Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
158. Новые испытания.
Прогуливаясь вдоль берега Енисея, прошел нефтебазу. Дудинка осталась далеко позади, впереди необозримая тундра. Огромное безлесое пространство, равнина, покрытая зеленовато-бурым мховым ковром с большими пятнами светлых лишайников. Обилие низкорослых кустарников, небольшое количество видов цветковых растений, бесконечные мхи и лишайники - вот наиболее характерные черты покрова тундровой зоны.
Чтобы существовать в суровых условиях полярной тундры растения выработали ряд весьма своеобразных приспособлений. Типично для карликовых растений и кустарников их низкий рост. Тундровые растения словно прижимаются к земле, ища у неё защиты от пронизывающих северных ветров. Кроме того, стелющиеся по земле растения лучше используют тепло летом, так как поверхность земли быстрее нагревается. Зимой же прижатое к земле растение полностью покрывается снегом и, сохраняя тепло, не вымерзает. Почти все тундровые растения многолетние. Это также является приспособлением к короткому вегетационному периоду, когда в иные годы растения не успевают даже прорастить семена. Как это не странно, но многие растения уходят под снег, не сбрасывая листа, что позволяет им, как только сойдет снег, начать буйное цветение.
На фоне зеленых мхов и кустистых лишайников поднимаются стебли куропаточьей травы, проглядывают нежно голубые незабудки, яркие желтые головки полярного мака, цветут альпийская толокнянка и лапчатка...
Цветы удивительной, приятной расцветки, узорчатой формы с красивым рисунком, но... совершенно без запаха, что также характерно для Заполярья. На тундровых болотах в изобилии прорастает голубика и морошка.
На обратном пути, возвращаясь в Дудинку, прошелся по Советской улице, ставшей уже совсем знакомой. Деревянные мостки и перила позволяли беспрепятственно перемещаться вдоль строений улицы не пачкая обуви и не пыля. Единственное неудобство заключалось в том, что все время приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о кое-где поднимающиеся концы досок или не провалиться ногой в подгнивший сучок.
Естественно задержался у Дома культуры, уж очень он обращал на себя внимание своим неприглядным видом. Больше всего он напоминал огромный бесформенный сарай с мезонином, в котором, судя по табличке, размещался Райкультотдел. Само здание покосилось. Видимо сгнили нижние венцы бревен, некоторые окна были забиты досками. На одном из стоявших возле Дома культуры рекламных щитов, висела афиша кинотеатра, помещавшегося тут же. Местами в доме была сорвана деревянная обшивка, скрывавшая венцы бревен. Дом стоял не покрашенным, поэтому казался грязным, мрачным, темным пятном на всей улице.
Рядом с входной дверью стояла плачущая девушка. Вначале я не обратил внимания на неё, но беспрерывные всхлипывания меня насторожили. Подойдя к ней, я осторожно тронул её за плечо и спросил, почему она плачет и не смог бы я оказать ей помощь, если она в ней нуждается. Девушка ничего не ответила и продолжала всхлипывать. Я вторично тронул её за плечо и повторил вопрос.
Она опустила руку с мокрым от слез платком, и я увидел миловидное, худенькое лицо, большие карие глаза и сбегавшие по щекам слезинки.
Она доверчиво и удивленно посмотрела на меня, чуть успокоилась и поделилась своим горем:
- Представляете, меня отправляют в колхоз, ловить рыбу. А я не могу ехать, у меня больные легкие. Но они и слушать не хотят. Как ссыльную привезли в Дудинку, устроили в ДК уборщицей, я ещё и в самодеятельности пою... А мне велели придти на пристань с вещами... Может быть вы мне что-нибудь посоветуете, что делать...
Я невольно улыбнулся, почувствовав комичность ситуации. Я такой же ссыльный, который также должен ехать в колхоз, а она просит у меня совета...
- Голубушка, - ответил я, - рад бы подсказать, но меня ждет та же участь...
159. Руководитель духового оркестра.
Нашу неожиданную беседу прервал высокого роста мужчина, вышедший из дверей Дома культуры. Он сразу же подошел к девушке и стал ей объяснять, что в колхоз ей все же придется ехать. Но как только путина закончится, а это произойдет в самом худшем случае через месяц, она вернется в ДК на прежнюю должность. Выслушав, девушка повернулась и пошла в сторону Енисея. По вздрагивающим плечам можно было понять, что она снова заплакала.
Мы с мужчиной смотрели ей вслед. Почему-то мне показалось, что он представитель администрации клуба и я, заговорив с ним, стал спрашивать, почему не ремонтируется этот дом, который, судя по внешнему виду, готов рухнуть. Охотно отвечавший на мои вопросы и жалующийся на отсутствие кадров человек оказался директором клуба Орловым Георгием Ивановичем.
- Запланировано строительство нового здания, но затруднения возникают не из-за отсутствия сметной документации и денег на строительство, а из-за отсутствия культурной работы. Что строить новое здание, если нет руководителей кружков, секций драматического коллектива. Может быть вы мне посоветуете кого-нибудь, чтобы хоть какая-то работа велась?
"А что, если предложить вои услуги", - подумал я и тут же вслух высказал свою мысль. Рассказал о себе, о своей прошлой сценической деятельности до заключения. О том, как, находясь в лагере, работал режиссером и актером музыкально-драматического театра.
Орлов в нетерпении прервал мои повествованания и предложил сразу же поступить к нему в ДК на должность режиссера.
Поблагодарив за приглашение, я вынужден был от него отказаться на том основании, что мне, как и этой девушке, предписано немедленно покинуть Дудинку и ехать в рыболовецкий колхоз.
- Ничего страшного, - успокоил меня Орлов, - всё уладится. Мне необходимо получить от вас документы, подтверждающие, что вы профессиональный работник в этой области. Что вы можете предъявить?
- Афиши, печатные программы, газетные рецензии, кое-какие фотографии. Если это вас удовлетворит, то я схожу в Дом колхозника, где сейчас проживаю, и принесу их.
- Очень хорошо! Несите! А я буду ждать вас в своем кабинете в ДК. Надеюсь, найдете, не заблудитесь?
- Постараюсь, - ответил я и побежал в Дом колхозника.
Через пятнадцать минут я принес все, что у меня было. Орлов просмотрел документы, положил их в папочку и сказал: "Ждите на улице", ушел из ДК.
Прошло не менее часа, пока он не вышел из дверей МГБ. Помахав мне рукой, чтобы я продолжал его ждать, он скрылся в подъезде соседнего дома, где размещался райком партии.
В этот подъезд постоянно входили и выходили какие-то люди, но Орлова все не было. Наконец он вышел, с серьезным выражением лица взял меня под руку и, наклонившись к моему уху, стал шепотом передавать результаты своего визита в МГБ и Райком партии:
- Пока что судьба ваша не решена, не могу с уверенностью утверждать, удасться ли устроить вас ко мне на работу. Все зависит от Барышева. Позднее я ещё раз к нему зайду. А сейчас идите к себе, постарайтесь никуда не выходить, на пристани тоже не показывайтесь, а то неровен час попадете под горячую руку. Завтра утром придете в Дом культуры, буду здесь с 10 часов утра, тогда всё узнаете...
В Доме колхозника застал одного Радкевича. Семенова уже не было. Он покорился своей участи и с группой ссыльных уехал на катере в Потапово.
Коротая вечер, мы разговорились в Радкевичем. Разговор естественно вращался вокруг наших злоключений. Радкевич советовал мне держаться до последнего, не отступать ни на йоту, ни под каким видом не соглашаться на отъезд в рыболовецкий колхоз. Он был полностью убежден, что Барышев действует незаконно, решая свои, внутренние проблемы, используя вновь прибывших ссыльных.
- Поверьте мне, - говорил Радкевич, - отправить вас с конвоем он не имеет права. Поймали двух дурачков - Семенова и девушку, о которой вы только что рассказали. Всё это пустая затея, рассчитанная на испуг, не поддавайтесь ей.
Радкевич рассказал, как в поисках работы он зашел в Дудинский промкомбинат, где после непродолжительной беседы ему предложили место заместителя директора. А так как директор в скором времени отправлялся на материк, то обещали его место.
На следующее утро я встретился с директором ДК Орловым.
- Вы не представляете, сколько пришлось просить, доказывать, убеждать Барышева, прежде чем он согласился отменить свое решение. Сегодня пишу приказ о назначении вас на должность руководителя духового оркестра.
- ???
- Не удивляйтесь и не волнуйтесь! Будете заниматься своими театральными делами. Просто в смете расходов ДК отсутствует должность руководителя театрального коллектива, с нового года мы её включим в смету. Зарплата у вас будет такой же, как у всех руководителей, 750 руб. в месяц. Как у вас с квартирой?
- Остановился пока в Доме колхозника.
