В старой большой квартире в Подколокольном переулке было довольно-таки шумно, почти каждый из этой компашки пришёл на день рождения к Вере с кофе в бумажном стаканчике с соломинкой, и несли кофе в руках по улицам, чтобы быть в тренде, чтобы на них обратили внимание как на знаменитостей, они и в метро забегают с этим кофе, спускаются по эскалатору, держа стаканчики перед собой, как букет дорогих голландских роз, они чинно шествуют по мраморному полу станции, козыряя своими белыми кроссовками, и кофе в одной руке, а в другой мобильником.
Ребята то и дело с воспалёнными глазами, как будто сообщали истину в последней инстанции, перебивали друг друга, слышались громкие отдельные фразы:
- Весь этот хайп вокруг сложности ЕГЭ сошёл на нет буквально на глазах... - с видом мэтра, а не одиннадцатиклассника, констатировал вихрастый Борька, при этом тут же поспешно извлёк из кармана джинсов новенький мобильник, включил, прокрутил ленту фейсбука, посмотрев картинки, затем переключился на телефон, позвонил.
Тут же запел арией Кармен мобильник Вадима.
Да и по всей квартире, в которой насчитывалось много комнат, потренькивали и позвякивали вездесущие мобильные устройства.
Вадим с усмешкой и хитростью в тёмных глазах, чуть прищуренных, решил подтроллить над Борькой, и для всех, и в телефон звучным тенорком откликнулся:
- У Борьки в инстаграме на 200 подписчиков 100 хейтеров!
Борька ничуть не смутился, мгновенно ответил и туда и сюда, переводя стрелки на другое:
- Кончайте болтать о школе, давайте-ка, ребята, лучше почилим!..
Вадим время от времени то доставал свой мобильник, как бы хвастаясь последней моделью, то с чувством исполненного долга убирал его в тесный карман.
И это понятно, поскольку отец Вадима владел палаткой на оптовом рынке электроники, и все эти айфоны, смартфоны и прочие гаджеты проходили несметными партиями через его руки.
В общем, в квартире царила расслабленная атмосфера, и когда Борька подмигнул Вере и показал большой палец, то она поняла, что её день рождения удался. В это время у неё затренькал в руке мобильник эсэмэской, мгновенно прочитав сообщение, Вера тонкими пальчиками с зелёным маникюром набила обратное сообщение.
У окна в черном кожаном кресле сидела Таня.
И нельзя сказать, чтобы Вера завидовала ей, просто ей нравилось, как та себя держала, как бы равнодушным, даже небрежным голосом, чтобы непременно слышали все, приветствовала всех и каждого, потому что кто-то приходил, кто-то уходил, как это часто бывает в непоседливых молодёжных компаниях, правда, в её позе было что-то показное - эта её нога, с лёгкостью заброшенная на другую ногу, обозреваемая почти полностью до самых коротких шортиков, чтобы подчеркнуть новейшие белые кроссовки, впрочем, не совсем то, Таня сосредоточенно курила уже около получаса, как бы давая понять, что она самая продвинутая и независимая в классе. И естественно, в одной руке у неё дымила тонкая длинная сигарета с ментоловым ароматом, а в другой поблескивал айфон, он же мобильник, он же гаджет, он же переносное устройство, Но Вера во всем этом угадывала в ней довольно сильное волнение, потому что когда прошёл сосредоточенный на каких-то своих мыслях Серёжа, придавливая к переносице указательным пальцем очки в тонкой золотистой оправе, Таня как-то застыла, и даже забыла выпустить струйки дыма через нос, когда не по годам серьёзный Серёжа исчез в другой комнате.
Серёжа оказался в полутёмном кабинете, где тяжёлые шторы были едва раздвинуты, отчего по паркетному полу бежала красноватая полоса заходящего солнца, стало быть, окна здесь были обращены на запад, и Серёжа, взглянув в эту щель, увидел золотящиеся, серебрящиеся, пылающие огненным светом небоскрёбы Москвы-сити. Всё в кабинете было массивно и основательно: и огромный круглый стол с витыми ножками, и высокие застеклённые дубовые книжные шкафы с резьбой по косякам и карнизам, и огромный письменный стол с зелёным сукном и стоящим на нём, как в минувшие века у писателей и учёных, тяжёлым бронзовато-зелёным письменным прибором, с большим монитором компьютера, а сам современный системный блок Серёжа увидел под столом, нагнувшись. Приоткрыв одну створку шкафа, он пробежал глазами по разноцветным корешкам книг, которые говорили о медицинской науке, и всюду стояли плотными рядами книги из той же сферы, лишь в крайнем шкафу у входа Серёжа обнаружил несколько милых его сердцу книг, в частности, "Зелёного Генриха" Готфрида Келлера.
