Эвальд нервно вышел из автобуса на автовокзале Пярну в 13.50. Было отчего нервничать: нужно было достать к пятнице 50 тысяч евро. А сегодня был вторник. Вот он и прикатил из Йыхви по этому катастрофическому делу, и без лишних объяснений, понятно, не требующему отлагательств, чтобы встретиться с человеком, бывшим когда-то его другом, а ныне довольно-таки состоятельным предпринимателем, у которого накануне по телефону попросил о срочной встрече. Как осмотрительные и опытные люди, другой информации по телефону не озвучивали. "Примешь?" - "Приму". Вот и весь разговор. До встречи с бывшим другом оставалось четыре часа. Ощущая безмерную тупость в голове, Эвальд машинально зашёл в кафе, мысли о деньгах и об угрозах тех, кому он был должен их отдать, не оставляли его ни на минуту. Он никак не мог сформулировать просьбу, с которой обратится к бывшему другу об этой сумме. С какой стати тот согласится дать ему такие деньги?! Пока ехал из Йыхви чувствовал, что решение рядом, заложу дом, а потом как-нибудь выкручусь, но теперь он это отбросил, а другого решения никак не мог нащупать. Вся надежда была на свежий взгляд бывшего друга. Но вот тут и возникала закавыка. Люди настолько переменились c неожиданно наступившим капитализмом, что не узнают друг друга, а разговор о деньгах лучше не заводить, особенно с разбогатевшими, у тех и копейку не выпросишь. В задумчивости Эвальд допил кофе и в сильном волнении закурил.
- А у нас не курят, - сказала официантка.
Эвальд извинился, вышел в фойе, накинул плащ, надел клетчатую кепку и пошёл куда глаза глядят, чтобы скоротать время. Он думал о предстоящем разговоре, существо которого со всей очевидностью было недоработано. И опять по кругу: что нужно сказать, какие аргументы привести, что бывший друг выручил? Что речь идёт о жизни и смерти? А приятелю-то какое дело до тебя? Это не аргумент. Мало ли сколько предприимчивых и быстрых людей вышло из игры с разными последствиями! Бизнес есть бизнес, и он не считается с категориями совести и морали. Купил - продай, а не продал - упал. Вот и весь сказ. Иногда в глазах Эвальда при этих "формулах счастья" темнело. "Вот походи и покумекай, - с безвыходной злостью сказал он себе. - Тут тебе никто не помешает, побудь один".
Погружённый в самого себя Эвальд шёл, не замечая ничего вокруг, по уютной улице, на которой каждый дом отличался от другого, рассказывая о предпочтениях хозяев, хвалясь оригинальным дизайном и разнообразными фонарями, которые в пасмурные дни не выключали. На перекрёстке он остановился, встряхнул головой, чтобы хоть на минуту выбраться из психологического клинча, и увидел вывеску парикмахерской и, чтобы скоротать тянущееся черепахой время, зашел постричься, освежить голову. Парикмахер набрал в ладонь жидкого мыла. Вкусный холодок прошел по макушке, пальцы крепко втирали густую пену, когда грянул прохладный душ, сердце у Эвальда ёкнуло, а в голове прояснилось...
Он вышел к морю и пошёл по кромке пляжа.
На берегу было пустынно, он казался бесконечной жёлтой полоской. Вода становилась то тёмно-серой, то почти фиолетовой. На горизонте, где море сливалось с небом, живописно вырисовывались серо-голубые холмы облаков.
Погода стояла переменчивая, вполне соответствуя душеным переживаниям Эвальда, но он опять настолько погрузился в свои невесёлые мысли, что ничего не видел и не слышал.
Дул резкий, сырой ветер, нагоняя крупную зыбь. По грифельному небу скользили тучи, оно то темнело, то светлело, а над постоянно меняющимся морем с криками летали чайки. Эвальд же в который раз перепроверял в уме свои аргументы, пытаясь нащупать неопровержимый и спасительный вариант, который ускользал от него, даже когда казалось, что выход из тупика найден.
Две стихии, вполне живые и самостоятельные, спорили друг с другом - небо и море, ветер и волны, не обращая внимания на одинокую фигуру встревоженного человека, словно его и не было во времени и в пространстве.
Когда ветер стихал, то волны, играя белыми барашками, плавно скользили к берегу, порой касаясь ботинок Эвальда. Порывы раздували полы его серого плаща, и сам он, со своим высоким ростом и худобой, шёл, согнувшись, навстречу ветру, не чувствуя его.
