Lib.ru : Салов Андрей Владимирович. Часть 2. Сны Лешего

СЕМЬ СМЕРТЕЙ ЛЕШЕГО

роман

Часть II. СНЫ ЛЕШЕГО

Глава 1. Хранилище миров

Белесая муть подхватила его, укрыла с головой. На мгновение Лешка замер в неподвижности, с ужасом ожидая неизбежных последствий, должных последовать сразу же за тем, как он сделал этот шаг. Хмель, придававший силы, и делавший его всесильным и всемогущим, исчез бесследно. Он снова был трезв, и к нему вернулись все его страхи. Извечный страх человека перед неведомым, призывал повернуть вспять, уносить ноги подобру-поздорову. Лешке стоило немалых усилий, чтобы подавить в себе настойчивое стремление поддаться душевному порыву и сбежать. К тому же он подозревал, что сделать это будет не просто. Расстояние, которое укладывается в один шаг в его мире, в ином может растянуться на тысячи миль.

Он стоял и ждал неведомо чего, судорожно сжимая карабин, готовый сразиться с любым, самым невероятным монстром, обитающем в этом мире. Но, по-видимому, его появление осталось незамеченным, либо он не представлял для монстров особого интереса. Никто не спешил сюда, глотая слюну в предвкушении поживы. Ни хищный зверь, не иное существо, обитающее здесь, никак не отреагировали на его появление.

Ждать дальше не имело смысла, как и возвращаться назад. Когда первый безотчетный страх прошел, Лешка решил действовать, не ожидать безмолвным истуканом чьего-либо появления, а самому отправиться на поиски хозяев здешних мест. Вернуться он всегда успеет, тем более что подстраховался даже на такой случай, как назойливый туман, окружающий его со всех сторон. Точнее туман был не везде. Видимость во всех направлениях была отличной, но ограниченной. Всего десять метров было отведено человеку для обзора. Быть может обитающие здесь существа устроены по иному и их зрение более совершенно по сравнению с человеческим. И сидят они сейчас у кромки тумана, с интересом наблюдая за человеком, вторгшемся в их владения. Оценивают, определяют гастрономическую ценность и возможную опасность. Возможно, они только и ждут подходящего момента, чтобы наброситься и изорвать в клочья чужака, дерзнувшего вторгнутся в их мир.

Если это действительно так, им придется изрядно потрудиться, чтобы добиться своего. Его чувства обострены до предела и малейший шорох от крадущегося тела, не остался бы для него незамеченным. Его карабину вполне по силам совладать с любой земной, или внеземной тварью, встретившейся на пути.

Халявин бросил взгляд на руку с компасом, и был неприятно удивлен. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, рассчитывать на его помощь в плане возвращения домой, больше не приходится. Компас, ведший себя прилично до запретной черты, сошел с ума, бешено вертясь во все стороны. Но если бы компас и не рехнулся, и продолжал по-прежнему четко ориентироваться в пространстве, еще не факт, что он бы помог вернуться обратно. Чтобы убедиться в том, что возвращение домой будет невероятно сложным, если вообще возможным, достаточно просто обернуться. В десятке метров за спиной колыхался белесый туман, непроницаемым экраном скрывая все находящееся за ним. Но главное было не в тумане, который окружал его со всех сторон, а в этих десяти метрах. Откуда они взялись? Ведь он сделал всего один шаг за пределы мерцающего тумана. И этот шаг оказался длиною в десяток метров, а может и сотню миль. Он находился в мире, чуждом реальному, в загадочной аномалии, живущей по законам, неподвластным человеческому пониманию.

Проклятый туман, окружающий Лешку повсюду, лишая возможности ориентироваться в пространстве. Невозможно взглядом зацепиться за ориентир, что смог бы помочь в плане возвращении домой. Ориентиров не было, за исключением разнокалиберных каменьев под ногами, диковинных расцветок, на всем протяжении высохшего каменистого русла горной реки.

Оставалось одно, двигаться строго прямо, чтобы затем, развернувшись на 180 градусов, пойти в обратном направлении, и попытаться вернуться в исходную точку. При подобном раскладе, строго придерживаться направления, будет непросто. Малейшая, более-менее крупная преграда, встретившаяся на пути, может свести все его потуги на нет.

Но сейчас он мог с легкостью придерживаться намеченного плана, благо рельеф местности тому благоприятствовал. Поверхность, на которой оказался Лешка, оказалась изрядно покатой, и состояла из бесчисленного множества каменьев округлой формы, ставших гладкими и обтекаемыми за многие миллионы, а то и миллиарды лет работы природных ювелиров, воды и ветра. Лешка, отслуживший срочную службу на высокогорной заставе, насмотрелся на горные реки, что бурлят талой водой с ледников по весне. Он прекрасно знал, как выглядят такие реки, когда таянье заканчивается и начинается засушливый сезон. Это, вне всякого сомнения, горная река, и он застрял где-то на ее пути. Сколько до вершины он не знал, из-за тумана, как не знал и того, сколько осталось до подножия. Он просто оказался среди высохшего каменного русла.

Искать вершину в его планы не входило, а окончание горной реки придется найти в любом случае, иной дороги у него попросту нет. В одном ему определенно повезло, каменная река уходила вниз почти по идеальной прямой. Можно легко придерживаться выбранного направления. Каменистое русло было не слишком широким, и Халявин находился прямо в центре. В зоне видимости оказывались и левый, и правый берег безводной реки. Берега возвышались над уровнем каменной речки. Они заросли странного вида растениями, и кустами причудливой формы. В другое время, он не преминул бы разглядеть их поближе, и по возможности исследовать, но в этот раз предпочел держаться от них подальше.

Очертания диковинных растений и кустарников расплывались в тумане. Что угодно могло таиться в кустах, наблюдая оттуда за перемещениями человека. Пожелай он поближе рассмотреть диковинную растительность, и кто знает, что может выпрыгнуть ему навстречу. А значит, существует возможность стать чьей-нибудь добычей, едва ступив на землю аномалии. Такого шанса обитающей в тумане нечисти он давать не желал, и поэтому придерживался центра реки, чтобы его отделяло от берега хотя бы пара прыжков возможного хищника. Больше одного прыжка тварь, дерзнувшая напасть на него, сделать все равно не успеет, в этом он был уверен. Реакция у него отменная, к тому же он превосходный стрелок, с детства обученный стрелять навскидку, не целясь и не промахиваясь. У нечисти, присмотревшей его на обед, не было никаких шансов, если он не сделает ошибку. Не приблизится слишком близко к одному из нависших над каменистой рекой берегов, или перестанет крутить головой на 360 градусов. Лешка бдительности не терял, то и дело, оглядываясь, в поисках подозрительного движения за спиной. Все было тихо, никто за ним не крался и не готовился напасть.

Иногда ему приходилось отклоняться от намеченного курса, когда дорогу перегораживал здоровенный валун, принесенный вешними водами откуда-то с вершины в незапамятные времена. Но больше чем на пару метров к одному из обрывистых берегов он все равно не приближался, а оставшееся расстояние было слишком огромным для того, чтобы покрыть его одним прыжком. Совершить повторный прыжок он не позволит. Если какая-нибудь тварь и сумеет прыгнуть еще раз, по приземлении ей будет не до обеда. Лешка зарядил карабин разрывными патронами, с которыми можно смело охотиться на самого крупного зверя, обитающего в здешних лесах. Такой патрон разнесет в клочья голову любому прыгуну.

Растения по берегам каменистой реки на обратном пути он обязательно исследует. Корни их терялись где-то в глубине каменистого русла. Были они длиной в десяток метров, и невозможно было предположить, на какую глубину уходят вниз, в поисках влаги. Корни кустарников были толстыми и мясистыми. По толщине не уступали канатам, как и по прочности, когда ради любопытства, Лешка попробовал на одном свой нож. Нож с трудом брал корневище, требовалось немало времени, чтобы разрезать его. Коренья изрядно мешали движению. Они торчали повсюду петлями, восьмерками, приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не зацепиться, и не грохнуться на камни.

Но, за всем уследить невозможно. Оглядываясь назад и продолжая движение, Лешка все-таки зацепился за один из множества торчащих повсюду кореньев. Спуск в этом месте, оказался более крутым, чем прежде. Халявин не удержался на ногах и рухнул вниз, покатившись кубарем с горы. Единственное, что он успел сделать, прикрыть голову и сжать покрепче карабин свободной рукой.

Стремительный спуск с горы не занял много времени. Халявин затормозил, с разгону врезавшись башкой в здоровенный, выросший на пути падения, валун. Словно молотом шарахнуло по голове, отключая сознание. Он по инерции прокатился еще несколько метров, не выпуская из рук карабина, и затих. И если за столь необычным способом передвижения наблюдал какой-нибудь хищник, то лучшего момента для нападения, трудно было представить.

Несколько бесконечно долгих минут провалялся Халявин в отключке, прежде чем выбитое ударом сознание вернулось в изрядно потрепанное падением тело. Первое, что он увидел, открыв глаза, ствол карабина, прижатый к носу. Оружие уцелело, а значит, он по-прежнему может за себя постоять. Затем взгляд соскользнул с вороненого ствола и упал ниже.

На первый взгляд могло показаться, что он по-прежнему на горной речке. Но только на первый взгляд. Он валялся на обточенных водой и временем булыжниках таких же, как и те, из которых состояла каменная река. Но было одно существенное различие. Все булыжники лежали одинаково ровно, создавая гладкую ровную поверхность, чего просто не могло быть на каменной реке. Это определенно не русло реки, скорее булыжная мостовая, выложенная из искусно обточенных каменьев. Булыжная мостовая, дело рук человеческих, или нечеловеческих, но определенно разумных. Это обстоятельство вселяло определенную уверенность в благополучном завершении миссии. Оставалось лишь найти представителей чуждого разума и выяснить, как он настроен по отношению к людям, враждебно или миролюбиво. Хотя скорее верным окажется именно первый вариант. Иначе как объяснить, что никто из оказавшихся здесь не вернулся обратно, в добром здравии.

Поднявшись, Лешка огляделся по сторонам. Вокруг было тихо. Никто не собирался нападать, покушаться на его жизнь. Карабин при падении не пострадал, отделавшись несколькими царапинами на прикладе. Это обстоятельство еще больше вселяло уверенность в благополучном завершении задуманного.

Булыжная мостовая, на которую Халявин рухнул, вывалившись из каменной реки, уходила вперед на несколько метров, и затем круто сворачивала влево. Хотя намеченный первоначально маршрут никоим образом не совпадал с направлением движения дороги, но упрямиться не стоило. Булыжная мостовая, шириною метра три, упиралась противоположным от русла краем в отвесную скалу. И если следовать первоначального плана, то он должен карабкаться на скалу, вершина которой утонула в раскинувшемся наверху, белесом тумане. Карабкаться по скалам особого желания не было. Хотя Халявин и любил горы, обожал лазать по ним в поисках пещер и расселин, скала представшая его взору, не располагала к подобного рода развлечениям. Слишком отвесная и монолитная, рискнуть взобраться на нее мог только кретин, или самоубийца, пожелавший свести счеты с жизнью столь необычным способом. Теперь, когда он знал, что аномалия населена разумными существами, построившими эту дорогу, неразумно было лезть в горы. Наверху, вряд ли найдется кто-нибудь более разумный, нежели обитающий в горах зверь, гад, или птица.

Разумных существ нужно искать вблизи дороги. Раз они построили дорогу, значит, она им нужна, и определенно куда-то ведет, что-то, с чем-то, соединяет. С возвращением домой он, потом обязательно разберется, с помощью здешних жителей, или без. Тем более, он с самого начала был уверен, что его первоначальный план возвращения домой не выдерживает никакой критики.

По мере продвижения вперед, туман рассеивался, и спустя минуту взору предстало массивное каменное строение, в которое упиралась булыжная мостовая. Около десяти метров в ширину, пять в высоту, сложенное из массивных каменных блоков грубо обработанных, словно высеченных из скалы. Либо строители здания были существами примитивными, вырубающими блоки где-нибудь в каменоломнях, либо наоборот, развиты не меньше, чем человеческая цивилизация, и нарочитая грубость, просто дань моде. Возможен и другой вариант, — здание построено очень давно, и об его существовании давно позабыли живущие ныне поколения. Ворота строения массивные, сделанные из какого-то сорта дерева, невероятно прочного и неподвластного времени. Оно по-прежнему было ровным и словно отполированным, и время над ним было не властно.

Окинув взглядом массивную дверь, Лешка не обнаружил никаких запоров, замков, или чего-то вроде замочной скважины. Либо хозяева строения не нуждались в замках и запорах, либо они находились с внутренней стороны дверей. Лишь два массивных металлических кольца свисали с наружной стороны дверей. Эти кольца можно было использовать, как ушки для огромного, подстать воротам замка, или в качестве источника шума, чтобы достучаться до тех, кто находится внутри. Можно потянуть кольца на себя, и попробовать войти внутрь без лишнего шума. Представляться хозяевам здания Лешка не спешил. Прежде их нужно как следует рассмотреть, составить общее представление о возможных последствиях контакта. И только потом, пытаться этот контакт осуществить.

Он потянул створки на себя, приготовясь к тому, что придется изрядно напрячься, чтобы открыть массивную дверь. Но особого приложения сил не потребовалось. Дверь легко отворилась, не издав ни звука. Внутри было темно, и Лешка не спешил очертя голову нырять в неизвестность. Петли сарая были тщательно смазаны, а значит, строение не заброшенное, как могло показаться вначале.

Постепенно глаза привыкли к полумраку и он смог разглядеть находящееся внутри. Он ожидал увидеть что угодно, но чтобы такое! Он не поверил глазам и даже зажмурился, чтобы прогнать наваждение. Но когда открыл их вновь, ничего не изменилось. Чудное виденье не рассеялось, как призрак.

Вокруг, куда ни глянь, ровными рядами росли цветочные кусты. Шикарные розовые кусты, с человека ростом. Дальний конец теплицы скрывался в вездесущем тумане, поэтому об истинных размерах цветочной оранжереи оставалось лишь догадываться. Потолок строения был прозрачным. Из стекла, или иного используемого в этом мире материала. Он пропускал в цветочный заповедник достаточно света и тепла, чтобы роскошные цветы, цвели буйным цветом. Если не смотреть вдаль, на застывший в десятке метров белесый туман, можно представить, что он в своем мире, зашел по-соседски в гости к садоводу, помешанному на выращивании роз.

...Был у них в деревне один такой старикан, проживающий неподалеку от Халявиных, что на старости лет увлекся разведением цветов, отдавая предпочтение розам. Старичок, не смотря на преклонный возраст, был довольно бодр, как и большинство сельских стариков, привычных к труду с малолетства, не чета изнеженным городским сверстникам. Злые языки поговаривали, что занялся он цветоводством не из-за пробудившейся на старости лет любви к прекрасному. Причина внезапного увлечения, была куда банальнее и прозаичнее. В молодости он был производителем хоть куда, и на пару с бабкой настрогал изрядное количество ребятишек. Детишки выросли, обзавелись потомством, наградив стариков множеством внучат. Кто-то устроился в жизни лучше, кто-то хуже. Вот тем-то, кто хуже и помогали материально дед с бабкой. Пенсия в колхозе всегда была мизерной. Ее едва хватало на самое необходимое, с учетом домашнего хозяйства. Из своих скудных пенсий старики не могли помогать многочисленным внукам, помощь продуктами, тоже была не безграничной.

Неизвестно, кому из стариков пришла в голову эта идея, но дед воплотил ее в жизнь. Построил во дворе оранжерею, закупил в районе различных сортов роз и дело пошло. Не успели сельчане и глазом моргнуть, как начал по выходным возить дед бабку на старом горбатом запорожце в город, торговать цветами, кои занимали все свободное место в салоне. Не смотря на скепсис односельчан, дело у стариков пошло на лад. Стариковской заботой оказалось охвачено многочисленное потомство, которое стало появляться в Шишигино гораздо чаще, нежели прежде. Старик со старухой также не оставались внакладе. Спустя пару лет, дед возил бабку в город не на старом, раздолбанном горбатом «запоре», а на новеньком «москвиче».

Некоторые сельчане, завидев разительные перемены в жизни стариков, снедаемые желанием срубить легких денег, решили, было пойти по их стопам. Но строительство оранжереи, возня с растениями, отнимали столько времени и сил, что вскоре возможные конкуренты розовому бизнесу стариков, отпали сами собой. Лешка не раз бывал у стариков, посещал и цветочную оранжерею, их гордость. Насмотрелся на великолепные розовые кусты разных сортов. Но оранжерея сельских цветоводов, не шла ни в какое сравнение с тем, что предстало его взору в аномальном мире.

Семь рядов розовых кустов, тянулись от дверей в глубь теплицы, теряясь в белесом мареве. Лешка, пройдя вперед несколько шагов, оказался в цветочном окружении, опоясанном белесым туманом. Определить размеры оранжереи ему не удалось, тупо шагать вперед, не хотелось. Сюда он прибыл не для того, чтобы измерять чьи-либо владения, а для того, чтобы найти ответы, на вопросы.

Оказавшись в окружении белесого марева, он решил проверить подозрение о том, имеет ли смысл при возвращении домой использовать тот же путь, коим прибыл сюда. Или для возвращения домой направление вообще не нужно и чтобы вернуться в привычный мир, необходимо нечто иное. Он развернулся на 180 градусов и пошел в обратном направлении. Вскоре он вновь стоял у дверей оранжереи. Стоило лишь протянуть руку и открыть дверь, чтобы оказаться за ее пределами, на булыжной мостовой. Почему-то он был уверен, что за дверью находится именно мостовая, а не что-нибудь другое, что окончательно похоронило бы его планы на возвращение.

Он вновь вернулся к созерцанию длинных и ровных цветочных рядов, одинаково пышных и великолепных. Каждый ряд имел свой цвет. Всего рядов было семь, по количеству существующих в мире основных цветов, на основе которых, существовало бесчисленное множество оттенков. И если красные, оранжевые и желтые розы, видеть ему доводилось и раньше, то голубые, синие, фиолетовые, а главное зеленые, были для него в диковинку. Настолько в диковинку, что он не удержался от соблазна. И хотя он поклялся ничего не трогать в этом мире без крайней необходимости, но удержаться от соблазна потрогать и понюхать куст с зелеными розами, не смог.

На ощупь цветок оказался еще более неожиданным, чем по цвету. Необычную окраску можно искусственно вывести и у профессиональных цветоводов есть по этому поводу свои секреты, но как придать стеблю, листьям, и самому бутону прочность металла? А именно таковыми они и были. По твердости они словно сделаны из металла, но металл этот теплый и живой на ощупь.

Сначала Лешка предпринял небольшое усилие, затем напрягся всерьез, пытаясь отломить один из бутонов. Но это оказалось бесполезным занятием, как если бы он пытался переломить металлический прут в кованой ограде. Цветы казались выкованными из металла. Но кто и главное, для какой цели, изготовил эти произведения искусства, раскрасил в разные цвета и рассадил бесконечными рядами? Цветы были живыми, о чем говорило тепло, не присущее холодному, кованому железу. Розовые кусты действительно здесь росли, а что касается прочности, быть может, она является одной из отличительных черт здешнего мира, о котором он еще ничего не знает.

Раз есть оранжерея, значит, существует и ее хозяин, и он каким-то образом находит способ собирать созревший урожай цветов. А значит он либо силы неимоверной, что пальцами может сломать металлический прут, либо в сборе цветов существует какой-то секрет. Если верно первое предположение, он не хотел бы встречаться с неведомым садоводом в пределах его хозяйства. Слишком хорошо Халявин осведомлен о том, как обходятся хозяева с воришками, застуканными на месте преступления. Милиции их не сдают, а бьют смертным боем и только быстрые ноги, дают шанс неудачливому воришке избежать побоев, от которых долго будет ломить бока. Если верно второе предположение, то стоит спрятаться и понаблюдать. Выведать секрет стальных роз, а заодно составить мнение об обитателях аномалии.

Когда придет время возвращаться домой, он обязательно нарвет роскошный букет зеленых роз. Одну он подарит старику-цветоводу, пусть поломает голову над тем, где он ее взял, озаботится выведением нового сорта, столь необычного по прочности и цвету. Лешка верил, что розы из живого металла и храниться будут вечно, если их что-то и сможет их одолеть, то только ржавчина.

Халявин пытался гнуть, ломать упрямые цветы, но бесполезно, с таким же успехом он мог руками ломать кованую ограду у сельского клуба. Дома за подобные действия он бы угодил в разряд безумцев. В этом мире, все было гораздо проще, поблизости не было никого, кто мог заметить его начинающееся безумие. Наблюдателей поблизости не было, иначе бы Халявин почувствовал их присутствие, как чувствовал в лесу наблюдающего за ним зверя. Он всегда чувствовал чужое присутствие и поэтому был жив, более того, не получил и царапины, за годы общения с таежным миром. Он мог уверенно заявить, что здесь никого нет. Хозяева оранжереи отсутствовали. Даже лучше, что он зашел в оранжерею в отсутствие хозяев, иначе они вряд ли бы позволили ему так хозяйничать.

Лешка не терял надежды разжиться цветочком. Поскольку попытки отломить стебель оказались безуспешны, он решил выдрать с корнями целый куст, хотя не представлял, что с ним будет делать дальше. Не потащит же с собой по здешнему миру. Да и по возвращении домой, таскаться со здоровенным, колючим кустом, вряд ли захочется.

Что делать дальше он не думал, увлеченный сиюминутным порывом. Он своего добьется, выдернет из земли проклятый куст и совершит первую, пусть маленькую, но победу над аномалией. Нужно только найти точку опоры и тогда он устроит в оранжереи форменный переполох. Лешка вскоре нашел положение, при котором мог приложить к ненавистному кусту, максимум усилий. Упершись одной ногой в землю, а другой в стену строения, он потянул проклятый куст на себя. Но сколько бы он не напрягался, куст стоял словно вкопанный. С таким же успехом Лешка мог тянуть из земли вмурованный туда бетонный столб.

Но во время своих бесполезных попыток, он обнаружил еще одну, волнующую цветочную тайну. Когда он пытался выдрать куст с корнями, то слишком близко приблизил лицо к одному из раскрывшихся бутонов. И цветок потерял форму, превратившись в нечто бесформенное, сродни мареву, царствующему в этом мире. Тогда он не придал этому значения, посчитав, что все плывет у него перед глазами от натуги. Но когда отдышался, вспомнил о странном видении и решил убедиться, что это обычные цветы, а не невесть что бесформенное. Да и аромата цветочного он до сих пор не уловил, хотя уже должен задыхаться от благоухания бесчисленного множества розовых кустов.

Халявин приблизил лицо к ближайшему кусту. И чем ближе оно становилось к бутону, тем отчетливее терял цветок привычные глазу очертания, превращаясь в нечто бесформенное, аморфное. Но сквозь туман и размытость очертаний, стало вырисовываться нечто иное. Зрение сфокусировалось, сделалось достаточно острым для того, чтобы различить открывшийся взору, микроскопический мир. В том, что это действительно целый мир, он не сомневался. Мир этот был особенный, невероятно далекий от мира людей, принадлежащий иной реальности. Ничего подобного Лешке ранее видеть не доводилось, ничего похожего не было и в фантастических книгах. Увиденное он не мог передать словами, поскольку в человеческом мире не существовало таких слов. Он просто почувствовал живой мир, населенный разумными существами, настолько далекими от людей, что потребуются миллионы лет, чтобы им понять друг друга. Он созерцал чуждый мир сразу, целиком, не имея ни малейшего представления о том, как это у него получается.

Чуждый мир манил, притягивал, маня раствориться в зовущей неизвестности, стать единым целым. Пришедший откуда-то голос, звал за собой, и не было сил сопротивляться чарующим видениям, сладкому зовущему голосу, звучащему прямо в мозгу. И он все ближе опускал голову к розовому кусту, невероятным образом превратившемуся в целый мир. Оставалось всего чуть-чуть, чтобы этот мир увлек его в свои манящие глубины. Но, сквозь сладкоголосый шепот, звучащий в мозгу, сиреною заревел сигнал тревоги. С трудом, но он проник за сладкую пелену дурмана затуманившего мозги. Пробил в окутавшей разум дурманящей пелене солидную брешь. Зазвучал тревожным набатом ничем более не сдерживаемый.

Лешка остановился, на мгновение замер, словно колеблясь. Затем, окончательно освободившись от пленившего разум дурмана, резко выпрямился и застыл, с бешено бьющимся сердцем, возле самого обычного на вид розового куста. Вот только зеленый цвет выделялся из рамок обыденности, да скрывающиеся в цветочных бутонах миры, нарушали идиллию обыденной реальности. Он был в чуждом мире, либо откровенно враждебном людям, либо безразличном к ним, что было не менее опасным. Сотни, а может и тысячи сгинувших в мерцающем мареве аномалии людей за все время ее существования, ярчайшее тому подтверждение. Нужно быть предельно осторожным, чтобы не угодить в ловушку, из которой вряд ли удастся вырваться также легко, как из цветочного плена.

Розовые кусты отличались не только цветом, но и мирами, нашедшими в них пристанище. То, что он принял за цветочную оранжерею, оказалось хранилищем миров. Миров совершенно разных, и лишь немного в чем-то схожих в кустах одинакового цвета, да и то сходство, было весьма отдаленным.

Какое-то время Халявин экспериментировал в исследовании миров, не увлекаясь, не попадая более в дурманящий цветочный плен и не выпуская из рук карабин, хотя вряд ли бы тот смог пригодиться при встрече с хозяевами оранжереи, в которой произрастали невероятные миры. Леший искал тот самый куст, в котором заключен мир, из которого он сюда прибыл, и куда намеревался вернуться. Он чувствовал, что среди бесконечного множества миров, существует и его мир. Но, на его поиски может потребоваться столько времени, что и всей жизни не хватит на то, чтобы этот мир найти.

Сколько времени отведено ему судьбой на поиски, несколько часов, неделя, вряд ли больше. Если проникновение чужака в оранжерею не осталось незамеченным, то визита хозяев следовало ожидать в самое ближайшее время, и Халявин не думал, что они поспешат сюда с хлебом, солью, встречать дорогого гостя, кем бы он ни был. Скорее они придут сюда с дубьем и собаками, или с равноценной заменой и того, и другого. А если учесть то обстоятельство, что местные жители занимаются разведением миров в тепличных условиях, то и думать не хотелось о том, что ожидает непрошеного гостя, при встрече. Если же его вторжение осталось незамеченным, то появляется шанс на поиски, продолжительностью в несколько дней.

При виде бесконечного цветочного потока, в котором скрывался и его мир, Лешка впервые осознал, какую глупость совершил, начав штурм аномалии без основательной подготовки. Вся его подготовка сводилась к наличию карабина, и дюжине патронов к нему. Мир, в котором он очутился, существенно отличался от привычного, и то, что было уместным в подобной ситуации там, здесь могло не означать ровным счетом ничего. В прочесывании цветочных грядок карабин был нужен не больше, чем при прополке грядок в приусадебном огороде. При встрече с хозяевами необычной оранжереи, он вряд ли ему пригодится. Вряд ли существам, выращивающим миры, стоит опасаться карабина случайно оказавшегося здесь человека.

Что наверняка понадобится в его изысканиях, так это запас пищи. А его как раз и не было, если не брать в расчет тех бутербродов, что он успел проглотить, прежде чем оказаться здесь. Не было у него и воды, которой он также не удосужился запастись. Из-за неподготовленности, время для изысканий существенно сократилось. Если без пищи он мог обойтись пару недель и при этом нормально передвигать ноги, то с водой все обстояло гораздо хуже. Деревенский парень, более вынослив в сравнении с изнеженным горожанином, но и его возможности не безграничны. Без воды он сможет продержаться несколько суток, но потом смерть от жажды, более ранняя и мучительная, нежели смерть от голода.

Ручьев, в которых можно утолить жажду, он по дороге не приметил. Не обнаружилось поливного водопровода и в оранжерее. Натаскать воду ведрами сюда, как делается где-нибудь в деревне, в принципе невозможно. Жизни не хватит на поливку этого великолепия, даже если предположить, что водный источник где-то рядом. Конца оранжереи он не видел, хотя и провел в ней уже несколько часов, уходя все дальше от входа. Вокруг, куда ни глянь, лишь бесконечные, уходящие вдаль шеренги розовых кустов утопающие в мерцающем белесом тумане.

Что он знает об этом мире? Ровным счетом ничего! За время, проведенное здесь, он ни на шаг, ни приблизился к пониманию аномального мира. Возможно, эти необычные растения, внешне так похожие на розы, но определенно таковыми не являющиеся, и не растения вовсе, а нечто иное, что в воде не нуждается. Такой вывод можно сделать, блуждая по оранжерее, в которой нет и намека на систему подачи воды. Если только она не расположена где-нибудь на потолке, утонувшем в серебристом мареве. Проверить догадку Халявин не мог, поскольку не имел никакой возможности вскарабкаться по стенам к потолку, преодолеть туманную завесу и обнаружить систему поливного водопровода оранжереи, или ее отсутствие. И хотя стены сложены из массивных, грубо обработанных булыжников, но они были так тщательно подогнаны друг к другу, что между ними не оставалось ни малейшего зазора, чтобы зацепится.

В Лешкины планы не входило экстремальное скалолазание, или точнее, стенолазанье. Быть может позже, несколько дней спустя, когда жажда окончательно доконает его, лишив возможности думать о чем-то другом, кроме воды, он и предпримет попытку штурма стены, но не сейчас. В настоящее время ему хватало того, что он упорно совал нос в розовые кусты, стремясь отыскать мир, откуда он прибыл, чувствуя, что это единственно-возможный способ вернуться домой в добром здравии.

Подмеченное в начале исследований одно важное обстоятельство, позволило значительно сузить круг поисков. Он подметил, что между кустами одного цвета, существует некая связь. Они в чем-то неуловимо схожи, и коренным образом отличаются от миров, спрятавшихся в бутонах иного цвета. Зеленые похожи друг на друга, синие на синие, желтые на желтые. Между цветами разного цвета не было ничего общего. Отличия были настолько очевидны, что позволили Лешке сделать вывод, сужающий в 7 раз круг поисков.

Семь рядов цветочных кустов, семь существующих во вселенной миров, и каждый куст является параллельным одноцветному миру. Параллельные миры существуют одновременно, схожи, по сути, и отличаются лишь деталями. Существует множество параллельных миров, настолько огромное, что и думать об этом не хотелось. Ничтожны шансы, найти мир, в котором все будет так, как он привык, без необычных деталей, указывающих на то, что он ошибся. И если по возвращении домой он обнаружит своего любимца, серого в черную полоску кота Тихона здоровенным и облезлым рыжим котом, а вместо любимой бокала с отбитым краешком эмали, кружку с отломанной ручкой, это пол беды. Если, вернувшись, домой он помчится в магазин за прокладками, потому что он девушка, это будет беда похлеще. Нужно выбрать необходимое цветочное направление, по которому продолжить поиски, чтобы попытаться найти свой дом, если и ошибиться, то только цветом любимого кота, а не половой принадлежностью.

Зеленые кусты, заинтересовавшие его с самого начала, он сразу же отмел, настолько страшным и необычным показалось увиденное. Следом за зеленым, такая же участь постигла голубой, фиолетовый, синий и красные цвета, слишком странным восприятию, оказалось увиденное там. Ничего подобного он не видел ни в жизни, ни в кино. О таком ему и читать не доводилось, если не считать пары-тройки фантастических романов, плодов чьего-то, невероятно развитого воображения. Сложнее обстояло дело с кустами желтого и оранжевого цвета. Хорошо хоть они располагались рядом друг с другом. Он и без того устал поворачиваться из стороны в сторону, нырять то в один куст, то в другой. А если бы они находились на разных концах оранжереи, он определенно бы стер ноги, бегая туда-сюда, силясь уловить ту самую деталь, которая со всей определенностью скажет, что это его мир.

И хотя эти цвета коренным образом отличались от прочих, между собой они имели некое сходство. Можно было предположить, что миллиарды лет назад, это был единый цвет, под влиянием каких-то космических причин, разделившийся на два цвета, с чередой собственных миров. По космическим меркам миллиарды лет ничто по сравнению с вечностью. И поэтому они имели неуловимое сходство, которое не успела стереть бесконечная череда веков, минувшая с момента их раздела. Средь них было больше сходства, чем различий и потребуются бесчисленные тысячелетия, чтобы они окончательно отдалились друг от друга, став непохожими, как и кусты иного цвета.

И хотя различия были минимальными, но они все-таки были. Спустя полчаса ныряний из одного цветочного ряда в другой, Лешка почти определился с миром, которому принадлежит. И хотя ему больше понравился мир оранжевый, но он вынужден был признать, что этот мир не его, в отличии от желтого. Менее красивого и притягательного, но, несомненно, родного. С чувством легкого разочарования он отвернулся от оранжевых кустов. Но прежде дал себе слово когда-нибудь, посетить приглянувшиеся ему миры. Только позже, потом. Когда найдет дорогу домой, разгадав секрет перемещений, чтобы спокойно уходить в выбранный мир и возвращаться обратно. При этом желательно, чтобы дома на столе стояла кружка с отбитой эмалью, а на печи лежал здоровенный, серый в черную полоску кот, дожидающийся хозяйского возвращения. Он обязательно посетит и оранжевый мир, и зеленый с синим, и прочие необычные, но от этого еще более интересные миры. Он сдержит данное слово, даже если на это уйдут годы.

Все дальше углублялся Халявин вглубь цветочной плантации. Прошло уже несколько часов с момента его появления здесь, но ничего не менялось. Он был все также далек от родного мира, как и в самом начале пути. С тем, что в странной оранжерее произрастают не цветы, он смирился, но время от времени ловил себя на мысли о том, что все равно, раз они имеют цветочное подобие, то и запах должны иметь соответствующий. Но запаха, от которого он давно должен был задохнуться, не было и в помине. Не чувствовался он запаха и тогда, когда нырял с головой в очередной куст.

Не смотря на минувшие с начала поисков часы, не объявлялись и хозяева. Либо Лешкин визит остался незамеченным, или же он оказался столь ничтожным раздражителем для хозяев вселенской оранжереи, что они не посчитали нужным реагировать на его появление. А может, они наблюдают за ним, изучают, и решают, как поступить с назойливым существом, вторгшимся в их мир. Лешке было немного досадно за подобное пренебрежение к его персоне. Хоть он и не горел желанием скорее встретиться с ними, но ведь как-то они должны отреагировать на его присутствие. Включить систему полива, или на худой конец запахи.

Отсутствие запахов все больше раздражало Лешку, которому порядком надоело совать голову в цветочные кусты. Цветы, хоть на самом деле и не являлись таковыми, но шипы имели самые настоящие. Он изрядно оцарапал лицо, неосторожно нырнув в очередной колючий куст. Но запахов не было, ныряй не ныряй. Но ведь миры, пришла Халявину в голову мысль, должны чем-нибудь пахнуть. Даже если они необитаемы, все равно должны иметь свой, неповторимый запах.

О возможных последствиях эксперимента он не подумал. Просто заглянул в очередной, раскрывшийся при его приближении бутон, взглянул на показавшийся смутно знакомым мир, и втянул в себя воздух полной грудью. Запаха не было, зато он получил такой удар по мозгам, что помутился рассудок, а когда он снова пришел в чувство...

Глава 2. Дикарь

Вождь был закаленным в охоте и драках бойцом, которому было не в первой сражаться за власть с молодыми и дерзкими претендентами. Его противники всегда были молоды, горячи, полны отваги, но недостаточно опытны для того, чтобы победить, или на равных противостоять ему. Одно дело бросаться с дубиной на зверя и совсем другое на вождя, опытного бойца, покалечившего и отправившего в мир иной дюжину соплеменников, дерзнувших бросить ему вызов.

Последнего конкурента он отправил в изгнание пару лет назад. Молодой охотник, недовольный дележом добычи, схватился за дубину. Бой был не долог. Не более минуты потребовалось вождю для того, чтобы уложить противника на землю. Он мог бы убить наглеца, пользуясь его беспомощным состоянием, чтобы и другим неповадно было роптать. Но он справедливый правитель и поэтому не стал этого делать, давая проигравшему шанс выжить. Вождь чувствовал в себе достаточно сил, чтобы сразиться с любым соплеменником. Может быть позже, когда он не будет так уверен в собственных силах, то начнет убивать, чтобы упрочить свое положение, обезопаситься от конкурентов на ближайшие несколько лет. Но в расцвете лет, когда не было ему равных, не было необходимости убивать, за исключением тех случаев, когда противнику просто не повезло. И он умудрялся подставить под удар дубиной висок, или затылок, вообще голову, если она не обладала достаточной крепостью для того, чтобы выдержать удар дубиной.

Убивать необходимости не было, сохранив противнику жизнь, он обрекал проигравшего на недолгую жизнь и ужасную смерть. Что мог сделать человек в лесу, в одиночку, в окружении хищных зверей, будучи серьезно ранен? В лучшем случае продержаться несколько дней, но результат всегда один и тот же, и явно не в пользу изгнанника. Молодой охотник, дерзнувший бросить вызов вождю из-за неправильного, по его мнению, раздела добычи, поплатился за свою наглость сломанной ключицей. С обвисшей как плеть рукой, он не мог продолжать драку, и вынужден был смириться с поражением. Проигравший должен уйти, нет в племени места неудачнику, дерзнувшему посягнуть на власть вождя. Охотник, следуя традиции, ушел с перебитой рукой в лес, чтобы принять долю изгнанника. Но не долго он влачил в лесу жалкое существование. Спустя пару дней, охотники обнаружили растерзанный и наполовину обглоданный зверями труп.

Леший был в том возрасте, когда неудержимо тянет на подвиги, а в человеке силен дух противоречий, заставляющий его совершать порой необдуманные поступки, и остро реагировать на несправедливость. Леший был слишком молод для того, чтобы видеть удачно завершившийся для претендента поединок за власть. Хотя дряхлые, беззубые старики, поддерживающие огонь, не раз рассказывали историю о том, как нынешний предводитель, стал вождем.

Массивный, с кривыми ногами, узловатыми руками, проседью в волосах, он не всегда был таким. Когда-то, много лет назад, он был молод, как и Леший, строен и хорош собой. Взгляд его не был тяжелым и неподвижным, буравящим человека насквозь. В его глазах читались задор и веселье, и все в жизни было прекрасно и удивительно. Все устраивало молодого охотника, за исключением вождя, грубого, неотесанного, со здоровыми ручищами, бородой, твердой рукой наводящего порядок в племени, жестоко карающего за малейшую провинность. До поры, до времени, они мирно сосуществовали, но вечно так продолжаться не могло. Однажды вождь все равно должен был продемонстрировать превосходство над молодым охотником, заставить подчиниться его воле.

Однажды их пути пересеклись, и молодой охотник не захотел уступить вождю. В ход пошли дубины, где с одной стороны были опыт и мастерство, а с другой молодость и напор. Либо прежний вождь был уже слишком стар, чтобы продолжать править, либо его противник, не смотря на возраст был достаточно опытен, но произошло то, что случалось крайне редко, раз в несколько десятков лет. Молодой претендент победил в схватке старого вождя, сломав ему руку и ногу, став новым вождем.

По обычаю племени, проигравший должен уйти. Низверженный вождь отправил много противников в изгнание, пока не вынужден был уйти сам. Хотя самостоятельно передвигаться он не мог. Охотники племени по приказу нового вождя, отнесли обездвиженное тело бывшего правителя в лес, где и оставили. По принятому обычаю, изгнанник мог чувствовать себя в относительной безопасности, два дня. Это время отводилось изгою на то, чтобы прийти в чувство после поражения, оправиться от ран и убраться как можно дальше. Начиная с третьего дня после памятного поединка, жизнь отверженного уже ничего не стоила. И теперь человеку нужно было опасаться не только хищных зверей и ядовитых гадов, которых в лесу предостаточно, но в первую очередь бывших соплеменников. Гада легко раздавить, свирепого хищника заманить в ловушку и убить, а если не хватит сил, то просто обмануть и избежать нежелательной встречи. С соплеменниками, ни тот, ни другой вариант, не срабатывал. Что мог противопоставить один, не отошедший от ран человек, дюжине охотников, вознамерившихся его убить. По обычаю, человек доставивший вождю голову изгнанника, получал награду, покровительство и благосклонность. Поэтому пощады от соплеменников ждать не приходилось, нужно бежать умело, заметая следы, в чтении которых, охотники отменные специалисты.

Изгнание длится год. По окончании этого срока, изгнанник мог рассчитывать на прощение и возвращение в племя, где будет все оставшееся время находиться под пристальным наблюдением вождя и преданных ему людей. Хотя, при жизни Лешего не было случая, чтобы кто-то возвращался. Не было такого и в воспоминаниях стариков. Слишком долог срок длиною в год, слишком много опасностей поджидало одинокого изгнанника.

Некоторых из них находили. То, что осталось от тел, разорванных в клочья хищниками, которыми кишел смертоносный лес. Некоторых не находили никогда, люди просто исчезали. Скорее всего, они зашли слишком далеко в лес и участь, постигшая несчастных, была в точности той же, что и прочих изгнанников. Они были разорваны хищниками где-то далеко в лесу, куда не забредали в поисках добычи охотники племени. И лежат где-нибудь кости изгоев, обглоданные начисто зверями и птицами, омытые дождями и просушенные солнцем.

Труп бывшего вождя обнаружили охотники, отправившиеся в лес за добычей. Заодно они решили проверить логово изгнанника и, по возможности, добыть его голову. Его не пришлось искать. Он и не думал уходить ввиду того, что у него была сломана нога, и передвигаться он мог исключительно ползком, и только на короткие дистанции, из-за болевого шока. Надеяться спастись ползком, бессмысленно. Он легко будет найден соплеменниками и станет их добычей. Но с еще большей легкостью, станет добычей хищного зверья, которым кишел лес. Зачем тратить последние минуты жизни в безумном напряжении, когда спасение заведомо невозможно. Кому, как ни бывшему вождю, отправлявшему в изгнание соплеменников, было не знать о тщетности подобных потуг. Если бы полученные в драке раны не были столь тяжелы и несовместимы с жизнью в изгнании, тогда, быть может, имело смысл побороться за жизнь. Хотя год в одиночестве, был неизмеримо длиннее вечности, проведенной в племени.

С ранами, на лечение которых потребны месяцы и заботливый уход, пытаться бороться за жизнь, бессмысленно. Изгой и не пытался что-либо предпринять. Он просто закрыл глаза, и стал ждать смерти. Он мог запретить себе думать о спасении, но не думать вообще, не мог. Глядя на удаляющиеся спины соплеменников, что вернутся спустя пару дней за его головой, он размышлял. Они наверняка рады, что на этом самом месте, окровавленный и беспомощный, оказался именно он, а не бросивший ему вызов, молодой воин. Еще вчера пресмыкавшиеся, чтобы не вызвать неудовольствия, сегодня они готовы разорвать его голыми руками, пользуясь беспомощностью. Еще вчера в его распоряжении было все. Лучшие женщины племени, отборные куски мяса и полное, безоговорочное подчинение соплеменников.

А потом случилось то, что случалось уже не раз. Молодой воин дерзнул бросить ему вызов. В прошлые времена он играючи справлялся с конкурентами, но годы были уже не те. Он постарел, погрубел, не стало в нем неудержимой мощи, перед которой никто не мог устоять. Он чувствовал, что его время заканчивается, и вскоре придется уступить власть другому. От осознания этого он еще больше зверел, соплеменники лишний раз взглянуть на него боялись, чтобы не навлечь на себя гнев, могущий повлечь за собой смерть провинившегося.

Слишком свежи были в памяти события двухгодичной давности. Когда вождь расправился с молодым воином, прогневившим его какой-то мелочью, о которой на следующий день никто и не вспомнил. Ему стало мало просто проучить наглеца, одолеть в драке, и отправить в изгнание. Он шел на поединок с непреодолимым желанием убивать. Сила и опыт взяли верх над молодостью и ловкостью. Он сбил противника с ног и занес дубину над головой, на мгновение, замерев в неподвижности. В глазах поверженного врага он прочел ужас, мольбу о пощаде.

В прошлые времена на этом бы все и кончилась. Победитель вернулся бы к управлению племенем, проигравший отправился в изгнание. Но нынче времена были уже не те. Нужно было преподать соплеменникам урок, чтобы на ближайшие несколько лет они даже взглянуть на него боялись. И он преподал урок. Замершая на мгновение дубина со свистом опустилась вниз, превратив голову поверженного противника в сплошное, кровавое месиво. Наблюдавшие за поединком в ужасе замерли, пораженные страшной развязкой. По их глазам вождь прочел, что ближайшие несколько лет за свою власть он может не опасаться, слишком наглядный урок преподал этому быдлу. Теперь все знают, что ждет того, кто дерзнет бросить ему вызов. Проигравшего отволокли в лес и бросили на растерзание хищникам. Таков обычай. И хотя изгнания как такового не получилось, пусть хотя бы кости сгниют вдали от племени.

Думая, что получил очередные несколько лет для правления, вождь ошибся. Преподанный соплеменникам урок не на всех подействовал должным образом. По прошествии пары лет ему вновь бросили вызов, оказавшийся роковым. Он проиграл и теперь валялся беспомощной тушей в глубине леса, у небольшого скалистого выступа. Логово изгнанников, где до него побывало множество народа, отправленного сюда вождями, в общую массу которых и он внес ощутимую лепту. Не каждому удавалось выбраться отсюда. Кто-то попадал сюда в бессознательном состоянии, с серьезными травмами, мешающими покинуть страшное место.

Рядом с бывшим вождем валялись скелеты неудачников, которым не суждено было уйти, принявших смерть от зубов хищного зверя, и дубин соплеменников, вернувшихся по истечении двухдневного срока. Очередным неудачником должен стать он сам. Сил покинуть это место не было, как и возможности спастись. Он знал, что как только на окружающий мир опустятся сумерки, в лесу начнется совсем иная жизнь. Незримая, неслышная, смертельно опасная для человека. Привлеченные запахом крови хищники, не заставят себя долго ждать. Он помнит вечно голодные и злые глаза, когда был вождем и грелся у костра, наблюдая ночь. Холодные, колючие, злые, в которых не было ничего, кроме животной злобы и безумного желания рвать человеческую плоть.

Согласно обычаю, соплеменники оставляли проигравшему кремниевый нож и каменный топор, что должны оберегать его жизнь и спасти от голодной смерти. Только вот руки совсем не слушаются, и ноги не ходят, и нет у тела возможности спастись, а значит недостойно оно и обеда. Тем более что скоро обедом предстоит стать ему.

Вождь вспомнил увиденные во мраке у костра глаза хищного зверя, переполнявшую их злобу, не сулившую человеку ничего хорошего, и ужаснулся. Здоровая рука еще сильнее сжала рукоятку кремниевого ножа, глаза до боли вперились в пустоту. День начал клониться к закату, подготавливая мир к иной, ночной жизни. Потихоньку лес оживал. Все больше появлялось шорохов, звуков и еле слышных движений, которых не было днем. И чем сильнее опускались на мир предвестники ночи, тем крепче сжимала рукоятку ножа, рука обреченного на смерть человека.

В одиночку человеку справиться с обитающими во мраке хищниками почти невозможно, шансов на удачу ничтожно мало. У раненного, или больного человека, шансов не было вообще. Вождь прекрасно понимал это, но в глубине души надеялся на чудо.

Но чудес не бывает, тем более ночью. Метнувшийся из темноты на скорчившегося у скалистого выступа человека хищник, мгновенно перегрыз ему горло, отделив голову от тела. Окровавленная голова откатилась в сторону, и застыла в паре метров от трупа, невидяще вперившись в лишенный души кусок мяса, ставший добычей лесного зверя. Он и шкуры зверя не оцарапал, не то, чтобы побороться за жизнь. Он даже понять ничего не успел. В лучшем случае заметил мелькнувшую в темноте стремительную тень, за которой пришла смерть.

Вернувшиеся спустя пару дней соплеменники, обнаружили начисто обглоданный труп низвергнутого вождя, да голову, скалящуюся на мир пустыми глазницами. То, что не доделали хищные звери, довершили птицы, что тоже не чурались человеческого мяса, а глаза для них, были самым изысканным лакомством.

Вождь умер. Да здравствует вождь! Неделю в племени был праздник. Соплеменники, уставшие от правления деспота, праздновали его низвержение, обретение нового правителя, который будет лучше, добрее и справедливее своего предшественника. Радуясь, они и не предполагали того, что новый вождь окажется ничуть не лучше прежнего, а в чем-то даже хуже. Не прошло и недели, как ликование по поводу смены правителя, переросло в разочарование, а вскоре и в полное уныние. С приобретением нового вождя, племя ничего не выиграло. Многим пришелся не по душе очередной правитель, но рискнувших открыто высказать неудовольствие было немного. Большинство соплеменников предпочитало молчать и жить, чем восстать и умереть, либо отправиться в изгнание, что, по сути, было одним и тем же, только с отсрочкой во времени.

Но нашлись и такие, кто не желал молчать. Первый, дерзнувший бросить вызов вождю, отправился в изгнание спустя пару месяцев с начала его правления. За ним, с интервалом в несколько лет, отправились и прочие недовольные, рискнувшие противиться его воле. Расправившись со смутьянами, вождь мог спокойно править племенем, не опасаясь за свою власть. Открытых противников он изничтожил, а тех, что шушукались за его спиной, опасаться не приходилось. Они только и способны, что на разговоры, и ни на что более.

Но подрастало новое поколение, молодые и горячие бойцы, которые могут бросить вызов вождю в гордыне своей, мечтая занять его место. Их не стоило недооценивать. Слишком хорошо нынешний вождь помнил, в каком возрасте он возглавил племя, и что проигравший схватку вождь, и проиграл во многом благодаря излишней самоуверенности, не приняв молодого соперника всерьез.

Вождь присматривался к подрастающим воинам на охоте, в быту, подмечая сильные и слабые стороны, знание которых в будущем окажется на руку. Он силился разглядеть за молодой веселостью опасность, выявить потенциального претендента на власть.

Вождь был опытен и сметлив. К тому времени, когда молодой охотник племени по имени Леший набрал силу, он уже все о нем знал, все его сильные и слабые стороны. Вождь был готов к схватке и был уверен на 99%, что будет победителем именно он, а не его противник. Хотя и на его долю оставлял 1%, если что-то недоглядел, в чем-то ошибся. Невозможно все рассчитать и предусмотреть.

Когда они схватились за дубины, вождь готов был к схватке и уверен в победе. Почти уверен. Он оставлял молодому противнику один шанс из ста, на благоприятное завершение драки. Но Леший не сумел воспользоваться дарованным ему шансом. Гнев и ярость затопили рассудок волной всепоглощающей ненависти, мешающей думать. Ослепленный ненавистью, он ринулся в драку, руководствуясь одними эмоциями, не прислушиваясь к голосу рассудка. И напрасно разум взывал к нему быть осмотрительнее, не идти напролом, сражаться с противником, как с сильным, и хитрым диким зверем. Эмоции оказались сильнее рассудка, и он пошел напролом. Слишком велик был его гнев, когда разомлевший после сытного обеда правитель, наевшийся до отвала дичины, принесенной Лешим и другими охотниками, покусился на то, что Леший считал своим.

Юная соплеменница, предмет вожделенных взглядов молодого охотника, с которой он намеревался делить медвежью шкуру на полу пещеры, в одном из укромных уголков. Вот только докажет, что сможет прокормить и ее, и многочисленное потомство, что она подарит ему после бурных ночей проведенных на медвежьей шкуре, в потаенном уголке пещеры. Он знал, что и она поглядывает в его сторону с интересом, оценивает, сравнивает с другими претендентами на свою нежную, еще не огрубевшую от времени и суровых жизненных условий, плоть. И он старался изо всех сил, чтобы привлечь ее внимание, дабы она сделала выбор, предпочтя его прочим соискателям.

......В тот день охота была удачной. Он с группой охотников завалил огромного медведя, тушу которого они едва дотащили до племенных костров. Слишком могуч был лесной великан, который не боялся даже встречи с саблезубым тигром, обитающим в здешних краях. И тем более не боялся ничтожных людишек, худых и безволосых созданий, встретившихся на его пути. В них он не видел достойных противников. Откуда было знать мохнатому властителю леса, что людишки, которых он презирал, пришли в лес, чтобы его убить.

Медведь был старый, матерый. Ему было не впервой лакомиться человеческим мясом, вкус которого ему пришелся по душе. Он знал, где обитают эти шумные, неуемные существа. Проходил несколько раз ночью вблизи того места, где людишки нашли пристанище отгородившись от мира стеной костров. Огня медведь боялся. Этот, лишенный рук и ног противник, постоянно меняющий форму и пышущий жаром, был сильнее его. Однажды, в молодости, много лет назад, когда он был еще глупым молодым медведем, после молнии, ударившей в сухое трухлявое дерево, в лесу родился огонь. С ним то и встретился молодой медведь, еще недостаточно опытный охотник, а поэтому вечно голодный и злой.

Светящееся в ночи существо, то разрастающееся до невероятных размеров, то стремительно уменьшающееся, двигающееся из стороны в сторону, не могло не привлечь его внимания. Медведь подкрался к нему и, не смотря на проснувшееся, доселе дремавшее чувство тревоги, прыгнул. Накрыл светящееся существо всей тушей, придавил сотней килограммов живого веса. Он бы с радостью врезал ему когтистой лапой, страшным оружием, ломающем хребет любому встреченному существу, которому надлежит стать медвежьей добычей. Вот только бить было некуда, настолько непостоянно и расплывчато было это аморфное существо.

Но, существо, придавленное стокилограммовой тушей, и не думало сдаваться, молить о пощаде, которой все равно не будет. Оно просто дразнило его, заманивая кажущейся слабостью и расплывчатостью форм. Едва медвежья туша накрыла светящееся в ночи существо, как оно с невероятной злобой, набросилось на зверя. Тысячи клыков впились в сильное тело, прожигая насквозь. И некому нанести ответный удар, чтобы сполна отплатить за мучительную боль, разрывающую тело.

Он проиграл. Слишком сильна была боль от укусов вцепившейся в него твари, слишком силен пережитой ужас. Он бежал прочь, вереща от ужаса и боли, захлебываясь вонью паленой шерсти, остужая обожженную плоть. Заслышав его безумный вопль, останавливались, тревожно прислушиваясь, хищники, рангом поменьше, пытаясь понять, что за чудовище объявилось в лесу, вселив ужас в сердце владыки здешних мест.

Медведь бежал прочь, не разбирая дороги, вереща от ужаса и боли. И мнилось ему, что злобное аморфное существо гонится за ним по пятам, не отставая ни на шаг. И продолжает кусать, норовя вцепиться в горло. Медведь продолжал наращивать темп, и казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди, и он рухнет замертво, став легкой добычей преследователя. И лишь окунувшись с головой в реку, немного сбив терзающую тело боль, он освободил свой разум от навязчивой мысли о преследователе.

Никто и не думал покушаться на жизнь лесного владыки. Злобное аморфное существо, вероломно напавшее на него, осталось в глубине леса, откуда зверь так позорно бежал. И хотя медведю хотелось еще раз взглянуть на существо, не имеющее четких очертаний, и с виду такое неопасное, оказавшееся всесильным монстром, ему понадобилось несколько дней, чтобы перебороть поселившийся в сердце страх. Когда боль обожженного пламенем тела спала, он, вернулся туда, откуда позорно бежал несколько дней назад. Существа, обратившего его в паническое бегство, нигде не было. Об его существовании напоминала лишь груда углей, да обгоревший ствол разбитого молнией лесного исполина. Аморфное существо не было хищником в привычном понимании этого слова. Оно не охотилось, как медведь на живых существ, предпочитая деревья, и умирало, не получая древесной пищи в должном количестве. Но, хотя существо и не было хищником, оно заставляло зверье, держаться от него на почтительном расстоянии. И чем дальше от него, тем лучше. Эту непреложную истину усвоил на всю оставшуюся жизнь и молодой медведь.

Людишки, ничтожные, безволосые двуногие существа, которых он презирал за слабость и любил за отменный вкус, не упуская возможности при случае напасть, каким-то образом приручили аморфное создание, прикормили его. Оно польстилось на предложенную пищу, и пошло в услужение, охраняя от нападок дикого зверя, согревая жилища в стылые и промозглые ночи. Нередко, проходя вблизи их стойбища, возмужавший медведь поглядывал на огонь и укрывшихся за ним людишек. С каким бы удовольствием он оказался там, в самой гуще двуногих, раздавая лапой удары направо и налево, с каждым ударом заготавливая пищу впрок. Он бы без тени сомнения напал на людишек, если бы не огонь. Теперь он знал имя странного существа, которое охраняло людей от матерого медведя и иных, обитающих в ночи хищников, что также не прочь полакомиться человечиной.

Медведь стар и матер. Ничего не осталось в нем от безрассудного медвежонка, решившего сразиться с огнем. Зверюга возмужал, заматерел, и всегда прислушивался к внутреннему голосу, предостерегающему его об опасности. Внутренний голос твердил, что хилые двуногие собравшись вместе, и вооружившись острыми палками, могут быть опасны, и встречи с ними лучше избегать. Он прислушивался к голосу разума, и поэтому ему удавалось избегать встреч с охотниками, рыщущими по лесу в поисках добычи.

Медведь наблюдал за ними, следил за каждым их шагом, и горе охотнику, отделившемуся от группы. В племя он не возвращался и только медведь знал, где нашли последний приют его обглоданные кости. Но двуногие, которых он так ненавидел и презирал, оказались хитрее. Они обманули лесного гиганта. Пока он наблюдал за отправившимися за добычей в лес охотниками, другая группа, о существовании которой он даже не подозревал, выследила его и напала.

Невозможно описать боль, пронзившую тело после удара остро отточенной палкой, глубоко воткнутой в бок одним из охотников. Издав крик ярости и боли, зверь поднялся на задние лапы и пошел на обидчиков, чтобы переломать им кости, размозжить лапой головы. Звериный крик распорол тишину летнего дня, приводя все живое в ужас.

Крик раненного зверя привлек внимание группы, за которой следил медведь. Группа развернулась и поспешила на звук, чтобы вскоре принять участие в трагических для медведя, событиях. Он все еще был уверен в победе. И наступал на обидчиков, что трусливо пятились под его напором. Выставив вперед остро отточенные палки, не давая медвежьим лапам добраться до них, всякий раз больно жаля. От боли и бессильной ярости, зверюга совсем потерял голову. Его крохотный разум был переполнен яростью и злобой, и не было в нем иных мыслей, кроме желания убивать.

Он не видел ничего вокруг. Он не заметил, как сзади появились люди, бесшумно выскользнувшие из-за деревьев. Он даже не подозревал о том, что его смерть за спиной, ждет подходящего момента, чтобы предъявить свои права. А затем жгучая, всепоглощающая боль затмила медвежий разум, затопив его волной смертной муки, заставив поблекнуть и угаснуть. И он упал, под ноги убогих и слабых, но хитрых и коварных двуногих, сумевших одолеть владыку леса, от которого шарахались даже гигантские кошки, гроза всего живущего. Он не видел, и не слышал, как вокруг поверженного тела, людишки отплясывали ритуальный танец, благодаря небеса за удачную охоту.

Затем тело куда-то тащили согбенные под его тяжестью, существа. Они шли часа два, пока не оказались за полосой защитных костров, вблизи которых медведь нередко прогуливался голодными осенними ночами. Сейчас, днем, костры еле теплились в ожидании ночи, готовые в любой момент ожить, и вновь стать огромными и злыми, способными одолеть любого хищника. Спустя полчаса, после появления в становище людей знатного трофея, племенные костры горели в полную силу, накормленные охапками брошенных в огонь, дров. В пламени костра жарилось аппетитно шкворчащее, медвежье мясо, которого хватит племени на несколько дней. В эти дни можно будет отдохнуть от ежедневных трудов, предаваясь ничегонеделанью и обжорству, пока от груды мяса не останутся одни лишь кости, и урчащие животы вновь не погонят охотников в лес.

По традиции, отборные куски мяса доставались удачливым охотникам и вождю, в знак признания его власти. Но не только лучшее мясо доставалось вождю, вообще все самое лучшее в племени, даже если кто-то считал это своим. Вождь был вправе взять на свою медвежью шкуру любую женщину племени, и насладиться любовными утехами, не опасаясь гнева самца, делящего с нею ложе, считающего ее своей собственностью.

Иногда вождь так делал специально, желая вызвать гнев соплеменника. Все женщины в племени были примерно одинаковы, и ни к чему ему было брать чужих, когда своих полдюжины, причем лучших во всех отношениях. Желание спровоцировать возможного соперника, толкало его на подобные поступки. Иногда провокация удавалась. Взбешенный подобной выходкой соплеменник хватался за дубину, бросая вызов. Вождь только этого и ждал. Нет ничего более легкого, как справиться с ослепленным гневом противником. Пара минут и очередной оглушенный, и поверженный конкурент отправлялся в изгнание, а вождь в очередной раз доказывал племени свое могущество.

Нескладную, еще не сформировавшуюся женщину с угловатыми бедрами, маленькой острой грудью и тонкой талией, скорее не женщину, а подростка женского пола, вождь выбрал не случайно. Для него она не представляла ни малейшего интереса как сексуальный партнер. Она, такая угловатая и нескладная, не шла ни в какое сравнение с лучшими женщинами племени, готовыми при малейшем его желании, согреть ложе вождя. Он грубо схватил ее за руку и потащил вглубь пещеры вовсе не для того, чтобы удовлетворить внезапно возникшую похоть. Он даже не был уверен в том, что станет доводить задуманное до конца.

Он преследовал совсем иную цель, нежели плотские утехи. Уж больно не понравились ему глаза молодого охотника по прозвищу Леший, за которым он присматривал последнее время, интуитивно чувствуя с его стороны все возрастающую опасность. С каждым днем взор молодого охотник становился пронзительнее. Нередко он посматривал на вождя без должного почтения. Леший по своей натуре лидер, которого безоговорочно слушались на охоте соплеменники. И не только ровесники, но и люди постарше. Это послужило сигналом вождю, что пора действовать. Он понимал, промедли он еще немного и будет поздно. С каждым днем потенциальный противник матерел, набирался опыта и сил. Время работало не на вождя, а на молодого соперника. И хотя он открыто не выражал неповиновения, но вождь не сомневался, что это лишь дело времени. Рано, или поздно, Леший обязательно бросит ему вызов.

Вождь, много повидавший, ничуть в том не сомневался. Как не сомневался и в том, что если почувствовавший собственную силу соперник, бросит ему вызов, совладать с ним будет не просто. Он понимал, что если хочет сохранить власть в племени, взамен незавидной доли изгнанника, то нужно действовать немедленно, и решительно, чтобы спровоцировать молодого охотника на ответные действия. Когда Леший вернулся с охотниками из леса, вождь понял, его время настало, медлить более нельзя, если он не желает потерять все, что дает человеку положение вождя, да и саму жизнь. Глаза молодого охотника горели триумфом, на него с восторгом и обожанием глядели женщины, дети и старики племени. В их глазах Леший был героем. Ведь именно под его началом охотники добыли в лесу исполинского медведя, хозяина здешних мест. Именно его удар под лопатку и в сердце великана, отправили душу чудовища к праотцам, даруя людям несколько дней сытой жизни.

И это далеко не первый успех молодого охотника. Ему и прежде доводилось возвращаться из лесу со знатной добычей. Но сегодня был триумф, звезда охотничьей удачи, ярко сверкала над его головой. Ее блеск резал глаза вождю, подталкивал к мысли действовать. Он растолкал соплеменников, столпившихся у знатного трофея, по праву вождя вырезал из туши лучший кусок и впился в него зубами, сопя и чавкая, пуская по подбородку кровавые пузыри. При этом, не отрываясь, смотрел на Лешего. Он заметил, как потемнели глаза охотника, как тот стиснул зубы и сжал кулаки, с трудом сдерживаясь от стычки, которая неминуемо закончится дракой. И вождь продолжал чавкать и кривляться, брызгая кровавой слюной и провоцируя его на конфликт.

Но молодой охотник сдержался, унял свой гнев, понимая, что, не смотря на успехи в охотничьих делах, еще не может на равных противостоять вождю в драке. Он предпочел стерпеть, проглотив обиду, делая вид, что это его не касается, и вождь вправе делать все, что ему заблагорассудится. Все, или почти все.

Поняв, что таким образом Лешего не пронять, вождь изменил тактику. Недоеденный кусок мяса полетел в пыль. Но не успел он коснуться земли, как его подхватили жадные руки. В эти руки вцепились другие, затем третьи. Вскоре на месте падения мясного огрызка стоял невообразимый гвалт и добрый десяток человек, состоящий из стариков, детей и женщин, дрался в пыли за право обладания лакомым куском. Мужчины стояли в стороне, не вмешиваясь в схватку. Не пристало мужчине драться за жалкую подачку, даже если она из рук вождя. Добытый сегодня медведь огромный, его туши хватит всем на несколько дней. Зачем драться в грязи, если можно получить свою долю чуть позже, когда придет черед делить добычу. Охотники сильны и выносливы. Они привыкли обходиться без пищи, не теряя при этом сил и подвижности, по несколько суток. И им ничего не стоит обождать несколько минут, пока вождь насытится и приступит к дележке.

Вождь и не голоден был вовсе, хватая лучший кусок мяса. Этим он в очередной раз демонстрировал могущество и власть. Ужимками, кривляньем вождь провоцировал Лешего, в котором подспудно чувствовал соперника, что может покуситься на власть. Вождь понимал, если промедлит еще немного, то его шансы на победу уменьшатся, а у соперника, возрастут. И он решил, что настал час поквитаться со слишком удачливым и популярным в племени охотником, унизить его в день триумфа.

Попытка спровоцировать молодого охотника при дележе добычи не увенчалась успехом, хотя искомый финал был близок. Не хватило всего чуть-чуть, чтобы вывести охотника из себя, заставить схватиться за дубину и броситься на обидчика. Но вождь твердо решил, именно сегодня поквитаться с соперником, и поэтому не думал останавливаться, тем более он знал, как можно вызвать гнев триумфатора.

От его проницательного взора не укрылось, какие жадные взгляды бросал молодой охотник на женскую половину племени, увлеченную пожиранием добычи. Обратил внимание и на то, как большую часть отборного куска Леший спрятал за пазуху, чтобы сделать подарок. И он знал, кому этот подарок предназначался.

Леший терпеливо ожидал окончания трапезы, чтобы приблизиться к той, кого выбрал подругой. Он достаточно зарекомендовал себя, как удачливый охотник, чья подруга не останется голодной. И он замечал, что и избранница, с интересом поглядывает в его сторону, выделив красивого и сильного молодого охотника, из числа прочих претендентов на ее юные прелести. Он чувствовал, что она не откажется и от подарка, и от предложения перебраться на его медвежью шкуру в глубине пещеры. Сегодня он получит роскошную шкуру хозяина леса. Его копье оборвало жизнь лесного владыки и по законам племени он имеет право распоряжаться шкурой по собственному усмотрению. И лишь от него зависит, как он с ней поступит. Порежет на куски, сделает одежду себе и подруге, или превратит в мягкое и теплое, уютное ложе. Он выбрал второй вариант, представив, как будет нежиться на шкуре со своей избранницей, предаваясь сладостным любовным утехам. Найдется первое семейное дело и для подруги. Начисто выскрести и высушить кожу, чтобы она не испортилась, и не пришла в негодность.

И тогда шкура прослужит долгие годы. На ней они будут спать, любить друг друга, растить детишек, которых будет не меньше дюжины, в соответствии с традициями племени. А может их будет и больше, неважно. Во взрослую жизнь из многочисленного выводка любой семьи выходят не более 2-3. Остальные погибают либо в младенчестве от голода и болезней, либо в подростковом возрасте от зубов хищных зверей, или укусов ядовитых змей.

......Ползучих гадов в округе водилось превеликое множество. Иногда они заползали в жилище людей, принося смерть. Если гад заползал к людям днем, то у него не было шансов сделать свое черное дело. Он был тут же изобличен и убит. Убивший змею человек имел приличный кусок мяса для поддержания жизни, которую ползучая гадина, пыталась отнять.

Охотой на змей, наряду с прочими вмененными им в обязанность делами, занимались подростки мужского пола. Они же, стоя по колено в воде протекающей в низовье стойбища реки, держа в руках остро отточенные палки, охотились на рыбу. То и дело над рекой разносился чей-то победный крик, и на берег летела пронзенная удачливым охотником, здоровенная рыбина. Ее тотчас же оттаскивали от берега ребята помладше, которым еще по статусу не положено было охотиться, но они уже вышли из того возраста, чтобы наряду с женщинами и девчонками, выкапывать съедобные коренья. У реки, они нередко встречали змей, греющихся на солнце, на прибрежных камнях, свернувшихся в тугие, упругие кольца. Встреча с людьми, даже очень маленького роста, заканчивались змеиной смертью. Но иногда, прежде чем умереть, змее удавалось сделать смертоносный укус.

Мальчишки, выказывая удаль и бесстрашие, совершали порой такие безрассудные поступки, что змее не оставалось ничего другого, как жалить протянутые к ней конечности. В конце концов ее убивали, но не все из юных охотников надолго переживали умерщвленного гада. Кое-кто вскоре начинал корячиться в страшных судорогах и умирал в жутких муках. Смерть товарища по играм от змеиного укуса, ничего не говорила остальным, в результате следовали очередные смерти.

Но смертность от ядовитых змей была не главным злом. Болезни, часто вспыхивающие в племени, собирали обильный урожай человеческих жизней. В первую очередь среди детей и стариков, внося опустошение в их ряды. Взрослые члены общины были менее подвержены зловредным болезням, а если и заболевали, то не в такой тяжелой форме, и, как правило, выживали. Видимо со временем в организме вырабатывался иммунитет, которого еще не было у детей, и который растерялся у стариков. До выхода во взрослую жизнь доживали единицы из многочисленного семейного сообщества. И поэтому главы семейств не прекращали воспроизводство, с завидным постоянством выдавая все новых членов племени.

Собирался и Леший заняться улучшением демографической ситуации в племени, изрядно поредевшем после эпидемии неведомой болезни, что унесла несколько десятков жизней. По глазам избранницы он видел, что и она не прочь поучаствовать в благом деле, если работать придется в паре с ним. Оставалось одно, протянуть ей руку и позвать с собой. И он уже начал подниматься с места, чтобы подойти к ней с предложением руки и сердца, но его опередили.

Вождь знал о сердечных пристрастиях охотника и понимал, что сегодня у него наиболее подходящий момент для признания, судя по тому, какими глазами смотрели влюбленные друг на друга. Вождю нужна была драка. Сегодня. И именно с охотником по прозвищу Леший. Если во время дележки добычи не удалось спровоцировать соперника на схватку, это не значит, что он отказался от намерения драться. Он знал наверняка, как вызвать гнев охотника, заставить схватиться за дубину.

Он грубо схватил за руку, рывком поднял с места и потащил за собой отчаянно упирающуюся и визжащую, молодую девицу, которой еще только предстояло стать женщиной, в чем он собирался поучаствовать. Он сделает из нее женщину, хочет она того, или нет, не смотря на ее отчаянное сопротивление. Трахнет ее так, как умеет делать только он один. Никто в племени не сравнится с ним в умении доставить женщине удовольствие. Это хорошо известно его многочисленным подругам, предпочитавшим делить его с остальными, нежели предпочесть какого-нибудь охотника.

По части удовлетворения женщин, он был непревзойденным мастером. К тому же рядом с ним теплее, и сытнее. Лучшее место у костра и в пещере занимал вождь, лучшие куски доставались ему, и только он решал, кому и сколько дать пищи. Побывавшие с ним на медвежьей шкуре женщины, обзаведшиеся собственными семьями и мужьями, продолжали тайком бегать к нему, чтобы вкусить настоящей мужской ласки. Не мало детишек племени имело сходство с вождем, хотя их матери проживали с другими кавалерами. Не могли женщины, вкусившие плотской любви с вождем, даже если она случилась насильно, забыть о полученном сексуальном опыте. Обретя возможность сравнения, они отдавали предпочтение вождю, отличавшемуся особенными размерами и мастерством.

Так будет и со строптивой девчонкой, что отчаянно упиралась и визжала, когда он тащил ее к своему ложу, покрытому шкурой тигра, чтобы сделать из нее женщину. Он сделает это. Здесь и сейчас. Не дожидаясь ночи, на глазах у всего племени. И никто не сможет ему помешать. Один лишь человек может вступиться за угловатое и визгливое создание, кувыркаться с которым у вождя особого желания не было. Для любовных утех вождь предпочитал женщин, с большой грудью и роскошной задницей. Худышки и соплячки если и попадали к нему на ложе, то лишь в воспитательных целях, чтобы проучить их лично, а чаще, чтобы вызвать на драку их кавалеров.

Пару раз удавалось ему таким образом вызвать гнев затронутых его выходкой, соплеменников. С разбитыми черепами они отправились в изгнание, а он лишился двух потенциальных соперников, что могли в будущем представлять для него угрозу. Он лишился соперников и приобрел их женщин, что по ночам бегали к нему, и которых он, будучи в хорошем расположении духа, одаривал мужской лаской, неустанно заботясь об увеличении численности подвластного ему племени. Эта, верещащая во все горло девчонка, еще будет благодарна за урок настоящей мужской любви. Еще побегает за ним, умоляя о повторном свидании.

Лишь один человек на свете, мог помешать девчонке, познать настоящее женское блаженство. Молодой охотник Леший. Его глаза, подернутые любовной поволокой, потемнели, налились кровью. Тело напряглось и одеревенело, руки сжали дубину с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Грудь молодого охотника ходила ходуном. Он из последних сил сдерживался, чтоб не сорваться с места и не наброситься на вождя.

Вождь, тащивший из женского круга отчаянно упирающуюся девчонку, краем глаз наблюдал за соперником. От его наметанного взгляда не ускользнули изменения в облике молодого охотника. Он чувствовал, что противник сдерживается из последних сил, что нужно еще чуть-чуть, чтобы заставить его ввязаться в драку.

Вытащив отчаянно сопротивляющуюся девку из круга женщин, вождь победно заорал, заглушая криком вой бродящего неподалеку от границ племени, голодного зверья, не рискующего вступить в полосу огня и света, чтобы напасть на людей.

Но и его торжествующий крик не возымел должного эффекта. Леший был напряжен до предела, но держался. И тогда вождь рывком поставил жертву на колени, а затем, размахнувшись, отвесил по ее тощей заднице такого пинка, что она пролетела несколько метров до стены пещеры. Ударившись лицом, разбила его в кровь и осела вдоль стены. Струйки крови из разбитого носа стекали по подбородку на шею и грудь, окрашивая грязно-серые звериные шкуры, служившие одеждой, в багровые тона. А к ней уже шел вождь, на ходу срывая с себя звериные одежды. Намерения его были предельно понятны даже самому твердолобому из племени. Вождь решил удовлетворить свою похоть даже если выбранный им объект, вовсе не желает этого. Этого желает он, вождь, и ничто не помешает ему.

Шкуры, покрывающие мощное, мускулистое тело, слетели прочь, обнажая его, готовое к бою с безжизненно распростертой девушкой, сексуальное оружие. Он потянулся к ней, чтобы разложить на шкуре поудобнее, пошире раздвинуть ноги для успешного внедрения, и начала процесса превращения соплячки в женщину.

Но едва его пальцы коснулись обнаженных, загорелых ног, как позади, раздался яростный рык, и серая тень метнулась от костра. Но вождь был готов к нападению, давно его ждал, искусно провоцируя драку. Дубина просвистела над его головой. Но вместо того, чтобы размозжить насильнику череп, мощнейший удар пришелся в пустоту. Дубина со стуком ударилась о пол пещеры, вздымая к потолку тучи слежавшейся пыли. А когда Леший изготовился для очередного удара, обнаружил противника готовым к драке, зловеще скалящегося с дубиной в руках.

Чавканье и сопение, сопровождающее пирушку, прекратилось. Первый голод был утолен, а взгляду открылось зрелище, ради которого можно на время позабыть о пиршестве.

Взгляды вождя, бросаемые на Лешего, не сулили ничего хорошего. Он и сам отлично понимал, что обратной дороги нет. И теперь только от него зависело, будет ли он жить, и в каком качестве. Всесильного вождя, или оказавшегося вне закона, изгнанника. И Леший не отвел взгляда, позабыв обо всем. О любимой, ради которой ввязался в драку, о соплеменниках, молчаливо взирающих на происходящее. Он видел лишь перекошенное злобой, оскалившееся в зловещей ухмылке, лицо вождя. Не отводил от него взгляда, крепко сжимая в руках дубину, ожидая подходящего момента, чтобы проломить ненавистный, скалящийся череп.

Так и ходили они, сжимая в руках дубины, не спуская глаз с противника, ожидая подходящего момента для атаки, присматриваясь к сопернику. А затем этот самый момент настал. Замелькали в воздухе дубины, с оглушительным треском сталкиваясь, а воздух огласился яростными криками.

Бой был скоротечен, как и все предыдущие, случавшиеся между вождем и претендентом на власть. Сражение длилось минуты, до первой ошибки одного из сражающихся, которая становилась роковой. Кому-то повезет, а кто-то окажется, менее удачлив. Как правило, чаще везло вождю, и только в редких, исключительных случаях, везение оказывалось на стороне претендента, становящегося новым вождем.

В этой схватке чуда не случилось. Опыт и грубая сила, оказались сильнее молодого напора. Леший даже понять не успел, как и когда перед ним оказалась пустота, в которую ухнула его дубина. Увлеченный инерцией мощного удара, в который он вложил всю свою силу, надеясь одним ударом пришибить обидчика на месте, Леший рухнул на каменистый пол пещеры. Спустя мгновение он уже был на ногах, и развернулся лицом к противнику, чтобы отразить атаку. Но потерянных секунд, с лихвой хватило, чтобы решить исход схватки.

Последнее, что он увидел, это дубина, с бешеной скоростью летящая прямо в лоб. Удар был такой силы, что попади вождь в висок, или по темени, то отправлять его в изгнание не имело бы смысла. Проще бросить труп на растерзание диким зверям, что каждую ночь, бродили вдоль границ племенных костров, голодными и злобными глазами вглядываясь в мелькающие за полосой огня, силуэты. В голове у Лешего случился взрыв. Из глаз сыпанул сноп искр, которыми легко можно было зажечь угасший костер. Вслед за вспышкой наступила полная темнота, в которой не было ни звуков, ни мыслей.

Но он не умер, он просто был в бессознательном состоянии, и прибывал в нем все то время, пока охотники тащили бездыханное тело соплеменника к месту изгнания. Он еще несколько часов не видел и не слышал ничего даже после того, как они ушли, оставив Лешего одного в диком, враждебном человеку, лесу.

Вождь ликовал. На ближайшие несколько лет, он избавился от притязаний на свое место. Надолго в тупые головы соплеменников вбил мысль о том, чем чревато непокорство и неповиновение. Он обезопасил свое будущее и укрепил власть. Теперь он готов был развлечься, доказать преимущество не только в драке, но и в любовных делах. И он увлек за собой сразу двух женщин, пышных, с крупными грудями и большими задницами, роскошными лонами, которые так любил буравить на тигриной шкуре, доводя их до полного изнеможения. Вскоре их сладострастные вопли и его довольный рык, слились в единое целое, оглашая похотливой симфонией самые отдаленные уголки пещеры.

Следуя примеру вождя, мужчины племени потащили на шкуры женщин, которых кормили и считали своими, которые рожали им детей. И никому не было дела до застывшей в неподвижности у стены нескладной девчонки, так и не ставшей женщиной, которой не суждено было познать мужчину. И дело не в том, что отвергнутая вождем она никому была не нужна. В племени нашлось бы немало желающих подобрать девчонку, если бы та осталась жива. Но ей не повезло. Она не успела среагировать и прикрыться руками, чтобы смягчить удар головой о стену. Удар был такой силы, что свет померк в ее глазах. Так и провалялась она, застывшая и окоченевшая, в паре метров от распаренных тел вождя и женщин, всю ночь предававшимся сексуальным утехам. А потом вождь и его женщины, утомленные бурной ночью, спали до обеда, и не нашлось в племени смельчака, дерзнувшего нарушить их покой.

Мужчины отправились на охоту, женщины занялись сбором кореньев, старухи выделкой кожи и прочими домашними делами, старики и подростки добычей дров и поддержанием огня в кострищах. И никому не было никакого дела до застывшего, мертвенно-бледного тела девушки, скорчившегося в паре метров от любовного ложа вождя.

И только вечером, по его приказу, тело несчастной было выброшено за пределы защитного барьера костров, на растерзание диким зверям, что каждую ночь бродили поблизости от людей, надеясь на поживу. Иногда их прогулки не оказывались напрасными. В племени не хоронили умерших. Их выносили за пределы обитаемой территории и оставляли на съедение зверям. Ночью, если прислушаться, можно было услышать в темноте, чавканье и сопенье, рычанье и визг зверья, справляющего тризну о покойном. В долину скелетов оттащили и тело девчонки, посмевшей сопротивляться воле вождя, и поплатившейся за это жизнью.

Уже на следующий день о ее существовании никто не помнил, словно ее никогда и не было. Более длинная память соплеменников была уготована Лешему. О нем помнил вождь. Спустя два дня, он отправит охотников в лес, чтобы убедиться в том, что соперник мертв и его бренные останки растерзали хищные звери. Если он не умер и сбежал, вождь его постарается найти и убить. По заведенным в племени правилам, изгнанник находится вне закона в течение года, и каждый вправе убить его при встрече.

......Очнулся Леший поздно вечером. Голова гудела и разламывалась от нестерпимой боли, и была настолько тяжела и неподъемна, что стоило немалых усилий оторвать ее от земли. Все кружилось и плыло перед глазами, в голове стоял невообразимый шум, через который просачивалась единственная здравая мысль, — нужно как можно быстрее убираться отсюда прочь. Но еще несколько бесконечно долгих минут он просидел, прислонившись спиной к скале, ожидая, когда немного утихнет шум в голове, а предметы перед глазами, перестанут плыть, обретя присущую им неподвижность. Когда взор обрел былую ясность, он с ужасом отметил, что находится в окружении множества костей, оставшихся от его предшественников, оказавшихся в изгнании.

Изгнание. Воспоминание о недавней драке с вождем, в которой потерпел сокрушительное поражение, камнем обрушилось на него. Однажды это обязательно должно было случиться, но он не думал, что так рано. Дело сделано, и исправить что-либо, уже невозможно. Он умер для племени, или почти умер, и будет пребывать в этом состоянии, как минимум год, если ему повезет. Впереди два возможных варианта развития событий, но начаться они должны одинаково.

Первым делом ему необходимо срочно покинуть место, предназначенное для изгнанников, куда их доставляли после драки с вождем с повреждениями различной степени тяжести. Лешему в этом отношении повезло. Руки и ноги целые и невредимые, ну а что до шума в ушах, то это временное явление. Со временем шум утихнет и все придет в норму. Главное уйти с проклятого места, как можно дальше. Слишком хорошо известно оно охотникам племени, которые обязательно вернутся сюда спустя пару дней, чтобы воочию убедиться в его смерти. Известно это место и диким зверям, что время от времени наведываются сюда, помятуя о прекрасной добыче, что время от времени встречается там.

Встреча ни с людьми, ни с животными, ничего хорошего Лешему не сулила. Зверь он и есть зверь, ему плевать на сроки и правила. Человек его враг, которого нужно убивать при любой возможности. К тому же мясо его, такое нежное и вкусное. Соплеменники теперь его враги на ближайший год, срок, отмеренный изгнаннику на перевоспитание. По законам племени каждый, встретивший изгнанника, вправе его убить и получить из рук вождя награду. Встречи с одиноким охотником племени Леший не опасался, будучи лучшим из них, но его соплеменники не имели привычки шастать по лесу в одиночку. Совладать с группой охотников, у него не было никаких шансов, как не было желания возвращаться в племя, в качестве трофея, нанизанного на пику.

Целый год он должен скрываться, и от дикого зверя, и от людей, еще вчера бывших его сородичами. Ему предстоит отыскать в лесу убежище, чтобы прожить в нем все это время, до окончания срока изгнания. А еще нужно найти огонь, построить очаг, на котором сможет готовить пищу, возле которого будет греться долгими зимними ночами. И хотя снег в этих краях был редким явлением даже зимой, ночи в эту пору были стылыми, от пронизывающего холода могла спасти только дюжина звериных шкур, а еще лучше, согревающий жилище, огонь. Без огня не выжить, особенно зимой. Но огонь, в его случае, не только благо, но и зло. Острый нюх соплеменников способен издалека уловить запах дыма в лесу, найти кострище, и человека, заботящегося о нем, а затем его убить. Потому, как в лесу не могло быть иного человека, кроме изгнанника, осужденного на смерть.

Нужно уходить вглубь леса, за границу, которую никто из соплеменников, пересечь не решится. Границей была река. Никогда при жизни Лешего никто из соплеменников не пересекал запретную черту. На реке лежало табу, хотя уже давно никто не помнил наложившего запрет вождя. Если запретную речную границу люди племени не пересекали, по крайней мере, по доброй воле, то на речке они бывали не раз. Возле стойбища, в сотне метров от жилища людей, протекала река. Но она была иной, нежели предстающая взору в лесной глуши. Она была прозрачна, мелка и чрезвычайно бурлива. Ширина ее не превышала десятка метров и в самом глубоком месте, едва доходила до пояса подростку. Река была кормилицей.

За самой ее кромкой, поросшей редким кустарником, земля была богата на сочные съедобные коренья, что с утра и до вечера искали и выкапывали не занятые делами в стойбище, женщины и дети. Вооружившись грубыми корзинами, изготовленными из прутьев прибрежного кустарника, они весь день ползали на четвереньках. С острыми палками в руках, позволявшими быстрее добраться до корня. Заметившие растение, имеющее мясистый и вкусный клубень, или корневище, обкапывали его со всех сторон и извлекали на поверхность, стараясь не повредить. Женщины ловко и сноровисто отыскивали, откапывали и очищали от грязи, съедобные коренья. Маленькие дети просиживали по пол дня у найденного, а чаще указанного матерью, корешка. Высунув язык от усердия, слабыми ручонками колупали податливую землю, обкапывая корешок со всех сторон, чтобы с радостным визгом, присоединить его к охапке собранных матерью. Дети за результатом не гнались, для них это была просто игра. Кому-то она пригодится в дальнейшей жизни, кому-то нет. Мальчишки занимались копанием кореньев в самом юном возрасте, чтобы, чуточку повзрослев, никогда больше не возвращаться к этому, далеко не мужскому занятию.

Едва мальчонка взрослел, он переходил на качественно новый уровень. Его ценность в племени повышалась. Покончив с кореньями, он приступал к следующей необходимой в племени деятельности, — ловле рыбы. Ловля рыбы была делом, которым соплеменникам Лешего занимались в детстве, а затем, в старости. Подростки, под присмотром стариков, рыбачили на реке. Точнее сказать охотились. Для того на противоположном берегу ломались прутья кустарника, толще и прочнее, не в пример тем, что шли на изготовление корзин. Камнем, прут затачивался до нужной остроты и орудие рыбного промысла, было готово.

Вооружившимся острогой оставалось только не зевать, стоя против течения. Ожидая, когда течение принесет рыбу, чтобы метким ударом, проткнуть ее, и выбросить на берег к корзинам, изготовленным из прибрежного кустарника. Главное не прозевать летящую прямо на ловца рыбину, некоторые экземпляры которой достигали настолько приличных размеров, что дотащить добычу до берега в одиночку, было тяжело. Но только свистни и малявки, только-только миновавшие возраст ничтожных собирателей кореньев, со всех ног кинутся помогать удачливому ловцу, доставлять пойманную рыбину на берег. Останется лишь командовать ими, направлять неловкие и неумелые движения сопливых неумех.

Корешки у малявок уже позади, но до рыбной ловли, они еще не доросли. Их удел наблюдать, как рыбачат старшие, и по мере необходимости доставлять рыбу с реки, в поставленные в воду у берега, плетеные корзины. Присматривать за их пленниками, дабы кто-нибудь из недобитой речной братии, не предпринял попытку покинуть отведенные им пределы, и вновь оказаться в открытой воде. Малявкам разрешено смотреть и учиться, а также выполнять черновую работу, на которую настоящие рыбаки, смотрели с пренебрежением. Малышам вменялось в обязанность доставлять улов к жилищам племени. Там, под присмотром древних старух, девочки-подростки, осваивали иные, нежели ребята навыки. Кулинарные, занимаясь разделкой полуфабрикатов и приготовлением пищи. За день, если случалась хорошая погода, благоприятствующая охоте на обитателей реки, малявкам приходилось по несколько раз карабкаться наверх, с корзинами рыбы и бежать обратно, ожидая нового улова.

Но заполнение корзин требовало времени. Сидеть и пялиться на старших быстро прискучивало, и малышня находила иное развлечение. Им еще рано было владеть копьем, но им не возбранялось орудовать палками и камнями. Ими они глушили рыбешку помельче, что подбиралась к самому берегу. И тогда радости не было предела, особенно если их удачу замечал кто-нибудь из старших, перегородивших реку с острогами в руках.

Помимо мелкой рыбешки, возле берега водилось немало живности, на которую не возбранялось поохотиться. Зеленые и лупоглазые, порой весьма увесистые пупырчатые создания, нахально таращащиеся на людей парой наглых глаз торчащих на поверхности, в то время, как остальная часть лягушки, удобно расположилась под водой. Сбить зеленую камнем, для мальца было огромным достижением. Для этого необходимо подкрасться к лягушке незаметно, почти не касаясь воды, ничем не выдать своего присутствия и не спугнуть трусливого наблюдателя. Со всей дури шарахнуть дубиной по глупой башке, одним ударом выбивая из нее мозги, и излишнее любопытство. А затем, торжественный поход к берегу с крепко зажатым в руке, болтающимся вниз размозженной башкой, зеленым, пупырчатым трофеем.

А трофей действительно важный. Вкус у зеленого соглядатая, был отменным, а мясо мягким и нежным, необычайно ароматным. Даже вождь не брезговал полакомиться на десерт лягухой, добытой зелеными юнцами. Лягушка, существо настолько же пугливое, насколько и любопытное. При малейшей опасности, она уходила под воду, и, взмахнув лапами, оказывалась в нескольких метрах от искомого места. А если ее как следует напугать, попасть дубиной не по голове, а в сантиметре от оной, то зеленая может задать такого стрекоча, что не остановится и через десяток метров. Сбить лягуху дубиной, было проявлением высочайшего мастерства.

Был и иной способ добыть столь ценный для мальца, охотничий трофей, при этом особо не осторожничая. Речной берег был сплошь усыпан гладкими, обточенными водой и временем каменьями, разнообразных размеров и форм. Встречались среди них гладкие и плоские, которые так хорошо швырять и глядеть, как те подпрыгивают на гладкой речной поверхностью. Споря при этом, у кого камень подпрыгнет над водой большее число раз, прежде чем скроется из глаз.

Попадались и увесистые каменья, подстать руке мальца и его силе. Вооружившись пригоршней камней, они носились вдоль реки, высматривая лупоглазых наблюдателей. И горе тому пупырчатому, что, заприметив приближающуюся по берегу мальчишескую ватагу, продолжал самоуверенно таращиться, вместо того, чтобы удирать сломя голову. Или затаиться на дне, под камнями, не привлекая внимания. Если лягушка этого не делала, то отделаться от малявок, ей было сложновато.

Заметив земноводное, пацаны начинали обстрел камнями. И стоило только зеленой вынырнуть в другом месте, как на нее вновь обрушивался град камней. И так продолжалось до тех пор, пока лягушке не удавалось-таки уйти от столь плотной опеки, как правило, с отбитыми боками, сплавившись от мучителей вниз по течению. Но чаще для лягушки все заканчивалось гораздо плачевнее. Метко пущенный кем-нибудь из ребят камень, раскраивал череп земноводного. Под радостный визг малышни, лягуха торжественно перекочевывала в маленькую корзинку, отличающуюся по размерам от рыбной. Эта корзина была специально сплетена для самых юных охотников, недавно покинувших ряды ничтожных копателей кореньев.

Помимо глупых пупырчатых созданий, в корзинку собирались и прочие вкусности, которые можно найти вблизи речных берегов. Бродя по колено в воде, внимательно разглядывая дно, где отчетливо был виден каждый камень, ребятня собирала моллюсков, в изобилии разбросанных по дну, принесенных течением с других мест. Это отменное лакомство не нуждалось в приготовлении. Раковина открывалась, ее содержимое оказывалось во рту. А затем, зажмурившись от удовольствия, они с аппетитом жевали, сопя и причмокивая. А еще на дне можно было найти улиток и слизней. Их даже не нужно открывать. Стоило чуть надавить пальцами, и с легким хрустом лопалась их такая непрочная защита, а в руках оставалась нежная и сочная мякоть.

Ракушками и слизнями хорошо задабривать стариков и ребят постарше, что занимались серьезным делом, — рыбной ловлей, кого раздражала беготня и визг малышни у берега, поднятый ими шум, а особенно кидаемые в воду, камни. И хотя на рыбной ловле эта суета и беготня никоим образом не отражалась, нередко случалось, что брошенный камень, неудачно отскочивший от воды, больно ударял кого-нибудь из рыбаков. И тогда незадачливому метателю камней, как и всем членам ватаги, неудачно поохотившимся вблизи одного из рыбаков, не оставалось ничего другого, как пускаться наутек, спасаясь от гнева пострадавшего. И не время выяснять, кто именно запустил злополучный камень, вызвавший такой переполох. Старшие ребята, как и старики, разбираться в подобных тонкостях не станут, поймают кого-нибудь и отходят от души несчастного, тем самым копьем, которым охотились на рыбу, превратив орудие труда на время воспитательного процесса в дубину. Пойдет дубина гулять без пощады по спине, заднице и бокам малявки, оставляя на теле багровые рубцы, выбивая дурь из организма.

И долго еще потом, подвергшийся экзекуции малец, спал исключительно на животе, ходил прямой, как дерево, такой же несгибаемый. Расцвеченный синюшными, и желтушными полосами, пришедшими на смену багровых отметин. И еще долго потом сопляк не принимал участия в шумных забавах, пока заживала подпорченная старшими, шкура. А когда организм приходил в норму, малец вновь радовался жизни в компании сверстников. Позабыв о порке, с увлечением метал камни в пупырчатых соглядатаев, приготовив увесистый камень для старикана, устроившему ему в прошлый раз, жестокую трепку. Он не промахнется и не станет ждать отскока, специально приложится камнем по сгорбленной спине старика, застывшего истуканом на течении реки, опустившего глаза едва ли не вровень с водой, высматривая рыбу. Стоило ей показаться на глаза старику, следовал молниеносный выпад копьем, а спустя мгновение на остро отточенной палке трепыхалась, тщетно силясь освободиться, здоровенная серебристая рыбина. В старых, морщинистых и узловатых руках оставалось достаточно сил для того, чтобы справиться с рыбой, и задать трепку сопляку, посмевшему помешать важному делу.

Малявки, не смотря на юный возраст, были хитры и расчетливы. Чтобы избежать неминуемого наказания, они нередко прибегали к проверенной уловке. Вручить посланному в погоню подростку десяток ракушек для старика, плюс пригоршню слизней ему лично, и конфликт можно было считать исчерпанным. Посыльный возвращался к старикам с ракушками, которыми они и перекусывали, позабыв об инциденте. Ребятне не составляло особого труда набрать и себе ракушек, и слизней, чтобы слегка перекусить, унять голод в ожидании обеда, к приготовлению которого уже давно приступили в стойбище. Приготовления к обеду начались с первой корзиной рыбы, доставленной к кострам.

Частенько, бегая туда-сюда, ребятня обнаруживала еще один деликатес, очень вкусный и при этом большой. Вот только охотиться на него в одиночку, было строго-настрого запрещено. За ослушание можно было получить изрядную трепку, от наказания ракушками и слизнями не откупишься.

Нередко на их пути встречались гады ползучие, от крохотных, длиной в пару десятков сантиметров и толщиной в палец, до многометровых гигантов с ногу взрослого охотника. Но гиганты встречались крайне редко и для мальцов они были слишком крупной добычей, чтобы связываться с нею. При встрече с гигантской рептилией, пацаны оставляли наблюдателя, следить за перемещениями змеи, а сами наперегонки мчались к рыбакам, оповестить о находке.

Рыбаки с острогами, которыми они только что били рыбу, со всех ног мчались к змее. Огромная рептилия была слишком большой и вальяжной, чтобы обращать внимание на ничтожных двуногих, суетящихся рядом. Змея даже не предпринимала попыток, избавиться от человеческого внимания. Слишком мелки и ничтожны суетящиеся вокруг двуногие, чтобы огромная рептилия могла предположить с их стороны враждебное поползновение в свой адрес. Максимум, чего людишки могли добиться шумом и возней, лишь несколько ускорить скорость ее движения, из желания убраться подальше от этих шумных существ.

И тем более неожиданно в мягкое и податливое тело врезался десяток остро отточенных палок, намертво пригвождая гадину к земле. Ей было впору бесноваться и кидаться на обидчиков, да только сделать этого змея не могла. Слишком крепко пригвоздили ее к земле коварные двуногие, не давая возможности пошевелиться. Медленно умирала большая змея, истекая кровью из многочисленных ран, чтобы вскоре превратиться в знатный трофей. Несколько десятков килограммов нежного и ароматного мяса без единой косточки, не требующего особых премудростей в приготовлении.

Гораздо опаснее была встреча с гадами, меньшими в размерах и весе в десятки раз. Слишком велик был соблазн расправиться со змеей, особенно если длина ее не более метра, а зачастую и менее того. Не смотря на крошечные размеры, маленькие змеи были гораздо опаснее своих огромных собратьев. Они не презирали людей, видя в них серьезных противников, от которых можно ожидать всего, чего угодно. Змееныши не дожидались, когда на них набросятся с палками и камнями, чтобы забить насмерть. При встрече с человеком даже самого маленького роста, они спешили убраться прочь. Если спастись бегством не удавалось, а драки невозможно было избежать, занимали оборонительную позицию, из которой совершали молниеносные выпады в сторону противника, стараясь ужалить. Ненависть к человеческим существам была заложена в них на генном уровне. Доведись змее встретить спящего, заработавшегося, или просто прозевавшего ее появление человека, она обязательно ужалит его, обрекая на смерть. Между людьми и змеями испокон веков шла война, и встреча их, не могла закончиться миром.

По законам племени, обнаружившие змею мальцы, должны сообщить об этом старшим, которые без проблем справятся с рептилией, привнеся в общую продовольственную копилку, 1-2 килограмма сочного и нежного, змеиного мяса. Соблазн совладать с небольшой змеей, зачастую играл с мальцами скверную шутку. Маленькая не значит безобидная. Чем меньше гад, тем более опасен, только осознание этого приходит много позже. Размеры подкупали, и мальцы пытались справиться со змеей собственными силами, пуская в ход камни и палки.

Взбешенная болезненными ударами змея вертелась во все стороны, кидаясь на обидчиков. Мальцы, радостно вопя, ловко увертывались от выпадов змеи, обрушивая на гада шквал камней и палочных ударов. Постепенно количество попаданий перерастало в качество, и змея затихала, захлебнувшись переполнявшей ее злобой. Иногда хватало одного двух метких попаданий камнем по голове, или ловкого удара дубиной, превращающего змеиный череп в бесформенное месиво.

Но случалось и такое, — отчаянно сражающаяся за жизнь змея, хоть и проигрывала битву, но успевала ужалить одного из нападавших. Умирая, злобный мозг гада, мог успокоиться тем, что за жизнь свою он отомстил.

Жизнь человеческая после укуса змеи не была слишком долгой. Порой они не успевали дойти до старших, как малец с двумя красными отметинами от зубов змеи, с каждым шагом наливающийся смертельной бледностью, падал на землю, заходясь в предсмертных судорогах и корчах. И никто не в силах был помочь, змеиный яд был смертельным для человека. И если взрослые людские особи, ужаленные змеями порой и выживали, то дети всегда умирали.

И уже поздно задавать трепку участникам злополучной охоты. Случившегося не исправить. Умершего все равно не воскресить и отныне место ему за окраиной стойбища, лакомством для хищных зверей, с аппетитом, уплетающим сочную человеческую плоть, вместе с пропитавшим ее, змеиным ядом.

Смерть от змеиных укусов в племени была весьма существенной, и если бы не плодовитость женщин, последствия борьбы со змеями, могли быть гораздо плачевнее. Об умерших никто не печалился. В племени всегда было много детей. Не все матери знали точное количество собственных отпрысков. Потеря одного двух, не портила общей картины. Требующих пищу детенышей все равно было изрядное количество, и об их неустанном пополнении каждую ночь заботился вернувшийся с охоты сожитель, а за неимением оного, случайный сосед, или молодой парень, еще не успевший обзавестись подругой, но полный сил для сексуальных сражений.

Племя было довольно примитивным и не было в нем ничего, кроме ежедневной работы, от восхода до заката солнца, с перерывами на еду. А когда заходило солнце и нахождение вне защитного полукруга костров становилось смертельно опасным, племя разбредалось по своим закуткам, переходя во власть законов ночи. И долгое время слышалось сопение одних и довольное похрюкивание других, вовлеченных в сексуальную битву. К неописуемому восторгу детишек, с интересом наблюдающих за возней взрослых, с попыткой повторения их телодвижений. И укладывался брат на сестру, а сестра подползала под брата, и пыхтели они, и сопели подражая взрослым, не понимая в силу лет, самого главного. Когда они вконец доставали родителей сопением и возней, папаша на время прекращал поступательные движения, отвешивая тумаков расшалившимся детишкам. И они на время замирали, с интересом наблюдая за родителями.

Когда это прискучивало, они отворачивались и засыпали, прижавшись теснее, друг к другу. Тем сильнее, чем холоднее становились ночи. Сливались в единый организм, чтобы сохранить благодатное тепло. Вскоре, к посапывающим детишкам присоединялись и взрослые, утомившиеся в любовных баталиях, чтобы отдохнуть перед новым днем, который, как и все предыдущие, будет полон борьбы за выживание.

Но если члены племени порой и давали себе отдохнуть денек-другой после удачной охоты от повседневных дел, то у изгнанника и в мыслях не было подобной праздности. Он должен бороться за жизнь, что в одиночку делать гораздо труднее. Много опасностей подстерегает в лесу одиночку. От ядовитых рептилий, до хищного зверья, которым кишит лес, особенно ночью. Но и они были не главной опасностью для одинокого бродяги.

Змею можно обойти стороной, или убить, что для любого взрослого члена племени, было плевым делом. Хищника можно обмануть, спрятаться от него, отпугнуть огнем, которого боятся все звери без исключения, от самых маленьких, до гигантов. Жаль только, что в его случае, пользоваться огнем ближайшие несколько дней, было бы весьма неосмотрительно. Но и без огня от хищника можно легко отделаться. Для этого нужно забраться на дерево, где и переждать опасность. Главное не проспать момент, когда он привлечет чье-нибудь, чересчур пристальное внимание к собственной персоне.

