На прощание она протянула визитку, и он прочитал: "Углич Ольга Ильинична...", - далее следовал номер телефона и электронная почта...
До этого они общались вполне обычно, как разговаривают незнакомые люди, конечно, на "вы", "вы знаете... а как вы думаете..." и прочее.
Только Углич собралась отправить по электронной почте очередной план мероприятий и методички на следующий месяц, как раздался голос их незаменимой дежурной Верочки:
- Ольга Ильинична, подойдите, пожалуйста, к вам пришли.
Углич вышла к столу администратора, который у них совмещал свою должность с работой гардеробщика, перед Углич стоял сурового вида мужчина, и она мысленно решила, что это один из сотрудников Управы их района, которая находилась от них через дорогу, представители её нередко обращались к ним с самыми неожиданными просьбами и поручениями, которые они старались выполнять, поскольку с Управой нужно дружить.
Углич поинтересовалась у незнакомца, чем может быть полезна, на что он ответил несколько резко, что хотел бы оставить им свои книги...
Углич взглянула на одну из книг, чтобы узнать автора. Чётким шрифтом было напечатано: "Яков Шумаков".
Углич пригласила его пройти в зал, где им будет удобнее разговаривать.
В Короленковском зале Шумаков заинтересовался оформлением, рассматривал витрины с фотографиями и автографами Владимира Галактионовича, с обложками его знаменитого журнала "Русское богатство", затем поднял глаза на лозунг: "От великого до смешного один только шаг" и подпись под ним - В.Г. Короленко "В дурном обществе", хотя Шумаков знал и о Наполеоне, любившем эту фразу, и о её первоисточнике - из сочинений французского писателя Жана Франсуа Мармонтеля (1723-1799), который написал: "Вообще смешное соприкасается с великим (т. V, 1787).
Углич объяснила, что они старались, чтобы каждый, кто входит сюда, особенно те, кто мало осведомлены о Короленко, могли, осмотревшись, понять значение писателя не только для нашей, но и мировой литературы.
Углич с Шумаковым сели за круглый стол. Шумаков счёл нужным представиться полностью: Яков Георгиевич Шумаков, филолог и доктор наук, что вызвало у Углич интерес и уважение, поскольку период, когда подобные книги пользовались некоторым спросом, уже прошёл, стремительно внимание вызывает интернет, неограниченные возможности которого всё больше завоёвывали внимание всех.
Книги Шумакова были прекрасно изданы, в них всё говорило о глубочайшем уважении к филологии - бумага, шрифт, переплёт, оформление, предисловия, послесловия, указатели имён, использованная литература, на что Углич, естественно, обратила внимание.
Учёный отреагировал очень живо, было очевидно, что перед Углич истинный профессионал филологической науки, что поразило и заинтересовало её.
Шумаков показал сноски на работы своего сына, аспиранта, и с гордостью сказал, что успехи сына есть не что иное, как плоды его воспитания.
Углич попробовала не согласиться, что убеждена в том, что влияние обоих родителей имеет колоссальное влияние на ребёнка, но услышала в ответ, что женщины нередко только мешают свободному развитию ребёнка, что Углич, призналась она себе, неприятно задело, поэтому она возразила на это, что всё зависит от того, какая женщина рядом и привела пример Анны Григорьевны и Фёдора Михайловича Достоевских.
Её пример вызвал массу положительных эмоций у её собеседника, лицо его преобразилось, из неприступного закрытого человека он превратился в доброжелательного, умного и обаятельного собеседника. Когда их разговор пришёл к логическому завершению, Шумаков заинтересованно спросил о том, чем они занимаются, и выразил желание посмотреть их помещение. Углич с удовольствием провела для него небольшую обзорную экскурсию.
В учреждении было тихо и пустынно. Сотрудники собирались во второй половине дня в комнате для отдыха с неизменным кофе, постепенно входили в предстоящий день, обсуждая свои бесконечные планы, затаив надежды на счастливый случай, который периодически случался с кем-то из сотрудников. Да, надежда не только юношей питает. Она живёт в каждом человеке и время от времени случаются события, которые становятся легендами.
Углич задумчиво говорит о трагедийности судеб мастеров русской литературы. Крюков и любовь для Углич как слова синонимы. Как тонко, глубоко и нежно умел он перебирать поэтические струны души. Когда, к примеру, она читает его "Казачку", опубликованную в журнале Владимира Короленко "Русское богатство". номер 10, за 1896 год...
Впервые Короленко посетил Москву в августе 1871 года по дороге в Петербург (остановился в "номерах" на Домниковской улице, (сейчас Маши Порываевой). В 1874 г. он поступил студентом в Петровскую земледельческую и лесную академию (ныне Московская сельскохозяйственная академия имени К. А. Тимирязева) и жил на улице Выселки (сейчас Большая Академическая), в доме 7. Жизнь студентов и Петровско-Разумовское изображены писателем в "Истории моего современника" и автобиографических повестях "С двух сторон" и "Прохор и студенты". "Все из того времени, - расґсказывает Короленко, - вспоминается мне каким-то сверкающим и свежим. Здание академии среди парков и цветников, аудитории и музеи, старые "Ололыкинские номера" на Выселках, деревянные дачи в сосновых рощах, таинственные сходки на этих дачках или в Москве, молодой романтизм и пробуждение мысли...".
