Муза Миронова, как маленькая девочка, пересыпала из ладошки на ладошку горячий песок, стараясь внимательно разглядеть каждую песчинку, и невольно вспоминала свой первый приезд сюда. До этого она никогда не видела моря, ни советского, ни турецкого.
Перед её восхищенным взглядом первооткрывательницы этого пейзажа, сколько её взгляд мог охватить, лежала, переливаясь солнечными бликами безбрежная гладь, неимоверно манящая, бездонная, прозрачно-синяя. Яркий свет дня медленно темнел, и, вторя ему, море тоже незаметно темнело. Не отрывая глаз от бесконечности воды, Муза думала, что в море помимо красоты, прячется какая-то неясная, но страшная опасность. Нет, она не боялась воды, хотя плавала неважно, но на минуту представив себя там, у линии горизонта, съёжилась от ужаса неминуемой гибели.
В начале октября установилась тёплая, почти летняя ясная погода. Муза, сладко потягиваясь, приоткрыла один глаз, потом другой, зажмурилась от яркого солнечного света и сонно повернулась на другой бок. Вставать совершенно не хотелось, но одна и та же навязчивая мысль, которая не давала ей покоя последние несколько дней, вынудила всё-таки подняться.
Она пошла в душ, надеясь, что вода смоет тревогу и волнение, но это не помогло.
Мне скоро пятьдесят лет, повторяла про себя Муза, а я никак не могу смириться со своим возрастом, просыпаюсь каждое утро с какой-то глупой мыслью, что жизнь моя только-только начинается. В то же время, всё чаще, находясь в своей квартире, меня не покидает чувство, что я занимаю чьё-то место, что оно мне не принадлежит, и мне следует покинуть его как можно скорее. Всё чаще я вижу в своей квартире каких-то незнакомых женщин, которые оживлённо болтают, обмениваясь впечатлениями, примеряют моё бельё, одежду, украшения, а я безучастно наблюдаю за ними.
Когда Муза выходила из моря и ложилась, песок прилипал к коже, и она лежала то на спине, то на животе, чувствуя, как песок постепенно под горячим солнцем высыхает и осыпается с неё.
И солнце на море было другое, особенно яркое, какого Муза никогда прежде не видела. Конечно, и в Москве светило солнце, и небо изредка мелькало между домами, но она не вдыхала доселе такого сияющего воздуха, напитанного мельчайшими из солоноватой воды частицами, отражающими солнечный свет и переливающимися ослепительным блеском. Морской небосвод хвалился неисчерпаемыми оттенками синего и лазурного.
Муза - так назвал её отец, Михаил Миронов, который считал себя хорошим поэтом, правда, на стихи свои, ещё в годы юности отправленные в редакцию журнала "Юность", ответа так и не получил. Обида его была столь глубока, что он с тех пор никому свои строчки не показывал и не читал. Правда, изредка, когда бывал под хмельком, спрашивал у кого-нибудь на улице:
- Вы знаете поэта Михаила Миронова?
- Нет, не слыхали! - отвечали.
Он понуро опускал голову, и никак не мог понять, почему никто не знает его, ведь он пишет отличные стихи?!
Постепенно вдохновение покинуло его. Всю свою жизнь он работал шофером в автобусном парке, частенько на 111-м маршруте, возил студентов из МГУ на Манежную площадь и обратно. Известие о рождении дочери вдохновило его на целый цикл новых стихотворений. Он поверил, что муза вернулась к нему вместе с появлением на свет дочери, поэтому он, несмотря на настойчивые возражения жены и тёщи, настоял на имени Муза.
Мокрый песок был тяжелым, и из него можно было лепить башенки. Чем Муза, поглядывая по сторонам на мужчин, лениво занималась, принося морскую воду в резиновой плавательной шапочке.
В начале девяностых годов, когда большинство знакомых Музы впали в настоящую депрессию от нестабильности и постоянно меняющихся правил игры, она не растерялась, проявила характер и зарегистрировала свой кооператив, хотя многие отговаривали её от этого смелого шага, смотри, будут неприятности, а то и ограбят, если не убьют. В общем, стращали так, что иная бы женщина бросила бы даже мечтать об открытии своего дела. Муза Миронова приобрела после регистрации палатку и стала торговать хлебом, с попутными плюшками и баранками, тайно мечтая, заработав "большие" деньги, впервые отправиться к морю, в Турцию, о которой только и твердили новоявленные кооператоры. Постепенно в палатке появились соль, сахар, чай и прочие товары, которые пользовались неизменным спросом, поскольку продовольственного магазина вблизи новых жилых домов не было.
