После очень тщательного медицинского обследования, - вопрос стоял в необходимости расторжения не по моей вине договора, в результате которого управление порта несет все убытки, - трое врачей единогласно признали серьезное сердечное заболевание и необходимость перемены климата, рекомендовав выехать на материк.
Учитывая тяжелый характер начальника Лесного отдела Тишечкина, способного в любую минуту преподнести пакость своим подчиненным, не пользующимся его покровительством, к числу которых относился и я, решил заблаговременно подать заявление об уходе. Тем более что в навигационный период работников очень неохотно отпускают и начальство, вопреки здравому смыслу, на два - три месяца задерживает увольнение. Воспользовавшись хорошим настроением Тишечкина, я однажды подсунул ему заявление об увольнении и он, не задумываясь, его подписал, разрешив уехать их Дудинки 15 июня 1957 года.
По управлению Дудинского порта, как обычно после навигации, прошло сокращение. Коснулось оно и бухгалтерии Лесного отдела. Сократили одну единицу - меня, предложив перейти в рубщики. Главный бухгалтер, Ярошенко, доверительно сообщил инее, что хотя моя должность в бухгалтерии ликвидируется, я остаюсь работать на прежнем месте, буду числиться рубщиком и получать на 150 руб. меньше прежнего оклада. Спорить не имело смысла, но в душе задумал перехитрить Тишечкина, Ярошенко и К. при окончательном расчете. За две недели до отъезда подал в профком и отдел труда и зарплаты протест на неправильные действия главбуха Ярошенко, заставившего, меня рубщика, работать в бухгалтерии. К заявлению приложил расчет разницы в зарплате рубщика и работника бухгалтерии, которую я выполнял. Набегала сумма в пределах тысячи рублей, что было совсем нелишне в предстоящем путешествии. Начальник отдела труда и зарплаты Бойко, мне помог, заверив, что действую я на вполне законном основании и что никаких неприятностей для меня произойти не может. Если в управлении порта об этом узнают, накажут начальника и бухгалтера Лесного отдела, мне же обязаны выплатить разницу в окладах.
Дальнейшие события развивались так. Тишечкин перестал со мной здороваться и разговаривать. Ярошенко в присутствии всех работников бухгалтерии налетел на меня коршуном, стал срамить за непорядочность и алчность.
- Такой дерзости от вас, Степан Владимирович, мы не ожидали! Вы встали на путь рвачества! - громко произнес он, так, чтобы слышно было всем сотрудникам.
Хотел я ответить Ярошенко, что эксплуатировать низовых работников, ущемляя их в зарплате, не менее бесчестно, но смолчал, помня совет Бойко не вступать ни в какие пререкания, спокойно ждать, когда выплатят деньги.
Из поединка с начальниками я вышел победителем. При окончательном расчете, мне выплатили разницу в 1000 рублей. Доброго напутствия от Тишечкина и Ярошенко я, конечно, не получил, но зато заместитель Тишечкина, инженер Афиногенов, оказался настолько любезен, что отписал мне рекомендательное письмо своему другу в кассу пристани Дудинка с просьбой изыскать возможность продажи мне билета в каюту первого класса на комфортабельный пароход "Балхаш" до Красноярска. Решили ехать со всеми удобствами, не смотря на то, что управление порта оплатило только половину из 1800 руб. (два места в третьем классе), которые стоила каюта первого класса.
По документам я отправлялся до 1 сентября в отпуск с последующим увольнением по болезни. На несколько дней позже меня, взяла расчет Рая. Заблаговременно списались и получили согласие на приезд в Нарву от Раиной мамы - Елены Яковлевны Богдановой и тетушки - Александры Петровны Любимовой, проживавших в 18 кв. метровой комнате кренгольмских казарм.
Предстояло ликвидировать недвижимость, незамысловатую мебель и кое какие вещи. С собой решили взять только одежду, белье, обувь, посуду и предметы первой необходимости. Их провоз оплачивал порт.
