Аннотация: Философское осмысление любви и зла в творчестве Булгакова, в частности в романе "Мастер и Маргарита"
РУЧКО СЕРГЕЙ ВИКТОРОВИЧ
М. А. БУЛГАКОВ "МАСТЕР И МАРГАРИТА" (философское осмысление зла)
"Мы увидим чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл..." (Из рукописи Иешуа Га-Ноцри).
ВВОДНАЯ ЧАСТЬ
С тех пор, как Шопенгауэр ввёл в употребление понятие dialectica eristica мало-мальски думающему и размышляющему человеку стало понятно, что каждый субъект мира, в силу физиологического строения своего мышления, считает себя всегда и во всём безусловно правым. Таким образом, с оборотной стороны такое явление имеет форму отрицания: я прав, следовательно, ты не прав - имеет место, грубо говоря, дух отрицания. И действительно, например, о духе согласия с чем-либо или с кем-нибудь речь идёт только лишь в самых редких и исключительных случаях - этот нонсенс (дух согласия) проявляется в мире в самых разнообразных формах; хотя мы должны понимать, что не имея в основе нашего всеобщего бытия, так называемого, духа согласия, то абсурдно было бы и мыслить вообще существование этого самого пресловутого бытия. Следовательно, достаточным основанием существования бытия является основание метафизическое, в котором пребывает дух согласия, или дух тождества, или дух мистической сопричастности, или дух всеобщей одинаковости: что, как мы видим на протяжении исторического развития общества человеков и отрицается. Этим отрицанием, в обширнейшем смысле слова, утверждается (!) индивидуальная свобода отдельно взятой личности; то есть через отрицание индивидуум приходит к некоему согласию с самим собою, во что, по наивному нашему сегодняшнему представлению, верить должно.
С другой стороны, мы замечаем следующее: После того, как писатель долгое время всматривается в общество людей, в каждого человека из этого общества, тем больше он замечает в них низменного и порочного, и тем более он постепенно начинает отчуждаться от этого общества "жалких существ", которые уже не называются именами, а имеют только лишь номера, как это видно у Булгакова в "Живой воде". Чем более глубже автор проникает в причудливые формы мира, тем более он начинает избегать всего живого: "Мёртвые души" Гоголь. Но психика должна иметь в качестве своей основы достаточное основание для функционирования и ей абсолютно неважна форма этой основы или её содержание. Тогда, на смену обществу людей, из мифологической части мышления извлекаются образы, которые и становятся основанием работы мышления: бессознательные образы, которые проявляются в сновидениях у Юнга, сродни, например, любимому произведению Булгакова "Бег" с его содержанием из восьми сновидений; фантасмагорические персонажи Гоголя; Заратустра и его гости Ницше (Заратустра - "евангелие" от Ницше), и конечно же всем нам известные образы Воланда и его свиты у Булгакова ("евангелие" от Воланда, т.е. от Булгакова, как говорит Лосев). То есть, здесь, мы понимаем, что это плоды деятельности одного и того же врожденного темперамента субъектов, которых я назвал разумно-иррациональным типом (см. мою "Воля как врожденный темперамент"). Нам полезно это уяснить с самого начала, ибо, принимая во внимание личность автора, о произведении которого в дальнейшем у нас пойдёт речь, мы не рискуем впасть в некоторые заблуждения на счет того, что представляет собою мистическое и с чем его необходимо смешивать, чтобы прояснить нечто такое, что не являлось бы мистическим; то есть, в полном объёме, задача моей работы мне представляется в том, чтобы иррациональное перевести в сферу разумную и рациональную, подвести основу, если так можно выразиться, под всё то, что слишком высоко отдалилось от земли. Это, кстати говоря, полезно иногда делать для того, чтобы наши литераторы представляли себе, хотя бы воображаемо, что их творения когда-нибудь, кто-нибудь, начнёт приземлять на бренную землю. В этом, кстати, нет ничего предосудительного, так как одному творцу суждено отправлять свои образы в небо для того, чтобы они наполнились там небесным светом, а другому суждено, таким образом, ловить этих светлячков, нырять вместе с ними в Тихий океан, в районе Сахалина, углубляться в дно и рыть подземный ход под Евразией, освещая себе путь этими фонариками, чтобы вынырнуть в Атлантике в районе французской Ривьеры, попутно вытаскивая на поверхность некие знание, как прекрасно описал, такое погружение в землю на примере своего Вотана, Вагнер.
"В чем секрет непреходящей актуальности его творчества, - пишет В. Лосев, - всевозрастающего признания? Думается, одна из причин состоит в том, что Булгаков, писатель тонкий и проницательный, удивительно остро чувствовал время, и не только то, в котором жил, но и то, которое наступит, и эта устремленность, обращенность в будущее делает его произведения на редкость современными нам и нашей эпохе, открывающей двери в XXI век" (В. Лосев. Фантастический роман о дьяволе. Булгаков М. А. "Великий канцлер. Князь тьмы", М.: Гудьял-Пресс, 2000, с. 5). В самом деле, чуть выше мы уже сказали каким образом Булгаков "остро чувствовал время", и это чувство, высказанное вслух, публично, вернулось к нему тем, что он описал в своём "Письме к правительству СССР" (Новый мир., 1987, ? 8). Короче говоря, тем же самым: дух отрицания отправился в обратную сторону, и критика лизоблюдов удивляет своей организованностью: "Произведя анализ моих альбомов вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных - было 3, враждебно-ругательных - 298" - пишет он. В принципе своём - это отношение к автору, как нельзя полнее и лучше, подтверждает утверждение Шопенгауэра, которое я привел в самом начале. Именно потому, что критика набросилась на автора нам становится понятным правдивость и истинность слов Булгакова, которые он сказал в отношении людей: не только своего времени, - следует попутно отметить, - а вообще человеческой природы. Услышав нечто истинное такая природа существ с еле развившейся из младенческого возраста рефлексией, в раективном процессе сразу же отрицает таковую истину, ибо она больно бъёт по сущности каждого, например критика, и получается, что из 301, условно, "критика", стоящих (не стадных) критиков всего лишь трое, то есть 1 %. Вообще-то, если говорить о критике, как о личности, то чем менее в нём духа согласия, тем более он критик, тем более в нём духа отрицания - этакий, взбалмошный пузырик, представляющий из себя Сатану или дьявола-разрушителя; этим же, согласно существующим представлениям, необходимо измерять всё дьявольское - духом отрицания. Оказывается, что нет. Ибо там, где нет согласия, там и нет дьявола. "Ад - это другие" - гениально поведал миру Сартр в своей пьесе "За запертой дверью": В пьесе речь идет о троих людях, попавших в ад, но обнаруживших себя в закрытой комнате, где после расспросов и разговоров они проникаются враждой друг к другу, и в конце представления герой Гарсен говорит: "Так вот что это такое - ад. Никогда бы не подумал! Вспомните: сера, костер, раскаленные решетки. Что за шутки! Нет нужды в решетках, ад - это другие!". Именно поэтому, - следуя Сартру, - отвращение и тошнота, которые являются основаниями бытия человеческой реальности, судя по всему, и сопровождают повсеместно Дух Согласия: об этом позже, сейчас же, запомним это наше суждение до времени.