Даже вызвав в чьих-то голодных и алчных глазах к своей персоной вполне определенный гастрономический интерес, не следовало впадать в панику. Большая часть хищного зверья, бывшая не прочь полакомиться человечиной, в силу анатомических причин, была лишена возможности добраться до лакомой добычи. Не умели они лазать по деревьям. Если бы взгляды могли испепелять, они бы превратили человека в горстку пепла, но добраться до него, звери все равно бы не смогли. Их уделом было наблюдение за дремлющим в ветвях человеком, в надежде на то, что он свалится во сне с дерева. И уж тогда-то они в считанные секунды разберутся с ним, вознаградив себя за долгое и томительное ожидание.

Леший, также как и его соплеменники, с детства был обучен спать на деревьях, и знал сотню способов, как расположиться даже на самом неудобном для спанья дереве так, чтобы не свалиться с него спящим. И поэтому ожидание сидящих под деревом хищников, могло оказаться бесконечным. Ночь, особенно летом, так скоротечна, и тратить ее на бесцельное ожидание, не имело смысла. Прождав час-полтора, хищная стая снималась с места и трусила вглубь леса, в поисках более доступной добычи. Иногда они уходили и раньше, вспугнутые более сильным и опасным хищником. Но если объявившийся хищник принадлежал к наземным представителям хищного мира, то и он напрасно терял время в бесполезном ожидании.

Иногда, на смену наземным хищникам, приходили злобные твари, которые отлично умели лазать по деревьям, и которым ничего не стоило достать притаившегося в древесной кроне человека. Здесь главное не проспать, уловить шорох карабкающегося на дерево тела, скребущих по коре когтей. Если вовремя заметить опасность, с ней вполне можно совладать. Каким бы страшным не был хищник на земле, при попытке взобраться на дерево он терял былую мощь. По крайней мере, до тех пор, пока не преодолевал гладкий ствол и не оказывался среди переплетения древесных ветвей, где к нему возвращались сила и ловкость, и он снова превращался в грозного хищника, совладать с которым в одиночку практически невозможно. Когда же он карабкался по стволу наверх, изо всех сил цепляясь всеми четырьмя лапами за ствол, зверь был очень уязвим. Его смертоносные лапы с убийственными когтями были заняты, и он не мог пустить их в ход. В распоряжении хищника оставалась лишь грозная, свирепо оскаленная пасть с множеством острых зубов. Но несущая смерть внизу, здесь, между небом и землей, она могла выполнять только устрашающие функции, напугать человека, заставить забраться выше, отступить в гущу ветвей, сделать роковой шаг назад, что неминуемо приведет к смерти.

Но даже самый неопытный охотник племени прекрасно знал, что этого нельзя делать ни в коем случае. Отступление означает смерть. Хищника нужно встречать на подступах к нижним ветвям, когда зверь находится в наиболее уязвимом положении. И не нужно пугаться налитых кровью глаз зверя, его широко раззявленной, оскаленной пасти. Единственное, на что он способен в этой ситуации, — устрашать, и ничего более. Главное пересилить себя, не поддаться паническому страху, встретившись глазами со злобным взглядом зверя. Ткнуть с размаху отточенным копьем в оскаленную морду, в налитые кровью глаза. Столько раз, сколько потребуется для того, чтобы рычащий от ярости и боли зверь, рухнул с дерева на землю. Чтобы враг бежал прочь, трусливо поджав хвост, оставляя кровавые отметины, по которым его найдут другие хищники, или люди, вышедшие поутру на охоту. Если удастся удачно ткнуть зверя в налитый кровью глаз, можно и убить, а это означает почет, и шкура убитого зверя достанется смельчаку.

Но не всегда оборона бывает удачной. Зверь может лапой отбить, а то и сломать копье. И тогда шансы человека на выживание, существенно снижаются. Главное не испугаться и не отступить. Есть еще каменный топор, которым при удачном попадании, можно раскроить череп любому из хищников, что имеют дурную привычку лазать по деревьям. Если не поможет и топор, остается одна надежда на нож, порой одного удара достаточно для того, чтобы решить исход схватки в свою пользу.

Нож и топор у Лешего имелись, поскольку они являлись непременным набором изгнанника, дающим ему шанс на выживание. Они положены ему по законам племени, как и теплая шкура, в которую можно завернуться холодной, промозглой ночью. Более у него ничего не было и дальнейшее существование, целиком и полностью в руках судьбы. Главной проблемой было отсутствие огня, и невозможность использовать его ближайшие несколько дней, даже если беглец каким-то чудом станет его обладателем. Прежде чем искать огонь и тем более пытаться его использовать, ему необходимо убраться как можно дальше от охотничьих территорий племени, в котором он отныне хищный зверь, которого следует убить.

Нужно уходить вглубь леса, к реке, являющейся границей между племенем и остальным миром. До границы около двух дней пути, как раз столько, сколько отмерено ему времени для того, чтобы исчезнуть, раствориться в лесной глуши. У Лешего был выбор. Остаться в лесу, являющемся охотничьей территорией племени, и в течение года прятаться там от диких зверей и от бывших соплеменников, или же переступить запретную черту и попытаться перебраться на другой берег, где все незнакомое и чужое, но где он будет избавлен от встречи с соплеменниками, сулящей смерть.

Остаться в родном с детства лесу было заманчиво. Его бескрайние просторы позволяли не только одному человеку, но и целой группе, скрываться там незаметно от всех, сколь угодно длительное время. Но в этом случае, на ближайший год, стоило позабыть о костре. Нюх у его сородичей был настолько востер, что уловил бы даже слабые отголоски дыма, пришедшие за много миль. Поскольку в лесу не могло быть иных людей, кроме отправленного в изгнание соплеменника, то и решение принималось соответствующее, — найти его и убить. Убедившись в том, что изгнанник жив, охотники легко могли пренебречь тем, ради чего пришли в лес. Вместо того чтобы выслеживать зверя, они могли заняться выслеживанием беглеца, прячущегося в лесу.

На это они могли потратить несколько дней, терпя голод и лишения, пока не добьются своего и не выследят беглеца. Остальное дело нескольких минут, по прошествии которых обезглавленное тело несчастного, остается на съедение диким зверям. А голова, торжественно водруженная на копье удачливого охотника, нанесшего изгою смертельный удар, отправляется в стойбище. Преподнесенная в дар вождю, она становится предлогом того, чтобы просить у вождя все, что душа пожелает. Даже любую из его женщин. Вождь не вправе отказать, это закон племени, наблюдать за выполнением которых, он обязан. По закону, он обязан уступить охотнику, доставившему голову изгоя все, что тот пожелает.

Если не пользоваться костром, и связанными с ним благами, такими как тепло и прожаренное мясо, можно как-то просуществовать год на окраине охотничьей территории племени, не привлекая внимания. Вот только наполненный лишениями год, превратится в вечность, пережить которую будет крайне сложно. Целый год питаться сырым мясом и плодами деревьев, в стужу и непогоду укрываться звериными шкурами, от этого легко можно подцепить одну из болезней, что порой десятками, выкашивают людей племени.

Жить целый год, питаясь сырым мясом и кореньями, в холоде, и страхе быть найденным, все это настолько подтачивало силы изгнанника, что доведись ему пережить этот год, по окончании оного, он будет выглядеть немногим краше мертвеца. Оставшиеся дни его жизни будут унылы и малочисленны. И у него, даже в страшном кошмаре не появится мысли о том, чтобы хоть в чем-то перечить вождю, и бросать вызов его власти.

Жизнь в племени Лешего тяжела и полна лишений. Даже самым крепким и выносливым соплеменникам, редко удавалось перешагнуть 50 летний рубеж. К этим годам они превращались в древних, иссохших и изможденных стариков, доживающих последние денечки. Единственное, на что пригодны такие замшелые старцы, так это на учебу детей, дабы овладели они азами всего того, что в дальнейшем поможет им выжить.

Изгнаннику не дано было и этого. Год в одиночестве, полный лишений и невзгод, постоянных опасностей, не отпускающих его ни на миг, преследующих даже во сне, накладывали на человека неизгладимый отпечаток. Непросто просуществовать целый год бок о бок со смертью. К концу срока изгнания человек уже готов к ее пришествию, настолько смирился со своей участью, что представляет собой живого мертвеца, по неведомым причинам продолжающего двигаться и коптить воздух. Возвращение изгнанника в племя ужасно и невероятно поучительно.

Сам Леший никогда не видел возвращения изгнанника в племя. Они либо погибали, съеденные хищными зверями, либо были убиты соплеменниками, что отправились на их поиски по истечении двухдневного срока. Либо они исчезли. Пересекли запретную речную границу и растворились в лесу, по другую ее сторону, либо погибли от зверя, или гада, по пути к ней. А быть может они нашли пристанище и на дне реки, в бездонных и непроглядных глубинах которой, водилась всякая нечисть, которой ничего не стоило разделаться с человеком. Но в племени сохранилась и передавалась из уст в уста история о том, что однажды изгнанник вернулся, напугав своим появлением все племя.

Изгнание длиною в год, сильно изменило его. Из цветущего, полного сил и здоровья молодого охотника, он превратился в изможденного старика с сухими, жилистыми руками, бесцветным и потухшим взглядом, вспыхивающим временами лихорадочным блеском. Он умер в первую же зиму по возвращении в племя, вместе с дюжиной наиболее ослабленных соплеменников, с очередным приходом неведомой болезни, с которой не умели бороться, каждый год, собиравшей в племени обильный урожай человеческих жизней.

С тех пор прошли десятилетия. Ушло в небытие множество изгнанников, убитых, умерших, исчезнувших, но всегда находился человек, дерзнувший бросить вызов власти вождя, не взирая на суровую плату за поражение.

Леший сделал свой выбор. Он сразился с вождем и проиграл. И теперь он никто, и звать его никак, и жить ему осталось менее двух дней, если он не поспешит убраться отсюда, как можно дальше, не дожидаясь пришествия соплеменников за его головой. Но и двух суток будет для изгнанника слишком много, если он позабудет об осторожности. О том, что нужно смотреть под ноги, чтобы не наступить на скрывающегося в траве ядовитого гада. Смотреть по сторонам, останавливаться и прислушиваться, чтобы уловить легкую поступь шагов крадущегося хищника. А если хищник изготовился к атаке, нужно быть готовым вступить в схватку. Отстоять свою жизнь, а при невозможности сделать этого, продать дороже. Поэтому в левой руке нож, а в правой топор, и все готово к немедленному применению, едва в том возникнет необходимость.

Время неумолимо течет. Первые сутки, отведенные изгнаннику, уже на исходе. Темнеет, лес начинает наполняться звуками, присущими ночи, услышать которые днем невозможно.

Леший ускорил шаг. Наступающий вечер, застал его врасплох. Он не предполагал, что провел в беспамятстве так много времени. Вождь от души приложился дубиной по голове, и если бы ни завидная прочность, она треснула бы, как гнилой орех. Нужно пока не стемнело пройти, как можно больше. Хотя в запасе у него еще целые сутки, приходилось торопиться, до заветной пограничной реки, около двух дней ходу. Да и по прибытии потребуется время, чтобы придумать, как перебраться на другой берег с наименьшим риском. Перейти речку вброд невозможно, слишком глубока. Воды ее мутны и непрозрачны, и не имеют ничего общего с мелководной речушкой, протекающей вблизи стойбища, в которой он в детстве, с такими же ребятами, бил лягушек и ловил рыбу.

Если бы реки были идентичны, он бы без раздумий пересек ее за минуту. Но если бы они были одинаковыми, река никогда не стала бы пограничной между территорией племени, и всем остальным миром. Лесная река была ни в пример глубока, воды ее неподвижны, и даже легкая рябь, не пробегала по поверхности. Вода была застоявшейся и темной, и почти на всем протяжении, за исключением небольшого просвета в центре, заросла растениями. Торчащими на поверхности цветущими верхушками, в то время как корни уходили вглубь, на неведомую людям глубину. Растения росли так близко друг от друга, что создавалось ощущение зеленого, шелестящего на ветру ковра, наброшенного на водную гладь. Внутри этого ковра, в невероятном зеленом переплетении, царила иная жизнь. Она кипела и бурлила, живя своими страстями и интригами. Жизнь была где-то там, в глубине, в непрозрачных водах. Она почти никогда не показывалась на поверхности, не тревожа ее покоя. Но иногда жизнь вырывалась наружу, взирая на мир холодными, пропитанными злобой глазами.

За свою, не слишком длинную жизнь, он бывал там всего лишь раз. Они оказались там не в поисках добычи, не преследуя раненного зверя, а идя по следу человека, некогда бывшего их соплеменником, ставшего изгоем. Их, изгнанников, на памяти Лешего было несколько. Но только один, дошел до запретной черты. Тела остальных несчастных, они нашли в лесу. Растерзанные, с переломанными костями, начисто обглоданные хищниками. Этому повезло больше, он смог продержаться в лесу дольше всех. Он добрался до запретной черты, о чем ясно говорили оставшиеся на влажной земле возле самой воды, человеческие следы. Неясным оставалось только одно, сумел ли он достичь противоположного берега, или же нашел последний приют на дне реки.

Вокруг царил покой, наполненный звуками, сопутствующими летнему дню. Ничто не могло дать ответ на мучающий всех вопрос. Они просто стояли и смотрели на темную, заросшую травой реку, внушающую ужас на подсознательном уровне, не смея приблизиться к ней ближе, чем несколько метров. И Леший в душе радовался, что это запретная черта, пересекать которую людям его племени, было строго-настрого запрещено предками. Даже увлеченный погоней вождь, не дерзнет нарушить запрет предков, не рискнет лезть в реку, и не погонит их туда. Водная чернота, поднимающиеся со дна воздушные пузырьки, расплывающиеся кругами по воде, и в довершение ко всему пронзительная тишина, гнетуще давили на людей.

Больше всего людей угнетала тишина, сковывающая параличом тела, заставляющая мозг, домысливать всякие ужасы. Лесная река была мертвой, как становится мертвым все, что оказалось в ней. С их речкой все было по-другому. Она шумела, звенела, бурлила переливами вод, расцвечивалась на солнце мириадами ослепительных брызг. Помимо шума вод, ее берега оглашал оглушительный лягушачий хор, порой настолько истошный, что от непрекращающихся воплей закладывало уши. Лишь вмешательство мальчишек, на некоторое время утихомиривало оглушительный ор. На несколько минут все стихало. Речные горлопаны, напуганные обрушившимся на них градом камней, прятались под камни и за коряги, ожидая, когда прекратится каменный шквал. Выждав некоторое время и убедившись, что опасность миновала, пупырчатые зеленые горлопаны вновь оказывались на поверхности, дабы сперва осторожно, а затем в полную мощь, предаться любимым музыкальным упражнениям. И так продолжалось ровно столько времени, на сколько хватало терпения людей, не испытывающих особого восторга от лягушачьего концерта, прежде чем они предпринимали очередную попытку заткнуть назойливых певцов.

На лесном озере все иначе. Здесь царила тишина. Абсолютная, гробовая. Здесь не было зеленых певцов, а если и были, то страшились лишний раз открыть рот. Страшились не людей, которые почти никогда не бывали здесь. Страшились они существ, что обитали в реке. Существ, что поднимали со дна воздушные пузырьки, и заставляли шевелиться плотный травянистый ковер, укрывший реку.

......Стояли и смотрели, не смея приблизиться к заросшей растительностью водной глади, поражаясь смелости беглеца, дерзнувшего войти в непроглядную, чернильную мглу. Вид темных вод реки поросших густым травянистым ковром, рождал в голове образы ужасных чудовищ, обитающих у самого дна, терпеливо поджидающих добычу, дерзнувшую вторгнуться в их владения. Когда они уже собрались уходить, одно из чудовищ, безуспешно прождавшее их, поднялось на поверхность, чтобы взглянуть на людей, что посмели нарушить мертвенное спокойствие и тишину, непроглядной лесной реки.

Вода забурлила, травянистые растения заходили ходуном метрах в 15 от берега, а затем над гладью вод показалось обитающее в реке чудовище. Даже не все, а лишь незначительная часть. Огромная змеиная голова, усеянная рядами мелких и острых зубов, увенчанная парой маленьких, немигающих, леденящих кровь глаз, глядящих на мир с вселенской ненавистью и злобой. Змеиное тело, вознесшее голову над поверхностью, скрывалось в мутной глубине, и оставалось только догадываться, сколько там, сокрыто еще метров смертоносной твари. Этого им не дано было знать, пораженные ужасом в самое сердце, они застыли в неподвижности, расширенными от ужаса глазами, вперившись в вознесшееся над гладью вод, чудовище.

Сколько времени они простояли так, никто не знал. Голова раскачивалась на длинной гибкой шее, гипнотизируя людей взглядом холодных, и немигающих глаз. Они, оцепеневшие от глаз гигантской змеи, застыли на месте не в силах пошевельнуться. И даже мысли не было о том, что нужно приготовиться к схватке и дать отпор злобной твари, обитающей в непроглядных глубинах лесной реки. Справиться с ней им будет непросто, если вообще возможно. А лучше, вообще не ввязываться в драку без крайней необходимости. Если гигантская змея не нападет первой. Тогда им не останется иного, как вступить в сражение и либо победить, либо погибнуть.

Но видимо рептилия была сыта и не испытывала потребности нападать на людей. Не тот ли изгнанник, по следам которого они пришли к проклятому месту, стал причиной благодушного настроения злобной и гадкой твари, смысл существования которой, был в одном, — убивать. Если это так, то его участи не позавидуешь. Она во сто крат страшнее, нежели погибнуть от зубов и когтей лесного хищника. Стать закуской гигантской змеи, что могло быть ужаснее и мучительнее?

Вдоволь налюбовавшись на парализованных ужасом людей, рептилия опустилась на дно. Травянистый ковер пошел бурунами, и все стихло. Но только на поверхности вод. Люди наоборот, пришли в движение, кинувшись вглубь леса, подальше от проклятого места и обитающих в нем, кошмарных чудовищ. И лишь убравшись от зловещей реки на приличное расстояние, Леший и его соплеменники остановились перевести дух. Домой они принесли известие о том, что изгнанник умер. Смерть его была страшной и мучительной, в пасти гигантской рептилии, хозяйки лесного озера.

Возможно, изгнаннику удалось спастись, и он благополучно миновал зловещее место. Они этого не знали наверняка, и не хотели знать, предпочитая довольствоваться объяснением вождя, нежели в очередной раз явиться к берегам лесной реки, и тем более, попытаться перебраться на другую сторону.

Но у Лешего выбора не было. Не рискни он преодолеть лесную реку, бывшие соплеменники обязательно выследят его и убьют. Спрятаться в лесной глуши, вряд ли удастся. То, что удалось одному много лет назад, вряд ли удастся кому-нибудь еще. Уходить вглубь леса, значит, продлить отведенное ему время еще на несколько дней, по истечении которых его обязательно обнаружат и убьют. Голова его будет водружена на кол и доставлена вождю. Остается один выход, попытаться пересечь лесную реку, надеясь на то, что поблизости не окажется гигантской, злобной рептилии, или она будет достаточно сыта, чтобы проигнорировать добычу, что сама лезет в глотку.

На лес опустился вечер. Стемнело. Предметы, находящиеся впереди, стали плохо различимы. Леший постоянно натыкался на ветки, спотыкался о коряги, и корни. Дальнейшее продвижение вперед не только теряло смысл, но и становилось опасным. Вместо очередной ветки, можно было столкнуться нос к носу с ночным хищником, который видит ночью гораздо лучше, чем человек, а значит, лучше подготовится к встрече. В темноте он не видел куда ставит ноги, а это чревато наступлением на ядовитого гада, который не оставит подобный проступок без ответа, ужалив обидчика. Хищник, или ядовитый гад, все сулило смерть неосмотрительному путнику, пробирающемуся через лес ночью. Как бы не стремился Леший уйти подальше от места, где его оставили соплеменники, здравый смысл взял вверх и он озаботился поисками подходящего места для ночлега.

Вскоре, подходящее для ночлега дерево было найдено. Спустя минуту, Леший удобно расположился в его густой кроне, и обхватив руками ствол, погрузился в сон, не обращая внимание на шорохи и звуки, которыми был наполнен ночной лес. Он просто закрыл глаза и заснул.

И снилось ему, что настал вечер завтрашнего дня, последнего из отведенных ему племенем для жизни. Что стоит он на берегу реки, вглядываясь в чернильную воду, пытаясь убедить себя, злобной твари здесь нет, что она охотится далеко отсюда, и нет ей никакого дела до человека. Он осторожно входит в воду, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь ненужного внимания. Но едва вода достигла колен, как доселе безмятежная водная гладь разверзлась. Из нее показалась оскаленная острыми зубами, голова рептилии, раскачивающаяся на гибкой змеиной шее, в нескольких метрах от поверхности. Немигающие глаза гадины вперились в Лешего, заставляя кровь леденеть в жилах, лишая сил, парализуя волю. И он застыл, не в силах пошевельнуться, не отводя глаз от лика смерти.

Затем змея стремительным броском метнулась к нему, на ходу раскрывая усыпанную острейшими зубами пасть, словно желая заглотить его целиком. И ей это вполне было под силу. Лешему, в бытность свою охотником племени, доводилось видеть гада раза в три меньше, нежели водный демон, который умудрился проглотить человека целиком. Гаденыш раздулся до безобразия, став легкой добычей для охотников. Из-за переполнявшей его тяжести, гад даже ползти не мог. Только глядел немигающими глазами на подбирающихся к нему охотников, пытаясь парализовать их волю. Обожравшаяся рептилия, была слишком легкой добычей, поскольку вместе с обедом потеряла былую подвижность.

Понадобилось всего несколько секунд, чтобы умертвить гада. Еще минута на то, чтобы освободить из брюха рептилии несчастного, который оказался покойником, отнесенным за границы племени. Взамен мертвеца, которого растащили бы за ночь хищники, они получили сотню килограммов вкуснейшего мяса, что ползало по земле без единой косточки.

Но если сухопутный гад, заглотивший человека без остатка, стал легкой добычей людей, справиться с речным чудовищем, было не так просто. По сравнению с ним, убитый тогда змей, был сущим младенцем.

Смертоносная тварь, безжалостная и беспощадная машина смерти, оскалив зловонную пасть, метнулась прямо в лицо Лешему, чтобы вонзить в него истекающие ядовитой слюной, зубы. И в этот, последний миг жизни, оборвался смертоносный змеиный гипноз. Мощнейший заряд адреналина ударил в голову, заставив действовать инстинктивно, вложив в действие всю силу. Он выбросил вперед руки, ударив кулаками прямо в яростно вперившиеся в него глаза.

Удар был настолько силен, что отбросил в сторону огромную, длинной в два десятка метров рептилию, но и он не удержался на месте, полетел с дерева вниз, ломая древесные ветви.

Сон был так ярок и реален, настолько правдоподобно передавал ожидаемую им явь, на которую настроился по дороге к лесной реке, что, падая, Леший не мог сообразить, что случилось на самом деле. Куда исчезла после его удара кошмарная рептилия, куда пропала черная река, и почему перед глазами мелькает древесный ствол, а тело с треском летит через переплетение ветвей. И только когда до земли осталось мгновение полета, пришло понимание. Это был всего лишь сон, и ничего более.

И вместе с пониманием, в последние мгновения полета он уловил все тот же древесный ствол, уходящий вглубь земли, и большой камень, расположившийся возле него. Леший попытался извернуться, чтобы избежать столкновения со стремительно приближающейся глыбой, но было слишком поздно.

И рухнул Леший с дерева вниз, низвергнутый кошмаром с древесных высот, настигнувшем свою жертву за десятки километров от обители зловещей рептилии. И последний выверт, не в силах был что-либо изменить. Он рухнул вниз, ударившись затылком об камень. Мир взорвался в глазах, разбрызгиваясь по сторонам кровавыми ошметками мозгов. И далекий рев голодного ночного зверя, бродящего по лесу в поисках добычи, стал прощальной песней в его честь.

Глава 3. Легионер

В Галлии опять неспокойно. Хотя там никогда не было спокойно. Эти грубые и невежественные создания, неотесанные и примитивные существа, с интеллектом подстать внешнему облику, совсем недавно вошедшие в состав великой Римской империи, так и не смогли понять полноты свалившегося на них, наряду с римскими легионами, счастья. Небольшого роста, коренастые, с заросшими бородами лицами, облаченные в звериные шкуры и обитающие в жилищах, скорее напоминающих логово зверя, нежели человека. Как понять крохотным и злобным мозгам, что в их отсталый мир волею великого Цезаря пришла цивилизация, которая вытащит их на поверхность бытия, из пучины невежества и отсталости, в которой они пребывали тысячи лет, пока в их богом забытые места, не ступила нога римлянина. За римлянином-разведчиком, в этот дикий и суровый край, населенный грубыми и невежественными людьми, пришли тысячи. Прекрасно вооруженные, обученные и дисциплинированные, привыкшие нести цивилизацию диким народам на острие меча.

Варвары пытались сопротивляться, с безумным остервенением защищая свои дремучие селения, устраивая набеги на стоянки римских лагерей, и однажды даже дерзнули дать бой римским легионам. Но на что способны эти дикари? Махать дубинами и топорами, да сотрясать лужеными глотками окрестные просторы.

Леший, командир конного десятка разведки римской центурии, участвовал в том памятном сражении. Одно он должен признать, система оповещения у галлов о вторгшемся неприятеле, работала отменно. В то время как римские легионы продвигались вглубь Галлии, сминая все на своем пути, будь то деревня, небольшой городок, или отряд бородатых парней с дубьем и топорами, весть об их приближении, намного опережала войско. Только этим можно объяснить то, что, пройдя немногим больше половины Галлии, которая была им известна по картам разведчиков, побывавших в этих краях под видом бродячих торговцев, путешественников, искателей приключений, и просто бродяг, они встретили армию.

Конечно, это неорганизованное и недисциплинированное сборище звериного вида людей, назвать армией можно было, лишь обладая изрядной долей воображения. Единственное, что говорило о том, что это действительно галльская армия, а не очередной отряд фанатиков-смертников, их количество. Тысячи, десятки тысяч дикарей. Все они были на удивление похожи. Одинаково звероподобно выглядевшие, облаченные в засаленные шкуры обитающего в этих краях зверья, со звериным же блеском в глазах, с дубинами и топорами в руках. В драке они были сильны и напористы, но, не обладая отменной выучкой римских легионеров, становились легкой добычей, даже посредственных воинов, имеющих гораздо более скромные физические кондиции. У галлов было войско приличное по количеству, но ничтожное по боевой выучке и дисциплине. Если и привыкли они в своих диких краях решать все проблемы ударом здоровенной дубины, считая ее единственным весомым аргументом в разрешении возникающих споров, то с римскими легионами, такой вариант не проходил.

В варварах было полно отваги и желания победить, но их безрассудство выплескивалось через край, что было на руку римским стратегам. То памятное сражение, на которое, повинуясь пущенному по всей Галлии призыву, явились лучшие воины дикой земли, должно было стать триумфом свободолюбивого народа, но стало их величайшей трагедией, память о которой будет жить на галльской земле вечно, передаваясь из поколения в поколение.

Слишком сильно было желание галлов победить, а потому неудержим их натиск. И дрогнуло, сминаясь, хваленое римское воинство, втягиваясь глубоко внутрь. И галлы врубились в самое сердце римского легиона, торжествуя победу над ранее непобедимым противником, не обращая внимания на то, что творится позади, устремившись вперед.

Спустя полчаса, исход схватки был предрешен. Римский легион, на который пришелся основной удар галльской армии, перестал вдавливаться внутрь, превратившись в неприступную стену, ощерившуюся частоколом копий и остриями мечей, изрубающих в клочья любого галла, сумевшего протиснуться сквозь смертоносный частокол копий. Наступление галльской армии прекратилось, а когда их вожди обратили внимание на тыл своей армии, чтобы отойти от растянувшегося и обхватившего их по флангам легиона, они обнаружили, что их провели. Сзади к месту схватки бегом подходили пехотинцы свежих римских легионов, до этого не принимавшие участия в сражении, скрываясь в лесу. В ожидании момента, когда неприятель увязнет в схватке, чтобы окружить его и уничтожить.

Вопль ярости и ужаса пронесся над галльским воинством, о продолжении сражения не могло быть и речи. Вид спешащих к месту схватки свежих римских легионов, торопящихся захлопнуть крышку котла, в котором оказались варвары, мог лишить воинственности кого угодно.

О победе больше никто не думал. Речь шла о собственном спасении, которого могло не быть, если они замешкаются еще хоть немного. И галльское воинство в панике бежало назад, туда, в небольшой промежуток между лесом и подходящими легионами, просвет, дарующий шанс на спасение. Драпали коренастые, бородатые и звероподобные крепыши к лесу, чтобы укрыться там от неминуемой смерти, проскользнуть подобно диким зверям мимо римских копий и мечей.

Но не только копьеносцы и мечники составляли боевую основу римских центурий. Были еще лучники, и кавалерия. Лучники встретили самых шустрых и быстрых галлов, которым удалось вырваться из смертельной ловушки. Беглецы ради спасения жизни, побросали дубины, топоры и тяжелые щиты, все, что мешало бежать.

Быстрые ноги помогли им уйти от кавалерии. Едва галльское воинство дрогнуло и обратилось в поспешное бегство, сдерживающие их ряды римской пехоты расступились, и на поле брани появилась конница. Конные сотни римлян устремились в погоню за беглецами, внося опустошение в их ряды, превращая поспешное отступление в паническое бегство. Редкий бегущий пытался сопротивляться, подавляющее большинство падало на землю с разрубленными головами, не помышляя о сопротивлении.

Плотная масса бегущих не позволила кавалерии обогнуть их с флангов и закрыть единственный просвет, ведущий к лесу, между двумя подходящими к месту схватки, легионами. Может, и не было в том надобности, и, оставляя бегущим открытое пространство, они преследовали определенные цели. У галлов выбора не было. Сзади наседала римская кавалерия, внося опустошение в их ряды. Побросавшие оружие в паническом бегстве, они становились легкой добычей всадников. С флангов ощерилась копьями пехота, уничтожая всякого, кто пытался пробиться через нее. Спереди подходили свежие легионы, встреча с которыми деморализованной галльской армии, не сулила ничего, кроме окончательного разгрома.

Остаткам раздавленной, еще час назад такой воинственной дикой армии, не оставалось иного, как бежать в свободный промежуток между подходящими легионами, в лес. Они вполне успевали укрыться в лесу до подхода основных сил римлян. Там, под сенью деревьев, привычных с детства их никогда не выследит коварный римлянин. И пусть римляне победили сейчас, но с ними они обязательно поквитаются позже, вот только оклемаются от сокрушительного поражения и соберутся с силами. В следующий раз они будут умнее, и не позволят снова заманить себя в ловушку.

До спасительной кромки леса оставалось не более сотни метров. Галлы уже не просто мчались к лесу, они летели, словно на крыльях, побросав все, что могло замедлить стремительный бег. И ничто, никакая сила в мире не могла их остановить. Еще мгновение и их лавина с разгону вольется в лес, сминая кусты, выкорчевывая молодые деревья, сметая все на своем пути.

Но не суждено было неудержимой человеческой лавине докатиться до спасительной кромки леса. Когда передние ряды оказалась в сотне метров от спасения, неподвижная доселе зелень леса дрогнула, и из нее полетели стрелы. Сотни стрел, залп за залпом, в самую гущу набегающего людского потока. И каждая стрела находила цель, отправляя к праотцам очередное человеческое существо. Падали утыканные стрелами бегуны, на их месте появлялись другие, валящиеся под ноги очередным бегущим. И лишь когда гора трупов закрыла кромку леса, до беглецов дошло, что они угодили в засаду, куда их умело загнало римское воинство. В засаду, в которой они будут все перебиты, не имея возможности побороться за жизнь. Их перебьют, как мишени в тире. А пехотинцы будут стоять и смотреть на избиение, следя за тем, чтобы никто не ускользнул с места бойни.

Подошедшие римские легионы довершили окружение. В тылу галльской армии, бесчинствовала кавалерия, внося опустошение. Сквозь конницу пробиться было невозможно, как невозможно пробраться живому сквозь тучу летящих из леса стрел. Оставался крохотный шанс на спасение, попытавшись пробиться через пехоту. В отчаянном броске галлы бросились на подошедшие к месту побоища легионы. Безоружные, готовые рвать врага зубами. Они были страшны в отчаянии и гневе. Но сила, даже помноженная на гнев, без оружия не многого стоит. Галлы гибли сотнями, не приблизившись ни на шаг к спасению.

С раннего утра и до позднего вечера продолжалось истребление дикой армии. Из тысяч воинов, собранных со всей Галлии, спастись не удалось никому. Еще до наступления полуночи, все они поливали кровью землю. Проткнутые копьями, изрубленные мечами, пронзенные стрелами. Кто еще был жив, умирал с размозженным черепом, или вспоротым брюхом в страшных мучениях, задыхаясь от боли, и тяжести навалившихся сверху тел людей, которым повезло умереть быстро, избежав мук предсмертной агонии.

60ти тысячная армия дикарей-галлов была полностью уничтожена тремя римскими легионами, насчитывающими вдвое меньшее количество бойцов. В этом, даже не сражении, а избиении диких людей, погибло немногим более тысячи воинов из числа тех, что приняли на себя первый удар армии варваров, заманив их в ловушку, из которой выбраться живьем, никому не удалось. Воинское мастерство и опыт, взяли верх над числом. Римлянам было не в первой наголову разбивать превосходящие по численности орды варваров, и они по праву носили звание лучшей армии мира. В этот день они с блеском подтвердили право называться лучшими. Для них это была очередная победа, выигранная не числом, а умением.

Для галлов самый черный день в истории. Лучшие сыны земли галльской, бесславно сгинули в кровавой мясорубке, осиротили семьи, оставив без защиты родные селения. Долгие годы будет слышан на порабощенной земле плач и стон по ее погибшим сынам, которых не вернуть и за все золото мира. Потребуются годы, пока на галльской земле вырастет и окрепнет новое поколение воинов, способных сражаться за свободу родной земли.

После того памятного сражения, в котором непобедимые римские легионы напрочь разбили галльскую армию, процесс покорения Галлии не занял много времени. Села и городки, лишившись защитников, не оказывали сопротивления. Их жители, прихватив все самое ценное, бежали в горы, в надежде переждать смутное время. Но всю жизнь в лесу просидеть невозможно и постепенно они начали возвращаться в свои поспешно брошенные жилища, к хозяйству, которое вели на протяжении сотен лет.

Римляне особенно не докучали. Не претендовали на их скромное имущество, убогие жилища, да и на самих галлов, которых воспринимали скорее как разумных животных, нежели людей. Свои крепости предпочитали строить в стороне от поселений галлов, чтобы не портить обзора видом грязных, укутанных шкурами людишек и их убогого жилья. Римское присутствие сводилось к тому, что над галльскими деревнями и городками реяли знамена империи, да на въездах в поселения дежурили караулы, взимавшие плату за вход в селение в казну великого императора.

Император был жаден до денег. Его армия была огромной, и одних лишь подданных римской империи было недостаточно для того, чтобы содержать ее. Десятки тысяч воинов, выходцев из покоренных римлянами народов, служили в армии за звонкую монету. Тысячи варваров с еще не покоренных территорий, также служили империи, пленившись звоном золота. Воевали варвары, находящиеся на службе Рима, с такими же варварами, грабившими римские поселения и земли, находящиеся под их влиянием.

Бесконечные войны вела Великая Римская Империя, чтобы удержать в сохранности границы своих бескрайних территорий, а по возможности и раздвинуть их вширь. То и дело на ее необъятных просторах вспыхивали восстания и бунты, для подавления которых требовались войска и золото. Ежедневно, огромная римская армия поглощала горы золота, требуя все новых и новых вливаний.

И поэтому новые территории, попавшие под власть империи, облагались налогом на содержание армии расквартированной там. Чем больше воинский контингент, тем больше налог на содержание армии, налагаемый на местных жителей. Чем больше налог, тем сильнее недовольство людей, перерастающее порой в открытое противостояние.

Восстания жестоко подавлялись, дабы дурной пример не заразил соседние области, не привел к цепной реакции, совладать с которой, и вся римская армия будет не в состоянии. Все мужское поголовье, старше 7 лет, истреблялось под корень в назидание потомкам, чтобы и мыслей не возникало о мести. Женщин, оставшихся без мужей, детей и стариков, ожидала иная участь. На несколько дней они отдавались на потеху легионерам, что вольны были делать все, что им заблагорассудится.

Вынужденные месяцами находиться вдали от дома, лишенные женской ласки, они желали только одного. И не важно, что вместо облаченных в платья, ухоженных, благоухающих римских матрон им доставались дикарки, грязные, ужасно одетые и дурно пахнущие. В конце концов, их можно отмыть, переодеть и надушить. И тогда окажется, что они очень даже ничего, и на ближайшие несколько дней, как нельзя лучше подойдут на роль мужской утешительницы. Самым строптивым дозволяется и мечом полоснуть по горлу, лишь бы случилось это в отведенные им три дня. Пускай расплачиваются за грехи мужей и сыновей, дерзнувших бросить вызов римскому владычеству. И слышались три дня и три ночи над павшим селением варваров крики и стоны насилуемых женщин, а также довольное ржание выстраивающихся в очередь легионеров.

По окончании отведенных для развлечений дней, когда вдоволь натешившие плоть легионеры убирались обратно в палаточные городки, на селение опускалась зловещая тишина. Мало кому удавалось пережить кошмарные дни. Мужское поголовье было истреблено под корень, за исключением совсем юных. Старики и старухи убиты, просто так, походя, как отработанный материал, проку от которого нет, и место ему только на свалке. Женщины и девочки, начиная с шести лет и старше, все были неоднократно изнасилованы легионерами, рыскающими по дворам в поисках поживы. И не всегда потеха заканчивалась групповым изнасилованием, зачастую им только начиналась. Нередко, вошедшие в раж легионеры, затрахав жертву до потери сознания, убивали ее, вспарывая мечами живот.

Тем, кто выжил, пройдя все круги ада, оставалось разграбленное, залитое кровью, нередко сожженное дотла селение. И не было душевных сил оставаться там, где каждый камень был свидетелем величайшего насилия и унижения, боли и слез. Выжившие навсегда покидали разоренные жилища, уходя в леса, или другие селения, растворяясь среди местных жителей, неся кошмарную историю римских бесчинств. Бесчинств людей считающих себя цивилизованными носителями просвещения в дикие земли.

Наученные горьким опытом, в дальнейшем галлы не давали возможности легионерам отыграться на женщинах и детях. Зверства и бесчинства, творимые римлянами, не могли их запугать, заставить сложить оружие, и безропотно трудиться во благо далекого императора, облагодетельствовавшего их своими легионами. При малейшей возможности, галлийцы устраивали бунты. Убивали солдат охраняющих городские ворота, нападали на разъезды и патрули, убивали римских наместников и вельмож, встретившихся на пути.

Когда римские сотни окружали взбунтовавшееся селение, чтобы предать его огню, а жителей смерти и насилию, их уже ждали. В городке оставались лишь те, кто мог и хотел драться с римлянами, да старики со старухами, чья жизнь уже прожита. Чьи лучшие годы далеко в прошлом, чья смерть вопрос скорого времени и лишний день отсрочки ничего не решал. И не только зрелые мужи и молодые мужчины брали в руки оружие, нередко вместе с ними, плечом к плечу сражались и женщины, предпочитая смерть в бою, мучительной смерти от насилия, или позора на всю оставшуюся жизнь.

И когда натиск римских сотен крушил городские ворота, сметал со стен защитников и защитниц, грабить и насиловать было некого. Все, на ком они могли отыграться за свои раны, за гибель друзей-товарищей, давно покинули селение, прихватив с собой почти всю живность и все самое ценное. И только умело установленные самострелы, ямы с вкопанными на дно кольями, и прочие смертоносные ловушки поджидали римлян, желающих воспользоваться правом на разграбление городка. Но пища и вино, что остались в брошенных домах, были отравлены, в чем убедился не один римлянин, умерший в мучениях и корчах, рядом с оброненным наземь кувшином или недоеденным куском. От яда и ловушек, устроенных покинувшими селение жителями, погибало порой не меньше бойцов, чем при штурме городских стен. Где на их головы летели здоровенные камни, лился кипяток и кипящая смола, а самых резвых, первыми сумевших забраться на стены, встречали дубины и топоры, в обращении с которыми галлы были отменными мастерами.

Ввиду слишком больших небоевых потерь, римский наместник в Галлии был вынужден повсеместно, запретить специальным указом трехдневный разбой легионерам. Слишком сильно напугали его потери, из-за которых он в обозримом будущем мог лишиться армии, накопленных богатств и самой жизни. Отныне легионерам запрещалось грабить дома галлов. Оставалось право предавать галлийцев огню и мечу.

Сжигались деревни дотла. На месте бывшего поселения оставалась лишь огромная пустошь выжженной земли, пропитанная кровью ее защитников, где еще долгие годы ничто не будет расти, и многие десятилетия не будут селиться люди. И лишь редкий зверь, порой рискнет пересечь огромный, выжженный пустырь, да стервятник, опустится на пепелище в поисках поживы.

Отказ от законного разбоя мог, и вызвал, неудовольствие тех, кто потом и кровью заслужил это право. Недовольство грозило перерасти в мятеж, справиться с которым не так-то просто. Одно дело укрощать очередную взбунтовавшуюся галлийскую деревушку, и совсем другое укрощать взбунтовавшуюся римскую центурию, прекрасно вооруженную и искусную в ратном деле. А если взбунтуются сразу несколько, если огонь неудовольствия перекинется на легионы, что тогда? Как совладать с бунтовщиками, принимая во внимание, что истинных римлян, ничтожное меньшинство. Основная часть легионеров, облаченных в цвета великого Рима, такие же варвары, что и жители земли, на которой они несли службу. Они привыкли зарабатывать на жизнь разбоем и грабежом. Во многом именно благодаря этому, они и пополняли римские центурии.

И вдруг их лишают такой возможности, руководствуясь безопасностью. Это право они заслужили кровью, и никакому наместнику не дано их этого права лишать. Они позаботятся о себе сами в законный трехдневный срок. И пусть наместник лучше не вмешивается, если не желает неприятностей. Плохо, когда волнуется местное население, но если брожение начнется в легионах, это первый шаг к гражданской войне. Всегда найдется предводитель, что сумет объединить бунтующие легионы и двинуть их в поход. Вот только куда они направятся и что станут делать? Наведут свои порядки на захваченных землях, казнив императорского наместника и посадив на его место другого, или двинутся в края побогаче, чтобы грабить тамошних жителей. И плевать, что эти земли дружественные империи, или ее старинные колонии, исправно платящие дань Великому Риму. А может, они двинутся прямиком на Рим, чтобы бросить вызов императору, усадив на трон предводителя взбунтовавшихся легионов.

И хотя сместить императора силами нескольких легионов никому еще не удавалось, но гражданские войны в Римской империи уже случались, и ничего хорошего не приносили. Лишь разруху, хаос и запустение, разброд и шатания. Трещание границ империи по швам, откалывание огромных территорий, наместники и правители которых, пользуясь беспомощностью императора, занятого ведением гражданской войны, вместо того, чтобы прийти на помощь господину, служить которому присягали верой и правдой, вместо того, чтобы бороться с возмутителями спокойствия империи, только еще более усугубляли положение. Пользуясь беспомощностью власти, наместники и местные царьки, наделенные властью императора править от его имени, объявляли себя единственными правителями подвластных им земель, провозглашая независимость от Рима. Проходили годы, а то и десятилетия, прежде чем самопровозглашенные царства вновь возвращались под власть Рима. И, как правило, бывших подданных империи, приходилось завоевывать заново.

Наместник Галлии не желал смерти, что неминуема, если он лишится армии, по причине ее уничтожения местными жителями, или из-за бунта, связанного с запретом их грабить. Наместник сделал хитрый ход, что позволял ему сохранить и свой пост, и армию, а также уберечь ее от потерь из-за сюрпризов, приготовленных коварными галлами в брошенных селениях. Наместник запретил грабить жилища галлов, введя взамен этого права, существенную доплату золотом. Грабить в галльских деревушках было нечего, жили они бедно по римским понятиям. Насиловать в последнее время стало некого. Молодые женщины и девушки, вместе с детьми уходили в леса, пробираясь в спокойные селения. Женщины покрепче и поопытнее, брали в руки оружие и вместе с мужчинами противостояли натиску римских центурий, предпочитая смерть в бою насилию и позорной смерти от рук похотливых легионеров.

Имея достаточно золота, легионеры могли в большей степени удовлетворять свою страсть к выпивке и женщинам. За стенами военного, раскинулся гражданский городок, непременный его спутник, призванный облегчить жизнь и карманы легионеров. Торговцы всякой всячиной, что может понадобиться в жизни человеку, спешили за войском, торгуя там, где останавливалось войско. Наибольшим спросом у легионеров пользовались торговцы вином и женщинами. Походные трактиры, расположившиеся сразу же за стенами военного городка, никогда не пустовали. Именно туда спешили свободные от несения службы воины, если в их карманах звенели монеты. После трактира, изрядно выпив, они требовали женщин. Походные бордели постоянно следовали за армией, не опасаясь остаться без клиентов и без золота. Располагались бордели по соседству с кабаками, чтобы захмелевшие легионеры не утруждали себя поисками. К тому же в каждом кабаке, находилось на услужении несколько шлюх. Они раскрутят клиентов на покупку выпивки, а затем отработают угощение и плату за любовные утехи, в номерах на верху таверны, специально предназначенных для подобного рода свиданий, приносящих хозяину таверны дополнительный и весьма ощутимый, доход. И не нужно кого-то, насиловать, копаясь в вонючих одеждах, прикрывающих грязные тела галльских женщин. Чистые и ухоженные, неизменно ласковые и приветливые жрицы платной любви, уложат в постель, разденут, и полюбят по полной программе, тем горячее и страстнее, чем больше им перепадет монет.

Галльский наместник уберег армию и от гибели, и от бунта. Он дал воинам больше золота, отобранного у вонючих галлов, которых ненавидел и презирал, ощутимо увеличив и без того немалый налог на содержание армии и империи. И плевать, что с увеличением налога, галлы стали все чаще огрызаться и устраивать волнения. Центуриям приходилось гораздо чаще покидать военные городки для их усмирения, только и всего. Но зато воины не теряли навыков, безвылазно просиживая в гарнизонах, среди борделей и кабаков. Что касается галлов, он изничтожит их под корень, если в том возникнет необходимость, нисколько не сожалея о том, что с лица земли исчезнет еще один народ.

......Очередное восстание в небольшой галльской деревушке, не отличалось от множества предшествовавших ему. Все происходило по давно опробованной дикарями, схеме. Они напали на сборщика налогов путешествующего по Галлии с десятком легионеров, взимающего с покоренного народа дань на содержание армии и империи. Заодно перебили и римский пост, охранявший ворота поселения и взимавший плату с желающих войти. Убив легионеров и разграбив собранное сборщиком золото, галлы и не думали разбегаться, рассчитывая отсидеться за стенами укрепления. Они были не менее наивны, чем их предшественники, дерзнувшие напасть на людей императора. Множество селений и городов Галлии лежало в руинах, уничтоженные и за менее тяжкие прегрешения, нежели посягательство на казну империи. Ничто, даже самая малая пакость, направленная против империи, не должна оставаться безнаказанной, любое нарушение, должно караться смертью.

Наученные горьки опытом сборщики налогов, предпочитали лишний раз не рисковать. Посетив два-три селения, нагрузив сундук золотом, заворачивали в ближайший военный городок, и сдавали его под расписку тамошнему центуриону. И не беда, что по возвращении, сборщик не досчитывался десятка-другого монет, в убытке он все равно не оставался. К налогу на армию и империю, хитрый сборщик добавлял налог и на содержание себя, любимого, а также на покрытие незапланированных издержек. Знали о дополнительных поборах и власти, призванные следить за соблюдением законности на вверенных территориях. Но никаких мер к сборщику налогов не применяли. Одернуть его, значит оттолкнуть собственную руку, тянущуюся за лишней пригоршней галльского золота. А то, что несчастные дикари, у которых отобрано это золото, скрежещут зубами в бессильной злобе, или обливаются слезами, до этого никому нет дела.

Пусть хоть все передохнут. В Римской империи найдутся тысячи желающих заселить пустующие земли, дикие и привольные, не испорченные пришествием цивилизации, как в метрополии. И налоги они, приученные к порядку и дисциплине, будут платить гораздо охотнее. Несколько десятилетий, в здешних землях не будет кровопролития. Пока они не перемешаются с остатками местных дикарей, не переймут их нравы и обычаи, не станут считать себя вольным народом, а не подданными империи. А когда такое случится, армия, пришедшая в эти края всерьез и надолго, быстро поставит их на место.

Очередной сборщик налогов, уже третий с тех пор, как наместник Галлии объявил о повышении налогов, был убит на территории, находящейся под патронажем центуриона Дубиния. Жалеть о смерти какого-то ничтожного сборщика налогов Дубиний не думал, как не переживал и о гибели десятка легионеров сопровождавших его. Легионеры из центурии наместника, напыщенные и самодовольные болваны, жирующие подле здешнего правителя. Но пост у ворот состоял из его легионеров. Он знал всех по имени, многое мог рассказать о них за кубком вина любому желающему послушать, особенно если слушатель не скуп, и успевает ставить на стол перед центурионом, все новые винные подношения, до которых командир большой охотник.

За своих он не мог не поквитаться с вонючими галлами, само существование которых ему претило. Если бы не строжайший наказ наместника поддерживать на вверенной территории закон и порядок, Дубиний со своей центурией, давно бы очистил окрестные земли от варваров, вывел бы под корень гнусное племя нелюдей. Но наместнику было виднее. И если он видит смысл в существовании варваров, так тому и быть. Пускай живут, но упаси их Господь нарушить законы установленные для них. Он будет скор на суд и расправу.

За время пребывания в этой дикой стране, он предал огню и мечу добрый десяток галльских деревень, за гораздо более мелкие провинности, нежели убийство имперского сборщика налогов и его солдат. Более мелких, нежели убийство легионеров, с которыми прошагал полмира вовсе не для того, чтобы их умертвили вонючие дикари, место которым в каменоломнях, или на галерах, прикованными к веслам.

Если бы центурион Дубиний был наместником, и в его власти было бы решение судьбы варваров, он бы легко решил их участь. Грубых и примитивных мужланов, обладающих недюжинной физической силой, отправил бы прямиком в каменоломни. Будет куда приложить силушку на благо империи. Детей обоего пола, отдал бы на услужение в богатые римские семьи. Воспитанные на римских законах, они станут примерными рабами и наложницами для своих хозяев. Женщин бы хорошенько отмыл, переодел из звериных шкур в наряды жриц платной любви и определил в бордели. И воинам приятно, и деньги бы потекли рекой не только в карманы алчных владельцев борделей, но и в казну императора, а заодно и в карман наместника. Стариков и старух, больных и калек, всех кто не пригоден на роль раба, или шлюхи, он бы перебил, и бросил на растерзание хищным зверям. Грязные деревушки и городки Галлии, сжег дотла, чтобы не осталось ничего, кроме выжженной земли. На их месте построил бы прекрасные римские города, поселиться в которых найдется масса желающих из числа жителей перенаселенной метрополии. И тогда, вместо диких галлов, он имел бы лояльных подданных, что будут самоотверженно трудиться на благо империи.

Но, центуриону Дубинию было также далеко до кресла наместника, как простому смертному до звезд. Он не мог претворить в жизнь свои планы относительно галлов, но он был в состоянии сделать их жизнь невыносимой. И он делал все, чтобы осложнить жизнь обитателям вверенной ему на попечение территории, прослыв среди галлов жестоким и бездушным врагом, посчитаться с которым они давно мечтали. Именно в его владениях, чаще всего вспыхивали восстания и мятежи. Именно центурион Дубиний, спалил больше всех галльских селений и перебил жителей, дерзнувших бросить вызов империи.

Поход на усмирение очередной галльской деревушки, был для Дубиния обыденным делом. Имевшаяся в наличии сотня легионеров, при поддержке конного десятка Лешего, легко решала подобные задания. Вряд ли мятежники смогут оказать им сколько-нибудь серьезное сопротивление. Разве только соберутся силами сразу нескольких деревень. Но это вряд ли. Они слишком напуганы. Еще свежи в их памяти события черного для Галлии дня, когда они бесславно лишились армии, а с нею и большинства мужчин. Шпионы Дубиния, шныряющие по галльских поселениям под видом нищих и бродяг, вынюхивая все, что может представлять ценность для центуриона, ничего не сообщали о готовящемся заговоре. Значит, силы варваров ограничены одним поселением. Его защитников он перебьет максимум за час, как это бывало уже не раз, если им на помощь не придет что-нибудь сверхъестественное, что смогло бы помешать Дубинию в стремлении превратить в груду пепла, очередную грязную деревушку. Чем больше он их спалит, тем ближе приблизится к своей мечте, — очистить Галлию от человеческих отбросов, заселив людьми, более достойными равнин, лугов и лесов, раскинувшихся за пределами военного городка.

Дубиний был не молод. Прослужив верой и правдой много лет, он дослужился до центуриона, пройдя путь от рядового легионера, понимая, что большего достичь, ему не удастся. Место наместника для него также недостижимо, как и двадцать лет назад, когда он, будучи еще совсем зеленым юнцом, вступил в легион, чтобы увидеть мир, и бросить его к своим ногам. За десятилетия службы, он прошагал половину мира. От знойной Африки, до суровой Галлии, крепя мечом величие и славу Римской империи, неся цивилизацию в мир варваров.

Он ненавидел варваров, какого бы цвета они не были, и какому бы богу не поклонялись. Черный, белый, продубленный ветрами до коричневого цвета абориген невиданной ранее страны, все равно оставался варваром. Полным ничтожеством перед величием Великой Римской империи и перед ним, Дубинием, грозным оружием империи. Даже если жители покоренных стран рядились в золото и парчу, для него они все равно оставались варварами, которых нужно безжалостно истреблять. И лишь немногим, как высшее благо, сохранить жизнь. Сделать рабами, бездушными вещами в руках избранного народа. Что касается шитой золотом парчи, сорвать ее прочь, чтобы не примазывались варвары к цивилизации, которую олицетворяет Дубиний и его товарищи по легиону.

Все отобрать и поделить между более того достойными людьми. Они найдут применение золоту и парче, и прочим драгоценным вещицам, изъятым у варваров. Золото осядет в трактире, а в парче станут щеголять путешествующие с легионом шлюхи. Они более достойны этого, нежели презренные варвары. И Дубиний не упускал случая облегчить варваров на золото, которое скрашивало жизнь легионерам, денно и нощно несущим службу на благо империи.

Для поощрения легионеров, императором был издан указ, отдавать захваченные в бою города на три дня в полное распоряжение воинов. Все, что смог добыть легионер за эти дни, его. Золото, драгоценности и даже рабыни, которыми можно попользоваться в свое удовольствие, а когда игрушка надоест, продать торговцам, сопровождающим легионы во время странствий. Или обменять на пару кувшинов мерзкого на вкус вина, которое подают в тавернах. Гнусное пойло, которое хозяин наверняка разбавляет ослиной мочой, для придания ему еще большей крепости и омерзительности. Проиграть в кости собрату по оружию, или просто подарить. На худой конец раба можно убить. Раб существо бездушное и безголосое, скорее вещь, нежели человек. Коврик, дышащий воздухом, об который можно вытирать ноги.

Дубиний люто ненавидел варваров всех мастей, откуда бы родом они не происходили. Злые языки, шептавшиеся за спиной центуриона, поговаривали, что неспроста в душе у Дубиния такая ненависть. Дубиний был гражданином Рима и всегда кичился своим происхождением среди легионеров, большая часть которых была наемниками, поступившими на службу империи за звонкую монету. Коей император щедро расплачивался с армией, берегущей власть и могущество империи, выдавливая все соки из бесправных рабов и преступников.

Любил Дубиний за кубком вина разглагольствовать о своей юности, когда он, будучи пацаном, бродил по улицам вечного города, еще не помышляя о службе в легионе. Подолгу и с упоением рассказывал о роскошном доме в центре Рима, не менее великолепном, чем особняки римской знати. О том, как он жил в роскоши, ни в чем, не испытывая нужды. И что в легион пришел не из желания заработать, а из высших побуждений, не имеющих ничего общего с презренным металлом. О своем детстве и юности, о квартале, в котором родился и рос, Дубиний мог разглагольствовать часами, но стоило разговору зайти о родителях, как он либо замолкал на полуслове, либо переводил его на другую тему, или же отделывался односложными фразами. Разговора о родителях он старательно избегал и на основании этого злые языки, шепчущиеся за спиной центуриона, решили, что Дубиний, незаконнорожденный сын знатной римской матроны, плод любовной связи с рабом. Либо рожден от богатого римлянина наложницей, его рабыней. Иначе, зачем Дубинию что-то скрывать, стесняться родителей, если его рождение законно и пристойно.

Если он что-то скрывает, значит один из его родителей, раб. Дубиний молиться на них должен, что избежал участи раба, став воином, а не вещью. Возможно, один из родителей был не рабом, а вольноотпущенником, с дарованной вольной от хозяина, или госпожи. Нередки были случаи, когда наложницы рожали детей бездетным супругам, и получали вольную, а также некоторую суму для возвращения домой. Ребенок оставался в римской семье, не догадываясь о своем истинном происхождении, искренне считая себя ребенком воспитывающих его родителей. Подобное процветало в семьях, в которых один из супругов по какой-либо причине не мог иметь детей, хотя и очень хотел. Когда ребенок рождался, надобность в биологическом родителе отпадала. Более того, настоящая мать ребенка, становилась лишней в доме господина, и ей надлежало уйти, получив за ребенка свободу.

Если ребенок был всего лишь следствием плотской любви господина к симпатичным наложницам, его ожидала участь раба. Его матери строго-настрого запрещалось открывать ребенку тайну его происхождения. За ослушание рабыне грозила смерть, или продажа в другой дом, где все могло быть гораздо хуже. Нередко детей и матерей разлучали, не доверяя обету молчания. Их продавали на торгах поодиночке, или вместе, если находился желающий купить обоих. Помятуя об этом, наложницы предпочитали помалкивать, не напоминая господину о его ребенке, для которого он таковым не являлся. Обычная вещь, в производстве которой он принял некоторое, надо признать, приятное участие.

Случалось, что в доме оставалась и любимая наложница и ее ребенок, и господин не третировал их, считая членами семьи. В качестве радушного хозяина и заботливого отца, выступал немолодой мужчина, чаще вдовец. Овдовевший и сменивший немало женщин аристократ, давно разочаровался в семейной жизни. В подобной же ситуации, сохраняется ее видимость, со всеми плюсами, и она напрочь лишена минусов, что делают семейную жизнь порой просто невозможной. Можно пользоваться благами супружества, не обременяя себя печатями, и не взваливая на плечи бремя излишних проблем.

Общественное мнение также не стоит сбрасывать со счетов. Одно дело, когда знатный римлянин имеет наложницу, или несколько. Это приветствуется, поощряется, даже является обязательным условием высокого общественного статуса человека. Другое дело, когда гражданин живет с наложницей, как с женой. Это не поощряется, но все-таки терпимо, если гражданин не выводит ее в общественные места, предназначенные для посещения семейными парами. И совсем иное дело, если свободный римлянин женится на рабыне, даже написав ей предварительно вольную. На него станут указывать пальцем и плевать вслед. Никому, ни нищему, ни знатному и богатому вельможе, не дозволено попирать заведенных правил.

Удел вольноотпущенницы, выйти замуж за рядового горожанина и создать с ним семью, что приличиями не возбраняется. Либо навсегда статься в доме господина, пусть любимой и вольной, но не женой, а любовницей. Прожить остаток жизни в соответствии с установленными в обществе, нормами приличий.

Скорее всего, в такой семье и родился Дубиний. Отец аристократ, или богатый горожанин, мать наложница, или вольноотпущенница. Наверняка Дубиний знал, чей он сын, но похвастаться знатным предком и матерью-рабыней, пусть и бывшей, не мог. Не позволяла гордость римского гражданина. Но за одно он должен благодарить судьбу денно и нощно, что ему повезло с родителями, и участь его не столь печальна, как у большинства внебрачных детей.

Случалось, что и римские аристократки зачинали детей от рабов. Красивых и сильных, зачастую купленных специально для любовных утех. Плод запретной любви был истинным римлянином, гражданином по праву рождения, ибо ни одна из добропорядочных матрон никогда не признается в порочащих связях с рабом, и тем более, в рождении от него ребенка. И не беда, что ребенок не имеет ничего общего с официальным отцом, законным супругом развратной и похотливой римлянки. Кем бы не был отец, мать ребенка всегда известна и не даст свое дитя в обиду. И не беда, что нет у него ничего общего с официальным папашей, достаточно того, что он наследует ее фамильные черты. А чтобы рогатый супруг не заподозрил чего, не уловил в подрастающем отпрыске подозрительного сходства с одним из его рабов, биологический отец ребенка по самому незначительному поводу продавался на ближайших торгах. Если же любовная страсть хозяйки не угасала, раб отправлялся в такую глушь, где он вряд ли когда попадется на глаза хозяину, но где хозяйка в случае надобности, всегда сможет его найти.

Каково бы не было происхождение центуриона Дубиния, никто в его команде не сомневался в том, что родословная воинского начальника, не такая безупречная, как он пытался доказать всем, и в первую очередь самому себе. Если он что-то скрывает в своем прошлом, значит оно не такое безупречное, как хочет его представить бравый центурион. Где-то в его родословную вкрался варвар.

Все рабы варвары, по утверждению Дубиния, следовательно, и он сам, пусть и наполовину, но варвар. И именно поэтому, как говаривали злые языки, была у Дубиния такая ненависть к варварам. Поэтому он старался извести всех варваров под корень, терзаемый комплексом неполноценности, от которого сбежал в легион.

Дубиний предпочел соблазнам Рима карьеру военного, в которой пусть и не особо преуспел, но все-таки выбился в начальники, дослужившись до центуриона. Сейчас он вел свою центурию на усмирение взбунтовавшейся галльской деревушки. Грязные животные, убившие нескольких римских солдат, возомнили себя великими воинами, способными бросить вызов империи, и лично ему, центуриону Дубинию. Он разберется с ними, вот только доберется до мерзкого селения, зальет его кровью мятежников, а затем спалит дотла, чтобы ничто не напоминало о некогда обитавших там нелюдях. Дожди и ветер доведут начатое Дубинием дело до конца. Ветер развеет пепел и прах, дожди смоют следы пожарища. Выросшая на пепелище трава, навсегда укроет зеленым ковром даже малейшие признаки некогда существовавшего здесь городка.

......Дорога к галльскому городку пролегала через лес. В авангард Дубиний отправил Лешего, командира конной десятки центурии. В ее обязанности входила разведка местности, для безопасного продвижения основных сил. Также в задачу конной десятки, входило преследование неприятеля, если он попытается бежать из обреченного селения. Стратегия, избранная центурионом, себя вполне оправдывала. Им уже не раз доводилось заливать кровью, а затем сжигать взбунтовавшиеся деревушки варваров.

Никогда раньше не возникало на их пути препятствий, они всегда добирались до обреченной деревни без происшествий. Но сегодня Леший был не в восторге от этой затеи. Виной тому дурной сон, от которого он проснулся в холодном поту, с трясущимися руками и бешено бьющимся сердцем. Снился ему дремучий лес и он, сидящий в кромешной тьме на древесных ветвях, крепко обхватив руками ствол. Холодно, его знобит, мороз пробегает по коже, он затылком чувствует, как его буравят, изучая, чьи-то холодные, пытливые глаза. С каждой минутой ему все холоднее и неуютнее, страх когтистой лапой все сильнее сдавливает сердце. Еще чуть-чуть и когти проткнут зашедшееся в безумном галопе сердце. Нет больше сил терпеть в тягостном ожидании, и неизвестно откуда придет опасность. И когда он уже готов был сойти с ума от ожидания чего-то ужасного, во тьме случилось движение. Мелькнула стрелой зловещая тень, из находящегося в десятке метров от дерева, мертвенно-неподвижного озера. И ударила черная молния в переплетение древесных ветвей где застыл скорчившийся человек, оскалившись на него жуткой мордой гигантской змеи. И разверзлась пасть, усеянная множеством мелких острых зубов, мгновение спустя впившихся человеку в горло. И он захрипел в предсмертной агонии, разжал руки и полетел, теряя сознание вниз, не прекращая истошно визжать на невероятно высокой ноте. Рухнув с дерева вниз, он со всего размаху треснулся головой о здоровенный камень, разбросав повсюду кровавые ошметки мозгов.

И даже стукнувшись башкой о камень, с раскроенным черепом, он продолжал истошно орать, пока чьи-то руки не стали трясти его за плечи. И только тогда он перестал вопить и открыл глаза. Он лежал в палатке, на земляном полу, в окружении встревоженных бойцов. Значит это всего лишь сон, но насколько реален и физически ощутим посетивший его кошмар. Неведомый ужас поджидает его в лесу, чтобы напасть и убить. После такого кошмара, Леший по доброй воле вряд ли бы рискнул отправиться в лес по какой-либо надобности, пока не выветрится из памяти, поселившийся там ужас, не забудется оскаленная морда гигантской змеи, целящаяся ему прямо в горло.

Забыть приснившийся кошмар, он не успел. Спустя пару дней после зловещего кошмара, взбунтовалась очередная галльская деревушка, убив и ограбив сборщика налогов, его охрану и римский караул, охранявший вход в селение и взимающий плату с желающих войти. А значит, пора собираться в поход, исход которого заранее предопределен.

Но даже такие походы, в которых победитель заранее известен, таили в себе немалые опасности, неизбежные на любой войне. Даже при самом благоприятном раскладе, центурия не досчитается нескольких легионеров, павших под стенами галльской деревушки. Несмотря на заранее предрешенный исход схватки, галлы дрались отчаянно, стремясь унести с собой в могилу, по возможности большее число врагов. И им это удавалось с каждым разом все лучше и лучше. Центурия несла все более ощутимые потери. Леший чувствовал, что вскоре центуриону придется смирить гордыню и признать, что в одиночку справиться с мятежным районом, ему не под силу. И тогда ему придется идти на поклон к командиру близлежащего гарнизона, чтобы, объединившись, продолжить изничтожение мятежных селений огнем и мечом.

Дубиний не сомневался в исходе предстоящей карательной акции. Что для него два десятка бойцов, погибших при последнем штурме? Безликие существа, многие из которых даже не были настоящими римлянами. Варвары, перешедшие на службу империи за золото, которым император щедро одаривал наемников. Потери центурии были восполнены прибывшим подкреплением из легиона. Легион располагался в нескольких днях пути от ставки Дубиния, вблизи единственного, более-менее крупного галльского города, до нашествия римлян бывшего столицей окрестных земель. Статус столицы городом был потерян, так как нет иной столицы, кроме Рима. Нет в диких землях иных правителей, кроме императора и его наместников. Варвары, правившие этим диким краем до пришествия римлян, были казнены. Тела их сожжены, дабы не стать объектом поклонения диких подданных, а головы на золоченых подносах отправлены в Рим, в дар великому императору, вместе с новыми землями империи.

Сколько людей погибнет, Дубиния не волновало. Он всегда получит из легиона бойцов, сколько бы не запросил, даже если в запросе будет числиться целая центурия. Его цель уничтожить, выжечь как заразную язву очередное галльское селение, еще хоть немного сократить поголовье дикого племени, не желающего покориться власти Рима.

Рано утром центурия двинулась в поход к мятежной деревне, чтобы стереть ее с лица земли. Впереди центурии двигалась конная десятка Лешего, в обязанности которой входила разведка местности на предмет обнаружения возможной засады, или скрытых передвижений неприятельских групп. Мобильный конный отряд был в состоянии легко выполнить поставленную задачу. В случае необходимости всадники без риска быть уничтоженными, быстро покинут опасное место, оповестив об опасности двигающуюся позади центурию. В случае обнаружения вражеского соглядатая, им не составит особого труда схватить его и доставить Дубинию, слывшему непревзойденным мастером по части развязывания языков, даже у самых неразговорчивых. В его умелых руках, даже немые с рождения, начинали заливаться соловьями, без утайки выкладывая все, что знали, и чего не знали, но что хотел услышать центурион.

При обнаружении вражеской разведки, закаленной в многочисленных стычках десятке Лешего, ничего не стоило вступить в бой, отправив слишком ретивых варваров к праотцам. Подойдя к селению, десятке Лешего надлежало патрулировать ее на некотором удалении, чтобы быть вне досягаемости стрел варваров, но отслеживать все их передвижения, не дать улизнуть из обреченного городка. Хотя, на веку Лешего, еще никто не пытался бежать. В городке оставались только воины и не важно, мужчины это, или женщины, чтобы сражаться и умереть на родной земле.

Молодые женщины, которых любили насиловать римские легионеры, загодя покидали селение, уводя детей и унося все, что могло пригодиться для начала новой жизни в другом месте. Скот и домашняя птица уводились, за тем немногим, что оставалась на прокорм защитников селения до прихода римлян.

Задача, поставленная десятке Лешего, была привычной, они уже не раз ее с блеском выполняли. Вот только проклятый сон, с мрачным лесом и гигантской змеей вгрызающейся в горло. Слишком свежи воспоминания о нем, и они тревожили душу, не давая покоя. Что это? Навязчивый кошмар, намертво засевший в мозгу, или тревожное предзнаменование, должное удержать его от визита в лес? Он бы с превеликим удовольствием сделал крюк в несколько километров, чтобы обойти лес и выйти к деревне с другой стороны. Но спорить с Дубинием, пытаться навязать свое мнение, было не только бессмысленно, но и опасно. По бытующим в легионе законам, трусов и паникеров ожидала смерть, как и за отказ, исполнять приказ вышестоящего начальства. И хотя Лешему безумно не хотелось лезть в лес, но ослушаться центуриона Дубиния он не мог.

......Лес встретил тишиной и покоем. Ласково светило солнце, пробиваясь сквозь густые древесные кроны, скрывающие от глаз людей небо, без единого облачка, падая на землю причудливыми лучистыми узорами. В зеленых кронах пели невидимые глазу птицы, в изумрудной траве стрекотали кузнечики. Лес жил привычной, тихой и размеренной жизнью, что и миллионы лет назад, до появления первого человека. Лес дышал покоем. И чем тише и умиротвореннее казался окружающий конную десятку лес, тем тяжелее и неспокойнее становилось на душе у Лешего, тем сильнее его терзали нехорошие предчувствия. И чудилась ему за каждым кустом затаившаяся смерть, в образе гигантской и свирепой змеи, наблюдающей за ним немигающих взглядом злобных глаз. И когда нервы у Лешего оказались, напряжены до предела, все и случилось.

В воздухе послышался свист стрел. Черная туча затмила небо, словно белый день внезапно сменился ночью. И падали воины Лешего на землю, утыканные стрелами, как ежи колючками. Лошади с пронзительным ржанием валились вослед седокам. А следом за свистом стрел пришел рев десятков человеческих глоток. Из-за деревьев, размахивая мечами, дубинами и топорами, катилась толпа плечистых и коренастых бородачей, облаченных в звериные шкуры.

Они угодили в галльскую западню из которой им вряд ли удастся выбраться живыми. Не сговариваясь, Леший, и пара воинов, уцелевших среди роя смертоносных стрел, повернули обратно. Но путь к отступлению им преградил десяток решительно настроенных бородачей. Уже ни на что, не надеясь, бойцы Лешего вклинились в толпу галлов, нанося с высоты разящие удары. Леший, окруженный со всех сторон, вертелся на коне, обрушивая меч на патлатые головы варваров, мельтешащие внизу. И всякий раз удовлетворенно ухмылялся, краем глаз успевая заметить, как разваливается на части очередной, рассеченный ударом череп. Уже с полдюжины варваров валялось под копытами коня, который дико хрипел и безумно вращал глазами, закусив удила, топча лежащих на земле. Леший вновь и вновь продолжал наносить разящие удары, всякий раз достигающие цели, уклоняясь и отводя, направленные на него выпады.

Но силы были не равны. Не мог он в одиночку долго противостоять галльскому отряду. Воины, попытавшиеся прорваться через неприятельский заслон, перекрывающий путь к отступлению, давно были мертвы. Кровавыми кусками изрубленного мяса, завалившись поверх тел варваров, которых успели порубить, прежде чем дубины и топоры добрались и до них. Все труднее становилось Лешему следить за нападавшими, окружившими его со всех сторон. Все чаще оскальзывался конь на окровавленных телах варваров, отправленных к праотцам. Леший чувствовал, секундомер его жизни, отсчитывает последние секунды, готовый в любой момент остановиться.

Сокрушительный удар пришелся точно по позвоночнику. Дубина варвара, словно былинку, переломила хребет римского десятника, выбив его из седла. Леший, ничего не соображая от пронзившей тело безумной боли, оказался на земле, не в силах пошевельнуться. Упав, он ударился сломанным позвоночником обо что-то твердое. Новая волна боли захлестнула рассудок. Но помешательство длилось не более секунды, а затем вернулось восприятие мира, а вместе с ним и нестерпимая боль. Последнее, что увидел в своей жизни десятник Леший, это опускающееся на лицо, остро отточенное лезвие топора. Последнее, что уловил угасающий разум, — злобный посвист гигантской змеи, настигнувшей свою жертву.

Глава 4. Пират

Великолепный красавец фрегат, некогда принадлежавший английской королеве, а ныне одному из капитанов берегового братства пиратов, отплыл от берегов Ямайки, где в компании себе подобных, находил убежище и приют. Взяв курс к берегам Африки, отправившись за очередной партией черного золота, столь ценного на американском побережье.

Губернатор Ямайки, неофициальной пиратской республики, в которой находили приют и убежище пираты и корсары всех мастей, лояльно относился к береговому братству, могущественной пиратской гильдии, объединяющей десятки пиратских вожаков, имевших зачастую не по одному кораблю. Губернатор, от союза с людьми по которым в цивилизованных странах плачет виселица, имел вполне ощутимые выгоды, что и заставляло его благосклонно относиться к соседству джентльменов удачи. По негласному договору с пиратскими вожаками остров Ямайка объявлялся зоной, свободной от грабежа и насилия. Это вовсе не означает, что на острове, где правит губернатор, сумевший договориться с грабителями и убийцами, все чинно, благопристойно. Убийств и насилия там было ничуть не меньше, чем в прочих портовых городах в Старом, или в Новом свете. Там где есть моряки и где имеются продажные женщины и вино, тихой жизни не может быть в принципе. В мире, в котором перемешалось золото, женщины и выпивка, прожить без крови и насилия, невозможно.

Каждый день в портовых тавернах, рекой лилось вино и кровь. Вино из запасов владельцев таверн, таких же конченых негодяев, как и большая часть публики, посещающей злачные заведения подобного рода. В прошлом пираты, чуточку более успешные, нежели их коллеги по ремеслу, скопившие кое-какой капитал, позволивший открыть таверну, где подается дрянная закуска и отвратительное пойло. Пойло, главным достоинством которого является дикий градус спирта, наглухо убивающий мозги, гасящий остатки разума в не особо избалованных их избытком, организмах.

После принятия на грудь ударной дозы гнусного пойла и начинаются дикие стычки и разборки, без которых просто невозможно представить существование портовых таверн. Вслед за кулаками в ход идут ножи, заливая полы кровавыми лужами. Побоище длится до тех пор, пока его участники не окажутся на полу. Кто-то трупом, а кто-то спящим мертвецким сном, ибо градус настиг пропойцу, свалив с ног почище удара ножом. После того, как стихнет очередная потасовка, трактир вновь оживает. Клиенты, отвлеченные от поглощения омерзительного пойла и такой же гнусной снеди дракой, возвращались к прерванному потасовкой, занятию. Заедая мерзостью, гнусное пойло, и заливая в нутро очередную кружку омерзительного зелья, чтобы перебить вкус подаваемой в таверне, закуски. И никому нет никакого дела до кровавых луж, оставшихся на месте недавней драки. Нет им дела и до тех, кого служащие таверны уволокли на задний двор, где и бросили, предварительно обчистив карманы.

Утром, некоторые из них, кого свалил хмель, а не нож, очнутся с дикого похмелья и потянутся к кораблям за деньгами, дабы унять разламывающуюся от боли голову. Найдутся монеты, можно будет снова выпить, закусить и развлечься с портовой девчонкой. А когда перепробованы все удовольствия, завершить вечер хорошей дракой. А там, как повезет. Проснуться в компании друзей-собутыльников на борту корабля, очнуться на заднем дворе таверны, с разламывающейся от боли головой, без гроша в кармане, или очутиться в яме, за окраиной города, куда каждый день сбрасывали отошедших в мир иной бродяг.

К вечеру, на трупы насыпался слой земли, в ожидании нового дня, когда на засыпанную кучу, можно добавить дюжину-другую покойников. В течение недели яма наполнялась до верха. Над могилой ставился простой деревянный крест с датой захоронения, без указания фамилий и имен, которых и не было отродясь у морских разбойников и бродяг. Это был закономерный итог людей, выбравших своим ремеслом грабеж и насилие.

Тем, кому удавалось проснуться на борту корабля с горстью не растраченных за вечер монет, или на заднем дворе таверны без гроша в кармане, оставалось только благодарить судьбу за благосклонное отношение к людям, поправшим все людские и божеские законы. Судьба сохранила им жизнь и подарила еще один день на суше, который нужно прожить так, чтобы было о чем вспомнить во время похода, когда они порой месяцами бороздят океанские просторы в поисках добычи.

Что касается украденных монет, наплевать. Они наверняка перекочевали в корсеты портовых шлюх, что одаривали своей любовью вконец ошалевших от омерзительного пойла, моряков. Тем все равно никогда не вспомнить с кем они провели последние часы загула памятного вечера, по окончании которого они очнулись на заднем дворе таверны. И даже если возникнет желание отыскать воровку и поквитаться за кражу, сделать это будет практически невозможно. Слишком много уличных девок крутилось в портовых тавернах, зарабатывая на жизнь.

Всех в лицо знал только один человек, дающий добро на поиск клиентов. Это хозяин таверны. Ему наличие шлюх просто необходимо по двум причинам. Во-первых, присутствие женщин вынуждало мужчин выпить побольше горячительного зелья самим и угостить выбранных для дальнейшего, приятного времяпрепровождения, девиц. И хотя определение прекрасного пола не подходило к большинству проституток, работающих в дешевых портовых тавернах, спрос на них был неизменен. Некоторые проститутки вообще мало напоминали не то что женщин, но вообще существ отличных от мужчин, мерзкое пойло отпускаемое бывшим пиратом, а ныне жуликоватым владельцем таверны, скрашивало все резкие углы. После пары кружек омерзительного пойла, даже конченая уродина, казалась нормальной бабой. Если к ударной дозе спиртного добавить еще одну чарку, то за обладание ею, человек готов был драться с любым, кто дерзнет покуситься на его сокровище. И не удивительно, что после принятия на грудь такой дозы, морячку ничего не стоило отключиться, порой в самый ответственный момент, находясь на объекте вожделения, пьяно дышащем в рожу потного кавалера.

Оконфузившемуся подобным образом пирату и не стоило ожидать иного исхода. Шлюхе, на которой уснул очередной, минуту назад такой пылкий любовник, оставалось самой позаботиться о кавалере, обещавшем вознаградить ее за любовь, звонкой монетой. И не беда, что клиент мертвецки пьян, а в его карманах монет гораздо больше, чем было обещано. Это обстоятельство только на руку девице, не получившей в должной мере плотского удовлетворения, решившей вознаградить себя за это всем тем, что имелось в карманах клиента. Ему лишняя тяжесть в карманах ни к чему, тем более что пробуждение на заднем дворе таверны, не предполагало наличия монет в карманах.

Если монеты не стащит проститутка, они достанутся другим. Служащие таверны, в недалеком прошлом отъявленные мерзавцы и негодяи, которых свет не видел, вышедшие в тираж в силу возраста, но чаще вследствие увечья, являющегося закономерным итогом опасного ремесла, в душе оставались прежними. Для них обычным делом было очистить карманы выпивохи, завалившегося под стол. Место таким посетителям одно, — на заднем дворе таверны, где сваливались в кучу все, кто оказывался не в состоянии стоять на ногах, кого свалил хмель, или нож. Невозможно оставить их карманы без внимания, иначе этим воспользуется разная шушера, что словно мошкара вьется вокруг таверны.

И не дай бог человеку, сраженному ударной дозой алкоголя, пробудиться в момент препровождения его на улицу, на задний двор, и тем более, упаси господь, проверять содержимое карманов, и задавать вопросы выволакивающим его на улицу темным личностям, с рожами отъявленных мерзавцев. Ответом наверняка будет удар ножа. Служащим таверны, имевшим за плечами бурное прошлое, ничего не стоило отправить на тот свет очередного проходимца, которому все равно не суждено умереть своей смертью. Жизнь бродяги все равно прервется раньше срока, в силу избранного ремесла. В честном бою, на виселице, или от удара ножом в пьяной потасовке, без которой не обходились будни портовой таверны.

Единственное спасение для перепившего пирата заключалось в том, что он падал под стол, за которым гулял с компанией собутыльников, оказавшихся невосприимчивыми к адскому пойлу, подаваемого в таверне. Утром, когда нужно было возвращаться на корабль, предстать пред очи капитана, для переклички, наиболее крепкие разбойники, загружали в нанятую у хозяина таверны за пару монет телегу, тела менее выносливых собратьев по ремеслу и доставляли их на причал.

На причале боцман, пьяный в стельку, но твердо стоящий на ногах, приступал к приведению доставленных, в должное состояние. Старый морской волк знал сотню способов приведения в чувство мертвецки пьяного человека. К утренней поверке все стояли на корабельной палубе самостоятельно, без чьей-либо помощи. И хотя рожи некоторых головорезов были нездорового зеленого цвета, а глаза страдальцев пропитаны невыразимой мукой, это не главное. Пиратский капитан делал отметки в судовом журнале, на сколько голов уменьшился экипаж в канун очередного выхода в море. После переклички команда распускалась. Вернувшиеся с берега отлеживались в ожидании вечера, когда они вновь отправятся на берег, куда их неудержимо манили огни таверн.

Вблизи таверн толклось немало подозрительных личностей, негодяев всех сортов. Они становились новобранцами понесших потери за время стояния в порту, экипажей пиратских кораблей. Когда после очередной переклички капитан вызывал к себе в каюту боцмана и нескольких, наиболее крепких по части выпивки разбойников, можно было готовиться к отплытию. Это означало, что выход в море состоится в ближайшие 2-3 дня. А значит, прощайте женщины и вино, на все то время, пока они будут бороздить океанские просторы в поисках добычи. Во время похода с выпивкой строго. Любой, уличенный в употреблении спиртного, мог рассчитывать только на одно наказание, — смерть. Смерть через повешение на рее, где несчастному суждено раскачиваться на протяжении нескольких дней, безмолвным напоминанием для нарушителей морских законов. Чтобы каждый, завидев раскачивающееся на рее тело, знал, чем чревато нарушение законов, и даже не помышлял об этом.

С момента совещания капитана с боцманом, вылазки на берег прекращались, до особого распоряжения. Нарушителей ожидало наказание, — смерть через повешение на корабельной рее.

Но прекращение вылазок на берег еще не означало немедленного отплытия. Корабль оставался на рейде еще два-три дня, и тому была веская причина. Пока экипаж отлеживался на борту, приходя в чувство после многодневного запоя, боцман с приближенными, продолжал наведываться в порт, посещая таверны, доступ в которые для остальных членов экипажа, отныне был заказан.

Они по-прежнему пили и гуляли в таверне. Только гуляли теперь на деньги, выданные капитаном, для выполнения особой миссии. И не напивались до зеленых чертей, хотя делали вид, что мертвецки пьяны. Не даром, выполнять ответственное поручение отправился боцман, способный пить всю ночь и не захмелеть, и самые закаленные по части спиртного члены команды. Они не только пили, но и угощали выпивкой всех желающих, что еще совсем недавно, было немыслимым делом. Они были рады каждому новому знакомцу, поднося ему одну за другой кружки спиртного, пока новый знакомый не оказывался под столом, присоединяясь к тем, кто угодил в радушную компанию, чуть раньше.

Утром их, мертвецки пьяных, грузили на подошедшую с судна шлюпку и доставляли на борт пирата. После похмельного пробуждения, их ожидало очередное потрясение. Отныне все они, становились членами экипажа морского разбойника. И даже имелась в наличии подписанная собственноручно бумага, в которой они обязуются служить верой и правдой капитану в течение оговоренного в договоре срока. Вместо подписи, красовался отпечаток пальца, обмакнутого в чернила. Соответствие подписи оригиналу не вызывало сомнений, каждый, мог собственными очами лицезреть свой большой палец, окрашенный соответствующим образом.

Общее, что роднило всех свежеиспеченных пиратов, — отсутствие каких-либо воспоминаний о том когда, и при каких обстоятельствах, они успели подписаться под документом. Только боцман знал о том, когда была извлечена из-под стола безжизненная рука очередного волонтера, как окунался большой палец в чернильницу, и припечатывался к бумаге.

Большая часть экипажа пирата именно так начинала свою разбойничью карьеру. И хотя, поначалу, морская романтика мало кого прельщала, но постепенно они привыкали к новой жизни, и уже не мысли без преступного ремесла, своего дальнейшего существования.

Первые дни, с новичков не спускали глаз, особенно когда корабль стоял на рейде в порту и хороший пловец мог вплавь добраться до берега. Чтобы мыслей о побеге у новоиспеченных матросов пиратского судна не возникало, все они до выхода в море, запирались в одном из подсобных помещений. Там их круглосуточно и неусыпно охраняли злые, мающиеся похмельем, члены экипажа, готовые в любой момент пустить в ход оружие. Хотя шансов у пленников выбраться наружу, и без охраны не было. Находясь за запертыми дверями, они могли лишь сетовать на судьбу-злодейку, и на порочную любовь к бутылке, что привела их в заточение.

Единственный выход на волю охранялся вооруженными до зубов головорезами. По угрюмому выражению, застывшему на лицах, можно было понять, что негодяя без раздумий пустят в ход весь убийственный арсенал имеющегося у них оружия, едва возникнет такая необходимость. И без проблем перебьют всех пленников, чтобы избавиться от необременительной в иное время, но мучительной с дичайшего похмелья, службы. Трижды в день, запертая дверь отпиралась, и на пороге возникал корабельный кок, здоровый верзила с мерзкой рожей и иззубренным тесаком за поясом штанов, хранящим на себе отметины от множества расколотых голов, чем увлекался этот головорез, в свободное от поварских дел, время. Здоровенный громила, так же не утруждал себя излишними разговорами. Молча ставил на пол ведра с баландой и водой, еду и питье, до следующего его пришествия.

Видок пиратского кулинара был настолько свиреп, что и мысли не возникало о том, чтобы воспользоваться моментом и попытаться удрать. Но даже если у кого-то и рождалась в голове подобная шальная мысль, она умирала при виде направленных в сторону пленников пистолетов охраны, готовых прервать огнем любое, даже невинное движение по направлению к выходу. В очередной приход кока, все повторялось в точности. Он забирал пустые ведра, ставил полные, и молча удалялся, не вступая в разговоры.

Утром в компании пленников, происходило оживление. В неурочное время, слишком раннее для завтрака, дверь темницы отпиралась, и внутрь заносились новые узники. Ни черта не соображающие по причине мертвецкого опьянения. Уложив очередную партию новичков, головорезы удалялись, отдохнуть после бессонной ночи, готовясь к очередному походу за любителями дармовой выпивки. За людьми, что соглашаются пропустить в компании подозрительных типов с разбойничьими рожами стаканчик-другой, не подозревая о том, каким тяжелым и безрадостным окажется пробуждение после дармовой выпивки.

Учет необходимого для пополнения экипажа количества людей, вел капитан, на чьи деньги боцман с помощниками спаивал бродяг. Обычно требовалось два-три дня набрать необходимое количество людей, чтобы пиратский корабль в походе не испытывал в них нужду. Можно захватить и немного сверх нормы. Они тоже пойдут в дело. Некоторых из новичков, самых нерасторопных, или своенравных, вздернуть на рее, как пример остальным. Или же ради развлечения, скормить их акулам. Увидев, какая участь ожидает бездельников и своенравных гордецов, остальные станут трудиться вдвое лучше, чтобы и их не постигла столь незавидная участь. Быстрее освоятся и вольются в коллектив, который уже не покинут до самой смерти. Нет иного выхода из морского братства кроме смерти, или увечья, настолько серьезного, что дальнейший разбойничий промысел становится физически невозможным.

И тогда, дальнейшая судьба пирата, всецело зависела от того, как долго он был членом морского братства. Удалось ли ему скопить капитал, чтобы начать жизнь добропорядочного гражданина на побережье. Если судьба благоволила пирату, он мог открыть на побережье таверну, или постоялый двор, и заняться собственным бизнесом. И лишь иногда, ночами, вспоминать свое темное прошлое, перерезая на заднем дворе горло богатому постояльцу, имевшему неосторожность похвастать имеющимся у него золотом.

Монета к монете, в молодости на корабле и в зрелые годы на суше, копили и приумножали пираты свои богатства. Набрав очередной сундучок золота, бывший грабитель и убийца, а ныне уважаемый владелец таверны, или постоялого двора, спешил припрятать его в укромном месте, закопать поглубже, дабы не добрался до него кто-нибудь падкий до чужого добра. Бродяга, что за монету перережет глотку любому, без тени сомнений.

Кто-то из разбойников слишком много пил, или же срок службы на пиратском корабле был недостаточен для того, чтобы скопить сколько-нибудь существенный капитал. Выйдя в отставку такой бродяга, как правило, оставался без средств к существованию. Ему выплачивалось выходное пособие из пиратского общака, куда каждый отдавал определенный процент из полагающихся при дележке награбленного, денег и драгоценностей. Общак тратился на общие нужды, в том числе и на лечение членов братства, и выплат выходного пособия. Слишком маленького для того, чтобы начать жизнь в качестве владельца питейного заведения, но достаточного, чтобы протянуть пару месяцев.

Все зависело от вышедшего в тираж флибустьера, от его тяги к бутылке. Большинство предпочитало, оказавшись списанными на берег, утопить горе в ближайшем питейном заведении. И тогда, бывший гроза морей, ставший инвалидом жестокого ремесла, закатывался в многодневный запой. Дни и ночи напролет, просиживал в компании с кружкой вина и полуголой девицей, не видя разницы в ночи и дне, просыпаясь, когда этого требовал организм, отправляясь ко сну, по его же желанию. Еще были драки, постоянным участником, зачастую и организатором которых, являлся запивший пират.

Мало кому из тех, кто, выйдя в тираж, избрал путь пьянства и разврата, удавалось благополучно преодолеть самый денежный период в жизни. В подавляющем большинстве случаев многодневный запой, скверно заканчивался для обремененного монетами бродяги. Драки, непременным участником которых он являлся, частенько заканчивались не в его пользу. Не всегда удавалось отделаться сломанным носом, выбитыми зубами и переломанными ребрами. Нередко и его, отволакивали на задний двор таверны.

Тех, кому не суждено было, проспавшись встретить новый день, грузили на телегу и вывозили на кладбище. По указанию муниципалитета на специально отведенном для безродных бродяг месте, выкапывалась глубокая яма. Каждое утро яма принимала в свое чрево очередную партию мертвяков без рода и племени, свозимых туда со всего города. С таверн, кабаков, улиц и подворотен города, из больниц для бедных, где смертность была даже выше, чем в портовых тавернах и кабаках.

Некоторым из пиратов, удавалось благополучно миновать период жизни, когда в кошеле звенели монеты и их обладателю были открыты двери таверн, и комнаты свиданий с девицами. Но деньги заканчивались и из желанного клиента, бывший пират превращался в нищего попрошайку, которых в городе пруд пруди. Таких служащие таверны пинками вышибали из заведения, где рекой течет вино и можно развлечься с женщинами. И напрасно угрожать и лезть в бутылку. Служащие подобных заведений, в недалеком прошлом отпетые негодяи и мошенники, быстро обламывали строптивца. Отделывали его так, что приходилось несколько дней отлеживаться в придорожной канаве, не имея сил подняться.

И если встать после побоев бродяга не смог, путь ему предстоял один, в больницу для нищих. Если ему повезет и служащие муниципалитета обратят внимание на валяющегося в канаве грязного и вонючего инвалида. По крайней мере, он будет обеспечен трижды в день баландой отвратного вкуса, поддерживающей жизнь. И будет крыша над головой. Что касается лечения в больнице, оно подстать мерзкой баланде, которой кормят пациентов. Каждый день из ворот больницы выезжала груженная мертвецами повозка, направляясь на кладбище. К очередной могиле, единственным украшением которой, станет грубо сколоченный крест. Хотя, назвать христианами тех, кто покоится под сенью креста, можно только с очень большой натяжкой. В яме хоронили всех подряд, не взирая на цвет кожи, возраст, пол, или вероисповедание. Но было общее, роднившее мертвяков. Все они были безродными бродягами, поэтому и не имели обихаживаемых родственниками могил.

Те из пиратов, кому удалось избежать кладбищенской ямы и больницы для нищих бродяг, опускались на самое дно. Грязные, убогие инвалиды, пополняли бесчисленную армию нищих и попрошаек. Целыми днями просиживали на людных улицах, выставив напоказ обрубки, язвы и рубцы, хриплыми голосами взывая к людскому милосердию, клянча гроши на пропитание. И падали гроши в протянутые мятые шляпы, перекочевывая оттуда в бездонные карманы уличных попрошаек. К вечеру нищий, был смертельно пьян, и засыпал прямо там, где весь день просил подаяние, чтобы, пробудившись, и промочив горло на оставшиеся медяки, принять вертикальное положение. И вытянув вперед руку с мятой шляпой, хриплым, пропитым голосом, взывать к людскому состраданию.

И так день за днем, до тех пор, пока упавшее в очередной раз на мостовую грязное и хмельное тело, не засыпало мертвецким сном. Отвратное пойло, вкупе с избранным образом жизни, легко и быстро убивало вконец деградировавшего человека. Нередко к смерти попрошайки прикладывали руку соседи по мостовой, которым ничего не стоило перерезать глотку такому же, как и они нищему, за пару мелких монет.

Больница для бедных, контингент которой состоял из бывших пиратов и бродяг, то обстоятельство, что нищих не прогоняли с городских улиц, были результатом заключенного губернатором острова с главарями морского братства, соглашения. Он не чинит им никаких препятствий, дает приют в портах острова, они же в свою очередь, обязуются не грабить его города. Позволяя жителям прибрежных городов чувствовать себя в безопасности настолько, насколько это вообще возможно, при подобном соседстве. Морское братство также обязуется не грабить суда, бороздящие океан под флагом губернатора, за что разбойничьи капитаны получают определенную сумму отступных.

Иногда, губернатор подкидывал братству информацию о том, где и когда, можно хорошо заработать. Сдавал пиратам полученную от своих осведомителей информацию о караванах судов, следующих из испанских колоний в метрополию, груженых золотом. Совместными усилиями, пиратские капитаны громили испанский конвой, брали на абордаж груженые золотом суда. После одного такого рейса, все пираты, участвовавшие в сражении, в одночасье становились не просто обеспеченными людьми, а богачами. Заранее оговоренный процент доставался и губернатору, за ценную информацию. Союз губернатора и пиратов процветал к обоюдному удовлетворению.

Именно благодаря связям губернатора судно, где вторым штурманом нес службу пират по прозвищу Леший, названный так из-за чрезмерной растительности, покрывающей лицо и тело, после недельного стояния в одном из портов острова, спешно готовился к выходу в море. Через доверенное лицо, губернатор получил заказ от американских друзей-плантаторов, на поставку крупной партии живого товара, невольников-негров, столь ценимых на американском континенте. Дело не слишком хлопотное, особенно если учесть, что поставка товара на Африканском материке, у них была налажена.

Экспедиция занимала много времени, но она того стоила. К тому же, по дороге к Африканскому побережью никто не мешал заниматься любимым делом. В направлении африканского континента, практически невозможно было встретить суда губернатора Джонатана, предпочитавшего, несмотря на договор с пиратами, посылать суда по более проверенным маршрутам, посещаемым военными судами европейских держав. А для них не было различий в том, какого вероисповедания, или национальности встреченный ими разбойник. Его необходимо было уничтожить.

При встрече с европейским военным судном, пирату оставалось только одно, — драпать без оглядки и молить разбойничьего бога о том, чтобы у военных нашлись дела поважнее, нежели погоня за одиноким пиратом. Если военный корабль начинал преследование пирата, тому приходилось несладко. Военные корабли превосходили пиратские суда по всем параметрам. Они более маневренные, скоростные, к тому же прекрасно вооружены. Ими управляли опытные офицеры, команда была прекрасно вышколена, и понимала приказы с полуслова. Не было в них и тени робости, при виде мелькнувшего вдалеке флага с черепом и костями.

Мало кто из пиратских капитанов мог похвастаться кораблем, тем более флотилией судов, не уступающих военным. Единицы, самые удачливые, и богатые пираты на всем побережье, в силу благоприятного стечения обстоятельств сумевшие заполучить в свои руки военные корабли и должным образом выдрессировать собранную из разного сброда, команду. Они иногда рисковали вступать в бой с военными кораблями европейских держав парой, а лучше тройкой судов, чтобы иметь, как минимум, двойное превосходство над противником. Но это случалось крайне редко и, как правило, в том случае, когда военный в одиночку набрасывался на пиратскую эскадру.

И хотя в лучшем из пиратских кораблей трудно было не узнать очертания боевого фрегата, ринувшийся в бой смельчак не желал поворачивать обратно, выказывая робость перед бандитами. Быть может, ведущий судно капитан слишком презрительно относился к пиратам, надеясь без проблем потопить их, или обратить в бегство. Его ожидало жестокое разочарование. На лучших кораблях пиратского флота и экипаж лучший, нежели на прочих посудинах, что, подняв на мачте Веселого Роджера, вышли на морской простор.

И бомбардиры у пиратских пушек, были ничуть не хуже, чем у военных.

Многие из пиратских пушкарей, прошли службу в вооруженных силах какой-нибудь европейской державы. Когда, напавший на пиратов военный понимал, что все гораздо хуже, чем он предполагал, изменить что-либо, было уже слишком поздно. Спасаться бегством, когда корабль по уши увяз в драке, не было возможности. Пиратские офицеры тоже не напрасно занимали свои должности и кое в чем были даже более искусны, нежели их коллеги. Они, наученные опытом, могли выкинуть такой фортель, до которого их противники, никогда не смогли бы додуматься. И когда надменный вояка понимал, что влип, что-либо изменить было нельзя. И хотя экипаж военного сражался отчаянно, не желая попадать в руки разбойников, участь его была предрешена. Пираты не щадили попавших в плен военных, их участь быть казненными и скормленными акулам, иных вариантов не было. Как не было иных вариантов и у пиратов, попавших в руки военных, кроме петли на шее.

Военный сражался до последнего. Если отбиться от разбойников не удавалось, и над кораблем нависала угроза оказаться захваченным пиратами, кто-нибудь из офицеров приносил в жертву остатки отчаянно сражающегося экипажа. Офицер спускался в трюм, к пороховым погребам и горе пирату, рискнувшему взять обреченный корабль на абордаж. Мощнейший взрыв разносил в клочья и военного, и прицепившегося пирата. Раскидывал на сотни метров окрест обломки кораблей, пушки и мертвые тела.

Обжегшиеся пиратские капитаны, более не предпринимали попыток брать военного на абордаж. Ринувшегося в драку военного, расстреливали на расстоянии, предпочитая держаться от него подальше. Двойное, а зачастую и тройное огневое превосходство, не оставляли сомнений в исходе артиллерийской дуэли. И если не случалось ничего сверхъестественного, вроде подошедших на выручку попавшему в беду товарищу военных кораблей, он вскоре оказывался на дне, вместе с командой, выбравшей смерть в морской пучине, разбойничьему плену. Тех, кто попал в лапы пиратов, ожидала мучительная смерть. Или бесконечные издевательства и истязания, если пиратский капитан решил сохранить им жизнь, чтобы продать в рабство на невольничьем рынке.

Наибольшую цену за рабов давали на американском побережье. Фермеры и плантаторы материка, испытывали стойкую потребность в рабочих руках. Черные невольники на рынке рабов ценились намного дороже, нежели европейцы. Чернокожие невольники и работали лучше и о бунте не помышляли. С европейцами все обстояло иначе. Рожденные свободными, получив кое-какое образование, повидав мир и людей, они не желали мириться с ярмом раба, навешенным на них грязным пиратом. Они работали плохо, и при малейшей возможности устраивали саботаж, ломая орудия труда.

Если подворачивался случай бежать, они всегда его использовали, зачастую подбив к побегу прочих рабов. Чернокожие наивны, как дети, и верят всему, что им говорят. Ушлому белому горлопану, ничего не стоит подбить черных невольников на побег, посулив возвращение домой. На деле все было иначе. Заморочив неграм головы и устроив побег, белые бросали своих черных друзей по несчастью. Благодаря принадлежности к белой расе, им без труда удавалось затеряться в ближайшем городке, под видом бродяг и искателей приключений.

Чернокожим беглецам исчезнуть было невозможно. Их вскоре хватали блюстители закона, и возвращали беглецов хозяину. Дома их ожидало суровое наказание за побег, после которого провинившиеся валялись пластом несколько дней. Некоторых подручные плантаторов запарывали насмерть, в устрашение остальным. На время мысль о побеге забывалась, и жизнь на плантации входила в привычную колею, до тех пор, пока в хозяйстве вновь не появлялись белые невольники и не заводили прежних речей.

Плантаторы не были такими глупцами, чтобы не сообразить, откуда дует ветер, быстро увязав бегство черных рабов с появлением белых невольников. Спустя некоторое время, плантаторы наотрез отказались покупать белых рабов даже по бросовым ценам, предпочитая одного черного, дюжине белых.

Власти, на чьей территории находились плантации, косо поглядывали на рабовладельцев, в чьих хозяйствах работали белые, кандидаты в беглецы. Беглыми белыми рабами пополнялись многочисленные банды, бесчинствующих в маленьких городках и окрестностях, совладать с которыми у служителей закона, зачастую не хватало сил. Во многих местах именно банды, являлись истинными хозяевами. Лишь армейские гарнизоны, к которым обращались за помощью в борьбе с бандитами мэры и шерифы, позволяли поддерживать в городках видимость порядка. Поэтому, натерпевшиеся от бандитских вылазок власти, неодобрительно посматривали на плантаторов использующих труд белых рабов. И хотя запретить их покупку они были не вправе, американские законы свято охраняли частную собственность и связанные с нею права, но всеми возможными способами демонстрировали нежелательность для общества, подобных покупок.

Вскоре от белых рабов на американском побережье отказались совсем. На белых рабов сохранялся устойчивый спрос, на турецких невольничьих рынках. В огромных количествах закупали турки рабов для своего гребного флота. Невольников заковывали в кандалы, приковывали к веслам, грести которыми им предстояло всю оставшуюся жизнь, с небольшими перерывами на еду и сон. Владельцам галер было наплевать, какого цвета кожа у прикованного к веслу раба. Спустя некоторое время она становилась одинаковой у всех, под бичом надсмотрщика хлесткими ударами одаривающего нерадивых, задавая темп движению галеры.