А те, кто стращали её, так и остались сидеть на скамейках у подъездов, кляня судьбу, режим, и, главным образом, проамериканских демократов.
Муза же как заведённая работала день и ночь, у неё не было времени жаловаться на трудности и усталость, надо было на ходу решать всё новые совершенно невероятные по своей абсурдности проблемы, которые возникали постоянно в недрах плодящихся день ото дня чиновников, но она с каким-то невероятным азартом справлялась и всегда находила только ей понятный и ею придуманный выход из любых ситуаций.
Так у неё появились ещё три палатки, а затем она стала хозяйкой небольшого магазина продуктов.
В фартуке, в косынке за прилавком, сначала без кассового аппарата, потом с ним, потом с виртуозной бухгалтершей, работавшей в налоговой инспекции, знавшей все ходы и выходы по оптимизации налогов, и ставшей по негласному совместительству вести бухучет и делать балансы для Музы Мироновой.
Годы промелькнули незаметно.
Муза жила в каком-то угаре, ей некогда было остановиться, ежедневно приходилось идти в бой за спасение дела, которое стало смыслом жизни. Она обросла деловыми связями, полезными знакомствами, завоевала, как пишется в газетных статьях, уважение деловых партнёров.
Вокруг все хотели урвать сразу и помногу, а Музе капал доход понемногу но ежечасно от соли да хлеба.
Еда всегда нужна. А то ещё смеялись, что самый крутой бизнес - на спичках!
Впрочем, и спички у неё в магазинчике можно было купить.
Но вот от чего она сразу отказалась, так это от торговли спиртным. Эти водочники за месяц зарабатывали такие суммы, о которых даже некоторые молодые банки не могли мечтать. А уж те, кто не гнушался палёной водкой, так те вообще сколачивали за год сногсшибательный капитал, и тут же отваливали без шума куда-нибудь на Брайтон, с концами.
Всё потеряло счёт, все превращалось в какую-то пену, в какое-то карнавальное представление, когда утрачена связь не только со временем, но и с пространством.
Некогда было передохнуть.
Но в то же время она потеряла родителей, для которых лишение всего, что им удалось скопить на безбедную старость, явилась слишком тяжёлой утратой. Отец скоропостижно скончался в 1992 году от сердечного приступа, а мать, слегла от этого удара и тихо ушла вслед за отцом через несколько месяцев. Некому было её поддержать, не на кого опереться. То, что счастье не в деньгах, Муза поняла, когда у неё не осталось ни одного человека, которому она могла бы довериться.
От края и до края Муза видела море, переходящее в небо.
Муза не раз убеждалась в том, что не знает себя. Особенно это незнание проявлялось либо в экстремальных ситуациях, либо в неожиданных её поступках, после которых она подолгу вглядывалась в свои отражения и видела совершенно незнакомую женщину.
Как-то вечером зазвонил городской телефон, по которому её тревожили крайне редко, связь была, в основном, по мобильнику, Муза взяла трубку.
- Слушай, подруга? Ты знаешь новость? - раздался голос бывшей приятельницы, с которой она не общалась более трех лет.
Муза в ожидании неприятной информации на минуту затихла.
- Эй, ты что там, спишь?
- Нет.
- А чего ж молчишь-то?!
- Да, просто не ожидала, что ты позвонишь.
- Вот звоню с новостью!
- Ты о чём? - несколько растерянно воскликнула Муза, и вздрогнула.
- Мне нужно тебе кое-что сказать.
- Ну, так говори...
- Дорогая моя... твой верный друг, как ты его называешь, спит с твоей любимой подругой, Ленкой, которую ты называешь сестрой, и дарит ей подарки, купленные на твои деньги!
У Музы похолодела спина.
- Это неправда, - сказала она. - Тебе ещё не надоело вмешиваться в чужую жизнь и врать?
Молчание бывшей подружки длилось секунду.
- Ты можешь убедиться в этом сама, если поторопишься навестить "сестру" сейчас, - прозвучал голос на том конце. Они обманывают тебя уже больше полутора лет и тянут из тебя, доверчивой лохушки, деньги, посмеиваясь.
