Рахматуллин Айдар Рафаэлевич
Загадка мичманского сундучка

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 1, последний от 27/02/2008.
  • © Copyright Рахматуллин Айдар Рафаэлевич
  • Обновлено: 02/05/2007. 391k. Статистика.
  • Повесть: Проза, Фантастика, Детская
  • 1999. Загадка мичманского сундучка
  •  Ваша оценка:

    ЗАГАДКА МИЧМАНСКОГО СУНДУЧКА


    Опасность, риск, власть природы, свет далекой страны, чудесная неизвестность, увлекательное кипение встреч, лиц, событий; безмерное разнообразие жизни, между тем как высоко в небе то Южный Крест, то Медведица, и все материки — в зорких глазах, хотя твоя каюта полна непокидающей родины с ее книгами, картинками, письмами и сухими цветами...

    Александр Грин. «Алые паруса»


    Искандер в Овске. Начало дневника

    — Это просто великолепно, молодой человек! Это просто замечательно! Заведующий библиотекой местечка Овск, пожилой полноватый мужчина встал из-за стола и с добродушной улыбкой шагнул навстречу только что приехавшему молодому специалисту — библиографу Искандеру Амирову, который окончил институт культуры и приехал по направлению в этот не только богом, но, кажется, и чертом забытый городок в Восточной Сибири.
    Искандер, поспешно поставив свой дипломат неопределенного цвета от пятилетнего жития в общежитии на пол, искренне протянул руку навстречу рукопожатию своего нового начальника.
    — Садитесь, мой дорогой, садитесь! Ну, как доехали? Откуда сами-то? Что, тяжелы дороги, а? Устали? Где устроились? — заведующий похлопал Искандера по плечу.
    — Ну-с, зовут меня Сергей Дмитриевич, про вас, в общем-то, я уже немного знаю — из института информировали. Я, знаете ли, с вашим преподавателем истории, профессором Ивановым, в тридцатые годы в Московском университете учился. Переписываемся до сих пор, созваниваемся. Ом рассказывал, что вы там на хорошем счету были. Похвально, молодой человек, похвально!
    «А что, хороший, видно, мужик!» — неожиданно подумал Искандер. Легкое раздражение постепенно исчезло, он стал кивать в такт монологу начальника.
    — Завтра же приступайте к работе, — сказал Сергей Дмитриевич. — Так где вы, молодой человек, остановились? У бабы Шуры? Ну как же, знаю, знаю. Ох, и интересная старушка. Мы, как у себя что-нибудь старинное найдем, так сразу к ней. У нас в городе архива нет, так что антиквариат к нам несут. Чего она у нас только не идентифицировала! И церковные акты, и письма именитых горожан, и даже старинные вещи купца Малахова...
    ...Искандер, сбросив первое напряжение, вышел на улицу. Было пять часов пополудни. Солнцу было время заходить, и оно, словно задумавшись, не остаться ли сегодня еще на часок подольше, словно присело на вершины гор, покрытых лесом.
    Баба Шура жила на улице Яблоневой. Проходя мимо лотков, где несколько старушек продавали нехитрую снедь, он купил бабе Шуре скромный букетик белых астр, которые после долгого стояния на солнце в процессе негоциации успели несколько... как бы это деликатнее выразиться — приуныть. Размахивая астрами, он заодно забежал в продторг, пропахший «Беломорканалом», хлебными крошками и старыми ящиками из-под газводы, где купил полбуханки хлеба и кулек фруктовых ирисок. От продмага было рукой подать до домика бабы Шуры, спрятавшегося под разросшимися рябиновыми деревьями.
    Баба Шура встретила его приятными запахами из кухни и громыханием ухвата.
    — Молочка выпей, сударь мой, до ужина-то далече еще.
    — Не беспокойтесь, пожалуйста! — замахал руками Искандер, но молоко все-таки выпил и, церемонно вручив астры хозяйке, вышел в отведенную ему комнату. До ужина он успел разобрать вещи из своего чемодана. Затем, поставив портретик Гоголя на старый комод и рядом свои любимые книги — сборник Стругацких и два маленьких томика стихов — Омара Хайяма и Фернандо Пессоа, прилег отдохнуть.
    ...После ужина он помог бабе Шуре спустить в подполье ведро с только что надоенным парным молоком, выслушал ее рассказ о воронах, исклевавших всю ее рябину, и, пообещав сделать в будущем трещотку для отпугивания сих вредоносных птиц, лег спать...
    Наступило утро следующего дня. Сергей Дмитриевич встретил его широкой улыбкой, похлопыванием по плечу и сразу же стал вводить в курс служебных обязанностей.
    — Вот, дорогой мой, какое дело. В соседней деревне — Каргино — есть у нас такая — года три назад церковь сгорела. Мы туда съездили и понапривезли всякого — крестиков медных, лампад, даже иконку интересную сумели отыскать. И как она только сохранилась, скажи, пожалуйста? И вот среди всего — этот сундучок. Очень интересный, скажу тебе, сундук. Вон, якоря по углам. Наверное, какого-нибудь моряка царских времен. А вот разобраться с ним никак руки не доходили. Текучка проклятая. Новое здание никак пробить не можем, и вообще... — Сергей Дмитриевич как-то безнадежно махнул рукой. — В общем, возьмешь сундук и опишешь содержимое. Опись потом мне представишь.
    Искандер кивнул в ответ и взял на руки сундучок. Изрядно повозившись с замком, используя поочередно отвертку, шпильку, выпрошенную у секретарши Гали, и шариковую ручку, библиограф наконец услышал ржавый щелчок. Затаив дыхание, не без некоторого напряжения откинул скрипнувшую крышку сундучка. Млея от любопытства и восторга, он заглянул внутрь. Там лежало... Да ничего особенного там не лежало. Потемневшая от времени подзорная труба небольшого; размера, и под нею — стопки каких-то листов бумаги, когда-то кем-то аккуратно сложенных и перевязанных бечевкой. И все.
    Искандер даже испытал некоторое разочарование. Быстро сделав опись, он понес показать трофеи Сергею Дмитриевичу.
    Тот тоже был слегка разочарован, а затем перерезал бечевку и осторожно наугад просмотрел листы, исписанные мелким почерком с «ятями».
    — Вот что, Амиров, возьми эти записи и разберись с ними. Это какой-то дневник. Почитай, вдруг там что-нибудь любопытное, ценное. В газету «Вперед» потом статью краеведческого плана напишешь... что-нибудь вроде «Тайна старого экспоната» или еще как... Неделю даю на все это! — и Сергей Дмитриевич принялся вертеть диск телефона, давая понять, что цели определены и задачи поставлены.
    Искандер, подхватив сундучок и пройдя к себе в комнату, сел за стол. Положил перед собой листы, достал лупу. Вздохнул поглубже и вгляделся в первую страницу дневника. На ней четким, красивым, с завитушками почерком было выведено карандашом: «Дневникъ Косьмы Шухтуева, мичмана Российского флота». Чуть ниже помельче: «Корветъ "Святой Даниил». 1905 годъ».

    «27 мая 1888 года. Я, Мичман Шухтуев Косьма, сегодня, в день отплытия корвета «Св. Даниил» в кругосветный поход и моего первого большого выхода в море, начинаю писать эти записки, надеясь, что воспоминания мои будут когда-либо полезным и интересным чтением для моего потомства, родных, знакомых. Уповаю на волю Господа Бога нашего в моих надеждах и чаяниях по службе моей на славу Отечества и его величества Государя императора».

    Начало еще ни о чем не говорило, но библиограф вдруг представил себе этого незнакомого мичмана, примерно его возраста, тщательно выписывающего строки на листе бумаги, стоя на палубе большого красивого корвета с таким ко многому обязывающим именем «Святой Даниил». Искандер порылся в памяти в тщетной попытке вспомнить, кто же был такой святой Даниил, но не вспомнил и снова склонился над бумагами.

    «...Сегодня мы вышли из Кронштадта. Погода стояла великолепная целый день. К вечеру, когда луна, увертываясь от полупрозрачных облаков, посеребрила наши пушки, выстроившиеся в ряд на верхней палубе корвета, неожиданно потянуло на всякого рода думы. Стоя на дежурстве, я вспоминал свои прежние хождения в море (еще гардемарином Морского кадетского корпуса); радость по случаю успешного достижения морского ценза и ту минуту, когда я поднялся на борт нашего корвета.
    Пристально вглядывался я в мерно дышащую могучую грудь Балтийского моря, гордость и восторг охватили мою душу, и я молил Господа, чтобы не оставил он меня своей милостию и своею десницею направлял мои поступки. Слезы радости...»

    Дальше были зачеркнуты четыре строки, и, как Искандер ни поворачивал настольную лампу, освещая дневник с разных сторон, зачеркнутые слова так и остались непрочитанными. Протерев очки и вздохнув, библиограф продолжил чтение.

    «13 июня. Мы прибыли в Копенгаген! Господам офицерам было разрешено сойти на берег и ознакомиться с этим чудесным городом на берегу Зунда. Датчане дружелюбны, однако весьма сдержанны. На следующий день, отсалютовав на прощание, мы отчалили из гавани. Сей заход в город, в котором жил, сочинял спои прелестные сказки любимый мною в детстве г-н Андерсен, оживленно несколько дней обсуждался среди офицеров».

    «27 июня. Еще один заход в порт иностранной державы Плимут (Британия). Принимали делегацию английских военных офицеров. Я сумел с ними поговорить на английском, закрепляя свои познания в этом языке, полученные в корпусе. Получилось, по-моему, неплохо. Во время проводов, к моему стыду, со мной случился неприятный конфуз — я соскользнул с трапа и упал в воду. Одновременно с криком вахтенного «Человек за бортом» в воду прыгнул молодой (примерно моего возраста) англичанин и помог мне выбраться из воды. Только благородство и добродушие новых английских друзей помогло мне справиться со смущением и стыдом. Отчаяние быстро прошло, а после грога, любезно предложенного нашим коком, состояние моего духа выровнялось. Моего спасателя зовут сэр Джеральд Конгривз. Обмен портсигарами с ним стал последним штрихом столь необычно начавшейся дружбы, которой наверняка не суждено продлиться, увы... После отплытия из Плимута я почувствовал, что, кажется, заболеваю».

    Далее шли несколько страниц, исписанных чернилами, и у Искандера дело пошло быстрее.

    «25 июля. Пришлось две недели не касаться записей — болел. Вероятно, продуло на очередной вахте, когда шли Ла-Маншем. Зато видел Норманские острова. Подумать только, и отсюда начал свое победное шествие по Альбиону великий Вильгельм Завоеватель! Скалы, скалы, а иные — сплошь равнины. Скучное зрелище... Да и ослаб очень по болезни. Скоро войдем в Атлантический океан. Я, а также мичман Чеботаревич и многие из офицерских чинов впервые увидят океан вблизи. Да, это, черт возьми, не залив какой-либо или озеро Ладога!..»

    «27 июля. Хандра. Поправляюсь, но все еще слаб».

    «30 июля. Впервые вышел на палубу. Чувствуется приближение океана — старые офицеры говорят, что они чуют его по особому влажному запаху. Все меньше водорослей, и все грозней и тяжелей ударяют волны о борта... В этом есть что-то... как бы это сказать... демоническое! Сердце охватывает невиданный дотоле восторг, и иногда, стыжусь, хочется петь или кричать; нечто непонятное. Любой на моем месте, я знаю, чувствовал бы себя так же...»

    «5-15 августа. Атлантика!!! Я бессилен описать то, что вижу. Откладываю дневник, так как для этого нужно не перо дилетанта, а кисть гения».

    «26 августа. Остров Мадейра. Если есть на земле рай, то это непременно здесь. Можете себе представить небольшой остров с крошечными деревеньками на склонах невысоких гор, чудные католические часовенки, пасторальные пейзажи, которые в лучах заходящего солнца каждый раз кажутся мне искусно вышитыми гобеленами?
    Это и есть Мадейра. После приема в доме господина губернатора (с ним мы беседовали через португальского переводчика, и его превосходительство был весьма с нами любезен), мы совершили коротенькую прогулку по островку. Видели домик, где когда-то жил сам Колумб. Когда ощущаешь, что стоишь на той же земле, по которой полтысячи лет тому назад ступал великий командор, в голову приходят самые возвышенные, а иногда, не скрою, и курьезные мысли. Например, какого цвета у него был тогда берет? А был ли он вообще на нем? И что он думал? Может быть: «Святой Яго, какая же жара сегодня!»

    «31 августа — 1 сентября. Ночью пересекли экватор. По этому случаю в офицерском кубрике был торжественный ужин. С шампанским! Ночь была великолепная! Таких огромных звезд я никогда не видел! Сложно вообще описать ночь в тропиках! Чудесный звездный шатер из непроницаемого бархата накрывает наш корвет вскоре после захода солнца, и начинаются таинства, коими так богаты южные моря.
    Представьте себе: наш корабль с гордо поднятыми и полными ночного ветра парусами, своею белизной рассекающими кромешную тьму, кажется гигантским буревестником, мчащимся над волнами, украшенными мерцанием каких-то живых существ и водорослей. Тишину нарушают лишь скрип рангоута и удары волн о борт.
    С невообразимых бездн океана поднимаются какие-то неведомые, таинственные существа огромных размеров и, некоторое время пристально понаблюдав за нами, бесшумно уходят обратно. Лейтенант Гридневский частенько развлекает нас россказнями о чудовищных морских змеях, заглатывающих парусники целиком. Ему никто не верит, кроме матросов. Но с некоторого времени, а особенно после одного странного случая, когда одна из пушек была сдвинута с места ударом щупальца какого-то гигантского чудовища (как в один голос уверяли все дежурившие в ту ночь матросы, будто бы видевшие его), к его леденящим душу сказкам стали относиться серьезнее. Впрочем, я думаю, что это все-таки матросам показалось».

    «5 сентября. Идем вдоль западных берегов Африки. Дни текут без особых приключений. Жара такая, что упаси Бог прикоснуться к железным поручням во время вахты».

    «10 сентября. В 13.35 на горизонте возникло судно. Им оказался французский фрегат «Сен-Дени», следовавший из Мадагаскара в Марсель. Разошлись, обменявшись флажными приветствиями».

    «22 сентября. Писать не о чем. Тратить бумагу и чернила на описание такого случая, как потеря лота, оборванного большой рыбой-молотом, считаю легкомысленным, а больше ничего серьезного не происходит... Скука...»

    Искандер оторвался от чтения дневника, потер виски ладонями и, встав со стула, сделал несколько взмахов руками и приседаний. Затем распахнул окно с видом на пруд, под закатным солнцем принявший цвет бледного янтаря, и включил радиоприемник.
    Ночь за окном, на дворе никого.
    Только к утру встанет зорькой рассветною
    Остров детства, детства моего! — с внутренней страстью пел Боярский.
    — В тему, — подумал Искандер.
    Ему давно нравился этот уже далеко не новый шлягер, навевавший на него меланхолическо-романтическое состояние. Оно было прервано громыханием ведра, раздался удивленный возглас уборщицы Веры Ивановны:
    — Все работает, дык работает! Седьмой час уже, а он все сидит! Искандер ошалело и непонимающе посмотрел на пожилую женщину, затем сокрушенно развел руками и, быстро собрав листы дневника и положив их в дипломат, сказал «до свидания» и выбежал на улицу...
    В 9 часов следующего дня Искандер, вместо того, чтобы углубиться в дальнейшее чтение записок Косьмы Шухтуева, приобретавшее для него все больший и больший интерес, сидел за длинным столом у заведующего библиотекой на еженедельной оперативке. Поддерживая заинтересованное выражение лица, Искандер с трудом следил за словами собравшихся, длинно и несколько нудно отчитывающихся о проделанной за неделю работе.
    — Ну что ж, — услышал он Сергея Дмитриевича, — неплохо поработали. Как вы знаете, у нас теперь новый сотрудник — вчера у него был первый день работы в нашем коллективе. Не все, наверное, еще смогли с ним поближе познакомиться, но я думаю, что мы все его сейчас поздравим с вхождением, э-э-э, так сказать, в нашу семью, коллектив, и пожелаем всяческих удач, верно, товарищи?
    Все дружно закивали и, как по команде, повернули к Искандеру свои лица. Тот слегка застеснялся и, скромно глядя в стол, сказал:
    — Очень рад, спасибо!
    — Ну, товарищ Амиров, желаем вам успехов и личного счастья. Вот примите от нас небольшой сувенир в подарок, так сказать, в память о начале работы в библиотеке.
    Заведующий протянул ему руку для крепкого рукопожатия и тут же сунул ему книгу с вложенным между страниц тюльпаном. Искандер вовсе засмущался и, собрав последние силы, твердо произнес: «Спасибо».
    Все разошлись, и Искандер, не задерживаясь, поспешил к своему столу, к дневнику. Прежде чем взяться за него, он с любопытством раскрыл подаренную ему книжку. «Знатные люди Овского района», — прочитал он на обложке.
    Быстро пролистав ее и найдя именной указатель, пробежал по нему глазами.
    Фамилии Шухтуева здесь не было, и он, разочарованно закрыв книгу, отложил ее в сторону. Включив настольную лампу, с наслаждением склонился над дневником.


    Гридневский пугает своими рассказами.
    Исчезновение Садыкова

    «31 августа. Начинаем огибать Африку. Скоро Мыс Доброй Надежды, Капская колония. Ее, как нам рассказывали еще в корпусе, основали выходцы из Голландии, именуемые ныне бурами. Дни летят быстро, вахта сменяется вахтой, и порой охватывает некоторое сожаление от размеренной и не богатой какими-либо достойными описания эпизодами жизни. В этом — основная причина моего нерегулярного обращения к дневнику».

    Перевернув очередную страницу, Искандер с досадой увидел, что вновь пошли листы, исписанные карандашом вместо чернил. Напрягши свое зрение, поворачивая настольную лампу из стороны в сторону, он прочел:

    «2 октября. (Ого! — подумалось Искандеру. — Долго же он отдыхал от записей!). С трудом могу уложить в своей голове в логической последовательности все события, которые произошли со мной в последний месяц. Скажу кратко, прежде чем приступлю к изложению на бумаге, за сентябрь моя голова поседела наполовину. Каждый день возношу благодарственные молитвы Господу Богу за свое чудесное спасение. Да, сейчас я в безопасности, меня окружают искренние и добрые люди, однако пережитое мною до этого никогда не изгладить из моей памяти; до последнего вздоха буду помнить события, по сегодняшний день леденящие мое несчастное сердце. Но обо всем по порядку».

    «5 сентября, после недолгого пребывания на траверзе Капштадта, мы вышли в море. Через несколько дней (это случилось 20 сентября), когда остров Мадагаскар остался по левому борту, и мы находились в открытом море, нас застал полный штиль. В повисших парусах стихли все шорохи, только скрип рангоута нарушал необыкновенную тишину, которая, словно вата, обволакивала наш корвет. Стояла адская жара, все мы невыразимо мучались от постоянной сухости во рту и боли в глазах от слепящего солнечного света.
    Только к вечеру, когда жара понемногу стала спадать, к нам вернулось некоторое оживление. После вахты я спустился в офицерский кубрик, где Гридневский, как всегда, развлекал нас загадочными историями о кораблях, привидениях и чудовищах. Рассказчик он, конечно, великолепный. Даже записной донжуан майор Окунев прерывал живописания сердечных битв и своих триумфальных побед над слабыми женскими сердцами, напуская на себя презрительно-скептический вид, и усиленно дымил папироской. О, если бы я знал, когда снисходительно усмехался по ходу рассказов Гридневского, что они послужат как бы введением в те ужасные и загадочные события, которые последовали вскоре! В один из таких вечеров команда «Свистать всех наверх!» оборвала очередное повествование лейтенанта, и мы, оказавшиеся на палубе, с удивлением и зачарованностью увидели, что на наш корвет выплывал бесшумно и медленно, с мрачной торжественностью какой-то клипер без огней, с лохмотьями вместо парусов и без всяких признаков жизни на палубах.
    — Эй, на клипере! — голос помощника капитана, усиленный рупором, далеко пронесся над темными водами океана. Зловещий скрип мачт и шелест рванья, висевшего на них, были ему ответом.
    После нескольких безуспешных попыток окликнуть кого-либо на этом странном судне наш капитан, посоветовавшись с офицерами, решил послать туда трех человек для его осмотра и привода в ближайший порт.
    — Пойдут, — сказал он, — лейтенант Гридневский, мичман Шухтуев и канонир Садыков.
    Я был настолько легкомыслен, что даже обрадовался такому необычному приключению — побывать на этаком «Летучем Голландце», который явился к нам из морских легенд въявь и стоял на расстоянии трех кабельтовых, мерно покачиваясь на волнах океана. Шлюпку тут же спустили. Нам выдали по бочонку пресной воды и запасов провианта на три дня (думалось, что каждые три дня мы возвращались бы на корвет за пищей и водой, тем более что Бомбей, куда мы должны были зайти, должен был появиться на горизонте буквально через неделю-полторы). Канонир сел на весла, и через несколько минут нос нашей шлюпки глухо ударился о борт клипера-призрака. Садыков, проявляя невиданную ловкость, забрался по выщербленным местам борта на палубу и сбросил веревочную лестницу. Мы скоро поднялись по ней и ступили на борт этого жуткого корабля. Зловещая тишина встретила нас: со всех углов клипера веяло заброшенностью, затхлостью и умиранием. Скрип двери, сорванной с петли, создал в такт ударам волн о борт судна какую-то дьявольскую музыку, от которой волосы под нашими фуражками зашевелились от страха. Насилу оправившись от него, мы принялись за осмотр клипера с Садыковым, а Гридневский по рупору сообщил на борт корвета о нашем благополучном (если можно назвать это благополучием) прибытии на место. За оставшийся день мы и наша команда сумели взять найденный клипер на буксир «Св. Даниила». Решив обследовать клипер завтра при свете дня, мы приготовились ко сну. Страшно утомленные, мы постелили парусиновые подстилки прямо на палубе клипера, не рискуя в темноте пробраться во внутренние его помещения.
    Оставив Садыкова на вахте до первых склянок, без аппетита пожевав сухари, мы с трудом забылись тяжелым и кошмарным сном.
    Долго мне спать не пришлось. Сквозь какие-то жуткие сновидения, по ходу которых мне приснился я сам в гробу, почему-то скидываемом с борта нашего корвета в море, я услышал лихорадочное неоднократное повторение своего имени и почувствовал, что кто-то сильно трясет меня за плечо. С огромным трудом разомкнув веки, я увидел над собой искаженное от ужаса лицо Гридневского. Вскочив с места, я схватил его за руку:
    — Что случилось? — переведя дух, выдохнул я.
    — Взгляните туда! — Гридневский мотнул головой куда-то в сторону.
    Я повернул голову и вздрогнул — у мачты, где на бочонке оставался сидеть на часах наш канонир, лежала его форменка. Самого его не было видно.
    — Он что, решил искупаться? — спросил я, пытаясь унять волну страха, идущую на меня откуда-то с глубин моей души, охватывая мое сознание сильнее и полнее.
    — Его нигде нет! — выкрикнул Гридневский, — я уже обошел весь клипер! Его нет! Он исчез!
    — Поищем снова! — сказал я, схватив за руку Гридневского, потащил его вдоль клипера, выкрикивая имя нашего несчастного друга. Все было безрезультатно.
    Через полчаса мы бросили это занятие и, не сговариваясь, совершили обряд морских похорон: я прочел «Со святыми упокой», а Гридневский — католическую молитву над тем, что осталось от Садыкова. Затем мы, аккуратно сложив форму нашего товарища, привязали к ней тяжелый багор, найденный тут же, и спустили ее за борт.
    — Что могло произойти? — с трудом ворочая языком, несколько раз проговорил, я, одновременно осеняя себя крестом.
    Закончив сей печальный обряд, мы закрепили румпель, дабы клипер не кидало по волнам из стороны в сторону, и до полудня занимались тем, что сооружали некое подобие навеса из кусков брезента, под которым вскоре растянулись в полном изнеможении, тяжело дыша от жажды. Затем разделили сухари и солонину на как можно более мелкие кусочки, позволяющие нам с Гридневским лишь не умереть с голоду, и условились как можно тщательнее беречь воду».

    ...Внезапно громкое испуганное восклицание пронеслось по библиотеке. Очнувшись, Искандер почувствовал чью-то руку на своем плече и тут же понял, что кричал он сам. Подняв глаза, он увидел слегка ошеломленное выражение лица директора.
    — Ох, Сергей Дмитриевич, — проговорил библиограф, схватившись за гулко бьющееся сердце, — я так напугался!
    — И я тоже! Что это с вами?
    — Да вот увлекся вашим заданием. С трудом, но читается.
    — Давай на обед. Времени-то уже первый час! — и Сергей Дмитриевич постучал по стеклу своих наручных часов.
    Вдвоем они вышли из помещения и направились в сторону Лиловой, стоявшей в одном ряду на краю Центральной площади Городка рядом с универмагом, магазином «1000 мелочей» и Ниной.
    — Что-то ты, дорогой Амиров, уж сильно увлекаешься, — сказал заведующий, беря библиографа под локоть. — Сидишь, как припаянный. Вечерами, например, что делаешь? Как это — дома сидишь? Лето — дома сидеть! Вот додумался! Молодой человек и сиднем сидит, как квашня! — директор расхохотался. — С девушкой какой-нибудь познакомься, в кино ее своди! Вон, афиши висят, — Сергей Дмитриевич махнул рукой в сторону фанерных щитов, подбоченясь стоявших на подпорках у здания универсама. «ВИЙ» — крупные буквы бросились Искандеру в глаза. Он вздрогнул.
    — Да уж, — постарался усмехнуться он, — мне сейчас только «Вий» смотреть. С девушкой на пару. Там в дневнике не хуже «Вия» разворачивается. Я сам сижу, как Хома.
    Сергей Дмитриевич хохотнул и больше ни о чем не спрашивал.


    Пропал Гридневский. Один в шлюпке

    «- Я ничего не видел! Я проснулся, встал его сменить, подошел к нему и вот, — Гридневский помотал головой и протер глаза, как бы желая проснуться и убедиться, что это был, к счастью, всего лишь страшный сон.
    — Что теперь делать?
    — Надо сообщить на корвет. Попросим, чтобы сюда перешли еще десяток матросов — сидеть здесь вдвоем я не намерен! — Гридневский решительно встал и направился к месту крепления буксирной цепи, которой мы были привязаны к «Св. Даниилу». Через минуту вопль ужаса заставил меня подскочить на месте и за какие-то секунды я оказался рядом с лейтенантом.
    — Случилось ужасное, мичман! — произнес он, схватившись за голову. — Цепь порвана, мы остались без корвета. Они ушли, не заметив этого. Вы понимаете, что мы погибли?
    — Это конец, — только и сумел проговорить я, внезапно ослабев и опустившись на грязную палубу, — это все. Мы пропали. Что теперь нам делать?
    Гридневский молчал, устремив обреченный, полный ужаса взор во мрак, где слышался зловещий шум волн, предрекавший, как нам теперь казалось, мучительную и долгую смерть от жажды и голода посредине чужого океана, на чужом корабле, под чужим солнцем. Пройдут месяцы, наши не погребенные тела истлеют, а не причащенные души будут маяться в другом мире, не находя себе успокоения.
    В таком оцепенении мы встретили рассвет, постепенно заливавший лучами солнца палубу этого проклятого корабля.
    Теперь нам оставалось уповать на волю Всевышнего, который в безграничной милости своей мог привести нашу плавучую могилу на оживленные морские пути, где нас подобрал бы какой-нибудь корабль, или паче чаяния, направить курс клипера на ближайшую землю. Карманные часы Гридневского отсчитывали минуты за минутами, часы за часами, а мы лежали пол навесом, не смея выбраться из-под него под палящее солнце. Несколько попыток обсудить наше положение быстро кончались зевотой и приступами безразличия, которое все сильнее и сильнее овладевало нами. Наконец мы замолчали, лежа на спинах и пересчитывая щербинки на деревянных подпорках нашего брезентового навеса. Мерный шум волн навеял сон, и я вскоре задремал, как и Гридневский, ворочаясь и глухо стеная сквозь забытье.
    Начало темнеть. Я, встрепенувшись, взял винтовку, сел под навесом и попробовал взяться за карандаш с дневником, но в голове царил такой сумбур, что ничего не писалось, и я отказался от этого намерения. Вскоре проснувшийся лейтенант сел, обхватил руками колени, и долго сидел так, не шевелясь. Затем, подняв голову, он посмотрел на меня таким ужасным взглядом, словно перед его глазами разверзлась бездна ада.
    — Я скоро умру, друг мой! — глухо произнес он, глядя мне в лицо.
    — Смерти никто не желает, хотя и все ее ждут, — попытался пошутить я. Вышло скверно, я закашлялся для виду и смолк.
    — Нет, нет, — покачал головой лейтенант, — меня никогда еще не обманывали предчувствия. Может, даже сегодня я покину этот мир, а, впрочем, что о нем жалеть! Что я оставлю здесь? — вдруг горячо и торопливо заговорил он. — Родители у меня давно умерли, а невесты, к счастью, и не было, — он усмехнулся. — Разбудите меня, Шухтуев, когда придет мне пора стоять на вахте. — И Гридневский, прикрыв свое лицо фуражкой, лег и замолчал.
    Ночь постепенно обволакивала клипер. На небе заполыхали огромные звезды, по мерцающим отражениям которых в волнах океана клипер продолжал свой медленный дрейф. Просидев еще полтора часа и дождавшись полуночи, я разбудил Гридневского, который, встав, сделал несколько приседаний на палубе и, тоскливо улыбнувшись мне, сел на ветхий бочонок, прислонившись спиной к мачте клипера.
    — Спите спокойно, Шухтуев, — сказал он, — через четыре часа я разбужу вас, — и он принялся протирать винтовку, за отсутствием ветоши, своим носовым платком.
    — Отлично, Гридневский! — сказал я, зевая, расположившись на брезенте, — чуть что неладное, зовите на помощь, — и я тут же уснул.
    ...Спал я долго. Проснувшись от яркого солнечного света, я ошалело огляделся вокруг. Тут же молнией в мозгу сверкнула мысль — почему Гридневский не разбудил меня в 4 часа утра? Что там еще случилось? Я кинул панический взгляд на место, где в последний раз видел моего друга. Его там не было.
    Я быстро вскочил на ноги. Мое сердце колотилось так, словно хотело выпрыгнуть из груди, в висках застучала кровь. Я побежал вдоль борта, спотыкаясь и крича: «Гридневский, где вы? Отзовитесь!». Зловещая тишина отвечала мне из всех закоулков этого трижды проклятого судна. Вдруг мой взгляд, дико блуждавший по сторонам, наткнулся на то, от вида чего из моей груди сам по себе исторгся крик ужаса — у бочонка, ранее мною не замеченные, лежали мундир Гридневского и винтовка, небрежно брошенная поверх его. Самого лейтенанта не было видно. Я едва ли не на цыпочках подкрался к мундиру и ощупал его. Он был застегнут на все пуговицы, как это было свойственно его хозяину — и имел такой вид, словно Гридневский каким-то необъяснимым способом выпрыгнул из него, не расстегивая пуговицы и не снимая ремень на брюках. Мое сознание, истерзанное последними кошмарами, не выдержало, у меня подкосились колени. Я без чувств упал на горячую палубу корабля...
    Пролежал я так достаточно долго — солнце уже прошло зенит. Заставив себя немного подкрепиться солониной, попытался продумать свои действия наперед. Мысль моя, несмотря на ползущий по груди страх, работала достаточно ясно. Бежать! Бежать с этого страшного клипера, отнявшего у меня двух друзей! Я четко сознавал, что эта ночь уготована силами, погубившими Садыкова и Гридневского, для меня. Я, я буду следующим в этой жуткой цепи таинственных исчезновений! Завернув солонину в брезент, связав вместе бочонки с пресной водой, я привязал их к веревке и спустил припасы на нашу шлюпку, все это время следовавшую за клипером на привязи. Затем, осенив себя крестным знамением, я перешагнул через борт и по веревке быстро спустился в шлюпку.
    Отвязав ее, собрав последние свои силы, оттолкнулся веслом от изъеденной соленой водой и облепленной ракушками кормы клипера. Бросив на него прощальный взгляд, исполненный ненависти и страха, я прилег на весла, и греб что есть силы до тех пор, пока вершины его мачт не растаяли за горизонтом...
    Затем бросил весла, нервическая усталость последних дней с новой силой охватила меня, и я разразился долгими истерическими рыданиями, оплакивая и смерть товарищей, и свою несчастную судьбу, которой грозил жуткий конец в океанской бездне за тысячи верст от своей Отчизны.
    Слезы немного облегчили мою душу, и, я, освежившись несколькими глотками воды из бочонка, стал размышлять о том, что мне следует предпринять.
    «Я остался один на шлюпке, и это еще хорошо! Что было бы, если бы здесь была не шлюпка, достаточно вместительная и добротно сделанная, а какой-нибудь ветхий плотишко? У меня есть кой-какие припасы и пресная вода — значит, мне не придется ждать ливня для пополнения запасов воды и пока не нужно будет ловить рыбу, которую пришлось бы есть сырой». — Так размышлял я, стараясь находить в своем положении как можно меньше плохого, понимая, однако, что все это мое сознание делало скорее для самоуспокоения. «Правда, у меня нет секстанта, но я умею определять путь по звездам, — думал я далее, — и, кроме того, нет ничего невозможного в том, что меня подберет какой-нибудь корабль — ведь я нахожусь не так уж далеко от морских путей из французских и английских колоний в Африке и Индии...»
    Утешая себя такими думами, я на всякий случай принялся мастерить себе удочку для ловли рыб, на что ушел весь день. Расплетая веревку, которой был связан мой провиант, я намотал небольшой клубок прочной бечевки и прикрепил к ней крючок от своего кителя. С последними лучами солнца, помолившись и вверив свою душу на милость Всевышнего, закрепив весла, я лег на дно шлюпки и мгновенно заснул.
    На следующий день занялся заточкой крючка моего чудо-удилища. Металлические уключины весьма способствовали этому делу и, забегая вперед, скажу, что довольно неплохой и острый крючок был готов у меня уже на третий день моей эскапады.
    ...Однако дни шли за днями, и вот настал день, когда был съеден последний кусочек солонины и выпит последний глоток воды из бочонков.
    Удилище, на которое я возлагал надежды, оказалось бесполезным. За все эти дни бечевка с крючком, с насаженным на него крошечным кусочком солонины, безжизненно свисала через борт шлюпки, так ни разу и не натянувшись от тяжести пойманной рыбы. Очень скоро я начал слабеть, и так быстро, что весла все хуже и хуже стали подчиняться моим движениям, а звезды постепенно начали сливаться, двоиться и мерзко дрожать в глазах. Не нужно было обладать большой догадливостью, чтобы понять, что я потерял ориентировку посреди бескрайнего Индийского океана. От бывшего моего фанфаронства не осталось и следа. Отчаяние окончательно поселилось в моем сердце. Солнце выжигало постепенно остатки моего сознания. Постоянно кружилась голова от голода и жажды, в тысячу раз умноженной видом бескрайнего океана — этой бездонной чаши воды, которую нельзя было пить! Несколько раз в полубезумном состоянии я перегибался через борт шлюпки, чтобы коснуться губами столь желанной, драгоценной воды, но каждый раз Всевышний в своей великой любви к своему недостойному сыну заставлял отказаться от этого смертоубийственного намерения.
    Вскоре у меня начались видения и галлюцинации, с каждым разом становившиеся все страшнее и мерзостнее. Виделось мне, что какие-то отвратительные чудовища подплывали к шлюпке и скалили свои острые зубы, намереваясь расправиться скоро с моим бездыханным телом; со дна океана по ночам тысячи пар светящихся глаз, не моргая, глядели на меня и на мои страдания. Я пытался как-то отогнать их, теряя последние силы, замахивался веслом на весь этот сонм мерзостей, но; поняв, что все это уже скоро кончится не в мою пользу, решил отдаться на волю Божью. И поэтому, когда в мою шлюпку с небес, в ослепительном сиянии солнца, спустились два существа ужасного вида, я даже не стал сопротивляться, а только непослушной рукой сотворил крестное знамение и... провалился в полное забытье...»


    Шухтуев спасен. Новые друзья

    «Очнулся я в полной темноте, на широкой и удобной лежанке, выстланной каким-то мехом и пахучими ароматными травами. «Я спасен!» — сразу же мелькнула мысль в моем мозгу. Подумать, что я попал в недобрые руки и чем может обернуться неожиданное спасение, я не мог — ведь я жив и лежу совершенно свободный, в прохладном помещении и на таком приятном ложе. Пошарив вокруг себя руками, я наткнулся на небольшой поднос, где лежали две мягкие медовые лепешки и небольшая фляжка с каким-то пахучим напитком. Отпив из него безо всякой боязни, я нашел его восхитительным и тут же набросился на лепешки. Ко мне сразу же, к моему удивлению, вернулись утраченные было силы и бодрость духа. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я с любопытством стал оглядываться вокруг, изучая помещение, где я находился. Это была небольшая каюта с зашторенным иллюминатором и со столом, накрепко привинченным к полу, с картами какого-то острова, развешанными на стенах. Встав со своей лежанки, пошатываясь, прошелся по этой милой каюте, своим аскетизмом и простотой убранства все более и более восхищавшей меня. Разглядывая стены, я наткнулся на то, что повергло меня в крайнее изумление — на одной стене висело распятие, аккуратно прибитое над картой, а на противоположной — точно так же над картой — пергамент в рамке, испещренный арабской вязью! Это совершенно сбило меня с толку. Чей это корабль? Как здесь могли очутиться символы разных религий? Кто мои спасители? Ответ на все эти вопросы не заставил себя ждать. Шаги за дверью и голос, произнесший слова «Русс денгизче» («русский моряк»), заставили меня вздрогнуть и, приняв дружелюбное выражение лица, встать лицом к зашедшим в каюту двум молодым мужчинам, отлично сложенным, с благородным выражением красивых загорелых лиц. Они были одеты в неизвестную форму. Один из них улыбнулся мне и спросил... на французском языке:
    — Parlez vous francais?
    — Oui, — поспешно ответил я, облегченно вздохнув.
    — Превосходно! — он обернулся к своему спутнику и сказал что-то на незнакомом мне языке с глухим звуком «ш» и протяжным «э». Тот дружески кивнул мне и вышел.
    — Прошу вас, садитесь, — сказал оставшийся офицер, а что это был офицер, я не сомневался — его осанка, четкий голос и великолепные манеры доказывали это.
    — Вы находитесь на военном корабле ордена джемисдаров. Я — помощник капитана — джемисдар Мигуэль де Ланда. Позвольте узнать ваше имя?
    — Мичман Шухтуев! — я встал и щелкнул каблуками.
    — Садитесь, садитесь! — офицер улыбнулся. — Сразу же хочу предупредить вас, что мы видим в вас гостя нашего ордена и надеемся на вашу откровенность и правдивость. Извините нас за некоторые, может быть, не уместные в другой обстановке вопросы, которые будут здесь вам заданы. Вам, наверное, еще неизвестно, что в нашей стране идет война, и наш корабль выполняет свои боевые задачи.
    Как моряк, вы все, конечно, со временем поняли бы и без объяснений, но, повторяю, мы не рассматриваем вас как лицо, враждебное нам. Ваша страна — Россия... Мы знаем, что вы русский моряк, — джемисдар улыбнулся.
    — Так вот, Россия пятьдесят лет назад была нашим союзником, сама того не подозревая, в Крымской войне, когда противостояла нашим нынешним, временно, уверен, противникам — англичанам. И мы очень благодарны вашей стране. Как только представится возможность, мы переправим вас через наших людей в консульство России в Бомбее. Конечно же, мы не уверены, что это произойдет скоро, увы... Ну, а теперь в состоянии ли вы ответить на некоторые мои вопросы?
    Я ответил «да» и на протяжении часа рассказывал моему внимательному слушателю свою невероятную историю, иногда запинаясь и возвращаясь к наиболее жутким эпизодам, связанным с клипером и исчезновением моих друзей. В этих местах мой голос срывался, и непослушные слезы катились из глаз. При словах о клипере джемисдар несколько раз порывался меня о чем-то спросить, но сдерживал себя и только делал какие-то пометки в небольшой книжечке с серебряным обрезом. Затем, встав и открыв дверь, крикнул что-то. Через несколько минут появился второй наш знакомый и после краткого объяснения помощника капитана удивленно уставился на меня.
    — Ваша история ужасна, — сказал де Ланда. — Но вместе с тем она просто невероятна: вы — первый человек, вернувшийся живым из Пояса Мертвого Времени!
    — Какого-какого времени?
    Но оба моих знакомых, не слыша меня, возбужденно начали переговариваться между собой, бросая на меня взгляды, исполненные искреннего удивления, смешанного даже, как мне показалось, с некоторой долей страха.
    — Не волнуйтесь, дорогой друг, — наконец сказал, обернувшись в мою сторону, помощник капитана, — пожалуйста, не принимайте все эти события так близко к сердцу. Выпейте, пожалуйста, еще немного вот этого снадобья. — Он подал мне пиалу чудесного напитка, который я уже успел испробовать. — Это не вино, как вы могли подумать — это наше древнее снадобье. Оно вас вынуло из могилы — там, в шлюпке, вы были похожи на мертвеца, а сейчас вас и не узнать. А всего-то прошел день с небольшим!
    Я залпом выпил содержимое пиалы. Словно молния пронеслась по моим внутренностям, оживляя каждую клеточку моего измаявшегося тела.
    — Вы очень переутомились, да и наш разговор, как видим, весьма выбил вас из колеи. Ложитесь и спите. — С этими словами он заставил меня лечь на лежанку, а затем легким движением пальца помассировал между моими бровями. Я тут же погрузился в долгий исцеляющий сон...»