- При ДК имеется небольшой балок с комнатой и кухней. Сейчас его ремонтируют, а на будущей неделе станете в нем жить вместе с баянистом Пшенниковым. Сегодня же вечером приступайте к работе. Я всех предупредил, молодежь придет к семи часам вечера. Мы готовимся 9 сентября выехать с концертами в рыболовецкие колхозы Усть - Порта вниз по течению Енисея. Постарайтесь подготовить драматургический материал. Я понимаю, времени для подготовки чрезвычайно мало, возьмите какие-нибудь интермедии, сценки, нужен ведущий. Хорошо бы иметь пару чтецов. Когда вернемся, займетесь большим спектаклем.
В Дудинском отделе МГБ мне выдали, справку, заменяющую паспорт, такого содержания:
"Дана ссыльнопоселенцу Рацевичу Степану Владимировичу 1903 года рождения, в том, что ограничен в правах передвижения пределами Дудинского района Красноярского края. Рацевич состоит под гласным надзором в Таймырском ОКРО МГБ и обязан явкой на регистрацию первого и пятнадцатого числа в Таймырское ОКРО МГБ. При отсутствии отметки о своевременной явке на регистрацию, удостоверение недействительно".
Далее следовали подписи начальника Таймырского ОКРО МГБ, подполковника Баранова оперуполномоченного Ярлыкова.
На обороте этой справки- удостоверения Ярлыков поставил дату и расписался. Вообще-то Ярлыков оказался приветливым человеком. Участливо спрашивал, как живу, работаю. Узнав, что я играю в шахматы, иногда заходил в ДК сразиться со мной. Был ли он на самом деле "волком в овечьей шкуре", я не знаю. В разговорах с ним лишнего ничего не говорил, держался начеку, памятуя, с кем имею дело. Вел себя, во всяком случае, тактично, скользких разговоров не заводил, ни о ком ничего не расспрашивал. В 1952 году он уехал из Дудинки и вместо него подписи на моей справке- удостоверении ставили многие чекисты, которых я плохо знал и имен их не запомнил. В 1953 году, после смерти Сталина, отмечать перестали и являться на регистрацию стало необязательно.
Удручающее впечатление производил Дудинский ДК не только снаружи, но и внутри. Мало того, что все пришло в ветхость и запустение, но поражала вековая грязь. Впечатление было такое, будто здесь отсутствовало всякое наблюдение за чистотой, никому не было дела до того, что по углам огромного зала пыль никогда не убиралась, с потолка свешивалась паутина, а на стене и за кулисами к грязи примешивались сломанные стулья, столы и скамейки. На большой и глубокой сцене висели, с позволения сказать, темно-синие сукна, напоминающие грязные и рваные половые тряпки. Несколько пустующих комнат, предназначавшихся для работы кружков, заполнял всякий хлам.
Я обратил внимание Орлова на состояние ДК.
- Руки не доходят до всего, - ответил он, - да и не охота ничего делать, все равно будет капитальный ремонт. А может быть начнут строить новый ДК, тогда отпадет необходимость в дорогостоящем капитальном ремонте.
Наш разговор происходил в первых числах сентября 1950 года. Из Дудинки я уезжал в середине июля 1957 года. Нового здания, конечно, не построили. Кое-как подлатали старое и на этом все закончилось.
Зрители на киносеансах, концертах и спектаклях постоянно жаловались на холод в зрительном зале. Всем приходилось сидеть в пальто и валенках. Даже головных уборов не снимали. Парового отопления в ДК не было. Зал-сарай отапливался четырьмя круглыми печками на угле и, конечно, не могли нагреть помещение, особенно в пору суровой полярной зимы. Бывали дни, когда по халатности завхоза клуб несколько дней не отапливался из-за несвоевременного заказа и, соответственно, доставки угля.
160. Гастроли в Никольском - Потапове - Усть-Хатанге.
Для гастрольной поездки я быстренько подготовил Гомера художественного чтения, сценку из оперетты "Свадьба в Малиновке" и скетч Ленча "Таланты". Программа включала несколько музыкальных, вокальных и танцевальных номеров.
Первоначально планировали ехать на моторном катере, но в последнюю минуту катер заменили большим морским ботом с парусом. С собой захватили две пары весел, якорь с длинной цепью. Из расчета на два дня для 12 человек закупили продуктов: хлеба, сгущенного молока, масла, селедки, тушенки. Зная, что предстоит плыть около ста километров в северном направлении, я взял с собой в дорогу баранью шубу. По этому поводу со стороны молодежи в мой адрес отпускались всевозможные шуточки. Меня называли сентябрьским Дедом Морозом, который раньше времени приглашает полярную зиму. У молодежи было основание смеяться. Когда мы отплывали, стояла теплая летняя погода. Ярко светило солнце, дул легкий юго-западный ветерок, обещавший наполнить наши паруса и не прибегать к помощи весел.
Так и сделали. Поставили паруса и заскользили по водной глади. Слева остался позади Кабацкий остров. За рыбозаводом, что в двух километрах от Дудинки, Енисей развернулся во всю ширь. Река несла свои воды в величавом спокойствии. Её зеркальная гладь отражала солнечные лучи. Ветра не чувствовалось, стало так тепло, что все поснимали теплые вещи, оставшись в рубашках и платьях. Свою шубу я пристроил под себя и блаженствовал в тепле и уюте. За рулем сидел сам директор ДК, Орлов. Баянист Пшенников, проводил распевку с хором. Растягивая меха, он играл веселые мелодии, девушки пели русские песни.
Наш бот, управляемый директором, придерживался правого берега реки. Исчезли последние строения Дудинки, вдоль берега тянулась тоскливая унылая тундра. Орлов уверял, что плывем со скоростью не менее 20 километров в час. Наверное, так оно и было, ибо береговые кусты пробегали вдоль борта довольно быстро. Повстречали несколько иностранных лесовозов, спешивших за лесом и пиломатериалами в Игарку.
Сидевшая в носу лодки учительница Ероцкая, она занималась у меня в драматическом кружке, вдруг закричала:
- Смотрите! Смотрите! Впереди что-то плывет!
Все устремили свои взоры в том направлении, куда она показывала. Над поверхностью реки возвышался какой-то округлый предмет, плывший нам навстречу. Сперва подумали, что это корпус перевернувшегося деревянного судна. Но почему оно двигалось против течения? Ну не подводная же это лодка, в самом деле!
Орлов принял лево руля и бот устремился в сторону от берега к середине реки. И снова послышался голос Ероцкой, на сей раз тревожный и испуганный:
- Да это же самый настоящий кит!
Сомнения не было. По середине реки в направлении Дудинки плыл редкостный экземпляр гренландского кита, длиной около тридцати метров, неизвестно какими судьбами проникший из Северного Ледовитого океана, через Карское море в дельту Енисея. Да какую там дельту, до дельты добрые сотни километров. Это уже русло реки. Здесь киту уже тесновато, поэтому любое изменение курса его движения, могло вызвать необратимые последствия.
А Орлов продолжал курс на сближение с океанским гигантом то ли из лихачества, то ли из интереса увидеть кита поближе. Наши женщины подняли страшный крик, умоляя Орлова сменить курс. Но Орлов не предпринимал никаких действий, пока кит не выпустил над поверхностью реки высокую струю отработанной воды. Только после этого Орлов принял вправо, ближе к берегу.
По возвращению в Дудинку, мы узнали, что во время шторма на Енисее, тушу кита, словно подарок для разделки, выбросило около рыбозавода.
Мы продолжали мирно плыть дальше, как небо стало хмуриться, солнце скрылось за густыми низкими тучами, набежавшими невесть откуда, пошел дождь. Сразу же похолодало. К тому же изменился ветер, сделавший парус бесполезным. Мужчины сели за весла. Встречный ветер гнал наш бот к левому берегу. Енисей забурлил сильной, пенистой волной. Брызги летели через борта, попадая на нас. На дне бота заплескалась вода и свободные от весел мужчины принялись её вычерпывать.
Вот когда понадобилась моя шуба. Её я набрасывал на плечи, когда заканчивалась моя очередь грести. Она спасала меня как от холода, так и от водяных брызг.
Спускались сумерки. Ветер все усиливался. Мы двигались черепашьим шагом и, казалось, что не только не идем вперед, но скатываемся в обратную сторону. С большим трудом мы пересекли реку, имевшую в этом месте пятикилометровую ширину и приблизились к низинному левому берегу.
Волны Енисея, мало уступавшие морским, с грохотом накатывали на берег и, шипя, сползали обратно. Плыть в таких условиях было бессмысленно и опасно. Решили выйти на берег, лодку подтянуть повыше, подальше от воды, развести костер и ждать до рассвета в надежде, что к утру ветер стихнет и мы сможем продолжить путь.