Мы не могли даже предполагать, сколько мороки возникнет при продаже недвижимости. Расклеили по городу объявления, что в связи с отъездом недорого продается половина дома, в полной уверенности, что покупатели найдутся, и мы за него получим 5 - 6 тысяч рублей.
Первым пришел невзрачного вида незнакомец, осмотрел дом снаружи, изнутри, спросил цену и, узнав, что хотим за него шесть тысяч рублей, не сказав ни да, ни нет, удалился. В полной уверенности, что за этим покупателем придут другие, мы особенно не переживали за первую неудачу. Прошло несколько дней, никто не приходил. Расклеили дополнительные объявления. Опять никого. Мы упали духом, да и соседи нагоняли тоску своими разговорами. А говорили они, что из Дудинки сейчас уезжает так много, что покупать некому, что многие заколачивают дома и оставляют их на произвол судьбы. Мы корили себя, что не смогли заинтересовать первого покупателя, как следует с ним поговорить, даже не узнали, где он живет и работает, как его теперь найти, в какой стороне искать.
Помог счастливый случай. Однажды, идя в магазин, я столкнулся с этим покупателем, как говорится, "нос к носу". Я его остановил, спросил, почему он к нам не заходит. Он сказал, что наша цена его не страивает. Я, все-таки, уговорил его зайти к нам и поговорить о покупке, обещав снизить цену. Свою цену он не называл, желая сначала услышать нашу. Мы посоветовались и, когда он пришел, предложили цену в четыре тысячи рублей. Но и эта цена его не устроила. Со своей стороны он назначил цену в две с половиной тысячи, на что нам, скрипя сердцем, пришлось согласиться. Кроме того, он выдвинул условием оставить ему, как бесплатное приложение, Палкана. И с этим мы согласились, ибо брать с собой овчарку в столь длительное путешествие было невозможно.
Умный пес почувствовал скорое расставание и ни на шаг не отходил от Раи. Он стал менее игрив, постоянно заглядывал нам в глаза, как бы спрашивая, что происходит. Новый хозяин дома приходил довольно часто, принося с собой сахар и задабривая Палкана. Через неделю Палкан стал осторожно принимать угощение, но не высказывал признаков расположения к новому хозяину, смотрел на него настороженно и каждый раз начинал скалить зубы, когда тот поднимался со своего места. В это время приходилось выводить Палкана в сарай. Приближался наш отъезд, а сдвигов в отношении собаки к новому хозяину не было, что нас очень беспокоило. Но, что мы могли поделать? Приходилось надеяться на то, их отношения наладятся, когда мы уедем.
Без особого сожаления прощались с Дудинкой. С нашим общим любимцем, Палканом, расставание было горьким и тяжелым, как будто мы теряли лучшего и дорогого друга.
Со слезами на глазах в последний раз Рая обняла Палкана и посадила его на цепь в сарай. По-мужски попрощались с ним я и Алексей. На пристань шли налегке. Почти все вещи были погружены на подводу и заранее сданы в багаж. Спустились с горки, пересекли железнодорожную ветку и в последний раз оглянулись на наше уютное гнездышко, которое покидали навсегда. Каждому из нас в этот момент хотелось увидеть Палкана, услышать его чуть с хрипотцой лай...
Вскоре исчез дом, скрылась наша Песчаная улица, мы затерялись в переулках, по которым добрались до берега Енисея. По высокой лестнице с многочисленными ступенями спустились мы на пристань.
Яркой белизной своего корпуса у причала сверкал на солнце комфортабельный теплоход "Балхаш", год, назад спущенный на воду на одной из верфей Германской Демократической Республики. На его палубах уже мелькали многочисленные фигурки пассажиров. Шла посадка. Мы не торопились, так как ключ от каюты уже лежал у меня в кармане. До отхода теплохода оставалось еще около часа. Проводить нас пришли знакомые, друзья, мои и Раины, в том числе Тихонравов, Панченко, сослуживцы Раи. Все они желали нам благополучного и счастливого плавания, скорейшего возвращения на родину, полной удачи в построении новой жизни.