В 1876 г. Короленко, как один из активных участников студенческих волнений, был арестован и заключен в Басманную часть (Новая Басманная улица, 20), а затем выслан в Вологду. Когда ссылка была заменена надзором полиции, он поселился в Петербурге. В 1879 году будущий писатель вновь подвергается аресту и высылается в Вятку. По дороге он проґбыл сутки в Москве, в здании Рогожской части на Николо-Ямской улице, 54.
В следующем году Короленко был ложно обвинен в попытке побега и отправлен в Сибирь. При проезде через Москву он опять был заключен в Басманную часть.
Отбыв ссылку, Короленко поселился в Нижнем Новгороде. В 1885 г. в московском журнале "Русская мысль" (Лентьевский переулок, 21) был напечатан рассказ "Сон Макара", принесший известность молодому автору. В феврале 1886 г. писатель прожил около месяца в Большой Московской гостинице (Воскресенская пл., 1, сейчас площадь Революции). Здесь он работал над повестью "Слепой музыкант".
В этот приезд писатель побывал у Л. Н. Толстого, котороґго он считал "огромным художником, какие рождаются веками". С этой встречи началась их многолетняя дружба. В Москве Короленко сблизился также с А. П. Чеховым. Антон Павлович писал о нем в 1888 г.: "Это мой любимый из современных писателей. Краски его колоритны и густы, язык безупречен...". В 1903 г., отвечая на поздравление А. П. Чехова, Короленко сообщал, что любит его "давно (с Садовой-Кудрино!) и искренно", вспоминал важное о Чехове: "- Знаете, как я пишу свои маленькие рассказы?.. Вот. Он оглянул стол, взял в руки первую попавшуюся на глаза вещь, - это оказалась пепельница, - поставил ее передо мною и сказал: - Хотите - завтра будет рассказ... Заглавие "Пепельница". И глаза его засветились весельем. Казалось, над пепельницей начинают уже роиться какие-то неопределенные образы, положения, приключения, еще не нашедшие своих форм, но уже с готовым юмористическим настроением..."
Бывая впоследствии в Москве, Короленко останавливался у сестры, которая жила с конца 1890-х годов по 1912 г. На Малой Бронной в доме номер 32 (строение во дворе).
Прощаясь, Шумаков поцеловал ей руку, чему Углич была приятно удивлена.
А когда Шумаков ушёл, принялась листать его книги. Он превозносил самого Владимира Галактионовича Короленко до небес, и подчёркнуто хвалил сотрудника "Русского богатства" Фёдора Дмитриевича Крюкова, ставя его на одну доску с самим Антоном Павловичем Чеховым, высвечивал его изобразительное мастерство, а одно место особенно восхитило Углич: "Федор Достоевский и Федор Крюков, два гения русской литературы, ведут своих героев к красоте, которая спасет мир, через мрак преступлений. В романе Федора Крюкова "Тихий Дон", если смотреть широко, изображение тяжелых, иногда безысходных противоречий достигает напряженного накала в образе Григория Мелехова. В эпизодах "Тихого Дона", рисующих развитие восстания против большевистской нечисти во многих донских станицах, и в том числе в родной станице Григория Мелехова, Глазуновской, проходит множество разных фигур по ту и по эту сторону баррикад. Картина развертывается широкая и хотя не многоплановая, но за нею чувствуется вся страна "от финских хладных скал до пламенной Колхиды". Иногда как будто вскользь, бегло, а в то же время ярко, отчетливо передано ощущение большого, борющегося за независимый Дон казачества. Не всегда можно отдать себе отчет в том, как, какими художественными средствами достигнуто это непрерывное ощущение. Но задача эта особая, и решать ее нужно не здесь. И если зашла о ней речь, то лишь для того, чтобы повторить сказанное уже не раз и многими о романе Федора Крюкова, что героем его является казачество Дона. Если бы этого не было, то нельзя было бы решить тему, которая в последней книге романа, и чем дальше к концу, тем больше, становится важнейшей для автора и которую можно было выразить словами Григория Мелехова: "А главное - против кого веду? Против народа... Кто же прав?"..." Она едва оторвалась от текста, потому что рабочий день подошёл к концу.
Прошло дней десять, как вдруг, отвечая на очередной телефонный звонок, Углич услышала голос Шумакова, который она сразу же узнала, потому что сам голос и речь его забыть было просто невозможно.
- Ольга Ильинична, добрый день. Я хотел узнать, как там мои книги поживают.
