- Пришла! - с чувством, присущим доверчивым душам, но и с нескрываемой усмешкой, восклицали старшеклассники.
Есть же такие незаметные женщины, которые как бы и вовсе не существуют. Вот идёт она по улице в старых кроссовках, в каком-то длинном синем балахоне, в вязаной шапочке, в несуразных очках, что и внимания на такую никто не обращает. А сколько их в Москве. Мы пробегаем сквозь толпы, особенно в метро, не различая лиц. Какое им дело до них!
Ей не хотелось сегодня, в воскресенье, выходить из дому, да к тому же всю ночь стучал по металлическому отливу окна дождь, хотя была зима в разгаре, но это только слово "зима", а если это слово забыть и выглянуть в окно, там сплошной водный мираж, на котором расплываются желтые цветочки ночных фонарей, и хочется поскорей нырнуть под одеяло, и она оглянулась, а там уже лежит котик любимый, место занято...
Но стоит ей перешагнуть порог школы, в которой она почти сорок лет преподаёт русский язык и литературу, как её окружают восторженные ученики.
Нужно, наверное, пытаться жить в гармонии с собой, а это требует определённых усилий.
Важность наших повседневных дел - иллюзорна. Чаще надо на небо смотреть.
Звали её более чем обычно, Алёна Викторовна, но необычны были её уроки.
В этом году осень припозднилась на полтора месяца, а зима забыла дорогу в Москву.
Позднюю осень Алёна Викторовна любила за рисунки ветвей деревьев на фоне меняющегося неба, которые она воспринимала как зашифрованную книгу, запечатлевшую в вечности хронику уходящего года. Эти рисунки волновали её столько, сколько она себя помнила, поздней осенью в душе её расцветала весна. Ведь пришла она в эту жизнь именно поздней осенью. Самые важные встречи, события жизни от ошеломляющего счастья, до глубоких душевных ран у неё случались именно поздней осенью. Из года в год она с волнением ждала, чем поразит её уходящая осень на этот раз. Осенние дни своим непостоянством и переменчивостью навевали воспоминания о лете, одаривая внезапно слепящим жарким солнцем, чередующимся с затяжными, грустными дождями. Ранними осенними сумерками она мечтала о новом снеге и жадно ловила первые нежные снежинки. Нередко поздняя осень удивляет грозой, после которой на деревьях наливаются почки, появляется новая нежная трава, а птицы в недоумении пытаются понять, неужели уже весна?! Начинается переполох.
"Поздняя осень любит заигрывать с летом, забывая о своих обязанностях. Мастерица она на сюрпризы", - размышляя об этом, Алёна Викторовна увидела на крыльце дома, на первом этаже которого была библиотека, стопки книг. Книги лежали, как будто съёжившись, Она ускорила шаг, подошла к ним, ей показалось, что они стонут оттого, что их даже не посчитали нужным завернуть, просто выбросили, они уже не нужны.
На верхней книге одной из стопок лежал мокрый жёлто-красный кленовый лист. Алёна Викторовна осторожно подняла его, и увидела книгу Толстого "Анна Каренина", от неожиданности она вздрогнула.
Алёна Викторовна вспомнила, как пару лет назад проходил урок по этому материалу. Она даже услышала свой голос:
- Как приятно видеть вас здоровыми, хотелось бы, чтобы так было всегда. Сегодня мы поговорим о романе Льва Николаевича Толстого "Анна Каренина".
Тогда Алёна Викторовна обвела глазами класс, отметив про себя, что только глаза двух учениц её слушают, остальные были погружены в свои смартфоны, и, вряд ли слышали её голос.
- Прошу убрать телефоны и вернуться в класс, - попросила она, повысив голос ровно настолько, чтобы привлечь внимание, и ей это удалось.
- Поднимите руки те, кто хотя бы пытался читать этот роман?
Две девочки подняли руку, остальные смотрели на учительницу с интересом, ожидая её реакцию, но Алёна Викторовна спокойно произнесла:
- Значит, будем знакомиться с этим произведением вместе.
Алёна Викторовна никогда не спрашивала материал у учеников по памяти. Вот и сегодня, прежде чем вызвать кого-то к доске, остановила взгляд на Гончаренко и спросила, есть ли у него с собой "Каренина".
- У меня нет её, - сказал, покраснев, Гончаренко, поднимаясь.