Помахав на прощание руками, мы поднялись на палубу. Теплоход, дав басовитый гудок, медленно отчалил от пристани. За кормой удалялась Дудинка, как часть нашей жизни, нашей судьбы. Трудное было время, тяжелая жизнь, борьба за существование, за то, чтобы уцелеть, не потерять человеческий облик, веры в мораль и ценности человеческой жизни. Хотелось думать, что все самое тяжелое позади, что наконец-то, вернувшись на родину, мы сможем по-человечески жить и трудиться.
Зайдя в каюту, мы были приятно удивлены. Размером около 12 кв. метров, она располагала к удобному длительному плаванию. Из большого окна, обращенного на нижнюю палубу, открывался чудесный вид на Енисей. В случае непогоды представлялось возможным, не выходя из каюты, видеть правую сторону реки, её высокие берега.
Стали распаковать багаж и разбираться с вещами. В это время Алексей незаметно выскользнул из каюты. Заметили его исчезновение не сразу, спохватились, когда "Балхаш" уже отчалили от причала. "А где Лека? Не выскочил ли он на пристань?" - в тревоге задавали мы друг другу вопросы.
Я моментально выскочил из каюты и пустился на поиски. Плотной стеной стояли на палубе пассажиры, маша руками и крича остающимися. С трудом, пробивая себе дорогу, я везде глазами искал Алексея и нигде не мог его отыскать. Совершив пробежку по обеим сторонам палубы. Спустился вниз и очутился я носовой части судна. Здесь я и увидел Алексея, спокойно восседавшего возле большого якоря и разглядывавшего лебедку, которой этот якорь поднимался из воды. Я с облегчением вздохнул и, подхватив сына, вернулся с ним в каюту.
Каюта изобиловала удобствами, о которых в Дудинке мы не смели и мечтать. К нашим услугам была холодная и горячая вода, теплый туалет, платяной шкаф, трюмо, стол со стульями, большая двуспальная постель, небольшой диванчик - словом каюта напоминала хорошо меблированную комнату. В ручном багаже мы захватили электроплитку, маленькую сковородку, кастрюлю, чайник, а также продукты: хлеб, масло, яйца, консервы, сахар. Все это позволило нам завтракать и ужинать в каюте. Обедать ходили в столовую на теплоходе.
Ехать нам предстояло почти пятнадцать дней, которые превратились в увеселительную прогулку. Мы не могли нарадоваться, что едем в отдельной каюте, что можно ничего не делать, а любоваться берегами полноводного Енисея, загорать на верхней палубе, читать книги из судовой библиотеки, завязывать ни к чему не обязывающие знакомства, в общем, отдыхать и наслаждаться жизнью, чего мы не имели долгие годы в Заполярье. Единственным огорчением в этом плавании было его окончание.
Алексею представлена была полная свобода передвижения на теплоходе. Целые дни он проводил с такими же как он дружками, и практически они обследовали все помещения судна. Побывали и на капитанском мостике, благо капитан "Балхаша" с ними подружился и охотно пускал к себе в рубку.
После Туруханска, где проходит незримая черта полярного круга, ландшафт берегов резко изменился. Тундру сменила стена густого леса необъятной сибирской тайги. Трудно даже себе представить, какое количество гектаров занимают непроходимые таежные леса, где их начало и конец, как далеко они раскинулись от берегов Енисея. Такую картину можно было наблюдать на протяжении полутора тысяч километров вплоть до Красноярска. Оазисами цивилизации в этом море тайги служили небольшие деревушки, рыбачьи поселки, леспромхозы по берегам впадающих в Енисей речек.
Короткая стоянка произошла в Енисейске. Город утопал в сплошной зелени. Любовались и, откровенно говоря, завидовали многочисленным загорающим и купающимся, расположившимся на золотистом песке невдалеке от пристани. Вглядываясь в фигуры рыбаков, сидевших в лодках и на огромных валунах, вспомнил про Устюжанникова, которого повстречал здесь много уже лет назад. Но никого, похожего на него не увидал. Вероятно, ему, как реабилитированному, удалось выбраться из этой глухомани. Позднее, в Эстонии, узнал, что Устюжанинов на какое-то время приезжал в Таллин, а затем уехал к себе на родину вглубь СССР.