Таня вдруг сильно закашлялась.
Вера поспешно подошла к ней и решительно взяла за локоть.
- Да будь ты попроще, Танька! - сказала она.
- Ты чего? - удивилась Таня.
- Неужели я не вижу, что тебе очень нравится Серёжка!
- С чего это ты взяла?..
В это время Серёжа вернулся в комнату и громко сказал:
- Нет, ребята, я в медицинский не пойду!
Все посмотрели на Серёжу с удивлением. Его очки поблескивали. Он был в чёрных со шнурками ботинках.
Борька с дивана крикнул:
- Носить чёрные ботинки со шнурками - жуткий зашквар! - И тут же вытянул напоказ длинные ноги в белых кроссовках.
Серёжа мгновенно отреагировал:
- Позорно ничего не знача, быть притчей на устах у всех!
Дело в том, что весь класс собирался поступать в медицинский, потому что всех сагитировала Вера.
- Нет, Серёжа, что ты! - возразил с достоинством видавшего виды врача Вадим. - В белом халате, вхожу в палату, представляешь...
Все дружно, не сговариваясь, рассмеялись, тут же представив себе Вадима в белом врачебном халате среди больных, хотя никто из класса активно не возражал против медицинского.
В это время Вадим в который раз за вечер принялся кому-то названивать со своего мобильника.
На пороге почти бесшумно показалась Анфиса Кирилловна, бабушка, невысокая, полная, оставленная родителями, уехавшими специально на дачу, чтобы не мешать Верочке отпраздновать свой день рождения с классом, и чтобы было кому присмотреть за молодыми и подавать кушанья. Вот она и стояла с блюдом домашних, из трёх сортов мяса горячих котлет в дверях, прислушиваясь к разговору школьников.
- Надо быть в тренде! - твёрдо сказала Вера, родители которой были светилами в медицинской науке.
- И в белых кроссовках! - усмехнулся кто-то из ребят.
Все вдруг посмотрели на ноги друг друга, и на всех, кроме Серёжи, были новомодные белые кроссовки.
Анфиса Кирилловна с плавностью лебёдушки подплыла к столу, бесшумно опустив на него блюдо, и с задумчивостью на лице сказала:
- Ох, уж этот ваш тренд! Он так же переменчив и непредсказуем, как и представления о нём, особенно своеобразно его интерпретируют в молодости. Я не могу без улыбки вспоминать свои попытки следовать этому тренду, который в наше время называли просто "модой", капризной даме, лет в 15-16. Это выглядело просто смешно, и мои родители, твои, Верочка, прадедушка и прабабушка, пытались мне это объяснить, но тщетно. Моё отражение в зеркале вызывало у меня восторг. К счастью, это длилось не больше двух лет. Поэтому сегодня я с пониманием наблюдаю за юными модницами, которые стремятся быть как все, что обезличивает их: встретила стайку молодых девочек, щебечущих как воробьи. Все в рваных джинсах, в коротких курточках, таких, чтобы непременно была видна полоска кожи, покрытой от холода мурашками, в белых кроссовках на босу ногу. Дрожат от холода, но зато в тренде...
- Ну, началась воспитательная работа! - шепнул кто-то кому-то на ухо.
Но Серёжа даже заслушался, сказав:
- У меня тоже, Анфиса Кирилловна, подобные мысли крутятся в голове... Но вам, видимо, не понравится, когда я скажу несколько слов против медицины.
Все одновременно насторожились.
- Что ты можешь сказать? - против воли вырвалось у Веры.
- Ну, интересно узнать, что же?! - переспросил Вадим.
Серёжа выдержал значительную паузу в наступившей тишине, сделал три шага вперёд, повернулся к Вере, и сказал:
- Да хотя бы то, что вы слабо себе представляете работу врача. Вы в морге были?
Холодок пробежал по всем спинам. Об этом никто не думал.
Лишь Борька с хладнокровной усмешкой произнёс:
- Человек есть устройство, как машина, требующая ремонта в автосервисе. Больница - это человекосервис, где работают слесари по ремонту организмов.