- Возьми у кого-нибудь, - ответила она.
- У меня есть! - воскликнула Осипова, протягивая книгу Гончаренко через проход.
Он вышел с книгой к доске.
- Открой наугад роман. На середине. Читай сверху всю страницу.
Гончаренко начал читать: "Степан Аркадьич любил пообедать, но еще более любил дать обед, небольшой, но утонченный и по еде, и питью, и по выбору гостей. Программа нынешнего обеда ему очень понравилась: будут окуни живые, спаржа..."
Дочитав, он смолк. В классе наступила тишина.
Алёне Викторовне удалось увлечь всех учеников в обсуждение, прочитанной страницы, особенностей языка Толстого, когда же она задала вопрос:
- Вершинина, что ты можешь сказать об использовании эпитетов в прочитанном тексте?
Вершинина поднялась с места и, коснувшись рукой лба, попыталась изобразить мыслительный процесс. Пауза затянулась, но раздался звонок на перемену.
Теперь же дети, а для неё и выпускной класс был детьми, сами ожидали того момента, когда Алёна Викторовна начнёт плести свои устные мысли, которые их буквально преображали.
Бывают минуты, когда хочется еще и еще раз заглянуть в Чехова. Почему именно в Чехова? Да потому, что он никогда не пишет сюжет, он везде и всюду - художник. А художественное всегда проникает в душу.
По дороге домой Алёна Викторовна размышляла о том, насколько каждый новый учебный год ученики отличаются друг от друга, как меняется отношение к чтению, люди спешат жить, торопятся, поток информации постоянно увеличивается, мир цифровых технологий совершенствуется ежеминутно, увлекая детей и подростков, которые всё меньше времени уделяют чтению книг, хотя возможности для этого безграничны, не нужно выходить из дома, достаточно найти текст книги в интернете, чтобы наслаждаться чтением.
В воздухе кружили редкие снежинки. Алёна Викторовна почувствовала щемящую тоску по морозному снежному дню.
Обычно, вернувшись из школы, она спрашивала:
- Коля, ты ел?
Муж у себя за компьютером.
- Нет, - не поворачивая головы, отвечает он.
- Сейчас что-нибудь приготовлю, - так же не глядя в его сторону, говорит она, проходя на кухню.
После ужина включает компьютер, и с ходу открыла "Анну Каренину", и замерла.
- Это же открытие. Конец бумажной эпохи, - шепчет она.
Масли вихрем пронеслись в голове: "Мы живем не просто в XXI веке, а, трудно поверить, в третьем тысячелетии от Рождества Христова. Информация распространяется по всему миру мгновенно, стоит только нажать на клавишу".
Тем временем поспели котлеты, и муж Коля с превеликим удовольствием поужинал.
Любовь, выражение чувств, праздник - всё это очень личное, и у каждой пары есть свои праздники, и именно они прекрасны. Судьба каждой женщине дарит возможность и счастье полюбить на протяжении жизни, нужно просто читать её знаки.
Было время, когда возможность подписаться на литературно-художественные журналы, их ещё называли толстыми, считалась привилегией. Получить такой журнал в библиотеке на дом удавалось прежде самим библиотекарям, их друзьям, родственникам и, записавшись в очередь, через несколько месяцев, если за это время журнал не "зачитают". Это и понятно, ведь в них удавалось печатать авторов, которых не издавали при жизни вообще. Вместе с исчезновением СССР, исчезла и цензура, и хлынул многомиллионный поток запрещённой ранее литературы. Но коллективы этих журналов не хотели и не хотят мириться с этой реальностью. Потребности в них нет никакой, поскольку любой автор может спокойно пойти в типографию, и напечатать то, что ему нравится без всяких редакторов. Но сила этих совковых коллективов не утрачена. На всех углах они кричат, что без них литература погибнет, и выкачивают всеми правдами и неправдами средства из бюджета. Мало того, навязывают свои издания библиотекам, используя чиновничий административный ресурс, ибо в продаже их никто не покупает.
