или на аттракционы, - отвечала она.
- Обязательно сходим с тобой, принцесса, когда у папы будет свободное время.
Однажды отец сдержал слово. Серебрякова всю жизнь вспоминала яркий солнечный июньский день, который отец провёл с ней в Парке культуры. Они катались на аттракционах, плавали на лодке и кормили лебедей и уток, ели мороженое. Потом, когда она так устала, что не могла идти, отец посадил её на плечи и нёс до троллейбусной остановки.
Серебрякова выросла настоящей красавицей, высокой и изящной. Тоненькая талия, которую подчеркивали пышные юбки, всегда высокий каблук, гибкая лёгкая походка, неизменно привлекали внимание мужчин. Она с довольной улыбкой рассматривала в зеркале свои небесные с зеленоватым оттенком глаза, пушистые ресницы, тёмные дуги бровей, длинные светлые волосы в сочетании шелковистой кожей, и понимала, что она может подарить свою любовь только особенному мужчине, который сделает её жизнь сказкой.
В кафе "Хрустальном" на Кутузовском проспекте Серебрякова сидит за столиком с Журавским, очередным поклонником. Журавский приехал в Москву из Иркутска специально, чтобы попасть в театр на Таганке и увидеть живого Высоцкого, которым он восхищается. Преподаёт математику в местном университете. Он фанатичный поклонник Высоцкого, знает его песни наизусть и сам поёт их под гитару. Журавский привлёк внимание Серебряковой своим солидным видом. Он был в замшевом пиджаке, лет примерно тридцати. Серебрякова уже больше пяти лет работала кассиром на Казанском вокзале. Работа позволяла ей чувствовать себя значительной персоной, властительницей пассажиров.
Отбоя от желающих срочно попасть в то или иное место Казанской железной дороги не было.
Серебрякова кому помогала, а кому и нет. Мужчины, особенно командированные, осыпают комплиментами, приглашают в ресторан, кафе. За счастье достать необходимый билет, порой, готовы заплатить любые деньги. Серебрякова обросла полезными связями, стоило только позвонить нужному человеку, и любая дефицитная вещь появлялась, в том числе и билеты в театр. Но Серебрякова не любила ходить в театры, она предпочитала фильмы - комедии или про любовь. Гораздо больше ей нравилось ходить в гости, кафе, рестораны или общаться по телефону с приятельницами. Регулярно ходила в парикмахерскую и стремилась модно одеваться.
Серебрякова едва сдерживает раздражение, которое всё сильнее накапливается в ней оттого, что вместо ожидаемого романтического вечера, она вынуждена слушать неиссякаемый поток восторгов Журавского от Высоцкого.
- Да как можно этим блатным восхищаться! - возмущённо перебила она своего поклонника. - Между прочим, у меня сегодня день рождения, и я хочу танцевать!
Журавский на секунду застыл в растерянности, а затем подозвал официанта и дал ему задние достать цветы и подать шампанское. А себе попросил приготовить бифштекс с кровью, от которого Алина отказалась. Через несколько минут появилась девушка с гвоздиками, Журавский галантно вручил Серебряковой цветы, поцеловал руку, подошел к музыкантам и заказал поздравление с днём рождения для очаровательной Алины.
Внимание всех посетителей переключилось на неё.
Мужчины оживленно заулыбались, стали приглашать танцевать, осыпать комплиментами, просить номер телефона, передавать через официанта шампанское и коробки конфет. Настроение у Серебряковой мгновенно улучшилось, глаза засияли, она почувствовала себя в привычной для неё атмосфере властительницы мужских сердец.
Вечер закончился исполнением танца "летка-енка" всеми посетителями кафе.
Журавский поймал такси, но Серебрякова поехала домой одна.
Жила она теперь на Планетной улице у метро "Аэропорт". С помощью отца год назад купила двухкомнатную квартиру, чтобы устроить свою личную жизнь.
Дома непрерывно звонил телефон. Едва открыв дверь, Серебрякова сняла трубку. Она не сомневалась, что это звонит преданный её поклонник Альберт.
- Алиночка, куда ты пропала! - взволнованным голосом воскликнул Альберт. - У тебя сегодня такой день, двадцать пять лет, такая дата! Я весь вечер тебе звоню. Хочу лично поздравить, увидеть тебя! Можно я сейчас приеду?
- Приезжай, - неожиданно для самой себя ответила она.
Серебрякова вымыла голову, высушила феном волосы, надела лёгкое вечернее платье бирюзового цвета, которое подарила ей мать на юбилей. Поменяла на кровати постельное бельё. Слегка поправила макияж, придирчиво посмотрела на своё отражение в зеркале, и подумала: "Семь лет прошло, а выгляжу я ещё лучше и моложе".
Она улыбнулась и послала поцелуй своему отражению.
Прошла на кухню, насыпала кофейные зёрна в кофемолку, помолола кофе, положила его в узкий медный ковшик, купленный в магазине "Армения", залила кипятком и сварила кофе, с наслаждением вдыхая его аромат. Достала изящные японские кофейные чашки и сервировала журнальный столик в большой комнате. В ожидании Альберта она вспомнила о конверте, который он вручил ей в сентябре, провожая на отдых в Гагры. Она так и не притронулась тогда к нему, бросила небрежно в кучу бумаг на полке, и забыла. Серебрякова взяла конверт, открыла его и вынула листок. Это было очередное стихотворение Альберта, посвященное ей:
На юг от осени плаксивой,
За грань алмазного хребта,
Где вечно май, где море сине,
Моя уносится мечта.
Я жду в столичном заточенье
Природы южной щедрый дар -
Восторги свежих впечатлений
И плеч волнующий загар.
"Альберт как всегда, в своём репертуаре. Сколь раз я говорила ему, что не люблю стихи, а он всё пишет, чудак! Сколько можно ему повторять, что я вижу в нём только временного партнёра. Мы такие разные, и вообще он меня раздражает", - подумала она, поправляя свои густые волосы перед зеркалом. Затем подошла к окну, раздвинула тяжелые шторы, и замерла от удивления. Ночь была лунная.
В это время раздался звонок, приехал Альберт с охапкой пурпурных роз и очередным стихотворением.
В суете и круговороти жизни вихрем пронеслись ещё десять лет.
Все подруги вышли замуж, некоторые уже по второму разу, растили детей. Серебряковой же нравилась независимость - праздники, свадьбы, поклонники, поездки на юг, в Прибалтику. Она любила свой дом и возможность делать только то, что ей нравится. У неё были увлечения, любовники, но ни кого из них она не хотела бы видеть своим мужем. Ей было очень приятно, когда за ней ухаживали, баловали её. Как только очередной возлюбленный начинал предъявлять свои права или делать замечания, она тут же легко расставалась с ним и ни о ком не жалела.
Она шла под дождём без зонта. Но капало не очень сильно, так что волосы едва намокли, когда она вошла в метро. Людей было много, и все спешили. И Серебрякова в торопливом потоке выглядела спешащей. Глядя вокруг себя в вагоне, переполненном в утренние часы, она вдруг усмехнулась, и почти вслух произнесла: "Подождите, вот я выйду замуж!"
Кто должен был ждать, Серебрякову не интересовало.
Когда Серебрякова сидела в своей вокзальной кассе, то к ней выстраивалась приличная очередь, причём сплошь из мужчин, так она привлекала их улыбчивыми большими глазами, какой-то искристой женственностью, всегда новой и по-детски чистой.
В вокзальном зале билетных касс сновали люди, множество людей, толпы. Серебрякова почти не замечала их. Лишь изредка выхватывала взглядом чьи-то случайные лица, как бы задавая себе вопрос: "Счастливы ли они?" И не могла этого понять.
Поезда отправлялись и прибывали, шли часы, дни, годы.
Серебрякову разбудил звонок в дверь. Была суббота, 19 декабря, ей исполнилось тридцать пять лет. Приехала мать, чтобы поздравить. Привезла в подарок прелестный полушубок из красной канадской лисицы. Приятельница продала его совсем недорого, он стал ей маловат, а деньги были срочно нужны на новую шубу. Серебрякова накинула его прямо на прозрачную ночную рубашку и крутилась перед зеркалом.
- Мамочка, спасибо! Он чудный! Мне так идёт, правда? - щебетала она.
- Да, Алька, ты у нас настоящая красавица, жаль, что отец тебя не видит. Как же он любил тебя! В последние дни всё причитал, как же принцесса моя без меня останется. Он так мечтал выдать тебя замуж за хорошего человека, справить свадьбу, - сказала мать, смахивая невольно набежавшие слёзы.