В последний вечер перед приездом в Красноярск, заняли удобные позиции вдоль правого борта теплохода, чтобы не пропустить Казачинск - места моей первой ссылки в Красноярском крае и куда ко мне приезжала на несколько дней Рая, летом 1950 года.
Мы смотрим, как берег постепенно повышается, а стена таежного леса отступает вглубь. На берегу золотятся озимые, кое-где их прерывает извилистая дорога, по которой, пыля, катятся грузовики.
Вот показалось маленькое Казачинское кладбище, в окружении редких берез, куда мы с Раей безуспешно, из-за мошки и комаров, несколько раз пытались совершить прогулку. Одной длинной улицей потянулся Казачинск, все такой же однообразный, скучный, пыльный, с его неказистыми по обе стороны улицы домиками, какими мы запомнили его семь лет назад. Заметили несколько новых двухэтажных домов, вероятно ведомственных, занятых районными учреждениями. Разглядели и дом, в котором я жил.
Из-за отсутствия пристани, в Казачинске не останавливались. Быстро миновали Казачинские пороги. Спускались теплые сумерки. Пассажиры с палубы не расходились, любуясь встречными судами с разнообразными сигнальными огоньками, тихими, после порогов, водами реки. Вечер был даже душным и уходить в каюты никому не хотелось. С трудом удалось Алексея увезти и уложить спать. Наутро предстояло рано вставать, чтобы уложить вещи и своевременно сдать каюту обслуживающему персоналу. Предугадывая заранее трудности, ожидающие нас в Красноярске с устройством на ночлег, - нам говорили, что в красноярские гостиницы невозможно попасть, - мы решили: во что бы то ни стало устроиться в плавучей гостинице на дебаркадере. Нам повезло. Мы первыми вышли с парохода и благодаря этому получили три кровати, в большом зале, рассчитанном человек на сорок.
Оттуда мы направились на железнодорожный вокзал за билетами, в расчете получить билеты если не на ночной поезд, то хотя бы на следующий день, на любой проходящий поезд в сторону Москвы или Ленинграда. Нал кассой висело объявление, что на проходящие в Москву составы из Владивостока, Хабаровска, Читы, Иркутска билеты не продаются. Из Красноярска можно было уехать только на формируемом здесь через день обычном почтовом поезде, для чего пришлось записываться в очередь. Наш номер был 1062-й. Практически это означало, что уехать удасться не ранее, чем через четыре дня. И то в том случае, если не вклинятся многочисленные делегации, едущие в Москву и имеющие право на внеочередной проезд. Так мы просидели в Красноярске пять суток. От нечего делать гуляли по грязному, пыльному городу. Заходили в пустые магазины, удивлялись. Что же едят жители крупного краевого центра. Обошли все столовые и рестораны, убедились в безвкусности обедов и ужинов. Пользуясь жаркой погодой, уходили за город, купались в Енисее и загорали.
Наконец получили билеты до Ленинграда через Москву в обычном, даже не плацкартном вагоне. Создавалось нелепое положение: с таким трудом дожидались пять суток билетов, томились в бесконечных очередях и вои изволь: четверо суток маяться, не спать, да еще с ребенком. Думали сначала от билетов отказаться, но тогда пришлось бы занимать новую очередь, ждать опять пять суток, без гарантии что не получим опять сидячие места.
На три места нам выделили одну нижнюю полку. Из верхней одежды соорудили нечто похожее на матрац и одновременно одеяло для Алексея. Спали с ним рядом по очереди. Духота в вагоне стояла нетерпимая. В вагоне было много грудных детей и чтобы их не простудить, окна не открывали. Не один раз как очаровательный сон вспоминалась наша каюта на теплоходе. Насколько нам было хорошо там, настолько мерзко было в поезде.
Двое суток мы так промучились, пока бригадир, получив в руки червонец, не определил нас в плацкартный вагон и до места назначения мы проехали в более терпимых условиях.
На пару дней задержались в Ленинграде у Рапиных. Сходили в баню, смыли дорожную грязь и копоть, отдохнули и тронулись в Нарву.
В Нарве после возвращения.
За восемь лет моего вынужденного отсутствия город во многом изменился. Кренгольм полностью восстановил разрушенные войной фабрики, соорудил на пустыре возле железной дороги Дворец Культуры им. В.Герасимова, по проспекту Ленина новые жилые дома.
В 1955 году первый ток дала Нарвская ГЭС. В этом же году в пяти километрах от Нарвы, на заболоченных почвах в районе Солдино началось строительство первой в мире тепловой электростанции, работающей на сланцевом топливе - Прибалтийской ГРЭС. В лесах стояло реставрируемое здание ратуши, восстанавливалась южная сторона Германовской крепости. Старая черта города в районе бульвара была застроена трехэтажными грэсовскими домами. На бывшей Иоальской улице, теперь ул. Пушкина, возводились жилые дома.
Наряду с новостройками безжалостно уничтожались строения шведской архитектуры, правда разрушенные во время войны, но не настолько, чтобы их нельзя было восстановить. Оставались коробки зданий на ратушной площади - бывшего здания биржи и важни, а так же домика Петра Великого на бульваре. По заверению архитектора Беклера, музей Петра 1 планировалось реставрировать. Ничего подобного не произошло. Тяжеловесные бульдозеры стерли с лица земли архитектурные памятники старины.
Непонятно, почему вдруг понадобилось уничтожать сохранившийся остов здания театра "Выйтлея". На его мете приступили к постройке гостиницы "Нарва".
Хлопоты о предоставлении нам жилой площади занимали все свободное время. Жить в казарме впятером в одной комнате, было чрезвычайно неудобно. Когда по вечерам собирались все вместе повернуться было негде. Постоянно навещал председателя Горисполкома Жданова, напоминал о себе, о Постановлении Совета Министров СССР, в котором указывалось на первоочередное предоставление жилплощади реабилитированным. Однажды я попросил Жданова выделить моей семье квартиру на Речной ул. в сохранившемся доме Гальдера, в которой я жил до ареста в 1941 году. В ответ Жданов сказал, что это не в его силах, ибо этот дом - частная собственность и что скоро они сдают новый дом со всеми удобствами, куда предположительно меня с семьей и поселят.
Пользуясь отличной погодой, решили вторую половину лета провести подальше от казармы, в Усть-Нарве. За 500 руб. в месяц сняли плохонькую веранду в старой даче Подольского на ул. Вабадусе, возле рынка, без всяких удобств. Спали на ветхой деревянной кровати, а Алексей спал на полу. Мебель составляли ломанный стол и две табуретки. Позже удалось Алексея отправить в пионерский лагерь Кренгольма на третью смену.
С первого сентября Алексей пошел в школу. Характерно, что эта школа занимала корпуса Нарвской мужской гимназии, в которой учился и я в двадцатых годах. Я устроился на работу в Городской дом культуры. 450 руб. оклада, конечно, меня мало устраивало. Поэтому я пошел работать еще в Городской дом пионеров, Детский клуб им. Амалии Крейсберг и, наконец, в клуб ГРЭС Ивангорода. В общей сложности зарабатывал около 1600 рублей. На работу уходил около десяти часов утра, на короткое время заскакивал пообедать и возвращался окончательно после одиннадцати. Работал практически без выходных, так как, когда все отдыхают, мы работаем.
Рая поступила на работу в расчетный отдел ЖКО N1 Кренгольма бухгалтером. А позднее там же заняла должность техника-смотрителя зданий и управдома третьего участка, куда входили дома на Новой Паэмуру и 5-го квартала.