С этой точки зрения, с точки зрения экзистенциализма, хайдегеровская заброшенность в мир, как одна из форм отчужденности от мира, принимает иной оборот у Булгакова, хотя и полностью ей соответствует, в образе вечных странников из его автобиографичной "Богемы". В самом деле, извечная проблема пассионарности, в которой человек ищет некую обоснованную форму "для того чтобы..." своего бытия, где заброшенность в мир заставляет его заботиться о самом себе, тем самым, отрицая заботу о ком-то другом, является на самом деле неразрешимой дилеммой, если выводить её из внешнего опыта (a posteriori!). Ведь, исходя из своего физиологического строения, человек более стремится заботится о себе самом, и чем хуже он о себе заботится, тем, по идее, он должен был бы более заботиться о другом - как исходит из Нового Завета. Оказывается же, всё наоборот, вернее сказать не оказывается никак; то есть, даже тогда, когда человек заботится о другом, то делает это исключительно для того, чтобы, в конечном итоге, заботиться о самом себе. Как в таких условиях возможно улучшить бытие человеческого общества, является, судя по всему, неразрешимой проблемой человеческого разума, ибо, исходя из вышесказанного, люди все до единого живут в согласии с самими собой, и единственного, что им недостает - это того, чего у них нет, а всё остальное у них уже есть: глупость, сама по себе, имеет вид Возможности, которой недостаёт мудрости, но это совсем не значит того, что посредством внешних действий - какой бы формы эти действия не были - глупость наполнится мудростью. По крайней мере, по поводу своего творчества, в "Письме..." Булгаков так говорит: "Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, - мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати...Вот одна из черт моего творчества и ее одной совершенно достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: черные и мистические краски (я - мистический писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противопоставление ему излюбленной и Великой Эволюции, а самое главное - изображение страшных черт моего народа, тех черт, которые задолго до революции вызывали глубочайшие страдания моего учителя М. Е. Салтыкова-Щедрина".
Здесь, мы должны понимать следующее: Цензура, как таковая, - это основная черта сознания определенного психотипа людей. Цензура и Дух отрицания - сестра и брат диалектического сознания, то есть рассудочной ментальности людей. Посему, глупо и абсурдно бороться с основной функцией сознания, с функцией, которая, кстати говоря, полезна в практической жизни, в науке, в политике, во власти и в прочих условиях развития "социума", ибо эта функция ведает бессознательной лживостью, что выливается в самообман. В этой связи я рекомендую всем, желающим прояснить вышесказанное мною, обратиться к сочинению Сартра "Бытие и ничто: Опыт феноменологической онтологии " (Пер. с фр., предисл., примеч. В. И. Колядко. - М.: Республика, 2000). Следовательно, как мы выяснили, борьба с обширнейшей глупостью, по сути своей, бесполезна: дурак - пусть живёт дураком; наркоман - наркоманом; нищий - беднеет, а богатый - богатеет. Это не устранимые явления из человеческого бытия, которые следует воспринимать, как фактическую данность; тем более, глупость прекрасно плодится и размножается, так что полезность её имеет место быть в бытие, тем более, что бездарность и глупость без чьей бы то ни было помощи всегда прекрасно достигает для себя блага на всех иерархических ступенях общественной лестницы, то есть, на стезях самоутверждения личности в отрыве от её индивидуальности. Это же самое и имел в виду Булгаков в своём сочинении "Луч жизни", метафорично представив жизнь и развитие человеческого общества на примере размножения амёб, лягушек и змей в духе Ницше: "В красной полосочке кипела жизнь. Серенькие амебы, выпуская ложноножки, тянулись изо всех сил в красную полосу и в ней оживали. Какая-то сила вдохнула в них дух жизни. Они лезли стаей и боролись друг с другом за место в луче. В нем шло бешеное, другого слова не подобрать, размножение. Ломая и опрокидывая все законы, известные Персикову, они почковались на его глазах с молниеносной быстротой. Они разваливались на части в луче, и каждая из частей в течение 2 секунд становилась новым и свежим организмом. Эти организмы в несколько мгновений достигали роста и зрелости лишь затем, чтобы в свою очередь тотчас же дать новое поколение. В красной полосе, а потом и во всем диске стало тесно, и началась неизбежная борьба. Вновь рожденные яростно набрасывались друг на друга и рвали в клочья и глотали. Среди рожденных валялись трупы погибших в борьбе за существование. Побеждали лучшие и сильные. И эти лучшие были ужасны. Во-первых, они объемом приблизительно в два раза превышали обыкновенных амеб, а во-вторых, отличались какою-то особенной злостью и резвостью. Движения их были стремительны, их ложноножки гораздо длиннее нормальных и работали они ими, без преувеличения, как спруты щупальцами...В течение 2 суток из икринок вылупились тысячи головастиков. Но этого мало, в течение одних суток головастики выросли необычайно в лягушек, и до того злых и прожорливых, что половина их тут же была перелопана другой половиной. Зато оставшиеся в живых начали вне всяких сроков метать икру и в 2 дня уже без всякого луча вывели новое поколение и при этом совершенно бесчисленное. В кабинете ученого началось черт знает что: головастики расползались из кабинета по всему институту, в террариях и просто на полу, во всех закоулках завывали хоры, как на болоте".
И заканчивается эта фантастическая повесть тем, что прибор, излучающий луч света, или луч жизни, передаётся для использования в руки председателя колхоза Рокка, который из привезенных из-за рубежа яиц пытался выводить циплят, но в результате, в силу досадной ошибки, из этих яиц стали выводиться огромные анаконды и другие гады, которые стали пожирать всё живое в России, распростроняясь с невероятной скоростью - вот видение революции, и её делателей, которое созерцалось Булгаковым. Люди аки гады и змеи, как амёбы, ринулись утверждать каждый своё, возбужденные инстинктом жизни, то есть волей к жизни, что и выразилось в падении и разрухе государства: так из мелочного и частного, смертного, рушится великое и вечное. Но в сути своей - если посмотреть чуть дальше в развитие - такая гидра из живой массы глупости и бестолковости в конечном итоге хватает себя за собственный же хвост подобно тому, как если вспороть брюхо акуле и бросить её в море, то она сразу же устремляется пожирать свои же внутренности, и пожирает их до тех пор, пока не издохнет. Так и здесь, в ситуации начала прошлого века, косилка смерти развернулась и направилась в другую сторону: Всё приходит на круги своя. Примечательно, что причину этого Булгаков видел (1) в занесенности в Россию из-за рубежа неприемлемых условий для российской ментальности, и (2) в маргинализации общества, то есть в том, что глупый крестьянский председатель пользуется научными приборами, или в том, что бывший завхоз жилучастка становится министром просвещения, а таксист министром внутренних дел и.т.д.
Что же касается всего западного, то Америка, например, прекрасный пример того, как порочный пример стерилизации 25 000 психически больных, привёл к тому, что ещё более стало психов из состава здорового общество; что вылилось в разделение общества на психоаналитиков и их пациентов, и на других психоаналитиков, у которых пациентами являются другие психоаналитики: вот вам пример империи психически больных механиков - или индустриализированных рабов. Поэтому, эти явления жизни, с которыми боролась наша литература, начиная с XIX века, на поверку оказываются благоприятными условиями для поддержания общего здоровья нации. Нам же, сегодняшнее время, ставит задачу найти новые способы осмысления этой ситуации, может быть, настало время создания новой философии, которая бы нашла выход из этих тупиков человеческого разума, и это вполне реальная и рациональная задача. Такая философия, судя по всему, должна быть философией практичной, земной и, наверное, медицинской более, чем какая-нибудь абстрактная тавтология. Для этого первым делом необходимо заново переосмыслить творчество писателей прошлых веков; удалить из употребления всё тряпьё коммунистической эпохи, весь хлам, который достался нам в наследство, должен быть заново, я повторяю, быть с философских точек зрения осмыслен. Не так, как принято сейчас:
Раньше Булгакова клеймили, сейчас же его превозносят и возносят на пьедестал как идола. И то, и другое, смею вас заверить, дурно смотрится со стороны, поэтому я обращаюсь в этом исследовании к текстам Булгакова, пытаясь проникнуть, посредством их, в онтологию мистического, иррационального сознания. В самом деле, каким образом сосуществует, например, гениальность с глупостью, так никем ещё подробно не разбиралось, но ведь очевидно, что этот вопрос абсурдно сбрасывать со счетов. Посудите сами: Если бездарность, посредствам своей глупости, так вольготно себя чувствует во внешних условиях и добивается всеми правдами и неправдами более сладких и лакомых кусков пирога социума, то и в самых сливках социума, по определению, правит бездарность. Про гения же говорят, что он с трудом приспосабливается к внешним условиям жизни и ему необходима помощь извне, чтобы его творения были донесены людям. То есть, гению необходимо пробивать широкий слой бездарности, и вести, так сказать, с этой глупостью борьбу, но последняя, в тоже самое время и оказывает помощь гению реализовать свою гениальность. А если бездарность желает и поднимает посредствам своих глупых желаний гения вверх, то какой же он тогда гений? Принимая же во внимание тот факт, что каждое человеческое существо считает себя гениальностью, индивидуальною особью мира, то есть субъективно - все люди есть гении, то, что есть гениальность вообще, если объективное сплошь и рядом бездарное? С другой стороны, для того чтобы бездарь пролез по ступеням социальной лестницы вверх он, как минимум, должен быть талантлив: что в таком случае есть талант? Давайте отбросим в сторону всё то, что мы только что говорили, и посмотрим, что останется в сухом остатке - судя по всему, ничто, или нечто неопределенное. Более того, с трудом теперь возможно понимать, что есть глупость и разумность сами по себе.