Ветер и волны помогли нам выйти на берег. Без особого труда втащили лодку с помощью катков, благо бревен на берегу было множество, подальше от уреза воды и вдобавок укрепили её якорями. На склоне холма, защищавшего нас от ветра густой зарослью кустарника, развели большой костер. Орлов пригласил меня пройтись вдоль берега в надежде найти какой-нибудь сарай, в котором мы смогли бы укрыться на ночь от дождя и ветра. Баянистку Пшенникову было поручено следить за костром и за лодкой, на тот случай, если станет прибывать вода.
Первое, что мы с Орловым установили, двинувшись в путешествие, это то, что высадились мы на небольшой остров длиной около двух километров и шириной не более километра. Пройдя метров пятьсот внутрь острова, наткнулись на охотничий балок - избушку, сложенную из бревен и крышей покрытой толстым слоем дерна и мха, с торчащей железной трубой. В стене было прорезано и застеклено маленькое окошко. Дверь была приоткрыта и мы вошли внутрь. Квадратный балок, размером 4х4 метра имел железную печурку, сделанную из железной бочки, небольшой, сколоченный их горбыля стол, несколько ящиков, заменявших сидения. Напротив окна у противоположной стенки высились двойные нары с набросанной на них сухой травой. На столе стоял ящик, прикрытый деревянной крышкой, сняв которую, мы обнаружили три буханки черного, вполне съедобного, хлеба, в железной банке из-под кильки, соль, несколько алюминиевых ложек. У печки лежали остатки расколотого ящика для растопки.
Я удивлялся всему этому великолепию, а Орлов поведывал мне, что на Крайнем Севере существует неписанный закон, по которому охотничьим пристанищем в тундре может воспользоваться любой человек, оказавшийся в бедственном положении. Если он голоден, то в ящике находит оставленный хлеб и соль. Покидая жилище, охотник оставляет после себя еду, а если её нет деньги, у печки всегда должны лежать сухие дрова.
Орлов поручил мне навести порядок, вымести мусор, растопить печку, а сам направился за нашим творческим коллективом. Вдогонку ему я крикнул, чтобы они не забыли захватить с берега пустые ящики и доски для топки печи. Под нарами нашел чистое ведро, сбегал на берег за водой. В консервной банке из-под джема, емкостью литров 5, поставил кипятиться воду для чая. Когда все пришли, в балке было чисто, тепло, в жестяной банке бурлил кипяток. Озябшие и промокшие, все радовались, как дети, что проведут ночь не под отрытым небом, а в теплой избушке, отдохнут, выспятся.
Сели ужинать. С хлебом решили поступить так: разделили между собой лежавшие в ящике буханки, а вместо них положили свежие. Кроме того, добавили в ящик две банки консервов и три пачки кускового сахара.
Поужинав, все притихли, наблюдая за горящими дровами в печи. Дров не жалели, так как принесли их с собой много. Постепенно стали укладываться "на боковую".
Погода за стенами нашего убежища все ухудшалась. Ветер не только не утихал, но и с каждым часом усиливался. На Енисее свирепствовал шторм. Дождь сменился снегом. Река напоминала море, бурлила, пенилась, с волнами бросала на остров оторванные от причалов лодки, порожние бочки, бревна. Части каких-то деревянных строений. Орлов скомандовал всем мужчинам, а нас было пять человек, выйти на берег и оттащить лодку еще дальше от берега. Теперь лодка оказалась недалеко от балка. Мы не могли и не должны были её потерять, ибо тогда оказались бы в катастрофическом положении. На всякий случай установили ночное дежурство - поочередно выходили наружу с проверкой - цела ли лодка. Всю ночь слышалось отчаянное завывание ветра. Позавтракав, направились посмотреть, что творится снаружи. К утру, погода нисколько не улучшилась. По-прежнему штормил Енисей, высказывая свой неукротимый нрав. Перед нами открывалась потрясающая картина необузданной мощи разъяренной водной стихии, готовой в любую минуту поглотить в свою пучину смельчака, который бы пустился в опасное плавание по реке. В такую погоду даже средней величины буксиры и моторные лодки не рискуют выходить из затонов.
Устроили собрание, чтобы обсудить, как действовать дальше. Решили непогоду отсидеть на острове. Каждый, имевший при себе продукты, выложил их в общий котел. Провели ревизию и выяснилось, что из расчета пребывания в состоянии робинзонады, как минимум, пять суток, хлебная пайка уменьшается до 300 граммов в сутки. Соответственно сокращались порции сахара, селедки, мясных консервов, картофеля.
Все свободное время использовали для репетиций концертной программы, которая, как выяснилось, была составлена наспех и нуждалась в отделке.
Прошла вторая ночь на острове. Мое дежурство проходило с девяти до одиннадцати часов вечера. Ветер понемногу стихал, хотя волнение на реке не унималось. После сдачи дежурства заснул так крепко, что не слышал, как Орлов, вернувшись со своего дежурства под утро, потирая от удовольствия озябшие руки, говорил, что как только все поднимутся, позавтракаем в последний раз на острове и отправимся в путь.
Когда, позавтракав, мы вышли из балка, то буквально ослепли от сверкания ослепительно белого снега под холодным солнцем. Морозное утро дышало покоем и тишиной. Даже не верилось, что вчера все здесь стонало и рушилось. Енисей словно отдыхал после безумного гнева, нес свои воды спокойно и невозмутимо, тихонько отрывая легкой волной береговую ледяную корку.
Быстро спустили на воду свой бот, подняли парус и, пользуясь попутным ветром, поплыли в сторону Дудинку. Снег на берегу не таял, значит был небольшой мороз. Орлов спешил быстрее домой. Чтобы сменить бот на катер и скорее плыть вниз по течению Енисея, обслуживать концертами рыболовецкие колхозы Никольское, Потапово, Усть-Хантайку. Все сидевшие в лодке ежились от холода, просили Орлова плыть на веслах, чтобы согреться. И опять мне в дороге пригодилась шуба.
К вечеру благополучно добрались до Дудинки, а на следующий день после обеда загружались на большую баржу с продуктами шедшую в колхоз Никольское. Буксировал баржу мощный моторный катер. Устроились всей бригадой в матросском кубрике. Отапливался кубрик круглосуточно буржуйкой на каменном угле. Дорогой пели, репетировали, играли в домино и шашки.
Тепло и радушно встретило нас население Никольского. Вечером в Красном уголке правления дали концерт, на который собралось все население от мала до велика. Всех участников агитбригады разместили на ночлег по домам колхозников, оказавшихся весьма гостеприимными хозяевами. Угощали чаем из самовара, разными рыбными блюдами, приготовленными из мясистого и жирного чира, ароматной и нежной туруханской сельдью.
Утром рыбными блюдами, приготовленными из мясистого и жирного чира, ароматной, нежной туруханской сельди. е.ной береговую ледяную корследующего дня на вместительной рыбацкой лодке нас перевезли на левый берег Енисея. Быстро, с ветерком пересекли трехкилометровой ширины реку, на этот раз пребывавшую в полном спокойствии. Ласкало теплое сентябрьское солнце. Меня не переставало удивлять быстрая смена погоды в Заполярье. Еще вчера только бушевал шторм, вилась снежная вьюга, катились могучие валы. Способные свернуть все на свете. А сегодня тишь да благодать.
Две бригады рыбаков в Никольском всю неделю ведут лов рыбы на левом берегу Енисея. На воскресенье они возвращаются домой и выходные проводят с семьями. Ловят неводами. Живут на берегу в маленьких балках-времянках. Рыбу сдают ежедневно на катер, который приезжает из Дудинского рыбозавода. В нашу задачу входило дать концерты бригадам рыбаков, тем более что никто из них не присутствовал на концерте, который мы давали в предыдущий день. Для каждой бригады дали отдельный концерт на лужайке под открытым небом, благо хорошая, безветренная погода позволяла это сделать. В балках, вплотную заставленных нарами, давать концерт не было никакой возможности...
В перерыве между концертами наблюдали за работой рыбаков, совершили недалекую прогулку по берегу Енисея. Огромный невод закидывают с помощью двух лодок чуть ли не за километр от берега. Приплыв обратно, рыбаки принимаются за самую трудоемкую работу. Всей бригадой вручную вытягивают улов. Почти всегда он бывает удачным. На наших глазах из невода извлекли около тонны первосортной рыбы, среди которой были отличные экземпляры остроносой осетрины, огромных пузатых чиров, блиставших на солнце яркой чешуей максунов. О несметном количестве туруханской сельди, средних размеров судаков и сигов и говорить не приходилось. Словно по заказу подоспел из Дудинки катер, который забрав с собой весь улов, тут же отчалил обратно на рыбзавод.
Продолжительное пребывание на свежем воздухе разыграло аппетит артистов. Кормежка планировалась после второго концерта, около шести часов вечера, когда за нами должен был придти катер из Никольского. Ребята ходили хмурые, жаловались, что хотят, есть и просили накормить их до начала второго концерта. Я передал их просьбу пожилому рыбаку. Исполнявшему две должности - завхоза и повара.
