Разливают белое вино. Сверкает электрический заснеженный крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке. Снег наглухо залепил стрельчатые окна. В саду мелькнула белая рука. Все ветки на деревьях под тяжестью снега обвисли. Сарайчик напомнил гигантскую сахарную голову. Дом накрыло шапкой белого генерала. Сад безмолвен и спокоен, высвечен нетронутым снегом. Надёжный мир исчез, растаял, а скатерть, несмотря на залпы орудий, тревогу и чепуху, бела по-прежнему. Белизна её ослепляет. Белый хлеб продолговат. За столом белеют лица. Унтер-офицерские погоны с белыми нашивками. Белые брови и поседевшие инеем подстриженные усы. От горьких вестей белеют лица. "Мама, светлая королева, где же ты?" Инга на сцене в роли Елены из "Дней Турбиных".
Зима была для Инги любимым временем года, потому что именно в эту пору с ней происходили чудесные события. Так два года назад она познакомилась со своим мужем на ёлочном базаре. Настроение было предпраздничное, которое часто бывает лучше самих праздников. Он помог ей не только выбрать ёлку впервые в жизни самостоятельно без родителей, для которых она хотела сделать сюрприз, но и помог донести ёлку до дома, по дороге рассказал, что у него пропадают два билета в театр Станиславского на спектакль "Взрослая дочь молодого человека", и пригласил Ингу скрасить его одиночество. Она не может без улыбки вспоминать тот необыкновенный день, вот и сегодня она перенеслась в то минувшее, когда ответила, что она согласна пойти в театр, но не знает, как быть с ёлкой. Молодой человек, который представился "Иваном", сказал, что он всё решит. Действительно он чудесным образом достал бумагу в ближайшем магазине, упаковал ёлку, уговорил контролёра пропустить их в театр с ёлкой, и сдал лесную красавицу в гардероб, щедро заплатив гардеробщику.
Вечер был феерический!
Спектакль! Блещущий остроумием Иван!
Никогда Инга не была так счастлива и весела.
А потом Любовь закружила её, как метель снежинку.
В голове стало проясняться.
Белый праздник идёт, мерцают свечи, бродят белые лучи прожекторов...
За окном маленького кофе, в котором всего-то пять столиков и только два посетителя - Инга, да не совсем трезвый, громогласный, уже немолодой человек, который явно пытается привлечь её внимание, но она упорно не смотрит в его сторону. За окном воет ветер, возможно, это и не вой, а её обида на мужа стонет и плачет. Сердечко притаилось и сжалось от обиды и боли?
"Уж, если и мстить мужу, который так больно обидел меня, то с достойным молодым человеком, а не с этим чудовищем", - с остатком негодования подумала Инга, и тут же почувствовала, что обида её куда-то исчезла. Инга с удовольствием допила кофе, достала из сумки пакет с конфетами "Мишка косолапый", который она захватила с собой, когда уходила из дома мужа, как она думала, навсегда, развернула одну конфетку, положила её на язычок, зажмурилась от удовольствия. "Как хорошо, что я не забыла прихватить конфеты, - усмехнулась Инга, - а то этот "гадкий" Рудольф съел бы их. Ему ведь не понять, что у нас в магазинах всё, кроме хлеба и гороха, - дефицит. Ничего не достать! Зато - гласность и перестройка!"
Инга в пушистой пачке кружилась в обнимку с белокурым мальчиком в коротком голубом, расшитом золотом камзольчике под музыку Чайковского, ставящего рукой на нотных линейках кружочки то тут, то там, и музыканты мгновенно оживляли его ноты под взмахи палочки дирижёра, который задавал темп и ритм, преображая знаки партитуры в музыку. Ведь "В вальсе снежинок" она видела самого Петра Ильича с белой бородкой!
Первые снежинки появляются всегда неожиданно, кружась в вальсе, количество их постепенно увеличивается, они ускоряются и превращаются в снегопад, а звуки музыки всё нарастают, превращаясь в увертюру метели, которая возвеличивается, крепчает до появления тревоги...
Сколько Инга себя помнила, её любимым занятием было чтение. Когда она была совсем маленькая, отец часто перед сном читал ей книги, а она никак не хотела засыпать, её уговаривали лечь на бочок, закрыть глазки, а она сопротивлялась и, оставшись в комнате одна при слабом свете ночника, тихо плакала. Она так искренне переживала самые невинные неудачи героев, что непременно придумывала счастливые продолжения. Как только она научилась складывать буквы в слова и стала читать сама, а потом ещё и писать научилась, то по утрам почти каллиграфическим почерком писала на маленьких листочках продолжения любимых историй и, сложив их, прошивала нитками, превращая странички в крошечные книжечки.