Ни моря, ни неба Эвальд не видел, он в очередной раз шаг за шагом восстанавливал в памяти все тонкости своего безвыходного положения, пытаясь подвергнуть их всестороннему глубокому анализу. Но мало что из этого получалось. Тупость, скованность, дрожь. Эвальд привык мыслить широкими категориями. Сиюминутные выгоды в расчёт не принимал, предпочтение отдавал долгосрочным отношениям и обязательствам, как в деловом, так и в личном плане. Его институтский друг был таким же трудоголиком, как и Эвальд. Это вселяло надежду на то, что вместе они найдут единственное и ясное решение проблемы.
Море постоянно менялось, смотреть на него можно было бесконечно. Оно то покрывалось лазурью, то серебром и перламутром, то чернело как перед грозой. Ропот волн уносил печали и горести людей, но не Эвальда. Тихие песни прибоя успокаивали, навевая грусть и мечты.
Волны, казалось, объединились в желании дотронуться до облаков и перевернуть небесное пространство, играя, как живые существа.
На гребнях волнующейся воды отражались облака, перемежаясь со вспененными морскими гребнями.
Очарование моря в своих пространствах таило в себе какую-то тайну, но Эвальд думал только о собственном незавидном положении, не замечая ничего вокруг.
Море же продолжало волноваться.
Седая пена, завораживая таинственностью и магической красотой, нашёптывала о неисчерпаемых глубинах жизни.
Море дрожало вечной плотью, потрясая победными волнами.
Шума волн Эвальд не слышал.
Линия горизонта, разделяющая море и небо, посветлела. Солнце едва приметно выглянуло из-за сталисто-синих туч, приближаясь к горизонту. Море же преобразилось, как будто на него внезапно накинули зеленовато-зеркальную мантию, переливающуюся серебром, а небо поражало сочетанием цветов молочного-белого с матовым розовым и голубым.
Крики чаек заглушили протяжные гудки появившегося парохода, золотистые огни которого отражались в воде, где бежали неровными грядами вспененные барашки, а сама вода раскачивалась взад и вперед длинными скользящими ямами и, взмывая наверх, заворачивалась белыми пенными раковинами.
Но и гудков парохода не слышал Эвальд.
На море можно смотреть бесконечно - оно всегда разное, новое, невиданное, то шумит, то шепчет что-то сокровенное.
Эвальд в страхе идёт по берегу, едва замечая расплывчатый тусклый свет слева, идёт, ступая осторожно, но не смотрит под ноги. В мыслях его возникают нечёткие видения в виде подсказок, но как только он пытается зацепиться за них, тут же исчезают.
А в это время в другом месте у моря появляется Эльза. Ветер толкает её в спину с такой силой, как будто собирается оторвать и унести туда, куда захочет, но она упорно продолжает идти.
Эльза привыкла к ежедневным прогулкам по самой кромке моря, когда оно дремлет, затканное тонким искристым туманом. Но сегодня с утра ветер дул с такой силой, что она подумала отказаться от прогулки, но ноги сами понесли её к морю. Если предписаны необходимые ежедневные прогулки, дабы выйти из болезненного кризиса, то нужно идти.
По дороге на пляж Эльза наблюдала забавную картину - на осеннем живописном газоне, усыпанном кленовыми, берёзовыми и дубовыми листьями стоял небывалый птичий гомон, волненье и суета. Что такое?! Грачи, грачи собирались лететь в тёплые края, чтобы там, на солнце пережить холода. День был серый и облачный. На фоне гонимых ветром облаков стаи грачей резвились в воздушных потоках, как бы ласкаясь и прощаясь с родными местами. Они производили впечатление разумных, деловых и серьёзных птиц, понимающих опасность и ответственность предстоящего пути.
Прогулки неизменно помогали Эльзе в борьбе с болезнью. Мысли сменяли друг друга помимо её желания. Погружаясь в глубины сознания, она пыталась разобраться в причине тревоги, которая не оставляла её с самого утра.
Эльза шла, не чувствуя ни усталости, ни времени.
Чайки кружились на мелководье справа от Эльзы. Она попыталась разглядеть, что их так тревожит, но ничего не увидела, кроме морской пены.
Порыв ветра чуть не сорвал капюшон с её головы. Эльза остановилась и поправила его, потерла холодные пальцы, достала из карманов перчатки и надела их. Когда она подняла глаза, то увидела высокого сутулого мужчину в клетчатой кепке, лицо которого было плохо различимо в тени козырька и высоко поднятого воротника плаща. Он шёл ей навстречу.
