Ручьев Борис Александрович
Соловьиная пора

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ручьев Борис Александрович
  • Размещен: 29/10/2006, изменен: 01/10/2007. 19k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • 1978. Стихотворения
  • Оценка: 7.61*9  Ваша оценка:

    СОЛОВЬИНАЯ ПОРА
    цикл стихотворений

    Песня о брезентовой палатке

    Мы жили в палатке
    с зеленым оконцем,
    промытой дождями,
    просушенной солнцем,

    да жгли у дверей
    золотые костры
    на рыжих каменьях
    Магнитной горы.

    Мы жили в палатке,
    как ветер, походной,
    постели пустели
    на белом восходе,

    буры рокотали
    до звездной поры
    в нетронутых рудах
    Магнитной горы.

    А мы приходили,
    смеялись и жили.
    И холод студил нам
    горячие жилы.

    Без пляски в мороз
    отогреться невмочь,
    мы жар нагоняли
    в походную ночь.

    А наш гармонист
    подыграл для подмоги,
    когда бы не стыли
    и руки и ноги;

    озяб гармонист
    и не может помочь,
    озябла двухрядка
    в походную ночь.

    Потом без гудка
    при свинцовом рассвете
    мы шли на посты
    под неистовый ветер

    большим напряженьем
    ветра превозмочь
    упрямей брезента
    в походную ночь.

    А мы накалялись
    работой досыта,
    ворочая скалы
    огнем динамита.

    И снова смеялись —
    от встречи не прочь
    с холодной палаткой
    в походную ночь.

    Под зимним брезентом
    в студеных постелях
    мы жили и стыли,
    дружили и пели,

    чтоб нам подымать
    золотые костры
    нетронутой славы
    Магнитной горы.

    Чтоб в зареве плавок
    сгорели и сгасли,
    как гаснут степные
    казацкие сказки, —

    метельный разгон,
    ураганный надрыв
    стремительных ветров
    Магнитной горы.

    Чтоб громкий на версты
    и теплый на ощупь,
    как солнце, желанный
    в походные ночи,

    на тысячи створок
    окошки раскрыл
    невиданный город
    Магнитной горы.

    Мы жили да знали
    и радость и горе,
    забрав, будто крепость,
    Магнитную гору...

    За рудами суши,
    за синью морей
    красивая слава
    грохочет о ней.

    Мы жили да пели
    о доле рабочей
    походною ночью,
    холодною ночью...

    Каленая воля
    бригады моей
    на гордую память
    осталась о ней.

    Мы жили, плясали
    без всякой двухрядки
    в холодной палатке,
    в походной палатке...

    На сотни походов,
    на тысячи дней
    заветная песня
    осталась о ней.

    1933

    Свидание

    Ну что же! И раньше свидания были,
    за долгие годы до нашего времени,
    и каждое слово каждой любимой
    пахло черемухой, пахло сиренью.
    Вечерним покоем, закатной усладой,
    в больших городах и в слободке любой,
    в садовых аллеях, в плену палисадов
    благополучно гуляла любовь.
    А в городе нашем нет признаков юга,
    сады не успели подняться от ног.
    Но я, между прочим, ответил подруге:
    — Конечно же, встретимся, сходим в кино!
    Кончается лето, и серая осень
    туманом распустит косые дожди.
    Кончается лето... И завтра же в восемь
    я буду свободен, ты только зайди!
    Квартиру мою и ребенок отыщет,
    напротив нее, на большом пустыре,
    недавно построен огромный домище,
    без крыши стоит он пока, без дверей...
    Мы так и условились — лучше не надо.
    И время прошло, как большая вода.
    ...Но как посчитаешь себя виноватым
    за то, что девчонку не встретил тогда?
    Она отыскала проулок знакомый,
    прошла осторожно в далекий конец,
    но так и не видела нужного дома,
    тревожно задумавшись обо мне.
    И я, как слепой, по квартире шагая,
    до сумерек глаз не отвел от окна
    и думал о том, что моя дорогая
    такая неверная — в мире одна.
    Да так бы запала на сердце обида,
    чтоб первым укором сказаться потом,
    но с горя я словно прозрел и увидел —
    смеется в глаза мне огромный тот дом.
    Он за ночь стал разом нарядней и выше, —
    такому вовеки не постареть,
    заря проходила железною крышей
    и пала в зеркальные стекла дверей.
    А сутки назад полноправно и четко
    леса нависали над каждой стеной...
    Я так и подумал: искала девчонка,
    на дом поглядела, прошла стороной.
    Но я уж зато посмеялся при встрече
    на редкость, до слез, до сердечных глубин.
    Конечно, не станешь оплакивать вечер
    за капельку грусти, за море любви.
    Прости, дорогая! Ведь смех не случаен.
    Смешно до последней слезинки, когда,
    мечтая о городе, не замечаем,
    как быстро мы строим свои города.