- Нечем сейчас угостить вас, - сказал он, - всю рыбу отправили в Дудинку. Подождите часок. Вторая бригада забросит невод, угостим стерляжьей ухой. Правда в садке есть пара налимов, но вы их есть навряд ли будете, уж очень не благородная рыба.
- Почему, - удивился я, - отварного налима у нас очень любят, а про печень и говорить не приходится - деликатес.
- Ну, если хотите, мне не трудно приготовить.
Старик отправился к реке, извлек из садка двух толстых налимов, быстро их очистил, не забыв угостить внутренностями вертящуюся под ногами собаку-лайку.
Лайка, это собака, животное, покрытое густой шерстью, удивительно легко переносящее самые лютые морозы. Зимой она не боится на ночь оставаться под открытым небом, забираясь спать в глубокий снег. Пищей для неё служит рыба в любом виде - только что пойманная, еще живая, отварная, вяленая, мороженная.
За большим, вкопанным в землю столом, мы сели угощаться налимьей ухой. По деревенскому обычаю хлебали из общего котла, причем очень не долго, никому уха не понравилась, она оказалась безвкусной, припахивала водорослями, хотя её обильно заправили лавровым листом и перцем. Я стал уговаривать попробовать печень, но её вкусовые качества были невысокими, - словом, даже голодное состояние не заставило никого доесть уху и отварную рыбу, нажимали на черный хлеб и сладкий чай.
За несколько лет пребывания на Крайнем Севере я убедился, что такие рыбы, как щука, налим и даже сиг, которые мы с удовольствием едим её в Прибалтике, здесь неудобоваримы. Благодаря особым свойствам воды сибирских рек.
Пока мы давали второй концерт, рыбаки приготовили вкусный ужин, состоявший из стерляжьей ухи и отварного чира, жирного и очень мясистого, по вкусу напоминавшего нежную дичь.
Переехали в Потапово, тоже на правом берегу Енисея, колхозную деревню, в два раза большую, чем Никольское. Здесь мы оказались желанными гостями рыбаков и всего населения.
Гастроли завершились в деревне Усть-Хантайка, на берегу реки Хантайки, впадающей в Енисей. Деревня Усть-Хантайка расположена на границе Дудинского района. За нею в юго-восточном направлении начинается Туруханский район.
В деревне держат рогатый скот, занимаются овощеводством, сажают капусту, брюкву, картофель. Какая огромная разница между картофелем выращенным скажем в Прибалтики и в Усть-Хантайке. В Прибалтике картофель крупный, разваристый, душистый а здесь мелкий, размером не более куриного яйца, водянистый, чуть горчит.
Днем, до концерта, совершили прогулку вверх по извилистой и узкой Хантайке. На берегу за одним из поворотов сидел мальчуган и старательно тащил из воды какое-то животное. Животное оказалось ондатрой. Я впервые видел это редкое существо. Ондатра, которую называют ещё мускусной крысой, относится к семейству грызунов и обитает преимущественно по берегам северных рек и озер. Отлично плавает и ныряет, питается водяной растительностью и некрупной рыбой. Длина тела ондатры приблизительно тридцать сантиметров, такой же длины мощный хвост. Вся она покрыта густым блестящим мехом бурого цвета. Завезенная из Северной Америки, ондатра быстро прижилась в северных районах Сибири и наряду с песцом, лисицей и горностаем, стала предметом промысла местных охотников.
В общей сложности на поездку по рыболовецким колхозам затратили почти неделю. В Дудинку нас привез катер Дудинского рыбозавода.
В кабинете директора Орлова кроме меня никого не было. Я углубился в чтение газет, как вдруг раздался телефонный звонок. Подняв трубку, услышал незнакомый мужской голос:
- Дудинский Дом культуры?
- Да!
- Позовите к телефону Рацевича!
- Я у телефона! Слушаю вас.
- Потрудитесь явиться в отдел МГБ в кабинет N 6!..
- По какому делу?
- Придёте, узнаете! Не задерживайтесь, выходите сразу!
Вошел Орлов. Узнав, откуда звонили, он чертыхнулся и сказал, что будет меня ждать, никуда не уйдет.
Быстро поднялся по ветхой деревянной лестнице на второй этаж. По обе стороны коридора несколько кабинетов оперуполномоченных. Стучусь в дверь с дощечкой под цифрой 6. Из-за двери, обитой войлоком и клеенкой, слышу голос, приглашающий войти. Открыв дверь, оказался в кабинете опера Лисенко.
Не успел я переступить порог двери, как услышал вопрос: какую должность я занимаю в Доме Культуры. Больше вопросов задано не было. Лисенко сказал:
- По возвращении в Дом культуры скажите своему директору, что вы у него больше не работаете, чтобы он немедленно произвел с вами расчет и заплатил за проработанное время. Заберете свои вещи и придете ко мне... Понятно?
- Мне неясно, почему я должен говорить Орлову о своем увольнении из Дома культуры, на основании чего? С какой стати я обязан с вещами возвращаться к вам?
- Сегодня вас отправляют в рыболовецкий колхоз!
- Старая песня на новый лад, - невольно вырвалось у меня с языка, - скажите, пожалуйста, когда вы меня оставите в покое и дадите спокойно работать? Я имею на то разрешение вашего начальника подполковника Баврышева. Вы собирались три недели назад вывезти меня из Дудинки, но ничего не получилось. Тогда я заявил, что добровольно никуда не уеду и теперь повторяю то же самое. А ваше самоуправство сегодня же обжалую в письме Красноярскому краевому МГБ...
Не сказав больше ни слова, я вышел из кабинета.
Орлов выслушал мой рассказ внимательно и сказал:
- Сочувствую, Степан Владимирович, но сейчас ничем помочь не могу. Все первые лица разъехались. Аппелировать не к кому... ... Придется смириться и ехать. Все равно там долго не продержат. Как только замерзнет река, так закончится и путина, всех привезут обратно.
Потом задумался и вслух поделился своими соображениями:
- Не получилось ли недоразумение. Быть может какой-нибудь старательный чинуша в отсутствии подполковника среди бумаг отыскал невыполненное распоряжение своего начальника и решил теперь, хотя бы задним числом, его осуществить.
Орлов в задумчивости вышел и решил зайти в МГБ. Там его предположение полностью подтвердилось. Пока Барышев был в командировке в Норильске, его заместитель, проверяя бумаги, нашел приказ обо мне с предписанием незамедлительно покинуть Дудинку и дал ему ход. С возвращением Барышева, Орлову удалось уладить недоразумение и с тех пор меня окончательно оставили в покое. Два раза в месяц я заходил в отдел МГБ на отметку к Ярлыкову, тот в свою очередь наведывался к нам в ДК поиграть в шахматы, а заодно и узнать, как ведут себя, как работают его подопечные, ссыльные Пшенников и я.
Из Дома колхозника перебрался в балок Дома культуры. Это небольшая пристройка к ДК с южной стороны, обращенная к Енисею. Своим внешним видом балок напоминал дот. Дощатые стены, засыпанные опилками, на треть вросли в землю. Окна находились на уровне земли. Еще ниже опускалась дверь, которая в зависимости от влажности то закрывалась на ключ, то нет и тогда её приходилось подпирать изнутри огромным колом. Балок отапливался плитой с теплым щитом. В комнате за перегородкой спали я с Пшенниковым, в кухне - завхоз Сергиенко.
В целях экономии я в столовую не ходил и готовил себе еду самостоятельно. Варил суп, макароны, кашу, жарил рыбу. Мои соквартиранты. Пока у них были деньги шатались по ресторанам и столовым, по два-три дня не приходя домой, и лишь голод заставлял их возвращаться. Тогда начиналось попрошайничество в долг без отдачи. Иногда попойки происходили у нас на кухне, в комнату я их не пускал. Пьянство начиналось обычно поздно вечером после репетиции и продолжалось всю ночь и на следующий день вплоть до вечерней репетиции. Пшенников неоднократно приходил на занятия в нетрезвом виде. А по милости пьяного завхоза ДК оставался без угля нетопленным. Да и воду тогда привозили в бочках и если завхоз вовремя не подходил, то оставлял ДК и без воды. Все мои попытки прекратить попойки не давали результата, потому что сам Орлов не прочь был выпить и нередко принимал участие в этих пьянках.
Когда у моих компаньонов деньги окончательно иссякали, в долг никто не давал и занять их было не у кого, они начинали "чифирить" - пить исключительно крепкий чай, который заваривался из расчета: четвертушка чая на кружку кипятка. От такого напитка совершенно теряется человеческий облик. Глаза наливаются кровью, ноги отказываются ходить. Такого пьяного невозможно уложить спать - сон полностью теряется. Организм отравляется алкалоидом, который известен в медицине, как сосудорасширяющая средство.
