Lib.ru : Рацевич Cтепан Владимирович. В должности инструктора Причудья

42. В должности инструктора Причудья

Из правления Союза Русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии (Таллинн) осенью 1928 года в "Святогор" поступило предложение выделить кандидатуру наиболее энергичного, толкового организатора по всем видам внешкольной работы, сведущего в театральном деле на свободную вакансию инструктора по внешкольному образованию в Причудье.

Правление "Святогора" предложило две кандидатуры - Федора Тарасовича Лебедева и меня. Выбор пал на Лебедева. Который спустя год был переведен на такую же должность в Принаровье, а на освободившееся место в Причудье с 13 декабря 1929 года назначили меня.

Русскую деревню я знал плохо. В антрепризе Зейлера несколько раз со спектаклями выезжал в Принаровье. Мое знакомство с деревнями Принаровья заключалось в том, что к вечеру труппа приезжала в народный дом, играла спектакль и на следующий день рано утром возвращалась в Нарву.

В Причудье я вообще не бывал. Знал только как газетчик, что его в большинстве населяют старообрядцы, что они в силу своих религиозных убеждений ярые противники культурно-просветительной работы и препятствуют молодежи посещать и заниматься в народных домах. Из этого я сделал вывод, что старообрядческий фанатизм явится серьезным препятствием в моей инструкторской работе.

Перед отъездом из Нарвы у меня произошла встреча с Ф. Т. Лебедевым, который работал инструктором в Причудье около года. Я попросил его поведать мне, какие трудности он испытывал во время пребывания на берегу Чудского озера, что мешало заниматься с молодежью, в чем выражалось противодействие старшего населения и что им предпринималось для успешного преодоления сопротивления.

- По правде сказать, не так страшен черт, как его малюют, - отвечал Лебедев, - бывало всякое, старикам приходилось доказывать, с ними спорить, чтобы привлечь к культурно-просветительной работе молодежь, не везде удавалось выходить победителем, и все же положительные результаты давали о себе знать, приходили на лекции, посещали библиотеку, участвовали в спектаклях. Трудностей было немало, но ведь без них не обойдешься, такова работа. Одно могу сказать, времена меняются, причудская деревня не та, что была двадцать - тридцать лет назад, молодежь выходит из подчинения стариков, освобождается из под влияния старообрядческого уклада жизни, сама ратует за просвещение..."

Чтобы вооружиться хотя бы основными знаниями о быте и нравах старообрядцев, перед отъездом в Причудье перечитал романы Мельникова-Печерского "В лесах" и "На горах", списался с проживающими в Причудских деревнях в должностях учителей соучениками по гимназии и товарищами по университету З. И. Логусовой в Посаде-Черном, В. К. Розановым в Носу и А. Д. Оберпалом в Кольках. От них вскоре получил ответы с приглашением безбоязненно ехать, обещанием оказать во всем содействие и поддержку.

В историко-этнографическом исследовании "очерки этнической истории Причудья" А.Моора рассказывает об этом крае:

"Причудье представляет собой, в основном, низину Чудского озера, которая на северо-востоке переходит непосредственно в нарвско-лужскую низину. В позднеледниковое время чудская впадина была занята водами древнего чудского водоема, уровень которого был значительно выше уровня современного озера. Поэтому в Причудье преобладают песчаные, крайне малоплодородные почвы".

Делее А.Моора рассказывает о населении Причудья:

"В зоне Причудья издавна соприкасались друг с другом разные этнические группы и культуры. К I тысячелетию до н.э. западнее Чудского озера сложились древнеэстонские племена, восточнее же родственная им водь. В середине I тысячелетия н.э. в среду водских племен с юга из Приднепровья проникли восточнославянские племена - кривичи. Во второй половине этого же тысячелетия небольшая группа водских переселенцев перешла на западное побережье Чудского озера и переселилась в песчаных, лесистых местах, не заселенных эстонцами. Важнейшими источниками истории заселения западного Причудья являются данные ревизий, проведенных польскими властями в конце XVI века и шведскими властями в XVII веке. Представляется вероятным, что на песчаном западном берегу Чудского озера так же, как и на северном его берегу до XIII-XIV веков не было постоянного населения. До тех пор на озере шел только сезонный лов рыбы. На берегах стояли легкие рыбачьи сарайчики, в которых на время сезона останавливались рыбаки. По сообщении хроники в 1367 году люди тартуского епископа и ливонского ордена уничтожили легкие постройки русских рыбаков. По данным польских ревизий, в конце XVI века на западном побережье Чудского озера на месте существующих поныне деревень жило уже немногочисленное постоянное рыбачье население - малоземельные и безземельные крестьяне, отправляющие свои повинности рыбой и деньгами. В XVI веке в северной части западного побережья Чудского озера между деревнями Логозо и Омеду примерно пятую часть жителей составляли русские крестьяне. В начале XVII века на опустошенные шведско-польскими войнами земли Причудья пришло значительное количество новых русских поселенцев. Большинство позднейших русских жителей деревень Причудья ведет свое происхождение от поселенцев, пришедших в конце XVII и в начале XVIII веков. На берег Чудского озера от Логозы до Вороньи и острова Пирисаара переселилось большое количество русских старообрядцев. Много переселенцев прибыло с Витебщины, другая часть из Новгородской и даже из Тверской губерний. К началу XIX столетия на западном берегу Чудского озера вырос целый ряд больших, иногда переходящих непосредственно одна в другую, деревень, которые стоят и по сей день.

Рыболовство занимало большое место в экономике причудского населения. Вплоть до XIII-XIV веков на озере происходил, главным образом, сезонный лов рыбы. С укреплением феодальных отношений тони были захвачены феодалами и предоставлены в пользование крестьянам, посаженным на побережье. Располагая небольшим участком малоплодородной земли, причудцы продавали рыбу в городах или обменивали ее у крестьян соседних земледельческих районов на хлеб. Рыболовство в Причудье развивалось неравномерно. Лучшими рыбаками уже в XV и XVI веках считались пирисаарцы. Заметно меньше развито было рыболовство в северных районах побережья, жители которых занимались сельским хозяйством и посезонно уходили на отхожие промыслы.

В развитии огородничества в Прибалтике значительную роль играл пример русских огородников-отходников, заводивших на летний сезон огороды в пригородах Тарту, Таллинна и др. городов. Широко занималось огородничеством также русское население Причудья, у которого разведение овощей сочеталось с другими занятиями. Здесь, начиная с весны, мужчины уходили на каменные строительные работы в города, или уже весной уезжали из дома на рыбную ловлю. Оставшиеся дома женщины были летом сравнительно свободны. На их плечи ложились в основном все работы на огородах. Во второй половине XIX века у русских западного побережья Чудского озера огородничество приняло промысловый характер. Огороды, расположенные на песчаном береговом валу озера, получали из года в год обильные удобрения. Жителями были выработаны и развиты методы интенсивной обработки почв, благодаря чему огороды давали высокие урожаи. Сажали, главным образам, лук, морковь, цикорий. Овощи продавали или обменивали на хлеб у эстонских крестьян, частью отправляли на городские рынки."

Характерно, что берега Чудского озера являлись единственным местом расселения старообрядчества прежней Эстляндской губернии. Церковная реформа при патриархе Никоне в XVII веке, вызвавшая раскол среди православия и гонения на непризнававших православных реформистов, заставила многих бежать на окраины России.

Причудье во время бегства старообрядчества из центральных районов России представляла из себя малонаселенную местность с редкими дорогами, густыми непроходимыми лесами, топкими болотами. Рыбные богатства озера, охота обеспечивало пришельцев безбедным существованием и, что самое главное, позволяло беспрепятственно исповедовать религиозные убеждения. Лишь позднее, когда край обжился, стало известно о пребывании здесь старообрядчества. К тому времени наладилось пароходное сообщение по Эмбаху и озеру между Юрьевым (Дерптом) через Сыренец с Нарвой. Экономика края поднялась с прокладкой шоссейной дороги и узкоколейной железной дороги в 1927 году между станцией Сонда и Пасадом-Черным (Мустве).

"Раскольники, называющие себя "старообрядцами" или "староверами", - писал известный русский писатель П. И. Мельников-Печерский, - т.е. все те, которые отделились от церковного единения по поводу исправления обрядов, произведенного патриархом Никоном, иначе все отделы поповщины и беспоповщины, не принимают икон живописных и нового письма, но старым, а некоторые только даже и новым, но иконописным, поклоняются. Когда с течением времени у раскольников перемерли попы старого ставления (т.е. посвященные в сан до исправления церковных книг Никоном), тогда одна часть противников Никоновской реформы, признавая необходимость священников для совершения таинств, стало принимать к себе попов нового ставления, т.е. рукоположенных после Никона. Другая часть раскольников отвергла совершенно священство, объявив, что священный чин повсюду упразднен, и потому таинств больше нет, кроме крещения и исповеди, которые, на основании канонических правил, в случае крайней нужды, разрешено совершать и мирянам. Впоследствии, когда раскол уже развился, существенными, характеристическими чертами его сделались безграничное, возведенное на степень догмата уважение к старине, к преданию, в особенности к внешним религиозным обрядам, стремление подчинить этому преданию все условия гражданского, общественного и семейного быта, неподвижность жизни общественной, отвержение всякого прогресса, холодность ко всем успехам развития народной жизни, нелюбовь ко всему новому, а в особенности к иноземному, и, наконец, глубокая, ничем непоколебимая вера в святость и непогрешимость всякого внешнего обряда, всякого предания, которое носят на себе печать дониконовской старины и старой народности. Они слепо и не размышляя благоговеют только перед внешностью, перед обрядом давно умершей старины. Симпатии их только в ней одной, оттого на современное состояние общества они смотрят, как на состояние упадка, и, вместе с тем, как на отвержение русской народности, а на будущее, как на еще больший упадок. Петр I, при всей широте принадлежавшего ему воззрения на свободу совести, для раскольников, и только для одних их, признавал нужною и даже необходимою строгость. Петр полагал, что в раскольниках, именно в них одних, кроется корень противления его преобразованиям. В этом убеждении он не мог смотреть на раскольников иначе, как "на лютых неприятелей государю и государству, непрестанно зло мыслящих", как выразился он в одном из многочисленных своих указов..."

43. Выезд на место работы.

В канун отъезда прощался со "святогорцами". За чайным столом, организованном дамским кружком, собрались члены правления, драмкружковцы и участники литературного кружка. Тепловое напутственное слово сказал председатель "Святогора" С. Д. Кленский, говорили многие, расставание получилось сердечным, искренним.

Поездом 13 декабря 1929 года доехал до станции Сонда - Посад-Черный (Мустве). Длиннущий состав маленьких товарных вагончиков замыкают три пассажирских вагона, - один мягкий и два жестких на конце состава. Сажусь в последний вагон. При свете огарка свечи в закоптелом вагонном фонаре, едва освещающем предутреннюю тьму, с трудом нахожу свободное место. Тьму усиливает выбивающийся из круглой печурке сланцевый дым. Вдобавок в вагоне курят, дышать становится нечем. Вагон переполнен лесорубами. Лиц сидящих не разобрать. Эстонская речь перемежается с русской.

Отправление поезда сопровождается невероятным шумом и сильными толчками. Паровоз не в состоянии сразу потянуть состав. Раскачка повторяется несколько раз, гремят соединяющие вагоны цепи, проходит несколько минут, пока, наконец, отходим от станции. То и дело в дороге останавливаемся чуть не у каждого столбы, где имеются запасные пути. Наш паровоз выполняет маневренные обязанности: оцепляет порожние вагоны и ставит их под погрузку. Операции занимают много времени. Ждем их окончания по двадцать - тридцать минут. Семьдесят километров, отделяющих Сонду от Посада-Черного, положено пройти в пять часов, но это в нормальных условиях, если нет пурги и снежных заносов, или аварий.

Поспешность, с какой строилась эта дорога предназначенная для вывозки леса из Тудуского и Авинурмского лесничеств, сказалось на ее состоянии. Первые два года постоянно происходили катастрофы. Слабо прикрепленные к шпалам рельсы раздвигались, вагоны сползали на насыпь, часто опрокидывались. Обходилось без человеческих жертв, потому что скорость поезда не превышала 15-20 километров в час. Аварийная бригада вызывалась в исключительных случаях, обычно помощниками поездной прислуги по ликвидации аварий были пассажиры. Объявлялась тотальная мобилизация. Пассажиры поднимали и устанавливали на рельсы опрокинутые вагоны, а в это время железнодорожники исправляли путь. Сложнее обстояло дело, когда терпели аварию вагоны, груженные лесом. Тогда уже не обходилось без разгрузочно-погрузочных работ, участниками которых были все ехавшие в поезде.

В фонаре догорает свеча. Она больше не требуется. Через окна вагонов проникает дневной свет. Теперь могу разглядеть своих соседей по вагону, все эстонцы с ярко выраженными лицами, у каждого огромные вещевые мешки с торчащими топорищами. С другого конца вагона слышится русская речь. Перехожу туда. За оживленной беседой сидят стриженные "под горшок" с русыми бородами типичные старообрядцы. Все уже не молодые, в возрасте старше сорока лет, по-видимому рыбаки, потому что разговор касается одной темы - рыбного промысла. Один, который помоложе, горячо доказывает, что нужно создавать рыболовецкий кооператив. "Иначе, - говорит он, - житья не будет от спекулянтов, задаром покупают от нас рыбу и втридорога продают..."

Двенадцатый час дня. Одним цветом слилось зимнее небо с белой равниной, открывшийся за окончившимся лесом. Показались одинокие сараи, запорошенные шапки стогов сена, редкий кустарник.

Зашевелились пассажиры через несколько минут столица Причудья Посад-Черный, переименованный эстонцами в Мустве. Показалась высокая труба лесопильного завода Юдейкина. Вдоль озера, покрытого необозримой снежной равниной, утонули в снегу деревянные домики на Петроградском шоссе. Подъезжаем к станции, встречающих немного, больше приехавших. Выйдя из вагона обнаруживаю, что покрыт сланцевой пылью и дымом, лицо и руки черны от сажи. Первой мыслью было вымыться, привести себя в порядок, но где это сделать? Станционное помещение приспособлено из барака-времянки. В нем две крохотных комнаты для дежурного по вокзалу и касса. Туалета конечно нет.

Направляюсь в сторону базарной площади, пустынной и безлюдной, сегодня понедельник, день не торговый. На вопрос, где можно привести себя в порядок и поесть, мне указывают на мрачную постройку, по окна вросшую в землю, когда-то бывшую корчму, переделанную в народный дом. Печатное объявление на дверях указывает, что здесь можно получить обеды и ужины.

На встречу выходит толстая эстонка в замызганном темном платье с повязанным грязным передником, в сером головном платке. На ломаном русском языке спросила что надо и узнав, что я приезжий, хочу вымыться и поесть, пригласила зайти на кухню, подвела к рукомойнику, дала мыло и полотенце.

Несмотря на раннюю пору, еще не было часу дня, решил поплотнее пообедать, съел тарелку кислых щей и изрядный ломоть карбоната. Из народного дома направился на почту, где у меня по переписке должно было состоятся свидание с почтальоном Затхеевым из деревни Логозо, первым этапом моей работы в Причудье.

Затхеева застаю во дворе почты около лошади. Договариваемся, что встретимся на этом месте через пару часов. Ему предстоит зайти в несколько учреждений, получить почту и тогда мы поедем в Логозо.

Вещи оставляю у него и сам направляюсь знакомиться с Посадом-Черным.

Согласно записям старинных церковных книг, хранящихся в местной Никольской церкви, основание посада относиться к 1780 году. В ту пору здесь на берегу Чудского озера находились шесть изб, в которых жили русские и эстонские рыбаки. Естественная гавань и удобный береговой тракт способствовали быстрому заселению прибрежной полосы. В изобилии ловились сиги, судаки, лещи, щуки, ряпушка, снеток. Через шестьдесят лет в 1839 году на берегу озера построили небольшую деревянную церковь в честь Божьей Матери всех Скорбящих радости, просуществовавшую сто лет. Она сгорела во время войны. Расположенное вокруг храма кладбище сравняли с землей и на его месте устроили танцевальную площадку. Каменный храм Николы Чудотворца выстроили в центре посада в 1864 году.

Свирепствовавшая в России в 1894 году эпидемия холеры проникла на берег Чудского озера. Ее завезли в Посад-Черный приехавшие на сезонный лов рыбы рыбаки из Кранштадта. Эта страшная болезнь к счастью не получила большого распространения, вызвав десять смертных случаев.

В 1929 году население Посада-Черного составляли две с половиной тысячи человек, из них тысяча пятьсот русских, преимущественно старообрядцы, остальные эстонцы, наиболее зажиточный класс, - чиновники, служащие государственных учреждений, владельцы торговых предприятий, домовладельцы, сдававшие в наем торговые помещения, квартиры.

Старообрядческая беднота селилась в южной части посада, вдоль берега Чудского озера, именовавшегося "Голодай". Старообрядцы не только рыбака, огородники, мастеровые, но еще и торгаши.

Нанимая хилую лошадку, запряженную в старые дровни, старообрядец - ветровоз, так именуются старообрядческие торгаши, нагружает воз костями для варки мыла, дегтем, тряпками и, конечно, вяленой или мороженой рыбой и отправляется за насколько десятков километров вглубь Эстонии к эстонским хуторянам менять свой товар на муку, крупу, шерсть.

Свои огородные богатства - лук, морковь, цикорий старообрядцы стараются продавать без перекупщиков сами, отвозя их на городские базары.

Ярмарку напоминают базарные дни в Посаде-Черном. Съезжается огромное количество крестьян с эстонских деревень, хуторяне, жители прибрежных селений из Логозо, Раюш, Кинита, Тихотка, Омеда, Красных гор. Базар не умещает продавцов и покупателей. Стеной выстраиваются по Тартуской ул. десятки подвод. Резвость захудалых и голодных лошадей демонстрируют тут же многочисленные цыгане. В магазины не протолкнуться. Чайные переполнены. С разных концов доносится пьяные голоса, звуки гармошек.

Зато в не базарные дни в Посаде-Черном тишина и покой. Скучают купцы, замирает торговля, даже на улице не видно прохожих, будто исчезло население.

Дети обучаются в двух школах эстонской и русской с шестилетним обучением.

Есть где помолиться. У эстонцев лютеранская кирка. Православные посещают две церкви. У немногочисленных единоверцев своя церковь. На окраине Посада-Черного старообрядцы построили большую молельню. Не без поддержки заграничных баптистов местные сектанты построили около вокзала молитвенный дом.

44. Логозо.

Почтальон Затхеев давно ждет меня на почте, готовый ехать в деревню Логозо. Упитанный серый конь в черных яблоках, запряженный в простую телегу с нетерпением поглядывает на своего хозяина, готовый сразу же пуститься в путь домой. Еще когда я подъехал к Посаду-Черному, то мечтал, что мое дальнейшее продвижение в Причудье будет происходить в романтичной кибитке на полозьях под звуки бубенцов. Затхеев понимает мое неудовольствие ехать на телеге и, как бы извиняясь, объясняет, что за Посадам голая дорога, снега так мало, что сани не запрячь. Сажусь на туго набитый сеном веревочный кошель, облокотясь на спину возницы. Телега неистово гремит по каменистому, замершему шоссе. Лошадь понукать не надо, бежит резво, чувствует, что домой. Говорим громко, за шумом колес трудно разобрать слова. Трясет так, что впечатление, будто переворачивается все нутро.

Дорога в Логозо тянется по самому краю озера. Оно необъятное, как море. Во все стороны бесконечная белая пелена. У Посада-Черного Чудское озеро имеет наибольшую ширину - около 60 километров.

В демисезонном пальто становится прохладно. Рукой придерживаю фетровую шляпу, чтобы ее не сорвало ветром. Соскакиваю с подводы, беге рядом с ней, чтобы согреться и снова водружаюсь на место. К счастью мороз небольшой, около четырех градусов. Затхеев приятный собеседник, просто, по-мужицки знакомит с бытом Причудья.

- У нас земли кот наплакал, - говорит он степенно, не торопясь, - а какая она, лучше не спрашивай, одно горе, по крохтиночке всего посеешь, как следует удобришь, поухаживаешь, ан смотришь осенью детишкам на молочишко и соберешь...

- А как с эстонцами живете, ладите, - спрашиваю?

- Почему бы нет!.. Народ неплохой, трудолюбивый, копейку бережет. Нам бы, русским, с них пример брать...

- Вы по-эстонски говорите?

- Обязательно. Иначе нельзя, живем рядом. Русские причудцы отлично говорят по-эстонски, другой раз не узнать. С кем разговариваешь, с русским или эстонцем, выдает борода.

Быстро спускаются декабрьские сумерки. Метет с озера поземка. Пошел небольшой снег. Становится холоднее. Я уже больше не соскакиваю с телеги. Съежившись к комок, уйдя головой за поднятый воротник, крепче притулился к спине Затхеева, больше не задаю вопросов, молча вглядываюсь в окружающую тьму и, конечно, ничего различить не могу.

- Скоро приедем, потерпите малость, - повернул ко мне голову возница, - проехали эстонскую церковь. Это эстонское Логозо, как только переедем мост, будет наше Логозо.

За небольшим деревянным мостом с трудом разглядел в потемках деревянную кладбищенскую церковь. Замелькали в домах неподвижные огоньки. Вечернюю тишину прорезывет собачий лай.

- Тппру! Приехали!..

Затхеев проворно соскочил с телеги и исчез во тьму. Я оставался сидеть неподвижным, озябшим насквозь. Откуда то слева послышался женский голос: "Инструктора привез?! Чай, поди, замерз? Веди его скорее в избу!.."

Появился с фонарем в руке Затхеев. Забрал мои вещи и пригласил следовать за собой.

По запаху свежего сруба я определил, что вошли в новую избу. Навстречу вышел огромного роста мужчина, сапожник Захар Тверской. Рядом с ним стояла маленькая, хрупкая на вид женщина, его жена Ириша, приветливо пригласившая зайти в горницу. Пахнуло теплом, запахом кожаных сапог, дегтя, кислых щей. Ириша помогла раздеться и предложила погреться на лежанке, обещав быстренько загнетить самовар, угостить горячим чаем. При свете небольшой керосиновой лампы, укрепленной около окна возле сапожного верстака, я стал разглядывать комнату, половину которой занимала русская печь. В правом углу несколько потемневших от времени икон в киотах и без них. В другом углу большая деревянная кровать, покрытая пестрым покрывалом и горой подушек, которых я насчитал восемь штук. Небольшой стол накрыт домотканой льняной скатертью. Ириша сразу же поинтересовалась, как меня зовут, сказав, что я буду жить в другой комнате и предложила туда зайти. Небольшая горенка располагала к уюту. Над столом висела лампа с большим абажуром, на окне, завешанным кисейными занавесками, стояли в горшках комнатные цветы. На бревенчатых стенах вместо обоев висят полотенца с петушками, коврики, салфеточки в таком изобилии, что бревен почти не видно. У теплой стенки русской печи поставлена деревянная кровать, закрытая цветастым пологом. Ириша быстро поставила на стол самовар, налила в глиняную миску горячих щей, принесла творог со сметаной, крынку топленого молока и деревенскую лапшу. Уговаривать есть не требовалось, я был голоден, как волк. За чаем в комнату пришел Захар Тверской и со всеми подробностями стал рассказывать, как он нынче осенью закончил собственными силами строительство дома и всего лишь как два месяца назад справил новоселье. По его словам трудно живется логозским рыбакам. С каждым годом сокращается улов в этом районе, в поисках рыбы приходиться уезжать в сторону Сыренца и к югу за Красные горы. Песчаные огородные угодья обеспечивают овощами только семью, на продажу ничего не остается, поэтому подспорьем служит сапожное ремесло.

Утопая в пуховой перине, выспался отлично, но проснулся рано, разбудил хозяин, точавший с шести утра сапоги. Не меньше шумела Ириша, растапливаю русскую печь. И так каждое утро в течение трех недель, пока я жил в Логозо. За долгие годы инструкторской работы в русской деревне я привык вставать рано. Хозяева не давали возможности нежиться в постели, долго спать. Необходимость заставляла их подниматься ни свет, ни заря: предстояло накормить скотину, сварить картофель на целый день для свиней, для семьи приготовить сразу завтрак, обет и ужин.

Питался у хозяев. Первоначально кормили прилично, разнообразно, но когда ко мне привыкли и я стал словно член семьи, давали есть, чем сами питались: ежедневно кислые щи, сваренные на солонине и на второе картофель, тушеный в печке с соленой свининой. Сперва я молчал и терпел, но когда стало невмоготу, категорически отказался принимать подобную пищу. К моему удовольствию Ириша достала свежую рыбу: леща, судака и окуня, варила уху, тушила рыбу в печке.

Знакомство с просветительной работой в Логозо началось с визита к местным учителям. Уроженка деревни учительница Мария Харитоновна Домнина подробно осветила неяркую жизнь местного русского просветительного общества, которое ютилось в тесном неуютном помещении бывшей торговли, куда с трудом могли втиснуться около ста человек. Русское население Логозо с завистью поглядывало на другую сторону реки в эстонское Логозо, где эстонцы имели большой, прилично оборудованный народный дом с вместительным зрительным залом, сценой, комнатами для кружковой работы.

Договорился с приходским советом местной церкви, предоставившем пустовавшее помещение, где когда то помещалась церковная школа, под избу - читальню.

Ежевечерне в избу - читальню собиралось население Логозо, для которого я устраивал литературные чтения, знакомил с произведениями русских классиков, проводил лекции на общественные темы. По окончании занятий с взрослыми в избе - читальне оставалась молодежь, с которой я занимался по драматическому искусству, знакомил ее с ведением в культурно-просветительной организации делопроизводства, библиотечного дела, как проводить собрания.

Местная деревенская выдвиженка Мария Гусева, окончившая в городе курсы кройки и шитья, проводила с девушками занятия по этому ремеслу.

За несколько дней до отъезда из Логозо поставил с молодежью спектакль "Примерный ученик", в котором играли еще совсем юные артисты-любители, впервые вступившие на сцену.

Простенькая тема спектакля, - жизнь деревенской школы не решала больших проблем, отвечала духу и настроениям молодых исполнителей, только что распрощавшихся со школьной обстановкой и поэтому игравших самих себя искренно, с огоньком и задором. Старшая группа любителей-артистов в спектакле не была занята. Они сидели в зале и дружными аплодисментами подбадривали тех, кто готовился быть заменой им.

Логозо оставило приятное впечатление. Прощались тепло и сердечно. Позднее я узнал, что правление Логозского русского просветительного общества написало в правление Союза в мой адрес благодарственное письмо, подчеркнув, что я сумел объединить молодежь и после моего отъезда активно включилась в просветительную работу.

45. Олешницы.

Из Логозо предстоял путь на северную оконечность побережья Чудского озера за 25 километров в деревню Олешницы.

В летнюю пору поездка на пароходе была заманчива и не вызывала никаких затруднений. Другое дело зимой. Ехать предстояло на лошади. Правление общества оказалось в затруднительном положении, не имея возможности меня вывезти из Логозо в Олешницы. Все деревенские лошади работали на лесозаготовках. Один из кружковцев Иван Соколов, у которого брат живет в Олешницах, предложил простейший способ передвижения ...на велосипеде. Я, конечно, сразу же ухватился за эту мысль. Вещи привязали к багажнику и на раму. День для поездки оказался исключительно удачным. Термометр показывал два градуса ниже нуля. Светило яркое солнце. Вдобавок дул легкий южный ветер, оказавшийся попутным. Ехать но смерзшему песку края озера, словно по асфальту, без всякого напряжения, несколько раз останавливался в пути, забирался на песчаные дюны и сверху любовался залитой солнцем безбрежной равниной уснувшего подо льдом озера. В пути не встретил ни одного человека. Удовольствие от поездки получил огромное. В Олешницу приехал ровно через два с половиной часа, без приключений и аварий.

На квартиру устроили в доме местного представителя фирмы "Зингер" Дмитрия Луцикова, в крохотной комнатке, рядом со спальней хозяев, у которых имелись двое маленьких детей. О покое не приходилось мечтать. Днем и ночью ребята услаждали слух постоянными концертами. Утешал себя одной мыслью: мытарства не надолго, через три недели уеду из Олешниц.

Утро следующего дня посвятил ознакомлению с деревней и ее окрестностями. Олешницы в плотном окружении густого соснового леса на берегу Чудского озера представляет курортное местечко, еще не освоенное, с богатым будущем. Живописная береговая дорога вьется среди вековых елей и могучих сосен. Пройдя буквально несколько шагов в сторону, оказываешься на холмистых дюнах возле озера. Такая же картина в других деревнях по соседству с Олешницами - в Катазне, Новой деревне Каукси, Обхонь, Ремник, Смольницы. Воздух сухой, пропитанный смолой, запазом озера. Если курорт Усть-Нарва в свое время получила меткое наименование - "Жемчужина Финского залива", то Олешницы с прилегающими к нему береговыми деревнями вправе называться "Жемчужиной Чудского озера". По ширине пляж на Чудском озере уступают Усть-Нароскому, длиной значительно превышает, а вот по качеству и чистоте золотистого песка не знаешь кому отдать предпочтение. Разницу ощущаешь в температуре воды, в озере она значительно теплее.

В школе встретил друзей по гимназии и университету, - воспитанницу Нарвской гимназии Татьяну Владимирову Виноградову и магистра филологии Дмитрия Павловича Цветкова, заведующего Олешницкой школой.

Условия для работы Олешницкого просветительного общества "Надежда" усложнялись отсутствием народного дома и такого помещения, где можно было без помех заниматься с молодежью. Лекции, спектакли, вечера, внешкольные занятия проводились только в здании школы, что, естественно, мешало занятиям со школьниками. Большие затруднения вызывала постановка спектакля. Обычный класс превращался в сцену и театральный зал. На улицу выносились парты и столы (больше некуда было их ставить), на козлах устраивали помост и собирали сцену. Для зрителей отводилась вторая половина класса, где с трудом могли сесть на установленные на табуретках доски не больше 80 человек. Остальные зрители теснились по стенкам класса и в коридоре.

Вспоминаю, с какими невероятными трудностями осуществил в Олешницах постановку пьесы Островского "Не так живи, как хочется". Движение любителей на сцене сопровождалось скрипом половиц пола, треск козел заглушал слова, в довершение всего в переполненном до последней возможности классе царила такая духота, что керосиновые лампы не могли гореть полныи накалом, актеры и зрители изнывали от отсутствия воздуха, грим тек по лицу, отклеивались бороды и усы.

Через неделю моего пребывания в Олешницах серьезно заболел заведующий школой Д. П. Цветков. замены ему не было и ракверское школьное управление предложило мне на две недели вести его уроки в пятом и шестом классах. Днем занимался в школе. По вечерам в просветительном обществе. Много времени отнимала проверка тетрадей, да и самому приходилось готовится к урокам, за девять лет после окончания гимназии многое забылось.

В классе учился мальчуган по фамилии Виктор Соболев, по сравнению со своими сверстниками мало развитой, обычно плохо занимавшийся, почти всегда получавший двойки. Постом он не превышал 70 см. Еще ниже была его младшая сестра Параскева. Оба они были типичные лилипуты.

Как-то поздно вечером, когда я готовился к учебным занятиям следующего дня, ко мне постучали в дверь. Вошел небольшого роста крестьянин, одетый в овчинный полушубок и старую меховую ушанку. Он долго мялся, прежде чем заговорил о цели своего визита.

- Меня завит Иван Дмитриевич Соболев, - представился он, - мой сын Витя учится у вас в шестом классе, зная, что у него плохая успеваемость... Не хочет ходить в школу, говорит, если ты меня не уберешь из школы, все равно сбегу. Перескева такая же лентяйка, просится устроить ее на работу. Кто ее возьмет? Она ростом меньше Виктора. Нельзя ли обоих устроить, как лилипутов, на сцену?..

По издающейся в Риге (Латвия) газеты "Сегодня" я вспомнил, что в цирке Саломонского с успехом подвизается труппа лилипутов.

- Попробуйте написать в рижский цирк, - предложил я Соболеву, - быть может Виктора и Параскеву примут в труппу.

Писать пришлось мне самому, Соболев оказался неграмотным.

Вскоре я уехал из Олешниц и забыл про учеников - лилипутов. На следующий год по приезде в Олешницы узнал, что Соболевых пригласили в цирк Саломонского. Спустя девять лет перед нчалом Великой Отечественной войны брат и сестра Соболевы вернулись домой квалифицированными циркачами. Они выступали музыкантами на ксилофонах, акробатами, эквилибристами и танцорами в труппе лилипутов. С концертами исколесили всю Европу, гастролировали в Индии. Африке, Южной Америке.

В середине февраля 1930 года прощался с Олешницким просветительным обществом "Надежда" и по хорошему санному пути совершил переезд по льду Чудского озера в столицу Причудья - Посад-Черный.

46. Посад-Черный.

Не с большой охотой ехал в столицу Причудья. Пока работал в Логово и Олешницах, наслышался немало нелестного о деятельности Черновского русского просветительного общества, в котором якобы крепко засела местная интеллигенция, диктующая свою волю в направлении деятельности организации. Молодежи в обществе мало, до она особенно и не стремится вступить в него, зная наперед, что проявить инициативу ей не дадут, что когда ставятся спектакли, роли распределяются по знакомству среди тех, кто давно играют на сцене. С желаниями и стремлениями молодежи влиться в труппу здесь особенно не считаются. Так повелось еще до предшественника Ф. Лебедева, некоторое время занимавшего пост инструктора в Причудье актера М. Т. Любимова, который ведя только театральную работу завел особые порядки: в спектаклях занимал старых, ему хорошо знакомых любителей/ предъявлял профессиональные требования в усвоении ролей, заставлял беспрекословно подчиняться всем его режиссерским указаниям, не терпел возражений, многих доводил до слез и не раз выгонял со сцены и отнимал роли. Надо отдать должное Любимову, его спектакли готовились тщательно, оформлялись со вкусом, публика их любила и охотно посещала. Спектакль выливался в торжественную премьеру с вызовами на сцену режиссера Любимова, которому обязательно преподносились цветы и ценные подношения.

Характер работы Любимова противоречил задачам инструктора по внешкольному образования среди деревенской молодежи, обязанного поднимать ее культурный уровень, привлекать к общественной работе, вовлекать ее во все виды просветительной деятельности. Любимова вскоре убрали, признав его деятельность неудовлетворительной.

Поклонники Любимого, их в Посаде-Черном было немало, естественно подняли шум вокруг решения об его увольнении; странную позицию заняло правление просветительного общества, встав на защиту своего фаворита Любимова, находя, что его замена повлечет ослабление театральной деятельности общества.

В такой ненормальной обстановке в Посаде-Черном начинал инструкторскую работу Лебедев. Из солидарности с Любимовым многие старые кружковцы бойкотировали начинания нового инструктора. Лебедеву, и потом мне, это оказалось кстати. Нас такое игнорирование не только не огорчило, а, наоборот, вдохновило переключиться на молодежь, которая охотно пришла заниматься. Через два-три года результаты незамедлили сказаться. Появилась хорошая, здоровая смена, исчезли интриги, не стало "любимчиков", которым в первую очередь отдавались лучшие роли.

Правление просветительного общества забронировало для меня номер в гостинице. Приехал я в субботу в разгар базарного дня. С трудом возчик проехал через сплошной муравейник торгашей и покупателей. С края базарной площади шла оживленная торговля рогатым скотом, свиньями, домашней птицей. На длинных столах лежали горы рыбацких сапог, в открытых мешках высовывались головы мороженых лещей и окуней, торговцы зазывали купить и них мотки шерсти, домотканое сукно, половики, коврики, дуги, сани, бочонки и прочий товар. Невдалеке от станции стеной выстроились возы с сеном и соломой.

В гостинице стоял неменьший шум. Бесконечным потоком входили и выходили посетители, негде было не только сесть, но даже встать, пришлось отказаться от мысли с дороги выпить стакан горячего чая. Номер мне отвели в мансардном помещении. Маленькая комната окном была обращена в сторону железной дороги.

Весь день ушел на визиты к деятелям просветительного, местным учителям, знакомился с посадом и, конечно, заглянул в народный дом, где мне предстояло ставить спектакли.