- По-моему вполне хорошо, Яков Георгиевич, потому что жалоб от них не поступало, - с улыбкой, которая чувствовалась в её голосе, ответила Углич непроизвольно.
После небольшой паузы, её собеседник произнёс:
- Я бы хотел пригласить вас, Ольга Ильинична, во вторник на следующей неделе, на концерт в Дом учёных...
- Приглашайте, Яков Георгиевич... - ответила она несколько игриво, что было неожиданно для неё самой.
Шумаков оживился и, предупредив, что обязательно перезвонит накануне, чтобы уточнить время и место встречи, попрощался.
Тут Углич осознала, что вероятно заигралась, нужно было отвечать более официально, а она, позволила себе неуместное кокетство с вполне достойным человеком, что в её возрасте, да ещё и на работе, недопустимо.
Мысли о том, что нужно было ответить отказом, сменили размышления о том, что Углич вполне может себе позволить сходить на концерт, что это ни её, ни его, ничему не обязывает, в голове же звучали слова из прощального письма мужа: "Не смей плакать, у тебя всё будет хорошо, необыкновенная любовь, секс, ты будешь счастлива, потому что заслуживаешь всего самого лучшего". Сомнения всё же не оставляли Углич буквально до момента встречи, которая состоялась в назначенное время в метро на станции "Кропоткинская".
Они встретились в назначенное время, а по дороге в Дом учёных она поняла, что их волнение было взаимным.
Коллектив, который в этот вечер давал концерт, был Углич хорошо знаком, как оказалось, Якову Георгиевичу тоже. Вечер был весьма приятным, звучали романсы, которые настроили их на романтический лад.
После концерта они пошли по вечерней Пречистенке, залитой огнями к домику мастера в Мансуровском переулке, Яков Георгиевич не просто москвич, он настолько влюблён в родной город, что готов рассказывать бесконечные истории о каждом доме, немом свидетелем минувших времён, московские особняки охотно раскрывают ему свои тайны. Вечер, который начинался для Углич нервно, получился на удивление гармоничным. Они не спеша шли в сторону станции "Парк культуры"-кольцевая, в голове же её крутилась мысль о том, стоит ли ей скрывать свой возраст, потому что её новый знакомый предупредил, что приобретёт ей билет на метро, а у неё была пенсионная карта москвича, наличие которой - свидетельство её пенсионного возраста, но она тут же устыдилась своей заминки, второе её я безапелляционно заявило, что не только ни от одного года своей жизни не откажется, но и ни одного дня из неё не выкинет, поэтому она спокойно достала карту, которая предоставляла право бесплатного проезда, поступок её привёл нового знакомого в восторг, давно она не слышала такое количество комплиментов, как в тот вечер. Он доехал с ней до "Курской", хотел выйти с ней в город, но она воспротивилась. Он с сожалением смотрел на неё до тех пор, пока она не исчезла на верхних ступенях эскалатора. А она в сильном возбуждении перешла Земляной вал на сторону центра и исчезла в переулках и проходных дворах, где находился её дом.
В первый вечер Углич простилась с неожиданным поклонником, не позволив ему проводить её до дома, смешанные противоречивые чувства бурлили внутри, с одной стороны боль потери просто зашкаливала, и Углич была не готова к новым отношениям, ведь жизнь для неё закончилась, это она объясняла себе, что никто и ничто хорошего её на этой земле больше не ждёт, а с другой - слова из прощального письма супруга звучали так отчётливо: "не смей плакать, у тебя ещё всё будет самое лучшее - любовь, секс, отношения...". Эта буря эмоций не стихала в душе несколько дней, одновременно Углич готовилась к своему шестидесятилетию, которое хотела отпраздновать с самыми близкими людьми дома и на работе с очень приятными и дружелюбными коллегами, в последний раз так торжественно и широко, как прежде, когда она была так счастлива в семье, в связи с этим волновалась, гостей дома она ждала в субботу, а на работе отмечала в понедельник, эти дни прошли на редкость удачно, благодаря помощи внучек и сотрудников на работе.
Каково же было её удивление, когда на работе ей сказали, что её настойчиво разыскивал Шумаков, просил её домашний телефон, но у них на работе не принято было давать личные телефоны сотрудников. Встреча с ним казалась Углич такой далёкой, что она очень удивилась, когда услышала его голос и предложение посетить выставку Левитана на Крымском валу в ближайшие выходные, что согласилась не раздумывая, потому что любила выставки, которые устраивает Третьяковка, тем более с таким интересным и образованным человеком, как учёный Шумаков.
Их встреча, неспешное знакомство с объёмной выставкой Исаака Левитан, обмен впечатлениями настроили их на романтический лад. Её собеседник сказал, что не знает о ней ничего, что он женат, у него взрослый сын, семью свою он оберегает и ценит и никогда не предаст. Углич тронула его искренность и честность, она ответила, что разделяет его отношение к семейным ценностям, но её жизнь сложилась, к сожалению, иначе, она овдовела и в настоящее время живёт одна. После продолжительной паузы Углич неожиданно для себя произнесла: "После такого интересного дня, я могу предложить вам чашку чая у меня дома".