Хотя я здесь и выскажу своё суждение по поводу того, каким образом в начале XX века, в годы революции, и ранее в годы "освободительной борьбы", произошло обратное смещение противоположностей в русском обществе. Не думаю, что этим я отдаляюсь от сути моего очерка, а наоборот, нам полезно уразуметь следующее: Как следует из огромного количества печатного материала, движущей силой освободительного движения в России была интеллигенция: такие её деятели, как например, Чернышевский и Добролюбов, Герцен и Белинский. То есть, в сути своей, борьба носила характер борьбы одной части интеллигенции с другой её частью, с царским двором. С другой стороны, интеллигенция освободительного движения вела борьбу не за власть, как таковую, а за, якобы, освобождение народа, хотя, в сути своей, она хотела свободы для самой себя. И действительно, когда царская власть, посредствам пролетариата, была свергнута, то интеллигенция просто надело это ярмо власти на шею швондеров и еже с ними, таковое ярмо коммунистическая бездарность и потянула с начала века. Идейные же вдохновители революции просто ушли в тень, получая тем самым натуральное освобождение, и до сих пор у этой интеллигенции нет абсолютно никакого желания вновь натягивать на себя эту лямку, а пролетарии, так до сих пор и не научились управлять государством, и не научатся никогда - необходимо в этом честно признаться. Если смотреть с этой точки зрения на проблему бездарности и гениальности, то всё сразу же становится на свои места, ибо гениальности, в таком случае, нет необходимости в общественном признании - она существует по ту сторону бездарности и глупости.
Только сегодня, в год столетнего юбилея первой русской революции, власть всё же уразумела, что без интеллигенции, без творческой прослойки общества, ведающей и отвечающей за воспитание духа нации, сама по себе власть есть уродливое амёбное образование не способное ни улучшить, ни ухудшить, ситуацию в стране, и в нации в целом, поэтому она и пожелала созвать творческую интеллигенцию в "Общественный совет". Но, вновь, эта пресловутая причудливость форм берет власть рассудка в свои руки, ибо представители этого почтенного органа должны, по идее, быть людьми, которые достигли неких результатов в своей общественно полезной деятельности, в обширнейших сферах этой мнимой "социодеятельности". И в результате мы имеем состав нашей "интеллигенции", который наполнен девушками на бревнах, или с шестом (недостаёт девушек с веслами и на шарах); начальников союзов торгашей и их знаменитых защитников по интересам; самых сильных и мощных, самых лучших хозяйственников и председателей из глубинки; лучших кондитеров, поваров и трактористов и.т.д. И где-то на периферии Совета есть малюсенькое представительство истинной творческой интеллигенции, которая неловко себя чувствует в этом море знаменитостей. Пусть так. И что далее? Судя по всему, ничего. Желание власти - это видение власти; какая власть, сама по себе, такого и её желание: нельзя желать духа, ибо желает всегда сам дух, а равно невозможно видеть дух, ибо смотрит сам дух; абсурдно пытаться увидеть свой глаз, ибо каков глаз такого и видение этого глаза.
Таким образом, как может Дух Отрицания, в котором основными свойствами являются религиозность, сексуальность и воля к власти или, с другой стороны, цензура, критика и само по себе отрицание, оформить нечто полезное, в котором, по определению, пребывает Дух Согласия? И проблема, таким образом, заключается в том, чтобы интеллигенция (истинная, творческая и свободная) захотела участвовать в делах власти, но кто в здравом уме и твердой памяти променяет свою индивидуальную свободу на ярмо власти? Разве возможно такое предположить? И нужно ли это вообще, когда эмпирически мы познаем, что огромная масса "социума" свободу расценивает, как индивидуалистическую покорность? С первого взгляда можно предположить, что такая покорность и есть форма согласия, но если проникнуть чуть глубже, то оказывается наоборот: согласие не есть покорность; согласие есть равнодушие к покорности, а не отрицание её. Этой свободе, например, и пытался научить людей Булгаков, но, как видно, это бесполезное мероприятие, ибо, в определенных условиях бытия человеческой реальности, свобода = покорности = морали рабов. Сегодня, в одном маленьком населенном пункте, инициативная группа, составляющая творческую его "интеллигенцию" пенсионного возраста, вышла в администрацию города с предложением заменить памятник Ленину на памятник собаке по кличке Звездочка, которая была последней собакой, побывавшей в космосе! Я же им, со своей стороны, предлагаю вместо собаки Звёздочка водрузить на пъедестал собаку Павлова, которая была причиной великому открытию этого физиолога, которое говорит о том, что удар электрическим током вызывал у собаки, не, ожидаемую, негативную реакцию, а позитивную (чувство голода); сродни тому, как побои жены мужем вызывают у женщины, вместо негативной (ожидаемой) реакции, положительную - любовь! Вот вопрос и проблема, которой должна заняться сегодня философия, ибо без её разрешения невозможно сдвинуться с мёртвой точки, в которой мы до сих пор пребываем. Именно эти вопросы и ставил в своём творчестве Булгаков, но разрешить их так и не смог.
В самом деле, если кто-нибудь вдумается как следует в проблему свободы, тот поймёт, что для определенного рода людей само понятие "свобода" должно быть осмыслено, как понятие "согласие" с чем-то внешним, так как таковое согласие для-других потому и трудно поддаётся осмыслению, потому что подразумевает под собою отрицание себя, то есть критичное отношение к самому себе, что впоследствии может выливаться в истинный гуманизм, в котором и возможно постигать свободу: обратный же путь ведёт прямиком к не-свободе, ибо соглашаясь с самим собою, человек отрицает внешнее, в которое он, будем говорить, заброшен, то есть в котором он существует не по своей воле, следовательно, этим самым, в обратном отражении, он становится полностью зависимым от внешнего (не-свободным). Таким образом, проникновение в сырую темницу Духа Согласия есть стоящая проблема, над которой как следует необходимо поразмышлять. Чем мы и займёмся позже, когда будем рассматривать главное сочинение Булгакова "Мастер и Маргарита", а пока окинем своим взором мифологичность мышления западного общества.
Если же ретроспективно посмотреть на эволюцию его развития, то её можно уподобить эволюции мифологического мышления человека. Началом его можно считать мифологию Древней Греции (если не принимать во внимание астрологию, мистерии Древнего Египта, халдеев и прочего), которую и по сей день пытаются толковать применительно к тем или иным условиям жизни; далее на её место заступает христианство, с теми же последствиями развития; после - набирает силу противостояние религии и алхимии, что особенно заметно в мистическом разврате средневековья, в котором ветхозаветное папство узурпировало христианскую религию (отсюда происходит и раскол между сторонниками официальной церкви и теми, кто проповедует истинный смысл христианства), что нашло отражение в Булгаковской "Кабале святош", в которой архиепископ Шарон является членом Кабалы священного писания (ветхозаветной мистики); и далее, до сего дня, средневековая алхимия перешла в психоанализ, то есть в психологию. На всех этих уровнях заметна явная связь с мифологическим и мистическим мышлением: алхимические образы Гермеса Трисмегиста в Аналитической психологии Юнга, сексуальные комплексы на темы мифов древних греков у Фрейда, и теперь уже инфантильные фантазии самих психически больных, которые, якобы, в сновидениях видят некие нуминозные откровения, которые необходимо поведать психоаналитику, который в своих сочинениях будет их растолковывать как проявления бессознательного, хотя как может невротик или параноик помнить то, что ему, например, приснилось, если в сути психических заболеваний человека заложено условие потери памяти - собственно, по этой причине и определяют психическую патологию.
