Сколько помнила себя Лебедева, всё самое романтичное, загадочное, пленительное в её жизни приключалось как-то само собой.
Ей свойственно было, не задумываясь, импульсивно совершать поступки.
К ним в НИИ часто приезжали специалисты на консультации. На днях она шла по коридору на своих высоченных каблуках, отчего ноги её могли соперничать с красотой манекенщиц, и встретила незнакомого молодого человека, брюнета с тонкими усиками, в джинсах, их взгляды встретились, оба вздрогнули, почувствовав любовный, словно электрический, разряд, и в томительном молчании медленно, оглядываясь, разошлись в разные стороны.
В конце рабочего дня этот молодой человек ждал её в вестибюле у выхода. Лебедева нисколько не удивилась. Оказалось, что тот приехал на три дня из Петрозаводска в командировку.
Они пошли рядом, не разговаривая, но так быстро и уверенно, как будто боялись опоздать, и через какое-то время оказались в метро, а затем в запущенном парке, больше похожем на лес.
Они увидели лошадь шоколадного цвета, с тонкими щиколотками, в белых носочках, с густой чёрной гривой. Мягкими губами лошадка, старательно выбирая, щипала траву.
Не сразу оба разглядели, что лошадка пасётся за ажурной изгородью.
- Какая маленькая лошадь! - воскликнул Лебедева. - Это, наверно, новую породу вывели.
Через несколько минут показалась ещё одна маленькая лошадь, немного светлее первой, но тоже в белых носочках. Вдруг лошадки одновременно оглянулись, вытянули головы, и показалась настоящая солидная крупная лошадь. Её окрас был цвета горького тёмного шоколада. Маленькие лошади резво подбежали к ней, подняли головы и прикоснулись своими губами к её губам.
- Это - жеребята! - догадалась Лебедева.
Два жеребёнка нежно тёрлись о бока своей мамы и ласкали друг друга. Солнечный день, пьянящий лесной воздух, грациозная любящая семья - всё это создавало ощущение провинциальной гармонии.
Но это была Москва, хотя и лесная. В тишине, под пение птиц, он обнял Лебедеву.
Его прохладная ладонь прикоснулась к её животу и медленно, очень медленно, в тот момент, когда их жаркие губы соприкоснулись в жадном поцелуе, соскользнула к её волшебному озеру.
Они испытали настолько сильную и всепоглощающую страсть, что не понимали где они, кто они и что с ними происходит.
Очнувшись от сладкого наваждения, Лебедева поспешно привела себя в порядок, и довольно прохладно сказала:
- Я одна пойду...
И быстро исчезла за кустами.
Молодой человек в недоумении пожал плечами, но всё же вдогонку крикнул:
- Может быть, проводить мне тебя?!
Из глубины леса каким-то эхом донеслось:
- Ни-ког-да-а-а-а!..
"Колесо любви", - подумала с таинственной улыбкой Лебедева, спускаясь на эскалаторе, посматривая под ноги, как бы тонкие каблуки не попали в щели ступенек.
Лебедева ходит на высоких шпильках круглый год. Предпочитает модную и надежную итальянскую обувь. До конца спуска осталось несколько метров, и она побежала, но вдруг нога подвернулась, раздался треск: отлетел каблук! Лебедева замерла на секунду, на ходу подняла его, и со смехом пошла по платформе, переваливаясь с боку на бок, как хромая.
Раньше, в мыслях о новых мужчинах Лебедева задействовала комок в горле, грудную клетку, расстояние между лопатками - там у неё болело. Еще при мыслях о новеньких у неё болели зубы. Сейчас зубы не болят. Сейчас она задействует живот. Там у неё такой сладкий зуд, что даже переходит в колени и пальцы. Пальцы от этого ледяные. Лебедева везде думает о том, как ей хочется этого нового: "Хочу тебя, новенький!" Лебедева смотрит в пол все время, когда едет в метро, но если во время этих своих мыслей о мужчинах она поднимает глаза, то даже старики-пенсионеры напротив неё закашливаются и краснеют.
На другой день она говорит Скороходовой:
- Ты представляешь, вчера в метро у меня отлетел каблук!
- А я знаю, - спокойно сказала Скороходова. - Тебя видели там с мужчиной, и как вы разошлись, и как потом у тебя сломался каблук.
У Лебедевой непроизвольно раскрылся рот.
Наступило молчание.
Лебедева догадалась, что за ней следят.
- Что у тебя за характер, понимАшь?! Ты с таким характером никогда не выйдешь замуж, а тебе уже давно пора, - поджимая губы, сказала Скороходова.