Чифирение делало Пшенникова невменяемым, неработоспособным человеком. Из-за него срывались репетиции вокального и танцевального коллективов.
О безобразиях, творимых в Доме культуры, знало руководство райисполкома и Райкультотдел., но мер по их искоренению никаких не предпринималось, так как никто из грамотных музыкантов не соглашался идти работать на такую маленькую, по масштабам Дудинки, зарплату.
Однако всему приходит конец. И вот однажды я ставил спектакль "Капитан семейного корабля". Одну из главных ролей в этом спектакле играл Орлов. Из-за его отсутствия начало спектакля задерживалось, Наконец, он явился. Но боже, в каком состоянии! Он едва стоял на ногах, ничего не соображал, изо рта лилась слюна, говорил нечленораздельно. Одним словом - выпускать на сцену в таком виде его нельзя было ни под каким видом. К сожалению, он не имел дублера, поэтому пришлось применить народные средства: окунать голову в воду, натирать виски нашатырным спиртом, поить до рвоты. Кое-как привели его в чувство и с часовым опозданием начали спектакль. Но играл Орлов так, что зрители сразу же почувствовали, что он пьян.
Этот спектакль явился "лебединой песней" Орлова. На следующий день его сняли с поста директора Дома культуры.
Орлова на посту директора сменил Петухов, полная противоположность своему предшественнику: трезвенник, педант, кабинетный работник. Не успев принять дела, Петухов первым делом вызвал мастеров и принялся переделывать свой кабинет. Его мало беспокоило, что протекает крыша ДК и проваливается пол в фойе. На стенах кабинета появились мохнатые ковры, полированный пол блестел матовым цветом, а с наружной стороны двери появилась табличка: "Без доклада не входить"
Клубные работники стали опасаться заходить к нему без особой надобности, потому что он, не стесняясь, напоминал, что его нельзя задерживать по пустякам. Говорить надо только по существу и поскорее уходить, чтобы не мешать ему работать.
Я не мог пожаловаться на плохое отношение к себе Петухова. Наоборот, он был внимателен, ценил меня как трезвого, исполнительного работника, прислушивался к моим советам, вопреки привычки со всеми подчиненными разговаривать свысока и даже старался помочь в решении вопросов, касающихся ДК. Неоднократно высказывал огорчение, что мне приходится жить вместе с пьяницами и обещал позаботиться о более сносном жилье.
Слово свое он сдержал, предоставив мне крохотную комнатку в 5 кв. метров на втором этаже мансарды ДК, рядом с помещением, отведенным под культотдел. Вот когда я почувствовал себя хозяином положения: мог быть спокоен за сон, за работу, за сохранность вещей, еды, всякой мелочи, постоянно у меня исчезавшей. Дошло уже до того, что приготовленный ужин к вечеру исчезал. Пропадали хлеб, сахар, консервы.
Комната находилась над лестницей. Под половой доской была пустота, обычно холодная, отчего пол также был холодный. Через тонкую филенчатую дверь постоянно поддувало. Особенно остро холод ощущался зимой. Вода в ведре, стоявшем на полу к утру замерзала, хотя температура в комнате, после того, как истоплена печь каменным углем поднималась до 22-24 градусов. К утру градусник показывал 10 градусов, а на полу было и того меньше. Но, тем не менее, покой компенсировал все недочеты этого, с позволения сказать, скворечника.
Как-то однажды встретил на улице Радкевича. Он пригласил к себе и рассказал много интересного, в том числе и о Семенове, с которым мы приехали в Дудинку. После того, как он согласился ехать в Никольское, поставили его рабочим в колхоз. Выращивал он капустную рассаду, помогал строителям при строительстве колхозного двора. Материально жил плохо, как говорится, "перебивался с хлеба на квас". С наступлением зимы ему предложили занять место продавца в далекой тундре обслуживать оленеводов и охотников. За 600 километров его увезли в глухую тундру. Предоставили крохотный балок, который одновременно был складом, магазином и его жильем. Снабдили самым необходимым - углем, керосином, хлебом, солью, сахаром, табаком и конечно спиртом. Раз в две недели пополняли товар, который привозили на оленях из Никольского.
Жил Семенов в полном одиночестве. Имел в своем распоряжении ружье, с помощью которого не раз отгонял завывавших под окнами голодных волков, занимался охотой. Ловил в селки куропаток. До наступления холодов рыбачил в озере, находившемся рядом с балком. По 5-6 дней не видел живой души. Общался только с оленеводами и охотниками, затоваривавшимися у него продуктами и мануфактурой. Не имел понятия, что делается на свете. Читал только то, что осталось от предыдущего продавца, да и то все уже перечитал. Каждый раз просил привезти хотя бы старых газет, но каждый раз их забывали.
Зато Радкевич устроился отлично. Как он и предполагал, при освобождении места директора Промкомбината, оно было предложено ему. Получал он приличную зарплату, имел казенную отдельную комнату. Отдел МГБ его ни разу не беспокоил, видимо там смирились с его категорическим отказом уехать в Авамский район.
Были у Радкевича и планы на будущее. Летом к нему в гости приедет жена и если её здесь понравится, то на следующий год приедет на постоянное жительство. В случае приезда жены, Радкевичу обещали предоставить квартиру.
А моя работа в Дудинском ДК продолжалась. Второй крупной постановкой, после "Капитана семейного корабля", явилась пьеса Островского "Не в свои сани не садись". На её подготовку я затратил более трех месяцев. Декорации к спектаклю нарисовал ссыльный художник, в прошлом ленинградский архитектор, еврей Крейцер. Вместе со своей женой он организовал в ДК кукольный театр, в котором я выступал в качестве чтеца.
К моменту выпуска пьесы "Не в свои сани не садись" из Красноярского краевого отдела культуры приехал представитель, который имел задание обследовать состояние культурно-просветительской работы в Дудинском районе. Особое внимание он уделил Дудинскому ДК. Начал с помещения, обратил самое серьезное внимание на его катастрофическое состояние, на необходимость как можно скорее приступить к строительству нового здания. Вникал в работу каждого кружка в отдельности, присутствовал на занятиях, интересовался отношением кружковцев к своему руководителю, знакомился с журнальными записями, посещаемостью занятий, пропусками и не стеснялся спрашивать, почему они происходили.
Был частым гостем моих репетиций пьесы "Не в свои сани не садись". В перерывах заводил разговоры с исполнителями, расспрашивал, как они учат роли, как понимают идейный смысл творчества русского драматурга-классика, какова обличительная направленность данного произведения и почему так необходимо знакомить молодежь с творчеством Островского.
После премьеры, собравшей полный зал, и встреченной, судя по продолжительным аплодисментам и неоднократным вызовам актеров, доброжелательно, красноярский гость собрал нас в репетиционном зале и зачитал свою рецензию на спектакль. Рецензия была большая, полностью заполняла школьную тетрадь. В ней говорилось о большом значении спектакля, его воспитательной роли, о каждой мелочи в постановке, про декорации, грим, костюмы. Очень подробно говорилось об игре каждого актера, не взирая на величину роли. В этой рецензии было немало комплиментов, как актерам, так и мне, как артисту и режиссеру.
Первая моя Дудинская зима 1950-51 г.г. по суровости нисколько не уступала предыдущим зимам.
В первой половине октября, когда уже начались заморозки, в Дудинке объявили тотальную мобилизацию всего трудоспособного населения на выгрузку караванов барж с картофелем, капустой, луком и другими овощами, прибывшими из Красноярска. Приостановилась работа во всех городских и районных учреждениях. Приходилось торопиться, чтобы вовремя, до закрытия навигации, отправить баржи обратно в Красноярск.
Вспоминается случай с теплоходом-рефрежератором "Енисей". Теплоход не успел дойти до Дудинской пристани и застрял посреди реки, вмерзнув в лед. Бесполезными оказались усилия мощных буксиров пробиться к рефрижератору и доставить его к причальной стенке. Оставлять теплоход на зиму вмерзшим в лед было нельзя, так как весной его неминуемо бы раздавило льдинами.
Решили разгрузить рефрижератор прямо на месте. Для этого проложили по льду дорогу и машинами мясо перевезли на береговые склады. Вторая часть операции по освобождению облегченного судна проводилась в сложных условиях. Сам теплоход двигаться не мог, потому что отказали двигатели, из-за большой нагрузки. Тогда с берега доставили толстые тросы, подцепили корабль и, взрывая впереди лед, стали тянуть его с берега мощными тракторами. Обросший льдом теплоход медленно, словно привидение, проламывался во льду и двигался туда, куда его тянули. Вся эта операция продолжалась больше месяца.
На Таймырском полуострове, где участки с относительно повышенным давлением располагаются зимой на юге, а область пониженного давления формируется в северных районах над Карским морем, преобладают ветры южного направления. Наибольшей силы они достигают к середине зимы, в январе-марте. В эту пору бушуют сильные метели и пурги. При огромной скорости ветра, достигающей 30 метров в секунду, взметенный снег и ледяные кристаллы наполняют воздух настолько, что в пяти шагах становится кромешная белая пелена, сквозь которую ничего не видно.