    Предстоящая встреча с ученым Сибейры

    «На следующий день после завтрака я совершил первую самостоятельную прогулку по гостеприимному кораблю. Правда, тут же рядом со мной появился некий матрос, за всю мою прогулку по левой палубе не проронивший ни одного слова. И только мягкими, но твердыми жестами как бы запрещавший мне уклониться от дозволенного пути. Про себя я прозвал его «янычаром» за несколько живописный для матроса наряд, состоявший из широких шаровар, широкого пояса и безрукавки. За пояс его был заткнут длинноствольный пистолет старинной выделки и кривая сабля. Подышав морским воздухом с час, за время которого я ощущал на себе любопытствующие, но, к моему успокоению, незлобные взгляды матросов и офицеров, изредка встречавшихся мне во время прогулки, я вернулся в отведенную мне каюту. Едва успел растянуться на лежанке, как отворилась дверь, и в каюту вошел джемисдар де Ланда. Встав с места, я радостно приветствовал его.
    — Сегодня к полудню мы прибудем в место назначения. Некоторое время вы поживете в нашем военном городе — фрэгуэзии Дваста. Но мне нужно вам сказать несколько слов конфиденциально. — Он жестом указал мне на лежанку и сел рядом.
    — Как вы понимаете, я уже сказал вам, что вы — первый человек, вернувшийся живым из проклятого Пояса Мертвого Времени. Ваше удивление тогда было вполне оправданным, но... мы и сами не можем вам объяснить всего того, что связано с этим «клипером». Вы будете жить у одного нашего ученого, много лет в уединении занимающегося чтением и толкованием текстов наших древних священных книг, в которых описана вся история нашего народа — тон-кроолей. Он расскажет вам много интересных вещей, в том числе касательно и этого страшного клипера, а вы расскажите ему о себе так же подробно, как и мне, ничего не утаивая и не забывая. Много веков мы охотимся за Мертвым Временем, но всякий раз оно ускользает от нас. Вы можете в этом деле оказать нам большую помощь. Вы были там. И вы вернулись! Это невероятно! Это чудесно!
    — А сейчас, — заключил он наш разговор, в ходе которого я молчал и только согласно кивал головой, — а сейчас приготовьтесь сходить на берег. — И с этими словами вышел из каюты, оставив дверь чуть приоткрытой.
    ...Какой моряк не рад берегу? Но я в это время уже ничего не соображал, хотя слабо пытался разобраться в словах джемисдара. Бросив истязать свои мозги, я решил дождаться дальнейших разъяснений и стал готовиться к встрече с неизвестной страной. Почистив китель, с удовольствием надел его на себя и посмотрелся в зеркало, висевшее на стене каюты. На меня взглянул исхудавший, с печальными глазами человек в форме мичмана. В первые секунды я даже не узнал себя. Особенно меня поразила большая седая прядь на голове. Мне снова стало всем сердцем жалко себя, и я с трудом подавил тяжелый вздох, рвущийся из груди, подтянулся и, стараясь тверже держать шаг, вышел из каюты.
    ...Наш корабль шел, медленно и величаво, вдоль гористого берега, покрытого изумрудной зеленью и густым дремучим тропическим лесом. Дивные розовые фламинго провожали нас презрительным взглядом, раздавалось пыхтенье огромных бегемотов, перекрываемое гвалтом невиданного количества диковинных птиц, о многих из которых я не имел представления. В воздухе стоял густой аромат ярких цветов, густо покрывающих береговую растительность. После поворота корабля на мыс моему взгляду открылся чудесный крошечный заливчик с аккуратными домиками, рассыпанными по обеим его берегам. Еще немного времени, и корабль (к моему удивлению, без лоцманской помощи) причалил к деревянному пирсу, на котором стали собираться люди. Их было не так уж много, все они были при оружии, в однообразной одежде, состоящей из шароваров, белых рубашек и безрукавок с большими карманами. Удивило меня и то, что там были люди, как мы их называем, желтой расы и негры; бросались в глаза и лица с европейскими чертами. Все они улыбались, приветливо кричали, то и дело находя своих знакомых на нашем корабле, на что те отвечали не менее радостными восклицаниями.
    Мой второй знакомый, неожиданно появившийся рядом со мной, аккуратно взял меня за локоть и, жестами указывая на только что перекинутые с берега на борт корабля деревянные лестницы, заменяющие трап, подвел меня к одной из них. Помогая мне преодолевать слабости, он свел меня на берег. Через несколько мгновений беспорядочная масса встречающих неожиданно быстро встала в каре, и в центр ее в сопровождении трех офицеров в красивой военной форме вышел человек благородной осанки, которому наш капитан, отдав честь, что-то отрапортовал. Они обнялись, и вскоре каре было нарушено, и наша команда смешалась с встречающими. Каждого матроса и офицера корабля окружили его друзья и повели их по домикам этого небольшого поселения. Пятеро же наших офицеров во главе с капитаном и тем самым человеком благородной внешности, переговариваясь, быстрыми шагами пошли в сторону самого большого здания, белевшего сквозь заросли диковинных растений, пальм и кипарисов в полутора верстах от берега океана. Мы с моим сопровождающим поспешили за ними. Шли по дорожке, аккуратно выложенной разноцветными камнями в виде «незамысловатого узора, петлявшей среди зарослей тропических растений. Время от времени заросли и деревья редели, и сквозь них нам открывался чудесный вид на залив, над которым постоянно кружились чайки и фламинго. И чем выше мы поднимались по тропке, тем живописней нам представлялась эта панорама.
    От нее дышало такой свежестью и покоем, что моя грудь, жадно вдыхавшая ароматный, пьянящий сознание воздух, наполнялась каким-то особым, давно уже забывшимся после моих злоключений, чувством восторга. Крепкая рука моего друга, упреждавшая меня от соскальзывания с нашего пути, придавала мне уверенность и сознание того, что впереди все будет хорошо.
    Наконец мы дошли до здания, представлявшего собой двухэтажный особняк с большой террасой и видом на океан. Со всех сторон он был окружен каменной стеной с прорезями, из которых торчали грозные стволы пушек. Пройдя небольшой двор, засаженный цветами, вошли в здание и поднялись на второй этаж, где размещался большой зал с аскетичным убранством. Мы расселись в зале кругом на пышном ковре, в центре которого находились блюда с различными яствами, от которых, признаться, у меня зарябило в глазах. Мое внимание было отвлечено эпизодом, повергшим меня в некоторое изумление — часть офицеров принялась за угощение, осенив себя крестным знамением, а часть — воздав хвалу мусульманскому Богу! Третьи же, подождав своих сотоварищей, с аппетитом взялись за блюда, не совершая никаких церемоний. Увидев перед собой кусок курицы, приправленной соусом, я, перекрестившись, принялся за еду. Какая досада, думал я, что не знаю языка моих радушных хозяев! Тем более, что в их веселом говоре несколько раз услыхал слова «Русс денгизче», которые я уже слышал в момент моего чудесного спасения, и мое имя, названное также неоднократно.
    Наш капитан, который и произнес эти слова, несколько раз с улыбкой посмотрел в мою сторону. Присутствующие одобряюще кивали, глядя мне в глаза, а некоторые удивленно вздымали свои руки кверху, восклицая: «Вах! Баллах!» Мне также приходилось кивать и улыбаться, постоянно откладывая при этом кусок курицы.
    После трапезы, продолжавшейся с перерывами на разговоры часа два, все, ополоснув руки в розовой воде, пахучей струйкой бежавшей из фонтанчика в углу зала, разошлись по своим домам, а капитан с человеком благородной стати и я уединились в небольшом кабинете, залитом заходящим солнцем, у распахнутого окна. Закурив сигару, капитан сказал на французском языке, единственно понятном мне здесь:
    — Итак, генерал-джемисдар эфенди (эфенди — уважительное обращение на Востоке), позвольте вас ближе познакомить с нашим новым товарищем — волею Аллаха принявшем чудесное спасение с нашей помощью, — мичманом российского флота Косьмой Шухтуевым. Перед вами же, мичман, генерал-джемисдар Двасты эфенди Жуан Квинтал. Генерал-джемисдар, слегка улыбнувшись, кивнул мне. Почти одновременно я, встав, громко щелкнул каблуками и, отдав честь, почему-то непроизвольно отрапортовал:
    — Здравия желаю, ваше высокоблагородие!
    Генерал-джемисдар и капитан улыбнулись, и сразу же атмосфера в кабинете потеплела, а разговор принял живой и откровенный характер.
    — Надеюсь, капитан Казим-Бег достаточно подробно изложил вашу историю в судовом журнале, дорогой эфенди Шухтуев, и поэтому поговорим лучше немного о вас. Расскажите о ваших уважаемых родителях, есть ли у вас братья и сестры?
    Я подробно рассказал о себе все, что его интересовало. Рассказывая о милых престарелых батюшке и матушке, я не мог избежать тяжелых вздохов, на что генерал-джемисдар, сочувственно касаясь моего плеча, сказал мягким тоном:
    — О, не печальтесь, дорогой друг. Господь в милости своей не оставит вас! С его помощью, я верю, вы когда-нибудь сможете обнять своих родителей. Вы еще так молоды! Мы вам поможем. Правда, у нас сейчас идет война, и всякие связи с Индией, где находится ближайшее консульство вашей страны, весьма затруднительны. До поры, удобной для вашего перехода в Индию, поживите у нас. Вы знаете морское дело, нам сейчас очень нужны такие люди, и в будущем я бы предложил вам службу на одном из наших кораблей офицером. Россия — наш потенциальный союзник. Это великая страна, и наш орден джемисдаров, возглавивший войну против английских войск, пришедших на наш остров из-за предательства султанского правительства, после победы обязательно установите ней самые тесные отношения. Как образованнный человек, вы знаете, наверное, историю нашего государства?..
    — Очень приблизительно, к сожалению.
    — О нашем острове мало кто знает в мире, — ободряюще сказал генерал-джемисдар, — у вас будет много времени изучить и его историю и понаблюдать жизнь нашего народа в тех поселениях, где нет ни англичан, ни султанских войск. Но сейчас я буду вынужден сказать вам одну вещь, которую вы можете воспринять как... ну, скажем, неумную шутку. Поверьте, здесь нет розыгрыша, никакой попытки посмеяться над вами... Вы, конечно же, хорошо помните злосчастный клипер?
    Мое сердце учащенно забилось. Страшные призраки вновь представали перед моими глазами. В сильном волнении я кивнул, стараясь унять боль в сердце и внезапную слабость, вновь объявшую меня.
    — Да, да, господин помощник капитана еще как-то в разговоре странно сказал о каком-то поясе окончившегося...
    — Мертвого, друг мой. Мертвого Времени.
    — Так точно!
    — Скажите, мой друг, а какой сейчас год?
    Мое лицо удивленно вытянулось, но я все же, подавив в себе недоумение, совершенно серьезно ответствовал:
    — 1884, конечно же.
    — Я так и думал, — грустно покачал головой генерал-джемисдар и, повернувшись к молчавшему до сей поры капитану, сказал:
    — Крепитесь и мужайтесь, дорогой друг, может быть, вы уже никогда не увидите ваших родителей — сейчас идет 1905 год.
    — Вы, конечно же, шутите... — мой голос, внезапно осипший, странно прозвучал в тишине кабинета, — не знаю, для чего вы меня разыгрываете таким образом, господин генерал...
    Капитан быстро наполнил легким вином одну из пиал, стоявших на столике в глубине комнаты, и подал ее мне. Я залпом выпил содержимое. Ужас, который, как мне показалось, давно покинул мою душу, снова стал своими щупальцами оплетать мое сознание. Какой еще 1905 год?
    — Постарайтесь поверить нам, мичман. Будьте мужчиной. Прошлого не вернуть, вы попали на двадцать лет вперед, побывав на этом клипере...
    Мне показалось, что я нахожусь в каком-то театре умалишенных, старательно разыгрывающих предо мной некую дьявольскую комедию. Но зачем?
    — Вам придется привыкнуть к этому для вас необычному положению, — слова генерала-джемисдара звучали то громко, то необыкновенно тихо. Я сдавил виски своими ладонями. — Завтра вы переедете на постоянное житие к одному из наших духовных учителей — ашпалаотру Исмаилу-бею Мухарраму. Он многое объяснит вам. Он обучит вас нашему языку, это вам обязательно пригодится. Расскажите ему все во всех подробностях, какие только его будут интересовать. Только вы сможете помочь нам своими рассказами о пребывании в Поясе Мертвого Времени уничтожить его. Для чего — вам все расскажет он сам — великий ашпалаотр!
    С этими словами он встал, давая знать, что наша беседа подошла к концу. Я, слабо улыбаясь, поднялся, бессильной ладонью пытаясь как можно крепче пожать руку генерал-джемисдару, но мои руки, подчиняясь общей слабости моего организма, беспомощно изобразили рукопожатие. Он понимающе похлопал меня по тыльной стороне ладони и сказал:
    — Думаю, что вам несложно будет привыкнуть к нашей жизни. Главное — выучить язык, а это не трудно. Уверен, что вы легко войдете в нашу дружную мужскую компанию, а может быть, даже станете членом нашего ордена. Ведь вы не женаты, как мне думается?
    — Нет еще! — слабо ответил я, пытаясь разогнать сумбур в моей голове.
    — Думаю, вам повезет, и ваше «еще» со временем превратится в «конечно», — не без тени юмора в голосе ответствовал генерал-джемисдар.
    Моя голова была настолько занята думами о моей печальной судьбе и неясном будущем, что я никак не отреагировал на его несколько неожиданное замечание.
    — Вы отдохнете сутки, а назавтра джемисдар Серхио Льяна сопроводит вас во фрэгуэзию Иолчаты. Оттуда по реке вы дойдете до места. Желаю всяческих благ!
    Капитан мягко коснулся моего локтя, и мы вышли из кабинета, где мне пришлось испытать столь нервное потрясение, от которого я никак не мог прийти в себя. Когда же капитан привел меня в крошечную комнатку с удобной лежанкой в углу и большим окном в сад, где буйствовала тропическая зелень, я тут же упал на постель и заснул беспробудным сном...»


    Искандер у бабы Шуры. Выполнение просьбы

    Искандер с огромным трудом оторвался от записей и, взглянув на часы, с неудовольствием отметил, что они показывали уже половину шестого, следовательно, пора было закругляться с дневником, который за последние дни настолько вошел в его жизнь, что он уже не мог прожить и часа, чтобы не вспомнить о нем и мысленно не прокрутить в сознании некоторые прочитанные эпизоды. «Это же роман, настоящий роман! — думал он временами. Ну прямо жюль-верновский сюжет. Эх, жаль, что захватывающие моменты все-таки писаны так кратко, без всяких там... кунштюков... Ну что же делать — ведь не профессиональный писатель же этот Шухтуев. И то написано так, что не оторваться! Ох и закачу же я статейку в газету после прочтения — ого-го!»
    Положив дневник в ящик стола и закрыв его на ключ, он, весело насвистывая мелодию из кинофильма «Месть и закон», вышел из здания и пошел к дому бабы Шуры, старательно ы6ирая наиболее короткий путь.
    Скоро он сидел за столом на кухне и, с видимым удовольствием приканчивая тарелку зеленых щей, налитую ему замечательной хозяйкой, говорил:
    — Ох и дел много, Александра Тихоновна! Сижу, не разгибаясь, старинные экспонаты разбираю. Скоро об этом в газету напишу.
    Баба Шура сочувственно кивнула и, поставив ему тарелочку с двумя пирожками с луком и яйцом, подвинула чайник с запаренными в нем душистыми местными травами.
    — Вот и подкрепись, мил-человек, а то еще исхудаешь — и так какой-то ты больно тощой, — ласково проговорила она и отвернувшись, начала, погромыхивая ведрами, готовиться к вечерней дойке своей рыжей коровы Зорьки.
    — Кстати, ты как-то, кажись, мне трещотку от ворон обещал сладить. Спасу от них нет, всю рябину поклевали, треклятые.
    — Ох... — Искандер виновато покряхтел на стуле. — Обязательно! Вот сегодня же и сделаю.
    Вымыв за собой посуду, он вынес из чулана ящичек с кое-какими инструментами и, припоминая читанные в детстве журналы «Юный техник» и «Моделист-конструктор», через полтора часа сварганил деревянную трещотку. Затем, приставив лестницу, Искандер полез на чердак домика бабы Шуры. Чердак встретил его загадочной темнотой, духотой, оставшейся от дневного солнца, и толстым слоем пыли на балках, перекладинах и деревянном чердачном настиле.
    Оглядевшись вокруг, Искандер, к вящему для себя удовольствию, нашел в одном из углов перевязанную веревкой кипу журналов «Огонек» начала 60-х годов с фотографиями Н. С. Хрущева и Г. А. Насера, отчетами о поездках Ю. А. Гагарина за рубеж и еще многими занимательными вещами того времени. Весьма любивший порыться в старинных журналах, Искандер решил поскорее закончить дела с трещоткой. Не без некоторого труда залез на крышу и оседлал конек дома. В несколько приемов, чертыхаясь на ржавые гвозди, приколотил к нему свой вороноотпугивающий аппарат. Трещотка весело застрекотала под легким вечерним ветерком. Искандер огляделся вокруг. С крыши домика бабы Шуры, оказывается, открывался довольно живописный вид на Овск. Виднелись узкие улочки с утопающими в зелени палисадами перед каждым домом, здание Дома культуры с танцевальной площадкой, над которой из репродуктора, висевшего на столбе, далеко разносилась песня Юрия Лозы:

    О далеких мирах, о волшебных дарах,
    Что когда-нибудь под ноги мне упадут!
    О бескрайних полях, об открытых дверях...
    За которыми верят и любят, и ждут!

    Напоминание о далеких мирах заставило Искандера еще раз бросить взгляд на городок, лежащий перед ним, как на ладони, на овраг, разделяющий его надвое с деревянным мостом, возле которого паслись козы, и, зажав под мышкой кипу журналов, слезть с крыши во двор дома.
    — Порядок, Александра Тихоновна! — крикнул он, подойдя к распахнутому окну кухни. — Трещит, как пулемет. Слышите?
    — Слышу, мил-человек, спасибочки, — весело ответила баба Шура из кухни, успевшая к тому времени подоить корову и спустить ведро с молоком в подпол.
    — Ты письмо-то родителям отправил?
    — А как же! Вчерась еще!
    — Вот и молодец! — пропела старушка. — Я сейчас к Якуповне схожу за закваской, а ты что делать-то будешь? В кино бы сходил, али на танцы в Дом культуры.
    — Не, я лучше почитаю. Там у вас на чердаке журнальчики нашел старенькие — «Огонек». Я их с собой захватил, это ничего?
    — Ну и правильно. Листай, коли нужно. — И баба Шура, скрипнув калиткой, ушла.
    Искандер с видимым удовольствием растянулся на раскладушке, стоящей во дворе под развесистой рябиной, и начал листать заржавевшие журналы. Перед ним замелькали фотографии целинной эпопеи, кукурузных полей, улыбающиеся лица космонавтов Титова и Николаева, карикатуры Кукрыниксов на американских и французских империалистов... «Дружеский визит министра иностранных дел Республики Сибейра господина Адиба Сюндюкле в Москву» — Искандер от неожиданности чуть не выронил журнал из рук.
    Он мгновенно прочитал это короткое официальное сообщение, неизвестно чему улыбаясь и внимательно разглядывая фотографию, где министры иностранных дел двух стран — А. Л. Громыко и его гость — обменивались рукопожатиями. В голове у него мелькнула мысль собирать все, что попадется про эту страну, и он аккуратно выдрал страницу журнала с этим материалом. Сбегав в дом и порывшись в своем дипломате, нашел папку для бумаг, куда вложил страницу из «Огонька» и надписал на обложке — «Материалы по Сибейре». «Пригодится, пожалуй, для будущей статьи», — подумал он, запихивая папку обратно.
    Затем снова упал на раскладушку и углубился в сладостный процесс просмотра старых журналов (о, кто из вас, читатели, не испытывал это ощущение, возникающее при небрежном листании журналов, несущих аромат эпох, в которые мы уже никогда не попадем! Истину говорю вам, что тот, кто не знает этого, не удостоился чести коснуться туники Клио!).
    Стремительно стемнело. Звезды заполыхали над Буздяком, навевая на склонного к романтическим переживаниям библиографа, как им и полагается по негласным вековым правилам, мысли о неведомых островах и далеких мирах. Но прелестные картины далекой страны Сибейры, встающие перед распаленным взором Искандера сквозь строки дневника российского мичмана, были стерты бабой Шурой, вернувшейся от своей закадычной подруги Якуповны с закваской для домашнего катыка.
    — Батюшки-светы, — всплеснула она руками, едва не пролив закваску. — Это ты что же, милай, собрался на улице, журналами укрывшись, ночевать, что ли? Дак ведь по ночам-то прохладно, да и дождь вдруг соберется?
    Искандер засмеялся, быстро собрал раскиданные по раскладушке «Огоньки» и пошел в дом укладываться спать. Во сне он, кажется, говорил по-французски и видел вещую птицу, имя которой осталось в памяти: Шуррух.


    Поездка по острову и на пароходе. Ченг А Сен

    Искандер ослабил чуть-чуть узел галстука и, вздохнув поглубже, склонился над дневником...
    «Утро настало быстро, и мой сон был прерван легким похлопыванием по моему плечу — открыв глаза, я увидел незнакомого мне человека в одежде, свидетельствующей, что обладатель ее собрался в дальний поход — на нем была теплая накидка, сапоги из кожи, огромный нож и длинноствольный пистолет за поясом. На ломаном французском он объяснил мне, что пора вставать и собираться в путь. Я быстро оделся, спустился на веранду дома, где нам указали на небольшой столик с хорошим завтраком на двоих. Куропатка, бульон из кореньев и большая лепешка с завернутым в нее бататом, к которой была присовокуплена небольшая бутылочка легкого вина, привели меня в более спокойное расположение духа (чего нельзя было сказать про моего нового спутника, который, угрюмо-деловито покончив с завтраком, убрал за собой остатки пищи и начал тщательно проверять оружие, что-то мрачно насвистывая сквозь свои усы).
    Через некоторое время на террасу вошел какой-то лысый мужчина и что-то сказал ему.
    Мой спутник встал, кивнул мне, делая знак следовать за ним, и начал спускаться во двор. Я поспешил за ним. Во дворе нас ждала небольшая повозка, на два места, в которую была запряжена небольшая мохнатая лошадка. Мы сели в нее, новый друг взял в руки вожжи, и... вскоре поселение осталось за большим поворотом дороги, ведущей нас в глубь таинственного леса. Он был наполнен различными, большей частью непонятными и посему жуткими шорохами и криками неведомых птиц и рычанием незнакомых зверей. «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей», — как-то в один миг в голове пронеслись строки любимого мной поэта. Разве я думал, когда моя няня бабушка Соня читала мне перед сном эту сказку, что я когда-нибудь попаду в самое настоящее Лукоморье? Я перекрестился, вверяя себя в руки Господа, и стал внимательно следить за дорогой. Новый знакомый молчал, насвистывая какую-то мелодию себе под нос, время от времени ободряюще кивая в мою сторону.
    Мерное цоканье копыт нашей лошадки не могло не убаюкать меня, впервые попавшего в тропические джунгли. Диковинные цветы величиною с небольшой столик и бабочки величиною с птиц, птички размером с бабочек не переставали удивлять меня буйством красок, разнообразием узоров на лепестках и крыльях. Бледно-розовые цветы, свисавшие на тонких стебельках с кривых стволов деревьев, склоняющихся над дорогой, так понравились мне, что я протянул руку, дабы сорвать один из них и насладиться его ароматом. Но едва я протянул руку к ним, как мой знакомый резко схватил меня за локоть и дернул руку вниз. На мой удивленный взгляд он усмехнулся и, приподняв над головой бич, стегнул им по цветкам. Боже! Омерзительный скользкий черный червяк огромного размера, шевеля своими несчетными ножками, шлепнулся в пыль около нашей повозки. Меня передернуло от отвращения.
    — Сагиэль! Кусает, убивает! — тщательно подбирая слова, произнес возница. — Цветок! Там живет! — и он ткнул бичом вверх, указывая на эти прекрасные бледно-розовые бутоны. Я поспешно отвернулся от них, трясясь от омерзения. По мере углубления в дебри становилось все темнее, птичий хор постепенно стихал, сменяясь на душераздирающие вопли и ухание неведомых мне существ, что заставляло меня напряженно озираться и оглядываться на всевозможные шорохи и треск сучьев. Лишь невозмутимость усатого друга придавала мне уверенность и некоторую храбрость, а также навевала утешительные мысли о благополучном исходе этого опасного путешествия. Большие шимпанзе, делая дикие прыжки, пролетали над нашей двуколкой; длинные змеи, свистя, переползали нам дорогу; оглушительно хлопая огромными крыльями, едва не касаясь ими наших голов, кружились время от времени над нами горланящие ночные птицы. Все это продолжалось часа три, как, наконец, к моей вящей радости, лес начал редеть и через некоторое время впереди что-то ослепительно блеснуло. Еще немного, и дорога, пошедшая резко вниз, привела нас к широкой реке, медленно перекатывающей свои волны посреди окружающих ее берега непроходимых джунглей. Повеяло влагой, запахло свежей рыбой и водорослями, а через некоторое время я увидел небольшую пристань и стоящий у нее колесный пароходик (видимо, английский) с дымящей трубой и с надписью Black Star.
    «Черная звезда» — сразу же перевел я название пароходика, на корме которого плескался зелено-белый флаг с изображением филина, сидящего на книге. На причале, громко переговариваясь, весело сновали люди. Наше появление было встречено приветственными выкриками, улыбками и рукопожатиями. Мой усатый протеже сразу же прошел на пароход и махнул мне рукой, давая знать, чтобы следовать за ним. По шатающемуся висячему трапу я пробрался на пароходик и увидел, как он передал капитану какое-то письмо и, что-то говоря ему, несколько раз кивнул в мою сторону.
    Капитан, не вынимая изо рта классическую трубку, протянул мне руку, которую я пожал, затем он спрятал письмо и, еще немного поговорив с моим возницей, отдал какой-то приказ через рупор. Мой проводник, знакомство с которым кончилось так же внезапно, как и началось, похлопал меня по плечу, несколько раз старательно улыбнулся и спрыгнул на причал. Тут же были отданы концы, машина затарахтела что есть мочи и "Black Star», покачиваясь на речных волнах, двинулся по реке еще дальше в глубь неведомой страны, куда, как я был абсолютно уверен, до меня не ступал ни один русский человек...
    Я расположился на корме парохода, колеса которого, оглушительно шлепая по воде, распугивая крокодилов, со скоростью пять узлов рассекали прозрачные воды неведомой мне реки. С кормы открывался захватывающий вид на нее, на живописные берега с заливчиками, обрамленные крупными кувшинками и лилиями. В них фыркали бегемоты и кричали какие-то большие птицы, время от времени с шумом взлетавшие в воздух и, сложивши крылья, камнем падавшие в реку, зацепляя клювами свою добычу в виде угрей и рыб. Вдали над вершинами самых высоких деревьев, усыпанных цветами, возвышались какие-то горы, пики которых отливали фиолетовым цветом. Все вокруг дышало покоем, безмятежностью и некоторой зачарованностью. Я глубоко вдыхал воздух, насыщенный дивными ароматами цветущих джунглей, перемешанными с мокрым запахом бесконечных клубков водорослей, которые раздвигались под напором форштевня нашего парохода, шевелясь при этом, как какие-нибудь фантастические змеи...
    Вскоре ко мне подошел человек в военной форме (судя по зеленым нашивкам на безрукавке и какой-то серебряной кокарде, пришпиленной к его тюрбану). Дотронувшись до моего локтя, он махнул мне рукой в сторону двери, ведущей в кубрик. Я поднялся, и мы с ним прошли в каюту, где на большом ковре; по его периметру сидело человек тридцать пять — сорок, вооруженных длинными ружьями, пистолетами, кинжалами и саблями. Среди них, правда, пятеро были в цивильных платьях. По всей видимости, их предупредили о присутствии чужестранца на пароходе, потому что они деликатно старались не обращать на меня внимания, и только по редким, брошенным украдкой их взглядам я понял, что про меня капитан уже рассказал всем присутствующим. Ко мне сразу же подсел какой-то человек в европейском платье, с тонкими чертами лица, с глазами, излучающими дружелюбие. Подав мне руку для рукопожатия, он заговорил на изумительно правильном французском языке:
    — Позвольте представиться, господин офицер, джемисдар-лейтенант Анри Ле Бланк.
    — Мичман Косьма Шухтуев, к вашим услугам!
    — Я очень рад увидеть здесь, в этих дебрях, образованного человека, знающего мой родной язык. Я родом из Бургундии.
    — Какой же черт занес вас на эти галеры, лейтенант?
    — О, — он рассмеялся, — это длинная история. Когда-нибудь я расскажу ее вам. А вот вашу историю я уже знаю в общих чертах, мичман. Наш капитан осветил мне перипетии вашего появления на нашем острове. Что и говорить, весьма загадочная история.
    — Вы совершенно правы, господин Ле Бланк. Скажите, — я ухватился и за эту соломинку, — это верно, что сейчас 1905 год?
    — Да, конечно же, — по лицу моего собеседника пробежала легкая тень недоумения. — А почему вы так спросили?
    — В общем-то, так, просто... — замялся я, испугавшись, что сей приятный француз сразу же сочтет меня за ненормального и прекратит со мной всяческие отношения.
    — Я был тяжело болен, и у меня по сей день некоторая забывчивость и нарушение памяти, — лихо выкрутился я. — Не знаете ли вы место назначения, куда мы направляемся? Наш капитан не знает французского, как я успел заметить, так что спросить некого.
    — Мой отряд направляется во фрэгуэзию Форт-Натали-Галант на отдых. А куда плывете вы, не знаю. Возможно, вы пойдете дальше. Там, в глубине острова, где самые, надо отметить, непроходимые дебри, находится центр нашего ордена.
    — Какого ордена? — спросил я и только тут заметил, что у большинства находящихся в каюте вооруженных людей к одежде приколоты небольших размеров бляхи с замысловатым знаком. Я посмотрел на собеседника. Такой же знак был и у него.
    — Это знак ордена джемисдаров, — перехватив мой взгляд, сказал лейтенант. — Мы ведем борьбу против нынешнего султана Сибейры, который, представьте себе, не захотел так просто слететь с трона и позвал себе на помощь моих старых знакомых еще по Индии — англичан. А им только этого и надо — после Индии они решили прибрать и Сибейру и явились сюда на нескольких фрегатах! Каково, а? Ну, этот номер здесь у них не пройдет. — Лейтенант немного разгорячился, и некоторые из воинов, находившихся в каюте, с любопытством посмотрели в нашу сторону. — Ха! Здесь храбрые солдаты, прекрасный народ! А какие здесь старинные развалины, какие храмы! О-ля-ля! Вы это еще увидите, мой любезный. А какие здесь женщины! — Ле Бланк мечтательно воздел очи к небу.
    «Француз везде француз», — весело подумал я, а вслух сказал: — Месье, вы стали совершеннейшим жителем Востока.
    — Может быть, когда-нибудь я и вернусь в свою родную Бургундию, — Ле Бланк на мгновение мечтательно прикрыл глаза, — но эту землю я буду вспоминать до конца моих дней самыми лучшими выражениями! Ах, друг мой, вы сами со временем увидите все...
    Но тут наш разговор был прерван тем, что два воина внесли в каюту большой котел, из которого клубами валил ароматный пар. Их встретили оживленные возгласы присутствующих. По кругу были пущены несколько больших круглых и плоских, словно крышка кадушки, пресных хлебов, мгновенно разломанных на куски; ложки зазвенели, что сабли во время горячего сражения, и скоро котел был побежден. Очередь пришла за блюдами, на которых горой лежали куски вареного дымящегося мяса, мягкого и сочного. Я с аппетитом откусил кусок.
    — Чье это мясо? — спросил я лейтенанта. — Необыкновенно вкусно!
    — Это мясо речных крыс, — невозмутимо ответил тот, уплетая за обе щеки свой кусок. — Их тут огромное количество.
    Мне едва не стало дурно. Я побледнел и перестал жевать.
    — Что с вами, дружище? — спросил лейтенант, подмигивая мне. — Ну что вы, что вы?! Чудесное мясо. О, вам еще придется и не то отведать. Привыкнете. Вы же солдат! — И он с аппетитом доел свою порцию. Мне ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Хорошо еще, что оно достаточно вкусно пахло.
    — Отдохнем, друг мой! — И Ле Бланк растянулся на ковре, подложив под себя свой китель. — Нам уже недолго осталось плыть. Скоро нам сходить!
    — Жаль! — искренне сказал я. — Кажется, мы с вами сдружились. Не хотелось бы расставаться.
    — О, никто не знает, что будет с ним через минуту! Восточная мудрость, — Ле Бланк улыбнулся. — Не исключено, что мы с вами еще не раз встретимся на этом острове, дорогой месье Шухтуев.
    — Вы сами из каких мест? Россия — страна большая, — продолжил француз через некоторое время.
    Я кратко рассказал о нашем небольшом поместье в Казанской губернии и своих родителях, судьба которых мне была теперь неизвестна. За дружеской беседой быстро пролетели часы, и тропическая ночь подкралась тихо и незаметно, укрыв землю и реку плащом из звезд, который переливался и сиял над нами. Мы вышли на палубу и, подставляя лица бесчисленным каплям, летящим на нас с вертящегося колеса, стали наслаждаться теплой лунной ночью. Все темы для разговоров улетучились, и мы надолго замолчали, вдыхая свежий воздух. Неожиданно сия идиллия была нарушена непонятным шумом, донесшимся из прибрежных густых зарослей и деревьев, оплетенных лианами: словно к реке мчалась огромная повозка, нагруженная доверху глыбами тяжелейших камней. Не успели мы переглянуться с Ле Бланком, как эта «повозка» с невероятным шумом грохнулась в воду, подняв стену воды и волну, резко качнувшую наш пароход. Вслед за этим сразу же раздался такой дикий рев, от которого мои волосы поднялись дыбом и сердце сковалось противным страхом. Широко раскрытыми глазами я уставился на лейтенанта. Он как ни в чем не бывало курил сигару, изящно пуская колечки.
    — Что это было? — спросил я шепотом.
    — А! — небрежно ответил Ле Бланк. — Это такое местное чудовище — аждаха, как его называют здешние жители. Вон-вон, глядите, оно на нас смотрит.
    Из мрака на наш пароход взирали горящие красные глазища ужасного чудовища, чье чешуйчатое тело и мерзкая голова серебрились при лунном свете.
    — Оно еще сейчас будет свистеть, — зевая, молвил Ле Бланк. — Зайдемте в каюту, это слишком громко и для вас будет непривычно...
    Последние его слова потонули в таком зловещем свисте, что я на несколько минут лишился слуха и, в два прыжка достигнув двери, нырнул в безопасный уют каюты. «Ну, чистый Соловей- разбойник...», — пробормотал я, вспоминая читанные и детстве былины.
    — А оно не опрокинет пароход? — беспокойно спросил я.
    — Оно уничтожит все, что угрожает ему. А мы плывем мимо, без всяких штучек, так что считайте, что оно нас просто поприветствовало. Будем спать?
    — Ну, уж вы как хотите, а я не смогу глаз сомкнуть по соседству с таким приятным существом, — проговорил я, пытаясь унять расходившееся сердце, — скорей бы уж утро, что ли...
    Ле Бланк, отвернувшись к стене, укрылся своей накидкой и вскоре мерно задышал, изредка вздыхая сквозь сон, а я, улегшись рядом, вперил свои глаза в потолок. Однообразный шум колес и тихое покачивание парохода постепенно нагнали и на меня дремоту, и я тоже заснул, время от времени стукаясь об острые лопатки спящего Ле Бланка....
    Проснулся я, когда корабль уже стоял у какого-то причала. Продрав глаза, я увидел, что кроме меня в каюте никого уже нет. Быстро приведя себя в порядок, выскочил на палубу, досадуя, что не успел пожать руку Ле Бланку.
    Но мое огорчение было напрасным — Ле Бланк стоял на палубе, руководя сходом своих солдат на берег. Увидев меня, он радостно помахал мне шляпой.
    — Прощайте, месье Шухтуев! Еще увидимся, даст Бог!
    — Дай-то Бог! — откликнулся я, отдавая честь своему новому знакомому.
    Вот и он сам спрыгнул на берег и, еще раз махнув мне рукой, скрылся с глаз посреди толпы, собравшейся на причале у небольшого дощатого здания, где на нескольких языках, в том числе и на французском, было начертано: «Форт-Натали-Галант».
    Через некоторое время наш пароход, приняв на борт пассажиров, двинулся дальше по реке вглубь джунглей, которые становились все глуше, неприступнее и темнее.
    Вскоре ко мне подошел капитан, вынул из кармана часы-луковицу и, показав мне на цифру «3», пошевелил пальцами, изображая сход по трапу. Я кивнул. «Значит, мне скоро сходить», — подумал я. Капитан дружески пожал мне локоть и, взяв меня под руку, повел к себе в каюту, где угостил легким завтраком.
    До конца моего плавания оставалось немного, и я решил привести в порядок свои записи. В течение этого времени, сидя на бочке с соленой рыбой, стал описывать все происшедшее со мной за последние дни. Места, мрачнее и живописнее одно другого, проходили перед моим взором, и, дабы полнее насладиться их видом, я часто прерывал свои зарисовки.
    И вот, в один из таких перерывов, после очередного поворота, река внезапно расширилась до размеров огромного озера, в центре которого я увидел остров с домиками, разбросанными посреди небольших рощиц кипарисов. Извилистые тропинки вились средь камней все выше и выше, сходясь на самой вершине этого острова — скалы у врат могучего замка, сложенного из рыжеватого камня. Над замком развивался бело-зеленый флаг со знакомым мне уже знаком. Берега озера, в которое впадала река, были застроены домами, небольшими сарайчиками и другими постройками, перемежающимися с тщательно возделанными огородами и садами.
    Еще немного, и пароход ударился о борт причала. Путешествие по джунглям закончилось. Я проверил наличие своих записей, подтянул китель и уверенно сошел на берег в сопровождении капитана. К нам сразу же подошли трое офицеров с суровыми и внимательными лицами. Один из них заговорил по-английски, обращаясь ко мне:
    — Рад приветствовать Вас в замке Крак-дю-Шевалье, господин Шухтуев. Нам поручено отвести Вас к великому ашпалаотру. Обопритесь на меня. Вы, верно, устали? Дорога была длинной, что поделать... — он подал руку. — Джемисдар Ченг А Сен.
    Я последовал за ним, прибегая к его помощи в наиболее узких местах тропинки, которая вскоре вывела нас к небольшим воротам замка. Как я понял, их было несколько по периметру этого грандиозного сооружения. Не буду утомлять вас описанием его внутреннего убранства: оно было весьма скромным, как подобает зданию, строящемуся с целью обороны от врагов.
    Удивило меня лишь то, что во всех бесчисленных внутренних двориках и окрестностях замка было невероятное количество собак, кошек, дружески время от времени подбегавших к нам, потиравшихся о наши ноги. Каждый раз мои спутники что-нибудь давали им из съестного, вынимая его из своих бездонных карманов. Увидев мое удивление, Ченг А Сен сказал:
    — У нас нет бродячих кошек и собак. Всех их привозят к нам, и для каждого из них мы найдем пищу и кров.
    — И для людей тоже? — недоверчиво спросил я.
    — А у нас и нет нуждающихся, бездомных и брошенных, — пожав плечами, с недоумением глядя на меня, сказал он. — Откуда им взяться? Это там, у султана... — Он махнул рукой куда-то неопределенно и презрительно присвистнул. А у нас — порядок и прогресс!
    — Что-то не верится, что такое возможно, — покачал я головой.
    — Но я и не говорю, что у нас все превосходно, — кивнул Ченг А Сен. — Впрочем, вы увидите все сами. Со временем убедитесь...»
    За окном библиотеки группа подростков, аккомпанируя себе на гитаре, разноголосьем запела какую-то песню. Искандер оторвался от чтения и, ошалело хлопая глазами, посмотрел на часы.
    — «Шайтан забери! — подумал он, вскакивая со стула. — Опять 10 часов вечера!» К этому конфузу прибавилось еще и то, что он вспомнил график сдачи на сигнализацию — сегодня-то был его день! Лихорадочно выключив свет и включив лампочки на улице, Искандер битых 15 минут внушал неуступчивой и вредной девушке на пульте сигнализации легенду о том, что у них сегодня было затянувшееся совещание, и поэтому они сдают библиотеку не в 6 часов, как положено по инструкции, а в 10. С трудом объяснившись, Искандер повесил замок на дверь и быстро зашагал по темнеющим улочкам городка.
    Через несколько минут он уже выходил на Яблоневую улицу. Вдали виднелся дом бабы Шуры, и Искандер прибавил шагу. Неожиданно из-под одного придорожного куста раздался какой-то жалобный писк. Искандер резко остановился и посмотрел в сторону куста. У самого края дороги что-то копошилось. Подойдя поближе, он увидел маленького котенка, горестно мяукающего в наступающую ночь.
    Искандер тут же вспомнил недавно прочитанный эпизод из жизни джемисдаров и, не колеблясь, взял котенка, тут же вцепившегося в лацкан его пиджака своими коготочками. Подхватив дипломат и поддерживая «подарок джемисдаров», Искандер почти бегом помчался к домику под рябинами, над которым его теперь каждое утро и вечер приветствовала пулеметными очередями трещотка.
    — А я котенка принес, Александра Тихоновна, — придавая голосу веселость, гаркнул Искандер, переступая порог избушки.
    Баба Шура, по-стариковски лежавшая на печке, а не на кровати, кряхтя, подала голос:
    — Котенок-то ладно, мил-человек, а вот что ты так поздно? Я уж и не знала, чего подумать.
    — Работаем, Александра Тихоновна, не покладая рук, — отшутился Искандер, опуская на пол котенка, который начал, осторожно обнюхивая углы кухни, обследовать свое будущее жилье.
    — Щи в печке, молоко на столе.
    — Спасибо, Александра Тихоновна! Вот вы всегда такая внимательная — не забываете о бедном библиографе, — садясь за стол и стуча ложкой о тарелку, проговорил Искандер.
    — Завтра выходной — я вам, Александра Тихоновна, плов сварганю. У вас скороварка есть? Вот я и сделаю татарский плов — по рецепту дяди-холостяка. Ох, он у меня и готовит — язык проглотишь, пальчики оближешь!
    — Ну-ну, сердешный, сделай. Отчего же не сделать? Давненько-то я плова не пробовала. Якуповна как-то угощала, давно это было. Я вот и ее приглашу на твой плов расчудесный... и баба Шура, прокашлявшись, уснула.
    Искандер плеснул в блюдце молочка для котенка. Тот подбежал к нему и быстро заработал своим крошечным язычком.
    — Давай-давай, наворачивай, — Искандер почесал за ушками котенка. А все-таки молодцы эти джемисдары, не давали вот таким пропасть, — и, еще раз погладив котенка, встал, вымыл посуду и, найдя на дворе остатки старой фуфайки, развешанной на плетне с незапамятных времен, оторвал от них небольшой лоскут. Разостлав его у печки, устроил котенка спать.
    А назавтра был плов!
    Надо заметить, несмотря на возраст, весьма далекий от преклонного и даже солидного, Искандер был не лишен педантизма, который сквозил во всех его действиях. Тщательно приготовив все инструменты к предстоящей операции, он, закатав ветхие рукава своей рубашки, вымыл руки с двойным намыливанием и, насвистывая бравурный гимн, подступил к столу. Будь его воля, он бы и мясо вымыл с мылом, но, поскольку все-таки это не принято, ограничился тем, что плеснул на него кипятком. Точными хирургическими движениями нарезал мясо кубиками, не поморщившись, измельчил четыре луковицы и вслед за ними три моркови, ловко отполированные при чистке. Методично обжарив продукты в два этапа в скороварке, он добавил шесть стаканов воды, предварительно рассмотрев чистоту сиявшего на солнце стакана и, когда маленький гейзер заиграл в кастрюле, высыпал в нее три стакана риса и, словно отборный жемчуг, урюк. Заровняв поверхность риса со старанием, свойственным лишь людям, зарывающим клады, он плотно закрыл скороварку и оставался «на часах» до ее первого пароходного свистка. Через полчаса все было готово.
    Вечером он с гордостью торжественно водрузил большое блюдо с ароматным пловом перед хозяйкой и ее гостьей — старой подругой Якуповной, с которой Искандер не без удовольствия перебросился парой словечек на родном языке (типа «тазалыгыгыз ничек?» и «рахим итегез!» — «как ваше здоровье?» и «пожалуйста!»).
    — Ай да мастер, настоящий шеф-повар, ничего не скажешь! — удовлетворенно проговорила баба Шура, испробовав сие национальное блюдо, и с некоторой многозначительностью (мол, знай наших квартирантов!) поглядела на Якуповну. Та же продолжила подобающе комплименты нашему герою, скромно отвечавшему междометиями на похвалы старушек.
    — И-и-и, балам («сынок»), счастливая жена у тебя будет, — сказала Якуповна, выбирая из риса урюк. — С таким джигитом не пропадешь, верно, Тихоновна?
    — И не говори, Якуповна, золотой парень. Вон какую трещотку сделал — ни одной вороны вокруг не осталось. И старательный такой — на работе допоздна сидит. Видать, начальство его отмечает, верно, мил-человек?
    — Ну уж не совсем так, — развел руками библиограф. — Но если считать за «отмечание» интересную работу, что мне Сергей Дмитриевич, наш директор, дал, то...
    Искандер покивал головой и начал разливать чай в чашечки, поставив, впрочем, перед Якуповной пиалу.
    — А что за работа? — спросила Якуповна, помешивая ложечкой в пиале и подвигая к себе вазочку с клубничным вареньем.
    — Разбор старой рукописи, — уклончиво ответил Искандер. — Я об этом позже в вашу газету статью напишу. Почитаете. Думаю, будет интересно.
    Почаевничав, старушки ушли в палисадник побаловаться семечками, уступая просьбам Искандера, заявившего, что он им устраивает праздник — выходной. Вымыв посуду под воркованье бабуль, сидевших под окошком кухни на завалинке, Искандер растянулся на своей кровати и, раскрыв дипломат, вытащил дневник.
    Котенок, которому баба Шура дала уютное имя Футька, вспрыгнул на кровать и, потоптавшись на худой груди библиографа, свернулся колечком и задремал. Искандер зашелестел страницами дневника...


    Знакомство с ашпалаотром.
    Легенда о происхождении тон-кроолей

    «Мы долго петляли по бесконечным коридорам и переходам замка, время от времени выходя во дворики и площадки, поднимались и спускались по винтовым и подвесным нотницам, пока, наконец, не попали на небольшую площадку па самом верху замка, на которую выходила средних размеров башня — одна из многих этого сооружения.
    — Мы пришли, — сказал Ченг А Сен. — Здесь проживает наш великий ашпалаотр, — и с этими словами, словно заходя к себе домой, бодро толкнул дубовую тяжелую дверь, находящуюся в основании башни.
    В небольшой прихожей нас встретила, весело лая, внушительных размеров рыжая собака. Видно, что мои спутники были здесь не впервые (судя по тому, как она, подскочив, лизнула в нос Ченг А Сена). Тот потрепал ее за ушами и, подойдя к небольшому столику, покрытому зеленым сукном, взял небольшую табличку, на которой было что-то написано буквами, напоминавшими сложный шифр, и знаками.
    — Он в обсерватории, на самом верху, — сказал Ченг А Сен, положив табличку на место. — Пойдемте туда.
    С этими словами он стал подниматься по скрипучей деревянной лестнице. Я, озираясь по сторонам, последовал за ним. Преодолев три этажа, мы вскоре оказались перед дверью, которую джемисдар храбро толкнул от себя и переступил порог большой террасы.
    В центре террасы стоял немалых размеров телескоп, рядом с ним — столик с какими-то рукописями, картами и чертежами, дымчатыми стеклами и различными навигационными астрономическими приборами. Рядом с телескопом на скамеечке сидел высокий старик благороднейшей осанки, при нашем появлении вставший и двинувшийся нам навстречу, приветливо улыбаясь. Я внимательно разглядывал его лицо, тщательно выбритое, с пронзительными глазами, тонкими губами и резкими складками в их уголках. Голова его была покрыта пышными седыми волосами, серебряной волной ниспадающими на плечи.
    — Мир вам, великий ашпалаотр! — почтительно приветствовали его джемисдары, отдав честь и затем приложив руки к сердцу. Ашпалаотр с достоинством ответил им. Я также отдал честь и щелкнул каблуками.
    — Здравствуйте, господин Шухтуев! Меня зовут Исмаил-бей, — произнес он на языке, при первых словах которого мое сердце сжалось от щемящей боли, и я едва не задохнулся от какого-то комка в горле — он сказал по-русски!
    Из оцепенения меня вывел сам почтенный старец, ласково взяв под руку: — Судя по вашему лицу, мои познания в вашем родном языке, думаю, будут достаточны для того, чтобы вести с вами беседы, мой юный друг. Ваш язык достаточно сложен, и мне пришлось учить его целых три недели!
    — Три недели... — пролепетал я вместо приветствия.
    — Как видно, великий ашпалаотр с первого же мига знакомства сумел удивить вас, господин мичман, — негромко сказал мне джемисдар. — Но это еще только начало! А теперь мы расстанемся с вами.
    Джемисдары сказали несколько слов ашпалаотру, который, по-отечески приобняв их за плечи, проводил гостей до двери.
    Мы остались одни на площадке. Ашпалаотр повернулся ко мне: — По всей вероятности, вы — первый посланец из России, который появился в здешних местах, мой дорогой друг, — сказал он, внимательно глядя мне в глаза. — И не мудрено — ваша прекрасная страна находится столь далеко от нас. Я не буду утомлять вас сегодня длительными расспросами и разговорами. Если вы не возражаете, я покажу вам свое жилище, а затем мы воздадим хвалу ужину и вы отдохнете до завтрашнего дня.
    И с этими словами он открыл дверь, ведущую в башню, и вежливо пропустил меня вперед.
    Башня состояла из трех ярусов, каждый из которых представлял собой довольно большие комнаты, не считая площадки-обсерватории на самой ее вершине, как я уже описывал. Первый этаж — ярус, где я уже был, представлял собой комнату для посещений и приемов бесчисленных посетителей, шедших со всех концов страны, как я понял, к этому человеку за самыми различными советами, помощью.
    Судя по прекрасному портрету в золоченой раме с дарственной надписью арабской вязью, к нему за советами часто обращался даже генерал-джемисдар-гроссмейстер ордена — Мухамед аль-Бахр, чье волевое и красивое лицо и было изображено на этом полотне.
    — Вы еще обязательно познакомитесь с ним, — сказал ашпалаотр. — Он любит поговорить с каждым образованным человеком и, главное, старается, чтобы все в наших поселениях были таковыми. Учителя наши пользуются огромным уважением.
    — И у вас нет неграмотных? — невольно вырвалось у меня.
    — Быть неграмотным — непозволительная роскошь во время мира и подавно во время войны, — проворчал ашпалаотр. — Разве у вас не так?
    — А как же с бедными и нищими? — поспешил перевести я разговор. — Их-то куда вы подевали?
    — Какие еще нищие? — удивился Исмаил-бей. — Какие у нас могут быть нищие, мой друг, когда все у нас работают, а старики, не могущие работать, получают средства на жизнь из казны ордена? Но, дорогой мой, не торопитесь все узнать сразу о нашей жизни, со временем вы все увидите сами. Лучше пойдемте, я вам покажу свою лабораторию на третьем ярусе.
    И он начал подниматься вверх по лестнице, минуя второй этаж башни, служивший ему местом отдыха и библиотекой.
    В центре лаборатории, уставленной разного рода колбами, ретортами, приборами (назначение иных из них, к моему стыду, мне было, признаться, незнакомо), где стены были увешаны картами и схемами, стоял большой стол, заваленный фолиантами на разных языках и древними рукописями. Были здесь книги и на европейских языках, и восточные трактаты, и даже античные палимпсесты! Я с восхищением оглядывался вокруг, все здесь было необычно, интересно и немного загадочно. Вот человеческий череп ухмылялся мне с одной из множества полочек, а вот живой филин с белым опереньем вперил в меня свои зеленые глаза, сидя на жердочке в одном из полутемных углов лаборатории, вот чучело змеи, высунув свое жало, словно бы готовилось напасть на непрошеного гостя... Отблески пламени под ретортами создавали на стенах башни причудливые тени, пляшущие между высоких окон с изящными витражами, изображающими какие-то кабалистические знаки...
    — Вот вы ознакомились почти со всеми моими владениями, — улыбнувшись, сказал ашпалаотр. — У вас еще будет время посидеть здесь подольше в беседах на темы Бытия и Невозможного. Но пока нам пора отдохнуть.
    Мы вышли из лаборатории, тщательно прикрыв за собой ее тяжелую дверь, и вскоре сидели в комнате для посетителей у распахнутого окна, откуда открывался чудный вид на озеро и синеющие в быстро наступающих сумерках бескрайние джунгли, простиравшиеся до самого горизонта.
    — Насколько я понял, — сказал я, посыпая сахаром клубнику в молоке, — это река...
    — Ламма, — подсказал мне Исмаил-бей.
    — Ламма, да? Так вот, насколько я понял, она впадает в озеро. А, позвольте узнать, куда же она девается далее? Озеро-то не имеет канала или еще какого-нибудь выхода к морю.
    — Под нами бездна, — сказал ашпалаотр, помешивая ложечкой свой ароматный чай. — Бездна, уходящая к самому центру Земли. А образовалась она тогда, когда Утаэмон, спускаясь с Луны, воткнул в остров свой меч, и он, пронзив твердь, дошел до середины Земли.
    — Кто-то воткнул меч? — едва не выронил я пиалу с клубникой. — Какой Утаэмон? С какой еще Луны?
    — С той, что сейчас смотрит на нас в окно, — ашпалаотр повернул голову к распахнутым створкам, через которые в помещение проникали лунные лучи.
    — Когда наши первопредки спускались с Луны, первым сошел на Землю Утаэмон. Он нес с собой длинный меч, который и ткнул в середину только что образовавшегося острова. Вот это озеро и есть след меча Утаэмона. А когда он вытащил его обратно, комок земли упал с острия меча и превратился в этот небольшой остров посередине озера, на котором мы сейчас и находимся. Затем Утаэмон еще раз оперся своим мечом о землю и сделал второе отверстие в Земле. Оно находится в 300 километрах отсюда. А из него Ламма вновь выходит на землю и под названием Валира течет далее, к океану.
    — Какая забавная легенда! — Я позабыл об ужине. — Я ее запишу, можно?
    — О, вы ведете дневник? Похвально. Конечно же, запишите и эту, и еще много разных легенд и преданий, которые расскажу вам я, либо вы услышите во время пребывания на нашем острове.
    Вспомнив, что наш остров находится над бездонной пропастью, уходящей, как выразился Исмаил-бей, «до середины Земли», я невольно поежился, представив реку, низвергающуюся вниз в умопомрачительные глубины.
    — А как же этот остров не затянет к центру Земли воронкой? Ведь обязательно должна быть воронка на месте ухода воды под землю? — спросил я, поглядывая на озеро, серебрящееся под рассеянным светом луны.
    — Вы совершенно правы, мой друг. Она существует, только на глубине в сотни километров. Кстати, как вы вскоре заметите, остров чувствует на себе ее действие и постоянно поворачивается вокруг собственной оси. Каждые трое суток —
    один оборот.
    Голова моя пошла кругом — вертящийся остров, на котором преспокойно живут люди, выстроившие гигантский замок, — это было уже слишком!
    — Не может быть! — вскричал я. — Это уже нарушение всяческих физических законов!
    — Каких же это? — с интересом спросил Исмаил-бей, отставив в сторону пиалу с чаем.
    Я устало махнул рукой.
    — Все равно в это трудно поверить! — слабо выговорил я, вздыхая. — Время, которое течет не так, как надо, чудовища в реках, крутящиеся острова — это слишком много для моего разумения!
    — О, вы еще и не то увидите и узнаете, мой юный друг! — сказал ашпалаотр. — С завтрашнего дня мы с вами начнем уроки по изучению тон-кроольского языка, а вечерами я буду рассказывать вам наши легенды, и с их помощью мы постараемся разобраться и объяснить ваше пребывание на корабле Мертвого Времени. А теперь — покойной ночи!
    На следующее утро после легкого завтрака мы приступили к изучению тон-кроольского языка.
    — Льщу себя надеждами, что я его смогу подучить за год-полтора, — сказал я, с некоторым любопытством и трепетом рассматривая учебник, изящно переплетенный, с зеленой обложкой, на которой золотыми латинскими буквами было написано: «Ton-Krool tele». — Письменность у вас латинская?
    — Да, это вам весьма облегчит вашу задачу. Уже пять лет мы пользуемся латиницей по инициативе нашего гроссмейстера аль-Бахра и лингвиста Эммануэля Эшкуфца. Но прежде всего я предложу вам вот это.
    С этими словами ашпалаотр вынул из секретера большой черный шелковый платок и расстелил его на широком ложе, куда мы забрались и сели, по-турецки поджав ноги. Затем он выложил на ложе небольшое яблоко, игральную кость и маленькую фигурку дракона, изящно выточенную из черного дерева. — Запомните расположение этих вещей! — приказал ашпалаотр и снял с полки песочные часы. — На это дается минута!
    Я внимательно посмотрел на яблоко, игральную кость и дракона и на несколько мгновений раньше, чем песок кончил высыпаться из верхней части часов в нижнюю, кивнул: — Готово!
    Ашпалаотр взмахнул платком и накрыл им фигурки. Перевернув часы, он сказал: «Подождем минуту еще раз».
    И когда минута прошла, он спросил: «Можете ли вспомнить их расположение под платком?»
    — Конечно же, — уверенно ответил я. — Вот в этом месте дракон, здесь — кость, а здесь — яблоко. Ясно, как день!
    Ашпалаотр снял платок.
    — Верно! — он с удовлетворением кашлянул. — А теперь добавим это — и на ложе появился невесть откуда взявшийся небольшой изумруд. — Повторим все снова! Запоминайте расположение! — и он опять перевернул песочные часы.
    Через полчаса я легко запоминал расположение 20 различных вещей, раскиданных на ложе, причем мое упоминание никогда не превышало одну минуту, как и полагалось по неписаным законам этого необычного способа укрепления памяти.
    — Это наш древний метод, — сказал ашпалаотр, когда мы с ним решили сделать небольшой перерыв в наших занятиях и вышли на террасу, подставляя свои лица яркому солнцу. — Он закаляет память так, что после этих упражнений, когда число предметов достигнет ста, вы сможете запоминать целые главы философских трактатов наизусть без всякого напряжения. Вы сказали, год-полтора? Вы будете знать язык через месяц! — уверенно произнес Исмаил-бей, глядя вдаль, туда, где от края и до края горизонта простирались непроходимые дебри тропических лесов».