Борька знал, что говорил, поскольку его отец владел автосервисом, да и сам Борька неплохо разбирался в машинах, сам научился ездить в одиннадцать лет, правда, под присмотром отца. Маленький Борька уверенно садился за руль "пятерки", засовывал в замок зажигания ключ, позвенев до этого напоказ связкой, как залихватский шофер, давал газку, при этом отец с пассажирского сиденья расплывался в одобрительной улыбке, ещё сильнее придавливал ногой педаль акселератора, машина упрямо стояла на месте, вызывая гнев Борьки и восклицания:
- Ну, пап, чего она не едет?!
Отец брался рукой за баранку, дабы успокоить Борьку, угасить пыл его непонимания, и говорил спокойно.
- Выключи зажигание...
Борька поворачивал ключ, мотор глох.
- Зачем?
- Затем, - говорил отец. - Теперь всё сначала. Только после того, как мотор заработает, выжми сцепление и включи передачу!
Борька шлёпал себя ладошкой по лбу.
- Забыл дать рычаг передачи влево и вперёд, на первую скорость...
Тут он проделывал это и плавно отпускал сцепление, машина трогалась, а Борька опять выжимал сцепление, при этом отец не убирал руку с колеса руля, дабы сын в тот момент, когда поглядывал на свои ноги, правильно ли он выбирает педали, на которые жать, не въехал в бетонный забор...
Вера бесшумно в своих белых кроссовках пересекла комнату по диагонали.
- Бабушка! - возмутилась она.
- Что "бабушка", - промолвила Анфиса Кирилловна. - Выбор профессии - дело очень серьёзное.
Возникла пауза.
Воспользовавшись этим, Анфиса Кирилловна почти незаметно вышла на кухню за другими домашними кушаньями и, пока там неспешно возилась, думала о том, что по мере взросления любовь к игрушкам не покидает, просто они становятся гораздо разнообразнее и разорительнее, и время на них мы не жалеем. У кого-то любовь к маленьким ярким машинкам переходит к современным машинам и, повзрослев, постоянно меняет уже современные машины, игра становится страстью, игра в куклы плавно переходит в игру со своей внешностью, кто-то делает одно тату за другим, кто-то меняет цвет волос, используя самые невероятные цвета, кто-то вставляет серьги не только в уши, не ограничиваясь носом и губами, но всё же нет сегодня игрушки более популярной, чем мобильник, без которого мы уже жить не можем, потому что он обеспечивает нам и публичное одиночество, и множество игр и разнообразную связь, то есть предоставляет неограниченные возможности для того, чтобы избежать творчества и чувств.
Вернулась Анфиса Кирилловна с отварной картошкой и пучками укропа, петрушки, зеленого лука...
- Ребята, налетай! - восторженно крикнула Вера.
И нет никакой, к месту ли, не к месту, необходимости всё подробно рассказывать о Вере, хотя по первым же её непроизвольным репликам, довольно свободной манере держаться, можно догадаться, что она хорошо воспитана, а если ещё внимательнее приглядеться, то можно усилить до понятия перевоспитана. Так бывает, когда с младенческого возраста прививают серьёзное отношение ко всему, и особенно в таком малораспространённом деле, каковым является формирование личности приёмного ребёнка. Но в этой семье случилось именно так. Девочку взяли из детдома в год и два месяца, зарегистрировали как положено и условились никогда не отрывать рот на эту тему. Поначалу сын Анфисы Кирилловны вообще собирался обходиться без детей, он и так страстно любил свою жену, которая после сложнейшей операции не могла иметь детей, но Анфиса Кирилловна посоветовала взять девочку, именно девочку, ей виднее было, из детдома. А если ребенку никогда не говорить кто он и откуда, и во взрослом состоянии никогда об этом не сообщать, то так и будет сам ребенок считать своими настоящими родителями - приемных, потому что не просто привыкает к знакомым, любимым лицам, а чувствует себя плотью от их плоти. Вот знают об этом, а не говорят. Если человеку не сообщают тайну, то он об этой тайне никогда не догадается. И ещё сильнее, как говорят следователи, человек сам себя сажает, то есть путём всяческих следственных уловок рассказывает о себе то, о чём не следует говорить. Научиться хранить тайну при себе, не проговариваться, есть высшая воспитательная работа. Сама же Вера знала о себе ровно столько, сколько знают обычные дети с настоящими родителями.