Вот на всех этих многообразных социальных сношениях и построено всё сегодняшнее западное общество, в котором отчужденность человека от человека заметна как никогда - это первое его условие, а из него уже исходит и второе - сама по себе личность человека, вернее сказать его индивидуальность, находится где-то на периферии этого "романтического социоуниверсума". Таким образом, если рассматривать "Мастера и Маргариту" Булгакова с точки зрения иррационального творчества, то всё же необходимо признать и огромнейшую пропасть, которая разделяет мифологическое мышление западников, с мифом Булгакова, ибо в последнем мы можем найти плоды рационализма, так как он более ориентирован на личность человека, на его индивидуальность - это не плод больного воображения автора, как пытаются представить сегодня многие критики и исследователи его творчества, пытаясь обязательно, почему-то обосновать демоническое в романе, как будто кроме этого пресловутого, и набившего уже оскомину, демонического в нём нет ничего человеческого: в этом, как не трудно заметить, проявляется дань моде - смотреть глазами всегда на свет, находясь при этом в темноте.
Но что подразумевает под собою понятие: "находиться в темноте, глядя на свет"? В обывательском смысле слова, определяет представление субъекта о самоопределении личности, её утверждении, во внешних (светлых) условиях. Действительно, самое актуальное действование современной России. Хотя и не совсем уж и современной. Коротков и Кальсонер из "Дьяволиады" Булгакова есть личности стереотипные для того времени, и нашего в том числе. А сама "Дьяволиада" будто бы писана в девяностых годах прошлого века, в перестроечные времена, во времена революционные. В самом деле трудно даже представить себе кому же следует верить: Гераклиту, который утверждал, что всё изменяется и ничто не остаётся неизменным или Соломону, который противоречил Гераклиту, утверждая, что нет ничего нового в мире, а всё только лишь повторение старого? Эмпирически же, мы постигаем, что Соломон был более прав, чем Гераклит. Невольно здесь - хотя и не во время - всплывает фраза, брошенная Воландом в варьете, по поводу того, что люди остаются всё такими же, только квартирный вопрос их испортил. Отнюдь, квартирный вопрос портит всех людей без исключения, включая и иностранцев, ибо в нём заключена денежная сущность: всё денежное - портит, и это неизменное свойство человеческой природы, которое эту самую природу наслаждает, ибо в этом проявляется бытие для-себя любимого; естественным образом, любое согласие между людьми (будь они хоть самые близкие родственники) в этом вопросе, в вопросе недвижимости, то есть, в вопросе денежном - отвращает и тошнит. Ведь, так? Именно, так.
Сам вопрос о жилье в сути своей пребывает в самом глубочайшем животном инстинкте человека; каждое животное имеет свою нору, берлогу, гнездо, свою территорию, на которой оно добывает себе пропитания, и поэтому его инстинкт направляет зверя на защиту своих имений. Любая опасность, которая грозит потери его собственности, должна быть устранена, и это свойство человека в обширнейшем смысле. Чтобы мы не думали, что этим больны только русские (я имею в виду, квартирный вопрос) приведу вам в пример один, из множества, случаев мне знакомых, некоей испанской супружеской четы. Жена пригрозила мужу разводом и разделом имущества, как это водится везде в Европе. Муж, на заправочной станции, облил свою жену, находящуюся в машине, бензином из шланга, и поджёг. Жена теперь его находится на кладбище; он сам схлопотал двадцать лет тюрьмы, а недвижимость, за долги испарилась. Вот, таким образом, счастливое бытие превращается в ничто, которое ни счастливым, ни несчастливым уже и назвать нельзя. И с другой стороны, стремление к имению имущества (жилья), что выразилось в булгаковском квартирном вопросе, подразумевает под собою возможность совершения преступления, которое направлено на обладание чем-то материальным. Таким образом, кстати говоря, исходя из истории Древней Греции и Рима, а равно как и истории государства Израильского, происходило расселение людей по земле, что и подтверждает сильнейшую инфантильную привязанность архаических людей к животному инстинкту, и, как следствие этого, полнейшая зависимость от него.
Вернёмся же к отвращению. В "Дьяволиаде", кстати говоря, мы видим как проявляется тошнота Короткова в форме отвращения к действительности от безусловного согласия с ней, и, с другой стороны, отвращение отягчает изнутри, из индивидуальности: Коротков, во всех многообразных условиях, личность разная, то есть его внешний вид, его форма, его вид, совершенно разнообразные, но внутренне, индивидуально, он остаётся Коротковым во всех этих ситуациях и условиях, - это его отвращает и тошнит. В конце концов он приходит к осознанию своей индивидуальности и исчезает в ничто:
- "Лучше смерть, чем позор!
Преследователи были в двух шагах. Уже Коротков видел протянутые руки, уже выскочило пламя изо рта Кальсонера. Солнечная бездна поманила Короткова так, что у него захватило дух. С пронзительным победным кликом он подпрыгнул и взлетел вверх. Вмиг перерезало ему дыхание. Неясно, очень неясно он видел, как серое с черными дырами, как от взрыва, взлетело мимо него вверх. Затем очень ясно увидел, что серое упало вниз, а сам он поднялся вверх к узкой щели переулка, которая оказалась над ним. Затем кровяное солнце со звоном лопнуло у него в голове, и больше он ровно ничего не видал".
Итак, последнее, что нам необходимо уяснить, прежде, чем преступить к рассмотрению основной части очерка, это дуальность в строении индивидуальности Булгакова, которую он описал в "Воспалении мозгов": да, и вообще, которая красной нитью проходит через всё его творчество. "При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике. - Живы? - спросил я. "Живы", - ответили они шепотом. - Ну, теперь сочиняйте рассказ!"
"Здорово пошло дело, - заметили выздоровевшие мозги, - спрашивай еще пиво, чини карандаш, сыпь дальше... Вдохновенье, вдохновенье".