Её голова постоянно вскипала от переполнявших мыслей, которые выливались через край, особенно, когда её что-то беспокоило, как, например, помпезные праздники: "Я не люблю государственные праздники, не люблю вместе со всеми что-то такое отмечать, да ещё при этом чокаться бокалами. И тут, в этом месте, я вспомнила знаменитую фразу о празднике, который всегда со мной. Тут я пишу именно о себе, потому что о моих праздниках знаю только я. И вот я вспомнила, что в юности мне очень нравилась книга Эрнеста Хемингуэя под таким же названием - "Праздник, который всегда с тобой". Хемингуэй в Париже, работает регулярно, каждый день, как некоторые современные наши писатели. И Хемингуэй ужасно не любил, когда ему мешали работать. Он садился где-нибудь в кафе и писал. В это время какой-нибудь посетитель узнавал его, подсаживался и начинал втягивать его в разговор. Хемингуэй достаточно резко обрывал незваного гостя, на что тот сильно обижался, обвиняя писателя в бестактности. Многие вещи, сказанные в этой книге, актуальны по сей день. Например, о том, что Фёдор Достоевский страдал словесным недержанием, был болен болезнью, которую ныне именуют логореей, но, несмотря на это, Хемингуэй любил этого писателя за его подсознательное проникновение в тайники человеческой души. Сильная личность всегда независима в своих суждениях. Это и есть праздник".
Она не расставалась со своими мыслями даже на уроках, говорила одно, а думала о другом.
Московская погода нагоняет тоску, суть которой точно передаёт стихотворение Ивана Бунина: "Когда на тёмный город сходит // В глухую ночь глубокий сон, // Когда метель, кружась, заводит // На колокольнях перезвон, // - Как жутко сердце замирает! //Как заунывно в этот час, // Сквозь вопли бури, долетает // Колоколов невнятный глас!"
Настроение в эти дни также переменчиво, как и погода. Вместе с солнцем, чистым небом и капелью душа наполняется тревожной радостью и предчувствием непонятного и недостижимого счастья, а в серые, хмурые дни, когда метёт метель, снег слепит глаза, - на сердце тоска, грусть и некуда деться от воспоминаний о самых печальных днях жизни, хочется спрятаться от самого себя, от своих мыслей.
Но разве можно спрятаться от гениальной литературы?
А уж когда подходили к Чехову, то души учеников расцветали.
Антон Чехов создал и подарил нам свой огромный мир, которым уже более ста лет не устают восхищаться читатели. Он обладал талантом "коротко говорить о длинных вещах". Во время беседы с друзьями слова льются рекой, мысли толпятся в голове, торопят тебя и как бы кричат: "сейчас - я, моя очередь", - никаких затруднений в устной речи не возникает. Стоит только попытаться записать их - не можешь написать ни одной буквы, потому что не только слова, но и мысли исчезают. Переход к письменной речи так труден для начинающих потому, что написанное слово живёт своей самостоятельной жизнью, а звуки исчезают бесследно.
Да, вздохнула я, чем больше читаешь, тем печальнее осознаёшь краткость жизни. И как она была приятно удивлена, когда на одном из уроков Гончаренко проскандировал из Марины Цветаевой. Да и при этом пояснил, что Марина Цветаева написала о книгах стихотворение, которое точно передаёт детское ощущение счастья от чтения: "Из рая детского житья // Вы мне привет прощальный шлете, // Не изменившие друзья // В потертом, красном переплете. // Чуть легкий выучен урок, // Бегу тотчас же к вам, бывало. // - Уж поздно! - Мама, десять строк!..- // Но, к счастью, мама забывала. // Дрожат на люстрах огоньки... // Как хорошо за книгой дома!"
О себе она говорила, что чтение для неё с детства - это ритуал: настольная бордовая лампа с зелёным абажуром, полумрак, книга и запах пирогов. Какое наслаждение путешествовать во времени и пространстве, читая книгу далеко за полночь, и родителей дома нет. А теперь и родителей нет, а она читает и читает.
Когда Алёна Викторовна видит у писателя со вкусом удачно построенную фразу, то довольно часто вспоминает "Золотую розу" Константина Паустовского. Само повествование в этой вещи пронизано украшенностью, и Алёнушка, так её муж ласково называл, и так за глаза звали её школьники, понимает, что художественная проза - это украшенный со вкусом текст. Так безликая массовая архитектура, то есть вообще без архитектуры, а плоские блочные дома навевают тоску, как будто их делали такие же серые, плоские люди, лишенные чувства прекрасного. А вот в старой Москве еще встречаются дома с лепниной, с резными наличниками, с кариатидами и атлантами, с мозаикой модерна. И Алёнушка понимает, что человек рожден жить украшено. Не напрасно говорится, что именно красота спасает мир.