    1933

    * * *

    Снова песня про сыву зозулю
    запевается в наших краях...
    Небеса над зарею заснули,
    и тоскует коханка моя.

    Я не смел упрекать и браниться,
    ни грустить, ни смеяться не смог —
    опустила сухие ресницы,
    голубой закусила платок.

    Только каждый зачем-то поверил
    в то, что, чудом пустившись в полет,
    в нашей комнате сказкой вечерней
    Украина минутку живет:

    с подоконников — ветер медовый,
    потолком колыхается гай,
    золотою днепровской водою
    ударяет закат в берега...

    И, минуя края дорогие,
    по тоннелям, по грому мостов,
    по дорогам России на Киев
    много скорых летит поездов.

    Ты готова в полет, вырастая,
    птицей грустной над песней паря,
    полететь за последним составом,
    за летучим огнем фонаря,

    чтобы родина встретила лаской,
    приказав голосами садов:
    век люби мои были и сказки,
    по обрывам ходи за водой!

    Отпущу. Да не слажу с собою.
    И, почувствовав силу свою,
    как последнею, первой любовью
    крылья срежу и сердце скую.

    От степей, запаленных кострами,
    от Магнитной горы никогда
    не поедем в далекие страны
    голубые искать города.

    По России — от стойбищ оленьих
    до Карпатских и Брянских лесов —
    небывалое землетрясенье
    начинается с наших высот.

    Я когда-нибудь вспомню, старея,
    расскажу, как смеялся и пел
    в котловане восьмой батареи
    на холодной подземной тропе.

    Ты спокойно стоишь над закатом.
    Всходят звезды. И гром над тобой.
    И летят по земле эстакады,
    осыпаются скалы в забой.

    И не спит и волнуется город,
    разметавшийся в камнях и мгле
    на каленном жарою просторе,
    на размытой дождями земле...

    А когда высоко и богато
    в третий раз зацветут тополя,
    на последнем полете заката
    зорний город увидит земля.

    От волненья пройдусь и устану,
    оглянусь, не увижу следов.
    И под звезды взорвутся фонтаны,
    и над звездами крыш и садов.

    Справим пир до полуночи поздней
    и отправим пятьсот телеграмм,
    чтобы знали про нас и про звезды
    города, незнакомые нам.

    Вспомним тучи. Как жили под ними,
    как любили и славили юг.
    И стаканы спокойно поднимем
    за великую силу свою.

    Ты стоишь. Нет огня у заката.
    Только полночь и тьма над тобой.
    Незаметно летят эстакады,
    глухо падают камни в забой.

    Поздно. Спой на спокойствие улиц,
    как в далеких днепровских гаях
    закувала та сыва зозуля
    в тоскованье о наших краях.

    1932

    Проводы Валентины

    Вдоль березовой долины,
    под прикрытием зари,
    дует ветер с Украины
    паровозу в фонари.

    Дует ветер-западок,
    ковылинки валит с ног,
    а дежурный по вокзалу
    на разлуку бьет звонок.

    — Всё, — скажу я, — Валентина!..
    Чемоданы положу.
    — Ты, — скажу я, — Валентина,
    поцелуй меня! — скажу.