- Что главное для современной молодёжи сегодня? - быть в тренде, - невозмутимо нарушил эту паузу Вадим.
- Но если тренд у всего класса - идти во врачи, то, значит, мы и пойдём во врачи! - с громкой уверенностью сказала воспитанная в семье врачей и новорожденная Вера.
На что Серёжа достаточно сдержанно ответил:
- Булгаков побывал во врачах, но ушёл в писатели...
При этом высказывании Анфиса Кирилловна даже всплеснула руками.
- Ах, какой же ты молодец, - сказала она. - Правильно, не надо путать профессию с призванием. Я помню, когда впервые с упоением читала Булгакова... Переворот на ножку при приёме роженицы в "Записках юного врача"...
- Да, это когда он принимал роды и не знал, как справиться с неправильным положение плода... - начал Серёжа.
Но его мгновенно перебили:
- Знаем мы это. Он побежал к себе домой, чтобы прочитать медицинский справочник...
Кто читал Булгакова, тот вспомнил, а кто не читал, промолчал.
Тут вступила приятным своим голосом невозмутимая Анфиса Кирилловна:
- Как-то раз я решила прогуляться, потому что времени свободного было полно, дома меня никто не ждал, и я решила пойти в парк. День бал не редкость прозрачен и свеж, листики уже проклюнулись на деревьях, и зеленая трава взошла с желтыми одуванчиками, поднимая мне настроение!
- Как же я люблю одуванчики! - донёсся чей-то голос из угла.
- И я люблю! - поддержала другая девочка.
Анфиса Кирилловна вздохнула, и за время этого вздоха, очень короткое, промелькнула мысль о том, что вся жизнь состоит из фрагментов, теряющихся в памяти, причём, они всплывают в памяти вне всякой зависимости от моего желания, но вот в книге любимый фрагмент всегда можно перечитать и вдохновиться, так после прогулки по переулкам между улицами Остоженка и Пречистенка, я открыла "Мастера и Маргариту" и прочитала фрагмент: "Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы. Чёрт их знает, как их зовут (Я-то знаю, Маргарита несла одуванчики, - мелькнуло у Анфисы Кирилловны.), но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчётливо выделялись на чёрном её весеннем пальто. Она несла жёлтые цветы! Нехороший цвет!.. И меня поразила не столько её красота, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в глазах!", - который унёс меня в Москву Мастера...
Анфиса Кирилловна улыбнулась этой вспышке памяти, и продолжила:
- Идя по парку и наслаждаясь природой и пением птиц, я вдруг почувствовала, что за мной кто-то пристально наблюдает. Это чувство начало усиливаться с каждым шагом, но я гнала от себя навязчивые мысли. Я была в многолюдном месте и, в принципе, кто мог за мной наблюдать? Тут столько людей, детей. Но чувство это не покидало меня. Я обернулась, и вдалеке увидела незнакомую девушку. Она просто шла за мной следом. Да мало ли кто может идти, гуляя по парку? Может с работы идет или на свидание, да мало ли куда? Тут все люди либо гуляют, либо куда-то идут.
- Я ускорила шаг, пытаясь оторваться от неё, - продолжал Анфиса Кирилловна. - Обернувшись минуты через три, я увидела, что девушка тоже ускорилась и не отставала от меня, была примерно на том же расстоянии.
- Действительно, испугаешься! - бросил Борька.
Анфиса Кирилловна продолжила далее:
- Выйдя из парка, я прошла еще пару кварталов и почти добралась до своего дома, как незнакомка настигла меня и окликнула, я вздрогнула, но остановилась, она сбивчиво объяснила мне, что её заинтересовали мои "обалденные" туфельки, а эти туфельки привёз из Америки мой отец, прадедушка Верочки, так вот эта преследовательница уже сбилась с ног, пытаясь найти себе такие же, но никак не может найти, поэтому пыталась меня догнать, чтобы узнать, где и когда я их купила...
- Давно это было? - спросил кто-то.
- Я студенткой была, в шестидесятые годы... - ответила Анфиса Кирилловна.
Всё время молчавшая Таня вдруг подала вопросительный голос:
- На врача?
- Конечно, - сказала Анфиса Кирилловна. - На психиатра...