Муза прикусила от возмущения и нервной дрожи губу до крови.
- Ты врёшь! Не звони мне больше никогда! - после паузы громко выпалила она и, бросив трубку, выдернула шнур из розетки.
Сердце её билось так сильно и так медленно, что она испугалась.
Надо во что бы то ни стало взять себя в руки и успокоиться, повторяла она как заклинание. Лучшая подруга и любимый человек! Я не могу в это поверить. Это - ложь.
Она села в кресло и обхватила лицо ладонями, собираясь расплакаться.
Но слёз не было.
Тогда она позвонила подруге, но её телефон был выключен. Номер преданного любовника тоже.
Муза опять села в кресло, пытаясь сосредоточиться. Пальцы с алыми ногтями выбивали нервную дробь по деревянному подлокотнику.
Что же делать? Что в таких случаях делают другие обманутые?
Так, так, так. Она заходила из угла в угол. Зачем-то взяла на кухне бутылку с водой и стала усиленно поливать цветы на всех подоконниках, хотя утром уже полила их.
Включила телевизор, на экране которого мелькнули какие-то идиотские кадры для полуграмотных старух, и тут же выключила его.
В голове была какая-то сплошная сумятица, одна мысль вытесняла другую, третья отвергала предыдущие.
Затем энергично вскинула руку к потолку, метнулась к шкафу и стала автоматически одеваться в первое подвернувшееся.
Самой всё проверить! Самой!
С этой мыслью она стремительно выскочила из квартиры. Она направилась к подруге, успокаивая себя тем, что просто хочет её увидеть и посмеяться над подлостью бывшей приятельницы, дезинформировавшей её.
Принятое решение всегда на некоторое время успокаивает человека, потому что наступает определённость. Так и Муза немного успокоилась.
Каждый раз, вступая в какой-нибудь старый переулок, Муза пыталась вспомнить: а что там будет в дали за поворотом? Вот и сегодня, свернув у церкви, она вновь пыталась вспомнить, что ждёт её за левым поворотом этого извилистого переулка, который вывел её на шумную улицу.
Как же он преобразился переулок этот! - с изумлением подумала она. Фасады домов выглядят нарядными и свежими, как школьницы в выпускных платьях. Старые доходные дома помолодели, а новые вписаны вполне удачно и смотрятся достаточно гармонично.
Она подошла к арке ворот, чтобы осмотреть двор, к дворам у неё было особое щемящее чувство, но ворота оказались запертыми на замок. Муза пошла по улице, перешла на противоположную сторону и продолжила свой путь по переулку, любуясь двух- и трёхэтажными особняками, и думая о том, что ждёт её за поворотом.
И тут тревога с новой силой охватила Музу, она уже не шла, а почти бежала.
Вот он подъезд. Она взлетела на одном дыхании на третий этаж и позвонила в дверь.
Тишина.
Прислушалась и почувствовала, что в квартире кто-то есть, тогда она нажала на кнопку звонка и не отпускала её до тех пор, пока дверь не открылась.
- Ты с ума сошла? Что случилось? Ты разбудила меня! - возмутилась подруга, придерживая полы синего шёлкового халата с белыми лилиями, который ей когда-то подарила Муза.
- Мне необходимо с тобой поговорить, - запыхавшись от быстрой ходьбы, ответила Муза, пытаясь войти.
- Ко мне нельзя! Я не одна! Вообще-то воспитанные люди предварительно звонят, - произнесла та, поморщившись, отводя взгляд, и стараясь прикрыть дверь.
Муза почти в отчаянии оттолкнула её, влетела в спальню и увидела своего возлюбленного, который с наглой усмешкой смотрел на неё и молчал.
Муза всплеснула руками и от стыда покраснела. А ему хоть бы что!
Этого не могло быть, но это было!
Невероятное вероятно!
Измена!
Никаких объяснений!
Муза стремглав выскочила из дома теперь уже бывшей подруги, моментально поймала машину и быстро поехала домой.
Слёзы злости застилали глаза.
Дома, чтобы избавиться от подавлявших всё её существо мыслей, она нарезала целый лимон на китайском блюде с лилиями, налила себе полную чашку коньяка, выпила залпом, съела все дольки лимона, и почти бесчувственно заснула, не раздеваясь. Ночью в поту и страхе она проснулась с ощущением того, что ей вонзили в грудь нож. Мысль о предательстве лучшей подруги мучила её, не давая уснуть.