Но это было когда-то очень давно, а может быть, и не было вовсе. Спросить не у кого, да и не нужно пытаться задавать подобные вопросы, а то просто в ответ окружающие в лучшем случае покрутят пальцем у виска. Уж надёжнее вернуться в актовый зал и кружиться в вальсе, скользя по зеркальному паркету под звуки вальса Цветов из балета "Щелкунчик".
Когда конфета растаяла, Инге так отчаянно захотелось оказаться дома, рядом с любимым мужем, что она торопливо оделась и выскочила из кафе.
Редкие снежинки, такие молодые и наивные, кружились перед глазами.
Город притих, укутанный снежным покрывалом, создающим праздничный, поэтический мир. На черных деревьях искрился золотом снег, освещённый горящими фонарями. Улицы и дома от переливов неоновых ламп казались нарисованными, нереальными.
Ей захотелось стать снежинкой, но она напомнила себе, что пора возвращаться из мира фантазий в жизнь взрослой замужней дамы.
Она в импульсивных переживаниях направилась к остановке троллейбуса.
"А чего я так завелась? - заставляя себя успокоиться, подумала Инга. - Ведь Иван меня предупреждал накануне, что к нему придёт в гости бывший сокурсник Рудольф, у которого он ещё в студенческие годы был свидетелем на свадьбе. После окончания института Рудольф этот уехал вместе с женой, тогда ещё в ГДР, они не виделись много лет. Я ведь даже приготовила им винегрет со свежим огурцом, "достал!", и потушила мясо с корицей. Да, то, что они напились до такого состояния, стало для меня потрясением. Ещё Рудольф этот, "противный", другого определения я даже не пыталась подобрать, стал приставать ко мне, а мой любимый заснул... Ужас! До чего же неприятный тип этот Рудольф, особенно со своей модной рыжей бородкой! Но не уходить же из-за этого от мужа. Хорошо, что у меня ума хватило никому не сообщать о том, что я сбежала от мужа, а то бы начались звонки, отец приказал бы "немедленно" вернуться домой, а у матери бы вообще давление бы подскочило".
Инга почувствовала, как холод предательской змейкой поднимается по позвоночнику всё выше, а троллейбуса, как назло, не было видно.
Она поёжилась, вглядываясь в темноту, стремясь разглядеть желанные троллейбусные огни.
Какие-то дурацкие кошмары предыдущей ночи снова обрушились на неё. Мычащий что-то нечленораздельное Иван, которого она никогда не видела таким пьяным, вызвал почти отвращение. И чего он так набрался? Не рассчитал силы? Инга росла в дружной семье, окружённая заботой совершенно непьющего отца и ласковой матери, и пьяных видела только на улицах. Рудольф же этот не просто был "в дым" пьяный, но он оказался развязным, и начал к ней весьма недвусмысленно приставать, а Иван даже не заступился за неё, совсем рассудок потерял. Он за неё не заступился! Не выгнал этого неприятного типа! Уснул! Или попросту "вырубился"? А что от такого требовать?! Ничего не скажешь, встретились друзья!
Инга вновь почувствовала жгучую обиду на своего Ивана. "Защитник, ёлочки зелёные! Тоже мне! Здоровый мужик заснул! А этот бесцеремонный "друг" никак не мог угомониться. Ужас!"
Ночной кошмар обступил её вновь. Она стоит у окна, на котором юная зима нарисовала хрусталь реки, изломы гор, пруды в снегу. "А где же утки!?" - спрашивает она у мороза, пытаясь разглядеть хотя бы одну маленькую уточку, но им на стекле не хватило места.
Изо всех сил в эту бесконечную ночь Инга ждала декабрьское утро, но оно всё не наступало. А, может быть, утро уже прошло, наступил день, но, чтобы узнать об этом, нужно было открыть глаза, но Инга не хотела их открывать, потому что боялась того, что неприятности ночи продолжатся в наступившем дне.
Тогда-то она в припадке ярости схватила из шкафа пакет конфет, свою зарплату, которую накануне положила на условленное место в книжном шкафу, оделась потеплее и впопыхах выскочила из квартиры.
На белом свете ни души.
А она такая расстроенная и несчастная в растерянности стояла у подъезда, размышляя о том, куда идти и как быть.