При любопытных обстоятельствах осуществлялось мое вступление в должность режиссера пионерского театра городского Дома Пионеров. Кандидатура каждого руководителя Дома Пионеров обсуждалась и утверждалась решением бюро городского комитета ЛКСМ Эстонии, куда меня однажды вызвали вместе с директором Дома Пионеров Л.И. Качинской.
За большим столом форме буквы Т сидело десятка полтора совершенно незнакомых мне молодых людей. Первый секретарь, молодая, некрасивая, с длинным носом женщина, заинтересовалась моим прошлым. Прямо, без всяких намеков, она информировала присутствующих, о том, что я находился в заключении по политическому делу, и спросила:
- За что вы были арестованы и по каким статья осуждены?
- Ваш вопрос, - ответил я, - меня крайне удивляет. Зачем нам вспоминать о том, что следует побыстрее забыть. Решение Верховного суда должно окончательно положить конец всяким рассуждения о моем прошлом. Реабилитация дает мне полное и законное право не отвечать на ваши вопросы, почему и за что меня несправедливо судили и незаслуженно держали в заключении.
Секретарь не успокаивалась. Непонятным становилось её неуемное поведение, бестактность:
- Многие из бывших заключенных говорят о своей реабилитации, а на самом деле их освобождали досрочно по амнистии или по ходатайству о помиловании!..
- Если вы сомневаетесь в справедливости моих слов, я покажу документ, - с этими словами я достал из бокового кармана пиджака бумажник, в полной уверенности, что справка о реабилитации со мной. Но её там не оказалось.
- Вероятно, забыл бумагу дома, я сейчас схожу за ней, - разворачиваясь и идя к двери, сказал я.
- Сейчас не надо, принесете завтра утром! А сейчас вы свободны.
На следующий день, как условились, я был в Горкоме комсомола. Ознакомившись со справкой, секретарь улыбнулась, протянула мне на прощание руку и со всей искренностью, желая загладить вчерашний инцидент, пожелала мне успехов в работе с пионерским театром.
Мои хлопоты о получении квартиры разбивались о твердокаменность горисполкомовского начальства. Я махнул рукой на многочисленные обещания Фролова и его замов. Будучи по делам службы в Таллине, обратился за содействием в Президиум Верховного Совета ЭССР и в Верховный Суд. В обеих организациях ко мне отнеслись внимательно, сочувственно и в ответ на мои письменные заявления, обещали дать незамедлительные указания Нарвскому Горисполкому.
Не успел я вернуться в Нарву, как получил уведомление из приемной Председателя Президиума Верховного Совета ЭССР о том, что мое заявление рассмотрено и Председателю Нарвского Горисполком тов. Жданову дано указание обеспечить меня жильем в первоочередном порядке.
Через несколько дней пришло извещение из Горисполкома от заместителя Жданова А. Каксмана, гласившее, что мое заявление на получение жилплощади будет рассматриваться при заселении жилого дома по адресу Пушкина 9.
Теперь я был уверен в будущем семьи, спокойно ждал, когда дом достроят и примут в эксплуатацию.
В первых числах января 1958 года, в лютый, достигавший 28 градусов мороз, мы въехали в новую однокомнатную квартиру на Пушкина 9. Как это бывает в новых домах, нам пришлось на себе испытать строительные недоделки: паровое отопление не работало. Первые две ночи спали не раздеваясь, обогреваясь только кухонной плитой, для этих целей не предназначенной. Дом первоначально не был газифицирован и в каждой квартире на кухне стояла обычная, отапливаемая дровами плита, для приготовления пищи.
Наша жизнь вошла в свое обычное житейское русло. Мы с Раей работали. Алексей учился в третьей школе. Будучи человеком непоседливым и увлекающимся, он попробовал себя во многих направлениях, благо возможность была. Заниматься у меня в кружке, он не смог, не было той усидчивости и концентрированности на роли или произведении, которое необходимо было озвучить. Одно время он увлекся коллекционированием марок, в чем ему, да и не только ему, помогал руководитель филателистического кружка Николай Ольхин, коллекционер с огромным стажем и большой коллекцией марок разных стран.