    «Книга семи поясов исхода».
    Тон-крооли на Луне. Сон Искандера

    «С этого дня моя жизнь в Крак-дю-Шевалье потекла незаметно, наполненная занятиями, прогулками по острову, в ходе которых я каждый раз становился свидетелем разнообразных занимательных событий, и беседами с ашпалаотром по вечерам. Но самым интересным для меня было подтверждение того факта, что этот остров действительно тихо поворачивается вокруг своей оси. Каждые три дня по утрам, бросая взгляд в окно, я видел совершенно другой пейзаж за ним и вспоминал про себя знаменитые слова Галилея: «И все-таки она вертится!» После этого я уже смирился с мыслью, что мне суждено здесь увидеть самые невероятные вещи и что необходимо научиться ничему не удивляться.
    Постепенно я свыкся с жизнью в замке. Мне нравилось в предсумеречные часы бродить по узким тропинкам острова, где встречались джемисдары в самых различных одеяниях; от походного до крестьянского, и рас, от желтой до черной. Все они приветливо раскланивались со мной, и я отвечал им тем же. Нигде я не видел ссорящихся или ругающихся людей, здесь и подавно не случалось драк и подобных безобразий. Все были одинаково равны, дружелюбны, весьма предупредительны и заботливы к женщинам, навещавшим в замке своих родственников. Однажды я увидел, как перед опущенной решеткой замка появился маленький мальчик с черным щенком, отчаянно царапающимся и скулящим. Тут же решетка была открыта, как перед царственной особой, и мальчик, отдав честь охране, отбыл обратно в поселение, обласканный и расхваленный начальником стражи, специально для этого пришедшим из своей башни.
    По вечерам, в тихие и теплые часы, в разных местах островка вспыхивали костры, вокруг которых собирались для отдыха и общения джемисдары и долго слышался смех, разговоры и негромкие песни на разных языках, доносившиеся до распахнутого окна моей маленькой комнаты, находившейся недалеко от башни ашпалаотра.
    Иногда я сам подсаживался к одному из таких огоньков, где старательно отрабатывал произношение тех или иных слов и выражений на тон-кроольском языке. И как предсказывал Исмаил-бей, через месяц я стал довольно сносно говорить и понимать беглую речь моих собеседников.
    Настало время, когда ашпалаотр, отложив в сторону учебник, сказал:
    — Ну вот и вся ваша учеба, дорогой друг. Теперь осталось закреплять произношение и побольше говорить на самые разные темы. Общайтесь чаще, и ваши познания в языке примут законченную форму. Ну, а теперь мы с вами приступим к тому основному делу, ради которого вы и были присланы ко мне. Не думаю, чтобы вы забыли о Мертвом Времени, господин Шухтуев...
    — Ах, да... Мертвое Время. Конечно же, не забыл, — спохватился я, и мое лирическое настроение куда-то улетучилось.
    — Сегодня вечером мы начнем с вами постигать мудрость нашей древней книги — «Книги Семи Поясов Исхода и Шести Жемчужин Бытия». В ее 99999 трехстишиях — дримлангах рассказано о том, как наши предки сошли с Луны 16 тысяч лет назад. Вы узнаете, как возник Белый Пояс Мертвого Времени, где вы побывали, дорогой друг, и еще много-много о подвигах и великих делах первых тон-кроолей на Земле. До вечера, господин Шухтуев, отдохните пока, побродите по острову, — и ашпалаотр, отвернувшись, начал перебирать на столе свои папирусы.
    Вечер настал быстро, и скоро мы уже сидели на террасе-обсерватории, скрестив ноги по-восточному, на длинношерстном и теплом ковре. Ашпалаотр положил перед собой толстую книгу, страницы которой были испещрены неведомыми мне ранее письменами, составляющими длинные строчки. Через каждые три из них шел большой пробел с нанесенным в его центре уже знакомым мне знаком ордена джемисдаров.
    Это — канонический текст «Книги Семи Поясов Исхода и Шести Жемчужин Бытия», — произнес Исмаил-бей, трепетно касаясь ее страниц. — Здесь — сокровенные тайны нашего народа, свыше шестнадцати тысяч лет назад пришедшего на Землю с Луны, рассказы о жизни и великих деяниях достославных мужей и прекрасных жен, их страхи и надежды, их годы, равные эпохам, и минуты, равные годам...
    Ашпалаотр возвел очи к небесам, где уже начинали мерцать первые звезды, и, найдя взглядом Луну, замер...
    — Там — наша родина... — сказал он через некоторое время, глубоко вздохнув. — Там остался наш великий покровитель и защитник Раворомбатодамбохидратомо — вы видите его, друг мой? Смотрите, он там! Он взирает на нас, на своих спасенных им соплеменников с печальной гордостью, благословляя и ободряя нас. И так каждую ночь. Каждую ночь в течение 16 тысяч лет!
    Я почтительно взглянул на Луну. Так вот как, значит, объясняют тон-крооли эти темные пятна на нашем спутнике. Это их спаситель...
    — Да, вижу, — ответил я на вопросительный взгляд ашпалаотра. — Это ваш прародитель?
    — Не совсем. Но... сейчас вы обо всем узнаете, — Исмаил-бей раскрыл первую страницу книги и нараспев принялся звучным голосом читать эти трехстишия, которые, я вспомнил, именовались дримлангами. Увы, к сожалению, я не смог записать их слово в слово (кроме некоторых, в небольшом количестве), поэтому перелагаю повествование ашпалаотра своим языком, как могу. Да поймут и простят мне это мои радушные хозяева — благородные тон-крооли!»
    Далее шли листы несколько другого формата и зеленоватого оттенка. Вероятно, как подумалось Искандеру, Косьма Шухтуев написал переложение легенд из Книги немного позже и затем вложил в последовательном порядке внутрь дневника. На первом зеленоватом листе было начертано крупными буквами: «Легенды из предания тон-кроолей из "Книги Семи Поясов Исхода...». В случае моей смерти передать в Санкт-Петербургскую Академию». Искандер печально покачал головой. Сколько лет лежали такие веши на дне этого заржавленного сундука без всякой надобности и востребования! «Вот уж точно, — подумал библиограф, — эти записи я обязательно сохраню и в Академию непременно передам. Эдакое сокровище! И как только в пожаре не сгинули!» — и Искандер с волнением перевернул первый лист записей легенд.

    «Тысячи и тысячи лет жили тон-крооли на Луне. То был великий и могучий народ. Его люди имели благородные помыслы, храбрые сердца и богатые души. С любовью возвели они под стать себе прекрасные, величественные города. И взрастили они в городах пышные, благоухающие сады. И были эти сады наполнены птицами, и гуляли там привольно редкостные звери, и плескались в прудах необыкновенные рыбы. Счастливыми были эти люди; ведь они неустанно трудились на благо своих городов. Их путь был освещен мудростью старейшин и ученых, и не омрачали они своих душ страхом и суевериями. Были у них боги? Неизвестно, ибо они сами были как боги — боги света и разума.
    О, какой красоты была исполнена их достойная жизнь! Предаваясь отдохновению после трудов в густой тени деревьев, слушая вечный шум моря, они слагали легенды о могучих героях, ваяли непревзойденные статуи и создавали мудрые трактаты. Влюбленные одаривали друг друга гирляндами свежих цветов, стихами и драгоценными камнями. Ученые мужи предавались беседам об Истине и Мироздании, а мудрые правители денно и нощно пеклись об исполнении обычаев и законов.
    Но все начало рушиться в тот проклятый день, когда на небе зловещим глазом загорелась какая-то неведомая, недобрая звезда. Каждый миг, каждый час, каждый день — по мере того, как она разгоралась все ярче и все ужаснее, на Луне стали рождаться неведомые злые вихри, сносившие дома и выжигавшие сады, иссушавшие озера и реки. Пыльные бури, перемежающиеся страшными ливнями, смывали без остатка дворцы, бассейны и благоухающие сады... Гибель пришла к тон-кроолям! Она снимала ежечасно свою жуткую жатву, не щадя ни детей, ни престарелых.
    Наконец настал день, когда эта звезда, закрыв полнеба, заголубела над пустынной лунной равниной. Луна, медленно кружась, превратилась в спутник этой новой звезды и стала обходить ее за 29 дней».

    — Вот тебе и на, — подумал Искандер. — Это же период обращения Луны вокруг Земли! Черт знает что такое! — он, усиленно протерев глаза, снова впился ими в дневник.

    «... Безжизненные поля, высохшие русла некогда полноводных рек, пустые чаши исчезнувших озер и обнажившиеся горы, некогда покрытые буйной растительностью — вот все, что теперь представляла собой родная планета тон-кроолей. От их великого народа осталось восемь человек. Мужчин было пятеро: мудрый старец, маг и книжник — Раворомбатодамбохидратомо; искусный создатель разных приборов и механизмов — Хигастромеритрийа, выковавший хитроумный ключ; хранитель священных зерен вуа и цветка чертополоха — Валор, отважный охотник Утаэмон с чудесным, всепобеждающим мечом крисом и поэт, хозяин волшебной птицы шуррух — Сувэрьо.
    И были с ними три женщины: Лерис и Унук-Эльхайа — жрицы храма Великих Преданий и Предсказаний, обладательницы магического зеркала, и Лианэма, владевшая ожерельем из шести черных жемчужин — главным сокровищем Храма Шести Добродетелей.
    Помогая своим спутницам преодолевать водные преграды и каменные завалы, поднялись молодые герои в горы к жилищу старца Раворомбатодамбохидратомо, одиноко, словно птица, жившего на самой вершине горного хребта. Ласково встретил он их и подкрепил их силы чудодейственным напитком. Когда они пришли в себя, каждый рассказал ему свою историю спасения (опускаю те дримланги, в которых описаны похождения героев).
    — Дети мои, — обратился к ним Раворомбатодамбохидратомо. — Судьба оказалась милостивой к нам, и мы остались живы в то время, как весь наш народ ушел в те миры, откуда еще никто не ведал возврата... Та страшная звезда, занимающая сейчас полнеба, стала тому причиной. В наших древних сказаниях говорится о том, что нашим предкам было предсказано:
    Звезда над народом...
    Народ на звезде
    Начнет свои новые дни.
    — Это правда? — старец обратился к жрицам Храма Преданий и Предсказаний.
    — Да, истинно так, — подтвердили Лерис и Унук-Эльхайа. Никто не мог понять, что означают сии слова. И вот теперь нам стало ясно, дети мои: «Звезда над народом» — это и есть она, занявшая наши небеса, — и маг протянул руку к отверстию в пещере, откуда он обычно наблюдал за планетами и звездами. — Что же касается слов «Народ на звезде», то они должны означать, что мы должны перебраться на нее. Так мы можем спастись. — Жрец закончил говорить и испытующе поглядел на наших героев. Они, покачивая головами, недоверчиво поглядывали то на звезду, голубевшую сквозь отверстие в пещере, то на старца, сидевшего, откинувшись назад в своем кресле.
    — Но, достойнейший, как же мы переберемся на нее? — неуверенно спросил Валор, не выпускавший все это время свою драгоценную шкатулку с зернами вуа и неувядающим цветком чертополоха, — Как видно, она далеко, а у нас нет крыльев, дабы мы смогли, словно птицы вольные, пересечь бездну и мрак и достичь этой неведомой Звезды.
    — Это так, достойнейший, Валор говорит верно, — вступила в разговор Лианэма, на хрупкой шее которой изящно возлежало Таинственно мерцающее фиолетовым светом жемчужное ожерелье. — Как нам перебраться туда? Да и не ждут ли нас там Новые, еще более ужасные испытания?
    — И не погибнем ли мы там? Может, там нет ни воды, ни Пищи, даже на первые дни? Даже стрела, пущенная таким Искусным охотником, как Утаэмон, не смогла бы долететь до звезды, ведь правда? — со всех сторон послышались голоса присутствующих.
    Раворомбатодамбохидратомо поднял руку:
    — Ваши слова разумны, дети мои! Однако в старинных преданиях есть еще две строки, смысл которых я постиг лишь сегодня. Вот эти слова:
    В тот час,
    Когда шестеро вместе,
    Великое дело!
    — Великое Дело, — продолжил старец, — это наш переход на ту Звезду. А шесть священных сокровищ тон-кроолей! — и он посмотрел на Хигастромеритрийо. — Вот одно из них — волшебный ключ, перед которым нет преград и который сможет раскрыть все потаенные замки. Второе — это меч, который держит в руках храбрый Утаэмон. Нет такого врага, который бы не отступил перед его стальным блеском! Зеркало, что принесли Лерис и Унук-Эльхайа — третье наше сокровище. Свет, отраженный от него, будет направлять нас, указывая дорогу верную, которая и выведет нас туда, где мы будем спасены. Позже раскроются и другие его чудесные свойства. Шесть жемчужин на ожерелье Лианэмы... разреши взять их, дочь моя... — маг протянул руку, в которую жрица вложила сверкающее ожерелье, сняв его со своей шеи. — Вот наше четвертое сокровище. Обладая ими, мы будем владеть Истиной, Красотой, Страхом, Надеждой, Рассудком и Верой. Никто не может прожить свою жизнь, не владея этими понятиями.
    Цветок чертополоха и зерна вуа — еще одно наше сокровище. Чертополох воскрешает мертвых и дарует силу, делает владеющего им неуязвимым, а вуа одним зерном утоляет голод и растет даже на голых камнях. Хорошо храни их, Валор, на нашей будущей родине мы не обойдемся без них.
    — А что же будет нашим шестым сокровищем, достойнейший? — спросил Хигастромеритрийа. — Ведь вы говорили о шести, кажется?
    — Шестое? — переспросил Раворомбатодамбохидратомо, чуть помедлив, — шестое сокровище — вот оно, — он вытянул вперед руку, на которую неожиданно для всех, с легким свистом рассекая воздух крылами, слетел шуррух. — Наше шестое сокровище — живое, — сказал старец, — шуррух будет нашим верным другом — там, где ваши глаза не смогут проникнуть через какое-либо препятствие или вы сами окажетесь бессильными преодолеть сложную преграду, шуррух сделает это за вас: он будет вашими глазами и руками, ушами и мечом, когда понадобится!
    Старец погладил шурруха по голове и ласково прикоснулся к его белым крылам. Шуррух понимающе наклонил голову набок и моргнул своими умными глазищами, словно соглашаясь со словами, сказанными магом.
    — Но имейте в виду, — продолжал старец, — эти сокровища обладают силой лишь тогда, когда находятся в одном месте в руках тех, кто дружен между собой и предан друг другу. Отсутствие одного из них убавляет силу волшебства сокровищ на одну шестую, двух — на две шестые и так далее. Нам надо держаться вместе, что бы ни случилось, какие бы ужасные испытания ни предстояли нам — вы спасетесь, если будете преданы своим друзьям, преданы друг другу. А теперь, дети мои, начнем Великое Дело! — И Раворомбатодамбохидратомо шагнул к выходу из пещеры.
    Они последовали за старцем, уверенно вышедшим из их убежища и начавшим подниматься на самую вершину горы, одиноко возвышающуюся над пустынными полянами, разрушенными городами и высохшими реками. От горизонта к горизонту расстилалась мертвая картина.
    Все опустили головы и, стараясь не смотреть друг на друга, украдкой смахнули слезы, набежавшие на их глаза. Подниматься было все труднее и труднее, и Валор, Хигастромеритрийа и Утаэмон взяли на руки трех своих спутниц, передав сокровища старцу.
    Умный шуррух летел впереди, показывая им дорогу, более легкую для подъема на крутую вершину, время от времени нарушая жалобный вой ветра своим громким криком. Наконец герои достигли вершины. Огромная звезда голубела над ними, и казалось, что она совсем недалеко от них, буквально на линии вытянутой руки. Да, я достану ее своим мечом! — воскликнул нетерпеливый Утаэмон, вынув из-за своего красного пояса крис. — А если и не достану, то уж забросить его я смогу без всяких сомнений!
    Тебе, Утаэмон, и предстоит забросить на эту Звезду, но не меч, а свой пояс...
    — Пояс? — воскликнули удивленно. — Что вы хотите этим сказать, достойнейший?
    — Именно пояс, а вернее — пояса, дети мои. Вы спуститесь на эту Звезду по своим поясам, которые я буду держать за концы, стоя на этой вершине.
    — А потом? Как же потом вы спуститесь на Звезду? — наперебой заговорили тон-крооли.
    — Я останусь здесь, дети мои, и опущусь к вам тогда, когда вы будете находиться на грани гибели или когда какое-нибудь страшное несчастье обрушится на вас или на ваших потомков. Я буду наблюдать за вами вечно, пока там, на новой, неизведанной земле, будет видна наша планета, наша милая, дорогая, старая родина, о которой вы сложите песни и легенды и назовете именами наших городов новые селения на той Звезде. Будут идти годы и века, а я буду смотреть на вас с небес, и вы будете видеть меня каждый раз, когда только взглянете на свою старую отчизну. О, не плачьте, мои дорогие... — маг погладил по головам трех юных жриц, залившихся слезами, и мягко похлопал по плечам хмурых мужчин.
    — Вам суждено исполнить великое дело — и только вам! Итак, Утаэмон, твой пояс!
    Утаэмон, чуть поколебавшись, снял свой красный пояс и смотал его в клубок, зажал под мышкой крис и отдал один из концов пояса старцу.
    — Прощай, сын мой! — старец на мгновение прижал голову Утаэмона к своей груди. — Вперед! Не бойся! Не забудь о мече, он тебе поможет!
    Утаэмон, размахнувшись, кинул свой клубок, метясь прямо в центр Звезды.
    Клубок, с оглушительным свистом рассекая пространство и бездну космоса, с большой скоростью устремился к ней. Утаэмон, ухватившись одной рукой за пояс, скользнул в черный мрак, наполненный звездами, и исчез в одно мгновение.
    Через некоторое время пояс дернулся один раз.
    Раворомбатодамбохидратомо тревожно посмотрел на друзей. — Пояс оказался коротким. Ему надо как можно быстрее помочь, — и с этими словами старец снял свой белый пояс и, связав концы двух поясов — своего и Утаэмона, взмахом руки удлинил красный.
    Вскоре он дернулся три раза.
    — Все благополучно! — с улыбкой на лице проговорил маг. — Теперь очередь Валора. Смелее, мой мальчик!
    Валор сунул за пазуху шкатулку с зернами вуа и бережно приколол к своей одежде у плеча цветок чертополоха. Затем одним мгновением размотал оранжевый пояс и так же быстро превратил его в клубок. Он обнял мага, нежно простился с друзьями и так же легко скользнул по поясу в темноту космоса. Красная и оранжевая ленты светились в его глубине.
    — Ну, а сейчас — Хигастромеритрийа, — повеселев, сказал старец. — Все идет так хорошо, словно нам сопутствуют духи удачи.
    С этими словами он взял желтый пояс владельца волшебного ключа и также привязал его к. своему поясу. Хигастромеритрийа нащупал ключ в своем глубоком кармане и, прощально махнув рукой, с печальной улыбкой ушел в направлении полыхавшей голубым светом Звезды.
    Так же по очереди ушли Сувэрье на зеленом поясе с птицей шуррух, чей храбрый клекот долго не смолкал из глубин космоса, и три жрицы на своих поясах — голубом — Лерис, синем — Унук Эльхайа, унесшая зеркало, и последней ушла к Звезде на фиолетовом поясе Лианэма, тщательно скрывая в складках своего розового платья ожерелье с черными жемчужинами.
    ...Великое дело завершилось. Раворомбатодамбохидратомо, убедившись по колыханию всех семи разноцветных поясов о благополучном прибытии тон-кроолей на неведомую землю, отвязал их от своего пояса и, подержав много в своей ладони, отпустил. Сверкая семью цветами, пояса тут же обратились в изумительной красоты радугу, которая засияла над головами наших героев. Они стояли, обняв друг друга за плечи на небольшом островке, образовавшемся от сгущения лунного света в безбрежных волнах бушующего океана.
    — Взгляните! — взволнованно воскликнула Унук-Эльхайа. — Наш мудрый Раворомбатодамбохидратомо смотрит на нас! Он нас видит! Поприветствуем нашего спасителя!
    Все семеро спасшихся тон-кроолей радостно замахали руками и кричали приветственные слова в надежде, что их великий и достойнейший соотечественник увидит или услышит их....
    Вот так над Землей и засияла Луна, откуда, пользуясь поясами, обратившимися затем в радугу, и спустились первые тон-крооли на нашу планету. Поэтому Луна и радуга и по сей день тон-кроолями почитаются: первая, как своя прежняя родина, вторая — как путь, благодаря которому тон-крооли с Луны обрели свое спасение и новую землю. И было это 16 тысяч лет назад».

    Искандер в восторге оторвался от листов дневника и, приподнявшись с раскладушки, раздвинул ветви рябины и посмотрел вверх, на темнеющие небеса, где во всю красу сияла полная Луна.
    — Салям, Раворомбатодамбохидратомо! — помахал Луне он рукой, затем, слегка устыдившись столь невиданной для Овска фразы, с опасением огляделся вокруг. Но все было тихо, в соседнем огороде никого не было, только где-то вдали, со стороны водокачки, звякали дужки ведра, да гремели крышки фляг. Да еще Футька заворочался на груди Искандера, уютно зевая и жмурясь.
    Искандер слез с раскладушки, аккуратно поставил котенка на траву, тщательно сложил листы дневника и положил их в дипломат.
    Отужинав стаканом молока с огромным куском домашнего хлеба, принесенного Якуповной, он лег в кровать и долго через открытое окно смотрел на луну, перебирая эпизоды из только что прочитанной легенды. «Здорово! — восторженно думал библиограф. — Поэзия-то какая, выдумка! Вот-те и тон-крооли, вот-те и Сибейра! Ах, и сенсационная же вещь получится у меня! Из нее можно даже статью в какой-нибудь этнографический сборник написать», — расходился в своих мечтах Искандер. Затем, пощупав ручку от дипломата, стоящего у изголовья кровати, он, счастливо кряхтя, заснул.
    Это был один из тех редких снов, которые по яркости и значимости превосходят реальность: Искандер стоял в центре круглой залы, заполненной сиянием удивительно чистого серебристого света. Своды храмового сооружения уходили вверх, словно в открытое звездное небо. Шесть высоких колонн, уходящих в бесконечность, стояли на одной линии, разделяя залу по диагонали. Искандер протянул руку и коснулся одной из колонн. Эта часть колонны оказалась цилиндрическим диском, бесшумно повернувшимся вокруг своей оси... Еще мгновение, и прольется свет на удивительную тайну!


    Тайна белого пояса

    — Ну, как там наш сундучок таинственный? — встретил Искандера следующим утром Сергей Дмитриевич, высунувшись из своего кабинета. — Зайди, мил человек. Как дела?
    — Все идет нормально, Сергей Дмитриевич, не беспокойтесь, Искандер утвердительно рубанул рукой по воздуху. — Дня через три представлю вам опись и записку о дневнике. Вещь необыкновенно интересная, прямо скажем, сенсационная. Наш Овск прославится на весь мир!
    — Так уж и на весь мир? — заведующий с сомнением покачал головой. — Ну, мил-человек, ты и махнул!
    — Ей-ей, Сергей Дмитриевич! В журнал «Азия и Африка сегодня» такой материал по дневнику можно заслать — все ученые московские упадут — не встанут!
    — Ну, давай-давай, старайся, батенька, старайся! — Сергей Дмитриевич дружески улыбнулся Искандеру. — Отдыхай только почаще, а то вон какой-то зеленоватый сделался, на галстук свой похож стал.
    — Эт что! Эт ничего! — библиограф, прикрыв за собой дверь, поспешил к своему месту работы и, проделав обыкновенные приготовления, вперился взглядом в дневник.
    — Что, интересные записки? — услышал он голос Надежды, тихой, интеллигентной молодой женщины с неизменно доброй улыбкой на лице. — Вы так их внимательно читаете...
    — Великолепный материал! — живо откликнулся Искандер. — Дневник мичмана российского флота. В начале века его автор попал случайно в Сибейру, начал записывать у местных жителей сказки, предания, легенды.
    — Миклухо-Маклай, что ли? — спросила, заглянув в библиографический отдел, заведующая отделом обслуживания.
    — Что-то похожее, — согласился Искандер. — Тут такая прелесть! Обязательно потом всем расскажу... Как-нибудь соберемся...
    — Каждый день в четыре часа мы чай пьем, — подала голос со своего места Татьяна. Вот тогда-то по возможности и просветите нас, ладно?
    — С удовольствием, запросто! — ответил библиограф и нетерпеливо перевернул страницы дневника.

    «...- Теперь вы, дорогой мой друг, знаете о нашем пути на землю, — закрыв книгу, после короткой паузы произнес ашпалаотр. — О, вы даже записывали? — ашпалаотр взглянул на листы моего дневника, разбросанные по столу, на мой торопливый и местами неразборчивый почерк. — Похвально. Возможно, на родине вы сумеете даже издать ваши записки, и россияне узнают поближе наш народ, нашу историю, наши сказания! Передохнем немного, а затем продолжим чтение. Вам, я вижу, нравится?
    — Очень, господин Исмаил-бей. Мне так же интересно слушать, как тогда, в детстве, когда моя няня читала мне легенды древних греков.
    — Я рад, господин Шухтуев, что вы проникаетесь духом истории нашего народа. — Ашпалаотр разлил по небольшим пиалам ароматный чай и, открыв маленькую печь, вынул оттуда противень с мягкими лепешками — точь-в-точь такими же, какие я уже пробовал на спасшем меня корабле.
    — Так, значит, — спросил я, разламывая лепешку, — значит, остров Сибейра — это, по легенде, сгущенное отражение лунного света в океане?
    Ашпалаотр кивнул и невозмутимо произнес;
    — Истинно так. Обратите внимание на нашу землю. Копните в любом месте нашего острова лопатой, и вы увидите, что срез ее будет серебриться под направленным лучом фонаря или другого источника света.
    — И с чем это связано? — задал я неуместный вопрос и тут же пожалел о нем.
    — Непонятен вопрос, — несколько удивленно наклонил голову ашпалаотр, внимательно посмотрев на меня.
    — Ах, да, я понял, — поспешно закивал я головой, едва не поперхнувшись чаем. — Это из-за лунного происхождения острова. «Уф, надо же — едва не обидел такого хорошего человека, — подумал я. — Он говорит про отражение луны, а я ему — с чем связан серебристый оттенок. Эх, балда же я». А вслух сказал: — Чудесные предания, господин Исмаил-бей, чудесные сказания. Я их обязательно запишу. Такие изумительные сюжеты достойны пера более талантливого автора, чем я. Я это понимаю, разумеется, но уверяю вас — наша Академия наук в моем дневнике найдет самое подробное описание вашей страны и истории. А также, безусловно, и ее непревзойденной уфологии...
    Ашпалаотр одобрительно улыбнулся:
    — Что же, кто знает, возможно, россияне впервые узнают Сибейре с вашей помощью, любезный господин Шухтуев. Этим вы заслужите любовь и уважение нашего древнего народа. Исмаил-бей поднялся, подошел к окну, за которым синели сумерки, и серьезно произнес:
    — А теперь перейдем к наиболее непонятной пока для вас части нашей сокровенной Книги. Далее в ней говорится... Вы приготовились записывать? Хорошо, хорошо, я подожду...
    Готовы? Итак, продолжим, — и ашпалаотр одним движением раскрыл Книгу на нужной странице.
    ...Долго смотрел Раворомбатодамбохидратомо на новую родину своих близких соотечественников. Звезда голубым светом заливала безжизненные равнины, освещая ужасные разрушения и руины, которым волей рока уже никогда не было суждено подняться вновь. Маг решил спускаться вниз, в свою пещеру, и обратил взор к своему белому поясу, оставленному привязанным к вершине горы, с которой начали свое Великое Дело семеро тон-кроолей. К своему ужасу, он не увидел его. Он знал, что его волшебный белый пояс, лишившись добрых рук и мыслей своего владельца, может обратить свои чары против сил добра и начать показывать свои вредоносные свойства. И теперь его не было. В растерянности старец осматривал пространство вокруг себя в тщетной надежде увидеть свой магический пояс, но... напрасно. В это время его пояс, оторвавшись от вершины, изгибаясь змеиными кольцами, летел в сторону Звезды и через несколько мгновений, выгнувшись в виде гигантской подковы, коснулся обеими концами поверхности Земли. И там, где они соприкоснулись с нею, исчезли два острова со всеми находившимися там городами и людьми, их населяющими...»
    — Атлантида?! — невольно перебил я чтение ашпалаотра.
    — Да! — ответствовал он.
    — Это событие описано также великим греком Платоном в его произведении «Тимей». — О да, конечно же, я читал «Тимей»! — воскликнул я. — Боже мой, как все взаимосвязано на нашей старушке планете! А второй исчезнувший остров?
    — Остатки его — это Бермудские острова близ берегов Америки.
    — Таким образом, — продолжал Исмаил-бей, — Атлантида и еще одна цивилизация исчезли в белом поясе Раворомбатодамбохидратомо, который с тех пор в виде широкой полосы белого тумана носится над землей, забирая в свое бездонное чрево все, что только ни встретится на его пути. Именно поэтому мы называем его Поясом Мертвого Времени, ибо сгинувшие в нем люди исчезают из нашего времени и попадают в мир, где оно мертво. Вы помните, как удивились, когда вам сообщили об этом после вашего спасения?
    — Осмелюсь признаться, — несколько растерялся я, — мне показалось, что я нахожусь среди, извините меня, сумасшедших. Поставьте себя на мое место — согласитесь, что мысли, посетившие меня после этого сообщения, не смогли тогда достаточно ясно осветить эту ситуацию...
    — Конечно, конечно, — закивал головой ашпалаотр. — Поэтому-то я и расскажу вам кое-что о Корабле Мертвого Времени. Но прежде всего я хочу отметить, что вы для полного понимания услышанного должны будете кое-что пересмотреть и даже отказаться от части ваших взглядов на окружающий вас мир. Сможете?
    — Думаю, что мне это не будет трудно, — сказал я. — Во время учебы в корпусе, изучая астрономию и небесную механику, я лишний раз убедился во всемогуществе воли Божьей, создавшей Вселенную в таком многообразии. Вы просто подтвердите это!
    — Что ж, тогда вам будет легко принять то, что по воле Божьей, как вы говорите, существует множество миров, из коих, как слоеный пирог, построено мироздание. И в каждом из этих миров время может идти с разными скоростями. В каком-то быстрее, в каком-то медленнее. И мы также можем с вами представить мир, в котором вовсе нет времени, не так ли?
    — Как же это? — удивился я.
    — Ну, как бы это представить... Там все застыло, недвижимо, мертво. И как только туда попадают вещи из нашего мира, повторюсь, они попросту исчезают для нас и остаются в том мире — безвременном. Ваши два друга именно туда и попали. А этот клипер является как бы мостом между этими мирами...
    — У вас не остров, а какая-то страна чудес, — пробормотал я, потирая лоб. — Так что же оказалось, что я...
    — Первый человек, возвратившийся из Пояса Мертвого Времени, — докончил фразу ашпалаотр. — А согласно нашим преданиям, уничтожить злые чары этого пояса может только тот, кто вырвался из его леденящих объятий живым и невредимым. Представляете себе теперь, какая роль предназначена вам, дорогой мой друг?
    У меня пересохло в горле от волнения, и я лишь захлопал глазами, ничего не соображая и силясь произнести что-то вроде «нет, нет, что вы!»
    — Вы и только вы сможете наконец-то снять проклятие, висящее над нашей планетой и нашим островом. Только вы впервые за многие тысячи лет сумеете воспользоваться нашими сокровищами, оставшимися нам от предков. И только в ваших руках и руках ваших друзей, которые согласятся пойти с вами, они смогут вновь проявить свою силу. Наконец-то пробил этот час! — ашпалаотр выпрямился, его глаза запылали огнем, он воздел руку к Луне. — О! Многие тысячи лет мы ждали этого! И вот оно пришло! Второе Великое Дело! И для него пришло свое время! Завтра, — он повернулся ко мне, — завтра вы начнете отбирать соратников для вашего похода к Поясу Мертвого Времени.
    — Но я же никого не знаю здесь! — воскликнул я, наконец-то обретя голос. — Да и кто согласится пойти со мной, чужестранцем?
    Исмаил-бей улыбнулся:
    — О вас уже знают во всем нашем ордене. Многие почтут за честь отправиться в поход к истоку Пояса. Вот увидите, отбоя от добровольцев не будет. Но вы должны быть весьма внимательны и сдержанны в поисках будущих соратников. Ими должны быть желательно джемисдары, так как они не связаны семейными обязательствами и совершенно свободны в своих действиях. Излишне говорить, что они должны хорошо владеть оружием всех видов, глубоко осознавать цель похода и быть ей всецело преданными.
    — Прежде всего мне нужно увидеться с джемисдаром Ченг А Сеном, — сказал я. — Затем... Я еще подумаю. Кажется, я знаю уже несколько достойных имен.
    — О, джемисдар Ченг А Сен — весьма уважаемый и храбрый воин. Ваш выбор показал мне, что вы не ошибетесь и в дальнейшем, — ашпалаотр тепло улыбнулся и коснулся рукой моего плеча. — Завтра же он будет в Крак-дю-Шевалье и вы поговорите с ним. А пока совершим с вами вечернюю прогулку по обсерватории, если не возражаете. Сегодня такая красивая полная луна. Приглашаю полюбоваться на нашу прежнюю родину, мой дорогой друг...
    И с этими словами Исмаил-бей, приоткрыв дверь на площадку обсерватории, жестом пригласил меня за собой. Я вышел за ним, глубоко вдыхая ночной воздух, на широкую площадку, откуда открывался, как всегда, безумно романтический пейзаж на озеро, джунгли с синеющими вдали горами. Огромная луна зависла над нами во всей красе своей, и спаситель тон-кроолей, как уже многие тысячи лет, внимательно наблюдал с нее за своим народом, который, утомившись за день, укладывался ко сну. В крошечных домиках вокруг озера постепенно гасли светильники, тьма становилась все гуще, и вскоре все вокруг погрузилось в непроглядный мрак, посеребренный лишь лунным светом, бесконечным потоком, струившимся с небес...»


    Чаепитие

    — Ну, так как у нас сегодня с чаем, «лоцман книжного моря» — голос систематизатора Татьяны заставил Искандера чуть издрогнуть и оторваться от чарующих описаний тропической ночи.
    — Да-да, конечно! — сказал Искандер. — Иду! Я совсем забыл. К тому же — неужели уже четыре часа?
    — Четыре пятнадцать, — уточнила Татьяна. — Ну что, пойдем?
    — Иду, иду.
    Искандер сунул часть дневника во внутренний карман и вышел из отдела вслед за Татьяной.
    В методическом отделе, где каждый день, по плану научной организации труда, в четыре часа дня коллеги отдыхали и наслаждались свежим чайком, библиотековеды встретили Искандера веселым разноголосьем.
    — Ну, девушки, сейчас нам про Миклухо-Маклая прочитают новые записки!
    — А мне сказали, что о каких-то фараонах и их женах...
    — Как? Разве не о королевских фаворитках?
    — Гораздо лучше! — важно сказал Искандер, вынимая из кармана пачку индийского чая.
    Затем, торжественно разложив на столе записи, он обвел глазами слушательниц, с интересом воззрившихся на него, и произнес:
    — Из записок Косьмы Шухтуева, вашего земляка-мичмана российского императорского флота с корвета «Святой Даниил». Датировано 1905 годом! Этот самый Шухтуев попал случайно в Сибейру — есть такая в восточной части Индийского океана, кстати, могу показать на карте; и там с ним случаются самые различные приключения. По ходу приключений он ведет записи легенд, очень интересных и красивых, между прочим, мне кажется, не хуже древнегреческих.
    И вот сейчас я вам почитаю одну легенду. Как раз на ней остановился. И Искандер выразительно, делая паузы, иногда изящно вскидывая свою худую руку и временами отпивая чай, начал:

    «- Вы слышали что-нибудь о кальтавах, дорогой друг? — спросил меня ашпалаотр, мягко коснувшись моего плеча.
    Его взгляд вслед за моим был направлен на Луну и на странную светящуюся дымку вокруг ее диска, что придавало ей некую загадочность.
    — О ком? — переспросил я, по привычке нащупывая листы моего дневника, которые были со мной в любое время дня и ночи, как и остро отточенный карандаш.
    — О кальтавах, — повторил Исмаил-бей, — это такие бестелесные духи, населяющие пространство вокруг Луны. В полнолуние они устраивают свои праздники и кружатся в легком танце — по преданиям это случается в те ночи, когда Луна окружена таким вот, как сейчас, облачком.
    — Значит, сегодня праздник этих... Как вы сказали?.. кайта...?
    — Да, да, кальтавов, — мой собеседник покивал головой, чуть улыбаясь, взглянул на небо, как будто какой-нибудь знакомый кальтав помахал ему оттуда рукой.
    — Значит, очередная легенда? — с надеждой спросил я, садясь на устланный листьями вуа скромный деревянный топчан, занимающий часть обсерватории.
    — Ну что ж, если хотите и вам интересно... — он добродушно усмехнулся, глядя на меня, раскладывавшего лист дневника на коленях. — Но прежде, друг мой, попробуйте вот этого... Как говорят шотландцы — «перережем сказочку чарочкой», — он подошел к шкафчику и вынул оттуда два изящных стаканчика и деревянный пузатый сосуд. Быстро наполнив стаканчики зеленоватой жидкостью, он протянул один мне, а другой, взяв в ладони, стал катать между ними, задумчиво глядя в окно. Затем зажег светильник и поставил его рядом со мной.
    — В тихие весенние ночи следует любоваться небом и, вдыхая аромат цветов, вести приятные беседы друг с другом; теплые летние ночи надлежит проводить в саду, взирая на звезды, и вспоминать о приятных историях из своей прошлой жизни; в слякотные осенние ночи надо пригласить к себе друга и предаваться философским беседам; а в холодные зимние ночи лучше сидеть у огня, пить теплое вино и разбирать старинные трактаты или рукописи, — промолвил он и, осушив свой стаканчик, продолжил:
    — А сейчас у нас что? Тихая весенняя ночь — значит, следует вести приятные беседы с другом, пересказывая старинные предания. Итак, кальтавы... Это, как я уже говорил, существа без плоти, иногда появляющиеся на земле. Они — верные друзья и помощники всех одиноких — женщин и мужчин, всех тех, кто обделен дружбой и любовью, тех, кого преследуют враги и кто не может в одиночку защититься от печалей и смятений своей души. Они приходят к отчаявшимся по ночам и раскрывают перед ними богатство всего подлунного мира, развлекая женщин рассказами о невиданных чудесах и спасая их от ночных слез; подбирая мужчин с поля боя и окружая их заботой и чутким вниманием или отвлекая их от дурных мыслей и самоубийств. С первыми лучами солнца исчезают они, спеша в предрассветном тумане вернуться в свое прилунное царство. Тот или та, кто имеет в своих друзьях кальтава, постепенно преображается — становится душевно богаче, щедрее и даже красивее. Ну, а в случае замужества или женитьбы своего земного друга, кальтав обречен на гибель. Мужчины — кальтавы падают с неба на дно океана, где превращаются в жемчужины, а женщины падают на землю, оборачиваясь бутонами роз.
    Видели ли вы, мой друг, как падают кальтавы? Огненной нитью сверкнут на горизонте и...
    — А! Падение звезды?! — спросил, я встряхивая усталой рукой.
    — Кальтавов, друг мой, кальтавов! — поправил меня ашпалаотр, — а появились они на земле вот так...
    Я снова склонился над дневником. В тишине, нарушаемой лишь шепотом звезд и трелями лягушек ближайшего пруда, опутанного лозой и расцвеченного лилиями, мерно полилась речь Исмаил-бея.
    — В стародавние времена, когда Черная Жемчужина еще не лежала на дне океана, филины были серые и желтоглазые, а чертополох не имел колючек, в одном из небольших поселений жила девушка-сирота необыкновенной красоты. Если она прикалывала себе на волосы какой-нибудь пышный цветок, то он тут же увядал, так как стыдился себя и не мог находиться рядом с ней и ее красотой. Но особенно прекрасными были ее глаза... Казалось, в ее огромных очах вмещается весь мир, от самой крошечной звездочки на небе до безмерного потока времени. Ее любило все селение — и стар, и млад всегда могли найти в ее домике приветливое слово и яблоко на обратный путь. Но любовь многих всегда гибнет от ненависти одиночки: соседка-завистница, водившая дружбу с силами зла, сумела опутать ее своими чарами: «Все хвалят твои глаза. Я сделаю так, чтобы они никогда не закрывались, и ты проклянешь их, когда не сможешь засыпать по ночам!» — такими словами сопроводила она свое колдовство.
    ...Отныне ночи стали для нее временами мучений. Широко раскрыв глаза, смотрела она в бездну ночной тиши, и духи сна пролетали мимо ее ложа. Измученная, встречала она свой рассвет, и даже теплые солнечные зайчики не могли облегчить ее страданий...
    Джемисдар прервал свой рассказ и принялся набивать свою трубку и, когда клубочки дыма из нее, танцуя какой-то запутанный танец, стали исчезать у самого потолка его жилища, с которого свисали пучки ароматических трав, мой хозяин продолжил:
    — И вот в одну из таких ужасных ночей один из магов-отшельников макубу, проживавших на самой высокой из вершин гор Айвинь-Линь-По и постоянно беседовавших с небом, звездами, облаками, увидел в одном из облаков отражение этой несчастной девушки и решил ей помочь. Спустившись на землю, к людям, он долго ходил по базарам и площадям, по разным селениям и городам в поисках двух влюбленных, которые согласились бы ему помочь. И когда он нашел таких... — джемисдар запнулся и, откашлявшись, развел руками, — забыл их имена, вот жалость...
    — Ничего, дальше, пожалуйста, — я снова потряс онемевшей кистью, умоляюще глядя на него.
    — Н-да-а, — мой хозяин усмехнулся. — И когда нашел таких, забрал их тени с собой и вдохнул в них сознание, чувства боли, сострадания и надежды.
    ...Бедная девушка и не поняла сначала, что произошло, когда одной ночью вдруг хижина ее неожиданно озарилась мерцающим слабым светом, а затем мрак, наполненный духами кошмаров и тревог, перерезал пополам серебристый лунный луч, по которому в хижину скользнул красивый молодой юноша. Это и был первый кальтав на земле. Он был высок и статен. Его плащ переливался серебром, в руках у него была красивая чаша с эвилой...
    — Что это такое? — перебил я его, на мгновение оторвав карандаш от листа.
    — Эвила? Это аромат первого поцелуя, — ответствовал ашпалаотр, выколачивая трубку об край стола.
    — Здравствуй, прекрасная незнакомка! — приветствовал альтав не перестававшую удивляться девушку. — Я кальтав и пришел к тебе из прилунного мира, дабы расколдовать тебя! Отныне ты не будешь смотреть по ночам в глаза объявших тебя кошмаров и одиночества. С тобою буду я. Я уничтожу мрачные чары колдовства и освобожу тебя от их сил...»
    О, какими прекрасными стали с тех пор ночи! Каждую ночь кальтав появлялся у нее в хижине в лунном сиянии. И каждый раз он приносил ей какую-нибудь диковинку: то пригоршню звездочек, которые он затем разбрасывал по хижине, отчего она наполнялась таинственным мерцанием; то лунную пыль в прозрачном кристалле (и они всю ночь сидели, наблюдая, какими странными и загадочными узорами клубились серебристые пылинки внутри кристалла на протяжении всей ночи); то маленькую комету, которая весело и с шумом летала по хижине, вызывая счастливый смех девушки, и которую они затем перед рассветом выпускали из окна, словно птицу, домой, на небо... Вскоре кальтав стал брать ее на руки и, прикрыв глаза ладонью, взлетал с ней высоко над горами и реками, долинами и дикими ущельями...
    К концу таких путешествий она, усталая, забывалась у него на руках, и тогда он, бережно положив ее на ложе в хижине, держал ладонь на ее глазах до самого рассвета, до той минуты, когда ему нужно было улетать обратно.
    Так постепенно разрушались колдовские чары. И пришло время, когда кальтав, в последний раз отведя руку от ее лица, бросив прощальный взгляд на нее, взмыл в полете высоко-высоко и кинулся камнем вниз...
    — И погиб? — спросил я, на мгновение оторвав карандаш от бумаги.
    — Они не погибают, как вы помните. Кальтавы-мужчины превращаются в жемчуг. Но первый кальтав превратился в шорох дождевых капель — тот самый шум дождя, успокаивающий и убаюкивающий нас. Приходилось ли вам когда-нибудь засыпать под шорох дождя? Знайте, что это так утешает свою подругу тот самый первый кальтав на Земле. Только два кальтава не обратились в жемчуг — те, которые достигли чувства любви. Вы помните, что это чувство не было вложено в них с самого начала, только чувства боли, сострадания и надежды. Ну, а те, кто достиг способности любить, превратился в то, что постоянно находится с нами, как бы напоминая об этих печальных историях.
    — А во что обратился второй кальтав?
    — В утреннюю росу. Но это уже совершенно другая легенда, не связанная с этой. Кстати, вы заметили, дорогой друг, что любовь встречается только в легендах и красивых преданиях? На земле ей нет места. Она не приходит к нам никогда. Лишь избранные могут быть отмечены ею. Но кто из нас встречал таких избранных? — Исмаил-бей с этими словами встал, подошел к светильнику и легким, изящным движением руки загасил его».