Непонятное волнение охватило Эльзу. Она остановилась.
- Идёт какой-то человек навстречу, что ты остановилась, - сказала она вслух, но ветер унёс её слова. - Что ты встала?
Фигура в клетчатой кепке приближалась, не обращая на Эльзу никакого внимания. Что-то в ней дрогнуло, и тут же она узнала Эвальда.
Эльза сделала несколько шагов навстречу.
- Эвальд!? - изумлённо произнесла она.
Но он, по-видимому, её не услышал, поскольку был совершенно отстранён.
Расстояние между ними сократилось буквально метров до трёх.
- Эвальд! - громко сказала она. - Ты как здесь?
Он тряхнул головой и остановился...
- А?
- Не узнаёшь? - спросила она и сбросила капюшон.
Он некоторое время вглядывался в её глаза, как бы приходя в себя, и с каким-то испугом проговорил:
- Эльза? Как ты?
- Я хорошо... Ты как?..
- Тоже...
Ни одного лишнего слова. Пауза.
Невольно Эльза перенеслась в далёкие годы ожидания и переживания своей первой любви с Эвальдом, первые признания, первая попытка создать семью, первые обиды, ссоры и незабываемые примирения.
Шёпот моря, шум чаек перенесли её на десять лет назад.
Эльза с Эвальдом познакомились осенью в Йыхви, где она пыталась начать самостоятельную жизнь вдалеке от родителей. С той поры это время года было особенным для неё. Тогда она даже и предположить не могла, что любовь есть самое коварное чувство, которое выбивает почву из-под ног у многих женщин.
В ту пору, практически, всё время Эльзы состояло из бесконечного общения. И она искренне считала, что в жизни иначе и быть не может. Постоянные разговоры на работе, в дороге, со знакомыми, бесконечная болтовня по телефону, с родителями и подругами, поздними вечерами, занимали всё её время.
Когда они шли, держась за руки, высокий, худой Эвальд с суровым выражением лица, и крепкая, приветливая Эльза, которая едва доставала до его плеча, рядом с ним, окружающие невольно улыбались.
В течение первых двух лет совместной жизни они с Эвальдом ходили всюду вместе, особенно им нравилось бывать в магазинах, в которых выбирали только то, что нравилось обоим.
- Тебе нравится это кофточка? - спрашивала Эльза.
- Очень! - соглашался Эвальд.
В кулинарии первым спрашивал Эвальд:
- Возьмём антрекоты или эскалопы?
- Антрекоты из говядины, - говорила Эльза и с чувством добавляла: - Нет ничего вкуснее! А эскалопы, наверно, здесь из свинины...
Эвальд спрашивал у продавца:
- Эскалопы у вас из какого мяса?
- Из свинины, - отвечал продавец.
- А антрекоты? - уточнял Эвальд.
- Говяжьи, - отвечал продавец.
В выходные и праздничные дни они принимали гостей, либо сами спешили в гости. На вопрос Эвальда о том, не устаёт ли она от пустой траты времени, Эльза с удивлением отвечала, что нет, не устаёт, а наоборот - счастлива.
Любовной страсти они отдавались самозабвенно, не выключая телевизора, по которому играла музыка или что-то бубнили о необычайных, судьбоносных событиях, в которых, казалось Эльзе, она и есть главное действующее лицо, и сама жизнь в любовном порыве на широком диване подтверждала это.
О том, что любовь - это сочетание страсти, нежности, готовности принимать любимого человека в любых ситуациях, уважение к его внутреннему миру, она не догадывалась, поскольку была уверена, что Эвальд принадлежит ей безраздельно так же, как она - ему.
Она всячески украшала их съёмную квартиру.
Увлеклась пэчворком.
Научилась создавать объёмно-пространственные композиции. Оригинальные покрывала, скатерти, одеяла, подушки, искусно сшитые Эльзой из лоскутов, поражали всех, кто приходил к ним в дом, кроме Эвальда, который её стараний не замечал.
Он большую часть времени проводил на работе.
Эльза всё чаще плакала от обиды, всё чаще переходила на упрёки, на которые он постоянно отвечал, что она пытается лишить его смысла жизни - работы и внутренней свободы, не потерпит психологического давления ни от кого. Больше всего Эвальда изматывали упрёки и обвинения.
Внимание и заботу Эльзы он воспринимал как тотальный контроль. Он всё чаще повторял, что она перекрывает ему кислород, не оставляя личного пространства. Она же пыталась убедить его в том, что всё делает для создания счастливой семьи. Да ещё при этом она повторяла, что ради него готова на любые жертвы, но не может смириться с особенно доверительным отношением Эвальда к "лучшему другу", для которого он готов на всё, жертвуя её интересами.