Таня была очень худенькая и высокая, чуть ниже ростом, чем Сережа, но повыше всех прочих девочек в классе, но отличалась от них молчаливостью, какой-то погружённостью в себя. Она росла без отца, которого не знала и не видела, потому что мать решила рожать, когда отношения с человеком, сделавшей ей, как говорят, ребёнка, как это делает повсеместно во всех веках и народах Господь, прекратились. Мать работала продавщицей в торговом центре у Курского вокзала, была строга, даже, подчас, груба, так что Таня её побаивалась. В небольшой квартирке у них было всё что угодно из вещей и мебели, кроме книг. Книг не было вообще, если не считать школьные учебники Тани, и проспекты о пляжах Турции, куда с одержимостью отправлялась в каждый отпуск мать. Ещё мать маниакально была требовательна к питанию дочери, никаких разносолов, режим с супчиками и кашкой, отчего теперь Татьяна выглядела отменной фотомоделью. Ах, эти длинные ноги в белых кроссовках! Первой книгой не из школьной программы, которую она недавно прочитала, была книга отца Серёжи, и Таня так была удивлена, что в писателях числятся не только Пушкин и Гоголь, но и отец одноклассника, что стала бояться встретиться взглядами с Серёжей, на которого всё же время от времени поглядывала, впрочем, без всякого видимого обнаружения своих чувств.
- И всё же необходимо твёрдо разграничивать профессию и призвание, - сказала в задумчивости Анфиса Кирилловна.
- А как это делать? - спросил Борька.
- Да, как? - спросил Вадим.
- Мозгами надо шевелить! - поднося к носу свой мобильник, сказала Вера.
- Чего ими шевелить, идём во врачи, и всё! - утвердил Борька.
- Прямо сейчас? - усмехнулась Таня.
- Сейчас давайте выпьем! - неожиданно сказала Анфиса Кирилловна.
Шампанское, конечно же, в день рождения, полилось по фужерам, со звоном, разумеется, хрусталя, который всю дорогу в тренде.
- Всё определяется временем, - с большим удовольствием отпробовав шампанского, сказала Анфиса Кирилловна и, улыбнувшись, продолжила: -
Разреши себе: ошибаться, метаться, меняться. Удивляться новому хоть в 60, хоть в 16. Разреши себе не отвечать на провокации. Разреши не оправдываться, не доказывать, не переубеждать. Разреши себе отпускать. И уходить. От тех, с кем не по пути. От тех, кто тебя обнуляет. От тех, кто не любит и не любим. Разреши себе быть разным. Не подходящим ни под какие стереотипы, типологии и виды, не оправдывающим ожиданий окружающих, если они противоречат твоим целям и не действующим в угоду кому-либо против своей воли.
- Значит, нужно себе разрешать? - вставил вопрос Борька.
- Конечно, - сказала Анфиса Кирилловна. - Разреши себе не думать и не принимать решений за родных и близких.
- Разреши себе не обращать внимания на то, что говорит подружка. Или даже лучшая подружка. Особенно, если она говорит что-то "очень важное для тебя, дорогая". Разреши себе заниматься собой. Хотя бы час в день. Один час, пусть даже он складывается из разорванных минут-кусочков. Разреши себе не говорить: "У меня нет на себя времени". Оно есть. Разреши его взять себе.
Разреши себе мечтать. И обязательно по-крупному. Разреши себе быть. Разреши себе быть достойной любых денег, любой награды, любой славы, большой любви, великолепного отдыха. Просто разреши. Разреши себе быть собой.
- И буду собой! - крикнул Борька.
- Я что, хуже других, что ли? Я тоже буду собой! - уверенно воскликнул Вадим.
Ребята рассмеялись, а Анфиса Кирилловна продолжила ненавязчиво вслух свои размышления:
- Часто случается не так, когда предполагаешь одно, а происходит совершенно другое, но для этого тебе и дана смекалка, чтобы приспосабливаться к неожиданной ситуации и реагировать соответственно. Это приходит не сразу, а к отдельным упрямцам вообще не приходит. Мыслящий человек достаточно быстро принимает тот факт, что на каждое действие имеется противодействие и идёт к своей цели, проявляя мудрость и гибкость, и получает нужный результат, а упрямцы продолжают безуспешно сражаться с препятствиями, не желая принять то, что мир устроен совсем не так, как им хочется.
Потом включили музыку, начались танцы, с погашенным верхним светом и сияющими огоньками мобильников.
Уже за полночь, когда Серёжа собрался уходить, Таня подошла к нему и спросила: