Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
165. Несчастья следуют одно за другим.
Каждый вечер, возвращаясь из детского сада, Алексей спрашивал, нет ли писем от мамы, и когда я говорил, что нет, начинал капризничать, а один раз сильно расплакался и стал проситься со мной вместе полететь на самолете в гости к маме.
Приходилось постоянно выдумывать, почему мама не пишет. Большей частью я ссылался на нелетную погоду, тем более что после её отъезда чуть ли не каждый день пуржило, погода совершенно испортилась. Из-за больших снежных заносов на несколько дней прервалось железнодорожное сообщение между Дудинкой и Норильском. А Дудинке прекратилось сообщение автомобильного транспорта.
Перед сном Алексей усердно молился за здоровье мамы. Он имел обыкновение вслух высказывать свои просьбы, умоляя Боженьку вернуть скорее из командировки дорогую мамочку.
Прибавилось много новых забот. Ежедневно стирал белье, штопал чулки, латал верхнюю одежду. Я внимательно следил, чтобы Алексей выглядел всегда чистым и опрятным, не хуже других детей.
В детском саду не сразу узнали про арест жены. Воспитательница несколько раз спрашивала, почему за сыном не приходит мать. Уклоняясь от прямого ответа, я ссылался на всякого рода причины. Однажды, когда вечером я пришел за Алексеем, заведующая пригласила меня в свой кабинет
- Я знаю о вашем большом горе, - сочувственно сказала она, - мужайтесь. Быть может все закончится благополучно и вы скоро вновь встретитесь. Кстати, из-за того, что ваша зарплата незначительна, принято решение не брать с вас денег за содержание сына в садике.
Меня глубоко тронуло сочувствие этой пожилой женщины.
Зато разительная перемена произошла в отношении ко мне заведующей Райкультотделом Исполкома Натальей Черных, которая прекрасно меня знала, ибо была участницей драматического коллектива Дома Культуры и даже играла не последние роли в спектаклях. Так в спектакле А.Н. Островского "Не в свои сани не садись" ей была исполнена роль Арины Федотовны. Теперь её словно подменили. Всегда приветливая, интересовавшаяся работой драматического коллектива, внимательная ко всем моим нуждам, не раз обещавшая помочь с предоставлением нашей семье приличной жилплощади, любившая пошутить с Алексеем, Черных, после ареста Раи, старалась меня не замечать, говорила только по делу, причем сухо и официально. Алексея больше не приглашала в свой кабинет, не угощала его конфетами.
Директор ДК, Петухов, мало, чем проявлял свое новое ко мне отношение. Но я все же ощущал новое к себе отношение. Так, например, когда в клубе намечалось какое-нибудь мероприятие, Петухов обычно приглашал меня к себе в кабинет и мы сообща набрасывали план действий. Теперь же он обходился без моей помощи. Даже Тихонравов вдруг перестал бывать в нашем скворечнике, сославшись на большую перегруженность в работе.
Надо мной сгущались тучи недоверия, меня сторонились, как прокаженного и, вместе с тем, никто, ни одним словом меня не обидел, не растравил кровоточащей раны. Все знали про события в нашей семье, но ни один человек, кроме заведующей Дет садом, не посочувствовал, не поинтересовался, как нам живется, куда отправили жену, пишет ли она.
Вскоре связисты выпустили "Женитьбу" Гоголя. Что можно и нужно было сделать, чтобы спектакль получился красочным, содержательным, ярким по исполнению, я все сделал и, мне кажется, по горячим аплодисментам, публика хорошо приняла спектакль. Тем удивительнее было запоздалое появление спустя две недели статьи (даже не рецензии) в мой адрес, опубликованной в газете "Советский Таймыр".
Анонимный автор (статью поместили без подписи) острие своей критики направил исключительно в адрес режиссера-постановщика, то есть меня. На мою голову, как из рога изобилия, посыпались обвинения, которые должны были меня, как режиссера и руководителя художественной самодеятельности, дискредитировать в глазах дудинской общественности и недвусмысленно давали понять, что мне не место в драматическом коллективе.
Газета сделала вывод, что я не справился с постановкой, не сумел в современном понимании показать на сцене русское классическое произведение, что мне чуждо советское толкование пьесы и так далее и тому подобное. Не хватало только редакционного резюме, что меня следует как можно скорее гнать из театра в три шеи. Завуалированным редакционным выводом не замедлили воспользоваться верхи дудинской администрации во главе с председателем Горисполкома Смородиновым, который на следующий день после появления статьи вызвал меня к себе в кабинет.