Только смерть была избавлением из рабства. В жестоком бою, когда вражеские орудия разносят галеру в щепки, приходит избавление. И лишь изредка оно не связано со смертью. Если на турецкое судно, позарившись на перевозимое галерой добро, нападали пираты. Взяв галеру на абордаж, пиратский капитан получал в свое распоряжение не только имеющееся на борту добро, но и существенное пополнение экипажа добровольцами из числа бывших рабов, из которых, как показала практика, получались самые преданные люди. Прошедшие через галеры бывшие рабы, не боялись ни бога, ни черта, и готовы были сражаться против всего мира, лишь бы отомстить благополучному миру за боль и унижения, через которые им пришлось пройти.

Нередко, не испытывая нужду в пополнении экипажа, пират просто грабил галеру и отправлял ее на дно, вместе с прикованными к веслам несчастными. Или, пользуясь близостью обитаемых земель, освобождал рабов от цепей, приковывающих их к веслам галеры, но не снимал оков. Продавал их в ближайшем порту, на невольничьем рынке. Нередко рабы с одной галеры, перекочевывали на другую, где было ничуть не лучше. Отчаявшиеся невольники предпочитали броситься с борта пиратского судна в воду, и найти смерть в морской пучине, нежели вновь испытать незавидную рабскую долю.

До турецких берегов, где всегда был спрос на рабов было далеко от мест, где предпочитали охотиться за добычей члены морского братства, перехватывая идущие в Америку суда с припасами из Европы, а также груженые золотом и серебром, ценными породами древесины, и прочими товарами, пользующимися устойчивым спросом в Старом Свете, из Америки в Европу. Не каждый купец мог позволить себе охрану в виде военного фрегата, в компании с которым можно спокойно путешествовать из Старого, в Новый Свет, и обратно. Позволить себе такую роскошь не мог ни один купец, даже самый богатый.

Напуганные кишащими у американского побережья пиратами, купцы предпочитали тратить время, ожидая, когда от берегов Америки отчалит военный корабль в направлении Старого Света, сопровождая группу торговых судов, принадлежащих одной из европейских держав. За разумную цену всегда можно договориться с капитаном фрегата и влиться в состав флотилии торговых судов, направляющихся в метрополию. Можно и скинуться нескольким купцам, что гораздо дороже, но иногда необходимо, чтобы нанять военный корабль для сопровождения.

Немало рыскало у американских берегов военных кораблей, целых эскадр, специально отправленных в эти широты для борьбы с обнаглевшими пиратами, подрывающими торговлю с Новым Светом. Вынуждая торговцев делать выбор в пользу проверенных маршрутов, более безопасных по части сохранения жизни и груза, хотя и менее выгодных в финансовом плане. С адмиралом одной из рыскающих у американских берегов европейских эскадр, всегда можно договориться, хотя и стоить это будет на порядок дороже, нежели договариваться с капитаном отдельного фрегата, стоящего на рейде в порту, в ожидании загрузки торговых судов, сопровождать которые в Европу, его обязанность.

Плавать по кишащим пиратами морям в одиночку смертельно опасно. Гораздо лучше, в караване судов, под прикрытием пушек фрегата. Но и здесь имелись свои минусы. На крупные караваны, пираты любили нападать не меньше, чем на одинокие торговые суда. Даже наличие фрегата порой не останавливало разбойников в стремлении ограбить купцов. Для этого использовались иные силы, нежели для охоты на одиночку. Объединялись несколько пиратов, так как в случаи благоприятного исхода, добыча обещала быть настолько богатой, что ее с лихвой хватит всем.

Случалось, пираты нападали на корабли прямо в портах. Главное, проскользнуть незамечено мимо пушек форта, под видом купца. Пушки форта достаточно мощные и дальнобойные, и в случае необходимости могут легко пустить ко дну корабль прежде, чем он приблизится к порту. С моря форт неприступен, тягаться с ним в артиллерийской дуэли, бессмысленно.

Зашедший в порт под видом торговца пират, до наступления темноты, не проявлял никоим образом своей разбойничьей сути. Под покровом ночи, спускались на воду шлюпки и десятки вооруженных до зубов головорезов, подкрадывались к фрегату, бесшумно снимали часовых и захватывали корабль, отправляя спящих матросов, на корм рыбам. А утром пушки фрегата встречали орудийными залпами шлюпки с командой, возвращающейся на корабль с наступлением утра.

Расправившись с военными, пираты приступали к грабежу, заливая город кровью, забирая все ценное у жителей города и торговцев, которым не посчастливилось оказаться в злополучном порту. Малейшее неповиновение каралось смертью. Охваченные ужасом горожане искали спасения в форте, который, несмотря на кажущуюся уязвимость с суши, был не по зубам пиратам. Запасов воды и провизии в форте было вполне достаточно для того, чтобы продержаться до тех пор, пока весть о нападении пиратов не достигнет других городов, откуда незамедлительно прибудут войска на помощь осажденному форту.

Взятие городка было самым легким в дерзком пиратском плане. Куда сложнее выбраться в море на захваченном фрегате, тяжело нагруженном добычей, захваченной в разграбленном городе. Выход в море пролегал мимо пушек форта, канониры которого только и ждут момента, чтобы разнести разбойника в клочья.

Иногда пиратам удавалось вырваться в море, прикрывшись живым щитом. Но для этого нужно было побороть алчность пиратов, направить их на захват нужных людей. Только тогда появлялся шанс выбраться из мышеловки, в которую они добровольно залезли. Чтобы дерзкий план сработал наверняка, нужно захватить мэра городка и побольше местечковой знати. Выставить на всеобщее обозрение на палубе, со связанными руками и камнями на шее. Комендант форта наверняка наблюдает в подзорную трубу за каждым их движением. Мимо его взора не пройдет незамеченным городской глава, и десяток-другой богатых и знатных горожан.

Вся операция проводится в несколько этапов. В городок, намеченный для разграбления, за месяц-другой до начала событий, засылались разведчики, под видом бродяг и мелких торговцев шатающиеся по городу. Они посещали шумные кабаки, щедро наливая вино и ссужая деньгами тех, кто мог оказаться полезным. Тактика, применяемая пиратами, давала искомый результат. Затеряться в городке, кишащим пришлым людом, не составляло особого труда. По истечении отведенного на разведку времени, пиратские лазутчики знали наперечет всех более-менее богатых и влиятельных жителей городка. И когда пиратский корабль заходил в порт, отправленные на берег головорезы, разделившись на группы, быстро захватывали указанные дома с их обитателями.

Выставленные напоказ на палубе фрегата, с перекошенными от страха лицами, в одном исподнем, с камнями на шее и связанными за спиной руками, они представляли собой весьма плачевное зрелище. Своим потерянным видом, они красноречивее всяких слов, говорили коменданту форта о самых серьезных намерениях пиратов. Прикрывшись заложниками из числа местных богатеев и знати, пират выбирался из гавани в открытое море.

Уходя из разграбленного городка, пиратам оставалось лишь уповать на то, что мэр города и комендант форта находятся в дружеских отношениях, а не враждебных, что тоже случалось. В этом случае, комендант форта с радостью расстреляет фрегат, поднявший пиратский флаг, убивая сразу двух зайцев.

Нередко не имея ничего против мэра, комендант форта, повинуясь воинскому долгу, отдавал приказ открыть огонь по пирату. Мощные пушки форта, в считанные минуты разносили в клочья красавец-фрегат, оказавшийся в ловушке. Лучше пожертвовать жизнью кучки знатных горожан, нежели выпустить фрегат в море, где он понаделает неисчислимое множество бед.

Что касается мэра и людей, захваченных в качестве живого щита, их участь была незавидна в любом случае. Не отправь их на дно пушки форта, им все равно придется кормить рыб, только чуточку позже. Оказавшись вне пределов досягаемости пушек форта, пираты, не преминут отыграться за пережитый страх на людях, спасших своим присутствием на борту фрегата, их никчемные жизни. Бандиты отыграются на пленниках по полной программе, поиздеваются над ними всласть, прежде чем отправить их на корм рыбам.

Можно было продать заложников на невольничьем рынке. Это было бы хорошей шуткой, но вся эта затея не слишком прибыльна, да и времени отнимает слишком много. Чересчур много возни из-за горсти монет, которую можно выручить за них. Можно было затребовать выкуп, но это слишком хлопотное дело, сопряженное с рядом трудностей, на преодоление которых не было ни времени, ни желания. Проще спихнуть их за борт, и пускай себе кормят рыб, и прочих морских тварей.

Единственные, кому не была уготована участь оказаться за бортом, по крайней мере ближайшие несколько недель, это женщины, те, что помоложе. Старые, жирные и визгливые бабы, оказывались за бортом вместе с мужчинами, кормом для морских тварей, которым было все равно кем закусывать. Девушки и молодые женщины были добычей более интересной и в числе заложниц оказывались нередко не из-за принадлежности к местной знати и богатеям. В заложницах могла оказаться и симпатичная простолюдинка, захваченная пиратами в разграбленном городке. Их пираты оставляли для удовлетворения собственных нужд. Самых смазливых забирали капитан и старшие офицеры пиратского судна. То, что оставалось, шло на общак пиратской братии.

Несчастным, которым не посчастливилось умереть, или хотя бы достаться насильнику, из числа пиратских офицеров, выпадала доля, в сравнении с которой, смерть была избавлением. Обслуживать десятки грязных, вонючих, уродливых тел, пропахших застарелым потом, чесноком и перегаром, такого бы долго не вынесла даже дешевая портовая шлюха, тем более девица из добропорядочной семьи. Единственным помыслом таких несчастных было броситься за борт, найти на морском дне избавление от бесконечного унижения и насилия, длинною в вечность. Но легкой смерти несчастным ожидать не приходилось. Женщины, выделенные на общак, отводились подальше и запирались покрепче, и бежать не было ни малейшей возможности. И только бесконечно сменяющие друг друга уродливые, волосатые и вонючие лица и тела, мелькали в их темном углу. И постоянное насилие, не прекращающееся ни на миг, словно вся разбойничья ватага выстроилась в одну бесконечную очередь, сменяя друг друга на дармовой подстилке.

А потом приходит желанное забытье, полное отключение от реальности, и насилуемым уже все равно, что с ними делают. Они не чувствуют того, как их жадно мнут грубые руки, как очередное вонючее мужское естество лезет в развороченное лоно. Жертва ничего не чувствует, она безразлична и безучастна ко всему. Ее тело мнется, как тряпичная кукла в грубых руках. Она жива, но безучастна ко всему, словно мертвая. Еще некоторое время продолжают терзать неподвижное тело ненасытные и грязные мужланы. Но потом и им надоедать толкать член в неподвижную куклу. И она выносится на свет, из затхлого, пропахшего потом, перегаром и чесноком помещения, навстречу свежему воздуху и живительным солнечным лучам. Но даже животворные солнечные ванны не в состоянии оживить ту, что умерла на подсознательном уровне. И тело живого мертвеца оказывается за бортом, на радость акулам.

Женщинам, попавшим в пользование капитану и его помощникам, приходилось стараться вовсю, чтобы должным образом ублажать своих хозяев, дабы не вызвать их неудовольствия, итогом чего станет пиратский общак, и горькая доля наложницы множества уродов и негодяев. И они старались вовсю, позабыв о приличиях и скромности, в которых воспитывались, росли и жили. Когда пиратский корабль по завершении длительного похода достигал портового городка, на его борту находилось несколько первоклассных шлюх, в которых превратились некогда добродетельные и знатные недотроги.

Шлюхи получались искусные, за них можно было выручить хорошие деньги, продав в портовые бордели. К тому же они порядком надоели за время похода, а мужской организм требовал разнообразия, которое мог дать только бордель. И некогда благородным сучкам приходилось ублажать всякое быдло, состоящее из матросов и бродяг, являющихся завсегдатаями подобного рода заведений. Их участь, остаться там до конца жизни, за несколько лет превратившись в помятых и затасканных старух, подцепив вдобавок букет заразных болезней, что отправляют на тот свет шлюх ничуть не реже, чем нож неудовлетворенного качеством обслуживания, клиента.

Но в борделе был шанс протянуть несколько лет, о чем не стоило, и мечтать, находясь на борту пиратского судна. Появлялась возможность выбраться из гнусного вертепа и попытаться вернуться домой. Скопить денег, купить приличное платье и попытаться обмануть охраняющих бордель головорезов, чтобы незамечено выбраться из гнусного борделя для отбросов. И если подходящий случай представится, бегом до резиденции мэра. И если повезет, если мэр не заодно с хозяином борделя, из которого пленница сбежала, он непременно примет участие в ее судьбе. Поможет девушке из знатной семьи, пережившей ужас пиратского плена, вернуться домой, к родным и близким.

Если мэр оказывался, связан с владельцем борделя, то несчастной беглянке больше не приходилось ждать от жизни ничего хорошего. Отныне ее участь быть запертой в дальней каморке, под неусыпным присмотром охраны, побои за малейшее неповиновение, отбросы вместо еды и самые мерзкие клиенты. И только связанная из подручных средств веревка, в силах прекратить мучения, которым суждено длиться целую вечность.

Если всегда и во всем слушаться хозяина, имелся шанс на освобождение. Весьма призрачный, если учесть, как много шлюх косят болезни, что они цепляют от клиентов, сколько их, с перерезанными глотками и выпущенными кишками, находят в комнатах для свиданий. Но если случится чудо и шлюха получит желанную свободу, многократно выплатив хозяину затраченные деньги на ее покупку, это уже будет не человек. Ходячая развалина, некогда бывшая молодой и цветущей женщиной. Обезображенная язвами и коростами, она способна вызывать только отвращение и жалость, но не похоть.

Перед вышедшей в тираж проституткой, открываются двери борделя, и она вышвыривается на улицу. В старом, изрытом язвами существе ни один человек, ни в жизнь не признает родную кровь. Лучшее, что ее ожидает, это сумасшедший дом, или больница для нищих, где ей предстоит провести остаток жизни. Но чаще всего, выброшенные на улицу истасканные шалавы, заканчивают свою жизнь под забором, околев с голоду, никому не нужные со своим ремеслом. Спустя пару дней отнесут окостеневшее тело бродяжки городские служащие в телегу, собирающую мертвецов по улицам и подворотням. Уготовано ей отныне место в общей яме, в компании с такими же безродными отбросами.

......Участь раба печальна и тяжела для любого человека и в первую очередь для европейца, родившегося свободным, вкусившего благ цивилизации. С неграми все обстояло иначе. Живя в племени, вдали от цивилизации, они никогда не были достаточно свободны. Их жизнь всегда кому-то принадлежала. Племени, вождю, старейшинам, старшим родственникам. И если племя решало лишить человека жизни, так оно и было. Если вождь решал продать, или поменять кого-нибудь из соплеменников, так и случалось. Не привыкли африканцы перечить вождю и законам племени, в соответствии с которыми жили бесчисленные поколения предков, по которым будут жить грядущие потомки. Они почитали судьбу, свято веря в то, что все происходит именно так, как предначертано свыше, чего никому не дано избежать, или изменить. Африканцы легче привыкали к неволе, что теперь их жизнью распоряжалось не племя, а белый человек, ставший их господином.

Негры работали на плантациях гораздо лучше белых, довольствуясь пищей и кровом, что предоставлял господин, одеваясь в то, во что их решал одеть хозяин. Не было сред них смуты и волнений, если не баламутил белый раб, вечно всем недовольный, и подбивающий на смуту остальных. За послушание и покладистость ценились чернокожие невольники во много раз дороже белых, хотя последних на рынке было немало, что было связано с расцветом пиратства в регионе.

С пиратами боролись европейские эскадры. Но, на смену одним, приходили другие, слишком прибыльным, хоть и рискованным, было ремесло пирата. И хотя портовые городки сплошь были уставлены виселицами и крючьями с телами истерзанных флибустьеров, угодивших в руки правосудия, от желающих стать пиратами, не было отбоя. Полно было пиратов и среди тех, кто не особенно стремился в разбойники, но становился им в силу сложившихся обстоятельств, неумеренной тяги к спиртному в компании незнакомых, щедрых собутыльников, с разбойничьими рожами и хитрым блеском в глазах. Вербовщики работали отменно, и каждый раз пират выходил в море с полным экипажем, даже если всего пару недель назад, ему изрядно досталось в бою.

Главное для пирата, — вовремя отличить торговца от замаскировавшегося военного, с которым разбойнику лучше не связываться. Если это фрегат, то определить его принадлежность к военному флоту одной из европейских держав не составляло особого труда. И здесь главное драпать, и пошустрее, и молиться, чтобы тебя не заметили, а, заметив, не пустились в погоню, исход которой плачевен для пирата. Если фрегат настигал пирата, начиналась перестрелка. Не смотря на мастерство разбойничьих канониров, исход схватки был предрешен. Фрегат имел многократное преимущество в пушках, и в классных канонирах. Несколько минут сражения, и пират отправлялся на морское дно. И пока пират медленно погружался в морскую пучину, с фрегата на воду спускались шлюпки и матросы под руководством офицеров, вылавливали барахтающихся пиратов, не пожелавших разделить участь тонущего корабля, сиганувших в последний момент за борт, в безумной надежде спастись вплавь.

Отловленных разбойников вязали, укладывали на дно шлюпок, и доставляли на корабль. Там их загоняли в трюмное помещение, где пиратам под вооруженной охраной предстояло провести некоторое время, до возвращения фрегата в ближайший порт, где преступников ожидал суд. Суд был скорым. Судьи не делили пиратов на закоренелых мерзавцев и зеленых новичков, зачастую оказавшихся на борту пиратского судна не по своей воле. Не было у судей времени, и желания, разбираться с каждым мерзавцем в отдельности. Все они были членами экипажа корабля с Веселым Роджером на мачте, а значит и дело их должно рассматриваться, в общем, и наказание для всех должно быть одинаковым.

Не было для пиратов иного наказания, нежели смерть. Только отправляли флибустьеров в мир иной по-разному. Если захваченных в плен преступников было мало, то власти, прежде чем умертвить разбойников, любили помучить их на глазах охочих до зрелищ горожан. Выжигая преступникам глаза, выдирая клещами ноздри и губы, подвешивая несчастных крючьями за ребра. С утра и до вечера, горожане могли наслаждаться смертными муками приговоренных к смерти. И только с наступлением темноты, развлечения для простолюдинов заканчивались.

Ночь имела свои законы, над которыми мэр был не властен. Ночью лучше находиться дома, за закрытыми на все замки и засовы дверями. Ночью городом правят темные личности, что ни чем не лучше пиратов место которым на таких же пыточных площадках, где они и оказывались, если удосуживались угодить в руки блюстителям законов. С наступлением вечера, муки пиратов прекращались, вместе с жизнью. При наличии множества клиентов виселицы освобождались и на них водружались новые жертвы, которым надлежало провисеть там несколько дней, пока на смену им не придут очередные нарушители закона.

Когда на город опускался вечер, его улицы становились безлюдными и пустынными, лишь постукивание о виселицы окоченевших тел, напоминало о расправе, учиненной недавно властями над возмутителями человеческого спокойствия. И если хорошенько присмотреться, приняв перед этим ударную дозу омерзительного пойла, что подают в портовых тавернах, то можно разглядеть кружащиеся над виселицами черные тени. Это души казненных пиратов оплакивают бренные тела, прощаются с этим миром, прежде чем отправиться в ад, на свидание с дьяволом.

Нередко, военные корабли брали пиратов на абордаж. Подавив отчаянное сопротивление команды, и пленив оставшихся в живых разбойников, капитаны не утруждали себя возвращением в порт, чтобы предать пленников суду. Пользуясь данной им властью, они прямо на палубе захваченного пирата, вершили суд и расправу, благо мачт и корабельных снастей на пиратском судне было достаточно для того, чтобы развесить весь экипаж разбойника. Пока зачитывался приговор, а матросы закрепляли веревки с петлями на снастях, часть военных обыскивала помещения пиратского судна в поисках сокровищ, которые могли находиться на борту. Все ценное переправлялось на фрегат, зачитывался наспех составленный приговор и приговоренные к смерти пираты заходились в предсмертных судорогах, конвульсируя в петлях.

Фрегат отходил от пиратского судна, напоследок засадив ему пушечное ядро пониже ватерлинии. Еще долго с борта уходящего фрегата можно было наблюдать медленно уходящего под воду корсара, словно елочной мишурой, увешанного телами казненных. Спустя некоторое время, океанские воды смыкались над пиратским судном, унося на дно очередной притон человеческих мерзостей и пороков.

......Высокая стоимость черного товара и сложилась таковой во многом из-за активной деятельности пиратов в регионе. Из-за пиратов торговцы боялись пускаться в рискованное плаванье к Африканскому побережью. На этом пути гораздо проще было встретить выискивающего добычу пирата, нежели честного торговца, или патрулирующее океан военное судно. Поэтому доставкой живого товара с Африканского побережья на Американский материк, преимущественно занимались именно пираты.

Прибыль, получаемая за торговлю живым товаром, была существенной, а риск минимальным. Не нужно рыскать по океану в поисках торговца, которого можно ограбить, рискуя нарваться на военный фрегат, охотящийся на пиратов. В последнее время суда европейских держав, имеющие в регионе свой интерес, заметно активизировались. Пославшим их сюда правительствам, пираты стали, как кость в горле. Слишком разошлись головорезы в последнее время, грабя суда без разбора. Слишком велики были убытки, понесенные державами из-за бесчинств пиратов, чтобы закрывать глаза на само их существование.

Ремесло пирата, никогда не считавшееся легким, рисковало превратиться в смертельно опасное. Слишком крепко взялись за них военные, решив под корень извести морское братство. И хотя оставалось не мало отчаянных голов, осмелившихся поднять пиратский флаг и бороздить моря в поисках сокровищ, но с каждым разом, все больше их вместе с кораблями, оказывались на дне, кормом акулам и прочей живности, не брезгающей человечиной. Не стало пиратам спасения и в портах острова Ямайки, считавшегося цитаделью пиратов. У пиратских капитанов со здешним губернатором был договор о ненападении, но с военными, рыщущими повсюду, подобными договоренностями они похвастать не могли, их не могло существовать даже в принципе. Нередко военные суда заходили в порты Ямайки, осматривая стоящие на рейде корабли. И если у военных появлялось подозрение о причастности судна к братству пиратов, оно расстреливалось на месте, вместе с оставшимся на борту экипажем.

Особым отличием пиратских судов было наличие пушек, по которым зачастую и определялась принадлежность судна к преступному сообществу. На торговом судне им не место, этим решением руководствовались военные в стремлении очистить море от пиратов. Суда, имевшие пушки на борту, нередко подвергались расстрелу на месте обнаружения. И только вовремя поднятый торговый флаг, давал кораблю шанс уцелеть.

Пираты достали всех. Торговцы, особо не надеясь на помощь военных, на которую трудно рассчитывать, встретившись на безбрежных океанских просторах с кровожадным пиратом, старались обезопасить себя от подобной встречи. В обход существующих законов, торговцы покупали орудия и устанавливали на судах. Хотя, несмотря на кажущуюся грозность, при отсутствии опытных канониров, они не представляли большой опасности для искушенного в морских баталиях пирата. Но иногда подобная оснащенность спасала торговца. Пират не рисковал и отступался от огрызающегося огнем торговца, предпочитая поискать более легкую добычу. Опытного пирата вооруженный пушками торговец вряд ли бы смог остановить, но начинающих флибустьеров, пушечный залп торговца заставлял отвернуть в сторону.

Главное при встрече с военным, успеть вовремя, поднять флаг державы, к которой принадлежал торговец, и лечь в дрейф, беспрекословно выполняя приказы приметившего их фрегата. В этом случае военные не расстреливали корабль сразу, а спускали на воду шлюпки и высылали специальную команду, в задачу которой входил осмотр корабля, и установление его принадлежности. Горе несчастному, если маскировался под добропорядочного торговца, морской разбойник. Он становился, разоблачен, а команда либо повешена на реях, либо доставлена на борт фрегата, чтобы быть повешенной в ближайшем порту. Если это действительно оказывался торговец, ему предстоял серьезный разговор с капитаном фрегата, после которого последний, покидал торговца с изрядным количеством золотых монет, должных возместить моральный ущерб от инцидента.

Но не всегда у фрегата было время проводить досмотр. Иногда он ограничивался сокрушительным бортовым залпом по странному торговцу. И тогда купец, решивший подстраховаться от встречи с пиратом, шел ко дну, кормом для рыб. Пополняя и без того многочисленное подводное кладбище судов.

Но если у купца имелся шанс разойтись миром с военным, то у пирата, несмотря на все ухищрения, такой возможности не было. И поэтому пират старался сбежать при малейшей возможности. Если фрегат был замечен слишком поздно, и уже нельзя было от него удрать, пират пытался его обмануть. В арсенале разбойника имелось немало флагов европейских и азиатских держав, снятых пиратом с разграбленных и потопленных судов.

Но на фрегате служили не такие олухи, чтобы поверить куску красочной материи. Фрегат давал предупредительный залп, приказывая подозрительному судну убрать паруса и лечь в дрейф, для досмотра. Пирату не оставалось ничего другого, как драпать, или вступить в отчаянную схватку, исход которой заранее предрешен. Лучше погибнуть в бою, нежели бесславно закончить жизнь на виселице. И неважно, где состоится казнь, на рее пиратского корабля, или в портовом городке, при большом стечении народа.

Все труднее становилось морскому братству, все более опасными становились для них прибрежные воды, где они вольготно себя чувствовали на протяжении долгих лет. Господству пиратов в здешних водах приходил конец. Разбойничьей братии приходилось держать ухо востро, и принимать все мыслимые меры безопасности, чтобы уцелеть в неспокойное для братства, время.

Как нельзя, кстати, оказалось предложение губернатора заняться добычей на Африканском побережье и доставкой в Америку черного золота, рабов, острую нужду в которых испытывали плантаторы. Интерес в этом деле был обоюдным, и капитан пирата, на котором вторым штурмана служил Леший, без колебаний ухватился за выгодное предложение.

Предыдущий выход в море оказался крайне неудачным, или наоборот, весьма удачным, с какой стороны посмотреть. Им не встретился торговец, которого можно было ограбить. Зато повстречался английский фрегат, приказавший остановиться и лечь в дрейф, несмотря на испанский флаг, поднятый над кораблем, вместо привычного черепа с костями. Связываться с военным не было желания. Фрегат превосходил пиратское судно по всем параметрам. В скорости, маневренности и вооружении. На испанский флаг фрегат не клюнул, слишком откровенны были многочисленные пушки, украшающие борта пирата. Ложиться в дрейф, ожидая прибытия штурмовой команды, значило добровольно сунуть голову в петлю. Удирать сразу после предупредительного залпа, также не имело смысла. Фрегат без труда разнесет следующим залпом полкорабля, и если сразу же не отправит его на дно, то лишит всех мачт и оснастки, обездвижит, и сделает полностью беззащитным. Подавив сопротивление, фрегат возьмет пирата на абордаж, и солдаты довершат начатое, перебив пиратов, попытавшихся оказать сопротивление, и повесив тех, кто сдастся на милость победителя.

Капитан знал о милости военных, и на нее не рассчитывал, полагаясь на удачу и собственное мастерство. Он никогда не щадил попавших в его руки военных, предавая их мучительным смертям, до которых только мог додуматься изощренный мозг. Чтобы спастись, при явном преимуществе противника, нужна хитрость и выдержка. На раздумья времени не было, и капитан дал команду лечь в дрейф, но быть готовыми в любой момент поднять паруса. На фрегате заметили маневр испанца и спустили на воду шлюпки, которым надлежало доставить на борт торговца штурмовой отряд, который должен убедиться в его принадлежности к купеческой гильдии.

Капитан терпеливо ждал, пока набитые солдатами шлюпки подойдут к кораблю, поближе. Ни единый мускул на его лице не выдавал напряжения, в котором находился капитан, не сводя глаз с приближающихся шлюпок. Когда до них осталось совсем немного, он отдал приказ ставить паруса. А чтобы приближающиеся к кораблю шлюпки не испытывали ненужных иллюзий, отдал команду канониру, застывшему возле пушки, не сводящему глаз с англичан. Он давно держал на прицеле шлюпку с офицером, командующим отрядом. У канонира горели глаза, как у быка на красную тряпку, на мундир английского полковника. Он ждал лишь сигнала, чтобы разнести шлюпку в щепки.

Бесконечно долго, тянулись минуты ожидания. Канонира изредка наклонялся к орудию, внося коррективы в прицел на шлюпку с английским офицером на борту.

Капитан отдал команду. Замерший в неподвижности, казавшийся безжизненным корабль, пришел в движение. Замелькали на мачтах моряки, освобождая снасти, выпуская на волю паруса. Рука канонира скользнула к орудию, и грянул залп. Головную шлюпку разнесло в клочья, отправив к праотцам высокомерного английского полковника, и солдат ее величества.

Случилось то, на что рассчитывал пират, устраивая этот спектакль. Строй шлюпок смешался. Штурмовой отряд пребывал в замешательстве, не зная, что делать дальше. Находясь поблизости от вооруженного пирата, лишенный защиты пушек фрегата, оставшись без предводителя, отряд запаниковал. Часть шлюпок по инерции продолжила движение, надеясь достигнуть пирата прежде, чем орудия дадут залп, отправив их ко дну. Другая часть, споро разворачивалась на 180 градусов, изо всех сил налегая на весла. Остальные продолжали торчать на месте, не в состоянии решить, что делать. Атаковать разбойника, или драпать без оглядки, проклиная вероломного пирата и моля небеса о спасении.

Устремившиеся на штурм были перебиты абордажной командой, затаившейся у бортов. Тем, что развернулись и дали обратный ход, посчастливилось вернуться обратно на фрегат. Замешкавшиеся в растерянности, сыграли роль живого щита, на который так рассчитывал пиратский главарь.

Тем временем пират поднял парса и дал ходу по направлению к веренице небольших островов, раскинувшихся в океане на сотни миль. В них заключался план пиратского капитана на спасение. Проходы между островами кишели рифами и отмелями, что не представляли опасности для легкого пирата, но были серьезной угрозой для гораздо более тяжелого фрегата. Гоняться за пиратом среди кишащих отмелями островов мог только безумец, ежесекундно рискуя разбить корабль о подводные скалы, или посадить на мель. Только опытный лоцман, прекрасно знающий фарватер, мог рискнуть провести такой громоздкий и тяжелый корабль, как английский королевский фрегат.

У пиратского капитана такой лоцман был, по совместительству и второй штурман. Один из пиратских офицеров по прозвищу Леший, угрюмый, заросший волосами и бородой тип, уроженец одного из островов, с детства облазивший все окрестности, знавший каждый потаенный уголок в округе, где мог спрятаться пират. Не многие пиратские капитаны могли похвастаться таким искусным лоцманом, как Леший, потому не рисковали искать спасения в архипелаге островов. И лишь загнанные обстоятельствами в угол, не имея возможности оторваться от преследователя, они рисковали сунуться внутрь системы островов, больше полагаясь на чутье, или ранее разведанные проходы, чтобы спастись.

Кому-то это удавалось, и, отсидевшись, некоторое время на одном из многочисленных, и в большинстве своем необитаемых островов, пираты вновь выходили в море. Кто-то сажал корабль на мель, кто-то разбивал его о подводные камни. Одним следовало прилагать максимум усилий, чтобы снять корабль с мели, молясь богу, чтобы он не сел достаточно крепко, когда без помощи другого судна, не обойтись. Тем, чей корабль покоился на морском дне возле очередного безымянного рифа, не оставалось ничего иного, как, воспользовавшись шлюпками, попытаться добраться в ближайший порт. Если удастся проскочить до большой земли незамеченными, не напоровшись на очередного блюстителя чистоты прибрежных вод от пиратской скверны.

Пирату, в экипаже которого служил Леший, в этом отношении везло гораздо больше, нежели остальным. Им уже пришлось пару раз укрыться среди островов, без плачевных последствий. Одно тревожило пиратского капитана, — слишком часто приходилось пользоваться защитой островов в последнее время, слишком рьяно взялись военные за морское братство. Еще парочка таких походов и он разорится. Каждый выход в море требует немалых затрат на покупку снаряжения, продовольствия и прочих припасов, без которых выход в море невозможен в принципе. Необходимые припасы приобреталось на средства разбойничьего общака, куда каждый пират после похода отчислял оговоренную часть добычи. Но общак не бездонная бочка и когда-нибудь кончится, если не будет в него поступлений. Да и экипаж начал роптать, обвиняя его в неудачах, что чревато если и не открытым бунтом, то бегством части команды к другому капитану, более удачливому.

Обманув военных, они устремились к островной стране, чтобы затеряться там, избежав разборок с военным, который очень хотел поквитаться с дерзким пиратом, посмевшим так нагло обвести их вокруг пальца. Уходя от преследования, капитан пирата старался держать шлюпки фрегата между собой и неприятелем. Палить по ним не станут, побоявшись попасть в своих. Некоторое время у военных уйдет на то, чтобы принять на борт шлюпки и людей, а также выловить из воды тех, кто уцелел после выходки подлого пирата.

Капитан фрегата не стрелял в пирата из опасения задеть своих, но разбойнику ничто не мешало делать это. Прежде чем уйти, он дал залп из всех орудий борта по шлюпкам с солдатами ее величества королевы, отправив большую их часть к праотцам. А потом пират удрал, избежав наказания.

И как не бесновался на мостике капитан фрегата, уничтожить наглого пирата ему не удалось. Слишком близка была страна островов, и слишком много времени ушло на то, чтобы поднять на борт солдат, облаченных в красные мундиры. Не смотря на преимущество в скорости, догнать пирата фрегату не удалось. Разбойник нырнул в проход между двумя островами и исчез. Фрегат не рискнул последовать за ним. Слишком хорошо была известна дурная слава островов, где можно легко угробить любой корабль. У фрегата лоцмана по островам не было, чего не скажешь о пирате, успешно маневрирующим между острых зубцов подводных скал.

Слишком свежа была в памяти английского офицера история о том, как в гуще проклятых островов, погибла целая флотилия, опрометчиво погнавшаяся за пиратом. Один корабль напоролся на подводные скалы, два других сели на мель. Так прочно, что снять их оттуда не представлялось ни малейшей возможности. Корабли пришлось взорвать, пушки утопить, чтобы оружие не попало в руки пиратам, а команде на шлюпках уходить на большую землю.

Возвращение домой не было столь безмятежным, как того хотелось бы. Оно превратилось в сущий ад, выбраться из которого удалось редким единицам.

Покончив с остатками флотилии, загрузив в шлюпки оружие и припасы, военные поплыли между островами, чтобы выбраться на большую воду и взять курс на материк. На большой воде их поджидал сюрприз, который никак нельзя было назвать приятным. Тот самый пират, на быстроходном и прекрасно вооруженном фрегате, бывшем некогда красой и гордостью одной из европейских держав, преградил дорогу. Купившись на то, что пиратский фрегат, спасаясь от погони трехкратно превосходящих сил противника, юркнул в проход между островами, эскадра последовала за ним. Адмирал рассудил, что раз там прошел пиратский фрегат, значит, пройдут и они.

Это была роковая ошибка. Не учел адмирал того, что на пиратском судне имелся опытный лоцман, прекрасно знающий здешние места. В итоге все три судна флотилии оказались в ловушке, а сам пират бесследно исчез в лабиринте островов. Но пират, заманивший в ловушку целую флотилию, на этом не успокоился, решив добить тех, кто объявил на него охоту. Пока военные взрывали суда и оснащали шлюпки оружием и провиантом, он обогнул острова и вышел в открытое море, где и остался поджидать обидчиков.

Спустя несколько дней они объявились. На тяжело груженных шлюпках, направляясь в сторону большой земли, выскочили в аккурат под пушки пиратского фрегата, где их давно и с нетерпением ждали. На фрегате развевался английский флаг, что придало сил людям, усердно налегающим на весла. И только подойдя к фрегату поближе, они с ужасом осознали, что вновь допустили чудовищную ошибку. Они узнали корабль, который так ловко одурачил их, уничтожив флотилию. А когда из-за бортов судна показались оскалившиеся в злорадной усмешке морды пиратов, ощерившиеся частоколом ружей, на шлюпках началась паника.

А затем, разверзлись врата ада и смертоносный шквал огня, обрушился на военных. Пушки фрегата давали залп за залпом по шлюпкам, подошедшим на расстрельную дистанцию, им вторил оружейный хор пиратов, облепивших борт судна, встречая свинцом долгожданных гостей. И шли ко дну шлюпки с людьми, стон и крик стояли над морской гладью, перекрывая канонаду ружейного и пушечного огня. Уцелевшие после первого, самого сокрушительного залпа шлюпки, сталкиваясь друг с другом, в панике разворачивались обратно к островам, в надежде спастись.

Всего пару дней назад, они, как затравленного зверя, гнали к островам ничтожного пирата, ни на секунду не сомневаясь в исходе охоты. Прошло всего несколько дней, и ситуация изменилась самым кардинальным образом. Флотилия, внушающая суеверный ужас на береговое братство, покоится на дне безымянного пролива между островами. Сами они, объятые ужасом, изо всех сил налегают на весла, чтобы попытаться спастись от смерти, в глаза которой только что заглянули. Презренный пират предстал пред ними, как карающий ангел возмездия, залпом орудий возвестив о том, что настал судный день. И они драпали самым постыдным образом, подгоняемым безумным ужасом и надеждой на спасение, растущей на глазах, по мере приближения островов, вблизи которых нашла последнее пристанище, грозная эскадра.

В планы пиратов не входило, позволить военным выжить. Фрегат устремился в погоню, осыпая шлюпки ружейным огнем, тараня массивным корпусом. Редким единицам из многих сотен военных, на шлюпках покинувших острова в надежде достичь материка, удалось добраться до берега. Но это была не твердь обжитого людьми побережья, а дикая земля необитаемых островов, полных всякой ползучей мерзости, скопища ядовитых растений, встречи с которыми лучше избежать. Всего около двух десятков военных моряков, высадились на острове, достаточно просторном для того, чтобы затеряться. Матросы ушли вглубь острова, где и прожили около двух недель, не смея носа показать на берегу, опасаясь, что пират ожидает их появления.

Но у пирата были иные планы, нежели торчать вблизи острова, высматривая беглецов, которых осталось всего ничего, которые вскоре сами передохнут от негостеприимной флоры и фауны острова. Капитан пирата дал головорезам ровно сутки, чтобы поохотиться на беглецов. По истечении отведенных суток, капитану был доставлен десяток голов, которые были оставлены на песчаном берегу в устрашение тем, кто затаился в такой щели, что их не смогли отыскать пиратские ищейки. На следующее утро фрегат, подняв Веселого Роджера, устремился бороздить океанские просторы в поисках добычи, более привлекательной, нежели горстка свихнувшихся от страха солдат.

Пересидев пару недель в глуши тропического острова, жалкие остатки некогда могущественной флотилии, рискнули выбраться на берег. Водная гладь была чиста, нигде не было и намека на пирата. Скорее всего, он давно покинул эти места, посчитав их мертвыми.

С этой стороны опасность миновала, но нужно было быстрее убираться с острова, пока они не остались на нем навсегда. За две недели пребывания на острове, численность спасшихся уменьшилась вдвое, по независящим от пирата причин. Несколько человек умерло от укусов ползучих гадов, которых на острове было превеликое множество. Невозможно было и шагу ступить, чтобы не напороться на ползучего гада, большинство из которых были ядовитыми, и только и ждали подходящего случая, чтобы ужалить. Хотя их изобилие играло двоякую роль. С одной стороны нужно все время смотреть под ноги и по сторонам, чтобы не подвергнуться нападению ядовитого гада, который может находиться не только в траве, но и на деревьях, или в кустах. С другой, не нужно далеко ходить в поисках пищи, достаточно пошарить в траве и кустах, неподалеку от укромной пещеры, выбранной ими в качестве убежища. Свежее мясо каждый день хорошо, но еще лучше, если бы оно было, как следует, прожарено, с солью и специями. Но специй и соли не было, а костер разводить боялись из опасения дымом привлечь внимание пиратов.

Помимо ядовитых гадов всех размеров и раскрасок, на острове было полно разнообразных фруктов, весьма аппетитных на вид. Некоторые они знали, но большая их часть была им незнакома. Ежедневный рацион из сырого змеиного мяса, хотелось разнообразить. О том, что симпатичные плоды могут оказаться ядовитыми, никто и не думал. В результате от отравления умерло еще трое. Смерть от симпатичных и аппетитных на вид фруктов, превысила смертность от змеиных укусов. Оставшимся приходилось довольствоваться употреблением в пищу того, в чем они были абсолютно уверены.

Помимо ядовитых гадов, тропический остров кишел полчищами летучих тварей, и каждая норовила ужалить, да побольнее. После укусов летучей мерзости людям становилось очень плохо. За две недели пребывания на острове, рожи у всех опухли и покраснели, они напоминали братьев-близнецов, с красными и одутловатыми мордами. Жалящие и сосущие кровь бестии, вполне могли оказаться разносчиками малярии, или тропической лихорадки, которые при отсутствии лекарств, убьют их в считанные дни. Пока этого не случилось, нужно было бежать с проклятого острова.

Они терпели до конца, пока не исчез страх, и смерть от рук пиратов, стала предпочтительнее медленного угасания в островной глуби. Уцелевшие моряки покинули свое убежище и выбрались на берег, чтобы попытаться спастись, или умереть.

Умирать им не пришлось, пиратов давно и след простыл. На побережье жить оказалось гораздо лучше, чем в островной глуши, но все же недостаточно хорошо для того, чтобы остаться там навсегда. Ценой неимоверных усилий им удалось собрать плот, достаточно вместительный для того, чтобы на нем смоги уместиться все. С веслами дело обстояло гораздо хуже. Если плот удалось соорудить при помощи оказавшегося у них топора, используя в качестве крепежа многообразие растущих на острове лиан, то изготовление весел из деревьев если и возможно, то настолько длительно и трудоемко, что об этом лучше не думать.

На выручку пришел счастливый случай. Моряк, рискнувший обойти остров, обнаружил два весла неподалеку от места, где они высадились на берег в тот злополучный день, спасаясь от пиратов. Им повезло, что весла прибило к берегу несколько в стороне от места высадки. В противном случае пираты уничтожили бы их, как уничтожили достигшие берега лодки, сделав их непригодными для использования. Восстановлению они не подлежали. Гораздо проще изготовить новую, чем восстановить ту, что попала в руки разъяренным пиратам. Из причаливших к берегу лодок, они устроили гигантский костер, отблески которого в первую, самую кошмарную ночь, подобно маяку, указывали беглецам местонахождение пиратов.

Неизвестно, сколько проторчали на берегу пираты, выслеживая беглецов, сколько носили океанские волны весла, прежде чем их выбросило на берег. Но одно точно, на берегу, они оказались после отбытия пиратов с острова, иначе от них ничего бы не осталось. Теперь весла у беглецов были. Плот, достаточно вместительный и прочный для того, чтобы на нем могли уместиться пять человек и пересечь море, отделяющее острова от материка, общими усилиями был спущен на воду.

Сделав запас пищи и воды на несколько дней, беглецы отправились в многодневное путешествие по морю, к заветному побережью. Спустя пару дней они миновали страну островов, не встретив никого и ничего, что могло бы облегчить им жизнь, или наоборот, сделать ее невыносимой, и взяли курс на материк. Но хотя они налегали на весла изо всех сил, неблагоприятный ветер и сильное боковое течение, основательно сносили в сторону утлое суденышко, что значительно увеличивало время путешествия.

По прошествии нескольких дней, доев последний банан и допив остатки воды они узрели на горизонте заветные очертания материка, но тут случилось непредвиденное. Погода, до этого благоприятствующая отчаянному путешествию, изменилась. Словно кто-то большой и злой, сидящий на небесах, решил поиграть с ними в жестокую игру. Внезапно поднялся шквальный ветер, тучи затмили солнце и разверзлись хляби небесные, обрушивая на землю неисчислимые водяные потоки. В считанные минуты солнце исчезло, и на мир опустилась тьма, еще более пронзительная, чем ночью, когда в небе светит луна и мерцают звезды. Поднявшиеся волны, швыряли плот из стороны в сторону, испытывая на прочность. Утлое суденышко коробилось и скрипело, готовое в любой момент развалиться на части.

Плот мчался по морю, отдавшись во власть бушующим волнам. Людям, оказавшимся заложниками разбушевавшейся стихии, оставалось только молить небеса о спасении, распластавшись на заливаемом волнами, плоту. Всемогущий господь спас однажды от неминуемой смерти, значит, спасет и сейчас, если их молитвы достигнут небесного престола всемогущего владыки.

Гроза, нередкое явление в этих широтах, продолжалась всего несколько часов. Для обычного судна, подобный разгул стихии был настолько ничтожен, что вряд ли бы доставил особых хлопот. Лишь горстке несчастных, несущих корабельную вахту, предстояло по долгу службы вымокнуть до костей в тропическую грозу. Остальной экипаж укроется в трюме, коротая время за игрой в карты и кости, пережидая очередной природный катаклизм.

Но то, на что не обращают внимание большие корабли, смертельно опасно для таких непрочных конструкций, как плот. Но хотя плот был собран без единого гвоздя, с помощью богатого разнообразия лиан, он достойно держал удар разбушевавшейся стихии. Он выдержал почти до конца урагана.

Хлеставший тугими струями дождя безумный ветер, начал ослабевать. Стала успокаиваться и бурлящая водная гладь, указывая на то, что гроза пошла на убыль. Самое страшное позади, думали распластавшиеся на плоту люди. Они слишком уверились в спасении и прекратили с прежним усердием возносить молитвы к небесам, за что и поплатились. Плот не выдержал очередного удара набежавшей волны и развалился на части. В мгновение ока люди оказались в воде, потеряли друг друга из виду, что было несложно в кромешной тьме, едва начинающей рассеиваться. Спустя минуту, даже криков не стало слышно над еще бушующей гладью моря.

Каждый человек оказался предоставлен собственной судьбе. А судьба у всех оказалась разная. Кто-то утонул сразу же, едва плот развалился на части. Кто-то ухитрился зацепиться за оказавшееся поблизости бревно, прожив на пару дней дольше тех, кому суждено было утонуть. Но лишь одному, посчастливилось остаться в живых, хотя и его жизнь висела на волоске.

Из всех смельчаков, рискнувших на плоту пересечь море, отделяющее страну островов от материка, спастись удалось только младшему офицеру военного флота ее величества королевы. Спустя несколько дней после шторма разыгравшегося на море, его, бесчувственного, намертво вцепившегося в бревно, случайно обнаружил следующий к материку, торговец.

Изможденный, ободранный, заросший бородой человек, по облику древний старик, предстал их взору. Человек еще дышал, хотя и очень слабо, и жизнь в любой миг могла оставить изможденное тело. Пройди торговец мимо, другого корабля ему дождаться было бы не суждено. Море бы убило его, погребло в своей непроглядной пучине. Лишившись последнего живого свидетеля, история об исчезнувшей флотилии, стала бы очередным мифом о странностях, происходящих в здешних водах.

Вовремя оказанная помощь, вернула офицера к жизни, хотя ему и предстояло еще очень долго проваляться в городской больнице, до полного выздоровления. В его судьбе самое активное участие принял мэр городка, которому не терпелось узнать из первых уст историю загадочного исчезновения эскадры, изрядно почистившей прибрежные воды от пиратов, сделав путь к материку, куда более безопасным, нежели прежде.

Но абсолютно безопасным назвать его было нельзя. Всегда находились отчаянные головы, что, не смотря на присутствие английской эскадры, продолжали выходить в море, ловя удачу. Иногда удача улыбалась отчаянным головорезам и они скрывались среди скопления островов, груженые награбленным добром. Но гораздо чаще, уходили на дно, под завязку нашпигованные пушечными ядрами.

Эскадра навела некое подобие порядка в прибрежных водах, а затем исчезла. По поводу ее таинственного исчезновения ходили разные слухи. Поговаривали, будто бы она ушла к берегам Африки, охотиться на тамошних пиратов, посчитав свою миссию выполненной. Пиратам был нанесен такой сокрушительной удар, от которого им будет очень трудно оправиться. Потребуются годы, чтобы пиратское братство вернуло утраченные позиции. Существовали и иные, порой самые фантастические версии. Одни очевидцы, из числа тех, что любят рассказывать невероятные истории за кружкой пива в кругу благодарных слушателей, поговаривали о том, что на эскадру напало огромное морское чудовище, утащившее корабли на дно. Что здесь якобы замешан могущественный колдун одного из островных племен, мстящий англичанам за какие-то обиды. Вызванный им из морских глубин демон, и расправился с обидчиками, утащив их на дно. Были озвучены и более реальные истории, когда очевидцы собственными глазами видели, как королевские суда во время страшного шторма, напоролись на рифы и затонули так стремительно, что никому из команды не удалось спастись. Были и очевидцы грандиозного морского сражения между королевской эскадрой и пиратским флотом, в котором последние одержали сокрушительную победу.

С момента таинственного исчезновения эскадры прошло более месяца, истории обросли слухами, многочисленными подробностями, а разгадка тайны, была все также далека. Эта туманная история имела все шансы перейти в разряд загадочных исчезновений кораблей в районе, что были не редки, и далеко не ко всем прикладывали руку пираты. И, словно гром среди ясного неба, прозвучало известие о том, что идущий к материку торговец, подобрал в море человека, оказавшегося младшим офицером корабля исчезнувшей эскадры.

Но с расспросами пришлось повременить, слишком слаб, был доставленный в больницу человек. Жизнь несчастного висела на волоске, и малейшее беспокойство могло его убить. И лишь по истечении месячного пребывания на больничной койке, он поведал печальную историю приключившегося с ними несчастья.

И хотя власти, узнав о бесславной гибели эскадры из-за глупости и самонадеянности адмирала, сделали все возможное, чтобы эта история не стала достоянием гласности, скрыть ее не удалось. На следующий день офицер, единственный живой свидетель исчезновения эскадры, таинственно исчез из больницы. Но его история все же стала достоянием гласности. Поскольку в больнице были не только высокопоставленные городские чиновники, но еще и санитары, и доктора, которых выгоняли из палаты, где рассказывал свою историю молодой офицер. Что-то они услышали, что-то выдумали и приукрасили для пущего эффекта.

Эта история, обросшая невероятными подробностями, пошла, гулять по миру, все, более приукрашиваясь, переходя от одного рассказчика к другому. Подтвердить ее правдивость, или опровергнуть, никто не мог. Единственный свидетель и очевидец случившегося, исчез из больницы на следующий же день после своего откровения. По поводу этого исчезновения также было много мнений. Поговаривали, что мэр приказал заточить офицера в одиночной камере, приковав цепью к стене, и отрезав язык, чтобы он не рассказал людям правду, знать которую им совсем не обязательно. Поговаривали и о том, что его якобы умертвили по приказу мэра в ближайшую за признанием ночь, похоронив в общей яме с бродягами и бездомными. Другие очевидцы уверяли, что видели офицера, переодетого в штатское на борту торгового судна направляющегося в Европу. Были и утверждавшие, что здесь не обошлось без вмешательства всесильного колдуна, посредством магии узнавшего о чудесном спасении одного из обреченных им на смерть людей. Никто из приговоренных к смерти не должен был уцелеть. Один завсегдатай портовой таверны, славящийся на всю округу чрезмерной приверженностью к спиртному, божился, что собственными глазами видел, как из моря вышло чудовище и направилось через спящий город прямиком к больнице. А несколько минут спустя, кошмарное чудовище прошествовало обратно, сжимая в щупальцах посеревшего от ужаса человека, в котором он без труда узнал находящегося на излечении, офицера. Конечно, в рассказ конченого пьяницы и брехуна страдающего алкогольным психозом, мало кто поверил. Особенно в утверждение, что все это он видел собственными глазами. Знавшие его люди были прекрасно осведомлены о том, что когда он вываливался из таверны, то уже ни черта не видел, кроме крохотного пятачка земли под ногами, который все время норовил от него ускользнуть. Из-за чего горемыка оказывался поверженным на землю, где и засыпал, более не предпринимая попыток подняться. Что касается якобы виденного им выходящего из моря чудовища, знающие люди утверждали, что в алкогольной горячке порой мерещатся монстры и пострашнее. Но слух был запущен и постепенно распространился по городу, получив право на существование, наряду с прочими.

Наиболее предпочтительным выглядел слух о том, что молодой офицер отправился в Европу, чтобы лично поведать высоким чинам адмиралтейства истинную причину исчезновения эскадры. Эскадры, направленной к берегам Америки по личному распоряжению ее королевского величества для борьбы с пиратством, серьезным препятствием на пути торговли с Новым Светом, приносящей казне Британии ощутимую прибыль. Торговый корабль берегов Европы так и не достиг, затонув во время шторма, которые в это время года в тех широтах были не редким явлением. Нашлись очевидцы, во время жестокого шторма, наблюдавшие терпящего бедствие торговца. Но возможно, это всего лишь слухи. Может быть, его взял на абордаж пират и, ограбив, пустил на дно. Водная гладь похоронила под своим непроницаемым покровом очередную тайну, раскрыть которую, не дано никому.

Эта история получила широкую огласку. Она спасла немало отчаянных голов, которых и в отсутствии эскадры, продолжали гонять и топить охотники за пиратами. Только в стране островов, пиратам удавалось укрыться от преследователей. Преследовать их там, военные корабли не пытались, помятуя историю о трагедии, приключившейся с английской эскадрой среди проклятых островов.

......Капитану пирата оставалось лишь сетовать на судьбу, несущую ему в последнее время одни неприятности. Последний выход в море ничего не дал, да и вообще мог закончиться их гибелью. Это была не первая неудача в жизни пирата, но слишком уж часто они стали валиться на его голову. Стоило подумать о смене профессии, пока не поздно. Команда может покинуть невезучего капитана и случиться это очень скоро, если и в очередной выход в море им ничего не обломится. Они могут прислать и черную метку, за которой следует смерть от рук бывших сподвижников. Убив, его они проведут выборы нового пиратского капитана, который, непременно, окажется более удачлив, нежели его предшественник.

В непростое для пиратского братства время, губернатор Ямайки подкинул предложение, которое хоть и не сулило сверхприбылей, но позволяло пережить тяжелое время, дожить до того момента, когда уберутся из региона военные суда, посчитав свою миссию выполненной. Губернатор предложил заняться вполне легальным бизнесом, на взаимовыгодных условиях. Прозвучи оно ранее, то не вызвало бы особого восторга из-за длительности процесса и прибылях, гораздо более скромных, чем те, что можно получить обычным пиратством. В нынешнее, непростое для морского братства время, это было спасением.

Капитан пирата, на котором в должности второго штурмана служил Леший, после недолгих раздумий заключил соглашение с губернатором, которое хоть и не обещало сверхприбылей, зато гарантировало приличный доход от сделки и относительную безопасность на море. По договору пират обязуется доставлять невольников-рабов с африканского побережья на Ямайку, в распоряжение губернатора. Тот, в свою очередь, обеспечивает судно всем необходимым для многомесячного похода. Сюда входят продукты и прочие припасы, а также товары для торговли на побережье с местными царьками, с превеликим удовольствием продающими в рабство собственных подданных за привезенные белыми людьми безделушки, и в особенности за огненную воду.

Губернатор мог поручить это дельце и обычным торговцам, но те предпочитали передвигаться по привычным, проторенным маршрутам, где нередко можно встретить военные корабли, патрулирующие океан.

Ходить к африканскому побережью и обратно, на Ямайку, могли лишь отчаянные смельчаки. Среди торговцев их было ничтожно мало, что не устраивало губернатора с его деловым размахом. При здравом размышлении выходило, что людей способных выполнить эту работу, нужно искать среди пиратов, переживающих не лучшие времена. Эти отморозки не боятся даже дьявола, и с удовольствием наподдают ему по рылу, и по рогам, если таковая возможность представится. Не напугает их и пират, рискнувший напасть на псевдоторговца. Ему не поздоровится. Вместо того, чтобы разбогатеть в одночасье, он рискует оказаться ограбленным и пущенным на дно экипажем пирата, поднявшего над мачтами флаг торгового флота Ямайки.

Лучшего для осуществления губернаторского плана трудно было придумать. Неохотно соглашались пиратские капитаны на сотрудничество, предпочитая зарабатывать на жизнь более рискованным, но прибыльным образом. И лишь присутствие военных кораблей европейских держав, следящих за порядком в регионе, делало морское братство более сговорчивыми. Желая в относительной безопасности пережить опасные времена, пираты соглашались на сотрудничество. И невдомек им было, что прежние времена вряд ли вернутся. Что губернатор затеял двойную игру. Что с каждым отправляемым в Старый Свет донесением, он красочно описывает все новые злодеяния пиратов, стеная о том, какие убытки терпит казна от их бесчинств. Он слезно молит империю ни в коем случае не отзывать военные суда, более того, усилить их присутствие в регионе.

Лешему однажды доводилось бывать в Африке. Это случилось в мертвый сезон, несколько лет назад. Мертвый не потому, что море вдруг перестало быть судоходным, и на нем не появлялся ни один парус, который можно ограбить. Парусов стало гораздо больше обычного. Пиратам впору радоваться оживлению на море, но радости не было. Обилие парусов вызывало уныние и стойкую депрессию. Кораблей стало значительно больше не за счет торговцев, спешащих с товарами из Старого в Новый Свет. Не из-за груженных золотом, серебром и ценными породами дерева судов, идущих в обратном направлении. Многочисленные паруса, принадлежали военным судам европейских держав, решивших навести порядок в регионе.

Это им здорово удалось. Большая часть морского братства сгинула без следа. Пиратские корабли, украшенные повешенными на реях разбойниками, погрузились в морскую пучину. Тех, кто избежал участи быть повешенным на месте, казнили позже, по прибытии в портовый город. Улицы портовых городков были сплошь заставлены виселицами, отягощенными джентльменами удачи, лишившимися ее в тот год. Для пиратов настали трудные времена. Каждый выход в море мог закончиться смертью. Те, кто рисковал, кормили рыб на морском дне, у тех, кто не выходил в море, корабли тихо гнили в укромных гаванях, а экипажи разбрелись по свету, промышляя грабежами и воровством.

Капитан пирата, где служил Леший, выбрал особый путь. Он не оставил корабль медленно гнить в укромном месте, которое у него конечно же имелось, как и у большинства пиратских капитанов. Не рискнул и промышлять в море, что стало смертельно опасным, в чем он убедился на собственной шкуре, пару раз, чудом избежав неминуемой смерти в лице военных фрегатов. Он нашел способ выжить в непростое для морского братства время. Поднял флаг Ямайского торгового флота, снарядил корабль провизией, спиртом и горой блестящих безделушек, и отправился покорять Африканский материк.

От плененного торговца, прежде чем перерезать ему глотку и отправить на корм рыбам, он узнал о весьма прибыльном, и не очень обременительном деле. За кучку дешевых безделушек, можно набить полный трюм черного золота, живого товара, пользующегося повышенным спросом на Американском материке среди плантаторов. А если в нагрузку к безделушкам добавить бочонок спирта, то тамошний чернокожий царек станет лучшим другом белых людей. Полученное известие, оказалось, как нельзя кстати. Время было тяжелое, грабить торговца приходилось, крутя головой во все стороны, чтобы не пропустить появление военного, от которого нужно удирать, бросив все, дабы не отправиться на корм рыбам. Капитан всерьез подумывал о том, что не мешало бы на время заняться иной деятельностью, пусть менее прибыльной, нежели грабеж торговых судов, но гораздо более безопасной.

Пленный торговец подкинул стоящую идею. В благодарность капитан не стал убивать пленника, даруя ему жизнь. Просто пинком под зад отправил за борт, где на десятки метров вода покраснела от крови множества трупов экипажа торговца. Бедолага барахтался в красной от крови воде, средь мертвых тел и бесчисленного множества акульих плавников. Эти морские хищники, спустя считанные минуты, стаями подходили к месту, пропитанному человеческой кровью, наматывая круги и высматривая добычу.

В тот день акулы наелись до отвала. У пирата не было времени на возню с пленниками. Не прельщали его возможные барыши за продажу несчастных на невольничьем рынке. В иное время, пират непременно бы отобрал самых крепких на продажу, но сейчас он спешил. Дорога была каждая минута, промедление грозило смертью. И поэтому был отдан приказ пленных не брать, и даже если моряки поднимали руки, им отрубали головы вместе с руками. Исключение сделали лишь для капитана торговца, который в настоящий момент судорожно сучил руками и ногами, скуля от ужаса, в окружении акульих плавников.

Пират с интересом смотрел на то, как суживают круги вокруг жертвы акулы, отводя жертве на жизнь всего пару минут. Так и случилось. Вскоре после того, как трясущийся от страха торговец полетел за борт, раздался истошный крик. Еще мгновение руки несчастного отчаянно молотили по поверхности, а затем он ушел под воду в окружении кроваво-красного облака, в зубастой акульей пасти.

Именно тогда пиратский капитан принял решение, как пережить мертвый сезон, не растерять команду и сохранить жизнь своим людям, и при этом не опуститься до уровня уличных грабителей и убийц, ничтожных людишек, которых вешили рядом с благородными пиратами. Подняв Ямайский торговый флаг, пират отправились к берегам Африки, имея на руках договор с губернатором острова, своеобразную охранную грамоту, на случай встречи с военными.

В тот сезон, охранная грамота губернатора Ямайки несколько раз спасала им жизнь, когда на пути встречался королевский фрегат, приказывающий убрать паруса и лечь в дрейф. Штурмовые команды неоднократно поднимались на борт корабля, чтобы уличить капитана в пиратстве. И хотя рожи капитана и членов команды были самые что ни на есть разбойничьи, по которым давно горючими слезами плачет веревка, официально они были чисты. Ничего указывающего на их принадлежность к морскому братству, проверяющим обнаружить так и не удалось. Все необходимые бумаги были в порядке, содержимое трюмов также не вызывало подозрений. Единственное, к чему можно было придраться, это наличие пушек на борту торговца, но и этому было правдоподобное объяснение и своя цена. Боязнь встречи с пиратами, исключительно средство самообороны.

Многие торговцы, стремясь хоть как-то защититься от пиратов, устанавливали на кораблях орудия, хоть это и не законно. Разногласия в чтении пунктов закона легко устранялись, когда в руки проверяющего перекочевывал увесистый мешочек с золотыми монетами. Суровое и неприступное лицо офицера разглаживалось, и он уводил солдат с корабля, прощаясь с разбойничьего вида капитаном, словно с лучшим другом. Горсть золотых монет на откуп от пушек фрегата, небольшая плата за жизнь, тем более, подобные моменты оговаривались с губернатором, и заранее оплачивались.

В тот мертвый сезон они совершили несколько рейсов к берегам Африки. Не заработали огромных денег, но и внакладе не остались, сохранив корабль и экипаж до лучших времен. Лучшие времена не заставили себя долго ждать. Практически выведя пиратов под корень, военные вернулись в порта приписки, прекратив патрулировать ставшие спокойными воды. Понадобились годы, чтобы изведенное под корень братство достаточно окрепло и обнаглело до такой степени, что на его усмирение потребовалось новое пришествие военных.

Складывалось впечатление, что они вообще не собираются покидать здешние края до тех пор, пока не изведут пиратское племя под корень, чтобы упоминание о них осталось только в легендах.

Становиться легендой капитану Лешего не хотелось, и поэтому он припрятал Веселого Роджера в укромное место, до лучших времен, которые, как он верил, обязательно настанут. С тех пор, когда они в последний раз бывали у берегов Африки в роли охотников за живым товаром, минул десяток лет, но они верили, что удача будет на их стороне.

Тогда, в погоне за черным золотом им крупно повезло. Даже не пришлось нападать на селения чернокожих. Все решилось исключительно мирным путем. Они подружились с местным царьком, чье племя было на подъеме и превосходило соседей в силе. Несколько подаренных чернокожему императору мушкетов и небольшая пушка с запасом пороха и ядер, сделали того непобедимым. Подаренная капитаном бочка рома, сделала его лучшим другом африканского властителя. Черный император готов был завоевать всю Африку и бросить ее к ногам белых людей, взамен на бочонки рома, красивые безделушки, зеркальца и ожерелья из разноцветных горошин, и стальные ножи, ценимые на вес золота.

Они давали ему все, о чем просил чернокожий царек, а тот, не скупясь, загонял в трюмы пирата захваченных в плен соседей, не сумевших устоять перед его мощью и напором. И все были довольны. И черный император, ставший самым могущественным царьком в округе, и его белые друзья. Им ничего не стоило одним махом уничтожить и чернозадого клоуна, обвешенного стеклянными бусами с головы до пят, и его голозадое войско. Стоило захотеть и местный царек, закованный в цепи, разделил бы участь несчастных, которых он толпами загонял в трюм корабля белых людей. Но они этого не делали. Он был им нужен, и именно такой, заносчивый и воинственный.

Сотрудничество с местным диктатором получилось на редкость плодотворным. Расставались они довольные друг другом. Разве, что чернокожий правитель несколько опечалился. Не сказать, чтобы он считал их настоящими друзьями. Он был достаточно умен для того, чтобы так не думать, но он зависел от белых людей, и в первую очередь от поставок рома, к которому изрядно пристрастился, приучив к огненному напитку и наследника, здоровенного верзилу, что был на голову выше своего далеко не хилого папаши, такой же жестокий и кровожадный.

Нередко, когда они прибывали за товаром, чернокожий вождь пребывал в полной отключке, или же в изрядном подпитии, глуша в одиночку, припрятанные бочонки рома, делясь своим сокровищем только с сыном, когда пребывал в хорошем настроении. А в хорошем настроении он бывал, пока в его хранилище плескался в бочонках ром, к которому любил прикладываться с раннего утра с завидной регулярностью. Частенько к вечеру он уже не мог держаться на ногах, с трудом ворочая языком. Фактически с вечера и до утра правил не он, а сын, который был моложе, сильнее, и крепче держался на ногах. С ним пираты также легко нашли общий язык, как и с папашей-алкоголиком, который ничем от него не отличался кроме возраста и здоровья.

На возобновление сотрудничества и рассчитывал капитан пирата. Даже если прежний правитель покинул бренный мир, делами заправляет его наследник, с которым у белых людей было полное взаимопонимание. Товар, хранящийся в трюме пирата, на время ставшего торговцем, всегда был по нраву папаше, придется по душе и сыночку, особенно десяток бочонков рома, до которого черный диктатор был большой охотник. Любили дикари стекляшки, побрякушки и прочие безделушки, которых было полно в трюме, что могли осчастливить любого африканского правителя. За груз, стоящий гроши по меркам белых людей, чернозадый царек погонит в трюм толпы пленных и даже собственных подданных, прогневивших правителя.

Экспедиция к берегам Африки хоть и не сулила сверхприбылей, но была доходным делом, к тому же относительно безопасным. От пушек военных их защищала охранная грамота губернатора Ямайки, торговое соглашение о поставках на американский материк рабов из Африки. От пиратов они всегда сумеют отбиться, если учесть, что еще вчера, экипаж торговца, бороздил моря с Веселым Роджером. Нужно лишь достичь берегов Африки, связаться с тамошним царьком, с которым они тепло расстались10 лет назад. Преподнести ему подарки, выкатить бочонок рома и можно смело начинать обмен товара на живой груз.

Вот только время для начала торговли было не совсем удачное. В это время года, в той части океана нередки сильные шторма, представляющие серьезную опасность для судов, оказавшихся во власти штормовых ветров. Но выбора не было. Или рискнуть и начать дело прямо сейчас, или ждать несколько месяцев, рискуя потерять команду, что может переметнуться к другому капитану. Или же продолжить пиратствовать, страшась каждого паруса показавшегося на горизонте, опасаясь разглядеть под ними стройные очертания фрегата несущего смерть. Рисковать командой, занимаясь разбоем, или бездействуя, капитан не желал. Что касается штормов, то экипаж пирата, закаленный в многочисленных передрягах, переживший на своем веку не один десяток штормов, умел противостоять бушующей стихии.

Со стихией они справятся, если их захватит один из штормов, бушующих в это время года у африканских берегов, делающих судоходство весьма ограниченным. Главное достичь берега, а там можно прождать сколько угодно, пока не утихнет волнение на море, отдыхая и торгуя с тамошним правителем, набивая живым товаром корабельный трюм, укрывшись от разгневанных вод, в тихой гавани.

......Начало похода прошло благополучно. Сезон штормов настиг лже-торговца неподалеку от африканских берегов. До пункта назначения оставалось не более суток пути, когда внезапно начался шторм. В считанные минуты солнце, оказалось окутано свинцовыми тучами. Возникший из ниоткуда ветер, вздымал гигантские водяные валы, подхватившие будто щепку пиратский корабль, бешено мча его вперед. На мир опустилась тьма, над ревущим в припадке нечеловеческой злобы океаном разлилась чернильная ночь, разрываемая раскатами грома, вспарываемая ослепительным блеском молний.

И в центре этого вселенского безумия из воды, огня и грома, неуправляемой щепкой, летал на гигантских волнах корабль, ставший игрушкой в руках обезумевшей стихии. Мачты пирата были сломаны порывами штормового ветра. Корабль стал неуправляем, оказавшись целиком во власти стихии. И никакая сила не могла выгнать из трюма насмерть перепуганную небывалым по мощи ураганом, команду. Им, повидавшим всякого на своем веку, еще не доводилось попадать в такой жестокий шторм.

И начался он как-то странно. Внезапно, без тех предвестников шторма, что заранее предупреждают мореплавателей о приближении катаклизма, давая им время приготовиться. Наверняка здесь не обошлось без колдовства защищающего землю, к которой они стремились, от белых людей. На африканском побережье обитали могущественные колдуны, которым ничего не стоило устроить на море такое волнение. Возможно они, десять лет назад, чем-то прогневили могущественного колдуна, наславшего на них проклятие. А может дело не в них, а в другом разбойнике, бесчинствовавшем на побережье и заслужившем проклятие. И теперь всем кораблям белых людей, уготована смерть в здешних водах. И никогда им не достичь заветных берегов, кроме, как в виде холодных, бездыханных мертвяков.

Шторм, несомненно, был колдовским, а значит бороться с ним, не имело смысла. Это команда поняла быстро, даже слишком быстро, и прекратила борьбу еще тогда, когда что-то можно было сделать. И напрасно драл глотку боцман, пытаясь заставить негодяев бороться. Напрасно размахивал пистолетом. Даже парочка пристреленных и отправленных за борт головорезов, не заставила мерзавцев выполнять команды. Вместо того чтобы подчиниться, они скрутили боцмана, навалясь всем скопом и выбросили за борт, в ревущую и клокочущую пучину. Схожая участь ожидала и капитана, посмевшего встать на пути обезумевшего экипажа, устремившегося в трюм к бочонкам с ромом. Команда обезумела подстать стихии и разорвала в клочья капитана, с которым она столько вместе пережила, за которого еще вчера, готова была порвать глотку любому.

Поселившийся в сердцах ужас перед разгневанной стихией, насланной на их погибель могущественным колдуном, заставил забыть о долге. И не было у них иной мысли, кроме как о спасении. А где искать спасения во время колдовского шторма, как не в трюме, где все гремит и стонет в такт бушующей стихии, но зато не видно гигантских водных валов, вздымающих корабль к небесам, а затем стремительно низвергающих в пропасть. В трюме появляется некая иллюзия безопасности, среди натужно скрипящих переборок, катающихся по полу бочек, и летающих повсюду тюков с поклажей.

И только второй штурман Леший, продолжал в одиночестве торчать на палубе обреченного на погибель судна, вглядываясь вдаль, откуда могла прийти смерть, или избавление от нескончаемого ужаса. Хватаясь за обрывки снастей, уворачиваясь от катающихся по палубе обломков, Леший подбирался к дверям, ведущим во внутренние помещения судна, прислушиваясь к доносящимся оттуда звукам.

Укрывшейся в трюме команде уже не было страшно, судя по пению, доносящемуся оттуда. Объяснение столь резкого изменения их поведения было очень простым. Они выбили дно у пары бочонков с ромом, предназначенных для торговли с африканским царьком. В его черные руки бочонки с ромом уже не попадут однозначно, их участь, — отправиться на дно, вместе с обреченным кораблем. А на морском дне им не найдется применения, ибо не научились еще жители глубин вкушать то, что так радовало жителей суши, вселяя заряд бодрости и сил. Зачем пропадать добру, если оно может послужить на благое дело, подняв изрядно подорванное бурей, душевное равновесие морских разбойников.

Выпив, им сам черт был не страшен. Приняв на грудь изрядную дозу спиртного, они не боялись смерти. Явись она прямо сейчас, ей бы не поздоровилось. Они мигом пересчитают страшной старухе все кости, и напоследок засунут косу в костлявую задницу, и провернут ее там пару раз. И даже если разверзнутся врата ада, и они предстанут перед самим дьяволом, то не испугаются его грозного вида, накостыляют и по рогам, и по козлиной морде.

И они продолжали пить и петь, заглушая пением рев стихии, беснующейся за пределами трюма, в котором светло от пламени свечей, и тепло от множества разгоряченных алкоголем тел. Под одобрительный рев собравшихся, выбивалось дно очередного бочонка с ромом, и его содержимое перекочевывало в подставленные под благодатную струю кружки, перетекая оттуда в пиратские глотки. Те, что послабже, падали без чувств, погружаясь в беспробудное алкогольное забытье. Те, что покрепче, продолжали сражение с ромом, затягивая очередную песню охрипшими от рома голосами.

Все ближе приближался момент, когда на корабле не останется ни единой мыслящей души за исключением Лешего, продолжающего торчать на палубе, промокшего до нитки и промерзшего до костей. Леший и сам был не прочь оказаться сейчас в трюме. Его торчание на палубе, все равно не имело смысла. Он не мог никак повлиять на ход судна. Стихией ему отводилась роль стороннего наблюдателя. Наблюдая за разгулом стихии, он вконец оцепенел от страха и пронизывающего холода. Сейчас ему бы не помешала хорошая порция рома из корабельных запасов, поглощаемого укрывшейся в трюме командой.

Смертельно хотелось выпить, но Леший воздерживался от похода в трюм, понимая, чем это чревато. Команда окончательно свихнулась и появление в трюме офицера, явно воспримет не адекватно. Все офицеры, за исключением Лешего, давно мертвы. Капитан и его помощники, убиты в короткой, жестокой схватке, при попытке помешать команде, добраться до бочек с ромом.

Леший в бессмысленной свалке у входа в трюм не участвовал, находясь в противоположной части судна. Это и спасло ему жизнь. Пираты, убившие ставших на их пути офицеров, не стали его искать, увлеченные иной мыслью. Леший остался наедине с бушующей стихией, обреченный торчать на палубе до тех пор, пока не стихнет в трюме шум. Когда упившаяся команда угомонится, погрузившись в беспробудный сон, он сможет прошмыгнуть в трюм, не опасаясь за свою жизнь, и припасть к заветному бочонку, чтобы найти отдохновение от ужасов ночи, а также согреться, прогнать пробравший до костей, холод.

Вот только вряд ли удастся ему хлебнуть рому. И вовсе не потому, что запасов корабельного рома не хватит, чтобы свалить с ног пиратскую братию. Судя по отрывочным возгласам и крикам, доносящимся из трюма, самых стойких оставались единицы, и хватит их ненадолго. Скорее сделать это помешает появившаяся на горизонте черная точка, стремительно вырастающая из пенящихся вод. Судя по направлению ветра, и по времени, в течение которого продолжалась колдовская буря, растущая на горизонте чернота ничто иное, как гряда скалистых островов, расположенных поблизости от африканского побережья. И их с неумолимостью стихии, несло на один из вереницы скалистых островов, расположенных в относительной близости от берегов Африки. Если повезет, они минуют смертоносную гряду и тогда появится шанс оказаться выброшенными на материк. После подобной швартовки корабль будет непригоден для дальнейшей эксплуатации, но у людей появится шанс спастись. Если, конечно, люди захотят этим шансом воспользоваться, что весьма проблематично, учитывая их нынешнее состояние.

Пребывающим в алкогольном забытье пиратам, было наплевать на все, что творится вокруг. И даже сокрушительный удар о землю, вряд ли способен привести их в чувство. Конечно, они, потревоженные столкновением, отреагируют, но реакция их будет адекватна состоянию, в котором они пребывают. Перевернутся на другой бок и вновь утонут в алкогольном дурмане вместо того, чтобы драпать подальше вглубь острова, пока очередная, пришедшая с океана гигантская волна, не разобьет корабль в щепки. Накроет их, спящих в раздолбанном трюме с головой, потопив, как слепых котят. Они даже не успеют проснуться, как все будет кончено. Им предстоит нахлебаться под завязку океанской водицы, выпив ее многократно больше, нежели рому. И найдут свою смерть на берегу, если корабль окажется достаточно крепок, чтобы не развалиться на части, и увязнет достаточно прочно, чтобы не оказаться смытым обратно в море. Если же берег, на который оказался выброшенным корабль, не достаточно крепко зафиксирует судно, оно окажется унесенным в море, превратившись в игрушку штормовых волн. Но придет с моря очередная гигантская волна и разбитая посудина, если будет к тому времени держаться на плаву, повторного выброса на берег не выдержит. Рассыплется на груду деревянных обломков, вперемешку с мертвецами, которых смоет обратно в море, и опустит на дно, на радость морским обитателям, любителям мертвечины.

Спастись, оказавшись выброшенным на берег во время шторма, можно лишь проявив изрядную прыть. Покинуть гибнущее судно и рвануть куда-нибудь подальше и повыше, чтобы не догнала, не утащила обратно в воду пришедшая с моря волна. Мозг человека должен быть ясен, спиртное если и допускалось, то лишь в незначительных количествах, для храбрости. Это уже потом, укрывшись на недоступной для океанских волн возвышенности, наблюдая за беснующимся штормом, и смеясь над его потугами добраться до человека, можно расслабиться. Принять на грудь ударную дозу рома и отключиться. И уже не слышать рева волн, грохотания грома, не замечать сполохов молний, проспать эту дьявольскую какофонию. Чтобы, проснувшись, взглянуть на раскинувшийся вокруг умиротворенный, отдыхающий после урагана мир, и спокойно обдумать положение, в котором оказался благодаря колдовскому шторму.

Для того и стремился Леший в трюм, чтобы наполнить литровую фляжку ромом, пока экипаж находится в отключке и никак не отреагирует на офицера. Наполнив фляжку до краев, можно замахнуть кружку для сугрева, и чтобы прогнать из сердца угнездившийся там ужас. Вот только слишком долго не могут угомониться хриплые голоса, доносящиеся из трюма, слишком быстро растут из воды зловещие черные скалы.

А затем очередная гигантская волна, подхватила корабль и понесла с бешеной скоростью на стремительно вырастающий из воды, скалистый остров. Надежда на то, что корабль каким-то чудом минует вереницу скалистых островов и устремится к побережью, таяла на глазах. В Африке они не будут никогда, это точно. Но шанс на спасение все-таки был, хотя и очень ничтожный. И хотя он был ничтожно мал, в жизни всякое могло случиться.

По мере того, как рос на глазах стремительно приближающийся остров, корабль, влекомый огромной волной, находясь на ее гребне, вздымался все выше и выше. И вот уже совсем рядом зловещий скалистый остров, и считанные мгновения отделяли их от роковой встречи. В голове оцепенело уставившегося на приближающуюся твердь Лешего, галопом неслись отчаянные мысли. Тоска и уныние сменялись надеждой, чтобы мгновение спустя, поменяться местами. Еще чуть-чуть и корабль, словно птица взлетит над скалистым гребнем острова, и влекомый доросшей до небес волной, скользнет вглубь на многие десятки метров. Тогда нужно будет, не теряя времени мчаться, как можно выше, туда, где его не достанет очередная, пришедшая с моря волна. И он готов к рывку, тело напряглось в ожидании, превратившись в сплошной комок нервов и мышц, готовый в любое мгновение швырнуть тело вперед.

Но слишком быстро приближался остров, гораздо быстрее, нежели росла готовящаяся его захлестнуть волна. Всего пару метров не хватило волне, чтобы перенести пиратский корабль над скалистыми берегами острова. Океан не хотел так легко отпускать свою игрушку. Игрушка давно прискучила, но выбрасывать ее было жалко, оставалось только разбить, разломать, расколотить ее в щепки, чтобы и следов не осталось.

Так все и случилось. Корабль, летящий с огромной скоростью на гребне волны, с разгона врезался в скалистый барьер, и развалился на части. Ушли на дно морское пушки, припасы, и упившаяся команда пирата. Многочисленные деревянные обломки, растащились штормовыми волнами по морю, обреченные блуждать под властью океанских течений долгие годы. Пока не прибьет их волнами к какой-нибудь тверди, где им суждено зарастать песком и илом, или же стать добычей людей, обитающих в тех краях. Послужить еще раз человеку, став топливом в его очаге.

Океан поглотил добычу и лишь одному человеку, не пришлось разделить общую участь. Этим человеком был Леший, второй штурман пирата. Находясь на палубе в момент столкновения корабля со скалистой преградой, он не пошел ко дну. От мощнейшего удара его подкинуло вверх и швырнуло вперед. Он перелетел скальный барьер, оказавшись на острове, вне пределов досягаемости бушующих волн.

Нужно было бежать, пользуясь, случаем, как можно дальше вглубь острова, чтобы очередная, пришедшая с моря исполинская волна, не смогла утащить его обратно. Идя по земле, карабкаясь в гору, волна теряет силы и даже если и докатится до него, то полностью выдохнется и максимум, что она сможет, злобно куснуть ступни человека ошметками брызг.

Нужно бежать! Эта мысль привела Лешего в чувство, вернув в реальный мир, из которого он на время отключился, при падении ударившись головой об один из камней, которыми была усыпана поверхность острова. Разум нехотя возвращался в разламывающееся от боли тело, которому пришлось несладко при падении. И невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой. Тело одеревенело и умерло, не желая повиноваться. Жили только глаза, и они отчетливо видели, как родилась на горизонте очередная исполинская волна, гораздо больше той, что швырнула на камни, разбив вдребезги корабль. Волна все росла, приближаясь, и вскоре закрыла небо. Океан вернулся, чтобы забрать ускользнувшую добычу.

Глава 5. Кузнец

Молодой парень по прозвищу Леший, названный так за чрезмерно бурную растительность, покрывающую тело с головы до пят, несмотря на молодой возраст, снискал в округе славу знатного кузнеца. По-другому и быть не могло, ведь это наследственное. Его отец был кузнецом, и дед, и прадед, и все канувшие в бесконечность предки, владели кузнечным ремеслом. И хотя внешний вид Лешего был довольно грозен, эдакая волосатая махина двухметрового роста, косая сажень в плечах, в душе он был парень спокойный, миролюбивый, и в силу возраста, холостой.

Из-за сонма положительных качеств, девки на выданье, разведенки и молодые вдовы, вились вокруг плечистого кузнеца, пышущего мощью, и мужской статью. И каждая втайне лелеяла мысль окрутить, привязать к себе и оженить кузнеца, столь выгодную партию, особенно на фоне прочих соискателей женской любви. Несмотря на кажущуюся наивность и туповатость, что широкими мазками были прописаны на физиономии Лешего, он был далеко не глупым парнем, и прекрасно понимал, какой интерес представляет для женщин. Они заглядывали по разным пустякам в кузню, то и дело встречались на улице, стараясь о чем-нибудь заговорить, задеть ненароком, и, словно невзначай выставить напоказ свои прелести, намекая на возможность увидеть нечто, запрещенное моралью к публичной демонстрации.

Леший всегда поддерживал разговор, охотно любовался выставленными напоказ прелестями, никогда не отказывал в помощи пришедшим в кузню женщинам даже с пустячной работенкой, с которой бы справился самый завалящий мужичонка, да и сама женщина. Но женщины и не собирались делать того, что играючи мог починить красавец кузнец, и тащили в кузню разную безделицу, требующую приложение умелых рук. И даже дамы, чье супружеское ложе было занято спутниками жизни, пользовались услугами кузнеца в разной мелочи.

Не зарастала в кузню тропа, протоптанная прекрасными женскими ножками. И хотя сельские мужики, обозленные пристальным вниманием женского пола к Лешему, не раз грозились намять кузнецу бока, но дальше угроз дело не шло. Слишком велики габариты сельского кузнеца, а об его силушке, люди знали не понаслышке. Попадать под пудовые кулаки, с легкостью гнущие подковы, желающих не находилось. Мужикам оставалось лишь наблюдать за Лешим, отмечая, как с каждым днем увеличивается количество дамочек, спешащих в кузню по срочным и не терпящим отлагательства, делам.

И невдомек было сельскому люду, что имеется в кузне тайная комнатка, сооруженная одним из предков Лешего, отменным специалистом в кузнечных делах и большим любителем женщин. И не было в тайной комнате ничего, кроме одного большого ложа, оказаться на котором мечтало все женское поголовье селения, о котором не подозревали их женихи, мужья и братья, являющееся сокровенной тайной женщин, и кузнеца. И хотя практически все, более-менее симпатичные женщины прошли, и не по одному разу через потаенную комнату, привязать к себе кузнеца настолько, чтобы тот потерял голову от любви, никому не удалось. И хотя в ход были пущены женские чары, ухищрения и уловки, и даже, как поговаривали всезнающие кумушки, приобретенное у сельской колдуньи приворотное, любовное зелье, очаровать кузнеца никому так, и не удалось.

Кузнец не отказывал ни одной из женщин, зашедших в кузню по какой-либо работней надобности. Не отказывал и в крепкой мужской любви, если посетительница не была откровенной уродиной. Не обижал никого и отказом выпить вина, принесенного специально для него. Леший парень крепкий и бутылка-другая вина, никоим образом не могла сказаться на качестве его работы, будь она за кузнечным молотом, или на любовном ложе в потаенной комнатке. Его не смущало то обстоятельство, что практически в каждую бутылку, почти наверняка было добавлено приворотное зелье. Зелье, должное свести с ума, присушить к дарительнице на всю оставшуюся жизнь, чтобы и дня он не мог прожить без милых сердцу глаз и форм.

Бутылки с приворотным зельем поглощались с завидной регулярностью, а должного эффекта добиться так и не удалось, что изрядно подрывало репутацию сельской колдуньи, до случая с кузнецом, легко справлявшейся с такой мелочью, как любовное зелье, безотказно действующее на мужиков.

Этому было свое объяснение. Дед Лешего, прославился не только, как искусный кузнец. Ходили слухи о том, что он не чурался и колдовства, и немало в нем преуспел. Дед Лешего мог помериться силами с местной колдуньей, но выбрал огонь и металл, оставив ей заклинанья и травы. Два колдуна для одной деревни слишком много. Ссоры и распри ему были ни к чему, у него была тайная комната, где он и без колдовства, получал от женщин все, что ему нужно.

Бабка Лешего, была обычной женщиной, далеко не красавицей, не обладала роскошными и пленительными формами. Обычная бабенка, быть может чуточку более смышленая и расторопная, нежели прочие соискательницы расположения кузнеца. С помощью колдовского зелья, или без, с помощью ли женских чар, или чар колдовских, но она привязала деда на всю оставшуюся жизнь. Но хотя дед и не мыслил своего существования без любимой женушки, но и прочим прелестницам, многие из которых были краше, и аппетитнее супруги, никогда не отказывал в мужском внимании. Потому и не зарастала в кузню протоптанная женщинами тропа, и не простаивало без дела роскошное, шириной в комнату ложе, изготовленное одним из основателей рода, для тайных любовных утех.

Но не только любовными радостями в потаенной комнате был озабочен кузнец. Он очень сильно подозревал, что его привязанность к супруге не от большого и светлого чувства, а от изрядной порции приворотного зелья принесенного бойкой селянкой в дар кузнецу за работу, или же вовремя одного из любовных свиданий. И дед, в свободное от кузнечных работ и любовных утех время, всерьез занялся изучением магии и колдовства.

Поскольку от природы он был мужиком смышленым, как и все представители рода, то и в изучении колдовской науки тоже преуспел. Ему ничего не стоило приготовить приворотное зелье, навести порчу на человека, или скот. Умел он лечить разные хвори травами и кореньями, которые в избытке произрастали в ближайшем лесу. Вот только использовал он полученные умения и навыки в кругу семьи, отчего род Леших был могуч и здоров. И за помощью к сельской колдунье бегать не нужно, и завсегда поставлен надежный заслон на пути порчи и сглаза, что могут проникнуть в дом, и нанести ущерб его обитателям.

В приворотном зелье надобности вообще не было, поскольку и дед, и сын, и внук, могли выбрать любую из сельских девиц и молодух, какую только пожелают и без помощи колдовских штучек. Они выгодно отличались статью и здоровьем от прочих селян. Если из их рода выходила девка, можно было быть уверенным, что в любой семье, куда бы не привел ее родительский выбор, она никогда не будет на втором плане. Да и в мужья им подбирались лучшие парни селения. Отбоя в желающих не было, каждое семейство было, не прочь породниться с родом Леших, потомственных кузнецов, крепких и зажиточных хозяев. Девицам подбирались наиболее достойные их любви и ласки, кто станет отцом их детей. В семье, в которую они попадут, быстро выйдут на первый план, заставив муженьков повиноваться и потакать любой прихоти, применяя для облома строптивых женскую хитрость, ласку, а если необходимо, то и силу, которой бог не обидел всех представителей рода, без разбора по половому признаку.

Дед прожил всю жизнь будучи уверен в том, что в его скоропалительной женитьбе в довольно молодом возрасте, к тому же не на лучшей во всех отношениях представительнице женского племени, не обошлось без сельской колдуньи. Взять бы эту старую мегеру за шкирку, да потрясти, побренчать ее мощами, чтобы поведала гадина миру стародавний секрет. Вот только дед сильно сомневался, что подобная встряска даст нужный результат. Уж слишком упряма и злобна колдунья. Околеет змеюка в его руках, но тайну сию не выдаст, унесет в могилу, да еще вдобавок нашлет на семейство смертное проклятие, с которым ему, несмотря на всю ученость, совладать будет невозможно. Колдунья занимается потомственным ремеслом, доставшимся в наследство от бесчисленного поколения предков, и имеет секреты, которых не найдешь ни в одном трактате о магии. Колдуну-самоучке, не резон тягаться со старой ведьмой в магии и ворожбе. Хватало и того, что он, по мере сил овладев колдовской наукой, установил над семьей надежный магический заслон, который не могли пробить ни чужие проклятия, ни люди с разноцветными глазами, предрасположенные к сглазу.

Совладать с магической защитой, поставленной кузнецом, могла только сельская ведьма. Но не делала этого, соблюдая неписаную договоренность. Она не лезла к нему, не вторгался в сферу ее колдовских интересов кузнец. Каждый занимался своим делом. Они не мешали друг другу, и поэтому мирно уживались. Хотя с годами кузнецу все сильнее хотелось схватить ведьму за грудки и как следует тряхнуть, но он удерживался от шага, послужившего бы началом войны.

Затем умерла супруга деда, а следом за ней, сгорев за считанные дни, ушел и дед, смертью своей, ответив на мучавший его всю жизнь вопрос. Уходя в мир иной, дед оставил своим наследникам подарок, плод бессонных ночей, колдовских изысканий и бесконечного штудирования магических трактатов. Он изобрел чудодейственный эликсир, процесс приготовления которого подробно описал в колдовском рецепте, взяв с домочадцев клятву, хранить его в секрете.

Потомки сохранили старинный дедов рецепт. Рецепт, благодаря которому можно избежать напасти, некогда постигшей их предка. Он изобрел снадобье, ежедневное употребление которого в незначительных количествах, делало бессильным действие даже самого сильного приворотного зелья. Возможно, где-нибудь и обреталась колдунья, что рецептом колдовского зелья могла потягаться с кузнецом, но в ближайших к деревне селениях, подобной мастерицы не наблюдалось, а ехать куда-то далеко, дамочки были не в состоянии.

Люди в селении в большинстве своем были людьми небогатыми, чему причиной граф, правитель окрестных земель, выжимающий из подданных все соки. Поэтому средство, изобретенное кузнецом, действовало безотказно. В этом убедился его сын, выбрав в жены лучшую девицу на выданье, зажив с ней в мире и согласии, душа в душу, за что был награжден целой оравой ребятишек.

Употребление по утру чайной ложки эликсира стало традицией, которой свято придерживался и внук. Не потерял эликсир значения, ради которого был изготовлен. Несмотря на то, что через потайную комнату с просторным ложем прошла целая вереница молоденьких и не очень женщин и девиц, большинство которых имели в отношении кузнеца определенные планы, привязать молодца к себе, никому не удалось. И хотя за это время ему пришлось выпить никак не меньше ведра приворотного зелья, приворожить его, никому так и не удалось. И как не злилась, и не бесновалась древняя и зловредная ведьма, сотворить то же самое, что она некогда сотворила с их предком, старухе так и не удалось. Ее приворотное зелье для Лешего было не опасней родниковой водицы, и если кто и страдал от зелья, то только авторитет колдуньи, которой оставалось лишь кривиться и морщиться всякий раз при одном лишь воспоминании о семействе Леших.

Но если наслать на их род порчу, или проклятие старая ведьма была не в состоянии, благодаря магической защите поставленной колдуном-самоучкой, то она могла повлиять на людей, не связанных с родом Леших. Во всей округе навредить Лешим мог лишь правитель здешних земель. Граф, на голову которого и обрушила заклятие старая ведьма, желая поквитаться с семейством, благодаря которому ее колдовская репутация пала очень низко. Колдунья прибегла к древним заклятьям, чтобы опорочить и унизить род, причинивший ей столько хлопот.

Молодой Леший не подозревал о том, какие тучи сгущаются над его головой. Он и помыслить не мог, что граф, владелец окрестных земель, лесов и озер, воспылает интересом к его персоне. Это особенно странно, если учесть, что ранее в деревне граф никогда не появлялся, и неизвестно, знал ли вообще, о ее существовании. Селение посещали дважды в год только графские сборщики налогов. По исчезновению оных с урожаем собранных монет, пропадал интерес здешнего правителя к деревне, одной из множества, разбросанных на принадлежащих ему землях.

Множество селянок, молодых и не очень, прошли через любовное ложе кузнеца, но, несмотря на все ухищрения и литры приворотного зелья, лишить его рассудка и привязать к себе на всю оставшуюся жизнь, никому так и не удалось. Кузнец сам выбрал себе невесту. И при этом был совершенно уверен, что это его выбор, а не навязанное колдовским зельем, наваждение. Он не забывал заповедей предков и наказов отца, каждое утро, принимая ложку старинного эликсира, противоядия от колдовского зелья.

Он выбрал в невесты красавицу, пригожую и лицом, и телом, на которую засматривались сельские мужики. Происходила она из семьи зажиточного крестьянина с крепким хозяйством, имеющим в работниках селян поплоше, что горбатились за еду, крышу над головой и налоги, дважды в год уплачиваемые за них. Хозяйство сельского богатея процветало, вот только с наследниками ему не повезло. Как не молил крестьянин небо, как не задабривал бога щедрыми подношениями в сельской церквушке, все напрасно. Или не доходили до заоблачных высот горячие молитвы, или дары были недостаточно щедры, чтобы всевышний внял им, но вместо желанного наследника, жена с завидным постоянством рожала дочерей.

Не дождавшись от небес помощи в деле появления на свет наследника и продолжателя рода, богатей отвернулся от бога. Его мольбы и подношения отныне предназначались колдунье и ее магии. Раз светлый мир отказался помочь, презрев его молитвы и подношения, он обратился к помощи мира темного. Колдунья восприняла его мольбы благосклонно, тем более что они были подкреплены весомым денежным подношением. Старая ведьма взялась помочь его горю. Она кормила жену корешками, поила отварами из собранных в полнолуние колдовских трав, шептала над ней заклинания. И ее усилия увенчались успехом.

Жена забеременела, и спустя 9 месяцев родила долгожданного наследника, которого он уже и не чаял увидеть в силу преклонного возраста, и не такого, как прежде здоровья. Сильны были заговоры колдуньи, целебны отвары из колдовских трав, полезны корешки. Но, что бы не было тому причиной, в назначенный день и час, сельский богатей наконец-то увидел долгожданного наследника, которого ждал столько лет, и в котором души не чаял задолго до его рождения. И плевать, что младенец удивительным образом смахивает на сельского кузнеца, отца молодого Лешего. Злые языки говаривали, что ни раз, и ни два, они видели, как тайком пробиралась в кузню жена богатея, задерживаясь там подозрительно долго.

Младенец рос окруженный неусыпным вниманием стареющего папаши, упорно не желающего замечать его сходства с кузнецом. Может быть, о чем-то и догадывался, но не подавал вида, слишком долго он ждал наследника. А злые языки всегда были, есть и будут, и горазды, выдумывать что угодно, лишь бы досадить человеку, бросить на него тень. Что касается непохожести, этому есть объяснение и без всяких сплетен. Просто он унаследовал внешность супруги, которая была гораздо моложе мужа, взятая им в дом после того, как после долгой хвори, прежняя ушла в мир иной, оставив безутешному вдовцу трех дочерей.

Недолго скорбел вдовец об утрате. И только установленные людьми и обычаями правила, не позволили ему привести в дом молодую жену, сразу же после похорон. На новую женитьбу он возлагал большие надежды, веря, что она будет более благоприятной в плане появления на свет наследника. Но видно крепко навис над ним злой рок. И хотя колдунья утверждала, что нет над его родом тяготеющего проклятия, но видимо и ей не дано было всего знать. Молодая супруга быстро забеременела и понесла. Счастливый супруг окружил ее заботой и неусыпным вниманием. Каково же было его разочарование, когда вместо наследника, на свет появилась девчонка.

Вот тогда то богатей и ударился в крайности, обратившись к потусторонним силам. Сначала к светлым, затем к темным. Результатом обращения к богу стала очередная, пятая по счету девчонка в семье. После обращения к темным, появился долгожданный наследник, которому предстояло продолжить отцовское дело.

Ребенок рос окруженный родительской заботой, сонмом старших сестер, которые души в нем не чаяли. Но спустя пару лет после благополучного разрешения супруги от бремени, случилось несчастье. По стране прокатилась эпидемия чумы, опустошившая селения графства, и всего королевства. Даже отдельные хутора не избежали страшной напасти, унесшей в могилу большую часть жителей королевства. Ни одна, даже самая разрушительная война, когда-либо бушевавшая в здешних краях, не собирала в столь короткие сроки, столь небывалого урожая человеческих жизней.

Не обошла беда и селение Лешего. Чума унесла жизни отца с матерью, братьев и сестер. Из всего рода, в живых остался только он, самый младший, всех стальных унесла в могилу страшная эпидемия. Подобная участь постигла и семью богатея. Чума унесла в могилу молодую жену, четырех дочерей и любимого наследника. В живых остался только он, да одна из дочерей. Жизнь его, целиком сконцентрировалась на дочери, которую не тронула чума, пленившись ее красотой. Если бы не дочка, богач не стал бы жить с такой тяжестью на сердце. Дочь стала его вселенной, смыслом существования, всем, ради чего стоило жить.

Можно было жениться в очередной раз. Даже при безлюдье учиненным чумой в графских землях, найдется немало женщин и девиц, что с радостью пойдут под венец с богатым женихом, которому осталось жить совсем немного. А если хорошенько постараться в постели, или на кухне, то отведенные ему дни истекут гораздо быстрее, чем было отмерено небесами. Когда престарелый супруг отойдет в мир иной, его богатства перейдут к законной супруге. Чтобы сильнее привязать к себе старика, можно порадовать его на закате лет наследником, и даже не одним, если он в состоянии хотя бы раз в месяц исполнять супружеский долг с молодой женой. Умная женщина всегда сумеет помочь муженьку в плане увеличения семьи. Кузница работает, делами в ней заправляет очередной Леший, чей род испокон веков слывет в непревзойденных дамских угодниках, не отказывающих женщинам в мужской ласке и внимании. Если богатей и надумает на старости лет жениться в очередной раз, то наверняка сделает выбор в пользу молодой, аппетитной и смазливой бабенки, что скрасит своими прелестями и красотой его старость.

Но он о женитьбе и не помышлял, озабоченный судьбой единственной дочери. Дочь формами, лицом и статью пошла в его вторую супругу, такая же красивая и острая на язычок. Единственное, что огорчало отца, что нрав ее был настолько же легок, как востер язычок. С таким отношением к жизни, можно было залететь от первого встречного. Чтобы избежать позора, папаша принялся подыскивать дочери жениха, чтобы был побогаче, хозяйство имел приличное, и разумно им управлял. После смерти нажитое им добро отойдет дочери и ее мужу, и папаше не хотелось, чтобы зятем оказался пьяница и бездельник. Который вместо ведения хозяйства, будет пить горькую, поколачивать супругу, да строгать сопливых ребятишек.

Подобного отношения к дочери, и нажитому упорным трудом богатству, сельский богатей потерпеть не мог. Поэтому, как только его смазливая дочка приобрела не по-детски округлые формы, превратившись из нескладного подростка в девушку, привлекательную и желанную для мужского пола, папаша развил бурную активность по поиску дочке мужа. Перебрав все имеющееся в селение мужское поголовье, изрядно поредевшее из-за чумы, он остановил свой выбор на самом богатом, естественно после него, человеке на селе. Им оказался Леший, молодой и статный мужчина, холостой и видный собой. К тому же, как он узнал от людей, кузнец благосклонно поглядывал в сторону его дочери. Эпидемия, бушевавшая в их краях, изрядно подкосила род Леших, оставив в живых лишь одного, словно специально для того, чтобы соединить его судьбу, с родом сельского богатея.

Зная нрав и характер Леших, слухи, ходящие по селу, неоднократно наблюдая ныряющих в кузню по важным и неотложным делам женщин, молодых и не очень, он догадывался, что за помощь они там ищут, богач сделал все возможное, чтобы его дочь не пошла по проторенной сельчанками дорожке. И хотя дочка пока соблюдала родительский запрет на посещение кузницы, но вечно так продолжаться не будет. Однажды, она обязательно его нарушит, и тогда осуществить план ее женитьбы на кузнеце, будет гораздо труднее. Вкусив запретного плода, познав самое сокровенное, что может быть у девушки, лишив ее последней, скрывающейся между ног тайны, кузнец может потерять к ней интерес.

Дочка подросла и все труднее сдерживать ее порывы. И ничего нет страшного в том, что она еще так молода. В их краях принято отдавать дочерей замуж рано. И хотя дочке заказан поход в кузню и близкое общение с кузнецом, сам богатей мимо кузни пройти не мог, тем более что он отправлялся туда не из праздного любопытства, а с вполне определенной целью. Прихватив из дому бутылку дорогого вина, хранящегося в подвале в компании с еще несколькими экземплярами, предназначенными для особых случаев, он отправился в кузню, проведать Лешего и обсудить с ним далеко идущие планы.

Богатею не пришлось особенно напрягаться. Он вполне бы обошелся и без бутылки дорогого вина. Сельский кузнец давно положил глаз на его дочку, приглядел на роль жены, и лишь ее возраст, удерживал от визита к богатею, с просьбой руки его дочери. Помолвки прошла удачно. На радостях они «раздавили» принесенную богатеем бутылку редкого вина, а затем перешли и к запасам кузнеца. И хотя не было у него изысканного вина, но было полно вина пусть и более дешевого, но здорово ударяющего по мозгам.