Как это теперь ни странно для меня, но ведь ясно, что каждый без исключения человек был ребёнком, в мучениях думала Муза, а вот куда исчезают эти чистые создания спустя годы!? Этот вопрос не даёт мне покоя на протяжении многих лет.
Пора, наконец-то, в самом деле пожить для себя, думала Муза, когда ей исполнилось сорок три. Она чувствовала себя двадцатипятилетней, казалось, что всё ещё впереди, но внимательно рассматривая себя обнажённою перед зеркалом, которое занимало в спальне полстены, она с недоумением увидела незнакомую женщину с обвисшей грудью и усталым взглядом.
- Я ещё могу всё исправить! - невольно воскликнула она, вглядываясь в своё отражение.
Сердце у неё в этот миг сильно стучало, а лицо пламенело от волнения.
Знакомые и приятельницы неустанно шептали ей о своих приключениях на отдыхе в Египте и Турции. Рассказывали о невероятно страстных и изобретательных в любовных утехах местных мужчинах, которые просто прохода не дают русским женщинам.
Не прошло и недели, как Муза поселилась в пятизвёздочном отеле.
Песчаный пляж и ласковое Средиземное море завоевали её сердце с первого дня. Эвкалиптовые и хвойные заросли плотным кольцом окружали отель, источая упоительный аромат.
Гид пытался записать их на всевозможные экскурсии, морские прогулки, пляжи, всевозможные развлечения, но Муза категорически отвергла его предложения.
- Я хочу просто полежать на песке, поплавать в море и выспаться, - заявила она, - меня интересует только красивый загар и покой.
Муза спустилась на пляж.
В тот день море было неспокойное, и она лениво расположились на горячем песке. Искупаться она так и не решились.
Вечером она сидела на террасе одна, внимательно разглядывая танцующие в холле пары. К ней уверенной походкой подошёл подтянутый мужчина зрелого возраста с волнистой гривой седых волос.
Он достаточно убедительно изображал из себя спортсмена. Держался с огромным достоинством, демонстрируя к месту и не к месту сверкающие белизной идеальные зубы на загорелом лице. С излишней галантностью пригласив Музу на танец, слегка прижав её к себе, он прошептал её на ушко, что его зовут Селим, что в переводе означает "безопасный", поэтому его ни в коем случае не следует опасаться.
Ночи в Турции завораживают необычайно яркими звёздами, ласковым лёгким ветерком, шёпотом приветливого моря. В этот вечер огромный диск полной золотой луны, как будто наблюдал за ними. Селим страстно, и опять на ушко, шептал ей, что они встретились не случайно.
Потом они блаженно посидели в баре, неспешно дегустируя великолепные турецкие вина, много смеялись, целовались.
Селим кормил её восточными сладостями - пахлавой, финиками, рахат-лукумом. Муза почувствовала себя такой желанной, ей показалось, что она всегда жила здесь в этом отеле, а Москва - где-то там далеко, далеко.
Рассвет застал их на пляже.
Муза очнулась от холода.
Она вскочила, Селим попытался её удержать, но она выскользнула и поспешила в номер. По дороге зашла в бар и выпила несколько чашек зелёного чая.
Какое счастье оказаться в душе под струёй горячей воды, закутаться в махровый халат и рухнуть в постель, повторяла Муза, стуча зубами от холода и обильного смешения алкогольных напитков.
В первую ночь на новом месте Музе приснился странный сон. Будто она бродит среди заброшенных пятиэтажек, в поисках дома номер "восемь". Спросить не у кого, а табличек с номерами нет. Двери подъездов отсутствуют, а входить в тёмные дверные провалы страшно. Слепые окна, как глаза без зрачков, безучастны и немы. Деревья без листвы, земля потрескалась. Из асфальта проросла стальная проволока.
Ей тревожно и неуютно, но она упорно обходит дом за домом, как бы кружась на одном месте. Ноги её наливаются свинцом от усталости, из последних сил она борется с отчаянием. В этот момент, приветливо чирикнув, перед Музой возникает трясогузка. Ритмично помахивая длинным хвостиком и посматривая на неё, она приглашает следовать за ней.
Внезапно, перед глазами Музы, как скатерть самобранка, возникает пёстрый ковёр из анютиных глазок всевозможных цветов и оттенков. Трясогузка бросила на неё прощальный взгляд и улетела.