Её провожатый тут же согласился на её предложение.
Есть заманчивые арки в старых переулках, под которые страстно хочется нырнуть, потому что в первом дворе между кособокими древними строениями имеется узкий проход вдоль красного кирпича в другой более таинственный двор, а уж из него попадаешь вовсе в неизведанный то ли сад, то ли парк со старыми с мощными потемневшими от времени стволами деревьями, а на полянке, окружённой этими деревьями стоит одинокий домик эпохи, так сказать, шестнадцатого или семнадцатого века, из белого, ныне потускневшего крупного камня, с небольшими окнами, более похожими на бойницы, увитые резными карнизами и наличниками.
- Вот здесь я и живу, - после некоторого молчания, пока петляли проходными дворами, проговорила Углич.
Шумаков от изумления увиденным почесал затылок, продолжая с неподдельным интересом разглядывать таинственный домик, более походящий на какие-нибудь палаты Годуновых или Шуйских, впрочем, и Романовы не чуждались подобных домашних крепостей, где стены были,
Шумаков прикинул на глазок, метра в полтора толщиной.
Витые объёмные колонны по краям крыльца, само крыльцо с белокаменными ступенями более походило на парадный вход во дворец, но в уменьшенных размерах, а вот входная тяжёлая стальная дверь была современной, с электронной коробочкой с кнопками цифр и со светящимся окошком и глазком видеокамеры.
Углич с Шумаковым переглянулись, при этом Шумаков вздрогнул от вспышек зелёных лапочек в глазах Углич, как будто она просверлила Шумакова для проверки идентичности щупальцами лазерного рентгена.
В прихожей Шумаков все же решил поинтересоваться происхождением фамилии "Углич", он всё время хотел спросить об этом, но смущался. А тут прямо спросил:
- Откуда ж у вас фамилия такая диковинная "Углич"?
- Димитрия никто не убивал, он жив-целёхонек хотел вернуть себе трон, но... Дальше вы всё знаете. А спас Димитрия мой пра-пра-пра и так далее дед, укрыв себя фамилией "Углич", дабы все эти Годуновы, Романовы и прочие забыли о нём, хотя дед сам был первым кандидатом на должность царя...
С остолбеневшим видом выслушав это новое "Слово о полку...", Шумаков покорно проследовал за царственной особой в гостиную, обставленную в стиле хайтек, стекло, металл, мягкие подушки и матрасы.
Конечно, Углич даже мысли не допускала о возможности близких отношений, её предложение не имело никакого подтекста, просто усталость и одиночество в пустом доме, который всего в 10 минутах от Кремля, толкнули её предложить своему спутнику чаю, которого ей самой так сильно хотелось в течение продолжительного времени.
То, что произошло потом, так страстно и так естественно, повергло Углич в шок.
В этот вечер она сделала для себя открытие, что любовь, этот дар великий, никак не связан с возрастом, что чувство это невероятное, как послание свыше, накрывает и берёт в свой сладкий плен, возрождая тебя к новой жизни, совершенно отличной от прежней, в этот вечер Углич родилась для новой жизни, испытав невероятную страсть, жажду любить и быть любимой, это была не она, а совершенно незнакомая для неё ненасытная женщина.
Они пели о любви и были невероятно счастливыми.
- Олечка, пойдём-ка за линию, - говорил Шумаков.
Углич сбрасывала с себя халатик, Шумаков полностью раздевался. И в обличии Евы и Адама они уходили за линию.
- Представь, Олечка, чистый лист бумаги. На нём проведена горизонтальная линия. Низ и верх. В верхней части человек, вооруженный словом. В нижней части, под линией - животное, млекопитающее из отряда приматов. Здесь нет нравственности. Здесь есть размножение, секс, чревоугодие. Огромные массе животных, антропологически смахивающих на людей, живут по законам животного мира. Но чтобы в обществе всё-таки существовал порядок, животных нужно дрессировать. И тут возникает полиция, армия, тюрьмы... Воспитанных посредством слова животных дрессировать не нужно, они сами себя ведут по жизни к бессмертию через слово... Над линией - единицы, под линией - большевизм, который всегда побеждает... Фёдор Дмитриевич Крюков - над линией, потому что он книга. А животные грабастают себе без понятия всё то, что создано человеком над линией... И над романом певца Дона поставили имя животного...
В тот невероятный вечер Углич убедилась в том, что в любовь необходимо верить, тогда она появиться непременно, совершенно неожиданно, что дар этот приходит только к тем, кто верит в неё, кто испытывает жажду любви.