Вечером можно было наблюдать, как пьяный в дымину кузнец, сгребя богатея в охапку, нес того домой. Где передал с рук на руки дочери, будущее которой они столь усердно обмывали. Она уже изрядно волновалась длительным отсутствием отца. От соседей она узнала, что он якобы отправился в кузницу по делам, но разве дела могут длиться так долго? Если что нужно срочно починить, можно оставить вещь в кузне и явиться в назначенное время, и не дожидаться окончания ремонта. Отец, всегда высоко ценивший время, так бы и сделал. Отдал бы вещь мастеру, обговорил время и стоимость ремонта, и вернулся бы домой. Значит, туда он отправился не по кузнечным делам, но тогда зачем?

Она девушка послушная, наказов отца не нарушает. Раз он запретил ей соваться в кузню, она туда и не лезет, хотя ей чертовски хочется там побывать, пообщаться с симпатичным кузнецом, здоровенным парнем, крепче которого на селении никого не сыскать. К тому же о нем рассказывали такое, что жуть, как хотелось узнать, как все обстоит на самом деле, тем более что она была в таком возрасте, когда нестерпимо хочется вкусить запретного плода. Возможно позже, она бы и нарушила данное отцу слово, но не сейчас. Она была чиста и перед отцом, и перед людьми. Но отец пошел в кузню неспроста. Значит, злые и завистливые люди, оговорили ее, наплетя отцу невесть чего. А он, после смерти супруги, единственного сына и дочерей, всю нежность, внимание и заботу без остатка отдавал ей, и для него такое известие, касающееся дочери, сродни грому и молнии средь ясного дня.

Не иначе, как направился на разборки с кузнецом и неизвестно, чем эти разборки закончатся. Либо он зарежет кузнеца в порыве праведного гнева, либо повелитель огня свернет ему шею. При любом раскладе девушка ничего не выигрывала, зато теряла многое. Ей не хотелось смерти родителя, который заменил ей и отца, и мать. Не желала и смерти кузнеца, относительно которого имела свои виды. И хотя достучаться до сердца кузнеца пытались многие, она верила, что у нее-то это точно получится. Для его покорения она готова на все, на любые жертвы. Она готова отдать ему то, что девушка из приличной семьи бережет для мужа. Она обязательно привяжет к себе кузнеца, пустив в ход женские чары и обаяние, тем более что по слухам, и она ему не безразлична.

И хотя на дворе было темно, девушка не ложилась спать, с тревогой вглядываясь в черноту, раскинувшуюся за окном, ожидая возвращения отца. Далеко за полночь, ожиданье увенчалось успехом. Она раньше услышала, чем увидела приближающуюся к дому парочку, горланящую какую-то дикую песню. Они постоянно сбивались, забывали слова, и затягивали песню сначала, создавая невероятное количество шума. В одном из полуночных певунов, девушка с изумлением признала отца, едва держащегося на ногах, горланящего песню во всю глотку. Да и второй голос был ей смутно знаком, хотя она и не могла сказать точно, кто это.

Дико горланящие песню силуэты приближались к дому и вскоре в бледном свете луны, показалась весьма живописная парочка. Одна фигура, что повыше и покрепче, словно куль с мукой тащила другую. Лежащий на его плече человек, в котором девушка, с любопытством наблюдавшая за бредущими к дому людьми без труда узнала отца, во всю глотку орал песню. Когда гуляки приблизились достаточно близко к дому, девушка, с замиранием сердца наблюдавшая за происходящим, узнала и второго человека. И от этого узнавания, девичье сердце учащенно забилось, а ноги понесли ее к дверям, открыть припозднившимся гулякам.

Кузнец, предмет вожделенных мечтаний женщин и девиц селения, собственной персоной пожаловал в дом, волоча на плече отца, словно это был куль с мукой. Видать неплохо они поговорили, раз папаша находился в полной прострации, а глаза кузнеца, голубые и бездонные, словно горные озера, были подернуты мутной поволокой алкогольного дурмана. В ответ на ее приветствие он только кивнул головой. Молча прошел в дом, уложил папашу на диван, и, кивнув на прощанье, покинул дом, и, пошатываясь, направился восвояси.

В этот день, а скорее ночь, ей не удалось добиться объяснений от отца. Папаша уснул мертвецким сном, не реагируя на тычки и расспросы дочери. Оставалось дожидаться утра, чтобы получить ответы. Их она получила на следующий день, но не утром, а гораздо позже. После того, как мучающийся похмельем отец принял на грудь изрядную порцию спиртного, чтобы прогнать из головы угнездившуюся там боль, и начать соображать.

Она узнала о состоявшейся помолвке, о том, что уже назначен день свадьбы, и кто выбран ей в супруги. И хотя правила предполагали наморщить нос и поломаться немного для приличия, но она этого делать не стала, слишком велика была ее радость, чтобы забивать голову подобными глупостями.

Во время вчерашней попойки они договорились не откладывать дела в долгий ящик и сыграть свадьбу через неделю, потратив оставшееся время на приготовления к свадьбе, закупку выпивки и яств для многочисленных гостей. По замыслу богатея, на свадьбе его дочери должна гулять вся деревня. Ведь дочь единственная, а значит любимая, так пусть эту свадьбу люди запомнят на всю жизнь.

......Столы ломились от яств, вина было столько, что в нем можно утопить всю деревню. На свадьбу кузнеца и дочки сельского богатея пожаловали не только односельчане, но и дальние родственники из близлежащих деревень. Гулянка вышла на славу! Пир и веселье стояли горой, когда на свадьбу прибыли новые гости, чье присутствие льстило богатею, но было не совсем уместным.

Правитель окрестных земель, господин граф собственной персоной. Покинул стены родового замка с небольшой группой стражников, дабы лично поприсутствовать на свадьбе сельского кузнеца и дочки местного богатея. Такое внимание к дочери польстило бы самолюбию любого, если бы не одно пикантное обстоятельство. Сеньор, воспылав страстью к красивой и стройной невесте, решил воспользоваться древним правом господина, правом первой ночи. Этим правом давно уже никто не пользовался, хватало графам женщин для любовных утех и без этого, но подобное право существовало, и по древнему королевскому закону, граф вправе был им воспользоваться.

Как прознал граф о свадьбе, не важно. В каждом селении графства есть у господина свои люди, живущие жизнью обычных селян и при этом являющиеся тайными осведомителями, сообщающими в донесениях хозяину обо всем происходящем в округе, если это может заинтересовать его светлость. Один из соглядатаев и сообщил графу о свадьбе, так красочно описал облик и достоинства юной невесты, что граф воспылал к ней страстью на расстоянии, решив лично, вкусить прелестей, на которые был столь щедр доносчик. В селениях графства, не смотря на упадок и запустение, царящие после эпидемии чумы, все равно происходило достаточно много свадеб, и ни одна не привлекла внимания местного правителя.

Известный дамский угодник, большой любитель женских прелестей, он содержал в замке такое количество аппетитных прелестниц, что у него не было надобности рыскать по деревням в поисках крестьянок, которых он мог облагодетельствовать своим вниманием. Но он был тут, и планы его были ясны, и понятны любому из присутствующих на свадьбе. Возможно, здесь не обошлось без колдовства. Кто-то очень сильно ненавидел кузнеца Лешего, сельского богатея и его дочку, что наслал на них такое наваждение, напрочь испортившее свадьбу.

Похотливые намерения графа были понятны даже самой хмельной из голов, собравшихся за свадебным столом. В возникшей за его появлением гробовой тишине, отчетливо прозвучал голос графа, возвестивший собравшимся о том, что он прибыл в эту богом забытую деревушку, чтобы воспользоваться правом господина на первую ночь с невестой. А поскольку его светлость граф не желает проводить ритуал в этой гнусной дыре, он забирает девушку в замок, обещая вернуть ее после того, как он воспользуется данным ему правом господина.

Отец невесты насупился и молчал, опустив голову, не смея перечить оскорбительным словам господина, собирающегося обесчестить дочь, прикрываясь древним правом, о существовании которого люди успели забыть. Невеста, зардевшаяся от откровенных графских слов, не поднимала глаз, не смея взглянуть на господина, возжелавшего ее. Лишь кузнец не пригнул головы. Набычившись, он взирал на разглагольствующего графа и двух его стражников. Хотя к чему законному властителю они на землях, жители которых привыкли безоговорочно подчиняться своему правителю, как повиновались их предки бывшим ранее поколениям графов. Бунты и восстания крестьян против правителей если и случались, то очень давно, и даже память о них стерлась из людских голов. Они привыкли слепо повиноваться господину, как делали это раньше.

Но даже в робкой и послушной толпе всегда найдется человек, не такой, как все, который может воспротивиться желанию господина, даже если оно подтверждено древним правом. На свадьбе нашелся человек, который не склонил голову, не потупил взор от его насмешливых и высокомерных слов. Граф презирал собравшееся за свадебным столом быдло, предназначением которого было жить исключительно для того, чтобы работать на его светлость. Платить подати и налоги, позволяющие господину жить так, как подобает ему по происхождению. Он и за людей их никогда не считал, бездушные твари, ни на что иное, как на рабский труд, не годные. В своем высокомерии граф не посчитал нужным заметить угрозу, мелькнувшую в глазах кузнеца. Чем дольше он поливал грязью, смешивал с дерьмом собравшуюся на празднество публику, тем сильнее наливались кровью глаза кузнеца, и все отчетливее читалась неприкрытая ненависть в его глазах.

А затем граф прекратил разговоры и протянул руку за тем, что считал своим по праву, облапив аппетитную и упругую задницу молодой девицы, обещающую много приятных минут мужчине, что будет обладать ею. До этого момента граф готов был отступить от задуманного. Он вообще плохо понимал, что за нелегкая занесла его в эту грязную деревушку, ведь у него еще с утра и мыслей не было о визите сюда. В компании стражников он выехал подышать свежим воздухом и не иначе, как посредством колдовства, был занесен сюда, за десятки миль от привычного маршрута.

Деревня, в которой он оказался, поражала безлюдьем. Он всерьез подумал о том, что в его владениях появилась деревня-призрак, населенная душами умерших во время эпидемии крестьян. Но, когда он собирался покинуть вымершее селенье, на его пути выросла седая, сгорбленная старуха, рассказавшая про свадьбу, и указавшая путь.

Оказывается, в деревне свадьба. Здешний богатей выдает замуж дочь, равной которой по красоте и прилагаемым к ней формам, трудно сыскать. Поскольку дочь у богача единственная, на расходы он не поскупился. На свадьбе гуляет вся деревня, за исключением самых древних и замшелых экземпляров рода человеческого, вроде нее.

Желание взглянуть на человека, сорящего деньгами в то время, когда весь край, за исключением графского замка, терпит нужду, толкало графа вперед. Слова мерзкой старухи о красоте и аппетитных формах невесты, также не выходили из головы ловеласа графа, в замке которого, под видом горничных и экономок, проживало около дюжины прелестных любовниц, каждой из которых он не забывал уделять время для интимных свиданий.

Его любовницы и утешительницы, в объятиях которых он находил отдохновение от надоевшей супруги, графини по происхождению, не были голубых кровей. И поэтому, кому, как не графу было знать, что если замарашку крестьянку как следует отмыть, причесать, одеть в приличное платье, то лучше красавицы не сыскать. Все его любовницы прошли подобное превращение и расцвели, даря ему любовь и радость. Размышляя о сельской красотке, он думал, что в замке найдется место еще для одной горничной, а это означает новые сладостные ощущения и чувственные ласки вдобавок к существующим.

И зловредная супруга не станет мешать, не посмеет возразить в намерении ввести новую, смазливую горничную, в штат прислуги замка. Поскольку и он не ставит ей в упрек того, что в графском парке служат уже, как минимум, пять садовников, причем среди них нет ни одного старика, и даже ровесника графу. Все мастера садовых работ молоды и красивы, неплохо сложены и наверняка попали в замок тем же путем, каким попадали туда многочисленные графские фаворитки. То обстоятельство, что жена всем развлечениям замка предпочла многочасовые прогулки по парку, посещение отдаленных и потаенных его уголков, было графу только на руку. Когда жены нет поблизости, нет и нужды прятаться, уединяясь с очередной прелестницей для любовных утех. Весь огромный замок был в полном распоряжении графа и это он считал гораздо более приятным провождением времени, нежели лазанье по заросшим закоулкам парка, даже в компании с молодым, симпатичным садовником, готовым исполнить любую прихоть господина, или госпожи.

Увиденное превзошло ожидания. Не зря он притащился в деревушку, удаленную от замка на десятки миль. Новая служанка станет жемчужиной в его коллекции, доставит ему немало волнительных и сладостных минут. И не нужно ломать голову над поводом, по которому можно забрать ее с собой в замок прямо сейчас, чтобы не откладывать надолго упоительный момент, в предвкушении которого сладостно заныло в паху. Волею короля, он имеет древнее право на первую брачную ночь, и хотя прежде этим правом никогда не пользовался, но сейчас был особенный случай. Первая брачная ночь может растянуться на годы, пока она не надоест. Сегодняшние фаворитки в замке не были единственными в своем роде. И у них были предшественницы, попользовавшиеся вниманием графа, со временем приевшиеся и опостылевшие. Кто-то вернулся обратно в деревню, или город, откуда попали на услужение графу. Некоторые вышли замуж за графскую прислугу, и, нарожав кучу детишек, продолжали жить при замке, при случае совсем не прочь оказать интимные услуги господину, если на графа накатит блажь вспомнить былое.

У девушки, на которую маслеными глазами пялился граф, судьба будет схожей. Первое время, по причине новизны, она станет фавориткой, пользуясь всеми преимуществами, что влечет за собой звание графской любимицы. Все самое лучшее будет в ее руках, сам граф у ее ног, а точнее, между ними. О подобной доле мечтает любая девица, или женщина графства. Судя по выражению лица невесты, перспектива стать любовницей графа, ее особо не смущала. В положении жены кузнеца это гораздо лучше, чем просто красивой девушки. Прискучив графу, она всегда сумеет вернуться к законному супругу, на которого, после проведенного по всем правилам церковного обряда, имеет полное право.

Что касается графа, возможно, милость его по времени не будет слишком долгой в отношении новой фаворитки, и тогда законный супруг вскоре вновь увидит ее, насладится женскими прелестями, на которые купился граф. Графу по праву происхождения принадлежит первая брачная ночь, в то время как все остальные в ее жизни, принадлежат законному супругу. Пока любовница не наскучит графу, она поживет в замке, и он лично позаботится о том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Ей ничто не должно мешать наслаждаться жизнью любимой наложницы в графском замке. Никакие воспоминания о прошлом не должны лезть в голову, отвлекая от ее предназначения развлекать и ублажать господина. И тем более, никакие видения из прошлого, не должны тревожить ее покой.

Отец девчонки человек достаточно благоразумный для того, чтобы не соваться в замок с требованием возвращения дочери. Тем более что она ему больше не принадлежит. Отныне она супруга кузнеца, а значит, и беспокоиться об ее судьбе, надлежит ему. Не дождавшись возвращения молодой жены после первой брачной ночи, прождав для верности еще пару дней, он отправится в замок на поиски. И там ему популярно объяснят, что означает понятие первая брачная ночь в понимании графа. А чтобы до неотесанной деревенщины лучше доходили слова, их вколотят ему в шкуру с десятком ударов плетей. Назначенных графом мужу любимицы, в благодарность за предоставленное удовольствие в виде аппетитной, желанной во всех отношениях, супруги. А потом его, благословенного должным образом, вышвырнут за пределы замка, чтобы убиралась деревенщина подобру-поздорову, не гневила графа своим присутствием.

Если неотесанный чурбан внемлет предупреждению и отвалит из замка в свою паршивую деревушку, более ни на что не претендуя, у него появится шанс, когда-нибудь дождаться возвращения супруги. Если окажется настолько твердолобым и упертым, чтобы не внять предупреждению, законной супруги он может никогда больше не увидеть, как не увидеть вообще ничего. В подвалах замка огромная подземная тюрьма, населенная безликими и безголосыми жильцами, и не все кельи подземелья заняты. Некоторые гостеприимно распахнуты в ожидании постояльцев.

Попасть в графскую темницу довольно просто. Угодить в нее можно за такую мелочь, что проступок забывается спустя пару минут после совершения. Но вот выйти непросто, если вообще возможно. Попавши туда однажды, можно остаться в тюрьме навсегда, проведя остаток жизни на куче свалявшейся соломы, прикованным к стене цепью, заканчивающейся ошейником на шее узника. И нет, даже призрачного шанса на спасение иначе, чем по милости графа. А граф настолько поглощен мыслями и заботами о процветании графства, что у него нет времени беспокоиться об узниках подземной темницы, о которых он забывал на месяцы, а то и годы.

Выпоротому и выброшенному из замка, супругу графской наложницы, определено наказание, в случае повторного появления. Его схватят, закуют в цепи и поместят в одну из камер подземелья, оставив наедине с крысами на многие месяцы, а то и годы, пока господин не проявит благосклонность, и не обратит вечно занятой взор на содержимое замковой темницы. Возможно, тогда и будет рассмотрен его вопрос и при благоприятном для узника решении, заросший, ободранный, жутко смердящий, кишащий блохами и вшами, он будет освобожден из подземелья и изгнан из замка, с запретом под страхом смерти, когда-либо посещать его впредь.

При жизни графа было немало мужей, получивших первое внушение в бытность его еще мальчишкой. Сперва от деда, потом от отца. Повидал он на своем веку и нескольких смельчаков, что, оказавшись выпоротыми, дерзнули проникнуть в замок, более не пытаясь добиться справедливости у господина, пытаясь выкрасть законную супругу. После отсидки в подземелье, они исчезали навсегда, не рискуя более носа казать в замке. Непослушание каралось смертью. Главная площадь замка была украшена виселицами, которые редко пустовали. На них постоянно раскачивались мертвяки, стуча по дереву окостеневшими телами. Оказаться на виселице, в компании преступного сброда, никому не хотелось. Тем более что рано, или поздно, здешние графы отпускали домой девушек, превратившихся в опытных, многое познавших, женщин. И если их связывала скрепленная церковным обрядом связь с мужем, они возвращались в дом, где их давно перестали ждать.

И было у мужа краткое счастье от встречи с любимой, о которой мечтал столько лет. И жизнь полная разочарований, с прожженной стервой, повидавшей лучшую жизнь в сравнении с нынешней, пилящей его всю оставшуюся жизнь. Мужики спивались, или добровольно уходили в мир иной, не выдержав жизни с прожженной стервой и шлюхой. Вместо нежной, любящей подруги, милой и невинной, из графского замка возвращалась в дом прожженная стерва, мегера, нормальной жизни с которой не могло быть в принципе, и ничто, кроме смерти, не могло разорвать постылых семейных уз. Затюканный и спившийся муженек умирал, вдова, продав за бесценок имущество, возвращалась обратно в замок, чтобы начать новую жизнь. Жизнь, в которой не будет деревенской грязи, пахнущего навозом мужа с грубыми руками.

..........Стоя на свадебном пиру, граф продолжал разглагольствовать, пожирая маслянистыми глазами деревенское чудо, аппетитное во всех направлениях, хоть спереди, хоть сзади. Чем ниже опускались к земле глаза присутствующих, тем плотнее прижимался граф к вожделенному телу. Он был готов воспользоваться правом сеньора прямо здесь и сейчас, на простом деревянном столе, смахнув на утрамбованный земляной пол посуду, бутылки и снедь. Настолько сильно запала в душу сельская красотка, что тесно стало от возбуждения в штанах. А когда он крепко ухватил ее за твердый, упругий, приподнятый кверху, а не отвисший, как у большинства женщин зад, граф почувствовал, как затрещали штаны, от рвущегося на волю вздыбившегося мужского достоинства.

Волна вожделения захлестнула графа, накрыла с головой и понесла по чарующим волнам. Он не замечал никого и ничего вокруг, во всем мире существовала только она, да еще деревянный стол, который на данный момент был не худшим местом для любви, чем самое роскошное ложе в графском замке. Не убирая руки, напрочь прилипшей к упругой заднице красотки, ничего не соображая от захлестнувшего разум желания, другой рукой рванул ворот платья невесты. Материя с громким треском разорвалась, свадебное платье расползлось едва ли не до пояса, выпуская наружу волнующие округлости грудей. При виде такого великолепия, граф окончательно потерял голову. Рукой, сжимающей задницу невесты, резко развернул ее спиной к столу, и толкнул вперед, в гущу тарелок и бутылок со спиртным.

Краем уха он услышал то ли вздох, то ли стон, вырвавшийся из чьей-то груди. Кто был этот воздыхатель, один из стражников, застывших в паре метров, положив руки на рукояти мечей, во избежание намека на конфликт, который может устроить деревенское быдло. Или эта здоровенная, заросшая волосами махина в наряде жениха, застывшая в метре от него, буравящая глазами. Не стоило думать о подобной мелочи, тратить драгоценные мгновения. Прямо перед ним, распростерлось такое аппетитное, и послушное тело, ожидающее его проникновения внутрь.

При падении на стол, платье невесты задралось, открыв алчному взору загорелые стройные ноги, и в глубине их, пучок черных волос, скрывающих самое сокровенное, что может быть у юной девы. Ее первым мужчиной по праву рождения станет он, правитель окрестных земель. И плевать, что все произойдет не в уютной и интимной обстановке одной из множества роскошных спален замка, а на грубом деревянном столе, в присутствии многочисленных зрителей, которые хоть и не осмеливались глаз поднять, но прекрасно все видели. И он опустил руку вниз, к штанам, выпуская наружу вздыбившееся мужское естество.

И в этот миг родилось движение. Застывшая в метре от него, доселе неподвижная глыба деревенского кузнеца, супруга юной девы, с которой граф так жаждал совокупиться, ожила. Взлетела вверх и стремительно опустилась вниз рука с пудовым кулаком привыкшая помногу часов кряду стучать молотом по раскаленной до красна железке, придавая ей нужную форму. Взлетела и опустилась вниз с хрустом, превращая голову высокородного и высокомерного графа в бесформенную лепешку, состоящую из раздробленных костей, крови и ошметков мозгов. В тот же миг опешившие графские стражники, бросились на наглеца, чтобы порубить в лапшу подонка, посмевшего поднять руку на благородного графа. А их повелитель, бездыханной грудой распростерся возле божественных ног сельской красавицы, в глубину которых так жаждал войти, дабы познать неземное блаженство.

Взлетели в воздух остро отточенные лезвия мечей, и со свистом рассекая воздух, рухнули вниз, грозя развалить надвое любого, кто окажется на их пути. Только не на ком было опробовать остроту мечей и силу удара. Кузнец, только что стоявший под занесенными над его головой мечами, в последний момент скользнул за их спины. А затем, ухватив стражников за доспехи, с такой силой треснул лбами друг о друга, что головы раскололись, как гнилые орехи. Мгновение спустя еще два трупа покоились рядом с телом графа, пропитывая земляной пол смесью крови и мозгов.

Третий стражник, застывший в дверях, не мог принять решения. Помочь товарищам, или воздержаться, предоставив им самим рассчитаться со здоровенным детиной, деревенским кузнецом. Увидев их смерть, он принял единственно верное решение. Отбросил зажатый в руке меч, резво развернулся и со всех ног кинулся к привязанным у входа лошадям, словно за ним гналась дюжина чертей. Стражу хотелось жить, поэтому мгновение спустя он уже был в седле и, перерезав уздечки остальных коней, с места рванул в галоп, к замку. Пред светлые очи графини, давно мечтающей о том, чтобы ненаглядный супруг свернул шею где-нибудь на охоте, или помер от сердечного приступа в постели одной из любовниц заполонивших замок.

Заметив метнувшегося к выходу стражника, заслышав удаляющийся конский топот, Леший, понял, в запасе у него остались считанные часы, чтобы попытаться спастись, спрятаться от мести графской родни. И хотя про отношения графа с графиней гуляли по округе самые невероятные слухи, будто бы графиня люто ненавидит мужа, пренебрегающего ею, в пользу многочисленных любовниц заполонивших замок, надеяться на то, что это ему сойдет с рук, не стоило. Она просто обязана жестоко покарать того, кого должна искренне благодарить.

Овдовев, она становилась полновластной хозяйкой земель и поместий графства. Земля, деньги, имущество и слуги, отныне принадлежат только ей. Больше никто не станет указывать ей, как надлежит себя вести примерной жене и матери, погружаясь на глазах у всех в пучину разврата и порока. Отныне она сама себе госпожа и станет жить так, как посчитает нужным, а не как желал ее похотливый и сластолюбивый супруг. С каким удовольствием она поквитается со смазливыми горничными и экономками, что имели наглость презрительно поглядывать на нее при встрече, самым нахальным образом игнорировать ее распоряжения, и даже дерзить. Шептаться и посмеиваться над ней, чувствуя себя в полной безопасности за спиной графа, которую они любили нежно оглаживать, или царапать в порыве страсти, когда хозяин замка навещал прекрасных служанок. Она отплатит им сполна за годы унижений.

Если бы не красивые, рослые парни, которых она включила в штат садовников замка, графиня бы сошла с ума от злости. Муж делал вид, что не замечает ее шалостей с молодыми садовниками, открыто развлекаясь с многочисленными любовницами на виду у всех обитателей замка. Ей же приходилось постоянно прятаться и таиться, чтобы ее маленькие любовные утехи не стали достоянием гласности, чтобы не застукал на месте преступления муж и господин. То, что было дозволено графу, не позволялось супруге. Он здесь был полноправным хозяином, а она, лишь вынужденным дополнением, женой благородного происхождения, положенной ему по статусу. Хотя она выполнила предназначение примерной матери и жены, нарожав графу кучу наследников, она нисколько не сомневалась, что с самого начала не было ей места в его сердце, занятого более смазливыми мордашками, пусть и неблагородного происхождения.

Даже при обилии детей, зачатых от графа, она ни на миг не обольщалась в его истинных чувствах. Количество ночей проведенных им в супружеской постели, не намного превышало количество детей, родившихся у супруги. Одержимый идеей большого количества наследников, он посещал супружескую спальню в дни, рекомендуемые личным астрологом. В наиболее благоприятные для зачатия дни, подробный перечень которых, был составлен астрологом, на много лет вперед. В иные ночи, заманить господина графа на супружеское ложе, было невозможно. Когда терпению супруги приходил конец, и она указывала мужу на его обязанность исполнять супружеский долг, он находил сотню веских причин, почему именно сейчас, он не в состоянии этот долг исполнить.

Граф получил отличное образование, и его супруга, желающая всего лишь почаще видеть мужа в супружеской постели, в результате спора, всегда оказывалась проигравшей стороной, выглядя полнейшей дурой. Хотя ей доподлинно было известно, какими такими важными делами занимается любимый муженек. Чем он занят до изнеможения, что на посещение супружеской постели у него не остается ни времени, ни сил. Если и есть у него дела государственной важности, то решаются они в светлое время суток. А ночью граф, как и все нормальные люди отдыхает. Вот только в силу своей похотливой сущности, граф предпочитает отдыхать не на супружеском ложе, а в объятиях смазливых любовниц, коими он наводнил замок.

Но теперь все в прошлом. Примчавшийся в замок взмыленный стражник, уехавший рано утром с графом в очередную, бесконечную и бесцельную прогулку, явился один. Трясущийся, словно осиновый лист и бледный, как смерть, он повалился перед госпожой на колени, поведав о страшной трагедии, приключившейся в маленькой деревушке, в нескольких десятках миль от замка, где господин граф принял страшную, и нелепую смерть. Валяясь в пыли у ее ног, целуя сапоги хозяйки, он молил о пощаде. Долго еще его крики отдавались в ее ушах, пока слуги тащили стражника, не сумевшего защитить господина, ко входу в подземную темницу, где ему надлежит ожидать решения своей участи. Когда у госпожи появится время решить судьбу узника, если она вспомнит когда-нибудь вообще о такой мелочи, как томящийся в подземелье стражник.

Во-первых, нужно примерно наказать крестьянина, дерзнувшего поднять руку на своего господина. Убийством графа он показал дурной пример остальным, а дурной пример заразителен, это общеизвестно. И хотя на памяти графини не было крестьянских восстаний, но в семье хранились предания о временах, когда чернь озверела, потеряла веру в бога и государя, и принялась громить замки и усадьбы страны. Немало во времена той страшной смуты от вил и топоров черни приняло смерть знатных родов королевства, немало благородных девиц было унижено и обесчещено. Знатные дворянские фамилии понесли огромные потери, а некоторые были изведены под корень.

И если бы не вмешательство главного дворянина страны короля, неизвестно, чем бы закончилась смута, с каждой разграбленной усадьбой и разрушенным замком, все разрастающаяся. И лишь после того, как король с армией выступил против толпы озверевшей черни, вкусившей благородной крови, познавшей прелесть изысканных женских тел, смута была подавлена. Отчаянно сражались мятежники, понимая, пощады после учиненных ими злодеяний, ожидать не приходилось. Что может поделать огромная, вооруженная, чем попало толпа, против прекрасно обученной, отлично вооруженной и дисциплинированной армии.

Мятежники проиграли. Большая часть была убита в бою. Немногие, поверившие в королевскую милость сдались, и были казнены. Но дорогах стояли бесконечные частоколы виселиц, украшенные истерзанными пытками, телами. Каленым железом вырывалось у казнимых признание о том, кто был замешан в смуте, кто помогал, и как. Пользуясь полученными под пытками признаниями, люди короля, хватали и отправляли на пытки, а затем на виселицу, все новые толпы несчастных. Лишь после того, как вассалы короля обратились к сеньору с просьбой о помиловании мятежников, он издал специальный указ, дарующий всем прощение.

Не из сочувствия к несчастным, не из жалости, бароны и графы кинулись защищать простой люд, еще вчера громивший их усадьбы и замки с вилами и топорами. Просто их владения обезлюдели, почти совсем не осталось в них мужчин старше 12 лет. Они либо были казнены, либо томились в тюрьмах, ожидая очереди на виселицу. Королевские плотники сбили руки в кровь, денно и нощно продолжая выдавать на поток шеренги виселиц, что без промедления украшались несчастными висельниками. Благодаря королевскому указу оставшиеся в живых мужчины вернулись домой, измученные и смертельно напуганные, чтобы еще когда-либо, даже мысленно, участвовать в каком-нибудь преступном, деянии.

С тех пор прошли десятилетия, но у черни не возникало и мысли о неповиновении. А здесь не просто неповиновение, открытый бунт. Жестокое убийство графа и его слуг на глазах всего деревенского люда, что могло послужить дурным примером. Подобное кощунство не могло остаться безнаказанным. Наказание должно быть настолько суровым, чтобы впредь никому не повадно было не повиноваться своему господину, даже в самом диком его поступке и желании.

Графиня, ставшая благодаря убийству супруга полновластной хозяйкой здешних земель, немедленно отдала приказ доставить в замок кузнеца, закованного в цепи, чтобы преступник после публичного суда, принял мучительную смерть. Смерть его будет ужасна. Палач, получив указания, точил топор, готовясь исполнить волю графини, после того как она, выслушав признание кузнеца в учиненном злодеянии, при всем честном народе решит судьбу злодея. Заплечных дел мастеру было сообщено, что для злодея убившего горячо любимого супруга, графиня выбирает казнь через четвертование. Пусть палач вострит топор, протирает от пыли давно простаивающее без дело колесо, к которому привязывают приговоренного, с руками и ногами, растянутыми в стороны. Пускай его подмастерья, наполняют стоящую рядом бочку водой, чтобы приводить несчастного в чувство, на каждой стадии мучительной казни.

Сначала злодею отрубят руку, ту самую, которой он убил господина. Затем отрубят вторую. Когда негодяй лишится рук, настанет черед ног. После каждого укорачивания тела, потребуются ведра ледяной воды, чтобы привести его в чувство. Чтобы смерть он принял не в блаженном забытье, а в сознании, задыхаясь от безумной боли. И только после того, как все конечности злодея будут отсечены, и упадут в грязь у подножия колеса, а их обрубки умоются кровавыми слезами, графиня, вдоволь насладившись мучениями, отдаст приказ палачу завершить казнь. В последний раз взметнется топор и со свистом рухнет вниз, на сведенную мучительными спазмами шею, с вздутыми венами, переходящую в перекошенное нечеловеческими муками, лицо. И покатится в грязь отрубленная голова, с навечно застывшим ужасом в выпученных глазах, с раззявленным в беззвучном крике, ртом.

Все обитатели замка, от мала до велика, будут собраны на лобном месте замка, чтобы никто не остался в стороне от намеченного действа. И они будут наблюдать весь процесс казни с неослабным вниманием, а стражники графини проследят, чтобы все было именно так. И пусть до их тупых мозгов дойдет увиденное, чтобы они и сами зареклись на всю жизнь, и детям завещали никогда, ни при каких обстоятельствах не идти против господской воли. И тем более не поднимать грязных рук, на правителей данных им богом. Голове казненного долго не будет покоя. В назидание, устрашение и напоминание прочим, надлежит ей красоваться долгое время на видном месте, будучи посаженной, на кол.

Поквитается она и с жителями селения, в котором было совершено злодейское убийство ее супруга. Посланные в деревню люди, помимо цепей для кузнеца, везли туда множество плетей, которые всласть погуляют по спинам всех без исключения взрослых жителей, будь то мужчины, или женщины. По полсотни ударов плетью бабе, по сотне на мужика, плата селян за попустительство, молчаливое потворство преступлению. За то, что не накинулись всем скопом на злодея, не заломили руки за спину прежде, чем он посмел поднять их на господина. Велено было графским слугам никого не жалеть и не делать поблажек на возраст, или пол. Пороть всех одинаково крепко, будь то столетняя старуха, старец, или беременная баба. Деревенщина должна получить сполна, чтобы выбилась из них дурь через спины и задницы. Чтобы и дети, и внуки, и внуки их внуков помнили о том, чем чревато неповиновение и молчаливое соучастие в преступлении. И не беда, если в усердии своем господские слуги запорют насмерть пару-тройку человек. Это даже лучше, память о всеобщей порке станет еще более крепкой, и не сгинет после того, как уйдут с тела рубцы оставленные плетью. А затем она обложит их таким налогом на похороны убиенного графа, что они взвоют громче, чем под плетьми, и позавидуют тем, кто не пережил порки.

И только одну девицу было велено не трогать, доставить в замок в целости и сохранности. Девицу, из-за которой погиб ее похотливый муженек. Посмотрит на нее, а потом лично сделает так, чтобы ее красота никого более не пленяла. Искромсает симпатичное личико так, что после того, как девка станет вдовой, она будет молить небеса, чтобы ее взял в жены хоть какой-нибудь урод. Но графиня женщина честная и справедливая, она не даст погибнуть и умереть от голода и холода под забором бедняжке, не успевшей вкусить сладостей супружеской жизни. Она позаботится о том, чтобы несчастная вдовушка сполна познала плотскую любовь.

Сперва она позабавится с деревенщиной с помощью щипцов и ножа, придав ее лицу выражение более пристойное простолюдинке. Затем отправит на неделю в казарму стражников, где все желающие смогут позабавиться с ней, сполна вкусив сочных женских прелестей, расплачиваясь за любовь оплеухами и тумаками. За неделю она получит столько мужского внимания и любви, что воспоминания об этой неделе, на всю оставшуюся жизнь отпечатаются в ее мозгу.

Можно было отправить ее в казарму и с неиспорченным личиком, во всем блеске юной красоты. И оставить там подольше, со злорадством наблюдая, как некогда цветущее и миловидное создание, превращается в потрепанную жизнью женщину с землистого цвета лицом, в синяках и ссадинах, оставленных на теле любвеобильными клиентами. Она даже может на этом неплохо заработать, продавая красоту всем желающим, а не только воинам в казарме.

Но она предпочтет первоначальный план. Изуродует лицо деревенской красотки, прельстившись которым, так глупо погиб муженек, оставив ее вдовой в расцвете лет. И хотя статус вдовы в обществе не самый приятный, она из-за этого не переживала. Теперь она свободна и богата, как никогда прежде, и все женихи королевства вскоре будут у ее ног. Теперь не ее, дворянку из знатного, но захиревшего рода будут выбирать в жены, как породистую лошадь. Не станут похотливо заглядывать за вырез платья, ощупывать глазами задницу, скользить похотливым взглядом по ногам. Не станут женихи высокомерно прохаживаться подле нее и прочих девиц на выданье, привезенных родителями на королевский бал исключительно ради знакомства с будущими мужьями. Продать дочерей подороже, подыскать партию получше. И никого не волнует, придется ли девице по сердцу человек, заключивший соглашение с ее родителями, предложив ей руку и сердце, от которых она не сможет отказаться, даже если пожелавший ее господин будет омерзителен. Хорошо, если будущий супруг будет сравнительно молод и привлекателен, чтобы с ним можно было ужиться. И если не полюбить, то хотя бы привыкнуть, чтобы ночи, проведенные в супружеской постели, не казались одним нескончаемым кошмаром.

Графине в этом отношении повезло больше, нежели прочим девицам на выданье в день, когда пришел черед выбора. Не сказать, чтобы она была лучше прочих благородных девиц, выставленных на балу на всеобщее обозрение, словно вещи на аукционе. Были девицы и симпатичнее, с более пленительными формами. Она уступала многим по красоте и женским прелестям, но зато превосходила прочих претенденток на удачное замужество по чистоте благородной крови. Ее род не принадлежал к породе мелкопоместных дворян, владеющих одним, или двумя имениями, не могущих похвастаться ни богатством, ни громким титулом. Тем было все равно, куда пристроить дочерей, лишь бы будущий супруг был побогаче и познатнее.

Графиня принадлежала к старинному роду, одного корня с королевским. Род ее по крови принадлежал к королевской ветви, и это было ее приданным. Отец не кидался на всех подряд, выбирая, дочери достойную партию. Чтобы человек был при титуле не менее графского, и при этом еще и богат, что все вместе встречалось не часто. Старинные рода, к которым принадлежала графиня, за века растеряли былую славу и величие, изрядно обветшали и пришли в упадок, тратя все силы и средства для того, чтобы поддерживать видимость существования, достойного их титула. Но чаще всего за душой они не имели ничего кроме долгов, и по несколько раз заложенных и перезаложенных поместий и родовых замков. Зачастую их суммарной стоимости не хватало, чтобы расплатиться с кредиторами. Спасти род от неминуемого краха могла лишь удачная женитьба, или замужество. Именно на сыновей и дочерей возлагали стареющие родовитые аристократы надежды на возрождение угасающего древнего рода.

Подобная история случилась и с родом графини, отец которой, не смотря на громкий титул и родство с королями, был беден. Беднее большинства мелкопоместных дворян, которых презирал. Многие вассалы были в десятки, и даже сотни раз богаче сеньора, которому стоило неимоверных усилий поддерживать видимость достатка в замке. Но делать это становилось все труднее год от года. Все сложнее было придавать приличный вид старью, что окружало графиню с рождения. И все время рос, подобно снежному кому, долг отца перед кредиторами, грозя однажды накрыть его с головой. И тогда прощай все, фамильный замок и родовые имения, здравствуй позор и унижение, что ожидают разорившийся аристократический род. И тогда одна дорога, на поклон к королю, быть может, тот назначит родственникам по крови небольшую пенсию, чтобы не околеть с голоду под чужим забором.

С женитьбой единственной дочери, отец не прогадал. Он выбрал для нее лучшую во всем королевстве, партию. Средних лет граф, не из древнего, но уважаемого рода, к тому же невероятно богатый. С женитьбой дочери вопрос о крахе древнего рода отпал сам собой, кредиторы получили причитающиеся им суммы. Графиня обрела супруга, которому могли позавидовать все девицы на выданье. Отец помимо полного погашения долгов, получил от зятя ежемесячное денежное пособие, которое позволяло ему вести привычный образ жизни.

Щедро расплатившись с тестем, зять взял с него слово чести, что старый граф никогда больше не женится, и не будет у него иных детей, кроме дочери, которая наследует имущество семьи и титул. Именно древний титул и были той ценностью, на которую позарился граф, а вовсе не на образование графини, ее женские прелести и красоту.

Сделкой все остались довольны. Отец графини, и по сей день был в восторге от удачного брака, позволившего пристроить дочку в хорошие руки, и поиметь от этого ощутимую выгоду. Зять заимел жену из рода равного королевскому и даже состоящему с ним в родстве, лучший способ показать спесивым соседям, кто есть кто. Графиня получила не старого еще супруга, а в дополнение к нему роскошный замок и красивую жизнь, о которой она мечтала всю жизнь в унылом, и безлюдном, обветшавшем родовом замке.

И лишь много позже, узнав о похотливом характере муженька, графиня поняла, что не так уж ей повезло, в расплату за роскошную жизнь она получает насмешки, ехидные реплики и перешептывания за спиной. И терпеть их приходилось от простолюдинок, которые родились достаточно привлекательными для того, чтобы привлечь внимание похотливого графа. Не мало провела она бессонных ночей, выплакивая ручьи слез в подушку, в одиночестве, прекрасно зная о том, что ее муженек занимается любовью в одной из многочисленных спален замка, со своей очередной пассией, а то и сразу с несколькими.

И она ничего не могла поделать. Она надеялась, что рождение детей хоть как-то повлияет на похотливого супруга, заставит его остепениться, и больше времени уделять жене. Но она просчиталась. Появление наследников не заставило его отказаться от любовных похождений. Спорить с графом и перечить было бесполезно. В результате ссоры она оказывалась отправленной в ссылку, под благообразным предлогом проведать отца, погостить у него с внуками. Ссылка затягивалась на месяцы, пока граф, вдоволь натешившись со смазливыми служанками, вспоминал о существовании жены и детей, милостиво возвращая их обратно в замок.

Отец был рад приезду любимой дочери и внуков, но не до такой степени, чтобы несколько месяцев кряду терпеть их подле себя. Старый граф привык к спокойной и размеренной жизни, со своими слабостями, и менять ее на шумную компанию внуков, он был не намерен. И хотя отец никогда открыто не говорил ей о том, что она загостилась, дочка чувствовала, что он ждет, не дождется, когда закроются за ней ворота замка. И он останется один на один со всей этой стариной, винными погребами и молодой экономкой, к которой старик питал слабость. Девица работала не только экономкой, оказывая старому графу и услуги интимного плана, за которые жалованье не полагается, но можно получить подарок в виде драгоценного камня, или золотого колечка.

Графине, уставшей от похождений муженька, нелегко было видеть то, как отец, потомок королей, пожирает глазами безродную девицу, невесть как оказавшуюся в замке, и чувствующую себя в нем полноправной хозяйкой. Если бы не данное зятю слово, граф влюбившийся на старости лет в миловидную и аппетитно сложенную девицу, по возрасту годящуюся ему во внучки, мог бы наломать дров с женитьбой. Но он был связан договором и поэтому не связывал себя узами брака с пленившей его девицей. А ей этого, было и не нужно. Девица пользовалась тем, что есть, собирая с любовника урожай подарков и золотых монет. Загостившаяся в замке графиня, не могла этому помешать, поскольку в доме отца своего, как и мужа, она не была полновластной хозяйкой.

И когда в замок отца прибывал блудливый муженек, она была рада его видеть, хотя в душе, ненавидела больше всех на свете. Граф увозил супругу обратно, уверенный в том, что понесенное наказание, пойдет ей на пользу, научит держать язык за зубами. Не пытаться командовать, знать свое место и довольствоваться тем, что имеет. Тем более что она имеет столько, что ей могло позавидовать большинство женщин королевства.

Более она не пыталась выяснять отношения. Предпочитала не обращать внимания на любовные похождения муженька. Довольствовалась тем, что имеет, тем, что граф проявляет интерес к ней, как к женщине, раз в месяц. Что смазливые служанки смеются и шушукаются у нее за спиной.

А затем она даже нашла даже некую прелесть в том, что граф к ней так подчеркнуто равнодушен. Она всерьез увлеклась садоводством, тем более что с некоторых пор начала лично комплектовать штат садовников. Из молодых мужчин, которые умели не только хорошо ухаживать за садом, но и доставлять удовольствие госпоже.

В интимном плане у графини был полный порядок. То, что недодавал ей граф, она получала в саду, где трудились принятые ею на службу садовники. Но даже наличие молодых любовников, не ставило ее в один ряд с графом. Он мог, открыто предаваться сладострастным утехам, а она была вынуждена делать это украдкой, в потаенных уголках роскошного сада. Если бы граф публично уличил ее в неверности, графине бы грозила бессрочная ссылка, которая могла растянуться на годы.

Теперь все изменится. Нет более надобности, таиться от кого-либо. Отныне она полновластная госпожа всему и всем, и вольна поступать так, как ей заблагорассудится. Милые сердцу садовники переедут жить во дворец, в покои бывших фавориток графа, которым придется расплатиться сполна за презрительные взгляды, насмешки, и перешептывания за ее спиной. Страж, доставивший в замок известие о смерти графа, был заточен в подземелье, чтобы не болтал лишнего, и принесенная им новость не разлетелась раньше времени, не вспугнув тех, кого она касалась самым непосредственным образом.

Милые графские прелестницы, наслаждавшиеся привычным бездельем в роскошных покоях замка, оказались на месте. Сказать, что они удивились, завидев на пороге своих уютных гнездышек стражников, значит, вообще ничего не сказать. Они были настолько поражены внезапным вторжением, что потеряли дар речи. Господин, желая развлечься, навещал их в одиночку, не прибегая к услугам провожатых. Но сейчас, закованные в доспехи дуболомы, врывались в покои, выдергивая графских фавориток из постелей самым бесцеремонным образом. Пытавшимся сопротивляться доставались затрещины и оплеухи, от которых из глаз сыпались искры. Увесистый пинок тяжеленного сапога под ухоженный, лощеный зад, к которому так любил прижиматься граф, окончательно сломил их волю, прекратив даже робкие попытки сопротивления.

Награжденные пинками и затрещинами графские любовницы, оказались запертыми в помещении для слуг. Графиня не скрывая злорадства, навесила лично на двери массивный замок, спрятав ключ в складках роскошного платья. Но перед этим посвятила перепуганных насмерть красоток в причину столь разительных перемен в их жизни. Надежда на спасение окончательно угасла в глазах красоток. Их покровитель и любовник граф, не придет им на выручку, не вырвет прелестниц, с которыми провел столько незабываемых ночей из лап злобной фурии, его супруги. Граф мертв, и с его кончиной настал конец их безмятежной жизни. Им придется остаток жизни расплачиваться за беззаботные годы, проведенные в замке. Графиня, ничтожная и зловредная бабенка. Сделает все, чтобы превратить их жизнь в кошмар длинною в вечность.

Перед тем, как оставить их томиться в ожидании дальнейшей участи, хозяйка замка, слегка приоткрыла свои планы относительно графских любовниц. И у несчастных не было никаких оснований не верить ее словам, тем более что они были прекрасно осведомлены о том, какие чувства питает к ним графиня. За все, что они поимели здесь, будучи в фаворе у графа, придется заплатить. Хозяйка сама определит сумму долга, включив в него моральные издержки, что терпела она каждый день, а особенно ночь, пока муженек, презрев супружескую постель, кувыркался на любовном ложе с одной из прелестных милашек. Расплачиваться придется тем же, чем они заслужили благосклонность графа, — изысканным и ухоженным телом, женскими прелестями, что лишили рассудка владельца замка. Отныне их прелести станут доступны людям попроще. Им суждено стать девками из борделя, что открывает графиня, вознамерившись делать деньги на удовлетворении похоти имеющих золото мужчин.

Графский бордель распахнет двери всем желающим и в первую очередь стражникам, готовым выложить звонкую монету за обладание роскошными и изысканными телами. Еще вчера они и пальцем не смели коснуться их прелестей. Даже слишком долгий взгляд считался проступком, за который можно было понести суровое наказание в виде плетей, от щедрот графа, ревностно следившего за своим гаремом. Немало стражей испытало графскую любовь к прекрасным стервам на собственной шкуре, отпечатанную багровыми рубцами. Они мечтали дорваться до ранее недоступных тел, готовые заплатить любые деньги за обладание ими.

Они отыграются на стервах по полной программе, расплатятся с ними сполна. Изорвут, измочалят холеные, ухоженные тела, втопчут в грязь, заставят запомнить первую в их судьбе ночь в качестве шлюх из борделя, на всю оставшуюся жизнь. Истаскают шлюх в постели так, что те будут съеживаться в комок всякий раз при виде их. Тем, кто посмеет им в чем-либо отказать, или не удовлетворить должным образом, они разукрасят синевою лицо, сломают нос, порвут губы, выбьют несколько зубов, но сделают согласными на любые извращения, только бы больше не испытывать боль. Они будут приходить снова и снова, до тех пор, пока в их кошельках звенят монеты, а в штанах что-то шевелится при воспоминании растерзанных, податливых тел. А когда стражи с избытком насытятся любовью графских красавиц, графиня откроет доступ в бордель желающим из простолюдинов, у которых имеется достаточно денег, чтобы заплатить за любовь красоток.

Сумму долга графских прелестниц, она установит сама. Пленницы были уверены в одном, долг не иссякнет до тех пор, пока найдется хоть один желающий заплатить за обладание выставленным на продажу телом. И только когда они превратятся в измочаленных жизнью старух, когда некогда роскошные тела перестанут привлекать даже самого непритязательного клиента, долг будет погашен. Вышедшие в тираж шлюхи будут выброшены за ворота замка, в жизнь, в которой ничего не умели, а единственное, в чем они преуспели, уже ни у кого не вызывает желания даже даром. И сдохнут они, как собаки, за воротами замка, никому не нужные, и ни на что ни годные. Подберут их спустя некоторое время графские слуги и бросят в яму, что роется за пределами замка для нищей братии. Засыпят землей, оставив на съедение червям некогда самые прекрасные тела графства, ныне вонючий тлен.

Лишь одной девице удастся избежать подобной участи, исключительно благодаря заботам графини, доброй и милостивой госпожи. Она также пройдет через стражников, поублажает их в течение недели, причем бесплатно, что увеличит количество желающих вкусить сочных прелестей. А чтобы ее прелести не особенно вдохновляли на любовные подвиги, она лично искромсает ножом лицо деревенской красотки, оставив на нем столько ужасных шрамов, что невозможно будет разглядеть былой привлекательности. Но, пройдя через казарму стражников, девица не будет отпущена из замка. Ей надлежит остаться в нем до конца жизни, благодаря госпожу за милость и проявленное снисхождение.

Графиня найдет пару уродине, в которую превратится милашка после того, как госпожа поколдует с ножом над ее ангельским личиком. Ни одна из живущих в замке особей мужского пола не позарится на это страшилище, не захочет связать с ней свою судьбу, не прельстится скрывающимися под платьем прелестями, немного помятыми после недельного пребывания в казарме стражников. Никакие прелести не смогут компенсировать страшной рожи, которую вынужден будет ежедневно лицезреть несчастный, купившийся на нежное, девичье тело.

Но был в услужении у графини один человек, что будет бесконечно благодарен за подарок госпожи. Он с радостью согласится взять в жены существо в юбке, от коего воротят нос прочие мужчины. Тюремный надсмотрщик, приглядывающий за заключенными в подземной темнице. В его обязанности входило и захоронение несчастных, отдавших богу душу, так и не дождавшись графского прощения. Слишком занят господин граф, чтобы помнить всех несчастных, имевших неосторожность прогневить его. Одно тюремщик знал наверняка, раз человек угодил в подземелье, значит на то была причина, и пусть благодарит небеса за то, что жрет господский хлеб, вместо того, чтобы болтаться на виселице в компании прочих мерзавцев.

В обязанности тюремного надсмотрщика входила, и раздача узникам пищи. Дважды в день, утром и вечером, приносил он сидельцам по ломтю плохо пропеченного хлеба, по кружке воды, что являлось единственным рационом обитателей графского подземелья. Подобный рацион, вкупе с холодными, осклизлыми стенами, отсыревшей подстилкой, крысами и темнотой, не благоприятствовал долгожительству. Человеческая жизнь в гнетущем подземелье ускорялась в десятки раз. Человек, угодивший за какую-либо провинность в подземелье, после годичного пребывания в ней превращался в больного и немощного старика. По прошествии еще нескольких месяцев, угрюмый тюремщик увозил на кладбище очередное, завернутое в дерюгу тело. И отправлял его в яму, специально выкопанную для разных отбросов, что собирали по пустынным закоулкам замка, вместе с трупами кошек и собак, и прочей падалью.

Выбраться живым из подземной темницы было практически невозможно. Хотя на графа иногда, от скуки, накатывала блажь прогуляться по подземелью, полюбоваться на томящийся в застенках люд, что без зазрения совести жрет его хлеб. Иногда он интересовался у угрюмого сопровождающего, завидев очередного несчастного, что за человек, за какую провинность оказался здесь, посаженным на цепь. Тюремщик знал истории всех узников, томящихся в темнице. И не только ту часть, что интересовала графа, предшествовавшую водворению несчастного в узилище.

Тюремщик не любил людей, которые дразнили его, норовили толкнуть, или смеха ради швырнуть в него камень. Причиной людской неприязни была не занимаемая им в замке должность, о которой даже не догадывалось большинство людей. Немногие, что поимели несчастье познакомиться с его работой, никому не могли о ней рассказать. Причиной ненависти к тюремному надзирателю, было врожденное уродство. Он был худ, горбат, хром, и кос на один глаз. Встретив такого на улице, мог напугаться каждый. Кто посмелее, норовил сделать ему больно, проучить дьявольское создание, исчадие ада, выбравшееся из подземных глубин, чтобы наводить порчу на крещеный люд.

В одном они были правы. Он и в самом деле больше относился не к обычным людям, а к обитателям подземелий. Жилище, в котором он обитал, в прошлом было одной из тюремных камер, потеплее и попросторнее, в былые времена предназначавшаяся для узников благородного происхождения. Он украсил ее на свой лад, обставил нехитрой мебелью, снабдил кое-какой утварью. Даже соорудил печку для приготовления пищи, и обогрева жилища в холодные, зимние ночи, или в промозглые, осенние дни, когда отовсюду тянет пробирающей до костей сыростью. У него было все, что нужно человеку для нормальной жизни. Крыша над головой, продукты, которые он получал на графской кухне, и из которых готовил пищу на собственный вкус и усмотрение. Всегда в изобилии дров и хлеба, поскольку приготовление пищи для узников, входило в его обязанности.

Наверху, люди ненавидели и презирали его за уродство, кидались камнями, и норовили ударить, под землей все обстояло иначе. Узники, томящиеся в мрачном подземелье старинного замка, в непроглядной тьме и одиночестве, были рады любой живой душе. Выслушивать исповеди узников графского подземелья, было единственным развлечением тюремного надзирателя. Он знал о своих постояльцах все, вплоть до самых мельчайших подробностей. Перед ним проходили вереницы человеческих судеб, с момента появления на свет, и до того самого дня, когда, впав в графскую немилость, несчастные оказывались в сыром и затхлом, утонувшем во мраке, подземелье.

В большинстве своем проступки несчастных были настолько ничтожны, что они вполне могли отделаться несколькими ударами плетью. Но они оказались в темнице, выбраться из которой, было практически невозможно. Рассчитывать на то, что граф примет участие в их судьбе, не стоило. Большинство узников умрет в подвале от голода и болезней, так и не дождавшись пересмотра дела. Единицам, кому посчастливится покинуть подземелье, никогда не стать нормальными людьми. Из мрачных стен подземелья выходят дряхлые, изможденные создания, которым никогда не вернуть прежнего облика, не возвратиться к былой жизни. Их удел, медленно угасать, влачить жалкое существование, вскорости околев где-нибудь под забором, или в сточной канаве, откуда их утащат в общую могилу графские прихвостни.

Тюремный надзиратель для узников темницы был вроде священника, перед которым исповедовались, каялись в грехах, доверяя сокровенные тайны и секреты, которые при иных обстоятельствах, не доверили бы даже самому близкому и родному человеку. Вереницы человеческих судеб, проплывали у него перед глазами. Женщины, мужчины, молодые люди и старики, все кто однажды прогневив графа, оказался здесь, в подземелье, открывали ему свое сердце, чтобы продлить минуты общения с живым человеком.

Рассеянный свет факела делал фигуру тюремного служителя не такой кошмарной, какой она казалось наверху, при свете дня. И сидельцу хочется говорить не переставая, чтобы только видеть эти глаза напротив, и хотя бы на время забыть о мучительном одиночестве и темноте, сводящей с ума. Но надзиратель уходил, и замирал вдалеке, пропадая, последний отблеск факела, затихали в отдалении еле слышные шаги. И вновь тоска, темнота и одиночество обрушивались на узника, еще более ужасающие, после недавнего проблеска участия и света.

У надзирателя для жизни имелось все. Почти все. Несмотря на врожденные уродства, вызывающие у людей насмешки и отвращение, он был мужчиной, и мужское естество, требовало своего. Ему нужна была женщина, любая, пусть даже уродливая, что согрела бы постель, приготовила пищу, или просто поговорила с ним о чем-нибудь. Но он хром и горбат, и настолько уродлив собой, что ни одна женщина, не захочет разделить с ним постель, не согласится стать его женой, даже за все сокровища мира.

Однажды граф, под ручку с графиней, пребывая в благодушном настроении, спустился в подземелье и освободил нескольких несчастных из заточения. Подобное случалось и раньше на памяти тюремщика, но не часто. Несказанно везло несчастным, до которых соизволил дойти, и снизойти господин граф. Он никогда не обходил подземелья целиком и не рассматривал всех томящихся там несчастных. До повторного визита графа в подземную тюрьму, не дождавшиеся в первый раз, не доживали, и при самом крепком здоровье, которое в постоянной темноте, сырости и одиночестве, исчезало бесследно очень скоро.

В тот раз граф посетил подземелье в компании графини, пребывая в игривом настроении. А поскольку это все вместе взятое не предполагало углубленного изучения подземелья и его постояльцев, то и визит их не занял слишком много времени. Заметив, как морщит прелестный носик графиня при виде камер, грязи, цепей и зловония, вида заросших и изможденных узников с лихорадочно горящими глазами, граф поспешил увести ее, радуясь произведенному эффекту.

Но надзирателю последний графский визит запомнился не этим. На выходе граф похлопал по плечу уродливого провожатого, верой и правдой прослужившего ему много лет. И все еще пребывая в благодушном настроении, спросил у тюремщика, какую бы награду хотел тот получить за многолетнюю и безупречную службу. И тогда хромой горбун набрался смелости и ответил господину, что ему не нужны ни деньги, ни привилегии, ни иные блага, а нужна жена, женщина, что скрасит его унылое существование во мраке подземелья.

Граф смеялся долго и раскатисто. Просьба тюремщика позабавила, но на прощанье он дал слово дворянина, подыскать ему супругу. Сердце тюремщика забилось в груди оглушительно громко, жар подступил к голове, по лицу расплылась счастливая улыбка. Перед выходом из подземелья на него взглянула графиня, окинув таким надменным и презрительным взором, что, что-то надломилось и оборвалось в душе несчастного горбуна.

С тех пор прошло около года, но граф так и не озаботился исполнением слова дворянина, данного одному из подданных. Скорее всего, он попросту о нем забыл, как забывал о несчастных, томящихся в подземелье по его воле, откуда большинству из них выхода не было. Теперь, когда графа не стало, с мечтой о супруге можно было распрощаться навек. О том, что господин мертв, тюремный надзиратель узнал одним из первых, в мельчайших подробностях от стражника, брошенного в подземелье по приказанию графини.

Каково же было его удивление и смятение, когда, спустя несколько часов после водворения в подземную темницу нового постояльца, туда пожаловала собственной персоной графиня. И он сопровождал госпожу, освещая дорогу факелом, к камере с несчастным стражником, смертельно напуганным и находящимся в полнейшем смятении. Спустя некоторое время он сопровождал правительницу до выхода, освещая дорогу. И вновь, как и год назад, графиня окинула оценивающим взглядом хромого урода, сопровождающего ее. Но теперь в ее взгляде, помимо высокомерного презрения сквозило и нечто иное, заставившее сердце тюремщика учащенно забиться в каком-то сладостном и томительном предчувствии.

А затем случилось невероятное! Графиня заговорила с ним, поклявшись исполнить слово, данное покойным мужем верному слуге. Будет ему жена и не позднее, чем через неделю, после того, как с ней позабавятся стражники, после того, как над ней поколдует сама графиня, сделав ее смазливое личико, более подходящим для мрачного подземелья. В постоянном полумраке подземного мира, уродливому муженьку будет недосуг вглядываться в личико женщины, а все ее прелести будут у него под руками. В целости и сохранности, быть может, лишь слегка помятые взводом графской стражи.

Обнадежив надзирателя, графиня удалилась прочь, не подозревая о том, что судьба внесла свои коррективы в ее план мести кузнецу и его миловидной женушке. Кузнец, отправивший пудовыми кулаками на тот свет графа, и двух его стражей, не смотря на приличные габариты, предполагающие если и не полное отсутствие интеллекта, то наличие лишь незначительной его части, на деле оказался не так-то прост. Ума вполне хватило, чтобы сообразить, заметив поспешно удаляющегося по направлению к замку стражника, что жить ему осталось недолго. Ровно столько времени, сколько потребуется для того, чтобы несущий черную весть гонец достиг замка, и оттуда прибыла в деревню стража, посланная за убийцей мужа, мстительной графиней. Через несколько часов в деревню нагрянут графские прихвостни, чтобы схватить и доставить в замок кузнеца и его жену. Рассчитывать на то, что графиня во всем разберется и проявит милость, было глупо.

Их ждет смерть, медленная и мучительная, до наступления которой они сотни раз проклянут тот день, когда появились на свет. Граф был мастер на всякого рода пытки и издевательства, и от его женушки не стоило ожидать иного. Все благородные одинаковы. Простой люд для них просто вещь, с которой можно поступать, как заблагорассудится. Попасть в руки посланных графиней людей, значило обречь себя на мученическую смерть. Не желал кузнец такой смерти ни себе, ни молодой жене. Не собирался покорно дожидаться прибытия своры графских прихвостней. Не намеревался валяться в ногах графини, вымаливая прощение. Это бесполезно, бессмысленно и глупо. Он будет бороться за жизнь свою и возлюбленной. Сделает все возможное и невозможное для того, чтобы жизнь их была долгой и счастливой, и не висела над ними дамокловым мечом угроза мести.

Оставив пребывающую в шоке супругу на попечении родителя, кузнец, расталкивая кинувшихся к выходу крестьян, выскочил наружу. Глупцы, стремящиеся поскорее убраться с проклятого места и спрятаться в своих лачугах, надеясь укрыться там от мести графини. Ее месть будет страшна вдвойне от того, что тех, кто повинен в смерти супруга, схватить не удалось. Они рассчитаются своей шкурой и кровью за веселье, в котором принимали участие. За то, что никто не вмешался, не спас от смерти господина. За это они поплатятся сполна, и кое-кто отдаст богу душу под плетьми.

Свадьба игралась в доме кузнеца, на чем тот настоял, хотя сельский богатей желал отпраздновать свадьбу дочери в собственном доме. Поэтому бежать кузнецу далеко не пришлось. Кузня с тайной комнатой и тайником находилась совсем рядом. Всего несколько минут потребовалось ему, чтобы вернуться в опустевший дом, в котором не осталось никого кроме тестя, и еще не пришедшей в чувство супруги. В руках он нес две шубы из шкуры медведя, доставшиеся по наследству от отца, любившего побродить в свободное от кузнечных дел время по лесу с рогатиной.

Надеть на рогатину хозяина леса медведя, из шкуры которого получались отличные шубы, а мясо, должным образом приготовленное, было невероятно вкусно. И плевать на то, что лес является графским владением, и охота на любого зверя запрещена, за чем неусыпно следили егеря, в обязанность которых входил отлов браконьеров, дерзнувших нарушить графский запрет на охоту в принадлежащих его светлости лесах. Пойманные с поличным на месте преступления жестоко наказывались плетьми, если таковое случалось в первый раз. Шкуру с них сдирали нещадно, несчастные неделями валялись на брюхе, уткнувшись носом в землю, не в силах шевельнуться, из-за угнездившейся в теле боли. При повторном задержании браконьера, поркой дело не ограничивалось. С нее все только начиналось. Содрав в очередной раз шкуру со спины несчастного, его закидывали на телегу и доставляли в замок, на графский суд. Поскольку правителю было недосуг заниматься всякой ерундой, несчастных отправляли прямиком в подземелье, во тьму и сырость, на хлеб и воду. До тех пор, пока граф не проявит интерес к их судьбе.

Угодить в руки егерей чревато печальными последствиями. И все равно, не взирая на запреты и страх, крестьяне шли в лес охотиться. Кому-то везло больше, кому-то меньше. Кто-то возвращался из леса с богатой добычей и разделывал ее втихаря на кухне. Кто-то становился добычей егерей, и его разделывали самого. Плетьми, снимая шкуру пластами, обдирая мясо до костей.

Ходили и предки Лешего в лес, и сам он не чурался вылазок на природу. Они всегда возвращались из леса с добычей, поэтому и не переводилось в семье мясо дичины. И хотя не искали они в лесу встречи с егерями, но никогда и не бежали от них, если таковые встречи все-таки случались. В роду Леших мужчины были крепкими, им ничего не стоило и подкову согнуть, и убить ударом кулака здоровенного быка, тем более какого-то замухрышку егеря, прикрывающегося именем графа. Никогда и никого из Леших не тащили на деревенскую площадь для публичной порки, хотя им доводилось встречаться в лесу с егерями, застукавшими их с добычей. Попытки задержать нарушителей графского указа, заканчивались одинаково плохо. Графу приходилось искать желающих занять вакантную должность егеря. Предыдущих егерей если и находили, то тела несчастных были в столь жутком состоянии, словно они столкнулись нос к носу с медведем.

Лешие ели мясо, носили шубы и шапки из меха дикого зверя. Их и прихватил Леший для себя и супруги, которую заберет с собой, чтобы та не угодила в лапы графских прихвостней, чтобы не пришлось ей отвечать за то, что он натворил в ослеплении. Помимо шуб он нес объемистый мешок с провизией. Мясо, хлеб, сыр и вино, которых хватит на несколько дней, что они проведут в лесу скрываясь от погони. Еще имелся увесистый кожаный мешочек, мелодично позвякивающий при ходьбе. Около сотни золотых монет, огромное состояние, собранное поколениями Леших, которые никогда не были бедными людьми, чему способствовало их ремесло, востребованное на селе.

В лесу от золота толку не было, оно понадобится позже, когда они вернутся в мир людей, падких до презренного металла. С ним можно позволить себе все, от еды и питья, до изысканных любовных утех. Золотом можно заплатить за чью-то жизнь, а также выкупить жизнь собственную, если в том возникнет такая необходимость.

Дополнял снаряжение кузнеца выкованный собственноручно обоюдоострый нож, более похожий на короткий меч, которым ловко орудовали в старину римские легионеры. Леший неплохо им управлялся, о чем могли бы засвидетельствовать исчезнувшие в последнее время в лесу графские егеря, имевшие неосторожность столкнуться с ним в лесу. С таким ножом, Леший не боялся даже черта, и искренне не завидовал тем из графских прихвостней, кто подвернется ему под горячую руку.

Минута на сборы, и кузнец потянул жену внутрь дома. Он не собирался там прятаться, отсиживаться в погребе, или чулане, тешась наивной надеждой, что их не найдут и оставят в покое. Дом кузнеца примыкал к лесу, что весьма кстати для того, кому нужно незамеченным выбраться в лес, или вернуться оттуда с поклажей. Издавна Лешие пользовались черным ходом для того, чтобы поохотиться в лесу и незаметно вернуться с добычей. Настал черед воспользоваться черным ходом для спасения жизни.

Продолжая одной рукой тащить за собой не пришедшую в чувство и упирающуюся супругу, держа в другой здоровенный мешок с провизией, пряча за пазухой кожаный мешочек с золотом, а за поясом огромный тесак, кузнец пинком открыл калитку и оказался в лесу.

В лесу супруга смирилась с положением беглянки, перестала упираться, стремясь вырваться из крепких рук мужа и вернуться домой. Туда, где чувствовала себя в безопасности, не желая думать о том, что станет с ней, когда в деревню нагрянут люди из замка. Наивно надеясь, что когда ее доставят пред светлые очи графини, она на коленях вымолит прощение. Для себя, что красотой и прелестью стала невольной причиной трагедии, и супруга, действовавшего в безумном ослеплении, из-за огромной любви. Графиня тоже женщина, она обязательно поймет и простит. И если даже накажет, то самую малость, так, для вида. А потом они заживут в мире и согласии. И не нужно будет всю оставшуюся жизнь скрываться, постоянно опасаясь за свою жизнь.

И не нужно никуда бежать, этим они делают себе только хуже. Как этого не может понять муж, настойчиво влекущий ее за собой, вглубь леса. Если он так боится за свою жизнь, пускай бежит и прячется в лесу, пока она не встретится с графиней и не добьется для них прощения. Она обязательно отыщет его и принесет радостную весть о прощении, о том, что для них начинается новая жизнь, лишенная постоянного страха за жизнь. Но он настойчиво тянет ее за собой, не внемля мольбам и уговорам, не желая понять простых истин. Чем дальше они углублялись в лес, тем слабее становились ее попытки освободиться. Вскоре супруг освободил ее из тисков медвежьей хватки, уверенный в том, что теперь она будет рядом и не попытается сбежать.

Огромны раскинувшиеся на графских землях леса. Много всякого зверья обитало в их непролазной глуши. Встреча со многими из них не сулила человеку ничего хорошего, если он не был, как следует, подготовлен к ней. Леший был готов к любой встрече, будь то медведь, или волчья стая. И хотя так далеко он еще не забирался, но не боялся заблудиться, отлично ориентируясь в лесу. Придерживаясь выбранного направления, чтобы достигнуть цели, к которой он так стремился.

Его молодая супруга если и бывала раньше в лесу, то только в начале, страшась заблудиться и остаться там навсегда, став жертвой дикого зверя, или лихих людей, что нередко находили пристанище в глухих лесных чащобах. И поэтому она более не предпринимала попыток повернуть обратно, целиком положившись на супруга, проникшись уверенностью, с которой он пробирался вперед, сквозь непролазные дебри. Он знает куда идти, а значит, есть надежда на спасение. Хотя и не прельщала ее жизнь, в которой нужно постоянно скрываться, чтобы не попасться в руки графских прихвостней. Ибо тогда над ними свершится суд, и исход его будет плачевным для беглецов. Теперь госпожа не поверит в их невиновность. Бегством они признают свою вину, и рассчитывать на графскую милость им более не приходится.

Леший шел вперед, зорко вглядываясь в лес, по одному ему известным приметам придерживаясь нужного направления. Ему и в голову не могло прийти и тени тех мыслей, что переполняли прелестную головку супруги. Рассчитывать на справедливость графини безумие, а кузнец себя безумцем никогда не считал. Он был реалистом и трезво смотрел на жизнь. Он прекрасно понимал, что, сдавшись на милость графини, обрекает их на унижение, позор, и мучительную смерть.

Прятаться в лесу в надежде переждать наезд графских слуг, тоже было глупостью. Графские прихвостни, перевернут все вверх дном, носом будут рыть землю, но обязательно отыщут их и доставят своей госпоже, чтобы полной чащей испили они унижение и боль. Сбежать и поселиться в одной из деревень принадлежащих графине, лишь на время отсрочить неизбежное. Чужие в деревне не останутся незамеченными. Оповещенные графскими слугами люди приложат максимум усилий для того, чтобы схватить и доставить чужаков в замок, надеясь заслужить благосклонность госпожи и получить награду за службу.

Единственный вариант остаться в живых, — затеряться в большом городе, куда кузнец и держал путь. Вольный город расположился в неделе пути от их селения. Там Леший бывал не раз. Сначала с дедом, затем с отцом, отвозя на городской рынок излишки изделий из металла, неизменно находящих покупателя в городе.

Город поражал шумом и многолюдьем, что было особенно непривычно для Лешего, привыкшего к деревенской тиши, где самым громким звуком был стук молотка о наковальню. По приезде на рынок Леший всегда старался держаться с отцом, или дедом, боясь потеряться, утонуть в полноводной человеческой реке, проистекающей во всех направлениях, закручиваясь в водовороты возле базарных рядов, растекаясь по сторонам бесчисленными ручейками.

Там ничего не стоило затеряться в городском многолюдье, навсегда укрывшись от глаз графских ищеек. Законы графства на вольный город не распространялись, слово графа здесь не стоило и ломаного гроша. Это был вольный город, который не признавал над собой чьей-либо власти. Ни графов, ни герцогов, ни даже самого короля.

Многие окрестные аристократы мечтали подмять под себя богатый город. Больше всех мечтал об этом король, главный дворянин страны, богатство которого, не шло ни в какое сравнение с сокровищами вольного города. Неоднократно королем, или кем-нибудь из его могущественных вассалов, предпринимались попытки силой захватить власть над богатствами вольного города, поработить его жителей. Но всякий раз город давал нападавшим достойный отпор, прогоняя из-под своих стен многочисленные наемные, или собранные из ополченцев армии. На многие годы, а то и десятилетия, в очередной раз, обломав зубы о неприступные стены города, знать, отказывалась от попыток его покорить. До тех пор, пока очередной король, герцог, или граф, позабыв о позорном поражении, преисполненный презрительного высокомерия к горожанам, вновь приводил армию к стенам города. С тем, чтобы спустя некоторое время бежать с позором, поджав хвост, как побитая собака.

Никому и никогда не удавалось покорить, поставить на колени вольный город, не имевший собственной армии для защиты городских укреплений от очередного захватчика, дерзнувшего посягнуть на его богатство и величие. В городе было лишь несколько небольших отрядов наемников-профессионалов, в обязанности которых входила охрана городских ворот, поднимаемых ночью и опускаемых днем подвесных мостов и решеток, прикрывающих доступ в город. А также проверка всех приходящих, чтобы под личиной простолюдинов, не пробрались в город воины какого-нибудь очередного завоевателя. Не пронесли под простыми одеждами мечи и кинжалы, не попытались бы ночью перебить стражу, и открыть доступ в город армии очередного аристократа.

Вход в город с оружием был запрещен всем без исключения. Слишком дорогой ценой, оплачивались подобные исключения, о чем могли бы с горечью поведать другие, некогда вольные города, ныне собственность кого-нибудь из благородных правителей. Если человек прибывал к городу с оружием, он должен был оставить его у городских ворот, и только после этого пройти внутрь. Возвращаясь, человек получал свое оружие обратно. Без оружия в это неспокойное время, не обходилось ни одно путешествие, даже самое короткое. Слишком часто на дорогах встречались лихие люди, а то и целые преступные сообщества, охочие до чужого. Если человек при входе прятал оружие под одеждами, он признавался шпионом, со всеми вытекающими последствиями. Шпионов в городе не любили, их вывешивали возле ворот на всеобщее обозрение, как напоминание о том, что нужно свято придерживаться установленных в городе порядков, и не пытаться их обойти. На грудь повешенного вешалась табличка с надписью «шпион».

Город был надежной цитаделью для всех, кто искал убежища от могущественных врагов благородного происхождения. Из беглецов, нашедших приют в вольном городе, получались честные и бескорыстные защитники его вольностей и свобод. В них возникала потребность, когда очередная армия осаждала город, штурмовала стены. Чтобы покончить с его вольностью, а также прибрать к рукам сокровища города, созданные трудом его жителей-ремесленников.

В момент опасности, все жители города мужского пола могущие держать оружие в руках, спешили на стены. Доставались из чуланов и кладовок доспехи, извлекались на свет божий мечи и секиры, тысячи вооруженных людей полных решимости сражаться оказывались на городских укреплениях. И горе дерзнувшему напасть на них. Как бы ни была сильна неприятельская армия, но ее умение и напор разбивались о каменную прочность людей, сражающихся за свои права и свободы.

Штурмовать стены было пустой затеей, оборачивающейся кучей трупов с атакующей стороны. Сотни нападавших гибли на подступах ко рву, опоясывающему город со всех сторон. Еще больше их оказывалось на дне рва, пытавшихся преодолеть его вплавь, или на подручных средствах. Тем, кому удалось достигнуть подножия стен города, предстояло подняться вверх, под градом сыплющихся сверху камней, лавой кипящего масла и расплавленной смолы, во множестве падая вниз со сбрасываемых со стен лестниц.

Безумное истребление не могло продолжаться бесконечно. Потеряв боевой дух, неприятель обращался в позорное, паническое бегство. Но чтобы оказаться вне досягаемости городских лучников, нужно вновь пересечь забитый мертвецами ров, а затем преодолеть еще добрую сотню метров, под зловещий посвист стрел несущихся вдогонку со стен осажденного города. У уцелевших после штурма и последовавшего за ним бегства, на всю жизнь оставалась память о вольном городе, и никакое золото, предлагаемое феодалами, не могло заставить их вернуться туда с оружием в руках.

Наемные армии, время от времени предпринимающие попытки овладеть вольным городом, сражались исключительно за золото. Горожане дрались не из-за денег, их мотивация была гораздо более значимой, нежели горсть монет из презренного металла. Они сражались за свободу, за вольность, неподвластную феодалам, для которых вольный город, был как бельмо в глазу. И пока в городе остается хоть один мужчина способный держать в руках оружие, вольный город будет жить и сражаться.

В нем искал спасения Леший, туда вел жену. Он знал дорогу к городу, где бывал много раз с дедом и отцом, помогая управляться с товаром, вывозимым на городскую ярмарку, шумевшую каждый день, и круглый год. Городская ярмарка не чета тем ярмаркам, что дважды в год устраивались в замке, на которые съезжались крестьяне со всей округи, чтобы продать излишки и прикупить необходимое для своего хозяйства. Графские ярмарки длились две недели и случались дважды в год, после чего многочисленные подводы, прибывшие из окрестных деревень, разъезжались по домам, чтобы вновь собраться спустя полгода.

За оставшееся до очередной ярмарки время, большинству приходилось довольствоваться тем, что есть, в ожидании очередного открытия торговли в замке. Жившие вблизи городов, могли посещать ежедневные базары, если домашние дела не препятствовали в этом. Лешие всегда находили для этого время, продавая производимые ими излишки, и закупая все необходимое.

И хотя Леший шел лесом, но твердо придерживался выбранного направления, не боясь сбиться с дороги и заблудиться. Леший с рождения дружил с лесом, изучил все, что должен знать охотник для того, чтобы не пропасть в нем. Он был уверен, не пройдет и двух недель, как они выйдут из леса, и останется всего несколько часов пути по дороге до города.

Эти последние часы могут оказаться самым серьезным испытанием на их пути. И хотя с момента бегства пройдет две недели, возможно, их будут продолжать искать. А значит именно на дороге существует наибольшая опасность повстречаться с графскими соглядатаями. А значит там и пригодится выкованный Лешим короткий меч, с которым он так ловко умел обращаться. После встречи с клинком Лешего не выживал ни зверь, ни человек, и горе тому, кто осмелится стать на его пути.

Если бы Леший шел один, он бы добрался до города гораздо раньше, чем через две недели. Но с ним была девушка, за которую он нес теперь ответственность, как за самое дорогое существо. Он благодарил небеса за то, что в жены ему досталась не только стройная и красивая девушка, но и крепкая, упрямая женщина, которая не ноет, не падает на ходу, стойко перенося лишения.

Молодая жена довольствовалась непродолжительным отдыхом, куском мяса и ломтем хлеба, запивая пищу глотком вина. Ночью, укутавшись в медвежьи шкуры, они согревали друг друга теплом своих тел. Именно в таких, не самых комфортных условиях, и случилась их первая близость. Именно кузнец Леший, а не какой-то сиятельный граф, стал ее первым мужчиной, и он сделает все, от него зависящее, чтобы навсегда остаться единственным мужчиной в ее жизни.

Едва на лес опускалась тьма они, закутавшись в медвежьи шкуры, скидывали с себя все лишнее, чтобы предаться жаркой любви, тем более пылкой, чем более холодными и промозглыми становились ночи поздней осени. Утром, выбравшись из теплого уюта шкур, надев сброшенную накануне одежду, кузнец, стуча зубами от холода, разводил огонь. И вскоре костерок весело потрескивал, радуя теплом, и на его языках поджаривалось взятое в дорогу вяленое мясо. В глиняной чашке парило налитое из бурдюка вино. На разложенных возле костра каменьях, подогревались пресные лепешки. Когда все было готово, он будил безмятежно спящую супругу, еще более прекрасную после сна, обнаженную и такую желанную. Но, глядя на нее, он сдерживал свои желания, хотя давалось ему это отнюдь не легко. А она играла с ним, прекрасно понимая природу его искрящихся возбуждением глаз. И не торопилась покидать ночного ложа, сладко потягиваясь и демонстрируя мужу свои прелести, все более распаляясь, видя, как муж, еле сдерживает себя, в то время как мужское естество прямо-таки рвется из штанов ей навстречу.

Каждое утро начиналось с противостояния между долгом и соблазном, и пока побеждал долг и его союзники, — утренняя прохлада и сырость. Нежиться достаточно долго, чтобы сломить сопротивление мужа и предаться страстной любви, ей никак не удавалось. Утренняя прохлада и поднимающаяся от земли сырость, заставляли одеться, приберегая забавы на темное время суток, когда они остановятся на ночлег. И если в самое первое утро встреченное в лесу ей почти удалось сломить демонстрацией аппетитных девичьих прелестей супруга, то с каждым последующим пробуждением, ей все меньше удавалось его распалить. И дело вовсе не в том, что он охладел к прелестям, могущим свести с ума любого мужчину. Просто с каждым очередным пробуждением, становились все короче сеансы обольщения, так как каждое новое утро, становилось холоднее предыдущего. И если первые дни они несли медвежьи шубы в руках, используя их по назначению только ночью, то спустя неделю, приходилось кутаться в них и днем. И если во время ходьбы тело разогревалось от движения, то во время привала, приходилось кутаться в шкуры, чтобы спастись от озноба.

С каждым днем становилось холоднее, зима все тверже предъявляла на мир свои права. И кузнец торопился достигнуть пределов вольного города прежде, чем на землю ляжет снег, укрыв ее белоснежным ковром, на котором так предательски отчетливо видны следы людей, стремящихся остаться незамеченными. Если они не выберутся из леса до снега, им несдобровать. Наступившие холода не могли не насторожить. Они шли краем леса, недалеко от дороги и от людей, от деревень с припасами и разнообразной живностью. И пока им в пути не встречалось ни одного хищника, но худшее было впереди.

С наступлением холодов, часть живности, на которую охотятся лесные хищники, заляжет в спячку на всю бесконечно долгую зиму. Оставшиеся, будут покидать свои убежища только в крайнем случае. Хищникам нечего будет есть. После сытного лета, они начнут голодать. Голод выдавит их из лесных глубин, где они обитали вдали от людей в теплое время года, находя достаточно добычи для существования. С наступлением зимы и холодов, голод погонит их ближе к людям, домашней скотине. Голодным и озлобленным, им ничего не стоит напасть на двух путников, разорвать их в клочья, набив сочным мясом урчащую утробу.

Но если им и не суждено погибнуть от зубов голодного зверя, в зимнюю стужу, имелся еще один враг, могущий отправить их к праотцам гораздо быстрее, нежели волчья стая. С каждым днем становилось все холоднее, и рассчитывать на потепление не приходилось. Поэтому и будил кузнец молодую жену с каждым днем все раньше. Именно поэтому удлинялось время, проводимое ими в пути, и все короче становились привалы. По подсчетам Лешего оставалось всего ничего до того момента, когда нужно будет выйти из леса и пройти остаток пути, длиною в несколько часов по дороге. И тогда вольный город распахнет им свои двери, и все невзгоды останутся позади, в прошлой жизни, к которой больше не будет возврата.

В вольном городе не любили бездельников, пьяниц и попрошаек. От таких город быстро избавлялся. Если кто-либо из его обитателей опускался до касты отверженных, он автоматически переставал быть горожанином. И никакие былые заслуги не могли спасти человека. Вольный город не прощал праздности и лени. Именно поэтому он был богат и силен, и с успехом противостоял многочисленным завоевателям. Опустившийся горожанин изгонялся прочь. Пришлые бродяги и нищие не могли легко проникнуть в город. Вход в город был платным, и плата по большей части неподъемна для нищей братии жаждущей очутиться за его стенами.

Но не все нищие настолько бедны и убоги, как это может показаться на первый взгляд. Их убогость зачастую не больше, чем ширма, укрывшись за которой легче вызвать у людей жалость, заставить их расстаться с парой мелких монет. Рваное рубище кормит нищих попрошаек ничуть не хуже, чем кормит крестьянина его хозяйство. Крестьянин пашет от рассвета до заката, не покладая рук, чтобы заработать на пропитание и на выпивку в праздники. Попрошайка не работает, если не считать работой сиденье на земле и приставанье к прохожим, в надежде на мелкую монету. Попрошайка всегда сыт и пьян, и посмеивается про себя, глядя на крестьян, лезущих из кожи вон, чтобы прокормить семью, и еще их, сирых и убогих, обездоленных бездомных бродяг.

Кое-кто из нищей братии был достаточно богат для того, чтобы купить платье поприличнее, спрятать рубище в заплечный мешок, и заплатив за вход, проникнуть в город. Там народ зажиточный, не прижимистый, и не мелочный, как в деревушках, встречающихся на пути у нищих бродяг по дороге в город. Вот только надолго задержаться в городе никому из нищей братии не удавалось. Городские служащие, в чьи обязанности входило выявление подобного сброда, не даром ели свой хлеб. Не проходило и суток, как очередной ушлый попрошайка, выдворялся за пределы городских стен. Страже, стоящей на охране ворот, строго-настрого запрещалось вновь впускать в город нищее тело, даже если оно будет облачено в роскошные одежды.

Можно было попытаться снова проникнуть в город, воспользовавшись сменой караула. Но за повторное нарушение городских законов, наказание было более существенным, нежели просто изгнание. Пойманного вторично, пороли розгами. Так крепко, что отведавший их бедолага, и вспоминать о городе не мог без содрогания. Минимум неделю валялся пластом, уткнувшись мордой в землю, не смея пошевелиться от мучительной боли.

В третий раз сунуться в город после подобного предупреждения, мог разве что сумасшедший, ибо было доподлинно известно, как глубоки его подвалы, и что есть в них немало зарешеченных клеток, служащих камерами нарушителям человеческих и божеских законов.

Для самых закоренелых нарушителей законов, на главной городской площади высилась вереница виселиц ожидающих клиентов. И хотя по большей части они пустовали, никто не горел желанием занять вакантное место висельника. Лучше сидеть у ворот, бесконечно кланяться и цепляться к прохожим с просьбой о подаянии. Получается хоть и не так много, как в городе, но гораздо больше, нежели побираться по деревням. На выпивку и еду хватает, при этом никуда не нужно идти, утруждая ноги. Можно торчать у ворот до очередного вражеского нашествия, когда придется уступить место тем, кто более них жаждет оказаться в городе. Но гораздо чаще до наступления холодов, когда приходится уходить, в поисках пристанища потеплее.

Лешему и его супруге, подобная участь не грозила, как и перспектива стать нищими попрошайками и бродягами, что кочуют по миру собирая подаяние. Слишком тяжел и увесист кожаный мешочек с золотыми монетами, доставшийся по наследству. Его содержимого хватит на то, чтобы купить в городе приличное жилье и обзавестись собственной кузней, где он сможет заниматься ремеслом, которым испокон веков кормился род Леших.

Супруга ни в чем не будет нуждаться, ее заботой будет дом, и связанные с ним хлопоты. Убраться, приготовить супругу завтрак с ужином, да отнести в кузницу обед. Ну и, конечно же, на ее плечах забота о детях, которых нарожает ему по доброй деревенской традиции, целую ватагу. Слишком устал он от одиночества и тишины. Потеряв родных братьев и сестер, оставшись один, он мечтал о большой, шумной и дружной семье. Да и молодая женушка была не прочь наградить любимого мужа оравой горластой ребятни, о чем они не раз говаривали стылой осенней ночью, закутавшись в медвежьи шкуры, тесно прижавшись друг к другу.

Супруга была не прочь завести большую и шумную семью. Единственное условие, которое она поставила мужу, чтобы отец жил с ними. Леший был не против тестя, тем более что тот был хозяйственным и работящим мужиком, и найти ему занятие будет не трудно. Леший охотно возьмет его в подмастерья, как мужика крепкого и смекалистого. Это лишь дело времени. Устроятся на новом месте, обживутся, а потом непременно найдут способ, как передать весточку отцу, чтобы он перебирался в город. Если, конечно, он согласится на старости лет бросать насиженное место. Покидать землю, на которой прожил лучшие годы, землю, в которой покоятся его предки. Тесть, человек старой закалки, мог и не согласиться на переезд, тем более что, выдав дочку замуж и оставшись один, он мог начать новую жизнь. Тряхнуть стариной, сойтись с молодухой и прожить в любви и согласии, остаток жизни.

Если с собственной кузницей ничего не выйдет, придется вступить в гильдию кузнецов и самому податься в подмастерья к кузнецу, давно обосновавшемуся там. Такому помощнику, будет рад любой мастер. Он кузнец опытный, толковый, значит, быстро продвинется, став ближе к хозяину. У толкового кузнеца и заработок приличный, он вполне сможет обеспечить всем необходимым для жизни и красавицу супругу, и многочисленное семейство, которое у него обязательно будет.

Эти мысли согревали его долгими зябкими ночами, заставляли ускорять шаг поутру, подбадривая утомившуюся после стольких проведенных в лесу дней и ночей, супругу. И хотя она не подавала виду, что смертельно устала и едва не падает с ног от изнеможения, он чувствовал, что она крепится из последних сил. И что не за горами тот день, когда она сломается, сядет на землю, и никуда больше не пойдет. И никакими посулами, и увещеваниями, невозможно будет заставить ее сделать еще хоть один шаг.

Но этого не случилось, и однажды в полдень, они вышли из леса на открытое пространство, простирающееся вплоть до городских стен. Отдельные лесные колки встречались на пути, но располагались в стороне от дороги, и на значительном удалении друг от друга, что делало их совершенно непригодными для скрытого приближения к городу. Вид крадущейся в стороне от дороги парочки, мог вызвать подозрение у кого угодно. А значит, начнутся разговоры и пересуды, которые непременно достигнут ушей заинтересованных людей, встречи с которыми кузнец стремился избежать. Хотя Леший сомневался, что графиня будет столь настойчива в поисках человека убившего супруга и сделавшего ее полновластной хозяйкой обширных графских земель, но теоретически такая возможность оставалась, и ее не стоило сбрасывать со счетов.

Совсем другое дело, парочка идущая по дороге в сторону города. Ежедневно по ней проходят сотни людей, разного возраста, пола, и социальной принадлежности. Не вызовут излишнего любопытства и они, если не начнут нервничать и выкидывать неумные фортели, могущие привлечь ненужное внимание.

Вскоре кузнец с супругой достигли места, где лес вплотную прилегал к дороге, и затаились на окраине, ожидая, когда в пределах видимости, не будет людей, бредущих в город, либо из него возвращающихся. Лишь когда начало темнеть, а на небе появились луна и звезды, поток людей, проистекающий в обоих направлениях, иссяк, и они смогли безбоязненно выйти из леса. Не опасаясь, что кто-то обратит внимание на их появление, и поделится своими подозрениями с кем-нибудь еще, а этот кто-то с дюжиной охочих до сплетен людей.

Кузнец понимал, добраться до города сегодня, им не удастся. А значит и эту ночь придется провести под открытым небом, что совсем не радовало. Ночи становились все холоднее. Прошлой ночью они едва не замерзли, даже тепло крепко прижавшихся друг к другу тел, укрытых медвежьими шкурами, не смогло спасти от озноба. И если станет еще холоднее, они рискуют вообще не проснуться.

В город засветло они не успеют, значит стоит озаботиться поиском места для ночлега, чтобы с первыми солнечными лучами войти в город. На ночь стража закрывает городские ворота и поднимает опущенный через ров с водой, подвесной мост. И бесполезно стучать и требовать их впустить. Хоть расшибись в лепешку, стража и ухом не поведет, не оторвет задницы от лавки в караульном помещении, и не соизволит выйти наружу поинтересоваться, кому это так не терпится попасть в город.

Ночевать под открытым небом, подобная перспектива кузнеца не прельщала, поскольку означала верную смерть. Выйдя из леса на открытую местность, они в полной мере ощутили всю силу мороза. Стало значительно холоднее, чем накануне. Может, градус и не изменился, но добавился ветер, свободно гуляющий на открытой местности, и от этого было значительно холоднее, и ни о какой ночевке под открытым небом, не могло быть и речи. Но и крышу над головой в нескольких километрах от города, найти было невозможно. Ближайшая деревня, где они могли бы устроиться на ночлег, находилась в нескольких часах пути в сторону, противоположную движению. Возвращаться в деревню, значит еще на пол дня оттянуть окончание дорожного кошмара. К тому же, незнакомцы объявившиеся в деревне ночью, неведомо откуда взявшиеся и невесть куда направляющиеся, не могли не вызвать подозрения, и пристального внимания к своим персонам.

Подобная огласка кузнецу и его очаровательной супруге была не нужна. Им, сумевшим продержаться в промозглом осеннем лесу две недели, ничего не стоило продержаться еще одну ночь, последнюю на пути их странствий. Они ее обязательно переживут, даже если она покажется им бесконечно длинной, и всю ночь им придется провести, обнявшись, не смыкая глаз. Тем более что под открытым небом ночевать не придется. И хотя нет на их пути даже подобия человеческого жилья, крыша над головой у них обязательно будет.

В качестве временного жилища послужит стог сена, что бесконечными рядами высятся на пути к городу. До глубокой зимы, стоят стога в заснеженных полях. Владельцы начинают забирать сено и вывозить в город на прокорм содержащейся на личных подворьях копытной живности, начиная с дальнего от города стога. В последнюю очередь в ход идут стога, расположенные вблизи городских стен. Чтобы крестьяне из окрестных деревень, падкие до чужого добра, не растащили сено, оказавшееся в соблазнительной близости. Почти до окончания зимы, стоят в полях стога, являясь укрытием для бедолаг, застигнутых в пути стылой зимней ночью.

И поэтому Леший бодро вышагивал по дороге, насвистывая от избытка чувств. Стемнело, а значит не нужно опасаться нечаянной встречи. До города оставалось изрядное расстояние, покрыть которое за оставшееся до наступления тьмы время, было нереально. По крайней мере, пешком. Если выехать из деревни на лошади и гнать во весь опор, шанс попасть в город оставался. Вот только откуда взяться причине, что выгонит крестьянина из дома, на ночь, глядя, заставит торопливо седлать коня и гнать во весь опор, рискуя свернуть себе шею, и загнать ценную в хозяйстве животину.

Нечаянной встречи опасаться не приходилось, но Леший все ускорял шаг, стремясь пройти побольше, пока ночь не поглотила мир, укрыв его до утра непроницаемым покровом. Ускорила шаг и его спутница, стараясь не отставать от мужа, которому поклялась в любви и верности до гроба, какие бы испытания не уготовила им судьба. Она стойко несла свой крест, не стеная и не ропща, стараясь не быть мужу обузой, всецело доверяя ему. Тем более что опустившаяся на землю прохлада, волей-неволей заставляла ускорять шаг, чтобы согреться. Стоит остановиться на несколько минут, чтобы перевести дух, как тело вновь настоятельно требовало движения, не взирая на протест утомившихся за день ног. Даже медвежья шкура не могла полностью обезопасить человеческое тело от пронизывающего морозного ветра, разгулявшегося на свободе, вдали от лесного массива.

Идти было гораздо легче, нежели прежде. За проведенные в дороге дни, мешок с провизией опустел. Остатков мяса, вина и хлеба, в аккурат хватало на то, чтобы немного перекусить перед сном. На завтрак будет только свежий воздух, и лишь по прибытии в город, они смогут наесться до отвала в ближайшей таверне, или корчме. Смогут вкусить самых изысканных яств, которые только можно найти в заведениях подобного рода, вознаградив себя за многодневное воздержание. Мешок с провизией более не оттягивал Лешему руки, медвежьи шубы перекочевали на плечи беглецов. И лишь небольшой кожаный мешочек полный золотых монет, продолжал приятно тяготить. Но его тяжесть ничуть не утомляла Лешего, вселяя уверенность в завтрашнем дне.

Мелодичный звон монет, то и дело доносящийся до его слуха, рисовал радужные картины ожидающего их счастья, которое они обретут, достигнув пределов славного, вольного города. Кузнец настолько увлекся вырисовывающимися в мозгу картинами будущей жизни, что совершенно позабыл об усталости и готов был шагать хоть всю ночь напролет. Но очередной порыв ледяного ветра остудил его пыл, заставил оглянуться назад. Молодая супруга изрядно отстала, и шла, с трудом переставляя ноги. Ей, пережившей двухнедельные скитания по лесу, последний переход, дался нелегко. И если бы Леший обернулся чуточку позже, он бы потерял ее. Она бы просто свалилась без сил, слишком уставшая, чтобы идти. Закрыла глаза и уснула, отключившись от смертельно утомившего ее мира.

Леший успел вырваться из охватившей его эйфории чуточку раньше, нежели супруга оказалась поверженной усталостью на землю. Он успел вернуться и подхватить на руки слабеющее на глазах тело. Баюкая ее словно малое дитя, кузнец свернул с дороги, направляясь к ближайшему стогу, чернеющему в ночи, отстоящему от дороги на добрую сотню метров. А затем он рыл нору, пробираясь в середину, где потеплее, чтобы там скоротать ночь. А затем занес внутрь уснувшую супругу, и тщательно заделал соломой выход, чтобы не проникал внутрь убежища стылый ночной воздух.

Удовлетворенно взглянув на дело рук своих, он улегся, прижавшись поплотнее к юному существу, волею небес ставшему ему супругой, не на словах, а на деле, разделившей с ним всю тяжесть невзгод, обрушившихся на их плечи. Одарив ее на прощание поцелуем, закрыл глаза, погружаясь в приятную дремоту, но еще долго не мог заснуть, приятно тревожимый вернувшимися радужными надеждами и мечтаниями. Но сон сморил и его крепкое, но тоже уставшее за минувший день тело. И вскоре они спали, погрузившись в приятные дремы, не видя, не слыша, не чувствуя ничего вокруг.

А где-то в полночь резко похолодало. Лужи, стоявшие на дороге все эти дни, стянуло льдом, землю и траву посеребрил иней, предвестник скорого снега. Резко наступившие холода застали людей врасплох. Даже старожилы здешних мест не могли припомнить столь резкого похолодания, когда всего за несколько часов осень, превратилась в настоящую зиму.

Не заметили случившегося только беглецы, нашедшие приют в стоге сена. Они продолжали спать весь день, и следующую ночь. Сон их был длиною в бесконечность. Они погрузились в вечность, растворившись в ней без следа. И снился Лешему пугающий темный лес, и неподвижное черное озеро в его глубине, и что-то гигантское и невероятно злое, вперившееся в него истекающими злобой глазами. Разглядывающее из-за ветвей, выжидая момента для того, чтобы напасть. И был ужас, сковавший члены. Хотелось закричать, но сведенный судорогой рот не мог издать ни звука.

......Их нашел в конце зимы кто-то из горожан, владелец стога, приехавший за кормом для скотины. О страшной находке он сообщил префекту города, умолчав лишь об увесистом мешочке с золотом, перекочевавшим в его телегу. И пока он отвозил в город два окоченевших, заиндевелых тела, золотые монеты в мешке, спрятанном на дне телеги, пели прощальную песнь кузнецу Лешему и его молодой супруге.

Глава 6. Бомж

В тот день бывшему законопослушному гражданину России, Халявину Алексею, крупно повезло. В жизни бича, бывшего интеллигентного человека, ранее подобного везения не случалось, хотя бывали у него приятные и незабываемые во всех отношениях денечки. Случалось ему и раньше, урвать от жизни гораздо больше того, на что мог рассчитывать бомж, живущий собирательством пустых бутылок и ночующий в колодце теплотрассы, неподалеку от главной заводской проходной. Такие дни надолго отпечатывались в мозгу, память о них жила многие месяцы, вплоть до очередного, невероятно счастливого для бомжа дня.

Когда-то, давным-давно, настолько давно, что он и не помнил наверняка, был он законопослушным гражданином страны, как две капли воды похожим на тысячи людей, что ежедневно проходят мимо, одаривая его презрительным взглядом. А чаще скользя по нему безразлично, словно он и не человек вовсе, а бездушный предмет встреченный на пути, не заслуживающий большего внимания, нежели скомканная сигаретная пачка, валяющаяся на дороге, или порожняя бутылка из-под пива.

Но Леший, именно так его звали в компании бомжей, за чрезмерно буйную растительность на голове и прочих частях тела, не нуждался в их внимании. Снующая мимо безликая, серая, многотысячная масса, ему была безразлична. Единственное, что его привлекало к этой, вечно спешащей, безликой массе, время от времени выпадающие из нее порожние пивные бутылки.

Особенно урожайным было теплое время года. Чем жарче палило солнце, тем ощутимее был улов Лешего и его коллег по ремеслу. Граждан великой державы, опустившихся на дно жизни. Летом они жили припеваючи, ничуть не хуже, нежели эти откормленные и самодовольные рожи, ежедневно снующие мимо, на комбинат и обратно. В хороший день Леший мог позволить себе купить на вырученный за день урожай пустых бутылок хорошей водки, а на закуску копченой колбасы. Хватало денег даже на то, чтобы пригласить в гости даму полусвета, что пользовались в их кругу устойчивым спросом.

Несовершеннолетняя девица, с солидным алкогольным и сексуальным стажем. Историю ее жизни от рождения и до момента, когда она оказалась в компании очередного возжелавшего ее прелестей клошары, знал каждый, у кого хватало терпения за стаканом водки выслушать ее историю. Тем более что история была не особенно длинной и вполне укладывалась по времени до третьей порции спиртного. История ее жизни была банальной и простой, повторяя бесчисленное множество историй, что только и могли возникнуть в нищей стране, где горстке богачей, озабоченных погоней за прибылью, плевать на многомиллионное население. Которое для них не более, чем рабочее быдло, существующее лишь для того, чтобы гнуть спины от рассвета, до заката, делая жизнь избранных лучше день ото дня.

Они купаются в роскоши в стране, некогда бывшей сверхдержавой, ставшей нищей попрошайкой. Протягивающей руки за подачками, в виде зарубежных кредитов, чтобы хоть как-то поддержать жизнь в агонизирующей стране. Но и эти деньги, даваемые западными капиталистами, некогда идейными противниками, а ныне благодетелями и лучшими друзьями, до простого люда все равно не доходили. Оседая в карманах богачей, что правят огромной страной, распоряжаются ее финансовыми и людскими ресурсами. Миллионы и миллиарды зеленых бумажек с портретами умерших американских президентов, оседали на частных банковских счетах. Но по западным кредитам нужно платить, и правящая элита вспоминала про народ, которому эти инвестиции предназначались, но до которого так и не дошли.