И она спасает. Ученики Алёны Викторовны двадцатилетней давности стали докторами наук, видными писателями, а один даже послом то ли в Перу, то ли на Ямайке...
Она вспоминала, что во времена её детства самым любимым занятием у неё и её друзей было чтение. Например, она наслаждалась книгами Николая Гарина-Михайловского: "Детство Тёмы", "Гимназисты", "Студенты", "Инженеры". Позднее она была влюблена в прозу Уильяма Фолкнера, в трилогию о Сноупсах. И тогда Алёнушка стала замечать, что её мысленный мир расширяется через мастерски написанное художественное слово. С годами она стала понимать, что мысль как таковая выражается только словами. Некоторые люди думают, что мысль - это нечто воздушное, неосязаемое. Но там, где нет слова, там нет мысли. Да. А тогда, в детстве и юности мы любили собираться вечерами в укромных местах и пересказывать только что прочитанные книги. Особенным уважением пользовались ребята, которые имели доступ к взрослым книгам. Книги с той поры - самые верные друзья Алёнушки, а чтение так и осталось её любимым занятием. Она не понимает вопроса о любимом писателе, каждый серьёзный, классический писатель дарит свой художественный мир. Путешествуя по миру литературы, Алёнушка открывала новые и новые миры и они гораздо разнообразнее и увлекательнее были для неё, чем любые другие путешествия.
И эти внутренние монологи довольно-таки часто сами собой озвучивались, тогда ученики затихали с открытыми ртами, думая, не сошла ли Алёна Викторовна с ума, внимая её голосу, особенно, когда она касалась Достоевского.
Судьба была предельно сурова к Фёдору Достоевскому, особенно в молодые годы. Подобные испытания ломали судьбы многих, но талант и потребность писать позволяли ему преодолевать все препятствия на тернистом жизненном пути. Но у него была одна проблема, которую, подчас, преодолеть у него не было сил. Алёна Викторовна имела в виду его отношения с женщинами. В период работы над "Игроком" - эта проблема проявилась наиболее ярко. Он был весь издерган, замучен, буквально зачумлён ситуацией, в которой оказался в связи с договором с издателем Стелловским. Если бы рядом с ним в это время была любящая женщина, то он бы всё это переносил гораздо спокойнее. На взгляд Алёны Викторовны, он был неудовлетворённым мужчиной, он с его страстью, с его сексуальной потенцией, с его эротической одержимостью не мог обходиться без любви. И тут судьба посылает ему молоденькую, сразу влюбившуюся в него Аню Сниткину. Они сошлись в любовном экстазе сразу, он буквально съел её, творчески взлетев до небес. За очень короткое время надиктовал "Игрока", постоянно прерываясь для близости. Роман был сдан в срок. И жизнь потекла в заоблачных высях любви и творчества.
Директор обязательно спрашивал, сталкиваясь с Алёной Викторовной: "Что новенького на литературном фронте?"
И всегда Алёна Викторовна предлагала:
- Совершенно невероятной силы роман Нарокова!
В каждом без исключения ребёнке с младенческого возраста проявляются определённые склонности, предпочтения, увлечения. Важно помочь ему развить их, поддержать, но самым необходимым условием развития таланта всё-таки является характер, сила воли. Уверенность в себе, убеждённость в правильности поставленной цели, стремление к совершенству в творчестве - без этих качеств результата не достичь. Человеку мало быть образованным, знающим, умным. Без умения излагать свои мысли, общаться, слушать - все его таланты безвозвратно угасают. Такие люди покорно, с горечью называют себя неудачниками. Люди же со стержнем, умеющие увлекать, зажигать, убеждать, работать над собой каждый день - живут ярко и оставляют след на земле. Плоды творчества, выраженные в знаках, есть смысл и цель жизни человека.
К слову сказать, именно Алёна Викторовна заразила директора Борхесом.
