Е. Смородина, А. Чинючина, М. Банашко, А. Исаева, С. Богданова, А. Бойков, Я. Грантс, А. Тупиков, А. Коновальчик, Д. Коновальчик, Л. Уточкина, В. Бартков, Е. Ольховская, В. Ольховский, В. Панкова, Г. Гиззатуллина, Ю. Шамсутдинова, Т. Таянова, Н. Карпичева, 2008.
Любой мало-мальски пишущий человек время от времени бросает взгляд в заоблачную даль, не то провожая делящую небо надвое стаю птиц, не то ассоциируя себя с одной из них, свободной, не признающей языковых и территориальных границ. И сладостное ощущение полета, трансформируясь, обретает форму и содержание, наполняется смыслом, и, теряя былую таинственность, ложится на страницы очередного литературного издания.
Коллективный сборник "Небо пятое" членов литературного объединения "Магнит" не является исключением. В рубрике "Гостиная" представлен ряд ярких иногородних авторов, чьи имена известны и за пределами Челябинской области. Многие магнитогорские литераторы доселе оставались в тени и предстанут перед читателем впервые. Не вижу смысла захваливать и акцентировать внимание на каком-либо конкретном авторе или произведении, но скажу, что все они просеяны через сито естественного литературного отбора.
Создатели сборника выражают признательность сотрудникам филиала № 6 им. М. Люгарина Объединения городских библиотек за теплоту, понимание и предоставленное для занятий литобъединения "Магнит" помещение.
С электронной версией сборника читатель может познакомиться на сайте "ЛитМагнит".
Сергей РЫКОВ,
член Союза писателей России,
руководитель литературного объединения "Магнит"
Евгения Смородина
Исполнитель желаний
Почему-то исполнитель желаний у всех здравомыслящих людей ассоциируется с дьяволом или кем-то нечистым. Наверно, это потому что он всемогущ и коварен.
Как-то поздним промозглым вечером я шла по улице. На душе было под стать погоде. Вокруг суетились люди, горели неоновые вывески. Оглянешься по сторонам - шум, сутолока, заглянешь глубже - одна грязь и муть. Я сама не заметила, как удалилась от делано-радостных улиц. Передо мной - гладь реки подо льдом, серое темное небо. Внезапно очень захотелось очутиться далеко-далеко от города, где-нибудь на солнечном лугу...
- Может я смогу вам чем-нибудь помочь?
Я оглянулась. Рядом стоял высокий человек с серебристо-стальными волосами.
"Хм, ну, вот, опять кто-то докопался, пристает, - подумала я. - Черт! А вокруг-то никого".
- Да не бойтесь вы, я лишь хочу вам помочь.
- И чем же вы мне поможете?
- Извините за нескромность, я прочел ваши мысли...
"Больной какой-то".
- Зачем вы так? Вы же хотите куда-нибудь подальше отсюда, например, на солнечный цветущий луг...
- ?!
- Я могу сделать это, но взамен...
- Что?
- Душа.
- Душа?
- Да. У вас три желания, любых, все, что захотите.
"Может, стоит рискнуть, что терять-то?" - Я не особо верила во всякую нечисть, но, смотря в его глаза, понимала, что меня не разыгрывают.
- Хорошо, я согласна...
Не успев договорить, я очутилась на огромном поле, полном ромашек и васильков. Надо мной жаркое янтарное солнце, голубое небо. Красота. Куда-то исчезла теплая куртка, появилось бело-голубое длинное легкое платье с красными цветами.
Вдруг тишину нарушил треск. Он раздался из лесочка у края поля.... Я со всех ног бросилась туда, а на встречу мне бежал... солдат. Его рука безжизненно болталась вдоль туловища и была вся в крови.
- Беги! Беги отсюда! Духи наступают!
"Что за бред..." - промелькнуло у меня в голове.
Солдат упал. За моей спиной раздавался топот ног и злая, непонятная ругань.
"Вот и все..."
Я зажмурилась и решила, что солдата не брошу. Голоса раздавались все ближе и ближе. Голова солдата лежала у меня на коленях. Его глаза, цвета синего моря, смотрели в ясное небо. Не смотря на то, что они становились все дальше от нашего мира, в них было что-то родное. А он умирал. Грубая рука опустилась на плечо, за спиной щелкнул затвор, палец лег на курок.... Все!...