Так в постоянном противоборстве они прожили не многим более двух лет.
Как-то раз она завела разговор о том, что им пора задуматься о детях, чтобы было кому подать стакан воды на старости лет. Как только она произнесла это, не придавая сказанному большого значения, просто к слову, как Эвальд разразился монологом:
- Я так не думаю! Каждый новый человек приходит в мир, чтобы состояться как личность и прожить свою жизнь. Он никому ничего не должен, ребёнку следует объяснять, что он - свободен, как птица, а это очень ответственно. Его необходимо любить, уважать, ежедневно интеллектуально развивать, поддерживать, своим примером учить добру, воспитывать потребность в творчестве, тогда он, повзрослев, будет так же относиться к близким и окружающим, но не потому, что он должен, а потому, что это естественно для любого воспитанного человека.
Больше всего Эльзу обижало то, что Эвальд не торопился делать ей предложение, когда же она в пылу ссоры упрекнула его в этом, он ответил, что им пора расстаться. Эльза попыталась объяснить, что совсем не это имела в виду, но он вышел и хлопнул дверью.
А она никак понять не могла, почему он стал придираться к её словам. Её ожидание счастливой семейной жизни потерпело крах.
Эвальд не пришёл ночевать. Эльза, мучимая обидой, смешенной с ревностью, всю ночь простояла у окна. "Что его так разозлило, - повторяла она, - наверное, чувство вины, потому что он мне изменяет".
На следующий день она попыталась поговорить с ним на работе, но он отказался выяснять здесь отношения и предупредил, что в ближайшие два дня будет очень занят.
В их отношениях наступил кризис, который они не сумели или, как считала Эльза, Эвальд не захотел преодолеть.
Эльза переживала, пытаясь понять, куда исчезла любовь, как вернуть её? Когда слёзы высохли, она пришла к выводу, что не стоит тратить драгоценное время на то, что спасти невозможно.
Так и не дождавшись возможности поговорить с Эвальдом, она уволилась, и уехала к родителям в Вильянди.
Больше они не встречались.
От общих знакомых она знала, что он сделался успешным бизнесменом.
Эльза же была убеждена в том, что лучше быть женой и матерью, чем хорошим предпринимателем. "Бизнес не обнимет и когда-нибудь выбросит тебя за ненадобностью, тебя оттеснят хищные молодые. Ничего нет лучше семьи, лучше детей и внуков, и конечно, надежного любящего мужа, - думала она, мечтая создать семью, быть любимой и счастливой.
После разрыва с Эвальдом, через несколько месяцев, Эльза пришла с отцом в страховую компанию в Вильянде, чтобы переоформить страховку на дом, доставшийся по завещанию от бабушки в Пярну, и там познакомилась со своим будущим мужем, который заведовал отделом в страховой компании. Молодой человек окружил её вниманием и заботой и буквально через три месяца сделал предложение, которое она приняла, оценив по достоинству его основательность и надёжность, и рассудив, что лучше быть любимой, чем ежедневно добиваться внимания от любимого самой. Вскоре они переехали в Пярну.
Переосмыслив на расстоянии крах своих надежд, Эльза дала себе слово, что отныне никакие жизненные перипетии: любовь, измена, несчастье, разочарование не выбьют её из той системности жизни, которую она сама выстроила. "Любовь самое коварное чувство, которое выбивает почву из-под ног у многих женщин, поэтому в отношениях мужчины и женщины самое важное не сама любовь и страсть, а взаимное уважение", - убеждала она себя.
"Всё, что произошло в моей личной жизни раньше, - думала Эльза, - всё это ушло в копилку жизненного опыта. Я ни о чём не жалею, потому что, благодаря ему, научилась отличать сладкую ложь от горькой правды и понимать, что такое настоящее отношение мужчины к женщине".
Скоро Эльза убедилась, что сделала правильный выбор. Муж относился к ней уважительно, заботливо и бережно.
"Именно с уважения к женщине должны начинаться близкие отношения между людьми. А уже потом может возникнуть то, что называют любовью. Искорки страсти со временем угасают, а вот уважение остается навсегда", - думала Эльза.
Опираясь на свой опыт, она повторяла: "Вот только со здоровьем разберусь, а всё другое у меня есть. Наберусь сил, энергии. Надо только каждый день ходить вдоль моря. Уже есть независимость от родителей и некая внутренняя зрелость - можно уже ничего им не доказывать. Есть понимание, чего я хочу, что мне нравится. То есть я уже знаю себя. Есть голова на плечах - уже думаю о последствиях своих действий. В общем, много чего могу и умею".