Кому достались пришедшие с запада миллионы и миллиарды не важно. Предназначались они народу, значит, и расплачиваться должен народ. Поэтому да здравствуют новые налоги, долой льготы и прочие послабления, подаренные народу прежней, канувшей в небытие властью. Методом выжимания из людей последних соков, кредиты гасятся, проценты выплачиваются, а значит можно просить новые кредиты и займы. Даже если они предоставляются на кабальных условиях. Все равно за все с лихвой заплатит народ, о котором правители так радеют на словах, предпочитая обдирать, как липку, на деле. А чтобы рабочий класс не загнулся и не опустил рук, не желая более работать, от щедрот своих подбрасывали им подачки. Зарплаты рядовых тружеников некогда великой державы были настолько смехотворны, что иначе, как подачками, назвать их было сложно. Их едва хватало на то, чтобы не умереть с голоду, кое-как одеться, заплатить грабительские налоги, за газ, электричество, коммунальные услуги, растущие как на дрожжах. А еще нужно растить детей, кормить, обувать-одевать, учить. Да и самим иногда хочется праздника, в бесконечной череде серых, и унылых будней. Отдохновения от бесконечной, изматывающей работы только для того, чтобы выжить и воспитать детей, которые придут им на смену.

Дети заступят на рабочую вахту, когда родители, выжатые как лимон, будут отправлены на пенсию, выброшены на обочину жизни, где им отныне и предстоит пребывать до самой смерти. Если жизнь прожитая в бесконечном напряге была чрезмерно тяжела, то пенсионерская, во много раз хуже. И нет в ней никакой радости, и даже надежды на лучшее будущее. И остается пожилой человек один, никому не нужный, ни на что ни годный, в компании множества болячек, нажитых непосильным трудом. Остается одна радость, — пить. Тем более что сейчас это делать легко, не то, что при прошлой власти, озабоченной здоровьем нации, буквально помешавшейся на антиалкогольной компании. Новой власти на людское здоровье наплевать. Обеспокоена она лишь тем, как поплотнее набить свои карманы, даже если при этом вымрет вся нация.

В нынешнее время водки, вина, пива и прочей алкогольной продукции было хоть залейся. Жизни не хватит, чтобы попробовать все разнообразие спиртного, заполонившего полки многочисленных, выросших как грибы, винных магазинов, ларьков, и забегаловок, торгующих спиртным на разлив и днем, и ночью, порой откровенным пойлом. Хозяева жизни спешили делать деньги и не важно, какой ценой. И никого не волновало, что ежедневно жертвами зеленого змия, становятся тысячи людей, что алкоголь наносит стране такой урон, какого и не снилось ни одному локальному вооруженному конфликту. Каждый торговец горячительным зельем, старается раздобыть его подешевле, а продать подороже, срубить в легкую побольше денег.

На вырученные деньги ударными темпами и в кратчайшие сроки строятся очередные питейные заведения, пользующиеся неизменным спросом и дающие стабильный доход. Не зарастет к ним народная тропа. После работы, измотанный и издерганный работяга, затюканный кровососом начальником, физически и морально истощенный, озлобленный на весь белый свет, не видит дороги в обход вездесущих забегаловок, караулящих повсюду свои жертвы. И заманивает она страдальца призывно распахнутыми дверями, зазывая зайти, погасить пылающий в груди пожар, залив его порцией горячительного зелья. И ныряет работяга внутрь рюмочной, чтобы пропустить стаканчик-другой. Зажевать пойло купленным здесь же чебуреком из непрожареного теста, с крохотным комочком мяса внутри, происхождение которого, вряд ли кто из специалистов, смог бы с уверенностью определить.

И выходит он оттуда пьяный в дымину, и нет больше забот и хлопот, что терзали его душу бесконечно длинный день. Мозг заволакивает приятная пелена, и ни о чем не хочется думать. И бредет очередное потерянное тело на автопилоте домой. А там его ждет замызганная и нервная жена, куча сопливых ребятишек, которым постоянно что-то надо, и которые постоянно орут, чтобы обратить на себя внимание взрослых. Но ему на все наплевать. Он их в упор не видит, не слышит визгливого крика жены, не замечает мелькающих в воздухе, в опасной близости от лица, рук. В голове одна мысль, — добраться до кровати и забыться в алкогольном сне без сновидений, бездонном, как речной омут.

Завтра все повторится. И так день ото дня, из месяца в месяц, из года в год. И нет надежды, что все изменится к лучшему. Жизнь проходит, и с каждым прожитым в бесконечных заботах, тревоге и маете дней, ее становится все меньше. Не успеешь оглянуться, как уже пришла старость, и не о чем вспомнить кроме работы, и бесконечной череды серых, и однообразно унылых будней. И от одной только мысли о безрадостном конце, на душе становится так погано, что неудержимо хочется выпить.

Многие не выдерживают, ломаются. К чертям собачьим, работу, семью, если они мешают предаваться любимому занятию. Отныне лишь одна мысль на все времена, — где найти денег на выпивку, а точнее на опохмел, что случается каждое утро. Человек нигде не работает, но деньги находятся, и к вечеру он снова пьян. А когда пропитанный сивухой организм спит, ему нет дела до других, жизненных потребностей. Есть совсем не хочется, достаточно и того огуречного огрызка, что он употребил на закуску в компании таких же алкоголиков, чтобы поддержать организм в работоспособном состоянии. А если денег найти не удалось, есть родной дом, где всегда можно стянуть что-нибудь из вещей, нажитых во время трудовых будней. Когда и он, вместе с безликой массой людей, спешил каждый день на работу, вкалывая до одури за гроши. На эти гроши в семье кое-что покупалось, хотя из-за этих покупок, приходилось себе во многом отказывать. Употребление горячительного зелья, происходило втихую, на заначенные от супруги деньги, которых всегда было мало, чтобы устраивать себе ежедневно маленький праздник.

Но когда с ненавистной работой покончено, можно воспользоваться ее плодами, стащив из дома какую-нибудь вещь, и обменять ее на спиртное. Тем более что этого добра в городе хоть залейся. На каждого горожанина, от столетних старцев до грудных младенцев, производилось не по одному десятку литров горячительного пойла. В довершение алкогольного изобилия, в процесс зарабатывания денег, активно включились самые, что ни на есть, широкие слои населения, преуспевая на поприще спаивания сограждан.

И днем, и ночью, в жару и холод, они всегда на посту. Вездесущие старушки, торгующие семечками, в чьих бездонных баулах всегда найдется то, что утешит жаждущего выпить, или опохмелиться. И цены у бабушек гораздо демократичнее, нежели в магазинах и ларьках, чьи прилавки ломятся от алкогольного разнообразия. Качество продукции соответственное, но и цена в 2-3 раза, ниже магазинной. К тому же не факт, что приобретя в магазине спиртное за приличные деньги, человек не нарвется на подделку, еще более гнусную, нежели та, которой торгует на остановке знакомая бабуля.

Ей можно предъявить претензии, в случае чего. А как их предъявить магазину, да и кому? Высокомерной соплячке-продавщице, отпускающей клиентам спиртное с таким видом, словно она, лишь по великому принуждению вынуждена общаться с отбросами, протягивающими ей мятые десятки и полтинники. Или, может быть, здоровенному детине-охраннику, буравящему посетителей отдела крохотными, поросячьими глазками, едва прорисованными на заплывшей жиром физиономии.

Попробуй, возмутись и попытайся высказать претензии в адрес магазина и продавщицы, как тотчас же все и начнется. Сопливая продавщица зайдется в истошном визге, обрушивая на голову возмутителя спокойствия шквал оскорблений. Свиноподобный охранник, наконец-то соизволит оторвать жирную задницу от стула в углу, в который он врос окончательно и бесповоротно. И направится в сторону дебошира, поигрывая на ходу резиновой дубинкой. И крикуну лучше умолкнуть и прошмыгнуть серой мышкой в дверь, улепетывая без оглядки, унося на своих плечах шквал оскорблений, щедро навешиваемых на него разошедшейся продавщицей. Ежели бузотер замешкается, или вступит с ней в перепалку, распаляя зашедшуюся в истерическом припадке торговку, подобное поведение грозит ему серьезными неприятностями в лице приближающегося охранника. Когда свиноподобная туша добредет до нарушителя спокойствия, ему не поздоровится. Резиновая дубинка в сильных и умелых руках моментально собьет спесь с любого скандалиста, надолго отобьет охоту жаловаться.

И будет бедолага отлеживаться недели две, харкая кровью, с трудом выбираясь в уборную, и обратно на диван. Если ему повезет. Если охранник просто от души поработает дубиной, а затем, сграбастав неподвижное тело за шиворот, выволочет из магазина, и забросит в ближайшие кусты. Пускай полежит и подумает о своем недостойном поведении.

Затем, все также неторопливо, охранник возвратится на свое место в углу, врастая в стул жирной задницей. И все это действо происходит в гробовой тишине, уступившей место непрерывному гомону, столь характерному для подобных мест. В водочный отдел в основном тянется слишком возбужденный люд, зачастую страдающий с жестокого похмелья, которому не терпится скорее принять на грудь, для поправки здоровья. Или трезвый люд, в предвкушении пьянки, которая состоится спустя несколько минут, в ближайшем от магазина закутке. Но после инцидента все они сосредоточенно изучают ценники на бутылках, зачастую отличающегося лишь красочными этикетками. Хотя всем ясно, даже истеричке-продавщице, что название напитков не особенно читаются страждущей публикой, которую больше интересуют цифры на ценнике. Они купят то, что подешевле, потому что выйдет больше. Сосредоточенный обзор прилавка лишь для того, чтобы не встретиться взглядом с налитыми кровью, поросячьими глазками охранника. Чтобы не видеть подрагивающей в руке дубинки, которой он, с удовольствием пересчитает ребра любому, кто вызовет его недовольство.

Очередь редеет и рассасывается, и все возвращается на круги своя. И только мужик, вкусивший на собственной шкуре всей прелести демократии, больше не пойдет в этот магазин. Слишком чреват во всех отношениях, подобный поход. И паленой водкой отравишься, и матов за минуту выслушаешь столько, что порой и за неделю не услышишь в компании собутыльников. Не мудрено и остаться калекой на всю жизнь, пообщавшись с охранником, и его любимой дубинкой.

Лучше затариться горячительным у старушки, торгующей днем на бойком месте у остановки, а ночью из квартиры. Тем более, что качество предлагаемого продукта, зачастую ни в чем не уступает магазинному, а порой его и превосходит. И цена у бабули, более демократичная, доступная любому члену общества, даже из числа самых неимущих. И никакого охранника с резиновой дубинкой рядом, готового опробовать ее на тебе за любое неосторожное слово, и брошенный в его сторону, косой взгляд.

К тому же, получить вожделенную выпивку у уличных торговок можно и без денег. Принесенная из дома вещица обменивалась на порцию алкоголя, а иногда и на несколько. В зависимости от стоимости вещи, с точки зрения торговки. И хотя даже новая вещь оценивалась благодетельницей во много раз меньше ее реальной стоимости, клиенты не роптали, и не стремились сбыть товар в другом месте. Мучительно хочется выпить, и побыстрее, и ни о каких пробежках по городским улицам не может быть и речи.

И вновь продолжалась пьянка в компании таких же алкоголиков, тянущих из дома последнее. Или же перебивающихся случайными заработками, главным мерилом которых была достаточность на приобретение очередной порции спиртосодержащего пойла. И вновь до утра во дворе слышен хор нетрезвых голосов, о чем-то спорящих, что-то друг другу доказывающих. И лишь под утро, обессиленные после бурной бессонной ночи, расползались они по своим берлогам, чтобы погрузиться в беспробудные, алкогольные сны. Чтобы проснуться вечером с разламывающейся от боли головой, с нутром, выворачивающимся наизнанку от жестокого похмелья, и озаботиться единственным, жизненно-важным вопросом, где взять денег на опохмелку?

Взять негде. Работа давно брошена, заначки пропиты, а денег, которые приносит в дом работающая на двух работах жена, ему никогда не найти. Остается лишь, воспользовавшись отсутствием в квартире домочадцев, стащить представляющую ценность вещицу, и обменять ее на вожделенную дозу спиртного. Невыносимо тянутся минуты для измученного похмельем организма, а домашние все не расходятся, словно сговорившись следить за ним. Но детям нужно в школу, жене на работу, и квартира пустеет. А спустя еще несколько минут, исчезает из дома и страдалец, прихватив очередную вещь, которую можно обменять на вожделенное спиртное.

Финал подобной истории всегда одинаков. В конце концов, у жены лопается терпение, из-за беспробудного пьянства мужа, нежелания работать, и постоянных краж вещей. И тогда благоверному указывается на дверь, ключи от квартиры изымаются, а сам он, выставляется за порог. Детям категорически запрещается общаться с беспутным папашей, тем более пускать его на порог.

В одночасье, очередной горемыка оказывается без работы, семьи, крыши над головой и средств к существованию. Пару дней он пытается вернуться домой, осаждая мольбами и упреками жену и детей, но, так и не добившись желаемого, начинает новую жизнь. Дорога у него теперь одна, в бомжи, существа, жизненный смысл которых связан с поиском спиртного. Но последние месяцы до выдворения из родных пределов, у алкаша и не было иного смысла существования, в этом отношении ничего не менялось. Напрягало другое, теперь он должен был заботиться и о собственном пропитании, и о крыше над головой. И хотя пришибленный алкоголем организм не требовал изысков в пище, даже самой грубой ее требовалось ничтожное количество, но еду еще нужно найти, а дорога домой, где всегда можно что-нибудь перехватить, чтобы набить кишку, отныне для него заказана.

Еще неделю назад он с презрением отворачивался от заросших бородами, с пыльными, давно немытыми головами субъектов, что порой попадались ему на глаза, роющиеся в помойных бачках, в поисках бутылок и остатков съестного. Но голод напрочь убивает стыд, выворачивая кишки наизнанку. Всего пару дней новой жизни и очередной, давно не бритый и не мытый субъект, в затасканной грязной одежонке, вливается в армию бомжей, оккупировавшую городские улицы и колодцы теплотрасс. Найденные в помойных бачках остатки еды уже не кажутся мерзкими на вид, и совсем даже ничего на вкус. Жилище, устроенное в колодце теплотрассы, с постеленными на трубы досками, картоном и разной ветошью, оказывается ничуть не хуже старого домашнего дивана, с выпирающими пружинами. Засыпать, приняв на грудь очередную порцию спиртного под звуки журчащей по трубам воды, не хуже, чем дома, под беспрестанное бормотание работающего сутки напролет, телевизора. И его работа по сбору пивных бутылок, ничуть не хуже той, которой занимался, будучи законопослушным гражданином страны, спеша на завод в однотонной массе вечно сумрачных и сосредоточенных людей.

Эта работа даже лучше. Не нужно особенно напрягаться. Сиди где-нибудь в тенечке вблизи остановочного комплекса, поглядывай на мужиков, попивающих пивко после рабочей смены. Да успевай поднимать с земли порожнюю тару, укладывая ее в необъятную сумку, подобранную на одной из свалок и заштопанную подручными материалами. А заодно поглядывай по сторонам, дабы не прозевать появление конкурента, и если таковой объявится, гнать его пинками прочь.

Леший оказался на улице, как и большинство его коллег по ремеслу. Он стал откликаться на кличку Леший, которая ни за что бы не могла приклеиться к нему еще пару лет назад, в прошлой жизни. Настолько далекой, что порой ему, казалось, что не было ничего в прошлом, что он живет всю жизнь в колодце теплотрассы. Питается объедками, допивает опивки из пустых бутылок. В прошлой жизни он носил короткую стрижку, и щетина на его щеках редко задерживалась дольше, чем на пару дней. Он всегда был опрятен и чист. Но затем все изменилось. Он даже не заметил, когда это началось.

Стал все чаще заглядывать с мужиками после работы в многочисленные, разбросанные по всему городу рюмочные и чебуречные, все сильнее надираться там, возвращаясь, домой на автопилоте. Частенько и не добирался до дома, ночуя в кустах. А утром, с раскалывающейся от боли головой, нужно идти на работу. И не всегда он был в состоянии совершить такой подвиг. Постепенно работа отошла на второй план. На заводе он появлялся все реже, предпочитая монотонной и изматывающей работе на производстве, компанию таких же, как и он субъектов, давно махнувших на все рукой. И ничего, живут же люди, не утруждают себя работой, каждый день пьяны, и никто еще не умер с голоду.

Глядя на них, Леший окончательно махнул рукой и на работу, и на семью. Каждый день хотелось только одного, — выпить. Особенно мучительно этого хотелось с утра пораньше, когда организм требовал спиртного для поправки подорванного накануне здоровья. Чтобы пить, нужны деньги, которых нет, и он пошел по проторенному предшественниками пути. Начал таскать из дома вещи, чтобы обменять их на сивуху и пропить в компании таких же, как и он, конченых алкоголиков.

Терпение супруги оказалось не беспредельным. Поначалу она пыталась бороться, наставить его на путь истинный, увести со скользкой дорожки, на которой оказался под влиянием друзей-приятелей. Кодировала, устраивала на работу. Но только кодирования, вкупе с работой, хватало до первой пьянки, а затем все возвращалось на круги своя. И когда он в очередной раз расстался с работой, уйдя в бессрочный запой, терпение супруги лопнуло. Ему было указано на дверь без права возвращения.

Он оказался на улице в том, во что был одет. У него даже чемодана не было, как у большинства его предшественников. Таскать из дома и пропивать он начал сперва свои вещи, думая, что это не так заметно. И лишь после того, как перетаскал торгующим самопальной водкой старушкам весь свой гардероб, за исключением того, во что был одет, принялся за вещи домочадцев. Жена уже не раз устраивающая ему скандалы, сразу же заметила, когда стали пропадать ее вещи. Хотя он и старался брать самые неприметные, которые супруга вроде и не носит вовсе, а значит, не должна заметить их отсутствия. Но их пропажа становилась, известна гораздо раньше, чем он рассчитывал.

Когда он, покончив с разной мелочевкой, утащил шубу жены из меха сурка, все и случилось. Несмотря на то, что шубке исполнилось несколько лет, она была в приличном состоянии. Ему удалось выручить за нее приличные деньги, неслыханные для компании, привыкшей промышлять мелочевкой стащенной из дома, потому что все ценное, ими уже давно было пропито.

Неделю Леший в компании себе подобных, спившихся и опустившихся личностей, среди которых было немало представительниц прекрасного пола, над которыми время и водка поработали столь нещадно, что и женщинами их можно было назвать лишь с большой натяжкой, пировал в свое удовольствие. Местом для попоек они избрали небольшой, изрядно запущенный лесок, начинающийся прямо за крайним домом квартала. И хоть лесопосадка по площади была небольшой, но дремучей, густо заросшей не знавшими санитарной обработки деревьями и кустами.

Работники садово-паркового хозяйства, что ежегодно подстригают поросли придорожных кустарников и обрезают верхушки деревьев, не бывали в этих местах. Деревья и кустарники росли предоставленные самим себе. Не было в них однообразной, шаблонной красоты, к которой стремились люди в оранжевых жилетах, причесывая городскую растительность под одну гребенку.

Росли деревья вольготно и свободно, переплетаясь ветвями, создавая причудливые зеленые композиции. Порой их переплетения были настолько тесны, что света белого не было видно сквозь зелень ветвей. Царили под кронами деревьев прохлада и полумрак, в которых так хорошо укрываться от прокаленных солнцем городских улиц. Особенно приятно уединиться в тиши деревьев и кустов, на зелени трав с любимой, провести на роскошном природном ложе незабываемые часы.

Особой популярностью раскинувшийся за окраиной квартала лесок, граничащий с гаражным кооперативом «Дружба», пользовался у влюбленных, жаждущих тесного общения, но не располагающих жильем, свободным от болезненного надзора взрослых. Их тянуло туда словно магнитом. Там они могли насладиться уединением, не опасаясь быть застуканными вездесущими родителями. Их предки были уверены в том, что любимые чада направились на учебу в ВУЗы и колледжи, получать знания, которые им понадобятся во взрослой жизни.

Унылы и тягостны лекции и семинары, экзамены и зачеты, а учиться еще много-много лет. Летние, солнечные дни так мимолетны и скоротечны, и тратить их на постылые посиделки и бумагомарание, в осточертевших до одури аудиториях, сущее безумие. Все можно наверстать позже, когда наступят унылые осенние дни, промозглая слякоть, мороз и холод зимы, бесконечная грязь и сквозняки затяжной весны. Пока на дворе стоят погожие солнечные деньки, к чертовой матери лекции и конспекты, когда можно предаться более интересным и сладостным занятиям.

Что может быть лучше, чем умопомрачительный секс с любимым человеком, на природе, в нескольких минутах ходьбы от родного дома. Вкусить сладостей любви, а затем, со смехом обсуждать глупых взрослых, искренне верящих в то, что их мальчики и девочки, незаметно для них, превратившиеся в молодых мужчин и женщин, находятся на занятиях. Что даже в жару и разлившийся по улицам солнечный беспредел, продолжают упорно грызть гранит науки, прокладывая дорогу во взрослую жизнь. Но девочки и мальчики предпочитали познавать взрослую жизнь, ее интимную составляющую, в старой заросшей лесопосадке, подальше от чрезмерного родительского внимание и опеки.

Единственное, что могло нарушить их уединение, это очередная парочка, пробирающаяся сквозь заросли в поисках укромного места для интимного свидания. И хотя лесок был небольшой, поросших зеленью просторов, с избытком хватало для того, чтобы укрыть всех, жаждущих найти уединение.

По возрасту лесок был ровесником городка, появившись сразу же за появлением кирпичных четырехэтажек. С тех пор он рос, не тревожимый гомоном рабочего люда в оранжевых спецовках, не пугаемый шумом бензиновых пил. Лес рос и процветал и не одно поколение юношей и девушек именно здесь, потеряли невинность, впервые вкусив сладостей плотской любви. Когда-то в молодости и Леший, впервые овладел здесь симпатичной девчонкой из соседнего двора, кареглазой и стройной, рыжей хохотушкой. Они потом частенько бегали туда, чтобы заняться любовью.

Жаль, что летние денечки столь скоротечны. Проходит лето. Наступает пасмурная, дождливая осень, предшественница холодной, стылой зимы. Не порезвишься в заветном лесочке, ставшем свидетелем и хранителем множества интимных тайн. Трава, на которой они любили нежиться и дурачиться, сжимая друг друга в объятьях, больше не бархатистая и пушистая, как летом. Из изумрудной, превратилась в коричнево-желтую, свалявшуюся и ломкую, разлетающуюся в труху при слабом прикосновении. На осенней траве уже не поваляешься, нет в ней былой мягкости и податливости, она стала ломкой и колючей. Земля, не прогретая живительными, солнечными лучами, более не манила, не расстилалась призывно перед влюбленными. Рискнувший поваляться на стылой земле десяток минут, серьезно рисковал заболеть. В лучшем случае подцепить простуду, в худшем, воспаление легких.

С наступлением осеннего ненастья и холодов, зарастала проторенная молодежью дорога в лесок. Влюбленным парочкам приходилось искать иные места, пригодные для уединения. А их было не так уж много, и все они проигрывали в сравнении с зеленью трав старого леса. Но иного выхода не было. Дорога в лесок на время была забыта, а молодая кровь бурлила в жилах и настойчиво требовала своего.

Можно уединившись с любимым человеком в лифте, застрять между этажами и заниматься любовью, пока лифт не приведет в движение, вызванный жильцами лифтер. Когда тесная кабинка, ставшая на время интимным пристанищем влюбленных приходит в движение, нужно успеть привести себя в порядок. Стереть с лица блаженно-счастливое выражение, придать ему должную суровость, чтобы по прибытии на место, очень даже естественно накинуться на лифтера, ругая того за медлительность, в деле освобождения пленников из лифтового плена. А затем с гордыми и независимыми лицами удалиться, оставляя на полу кабины лифта, разные досадные мелочи, что остаются на месте любви. Заставляющие работников, занимающихся уборкой лифта материться, выгребая использованные резиновые изделия, оставленные на полу любителями экстремального секса. И уходить домой, либо на учебу, которую тоже нужно иногда посещать для получения оценок и зачетов.

Если мастер по лифтам оказывался слишком прытким в деле починки застрявшего между этажами механизма и обламывал молодежи весь кайф, то нужно спешить в другой квартал, где также имеются склонные к внезапным поломкам лифты. И надеяться что очередным, освобождающим их из плена лифтером, окажется не такой торопыга, как предыдущий мастер, и тем более не он сам. Иначе будет трудно объяснить ему повторную встречу, случившуюся вскоре, при схожих обстоятельствах.

В районе, где жил Леший, лифтов не было и в помине, а ехать в другой конец города, желания не было. Приходилось искать иные варианты для интимной близости с рыжей девчонкой из соседнего двора, жизни без которой он уже не мыслил. Оставались подъезды, подвалы и чердаки. Теоретически эти места были вполне подходящими для любовных свиданий, и в некотором смысле даже комфортнее, нежели тесные кабинки лифтов, с ограниченным количеством интимных позиций.

Но в подъезде, входящие, или выходящие из дома жильцы, легко могли застукать парочку на самом интересном. А это крик, шум и полный облом, с которым не сравнится слишком рано добравшийся до застрявшего между этажами лифта, мастер. Это еще и слухи, с небывалой скоростью разносящиеся по округе, могущие стать достоянием ушей тех, кому знать про это совсем необязательно. Родителей юношей и девушек, что усердно грызут гранит науки в учебных заведениях, и уж никак не отираются похотливо в чужих подъездах. Скандальная история, ставшая достоянием гласности, может надолго разлучить влюбленных. Контроль со стороны родителей будет настолько плотным, что не только заняться любовью, но и перекинуться парой ничего не значащих фраз, будет невозможно. Поэтому подъезды оставались на крайний случай.

Существовали еще подвалы и чердаки, редко посещаемые жильцами без крайней надобности. Визиты граждан туда были настолько редки, что всерьез опасаться быть застуканными, не стоило. Но если в теплое время года, когда проводились плановые ремонты и осмотры водопроводных сетей и теплотрасс, двери подвалов были гостеприимно распахнуты, словно приглашая желающих внутрь, по окончании сезона ремонтных работ, все было с точностью до наоборот. Летом, пользоваться услугами грязных подвалов и пыльных чердаков при наличии зеленого лесочка неподалеку, было глупо. Поздней осенью, зимой и ранней весной, когда эти места обязательно бы пригодились за неимением лучшего, использовать было невозможно. С наступлением дождливых дней, двери подвалов и чердаков запирались на огромные замки, ключи от которых хранились у коменданта двора. И отпирались они только в случае аварии, требующей незамедлительного вмешательства соответствующих служб.

Запирались подвалы и чердаки не из желания насолить влюбленным парочкам, решившим на время воспользоваться услугами пыльных и грязных, обжитых мышами и голубями, помещений. Запирались они для того, чтобы там не нашла пристанище вездесущая пацанва. Что забирается в подвалы исключительно с целью что-нибудь поломать, набедокурить, или устроить пожар. Пожар многоэтажному дому был не нужен, как и сломанные манометры, запорная арматура, и прочие необходимые для нормальной жизнедеятельности вещи, до порчи которых так охоча детвора.

Помимо детишек, подвалы и чердаки обживали в холодное время года разные деклассированные элементы, которых хватало во все времена и при любой власти, но стало особенно много в последнее время. Если в теплое время года они не баловали своим вниманием чердаки и подвалы, предпочитая устраивать ночлег на природе, где-нибудь под кустом, укрывшись драным одеялом, подобранным на ближайшей помойке, то с наступлением холодов все менялось. Под кустом уже не поспишь, даже понавздевав на себя все тряпье, имеющееся в загашнике. Как не укутывайся, промозглая земля вытянет из человека к утру все живительное тепло, наполнит тело мертвецким холодом, пропитает сыростью внутренности так, что никакая медицина не в состоянии будет помочь. И хотя проку в существовании существ, вечно грязных и вонючих, пугающих своим видом детей и благополучных, сытых и довольных жизнью граждан нет, но эти существа, которых лишь с превеликим трудом можно назвать людьми, остервенело цеплялись и за такую, презренную и ничтожную жизнь.

С наступлением холодов, вся эта вонючая, кишащая блохами и вшами братия, снимается с облюбованного ими места где-нибудь в лесопосадке, или на берегу реки, и направляется на поиски теплого жилья, чтобы пережить тяжелый для бродяг сезон. Для подобной категории людей, идеальным пристанищем являлись подвалы и чердаки, где с относительным комфортом, можно перекантоваться до наступления теплых дней.

Главное не шуметь, не вступать в конфликт с жильцами, которые явно будут не в восторге от подобного соседства, и избавятся от непрошеных гостей при первой же возможности. Главное для бродяги, осторожность. Прокрасться в подвал ночью, когда все спят, и в доме нет светящихся окон, чтобы никто не заметил появления незваных гостей. Рано утром, пока все спят, незаметно выползти из подвала и раствориться в предрассветной мгле, отправляясь на промысел, позволяющий им хоть как-то существовать.

Но при всей своей осмотрительности, компании бродяг не задерживались на одном месте, больше чем на 1-2 недели. Употребляемые ими в неограниченном количестве денатурат, технический спирт, средства для мытья окон и унитазов, и прочая спиртосодержащая гадость, не очень-то располагали к молчаливой осторожности. Загруженные тяжелым спиртом головы отнюдь не прояснялись. Размягчившиеся от беспробудного пьянства мозги, отказывались работать. И плевать, что кто-то видит возвращающегося на лежбище бомжа, пьяного в хлам, после удачного в его бродячей жизни, дня.

В подвале можно запалить небольшой костерок, и поджарить аппетитный кусочек мяса, стащенный с лотка у торговца, или найденный в мусорном баке, отправленный туда слишком щепетильными по части свежести продукта, хозяевами. Или разделать и изжарить пойманную на помойке кошку, грязную и косматую, словно бомж, и по сути таковой и являющейся.

Множество их, выкинутых бессердечными людьми за дверь, скитаются по дворам и подвалам, обыскивают мусорные контейнеры в поисках пропитания. Благодаря хитрости и пронырливости, они успевают вытащить из бачков лучшие куски, оставив припозднившемуся бомжу лишь жалкие отбросы. Бродячие кошки и собаки были первыми конкурентами бродяг, опустившихся и спившихся граждан некогда великой державы. Между представителями животного и человеческого миров, велась непрекращающаяся война за выживание. Бомж, застукав в бачке не успевшее ретироваться четвероногое, не раздумывая сворачивал ему шею. Этим он одновременно убивал двух зайцев. На одного конкурента, в плане добычи съестного из мусорного бака становилось меньше, это, во-первых. Ну, а во-вторых, четвероногий, блохастый конкурент, представлял собой несколько килограммов пусть жилистого и жесткого, но, тем не менее, мяса. Которым приятно разнообразить меню, состоящее по большей части из объедков, выуженных из мусорного бака.

В бытность свою добропорядочным и законопослушным гражданином страны, возвращаясь с работы ночью, Леший стал свидетелем облавы, устроенной деклассированным элементом, на четвероногих. Сие действо происходило под покровом ночи, в полной тишине. Слышен был лишь топот множества бегущих ног, хриплое дыхание преследователей, вооруженных дубинами и обрезками арматуры. Леший, ставший невольным свидетелем и очевидцем жуткой ночной охоты, боязливо врос в стену дома, чтобы загонщики, распаленные желанием убивать, его не заметили.

Ему повезло, он остался незамеченным. Сперва мимо него пронеслась, преследуемая опустившимися людьми, звериная стая. Молча, плечом к плечу, в одном строю, бежали извечные враги, непримиримые противники по жизни, кошки и собаки, спасаясь бегством от человека, ставшего общим врагом. Так они промчались мимо, обдав его своим дыханием, в надежде спастись. А следом, всего в десятке метров, с дубинами и металлическими обрезками в руках, неслась другая, более страшная стая. Ее составляли существа, некогда бывшие людьми, нынче относящиеся скорее к звериному роду-племени, нежели человеческому. В облике их было больше звериного, чем человеческого. Налитые кровью глаза горели в темноте, преисполненные одного желания, — убивать. И неважно, кто окажется на их пути, — кошка, собака, или запоздалый прохожий. Главное убить, превратить в кровавое месиво, которое так легко отделять от шкуры, и вытряхивать из одежды.

Страшная, молчаливая толпа пронеслась мимо, скрывшись в соседнем дворе, заканчивающемся глухой подворотней. Объединенные голодом в одну стаю, бомжи охотились на добычу по всем правилам охотничьего искусства. Загоняли дичь туда, где разномастная и разношерстная стая теряла свои преимущества в скорости и выносливости. Человеческая стая получала многократное превосходство в силе, учитывая железо и дубье в руках. Угодившему в ловушку зверью некуда бежать и оно вынуждено будет либо попытаться прорваться обратно, сквозь плотный строй загонщиков, либо принять смерть на месте.

Уже в подъезде, Леший услышал дикий звериный визг, донесшийся из злополучного тупика. Стая напала на стаю, клыки и когти одних, противостояли дубинам и железу других. Кто станет победителем, нетрудно было догадаться. Мало кому из загнанного в тупик зверья, удастся прорваться сквозь строй загонщиков. Большая часть примет смерть на грязной, и пыльной мостовой, заплеванной, и загаженной жильцами, что мирно посапывали во сне, не обращая внимания на надсадный вой за окном.

Редкий человек проснется, и досадливо поморщившись, перевернется на другой бок, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать доносящегося с улицы воя. И только много лет страдающий бессонницей пенсионер, лежа в кровати с открытыми глазами, предпримет какое-то движение. Подкрадется к окну, и на пару сантиметров отодвинет занавеску. Вопьется по-старчески подслеповатыми глазами в зашедшуюся в истошном визге, темноту за окном.

Будет о чем рассказать старичью, что собирается утром на лавочке у подъезда для посиделок. И когда старые кошелки примутся обсуждать происхождение бурых пятен на асфальте, так похожих на кровь, вот тогда и выступит он, единственный свидетель случившегося ночью. Оборвет невероятные домыслы о том, что банда грабителей и убийц порешила в тупиковом дворике уйму народа за одну ночь, а затем бесследно исчезла, прихватив тела убиенных. Совсем уж соберутся старушки бежать до ближайшего телефона и звонить в милицию, чтобы поведать им свои умозаключения по поводу ночного злодейства, приключившегося в тихом дворике, и тут появится он, очевидец ночного кошмара, и все расставит на свои места, дав пищу разговорам недели на две. Все это время страдающий бессонницей гражданин будет чувствовать себя в центре внимания. И чтобы как можно дольше купаться в лучах внезапно свалившейся на него славы, старик станет ежедневно выползать на лавочку самым первым, покидать ее последним, чтобы ничто из разговоров не прошло мимо его ушей.

Но пройдут дожди, водяные реки смоют с асфальта бурые пятна, и все вернется на круги своя. О случившемся в тупике кровавом побоище, устроенном бомжами, будет забыто. Ставший в последнее время известным пенсионер, вновь станет никем, одним из многих. И будет еще дольше ворочаться в постели без сна, чутко прислушиваясь к разлившейся за окном тишине. Не послышатся ли из темноты какие-нибудь звуки, не случится ли нечто необычное, что вернет ему былую популярность.

Работяга Леший, возвращаясь ночью с работы, домой, станет всякий раз вздрагивать, заслышав в отдалении шаги, и прятаться в темном углу, завидев человеческие силуэты.

Бомжи охотились на кошек и собак, которые обеспечивали их вкусным, дармовым мясом. Нужно только, как следует приготовить его, и оно будет ничуть не хуже, чем шашлыки, которыми торгуют на рынке кавказцы. Их шашлыки, из неведомо какого мяса, нравятся простому люду, который любит расслабляться под водочку за порцией горячего, ароматного блюда.

Чтобы приготовить дичь, нужен костер. Разжечь костер не проблема. В подвалах многоэтажек, топлива в изобилии. Десятки деревянных стаек-сараев, хранителей разного барахла, которое и дома ни к чему, и выбрасывать жалко.

Закрываются хранилища забытых вещей на простенькие замки, вроде тех, что вешают на почтовые ящики. Надеясь уберечь их содержимое от нечистых на руку людей, любителей поживиться печатной продукцией за чужой счет. Или защитить от хулиганов, которым содержимое ящика не столь важно, как неудержимое желание сделать пакость. И хотя простенькие замки не спасали ни от мелких жуликов, ни от хулиганов, но упертые жильцы, с маниакальным упорством продолжали навешивать их на почтовые ящики, теша себя иллюзией безопасности.

Желающие поживиться содержимым ящиков, без труда вскрывали примитивные замочки гвоздем, или отверткой. Если добраться до содержимого не удавалось, то газеты и журналы вытаскивались через прорезь ящика, через которую они туда и попадали, доставленные почтальоном по адресу. И не беда, если при этом печатная продукция потеряет товарный вид. Что же касается другой категории людей, — хулиганов, им на содержимое ящика вообще наплевать. Главное что-нибудь оттуда вытащить, журнал, газету, или письмо. Порвать в мелкие клочья и высыпать обратно. Пускай потом хозяева почтового ящика собирают мозаику из обрывков, да поминают людей, поглумившихся над корреспонденцией.

Если достать почту из ящика не удавалось, у хулиганья имелся достойный ответ. Что невозможно достать, легко истребить прямо в ящике. «Спички детям не игрушка!», — лозунг пожарной части знакомый всем с детства. Этими самыми не игрушками, и развлекались детишки. Элементарное их поджигание было далеко не главной детской шалостью в обращении с порохом. Подожженные хулиганами ящики выгорали дотла, вместе с оказавшейся внутри корреспонденцией. При удачном раскладе, оказывались охваченными огнем и соседние. Вскоре весь ряд почтовых ящиков в подъезде полыхал, охваченный пламенем. Разгоревшийся на стене костер, оставлял после себя закопченные стены и потолок, задымляя подъезд едким дымом сгоревшей краски.

Чаще всего, в подъезд выскакивал кто-нибудь из жильцов первого этажа, в чьи двери начинал просачиваться едкий дым, сигнализируя об опасности. Оценив размеры бедствия, жилец обнаруживший источник дыма, стучал в двери соседей, чьи носы были не столь чувствительны к начинающемуся пожарищу. А затем жильцы, совместными усилиями приступали к его тушению. После чего в подъезде целую неделю стояли лужи черной от гари и пепла воды, с плавающими в них обгоревшими бумажками, закопченные стены и потолок, требующие к себе пристального внимания соответствующих служб. И долго еще потом техничка из ЖЭКа, моющая подъезды, громко материлась, оттирая следа пожарища.

Виновников переполоха давно и след простыл. Они испарились из подъезда, едва заполыхала первая газета. И за пожаром, и за случившимся по этому поводу переполохом, они предпочитали наблюдать с безопасного расстояния, с таким видом, словно они не сном, ни духом, не причастны к инциденту. И даже дома, под пытками устроенными родителями, очень сильно сомневающимися в невинности собственных чад, они ни за что, не признаются в содеянном. И тем более, не сознаются в злодеянии постороннему человеку из числа жильцов, тоже сильно сомневающихся в непричастности к случившемуся, детворы.

Признаться в содеянном, значит подписать себе смертный приговор. Сперва прямо на месте признания, провинившемуся оторвет уши кто-нибудь из жильцов пострадавшего подъезда. Затем, влекомый за уши преступник, будет доставлен по месту жительства, пред грозные очи родителей, которым предстоит непростой разговор. Помимо неприятного разговора, им предстоит возмещать ущерб, причиненный подъезду пакостным чадом, который выльется в изрядную сумму. И чем весомее понесенный семейным бюджетом ущерб, тем ощутимее наказание хулиганистому отпрыску. Это означает ежедневную порку для профилактических целей, плюс домашний арест на длительный срок, что является самым тяжелым наказанием.

Деньги уплачены, моральный и материальный ущерб возмещены, и жильцы дружно красят почтовые ящики в яркие и причудливые цвета, навешивая, маленькие, узорчатые замки. Если был найден виновник пожара, до очередного поджога проходило немало времени. Если виновник возгорания так и не был найден, очередного пожара, не стоило ждать слишком долго.

Подвальные стайки под завязку набиты разным барахлом, украшали такие же крохотные замки, как и почтовые ящики в подъездах. Если под рукой нет ни отвертки, ни ржавого гвоздя, в деле открывания стаек пригодится найденный здесь же кусок арматуры, или увесистый камень. Стоит булыжником приложиться от души и летит крохотный замочек к чертям собачьим, не подлежа более ни ремонту, ни дальнейшей эксплуатации.

В стайках чего только нет! Полно всякого старья, держать которое дома не имеет смысла, а выбрасывать жалко. В небольшую по размерам стайку напихано под завязку тряпья, мебели и разнообразной утвари. Пожелай кто-нибудь из бомжеватой братии обставить старьем, собранным по подвальным стайкам квартиру, барахла хватило бы с избытком.

Когда-то, давным-давно, имелись и у них законные метры жилплощади. Но в силу различных жизненных причин, наипервейшей из которых было пагубное пристрастие к спиртному, они этих метров лишились, соответственно и крыши над головой. Кто-то квартиру пропил, кого-то выгнала из дому уставшая терпеть беспробудное пьянство супруга, кого-то, пользуясь пристрастием к алкоголю, выселили из дома родственники, польстившиеся на приходящие в запустение квадратные метры жилплощади. Кто-то, опять же с помощью родственников, или бывшей благоверной, оказывался на улице, вернувшись после многолетнего отсутствия по причине отсидки в местах не столь отдаленных. А у кого-то ничего не было с самого начала, беспутные папаша с мамашей пропили жилье, сгинув в алкогольном угаре, обрекая родное чадо на подвальное существование.

Квартир у бомжей не было, но жилья имелось предостаточно. В летние, солнечные дни, им и улица была родным домом. Особенно зеленая и тенистая ее часть, где-нибудь в лесочке, или на газоне. В прохладные, дождливые дни, они находили приют в подвалах городских многоэтажек и на чердаках. С наступлением холодов, излюбленным местом обитания бомжей, становились подвалы. Но зимой проход внутрь закрывает наглухо запечатанная, массивная металлическая дверь с серьезным замком, справиться с которым невозможно ни отверткой, ни ломиком. Приходилось бомжам в поисках тепла перебираться в колодцы теплотрасс, на горячие трубы.

Но весной и летом, особенно если комендант двора, или старший дома не особенно рьяно следил за тем, открыты, или закрыты подвальные двери, можно обитать там. В их распоряжении оказывался целый подвал с множеством деревянных стаек, под завязку набитых разным барахлом, что давно стало ненужным прежним хозяевам, но еще послужит опустившемуся люду.

В первую же ночь, пробравшаяся в подвал бомжиная ватага, курочит узорчатые замочки, прикрывающие доступ к содержимому стаек. И, как, только, звякнув на прощание, они отлетают прочь, содержимое стаек подвергается тщательному досмотру и сортировке. Вскоре в облюбованном углу подвала появляется некое подобие меблированной квартиры, с шифоньерами, столами и кроватями, стульями и табуретками. Барахло, что поплоше, которое не может представлять интереса для потенциальных покупателей, всяких пенсионеров, или нищих бюджетников, идет в личное пользование подвальных постояльцев. Бомжам также достаются и слишком габаритные вещи, находящиеся в приличном состоянии, и определенно могущие вызывать покупательский интерес. Особенно, если учесть, по каким бросовым ценам сплавляет на городской толкучке барахло, опустившаяся братия.

Но как бы не было заманчиво, вытащить из подвала и загнать на рынке какой-нибудь шкаф, комод, или старенький телевизор, это требовало слишком больших усилий. Да и хлопотно это, особенно если учесть, что им приходилось скрываться от посторонних глаз. Остаться незамеченными, таща через весь двор какую-нибудь тяжесть, весьма проблематично. Делать это днем, значит на 100% привлечь ненужное внимание, что чревато разборками, побоями, и выдворением с облюбованного места. Если тащить из подвала ночью, или рано утром, когда жильцы спят, существует другая опасность. Жильцы дома возможно ничего и не заметят, но это громоздкое барахло нужно еще дотащить до рынка, а это не всегда рядом.

Да еще какой-нибудь, страдающий бессонницей пенсионер, узрев живописную компанию бомжей, прущую доисторический шкаф, не поленится, злорадно ухмыляясь, вцепиться старческими ручонками в трубку телефона, и набрать заветные цифры. И потом, злорадно ухмыляясь, приложив трубку к уху, слушать, как на том конце провода, матерясь, просыпается не выспавшийся мент, разбуженный на самом интересном месте. Пуская слюни от удовольствия втолковывать тупорылому блюстителю законности, что он стал очевидцем преступления, и человек, прильнувший к трубке на другом конце провода, просто обязан принять меры, чтобы пресечь творящееся безобразие. И сделать это, побыстрее, пока вороватые мерзавцы не скрылись из поля зрения бдительного гражданина. И раз у тебя на плечах погоны, будь добр, шевели задницей, или весь город узнает, как блюстители законности реагируют на звонки граждан по поводу нарушений правопорядка.

Зловредный пенсионер мог в таком духе разглагольствовать сколько угодно, если бы у слушателя хватило терпения выслушивать старческое словоблудие. Но поскольку бесцеремонно разбуженный мент, явно не расположен, выслушивать монолог желчного старикана, разговор прерывался, едва пенсионером указывался адрес, где, по его мнению, совершалось злодеяние века.

Оскорбленный столь бесцеремонным обращением с важным свидетелем, в одиночку разоблачившим преступную шайку, захлебываясь слюной от злости, стуча палкой по полу, старик вновь набирал заветную комбинацию цифр, — 02. Ответом ему были короткие гудки, красноречиво говорящие настойчивому абоненту о том, что номер занят, и пора оставить его в покое. И чем дольше крутил озверевший старикан диск старинного телефона, тем громче и настойчивее стучала по полу его клюка, будя соседей снизу. Вскоре, в ответ на постукивание клюшкой по полу, снизу шваброй стучали соседи. Насколько был глух к звонкам пенсионера далекий дежурный мент, настолько же глух и безучастен был и старик к стуку, доносящемуся снизу.

Осознав тщету стучания шваброй в потолок, единственным результатом которого станет отвалившаяся штукатурка, но никоим образом не успокоение разошедшегося старикана, соседи сменили тактику. Теперь и они отчаянно накручивали телефонный диск, стремясь дозвониться до престарелого буяна. Но вместо ответа, в трубке звучали монотонные, короткие гудки. Когда терпение иссякло, взбешенный не на шутку сосед, снизу, разбуженный самым бесцеремонным образом за два часов перед подъемом на опостылевшую работу, бросил это бесполезное занятие. Накинув на плечи халат, он пулей взлетел этажом выше и со всей дури начал молотить руками и ногами в дверь пенсионера, вымещая на ни в чем не повинной деревяшке, скопившуюся злость, перехлестнувшую через край.

От оглушительного стука в дверь, сопровождаемого отборным матом, не мог проснуться только мертвый. Но поскольку подъезд жилого дома за редким исключением населяли живые люди, то вскоре дом оживал, и начинал шевелиться, как растревоженный улей. Одна за другой открывались двери, и все вокруг наполнялось гулом раздраженных голосов. Вскоре во всем подъезде не оставалось ни единой живой души, не разбуженной шумом, поднявшимся с утра пораньше.

День был безнадежно испорчен, даже не успев начаться. Лишь зловредный старик, ставший причиной всеобщего переполоха, притворялся спящим, ожидая, когда перестанут сыпаться на его дверь пушечные удары рук и ног взбешенного соседа снизу. Он больше не стучал клюшкой об пол, проклиная, на чем свет стоит, милицейского дежурного. Старик напрочь забыл о телефоне, уронив трубку рядом с аппаратом едва ли не сразу после того, как на его дверь обрушились удары, и послышался отборный мат. Единственное, на что его хватило, подкрасться на цыпочках к стонущей под ударами двери и мельком глянуть в глазок, чтобы вычислить виновника ужасного шума, хотя по доносящемуся из-за дверей мату, трудно было не узнать его хозяина.

Пенсионер сидел за плотно закрытой дверью притворяясь, что ничего не слышит. Словно он единственный, безмятежно спящий человек, которого не потревожил грохот в подъезде. И лишь когда выплеснувший злость на безответную дверь сосед удалился, восвояси пытаясь уснуть, что было в принципе невозможно, старик сменил позу истукана, выросшего рядом с телефонным аппаратом.

Выждав для верности еще минуту, прислушиваясь, не послышится ли из-за двери подозрительный шорох, старикан на цыпочках подходил к ней, заглядывая в глазок. Не обнаружив взбешенного соседа, старик развивал бурную деятельность. На свет божий извлекались бумага и ручка, и заслуженный пенсионер, высунув от усердия язык, начинал строчить донесение. Точнее, жалобу участковому, с требованием незамедлительно принять меры и наказать соседа, матершинника, алкоголика и дебошира, ломившегося к нему в квартиру, и всполошившего весь дом. Необходимо срочно оштрафовать хулигана на приличную сумму. За шум и нецензурщину, что в течение длительного времени вынуждены были выслушивать жильцы дома, включая маленьких детей, которым слышать подобное рановато. Но прежде, чем наложить на дебошира штраф, нужно устроить над ним товарищеский суд, на котором заклеймить подлеца позором.

Много всякого на своем веку повидал заслуженный ветеран. Ложился спать поздно в силу бессонницы, просыпался рано. Он многое видел и знал. А чтобы память не подвела в нужный момент, имелась заветная тетрадка в клетку, в которую он заносил наблюдения, могущие пригодиться в будущем.

Подходящий момент настал. На свет извлечена пухлая тетрадка, испещренная стариковскими каракулями. Найдена исходная страница с компроматом на соседа снизу, что был далеко не ангел, нередко удостаиваясь, чести быть занесенным бдительным пенсионером в заветную тетрадь. Раз подонок посмел объявить ему войну, он ответит адекватно. Так крепко, что дебошир с нижнего этажа не то, чтобы пнуть его дверь, и пальцем притронуться к ней побоится. Пускай участковый знает, когда, с кем, в каком состоянии, и в каком часу заявлялся домой гнусный тип. И если дело дойдет до товарищеского суда, он лично, откроет глаза на этого человека не только участковому, но и всем жильцам дома. Поквитается с нарушителем спокойствия на полную катушку, распишет, как бог черепаху, раздолбает, как дятел спичку так, что наглец при встрече будет шарахаться от него, как черт от ладана.

Пока в подъезде происходят бои местного значения, по указанному адресу выезжает вызванная дежурным машина с оперативной группой. А сам дежурный наверстывает упущенное, погрузившись в прерванный пенсионером сон. А чтобы не мешал спать назойливый старик, или ему подобные, страдающие бессонницей граждане, телефонная трубка тоже спит, брошенная возле аппарата. И напрасны звонки разбуженных рано утром жильцов злополучного дома, ответом им бесконечные, короткие гудки.

Вызванный наряд, отлавливал волокущих на барахолку габаритный товар бомжей, и доставлял их в участок. А в отделении начинались допросы. Где, откуда взяли, сколько их, кто главный в преступной группе. И бесполезно отпираться, доказывая, что это барахло, хотя по закону и считается ворованным, уже давно никому не нужно, и даже хозяева позабыли о его существовании. И что место этому барахлу на помойке. И что они делают доброе дело, избавляя хозяев и от громоздкого барахла, и от излишней возни.

Но в милиции доказывать что-то бессмысленно, тем более существу, похожему на человека лишь внешне. Если нет у человека ни паспорта, ни жилья, ни работы, ему самое место в кутузке, и надолго. После беседы следователя с потерпевшими, хозяевами разгромленной стайки, становится ясно, что похищенное опустившимся людом имущество вовсе не барахло. А самые, что ни на есть ценные вещи, семейные реликвии, снесенные в подвал на время ремонта в квартире, из опасения их ненароком повредить. Реликвии настолько ценные, что даже приблизительную стоимость их назвать невозможно, настолько они дороги.

И теперь расследуется дело уже не о старом комоде, украденном вороватым людом, а о хищении в особо крупном размере, за что полагается срок в местах не столь отдаленных. Чтобы прокурор, просматривающий дело перед передачей его в суд не заподозрил неладного, в дело включается вся следственная бригада. Рослые дуболомы-оперативники, способные за минуту выбить признание из человека, не слишком утруждая себя разного рода юридическими тонкостями.

Вскоре выяснялось, что тащившие древний комод на барахолку бомжи, не просто опустившиеся на дно жизни алкаши, а организованное преступное сообщество. И что на совести у этих, давно не мытых, завшивленных и заросших бородами людишек, как минимум два-три десятка квартирных краж. Самых изощренных, по которым у доблестных стражей правопорядка, не было никаких зацепок. Дела из 100% «глухарей», переходили в разряд раскрытых, улучшая удручающую милицейскую статистику.

Преступники пойманы и изобличены, в деле имеются чистосердечные признания, написанные под диктовку звероватого вида оперативников, чьи мерно подрагивающие дубинки, задавали писанине необходимый ритм. Признание имеется, дело можно считать закрытым. И не стоит обращать внимания на всякие несуразности в показаниях задержанных. Что ничего из украденного ими ранее обнаружить не удалось. Этому есть объяснение. Просто ушлый люд сбыл награбленное по бросовым ценам любителям дармовщинки.

Преступники выявлены и изобличены. Дело отправлено в суд. Судья при виде подследственных, особенно не вникал в тонкости дела. Слишком занят он рассмотрением дел связанных с нормальными, но оступившимися людьми, чтобы вникать в подробности дела, заведенного на отбросов общества. Не было до них дела и бесплатному защитнику, предоставленному государством. В результате бомжи, попавшие на скамью подсудимых из-за украденного из подвала дрянного комода, получали срок на полную катушку. Уходили этапом в места не столь отдаленные на несколько лет, нередко оставаясь там навсегда, упокоившись на тюремном кладбище.

Преступники понесли заслуженное наказание, комендант дома выслушал нравоучительную лекцию участкового. Подвал запирался на огромный амбарный замок, надежно перекрывающий доступ внутрь нежелательному элементу. Вернувшиеся ночью дружки пойманных утром бомжей, находили свое пристанище запертым на увесистый замок, справиться с которым без лишнего шума, нет никакой возможности. Клошарам не оставалось ничего другого, как тащиться со своим нехитрым скарбом по ночным улицам, в поисках незапертого, и не занятого бомжиной компанией, подвала.

Брели они в ночи, рискуя нарваться на пьяную и отмороженную компанию подростков, высматривающих подходящую жертву, чтобы выплеснуть на нее скопившуюся энергию. Компания бомжей для подобных целей подходит во всех отношениях. Пропитые, больные доходяги не в состоянии оказать серьезного сопротивления, а значит можно приложиться от души, не опасаясь, нарваться на мастера восточных единоборств.

И в случае их задержания на месте кровавого побоища, спрос будет совершенно иной, нежели за избиение добропорядочных граждан. Доставят хулиганов в отделение, проведут нравоучительную беседу, а чтобы лучше доходило, накостыляют по шее, всего и делов. И ни о каком уголовном деле речи нет, даже если они отметелят «санитаров улиц» по полной программе, переломают ноги-руки, поотшибают внутренности. Даже если кто-то из бомжей помрет спустя день-другой от травм полученных в результате жестокого избиения, виновников искать не станут. Спишут на разборки между бомжами, что случались каждый день, и заканчивались весьма плачевно. Бомжу ничего не стоит воткнуть нож под ребра себе подобному, а за неимением ножа, просто забить насмерть ногами, или подвернувшимися под руку предметами.

Причиной свары среди бомжей могла стать любая мелочь. Недоеденный кусок, недокуренный чинарик, недопитая бутылка. Кому-то показалось, что кто-то прихватил больше, чем полагается, и моментально следовала разборка, с целью проучить наглеца, поставить его на место. Правила поведения вбивались в нарушителя всем, что подвернется под руку. При появлении крови, экзекуция не прекращалась, а лишь набирала обороты. Кровавое мочилово продолжалось до тех пор, пока воспитатели не уставали метелить провинившегося.

Бросив бездыханное тело, отбросы возвращались к прерванному занятию, являющемуся смыслом всей их жизни. Усаживались в тесный кружок, распивая спиртосодержащие жидкости, что легко могли отправить на тот свет нормального человека, случайно хлебнувшего такой гадости. Но бомжам любой денатурат хорош, и чем больше его, тем лучше. Когда один из собутыльников хрипит и еле слышно стонет в сторонке, это даже к лучшему. Одной глоткой меньше, значит оставшимся достанется больше. Гулянка продолжалась до тех пор, пока самый стойкий из компании, не падал в отключке, сжимая в руке стакан, с какой-то вонючей гадостью.

Утром, опухшие ото сна, трясущиеся с похмелья, они рылись по сумкам в поисках спиртного. Если наступившее утро оказывалось счастливым для обитателей городского дна, находился заветный флакон со спиртосодержащей жидкостью. Тянулись трясущиеся руки к стакану, чтобы прояснить мозги, унять противную дрожь в теле. И только похмелившись, прогнав проклятую трясучку, они замечали застывшего неподвижно приятеля, в осклизлой, кровавой луже, не подающего признаков жизни. И напрасно тормошили его за плечи, подносили стакан к разбитой морде. Даже резкая вонь денатурата, бьющая по мозгам, не могла разбудить спящего. А значит, его уже ничто не в состоянии разбудить. И сколько клошары не напрягали в мучительных потугах затуманенные алкоголем мозги, вспомнить что-нибудь вразумительное по поводу кончины приятеля, никто не мог.

Раз приятель не желает вставать, оставшиеся отправляются на промысел без него. Проверять содержимое бачков и стихийных свалок, множество которых, созданных нерадивыми жильцами, разбросано по всему городу. Хотелось жрать, а еду можно найти только там. Там же порожние пивные бутылки и алюминиевые банки из-под пива и прохладительных напитков, до которых столь падки горожане в летнюю жару. Все это добро, выуженное бомжами из мусорных контейнеров, укладывалось в объемистые сумки, чтобы некоторое время спустя, перекочевать на один из многочисленных приемных пунктов, специализирующихся на приеме подобного рода товара.

К вечеру бомжиная компания сыта и пьяна, затарена дешевой, спиртосодержащей жидкостью, что позволит скоротать ночь. И если место их обитания не оказывалось запертым на замок, компания маргиналов под покровом ночи просачивалась в подвал, в одном из закутков которого, ими было устроено логово, обставленное мебелью из раскуроченных стаек. Снести ее на продажу и обменять на некую толику денежных знаков не представлялось возможным, но мебель еще могла послужить на благо людям, пусть даже бывшим.

Жаль, что любовно обставленное помещение не может надолго оставаться их пристанищем. И виной тому не жильцы, забившие тревогу из-за непрошеных гостей, а сами гости, в алкогольном дурмане забывшие об элементарной осторожности. Хотя и старались бомжи не шуметь в подвале, не «светиться» на подступах к нему, не делать ничего, что могло бы привлечь внимание жильцов, но нередко помыслы расходились с делом.

Случались в жизни бомжей удачные дни, когда появлялись большие деньги. Настолько большие, что их хватало на то, чтобы купить гораздо больше, чем обычно, горячительного зелья. Если прибавить к авоське разнокалиберных фанфуриков с многоцветным содержимым приличный кусок мяса, сворованный с прилавка, или найденный в мусорном баке, день становится просто замечательным. Если шматок мяса остался не стащенным с прилавка, и не найденным на помойке, его легко заменит кошка, или собака. Блохастый и облезлый бродяга, застуканный в мусорном баке и не успевший вовремя ретироваться, за что и поплатился жизнью.

Разделать бродячее животное человеку, давно освоившему подобное занятие, не составит особого труда. Не нужно ничего кроме ножа, который имеет каждый бродяга. Чтобы отбить нападение конкурирующей компании бомжей, постоять за себя во время драк с молодежью, но чаще всего для того, чтобы в пьяной драке порезать кого-нибудь из своей же компании.

Несколько минут надобно клошаре, чтобы освежевать и разделать тушку домашнего любимца, в силу жизненных обстоятельств оказавшегося на улице, вынужденного вести жизнь дикого зверя. Несъедобное отбрасывается в сторону, что можно есть, перекочевывает во вместительный мешок бомжа. В котором, он хранит свои нехитрые богатства, не расставаясь с ним даже ночью, чтобы уберечь от соблазна вороватых коллег. И летит разделанная тушка на ворох грязного тряпья, дожидаясь своего часа.

Долго валяться окровавленной тушке в бомжином бауле не приходилось. При первой же возможности, она извлекалась на свет божий и приготовлялась на костре, иногда даже с солью и специями, раздобытыми бродягой специально для этого.

Часть отменной закуски пожиралась вблизи остывающего костра, запиваемое содержимым разноцветных флаконов. Остатки недоеденной тушки отправлялись в объемистый баул в ожидании ночи, когда бомжиная компания вновь соберется вместе в подвале, приступив к очередной пирушке. В общую кучу будет свалено добытое за день спиртное, провизия найденная в мусорных бачках и сворованная с торговых прилавков, иногда купленная на мелочь, оставшуюся после покупки средства для очистки ванн и унитазов. И жареная собачья, или кошачья тушка, станет первым номером по части закуски в этой коллекции.

Но иногда в ворохе забот санитара городских улиц, окровавленная тушка забывалась, оказавшись заваленной найденным за день барахлом, показавшимся бомжу ценным и перекочевавшим в его мешок. И лишь глубокой ночью, в подвале, при разборе найденного за день добра, из захламленных недр баула извлекалась запыленная, заветренная тушка зверя, в коросте засохшей крови. Сама по себе тушка изрядное богатство, но в сыром виде, жрать ее не станешь. И под разочарованные взгляды коллег, тушка откладывалась в сторону, до лучших времен.

Вскоре о звериной тушке забывали, приступая к пиру, состоящему из горы склянок с разноцветной жидкостью и кучи объедков, перекочевавших в подвал из мусорных бачков. Дружная компания, ставшая семьей в силу различных жизненных причин, гуляла до утра, ничего не видя, не слыша, и не помня. Предаваясь безудержному сексу с особями противоположного пола, что имелись в каждой бомжиной компании. Устраивая дикие драки по самому пустячному поводу. И безумное совокупление, и жестокие кровавые разборки, происходили в полной тишине, и даже умирающий от побоев бомж, не издавал ни звука. Жизнь на дне приучила к молчаливости, ведь от этого зачастую зависела их жизнь.

Но иногда, разгулявшаяся компания маргиналов допивалась до такого состояния, что присущий клошарам инстинкт самосохранения, начинал давать сбои. Радующих глаз разноцветных флаконов оставалось еще изрядное количество, а еда заканчивалась. Все чаще алчные взгляды бомжей устремлялись на освежеванную тушку зверя, валяющуюся на грязном газетном обрывке, в стороне от пирующих. И чем сильнее становился терзающий клошар голод, чем больше оказывалось в желудках одурманивающей жидкости, тем слабее становился инстинкт самосохранения.

Вскоре нетерпеливые руки перебравших зелья бомжей сооружали костер. Спустя минуту в мрачном подземелье ярко горел огонь, освещая грязные и пьяные рожи, вперившиеся в жарящуюся на металлическом пруте тушку. Мясо зверя весело шкворчало, роняя на костер аппетитные капли жира, распространяя по подвалу ни с чем не сравнимый аромат жаркого. Приближался волнующий момент, когда дичь будет готова, и в нее вцепятся руками и вопьются зубами изрядно оголодавшие в ожидании бродяги.

Вот только в пьяном угаре совершенно забыто о том, что дым костра и вонь подгоревшей кошатины распространяются не только по подвалу, но через щели в потолке, служащим кому-то полом, просачиваются по квартирам законопослушных граждан. Накапливаясь, специфические ароматы достигали необходимой концентрации, чтобы добраться до спящих. И если кому-то начинали сниться пожары, или отдых на природе, в компании друзей, водки и шашлыков, то кого-то подобные запахи могли и разбудить.

Проснувшись, человек еще некоторое время продолжал лежать на кровати, принюхиваясь к запахам, прислушиваясь к внутренним ощущениям. И только потом вскакивал с кровати и начинал суетиться, будить ничего не понимающих домочадцев, совершать множество ненужных, бессмысленных перемещений. И лишь после того, как разум прояснялся от остатков сна, в голову приходило единственно верное решение.

Уже спустя минуту, по городу неслись красно-белые машины пожарной дружины, пугая воем сирены бродячих животных, ночующих рядом с мусорными бачками. Вскоре безмятежно спящий дом оживал от воя сирен, стука открывающихся дверей, шума голосов развертывающих пожарные шланги, огнеборцев. Зажигался в окнах свет, на улицу выглядывали заспанные и встревоженные жильцы, облаченные в пижаму. И вскоре всем не до сна, люди с интересом и страхом наблюдают за разыгравшимся под окнами спектаклем, под названием тушение пожара.

Выбитые ударом ноги, раскрываются подвальные двери, в которые врываются огнеборцы, волоча здоровенный шланг, готовый в любой миг ударить мощной, водяной струей. Пока одни протаскивают по подвальным катакомбам пожарные рукава, в поисках источника возгорания, другие, отгоняют любопытных жильцов, что пробудившись ото сна и накинув на плечи халаты, желали лично лицезреть тушение пожара. Даже если для этого придется пробираться по подвальной грязи в любимых домашних тапочках. И плевать, что потом их придется неделю отмачивать и полдня отстирывать от того дерьма, что пристанет к тапкам за время блуждания по темному подземелью.

Зато потом, ближайшие несколько дней человек будет в центре внимания дома, на квартале и на работе, в сотый раз, пересказывая желающим историю того, как он боролся с огнем. И чем весомее количество повторений, тем все больше в повествовании красочных подробностей его героического участия. Вскоре весь смысл повествования сводится к тому, что не будь там его, доморощенного героя, гореть дому синим пламенем. И никакая пожарная дружина не смогла бы помочь, и спасение множества людей от пожара, целиком и полностью его заслуга.

Подобных героев на лестничной площадке ведущей в подвал, скопилось изрядное количество, и пожарным, помимо основной работы, приходилось отвлекаться еще на то, чтобы не пропустить эту публику в подвал, где помощи от нее никакой, зато помех предостаточно. И пока одни отгоняли любопытных от входа в подвал, другие штурмовали подземные катакомбы в поисках источника пожарища.

Вскоре очаг возгорания был найден. Грязные, замурзанные, заросшие волосами и бородами, вонючие до омерзения существа, напоминающие людей весьма отдаленно, из обломков мебели, развели костер на котором поджаривали тушку зверя, внешне напоминающего кролика. Вот только кролик этот, скорее всего, не далее как вчера, ловил мышей в подвале, или таскал объедки из мусорного бака, пока не стал добычей опустившихся людей.

Появление в подвале людей облаченных в форму пожарной охраны, не вызвало среди бомжей оживления. Количество употребленной ими спиртосодержащей жидкости было таково, что появись в темноте подвала господь Бог со свитой блистательных ангелов, его появление осталось бы незамеченным. Единственное, что видели обитатели подземелья, — подрумянившуюся на костре, истекающую жиром тушку, считая мгновения до того момента, когда в нее можно будет впиться зубами, наслаждаясь вкусом, дурманящим отяжелевшие от алкоголя мозги.

Вот только дождаться жаркого им так и не пришлось. Если они в упор не замечали появившихся за их спинами людей, это не значит, что и они оставались невидимыми. Огнеборцы отлично разглядели и колоритную компанию, расположившуюся у костра, и готовящуюся на огне закуску. Им, поднятым среди ночи на вызов, было недосуг ждать, когда бомжи закончат приготовление жаркого и потушат костер. Глядя на ошалевшие от денатурата, перекошенные сивухой лица трудно было предположить, что в их затуманенные мозги вообще сможет прийти такая мысль. Скорее всего, они так и заснут с застрявшим в горле куском мяса. Кто свалится в сторонке, а кто-то угодит в костер, которому все равно кого поджаривать, кошку, собаку, или человека.

Сгорит несчастный в огне и даже не сообразит, что с ним случилось, отчего вдруг стало так жарко и мучительно больно? И нет сил, отползти в сторонку, или позвать на помощь. Одурманивший мозги алкоголь, свяжет бомжа по рукам и ногам крепче веревки, лишив и голоса, и движения. Друзья-собутыльники, которым посчастливилось свалиться в стороне от кострища, вряд ли бы что услышали, если бы даже несчастный и успел что-нибудь прохрипеть. Протруби Иерехонская труба, призывающая живых и мертвых на суд божий, вряд ли бы она до них докричалась.

Они слышали только внутренний будильник, срабатывающий в разное время, в зависимости от времени года. Летом будильник звонил раньше, зимой позже, общее было в том, что он срабатывал за час до рассвета. Времени, когда просыпаются дома, оживают человеческими фигурами заспанные окна. В предрассветной мгле подвальный люд покидал ночные лежанки, чтобы затемно покинуть подвал и не попасться на глаза жильцам. К мусорным бачкам, без которых невозможно само их существование, нужно выбираться пораньше. Пока не заглянули в них пронырливые конкуренты, а мусороуборочные машины не опрокинули внутрь себя их содержимое.

Если, по какой-либо причине, клошару не удавалось вовремя покинуть подвальное убежище, он был вынужден провести там весь день, не рискуя выбираться наружу. Это означало огромную вероятность того, что припозднившегося бомжа кто-то заметит, и примет соответствующие меры. Если вернувшиеся ночью друзья-приятели обнаружат подвал запертым на замок и дознаются, по чьей вине лишились пристанища, провинившемуся не поздоровится. С ним разберутся по-своему. Нравы, царящие в среде маргиналов, были жестокими. Повезет провинившемуся, если он отделается побоями, после которых сможет встать на ноги, отлежавшись пару-тройку дней. Чаще все заканчивается гораздо плачевнее для виновного. Жестокость, с которой бьют товарища одуревшие от суррогата бомжи, не знает границ. Избиение заканчивается не тогда, когда жертва перестает подавать признаки жизни, а гораздо позже. Когда устанут пинать и лупить всем, что подвернется под руки, бездыханное тело, бывшие приятели.

Но в данном случае найти виновника случившегося невозможно. Невероятно трудно, проснувшись в милицейском участке, с разламывающейся от жуткого похмелья головой, воссоздать в памяти события минувшей ночи. Тем более вспомнить тот самый момент, когда кто-то из компании предложил отведать жаркого.

Холодный душ, мощной струей сметает и костер, и подрумянившуюся кошачью тушку, раскидав по сторонам с вожделением уставившихся на мясо бродяг. Потом их куда-то волокут за шкирку, направляют пинками под зад, бьют дубинками по хребту до тех пор, пока они не окажутся в тесных, зарешеченных кабинках машин, что доставят их в ближайшее отделение милиции. Ну а там, как повезет.

Если следователю, которому достанется дело о пожаре, будет невмоготу возиться с бомжами, то они отделаются взбучкой, с массированным применением резиновых дубинок, более известных в народе как демократизаторы. А также несколько дней поработают на родную милицию, отмоют отделение до зеркального блеска.

Если же следователь всерьез озаботится дальнейшей судьбой маргиналов, тогда бедолагам не поздоровится. Следователи всегда смотрят в направлении, противоположном от излюбленной бомжами жизни. Да и милицейскую статистику нужно улучшать, увеличивать процент раскрываемости преступлений, для чего, как нельзя лучше подходит подобная категория людей, бесправных и никому не нужных. Сколько их, безвинно осужденных, отбывают срок в тюрьмах и колониях, никто не считал, и вряд ли когда посчитает. Российское правосудие, самое гуманное правосудие в мире, не имеет права на подобного рода ошибки. Их не может быть в российской действительности даже в принципе.

Леший, хоть и водил компанию с людьми, опустившимися на дно жизни, но жить предпочитал в одиночку, и иногда в компании подружки недавно оказавшейся на улице, еще не успевшей потерять молодой свежести и привлекательности. Наташка, пользовалась среди бомжей устойчивым спросом, позволяющим жить достаточно комфортно. Не утруждая себя всякой ерундой, типа сбора бутылок и жестяных банок, а также остатков закуски, оставляемой мужиками на месте пьянки.

Наташка не имела паспорта по причине малолетства, и вряд ли когда его получит, из-за ненадобности. Будучи в совсем еще юном возрасте, она выглядела гораздо старше своих лет, чему виной алкоголь, и ведомый ею образ жизни. Любой клиент, пригласивший малолетку в гости, поставивший на стол выпивку и закуску, и отсыпавший ей в карман немного мелочи на опохмел, при желании, в довесок к сексуальным услугам, мог выслушать историю жизни уличной девчонки.

Ее история была вполне обыденной и не единичной на фоне всеобщей деградации общества, когда основная масса людей стремительно нищает, в угоду горстке нуворишей. Наташка родилась и выросла в семье, пагубно пристрастившейся к зеленому змию. С раннего детства, она никогда не видела отца с матерью трезвыми. Они были пьяны, с утра и до вечера. Торчали дома безвылазно, выпивая и похмеляясь, исчезая из жилища лишь для того, чтобы раздобыть денег на выпивку, да сбегать к ближайшей торговой точке за очередной порцией денатурата.

Наташка появилась на свет нежданно-негаданно, став плодом почти случайного совокупления родителей, которые в последние годы занимались сексом так редко, что это вполне можно было назвать случайностью. По прошествии некоторого времени приятели и приятельницы вечно пьяной семейки, с удивлением отметили, что живот хозяйки притона удивительным образом округлился. Она же не придавала этому никакого значения. В ответ на насмешки собутыльников, раздраженно махала рукой, считая внезапную полноту не следствием беременности, а чрезмерного обжорства. Хотя, если размыслить здраво, чем ей можно было обжираться, непонятно. Денег, время от времени появляющихся в доме, едва хватало на спиртное, самое дешевое, но в должном количестве. Если и оставались деньги на закуску, то только на хлеб и кильку, изредка еще и на плавленый сырок.

От такой пищи не растолстеешь, и 9 месяцев спустя, мать Наташки оказалась там, где рано, или поздно, оказываются все, имевшие незащищенные половые контакты с мужчинами. Как пьянчужка ни упиралась, избежать роддома ей не удалось.

Дни, проведенные в родильном доме, были единственными, трезвыми днями в ее жизни. Супруг, за время пребывания жены в роддоме, не объявился там ни разу, напрочь забыв о самом ее существовании. Он продолжал пить в компании себе подобных, искренне считая, что жена куда-то вышла, и скоро вернется.

Она вернулась, спустя две недели, и не одна, а с малюткой на руках. Когда бригада скорой помощи, вызванная папашей, увезла в роддом пьяную в стельку будущую мамашу, готовую вот-вот разродиться, она и не думала ни о чем подобном. Вся эта история, — беременность, роддом, рождение ребенка, была для нее лишь временным неудобством. Она бы и в роддом не поехала, не будь в тот день настолько пьяна, что не соображала, куда ее везут, и зачем. Родила бы дома, бросила кроху где-нибудь в углу, и на этом ее материнская забота бы и закончилась. Она бы еще погуляла немного, до тех пор, пока ее не заключили бы под стражу за убийство собственного ребенка, брошенного на произвол судьбы беспутной мамашей.

В силу благоприятных для еще не родившейся малышки обстоятельств, ее непутевая мамаша оказалась в руках медиков. И хотя не испытывала от подобного внимания особого восторга, но вынуждена была подчиниться. Сбежать, как она планировала вначале, ей не удалось. Слишком хорошо в родильном доме знали подобного рода публику. Палата, в которую была помещена мать Наташки, находилась в самом невозможном для побега месте, под присмотром охраны и медицинского персонала.

Компанию ей составляли такие же, беспутные мамаши, в большинстве своем малолетки и наркоманки, залетевшие по причине любвеобильности и беспорядочных половых связей. Некоторые были здесь уже не в первый раз и особенно не расстраивались из-за этого. Они даже находили это прикольным. Просторная палата, чистые простыни и трехразовое питание. Санаторий и только. И нужно наслаждаться беззаботной жизнью в санатории отмеренное правилами время. А затем, после родов, отлежаться пару дней и убраться восвояси. В привычную компанию, заведенному образу жизни. Дело за маленькой формальностью, — написать заявление об отказе от ребенка, и всяких на него прав в будущем. Подписать бумагу и с легким сердцем покинуть стерильно-чистое заведение, вернувшись к прежней, беззаботной жизни, в которой с избытком выпивки, наркотиков и мужчин, жадных до женской плоти.

Так и упархивали из медицинского учреждения мамаши кукушки, оставляя детей на попечение государству, плодя и без того многочисленную армию сирот при живых родителях. Через некоторое время они возвращались, чтобы вновь осчастливить подарком родное государство.

Чаще всего, такие прожигательницы жизни, действительно сжигали ее дотла. Сгорая от водки, или наркотиков, или же становясь жертвой привычной компании, вконец одуревшей от смертоносного коктейля из наркотиков и спиртного. Уносили соответствующие службы из-под забора, или подворотни, очередной бесхозный труп, некогда бывший молодой и симпатичной девушкой.

Иногда, некоторым из них удавалось дожить и до седых волос. Это случалось, если молодая и бесшабашная девица, ведущая разгульный образ жизни, круто ее меняла. Перебесившись, отказывалась от беспутного прошлого, становясь на путь добродетели. Только оставшиеся позади бурные годы, не желали отпускать девицу, напоминая о прошлом, всю жизнь. В первую очередь букетом хронических заболеваний в запущенной стадии, что давали о себе знать долгие годы, а то и всю жизнь. Приходилось гуленам расплачиваться за грехи молодости, бесконечными походами по врачам.

Некоторые из тех, кто распрощался с разгульным прошлым, в деле преобразования жизни, шли еще дальше. И даже выходили замуж, подыскав мужика не из своего былого окружения, и не из близлежащих микрорайонов. Чтобы муженек никогда не узнал о бурном прошлом супруги.

Каждый мужчина мечтает быть у женщины первым, в крайнем случае, вторым, не более. И такой второй находился, когда вчерашней беспутной шалаве надоедала прежняя жизнь, и хотелось начать все с чистого листа. Только она одна знала, с какого десятка, или сотни ее избранник второй. Для мужа это тайна за семью печатями, которую она не выдаст даже под угрозой смерти.

А чтобы не напели про ее прошлое муженьку доброхоты, которых полно в любом квартале, нужно квартал поменять. И уезжали шалавы, зачастую на другой конец города, чтобы избежать встречи с кем-нибудь из своего прошлого, кто или знает про нее слишком много, или имел с ней близкие отношения, о которых мужу лучше не знать. Соглашались на обмен, даже если он был заведомо хуже. На новом месте ее никто не знает, а значит, как себя поведешь, такое к тебе отношение и будет.

Видя твердую решимость непутевой дочки начать жизнь заново, соглашались на переезд и родители, если таковые имелись. Уезжали, бросая друзей и знакомых. Но это и к лучшему. Все равно за годы гулянок дочери-поблядушки, друзей почти не осталось, знакомые украдкой перешептывались за их спинами, посмеивались в разговорах между собой. Приходилось несчастным родителям целый день торчать дома, в компании телевизора, выбегая на улицу только для похода на работу, или в магазин. Каждый раз, оказываясь под обстрелом сочувствующих, или же насмешливых взглядов жильцов, все обо всех знающих. Обостренным слухом слышать, как судачат о дочери вездесущие пенсионеры, несущие на лавочках бессрочную службу, мимо пристального взора, которых не проскользнет ни одна мелочь. А затем бежать из магазина обратно, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, не слышать ничего вокруг, чтобы не уловить язвительных реплик, отпускаемых им вослед.

Они взлетали к себе на этаж, раскрасневшиеся не столько из-за быстрого бега, сколько от стыда за беспутное чадо, которое их угораздило народить на свет. И с нетерпением ожидали дочку, чтобы в очередной раз прочистить ей мозги, прочитать длиннющую нотацию, граничащую с проповедью. Вот только дочка не спешит предстать пред суровые родительские очи, предпочитая нудным нотациям, веселое времяпрепровождение в разгульной компании.

Заявлялось родимое чадо домой только под утро, когда родители не дождавшись ее возвращения, досматривали десятые сны. Поскидав с себя по дороге в комнату лишнее, пьяная в хлам девица заваливалась на кровать, погружаясь в глубокий сон без сновидений, в зияющую, чернильную пустоту. И никакая сила в мире была не в состоянии поднять ее с кровати раньше полудня, когда безумная жажда, вкупе с неотложными естественными потребностями организма, поднимали с кровати громко стенающее от головной боли, похмельное тело.

Пошатывающееся от слабости тело на ближайшие полчаса зависало в туалете, и в ванной, пытаясь привести организм и физиономию, в более-менее, приличное состояние. Затем тело шло на кухню, где ушедшие на работу родители, не сумевшие достучаться до дочери, оставили родному чаду что-нибудь перекусить. Немного придя в чувство, мысли начинали работать в нужном направлении. И когда до прихода родителей оставалось всего ничего, очухавшееся чадо окончательно определялось с тем, где ему лучше провести остаток дня, вечер, и ночь, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитый день.

Чтобы было о чем вспомнить завтра, даже если после этого голова трещит еще больше, а все тело ноет, особенно между ног. Ведь именно эта часть, плюс смазливая мордашка и стройная фигура, кормит и поит, устраивает вольготную жизнь бесшабашному и непутевому существу. Всего-то делов, в завершение веселой ночки, раздвинуть ноги, расплачиваясь за выпивку, угощение, и прочие маленькие удовольствия.

Чтобы не вышло чего, грозящего испортить девице жизнь, она горстями пила противозачаточные таблетки. Чтобы не залететь от очередного кавалера, что угощает ее, получая взамен пьяную любовь. Но постоянные пьянки, либо жуткое похмелье, не всегда располагают к здравым мыслям. Иногда, заветные таблетки забываются на несколько веселых ночей, а когда о них вспоминают, и снова пускают в ход, оказывается, что уже слишком поздно. Денег на аборт нет, и остается ждать 9 месяцев, пока все разрешится само собой. Затем написание отказной бумаги и прощай дитятко, пускай тобой занимается государство, которому ребенок нужнее, нежели родной матери.

Иногда кавалер, прижатый к стенке залетевшей подругой, оказывался при деньгах. Тогда все гораздо проще. И уже нет тошноты по утрам, и неестественной тяги к разного рода соленостям, непредсказуемым перепадам настроения. И сексуального воздержания при подобном раскладе не наступает. Отлежаться пару дней и вперед, к новым половым подвигам и постельным свершениям.

Но по прошествии лет, разгульная жизнь прискучивала. Хотелось чего-то настоящего, постоянного. Хотелось иметь мужа, готовить ему борщи, стирать одежду и каждый день ложиться в кровать с единственным, неизменным партнером. Ну, может быть, иногда, втайне от благоверного, переспать на стороне, подольше от того места, где она свила семейное гнездышко. Хочется иметь детей, няньчиться с ними, водит в садик, собирать в школу, институт. Смотреть, как растут и взрослеют на глазах родные кровиночки.

Когда у беспутной дочурки появляются подобные желания, родителям впору только радоваться, помочь ей стать на путь исправления. Начать новую жизнь, в которой она будет совершенно иной, где от нее прошлой, беспутной и гулящей, не останется и следа.

Поэтому наспех обменивается квартира, и первейшая квартальная шалава и алкоголичка исчезает без следа, не оставив никаких координат бывшим подружкам и дружкам. В противоположном конце города появляется молодая девушка, невинная и непорочная, олицетворение женских добродетелей. Чистотой и невинностью веет от нее за версту, и рано, или поздно, но обязательно находится мужчина, клюющий на красоту и невинность. Начинает ухаживать, дарить цветы и подарки, водить в кино, в театр, на концерты, чтобы только привязать к себе этого ангела.

Она станет кокетничать, стараясь не переусердствовать, и не перегнуть палку, чтобы ненароком не спугнуть влюбленного кавалера. И выждав момент, когда воздыхатель будет на грани душевного надлома, позволит себя уговорить. Но до этого будут долгие ухаживания, хождение по улицам за ручку, скромные поцелуи в щечку и далее по нарастающей. До определенного предела, который она, порядочная девушка, переступить не может, без заветного штампа в паспорте. Сгорающий от любви жених делает предложение, на которое получает согласие, означающий в ближайшее время доступ к душе и телу, самым интимным его уголкам.

Затем начиналась семейная жизнь о которой давно мечтала вчерашняя гулящая девица, ныне благопристойная, замужняя женщина. Размеренная супружеская жизнь, о которой для непутевой дочери, сотни раз молили ее родители. Были в ней и борщи, и грязные носки, и совместные просмотры телепередач, а также регулярные сексуальные контакты. Для занятий сексом теперь не нужно запасаться презервативами, и молиться, чтобы один из них не порвался в решающий момент. Не нужно опасаться, что незащищенный половой акт станет причиной похода к врачу-венерологу, если партнер принесет на конце какую-нибудь заразу. Можно заниматься любовью сколько угодно, как, и где угодно, не опасаясь неприятных неожиданностей. Ведь рядом в постели не очередной, платящий за выпивку и угощение случайный кавалер, а муж.

Все хорошо, но прошлое не отпускает так легко. Оно дает о себе знать, пусть и не сразу, а через год, или два. Первые годы совместной жизни можно довольствоваться вкусными борщами, аппетитными домашними пельменями, и прочими разносолами, приготовленными заботливой супругой. Но семья не заканчивается одними обедами и совместной постелью. Семья, изначально предполагает большее количество человек, нежели двое. Вот только веселого и беззаботного детского смеха в такой семейке не слышно. И если первые два-три года они не стараются обзавестись потомством, предпочитая пожить для себя, не обременяясь грузом проблем, неизбежных с появлением детей, то с годами семейные планы меняются.

Для себя они пожили, пообтерлись, изучили сильные и слабые стороны второй половины и даже немного приелись обществом друг друга. Наступали критические времена, испытывающие семью на прочность. Приходилось на что-то решаться, чтобы упрочить брачный союз. Что, как не дети, может сохранить семью, закрепить если и не на всю жизнь, то на долгие годы. Даже если уйдет былая страсть, останется привязанность, обязанность растить совместное чадо, воспитывать, ставить на ноги, готовить во взрослую жизнь.

А когда повзрослевший ребенок упорхнет из семьи, родители остаются одни. И уже нет смысла что-то менять, лучше доживать остаток жизни по ранее заведенному порядку, ничего не меняя. Тем более что наступившее одиночество временное явление. Пройдет совсем немного времени, и дети преподнесут старикам подарок в виде внуков. И снова начнутся пеленки и распашонки, манные каши, сказки на ночь, бесконечное сюсюканье с маленькими человечками. И снова на их глазах будут произрастать новые жизни, от совсем крохотных, до взрослых.

Когда уйдут во взрослую жизнь и внуки, расставаться старикам, если доживут до этих дней, просто бессмысленно. Остается просто жить, согревая друг друга душевным теплом, поддерживая блеском любимых глаз. В постоянном ожидании прихода детей, внуков, и новостей из большого мира, раскинувшегося за окнами квартиры. Мира, который старики почти перестали посещать в силу старости и немощи. Вместе, они будут жить, поддерживая друг друга, не покупаясь на посулы детей и внуков переехать к ним.

Они не желают становиться кому-нибудь обузой, вдвоем они многое могут. Сходить в магазин, приготовить обед, обстирать и обшить себя. Они еще поживут, покоптят воздух, дождутся, когда опустевшая, ставшая невероятно огромной квартира, вновь наполнится движением и шумом, сузившись до крохотных размеров. Когда и шагу нельзя ступить, чтобы не раздавить ненароком брошенную кем-нибудь из правнуков игрушку. Внуки выходят замуж и женятся, обзаводятся семьями, рожая детей себе, и правнуков любимым старикам.

В суматошном мельтешении жизни, у молодежи ни на что нет времени, даже на детей. Зачем его тратить на маленьких сорванцов, когда есть дедушки и бабушки, что с удовольствием будут няньчиться с малышами, как няньчились в свое время с ними, когда ушлые родители, сплавляли им малюток.

В постоянных заботах обо все новых поколениях рода, незаметно пролетает жизнь. Но до бесконечности так продолжаться не может и однажды, кто-то из стариков, уходил в мир иной. Вместе они сила, в одиночку, — ничто. Оставшийся в живых супруг чахнул на глазах, ничто на свете не могло вернуть его к жизни, остановить начавшееся угасание. Забота детей, внуков, правнуков и прочей, многочисленной родни, уже не могли вдохнуть жизнь в тело, которое, лишившись своей половинки, просто не хотело больше жить. Очень скоро, прожившие десятки лет вместе люди, вновь воссоединялись, теперь уже в потустороннем мире.

Отныне они будут вместе, белыми мраморными памятниками, под сенью склонившейся над ними березки, корнями произрастающей прямо из их сердец. Пройдут столетия, память о них умрет в сердцах человеческих, но они все равно будут рядом, маленькими земляными холмиками, поросшими густой и сочной травой, прильнув, друг к другу шелковистыми, покатыми боками. Даже когда над миром пронесутся тысячелетия, и безжалостное время сравняет с землей едва заметные бугорки, когда истлеет прах человеческий и рассыплется в пыль, они будут вместе. Где-то там, в самом центре земли, их души найдут друг друга, чтобы никогда не расставаться.

Но чтобы идиллия воплотилась в реальность, она должна, как цепочка, состоять из бесчисленного количества звеньев связанных между собой. Если первым звеном в цепи является создание семьи, то следующим должны быть дети. Вот только их все нет, не смотря на все ухищрения супругов, решивших обзавестись парой-тройкой малышей в растянутой на годы перспективе. И невдомек мужу, почему судьба неблагосклонна к его семье, почему он, здоровый во всех отношениях мужик не может иметь детей, о которых так мечтает.

Не понимает причины подобного несчастья и жена, по крайней мере, делает вид. На самом деле она прекрасно знает, откуда произрастают корни бесплодия. Бурная молодость, проведенные в бесшабашном разгуле годы, давали о себе знать. Если бы она родила, это было бы более удивительным. Особенно если учесть, сколько выкидышей и абортов случилось у нее в прошлом. Еще можно вспомнить о том, что в разгульные годы, она была постоянным клиентом кожно-венерологического диспансера. И если бы в учреждениях подобного рода действовала система скидок постоянным клиентам, она бы пользовалась ими на полную катушку. Вряд ли в перечне излечиваемых специализированным медицинским учреждением болезней, существовала такая графа, которую бы обошла стороной разгульная девица.

Уколы и таблетки, применяемые для лечения заболеваний передающихся половым путем, не могли не сказаться на здоровье. Тем более девицы, постоянно пребывающей в состоянии алкогольного, или наркотического опьянения. Основательно подорванная иммунная система, особенно бурно реагировала на вмешательство в организм, как болезнетворных бактерий, так и сильнодействующих лекарств. О будущем бесплодии ее предупреждали и врачи-венерологи, в чьих кабинетах она была частой гостьей, и врачи женской консультации, куда она забегала при наличии денег на аборт.

Прогнозы специалистов в белых халатах сбылись на все 100, и день сегодняшний, жестоко наказывал ее за день вчерашний. И напрасны все ухищрения семейной пары, зачать ребенка, бесполезны визиты по врачам, колдунам и целителям, любимая супруга, по-прежнему оставалась бесплодной. И даже рейд супруги по местам былой славы и ухажерам, от которых она в прошлом залетала не раз, ничего не в состоянии был изменить. Она по-прежнему оставалась стерильной, и единственное, что могла вынести из этих тайных свиданий, постыдную болезнь, о наличии которой, не удосужился сообщить очередной кавалер.

Муженек, отчаявшийся заиметь детей, пускался во все тяжкие. И либо уходил в запой, либо к другой женщине, особенно если она сообщала ему о беременности. Для несчастной пустышки, оказывался предпочтительнее первый вариант. Пусть будет алкоголик, зато не шастает по бабам, и не уходит из дома. Вскоре и она, от тоски и безысходности, начинает на пару с мужем прикладываться к бутылке, постепенно втягиваясь.

И вскоре жизнь делает круг, закольцовываясь в том самом месте, с которого она бежала несколько лет назад. Появляется в городе очередная семья, состоящая из конченых алкоголиков. Побоку работа, к черту приличия. Они будут жить так, как хотят, и никто не вправе запретить им этого.

Постепенно из уютного семейного гнездышка, обставленного всем необходимым для жизни, начинается отток вещей. Пьянка требует денег, а если она растягивается на годы, то и денежная река должна быть ей подстать. Даже если покупается самое дешевое и некачественное пойло, в итоге все выливается в приличную сумму.

Постепенно, уютное семейное гнездышко превращается в загаженный хлев, в котором нет ничего, кроме грязных стен, и пропитавшей все вокруг перегарной вони. Да и сами обитатели гнусного притона, уже и отдаленно не напоминают порядочных граждан, с которыми уважительно здоровались соседи несколько месяцев назад.

То, во что они превратились, не могло называться человеком, и не имело права жить рядом с людьми. И находились ушлые, крепкого телосложения мужички с бритыми головами, которые помогали добропорядочным гражданам избавиться от непутевых соседей. За несколько ящиков водки и немного денег, хозяева жилья подписывали нужные крепким парням бумаги. И после грандиозной попойки по поводу заключенной сделки, они просыпались в какой-нибудь деревне. В дышащем на ладан домишке, в котором и летом жить не просто, а зимой вообще невозможно.

Пропив остатки наличности, горе-переселенцы оказывались перед выбором, умереть голодной смертью в деревне, имея хоть и плохонькую, но все же крышу над головой, или вернуться в город, и как-нибудь продолжить существование. И хотя этих опустившихся существ, вряд ли можно было назвать людьми, но главнейший человеческий инстинкт, — тяга к жизни, у них сохранился. Поэтому, они предпочитали вернуться на городские улицы, не имея крыши над головой, чем протянуть ноги с голоду, оставаясь под этой самой крышей.

В городе появлялась очередная парочка бомжей, свившая уютное гнездышко в колодце теплотрассы, на картонных коробках и грязных тряпках, принесенных с ближайшей свалки. И живет бомжиная семейка еще несколько лет, пока на становится жертвой отвратной сивухи, ежедневно поглощаемой в немеряном количестве. Или падут жертвами пьяной разборки в компании таких же маргиналов. Или же станут объектами жестокой потехи подвыпивших юнцов, встретившихся на их пути. Но итог их жизни неизменно одинаков. Грубый деревянный крест с приколоченной табличкой, на которой, вместо данных о покойнике, только порядковый номер.

Наташкина мамаша, несмотря на беспробудное пьянство, отнюдь не прибавляющее здоровья, оказалась женщиной крепкой, не утратившей функций присущих женщине. Результатом этого, стало появление на свет Наташки, которую никто не ждал. Ее появление не вызвало восторга и у папаши. Отношение к ней было безразличным, словно речь шла о чем-то ненужном, с чем необходимо мириться, как с неизбежным злом. Если бы мать Наташки не оказалась в роддоме, неизвестно, какая бы судьба постигла ребенка, но вряд ли она была бы лучше.

Не пившая несколько дней по причине пребывания в медицинском учреждении, мать Наташки не долго оставалась трезвой по возвращении домой. Минут двадцать, не более, пока обалдевший от ее появления с младенцем на руках папаша, бегал в ларек, торгующий продукцией хозяйственного назначения за «Кристаллом», — средством для чистки ванн, дешевым и главное убойным пойлом, к которому они пристрастились в последнее время. Не нужно было искать повод для пьянки. Вот он, этот самый повод, мирно посапывает на руках у мамаши, не подозревая о том, какая жизнь ему уготована.

Когда малышка впервые проснулась в доме, должном стать родным на долгие годы, там вовсю шла пирушка. Из кухни доносились разгоряченные спиртным голоса мужчин, о чем-то яростно спорящих. Все перекрывалось истошным женским визгом, с помощью которого те стремились перекричать мужчин. На некоторое время гомон смолкал, слышалось лишь приглушенное бульканье разливаемого по стаканам алкоголя, а затем шелест опрокидываемого в глотку суррогата. А затем кухня вновь наполнялась шумом, перекричать который новорожденной малышке было не просто.

Но Наташка хотела есть, и она во все горло продолжала орать, стремясь привлечь к себе чье-нибудь внимание. И когда силы малышки были на исходе, и она уже готова была уснуть голодной, в дверном проеме появилась фигура мамаши, с пьяными, бессмысленно вытаращенными глазами. Пошатываясь, бесконечно долго она разглядывала Наташку, силясь понять, что это за сморщенный розовый комок визжит так пронзительно, и мешает им праздновать. Праздновать что? Этого она не помнила, хотя знала, что повод определенно был. Если бы его не было, они с муженьком напились бы в одиночестве, не стали бы созывать друзей-приятелей, и поить их за свой счет. И она уже готова была вспомнить повод, из-за которого случилась нынешняя пирушка, если бы это, разрывающееся от истошного крика создание, замолчало хоть на мгновение. Но завернутое в пеленки существо продолжало орать, временами переходя на хрип, и замолкать, явно не собиралось.

Постояв в задумчивости еще немного, мамаша развернулась и удалилась на кухню, где начала совершать деяния, вызвавшие удивление у собутыльников. Подняла с пола порожний флакончик из-под «Кристалла» и наполнила его водой. Затем, пошарив в столе, извлекла оттуда детскую соску, грязную и неизвестно как там оказавшуюся. Обтерев находку о подол платья, которое было немногим чище соски, торжественно водрузила ее на горлышко бутылки. Подойдя к столу, заставленному «Кристаллом» и нехитрой закуской в виде хлеба, лука, и соленой кильки, отломила ломоть хлеба и удалилась. Вскоре надсадно орущее создание было накормлено моченым хлебом и напоено водой отдающей «Кристаллом».

Наташка уснула, более не раздражая гуляющую компанию ревом и криком. Она вообще больше никогда не ревела, и почти не разговаривала, тем более что и говорить было не с кем. Мамаша с папашей если и находились дома, то были или уже пьяны, или пьянствовали на кухне, раздобыв денег на выпивку.

С детства девчонка была предоставлена самой себе. Ее наряды были заслугой сердобольных соседей, жалеющих малышку, которой довелось родиться в непутевой семейке. Время от времени они подкидывали ей наряды, оставшиеся от детей и внуков, ставшие ненужными по причине взросления, но которые были достаточно хороши, чтобы послужить еще кому-нибудь прежде, чем оказаться на свалке. Сердобольных людей хватало, и каждый стремился хоть как-то скрасить жизнь несчастной малышке, которой так не повезло с родителями.

Если бы непутевые родители Наташки не накладывали руки на ее сокровища, то и выглядела бы она не хуже, чем прочие дети, и игрушки у нее были бы не хуже, чем у других. Вот только родители, с утра, пораньше уходившие из дома, зачастую забывавшие оставить малышке кусок хлеба, частенько присваивали дочкины богатства. Выпивка, даже такая дешевая, как «Кристалл», стоила денег, которые еще нужно раздобыть. Работать, как большинство нормальных людей, они разучились, да и не хотели. О будущем не задумывались, живя сегодняшним днем, заботясь о куске хлеба с килькой, да о заветном «Кристалле».

Перебивались случайными заработками. На рынке можно заработать десятку-другую, а если повезет, то и больше. Папаша таскал ящики и мешки, катал груженные товаром тележки, получая небольшие, но вполне достаточные для ведомого образа жизни, деньги. Мамаша убирала мусор вокруг торговых павильонов, подметала, мыла, чистила и скоблила грязь, внося скромную лепту в семейный бюджет.

Деньги в семье были, вот только тратились в одном направлении, и на этом пути, Наташка даже боком не стояла. Все уходило на выпивку. Наташкиным счастьем было, когда принявшие на грудь по дороге папаша с мамашей, раздобрившись, покупали в киоске возле дома мороженое дочери. Большего лакомства она в жизни не видела, искренне считая, что на свете есть только килька и хлеб, да еще мороженое, и такой деликатес, как колбаса, которого дома она отродясь не видела, но которым иногда ее угощали соседи.

Главное для папаши с мамашей было встать пораньше и отправиться на рынок, чтобы в числе первых, предложить свои услуги многочисленным торговцам. Стоит проспать и место окажется, занято, и очередной желающий заработать на выпивку, будет таскать тяжелые ящики и мешки, собирать мусор и подметать территорию.

Иногда случалось и такое, когда перебравшие с вечера родители вставали слишком поздно, чтобы идти на рынок. Денег на продолжение банкета не было, все было истрачено накануне, на закуп горячительного зелья. Да и самого зелья не оставалось, все было выпито намедни до капли, и бесполезно просвечивать валяющиеся на грязном полу пузырьки, все они безнадежно пусты. С дикого похмелья жутко болела голова, и даже пошевельнуться лишний раз было мучительно больно. Но нужно идти, искать деньги на опохмел, чтобы очередная ночь в их квартире прошла не менее весело, чем предыдущие.

Они уходили бродить по улицам, заглядывая в мусорные баки, шарясь в захламленных подворотнях, на предмет поиска металлического лома, за сдачу которого можно выручить неплохие деньги. Иногда им удавалось преуспеть в подобном способе добычи денег. Но чаще всего ничего не обламывалось, помимо них находилось немало желающих заработать на сдаче лома, и конкуренты не привыкли спать слишком долго, предпочитая совершать рейды по помойкам и свалкам с первыми лучами солнца.

Если не удавалось раздобыть денег сбором лома, а день стремительно катился к концу, сгребались в кучу, Наташкины наряды и игрушки, подаренные жильцами, среди которых порой попадались почти новые вещи. И все это добро выносилось на улицу, к ларькам и снующему между ними люду.

Народ тоже не богат поголовно. Кто-то может позволить купить ребенку новую игрушку, или нарядный костюмчик, кто-то нет. И тогда покупаются поношенные детские вещи. Как могли убедиться на собственном опыте родители Наташки, потребность в ношеных, но еще приличных вещах, была высока. Им всегда удавалось продать по дешевке что-нибудь из детских вещей и игрушек. Вырученных денег хватало, чтобы купить вожделенное зелье в ближайшем ларьке, торгующем бытовой химией и остаток дня и вечер провести должным образом. Непроданное, великодушно возвращалось Наташке, которой лишь оставалось горевать по поводу утраченного.

Ей было впору прятать свои нехитрые богатства от вечно пьяных родителей, но в пустой квартире сделать это непросто. Скудная меблировка квартиры состояла из покосившегося стола на кухне, с полдюжины колченогих табуретов, настолько грубых и невзрачных на вид, что не нашлось человека, что позарился бы на них, сколько бы не выносили их на улицу в надежде продать. В комнате, тоже не было ничего стоящего, за что можно было выручить хоть какие-то деньги. Два потрепанных, истертых дивана, шифоньер без полок, на дно которого были свалены нехитрые Наташкины богатства. Да обшарпанный журнальный столик, оказавшийся на свалке по причине крайней ветхости и принесенный в квартиру кем-то из собутыльников.

Диван, шифоньер, стол и табуретки, все попало в квартиру со свалки, куда барахло снесли жильцы дома, откуда их приволокли папашины друзья. Эту рухлядь продать даже по дешевке не представлялось возможным, поэтому она навсегда осела в квартире, придавая ей жилой вид. Без этой рухляди, на фоне загаженных полов и обшарпанных стен, квартира смотрелась бы во сто крат более убого. И хотя все это барахло невозможно было продать и при самом большом желании, появление мебели в квартире всегда сопровождалось грандиозной попойкой. И длилась она столько, насколько хватало скудных финансов гуляющей компании.

В бесконечных пьянках и опохмелках, проходило Наташкино детство. Она росла, как сорняк, предоставленная самой себе. С ранних лет девчонка предпочитала улицу родной квартире. На улице было столько интересного, столько всего происходило перед глазами, чего она никогда бы не увидела, находясь безвылазно в четырех стенах. И не было поблизости красных пьяных рож папаши с мамашей, а также их собутыльников обоего пола, слетающихся в квартиру на запах спиртного, как стервятники на падаль. В мире, раскинувшемся за пределами обшарпанных квартирных стен, все было иначе.