Все? Нет. Я стою опять на берегу реки. А рядом мужчина с серебристо-стальными волосами. В его глазах плясало пламя далеких костров.
- Где он?
- Кто?
- Тот солдат...
- Дома, живой и невредимый. Ты бы лучше о себе позаботилась.
- Неважно, но он же умирал?!
- Это ты спасла его. Все твои желания закончились, - сказал он достаточно суровым голосом, в котором промелькнуло ехидство.
- Как?
- Во-первых, твое желание оказаться на лугу, во-вторых, ты не хотела, чтобы солдат умер, в-третьих, ты тоже хотела жить.
"Ну, вот, вляпалась", - подумалось мне.
- Душа станет нашей после твоей смерти.
- А сколько мне еще осталось жить?
- Этого я сказать не могу. Все. До встречи.
Мужчина, или кто он там исчез.
Я, отвернувшись от застывшей реки, поспешила домой. Странно, не было не малейшего желания взглянуть на часы, секундная стрелка которых отсчитывала последние мгновения еще моей жизни. Было какое-то непривычное чувство нереальности, будто все это тяжелый страшный сон и я вот-вот проснусь и вздохну с облегчением. Я шла, абсолютно ничего не замечая.
Скрип тормозов. Удар. Асфальт распахнул свои жесткие объятья. Небо. Темно-темно-синее. Далекие равнодушные к нашим страданиям звезды. Холод. Тьма. Грустная улыбка белобородого старца, вселенская печаль в его добрых глазах. Всполохи костров, которые все ближе и ближе. Тьма...
Молодой человек, выскочивший из машины, наклонился над неподвижным телом. В аварии не было его вины. Он положил ее голову себе на колени, пульс не прощупывался. Оставалось ждать приезда скорой, которая уже ничем не поможет. Вдруг ее лицо показалось ему странно знакомым.... Тот эпизод в Чечне, неизвестно откуда взявшаяся девушка в эпицентре военных действий. Все как в тумане. Он выжил, не зная, что она отдала за него жизнь. Что родное и близкое почудилось в ее погасших глазах, которые смотрели в небо.
Наверно, это судьба.... Запутанный клубок жизней, сплетение сотен тысяч нитей. Свой клубок она уже распутала...
Собиралась толпа, словно воронье жадное до падали, жадная до чужих несчастий. Неоновый свет вывесок уже никого не манил. Просто нужна новая пища для сплетен, еще одна не придуманная история, которая сможет помочь прожить очередной серый будний день.
Проклятый край
Свинцово-синее море, с глухим шумом набегающее на скалы, на острые, как бритва, камни.... В спокойные дни его почти не слышно, зато, когда бушует ураган, кажется, будто оно сходит с ума, пытаясь пробить себе дорогу куда-то вглубь земли.
Бескрайнее печальное небо. Грустный крик какой-то одинокой птицы.... В этом брошенном и богом, и дьяволом месте на краю земли никогда не бывает солнца, только туман, дождь и холод.
Отвесный берег. Если взглянуть вниз, то закружится голова. Старый деревянный крест, обращенный надписью к горизонту, туда, где должно быть солнце.... Здесь нашел свой последний приют скиталец, потерявшийся в грязных и серых буднях странник.
Он устал, не было больше ни сил, ни воли. Его покинули все мечты и надежды. Внезапно померк свет перед его глазами, и он понял, что все, все для него кончено .... Подогнулись колени и перестало биться сердце, где все еще жила любовь... любовь к свету и жизни.... Теперь он нашел свой покой. Дальше идти некуда.
Вечно ожидающий солнце крест, солнце, которое никогда не появится... Надпись - "Он хотел жить, искал счастье..."
Набежали облака.... Сильнее заревело море.... И туман скрыл все, все, что было и прошло...
Тут нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего.... Бесконечно тянется время, бесконечная пустота...