Крики чаек и протяжные гудки парохода вернули Эльзу к внезапной встрече с Эвальдом.
Прежде гладкая поверхность моря покрылась рябью от сильного ветра. Море потемнело, но там, где пробились редкие солнечные лучи, они отсвечивали как солнечные зайчики в осколках разбитого зеркала.
Плавно спешащие куда-то облака безмолвно проносились над серебристым морем. Игра света преображала тёмно-серый цвет в розовато-белый...
И вот встреча...
Эльза шла рядом с Эвальдом.
"Да, десять лет назад у меня с этим человеком был роман", - с волнением подумала она.
Они шли, не зная, о чём говорить.
Бывает...
В голове Эльзы вихрем пронеслось: "Нити судьбы моей, такие разные, постепенно соединяются в один клубок. Сколько раз в течение жизни я сбрасывала кожу, меняла своё отношение к окружающим меня людям. Ведь пришлось пройти мне нелёгкий путь, прежде чем я смирилась с тем, что окружающий мир никогда не будет вращаться вокруг меня. Что это я должна научиться строить уважительные отношения с ним. Процесс понимания был болезненным, несколько тёмных нитей я вплела в судьбу свою по собственной глупости и неопытности, но и эти нити обогатили мою душу бесценными переживаниями. Именно благодаря опыту жизни с Эвальдом, я стала особенно ценить сдержанность мужа. Полюбила тихие семейные вечера, когда каждый занят своим делом". А вслух она спросила:
- Не ожидала тебя встретить здесь...
- Я приехал по делам...
- Ты в порядке?..
- В общем, да...
- В полном?
Он мрачновато качнул головой, а затем спросил:
- А ты... как здесь?
- Я живу в Пярну... С мужем...
Эвальд почти равнодушно ответил:
- Я рад...
- А ты!.. У тебя есть кто-то?
- Женат...
- Дети?
- Да... Близнецы... Дочки...
- Сколько им?
- Что сколько?
- Лет...
- Пять...
- А моей дочке уже восемь лет, а сыну - четыре...
Эвальд никак не отреагировал на её слова. Он опять думал о своём незавидном положении. Эльза, заметив это, неожиданно для себя выпалила:
- Ты всегда сам в себе!
Но Эвальд, казалось, не слышал её. Эльза посмотрела на его беззащитную фигуру, как ей показалось, и подумала о том, что этот совершенно посторонний человек не похож на того уверенного Эвальда, из-за любви к которому она так страдала.
Фиолетовые тучи то затягивали небо, едва не касаясь воды, то внезапно открывали голубые окна, манящие туда, в неведомый и недостижимый заманчивый мир. Эльза вглядывалась в синеву, наблюдая грациозный танец чаек.
Она вспомнила, как когда-то Эвальд, смеясь, объяснял ей что, когда не знает, что сказать, говорит первое, что приходит в голову, пусть даже это звучит нелепо. Никогда не пытается удивить кого бы то ни было умной мыслью. Экспромт возникает внезапно, на высокой звенящей ноте, как бы сам по себе. Это сродни озарению. Всё значительное в молодости происходит экспромтом.
Она сделала глубокий вдох и сказала как можно громче:
- Мой муж говорит, что счастлив со мной. Мы растим дочь и сына вместе. Мы не только - пара. Мы действительно близкие люди и дорожим нашими отношениями...
Эвальд ничего не ответил.
Эльза остановилась и посмотрела на него, а он, кивнув ей, резко повернулся и быстрым шагом двинулся от моря в сторону города.
Зеленовато-жёлтое море волновалось и шумело, вода под напором ветра наливалась свинцовым оттенком, а гребни волн казалось вот-вот коснутся низкого неба.
Приедается все,
Лишь тебе не дано примелькаться.
Дни проходят,
И годы проходят
И тысячи, тысячи лет.
В белой рьяности волн,
Прячась
B белую пряность акаций,
Может, ты-то их,
Море,
И сводишь, и сводишь на нет...
Казалось, что в глубине души Эльзы притаилась невероятная, сокрушительная мощь, которая вот-вот разыграется в полную силу. Когда солнечный свет пробивался сквозь облака, волны моря переливались живыми цветами, а когда светило являлось без помех, играло как драгоценные камни: тут и оттенки изумруда, и сдержанный блеск топаза.