В третьей школе, где учился Алексей, открылась секция гимнастики под руководством опытного тренера Фаика Махмудовича Эфендиева. Алексей длительное время посещал эту секцию, даже, кажется, выполнил какие-то там разряды. Часто выезжали они на соревнования в города Эстонии и в Ленинград. Об успехах или неудачах Алексея в гимнастике я легко узнавал от самого Фаика Махмудовича, благо их семья жила в одном доме и в одном подъезде с нами, а дети, 5 летний Эльдар и 3 летний Эльмар, любили возиться с Алексеем у нас или у них дома.
Одно время Алексей ходил в кружок выпиливания лобзиком. До сих пор его поделки висят на кухне. А у меня в комнате стоит его стаканчик для карандашей. Много времени уделял он и фотографии, запечатлевая своих сверстников, город и природу. Однажды в квартире раздался звонок. Я, как раз был на обеде. Открываю. На пороге стоит милиционер и держит за руку Алексея. Я спрашиваю:
- В чем дело? Что он натворил?
- Снят с телевышки, куда вход запрещен, да и для жизни опасно. Примите меры, а то, в следующий раз, вас оштрафуем.
Поблагодарив милиционера, отпусти его, а у Алексея стал выпытывать, что заставило его залезть на вышку.
- Папа, - ответил он мне, - там так красиво! Я сделал такие прекрасные снимки! Подожди, пройдет лет десять, понастроят там домов. Только на снимках и можно будет определить, что там было раньше.
- Но ведь ты же мог упасть!
- Да нет. Там все просто и удобно. Высоко только, но это ничего, я высоты не боюсь. Зато фотки - класс!
Где-то в наших альбомах и сейчас можно найти эти фотографии, отражающие Нарвскую действительность конца пятидесятых годов.
С начала шестидесятых Алексей увлекся велоспортом. На стадионе "Калев" было организована секция под руководством, только что окончившего Лениградский институт физкультуры Николая Паршикова. Целыми днями пропадал он в секции: ремонтировал велосипеды, бегал кроссы, участвовал в гонках. Мы получили в руки хороший козырь: как только отметки становились хуже, поход в секцию прекращался. Поэтому Алексей со всех сил старался учиться лучше и вскоре стал крепким хорошистом.
Работая в четырех местах, я стал ощущать трудности. Одолевала усталость. Выхолощенный, физически разбитый, нервно издерганный, возвращался я домой около двенадцати часов ночи. От переутомления плохо спал, лишился аппетита. В январе 1959 года отказался от работы в городском Доме Культуры, в котором за два года поставил три больших спектакля: пьесу Морозова "Капитан семейного корабля", комедию Арбузова "Шестеро любимых", инсценировку поэмы Твардовского "Василий Теркин", а также несколько одноактных пьес и интермедий для концертных программ.
Вслед за Домом Культуры распрощался с городским Домом пионеров. В трудных условиях протекала в нем работа. Мешала постоянная смена участников драмкружка. Нетактичная директриса Качинская постоянно вмешивалась в мою работу. Однажды прервала репетицию и стала давать указания, как нужно обыгрывать тот или иной момент. Меня это настолько возмутило. Что я предложил ей покинуть сцену и не вмешиваться в мою работу. Все это произошло в присутствии детей и ничего хорошего у них в душе не оставило. Потом она извинилась передо мной, но я так был взволнован этим инцидентом, что вскоре распрощался с Домом пионеров. Из крупных театральных постановок, осуществленных мной здесь были сказка Маршака "Кошкин дом", сказка Шварца "Красная шапочка", большой красочный спектакль с танцевальными номерами "Королевство кривых зеркал". Музыкальное оформление всех этих спектаклей и постановок взял на себя Гельмут Вейс, танцевальные номера готовил Тальвик, костюмы шила вместе с ребятами Елизавета Вейс.