    Искандер закончил чтение и, прихлебывая остывший чай, победно, словно сам был автором этого лирического предания, оглядел притихших женщин.
    — Ну, и как вам фольклор древних тон-кроолей? — спросил он, нарушая чуть затянувшуюся паузу.
    — Здорово, — восхищенно протянула молоденькая Ирина. — Красиво и необычно! А еще там что-нибудь такое есть?
    — О! — Искандер поднял палец, — хорошего понемножку, ладно? Если еще нечто подобное прочту — расскажу.
    — А вам-то понравилась легенда? — спросила Искандера библиограф Светлана. — Вы ее читали с такой выразительностью, что...
    — Неплохо придумано, — важно ответил Искандер. — Сюжет этакий, с эффектами всякими, философической подоплекой. Для древних это и вовсе расчудесно. Это, конечно, не Плутарх и не Омар Хайям, но все же, все же...
    — А вам, что Омар Хайям нравится? — кокетливо наклонила голову Раиля — ваш любимый поэт, да?
    — И Песоа тоже! — кивнул Искандер.
    — И Песоа? Кто это?
    — Малоизвестный у нас, но любимый португальцами поэт. У него стихи — не какие-нибудь там вирши про любовь, а можно сказать, рифмованная философия.
    — Прочитайте что-нибудь, — попросила Светлана.
    — Эт можно! Эт — я с удовольствием, — заулыбался Искандер. Вот мое, пожалуй, самое любимое из творчества Песоа. И он мрачно начал:

    Мы в этом мире превратном,
    Где и живем, и творим, —
    Тени, подобные пятнам,
    Облики принадлежат нам
    В мире, который незрим.

    Грустная ложь камуфляжа —
    Мир, обступающий нас.
    Так и живем мы, бродяжа
    Маревом, дымкой миража
    Средь ненавистных гримас.

    Разве что с болью щемящей
    Некто порой различит
    В тени снующей, скользящей —
    Облик иной, настоящий,
    Тот, что от взора сокрыт.

    Зрящий пришел к переправе,
    Зренье дающей уму, —
    Но не вернуться не вправе
    К прежней томительной яви,
    Чуждой отныне ему.

    Ныне тоске неизбывной
    Он навсегда обречен,
    Связанный с истиной дивной,
    Но заточен в примитивной
    Смуте пространств и времен.

    За столом наступила столь длинная пауза, что Искандер сам еще раз прервал ее:
    — Ну и как? Понравилось?
    — Это даже не то слово, — ответила книговед Надя. — Это слишком хорошо, хотя и туманно.
    — А про любовь что-нибудь прочтите, — снова пискнула Светлана. — Про любовь-то знаете?
    — Только одно, — кивнул Искандер. — Оно короткое, но весьма емкое и глубокое. Только Леонардо да Винчи, великий холостяк, мог написать такой маленький шедевр:

    Любовь возвышенна, когда в союзе двух
    Пред красотой души она благоговеет.
    Любовь низка, когда ничтожен дух
    И низок мир того, кто избран ею.

    Дарят покой и прогоняют страх
    Часы любви! И ты отмечен ею, если
    Природа мудро держит на весах
    Любовь и дух в прекрасном равновесье!

    — И вы сами так считаете? — спросила Нина из отдела обработки литературы.
    — Я считаю так, как джемисдар Исмаил-бей из прочитанной легенды, — уклончиво ответил Искандер.


    Встреча с друзьями перед походом

    «Наутро я, подкрепившись молоком, свежим хлебом и фруктами, вышел к внешним воротам замка для встречи с Ченг А Сеном. Долго ждать не пришлось, из очередной прибывшей лодчонки, которые беспрерывно сновали между островами и берегом озера в течение дня, вышел подтянутый молодцеватый джемисдар, меланхолично взиравший вокруг своими раскосыми глазами сквозь необыкновенно длинные ресницы. Увидев меня, он дружески помахал мне рукой.
    — Рад вас видеть, дорогой друг! — произнес я, прыгая с камня на камень и подходя к нему поближе.
    Мы тепло пожали друг другу руки.
    — Заранее приношу свои извинения — я вас, наверно, отвлек от каких-то важных дел?
    — О, не стоит беспокоиться, — отвечал Ченг А Сен. У меня был как раз свободный день от дежурства, и когда посыльный принес мне от великого ашпалаотра записку, я был даже обрадован. Я также рад вас видеть в добром здравии, господин Шухтуев.
    — А ведь записка пошла к вам по моей просьбе, — сказал я, заглядывая ему в глаза.
    — По вашей? — джемисдар чуть удивился. — Что-то случилось?
    — Если не возражаете, любезный Ченг, посидим где-нибудь? В какой-нибудь корчме? — предложил я, нащупывая в кармане серебряный рубль.
    — С радостью, мой друг, вон под той скалой есть один уютный риокан.
    Мы направились к небольшому зданию, чьи стены были обвиты плющом и лианами — в риокан, как здесь называли заведения типа нашего трактира.
    Сев в самый дальний угол, мы принялись за вареную фасоль, сдобренную оливковым маслом, запивая ее прекрасным вином из молодого винограда.
    — Вы, конечно, слыхали о Поясе Мертвого Времени, дорогой Ченг, и о Шести Сокровищах? Уверен, вам рассказывали про это ваши наставники из ордена.
    — Да, — кивнул Ченг. — Эта история мне известна. И что же с Поясом?
    — А то, что нам с вами предстоит отправиться в дальний поход за ним. Великий ашпалаотр сам благословил меня на это великое дело. Не хотите ли присоединиться? На Бермуды!
    — О чем речь, — пожал плечами Ченг А Сен. — Отчего бы и не проехаться на Бермуды.
    — Путешествие будет сопряжено с опасностями, — счел нужным заметить я. — Может случиться, что некоторые из нас и не вернутся обратно.
    — Конечно, конечно, — кивнул Ченг, — очень может быть. И он, придвинув остатки фасоли к себе, принялся меланхолично их доканчивать.
    Я едва не бросился ему на шею.
    — Так вы согласны, черт возьми? — закричал я. Редкие посетители удивленно посмотрели в нашу сторону, а хозяин даже схватился за длинноствольный пистолет, лежавший на одной из полок.
    — Ну, конечно же, согласен, — засмеялся Ченг. — Давно я уже не имел какого-либо серьезного дела.
    И он на моих глазах проделал вещь, от которой я с размаху сел на табурет, широко открыв рот от удивления. Вынув две палочки для еды — непременный атрибут китайца, он едва уловимым движением поймал ими двух ос, залетевших в риокан и нудно круживших над нашим столиком. Выбросив палочки с осами в окно, он засмеялся и, встав из-за стола, направился к выходу. Я последовал за ним.
    — Знаете ли вы джемисдаров Ле Бланка и де Ланду? — спросил я Ченга, щурясь от яркого солнца. — Такой изящный молодой француз и благородный испанец?
    — Кажется, я слышал эти имена, — сказал Ченг. — Это, по-моему, было связано с рейдом на Форт-Габриэль, занятый англичанами. Отряд Ле Бланка и фрегат «Шайтан» зажали его с суши и с моря и разнесли втрое большие силы врага. Ле Бланк, если не ошибаюсь, был ранен и получил медаль «Кровь за Отчизну». А де Ланда — медаль «Слава отважных».
    — Это они и есть, кивнул я. — Как бы вы посоветовали их найти?
    — Нет ничего проще! Пишите им записки, и я через центральную штабную канцелярию перешлю их по отрядам.
    — Отлично!
    И я тут же, вынув чистый лист бумаги, написал небольшое послание по-французски: «"Крак-дю-Шевалье». 9 августа 1905 года. Любезный господин Ле Бланк! Помня нашу встречу на пароходе и постоянно держа в памяти Вашу любезность по отношению ко мне и дружеское расположение, осмеливаюсь обратиться к Вам с приглашением посетить меня в Замке. Цель моего приглашения Вы узнаете тотчас же по приезде, если сочтете возможным положительно ответить на оное. Прошу извинить меня за беспокойство, к которому, впрочем, я полагаю, Вы отнесетесь снисходительно, как исходящему от вечно вашего мичмана Шухтуева». Поставив подпись, я подал записку Ченг А Сену.
    — Вот, прочтите, — сказал я, передавая записку Ченг А Сену и, пока он читал, я написал такую же джемисдару де Ланде.
    — Сегодня же отправлю их, так что ждите дня через три, — молвил Ченг, — засовывая записки во внутренний карман своего кителя. — До скорого свидания! — Он отдал честь и быстрыми шагами пошел в сторону пристани. Я видел, как он дождался очередной лодки и сел в нее. Вскоре лодка была уже на том берегу, и я потерял фигурку моего друга из виду.
    ... Вечером я рассказал за легким ужином ашпалаотру о своей беседе с Ченг А Сеном и его согласии отправиться со мной на поиски Пояса Мертвого Времени.
    — Я знаю, — удовлетворенно кивнул ашпалаотр, — Ченг А Сен — благородный молодой человек. Анри Ле Бланк, о котором вы рассказываете, также достойный и храбрый джемисдар. Вижу, вы собираете команду из прекрасных соратников, дорогой друг.
    — Это не так уж трудно, — ответил я, очищая банан, — в вашей стране, куда ни пойти, всюду — вежливые военные, незлобивые женщины и послушные дети. Просто рай земной, а не воюющее государство. А уж джемисдары как на подбор — храбрецы и рыцари без страха и упрека. Хоть роман пиши.
    Исмаил-бей усмехнулся:
    — Ну, что ж, будем отдыхать. Вам надо накапливать силы для будущих испытаний. Можете почитать что-нибудь из наших старинных рукописей. Это будет добавочным упражнением в закреплении нашего языка.
    Мы распрощались, и я, взяв у него в библиотеке толстый том «Исторического пути тон-кроолей в рисунках выдающихся художников Сибейры», лег на свою кровать и принялся при свете луны рассматривать великолепные иллюстрации, выполненные в различных стилях, пером и кистью, резцом гравера и углем. Вот тон-крооли спускаются по радуге на землю, вот шестеро героев стоят, обнявшись, на острове. А вот Унук-Эльхайа добывает нить из коробочки хлопка, а вот здесь Хигастромеритрийа совершает какое-то загадочное действо, вытянув вперед руку с каким-то цилиндром, смахивающим на маршальский жезл, из которого тонкой линией вырывается красный огненный луч, прожигающий насквозь скалу.
    Перелистывая том, я мало-помалу стал клевать носом и вскоре, отложив его в сторону, задремал.
    Через два дня на пороге моей комнаты ранним утром возникли фигуры Ченг А Сена, Анри Ле Бланка и Мигуэля де Ланды.
    — Ба! Ба! Ба! — воскликнул Ле Бланк, не выпуская из рук своей привычной сигары. — Кого я вижу! Мичман Шухтуев! Рад обнять вас, мой дорогой друг! — мы крепко обнялись с Ле Бланком и Ченг А Сеном.
    — В риокан, друзья мои! — сказал я, надевая китель — в риокан! Такую встречу грех не отметить подобающим образом.
    Мы быстро вышли из замка и вскоре уже сидели за столиками под теми же самыми гирляндами из яблок и слив, и я излагал дело, из-за которого мы и собрались здесь. Ле Бланк кивал и вместе с де Ландой с аппетитом приканчивал бульон из акульих плавников.
    — Поход может быть весьма опасным! — привычно стал я пугать наших друзей, все это время не проронивших ни слова, а кивавших в такт моим словам.
    — Возможно, кое-кто из нас упокоится на дне океана... — замогильным голосом произнес Ченг, видя, что джемисдары невозмутимо поглощают жаркое, запивая его молодым вином.
    — Когда ехать? — спросил Анри, отодвигая от себя пустую тарелку и принимаясь за десерт. — Мне нужно два дня, чтобы закончить кое-какие дела у себя во фрэгуэзии и передать командование отрядом заместителю.
    — Вы знаете, любезный Ченг, все на первых порах идет так хорошо, что это мне кажется подозрительным, — повернулся я в сторону нашего друга, меланхолично орудовавшего палочками для еды. — Вам так не кажется?
    — Напротив, дорогой Шухтуев, думаю — это предвещает нам успешную поездку, — ответил Ченг.
    Остаток дня мы провели в подготовке к походу, проводив Ле Бланка на паромчик. Почистили карабины, разобрали и собрали револьверы, взяли у охраны замка несколько десятков шимофозов — легких на вес кирпичиков огромной взрывчатой силы из неизвестного мне порошка. На все это, а также на подготовку веревок, крючков ушло два дня, по истечении которых Ле Бланк; уладив все дела, присоединился к нам».

    — Искандер, можно вас оторвать на минутку? — перед библиографом выросла фигура Евгении Сергеевны — заведующей справочно-библиографическим отделом. Вид непосредственного начальника заставил Искандера встать со стула внимательно посмотреть на нее.
    — Примите участие в выполнении библиографической справки, — попросила она, — в читальный зал пришел один читатель — любитель кроссвордов, дотошный, ну спасу нет! Мы, конечно же, не выполняем кроссворды, но, может быть, вы назовете литературу, где бы он мог найти то, что его интересует...
    Искандер направился в читальный зал. Там он увидел старичка, своей согбенной фигурой напоминавшего Фауста в старости, с крючковатым носом, в очках в старомодной оправе, с довольно недружелюбным видом рывшегося в куче справочников и словарей, горой наваленных перед ним на столе.
    — И еще я бы попросил такой словарь, где были бы названы все цветы, все соцветия и названия трав! — потребовал он, повернувшись к библиотекарям, которые, тихонько чертыхнувшись при его словах, послушно отправились вглубь книжного фонда.
    — Вот наш библиограф — товарищ Амиров, — представила Евгения Сергеевна Искандера старичку. — У вас был вопрос о каком-то татарском писателе?
    — Да, да, да! — живо откликнулся старичок, зашарив по карманам своего габардинового пиджака. — Где же, где же.., — бормотал он. А, вот! «Татарский писатель, просветитель и ученый шестнадцатого века». Одиннадцать букв! Кто это такой? Я тя спрашиваю, а? — он взялся за пуговицу пиджака Искандера.
    — Шестнадцатого века? Одиннадцать букв? Мухаммедьяр! — быстро сообразил Искандер.
    Старичок с недоверием стал вписывать буквы в клетки.
    — Точно! — подпрыгнул он на стуле, хлопнув в ладоши. — Он самый! Молодец!
    Искандер кивнул и, улыбнувшись, повернулся к нему спиной, собираясь уйти.
    — Погодь, погодь! — закричал вдруг старичок, игнорируя зловещий шепот заведующей читальным залом: «Тише, пожалуйста! У нас люди работают, вы здесь не один!».
    — Погодь! Коли ты такой умник — разумник, помоги мне еще разок. Вот, скажем, вопросец: «Остров в Антарктиде, принадлежащий Франции?» — чего это за остров, а? Восемь буковок!
    — А, это, наверное, Кергелен, — махнул рукой Искандер.
    — И ведь точно! — старичок торопливо заполнил квадратики. — Слушай, еще разок подмогни. Вишь, рекбус какой попался, хе-хе-хе, кроксвордус, понимаешь ли, «Герой древних тон-кроольских легенд» — это кто такой может быть, а? Ты, брат, не падай, не падай — двадцать пять букв — во! Вот таперича падай!
    — Раворомбатодамбохидратомо! — выдохнул Искандер.
    На старичка словно столбняк нашел. Искандер поправил галстук и победно вышел, словно не слыша радостно-призывные вопли очнувшегося кроссвордиста.

    «Назавтра они вчетвером стояли перед ашпалаотром, облаченным по этому случаю в серебристый плащ с изображениями Луны и знаками ордена.
    — Итак, готовы ли вы к принятию священных сокровищ? — после небольшой паузы спросил Исмаил-бей.
    — Излишне говорить, какая это честь для нас, не так ли, друзья? — за всех ответил Ле Бланк.
    — Еще бы!
    — Безусловно!
    — Истинно так, — ответили мы хором.
    — Что же, тогда идите за мной и отрешитесь от печальных чувств и дум! — ашпалаотр подошел к стене, покрытой зеленым сукном, и коснулся какой-то точки на ней, известной ему одному. Мгновенно стена раздвинулась, и мы увидели длинный коридор, озаренный какими-то светящимися камнями, вделанными в его стены. Камни излучали серебристый свет, мерцающий и переливающийся, от чего в коридоре было светло, как в летние сумерки. Ашпалаотр переступил порог и жестом пригласил нас идти за собой. Мы гуськом, чуть ли не на цыпочках, вошли в коридор. Впору было остановиться в восхищении: стены коридора были расписаны сценами из истории Сибейры, с сюжетами примерно такими же, какие я видел два дня в фолианте с иллюстрациями. Они были написаны фосфоресцирующими красками столь искусно, что при нашем движении вследствие оптического эффекта начинали как бы шевелиться, становиться выпуклыми и объемными. Восхищенно озираясь, мы пошли за Исмаил-беем, который время от времени оборачивался и ободряюще улыбался нам. Через десять минут ходьбы мы вошли в небольшую залу и остановились в середине ее. В глубине залы, освещенная знакомыми нам камнями, виднелась огромная, метров десяти высотой каменная дверь, к которой вели шесть; высоких ступенек. На двери была изображена Луна и радуга, а также выбиты шесть сокровищ: шуррух с ключом в клюве сидел на мече крисе, держа в одном из простертых крыльев зеркало. Все это было обрамлено венком из чертополоха. А в каждом из шести соцветий венка был вделан отшлифованный до блеска шар из черного мрамора, символизирующий жемчужину.
    Ашпалаотр поднялся по ступеням. Сняв со своего указательного пальца на левой руке большой перстень, он вложил его в левую лапу шурруха — филина.
    В ту же секунду раздался леденящий душу хохот филина, глаза его засияли ярким светом, заставившим нас зажмуриться, и только крик ашпалаотра, приказывающего нам лечь, заставил нас очнуться и буквально повалиться друг на друга на мраморный пол залы. Я чуть приподнял голову и увидел поразительное зрелище: крис, на котором сидел шуррух, отделился от стены и, вращаясь, словно олимпийский диск, со свистом пронесся прямо над нашими головами, едва не срезав шляпу Ле Бланка. В один миг ашпалаотр протянул вперед свои руки и прочел какое-то длинное заклинание. Свист стих, раздался звон, и я, полуобернувшись, увидел меч, поблескивающий на полу.
    Мы поднялись, отряхиваясь и поправляя на себе одежды.
    — Итак, мы получили меч, — торжественно провозгласил Исмаил-бей, — Косьма, возьмите его! — приказал он, повернувшись ко мне.
    Я, чуть помедлив, подошел к лежащему мечу и поднял его. К моему удивлению, он оказался достаточно легким, его голубое постепенно сужающееся к острию лезвие было украшено неведомыми мне письменами и джемисдарским знаком. У чашечки криса была специальная щель для переламывания меча противника, если тот во время боя застревал в этой ловушке.
    — Чудесное оружие, мой друг! — сказал ашпалаотр,
    — С ним вы практически непобедимы. Крис защитит вас от любого оружия, в том числе и огнестрельного. Взгляните!
    И с этими словами Исмаил-бей, взяв револьвер у Ле Бланка, выстрелил в мою сторону. Я не успел отшатнуться, сделал непроизвольное движение крисом и, к своему большому удивлению, услышал, как пуля со зловещим звоном отлетела в сторону от моей головы, отбитая лезвием меча. Он, защищая меня, действовал как бы самостоятельно. Потрясенные, мы уставились на это чудо.
    — Не будем терять времени! — сказал Исмаил-бей и коснулся рукой ключа в клюве шурруха.
    Через несколько секунд дверь стала медленно поворачиваться вокруг своей оси, и ашпалаотр, махнув нам рукой, пригласил нас следовать за ним. Мы, снова озираясь по сторонам, вошли в эту дверь. Войдя в нее, наш отряд оказался в еще более просторной зале, разделенной на две части шестью колоннами, выстроенными в ряд. Колонны были составлены из толстых дисков шириной в полметра, свободно крутящихся вдоль оси.
    Ашпалаотр поднял руку, мы остановились.
    — Пусть подойдет ко мне тот, кто хорошо знаком с астрономией, — сказал ашпалаотр, остановившись у ближайшей к нам колонне. Я вздохнул и шагнул к ее подножию.
    — Мне приходилось изучать эту науку, — ответил я на вопросительный взгляд Исмаил-бея. — Думаю, что обладаю некоторыми познаниями в этой области.
    — Какая шестая планета от Солнца? — спросил ашпалаотр.
    — Сатурн! — ответил я после минутного раздумья.
    — В одном из дримлангов Книги сказано, — произнес Исмаил-бей, — от шестой — к оси пройдет их путь. Один к одному — столпы Вселенной, дорогу покажут верную к сокровищам священным.
    — И что же значат эти слова? — спросил я в некотором недоумении.
    — «Столпы» — это шесть колонн, которые мы видим. Взгляните — на каждом из дисков изображены знаки планет, которые мы должны вращением этих самих дисков установить в нужном порядке.
    — И в каком же? — я, кажется, начал что-то понимать.
    — А вот в каком. На этой колонне мы установим знак Сатурна напротив вот этой щелочки. Видите щелочку?
    — Да, — сказал я, нащупав рукой на полу у основания колонны щель, явно выдолбленную с какой-то целью.
    — Поворачивайте самый толстый диск до тех пор, пока знак планеты Сатурн не встанет напротив щели, — приказал ашпалаотр.
    Я взялся за диск, приналег на его отполированную поверхность. К моему удивлению, диск завертелся достаточно легко, словно смазанный, и вскоре знак встал напротив щели.
    — Благодарю вас, любезный друг! — сказал ашпалаотр. — Идемте! — он махнул рукой нашему отряду, с интересом наблюдавшему за нашими действиями. Фигуры наших друзей быстро приблизились к нам.
    — Ну и что? — спросил Ле Бланк.
    — Все в порядке! Сейчас пойдем к другой колонне. В них — магический смысл этой залы.
    Ле Бланк удивленно покачал головой, и мы пошли к Исмаил-бею, стоявшему уже у второй колонны.
    — Ну, теперь очередь...
    — Юпитера! — подсказал я торопливо.
    — Верно! Делайте то же самое.
    Я быстро крутанул диск и установил изображенный на нем знак напротив такой же щели, как и у первой колонны.
    — Отлично! — повеселел ашпалаотр. — Дальше, дальше, друзья мои!
    Таким же способом мы установили знаки Марса, Луны, Венеры и Меркурия на оставшихся колоннах и подошли совсем близко к следующей двери, на которой был выбит огромный знак (круг с точкой внутри).
    — Солнце! — в один голос выдохнули мы все. Ашпалаотр внимательно взглянул на нас.
    — Один шаг осталось сделать нам! — торжественно произнес Исмаил-бей. — Один шаг — и мы будем иметь все сокровища Сибейры.
    Не успел он закончить, как дверь стала медленно подниматься вверх, освобождая широкий проход в большое помещение, в центре которого стоял длинный стол. На нем в свете лунных камней сияли: ключ, ожерелье из шести жемчужин, зеркало трех жриц, а также небольшой реликварий с неувядающим цветком чертополоха и зернами вуа. Тут же сидел, глядя на нас своими огромными зелеными глазами, шуррух — филин.
    Мы застыли на пороге, не смея вымолвить ни слова и стараясь унять бившиеся сердца, готовые у каждого выскочить из груди. Ашпалаотр быстро прошел к столу и, положив руку на него, сказал:
    — Вот они — священные сокровища, привезенные нашими предками с родной планеты — Луны. Берите их и владейте ими.
    Мы подошли к столу.
    — Я беру ожерелье и реликварий, — сказал Ле Бланк и взял со стола эти сокровища. Ожерелье он аккуратно засунул во внутренний карман своего камзола, а реликварий — в свою походную сумку.
    — А я, — сказал Ченг А Сен, — зеркало. — И он бережно положил его за пазуху.
    — Ну что ж, значит, ключ — мне, — джемисдар де Ланда вынул шелковый шнурок и повесил ключ себе на шею. — Так он не потеряется и всегда будет на виду. Ну и шуррух пусть будет со мной. Он бережно поднял птицу и посадил ее себе на плечо. Шуррух запустил ему свой клюв в его черные волосы и, играючи, растрепал его кудри.
    — Итак, все сокровища у вас в руках, — заговорил Исмаил-бей. — Пора в путь.
    — Мы поплывем на корабле? — спросил Ченг.
    — А может, полетим на воздушном шаре? — попробовал пошутить я.
    — Как?! — изумленно воскликнули мы. — На чем же это?
    Вместо ответа Исмаил-бей провел ладонью полевому краю стола, на котором недавно лежали священные сокровища, и левая стена помещения разделилась на две створки, которые ушли: одна — в пол, а другая — в потолок. В глубине огромной ниши стоял, мерцая в лучах лунных камней, какой-то невиданный аппарат, абсолютно круглый с отполированной поверхностью, весьма похожий на глубокое блюдо огромных размеров, с круглыми иллюминаторами».

    «Ну, вот и летающая тарелка появилась!» — подумал Искандер разочарованно. На память ему пришло множество читанных газетных и журнальных статей про НЛО, к которым он относился с большой долей скептицизма. «Дурят нашего брата!» — говаривал Искандер в институте, в компаниях студентов, зачитывающихся, подобными историями. Вспомнилось, как однажды в институтской газете на него была нарисована карикатура: все общежитие высыпало в лунную ночь встречать НЛО, севший неподалеку, а он единственный кричал, высунувшись в форточку из своей комнаты: «Я — как Станиславский: не верю!»
    Искандер горестно вздохнул, сокрушаясь по своему тускнеющему скептицизму и неверию в пришельцев и снежных людей, и продолжил чтение.

    «... Это блюдце лежало на полу ниши, занимая практически все ее пространство, Мы, в который раз за день, застыли в удивлении, пожирая глазами сие диковинное изобретение.
    — Клянусь вепрем на нашем родовом гербе, Шухтуев, я впервые вижу такую дьявольщину! — шепнул мне на ухо Ле Бланк. — Что скажете?
    — Да то же самое, месье! — так же шепотом ответил я.
    — Однако последуем вашему совету ничему здесь не удивляться!
    — Попробуем, попробуем, — пробормотал Анри, потирая лоб. — Да что-то вот не получается. Еще парочка подобных штучек — и я буду убежден, что я спятил.
    Исмаил-бей, не теряя времени, подошел к аппарату и жестом пригласил нас последовать за ним. Его гладкая поверхность излучала тепло — словно бы я прикоснулся к нагретому на солнце песку.
    — Это — безарда — аппарат, летающий в воздухе, плавающий по воде и передвигающийся по земле, — не без гордости сказал ашпалаотр.
    — На нем вы достигнете нужного места. Не пройдет и дня, как вы вступите в борьбу с тем, что гораздо сильнее вас. Но залогом того, что вы выйдете победителем из этой борьбы, являются ваши сокровища. С ними вы непобедимы. Но помните самое важное условие: они всесильны лишь тогда, когда вы имеете — в отдельности каждое из сокровищ теряет пять-шесть своих волшебных свойств. А как ими воспользоваться — покажут обстоятельства. Ну что же, мои дорогие, в путь!
    Мы по очереди обнялись с Исмаил-беем.
    — А кто же поведет безарду? — спросил я.
    — Не кто, а, вернее сказать, что, — ответил ашпалаотр, снимая среднего пальца левой руки перстень с лунным камнем, и снова на нем я увидел знакомый мне знак джемисдаров. — Когда войдете в нее, то в середине увидите возвышение с небольшим открытым ларцем. Это — центр управления аппаратом. Вы вложите этот перстень туда, и безарда, определяя себе путь по звездам и планетам, доставит вас по назначению. При выходе нее не забудьте вынуть перстень, чтобы суметь без помех возвратиться обратно. До встречи.
    — А, может быть, прощайте? — спросил Ченг.
    — Нет, нет, — с мягкой улыбкой покачал головой ашпалаотр.
    До свидания. До скорого свидания. Я уверен, что вы вернетесь. И вернетесь, сняв заклятие.
    — Со щитом! — воскликнул Ле Бланк.
    — И никак не иначе! — я дружески хлопнул его по спине.
    — Прошу вас! — Ле Бланк галантно уступил мне право открыть люк.
    Я взялся за единственную ручку на люке и надавил небольшую кнопку на ней. Люк легко раскрылся. Я шагнул в него.
    ...Вскоре мы сидели в круглом помещении на широком сидении, которое кольцом опоясывало его. В центре, как и говорил ашпалаотр, на небольшом возвышении стоял ларец с изображениями молний. Я вздохнул и, перекрестившись, положил перстень внутрь ларца. Ларец тут же наполнился каким-то розовым туманом, скрывшим с глаз перстень. Раздался легкий шорох, и тут же лавина солнечных лучей хлынула сквозь иллюминаторы в рубку этого воздушного корабля.
    — Взгляните! — воскликнул Ле Бланк. — Только смотрите остерегайтесь, как бы не закружилась голова!
    Я взглянул в ближайший иллюминатор. Дивная картина открылась моим глазам: безарда неслась вверх с огромной скоростью, и остров, представший в виде огромного макета, какие создают архитекторы, стремительно отдалялся и уменьшался в размерах.
    Когда он стал размером с лепесток какого-нибудь цветка, лежащего в океане, аппарат остановился и через несколько секунд, словно помешкав, полетел на северо-запад.
    — Итак, господа, на Бермуды? — нарушил тишину Ле Бланк.
    — На Бермуды! — кивнул я...»

    ...Искандер щелкнул крышкой своих карманных часов. Ого, опять семь часов. Уборщица Вера Ивановна, привыкшая к подобным «сидениям на реке Угре», уже не гнала домой, а только, передвигая стулья и горшочки с цветами на подоконниках, безнадежно вздыхала, время от времени поглядывая на исследователя.
    Библиограф аккуратно положил дневник в дипломат и, попрощавшись с Верой Ивановной, тихонько прикрыл дверь библиотеки. Он зашагал домой, вдыхая аромат зреющих яблок и начинающей вянуть малины, несущийся с палисадов, окружавших каждый дом городка.
    Придя домой, Искандер перекусил одним из своих любимых блюд — двумя полосками жареного хлеба со сваренным вкрутую яйцом, разрезанные дольки которого были смазаны майонезом. Убрал посуду и, сев за столик у открытого в сад окна, занялся своей папкой, в которую он на протяжении последней недели собирал все, что попадало ему в руки о Сибейре. Здесь была перепечатанная на машинке статья об этом государстве из справочника «Страны мира», список всех президентов Сибейры, тщательно выписанный им из Советской Исторической Энциклопедии, перерисованные герб и флаг республики, а также несколько вырезок из газет «Правда», «Известия» и журнала «Новое время». Перебрав их в очередной раз, он подытожил в своем сознании все то, что он теперь знал об этом далеком экзотическом островке. Он теперь твердо знал, что Косьма Шухтуев волей судьбы попал в 1905 году на территорию, освобожденную от англичан, территорию острова Сибейра, которая была названа Новый Эль-Бассаню. Власть принадлежала ордену джемисдаров, который возглавлял герой тон-кроольского народа — Мухаммед Аль Бахр — будущий первый президент страны, провозглашенной республикой в 1907 году после изгнания с острова английских войск и свержения султанского режима. Из библиографической статьи в Большой Советской Энциклопедии Искандер вычитал, что он правил республикой, процветавшей под его руководством вплоть до 1936 года, года его смерти. Искандер с удивлением для себя читал в энциклопедиях, что Сибейра участвовала во второй мировой войне на стороне стран союзной коалиции, а небольшая авиаэскадрилья «Нэррэт Яртээм» («Гнев Луны») даже сражалась в совместных боевых действиях с советскими летчиками против Германии. Осведомлен был Искандер и о сегодняшней Сибейре, ее позитивном нейтралитете и неучастии в военных блоках, о политических партиях, их лидерах, министрах; о ее развитой многоукладной экономике и так далее и тому подобное. Чем больше он узнавал о Сибейре, тем большей симпатией и интересом проникался библиограф к ней, к ее многорасовому населению, обычаям и образу жизни, хорошо описанному в маленькой брошюрке журналиста Б. Кассиса о странах Юго-Восточной Азии, к ее древней культуре, которой интересно писал дешифровщик загадочных письмен Древней Сибейры — ученый Ю. Кнорозов в журнале, «Техника — молодежи». Только восточная сдержанность уберегла Искандера от желания попрыгать на одной ножке после прочтения этой статьи — ведь там говорилось о «Книге Семи Поясов Исхода и Шести Жемчужин Бытия», известной ему по дневнику Шухтуева! Значит, все, что было описано мичманом, не выдумано, существовали, наверное, существуют и сейчас потомки джемисдаров, ашпалаотры и загадочные замки, в которых жил Косьма Шухтуев!
    ...Искандер с трудом оторвался от картин далекой страны, всегда явственно появлявшихся перед его взором, когда он читал дневник или перебирал материалы в своей папке о Сибейре. С каждым разом он чувствовал в себе нарастающее желание побывать в этой стране, посидеть в ее архивах, библиотеках, побродить по музеям, в которых (почему-то Искандер в этом был уверен) он нашел бы что-нибудь о судьбе ставшего ему почти родным мичмана.
    Вздохнув, он завязал папку, положил ее в ящик столика и привычным жестом разложил перед собой листы.


    Земля из космоса

    «...Справившись с первым смущением, связанным с неожиданными впечатлениями, признаюсь, некоторым испугом от резкого взлета безарды, я не без восторга закричал:
    — Да, да, именно так — на Бермуды!
    Оглядевшись, я увидел, что Ле Бланк, развалившись на сиденье, занялся чисткой своих ногтей, что-то легкомысленно насвистывая. Ченг, глубоко вдавшись в спинку, закрыл глаза и принял невозмутимый вид, а Мигуэль, вынув Библию, углубился в чтение.
    На столике в клубах розового дыма ярко мерцал перстень ашпалаотра, медленно поворачиваясь в разные стороны: как я догадался, он таким образом корректировал полет нашей чудо-машины.
    Я решился прервать тишину, установившуюся в кают-компании безарды.
    — Итак, друзья, нам надо хотя бы в общих чертах распланировать наши действия, как вы полагаете?
    — О, любезный Косьма, следует ли так беспокоиться? Сокровища с нами, мы вместе — победа нам обеспечена, — не отрываясь от своего занятия, ответил Ле Бланк.
    — Возможно, вы и правы, — начал было я, как вдруг помещение на несколько мгновений погрузилось в кромешную тьму, но вскоре круглые отшлифованные зеркала на потолке безарды осветили наши лица.
    —Что-то случилось? — с тревогой спросил открывший глаза Ченг.
    Не успел я сказать что-либо, как вдруг Мигуэль воскликнул:
    — О, Всевышний! Я никогда не видел ничего подобного!
    Мы прилипли к иллюминаторам. Перед нами раскрывалась жуткая, совершенно невероятная картина: безарда как бы висела в кромешной тьме, усыпанной звездами разной величины, а прямо под нею, бесшумно и медленно, подобно огромному глобусу, вокруг своей оси поворачивалась Земля. Я узнавал знакомые очертания материков, океанов. Виднелись юры, тонюсенькие прожилки рек пронизывали сушу, а в разноцветных кристалликах — большие города.
    — Святой Дионисий — это Париж! О, господа, это Париж, — услышал я сдавленный шепот Ле Бланка.
    Сердце мое затрепетало — одним взглядом я охватил пространство моей России от Москвы до земель у Волги, где близ Казани было мое небольшое поместье. Господи Иисусе, как там батюшка с матушкой? Живы ли они?
    Слезы, готовые брызнуть из моих глаз, были остановлены неожиданным толчком безарды и резким изменением ее положения. Перед нашими взорами, как сменившаяся декорация, возник американский материк, и планета стремительно помчалась нам навстречу — аппарат шел на снижение.
    Послышался оглушительный свист — это безарда рассекала воздух. Океан с огромной скоростью приближался к нам, прилипшим к иллюминаторам. Крошечное пятнышко, возникшее в лазури вод, вскоре расплылось на несколько коричнево-зеленых островков. И едва я успел окинуть взором характерные очертания Бермудских островков, известных мне по многочисленным изображениям на морских картах, как безарда, повинуясь пасам перстня в ларце, сбавила скорость и, мягко коснувшись поверхности лагуны одного из островков, с шипением заскользила к берегу. Еще немного, и она замерла посередине прелестного пляжа с золотистым мелким песком, окруженного высоченными пальмами.
    Дверь нашей летающей посудины бесшумно распахнулась, и мы поодиночке, озираясь, вышли из безарды и вступили на горячий песок невиданной никому доселе земли. Перед самым уходом я вынул перстень и спрятал его во внутренний карман своего кителя.


    Поиск пути

    ...Гвалт птиц и рокот морского ветра, путавшегося на вершинах пальм, поначалу едва не оглушил нас. Кругом не было ни души — островок был, по всей видимости, необитаемым. Мы, держа винтовки наготове и время от времени ощупывая наши сокровища, обошли пляж по его периметру и вновь собрались у безарды.
    — Ну что ж, друзья, великолепное местечко, — бодро начал неунывающий Ле Бланк. — От этого полета и свежего воздуха мне, честно говоря, сейчас захотелось хорошенько подкрепиться. Что у нас на обед, друзья?
    Он подмигнул нам и вынул реликварий с зернами вуа. Каждый положил по зерну под язык, и через короткое время чувство голода исчезло без следа. Ле Бланк бережно спрятал реликварий обратно себе за пазуху, и мы начали обсуждать дальнейшие наши действия.
    — Мне кажется, — сказал хозяин шурруха Мигуэль, — следует предоставить возможность нашей птичке стать проводником. Кто-нибудь заметил, как она взволнована? По-моему, она хорошенько расцарапала мое лицо.
    Мы все посмотрели на шурруха. Он вертел своей ушастой головой, хлопая зелеными глазищами, глядя куда-то поверх верхушек пальм.
    — Может, спустить его? — предложил Ченг.
    — И потом пойти за ним? Хорошая, мне думается, мысль! — заметил Анри. Все кивнули.
    — Ну что же, любезный, принимайтесь за дело! — с этими словами Ченг, погладив шурруха, подбросил его вверх. Послышалось хлопанье огромных крыльев птицы, и уши заложило от его резкого клекота. Описав прощальный круг над пляжем, в несколько взмахов крыльев шуррух оказался за цепью пальм и исчез из виду.
    — За ним! — скомандовал Ле Бланк и, подхватив сумку и винтовку, быстрыми шагами направился к пальмовой роще. Мы, сделав то же самое, двинулись за ним. Быстро пройдя пляж, мы углубились в тропические заросли. Поминутно запинаясь о корни пальм и раздирая руками и винтовками папоротник, кустарники и высокую траву, мы через пятнадцать минут ходьбы услышали клекот шурруха. Он парил в высоте над нами.
    Ободренные, мы с удвоенной силой стали продираться через чащу и еще через четверть часа уперлись в каменную скалу, неожиданно выросшую прямо перед нашими носами из гущи зарослей.
    — А вот и первое серьезное препятствие, — послышался веселый возглас Мигуэля.
    — Что будем делать? Пойдем вдоль скалы? — услышал я голоса своих спутников.
    — Да, по-видимому, именно так и сделаем. Все здесь? Где Косьма? Косьма!
    — Я здесь, — крикнул я, смахивая с себя в траву паутину, мелких жучков и гусениц, как из рога изобилия сыпавшихся на меня отовсюду. Прижавшись к скале, я увидел своих товарищей в тридцати шагах от себя и подобрался к ним, цепляясь за выступы скалы.
    — Что показывает наша птичка? — спросил Ле Бланк. Кто ее видит?
    — Вот она! — я ткнул пальцем вверх.
    Шуррух медленно летел вдоль скалы, огибая ее слева от нашей группы.
    Ченг махнул рукой, и мы, держась за камни, гуськом медленно двинулись по периметру скалы, стараясь не разбить винтовки о выступы, торчащие так, словно специально нагромождены какой-то гигантской рукой. Тяжело дыша, поминутно смахивая пот с лица, стараясь не упустить из виду маячившую впереди спину Ле Бланка, я насилу избегал искушения присесть и отдышаться. Как избавление для меня прозвучали удивленно-радостные слова Ле Бланка:
    — Скорее сюда! Здесь что-то вроде ступенек. Подобравшись к Ле Бланку, мы, обессиленные, опустились на землю, не в силах рассмотреть то, что нашел Анри.
    Неутомимый и невозмутимый Ле Бланк в это время, не теряя времени, уже поднимался по каким-то разбитым ступенькам, высеченным прямо в скале и ведущим куда-то вверх, на самую ее вершину, под углом примерно в семьдесят градусов.
    — Мы на верном пути, друзья! — заключил Ле Бланк. — Вы посмотрите, шуррух показывает то же самое. — Он тыкал рукой куда-то вверх. Мы, едва переводя дух, кивнули.
    — Мы сейчас, мы скоро... — сказал я, пытаясь приподняться. — Мы уже готовы... Куда лезть?
    — Конечно, наверх! — Анри резво карабкался по крутым ступенькам. Мелкие камешки брызнули из-под его каблуков прямо мне в лицо. Я едва успел прикрыться сумкой.
    — Пардон, месье! — весело крикнул откуда-то из-под облаков Ле Бланк. — Поберегись!
    Я, поминутно подтягивая винтовку и сумку, стиснув зубы, полез наверх. Сердце мое бешено колотилось, перед глазами появились какие-то мелкие белые черточки. Яркое солнце било прямо в глаза, и у меня было впечатление, что ступеньки упираются прямо в раскаленное светило.
    Я уже потерял счет времени и ориентацию в пространстве, как моя рука неожиданно оказалась схваченной ладонью Ле Бланка. Еще немного усилий, и я стоял рядом с ним. Правда, на четвереньках.
    — Все в порядке, мой друг. Отдыхайте, я помогу остальным! — и этот железный француз присел на краю скалы.
    Вскоре мы все стояли на ее вершине и с любопытством оглядывались вокруг. Под нашими ногами расстилался прекрасный вид — небольшая зеленая роща, пронизанная сетью лазурных ручейков, резво бегущих к океану. Наш островок, в центре которого находилась скала, был окружен серебряной пеной прибоя, шум коего доносился даже до наших ушей. Я взглядом нашел пляж, на краю которого золотым эллипсом блестела на солнце безарда,
    — А теперь посмотрите сюда! — хриплым голосом произнес Ченг. Мы все повернули голову в его сторону. Ченг показал на шурруха, сидевшего на самом краю какой-то ямы с идеально круглыми краями, словно отшлифованного ствола пушки невиданно огромного калибра.
    Переглянувшись, мы молча, чуть ли не на цыпочках, подошли к краю ямы, и я, перекрестившись, глянул в нее. Яма, диаметром примерно в три сажени, уходила в бездну, во мраке которой что-то, как мне показалось, мерцало, шевелилось и издавало звуки, от которых по моей коже побежали мурашки, и я почувствовал холодок в груди.
    Едва я успел отпрянуть от края ямы, как, чуть не задев мою голову крылами, в ее чрево скользнул шуррух. Через несколько мгновений его слабый клекот донесся до нас из мой преисподней.
    — Как мы можем видеть, любезные, он приглашает нас совершить путешествие к центру земли! — беззаботно воскликнул Анри. — На редкость умная птица! — добавил он, посмеиваясь и похлопывая меня по плечу.
    — Кто пойдет первым?
    — Вопрос не в этом, дорогой Ле Бланк, — сказал Ченг. Но «как пойдет». Бьюсь об заклад, что вы не собираетесь, закрыв глаза, прыгнуть в этот симпатичный дымоход.
    — Избави меня от этого Господь, — молвил Анри, присаживаясь на корточки у ямы. — Мне кажется, что сейчас должны придти в действие наши сокровища, не так ли, друзья?
    Мы развязали свои мешки, в которых хранились и ценные сокровища ашпалаотра.
    — Мне думается, — вдруг неожиданно осенило меня, — что следует бросить одну из жемчужин прямо в пещеру.
    И что далее? — спросил Ченг.
    — А далее будем смотреть, что из этого получится, — осторожно произнес я.
    — В этом что-то есть, — сказал Анри и, взяв одну жемчужину, чуть помедлив, изящным взмахом руки кинул ее в яму. В тот же миг жемчужина, словно ее вытолкнула чья-то мощная рука, вылетела обратно и непонятным образом вновь очутилась в руке Ле Бланка.
    — Мы на верном пути! — воскликнул Мигуэль. — Теперь вы поняли, кто должен идти первым?
    Все повернулись ко мне. Анри ободряюще подмигнул мне.
    — Вперед, Косьма, и да хранит вас Святой Михаил!
    Я вздохнул поглубже, взял в руку жемчужину, тускло отсвечивающую под лучами солнца, перекрестился и осторожно разжал пальцы над самым краем ямы. Жемчужина легко скользнула с моей ладони и медленно погрузилась в фиолетовый мрак отверстия, оставляя за собой голубоватую дорожку, переливающуюся каким-то странноватым, неземным светом.
    — Что я говорил! — торжествующе улыбаясь, вскричал Мигуэль.
    Вверив свою душу Богу, я осторожно ступил на дорожку. Моя нога слегка ушла в нее, окутываясь розоватым туманом. Как мне думалось, в последний раз взглянув на лазурь небес, я шагнул в бездну...»