Она была с гладко зачёсанными на прямой рядок волосами, стянутыми в тугой узел на затылке, жёлтым лицом и тонкими, бледными губами.
- А чего это тебя беспокоит? - приходя в себя, спросила Лебедева, играя изумрудными очами, из которых рассыпались искры любви, внутренне смеясь над провинциальным говором Скороходовой, но замечаний при этом, как воспитанная москвичка, родившаяся на Петровке, не делала.
- Потому что, знАшь, в твоем возрасте все женщины... порядочные женщины, - подчеркнула Скороходова, сжимая свои и без того тонкие и синие губы, - уже вышли замуж и родили детей. А ты чего меняешь мужиков?! Разве после этого кто на тебе женится? Одна в старости останешься. Стакан воды некому будет поднести.
- А ты-то что беспокоишься?! Тебе-то чего переживать?! У тебя ведь есть муж, есть и сын, есть и отдельная квартира. Всё есть, о чём мечтают такие, как ты, - со скрытой иронией произнесла Лебедева. - Я-то тебе чем мешаю?! У меня нет ни мужа, ни детей, ни квартиры. И я, представь себе, счастлива! Я никому не завидую, довольна жизнью своей. У меня всё в порядке!
Скороходова чуть не подавилась в затяжном кашле, на мгновение порозовела, согнулась, провела костлявой рукой по пояснице, выпрямилась, и лицо её опять стало желтым...
Лебедева жила с матерью в небольшой квартирке в Тёплом Стане. Эту квартирку мать получила от завода, проработав 43 года технологом в сборочном цеху. Она была седовласа и проворна, всё время бегала по магазинам, сравнивая цены, где бы что купить подешевле.
Окруженная материнской заботой, Лебедева жила беззаботно. Мать всё время привозила с садового участка цветы. Она поставила в высокую вазу астры. И для Лебедевой наступила любимая осень. Лебедевой нравился запах осени, паутина, переливающаяся на солнце. Осенние краски передают самые разные цвета и оттенки настроения, окрашивая мир вокруг. Её цветы - астры и хризантемы - связаны с воспоминаниями о детстве, которое она проводила за городом. Каждое утро, просыпаясь в дачном домике, Лебедева смотрела на астры, и они представлялись ей звёздами на небе с разноцветными мирами. В домике пахло пирогами и вареньем...
Что особенно радовало Лебедеву, так это то, что мать никогда в жизни не заводила с ней разговора о замужестве.
- Живи, дочка, как знаешь, как тебе самой нравится, - ласково говорила она. - От мужиков ничего кроме слёз не получишь. Никаких радостей.
На застекленной книжной полке над письменным столом в комнате Лебедевой стояли книги Аганбегяна, Вайнштейна, Эйдельмана... На ночь Лебедева читала книгу Фидлера "Информационное обеспечение анализа себестоимости продукции".
Скороходова двадцать лет назад стала кандидатом экономических наук. Пыталась пойти на докторскую, но силёнок оказалось маловато. А тут ещё пару лет назад Лебедева защитилась. В этом Скороходова почувствовала для себя опасность. Как бы Лебедева не заняла её место.
Лебедева же с легкостью защитила свою кандидатскую по теме "Оценка трудозатрат и оплата труда", где дала детальную характеристику объемам, структуре товарооборота предприятий тяжелой промышленности. Ну, и так далее...
В жаркий летний день после работы Лебедева решила одну остановку пройти пешком. Вагоны так были переполнены спрессованными потными телами, что она вышла на "Коньково" и пошла к своему Тёплому стану.
Улица выглядела умытой, вся в чистых каплях грибного дождика. Листва на деревьях была какая-то новенькая, как будто только что распустилась, и поблескивала лаком. Вдруг Лебедеву догнала своими фонтанирующими струями поливальная машина, после дождя зачем-то поливавшая асфальт. Лебедева с восторженным испугом, как школьница, подставила руки прохладным струям, отливающим всеми цветами радуги. Потом Лебедева купила себе мороженое, и стала беззаботно, как та же школьница, надкусывать белый холодный купол вместе с краешком вафельного стаканчика, отчего зубы едва заметно, но очень приятно заныли.
Сзади ей окликнул вкрадчивый мужской голос:
- Вы любите мороженое?
Лебедева оглянулась.