Здесь было в сотни раз красивее и чище, нежели дома. И люди здесь были наряднее и добрее, и пахло от них иначе, чем от типов, собирающихся в квартире. И никто не орал, не отталкивал в сторону, если она оказывалась на чьем-то пути. Более того, ее норовили погладить по головке, угостить конфетой, или пряником, и иными вкусностями, которых она дома отродясь не видела. А еще ей дарили наряды и игрушки, которые она спешила спрятать в заветном шкафу, среди одежды, не распроданной алкоголиками-родителями.

Иногда ее по настоящему кормили. Старые женщины из подъезда, не могущие без жалости смотреть на вечно грязную и худую девчонку, с глазами испуганного, голодного волчонка. Наташке вручалась большущая конфета, ради которой она готова была идти за благодетелем хоть на край света. Посредством конфет Наташка оказывалась в квартире какой-нибудь старушки, небогато обставленной, но чистой и уютной, после окружающего девчонку домашнего ничтожества, казавшуюся настоящими хоромами. Там девчонку кормили нехитрыми домашними блюдами, которые ей, после пищи, к которой привыкла дома, казались невероятно вкусными. Накормив, отправляли замарашку в ванную, смывать накопившуюся за много дней грязь. Платье стиралось и высушивалось, пока гостья смотрела по телевизору мультфильмы, зажав в одной руке чашку чая с малиновым вареньем, а в другой свежеиспеченную пышку, распространяющую вокруг дурманящие ароматы.

День пролетал незаметно. Вечером, она возвращалась домой, к привычной грязи и вони, к матери и отцу храпящим на диване, распространяя вокруг перегарное зловоние и вонь давно немытых тел. Свернувшись клубочком на обшарпанном диване, Наташка засыпала, и снился ей иной мир, с белыми простынями, цветами на окнах, множеством красивых, радующих глаз вещей. Во сне она витала в облаках, что разбивались поутру на мелкие осколки, столкнувшись с окружающей, неприглядной действительностью.

Если Наташка, благодаря заботам соседей, иногда посещала ванную, ее родители, напрочь забыли само это слово. Да и ванны в квартире не было уже много лет. Ее не стало задолго до рождения Наташки, как и унитаза. В один прекрасный день они перекочевали на ближайшую барахолку, где ушли по бросовой цене, позволившей в компании друзей-собутыльников, с размахом отметить удачную сделку. С тех пор, для умывания служил старый резиновый шланг, присоединенный к вентилю, на случай, если у кого-нибудь из хозяев, или гостей неблагополучной квартиры возникнет безумная идея помыться. Хотя подобная помывка чревата неминуемым потопом для соседей снизу, жалоб от них не поступало, из-за отсутствия прецедента.

После исчезновения из ванной комнаты собственно самой ванны, ее предназначение выветрилось из голов хмельных хозяев квартиры. Освободившееся помещение стало заполняться разным хламом, принесенным с окрестных свалок в надежде продать. Найти нового хозяина это барахло так и не смогло, тащить его обратно на свалку желания не было. Оно оказывалось брошенным в ванную комнату, что постепенно превратилась в некое подобие старого, захламленного чулана.

Необходимости мыться у домочадцев не было. Вода им была нужна только для того, чтобы поутру сполоснуть опухшую с похмелья рожу, промыть заспанные слипшиеся глаза, перед очередной вылазкой из дома на поиски денег. Для этой цели вполне хватало крана на кухне со старой, покосившейся раковиной, проржавевшей на две трети, не пригодной ни на продажу, ни на сдачу в металлолом.

В школу Наташка так и не пошла. Родители, в постоянном, хмельном угаре не заметили, что их дочка выросла. Они даже не предполагали, что ей исполнилось 7 лет, искренне считая, что она гораздо младше. Из-за постоянного недоедания, отсутствия витаминов, необходимого внимания и заботы, она росла маленькой и худой, что указывало на задержку физического развития. На вид ей было не больше 5 лет и только соседи, знающие, когда в неблагополучной квартире появилась малышка, могли подтвердить, что ей именно 7 лет.

Ее вечно пьяным родителям соседи не раз говорили о том, что девочке давно пора в школу, но тщетно. Они лишь досадливо отмахивались, спеша, домой, позвякивая в пакете, заветными флаконами «Кристалла». Их жизнь протекала по давно заведенному распорядку, и в ней они ничего не собирались менять, отмахиваясь от всего, что могло нарушить заведенный порядок.

В школу Наташка так и не пошла. Книжки с картинками, что время от времени дарил ей кто-нибудь из соседей, привлекали ее исключительно красочными картинками. Их она могла разглядывать часами, они были так красивы, в противовес серости и убогости, окружавших ее со всех сторон. В картинках она находила отдохновение от привычного мира, в них черпала яркие цвета, для своих ослепительных снов. Любовалась красочными картинками ровно столько, сколько ей было отведено судьбой до очередного, неудачного дня в жизни непутевых родителей. Когда им не удавалось раздобыть денег на очередную порцию горячительного зелья, в ход шли нехитрые Наташкины сокровища.

Ребенок подрастал и начинал задавать горе родителям не совсем удобные вопросы, на которые у запойных пьяниц, ответа не было. Чтобы заставить замолкнуть любопытное чадо, ей налили любимого в семье напитка, — «Кристалла». Жидкости для чистки ванн, имеющей в своем составе высокий процент содержания спирта.

Алкоголь быстро ударил ребенку по мозгам и спустя минуту, Наташка мирно посапывала на засаленном диване, более не докучая никому дурацкими расспросами. С тех пор родителям приходилось трудиться больше, поскольку проверенный способ заставить замолчать назойливую девчонку, требовал небольших, дополнительных средств.

С тех пор, каждый вечер Наташка стала получать 100 граммов вонючей жидкости, после принятия которой у нее случалась отключка. С провалами в памяти, с утренней головной болью и невозможностью вспомнить что-либо из вчерашнего. Хотя, вспоминать-то было нечего. Та же обшарпанная кухня с кособоким столом и колченогими табуретами, все тот же неизменный «Кристалл» и нехитрая закуска, состоящая из хлеба, лука и кильки, иногда пары-тройки соленых огурцов.

Различие состояло лишь в том, что иногда компанию папаше с мамашей составляли собутыльники, опустившиеся парочки, или спившиеся одиночки. Единственным пропуском в их квартиру являлась заветная бутылка «Кристалла» и нехитрая закуска.

В тот памятный день, когда закончилось Наташкино детство, и она, без перехода перепрыгнула во взрослую жизнь, девчушка задержалась на улице дольше обычного. В последнее время она все чаще задерживалась на улице допоздна, в компании мальчишек и девчонок, где ее дразнили и нередко били, но где было все-таки лучше, чем дома. Она проскальзывала в незапертую дверь за полночь, когда пьяные вусмерть родители валялись на диване, громко храпя, и распространяя вокруг ядовитый смрад дыхания. Гости, если таковые случались, к тому времени разбредались по своим щелям, откуда собственно и приперлись.

Никто не мешал Наташке шарить по столу в поисках остатков съестного, среди пустых флаконов из-под «Кристалла». Иногда в них оставалось чуть-чуть. Остатки денатурата переливались в грязный, залапанный стакан, наполняя его на треть, а то и на половину. Спустя мгновение огненная жидкость оказывалась в горле девчонки, обжигая желудок, распространяя по телу благодатное тепло, в то время, когда на разум наплывало блаженное забытье. И все заботы и проблемы отходили на второй план. Забывались полученные за день обиды, причудливыми красками расцвечивалась окружающая серая действительность. Собранные со стола объедки, оставшиеся от пировавшей накануне компании, уже не казались столь омерзительными на вид, и были очень даже ничего на вкус.

К тому времени, когда она подъедала оставшееся на столе съестное, ноги становились ватными, а тело делалось невероятно тяжелым, ей с трудом удавалось пройти несколько шагов, отделявших ее от заветного дивана. Упав на диван, она проваливалась в глубокий омут алкогольного забытья. Когда просыпалась, на дворе был день, родители исчезали на поиски денег для очередного застолья, предоставив Наташку самой себе. В голове ржавым гвоздем гнездилась единственная мысль, как остановить беспрестанное кружение стен и потолка, всего, на чем пытался остановиться взгляд.

Если зажмурить один глаз и смотреть на мир оставшимся, оказавшиеся в поле зрения предметы, начинают вести себя подобающим образом. Но стоит приоткрыть второй глаз, как они тотчас срываются с места, пускаясь в дикий, неистовый пляс. Вставать, а тем более куда-то идти в безумном, пляшущем мире, не было ни сил, ни желания. Оставалось одно, — валяться пластом до полудня, пока не прекратится бесконечное кружение.

Она представляла, каково папаше с мамашей просыпаться утром после затянувшейся за полночь гулянки. Вставать и куда-то тащиться в такую рань, и что-то делать для того, чтобы раздобыть денег на опохмелку. Но родители каждое утро куда-то шли, когда раньше, когда чуть позже. Как отметил наблюдательный ребенок, вставали они тем скорее, и уходили из дома бодрее, когда утром оставалось что-нибудь выпить. Замахнув грамм по 100, занюхав рукавом давно не стираного платья, они покидали дом, и рожи их были гораздо веселее тех, что встретили первые солнечные лучи. Если выпивки не оставалось, сборы происходили в зловещем молчании, а рожи несчастных были настолько сумрачны и кислы, что завидевший их человек непременно скривится, от страдальческих физиономий мучеников.

Промучившись пару раз до обеда, Наташка освоила методу поправки здоровья, которой пользовались ее родители. Теперь, прежде чем выпить, вечером она отливала немного спиртного в рюмку, принесенную с улицы отцовскими собутыльникам вместе с каким-то хламом. Отлитые 50 граммов она прятала в ванне, ныне служащей хранилищем ненужного барахла, зная наверняка, что родители никогда не додумаются искать там заначенную выпивку. Когда предки уходили из квартиры, она потихоньку, держась руками за стену, обливаясь холодным потом и дрожа от противной слабости в теле, добиралась до ванны и заветных граммов на опохмел.

Отвратительное пойло обжигало горло до самых кишок, но уже спустя минуту начинало оказывать благотворное действие на организм. Дрожь в ногах и противная слабость исчезали, вместе с мучительной головной болью, прекращались бесконечные позывы тошноты. Голова прояснялась, и можно было снова начинать жить.

Поправив здоровье, Наташка возвращалась на диван, разглядывая извлеченные из шкафа книжки с картинками, до которых еще не добрались непутевые родители. Когда валяться на диване наскучивало, а желудок начинал настойчиво требовать пищи, она покидала лежбище и отправлялась на кухню в поисках съестного, не особенно надеясь на успех. Слишком хорошо она усвоила, что найти еду можно только вечером, по возвращении предков с заработков. Да еще немного подобрать ночью, когда упившиеся до бесчувствия папаша с мамашей дрыхнут, оглашая окрестности оглушительным храпом и испуская ужасное зловоние.

Окинув загаженный стол пристальным взглядом и не обнаружив съестного, Наташка отправлялась гулять. На улице, было столько интересного, что голод отходил на второй план, вытесненный новыми впечатлениями. К тому же, во дворе, ее нередко угощали печеньем, пирожками, или конфетами жалостливые старушки. Иногда они вели Наташку в гости, угощая обедом. Она никогда не отказывалась от приглашения, наедаясь до отвала, чем приводила в умиление угощавших ее пожилых женщин. Иногда и встреченные в подъезде мужчины, протягивали худой замарашке горсть конфет, или яблоко. Вот только последнее время благодетели досадливо морщились при встрече, все реже приглашали ее в гости. Малышка повзрослела, в чем они убедились, нередко встречая девчонку с перегаром, или со свежим запахом спиртного.

Но если женская часть жильцов изменила к ней отношение, то отношение мужчин, осталось прежним. То, что маленькая девочка, о которой они заботились, стала пить, шокировало женщин безмерно. Попытки сделать из нее человека, с треском провалились. Что может получиться путного из ребенка, начавшего с малолетства употреблять спиртное и до утра шататься по улице? Эта тема обсуждалась на всех кухнях, причастных к ее судьбе. Предположения и догадки были чудовищными порой настолько, что у вчерашних доброхотов опускались руки.

Мужская часть подъезда относилась к тому, что ребенок начал пить, с изрядной долей юмора. И на тех же кухнях, втолковывали женщинам, что права народная мудрость, гласящая: «яблоко от яблони, не далеко падает». Что их попытки что-либо изменить, были заранее обречены на провал, и ежедневное окружение ребенка, все равно окажется сильнее. При встрече с Наташкой они по-прежнему норовили потрепать ее по головке, заросшей копной каштановых волос и дать что-нибудь вкусненькое. Иногда давали немного денег, чтобы она себе купила что-нибудь.

Для нее получить деньги было гораздо важнее, нежели пряник, или горсть конфет. Зажав деньги в худенькой ладошке, она мчалась к трамвайной остановке, на которой ютилось несколько коммерческих ларьков, торгующих всякой всячиной, от которой рябило в глазах. И хотя Наташка в школе никогда не училась, но умела читать и считать. Заботы женщин, привечавших несчастную малышку, не прошли даром. Дни, что Наташка проводила в гостях, наслаждаясь домашним уютом, не проходили впустую. Приютившие девчонку кумушки, не только кормили бедняжку, купали и обстирывали, но и старались чему-нибудь научить.

Не смотря на запущенность, Наташка была способным и смышленым ребенком, схватывающим все на лету. Хотя занятия, проводимые с нею, были не часты, они оказывались на удивление продуктивными. Семена знаний упали на благодатную почву. Девочка научилась считать и читать по слогам, чего ей вполне хватало. Она даже пыталась читать подаренные ей книжки, но с трудом одолев несколько строк, бросала это утомительное занятие. Гораздо интереснее было разглядывать картинки, с которыми все ясно и понятно, и не нужно соединять черные закорючки буквы, чтобы появилось слово. Тем более что для нее, большинство вычитанных в книге слов, не значили ровным счетом ничего, и были просто набором звуков.

Другое дело ценники на витринах, здесь все было ясно и понятно, и весьма наглядно. Каждый, упакованный в красочную обертку продукт, имел название и цену, в которых Наташка отлично разбиралась. К ларькам и спешила девчушка, зажав в грязной ладошке монетки, или мятую десятку, подаренную добрым дядечкой, чтобы обменять на пачку хрустящих картофельных чипсов, к которым питала слабость. А потом, спрятавшись в укромном месте, с наслаждением поедала невесомые картофельные пластинки. Опасаясь только встречи с вездесущими мальчишками, или же с родителями, вернувшимися в родные пенаты после очередного, многотрудного дня.

С мальчишками придется делиться лакомством, отдать большую его часть. И попробуй, заартачься, лишишься всего, вдобавок получив по шее. И некому пожаловаться на злобных мальчишек. Родителям, извлекающим из пакета заветные флакончики с «Кристаллом», было наплевать на весь мир, тем более на маленькую девочку, по нелепой случайности, ставшую их дочерью. Взгляды и устремления конченых алкоголиков сосредоточены на разливаемой по стаканам жидкости, сконцентрированы в трясущихся от нетерпения руках. Их заботило только одно, не расплескать по дороге ко рту ни единой капли божественной влаги.

В такие минуты к ним лучше не лезть. Если родители в благодушном настроении, они дадут ей поесть и даже нальют полстакана «Кристалла», если день удался, и они затарились по полной программе. Если же день был неудачным, а выставленное на стол угощение скудно, ей ничего не достанется, кроме пьяного рыка папаши и подзатыльника отвешенного мамашей.

Если они дознаются о том, что дочь покупает в ларьке чипсы, не миновать ей побоев, и отлучения от скудного семейного стола. Они, целый день трудятся, чтобы прокормить маленькую дрянь, а она тратит деньги на всякую ерунду, вместо того, чтобы порадовать родителей, добавив для застолья лишнюю бутылочку любимого «Кристалла». Подобное отношение к семейным ценностям, заслуживает порки, и отлучения от пищи. Пусть маленькая дрянь посидит голодом, подумает, как тяжело папе с мамой достаются деньги, чтобы тратить их на всякую ерунду, и сделает соответствующие выводы.

Наташке остается только бежать на улицу и торчать там до полуночи, ожидая, когда предки нажрутся до невменяемости и завалятся спать, позабыв о маленькой негоднице, которую стоило выпороть для ее же пользы. Вернувшись домой, Наташка доедала и допивала оставшееся на столе, и, свернувшись клубочком, засыпала на засаленном диване.

После того, как Наташка, благодаря заботам родителей впервые отведала спиртного, отношение окружающих переменилось. Женщины к ней охладели, но отношение мужчин осталось прежним. Более того, один из них, 35 лет от роду, проживающий вместе со старушкой матерью, милейшей женщиной, угощавшей не раз Наташку обедом, стал относиться к ней даже лучше, нежели прежде.

Если раньше, при встрече, он бросал на малышку безразличный взгляд, сухо кивая в ответ на ее приветствие, если та была в гостях у его матери, спеша поскорее укрыться в своей комнате, теперь он стал оказывать ей знаки внимания. Если раньше они встречались крайне редко, то, теперь возвращаясь с улицы, она нередко встречала его на лестничной площадке. И он не скользил по девчонке безразличным взглядом, не проходил безучастно мимо.

При встрече вручал ей яблоко, печенье, большую конфету, апельсин, или иное лакомство, столь любимое любой девчонкой. Вручив подношение, он не проходил безучастно мимо, всякий раз норовя потрепать малышку по густым каштановым волосам, или легонько похлопать по тощей заднице. А когда Наташка готовилась к очередному дню рождения, пригласил девчушку в гости.

Дома ей делать все равно было нечего. Для родителей, этот день, ничем не отличался от предыдущих, проплывающих мимо в бесконечном хмельном угаре. Они о самом существовании дочери вспоминали только тогда, когда она появлялась за столом, требуя еды. Рассчитывать на подарки ко дню рождения ей явно не приходилось. Единственный подарок, который могли преподнести алкоголики-родители, — налить вместо ежедневных 100 граммов, стакан «Кристалла». На этом дочка извини, и не мешайся под ногами.

Домой Наташке не хотелось, тем более, там и нет никого. Родители ушли из дома, недовольно ворча и матерясь. С утра пораньше, они наведались на кухню, перебирая порожние емкости из-под «Кристалла», в поисках остатков выпивки. Ничего, не найдя, убрались из дома прочь, на рынок, заработать денег на опохмел, и на вечер.

Наташка слышала, как копошились на кухне родители в поисках спиртного. Как они, ругаясь, убрались из квартиры. Наташка помнила, сегодня ее день рождения и о том, чтобы он отличался от будних дней, девчонка позаботилась еще ночью. Придя, домой за полночь, она оценивающим взглядом окинула место попойки. Судя по следам гулянки, множеству оставшейся на столе и разбросанной по кухне порожней тары, а также остаткам закуски на столе, минувший день для папаши с мамашей оказался на редкость удачным. Об этом она могла судить еще на улице, сидя в беседке. Наблюдая за тем, как вываливаются из подъезда испитые и помятые личности, которые могли быть гостями только одной квартиры. Той самой, в которой она и проживала, двери которой не запирались ни днем, ни ночью. Поскольку брать там нечего, а от пропитавшей все вокруг перегарной вони, недолго и задохнуться.

Папаша с мамашей раздобыли достаточно денег, чтобы устроить этот праздник жизни, пригласив собутыльников, всегда готовых поучаствовать в мероприятии, на котором можно на халяву нажраться. Выпивки, выставленной на стол радушными хозяевами было столько, что ее не смогли осилить даже приглашенные на гулянку гости, как не смогли сожрать закуску, оказавшуюся на столе.

В ту ночь Наташка наелась до отвала, а также замахнула целый стакан сивухи, нацеженной из недопитых бутылок. Она также позаботилась и о том, чтобы завтра, в свой день рождения не валяться трупом на диване, а быть веселой и бодрой, и отлично провести время. Вчерашняя гулянка, была ей только на руку. Она не только приняла законные граммы, но и удвоила их. И на завтра приберегла бутылку «Кристалла», собранную в одну тару из множества недопитых флаконов. В кусок старой газеты, разложенной на столе, завернула остатки еды, чтобы на праздник не давиться голимым денатуратом, и нормально закусить. Тогда и крышу не снесет, лишь немного сдвинет в сторону.

Дождавшись, когда предки ушли, провалявшись на диване для верности с десяток минут, Наташка открыла глаза и потихоньку встала, стараясь не делать резких движений, последствия которых могли быть непредсказуемыми. Все в комнате плыло перед глазами, и без резких движений. В подобной ситуации легко потерять устойчивость, и рухнуть в любом из возможных направлений. Хорошо, если ослабшее тело рухнет на диван. Хуже, если она громыхнется на пол, ощутимо приложившись лицом к замурзанной и обшарпанной поверхности. Ходить с разбитой рожей в собственный день рождения и пугать непотребным видом окружающих, желания не было.

Наташка прекрасно знала, что такое похмелье, и как с ним бороться, и чего ни в коем случае нельзя делать в этом болезненном состоянии. Держась руками за стенку, Наташка доковыляла до входа в помещение, некогда бывшее ванной комнатой, превратившееся в склад барахла, которому место на помойке, а не в квартире. Но собранной рухляди суждено было пребывать там если не вечно, то до тех пор, пока в квартире не объявится новый хозяин, который попытается превратить гадюшник в нормальное жилье. Нынешних хозяев подобный бардак устраивал, по крайней мере, не мешал. Устраивал и Наташку, тем более что в этом были свои плюсы. В нагромождении барахла, она устроила тайник, в котором хранила свои нехитрые сокровища.

Проревев полночи после того, как папаша с мамашей в очередной раз обменяли ее наряды, книги и игрушки на выпивку, она придумала, что делать, чтобы подобного больше не повторилось. С тех пор, полка в шкафу, где хранились вещи девчонки, опустела. Не осталось там ничего, кроме откровенного рванья, замурзанных игрушек и замусоленных книжек, на которые никто не польстится. И в то же время сохранялась иллюзия присутствия, чтобы папаша с мамашей ничего не заподозрили. Пару раз сходив с оставшимся Наташкиным барахлом на рынок, но, не выручив за него ни гроша, они перестали нырять в шкаф за ее вещами, предпочитая зарабатывать на опохмел другими способами.

Помимо тайника с вещами, книгами и игрушками, имелся тайничок поменьше, где хранилась рюмка, которую она заранее наполняла для опохмела той гадостью, что накануне употребляли родители, которую выпивала на сон грядущий и она сама. Туда же перекочевывали, и остатки пищи, которые удалось собрать со стола накануне вечером. Жизнь заставила ее заботиться о себе самой, потому, что для родителей она была лишь обузой, от которой они бы с радостью избавились. Исчезни Наташка из их жизни, они бы вряд ли заметили ее отсутствие.

Несмотря на юный возраст, Наташка прекрасно понимала это. И плевать, что утром матерятся предки, в тщетной попытке найти что-нибудь, выпить-закусить. Пускай проваливают к чертовой матери. Ей начхать на них. Главное, она не останется больной и голодной.

В тот, памятный день, коренным образом изменивший всю ее дальнейшую жизнь, маленький тайник ломился от припрятанного накануне добра. Осторожно, держась руками за стенку, Наташка добралась до ванной. Подгибающимися от слабости ногами сделала еще несколько шагов, пробираясь через нагромождение разнокалиберного хлама к заветному тайнику. Мгновение спустя жидкость из флакона с надписью «Кристалл» потекла в рюмку, поставленную на какой-то ящик, пока Наташка, чтобы не расплескать, обеими руками держала заветную емкость.

Первая рюмка обожгла горло, огнем растеклась по желудку, за ней следом полетела нехитрая закуска, запасенная накануне вечером. Вслед за первой стопкой, ушла вторая, возвращая организму былую подвижность и прочищая мозги. После третьей, ей захотелось музыки, мультфильмов, пряников, яблок и конфет, всего этого много, и сразу.

Сидя в грязной кладовке, об этом великолепии можно только мечтать, уставившись мутным взглядом в одну точку. Но, как невозможно прожечь дыру глазами в стене, так и невозможно дождаться, что все, о чем мечтается, свалится ей на голову прямо здесь, в захламленном барахлом помещении. И если она хочет, чтобы хоть что-то из пригрезившегося сбылось, нужно вытащить оттуда свою задницу на улицу, или в подъезд, где она обязательно кого-нибудь встретит, и расскажет о дне рождения. И тогда подарки не заставят себя долго ждать. И хотя старушки из подъезда, ранее души в ней не чаявшие, в последнее время все чаще стали воротить от нее нос, перестав, приглашать в гости, это не значит, что в знаменательный для Наташки день, они не угостят ребенка чем-нибудь вкусненьким. Возможно, даже угостят ее обедом и искупают, а то она давно не мылась, и начала чесаться.

В голове шумело, по телу разлилась приятная истома, оно стало легким и невесомым, мир вокруг расцвел причудливыми красками. Чарующая сила заключалась в напитке под названием «Кристалл», остатки которого, вновь отправились в тайник.

Пошатываясь, Наташка выбралась в подъезд, спустилась на полпролета вниз, и взгромоздилась на подоконник, разглядывая через грязное окно, кипящую во дворе жизнь. Можно было пойти туда, окунуться с головой в шумный водоворот, но делать этого, ей не хотелось. Во-первых, зловредные мальчишки, которые без конца задирают ее, способны легко испортить очарование дня. Во-вторых, ей просто было лень вставать и куда-то идти. Если бы внизу ее ожидал подарок, что-нибудь вкусное, она бы спустилась обязательно, а пока предпочитала сидеть на подоконнике и смотреть на раскинувшийся за окном суетный мир.

С высоты импровизированного наблюдательного пункта, было хорошо наблюдать за тем, кто входит в подъезд. Расположившись между вторым и третьим этажами, она могла приветствовать всех жильцов, за исключением проживавших на первом. А значит, имела возможность сообщить многим о дне рождения, и с изрядной долей уверенности надеяться на подарок.

Ждать Наташка готова была хоть целую вечность. Тем более что окутавшая тело блаженная истома, благоприятствовала ожиданию. Но ей не пришлось ожидать слишком долго. Она не успела налюбоваться картиной бурлящей за окном жизни, как в поле ее зрения попал мужчина. Тот самый, при виде которого сердце девчонки учащенно забилось в предвкушении. 35 лет от роду, проживающий этажом выше, который оказывал Наташке в последнее время знаки внимания, одаривая всякими вкусностями. Его звали дядя Сережа, он точно поздравит ее с днем рождения, и что-нибудь подарит.

Сергей возвращался с рынка, держа в руках набитые под завязку пакеты. Наташка всегда удивлялась, завидев людей с полными сумками. Искренне недоумевала, неужели все это съестное? Она давно привыкла к скромному продуктовому набору, считая, что и остальные люди обходятся чем-то подобным. За исключением старушек, в квартирах которых творится настоящее продуктовое безумие.

Она часто видела людей с полными сумками, но никогда не заглядывала внутрь, чтобы лично убедиться, что все это съедобно. Хотя, бегая к ларьку за чипсами, видя изобилие лакомств, разложенных по полкам, она понимала, что в мире существует много вкусных вещей, не имеющих ничего общего с тем, к чему она привыкла с детства.

Сергей по привычке потрепал ее по пышной шевелюре, извлек из одного из пакетов банан, протянув имениннице. Краем глаз она успела заметить, что в пакете полно всяких вкусностей, заключенных в разноцветные упаковки. Еще мгновение и он уйдет, исчезнув из ее жизни, как минимум на день. Завтра она встретит его вновь, вот только не будет с ним полных пакетов. И если ей завтра что-нибудь и перепадет, это будет ничто по сравнению с тем, что может получить сейчас, прояви чуть больше настойчивости. К тому же, это был ее день рождения, который случается раз в году, и который нужно провести так, чтобы память о нем сохранилась надолго.

Наташка не дала ему уйти, а он и не спешил покидать смешную малышку, грязную, взлохмаченную, изрядно пьяную, в который раз твердящую о дне рождения. Наташка не желала выпускать удачу. Она открытым текстом объявила непонятливому взрослому, что хочет в гости, желает музыки, конфет и мультфильмов. Что в этот день она желает повеселиться, и очень надеется, что дядя Сережа, не откажет ей в такой малости. Заметив, что мужчина заколебался, Наташка начала свою волынку по новой, добавив побольше плаксивых нот.

Отделаться от назойливой девчонки было невозможно. Предложи он еще банан, или яблоко, вряд ли она отступится и прекратит канючить. К тому же, нет ничего плохого в том, что он приведет малышку домой, накормит, даст посмотреть мультики и послушать музыку. И хотя на сегодняшний день у него были другие планы, и он не собирался торчать весь день дома, возясь с сопливой девчонкой, которую угораздило родиться именно сегодня, но, видимо придется. К тому же его дела, не были столь важными и могли подождать. Бутылку, купленную в магазине, он может выпить и дома, чтобы нормально чувствовать себя в компании с малолетней пьянчужкой.

Мать на суточном дежурстве и появится дома только утром, и ему придется повозиться, чтобы выпроводить из дома маленькую нахалку, которая будет канючить еще об одном мультике. Но ничего, он что-нибудь придумает, чтобы вытурить ее пораньше, не оставить ночевать. А то люди подумают невесть что. Хотя, это худое и грязное тельце, — никаких чувств, кроме жалости, вызвать не могло. В крайнем случае, отдаст ей связку бананов, посулит что-нибудь вкусное назавтра, лишь бы она ушла. Утром он сбегает на рынок и восполнит пробел во фруктах, истраченных на малышку, которые купил по просьбе матери, устраивающей на днях вечер для коллег по случаю очередного юбилея.

Спустя несколько минут Наташка была в квартире дяди Сережи. В ней она бывала уже не раз, в компании симпатичной старушенции, угощавшей ее вкусными обедами, купавшей в ванне, баловавшей книжками и игрушками, которые перекочевывали в Наташкин тайник, подальше от глаз запойных родителей. Сегодня тети Маши нет дома и это даже к лучшему. Значит, она погостит подольше. Никто не станет выпроваживать ее в девять часов, когда в родной квартире стоит дым коромыслом, а стены сотрясаются от воплей собутыльников, постоянно спорящих до хрипоты, ссорящихся и дерущихся.

Наташка спрыгнула с подоконника, и едва не грохнулась на бетонный пол. Выпитый денатурат разморил девчонку. Было бы здорово, подумала она, в свой день рождения разбить башку и угодить в больницу, где, конечно же, лучше, чем дома, но хуже, чем в гостях у тети Маши. Башку бы она разбила непременно, так сильно ее штырило и колбасило после ударной дозы «Кристалла». После прыжка, хмель ударил в голову тугой волной и дальнейшее развитие событий, происходило словно в тумане. Словно все происходит не с ней, а с кем-то другим, а она просто наблюдает со стороны за происходящим.

Дядя Сережа не дал ей упасть, подхватив легкое, почти невесомое, тело девчонки на руки. Девчонка оказалась гораздо пьянее, чем ему показалось вначале, и ей не мешало проспаться, чтобы прийти в чувство. Первым порывом было отнести девчонку домой и уложить спать, но сделать это оказалось непросто. Девчушка с трудом стоящая на ногах, держалась за него крепко, и отпускать явно не собиралась. Возле дверей она заартачилась, отказываясь заходить внутрь. Когда он попытался затащить ее силой, девчонка подняла истошный крик, мгновенно остудивший его пыл. Криками она могла переполошить весь подъезд, а ему не хотелось косых взглядов, неизбежных пересудов дворовых кумушек, умеющих раздуть из мухи слона.

Чтобы унять истошный крик, мужчина отступил от дверей, и вопль тотчас же смолк. Пробовать войти в квартиру снова, он не рискнул, понимая, чем это чревато. Хорошо еще, что после первой пробы голосовых связок девчонки, не захлопали двери, не повылазили привлеченные шумом, любопытные соседи.

Пришлось вести приставалу к себе, мысленно матерясь. Становиться нянькой пьяной девчонки, подобная перспектива его не прельщала, но, видно ее не миновать. Оставалось смириться с неизбежным и постараться извлечь из этой дурацкой ситуации, что-нибудь полезное для себя. По крайней мере, он сможет вволю посмеяться над маленькой грязнулей, с трудом передвигающей ноги и едва ворочающей языком. А для поднятия испорченного нахальной замарашкой настроения, имеется бутылка водки, которую он собирался распить в компании приятелей. Придется приговорить ее в одиночку, поскольку прогулки на сегодня отменяются.

Оказавшись в гостях, Наташка первым делом прошла на кухню, давая понять, что неплохо бы для начала накормить гостью. При этом не замолкала ни на миг, о чем-то тараторя, хотя с заплетающимся языком, делать это было не просто.

Сосед не стал готовить для маленькой нахалки множество блюд. Поставил на плиту кастрюлю с водой и зажег газ, ожидая, когда закипит вода, чтобы заварить пельмени, пачку которых извлек из одного забитого под завязку пакета. Пельмени и водка не входили в материнский заказ, их он купил для личного употребления, чтобы нормально провести день в отсутствии матери, не заботясь о приготовлении обедов-ужинов. Придется поделиться пельменями и с нежданной гостьей, не варить же специально для нее суп, или кашу.

Чтобы заставить ее замолчать хоть на немного, достал из пакета большое красное яблоко и вручил имениннице. Мгновение спустя острые зубки впились в яблоко, которое хоть и ограничило бурный словесный поток, но не смогло остановить его полностью. К тому времени, как сварились пельмени, Наташка съела яблоко, банан, апельсин, и с нетерпением поглядывала на доброго дядечку, ожидая чего-нибудь еще. Всем своим видом, демонстрируя готовность съесть всю гору фруктов, что он выгрузил из пакетов и упрятал в холодильник. О его назначении она не могла знать, ведь в ее родной квартире отродясь не водилось ничего подобного. О предназначении гудящего шкафа она могла лишь догадываться, хотя прекрасно знала, что там хранится множество вкусных вещей, отложенных до лучших времен.

И как не поймет возящийся у плиты мужик, что он просто обязан извлечь из холодильника упрятанные туда фрукты, и продолжить угощать гостью, пока она не наестся вволю. Что не уместится в желудке, она заберет с собой и спрячет в тайнике, чтобы на следующий день продолжить праздник. Почему такой взрослый мужчина не понимает таких простых вещей и не спешит к холодильнику вместо того, чтобы бестолково топтаться возле плиты?

Но, как бы не хотелось Наташке съесть еще что-нибудь из упрятанных в холодильник фруктов, у нее хватало ума об этом молчать. Не стоит донимать просьбами раздобрившегося дядечку, она еще придумает способ заставить его сделать это позже. Она продолжала гипнотизировать возящегося у плиты мужчину, пока донесшийся до ее нюха аромат сварившихся пельменей, не переключил мысли именинницы в иное русло. Фрукты были напрочь забыты. Ее внимание было приковано к аппетитным белым кругляшам, плавающим в кипятке и распространяющим по кухне умопомрачительные ароматы. Такого лакомства ей пробовать не приходилось, но на основании запаха, она могла судить о том, что это невероятно вкусно. А когда она попробовала их со сметаной и маслом, то поняла, что на вкус они гораздо лучше, чем можно было предположить по запаху. Обжигаясь и давясь, она принялась торопливо поглощать аппетитное блюдо.

Дядя Сережа есть не спешил. Усевшись напротив, он с интересом разглядывал маленькую гостью. То, с какой скоростью она поглощала пельмени, немало забавило его. Немного подумав, он высыпал в кипящую воду остатки пельменей, решив отварить и их, чтобы девчонка наелась до отвала. Лишь когда забулькали, закипели остатки пельменей, Сергей принялся за свою порцию.

Но, на сухую, в отличие от гостьи, пельмени в горло не лезли. Из холодильника была извлечена бутылка водки, которую он отправил охлаждаться минут двадцать назад. К тому же гостья, с аппетитом уплетающая пельмени, взопрела, и от нее начал исходить неприятный запах давно немытого тела. Если быть более точным, от нее просто воняло, и не было никакой возможности просто находиться рядом, тем более есть. Теперь стало ясно, почему мать, приводя ее в гости, первым делом вела замарашку в ванную, смывая многодневную грязь, прежде чем усадить за стол, или пустить на диван. Но он же не мать, не станет же взрослый мужчина купать чужую девчонку, которой исполнилось всего 11 лет. Хотя, если подумать, почему бы и нет?

Налив до краев стакан беленькой, Сергей крякнул, осушив его одним махом, закусив насаженным на вилку пельменем, обильно вываленным в сметане. Спустя минуту, обжегшая глотку водка растеклась приятным теплом по телу, ударила в голову, успокаивая и расслабляя. Минуту спустя, сидящая напротив замарашка, уже не казалась такой замурзанной и почти не воняла. Она даже показалась симпатичной и вызвала кратковременный импульс, чуть ниже пояса, который, так же быстро пропал, как и появился.

Девчушка доела пельмени и выжидающе поглядывала на Сергея в ожидании добавки, о чем легко можно было догадаться, судя по красноречивым взглядам, которые она бросала на плиту. Вскоре остатки пельменей перекочевали в ее тарелку. На стол был поставлен второй стакан, который щедрый хозяин до половины наполнил водкой, вылив остатки себе. Они по-взрослому чокнулись, выпили и снова принялись за пельмени.

Сереге было весело и хмельно. Доев пельмени, он с интересом наблюдал за тем, как гостья, разделывается и со второй порцией. Какой же желудок у малышки, споровшей столько всего, что не каждый здоровый мужик сможет осилить за один присест.

Глядя на раскрасневшееся от пельменей и водки лицо гостьи, на прилипшее к потному телу платье, Серега все больше склонялся к мысли, что девочку просто необходимо искупать. Задуманное он осуществил, когда насытившаяся гостья откинулась на спинку стула, блаженно зажмурив глаза. Обильное угощение и полстакана водки окончательно разморили ее, и теперь хотелось только одного, — спать. Хотя и искупаться она была не прочь, тем более что все за нее делал дядя Сережа.

Подняв засыпающую малышку на руки, Сергей отнес ее в ванную комнату, раздел и уложил в ванну, включил горячую воду. Когда вода набралась, он, как заправский папаша, принялся отмывать замарашку. И только изрядно потрудившись мочалкой, с удивлением отметил, что кожа ее не грязно-серая, а самого, что ни на есть, нормального цвета, как и у всех людей.

И хотя его подопечная был уже достаточно чиста для того, чтобы занять место на диване перед телевизором без опасения его испачкать, Сергей не торопился завершать водные процедуры. Он в который раз оглаживал рукой маленькие, упругие ягодицы, пробегал ладошкой по легкой выпуклости грудей, массировал поросший вьющимися темными волосами холмик между ног, проскальзывал пальцем вглубь.

Девочка явно была не против подобного купания. Чувств, которые она испытывала сейчас, ей не доводилось испытывать никогда прежде. Ощущения были приятными и ей определенно нравились. Она расслабилась, закрыла глаза, отдаваясь ласковым и умелым рукам дяди Сережи, раздвинув пошире ноги, чтобы ему удобнее было делать ей приятно. Она совсем разомлела, пребывая в приятном полусонном забытье, целиком отдавшись захлестнувшим ее чувствам. Она даже не заметила, как ласковые руки извлекли ее из ванной, обтерли пушистым банным полотенцем. А затем перенесли на диван, на котором она провела столько незабываемых часов, смотря мультфильмы. Те же руки принялись оглаживать разомлевшее девчоночье тело, продолжая дарить незабываемые ощущения.

Поначалу, когда он разглядывал грязную и потную маленькую обжору, подумывая о том, что не плохо бы ее искупать, у него и в мыслях не было ничего такого. Но когда он принялся намыливать обнаженное тельце девчонки, то почувствовал, как напряглось мужское естество между ног. Оглаживая распластанную на диване девчонку, чувствовал, что его член напрягся до невозможности, до боли, до хруста. Казалось, только тронь его, и он зазвенит, запоет на всю округу. В его голове ржавым гвоздем засела только одна мысль, как снять терзающее тело сексуальное напряжение.

И плевать, что девчонка маленькая и худая. Она, распаленная, с широко раздвинутыми ногами, голая и готовая к новым ощущениям, стонет от наслаждения под его руками. Как говаривал один старинный приятель, с которым он выпил не один ящик водки и перетрахал не одну дюжину охочих до пьяной любви подруг, трахать можно все, что шевелится, если оно весит больше 16 килограммов. Откуда у него такие познания связанные с килограммами, Серега не знал, но эти слова друга всплыли в распаленном желанием мозгу, при виде распластанного девчоночьего тела.

Шестнадцать килограммов в ней, несмотря на худобу, определенно было, а значит можно делать все, что заблагорассудится. Про то, что ей исполнилось всего-навсего 11 лет, он старался не думать, старательно прогоняя панические мыслишки. Употребленный алкоголь помогал справляться с неуместными страхами. Если бы перед ним была девица лет на 5-6 старше, он и голову бы не стал забивать подобными вопросами. Девочки 15-16 лет были достаточно взрослыми для того, чтобы понимать, на свете нет ничего бесплатного, за съеденное и выпитое нужно платить, тем более что способ расплаты приятен для всех.

Наташке это еще только предстояло понять. От осознания этого зависит и ее дальнейшая жизнь, и спокойствие плотоядно облизывающегося мужика, склонившегося над ней в похотливом вожделении. Если она сделает правильные выводы, в ее жизни будет еще много гулянок на халяву. Если она не сделает правильных выводов сейчас, понимание к ней все равно придет, только позже. Если она начнет болтать лишнего, или кому-нибудь пожалуется, ей, вряд ли поверят. Ее вечно пьяным папаше с мамашей на дочку насрать. Для них она всего лишь надоедливая обуза, мешающая привычному существованию. Сгинь она без следа, никто не кинется ее искать, они даже не заметят ее исчезновения, словно Наташки никогда и не было. Слушать ее не станут, существуют дела поважнее, нежели выслушивание девчоночьих бредней. Но даже если ей и удастся достучаться до хронически затуманенных алкоголем мозгов предков, максимум, на что они способны, стрясти с соседа денег на выпивку, в возмещение причиненного морального ущерба.

Во дворе россказням малолетки никто не поверит. Но рассказ обрастет кучей вымышленных деталей и красочных подробностей, со временем рискуя превратиться в почти подлинную историю. Даже если этого не случится, люди начнут перешептываться за спиной, бросать в его сторону двусмысленные взгляды. Начнут вести себя так, что поневоле почувствуешь себя виноватым.

Пока подобные мысли бродили в голове у Сергея, руки продолжали скользить по телу, становясь все настойчивее. Когда скользнувший меж ног девчонки палец угодил вглубь ее ложбинки, Наташка издала стон. Но это был не стон боли, а стон наслаждения. Девчонке нравилось, что с ней делает взрослый дядя, а значит нужно идти до конца и не забивать голову разными глупостями.

Стон вожделения послужил для него сигналом. На пол полетели брюки, рубашка, трусы, все, что могло помешать в его намерении сделать из маленькой девочки, юную женщину. Затем тело, удерживаемое на локтях, легло на Наташку. Пальцы нащупали и раздвинули увлажнившуюся половую щель, осторожно вставив член. А затем он начал медленно вдавливать его в прохладное, упругое, туго обхватившее конец, нутро. Волны наслаждения, одна за другой, накатывали на него, захлестывая с головой, лишая рассудка.

От поглотившего его наслаждения мужик окончательно потерял рассудок. Он больше не мог сдерживаться. Он вошел на полную глубину, одним сильным ударом, отодвинулся назад и ударил вновь, не слыша болезненных стонов доносящихся снизу. Спустя несколько секунд, он откинулся в сторону, мощно излившись, тяжело дыша после скоротечного, бурного полового акта.

Он излился с такой мощью, чего с ним давно уже не было. Ни одна из его многочисленных подруг, большинству из которых перевалило за двадцать, и тридцать лет, не могла так сильно его распалить, заставить излиться в умопомрачительном оргазме за считанные секунды. Их прелести давно были известны и соразмерны его размерам, и не сулили тех незабываемых ощущений, которые только что лишили мужика рассудка.

Когда он немного пришел в чувство, вернувшись в реальный мир, то наконец-то соизволил обратить внимание на ту, что доставила ему неземное наслаждение. Рядом с ним лежала голая девчонка, которой только-только исполнилось 11 лет, между ее ног расплылось большое кровавое пятно. Он только что сделал ее женщиной. Такое в его, довольно бурной и насыщенной жизни, случилось впервые.

Среди множества подружек и случайных знакомых, за годы холостяцкой жизни прошедших через его постель, девственницы не встречались. Хотя справедливости ради стоит заметить, что лет им было гораздо больше, нежели его сегодняшней гостье. И если они когда-нибудь и были девственницами, то в таком далеком прошлом, что и сами вряд ли помнили об этом.

Потрахавшись с очередной подружкой, Сергей не раз мечтал о том, что бы стал делать, окажись на ее месте девственница, для которой все в первый раз. Он представлял себя эдаким умелым и ласковым любовником, под чутким руководством которого болезненный процесс лишения невинности, пройдет мягко и гладко, без отрицательных моментов, могущих повлиять на психику девчонки. После проникновения, нежного и ласкового, его избраннице останется лишь блаженно потягиваться от удовольствия, мысленно благодаря заботливого и умелого мужчину.

Но это в мечтах. На деле все обстояло несколько иначе. И хотя предварительный процесс был действительно нежен и ласков, но слишком затянулся, в результате чего учитель потерял голову, проведя главнейшую часть таинства совсем не так, как ему грезилось в мечтах. Он сделал все быстро и грубо, что, вероятно, понравилось бы подружкам, повидавшим в постели всякого, но было совершенно неприемлемо для маленькой девочки.

Взгляд, брошенный на распростертое на диване обнаженное тело худой невысокой девчушки, убедил его в том, что он прав. Она была бледна, маленькие острые груди двигались еле-еле, в отличие от постоянных подружек, чьи упругие прелести бурно вздымались после занятий любовью. На мгновение показалось, что девчонка не дышит, что он затрахал ее до смерти.

От подобной мысли смертельная бледность покрыла его лицо, а сердце забилось в стремительном галопе, дыхание стало учащенным. Если она умерла, ему несдобровать, если его поймают, никакие отговорки не помогут. Получит он лет тюремного заключения больше, чем она весит, и отсидка будет не самой приятной. Он был прекрасно осведомлен о том, как поступают на зоне с теми, кто сидит за изнасилование. А если статья связана с насилием над малолетками, да еще и со смертельным исходом, пощады ждать не приходилось. Если не удавят первой же ночью в камере, придется ублажать сокамерников до окончания многолетнего срока, который грозит превратиться в пожизненный. Очень сильно на зоне не любят таких и отправка подонков на тот свет если и не почитается за доблесть, то за неизбежность по очистке тюрьмы от всякой мрази.

Расставаться с жизнью в неполные 35 лет, Сергею не хотелось. Хоть жизнь была по большей части бессмысленной, но это была его жизнь. С маленькими прелестями в виде пьянок и подружек, с которыми приятно коротать вечера за бутылкой, и предаваться любовным утехам. Даже ежедневные походы на работу, не могли омрачить его существования. Работенка была не пыльная, не слишком обременительная, и за нее платили деньги, пусть не большие, но достаточные, чтобы поддерживать привычный образ жизни. И ему не хотелось из-за привязавшейся малявки со своим дурацким днем рождения, сыграть в ящик, и угощать не друзей и подружек, а могильных червей, что будут рвать на части смрадный, разлагающийся труп. Не желал он провести остаток жизни и в тюремной камере, задницей ублажая всяких ублюдков.

Он не сдастся. Не побежит в милицию строчить донос на самого себя. Никакие ментовские штучки типа того, что чистосердечное признание смягчает наказание, его не проймут. Год больше, или меньше, к тому сроку, что он получит, ничего не решает. Он спрячет тело в мешок с грязным тряпьем и ночью отнесет подальше. В мусорный контейнер, а лучше канализационный люк. Пускай оно там валяется до тех пор, пока его случайно не обнаружит какой-нибудь слесарь, спустившийся в колодец по служебной надобности. По прошествии времени, найти кого-либо будет непросто. На дворе лето, через несколько дней, брошенный в колодец труп распухнет и разложится, опознать в нем соседскую девчонку будет невозможно. Вечно пьяные алкоголики-родители, не заметят отсутствие дочери, на которую никогда не обращали внимания.

Девчонку искать не будут, если только соседи не забьют тревогу, долго не видя замарашку ни в подъезде, ни на улице. Но и тогда, вряд ли у кого появится мысль, бежать в милицию и строчить заявление об ее исчезновении. Сколько пацанов и девчонок из неблагополучных семей, скитаются по городским улицам, ночуют в подвалах и на чердаках, пополняя огромную армию бродяг и бомжей. Возможно, настал ее черед пополнить армию беспризорников, растущую день ото дня в неблагополучной стране, которой наплевать на свое будущее.

Под окнами дома, в котором жил Серега, имелся канализационный люк. Старый, проржавленный, заросший сорной травой. Найти его в бурных, травянистых зарослях было не просто, и если бы заявился по его душу сантехник, ему пришлось бы изрядно покрутиться среди сорняков, прежде чем обнаружится искомый объект. Но вряд ли слесарь когда-либо появится здесь. За всю жизнь, прожитую в этом доме, Сергей ни разу не видел люк открытым. Не замечал поблизости и какого-либо движения. Наверное, в системе коммунального хозяйства города давно позабыли о существовании колодца. И вспомнить о нем могли не по причине праздного любопытства, а только если случится на линии авария, ликвидировать которую без доступа в забытый колодец, будет невозможно. Подобной аварии не было, по крайней мере, лет 30, и, возможно, пройдет еще немало лет, прежде чем она случится, если вообще случится в обозримом будущем.

Первоначальный план, об использовании мусорного бака для сокрытия тела, был с легкостью отвергнут. Слишком много народа с утра пораньше суют в мусорные баки грязные руки и испитые рожи, роясь в поисках пустых бутылок и остатков пищи. Бомжи не оставят без внимания брошенный в мусорный бак мешок, обязательно заглянут внутрь. Кто-то в ужасе уберется прочь, чтобы не вляпаться в дурно пахнущую историю, кто-то поспешит на поиски первого встречного милиционера, чтобы сообщить о страшной находке. Когда до трупа доберутся правоохранительные органы, они поднимут на уши весь квартал. Обязательно найдется человек, который что-то видел, или слышал, или о чем-то догадывается. Найти преступника по горячим следам гораздо проще, нежели если с момента преступления прошел ни один день.

Отвлекшись от тревожных мыслей, Сергей вновь взглянул на распростертое на диване, обнаженное девчоночье тело. Несколько бесконечно-долгих мгновений всматривался в него, стремясь уловить дыхание. Она была жива и дышала, хотя грудь вздымалась так незаметно, что при беглом взгляде ее можно было принять за мертвую. У Сереги немного отлегло от сердца. Чтобы окончательно убедиться в том, что девчонка жива, он приложил ухо к груди, уловив отчетливое дыхание и размеренное сердцебиение. Девчонка просто спала. То, что он поначалу принял за смерть, было лишь глубоким сном, вызванным приличной дозой спиртного.

Если и было больно, то только в самом начале, когда он лишил ее невинности одним уверенным, сильным толчком. Эта процедура болезненна для всех без исключения представительниц прекрасного пола. И хотя в жизни не было шанса спросить об этом женщину, все они попадали в его руки далеко не первой свежести, но об этом читал в одной из газет. Написанному в газете он верил больше, чем россказням многочисленных подружек. Что под выпивку и закуску могли сочинить любую душещипательную и слезливую историю о потери невинности. Сергей на 100 % был уверен в том, что вряд ли хоть одна из его подруг, могла более-менее внятно вспомнить момент, когда это случилось, по причине сильнейшего алкогольного опьянения.

Так и сегодняшняя гостья, посапывающая в алкогольном забытье. Вряд ли она сможет вспомнить что-нибудь завтра, когда протрезвеет. Скорее всего, она даже не поймет того, что стала женщиной. Возможно некоторое время поудивляется болезненным ощущениям в промежности, возникшим после посещения квартиры дяди Сережи.

Глядя на мирно посапывающее на диване обнаженное тело худенькой девочки, Сергей окончательно пришел в себя, мысленно посмеявшись над страхами, терзавшими его минуту назад. Все будет хорошо, эта история закончится, как нельзя лучше, для всех ее участников. И соседская девчонка, малолетка Наташка, доставит ему в будущем немало приятных минут. Чтобы не откладывать получение приятного в долгий ящик, он вновь навалился на податливое тело. И вошел в девчонку сначала осторожно, а затем задвигал телом в полную мощь. И на этот раз все прошло отлично, и полученное им удовольствие было ничуть не хуже, чем в первый раз. Да и девчонка не испытывала неприятных ощущений. Хотя и постанывала от каждого проникающего в нее движения, но это были любовные стоны, в чем был уверен, имея богатый опыт общения с представительницами прекрасного пола.

Девчонка даже не проснулась. И лишь по прошествии часа, когда Сергей вновь воспылал страстью к распростертому на диване телу, сладкая истома, судорогой пробежавшая по телу, пробудила ее ото сна. Полупьяная, толком не проснувшаяся, она с удивлением воззрилась на дядю Сережу, голого, взгромоздившегося на нее, ворочающего чем-то твердым внутри ее. Она не испугалась, а только удивилась, тем более что производимые им действия были приятными, а накатывающиеся на нее волны наслаждения, были ни с чем не сравнимы.

А затем они лежали вместе и молчали, уставившись в потолок, думая каждый о своем. Сергей о том, что к утру необходимо выставить гостью за дверь до прихода матери с дежурства, до того, как начнут хлопать дверями, уходящие на работу соседи. И сделать это так, чтобы никто ничего не заметил, и не было, потом сплетен и пересудов. Наташка думала о том, что сегодняшний ее день рождения стал по настоящему особенным. Дело не только в тех вкусностях, что ей довелось отведать. Дело в новых ощущениях подаренных дядей Сережей, делающих жизнь гораздо более приятной.

Затем они смотрели мультфильмы, слушали музыку, ели яблоки, бананы и прочие фрукты, на которые не скупился радушный хозяин. Он явно вознамерился превратить ее день рождения в незабываемый праздник, память о котором останется на всю оставшуюся жизнь.

Лишь когда за окнами начало светать, знаменуя начало нового дня, дядя Сережа принес из ванной ее платье, одел и выпроводил из квартиры, заставив вернуться, домой, где все так ничтожно и убого. Уходить не хотелось, но дядя Сережа настоял на этом, на прощание, шепнув на ушко, чтобы она никому не рассказывала о том, чем они занимались на диване. — «Пусть это будет наш маленький секрет», — сказал он Наташке, и слегка шлепнул ее по заднице, направляя к выходу. А чтобы она лучше хранила общую тайну, на прощание положил в девчоночью ладошку, купюру достоинством пятьдесят рублей.

Зажав деньги в кулачке, девчонка удалилась, безумно счастливая внезапно свалившемуся на нее богатству, не обращая внимания на надсадную боль между ног, которая будет преследовать ее еще на протяжении нескольких дней. Назойливая боль тотчас же исчезает, стоит ей принять вовнутрь полстакана «Кристалла». По прошествии нескольких дней, боль исчезла и никогда больше не возвращалась, сигнализируя о том, что маленькая девочка, ставшая женщиной, окончательно готова к взрослой жизни.

Подаренные 50 рублей она истратила на конфеты и сладости за пару дней, а еще день спустя встретила на лестничной площадке дожидающегося ее дядю Сережу. Затем она снова была в гостях, где все было, как и в прошлый раз. Разные угощения, немного водки, а затем занятие на диване тем, что дядя Сережа называл любовью. В перерывах между занятиями любовью, они смотрели фильмы для взрослых, в которых дяди и тети занимались тем же, что и они с дядей Сережей. Причем делали это в самых изощренных позах, используя для этого разные места, чем изрядно удивили Наташку, считавшую, что задница и рот необходимы человеку вовсе не для того, как их использовали героини фильмов для взрослых.

Дядя Сережа стал первым мужчиной в ее жизни, открывшим дорогу во взрослую жизнь. Хотя после у нее было множество мужиков, падких на юные прелести, но первый мужчина остался в памяти на всю жизнь. Совместные просмотры фильмов для взрослых не прошли даром, и вскоре, при помощи дяди Сережи, она научилась использовать все свои природные отверстия ничуть не хуже киношных, размалеванных, облаченных в кружевное белье, девиц. У нее имелся ряд преимуществ, — юный возраст и субтильная фигура, в противовес трахающимся на экране дамам с упитанными ляжками и пышными бюстами, порой просто невообразимых размеров.

И хотя Наташка не могла похвастаться ни стройными ногами, ни упругой задницей, ни объемным бюстом, желающих попользоваться ее прелестями, было хоть отбавляй. Полученные вторично от дяди Сережи деньги, натолкнули девчонку на интересную мысль. Если один взрослый мужчина готов кормить и поить ее, дарить деньги за то, чтобы покувыркаться с ней в кровати, почему другие не захотят того же? К тому же ей нравились производимые мужчиной телодвижения, доставляющие ей ни с чем, ни сравнимое удовольствие, с которым не могла сравниться даже самая лучшая выпивка. И совсем неплохо было бы все это совместить, и тогда жизнь ее станет ярче и краше.

Наведываться каждый день к дяде Сереже, заниматься любовью и зарабатывать денег на расходы она не могла. Его мать, тетя Маша, дежурила сутки через трое, и все свободное от дежурств время торчала дома, перед экраном телевизора. Недосуг было старой кошелке сходить в гости, желательно с ночевкой, или проведать родню, живущую в деревне. Она целыми днями торчала дома, отлучаясь лишь для того, чтобы сбегать в магазин за продуктами. А затем с головой погружалась в просмотр очередного слезливого сериала.

С каждым разом дожидаться ее заступления на дежурство становилось все труднее, ведь так много всего вкусного продавалось на улице. С каждым разом ей становилось все труднее дожидаться дня, когда удастся заработать денег. Почувствовав вкус халявы, возросли ее аппетиты. Хотелось всего сразу, но денег было до обидного мало, и заканчивались они слишком быстро.

В связи с этим нужно было срочно что-то предпринимать, научиться зарабатывать деньги и без дяди Сережи, редкие встречи с которым, только раззадоривали ее пыл. Она решила выбраться на улицу и предложить сексуальные услуги постороннему мужчине, который будет готов заплатить за любовь заветные 100 рублей, именно во столько, Наташка оценила свои прелести. И хотя дядя Сережа всегда ограничивался 50 рублями, но он кормил и поил ее, развлекал музыкой и мультфильмами. А еще он крутил по видео фильмы для взрослых, из которых она почерпнула много нового. Не просто посмотрела и забыла, но и взяла на вооружение, разнообразив тем самым перечень предлагаемых ею сексуальных услуг. Первым человеком, который опробовал и оценил ее новые знания и умения, был, конечно же, дядя Сережа.

Предлагая на улице свою любовь, она понимала, что если ей и удастся заинтересовать кого-нибудь, то кавалер на час не станет ее кормить и развлекать. В лучшем случае угостит пивом, или водкой, а, скорее всего, попользовавшись ее телом и рассчитавшись, более не будет считать себя чем-нибудь обязанным. Разойдутся они после случки в разные стороны, и вряд ли клиент на следующий день сможет вспомнить лицо девчонки, подарившей ему любовь в грязном подъезде, или подворотне.

Назначив цену, она приступила к поиску подходящих кандидатур для предложения интимных услуг. Несмотря на возраст, Наташка была смышленой девчонкой и многое понимала. Подходить к прилично одетым, пахнущим одеколоном мужчинам, спешащим куда-то по делам, не стоило. Эти типы в лучшем случае посмеются над ней, или же безучастно пройдут мимо, не удостоив замарашку взглядом. В худшем, схватят за руку и потащат до ближайшего милиционера, которому и сдадут, сообщив о ее предложении. С милицией связываться желания не было, сделать с ней ничего не сделают, но поглумятся всласть. Общение со стражами правопорядка она уже проходила, и осталась от него не в восторге.

Ей и раньше доводилось приставать к прохожим на улице, но приставания носили иной характер. Иногда ей до ужаса хотелось что-нибудь вкусное, заманчиво красующееся на прилавке красочной этикеткой. Хотелось до жути, до зубовного скрежета. Но не было денег и не предвиделось даже в отдаленном будущем. У алкоголиков-родителей, каждый рубль на счету, и они скорее удавятся, чем дадут ребенку денег на какую-нибудь ерунду. И Наташка попрошайничала рядом с ларьками, стреляя рубли и полтинники на приглянувшиеся сладости.

Кто-то пройдет равнодушно мимо, кто-то сделает вид, что не заметил маленькой попрошайки, кто-то остановится, положит монетку в протянутую ладошку. Кто-то сделает это молча, походя, а кто-то, положив в ладошку рубль, закатит нравоучительную лекцию минут на двадцать, убивая своим занудством, и привлекая излишнее внимание.

Долго попрошайничать было нельзя, могли заметить вечно чумазые мальчишки, отирающиеся неподалеку, на ярмарке. И хотя Наташка на ярмарку не ходила, не клянчила денег на чужой территории, не желая нарываться на неприятности, но это не значит, что и они не покидали пределов рынка. Заметив попрошайку, они могли на нее наехать. На людном месте они не станут к ней приставать, но ничто не мешает им подкараулить жертву где-нибудь за углом, отобрать честно заработанное лакомство, остатки денег, и в придачу поколотить.

Поэтому она старалась не крутиться возле ларьков слишком долго. Набрав необходимую для покупки сумму, торопливо совала мелочь в окошко ларька и, цепко ухватив добычу, быстренько убиралась прочь, чтобы не вызывать нездорового любопытства.

Она научилась по внешнему виду оценивать снующих мимо людей, подходя с просьбой денег к одним, и игнорируя других. И это срабатывало, избавляя от напрасной траты времени, и от излишних словоизлияний охочих до нравоучений, граждан.

Лучше всего подавали мужчины в подпитии. Степень щедрости варьировалась в зависимости от опьянения. Если встретившиеся граждане были слегка навеселе и радовались жизни, то и деньги давали охотно. Не разменивались на всякую мелочь, а давали сразу десятку, а то и две, сопровождая процесс шутливыми репликами. Они были шумны, веселы и щедры.

Мужики, находящиеся в средней степени опьянения, не смеялись и не шутили, да и десятками не разбрасывались. Скучковавшись по два-три человека, они тщательно пересчитывали имеющуюся наличность, и если полученный результат их устраивал, отсыпали несколько монеток в протянутую ладошку.

Если мужик находился в изрядном подпитии, он вряд ли вообще что-то соображал, и обращаться к нему с просьбой денег, все равно, что к бетонному столбу. Он безучастно проходил мимо, двигаясь на автопилоте, уставившись на мир бессмысленным взглядом остекленевших глаз, в которых не было и тени сознания. Максимум, на что его хватало, — двигаться в выбранном направлении, сталкиваясь на пути с наименьшим количеством препятствий. Это был не ее клиент, от подобных типов девчонка держалась подальше, чувствуя связанные с ними неприятности.

Бредущие по улице существа, с потухшим взглядом бессмысленных глаз, были клиентами иной публики, встречи с которыми Наташка избегала, так как ничего хорошего она не сулили. Подобных типов забирали с улиц стражи правопорядка, в мышиного цвета униформе. В подворотнях их караулила публика иного рода, вроде мальчишек с ярмарки, только постарше и злее. Мало кому из напившихся до беспамятства удавалось добраться до дома без происшествий. Чаще все происходило, как раз наоборот. Упившийся почитатель зеленого змия испытывал жуткое похмелье или в камере ближайшего отделения милиции, или в вытрезвителе, или на больничной койке. Больничная койка была еще далеко не худшим окончанием гулянки. Сколько их, раздетых, обобранных до нитки, избитых до синюшно-фиолетового цвета, находили случайные прохожие в захламленных подворотнях. Или же работники «Водоканала» в канализационных люках, куда заглядывали по служебной надобности. Порой несчастный валялся там столько, что распухал и видоизменялся до неузнаваемости, и определить, кем был человек при жизни, не представлялось возможным. На городском кладбище появлялся очередной безымянный холмик, с ничего не значащим номерком на палке.

Начав половую жизнь, Наташка решила этим ремеслом зарабатывать на жизнь, попрошайничество, которым она занималась недавно, ее больше не прельщало. Главное не торопиться, дождаться подходящего клиента и действовать наверняка. И она изрядно преуспела в этом. К трезвым и прилично одетым мужчинам не подходила, понимая, что от подобной публики можно получить лишь насмешки, издевки, и загреметь в милицию.

К мертвецки пьяным обращаться тоже не имело смысла. Они ее не услышат, а если услышат, то не поймут, чего хочет от них девчонка. Зато ее слова могут услышать другие, те, что нередко сопровождают намеченную жертву до ближайшей подворотни, или иного укромного места, чтобы позабавиться с клиентом. Провалявшись без чувств после подобной забавы несколько часов, человек очнется где-нибудь в темном углу, лишившись не только остатков наличности, но и одежды. Если клиент очухается слишком быстро, то все равно просидит в укрытии до ночи, не решаясь показаться на улице голым при свете дня.

Обработав жертву должным образом, отморозки отправятся праздновать успешное завершение охоты. Сдадут шмотки за бесценок, деньги спустят на курево и спиртное, и под выпивку будут вспоминать о том, кто и как сегодня отличился. Кто приметил клиента и предложил его оформить, кто первый ударил в подворотне, кто вырубил окончательно. В процессе воспоминаний могла всплыть и физиономия девчонки, предлагавшей клиенту весьма специфические услуги. Клиенту ее услуги не понадобились, и уже не понадобятся. Если обработанный отморозками тип очухается и доберется до дома, полученная взбучка, надолго отвадит его от выпивки.

Отработанному клиенту услуги малолетней проститутки ни к чему, а им они не помешают. Вот только платить ей никто не собирался. Возьмут ее хором, пустят по кругу. А если начнет возникать и сопротивляться, накостыляют по шее, а заодно выгребут из карманов все, что ей удалось заработать за день. Поколотив для порядка пару раз, обяжут обслуживать всех желающих из компании, а также начнут забирать у нее большую часть выручки в обмен за покровительство.

Бесплатно обслуживать кого-то, тем более работать на отморозков Наташка не собиралась, поэтому, приметив клиента издали, прежде чем подойти удостоверялась, что к нему никто не проявляет интереса. Если ее что-нибудь настораживало, она с легкостью отказывалась от задуманного. Предпочитая дождаться другого клиента, нежели, поторопившись, нажить кучу неприятностей. Подобная тактика приносила успех. Ей удавалось не попадать в поле зрения мрази, промышляющей на улицах грабежом подвыпивших мужчин.

И хотя на ее предложение клевал далеко не каждый клиент, желающих попользоваться по дешевке детскими прелестями, было немало. На ее предложение соглашался примерно каждый третий-четвертый выбранный мужчина. Желающих было гораздо больше, но зачастую у них не имелось при себе необходимой наличности, а обслуживать кого-нибудь даром, она не желала. Нарвавшись однажды на изрядно поддатого мужика, который крутил и вертел ее в подворотне, как хотел, и, поимев во все дыры, не заплатил, Наташка стала осторожнее. Она больше не верила обещаниям расплатиться после получения удовольствия, и снимала трусики, принимая озвученную клиентом позу только после того, как ей в ладошку перекочевывали запрошенные деньги. Доставив клиенту удовольствие, она быстро уходила, предоставив тому самостоятельно выбираться из подворотни, пока мужику не пришла в голову идея поиметь ее еще раз бесплатно, или вообще забрать деньги, отданные в уплату пару минут назад.

Заработав денег, Наташка спешила потратить их на сладости, и на «Кристалл», к которому, по примеру родителей, имела пагубное пристрастие. Приняв на грудь, легче снимать мужиков, «Кристалл» прогонял излишнюю стыдливость, делая ее более нахальной и разговорчивой. И лапающие ее мужики, пахнущие перегаром и табаком, не казались такими отвратительными. Некоторых она находила даже привлекательными, и дала бы им бесплатно, если бы не привычка не делать ничего даром.

У нее завелись деньги она стала иногда оставлять на опохмел родителям непочатую бутылку «Кристалла». Ее спившиеся родители вряд ли заметили перемену происшедшую с дочерью, которую они почти не замечали. Им невдомек было, что она живет жизнью, о которой они давно позабыли, порабощенные всепоглощающей тягой к «Кристаллу», и прочим спиртосодержащим жидкостям.

Новая жизнь устраивала Наташку, она не мыслила иного существования. Но, примерно через год, все круто переменилось. Ее непутевые родители влипли по пьяни в нехорошую историю. То, что история действительно нехорошая, стало известно гораздо позже. Поначалу все складывалось, как нельзя лучше. Наташке даже показалось, что мир не без добрых людей, и нашелся человек, решивший изменить их жизнь к лучшему.

Даже не один человек, а сразу два. Высокие и плечистые, с начисто обритыми головами и холодным блеском в глазах. Как сказал однажды отец, по обыкновению еле ворочая заплетающимся языком, это были предприниматели с рынка, которые в благодарность за его самоотверженный труд, решили помочь.

Месяца четыре в квартире Наташки не переводилась водка и колбаса, которую сумками привозил один из благодетелей. У них появился даже старенький черно-белый телевизор, не замолкающий ни днем, ни ночью. И хотя показывал он всего пару каналов, это было лучше, чем ничего. Тем более что телевизор работал вхолостую, потому, что людям до него не было дела. Он просто составлял фон ставший привычным последние несколько месяцев.

Папаша с мамашей забросили работу, наивно уверившись в том, что нежданно-негаданно свалившиеся на их головы доброхоты, будут кормить и поить их бесплатно, по доброте душевной, до конца дней. Вот только их беззаботная жизнь, длилась не долго. Не напрасно перешептывались между собой вездесущие старушки, все знающие и все замечающие. Неспроста была проявленная к семье алкоголиков забота крепких парней, на чьих бритых затылках, казалось, было высечено, что ничего бесплатного в мире не бывает, за все нужно платить, и расплата лишь дело времени.

Ждать окончания спектакля о хорошей жизни, не пришлось слишком долго. По истечении четырех месяцев, в этой невероятной истории была поставлена жирная точка.

Однажды утром они притащили выпивки и закуски вдвое больше обычного. И засиделись в обшарпанной кухоньке с колченогими табуретками и облезлым столом, дольше обычного, потчуя водкой и дешевой колбасой алкашей, к нелегкой судьбе которых проявили столь горячее участие. Упоив папашу с мамашей до невменяемости, они прыгнули в роскошную машину импортного производства, объект всеобщего восхищения зевак. А затем лихо сорвались с места, визжа шинами, мгновение спустя, исчезнув за поворотом.

День оказался особенным, в чем очень скоро убедились все желающие. Неспроста благодетели притащили в пропащую квартиру вдвое больше выпивки и закуски. Неспроста почтили своим присутствием беспутную семейку гораздо дольше обычного. Что общего могло быть у серьезных бритоголовых парней с существами, давно утратившими человеческий облик. Какие разговоры могли вести столь непохожие люди? Просто сидеть и смотреть, как напиваются их подопечные, они не будут. Слишком высоко ценят время деловые люди, к которым принадлежала и эта парочка, чтобы тратить его на всякую ерунду.

Они о чем-то договаривались с алкашами, и, судя по тому, что на холеных рожах по выходу из подъезда расплылись довольные улыбки, они договорились. Сидящим у подъезда старухам, оставалось только догадываться, что за договор был заключен в вонючей квартире алкашей. Единственное, что могло заинтересовать деловых людей в убогом обиталище маргиналов, это жилплощадь. Вопрос был в другом, что они получат взамен своего, пусть и на редкость запущенного и требующего капитального ремонта жилища, но расположенного в престижном районе.

Никто не сомневался в том, что жилье, которое они получат взамен нынешнего, будет гораздо проще и дешевле. И находиться оно будет где-нибудь на окраине, куда постепенно перебираются в трущобы представители племени маргиналов, ценящие в жизни только выпивку. Различаться жилье по стоимости будет не на десятки тысяч, а в разы. Иначе не стали бы возиться с ними столько времени серьезные парни, разъезжающие на роскошной иномарке. Вряд ли алкаши получат доплату к трущобам за обмененные квадратные метры. В лучшем случае, ящик-другой сивухи, чтобы отметить новоселье, в компании таких же синюшных переселенцев, оказавшихся там раньше. Да пару батонов дешевой колбасы, от которой воротит нос собака, ежели ей посчастливилось жить в нормальной человеческой семье.

Иной доплаты им не видать. Слишком хорошо умеют считать деловые люди, включившие в счет стоимость многомесячных благодеяний, ремонт квартиры, квартплату за несколько лет, что задолжали маргиналы, давно махнувшие на все рукой. Слишком любопытным они охотно назовут стоимость освобождаемой квартиры, занизив ее в несколько раз, во столько же раз завысив стоимость квадратных метров в хрущевке, в которую они переселяют людей. И если все подсчитать, окажется, что они вообще в проигрыше от сделки. И лишь искренняя и бескорыстная забота о благе простых людей, сподвигла их пойти на такие траты. И люди, которым они оказали милость, должны молиться на них до конца жизни.

Спустя полчаса после стремительного отъезда, знакомый всему кварталу «джип» с парой бритоголовых парней, вернулся. Они снова отправились в знакомую квартиру, но без подарков, в сопровождении интеллигентного вида старичка в костюме и очках, от которого за версту несло канцелярщиной. Под приглушенный шепот старушек, живописная троица прошествовала мимо, направляясь в квартиру к родителям Наташки, успевшим почить глубоким, алкогольным сном.

Деловые ребята обладали не только даром убеждения, но и умением разбудить, и привести в чувство даже мертвецки пьяного человека. Спустя пару минут, папаша с мамашей, взлохмаченные, с помятыми лицами, сидели за обшарпанным кухонным столом, покрытым в честь знаменательного события чистой газетой.

Новый гость, оказался нотариусом из ближайшей нотариальной конторы, давно и плодотворно сотрудничающий с деловыми парнями, разложил перед собой кипу отпечатанных на компьютере документов, с гербовыми печатями. А затем приступил к обстоятельному рассказу, для пущей значимости зачитывая отдельные фрагменты договора. В сотрудничестве с деловыми людьми не все, и не всегда было гладко, но с его опытом крючкотворства, он мог состряпать любую официальную бумагу так, что ни одна инстанция не придерется. За знание законов и разных бюрократических штучек, нотариус получал приличное вознаграждение, ему грех было жаловаться. Тем более с публикой, с которой обычно доводилось иметь дело, проблем не возникало.

Очередная пара алкашей, владельцев жилплощади в престижном районе, подписала необходимые бумаги, не вникая в юридические тонкости, не утруждая затуманенные алкоголем мозги интеллектуальными изысками. Нотариуса они если и слушали, то вряд ли слышали. На помятых, испитых лицах, читался один вопрос, когда закончится бумажная волокита, и они смогут откупорить поставленную на стол благодетелями вожделенную бутылку водки?

Литровая бутылка хорошей импортной водки, стояла на дальнем конце стола, и им приходилось постоянно косить глазами, чтобы не упустить из виду вожделенный силуэт. Пьянчугам не терпелось поскорее покончить с формальностями и откупорить бутылку, разлить по мутным стаканам хрустальной чистоты влагу. И неторопливо, маленькими глоточками, чтобы насладиться изысканным вкусом, влить ее внутрь страждущего организма.

Момент, когда нудный старик в костюме прекратил надоедливое бормотание, стал сигналом об окончании пытки соблазном. Не мешкая, они торопливо поставили подписи в указанных местах, а затем с еле сдерживаемым нетерпением уставились на благодетелей, ставших в последнее время самыми лучшими и дорогими друзьями. Одно плохо, друзья, кормящие и поящие их совершенно бесплатно, руководствуясь благими побуждениями, сами не пьют. Возможно не лады со здоровьем, а может образ жизни такой, но только из-за этого нет возможности поговорить за жизнь, завести ту самую беседу, что длится в пьющей компании всю ночь. Пока самый крепкий из собутыльников не отключится прямо за столом, не в пример прочим, уснувшим, где придется. С другой стороны, им это только на руку. Раз гости не пьют, значит и не закусывают, и все, что они принесли из спиртного и съестного, достается только им.

Больше не нужно вставать чуть свет, с разламывающейся от боли головой тащиться на рынок, зачастую не опохмелившись. Что-то таскать, двигать, мести, и выполнять кучу грязной и тяжелой работы за гроши, которых едва хватает на скромную жрачку, и на дерьмовую выпивку. Теперь у них всего в избытке, и нет никакой головной боли о том, где все это достать. Достаточно проснувшись доковылять до кухни, где всегда есть и закуска, и выпивка.

Наташка, занявшаяся в последнее время собственным «бизнесом», приносящим ощутимые доходы, и по этой причине почти совсем переставшая бывать дома, не могла не заметить перемен. Обратила внимание и на бритых парней, разъезжающих на крутой иномарке, и водящих дружбу с алкашами-родителями. Подкармливающими и подпаивающими их, судя по колбасно-водочному изобилию, случившемуся в последнее время в квартире. Она только отметила их присутствие и не более того. Это были не ее клиенты. Они принадлежали к тому кругу людей, от которых нужно держаться подальше. Раз на них нельзя заработать денег, значит не стоят они внимания. К собственной персоне она тоже внимания не привлекала, встретившись с ними за все это время всего пару раз, мимоходом, в подъезде.

В другое время она бы обрадовалась появлению запасов спиртного, и залежей колбасы. Во времена хлебно-килечного детства, колбаса была чем-то недосягаемым, о чем она могла только мечтать, и которую ела, оказавшись в гостях у сердобольных старушек. Но полуголодное детство, благодаря дяде Сереже, осталось в таком далеком прошлом, что она порой всерьез сомневалась, а было ли оно, то самое прошлое, когда корка черного хлеба, кусок луковицы, да пара килек была для нее единственной пищей. Особенно если им предшествовала парочка голодных дней, когда колбаса, нарезанная аппетитными кружочками, являлась во снах, после которых мучительно ныл желудок, требуя пищи.

Наташка научилась зарабатывать деньги, и неважно, как она это делала. Деньги у нее водились, и она ни в чем не зависела от родителей, была в состоянии обойтись и без них. Поэтому домой приходила все реже, исключительно для того, чтобы переночевать, но не общаться с предками, которым до нее было дела не больше, чем ей до них. Она приспособилась ночевать в подвале, на чердаке, где было не хуже, чем дома, а может и лучше. По крайней мере, не приходилось слушать раскатистые рулады храпа, испускаемые упившимися до бесчувствия родителями. Теперь они торчали дома и днем, и не собирались покидать родные пенаты в обозримом будущем. С появлением в их жизни благодетелей, отпала необходимость заботиться о хлебе насущном и о выпивке, без которой в горло кусок не лез.

Одновременно с тем, как у родителей пропала необходимость покидать стены жилища, у Наташки отпала надобность появляться там. Что интересного она могла увидеть дома? Вечно пьяные рожи папаши с мамашей, разливающие за обшарпанным столом горячительное пойло по стаканам, заедающие его ломтями дешевой колбасы с хлебом, и неизменной килькой.

На улице все было иначе. Там кипела жизнь, а не агонизировала в хмельном угаре. На улице она нашла свое место, призвание, и даже компанию. Познала настоящую жизнь, и ее не тянуло возвращаться к прошлому, убогому существованию. Домой возвращалась все реже, не зная толком, зачем это делает. С каждым разом промежуток между очередным возвращением домой, становился все более продолжительным.

Встретила Наташка на городских улицах и подходящую компанию, в которой было хмельно и сытно. И хотя многим из компании она годилась в дочки, это ни ее, ни друзей, не волновало. Она ела, пила, а затем уединялась на ночь с одним из собутыльников. Как и при каких обстоятельствах познакомилась с компанией бомжей, она и сама не помнила. Тем более что обитали они не в привычном муравейнике жилых домов, а на окраине, в промышленной зоне. В сотне метров от бетонного забора, опоясанного колючей проволокой, самого большого в городе промышленного предприятия.

Как ее занесло туда, не помнила. Наверное, из желания не светиться поблизости от дома, где ее могли выследить, ограбить и избить уличные мальчишки, промышляющие кражами, грабежами и разбоем. Вблизи промышленной зоны их не было. Там хозяйничала публика иного рода, с которой юная проститутка нашла общий язык. Бомжи не промышляли ничем, что было связано с криминалом, стараясь не связываться с властями. Прекрасно понимая, что в силу своей ненужности обществу, станут легкой добычей мента, пожелавшего навесить на них список нераскрытых преступлений случившихся в радиусе нескольких кварталов от места проживания изгоев. Их промысел был легальным, не запрещенным и даже приносящим городу пользу, избавляя от некоторой части хлопот.

Они занимались сбором порожней стеклотары из-под пива и газировки, что в невероятных количествах потребляли спешащие на работу, и с работы, люди. Помимо бутылок, собирали бомжи алюминиевые банки из-под алкогольных и прохладительных напитков, сминая в аккуратные брикеты, по мере накопления сдавая в ближайший пункт приема цветного металла. Стеклянно-баночного изобилия хватало, чтобы довольно сносно существовать. Не утруждая себя работой и прочими заморочками, что затрудняют и укорачивают жизнь добропорядочным гражданам.

Жили они дружно, поделив территорию раз и навсегда. Каждый жил тем, что окажется на его территории, не претендуя на соседний участок. Если кто-то посторонний начинал стеклянный промысел, он автоматически оказывался вне закона. Перво-наперво, ему предстояла разборка с владельцем участка, где чужак надумал собирать бутылки, или металлические банки из-под пива.

Хозяин территории спешил на разборки, не давая наглецу времени наполнить сумку бутылками и благополучно ретироваться восвояси, избежав неприятного разговора со всеми вытекающими последствиями. А последствия были таковы: пришелец лишался сумки с собранными бутылками и изгонялся прочь, сопровождаемый крепким словцом с пожеланием никогда не появляться здесь впредь. Если нарушитель спокойствия оказывался упертым типом, и не желал покидать доходного места, хамя и высказывая непочтение, он рисковал не только лишиться баула со стеклотарой, но и получить по морде.

На помощь рабочего люда, освежающегося пивом в жаркий летний день, после изнурительной дневной смены, пришельцу рассчитывать не приходилось. Для попивающих пивко работяг, их стычка не более чем бесплатное развлечение. Зачем вмешиваться в перепалку двух маргиналов, не поделивших пустую бутылку? Лучше посмотреть, кто победит в драке за порожнюю емкость ценою в рубль. Завсегдатаи расположенных в сотне метров от заводской проходной ларьков, знали в лицо всех тамошних бомжей, нередко оставляя для них немного пива в поставленной на землю бутылке. Появление на территории одного из бомжей конкурента, неизменно вызывало повышенный интерес. Удастся ли аборигену отстоять территорию и изгнать пришельца, или же тот окажется сильнее, и хозяину здешних мест придется подыскивать себе другое место жительства. И, хотя работягам по большому счету было наплевать, кто из вечно грязных и дурно пахнущих людишек, будет собирать бутылки и допивать остатки пива, но они всегда ставили на своего.

Коренной обитатель пер напролом, в большинстве случаев заставляя ретироваться оппонента, не прибегая ко второй стадии убеждения. Но нередки были случаи, когда пришлый собиратель проявлял твердолобое непонимание, начинал кричать, кривляться, и играть на публику. Это было роковой ошибкой. Наблюдающая за стычкой публика просто будет с интересом наблюдать за тем, как два опустившихся маргинала начнут выяснять отношения. Своим непониманием, пришелец рисковал всерьез разозлить человека, на чьей территории решил промышлять. Но отступать поздно, взаимные претензии, озвученные современным матерным языком, очень скоро перерастали в рукоприкладство. В итоге обнаглевший чужак обращался в бегство, оставляя на месте схватки баул с бутылками, в качестве компенсации победителю за причиненный моральный ущерб.

Но случалось, что пришелец оказывался не только наглее, но и сильнее аборигена, обращая в бегство бомжа, предъявившего хозяйские права на территорию. Прогнав «хозяина», чужак с видом победителя застывал возле ларьков, отслеживая каждую опущенную на землю бутылку. На морде пришельца расплывалась довольная ухмылка, красноречивее всяких слов говорящая о том, кто здесь хозяин.

Но долго чувствовать себя хозяином ему не приходилось. Изгнанный бомж и не думал отсиживаться где-нибудь в кустах, почесывая отбитые в драке бока, ожидая, когда соперник, затарится под завязку и уберется прочь. К тому времени, когда празднующий победу чужак начинал наполнять вторую сумку стеклянной валютой, изгнанный бомж, спешил обратно. И не один. На разборку с наглецом спешили его приятели, с которыми за выпивкой и бесконечными разговорами, он проводил хмельные вечера, прежде чем удалиться в свое логово спать.

Таков закон. Охранять общую территорию от чужаков. Если хозяин территории подвергшейся вторжению не мог в одиночку справиться с проблемой, на помощь ему обязательно приходили остальные, бросив все свои дела. Если, заслышав зов собрата, кто-нибудь игнорировал его, то такой человек исключался из членов стаи, и изгонялся. Становиться изгоем никому не хотелось, ведь они относились к привилегированной части маргинальского племени. Им жилось гораздо лучше, чем коллегам, обитающим в шумном и суетливом муравейнике высотных домов, где гораздо труднее добывать средства к существованию.

Время от времени, самые настойчивые предпринимали попытки перебраться поближе к заводским проходным, с ларьками и множеством рабочего люда, круглый год поглощающим пиво в огромных количествах. В подавляющем большинстве случаев, попытки влиться в компанию тамошних бомжей, были безрезультатны. В лучшем случае они изгонялись с чужой территории, в худшем, рисковали быть не только изгнанными, но и жестоко избитыми. Лишь в исключительном случае, когда участок одного из бомжей освобождался, в связи со смертью владельца, чужак, при определенном везении, мог рассчитывать занять вакантное место. Но подобное случалось крайне редко, раз в несколько лет, и нужно быть невероятно удачливым, чтобы использовать такой шанс. Оказаться там, в нужное время, приглянуться братству маргиналов, которое на сходке решало, брать, или не брать новичка в стаю.

Невероятная удача выпала на долю Лешего, когда он оказался, отлучен от дома и семьи, изгнан без права возвращения обратно. Помыкавшись, некоторое время по приятелям, таким же, спившимся типам, он понял, что никому не нужен. Он был нужен компании, когда имел доступ домой, тащил оттуда деньги, вещи и продукты, что пропивались в шумной компании. Но, бесконечно так продолжаться не могло, и после нескольких шумных домашних скандалов, с криками, битьем посуды, рукоприкладством, он был выдворен из дома, и лишен ключей. Детям было запрещено общаться с папашей, тем более открывать дверь, как бы слезно тот не просил его впустить. А чтобы не было повода для возвращения, вместе с ним из квартиры выдворялись его вещи, которых по причине многомесячного запоя осталось столько, что они легко уместились в пакете. После этого дверь захлопнулась, навсегда закрыв дорогу в привычный мир.

И вышел он в новый мир с пакетом барахла, которого едва хватило, чтобы выменять у старухи-старьевщицы, по совместительству подпольному производителю горячительного зелья, порцию самогона. А затем, в компании друзей-собутыльников, приняв на грудь, он хаял и материл семейку, посмевшую изгнать его из дома, обещая вернуться и навести порядок, показать этим сволочам, кто в доме хозяин.

Но вернуться домой ему так и не удалось. Не помогли ни мольбы, ни увещевания, ни угрозы. Жена и дети оставались, глухи к речам, которые были не больше, чем пустым сотрясением воздуха.

Друзьям-приятелям он вскоре стал не нужен, без денег и вещей, необходимых для поддержания компании. Людям, не имеющим за душой ни гроша, нахлебник был не нужен.

Несколько дней они терпели его присутствие, кормили и угощали, пускали переночевать, но с каждым днем делали это все неохотнее. А затем он получил отказ и в выпивке, и в крыше над головой, с пожеланием решить свои проблемы, и более не обременять компанию своим присутствием. Чтобы до него лучше дошло сказанное, бывшие приятели с подругами, изрядно отметелили собутыльника, вбивая слова кулаками и ногами. Затем его, бездыханного, отволокли подальше в лесок и бросили, предоставив самому себе, не задумываясь над тем, выживет ли он после побоев, или же загнется в кустах, не приходя в сознание.

Оттащив отверженного подальше, компания напрочь забыла о нем, вернувшись к прежнему занятию, что было нагло прервано его вторжением, с требованием выпивки. А когда пьяная компания дошла до кондиции, вряд ли кто мог вспомнить о происшествии с его участием. Если в чьей-то голове и роились смутные воспоминания относительно бывшего собутыльника, к утру, они выветрились, изгнанные наступившим похмельем.

Но если бывшие друзья и собутыльники Лешего на следующий день ничего не помнили из вчерашнего, о нем этого сказать было нельзя. Он вместо выпивки, получил побои, выбившие остатки непрекращающегося несколько месяцев, похмелья. В кустах, куда его бросили бывшие дружки, он провалялся три дня, не в силах пошевелиться из-за мучительной боли во всем теле. И лишь по истечении этого времени, он смог кое-как подняться.

За эти дни, он многое передумал и осознал. Обратной дороги нет ни в одном из привычных направлений, а значит нужно выбирать иной путь. Дорога домой заказана, возвращение к бывшим собутыльникам немыслимо. Он стал никем, пустым местом. Бесконечно унижаться, позволять вытирать о себя ноги, сносить тычки и затрещины ради 100 граммов дрянного, вонючего самогона, подобная перспектива его не прельщала. Если они избили его до полусмерти сейчас, ничто не помешает избить и завтра, и послезавтра, или вообще забить насмерть. Прибив собутыльника, они забудут о его существовании, и будет обезображенный труп валяться в кустах, пока его случайно не обнаружит влюбленная парочка, решившаяся уединиться в лесочке для интимного свидания.

Перспектива постоянного унижения, побоев и смерти в пьяном угаре, не прельщала. Не было желания встречаться с дружками, разделавшимися с ним так жестоко. Дорога в компанию нигде не работающих алкоголиков, перебивающихся случайными заработками, ему была заказана. Из этого круга, ниже которого были только бомжи, он был изгнан и, судя по тому, как болезненно ныло избитое тело, возвращения не будет. Он вынужден был признать, что впереди одна дорога, на самое дно, в компанию всеми презираемых бомжей.

Рыться по помойкам в поисках недоеденных кусков и пустых бутылок он был не готов. Остались в нем крохи порядочности и стыдливости, не позволяющие на глазах у всех, копаться в отбросах. Возможно потом, когда прокоптится от уличной грязи, зарастет бородой, которая кардинально изменит облик, он вернется к мусорным бачкам во дворах.

Будучи законопослушным гражданином, ежедневно посещая рабочее место на металлургическом предприятии, он нередко с мужиками, после смены, распивал неподалеку от проходной пиво, или водку. И видел бомжей обитающих там, и даже сдружился с одним из них, откликающимся на прозвище Карл Маркс, данное ему за густую бороду и буйную шевелюру, вызывающую немалое сходство с апологетом и основателем марксизма-ленинизма, политического течения, по которому еще недавно, жила великая держава.

Нередко он оставлял Карлу Марксу пива, угощал сигаретами, вел разговоры за жизнь. Карлу Марксу принадлежал обширный участок территории призаводской площади, четвертая его часть. Остальные участки принадлежали еще трем бомжам, составляющим стаю. На чужую территорию Маркс не лез, довольствуясь тем, что имеет. Если и заходил на чужой участок, то лишь с просьбой о помощи. Прогнать чужака, дерзнувшего промышлять на его земле, игнорируя законные требования хозяина. В просьбе о помощи ему никогда не отказывали, как не отказывал и он сам, когда с такой просьбой обращались к нему.

Чужак изгонялся, сопровождаемый пинками и затрещинами, будучи не в состоянии справиться с четверкой рассерженных бомжей. Гнали его пинками, как можно дальше. Если наглец не спасался бегством, помышляя только о спасении, последствия могли быть самыми печальными. Прогнав чужака за трамвайную остановку, а потом за дорогу, его загоняли в придорожные кусты, где били смертным боем. Били молча и жестоко до тех пор, пока жертва не переставала подавать признаков жизни. Лишь после того, как подвергнувшаяся экзекуции жертва переставала реагировать на сыплющиеся со всех сторон удары, избиение прекращалось. Вытерев окровавленные кулаки, ноги и палки о траву, они возвращались на свои участки, потеряв к чужаку всякий интерес. Избитый, придя в сознание, выбирался из кустов и убирался прочь, чтобы больше никогда не появляться здесь, иначе его могли забить насмерть, ведь нынешнее избиение, лишь предупреждение, не более того.

Не было у бомжей, обитающих на призаводской площади, необходимости рыться в мусорных бачках в поисках съестного. Да и бачков там отродясь не бывало. Только урны у пивных ларьков, да контейнеры вблизи единственного на всю округу продуктового магазина, где самым популярным продуктом для работяг, была водка. Потреблялась купленная в магазине водка в ближайших кустах, где выпивающая компания устраивалась на стоящих там с незапамятных времен лавках, чтобы с относительным комфортом выпить и пообщаться за жизнь.

Всего лавочек на призаводской площади, в кустах, было четыре, по числу обосновавшихся там бомжей. Столько же было и пивных ларьков, вкупе с магазином, так что споров из-за того, где чье добро, не было. Если и спорили, то лишь по пустякам. Закончив трудовой день, обменяв дневной стеклянно-металлический улов на звонкую монету, они затаривались выпивкой и закуской, чтобы скоротать вечер в дружеской беседе, прежде чем удалиться на отдых в персональное жилище. Колодец теплотрассы, где летом, в жару, прохладно, а зимой, когда на улице воздух звенит от мороза, тепло и сухо.

В основном выручка, собранная за день, тратилась на спиртное и курево. Продукты если и покупались, то только для того, чтобы устроить маленький праздник после трудового дня, и немного осталось на завтрак, до начала «рабочей» смены. Сама же «рабочая» смена состояла из двух частей: маленькой и большой. Маленькая начиналась с семи утра, когда люди спешили на работу, и с работы. Те, кто стремился поскорее проскочить за проходную, интереса у бомжей не вызывали.

Спешащие на работу субъекты с помятыми, зачастую похмельными рожами, не прочь были купить пивка для поправки здоровья, но необходимость проходить через проходную, удерживала от подобного шага. Как не велико было желание опохмелиться после вчерашнего, о пиве следовало забыть. Дежурившие на проходной «овчарки», здоровенные бабы, зарабатывающие на жизнь отловом поддатого мужского поголовья, имели на спиртное нюх, почище собачьего. И с легкостью улавливали не только свежачок, но и застарелый перегар. Зачастую и нюхать было не нужно, достаточно заглянуть в подернутые мукой глаза. И поэтому мужички, употреблявшие накануне, старались не встречаться взглядами с церберами в юбках. Старательно отводя взгляд, торопливо проскальзывая мимо в толпе, спешащей на работу в урочный час. Чтобы не выдать себя несвежим дыханием, запасались в ларьках жвачками и душистыми леденцами. А если мучающий несчастного сушняк был невыносим, страдалец покупал бутылку лимонада, которую с жадностью проглатывал возле ларька, пытаясь затушить бушующий внутри пожар.

Помимо леденцов, жвачек и лимонада, утром хорошо покупались сигареты. Но это была прибыль ларечников, никоим образом не касающаяся обитающих на призаводской площади бомжей. Поэтому начало утренней «смены», маргиналы предпочитали проводить в лежбищах. Завтракая, опохмеляясь, готовясь к началу трудового дня, что начнется немного позже.

Час, когда бомжи уже проснулись, но еще не приступили к работе, был, единственным, более-менее спокойным временем для залетного чужака, решившего разжиться стеклотарой, без риска получить по морде. Такие залетчики, время от времени появлялись, но, наученные горьким опытом, стремились побыстрее собрать скудный бутылочный улов, и ретироваться, чтобы не попасть на глаза здешних бомжей, которые с чужаками не церемонятся.

Знали о «летунах» и бомжи, но жестких мер к нарушителям не принимали. Вовсе не из-за того, что утром они были снисходительнее к тем, кто посягает на их добро. Причина подобной лояльности в другом. Рано утром, спешащие на завод работяги, не смотря на настойчивое требование измученного похмельем организма, пиво в ларьках предпочитали не брать, довольствуясь газировкой и минеральной водой. Безалкогольные напитки тоже были в стеклянной таре, но она была либо бесцветной, либо светло-зеленой, а значит, и стоила сущие копейки. Такую тару бомжи собирали в последнюю очередь, за неимением лучшего. Поэтому они и не были против, если кто-то собирал эту мелочевку, избавляя их от лишней возни.

Для чужака главное не переусердствовать в желании разжиться на халяву и вовремя ретироваться, не дожидаясь второй части «утренней смены», когда на асфальт рядом с ларьками станут опускаться бутылки из-под пива, благородной расцветки. Если пришелец задерживался, он рисковал нарваться на компанию аборигенов, вышедших на «работу», которым не придется по нраву такое усердие. Чужак серьезно рискует получить по башке, этими же бутылками, пусть и дешевыми, но не менее крепкими.

Вторая часть утренней «смены» маргиналов, начиналась вскоре после того, как прошествовали на завод люди. С работы возвращались работяги, отработавшие в ночь. Среди них было немало тех, кто не прочь был поправить здоровье после вчерашнего, или же просто выпить пивка на сон грядущий. Они держали путь к ближайшему ларьку, утопающему в пивном разнообразии. Если кому-то для поправки здоровья мало было пива, и душа просила чего покрепче, на помощь приходили уличные торговки.

Поскольку в это время единственный в округе магазин, торгующий спиртным, с вожделенной крепостью сорок градусов был закрыт, поток страждущих устремлялся к старушкам, что с раннего утра, занимали привычные места на призаводской площади. Торговали старушки жареными семечками, чебуреками и беляшами, пирожками с картошкой, капустой и колбасой. На любой вкус и кошелек, которые бойко расходились на ходовом месте. Лучшей закуски для мужиков, торопящихся остаканиться с утра пораньше, трудно представить. Не было проблем и с выпивкой, даже учитывая то обстоятельство, что единственный в округе магазин торгующий спиртным, был закрыт ближайшие пару часов.

Дожидаться открытия никто и не собирался. В распоряжении страждущих мужиков всегда, и во все времена, была не только дешевая и сытная закуска, но и недорогая, убойная выпивка. И бегать за ней никуда не нужно, продавалась она там же, где и закуска. Дородные тетки, торгующие семечками и выпечкой, имели достаточное количество дешевой, кустарного производства водки, далеко не лучшего качества, но гарантированно бьющей по мозгам. Цена и крепость были в наилучшем для работяг сочетании, тем более что иного в это время, во всей округе было не сыскать.

Самодельная выпивка, и закуска, шли на ура. Затарившись спиртным, компании разбредались по лавкам, утопающим в зелени деревьев и кустов, чтобы насладиться утренней прохладой и дружеской болтовней. Там они засиживались подолгу, жуя пирожки, и выкуривая безумное множество сигарет. Пока не заканчивалось спиртное, а языки и ноги не начинали заплетаться. Только тогда компании покидали уютные, тенистые скамеечки, громко разговаривая, и оживленно жестикулируя, шумной толпой направляясь к трамвайной остановке. И уже там, начинали делиться на группы по интересам.

Самые стойкие, откалывались от общей массы и направлялись домой, к семье. Те, кому дома делать было нечего, для кого компания друзей-приятелей милее опостылевшей супруги и детей, бурно обсуждали варианты продолжения банкета. Банкет продолжался в другом районе города, куда компания приезжала спустя некоторое время. И хотя при загрузке в общественный транспорт не всегда хватало мелочи, чтобы оплатить проезд, по прибытии на место, деньги самым фантастическим образом находились. Их хватало для того, чтобы компания дошла до кондиции.

А дальше, кому как повезет. Кто-то на автопилоте доберется до дома, ничего не помня о том, что предшествовало возвращению в родные пенаты. Кто-то проснется в вытрезвителе в одних трусах, с головой, разламывающейся от боли, не имея возможности опохмелиться, и даже просто попить воды, чтобы унять бушующий внутри пожар. Кто-то проснется под забором, в кустах, или в придорожной канаве. И хорошо если еще в трусах. И не только с головной болью, но и со жжением в заднице, о причине возникновения которого, не трудно догадаться. Может гулена и не проснуться вовсе, если вчера, когда было так хорошо, его угораздило повстречаться с компанией отморозков, которым ничего не стоит развлечения ради, забить насмерть пьянчужку.

Куда девались выползшие из кустов работяги, маргиналов не интересовало. Как не интересовала и дальнейшая судьба выпивох. Слишком много их за день проходило перед глазами, сливаясь в однородную, серую массу. Если одни уйдут навсегда, на смену им обязательно придут другие. В одном можно не сомневаться, заветные лавки в кустах, под сенью деревьев, пустовать не будут, привечая новых посетителей, даруя бомжам и заработок, и пищу.

Когда мужики только-только собирались выпить и закупали закуску и спиртное, они переоценивали собственные силы, покупая явно больше того, что в состоянии были осилить. Дело не в спиртном, которого сколько не бери, все равно будет мало. Речь идет о закуске, пирожках и чебуреках, которыми торгуют дородные тетки, что является официальным прикрытием для торговок «паленой» водкой. Каждому, мало-мальски пьющему человеку, доподлинно известно, что закуска более-менее идет после первой рюмки, максимум второй. Затем о ней напрочь забывается, и из всей закуски, предпочтение отдается сигаретам. Они дымят беспрестанно и постоянно о чем-то спорят, стремясь перекричать друг друга, общаясь так, словно не виделись много лет, хотя все эти рожи, безумно надоели на работе. Даже когда по стаканам разливается самопальная водка, разговоры не прекращаются ни на миг, как не уменьшаются клубы сигаретного дыма. Но выпивка подходит к концу и изрядно выпившая компания покидает кусты, направляясь к остановке общественного транспорта, на ходу обсуждая варианты продолжения банкета.

Тотчас же в кусты ныряет бомж, на чьем участке работяги весело проводили время. Улов бомжа состоит из порожних водочных бутылок с броскими этикетками. Сами по себе бутылки презренного, светлого цвета, стоили копейки, но на них имелись постоянные покупатели, платящие вдвое больше того, что можно выручить в специализированных точках, занимающихся приемом стеклянной посуды от населения. Платили они такие деньги вовсе не из-за того, что прониклись жалостью и сочувствием к бомжам и их нелегкой жизни, а из-за нарядных водочных этикеток. Нужно только знать, к кому и когда подходить, и тогда сбор подобной тары имеет смысл.

Принимали водочные бутылки по рублю за штуку, тетки с пирожками и паленой водкой, отторговавшие, спешащие домой готовить товар на завтрашний день. Бутылки им необходимы для того, чтобы перелить приготовленное дома зелье, и не забивать голову поиском подходящей тары с водочными этикетками. Покупателей уличной торговки не волнует тот факт, что вкус «Русской» водки, ничем не отличается от «Столичной», или «Пшеничной». Опорожнив содержимое термоса с пирожками и сумки с «паленкой», торговка загружалась порожней тарой купленной у бомжа, чтобы без помех продолжать прибыльный бизнес.