Проще всего, разумеется, было поехать к родителям, но Инга категорически отказалась от этой мысли. Они и так слишком пристально пытались контролировать её попытки самостоятельной жизни, а к Ивану относилась настороженно, постоянно повторяя, что если он посмеет обидеть Ингу, то она должна сразу же об этом им сообщить. Оставались две одинокие подруги, но им Инге тоже звонить не хотелось. Она чувствовала, что не следует никому рассказывать об отношениях с мужем. Поэтому поехала в парикмахерскую к своему мастеру. Там она сделала себе волшебную маску для лица, чтобы убрать следы бессонной ночи, покрасила брови и ресницы, сделала укладку, а потом отправилась в видеосалон, на какой-то американский боевик. Днём там было человек пять зрителей вместе с ней.
Она различала в шуме разные звуки: хлопанье оконных ставень, - город просыпался, - скрипы и стуки подъездных дверей, тонкие взвизги далеких тормозов, шелест шаркающих подошв на тротуарах... Слышала топот десятков ног?.. Вот один шаг, вот - два, вот уже много - они сливаются в один звук... Но тут, должно быть, пожилой пешеход стал ей особенно слышим, она четко различала его шаги, похожие на цокот копыт пони...
Это оказалась контролёрша, которая сообщила Инге, что сеанс окончен.
Оны вышла из тёплого зала, спустилась на набережную Москвы-реки, которая дремала под толстым льдом.
"Что там за толстым слоем льда?" - вопрос этот не давал покоя Инге, но с завидной регулярностью внутренний голос задавал ей его столько раз, сколько она себя помнила. - А сколько я себя помню, а сколько минут, часов, дней, лет, помню я? Об этом лучше не думать, поскольку дело-то не в количестве такой относительной величины как время... Согласна, но тогда в чём? И это не главное... А что же? Что есть самое главное в жизни? Это вопрос риторический! Любая попытка ответить на вопрос "сколько" при размышлении о цели и смысле жизни - бессмысленна, главный вопрос "зачем". Кто-то интуитивно отвечает на него с рождения, кто-то ищет ответ годы, а нащупав ответ, обретает крылья, погружаясь в упоительный процесс творчества, и обретает бессмертие, а кто-то вообще не обременяет себя вопросами, живет день за днём, удовлетворяя одни и те же потребности, и вполне доволен, а то и гордится собой.
"Как же одиноко и ветрено на набережной. А дома тепло и уютно", - вздохнула Инга, и побрела, съёжившись, в сторону Малого Каменного моста, а потом по Большой Полянке, где увидела вывеску "Кафе", хотя прежде здесь никакого кафе не было. Инга вошла и обнаружила маленький, уютный зал, в котором было меньше десяти столиков. Она повесила дублёнку на вешалку, взяла пирожок и бутерброд с сыром, попросила горячего чаю, и устроилась за столиком в углу у батареи. Согревшись, она услышала голос отца и оказалась на ёлке у Достоевского перед чудесным деревом до потолка, сияющим огнями, усыпанным яблоками, золотыми украшениями, маленькими лошадками и куколками, вокруг которого танцевали нарядные дети. А за окном она увидела посиневшего от холода ребёнка, который завороженно наблюдал за происходящим в красивой комнате действием. "Опять этот мальчик голодный на морозе один, - затрепетала Инга, - почему? Я ведь написала, что его пригласили в дом, согрели и накормили... Сколько можно мучить ребёнка! По кругу бегает всё время и повторяется всю жизнь. Который час, спрошу у Деда Мороза. У каждого из нас свой час рождения, познания, ухода, чтобы узнать ответ, нужно родиться и пройти свой земной путь. "Не для того на свете мы живем, // Чтоб смерть застала нас в блаженной лени!" И мысль дополнил в "Батюшкове" Мандельштам: ""Который час?", его спросили здесь, А он ответил любопытным: "Вечность"".
Она посмотрела по сторонам, но никого не обнаружила на пушистом снежном ковре, на котором не было даже птичьих следов. Мороз кусал её щёки, а изо рта шёл пар. Зачем нужно было в такую стужу убегать из дому? Надо было набраться решимости и выгнать этого Рудольфа вон!
Ветер воет, в спину толкает, плакать хочется, совсем как тогда в детстве, когда она с отцом шла на ёлку в Сокольники в метель, молча, ведь ей обещали, что настоящий Дед Мороз вручит ей подарок. Сколько лет Инга спрашивала, почему Дед Мороз приносит ей подарки, когда она спит, а ей постоянно отвечали, что у Деда Мороза и так много дел, но она во что бы то ни стало получит подарок от него лично, и потрогает его за бороду, чтобы убедиться в том, что она действительно из снега.