Можно было бы, конечно же, эту двойственность и разобщенность сознания приписать булгаковскому недугу от употребления морфия, что вполне могло быть, с одной стороны верным, с другой - отнюдь: наркоманов полно, но это не значит того, что все способны под действием наркотика писать так, как Булгаков, или больной Гоголь, или другой средневековый почитатель опиума, Парацельс, чей мир целиком и полностью состоит из ундинов, сильфов, гномов и прочей мистики, кстати говоря, последний был гениальным медиком своего времени, даже в те времена, во времена священной инквизиции, никто не запрещал ему заниматься врачебной деятельностью: да, и судьбы Парацельса и Булгакова, как две капли воды подобны друг другу, а если принять во внимание тот факт, что жизнь человека облекается в судьбу посредствам смерти, то и смерти их обеих в нищете, прямо указывает на их одинаковость, и вместе с этим на всеобщность в понятии "судьба". Но если у вышеназванных трёх персоналий и имелись некоторые недуги, то есть болезни, то болезнь мозга, например, Ницше уже приобретенная в процессе творчества, и, вместе с тем, она никоим образом не повлияла на его "Заратустру". Такое же состояние своего организма, Юнг, называл творческой болезнью и, ссылаясь на Парацельса, утверждал, что болезнь есть духовное семя (К. Г. Юнг. "Дух в человеке, искусстве и литературе" пер. В. А. Поликарпова. - Мн.: Харвест, 2003. с. 5 - 34). Уже позже Юнг придёт к пониманию, что в нём пребывает женская душа, которую он назвал anima; то же самое чувствовал Ницше, когда писал в "Заратустре" словами старухи, которая разговаривала с Заратустрой: "Странно, Заратустра знает мало женщин, и, однако он прав относительно их". По поводу болезни, вернее сказать то, как видел её Ницше, он так пишет там же: "Одинокий, ты идешь дорогою к самому себе! И дорога твоя идёт впереди тебя самого и твоих семи демонов! Ты будешь сам для себя и еретиком, и скептиком, и нечестивцем, и злодеем. Надо, чтобы ты сжег себя в своем собственном пламени: как же хотел ты обновиться, не обратившись сперва в пепел. Одинокий, ты идешь путем созидающего: Бога хочешь ты создать себе из своих семи демонов!" (Ф. Ницше "Так говорил Заратустра", СПб., ИД Кристалл, 2002, с. 54 - 56). В принципе, здесь, мы видим общий портрет Мастера или самого Булгакова, который в Маргарите видел, приходящую к нему истину; таким же образом, как и Ницше говорил, что он не бегает за женщинами потому, что женщины (имеется ввиду истина) сами приходят к нему: "Но это безумие пришло к нам, а не мы к нему" - пишет он в главе "О целомудрии". Демоны же, например, Юнга - это шесть его архетипов, которыми наполнено коллективное бессознательное (К. Г. Юнг "Душа и миф. Шесть архетипов", пер. А. А. Спектор. - Мн.: Харвест, 2004). Теперь же, обратимся к главному труду Булгакова "Мастер и Маргарита", который, как видно из наше вводной части является собирательным образом индивидуальности автора, и в котором Булгаков соединил все разрозненные кусочки своего творчества в одно, достойное и гениальное произведение.
ОСНОВНАЯ ЧАСТЬ
"...Так кто ж ты, наконец? -
Я - часть той силы, что вечно хочет зла
И вечно совершает благо". Гете. "Фауст".
Эпиграф, который взял Булгаков к своему роману "Мастер и Маргарита", можно так сказать, раскрывает основную суть замысла автора, в том смысле, если его понимать непосредственно, и вдобавок к этому уразуметь, что проявился он, как сущность сочинения, из авторского созерцания человеческой реальности, которую мы рассмотрели в вводной части, и, из которой эмпирически Булгаковым постигалось, что в действительности, на всём протяжении исторического развития человечества, имеет место быть формула обратная: "Я - часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает зло". В более конкретном выражении, применительно к человеческой природе, нам понятно, что в природе существуют люди добрые, которые желают блага, но творят всегда зло. Булгаков встал перед этой извечной дилеммой, родившейся вместе с рождением человека, и пришёл к пониманию того, что в мире существует необходимость пересмотра всего того, что вообще называется злом, а что - добром: т.е. проблема состоит в том, чтобы осмыслить, как то, что догматично существует независимо от наших желаний, так и то, что существует по произволу нашего хотения в обширнейшем смысле слова. Осознав же, смысл, вышеуказанной проблемы, естественным образом возник следующий вопрос: Что делать? Как растолковать людям это противоречие бытия для того, чтобы они поняли, наконец, где находятся берега, к которым им и следовало бы стремиться? Конечно же, религиозное суеверие, которое мы все с детства впитываем как губка, есть та благодатная почва, рассуждая о которой, постигая которую посредствам познания её сути, в человеке как бы раскрываются "все небесные краны". Здесь уже сглаживается грани бытия, и божественное предстает в двойственном образе, упав на такую же дуальность в строении автора, его постижение религии привело его к тому, что посредствам её только и следует растолковывать людям саму её суть. В чём Булгаков её видел, мы чуть выше рассмотрели, а вот как он это преподнёс - посмотрим сейчас.
Для начала сконструируем некое психологическое правило, которое вытекает из наших прошлых рассуждений о Духе Отрицания и Духе Согласия. Оно будет выглядеть так: Если сущность природы человека проявляется в форме Духа Отрицания, то, в силу того, что само по себе отрицание определяет человека, его внутренний мир, такое отрицание есть в бессознательной его сфере, в сфере непознаваемой и божественной (таинственной), естественное Согласие с тем, что отрицается. Если же, природа человека определяется Духом Согласия, то, по определению, происходит всё наоборот: Соглашаясь с чем-либо, такой человек и отрицает то, с чем соглашается. Таким образом, и атеизм, и вера - есть явления, которые взаимокомпенсируют друг друга, в основе своей не являясь тем, чем они проявляются во внешнем мире, что было доказано Сартром.
А теперь давайте вдумаемся в смысл слов Воланда, которые он адресовал, отрицаемому существование Иисуса, Берлиозу: "Имейте в виду, что Иисус существовал - просто он существовал, и больше ничего!". Изумительная по красоте формула, не правда ли? Ведь, согласись человек с тем, что Иисус существовал, как человек, то теряется всякий смысл в существовании бога, ибо последний сразу же, посредствам предшествующего согласия, отрицается. Прими во внимание Берлиоз это утверждение, то его Дух Отрицания неминуемо должен был, что либо отрицать, и отрицал бы он бога, и тогда Берлиоза можно было бы назвать атеистом, по поводу же атеизма Берлиоза Воланд и удивляется:
"- Изумительно! - воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: - Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? - он сделал испуганные глаза и прибавил: - Клянусь, я никому не скажу.
- Да, мы не верим в бога, - чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. - Но об этом можно говорить совершенно свободно. Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства: - Вы - атеисты?! - Да, мы - атеисты, - улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: "Вот прицепился, заграничный гусь!" - Ох, какая прелесть! - вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора. - В нашей стране атеизм никого не удивляет, - дипломатически вежливо сказал Берлиоз, - большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.
Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова: - Позвольте вас поблагодарить от всей души! - За что это вы его благодарите? - заморгав, осведомился Бездомный. - За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, - многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак".
В этом, кстати говоря, и заложен Булгаковым дьявольский образ Воланда. В самом деле перед Берлиозом предстал самый злейший враг бога - Сатана, в Духе Согласия. И далее; согласись Берлиоз с тем, что ему сегодня отрежет голову комсомолка, и с тем, что совещания в МАССОЛИТ-е не будет, да и вообще со всем тем, что ему говорит Воланд, то впоследствии с ним, по определению, ничего бы подобного и не случилось, но для этого необходимо согласится с Дьяволом, как это сделал Фауст. Даже название первой главы, "Никогда не разговаривайте с неизвестным", указывает на свойство человеческой натуры всегда отрицать неизвестное, которое тогда, когда станет известным - а оно всегда таковым и становится, так как в процессе объединения двух противоположностей по господствующему сегодня мнению обязательно должно образоваться нечто третье, то есть трансцендентное, хотя очевидно, что это третье было прежде этого самого объединения, посему и нет ничего нового в мире - сразу же принимает скорбную и трагичную форму, что более всего и пугает человека: ведь, пугает не тот страх, который позади, а тот, который впереди. И здесь, перед нами раскрывается начало нового евангелия от Булгакова: Ведь, Христос, согласно Библии, не согласился с Дьяволом, который его искушал; у автора "Мастера..." - наоборот; что мы тотчас и рассмотрим.