Ужаснулся, когда вошел в полуподвальное помещение, предназначенное для обслуживания культурных интересов трехтысячного населения столицы Причудья. Непроветриваемое, наглухозакрытое наружными ставнями помещение производило гнетущее впечатление. Прежде всего в нос бил терпкий запах плесени. Низкий потолок зала давил грязным верхом, по углам белели плесенью стены зала, уродовали вид огромные черные печи, пыль покрывала давно выцветшие, висевшие с угла на угол бумажные гирлянды. Размеры сцены позволяли ставить многоактовые пьесы. Не удовлетворяла и ее высота, отсутствовали карманы. Имелись две небольших гримировочных комнаты. Отсутствовал туалет.

Вечером с моим участием состоялось расширенное заседание правления Черновского просветительного общества совместно с представителями местной общественности. Составили годовой план деятельности просветительного общества, приняли ряд конкретных мер по привлечению молодежи в работе кружков. На ближайшее время наметили молодежный спектакль - пьесу Островского "В чужом пиру похмелье", организацию курсов кройки и шитья (руководитель З. И. Шибалова), лекции на общеобразовательные темы, литературный суд. Собрание единогласно признало заслуживающим большого внимания организацию весной 1930 года районного празднования "Дня Русского Просвещения", к участию в котором должны быть привлечены кроме всех русских общественных организаций Посада-Черного деревни Логозо, Раюши, Никита, Тихотка. В празднике участвуют школы, школьные и взрослые хоры. Завершающим праздник спектаклем явится историческая боярская пьеса времени Иоанна Грозного Островского и Гедеонова "Василиса Мелентьева".

Поздно вечером вернулся в гостиницу, предвкушая как следует отдохнуть после морозного путешествия по озеру и проведенного в хлопотах первого трудового дня в Посаде-Черном.

За тонкой стеной номера происходила гулянка, слышалось пение, играла гармошка. Хотя я очень устал и хотелось спать, уснуть долго не мог. Под утро пьяная компания несколько угомонилась и я заснул. Проснулся от прикосновения чьей то руки к моему лицу, и не мог сообразить, где я и что со мной. У кровати стояла незнакомая молодая женщина, издававшая сильный запах алкоголя.

- Вы уж простите, что мы вас потревожили, - с этими словами она повернулась в сторону дверей, где стояла держась за дверной косяк пьяная женщина, - нам очень скучно, пойдемте в нашу компанию!

В первый момент я растерялся, не зная, что ответить. - Как попали сюда эти женщины, - подумал я, и сразу же сообразил, что, по-видимому, забыл закрыть на ключ двери.

- Сейчас же освободите номер, никуда я с вами не пойду!

Незнакомки даже не пошевелились. Соскочив с постели в одном белье я подлетел к стоявшей у двери и вытолкал ее в коридор. Со второй справиться было сложнее, она ни за что не хотела уходить одна, все уговаривала примкнуть к их кампании. Наконец и она ушла. Заперев на ключ дверь я снова улегся в постель и сразу же уснул.

О ночном происшествии я рассказал днем номерщице. Она с удивлением выслушала мой рассказ приняв его за шутку.

Во второй половине февраля 1930 года подготовил пьесу Островского "В чужом пиру похмелье", в которой из десяти участников спектакля семь человек были новички сцены. Черновская интеллигенция бойкотировала спектакль. Для них, привыкших к салонным и фарсовым спектаклям в постановке Любимого подобная пьеса шокировала их "утонченные" вкусы. Я умышленно для первого своего спектакля выбрал подобную пьесу, зная, что в Причудье, в особенности в Посаде-Черном, еще сильны дореформенные семейные устои, здесь не перевелись Титы Титычи. Зал заполнили черновская молодежь, были ученики старших классов русской и эстонской школы, благодаря дешевым билетам собралась беднота.

До зрителей, внимательно следивших за ходом спектакля, дошла основная тема спектакля: бесправное положение и тяжелая доля старого учителя Ивана Ксенофонтыча и его дочери Лизы, терпящих унижение со стороны всесильного богатого купца Брускова и, одновременно, какое пагубное влияние имеют деньги в руках таких самодуров - купцов, как Тит Титыч. Когда великий русский критик Добролюбов прочитал эту пьесу, он воскликнул: "...Отчего целое общество терпит в своих нравах такое множество самодуров, мешающих развитию всякого порядка и правды?!"

На читку предназначенной для предстоящего районного "Дня Русского Просвещения" пьесы "Василиса Мелентьева" собралась вся черновская общественность. Сказал несколько слов о том, что пьесу Островской писал совместно с директором императорских театров Гедеоновым и что известный поэт-революционер Плещеев, восхищаясь языком драмы, так о ней писал: "Не часто приходится видеть на нашей сцене пьесы, столь богатые поэтическими красотами, написанные таким поистине мастерским языком... Желательно, чтобы противника г. Островского указали нам, у кого из современных наших писателей, воспроизводящих наш исторический был, можно найти стих более поэтический, оборот речи более русский..."

Островский любил "Василису Мелентьеву" в числе тех своих пьес, которые, как он выразился "должны быть непременно в репертуаре всякого русского театра, если он хочет быть русским".

Роли распределили так: царь Иоанн Грозный - П. С. Логусов, Василиса Мелентьева - Л. А. Якобсон, царица Анна - З. И. Шибалова, Василий Колычев - С. А. Кедринский, Малюта Скуратов - П. М. Лансберг, мамка - К. М. Титова.

После нескольких застольных занятий договорился с участниками, что за время моего отсутствия они выучат роли и с середины апреля, когда я снова приеду в Посад-Черный, начнутся ежедневные занятия и репетиции.

Декорации писали сами кружковцы по эскизам художника Коровайкова. Боярские костюмы прислали из Нарвы.

Увлеченно, с большим интересом закипела большая творческая работа. Репетировали с 6-ти часов вечера до 11 часов. По воскресным и праздничным дням кроме репетиций происходили индивидуальные занятия. Роли хорошо выучили, задержки с текстом не было, мое внимание, как режиссера спектакля, сосредотачивалось на выявление характеров, взаимоотношении героев, правильном понимании исторических образов.

Труднее всего приходилось исполнительнице роли Василисы - учительнице Тихотской школы Лидии Александровне Якобсон, которая каждый вечер совершала 6-ти километровый путь (в одну сторону) пешком или на велосипеде, в зависимости от погоды, чтобы попасть на репетицию в Посад-Черный. Никогда она не жаловалась на усталость после учебных занятий в школе, всегда появлялась на репетицию без опоздания в отличном настроении, шутила, других подбадривала, не раз говорила, что "искусство требует жертв".

Подготовку объединенного хора Посада-черного и окрестных деревень вел преподаватель пения Черновской школы Калистрат Антонович Малышев. Жил но в трех километрах от Черного в деревне Кикита, куда возвращался ежедневно после занятий домой. Для него не составляло большого труда второй раз являться на спевку в Посад-Черный.

В одно из воскресений К. А. Малышев пригласил меня к себе на обед. Он занимал половину одноэтажного деревянного дома в центре деревни Кикита против старообрядческой молельни. С ней соседствовала баптистская молельня.

Сам старообрядец, К. А. Малышев, происходил из ортодоксальной старообрядческой семьи, был глубоковерующим человеком, конечно не курил, принимал активное участие в общественно-церковной жизни местного старообрядческого населения. Стоило мне переступить порог его дома, как я сразу же почувствовал в его невысоких, уютных комнатах молитвенную тишину, свойственное зажиточным старообрядческим домам отрешенность от внешнего мира, благообразное спокойствие. Правые углы обеих комнат, где я был, занимали большие и малые иконы, которых было так много, что мне трудно было их сосчитать. Комнаты утопали в цветах. Горшки с геранью, кактусами, китайскими розами заполняли подоконники. На полу стояли пальмы, лимонные деревья. Какие то мне незнакомые вечнозеленые растения спускали свои длинные ветви с большого стола, покрытого ослепительно белой полотняной скатертью. По середине стола лежала огромная библия.

К моему приходу на столе кипел ярко начищенный медной самовар, издававший какие то неуловимо тонкие звуки, приятно тонувшие в этой уютной обстановке.

Хозяйка быстро вносила в комнату пироги, ватрушки, булочки, какие то печенья, подала несколько сортов варенья. Приятный запах сдобы щекотал нос, все выглядело очень аппетитно, единственно, что меня несколько озадачивало, почему был сервирован чайный стол, ведь меня пригласили на обед. Вероятно Калистрат Антонович, - подумал я, - ошибся в характере угощения. Все было очень вкусно, поэтому я особенно не досадовал, с удовольствием выпил два стакана чаю и безотказно всего попробовал и не отказывался дополнительно угощаться.

Каково же было мое удивление, когда хлебосольная хозяйка, убрав чайную посуду и все, что прилагалось к чаю, внесла миску с ароматичным куриным бульоном, жареного леща с гречневой кашей и клюквенный мусс со сбитыми сливками. Есть мне не хотелось, я уже был сыт. Вероятно на моем лице выражалась растерянность и то состояние, которое испытал герой басни Крылова "Демьянова уха".

В Логозо и Олешницах, где я лил среди православных и не вращался среди старообрядцев, не имел понятия, что у старообрядцев существует обычай завтрак, обед и ужин обязательно начинать с чая. В бедных семьях желудки прополаскиваются пустым чаем, у зажиточного хозяина к чаю подаются кондитерские изделия.

Солнечным весенним днем 28 мая яркими сарафанами и вышитыми мужскими косоворотками засверкали по воскресному прибранные улицы Посада-Черного. Теплым легким ветерком с озера погода улыбнулась первому районному в Причудье "Дня Русского Просвещения". Первыми ласточками праздника разлетелись по посаду девушки в русских национальных костюмах, продававшие на больших щитах значки с портретом основоположника русской литературы А. С. Пушкина. Переполнен молящимися старинный Никольский храм. По окончании литургии настоятель Петр Антонов разъясняет значение "Дня Русского Просвещения", рассказывает о первом русском просветителе князе Владимире.

На переполненной народом площади перед русской школой дети выступают с гимнастическими упражнениями. Поют хоры. Гармонисты сопровождают хороводы, пляски. Веселье продолжается до вечера.

В народном доме, как говорится, негде яблоку упасть. Огромный интерес вызвала историческая пьеса времен Грозного "Василиса Мелентьева". Черновские зрители, никогда не видевшие на свой сцене боярских пьес, были поражены яркими декорациями русского терема, написанными по эскизам художника Коровайкова, стильными боярскими костюмами, соответствующим гримом.

Захватывающая фабула спектакля - трагическая судьба пятой жены Грозного, Анны Васильчиковой, заинтриговала всех, зал с напряженным вниманием следил за всеми перипетиями сложной пьесы с ее историческими героями Грозным, Василисой, царицей Анной, Малютой Скуратовым, Колычевым, Бомелием и другими персонажами.

С 1930 года вошло в традицию ежегодно летом в Посаде-Черном проводить районный "День Русского Просвещения", объединяющий деревни среднего Причудья, с постановкой лучших пьес русского классического репертуара. За время пребывания инструктором в Причудье мне удалось осуществить постановку еще двух пьес островского "Гроза" и "Бесприданница". И драмы Найденова "Дети Ванюшина".

Постановка спектаклей в деревне всегда осложнялась отсутствием костюмов. Народные дома собственных костюмов не имели, в лучшем случае в из распоряжении находились лесная декорация и комплект сценических сукон. Одежду доставали сами в собственных семьях и по знакомству из дедовских сундуков. В старообрядческих деревнях старики ни под каким видом не соглашались отдавать костюмы на сцену, считая ее местом "бесовских игрищ", приходилось их утаскивать тайком. Старинные платья, длиннополые сюртуки одевались в молельню только в большие праздники и, конечно, разрешать "поганить" одежду на сцене старообрядцы ни под каким видом не соглашались.

С костюмами для "Бесприданницы" осложнений не возникло, их я привез из театральной мастерской в Тарту. В период подготовки "Грозы" черновское просветительное общество переживало финансовый кризис и не в состоянии было взять на прокат костюмы, поэтому нам пришлось искать их на месте. Каждый доставал, что мог найти и спросить у знакомых. На генеральной репетиции я убедился, сто если найденные участниками спектакля костюмы соответствовали времени, то в них все же не хватало красоты покроя и отделки, платки и шали выглядели скромными по рисунку. Не хватало богатства, нарядности.

Игравший Дикого молодой старообрядец Павел Матвеевич Ланзберг, любивший сцену, на этой почве враждовавший в семье, доверительно мне сообщил, что всякими правдами и неправдами достанет у своей бабушки из сундука хранящиеся в нем старинные платья и платки и принесет их на спектакль. "Ключ от сундука, - шепнул мне Ланзберг, - хранится за божницей. Как только бабка уснет, достану костюмы. Только об этом не слова, узнают, меня выгонят из дома!.."

За два часа до начала спектакля все кроме Ланзберга были на месте. Решили одеть прежние платья. Гримируя актеров я услышал несшиеся со сцены радостные возгласы: "Молодец Павлуша! Сдержал слово!"

Запыхавшийся, мокрый сидел на сцене Ланхберг. Перед ним на полу лежал огромный тюк. В одно мгновение женщины, участницы спектакля, его развязали. В нем были аккуратно сложены десять стильных купеческих платьев сшитых по моде того времени, с яркой цветастой отделкой, с рюшками, воланами, ручной работы кружевами. Нельзя было не залюбоваться тяжелыми парчовыми и шелковыми платками со старинными русскими рисунками, игравшими красками на вышитых цветах и орнаментах.

И все таки в доме Ланзберга узнали о проделке с костюмами. Прежде чем уложить обратно в сундук костюмы, их снесли в молельню, окропили святой водой, сняв с них "бесовскую погань".

Всей просветительной работой в деревне руководило учительство. Оно возглавляло просветительное общество, вело хор и оркестр, ставило спектакли, заведовало библиотеками. Постепенно из среды деревенской молодежи стали появляться активисты, становившиеся помощниками учителей, но их познания в области просветительной деятельности оказывались весьма скудными и ограниченными. Возникла необходимость подучить эту молодежь, дать ей более основательные познания в области руководства народным домом, делопроизводством, кружками. Наконец встал вопрос о необходимости постепенно заменять учителей на тех участках общественной деятельности, где после соответствующей подготовки смогут встать молодые деревенские деятели. Для этой цели правление Союза Русских просветительных обществ в Эстонии организовало в ряде крупных районов Принаровья, Причудья и Печерского края двухнедельные курсы по подготовке деятелей деревенских народных домов с расчетом, что их будут посещать молодые деятели - общественники из соседних деревень.

Зимой 1932 года такие курсы открылись в Посаде-Черном. Их посещали 30 слушателей из Посада-Черного и окрестных деревень Логоза, Раюши, Кикита, Тиходка, ежедневно с 7 до 11 часов вечера. Бесплатными лекторами были местные общественные деятели и учителя. Занятия по делопроизводству вел бухгалтер по профессии А. И. Ланзберг. По всем видам работы литературного кружка занималась учительница З. И. Логусова-Шибалова. Библиотечное дело вел учитель Ф. И. Титов. По театральному искусству занимались врач С. А. Кедринский и я.

Многие из посещавших эти курсы позднее возглавили просветительную работу Ф. Суворова и С. Топкин в Посаде-Черном, Михаил Гусев в Логозо, Иван Залекешин в Раюшах, Мария Домнина в Тихотке.

Своими впечатлениями о курсах поделилась на страницах "Вестника Союза Русских просветительных обществ в Эстонии" одна из руководительниц З. И. Логусова-Шибалова:

"Устроенные в Мустве курсы для работников просвещения оказались своевременными, интересными для деревенской молодежи и необходимыми для нее. За это говорят цифры посещаемости курсов, за это говорит и горение молодежи, живой отклик на призывы руководителей, оживленные беседы и споры на уроках, неоднократно высказываемые молодежью пожелания, чтобы подобные занятия продолжались дольше и устраивались чаще. Девушки, после дневного физического труда приходящие из Тихотка за 6 километров и вечерами с интересом работающие; парни, проведшие день в лесу за пилкой дров или на озере за ловлей рыбы, а вечерами оживленно проделывающие всю работу на курсах; будущие портнихи, в настоящем ученицы, в обеденный перерыв готовящие задание к вечеру, - разве все это не доказательства, что курсы пришлись ко времени и нужны деревне. За две недели работы посетители курсов слились в дружную семью. Не трудно подметить и искорки талантов, то к рассказыванию, то к выразительному чтению, то к игре на сцене, к ведению собрания; есть лица и с судейскими наклонностями. А робкий вопрос одной девушки - "Что сделать, чтобы стихи были напечатаны в газете?", - указывает на склонность к поэзии. Непосильную задачу взяли бы на себя руководители, задавшись целью за две недели подготовить кадр готовых общественных работников. Их задача скромнее: указать молодежи пути, по которым надо идти к просвещению. Вот знают теперь посещавшие курсы, как ведется работа в каждом просветительном обществе с технической стороны, получили указания, что и как читать, какие пьесы ставить и как играть. Знают сами и другим расскажут кое-что из усвоенного. А если усвоили все, что предлагалось им на курсах, то не останутся с этими знаниями, а пойдут дальше. Вехи намечены. В дорогу пойдут сами..."

В конце Петроградской улицы на берегу Чудского озера в небольшом одноэтажном деревянном домике жили две учительские семьи. Они были замечательны тем, что стремились жить для людей, для пользы общества. С их бескорыстной помощью росла и крепла культура Посада-Черного.

В этом ничем непримечательном с внешней стороны доме, разделенном на две равные половины, квартировали учителя Черновской русской школы - супруги Елизавета Максимовна и Федор Иванович Титовы и на другой стороне - супруги Зоя Ивановна и Павел Степанович Логусовы.

Всегда приятно было здесь бывать. И не только потому, что хозяева обеих половин отличались русским хлебосольством, приветливо и радушно встречали гостей, но еще и потому, что под его крышей рождались и осуществлялись большие общественные дела. Все полезные и нужные для русского населения начинания культурно-просветительного характера не могли миновать этот дом. Он словно семафор открывал зеленую улицу мероприятиям Черновского русского просветительного общества.

Бльшой специалист библиотечного дела Федор Иванович Титов много лет заведовал местной русской библиотекой. Его ученики по школе были помощниками по библиотечным делам, помогали выдавать книги, их ремонтировали, заполняли картотеку, приучались к самостоятельной библиотечной работе. Любил Федор Иванович сцену, выступал как актер, режиссировал несложные спектакли.

Непременным участником всех любительских спектаклей в Посаде-Черном являлась Елизавета Максимовна. Пройдя любительскую театральную школу она свой опыт передавала детям - ученикам школы, режиссирую детские спектакли.

Педантичный, порой флегматик, учитель Павел Степанович Логусов свободное от школьных занятие время посещал охоте и рыбной ловле. Но это не значит, что ему чужды были духовные запросы. Страстный любитель музыки, он организовал в школе оркестр народных инструментов и в Черновском русском просветительном обществе смешанный хор, который слаженностью исполнения, хорошо подобранными голосами и большим, разнообразным репертуаром славился по всему Причудью. Хор выступал на Русском певческом празднике в 1937 году в Нарве.

На и на этом не остановилась мятежная душа влюбленного в искусство Логусова, который находил еще время участвовать в спектаклях. Бесспорным достижением на театральном поприще он вправе был считать профессиональное исполнение двух сложных драматических ролей - царя Иоанна Грозного в пьесе Островского "Василиса Мелентьева" и Константина в пьесе Найденова "Дети Ванюшина".

О Зое Ивановне Шибаловой, жене Павела Степановича, моей соученице по 39 вынуску в 1921 году Нарвской русской гимназии следует сказать особо.

На гимназической поарте и в университетской аудитории Зоя Ивановна обнаруживала не только крепкие знания и хорошую успеваемость, но что особенно бросалось в глаза, - в ней ярким светом горел огонь общественного служения. Во всех гимназических и студенческих мероприятиях она было застрельшиком, инициатором материальной помощи неимущей молодежи. Стремление быть передовой во всех русских общественных делах не останавливало ее ни перед какими трудностями, наоборот, они возбуждали у нее еще больше желания трудиться на общественном поприще и в работе преодолевать препятствия.

Этот настойчивый, устремленный на служение ближнему благородный характер Зои Ивановны выработали безрадостное детство в дерене Ремник (Причудье), где она родилась и получила в Олешницах начальное образование, нужда кругом, сырость и беспросветность окружающей деревенской жизни, нежелание родителей дать ей среднее и высшее образование.

Не это ли золотое сердце Зои Ивановны Шибаловой является причиной ее душевной молодости?!..

Какое благородство более пятидесяти лет жить мечтою о том, чтобы приносить пользу окружающим людям, служить интересам простого народа, лучшие годы своей жизни отдать воспитанию детей крестьян и рыбаков, - это ли не залог человеческого счастья и радости, причина долголетия, эликсир жизни...

Чем занималась Зоя Ивановна Шибалова по окончании школьных занятий, как проводила часы досуга, положенного после работы отдыха?

Играла в оркестре народных инструментов, была солисткой в смешанном хоре, принимала участие во всех спектаклях, которые ставились в Посаде-Черном, состояла долголетним членом Черновского правления просветительного общества, была руководительницей курсов рукоделия и художественной вышивки, читала лекции на общеобразовательные темы и еще умудрялась поздно вечером приглашать к себе домой на консультацию девушек из рукодельного кружка.

Не слишком ли велика общественная нагрузка для одного человека, - вправе задать каждый из нас такой вопрос, а когда же отдых, личная жизнь?

Их заменяли сознание Зои Ивановны, что она жила для народа, что в русской деревне поднимались обильные, орошенные радостью и счастье всходы просвещения и культуры.

47. Тихотка.

Шестикилометровый путь от Посада-Черного до Тихотки проходит по краю озера через деревни Раюши и Кикита по низкой береговой дороге, не раз затапливаемой разбушевавшейся водной стихией.

Правление Тихотского просветительного общества "Улей" прислало за мной запряженную в сани старенькую лошаденку. Не моложе ее была возница, закутанная в овечью шубу. Пользуясь хорошей погодой, в этот день играло солнце, отсутствовал ветер, я отказался ехать в санях, сдал вознице вещи и велел ей ехать без меня, сказав, что дойду пешком, мне хотелось познакомиться с деревнями, увидеть зимнее озеро, людей, старообрядческие молельни.

За центром Посада-Черного начинался "Голодай", о котором я уже упоминал. Узкая дорога с маленькими домами, построенными впритык по ее обеим сторонам. Почему то сразу подумал: а если вдруг пожар, костром вспыхнет "Голодай". В нескольких шагах берег озера. Ледяной покров сливается с береговой полосой под снегом. За "Голодаем" начинается пустырь без домов и деревьев. С правой стороны вдали красной полосой вырисовывается кирпичная стена старообрядческого кладбища.

По такой же береговой дороге начинается деревня Раюши. Улица широкая, вытянулась на полтора километра. Между деревянными домами стали попадаться кирпичные строения на положенном друг от друга расстоянии, за деревянными частоколами небольшие огороды.

В окружении запорошенных снегом высоких деревьев одиноко стоит окрашенная в желтую краску Раюшская старообрядческая молельня, в которой молятся поморы, старообрядцы строгих религиозных традиций и порядков.

Их священник, именуемый наставником, в обиходе батька, ведет аскетический образ жизни. Но, например, не имеет права вступить в брак.

Убогое впечатление производит раюшская школа. Небольшое одноэтажное кирпичное здание давно не ремонтировано, оконные рамы заделаны осколками стекол, не в порядке двери. На противоположной стороне дороги дом пожарного общества. На него страшно смотреть. Из под обшивки, давно не видевшей краски, торчат гнилые бревна. Здание покосилось, впечатление такое, что не сегодня - завтра оно рухнет. В первом этаже депо. Наверху помещение для вечеров. Есть сцена. За отсутствием в Раюшах просветительного общества культурными мероприятиями ведает пожарное общество, которое кроме танцев ничего не устраивает. Попытки местных учителей организовать культурно-просветительное общество встречали противодействие тех же пожарных, опасавшихся конкуренции.

За Раюшами деревня Кикита. Трудно понять, где кончается Раюши и начинается Кикита. В одну непрерывную линию слились дома двух деревень. Соседствуют два молитвенных дома: молельня старообрядцев-федосеевцев и добротный дом баптистов, выстроенный на средства, полученные из Швеции и Америки. Баптисты развернули кипучую "миссионерскую деятельность", пользуюсь тем, что причудская беднота падка на подачки и легко поддается на уговоры ретивых баптистов переходить в новую веру. В конце Кикита два старообрядческих кладбища. Справа от дороги места захоронения XIX века. Ближе к озеру новое кладбище.

За деревянным мостом начинается деревня Тихотка. Всего одна улица, длиной около километра, с домами по двум сторонам. Чтобы попасть в школу, куда отвезли мои вещи, нужно пройти всю деревню. Школа как и Раюшская построена из кирпича. Но выгодно отличается от нее внешней привлекательностью, чувствуется хозяйский глаз.

Меня давно поджидал заведующий Тихотской школы Дмитрий Иванович Рунин, один из старейших причудских учителей, бессменно учительствующий в Тихотке с 1917 года. В этой деревне живет с 1899 года. Выше среднего роста неполный мужчина с выразительными глазами, Рунин с первого знакомства производит приятное впечатление. Его уважают и любят, как большого общительного деятеля. Отлично знающего эстонский язык, он принимает непосредственное участие во всех русских и эстонских общественных организациях, является основателем Тихотской русского культурно-просветительного общества "Улей" и пожарного общества. К нему приходят за советом, с просьбой написать заявление, ходатайствовать о выдаче ссуды, пособия, выделить земельный участок эстонские и русские крестьяне и рыбаки всей Казапельской волости, в которую входит деревня Тихотка. Членами общества "Улей" состоят все его участники, относящиеся к нему с искренней любовью и благодарностью, как не только к хорошему учителю, но и к отличному воспитателю. В этом я убедился, занимаясь с ними по внешкольной работе. Тихотская молодежь дисциплинирована, воспитана. Характерно, что в деревне не бывает безудержанного пьянства и драк, как в Раюшах и Кикита, деревня оправдывает свое наименование и в этом немалая заслуга Дмитрия Ивановича, трезвенника и примерного семьянина.

На квартиру меня устроили в дом местного иконописца, конечно, старообрядца Пимена Максимовича Сафронова. Его брат Владимир Максимович, член правления общества "Улей" принял живейшее участие в устроении меня в отдельной комнате в мезонине деревянного дома, превращенной в мастерскую иконописца. В день моего приезда Пимен Максимович находился в Тарту, его приезд домой ожидался со дня на день. Его брат успокоил меня, заверив, что никаких возражений по поводу моего вселения не будет, наоборот, брат обрадуется видеть у себя гостя.

Необычной оказалась комната. Меблировка самая простая, спартанская. Железная кровать с соломенным матрацем, стол, несколько табуреток. Зато стены украшали иконы древнего письма работы Сафронова. Не все иконы были закончены. Словоохотливый Владимир вкратце рассказал биографию брата, который всего лишь учился три года в начальной школе и

12-летним мальчиком поступил в ученики к известному старообрядческому иконописцу Гавриле Ефимовичу Фролову, выходцу из Витебской губернии, открывшего в деревне Раюши собственную иконописную мастерскую.

Меня в первую очередь предупредили, чтобы я не курил (в то время я был заядлым курильщиком), поставили на стол комплект мирской посуды. Старообрядцы не разрешают инаковерующим пользоваться их посудой.

Через два дня приехал из Тарту Пимен Максимович. Он меня обворожил приятным обхождением, теплотой мягкого разговора. За все время пребывания своего в Тихотке я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, вышел из равновесия, сказал про кого-нибудь плохое, обидное слово. Обращала внимание ласковость обращения, какая-то одухотворенность светилась в его светлых лучезарных глазах. Не приходится, конечно, говорить, что он был глубоко верующим человеком, всякое дело начинал с молитвы, обязательно молился по окончании работы. Характером и поведением он напоминал Алешу Карамазова.

Закончив писать иконы, брался за книги. Читал вечерами и в ночную пору классическую русскую литературу. Книги религиозно-философского содержания, стремился пополнить свои скудные познания, полученные за короткий срок пребывания в школе.

О Пимене Максимовиче Сафронове, как художнике-иконописце появились статьи в газетах и журналах. О нем заговорили заграницей. В начале тридцатых годов югославский король Александр пригласил художника реставрировать старинные храмы и монастыри Югославии. Несколько лет Сафронов руководил иконописной школой во Франции, позднее переехал в Соединенные Штаты Америки.

Приглядываясь к творчеству этого большого мастера письма старинной иконы, я смог воочию убедится, насколько простота и строгость композиции отличали художника, который выразительностью красок и теней писал возвышенно-прекрасные образы святых и события на религиозную тему.

За отсутствием с Тихотке народного дома занятия с молодежью проводились в школе. Сюда собиралась вся деревня послушать чтение произведений Льва Толстого, Пушкина, Тургенева. Народу нравилось, когда чтение сопровождалось показом световых (туманных) картин. С тихотской молодежью я поставил два спектакля: драму Софьи Белой "Безработные" и комедия Сомова "Счастливый билет". Пьесы игрались в пожарке в Раюшах, в грязном, натопленном помещении, на сцене, которая будучи укрепленной всякими подпорками казалось в любую минуту могла рухнуть.

О тихотской молодежи, как пчелки трудившихся в обществе "Улей", я сохранил наилучшие воспоминания. Работать с ней доставляло большое удовольствие. Трудно забыть простых и сердечных Ольгу Домину, братьев Ивана и Бориса Кравченко, Александра Мухина, Матвея Рукина, Ивана Залекешина и многие другие, кто рука об руку со своими бессменным руководителем Дмитрием Ивановичем Руниным поднимали культуру деревни, воспитывали молодежь на хорошие, благие дела.

48. Красные Горы (Калласте).

За Тихоткой к югу береговая полоса Чудского озера преображается. Низменность переходит в холмистую местность и, что самое основное, люди уже не те, старообрядца не увидишь, население, живущее в маленьких деревнях и, главным образом, на хуторах, составляют эстонцы. Занимаются земледелием, имеют порядочные участки пахоты, покосов, выгонов для скота, лесные наделы, при случае, если хозяйства близки к озеру, рыбной ловлей. Если старообрядец на своем крохотном клочке земли вынужден заниматься огородничеством, то для эстонца с его богатыми земельными угодьями имелись иные возможности. Огородничество и рыбная ловля являлись подспорьем.

Ближе к Красным горам берег становится выше и круче. Словно маяк вырисовывается на крутом берегу в Кодавере эстонская кирка. Двадцать пять километров отделяют Посад-Черный от Красных гор, а как непохож ландшафт этих двух крупных населенных районов Причудья.

Название Красные горы точно и не вызывает сомнения. Селение раскинулось на высоком, красном берегу. Спрессованный красный песок отчетливо выделяется, если смотреть со стороны озера.

И вот что удивляет. Большинство полуторатысячного населения Красных гор составляют старообрядцы, православных почти нет, около десяти процентов эстонцы.

Красногорцы - отличные рыбаки, славящиеся не только смелостью и отвагой, но уменьем круглый год не взирая ни на какую погоду ловить рыбу.

Выезжая летом на парусных судах, красногорские рыбаки добираются до Псковского озера, а в северном направлении ловят рыбу под Сыренцом. Зимой занимаются подледным ловом. Собираются артелями на лошадях, выводят маленькие домики-балки с припасами за 10-15 километров от берега и в течение надели остаются в озере. Красногорцам не страшны вьюги, бураны и даже весенняя пора, когда на льду образуются полыньи, то и дело проваливаются лошади, люди. "Пока ворон сидит на люду, - рассуждают они, - можно быть в озере!"

Зимними вечерами любил я выходить на отвесный берег и любовался картиной возвращения с озера кавалькады рыбаков на 10-15 лошадях. Рыбацкий поезд освещали многочисленные фонари на каждой подводе, создававшие впечатления иллюминации, доносились веселые песни, играли на гармони.

На берегу рыбаков поджидали скупщики рыбы. Сделки совершались на ходу. Не заезжая домой, рыбаки отгружали огромных пузатых лещей, сверкавших серебряной чешуей остроголовых судаков и красноперых окуней на автомашины, стоявшие около домов скупщиков, сразу же отправлявшиеся в Тарту.

Передовые рыбаки пытались организовать рыболовецкий кооператив. Ничего не получилось. Скупщики оказались сильнее, они успешно конкурировали, в некоторых случаях терпели убытки, платили за рыбу больше, чем кооператив, как только кооператив прекратил свое существование, цены были моментально снижены.

Красные горы не могли похвастаться хорошими домами, благоустроенными улицами, чистотой и порядком. В дождливую погоду глинистая почва расползалась на столько, что по улицам можно было пойти только в высоких сапогах. Все торговля сосредоточена на главной Тартуской улице. Маленькая базарная площадь в субботние дни наполнялась приезжими эстонцами с окрестных хуторов и деревень, продававшими поросят, шерсть, сельскохозяйственные продукты.

Когда-то каменная корчма на базаре превратилась в народный дом Красногорского русского просветительного общества.

Он копия народного дома в Посаде-Черном, меньшего размера с меньшими удобствами, совершенно не благоустроенный, с полуподвальным зрительным залом, низкой без всяких приспособлений сценой. В народном доме библиотека и читальный зал. Они существуют лишь по наименованию. Книг мало, читателей и того меньше, пара столов столь непривлекательного вида, что за ними никто не сидит. За отсутствием средств библиотека не в состоянии выписывать газеты и журналы. Хорошо если кто либо из членов правления принесет из дома прочитанные газеты и журналы, но это бывает редко.

Председателем просветительного общества является местный купец, торгующий мануфактурой, галантерей и ... водкой Иван Федорович Павлов, очень энергичный в торговых делах, но мало заинтересованный в просветительной деятельности. Непонятно, почему его выбрали председателем и что заставило его взяться за просвещение народных масс.

Мой приезд совпал с началом великого поста, особенно чтимого старообрядцами. В эту пору все увеселительные вечера, спектакли, концерты отменены. Ежевечерне я наблюдал, как чинно шествовали в старообрядческую молельню одетые в длинные черные платья с накинутыми на голову черными платками женские фигуры, среди них преобладали пожилые женщины, но были и молодые. У мужчин длиннополые тоже черные пальто, на ногах высокие сапоги. Постится все без исключения старообрядческое население, не позволяя себе есть мясо и молочные продукты. Последняя седьмая неделя не разрешает употреблять в пищу рыбу. Едят соленые огурцы, кислую капусту, черную редьку, черный хлеб, запивая кипятком без чайной заварки с простым сахаром. И, тем не менее, у старообрядцев не считается зазорным в дни великого поста пить водку и напиваться до бесчувствия.

Комнату я получил в мезанине деревянного дома у зажиточного купца-старообрядца Иосифа Алексеевича Долгашева. Два окна комнаты выходили на главную улицу. Слева виднелась базарная площадь, за ней - народный дом. Хозяйка согласилась меня кормить, но предупредила, что отдельно готовить она не станет и мне придется есть вместе с хозяевами постную пищу. После первого обеда, состоящего из душистого грибного супа, отварного судака с жареным на постном масле картофелем и ароматичным вишневым киселем, я убедился, что теперь, наконец-то, стану получать настоящие домашние обеды, а что они постные, не имеет значения, во всяком случае с успехом заменят скоромную пищу, осточертевшую мне соленую свинину во всех видах.