Алина Чинючина
Казнить нельзя помиловать
Аля, Алла Сергеевна Смирнова, была очень собранным, обязательным и целеустремленным человеком. Собранность и целеустремленность эта отчасти принадлежала ей с рождения - Алла Сергеевна родилась под знаком Девы, а отчасти достигалась жизненным обстоятельствами. Преобладающими словами в ее лексиконе были слова "должна", "надо" и "план".
Нельзя сказать, чтобы все эти, безусловно, достойные, качества никак Алле Сергеевне не помогали. Главный бухгалтер очень крупного предприятия, она имела хорошую квартиру в центре города, естественно, автомобиль, и дачу за городом. Выглядела благодаря умелому уходу за собой несколько моложе своих тридцати шести и могла учить дочь Ксению в престижном лицее.
Однако тут-то и начинался сбой. Дочери Аллы Сергеевны было пятнадцать лет, и она никак не желала разделять позицию матери относительно ее, Ксениного, будущего. Алла Сергеевна видела дочь бухгалтером или юристом, мечтала о золотой медали (чего, конечно, в физико-математическом классе было не так-то просто достичь) и предполагала в отдаленном будущем наличие достойного и обеспеченного мужа. Ксения же этих мечтаний не разделяла решительно и, скорее всего, в знак протеста, едва ли не каждый день выкидывала фокусы, приводящие мать в отчаяние. Отчаянная и решительная, она верховодила мальчишками во дворе; те в свою очередь признавали в ней бесспорного лидера. Каждый месяц меняла решения относительно будущей профессии - то собиралась пойти работать в милицию, то решала стать костюмером в городском театре, то писала в Москву и узнавала условия приема в театральное училище. Нет, не об этом мечтала Алла Сергеевна, глядя на дочь. А еще по вечерам Ксеня надевала роликовые коньки и с хохотом гоняла по тротуарам, пугая приличных прохожих. Добро бы, если бы с кем-то, а то ведь и одна могла уехать на озеро в десяти километрах от города и купаться там по ночам.
За такие фокусы, безусловно, требовался ремень. Но поднять руку на дочь Алла Сергеевна не могла - Ксенька родилась слабенькой, долго болела и то, что вообще осталась жива, являлось скорее результатом врачебной ошибки, нежели помощи.
Между тем, мужа у Аллы Сергеевны не было. То есть он, конечно, был когда-то, и с Ксеней он общался до сих пор, исправно выплачивая алименты, хоть Алла Сергеевна и не просила его об этом. Дочери было лет около семи, когда он собрал чемоданы и сказал: "Ты не жена? ты автомат из рекламы. Правильная до не могу. Хоть бы один в тебе недостаток был. Я так больше не хочу..." - и ушел. Разумеется, Алла Сергеевна поплакала. Но долго плакать ей в то время было некогда - в отделе намечалась крупная борьба в связи с уходом на пенсию главбуха, и душевные силы нужны были для работы.
В словах мужа, думала порой Алла Сергеевна, наверное, имелась доля правды. Жизнь ее была расписана по годам и по минутам. Дни заполнены так плотно, что на страницах ежедневника не хватало места. Обязательно - шейпинг или аэробика для поддержания формы. Обязательно - летний отпуск вдвоем с дочерью, каждый год на новом месте. Подъем, кофе, работа, дом, ужин, магазины... На следующий год предполагалось отдать долги за ремонт, через год дочке поступать в институт, а потом можно будет съездить отдохнуть на юг... нет, лучше в Европу. Но если бы не эта собранность и умение планировать жизнь, разве могла бы Алла Сергеевна достичь всего, что достигла?
Плохо другое... Любая крупная неожиданность могла выбить Аллу Сергеевну из колеи. Перенос летнего отпуска на две недели начисто ломал все планы. Незапланированный выходной среди рабочей недели вводил ее в ступор. Опоздание на работу подчиненных выводило из себя. Необязательности и лжи Алла Сергеевна в людях не прощала - все остальное можно было исправить. И немалому числу друзей было отказано от дома именно из-за того, что те не умели держать слово. Впрочем, дружить ей было некогда.