Далее автор мыслил следующим образом (мы вполне спокойно можем говорить о том, что мыслил Булгаков, не входя в противоречие с логикой, ибо нам известно, что собою представляет личность автора; мы имеем его труд, а зная и причину и следствие, вполне правдиво можно описывать то, из чего исходит само разбираемое нами явление): Если существовал человек по имени Иисус Христос из Галилеи, который говорил, что злых людей, которые умеют творить благо, бог не оставит; который въехал, под восторженные крики толпы, в ворота Иерусалима на осле, и который был почитаем даже детьми, то такой человек, сам по себе, должен быть человеком добрым, милосердным, сострадательным, то есть он, следовательно, имел в себе, в своей сути, Дух Отрицания (согласно Новому Завету - так оно и есть, ибо проповедует понятия: "Отвергнись" или "Отрекись"). В силу этого, наравне с ним, по определению, мог существовать другой человек, который, в противоположность известному Иисусу, не имел двенадцать учеников, или двенадцати человек нового времени, которые "осуществляли следствие, собирая, как на спицу, окаянные петли этого сложного дела", а за ним записывал всего лишь один, например Левий Матвей; который сначала его считал безумным и собакой; который всех называл добрыми, а особенно тех; которые творили зло: "Это меня ты называешь добрым человеком? - обиделся на его слова прокуратор - Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно"; который был гоним людьми и не признаваем ими; который не въезжал на осле в ворота города, не Иерусалима, а Ершелаима, а зашёл в них пешком потому, что он не имел денег купить себе осла - такой человек есть Иешуа Га-Ноцри, из города Гамалы; который не знает и не помнит своих родителей; который не являлся и врачом, а был назван Понтием Пилатом - философом, ибо тот знал и греческий, и латынь, и арамейский, а также обладал знанием мудрости. Отвергая обвинения лжесвидетелей он говорил так: "Эти добрые люди, ничему не учились и всё перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он все неверно записывает за мной". Казнили его не на Голгофе, а на Лысой Горе. К ней он не нёс свой крест, а ехал в клетке. Первосвященник и синедрион приняли решение казнить его, хотя преступление, которое он совершил, было не настолько серьёзное, чем у другого, оправданного синедрионом, преступника-убийцы: ибо мудрость, которой учил философ, не имела ничего общего с тем, чему учила религиозная верхушка.
Тем менее, в таком случае, нам понятно, почему коммунистическая власть так яростно выступила против романа, и вместе с этим, тем более мы должны уразуметь истинность того, что собою представлял мнимый атеизм коммунистов: отнюдь - власть тогда собою представляла натуральную религиозность ветхозаветных корней. И слова Иешуа, конечно же, не могли восприниматься адекватно, как это и происходит повсеместно и всегда, на всём протяжении истории религиозных войн и извращений ими вызванными. Вот они: "В числе прочего я говорил, - рассказывал арестант, - что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть". Принимая во внимание, как принято было говорить в эпоху правления пролетариата, происхождение автора из интеллигенции, то мы понимаем правильность наших суждений, которые мы разобрали в вводной части, и нам становится понятным другое: Образ Иешуа - это созерцательный образ самого Булгакова, который он смоделировал в прошлом, и который впоследствии перенес в сущность Мастера - отсюда и стремление Мастера написать роман о Пилате, то есть раскрыть истинную сущность добрых людей, для самих по себе добрых людей, которые по его мнению живут в иллюзии на счет того, кем они на самом деле являются. Такая пелена с глаз спадает у самого Пилата при осознании, хотя и мимолетном, возможности бессмертия: "Бессмертие... пришло бессмертие..." Чье бессмертие пришло? Этого не понял прокуратор, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его похолодеть на солнцепеке. - Хорошо, - сказал Пилат, - да будет так. Тут он оглянулся, окинул взором видимый ему мир и удивился происшедшей перемене. Пропал отягощенный розами куст, пропали кипарисы, окаймляющие верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, да и сама зелень. Поплыла вместо этого всего какая-то багровая гуща, в ней закачались водоросли и двинулись куда-то, а вместе с ними двинулся и сам Пилат". Итак, Мастер Булгакова - это Иешуа новейшего времени. В одноименном фильме по этому роману, который транслируется в настоящее время по РТР, по замыслу его авторов Мастер говорит голосом Иешуа - это и закономерно.
Тема бессмертия характерна для такого рода мистического мышления. Здесь, мне на память приходит теория Вечного Возвращения Ницше, теория вечной жизни души Юнга и учение о бессмертии Парацельса. С другой стороны, в сути этих представлений, как мы можем об этом судить с большой долей достоверности, пребывает интуитивное ощущение метафизической вечности, которая, как следует нам уточнить, не уничтожается, а после вновь образуется, но вечно существует, не изменяясь никогда. Некая среда метафизического Духа Согласия (или Воля как назвал таковое Шопенгауэр), которая и делает всех нас подобными, тождественными и одинаковыми, что и определяет возможность нашего всеобщего взаимопонимания, то есть Согласия. В эту среду Булгаков и опускает Воланда, что позволяет ему находиться рядом с Пилатом, но инкогнито (заметьте это инкогнито), а вот за завтраком с Кантом уже не инкогнито, а вполне реально, даже за философской беседой. Таким образом, по замыслу автора, обоснованное бессмертие даст возможность людям быть свободными от страха перед смертью, чем, кстати говоря, и занимается философия, поэтому настоящий философ и не умеет наслаждаться, ибо не боится смерти. Дать такую уверенность, с его точки зрения, может только самопознание: "Я дух свободы и познанья". Итак, с самого начала романа, вопрос ставится ребром: Человек! Ты же добр! Зачем ты творишь зло во вред себе самому? Сама по себе, это не новая точка зрения: например, Розанов в своей "Легенде о великом Инквизиторе у Достоевского" высказывал это мнение, что мы подробно разбирали в "Трагическом образе лишнего человека у Тургенева".
Каждое гениальное творение в основе своей должно иметь условием жесточайший внутренний конфликт в индивидуальности автора такового творения. В нём как бы сходятся две противоположно направленные силы, образуя своим объединением сильнейший внутренний аффект, который всплывает на поверхность сознания неким содержанием, неким символом и образом. Если автор имеет в себе задатки гениальности, то в сильнейших аффективных состояниях он пытается представить этот образ в ясном виде - приблизительно так рождается нечто гениальное. В силу этого свойства человеческой природы, мы где-то внутри себя доверяем автору, который имел или имеет трагичную судьбу, который, как бы, из последних своих сил доносил миру некую истину: такие произведения ценятся людьми безусловно более, чем писанина "счастливчиков" и время таких творений - вечность, в противоположность мгновению последних (миг блаженства). К конфликту внутри себя Булгаков подошел тогда, когда встал вопрос: Как преодолеть Дух Отрицания? В силу того обстоятельства, что эпиграфом к роману является цитата из "Фауста" Гёте, в котором Мефистофель и есть Дух отрицания и сомнения, мы понимаем, что Булгаков сам встал перед проблемой дьявольского, но в самом себе. В более конкретном смысле, образ Понтия Пилата, который выражал собою Дух Отрицания, и который автор "Мастера..." пытался вразумить, и исправить - оказывается является Сатаной для него самого, таким же образом, как и Воланд - это дьявол для Берлиоза. Здесь, мы видим ту пограничную зону, контрольную полосу, к которой подошёл Булгаков, и первоначально не сумев её преодолеть, вырывает из романа все главы, посвященные Понтию Пилату, сродни Гоголю, сжигающему в печи первую рукопись "Мёртвых душ". Да и вообще, когда Мастер в романе говорит, что он затеял написать роман о Понтии Пилате, то понимать нам следует, что это означает - "писать роман о дьяволе".
Булгаков, теперь, стоит у черты, переступить которую ему не позволяет страх: Мастеру страшно. Страшно от бессилия. Его внутреннее состояние подобно тому, как два магнита, расположенные друг к другу одноименными полюсами не могут примагнититься или объединиться. Какая-то невидимая сила не позволяет им соединиться, и они начинают вращаться, для того чтобы расположиться друг к другу разноименными зарядами. Этот процесс в романе можно проследить по названиям глав: Глава 6 "Шизофрения, как и было сказано"; Глава 8 "Поединок между профессором и поэтом" и Глава 11 "Раздвоение Ивана". А между ними Булгаков мучительно описывает в мистических красках объективную реальность, пытаясь преодолеть силу, которая не допускает его к главной мысли, к основе, романа: "Нехорошая квартирка" (Гл. 7), "Коровьевские шутки" (Гл. 9), "Вести из Ялты" (Гл. 10) и др. В них он показывает, как нелепо со стороны выглядит людской эгоизм, как пахабно их стремление получить что-нибудь "на халяву", как они подвержены всему суеверному и мистическому, как случай над ними имеет огромнейшую власть, как они радуются тому, что кому-то не повезло больше, чем им самим и как пошло и отвратительно мнимое согласие между ними. С другой стороны, эти содержания его опыта, которые всплывают в сознание требуют своего осмысления и переваривания.