Как она любила засыпать после бесконечного первого дня Нового года, когда мороз стучится в двери, душа теплеет на глазах. С ней игрушечные звери читают вечность на часах. Свет угасал с каждым днём. Ночи становились всё длиннее и длиннее. В лубяной лесной избушке было сумеречно даже днём. Старик со старухой охали и ахали, пугая друг друга тем, что со дня на день вовсе не будет рассветать. На опушке ворчал, шумел, ругался ветер. Вьюга бранилась: "Замету, занесу!" Страшно. Вдруг старуха насторожилась, и толкнула старика в бок: "Слышишь, там кото-то есть". - "Выдумываешь, нет там никого, почудилось тебе", - ответил он. Затихли оба. Вдруг опять странный звук раздался за дверью. Старуха решительно слезла с печи и тихонько прокралась в сени. Встала у двери, и услышала какие-то жалобные всхлипы. Приоткрыла дверь, а там свёрток большой лежит. Не удержалась, втащила свёрток в избу и позвала старика, чтобы вместе открыть. Одной-то боязно. Развернули, а там - младенец, да такой беленький, да такой ладненький и улыбается. "Господи, чудо-то какое!" - воскликнули они одновременно. И давай младенца обнимать и целовать. В избе внезапно стало светло-светло. В замёрзшем окошке заиграли солнечные лучи. С этого дня ночи становились всё короче, а день - всё длиннее. И было счастье.
Вдруг, как в сказке, появился троллейбус, распахнул двери и Инга, войдя в него, устроилась у обогревателя.
За замёрзшим окном выла метель: "Ух, скоро приду. Ух, замету снегом".
Если смотреть на снежинки снизу вверх, то небо совсем другим кажется, как будто перину кто-то распустил. Воспоминания нахлынули на Ингу. Детство. Первый снег. Она жадно ловит снежинки ртом. Весело. Но вкус у снега совсем другой, или она уже другая? Снежинки такие разные: мелкие как крупа, летят быстро и молча; весёлые средние не падают, а порхают; крупные кружатся, вальсируя и как бы напевая. До чего же интересно наблюдать за ними. Они летят вниз, затем сквозной ветер затягивает их в водоворот, уносит вверх и там, над крышами домов, они разбегаются на все стороны света. Метель. С каждым годом Инга ощущала, что расстояние от одного Нового года до другого сокращается неумолимо. Только встретишь очередной Новый год, уберёшь ёлку - весна, ждёшь тепла. Вот и лето пролетело, здравствуй, осень родная! Пора готовиться к встрече Нового года! Как? Осталось несколько дней! Вот так всё быстрее и быстрее убегают минуты, часы, дни... пролетают годы.
"А куда исчезла моя любимая ёлочная игрушка - девочка в белой шубке, отороченной серебром, с муфточкой снежной в голубом платочке, Снегурочка, - с нежностью вспомнила Инга, - такая хрупкая! Я ведь придумала, что она появляется только с дедушкой Морозом в Новый год и исчезает неведомо куда. Она не меняется нисколько, не растёт, живёт на Северном полюсе, просыпается только на Новый год, помогает дедушке дарить детям подарки, а потом засыпает до следующего Нового года. Живет Снегурочка только месяц в году, поэтому не меняется. Беспокоило меня только то, откуда она так много знает и почему всегда весёлая такая. Родители мне ещё на очередной Новый год утром под ёлкой положили большую книгу "Снегурочка" Островского с замечательными иллюстрациями Васнецова. В ту зиму я перечитывала её несколько раз. Надо будет у отца спросить, где она, покопаться на книжных стеллажах у него в кабинете, и книгу забрать".
По ледяной дорожке, испытывая необыкновенный восторг, перемешанный со страхом, Инга катится с горки. Горка крутая, высокая! Миг и санки переворачиваются внизу в мягкий снег. Смех и веселье овладевают ею. Она спешит скорее на горку, чтобы вновь испытать сладостный восторг. Ей нисколечко не страшно! Катаясь на санках, она научилась преодолевать страх. С той поры счастливой, когда нужно принимать непростые решения, Инга зажмуривается, видит крутую горку и летит.
- Конечная! Просьба покинуть троллейбус!
Инга испуганно вскочила и очутилась в незнакомом месте.
- Господи! Вот не везёт! - воскликнула она в отчаянии. - Заехала, чёрт знает куда...