    — Пирожков, профессор мой, не желаешь? — Над Искандером склонилась баба Шура, державшая тарелку с румяными, только что из печи, пирожками с картошкой. Темнеет, — продолжала она, включая настольную лампу. Одиннадцатый час уже. Вон еще молочка парного себе налей — и на боковую.
    — Ох, извините, Александра Тихоновна, — виновато пробормотал Искандер, ломая пирожок пополам. — Вкуснятина какая! Как всегда у вас! — не преминул высказать комплимент библиограф. — Опять я вам ничем вечером не помог, не сердитесь на меня, пожалуйста.
    — А чего помогать-то? Зорька подоена, Футька последних мышей отогнал — чисто, как твоя машина ворон шуганула. Ну, давай, милый, спать собирайся.
    Сделав несколько вдохов ночного воздуха, пахнувшего сиренью и мятой, Искандер, погасив лампу, стал разбирать постель.


    Встреча

    — Искандер, помогите, пожалуйста, дежурному библиографу. Там кто-то подошел со сложным вопросом по странам Азии, — заведующая отделом озабоченно покачала головой. — Как вы знаете, у нас в фондах может и не быть того, что надо читателю, так что можно посоветовать обратиться в областную библиотеку. Если что-то срочное, можете позвонить туда. Как заказать Междугородный телефон, знаете? Через 07.
    Искандер кивнул и, бросив: «Это мы мигом разберемся!» — вышел в читальный зал. Подошел к столу дежурного. Самого его уже не было, а у стола, читая журнал «Новое время», стояла девушка, одетая в джинсовый костюм с широким ремнем и полуботинки. На правой ее руке висел шлем с мотоциклетными очками. Вся ее фигура говорила о том, что она на «ты» с техникой. Искандер относился с уважением к таким людям, примерно так же, как к музыкантам — исполнителям и радиомастерам. Он подошел поближе, поправляя галстук на ходу, и, напустив на лицо добродушный вид, поздоровался.
    — Амиров, — представился он. — Меня послали помочь вам в нашей проблеме.
    С читателями он всегда говорил несколько казенно, считая, что это помогает избежать фамильярного тона, на который, как он заметил, часто сбиваются мужчины при разговоре с интересными женщинами.
    — Благодарю вас. Видите ли, у меня вопрос достаточно трудный. Если позволите, я объясню подробнее.
    От удивления Искандер едва устоял на ногах. Эдакая «изысканная» манера речи девушки едва не смутила его. Ну и провинция — чего только не увидишь в российской глубинке! Но более всего библиографа поразил ее голос — тихий, мягкий и какой-то проникновенный, одним словом — душевный, что никак не вязалось с ее «техническим» обликом. Широким жестом Искандер пригласил клиентку за столик дежурного и сел рядом.
    — Тема моего реферата: «Экономическое и финансовое состояние стран Юго-Восточной Азии». Она обширная, но: преподаватель сказал мне, что я могу взять какую-нибудь одну страну и дать ей экономическую характеристику.
    — Юго-Восточная Азия... — задумался Искандер. — А какую страну вы бы предпочли?
    — А про какую здесь что-нибудь найдется. Я, конечно, могла бы и в Ленинграде посмотреть, но так получилось, что мне пришлось сюда ненадолго приехать по семейным делам....
    Искандер кивнул.
    — А где вы учитесь?
    — В Ленинградском инженерно-экономическом институте имени Тольятти.
    Искандер снова важно кивнул.
    — Ну что ж, сейчас что-нибудь поищем. Хотя вы правы — в Ленинграде вы могли бы, конечно, найти гораздо больше материала, чем здесь. Но все же, все же... Давайте остановимся на какой-нибудь стране. Таиланд, Бирма, Малайзия, Сингапур?
    — А, может, Сибейра? — нерешительно спросила мотоциклистка.
    Искандер едва не подскочил на стуле.
    — Как вы сказали? Сибейра? Простите за бестактность — вы знаете о Сибейре?!
    Девушка с удивлением посмотрела на него.
    — Конечно, слышала, а что здесь особенного? — после паузы спросила она.
    — Ну да, конечно же, ничего особенного! — Искандер злобно ухмыльнулся. — Ну, кто ещё здесь, кроме вас, знает о такой известной стране, как Сибейра? — И, не обращая внимания на мелькнувшее в ее глазах недоумение, он подошёл к каталогу, выдвинул ящичек со страноведческими материалами и привычно прошелся пальцами по разделителям статей. За «Сибейрой» стояли пять карточек.
    —Увы, вот и все, чем располагает наша библиотека о Республике Сибейра, — произнёс библиограф, ставя перед девушкой на стол каталожный ящичек. — У меня дома, знаете ли, несколько больше. Если вы сможете, приходите завтра, и я вам передам дополнительные материалы о Сибейре. Завтра в это же время, или любое угодное для вас. Я работаю с девяти утра до шести вечера, перерыв с двенадцати до часу дня.
    Поблагодарив, девушка с интересом склонилась над ящичком и начала делать выписки, а Искандер прошел к себе за стол. Наведя текущий порядок на нем, разложил записки мичмана и открыл их на заложенной странице.
    Не успел он вчитаться в него, как под окнами затарахтел мотороллер. Вздрогнув, Искандер с досадой высунулся в раскрытые створки окна и увидел, как его ленинградка, лихо заведя свое старенькое средство передвижения, надела шлем и бесстрашно рванула вперед, взяв с места сорок километров в час.
    Через несколько секунд мотороллер исчез за поворотом. Искандер написал на тыльной стороне запястья буквы «С-б-ра» (дабы не забыть принести завтра папку с вырезками) и с наслаждением окунулся в страницы дневника.


    Испытания. Джемисдары и Шухтуев

    «...Через минуты две дорожка кончилась, и я мягко приземлился на самом дне ямы. Вскочив, на всякий случай сорвал с плеча винтовку и грозно щелкнул затвором, хотя внутренне сомневался, что если обитают в этой яме какие-нибудь существа, земного или внеземного происхождения, то им вряд ли были бы опасны свинцовые разрывные пули «дум-дум», коими заряжено мое оружие. Однако никто не наваливался на меня из мрака, хотя какие-то неопределенные щуки, доносившиеся откуда-то издалека, заставили меня напряженно всматриваться в темноту и изо всей силы напрягать слух. Камень упал с моей души, когда я услышал за своей спиной шорох скользящего человека и вскоре в мою спину ткнулся Ле Бланк.
    — С прибытием вас, дорогой месье: Как вы находите это дно?
    — Парочка свечей здесь явно не помешала бы, верно? — чихая, подал голос Анри.
    — О-ох, мон Жуа и Сен-Дени! — Это на него налетел спускавшийся по глубокой дорожке Ченг.
    — Приветствуем вас в симпатичном дымоходе! — проворчал Анри, шаря вокруг себя руками, судя по шлепающим звукам, шедшим с его стороны.
    — Ну, как устроились? — сострил Ченг.
    — Превосходно! Но посторонитесь: к нам летит сам дон Мигуэль!
    Беззлобно подсмеиваясь друг над другом, мы, действуя на ощупь, собрались на небольшом пятачке, вздымая тучи пыли. Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и мы стали различать собственные фигуры.
    — Дорогой Ченг, покажите нам ваше сокровище — зеркало, — пришло мне в голову. У меня есть предположение, что оно может нам сейчас помочь.
    Ченг тут же вынул из сумки зеркало.
    — Ну и что? — спросил он.
    — Смотрите, смотрите, Косьма был прав! — произнес Анри, хватая меня за руку. — Взгляните на зеркало!
    Зеркало, которое держал в руке его хозяин, стало медленно наполняться янтарно-желтым светом, который с каждой секундой становился все гуще и гуще, и, наконец, оно начало исторгать такой сильный столб света, что Ченг стал похожим на Нерона с горящим факелом, грозящимся поджечь Рим.
    Пещера осветилась далеко кругом, и мы с любопытством приступили к ее осмотру. Абсолютно гладкие, словно отшлифованные стены колодца, столь глубокого, что нам не было видно неба, упирались в ровный пол, покрытый толстым слоем пыли какого-то непонятного серебристо-золотого цвета, Собственно, это было не пылью, а каким-то порошком, вздымавшимся при каждом нашем шаге сверкающими облачками. При свете зеркала мы почти сразу же увидели и шурруха, молча восседавшего на фигурках змей, украшавших какую-то дверь, вокруг которой по спирали были высечены непонятные письмена. Мигуэль протянул руку, и шуррух бесшумно слетел с двери и уселся на нее. Мы подошли к двери, сулившей нам новые неожиданности, и с нескрываемым любопытством начали ее осматривать.
    — Нет сомнений, что нам следует ее открыть и через нее попасть еще в какое-то место, где, как мне думается, нас ждут страшные чудовища, призраки и прочие приятные вещи, с которыми мы, бесспорно, справимся, — как всегда весело воскликнул Анри. — Но вот как распечатать этот люк?
    — Вы только взгляните! Ну что за умная птица! — воскликнул Ченг, показывая на шурруха, который, деловито усевшись на бронзовую змею, очищал от пыли отверстие в голове змеи, изображавшее глаз. Очистив один «глаз», он пересел на другую фигурку, проделал то же самое с нею, и вскоре шесть змей глядели на нас своими пустыми глазницами.
    — Думаю, что все догадались, что теперь нам следует сделать! — сказал я.
    — Вставляем в глаза змей жемчужины.
    На это ушло полминуты, и мы, на всякий случай, отойдя на три шага назад, устремили свои взоры на дверь, которая, вопреки нашим ожиданиям, и не думала гостеприимно распахиваться перед нами. Мы растерянно переглянулись. Неожиданно Мигуэль хлопнул себя по лбу:
    — Ключ! — он проворно снял со своей шеи шелковый шнурок с еще одним сокровищем — ключом. Мы облегченно и с надеждой вздохнули.
    Мигуэль всунул ключ в пасть змеи, чья фигура украшала самый центр двери. Ключ мягко, без сопротивления вошел в тс, и дверь через несколько секунд стала бесшумно подыматься вверх, открывая вход в какой-то узкий коридор. Бронзовые змеи при этом стали обращаться вокруг двери, что давало какое-то чрезвычайное жуткое зрелище — словно они предупреждали нас об опасностях, ждущих за этой дверью, и не желали нас пускать в таинственный коридор.
    — Косьма, крепче держите ваш крис и — вперед! — обнял — меня Анри. — А мы же, друзья, не будем отставать от нашего дорогого мичмана!
    Я, перекрестившись, шагнул, в темноту коридора, освещаемую светом зеркала, которое держал в своих руках шедший сразу за мной Ченг.
    Коридор был длинный и узкий — по нему можно было шагать лишь двоим, и то при условии, если их плечи были бы тесно прижаты друг к другу. Не успел я сделать и пяти шагов вперед, как сзади в двух дюймах от меня с грохотом опустились пять стальных копий и, пробив пол, исчезли в бездне. Прижался к стене и обернулся. На меня ободряюще глядели глаза Ченга. Я слабо улыбнулся и успокоительно махнул рукой.
    — Сокровища хранят нас, — утирая пот со лба, сказал я, — не бойтесь. Идемте дальше, и сделал еще шаг, затем другой, третий. Ничего. Переведя дух, смело сделал три широких шага. Раздался свист, и передо мной справа и слева из стен выскочили блестящие зазубренные мечи, едва не разрубившие меня на мелкие части. Пробыв в скрещенном состоянии с минуту, мечи убрались обратно в стены. Я сделал прыжок — мечи снова с лязгом сомкнулись за моей спиной.
    — Вы в порядке? — не оборачиваясь, крикнул я.
    — Да! — прошептал за моей спиной Ченг.
    ... Не буду утомлять того, кто когда-нибудь найдет мои записки, леденящим душу описанием всех ловушек и преград, которые мы преодолели благодаря непобедимому магическому могуществу наших сокровищ. Что только ни поджидало нас! На наши головы летели огромные булыжники, пол под нами проваливался (только благодаря крису, моментально зацепившемуся своим острием за выступ в стене, я не улетел во мрак, разверзнувшийся подо мной). Сгустки огня, словно шаровые молнии, с шипением и громом проносились над нашими головами, а в конце пути на нас из глубин коридора выходили жуткие призраки — скелеты, которые исчезали под лучом света, исходящего из зеркала Ченга. Когда мы все почти выбились из сил, и мысли о том, чтобы повернуть обратно, начинали все сильнее захватывать мое сознание, коридор неожиданно кончился, и мы с облегчением увидели, что стоим на пороге огромной залы, в центре которой находилось нечто необыкновенное...»

    — На обед идем? — Искандер почувствовал, как на его плечо легла ладонь директора. — Пошли, пошли. Заодно расскажешь, как у тебя с этими бумагами, — продолжил Сергей Дмитриевич тоном, не терпящим возражений.
    Искандер, соглашаясь, наклонил голову, аккуратно положил дневник в дипломат и пошел вслед за директором.
    — Ну, и как там интрига разворачивается? — спросил Сергей Дмитриевич, принимаясь за борщ.
    Искандер, перегнувшись через свою тарелку и следя одним глазом за тем, чтобы его галстук не плюхнулся в нее, как можно внятнее, дабы их разговору не мешал гул столовой, произнес:
    — Сергей Дмитриевич, тут требуется особый разговор. Если можно, завтра с утра я к вам подойду, а? Эти записки оказались настолько интересным и необычным документом, что я даже не могу их как-то четко определить. По-моему, нам попался ценнейший исторический документ.
    — Ну, давайте, мил-человек, завтра в 10 часов заходите, поговорим, обсудим это обстоятельство. Покумекаем, коли такая оказия с этим сундуком выскочила.
    И Сергей Дмитриевич перевел разговор на другую тему. Поинтересовался здоровьем бабы Шуры, чем Искандер увлекается в свободное время («Чтением записок», — ответил Искандер), поудивлялся хобби Искандера (собирание и изучение историй гербов, флагов и гимнов стран мира) и с интересом выслушал текст гимна Греции, который библиограф прочел ему наизусть.

    ...Гордость древнего народа,
    Возродившаяся вновь,
    Здравствуй, гордая Свобода,
    Здравствуй, эллинов любовь! —

    не замечая косых и любопытных взглядов посетителей столовой, с пафосом декламировал Искандер, вздымая свои худые руки к потолку, в последний раз беленному, наверное, еще в годы основания Овска.
    — Ну ты даешь, мил-человек! — подивился Сергей Дмитриевич, когда они выходили из столовой. — Нет чтобы стихи о любви так, а он бог знает что в памяти держит! Молодец! — одобрительно хлопнул он Искандера по худой спине.


    Продолжение испытаний

    Библиограф с нетерпением развернул листы дневника.
    «... в центре которого находилось нечто необыкновенное. Зал представлял собой как бы дно кратера диаметром в двенадцать саженей, поперек которого пролегла глубокая трещина от края до края. Из этой трещины по всей его длине струилась, колыхаясь, широкая полоса тумана, исчезавшая в отверстии кратера далеко вверху. Мы, словно завороженные, воззрились на эту полосу, которая беспрерывно поднималась из расщелины, слегка извиваясь и подпрыгивая. Неожиданно для себя минут через пять мы стали различать на этой полоске расплывчатые тени каких-то городов, людей, кораблей...
    — Боже мой, — прошептал Анри. — Взгляните, взгляните! Бьюсь об заклад, это... это... Косьма! Не думаете ли вы, что это...
    — Да, мой друг, — ответил я, — это тени исчезнувшей когда-то Атлантиды и несчастных, которых некогда покрыл этот, проклятый туман...
    — И вас в том числе, друг мой! — перебил меня Анри.
    Я грустно кивнул: — И моих товарищей! Мы у цели, друзья! Вот это место, откуда выходит и распространяется по земле Пояс Мертвого Времени, поглотивший все то, что мы сейчас можем видеть. Взгляните на очертания этого корабля, — ведь это, если не ошибаюсь, «Мария Целеста»!
    — А это... Черт возьми, вы правы — это Атлантида! — воскликнул Анри.
    — Что это? — спросил Ченг. — О чем вы говорите?
    — Это древний город, внезапно погибший и исчезнувший с лица земли в стародавние времена, — торопливо проговорил я. — Когда-нибудь мы расскажем вам о нем подробнее, а сейчас, Анри, я скажу, что мы разгадали тайну, которую нам оставил когда-то сам Платон!
    — Думаю, что если мы встретимся с этим бородатым греком на том свете, он поблагодарит нас за это, — пошутил Анри. — Но пока мы еще на этом свете, что нам сейчас следует предпринять, на наш взгляд, дорогой Косьма?
    — Честно говоря, Анри, я в растерянности. А что посоветуют наши друзья?
    — Может, нам следует подойти поближе и исследовать расщелину? — спросил Ченг А Сен.
    — Верно! Отбросим страхи, взглянем в лицо Мертвому Времени, — произнес Анри и зашагал к расщелине.
    Мы последовали за ним, озираясь по сторонам.
    — Эге! — присвистнул Анри, останавливаясь у самого края расщелины.
    — Глядите, что это за три каменных подсолнуха, о которые я чуть не запнулся?
    Мы разом посмотрели туда, куда указывал Анри, и увидели на полу совсем рядом с расщелиной, откуда исторгался Пояс Мертвого Времени, высеченные из камня три больших цветка с углублениями в центре каждого. Это, конечно, были явно не подсолнухи, и мы по достоинству оценили очередную шутку неугомонного француза.
    — Держите каждый по жемчужине, — скомандовал я, вынимая их из сумки.
    — Вложим их в углубления. Остальные три таких цветка должны быть на той стороне расщелины. Кто туда пойдет?
    — Я и Ченг, — сказал Анри. — Давайте ваши каменья, сударь, — и, взяв по жемчужине, наши друзья пошли огибать расщелину с одной ее стороны.
    Подождав несколько минут после того, как они скрылись за поворотом, мы с Мигуэлем аккуратно вложили в углубления свои жемчужины. Почти в ту же секунду, когда последняя из них легла в центр цветка, раздался непонятный звук, похожий на звон разбиваемого хрусталя, и от жемчужины к жемчужине протянулись какие-то зеленые лучики, которые, соединившись с такими же с противоположной стороны, составили невиданной красоты обруч из зеленого света, опоясавший расщелину с этой полосой тумана.
    — Мы на верном пути!
    Моей радости не было предела, и я обнял Мигуэля. Вскоре из-за поворота, за которым недавно исчезли Анри и Ченг, показались они собственными персонами, и мы вновь соединились в наш дружный отряд.
    — Следующим номером нашей программы будет... — деловито осведомился Анри.
    — Номер с зеркалом, скорее всего! — ответил я не задумываясь, так как увидел, что лента тумана резко замедлила скорость своего выхода из расщелины и на ней местами появились какие-то рваные дыры. — Любезный Ченг, ваше зеркало!
    Он подал мне свое сокровище, и я, крепко сжав его рукоятку, направил начинающее светиться зеркало прямо в центр полосы, все более и более замедлявшей скорость своего выхода из расщелины и покрывавшейся частыми рваными «дырами». Едва первые лучи из зеркала коснулись полосы тумана, раздался страшный треск, подобный треску горящих дров в печи, только гораздо более громкий, и полоса превратилась в разноцветные клубы, принимавшие самые фантастические формы и фигуры. Они валом повалили из расщелины, внушая нашим сердцам ужас и смятение. Я едва не выронил зеркало, когда увидел в клубах тумана дрожащие силуэты каких-то скелетов, черепов, ужасных чудовищ: призраки летали над нашими головами — и какой-то непонятный, холодящий душу вой заполнил все дно кратера. У меня не оставалось сомнений, что эти чудовища поглотили бы нас, если бы не огненная преграда, составленная жемчужинами, через которые они не могли пробиться. Руки мои дрожали, но я все крепче стискивал в ладонях рукоять зеркала. Наконец вой перешел границы, которые мог выдержать наш мозг. Раздался грохот, расщелина резко расширилась, из нее вырвался сноп фиолетового пламени, которое, кружась в дьявольском вихре, захватило весь кратер, и по нему тут же побежали трещины. Почва закачалась под нами, вздыбилась, раскололась, и в одно мгновение мы были подняты столбом огня, поднявшегося из бездны и, словно брошенные сильной рукой, взлетели вверх...»

    — Искандер, вас какая-то девушка зовет.
    Из-за книжного стеллажа появилось лицо Светланы Сергеевны.
    — А, конечно, конечно! — Искандер с трудом оторвал взор от записок мичмана. — Знаю, помню. Это насчет Сибейры. Он раскрыл дипломат, вынул папку и вышел в читальный зал.


    Беседа с директором о командировке. Нина

    Вчерашняя знакомая была в том же одеянии. Она приветливо улыбнулась выходившему из-за стеллажей Искандеру.
    — Добрый вечер. Очень рад! — приветствовал Искандер клиентку. — Прошу! — он подал ей папку.
    — Спасибо вам большое. Я ничего не потеряю, не беспокойтесь.
    — А я и не беспокоюсь, — щедро улыбнулся Искандер. — Вижу, человек вы серьезный, можно сказать, молодой ученый...
    — Ну уж, сказали! — засмеялась девушка. — Скорее, это вы у нас настоящий исследователь.
    — С чего бы это? — заинтересовался Искандер.
    — У вас все в порядке, все систематизировано. Папка такая аккуратная.
    — Ну, это что! — беспечно махнул рукой Искандер. — Просто у меня Сибейра — единственная любовь на этом свете, — он улыбнулся. — Страна, что надо! Эх, попасть бы туда!
    — А зачем вам «попасть бы туда»? — спросила девушка.
    — Дела есть! — уклончиво ответил Искандер. — Может, когда-нибудь расскажу, если вам это интересно. Между прочим, мы второй день знакомы, а не знаем, как друг друга зовут. Позвольте отрекомендоваться — Искандер Амиров, библиограф.
    — Нина, студентка, — в тон ему ответила девушка.
    — Очень приятно. — Искандер отвесил ей поклон. — Ну что ж, работайте — о сроках возврата не думайте. Когда все сделаете, принесете. Всего вам наилучшего.
    — Спасибо еще раз! — сказала ему вслед Нина и легкими шагами вышла из библиотеки, у входа в которую стоял ее мотороллер.
    Вскоре Искандер услышал треск мотора, постепенно ослабевающий и вскоре совсем исчезнувший. Искандер быстрым шагом направился было на свое место у окна на пруд, как вдруг вспомнил о том, что ему нужно зайти к директору, и, поправив галстук и одернув пиджак, подошел к двери кабинета и осторожно постучал.
    — Войдите! — крикнул из-за двери директор.
    — Здрасьте, Сергей Дмитриевич, — просунулся в дверь Искандер. — Я по вчерашнему разговору.
    — Да-да, заходи давай, располагайся, я сейчас закончу разговаривать с отделом культуры... Так что за мероприятие, вы говорите? — последнее он уже сказал в трубку, и Искандер, кивнув, прошел в кабинет и сел на стул напротив директора. Минуты через три Сергей Дмитриевич положил трубку и произнес: — Вот, понимаешь ли, помочь мероприятие провести надо бы. Праздник урожая. Выставки в Доме культуры надо организовать, продажу книг провести... Ну, ладно, что там у нас, свет Амиров, с сундучком-то? Что там за невероятные вещи открылись?
    Искандер набрал в легкие воздух и... Говорил он долго. Рассказал Сергею Дмитриевичу, который не перебивал и внимательно слушал, все о событиях в Сибейре, что разворачивались из дневника мичмана, о таинственных физических явлениях, описанных там, о легендах и так далее, и тому подобное, и в конце концов, заметив, что дневник имеет общемировую культурную ценность и об этом следует написать в миссию Сибейры в Москве, закончил. Воцарилась пауза.
    — Знаешь что, дорогой товарищ Амиров, — произнес задумчиво директор. — В нашем областном центре проживает один интереснейший человек. Занимается краеведением, коллекционированием всякой всячины, книг, антиквариата, соответственно знает все и вся. С заграницей многие годы переписывается, в научных журналах даже статьи печатал, в общем — обширнейших познаний человек. Зовут его Юрий Ахметович Галеев. Я не знаю, чем он может тебе помочь, но что помочь-то сможет — в этом я уверен. Ты съезди к нему на днях как-нибудь, посоветуйся. У него друзья в Москве — профессора, доктора, может, они тебе помогут связаться с Академией наук или с каким-нибудь ученым из самой Сибейры. А вдруг, действительно, дневник наш — ценнейшая вещь мирового значения? Короче, съезди к нему. Не в счет выходных, не беспокойся — это работа, и причем довольно ответственная. Пойдет?
    — С удовольствием съезжу, — оживленно сказал Искандер. — Отчего бы и не съездить? Только вот на чем?
    — На автобусе. По средам еженедельно туда автобус из Овска идет. Садись и вперед. Сегодня что? Пятница? Ну вот, на следующей недельке и поедешь. Давай, действуй.
    Кивнув и поблагодарив за совет, Искандер вышел от директора. Взяв карту области, он внимательно изучил все пути-дороги, ведущие из Овска в областной центр, измерил расстояние (200 км) и остаток дня посвятил расспросам коллег о том, как и кто из них ездил в областной центр, какая туда дорога, есть ли там гостиница, более или менее готовая принять постояльца, и прочее.
    Вечером он рассказал бабе Шуре о своей будущей командировке, выслушал ее советы насчет трамваев, автобусов и их маршрутов в городе — месте назначения и множество менее важных, но вполне полезных замечаний насчет будущей поездки.
    Суббота была выходным днем, и Искандер по обыкновению посвятил его помощи Александре Тихоновне в домашних делах: белил печку, мыл пол у себя в комнате, вытряхивал половики. После всех этих мероприятий баба Шура попросила его сходить в магазин промтоваров, купить новый замок для Зорькиного сарайчика.
    Искандер, весело насвистывая гимны, размахивая хозяйственной сумкой, зашагал по благоухающим улочкам Опека. Подойдя к «Промтоварам», он увидел, что возле него стоит знакомый ему мотороллер зеленого цвета. Нины рядом не было, и Искандер, как и предполагал, увидел ее, зайдя в магазин, возле одного из прилавков, где под стеклом были выложены разные причиндалы для мотоциклов, мопедов и прочей подобной техники. Она увлеченно перебирала какие-то невообразимые железяки, назначения которых Искандер сроду не знал, и не заметила подошедшего к ней сзади библиографа.
    — Добрый день! — вежливо-мрачно произнес Искандер, наклоняясь над прилавком.
    — Здравствуйте! — широко улыбнулась ему Нина, поднимая голову. Она явно была обрадована, и Искандер изобразил доброжелательность на своем лице.
    — Вам тоже что-то понадобилось из «технократического»? — шутливо предположила она. — Уж не приобрели ли вы мопед?
    — Рад бы! — вздохнул Искандер. — Он бы мне сейчас весьма пригодился.
    — Да? — чуть удивилась Нина. — Впрочем, вполне допускаю, что вы в перерывах между вашими исследованиями по Сибейре не прочь, скажем, отвлечься где-нибудь на пленэре?
    — Э, не следует смеяться над бедным библиографом! — еще раз вздохнул Искандер. — У меня возникли проблемы. Надо съездить в областной центр, а автобус только в среду. Не хотелось бы столько времени терять.
    — Вам надо в центр? — переспросила девушка. — Ну-у, нет проблем. Я вас отвезу и привезу обратно. Моя «Вятка» в вашем распоряжении.
    — Ну вот еще! — замахал руками Искандер, всерьез испугавшись такой перспективы. — Страсть-то какая — 200 километров пилить на мотороллере. Ничего себе сафари!
    — А что особенного? — пожала плечами Нина. — Я и не на такие расстояния на нем ездила. Все-все! — тоном, не терпящим возражений, сказала она. — Едем! Когда?
    — Да вы что, серьезно, что ли? — воскликнул Искандер.
    Редкие покупатели с интересом взглянули в его сторону;
    — Да вам же заниматься надо, и вообще... Бензин тратить зазря!
    — И ничего не «зазря»! — перебила его Нина. — Я заодно к подругам заеду. Вы там по своим делам будете ходить, а я — по своим. У меня там дел, может, поболее ваших.
    — Да? — уже более мирно проговорил Искандер. Но мне, ей-ей, неудобно!..
    — Все удобно! Когда едем-то, вы сказали? — прищурила один глаз Нина.
    — Завтра, надо думать. Что-то не верится, что вы это серьезно.
    — Обижаете, профессор. Когда за вами заехать прикажете? В 10 утра будет нормально?
    — Вполне! — ответил Искандер. — Я вам заранее весьма благодарен.
    — Когда приедем, будете благодарить. До завтра! — Нина, надев шлем, скрывший ее темные волосы, вышла из магазина.
    Искандер купил замок и, несколько раз смущенно щелкнув ключами для его проверки, пошел домой. Вручив замок и пообедав борщом да чаем с пирогами бабы Шуры, он прилег на раскладушку в саду и, поглаживая за ушками Футьку, погрузился в дневник.


    В плену

    «... Я очнулся от того, что на меня откуда-то сверху обрушилась холодная вода. Вскочив, я увидел, что нахожусь в окружении свирепого вида людей, одетых во что попало, небритых, вооруженных до зубов ножами, древними пистолетами и саблями. Злобно посмеиваясь, они бесцеремонно разглядывали меня, тыча в мою сторону пальцами.
    — Ну что, он очнулся? — К этой толпе подошел человек, одетый в кожаную безрукавку и кожаные брюки. За его широким поясом торчали длинноствольный пистолет и кривой кинжал. Он был одноглаз, под единственным оком сиял синяк, рыжая щетина облепила его лицо. Все расступились перед ним, и он подошел ко мне поближе.
    — Кто такой? — резко спросил он меня по-английски.
    — Путешественник... — сообразил я после некоторой паузы.
    — Ха! Он, видите ли, благородные господа, путешественник! Научный ученый! Ха-ха-ха! Ха-ха!
    — Ого-го! — поддержали его «благородные господа». — Отвести его к остальным! Это, наверное, одна шайка бездельников. Потом разберемся, кто они на самом деле. Ну, и кроме того, как вы знаете, белые ценятся дороже!
    Он снова захохотал и, повернувшись, зашагал от нас в сторону корабля, который я заметил в то же мгновение. Парусник, будто сошедший с гравюр позднего средневековья, стоял неподалеку от берега, на котором я очутился после взрыва в кратере. Теряясь в догадках, где мои друзья, в каком месте земного шара мы находимся, и что это за древняя посудина вместо безарды, я, спотыкаясь и подталкиваемый в спину этими разбойниками, поплелся по раскаленному песку. Вдруг ужасная мысль пронзила мой мозг — со мной не было криса! Едва не вскрикнув от отчаяния, я стал озираться, но, получив сильный толчок в спину рукоятью сабли, опустил голову, понимая, что случилось что-то непоправимое, и продолжил свой скорбный путь. Вскоре меня подвели к группе вооруженных людей, встретивших нас злорадными выкриками:
    — Ба! Еще один! Где вы его нашли? У него вид, словно он только что вышел из преисподней! — кричали одни.
    — Да нет — из желудка кашалота! — вторили другие.
    Подняв голову, я увидел моих друзей, безоружных и связанных, в окружении этих негодяев.
    Ужас объял мое сердце, рухнувшее в этот миг куда-то в пустоту, и холод обволок мою душу...
    Но... Бог даровал мне, как ни странно, огромную радость в эти неприглядные минуты — рядом с моими друзьями я увидел, к неописуемой радости, моих двух милых сотоварищей по «Святому Даниилу» — Гридневского и Садыкова! Они слегка ошарашенно оглядывались по сторонам, словно только что разбуженные после сладкого долгого сна внезапным выстрелом или ковшом воды, выплеснутым им в лицо.
    Я радостно воскликнул, введя в недоумение моих конвоиров, ответные радостные восклицания лейтенанта и канонира подтвердили, что это — действительно мои пропавшие друзья, которых мы освободили из плена Пояса Мертвого Времени! О, Боже, какая радость, и какое несчастье, что она пришла в такой момент!
    Невзирая на безысходное, по всей видимости, положение, мои друзья встретили мое появление ободряющими улыбками, а Мигуэль, когда я оказался вместе с ними, шепнул мне на ухо: «Хвала Господу, вы живы и невредимы. Мы очень боялись, что вы погибли!». С каждым мгновением мне становилось все хуже и хуже: я увидел, что главарь этой банды, прохаживаясь перед нами, подкидывал в своих ладонях шесть наших черных жемчужин.
    — Выверните их карманы — посмотрите, может, там у них еще есть и алмазы! — приказал он. Трое мерзавцев зашарили по нашим одеждам. Вынув у Ле Бланка реликварий с зернами вуа, они озадаченно переглянулись между собой.
    — Что там? Бриллианты? — рявкнул главарь, вырывая из рук разбойников реликварий.
    — Да нет, хозяин, какие-то зерна...
    — Это образец семян для научной коллекции, — сказал Ле Бланк, напуская на себя равнодушный вид.
    — Тьфу! Кругом либо писаки, либо грамотеи.
    С этими словами он всунул в карман одежды Анри реликварий.
    — Забирай свои семена, хотя на плантациях вряд ли тебе придется заниматься их выращиванием.
    И, мерзко ухмыльнувшись, он подошел к Ченг А Сену.
    — А у этого желтого что нашли? — спросил он.
    — Амулеты дикарей, хозяин, — один из пиратов протянул ему горсть оловянных шариков, какой-то металлический диск с зазубринами и еще что-то, чего я раньше не видел у моего друга.
    — Ну и пусть молится своим богам, черт с ним — это ему не помешает, особенно сейчас! — главарь раздраженно махнул рукой и гаркнул: — Ну, что там с водой? Набрали? Прекрасно! Всем в шлюпки, а этих по прибытии — в трюм, к черномазым!
    Нас посадили в одну из шлюпок, которая тут же взяла курс к кораблю, покачивавшемуся на волнах прибоя, и вскоре мы очутились в его чреве — в трюме, наполненном «живым товаром» — африканцами, которых, как я сообразил, этот корабль вез в Вест-Индию, чтобы там продать их для работ на плантациях.
    — Верно, мой друг, вы уже догадались, что мы сместились по времени еще лет эдак на 200, но только уже назад! — невесело усмехнулся Анри, пытаясь при помощи связанных рук устроиться поудобнее на канатах, лежавших на полу трюма. — Так что не унывайте, дружище, мы еще не родились, — Анри, чертыхаясь, устроился поближе ко мне. — Что теперь будем предпринимать? Сокровищ нет...
    — Криса тоже нет, — горько вздохнул я.
    — Вот именно. Эй, кто там меня трогает, дьявольщина? — Анри резко дернулся вперед, пытаясь уклониться от чьих-то рук, шаривших в темноте по его плечам.
    — Тише, друзья. Это Ченг, — услышали мы едва слышный шепот нашего товарища, который ему одному известным способом сумел избавиться от пут, а теперь ловкими и быстрыми движениями развязывал нас. Через пять минут наша экспедиция была в полном своем составе освобождена от веревок, и мы, стараясь не привлекать внимания негодяев, чьи шаги раздавались над нами, стали держать военный совет.
    — Это корабль работорговцев, — подтвердил мои догадки Анри. — Легенды о Поясе Мертвого Времени оказались весьма правдивыми, и мы с вами сейчас находимся не то в семнадцатом, не то в шестнадцатом веке. Что нам делать со временем, будем разбираться после, а пока давайте обсудим, что нам делать сейчас, в этот момент.
    — Здесь не менее 150 невольников, — сказал Ченг А Сен. — Как ни странно, они оставили нам с зернами вуа еще одно сокровище — зеркало.
    — При помощи луча зеркала, если оно будет его в состоянии исторгать, мы перережем цепи у этих несчастных и тоже освободим их. Затем попытаемся как-нибудь выйти наружу, а там... сохрани нас Всевышний... — сказал Анри, крестясь.
    — Думаю, что это здравая мысль, — сказал я. — Кроме того, лишь стоит нам овладеть кое-каким оружием и открыть трюм, как мы с помощью ста невольников расправимся с этими мерзавцами в два счета!
    — Ну что ж, давайте подкрепимся, — сказал Анри, хлопая по своим карманам. — Где там наши зерна?
    Каждый из нас положил, как мы уже делали ранее, по зерну вуа под язык и, невзирая на то, что они потеряли часть своего могущества, мы несколько восстали духом.
    — Ничего не поделаешь, помните, как говорил ашпалаотр? — вздохнул Анри. — Сила сокровищ убывает с потерей хотя бы одного из них...
    — О, мой крис... Горечь от потери моего блистательного Экскалибура вновь прожгла мое сердце.
    — Ну, как там наше зеркало, мой дорогой Ченг? — продолжал Анри, повернувшись к нему.
    — Посмотрим, — пробормотал тот, вынимая из своей сумки зеркало и сжимая его ручку.
    Вскоре зеркало слабо замерцало, время от времени вспыхивая каким-то ярко-фиолетовым светом.
    — Все же лучше, чем вовсе ничего, — проговорил Ченг. — Попробуем направить его на что-нибудь, ну вот, хотя бы на эту балку...
    Луч зеркала, вонзившись в деревянную балку рядом с нами, через минуту — две прожег ее насквозь.
    — А железо? — Спросил Мигуэль, показывая какой-то багор, найденный им в темноте трюма. Ченг, направив на него свет из зеркала, застыл в напряженной позе. Мы затихли, сгрудившись вокруг него и затаив дыхание. Через пять минут багор, шипя и плавясь под действием луча, переломился пополам.
    — Ура! — полушепотом воскликнул я. — Итак, начнем нашу аболиционистскую компанию...»

    — Спать пора, мил-человек, — услышал Искандер голос Александры Тихоновны. — Завтра тебе в дорогу дальнюю, забыл?
    Искандер кивнул. Убрав листы, он выпил на ночь парного молока, быстро расстелил постель, лег и скоро заснул.


    В областном центре

    Наутро Искандер, взяв у бабы Шуры термос, налил в него горячий чай, завернул в полиэтиленовый пакет четыре бутерброда с сыром, отказавшись от вкусного домашнего масла, которое предлагала баба Шура («Растает», — с сожалением сказал Искандер), и аккуратно положил это в свой бездонный дипломат. Завернув в другой полиэтиленовый пакет первые листы дневника Шухтуева, он вышел на улицу и присел на скамеечке у избушки.
    Ровно в 10 часов, когда радио на Доме культуры «пропикало» шесть раз, раздался треск мотороллера, и вскоре из-за поворота показалась Нина, мчавшаяся на нем по направлению к дому Александры Тихоновны.
    Затормозив и выключив мотор, она сняла шлем и приветливо улыбнулась Искандеру, поднимавшемуся ей навстречу.
    — Готовы? — спросила она. — Здрасьте, Александра Тихоновна!
    — Здравствуй, Ниночка, — показалась в окне баба Шура. — В город поехали? Ну-ну, смотрите, осторожней там. К вечеру возвернетесь?
    — Будем стараться! — ответил Искандер. — Ночевать-то там все равно негде.
    — В случае чего, не волнуйтесь, заночуем у подруги какой-нибудь или на вокзале, — беспечно заявила Нина, заводя мотороллер. — Если не вернемся — значит, заночевали там.
    — Уж постарайтесь вернуться, — крикнула баба Шура, стараясь перекрыть тарахтенье мотороллера. — Счастливо!
    — Спасибо! — махнул рукой Искандер.
    — Возьмите шлем! — сказала Нина. — Пассажирам тоже полагается.
    Искандер согласно кивнул и водрузил его себе на голову. Взглянув в зеркальце заднего вида на мотороллере, он прыснул.
    Точь-в-точь японский парашютист, — сострил он, перекидывая свою длинную ногу через сиденье и усаживаясь поудобнее.
    — Дипломат поставьте себе на колени, поперек мотороллера, и беритесь за ремень, — консультировала Нина.
    — Готов! Эстагафирулла («Боже мой»)! — последнее уже относилось к мотороллеру, с места взявшему в карьер и, накренившись, в момент одолевшему первый поворот.
    — Держитесь! С ветерком поедем. В два с половиной часа доберемся! — скандировала Нина, пригнувшись над рулем и сильнее крутя рукоятку газа.
    Мотороллер, судорожно трясясь и подпрыгивая на грунтовой дороге Овска, летел, распугивая гусей и вызывая повышенное внимание дворовых собак, яростным лаем провожавших наших путешественников.
    Через полчаса экспедиция въехала в лес. В лесу было тихо, безлюдно и темно. Вековые деревья обступали дорогу, которой, было видно, не так уж часто пользовались.
    — А по шоссе было бы не короче? — перекрикивая мотор, спросил Искандер.
    — Что-что?
    — Шоссе, говорю, как? Не короче?
    — Нет! Автобус едет по шоссе, потому что в разные деревни заезжает, а мы по короткой дороге едем. Не бойтесь!
    — Ну да! — подтвердил Искандер, хотя самочувствие было не таким уж радужным — тряска и дипломат, при каждой кочке стучавший в его впалую грудь, никак не создавали комфорт во время этой эскапады. Искандер, вспомнив эпизод из дневника Шухтуева, где тот описывал поездку через джунгли на двуколке, на несколько мгновений почувствовал себя путешественником-исследователем, храбро преодолевающим всяческие препятствия на пути к своей цели. Он повеселел и стал разглядывать окружающий пейзаж. Лес был густой, самый настоящий дремучий лес из русских народных сказок. Только в таких лесах могли водиться лешие, русалки и прочие веселые существа. Аромат от обилия цветов, растущих на обочине дороги, хвойные запахи слегка пьянили голову Искандера. Даже запах бензина, источаемый мотороллером, не мог перебить благоухания трав и земляники. Нина лихо управляла своей «Вяткой», и через час они выехали в обширную лесостепь, где дорога стала несколько шире и солнце засветило во всю силу.
    Еще через час с небольшим Нина и Искандер влетели в областной центр, а вскоре вырулили и на его центральный проспект, где, найдя место около летнего кафе, затормозили. Искандер слез с мотороллера и, заохав, опустился на скамейку.
    — Уф, передохнуть надо малость. А вам уж в первую очередь, — устало сказал он, отставляя в сторону дипломат. Нина, не чуя под собой ног, плюхнулась рядом, сняла шлем с себя и с Искандера.
    — Спасибо... — слабо проговорил Искандер.
    Посидев минут пять, он вдруг вскочил и сказал:
    — Все. Отдохнули, и хватит. Работать пора. Но перед этим, как говаривал Винни-Пух, надо подкрепиться, — с этими словами он исчез в кафе. Через некоторое время он вынырнул оттуда, неся на небольшом подносе два стакана какао, пару пирожков с картошкой и пирожных эклер.
    Быстро прикончив немудреный обед (вернее, то, что заменило обед), они принялись за обсуждение дальнейших действий.
    — Ну-с, нам теперь надо на улицу Комсомольскую, дом 27. Это адрес Галеева. Это где здесь такая улица?
    — А, знаю! Недалеко от нее моя подруга живет. Надо же, как удачно вышло, — сказала Нина, вставая и надевая шлем. — Поехали!
    Она оседлала своего «коня» и одним ударом ноги завела мотор. Искандер снова взгромоздился сзади, бережно прижимая к себе дипломат.
    Через несколько минут они подъехали к нужному дому.
    — Желаю успеха! Если что, звоните по телефонам 20-07 Дине или 13-06 Альфие. Я буду где-нибудь в одном из этих мест. Пока!
    — До вечера, наверное! Спасибо! — Искандер приветливо махнул рукой и, дождавшись, когда Нина скроется за поворотом улицы, зашел в дом, где жила эта знаменитая личность, рекомендованная Сергеем Дмитриевичем. Поднявшись на четвертый этаж, он нашел квартиру 26 и нажал на кнопку звонка.
    Дверь открыл приятный мужчина лет пятидесяти, с. внимательным и слегка шутливым взглядом, доброжелательно улыбнувшийся Искандеру.
    Искандер представился и назвал имя своего директора. При его имени хозяин заулыбался еще шире и приветливо сказал:
    — Как же, как же, проходите, прошу вас, проходите! Очень рад видеть коллегу моего старого друга.
    — Вообще-то подчиненного, — в тон Юрию Ахметовичу сказал Искандер.
    — Вах, это разве важно? Располагайтесь на диване, не стесняйтесь. Тая! — сказал он в соседнюю комнату. Оттуда выглянуло миловидное лицо хозяйки дома. — Можно нам чайку, а? — и, невзирая на охи и сдавленные возгласы с просьбами не беспокоиться, исходящие от Искандера, он, водрузив очки на нос, сел напротив библиографа за большой стол, уставленный самыми различными интересными вещами — на нем был и старинный письменный прибор с настоящим гусиным пером, и портсигар прошлого века, и старинный псалтырь. Вдоль стен кабинета хозяина тянулись самодельные полки из крепких досок, на которых стояло множество томов книг, в том числе и дореволюционных энциклопедий, которые Искандер узнавал по корешкам. Некоторые полки были заставлены не менее любопытными вещами, чем стол: несколько старинных медалей, артиллерийская гильза, чучело морского конька, макет изящного парусника... Дав Искандеру подивиться и полюбоваться антикварными часами с купидонами на стене и старинным экземпляром Корана на арабском языке, Юрий Ахметович осторожно начал:
    — Итак, мой дорогой друг, что привело вас ко мне?
    Искандер подробно и основательно осветил цель своего приезда, рассказав ему о дневнике, первые листки которого он показал краеведу-антиквару, намекнув при этом на колоссальное общемировое культурное значение «шухтуевских записок», и под конец спросил, с какими бы профессорами из Москвы или Ленинграда ему связаться по данному вопросу.
    Юрий Ахметович внимательно выслушал отчет Искандера, покуривая сигарету и отхлебывая горячий чай, принесенный супругой, в чем его поддержал и Искандер, ободренный ласковой улыбкой хозяйки. После некоторой паузы краевед сказал:
    — Хм, Сибейра... Шухтуев... Кажется, мне где-то попадалась эта фамилия. Сразу не ответишь. Надо порыться в архиве, поднять свои карточки. А пока вот вам несколько вещей, связанных с этой страной.
    Он встал, подошел к книжным полкам, достал оттуда какую-то коробочку:
    — Вот, посмотрите, монета и банкнота Сибейры.
    Искандер, не скрывая своего любопытства, повертел в руках пятигранник с изображением созвездия Южного Креста на одной стороне и гербом Сибейры — на другом. Интересно, что надпись «Сибейра» на монете была вычеканена на ее гурте (ободке). На банкноте в 10 йоэнов был изображен паровоз, летящий на всех парах, а на другой стороне, — естественно, герб и портрет Мухаммеда аль-Бахра.
    — Монету дарю вам, — сказал Юрий Ахметович, с улыбкой наблюдавший за Искандером. — Насчет Шухтуева же мы с вами решим таким образом. Через недельку — полторы я вам напишу письмо со всеми результатами моих поисков о нем. Может, что-нибудь для вас и прояснится. Статью в газету напишите обязательно. Мы ее разошлем в разные нужные инстанции — моему знакомому профессору из МГУ, востоковеду Ставицкому, ну и так далее. Ну, а теперь вам сюрприз. Вы, я уверен, уж не обижайтесь, не знаете, что в нашем городе живут двое ветеранов Отечественной, летчиков, которые воевали вместе с летчиками из «Нэфрэт Яртаай"...
    — Из «Гнева Луны», то есть? — вскричал в восторге Искандер. — Да что вы говорите, Юрий Ахметович!
    — Да, да, друг мой. У них даже есть особый знак, который вручало командование эскадрильи советским летчикам, которые «в небесах летали одних» вместе с ними. Вот так-то, мой дорогой. А сейчас мы с вами пойдем к одному из них. Я сделаю звонок, предупрежу их, чтобы они собрались вместе, и мы к ним нагрянем.
    — А это будет удобно с моей стороны? — испугался Искандер. — Вы-то, я вижу, их хороший знакомый, а я-то как?
    — Да это расчудесные люди, — успокоил его краевед. — Радушные такие, прекрасные старики.
    Он подошел к телефону.
    — Юхан Георгиевич? Здравствуйте, дорогой. Вы не собираетесь к Федору Владимировичу? Да? Сразу вспомнил, что давно не были? Ну вот и замечательно. Я как раз к нему с одним интересным молодым человеком направляюсь. Если сможете, давайте там встретимся вместе. Хорошо? До встречи! — он повесил трубку.
    — Мы вернемся через пару часов, Тая! — крикнул он вглубь квартиры, откуда послышалось: «По пути в магазин за хлебом зайди, ладно?».
    — Будет сделано! Пойдемте, дружище, — с этими словами он распахнул входную дверь перед Искандером.
    ...Идти пришлось недолго. Через несколько домов Юрий Ахметович свернул в один квартал, и вскоре они стояли у двери, на которой висела табличка: «Здесь живет ветеран Великой Отечественной войны». Юрий Ахметович нажал кнопку звонка.
    Дверь открыл пожилой, одетый в домашнюю пижаму мужчина с роговыми очками на носу, с газетой в руке.
    — О-о, какие гости дорогие! — вскричал он при виде краеведа и библиографа. — Проходите, проходите скорей, а то я сквозняков боюсь, — и он последовал из прихожей в одну из комнат квартиры, приглашая жестом своих гостей.
    Юрий Ахметович и Искандер прошли в комнату и уселись на кожаный старомодный диван с валиками по краям. Скромно убранная комнатка была залита солнечным светом, проникавшим через балконную дверь и освещавшим книжный шкаф с книгами мемуаров советских полководцев, портрет молодого бравого пилота в шлемофоне и с орденом Красной Звезды, висевший на стене, притулившуюся в одном углу швейную машинку и маленький холодильник — в другом.
    — Сейчас, сейчас я чайку поставлю, — оживленно суетился хозяин. — А ты, Юра, достань стопочки, будь ласков, ты знаешь, где они. А что это за молодой человек с тобой, чего это ты нас не познакомишь, а?
    — Виноват, Фёдор Владимирович.
    Краевед быстро представил ветерана и библиографа друг другу, добавив:
    — Товарищ Амиров, Фёдор Владимирович, весьма интересующийся и дотошный библиограф. У него одна из целей — узнать о ветеранах, воевавших вместе с тон-кроолями в годы войны — вот как вы и Юхан Георгиевич.
    — С тон-кроолями? То есть, с эскадрильей «Нэфрэт Яртаай»? — переспросил хозяин, перестав на время вытирать клеёнку на столе и расставлять на ней тарелки.
    — Да, да, — кивнул Искандер. — Хочу написать про вас обоих статью в областную газету. Дело в том, что я специально занимаюсь Сибейрой и её историей, и думаю, что вы и ваш товарищ мне кое в чём поможете.
    — Ну, это мы запросто, — ответил Фёдор Владимирович. — Мы с этими ребятами тогда стояли под Псковом...
    Но тут раздался звонок в дверь, и он поспешил открыть дверь своему однополчанину, который, поблёскивая орденскими колодками на светлом костюме, распространяя запах одеколона, вошёл в комнату, где сидели наши гости.
    — Тэрэ (здравствуйте, эстон.)! — громко произнес он, широко улыбаясь, увидев Юрия Ахметовича. Тот крепко пожал руку вошедшему и представил библиографа ветерану.
    — Юхан Георгиевич Ребане, — с элегантным полупоклоном, внимательно глядя в глаза Искандеру, представился ветеран. — Вы, как я понял, работаете в библиотеке? — и он грустно продекламировал Искандеру незнакомые строки:

    Быть бы вам целителем, лекарем —
    Награды хватали бы с ранних пор!
    Но Бог мой — вы стали библиотекарем,
    В толпе вам не крикнут: «Бродяга!» иль «Вор!»