Большая квартира Долгашева, состоявшая из прихожей, большой гостиной, столовой и спальни, была уставлена старинной мебелью. Из столовой дверь вела в магазин. Хозяин отлично говорил по эстонски, поэтому у него главными покупателями были эстонцы с хуторов, закупавшие мешками сахар, соль, москательные товары, мануфактуру. В столовую надо было проходить через гостиную, в которой стояла зеленая плюшевая мебель, по стенам висели поблекшие от времени репродукции картин русских художников, а в правом углу - множество икон, как мне сперва показалось, старого письма. Внимательно всмотревшись я убедился, что это не так. Все иконы были вышиты шелковыми нитками настолько искусно, что их было трудно отличить от обычных икон, написанных масляными красками. Их вышивала жена Иосифа Долгашева (забыл ее имя, отчество) с юных лет посвятившая свой досуг художественной вышивке. Сперва она занималась как бы совмещая приятное с полезным. Своими проворными руками она создала красивые, полезные вещи. Обычным и двойным крестиком, гладью, прямыми стежками, фестонами, ажурной и редкой гладью, "ришелье", паутинкой вышивались скатерти, занавески, наволочки, полотенца, салфетки и т.д. Но такая работа ее не удовлетворяла. Мечталось способом художественной вышивки запечатлеть лики святых, с помощью цветных шелковых ниток создать древнего письма иконы. Прежде чем приступить к этой работе, она долгое время молилась и, как она мне рассказала, во сне ей явилась Пречистая Дева Мария и благославила на этот путь.

Несколько раз я приходил к Долгашевой в комнату, когда она вышивала икону Божьей Матери. Я не узнавал рукодельницу. Она была непохожей на самое себя. В глазах светилась неземная радость, она буквально священнодействовала, в это время она отрешалась от окружающего мира, бесполезно было с ней разговаривать о посторонних, не относящихся к ее творчеству работе, не мои вопросы она отмахивалась рукой, давая понять, что отвечать не будет.

Глаза Божьей Матери полны чувства, которое в средние века определяли, как радость святой печали. Шелковые нитки в руках Долгашевой ложились на темный фон блестящего материала, как выразительные краски иконописца времен XV века. Приступая к работе и ее заканчивая Долгашева истово молилась и возносила благодарность за вдохновение и радость работы.

Позднее я узнал, что несколько вышитых икон Долгашева подарила в выстроенную в 1930 году Черновскую старообрядческую молельню, несколько ее икон украшают иконостас Красногорской старообрядческой молельни.

Пользуясь свободным от вечеров временем великого поста, я усиленно занимался с молодежью в библиотечной комнате, проводил громкое чтение художественной литературы, организовал несколько вечеров вопросов и ответов, на который пригласил специалистов -агронома, медицинского и ветеринарного врачей, юриста. Необычайный интерес среди всего населения вызвал литературный суд над произведением Всеволода Гаршина "Сигнал". Судили героя рассказа, железнодорожного рабочего Василия Спиридова, который в отместку за полученное от начальника оскорбление отвернул рельс с целью вызвать крушение поезда.

Литературный суд, устроенный впервые в Красных горах, вызвал благодаря интересной теме и тому, что он был театрализован горячее участие непосредственных его участников (председатель суда, прокурор, защитник, присяжные заседатели, свидетели) и в неменьшей степени зрителей, переполнивших до последней возможности зал народного дома.

Мой квартирохозяин Иосиф Алексеевич Долгашев, начитанный, с большим практическим багажом, как обвинитель образно доказывал, какое страшное преступление совершил Василий Спиридов и чем оно грозило для ни в чем неповинных пассажиров поезда, среди которых было немало детей и стариков. Не менее горячо защищал подсудимого учитель Д. Л. Горушкин, у которого было немало оправдательных доводов в защиту Василия. Железнодорожная катастрофа не произошла. Неграмотный Василий - жертва самодержавия, получив оскорбление действием, в состоянии невменяемости решил мстить, не думая о том, к чему может привести разрушение железнодорожного пути.

Оправдательный приговор, вынесенный присяжными заседателями, вызвал всеобщее удовлетворение. Литературный суд заставил многих задуматься над судьбой забитых, полуголодных людей, вроде Василия, и над теми, кто используя в личных интересах свою власть, чинят расправу...

Нельзя не залюбоваться в летнюю пору, когда Чудское озеро пребывает в покое, его зеркальной гладью, движением рыбачьих судов под белыми парусами незаметно продвигающихся до самого горизонта.

Прибытие парохода в Красные горы целое событие. На берегу собирается все население от мала до велика, наблюдая, как за 1-2 километра от берега к пароходу причаливает большая ладья занимающаяся перевозом пассажиров и багажа. Из за мелководья пароходу к берегу не пристать. Во время бури на озере, а это часто бывает в осеннюю пору, пароход проходит мимо Красных год, - из за сильной волны лодке с пассажирами и грузом невозможно к ней пристать.

В особо почитаемый местным старообрядческим населением Красных гор праздник Успения (28 августа) договорился с женой посетить молельню. День выдался на редкость безветренным, жарким и душным. Оделись по летнему в легкие одежды: жена одела ситцевое платье без рукавов с открытым воротом, голову покрывал газовый платочек, на мне были светлые брюки и апашка. В молельне своим внешним видом мы сразу же обратили всеобщее внимание. Еще бы, все женщины молодые и старые истово молились, одетые в темные сарафаны с закрытыми кофтами и черных платках на головах, по другую сторону молельни стояли мужчины в длиннополых сюртуках, нечто среднее между поддевкой и летним пальто.

Наша бесцеремонность в отношении туалета не осталась безнаказанной. Подошел какой-то пожилой мужчина, как потом я узнал, член приходского совета, и попросилжену проследовать за собой. Вышли на улицу.

-.Вы разве не знаете, - укоризненно сказал он, - что в таком виде в храм не являются, а вам, господин Рацевич, нашему инструктору просвещения, особенно должно быть стыдно и за себя и за жену. Попрошу больше не ходить к нам в молельню!

49. Село Нос.

Прежде всего о названии местности. Окрестили ее так не без основания. Оконечность села с белокаменной церковью и маяком вклинилась в озеро словно длинный нос. Село широким веером распласталось по берегу озера небольшими домиками с приусадебными участками и улицами с жилыми строениями, расположенными перпендикулярно к озеру. В Носу дышится свободно и вольготно благодаря тому, что нет скученности домов, подобно в Красных Горах, Тихотке, Кикита, Раюшах, Мустве. Село Нос удивительно еще составом населения, - оно почти все русское, православное, в то время как рядом в 6-ти километрах к северу сплошь старообрядческое селение Красные Горы и на юг по берегу озера в 4 километрах тоже старообрядческая вотчина Большие и Малые Кольки.

Старожилы рассказали мне, что береговая полоса, ныне занимаемая селом Носом, долгие годы оставалась незаселенной. Бежавшие от царского преследования из центральной России старообрядцы облюбовали для поселения район Посада-Черного, высокий берег Красных Гор и южную часть Причудья от Колек до устья реки Эмбах (Емаиеги) якобы потому, что здесь плохо ловилась рыба и леса находились на порядочном расстоянии от берега.

Первооткрывателями этого района явились несколько семейств из Псковщины, по профессии рыбаки, приезжавшие сюда когда вскрывалось ото льда озеро и в зимнюю пору возвращавшиеся домой. Жили они в наскоро выстроенных сараях. Из года в год улов рыбы увеличивался. Рыбаки решили обосноваться в Носу, приступили к стройке домов, привезли семьи. Так образовалось поселение псковитян-рыбаков, оказавшихся в окружении старообрядческого Причудья.

Ранней весной, как только вскрывается озера (в апреле месяце) и стар и млад в продолжение двух-трех недель с утра до позднего вечера не покидает берега озера. Происходит лов снетка, - мелкой рыбешки, длиной 6-10 см, весом до 12 граммов каждая. Снеток огромными косяками подходит вплотную к берегу и его уже не ловят, а ведрами, ковшами черпают из воды и заполняют бочки, чаны и другую деревянную посуду. Предприимчивые рыбаки на месте производят засол рыбы и везут ее на продажу по хуторам Эстонии. Снеток сушили в каменных сушилках. После революции они оказались разрушенными и напрасно рыбаки ходатайствовали перед эстонским правительством о восстановлении. Просьбу не уважили. Нашлись частные предприниматели, которые на свои средства построили новые сушилки и, конечно, с лихвой быстро вернули затраченные средства. В конце тридцатых годов улов снетка оказался рекордным. Некуда было его сбывать, рыбаки пробовали снетком кормить свиней, но вынуждены были отказаться от этой затеи, так как не представлялось возможным употреблять в пищу пропахшую рыбой свинину. Тогда снеток стали употреблять для удобрения огородов.

В Носу у меня произошла встреча с товарищем по выпуску в Нарвской русской гимназии и соквартирантом по комнате в Тарту в период учебы в Тартуском университете Владимиром Коронатовичем Розановым, заведующим Носовской начальной школой и одновременно педагогом в ней. Он занимался общественной деятельностью, состоя председателем правления Носовского просветительного общества "Восход". В бытность мою инструктором в Причудье мы работали с ним рука-об-руку и следует отдать ему должное: деятельность "Восхода" протекала с задором и огоньком, молодежь охотно участвовала в просветительной работе.

И вновь после Посада-Черного и Красных год я увидел жалкое здание народного дома, переделанного из старой каменной корчмы. Та же архитектура: вросшее в землю неприглядное строение, с огромной под готику черепичной крышей, маленькими окнами, полутемными, сырыми комнатами, мрачным зрительным залом, и, конечно, плохо оборудованной сценой. Носовская молодежь с ее способным активом Иваном Козловым, Ниной Карелиной, братьями Орловыми, сестрами Александрой и Любой Бубновыми любила заниматься драматическим искусством, старалась ставить спектакли собственными силами и в редких случаях прибегала к помощи учителей, в частности к нарвитянке, окончившую нарвскую гимназию, учительнице Носовской школы Надежды Васильевне Григорьевой. Она вела в школе уроки пения и охотно занималась с молодежью в обществе "Восход".

По приезде в Нос познакомился с молодежью, узнал, как ведется просветительная работа и как иногда она принимает нежелательные формы.

Собственными силами без руководителя молодежь играла одноактный фарс "В дамском белье". В пьесе трое действующих лиц: муж, жена и любовник. По ходу действия он оказывается в дамском белье, одетым на голое тело. Узнав о возвращении домой мужа любовник лезет под железную кровать. Выбирается он из по нее с большим трудом, пятясь задом на авансцену. Сорочкой он зацепляется за железные прутья кровати, обнажив продолжение спины. В зале поднялся невообразимый шум. Крики, отдельные возгласы перемежались с гомерическим смехом. Закрыли занавес, фарс остался недоигранным.

Весной 1930 года совместно с правлением просветительного общества "Восход" я разрешил вопрос о проведении в селе Нос, как центра южного Причудья, районного Дня Русского просвещения, намеченного на июнь 1030 г.

Все окрестные селения - Красные горы, Ропшино, Большие и Малые Кольки, Казапель, Воронья согласились принять участие в этом празднике.

Сразу же началась деятельная подготовка. Назначенный хоровым районным инструктором регент Носовсой православной церкви Федор Андреевич О'Коннель готовил русские народные песни в исполнении объединенного хора деревень южного Причудья. Школьники под руководством учительницы Н. А. Григорьевой готовили гимнастические упражнения, хоровые ансамбли. Для праздничного спектакля выбрали пьесу Островского "Не так живи, как хочется".

В середине июня впервые в южном Причудье отметили районный "День Русского просвещения". Все благоприятствовало его проведению. Отличная погода, нарядные толпы причудцев, одетых в русские национальные костюмы, удачно подобранные и исполненные русские народные песни взрослых хоров, радовало выступление детей. Представители общественных организаций в своих речах вспомнили основоположников русской культуры - Пушкина, Глинку, Репина, Павлова, Менделеева, призывали свято хранить родной русский язык, превыше всего беречь свою национальность.

В пасхальную ночь я присутствовал на богослужении в Носовской церкви. У настоятеля храма протоиерея о. Александра Орнатского накануне умер малолетний сын. В то время, когда мальчик лежал в гробу дома, священник А. Орнатский служил пасхальную заутреню и обедню. Храм был переполнен молящимися все знали о печальном событии в семье священника, искренно сочувствовали его горю. Служить о. А. Орнатскому было чрезвычайно тяжело. Его опухшие от слез глаза ничего не видели вокруг, голос дрожал, то и дело срывался. Во время обедни, когда священник с крестом и трекирием (три зажженных свечи) вышел из амвон и чуть наклонив голову произнес обычный возглас "Христос Воскресе!" произошло непредвиденное событие, грозившие обернуться в несчастье. От горевшей свечи вспыхнула спавшая вперед прядь длинных волос. Стоявшие рядом молящиеся не растерялись и моментально сбили огонь. После нескольких минут замешательства о. А. Орнатский благополучно завершил богослужение.

Незанятым в спектаклях я разрешил присутствовать на репетициях, наблюдать, как они проходят, какие даются режиссерские указания, говорил им, чтобы они все запомнили и будучи свободными, помогали обставлять сцену, переносить мебель и т.д. Одним из таких моих помощников был 16-летний Миша Трелин, шустрый и разбитной мальчик, старавшийся во всем и всем мне услужить. Понадобилась для репетиции визитка , которая имелась у регента Ф. А. О'Коннеля. За ней я послал Мишу. Прошло около часа, а Миша не возвращался. Меня это обеспокоило, потому что я знал, каким он всегда был аккуратным и исполнительным. Миша вернулся глубоко опечаленным и едва слышно произнес:

- Не нашли! Обыскали весь дом, лазили под шкап и диван, нигде не могли обыскать!

- А почему под диван и шкап, - подумал я и удивился, что регент так не бережлив в отношении столь редкой в деревне одежды, какой является визитка.

К концу репетиции в народный дом пришел регент О'Коннель.

- Федор Андреевич, - обратился я к нему, - куда вы подевали визитку, что её так долго искали. Даже лазили под диван и шкап.

Федор Андреевич громко рассмеялся:

- Миша просил резинку, потому мы её так долго искали и не нашли. Вероятно, ребята её куда-то забросили...

Все засмеялись и только одному Мише было грустно и не до смеха.

50. Распри в Кольках.

53. Послесловие Причудье

Осенью 1932 года я получил новое назначение - должность постоянного с круглогодовой оплатой инструктора Принаровья. Чтобы Причудье не осталось без инструкторской помощи, впредь до приискании Причудского инструктора, правление Союза поручило мне временно обслуживать район северного Причудья, деревни Олешницы, Логозо, посад-Черный, Раюши, Тихотка. Моему коллеге инструктору Печерского края Борису Константиновичу Семенову поручили временно работать в деревнях южного Причудья.

Хочется сделать кое-какие выводы и заключения о своем пребывании в должности инструктора внешкольного образования в Причудье.

О том, что инструкторская помощь населению береговой полосы Чудского озера была необходимой, ни в ком не вызывала сомнений. Но она, по мнению всех, могла быть более эффективной, если бы инструктор задерживался в каждом месте на более продолжительный срок, скажем на месяц-полтора. Пока он находился в деревне, интенсивно работало просветительное общество, оживлялась деятельность библиотеки, действовали кружки, проводились курсы, устраивался спектакль и т.д. Стоило инструктору уехать, как в работе наступало затишье и некоторый спад. Надо отдать должное причудским учителям, они подхватывали эстафету культурно-просветительных начинаний, были их продолжателями. Жертвуя своим ограниченным свободным временем, в ущерб своему отдыху, занимали молодежь, помогая ей во всем завершить ту работу, которую с ней начинал инструктор.

Дмитрий Павлович Цветков, Николай Михайлович Цыганов, Татьяна Виноградова - в Олешницах, Мария Харитоновна Домина - в Логозо, Зоя Ивановна Логусова, Федор Иванович Титов, Калистрат Антонович Малышев, Елизавета Максимова Титова, Павел Степанович Логусов, Павел Максимович Мигачев - в Посаде-Черном, Дмитрий Иванович Рунин, Дмитрий Михайлович Домин - в Тихотке, Иван Иванович Кожевников, Христина Ивановна Орлова, Дмитрий Павлович Горушин - в Красных горах, Владимир Коронатович Розанов, Надежда Васильевна Григорьева - в Носу, Родион Петрович Баранин, Калиника Севастьянович Лазарев, Алексей Денисович Оберпал - в Кольках, Алексей Гаврилович Гаврилов, Иван Иванович Иванов - в Воронье, Юлианна Алексеевна Грюнталь - на острове Пиирисааре, - вот далеко не полный список тех учителей, которые из года в год ради великой, святой идеи служения родному народу прививали старообрядческому населения Причудья просвещение и культуру. Эти замечательные, бескорыстные передовые русские люди, унаследовавшие прекрасные традиции земских учителей царской России, поднимавшие русский народ на борьбу за светлые идеалы свободы, работали в деревенской глуши настойчиво и скромно, не кичась заслугами, не получая за свой героический общественный труд ни денег, ни медалей, ни званий.

Сколько из них уже нет в живых, но память о них, их прекрасных делах народ Причудья помнит до сих пор и сохранит на долгие годы. Я счастлив, что мне, вероятно пока единственному, удалось в своих записях отметить их общественное служение родному народу, рассказать о них современным деятелям культуры, что "были люди в наше время", которые не за страх, а за совесть находили время делиться опытом, знаниями, советом, с теми, кто так в них нуждался. Разве смог бы я в Причудье добиться на ниве просвещения даже самых скромных результатов без помощи учительства? Никогда, ни при каких обстоятельствах!

А какие трудности приходилось всем нам преодолевать из за противодействия старообрядцев - фанатиков, в особенности серых малограмотных наставников-батек, которые открыто вели среди населения пропаганду препятствовать молодежи вступать в просветительное общество, не читать книг, не заниматься полезной общественной деятельность. И все же передовые идеи не могли не восторжествовать. Этому способствовала в первую очередь школа, те самые учителя, которые возглавляли просветительные организации. Детям с малых лет прививалась любовь к русской литературе, песне, музыке. Наличие школьных хоров, оркестров народных инструментов, драматических кружков, обучение деревенских детей ремеслам, - все это способствовало стремлению окончивших 4-6 классов сельской школы учится дальше, а кто был лишен этой возможности по материальным соображениям, пополнял багаж самообразованием, наперекор воле старообрядческих мракобесов уел в просветительное общество, работал в кружках, тянулся к свету, культуре.

Из трех русских районов буржуазной Эстонии Причудье по количеству русского населения занимало третье место, всего лишь 10 тысяч жителей, занимавших 1700 дворов по берегу Чудского оозера, на протяжении 120 километров. По сравнению с печерянами и принароцами, земельные собственники здесь редкое исключение. На весь южный куст деревень Причудья (Кольки, Казапель, Воронья) только семь хозяйств имели собственную землю. Не лучше обстояло дело в средней полосе. В такой крупной деревне как Раюши на 190 дворов насчитывалось 14 земельных собственников.

Житель Причудья, как правило, являлся арендатором государственных земель, имея нарез в четыре пурных места на двор, т.е. около полутора десятин. На одной пуре изба с дворовыми постройками и тут же с огородом, две пуры под заболоченным покосом и одна пура в общем выгоне. Поэтому неудивительно, что причудец-быбель не мог пожить на земле и вынужден был иметь несколько профессий, являясь одновременно рыбаком, каменщиком, огородником. Огородничество имело промышленный характер. Выращивались преимущественно лук, цикорий, так как на них всегда был спрос. Цены устанавливал перекупщик, крепко державший в своих руках прчудского огородника. Постоянно нуждаясь в деньгах причудец авансировался у перекупщика, который говорил:

- Все равно мне продаст, ведь долг платить надо! -

В заключение своего обзора вернусь к теме об инструкторе внешкольного образования в Причудье. Эта должность здесь была временной. У правления Союза Русских просветительных обществ средства были столь ограничены, что оно имело возможность постоянно держать двух инструкторов - для Принаровья и Печерского края. Причудский инструктор приглашался на 6-7 месяцев и затем увольнялся. Приходил новый человек. Менялась методика занятий, не успев привыкнуть к одному руководителю, молодежь переключалась на другого. После моего перевода в Принаровье сменилось в Причудье три инструктора и только последний - актер Таллиннского русского театра, общественный деятель Павел Владимирович Павлов-Идолович оказался на высоте, сумел поднять дисциплину и наладить порядок в обществах, где вместо работы увлекались пьяными гулянками.

И все же за несколько лет Причудский край изменился до неузнаваемости. Книга победила вековую серость, проникла в каждый дом причудца. Театр нашел дорогу в сердца отрицавших его старообрядцев. Народ, для которого откровением была только молельня, оценил и полюбил русскую песню...

Три года, как я не был в Воронье, я ее и народ не узнал, настолько в ней произошли разительные перемены. Мой рассказ таков:

...Густо надвинулись осенние сумерки дна Вороньей. Ничего не нарушает деревенской тишины, разве изредка доносится равномерный всплеск небольшого прибоя на озере. В одном из скромных, опрятных снаружи домиков, в уютной, обильно увешанной иконами старого письма, пропитанной запахом гарного масла горенке, при ровном спокойном свете лампады, в глубоком раздумье сидит убеленный сединами с пожелтевшим от продолжительного поста лицом семидесяти пяти летний наставник местной старообрядческой молельни.

На столе издает протяжный звук кипящий самовар. Около него сидит старушка-матушка, но не начинает пить чай в ожидании прихода батюшки. Он в соседней комнате. Матушка боится позвать его, предполагая, что тот увлекся молитвою. Из за двери послышался голос:

- Мата! Поди-ка сюда, побаем чуточку!

Усадив старушку возле лежанки, наставник, глубоко вздохнув молвил:

- Замучила меня совесть, мата, что не зашел к Нишке служить молебен только за то, что в его доме читальня просветительного общества. А ведь подумай только, как открыли в деревне читальню, парни то наши, словно переродились, совсем не узнать, не слышно на улице песен разгульных, прекратилось по вечерам озорство, у окон никого больше не беспокоят издевками. С вечера в читальню уйдут и оттуда мирно по домам расходятся. Спят спокойно родители, не бедокурят больше их дети по деревне... Читальня-то, кажется, дело доброе, полезное... Пойду ка, загляну сам туда, посмотрю да послушаю, что там делается, да, кстати, с Нишкой поталакаю...

Наскоро выпив чашку брусничного чая, наставник оделся и вышел в темень улицы, взял направление к дому Нишки.

Вот и читальня. Окна ярко освещены большой висячей лампой. Через узенькие белые занавески видны головы девушек и парней, склонившиеся над длинными столами.

Не слышно голосов. В избе очень тихо...

Немного постояв перед окнами, наставник поднялся на крыльцо и смело вошел в избу. Истово перекрестившись на образа и отвесив по староверски низкие поклоны, он, тем самым, приветствовал присутствующих, а те и сам хозяин дома до того растерялись от такого неожиданного посещения, что не знали, как ответить на приветствие. Первым оправился от смущения председатель правления обществе, местный выдвиженец крестьянин Владимир Соломин. Он помог наставнику снять длинное пальто и усадил его за стол. Затем обратился к нему с кратким приветственным словом, в котором высказал радость видеть в читальне столь редкого и уважаемого гостя. Одновременно он выразил уверенность, что наставник, увидев собственными глазами, что делается в читальне, не будет впредь неодобрительно относится к читальне и к работе просветительного общества вообще.

Долго молчаливо сидел наставник и вдруг заговорил:

- Так что же вы примолкли, дети мои духовные? Читайте дальше вслух. Дайте и мне старику послушать, что делается на миру!..

А когда стал уходить, то задержался около Нишки.

- Вижу теперь, что не худые дела творятся в доме твоем... Нынче на праздник зайду молебен служить. Прости меня, старика!

И медленно вышел на улицу...

Чудское озеро затопляет Причудье и Принаровье

Вопрос о понижении уровня Чудского озера в связи с постоянными наводнениями западной береговой полосы, протяженностью более 150 километров, давно волновал умы ученых специалистов. Низменные берега затоплялись, причиняя серьезные беды крестьянам и рыбакам прибрежной полосы. Воды озера, просачиваясь в пористую торфяную, болотистую и лесную почву, насыщая ее собой, не просыхала и оставляла почву сырой.

Академик Российской императорской академии наук Г. П. Гельмерсен продолжительное время занимался изучением вопроса о понижении уровня Чудского озера и по этому поводу в 1865 году написал книгу "Чудское озеро и верховья Наровы."

Сильные наводнения постоянно наблюдались в 1840, 1844, 1851 и в 1862 годах. Особенно резкое повышение уровня воды замечено было в 1844 году. Выйдя из берегов в районе Сыренца, озеро настолько сильно размыло кладбище, что обнажились гробы. Местные жители назвали этот год потопным. Уровень озера поднялся на два с половиной метра. Река Нарова, вытекающая из Чудского озера, затопила несколько деревень обоих берегов - Сыренец, Скамью, Ямы, Кукин берег, Переволок, Кароль. Такая же участь постигла деревни средней полосы Причудья - Логоза, Посад-Черный, Раюши, Кикита, Тихотка и южнее - Нос, Большие и Малые Кольки, Казапель, Воронья, вплоть до впадения в озеро реки Эмбах, и также низменную часть острова Пирисаар.

Кое-где высокие дюны исключают опасность наводнения. Так на небольшом отрезке берега у Сыренца дюны поднимаются на высоту 8 метров. Дюнные отложения можно наблюдать у деревень Ремник, Олешницы, что спасает их от нашествия озерной воды. Установлено, что в тех местах где берез низкий и чаще всего затопляемый, глубина озера наименьшая.

Академический проект - защитить плотинами берега Чудского озера был отвергнут на тои основании, что количество воды, поступающей от таяния снегов, так и вливаемой в него многочисленными протоками останется неизменным.

Возник другой проект, тоже неосуществленный, - начиная с северного берега озеро вдоль левого берега реки Наровы прокопать накал, длиной 15 километров, что предотвратило наводнение и осушило бы на протяжение 150 км« поросшие кустарником и мхом болота, превратив их в удобную почву. Предусматривалась глубина его около 3 метров, ширина по дну 29 метров, ширина по поверхности 25 метров. Предполагаемое понижение уровня озера на полтора метра по определению академика Гельмерсена иело бы немалое влияние на состояние берегов, островов и всех местностей, прилегающих к нижней части течения впадающий в озеро рек и ручьев.

В период буржуазной Эстонии в тридцатых годах были предприняты новые попытки понизить уровень Чудского озера.

В истоках реки Наровы селись дноуглубительные работы против деревень Сыренец и Скамьи. Землечерпательные машины производили выемку песчаного грунта со дна реки. Строились каменные дамбы.

События сороковых годов и начало Великой Отечественной войны прервали работы, оставшиеся незавершенными.

Принаровье.

Такое наименование этот край с русским населением в 25 тысяч человек получил по своему географическому положению. Деревни разбросаны по обе стороны реки Наровы. 20 больших и малых деревень в непосредственной близости от реки, 15 отступили вглубь на 6-10 километров.

Три района составляет Принаровский край. Верхненаровье - от Сыренца (Васкнарва) до Омута, второй район называется Средненаровье - от Омута до Усть-Жердянки и, наконец, Нижненаровье, охватывающее селения ниже водопада вплоть до впадения реки в Финский залив.

Население, в основном, занято земледелием. Исключение составляют малоземельные и безземельные, главным образом жители Верненаровских деревень Сыренца, Скамьи, Ям, вынужденные заниматься отхожим промыслом: шить сапоги, ловить рыбу, уходить в города на строительные работы и, как промыслом, заниматься огородничеством.

Бедны принаровские земли. Из-за обилия песчаных почв они никогда не отличались плодородием и потому всегда требовали тщательного ухода, большого труда. В тридцатых годах правительство буржуазной Эстонии предложило принаровским крестьянам перейти на хуторское хозяйство. Компания успеха не имела. Слишком велика тяга у русского крестьянина жить в деревне. Не в характере русского человека, общительного, привыкшего жить на людях, следовать примеру замкнутого, предпочитающего одиночество эстонца.

Заблуждались те, кто по внешнему виду русских деревень, - добротные жилые дома, крытые лучиной, толью и даже железом, - приличные дворовые постройки, - определяли достатком русского крестьянства. Нужды было немало. Никому не хватало на весь год своего хлеба. По окончании сельскохозяйственного сезона население устремлялось на заработки: на лесозаготовки в прилегающие к деревням леса, в сланцевый бассейн, на строительство и ранней весной, как только открывалась навигация, на сплавные работы, на погрузку лесом и дровами барж.

Росло население деревень. Очень небольшой процент молодёжи задерживался в городах, большинство, получая родительское наследие, навсегда связывало свою судьбу с землёй, крестьянским хозяйством, вступало в брак.

Кооперация нашла благоприятную почву для своего развития в Принаровье. В каждой деревне открывали кооперативные торговли, успешно конкурировавшие с частниками. Кооперация взяла в свои руки скупку клюквы, брусники, другой лесной ягоды, которую собирало женское население.

Не приходится говорить, сколь огромную пользу принесло населению открывшееся в Скарятине Верхнепринаровское сельскохозяйственное общество, снабжавшее крестьян сельскохозяйственными машинами, удобрениями, семенами. Общество приобрело площадью в 13 гектаров земельный участок, на котором под руководством агронома Николая Петровича Епифанова производились опыты по испытанию и выращиванию яровых культур, культурных трав, овощей, плодовых деревьев.

Близость города и возможность без особого труда сбывать на рынке сельскохозяйственную продукцию заставляло принаровцев обращать серьезное внимание на увеличение и качество молочного скота. Нелегко было конкурировать с эстонскими хуторянами, доставлявшими на городской рынок отличного качества молочные продукты.

- Сверчу масло дома... Продать его не трудно... Город всё съест, - так рассуждали незадачливые принаровские хозяева, которые в скором времени на собственном опыте убедились, говоря, что "плоховато пошло на рынке масло, то оно пригорклое, то пересолено, то ещё что-нибудь..."

За своё некачественное масло принаровец с трудом получал 220 центов за килограмм, в то время, как стоимость заводского масла держалась в пределах 275-320 центов. Зачесали свои затылки принаровские крестьяне и пришли к выводу, что дальше торговать маслом нужно только высокосортным и решили миром, что нужно в Скарятине строить Верхненаровское молочное товарищество с маслоделательным заводом.

Деятельность молочного товарищества приняло широкий размах. Крестьяне охотно возили на ферму молоко, его было достаточно для переработки в масло, качество его было значительно лучше доморощенного, оно выдержало конкуренцию с продукцией эстонских молочных товариществ.

Стремление принаровцев учить своих детей грамоте в школе оставляло желать лучшего. По данным переписи населения Эстонии за 1934 год по всему государству 7,4 * ребят старше десятилетнего возраста не посещало школу.

В Принаровье таких не посещающих школу было 39 *. Цифра огромная, вызывавшая серьезную тревогу и наводившая на печальные размышления. В средних и высших учебных заведениях училось менее 3 * принаровской молодёжи.

Если многие крестьяне по причине материальных затруднений не имели возможности давать своим детям среднее и, тем более, высшее образование из-за расходов на оплату обучения (квартира, питание), то не может быть оправданий тому, что родители забирали детей из 4-5 классов и направляли их в пастухи, требовали помощи в крестьянской работе, отдавали в сапожники.

Моё назначение на должность инструктора по внеклассному образованию в Принаровье состоялось осенью 1932 года. Разговоры о переводе из Причудья возникали ещё в 1931 году. Правление Русских просветительных обществ высказывало недовольство поведением тогдашнего инструктора Принаровья Ф. Т. Лебедева, злоупотреблявшего спиртными напитками, участвовавшего в попойках с деревенской молодёжью. Увольнение Лебедева не прошло незамеченным и безболезненным. Например, в Скорятине и Сыринце у него было немало друзей, которые категорически возражали по поводу его отстранения.

--------------------------------------------------------""---------------------------------------------------------------

На южной окраине города за фабричными корпусами Кренгольма находится Кулгинская пристань (выше водопада). Здесь в период навигации бурлит жизнь. Идёт разгрузка барж с дровами. С верховьев Наровы приезжают крестьяне с сельскохозяйственной продукцией, кожаные изделия везут из Сыренца и Ям, едут по делам в Нарву пассажиры. Это по утрам, когда прибывают пароходы. После обеда иная картина. Для принаровских кооперативов и частных торговель грузят мешки с сахаром и солью, бочки с сельдью и керосином, мануфактуру. С огромными тюками за плечами шагают на пристань возвращающиеся домой крестьяне. И такая картина ежедневно. У пристани Кулгу в ожидании пассажиров конкурирующие между собой колёсный пароход "Заря" и моторная лодка "Хелью". Оба судна выходят в рейс одновременно. Разница между ними большая. "Хелью" меньшая по величине, обладающая маневренностью и скоростью значительно большими, чем неповоротливая и тихоходная "Заря", раньше достигает конечной цели плавания, зато "Заря" вместительна, может принять на борт не одну сотню пудов товаров и много пассажиров.

Цена за проезд на обоих судах одна и та же. В целях конкуренции команда имеет указание делать всевозможные поблажки пассажирам. Для плоскодонной "Зари" не составляет труда причалить к любому берегу , высадить, взять нового пассажира, не взирая на то, что здесь нет пристани. На "Хелью" буфета нет, зато он имеется на "Заре". Сразу же за кулгинским каналом проворная "Хелью" вырывается вперёд, значительно опережая широкую, словно распластанную на воде "Зарю". Тяжело хлопают её колёса, осыпая брызгами воды спускающиеся с берега густые ветви кустарника... Позади Нарва. В яркой синеве летнего знойного дня виднеется Герман, купола церквей и красные башни фабрик Кренгольма... На пятьдесят километров тянется речной путь до Чудского озера...

Зимнее сообщение у принаровцев более сложное, беспокойное и, конечно, продолжительное. Тремя путями сообщаются принаровцы с Нарвой. По льду реки с остановками на хуторе Барыгина под Криушами, второе место отдыха и кормёжки лошадей недалеко от Омута на постоялом дворе у тётки Дионисии, деревенские запросто называют это место "хутор Дивонисихи", а далее без остановки до места назначения.

Второй путь кружной, самый дальний, занимающий наибольшее время. На поезде до Извоза, а далее через Пюхтицы и Овсово на лошадях в направлении Ям и Сыренеца.

И, наконец, третий путь для любителей острых ощущений, желающих испытать крепость нервов, - вдоль эстонско-советской границы. По этой дороге сообщаются жители залесских деревень - Кондуш, Загривья, Радовели, Мокреди и близь лежащих к ним хуторов. Дважды мне пришлось совершать такой путь на лошади и один раз на велосипеде, каждый раз в январе месяце для проведения 19 января крещенского спектакля в деревне Кондуши.

Небольшого роста, бойкая лошадёнка кондушского мясника Бреганова, весело бежит по Гдовскому тракту. Незадолго до первой мировой войны рядом с дорогой шёл рельсовый путь, соединявший Нарву со Гдовом и Псковом. В пору существования Эстонского буржуазного правительства железную дорогу разобрали. О ней напоминает кое где сохранившаяся песчаная насыпь.

Пересекаем замерзшую Плюссу. Дорога скучная, однообразная. По обеим сторонам редкий кустарник, а дальше, куда ни посмотри, обширные болота с одинокими полуразвалившимися сараями.

Проехали небольшую деревню Низы. За ней в стороне чуть виднеются крыши домов Усть-Черно. Через несколько километров сворачиваем вправо в сторону леса. Едем по бездорожью, по кочкам и рытвинам, лавируем среди кустарника и одиноких деревьев, тем самым сокращая дорогу до пограничной полосы.

- Смотри, Степан Владимирович, - говорит Бреганов, - вот здесь с левой стороны начинается граница между Эстонией и СССР.

пытаюсь разглядеть и найти в сгущающихся сумерках пограничные столбы или какие-нибудь знаки, обозначающие, что здесь кончается буржуазный мир и начинается мир социалистический.

Высказываю по этому поводу своё удивление. Бреганов смеётся:

- Не ищите столбы! Их заменяют ёлочки, кустики, а то просто знаки лесных просек... Где-нибудь за деревом за нами подглядывают советские пограничники, а нам кажется, что никого нет...

Мне становится не по себе. Ёжась, ближе придвигаюсь к вознице, как бы ища у него защиты. Бреганов понимает моё состояние.

- Да вы не бойтесь, ничего не случится. Мы постоянные гости на границе, иногда даже поговорим с ребятами, они хорошие, ведь такие же люди, как и мы...

- А эстонские пограничники тут проходят, - показываю на лес с правой стороны.

- Сколько раз проезжал, никогда не видел. Зато звери любят перебегать эту дорогу - лоси, зайцы, лисицы. Попадались и волки-одиночки, но нападений не было.