- Надеюсь, вы прочитали статью в газете "Советский Таймыр" о постановке пьесы "Женитьба" Гоголя? - держа в руках газеты, спросил Смородинов, - Хотелось бы услышать ваше мнение по этому поводу.
- Статья написана по специальному заданию с целью ошельмовать меня, как режиссера-постановщика. Я убежден, что это типичная критика ради критики. Меня нужно убрать, а как это сделать - проще всего подвести политическую платформу. Сейчас такой подход самый популярный, тем более в отношении нас, бесправных ссыльных. Ведь другого способа избавить от меня не применишь: не пью, веду себя благопристойно, не являюсь нарушителем трудовой дисциплины. С полной ответственностью заявляю, что трактовка спектакля правильная, пьеса поставлена в традициях осуществления русских классических произведений на советской сцене. Отлично понимаю, что вас шокирует руководство драматическим коллективом политическим ссыльным, да вдобавок к тому же у которого жена только что арестована по политической статье. В партийных органах за это видимо вас по головке не погладят...
- Я не видел спектакль, - деланно спокойным тоном заговорил Смородинов, - но статью внимательно прочел и, конечно, сделал соответствующие выводы. Газете не верить я не могу, потому что она орган партийный, в ней работают достойные люди и обвинять их в предвзятости вы не имеете права. Ваши рассуждения пристрастны, малоубедительны, они применимы к продажной буржуазной, но не советской печати. Так как советская власть, которую я здесь представляю, не может безразлично отнестись к выступлению партийного органа, предлагаю вам добровольно написать заявление об уходе из Дома Культуры. Желаете еще что-нибудь добавить к сказанному?
- Нет, не желаю! Оставаться в ДК не намерен и сегодня же подам заявление директору об уходе!
- Вот и хорошо, - каким-то бесцветным голосом произнес Смородинов, указывая мне рукой на дверь.
Вероятно, Смородинов позвонил после нашей встречи Черных, ибо, когда я встретил её, поднимаясь к себе наверх, она, даже не поздоровавшись, попросила меня зайти к ней.
О моем уходе с работы, Черных даже не заикнулась, но очень настойчиво рекомендовала мне найти себе новое жилье
- Ваша комната срочно необходима новому руководителю драматического коллектива, поэтому её надо немедленно освободить. Вы к вечеру сегодня сможете съехать?
Я никогда еще не видел её такой взвинченной. Бледная, стараясь не смотреть мне в глаза, говоря лаконично, отрывисто, он не хотела и слышать, что я могу задержаться в комнате, пока найду новое пристанище.
- Я прошу не за себя, а за ребенка, - не выдержал, наконец, я и повысил голос, - вы будущая мать и должны понять, что не имеете права выгонять ребенка на улицу. При первой же возможности я покину ваш "гостеприимный дом", но пока не найду жилья, никуда отсюда не уйду и ключ не верну. Запомните это и можете жаловаться кому угодно, закон на моей стороне!
Хлопнув дверью, я вышел из её кабинета, и прошел в свой "скворечник". Нервы у меня были напряжены до предела и, не выдержав, я горько разрыдался. В моих руках была фотография Раи. Глядя на неё, я словно делился с ней своим горем, будто спрашивал её совета, как поступить дальше, как дальше жить. Без неё, лишившись работы, обязанный покинуть комнату, с ребенком на руках, я почувствовал себя лишним, никому не нужным человеком, обойденным даже теми, кто еще несколько недель назад говорил мне комплименты...
Вечером, когда пришли из садика, обо всем рассказал Алексею. Смышленый мальчуган с серьезным видом внимательно выслушал мой рассказ обо всех событиях дня. Обняв меня за шею, он стал утешать:
- Не горюй папа! Вернется мама и мы переедем в другую квартиру.
- Ждать некогда, нельзя откладывать в долгий ящик.
- Тогда пойдем искать сразу. Одевайся!
И мы пошли. Заходили буквально в каждый дом. Где не имелись отдельные комнаты, просили предоставить угол. Но везде только и слышали: "Занято!". Многих приводил в смущение ребенок: "А, вы не один, с мальчиком? Но у нас свои дети, принять не можем".