Автор снимает их слоями, один за другим - некий феномен психического вытеснения все равно каких содержаний бессознательного: Булгаков, как Пер Гюнт в конце одноименной драмы Ибсена, чистит луковицу, снимая слоями кожуру, пытаясь дойти до сути. Подобно это состояние, состоянию самобичевания, уничтожения своей природы, ибо здесь более просматривается обреченность от осознания бесполезности своих действий. К этому же приходит и Пер Гюнт - очистив всю луковицу, от последней ничего не осталось (пусто). Но, что есть бессилие? В сущности - это условие страха. Тогда, когда человек понимает, что с ним произойдёт вскоре нечто такое, которое от него не зависит, и на которое он повлиять не в состоянии, в силу каких-то вполне рациональных и логичных причин. В таком состоянии человек ощущает себя беззащитным, и под угрозой, ему кажется, находится его жизнь. Но страх имеет магнитную природу, как доказал Сеченов, и чтобы освободиться от него, рано или поздно необходимо сделать шаг в сторону страха: одно дело, когда мы идём к нему бессознательно, но другое дело тогда, когда стремимся в твёрдой памяти и здравом уме. Не важно как: мы всегда при всех разнообразных условиях жизни чаще достигаем того, чего более всего боялись и боимся: что и показывает нам Булгаков, во всех мистических перипетиях нашего быта. Может быть, он стремился крикнуть нам на манер Ницше: "Человек - это то, что должно быть побеждено" - вполне, кстати, логично исходит из булгаковского романа.
Но если это так, то во славу чего необходима такая победа? Во славу того, с чего Булгаков начинает вторую часть романа: "За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык! За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую любовь!". Именно, во славу любви. И сразу же нам становится понятным, что все те жалкие людишки, подверженные мистической фобии меркантилизма, они потому такие и есть, ибо не имеют в себе понятия - любовь: понятия той любви, которая вытекает из Духа Согласия. Да, отвратительного, дьявольского Духа Согласия, но вспомним, как говорят женщины: "Любовь зла, полюбишь и козла": кому, как не им, как не женщинам, знать, что есть такое любовь в своей сути, в своей основе? Исключительно только им одним. Маргарита, так прекрасно существующая со своим богатым мужем: счастлива ли она, в своей жизни? - задаёт вопрос Булгаков, и сам же отвечает - нет. "Она была счастлива? Ни одной минуты! С тех пор, как девятнадцатилетней она вышла замуж и попала в особняк, она не знала счастья. Боги, боги мои! Что же нужно было этой женщине?! Что нужно было этой женщине, в глазах которой всегда горел какой-то непонятный огонечек, что нужно было этой чуть косящей на один глаз ведьме, украсившей себя тогда весною мимозами? Не знаю.
Мне неизвестно. Очевидно, она говорила правду, ей нужен был он, мастер, а вовсе не готический особняк, и не отдельный сад, и не деньги. Она любила его, она говорила правду. Даже у меня, правдивого повествователя, но постороннего человека, сжимается сердце при мысли о том, что испытала Маргарита, когда пришла на другой день в домик мастера, по счастью, не успев переговорить с мужем, который не вернулся в назначенный срок, и узнала, что мастера уже нет". Актуальными, в этой связи изложения, мне кажутся слова Ницше, высказанные им в "По ту сторону добра и зла", применительно к образу любви Иисуса Христа (рационализированной и механической, как бы я её назвал, и как её показал в человеческой реальности Булгаков): это образ есть "один из случаев мученичества ради познания любви - мученичества невинного и жаждущего сердца, не удовлетворяющегося человеческой любовью, жаждущего только одной любви, желающего быть любимым и жестоко, безумно обрушившего на тех, кто отказывал ему в этой любви; история бедного, голодного и ненасытного в любви, который измыслил ад, чтобы посылать туда тех, кто не хотел любить его, и который, познав, наконец, человеческую любовь, должен был измыслить бога, чтобы Он был весь любовью, способностью любить, который сжалится над человеческой любовью, видя, как она жалка и наивна! Кто так чувствует, кто так понимает любовь - тот ищет смерти". Булгаковская же любовь, делает Маргариту невидимой и свободной, которая возносит её вверх, в полёт над миром, над суетой, над скукой и над человеческой реальностью - она то, что не принадлежит человеку, следовательно, то, что ему недостаёт, значит, она есть его потребность и необходимость, а т.к. собою она выражает недостаток, то, следуя Сартру, это значит, что она возможна, и как всякая возможность такая любовь может проявиться в действительности: например так, как её показал Булгаков.
Итак, Мастер подошел к пустоте. Его обреченность и неверие в то, что в природе существует возможность вернуть всё на круги своя, разрушает Воланд:
"- Ах, не слушайте бедную женщину, мессир. В этом подвале уже давно живет другой человек, и вообще не бывает так, чтобы все стало, как было. - Он приложил щеку к голове своей подруги, обнял Маргариту и стал бормотать: - Бедная, бедная... - Не бывает, вы говорите? - сказал Воланд. - Это верно. Но мы попробуем. - И он сказал: - Азазелло!".
Другими словами, Воланд говорит - всё вечно и неизменно тогда, когда речь идёт о любви, которая проявляется в состоянии апатии, бессилия и отвращения жизнью:
"У меня больше нет никаких мечтаний и вдохновения тоже нет, - ответил мастер, - ничто меня вокруг не интересует, кроме нее, - он опять положил руку на голову Маргариты, - меня сломали, мне скучно, и я хочу в подвал. - А ваш роман, Пилат? - Он мне ненавистен, этот роман, - ответил мастер, - я слишком много испытал из-за него".
Но после того, как пустота преодолена и любовь возвращается к любовникам, возвращается в тот маленький подвальчик, в котором она и родилась, то, вместе с её возвращением, отступает страх: "Я ничего и не боюсь, Марго, - вдруг ответил ей мастер и поднял голову и показался ей таким, каким был, когда сочинял то, чего никогда не видел, но о чем наверно знал, что оно было. - И не боюсь потому, что я все уже испытал. Меня слишком пугали и ничем более напугать не могут". Таким образом, став "никем", вышедшим из дома скорби душевнобольным, Мастер, согласно словам Левия Матвея "не заслужил света, а заслужил покой". И этот покой, по мнению Булгакова, может наступить только вдали от мира, вдали от людей, может быть и не в этой жизни, а в другой реальности, в вечности: Вечный Покой вполне логичная форма представлений о рае - не правда ли? Дьявол уносит Мастера и Маргариту в эфиры вечного покоя, на чем роман и заканчивается.
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ
Роман окончен. Но, не для всех. Есть люди, которые считают, что автор роман закончить не успел или не смог или просто не окончил и всё тут. Действительно, как это так? Мастер с Маргаритой возьми да и улети в Царство Благодати, а возвращаться, простите, кто будет? В самом деле, существует в мире огромное количество индивидуумов, которые думают, что из Царства Теней обязательно должны люди возвращаться: им, кстати говоря, все равно, что они сами и есть тени, только, какой же мало-мальски мыслящий человек захочет в это царство возвращаться? И вы думаете, серьёзно причем думаете, что это летаргическое царство апсихических теней возможно образумить? Возьмите, и попробуйте отыскать в мире, хотя бы одного человека, который бы согласился с тем, что он субъект глупый и поступает в своей жизни всегда глупо. Бьюсь об заклад, что не найдёте такого ни одного, хоть в дурдом отправьтесь, хоть из канализационного люка такого субъекта вытащите, хоть в академиях пошарьте - нет ни единого! Гляжу я в окно, а там женщина в возрасте кричит на всю улицу блаженным матом. Думаю, вот подойди я к ней и скажи: - Женщина, вы такая прекрасная вся в возрасте дама, но не ругайтесь матом. Это же дурно и глупо. - Да, пошёл ты на...- безусловно ответит она мне.