Нет, конечно, имелись у Аллы Сергеевны и слабости - не машина же она, человек. И так же, как все женщины, отчаивалась она, глядя на то, какой растет дочь. И так же по-бабьи скулила порой в холодную подушку ночью. И как же было ей одиноко, когда в разгар гриппа она отправляла дочь к матери, чтоб не заразить. Но, не смотря на трудности, Алла Сергеевна считала, что жизнь ее удалась.
Вот только отношения с дочерью не ладились. Все чаще Ксенька, раньше ласковая и добрая, замыкалась в себе и на уговоры матери отвечала стандартным "Не твое дело". Алла Сергеевна списывала это на переходный возраст, но как же больно было видеть, что у девочки появились секреты; что подругам доверяет она больше, чем ей; что все реже и реже улыбается дома. Однажды в запале Ксеня крикнула:
- Да провались ты со своими "так надо"!.. Отцу жизнь сломала, теперь мне хочешь?
Рванула из шкафа коробку с роликовыми коньками и вылетела, хлопнув дверью. Потом, правда, пришла мириться, была прощена, но осадок все равно остался...
Так пролетали дни. Ксенька перешла в десятый, пора было думать о подготовительных курсах. Дочь, однако, отказалась наотрез... не силком же ее тащить? Ладно, год впереди. Забарахлила что-то машина. Соседи сверху снова залили, новый ремонт сказал "ку-ку". А тут и Новый год подошел, беготня по магазинам в поисках подарков, елка, шумная компания - старая, проверенная, но уже поднадоевшая.
Дочь в этот раз праздновать никуда не пошла, осталась дома, полночи просто смотрела в окно, а потом пошла на главную площадь города, где до утра танцевала в толпе подростков. А потом - январь, годовой отчет, и Алла Сергеевна потеряла понятие времени.
Очнулась она в стылом и ветреном конце февраля, возвращаясь с работы. Сломался служебный автобус, а дороги замело, буран бушевал тогда страшный, движение встало, и около часа торчали они на улице, дожидаясь, пока починят автобус, потом еще около часа пытались поймать попутку. Домой Алла Сергеевна добралась уже к девяти вечера и, не раздеваясь, прилегла на диван. Сон навалился тяжелый и душный... утром поняла: заболела. На градуснике под сорок.
Сначала думали: банальное ОРЗ, оказалось - воспаление легких.
Она проболела полтора месяца, сначала дома, потом в больнице. Ощущение, будто черный, огромный, злобный кот сидел на груди и душил мохнатой лапой. Как сквозь вату слышала голоса врачей, смутно ощущала уколы капельницы, где-то рядом маячило лицо матери... Но все это было неважно, кроме, разве что, Ксеньки. Пыталась еще собрать мысли в кучу, подумать о работе, о том, что надо сказать Ксене, где спрятана заначка, спросить у нее, как дела в школе... но все плыло и тонуло в больничной духоте.
Однажды услышала Алла Сергеевна рядом с собой отчетливое "Не выживет...". Подумала еще, что не про нее говорят. И снова провалилась куда-то, закружилась в метельном хороводе. Хоровод этот нес ее с собой, быстрее, быстрее, и вынес в итоге куда-то в лес. Белый-белый, зимний. Сон, ах, какой сон... Такие же вот красивые березы разбивали их лыжню, когда они с мужем - еще до рождения Ксеньки - ездили в лес на лыжах. Боже мой, как это было давно. Алла Сергеевна поняла, что она снова стоит на лыжне, только почему-то раздетая, и ей совсем не холодно. А лыжня уходила куда-то за деревья и терялась в ослепительном белом тумане.
- Иди? - полувопросительно сказал голос рядом.
- Куда? - спросила она.
- Вперед, - усмехнулся голос. - Или ты не хочешь?
Отчего-то Алла Сергеевна сразу поняла - с ней говорит Тот, Кто решает ее Судьбу.
- Нет, - покачала она головой. - Мне рано...
- Не хочешь? - ласково спросил голос.
- Нет, просто не могу. Я должна жить, мне дочь поднимать.
- Оставь ты свое "должна", - с неуловимой досадой откликнулся голос. - Скажи: хочешь?