    — Ну, граждане, прошу садиться! — Фёдор Владимирович взгромоздил на стол клокочущий электрический самовар. — Стопочки достал, Юра? Ага, порядок. Без фронтовых ста граммов с учёным поговорить не получится, правда, товарищ Амиров? — подмигнул он Искандеру.
    — Я не пью, — испуганно ответил тот.
    — Ну и правильно! — вошёл в диалог Юрий Ахметович. — Мы вам поставим, а вы не пейте. Учёному всегда нужно иметь голову трезвой, верно, Юхан Георгиевич?
    — Истинно говорите, любезный, истинно! — откликнулся ветеран, сидевший на табуретке возле двери на балкон и небрежно листавший газету «За рубежом».
    — Ну, а мы её, родимую, пропустим по маленькой! За встречу! Ветераны с краеведом принялись за горячую картошку, принесённую из кухни Юрием Ахметовичем. Искандер тоже взял вилку и осторожно принялся за нехитрое блюдо.
    — Вот ведь дела какие, — сказал Юрий Ахметович, откусывая огурец. — Искандер приехал из Овска, и он очень интересуется русскими, воевавшими в Сибейре в начале века. Вы о таких от ваших друзей не слыхали?
    — Да нет, мой дорогой, не слыхали. Они вообще-то шибко много о себе да о Сибейре не рассказывали. Строгие были парни, дисциплинированные. Но воевали, скажу я вам, крепко! — Фёдор Владимирович поднял вверх указательный палец. —Отчаянной храбрости лётчики, ничего не скажешь, верно, Юхан?
    — Верно, верно. Я всегда их спрашивал — как это вы на наших маленьких самолётиках — а у них такие истребители были — форма несуразная какая-то, но скорость дикая и манёвренность — ого! — умудряетесь воевать без больших потерь?..
    — А они говорили: нам, дескать, какой-то дух помогает, который на Луне живёт и за нами следит. Ох, и смеялись мы над ними втихаря. Они и на Луну показывали — вон, дескать, его и с земли видать. И имя его называли, длиннющее-длиннющее. Язык переломаешь, — подхватил далее Фёдор Владимирович.
    — Раворомбатодамбохидратомо? — невинно спросил Искандер, подмигнув Юрию Ахметовичу.
    — Точно так! — разом вскричали наши ветераны. — И откуда ты это знаешь?
    — Ну вот видите, как человек изучает страну глубоко, основательно, ёмко. Его ничем не удивишь.
    — Да, парни были что надо, — продолжил Юхан Георгиевич. — Общительные, отзывчивые. Чтобы кого без прикрытия бросить в своей паре — ни за что. Они даже меня один раз спасли, когда мне в хвост «юнкере» сел, а я и не заметил в горячке. Если бы не они, то не сидел бы я сейчас тут с вами.
    — А помнишь, как они своего товарища хоронили? Ох, никогда не забуду. — Фёдор Владимирович опрокинул ещё одну стопочку и хрустнул квашеной капустой. — Этот друг до земли дотянул на подбитом самолёте и посадил его аккуратно. Мы все подбегаем, и наши, и ихние, открываем кабину — а он уже мёртвый сидит. Еле-еле его пальцы от руля отняли. Красивый был такой парень, совсем молодой, кудрявый. Я его и имя тогда запомнил — Башир. И вот они тем же вечером, как только взошла луна, положили его на землю, на его плащ, лицом как бы к Луне, у изголовья зажгли маленький огонёк в плошке (от неё еще запах острый такой шёл), и сами сели вокруг. Долго так сидели, молчали, а потом, когда Луна в зенит вошла, они тело его сожгли. А пепел с собой взяли. Такой уж, говорят, у нас обычай. Ну, мы тоже там поприсутствовали, из пистолетов вверх стреляли, чтобы, стало быть, нашего боевого товарища с воинскими почестями в последний путь отправить. Наш командир приказ зачитал о награждении лейтенанта Тон-кроольских военно-воздушных сил Башира аль-Галима медалью «За отвагу». Всё, как полагается...
    Наступила пауза. Ветеран и краевед молча докончили остывший картофель и выпили по стакану чая.
    Затем Фёдор Владимирович встал и направился к книжному шкафу.
    — Я потом был ранен и попал в госпиталь. А когда вышел, то войне уже почти конец был, и больше я их уже не видел. Но в штабе мне передали вот эту штуку. Оказывается, меня командование эскадрильи «Нэфрэт Яртаай» наградило особым знаком за участие в совместных боевых действиях против общего врага. Вот, взгляните-ка.
    С трепетом Искандер, принял из рук ветерана кожаный футлярчик-реликварий. Открыв его, он увидел в его глубине, на бархатной подкладке зелёного цвета с белым кантом серебряный жетон с изображением полумесяца с рожками, направленными вниз (Искандер знал, что по древним тон-кроольским поверьям такой полумесяц считался носителем уничтожающей силы врага, в отличие от носителя добра, символизирующегося полумесяцем с рожками, поднятыми вверх). На обороте жетона было что-то отчеканено арабской вязью.
    — А что здесь написано? — спросил Фёдора Владимировича Искандер. — И почему арабскими буквами?
    — А почему арабскими, я не знаю, — пожал плечами Фёдор Владимирович.
    — Дело в том, что армия Сибейры и по сей день в своей символике использует арабский шрифт, — вмешался Галеев. — Вы этого могли и не знать, не огорчайтесь, дружище.
    — Вот уж действительно, не знал! — честно признался Искандер. — Так это... что тут написано-то?
    — Э, мил человек, кто же его знает? В штабе никто не смог объяснить, а потом, после войны уже было не до этого. Я как-то, лет десять назад, в университет нашенский обращался, — может, кто знает? Но нет, никто так и ничего.
    — А можно, я с жетона сниму копию? — спросил Искандер. — Вдруг я сумею разобраться с этой надписью?
    — Ради Бога, сделай такую милость, — пожал плечами ветеран.
    — А как ты копию сделаешь?
    — Один момент, — Искандер в восторге щёлкнул пальцами. Он вынул из дипломата чистый лист бумаги и мягкий карандаш, положил бумагу на жетон и быстрыми движениями затемнил карандашом поверхность листа. На нём отчётливо проступили арабские буквы.
    — А у меня такой же знак имеется, — сказал Юхан Георгиевич, с интересом наблюдавший за действиями Искандера. — Может, и мой прочтёте?
    — Если я сумею справиться с этим, то ваш я обязательно также идентифицирую, — кивнул Искандер. — Огромное вам спасибо, Фёдор Владимирович, Юхан Георгиевич. Я буду писать Юрию Ахметовичу, как у меня дело продвигается с расшифровкой текста, ладно?
    Поговорив ещё немного, краевед и библиограф засобирались уходить. Рассыпаясь в словах благодарности, они расстались с милыми стариками и вышли на улицу.
    — Ну, Юрий Ахметович, совершенно не ожидал такого поворота событий, — говорил Искандер. — Встретить живых свидетелей таких событий! Всё, сразу, как приеду, пишу статью в областную газету про них. А уж вам какое спасибо, просто и высказать не могу. И за монету, и за ветеранов. В общем, я буду вам писать.
    — Конечно, конечно, как договорились! — кивнул краевед. — Вы куда сейчас?
    — В библиотеку областную. Возьму тон-кроольско-русский словарь. Кто его знает, может у них есть такой. Надпись-то не только прочесть, но и перевести надо ведь.
    — А кто читать-то будет? — с сомнением спросил Юрий Ахметович.
    — У моей хозяйки хорошая подруга есть, она, уверен, знает арабские буквы. А я переведу, — ответил Искандер, имея в виду Якуповну.
    — Ну что ж, желаю успеха! — Юрий Ахметович протянул ему руку для рукопожатия, и они распрощались. Искандер расспросил прохожих и, сориентировавшись, сел в автобус и доехал до областной библиотеки. Найдя в каталоге нужный словарь на 15 тысяч слов, он битых полчаса уговаривал заведующую абонементом выдать ему этот словарь для работы на месяц. Наконец, прибегнув к помощи директора Сергея Дмитриевича, он заполучил вожделенную книгу.
    Кроме того, Искандер, проверив картотеку, нашел за разделителем «Литература Сибейры» одну-единственную книжку — сборник стихов «Эхо далеких островов», выпущенную аж в 1956 году, и, естественно, попросил ее записать на свой формуляр. Затем вышел на улицу. Нащупав две копейки в кармане, он подошел к телефону-автомату.
    У Альфии Нины не оказалось, и он позвонил по второму номеру.
    — Где вы сейчас? — послышался в трубке голос Нины.
    — У областной библиотеки.
    — Далековато. Через полчасика приеду. Ждите, никуда не отходите.
    В трубке раздались гудки.
    Искандер сел на скамейку близ огромной клумбы с силуэтом Кремлевской башни, выложенной из цветов, и вынул дневник из дипломата.


    Освобождение

    «...Мы, обрадованные достаточно успешным экспериментом с зеркалом, значительно приободрились и повеселели. Еще покажем этим мерзавцам!
    — А как объяснить этим невольникам, что мы пришли освободить их?- задал вполне резонный вопрос Ченг. — Никто из нас не знает ни одного африканского языка. Как тут быть?
    — Наверное, следует предстать перед ними в обличии колдунов и показать действие зеркала на каком-нибудь обрывке цепи. Будет странно, если они и после этого не поймут, в чем дело, — предложил Анри.
    — Кто пойдет колдуном? — спросил Мигуэль.
    — Пойдем мы с Анри, а вы стойте на часах! — предложил я. — Надо торопиться. Насколько я знаю порядки на кораблях работорговцев, в десять утра рабов выводят на палубу для завтрака. Они должны выйти уже без оков, не правда ли?
    — Если судить по тому люку с решеткой, сейчас глубокая ночь, — сказал Ченг. — Но все же поторопимся!
    Мы с Анри встали и, не обращая внимания на качку, привели себя в божеский вид. Взяв в руки зеркало, Анри сделал несколько шагов за перегородку, отделявшую нас от основного помещения, где буквально друг на друге лежали, позвякивая цепями, около ста невольников.
    Наше внезапное появление при свете луны и слабого свечения зеркала, которое делало наши фигуры во мраке трюма совершенно фантастическими, было встречено испуганными возгласами несчастных, которые стали отползать и пятиться от нас. Некоторые попадали на колени. Я поднял руку. Анри взял в руки концы толстого каната, валявшегося тут же, а я направил на него луч зеркала, и через минуту под восклицание ужаса канат был пережжен пополам. Затем, не мешкая, Анри взял цепь. Я, перекрестившись, начал свое дело. Сто пар глаз с отчаянием, страхом и любопытством смотрели на нас из черной пасти внутренностей трюма. Пот выступил на моем лбу от напряжения, с которым я водил лучом по звеньям цепи. Наконец, жалобно звякнув, цепь распалась. Анри властно поднял руку, прерывая новые восклицания удивления несчастных, и поманил рукой самого, как нам казалось, сильного и смелого невольника. Он, дрожа от страха, подошел к нам.
    Мы ободрительно хлопнули его по плечу и показали жестами, как ему следует расположить свои оковы, дабы нам было удобней их пережигать. Освобождение рабов началось.
    Прошли долгие часы. Небо в люках сквозь решетки приобрело молочный оттенок, затем стало багроветь, затем светлеть, и постепенно янтарные лучи осветили наши действия. Неосвобожденных рабов осталось около 25 человек. Я едва стоял на ногах, хотя мы работали, сменяясь с Анри. Наши друзья с напряжением взирали на нас, наблюдая за люками, в которые каждое мгновение мог заглянуть один из пиратов и положить конец операции. Едва я подумал об этом, как на палубе раздался шум, топот ног, и в люк пролезли двое пиратов, в одну секунду обезвреженные нашими друзьями. Мы стали обладателями трех пистолетов, пары отличных навах и длинной плети. Хорошенько оглушив пиратов и раздав оружие, Ченг мгновенно вскарабкался поближе к люку и стал ждать новых пришельцев.
    Они не заставили себя ждать — и вскоре еще двое негодяев, сраженные навахой Ченга, грохнулись на пол трюма.
    — Скоро они забьют тревогу! — лихорадочно шептал Анри. — Я пойду на помощь Ченгу.
    — Будьте начеку, готовьтесь к бою.
    И он также стал караулить один из люков. Остальные наши товарищи по одному последовали примеру Анри и Ченга. Воцарилась напряженная тишина.
    Но тут... Дьявольщина! Наши друзья — негры едва не испортили нам всю интригу — жара, нервное напряжение, предвкушение близкой свободы сделали свое дело: с оглушительными криками, рвущими наш слух, они ринулись во все люки, вышибая решетки и сокрушая все на своем пути. Мы, оправившись от первого замешательства и поняв, что ничего уже нельзя сделать, последовали за ними. На палубе началась настоящая бойня — вооруженные аркебузами и другим огнестрельным оружием, пираты буквально косили своими выстрелами невольников, которые с обрывками цепей, палками и другими случайными средствами отважно бросались на своих врагов. Сразу же при выходе из люка я столкнулся с двумя пиратами, бросившимися на меня, богохульствуя и размахивая саблями. Защищаясь шпагой, я, держа их на расстоянии клинка, постепенно отступал по направлению к двери, ведущей во внутреннее помещение судна. Вспомнив один из приемов, которому меня научил мой товарищ по корпусу, я сделал обманное движение. И когда один из моих противников поддался маневру и оголил свой левый бок, я в один момент выбросил руку со шпагой вперед и пронзил ему шею. Пират грохнулся на палубу, а его товарищ с яростью ринулся на меня. Неожиданно раздался тонкий свист, а за ним — ужасный вопль пирата, и он, схватившись за горло, растянулся рядом со своим сотоварищем. Я в растерянности оглянулся и увидел Ченг А Сена, успевшего забраться на середину мачты, усесться на салинге и заняться странными действиями. Он вынул из своих длинных волос блестящую иглу длиной в 10 дюймов, вдел ее в массивный перстень на правой руке и сделал изящное движение кистью. Игла со знакомым свистом вылетела из его пальцев и, сверкнув на солнце, уложила на месте еще одного пирата, наседавшего на Анри, который оборонялся от него скамейкой. Я с удивлением уставился на Ченга, который, вдев очередную углу в перстень, неожиданно послал ее точно в мою сторону. Не успел я подумать, что наш друг перепутал меня из-за слепящего солнечного света с одним из мерзавцев, как на меня буквально упал откуда-то один из них с этой иглой в руках.
    — Не смотрите на меня, смотрите на бандитов! — крикнул Ченг и вытащил новую иглу, осматриваясь в поиске очередного противника.
    Я ринулся в самую гущу боя, размахивая шпагой. Садыков, Гридневский и Ле Бланк, блестяще орудуя трофейными шпагами и кинжалами, разили своих врагов. Вся палуба была залита кровью несчастных невольников, гибнувших под пулями пиратов, и их самих, изрыгавших ужасные проклятья и не знавших жалости ни к кому.
    Их капитан, увидев нас, прорычал:
    — Убейте их, потом мы расправимся с черномазыми. Бейте их, вяжите!
    Я попятился, увидев, что пятеро пиратов с физиономиями, которые лишь идиот мог бы назвать дружелюбными, потрясая ножами и саблями, бросились в мою сторону. В одно мгновение я был сбит с ног и уже почувствовал на своем горле холодную безжалостную сталь кинжала. Закрыв глаза, я мысленно представил своих родителей, но неожиданно для меня наваха, выпущенная из рук пирата, зловеще брякнулась рядом с моей головой. Ее хозяин вскочил на ноги и бросился прочь, что-то крича. Я открыл глаза. Бросив взгляд на море, я увидел с удивлением и некоторым страхом, что к нашему кораблю приближается...»

    — А вот и я! — чуть ли не в ухо Искандеру крикнула Нина, плюхнувшись на скамейку рядом. — Ох, вы и читаете, ох, вы и увлекаетесь! Я даже вокруг скамейки на мотороллере прокатилась два раза, думаю, заметите. В жизни такого не видела. Потеха!
    Она мигом замолчала, глядя на несколько безумные глаза Искандера, резко переброшенного из шестнадцатого века в век двадцатый.
    — Прошу извинить — увлекательное чтение, — пришел в себя библиограф. — Так едем?
    — Ну, конечно же. Время — пять часов. Между прочим, я вас сейчас провезу мимо одного кинотеатра, и вы там посмотрите на одну афишу, ладно? — И она направилась к мотороллеру.
    — Вы есть хотите? — спросил Искандер, садясь на сиденье и устраивая дипломат.
    — Я у Дины пообедала, — ответила Нина. — Погнали?
    ...На афише у кинотеатра «Орион» рядом с рекламой фильма «Клеопатра», притулился щит со словами: «Большой марш-бросок на север», а внизу помельче «Производство: Сибейра». Сеансы — 14.00,17.30, 21.00. Искандер взглянул на часы.
    — Может, в кино сходим? — осторожно спросил он.
    — С удовольствием! — ответила Нина, подавая ему церемонно свою правую руку, которую Искандер не менее церемонно принял и помог ей слезть с мотороллера.
    — Мы успеем домой-то? — справился Искандер, просовывая рубли в кассу.
    — Одна серия? Сейчас еще дни длинные, так что, если кончится в семь, то мы к девяти — половине десятого будем дома, — беспечно ответила Нина, снимая с себя шлем и осторожно постучав по такому же на голове Искандера, все еще переживавшего эпизоды боя из дневника Шухтуева.
    «Совместное производство «Киведо-филмз», «Дё фильм Натали фон Малахов», «Балкан Синема» — загорелось на фиолетовом экране. Жестяной голос за кадром невозмутимо заговорил: «Фильм повествует о действительных событиях из истории ордена джемисдаров, в начале века воевавших против английских захватчиков и султана Сибейры, ставшего их марионеткой. В 1905 году группа джемисдаров командос отправилась с целью достать секретные документы штаба японской армии. В этом деле им помогла дочь султана Саида — прекрасная Зульфия, тайно влюбленная в командира командос Анри Ле Бланка...»
    Искандер от неожиданности уронил дипломат, с грохотом упавший на пол, и судорожно проглотил ириску, которую ему перед сеансом всунула в руку внимательная Нина. Невзирая на возмущенный шепот соседей, он горячо зашептал Нине в ухо:
    — Знакомые имена, черт возьми!
    — Хорошо, хорошо, — чуть испуганно, но успокаивающе сказала Нина, касаясь его ладони. — Понимаю — это так здорово...
    — Молодые люди, — раздался старушечий голос с заднего ряда. — Если вы так увлечены собой, то советую вам выйти в парк — там сейчас танцы!
    — Извините, пожалуйста, — Нина прижала ладонь к своей груди. — Это аспирант из Москвы, специалист по истории данной страны...
    — Аспиранту полагается сидеть в аудитории, а не расхаживать с девушками по присутственным местам! — назидательно произнесла старушка сзади.
    — Это возмутительно! В наше время, когда я училась в гимназии...
    — Ну в чем там дело? — пробасил кто-то. — Невозможно культурно отдохнуть.
    «...В ролях, — продолжал жестяной голос: Анри Ле Бланк — Валериу Руаново, дочь султана — Натали фон Малахов, султан Сайд — Рауф аль-Садык, русский моряк — Паоло Гриневицки, Хан А Съюнг — Прокопиу Тян, Де Ланда — Алексио Марцбетани, в эпизодах...» — пошли фамилии, уже не представлявшие интереса для Искандера, который был едва жив от восторга, слушая этот неприятный голос переводчика.
    — Что я слышу... — шептал он, шурша вытащенным и: кармана блокнотом и царапая его шариковой ручкой. — Какая удача, какая удача!
    Фильм оказался захватывающим. Джемисдары дрались, словно дьяволы, продираясь сквозь врагов (как мушкетеры, выручавшие подвески для королевы) из-за бумаг для своего командования. Во время эпизода, когда прекрасная принцесса спешила на свидание к своему Анри, захватив нужные документы, после чего она была схвачена стражниками, Нина прослезилась, а старушка-гимназистка невозмутимо сказала, что измена родителям пострашнее государственной, а ее соседка заявила, что принцессу «посодють».
    Искандер, весь фильм в темноте лихорадочно записывавший имена героев, игравших роли персонажей дневника Шухтуева, названия населенных пунктов, дворов, улиц, государственных деятелей и т.п., провел эти полтора часа великолепно.
    Когда вспыхнул свет, он засунул ворох исписанных листков из блокнота в дипломат и счастливыми глазами поглядел вокруг.
    Они вышли из кинотеатра и подошли к мотороллеру. В десяти шагах от него, на скамейке возле касс Искандер увидел старушку, державшую в руках большой букет цветов. Астры были в ведерке, стоявшем у ее ног.
    — А какие у вас любимые цветы, Нина? — осторожно спросил Искандер. Нина бегло взглянула на старушку и невозмутимо ответила:
    — Обожаю астры, признаться. А что?
    — Ничего особенного! — Искандер в мгновение ока оказался у старушки, и выпалил:
    — Три астры, будьте любезны!
    — Счастья вам, миленькие мои, — запричитала старушка, выбирая самые крупные цветы. Искандер чуть смутился, буркнул: «Благодарю», сунул ей в руку рубль и с загадочной улыбкой вручил Нине три астры.
    — Прелесть какая! — Нина осторожно засунула их за отвороты своего джинсового пиджака, помогая себе укрепить их английской булавкой. — Спасибо! Едем?
    Усаживаясь на мотороллер, Искандер услышал голос гимназистки:
    — Это возмутительно! Аспирант разъезжает со своей дамой на мотоцикле! И, главное, девица за рулем. Какая безнравственность!
    — На мотороллере, бабуля! — дружелюбно откликнулась Нина, заводя его, и они рванули навстречу сумеркам, постепенно обступавшим город.


    Ночевка в лесу

    ...В лесу было уже сумрачно, прохладно, не было слышно пения птиц, и только беспрерывное гудение комаров да влажный запах хвои, смешанный с ароматом кашки и клевера, разнообразили монотонность пути.
    Вскоре Нина включила дальний свет, луч которого заскакал по серой грунтовой дороге, освещая путь мотороллеру. Подпрыгивая и подскакивая на колдобинах, наши герои упрямо преодолевали расстояние, приближаясь к Овску. Лес вскоре кончился, снова пошла лесостепь, время от времени вдоль дороги попадались уже копны свежескошенного сена, и Искандер вернулся к эпизодам фильма, просмотр которого был, наряду с прочим, одним из ценнейших источников дополнительной информации о Сибейре и о Шухтуеве.
    Неожиданно его размышления прервало чихание мотора, и мотороллер, протарахтев сбивчиво еще пару минут и проехав по инерции метров семь, остановился. В уши хлынула тишина, легкий шорох ветра в полевой траве и едва различимый стук электродвигателя где-то вдали.
    — Там поселок. Отважный называется, а на той стороне, — Нина неопределенно махнула рукой в сторону, — деревня Алгабас — в ней казахи больше живут.
    — Замечательная информация, — кивнул Искандер, стараясь не выдавать волнения (а может, и страха).
    — А как насчет такой же точности по поводу «Вятки»?
    — Сейчас взглянем. Вероятно, бензин кончился. Как же в темноте посмотреть? Фонарика нет?
    — Зато есть спички, — мрачно пошутил Искандер. — Мне дед рассказывал, что в его деревне один так же ночью в гараже бензин в бачке мотоцикла проверил — спичкой. Колеса нашли потом на крышах двух домов, выхлопную трубу — на гараже, а все остальное и вовсе куда-то затерялось. А ему самому — хоть бы хны. Повторим опыт?
    — Как-нибудь в следующий раз! — попыталась улыбнуться Нина. — Самое неприятное, что, поди, до утра сидеть будем, а? — с этими словами она, взявшись за руль, покачала мотороллер. В недрах оного нечто заплескалось.
    — Слыхали? В бачке что-то еще есть. Значит, поломка в моторе. Как рассветет, починим, и все будет в порядке.
    — Превосходная новость! — отозвался безрадостно Искандер. — А нам-то что сейчас делать?
    — Я, например, заберусь вон на тот стог. Там можно прекрасно заснуть, — беззаботно сказала Нина и пошла искать какие-нибудь жерди, чтобы с их помощью взобраться на вершину стога, распространявшего вокруг себя аромат уже успевшего подсохнуть сена.
    Искандер глубоко вздохнул и самостоятельно полез на верхушку стога. Помогая себе и дипломату руками, ногами и даже подбородком, залез-таки на стог и, растянувшись на животе, окликнул Нину, все еще бродившую вокруг в поисках подручных подъемных средств.
    — Ба, вы уже там? — удивленный голос Нины долетел до Искандера снизу.
    — Сейчас, иду!
    Она, схватив ладонь библиографа, в мгновение ока оказалась рядом с ним.
    — Правда, здорово, а? Поглядите, вид-то какой! Отважный видите? Да не там, вон там — видите, огоньки? Красиво, да? А на звезды-то, звезды взгляните, словно астры! Руками можно достать, верно? — восторгалась Нина, встав на стог и задрав голову кверху.
    Искандер без эмоций смотрел на разошедшуюся студентку, и, кашлянув, щелкнул замком дипломата. Вынув термос и пакет с бутербродами, он расстелил прямо на сене газету и разложил на ней два бутерброда. Расставил крышку от термоса и складывающийся стаканчик для Нины, разлил все еще горячий чай.
    — Приступим к скромной трапезе нашей, — ровным голосом произнес он; дергая Нину за рукав ее джинсовой куртки.
    — Ого! Как это вы уже успели? — удивилась Нина и села напротив, по-турецки скрестив ноги. — Вкусно!
    — На свежем воздухе еще бы не вкусно! — повеселел Искандер, отхлебнув горячего чайку. — Не термос — зверь! До сих пор чай горячий!
    — Еще хочется, — жалобно вздохнула Нина. — Может, еще по кусочку?
    — Ни в коем случае! — строго ответил Искандер. — Остальные два — на завтрак. Экономия! — он назидательно поднял палец вверх.
    — Э-э-э-х! — выдохнула Нина и упала на спину. — Красота-то какая, — снова начала она. — Глядите — Большая Медведица!
    — Лучше бы уж Южный Крест, — отозвался Искандер, засовывая термос и оставшиеся бутерброды в дипломат. — Тогда бы мы были в Сибейре.
    — А почему вы так заинтересовались Сибейрой, а? — спросила Нина, поворачивая голову к возившемуся с дипломатом библиографу. — У вас там что, родственники? Шутка.
    — Видите ли, пока это — профессиональная тайна, но так как мы с вами уже вроде начали работать вместе...
    — Да? — переспросила Нина, — это как же?
    — То, что вы меня бескорыстно отвезли в центр, дало моей работе над дневником одного русского моряка, попавшего в начале века в Сибейру, огромный материал для дальнейшего исследования, — раскрыл карты Искандер. — Только бы я просил вас никому об этом не говорить. А теперь, если вам интересно и вы не хотите спать, я вам расскажу о Косьме Шухтуеве, его поразительных похождениях за тридевять земель, в тридевятом государстве. Ну, как?
    — Хочу! Очень даже! — Нина улеглась поудобнее. Искандер снял с себя пиджак, накрыл им ее плечи и начал...
    Ах, как он говорил! Не сбиваясь и не путаясь, не забывая имена и заковыристые географические названия (как перед Сергеем Дмитриевичем или Юрием Ахметовичем), вдохновенно, меняя тембр голоса, вздымая к небесам свои худые руки и закрывая глаза. Галстук у него сбился набок, а голос в конце рассказа сел. В Нине он нашел самого благодарного слушателя. Она лежала с широко открытыми глазами, кутаясь в пиджак Искандера, и живо реагировала на эпизоды с Поясом Мертвого Времени, ашпалаотром, полетом на безарде и так далее, и так далее. Легенда о кальтавах вызвала в ней самые печальные чувства. В глазах ее мерцали слезы, в которых отражалась Луна, с любопытством зависшая над стогом, на вершине которого Искандер возвышенно говорил об этой планете и о живущем там Раворомбатодамбохидратомо, о радуге, о шести сокровищах... Наконец, он окончил и, выдержав паузу, сказал:
    — И все это — вот здесь, в этом дипломате. Понимаете, какая это великая драгоценность?
    — Ясно, почему вы так рветесь в Сибейру... — задумчиво произнесла Нина.
    —Теперь я уверен, что там о нем помнят — узнаете «русского моряка» из фильма? Это он — Шухтуев! Впрочем, извините — вам давно пора уже спать, — переменил тему Искандер.
    — Спокойной ночи! А вы?
    — Ха! Я привык спать в нормальных условиях, а здесь... — Искандер с вновь возвратившимся к нему страхом огляделся вокруг.
    — А что здесь-то?
    — А здесь я не в себе, вот что! Незнакомые места, обстановка, — честно признался Искандер. — А вы спите.
    Нина кивнула и закрыла глаза. Искандер так и просидел всю ночь, словно христианский столпник, о котором он читал еще в институте, постоянно оглядываясь по сторонам и реагируя на каждый шум или тарахтение далекого комбайна.
    Наконец стало светать. Посидев еще немного, Искандер осторожно пополз с этого Монблана из сена на сиротливо притулившийся к стогу мотороллер и, сделав короткую утреннюю зарядку, решился потревожить Нину.
    — Иду! — послышалось сверху на не очень громкий зов библиографа. Нина съехала на землю по стогу, пользуясь помощью Искандера, осторожно принявшего ее ладони в свои.
    — Порядок! Доброе утро! Приступаем к утренней трапезе нашей, — и он показал на уже знакомую газету с тем же набором бутербродов и посуды, что и вчера.
    После более чем легкого завтрака Нина, вооружившись гаечными ключами, отвертками и прочими причиндалами, залезла в «Вятку». Через полчаса грохота и звякания, в холе которого Искандер донимал Нину вопросами типа: «Не помочь ли в чем?», мотороллер был, к обоюдному удовольствию, отремонтирован.
    — Что там было-то? — спросил Искандер, водружаясь на свое место и надевая шлем.
    — А, пустячная поломка. Досадно, конечно. Вы уж не сердитесь.
    — Сердиться будут Александра Тихоновна и Сергей Дмитриевич, — горестно вздохнул Искандер.
    «Вятка» рванула вперед.
    — У подруги заночевали? — строго спросила баба Шура, открывая калитку. — Я аж до двенадцати просидела, все вас, окаянных, ждала.
    — Да вроде бы и у подруги, — кивнула Нина. — Ну что, пока?
    Искандер церемонно наклонился и коснулся устами пропахшей бензином и перепачканной машинным маслом руки Нины. — Примите от меня и от тон-кроольского народа самые искренние слова благодарности!
    — Эй-эй, Нинка, куда это ты? Ну-ка, немедленно за стол, — прокричала из кухни Александра Тихоновна. — Без разговоров давай, а не то — половником те по лбу!
    Искандер обрадованно потащил Нину за руку к столу в кухоньке, где баба Шура разливала им по тарелке борща — жирного, наваристого, ароматного.
    Путешественники с аппетитом набросились на это кулинарное чудо. Затем пошел чай с пирожками, после чего Искандер, схватив дипломат, рванул на выход.
    — Опаздываю!
    — Погодите, довезу! — Нина поблагодарила хозяйку, моментально вымыла тарелки и чашки, и они уже вдвоем выскочили из избушки, сели на мотороллер и... через 10 минут Искандер входил в кабинет Сергея Дмитриевича.
    Тот испуганно воззрился на Искандера.
    — Батюшки — светы, кто это еще такой? Что это с вами, дорогой Амиров?
    — В поле ночевал, то есть на стоге сена, — переводя дух, выпалил Искандер. — Правда, уснуть не пришлось, жутковато там.
    — Эх, молодость, молодость! И в глупостях ты хороша! — развел руками Сергей Дмитриевич. — Немедленно домой, спать. Отгул даю. Чтобы духу твоего здесь не было. Все!
    Через полчаса Искандер, вконец обессиленный, волоча дипломат, дошел до дома и свалился, не раздеваясь, на раскладушку в саду.


    Отъезд Нины. На корабле

    — А я уезжаю послезавтра! — объявила Нина, стоя под окном библиотеки, рядом с которым находился стол Искандера. Он только что пришел на работу, и, аккуратно разложив драгоценные листы, приготовился было дальше работать с Шухтуевским дневником.
    — Да? — без особых эмоций переспросил Искандер. — Что ж, значит, у вас уже время подошло? Скоро вы будете ходить по улицам самого Ленинграда, любоваться каналами, куполами, дворцами... Ах, Ленинград, я был там три раза, — чело библиографа окуталось дымкой воспоминаний. — Последний раз семь лет назад...
    — Да уж, «каналы, купола"... Общага да курсовые, лекции да зачеты — где уж там особенно каналами любоваться, — чуть обиженно ответила Нина. — Скучать будете? — сощурившись, спросила она.
    — Скука — занятие бездельников и людей, идущих не по праведному пути, — назидательно ответил Искандер. — Уверен, что и вы там не будете предаваться этому состоянию.
    — Как знать! — вздохнула Нина, махнув рукой на новоиспеченного библиотечного отшельника.
    — Да ну! — протянул Искандер. — Если сочтете возможным, напишите, я у вас специально не буду брать адреса, чтобы не докучать письмами.
    — Ну ладно, пойду, вещи соберу, — вздохнула Нина. — Пока.
    — Я обязательно приду провожать! — крикнул вслед Искандер. — Послезавтра, значит?
    — Послезавтра! — не оборачиваясь, крикнула Нина.
    Искандер на своем настольном календаре сделал отметку и с нетерпением зашуршал дневником.

    «...Бросив взгляд на море, я увидел с удивлением и некоторым страхом, что к нашему кораблю приближается бриг, борта и надстройки, паруса и даже мачты которого были выкрашены в черный цвет. Все это, а также отсутствие всякого шума, криков на палубе, на которой я с каждой минутой все явственнее различал фигуры матросов, одетых также в черное, создавало жуткое впечатление, и мое сердце заколотилось часто-часто. Ко мне подлетел запыхавшийся Садыков с саблей. Увидев корабль, он также застыл в немом удивлении, не в силах вымолвить что-либо членораздельное.
    В этот миг к нам подскочил и Мигуэль:
    — Косьма, умоляю, быстро за мной! Их главарь пробрался в свою каюту, и боюсь, что это не к добру.
    Я отвел взгляд от корабля и скользнул в дверь, в которую шагнул Мигуэль.
    — Вот дверь его каюты!
    Мы с силой забарабанили по дубовой обшивке. Раздались два выстрела. Брызнули щепки.
    — Открывайте, негодяй! — крикнул Мигуэль и надавил на дверь плечом. Я присоединился к нему. Дверь не поддавалась.
    — Крепкий замок! Минуту!
    Мигуэль сделал шаг в сторону, вынул пистолет и, приставив дуло к замочной скважине, выстрелил. Что-то громко звякнуло.
    — Готово! Еще немного! — и с этими словами Мигуэль с разбегу ударил в дверь плечом еще раз, и еще, уже с моей помощью. Дверь, наконец, распахнулась, и мы увидели главаря работорговцев, роющегося в своем секретере.
    — Оружие на стол, сударь! — произнес Мигуэль, наведя на него шпагу. Я сделал то же самое.
    Пират тут же вскочил на тяжелый стол из красного дерева и обнажил свою саблю.
    — Берегитесь, господа ученые, сейчас я выбью из ваших мозгов всю грамотность!
    И он кинулся на нас, размахивая саблей.
    Сражался он отлично, но мы все же стали теснить его к небольшой двери, что находилась в глубине его каюты, и чем ближе мы прижимали его к ней, тем яростнее было его сопротивление. Стало ясно, что там он прятал наши вещи, украденные его бандой.
    — Бросьте саблю, — переведя дух, еще раз предложил я. — Отдайте нам наши вещи, и мы сохраним вам жизнь!
    — Сюда, — он кивнул головой в сторону дверцы, — вам попасть только через мой труп! — Он вынул пистолет и взвел курок. — Это для вас!
    Вдруг в то время, когда мы вверили свои судьбы Богу, раздалось какое-то жужжание, и пират, дико вскрикнув и схватившись за горло, рухнул на пол бездыханным. Мы оглянулись — в дверях стоял Ченг А Сен, так вовремя пришедший нам на помощь.
    Выбить узенькую дверцу было делом минуты. Перешагнув через порог, мы очутились в маленькой и душной каморке, темной и пыльной. Наш слух вдруг прорезал какой-то жалобный стон. Мигуэль выскочил обратно и, найдя в комнате главаря свечку, зажег ее. Вернувшись, он осветил ее пламенем помещение.


    Битва на корабле

    Каково же было наше удивление, когда мы увидели там полуразвалившийся стул, к которому была привязана какая-то юная девушка. Уста пленницы были завязаны широким платком, а глаза в страхе, казалось, были готовы выскочить из орбит. Взмах кинжала освободил ее от пут, и она упала бы, не подхвати мы ее хрупкое тело.
    — Не бойтесь, сударыня! Мы — ваши друзья. Обопритесь на нас и не думайте ни о чем плохом. Вы спасены! — мягко сказал Мигуэль по-испански. Я повторил эту же фразу по-французски и на всякий случай добавил то же самое по-английски. Она немного оживилась после слов, сказанных по-французски, но через мгновение по ее телу пробежала какая-то легкая судорога, и она, лишившись чувств, повисла на наших руках.
    — Быстро к выходу! — командовал Мигуэль, пинком отшвыривая сломанные стулья и другие обломки, валяющиеся на полу каюты. Мы, прикрываемые Ченгом, вынесли еще одно наше сокровище на палубу. Здесь нам предстало зрелище неожиданного завершения сражения с работорговцами. Черный корабль стремительно подошел к нашему, и в одно мгновение абордажные крючья вонзились в его борта. Вскоре фигуры в развивающихся черных плащах вспрыгнули на борт. Вид этого корабля и наших новых неожиданных защитников ввел пиратов в панику и смятение. Только малая их часть скрестила шпаги с ними, остальные, дико вопя: «Это Черный Рафаэль! Спадайся! Черный Рафаэль!», побросали оружие и стали прыгать прямо в бурлящую воду за борт своего судна. Через несколько мгновений все было кончено. Черные люди вложили свои шпаги в ножны и, встав в ряд, отсалютовали своему капитану, сходившему на борт захваченного ими корабля работорговцев, Мы осторожно положили девушку, все еще не пришедшую в себя, прямо на палубу, предварительно расстелив мой китель, и стали приводить ее в чувство. Однако Ченг осторожно отвел наши руки и своими длинными тонкими пальцами коснулся нескольких точек на висках и лбу несчастной девушки, и в одно мгновение оживил ее. Она глубоко вздохнула и открыла глаза. Только сейчас, хотя и в такой неподходящий момент, я, рассмотрев ее получше, увидел, обладательницей какой редкостной красоты было это юное создание, словно сошедшее с небес на нашу, погрязшую в грехе и грязи землю, дабы излечить наши заблудшие души (или погубить?!) одним лишь своим взглядом.
    Густые черные волосы обрамляли ее лицо и высокий лоб, ее большие глаза излучали доброту, изящные губу заканчивались по краям тонкими складками; свидетельствовавшими, увы, о тех горестях и бедах, которые перенесла эта девушка. Однако мое завороженное состояние быстро сбили Анри Гридневский и Садыков, подбежавшие к нам, все еще разгоряченные сражением.
    — Что за парни? Признаться, они смахивают на ангелов смерти, но совершают они богоугодные дела, верно, друзья? О, Боже... — это Анри увидел нашу прелестницу. — Что это за ангельское создание, Косьма, чью милую головку вы держите у себя на коленях?
    — Эта девушка была в плену у этих негодяев, любезный Анри, — объяснил Ченг. — Мигуэль и Косьма явились к ней как духи-избавители, эдакие юн-гуны.
    Мы все склонились над нею, хотя бы участливыми взглядами пытались утешить ее измученное сердце.
    В это время капитан Черный Рафаэль подошел к бывшим невольникам, которые со смешанным чувством страха, надежды и любопытства смотрели на него, и сказал что-то на каком-то неведомом языке. Взрыв восторга и благодарности был ответом на его слова. Несколько невольников подбежали к нам, и, схватив меня, Мигуэля и Анри за руки, потащили к Черному Рафаэлю, отчаянно жестикулируя и радостно крича. Некоторые при этом порывались даже поцеловать наши руки!
    Черный Рафаэль сам шагнул в нашу сторону. Мы все встали и отдали честь этому странному, но, бесспорно, благородному человеку, освободителю невольников и истребителю пиратов.
    — На каком языке вы говорите, господа? — отрывисто спросил он по-французски.
    Мы все облегченно вздохнули. Наверное, он француз.
    — Вы, сударь, столь хорошо говорите на моем родном языке, что лучшего нам и не желать, — с изящным полупоклоном ответил ему Анри.
    — Прекрасно! — так же резко, без тени эмоций на своем худом и бледном лице сказал Черный Рафаэль. — Однако я хотел бы сказать, что побеседуем мы с вами несколько позднее. Сейчас мы затопим это мерзкое судно и перейдем на наш корабль. Вам отведут три каюты — большим мы не располагаем — где вы сможете до вечера отдохнуть и привести себя в порядок. Вечером прошу ко мне на ужин. Одно условие — без женщины.
    — Мы не сможем оставить ее одну, — шагнув вперед, твердо произнес я. Извините, сударь, за мою резкость, но в таком случае мы не вправе принять ваше столь любезное приглашение. И я повернулся к своим друзьям, ища у них поддержки. Все кивнули и вперили в Черного Рафаэля свои решительные взоры.
    Его узкие губы чуть дрогнули, и он, бросив: «Хорошо, я приглашаю и вашу даму!», зашагал от нас, отдавая гортанным голосом приказания своим воинам.
    Трое из них подошли к нам и на изысканном французском предложили сопроводить нас на свой корабль, что мы и сделали, безо всякого сожаления из-за затопления судна работорговцев. Невольники, обретшие свободу, уже были на корабле Черного Рафаэля, и мы встретили их там, шумно кричащих нам что-то приветливое, обнажавших свои ослепительно-белые зубы в счастливых улыбках.
    Нам показали наши три каюты, и мы разделились по ним следующим образом. Одну каюту отдали в полное распоряжение нашей спасенной юнице, в остальные две разместились по трое — я, Садыков и Гридневский заняли одну, остальные наши сотоварищи — вторую каюту. Из последних сил, умывшись и подкрепившись зернами вуа, мы попадали на кровати. Едва я коснулся головой жесткой щетины покрывала, разостланного на моей скамье, служащей кроватью в этой каюте, как мой мозг, словно молния, пронзила мысль о девушке и о том, что ей сейчас, наверное, очень одиноко в своей каюте и что ей, возможно, требуется доброе слово и поддержка. Столь быстрые перемены за какие-нибудь час-полтора не могут не отразиться на душевном состоянии столь нежного создания, думал я.
    Посмотрев на моих друзей, уже задремавших, я встал и направился из каюты в соседнюю, где находилась она.