Бородатый мужчина в очках, в белом пиджаке и с шелковым синим шарфиком на шее, своими такими же синими, как шарфик, глазами заглянул ей прямо в глаза и, она была уверена, прямо в душу - и при этом без сколько-нибудь заметного стеснения. Лебедева перестала есть мороженое и застыла. Она стояла перед ним без движения, как фонарный столб. Стоит, стоит, а он только шевельнул уголками рта, и сунул руки в карманы.
- Пойдем?! - сказал после паузы он.
Без промедления Лебедева промолвила:
- Пойдём...
И опустила мороженое в ближайшую урну. Лебедевой нравится почти мазохисткая покорность своим чувствам.
А в это время Скороходова стояла у кассы в своём Бескудниково, и требовала три копейки, которые ей кассирша недодала.
Очередь возмущённо шипела.
Кассирше хотелось послать её простыми понятными словами куда подальше, но сдерживалась, говоря: "Пересчитайте получше!" Скороходова против воли принялась пересчитывать сдачу, и обнаружила, что кассирша была права, но сразу сдаваться не захотела.
- А почему вы, понимАшь, мне грубите?..
На другой день Скороходова стала рассказывать Лебедевой об этом случае, на что Лебедева с некоторой приглушенной язвительностью ответила фразой самой же Скороходовой:
- А я знаю это. Тебя видели у кассы в магазине.
Скороходова позеленела на некоторое время, пока опять не стала желтой.
Если случались необходимые для НИИ командировки, то посылали частенько Лебедеву.
Она любила ездить.
Непреодолимое беспокойство, волнение, смешанное с ужасом, страх опоздать - всё это захватило Лебедеву одновременно, и она смешалась с толпой на перроне и, не соображая, понеслась вправо. Её били по ногам сумками, толкали, наступали на ноги. Внезапно чувство протеста Лебедеву остановило. Она стала соображать, что времени более чем достаточно.
Поезд отправляется с третей платформы, и нужно спуститься в туннель.
Вот Лебедева уже на месте.
Ждёт поезда.
Каждый раз вид огнедышащего, шипящего, свистящего чудовища пугает её. Заходит в вагон, находит своё купе, и занимает место, верхнюю полку. Последние минуты перед отправкой поезда.
Безотчётное волнение.
Лебедеву никто не провожает. Она едет в очередную обычную командировку, но всегда испытывает одни и те же чувства.
Каждая поездка - предвкушение чего-то нового и ожидание чуда.
Опыт ничего не меняет.
Наконец, затихли предупредительные крики проводниц. Поезд тронулся.
Неспешные разговоры, чай в подстаканниках, а самое увлекательное, постоянно меняющиеся виды за окном.
Сколько помнила себя Лебедева с детства, её интересовали женские лица. Сначала интересовали прически, брови и губы. Слово "макияж" тогда не было ей знакомо, да и о косметике разговоров в их доме не вели. Лебедева мечтала стать взрослой как можно скорее, чтобы выщипать брови, иметь просто красивые от природы брови, казалось ей неправильно, и купить губною помаду всех оттенков, к каждому платью. Смешная, глупая и наивная она была. Повзрослев, Лебедева стала не просто рассматривать, стала любоваться женскими лицами: внутренним светом, благородством, глазами, и пришла к мысли, что красота во многом зависит от внутренней самооценки, от наличия или отсутствия вкуса, умения подчеркнуть свою индивидуальность. Лебедева расстраивается, когда видит лица старательно "сделанные под кого-то", или физиономии, иначе не скажешь, женщин, которые не любят, или просто ненавидят себя.
Поезд остановился. Утро. Она приехала в небольшой городок. Её ослепило яркое, летнее солнце.
Лебедева торопливо собралась, и поспешила выйти из вагона к теплу и солнцу. Погода - чудесная. Душа поёт: "Выйду на улицу, гляну на село, девки гуляют и мне весело!" Никак не могла избавиться от песни этой. Ощущение такое, будто она в волшебном городке находится, вверх поднимается по зелёной извилистой улочке, мимо уютных домиков, в цветах утопающих. Раскланивалась и здоровалась с редкими прохожими. Изредка оглядывалась - не следит ли кто за ней. К реке вышла, вдоль берега прошла. Монастырь отражается в воде. Отражается ли?! Может, это ей и только ей открылся Град Китеж?! Когда душа настроена на поэтический лад, то всё возможно!
Лебедева любила маленькие города, их небольшие дома с резными наличниками и мезонинами, лай собак, ленивый, небрежный, даже добродушный, так для порядка.
Лебедева стоит у озера. И будто бы слышит музыку.
Вкрадчивое начало.
Арфа со струнными звучит так нежно, будто волны набегают.