Вот над чем действительно стоит поломать голову, а именно, над тем, при помощи каких таких хитроумных комбинаций, сродни шахматным, которые разыгрывали Воланд с Бегемотом, возможно освобождать людей из плена глупости, в которой они пребывают. Над этим, собственно, и трудятся всевозможные гении прошлых и настоящих времен, и будут ещё долго трудиться - стоит отдельно заметить. В самом деле, если например рассмотреть стремление к покою и сам по себе покой, то мы неминуемо придём к тому, что та скука жизни, о чём пишет Булгаков, и есть оборотная стороны этого самого покоя, ибо пребывая в нём, опять же, захочется чего-то другого, так как человеческое существо по природе своей всегда должно испытывать недостаток чего-либо, который необходимо восполнять. С другой стороны, чем не весела жизнь тех типов, описанных Булгаковым. Ложишься спать в своей квартире, просыпаешься, а похмельный стол уже накрыт и после в Ялту: красота да и только! Каждый день с такими людьми, что-нибудь да случается - это они так, выражаясь словами Достоевского, себя "ретроградно секут". Ну и пусть себе секут на здоровье, если им это необходимо.
В таком случае, никакой проблемы с обширнейшей глупостью и не наблюдается вовсе. Ведь, что собою представляет, скажем, метафизика глупости? Это другими словами есть Вечность, и эта глупая метафизическая Вечность, разлита в основе нашего бытия, то есть мы рождаемся глупыми, чтобы, кстати говоря, и умереть такими же - по смерти мы все одинаковые. Другой вопрос, что мы оставляем после себя в наследство, но, опять же, мы не можем не оставлять ничего, следовательно, оставляем нечто глупое, ибо и порождаем это самое глупое: как Соломон почил и оставил от семени своего народу израильскому глупых детей. Собственно говоря, это вовсе и не нам решать, кем должен родиться тот, или иной человек, так как по рождению и по смерти - мы все находимся в равных условиях. Если бездарь только и желает веселиться всю свою жизнь, то что можно с этим поделать - ничего, ибо без этой метафизической глупости, не было бы жизни: вот факт, которым до сего времени пренебрегали, поэтому она должна в обязательном порядке, как атрибут жизни, существовать вокруг нас, во всех своих прекрасных и причудливых формах. Коль уж случилось так, что по какой-то грандиозной ошибке природы, породилось такое существо - человек, то, что, скажите, необходимо исправлять эту ошибку? А может это и не ошибка вовсе, а так и было задумано, то кто в состоянии её исправить? Воланд не может - скажу сразу - и бог не может, и человек не может: короче говоря, никто не может. Вообразите себе, например, такое: Вдруг, тогда, когда ещё не было и в помине человека, когда были только одни обезьяны, одна из них свихнулась (заболела шизофренией) и превратилась, таким образом, в первого человека, от которого и пошел род человеков.
А почему нет? Никто же не знает до сих пор, почему обезьяны не болеют шизофренией. Хотя можно и предположить, что заболей она шизофренией, то сразу же станет человеком; ведь человек, когда болеет шизофренией, то очень даже похож на обезьяну. Тогда получается, что весь абсурд человеческого бытия есть неустранимое его явление. А все попытки философов и романистов сводятся к тому, чтобы объяснить человеку: отверзнись своего разума, стань шизофреником, похожим на обезьяну, и будь счастлив - так, по идее, получается. Только не пойму никак, зачем куда-то улетать в обществе дьявольской свиты, когда мест для этого и на земле полно? Нет. Всё совсем не так. Это было бы очень сложно для понимания. Необходимо, что-нибудь простое и это простое должно происходить с Римскими, Берлиозами и Бездомными совершенно неожиданно, как пишет Булгаков. Чтобы их крутило, трясло, швыряло из стороны в сторону, чтобы дьяволы им всюду мерещились, чтобы людей они боялись, потом бац! ужас какой-нибудь накрывает их, опять же, неожиданно, и они невольно прозрели, и сразу же стали святыми - это да, это путь, который необходимо искусственно конструировать, как в Америке, например, психоанализ. Сконструировали, и все добрые люди стали искать свою собственную территорию, которую нарушать никто не должен, ибо они её защищают от других.
Давайте зайдём с другой стороны: Актёр, играющий роль Берлиоза в фильме "Мастер и Маргарита" в интервью новостям РТР от 25. 12. 05 сказал таким образом (досоловно не помню): "Сам Булгаков зла не совершал, но по его вине другие творят зло" и что далее? - задаемся вопросом. А далее следует, что таких, как Булгаков необходимо распинать на кострах, клеймить в печати, изгонять из общества и.т.д. Удивительно, не правда ли? Актёр, играющий в фильме по роману Булгакова, знающий на зубок весь роман, знающий ещё много чего другого, но смысл романа так и не понял, посему смотреть ему необходимо в начало романа и постигнуть наконец, кто творит зло. Хотя, это бесполезное мероприятие, как мы с вами выяснили выше: прочитай он его хоть сто раз - толку чуть. Здесь, всё же проясним другое: Человек называется злым тогда, когда он чего-нибудь страшится. Злой и страшный - это два сапога пара. Собаку, например, перед боями кормят для того, чтобы она была злой, потому что чувство голода в ней непосредственно воспроизводит страх перед смертью, и посредствам этого страха, она делается злой. Накорми её, и злости в ней никакой. Но это собака. Человек же, как существо противоположное ей, существует наоборот, хотя и не всегда. В сути этого явления, как в человеке, так и в собаке, происходит всё одинаково. Опасен не тот, кто ничего не боится, а тот, кто боится всего, и чем больше он боится, тем более такой тип опасен - это аксиома. А вот в человеческой реальности, как ведает нам Булгаков, всего боится человек сытый: такой человек более подвержен всем формам мистических, предосудительных и суеверных фобий - вот он-то, и более опасен, и, зачастую такие сытые и упитанные добрые люди и творят зло. Хотя, безусловно, зло творят все люди без исключения, какие бы они ни были, но одни из них творят его вполне сознательно, другие же абсолютно бессознательно, то есть они даже и не понимают, что творят зло, а это хуже, это очень даже хуже, ибо человек совершает натуральное зло, а воспринимает это, как то, что он творит добро - вот ещё один смысл романа. Об этом явлении, о котором также рассуждал ещё Сократ, прекрасно описано в диалогах Платона.
Коль скоро мы коснулись здесь Сократа, то уместно сказать следующее: Роман "Мастер и Маргарита" является плодом самопознания Булгакова. "Познай самого себя" написали семь мудрецов на входе в Дельфийский храм более 2000 лет тому назад, и до сих пор нет ничего прекраснее и мудрее этого изречения, ибо, принимая во внимание исследуемое нами произведение, мы постигаем, что помимо объективной реальности, существующей перед нашими глазами и воспринимаемой обычными органами чувств, внутри нас пребывает ещё, может быть, более обширный мир, который вовсе и не похож на тот, в котором мы существуем, как видимые объекты мира. Этот мир, мир сказочных образов, мифов и мистики, мир, который всё время куда-то ускользает от нас, пребывая вместе с тем всегда внутри нас, делает человека лучше, чище, легче и возвышеннее. В нём же, как известно, мы и находим всё самое ценное для нас, и не только для нас самих, но и для других. Это и есть отличительная особенность, - судя по всему, самая основная, - гениального творчества, в котором путь "из-себя-для-других" открывает ворота в царство свободы и благодати: путь этот, как мы видели тернист и скорбен, трагичен и прекрасен одновременно, поэтому и читая такие творения проникаешься Духом Согласия с творением, которое как бы частью уже содержится в тебе самом, и только по одной этой причине ценность "Мастера и Маргариты" очевидна и слава этого романа - вечна, о чём и гворит Коровьев: "и сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будующий автор "Дон Кихота", или "Фауста", или, черт меня побери, "Мертвых душ"! А?".