Вот если бы Углич тогда не была на месте, то не встретилась бы с этим человеком. Да, у случайностей всегда возникает это "если". В хаотическом ежегодном движении от случая к случаю выстраивается сама жизнь. Вся она, на первый взгляд, представляется как цепь случайностей, которая при более вдумчивом размышлении складывается в картину судьбы. Следовательно, Углич оказалась в определённое время на своём месте вовсе не случайно, ведь случай можно и пропустить, как пропускают счастье, вовремя на него не отреагировав. Эти мысли не покидали Углич после вспыхнувших между нею и Яковом чувствах.
- Любимая Олечка - художница Слова, - сказал Шумаков.
- Я только учусь у мастера!
- А я учусь очень многому и в жизни, и в творчестве у тебя, необыкновенная чувственная любимая Олечка!
- Я сейчас от гордости птицей взлечу высоко, высоко!
- Как хорошо, что я тебя нашёл, - сказал Шумаков.
- Да, любимый Яшенька, - это чудо!
- И сразу, с первого взгляда, полюбил!
- Так не бывает, неужели прямо полюбил? - спросила Углич и продолжила. - Как ты это понял, что это любовь?! Я сначала пугаюсь. Так было в тот первый раз... Страшно!
- Как видишь, почти десять лет я проверяю любовь свою с первого взгляда, при этом люблю всё сильнее! Вот что значит полюбить с первого взгляда! - с чувством сказал Шумаков.
- А я просто люблю и ничего не проверяю, - сказала Углич.
- Иначе никто не поймёт, что такое любовь с первого взгляда. Я могу это твёрдо говорить, потому что сразу полюбил такую красавицу, царицу Олечку!
- Любимый Яшенька, я тоже понимаю это, но только когда ты об этом говоришь и пишешь!
- В народе говорят, что мы сильны "задним умом", мы с тобой, конечно, невероятным образом по всем параметрам совпали, но то есть случай, о котором я много пишу и размышляю, то счастливый случай, который нужно уметь ловить, иначе говоря, взять свои книги и пойти к Короленко!
- Яшенька, ты - совершенно необыкновенный, уникальный человек, таких нет и никогда уже не будет, а ты будешь всегда!
- Да, этот случай изменил меня, поразил, потряс и разбудил! - воскликнул Шумаков.
Хорошее всегда преувеличено, всё золотом окрашиваем солнечным, "мой дорогой человек, - мысленно обращается она к близкому человеку, - сны золотые о тебе, прекрасный мой". Особенно ярким золотом сияют милые сердцу воспоминания о прошедших как миг один десяти лет счастья с Любимым, невероятно глубоким и обаятельным Яковом, которые по мере удаления золотятся всё ярче, потому что мелкие недоразумения и обиды исчезают из памяти мгновенно, а золотая пора любви и счастливых дней греет, защищая от невзгод и препятствий, которых на жизненном пути не счесть, да и не стоят они того, чтобы оставаться в памяти. Золотые сны - целебны и вдохновенны.
Любовь не знает возраста, сколько раз Углич слышала об этом, нисколько не задумываясь насколько слова эти справедливы.
Неосязаемой дорогой стремится к лучшему душа. Она одна в огромном незнакомом мире, в котором множество дорог, переплетений судеб, встреч. Как быть!? Ей нужно встретить другую душу для полноты ощущения целостности жизни, но как узнать её средь множества других? Порой на поиск жизни мало, тут нет советов никаких, живи, дари добро, любовь, не делай зла, душа родная тебя узнает из множества других, готовься к невероятной встрече, которая случится вне всяких сомнений в нужный час, терпение и вера наградят.
Прозрачный свет осенних деревьев. Золото на синем. Пьянящий запах увядающей листвы кружит голову. Осень стала весной их любви. Бывают времена, когда деревья выступают на передний план. Весной - набухающие почки, подернутые бледной зеленью с отливами желтизны. И осенью - когда даже не замечаешь старинные особняки, потому что все внимание приковывают к себе золотые листья. У Углич обостряются все чувства. Она наслаждается разноцветным убором листьев - солнечных, красных, фиолетовых, рыже-зелёных, шуршащих и летящих в свой последний полёт. Вот на зелёном баке сидит скворец вместе с голубем и воробьём. Обычно скворушки держаться обособленно в своей стае. Но Москва всех объединяет. Птицы уже слились в единую московскую семью... А есть ли у скворца национальность? Вот бы люди в единую семью объединились, о чем мечтал бронзовый позеленевший поэт.