Она струится, переливается шёлком, золотистая музыка, тягучий, прекрасный поток. Она светится из сердца, обволакивает теплой волной любви, наполняет, освобождает.
Затем мелодия усиливается, присоединяются духовые, слышны звуки леса.
Вот - настороженный голос птицы, перед глазами возникает лесное озеро необычайной красоты. В нём бегут облака и ускользают, прячутся в цветах и травах, которые обрамляют озеро и отражаются в нём.
Вода в озере настолько прозрачна, что видно до самого дна, где переливаются на солнышке камешки всех цветов и оттенков.
Лучи высвечивают играющих рыб.
На воду можно смотреть бесконечно, как на костёр или на звёзды на ночном безоблачном небе.
Это волшебство ещё было связано с необычайным любовным взлётом её души.
Порой Лебедева пыталась разобраться в себе, понять, что с ней не так? Поклонников в её жизни всегда было много, внешностью она не была обделена, но ещё ни разу она не пожалела ни об одном из них. Не было среди её многочисленных знакомых такого человека, с которым бы не захотелось расставаться. Наверное, она относилась к той части женщин, о которых говорят "кошка, которая гуляет сама по себе", так она объясняла себе то, что с ней происходит.
Некоторые её поклонники в течение жизни пытались завоевать её сердце, построить более продолжительные, серьёзные отношения, но она ускользала от них с лёгкой, рассеянной улыбкой на губах.
Лебедева старалась ни с кем не ссориться. Она избегала выяснения отношений, предпочитала сама попросить прощения, даже если была права.
Высокий, с уже заметной сединой мужчина, с которым она накануне познакомилась в гостинице, командировочный инженер из Братска, обнял её, привлёк к себе, и ещё до страстного поцелуя она увидела краем глаза своё отражение в воде. Всё стало чистым, как утренний воздух, свежим, играющим, понятным и свободным. Прекрасное чувство озарения и свободы.
И вдруг сама себя ощутила этим озером, в которое нырнул он...
Но минуты затмения так коротки!
- Давай завтра здесь же встретимся, - сказал он.
- Нет, - сказала она. - Меня завтра здесь не будет.
А вот у Скороходовой всё было иначе. С мужем, начальником колонны автобусного парка, выходцем из Владимирской губернии, у Скороходовой отношения были, как брат с сестрой. Спали в разных комнатах.
Откуда у них появился сын, смеялась про себя Лебедева. И сама парочка Скороходовых об этом помнила смутно.
В НИИ стол Скороходовой, заведующей лабораторией, стоял напротив окна. В одной позе Скороходова могла просидеть три часа, не шевелясь. Демонстрировала свою не иссякающую работоспособность.
Комната лаборатории была довольно большая, но узкая, напоминающая коридор старинного здания с лепниной на высоком потолке.
Пока Скороходова изображала рабочую усидчивость, Лебедева несколько раз выскакивала с сигареткой в коридор. Но получался парадоксальный результат. Лебедева успевала систематизировать таблицу коэффициентов и скоррелировать с данными отдела Гинзбурга. У Скороходовой же, в результате такого "напряжённого рабочего дня", выходило лишь несколько алгоритмов подсчёта трудозатрат при непрерывной разливке стали в металлургической промышленности.
В лабораторию заглянула распространитель билетов от профкома. Лебедева сразу схватила билет в Большой театр.
За десять минут она уже сидела в седьмом ряду партера. Через минуту рядом с ней сел военный.
- Вы не возражаете, девушка, что я рядом с вами посижу? - спросил он мягким голосом.
- Что вы! Пожалуйста! Это же ваше место?
Военный внимательно посмотрел на свой билет.
- Да, это моё место.
Лебедева оглядела его.
- А у кого же такая форма красивая?
- Это парадная форма авиации.
- А почему у вас всего три звездочки на погонах?
- Я полковник...
- Пять звездочек лучше! - с подъёмом сказала Лебедева, и обожгла его искристым изумрудным взглядом.
- Пять звездочек - неплохо, - согласился полковник. - Особенно армянский...
И оба рассмеялись.
- Вы летаете?
- В последнее время довольно редко, с земли командую.
Лебедева тоже решила подчеркнуть свой статус:
- А я кандидат экономических наук.
- Очень приятно.
Здесь ударил оркестр, и открылся занавес.
В антракте он сказал:
- Может быть, на сегодня достаточно спектакля?
- Мне кажется, что да... Пора на свежий воздух.
Он поймал такси, и через полчаса угощал Лебедеву в ресторане гостиницы "ЦДСА".