Вдруг слева от нас на довольно близком расстоянии раздался оглушительный лай. Это меня ещё больше насторожило и, не скрою, привело в беспокойство.

- Советские пограничники совершают свой очередной обход леса, - сказал Бреганов и торопливо подогнал коня, - маленько потерпите, скоро кончится лес, свернём направо, дорога пойдет открытым местом по пашням, а там и до Кондуш рукой подать...

Быстро стемнело. Повалил густой снег. Напрасно я пытался разглядеть место, где кончается лес и начинается открытое поле. Ничего не было видно. Сплошная тьма окутывала заснеженную дорогу. Мне показалось, что ей нет конца. Я молчал и ждал, больше ни о чём не спрашивал, ушёл в думы о сторонних делах, заглушая в себе боязнь каких-то могущих произойти событий на границе.

Стало чуть светлее. Мы выехали из лесной чащи и оказались на повороте на Кондуши...

Следующий раз я ехал вдоль границы с другими чувствами. Ничего меня больше не волновало, не беспокоило. Теперь меня всё до мелочей интересовало. Мечтал увидеть пограничников, решил, если кого увижу, с ним поговорю. Но встреча не состоялась.

Была бесснежная зима. Решил ехать в Кондуши на велосипеде. До поворота в лес ехал без приключений. А дальше вдруг пошёл снег, да такой пушистый, крупными хлопьями, что передвигаться на велосипеде не стало никакой возможности и пришлось его волочить волоком до самых Кондуш.

54. Памятники старины Принаровья.

Приближаясь к Сыренцу, независимо с какой стороны, по реке Нарове или со стороны Чудского озера, сразу же обращаешь внимание на развалины древней крепости, находящейся в истоках реки.

Сыренецкая крепость Нейшлосс, по шведски - Нишлот, была построена ливонским орденмейстером Госвин фон Нериксом в 1349 году, т.е. в тот период, когда ливонские рыцари в 1345 году получили от датчан Нарвский Вышгород, превратив его в мощное береговое укрепление.

Размеры крепости были невелики: 25 метров в длину, 15 метров в ширину и 12 метров в высоту при толщине стен в три с половиной метра. Крепости сразу же по окончании строительства пришлось испытать силу русского оружия. Русская армия разрушила крепость в 1349 году. Восстанавливали крепость таллиннские мастера целое столетие.

В мае 1558 года, когда ивангородские воеводы Григорий Куракин и Иван Бутурлин захватили Нарву, было решено овладеть крепостью Сыренец.

Князь Курбский в своей истории пишет, что после взятия Нарвы "...взят град другой, немецкий, Сыренск глаголемый, иже стоит на реке Нарове, идеже она исходит из великого озера Чюцкого..."

По словам Курбского русские стреляли по Сыренецкому замку три дня, после чего ливонские рыцари сдали его на милость победителей 7 июля 1558 года. В продолжении 23 лет крепостью владел московский царь, а в 1581 году её вместе с Нарвой отобрал полководец шведской армии Понтус де Лагарди. Владычество шведов над Сыренецкой крепостью продолжалось более 100 лет до 1704 года с небольшим перерывом в пять лет, когда ею овладел царь Алексей Михайлович, вынужденный в 1661 году вернуть крепость шведам.

В законодательных актах Российской империи дважды встречается название селения на берегу Чудского озера - Сыренца и один раз находящаяся в 8 километрах от Сыренца деревня Ямы.

В договоре о пермирии, заключенном полномочными российскими и шведскими послами в "Валиесаре между Ругодива и Сыренска на Нарове реке" указывается "чтоб его Царским Величеством были Сыренск со своей рыбной ловлей, да деревнею Ям, по сей стороне Сыренска на реке Нарове с рыболовными деревнями, которые по другую сторону стоят Сыренска, по берегу Чудского озера меж Сыренска и Лаюского уезду..."

Так с 1704 года Сыренец окончательно перешёл к России. Печальна оказалась судьба крепости-замка. Частью его разрушила война. Частью он горел. С тех пор до наших дней стоит Нейшлосс в развалинах, разрушаемых временем исторический памятник владычества ливонских рыцарей, шведских поработителей, героизма и славы русского оружия.

Указом Петра I Сыренец был объявлен уездным городом Ингерманландской губернии с припиской к Шлиссельбургскому воеводству. Как город, Сыренец просуществовал до 1780 года, когда Екатерина II провела новое деление Российской империи по губерням и Сыренец лишился городских прав, став селом.

Каким же образом древнее назание Сыренск-Сыренец получило в наше время наименование Васкнарва. Сперва разберёмся с названием Сыренец. Оно не случайно. Местность, где находится село, окружено водой: Чудское озеро, реки Нарова, Ямская Струга и обширные болота кругом. Село расположено в низине - сырость ощущается постоянно.

По исследованиям эстонских историков Сыренец в старину назывался Вастне-Нарва, что означало против, на другом конце. Позднее слово "vastne" исказилось до "vasa" м в конце концов зазвучало с Нарвой как "Vasknarva".

--------------------------------------------------""------------------------------------------------------

Поэтической романтикой глубокой русской старины овеяна в центре Принаровья местность, именуемая Скарятина гора. На её вершине раскинулся Кресто-Ольгинский погост.

В наше время слово "погост" чаще всего ассоциируется с кладбищем. Но в старину оно обозначало довольно большую административно-территориальную единицу, состоявшую из нескольких волостей, со множеством сёл и деревень. Погостом называлось и самое значительное поселение этого района, служившее её административным центром. Здесь жили представители светской и церковной власти, проходили народные сходы, ярмарки, религиозные и другие празднества. Крестьяне из окрестных деревень съезжались сюда на лодках, толпились у трапезных церквей и под крыльцами, шумели в лавках и питейных заведениях. Здесь были приказы, суды, лавки и ремесленные мастерские, амбары и склады, школы и церкви - одним словом на погосте сосредотачивалась вся духовная, культурная, хозяйственная и политическая жизнь округа.

Далеко виднеется белокаменная твердыня - Кресто-Ольгинский храм. Он царственно величав. Ему, расположенному на горе, хорошо слышен никогда не умолкающий рокот бурных Скарятинских порогов, по которым в стремительном беге мчится Нарова...

Напевным широким голосом звучит большой колокол Кресто-Ольгинской церкви. Его хорошо слышно в Скарятине и Омуте, через реку в Верхнем и Князь-селе, в тихую безветренную погоду к нему прислушиваются, собираясь на богослужение, крестьяне Загривья и Переволоки. Впритык к Ольгинскомцу храму сохранилась выстроенная в 1237 году маленькая по размерам Никольская церковь, которая была свидетелем больших потрясений, горя и радости государства Российского. Своды купола храма поддерживают массивные каменные колонны в обхват четырёх взрослых людей. Церковь Николы хранила изумительные шедевры древней иконописи. Более пятисот лет насчитывали иконы Девы Марии, Спасителя и Иосифа. Четырехсотлетнюю давность имел образ Петра и Павла. Обращали на себя внимание иконы старинного письма неизвестных крепостных художников - "Моление о чаше", "Никола-Чудотворец". Помещику пришлось не по вкусу изображение "Всевидящего ока" под куполом храма и он велел его замазать. Колокольня Никольской церкви выстроена значительно позже: в 1821 году. Храм с трудом вмещал более 100 молящихся. В 1887 году было закончено строительство большого храма в честь княгини Ольги.

С именем Ольги связано немало событий и не меньше легенд. Несколько сот лет тому назад берега реки Наровы в этом месте были мало обитаемы. Непроходимые ласа скрывали множество диких зверей живших в таком изобилии, что местность между Ольгиным Крестом и деревней Степановщина получила название Зверинец и сохранило его до сих пор.

Киевская княжна Ольга, жена князя Игоря, стоявшая во главе древнерусского государства в годы малолетства её сына Святослава Игоревича, совершая поездки по Руси часто бывала в Новгороде и Пскове, ибо её родная деревня Выдро-Ольжино (Ольженец) находилась вблизи погоста Выбуты в 12 верстах от Пскова. Поэтому неудивительны её частые приезды охотиться на берега Наровы, на остров, носящий по сиё время название Ольгин остров. Переплавляясь через реку, Ольга едва не утонула на порогах. Чёлн, на котором она плыла, опрокинулся, сопровождавший княжну дружинник Илья утонул и был похоронен на высоком холме около Степановщины. Холм до сих пор называется "Ильина гора". Спасшись от смерти княгиня Ольга долго молилась перед каменным крестом, стоявшим недалеко от того места, где позднее построили Никольскую церковь. Много лет позднее крест был вделан в стену Кресто-Ольгинской церкви. Нишу с крестом застеклили и снабдили надписью: "Сей каменный крест по местному преданию личный дар святой Ольги".

Много лет на территории погоста, на окружающих его холмах, близлежащих оврагах археологическими экспедициями, частными лицами, любителями старины из числа местного крестьянства производились раскопки.

При рытье окопов в 1915 году во время первой мировой войны из траншей было извлечено большое количество скелетов. Груды нагроможденных камней по дороге от погоста в сторону деревни Степановщины свидетельствуют о существовании древних сооружений. Тут же находили кольца и старинные монеты, в том числе монету с квадратным отверстием в середине и китайскими письменами, бронзовый перстень с изображением крылатого коня. На расстоянии километра от Ольгина-Креста в сторону деревни Омут сохранился небольшой холмик с водруженным на нём с незапамятных времён грубо высеченным каменным крестом, со следами истёртой надписи. В 1937 году крест исчез. Его использовал под фундамент перестраиваемого дома житель деревни Степановщины. Летом 1938 года сюда приезжала группа студентов археологического кабинета Тартуского университета и во время раскопок древнего кургана обнаружила старинное кладбище со множеством человеческих скелетов. Тут же находили бронзовые браслеты и броши, относящиеся к XII столетию

Следы мест с историческим находками вели на значительное расстояние от Кресто-Ольгинского погоста. В 8 км. в деревне Кондуши извлекли из земли монеты времён князя Владимира (988г.).

55. Cыренец.

По населённым пунктам Принаровья совершим путешествие вниз по течению реки. Прибываем сперва в Сыренец, на берегу Чудского озера, у истока Наровы.

Петровский период был началом его крупного заселения на богатую рыбную ловлю в озере и реке устремлялись выходцы Псковской и Новгородской губерний. Здесь скрывались от солдатчины, пользуясь тем, что до 1797 года закон освобождал Принаровский край от рекрутской повинности. В Сыренце находили приют бежавшие от немецких помещиков эстонские батраки. В разношерстной массе населения Сыренца было немало людей с уголовным прошлым, неудачников в жизни, искателей приключений.

В конце ХIХ столетия здесь проживало около 1000 человек. Строились вдоль берега озера и реки по обе стороны как большой улицы. Насчитывалось около 200 домов. Зажиточное население возводило кирпичные дома, беднота ютилась в деревянных домишках, причем те и другие на случай наводнения строили жилища на высоких фундаментах.

Наводнения были частым явлением в Сыренце, особенно весной, во время половодья. В те времена уровень Чудского озера значительно разнился с теперешним. В 1923 году Нарова повсеместно вышла из берегов и затопила многие прибрежные деревни. В тот год в Сыренце жители общались на лодках, скотину заранее эвакуировали на эстонские хутора. Озёрная вода полностью затопила и Сыренецкое кладбище. В ужасе сыренчане наблюдали, как в стремительном беге воды плыли с поломанными крышками гробы с находящимися в них покойниками.

Не меньше горя причиняли Сыренцу частые пожары. В 1832 году сгорело 46 домов. Через тридцать лет произошёл более опустошительный пожар, уничтоживший 64 дома. Из-за пожара в 1901 году лишилось крова более 400 человек, сгорело 82 дома, в том числе построенное в 1864 году здание церковно-приходской школы. Имелись тяжелораненые и обгоревшие. В огне погибло много скотины.

Невольным очевидцем пожара в Сыренце днем 24 мая 1939 года оказался и я. По неосторожности одного домохозяина, обронившего в подвале своего дома горящую спичку, загорелась изба на окраине села. Сильный ветер помогал огню перебрасываться с одного здания на другое. В этот день сгорело 13 домов.

Безземельные сыренчане, имея крохотные приусадебные участки, занимались огородничеством, а в основном работали на отхожих промыслах. Оживленное торговое движение между Псковом, Юрьевом, Нарвой по Чудскому озеру требовало водителей ладей, матросов, грузчиков. Ими были сыренчане. Когда в связи с открытием железной дороги сократились перевозки по воде, сыренчанину пришлось на месте искать новые источники заработков. Он шёл за сапожный верстак. Появились предприниматели, работодатели. Потребовались рабочие на кожевенные заводы, открытые в Сыренце. Производство обуви охватило соседние деревни (Скамья, Ямы). Расслоение населения быстро прогрессировало. С одной стороны зажиточный, буржуазный класс объединял заводчиков, сапожных предпринимателей, скупщиков рыбы, владелец торговель. Составлявшие большинство сапожники, рыбаки, ремесленники жили в сильной нужде, естественно были озлобленны, недовольны своим положением, искали забвения в вине. Процветала торговля алкогольными напитками в казёнке, не менее бойко торговала спиртными изделиями и аптека.

Социально-экономическое неравенство усиливало и углубляло политические противоречия, вражда проникала в общественную жизнь. Например, нигде в Принаровье так остро и болезненно не дебатировался вопрос о старом и новом стиле, как в Сыренце среди прихожан Ильинской церкви. Споры переходили в ругань и драку. Бунтарством в основном занималась буржуазная прослойка, местные богачи Абрамовы, Заутины, Кузьмины, Реньковы во главе с церковным старостой, владельцем кожевенного завода Маховым.

В такой же нездоровой обстановке проходила в Сыренцах культурно-просветительная работа. И здесь царил политический антагонизм. Молодёжь богачей, чиновников занималась в просветительном обществе "Баян", у которого имелся арендованный в центре Сыренца кирпичный дом, переделанный в клуб. Здесь собирались "сливки сыренецкого общества", для которых задачи просвещения отходили на второй план, уступая место всякого рода развлечениям, интимным вечеринкам, банкетам, встречам и проводам в сопровождении пьяного застолья.

Трудовая молодёжь стороной обходила "Баян". Для неё родным домом стал зал сыренецкого пожарного общества рядом с крепостью Нейшлосс., где часто ставились спектакли, читались лекции, работала библиотека. Вид пожарки был непригляден, она напоминала сарай. Деревенские активисты из сапожников и рыбаков - Лябчихин, Райбушкин, Соколов, Заутин и многие другие без руководителей, собственными силами, как могли и умели участвовали в просветительской работе, вели за собой остальную молодежь. Деятели "Баяна" считали для себя унизительным оказывать помощь молодёжи пожарного общества, боялись скомпрометировать себя в глазах власть имущих Сыренца.

О такой ненормальной обстановке в Сыренце мне стало известно в 1932 году, когда я вместо Ф. Лебедева получил назначение на должность инструктора Принаровья. Прежде, чем ехать в Сыренец, я постарался увидеть и лично поговорить с общественными деятелями соседних деревень. Буквально все в один голос утверждали, что обстановка в Сыренце создалась настолько острая и непримиримая, что о спокойной, деловой работе не могло быть и речи до тех пор, пока в "Баяне" не прекратятся попойки и из его состава не выведут таких смутьянов, как Малахов и компания, агента политической полиции Шмидта и аптекаря-немца фон Бокка, занимавшегося спаиванием молодёжи.

Первая трудность на моём пути заключалась в том, что я, как представитель Союза Русских просветительных обществ, обязан был работать в организации, состоявшей членом Союза. Сыренецкое пожарное общество не входило в Союз. Но с другой стороны моя обязанность заключалась в объединении на местах всей молодёжи для оказания ей помощи во всех культурно-просветительных мероприятиях. Предстояло вовлечь молодёжь пожарного общества в "Баян". С моей точкой зрения согласилось правление Союза, но с других позиций подошли деятели "Баяна". Их беспокоило, что появление молодёжи пожарного общества вызовет политическую реакцию, а в то время, как известно, в Эстонии царили профашистские настроения. Начались длительные переговоры. Деятели пожарного общества подходили к разрешению наболевшего вопроса трезво и по деловому, стремясь навсегда положить конец сыренецким распрям. Со стороны руководства "Баяна" я не находил поддержки ибо они считали меня виновником снятия с должности Ф. Лебедева. Опровергать подобные домыслы не было смысла, ибо руководители "Баяна" потеряли постоянного собутыльника.

Старейшей школой в Принаровье была Сыренецкая с шестью классами обучения, построенная в 1905 году. Её долголетним заведующим был Павел Григорьевич Пшеничников, старый, опытный учитель, по праву считавшийся в крае одним из эрудированных педагогов.

Г. П. Пшеничников большое внимание уделял и общественным делам села. С ним консультировались и от него получали советы деятели всех сыренецких организаций. Он ни от кого не скрывал своих прогрессивных взглядов на жизнь, нетерпимо относился к тем, кто обижал бедных, ущемлял интересы трудящихся. С широкими взглядами на современную жизнь П. Г. Пшеничников прозорливо оценивал политическую обстановку, никогда не пресмыкался перед властью, воплощая в себе лучшие качества сеятеля на ниве просвещения. Говорил, что думал, а думал только о благе народа. Не боялся вступать в споры по политическим вопросам со школьным советником, не скрывал своих политических убеждений: жить для народа, добиваться его экономического благополучия, помочь, кому трудно, правильно видеть и оценивать события, происходящие в Советском Союзе. За глаза П. Г. Пшеничникова называли коммунистом.

По стопам отца пошёл его сын Борис Павлович Пшеничников, воспитанник Нарвской гимназии, ставший врачом по окончании Тартуского университета. По своим политическим убеждениям он был ярым противником буржуазного строя в Эстонии, открыто выступал в защиту прав и интересов рабочих и крестьян.

56. Скамья.

Скамью называют воротами Принаровья, - правильнее сказать второй восточной частью ворот Принаровья, поскольку её западной частью является Сыренец. Когда въезжаешь с Чудского озера в реку Нарову, первое, на что обращаешь внимание, что бесспорно украшают оба берега - два белокаменных храма, сверкающая на солнце своими голубыми куполами Скамейская Ильинская церковь и против неё зеленоглазый Сыренецкий собор.

У Скамьи много общего с Сыренцом. Их роднит бедность большинства населения. Безземельники занимаются отхожим промыслом шьют самоги, ловят рыбу, выращивают овощи, собирают ягоды. Кооперация отсутствует. Население в цепких руках торговцев Беккера, Любомирова, Любомудрова.

Деревни породнились, родственники на обоих берегах, часто общаются между собой, ездят в гости.

Заинтересовавшись прошлым Скамьи, я узнал, что название это не случайно. В старину процветал здесь ладейный промысел. Десятками из Пскова по озеру плыли крупные парусные и весельные ладьи. В Скамье ладейщики отдыхали, любили сидеть на берегу реки на огромных скамьях, любовались красотой реки, развалинами Сыренецкой крепости...

Впервые попадая в скамью, сразу видишь разницу, существующую между домами бедняков и зажиточных людей. С края деревни поражаешься красотой двухэтажного дома-терема, построенного в русском стиле с резными украшениями, типичными над окнами наличниками. Рядом с ним несколько более скромный барский дом, но тоже добротный, помещичий. Их владельцы - местные богачи Громовы, которым принадлежали сотни гектаров леса, пашен, покосов, выгонов.

И тут же, буквально в нескольких шагах, лачуги скамейских бедняков, покосившиеся избёнки с подслеповатыми, собранными из кусков разбитого стекла окнами, полуразвалившимися дымовыми трубами и крыльцами. Которые грозят в любую минуту развалиться. Дома выстроились вдоль одной береговой улицы у самой реки. Рядом с церковью кирпичный двухэтажный дом для церковного причта. Далее такой же дом купца Любомирова и снова безрадостная картина убогой деревенской постройки, свидетельствующая о бедности их владельцев.

На деревенских сходках не раз поднимался вопрос об организации кооперативной торговли и скупке по твёрдым государственным ценам продукции собственного производства. Но скамейские купцы действовали согласованно и не выпускали из своих рук деревенских покупателей, забиравших у них в долг товар по заборным книжкам. Должники ничего не могли предпринять, чтобы вылезти из долгов и раз и навсегда освободиться из под опёки частноторговцев.

В Скамье имелась молодёжь со средним образованием, дети скамейских купцов, но их социальное положение заставляло больше думать о всякого рода развлечениях и удовольствиях, нежели заботиться об улучшении условий жизни бедноты.

В отличие от Сыренца, здесь не особенно пытались будоражить политическую и общественную жизнь, она протекала в рамках строгой вековой патриархальности, христианского смирения и послушания. Не было вожаков, отсутствовали смельчаки, которые могли бы зажечь массы, увлечь за собой крестьянскую бедноту. Она пребывала в покорности и покое. Трудно было раскачать на это дело педагогов.

В России Скамейская церковно-приходская школа занимала ведущее положение в образовании населения Принаровья. Пополнение её шло за счет учащихся многих деревень. Окончившие её получали право учительствовать в школах грамоты. Теперь она превратилась в обычную начальную шестиклассную школу.

Долгие годы её заведующим был учитель с высоким образованием Николай Георгиевич Гейнрихсен, совсем не похожий на своих коллег из соседних школ, натура экзальтированная, увлекающаяся философией, литературой, театром. Любил шахматы, музыку, старался привить детям интерес к ручному труду, увлекал их историей и географией.

Его постановки со школьниками на крохотной школьной сцене вызывали недоумения и критические замечания. Будучи поклонником драматургии Гоголя, он не побоялся с малолетними артистами сыграть постановки "Тарас Бульба" и "Вий". Мне не пришлось их видеть, но те, кто был на спектаклях, рассказывали, что постановки напоминали пародийное представление "вампуки" в театре "Кривое зеркало".

В народном доме Скамейского просветительского общества "Принаровье" Н. Г. Гейнрихсен со взрослой молодёжью экспериментировать не решался. Когда отсутствовал инструктор, спектакли в Скамье готовил окончивший Нарвскую гимназию Василий Любомиров, способный деревенский выдвиженец с незаурядными сценическими данными, начитанный, большой поклонник театра.

В Скамье любили играть и смотреть спектакли. В Принаровье это была единственная деревня, имевшая в своём драматическом кружке культурный костяк, состоящий из молодёжи со средним образованием. Это Нина и Марина Громовы, Клавдия Любомудрова, Василий Любомиров, сын учителя Гейнрихсена - Леонид Гейнрихсен, все большие поклонники драматического искусства, распределяли между собой главные роли, а второстепенные поручали любителям, которые играли в школьных спектаклях у Н. Г. Гейнрихсена. Это Михаил Ялузин, Александр Бумагин, Анатолий Солинин, Николай Щербаков, Михаил Воронцов, Пётр Леманов не один раз играл в моих спектаклях на сцене народного дома.

В Скамье очень популярен был драматург Островский, пьесы которого "На бойком месте", "Не всё коту масленица", "На бойком месте", "Поздняя любовь", "Без вины виноватые" смотрели селяне и приезжие из других деревень. Помню, как просили меня чаще ставить пьесы из жизни крестьян, о тяжёлой их доле, о любви и страданиях подневольной русской девушки.

Моя квартирная хозяйка в Скамье не раз говорила: "Играй такие спектакли, где вдоволь можно поволноваться и поплакать!". А такие пьесы у меня в репертуаре были: "Московская бывальщина", "Чужое добро впрок не идёт", "Серебряная руда".

57. Гефсиманский скит.

Из Сыренца, прежде чем попадёшь на дорогу в Ямы, нужно проходить болотными тропами, минуя низкий чахлый кустарник. В двух километрах от Ям сворачиваешь с дороги влево в лес, где под сенью могучих сосен схоронился Гефсиманский скит.

Скит - слово греческое, означает подвижник, аскет. В нашем понимании - скит - место уединения и отшельничества православных христиан и старообрядцев, стремящихся жить вдали от людей, быть в полном одиночестве, пребывая в посте и молитве.

Как могло случиться, что в одном из густонаселённых районов Принаровья между Сыренцом и Ямами оказался вдруг скит, да ещё с таким поэтически-библейским наименованием, как Гефсимания ?..

В Пюхтецком женском монастыре оказалось немало монахинь весьма преклонного возраста, которые по состоянию здоровья не могли работать и быть полезными в большом хозяйстве монастыря, куда постоянно поступали новые, более молодые монахини и для них не хватало жилья.

На средства монастыря приобрели возле деревни Ямы лесной участок, расчистили его, возвели постройки, жилой дом с кельями, маленькую церковь и перевезли из Пюхтец немощных монахинь. Так возник Гефсиманский скит, проще сказать богадельня для престарелых, беспомощных монахинь, которые соблюдали здесь монастырский устав и сохраняли все порядки монастырского уклада жизни. Для обслуживания находящихся в скиту из Пюхтецкого монастыря были присланы три монашки среднего возраста. На их обязанности было варить пищу, ухаживать за скотиной и вести всё хозяйство. Для совершения богослужений в скит приезжал настоятель Ямской церкви о. Аркадий Лебедев

Приятная тишина всегда царила за ветхим частоколом Гефсимании. Сюда редко кто заходил, да и был скит в стороне от дороги.

Всем хозяйством управляла немолодая мать Прасковья, приветливо встречавшая каждого, кто с добрыми намерениями заходил в Гефсиманский скит. Не один раз, работая в Ямах, заходил я сюда и каждый раз ощущал радость пребывания в тишайшем уголке. Могучие сосны с широкими раскидистыми ветвями стояли на страже покоя обители. Неумолчные голоса птиц напоминали, что где-то совсем близко другая жизнь, совсем непохожая на эту с будничными интересами, мирскими беспокойствами, людскими заботами, радостями и печалями...

Когда входишь в скит, первое, что бросается в глаза, отсутствие людей. Словно здесь никто и не живёт, никого нет. Мое удивление прервало появление на лесной тропочке семенившей с ведром в сторону колодца старенькой монашки. На моё приветствие "Доброго здоровья!" ответа не последовало. Мне показалось, что монашка меня не услышала. Быстро набрав воды, она тем же путём вернулась в продолговатый одноэтажный дом с маленькими окошечками. Здесь в кельях пребывали монахини. Пройдя мимо церкви, двери которой были закрыты на большой висячий замок, я увидел высокую женскую фигуру, одетую во всё чёрное и, что меня особенно поразило, лицо, которой было до самых глаз закрыто чёрной кисеёй. Судя по походке это была далеко не старая женщина. Мы поздоровались и разошлись, но первое впечатление не давало мне покоя. В дальнейшем, познакомившись с настоятельницей, я услышал от неё рассказ об этой монашке. "Эта женщина, молодая и красивая. Была замужем, родила дочку и жила вполне счастлива. Неожиданно она заболел и не чем-нибудь, а страшной болезнью - проказой. Долгие годы лечения в лепрозории победили болезнь, но оставили свой страшный след на её красивом когда-то лице. Вернуться домой ей не позволила гордость и она ушла в монастырь.

С позволения настоятельницы я посетил дом и кельи, в которых жили монашки. Кельи как две капли воды походили одна на другую. В каждой из них, размером 6 - 7 метров с одним окном, завешенным ситцевыми занавесками, стояли две железные кровати, между ними маленький столик у окна. На столе белая скатерть с вазочкой и полевыми цветами. В правом углу большая и несколько малых икон с теплящейся лампадкой.

Зайдя в одну из келий, я увидел такую картину. На кроватях, поверх одеял, лежали две монашки. К моему приходу они отнеслись совершенно безразлично. Я даже подумал, что они спят, так как глаза у них были закрыты. Но по шевелению бледных впалых губ я понял, что они не спят , а молятся. Без единой кровинки на лицах их восковые, высохшие лица напоминали полуживых людей, с минуты на минуту ожидавших прихода смерти. Сидеть, а тем более стоять перед иконами они уже не могли и поэтому молились лёжа.

В другой келье на кровати сидела старуха, на вид ей можно было дать не менее восьмидесяти лет. Сгорбившаяся, с трясущимися руками, с лицом в глубоких морщинах, она истово молилась и на мой приход не обратила никакого внимания. Вторя койка была свободна и я опустился на неё с желанием поговорить со старушкой, спросить, откуда она родом, как попала в монастырь, есть ли у нё родные, близкие. Прошло десять, двадцать, сорок минут, час, старушка всё не переставая молилась. Отчаявшись дождаться конца её моления я вышел наружу. Яркое солнце заливало всю лесную поляну, занимаемую скитом. На душе стало радостно при виде живого мира, тех благ, которыми наградила его цветущая природа...

О впечатлениях своего визита в монашеские кельи я, конечно, настоятельнице Прасковье ничего не сказал. Мы говорили о многих других вещах, она интересовалась жизнью молодёжи в деревнях, посещают ли они церковь, просила передать настоятелю Ямской Никольской церкви о. Аркадию пожелание доброго здоровья, и просила не побрезговать, - отведать монастырскую пищу.

Большая комната, служившая одновременно столовой и кухней, приятно ласкала глаз исключительной чистотой. Обедающих уже не было. По словам настоятельницы из монахинь приходит сюда только несколько, остальные настолько немощны, что им приносят пищу в кельи. Около плиты орудовала монашка Паша, ещё не старая, здоровая женщина с широким деревенским лицом, с повязанным на голове белым платком, из под которого вылезали две косички, заплетённые тонкими ленточками. Паша быстро накрыла на стол. Отрезала от буханки несколько кусков душистого свежевыпечённого хлеба. Из большого котла в миски налила ароматного грибного супа, заправленного подсолнечным маслом.

- Уж извините, без сметаны, - сказала она, -

С удовольствием отведал грибной суп. Мне показалось, что такого я ещё никогда не ел. На второе меня угостили ячневой кашей, обильно сдобренной жареным на постном масле луком. Вместо чая принесли большую ( литровую) кружку парного молока.

Раз в году Гефсиманский скит принимает у себя несколько сот молящихся, направляющихся в канун Успенова дня в Пюхтецкий монастырь. Со Скамьи и Сыренца следуют крестные ходы. К ним по дороге присоединяются верующие Средне-Наровья и большой крестный ход Кресто - Ольгинского прихода из деревень, окружающих Скарятину.

58. Ямы.

В низине, опоясанной речкой Стругой и болотами, залегла одна из самых больших деревень Принаровья - Ямы. У неё большое историческое прошлое, связанное с крепостью Нейшлоссе в Сыренце. Во время ливонского владычества Ямская Струга соединялась с Чудским озером, а около деревни проходил тракт на Лайсгольм. Царь Алексей Михайлович, заключая договор о перемирии со шведами, был заинтересован сохранить для России одновременно Сыренец и Ямы...

В Ямах не сохранилось никаких следов от периода того времени. Старики уверяют, что деревня много раз горела и если когда-то что-то и оставалось, то было впоследствии уничтожено огнём.

Между Сыренцом и Ямами постоянно происходили конфликты по поводу нахождения административных учреждений Сыренецкой волости - в Сыренцах или Ямах. Поскольку волость именовалась Сыренецкой, её жители настаивали, чтобы волостное управление и другие официальные учреждения находились обязательно в Сыренце. Жители Ям в свою очередь приводили веские доводы: Сыренец находится на отшибе, вдали от деревень, в то время как Ямы в окружении многих деревень Сыренецкой волости: Овсово, Кароль, Верхнее село, Князь село и многочисленные хутора.

Чтобы придать деревне более привлекательный вид, на главной улице, идущей параллельно реке Струга, ямчане перед своими домами посадили раскидистые липы и декоративные клены. Получилась улица-аллея.

Позднее Сыренца и Скамьи в Ямах из финского гранита была построена Никольская церковь. В тридцатых годах на окраине деревни возвели двухэтажное деревянное здание шестиклассной школы с интернатом. Здесь учились и жили окончившие четырехлетние школы дети из Овсово и Кароля.

Не без основания Ямы считались в Принаровье самой певучей деревней. Здесь все любят пение - дети, молодежь, взрослые и старики. Сидит за верстаком сапожник, знай заколачивает шпильки и обязательно напевает песню... Дети с охоткой посещают уроки пения в школе. Отличный церковный хор, возглавляемый регентом самоучкой, в прошлом сапожником Иван Дмитриевичем Пекаревым, известен далеко в округе. Любовь к пению привил живший в Ямах священник И. Цветиков.

Не каждый мог поверить, что в Ямах с населением в 400 душ удалось создать светский мужской хор, руководителем которого был учитель А. А. Михаилов. Используя музыкальные дарования молодежи, он организовал оркестр народных инструментов. В течение полугода молодежь собрала средства и приобрела инструменты, а еще через полгода оркестр участвовал в концерте в народном доме.

Ямское просветительское общество "Искра" является старейшим в Принаровье. Основано оно в 1923 году. Его успешному развитию способствовала местная интеллигенция: кооператор Федор Григорьевич Перчаткин, его жена Ольга Алексеевна - долголетний библиотекарь, учителя ямской школы - заведующая Елизавета Николаевна Ершова, учителя Анна Васильевна и Иван Андреевич Заути, Александр Александрович Михаилов.

С каждым годом увеличивалось число читателей. Книга являлась другом в каждом доме. Вот цифровые данные читательского роста. В 1929 году из библиотеки было выдано для прочтения 963 книги, в 1930 году - 1414, в 1931 году - 2372 книги и в 1932 году 2767 книг. О. А. Перчаткина не только выдавала книги, она вела большую агитационно-массовую работу по её распространению среди читателей. Она устраивала литературные суды, вечера вопросов и ответов, обсуждала с читателями прочитанные книги. В 1934 при её непосредственном участии во время празднования "Дня русского просвещения" была организована библиотечная выставка. Отдел "Как не надо читать книгу" привлёк всеобщее внимание участников выставки. Стенд с рваными, грязными, без обложек и внутренних листов книг послужил материалом для литературного суда над вредителями литературного богатства ямской библиотеки. Крестьяне не стесняясь клеймили тех, кто не бережёт книгу и, конечно, строго осудили вредителей.

Любимым праздником в Ямах бывал "День русского просвещения", проводившийся ежегодно летом на лоне природы в полутора километрах от деревни на живописной Ольгинской горе. Концерт и гулянье устраивались в ложбине, кругом огражденной от ветра высокими деревьями и густым кустарником. По окончании официальной части следовал концерт и тогда уже все без исключения участвовали в весёлых хороводах, играх, соревнованиях, плясали кадриль, веселились как и положено в такой праздник без "подогрева".

Ямы унаследовали ещё традицию по старинке отмечать Егорьев день, 23 апреля по старому стилю. В этот день положено выгонять с молитвой скот на пастбище. Хозяйки приводят своих коров к церковной ограде, где священник совершает краткое богослужение с окроплением святой водой скота. Слов и пения не разобрать, они тонут в звуках сплошного мычания не одной сотни коров...

59. Овсово.

Живописная дорога в сторону от реки ведёт в направлении к лесу. От Ям в Овсово путь петляет на Пюхтицы и Иевве. Через 3-4 километра начинаются хутора. За ними по обе стороны дороги вся в зелени деревня Овсово, которую эстонцы переименовали в Агусалу.

В небольшом классном помещении четырёхгодичной начальной школы не протолкнуться от народа. Вечерней порой учительница Нина Анатольевна Цветикова, она же заведующая школой, собрала деревенскую сходку, пригласив старшее поколение и молодежь побеседовать о культурных нуждах деревни.

- Живем мы в культурное время, - обратилась к присутствующим Нина Анатольевна, - начинаем машинами обрабатывать землю, в каждом доме у вас есть сепаратор, швейная машина, велосипед, радио-аппарат, а вот в деревне не можем наладить культурный досуг. Кругом нас в деревнях Ямы, Кароль, Верхнее село, имеются не только культурно просветительные общества, но и народные дома, а у нас в деревне, насчитывающей 200 человек на 35 хозяйствах к нашему стыду нет ни того ни другого.