А перед взором Музы возникли рабочие с пилами и монтировками, ломающие её магазинчик.
- Караул! - завизжала Муза, и проснулась.
Придя в себя и попив кофе в номере, она не спеша растёрла маслом от загара шею, грудь, плечи, сидя лицом к большому зеркалу.
А что, хороша!
На пляж Муза собралась только после обеда.
Горячий песок принял её в свои объятья. Какой же он мелкий, какой приятный, какой нежный! А море? Это была другая реальность, далёкая от ужаса сна, когда уничтожают её бизнес.
А ведь могут на самом деле уничтожить. Отобрать. Растоптать.
Нет-нет, подальше от этих мыслей! Не думать, а любоваться гладью синей поверхности, и пересыпать из ладошки на ладошку песок.
На ней был купальник цвета спелого граната.
Море было теплее воздуха. Просто суп, какой-то средиземноморский, а не море, подумала Муза.
Морского пляжа греющий песок.
Вскоре появился Селим. Весь в белом. И туфли белые. И ступал он осторожно, как цапля, чтобы не набрать в эти белые остроносые туфли песка.
Селим плавал красивым кролем вокруг Музы, когда у него вдруг свело ногу. Она едва смогла дотащить его до берега. Они, завернувшись в халаты, аппетитно уплетали горячую сочную кукурузу и непринуждённо болтали о том о сём. Халат у Селима распахнулся, и Муза почувствовала, что краснеет, хотя повидала голых мужчин немало на своём веку.
Селим перехватил взгляд Музы и не спешил запахнуть халат.
Тело невыносимо ломит, голова раскалывается. Страшно мучает жажда, почувствовала Муза, сегодня я еще ничего не ела и не пила...
- Пойдём в бар, - предложил Селим, - тебе надо выпить крепкий кофе и бокал красного вина.
Восемь дней и восемь ночей пронеслись в страстях и винном угаре.
В последний вечер Селим клялся ей в вечной любви, обещал приехать в Москву, как только поправиться его больная мама, на лечение которой ему срочно необходимы две или хотя бы одна тысяча долларов.
При этом он смотрел на Музу глазами полными нежности и страсти, клялся вернуть деньги буквально через месяц-полтора.
Муза плохо понимала его слова, она была пьяна, рыдала и, конечно же, дала Селиму две тысячи на лечение дорогой уже и для неё мамы.
По дороге в аэропорт Анталии и во время полёта домой Муза пыталась оправдаться перед своей совестью: я не такая, я вижу себя совершенно другой. Конечно, простые вещи и правила, которым нужно следовать в жизни, я знаю.
Самолет едва слышно приятно гудел.
Если вдуматься, то я знаю не так уж мало, но это всё не о внешнем мире, и о моих взаимоотношениях с ним.
Я знаю, что после дождя, непременно будет ясно, может быть, не сразу, но обязательно будет.
Я кожей чувствую ложь, подлость, предательство, лукавство, но я не властна над своими мыслями.
Я не всегда могу держать под контролем свои эмоции, например, в общение с руководителями долгие годы была слишком дерзка и язвительна, чем значительно осложняла жизнь себе и окружающим.
Теперь-то я понимаю, что следовало сдерживать эмоции, которые и сегодня могут накрыть меня порывистым ветром, подхватить и моё второе я будет с изумлением наблюдать за происходящим, говорила она себе после совершения поступков во время этого отпуска, совершенно неожиданных даже для неё.
Вела себя как подросток не искушённый, ведь было очевидно, что Селим профессионал и использовал меня, в который раз повторяла Муза.
Муза потеряла веру в людей.
Но это не останавливало её.
Дома она зарабатывала деньги, а не менее трех раз в год летала в Турцию в один и тот же отель.
Персонал относился к ней, как к родной.
Она щедро платила им чаевые.
Они с приветливой улыбкой и сочувствием относились к тому, что она напивалась в баре каждый день, к телу её постоянно льнули аниматоры, которые всегда были довольны её щедростью.
А однажды Муза очнулась и обнаружила, что с её золотой карточки пропали все деньги. Что было накануне, она не помнила ничего.
Да, эти молодые жаркие парни мне теперь не по карману, надо купить себе небольшой домик в где-нибудь в Загорянке, и подумать, как жить дальше, о том, чтобы не остаться в старости на улице.
Но каждый год она из ладошки на ладошку пересыпала горячий песок.