    Ты глаза закроешь вдруг,
    плащ свой выронишь из рук,
    ты увидишь, как далеко
    отчий город Кременчуг...
    Подойдешь к родному дому
    на гранитном на яру,
    поклонись ты голубому
    соловьиному Днепру.
    От разлуки бед не ведай,
    каждый вечер над водой
    вишню спелую проведай,
    про зозулю песни пой.
    Привези ты мне в подарок
    сок вишневый на губах,
    голубые шаровары,
    пару вышитых рубах.
    А еще, за ради жизни,
    привези ты мне живьем
    черноглазых, темно-сизых
    соловьиху с соловьем.

    И поведай ты подругам
    в самый полдень на Днепре,
    как страдали мы по югу
    ежегодно в декабре.
    Как ходили в поздних росах
    со строительства вдвоем,
    вырезали на березах
    имя длинное твое.
    Как любовь свою справляли
    в перелете всех ветров,
    на холодных камнях спали,
    целовались у костров.
    В полуночный тихий час
    снились нам с тобой не раз —
    трели песен соловьиных,
    соловьиный черный глаз...
    Так что ты, за ради жизни,
    привези-ка мне живьем
    черноглазых, темно-сизых
    соловьиху с соловьем.

    Стану птицам в час восходов
    тихим свистом отвечать,
    сочиненья птицеводов
    вечерами изучать.
    Обнесу заречный сад
    кругом крашеных оград,
    рассажу по тонким веткам,
    будто пьяных, соловьят.
    Сад завьется, заплетется,
    через тридцать пять годов —
    сколько листьев встрепенется,
    столько свистнет соловьев!
    Зоопарку — не отдам,
    на базаре — не продам,
    раздарю я птичьи стаи
    по окрестным городам.
    И засвищут, сна не зная,
    вплоть до утренней поры
    соловьихи — с Таганая,
    соловьи — с Магнит-горы.
    Стану старым и беззубым,
    буду бороду носить,
    буду в праздники по клубам
    речи так произносить:
    — Дорогие, вам известно,
    прославляя горный люд,
    на Урале — повсеместно —
    соловьи мои поют!
    Я растил их между прочим,
    я взрастил их без числа,
    состоя всю жизнь рабочим
    огневого ремесла.
    На реке вознес плотину,
    город строил, сталь варил,
    украинку Валентину
    до скончания любил.

    Потому, за ради жизни,
    привези ты мне живьем
    черноглазых, темно-сизых
    соловьиху с соловьем.

    1936

    Тополь

    Проплыла глубокий омут,
    вышла на берег светла,
    шла по берегу крутому,
    колокольчики рвала,
    к белокаменному дому
    вдоль по городу прошла.
    Так прошла — взлетали шторы
    в стооконных корпусах,
    тополя, как семафоры,
    застывали на носках.
    Все дорожки молча звали,
    тихо кланялись цветы,
    и звенели звоном стали
    деревянные мосты.
    И вполголоса спросили
    горожанки у ворот:
    — Кто такая, всех красивей,
    вдоль по городу идет?..
    Трижды я ходил обходом,
    трижды шел навстречу ей,
    поклонился мимоходом
    в самой тесной из аллей.
    Только дрогнули ресницы,
    будто крылья синих птиц,
    не могла остановиться,
    не могла поднять ресниц.
    Ночь спустилась. Дня не жалко.
    Спи. А я приду к огню.
    Невеселым горожанкам
    небылицу сочиню:
    как стоял в долине тополь,
    по бокам — вершины гор,
    этот тополь как закопан,
    не поливан до сих пор.
    В жажде сох, страдал в обиде,
    неприметен и угрюм,
    ничего кругом не видел
    от своих угрюмых дум.
    В жаркий месяц соловьиный,
    в день — каленный добела,
    между солнцем и долиной
    тучка малая плыла.
    Не сложила тучка крылья,
    прогремела стороной,
    тополь издали накрыла
    синей тенью дождевой.
    И увидел тополь: в мире
    освеженный он стоит,
    развернув над корнем шире
    ветки теплые свои.
    Перед ним — горит малина,
    перед ним — за садом сад,
    семицветна вся долина,
    стоголосы все леса.
    Весь малинник в птичьем свисте,
    камни гор кругом гудят,
    искры молний, трепет листьев —
    всё — в предчувствии дождя.