В тот октябрьский день накануне дня лицея в воздухе было разлито томление, даже нега, на работу Углич пришла, как обычно, к полудню, сразу проверила на месте ли портрет Короленко, который специально для их мемориального зала был заказан художнику Некуренко, приоткрыла окна, чтобы такой томительно вкусный и любимый ею воздух октября своими совершенно невероятным по сочетанию запахами жизни и лёгкого тлена вытеснил духоту и грусть, наполнявшие закрытое безлюдное помещение. Зал был их гордостью, он был отремонтирован и оформлен в стиле салонов конца XIX начала XX веков, мебель, шторы, светильник - всё это выглядело как единый ансамбль, особая ценность зала, душа его - большой рояль фирмы "Rönisch", 1870 года, что удивительно - это год рождения Фёдора Крюкова. Углич так любила этот рояль, что разговаривала с ним каждый день, как с живым, здоровалась и говорила : "Сейчас я тебе попить принесу, милый". Потому что в зале было очень сухо. После концертов, которые здесь проходили вечерами регулярно, поскольку зал этот привлекал студентов музыкальных и театральных колледжей и вузов, Углич привыкла лично закрывать его, предварительно убедившись, что всё в порядке.
Встречаться взглядом с Владимиром Галактионовичем каждый день в начале рабочего дня вошло у Углич в привычку. Шёл третий год её печального одиночества, и она постепенно училась жить одна. Смерть мужа совершенно сразила Углич, она не могла физически видеть идущие пары мужчин и женщин, слёзы лились по лицу просто водопадом каким-то. Холод окружал её, беззащитность и уязвимость просто приводили в отчаяние: "Что имеем, не храним - потерявши плачем", - слова эти постоянно звучали в её голове, но они никак не соответствовали действительности. Углич хранила, ценила, делала всё, что могла, и мысли не допускала, что не спасёт, настолько верила в своё желание преодолеть страшную болезнь. Муж во всём поддерживал её, он настолько благородно и с достоинством держался до последней минуты земной жизни, пытаясь успокоить и приободрить её, что уход его стал для Углич мощнейшим потрясением. Как-то вечером Углич, перебирая бумаги, обнаружила белый конверт, подписанный красивым почерком мужа одним словом: "Ольге".
От неожиданности Углич покачнулась и отдёрнула руку от конверта. Затем вышла на крыльцо, холодный апрельский ветер несколько остудил её, а мысли вихрем кружились в голове: "Он писал мне прощальное письмо, как это возможно, они ежедневно постоянно разговаривали обо всем, что происходило вокруг, но избегали даже малейших намёков на возможную разлуку, внушая друг другу, что этого не случится, они этого не допустят", - Углич твердила слова эти вслух чужим голосом, внутренний же голос настойчиво убеждал её читать письмо, но решиться на это ей было так волнительно, что она медлила.
Дрожащими руками Углич бережно перебрала каждый листок, которых было неполных пять. Очевидно, что письмо было написано не в один день, об этом красноречиво свидетельствовали разные цвета шариковой ручки и неровность размера букв.
Мысль о том, что подобное может случиться с ней, прежде даже не приходила в голову, как оказалась самонадеянную. Всегда вокруг были помимо мужа, с которым они были одним целым, сёстры, другие родственники, племянница, которую искренне воспринимала, как родную душу, считала дочерью, подруги. Даже слабая тень мысли о том, что привычный круг близких людей так спешно начнёт таять, не возникала в её голове.
А тут! Из-за какой-то пустяковой ссоры возбуждённый диалог.
- Все слова беру назад, прости, виноват я сам, любимая Олечка! Люблю! Я дурак, буду лечиться. Прости, ты лучшая из женщин! Люблю!
- Ты - лучший из мужчин! Очень умён и самокритичен! Люблю!
- Солнце, любимая Олечка, мне так было тяжело весь день от своей тупости. Спасибо...Я воспарил...
- Мне тоже было тяжело, от моей глупости, Я тоже воспарила!
- Ах, счастье моё... Буду твоими глазами читать Крюкова...
- Любимый Яшенька! Я просто теряюсь, тема - прекрасная, но для меня слишком сложная, пишу сама не зная что: В венчике из роз...Образ в надежде и в вечности, такой непостижимый и такой ясный, в белом венчике, как я в детстве в веночке из ромашек, возникает в минуты печалей и горестей с того момента, как я услышала строчки Блока: "Нежной поступью надвьюжной, // Снежной россыпью жемчужной, // В белом венчике из роз - // Впереди - Исус Христос", у меня два эти образа невероятным образом соединились и всегда поддерживают, придавая невероятные силы.
- Любимая Олечка! Ты в случившемся со мной нервном срыве абсолютно ни при чём, это глубины моей нервной психики, и я просто констатировал своё состояние неисправимого филолога! Я верю тебе, верю, что никакой прогулки не было. Склоняю грешную голову перед тобой! Виноват. Но со мной всю жизнь подобное происходит, ибо воспалённое мое воображение диктует мне свои правила. Не сердись, я тебя сильно люблю, от этого все преувеличения. Извини! Ты верная моя любовь!
- Да, любимый, ненаглядный Яшенька!
- Увидел, большое спасибо, любимая Олечка! Как мне приятно быть с тобой рядом, любимая Олечка!.. Вот я вхожу к тебе, вижу твои чёрные большие глаза, приближаюсь к тебе, обнимаю крепко и целую тебя, язычок к язычку, рукой глажу по спинке и ниже, крепко-крепко...