Наступает период, когда начинает свирепствовать так называемая "Черная пурга". Сколько уносит она человеческих жизней! Люди полностью теряют ориентацию. Даже передвигаясь по улице, где казалось бы знаком каждый шаг, люди держатся за стены домов, заборов, бредут, словно во тьме, на ощупь. В Дудинке и Норильске городские власти протягивают по улицам веревки, чтобы люди держались за них.
Зимой 1951 года в "черную пургу" в Дудинке погиб заведующий отделом спорта при райисполкоме, некто Суворов. Опытный спортсмен, отличный лыжник и охотник, он возвращался вечером домой. Жил он на окраине, поэтому там веревок никто не натягивал. Пятнадцати метров не дошел он до своего валка, заплутал в снежных сугробах, выбился из сил и погиб. Нашли его только через четыре дня, когда пурга стихла.
Полярные дни и ночи очень мало отличаются колебаниями суточной температуры. Зимой одинаково холодно как ночью, так и днем. Оттепелей не бывает и поэтому толщина снежного покрова достигает нескольких метров. В снегу исчезают маленькие домики, на поверхности торчат только козырьки крыш, да дымовые трубы. Снежные заносы обычное явление для Крайнего севера. На время приостанавливается автомобильное движение. Нарушается движение поездов на линии Дудинка-Норильск. Для борьбы с заносами вдоль железной дороги с осени устанавливают трехметровой высоты заборы и создается впечатление, что едешь по туннелю
Продолжительность зимы определяется девятью месяцами. В первых числах октября приходится надевать валенки и снимать их можно только в конце мая. Октябрьские праздники и демонстрация 1950 года проходили при 20-ти градусном морозе. Октябрь, ноябрь и декабрь погружены во тьму полярной ночи. Чуть-чуть светлело межу 11 часами утра и часом дня. С середины января начинает показываться солнце. С каждым днем оно все смелее и смелее занимает позицию на небе с тем, чтобы в конце мая описывать в течение суток полный оборот, не уходя за горизонт. Теперь наступает многонедельный полярный день грань между днем и ночью стирается. В 2 часа ночи светло так же, как и в 2 часа дня. В летнюю пору молодежь на Крайнем севере, пользуясь абсолютно светлыми ночами, проводит свободное время за играми и различного рода увеселениями под открытым небом. И только усталость заставляет их расходиться на отдых.
Списался с Раей, что она, вместе с Алексеем, приедет в Дудинку летом 1951 года. К их приезду запланировал скопить тысячу рублей. С этой задачей справился и в июне деньги отправил. Выезд из Нарвы был намечен на июль.
Предстояло разрешить сложную задачу: как втроем разместиться на 4,5 кв. метра жилой площади, предоставленной администрацией ДК. В комнате размещались: плита, топчан, стол и три стула. Для детской кроватки места не было. Не представлялось возможным и соединить три стула, чтобы из них соорудить подобие кровати. Мучимый мыслью: куда бы уложить Алексея, я невольно обратил внимание на возможность устроить антресоль между довольно высоким потолком и входной дверью. Пригласил знакомого плотника, который соорудил под потолком над дверьми нары с довольно высоким бортиком и лесенку-трап. Так удачно удалось разрешить проблему с местом для спанья.
В первых числах июля, около двух часов ночи, переполненный пассажирами теплоход "Серго Орджоникидзе", среди которых были Рая и Алексей, причаливал к Дудинской пристани.
Для тех, кто приезжал сюда впервые, многое казалось странным и удивительным. С трудом верилось. Что это ночь. Солнце светило и сверкало в безоблачном небе, словно в дневную пору.
Сойдя с парохода, пассажиры вынуждены были проходить мимо огромных ледяных глыб, смешанных с галькой, песком, мусором и водорослями, сохранившимися со времен ледохода и не успевшими растаять. Лето стояло холодное, ветреное.
Из моих писем Рая знала, что комнатка, в которой ей предстояло жить, крохотная. Но, увидав все собственными глазами, она пришла в смятение:
- А где же Лека будет спать?
Ей невдомек было поднять взор вверх и увидеть закрытые занавесками новенькие антресоли со спускавшейся вниз трапом-лесенкой. Зато Алексей все моментально разглядел. Не раздеваясь. Он быстро вскарабкался вверх и оттуда закричал:
- Мама! Я здесь буду спать. Тут так хорошо!
Поужинали, попили чайку, стали укладываться спать. Алеша раскапризничался, заявив, что спать не хочет, что пойдет на улицу играть с ребятами, убежденный в том, что раз светит солнце, то значит и день, а днем не спят.
- Мам, пойдем гулять. Когда солнышко, я всегда бываю на улице. Не пойду спать!
Никак ребенка было не убедить, что сейчас ночь и все должны спать. Пришлось занавесить окно одеялом. Алексей неохотно позволил себя раздеть. Залезть наверх, уговаривать не пришлось. Он забыл про капризы и стал подниматься наверх, а затем спускаться вниз. Ему это очень нравилось, и он готов был этим заниматься всю ночь напролет. Наконец Рае это надоело и, шлепнув сына по мягкому месту, она заставила его угомониться.
С трудоустройством Раи проблем не возникло. Она быстро устроилась работать бухгалтером в редакцию местной газеты "Советский Таймыр". Алексея определили в детский сад.
Совершенно неожиданно у нас произошло прибавление семейства. Неизвестно откуда у наших дверей объявился большой рыжий кот с красивой пушистой шерстью. Алексей первым приметил его, впустил, накормил и играл, пока не отправился спать. Кота решили оставить и назвали его Василием.
С первого дня своего появления, кот Васька обнаружил лучшие качества домашнего животного: в туалет всегда просился на улицу, не шкодничал, не привередничал в еде. Отправляясь на прогулку, степенно спускался вниз по лестнице, и терпеливо ждал, пока ему откроют входную дверь. Домой возвращался по крыше, сидел под окном и ждал, внимательно глядя через окно, что делается внутри. Когда он возвращался поздно и все спали, кот осторожно стучал лапой по стеклу, прося открыть форточку. Когда форточку ему открывали, он, с ловкостью акробата, влетал в комнату и укладывался спать на отведенное ему место. В общем, кот был полной противоположностью Алексею, за которым уследить было очень трудно, и вносил гармонию в нашу жизнь.
По выходным и, когда была хорошая погода, мы совершали прогулки по Дудинке и её окрестностям. Берегом Енисея доходили до рыбозавода или ходили на пристань, когда приходил пароход из Красноярска и, издали наблюдали за работой в Дудинском порту, за разгрузкой и погрузкой морских судов. Более дальние походы совершали на восток от Дудинки в тундру, где существовало множество маленьких, укрытых кустами гоноболи, озер. Но задерживаться на лоне природы быстро становилось невмоготу из-за копров и мошек, в безумно большом количестве плодившихся в сырых тундровых местах.
------------------------------------------------------""--------------------------------------------------
Перед концом навигации наша агитбригада совершила поездку в рыболовецкий колхоз Потапово, где я купил по очень недорогой цене трехкилограммового чира. До сего дня вспоминаю эту нежнейшую на вкус, жирную и мясистую рыбу, из которой мы сварили янтарную уху, а часть зажарили на постном масле. За обедом Рая, по её словам, от восторга готова была "проглотить собственный язык". Такой вкусной рыбы она никогда не ела. Даже Алексей, вернувшийся домой после ужина в детском саду, с удовольствием отведал кусочек чира.
По рекомендации отдела культуры Дудинский ДК пригласил на работу проживавшего в поселке Караул, недалеко от Усть-Порта, художника-любителя, тоже ссыльного, Тихонравова Артемия Андреевича. О нем много говорили. Как об отличном копиисте картин русских художников, в особенности Шишкина и Айвазовского.
Для работы ему предоставили бывшее складское помещение на первом этаже ДК, которое он приспособил под мастерскую. По приезде в Дудинку, Тихонравова сразу же завалили заказами. Шишкинский лес появился во многих дудинских учреждениях, в том числе и фойе ДК украсилось большим полотном копии картины И.Шишкина "Утро в сосновом лесу". Работы Тихонравова отличались большим сходством с оригиналом. Свой дилетантизм, силу большой культуры и кругозора, Тихонравов умел облечь в рамки истинного художника. Его картины дышали искренней правдой, их приятно было смотреть, они по праву могли занимать место в учреждениях города, как украшение серых канцелярских учреждений.
В свободное время я нередко заходил в мастерскую Тихонравова, усаживался рядом с ним, когда он работал над очередным заказом. У нас находились интересные темы для разговора, тем более что в прошлом, он долгое время работал репортером одной из центральных газет. Мы говорили об искусстве, литературе, о художниках, писателях и поэтах. Вспоминали курьезы из их жизни и жизни газетчиков.