    1936

    Стихи о первой любви

    Александра Соловьева,
    ты ли все четыре дня
    в платье шелку голубого
    наряжалась для меня?
    Из-за ясных глаз, родная, —
    по такой в ночном бреду
    вечно юноши страдают
    на семнадцатом году.
    Встанешь с правой стороны —
    мне и ноги не верны.
    Склонишь голову к плечу —
    я от страха замолчу.
    И шагаю, как в метели,
    радость в сердце затая,
    Александра, неужели,
    Александра,- ты моя?..
    Фонари горят — не вижу,
    поезда гремят — не слышу,
    грудь подставлю хоть ножу
    и ни слова не скажу.

    Я считал себя ученым,
    кое-как науки знал,
    подрастающих девчонок
    вечерами провожал.
    Первым басом песни пел,
    целоваться не умел.
    Не нашел я в мире слова,
    от какого бродит кровь, —
    Александре Соловьевой
    описать свою любовь.
    Не ответил, как хотел,
    ей в глаза не поглядел.
    Говорил про легкий воздух,
    про медовый лунный свет,
    о больших и малых звездах,
    о скитаниях планет.
    Грел на сердце, не таю,
    думку тайную мою —
    думал: ахнет Александра,
    Александру удивлю,
    думал, скажет Александра:
    «Я за то тебя люблю!»
    Александра Соловьева,
    где ты видела такого?
    Подымал я к звездам руки,
    спотыкаясь о кусты,
    познавала ты науки
    и в глаза глядела ты.
    На четвертый вечер вдруг
    отказалась от наук...

    Сел я, горький и суровый,
    папиросу закурил.
    Александре Соловьевой
    ничего не говорил.
    Час — ни слова, два — ни слова,
    только дым над головой.
    Александра Соловьева,
    ты ли мучилась со мной?
    Ты ли кудри завивала,
    чтобы я их развивал,
    ты ли губы раскрывала,
    чтобы я их закрывал?
    Ты ли кудри расчесала,
    робость подлую кляня,
    ты ли губы искусала
    от досады на меня?..

    Над зарей фонарь горит,
    Александра говорит:
    Ах, как холодно в саду,
    ноги стынут, как на льду,
    за науки вам спасибо,
    а домой — сама дойду!..
    Я сидел как равнодушный
    и ответил как в бреду,
    что, напротив, очень душно
    в этом пламенном саду.,.
    Длинной бровью повела,
    руку в руку подала,
    Александра Соловьева
    повернулась и ушла.

    1935-1936

    Весна

    Всю ту зимушку седую,
    как я жил, не знаю сам,
    и горюя и бедуя
    по особенным глазам.
    Как два раза на неделе
    по снегам хотел пойти,
    как суровые метели
    заметали все пути...
    Как пришел я в полночь мая,
    соблюдая тишину,
    задыхаясь, замирая,
    к соловьевскому окну —
    про любовь свою сказать,
    Александру в жены звать.
    Александра Соловьева,
    ты забыла ли давно,
    двадцать пять минут второго,
    неизвестный стук в окно?
    Вышла в сени по ковру,
    улыбнулась не к добру,
    вышла с талыми глазами,
    вся в истоме, вся в жару.
    Будто пчелы с вешних сот
    на лице сбирали мед,
    да ослепли медоноски,
    всю изжалили впотьмах, —
    две медовые полоски
    прикипели на губах.
    Кудри сбиты и развиты,
    пали замертво к плечам,
    плечи белые повиты
    в крылья черного плаща.
    Плащ до самого следа,
    сверху звезды в два ряда,
    плащ тяжелый, вороненый,
    весь зеркальный, как вода.
    Перелетные зарницы
    на волнах его горят,
    самолеты на петлицах
    к небу медленно летят...
    И ударил с неба гром,
    улыбнулся я с трудом:
    — Вот, — сказал я, — здравствуй, что ли,
    я стучался под окном.
    Объясни мне, сделай милость,
    если дома ты одна,
    в чью одежду нарядилась,
    от кого пьяным-пьяна?..
    Покраснела Александра,
    погасила в сенях свет.
    И сказала Александра:
    — Александры дома нет!..
    Александра Соловьева,
    как бежал я до огня
    от холодного, ночного
    соловьевского окна!
    Над землею птичьи стаи,
    птичьи свадьбы засвистали.
    Я шатаясь шел вперед
    от калиток до ворот.
    И лежала в реках мая,
    палисады окрыля,
    в тайных криках, как немая,
    оперенная земля,
    вся — в непряденом шелку,
    вся — в березовом соку.