Проанализируем, как "культурно" проводим мы своё свободное от работы время. Наши мужики изо дня в день каждый вечер собираются в лавку и вплоть до её закрытия в дыму махорочных закруток занимаются пустой болтовней, переливанием, как говорится, из пустого в порожнее. А что делает в эту пору молодёжь? Она бесцельно бродит по деревне, от скуки пробавляется карточной игрой, в воскресные и праздничные дни уходят на спектакли и танцы в соседние деревни. Не пора ли нам пробудиться от спячки и общественного безделья и наладить в Овсово культурно-просветительную работу? Как было бы хорошо открыть избу-читальню, проводить в ней громкое чтение художественной литературы, газет, журналов, создать на первых порах маленькую библиотечку, всё время пополнять её новыми книгами.

А какую пользу населению принесли бы всякого рода курсы, занятия, лекции и спектакли."

Голосами радостного вдохновения загудело собрание. каждый старался поддержать Нину Анатольевну, возражавших не было, все проголосовали за то, чтобы скорее открыть в Овсово культурно-просветительное общество.

- Правильно сказала Нина Анатольевна, - взял слово степенный крестьянин Пелешев, - куда это годиться без толку сидеть в лавке и протирать свои штаны!

- Вот бы нам организовать драматический кружок, - выпалила Руфина Колчина и к ней сразу же присоединились Сергей Лупанов, Николай Платов, Алексей Трелин.

Нашлись любители струнного оркестра, - Клавдия Лупанова, Николай Ершов, Вера Наумова, Олег Трелин, Глафира Лупанова, поддержавшие предложение Алексея Трелина пригласить руководителем оркестра мужа Нины Анатольевны Ивана Ивановича Цветикова.

В 1934 году открылось Овсовское русское просветительное общество "Свет".

Заарендовали в центре деревни пустовавшую избу, оборудовали в ней маленькую сцену и заиграли, - драмкружковцы сперва маленькие одноактные пьесы, позднее пьесы Островского , струнники в концертных программах и на танцевальных вечерах. Девушки увлекались рукоделием, охотно посещали курсы кройки и шитья, занимались художественной вышивкой. Каждая хозяйка считала своим долгом посещать занятия по кулинарному искусству . В деревне научились изготовлять сдобное тесто, разнообразить супы и вторые блюда, приготовлять торты. Чаще в Овсово стали бывать агроном, врач, ветеринар, лекторы, внешкольный инструктор.

Ежегодно в канун праздника Успения в Овсово стекается такое огромное количество людей, что многим приходится ночевать на сеновалах, под открытым небом, где придётся.

Собираются молщиеся со всех принаровских деревень с крестными ходами из Сыренца, Скамьи, Скарятина, Криуш и Ям, направляющихся пешком в Пюхтицкий женский монастырь. Чуть свет 28 августа крестные ходы выходят из Овсово. Молодежь остается в деревне и весь праздничный день проводят в веселье на лоне природы, а вечером идет на спектакль и танцы.

Из Овсово расходится молодежь по своим деревням когда возвращаются из Пюхтиц крестные ходы.

60. Кароль.

Про эту деревню так и хочется сказать - "мал золотник, да дорог". Маленькая уютная деревушка Кароль находится в двух километрах от Ям на берегу притока Наровы, мелководной Карольской Струги. Все дома гуськом, по ранжиру, фасадной стороной обращенные к реке, выстроились одной улицей вдоль реки.

У деревни Кароль большая история отсутствует. Её основатели и строители выходцы из деревни Ямы, переселенцы из хуторов.

Ямские безземельники давно зарились на отличавшиеся плодородием и пустовавшие карольские участки, на покосные угодья обширных болот вокруг реки Струга.

Невмоготу становилось жить в Ямах. Население увеличивалось, строиться было негде, даже для огородов отсутствовали земельные участки.

Началось переселение на карольскую целину. Новоселы перевозили дома, строили новые. Обжились быстро. Если в Ямах они занимались главным образом сапожным ремеслом, то здесь переходили на сельское хозяйство. Экономикой Кароля стало земледелие и сельское хозяйство. В свободное время занимались шитьем сапог.

Два соседствующих общественно-культурных деревянных дома находятся в конце деревни - четырехклассная начальная школа и народный дом имени А. С. Пушкина. Обычно в каждой деревне учитель несет на себе бремя общественного деятеля, помогает налаживать культурно-просветительскую работу, подчас сам её ведёт, является советником по всем вопросам сельского хозяйства, кооперации, медицины, юриспруденции и т.д.

В Кароли иная картина. Учительница Карольской школы А. И. Осипова самоустранилась от всех общественных дел, её ничто не волнует и не интересует, она, например, ни в чем не помогает молодёжи, к ней нельзя подойти и посоветоваться по поводу спектакля, лекции, курсов, поэтому молодежь, бывшие воспитанники Карольской школы, забыли дорогу в родную школу, не обращаются к Семеновой, действуют самостоятельно и, надо отдать им должное, с большим старанием и немалыми успехами. По многим общественным делам молодые активисты переросли свою учительницу. Не имея специальных средств карольские крестьяне, взрослые и молодежь, миром соорудили народный дом. Бревна, строительный материал, рамы, двери, кирпич выделили из своих хозяйств, собственным трудом в короткие сроки возвели дом, присвоив ему имя великого русского поэта. Этим же именем было названо карольское русское просветительное общество. Над входом в народный дом прикреплен обрамленный ветками ельника портрет поэта.

Для карольцев стало традицией ежегодно в день рождения Пушкина устраивать у себя "День Русского Просвещения". Напрасными оказались попытки центральных культурно-просветительных учреждений убедить карольцев присоединиться к районному празднованию "Дня Русского Просвещения" и у себя, как деревни маленькой с незначительным количеством населения, его не устраивать. Сперва мне казалось. Что это чисто внешнее, показное проявление чувства к памяти поэта, но позже я убедился, что это не так, Пешкина в деревне Кароль не только знают. Но и горячо любят, он у всех глубоко в сердце...

программа Пушкинского дня в Кароли всегда отличалась интересным содержанием. Проводился конкурс на лучшее чтение стихотворений поэта, устраивалась викторина "Как хорошо мы знаем Пушкина", ставились на сцене "Скупой рыцарь" и отрывки из "Бориса Годунова", с помощью проекционного фонаря показывались цветные диапозитивы в сопровождении чтения "Руслан и Людмила", "Сказка о царе Салтане", "Капитанская дочка". Игрались инсценировка рассказа "Станционный смотритель".

Хорошо помню, как карольцы трогательно отметили в 1937 году столетие гибели поэта. Дату приурочили ко "Дню Русского Просвещения".

За две недели до этого события я находился в Посаде-Чёрном, где осуществлял постановку драмы Найденова "Дети Ванюшина". С карольцами я заранее списался, что обязательно у них буду на "Дне Русского Просвещения" и прочту орыки из речи Достоевского на открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году. Моя поездка планировалась на пароходе из Посада-Черного в Сыренец, а далее на лодке по Нарове и Струге в Кароль.

В день отъезда из Посада-Черного на Чудском озере разыгралась буря. Пароход бросало по волнам как щепку, немногочисленные пассажиры лежали по каютам и не могли двигаться. Па меня качка не производила никакого впечатления. Я все время находился наверху на палубе и с разрешения капитана некоторое время был его гостем в капитанской рубке. До самого утра штормило и перестало качать , когда пароход вошел в реку и пристал к пристани Сыренец. Здесь меня ожидала лодка из Кароля. Странное чувство я испытал, когда сел на корму лодки. Меня все время качало, казалось, что я продолжаю плыть на пароходе по озеру, хотя состояние качки на реке отсутствовало. Пелешев, который вез меня, успокаивал меня, что по приезде на место я отдохну и к вечеру, когда назначена репетиция, все пройдет. Днем я выспался, но вечером повторилось то же самое. С трудом провел репетицию, на сцене меня все время укачивало. Я был убежден, что назавтра, когда Кароль и его многочисленные гости будут отмечать знаменательную дату, я буду находиться в нормальном состоянии. Ничего подобного. Состояние качки продолжалось почти неделю, даже когда я уже приехал домой.

В строгом оформлении украшен народный дом. Все его стены, сцена превратились в сплошной стенд снимков, иллюстраций, журнальных и газетных вырезок о Пушкине, его родных и близких. Богато была представлена иллюстрация литературных произведений. Около сцены отвели небольшой уголок с материалом о гибели поэта.

Когда лектор Нарвского народного университета Иван Павлович Корсаков просто и доходчиво рассказывал про дуэль и смерть Пушкина, на глазах крестьян появились слезы. Мои опасения вызывало чтение в отрывках речи Достоевского, дойдет ли его глубоко философское содержание до умов простых людей. Слушали хорошо и внимательно, зал проявил сосредоточенность и отличную дисциплинированность.

Глядя не карольцев и часто задумываясь над их увлеченностью в культурно-просветительной работе, я часто поражался, как они могут и в силах без помощи учителей и другой интеллигенции добиваться результатов, которым могут позавидовать другие, более сильные и богатые культурными руководителями просветительные общества.

Когда я вступил на территорию Кароля, меня направили не к учителю, а к местному деревенскому парню, активисту просветительного общества Ивану Чепурину. Он жил на отшибе деревни, в самой бедной избе. Не успел я переступить её порог, как пожилая женщина, оказавшаяся матерью Ивана, стала причитать:

- Скажите моему Ваньке, пусть работать идет... Хватит ему культуру разводить. Бегает все по делам народного дома, будто других делов нет...

Иван, не обращая внимания на сетование матери, усадил меня за стол, вытащил тетрадь и стал вычитывать план работы народного дома, со всеми подробностями рассказал, что было сделано до сего времени. Затем мы направились в другие избы, навестили таких же как он энтузиастов Лантова, Пелешева, Цыганова. Я почувствовал, что с такой молодежью можно многое сделать для блага деревни...

61. Верхнее село, Князь село.

За Каролем дорога уходит в небольшой лес. Иногда сквозь ветви деревьев можно разглядеть с правой стороны полоску реки Наровы, все быстрее и быстрее устремляющей свои воды в Скарятинские пороги.

От Кароля до Верхнего села около трех километров. Напротив деревни небольшой островок, называемый верхнесельским, сплошь заросший кустарником, лиственными деревьями. В мае месяце остров превращался в сплошной гомон птичьих голосов. По вечерам на берег Наровы собираются любители соловьиного пения. Трели соловья слышны далеко по окрестностям до самого утра...

От Верхнего села на правый берег реки к Скарятине устроена переправа на пароме. Человеческая смекалка использовала для парома силу и быстроту течения, отказавшись от обычного приема переправы по стальному тросу ручной тягой.

По середине реки на якорях на известном расстоянии друг от друга укреплены обычные лодки, имеющие между собой соединения, причем крайняя лодка длинным стальным тросом соединяется с паромом. Когда паром отталкивается от берега, безразлично от правого или левого, его моментально подхватывает быстрое течение и он, благодаря тросу, совершает крутой разбег. Переправа с одного берега до другого занимает не более 3-4 минут. От опытного паромщика Бориса Гладышева требовались смекалка, находчивость и твердая рука рулевого.

Вслед за Верхним селом по берегу реки в 4 километрах Князь-село. Не только по названию, но и по структуре общественной и культурной жизни, по роду занятий населения между этими селами много общего, поэтому постараюсь рассказать о них в одном очерке.

Познакомимся с одним из виднейших общественных деятелей Принаровья, опытным учителем Верхнесельской школы Василием Федотовичем Голубевым, личностью незаурядной, которому своим развитием общественных сил во многом обязано Верхнее село.

Достаточно всмотреться в лицо, фигуру, весь внешний облик Василия Федотовича, чтобы безошибочно определить, что это прототип русского земского учителя, никогда не думающего о своей личной благополучной жизни, призванный служить только интересам народа. Выросший в Князь-селе, здесь у него дом, небольшой земельный участок, он познал все тяготы крестьянского труда: своими руками он строил дом, обрабатывал землю, садил в саду плодовые деревья, заготовлял сено для скота. Одевался скромно, вечно нуждался в деньгах. Дал образование дочери и сыну, безотказно помогал беднякам-односельчанам, выручал, когда приходил судебный пристав и описывал имущество и чаще всего обратно денег не получал. Каждое утро он шагал из Князь-села в Верхнесельскую школу и чаще всего возвращался домой поздно вечером. Задерживали общественные дела. Под его личным руководством строились в Верхнем селе четырехклассная школа, народный дом культурно-просветительного общества "Знание", был организован кооператив и построена кооперативная лавка. С его участием в Скарятине создали кооперативный банк, Верхнепринаровское сельскохозяйственное общество, кооперативное молочное товарищество и молокозавод. Успевал Василий Федотович заниматься с верхнесельской молодежью, ставил несложные спектакли, бывал на всех общих собраниях, присутствовал и помогал советами на заседаниях правления. Его правой рукой, верной помощницей была учительница Князь-сельской школы, его жена Зоя Григорьевна, которая по окончании учебных занятий шла в Верхнее село, помогала ему во всем том, что он не успевал сделать сам.

-Наше село не простое, а историческое,-помню говорил мне старик Селиверстов, у которого я жил на квартире в Князь-селе,- княжна Ольга, прежде чем переехать через реку на погост, останавливалась в шалаше на горушке, где сейчас стоит наша школа. Мой отец, ходивший на барщину в Верхнее село хорошо помнит, какие вокруг нас были дремучие леса.

При постройке школы и народного дома в Князь-селе в земле находили старинные монеты, металлические ковши. История здесь во всем, даже в наименованиях. За Князь-селом местность называется \добрыня, напротив через речку Ильина гора, а еще дальше Ольгин крест.

До революции Князь-сельская школа, именовавшаяся школой грамотности, имела два класса. Основанная в 1904 году, она была первой в Принаровье и помещалась в простой деревенской избе, совершенно не приспособленной для учебных занятий. Учительствовал в ней местный крестьянин Степан Тарасов, окончивший церконо-приходскую школу. С ним я познакомился в один из своих приездов в Князь-село.

- Неохотно тогда отдавали крестьяне своих детей в школу,-вспоминая рассказывал старик Тарасов,- родители рассуждали, что учиться должны только дети богатых родителей, беднякам в школе делать нечего. И все таки были такие дети бедных родителей, которые по окончании нашей школы наперекор родительской воле уходили учиться за 15 км. в церковно-приходскую школу в Скамью, а то еще умудрялись пешком ходить за 30 км в школу в Кривую Луку в Гдовском уезде.

Помнил Степан Тарасов, какую общественную нагрузку нес в ту порудеревенский учитель.Я был еще ходатаем за крестьян перед управляющим и помещиком,

ветеринаром, судьей, писарем, - улыбаясь рассказывал С. Тарасов, - и, не могу вспомнить, еще кем. Газет в то время в древне не читали, книг почти не было...

Когда то в молодости он закончил фельдшерские курсы и это позволило ему быть "лекарем поневоле" для своих односельчан. Вскоре в крае узнали о его медицинских способностях, а так как участкового врача, жившего в Сыренцах, не так легко было в период распутицы и бездорожья добиться, население среднего Принаровья шло к дяде Филе (так называли Филипп Захаровича) или приглашали к себе. Оказывал он помощь при всех болезнях и, если была острая необходимость, выполнял роль повивальной бабки.

Отличный мастер по дереву, Филипп Захарович прививал ребятам любовь к ручному труду, организовал в школе мастерскую по изготовлению и ремонту столов, стульев, табуреток и другого инвентаря. Все парты ученики делали сами, позднее научились делать и более сложные вещи: шкафы, комоды и прочую мебель. Когда Филипп Захарович организовал и руководил оркестром русских народных инструментов, ребята под его руководством сделали балалайки, домбры, альты, гитары. При школе существовал им руководимый детский хор. С отличными задатками, стремлением быть полезными в культурно-просветительных начинаниях школьная молодежь охотно шла в просветительное общество "Молния", участвовала в концертах и спектаклях местного народного дома. Любовь к искусству обнаруживали на сцене ученики Ф. З. Беззаборкина - В. Тарасов, Е. Беззаборкина, М. Селивестров, А. Беззаборкин, Л. Голубев, Михаил Орлов, М. Солодов и многие другие. Князь-село справедливо считалось зажиточным уголком Принаровья. Отличный баланс имел местный кооператив. Он обеспечивал население всем необходимым, скупал у женщин ягоду.

Основным занятием жителей Князь-села было земледелие. Но не всех оно обеспечивало хлебом круглый год. Земельные угодья были недостаточными и некачественными. Приходилось заниматься отхожими промыслами. Зимой мужское население уходило на лесозаготовки, весной на сплавные работы, грузили на баржи дрова.

С наступлением сезона рыбной ловли промысловый характер носил улов рыбы под название хариус.

Те, кто видел старинный герб города Нарвы помнит его изображение: на овале, украшенном сверху изображением ангела, три ядра, шпага, меч и в середине два хариуса. По гербы можно судить, что хариуса ловили в Нарове несколько веков назад.

Хариус принадлежит к породе лососевых рыб. Наибольшая длина тела этой рыбы составляет 50 см. при весе в два с половиной кг. Но такие экземпляры встречаются очень редко. Чаще всего попадаются хариусы длиной 25-30 см. при весе в килограмм и меньше.

С каждым годом этой деликатесной рыбы становится все меньше и меньше. Ловится она преимущественно в порожистых местах на коротком речном отрезке Наровы против Скарятины и Князь-села

62. Переволок.

Мы снова на правом берегу Наровы, движемся от Скамьи вниз по течению реки. За околицей Скамьи небольшая речка Втроя, впадающая в Нарову. Её именем называется деревушка Втроя, затерявшаяся в нескольких километрах от Скамьи, в сторону леса.

Правый берег Наровы низменный, однообразно унылый с редкой растительностью. За несколькими домами, составляющими деревушку Кукин берег, начинается деревня Переволок с тридцатью дворами и населением в 170 человек.

Переволок... Не правда ли странное наименование. Сколько раз я пытался безуспешно узнать, кто дал деревне такое имя и почему, пока наконец не услышал из уст старожила этих мест Григория Фаронова такой рассказ:

- Когда то Нарова была многоводной, ретивой, не любила уживаться в своих берегах, в особенности весной в пору половодья. Разольется в всю, да так широко, что берегов по ту сторону не видно. Деревенское население неохотно занималось земледелием, уж очень плохие были земли, больше рыбачили. Рыба ловилась хорошо, было её много, хватало всем, избыток продавали. Река постоянно грозно наступала на деревню, часто затопляла её, приходилось сниматься с насиженных мест, уходить дальше от берега. Трижды "переволакивалась" деревня с одного места на другое и только в последние 60-70 лет осела на одном месте, кончила плутать. Утихомирилась река, успокоился народ, назвавший деревню Переволок...

Как то осенним октябрьским вечером 1924 года, когда на низкий берег деревни Переволок порывистый озерный ветер гнал бурную волну и её плеск отчетливо прорезал наступившую темноту, по направлению школы, что у самого края деревни, шагали три молодых крестьянина: Василий Кретов, Петр Фаронов и Иван Миллер. Они недавно вернулись с лесных работ, быстро поужинали и теперь шли к учительнице Марии Федоровне Алексеевой.

В её лице, единственной учительницы в деревне, крестьяне Переволока имели советника по всем общественным делам. К ней шли запросто посоветоваться: куда направить ребенка учиться после окончания четырех классов; как написать прошение; у кого просить ссуду; узнать, каким образом исхлопотать пособие на лечение и многое другое, что волновало каждого и требовало толкового разъяснения.

В маленькой комнатке при школе, что занимала Мария Федоровна, было тепло и уютно. За керосиновой лампой она проверяла тетради. Очередной визит её не удивил. Не было вечера, чтобы кто-нибудь из деревенских не зашел на огонек со своими нуждами, жалобами, просьбами...

- Простите Мария Федоровна, что в столь поздний час вас беспокоим, отрываем от школьных тетрадей, - робко заговорил Василий Кретов, - пришли по общественному делу.

Хозяйка усадила всех на скамейку, стоявшую около истопленной печи, сама присела у окна.

Теперь заговорил Фаронов:

- Завидки берут, когда кругом слышим, что в одной деревне поставили спектакль, в другой детский утренник, устраиваются танцы, молодежь отдыхает и веселится, а у нас, как на грех, ничего не делается. Ведь мы не хуже других. Скоро Михаилов день, наш деревенский праздник, соберутся гости с окрестных деревень, а нам их и развеселить нечем. Хотя бы вечер устроить в школе, больше негде, наша молодежь с удовольствием сыграет какую-нибудь пьеску, потанцуем. Помогите Мария Федоровна, разрешите воспользоваться школьным помещением, будьте нашим руководителем по устройству вечера.

После небольшого раздумья Мария Федоровна дала свое согласие.

Все получилось как нельзя лучше. Класс освободили от парт и другого школьного инвентаря и превратили в небольшой зрительный зал с небольшой сценой. Сыграли несколько маленьких пьесок, потом танцевали, устроили игры на призы. Собралось такое количество зрителей, что все не смогли попасть в помещение, многие оставались на крыльце. По окончании вечера молодежь привела класс в полный поряжок, занесла парты, стол, доску и, собираясь уже уходить домой, обратились к Марии Федоровне с благодарностью за организацию вечера, одновременно сообщив, что вырученные деньги пойдут на устройство вечеринки.

Всегда сдержанная, спокойная Мария Федоровна на какой то момент потеряла самообладание. Её щеки зарделись от волнения, она заговорила, чуть повысив голос:

- Вот что друзья! Вы организаторы вечера, вам распоряжаться его доходами. Вмешиваться в ваше решение не собираюсь, поступайте как знаете, но хочу вас предупредить, школу для вечера вы больше не получите. Неужели вам не ясно, что давно пора в Переволоке приступить к строительству народного дома и для этой цели начать сбор денежных средств. Я была уверена, что средства от нашего вечера вы используете для возведения дома, а вы решили их пропить. Больше нам говорить не о чем...

Крепко запали слова любимой учительницы в головы молодежи. На следующий день все вырученные с вечера деньги лежали на столе у Марии Федоровны.

Для будущего народного дома у хуторянина Лунина купили сруб сарая и перевезли к школе на то место, где планировалось строительство. Из каждого хозяйства поступало пожертвование строительных материалов: бревна, половая доска, дранка для крыши и прочее. В праздничные дни все население - мужчины, женщины, молодежь и даже дети, как говорится всем миром, выходили на строительство народного дома. Мария Федоровна дополнительно собирала средства на приобретение гвоздей, стекла, краски и других материалов. Ей удалось выхлопотать пособие у Скарятинского волостного правления и получить пожертвования у таллиннского мецената, помогавшего русским организациям, И. Е. Егорова.

Осенью 1925 года в Михаилов день крестьяне Переволока отмечали двойной праздник - деревенский и открытие народного дома. А еще через год открылось Переволокское культурно-просведительское общество "Славия".

Ничто так не увлекало молодежь, как участие в театральной работе. Буквально все стремились участвовать в спектаклях, поэтому предпочтение отдавалось пьесам, в которых имелся большой состав действующих лиц. Молодежь не ограничивалась показом спектаклей у себя дома, при первой же возможности ездили в гости в соседние деревни, не стеснялись играть в Скамье, Сыренце, Ямах, где имелись сильные театральные коллективы.

Первым режиссером переволокской молодежи стал живший на соседнем хуторе С. Логусова престарелый агроном Ефим Тимофеевич Ионов, осуществивший постановку пьесы Л. Толстого "Власть тьмы". Не только с помощью инструкторов внеклассного образования, но и собственными силами сыграли в Переволоке пьеся Н. Островского "Женитьба Бальзаминова", "Бедность не порок", "Свои люди сочтемся", "Не в свои сани не садись". Была поставлена пьеса Гоголя "Женитьба" и несколько мелодрам: "Вторая

молодость", "Каторжник", "Сиротка-страдалица", "Безработные".

Справедливости ради назову энтузиастов-любителей драматического искусства: Нина Яснова, Руфина Богатова, Нина Шаляпина, Анфиса Курмина, Евфросиния Швырова, Руфина Тайнова, Иван Кретов, Петр Дроздик, Иван Фаронов, Иван Швыров, Борис Васильков и Леонид Яснов.

63. Скарятина.

Змейкой вьется лесная дорога вдоль береговой полосы в Скарятину. За отдельными хуторами, спрятанными в густой зелени, слышится несмолкающий рокот водяной стихии. За хутором Коколок начинаются скарятинские пороги. Выше и круче становится правый берег. По каменистому скату Нарова с большой скоростью несет бурные воды, омывая торчащие над поверхностью валуны ледникового периода. Воздух наполнен неумолкаемым шумом, летят брызги, стелется над рекой пар...

Наивысшая сила и быстрота порожистой реки у Зверинца, против Крестоольгинского погоста. Фарватер в этом месте настолько узкий и труднопроходимый, что требуется большое умение и ловкость, чтобы провести судно, не наскочить на подводные камни или силой течения не быть прибитым к правому берегу. Не легче двигаться и против течения. На лодке, с помощью весел, не подняться, нужна бурлацкая хватка. Моторка "Хелью" с пассажирами проскакивает это место благополучно, - у неё сильный мотор, легкость хода и хорошая маневренность. Труднее колесному пароходу "Заря". Старый изношенный котел, часто использующий в виде топлива сырые дрова, пар не держит. Лопасти колес судорожно вращаются, а пароход едва движется. Так и кажется, что с минуты на минуту его начнет сносить вниз по течению. На пароходе объявляется тотальная мобилизация всех мужчин. Им вручаются длинные шесты, с помощью которых они подталкивают пароход. Если пассажиров и груза много, то и это не помогает. "Заря" пристает к берегу, все пассажиры сходят с парохода и уже тогда он нормально движется вперед. Пассажиры же, пройдя пару километров по берегу, уже выше порогов снова садятся на пароход, чтобы плыть дальше.

В тридцатые годы наблюдалось заметное обмеление реки, в особенности в порогах, что не могло не сказаться на движении пассажирского транспорта по реке. В летнюю пору пароход доходил только до Князь села, а дальше пассажиры пешком добирались до мета назначения.

По количеству дворов и населения Скарятина не занимает ведущего положения в Скарятинской волости, значительно больше их в Омуте, Загривье, Кондушах, а вот по значимости, как волостного центра с многочисленными административными, кооперативными, хозяйственными учреждениями, она возглавляет все Среднепринаровье.

В Скарятине принимает участковый врач, имеется аптека. По агрономическим, сельскохозяйственным вопросам крестьяне обращаются к участковому агроному Н. В. Кольцову или местному агроному Н. П. Епифанову, которые постоянно живут в Скарятине. За ссудами крестьяне обращаются в Скарятинский кооперативный банк. Здесь молочное товарищество, маслоделательный завод. Кресто-Ольгинская церковь собирает по праздничным дням молящихся с десятков деревень. За оградой храма большое кладбище для жителей Скарятинской и Сыренецкой волостей.

В центре деревни, рядом с пристанью и кооперативной лавкой, торгующей спиртными напитками, народный дом Скарятинского просветительного общества "Огонек". Неприглядный вид дома снаружи и внутри и всей территории вокруг. Безобразно выглядят зал, сцена, крыльцо - впечатление такое, будто их никто не убирает и не моет. В правлении "Огонька" вместо деловых и энергичных людей любители выпить и погулять. Несмотря на наличие в Скарятине интеллигенции даже простую, несложную лекцию невозможно организовать, да и слушать её некому, скарятинский народ настолько разболтан, ничем не интересуется, что его не дозваться в народный дом. Пьянство в Скарятине принимает угрожающие размеры. Утром крестьянин приходит по всяким делам в волость, банк, к агроному или врачу, а вечером его можно увидеть лежащим пьяным у стен народного дома. При отсутствии алкогольных напитков в кооперативе, достают спирт в аптеке.

Учительство скарятинской школы не проявляет достаточного интереса к нуждам молодежи, замкнулось в своих профессиональных делах и тоже, как и все население, не прочь заглянуть в бутылку. Невелики интересы и у Верзнепринаровского учительского союза, свои собрания устраивающего в Скарятине. Деловой части отводится минимум времени, всему другому столько, что его участники расходятся довольно поздно и в приподнятом настроении.

Учителю В. В. Горскому, работающему в Кондушской школе (живет он в Скарятине) удалось создать на основе церковного хора светский хор, пополняемый любителями пения из других деревень. Став юридическим лицом, хор получил наименование - общество "Русская песня" и выступал с концертами у себя дома в Скарятине, в соседних деревнях и в Нарве. Без хора "Русская песня" не обходился ни один "День Русского Просвещения" в районном масштабе. Обычно такой праздник отмечался в Скарятине. Его организация наталкивалась на всяческие трудности, хотя в помощь празднику создавался организационный комитет, в который входили видные местные деятели и представители других деревень. Обычно они больше значились на бумаге, чем что-то делали, являясь как бы сторонними наблюдателями.

Вспоминаю районный день "День Русского Просвещения" в 1934 году в Скарятине. Буквально все легло на мои плечи. Потребовалось вмешательство, чтобы вымыли пол в зале и со сцены убрали вековую грязь. Спектакль - пьесу Островского "Василиса Мелентьева" играли учителя. Возился с ними, как с малыми детьми, на репетиции являлись неаккуратно, ролей не знали, некоторые исполнители явились на спектакль под "градусом". Кроме меня не нашлось, кто бы мог оборудовать сцену, прикрепить декорации.

Если бы меня спросили, какое просветительное общество в Принаровье является отсталым, неработоспособным, то не задумываясь ответил бы: Скарятинский народный дом "Огонек"

64. Омут.

От Скарятины до Омута 4 километра. Дорога берегом Наровы интересна. С высоты любуешься игрой воды, её стремительным бегом. Иногда видишь прыжок хариуса из воды, его стремительный полет и мгновенное исчезновение в глубинах реки. Часто по дороге останавливаешься и задумываешься. Ничего в течении реки не изменилось за сотни лет, зато исчезли дремучие леса по её берегам. Правый берег полностью вырублен, совершенно гол, пустынен и кое где порос мелким кустарником.

На полпути до Омута небольшая деревня Степановщина. Хотя её дома недавней постройки, с именем деревни связана история княгини Ольги.

В. Даль так объясняет значение слова "омут": падь под мельницей, где быстрина мутит и вымывает ямину, а вообще, - яма под водой, в реке, озере. Толкование ясное, точное, не вызывающее никаких сомнений. В реке перед деревней Омут, где пороги заканчиваются, много таких ямин и , по словам старожилов, в них не раз погибали люди. После войны, когда стало модным переименовывать улицы, поселки, города, нашелся умник в сельсовете, предложивший назвать Омут Отрадным. Соответствующее решение было принято, но крестьяне продолжали упорно называть свою деревню Омут.

В дореволюционное время Омут делился на две части. Его часть, ниже по течению реки, носившая название барская, была бедной, имела полуразвалившиеся хаты, крытые соломой. Жившие здесь крестьяне обязаны были работать на помещика и выполнять барщину.

Омут самая длинная деревня в Принаровье. От первого дома, граничащего с дворовыми постройками Степановщины, до речки Черемуха, где стоит дом Антона Лужкова, два с половиной километра. Все дома, их 120, растянулись по одной улице вдоль по реке.

По другую сторону реки, напротив Городенка с лесопильным заводом эстонцев, братьев Турау, уже Сыренецкая волость.

Приезжающий впервые в Омут с пристани, выходившей на дорогу, обращал внимание на стоящий посередине столб с надписью: деревня Омут, 120 дворов с населением в 650 душ. Если строился дом и прибавлялось население, менялась и надпись на столбе. Нельзя было не обратить внимание на незаконченную постройку здания народного дома. Не хватило средств закончить второй этаж, произвести обшивку, сделать каменное крыльцо. Рассчитанный на 600 человек зрительный зал производил грустное впечатление. Стульев не было, их заменяли скамейки, занимавшие всего лишь пол-зала. Две круглые печки не могли нагреть это помещение. Зимой зрители мерзли. Комиссия, проверявшая состояние народного дома, разрешила им пользоваться временно. Каждый год давались отсрочки, строительство же оставалось на мертвой точке.

Омутчане, надо отдать им должное, активные общественники. Любят свою деревню, заботятся о ней. Их не смутило пребывание в деревне купца Юдина, имевшего торговлю. Кооператив полюбился населению. Обороты с каждым годом увеличивались, торговля у Юдина расширялась. В деревне организовали пожарное добровольное общество, культурно-просветительное общество "Жизнь". Омутские деятели не раз избирались в волостной совет, в Скарятинское сельскохозяйственное общество, в кооперативный банк, в молочное товарищество.

Огромная заслуга в пробуждении деревенских масс Омута принадлежит уроженцу этой деревни учителю Илье Степановичу Елехину. Это он вдохнул в своих учеников, ставших общественными деятелями, живую струю, стремление жить и быть полезным обществу. Илью Степановича редко можно было застать дома. Приходил поесть и снова уходил. Часто не ночевал дома, оставался в школе, когда проходили собрания, совещания, занятия в просветительном обществе, репетиции.

И. С. Елёхин мозг деревни, без него ничего не решается, его совет - это уже готовое решение, всегда разумное, простое и несложное, которое удовлетворяет всех.

В воскресенье, когда все отдыхают И. С. Елёхину нет покоя. Раненько пешком уходит в Скарятину, чтобы успеть на собрание Скарятинского сельскохозяйственного общества. Состоя членом правления кооперативного банка, ему надо успеть туда решать вопросы предоставления крестьянам ссуд, о взыскании ссуд с должников, о получении новых кредитов. В Скарятине у него всякие поручения от своих односельчан: зайти в аптеку за лекарством, в магазине купить то, чего нет в Омуте, навестить волостного старшину для разрешения школьных дел, быть у зоотехника, агронома, успеть забежать на молокозавод... Так до позднего вечера Елехин выполняет общественные и частные поручения, голодный возвращается домой, где жена и дети ждут не дождутся его прихода. Пока его не было, несколько раз прибегали из культурно-просветительного общества "Знание" пригласить на репетицию спектакля в народный дом. После позднего обеда, ставшего уже ужином, вместо того, чтобы отдохнуть и набраться сил для завтрашнего школьного дня, Илья Степанович отправляется в Народный дом...

Такие деловые качества Илья Степанович прививал и молодежи, девушкам и парням культурно-просветительного общества "Знание", его бышим ученикам омутской школы. До сих пор храню в памяти имена тех, с кем приходилось ставить спектакли и кто оставил приятное воспоминание дисциплиной труда и усердием на сцене: Екатерина Веселова, Мария Юдина, Евфросиния Корнышева, елена беляева, Александр Сальников, Григорий Куропаткин, Иван Веселов, Александр Тихомиров.

В репертуаре были всякие пьесы, но все полноценные и хорошие, но лучшими, о которых долго вспоминали омучане, оказались произведения Островского "В чужом пиру похмелье" и "Не так живи, как хочется". За эти спектакли особенно благодарили, называя их культурными, благородными и понятными для всех.

Осенью 1939 года омучане отметили мое десятилетие деятельности в должности инструктора внешкольного образования Союза Русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии. На приглашение откликнулись представители просветительных обществ Принаровья и Причудья, из Таллинна приехал секретарь Союза просветительных обществ А. А. Булатов. Юбилейная дата совпала с окончанием курсов домоводства и кулинарии. В зале народного дома были сервированы столы со всевозможными блюдами, печениями, пирогами, тортами, изготовленными омутскими домохозяйками. Подавался чай, лимонад, прохладительные напитки, домашний квас и морс. Ни водки, ни вина не было. Непринужденная атмосфера, царившая в зале, где собралось около 200 человек, остав xила самое приятное впечатление. На сцене был показан концерт, молодежь организовала игры и танцы.

65. Загривье.

Притулившаяся у поворота на краю дороги в Омуте ветхая часовенка напоминает, что отсюда начинается путь к деревням, далеко отстоящим от реки, около леса и за ним. Проселочная дорога, давно пересохшая, вся в морщинистых выбоинах, чуть поднимается в гору. В осеннюю непогоду здесь не пройти не проехать. Глинистая почва расползается, дорога покрывается серой слизью, с трудом тянет лошадь воз с поклажей. Колеса по самую ось вязнут в грязи.

Появилась лесная грива с лиственными и хвойными деревьями. А за гривой деревня, получившая образное наименование - Загривье с населением в 400 человек при 100 хозяйствах.