Алла Сергеевна задумалась. Хотела ли она жить? Она не задумывалась над этим. Порой, в минуты свинцовой усталости, так хотелось уйти от всего, от проблем этих вечных, от отсутствия поддержки рядом, от одиночества. Но тут же одергивала сама себя: еще чего, распустилась, а Ксенька как же? Чувства долга держало ее и вело по жизни, и было оно мощным и монолитным, как скала. Но вот хотела ли?
Где-то жалобно затренькала пичуга. Из-за туч выплыло солнце, коснулось виска.
- Ты хочешь? - повторил голос.
- Да, - глядя на солнце, неожиданно для себя сказала Алла Сергеевна. Тут же пожалела об ответе, но было поздно.
- Тогда возвращайся. И помни - ты не должна, ты хочешь.
Алла Сергеевна кивнула, еще полминуты смотрела на яркий этот луч, а потом повернулась и заскользила назад, вниз, на землю, к тому непонятному, что ждало ее там, к родному лицу дочери, к проблемам и потерям, к жизни...
В палате было тепло и пахло почему-то березами. Так, по крайней мере, ей казалось. Солнечные лучи марта скользили по кроватям, по тумбочкам, по забитому наглухо окну. Алла Сергеевна болела долго и молчаливо. Почти не вступала в разговоры с соседками по палате, равнодушно ела убогую больничную еду, слабо улыбалась дочери и бывшему мужу, навещавшим ее. Ксеня, притихшая, присмиревшая, испуганно смотрела на мать, покорно подставляла щеку для поцелуя и со всем соглашалась.
Только здесь Алла Сергеевна поняла, как устала. Это вечное "должна" и "надо"! Слова, на которых держится вся наша жизнь, если хочешь остаться на плаву, ей, оказывается, осточертели. Крепкая и сильная, она за все эти годы и не болела-то по-настоящему, простуды переносила "на ногах", боясь за место - уволят, за дочь - как она без меня, за деньги, деньги, деньги... Что-то же есть еще в жизни, кроме этого? Снова вспоминая странный этот сон про зимнее солнце и березы, Алла Сергеевна давала себе слово: на следующую зиму - в лес, в лес, Ксеню в охапку, лыжи валялись на балконе с тех самых "незамужних" пор. К черту дорогие абонементы на аэробику. Каждый вечер, не поднимая головы от подушки, она смотрела на закат. Огромные облака плыли по небу, похожие на причудливых зверей. Господи, как давно она не смотрела в небо - лет десять, наверное, если не больше. А оно такое огромное...
Алла Сергеевна вышла из больницы только в середине апреля. Ксенька, соскучившаяся, даже в комнате убралась, и пирогами пахло из кухни, а на торжественно сервированном столе даже ваза с фруктами стояла, даже бутылка вина - ах, паршивка! - и дымилась ее любимая жареная курица.
- Ксенька, - потрясенно сказала Алла Сергеевна, - неужели сама?
- Вика помогала, - призналась та и опустила голову, ожидая привычной нотации. Вика, подружка дочери, страшно не нравилась матери. Но Ксеня упрямо защищала свое право жить так, как ей хочется. Но сегодня Алла Сергеевна решила не затрагивать эту тему. Вика так Вика.
Они ели и пили, и смотрели друг на друга. Ксенька похудела за эти полтора месяца, словно старше стала, серьезнее, что, впрочем, понятно. И прежней нагловатой ухмылки на губах не было. А потом, разломив апельсин, она поднялась, обогнула стол, подошла к матери и села рядом на диван. Приткнулась, подсунула нос под мышку, как в детстве, и замерла.
Алла Сергеевна боялась пошевелиться. Уже год как Ксеня не позволяла с собой такого обращения. Комок застрял в горле. Гладя длинные волосы дочери, Алла Сергеевна тихо шептала:
- Умница моя... я так соскучилась...
- Мррр, - сказала Ксенька, не открывая глаз.
Так они сидели, обнявшись, пока не прозвенел оглушительно телефонный звонок. Ксеня вздрогнула, шевельнулась, протянула руку к трубке. Конечно же, это звонили ей. Конечно же, какие-то мальчики - звали показаться на роликах.