После успешно поставленного спектакля "Не в свои сани не садись", ко мне явилась делегация связистов с просьбой помочь организовать у них самодеятельность и осуществить постановку комедии Гоголя "Женитьба". Сперва я отказался, ссылаясь на отсутствие свободного времени. Но уговоры продолжались долго и настойчиво. Пришлось согласиться на общественных началах (бесплатно) проводить у них занятия два раза в неделю. Со своей стороны я поставил условием аккуратно посещать репетиции и через месяц выучить роли наизусть. Своё обещание связисты сдержали, занимались с увлечением, интересом, во всяком случае, несравненно лучше, чем молодежь в ДК.
Однажды, зайдя мимоходом в мастерскую Тихонравова, я обнаружил там начальника Дудинского отдела МГБ подполковника Барышева, сидевшего у мольберта и мирно беседовавшего с Тихонравовым об искусстве рисования масляными красками. Моему удивлению не было границ. На мольберте стояла незаконченная копия картины Айвазовского "Девятый вал". Я что-то спросил у Тихонравого и постарался сразу-же исчезнуть. Позже Тихонравов рассказал мне, что Барышев частый гость в его мастерской, что он увлекается рисованием, также пытается копировать картины русских передвижников и заходит для консультации.
Как-то раз, когда Рая была на работе, Алексей в детском саду, а я готовил обед в нашей комнатке, в дверь тихонько постучали. Я был поглощен приготовлением обеда и поэтому стук не расслышал. Постучали вторично. После моего приглашения войти, порог переступил никто иной, как всесильный подполковник Барышев. Вероятно, на моем лице кроме выражения удивления появилось и выражение испуга, отчего Барышев стал неловко извиняться и, пытаясь меня успокоить, сказал, что пришел по личному делу и всего лишь на несколько минут. У меня отлегло, и я предложил ему стул. Сев, Барышев стеснительно заговорил:
- Тихонравов рассказал мне, что у вас имеется небольшая коллекция художественных открыток с картин старых русских художников. Я, как любитель, занимаюсь рисованием и мне очень бы хотелось воспользоваться этими открытками. Не беспокойтесь, я их верну по первому вашему требованию в целости и сохранности. Сделайте одолжение, предоставьте их мне хотя бы на неделю.
Я вытащил пачку, включающую более пятидесяти открыток. Это была та светлая отдушина, которая позволяла мне переносить тяготы ссылки, в которую я мог погрузиться, забывая все невзгоды и трудности жизни, черпая отсюда вдохновение и силы для существования. Рассматривая картины на открытках, я душой переносился на широкие российские просторы картин Шишкина, Саврасова, Левитана. Поражался глубине проникновения в человеческую психологию Репина, Маковского, Кустодиева. Сопереживал отступающим французам на картинах Верещагина. Окунался в мифические миры Врубеля, Васнецова. Я изучил картины на открытках до мелочей, мог показать непосвященному не только тонкости исполнения, но и зашифрованные моменты, которые любой художник оставляет в картине для себя и своих друзей. Очень часто жизненные ситуации вызывали у меня ассоциации с виденным на картинах и, рассматривая их потом я поражался реальности исполнения и провидения гениальных художников. Расставаться с любой из них для меня было тяжким испытанием. Но делать нечего, я протянул пачку открыток Барышеву.
Просмотрев открытки, Барышев выбрал для себя штук двенадцать, поднялся со стула и, несколько раз поблагодарив, вышел. Через пять дней он принес открытки и попросил для просмотра другие. Выбрав девять штук, среди которых были репродукции картин Перова, Прянишникова, Саврасова, Маковского, не переиздававшиеся в советское время, Барышев попросил разрешения взять их с собой. Помня, каким аккуратным он оказался в первый раз, я не возражал.
Прошло порядочно времени. Закрутившись с репетициями и концертами, я забыл об отданных открытках. Совершенно случайно где-то услышал, что Барышева переводят в Красноярск и на его место назначают другого человека. Тут я вспомнил, что Барышев не вернул мне открытки. Решил позвонить ему и напомнить о себе.
Из отдела мне сообщили, что подполковник Барышев отбыл на аэродром. Звоню в аэропорт. От дежурного по вокзалу узнаю, что товарищ Барышев в ожидании посадки находится в общем зале. Прошу пригласить к телефону. Барышева приглашают и между нами происходит такой разговор:
- Здравствуйте, гражданин-подполковник Барышев.
- Здравствуйте. Кто со мной говорит?
- Это я, Рацевич.
- Слушаю, в чем дело?
- Вы помните, взяли у меня на непродолжительное время художественные открытки русских художников и до сих пор их не вернули?
В трубке послышались какие-то нечленораздельные звуки и непонятные междометия. Потом Барышев вероятно трубку повесил и на этом наш разговор окончился. Я снова позвонил дежурному, прося его соединить меня с Барышевым. Дежурный ответил, что Барышев сам позвонит в ДК и просит никуда не уходить. Прождав полчаса, я снова позвонил в аэропорт. Дежурный сообщил, что десять минут назад Барышев улетел в Красноярск. Больше ни открыток, ни Барышева я не видел.
Думаю, нет надобности комментировать поведение представителя органов Советской власти в Дудинке, бывшего начальника отдела МГБ, подполковника Барышева. Вспомнилась строчка из популярной советской песни, как нельзя лучше подходящей для этой личности: "Каким ты был, таким ты и остался"...
---------------------------------------------------""---------------------------------------------------
Не долго, около трех недель проработала Рая бухгалтером в редакции газеты "Советский Таймыр". При устройстве на работу, Рая заключила договор на три года. Согласно этому договору она должна была получить подъемные на проезд из Нарвы до Дудинки. Требовалось заполнить опросный лист и анкету. А как только руководство отдела кадров узнало, что у Раи имеется судимость, да еще по 58-й, политической, статье, её сразу же уволили, выдав на руки справку, содержание которой я привожу полностью, как характерный документ сталинской эпохи:
"Выдана Матвеевой Раисе Ионовне в том, что она работала в издательстве "Советский Таймыр" бухгалтером редакции с 16 июля по 11 августа 1951 года. Освобождена от работы ввиду несоответствия по анкетным данным (подчеркнуто мною). В соответствии с этим расторгнут договор - оплата подъемных и проездных не применена". Этот любопытный документ скреплен печатью и подписью заведующего издательством "Советский Таймыр" А. Шадрина.
Как говорится, "Не было бы счастья, да несчастье помогло". Долго оставаться безработной Рае не пришлось. В Дудинском порту был большой спрос на счетных работников, товароведов, заведующих складами, экспедиторов, бухгалтеров и прочих линейных работников. Зарплата здесь была выше, чем в городских организациях. Во второй половине августа Рая стала товароведом в Дудинском порту.
Приближался новый, 1952-й, год. В нашей жизни никаких перемен не предвиделось. Работа протекала в нормальных условиях. Алексей акклиматизировался в детском саду и готовился вместе со всеми к встрече Нового Года. Я обещал заведующей подготовить выступление старшей группы, где находился Алексей и выступить в качестве Деда Мороза. В старшей группе инсценировали стихотворение В.Маяковского "Кем быть" и у Алексея там были слова типа, "Кем-то там быть хорошо, а инженером лучше. В инженеры б я пошел, пусть меня научат". Это двустишие мы с ним долго разучивали. Запомнить то Алексей запомнил быстро, а вот с дикцией было не все в порядке. Мы ему сшили простой х/б костюм: пиджак и брюки, под мышкой он держал рулон ватмана и очень гордился полученной ролью.
Приобрести на Новый год хотя бы маленькую елочку на Крайнем севере не так-то просто. Елки растут в тундре, но имеют жалкий вид. Полярная ель низкорослая, почти голая, ветви малочисленны и коротки. Чтобы сделать подобие обычной елки требуется несколько деревьев, с которых срезаются ветви, и наращивается ствол. Затем ветки вставляются в высверленные отверстия под определенным углом, чтобы не вываливались. Такая, с позволения сказать, елочка, украшенная блестящими игрушками, с запрятанными в вате подарками, внесла большую радость в нашу семью.
Алеша, вернувшийся из детского сада, по достоинству оценил нашу елочку. Когда он вошел в комнату, электрический свет был выключен. Горели только стеариновые свечки на елке. Их огоньки отражались в блестящих боках разноцветных шариков и стеклянных игрушек. В только что истопленной комнате разливалось приятное тепло. Пахло ванильными пряниками и жареной куропаткой. Словно завороженный остановился он у порога, устремил взгляд на сверкающую разноцветными огнями елку и тихо произнес:
- Как красиво! Просто плакать хочется!