Помимо порожней стеклотары, бомжей в кустах ожидал завтрак и опохмел. Закуска, купленная гулявшей компанией, всегда оставалась. Надкусанные, нередко и целые чебуреки, дожидались того, кто поднимет их с лавки. В разбросанных повсюду и стоящих на скамейке бутылках, было достаточно спиртного, чтобы наполнить стакан на треть, а то и на половину. Слив опивки в стакан, собрав разложенную на лавке закуску, можно и выпить, и закусить. И никто не пялится на тебя, как на городских бомжей, что в поисках съестного роются в мусорных баках во дворах высотных домов.

После завтрака и опохмела, неудержимо тянет спать, и нет сил, бороться с этой тягой. Тем более и смысла в такой борьбе не было. С уходом из кустов последней компании, на прилегающей к ларькам территории начинался мертвый сезон. Длился он до трех часов, и дожидаться его окончания на ногах, не имело смысла. Лучше прилечь на травку, подложив под голову сумку с утренним уловом и вздремнуть, пока не начнется самое интересное.

И не надо будильника, организм маргинала работает лучше всяких часов. В нужное время он будет на ногах, и начнет свой промысел в полную силу. Отработавший смену с утра люд, валит с проходной косяком, и немалая часть его заворачивает к ларькам за пивом. Чем жарче на улице, тем длиннее хвост пивной очереди. Лютые морозы сбивали хвосты пивных очередей, но и они были не в силах охладить пыл желающих приложиться к бутылке с пенным напитком. Единственное различие любителей пива зимой, от ценителей хмельного, пенистого напитка летом, заключалось в том, что в жару они просили пивка похолоднее, а в морозы наоборот.

У бомжей начиналась горячая пора. Приходилось трудиться, не покладая рук. Поспешать от бутылки к бутылке, поглядывая по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента, который еще не знает, что нехорошо, промышлять на чужой территории. В самые жаркие, и удачные для сбора стеклянной тары дни, приходилось делать несколько ходок от места сбора добычи, до лежбища, чтобы разгрузиться и поспешить обратно.

Горячка длилась до тех пор, пока последние любители оттянуться пивком и водочкой, не покидали призаводскую площадь, разъезжаясь по домам, или многочисленным городским забегаловкам, двери которых призывно распахнуты для подобного рода публики. Вслед за работягами, исчезали и уличные торговки, унося термоса и баулы, груженные купленной у бомжей порожней водочной тарой. Вслед за ними, гремя здоровенными холщовыми сумками с собранными за день пивными бутылками, отправлялась и компания бомжей, чтобы обменять их в ближайшем пункте приемы стеклотары на звонкую монету.

Когда баулы оказываются пусты, а в карманах хрустят денежные купюры, бомжиная кампания отправляется в расположенный поблизости универсальный магазин, торгующий всякой всячиной, от детских подгузников, до элитных марок спиртного. Но только два отдела магазина привлекали бомжей. Отделы, в которых их прекрасно знали, где они слыли постоянными покупателями, которым впору устраивать скидки на товар.

Интересовал в первую очередь отдел, торгующий бытовой химией, где покупался самый популярный в их среде напиток «Кристалл», стоящий копейки, но бьющей по мозгам покруче самой ядреной водки. Ежедневно несколько флаконов любимого напитка, перекочевывало в бездонные баулы, с таким прицелом, чтобы выпивки хватило и на вечер, и на утренний опохмел.

Следующим отделом, куда бомжи регулярно наведывались, был продуктовый, где в изобилии водился второй по популярности в среде маргиналов продукт, — бич пакеты, супы и каши, не требующие особых премудростей в приготовлении. Залил содержимое пакетов кипятком, и спустя пару минут, готово ароматное кушанье. А если к нему добавить кусочек копченой колбасы купленной здесь же, или шматок сала, да заесть все это великолепие здоровенным ломтем свежего хлеба, запить стаканом «Кристалла», жизнь покажется просто изумительной.

И плевать, что живешь на улице, и укрываешься драным одеялом со свалки, а вместо пуховой подушки, драный холщовый баул. И что зимой перебираешься под землю, в компанию крыс, на теплые трубы теплотрассы. И что вместо крыши над головой чугунная крышка канализационного люка. И плевать, что ты давно забыл, как выглядит зубная паста, что ботинки не помнят, что такое крем и щетка, и что по единственному твоему наряду, давно и безутешно горючими слезами плачет химчистка. И что твои друзья, отвергнутые миром изгои. И что нет перспектив, выбраться когда-нибудь со дна, на котором оказался в силу жизненных причин.

......Леший оказался на площади утром, когда у тамошних маргиналов случался завтрак. В тени деревьев, на заветных лавочках, где они доедали и допивали оставшееся после компании работяг, гулявшей после ночной смены. Кусты, в которые Леший забрел влекомый неведомой силой, оказались вотчиной Карла Маркса, с которым у него было некое подобие дружеских отношений. И хотя, как казалось Лешему, в жизни уже ничего не светило, в этот день ему улыбнулась удача. Огромная, невероятная для человека, оказавшегося в столь плачевном положении. Удача явилась в образе заросшего пышной бородой, и не менее густой шевелюрой бомжа, откликающегося на прозвище Карл Маркс. Он завтракал в кустах, куда забрел, новоиспеченный бродяга Леший.

Пировавшая компания, засиделась дольше обычного, и ему пришлось ожидать завтрака гораздо дольше. Но он был не в обиде. Он видел, каким количеством спиртного и закуски затарились мужики направляясь в кусты, изрядно опустошив запасы спиртного у теток, торгующих зельем. У мужиков намечалась не простая, рядовая пьянка, а серьезное мероприятие требующее капитальных вливаний. Один ворох чебуреков чего только стоил. Наметанный глаз бомжа сразу определил, что компании вряд ли удастся осилить и половину. Значит, сегодня на завтрак он наестся чебуреков до отвала, и еще останется на потом. Также и с купленной водкой. Если они и справятся с таким ее количеством, то в порожней таре живительной влаги останется больше обычного. А значит и положенная на завтрак доза, будет гораздо существеннее обычного.

Предположения Карла Маркса оказались верными. Нетронутых, и надкусанных чебуреков осталась целая куча, которой с лихвой хватит и на двоих. Касаемо выпивки, его ожидал приятный сюрприз, в виде оставленной на лавке бутылки, заботливо прикрытой стаканом, полной на две трети. Судя по тому, в каком состоянии выбиралась из кустов гулявшая компания, вряд ли кто вспомнит про оставшуюся в кустах бутылку. Глядя на то, в каком состоянии гулены добирались до остановки, Маркс серьезно сомневался в том, что кто-то из них в состоянии вспомнить собственное имя. Если кто-то и в состоянии это сделать, то друзей-приятелей не назовет по именам это точно. Да и вряд ли различит по лицам, когда их многообразие сливается в одно, расплывчатое и бесформенное, которое и имени то не имеет.

В бутылках, разбросанных повсюду, вожделенной влаги оказалось вдвое больше обычного. Ему, счастливому обладателю почти полной бутылки водки, можно было махнуть рукой на опивки. Но не такой человек Карл Маркс, жизнь приучила его к бережливости. Он никогда не выльет на землю, ни единой капли драгоценной жидкости. Он искренне верил в то, что пренебреги чем-нибудь сейчас, в будущем судьба накажет его, и он испытает нужду в том, от чего так опрометчиво отказался. К тому же, выпивки никогда не бывает много. Что не сможет осилить сейчас, употребит вечером, в компании приятелей маргиналов, обитающих по соседству.

Перелив содержимое бутылок, он нацедил почти полный стакан «паленки», и потянулся к лежащему на лавке надкушенному чебуреку. На мгновение подумал о том, что неплохо бы сейчас встретить хорошего человека, распить на пару это великолепие, и поговорить за жизнь, пока не началась горячая дневная пора. Вот только где взять, этого хорошего человека? Для обычных людей он бомж, ничтожество, называющееся человеком по ошибке, в силу некоего физиологического сходства. Они не замечают его существования, а когда снисходят до того, чтобы лицезреть заросшую и несвежую личность, с презрительной гримасой отводят взгляд. Всем своим видом демонстрируя, что он не вызывает у них иных чувств, кроме рвотного рефлекса.

Собратья по несчастью, каждый на своем участке, никому и в голову не придет навестить соседа в неурочное время без крайней надобности. Они встречаются и общаются только вечером, когда собранная стеклотара обменена на выпивку и съестное, необходимое для завершения прожитого дня.

Разочарованно вздохнув, Карл Маркс взял с лавки надкушенный чебурек и поднес ко рту стакан с водкой. И только собрался влить в себя полстакана обжигающей горло жидкости, и закусить чебуреком, в кустах, ведущих к лавке, произошло движение. Это могло означать возвращение человека из пировавшей несколько минут назад компании, вспомнившего об оставленной на лавке бутылке. Это мог быть и чужак. Еще не битый, и не знающий царящих на призаводской площади порядков.

Как уходила компания и в каком состоянии, он видел. О возвращении кого-нибудь не могло быть и речи, поэтому эта версия умерла, едва успев родиться. Оставалась единственно возможная версия о появлении чужака, вторгнувшегося в его владения. Опыт общения с чужаками Маркс имел немалый. Порожних бутылок, могущих послужить в качестве оружия, если слова убеждения не дойдут до чужака, было хоть отбавляй. Если с их помощью прогнать наглеца не удастся, придется бежать за подмогой, и совместными усилиями прогонять наглеца.

Но это потом, а пока можно просто поговорить, тем более что Карлу Марксу так не хватало общения. И пусть это не ожидаемый хороший человек, а чужак, но все же. Стакан, поднесенный ко рту замер в ожидании, а глаза бомжа уставились в направлении источника шума. Первое мнение о человеке, самое правильное, возможно, не стоит и разговоров заводить, а сразу хватать бутылку и гнать наглеца прочь.

Когда незнакомец явился взору местного маргинала по прозвищу Карл Маркс, ему осталось только удивляться, и чесать в затылке при виде утреннего визитера. Им оказался Леший, один из работяг, который в отличие от большинства людей, не чурался общения с бомжом. Частенько они беседовали с ним за жизнь. Леший угощал сигаретами, делился пивом, иногда даже покупал его для бомжа. Леший подходил на роль того, кого Маркс мог назвать хорошим человеком, даже с учетом того, что тот не принадлежал к миру отверженных.

При его появлении у Маркса отпала необходимость хвататься за бутылку, и бросаться на чужака, дерзнувшего вторгнуться в его владения. Он искренне был рад этому мужику, которого не видел уже давно, и даже подумывал о том, не случилось ли с ним чего. Живой и невредимый, он стоял всего в паре шагов, вопросительно поглядывая то на Маркса, то на стакан в его руке, то на стопку недоеденных чебуреков. В глазах пришельца читался вопрос, и не нужно было быть большим знатоком человеческих душ, чтобы его прочесть.

Представший перед Марксом человек хотел, есть и пить. И выглядел он неважно, мягко сказано. Скорее отвратительно, гораздо хуже, чем завсегдатай улиц, Карл Маркс. Одежда была измята и грязна, лицо заросло щетиной недельной давности, от него дурно пахло, а в глазах горел лихорадочный блеск. На его руках и на лице, на тех участках тела, что мог лицезреть Карл Маркс, не было живого места. Видимая часть тела, представляла собой один сплошной, с ядовито-желтым отливом, синяк.

За время, что они не виделись, Леший сильно изменился. Из упитанного мужика пышущего здоровьем, превратился в худую развалину, с трудом передвигающую ноги. И недавние побои, закономерный итог жизни, которую он вел последнее время. Он был изможден и опустошен. И теперь он стоял перед ним, не сводя глаз с рук, держащих выпивку и закуску. Судя по лихорадочному блеску глаз, он давно не видел ни того, ни другого.

Заказанный Марксом хороший человек объявился и, хотя выглядел далеко не лучшим образом, и от него прошлого, осталась лишь бледная тень, но это был именно он. Карл Маркс протянул навстречу гостю выпивку и закуску, взглядом давая добро.

Осторожно, словно боясь обжечься, Леший взял протянутое угощение, отпил половину стакана, ополовинил чебурек, и возвратил хозяину. Маркс допил остатки водки, зажевал чебуреком, и вновь до краев наполнил стакан, подхватив с лавочки надкусанный чебурек.

После того, как они выпили по второй, Леший заговорил, поведал Марксу историю своей жизни. По крайней мере, в последней ее части, длинною несколько месяцев, когда все пошло наперекосяк, и привычная жизнь полетела к чертям собачьим, бросив его на самое дно, оставив подыхать в кустах заброшенной лесопосадки. О том, как он оттуда выбрался, как куда-то брел, бесконечно меняя трамваи, откуда его изгоняли взашей. Как, в конце концов, оказался здесь, ни о чем не думая, и ни на что не надеясь.

Его сбивчивую речь Маркс выслушал не перебивая, давая человеку излить душу. И лишь когда Леший смолк, Маркс вылил в стакан остатки водки, по-братски разделив ее с человеком, попавшим в переплет. Окажись на пути Лешего не Маркс с угощением, а веревка и сук покрепче, качалось бы на дереве горемычное тело, распростившееся с миром.

Когда водка была выпита, а чебуреки съедены, Маркс заговорил. Не стал утешать Лешего, жалеть, это было ни к чему. Обещал помочь в меру сил, чтобы, оказавшись на самом дне, Леший остался человеком, а хорошим, или плохим, пусть решает сам. На вечер Маркс назначил Лешему встречу, посоветовав побродить поблизости, чтобы успеть к назначенному часу, но не раньше, чтобы он успел переговорить с остальными членами стаи, от переговоров с которыми зависела его дальнейшая жизнь.

Карл Маркс отправился на «работу». Выслушивая исповедь Лешего, он изрядно засиделся в кустах. Леший же перебрался за трамвайную и автобусную остановки, где приметил в стороне от дороги кусты, в которых можно отлежаться до вечера, не привлекая к себе внимания.

Там Леший и провел остаток дня. Он поел впервые за несколько дней, изрядно выпил, и спиртное быстро ударило по мозгам. Бредя к заветным кустам, он чувствовал слабость во всем теле. Но это была приятная слабость, не чета той, что привела его сюда, когда он с трудом волочил ноги от голода. После еды и выпивки неудержимо клонило в сон и ему стоило усилий, не свалиться где-нибудь по дороге, и благополучно добраться до заветных кустов. Встреча с милицией, или компанией отмороженной шпаны ему была не нужна. Вечером он обязательно должен быть на призаводской площади, где будет решаться его судьба.

С этой мыслью он уснул, едва голова коснулась земли, поросшей редкой зеленой травой. А когда Леший проснулся и открыл глаза, было достаточно темно, чтобы понять, назначенное время пришло. И он поспешил на огонек костра, мерцающий в указанном месте, застав в сборе всю компанию бомжей обитающих на призаводской площади.

Пиршество за костром было в самом разгаре. Собравшиеся успели переговорить о нем задолго до его появления, и ему лишь сообщили о решении, принятом на совете. Ему повезло. Невероятно. Хотя в этом была и его заслуга. Что, будучи обычным человеком, когда и в кошмарном сне он не мог предположить, о грядущем падении на дно жизни, относился по-человечески к представителям племени маргиналов, в лице Карла Маркса, который и замолвил за него словечко.

Его невероятное везение заключалось еще и в том, что всего несколько дней назад скончался четвертый член стаи, отравившийся дешевым денатуратом, которому отдавал предпочтение из всех спиртосодержащих жидкостей. По сравнению с гадостью, которую он пил, даже ругаемый повсеместно «Кристалл», был едва ли не эталоном чистоты и качества. Но он пил именно эту гадость, хотя мог позволить себе и более дорогие напитки. Каждый волен жить так, как хочется, есть и пить, что заблагорассудится, делать все, что не выходит за пределы установленных правил.

Законов стаи четвертый участник не нарушал, а то, что он становился все желтее из-за проблем со здоровьем, подорванным убийственным денатуратом, это его проблемы. Пару дней назад, он навсегда распрощался с проблемами, освободив место новому члену стаи.

Его отсутствие они заметили не сразу. Из-за проблем со здоровьем, он и раньше не являлся на вечерние посиделки, не в силах двигаться после ударной дозы убийственного денатурата. Спустя пару дней он объявлялся на вечерних сборищах, еще более желтый и худой, чем прежде. Но когда он не объявился и на третий вечер кряду, собратья по несчастью забили тревогу, тем более, что он не появлялся и на рабочем месте, которое прежде не оставлял без внимания, даже маясь с жестокого похмелья. Вечером бомжи направились к его жилищу. В кустах, впритык к заводскому забору, он соорудил некое подобие шалаша, в котором обитал теплое время года, до наступления холодов, когда морозы загоняли всех под землю, на теплые трубы теплотрассы.

В этом шалаше его и нашли. Желтого, и окоченевшего. Не смотря на жару, он не вонял, отсюда можно было предположить, что смерть наступила недавно. Сожалений об ушедшем не было. Заботило другое, как избавиться от трупа.

Решено было вынести тело из кустов, где оно могло проваляться ненайденным много месяцев, до полного разложения, и перетащить в место, часто посещаемое людьми. Так они и сделали. Подняли тело вместе со старым матрацем, на котором бомж отдал богу душу, и перенесли поближе к трамвайной линии, с расчетом, чтобы из окон проезжающего мимо трамвая, было видно распростертое неподвижно тело. Там они его и оставили, вместе с матрасом, чтобы у милиции не оставалось сомнений относительно социального происхождения покойного. С подобного рода жмуриками, найденными на городских улицах, в парках и скверах, соответствующие службы разбирались оперативно.

Разобрались надлежащим образом и с бывшим членом стаи. К обнаруженному бдительными гражданами телу, подъехал наряд милиции, ограничившийся беглым осмотром мертвеца. Затем люди в форме сделали несколько звонков и уехали. На смену им приехали оперативники из комбинатовской милиции, а следом за ними желтая «Газель», с выведенной черной краской на борту надписью КПРУ.

Милиция быстро оформила необходимые бумаги, и передала тело сотрудникам комбината похоронно-ритуальных услуг. Парни в черной форме с нашивками на груди, обозначающими принадлежность к данной организации, погрузили тело на носилки, а затем, запихнув его внутрь «Газели», умчались. Дальнейшая судьба почившего маргинала общеизвестна. Грубо сколоченный, не тесанный, без красной материи гроб, безымянная могила, с табличкой и номерком, вместо данных об умершем.

Рано, или поздно, подобная участь ожидала их всех, но это никого не волновало. Какая разница мертвецу, что у него над головой, — мраморный монумент, стоящий кучу денег, или дощечка с номером. Человек мертв и никакие украшения, не в силах вернуть его к жизни. Он ушел, обратился в прах, в мимолетное воспоминание, и все украшения над местом его упокоения, не более чем дань традициям. Да еще извечная тяга живых, быть не хуже других, возвыситься над кем-то, пусть даже через смерть близкого человека.

В племени маргиналов обживших призаводскую площадь, появилось вакантное место. Они обходили ничейный участок по очереди, собирая урожай порожних бутылок, пока не появится человек, достойный влиться в их компанию. Кого ни попадя, они брать не хотели, чтобы избежать проблем, если человек откажется признавать законы стаи. Объединившись, они изгонят нарушителя укоренившихся традиций, но это потребует времени и сил. Лишние проблемы никому не были нужны, поэтому они не торопились предлагать первому встречному вакантное место, считая, что все разрешится само собой.

Так и случилось. Не пришлось никого искать. Старожил здешних мест Карл Маркс, замолвил слово за новичка, взяв его под свою ответственность. К слову Маркса в стае прислушивались и поэтому без лишних дискуссий приняли Лешего в стаю.

С того памятного вечера, началась у Лешего совсем иная жизнь, о которой он и предположить не мог, будучи законопослушным гражданином и примерным семьянином, как и большинство мужчин, населяющих город. Ему неслыханно повезло. Очутившись на самом дне, он оказался в привилегированной его части. Он больше не знал, что такое голод и похмелье. Успевай только поворачивайся, почаще наклоняйся за бутылками, и поглядывай по сторонам, чтобы не прозевать появление конкурента.

Первое время он стеснялся, отводил глаза, не нырял за бутылкой, завидев поблизости кого-нибудь из знакомых, могущих узнать в грязном, заросшем бородой человеке, недавнего коллегу и собутыльника. Но постепенно осмелел, осознав, что вряд ли кто сможет опознать в грязном бомже с потухшим взором бывшего приятеля. Постепенно он втянулся, напрочь позабыв о жизни, которой жил прежде.

Новая жизнь его устраивала, тем более что в ней было много привлекательного, помимо выпивки и еды, чего он был лишен, будучи добропорядочным гражданином, обремененным женой и детьми. Был в его новой жизни и секс, и даже чаще, с гораздо более молодой особой, нежели прогнавшая его жена. Причем такой, про который, будучи семьянином, он не смел, и заикнуться, опасаясь получить скалкой по голове и навсегда потерять доступ к телу супруги.

Было и жилище, не стоившее ему ни гроша, в котором так приятно за бутылкой водки и коляской колбасы, коротать длинные зимние вечера, бездумно глядя на пляшущие по стенкам колодца теплотрассы в пламени свечи, причудливые тени. Спокойно засыпать, в тишине, нарушаемой лишь еле слышным журчанием по трубам горячей воды, спешащей согреть город, по дороге щедро одаривающей теплом Лешего, а также прочих маргиналов, облюбовавших для жилья колодцы теплотрасс.

А еще лучше засыпать не в одиночку, а в компании с девчонкой, мерно дышащей в грудь, свернувшейся калачиком, как маленький ребенок. Глядя на нее, такую сонную и беззащитную, трудно было поверить, что эта малышка, опытная в плане сексуальных утех женщина, у которой могли бы поучиться премудростям постельных баталий многие дамы.

С Наташкой он познакомился спустя пару месяцев после того, как прибился к компании бомжей, обитающих на призаводской площади. Он отъелся, заматерел, с лица и тела исчезли следы побоев, которыми наградили бывшие дружки, оставшиеся в прошлой жизни. Он чувствовал себя гораздо лучше, нежели в те времена, когда был работягой и примерным семьянином. Ел и пил в свое удовольствие, спал в тепле и сухости, ничего за это не платил, и не урабатывался, отрабатывая нынешнюю жизнь. Порой он искренне удивлялся, что так бездарно истратил лучшие годы жизни, вкалывая на заводе и день, и ночь, с трудом сводя концы с концами, отказывая себе в маленьких мужицких радостях. Столько лет потратил зря в бесконечной суете, которую глупцы называют жизнью. Теперь все иначе. Он жил только для себя, ни перед кем не отчитываясь, не стараясь выглядеть, как все, одинаково серо и убого. Он стал хозяином собственной жизни и волен был распоряжаться ею, не боясь сплетен и пересудов.

Все в его жизни наладилось и утряслось. Для полного счастья не хватало лишь одного, — женского присутствия. Сказать, что женщин в их кругу не было, — не правда. Появлялись и у их костра особи противоположного пола, обитательницы городского дна, кочующие от компании к компании ради дармовой выпивки и еды. Прибивались и к ним подобные дамочки, пока не надоедали и не прогонялись прочь. Чаще они забредали в гости на одну веселую ночь, чтобы потом исчезнуть на недели и месяцы.

Новые друзья охотно пользовались услугами залетных дамочек, проституток самого низкого пошиба, Леший ими брезговал. Осталось в нем еще немного от того, прежнего, обремененного женой и детьми. Возможно потом, позже, когда окончательно изживет себя, прежнего, потеряет остатки брезгливости, и он будет рад присутствию рядом с собой, на дырявом матрасе в колодце теплотрассы путаны с помойки. Переселить оставшиеся крохи брезгливости он не мог, а поэтому не участвовал в спорах приятелей о том, с кем проведет ночь очередная залетевшая на огонек, дама с помойки. Не тянул и жребий, которым обычно заканчивались споры. Друзьям-приятелям это было на руку, поскольку повышались их шансы завладеть женщиной на ночь.

Обета воздержания Леший не давал. Женщин он любил всю жизнь, не собирался отказываться от них и сейчас. Но в его понимании существовал предел, оказавшись за которым, женщина переставала быть таковой, и теряла для него всякий интерес. Существа противоположного пола, время от времени забредающие к ним, давно обосновались за запретной чертой, и не существовали для него. Но, Леший чувствовал, что с каждым прожитым днем, эта грань размывается все сильнее, грозя однажды исчезнуть. Кто-то от этого выиграет, кто-то проиграет. Проигравшей стороной будут новые друзья, которым придется тянуть на одну спичку больше. Выиграет прибившаяся к компании шлюшка, что задержится на сытном месте подольше, ввиду появления нового почитателя ее изрядно истасканных, и обветшалых прелестей.

Отказ от бомжих, не означал отказа от секса вообще. Как бы низко Леший не пал, он все равно оставался мужчиной, со всеми присущими желаниями и потребностями. Удовлетворение двух желаний, — выпивки и еды, он достигал сбором стеклянной и металлической тары. Сексуальное напряжение снимал при помощи рук и огромной пачки глянцевых журналов с обворожительными красотками, застывшими перед объективами фотокамер в самых откровенных и возбуждающих позах. Подобные журналы, потерянные или выброшенные хозяевами, он никогда не пропускал, приобщая к коллекции, собранной предшественником.

Его предшественник был не прочь удовлетворить себя сам, предпочитая иметь дело со сногсшибательными журнальными красотками, нежели с опустившимися дамочками. А может он, будучи человеком прижимистым и жадным до денег, занимался рукоблудством не из-за излишней брезгливости, а из нежелания тратиться на выпивку и закуску для помойной красотки. Скорее всего, именно второй вариант представлялся наиболее вероятным. Ведь он не желал тратить денег даже на себя, покупая копеечную выпивку, самый гнусный и убийственный суррогат, не особенно тратясь и на еду, покупая исключительно бич пакеты, предпочитая питаться чебуреками, оставшимися на месте пьянки. И это при том, что он имел денег не меньше других.

Куда скупец девал деньги, которых за годы жизни на призаводской площади он должен был скопиться немало, при таком скупом подходе к удовлетворению собственных нужд, никто не знал. После его смерти, бывшие приятели обшарили каждый закуток его жилища, перетрясли каждую тряпку, но ничего не нашли. Не желая сдаваться, обшарили местность в радиусе сотни метров от жилища скряги, но и тут их постигло разочарование. Либо коллега по ремеслу запрятал сокровища гораздо надежнее, либо существовала тайна относительно этих денег, в которую он никого не посвящал.

Несколько раз Маркс наблюдал серебристую иномарку, стоящую на дороге, напротив жилища ныне умершего бомжа. Он не проявлял излишнего любопытства, не подходил слишком близко, и не рассматривал машину в упор. Но он мог поклясться, что это была одна и та же машина. Однажды он стал свидетелем того, как из кустов вблизи обочины, где притулилась иномарка, вышла молодая и довольно симпатичная женщина, насколько это возможно было определить на расстоянии. Не оглядываясь, она села за руль и укатила.

Больше ее Маркс не видел. Он был обыкновенным бомжом, а не детективом, и не собирался шпионить за коллегой. Он и об этой иномарке, вспомнил лишь тогда, когда того не стало. И только после того, как они не обнаружили денег в жилище скряги, он все сопоставил и соединил воедино, придя к определенному выводу, которым однажды, будучи в благодушном настроении, и поделился с Лешим. Хотя, возможно, он не прав, и появление иномарки, не более чем совпадение. И выходившая из кустов симпатичная и явно не бедная женщина, оказалась там по банальной нужде, а вовсе не для того, чтобы проведать грязного бомжа.

Сменивший прежнего хозяина шалаша Леший мог поклясться, иномарка не останавливалась вблизи, и никакая роскошная красотка не посещала его убогого жилища. В его жилище не было иных девиц, кроме глянцевых барышень из эротических журналов, что скрашивали одинокие вечера, когда ему становилось невмоготу по части секса. Если кто и наведывался в жилище в его отсутствие, этот неведомый кто-то не оставил никаких следов своего пребывания.

Спустя пару месяцев, в сексуальной жизни Лешего случились огромные перемены. Роскошные, глянцевые барышни, зазывно глядящие с журнальных страниц, отошли на второй план, уступив место живому человеку, зажегшему в его сердце огонь. Он познакомился с Наташкой, совсем еще молодой девчонкой, но невероятно опытной по части секса, находящейся на приличном расстоянии от грани, переступить которую Леший еще не мог.

Знакомство с нимфеткой произошло так же, как и встреча Лешего с Карлом Марксом, когда он находился на самой грани, и вся его дальнейшая жизнь представлялась одним огромным вопросительным знаком. Она вошла в кусты, в которых завтракал Леший, по примеру коллег по ремеслу довольствуясь остатками закуски пировавшей компании, или же собственными запасами, если компания оказывалась настолько прижимистой и прожорливой, что бомжу и поживиться было нечем.

Первый голод был утолен, как и специфическая жажда, постоянно терзающая людей их круга. Торопиться было некуда, и Леший смаковал оставшуюся после гулявшей компании выпивку и закуску. Осталось столько, что если он все приговорит в одиночку, то остаток дня проваляется невменяемым кустах.

Безалаберное отношение к «работе» в их кругу не приветствовалось, поскольку поощряло приток на территорию чужаков, что не замедлят воспользоваться моментом. Если получится разок неплохо навариться, они вернутся еще не раз, и придется затратить немало сил, чтобы навести порядок. Работа была обязательным пунктом договора, и нарушать его, означало нажить серьезные неприятности. При частом повторении подобного, это могло привести к изгнанию нарушителя из стаи. Из-за такой малости, как халявная водка, терять сытное место, не хотелось. Выпивка никуда не денется. Простоит до вечера в укромном месте, не прокиснет. Вечером, завершив «трудовой» день, он вправе нажраться до полной невменяемости.

Подобные водочно-закусочные уловы, встречались не часто. Они скорее являлись приятным исключением из правила. Количество оставшейся выпивки и закуски зависело и от шумности обосновавшейся в кустах компании. Чем шумнее и невоздержаннее она себя вела, тем больше имела шансов завершить праздник жизни не так, как планировалось.

Облаченные в мышиного цвета форму сотрудники правоохранительных органов, время от времени появляющиеся на площади, смотрели сквозь пальцы на тихих пьяниц, если у них не горел план по составленным за день протоколам. На шумные компании, они обязаны были реагировать, даже если с планом по отлову работяг, распивающих спиртные напитки в общественном месте, был порядок. Не в меру шумная компания выдворялась из кустов. Если возникали вопросы к представителям власти по поводу правомочности их действий, то процесс общения с милицией на этом не заканчивался.

В ответ на пьяные запросы, обращенные к представителям закона на повышенных тонах, и не желание выполнять требования сотрудников милиции, последние реагировали адекватно, дабы утихомирить не в меру разошедшихся выпивох. Пока один из стражей правопорядка пытался вразумить пьяную компанию, его напарник вызывал по рации подкрепление, благо дежурная часть заводской милиции находилась в пере минут езды от места развернувшейся дискуссии на повышенных тонах. Спустя несколько минут, разошедшиеся работяги, не успевшие высказать и малой толики претензий в адрес работников милиции, упаковывались в машину с зарешеченными окнами, специально приспособленную для перевозок подобного рода публики.

Чтобы загрузка не в меру шумливой компании проходила без задержек, парни в мышиного цвета униформе, помогали работягам загружаться ударами резиновых дубинок, и пинками форменных башмаков. Тем, кто продолжал возмущаться и бузить после погрузки, заскочившие следом менты, устраивали бойню. От души охаживая задержанных ногами и резиновым дубьем, после обжигающего прикосновения которого, на теле надолго оставались багровые рубцы. Заодно с буянами, получали собратья по несчастью, разделившие с ними временное заточение.

Когда спецмашина достигала места, где перебравшим спиртного работягам надлежало пробыть до утра, ее пассажиры были тихи и молчаливы, не склонны делать резких движений. Пробыв в вытрезвителе до утра и вернувшись, домой, они ощущали тяжесть в голове, руках и ногах, а также во всем, обработанном дубьем теле. Зато в их карманах царила необычайная легкость, не было и намека на банкноты банка России, при наличии которых так неудержимо тянет выпить.

Когда компанию загружают в машину вытрезвителя, никому нет дела до недопитой водки и не съеденной закуски. Загрузиться бы с наименьшими потерями, и добраться до места без происшествий. Не вызывая недовольства у хлопцев с резиновыми дубинками, что играют в крепких руках, пока глаза добрых молодцев шарят по сторонам, выбирая, на ком начать очередную разминку.

При столь скоропалительном исчезновении из кустов гуляющей компании, главное для бомжа, не упустить благоприятный момент. Ушлых людей здесь, как и везде, хоть отбавляй. Промедли немного, и какой-нибудь любитель халявы, из числа тех, что, примостившись неподалеку сосут дешевое пиво, может его опередить. Загрузка шумной компании привлекает внимание множества любопытных, с удовольствием глазеющих на подобное зрелище. Если для большинства наблюдателей это лишь развлечение, о котором можно будет рассказать в кругу приятелей, то для некоторых, особо ушлых, это не только повод для разговора, но и возможность поживиться на халяву. Всегда найдется умник, который сообразит, что на месте шумной пьянки закончившейся раньше задуманного, найдется и выпить, и закусить.

За время, что Леший прожил в компании обосновавшихся на площади маргиналов, сталкиваться с подобного рода халявщиками ему не приходилось, но он был о них наслышан. Он и впредь не желал сталкиваться с ними, и поэтому не выпускал из виду кусты с очередной компанией, продолжая собирать порожнюю пивную тару, фиксируя малейшее движение в направлении кустов. И если туда забредали люди в серой униформе, уделял кустам самое пристальное внимание, вплоть до развязки. Когда подвыпившую компанию начинали загружать в спецмашину, подбирался к кустам поближе, удерживая безопасную дистанцию, чтобы не попасть под раздачу, и оказаться там раньше вероятных халявщиков.

Так случилось и в день, ставший самым значительном в его новой жизни. Жизни, к которой привык и находил ничуть не хуже той, что вел несколько месяцев назад, будучи примерным семьянином и добропорядочным гражданином, ничем не выделявшимся из серой массы граждан некогда великой державы. Он вовремя заметил назревший конфликт с участием пьяной компании и представителей власти, и сориентировался в обстановке. Когда набитая под завязку спецмашина отчалила от кустов, везя на вытрезвление клиентов, он был на месте.

Леший не дал никому ни малейшего шанса опередить себя, и пировал в одиночку, праздную успех. Тогда и появилась она, с виду молоденькая девчонка, но большая специалистка в постельных делах, в чем он убедился в тот же вечер. Леший немало удивился ее появлению в месте, столь неподходящем для маленьких девочек, которой она, в сущности, и была. Но в ее карих глазах было нечто такое, что красноречивее любых слов говорило о том, что детство закончилось, и нет к нему возврата.

В первый миг знакомства, они не говорили ни о чем. Возникшая духовная близость между тридцатипятилетним мужчиной и двенадцатилетней девочкой, отрицала наличие слов. Леший просто заглянул ей в глаза и прочитал вопрос, тот самый, на который так легко нашел ответ несколько месяцев назад здешний долгожитель и бомж со стажем, Карл Маркс.

Налил до краев полный стакан беленькой, и протянул девчонке. Она молча приняла стакан из его рук и не отрываясь, в один прием, осушила, доказав, что она уже давно не маленькая девочка. А затем со смаком закусила любезно предложенным чебуреком, даже не надкусанным, целая стопка которых осталась от компании, оказавшейся слишком шумной, для того, чтобы задержаться в кустах подольше. А затем они пили вместе, и Наташка рассказывала человеку, которого видела первый раз, обо всех перипетиях своей безрадостной жизни.

В тот день Лешему не довелось дослушать историю до конца, продолжение случилось лишь на следующий день. Несмотря на кажущуюся опытность, новая подружка была все-таки маленькой девочкой, которая не в состоянии тягаться в выпивке со взрослым мужчиной. Леший по части поглощения спиртного был не жалким любителем, каких большинство, а проспиртованным насквозь профессионалом. Распивая в кустах спиртное в компании 12-ти летней девчонки, он не делал скидок на возраст, наливая всем одинаково. Где-то в середине рассказа юная гостья, к которой он успел проникнуться симпатией, чувствуя, что и он ей не противен, стала клевать носом. Язык ее заплетался все сильнее, а движения, которыми она пыталась ухватить чебурек, или протянутый стакан, потеряли былую четкость. Она была пьяна и уже не могла самостоятельно передвигаться. Леший, воспылавший к нежданной гостье симпатией, не хотел расставаться с малышкой так быстро, хотя у него тогда и мыслей не было о ней, как о возможной сексуальной партнерше.

Оставлять ее спать на лавочке в кустах, не хотелось. Среди работяг, являющихся завсегдатаями этих кустов, и просто случайных прохожих, спешащих в расположенную поблизости заводскую поликлинику, и забегающих иногда в кусты по нужде, встречаются разные люди. Кто-то скользнет по девчушке безразличным взглядом, и, справив нужду, поспешит дальше. Кто-то попытается разбудить и поинтересоваться у малышки, почему она спит здесь, кто ее родители, где живет. Не добившись вразумительного ответа, поспешит к ближайшему телефону, чтобы сообщить об увиденном в милицию, с требованием незамедлительно принять меры. Чтобы чего не вышло, законопослушные граждане будут охранять объект до приезда сотрудников милиции, и близко никого не подпустят к кустам.

Существовала и третья, самая незначительная, но опасная категория граждан, состоящая из сексуально озабоченных мужчин. Этим отморозкам ничего не стоит, воспользовавшись беспомощным положением девчонки, надругаться над ней самым извращенным способом, в случае необходимости прибегнув и к силовому воздействию. Утолив похоть, педофил осторожно выберется из кустов, и как ни в чем, ни бывало, поспешит по своим делам.

И если первая категория граждан, могущих оказаться в кустах за время его отсутствия, Лешего не беспокоила, две другие внушали серьезные опасения. Тем более что они означали потерю Наташки, к которой успел привязаться, чью историю не успел дослушать из-за внезапной отключки рассказчицы. Если она встретится со второй, или третьей категорией граждан, ей придется покинуть лавку и кусты. Ее либо увезет милиция и определит в детприемник до выяснения личности и места проживания, либо она сама, став жертвой извращенного насилия, покинет опасное место и вернется туда, откуда пришла. Маловероятно, что, придя в чувство, Наташка вспомнит случайного знакомца. А если вспомнит обильное угощение и выпивку, отключку, и сексуальное насилие, она это может связать воедино и обвинить во всем его. А значит, она никогда не вернется, не завершит свой рассказ, порвав возникшую меж ними хрупкую нить понимания.

Понадеяться на авось, оставив девчонку в кустах отсыпаться, он не мог. Нужно сделать так, чтобы она не ушла, и ничего с ней не случилось. Лучшего места, чем его жилище, он придумать не мог. Проблема заключалась в том, что до летнего пристанища от кустов минут 15 ходьбы, и немалую часть пути придется преодолеть у всех на виду. Вид бомжа, несущего ребенка на руках, мог вызвать много ненужных вопросов и телефонных звонков. Если его заметут в милицию, ничем хорошим это не кончится.

Он знал, как обращаются представители власти с маргиналами. Не церемонясь с задержанным, сфабрикуют любое дело, легко добившись чистосердечного признания, выбив его кулаками и резиновым дубьем из бесправного человека. Чтобы его не били, бомж подпишет любую бумагу, что накатает взявший его в оборот, оперативник. Количество годков, которые ему отмерит судья, будет зависеть от аппетитов следователя, и от обилия нераскрытых дел, за раскрываемость которых его ежедневно долбит начальство. И хотя любому, мало-мальски сведущему в юриспруденции человеку ясно, что дело сфабриковано, признания и доказательства притянуты друг к другу за уши, а показания свидетелей противоречивы, никого это не волнует. Кого может волновать судьба маргинала, дерзнувшего бросить вызов обществу. Возможно, все его жизненное предназначение сводится к тому, чтобы своим никчемным существованием исправить безрадостную милицейскую статистику.

Загреметь в тюрьму и надолго, в лучшем случае отделаться пребыванием в КПЗ, Лешему не светило, но и оставить новую знакомую в кустах на лавке, он тоже не мог. Приходилось рисковать, тем более что время суток благоприятствовало ему. И день недели подходящий,- воскресенье. Люди, работающие по непрерывному графику, трудились у станков и агрегатов. Отработавшие в ночную смену, убрались домой отсыпаться, или продолжать праздновать окончание очередного трудового дня. Даже торговки семечками, пирожками и самопальной водкой убрались восвояси, хотя в будни торчали на площади до вечера.

В субботние и воскресные дни в это время суток был мертвый сезон. Близлежащие к заводу учреждения не работали. В воскресенье была закрыта и заводская поликлиника. Призаводская площадь становилась безлюдной. Торговки уезжали домой, чтобы вернуться обратно, когда мертвый сезон закончится, и на пару часов оживет кормящая их площадь. Когда домой отправятся люди, кому волей дурацкого графика, пришлось оттрубить смену на заводе вместо того, чтобы, как все нормальные граждане отдыхать где-нибудь за городом, на природе. Или в окрестностях города, в саду-огороде, среди помидорных грядок, в компании супруги и бутылки водки, заслуженного вознаграждения за трудовые подвиги на сельскохозяйственной ниве.

В этот день недели не было и вездесущих машин, снующих по дорогам в будни во всех направлениях бесконечным потоком, разделяемом лишь запрещающими сигналами светофоров. Автовладельцы, кроме тех несчастных, кому выпал жребий в выходной день трудиться на заводе, отдыхали за городом, на природе. Наслаждались солнечным днем, кто с пивом и удочкой, а кто и с лопатой. Машин, на шумной в будни автотрассе, почти не было. Прогрохочет изредка, заблудившийся в полуденном мареве одинокий грузовик, и снова все стихнет.

А значит, есть шанс пересечь открытое пространство незамеченным. В будни, при огромном скоплении людей и машин, он бы не решился, на столь рискованный шаг. Не стал бы рисковать нынешним положением, сытым и пьяным ради девчонки, годящейся ему в дочери, за которую можно схлопотать солидный тюремный срок.

Куда может тащить пьяный бомж накаченную водкой до невменяемости девчонку? Только подальше от людских глаз, чтобы надругаться над невинным созданием. И не беда, что при осмотре у гинеколога на предмет изнасилования, окажется, что у ребенка в сексуальном плане такой огромный опыт, что она легко даст фору многим взрослым женщинам. Про таких, как она, говорят, клеймо ставить негде. Но это мелочи, бомж все равно получит положенный букет из обвинений сексуального характера. А это и попытка изнасилования, и само изнасилование, и развратные действия сексуального характера с лицом заведомо не достигшим совершеннолетия, и много чего еще, что пожелают на него навешать дотошные следователи.

И никого не волнует, что ничего этого не было, и когда он ее нес, у него и мыслей таких не возникало. Маргинал получит сполна и загремит на полную катушку в лагеря, где к осужденным по подобным статьям, отношение особое. И если бедолагу не придушат ночью в камере, или на этапе, то весь срок ему придется расплачиваться задницей за судейскую ошибку. Не в силах что-либо изменить и доказать свою непричастность к инкриминируемым деяниям.

Но это был его день. Возможно самый счастливый в жизни. Стоило использовать его на полную катушку, ведь подобное везение может не повториться уже никогда. Сначала шумная компания отправившаяся пировать в кусты, на которую он обратил внимание за излишнюю шумливость даже в трезвом виде. Он, верно, рассудил, раз от них, трезвых, столько шума, то, что будет после того, как они замахнут грамм по 150 на рыло. Его предположения подтвердились полностью. Не прошло и получаса с начала пирушки, как прибывшая по вызову, машина вытрезвителя, упаковывала внутрь себя разошедшихся выпивох.

Спустя пару минут Леший оказался счастливым обладателем кучи закуски и рекордного количества спиртного, которое в обычных условиях, пришлось бы собирать не один день. Уже одно только это, можно было назвать огромной удачей, ведь подобное случалось нечасто. И вторая удача в этот день не заставила себя долго ждать. Явившись, минут через 15 в образе худенькой, чернявой девчонки с карими глазами, с которой случился взаимный интерес, подкрепленный изрядной толикой спиртного. И третья удача, что день был выходным, солнечным и погожим, прогнавшим людей из пыльного города на природу.

Раз удача избрала его в любимцы, он решил рискнуть, надеясь, что сегодняшний день закончится так же хорошо, как и начался. Его ожидания полностью оправдались. За все то время, что он потратил на дорогу к своей берлоге с бесценной ношей на руках, ему не повстречалась ни единая живая душа. По дороге, от которой он инстинктивно старался держаться подальше, не проехал ни один автомобиль, не прогрохотало по рельсам в полуденном зное ни единого трамвая.

Никем не замеченный, Леший добрался до летнего убежища, подобия шалаша, с импровизированным топчаном в углу. На этот топчан он бережно уложил свою ношу, облегченно вздохнул, и словно испугавшись чего-то, воровато оглянулся. Вокруг царила все та же полуденная тишина, ничем и никем не тревожимая. И как он не прислушивался, силясь уловить крадущиеся шаги, все тщетно. Никто не собирался шпионить за ним, врываться в лачугу, заламывать руки хозяину и тащить в воронок.

Отдышавшись, Леший отправился на свой пост, который не мог бросить, даже под угрозой потери сокровища мирно посапывающего на топчане. Решение о том, как удержать гостью, когда она проснется, пришло само собой. Первой реакцией девчонки при пробуждении в незнакомом шалаше, будет желание убраться оттуда подальше. Ближе к людям, в более-менее знакомое место. Этот, самый первый порыв нужно как-нибудь нейтрализовать.

Можно привязать ее к топчану и уйти. Если, проснувшись, она попытается освободиться, у нее из этой затеи ничего не выйдет. Ей останется только звать на помощь, хотя рассчитывать на нее всерьез вряд ли приходилось. Место, где Леший организовал лежбище, было глухое, и находилось на приличном расстоянии от автомобильной дороги, и от трамвайных путей. Вряд ли кто услышит ее призывы о помощи и поспешит на выручку.

Но все это глупости, даже сами мысли о лишении ребенка свободы. Он бомж, опустившийся и спившийся человек, отрешившийся от мира, а не маньяк и изувер. Не смотря на глухость убежища, не исключен вариант, что кто-нибудь, случайно, что-то услышит, и сообщит куда следует. И тогда понаедут, добры молодцы в милицейской форме, намнут ему бока, заломят руки за спину и наденут на них браслеты. И тогда даже господь Бог, не в силах будет помочь ему выбраться из дерьма, в которое он загнал себя, по собственной дурости. Ограничивать свободу гостьи он не хотел. Но еще больше не хотелось расставаться с человеком, к которому почувствовал близость, распознав родственную душу.

Он предоставил выбор гостье. Девчонка вправе решить, уйти, или остаться. На самое видное место, возле топчана, на котором мирно посапывала Наташка, Леший поставил наполненную на две трети бутылку водки и стакан, на который водрузил пару чебуреков. Проснется гостья, увидит выпивку и закуску, оставленную радушным хозяином, и сделает свой выбор. И дай Бог, чтобы он был в его пользу.

День благоприятствовал бомжу. Несмотря на то, что он был воскресным, а значит заведомо менее прибыльным по части порожней тары, ему удалось набрать ее не меньше, чем в будни. Вдобавок к этому, в кустах гуляла очередная компания, которая оказалась гораздо более жадной по части выпивки, чем ее предшественница. Ее они так и не смогли осилить, чему виной более чем скромная закуска, а точнее почти полное ее отсутствие.

Торговок с пирожками на момент гулянки поблизости не наблюдалось, прибыль в выходные всегда была более чем скромной, и не оправдывала затрат. Поэтому работягам пришлось закусывать тем, чем богаты расположенные на площади ларьки, основным ассортиментом которых было пиво и сигареты. На закуску были чипсы и «сникерсы», что не могли противостоять ударным дозам алкоголя в такую жару.

В результате, после того, как они выползли из кустов, Леший стал обладателем почти полной бутылки водки, что не полезла упившимся вусмерть мужикам, половины «сникерса», и пачки чипсов с крабовым вкусом.

Груженный урожаем пивных бутылок, и собранными в кустах трофеями, Леший поспешил «домой», в надежде застать там утреннюю гостью. День определенно удался и он верил, что удача будет сопутствовать ему до конца, и улыбнется ему вновь, карими глазами черноволосой девчонки.

Наташка спала там, где он ее и оставил. Можно было подумать, что она и не просыпалась вовсе. И лишь беглый взгляд на угощение, оставленное для маленькой гостью, убеждал в обратном. Девчонка просыпалась, судя по убавившемуся в бутылке содержимому, исчезновению одного из двух чебуреков, и сделала свой выбор.

Спустя пару часов после его возвращения, она проснулась вновь. Они распили принесенную Лешим бутылку, закусывая чипсами с крабовым вкусом, и иностранной шоколадкой. Он дослушал историю девчонки, так неожиданно появившейся в его жизни. К концу ее рассказа, бомж воспылал к кареглазой девчонке совсем иными чувствами. Под влиянием выпитого и услышанного, он смотрел на нее уже не как на маленькую девочку, а как на женщину, способную доставить удовольствие одинокому мужчине.

В том, что рассказанное, правда, он убедился чуточку позже. Когда влекомые взаимным притяжением, они оказались на старом, дырявом матрасе, покрывающем топчан, на котором неистово любили друг друга, проведя воистину незабываемую ночь. Не смотря на возраст, гостья оказалась настоящим мастером по части любовных утех. Обладая талантом в интимном плане, способностью доставить удовольствие самому толстокожему мужчине. Леший, считавший себя многоопытным в интимном отношении, поимевший не один десяток женщин и девиц, с восхищением признал, что подобных мастериц в сексуальном плане, ему встречать еще не приходилось. Большинство его подружек больше походили на бревно с дыркой, которую он яростно долбил, празднуя очередную сексуальную победу.

Хотя и в его жизни встречались женщины, живые и подвижные, способные на сексуальные выдумки, но им было далеко до Наташки, неожиданно появившейся в его жизни. Она могла дать любой из его подружек 100 очков форы, при этом в душе оставаясь доверчивым ребенком. Она имела со своего таланта, лишь самую малость, цену, которую однажды установила, и о смене которой в сторону увеличения даже не помышляла.

Оказавшись на вершине блаженства истосковавшийся по женской ласке, настоящей, не отштампованной в глянцевых журналах, Леший благодарил судьбу, преподнесшую ему такой щедрый подарок. Мысленно благодарил и неизвестного дядю Сережу, приучившему и приохотившему к сексу соседскую девчонку, сделав из нее отменную мастерицу по части любовных утех.

Чертовски неохота было прощаться с Наташкой утром. Он бы остался с ней навсегда, но заставить ее остаться, Леший не мог. Она ушла, клятвенно обещав вернуться, и даже отказалась от предложенных денег.

Несколько дней Леший ждал, от тоски и отчаянья не находя себе места. Он всерьез подумывал о том, что зря отпустил девчонку, нужно было оставить ее любым способом, пусть даже и против ее воли. Неизвестно, в какие бы дебри завели взбалмошные мысли, но, спустя неделю, Наташка вновь объявилась в его шалаше.

Они всю ночь пили и любили друг друга до изнеможения. Настолько полного, что когда гостья утром ушла, Леший с трудом поднялся с лежанки и с превеликим усилием заставил себя идти на «работу». День прошел надрывно и со скрипом. По окончании работы он едва дотащился с очередным уловом до топчана, на который и повалился без сил, тотчас же уснув.

С тех пор Наташка стала наведываться к Лешему регулярно, несколько раз в неделю. Прежняя, безумная страсть улеглась, уступив место ровному чувству. Им было хорошо вместе и это гораздо важнее. И, хотя ему было безумно жаль расставаться, когда Наташка уходила удовлетворять других мужчин в силу своего ремесла, он гораздо легче мирился с разлукой. Она уходила, но спустя несколько дней возвращалась, выделяя Лешего из всех особей мужского пола, с которыми ей приходилось общаться.

Однажды она пришла насовсем, и уходила только на «работу», неизменно возвращаясь вечером. Жилище Лешего стало ее домом, гораздо более уютным, нежели тот, в котором прошло ее безрадостное детство. Однажды, приняв на грудь, Наташка рассказала, почему случилась такая разительная перемена. Почему она перестала ночевать в квартире родителей, предпочтя ей шалаш Лешего, а позднее колодец теплотрассы.

Вернувшись однажды домой, вместо привычных, вечно пьяных рож папаши с мамашей, она обнаружила иные лица, трезвые и деловые. В квартире, несмотря на позднее время, стоял шум, указывающий на то, что работа по превращению свинарника в комфортабельное жилье, идет полным ходом. Бригада чернявых мужчин, именуемых в милицейских сводках лицами кавказской национальности, выгребала из квартиры скопившийся там мусор, барахло, и прочее дерьмо, оставшееся от прошлых хозяев.

Один из кавказцев пригласил заглянувшую на шум девчонку в квартиру. «-- Захады, дарагая, гостэм будишь!», — радостно провозгласил он, обнажая в улыбке белоснежные зубы, отступая в сторону и делая отмашку рукой, должную означать приглашение. Но «дорогая» почему-то не вняла любезному приглашению, и вместо того, чтобы пройти внутрь квартиры, куда ее радушно приглашали, испуганно отпрянула прочь. Секунду спустя, ее башмаки застучали по лестничной клетке, сопровождаемые громогласным смехом джигитов с Кавказа, еще долго звучащим в ушах после того, как Наташка выскочила из подъезда.

Она переночевала на чердаке, не желая более встречаться с кавказцами, оккупировавшими ее квартиру. На следующий день от бабулек, качающих головами и причмокивающих губами от сочувствия, девчонка узнала причину небывалой активности в квартире, ранее тревожимой лишь хриплыми голосами пирующих компаний.

Оказывается, рано утром, к подъезду подкатил грузовик с грузчиками, которые за пару минут перетаскали в машину нехитрые пожитки родителей, усадили в кузов их самих, и отбыли в неизвестном направлении. Все произошло настолько стремительно, что никому и в голову не пришло поинтересоваться, куда они уезжают без дочери, и знает ли она о переезде. Но если бы кто-то из любопытных старушек и задал этот вопрос, вряд ли бы дождался ответа. Рабочие, грузившие в грузовик нехитрый скарб семейки алкоголиков, были слишком угрюмы, и заняты переноской барахла, место которому на свалке.

Родители Наташки, не смотря на раннее утро, были смертельно пьяны, и это красноречивее любых слов, говорило о том, что застолье затянулось далеко за полночь. Имевшегося в наличии спиртного с лихвой хватило и на опохмел, который был подстать вчерашней пьянки. И если б не помощь грузчиков, они бы не встали, не спустились вниз, и не забрались в машину. Выносившие барахло грузчики, уложили их на диван в кузове, где алкаши вновь погрузились в сон, прерванный непонятными телодвижениями.

А затем грузовик, взревев мотором, пыхнув на прощание струей едкого, черного дыма, скрылся из глаз соседей, увозя в неизвестность семейку алкашей. Спустя пару часов после их отъезда, в квартиру заявилась бригада чернявых парней кавказской наружности, которые споро принялись за дело. Судя по тому, в каком темпе они трудились, им была поставлена задача в кратчайшие сроки превратить гнусный притон в приличное жилье, чтобы ни одна мелочь, не напоминали об убогом прошлом квартиры.

Наташка осталась одна. Идти было некуда, искать родителей бесполезно. Немыслимо отыскать парочку алкоголиков в огромном городе, а подсказать, где нынче обретаются ее беспутные родители, не могли ни соседи, ни шабашники с Кавказа, которые этого не знали. Ремонтируемый объект всего лишь очередная квартира, множество которых осталось в прошлом, и немалое количество ждет их впереди. Кто знал наверняка, где теперь обретаются ее родители, это амбалы на иномарке, что на протяжении последних нескольких месяцев частенько бывали в квартире, с которыми сталкивалась пару раз, раньше обыкновенного вернувшись, домой. Вот только не станут они разговаривать с какой-то замарашкой, брезгливо оттолкнут ее с дороги. А если приставала будет путаться под ногами, влепят ей ощутимую затрещину, чтобы грязное ничтожество не мозолило глаза.

Выслушав историю исчезновения родителей, а стало быть, и крыши над головой, она приняла решение. Искать не имело смысла, да и желания не было. Не питала Наташка к ним нежных чувств. Домой возвращалась не из желания проведать вечно пьяных родителей, не замечающих в упор подросшую дочурку, а скорее по привычке. В последнее время она приходила все реже, предпочитая ночевать в подвале, на чердаке, или в квартире случайного знакомого на одну ночь.

При мысли о знакомых пришло решение. Среди бесконечного множества мужчин, в постелях которых она успела побывать с начала взрослой жизни, имелся один, к которому Наташка испытывала теплые чувства. Спонтанно возникшая привязанность, с каждым днем становилась все крепче. Она с сожалением покидала нового знакомого, бомжа Лешего, отправляясь на ставшую привычной «работу», хотя он не раз предлагал остаться, на правах подруги.

Она вернулась на призаводскую площадь, чтобы остаться там навсегда. Теперь это был ее дом, ничуть не хуже предыдущего. Не было в нем той роскоши, которую она наблюдала, оказавшись в гостях у кого-нибудь из соседей, или в квартирах снимающих ее на ночь, похотливых и пьяных мужиков. Но здесь Наташку любили, ей всегда были рады, и ничего не требовали за выпивку и еду.

Леший безумно обрадовался, когда узнал, что Наташка решила остаться. Теперь у него была семья, самая настоящая, только без штампа в паспорте и кучи грязных, вечно орущих детей. У него была любовь, и ради нее он был готов на все, даже на преступление.

В среде маргиналов обитающих на призаводской площади, кражи и иные противоправные деяния были не в почете, но это не значит, что их не было вовсе. Доводилось и им промышлять содержимым чужих кошельков и сумок, оставленных на месте попойки. Чаще всего терялись сумки и барсетки с документами. Сумки, по причине заведомой скудости их содержимого, не привлекали бомжей. Если бы сумка была утеряна по дороге на работу, другое дело, тогда было бы, чем поживиться. Если не деньгами, и не ценными вещами, то обедом. Но после работы они были безнадежно пусты и не привлекали внимания бомжей.

Сумок, гораздо более вместительных, соответствующих ведомому образу жизни, было предостаточно. Имелись и сумочки поменьше, куда они складывали заработанное, оказавшееся там после обмена собранной стеклотары на продукты и спиртное. Сумочки были изрядно потерты и потрепаны временем, зато никто к ним не предъявлял претензий. С новенькой сумкой, может случиться недоразумение, которое отразится на боках маргинала. Очнувшийся после пьянки мужик, мог вспомнить события минувшего дня, и где он мог оставить сумку. И завидев с ней бомжа, укреплялся в своей уверенности. Несчастный бомж, позарившийся на кусок материи с лямкой, гарантированно получал по морде. Отгребал по полной программе, поскольку в разборке принимали участие и хозяин утерянной сумки, и его друзья-приятели, принявшие по случаю на грудь, горящие желанием хорошенько проучить мерзкого бомжа, ничтожества, настолько никчемного, что исчезни он из жизни, никто этого и не заметит.

Подставлять бока, которым и так частенько достается ни за что, желания не было, поэтому сумки утерянные работягами, бомжи оставляли на месте, предварительно тщательно исследовав их содержимое. Все, что могло пригодиться бомжу в нелегкой борьбе за выживание, перекочевывало в объемистую сумку, с которой маргинал не расставался весь день.

Особую любовь маргиналы испытывали к оставленным на месте попойки барсеткам, в которых находились деньги и документы. Деньги перекочевывали в карманы бомжей, а документы вместе с барсетками за скромное вознаграждение к торговкам пирожками и самопальной водкой.

С торговками у бомжей существовал своеобразный договор, включающий в себя не только порожнюю тару с водочными этикетками, но и найденные документы. Обе стороны участвующие в сделке, имели свой интерес. Бомжи получали небольшое вознаграждение, и отсутствие головной боли по поводу найденных барсеток. Торговки возвращали утерянные документы за приличное вознаграждение. И не было им никакого резона сдавать тех, с чьей помощью оказались у них документы. На все расспросы ответ был один, барсетку принесли пацаны, и о судьбе денег, что были вместе с документами, им ничего не известно.

Растеряхи не особенно упорствовали в желании узнать, кто и когда принес торговкам их пропажу. Главное, утерянные документы вернулись к хозяину, пусть и за вознаграждение. Сэкономлена кума времени, нервов и денег, что пришлось бы потратить, бегая по инстанциям, восстанавливая утерянные документы. В итоге довольны все. Бомжи, поимевшие наличные из барсетки, плюс премию от торговок. Торговки, получившие неплохой навар возвратив утерянное растеряхам. Рады были и растеряхи, лишившиеся некоторой суммы наличных, но оставшиеся при документах, без лишней головной боли.

Этим и исчерпывались противоправные деяния со стороны обитающих на призаводской площади бомжей. Мужиков, перебравших лишнего и уснувших в кустах, они предпочитали не трогать, не проявлять излишнего любопытства по поводу содержимого их карманов. Пускай проспятся, а, очнувшись, спешат домой, если повезет не встретиться с отморозками, которые не станут особенно церемониться.

В былые годы и они не брезговали пройтись по карманам уснувшего после обильных возлияний, работяги. И, возможно, делали это слишком часто, раз их действиями всерьез заинтересовались правоохранительные органы. В один прекрасный день вся популяция здешних бомжей, оказалась в кутузке, купившись на ментовскую приманку. И только Карл Маркс в тот, злополучный для коллег день уцелел, и вовсе не из-за того, что был более других щепетилен в данном вопросе. В тот день он чувствовал себя неважно и на «работу» не вышел, что и спасло его от проблем. И напрасно переодетый в гражданское оперативник, провалялся в кустах на его территории весь день.

Хотя, впрочем, не совсем напрасно. Он поймал-таки грабителя, причем сразу двух. Это были работяги, как и тот, чью роль оперативник играл. Двое молодых рабочих заглянувшие в кусты раздавить бутылку водки, обнаружили мирно посапывающего на лавке мужика, с очевидными признаками перебора, и не смогли удержаться от соблазна проверить содержимое его карманов. В результате водка так и осталась не выпитой, и встретиться им вновь предстоит только по истечении нескольких лет, которые отмерит суд за кражу. Бомж, для которого устраивалась ловушка, отравился спиртосодержащей гадостью, которую купил из любопытства, и в силу временной немощи, избежал участи собратьев по несчастью.

Выйдя на «работу», Маркс немало удивился отсутствию коллег по ремеслу. Не было их и вечером, чтобы выпить и пообщаться. Не объявились они и на следующий день, бросив на произвол судьбы, вверенные им участки, на которых стали разгуливать помятые личности, собирая бутылочный урожай. И только тогда до Маркса дошло, — случилось что-то серьезное, иначе бы коллеги не пошли на нарушение существующих правил и договоренностей.

Вечером третьего дня, не дождавшись коллег на месте сбора, Маркс решил посетить жилища дружков, что допускалось лишь в исключительных случаях. Именно такой случай и настал. Отправляясь, в гости, Карл Маркс нутром чувствовал, что-то случилось. Единственное возможное оправдание случившегося, которое могло прийти на ум, — тяжелое отравление каким-нибудь суррогатом, вроде того, что случилось с ним несколько дней назад. Он был готов к тому, что найдет их мертвыми на лежанках, в компании опорожненных емкостей из-под денатурата, оказавшегося слишком тяжелым даже для привычных ко всему, организмов. Но он их не нашел. Ни мертвыми, ни живыми. Они исчезли бесследно, и только одному господу было известно, где они обретаются.

Но, как выяснилось позднее, не один только вседержитель был в курсе того, куда подевались маргиналы. Торговки домашними пирожками и самопальной водкой, знали не меньше. Они и просветили Карла Маркса относительно судьбы исчезнувших приятелей. Когда Маркс принес очередную партию порожних бутылок с водочными этикетками торговкам, они ему все и выложили, огорошив бомжа этим известием.

Осознав, что остался один, не в силах в одиночку контролировать призаводскую площадь, и не желая допускать полнейшего бардака и беспредела, который обязательно случится, если на площади не будет хозяина, Карл Маркс начал действовать. Из массы бомжующих и просто спившихся, опустившихся элементов, промышлявших сбором стеклотары на лишившейся хозяев территории, выбрал самых достойных претендентов. И проведя с каждым из соискателей беседу за бутылкой дешевой водки, приобретенной у пирожковых торговок, Маркс определился с тем, кому надлежит содержать площадь в порядке.

Ему не нужны были спившиеся элементы, промышляющие сбором порожней тары на выпивку, имеющие в городе пусть и загаженные донельзя, тем не менее, квартиры, в которые они возвращаются всякий раз. Чтобы пережить ночь в хмельном угаре, дожидаясь, начала нового дня, и очередных поисков денег на выпивку, не брезгуя ничем для того, чтобы их раздобыть, даже криминалом. Нужны были настоящие бомжи, без жилья, без документов, которым некуда идти, и которые осядут на площади навсегда, и подчинятся требованиям, что создали люди, обитавшие здесь прежде.

Людей, устраивающих его во всех отношениях, Карл Маркс подобрал недели за две. Заручившись их поддержкой, Маркс начал освободительную войну местечкового масштаба, по ликвидации воцарившей на площади анархии, изгнанию разного сброда, как мухи на говно, слетевшегося туда со всего города. Недели две, нормальной жизни для него, и новых товарищей не было. Все время, с утра и до вечера, было поглощено битьем чужаков и изгнанием с площади пришлого люда. Они доставили немало приятных минут мужикам, потягивающим пиво после напряженного трудового дня, наслаждаясь терпким вкусом, и зрелищем побоищ, устраиваемых дружиной бомжей под предводительством Карла Маркса, против разного рода сомнительных личностей.

Жалости к противнику они не знали, били его смертным боем, чтобы навсегда отвадить от площади. Чтобы при одной мысли о ней, волосы на головах вставали дыбом, и начинало отчаянно ломить бока. Никто не препятствовал маргиналам наводить свои порядки. Ни милиция, которой было наплевать на бродяг, устраивающих между собой кровавые разборки. Ни работягам, которым до маргиналов дела было не больше, чем сотрудникам правоохранительных органов. Потасовки их просто забавляли. Они делали ставки на того, кто победит в драке. Сплоченная команда, во главе с местным бомжем по прозвищу Карл Маркс, или противостоящие им деклассированные элементы.

Сражения за территорию закончились безоговорочной победой команды Карла Маркса. Претенденты были биты и изгнаны с площади. Вместе с ними по городу поползло известие о том, что призаводская площадь вновь обрела хозяев, с которыми шутки плохи. Бомжиная братия, обитающая в потаенных уголках города, приняла на веру известие, которое принесли побитые маргиналы, попользовавшиеся плодами смутного времени. Они были изгнаны и жестоко биты новыми хозяевами, получив таких крепких тумаков, что зареклись возвращаться на площадь вновь. Тех, кто не внял предупреждению, рассчитывая на свою силу, по прибытии на площадь ожидала теплая встреча, оканчивающаяся избиением и изгнанием с площади, непрошеного гостя. С тех пор, там если и появлялись собиратели бутылок, то лишь залетные пташки, стремившиеся по быстрому срубить дюжину бутылок и ретироваться при малейшей для себя угрозе.

С тех пор, как на площади почти полностью сменилась команда бомжей, прошло несколько лет. Валяющиеся на лавочке мужики более бомжей не интересовали. Рисковать своим местом никому не хотелось. Бомжи предпочитали жить, исключив криминал из жизни если не полностью, то практически совсем. Порожних бутылок, остатков выпивки и закуски, хватало для жизни, к которой маргиналы привыкли. Они даже умудрялись делать небольшие сбережения. Сбережения, которые оказывались как нельзя, кстати, зимой, когда доходы от сбора пивных бутылок стремительно падали. Приближаясь к нулю, если на улице стояли жестокие морозы, когда не то, чтобы пить пиво, но и говорить было невозможно без опасения простудить горло со всеми потрохами.

Делал и Леший запасы на зиму. Но это в прошлом, когда он был один. Когда семью бомжа составляли кипы грудастых, симпатичных барышень, застывших в соблазнительных позах, в ворохе журналов порнографического содержания. Глянцевые барышни не нуждались в выпивке и еде, содержание их не стоило ему ни гроша. Весь уход за полиграфическим гаремом, заключался в сбережении от дождя и снега, могущих навредить роскошным фигурам, не переносящим влагу и сырость.

В последнее время, в жизни Лешего произошли значительные перемены. У него появилась семья, самая настоящая, пусть и состоящая всего из одного человека, — Наташки. Теперь ему приходилось заботиться о двоих, чтобы обеспечить нормальное существование зимой. Ремесло, которым занималась его малышка, то же зависело от сезона. Летом у нимфетки не было отбоя от желающих вкусить юного тела, зимой с этим обстояло гораздо сложнее. Промерзнув весь день на улице, можно было остаться ни с чем, так и не найдя клиента, желающего развлечься с малолетней путаной. Зимой выпившие мужики не слоняются бесцельно по улицам. Выпив, спешат быстрее добраться до дома, используя общественный транспорт, чтобы не замерзнуть по дороге, и им нет никакого дела до озябшей маленькой девочки, топчущейся на излюбленном пятачке в поисках клиента.

Шанс заполучить клиента зимой ничтожно мал, приходилось на несколько месяцев завязывать с ремеслом, в теплое время годя приносящим стабильный доход. Если в это время года девчонке удавалось подзаработать, то только с постоянными клиентами. Их было не так уж много у маленькой девочки, и они норовили отделаться угощением и выпивкой, нередко обманывая ее по части денег.

С наступлением холодов на пополнение «семейного» бюджета со стороны Наташки, рассчитывать не приходилось. Нужно крутиться, чтобы обеспечить задел, достаточный, чтобы сносно прожить зимние месяцы. Приходилось раньше вставать и позже уходить на отдых, помимо законного участка обшаривая близлежащие окрестности, что не были богаты по части стеклотары, и поэтому не имели хозяев. Дополнительная выручка была небольшой, но позволяла положить несколько лишних монет в копилку, увеличивая шансы прожить зиму более-менее сыто и пьяно.

Озабоченный поиском денег для пополнения бюджета, Леший внимательно посматривал по сторонам, не обронил ли какой ротозей и растяпа нечто, на чем можно немного заработать. Иногда его добычей становилась кое-какая мелочь и даже мятые десятки, но это было все не то.

Однажды он влип в историю, в которую ни за что не ввязался бы еще пару месяцев назад, будучи одиноким бомжом, заботящимся только о себе. Но теперь их было двое. В тот день Леший приметил серебристую иномарку, остановившуюся возле кустов, вблизи которых на перевернутом ящике примостился Леший, наблюдая за пьянствующей в глубине компанией, которой, судя по возгласам, оставалось еще немного до окончания пьянки. Глядя на гуляющих работяг, Леший размышлял, достанется ли ему выпить и закусить, что было просто необходимо организму в промозглый, по-осеннему тусклый и безрадостный день. Осталось потерпеть еще немного и станет известно, удастся ли ему подкрепиться и согреться, или же придется довольствоваться копеечной тарой из-под водки, и возвращаться к пивным ларькам, собирать небогатый осенью, бутылочный урожай.

Мысли Лешего прервал восторженный рев компании, когда кто-то жестом факира, извлек из кармана куртки очередную бутылку, о существовании которой, судя по реакции собравшихся, никто не подозревал. Значит, грядет продолжение банкета, который чуть было, не закончился по причине отсутствия спиртного. Навстречу бутылке дружно потянулись пластиковые стаканчики, в которые, прищурив один глаз для верности, банкующий разлил пахучую жидкость. Налив понемногу, «банкир» убрал бутылку обратно в карман, оставив выпивку еще на раз, после перекура, который затянется минут на пятнадцать. А затем все повторится в точности, и озябшему в ожидании Лешему, придется еще долго дожидаться окончания банкета. Если кто-нибудь из присутствующих не пожелает повторить недавний фокус, и не извлечет из-под полы очередную бутылку.

Потеряв на время интерес к компании, Леший обратил внимание на серебристую иномарку, «Мерседес 300». Ее хозяин, краснолицый крепыш, как две капли воды похожий на крутых приятелей Наташкиных родителей, лишивших девчонку крыши над головой. Наверно все они, нынешние правители жизни выглядят одинаково, и лицо одно на всех, холеное и самодовольное, пышущее презрением к копошащемуся вокруг быдлу. Быдлу, что горбатится за копейки на заводе гробя здоровье, чтобы прокормить семью, до выхода на пенсию зарабатывая кучу болезней и болячек, с которыми, пенсионный стаж недолог. Быдлу, что снует по городу во всех направлениях на переполненных автобусах и трамваях, забивает телами пешеходные дорожки в извечном броуновском движении. Быдлу, что нередко норовит перебежать ему дорогу, и со страхом бежит без оглядки, услышав отборный мат в свой адрес.

Он хозяин жизни, а все эти ничтожества копошащееся вокруг, созданы для того, чтобы он жил настоящей жизнью, а не жизнью рабочего скота, как серая масса людей вокруг. Пусть быдло пашет, дохнет ради очередного миллиона в американской валюте, что он положит в карман, радуясь жизни.

Поскольку заняться Лешему больше было нечем, он продолжил наблюдение за самодовольным и самоуверенным типом, искренне считающим, что господь создал землю исключительно для того, чтобы доставить ему радость. Предприниматель, или чиновник, может и то, и другое сразу. Крепыш покинул салон, прихватив папку с документами. Мордатый так спешил, что забыл закрыть машину и включить сигнализацию. Быстрыми шагами он направился в сторону расположенного в сотне метров от места парковки, заводоуправления. Даже ключи от машины оставил в замке зажигания. Или настолько спешил, что позабыл обо всем на свете, или был уверен, что никто из простых смертных и близко не подойдет к серебристому чуду, даже оставь он его посреди улицы с распахнутыми настежь дверцами.

Мордастый тип скрылся за матовыми, разъезжающимися в стороны при появлении человека автоматическими дверями заводоуправления, и Леший решился. Выждав для верности пару минут, не появится ли мордастый, вспомнивший о забытых ключах, Леший поднялся с ящика и огляделся по сторонам. Пирующая в кустах компания закончила очередной перекур и потянулась пластиковыми стаканчиками к разливающему, провозглашая тост, означающий окончание пьянки, «--Дай бог не последняя, и не последний раз!». С этой стороны ожидать подвоха не приходилось. Пьянь была сосредоточена на том, чтобы донести содержимое пластиковых стаканчиков до ртов, не расплескав по дороге драгоценную влагу, и устоять на ногах в момент, когда выпивка будет перетекать в глотку.

В стороне от кустов и примостившегося возле них бомжа суетился народ, следуя по своим делам. Они находились в стороне и чтобы обратить внимание на одинокого бродягу, людям пришлось бы выворачивать голову в сторону. Не стоило ожидать подвоха и оттуда, куда удалился приехавший на «Мерседесе» мордастый тип. Люди, идущие в заводоуправление, или из него, тоже были в стороне, и одинокий человек возле машины, вряд ли мог привлечь чье-либо внимание, тем более, издалека невозможно определить, что это бомж. Обычный человек, один из владельцев сотни припаркованных на площади машин. Если бы кто и насторожился, завидев его, то только мордастый тип, но он был слишком занят делами, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как сохранность дорогого автомобиля.

Прикинув, что угрозы быть пойманным нет, Леший потянул на себя дверцу иномарки, так неосмотрительно оставленную незапертой владельцем. Дверца бесшумно раскрылась, явив любопытному взору роскошное содержимое салона. Вот только в лице маргинала Лешего, иномарка не встретила ценителя и почитателя автомобильного великолепия. Некогда было Лешему любоваться кожаным салоном, роскошной панелью управления, и прочими дорогими наворотами, которыми любят украшать машины новые хозяева жизни. Взор бомжа искал нечто, что могло скрасить его нелегкое существование в этой промозглой осени.

Оценивающий взгляд остановился на импортной магнитоле, несомненно, стоящей кучу денег. Поколебавшись несколько мгновений, Леший продолжил обшаривать взглядом внутренности серебристой иномарки, в поисках чего-нибудь более существенного. Если бы Леший принадлежал к когорте воришек, специализирующихся на кражах из автомобилей, он бы первым делом умыкнул магнитолу. Сбыл бы ее потом за полцены, благо рынков в городе, торгующих подобным товаром, предостаточно. Если такую вещь принесет на барахолку обычный человек, она не вызовет особых подозрений и без документов. Даже если торговец и встретится нос к носу с настоящим хозяином ворованной вещи, и тот опознает ее, доказать что-либо будет трудно.

Новый русский не станет таскаться по многочисленным городским рынкам, барахолкам и комиссионкам, в поисках украденной магнитолы. Скорее просто нырнет в бездонный кошелек и извлечет оттуда сумму, необходимую на покупку еще более навороченной. Воришке, «почистившему» иномарку, встреча с ее хозяином грозила только теоретически, в практическом плане, она вряд ли могла когда-либо состояться.

Если исходить из этого, можно смело тянуть магнитолу из авто и делать ноги с добычей, пока на горизонте не нарисовался хозяин. Вот только с реализацией добычи могли возникнуть проблемы в случае с Лешим и ему подобными личностями. На добропорядочного гражданина он никак не походил, его внешний вид красноречивее любых слов говорил о том, что это за человек. И отношение к нему соответственное. Даже тупой торгаш, глядя на товар, который притащил бомж, легко сделает вывод об его криминальном происхождении. Бомж лишится добычи под угрозой оказаться в милиции за кражу, и будет взашей изгнан торговцем, мысленно подсчитывающим неожиданный барыш.

Делать торгашу подарок, рискуя при этом собственной шкурой, Леший не желал. Поэтому его ищущий взгляд задержался на магнитоле не более секунды, и поспешил дальше. Далее взору предстал бардачок, в котором хозяева машин любят хранить магнитофонные кассеты, сигареты, зажигалки, и прочие мелочи. Интересно, что курят «новые русские», — подумал Леший, открывая бардачок. Попавшийся ему тип или не курил вовсе, либо сигареты с зажигалкой прихватил с собой, отправляясь по делам.

В бардачке оказалась куча аудиокассет, с яркими картинками, но не они привлекли внимание Лешего. Там же покоился толстенный бумажник, раздувшийся от денег самым вызывающим образом. Спустя мгновение, кошель перекочевал в бездонные карманы плаща бомжа, подобранного предыдущим хозяином на свалке. Не успел бумажник упасть на дно кармана, как Леший был уже в десятке метров от серебристой иномарки и никакой любопытный глаз, не мог связать их воедино. Спустя десяток минут, бомж был в своем жилище, разглядывая при свете свечи содержимое бумажника. Денег в нем было, Лешему никогда ранее столько видеть не доводилось. С такими деньгами, можно припеваючи прожить вдвоем всю зиму. И это только российских денег. В туго набитом бумажнике было и несколько 100 долларовых банкнот, с портретом американского президента.

С валютой соваться в обменный пункт он не мог, по той же причине, что и на рынок с магнитолой. Хотя, в отличие, от большинства бродяг, оккупировавших подвалы многоэтажек и колодцы теплотрасс, с документами у него был полный порядок. Паспорт гражданина российской федерации хранился в надежном месте, до лучших времен. И если они еще вчера не просматривались даже в отдаленной перспективе, сейчас же все изменилось. На эти деньги он справит себе обновки, чтобы хоть в праздники, выглядеть как нормальный человек и без страха гулять по городу. В нормальной одежде, помытый, побритый, он легко обменяет в любом из обменных пунктов американскую валюту, когда возникнет такая необходимость.

Откладывать дело в долгий ящик Леший не стал, тем более что Наташка, замерзшая и расстроенная за нулевой по выручке день, вернулась в колодец теплотрассы вскоре после него. Приведя себя и подружку в более-менее пристойный вид, Леший потащил ее на рынок за обновками, где им предстояло разыграть целое представление. Ему отводилась роль папаши-алкоголика, на которого напала блажь потратить деньги не на выпивку, а на вещи себе любимому, и дочурке. Наташке предстояло сыграть роль той самой, облагодетельствованной папашей дочки, которая, судя по наряду, на рынке не была уже несколько лет.

На работу в тот день Леший больше не вышел. Поздней осенью, зимой и ранней весной, по части посещаемости рабочего места, порядки были более демократичные, нежели летом. Бутылок было мало, торчать весь день на холоде из-за копеек, было необязательно. Нашествия чужаков, также опасаться не приходилось. Эти халявщики предпочитали торчать в привычных местах обитания, а не тащиться через весь город на призаводскую площадь ради нескольких порожних бутылок, и возможности нарваться на неприятности. В «нерыбное» время, каждый член стаи, обитающий вблизи призаводской площади, волен был устраивать себе столько выходных, сколько захочется.

Леший с Наташкой сыграли свои роли на отлично, и спустя пару часов, изрядно прибарахлившись, вернулись в родные пенаты, правда ненадолго. Припрятав лишнее, и переодевшись в обновки, они на правах добропорядочных граждан уселись в трамвай и Леший, впервые за несколько месяцев, оплатил проезд. Затем они покупали дорогие продукты и спиртное в магазине, где он никогда раньше не был, в котором никто не мог признать в прилично одетом мужчине бомжа, обитателя помоек и теплотрасс. Затарившись под завязку, они с трудом дотащили купленное до своего жилища, решив уйти в загул на неделю.

Переодевшись в привычное барахло, чтобы комфортно было валяться на грязной лежанке в колодце теплотрассы, они приступили к празднику жизни. Водка лилась рекой, под отменную закуску, дорогие сигареты и душевный разговор. Когда болтать наскучивало, они валились на старый, дырявый матрас, на котором они провели столько незабываемых ночей, предаваясь любовным утехам. И они любили друг друга до потери сознания. А затем снова пили, закусывали, курили, вели бесконечные разговоры, и засыпали прямо за столом. Очнувшись, снова наливали водки, выпивали, закусывали, занимались сексом и пили до очередной отключки.

И так день за днем. Они потеряли счет времени, даже не знали, что сейчас на улице, день, или ночь. В колодце теплотрассы царил полумрак, разбрасываемый по сторонам, колеблющимся пламенем свечи. Свечей Леший накупил с избытком, чтобы хватило надолго, и не нужно было лишний раз открывать колодец теплотрассы, впуская внутрь убежища стылый воздух извне. Затхлый воздух подземелья, стал необычайно спертым, из-за отсутствия свежего воздуха, и не прекращающейся много дней, попойки, но Лешему и Наташке было плевать на подобные мелочи. Праздник жизни продолжался, и они не намерены были прерывать его даже на минуту. Они ели, пили, любили друг друга, ни о чем, не заботясь, наслаждаясь жизнью.

Невдомек было Лешему, что наверху, где он не показывался уже несколько дней, над его головой начали сгущаться тучи. Неприятности явилась в лице мордастого типа, что закончив дела в заводоуправлении, сел в иномарку, и убрался прочь, так ничего и не заметив. На следующий день, он по какой-то надобности заехал в магазин. Сунулся за бумажником, на секунду замер в неподвижности, а затем принялся лихорадочно шарить внутри, выбрасывая магнитофонные кассеты. Искомого лопатника, несмотря на все потуги, найти не удалось. На смену удивлению пришло напряженное раздумье на тему, где и при каких обстоятельствах, он мог его потерять.

Поначалу даже и мысли не возникало о том, что его, хозяина жизни, крутого бизнесмена, могут обворовать, как последнего лоха. Лоха, множество которых сновало мимо него каждый день в переполненном общественном транспорте, или на стареньких авто, доставшихся нынешним владельцам в наследство от родителей, всю жизнь откладывавших деньги на машину, мечту всей жизни. Но, хорошенько поразмыслив, пришел к выводу, что его сделали, как последнего лоха, наплевав на мерседес, к которому простые смертные в большинстве своем боятся даже подходить близко во избежание неприятностей. Оборзевший вор, почистивший роскошную тачку, сделал свое дело на призаводской площади, когда он, выйдя по делам, забыл запереть машину, оставив ключи в замке зажигания.

Одно он знал наверняка, сработал одиночка. Если бы оставленную без присмотра иномарку присмотрел член одной из преступных группировок промышляющих угонами, он бы не преминул воспользоваться подарком. Несколько минут, и тачку уже никогда не найдут, несмотря на ее приметность. Отгонят ее в гараж, или частный дом, и оставят там, пока не уляжется поднятый дерзкой кражей, шум. Продать ее по быстрому не получится, слишком машина дорогая и приметная. Такие машины угоняют, как правило, под заказ, когда имеется конкретный клиент, готовый заплатить именно за эту машину. Красть престижную тачку в ожидании возможного клиента вряд ли станут.

Иномарку могли украсть, чтобы просто покататься и бросить где-нибудь на окраине города, предварительно раскурочив. Подобными делами увлекаются малолетки, и на площади, по которой в разные стороны снует рабочий люд, им делать нечего. Да и рискнуть средь бела дня угнать приметную тачку, может разве что самый отмороженный и безбашенный пацан, который не дружит с головой. Если не поймают менты и не посадят в тюрьму за угон, существует весьма высокая вероятность того, что его отыщет хозяин угнанной машины, задействовав для этого свои связи. И чем в более плачевном состоянии окажется брошенная угонщиком машина, тем яростнее будет рыть землю новый русский, чтобы добраться до обидчика. И если до него доберется, рыть яму придется угонщику, и ложиться в нее с простреленной башкой.

Оставалась многочисленная категория воришек, что специализируются на краже автомагнитол, и всякой мелочевки в салоне, и бардачке. Дорогая магнитола осталась на месте, значит и эта категория воришек, не причастна к краже, хотя вор мог оказаться слишком ушлым, и специально ее не взять, чтобы пустить его по ложному следу. Но это вряд ли. В этой категории жулья, была одна молодежь, почти на 100% состоящая из наркоманов, у которых выработался своеобразный рефлекс. Первым делом забравшись в машину тащить магнитолу и только после этого, свободной рукой шарить в бардачке, в поисках какой-нибудь мелочи, типа кассет, за которые можно выручить немного денег, сдав за бесценок уличному торговцу видео и аудио продукцией. Наркоман даже если поднимет в салоне дипломат с зеленой наличностью, все равно не бросит, и тем более не поставит на место снятую минутой ранее магнитолу.

Раз ни одна из категорий преступного мира не подходила под возможного похитителя лопатника, значит, его нагрел одиночка, случайно оказавшийся поблизости. Мордастый коммерсант мучительно вспоминал, кого он видел поблизости от машины в момент парковки. Но, как ни напрягал мозги, не мог вспомнить никого, за исключением бомжа, притулившегося на деревянном ящике в десятке метров от дороги, не сводящего глаз с кустов, где у него был свой интерес. Бомжара дожидался окончания идущей там попойки, чтобы поживиться объедками и опивками из бутылок, а заодно и стеклянной тарой.

Выйдя из машины, он бросил на грязного бомжа мимолетный взгляд, но бомж даже не посмотрел в его сторону. Никакой бомж не рискнет залезть в такую машину, подойти к ней ближе, чем на десять метров побоится. Бомж отпадает, как возможный воришка, но с ним не мешало бы пообщаться как с вероятным свидетелем. Не исключено, что он что-то видел, или слышал. Несмотря на внешнюю неприметность, бомжи очень наблюдательный народ, иначе бы они давно вымерли, не продержавшись и недели на жестоких и беспощадных городских улицах. Нужно пообщаться и с другими бомжами, обитающими по соседству, возможно и им что-нибудь известно по интересующему его вопросу.

Не больно хотелось новому русскому общаться с бомжами, но желание найти ворюгу и примерно наказать, было сильнее всяких предрассудков. Он, такой опрятный, сытый и холеный, не всегда был таковым, — прежде чем подняться на вершину жизни, пришлось и ему изрядно поваляться в грязи у ее подножия.

Бомжа, которого он приметил в прошлый раз, не обнаружилось. Прочие обитатели теплотрасс ничем не могли ему помочь. У этих ничтожных типов существует своеобразный кодекс чести, правила, которых они придерживаются, не желая нарушать сложившегося положения вещей. Они не суются на чужую территорию, и ничего не знают о том, что там происходит, если их коллега сам не захочет поделиться информацией. В данном случае коллега не только не собирался делиться новостями, он вообще не горел желанием общаться, что не возбранялось правилами. Он либо болен, либо забил на работу, большой и толстый. В последнее время он стал менее общительным, после того, как у него появилась женщина. Наверняка торчит в своем колодце, попивает водку и занимается любовью с малолеткой, растрачивая накопленные на зимовку, сбережения.

Коллеги за глаза осуждали его за необдуманное поведение. Они не сомневались в том, что нимфетка будет с ним до тех пор, пока в его карманах будут деньги на выпивку и закуску. Как только накопления иссякнут, девчонка, не задумываясь, бросит благодетеля, расписавшегося в финансовой несостоятельности. Оставив без гроша в кармане, исчезнет из его жизни также внезапно, как и появилась.

А ведь до наступления теплых денечков нужно как-то дожить. Без сделанного ранее задела, сделать это будет не просто. Возможны два варианта развития событий. Валяться на теплых трубах теплотрассы и медленно умирать с голода, либо заняться криминальным промыслом, чтобы как-то пережить зиму.

Сколько времени будет продолжаться запой у коллеги, бомжи не знали. Все зависело от того, сколько денег он успел скопить за лето, что они пьют, и чем закусывают. Если выпивка и закуска самая дешевая и поганая, пить они могут целый месяц. Если приятель окончательно сошел с ума и тратится на настоящую водку и приличную еду из магазина, сбережений хватит на неделю.

С этим бизнесмен, в прошлом бандит, и отвалил от бомжей распивающих у костра дурно воняющую сивуху кустарного производства. Прежде, чем уйти, узнал «домашний адрес» их дружка, позабросившего «великосветскую тусовку». Поначалу маргиналы не жалели сообщать искомый адрес, но вид новеньких сторублевых купюр извлеченных из бумажника, сделал их более сговорчивыми. Он мог узнать нужный адрес и даром, как это делал в прошлом, но времена изменились. Он больше не бандит, за которым гоняется вся милиция города, о котором плачет тюремная камера, параша и баланда, а уважаемый бизнесмен, с которым на «вы», видные городские деятели и чины. На мгновение мелькнула мысль тряхнуть стариной, и от души приложиться по грязным, заросшим щетиной, опухшим от беспробудного пьянства бомжиным рожам. Но, едва родившись, мысль умерла. Не хотелось марать новые туфли, ценой в несколько сот баксов, которые после контакта с ходячим дерьмом, придется выбросить.

Хватит и того, что, пробыв рядом с маргиналами десяток минут, ему придется сдать дорогой костюм в химчистку, и полдня проторчать в сауне, чтобы изгнать омерзительный запах, напрочь забивший нос, и намертво въевшийся в кожу. Он даже подумал о том, не поехать ли домой, подобно последнему лоху на такси, чтобы не изгадить салон роскошной машины зловонием. Но мелькнувшую мысль он оставил на потом, ему предстояла прогулка длинною в несколько сотен метров, в заросли деревьев и кустарников, прилегающих к бетонному заводскому забору. Там обитает бомж, который может что-то знать о дерзкой краже, за которую только смерть достойное наказание.

Бомжи довольно подробно описали местонахождение зимнего убежища коллеги по ремеслу. Направлялся к жилищу бомжа гость не с пустыми руками. Он прихватил из машины канистру с бензином, благо для этого ему не пришлось делать крюк, иномарка находилась на полпути от бомжиной тусовки, до убежища их то ли запившего, то ли захворавшего коллеги. Разговор предстоял серьезный и бензин в беседе мог оказаться весомым аргументом, чтобы развязать язык бомжу.

Взвесив услышанное, и все, сопоставив, бывший бандит, ныне бизнесмен, пришел к выводу, что бомж определенно причастен к пропаже. Либо он сам участвовал в краже, или выступил в роли наводчика, дав наводку на оставленную без присмотра машину. Бомж из новеньких, с небольшим стажем отверженного человека, и не столь пуглив, как его собратья. Возможно в прошлом, он был причастен к криминалу, и ему ничего не стоило вспомнить былое, тем более, когда перед глазами такой соблазн, как незапертая иномарка.

Помимо того, что рассказали ему бомжи, бизнесмен узнал кое-что в другом месте. И место ежевечерних сборищ маргиналов нашел не по наитию, и не оттого, что в нем вдруг проснулось доселе дремавшее шестое чувство, а гораздо проще. Просто купил у всезнающих теток, торгующих чебуреками домашнего производства, парочку шедевров кулинарного искусства, а заодно расспросил про бомжей, обитающих на призаводской площади. Спустя пару минут он знал местонахождение их ежевечерних сборищ, и еще много чего интересного.

В тот самый день, когда бизнесмен понес невосполнимую, в моральном плане, утрату бумажника, торговки чебуреками и самопальной водкой, видели интересующего его бомжа в добром здравии. В компании с малолетней девицей, у которой с бомжом были какие-то отношения, которые, впрочем, никого особенно не интересовали. В тот день они обратили особое внимание на живописную парочку. Они были одеты во все новое, а не в повседневное тряпье. Их новый прикид явно был не со свалки, а только что из магазина, или с рынка. Успевшая с утра пораньше надраться парочка не удосужилась даже сорвать ярлыки с ценниками, и в таком виде прошествовала мимо торговок по направлению к своему жилищу. Вторая причина, привлекшая внимание торговой братии, это наличие в их руках объемистых пакетов, топырящихся разнообразным содержимым, явно не помойного происхождения.

У бомжа определенно завелись деньги, причем немалые, раз он смог позволить себе столь кардинально сменить гардероб, и устроить праздник жизни. Откуда у бомжа деньги, торговки не знали, хотя охотно выдали навскидку несколько версий возможного их происхождения. Либо бомж нашел в кустах на месте пьянки кошелек с зарплатой работяги, либо прошвырнулся по карманам заснувшего там гуляки, сраженного зеленым змием.

Словоохотливые тетки могли предложить благодарному слушателю еще с десяток версий внезапного обогащения бомжа, но слушатель потерял к ним интерес, и удалился. Бизнесмену все было ясно, или почти все. Подробности преступления, в котором, вне всякого сомнения, участвовал бомж, один, либо с помощником, а может с помощницей, он надеялся услышать на месте.

Подойдя к машине, он выбросил чебуреки в кусты, извлек из кармана чистой рукой носовой платок, тщательно вытер им правую руку. Носовой платок полетел следом за чебуреками, а на свет божий была извлечена 10 литровая канистра с бензином, которую он постоянно возил с собой, не смотря на обилие заправок наводнивших город, по привычке. Сегодня эта канистра наконец-то пригодится. Разговор с бомжем предстоит серьезный, при любом раскладе не придется тащить канистру обратно, а бомжу выходить на «работу».

Уплаченные бомжам сотенные купюры, привели его на искомое место. Люк теплотрассы, в котором вместе с подружкой обитал разыскиваемый им бомж, был раскрыт настежь, не смотря на то, что на улице стоял тусклый и холодный осенний день, готовый в любой момент прорваться нудным, моросящим дождиком длинною в вечность. Прохожие зябко кутались в куртки и плащи, невольно ускоряя шаг, чтобы побыстрее убраться с улицы в тепло, где нет блеклого, холодного солнца, нависших над головой серых и угрюмых туч, готовых выплеснуть на головы случайных прохожих, свое содержимое.

Бомж не мерз, ему тепло и судя по обилию разбросанных повсюду пустых бутылок из-под водки, разноцветных оберток разного рода деликатесов, сытно и пьяно. Сморщившись от вони, идущей из чрева колодца, бизнесмен заглянул внутрь. На старом матрасе похрапывал, пуская пузыри, искомый бомж. Рядом с ним, на ящике, застеленном старыми газетами, высилось с полдюжины водочных бутылок, разной степени опорожненности, а также пирамиды нарезанной колбасы, вареной и копченой, куски селедки, лук, хлеб, и еще много чего из съестного, что конкретно можно было узнать, только оказавшись поблизости. Но, у явившегося на разборки бизнесмена и в мыслях не было спускаться вниз, в грязный, вонючий колодец, чтобы узнать меню маргинала, переживающего лучшие времена.

При взгляде на стол, накрытый бомжем, все стало на свои места, последние сомнения насчет причастности маргинала к краже исчезли. Пьяный мужлан, дрыхнущий на дне вонючего колодца, не наводчик. Ни один наводчик, тем более бомж, не получит за наводку на лопатник, пусть даже набитый денежными знаками под завязку столько, чтобы беспробудно пировать много дней, ни в чем себе не отказывая. Бизнесмен был уверен, спустись он вниз, обшарь спящее на загаженном матрасе тело, и заветный лопатник, изрядно похудевший, явится его взору.

Проверять подлинность своих предположений он не собирался. Ему все было ясно и без ныряния в грязь, и смрад колодца теплотрассы. Бомж должен ответить за свое прегрешение. Смерть его будет единственной достойной ценой за столь вопиющее по наглости, деяние. И полилось в колодец содержимое канистры, обильно смочив спящего бомжа, топчан, стол с выпивкой и закуской, а также стены жилища маргинала.

Бомж и ухом не повел на дождь с весьма специфическим запахом, разразившись еще более громогласной руладой храпа. Минуту спустя, полетела вниз порожняя канистра, выбросить которую бизнесмен порывался много раз, но все руки не доходили. Следом за канистрой в колодец упал огонь, охватив пламенем спящее беспробудным сном хмельное тело, и все, что окружало его. И завыло, засвистело пламя, пожирая все, что оказалось в зоне досягаемости. Столб пламени вырвался из колодца с оглушительным ревом, заглушив предсмертный вой бомжа умирающего в страшных муках.

И вдруг за спиной поджигателя раздался крик, и маленькие кулачки девочки-подростка, яростно затарабанили по его спине. Подружка Лешего вернувшись «домой», обнаружила столб пламени на месте жилища, и здоровенного амбала, наблюдающего за пожаром. В колодце, полыхающем пламенем, был не только ее дом, там находился единственный человек в мире, к которому она испытывала искреннюю привязанность. Любимый человек умирал, а убийца, стоя поблизости от колодца, с усмешкой наблюдал за его агонией. Подобно разъяренной кошке, что, спасая детенышей от нападения злобного хищника, многократно превосходящего ее в силе, отчаянно бросается на врага, налетела Наташка на здоровенное тело, обрушивая на него град ударов маленьких кулачков.

Ошарашенное внезапным нападением тело, резко развернулось, замерло на мгновение и ударило. Огромный кулак, величиной с голову девчонки, с силой, способной нокаутировать здорового мужика, ударил ее точно в лоб, вышибая из глаз искры, а из головы мозги. И не успело отлетевшее на десяток метров тело коснуться земли, как она была мертва. Спустя минуту, бездыханное тело подружки Лешего, так некстати вернувшейся «домой», полетело в пылающую бетонную яму, навстречу единственному мужчине, который ее по настоящему любил.

Очищающий огонь еще долго бушевал в тесной бетонной трубе с глухим, утробным рыком, а затем все стихло. Пришедшие спустя пару дней проведать коллегу бомжи, обнаружили два обуглившихся трупа на дне колодца. На люк теплотрассы опустилась чугунная крышка, укрыв обугленные тела.

Больше там никто не жил. Новый член сообщества бомжей нашел себе иное жилище. Лешего маргиналы помянули пару раз на своих ежевечерних посиделках, выпив за упокой души по стакану сивухи, да и забыли.

Глава 7. Альпинист

Константин Лешев, прозванный Лешим в кругу друзей-приятелей из-за созвучия фамилии, любил это место. Там было все, что он так любил, что вызывало в нем одновременно бурный восторг, и глубокое умиротворение. Горные кручи, по которым любил лазать, отвесные скалы, глубокие расселины. Клокочущие по весне, безнадежно сухие и прожаренные солнцем летом горные реки, берущие начало где-то высоко вверху, в утопающих в снегах вершинах. Обожал и лес, состоящий преимущественно из хвойных деревьев. Высокий, и стройный, из великанов сосен, и облаченных в зеленый кружевной наряд, красавиц елей. Не загораживающие просмотр хвойные красавицы, устремившиеся развесистыми вершинами в небо, укрывали от путника, забредшего в царство зеленых великанов, солнечный свет. Создавая волнующий полумрак и прохладу, столь ценную и живительную в прокаленный солнечными лучами, летный день.

Как приятно, вырвавшись из грязного, шумного и вонючего города, наполненного миазмами разного сохнущего дерьма, удушливой и едкой вонью плавящегося асфальта, рвануть на природу с рюкзаком за плечами, отдохнуть от суеты большого города. Два часа тряски на старом, раздолбанном автобусе по разбитым дорогам, и он на месте. Стрельнув на прощание вонючим выхлопом газа из глушителя, словно передавая последний привет от города одинокому чудаку, решившему пусть даже на время, отрешиться от цивилизации и связанных с нею благ, автобус убегал прочь, унося в своем пропыленном и прокаленном чреве таких же страдальцев, замученных жарой, грязью и смрадом большого города, решивших вырваться из его цепких лап, на время законных выходных. Хотя они и были одинаковы в стремлении отдохнуть от города, способы и цели достижения желаемого были разные.

Людей, с утра пораньше набившихся в грязное и пыльное нутро старого, раздолбанного рейсового автобуса, подстать российским дорогам, можно было разделить на три группы, различающиеся по внешнему виду, возрасту, и экипировке. В самую многочисленную, наиболее возрастную группу входили пенсионеры. Люди, оттрубившие всю жизнь на государство, отдавшие стране лучшие годы, угробившие за гроши здоровье, выжатые как лимон, и выброшенные на обочину жизни, прозябать на нищенскую пенсию, что назначило государство за заслуги перед страной. Этих грошей едва хватало свести концы с концами, экономя каждую копейку, целый день мотаясь по городу в поисках продуктов и вещей подешевле, чтобы сэкономить несколько рублей, которые в скромном бюджете пенсионера, никогда не лишние. Но бесконечная погоня за рублем надоедает, и пенсионер, наплевав на экономию, выкраивает из скромного бюджета немного деньжат для поездки на природу. Уходят в оплату за проезд те самые, рубли, что выгадал пенсионер, мотаясь по городу в поисках чего подешевле. Безмерно рад заслуженный ветеран тому, что обманувшее с пенсией государство, дало льготу на проезд, и мотания по городу, не стоят ему ни гроша.

Но даже в лес, привыкший всю жизнь трудиться ветеран, отправляется не на отдых, и не на увеселительную прогулку. В лесу, отдыхая от шума и смрада большого города, он совмещает полезное, с приятным. И если приятное это общение с природой, исцеляющей тело и душу, то полезное, это сбор даров природы, на которые она столь щедра в летнюю, благодатную пору. И потому, спешащая в лес самая многочисленная категория отдыхающих, отправляется на природу во всеоружии, должным образом оснащенная и экипированная.

Подобных собирателей лесных даров легко распознать еще по дороге на вокзал, откуда отходили автобусы, увозящие людей на природу. Они отличались от прочих горожан тем, во что были одеты, и чем были заняты их руки. Если ветераны, мотающиеся на общественном транспорте из одного конца города в другой в поисках чего подешевле, одеты были довольно разнообразно, то пенсионеры отправляющиеся за город, выглядели одинаково. Куртка-штормовка с капюшоном на случай дождя из похожего на брезент материала, который не по зубам зловредным клещам, затаившимся на деревьях, поглядывающим по сторонам злобными глазенками в ожидании грибника. На которого можно наскочить лихим кавалерийским наскоком, с наслаждением впившись в мягкое и податливое человеческое тело, неиссякаемый источник благодатной кровушки, излюбленного лакомства лесного паразита. Неизменная бейсболка для мужчин-пенсионеров и их коллег женского пола, или же фуражка для одних, и платок для других, чтобы затруднить злобному насекомому дорогу до тела.