В Загривье два Загривья, большое и малое, но по существу неразделимое одно от другого. В деревне одна длинная улица с домами по обе стороны, выстроенные на очень близком расстоянии друг от друга. Пожарная комиссия не раз обращала внимание на такое противозаконное строительство, но никаких мер предпринято не было и все оставалось без перемен. Население занято крестьянством, в каждом хозяйстве по одной-две коровы, имеются овцы, свиньи, птица. При домах маленькие приусадебные участки. Живут в достатке когда благополучно с урожаем. В деревне живут видные кооперативные деятели Александр Александрович Роом, Григорий Павлович Силин и местный бухгалтер Александр Степанович Каликас, которые не последнюю роль играют в Скарятинских кооперативных учреждениях. В Загривье частной торговли нет, кооператив ютится в тесном торговом помещении, давно нуждающемся в расширении.

При входе в деревню первое, что бросается в глаза каждому, большое здание шестиклассной школы. Заведующим является активный общественный деятель, тоже кооператор Федор Дмитриевич Васильев, много лет потрудившийся на ниве народного образования. Его жена тоже учительница этой школы, свободное от занятий время посвящает театральному искусству, ставит с малышами детские спектакли, помогает взрослой самодеятельности Загривского русского просветительного общества. Воспитанник Нарвской русской гимназии, спортсмен и музыкант Апполоний Фомич Чернов сразу после учебных занятий в школе переключается на внеклассную работу с загривской молодежью. Ему удалось организовать хор, оркестр народных инструментов, любителей игры в кожаный мяч. Не раз загривская молодежь выходила на соревнования с соседними деревнями и побеждала их.

Знакомство с народным домом, принадлежащим загривскому пожарному обществу, привело в уныние. Крохотный зал, рассчитанный на 150 человек и совершенно не оборудованная миниатюрная сцена говорили о том, что на эту сторону общественной работы обращается недостаточное внимание. Зайдя вечером в пожарный дом я застал репетицию чеховских миниатюр. С молодежью занимался деревенский выдвиженец-самоучка, любитель драматического искусства Афанасий Трифонович Саров, немолодой крестьянин Загривья, который не раз ставил здесь спектакли, когда не было инструктора, а педагоги школы были заняты. Что мне понравилось? Деревенская молодежь внимательно слушала объяснения режиссера, посторонние разговоры отсутствовали, чувствовалась дисциплина, уважение к руководителю. Тут же мы познакомились. Афанасий Трифонович сетовал на то, что скуден у него театральный репертуар, нет пьес с небольшим составом исполнителей и несложным сценическим оформлением. Похвалил молодежь. Играть любит, аккуратно посещает репетиции, но условия для занятий и выступлений на сцене совершенно неподходящи.

Решил обратиться за содействием к представителям местной общественности. Встреча состоялась с депутатом волостного совета, кооператором А. А. Роомом

- Алекасандр Александрович, - начал я разговор, - загривцы зачинатели многих полезных и нужных дел не только у себя в деревне, но и по всей Скарятинской волости, неужели так сложна проблема построить у себя в деревне приличный народный дом. Ведь он нужен не только для спектаклей и танцев. Негде проводить общественный сход, лекции на сельскохозяйственные и кооперативные темы и другие мероприятия.

В глазах А. А. Роома сверкнули веселые огоньки. Он сочно рассмеялся и старательно стал разглаживать свои тараканьи усы.

-- В наш народный дом только скотину загонять... Согласен, слова напротив не скажу... Нужно строить и как можно скорее. Но что сделаешь, когда на очереди более важные дела. Вы были в нашем кооперативе, видели, как по всем углам разбросан товар, его негде положить, он портится, теряет цену. Требуется построить кооперативный магазин без промедления, а денег свободных на эту цель не имеем. У нас еще сложная забота и не в масштабах нашей деревни, а всей Скарятинской волости. С каждым годом труднее сбывать сельскохозяйственные продукты. Их становится больше, а рынок сужается. Думаем скупать и сбывать на кооперативных началах. У эстонцев это дело давно налажено, а вот нам, русским, никто помочь не хочет, все отмахиваются, дескать начинайте действовать сами, а тогда уж мы поможем... А вы говорите, строить народный дом...

В 1937 году, в годовщину смерти А. С. Пушкина, загривцы впервые у себя в деревне провели "День Русского Просвещения". На спектакль - сцены из "Бориса Годунова" пригласили артистку Нарвского русского театра Е. А. Люсину, с успехом выступавшую в роли Марии Мишек.

66. Кондуши.

Задолго до начала первой мировой войны в этом районе на ярмарку съезжалось население всего Принаровья совершать сделки по "конским душам", иначе сказать шла продажа и покупка лошадей. Как никогда много в эти дни приезжало цыган. Вот когда можно было залюбоваться настоящим цыганским табором. Поневоле вспоминались пушкинские строки:

... Они сегодня над рекой

В шатрах изодранных ночуют.

Как вольность, весел их ночлег

И мирный сон под небесами...

От Загривья до Кондуш рукой подать. Пройдя небольшой сосновый бор, разделяющий деревни, вступаешь на кондушскую землю, засеянную обильными хлебами.

Деревня состоит из двух частей: Кондуши 1-ая, считавшаяся вольной и 2-ая барская. Между ними сразу же ощущаешь разницу. В вольной Кондуши дома сроены лучше, богаче, в порядке усадебные участки, где можно увидеть плодовые деревья, ягодные кустарники, пчелиные улья.

В тридцатых годах, в пору расцвета фашизма в Германии, заметно активизировались левые силы в Прибалтике, как бы в противовес фашистским настроениям, царившим среди верхушки республик, придерживавшихся западной ориентации. Так было и в буржуазной Эстонии. Рабочее движение среди эстонского большинства в городах перекинулось в деревни, в частности в Принароье. Деятельность рабочих и крестьянских профсоюзов широко развернулось в Сыренце, где активное участие в этом движении принимал врач В. Пшеничников, в Кондушах и в Радовели. Депутат рабочей фракции Государственного собрания от русского населения Александр Селивестров стал часто бывать в Принаровье, в частности в Кондушах, создав на месте революционную ячейку в которую вошли и активно действовали Иван Таам, Анастасия и Александр Ранд, Михаил Спицын, Иван Маслов, братья Петр и Михаил Алексины и многие другие.

Чтобы не вызывать особых подозрений у властей, во 2-й Кондуши официально открыли в арендованной избе клуб, который по существу являлся местом встречи революционно настроенных крестьян, где обсуждались планы действий подпольных групп и где молодежь собиралась для занятий по внеклассной работе. Молодежные вечера носили официальный характер. Проводилось громкое чтение революционной литературы, ставились коротенькие пьесы на антирелигиозные темы, читались стихи Маяковского и других советских поэтов и писателей. Не раз приходил в клуб представитель политической полиции Керт, делал заметки в свою записную книжку, и, стараясь не обращать на себя внимание, незаметно уходил из деревни. Приезд в Кондуши депутата А. Селивестрова вызвал у властей особый интерес. Тогда в деревне можно было видеть не только Керта, но и районного констебля Куллисте, а также негласных осведомителей.

Разница в политических взглядах двух Кондуш не мешала жить населению в дружбе. Между деревнями поддерживались хорошие отношения, общение молодежи было постоянным и нерушимым, что позволило в короткий срок объединенными усилиями осуществить строительство в 1-й Кондуши народного дома. К его постройке приступили осенью 1931 года, а уже 19 января 1932 года, в деревенский праздник Крещения, состоялось торжественное открытие в присутствии приезжей молодежи из соседних деревень.

Кондушане не были избалованы учительской помощью. В школе с черырехгодичным обучением имелось два педагога. Заведующий В. В. Горский жил в Скарятине и поэтому сразу же по окончании школьных занятий уезжал на велосипеде домой. Вторая учительница Храброва постоянно болела и с трудом могла вести только уроки.

Работа в Кондушском просветительном обществе осуществлялась силами молодежи. Сами организовывали спектакли и вечера, приглашали лекторов,хлопотали о ссудах, заботились о сохранности народного дома. Такая самостоятельность вошла в привычку и никто не сетовал, что приходится все делать самим. Подобрался дружный коллектив любителей сценического искусства: Анатолий Бреганов, Манефа Карабчевская, Нина Родионова, Алесандр и Михаил Сабанцевы, Михаил Мянник, Геннадий Корабчевский, Михаил Ковалев, Ольга Кирзина, Евфросиния и Иван Соколовы.

Революционные настроения 2-ой Кондуши не могли не сказаться на стремлении идти в ногу со временем деятелям народного дома. Сперва поставили пьесу Софьи Белой "Безработные", а позднее не побоялись осуществить драму М. Горького "На дне".

Брожение умов в Кондушах не останавливалось ни на минуту. Стали появляться листовки, плакаты с призывом открыто бороться против буржуазного строя в Эстонии. Агент политической полиции Керт в один из своих приездов в Криуши арестовал Анастасию и Александра Ранд и Михаила Спицына. Из тюрьмы они не вернулись. По распоряжению министра внутренних дел все трое были высланы из пределов Принаровья.

67. Радовель.

Из трех деревень залесья - Загриье, Кондуши, Радовель,- Радовель самая маленькая, в ней не больше 50 дворов. Земледельческая деревня. Нельзя сказать, чтобы население жило зажиточно, но не бедно. Хлеба хватало, занимались отхожими промыслами, уходили в города на строительные работы.

Деревня имела кооператив. Народного дома не было. Культурно-просветительная жизнь концентрировалась в однокомплектной четырехклассной школе, где более 15 лет учительствует Алексей Васильевич Рандин. Семья педагогической закваски. Два брата Михаил и Василий тоже учителя. Сестры Анна и Надежда учительствуют в Причудье, в селе Нос.

Молодое население Радовеля унаследовало от своего учителя прогрессивные взгляды. До появления А. В. Рандина в Радовели население не знало ни книг, ни газет, чуждалось общественный интересов. По инициативе А. В. Рандина в деревне организовали кооперативную торговлю, пожарное общество, собирались открыть просветительное общество и построить народный дом, но этим мечтам не удалось сбыться и, пожалуй, потому, что А. В. Рандин охотно предоставлял помещение под деревенские сходы, собрания, гостеприимно принимал лекторов, сам устраивал детские утренники и вместе с молодежью веселился на танцевальных вечерах, - все это происходило в стенах радовельской школы.

Политические события в буржуазной Эстонии не миновали маленький Радовель. Быстро расцвели революционные всходы, посеянные А. В. Рандиным. Приезжая в Принаровье, обязательно заглядывал в Радовель депутат А. Селиверстов. Навещал молодежь врач Б. П. Пшеничников. Верные профашистским настроениям А. В. Рандина иначе не называли, как коммунист, ставленник Советов.

В июне 1940 года повсюду в Принаровье прокатилась волна митингов, приветствовавших наступление новой эры в жизни Эстонии. Правобережные деревни Принаровья требовали присоединения к Российской Федерации. 24 июня 1940 года было намечено провести массовое шествие крестьян Принаровья к советско-эстонской границе. Предполагалось участникам из залеских деревень собраться в маленькой деревушке Мокредь, куда должны были подойти крестьяне Скамьи, Переволока, Скарятины, Степановщины и Омута. Запротестовали жители левого берега Сыренецкой волости, которые считали свое участие в митинге обязательным, но которых не устраивал сбор в Мокреди. Первоначальный план изменили, решили собраться в Кресто-Ольгинском погосте и уже оттуда всем вместе двигаться к границе.

На огромной поляне у реки собралось несколько тысяч участников столь необычного в Принароовье шествия. Все в праздничных одеждах с красными флагами, лозунгами, портретами революционных деятелей. Шествие после короткого митинга направилось в сторону деревни Радовель к Гостицкому пограничному кордону.

Колонны принаровских крестьян возглавляли: учитель А. В. Рандин и Трофим Заплаткин из Радовеля; А. С. Каликас из Загривья; Н. Юдин, А. Бламирский, И. Разумов из Омута; И. Погодин из Скарятины; И. Кясперов из Верхнего села.

Выдался прекрасный летний день. Солнце заливало лесную дорогу. Шли с песнями, играли гармонисты, все находились в отличном настроении. Показались отличительные пограничные знаки. Дорогу преградили проволочные заграждения. Демонстранты остановились у Гостицкого кордона. Заволновались эстонские пограничники. Для них такая тысячная толпа, скопившаяся у границы, явилась полной неожиданностью.

Какой то ретивый пограничник исступленно закричал:

- Стойте!.. К проволоке близко не подходить, стрелять буду!...

- Не волнуйтесь, никаких нарушений порядка на границе мы не допустим, - сказал А. С. Каликас, - проведем митинг и сразу же спокойно, организованно разойдемся по деревням.

По другую сторону границы кроме советских пограничников никого не было. Они о чем-то между собой разговаривали, провидимому появление крестьян их несколько не удивило и не взволновало. В толпе послышались возгласы разочарования, все были в полной уверенности, что демонстрация у границы является обоюдной и что наши крестьяне смогут поговорить с советскими колхозниками. Появление советского офицера-пограничника вызвало всеобщую радость. Из толпы кричали: "Да здравствует доблестная Красная армия!.." Переждав, когда все успокоятся и наступит тишина, он обратился к манифестантам со словами признательности за доброе отношение к Советской власти и очень просил всех не забывать, что они находятся на границе, где следует вести себя подобающим образом. Малейшее нарушение порядка может вызвать всякого рода инциденты, нежелательные последствия.

Начался митинг. Говорили представители общественности деревень Скарятинской и Сыренецкой волостей. В их бесхитростных незамысловатых речах отражалось настроение всего края, радость за перемены, происшедшие внутри Эстонской республики.

- Я говорю от имени населения левого берега Наровы, - сказал бывший старшина Сыренецкой волости Иван Афанасьевич Кясперов, - мы больше не желаем быть под властью буржуазной Эстонии, хотим, чтобы нами управляло рабоче-крестьянское правительство.

Много говорил учитель А. В. Рандин. Он упомянул о тяжелой доле малоземельного крестьянства, вспомнил рабочих эстонских фабрик, не имеющих возможности трудиться полную неделю, говорил о неравноправии национальностей. Свою речь он закончил словами: "До здравствует Советская власть!"

Пока говорил А. В. Рандин, один из пограничников не особенно громко, но так, чтобы его услышали в первых рядах, бросил такую фразу: "Рандина надо отправить на ту сторону, если ему не нравится здесь жить!".

Веселое оживление вызвало обращение к советскому офицеру находившегося под хмельком представителя Скарятинской волости Погодина:

- Товарищ офицер! Передайте от нас принаровцев сердечный привет Иосифу Моисеевичу!

Он хотел сказать Иосифу Виссарионовичу (Сталину).

В заключение выступил представитель Загривья Александр Степанович Каликас. Он предал советскому офицеру меморандум от участников митинга - крестьян Принаровья. В нем выражалась просьба всего правобережья Наровы в силу многих исторических и экономических причин отойти от Эстонской республики и стать составной частью Российской Федерации Советского Союза.

Закончился митинг. Гармонисты заиграли веселый марш. Все стали спокойно расходиться по домам. Возвращались в деревни удовлетворенные результатами первого революционного марша к эстонско-советской границе

68. Криуши.

За Омутом река преображается. Она вошла в спокойное русло, течет плавно, спокойно, омывая небольшие островки. По берегам лес, перемежающийся с открытыми низменными пространствами, покосными угодьями. Редко где встретится жилище одинокого хуторянина. Маячат сараи на покосах. Пустынные берега протянулись на пару десятков километров.

Подплываем к Криушам - центру Козеской волости. С реки отчетливо видны все его казенные, общественные учреждения и постройки. За густой зеленью лиственных деревьев вырисовывается Александро-Невская церковь. Ближе к реке неуклюжее деревянное здание шестилетней криушской школы. Между ней и небольшим домом, где помещается волостное управление сложенный из дикого камня прямоугольником памятник участникам Освободительной войны буржуазной Эстонии. Венчает памятник орел.

"Криушский ансамбль" составляют три деревни: Криуши, Долгая Нива, Пустой конец. Криуши находятся за маленькой речкой того же наименования, впадающей в Нарову. Еще дальше вглубь Долгая Нива и Пустой конец.

Жил я в старой крохотной избушке у реки Криуши у такой же ветхой, как и её полуразвалившаяся лачуга, бабы Мариши. Самые приятные воспоминания сохранились у меня от этой уютной, доброй, всегда услужливой приветливой деревенской женщины. Не зная её отчества и фамилии, откровенно говоря этим даже не интересовался, называя её как и все бабой Маришей она нисколько не обижалась, считая, что так должны звать её все. Кровать моя стояла у теплой стенки русской печи, только поэтому я спасался от холода, проникавшего в избу через прогнившие бревна и истлевшие рамы. Каждое утро баба Мариша приносила парное молоко и ставила его на маленький столик около кровати.

- Степуша, вставай! Принесла кукщин свежего молочка!

Так бывало каждое утро. Сперва я не обращал внимания как она неправильно называет слово кувшин, позднее решил об этом сказать.

- Баба Мариша, не кукшин, а кувшин...

Мое замечание не возымело действия, по прежнему слышал "кукшин". Тогда решил научить её говорить это слово правильно.

- Повторяй за мной, баба Мариша, слога. Первый слог - кув. Скажи - кув. Она сказала. Я заставил её повторить несколько раз. Затем приступил ко второму слогу - шин. Также по несколько раз она твердила слог шин. И когда я предложил сказать слово целиком, то в ответ услышал: к у к ш и н !

Так ничего не получилось из нашего урока.

Как все деревенские старушки она отличалась набожностью, любила бывать в церкви, благо она находилась тут же рядом, охотно принимала у себя подружек, таких же стареньких, словоохотливых, как и она сама.

Однажды я стал невольным свидетелем их разговора на кухне.

- У меня два дорогих Степушки, -повествовала баба Мариша, -один святой, Божий человек из Пюхтиц, а другой не такой, мирской, который спиктакли ставит...

Вскоре я увидел святого Степушку. В ожидании начала репетиции я сидел в избе за книгой. В дверях послышался робкий стук. Баба Мариша, сидевшая у окна, его не услышала. И вторичный стук до неё не дошел. Пришлось ей подсказать, что кто-то стучит. Вошел незнакомый человек в длиннополом пальто с теплой шапкой на голове. В руке у него был дорожный посох. Сняв головной убор, он стал истово креститься в правый угол, где висела икона Николая-угодника, прочитал несколько молитв и опустился на колени. Усердно помолившись, он тяжело поднялся с колен и только тогда обратился с приветствием к хозяйке.

- Дорогой ты мой старче Степушка, - будто заголосила баба Мариша, - спасибо родной, что ты осчастливил меня своим посещением и принес в дом божескую радость.. отдыхай, родной, сейчас поставлю самовар...

Степан Крылов, так звали старца, которого хорошо знало буквально все Принаровье, жил около Пюхтицкого монастыря в маленькой избушке. Постелью ему служил деревянный гроб. Ходил он пешком по городам и селениям, заходил он туда, где его охотно принимали, молился и вместе с ним молились верующие, приходившие в дом, где он останавливался.

Своей внешностью, манерой говорить, медлительностью движений, степенностью он напоминал схимника из скита. Жидкие рыжеватые волосы спускались до самых плеч, на лице не было растительности, если не считать нескольких волосинок на подбородке и висках. Походил он на скопца. Удивительно невыразительными были его глаза, бесцветные, устремленные куда то в сторону. На собеседника он не смотрел, поднимал глаза кверху.

Кипучую общественную деятельность проявлял настоятель Криушской церкви протоирей Владимир Преображенский. Храм блестел позолотой, свежими красками, чистотой и уютом. Зимой и летом, когда служб в церкви становилось меньше, отец В. Преображенский уезжал в Таллинн, Тарту, Нарву, где собирал пожертвования на ремонт храма. Он привозил не только деньги, но и всякий материал. Не без его участия, как энергичного собирателя пожертвований, в Криушах построили школу и народный дом. Просветительная работа в Криушах больше сосредотачивалась в школе, нежели в народном доме просветительного общества "Луч".

В свое время старейшие учителя, супруги Гагарины не мало отдали сил и труда занятиям с молодежью в просветительном обществе "Луч", но отдача оказалась небольшой и они переключились на занятия с детьми. Появление в школе молодых учителей А. П. Пяристе и его жены О. С. Грибовой сразу же внесло живую струю интересной внешкольной работы. Ольга Семеновна организовала хор. Александр Павлович оркестр русских народных инструментов. Под его руководством ребята с огромным интересом занялись изучением шахматной игры.

Узнав, что я играю в шахматы, Александр Павлович предложил мне дать сеанс одновременной игры ученикам Криушской школы. К игре я отнесся несколько легкомысленно, считая, что играть с деревенскими детьми окажется несложно. В большом школьном коридоре стояли два длинных стола, за которыми уселось играть 30 учеников 5-6 классов. Взглянув на своих противников, решил: "Ну ничего, с этими-то я справлюсь".

Через полчаса я испытал первую горечь поражения, проиграв ученику 6 класса Садовникову. Вскоре проиграл еще две партии. Мне стало вдруг стыдно перед ребятами и пред собой за столь несерьезное отношение к игре, за самоуверенность. Сеанс продолжался около трех часов, устал я изрядно. Результат игры, нужно откровенно сказать, оказался неважным для меня: из тридцати партий девять выигрышей, четыре проигрыша, и семнадцать ничьих. Маленькие шахматисты по праву торжествовали, считая, что они, как начинающие, сыграли неплохо, а вот инструктор оказался посрамленным.

Печальную картину полной разрухи и безхозяйственности представлял народный дом просветительного общества "Луч". Пришлось основательно заняться молодежью, чтобы заставить привести дом в божеский вид.

Не раз я убеждался, что лучшим критерием работы деревенского просветительного общества является состояние народного дома, который является своего рода вывеской общественных дел молодежи данной деревни.

И характерно, что худшими домами правобережной Наровы являются те, которым по положению надлежало быть образцовыми и примерными, поскольку они находятся в центре, рядом с волостными правлениями, - в деревнях Скарятина и Криуши. Трудно даже определить, какой из них находится в более запущенном состоянии, кому отдать пальму превенства по количеству... грязи, пыли и прочей мерзости.

Вместо того, чтобы по приезде в Криуши начать подготовку спектакля, организовать курсы, проводить литературные вечера, я вынужден был собрать молодежь для генеральной уборки здания народного дома, кое каких ремонтных работ, заставил повесить на окна занавески, украсить стены портретами русских писателей и репродукциями русских художников, на что ушло несколько дней. Позднее я говорил на заседании правления просветительного общества "Луч": "Неужели инструктор в деревне нужен для того, чтобы организовать молодежь на дела, не требующие руководства. За порядком и чистотой должно следить правление".

На театральном поприще в деревне имелась способная молодежь: Лидия Судакова, Манефа Сорокина, Александра Реброва, Александр Минин, братья Николай и Серафим Богдановы, Иван Стеклов, Петр Радугин. Об Александре Минине хочу сказать особо. Перед Пушкинскими днями я предложил молодежи выступить на концерте с произведениями поэта. Каждому предлагалось на свой вкус выбрать желаемое стихотворение.

А. Минин сказал, что он хочет читать "Медный всадник". Я спросил: "Ты предлагаешь прочесть вступление к поэме?". "Нет, - ответил Минин, - все, целиком!". И он на репетиции прочел всего "Медного всадника" наизусть, выразительно с большим настроением.

69. Усть-Жердянка.

В четырех километрах от Криуш вниз по течению реки последня береговая деревня Принаровья - Усть-Жердянка. Проезжаем места, где в 1918 году шли упорные бои за переправу через реку. Здесь был деревянный мост, соединявший правобережье с догогой, которая шла на Аувере. Мост сгорел. Теперь тут ходит паром. Берега высокие. У переправы хутор Барыгина - зимняя останвка для едущих по льду между Нарвой и Сыренцом.

Береговая дорога просматривалась с реки. Она проложена в лесу среди сосен и елей, встречаются лиственные деревья.

Приближаемся к Усть-Жердянке. Издалека виднеется пристань. Она напоминает бревенчатый бастион старой русской крепости, выдвинутой вперед, словно предназначенный для защиты высокого берега. Деревня в зеленом убранстве. Над поверхностью воды свичают кустарники, между ними проглядывают привязанные к стволам лодки. Усть-Жердянские крестьяне любят удить рыбу, забрасывать сети. Ловится не ахти какая благородная рыба, - весной щука,изредка окунь, а чаще всего плотва.

Деревня небольшая, по одной линии протянулась по берегу. Население занимается крестьянством и за последние годы, учитывая близость города, обратило серъезное внимание скотоводству, разведению молочных коров. Зимой на лошадях, летом на пароходе везут крестьяне на Нарвский городской рынок молочные продукты, птицу, ягоду. Живут безбедно, работают много.

В дождливую погоду стоит ступить на берег, как ноги плывут в глинистой жиже. Даже странно, берег высокий,есть сток для воды прямо в реку, а дорога утопает в грязи.

Дружными усилиями всего населения выстроен уютный народный дом, принадлежащий пожарному обществу. Это нисколько не мешает его руководству заниматься культурно-просветительной работой

Чтобы в деревне не проводилось в народном доме, - будь то лекция, литературное чтение, спектакль, концерт, - собирается вся деревня и стар и млад и, что характерно для Усть -Жержянки, умеют слушать и ценить тех, кто работает на благо культурного развития населения.

Четырехклассная школа с одним педагогом на порядочном расстоянии от деревни в сторону леса по дороге, ведущей в деревню Большая Жердянка. Построена так с рачетом, чтобы было удобно посещать занятия детям обеих деревень. Учитель живет в школе. Никакого участия в общественной жизни деревни не принимает.

Привычка все делать самим, ни к кому не обращаться за помощью, выковали из усть-жердянцев стойких, энергичных общественных деятелей. Они сами заботились о приезде в деревню инструктора по внекласному образованию, окружали его заботой и вниманием, хотя понимали, что поскольку в деревне отсутствовало просветительное общество, он не обязан здесь бывать.

В начале двадцатых годов в Принаровье прошла волна "крещения" новыми фамилиями крестьян, у которых как известно фамилии записывались по именам и прозвищам дедов.

В Усть-Жердянке появились такие новые фамилии: Пушкин, Суворов, Тургенев, Трепов, Милюков и даже Анна Каренина. А на пароходе "Заря" плавал матросом крестьянин из деревни Криуши, взявший себе фамилию Ленин.

70. Низы.

Об этой деревни нужно говорить особо. Считается она принаровской, хотя входит составной частью в Козескую область и к реке Нарове имеет отдаленное отношение, соседствуя с рекой Плюссой. Низы почти на одинаковом расстоянии от Криуш и Нарвы. Толко волостные дела заставляют жителей Низов следовать в Криуши. Обычно все они едут по всяким делам в Нарву по большому шоссейному тракту Нарва - Гдов - Псков. Рядом с шоссе незадолго до первой мировой войны была построена имевшая стратегическое значение железная дорога, которая сыграла немаловажное значение в дни наступления Юденича на Петроград. Поздней осенью 1920 года по этой дороге из Гдова возвращались на станцию Нарва 2 разбитые части белой армии.

От Нарвы до Низов 16 километров. По пути ни одной деревни. Лишь недалеко от Низов на берегу Плюссы можно разглядеть деревню Усть-Черно. Унылая картина сплошных болот до реки Плюссы, впадающей в Нарову. Переезд через Плюссу происходит на пароме. Паромщик в продолжении почти часа с огромными усилиями перетягивает тяжелую неклюжую баржу по стальному тросу.

Обычно я ездил в Низы на велосипеде. Скромно развивалась деятельность Низовского культурно-просветительного общества "Сеятель". До постройки народного дома в конце тридцатых годов лекции, курсы, занятия драматического кружка, спектакли проходили в здании школы. Большую помощь обществу оказывал учитель Михаил Ефимович Шмарков, энтузиаст по всем общественным делам. И, тем не менее, многое ему не удавалось сделать из-за инертности населения, малой активности молодежи. Ничего не получилось с организацией в деревне кооператива, процветал частник.

Шмаркову удавались детские спектакли. Он сам рисовал декорации, жена помогала шить остюмы, готовить реквизит. Утренники собирали не только всю деревню, приходили из Усть-Черно, с хуторов.

Памятным, необычным в моей инструкторской практике явился организованный мною в 1938 году литературный вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Максима Горького.

Присутствовала не только молодежь, но и старшее поколение. Большой класс был переполнен.среди слушателей находился священник, настоятель Низовской Михаиловской церкви Иван Анисимов.

Во ступительном слове я рассказал о большом жизненном пути Горького, подчеркнув особо, с каким трудом он поднимался с низов трудовой России и благодаря своему необычайному таланту достиг вершин писательской славы. Говорил о Горьком, как о неистовом революционере, смело бросившем вызов царскому правительству и за что неоднократно подвергавшемуся преследованиям, тюремному заключению, ссылке. И, наконец, подробно остановился на зарактеристике Горького, как неповторимого художника слова и мысли, который оставил нам в наследство огромные литературные полотна, рассказывающие о жизни свбодолюбивых, протестующих против гнета и притеснения людей труда. В заключение я читал "Песню о буревестнике", Старуха Изергиль", отрывки из "Челкаша", и "Макара Чудра".

Литераттурный вечер продолжался с небольшим перерывом около трех часов. Помню устал я изрядно. Свое выступление закончил обращением к присутствующим читать Горького. Поблагодарив за внимание, объявил окончание вечера. Не успели слушатели подняться со своих мест, как встал священник Анисимов.

- Разрешите, - обратился он ко мне, - сказать несколько слов по поводу проведенного вами вечера памяти Горького?

Не задумываясь разрешил ему выступить.

И тут началась оголтелая, злопыхательская речь с обвинениями Горького в безбожии, в его стремлении сеять рознь между различными классами населения России, в восхвалении босяков. Отрицая за писателем мастера художественного слова, Анисимов договорился до того, что Горький анархист и все его книги необходимо предать огню.

- А вам, господин Рацевич, как нашему инструктору внешкольного образования, - обратился он ко мне, - не к лицу устраивать такие литературные вечера. Мы должны воспитывать молодежь в христианской добродетели, а не прививать ей атеизм и революционные настроения...

Дальше я лишил слова священника Анисимова и попросил его сесть на свое место, что он и сделал.

Я понял, что мне необходимо сразу же опровергнуть несостоятельность болтовни Анисимова. Слушатели этого ждали и внимательно отнеслись к моей отповеди. Когда я отвечал священнику, по глазам сидевших в зале понял, что мне сочувствуют и верят тому, что я говорю.

- Горький потому нам понятен и дорог, что жизнь свою отдал за лучшие человеческие идеалы, - так закончил я свое выступление.

- Молодежь окружила меня, долго и много расспрашивала о тернистом пути писателя и обещали читать его произведения. Анисимов выходил из школы в окружении старух - богомолок...

71. Долгая Нива.

Если бы экономическое развитие Нарвы в период буржуазной Эстонии не задерживалось по причине всякого рода кризисов, безработицы, социальной несправедливости, давно бы не стало на карте окружавших город небольших русских деревень - Поповка, Кирпичная слобода, Долгая Нива, Захонье, Заречье, Комаровка, - они безусловно при росте города и его населения вошли бы в черту города, как его форштадты, например Паэмурру, Кадастик, Плитоломня, Ивангородский и Нарвский форштадты.

Всей своей экономикой Долгая Нива, которую отделяет от Нарвы два километра, связана с жизнью города. Продукцию огородов долгонивовцы везут на нарвский рынок, их молочные продукты котируются высоко у нарвских домохозяек. Ассенизаторы из Долгой Нивы каждую ночь работают в Нарве. Молодежь трудится на фабриках Льнопрядильной и Суконной мануфактур. Деревня живет в достатке. В каждом дворе лошади, коровы, овцы, свиньи и всякая дичь.

Тяга к культурно-просветительской работе велика. Казалось бы: совсем рядом народные дома мануфактур, отличные коллективы - любители драматического и музыкального искусства и, тем не менее, долгонивовцы, патриоты своей небольшой деревни, построили небольшой уютный народный дом, ставят спектакли, концерты, организуют курсы, приглашают из Нарвы лекторов, добились того, что к ним охотно приходят в гости и нарвитяне и фабричная молодежь.

Продолжительное время молодежь Долгой Нивы варилась в собственном соку, старалась обходиться без "варягов", сами, как могли и умели, ставили спектакли. Посещая вечера отдыха в Ивангородском пожарном обществе, молодежь познакомилась с режиссером вечеров отдыха Кузьмой Ивановичем Плотниковым и пригласила его в свою деревню. Он стал бессменным режиссером в Долгой Ниве.

Работал он безвозмездно, молодежь его очень любила и совершенно не нуждалась в помощи театрального инструктора. Поскольку долгонивское просветительное общество состояло членом Русских просветительных обществ, платило членские взносы и выполняло все обязательства перед центральной организацией, я считал своим долгом там бывать. Не часто, согласуясь с К. И. Плотниковым, ставил спектакли, а больше занимался клубной, библиотечной работой, организовывал при поддержке Нарвского Народного университета лекции по медицине, литературе, истории, с показом диапозитивов читал населению литературные произведения Гоголя, Лермонтова, Пушкина.

В Долгой Ниве имелись театральные самородки, которые могли стать украшением профессиональной сцены. Одним из таких талантов деревенского театра был Николай Зарековкин, прирожденный комик, отличавшейся удивительным свойствам внешне быть всегда серьезным и мимикой лица, скромным движением рук, ног, поворотом туловища без слов создавать сценический образ, глядя на который можно было без конца смеяться. О нем у меня будет рассказ впереди в описании поездки деревенских артистов на День Русского просвещения в Таллинне.

Не раз приходилось слышать от учителей близлежащих от города деревень о том, что нет никакого смысла создавать на месте культурно-просветительные организации, потому что деревенское население может посещать интересующие ее мероприятия в городе. Свои возражения я всегда подкреплял примером работы Долгонивского русского просветительского общества.

72. Комаровка.

Почему деревня получила такое название? - не раз задавали такой вопрос многие нарвитяне, в том числе и я, в полной уверенности, что объяснение надо искать в изобилии комаров в этой местности. Отчасти это так, комаров в деревне много, но её наименование по другой причине, о чем рассказала старожил Комаровки Александра Кузьминична Синицина.

- Давно это было, наши деды и отцы работали на барщине, на помещика, жившего недалеко от Нарвы в имении Лилиенбах. Проверять работу барских крестьян приезжал барский управляющий Комаров, который решил построить себе дом на участке возле шоссе, в то время проходившего возле железной дороги. По имени управляющего и стала называться деревня Комаровкой.

Деревня разрослась в пору строительства железной дороги (1870 г.). к тому времени новую шоссейную дорогу проложили именно в том месте, где она и в настоящее время. С краю деревни возвели школу.

В двадцатые - тридцатые годы Комаровка стала излюбленным местом прогулок туристов с нескрываемым любопытством посещавших деревню, как граничную между Эстонией и СССР. Каждый считал своим долгом побывать на границе, тем более это не запрещалось. В двух местах находились пограничные пункты - на шоссе, недалеко от деревни Дубровка и по железной дороге за околицей Комаровки.

Скромно выглядела пограничная застава на шоссе. По обе стороны её по болотным кочкам проходили проволочные заграждения. С обоих сторон ворот, отделенных между собой ничейной землей, два поста-будки пограничников. В начале двадцатых годов сюда каждое 1-е мая подходила демонстрация нарвских рабочих, а также много любопытных-одиночек. Всех их ждало глубокое разочарование. С той стороны у границы никого не было, даже пограничники из своих постов не выходили.

На железной дороге с эстонской и советской сторон высились огромные арки, двухстворчатые ворота, открывавшиеся при проходе поездов. Позади советского поста находилась вышка с пограничником - наблюдателем.

Эстонские пограничники жили вблизи от границы у ж.д. полотна в специально выстроенном большом деревянном доме. В первом этаже находились караульни, служебные помещения, наверху жили пограничники. В свободное от занятий время они занимались охотой, а так как стрелять в пограничной зоне запрещалось, зверей ловили петлями и капканами.