- Мамочка, не надо сегодня об этом, а то я расстроюсь. Давай посидим, попьём кофе. Я на шесть часов столик заказала в "Софии" на четверых. Решила с приятельницами отметить, все-таки тридцать пять, - остановила Серебрякова всхлипывания матери.
- Всё. Не буду больше, - ответила мать и, покачав головой, спросила: - Что ещё за день рождения с приятельницами? Ерунда какая-то... О своей личной жизни пора серьёзно подумать, - сколько можно жить без семьи?
- Нет заметных кандидатур! - с досадой сказала Серебрякова.
- Да за тобой такие солидные мужчины ухаживают, неужели нет среди них ни одного достойного? - удивленно продолжила мать разговор на больную тему.
- Мама, хорошие по хорошим разошлись, а из тех, что остались, мне никто не нравится, - ответила Серебрякова.
- А Костя Борзенко? Такой способный, приличный... работает на лимонадном заводе...
Серебрякова невольно поморщилась.
- На безалкогольных напитков, - уточнила она.
- Вот. Старшим инженером! - всплеснув руками, подчеркнула мать, и села в кресло. - Что тебе ещё нужно!
Ей на колени в этот момент запрыгнул пушистый кот, с громким "мяу".
- А тебе что? - спросила мать у кота. - Ты только что ел рыбу...
Тут мать принюхалась.
- Что-то горит у тебя...
И действительно, в комнату уже пополз дымок с кухни.
Мать минуту помолчала, затем вспомнила про Борзенко:
- Смотри, Алька, пробросаешься...
- Мне с ним скучно. Он зануда. Водил в прошлое воскресенье на ВДНХ по армянским, грузинским, узбекским павильонам... Я устала от него. Вчера опять куда-то гулять приглашал. Я сказала, что у меня сегодня день рождения, так он предложил отметить его вдвоём на даче, представляешь?
- Ну и что такого, - сказала мать.
- Это зимой-то! Я сказала ему, что мёрзнуть и мучиться без удобств не собираюсь, так он обиделся. Нет, за Костю я замуж точно не выйду. И, пожалуйста, давай прекратим этот неприятный разговор.
Мать встала, подошла к двери и, прислонившись спиной к косяку, глубоко вздохнула.
Серебрякова пожала плечами.
К своему пятидесятилетию Серебрякова готовилась тщательно.
За два месяца до юбилея она регулярно ходила на массаж, каждую неделю посещала своего косметолога, Ию Романовну, которая жила в знаменитом доме Нирзее в Большом Гнездниковский переулке. Волшебные кремы, изготовленные Ией Романовной, помогали её клиенткам сохранять кожу "как у младенца" на протяжении всей жизни.
Серебрякова полностью изменила свой внешний вид: цвет волос, прическу...
Заранее позвонила близким знакомым и пригласила их на день рождения в ресторан "Прага" 19 декабря в 19.00.
Все они заверили её в том, что придут непременно, и она заказала праздничный ужин на двадцать пять человек.
За полчаса до назначенного времени Серебрякова уже была на месте в ожидании гостей. Сейчас у неё была модная короткая стрижка. Она стала брюнеткой, и выглядела, как ей казалось, на двадцать пять лет.
Ей хотелось поразить всех в этот день.
Через сорок минут пришли подруги-кассирши с вокзала, с которыми она проработала вместе много лет. Серебрякова же с волнением ждала своих старых знакомых, с которыми век не виделась.
Сначала она весело шутила, потом нервно стала смотреть на часы.
Через полтора часа её гостьи, которые уже не один раз выходили попудрить носик, стали проявлять нетерпение.
- Сколько можно ждать? - произнесла одна из них. - Давайте начнём, есть примета такая, стоит только налить вино в бокалы и сказать первый тост, как опаздывающие сразу появятся.
- Давайте, девчонки, гулять и веселиться! А завистники мои и недоброжелатели пусть сидят по своим норам. Им же хуже, сами лишили себя возможности погулять, - нарочито веселым голосом сказала Серебрякова, и подозвала официанта.
На другой день в белой кофточке с черным бантиком Серебрякова сидела в окошке своей кассы. И вряд ли кто из пассажиров мог дать ей её годы, так молодо она выглядела.