В конце декабря морозы достигли 35 - 40®. Как только поднимался ветер, а он был практически постоянным спутником зимы, никакая топка не в силах была согреть нашу маленькую комнатушку. Дуло из-под пола, из-под двери, сквозь стены. Топили углем, поэтому чугунная поверхность плиты раскалялась докрасна, температура поднималась до 20 - 25®. Но стоило только прекратить топить печь, как моментально становилось прохладно. Единственным более-менее теплым местом оставалось ложе Алексея под потолком, и он мог ночью спать под обычным ватным одеялом. Мы же накрывались двумя ватными одеялами и овчинными полушубками. К утру, комната остывала настолько, что дверь покрывалась инеем, вода в ведре ледяной коркой, а огромные наледи льда замуровывали окна. Комнатный градусник на высоте полтора метра показывал 5 - 7 ® тепла, а на полу был полный минус.
Как только выдавалась спокойная, безветренная погода, даже не смотря на сильные морозы, Рая с Лешей вечером направлялись гулять по Дудинке. В свободные от репетиций дни к ним присоединялся и я. Любознательный, не по возрасту сметливый и весьма словоохотливый, Алексей засыпал нас тысячами вопросов на всевозможные темы. Он считал необходимым подробно рассказывать нам все, что с ним происходило в детском садике. Однажды он разоткровенничался, и мы узнали, как часто он там шалит и что еще чаще ему попадает за грехи других ребят, потому что воспитатели уверены, что заводилой всех проделок является Алексей.
Однажды из его уст вырвалась такая фраза:
- Я знаю, мама, почему меня все так не любят и ругают. Потому что я гадкий утенок!..
Видимо прочитанная накануне сказка Андерсена запала ему в душу и он ассоциировал судьбу гадкого утенка со своей собственной.
- Не расстраивайся сыночек, - ответила Рая, - ты же помнишь, что, в конце концов, гадкий утенок превратился в прекрасного лебедя. Так и ты, когда-нибудь вырастешь в хорошего и доброго человека.
Алексей задумался и больше никогда не вспоминал о гадком утенке.
До приезда в Дудинку, Леша посещал детский садик Кренгольма. Там у него осталась любимая воспитательница, которую звали Вера Павловна. Частенько в мыслях он уносился в Нарву, вспоминал древние крепости, развалины фабрик и ратуши, говорил о своих сверстниках, с которыми играл и бегал по длинным коридорам казармы, в которой жил. Как-то Рая спросила его:
- Лека! А ты помнишь Веру Павловну? Не забыл её?
- Ты что мамочка! Как я могу её забыть, ведь она у меня в самом сердце!
Наступил февраль с сильными пургами и обильными снегопадами. По утрам первой на работу уходила Рая. Затем, тепло укутанного Алексея я отводил в детский сад. На обратном пути заходил в магазины, закупал продукты и начинал готовить обед.
В один из таких вьюжных дней, когда до прихода на обед Раи оставалось около часа, в дверь сильно постучали. Вошли двое незнакомых мужчин в белых полушубках и спросили, где жена и скоро ли она придет. Я им объяснил, что жена на работе. А придет на обед через час. Ничего не сказав, мужчины молча удалились.
Почему-то мне сразу показалось, что приходившие незнакомцы чины МГБ. В голове сразу же стали возникать предположения и догадки, вызвавшие этот нежданный визит. Я подумал, не связано ли это с работой в редакции и, конечно, меньше всего думал, что приходили её арестовать.
Вскоре раздались шаги, поднимавшихся по лестнице к нашей коморке людей. Первой вошла Рая, за ней те двое, что приходили недавно. Бледная, с заплаканными глазами, Рая тяжело опустилась на кровать.
- Что случилось? - вырвалось у меня.
- Ваша жена подлежит аресту! - сказал один их сопровождающих, - Пусть соберет самое необходимое, возьмет с собой, а сейчас мы обязаны произвести у вас обыск.
- Скажите, за что её арестовывают? - вырвалось у меня.
- Придете к нам в отдел, узнаете! - холодно прозвучало в ответ.
Один из МГБ-шников выглянул за дверь и пригласил двух понятых. Вошли двое мужчин в штатском и молча стали нас разглядывать. Коморка наполнилась людьми так, что повернуться стало негде. Тогда понятые вышли на лестницу, а дверь осталась открытой. Комната стала интенсивно терять тепло, а температура быстро приближаться к уличной. Сотрудники МГБ начали перетряхивать наши вещи и составлять протокол.
Я стал прощаться с Раей, помогая ей собирать вещи. Закончив обыск, составили протокол, подписались и ушли, оставив меня одного в холодной комнате. На душе было также холодно, как и в остывшем и разоренном нашем гнездышке.
Собрав всю свою волю в кулак, пошел в отдел МГБ. дежурный офицер направил меня в первый кабинет. Сидевший там оперуполномоченный, порывшись в бумагах, объяснил, что Рая арестована по решению Генерального прокурора и её старое дело должно быть пересмотрено из-за открывшихся новых обстоятельств. Завтра ей самолетом направят в Красноярскую тюрьму для прохождения следствия по данному делу.
Проникнувшись ко мне сочувствием, чекист разрешил мне в четыре часа свидание с Раей, и передать ей продуктовую посылку.
Свидание, продолжавшееся двадцать минут, происходило в его присутствии. Раю, естественно, больше всего волновала разлука с ребенком. Она просила привести Алексея, чтобы проститься с ним. Едва убедил её отказаться от этого непродуманного шага. Впечатлительный ребенок мог болезненно реагировать на разлуку с матерью, которая, конечно же, не смогла бы спокойно проститься с сыном, что в одинаковой степени повлияло бы на обоих.
Рая горько плакала. Она умоляла беречь Алексея, писать ей обо всем, обещала при первой же возможности прислать свой адрес.
Так вторично произошло наше вынужденное расставание, только теперь в роли арестованного очутился не я, а она.
Мысленно я тешил себя надеждами, что её постигла та же участь, что и меня в 1949 году, когда меня арестовали по старому делу и отправили в ссылку. Я надеялся, что в ссылку направят и ей и она вернется домой, в Дудинку, потому что ссылать дальше на Север уже было невозможно.
Вечером, придя в детский сад за сыном, я застал его рыдающим навзрыд. Он был наказан за то, что с несколькими другими мальчишками проник в кабинет заведующей. Они там навели естественно беспорядок и, что самое неприятное, уронили телефон, который разбился. Его естественно наказали и ожидали, что я продолжу воспитательную работу с сыном на глазах у воспитателей. Но я никак не реагировал, молча успокоил Алексея и так же молча стал его одевать. Даже воспитатели обратили внимание на мое депрессивное состояние:
- Что с вами, Степан Владимирович? Вы всегда приходите такой жизнерадостный, веселый, шутите, а сегодня прямо неузнаваемый. Плохо себя чувствуете? Может, заболели?
- Неприятности по работе... С самодеятельностью не сладить, пропускают занятия, - отговорился я.
Дорогой Алексей весело щебетал, забыв про неприятности, связанные с телефоном. С увлечением рассказывал мне, как сегодня он лепил из пластилина птичек, а завтра будет лепить мишку.
Погода, на редкость, стояла тихая, безветренная. Луна сияла над головой в белом венчике, что сулило усиление мороза. Над домами вырастали уносившиеся ввысь столбы белого дыма, напоминая. Что везде усиленно топят...
Я умышленно шел по той стороне улицы, где за высоким забором располагался маленький домик временного изолятора, в котором находилась Рая. Могла ли она предполагать, что я с Алексеем находимся всего в нескольких метрах от неё?
Перешли на другую сторону улицы. Когда показался ДК, Алексей ринулся бежать, чтобы первым ворваться домой и броситься в объятия мамы. Я его задержал.
- Алеша, мамы дома нет. Она уехала в Игарку по делам, и возвратиться не скоро.
- А мама полетела на самолете:
- Да, миленький.
- Она завтра вернется?
- Нет, сынок, она вернется не скоро...
- Почему?
- В Игарке много работы... Она пришлет письмо и в нем скажет, когда вернется обратно...
Придя домой, я ещё острее почувствовал одиночество и беспросветную тьму впереди. Теперь наверняка меня уволят с работы и выгонят из ДК. С малым ребенком на руках, в одиночку, без родственников и хороших знакомых, выжить будет очень и очень проблематично. Сухой комок подкатил к горлу, и непроизвольные слезы побежали у меня по щекам. Алексей, забравшись ко мне на колени, стал меня утешать и успокаивать:
- Ну не плачь, папа! Ты же сам говоришь, что мама приедет. Пусть не скоро, но приедет. А мы с тобой будем её ждать и готовить ей подарок. Как ты думаешь, что мы подарим её, когда она приедет?
От этой чистой и безгрешной любви у меня полегчало на сердце, слезы прекратились, и я подумал, что действительно, на этом жизнь не кончается и, как бы не было тяжело, надо жить дальше, хотя бы ради сына и будущей встречи с Раей
6