Проходя вдоль проволочных заграждений двое пограничников заметили попавшего в капкан незнакомого им зверя, напоминавшего огромную кошку. Сомнений не было, перед ними была рысь. Возвратясь в кордон, они захватили веревки, мешок, с ними отправились еще несколько пограничников. С большими предосторожностями они связали зверя, освободив его из капкана, засунули в мешок. Рысь поместили в чердачной помещении здания кордона. Ночью рысь разгрызла веревки, связывавшие её ноги, разбила слуховое окно чердака и с большой высоты выпрыгнула во двор и оттуда убежала в лес. Путь бегства зверя можно было определить по кровавым следам.

Комаровка в 6 километрах от Нарвы. Туда я обычно ехал на велосипеде или с попутчиком на лошади по шоссе. Обратно , когда не было велосипеда, возвращался поездом, проходившем границу около 11 часов вечера. Пограничники не возражали, когда я садился в пассажирский вагон, в котором не один раз ехали представители советского полпредства и торгпредства.

Благосклонно относились ко мне и проводники советского вагона. Часто встречаясь со мной, они знали с какой целью я езжу из Комаровки в Нарву.

Комаровское просветительное общество "Рассвет" не имело собственного помещения и вынуждено было всю работу проводить в стенах однокомплектной четырехклассной школы. В особенности трудно приходилось осуществлять постановку спектаклей. Возводили сцену-времянку, вместо парт в классе ставили скамейки. Кулисы отсутствовали, негде было гримироваться, переодеваться. О перестановке декораций не могло быть и речи. Реквизит, не сложную бутафорию, прятали под полом сцены, а что покрупнее - стол, стулья, диван и др. приносили из коридора через зрительный зал, часто над головами зрителей.

И тем не менее один раз в году ставился большой многоактный спектакль в канун Нового года, когда Комаровка праздновала свой деревенский праздник. Кроме комаровских собирались гости из соседних деревень - Захонья, Заречья и даже из Нарвы.

Трудности работы в таких условиях преодолевались желанием "быть не хуже других деревень в которых есть народные дома".

В театральном кружке общества "Рассвет" среди молодежи находились трудолюбивые, способные любители - Раиса Соболева, Зинаида Баланцева, Александра Синицына, Сергей Буйлов, Владимир Румянцев, Павел Лобанов, Владимир Баланцев, Александр Куропаткин и многие другие, которые с нетерпением ожидали приезда инструктора и первым делом спрашивали, какой спектакль станем готовить.

73. Венкуль.

Эта красивая деревня, расположенная на берегу реки Россонь недалеко от её впадения в реку Нарову, главенствует над всем Нижнепринаровьем, объединяя вокруг себя куст деревень: Смолка, Саркуль, Коростель, Фитинка(Калливере), Илькино(Ванакюла), Мертвицы.

У Венкуля свое лицо. Её народ - ижоры, считающие себя русскими, помесь русских с финнами. Говорят по-ижорски и по-русски. В ижорском языке то и дело встречаются русские слова. Исповедуют православие.

Вот что об этой земле говорится в Советской энциклопедии: "...Ижорская земля - область по берегам Невы и побережью Финского залива. Входила в состав Вотской(Водской) пятины - земли Новгорода Великого и заселялась выходцами из русских областей. С 13 века ижорская земля подвергалась неоднократным нападениям шведов, захвативших их в начале 17 века. В 1702-1704 г.г. Петр ! отвоевал ижорскую землю у шведов. Из неё была образована Ингерманландская губерния, которая в 1719 году была переименована в Санкт-Петербургскую"...

В период шовинистического наступления на русское меньшинство в Эстонии, когда предпринимались яростные попытки обэстонить русские деревни, в том числе Венкуль, властям пришлось испытать на малое противодействие населения и на себе испытать его сплоченность и единодушие. Шовинисты доказывали, что ижоры не являются частью русского народа, поэтому им следует прививать эстонскую культуру, язык, обычаи.

В первую очередь взялись за Венкульскую школу. Под благовидным предлогом - за незнание эстонского языка, уволили всеми уважаемого учителя Александра Ивановича Яковлева.

За ним вынужден был покинуть школу учитель Павел Петрович Сенькин. Долго терпели и только ждали удобного случая, чтобы убрать из Венкуля долголетнего учителя и заведующего школой, видного местного общественного деятеля Андрея Михаиловича Чувирина.

В 1923 году Андрей Михаилович основал Венкульское русское просветительное общество "Заря", он стал учредителем местного кооператива и пожарного общества. Трудно было к нему придраться. Государственный язык он знал, школьные дела находились в образцовом порядке. Не помогло, что Чувирин 16 лет является примером для многих учителей отличного знания своего дела. Его "для пользы дела" в 1934 году перевели заведующим Скарятинской школы. Стоило Чувирину покинуть Венкуль, как школьное руководство в 1934/35 учебном году укомплектовало Венкульскую школу эстонскими педагогами. Русский язык искоренили из Венкульской школы.

В деревне росло недовольство и возмущение. В адрес министерства народного просвещения крестьяне писали протесты. К ним прилагались заявления родителей детей, отказавшихся посылать их в школу. Количество учеников в школе сократилось наполовину. С трибуны Государственного собрания русские депутаты требовали прекращения насильственной эстонизации в Венкуле. Из Таллинна одна за другой приезжали комиссии для выяснения обстановки.

Эстонский православный синод пошел по стопам гражданских властей. Службы в Венкульской Никольской церкви совершались на государственном языке. Население в виде протеста перестало посещать храм.

О никаком умиротворении не могло быть и речи.

Власти продолжали углублять конфликт между эстонским большинством и русским меньшинством. В Венкуле появился, как его называли "Иоанн Креститель" - государственный чиновник, имевший предписание менять русские фамилии на эстонские.

Многие жители Венкуля имели одинаковые фамилии - Решкины. Они стали Рески, Роотси, Рауд. Бущин превратился в Кала, Емельяновы стали Иеги и Венела. Самсонов получил фамилию Мерикоткас

Последовали хулиганские выходки. В 104 номере "Старого Нарвского листка" под заглавием "Антирусские выходки" появилась заметка следующего содержания:

"В деревне Венкуль Наровской волости неизвестными хулиганами были вымазаны смолой русские тексты на вывесках местной русской школы, волостного правления, общества потребителей". Самое любопытное, что живший в деревне констебель не мог обнаружить виновников мазни, хотя население о них знало и называло констебелю их фамилии.

Единственным русским очагом в Венкуле, оставшимся без особого внимания со стороны властей, на который они не посягали, было русское культурно-просветительное общество "Заря". Вокруг него дружно держалась венкульская деревенская семья. Венкульцы отлично понимали, что потеря общества приведет к порабощению родной культуры. Поэтому неудивительно, что тридцатые годы ознаменовались ростом деятельности библиотеки, успешно действовали кружки, охотно посещались лекции. Ежевечерне в народный дом собиралась не только молодежь. Посетовать на свою судьбу, по душам поговорить о несправедливостях, чинимыми властями, собиралось старшее население.

Основанное одним из первых в Принаровье Венкульское просветительное общество "Заря" задалось целью сразу же приступить к строительству народного дома. За это дело энергично взялось первое правление в составе: председатель А. М. Чувирин, члены правления Зинаида Марк, Михаил Решкин, Виктор Самсонов, Валентин Хитров.

Не приходилось много агитировать. Деревня охотно жертвовала лес, материалы, деньги, личный труд. Быстро осуществили задуманное. Под одной крышей с народным домом уместились библиотека и кооперативная торговля.

Первые годы существования "Зари" А. М. Чувирин внимательно опекал своих бывших учеников, ставших общественными деятелями, давал полезные советы, указывал на ошибки и заставлял немедленно их исправлять. Когда последовала высылка А. М. Чувирина, общество смогло действовать молодыми силами, получившими основательную зарядку от своего бессменного руководителя. И в правлении, и в кружках встали молодые деревенские выдвиженцы. В "Заре" насчитывалось 103 члена. Молодежь занималась в спортивной секции, состояла в драматическом кружке и в хоре, вела библиотечное дело, несла дежурство в народном доме, заботилось о его сохранности, проводила несложные ремонтные работы.

Меня, естественно, больше всего радовала дисциплинированность драматического кружка, наличие в нем способных, активных любителей, с которыми я имел возможность ставить крупные спектакли. Имелся свой режиссер-выдвиженец Иван Решкин. Был он молод, моложе многих других, игравших в "Заре" продолжительное время. И пользовался авторитетом, к нему относились с должным уважением, безоговорочно принимали все его режиссерские указания. По приезде в Венкуль я сразу же встречался с Ваней Решкиным, который посвящал меня в работу общества, консультировался по ряду вопросов, связанных с предстоящей постановкой спектакля.

Даже будучи занятым в спектакле И. Решкин присутствовал на всех репетициях, помогал мне во всем.

Уезжая в другую деревню, я мог смело поручить И.Решкину вести спектакль и вчерне заканчивать пьесу, а когда возвращался, выпускал спектакль.

За 17 лет существования драматического кружка "Заря" было выпущено много спектаклей, в том числе пьесы русских классиков-драматургов Гоголя, Островского, Чехова. Игрались пьесы второсортные, малохудожественные мелодрамы и низкопробные фарсы, за которые я не раз бранил И.Решкина и кружковцев. В оправдание слышал такие доводы: на мелодрамы зритель охотнее идет, они дают хорошие сборы.

Костяк кружка составляли - Елена Калашникова, Анна Чувирина, Лидия Емельянова, Валентина Патрикеева, Дмитрий и Степан Венела, Иван Федоров, Василий и Иван Решкины, Семен Гулин, Борис Емельянов, Андрей Соколов, Евгений Яковлев, Павел Вишнев, Иван Емельянов, Виктор Самсонов. Их знали не только в Венкуле. Их игру видели в Усть-Нарве и в Нарве.

Венкульцы охотно принимали у себя артистов Таллиннского и Нарвского русских театров. Для деревни приезд профессионалов представлял культурный праздник, для молодежи-драмкружковцев это было не только развлечение и удовольствие, но и хорошая школа познания секретов игры на сцене.

В деревнях, как правило, в летнюю пору, когда крестьянство занято полевыми работами, деятельность просветительного общества замирает. Не то в Венкуле. Завершив трудовой день в поле, на лесопильном заводе в Усть-Нарве, на погрузке морских судов пиломатериалом, молодежь не шла отдыхать домой. На спортивной площадке шли оживленные игры в мяч, на сцене проходила очередная репетиция, заседали правленцы, в библиотеке за книгами полно было читателей.

В летнюю пору Венкуль заполнялся приезжими дачниками из Усть-Нарвы, гостями из Нарвы. Деревня привлекала красотами своей природы. Близость реки Наровы и курорта Усть-Нарва, берега спокойно текущей реки Россони, близость соснового леса, живописная Чертова гора, отдаленный шум моря, поэтическая мельница на хуторе Хитрова, - все это отдаляло от городской суеты, целительным бальзамом наполняло душу, успокаивало, приводило в восторг и упоение. В Венкуль приезжали разными путями. Брали ялик на пристани в Усть-Нарве, переезжали реку и далее плыли по тихим заводям Россони до самого Венкуля. Существовал перевоз через Нарову около маленькой пристани Усть-Нарва 2-ая. А дальше дорога щла лесом и ржаными полями до самой деревни. Ходили в Венкуль со Смолки через сосновый лес. Каждая из этих дорог имела свою прелесть.

Особенно много собиралось в Венкуль крестьян из соседних деревень, из города в "День русского просвещения". К нему население задолго готовилось. Из заветных дедовских сундуков извлекаются старинные русские наряды - сарафаны, чаще всего синего и красного света из домотканной или недорогой покупной материи. Головы Венкульских женщин украшают яркие платки, а у некоторых старинные "сороки" с узорным тканьем, вышивками, лентами, разноцветным бисером. Мужчины и даже молодежь в цветастых русских рубахах, вышитым крестиком, в шароварах и высоких сапогах.

"День русского просвещения" отмечался во многих деревнях Принаровья, где пышнее и наряднее, где скромнее. Венкюльцы оказывались впереди. Они брали массовостью, русским размахом красочностью и нарядностью всего праздника, включающего самую разнообразную программу под открытым небом и в стенах народного дома. Гвоздем программы являлось выступление венкульских пожилых женщин с пением старинных русских народных песен, танцами, хороводами, кадрилью. Надо при этом заметить, что никто с ними предварительно не занимался, их номера строились на импровизации.

74. Бегство деревенской молодежи в СССР.

Оно началось в конце двадцатых начале тридцатых годов. В газетах изредка стали появляться заметки с сообщениями о том, что в такой-то деревне русской окраины исчез парень или девушка, о судьбе которых ничего неизвестно. На месте высказывались предположения, что такие внезапные без предупреждения отъезды обуславливались поисками в глубине Эстонии работы. Позднее распространялись слухи о бегстве через границу. Об этом старались громко не говорить, боясь огласки и неприятностей со стороны полиции. Позднее тайное стало явным. Стали открыто передавать друг другу, сто молодежь устремилась в Советский Союз. Первое время переходили в одиночку. Число перебежчиков все увеличивалось. Уходили семьями с детьми, группами, организованным порядком, с песнями, музыкантами.

Границу переходили разными путями, лесными тропами, чащей леса, топкими болотами. Верхнепринаровцы шли через Скамью около деревни Куричек. Более надежный путь избрали через покосы на Гостицкий кордон и лесом около Печурок. Переходившие границу из деревень окружающих Нарву использовали окрестности Комаровки.

Не составляло большого труда проникнуть в СССР. Не везде имелись проволочные заграждения, а если где они и были, то пролезть под ними было легко. Посты эстонских пограничников отстояли друг от друга на больших расстояниях. Редко когда эстонским пограничникам удавалось задержать беглецов, а ведь их в Принаровье насчитывались сотни. Только из одной деревни Кондуши ушло в Советский Союз 135 человек. В деревнях царило твердое убеждение, что эстонские пограничники, имея соответствующие указания свыше, делают вид, что ничего не знают и ничего не видят. Трудно себе представить, чтобы такое массовое движение людей в пограничной полосе могло ускользнуть от внимания тех, кто призван охранять рубежи.

Как же реагировала на переход границы русской деревенской молодежью печать? Оценка буржуазных газет была удивительно единодушной. Комментировалось с определенных предвзятых позиций - молодежь заражена пропагандой советского радио, она под сильным влиянием проникнувших в русские деревни левонастроенных элементов. Такова же была точка зрения властей, которые не скрывали своего злорадства и удовлетворения. Меньше станет хлопот с русскими и возни, если их большая часть переберется на ту сторону, до того они надоели своими требованиями в защиту национальных прав...

Так не по государственному шло обсуждение столь необычного явления в жизни республики. Никого не беспокоило, никто не задавался вопросом, почему это вдруг русская молодежь вынуждена покидать родной дом, уходить из семьи, решаться на столь смелый шаг, чреватый рискованными последствиями. Каждый здравомыслящий человек понимал, что причину бегства молодежи за проволоку надо искать не в советской радио-пропаганде, не в агитации местных рабочих ячеек, а в более глубоких, серьезных социально-экономических явлениях, происходивших в буржуазной Эстонии.

Безработица буквально захлестнула маленькую Эстонию с населением в 1 200 000 человек.

О безработице информировала вся печать, официозная во главе с "Пяевалехт" и конечно, с тенденциозной направленностью оппозиционные газеты левого направления.

При подборке материала для своей рукописи "Глазами журналиста и актера" я пользовался газетами различных политических направлений.

Всего лишь несколько месяцев в 1932 году в Нарве выходила профсоюзная газета "Рабочая правда" в N 7 от 5 ноября 1932г. опубликовавшая любопытную статью, озаглавленную "Безработица в Эстонии". Не со всеми её высказываниями можно согласиться, кое что в ней является спорным и сугубо тенденциозным, но тем не менее материал интересный, заставляющий многих глубоко задуматься над тем, что так волнует общественность в период экономической депрессии.

"...Говоря о безработице у нас, - пишет газета "Рабочая правда", - буржуазная печать пытается уверить своих читателей, будто число безработных в Эстонии не превышает несколько тысяч. В действительности зимой 1931 года по официальным данным всех бирж труда число городских промышленных безработных составляло 30 000 человек, в начале 1932 года 40 000 человек, в число которых не входило большое количество рабочих занятых неполную неделю".

Далее газета указывает на безвыходное положение полуголодного населения деревень: "...Здесь безработица сильнее, чем в промышленности. Прекратились работы по постройке и ремонту дорог, по рытью канав, лесных работ и торфопереработок. По окончании полевых работ безработных в деревне более 60 тысяч малоземельных крестьян, у которых по одному гектару, а то и меньше тощей земли, способной обеспечить хлебом семью не более, чем на полгода".

В другом разделе этой статьи "Рабочая правда" рассказывает про состоявшийся в 1932 году в Тарту всегосударственный съезд безработных при участии 73 делегатов от комитетов безработных и рабочих профессиональных союзов.

"...Буквально голодая, безработные все время находятся под вечной угрозой быть вместе со своими семьями выселенными из квартиры. На съезде председатель Союза безработных Линд критиковал действия правительства, которое все свое внимание уделяет поддержке крупных землевладельцев и азуников (новопоселенцев), отпуская им огромные суммы на покрытие разницы в ценах на сельскохозяйственную продукцию местного и заграничного рынков. Присутствовавшие на съезде чины полиции то и дело прерывали оратора. Вмешивались в ход заседания, тем самым накаляя обстановку на съезде и не допустили голосования предложения объявить 24 февраля (годовщина самостоятельности буржуазной Эстонии - прим. С. Р.) днем голодающих безработных. Тут же на съезде арестовали двух делегатов Вильмса и Соо за резкие выступления против правительства с требованием выпустить из тюрьмы всех политических заключенных"... Статья заканчивалась сообщением газеты о том, как в правительственных кругах рассматривали выступления безработных:

"...Ширилась волна возмущения и протеста на бесправное положение безработных. По распоряжению министра внутренних дел Андеркоппа из Таллинна были высланы: Оскар Шер, Август Кардиметс, Фердинанд Линд, Август Симсон. С резким протестом на действия министра внутренних дел с трибуны Государственного собрания выступил председатель рабочей фракции парламента Кроос. Бурю на скамьях депутатов вызвала его речь, та её часть, в которой разоблачались действия политической полиции в попытке подкупить и склонить на свою сторону, иначе говоря завербовать в секретные сотрудники, безработных Вальтера Криземана и Арнольда Пиира. Держа в руке высоко над головой десятикроновую ассигнацию, Кросс подошел к столику президиума. "Вот деньги, - сказал он, - которыми охранка Тарту пыталась подкупить безработного Пиира! Передаю их в Президиум Государственного собрания! Пусть их передадут в государственный бюджет!.." Крики, свист, улюлюканий покрыли заключительные слова Крооса. Депутаты повскакали со своих мест.

- Позор! К ответу политическую полицию! - неслось со скамей левых партий. На скамьях правых и земледельческой партии послышались угрожающие окрики тут же расправиться с Кроосом. В адрес президиума Государственного собрания поступила резолюция об исключении Крооса из состава Государственного собрания и предания его суду".

"... Положение безработных становится с каждым днем все хуже и хуже, - констатировала газета "Рабочая правда", - обстоятельства вынудили их обратиться к Главе государства с меморандумом, в котором настоятельно предлагалось в первую неотложную очередь заняться разрешением вопроса безработицы в Эстонии. Нужна материальная база для оказания помощи безработным за счет прекращения выплат премий крупным торговцам, экспортирующим за границу бекон. Пора, наконец, прекратить отпуск субсидий такой полувоенной организации, как "Кайтселит", получающей ежегодно 550 тысяч крон. На эти деньги безработные могли быть обеспечены пособием, обувью и теплой одеждой для работы в лесу..."

Полная бесперспективность в поисках работы, понимание своего политического бесправия, ущемление национальных прав, невозможность продолжать учебу - вот в чем таились причины ухода молодежи в Советский Союз. Отрицать это мог только то, кто не знал русскую деревню буржуазной Эстонии. Одиннадцать лет пребывания в должности инструктора внешкольного образования в русских деревнях Принаровья и Причудья позволили многое увидеть и узнать, о чем раньше мне трудно было представить.

Молодежь стремилась к большим делам общественной и культурной жизни, но для осуществления этих стремлений ей не хватало самого элементарного - знаний. Невесомым оказался багаж, полученный за четыре - шесть лет пребывания в деревенской школе.

Большинство принаровских школ, как небольшие по количеству дворов и населения, имели однокомплектные четырехклассные школы с одним учителем, одновременно проводившем занятия с учениками четырех классов. Большие деревни имели шестиклассные школы. Дети малых деревень за несколько километров шагали в пятый и шестой классы. Не всем удавалось закончить шесть классов. Бедность заставляла родителей отправлять детей в пастухи, и вообще, детей с малых лет приучали к крестьянской работе, отсутствие обуви и верхней одежды не позволяло посещать школу. Дети росли недоучками. Позднее более смышленые пополняли свои скудные познания чтением специальной и художественной литературы.

Окончание шестилетней школы не вселяло радужных надежд. На этом, как правило, заканчивался образовательный ценз русской деревенской молодежи. Учиться дольше в городских среднеучебных заведениях могли единицы. Редко кто был в состоянии оплачивать расходы по обучению, квартире, питанию. Только по этой причине для деревенской молодежи двери университета были закрыты. И в тоже время, - об этом хорошо знали в русских деревнях, - эстонские хуторяне могли свободно отправлять своих детей в среднеучебные заведения и в Университет.

На хутора возвращались врачи, агрономы, зоотехники, ветеринары, лесничие. На основе материального благополучия одних и недостатках других, по существу одинаковых работников земли, но с разными количественными наделами земельных угодий, происходила вопиющая несправедливость.

И все же с годами в положительную сторону менялось лицо русской деревни. Все сильнее бурлила общественная жизнь. Укрепляла позиции кооперация, постепенно вытесняя из деревни частника. С крестьянами о культуре земли заговорил агроном. Появился врач, акушерка, открылась аптека. Во всех деревнях затеплились огоньки просвещения, открылись культурно-просветительные общества с краткими, простыми наименованиями: "Искра", "Пробуждение", "Сеятель", "Огонек, "Дружба", "Знание", "Рассвет", "Заря", "Луч", "Баян" и другие. Открылись библиотеки, деревня потянулась к книгам, газетам , журналам. Слушали радио, интересовались политическими событиями внутри страны и за её пределами и конечно принимали близко к сердцу сообщения о жизни в Советском Союзе. Открытие народных домов способствовало углубление всей просветительской работы. Спектакли, концерты, лекции, литературные чтения, всякого рода курсы заполняли духовную пустоту русской деревни, научили её понимать и любить великое наследие русской культуры. Гоголя и Пушкина, Островского и Чехова, Горького народ знал не по наслышке, а с кафедры и со сцены.

Литератор П. Юдин в номере "Вестника Союза Русских просветительных и благотворительных обществ" (декабрь 1938г.) рассказывает: "Где-то сверкает своими электрическими огнями жизнь больших городов, а здесь... Деревенская глушь. Ветер. Зябкий, тронутый предзимником вечер. При свете керосиновой лампы инструктор читает деревенским людям светлые страницы русской истории. Кто-то вздыхает, кто-то смахивает слезу, кому-то дали толчка, чтобы лучше слушал, у котого-то взволнованные глаза... Происходит величайшее таинство хорошей русской тоски по светлым идеалам."

Далее П. Юрьев делится впечатлениями о репетиции: "Поздний вечер. В народном доме холодюга отчаянная. За одинарной рамой слышится завывание холодного ветра. У круглой печки сидят озябшие участники репетиции, которые сейчас свободны и ждут зова режиссера явиться на сцену. Они дремлют, потому что за день проработали 10-12 часов в лесу. Глаза смыкаются от усталости. Кое-кто лежит на скамейке и спит. До поздней ночи продолжается репетиция, которая началась после девяти часов вечера. А ведь рано утром, чуть свет, надо отправляться на работу в лес за 8-10 километров. И так каждый день. Летом ещё хуже. Нередки случаи, когда прямо с репетиции молодежь отправляется на полевые работы. Но ни холод, ни позднее время не мешает ребятам вести свою работу. Весь этот труд принимается деревенской молодежью не ради славы и похвальбы, а во имя высокой идеи: озарить деревню светом, приобщиться к духовным ценностям, стать лучше..."

Чем больше русская деревенская молодежь познавала сущность и величие русской культуры, тем сильнее ощущала тоску по знаниям, которая должна была дать полноценная школа. Западали крепко в сердца сообщения по радио, что в Советском Союзе открыт свободный доступ для всех, кто хочет и может учиться, что за учение платить не надо и что государство всем учащимся оказывает материальную помощь. Возможность учиться дальше заставляла молодежь обращать свои взоры в сторону Советского Союза и бежать через границу. Напрасно апологеты буржуазии пытались убеждать, что в Советский Союз бегут отщепенцы, бездельники, искатели приключений, та часть молодежи, которая отказывается работать на крестьянстве, ищет труд легкий и хорошо оплачиваемый, и, что самое главное, является политически ненадежным элементом. Предо мной список бежавших. Почти всех я хорошо знал, потому что большинство их состояло активными деятелями просветительных обществ. Это они мозолистыми руками возводили народные дома, отказывались от отдыха, ночами, усталые после тяжелой крестьянской работы или лесозаготовок, проводили время на репетициях. Разве можно забыть застрельщиков спектаклей, концертов, любителей литературных вечеров, участников гастрольных спектаклей по соседним деревням. Как часто они вслух делились мыслями учиться дальше. Постоянно общаясь с ними, я знал их здоровые настроения, направленные на улучшение условий жизни в крае. Напомню имена тех, кто не ради озорства и праздного любопытства ушли из дома искать подлинного счастья.

Начну с деревни Кондуши. Я уже упоминал выше, что с этой деревни ушло за проволоку 135 человек разных возрастов. Среди них немало активных деятелей народных домов 1-й и 2-й Кондуши: Александр Маслов, Евгений Шварков, Виктор Кирзин, Евгений Мятлик, Иван Синицын, Иван Паю, Тамара Синицына, Василий Дурдин, Николай Рыхлов. За ними потянулись старшие, матери, отцы, большими семьями с маленькими детьми, навьюченные домашним скарбом.

Из соседней с Кондуши деревни Радовель, желая скрыться от полиции за свои левые политические убеждения, перешли границу Екатерина Воронихина, Николай и Тамара Распутины, Александр и Алексей Корневы, Александр Заплаткин, Нина Толмачева. При необычных обстоятельствах ущла в Советский Союз группа молодежи из деревни Князь-село: Анатолий, Аркадий и Макар Беззаборкины, Виктор Тарасов, Михаил Селиверстов и с ними вместе баянист из деревни Ямы Александр Хапов. В Николин день я ставил в Князь-селе спектакль Островского "Не в свои сани не садись". Все его участники аккуратно посещали репетиции, готовились серьезно, с большим старанием. И только за два часа до начала спектакля, когда я стал их гримировать, мне стало известно, что некоторые из них навсегда собираются покинуть деревню. Меня это чрезвычайно поразило и, не скрою, обеспокоило. Просветительское общество "Молния" лишалось лучшей части молодежи, я же способных любителей драматического искусства. Спектакль прошел во всех отношениях хорошо. В зале собралось очень много зрителей. Участников спектакля принимали тепло. Мне почему-то казалось, что сидевшие в зале не имели понятия, что видят свою молодежь на сцене в последний раз. Начались танцы. Играл лучший баянист в Принаровье молодой Александр Хапов из Ям. Любил я по окончании спектакля некоторое время оставаться на открытой сцене рядом с баянистом и смотреть на танцующую молодежь. Всегда жизнерадостный и веселый Шурик Хапов на этот раз играл сосредоточенно и серьезно. Закончив вальс и оставаясь сидеть на стуле он заговорил со мной:

- Не удивляйтесь Степан Владимирович, сегодня играю в последний раз, ухожу в Россию!..

В первый момент я просто опешил, не знал, что ответить и почему-то сразу подумал - сообщить эту новость в зрительный зал, где шли танцы, как будет реагировать молодежь. Ведь Хапов был всеобщим любимцем, если он играл на танцах, всегда был переполненный зал. Будучи музыкантом-самоучкой, он играл с предельной мягкостью, с большим чувством в особенности русские народные песни.

- А как же они, - показал я на танцующих в зале, - останутся без вас, ведь молодежь привыкла к вам, - смог я проговорить и подумал, что говорю не то, что следует, Шурика надо поддержать, поднять его дух и настроение. Он смотрел растерянным взглядом в зал, словно ничего не видел:

- Только не вздумайте меня отговаривать. Всё продумано давно и основательно. Ухожу вместе с князьсельскими ребятами...

Далее Хапов повел рассказ о причине уходу из дома:

- Живем мы в Ямах большой семьей. Испытываем постоянные недостатки. Каждую субботу и воскресенье, а иногда и на буднях, когда бывают праздники, играю на танцах, помогаю семье. А дальше что? Нельзя же всю жизнь играть на слух. Я хочу стать квалифицированным музыкантом, а где здесь и у кого учиться? За уроки надо платить или ехать учиться в город, но и там нужно за все платить. Откуда взять денег? Пойду в Россию. Там, говорят, открыта дорога для учебы всем, кто хочет учиться....

На следующий день князьсельцы во главе с Александром Храповым с баяном через плечо, перешли по льду Нарову и направились в сторону села Печурки, где беспрепятственно миновали границу.

75. Русский певческий праздник в Нарве (26-27 ИЮНЯ 1937 ГОДА)

Более десяти лет подряд в городах и деревнях Эстонии среди русского населения проводился "День Русского Просвещения". С каждым годом размах праздника ширился и углублялся. Число его участников всё увеличивалось. "День Русского Просвещения" становился потребностью не только вспоминать имена и дела основоположников русской культуры и следовать их заветам, но и приближать праздник к насущным нуждам и делам русских людей, ширить его назначение по подъему общественного движения, укреплению материального благополучия, культурного процветания русского населения города и деревни.

В праздновании "Дня" обязательно принимали участие хоры, потому что народная песня, занимавшая в нём одно из главных мест программы, по правильному разумению организаторов, одна из самых живых форм поэтического и музыкального народного творчества, составляющего неотъемлемую часть просвещения. Во все времена, у всех народов песня всегда являлась стимулом объединения. Песня цементировала общественную мысль, будила национальные чувства.

В программу празднования "Дня Русского Просвещения" включались выступления не только отдельных хоров, но и сводных, когда он проводился в районном масштабе. Такое объединение певческих сил Нарвы и Принаровья создавалось на районных праздниках "Дня Русского Просвещения" в Нарве. Отсюда родилась мысль организовать в Нарве Русский певческий праздник, инициатором которого явился советник Нарвской Управы, депутат государственного собрания от русского населения Нарвы и Принаровья Александр Ефимович Осипов.

Первоначально предполагалось, что в празднике примут участие только русские хоры городов и деревень. В процессе подготовки выяснилась возможность участия оркестров народных русских инструментов, а также приглашенных хоров и оркестров из других Прибалтийских государств.

76. Деревенские артисты в Таллине.

- Как вы думаете, если на праздновании в Таллинне "Дня Русской Культуры" дать спектакль, в котором исполнителями являются деревенские любители драматического искусства из Печорского края, Принаровья и Причудья? - такой вопрос на совместном заседании инструкторов внешкольного образования и правления Союза Русских просветительных и благотворительных обществ задал его председатель Михаил Васильевич Горбачев. Такое совещание происходило осенью 1937 года сразу по окончании делегатского съезда в Таллинне.

Подобную интересную мысль поддержали и развили в своих выступлениях товарищ председателя правления Союза Е. И. Гильдебрант и секретарь Союза А. А. Булатов.

Они указали, что после успешно проведённого в Нарве певческого праздника наступила благоприятная пора обнародовать труды тех, кто в продолжении более десяти лет "в тиши лесов, среди полей" в деревенских очагах культуры разговаривают со сцены языком Пушкина, Гоголя, Островского.

- Давно следовало это сделать, - сказал А. А. Булатов, - русская общественность воочию должна убедиться, к каким результатам в области театрального искусства пришла русская деревня, чему она учится и научилась.

- О деятельности деревенского театра, - продолжал Е. И. Гильдебрант, - мы больше слышим на наших делегатских съездах, читаем, к сожалению, в небольших газетных заметках и очень редко, но никогда не видим сельских постановок. А следовало бы посмотреть их не только нам, но и широкой публике, и в особенности представителям министерства просвещения и культурного капитала, отпускающим средства на развитие театра русских окраин. Слово за инструкторами. Пусть они выскажутся по этому вопросу, сможем ли мы осуществить столь крупное и сложное дело, которое к тому же потребует вложения немалых средств.

Первым ответил печорский инструктор Борис Константинович Семёнов.

- Безоговорочно, я - за! Вслед за певческим праздником надо отдать должное русскому драматическому искусству, которому мы открыли дорогу во всех наших захолустьях и оно стало непременным спутником всех сколько-нибудь знаменательных деревенских дней, будь это гражданский или церковный праздник. Если вы удивляться согласны, диво ль вас удивит?.. Говорю, что можем и очень хотим. Уезд наш людный и очень культурный (т.е. культурно-просветительных обществ очень много) и артистов там можно найти на разные руки много. А вот если сейчас подумать, кого же взять в такой сборный спектакль, то голова пойдет кругом, как у Агафьи Тихоновны в "Женитьбе" Гоголя, помните: "... Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к тому же дородности Ивана Павловича, я бы тогда тотчас решилась...". Самое главное, как "приставить", если самый лучший "нос" живет где-нибудь в Печках, а "губы", скажем, в Лаврах. Чтобы из них одно лицо (т.е. спектакль) составить, придется провести уйму репетиций, а сообщение у нас пешее, да лошадиное...

- Мне думается, что не ошибусь, - стал я говорить после Б. К. Семёнова, - если скажу, что наши принаровцы с большой, нескрываемой радостью воспримут известие о возможности выступить в Таллинне и несколько не испугаются столичной строгой критики. И знаете, почему? В Принаровье вошло в традицию возить спектакли по соседним деревням и забираться от дома за 30-40 километров, выступать перед нарвитянами и не раз слышать всякие отзывы, - доброжелательные, строго критические и даже такие, которых слушать не всегда приятно. Не один раз деревенские артисты знакомили Нарву своими спектаклями, которые вспоминались добрым словом. Возникает вопрос, - продолжу мысль Бориса Константиновича, кто явится представителем данного района на сводном спектакле? Думается, самым правильным решением станет отбор лучших из самодеятельности передовых культурно - просветительных обществ.

Так и порешили. Нам, инструкторам, поручили самим подыскать подходящий к этому случаю драматургический материал, но высказали пожелание видеть на сцене только классику и определить достойных быть участниками показательного спектакля.

С таким наказом мы разъехались по домам. Прощаясь, Борис Константинович шепнул мне , что печорянам передаст в работу 2-ю картину 4 акта драмы Толстого "Власть тьмы".

Я твердо решил остановиться на своем любимом драматурге Островском. Долго обдумывал, какую взять пьесу, предстояло ставить только один акт, значит он должен быть понятным и интересным, как по содержанию, так и исполнению.

Давно мечтал поставить в Принаровье одну из колоритнейших пьес Островского "Не всё коту масленица", о которой в своё время критик П. Аненков писал Островскому: "... Сколько тут поучающего, а не пошлого комизма, какая отделка и что за язык - просто музыка!". И никак сделать это не удавалось. Если находил исполнителя на роль Ипполита, то его не было на Ахова, или затруднялся в выборе девушки, которой можно было поручить молодую героиню Агнию. Составил список кандидатов на пьесу. Их оказалось 300 человек. Стал отбирать по принципу "семь раз отмерь, один раз отрежь". И нашел, как позднее подтвердилось, достойных. Состав исполнителей получился такой.

Агния - Валентина Гуняшина из просветительного общества "Баян"-Сыренец, Ахов - Александр Гамзеев из просветительного общества им. А. С. Пушкина-Кароль, Ипполит - Иван Фаронов из просветительного общества "Славия"-Переволок, Маланья - Любовь Бизюлтна из просветительного общества "Искра"-Ямы, Дарья Федосеевна - Елена Соколова из просветительного общества "Заря"-Венкуль. При выборе исполнителей пришлось руководствоваться интересами спектакля и не обращать внимание на то, что, скажем, В. Гуняшину в Сыренце и Е. Соколову в Венкуле разделяет расстояние в 75 километров.