    1935-1936

    Обоянка

    По лесам краснела земляника,
    реки наземь падали со скал...
    От соленой Камы до Яика
    исходил я каменный Урал.
    Ставил я в горах цеха из стали,
    доставал я уголь на-гора,
    и меня часами награждали,
    пили чай со мной директора.
    В праздники ходил я на гулянки,
    по садам бродил в вечерний час,
    и глядели на меня горянки,
    нипочем не отрывая глаз.
    По дорогам, низким и высоким,
    медленно теряя дни свои,
    я живу — душевно одиноким
    только с точки зрения любви.
    Словом, в жизни многому ученый,
    знавший много счастья, много бед,
    не имел я счастья знать девчонок,
    равных в обаянии тебе.
    Не имел я чести строить в яви,
    видеть и во сне и наяву
    города, сравнимые по славе
    с городом, в котором я живу.
    Где с тобой проходим спозаранку
    по широким улицам вдвоем,
    горлинка залетная, горянка,
    горенько нежданное мое.
    Видел я глаза орлиц и ланей,
    соловьих и диких голубят,
    но такие — синие в тумане,
    голубые в полдень — у тебя.
    Выйдешь в ельник — ельник станет вровень,
    в горы глянешь — горы позовут,
    улыбнешься — за твое здоровье
    земляника подпалит траву.
    А купаться вздумаешь под кручей,
    прыгнешь в воду ласточкой летучей,
    вспыхнет сердце, словно от огня,
    и плывешь по той воде кипучей,
    над волною плечи приподняв...
    На какой, скажи, реке заветной,
    полуденным солнышком согрет,
    твой родной, садовый, семицветный,
    дальний Обояньский сельсовет?
    На Дону ли тихом, на Кубани —
    все равно, имею я в виду:
    обаятельнее Обояни —
    на земле селений не найду.
    Не найду в цветах желтее меду,
    в горной вишне влаги огневой,
    не найду на белом свете сроду
    серденька желанней твоего.
    Петь мне без тебя не довелось бы,
    без тебя темно в средине дня,
    и прошу я в превеликой просьбе —
    выйди, что ли, замуж за меня.
    Не хвалюсь одеждой и достатком,
    но имею честь сказать одно:
    никогда я не считаю сладким
    горькое, веселое вино.
    И долит меня большая вера,
    до того долит, что нету слов,
    что экзамен сдам на инженера —
    вечного строителя домов.
    Никакому горю непокорный,
    каждый день тобою дорожа,
    скоро стану строить город горный
    по большим московским чертежам.
    Вот и встанет он несокрушимо,
    облицован камнем голубым,
    засинеют горные вершины,
    как родные сестры, перед ним.
    Обоянкой звать тебя я стану.
    — Обоянка, — я тебе скажу, —
    не спеша деревья вырастают
    ровнями второму этажу.
    Нет в садах зеленых с теми сходства,
    что растут в твоей родной степи.
    Поступи в контору садоводства,
    садоводом главным поступи.
    Чтоб вокруг домов да вкруг кварталов,
    затопив долину, всё плыла,
    птицами свистела, зацветала,
    поднимала пену добела
    и вставала выше крыш зеркальных
    в вечер поздний, в утреннюю рань,
    в ягодах медовых и миндальных,
    в тополях крутых пирамидальных,
    вся в цветах и звездах — Обоянь!

    1937

  • Оставить комментарий
  • © Copyright Ручьев Борис Александрович
  • Обновлено: 01/10/2007. 19k. Статистика.
  • Сборник стихов: Поэзия
  • Оценка: 7.61*9  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.