- Я тоже целую тебя постоянно язычок к язычку, любимый, гениальный Яшенька! Я ночами разговариваю с тобой, ты слышишь меня?
- Я всё время думаю о нашей невероятной, исключительной любви, и она такая долгая, что просто дух захватывает! Почти 10 лет! Уму непостижимо! Но это есть!
- И это - чудо! - воскликнула Углич.
- Как мне хорошо с тобой, любимая Олечка, милая, нежная и всевластная надо мной! Ты просто обладаешь божественной силой воздействия на меня! - воскликнул Шумаков.
- Я обладаю бесконечной нежностью и любовью к тебе, гений моего сердца, Яшенька!
- Любимая красавица, желанная Олечка, спокойной ночи, и я ложусь рядом с тобой, тихо. Рядышком всегда, на всю жизнь, драгоценная Олечка любимая!
Если в помещении не звучат голоса, не слышно смеха и звуков музыки оно впадает в летаргический сон. На сегодняшний вечер никаких мероприятий намечено не было, поэтому Углич полагала провести день в покое, занимаясь текущими делами, коих в нашей стране при невероятной жажде бесчисленных чиновников, одержимых имитацией бурной деятельности не счесть, в течение дня то и дело на сайте управления культуры появляются всё новые задания,
совершенно нелогичным образом вдруг, с требованиями точного исполнения очередных заданий буквально в течение нескольких часов. Да, фантазии чиновничьего мира беспредельны, не имеют никакого отношения к логике, идеи их неизменно поражает Углич - то вдруг необходимо "срочно!" выслать план модернизации учреждения на ближайшие 12-15 лет, указав при этом, что, по какой цене, где и когда планируется приобрести по годам и кварталам в течение 5-10 лет, как будто не понятно, что это полная глупость. При этом всем ясно, что бумаги читать никто не будет, их соберут, переплетут, а потом сдадут в макулатуру, но об этом даже думать опасно, ответственное отношение к имитации бурной деятельности непременное условие существования бюджетных учреждений, бумаги просто нужно отправлять в срок, чтобы напротив вверенного тебе учреждения появилась заветная галочка, называемая в народе "птицей", тогда коллектив может спокойно заниматься текущей работой и душевными посиделками, которые, собственно, являются приятной частью непыльной работы, в которой имеется масса плюсов.
Но всё это побоку, когда есть Шумаков.
Тишина во всём доме стояла такая, что Углич слышала биение собственного сердца, как будто оно было не в её теле, а где-то в глубине дома. Она протянула руку к Шумакову, но испугалась, не обнаружив его рядом. Ладонь проскользнула по пустой простыне. Углич поднялась, прошла коридором мимо дверей других комнат. Снаружи дом казался маленьким, но внутри расширялся до необычайных размеров. У двери кабинета Углич остановилась. Её обнажённая фигура в свете ночного светильника на стене в виде свечи была столь прекрасна, что хотелось сравнить её с античной женской скульптурой. Из-за двери доносились голоса. Углич взволнованно приоткрыла дверь.
Один голос говорил:
- Без военных сцен роман не приобретёт вечного звучания...
Другой согласительно поддерживал:
- Без вашей "Войны и мира" я бы не вышел на свой "Тихий Дон"...
Углич бесшумно возликовала. Это был голос её возлюбленного. Она пошире отворила дверь. В одном кресле сидел Лев Николаевич Толстой, а в другом, напротив, Фёдор Дмитриевич Крюков.
Не удивившись обычному разговору писателей, Углич вернулась в спальню, легла. И Шумаков тут же оказался рядом.
- Яшенька, ты куда-то выходил? - спросила она.
- На минутку... - сказал Шумаков.
- Я испугалась... Пошла тебя искать... А там Толстой с Крюковым беседуют...
- Я тоже, любимая Олечка, их слышал... Конечно Крюков в "Тихом Доне" отталкивался от "Войны и мира"... Масштаб...
- Они бессмертны... - задумчиво проговорила Углич.
- Любимая Олечка! Ты прелесть, создана для счастья!
- Для счастья, - повторила Углич.
- Любимая Олечка! Проникновенно и с пониманием! "Отхожу от обид очень медленно, сержусь на себя за это, но упрямства хватает ненадолго, приходит понимание того, что любые преграды следует преодолевать, чтобы быть в ровных отношениях с дорогим человеком, он ведь тоже обидчив, а жизнь такая короткая, в ней хватает препятствий и трудностей, возникающих по независимым от нас причинам, поэтому нужно дорожить и беречь то, что так дорого".
- Люблю!
- Все дни я думою о тебе, любовь моя Олечка! - воскликнул Шумаков.
- Аналогичные мысли не дают мне уснуть, любимый Яшенька.
- Миленькая моя...
- Любимый Яшенька, ты такой большой и гениальный, а я такая маленькая, утопающая в сомнениях, что мне очень страшно самой писать о Фёдоре Крюкове, но я старюсь...