Кроме первого акта "Не всё коту масленица" готовилась инсценировка рассказа А. П. Чехова "Ты и вы" в исполнении Александра Минина из просветительного общества "Луч"-Криуши и Николая Зарековкина из просветительного общества дер. Долгая Нива. Этих исполнителей отделяло 25 километров. Трудности сбора для проведения прогонных репетиций не составляли серьезных помех. Все участники понимали ответственность взятых на себя обязательств. Их вдохновляла любовь к драматическому искусству, дисциплинированность, стремление не осрамиться перед столичной публикой.

Вспоминается первый сбор участников "Не всё коту масленица" на разводку пьесы в один из осенних вечеров в ноябре 1937 года в деревне Ямы.

Штормит Чудское озеро. Порывистый ветер низкие свинцовые тучи, неистово гонит пенистые волны в Нарову. Не переставая льет дождь...

Управляя одним веслом, Иван Фаронов из деревни Переволок, на утлой лодке не без риска пересекает бурную реку, держа направление в её приток - Ямскую Стругу. Брызги волн бьют в лицо.

Прохудившийся плащ давно промок. Фаронова не страшит, что в рано спустившихся сумерках не видно ни зги. Путь ему хорошо знаком. Как исполнительный, аккуратный общественник, он знает, что на репетицию опаздывать нельзя.

Береговыми пожнями, трудно различимой за высокой осокой болотистым и тропами из Васкнарвы спешит Галя Гуняшина. Ей шагать около пяти километров. Из под мокрого головного платка выбиваются пряди сбившихся волос. Он сняла с ног обувь, хоть и холодно, но босиком идти легче. Под голыми пятками чмокает болото.

Ближе всего до Ям молодому парню из Кароля Саше Гамзееву. Всего лишь два километра, но и он промок до нитки.

Последней до цели добирается Елена Соколова. Она в дороге с самого утра. Из Венкуля до Ям плыла с пересадками на двух пароходах 75 километров, а с Карольского обноска, где высадилась с парохода, под ливнем шла три километра. Озябшая, с неизменной улыбкой на лице, Еля довольна, что добралась вовремя. В лучшем положении оказалась Люба Бизюлтна. Ей, как жительнице Ям, только добежать до народного дома. На репетиции только и разговора о путешествии со всякими приключениями. Никто не жаловался на усталость, не изливал досаду, что промок; все, как малые дети, радовались встрече, были в отличном настроении. Репетиция проходила по деловому, серьезно и что особенно радовало, наблюдалось почти стопроцентное знание ролей.

Чеховскую инсценировку "Ты и вы" чаще всего репетировали в Нарве, иногда в Криушах, где жил Александр Минин. Для Николая Зарековкина не составляло большого труда придти из Долгой Нивы в Нарву. Труднее приходилось А. Минину, - от Криуш ехать на пароходе 25 километров. Однажды А. Минин на несколько минут опоздал на пристань, увидав только корму парохода. Другого выхода не оказалось, как только пешком добираться до Нарвы.

Осень 1938 года. Празднование "Дня Русской Культуры" в Таллинне намечалось на 25 ноября в здании немецкого театра. В программы выступления деревенских театральных коллективов входило: вторая картина из четвёртого действия пьесы Л. Н. Толстого "Власть тьмы" в исполнении печарян; первый акт пьесы Островского "Не всё коту масленица" и инсценировка рассказа Чехова "Ты и вы" в исполнении принаровцев; третий акт пьесы Островского "Гроза" и инсценировки рассказов Чехова "Беспокойный гость" и "Хороший конец" в исполнении причудцев.

Предписывалось всем съехаться в Таллинн 21 ноября, чтобы в продолжении всей недели репетировать на большой сцене в декорациях и костюмах.

Накануне отъезда в Таллинн я решил попробовать готовность принаровских любителей на зрителях Нарвы. С этой целью договорился с правлением Общества окончивших Нарвскую русскую гимназию устроить в её стенах вечер единения молодежи города и деревни с показом программы Дня Русской Культуры в Таллинне, пополнив её номерами художественного чтения. Учащиеся гимназии тепло встретили посланцев русской деревни. На чаепитии произносились речи, вечер окончился играми и танцами.

Ответственным по приему деревенских участников Дня Русской Культуры в Таллинне правление Союза пригласило антрепренера Таллиннского Русского театра Александра Васильевича Проникова, который со своей задачей отлично справился. Ребят поместили в удобное общежитие. Питались они три раза в день в ресторане с русской кухней "Империал". В свободное от репетиций время происходило знакомство с достопримечательностями столицы, встречи с русской общественностью, актерами русского театра, его актерами.

На репетициях, происходивших в театре, присутствовали режиссеры и актеры Таллиннского русского театра. Давались полезные указания, советы, рекомендации, вносились исправления. Лица деревенских артистов расплывались в приятных улыбках, когда они слышали похвалу в свой адрес за отличное знание текста, за дисциплину поведения на сцене, за то, с какой быстротой и внимательностью принимались поправки со стороны.

Настал долгожданный волнующий всех День Русской Культуры в Таллинне. Огромный театральный зал заполнен до предела. Все столичные газеты - русские, эстонские, немецкие - направили своих корреспондентов в театр рассказать своим читателям про искусство русской деревни.

Перед занавесом выходит член комитета по празднованию Дня Русской Культуры Петр Александрович Богданов.

- В основу праздника Дня Русской Культуры, - говорит оратор, - заложены начала русского культурного единения всех русских людей без различия их социального и общественного положения. Вот почему приезд русской молодежи из деревни в столицу на наш общий праздник нужно рассматривать как один из этапов в деле закрепления культурных связей города и деревни, как единение всех русских людей, как подлинный общерусский праздник.

Далее Богданов ознакомил собравшихся с программой и порядком выступления деревенских любителей из трех районов русского населения Эстонии.

Мы, руководители, постановщики этого необыкновенного спектакля стояли за кулисами и следили за его ходом с неослабевающим вниманием. Все шло гладко, молодежь играла от души с огромным чувством, обнаруживая четкость и слаженность исполнения. В зале стояла гробовая тишина, прерываемая иногда дружным смехом переполненного зала. Опустился занавес. Долго и настойчиво аплодировали зрители, требуя актеров на сцену.

На следующий день все газеты пестрели отчетами о Дня Русской Культуры в Таллинне. Приведу некоторые выдержки из газет.

Газета "Вести дня" - Таллинн, N 272:

"Этот спектакль, на котором выступали наши деревенские артисты, вызвал совершенно исключительный интерес столичной публики. Нескольким сотням человек пришлось отказать в билетах, ибо уже накануне спектакля все они были распроданы. Нужно признать, - печеряне, принаровцы и причудцы вчера отличились. Пожалуй мало кто ожидал, что наша деревенская молодежь, с такими трудностями готовившаяся к спектаклю, сумеет достигнуть такой сыгранности и сценической дисциплины. Появление крестьянской молодежи на столичной сцене показывает, что русская деревня крепко шагает вперед. Зал гремел рукоплесканиями. Они вылились в длительную и бурную овацию. Хорошая дикция, свободный жест, прекрасное знание ролей, умение держать себя на сцене, яркость переживания, - таковы отличительные черты всех выступавших. Трудно забыть и ту громадную работу, которую проделали в порядке подготовки, как сами деревенские исполнители, так и их учителя и руководители - инструктора Союза Русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии - Б. К. Семенов и С. В. Рацевич. Зал звал их на сцену и тепло приветствовал".

Правительственная газета "Uus Eesti" - Таллинн, N 326:

"Союз Русских просветительных обществ в Эстонии работает 15 лет и по этому случаю из пограничных уездов в Таллинн прибыли демонстрировать свои силы и достижения деревенские любительские группы. Ведь театр есть одно из самых важных средств внешкольной просветительской работы. Так что по достижениям любителей мы можем косвенно судить о работе русских просветительных обществ. Если нашему деревенскому театру доставляет много забот вопрос репертуара, то в этом отношении русские находятся в значительно лучшем положении. У них есть Гоголь, Толстой, Островский, Чехов. Что касается исполнителей, то следует признать, что сценическое искусство у русских в крови. Многие из любителей дали образцовую игру. Можно было бы назвать многих актеров, которые не посрамили бы своим выступлением и наши полупрофессиональные театры. И смелости у них много, - это показывает уже выбор репертуара: Толстой - "Власть тьмы", Островский - "Гроза" и "Не все коту масленица", а также Чеховские миниатюры".

Немецкая газета "Ревальше Цейтунг" - Таллинн, N272:

"В этом году впервые на праздновании Дня Русской Культуры в столице была привлечена русская деревенская молодежь. Много дарования в русском народе, - впечатление, которое снова получается при виде этих любительских постановок. Спектакль доказал, что русский деревенский театр - радующее явление, заслуживающее внимания, интереса. Велик был успех, выпавший на долю деревенских артистов в переполненном зале".

Интерес в печати и в обществе к выступлению деревенского театра на Таллиннской сцене оказался так велик, что кроме непосредственно художественной оценки игры русских деревенских артистов, данной в рецензиях после спектакля, печать, конечно русская, снова возвращается к этой теме.

"В русских кругах Таллинна, - пишет газета "Вести дня" N 275, - все эти дни только и разговоров о выступлении в нашей столице 27 ноября русских деревенских артистов-любителей. Этот спектакль оставил огромное впечатление, впечатление радостное, бодрящее... Выступления деревенских артистов в столице показало, какая огромная просветительная работа ведется в наших восточных окраинах и какие большие успехи за сравнительно короткий срок она уже сделала. Если мы прибавим, что у русских очень небольшие материальные средства для ведения этой работы, если мы учтем, в каких невероятно тяжелых условиях приходится её вести, то тем большее удивление вызывают отличные результаты. Как жаль, что в переполненном зале мы не видели представителей власти, от которых зависят ассигнования на просветительскую работу среди русского меньшинства. Мы уверены, что если бы они познакомились с ней, то не стали бы с легким сердцем вычеркивать из бюджета и сокращать те и без того крайне незначительные, совершенно не соответствующие численности русского населения суммы, которые отпускаются на нашу просветительскую работу".

Клуб шоферов в Таллинне. Кто из русских, проживающих в столице или приезжающих из провинции не бывал в нем у гостеприимного хозяина Федора Ивановича Иванова, который славился приготовлением вкусных блюд русской кухни, такими, как кислые щи, ароматная солянка и пышная кулебяка.

В этом клубе на следующий день после празднования Дня Русской Культуры собрались его участники, правление Союза Русских просветительных обществ, представители Таллиннской русской общественности. Много говорилось теплых сердечных слов в адрес тех, кто привез в столицу из деревенской глуши свои таланты, беззаветную любовь к сцене, преданность русскому искусству.

"Школой нашего деревенского артиста - любителя, - сказал председатель Союза М. В. Горбачев, - является не театральная студия и , тем более, не театральное училище, а большая русская любовь к театру, которая во все времена и для всех его деятелей являлась его неувядающей славой".

За столом начался импровизированный концерт, вернее сказать литературное выступление, представителей Принаровья с произведениями классической русской поэзией. В мягких лирических интонациях Валентина Гуняшина читала некрасовскую "Орину, мать солдатскую". Глубину настроения Пушкина хорошо прочувствовал Иван Фаронов в стихотворении "Деревня".

В манере рассказа, стараясь избежать характера декламации, Александр Минин образно передал отрывки из поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо". В ином плане получилось выступление Николая Зарековкина. Природный шутник, наделенный богатейшей мимикой, непринужденным жестом, Н. Зарековкин заставил всех от души смеяться, когда он в образе незадачливого мужичка с меняющейся интонацией и убедительной жестикуляцией передавал сатирическую сценку "Баба, ты баба, государыня в лаптях, куда ты идешь то?".

В эту же ночь разъезжались по домам.. Принаровцы и причудцы вместе в одном поезде Таллинн - Нарва, причудцы имели пересадку на ст. Сонда на узкоколейный поезд Сонда-Мустве. Каждый имел спальное место. Представители Таллинской русской общественности пришли на вокзал нас проводить и одаривали многих подаркам: роман Толстого "Воскресенье" получил Александр Минин, кто то сунул в карман Зарековкину бутылку коньяка. Секретарь Союза А. А. Булатов взял слово с Зарековкина, что он по приезде домой напишет свои впечатления о поездке в Таллинн в журнал "Вестник Союза русских просветительный и благотворительных обществ".

Ох уж эта бутылка коньяка! Сколько она всем нам причинила волнения и беспокойства и, поди знай, какими при иных обстоятельствах неприятными последствиями могла закончиться история, о которой пойдет мой рассказ.

После обильного и вкусного ужина, смоченного спиртными напитками, ребята на вокзал пришли под изрядным хмельком. Правда все вели себя подобающим образом, и как только оказались в вагоне, сразу же стали устраиваться на ночлег. Зарековкина место находилось на второй полке надо мной. Вел он себя неспокойно. Как узнал я позже, он предлагал ребятам распить с ним коньяк, но его никто не поддержал. На полке он один выпил весь коньяк и совершенно опьянел.

В вагоне давно все спали. Мне было не уснуть. Зарековкин наверху сипел, издавал какие то нечленораздельные звуки, ворочался так громко, что мне было все слышно. Негромко, чтобы не разбудить остальных стал уговаривать Зарековкина: "Николай! Пора угомониться и уснуть. Время уже позднее, смотри все ребята давно угомонились!".. "Сейчас, сейчас, не волнуйтесь Степан Владимирович, уже засыпаю!".

На какое-то время воцарилась тишина. Мерный стук колес стал меня убаюкивать. Не знаю. Спал ли я или задремал, но когда открыл глаза и взглянул на верхнюю полку, то обнаружил. Что она пуста. Зарековкина не было. В первый момент подумал, что он пошел в туалет. Решил проверить. Дверь туалета была открыта, Зарековкин отсутствовал. Я направился в тамбур. За распахнутой наружной дверью вагона на верхней ступеньке сидел Зарековкин. Голова его склонилась на грудь. От любого толчка быстро мчавшегося поезда он мог упасть вниз и оказаться под колесами вагона. Со всей силы я рванул его назад и с большим трудом втащил в тамбур, сумев захлопнуть наружную дверь.

- Николай, ты с ума сошел! - закричал я на него, - ведь ты мог погибнуть...

Он молчал. Его осоловелые пьяные глаза выражали полное безразличие. Покорно, как провинившийся ребенок, влез он на свою полку и моментально уснул. Мне было не уснуть. Минут через пятнадцать сверху послышался подозрительный шорох, Николай опять спустился вниз и снова направился в тамбур. Я последовал за ним. Он стоял у окна и навзрыд плакал:

- Не хочу больше жить, - всхлипывая лепетал он, - не мешайте распорядиться собой, хватит на этом свете тянуть лямку...

Снова пришлось уговаривать, просить лечь спать и только после настоятельных просьб он согласился улечься. До Тапа ехали без всяких происшествий. Зарековкин проснулся в хорошем настроении и узнав, что поезд стоит на станции Тапа двадцать минут отпросился сходить на вокзал выпить лимонад. Я разрешил, но предупредил, чтобы он сразу вернулся в вагон. Через десять минут его не было на месте и я пустился на поиски. В буфете на станции его не было. Искали все принаровцы, но так и не нашли. Пришлось обратиться к дежурному полицейскому, указать не все приметы Зарековкина, его адрес.

Поехали дальше без Зарековкина. Его пальто, кепка и маленький чемодан находились при мне. Все пребывали в ужасном состоянии, каждый высказывал свои предположения и все были твердо убеждены, что ничего не случилось, просто он опоздал на поезд. Утром приехали в Нарву. На вокзале я распрощался с ребятами, которые отправились на Кулгу, и со своей печалью пошагал домой.

Что я скажу родителям Зарековкина об исчезновении сына, как отчитаюсь перед правлением Союза за свою халатность? - эти думы не покидали меня до того момента, как я лег в постель и уснул мгновенно уснул. Проснулся поздно вечером, услышав резкий продолжительный звонок в дверь. Открыв её, увидел стоявшего с виноватой улыбкой без пальто и головного убора виновника ночного происшествия - Николая Зарековкина.

От счастья, я готов был его тут же расцеловать. Моей радости не было границ, - приехал в целости и невредимый. Он долго топтался на месте, боясь переступить порог квартиры, что-то говорил, чего я не мог понять, просил извинения, обещал впредь больше никогда так не поступать. Прежде всего я усадил его за стол и как следует накормил. Ведь он сутки не ел, денег не было и спросить не знал у кого. Подтвердились наши подозрения: из привокзального буфета Николай пошел прогуляться и опоздал на поезд.

Свое обещание, данное А. А. Булатову, Николай Зарековкин сдержал. В N 1 (131) "Вестника Союза" появилась статья, которую привожу полностью:

"Получив предложение принять участие в Дне Русской Культуры в Таллинне и выступить в инсценировке Чехова "Ты и вы", я очень обрадовался возможности побывать в столице, где ещё никогда не был и только слышал, что это большой, благоустроенный город. Я знал, что теперь, наконец, увижу своих руководителей - членов правления Союза Русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии, которые так заботятся о нашей культурной работе в деревне и мне удастся встретиться и поговорить с молодежью Печорского края и Причудья, узнать, как они у себя строят культурную жизнь.

С большим воодушевлением принялся изучать роль. Не хватало времени: днем на работе, вечером - дома по хозяйству, использовал ночь - меньше спал. Трудновато приходилось с репетициями. Мой партнер по инсценировке Саша Минин жил в Криушах, в 25 километрах от Нарвы. Степан Владимирович долгое время занимался со мной отдельно, а когда текст был выучен, я стал ездить в Криуши или Шурик Минин приезжал в Нарву.

Наступил день общего сбора принаровцев, участников поездки в Таллинн, в Нарве на встрече учащихся Нарвской русской гимназии, для которых мы показали свою программу, пополненную чтением стихов. Гимназисты в честь нас устроили чаепитие. Радушная встреча и теплый прием в гимназии со стороны директора С. Н. Добрышевского, педагогов и юных зрителей приободрили меня и всех моих товарищей. И всё же сердца наши уносились дальше в Таллинн, как то будет там, сумеем ли мы отстоять честь деревенского театра.

И вот мы в Таллинне. Приходя на репетиции в немецкий театр, я поражался размерам хорошо оборудованной сцены, вместительным и удобным залом, хорошими гримировочными комнатами для артистов. И тут же вспомнил наш Долгонивский народный дом, в котором ничего подобного не было.

Настал, наконец, День Русской Культуры, который мы все с таким нетерпением ждали. Это был самый замечательный день в моей жизни, его я никогда не забуду, ибо пережито так много, что не сказать словами. Когда я вышел на сцену, меня обуял страх. Но это было на очень короткий миг. Потом всё пошло как по маслу. И когда опустился занавес и я услышал шумные аплодисменты, на душе стало легко и радостно. У меня не хватает слов и умения описать впечатления от праздника. Так все было необычно, торжественно и красиво. Как жаль, что не пришлось в этот день быть в самом зале и видеть публику. Я был счастлив чувствовать вокруг себя русских людей и слышать везде русскую речь.

За все виденное и пережитое приношу большое спасибо Союзу Русских просветительных и благотворительных обществ в Эстонии и нашему инструктору Степану Владимировичу Рацевичу, положившему столько трудов на подготовку нашего выезда в Таллинн.

Николай Зарековкин,

Член Долгонивского русского просветительного общества".

77. Размышления и выводы.

Чем шире разворачивалась в деревне культурно-просветительская работа, тем необходимее становились встречи деятелей просвещения. Появлялись новые формы внешкольной работы. Следовало их конкретизировать, обобщать, доводить до сведения всех деятелей просветительских обществ. Сама жизнь подсказывала необходимость делиться опытом, помогать отстающим обществам, сообща решать, по какому пути идти дальше.

Не менее важно было вскрывать недостатки, громко о них говорить и принимать меры по ликвидации испытываемых русской деревней социально-экономических трудностей. Они в немалой степени отражались на культурном росте деревенского населения.

Встречи принаровцев стали регулярными в осеннюю пору в тридцатых годах в Нарве незадолго до начала делегатского съезда Союза Русских просветительских обществ в Таллинне. Они получили название - Принаровские съезды деятелей просвещения. В Нарве собирались уезжавшие в Таллинн делегаты съезда Союза и те, кто по известным причинам не могли ехать в столицу. Суждения и решения Принаровского съезда имели немаловажное значение для столичного форума, не который собирались делегаты со всех русских окраин Эстонии.

На одном из принаровских съездов шел большой принципиальный разговор о том, как шире и глубже развернуть просветительскую работу, проанализировать, что мешает сделать её более целеустремленной, осмысленной и интересной. Приведу выдержки из выступлений некоторых участников съезда.

М. Е. Шмараков - учитель деревни Низы.

"Деятельность просветительных обществ нельзя ограничивать рамками искусства и литературы. Наша задача дать населению больше полезных, практических знаний в области сельского хозяйства, медицыны, воспитания детей."

В. Ф. Голубев - учитель деревни Верхнее село.

"Всю свою долгую жизнь я провел в русской деревне, хорошо её знаю и сегодня хочу остановиться на тяжелой доле русской деревенской женщины, о которой говорил Некрасов:

...Деревни наши бедные,

А в них крестьяне хворые

Да женщины печальные,

Кормилицы, поилицы,

Рабыни, богомолицы,

И труженицы вечные,

Господь, прибавь им сил!"

Трудно поверить, но это, к сожалению, так, - на весь наш край с населением свыше 20 тысяч имеется одна акушерка, постоянно проживающая в Васкнарве. Попробуйте добиться её приезда в распутицу по бездорожью куда-нибудь, скажем, в Кондуши или Мокредь за 29 километров. Ничего не получится. Пешком ей не придти, транспорта в её распоряжении нет. Поневоле "женщины печальницы" вынуждены обращаться к повивальным бабкам и калечить себя на всю жизнь. А сколько смертельных случаев. О какой культуре на селе может идти речь, если в продолжение многих лет мы не можем добиться назначения в Принаровье детского врача. Больно смотреть на наших детей. Сколько среди них золотушных, рахитиков, без кровинки на лице с зачатками туберкулеза. Деревня нуждается в постоянных лекциях на медицинские темы, по гигиене, оказанию первой медицинской помощи."

И. С. Елехин - учитель деревни Омут.

"Омут - моя родина, здесь я родился, учился, вырос получив специальное образование, стал учительствовать. Смотрю на молодежь, на своих бывших учеников и сердце наполняется радостью. Выросли общественниками, руководят делами кооператива, пожарного общества, культурно-просветительной организацией, приносят огромную пользу родной деревне. Не ошибусь, если скажу, что этого еще недостаточно. Хотелось бы, чтобы молодежь не следовала в вопросах земледелия и сельского хозяйства дедовским привычкам и заветам, а смело вбирала бы в себя все передовое, что может и должно способствовать экономическому благополучию не только деревни Омут, но и всего Принаровского края. Никак нам не завершить строительство народного дома. Размахнулись широко, а карман оказался узким. Остановились наполовину. Недостроен верх, недоделаны внутренние помещения. Работаем в народном доме и все время рискуем, что комиссия его закроет, тем более, что уже несколько раз получали от неё предупреждения. Вся надежда на обещаную ссуду от Скарятинского кооперативного банка, да и молодежь обещала приложить усилия в завершении работ."

А. В. Рындин - учитель деревни Радовель.

"Согласен с выводами моих коллег-учителей. Русская деревня должна получать то, что имеет сейчас город, и даже больше, потому что мы ограничены всеми культурными благами, которыми в изобилии владеет город. Работа по самообразованию должна иметь не только общие задачи развития, но и конкретные, будничного хозяйственного характера. Принаровью, в частности деревне Радовель, нужны курсы технических знаний, - строителей, кровельщиков, каменщиков. При бурном развитии в Принаровье кооперации давно назрела необходимость организации сельскохозяйственных кооперативных курсов по подготовке бухгалтеров, рядовых деятелей кооперации, продавцов и других работников. Принаровские девушки не умеют приготовить простейшую пищу, им неведомо, как заготовлять впрок продукты, сервировать стол и т.д. нужны курсы домоводства и кулинарии. А какой большой спрос в деревне на портниху. Умеющих шить и, тем более кроить, у нас нет. Необходимость заставляет организовать курсы кройки и шитья."

В. Д. Васильев - учитель деревни Загривье.

"Союз Русских просветительных и благотворительных обществ оказывает огромную помощь деревне, открывая ежегодно летом детские площадки. Они прежде всего имеют воспитательное значение: приучают детей к дисциплине и труду, готовят их к школе. Благодаря детским площадкам, родители со спокойной душой уходят на полевые работы, зная, что их дети под надежным присмотром, сыты, потому что кооператив отпускает средства на питание детей. С каждым годом количество детских площадок увеличивается, но их все равно недостаточно. Нужно добиться того, чтобы площадки открывались во всех деревнях, где имеются школы, народные дома. Сколько золотых зерен посеяно руководителями площадок в детские сердца. И нет ничего удивительного , когда ребята ревмя ревут при прощании со своей наставницей. Ведь она играла с ними, пела и танцевала, учила их уму разуму, читала и рассказывала сказки, мирила, когда они ссорились, заменяла им мать..."

Голоса Принаровских учителей, сеятелей полезных и добрых дел в среде русского крестьянства, были услышаны. Нарвский народный университет организовал выезды в Принаровье врачей А. Левицкого и В. Лужкого. Лекции по оказанию первой медицинской помощи, о профилактике и предупреждению заразных болезней, об уходе за маленькими детьми и на другие темы собирали всю деревню. Задавались вопросы и тут же крестьяне получали исчерпывающие ответы.

Если в двадцатых годах по всем агрономическим и сельскохозяйственным вопросам крестьяне обращались к одному местному агроному Николаю Петровичу Епифанову, то в тридцатых годах на помощь Принаровью пришли квалифицированные специалисты в этой области, агрономы с высшим образованием А. Суворов, Н. Кольцов, Л. Осипов и деревенский выдвиженец, получивший среднее агрономическое образование А. Н. Беззаборкин.

Н. П. Епифанов организовал опытное поле при Скарятинском сельскохозяйственном обществе, Л. Осипов - сельскохозяйственные кооперативные курсы.

В ряде деревень - в Омуте, Перевелоке, Князь-селе, Ямах открылись курсы домоводства и кулинарии / рук. Т. И. Рацевич /. Молодые хозяйки, принося из дома продукты, занимались на курсах стряпней обедов, закусок, пирогов, сладких блюд, тортов, печений. Последний день занятий становился праздником всей деревни. В народный дом приглашалось всё население отведать блюда, которые научились готовить деревенские стряпухи.

В зимнюю пору в каждом просветительном обществе были организованы трехдневные общеобразовательные курсы ( 12-15 часов) по следующим темам: "История русского народа", "История русской литературы", "Основы общественной работы", "Вопросы делопроизводства и счетоводства".

Вопросам первостепенной важности для деятелей деревенских просветительных обществ являлись его кадры. Вся тяжесть ведения просветительной работы, отчетность, переписка ложилась на плечи учительства, которое и без того было перегружено делами школы и общественных организаций. Ощущалась острая необходимость подготовки молодых кадров руководителей из состава наиболее одаренных и способных выдвиженцев.

С этой целью зимой 1937 года в Принаровье, Причудье и Печорском крае, по одному в каждом районе, открылись двухнедельные общеобразовательные курсы по подготовке руководителей народных домов и кружков в просветительных обществах. В задачу курсов входило не только подготовить кадры для кружковой работы, но и привить молодежи.

Дополнительный материал части 2-й тома N 1.

80. Больницу строил архитектор А.И. Владовский.

(В 1980 году исполнилось 30-летие кончины архитектора)

Любуясь издали величественными корпусами орденоносной Кренгольмской мануфактуры, нельзя не заметить и не пройти мимо находящегося в глубине от проспекта Ленина двухэтажного больничного здания дореволюционной стройки, своим архитектурным обликом напоминающим древний русский терем.

Строителем, в тот период времени называвшейся Кренгольмской больницы, построенной в 1913 году, был родившийся в 1876 году в Петербурге архитектор-художник, живописец-акварелист, окончивший архитектурное отделение Академии Художеств в столице - Александр Игнатьевич Владовский.

В те далекие годы, отделяющие от нас более чем на полвека назад, Нарвская городская больница размещалась на территории нынешней инфекционной больницы в нескольких неприглядных, малоприспособленных для больничных целей одноэтажных деревянных строениях, внешним видом напоминавших бараки. И только одно кирпичное здание выделялось среди остальных деревянных, его пожертвовал нарвский меценат С.Лаврецов для родильного дома.

Молодой, 37 летний архитектор А. И. Владовский принимал непосредственное участие в строительстве больницы, рассчитанной на 150 коек для рабочих и служащих Кренгольма. По тому времени она была оборудована, как отмечалось в печати, по последнему слову техники. Имелись: рентген-кабинет, лаборатория, водолечебница. В окружении трех стен находился операционный зал, четвертую заменяло огромное окно с зеркальными стеклами.

Стены палат, врачебные кабинеты, приемные, вестибюль были облицованы фарфоровыми плитками. Электрический подъемник (современный лифт) доставлял больного вместе с кроватью, фельдшером и сиделкой с первого этажа на второй и обратно. Тяжело больных не требовалось везти в ванную комнату. К койке больного подвозилась наполненная водой ванна на резиновом ходу.

Великая Отечественная война до неузнаваемости изуродовала больницу. Прямые попадания фашистских бомб превратили её в развалины. Более двадцати лет продолжались работы по восстановлению и реставрации здания. Больница полностью вступила в строй в 1969 году.

Проживая многие годы в Таллинне, архитектор А. И. Владовский активно участвовал в общественной и культурной жизни. Был членом - учредителем Эстонской Художественной академии. Постоянно рецензировал художественные выставки в русской и эстонской печати. Он был организатором и участником весной 1931 года в Таллинне первой русской выставки с её многочисленными разделами: по археологии, архитектуре, живописи, графике, театру, кустарному отделу, просвещению, быту и т.д. на выставке можно было увидеть модельные зарисовки А. И. Владовского, строителя многих зданий, в том числе и Кренгольмской больницы. Всеобщее внимание привлекал большой акварельный эскиз-проект здания Лиги Наций в Женеве, отмеченный высшей наградой международного жюри.

А. И. Владовский занимался литературным творчеством. Его исторический роман "Вавилон" с многочисленными авторскими акварельными зарисовками, печатавшийся в двадцатых годах в Нарве в типографии наследников Григорьевых, вызвал большой читательский интерес и разошелся без остатка.

Умер архитектор-художник А. И. Владовский в Таллинне в октябре 1950 года и похоронен на кладбище в Метсакальмисту.

Бывший в конце сороковых годов председателем Нарвского Горисполкома, а позднее директором 1-й средней школы Леонид Густавович Климберг так вспоминает о Александре Ивановиче Владовском:

"...Осенью 1949 года, когда началось восстановительские работы над зданием городской больницы, Горисполком пригласим А. И. Владовского приехать из Таллинна в Нарву как консультанта.

Была плохая погода, гололед, А. И. Владовский упал и сломал ногу. По иронии судьбы на протяжении нескольких недель архитектору пришлось из больничного окна смотреть на свое детище ибо здание, в котором он находился на излечении, стояло напротив Кренгольмской больницы.

81. История двух нарвских храмов, сохранившихся после войны.

По окончании Великой Отечественной войны из 16 действовавших в Нарве церквей сохранились только четыре: Воскресенский православный собор, принадлежащий Кренгольму; Свято-Трицкая (Штиглицкая) православная церковь на Льнопрядильной мануфактуре, Ивангородская кладбищенская православная церковь Петра и Павла и Александровская эстонская лютеранская церковь в Иохимстале.

В удовлетворительном состоянии после войны оказалась Свято-Троицкая церковь. Первоначально предполагалось в ней совершать богослужения, но позднее от этой мысли отказались из за дальности расстояния от Нарвы и неудобства сообщений. Поэтому переключились на Воскресенский собор. Заделали поврежденные картечью кирпичные стены, наспех залатали крышу, остеклили окна, произвели внутренний ремонт. Под жилье для причта приспособили подвальные помещения храма.

Ивангородская кладбищенская церковь после войны сохранила стены и часть крыши. Исчезла вся церковная утварь. В ней устроили складское помещение, хранили инвентарь.

Эстонская Александровская церковь за время войны лишилась колокольни, осколками снарядов были повреждены стены, крыша. Прихожане на собранные пожертвования как смогли частично отремонтировали храм, пригласили пастора. В одном из восстановленных приделов совершались богослужения. Позднее отказались от этого помещения, получив в районе ж.д. небольшой деревянный дом, приспособив его под лютеранскую церковь. Здание Александровской церкви перешло под склад Нарвского торга.

ВОСКРЕСЕНСКИЙ ПРАВОСЛАВНЫЙ СОБОР

Строительство Воскресенского православного собора, в свое время именовавшегося Кренгольмской Воскресенской православной церковью, относится к 1890 году, когда правление акционерного общества "Кренгольмская мануфактура" ассигновало на эту цель 500.000 рублей.

Торжественная закладка храма осуществлена епископом Рижским и Митавским Арсением в присутствии императора Александра III и императрицы Марии Федоровны, их многочисленной родни. Строительство продолжалось шесть лет. Освящение храма состоялось в 1896 году.

Храм сооружен в византийском стиле архитектором Кренгольмской мануфактуры П. В. Алишем из кирпича, выделанного на кулгинском кирпичном заводе. Размеры храма: длина 35 метров, ширина 28,5 метров, высота от тротуара до оконечности креста 40,5 метра, высота звоницы 28,5 метра, внутренняя высота от пола до главного купола 34,5 метра.

Тесаный гранит для цоколя, лестниц, украшений входа и для колонок в окнах доставлен из Финляндии. Полы сделаны из метлахских плиток.

Иконостас работы московского художника Астафьева. Иконы писались московским художником М.Дикаревым. золоченая и серебряная утварь изготовлялась московским мастером П.Овчинниковым.

В храме три престола: главный - во имя Святого Воскресенья и боковые - Божьей Матери Всех Скорбящих Радости и всех святых.

Воскресенский собор вмещает до 2000 молящихся. Храм отапливается четырьмя большими вентиляционными печами Креля, установленными в подвальном помещении. Здесь же находится зимняя церковь.

АЛЕКСАНДРОВСКАЯ ЭСТОНСКАЯ ЛЮТЕРАНСКАЯ ЦЕРКОВЬ.

Нарвские лютеране-эстонцы до начала восьмидесятых годов прошлого века не имели в городе своей церкви. Для совершения богослужений они иногда пользовались финской церковью, а чаще молитвенным домом в холодном дощатом сарае. Позднее лютеранскую молельню открыли во втором этаже старой больницы. В 1875 году молельня из больницы переехала на второй этаж фабричной школы, где богослужения продолжались до 1884 года.

По настоянию верующих кренгольмских рабочих-лютеранцев администрация Кренгольмской мануфактуры выделила средства на постройку в Иохимсталя Эстонской лютеранской церкви, названной Александровской, на земельном участке, пожертвованном помещиком Крамером.

Стройка началась в 1881 году и закончилась в 1884 году. Церковь была построена по проекту архитектора, профессора Гипиуса архитектором П. Алишем в романском стиле из местного тесанного известняка. Главная часть храма имеет вид правильного восьмигранника. С восточной стороны к нему примыкает пристройка, в которой находятся ризница и комната для пастора. С западной стороны - притвор и колокольня. Вместимость храма - 5 000 молящихся.

Запрестольная картина-икона принадлежит кисти дюссельдорфского художника, эстонца по происхождению, Э.Гебгардта; орган работы мастера Вальтера; люстры с цепями изготавливал мастер Винклер.

Оставить комментарий © Copyright Рацевич Cтепан Владимирович (russianalbion@narod.ru) Размещен: 07/02/2013, изменен: 07/02/2013. 306k. Статистика. Статья: Мемуары Скачать FB2	Ваша оценка:

Рацевич Cтепан Владимирович В должности инструктора Причудья

Рацевич Cтепан Владимирович
В должности инструктора Причудья