Алла Сергеевна подошла к окну. Весна, надо же. Снег слизало уже давно, за окном светлый прозрачный апрель, газоны потихоньку одеваются зеленью, и пахнет - словно в далеком прошлом, свежо и легко. Облака в вышине... Облако-облако, скажи, чего я хочу?
Ксеня положила трубку и взглянула на мать.
- Донь... - нерешительно проговорила Алла Сергеевна. - А возьми меня с собой, а?
- Куда? - изумилась Ксеня.
- На роликах кататься... Ну, я не умею, конечно, но я же на обычных коньках неплохо стояла когда-то...
Алла Сергеевна говорила это, а сама ужасалась тому, что вот сейчас дочь презрительно посмотрит на нее, скажет что-то вроде "Иди к своим основным фондам..." ну или как-то так, и все, что было у них в эти последние минуты, уйдет, исчезнет. Но девочка просияла и бросилась к двери.
- Ма, - крикнула она, - я у Сашки коньки возьму, у тебя ведь тридцать девятый, они тебе впору будут...
По залитой весенними сумерками улице Ксенька катилась на коньках и тянула за собой мать, в первый раз вставшую на ролики. Смеялась и что-то говорила ей. Алла Сергеевна смеялась тоже, неумело спотыкалась и взмахивала руками, утирая пот со лба. Она никому ничего не должна. А по небу летели облака - огромные, как слово "хочу", если к нему прибавить слово "жить".
Дорожный роман
Автостопщики обычно говорят: "Наш драйвер от нас никуда не уедет". Настя стояла на этой развилке уже с полчаса, но ее драйвер, видимо, пил кофе в одном из придорожных кафе. По крайней мере, пока ее никто подбирать не спешил.
Впрочем, Настя никуда не торопилась. На трассе торопиться глупо. Она сама знает, когда и куда тебя вывезти. Тем и хороша дорога - каждый раз проживаешь другую жизнь, совершенно не похожую на обычную. Скажи кому в отделе, что менеджер по рекламе с хорошей зарплатой ездит автостопом - пальцем у виска покрутят. Это как наркотик - если уж заболел, то навсегда.
Ты никому ничего не должна. Ветер дует свежий, ботинки почти просохли, и вообще жизнь вполне себе замечательна.
Серебристая иномарка, мчавшаяся на большой скорости, затормозила рядом так внезапно, что Настя вздрогнула от визга тормозов. Она едва успела открыть дверцу, как водитель крикнул "Садись" и рванул с места, едва Настя захлопнула за собой дверцу.
Какое-то время они молчали, но Настя ловила на себе оценивающий его взгляд. Встретившись с ним глазами, улыбнулась - легко и открыто. У Володи был хороший взгляд. Да и сам он хорош. Лет, наверное, тридцать с небольшим, одет дорого и со вкусом, в машине чисто и не пахнет табачным дымом. Но от нее не укрылась его бледность и испарина, бисеринками проступившая на висках. Болен, что ли? Так зачем за руль сел?
Мимо проносились чахлые березы и чуть тронутые осеней желтизной поля. Настя молчала и смотрела в окно.
- Стопом, что ли, едешь? - нарушил тишину Володя.
Она кивнула.
- Что так? Денег не хватает или по приколу?
- По приколу, - улыбнулась Настя. - Люди хорошие и разные попадаются.
- Я тоже ездил, - сказал Володя, раскуривая вторую сигарету. - Давно, правда. Еще пацаном был. Лет уж десять назад.
- Да ты и сейчас не старый, - заметила Настя и засмеялась.
- Тебе сколько? - спросил водитель и снова искоса посмотрел на нее.
- Двадцать пять.
- Замужем, нет?
- Нет.
- И бездетная? - почему-то уточнил Володя. Настя кивнула.
Как-то принято считать, что если к двадцати пяти не обзавелась мужем и потомством, то - неудачница. Иногда Настя тоже так считала. А временами ей просто не хотелось замуж.
Разговор завязался, они трепались ни о чем, даже выяснили, что живут в одном городе. Володя рассказывал анекдоты, но сам почти не улыбался, и то и дело замечала Настя на себе его оценивающий взгляд. В принципе, к таким взглядам она привыкла, но этот не похож был на остальные - не то недоверчивый, не то удивленный, без обычного мужского желания.