- Главное подбрасывать в печку дрова, а истопник Шумаков всё наладит, будет тяга и не будет дыма в избе, любимая моя девочка Олечка!
- Сижу и бросаю... Вся надежда на истопника...
- Он такой, вооружился кочергой!
- Он - гений!
- Люблю сильно-пресильно...
- Сильно-сильно-сильно! Пришлю в субботу, работаю, но только первый вариант.
- Сердце забилось в восторге!
- Трепещу!
- Любимая Олечка! Никогда не переживай! Я всегда на последнем рубеже стою насмерть!
- Я знаю, любимый Яшенька, но это неизбежные переживания, поскольку во время работы невозможно писать равнодушно.
- А я учусь очень многому и в жизни, и в творчестве у тебя, необыкновенная чувственная любимая Олечка!
Давно уже Углич не удивлялась тому, что погода у нас имеет обыкновение круто меняться. Накануне холодный ветер затягивал окрестности туманной сеткой дождя. Дома в переулке представляются ей живым, точно морщинистые лица глядят из-под огромных шапок впадинами окон, по стёклам которых нескончаемым потоком льются слёзы. Ничего подобного Углич припомнить не могла. В такую ненастную погоду хорошо открыть томик Крюкова: "Посыпал немножко дождик. Перестал. Но было хмуро, похоже на сумерки, на унылую элегию старой пустыни. Лишь разливистое трепетание степных пернатых песен не смолкало. Перед самым закатом выглянуло на минутку солнце, и степь ненадолго оделась в прекрасный багряный наряд. Все вдруг осветилось, стало ярко, необычайно выпукло и близко. И далеко, на самом горизонте, можно было различить масти лошадей, отчетливо перебиравших тонкими ногами, как будто легко, без напряжения, словно шутя, таскавших бороны. Казачка, верхом на рыжем коне, гнала быков в балку, к водопою. Пела песню. И было какое-то особенное обаяние в этом одиноком молодом голосе, который так сладко тужил и грустил о смутном счастье, манящем сердце несбыточными грезами. И так хотелось слушать эти жалобы, откликнуться им. Хотелось крикнуть издали певице что-нибудь дружеское, ласковое, остроумно-веселое, как кричат вон те казаки, которые переезжают балку. Они смеются, шлют ей вслед свои крепкие шутки, а она едет, не оглядываясь, и, изредка обрывая песню, отвечает им с задорной, милой бойкостью, и долго мягкая, мечтательная улыбка не сходит с лица тех, кто слышит ее. Образ женщины наполнил сердце Терпуга радостным волнением, сразу прогнал усталость и всецело овладел мечтами. Он выпрямился, подобрался, выпятил грудь, и все казалось ему, что она непременно должна видеть его и смотрит именно в его сторону. Ночь надвинулась. Огоньки задрожали по степи. Умерли звуки. Черная, огромная, загадочно безмолвная лежала равнина...". Углич даже вздрогнула от такого невероятного совпадения, как будто Фёдор Дмитриевич - рядом.
Как бы во сне Углич провела ладонью по животу Шумакова, опускаясь всё ниже, нащупала Яшеньку, который сразу, вспоминая своё верховенство, своё значение Всевышнего оживился. Углич закрыла глаза, ощущая на своём лице дыхание Шумакова, входящего всей мощью Господа в Иерусалимские сады, наслаждаясь вкусом райского яблока. Вдруг Углич почувствовал прикосновение к своему нежному лицу мужской бороды. Она в некотором страхе отрыла глаза и увидела бороду и лицо Толстого.
- Лев Николаевич, вы тоже любите меня? - с придыханием спросила Углич.
- Да, любимая Оленька, я теперь люблю только тебя, потому что Софья Андреевна мне осточертела... Она не понимает секс, соитие мужчины и женщины, для неё есть только деторождение... Я уже больше не могу этого терпеть... Мне нужна женщина, сливающаяся в экстазе вкушения яблока, такая, как ты, любимая Олечка.
- Как я тебя хорошо понимаю! - с чувством вздохнула Углич.
- Так и есть! Писатель враг семьи! Любить можно только книгу! Оставил как есть! Прочувствовала! Жить с писателем невозможно. Писатель всё время пишет, заключил себя на всю жизнь в четырёх стенах, и всё пишет и пишет, а хочется дышать полной грудью, ходить в театры, рестораны, на презентации, путешествовать, наконец! Писатель целый день сидит на одном месте, это же ужас, требует, чтобы ему не мешали работать, чуть что спросишь, он психует, пойдёшь куда-нибудь, познакомишься с приятным человеком, он подозревает в изменах, придумывает всякие небылицы, с ума сходит, падает на пол, бьётся в истерике... Думаю о Льве Николаевиче... До чего не устроена и тяжела была его жизнь... И это при внешнем благополучии... Да, жить с писателем невозможно, его можно только любить...