На улице было очень холодно. Инга глубоко вдохнула морозный воздух, и почувствовала, как он влился в неё. Казалось, его можно было пить глотками, как холодную воду, и устало побрела на остановку.
На безбрежно снежном пустыре отважно кружились вороны. Голуби клевали пшено в кормушке зимней, сладостно воркуя на декабрьском морозе. Красота!
Больше всего на свете ей захотелось оказаться дома в тепле. От обиды на мужа не осталось следа. Она поняла, что вела себя глупо.
Удача повернулась к Инге лицом. Тут же подошёл троллейбус. Не прошло и часа, как она подошла к дому, с волнением посмотрела на родные окна на пятом этаже, в них горел свет. Осторожно открыв дверь, она переступила порог и попала в объятия своего Ивана. Он был чист, как снег, в своём белом колючем свитере под горло.
- Ингочка! Девочка моя! Как хорошо, что ты пришла! Я места себе не находил! Обзвонил всех! Всех на ноги поставил! Куда ты пропала?! - возбуждённо восклицал Иван, обнимая её.
Колючий свитер мужа в это мгновение показался Инге пушистым снегом.
- И моим звонил? - отстранившись и глядя в глаза Ивану, испуганно спросила она.
- Конечно! В первую очередь!
Иван понял, что совершил ошибку, развёл руки в стороны, приоткрыл рот, желая что-то сказать, но промолчал.
- Зачем!? - я не хотела, чтобы они знали...
Иван походил из стороны в сторону, затем в своё оправдание с нажимом сказал:
- Я с ума сходил!.. Метался по квартире... Где ты?.. Куда исчезла?
Инга старалась держать себя в руках.
- Но этот ужасный Рудольф... - только и промолвила она.
Иван тут же с дрожью в голосе выпалил:
- Забудь о нём! Ты его больше не увидишь! Я сразу смекнул, в чём дело, и выставил его!
Инга облегчённо вздохнула.
- Ванечка, я не хотела, чтобы кто-нибудь знал о том, что мы поссорились...
- Мы не ссорились! Случилось недоразумение! Я виноват...
- Я тоже не права...
- Родная, главное, что мы снова вместе!
- Да...
Тут зазвонил телефон. Иван взял трубку.
- Это твоя мать... - с некоторым огорчением произнёс он.
Инга от испуга возвела глаза к потолку.
- Я не могу сейчас с ней разговаривать...
- Но она же не успокоится...
- Скажи ей, что я сплю...
Иван включил громкую связь.
- Где моя дочь? Что ты с ней сделал?.. - раздался гневный голос матери.
- Всё хорошо, Инга заснула...
- Не верю!.. Ты чего-то там выкручиваешься!..
- Мама, - закричала Инга, - у нас всё хорошо! Я отдыхаю! Созвонимся завтра...
- Нет, я хочу знать сейчас, что там у вас происходит...
- Мамочка, у нас любовь, ты всё не так поняла...
- Мы едем за тобой...
В этот момент Инге страстно захотелось запустить в мать чем-нибудь тяжёлым, но та была недосягаема. Ох, уж этот ненавистный телефон!
Но подавив гнев, более или менее сдержанно ответила:
- Нет!.. Мама мы уже легли! Оставь нас в покое! Мы счастливы!
В трубке послышались рыдания матери, а затем грозный голос отца:
- Немедленно возвращайся домой!
Это уже походило на родительский террор
- Папа, не драматизируй! Успокой лучше маму... Мы вас крепко любим! Увидимся на следующей неделе!
Отец отрезал:
- Смотри у меня!
Мать сквозь рыдания добавила:
- Какая ты, Инга, жестокая...
В трубке послышались короткие гудки.
- Ванечка, ну зачем ты им позвонил? Я не хотела родителям ничего рассказывать, и никому не хотела...
- Но я волновался! Ты исчезла, Я не знал, что думать. Обзвонил всех твоих знакомых по твоей записной книжке, объяснял, что я тебя обидел и волнуюсь...
- Любимый!..
- Ингочка, я так волновался! Навел порядок, вымыл посуду, прости меня...
- И ты меня прости, любимый.
Примирение их было столь бурным, страстным и фееричным, что они забыли обо всём на свете.
Когда Иван, утомлённый и счастливый, уснул, Инга никак не могла успокоиться от смешанных чувств. "Этот день я не забуду никогда, он, пожалуй, целого года стоит, пора прекращать детские капризы, взрослеть пора, моя хорошая", - говорила она себе, вздрагивая от бури пережитых чувств.