    Знакомство с графиней

    В волнении стоя перед закрытой дверью, я неожиданно почувствовал, что мои друзья вышли за мной и тоже направились в ту же каюту. Посмотрев друг на друга, мы тихо засмеялись и легонько постучали.
    — Конечно, это вы, Косьма и любезные наши друзья! — раздался за дверью голос Мигуэля. Мы на мгновение остолбенели и, придя в себя, толкнули дверь. Войдя в каюту, мы увидели, что в ней толпятся Анри, Мигуэль и Ченг А Сен. Мигуэль, посмеиваясь и покручивая свой тонкий ус, сказал:
    — Ну как, любезный Анри, я был прав? Наши друзья не уступают нам в деликатности и тоже пришли проведать графиню Софи Мари Луизу Регин ван дер Велде.
    Придя в себя от такого поворота событий, мы учтиво поклонились графине, которая сидела в небольшом кресле, одаривая всех нас восхитительно обаятельной слабой улыбкой.
    — Мы благодарны судьбе за то, что она дала нам возможность и честь защитить вас, графиня, от людей, причинивших вам столько зла! — произнес я, присаживаясь рядом с Анри на край скамьи.
    — Примите от меня самые искренние слова благодарности, мои храбрые спасители, чуть зардевшись, ответствовала она своим серебристым голосом. — Я уверена, что мой отец достойно вознаградит вас.
    Мы шумно стали все вместе говорить о том, что для нас высшая награда — служить ее сиятельству, быть рядом с ней — самая большая честь.
    Когда наши словоизлияния выплеснулись, она произнесла:
    — Из рассказа любезного шевалье Ле Бланка я поняла, что вы — благородные рыцари из далекой от моей родины страны Сибейры, пустившиеся в путешествие по миру, дабы защищать обиженных и вызволять их из бедствий. Мне повезло, что вы встали на пути заклятого врага нашей семьи — пирата и работорговца Якубуса, который похитил меня из родного дома и увез с собой на своем судне.
    — Этот негодяй похитил вас? — переспросил Мигуэль. — Как же это случилось, что такой низкий человек проник в ваш дом?
    — О, это не очень веселая история, — вздохнула графиня. — Начать надо ее с того дня, когда в наш замок в Нассау прискакал посланец от статхаудера с приказом моему отцу отправляться в Парамарибо, что находится, как вы знаете, на другом конце земли, далеко в Америке. Мы так счастливо и спокойно жили с моим отцом в нашем замке, — снова вздохнула с печалью графиня. — Увы, провидению было угодно, чтобы все это разрушилось. Выполняя приказ, мой отец попрощался с родными (да, я забыла сказать, что я лишилась матери еще в младенчестве, и мой отец, преданный ей при жизни, остался таковым и после ее смерти), взяв меня с собой, отправился в эту проклятую страну. Сразу же после прибытия на место...»

    — Домой, друг мой Амиров, домой, — Искандер увидел перед собой лицо склонившегося над его столом Сергея Дмитриевича. — Домой. Нельзя так забываться. Вы бы хоть, девушки, присмотрели тут за ним, а?
    И директор, насвистывая что-то, вышел из отдела. Все засобирались по домам.


    Письмо Галеева. В гостях

    ...Дома, после того, как он отужинал и вымыл посуду, Александра Тихоновна, хитро подмигнув ему, сказала:
    — Ну, мил друг, пляши. Тебе письмо.
    — От Галеева, наверное? — обрадовался Искандер и, пробежав глазами по обратному адресу, просиял:
    — Точно, от него!
    Чмокнув старушку в щеку, Искандер выскочил в сад, раскрывая на бегу конверт. Оттуда выпал листок, исписанный четким почерком Юрия Ахметовича. «Дорогой Искандер! В своих архивах я нашел прелюбопытный документ, о котором я пытался вспомнить в ваш приезд ко мне. Вот его содержание, переданное мною по материалу из журнала «Нива» за 1906 год.
    «Санкт-Петербург. Сегодня сюда прибыла миссия Республики Сибейра во главе с секретарем Министерства иностранных дел Сибейры господином Казбегом Рашид-пашой. Г-н Рашид-паша привез личные веши погибшего в боях с султанскими войсками мичмана флота Российской империи г-на К. Шухтуева и еще одного неизвестного русского, убитого ранее во время одного из нападений наймитов на русскую колонию в недавно освобожденной столице в городе Балкан-Сибейра. Оба русских героя посмертно награждены республиканским правительством Сибейры орденом Лунного Луча; знаки оного также были привезены г-ном К. Рашид-пашой».
    Вот такое краткое сообщение о нашем земляке Косьме Шухтуеве. Думаю, что эта информация будет вам небезынтересна. С сим остаюсь уважающий вас — Юрий А. Галеев».
    Искандер оцепенел — все складывалось в одну логическую линию. Шухтуев жил на самом деле, еще одно доказательство — заметка в «Ниве», но вот то, что он погиб, безмерно огорчило библиографа. Все-таки за то время, пока он читал дневник, он настолько сроднился с Косьмой, что стал видеть в нем едва ли не старшего брата.
    Второй «русский герой» не очень-то занимал его мысли: мало ли россиян волей судеб попадало в заморские края? Значит, еще один достойный сын России положил свой живот за «вашу и нашу свободу». Неожиданно Искандер вспомнил о копии с жетона ветерана — летчика.
    — Александра Тихоновна! — крикнул он, заглядывая в окно кухоньки. — Вы не знаете, Гайни Якуповна знает арабский шрифт, а?
    — Должна знать, поди, почему бы и не знать! — ответила баба Шура, переворачивая оладьи на сковороде, распространяющие аппетитные запахи. — Она много чего знает. Спросить чего у нее хочешь, что ли?
    — Да, попросить помочь тут один текст прочитать.
    — Ну так сходи к ней в гости прямо сейчас. Она дома в это время бывает. Вот возьми оладышков ей в гостинец, — и она проворно положила в полиэтиленовый пакет с дюжину больших оладьев, еще горячих и румяных.
    Искандер, взяв пакет и проверив наличие копии в нагрудном кармане, загремел калиткой. Через несколько минут он подходил к избушке Якуповны.
    Стукнув щеколдой, Искандер зашел во дворик и громко крикнул по-татарски:
    — Исэнмесез, Гайни-апа! Сэз кайда? («Здравствуйте, тетя Гайни! Где вы?»)
    — Здесь я! — послышалось из сарая...
    Искандер, аккуратно обходя коровьи лепешки, зашел в полумрак сарайчика, где хозяйка доила корову. Невдалеке от нее сидел важный кот Кисин-мисин, вожделенно поглядывая на струйки парного молока, звенящие о стенки эмалированного ведра.
    — Я к вам в гости, — сказал Искандер, осторожно приседая на корточки. — Вам баба Шура гостинец прислала.
    — Вот хорошо! — откликнулась Якуповна. — Сейчас татарский курбэн-байрэм будем делать, — засмеялась она своим добрым и раскатистым смехом. Закончив доить корову, отставила в сторону ведро, тут же подхваченное Искандером и отнесенное им на кухню.
    Вскоре Якуповна зашла со двора, неся в руках сито с только что сорванными яблоками из своего сада, и ссыпала их большую часть в солидный кулек из газеты.
    — Это вам с Тихоновной, — сказала Якуповна и поставила на электрическую плиту чайник, затем плеснула молоко в большие кружки. И вот уже подоспел чай с душистым медом, за которым Искандер и изложил цель своего прихода.
    — Ну-ка, покажи, что тут надо прочесть, — сказала Якуповна, садясь поближе к окну и надевая очки.
    — Ай-вай, тут совсем по-старому написано, не знай, смогу ли я что-нибудь прочесть...
    Якуповна нахмурила брови, вчитываясь в текст, и зашевелила губами.
    — Ага — «Бу...»
    Искандер проворно раскрыл словарь на букве «В» и, перелистав страницы, нашел искомое слово — «Этот»!
    — «Тандок» — декламировала Якуповна.
    — Сейчас, сейчас... ага, вот: «знак, значок, сигнал». Значит, «знак», все правильно, дальше, пожалуйста! — возбуждался Искандер, заглядывая в лицо Якуповне.
    ...Через полчаса текст был расшифрован. Искандер, едва не приплясывая от восторга, попрощался со своим толмачом, и, чуть не забыв яблоки, бегом понесся домой.
    Влетев в дом и наскоро доложившись Тихоновне, вымыв пару яблок из гостинцев Якуповны, Искандер начал, вгрызаясь в плод шафранового цвета, тщательно переписывать текст, выбитый на жетоне Федора Владимировича.
    «Этот знак — свидетельство отваги и беспримерных подвигов советского сокола, кровью своей побратавшегося с нами в борьбе против общего врага. Честь и хвала тебе, о смелый воин! Добро пожаловать к нам! Чувствуй биение наших сердец, услышь зов наш! Слава тебе, о храбрейший из храбрых! Сибейра благодарит тебя!»
    В тот же вечер Искандер переписал текст два раза и, накатав благодарственное письмо Юрию Ахметовичу, вложил все в один конверт. Назавтра, идя на работу, он бросил письмо в почтовый ящик.
    Придя в библиотеку, Искандер выбрал время, попросил Сергея Дмитриевича уделить ему несколько минут и, подробно рассказав о своей поездке к Галееву, высказал предложение, что неплохо бы съездить в командировку в Москву — встретиться с востоковедом Ставицким, названным Галеевым, и попытаться связаться с посланником этой страны в СССР. Сергей Дмитриевич после нескольких колебаний и консультаций с заведующей отделом, где работал Искандер, признал доводы библиографа вполне приемлемыми и тут же написал приказ о командировке библиографа Искандера Амирова в Москву «для обмена опытом с научными целями».
    Довольный Искандер вышел из кабинета директора и сразу же принялся готовиться к отъезду. Аккуратно еще раз перебрав листы дневника, с особым вниманием отнесся к наиболее ветхим из них, он разделил их на пять примерно равных частей и, вложив в папки, пронумеровал их и поместил на дно дипломата.
    Свежевыглаженная сорочка, смена белья, зубная паста, щетка — короче, к вечеру весь набор для экспедиции в Москву был готов.
    Тихоновна ходила довольная и давала советы: как уберечься от вокзальных хулиганов, как питаться, где держать деньги и так далее и тому подобное.
    На следующий день Искандер рано утром подходил к дому Нины. Зайти к ней, не будучи знакомым с ее родителями, он счел неуместным и решил подождать ее на, улице, благо, что до отправления автобуса в областной центр оставалось всего немногим менее часа. Но едва лишь он присел на низенькую скамейку под яблоней, наклонившей над ней свои ветви, как хлопнули ставни, и послышался голос Нины:
    — Искандер, это вы, что ли? Заходите, что там сидеть? Давайте, давайте скорее, поможете мне чемодан закрыть.
    Искандер нерешительно вошел в дом и учтиво поздоровался с женщиной средних лет в льняном переднике, хлопотавшей с чашками на кухне.
    — Это Искандер, о котором ты знаешь! — крикнула Нина из своей комнаты, шелестя тетрадями и книгами.
    — Очень приятно, проходите, проходите, не стойте у порога! — доброжелательно откликнулась женщина, словно была давно знакома с Искандером. — Вон, полюбуйтесь, Нинка опять на автобус опаздывает!
    — Давайте, что у вас с чемоданом! — Искандер ловко разровнял вещи, вложенные в зеленый чемодан, и, резко надавив на крышку локтем, защелкнул замок.
    — Порядок! Все взяли? — строго спросил он.
    — Да вроде бы все! Пойдемте чай пить. Да скоренько, автобус через полчасика отходит. — Нина быстро разлила чай в керамические кружки.
    Минут через десять Искандер, схвативший чемодан, и Нина со светлым кримпленовым пальто в руках быстрыми шагами летели к автобусной остановке.
    ...- Не напирай, не напирай! — Ну, чего пихаешься? Убери мешок-то! Мешок, говорю, убери!
    — Ой, кажется, я билеты забыла!
    — Да ладно, в автобусе купишь, делов-то!
    — Да убери ты мешок-то свой дурацкий, сколько можно говорить?
    Посадка на автобус шла полным ходом. Искандер, подсадив Нину, залез сам, пропустив пару старушек вперед и помогая им втащить свои узлы в салон автобуса, с трудом пробрался к Нине.
    — Он уже сейчас отъезжает! — Нина замахала руками. — Спасибо вам! Ждите письма!
    — А я тоже в центр! — невозмутимо произнес Искандер, садясь на чемодан Нины.
    — Как это?
    — За билетами в Москву. В командировку еду, — сказал Искандер таким тоном, что можно было представить, будто вся его жизнь проходит в командировках по столицам.
    — Ну вы и скрытный! — покачала головой Нина. — А я-то думала, куда это он по баулам да мешкам плывет! А чего в Москве-то делать?
    — Встречусь с востоковедами, может, и с посланником Сибейры, — небрежно проговорил Искандер. — Дел много с дневником. Это ведь не шутка — дневник дореволюционный. Раритет!
    При этих словах автобус тронулся с места и, надрывно рыча на поворотах, выехал из Овска и через некоторое время вырулил на шоссе.
    —У кого билетов нету? — зычно крикнула в салон кондукторша. — Давайте, не тяните время!
    ...Искандер сосредоточенно зашуршал рублями.
    Посадив Нину на московский поезд, который отходил от вокзала в 13 часов местного времени, Искандер, купил билет на такой же поезд для себя и решил до отхода автобуса в Овск навестить Юрия Ахметовича.
    По счастью, он был дома, и они снова пили чай, заваренный по особому рецепту женой антиквара, затем позвонили своим знакомым ветеранам-летчикам и, так как письмо Искандера еще не дошло до Галеева, Искандер вкратце изложил содержание текста на памятных жетонах. Ветераны были чрезвычайно довольны похвалами и комплиментами. Федор Владимирович пообещал после командировки отвезти его в глухие леса, где у него живет знакомый лесник, провести недельку на природе и половить рыбку в тех местах, которые знают только тот самый лесник и он, т. е. Федор Владимирович, а Юхан Георгиевич — отвезти на следующий год в его родной город Таллин, чтобы Искандер пожил в отпуске у родственников. Весьма ошарашенный такими жестами, Искандер рассыпался в благодарностях и уверениях в уважении. Посидев у Юрия Ахметовича еще пару часов и проведя с ним время в светской беседе, Искандер распрощался, пообещав хозяину перед отъездом в Москву обязательно навестить его. Вечерним автобусом вернулся в Овск, усталый, но счастливый.


    Стихи графини

    Два дня Искандер улаживал дела с командировкой, получал командировочные, и у него совершенно не оставалось времени на чтение дневника. Лишь в середине недели, за два дня до отъезда в Москву, в тихий августовский вечер, когда звезды так и сыпались с небес, Искандер сел у окна в сад, зажег настольную лампу и, вспомнив про лирический сборник тон-кроольских поэтов, достал его из дипломата. Он с любопытством раскрыл его, разумеется, не так, как это сделал бы любитель стихов, а как библиограф — на последней странице с содержанием.
    Имена там были большей частью неизвестны Искандеру, за исключением Мухамеда аль-Бахра, который, оказывается, тоже баловался пером в области поэзии (его стихотворение «Когда я умру», кстати, очень понравилось Искандеру). Далее шли имена, ничего не говорящие пока библиографу — Риэль, Эшкуфц, как вдруг — Софи ван дер Велде! — не поверив своим глазам, он прочел это имя несколько раз.
    Вот те на — графиня, спасенная нашими героями! Она еще и стихи писала! Позабыв о своем снисходительно недоверчивом, если не сказать — высокомерном, отношении к женской поэзии, Искандер торопливо перелистал томик и поисках страницы со стихами графини. Найдя их, он внимательно вчитался:

    Жизнь — не река,
    Противоречье — жизнь.
    И я согласна
    С этой шуткой.
    Жизнь — океан противоречий,
    Жизнь — штурман неувязок,
    И расхождений штормы — жизнь.
    Но все ж два берега
    Ее сжимают,
    Рождение и смерть,
    Смерть и рождение.
    Поперек реки пройдешь,
    Не отклоненный теченьем,
    Ветром, суетой, страданием,
    Ты пройдешь?
    И выйдешь,
    С просоленными власами,
    И твердыми морщинками на лбу
    На берег тот,
    Что противоположным назван?

    — Ну что ж, ничего, — подумал, пожав плечами, Искандер. — Для женщины это и вовсе не плохо. Тонко, тонко... Что там дальше у нее имеется?

    Я знаю, есть
    Гармония непознанная
    И в ритме звезд,
    Рассыпанных далеким
    Церемонным жестом,
    И в ритме
    Сиротливых кораблей,
    Прочерченных в ночи
    Не как попало,
    В уходе
    Над моею головой
    Обрывков
    Чьих-то смутных снов
    Во мрак другой Вселенной...
    Есть свет и тень
    На плачущем снегу,
    Измученном
    Глубокими следами,
    Есть миг единственный,
    Когда
    Прекрасно-невесомая
    Звезда
    Бесстрашной молнией
    Летит, летит
    И обнимает пропасть...
    Есть смысл во всем...
    Среди осмысленных
    Огней, следов,
    Деревьев, голосов...
    Бессмысленно лишь
    Одиночество мое.

    Искандер хотел уже, не читая последнего стихотворения графини, перейти к «Кратким сведениям об авторах» в конце сборника, как взгляд его упал на сноску: «Стихотворение написано в день смерти». Искандер в один миг прочел следующее:

    Любви целительная сила,
    Ко мне ты не вернешься вновь!
    Ведь из меня, как жизнь,
    Ты уходила,
    Моя любовь, моя любовь!
    Как дух из тела, улетало
    Вдохновенье,
    Последняя надежда —
    И та взметнула бровь,
    Горячий ток крови
    Замедлил бег свой в венах,
    Ведь из меня, как жизнь,
    Ты уходила,
    Моя любовь, моя любовь.
    И вот: не ждать,
    Не вспыхивать, не верить,
    И не глядеться в зеркала...
    Увы, теперь
    Метаться по ночам.
    И бредить...
    Моя любовь!
    Меня бы спас
    Один глоток
    Твоей живой воды!

    Искандер с печалью в душе перечитал еще раз это стихотворение и затем, быстро найдя биографическую справку о Софи ван дер Велде в конце тома, прочел там такое, что заставило его вскочить на ноги и на несколько, секунд позабыть о своей восточной сдержанности, совершив какой-то нелепый танец со вскидыванием своих несуразно длинных и худых ног.
    Написано же было там следующее: «ВАН ДЕР ВЕЛДЕ Софи (? — 1906) — тон-кроольская поэтесса. По национальности — голландка. В освобожденных районах Сибейры с 1905. О ее жизни практически ничего неизвестно. По свидетельствам современников, красивая, образованная, блестяще владевшая несколькими языками, замечательный музыкант и поэтесса, она была душой небольшого салона, где собирались крупные политические и военные деятели ордена джемисдаров, а также деятели наук и искусств. Умерла, по воспоминаниям ее друзей, от горя после гибели командующего российских волонтеров К. Шухтуева, с которым ее связывали большие чувства. Хотя ее литературное наследие невелико, оно составляет золотой фонд женской лирики Сибейры. Автор «Военного марша стрельцов-московитов» — боевой песни отряда выходцев из России, сражавшихся в армии аль-Бахра против войск султана и английского экспедиционного корпуса в начале XX века».

    Стук калитки заставил взбудораженного Искандера отложить томик и выйти на улицу. У калитки стояла почтальонша.
    —Телеграмма! — сказала она, протягивая Искандеру авторучку и квитанцию для подписи. «Доехала хорошо. Жму руку. Нина».
    — Вот молодец! — одобрительно кивнул Искандер. «Проявление внимания к постороннему, в общем-то, человеку, достаточно ценно», — не без некоторого занудства подумал он. И решил написать ей письмо. Не откладывая это дело в долгий ящик, он быстро настрочил ей ответ, в котором благодарил за внимание, посоветовал ей беречь себя и не ходить поздно вечерами по улицам большого города, а в конце письма не удержался и приписал стихотворение некоего джемисдара Риэля, вычитанное в сборнике.

    В моем палисаде,
    Где камни во мху,
    Трепетно розан расцветал.
    И вишня бела —
    Словно ветер с холмов
    Снега нежданно намел.
    Лунною ночью дождь
    Начался —
    Пыль водяная бледна.
    Мне не до сна —
    Фонарик зажег —
    Тихо присел у окна.
    Знаю, что был бы
    Сейчас одинок,
    Если б не ты, что сейчас
    Так же, как я
    У ночного окна
    Сидишь, не смыкая глаз.

    Приписав, что эти строки вычитаны им из сборника и что они в какой-то мере отражают его состояние, он запечатал письмо и принялся за дневник.


    Рассказ графини

    «...Сразу же после прибытия на место мой отец обнаружил столько злоупотреблений и нарушений высших чинов, которым попустительствовал сам губернатор, что как благородный и честный человек он счел нужным высказать свое суждение обо всем этом прямо ему в глаза. С этой поры мой отец стал заклятым врагом губернатора и его приспешников, которые стали чинить препятствия в его службе. Два раза пытались его убить (подкупленные негодяи подкарауливали отца вечерами на пустынных улицах), но мой отец оба раза, будучи прекрасным фехтовальщиком, с честью выходил из этих переделок...
    ...Однажды глубокой ночью я проснулась от громкого разговора, происходившего в нижней зале, где обычно отец принимал посетителей. Не выдержав, я встала и, едва успев набросить накидку на плечи, вышла из своей комнаты. Напуганные служанки попытались было уговорить меня лечь обратно в постель, но я твердо решила узнать, с кем так резко говорит мой отец. Чуть приоткрыв дверь, ведущую на лестницу, я увидела, что мой отец стоит, невозмутимый, опершись на край стола рукой, а на него наступают, отвратительно богохульствуя и бранясь, трое неизвестных, ранее мною никогда не виденные. Они не сняли шляп, их небритые лица были покрыты шрамами, а из-за голенищ их высоких сапог торчали рукоятки кинжалов. По подзорной трубе, висевшей на шее самого рослого и страшного из них, я сделала вывод, что эти трое — какие-то моряки, и стала внимательно слушать.
    — Я имел честь сказать, что никогда не приму ваших мерзких условий, позорящих не столько того, кому они предложены, сколько тех, кто их предлагает, — услышала я ровный голос отца.
    — Кончайте, граф, ломать из себя благородного рыцаря Роланда, — ухмыльнулся один из посетителей. — Помните к тому же, что у вас красавица-дочь...
    — Ах, как нам будет жалко, если она останется сироткой, — умильно сложил руки на груди другой.
    — Не смейте касаться своими грязными устами имени моей дочери. К счастью, я упредил все ваши гнусные намерения — на прошлой неделе отправил ее домой, в Насау.
    Лица троих заметно вытянулись — они были явно разочарованы, и у них не хватило ума скрыть это.
    — Так значит, вы один в этом доме? — спросил негодяй с подзорной трубой.
    — Это не имеет значения, так как если бы я и не был один, у меня хватит сил вышвырнуть всех вас троих из этой залы. Поэтому отправляйтесь к тому, кто вас послал, и скажите, что граф ван дер Велде не торгует своей честью.
    — Ну что ж, — один из разбойников вытащил из своего кармана хронометр. — Уже поздний час, и нам пора завершать дело.
    Он сделал знак своим друзьям: — Убейте его!
    В один миг мой отец выхватил из ножен шпагу и встал за стол. Негодяи стали окружать его, обнажив ножи и шпаги. Обезумев от страха, я выскочила на лестницу!
    — Нет! — закричала я не своим голосом. — Нет! Умоляю, оставьте моего отца!
    Разбойники разом повернули ко мне свои мерзкие лица.
    — Вот что значит графское слово! — захохотал главарь разбойников. — Его дочь не собирает цветы на лугах Насау, а прячется в знойной Америке. А это, как вы понимаете, — он обвел глазами своих компаньонов, — в корне меняет дело! Прощайте, граф! Советуем хорошенько охранять свою прелестную дочь: Парамарибо — город пылких мужчин! — и, мерзко хохоча, эти ужасные люди покинули наш дом.
    Едва захлопнулась за ними дверь, у меня закружилась голова, и я упала на ступеньки лестницы, лишившись чувств...
    — Сударыня, — сказал Ченг, осторожно прерывая взволнованный рассказ графини. — Вам тяжело вспоминать о том, что произошло с вами. Может, вы не будете терзать свое усталое сердце своими переживаниями? Передохните, мы умоляем вас об этом!
    — О, благородный рыцарь! — вздохнула графиня. — Мое сердце с тех пор, кажется, обратилось в бесчувственный камень, и я, думается, выплакала все слезы, находясь на том страшном корабле. С вашего позволения все-таки закончу, — она, приняв от Анри глиняный стакан с холодной водой из кувшина, стоявшего тут же рядом на столе, продолжила:
    — Я очнулась у себя в постели. Мой отец сидел рядом со мной, держа мою ладонь в своих руках. Увидев, что я пришла в себя, он мягко поцеловал меня в глаза и молвил:
    — Моя маленькая храбрая девочка! Ты зря беспокоилась: твой отец смог бы проучить этих негодяев, вообразивших, что графа ван дер Велде можно запугать или купить. Но все же, — помолчав добавил он тоном, в котором сквозила тревога, — я прошу тебя не отходить далеко от дома, а появляться в городе только лишь с нашим верным слугой Иеронимусом. Если тебя похитят, я сойду с ума, моя милая. После матери ты — единственное мое сокровище и та нить, что связывает меня с этим миром.
    С этими словами он еще раз поцеловал меня и вышел из комнаты.
    Началась моя жизнь, полная ограничений и запретов, и хотя я понимала, что мой отец ввел их ради моей безопасности, все же они тяготили меня.
    Славный Иеронимус всегда был рядом со мной, упреждая любые мои желания, но мне хотелось выйти в город, взглянуть на его улицы хотя бы из окон моей кареты... И однажды я решилась поехать на рыночную площадь. Кто бы мог предположить, что мое первое ослушание приказов отца повлечет за собой в дальнейшем такие события! Вы никогда не бывали на рынке Парамарибо? Одам торгуют всем, чего только ни пожелает душа! От золотых бананов до морских звезд, умело засушенных, от амбры, до, увы, рабов. Мой отец всегда был противником этого мерзкого явления — работорговли и постоянно боролся как мог против этого, но кто его понимал или слушал?..
    Я решила купить столь любимые отцом орехи кокосовой пальмы.
    — Сударыня ищет кокосовые орехи?- спросил меня какой-то торговец, приблизившись к окну кареты. Если госпожа соблаговолит, я могу предложить ей лучшие в Парамарибо кокосы.
    Обернувшись на Иеронимуса, я ободряюще улыбнулась ему и кивнула.
    — Это недалеко. Я торгую за тем углом, — махнул рукой торговец и зашагал, знаками приглашая меня за собой.
    Но едва завернули за угол, как я услышала сдавленный хрип Иеронимуса и, выглянув в тревоге из кареты, увидела, что он лежит на земле в луже крови. Тут же на карету накинулись какие-то огромного роста люди, лошади бешено понеслись... Заткнув мне рот, связав по рукам и ногам, они втащили меня в какую-то хижину и бросили на пол. Чуть приподняв голову, холодея от ужаса, я увидела, что ко мне подходят те трое, угрожавшие моему отцу в ту памятную мне ночь.
    — Добрый день, ваша светлость! — сказал их предводитель, — тот, кто был с подзорной трубой и шрамом на лбу. — Какая жалость, граф не послушался нашего совета, и теперь его красавица-дочь попала в руки этих ужасных работорговцев! — он лицемерно покачал головой, скаля свои зубы в мерзкой улыбке. — На корабль ее! Быстро! И чтобы все тихо, иначе я размозжу голову любому, кто развяжет свой язык!
    — Вот и вся моя история — печально улыбнулась графиня. — Дальнейшие события вы знаете лучше меня, мои избавители...
    Последние слова были прерваны неожиданным стуком в дверь. В ту же минуту она распахнулась, и на пороге появился матрос в черном плаще. Окинув нас бесстрастным взглядом, он произнес:
    — Черный Рафаэль просит вас в свою каюту оказать ему честь отужинать с ним!..»


    Москва

    ...Столица встретила Искандера промозглой погодой, порывами холодного предосеннего ветра, сыростью и толкотней на улицах. На метро библиограф быстро добрался до Ленинских Гор, где высилось здание Московского Государственного университета. Подкрепившись пирожками с капустой, заботливо положенными в бездонный дипломат бабой Шурой, Искандер еще с полчаса поискал здание, где находилась кафедра востоковедения. Наконец, он после долгих ходов-переходов встал перед дверью, рядом с которой была прикреплена табличка с надписью: «Александр Леонидович Ставицкий, доктор филологических наук».
    Нащупав во внутреннем кармане пиджака слегка помятый конверт с рекомендательным письмом Юрия Ахметовича, Искандер решительно, но вежливо приоткрыл дверь и переступил порог кафедры.
    — Добрый день! Могу я видеть Александра Леонидовича? — вежливо спросил Искандер у резво тарахтевшей на пишущей машинке секретарши, кивнувшей в ответ на его приветствие.
    — Будет через полчаса! — не отрывая взгляда от бумаг, сквозь стук крикнула секретарша. — Ждите!
    Искандер кивнул и вышел в коридор. Только сейчас он понял, что чертовски замерз и весьма голоден. Покатавшись на лифте, на восьмом этаже Искандер нашел буфет и полчаса с пользой провел там время. Немного согревшись и повеселев, он вернулся на кафедру. Секретарша подняла трубку внутреннего телефона:
    — Александр Леонидович, к вам молодой человек...
    — Искандер Амиров, библиограф из Овска, что на востоке Урала, — подсказал Искандер.
    — Амиров, из Овска, из Западной Сибири, — передала секретарша в трубку. — Хорошо, Александр Леонидович.
    Она положила трубку на рычаг.
    — Зайдите!
    Ставицкий оказался плотным мужчиной среднего роста, с живым лицом, быстро реагирующим на слова собеседника. Искандер передал ему письмо Галеева, после прочтения которого лицо профессора еще более оживилось: он заулыбался, и вся официальность переговоров быстро улетучилась.
    — Ну... Галеев! — сказал он, откладывая письмо в сторону. — Это мой старый знакомый, переписываемся уже лет двадцать-двадцать пять. Как он там, правду пишет, что жив-здоров?
    Искандер подтвердил.
    — Вкратце он уже изложил суть вашей командировки в Москву. Что я могу сказать, молодой человек? Все это очень, очень интересно! Вы там у себя обнаружили такой раритет... — он покачал головой, затем по внутренней связи попросил секретаршу принести два чая и, встав, заходил по кабинету.
    — Можно взглянуть на дневник? — спросил он и, получив папки с листами, осторожно вынул первую кипу и с лупой в руке стал внимательно изучать, время от времени поворачивая настольную лампу в разные стороны, первые страницы бесценного документа.
    — Подделка исключена! — твердо заявил профессор. — На первых листах — водяной знак. Этому дневнику в Музее ЦГАЛИ цены не будет! После надлежащего изучения и исследования, разумеется, — улыбнулся он.
    — Мне думается, — осторожно начал Искандер, — что в исследовании этого документа, наверное, должны принимать участие и тон-кроольские ученые, как вы полагаете? Уверен, что для них Шухтуев — это не какая-нибудь экзотика, а весьма известная личность. Я видел фильм «Большой рейд-бросок на север», и там...
    — Знаю, знаю! — живо перебил его Ставицкий, — «Русский моряк». Вы совершенно правы. В Сибейре — это историческое лицо, чуть ли не один из национальных героев, так сказать, из иностранцев. Да будет вам известно, дорогой друг, его фамилия имеется в энциклопедии «Эксчеленсиз» — постоянно обновляемом и весьма полном энциклопедическом издании ордена джемисдаров. Я лично видел.
    — Статью? — трясясь от нетерпения, воскликнул Искандер.
    — Нет, энциклопедию. Я ведь стажировался в Национальной Академии Сибейры, около полугода жил там. Один месяц стажировка проходила в университете ордена джемисдаров, который, кстати, тоже называется «Эксчеленсиз».
    — Мне об этом рассказывал Галеев перед самым отъездом, — ответил Искандер. — Поэтому вы единственный, кто у нас сможет по достоинству оценить все огромное значение дневника и принять меры по его, возможно, опубликованию,
    — Ну, не единственный, конечно, — улыбнулся Ставицкий.
    — Вы забываете о посланнике Сибейры в СССР, моем хорошем друге господине Оскаре Ваххаб аль-Ваххабе.
    — Он ваш друг?! — радостно воскликнул Искандер.
    — Он учился в «Эксчеленсизе» во время моей стажировки там, и мы с ним крепко подружились. Затем он пошел по дипломатической части, а я — по научной, — снова улыбнулся профессор. — Сейчас мы ему позвоним и пригласим его на вечерний чай... — Ставицкий набрал номер на кнопочном телефоне. — Эллу! Вакилат оа Сибейра? — он бегло заговорил по тон-кроольски, а затем, поздоровавшись: «Салам алейкум, Оскар эфенди!», перешел на русский.
    — Как дела? Видишь ли, я хотел бы пригласить тебя сегодня вечером ко мне для встречи с одним человеком, который привез из самой Сибири, то есть, я хотел сказать, с Урала, одну вещицу, что тебя весьма и весьма заинтересует. Не сомневайся, дружище!!! Будешь? Чудесно. В восемь, хорошо? До встречи! — профессор положил трубку.
    — Итак, как вы поняли, в восемь, мой друг. Вы где остановились? Как это «нигде»? Ну и что же, думаете ночевать на вокзале? Ну, все ясно. Мой сын сейчас в экспедиции, и вы поживете у него в комнате. Ох, только не надо мне лишних слов, Господи, как они мне надоели! — Ставицкий поморщился и, отвернувшись от Искандера, мотавшего головой и что-то кричавшего про вокзалы и аэропорты, налил из графина в стакан воды и выпил какую-то таблетку.


    Посланник

    Эфенди Оскар Ваххаб аль-Ваххаб оказался личностью под стать Ставицкому — эмоциональный, остро реагирующий на происходящее (хорошее или не очень), он буквально дара речи лишился, когда наши два сияющих исследователя (маститый зубр и начинающий, но весьма себе на уме) представили ему дневник мичмана Косьмы Шухтуева, писанный на родине посланника. С высоко поднятыми бровями от удивления, осторожно, боясь, что они исчезнут, он трогал листы дневника, цокая языком от восхищения и время от времени ударяя себя ладонью по правой щеке. Казалось, и кисточка его бархатной фески, старалась коснуться этих листков, словно причаститься к дарам некой священной реликвии.
    — Вах, мой юный друг! — сказал он, кладя свою руку на плечо Искандера. — Почетный знак «Серебряный Крис» за заслуги в области культуры жаждет украсить вашу грудь! Вы даже и не представляете, какую ценную вещь вы обнаружили, — протяжно, с легким акцентом заявил он.
    — Да я-то тут вовсе ни при чем! — воскликнул Искандер. — Дневник-то нашел вовсе не я. У нас в Овске есть Сергей Дмитриевич, директор нашей библиотеки — вот он и нашел, он!
    — Не беспокойтесь, мой юный и бесценный друг! — вздохнул Ваххаб аль-Ваххаб. — Мы не забудем и Сергея Дмитриевича, дай Аллах ему долгих лет безмятежной жизни! Так вы говорите, что содержание этого дневника составляет описание невероятных приключений вашего соотечественника и группы джемисдаров?
    — Помнишь, дорогой Оскар, как ты у себя дома показывал мне в энциклопедии «Эксчеленсиз» статью о русских, которые сражались в армии аль-Бахра? Там, между прочим, упоминался и Шухтуев, и еще ряд фамилий: Чеботаревич, Трясин, Трофимов, Жихарев, Гридневский, Садыков, Гинкель, Францис, Нуриманов, Куприянов, Шавкунов, Новиков, Булавко, Молчанов, Копытов, Исаев...
    — Ах, дорогой Александр, я их всех знаю наизусть — ведь их имена золотыми буквами высечены на обелиске Чести, Славы и Памяти россиян, павших за Сибейру. Он находится на одном из плато Центральной Сибейры — в Напо-Пастасе... — подхватил было посланник, как Ставицкий, в свою очередь, тоже перебил его:
    — ...и около которого ежегодно в день гибели Шухтуева орденом джемисдаров проводится военный парад и обряд светлой памяти, к которому я тебя просил меня свозить, а ты, любезный дипломат, так и не выбрал времени для этого! Никогда не прощу!
    — ...И еще один неизвестный россиянин, имя которого так и не удалось нам узнать, и, наверное, он не будет узнан никогда! Мой дорогой Александр! Как вы говорите: «Какие наши годы!»
    Обязательно я тебя вывезу как-нибудь в отпуск в Сибейру, и ты все увидишь, что пожелает твоя благородная душа... А вы уже прочли эти записки, дорогой мой? — повернулся посланник к Искандеру, меняя тему беседы.
    — Осталось совсем немного, — ответил Искандер, — думаю, скоро закончу.
    — И что вы далее собираетесь делать? — поинтересовался посланник.
    — Думаю, что мои дальнейшие планы будут переплетены с планами Александра Леонидовича — касательно записок Шухтуева. Я всецело доверяюсь ему в этом вопросе. Теперь-то я уверен, что дневник не пропадет.
    — Любезный Ставицкий эфенди! — сказал посланник, отхлебывая горячий чай из изящной китайской чашки. — У меня к тебе личная просьба. Дневник, конечно же, достояние Союза Советских Социалистических Республик, но мы хотели бы снять с него копию. За одну ночь все будет сделано. Разумеется, если не возражает наш молодой друг, — Ваххаб аль-Ваххаб еще раз повернулся к Искандеру, скромно сидевшему в уголке кабинета с чашкой чая и блюдцем в руках.
    Услышав свое имя, он вопросительно взглянул на Ставицкого.
    — Какие могут быть между нами проблемы? — пожал он плечами. — Конечно, снимайте хоть две копии. Но оригинал останется в Союзе...
    — Об этом не может быть никаких разговоров! — кивнул дипломат. — В таком случае помогите мне собрать дневник, и я откланяюсь — время уже позднее.
    Искандер быстро вынул из папок дневник и, аккуратно сложив разрозненные его части в единое целое, положил его на стол.
    Посланник раскрыл свой бронированный чемоданчик, осторожно положил дневник туда и закрепил его тонкими ремешочками. Крышка чемоданчика мягко закрылась; через несколько секунд в небольшом окошечке у ручки забегали цифры и остановились на шести нулях.
    — Если чемоданчик попадет в центр ядерного взрыва, — усмехнулся дипломат, — дневник останется целым и невредимым. Завтра в это же время я буду у вас с дневником, а сегодня ночью я свяжусь с Национальной Академией и расскажу им о вашей удивительной находке, мой дорогой Искандер.
    Дипломат раскланялся и стал надевать плащ. Профессор вышел проводить его до автомашины, Искандер остался в коридоре, некоторое время прислушиваясь к грохоту лифта, а затем принялся за мытье посуды. Он домывал последнюю чашку, когда профессор вернулся.
    — Ух, вот молодец, Амиров! Не очень я люблю заниматься этой посудой, скажу не тая, — он налил себе минеральной виды и опустился на табурет возле кухонного окна... — Жена неделю назад уехала к родителям в Саратовскую область, так что я дома почти и не готовлю ничего. Так, кофе, чай, яичницу.
    — Я вам завтра плов сделаю, — пообещал Искандер, заканчивая с посудой.
    — Умеешь, что ли? — удивился профессор. — Молодец. Ох, устал я сегодня. Будем спать? Сейчас я тебе комнату сына покажу.
    — А где сын у вас сейчас?
    — Олег? Он в экспедицию к месту падения Тунгусского метеорита с товарищами ушел. Каждый год они так ходят. Все, говорят, тайну хотят разгадать.
    Профессор уже говорил из комнаты сына, где включил свет и с грохотом раздвинул диван.
    — Ну давай, спокойной ночи. Отдыхай! Устал больше моего, верно?


    Беседа с профессором

    На следующее утро Искандер проснулся в 10 часов, уже по московскому времени.
    Проморгавшись, он вспомнил, что с ним и где он, и быстро спрыгнул с постели. Сложив диван, привёл себя в порядок и прошествовал на кухню. Там на газовой плите увидел записку Ставицкого, давно уже ушедшего на службу. Из неё явствовало, что Искандер остаётся хозяйничать в квартире до прихода профессора и волен делать все, что угодно. Продукты в холодильнике, вся посуда на видном месте.
    Поразмыслив о щедростях профессора, он сделал себе яичницу и с аппетитом позавтракал. Взяв стакан газировки, Искандер прошёл в кабинет профессора, сел за его стол, полистал газеты и журналы. Затем решил заглянуть в столичные магазины. Заперев квартиру, он вышел на московские улицы, всё такие же сырые и мокрые. Поглазев на афиши и пройдясь по магазинам, он приобрёл всё необходимое для плова и остаток дня до прихода хозяина посвятил созданию этого бессмертного блюда.
    Ставицкий пришел раньше, с авоськой, куда он небрежно насовал две булки хлеба, консервы, помидоры и зелень. За полчаса они соорудили великолепный ужин и стали поджидать третьего члена их холостяцкого клуба. К восьми часам черный автомобиль «Зульфикар» (как разъяснил профессор, производства Сибейры) мягко подкатил к многоэтажному дому, где жил Ставицкий.
    — А вот и наш дипломат со своим квази-чемоданом! — радостно произнес профессор и пошел открывать дверь. Вскоре Ваххаб аль-Ваххаб, сияющий, словно только что выиграл в лотерею крупную сумму, перешагнул порог гостеприимной квартиры востоковеда.
    ...Покончив с ужином, наши исследователи сели в кабинете профессора: дипломат и профессор закурили какие-то длинные сигары, распространяющие особый запах, от которого у Искандера закружилась голова, и дипломат важно начал (предварительно раскрыв свой бронебойный чемоданчик и нежно вынув оттуда дневник):
    — Ну-с, я вчера не спал полночи, занимаясь вашим дневником, дорогие друзья. Я сделал столько звонков в Сибейру, что, кажется, перекрыл месячную смету на оплату связи нашей миссии. Что и говорить, президент Национальной Академии эфенди Джафар Эдгами и президент Исторического университета эфенди Николас Коваль-Коварски жаждут увидеть эти записки и дают гарантии, что они будут опубликованы у нас в течение этого года. Мой дорогой Ставицкий напишет, как всегда, блестящее предисловие к тон-кроольскому изданию, а наш друг Амиров приглашен выступить с докладом «Дневник мичмана Косьмы Шухтуева, найденный библиотекарями в деревне Восточного Урала». Согласны? — посланник, хитро прищурившись, взглянул на Искандера. — На что согласен? — не понял Искандер.
    — Съездить в Сибейру на пару недель, выступить с докладом, поработать в архивах Национальной Академии и «Эксчеленсиза», а возможно, и Крак-дю-Шевалье, отдохнуть на наших пляжах, завязать полезные знакомства в среде интеллигенции... Ну, как?
    Искандер, как говорится в таких случаях, не верил своим ушам. Как?! Неужели сбывается его сокровенная мечта?! И так скоро? И так легко??!!
    — А как же... мне же через неделю на работу, — забормотал Искандер, — то есть спасибо, конечно, но Сергей Дмитриевич... меня не отпустит, наверное...
    Дипломат и профессор переглянулись, снисходительно улыбаясь.
    — Вашему Сергею Дмитриевичу уже послана соответствующая телеграмма за моей подписью с аналогичными предложениями, — изящно размахивая сигаретой, произнес Ваххаб-аль-Ваххаб. — Там предусмотрено все — и ваш бессрочный отпуск в том числе, так что беспокойство с вашей стороны здесь абсолютно излишне. Ну так как, поехали?
    — Мне нужно сделать несколько звонков и написать пару писем своим родственникам и друзьям. А можно ли, — от своего авантюризма и наглости у Искандера перехватило горло. — А можно взять с собой ассистента? Он выпалил это прямо в глаза посланнику, будучи на все сто процентов уверенным, что дипломат откажет (а в худшем случае поставит вопрос о поездке и самого Искандера). Но... чудеса шли косяком в этот безумный вечер.
    — Да хоть двух! — пожал плечами дипломат. — Вах, какая проблема! Это мужчина, женщина?
    — Это студентка, помогавшая мне в исследовании данного документа, — Искандер кивнул на лежавший в центре стола дневник Шухтуева. — Она учится в Ленинградском инженерно-экономическом.
    Посланник кивнул, гася сигарету.
    — Завтра будьте у меня в 10 часов утра. Вот ваш пропуск. И он протянул прямоугольник фиолетового цвета, на котором золотом были оттеснены какие-то слова.
    — А почему вы спросили об ассистенте, мужчина это или женщина? — спросил Искандер.
    — Потому что архивы и библиотеки ордена джемисдаров, в котором я также имею честь состоять, имеют особые отделы, куда вход женщинам ограничен или вовсе запрещен. А вам без этих отделов в своей работе будет трудно обойтись, практически невозможно.
    — А с чем же это связано? — заинтересованно спросил Искандер.
    — Я вам объясню, Искандер, — вмешался Ставицкий. — Мне придется вам много чего рассказать о Сибейре и тамошних традициях, прежде чем вы поедете в вашу командировку.
    — О, мой дорогой Александр знает нашу жизнь лучше меня, — без тени лести произнес посланник. — Ах, какие славные месяцы провели мы с вами в незабываемые шестидесятые! Какие мы были тогда молодые! — посланник грустно улыбнулся.
    — Да мы и сейчас молодцы хоть куда! — дружески хлопнул по плечу аль-Ваххаба Ставицкий. — Правда ведь, Оскар?
    — Да, да, уважаемый! Но, кажется, мне пора! Завтра в десять, Искандер эфенди, не забудьте!
    Ставицкий снова вышел проводить своего друга, оставив Искандера осмысливать нежданно-негаданно свалившееся на него невероятное предложение дипломата.
    Утром Искандер сбегал на почту и отбил Нине телеграмму в Ленинград с просьбой приехать на выходные в Москву, затем написал письма родителям, бабе Шуре и Галееву, вложив в него записочки двум ветеранам.
    Все свободное время он занимался кухней, когда профессор находился на работе, и основательно при помощи словаря подтянулся по тон-кроольскому языку. Он оказался по грамматике похожим на тюркские языки, и для Искандера, неплохо знавшего татарский, дело шло достаточно быстро, тем более, что Ставицкий в целях лучшего освоения перешел с ним исключительно на этот экзотический язык. А уж он-то знал его бесподобно — читал периодику Сибейры, которую ему приносил его друг аль-Ваххаб; за нее вскорости взялся и Искандер.
    Ставицкий урывками читал ксерокопию дневника Шухтуева в метро и вечерами, закрывшись в своем кабинете. Ночами, когда они уже ложились спать, подолгу делился своими впечатлениями о прочитанном, увлекательно рассказывая о Сибейре и жизни ее народов:
    — Орден джемисдаров, — доносился голос профессора из соседней комнаты, — по сей день одна из мощных политических сил Сибейры. Их президент-гроссмейстер входит в правительство республики (по традиции) и ведает там вопросами обороны и внутренней зашиты. До сих пор армия Сибейры комплектуется только из числа членов ордена. Очень дисциплинированные, высокообразованные джемисдары дали стране невероятно много ученых, писателей, вообще практически вся интеллигенция у них вышла из ордена. Да ты там все сам увидишь.
    — А они что, не создают семей? — спрашивал Искандер в темноту, нарушаемую лишь голосом профессора и шорохом шин ночных автомобилей под окнами дома.
    — Никогда. Сибейра — страна загадочного демографического парадокса — век от века там мужское население намного превышает женское. Ученые говорят, что это последствия какого-то ужасного катаклизма, постигшего остров в незапамятные времена. И вот чтобы избежать искажения демографической ситуации и моральных издержек, создатель единого тон-кроольского государства Раворомбатодамбохидратомо...
    — А разве он не остался на Луне, как пишет Шухтуев?
    — Я говорю о другой личности, загадочной и непостижимой. Вы, конечно, знаете, читали, во всяком случае, что на рубеже первого и второго веков тон-кроольскую цивилизацию постигла страшная катастрофа — мощные развалины огромных городов свидетельствуют, что они были разрушены то ли в результате ядерного взрыва, то ли под воздействием неизвестного нам оружия. И вот в середине седьмого века в «ослепительном сиянии, великолепии, громе и блеске молний», как говорят старые предания, на землю спустился некто, которого тон-крооли, естественно, приняли за своего праотца Раворомбатодамбохидратомо.
    Он буквально встряхнул находившихся в оцепенении тон-кроолей, создал единое государство, начал развивать науки и искусства, и главное, оставил им уникальный государственный строй и экономическую структуру: некое подобие кооперативного социализма, весьма эффективно по сей день действующего, наряду с мелкими частными секторами. В каждом городе этой личности есть хотя бы маленький памятник или памятная доска — да ты все это увидишь.
    — А куда он девался-то? — забыв про сон, спрашивал Искандер.
    — 20 апреля 653 года какой-то сверкающий столб взлетел и исчез в пламени и дыму...
    — Вот тебе и раз...
    — Ну, чем тебе не доказательство о контактах с инопланетянами, а? — пошутил Ставицкий.
    — Ох, и дурят нашего брата... — съехидничал Искандер.
    — Не вздумайте так сказать в Сибейре. Обидятся! Или засмеют.
    — Ну, это не страшно...
    — В общем, спать пора. Все, спокойной ночи!
    — Приятных снов, — и Искандер, переполненный информацией, с трудом засыпал, видя во снах Шухтуева на летающей тарелке, себя на Луне и прочие чудаковины...