Так продолжалось несколько вечеров подряд. Теперь я уже стал ходить и днем, когда Алексей был в садике. Про то, что я не один не говорил, а думал, что когда сниму комнату или получу разрешение пользоваться углом, поставлю раскладушку и скажу, что со мной мальчик. Если станут возражать, постараюсь уговорить, буду взывать к сочувствию и любви к детям.
Обошел несколько улиц. Избегал заходить в зажиточные дома, заранее зная, что туда не пустят. Стучался в покосившиеся балки к бедным людям, для которых квартиранты являлись существенным подспорьем. За комнату со своим отоплением и освещением запрашивали 250 рублей в месяц, за угол брали 125 - 150 рублей.
Зимняя пора самое неудачное время для поиска жилья. Чаще всего комнаты освобождаются с открытием навигации, в летнюю пору, когда многие берут расчет и уезжают в продолжительные отпуска.
В бесплодных настойчивых поисках прошло несколько дней. Как только я заходил за Алексеем в детский сад, он первым долгом спрашивал, нет ли писем от мамы и нашел ли я квартиру. Каждый раз приходилось его огорчать.
Не оставляла в покое и Черных, требовавшая при каждой встрече освободить комнату. Узнав, что на Крайнем Севере существует положение, согласно которому никто не имеет права в зимнее время квартиранта с ребенком лишать жилплощади, я стал смелее разговаривать с Черных и уже не обращал внимание на её напоминания, а однажды в довольно резкой форме оборвал её, сказав:
- Прекратите болтовню! Когда найду комнату, тогда и съеду! Не нравится, подавайте в суд на выселение!
Черных после этого инцидента перестала не только со мной разговаривать, но даже и замечать.
Наконец судьба смилостивилась надо мной. Однажды, попав в лабиринт крохотных балков на Северной улице, я постучался в дом номер семь. Дверь открыла средних лет довольно полная женщина с претензией нравиться мужчинам, назвавшаяся Ксенией. Пройдя небольшой коридор, мы вошли на кухню, где стояло две кровати. За ней находилась комната, занятая четырьмя кроватями, двумя сундуками, накрытыми цветастыми ковриками. Посреди комнаты стоял четырехугольный стол. Незатейливые занавески прикрывали два окна, со стоявшими на подоконниках горшками с геранью.
Я объяснил причину своего визита. Ксения нисколько не удивилась моей просьбе и тут же указала на кровать, где я могу располагаться.
- Отдельную комнату пока предоставить не могу, она занята. Но скоро освободится, тогда можете там устраиваться. У нас живут люди спокойные, - быстро отрапортовала Ксения, которая, видимо, привыкла иметь дела с квартирантами, - вот эта кровать моя с мужем, на другой стороне спит девушка-счетовод, у дверей - экспедитор. На кухне две девушки их гостиницы: официантка и гардеробщица. Отдельную комнату, вход в которую из коридора, занимает завскладом из порта, который не сегодня-завтра получает казенную квартиру.
Пока мы разговаривали, пришел муж, дородный, красивый мужчина, с заметной полнотой. Он приветливо протянул руку, назвав себя Иваном. Поинтересовался, зачем я пришел и, узнав, что ищу жилье, показал на свободную кровать.
Мне все было никак не сказать, что я не один, а с ребенком. Но тут Ксения сама меня выручила:
- Вы один, или живете с кем-нибудь?
- Со мной мальчик, сын мой, ходит в детский сад, - ответил я, со страхом ожидая реакции хозяев.
Но Ксения к этому сообщению отнеслась довольно спокойно, заметив только, что кровать достаточно широкая, чтобы поместиться вдвоем.
Я возликовал в душе, ибо отпала необходимость просить за Алексея. Ксения поинтересовалась, где моя жена, на что я ответил, что она уехала на длительное время на материк. На вопрос, почему больше не работаю в ДК (хоть и город, но всем обо всех известно!), объяснил, что перехожу работать в управление порта, где оплата значительно выше. Ксению и её мужа устроили мои версии и мы "ударили по рукам". Договорились, что пока буду платить 150 рублей в месяц за койку и стирку белья.
С легким сердцем направился в тот вечер за Алексеем. На душе было спокойно. На следующий день намечал переехать. Не думалось о том, что после отдельной комнаты, пусть даже холодной, с массой всяческих неудобств нас ожидает худшее: коммунальная комната с множеством людей их привычками, капризами и туалетом на улице, с такими стесненными условиями, когда негде переодеться, некуда положить вещи, которые постоянно приходится держать в чемоданах и в ящиках.