Значительное облегчение я почувствовал, когда остался работать в двух местах: Детском клубе им. Амалии Крейсберг и в клубе ГРЭС г. Ивангорода.
Хорошие отношения с руководством Ивангородского клуба, частые премии, благодарности, не могли компенсировать недостатков в деятельности клуба, которые не только не исчезали, но и углублялись год от года. Работа сокращалась. Распадались кружки, таяла самодеятельность. Для постановки спектакля Островского "Не все коту масленица", потребовался целый год (!). И без того немногочисленный состав участников спектакля, а в нем было занято 6 человек, постоянно менялся. С трудом удалось сыграть пьесу дважды и на этом поставили точку.
Без перерыва шесть лет до ухода на пенсию продолжалась моя работа в Детском клубе имени Амалии Крейсберг.
В 1959 году я занимал две должности: режиссер пионерского театра и художественный руководитель.
Деятельность Детского клуба шла по многим направлениям, Художественные кружки доминировали над техническими. Сильный состав руководителей художественных кружков способствовал тому, что ребята тянулись к сцене, с увлечением пели, охотно танцевали, усердно занимались в оркестрах.
Дети выступали не только в стенах клуба. Детские концерты с удовольствием слушали мамы и бабушки на производстве, в цехах Кренгольма, на праздничных концертах в ДК им. Герасимова. Ребята выступали с приветствиями на партийных, комсомольских, профсоюзных собраниях, участвовали в городских радиопередачах, выездных концертах, смотрах детской художественной самодеятельности и так далее.
В драматическом коллективе занималось около пятидесяти ребят в двух возрастных группах: старших и младших. Малыши участвовали в сказках "Терем-теремок", "Зайка- зазнайка", вместе со старшими школьниками играли в постановке пьесы Носова "Незнайка-путешественник", в новогодних сказках на елках ДК. им Герасимова.
Знаменательной вехой в истории Детского Клуба был спектакль на пионерскую тематику "Взвейтесь кострами", бесспорно ставший культурным событием в г.Нарве.
"Взвейтесь кострами" объединил все художественные кружки клуба. На сцене выступало свыше ста участников спектакля - драмкружковцы, вокалисты. Танцоры. Музыканты духового оркестра. Красочный пионерский спектакль, много раз прошедший на сцене ДК им. Герасимова, просмотрела не одна тысяча зрителей, среди которых были учащиеся всех нарвских школ. Спектакль передавался по радио и республиканскому телевидению.
В другом плане, опять таки с большим количеством исполнителей, я поставил эстрадно-драматическое обозрение в восьми картинах на пионерскую тематику.
Детом 1962 года у нас состоялась творческая командировка в Москву. Познакомились с работой московского Дворца пионеров. Присутствовали на занятиях детской секции ДК железнодорожников. Побывали в гостях у заслуженного деятеля искусств Константиновского, который руководит по праву считающийся лучшим детским танцевальным коллективом.
В московском театре Юного зрителя огромное удовольствие получили от постановки яркой пьесы-обозрения авторов Гребенникова и Добронравова "Загорается маяк". Тогда же решили осуществить эту постановку у себя в Нарве. На встрече с одним из авторов постановки Добронравовым рассказали ему о своих планах и получили согласие авторов на постановку. Драматург искренне пожелал нам успехов и обещал, если представится возможность, приехать к нам на премьеру.
Постановка "Загорается маяк" была осуществлена в день пятилетия Детского клуба им. Амалии Крейсберг на сцене ДК им. Герасимова.
Перед премьерой постановки, вызвавшей большой интерес среди нарвитян, а особенно среди пионеров и комсомольцев, было зачитано приветствие авторов пьесы Гребенникова и Добронравова, которые пожелали спектаклю успеха и долгой жизни.
В марте 1964 года я уходил на пенсию. На прощанье поставил инсценировку повести Розановой "Старик Хоттабыч"
Многолетняя работа, проводимая мной по художественному воспитанию, была отмечена нагрудным знаком "Передовик культурно-просветительной работы Эстонской ССР".