    Приезд Нины

    В субботу вечером приехала Нина. Радушно встреченная профессором, она быстро перестала смущаться и, уплетая гуляш, приготовленный Искандером, весело говорила:
    — Так быстро вас нашла, даже сама удивилась! А что, Искандер уже познакомился с послом Сибейры?
    — Посланником, — важно поправил Искандер, показывая ей фиолетовую визитку, — Я уже был у него. Такие перспективы, такие перспективы, о!
    — А с моим докладом как же? Он все устроит? Он что, такой всесильный? А когда выезжаем? Через неделю? Вот это да! И билеты уже есть?! Фантастика! Ну и влипла же я с этим библиографом, скажу я вам! Какой же я ассистент? Языка не знаю...
    — По-английски будете говорить, — вставил Ставицкий, — там они его понимают прилично.
    — Да? Вот здорово! Ну, тогда все в порядке. Давайте посуду вымою...
    После ужина профессор сослался на какие-то неотложные дела и уехал, а Нина стала распаковывать небольшой чемоданчик.
    — Так удачно получилось, — говорила она, выкладывая с косметичкой какой-то конверт, — что я не успела отослать вам в Овск письмецо. Вот, читайте, там для вас есть нечто интересное.
    Искандер быстро разорвал конверт, оттуда выпала страничка, исписанная Ниной, а также листы из обшей тетради, соединенные скрепкой в углу, начинавшиеся словами, написанными красной шариковой ручкой: «К вопросу о Поясе Мертвого Времени».
    Искандер с любопытством принялся читать эти выписки, сделанные для него Ниной, не замечая легкой обиды девушки, видевшей, как рассеянно-небрежно он отложил ее письмо, предпочитая ему выписки.
    1. «Мэри Селист». В декабре 1872 года английский бриг «Дея Грация», следуя из Нью-Йорка в Гибралтар, встретил дрейфующее судно, в котором капитан Морхауз узнал бригантину своего друга — капитана Бригга — «Мэри Селист», которая вышла из Нью-Йорка месяцем раньше и пропала. На сигналы никто не отвечал. Морхауз послал шлюпку для осмотра безмолвного судна: На борту его не было никого. Паруса убраны, все в целости, не хватало лишь одной шлюпки. В штурманской рубке лежал раскрытый вахтенный журнал с последней записью, сделанной неподалеку от Азор.
    Остальные документы и секстант отсутствовали. В ящике капитана лежали деньги, драгоценности. В каюте его жены на швейной машинке лежала недошитая детская рубашка; а вот на кровати нашли странный отпечаток, словно на ней лежало непонятное существо. Матросские койки аккуратно заправлены, недокуренные трубки лежали на столе (а ведь матросы расстаются с трубками лишь перед смертью!), имущество их было нетронуто. В трюме хранился полугодовой запас пресной воды, много продовольствия, бочки со спиртным. Лишь одна из них была начатой. Никаких следов борьбы или мятежа.
    Морхауз привел бригантину на буксире в Гибралтар. Никто по сей день не знает, куда делись люди с этого судна.
    2. «Уранг Медан». В 1948 году голландские радиостанции засекли в районе Манакского пролива сигнал бедствия с этого парохода. После многократных «508» последовало: «Погибли все офицеры и капитан... Возможно, в живых остался я один». Далее шла неразборчивая цепь точек и тире, а затем ясно: «Я умираю...», и эфир умолк.
    Спасатели, поднявшиеся на борт судна, увидели, что все мертвы. Капитан лежал на мостике, офицеры в рулевой рубке, матросы — по всему кораблю. Мертв был и судовой пес. Лица у всех людей были искажены гримасой ужаса. Никаких ран, никакой крови. И прекрасная солнечная погода...
    3. Самолет «Стардаст». Он исчез в августе 1947 года в районе Бермуд. Последние слова, произнесенные по рации командиром Куком, были: «Отойдите назад!» Что он имел в виду, осталось неясным, ни одно из предложений не признано удовлетворительным.
    4. «Ла Дахама». В 1935 году со сломанными мачтами и разбитыми световыми люками корабль «Ла Дахама» был найден шхуной «Антек». На судне имелся большой запас пресной воды, продовольствия, спасательные шлюпки были целы. Захватив судовой журнал, моряки вернулись на «Антек» и, приплыв в Англию, поведали там о таинственном судне. Каково же было их изумление, когда они узнали, что за три дня до их встречи с «Ла Дахамой» итальянский лайнер «Рекс» спас ее экипаж, а затем у всех на глазах шхуна погрузилась в пучину вод! Это значило, что «Антек» встретил корабль-призрак, поднявшийся из океанской могилы!
    5. 28 декабря 1948 года в сумраке рассвета произошло одно из самых зловещих исчезновений у Бермуд. Пассажирский лайнер «Дакота-3» внезапно пропал перед самой посадкой в Майами. Погода была прекрасной, пилоты опытные, пассажиры пели рождественские гимны, видя огни причалов Майами, а капитан Линквист сообщил диспетчеру аэропорта, что находится в 50 милях южнее города, и запросил посадку. Диспетчер передал разрешение, но... на самом последнем отрезке пути самолет исчез. Через несколько часов начались поиски, прочесали весь океан от Сан-Хуана до Флориды, Мексиканский залив... Но и по сей день не удалось отыскать ничего такого, что могло пролить свет на эту тайну.
    В апреле 1962 года диспетчер в Нассау (Багамы) принял вызов от самолета «Пайпер Апаш», просившего помочь ему найти аэродром. Он находился к северу от Нассау, и, несмотря на чудесную погоду, вел себя так, как будто находился в густом тумане, не понимал диспетчера и не мог сориентироваться. Вскоре связь с самолетом прервалась, и самолет бесследно исчез. Странно было то, что пилот сообщал, что заблудился в то время, когда он был совсем близко от Нассау и мог видеть город невооруженным глазом!
    6. Реактивный лайнер компании «Нэйшнл эрлайнз» со 127 пассажирами приближался к посадочной полосе Майами и контролировался радаром. Вдруг он исчез с экрана радара и появился лишь 10 минут спустя и совершил посадку без осложнений.
    Экипаж был удивлен переполохом диспетчеров, ведь, по их мнению, ничего не произошло. Один диспетчер сказал: «Боже мой, дружище, да ведь вы в течение десяти минут просто-напросто не существовали!» Проверили время на всех часах в самолете, и оказалось, что все они отставали на 10 минут!
    7. «Кэррол А. Диринг». Январь 1921 года. На отмели Дайамонд Шоулз, США, была обнаружена шхуна «Кэррол А. Диринг» с поднятыми парусами. На камбузе на плите стояла еда, но ни одной живой души на судне не было, если не считать двух кошек. Никого из членов экипажа найти так и не удалось.
    8. «Это как удар кинжалом! Скорее на помощь! — взывал в страхе голос по радио. — Нам не спастись!». Потом крики о помощи, доносившиеся с японского судна «Раифуку-мару», стихли в невозмутимом спокойствии океана. Экипажи кораблей, находившихся вблизи, недоумевали — что заставило взывать о помощи в такую тихую погоду? С того дня 1925 года это судно и его экипаж никто более не видел.
    9. Тайна «Розали». В августе 1840 года недалеко от Багамских островов было обнаружено крупное французское судно «Розали» без экипажа, не имеющее никаких повреждений, дрейфующее с поднятыми парусами. Судя по всему, «Розали» была оставлена за несколько часов до обнаружения. Она не имела течи, груз находился в прекрасном состоянии. Единственным обитателем ее оказалось ослабевшая от голода канарейка. Так и не удалось узнать, куда исчез экипаж.
    10. Случай с «Эллен Остен». В 1881 году английское судно «Эллен Остен» встретило в Атлантике шхуну, брошенную экипажем, но сохранившую свои морские качества. С «Эллен Остен» был спущен небольшой спасательный экипаж, и оба судна взяли курс на Ньюфаундленд. Вскоре на море опустился туман, и суда потеряли друг друга из виду. Они встретились вновь лишь через несколько дней. На шхуне не было ни души! Спасательный экипаж бесследно исчез.
    11. В 1930 году исчезли жители эскимосской деревеньки Ангикуни на севере Канады: пропали все, а привязанные к деревьям собаки погибли от голода.
    Эскимос бы никогда не оставил умирать собаку одну. Но, что более удивительно, все могилы были пусты, все мертвецы пропали. Охотник Лейбел за два месяца до этого был в этой деревне, и тогда она была необитаема. И совсем странное — эскимосы оставили свои ружья — самое ценное, чем они владеют.
    12. 10 ноября 1939 года во время японско-китайской войны в районе Нанкина полк в 3 тысячи человек под командованием полковника Ли Фушиня, посланный навстречу врагу, пропал полностью. Его рации внезапно прекратили работу. Были найдены следы бивуаков и кое-какое оружие. В архивах нет упоминаний о захвате полка в плен, массовое дезертирство также исключено.
    13. «Пятое звено». В 1945 году 5 декабря взлетели с базы пять самолетов ВВС США. Через час с лишним, когда учебные маневры закончились, от командира звена Форт-Лодердея (Флорида) поступила радиограмма: С нами несчастье. Мы сбились с курса, земли не видно. Все смешалось, даже море выглядит как-то необычно. Персонал береговой станции слышал разговор пилотов между собой. Выяснилось, что они будто ослепли, не видели солнца и были охвачены паникой. За бортом наблюдался сильный туман, все компасы вышли из строя, «сошли с ума». Горючее кончилось, и связь вскоре прекратилась. Тотчас вылетевший поисковый самолет с экипажем в 13 человек успел лишь передать, что на высоте 1800 метров сильный ветер. Много дней сотни самолетов прочесывали океан, но на его поверхности не было найдено ничего — ни крыла, ни тел погибших, ни спасательных кругов.
    14. Из лекции А.Горбовского (США), прослушанной 20 сентября в актовом зале Ленинградского государственного университета: «Интересно, что современная физика постулирует существование во Вселенной таких зон, где нет ни времени, ни пространства, расположенных за пределами светового конуса. Именно из этих зон события, происходящие в прошлом или в будущем, воспринимались бы как сосуществующие, одновременные — то есть так, как это присуще реальности высшего плана».


    Статья

    Последняя статья повергла библиографа в священный трепет.
    15. «Эзотерическая книга тон-кроолей», — прочел Искандер. — Да это же о «Книге Шести Жемчужин», — пробормотал он, впиваясь в ровные строчки букв, старательно выведенные Ниной на тетрадных листках.
    «...То, что древние народы Земли обладали определенными знаниями, далеко обогнавшими свою эпоху, не вызывает ныне сомнений. Древние книги Тибета, Китая, Индии и недавно прочитанные трактаты майя, после дешифровки письменности этого древнего народа доколумбовой Америки советским ученым Ю. Кнорозовым, заставили нас по-иному, с большим уважением взглянуть на научные достижения наших предков. В этом ряду достойное место занимает древний тон-кроольский трактат «Книга Шести Жемчужин», дошедшая до нашего времени из таких глубин времени, что даже сами специалисты Республики Сибейра, где живет этот загадочный народ, не могут точно датировать эту поразительную книгу. Перелистаем некоторые страницы — непонятные и таинственные, на наш взгляд, и перед нами встает ряд вопросов, на которые мы не можем дать квалифицированного ответа.
    ...Эта книга написана ритмической прозой, текст ее разбит на 99999 дримлангов (трехстиший). В них описывается появления на Земле первых тон-кроолей, рассказывается о становлении их цивилизации. Текст изобилует описаниями различных научных открытий, якобы совершенных тон-кроолями, причем, такими метафорами и иносказаниями, а некоторые дримланги созданы столь отвлеченным языком, что считаются неподдающимися расшифровке.
    Вот как рассказано в трактате о появлении тон-кроолей на Земле. Оказывается, ранее они проживали на Луне, откуда в 11651 году до н. э. (поразительная точность) спустились на Землю. Бежали же с Луны тон-крооли потому, что на этой малой планете начались ужасные катаклизмы, о чем повествуется в книге так (дримланги 123-124):

    Небо рассыпалось. Чрево
    Вселенной
    Хаос исторгло. Мучаясь
    страшною болью,
    Звезды сорвались, и,
    дико стеная,
    склеились в шар голубой,
    словно Смерти глаза.
    Взор ее, расширясь
    безмерно,
    бескрайне, все пронизывал
    нас. И мы умирали...

    Довольно драматически, но что здесь имеется в виду? Специалисты дешифруют это так: сход с орбиты и гибель притянутой к Земле жизни на Луне. Абсурд?
    Однако ряд крупнейших западных астрономов (Х. Альвен, Г. Юри, Х. Герстенкорн) считают, что Луна — своего рода аномалия в Солнечной системе и стала спутником Земли сравнительно недавно в результате крупной космической катастрофы. Между прочим, не только сей трактат говорит об этом — намеки на Луну как на причину гигантского космического катаклизма мы находим и в «Калевале», и в «Махабхарате», и в «Талмуде», и у греческого ученого Анаксагора. Произошло это, как утверждается в трактате, в 11651 году до н. э.
    А теперь самое поразительное: циклические календари ассирийцев, египтян и майя, разнясь в количестве лет для каждого цикла, начинают свои отсчеты соответственно с 11542 года до н. э. (для первых двух) и для майя — в 11653 году до н. э. Аналогичный индийский календарь начинает отсчет с 11652 года.
    Случайность? Кстати; именно этот временной отрезок считается периодом страшного потопа на Земле.
    Далее в книге идет рассказ о переселении тон-кроолей с Луны на Землю. Три женщины и пятеро мужчин остаются на Луне в живых: семеро из них сбросили свои разноцветные пояса на твердь, образованную в результате отражения Луны на воде (всемирный потоп?) и спустились по ним на новую неизведанную землю.
    Один из этих легендарных селенитов — Раворомбатодамбохидратомо — остался там, крепко держа концы семи поясов, дав тем самым возможность своим собратьям спуститься на твердь. Тон-крооли говорят, что этого самоотверженного селенита и по сей день можно увидеть на Луне — он взирает на Землю оттуда и в грозный для Сибейры час, по легендам, спустится на Землю и еще раз окажет помощь своему народу. Эта романтическая легенда, однако, по предположениям ряда ученых, иносказательно повествует о своего рода... космических туннелях, созданных в момент исхода с Луны тон-кроолей. Эта идея проскальзывала в фантастических произведениях некоторых западных писателей и вообще-то не является уж настолько парадоксальной. Да и семь переселенцев трактуются в настоящее время как семь племен-прародителей тон-кроольского народа.
    Итак, семь героев спускаются на Землю, где идет ужасный ливень (еще раз вспомним о древних легендах о всемирном потопе). Как только они ступили на лунные блики, как они обращаются в остров (земную твердь), а пояса — в радугу, засиявшую над Землей всеми красками. Ливень прекращается. Остров покрывается зеленью, и герои начинают на нем обустраиваться. Далее более чем в тридцати пяти тысячах дримлангов повествуется о бесчисленных подвигах и научных открытиях (начиная от открытия целебных свойств чеснока и извлечения нитей из хлопка до цепной реакции). Именно об этом физическом эксперименте, как полагают крупные специалисты по дешифровке текста, написано в дримлангах 50677-50900:

    ... И пробил час: расщеплено зерно
    Умело на две части, что затем разъялись
    На четыре, а потом на восемь, и сокрылось
    Их число во мраке бесконечном,
    Что их вернул огнем безжалостным обратно.
    И в пепел все мгновенно обратилось...

    Следует помнить, что все это — метафоры, скрывающие нечто, чему трудно найти объяснение (во всяком случае, для нас, рассматривающих древний трактат как экзот). Говоря современным языком, здесь мы имеем завуалированное описание реакции деления атомного ядра с последующим высвобождением огромной энергии.
    Далее листы трактата читаются со все более возрастающим напряжением, невзирая на то, что приходится буквально продираться сквозь нагромождения иносказательных образов и аллегорий. Вот, например, описание чудо-оружия под названием Вопль Мириада Кошмаров. Дримланги 126000 —126105:

    Лишь только послышался вопль сей ужасный,
    Как Солнце в орех полусгнивший свернулось —
    Кровавыми ранами небо покрылось,
    Деревья и листья окутались пылью,
    Чернея, поднялся злой ветер,
    Загорчили озера и реки,
    И звездные слезы закапали
    В чрево Вселенной.
    Спаслись только те, кто уста разомкнувши,
    Прикрыв свои уши
    Ладонию крепкой и очи закрыв,
    Отрешались покойно...

    Довольно примитивный способ спасения от ультразвукового удара (а это, вероятно, и имеется в виду), но вспомним, что мы снова встречаемся с туманными метафорами. А что за ними? Никто еще не дал более-менее удовлетворительного критического разъяснения этого места в трактате. А вот еще одно супероружие: один из героев — Хигастромеритрийа — при помощи зеркала отразил солнечные лучи, научился манипулировать ими и заставил вскипать озера и реки, плавиться металлы, пробивать проходы в скалах. Не нужно обладать большой сообразительностью, чтобы понять, что мы здесь знакомимся уже с древним... лазером! Интересны дальнейшие события: этот «инженер Гарин» тон-кроолей поставил перед чудо-зеркалом кристалл рубин и таким образом изобрел способ регулировки мощи луча! Достаточно напомнить, что в настоящее время в лазерах для процесса фокусировки применяются именно... рубины!
    В Центральной Сибейре, в непроходимых джунглях Напо-Пастасы возвышается загадочная гора Айвинь-Линь-Фо (высота 3702 м), представляющая собой почти правильный квадрат с абсолютно плоской вершиной. Так вот, этот квадрат, то бишь гора, имеет сквозное отверстие диаметром в 52 м, идеально круглое, с гладкими краями и буквально отшлифованной внутренностью.
    Объяснять это природными силами как-то даже и несолидно — «дырка» уж очень аккуратно проделана — остается лишь развести руками. Для самих тон-кроолей проблемы нет — они свято верят, что это результат работы изобретателя лазера и возраст отверстия исчисляется несколькими тысячами лет.
    Какой же вывод можно сделать из вышеперечисленного? Пока один, да и тот словами Гамлета: «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось». Бесспорно лишь то, что этот загадочный трактат еще ждет своего адекватного прочтения и расскажет нам дополнительно столько о жизни древних тон-кроолей (народа, само происхождение коего, повторимся, загадка), о чем мы даже и не можем на сегодняшнем этапе строить какие-либо предположения...
    Прочитав еще с десяток кратких описаний таинственных исчезновений экипажей самолетов и самих транспортных средств (вроде суден «Фрея», «В. А. Фогг» и др.), Искандер, ворча: «Ну, многие из них — легенды и просто... дурют нашего брата», вслух спросил Нину:
    — Где же вы это их сумели набрать?
    — Посидела в читальном зале Салтыковки. Специально два дня на это убила.
    — Ей-богу, мне вас немного жаль... Но я очень тронут, что вы так серьезно восприняли дневник и все, что там сказано...
    Он почтительно поцеловал руку Нины.
    — А вы говорите — «какой я ассистент»! — сказал он, качая головой, — да никакой ассистент бы не сумел сделать такую бесподобную подборку статей. Вы — прирожденный библиограф, исследователь. Что вы потеряли в вашем экономическом институте?
    — Рада, что угодила, — ответила Нина.
    Легкая обида ее сошла на нет, и она спросила:
    — Завтра экспрессом я уезжаю — что вам тут сделать? Пол вымыть?
    Однако Искандер, находившийся под очарованием прочитанного, начал шагать по комнате, глядя в никуда и размахивая руками:
    — Потрясающе! Все сходится! Вся цепочка таинственных явлений в истории человечества логично складывается в одну линию: всемирный потоп, Атлантида, палеоконтакты с пришельцами из других миров, необъяснимые явления типа загадки «Марии Селист», наконец! А уж про Бермудский треугольник и говорить нечего! Вы представляете, что мы с вами имеем?
    Искандер остановился и вперил свой тяжелый взгляд исподлобья в лицо Нины.
    — Шухтуев прикоснулся к таким загадочным физическим явлениям, которые и современная физика не может пока объяснить! Это будет открытием на уровне теории относительности Эйнштейна! Когда я выступлю перед физиками в Сибейре, будет фурор на весь мир! — говорил он, напрочь забыв свое коронное: «Дурют нашего брата». Искандер никогда не выходил из себя ни в минуту гнева, ни в миг восторга, и посему этот монолог он произнес со всем пафосом.
    — Приятно обнаружить себя находящейся в тени будущей знаменитости, — лукаво обронила Нина.
    — Не острите! — мрачно буркнул Искандер. — Все те, кто соприкасался с дневником, станут знаменитыми. Или хотя бы получат им причитающееся, как вот эти два ветерана, — и Искандер вынул фотографию с Федором Владимировичем и Юханом Георгиевичем, стоявшими обнявшись у самолета Як-3. Затем, нащупав в одном из отделений дипломата конверт с точными копиями надписей на жетонах обоих ветеранов, довольно вздохнул и добавил: — Все же прекрасно, что мне пока встречаются люди, старающиеся помочь или хотя бы не мешающие. Ну вот, скажем, ваши записи — это драгоценнейшее для меня подтверждение гипотезы.
    — Молодежь! Прошу на ночной чай! — послышался веселый голос Ставицкого из кухни. Искандер и Нина, не заметившие его возвращения, вздрогнули и, переведя дух, последовали на кухню.
    — Искандер «толкал такую зажигательную речь», как говорят мои студенты, — улыбнулся Ставицкий, разливая чай по чашечкам, — что грех было не заслушаться. Только могу его огорчить: в Сибейре Шухтуев известен исключительно как герой национально-освободительной борьбы, а не как человек, «прикоснувшийся к загадочным физическим явлениям», по выражению нашего любезного библиографа. Там слыхать не слыхивали про Пояс Мертвого Времени, за исключением лишь как феномена старинных преданий и сказаний.
    — Так ведь там и слыхать не слыхивали о дневнике Шухтуева! — воскликнул Искандер.
    — Резонно! — после недолгой паузы сказал Александр Леонидович. Затем переменил тему:
    — Билеты у вас на какое? Что сказал аль-Ваххаб?
    — На 2 октября, через неделю. У Нины как раз будет время для улаживания дел в институте. Аль-Ваххаб уже начал ленинградскую кампанию по поводу Нины. Так что, когда она вернется, ей все справки вручат прямо в белы руки.
    — Ну что ж, тогда — всем спать. Завтра человеку ехать, пусть отдыхает как следует.
    И Ставицкий пошел в свой кабинет, потушив свет на кухне.
    2 октября подошло быстро. В аэропорт Шереметьево Ваххаб аль-Ваххаб подвез их на машине миссии, давая последние консультации и адреса, по которым следовало обращаться нашим героям-исследователям. Ставицкий, конечно же, тоже приехал провожать со своей порцией полезных наставлений; Искандер и Нина не успевали вбирать в себя информацию, как из двух рогов изобилия сыпавшуюся на них с двух сторон.
    — Всегда обращайтесь к джемисдарам с любыми вопросами. Все объяснят, а скорее всего и подвезут, куда надо. Их можно сразу узнать по вот этому значку.
    Ваххаб аль-Ваххаб коснулся значка на лацкане своего пиджака со знакомым Искандеру знаком:
    — Но Искандер не пропадёт, язык у него вполне сносен. Ничему не удивляйтесь: удивление — признак непонимания, так у нас считают.
    — Принимайте всё обыденно, без эмоций, — поддакивал Ставицкий, — не делайте никому мелких подарков: тон-крооли этого терпеть не могут. Разговор не начинайте сразу с дела, поговорите о поэзии, природе...
    — Ох, кажется, объявили посадку! Ну, дорогой, дай-ка я тебя обниму!
    Ставицкий приобнял Искандера и пожал руку Нине. Дипломат сжал ладонь Искандера и, приложив руку к сердцу, поклонился девушке.
    — Спасибо вам! — хором сказали Искандер и Нина.
    — Ждите нас со щитом! — добавила Нина.
    — Или на щите! — по привычке мрачно резюмировал Искандер, направляясь к выходу на посадку.
    ...Самолет компании «Сибейра Хауа Лейдирлар» взлетел вовремя, и, развернувшись, взял курс на юго-восток.


    В самолете «Москва-Сибейра». Чтение дневника

     — Вот это да! Уютно как... — сказала Нина, поудобнее устраиваясь в глубоком и мягком кресле в салоне авиалайнера, где не было слышно гула моторов и не укачивало. Стюардесса и стюард в самом начале полета, выйдя к пассажирам, на безупречных русском, английском, тон-кроольском, китайском, хинди, французском и японском языках пожелали счастливого полета и рассказали, как он будет проходить, упомянув при этом, что каждый пассажир может чувствовать себя свободно во время перелета, за исключением того времени, когда лайнер пойдет на посадку. Их мягкий тон и доброжелательные улыбки, костюмы персикового цвета с бронзовым шуррухом (!) на беретах внесли в салон покой и настроили пассажиров на легкое путешествие, хотя и довольно продолжительное по времени. Лететь предстояло семь часов.
    — Да, прилично здесь, культурненько, — отозвался Искандер. — Слышали: даже видеофильм обещали показать? Посмотрим, посмотрим. Что вы собираетесь делать? Может, пока вздремнете?
    — Наверное, — кивнула Нина, — я так утомилась за эти три дня. Не знаю, что бы я делала без представления миссии и особого письма ректору из министерства. Ни за что бы не вырвалась.
    Помолчав и понаблюдав за розоватыми облаками, плывшими под авиалайнером, Нина нажала на небольшую кнопочку в подлокотнике кресла, и его спинка мягко откинулась назад, а из противоположной спинки прямо ей на колени неожиданно выпал небольшой бело-зеленый теплый плед. Нина накрылась им и задремала, а Искандер, впервые за полторы недели, вынул дневник (теперь уже копию, предоставленную ему Ваххаб аль-Ваххабом) и с наслаждением заскользил глазами по знакомому и родному ему почерку Шухтуева.
    «...- Черный Рафаэль просит вас в свою каюту оказать ему честь отужинать с ним!...- произнеся эти слова, матрос в черном сделал шаг в сторону и стал ждать нас. Когда мы все вышли из каюты графини, он, сказав: «Прошу следовать за мной!», зашагал впереди, изредка оборачиваясь. На его лице за весь путь не отразилось ничего, и все попытки заговорить с ним, предпринятые Мигуэлем и Анри, оказались безрезультатными.
    Мы подошли к каюте Черного Рафаэля, куда наш проводник впустил нас, придерживая тяжелую дверь. При нашем появлении Черный Рафаэль, сидевший во главе длинного узкого стола со скромным набором матросских блюд, на которые может исхитриться судовой кок, встал и быстрым жестом пригласил нас сесть. Подождав, пока мы рассядемся, молча сел сам и приказал подавать первое. Кок аккуратно разлил по деревянным тарелкам рыбный суп, за которым последовали солонина и маисовая каша. Довольно хорошее вино несколько сгладило тягостную атмосферу за столом, которая усугублялась болезненным молчанием хозяина и его офицеров, сосредоточенно расправлявшихся с ужином. После горячего кофе Черный Рафаэль раскурил трубку, к нему присоединились Мигуэль и Анри, предварительно испросив позволения у графини ван дер Велде, являвшейся единственным украшением этого вечера.
    Я поспешил к своим друзьям, стоявшим на баке и беседовавшим с матросами Черного Рафаэля.
    — Посмотрите туда, — я махнул рукой в сторону, куда указывал наш зоркий Садыков. — Будь я проклят, если это не дым какого-то парового судна!
    Все они разом посмотрели туда, где на горизонте быстро из небольшой черной точки вырастал огромный трехтрубный крейсер, на полных парах шедший наперерез нашему направлению.
    Тревожный вскрик впередсмотрящего на мачте вывел нас из оцепенения.
    — Тревога! — послышалась команда Черного Рафаэля. — На горизонте — неизвестное судно.
    — Пушки к бою. Все наверх! По местам!
    — Капитан! — закричал я. Все ваши пушки бессильны против одного-единственного орудия этого корабля! Поверьте мне! Это крейсер девятнадцатого века!
    — Вы сошли с ума! — Черный Рафаэль оттолкнул меня и, приставив подзорную трубу к глазам, тут же опустил ее и изменившимся голосом проговорил в смятении: — Нет, скорее, это я сошел с ума... Он одернул свой камзол, и, вынув крошечное зеркальце из кармана, поправил свои длинные волосы, ниспадавшие на его острые плечи, и непроизвольно погладил рукоять своей шпаги.
    Неожиданно он повернулся ко мне, и по его бледному лицу пробежало какое-то подобие улыбки.
    — Вы знаете, что следует делать перед неминуемой смертью или в минуты, когда ужас своими когтями сжал ваше сердце? — обратился он ко мне.
    — Посмотреться в зеркало и привести себя в порядок?
    — Рад, что понимаете меня. Как вы полагаете, чем грозит нам этот монстр?
    — Ровным счетом ничем, — ответил я, косо поглядывая на летящий крейсер — уже можно было различить наиболее крупные детали его боевого убранства.
    Мой взгляд машинально стал искать кормовой флаг, показывающий, какой стране принадлежит судно, Едва я стал различать краски, как мое сердце сдавила страшная боль, волна головокружительного счастья накрыла меня с головы до ног, и слезы хлынули ручьем из моих воспаленных глаз — я увидел наш священный Андреевский флаг! Я рыдал, не пытаясь скрыть это от Черного Рафаэля, его матросов и моих друзей, которые, увидев этот флаг, разразились громкими криками радости и восторга. Особенно усердствовали, как нетрудно было понять, Гридневский и Садыков. Только команда Черного Рафаэля хмуро молчала с видом приговоренных к казни. Я, Садыков и Гридневский подошли к освободителю рабов и ободряюще протянули ему свои руки.
    — Это наши друзья! — задыхаясь от волнения, проговорил я. — Вам не следует беспокоиться. Моряки России никогда не причинят зла благородным сердцем и душой. Если к тому же вы сумеете уговорить своих матросов не тревожиться и попытаетесь объяснить им, что мы сейчас находимся в XIX веке, то поверьте — моя великая родина примет вас, как своих сыновей!
    Крейсер остановился на расстоянии двух кабельтовых от нашего корабля. Высыпавшие на его палубу матросы с удивленными восклицаниями обозревали наше судно, словно некий «Летучий голландец», явившийся к ним из XVI века...
    С крейсера, название которого я прочел с видимым трепетом и восторгом — «Аскольд», спустили шлюпку. Несколько сильных взмахов гребцов, и она была у нашего борта. Черный Рафаэль отдал приказ спустить трап, по которому быстро поднялись молодой загорелый лейтенант и трое матросов, с удивлением и любопытством воззрившиеся на нас.
    — Кто капитан этого судна? — спросил лейтенант по-английски, затем повторил эту фразу по-французски.
    Черный Рафаэль вышел вперед и приложил руку к своей шляпе.
    — Я имею честь быть капитаном этого корабля, — твердо произнес он на старофранцузском языке.
    — Лейтенант крейсера «Аскольд» военно-морского флота Его императорского величества Николай Тройский! — лейтенант отдал честь. — Вы находитесь в территориальных водах Российской Империи, и мы вправе затребовать от вас декларации о грузе и составе экипажа. Кстати, какому государству принадлежит корабль?
    — Государству свободных людей! — несколько надменно ответил Черный Рафаэль, — людей, которые решили не терпеть более насилие над собой и уплыли в свободные воды, дабы там помогать таким же освободиться от насилия и страха!
    Лейтенант озадаченно посмотрел на капитана и его матросов, гордо стоявших рядом со своим командиром и сжимавших свое оружие.
    В это время из каюты вышла графиня. Увидев группу незнакомых матросов, она испуганно начала было оглядываться, но я, быстро подойдя к ней, нежно взял ее под локоть. Она облегченно вздохнула и доверчиво положила свою легкую ладонь на мою руку.
    — Не бойтесь, ваше сиятельство, — шепнул я ей. — Мы в безопасности. Это — моряки России!
    Затем я вздохнул поглубже и, боясь, что после долгого перерыва не смогу связно произнести фразу по-русски, успокоительно улыбнувшись графине, шагнул к лейтенанту и начал:
    — Господин лейтенант! Господин лейтенант, позвольте сказать несколько слов.
    Тройский остолбенело посмотрел мне в лицо. Я улыбнулся.
    — Да-да, господин лейтенант. Я — русский. А это мои друзья — лейтенант Анатоль Гридневский и канонир Лукман Садыков. А я — мичман Косьма Шухтуев. Мы все — с корвета «Святой Даниил». Мы претерпели такие испытания и пережили такие приключения, что хватило бы на тома романов. Но, может быть, вы возьмете нас с собой на ваш крейсер, где мы бы рассказали всю нашу историю?
    — Пожалуй! — лейтенант слегка кивнул и отдал приказание матросам приготовиться к обратному пути. — К сожалению, мы не можем отпустить эту древнюю посудину с этими карбонариями, не проверив у них паспорта и не осмотрев внутренние помещения. Появление их в наших водах — сам по себе неординарный факт, вы согласны?
    — После нашего рассказа о них вы во всем разберетесь сами! — кивнул я и, повернувшись к Черному Рафаэлю, сказал: — Не волнуйтесь, сударь, все кончится для вас счастливо, — и бережно подхватив на руки ее сиятельство, осторожно ступил на трап, ведущий к шлюпке, покачивающейся на волнах у борта нашего корабля.
    ...Что писать далее? В течение трех последующих дней я наслаждался компанией офицеров «Аскольда». Выяснилось, что крейсер с визитом вежливости идет из Петропавловска в Бомбей, а затем в Сидней ив Австралию.
    Что же касается Черного Рафаэля и его друзей, то после наших описаний его деяний в защиту угнетенных и слабых господин адмирал решил было зачислить их в экипаж крейсера, но... как мы ни уговаривали нашего загадочного спасителя и его соратников, они наотрез отказались перейти под юрисдикцию нашей страны.
    — Мы привыкли к государству, чьи границы — необъятные моря, а паспорт — шпага и честь! — отвечал неуклонно на наши уговоры Черный Рафаэль. — Становиться под чей-либо флаг мы не намерены до конца нашей борьбы с негодяями всех стран и всех народов. Прощайте! Да благословит вас Бог!
    — Да благословит вас и ваших друзей Господь! — отвечали мы, с сожалением обнимаясь с членами таинственного экипажа, выбравшего своим цветом черный — цвет траура, который они поклялись носить до полной победы на земле Добра...
    ...Долго мы смотрели вслед кораблю Черного Рафаэля, на полных парусах уходившему в закатных лучах солнца на восток. И даже после того, как прозвучал последний выстрел из орудия, коим мы салютовали этим благородным людям, мы еще не скоро сошли с палубы в свои каюты, словно все надеясь увидеть мелькание черного флага или парусов в бирюзовых волнах океана...
    Мне была выделена отдельная каюта, и я в свободное время вечерами приводил в порядок свои записи, которые составили довольно внушительную по объему кипу листов. Какова будет их судьба? Если мне суждено будет вернуться на родину (а в этом я уже сомневаюсь меньше, чем когда-либо), то я, вероятно, сдам их в Академию Наук.
    Вот и сейчас я сижу в своей каюте и пишу эти строки. Великий Боже, как приятно чувствовать себя среди своих, на небольшом кусочке своей отчизны... Все здесь мне мило и дорого сердцу. Даже робкий стук в дверь каюты, раздавшийся сию минуту, сладко томит сердце...»

    На этом записи кончались. Последняя страница дневника была перевернута. Впрочем, на обороте последнего листа Искандер увидел странный ряд цифр, совершенно произвольно, как казалось, составленный. Внизу шли торопливые строчки, написанные Косьмой; причём другими чернилами.
    В этих цифрах заключена поразительная тайна, которую мне поведали сегодня. Жаль, что кончились листы... Когда будет время, постараюсь разъяснить смысл сих цифр:
    2051921111
    9292721956
    3181957210
    1983221019
    8328219849
    5198485194
    4
    Записи оборвались совсем уж непонятно и не проливали света на дальнейшую судьбу Косьмы. Искандер помнил, что Косьма возвратился в Сибейру и погиб там в 1906 году с каким-то еще неизвестным россиянином.
    Что же произошло дальше? Ворочаясь, Искандер задремал и проснулся в пять часов утра.


    Раскрытие тайны

    Коваль-Коварски еще спал. Искандер, на цыпочках пройдя в кухню, приготовил легкий завтрак и стал ждать пробуждения профессора. Ровно в половине седьмого нежная трель будильника заполнила комнату, где обитал Коваль-Коварски, и вскоре он, свежий и умытый, появился на кухне.
    — Почему в блистательном одиночестве? Где наша прелестная Нина?
    — Прелестная Нина сейчас, вероятно, сходит с трапа в аэропорту Шереметьево, — ответил Искандер, разливая горячий кофе по чашечкам. — Она улетела вчера, оставив мне записку об этом.
    — Чудачества женщин не поддаются описанию, — профессор отхлебнул кофе, надкусил приготовленный Искандером горячий бутерброд. — Но ничего не поделаешь, улетела, так улетела. Что вы собираетесь делать сегодня?
    — Я получил разрешение от самого генерал-гроссмейстера ордена на посещение архива Крак-дю-Шевалье, — ответил Искандер, с аппетитом жуя бутерброд и накладывая себе свежей клубники в блюдечко. — Думаю сегодня пойти туда.
    — Отличная мысль. Сегодня я свободен, и я сопровожу вас. Если, конечно, вы не возражаете...
    — Что вы! Этим вы меня весьма обяжете, — обрадовался Искандер. — Как хорошо!
    И два холостяка, быстро убрав со стола остатки легкого завтрака, сели в автомобиль и через полчаса доехали до замка Крак-дю-Шевалье. Выполнив все формальности с пропусками, они вскоре были в холле Большого Архива ордена джемисдаров.
    Им навстречу поднялась сухонькая пожилая женщина с абсолютно седыми волосами на голове. На лацкане ее блайзера была приколота табличка с именем: «Сания Кальмет».
    Искандер удивился:
    — Женщина в архиве ордена?
    — А, вы не знаете, кто такая Сания Кальмет! — прошептал Коваль-Коварски, подходя к столу, за которым сидела эта благообразная седая старушка. — Позже расскажу. Доброе утро, Сания-ханум. Как вы поживаете?
    — О, эфенди Коваль-Коварски! Рада вас видеть... — Далее пошел обмен любезностями по-восточному, после чего профессор что-то сказал ей, несколько раз кивнув в сторону Искандера.
    — Позвольте вам представить библиографа-исследователя из СССР, нашедшего дневник самого Шухтуева — Искандера эфенди Амирова, — сказал профессор.
    Искандер учтиво поклонился и пожал сухую ладонь хозяйки архива.
    — Вы, молодой человек, направляетесь в...?
    — В закрытый зал древних трактатов и рукописей, — быстро ответил Искандер, — у меня разрешение генерал-гроссмейстера. — Он положил на стол зелено-белую карточку с подписью главы ордена.
    — Какие могут быть сомнения! — приветливо сказала старушка, бегло взглянув на подпись. — Профессор знает, как туда пройти.
    — Конечно, конечно, — кивнул Коваль-Коварски. — Мы там пробудем с часок на первый раз, а затем вернемся на днях, продолжим работу. Ну что, дорогой друг, идемте?
    Искандер оторвал свой взор от огромных портретов Мухаммеда Аль-Бахра, Раворомбатодамбохидратомо и других гроссмейстеров ордена, висевших в этом холле, и послушно пошел за профессором, еще раз вежливо поклонившись милейшей хранительнице тайн ордена.
    — Сания Кальмет — это знаменитейшая на всю страну женщина, — говорил Коваль-Коварский, шагая по длинным коридором архива, время от времени поджидая Искандера, который иногда запутывался в хитросплетениях проходов и дверей.
    — Она во времена Сопротивления спасала от бомбежек всю ценную часть архива, несколько раз была ранена, награждена высшим орденом Сибейры — орденом Золотого Папоротника и высшей наградой ордена — медалью «Честь джемисдара» — редчайший случай, между прочим! И хотя ей уже достаточно много лет, она лучше всех в стране разбирается в библиотеках и архивах нашего ордена и знает столько всего, что любой компьютер перегорит, если ввести все то, что она помнит. Вот так-то, мой юный друг... Кстати, вот мы и пришли.
    Показав нужные документы дежурным, сидящим около массивной бронированной двери, резко контрастирующей со средневековой архитектурой замка, в котором располагался архив, профессор и Искандер вошли в огромный зал. Здесь вдоль стен и по всему его пространству располагались стеллажи с драгоценнейшими рукописями и книгами, хранившими многовековую историю, загадки и тайны ордена джемисдаров. С трепетом Искандер проходил мимо них, глаза его разбегались от корешков толстых фолиантов, надписи коих манили, звали библиографа протянуть руку и жадно вчитаться в поблекшие страницы...
    — А это что такое? — спросил Искандер, наткнувшись на непонятное сооружение около одного из зарешеченных узких оконцев зала, выходящего на океан. Это был гладкий медный шар, покрытый какой-то серебристой пылью, поблескивавшей под редкими лучами солнца, проникавшими сквозь решетки. Шар опоясывал широкий ободок, состоявший из плотно пригнанных друг к другу клавиш, на каждой из которых было выгравировано по цифре.
    — А это... — Коваль-Коварски неспешно подошел к шару, — это один из самых непонятнейших экспонатов — реликвий архива — так называемый Астраофинадрахны. Был у нас такой ученый в пятнадцатом веке. По преданиям, он построил «машину времени» — легенда, конечно! — но довольно стойкая легенда. Это сооружение — главный элемент этой самой «машины времени», — профессор усмехнулся. — Наши физики и механики над нею смеются. Не работает машина! — профессор еще раз усмехнулся и отошел в сторону.
    — Что вы будете смотреть? — послышался издалека его голос.
    — Еще точно не знаю! — крикнул Искандер, касаясь поверхности этой чудаковины. Осмотрюсь, потом выберу что-нибудь по истории!
    — А что тут написано? — через минуту громко спросил Искандер, увидя какую-то надпись, начертанную на ободке особым шрифтом, которым пользовались джемисдары — «письмом Эшкуца».
    — Ничего особенного! — послышался ответ профессора.
    — «Кто откроет это, тот закроет ее либо стариком, либо младенцем, либо тенью». Вы что-нибудь понимаете?
    — Да нет, — честно признался Искандер. — Крепко закручено...
    И он продолжил изучение «арифмометра», позабыв о целях своего прихода.
    При внимательном осмотре обода в голове Искандера мелькнула слабая мысль, которая через несколько минут приобрела статус уверенности. Библиограф даже перестал дышать от волнения — он вспомнил о цифрах на последней странице дневника Шухтуева и его загадочных намеках на некую тайну, якобы открывшуюся мичману. Стремительно подойдя к профессору, старательно, переписывавшему что-то из огромного фолианта в свой блокнот, Искандер заявил, что сегодня у него разбежались глаза и он вдруг плохо себя почувствовал. — «Давление, наверное, подскочило, переакклиматизация все никак не закончится», — вдохновенно лгал Искандер.
    Коваль-Коварски, пожав плечами, закрыл фолиант, и они вышли из закрытого отдела. Искандер, при выходе предупредив колоритную хозяйку архива о том, что придет завтра в этот же отдел, галантно поцеловал ей руку.
    Перед сном Искандер свернул последний лист дневника с цифрами и положил его в карман своего пиджака.
    ...На следующий день Искандер, едва дождавшись ухода профессора в университет, единым духом собрался и, тщательно заперев дверь коттеджа, на автобусе доехал до Крак-дю-Шевалье.
    Любезности и формальности с Санией Кальмет и дежурными заняли несколько минут, и через некоторое время Искандер, едва переводя дух, стоял у «арифмометра Астраофинандраханы». Едва унимая колотившееся сердце, он расстелил страницу дневника, решив проверить свою догадку: клавиши с цифрами на ободке следует нажимать в том порядке, в каком они представлены у Шухтуева.
    ...Не соображая, что он делает, и гоня прочь мысли о родителях, библиотеке, о том, что он рискует переступить некую черту, отделяющую нас от трансцендентального мира непознанного, обуреваемый фаустовской гордыней, Искандер унял дрожь в руках и стал последовательно нажимать на клавиши, с легким звоном отзывавшиеся на его прикосновения. Наконец была нажата последняя цифра...

    Косьма Шухтуев оторвался от дневника, услыша стук в дверь своей каюты. Он улыбнулся чему-то, отложил в сторону перо и крикнул:
    — Прошу!
    Дверь бесшумно открылась. На ее пороге возник юноша в странном партикулярном платье, высокий, худой, с большими очками невиданной еще Косьмой конструкции. Его раскосые узкие полубезумные глаза вперились в Шухтуева.
    — Господин Шухтуев? — спросил он после небольшой паузы хриплым голосом.
    — Да, сударь, — Косьма вежливо улыбнулся гостю. — С кем имею честь?..
    — Искандер Амиров, библиограф. Я к вам... можно сказать, из будущего... Очень рад... Позволите ли войти?..

  • Комментарии: 1, последний от 27/02/2008.
  • © Copyright Рахматуллин Айдар Рафаэлевич
  • Обновлено: 02/05/2007. 391k. Статистика.
  • Повесть: Проза, Фантастика, Детская
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.