Одновременно приходилось разрешать не менее сложную задачу - поступить на работу. Мои финансовые сбережения позволяли мне оставаться безработным два - три месяца. По доверенности я получил из управления порта месячную зарплату Раи. При расчете в ДК я получил за две недели компенсацию и, кроме того, набежавшие отпускные.
Начальник отдела кадров Дудинского порта капитан Мосин заверил меня, что устроит на работу в конце марта или, в крайнем случае, в первых числах апреля в грузовой отдел порта на должность оператора (помощника диспетчера) с окладом в 950 рублей.
В двадцатых числах апреля я уже был на работе. До начала навигации пока не функционировала диспетчерская по погрузочно-разгрузочным работам в порту, я занимался заготовкой диспетчерских графиков в конторе, составлял акты на списание инвентаря.
В Дудинке приготовились к ледоходу, вслед за которым сразу же открывалась навигация. Могучий, длиной более четырех тысяч километров, Енисей с каждым днем все сильнее подпирал ледяной панцирь, который синел, становился ноздреватым, покрывался трещинами. Воды Енисея подо льдом неслись со скоростью курьерского поезда - 180 тыс. кубометров в секунду, в сторону Карского моря.
Наконец однажды ночью весь город проснулся от страшного грохота, доившегося со стороны реки. Создавалось впечатление, что началась и не смолкает артиллерийская канонада. Когда рассвело, около 12 часов дня, все население города собралось на берегу и сверху наблюдали за разбушевавшейся стихией. Огромные льдины толщиной 2 - 3 метра с оглушительным грохотом наползали друг на друга, руша все, что попадалось им на пути и разрушаясь сами. Льдины лезли на берег, пытаясь добраться до строений, стоявших на высоте 8 -10 метров. Все, что осталось на берегу: балки, бревна, сараи превращались в труху. Береговые железнодорожные пути огромной силой льдин поднимались на дыбы, крошились причалы и пристани. Открывалась величественно страшная картина стихийного бедствия, которую творил Енисей. И без того широкая река раздалась, затопив на несколько километров вглубь левый берег. Под водой и льдом исчез Кабацкий остров, что напротив Дудинки.
Через четыре дня сплошного ледохода и канонады, Енисей стал входить в свое русло. По открытой воде плыли ледяные площадки, льдины, на которых могли спокойно разместиться несколько футбольных полей, остатки разрушенных ледоходом пристаней, сараев, домов, стогов сена, разбитые баржи, лодки, катера и огромное количество бревен. В стремительном беге Енисей уносил все это богатство в Карское море и в Ледовитый океан.
На сотни тысяч рублей погибало имущество. О спасении его не приходилось и думать. Кто мог отважиться в эту пору выйти на реку? Такого смельчака ожидала неминуемая гибель. Катера и буксиры оказались бы затертыми льдинами и их тоже унесло бы в океан.
Со дня на день ожидалось открытие навигации. В порту круглые сутки трудились на восстановлении береговых причалов. Заново прокладывались железнодорожные пути, монтировались портальные краны, на берег вывозились паровые краны, лебедки, транспортеры. Под погрузку буксиры выводили зимовавшие в реке Дудинка баржи и железные лихтеры. За невозможностью подойти к причалам, их подводили к наскоро сколоченным эстакадам.
Рабочие бригады укомплектовывались из заключенных, живших в лагерной зоне за колючей проволокой в самой Дудинке.
До прибытия грузов из Красноярска шла погрузка продукции Норильского горнометаллургического комбината. Норильск экспортировал медь, алюминий, какие-то неизвестные нам полезные ископаемые, находившиеся в небольших деревянных бочонках, за которыми следила вооруженная охрана.
Начальник грузового отдела, грек Стамболи предупредил, что с началом навигации погрузочно-разгрузочные работы в порты будут проходить в две смены. По 12 часов каждая: с 8 утра до 8 вечера - первая смена и с 8 вечера, до 8 утра - вторая смена с обеденным перерывом один час. Выходных не предусматривалось, лишь в особых случаях, по личному распоряжению начальника грузового отдела, как исключение, предоставлялся выходной.
1
Связаться с программистом сайта.