Читая Борхеса, она захлебывалась от восторга. На ночь недавно перечитала этюд о Честертоне. Три-четыре абзаца всего. Но сколько мыслей в него вколочено. Она поражалась звучанию обычных слов, поставленных в необычном порядке. И то, что Честертон, скажем, в отличие от Дойла, не впадает в документальную чепуху, не называет номера домов, не упоминает улиц, где Шерлок Холмс расследует убийства, а рисует художественный картины широкими мазками, ничего не объясняя и не оценивая.
И вот директор говорит:
- Я с увлечением листаю замечательный трёхтомник Хорхе Луиса Борхеса, и не могу оторваться, текст забирает меня полностью, без остатка, поднимая на невиданные высоты художественной мысли. Этот трёхтомник издан в Риге издательством "Полярис", в 1994 году. Для меня в книге важно всё: бумага, переплет, оформление, наличие предисловия, комментариев, подготовленных для данного издания. Ценность издания для меня возрастает именно тогда, когда издатель позаботился о привлечении специалистов, которые обеспечат подбор произведений, качественный перевод и откроют читателю автора в максимальной полноте его таланта.
Алёна Викторовна объяснила:
- Я собирала книги издательства "Наука", они издавались всегда на высоком уровне. Подобные издательства не редко открывали нам новые имена и то, как это сделано для меня важно при вхождении в неведомый, художественный мир автора. Издание сочинений Борхеса подготовили специалисты, не только глубоко проникнувшие в его особенный мир, я бы сказала, что оно подготовлено людьми, понимающими и уважающими философию Борхеса. Мир его предстаёт во всей полноте, это - эссе, новеллы, стихотворения, устные выступления, интервью. Вместе с Борхесом я погружаюсь в "суеверную этику читателя", "Всемирную историю низости", "Историю вечности", "Замурованные тексты" или отправляюсь вместе с ним в мир Данте.
А уж о "Лолите" Алёна Викторовна сказала ему первому, как только появился у неё односторонний ксерокс с издания издательства "Ардис&Анн Арбор" с предисловием доктора философии Джона Рэя, написанном в 1955 году.
В Набокове важна не "изюминка", которую вычитывали многие нетребовательные читатели, а форма, как это написано. Почувствуйте высокий стиль мастера:
"Конечно, в силу старомодных европейских навыков я, Жан-Жак Гумберт, принял на веру, когда впервые ее увидел, два с половиной месяца тому назад, что она так непорочна, как полагается по шаблону быть "нормальному ребенку" с самой той поры, когда кончился незабвенный античный мир с его увлекательными нравами".
Спасибо "Самиздату", который и составляет сейчас гордость литературы, а советская "секретарская" писанина, издаваемая в те запретные годы миллионными тиражами провалилась в тартарары.
И Тургенев в её интерпретации пришёлся школьникам по вкусу.
Тургенев смело заканчивает роман "Дворянское гнездо". Он просто говорит: ""И конец? - спросит, может быть, неудовлетворенный читатель. - А что же сталось потом с Лаврецким? с Лизой?".
Алёна Викторовна говорит как бы о другом:
- Я оторвалась от текста. Выглянула в окно. Воскресное утро, дождь, неприветливо и грустно, а праздника хочется. Включила Бородина. Чудесная музыка наполнила комнату. Подхожу к стеллажу, зажмуриваюсь и снимаю с полки книгу наугад. Иван Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах, изданное издательством "Наука", в восьмидесятые годы. Шестой том сочинений, "Дворянское гнездо". С нежностью просматриваю страницы романа и, как будто переношусь в годы юности, годы открытий авторов, их миров, таких разных и таких увлекательных. Мир остановился. Откушиваю чай с вареньем.
Директор уже махнул на неё рукой, мол, пусть отклоняется от планов урока и программы, но она это так виртуозно делает, что он сам однажды расплакался на её уроке, когда нужно было комиссии показать лучший класс. И тему ей дали, в принципе, расхожую, военную, к очередной годовщине победы, а она уместно поговорила и о Пастернаке, которого в программе не было, и о Цветаевой с Ахматовой, но вот Павла Шубина она вставила с такой проникновенной нотой, и даже стала напевать с интонациями Александра Вертинского:
...В ней за долами, за рощами,
И на всей земле одна
Деревушка есть в Орловщине
И избушка в два окна.
И за росами, берёзами
Там одна на все края
Длиннокосая, курносая
И любимая моя...
- говоря о войне с совершенно иными интонациями, нежели парадно-победными, что именно в этот момент у директора появились слезы.