А потом Володя глубоко вздохнул и вдруг сказал - словно в омут кинулся:
- Знаешь... Жену я похоронил... три месяца назад...
- Ох ты... - ошарашено пробормотала Настя, не зная, что сказать.
- Авария... В такси ехала. Пять лет вместе прожили. Пацану третий год. Сын, значит. Вовка. Владимир-второй.
- Кошмар какой... - прошептала Настя. Она смотрела на Володю с ужасом и жалостью.
- Ты на нее похожа, - хрипло сказал Володя. - Глаза, волосы... фигура... Я как тебя на дороге увидел - чуть в канаву не съехал. Думал - почудилось...
Он снова помолчал.
- Сын теперь у бабки живет, а я вот... мотаюсь. Жить-то надо на что-то. Он по ночам плачет. А я и рад бы заплакать, да не могу. Натальей ее звали... Таткой... Ташей....
Настя дотронулась до его руки.
- У тебя сын. Тебе жить надо. Ты только не сорвись, ладно?
Что еще она могла ему сказать?
Володя вдруг затормозил - так, что Настя едва не стукнулась лбом об стекло, - и резко повернулся к ней.
- Послушай... Стань моей женой!
- Ч-что? - потрясенно спросила Настя.
- Я же говорю - ты похожа на нее. Как две капли воды. Пацану мать нужна. Я зарабатываю, работать не будешь, я тебя беречь буду, только вырасти мне сына. Настя... У меня никого, кроме Вовки, не осталось. А он мать по ночам зовет. Он еще маленький, он тебя полюбит.
- Володя... - прошептала она. - Что ты говоришь. Ты же меня не знаешь совсем...
Какое-то время они смотрели друг на друга. Тишина стыла в воздухе.
Потом Володя отвернулся, снова завел мотор.
- Прости.
Они ехали молча, и Настя все сильнее и сильнее ощущала жалость к нему, глядя то на седые прядки в волосах, то на худую шею, выглядывавшую из воротника рубашки, то на фотографию маленького мальчика, прикрепленную сверху к лобовому стеклу.
Замелькали вдоль дороги домики пригорода, потянулись окраинные улицы.
- Куда тебе? - глухо спросил Володя.
- К вокзалу вообще-то. Если по пути...
Подъехав к уродливому зданию автовокзала, Володя остановился. Глянул на нее.
- Настя. Вот, возьми, - вытащил из кармана блокнот, начеркал несколько слов на листе, выдрал. - Это мой телефон и адрес. Если вдруг... звони. Удачи тебе.
Вскинув на плечо рюкзачок, Настя шагала по улице. Неясное чувство вины грызло ее, хотя - отчего бы?
Две недели пролетели, словно мгновение, и, сказать честно, Настя совершенно забыла о случайном этом знакомстве. Друзья, смех, чужие города и легкость дорожных встреч закрутили ее в своем водовороте.
Вернувшись домой, Настя разобрала вещи, стала разгружать карманы куртки - и развернула измятый листочек, вырванный из блокнота. Покрутила его в пальцах, а потом подсела к телефону, медленно набрала семь цифр. И подумала, что, наверное, нужно будет купить бананов - для незнакомого пацана по имени Вовка.
Максим Банашко
* * *
Я снова один на пристани
Глотаю воздуха пламя.
В глаза мне глазами выстрелит
Моя потемневшая память.
Скитаюсь, а люди-драконы
Лавой словесной дышат...
Душа моя как икона
Освещает железные крыши.
Я губы пробовал всякие:
Пустые, да чёрт с ними, пусть...
Не буду грозу оплакивать
Моих потемневших чувств.
Рассвета не надо наглого,
Он ноги людьми омоет!
Пусть лето стрижётся наголо,
А нет - так я сам устрою.
За вечность шляпу снимаю.
И в беспокойстве пристальном -
О, ужас - схожу с ума я...
Снова один на пристани.
Александра Исаева
* * *
Я пришла домой,
А на столе цветы.
Как это мило, нежно и загадочно. Как прошлою зимой...