А еще через час они лежали на широкой кровати той же гостиницы.
Он склонился к ее груди, поцеловал и, приподнявшись, прошептал:
- Я воспарил, как на самолете.
- А у меня выросли крылья.
Когда он хотел её проводить, она сказала:
- Не надо.
Полковник растерялся, некоторое время подыскивал слова, пока, наконец, робко не спросил:
- Когда мы встретимся? Я буду еще неделю в Москве...
- Никогда! - отрезала Лебедева, повернулась и, быстро стуча каблуками и покачивая бедрами, удалилась.
Столько партнёров позади, хоть ставь ножом засечки о достижениях!
Пока шла, нервно курила одну за другой сигареты, и думала, что после любовной страсти у неё появлялось какое-то очень странное и сильное чувство отторжения. Она буквально готова была от неисповедимой злости убить этого мужчину, который окунулся в волшебную глубину её озера. Этот мужчина становился ей не просто неприятен, он делался страшным врагом, овладевшим о ней секретной информацией, которую в любую минуту может направить, использовать против неё. При всех удовольствиях в близости, Лебедева где-то в самых потаенных уголках души чувствовала, что она совершает преступление. Уж так была построена нравственная шкала оценок на эту тему в этой стране, что иначе как противозаконным действием смену одного за другим мужчин назвать было нельзя. И нужно было постоянно таиться, обрубать концы, чтобы шлейф её любовий не тащился за ней грузом компромата. А разговоры? Что разговоры. Поговорят и выдохнутся. Ненависть к очередному мужчине была подобна раскаленному, огнедышащему металлу, льющемуся из печи. Она взвинчивала себя до пронзительной боли, как будто действительно всё её тело было на грани предсмертной агонии. Ни с одним из мужчин второй раз она никогда, нигде, ни при каких условиях не встречалась, и не хотела встречаться. Они стирались из памяти, как стирается ластиком карандаш с листа бумаги. Нет, и не было! Кажется, Лебедева стала понимать самку богомола, которая убивает самца после спаривания. Почему Лебедева даже после замечательного секса не может больше общаться с мужчиной? Смотрит на него, а в голове одна мысль - поскорее одеться и убежать куда подальше, только чтобы не видеть его. Лебедева получала удовольствие, и мужчина тоже его получал, это заметно, но после всего он ей противен.
На работе курили в коридоре у окна.
На подоконнике пепельницей была большая плоская банка из-под селедки.
- Ты, мать, даешь! Каждый день - мужики, один лучше другого. Даже полковника подцепила! Это уму непостижимо. Пожирают тебя, понимАшь, влюбленными глазами, а ты всё не замужем! - сказала Скороходова, вышедшая зачем-то в коридор. - Ты, что, прЫнца ищешь?! - Скороходова подчеркивала интонацией это "Ы". - Или красавца? Так с лица воду не пить.
"Точно, следят", - подумала Лебедева и затянулась сигаретой. Затем медленно выпустила голубоватое облачко дыма. Лицо её стало загадочным.
Она посмотрела в окно. Вдруг на железный отлив окна сел белый голубь, повертел своим глазом и уставился на Лебедеву. Она смутилась. Но голубь, почувствовал как будто это, тут же вспорхнул и улетел. Лебедева обвела взглядом крыши старых московских домов, и задумчиво произнесла:
- Сама думаю, как бабы могут с одним мужчиной всю жизнь прожить. Я вообще мужчин люблю. Мне с бабами скучно. Я всех мужчин люблю. Они какие-то не такие, как вы. И каждый мне, помимо зашкаливающего удовольствия, что-то дает. Дает такое, с чем я ещё в своей жизни не сталкивалась, что-то такое новое, от которого по всему телу пробегает пленительная дрожь.
- Слушай, а тебе лет-то сколько? - Скороходова погладила ладошкой своё желтое лицо. - Пора определяться, знАшь. Не век же они за тобой будут ухлестывать.
Годовой отчет правила своей быстрой и легкой рукой Лебедева. На общем собрании НИИ по итогам года Лебедева после бессонной любовной ночи задремала, когда с трибуны прозвучало: "Лаборатория Скороходовой признана лучшей".
Крышка гроба открылась, костлявые руки Скороходовой схватили Лебедеву за волосы, и потащили к себе. Синие губы прикоснулись к щеке Лебедевой. Она вздрогнула от ужаса, и, открыв глаза, увидела, что Скороходова, сидевшая с ней рядом в актовом зале, на самом деле целует её своими могильными губами.