Если бы человек обладал слухом, во сто крат превышающим тот, которым его от рождения наделила природа, и мог понимать язык животных, и прочих обитающих на земле тварей, он услышал бы много интересного. Услышал бы, как прыгают, целясь на голову жертвы, лесные десантники, кровососы-клещи, как стукаются один за другим, рикошетя от жесткой кожи бейсболки. Как они кричат и грязно матерятся, отчаянно пытаясь ухватиться за что-нибудь, чтобы остановить бесконечное скольжение. Но остановить скольжение не в состоянии ни многочисленные лапы клеща, ни отборная матерщина в адрес человека, припершегося в лес в таком дурацком наряде. И падает клещ в траву, на хвойные иглы, на крохотные для человека песчинки, для клеща здоровенные булыжники, об которые легко отбить даже такую невесомую, как у насекомого задницу, и лапы переломать к чертовой матери, существенно уменьшив их количество. Лежа в траве, потирая отбитые бока и злобно матерясь, клещ клянет на чем свет стоит человека, припершегося в его лес, и не желающего платить дань кровососу. Злобный мат мелкого лесного монстра в состоянии прервать лишь сапог грибника, нагрянувшего в лес за природными дарами.

Но чаще всего, исчерпав запасы матерного красноречия, клещу приходилось, кряхтя, морщась от боли отправляться в очередное, дальнее путешествие. Дорога длинной в два человеческих шага, для клеща становится бесконечной, и на преодоление ее, уйдут многие часы, масса физической и моральной энергии. Если он и доберется до своего наблюдательного пункта, то только к ночи, или на излете дня, когда лес погружается во тьму, становясь тихим и пустынным. Кровососу уже ничего не светит в плане поживы и ночь ему придется провести со сведенным от голода желудком, в ожидании дня, и очередной попытки, могущей стать более удачной.

Подобные обломы в жизни клеща случаются довольно часто и если бы не особенности строения организма, давно бы вымер весь их злобный род. Он мог очень долго обходиться без пищи, не утрачивая жизненных функций, а при благоприятном исходе охоты напиться кровушки так, что раздутое брюхо, в десяток раз превышало обычные размеры. В случае удачи клещ заряжался жизненной энергией на длительное время, которое в большинстве своем будет состоять из обманутых надежд, и череды горьких разочарований.

Клещ терпеливо ждет своего часа, когда ему повезет, и он вонзит жало в живое тело, источник кровушки желанного блюда. И не важно, кто это, зверь, или человек, забредший в звериное царство. Все они, и люди, и звери, созданы небесами для того, чтобы стать пищей клещу, истинному, владыке леса. Уставший после изнурительного путешествия по земле, сквозь густые, травянистые заросли, затем по древесному стволу, на излюбленную ветку, клещ засыпал, видя себя во сне всемогущим пожирателем жизни. И невдомек было ему, что только он считал себя лесным владыкой, что были на белом свете существа, не разделяющие его взглядов. И что мелкая, неприметная пичуга, скачущая по ветвям в поисках добычи, ничего о его могуществе не знает, заботясь только о том, чтобы склевать на обед. И притаившийся на ветке клещ, ничуть не хуже другой пищи, не смотря на специфический привкус.

Можно было и не тратить столько усилий, карабкаться на дерево и замирать в засаде. Можно напасть и из травы, куда так часто суют руки неразумные людишки, собирающие нечто, не представляющее для клеща ни малейшего интереса. Теоретически такой шанс был, но практическая вероятность его осуществления приближалась к нулю. Зато стократно увеличивались шансы испустить дух, будучи раздавленным одним из великанов, беспрестанно рыскающих по лесу. На двух и на четырех ногах, не глядя под ноги, и ничуть не беспокоясь о том, чтобы не раздавить ненароком букашку, пресмыкающуюся в ничтожестве под ногами. Великаны раздавят разом с десяток таких ничтожных тварей, как клещ, и даже не заметят этого.

Даже если клещ извернется, исхитрится прыгнуть с нависшей над землей травинки и напасть, он вновь окажется поверженным на землю, не удержавшись за волосатую лапу животного, или соскользнув со скользкой резины сапога. Даже если человек будет шарить в траве в поисках ягод грибов, за которыми он в лес и заявился, и клещ сумеет наскочить на руку, шансы поживиться свежей кровушкой нулевые. В лучшем случае будет небрежно отброшен в сторону, в худшем, его безжалостно размажут эти самые руки, в которые он собирался впиться.

Дополняли наряд грибников и ягодников, преимущественно состоящих из пенсионеров, выбравшихся на природу отдохнуть и разжиться дарами леса, резиновые сапоги. Чтобы не дать иглам хвои, острым камушкам, и прочим колючим предметам шанса причинить им вред. Надевая резиновые сапоги для поездки в лес, отдыхающие даже и не думали о крохотном клеще, который может представлять угрозу для их ног. Сапоги были излюбленными лесными вездеходами, и исправно выполняли возложенные на них функции, плюс некоторые дополнительные, о которых люди не догадывались, но о существовании, которых был прекрасно осведомлен мелкий лесной вампир, — клещ.

Довершали экипировку самой многочисленной категории выбравшихся на природу отдыхающих, ценителей и собирателей даров леса, ведра и плетеные корзины. В которых надлежало храниться до возвращения домой собранному урожаю, на который так богат лес, и за которым нужно не лениться нагибаться. Возвращались пенсионеры вечером того же дня, на том же самом, старом и раздолбанном рейсовом автобусе в город, радостные и довольные, хвастая друг перед другом богатым уловом. Демонстрируя наполненные до краев грибами корзины, или ведра, полные лесной ягоды. Уставшие от бесконечного хождения по лесу, и целого дня стояния на коленях на ягодной поляне, но чрезвычайно довольные собой, возвращались в грязный и пыльный город, чтобы укрыть в квартирах, собранный за день урожай.

Отдохнув, удачливые грибники-ягодники приступали к разделке и сортировки привезенного из леса добра. Часть шла на варенья и домашние грибные заготовки, другая часть, почищенная и отмытая для придания товарного вида, готовилась к продаже. Всеми заготовками и сортировками занималась, как правило, женская половина собирателей даров природы. Мужчины, утомленные проведенным в лесу днем, лежа на диване и почитывая газету, неторопливо смаковали заветную бутылку пива, выданную прижимистой супругой в награду за трудовые подвиги на лоне природы.

И пока на дворе стоят погожие летние денечки, каждый отдельно взятый грибник пенсионного возраста, побывает в лесу еще не раз, перетаскав оттуда ни одну корзину грибов, и ни одно ведро лесной ягоды. На осень, зиму и весну, до наступления очередного благодатного лета, в доме будет сделан достаточный запас варенья, а также соленых и сушеных грибов. Излишки всего этого великолепия, перекочевывают на городской рынок, где расходятся на ура, по приемлемой цене. Их с удовольствием покупают люди, в силу различных жизненных причин, не могущие позволить себе даже редкую вылазку на природу, или просто ленящиеся это делать, предпочитая потратить немного денег, и заполучить лесные дары без лишних трудов. И все довольны сложившимся положением дел. Горожане, всегда имеющие возможность приобрести грибы-ягоды у собравших их людей, и пенсионеры, не только обеспечившие себя лесными деликатесами на целый год, но и сумевшие заработать на продаже немного денег, которые отнюдь не лишние в скудном бюджете пенсионера.

Вторая категория отдыхающих, трясущихся по выходным на стареньком рейсовом автобусе по проселочным дорогам, менее многочисленная, нежели первая, но многократно превышающая третью группу, к которой принадлежал Леший, и ему подобные, чудаковатые индивидуумы, в век высоких технологий и безумных скоростей мечтающие о романтике. Эта категория людей отправлялась в лес действительно отдохнуть, особо не утруждая себя брожением по лесу и всякого рода поисками. Эту группу можно было разделить на две подгруппы. Дикие отдыхающие и цивилизованные.

Дикие стремились отдыхать в палатках, под звуки гитары и отблеск костра, в чем были немного похожи на Лешего, хотя на этом похожесть и заканчивалась. Все необходимое для полноценного отдыха они везли с собой, поклажа приятно оттягивала руки, распространяя по салону автобуса аромат маринованного мяса, радуя слух звоном стекла, доносящимся из бездонных сумок на каждой выбоине разбитой дороги. Вывалившись из автобуса шумной гурьбой, нацепив на плечи рюкзаки, ухватив сумки покрепче, они исчезали в зелени леса, направляясь к излюбленному месту отдыха, открытому компанией еще в незапамятные времена. Изжарив на костре аппетитно шкворчащие шашлыки, запивая это великолепие спиртным, веселились на полную катушку, под грохочущие звуки магнитофона, от рева которого, разбегалось все лесное зверье в радиусе километра, спеша укрыться от страшных, грохочущих звуков.

Наевшись шашлыков до отвала, упившись водкой до умопомрачения, расползались по палаткам, проваливаясь в чернильный омут сна. Более слабые организмом, не в должной мере закаленные спиртным, до палаток так и не добирались. Засыпали прямо в траве, кормом для комаров и прочей, кровососущей и жалящей мерзости, в бесчисленных количествах обитающей в лесу.

Утром компания, уже не была столь шумной и веселой, нежели вечером. Морщась от головной боли, кряхтя от натуги, они вновь собиралась у костра. Доставались не съеденные давеча шашлыки, из бездонных баулов извлекались емкости со спиртным, переливаясь в пластиковые стаканы страдальцев. И светлели лица мучеников. На минуту назад таких угрюмых и помятых физиономиях расцветали улыбки. Молчаливая доселе поляна оживала, наполняясь звуками и движением. Вскоре на поляне вновь грохотала музыка, отпугивая все живое в радиусе километра, вернувшееся ночью, обманутое на время воцарившейся тишиной. До самого вечера продолжался праздник жизни, пока не приходило время возвращаться на трассу, чтобы не пропустить следующий в город автобус, в который они и загружались пьяной, шумной толпой, всю дорогу оживленно делясь впечатлениями.

Вторая подгруппа отдыхающих, относящаяся к цивилизованным, не утруждала себя баулами с закуской и спиртным. Люди действительно ехали на отдых, где этого добра, пусть и подороже, вполне достаточно. Для мужчины небольшой чемоданчик с джентльменским набором, состоящим из костюма, пары сменных носков и свежей рубашки, полотенца, мыльно-рыльных принадлежностей, бритвенного станка. Тот самый набор, без которого ни один, уважающий себя мужчина, не отправится в дорогу длиною в несколько суток.

Женский набор для отдыха был, куда как более обширным. Чтобы уместить женский гардероб для отдыха и уйму обязательных мелочей, мало и двух здоровенных чемоданов, под завязку набитых нарядами, тащить которые предстояло мужчинам, сопровождающим дам на отдых. Количество чемоданов с нарядами всегда было неизменно и мало зависело от продолжительности отдыха, будь то выезд на выходные, или на полноценный заезд по путевке в дом отдыха, или санаторий. Главное для женщины, если она не обременена спутником, который потащит через весь город ее тряпичное богатство, дотащить поклажу до автобуса, который умчит ее, красивую, на отдых.

По прибытии на место, обязательно найдется галантный кавалер из числа отдыхающих, прибывших ранее, озабоченный поиском пассии для совместного, приятного времяпрепровождения. Заметив дамочку, груженную сумками, кавалер не упустит возможности помочь незнакомке с багажом до дверей ее номера. По дороге не грех познакомиться, и предложить услуги гида на правах бывалого отдыхающего, в плане посещения здешних достопримечательностей.

Дамочке остается лишь кокетливо соглашаться на услуги добровольного проводника и гида, даже если она бывала здесь уже не раз, и знала все наизусть. Ведь она, такая молодая и красивая, нуждается в мужском внимании и участии, и совсем не прочь завести курортный роман. В котором есть и безумная страсть, и томные стоны где-нибудь в зеленом массиве санатория, или в номере одного из участников любовного дуэта. На курорте все молоды и красивы, а главное свободны. Даже если дома остались обрюзгшие мужья, предпочитающие отдыхать на диване пред экраном телевизора. Или сварливые жены с неизменными бигудями на голове, льющие слезы над очередным бесконечным и плаксивым латиноамериканским сериалом.

Обручальное кольцо, без которого супруг не выпустит дражайшую половину из дома, при входе в автобус, перекочевывает в потаенный кармашек, дабы объявиться лишь на обратном пути. Чтобы предстать перед встречающим примерным супругом, бесконечно радостным от встречи с законной половиной.

Но радость, написанная на лицах, должная означать восторг после долгой разлуки со второй половиной, как правило, показушная, нарочитая. Восторг оттого, что у законной половины, вне зависимости от того, мужчина это, или женщина, отчетливо просматривались огромные, ветвистые рога, которым мог позавидовать матерый северный олень. Такие огромные, что окружающим стоило поберечь себя, чтобы не пораниться. И самое удивительное, что рогатый супруг, или супружница, в глупости своей не замечает рогатого великолепия, полученного в награду от вернувшейся с отдыха, половины. Хотя, зачастую и вернувшиеся с отдыха половинки не замечали, что у самих рога хоть куда, такие здоровенные, что супругам впору бодаться друг с другом.

Они начинали это делать немного позже, когда кто-то скажет лишнее, делясь впечатлениями об отдыхе, или обнаружит в доме нечто, чего там не должно быть ни при каких обстоятельствах и почувствует тяжесть и зуд ветвистых рогов.

Существовала третья категория отдыхающих на природе, к которой и принадлежал Леший. Это люди, которые действительно выезжали на природу, чтобы просто отдохнуть, впитать каждой клеточкой тела ее благость и величие. Они не шастали по лесу вооруженные суковатыми палками, как грибники пенсионеры, прочесывающие окрестности в поисках добычи на десятки километров. Они не устраивали шумных пьянок иных любителей природы, и не предавались бездумной лени и флирту, как третья категория отдыхающих на лоне природы граждан.

Дары леса их не интересовали, пьяные оргии не прельщали, бесконечный флирт на фоне лесных пейзажей им был не нужен. Флиртовать было некогда, да и не с кем. Как правило, такие люди, как Леший, выбирались в лес в одиночку, реже вдвоем и только в исключительных случаях, их могло быть больше двух.

С огромными рюкзаками за плечами, выбирались одиночки из автобуса и исчезали в лесу. Причем выходили не на общепринятых остановках, а в промежутках между ними, чтобы избежать встречи с вездесущими грибниками, и любителями шумных гулянок. Которые обосновывались, как правило, неподалеку от автобусных остановок, чтобы не тащить далеко привезенное из города добро, которым они были нагружены под завязку, и не идти далеко обратно, когда будет тяжело передвигаться вследствие перепоя, или мучительного похмелья.

Выбравшись из автобуса, они, по одним им ведомым тропкам-дорожкам уходили в лес никем не замеченные. В заветном месте из огромного рюкзака извлекалась палатка, продукты и прочие необходимые для двухдневного пребывания в лесу, вещи.

Меж двух сосен, Леший натягивал гамак, на котором любил побездельничать с книжкой в руках. Но не только пролеживание боков в гамаке входило в круг его интересов. Леший любил горы, поэтому и стоянка найденная им лет 10 назад и приглянувшаяся на всю жизнь, находилась прямо у их подножия. Со всех сторон ее окружал сосновый лес, насыщенный такими пьянящими ароматами, что даже дышалось как-то по-особенному. Хвойный лес упирался в скалы, круто уходящие ввысь на десятки метров, на самой вершине укрытые шапкой земли, на которой произрастали вековые сосны.

Место, где расположился лагерем Леший, было единственным в округе, где были скалы, этим оно его и прельстило. На гору, у подножия которой Леший разбил лагерь, можно было забраться и по поросшим хвойным лесом склонам, и оттуда, с вершины, любоваться раскинувшимся внизу пейзажем. Но подобные восхождения Лешего не прельщали. Это удел шатающихся по лесу отдыхающих. Хотя за 10 лет, что Леший обосновался здесь, он ни разу не встречал поблизости грибников, или ягодников, тем более не мог представить их карабкающимися в гору по заросшим травой склонам.

Охотники за дарами природы не углублялись далеко в лес, предпочитая наматывать круги в нескольких километрах от дороги. Леший, выгрузившись из раздолбанного рейсового автобуса, проходил по лесу около десяти километров до облюбованного места, где он гарантированно будет один, избавленный от визитов разного рода гостей. За исключением дикого зверя, которому, порой жутко интересно посмотреть, что за странное двуногое обосновалось по соседству.

Вдоволь налюбовавшись на двуногого, копошащегося вблизи странного, с растянутыми веревками брезентового строения, или раскачивающегося меж сосен в сетчатом мешке, они уходили, решив, что человек для них не опасен, и от его соседства не стоит ожидать неприятностей. И лишь представители животного мира, имевшие контакты с представителями мира человеческого, с далеко не лучшими его представителями, спешили убраться подальше от подобного соседства. Спокойствие человека не могло ввести их в заблуждение, слишком хорошо они успели изучить людей за редкие встречи, что имели место быть.

Поначалу они все тихие, и шумят вполне терпимо. Но затем, достав из рюкзаков емкости с дурно пахнущей жидкостью, начинают усиленно заливать ее в глотку. И чем больше жидкости они поглощают, тем более шумным и агрессивным становится их поведение. Нередко дружеская пирушка заканчивается потасовкой, когда минуту назад друзья на всю жизнь, с ожесточением лупцуют друг друга в кровь. Из-за пустячного повода, который, протрезвев, никто и вспомнить не может. И пока пьяная компания, состоящая из человеческих особей обоего пола метелила друг друга, наблюдавшее за ними зверье в ужасе разбегалось, подальше в лес от распоясавшихся людишек. Наблюдать за исходом поединка, желающих не находилось. Подавляющая часть зверья предпочитала ретироваться с первыми бутылками, брошенными в кусты. Если хорошенько расспросить зверушек, оказавшихся свидетелями человеческих пирушек, наверняка среди них удалось бы найти пару-тройку «счастливцев», кому досталось по хребту, или по лбу, пущенной в лес порожней тарой из-под дурманящей жидкости, от которой люди теряли головы, вызывающей и у зверей стойкое неприятие и отвращение.

Лешего, присутствие зверья не беспокоило, даже если наблюдающий за ним зверь относился к хищникам. Лето, благодатное время года не только для человека, но и для всего живого. Света, тепла и еды хватает всем. Чтобы прокормиться, достаточно нескольких часов. Остальное время можно валяться на солнышке в сонной полудреме, или наблюдать за двуногим существом, обосновавшимся в звериных владениях, и совершающим непонятные манипуляции.

Весной и осенью времени на отдых практически нет, если выкраивается несколько свободных минут, зверье предпочитает провести их на солнышке, ловя его прощальную ласку, или первые живительные поцелуи. Зимой зверье, которому от природы не дарована благодать на зиму впадать в спячку, избавляя себя от бесконечных мытарств, связанных с поиском пищи и борьбой за существование, и день, и ночь не знает покоя в поисках еды. С подведенными от голода, прилипшими к спине животами, рыщет зверье по заснеженному лесу. В это время года тратить время на человека никто не станет, добыча пищи гораздо важнее пустопорожнего разглядывания бестолковых двуногих.

Да и двуногие в это время года не баловали лес своими визитами. Они если и появлялись в лесу в неурочное время года, то только как исключение, которое, как известно, лишь подтверждает правило. После пирушки, гораздо менее продолжительной, нежели летом, двуногие убирались прочь, оставляя на утоптанном множеством ног снегу, следы своего недолгого пребывания. В большинстве своем они состояли из порожней тары из-под водки, вина, или иной жидкости содержащей спирт, до которой были падки люди. А также горы коробок и оберток, которые хоть и пахли приятно, но были несъедобны, и поэтому не представляли ценности для лесного зверя.

В голодное время года лесное зверье, оголодавшее и отощавшее, не брезговало посещать человеческие стоянки в поисках съестного. Почти всегда на месте гулянок оставалось множество объедков, которые были, как нельзя кстати. Порой зверье устраивало из-за объедков целые сражения, с выдранной шерстью и пущенной кровью, за право обладания ими. Рыча и визжа, сцепившись клубком, катались звери по утоптанной человеческими ногами поляне, яростно терзая противника. Победитель получал еду, а значит еще несколько дней жизни. Проигравший убирался прочь зализывать раны, чтобы не стать добычей другого хищника, более сильного и злобного.

Летом, когда было тепло и сытно, зверье брезговало посещать стоянки двуногих, за сотни метров обходя стороной места, пропахшие человеческим духом и отходами их жизнедеятельности. Но зима вносила свои коррективы в животную жизнь, заставляя резко менять привычки.

Леший зиму не любил, она лишала его главного развлечения, за которым он и ездил к скалам, помимо того, чтобы просто отдохнуть на природе. Он любил лазать по склонам, цепляясь руками и ногами за трещины в скалистом массиве, нащупывая крохотные выступы, площадки, на которые можно поставить ногу, опереться, немного передохнуть перед очередным рывком наверх, к вершине. И хотя за годы активного отдыха на природе он покорил заветную вершину уже не раз, она не переставала представлять для него интерес в спортивном плане. И если успешно пройден один маршрут восхождения к вершине, ничто не мешает наметить другой. Начать подъем заново, благо скалистый массив, изборожденный множеством трещин и разломов, тянется вширь на добрую сотню метров. Вариантов восхождения на вершину существует великое множество, и чтобы перепробовать все, не хватит и жизни. Поэтому Леший вновь и вновь приезжал туда, чтобы отдохнуть и развлечься.

Это место оказалось счастливым и в ином плане. Прошлым летом, возвращаясь обратно в город, в ожидании автобуса, он на остановке познакомился с симпатичной девушкой, оказавшейся в лесу в компании полудюжины девчонок и нескольких парней. Студенты одного из городских вузов, выбравшиеся за город, отдохнуть. В отличие от большинства компаний подобного рода, они были на удивление трезвы, а если и выпили, то бутылочку-другую винца, которое во все времена пользовалось неизменным успехом у студентов. Его не смогла вытеснить оказавшаяся в разливанном изобилии водка и ставшее модным у молодежи пиво, бесчисленное множество разновидностей которого, заполонило витрины коммерческих ларьков, маня ярким разнообразием этикеток. Но ни водка, ни пиво, не являются атрибутами студенческой компании, отправившейся в лес отдохнуть, попеть песни под гитару, просидеть до утра у костра, наслаждаясь сонным очарованием леса и нежными гитарными переливами.

Чрезмерное употребление водки, убивает романтику, будя низменные чувства, доселе дремавшие под пластами воспитания. Человек теряет голову, рассудок мутится, и он совершает такие деяния, о которых в трезвом виде, не смел и подумать. Пробудившись утром с разламывающейся от боли головой, выпивоха не помнит ничего из вчерашнего, что натворил с перепою. Хорошо, если друзья, в компании с которыми он приехал в лес отдыхать, не отставали по части употребления спиртного. Утром они также мучились головной болью, и тоже не могли ничего вспомнить из вчерашнего. Всех объединяло одно чувство, — мучительное похмелье, и одна мысль, — не осталось ли чего на опохмел. Или они все выжрали вчера и обречены на муки до возвращения в город, которое состоится еще не скоро.

Если в похмельной компании имелся отщепенец, который прошлым вечером не поддержал веселую компанию в борьбе с зеленым змием, к физическим мукам добавлялись душевные страдания. Отщепенец, наблюдавший со стороны пьяные выходки и чудачества приятелей, утром смаковал их с красочными подробностями, заставляя друзей морщиться и кривиться. Мучитель готов был бередить душу снова и снова, если бы не предупреждение о последствиях для его организма, если он не заткнется.

Если водки оказывалось недостаточно для того, чтобы, нажравшись, упереться рогами в землю, а хватало только для храбрости, глаза начинали рыскать по сторонам в поисках того, на ком ее проявить. И тут на глаза попадаются девчонки со всеми их прелестями, словно нарочно выставленными напоказ. И тянутся шаловливые ручонки к выставленным напоказ прелестям, и что-то в штанах начинает ворочаться, стремясь выбраться наружу. Одно плохо, не всегда поползновения ребят относительно девчоночьих прелестей воспринимаются ими так, как того хочется парням. Нередко начавшиеся поползновения пресекаются в грубой, бесцеремонной форме. С учетом того, что мужская часть компании всерьез настроилась на более тесное общение с обладательницами аппетитных прелестей, о чем красноречиво свидетельствовало стоящее дыбом и рвущееся из джинсового плена мужское естество, не далеко и до греха. Грех тот с криминальным уклоном заканчивается плачевно для всех.

Для одних результат насилия, — сломленная психика, боль, унижение, отвращение ко всем представителям мужского племени, стойкое недоверие, могущее растянуться на долгие годы, а то и на всю жизнь. Для других минутное удовольствие, удовлетворенная похоть и позднее раскаянье, длящееся несколько лет в местах не столь отдаленных, сопровождаемое помимо нравственных, еще и физическими страданиями. На зоне с насильниками поступают соответственно заслугам. За те несколько лет, что проведет согласно приговору суда парень за решеткой за изнасилование, с помощью сокамерников его половая ориентация поменяется самым кардинальным образом. Настолько, что по выходу на свободу в сторону женщин он даже смотреть не станет, отдавая предпочтение мужской части населения страны.

Возможно, в другое время и иной обстановке, упекшая парня за решетку девчонка и сама была бы не прочь потрахаться, и с удовольствием раздвинула бы ноги, или открыла рот, но в интимной обстановке, наедине, а не в шумной компании, на виду у множества глаз, тем более с применением силы.

Если же взять другой, наиболее популярный у современной молодежи, пенный и хмельной напиток, — пиво, он также был не особо приемлем для романтических посиделок продвинутой студенческой компании. И после употребления пива можно достаточно одуреть, чтобы наворотить такого, о чем утром будет вспоминать мучительно стыдно, но снасильничать над девчонками из компании вряд ли удастся, даже если и промелькнет такая мысль. И дело не в том, что пиво убивает потенцию, а значит и желание. С этим как раз полный порядок. Просто обилие пенной жидкости в организме порождает иную проблему, перед которой меркнут все остальные. Человеку, уже не до секса, и вообще не до романтики. Возникает острая необходимость отлить в темноту избыток жидкости отфильтрованной почками, и настойчиво рвущейся наружу. Основная проблема не в том, чтобы отлить, это минутное дело, проблема в том, что позывы к мочеиспусканию будут мучить страдальца еще очень долго, отравляя радость общения с прекрасным полом. Да и не получится никакого общения, после пива одна сплошная беготня, каждую минуту кто-то из присутствующих будет вскакивать с места и исчезать в темноте. И в унисон гитарным переливам, будет слышаться напористое урчание из темноты. Да и очередному, бренчащему на гитаре барду, будет сложно доиграть и допеть до конца, не сфальшивив, мучимому позывами, что раз за разом выдергивают в темноту из ярко освещенного светом костра круга слушателей, очередную жертву пивного недержания. И превратится обещавшая быть такой романтичной ночь в постоянную беготню с неизменной утренней головной болью.

И совсем другое дело несколько бутылок вина на компанию. Вино, если в меру, улучшает настроение, не вызывает низменных наклонностей, и не давит на мочевой пузырь. Вино поднимает настроение до нужного градуса общения, как нельзя более подходящего для романтической ночи у костра. И нет поутру никакой головной боли, и не болит душа за вчерашнее, и не смотря на бессонную ночь, организм чувствует себя необыкновенно свежим и отдохнувшим.

С подобной компанией, вынырнувшей из леса, он и столкнулся, сразу же положив глаз на невысокого роста девчонку с точеной фигуркой. У незнакомки были прекрасные волосы каштанового цвета, роскошная грудь, так и рвущаяся наружу из-под плотно обтянувшего ее топика. Словно почувствовав его пристальный взгляд, девушка обернулась, предоставив на обозрение роскошную грудь и милую, улыбающуюся мордашку. И хотя все в ее облике вызывало восхищение, и было достойно восторженного поклонения, но глаза, помимо воли уставились на волнительную грудь, и как он не силился отвести их в сторону, понимая, что пялиться на прелести незнакомой девчонки не только не красиво, но по меньшей мере неприлично, все тщетно. Уставившись на ее грудь, Леший чувствовал себя полным идиотом, понимая, что она видит, куда устремлен его взгляд.

Но симпатичная девчонка нисколько не рассердилась подобному бесцеремонному разглядыванью сокровища, которым была наделена от природы. Она давно привыкла к тому, что мужчины оказывают чрезмерное внимание ее роскошным девичьим прелестям, так и рвущимся сквозь тонкую ткань топика наружу. Видя смущение, проступившее на лице Лешего, она улыбнулась еще шире, обнажив в улыбке белоснежные зубы. « —- Привет»! Меня зовут Валерия», — произнесла девушка томным голосом, окончательно сразив и без того потрясенного Лешего. Его глаза, с усилием оторвавшиеся от груди и начинавшие подъем вверх, вновь стремительно рухнули вниз, упершись туда, откуда только и мог исходить чарующий голос.

«-- Эй, привет!», — смеясь повторила она, протягивая ладошку. «--Я Валерия, для друзей просто Лера». «-- Леший, э...Леша, тьфу ты черт, Костик», — с трудом выдавил Леший заплетающимся языком, чувствуя себя последним болваном, и начиная краснеть. С трудом, оторвав взгляд от роскошной груди незнакомки, осторожно пожал хрупкую девчоночью ладошку и заглянул в ее глаза.

И в тот же миг утонул без остатка в ее бездонных глазах, погрузившись в зовущую глубь, навсегда потерявшись там. Он тонул в ее глазах, но не хотел выныривать на поверхность, растворяясь в бездонном омуте карих глаз. Леший, никогда не веривший в любовь с первого взгляда, был поражен в самое сердце.

Он встречался с девчонками и раньше, флиртовал, посещал увеселительные заведения. Нередко после бурной ночи, просыпался рядом с девчонкой, с которой провел отличный вечер и недурную ночь. Но это была не любовь. Просто природная тяга мужского организма к женщине, требующая воплощения. Он, таким образом, разгружался физически и морально. И не смотря на полученное удовольствие, прекрасно понимал, что это только секс, удовлетворение плотских потребностей, и ничего более.

В любовь он не верил, посмеиваясь над рассказами приятелей о пережитых ими любовных страданиях. Он не раз доказывал им, что это не любовь, а простое влечение. Кратковременная страсть, что, ярко вспыхнув, стремительно гаснет без следа, оставляя на душе лишь пустоту и неприятный осадок. Тех, кто рассуждал о любви с первого взгляда, он попросту высмеивал. Любви не существует в принципе. Все это лишь гормоны и инстинкты, заложенные в человека в процессе эволюции. Любовь с первого взгляда вообще несусветная чушь, выдумка непроходимых романтиков, или прожженных ловеласов, которые через нежные слова и улыбки, проникают в наивное женское сердце, а затем и в другое место. С тем, чтобы, вкусив сладкого, бросить очередную жертву любовной страсти.

Любви не существует. Любовь с первого взгляда выдумка мечтателей. И нет на свете ничего, кроме секса и тяги людей разного пола друг к другу, которая неминуемо заканчивается постелью. Люди, считающие себя безумно влюбленными, в постельной стадии, очень быстро растрачивают казавшиеся незыблемыми чувства, и, в конце концов, понимают, что это была не любовь, а простое влечение. Порвав с прежним объектом поклонения, начинают искать новый, чтобы мгновенно зажечься, и также быстро угаснуть. И все повторяется в точности. И так раз за разом. И однажды человек понимает, что найти ту единственную, которой можно посвятить жизнь и себя самого без остатка, невозможно. А значит нужно довольствоваться тем, что имеется, если это хоть немного походит на идеал. И живет всю жизнь человек с женщиной, которую любит, или считает, что любит, при этом, регулярно изменяя благоверной, бегая на сторону к женщинам, которых он тоже любит.

Любви не существует, любовь с первого взгляда чушь, считал Леший. И был искренне уверен в своей правоте до тех пор, пока не заглянул в глаза Валерии, и не пропал в них навсегда. Бездонные, карие глаза пленили Лешего сильнее, чем роскошная грудь. Любовь, в которую не верил, накрыла его с головой чарующим покровом. Теперь он готов был вцепиться в горло любому, кто посмел бы утверждать, что нет любви на свете. Любовь существует, вот она, стоит напротив, смотрит с хитринкой лучистыми глазами, о чем-то весело щебеча. А он, как последний дурак, что-то мычит невпопад, чем очень забавляет смешливую девчонку, в которую успел влюбиться до беспамятства.

Валерия напрочь забыла о компании, с которой отдыхала в лесу. Все ее внимание было целиком посвящено симпатичному парню, остолбеневшему при виде ее. Валерия, обладательница редкого богатства в виде волнующего всех без исключения мужчин огромного бюста привыкла к эффекту, который она производит, но здесь был особый случай. Парень быстрее других сумел оторваться от притягивающей мужские взгляды груди и переключиться на лицо. И то, какими глазами он уставился на нее, красноречивее любых слов говорило о том, что он разглядел нечто, потрясшее его гораздо больше, нежели роскошная грудь.

И хотя он мямлил, отвечал невпопад, порой пропуская мимо ушей вопросы, словом вел себя, как последний недоумок, ее это нисколечко не смущало. Она понимала, что его сумеречное состояние целиком ее заслуга, и все заморочки из-за того, что парень втрескался по уши, сраженный ее красотой наповал. И она продолжала щебетать подле него, не обращая внимания на призывные знаки парней и девчат присоединиться к компании.

Вскоре им надоело махать ей, и компания увлеклась заумной беседой, на время, позабыв о Валерии. Если бы кто-нибудь, оказавшийся поблизости подслушал, о чем так яростно спорят молодые люди, он бы ничего не понял. Старшие, из-за молодежного сленга, на котором шел разговор, ровесники из-за переизбытка научных терминов, выдававших их принадлежность к студенческому братству одного из городских вузов.

Леший бы точно ничего не понял. Хотя он и находился ближе всех из ожидающих автобуса к шумной компании, но не слышал их голосов. Не видел лиц, напрочь забыв обо всем, что его окружало. Были лишь бездонные, карие глаза Валерии, в которых он утонул без остатка, и ее чарующий голос.

Он плохо помнил, как оказался в автобусе, как вообще сумел забраться туда, не остался торчать на остановке солевым столбом, таращась в пустоту, где только что была девчонка, навсегда завладевшая его сердцем. Если бы Валерия не проявила настойчивости в плане загрузки в автобус очередного восторженного поклонника, так бы все и случилось. Во многом благодаря ее стараниям Леший оказались в автобусе, где девчонка, на протяжении всего пути, продолжала его обработку, доведя до умопомрачения.

По приезде в город, красавица игриво чмокнула Лешего в щечку, заливисто рассмеялась и упорхнула, присоединившись к компании, оставив Лешего на остановке, остолбенело таращиться ей вослед. Но, прежде чем уйти, сунула ему в карман клочок бумаги, на котором значились имя и номер домашнего телефона.

Леший, находясь под впечатлением, простоял истуканом еще несколько минут, пока его не вывела из ступора настырная старушенция, пребольно ткнувшая клюкой в бок после того, как он дважды не ответил на вопрос касательно номера стоящего на остановке автобуса. Старушка оказалась слаба на глаза в плане рассматриванья автобусного номера, но в бок Лешего ткнула прицельно, что указывало на изрядные практические навыки в деле привлечения внимания разгильдяйствующей молодежи. Болезненный тычок вывел Лешего из оцепенения, и вскоре старушка шустро загружалась в автобус, сопровождаемая матерным напутствиями потирающего бок парня.

Леший пришел в чувство и осмысленно огляделся по сторонам, сразу же отметив три вещи. Во-первых, здоровенный рюкзак с походными принадлежностями стоял рядом, значит, никто не успел воспользоваться его временным оглушенным состоянием. Во-вторых, к остановке, подруливал автобус с нужным Лешему номером, в который он и загрузился, обшарив окрестности глазами. Валерии нигде не было и это было самой неприятной новостью.

Напрасно он шарил глазами по сторонам, разглядывая девичьи силуэты в надежде узреть знакомые черты. Все было тщетно. Валерия исчезла, словно и не было ее вовсе, и все случившееся с ним на лесной остановке, в автобусе, в городе, было лишь колдовским наваждением, проделками решившей поглумиться нечистой силы. Подходя к дому, он окончательно уверился в том, что ничего не было на самом деле, и все это лишь плод его больного воображения, результат купания в ледяной воде ручья, берущего начало у подножия любимых им скал.

И только в подъезде, засунув руку в карман штормовки за ключами, он обнаружил скромно примостившийся там клочок бумаги. И вспомнил, как девчонка, прощаясь, чмокнула его в щечку. Как ее ручонка легким движением скользнула в карман, что-то там оставив. И как она убежала догонять свою компанию, заливисто смеясь. Значит это не бред, и пленившая его сердце красавица существует на самом деле, и зовут ее Валерия, именно это имя значится рядом с аккуратным рядом цифр, номером домашнего телефона.

В тот день Леший не позвонил, как и на следующий, собираясь с духом, намертво заучив ее телефон, и даже будучи разбужен ночью, без запинки отчеканил бы его. И лишь на третий день, промаявшись, битый час у телефона, он наконец-то собрался с духом и решился.

По голосу, ответившему ему, он сразу же узнал Валерию, девушку своей мечты. И даже будучи разделенный километрами расстояния, млел от чарующего томного голоса, не видя ее, тонул в бездонных глазах.

Окунувшись с головой в учебу, домашние дела и заботы, Валерия напрочь забыла о парне, которого сразила наповал эффектной внешностью, с которым позабавилась по дороге из леса в город. Судя по тому, что у парня оказался номер домашнего телефона, который знали только лучшие и проверенные друзья, чем-то он ей приглянулся, хотя она не помнила чем именно. Иначе бы она не оставила телефон первому встречному, тем более, что у нее и так не было отбоя от поклонников. Воздыхателей, увлеченных ее роскошными прелестями, становящимися убийственными с наступлением теплых дней, было хоть отбавляй.

На что бы не велись многочисленные поклонники, их было столько, что ей было трудно запомнить их по именам, даже если позвонивший представился своеобразно, — Леший. Его имя, то, как у парня оказался ее телефон, Валерию заинтриговало, и она согласилась на встречу в воскресенье в одном из городских кафе, где частенько бывала в компании многочисленных друзей и подруг.

Хорошо, что встречу она, назначила на воскресный день, а не сразу же после звонка. В противном случае он мог испугаться и провалить встречу, которая могла стать самой главной в жизни. К воскресенью Леший справился с мандражем. Хотя на свидание с Валерией отправлялся с некоторым волнением, но это было простительно для человека, идущего на первое свидание с объектом поклонения.

Валерия, спеша на свидание с незнакомцем, утверждавшим, что имеет телефон написанный ею собственноручно, силилась вспомнить, где, и при каких обстоятельствах они успели познакомиться и сдружиться, иначе бы она не оставила ему своего телефона. Хотя оставалась вероятность того, что пригласивший ее на свидание парень лукавит, и телефон оказался у него благодаря стараниям многочисленных друзей, скорее подруг, имевших доступ к заветному номеру.

С подружками она находилась в самых задушевных отношениях, но Валерия знала, что не все так просто. Подружки завидовали ее смазливой мордашке, стройной фигурке, бойкому язычку, роскошным женским прелестям и веселому нраву, способности за минуту превратить в друга любого, встретившегося на пути человека. Особенно если этот человек представитель мужского рода-племени.

Мужики таяли при одном только взгляде на нее, и готовы были идти за ней на край света, стоило поманить их пальчиком. Готовы были сорить деньгами, делать разные глупости, лишь бы доставить ей удовольствие, и заслужить благосклонную улыбку. На ее фоне подружки явно проигрывали, довольствуясь жалкими крохами мужского внимания, оставшимися после красавицы. И поэтому новых подруг, не смотря на легкий характер и веселый нрав, Валерии удавалось заводить не часто. Многие девчонки с удовольствием общались с ней в институте, на квартале, разного рода тусовках, но предпочитали держаться на расстоянии, не входя в круг близких подруг. Девчонки чувствовали исходящую от нее угрозу, страшились потерять нынешних воздыхателей, в отношении которых имелись определенные планы. Если же таковых не имелось, тем более следовало держаться от нее подальше, будучи в одной компании, подцепить более-менее приличного парня, весьма проблематично. На ее фоне подруги сильно проигрывали, не смотря на все старания и ухищрения.

И лишь те подруги, с которыми она была знакома с детских лет, будучи обычной девчонкой, худой и нескладной, оставались ей верны. И, хотя рядом с ней испытывали те же проблемы, но уже давно смирились с этим, и даже здесь имели свой интерес.

Слишком много поклонников крутилось вокруг Валерии, которая со своим легким нравом, не отвергала никого категорически, принимая многочисленные ухаживания, и проявления дружеских чувств. Но стоило очередному кавалеру, принявшему легкость ее характера и дружелюбие за некие чувства, перейти к более решительным действиям с претензией на особые отношения, как он получал вежливый отказ. И хотя отвергнутый ухажер в первую минуту был ужасно разозлен отказом, но спустя пару минут, забывал об обиде. Настолько легкой и веселой была Валерия, что на нее просто невозможно было сердиться, к тому же рядом были и другие девчонки, что совсем не прочь приласкать и утешить отвергнутого кавалера. Кто-то задерживался у подружек дольше, кто-то меньше, но, в конце концов, они либо исчезали, или становились просто друзьями, предпочитая искать свое счастье подальше от Валерии, чтобы не было перед глазами подобного соблазна и искушения.

Приятелей у Валерии было множество, а настоящего, сердечного друга, завести не удавалось, несмотря на потуги подружек, пытающихся раз за разом познакомить ее с кем-нибудь из парней, в надежде, что он окажется крепким орешком, о который красавица Валерия обломает зубы. Они верили, что найдется парень, что сумеет ее приручить. И если красавица наконец-то обзаведется возлюбленным, то и на их улице будет праздник. Тогда и им удастся подобрать ребят получше, не опасаясь, что Валерия обратит на них благосклонный взгляд, и они тотчас же поспешат на ее зов, позабыв о своих подругах.

Спеша на свидание с парнем, назвавшимся по телефону Лешим, Валерия сильно подозревала, что это выходка одной из подруг, озабоченных тем, чтобы подыскать ей парня. И хотя она была почти уверена в этом, но ее продолжал терзать червь сомнений. Странное имя Леший она где-то слышала раньше, да и ломающийся от волнения голос показался ей знакомым. Все это, вместе взятое, распаляло ее интерес, пока она спешила в любимое кафе, где назначила незнакомцу встречу. По дороге загадала, если, войдя, не узнает среди посетителей человека, пригласившего ее на свидание, значит она права, и телефонный звонок дело рук подружек-сводниц, не желающих угомониться в навязчивом стремлении подыскать ей пару. Если узнает человека, чей голос показался ей знакомым, значит, они действительно встречались раньше, и человек чем-то ее заинтересовал, раз она собственноручно написала ему номер своего домашнего телефона.

В кафе в это время было довольно оживленно. Большинство завсегдатаев было уже на месте. Многих Валерия знала и даже находилась в дружеских отношениях. Кивнув в ответ на приветствия, Валерия задержалась на входе, обведя глазами зал кафешки и собравшихся там людей.

Вездесущих подружек-сводниц, втихаря наблюдающих за происходящим и делающих вид, что они попали сюда совершенно случайно, как это бывало уже не раз, Валерия не заметила. Значит, это не их рук дело. Они бы не отказали себе в удовольствии понаблюдать за ней и парнем, на которого сделали ставку в деле ее приручения. Но их в кафе не было, а значит, они не причем, и парень, назначивший встречу, не врет, и они действительно знакомы.

Спустя минуту ее глаза встретились с глазами парня сидящего за одним из столиков, неторопливо потягивающим пиво. Он не пялился на ее соблазнительные формы, а смотрел прямо в глаза. Валерия узнала и этот взгляд, и парня со странным прозвищем Леший, вспомнила время и место, где они встречались раньше, и даже обстоятельства предшествовавшие встрече. За долю секунды в памяти промелькнули события недавних дней, когда она с компанией сокурсников отдыхала в лесу. После грязного и шумного города, так хотелось вдохнуть полной грудью романтики, пожарить шашлыки, посидеть у костра ночью, поиграть на гитаре, попеть песни и выпить вина.

В тот раз они выпили чуть больше, чем немножко. На парнях из компании это не столь существенное увеличение дозы спиртного, состоявшее из одной лишней бутылки вина против обычного, никоим образом не отразилось. Они всю ночь не выпускали гитары из рук, сменяя друг друга, развлекая сокурсниц песнями, не забывая подбрасывать дров в костер, и наливать вина. Они продержались до утра, с первыми солнечными лучами удалившись в свою палатку. Но, прежде проводив девчонок, давно клевавших носами и откровенно засыпающих. И только огромное желание не выказать перед парнями слабости, позволило им в более-менее бодрствующем состоянии продержаться до рассвета.

Проснулись девчонки далеко за полдень, и вылезли из палатки немного помятые, с припухшими мордашками, недовольно морщась на яркий, солнечный свет. А затем целый час приводили себя в порядок, чтобы в этот летний день выглядеть не хуже, чем в день минувший. Пока девчонки наводили красоту, парни успели разжечь костер, нанизать на шампуры мясо для шашлыков, извлечь из заначки пару бутылок вина. И хотя девчонки наморщили симпатичные носики при виде бутылок, запах жарящегося мяса и звуки гитарных переливов, заставили их сменить гнев на милость. А затем они дружно поедали ароматные шашлыки, запивали их терпким вином, и развлекались песнями.

Когда пришло время возвращаться на автобусную остановку, мясо было съедено, вино выпито, а компания находилась в подходящем градусе общения, когда каждый встречный человек если и не брат, то друг точно. Оживленно болтая, компания добралась до остановки, где ей предстояло торчать в ожидании автобуса минут двадцать.

Народу на остановке было мало, поэтому высокий и симпатичный парень с огромным рюкзаком за плечами, сразу же привлек всеобщее внимание. Они перекинулись парой реплик относительно его и вновь погрузились в возникший по дороге спор. Больше он их не интересовал, как и парочка пенсионеров-грибников, о чем-то шепчущихся у наполненных грибами корзин.

И только Валерия, немножко пьяная и оттого еще более смешливая, решила пойти дальше. Обычно она первой не предпринимала шагов на сближение с парнями. Они слетались на ее прелести, как мотыльки на огонек свечи, чтобы, обжегшись, упасть к ее ногам. Но здесь был особый случай. Легкое опьянение, возбуждающий аромат леса. Валерия первой подошла к парню, заговорила, и нашла его настолько милым и забавным, что проболтала с ним не только до прибытия автобуса, но и по дороге в город, не обращая внимания на призывные знаки друзей и подруг.

Точнее, болтала она одна, а парень, назвавшийся Лешим, слушал, обалдело, уставившись на нее, время, от времени отвечая односложно на вопросы, игнорировать которые было нельзя. Он буквально пожирал ее глазами. Причем делал это не так, как прочая мужская публика, бесцеремонно таращаяся на ее роскошную грудь, или на стройные ноги. Он пожирал взглядом глаза, заглядывая через них в глубь девичьего сердца, которое вдруг забилось так отчаянного громко, так сладостно и волнительно. Своим влюбленным взглядом он покорил ее настолько, что Валерия не стала дожидаться просьбы насчет телефона, и возможности когда-либо позвонить. Она впервые в жизни усомнилась в том, что незнакомый парень попросит этот самый телефон. И тогда оборвется тонкая нить, протянувшаяся между ними во время случайного знакомства.

В другое время и при иных обстоятельствах она бы нисколько этим не озаботилась, но здесь был особый случай. Ей почему-то не захотелось выпускать из виду парня, нашедшего дорожку к ее сердцу, хотя он и сам этого не знал. Возможно, виной вспыхнувшей симпатии стало выпитое вино, хмель которого бродил в голове, делая ее более раскованной, нежели прежде. Именно воздействием алкоголя она и объяснила свои дальнейшие действия, не желая признаться даже себе самой, что попросту запала на парня приглянувшегося ей. На клочке бумаги она написала свое имя и телефон. По приезде в город, прощаясь с симпатичным попутчиком, сунула ему в карман ветровки аккуратно сложенный листок. А затем совершила поступок, найти логическое объяснение которому она так и не смогла, несмотря на все свои потуги. Чмокнула парня в щечку, чего себе никогда прежде не позволяла, и упорхнула, повергнув того, в полнейший ступор.

Все это промелькнуло в голове за считанные секунды, пока ноги несли ее к призывно зовущим глазам. Затем был незабываемый для обоих вечер, затянувшийся до утра. Они настолько увлеклись общением, что не замечали ничего вокруг. Гора пустых пивных бутылок росла под ногами, совершенно не пьяня, они опьянели уже давно, от вспыхнувшего между ними любовного чувства. Каждый про себя решил, что это любовь, которую они столько лет тщетно искали по свету, разуверившись в ее существовании.

Заскочившие утром по дороге в институт подружки Валерии, прервали возникшую идиллию. От общих знакомых они узнали, где и с кем обретается красавица-подружка, которой они названивали домой весь день, раз, за разом натыкаясь на автоответчик, который ни за какие посулы не желал выдавать любопытствующим, местонахождение своей хозяйки. О том, где Валерия проводит вечер, они узнали от общих знакомых. Было уже слишком поздно мчаться куда-то сломя голову, чтобы поглазеть на очередного воздыхателя Валерии, которых они насмотрелись изрядно. Некоторые ее поклонники прошли не только через их глаза, но и постели, в которых подружки отогревали отвергнутых ухажеров, если они были достаточно привлекательны для того, чтобы их утешить. Узнать, как обстоят дела с очередным воздыхателем, подруги решили утром, по дороге в институт. Хотя почти на все 100 были уверены в том, что очередной поклонник Валерии останется ни с чем, как и бесконечное множество бывших прежде него. Но существовала и невероятная, чисто теоретическая возможность того, что именно этот парень нужен Валерии, и с ним их неуемная подруга обретет девичье счастье.

Каково же было удивление подруг, когда, позвонив, Валерии рано утром, чтобы пробудить гуляку к жизни, заставить собраться на занятия, они не услышали знакомого голоса. Им вновь ответил автоответчик, хранящий упорное молчание по поводу местонахождения хозяйки. Им больше не было нужды пытать бесстрастный механизм, они знали, где могла обретаться потерянная подруга. Конечно, оставался вариант, что они разминутся, и не застанут ее на месте. Или, что самое невероятное, она захочет посетить жилище кавалера, оставшись там до утра за чашечкой чая, и не только. Второй вариант был в принципе невозможен, как и то, что новый кавалер настолько привлечет внимание красавицы, что та просидит с ним всю ночь в кафе, за бутылкой пива.

Подружки Валерии мчались к кафе наперегонки, едва приведя себя, в более-менее божеский вид после сна, чтобы не выглядеть лахудрами. Кому-то это удалось быстрее, кто-то собрался медленнее, но подруги завались в кафе одной шумной стайкой, выпорхнувшей из чрева трамвая.

Валерия оказалась там, где ее засекли общие знакомые, в компании с парнем, показавшимся девчонкам смутно знакомым. Где-то они его раньше определенно видели, но гадать где именно времени не было, нужно спешить в институт на занятия, а заодно доставить туда загулявшую подругу, подле которой возвышалось гора порожних бутылок из-под пива. Пересчитав их, не трудно было предположить, что Валерия вряд ли горит желанием, по крайней мере, сегодня, грызть гранит науки. Куда важнее и полезнее для ее организма сейчас, оказаться в постели.

На эту самую постель, подружки Валерию и доставили, умчавшись сломя голову в институт, подгоняемые и временем, которого оставалось совсем чуть-чуть до начала занятий, и неуемным желанием поделиться со всеми известием, что сердце неприступной красавицы Валерии растаяло, и причиной падения ее, ранее неприступных рубежей, стал никому не известный парень.

Подружки увели изрядно захмелевшую от пива и вспыхнувшего чувства Валерию домой, и Леший остался один. Допивая пиво, он вдруг понял, что больше никогда не будет одинок, у него есть ОНА, любимая, и это навсегда.

После памятной встречи в кафе, они встречались каждый день. Все свободное от занятий и института время, Валерия посвящала Лешему, зачастую жертвуя учебой ради свидания с любимым человеком. Леший готов был бежать к любимой по первому зову. Вспыхнувшее между ними чувство было настолько мощным, что затмило собой все остальное. В мире были только Он и Она. Все остальное, друзья, подруги, институт и работа, были просто фоном, на котором блистала их любовь.

Любимая девушка оказалась первым человеком, которого Леший допустил в святая святых, излюбленное место, по возвращении из которого он познакомился с красавицей, покорившей его сердце. Он стал первым мужчиной, с которым Валерия провела ночь, подарив ему невинность. Случилось это волнительное событие на природе, дивной, тихой ночью, в уютной палатке, у подножия скалистой горы, под тихий шепот ветра и ласковый напев бегущего рядом ручейка.

С тех пор они бывали в лесу не раз. Любимые скалы были у Лешего перед глазами, но в присутствии Валерии он воздерживался от восхождений. За время их знакомства он неплохо изучил избранницу, знал, что любит, и чего на дух не переносит. Он осторожно выведал о том, как любимая относится к горам в целом, и к альпинизму в частности, и получил заставивший его задуматься ответ.

Горы Валерия любила, как и все прекрасное, что окружало ее. Людей, лазающих по скалам ежесекундно рискующих свернуть шею, не понимала, и вряд ли бы захотела связать свою жизнь с человеком, увлеченным чуждой для нее страстью. Зачем любить человека, который рискует головой ради покорения очередной вершины, могущий в любой момент разбиться, и разбить ей сердце. В ответ на его расспросы, глядя с подозрительным прищуром, она поинтересовалась, к чему все эти разговоры. Первым его желанием было сознаться в том, что он посвятил горам жизнь и достиг определенных успехов на данном поприще. Но он сдержал свой порыв, опасаясь возможного выбора, кто для него важнее, — горы, или любимая девушка.

И он старательно не подавал вида, что горы для него нечто большее, чем просто нагромождение камней, на которые так приятно любоваться, раскачиваясь в гамаке, натянутом меж двух сосен. Если на природу они выезжали вместе, у Лешего и мыслей не было о скалах. Он даже близко к ним старался не подходить, чтобы не вызвать у любимой и тени подозрения. Они отдыхали, собирали грибы, жарили шашлыки, или дурачились в ожидании ночи. С ее приходом влюбленные забирались в палатку и занимались любовью. И лишь под утро, безумно уставшие, но счастливые после бурной ночи, засыпали. Выспавшись, наскоро перекусив и собрав вещи, спешили к автобусной остановке, по известной одному Лешему дороге.

У подножия величественных гор, в окружении сонма вековых сосен, под ласковое журчанье ручья, Валерия стала женщиной. При всей своей красоте, стройной фигуре и роскошных прелестях, Валерия до встречи с Лешим оставалась девственницей, храня невинность для единственного мужчины, которому решит отдать всю себя без остатка.

Если бы подружки, через постели которых прошло множество парней, в большинстве своем из числа отвергнутых Валерией ухажеров, узнали о том, что их красавица подруга девственна, они бы несказанно удивились. Среди отвергнутых ею воздыхателей, были и такие, что рассказывали всем желающим, как они прекрасно развлеклись с Валерией в постели, прежде чем расстаться. И что расставание случилось исключительно из-за того, что кавалер поразил и испугал красавицу размерами мужского достоинства и мощью в постельных делах.

Но, хотя подобные истории с завидной регулярностью всплывали в стенах института и не могли пройти незамеченными мимо ушей Валерии, она никогда не пыталась разобраться с очередным клеветником, уличив того во лжи. Валерия была выше сплетен и пересудов, оставаясь чистой и непорочной, в чем убедился первый ее мужчина, которому она подарила невинность.

Леший был поражен до глубины души от такого подарка. Красавица Валерия, поклонники которой штабелями стелились ей под ноги, оказалась чиста и непорочна, подарив ему самое дорогое. Теперь он готов был сделать выбор, если возникнет такая необходимость. Но все-таки старался до этого не доводить, чтобы не лишиться гор навечно.

И только когда выбирался в лес в одиночку из-за чрезмерной загруженности Валерии в институте, мог позволить себе расслабиться и стать прежним Лешим, которого всегда неудержимо манили горы.

В этот раз он ехал в лес не просто так, а с вполне определенной целью. На прошлой неделе они отдыхали вместе с Валерией и она, качаясь в гамаке, и о чем-то щебеча, что-то увидела на скалах. И позвала Лешего, который занимался приготовлением костра, к волшебству под названием шашлык.

На одной из скал метрах в двадцати от земли, Валерия разглядела цветок, умилившись его видом. От Лешего требовалось разделить ее восторг от увиденного, а заодно опознать красавца, если он обладает необходимыми познаниями. К своему стыду, Леший должными познаниями не обладал, поскольку никогда особо не интересовался цветочным великолепием, в это время года украшающем скалы. Поселившись в небольших выемках между камнями заполненных землей, занесенные сюда семенами то ли ветром, то ли птицами нередко мостящихся на скалы передохнуть, а заодно поглазеть на странное двуногое существо, копошащееся у подножия скалистых гор.

В это время года, цветов множество. Не раз, карабкаясь по очередному маршруту, Леший пробирался вблизи цветочных скоплений, вдыхая полной грудью пьянящий аромат, оценив мельком их неброскую красоту.

Назвать понравившийся Валерии цветок он не смог, но предложил в шутку достать его и бросить к прекрасным ногам. В ответ на шутливое предложение Леший получил такой нагоняй и словесный отлуп, что немало возрадовался тому, что в свое время не рассказал Валерии всей правды относительно своих увлечений. Во время первого свидания в кафе, ему чертовски хотелось рассказать о себе все, что могло бы возвысить в глазах прекрасной незнакомки, но какое-то шестое чувство заставило его молчать. Он ни словом не обмолвился о своем увлечении альпинизмом, хотя знал, что подобное заявление вызывает у девчонок безумное восхищение и обожание. Здесь был иной случай, Леший чувствовал это на подсознательном уровне. Теперь он доказал самому себе, что оказался прав. И что тогда, в кафе, начни он хвалиться своими подвигами и достижениями в деле покорения горных вершин, повторной встречи бы не состоялось, следовательно, не было бы волнительных дней, и упоительных ночей, которыми они наслаждаются вместе.

Восхищение Валерии по поводу цветочных красавцев, произрастающих в трещинах скальных пород, глубоко врезалось ему в память. Он решил подарить любимой роскошный букет диких цветов, еще более желанных в своей недоступности. От возникновения желания, до воплощения в жизнь задуманного, не прошло много времени. В ближайшие выходные Леший отправился в лес один, по причине подготовки возлюбленной к очередному, то ли зачету, то ли семинару, главным условием сдачи которого являлось написание длинного и невероятно скучного, реферата. Реферат, и необходимая для его написания литература, оказался длиною в выходные. Получить зачет минуя тягомотную писанину, не представлялось ни малейшей возможности. Слишком старым и упертым был преподаватель, одержимый своим предметом фанатик, на лекциях которого не забалуешь, получить положительную оценку, у которого не так-то просто. Студенческая братии побаивалась нудного старикана, с его не менее нудным и заумным предметом, но избежать общения с преподом, еще никому не удавалось. Оставалось одно, стиснув зубы и окружив себя множеством умных книг, написанных такими же твердолобыми фанатиками, как и престарелый профессор, приступить к штудированию заумной мути, выуживая оттуда нужные мысли и цитаты для написания ненавистного реферата. И если студент решил с первого раза получить зачет, приходилось жертвовать выходными, оставив побоку все развлечения. Только так можно достичь желаемого результата. Схалтурить и отделаться отпиской в надежде, что старик не станет дотошно изучать каждую студенческую работу, значит жестоко просчитаться. Ненавистный старикан читал все, и особо тщательно отписки. И чем наглее и бесцеремоннее была писулька, тем труднее было, потом ее автору получить зачет. Приходилось тратить многократно больше времени и усилий, чтобы больше не встречаться с занудным старикашкой, озабоченным только тем, как сделать жизнь студентов невыносимой.

Валерия, подобно большинству сокурсников, предпочла пожертвовать выходными, чтобы не создавать себе проблем в будущем, не зарабатывать лишнюю головную боль от повторного общения с престарелым маразматиком. Поэтому предложение Лешего съездить на природу отдохнуть и развлечься, не смотря на заманчивость, было самым решительным образом отвергнуто.

Лешему пришлось отправляться в лес в гордом одиночестве, тем более, что торчать в городе, из-за дурацкого реферата возлюбленной, не имело смысла. Если она решительно отказалась от поездки в лес, значит, легко откажется, и от общения с ним. И все ради получения заветной оценки, требующей от человека таких жертв.

Леший не особенно опечалился отказу, хотя и сделал вид, что страшно обижен и уязвлен. Пускай потом помучается, потерзается, прибежит к нему замаливать грехи. И примирение их будет долгим и упоительным, на его широченной кровати до самого утра, как это бывало уже не раз после незначительных размолвок, случавшихся между ними. К тому же у него, одержимого идеей подсказанной любимой, был повод не печалиться отказу, находя в нем свои плюсы.

Он сможет вволю поползать по скалам, походить знакомыми маршрутами и проложить новые. И теперь его подъем на скалы не будет просто движением вверх-вниз. Со словами Валерии, произнесенными в прошлую поездку, скальные восхождения обретали смысл. Он может совместить полезное с приятным, где приятное сам процесс лазанья, а полезное, — сбор цветочного урожая, притаившегося в самых труднодоступных местах.

Трясясь по проселочной дороге на старом и раздолбанном, дышащем на ладан рейсовом автобусе, он мысленно предвкушал миг триумфа, когда вернувшись в город, преподнесет любимой, измученной двухдневным бдением над заумными книжками и бесконечной писаниной, роскошный букет горных цветов. Одно умаляет радость, — невозможность признаться, что к сбору волшебного букета причастен он, и никто другой. Про свое участие он благоразумно промолчит, сказав, что цветы приобрел на рынке, у одного неприметного мужичка, исключительно из-за того, что узнал цветы, приглянувшиеся ей. Оставалось только надеяться, что Валерия поверит рассказу и восхищенно прижмет букет к сердцу, а не отхлещет цветочками его физиономию.

Если она узнает, где и при каких обстоятельствах он стал обладателем букета, его ожидает грандиозный скандал, о последствиях которого лучше и не думать. Мордобитием дело не закончится, последствия для Лешего будут гораздо печальнее, нежели простое рукоприкладство. Потребуется немало времени и сил, чтобы вымолить прощение, если вообще это удастся. Валерия на дух не переносит подобных экстремальных развлечений, и не раз говорила, что не станет заводить дружбы с человеком, подверженным пагубной страсти к самоуничтожению. И вовсе не из-за того, что любители лазанья по горам все сплошь подонки, или отморозки. Скорее наоборот. Это хорошие люди, и ей не хочется когда-нибудь потерять человека, ставшего другом, или возлюбленным.

У нее была причина придерживаться такого взгляда на жизнь. Причина глубокая, кровная. Много лет назад, у нее был любимый старший брат, который носил ее на руках, нянчил, провожал в садик, а затем в школу, защищал от хулиганов, души не чая в сестренке. Она отвечала ему глубокой, трепетной любовью, что могла вместиться в крохотном сердце ребенка. Он был смелый, красивый, на него заглядывались тетеньки, встречавшиеся им по дороге, когда брат отводил ее в школу, а вечером забирал обратно. В квартире без конца трезвонил телефон, и томные женские голоса, с грудным придыханием спрашивали брата.

Он был альпинист, и часто уезжал из дома, заставляя безумно скучать любимую сестренку. Бесконечные соревнования, тренировки, не позволяли Лерочке видеть брата так часто, как ей того хотелось. Она жутко ревновала любимого брата к горам. Даже больше, чем к бесконечному множеству женщин, увивавшихся вокруг него. Тем более что никому он не отдавал предпочтения, никому и, не отказывая, предпочитая дарить всем иллюзию возможного своего приручения.

Он любил женское общество. Всегда уходил провожать свою очередную девушку, возвращаясь под утро измученный, но жутко довольный. Вернувшись, заваливался на кровать и дрых до обеда, к невероятному удивлению Леры, искренне не понимавшей, как можно, проспав целую ночь в гостях, придя домой снова спать, когда за окном уже давно день. Все куда-то идут, спешат по своим делам, живут привычной жизнью, до которой ночному гуляке, нет никакого дела. Как нет дела до любимой сестренки, то и дело с недоумением заглядывающей в его комнату в ожидании того, когда брат проснется, и соизволит обратить на нее внимание. Она уже давно встала и ей не терпится поиграть, или погулять в компании брата. Уже тогда, в по-детски наивном мозгу маленькой девочки возникла мысль, что его дневные отсыпки, как-то связаны с ночными отлучками в компании с очередной красивой тетей, как-то странно поглядывающей на брата. Словно на свою собственность, хотя он принадлежал только ей, Валерии.

В полдень он соизволивал наконец-то открыть глаза и заметить ее присутствие. Открытые глаза брата служили Валерии сигналом к началу активных действий. Нужно шуметь, производить множество движений, изо всех сил привлекать к себе внимание, чтобы лежебока вновь не смежил веки. И когда малышка добивалась своего, радости не было предела. Брат одевался, умывался, быстро приводил себя в порядок, и вел сестренку на улицу, покупая в ближайшем ларьке огромную мороженку, которую она неторопливо поедала, поглядывая на всех высокомерно, держа за руку своего сильного и красивого брата, на которого засматривались встречные женщины, строя глазки. И чем больше пожирающих брата глазами красавиц встречалось на их пути, тем крепче Валерия сжимала его руку, и в мыслях не допуская возможности делить его с кем-нибудь, даже с самой красивой и стройной девушкой. Брат был только ее и ничей более, и зря они все так пялятся на него. Никому она его все равно не отдаст, даже если ей, в обмен предложат огромную мороженку, и даже не одну. И всего мороженного в мире не хватит для того, чтобы купить у нее брата. Он только ее.

Брат так и остался только ее и ничей более. Ни одна девушка не успела покорить сердце брата настолько, чтобы привязать его к себе, заставить забыть о сестренке. И не покорят уже никогда. В ее памяти он таким и остался, — веселым, красивым и сильным двадцатилетним парнем. В тот вечер перед роковым отъездом, он сфотографировался с сестренкой на память, не подозревая о том, что это последняя фотография в его жизни.

Несколько дней спустя в их квартиру пришли люди с угрюмыми лицами, мрачные и немногословные. Представители спортивной федерации, к которой принадлежал брат, принесли в дом черную весть. Она видела, как после их слов почернел отец, как побледнела мать, и, схватившись за сердце, стала медленно оседать на пол. Странные люди поддержали ее под руки, принесли с кухни стакан воды и дали таблетку. Они долго еще потом о чем-то говорили, вот только мать с отцом истуканами замершие на диване, невидяще уставившись в стену, вряд ли их слышали.

А затем они ушли, и в квартире сразу стало тихо и холодно, несмотря на жару за окном. Еще долго родители находились в непонятном для малышки и страшно пугающем ее состоянии, не обращая внимания на Лерочку, пытающуюся привлечь к себе внимание. Когда ей этого не удалось, малышка села на пол и расплакалась от обиды и непонимания, почему мама с папой не обращают на нее внимания.

Ее отчаянный рев вывел родителей из ступора. Они очнулись, огляделись по сторонам, и наконец-то заметили захлебывающуюся слезами Лерочку. И засуетились, забегали вокруг, пытаясь утешить рыдающее чадо.

Спустя несколько дней, в дом привезли длинный металлический ящик, наглухо запаянный со всех сторон. Два дня он стоял в комнате брата. И был дом полон людей, странных и молчаливых, одетых во все черное. Тишина, пугающая, давящая, царила в доме, лишь иногда нарушаемая слезами матери, убивающейся над металлическим ящиком повторяя имя сына. Спустя пару дней ящик исчез из квартиры. В сопровождении множества людей с цветами и венками, он перекочевал на кладбище, где и был захоронен.

Несмотря на юный возраст, Валерия знала, что такое кладбище. Это место, где покоятся мертвые люди. Вот только она никак не могла понять, причем здесь ее брат, имя которого без конца повторяют облаченные в черные одежды люди. И зачем закапывать в землю блестящий металлический ящик, над которым так убивалась мать.

Лера и дальше продолжала ждать брата, недоумевая, почему он так долго не возвращается к любимой сестренке, не везет ей подарки. Она замучила расспросами отца с матерью, всякий раз страшась реакции матери. Мать начинала рыдать, хвататься за сердце, горстями пить таблетки, не отвечая на расспросы. Отец тоже молчал, и малышка стала догадываться, что-то случилось, но мама с папой скрывают от нее правду, чтобы ее не расстраивать. Наверное, там, в далекой стороне, пленила брата симпатичная, стройная женщина. И он, лишенный поддержки сестры, не смог совладать с коварной красавицей, и теперь принадлежит ей настолько, что даже весточку подать не может. Но, рано или поздно, брат обязательно освободится от чар пленившей его красавицы и вспомнит о сестре, и если не сможет сбежать, то хотя бы пришлет ей весточку.

Таким он и остался в памяти навсегда, веселым и улыбчивым парнем. Повзрослев, она узнала о том, что ее брат погиб в той роковой экспедиции. Сорвался со скалы, на которую поднимался в стороне от основной группы. Рухнул вниз, пролетев около тысячи метров до встречи с каменистой твердью. Кто знает, о чем он думал в последние мгновения жизни. Возможно о любимой сестренке, с нетерпением ожидающей его возвращения домой.

С тех пор, как Лере стала известна вся правда об исчезновении старшего брата, она зареклась связываться с людьми, посвятившими себя горам. Чтобы вновь не испытать боль от потери любимого человека. Она строго придерживалась принятого решения, решительно прерывая знакомство с парнем, если выяснялось, что в списке увлечений нового знакомого числятся горы, даже если это увлечение лишь одно из многих.

Ей не хотелось страдать, как страдала мать после гибели брата. Она стала сильно сдавать, и лишь необходимость заботиться о Валерии, поддерживала ее в жизни. Она стала взирать на мир потухшими глазами, все чаще замыкалась в себе, не обращая внимания на окружающее, пребывая в таком пугающем состоянии многие часы. Отец пытался бороться за мать, показывал ее известным врачам, помещал на лечение в специализированные клиники. Но улучшения не наступало, мать все больше отдалялась от них, отрекаясь от мира живых. Тело, бренная оболочка, еще была с людьми, которых она так любила. Но ее душа, давно пребывала в мире ином, куда раньше срок ушел любимый сын, где рано, или поздно, окажутся все.

Когда Валерия пошла в школу, матери не стало. Она умерла, никого не узнавая, и ни на что не реагируя. Бренная оболочка отпустила на волю, удерживаемую в плену душу, которая тотчас же вознеслась в заоблачную высь, чтобы соединиться с душой родного человека. Ее похоронили рядом с сыном. Теперь Валерия точно знала, что такое смерть. Что значит стоящий рядом с обелиском матери памятник брату, с улыбающейся фотографией на сером граните. На похоронах матери, повзрослевшая Валерия дала зарок, которого придерживалась на протяжении всей жизни.

Леший, при первом свидании инстинктивно не затронувший этой темы, и впоследствии не признавшийся в своей страсти к горам, узнал эту историю во время первого совместного похода в лес. Мысленно похвалил себя за то, что не стал хвастаться принадлежностью к племени отчаянных мужчин, увлеченных покорением горных круч. В противном случае, повторной встречи точно бы не состоялось.

И хотя при Валерии он ни словом не обмолвился о своей страсти, в одночасье ставшей преступной, это не значило, что он простился с горами навек. Он по-прежнему продолжал общаться с горами, но тайно, когда знал наверняка, что любимая не застукает его на месте преступления. Он и друзей зарек от упоминания гор, тем более в контексте с ним, чтобы Валерия не узнала его тайну.

На этот раз Леший отправился отдыхать в одиночку. Валерия осталась в городе, с головой погрузившись в заботы предстоящего зачета по одному из заумных предметов ведомому старым, занудным профессором, не замечающим ничего на свете кроме своей науки. Появилась возможность в свое удовольствие полазать по скалам, что вдвое приятнее оттого, что появилась цель помимо покорения вершины. Он обязательно подарит любимой роскошный букет горных цветов. И не беда, что свое участие придется скрыть, гораздо важнее сделать милой приятное.

С этими мыслями Леший прибыл на ставшее родным за долгие годы место. Прибыл налегке, оставив дома палатку и многое из того, что обычно брал с собой, отправляясь в лес на несколько дней. Он собирался уже вечером вернуться в город, к любимой, корпеющей над грудой заумной литературы, вымучивая занудный зачет. И хотя она запретила являться к ней и отвлекать от важного дела, Леший собирался нарушить запрет. Просто он не мыслил прожить хотя бы сутки без того, чтобы не взглянуть на милое сердцу лицо. А чтобы разгневанная красавица не выставила нарушителя за порог, собирался притащить в ее квартиру роскошный цветочный букет, чтобы смягчить сердце любимой. При виде такого букета, красавица обязательно сменит гнев на милость, и не прогонит его, наградив страстным поцелуем.

........Букет получился роскошным, но Лешему все было мало. Он не мог остановиться в желании засыпать любимую цветами. И хотя ворох пахучих красавцев затруднял движение, Леший и не думал прекратить восхождение. И хотя одна его рука была занята цветами, другая продолжала цепляться за камни, поднимая тренированное тело наверх, к намеченной цели.

Ненадежным оказался очередной выбранный для опоры камень, неглубока щель, на которую опирались ноги. Рука соскользнула с камня, ноги потеряли опору, а тело равновесие. Леший рухнул вниз, на разбросанные у подножия горы камни, с высоты трех десятков метров. Рука, удерживающая цветы инстинктивно разжалась и потянулась к скале в поисках опоры. Но слишком поздно. Тело Лешего, набирая скорость, летело вниз, на стремительно приближающиеся камни. Последнее, что он увидел в своей жизни, это образ любимой, с отчаяньем всматривающейся куда-то вдаль.

Затем был удар, и оглушающая чернота обрушилась на него, разламывая тело на части, гася крохотные искры разума. Леший умер, прилетевшие немного позже цветы, прощальным покрывалом укрыли тело и землю вокруг. Ветер спел ему колыбельную песнь, текущий в метре от места падения ручей, прошептал еле слышно, — «Прощай!».

За сотню миль оттуда, из рук девушки выпала книга. Взгляд ее, устремленный вдаль, наполнился нечеловеческим отчаяньем и тоской. Тоскливо заныло сердце, плача и скорбя о том, чего еще не знал разум.

А на улице начинался вечер, тоскливый серый вечер осеннего дня. Из набежавших на небо туч, пролился на землю мелкий, унылый дождь, усиливая неведомую печаль.

Глава 8. Алхимик

Лешему, уже в который раз снился один и тот же сон, словно посланное свыше сновиденье, тщетно пыталось достучаться до его рассудка. Вновь во сне являлся сатана, мерзкий и отвратный, пахнущий гарью и серой, в окружении обжигающих языков пламени. Бездонные черные глаза впериваются тяжелым, неподвижным взглядом, в лицо сельского помещика. Но Лешиева не пугает полный скрытой угрозы, пронзительный взгляд повелителя тьмы и раскаленных адских глубин. Он не отводит взгляда, с вызовом глядя на адского повелителя. Смеется, громко, с вызовом, заглядывая в пугающую пустоту бездонных глаз адского посланца. Дьявол не выдерживает напора, на его угрюмом лице мелькает тень непонимания, переходящая в гримасу неудовольствия. Синюшные губы, растопыренные и обвисшие, из уголков которых сочится, падая на землю, ядовитая зелено-желтая слюна, начинают предательски дрожать, выдавая сильнейшее, душевное волнение их обладателя. Зрачки бездонных глаз демона еще больше расширяются в недоумении оттого, что простой смертный, осмеливается бросить вызов повелителю сил тьмы. Губы трясутся еще больше, а затем, в их глубине рождается звук. Громовыми раскатами вырывается, наружу стремясь сломать, запугать, повергнуть в прах, обратить в ничтожество несчастного, к которому они обращены. Но Лешиева громоподобными раскатами ужасного голоса не напугать, и смех его становится еще более громким и язвительным. Он трясется от смеха, складываясь пополам, глядя на страшную рожу, тщетно силящуюся его запугать, превратить в безропотное, пресмыкающееся ничтожество.

И тогда громогласный рык обрастает словами, подобно набату звучащим в мозгу. Вновь адский посланец требует, чтобы он отказался от поисков философского камня, в случае отказа угрожая смертью. Снова, как и месяц назад, когда его впервые посетил кошмарный сон, Лешиев смеется над дьяволом, блистая белоснежной улыбкой в бездонную черноту глаз адского посланца. Дьявольский образ начинает дрожать, терять четкость очертаний, растворяясь в воздухе. Голос, заученно твердящий одну и ту же фразу, звучит все тише по мере того, как растворяется в сонном мареве дьявольский образ. А затем он замолкает и исчезает, стрельнув напоследок пронзительным взглядом.

Адский огонь, вырвавшийся из глубин дьявольских глаз, обжигает лицо, опаливает волосы, покрывает волдырями лицо и руки. Лешиев кричит дико, истошно, от ужасной боли, захлестнувшей все его существо. И сквозь болезненный крик он слышит смех дьявольского посланца, опалившего его пламенем адских глубин.

Лешиев просыпается от истошного крика вырвавшегося из глотки, продолжающего звучать в голове, в такт бешено бьющемуся сердцу. Руки нестерпимо ломит от жуткой боли, сходной с той, что случается после ожога пламенем. В реальном мире это и вправду был ожог, но только от холода. В тот самый миг, когда он, находясь в объятиях сна, инстинктивно прикрылся руками, защищаясь от пламени брызнувшего в лицо из бездонных глаз дьявольского посланца, все и случилось.

Выскользнувшие из-под одеяла руки, разомлевшие от тепла, коснулись холодных металлических душек кровати, и случился шок. Сон и явь переплелись самым причудливым образом, вылившись в крик, идущий из самых глубин человеческого существа. И только пару минут спустя, когда умер родившейся в горле крик, и перестали звучать в мозгу его отголоски, Лешиев окончательно проснулся. Руки его лежали на ажурных перекладинах кроватных душек, впитывая пронзительный холод. Но теперь холод был не так страшен, как в начале, когда на смену сонному теплу, пришел пронизывающий холод реальности.

Лешиев спрятал руки под одеяло. Выдохнув воздух, разглядывая появившийся в воздухе пар, помещик недовольно поморщился. Вставать с постели расхотелось, поскольку ему предстояло пережить несколько не совсем приятных минут. Связанных с необходимостью покинуть теплую постель и начать одеваться, окунувшись в комнатную стужу, где температура не намного превышала нулевую отметку.

Из холода, царящего в спальной помещика, можно было сделать один вывод. Дворовый человек Кузьма, приставленный барином в холодное время года к присмотру за печами имения, которому по долгу службы надлежало бодрствовать ночью, вновь небрежно отнесся к своим обязанностям. Хотя по ночам служба у Кузьмы была не особо обременительной, поскольку на его попечении находилась только барская спальня.

Возможно, именно малая толика работы и подводила дворового человека Кузьму. Не нужно бродить по дому и поддерживать огонь в нескольких очагах. Достаточно было топить всего одну печь, а в свободное время можно слегка вздремнуть, благо следить за ночными бдениями Кузьмы некому. Барин, уснув, спит, как убитый, и не имеет привычки вскакивать по ночам и шляться по дому. В отличие от его маленьких стервецов, только и поджидающих момента, чтобы подшутить над стариком Кузьмой, и поставить его в дурацкое положение. С ними нужно держать ухо востро, по крайней мере, до полуночи, пока сорванцам не надоест караулить его, чтобы устроить какую-нибудь каверзу. Но и после того, как чертенята угомонятся, не стоило особенно пренебрегать обязанностями истопника, опять же из-за угрозы со стороны барчуков, просыпающихся при малейшем похолодании.

Помещик Лешиев спал, укутавшись с головой, подоткнув под себя концы одеяла, чтобы не дать ни малейшего шанса морозному воздуху добраться до сонного тела. И поэтому он просто не в состоянии заметить не только снижения температуры в спальне, но даже резкого похолодания, если Кузьма, не справившись с дремотой, засыпал на посту. Проступок Кузьмы замечался им только утром, когда, проснувшись и выбравшись из-под одеяла, он понимал, что вставать сейчас с постели все равно, что выскользнуть в неглиже во двор, в холод осеннего утра. И тогда следовал неизменный разнос истопника в хвост и гриву. В наказание за проступок, Кузьма лишался чарки вина, вручаемой ему поутру за безупречное несение ночной службы.

С барчуками подобный фокус не проходил. И молодой барин, и барыня, спали, раскидав одеяла, и малейшее понижение температуры чувствовали кожей. Стоило температуре в спальне понизиться на несколько градусов, как они просыпались, и делали все, чтобы ближайшие несколько дней Кузьма глаз прикрыть боялся, опасаясь подвоха со стороны падких на гадости барчуков. Вдобавок к тому, что они делали какую-нибудь пакость дворовому человеку Кузьме, после которой он несколько ночей кряду не смел глаз сомкнуть, они еще и жаловались отцу.

Барин устраивал обычную процедуру наказания, состоящую из двух частей. Кузьма к частям, из которых состояло наказание, относился по-разному. Первая, состояла из нотаций и нравоучений, как надлежит дворовому человеку, назначенному барином истопником, исполнять возложенные на него обязанности. Что дозволяется делать во время дежурства, и чего делать не позволительно ни в коем случае. Лекцию, длиною в полчаса, Кузьма переносил стойко, без малейших, душевных волнений. За годы службы в барском доме, лекций он наслушался предостаточно. Их ему читали еще родители нынешнего барина. Дед нынешних барчуков, бывший его ровесником и приятелем по детским играм, и разного рода шалостям. Кузьма научился слушая нотации думать о своем, с размеренностью механизма кивая головой, соглашаясь с услышанным, изображая раскаявшегося грешника. При этом, мысленно задаваясь вопросом, получит ли он положенную за дежурство чарку водки, или ему ничего не обломится. Придется идти домой не солоно хлебавши и воевать со своей старухой за кружку браги, без которой заснуть не просто даже после ночного дежурства.

Выслушав нравоучения, Кузьма отправлялся на кухню, где его кормили, но вожделенной чарки водки за полуночный труд, он не получал, и это было самым серьезным наказанием. Уж очень Кузьма пристрастился к пагубному зелью, что не мыслил своего существования без оного. Дни, когда оставался без выпивки в барском доме, и когда ему не удавалось раскрутить старуху на спиртное, были самыми черными днями в жизни. Ради вожделенной выпивки он был готов на все, даже ночью бродить по барскому дому, поддерживая огонь в печах, чтобы барину и домочадцам спалось тепло и вольготно.

В вознаграждение за безупречную службу вдобавок к завтраку получал он и чарку водки из барских запасов, которая грела тело и душу. Уплетая приготовленное барской стряпухой для дворовых людей угощение, запивая его хорошим глотком водки, он краем глаз поглядывал, куда стряпуха убирала заветный графинчик с водкой, к которой Кузьма был так неравнодушен.

Выпив и закусив, довольный Кузьма возвращался домой, где, полаявшись для приличия с супругой несколько минут, забирался на печь, и укрывшись овчинным полушубком, засыпал. И снился ему заветный графинчик, и поблескивающая на солнце желанная влага. Просыпался Кузьма с мыслью, скорее добраться до графинчика с благодатной жидкостью. И потом с нетерпением ожидал наступления вечера, когда приходила пора заступать на ночное дежурство в барском доме. А часы назло, тянулись мучительно медленно, нехотя приближая заветный час.

Но как бы не упрямились стрелки часов, остановиться, или повернуть время вспять, они были не в состоянии. И заветный час наступал. Кузьма заступал на дежурство, жарко натапливал печи, порой даже немного переусердствовав. Кузьме не сиделось на месте, он носился от одной печи к другой, ловко шуруя кочергой и подбрасывая огню очередную порцию пищи, ожидая, когда умолкнут в барском доме звуки.

Спустя некоторое время дом затихал. Кузьма покидал свой пост и воровато озираясь, крадучись, стараясь не скрипеть половицами, пробирался на кухню. Там его ожидала долгожданная встреча с заветным кувшинчиком, в компании с которым ночное дежурство пролетает незаметно.

Время за чаркой водки летит так быстро, что уследить за ним просто невозможно. Не остается времени добраться до печи и подбросить дров. Да и нет теперь Кузьме до нее никакого дела, ведь в графинчике так заманчиво плещется благодатная влага.

Когда графин, оказывался безнадежно пуст, Кузьма с сожалением вздыхал, и, поставив порожнюю емкость на стол, пытался подняться. Но непослушные, ватные ноги, отказывались повиноваться и нести куда-то старое, обрюзгшее тело. Ноги подкашивались, и Кузьма валился под стол, где его утром и находили мертвецки пьяным. Пришедшая готовить завтрак стряпуха, либо барин, замерзший и отчаявшийся дозваться Кузьму.

Вслед за не очень ласковым пробуждением, следовала очередная нравоучительная лекция. По поводу обязанностей истопника и о вреде пьянства для человечества в целом, и для Кузьмы в частности. А чтобы слова дошли для провинившегося лучше, его запирали до вечера в холодный чулан, сажали на хлеб и воду, подумать о дальнейшей жизни, осознать и прочувствовать свой проступок.

Нагоняй получала и стряпуха, которой в очередной раз указывалось на то, что, зная болезненное пристрастие Кузьмы к спиртному, графин с водкой нужно держать подальше от его глаз. Чтобы и мыслей не возникало о том, как до него добраться в следующий раз.

Вечером продрогший, протрезвевший Кузьма, выпускался на свободу. Он торжественно клялся в желании начать новую жизнь. И, словно пытаясь доказать всем, что так оно и есть, споро приступал к своим обязанностям. Но подобное рвение объяснялось скорее не желанием услужить барину и его домочадцам, и тем более не стремлением начать новую жизнь, а желанием отогреться после промозглой сырости чуланного заключения. Когда организм отогревался и начинал функционировать в обычном режиме, возвращались и прежние мысли, роящиеся в непутевой голове.

Боязнь вновь очутиться в чулане, удерживала Кузьму в течение нескольких дней от ночных похождений на кухню, и поисков заветного графина с водкой. Но, неприятные воспоминания о промозглом чулане забывались, и Кузьма вновь выходил на охоту. Но, у стряпухи память оказывалась длиннее, нежели у Кузьмы. Помня полученный от барина нагоняй, она всякий раз прятала графинчик со спиртным после кормления истопника. С тем, чтобы он не нашел искомого, если вновь захочет накушаться беленькой на халяву. Шарахаться в темноте Кузьма не станет, опасаясь привлечь внимание барина, или домочадцев, и навлечь на свою голову наказание, не добравшись до искомого объекта.

По прошествии времени стряпуха забывала в очередной раз припрятать заветный графинчик, и Кузьма без труда до него добирался, и все повторялось вновь.

Так случилось и в день, когда помещику Лешиеву, приснился явившийся в пламени дьявол, пророчащий несчастья из-за отказа повиноваться приказаниям властителя ада. Обжегшее его пламя, следствие халатности истопника, в очередной раз заснувшего на службе. Причем на кухне, под столом, в компании порожнего графина из-под водки, который стряпуха, глупая баба, вновь позабыла убрать с глаз Кузьмы.

Отчитав стряпуху и определив Кузьму для отрезвления в чулан, дав указания заступившему на дневное дежурство парню-истопнику, по молодости лет не замеченному в пренебрежении обязанностями, помещик удалялся в кабинет.

Его рабочий кабинет был особенным. Лешиев готов был прозакладывать на спор душу, что ни у кого из уездных дворян, нет ничего подобного. Он знал всех окрестных помещиков. Неоднократно бывал в гостях на ужинах и обедах, да и сам, когда была жива супруга, приглашал соседей в гости. В их среде было принято после ужина, попить кофе с коньяком, искурить трубку-другую за неспешным разговором в кабинете хозяина. Женщины и дети оставались в гостиной, увлеченные играми, и женскими разговорами, в которых мужчины все равно, даже при самом большом желании, не нашли бы и малой толики здравого смысла.

Для обстоятельных и неспешных мужских разговоров, как нельзя лучше подходил кабинет хозяина поместья. Окрестные помещики общались между собой и старались многое друг от друга перенять. И поэтому все кабинеты, в окрестных усадьбах, были похожи, как близнецы. В провинции просто не могло быть иначе. Рабочий стол, кресло, набор бумаг, канцелярских принадлежностей, бухгалтерских книг и журналов на столе, да еще настольная лампа, если хозяину приспичит поработать в темное время суток. Возле стены диван для гостей, приглашенных на кофе и трубку. Вдоль стен, до самого потолка, возвышаются книжные полки. Если сопоставить увиденное, то можно без труда отметить тот факт, что и среди книг царило привычное однообразие, с незначительными различиями, настолько ничтожными, что на них не стоило обращать внимания.

Жизнь в сельских имениях протекала уныло и однообразно. Их хозяева, не обремененные государственной, или военной службой на благо Отечества, разнообразили свой досуг, кто как мог. Большинство предпочитало охоту и рыбалку, и домашние вечера в компании наливки собственного приготовления.

Лешиев ничего не имел против охоты, или рыбалки. Любил, и откушать домашней наливки, изготовленной по старинным рецептам. Но это была второстепенная страсть, еще более подчеркивающая истинную, которая была не столь общепринятой, чтобы выставлять ее напоказ. По отношению к ней в обществе царило некое предубеждение, как и ко всему, что не укладывается в рамки обыденного. Чтобы не вызывать излишних разговоров и пересудов, он вынужден был переоборудовать рабочий кабинет.

С виду кабинет был самым обычным, как и в домах уездных дворян, где он бывал не раз. Гостившие в имении помещики не замечали ничего необычного. Все, как у всех, вплоть до классического набора книг, обязательного для образованного человека и дворянина. Любившие покурить трубку, позабавить себя сплетнями и байками из сельской, охотничье-рыбачьей жизни гости не подозревали о том, что кабинет, в котором их радушно принимал хозяин, не так-то прост. Если надавить на одну из неприметных картинок в дальнем углу кабинета, можно увидеть такое, разговоров о чем хватит на целую вечность. Книжные полки на противоположной стене от стола, стронутся с места. Повернувшись на 90 градусов, откроют любознательному взгляду еще одну дверь, о существовании которой не знал никто, кроме хозяина и старика Кузьмы, служащего при имении целую вечность.

Ключ от тайного кабинета всегда находился у Лешиева. Никто не имел туда доступа. Возможно позже, когда сын достаточно повзрослеет, он проведет наследника в тайный кабинет.

Потайная комната в барской усадьбе не была изобретением нынешнего помещика. Она перешла к нему в наследство от предков. Имение Лешиевых было довольно старым, и пережило не одну реконструкцию, которые никоим образом не коснулись расположенной в центре дома, тайной комнаты. Лешиев просто переоборудовал, приспособил ее в духе времени под собственные нужды. В прежние времена потайная комната предназначалась для того, чтобы укрыться там, в случае опасности, а также для хранения ценного имущества и сбережений рода, ныне ее назначение стало иным. Хотя и по сей день, ее можно было использовать как схрон от опасностей, вроде нападения на усадьбу шайки грабителей, или крестьянских волнений, если обезумевшие холопы пожелают поквитаться с опостылевшими господами.

Не потеряла потайная комната значимости и как хранилище семейных ценностей, хотя сундуками с золотом и серебром, она похвастать не могла ни сейчас, ни когда-либо в прошлом. Род Лешиевых был недостаточно богат для того, чтобы иметь сундуки золота и серебра. Доходов хватало на то, чтобы поддерживать приличествующее происхождению существование, откладывать пару золотых монет на черный день и непредвиденные расходы, которые имели дурную привычку случаться, когда отложенных про запас монет становилось достаточно много. В убежище Лешиевых хранились самые ценные вещи, с точки зрения данной конкретной семьи. Дорогие только для них, не представляющие ценности для злодеев позарившихся на чужое добро.

Первоначально тайная комната представляла собой пустынное помещение, в котором не было ничего, кроме грубого деревянного стола, пары лавочек, да нескольких лежаков. Все остальное помещение занимали сундуки, в которых хранились семейные реликвии рода Лешиевых.

С тех пор, как ключ от тайной комнаты оказался в руках нынешнего помещика, многое изменилось. Она больше не походила на схрон от опасностей, а представляла собой яркий образчик химической лаборатории. Все помещение было заставлено многочисленными склянками, пробирками и ретортами, наполненными разноцветным содержимым, находящимся в твердом, или жидком состоянии. Помимо стеклянных емкостей и множества химических реактивов, приличной коллекции минералов, в тайной комнате хранилась обширная коллекция книг весьма специфической направленности.

Пролежавшая на пыльном деревянном столе десятки лет библия, куда-то исчезла, выброшенная за ненадобностью новым господином. На смену одной-единственной книги божественного содержания, пришла добрая сотня свитков, книг и трактатов на тему, весьма далекую от божественной. Эта тема стала делом жизни помещика Лешиева, ей он отдался целиком после смерти супруги. Его увлечением стала химия, та ее часть, которую официальная наука считала шарлатанством, а церковь проклинала, как ересь и безбожие. Он увлекся алхимией, поэтому потайная комната была завалена горой литературы, как по химии, так и по смежной с ней области химических изысканий.

Он решил не размениваться на мелочи, исполнить заветную мечту, зародившуюся еще в детстве, сделать род богатым и могущественным. Стать таковым можно только при наличии золотых монет, с помощью которых можно править миром. Еще в детстве, получая во многом отказ из-за этих презренных монет, он поклялся в том, что положит жизнь на то, чтобы его дети не знали ни в чем отказа. И если в детстве обретение родового благополучия он видел в государственной службе на важной должности, или в ношении генеральского мундира, то позже, вынужден был признать, искать благополучие рода нужно в чем-то другом.

С мыслью о государственной службе, как и военной, пришлось проститься, хотя, если честно, не смотря на желание осчастливить семью, к подобной службе пристрастия не питал. По древним законам поместье, принадлежавшее роду Лешиевых, наследовалось на правах майората, а значит, не допускалось разделов и дробления поместья. Хотя и дробить его было некуда. Имение в три сотни крепостных по нынешним меркам хоть и не считалось бедным, но и особенного богатства не приносило. Поместье, крестьяне, и все что находилось в нем, по закону наследовались старшим в семье ребенком мужского пола. Всем остальным выделялась определенная сумма, необходимая для начала военной, или государственной службы. Более ни на что младший из наследников не претендовал, и мог рассчитывать только на самого себя. Наследнице женского пола выделялась денежная сумма в качестве приданного, и дальнейшую заботу о ней нес супруг. Им не возбранялось навещать родной дом и жить в нем, но только на правах гостей.

В случае смерти хозяина имения, его права переходили к старшему сыну, за неимением наследника мужского пола, к младшему брату. Наследницы женского пола в расчет не принимались, судьба их при дяде, такая же, что и при отце, — выйти замуж за кого-нибудь из уездных дворян, нарожать кучу детей, посвятив себя продолжению рода. Младшие редко становились наследниками имения и связанных с ним имущественных прав. К моменту смерти старшего брата, тот, как правило, успевал обзавестись отпрысками, которым все и доставалось. Брат мог только претендовать на роль опекуна, пока старший из наследников не достигнет совершеннолетия, и не возьмет бразды правления имением в свои руки.

Но, иногда случаются исключения, как с нынешним хозяином поместья. У него был старший брат, который и должен был стать владельцем имения, продолжателем дела отца. Он был не просто старшим братом, но и лучшим другом в играх, делах и начинаниях двух проказливых, деревенских мальчишек 13 и 10 лет от роду. Это была пора беззаботного детства, когда в голову и мыслей не приходило о будущей, взрослой жизни.

Старший брат так и остался в безоблачном детстве, не суждено ему было вкусить прелестей юности, не менее заманчивых и привлекательных. Однажды осенью, поддавшись на уговоры деревенских мальчишек искупаться в студеной воде реки, они с братом бросились в воду. Вода своей студеностью обожгла распаренные, разгоряченные возней тела, но вскоре они привыкли, и весело барахтались в реке, не чувствуя леденящего холода по-осеннему стылой воды. Вдоволь накупавшись и доказав деревенским наглецам, что они ничуть не хуже их по части покорения холодных вод, братья вернулись домой, в сопровождении шумной мальчишеской ватаги.

Но хотя ребята плескались и резвились в реке на равных, было одно, существенное различие. Крестьянские дети, привычные к суровой сельской жизни, начинающейся до восхода солнца и заканчивающейся далеко заполночь, без оглядки на дождь, жару, и пронизывающий холод, со шкурой продубленной ветрами, имели более крепкие организмы, нежели барчуки. Купание в ледяной воде осенней реки было ничтожным испытанием из тех, что постоянно выпадали на их долю. С барчуками дело обстояло несколько иначе.

К утру следующего дня, они чувствовали себя так плохо, что не смогли подняться с постелей. На все попытки отца с матерью дознаться о причинах внезапной хвори, отвечали молчанием, не желая выдавать приятелей по детским играм. Не помогли ни угрозы, ни уговоры и посулы. Братья хранили упорное молчание по поводу событий предшествовавших болезни.

И тогда отец переключился на сельских пацанов, с которыми целыми днями играли наследники. Напуганные угрозами, страшась нахмуренных физиономий родителей, ребята во всем честно признались барину, перемежая рассказ горючими слезами.

Когда из ближайшего города прибыл вызванный Лешиевыми врач, хозяин усадьбы точно знал, что за недуг сразил сорванцов, и, используя народные средства, начал лечение. Прибывший доктор подтвердил правильность поставленного диагноза, назначил необходимые для лечения микстуры и порошки, и благосклонно принял предложение пожить в барском доме на время лечения отпрысков. В городке особых дел не было, а с тем, что имелось, справятся его помощники. Здесь же был тяжелый случай, требующий неусыпного внимания. То, что доктор говорит правду, видно было по тому, с каким сосредоточенным лицом он слушал больных, мерил температуру, проводил необходимые медицинские манипуляции.

Студеная осенняя вода, покарала барчуков за самонадеянность. Привыкшим жить в тепличных условиях общение с рекой не прошло даром, как сельской ребятне, отделавшейся кашлем и насморком. Братья Лешиевы заболели всерьез и не какой-нибудь банальной простудой. Воспаление легких, — таков был неутешительный диагноз земского врача.

Две недели жил доктор в имении Лешиевых, ведя отчаянное сражение с коварным недугом. И чем настойчивее был врач в стремлении сохранить жизни ребят, тем упорнее стремилась болезнь помешать ему. По истечении двух недель, незримая глазу смертельная схватка, завершилась ничьей. Не смотря на старание земского врача вырвать обоих братьев из лап смерти, сделать этого ему так и не удалось. Младший остался жить, а старший умер.

Таким образом, десяти лет от роду, нежданно-негаданно, младший Лешиев стал наследником имения и всего имущества рода. Он был слишком мал, чтобы в смерти брата искать для себя выгоду. Он искренне любил брата и не хотел, чтобы тот умирал, оставляя его без дружеской поддержки. И он молил небеса о том, чтобы они вернули брата. Днем и ночью молился всевышнему, надеясь, что небеса вернут ему брата.

Но небеса оставались, глухи и безучастны к его мольбам, отгородившись непроницаемым щитом из серых, угрюмых облаков затянувших небо, не пропускающих на землю ни единого солнечного лучика. Со смертью брата природа погрузилась в траур, оплакивая его. Уже тогда, не получив ответа на страстные молитвы, младший Лешиев охладел к небесам и к церкви, в которую продолжал ходить с родителями по выходным.

С тех пор, когда он по роковому стечению обстоятельств, стал наследником рода, прошло много времени. Спустя несколько лет умерла мать, не смирившаяся со смертью сына, заболевшая непонятной болезнью сразу после похорон, против которой медицина была бессильной. И не было иного названия приключившейся с ней хвори, кроме черной тоски и печали, и иного лекарства, кроме домашней наливки, способной хотя бы на время прогнать хандру и грусть. Непонятная болезнь несколько лет точила мать. Она становилась все бледнее и печальнее, почти никуда не ходила, и не интересовалась ничем, что происходило вокруг нее. Он мог поклясться, что она не видит ничего вокруг, живя в полусне. Она ела, пила настойку, по выходным ходила в церковь, но уже не принадлежала этому миру, в глазах ее все отчетливее просматривались очертания мира иного. Однажды она просто не проснулась, уйдя в мир иной с улыбкой на лице.

Ее похоронили рядом с сыном, разлуку с которым она так и не сумела пережить. И напрасно он, как в детстве, возносил горячие мольбы к небесам, с просьбой вернуть маму. Небеса хранили упорное молчание. Что им, таким далеким и неприступным, до страданий ничтожного человечка. И небеса вновь презрительно отвернулись от него, отгородившись от просителя непроницаемой стеной свинцовых туч.

В очередной раз не дождавшись помощи от небес, он навсегда отвратил от них свой взор. Заодно избавившись от нудных походов в сельскую церковь, в которой старый священник, ведет бессмысленный разговор с богом, безучастно взирающим с небес на происходящее на земле.

После смерти матери, отец впал в депрессию, находя утешение в домашней наливке, в приготовлении которой достиг заметных высот. И если бы не оставшиеся на его попечении сын и дочь, давно махнул бы на все рукой. И погрузился с головой в разливанную наливочную реку, в которой бы благополучно и утоп. Хотя отец и старался не злоупотреблять спиртным, ему это плохо удавалось. Последние несколько лет жизни он прожил в постоянном подпитии, с неуемной грустью застывшей в глазах. И если домашние заботы и дела по управлению имением он еще как-то умудрялся вести, на прочее времени не оставалось, неистребимая тяга к спиртному оказалась сильнее всего.

Вместо посещения постылой сельской церквушки и утомительного, многочасового выслушиванья проповедей священника, младшего Лешиева ждали более важные дела. Вместо забот о своей душе, наследник занялся делами земными, чтобы однажды они не обрушились всем скопом на него, погребя под обломками.

Видя, что происходит с отцом, понимая, что бесконечно долго так продолжаться не может, он вынужден был вникать во все вопросы, связанные с управлением имением. Поскольку парнем он был смышленым от рождения, и получил неплохое для глубинки образование, то и войти в роль соправителя имения ему не составило особого труда. Задолго до смерти отца, управление имением фактически перешло в его руки. Он правил имением, вершил все дела и осуществлял платежи за отца, который оставался номинальным хозяином имения, по сути, давно таковым не являясь.

Убедившись, что поместье находится в надежных руках, отец пустился в загул, прервать который могла только смерть. Если предшествовавшее запою состояние постоянного подпития могло растянуться на годы, нынешний запой, не предполагал для жизни столь длительного срока. Младший Лешиев и его сестра не видели отца порой по несколько суток. Запершись в кабинете, в компании бутылок с вином, он предавался своей пагубной страсти. И только дворовой человек Кузьма, ставший доверенным лицом барина в последние месяцы его жизни, имевший ключ и доступ к барскому логову, знал, каким обильным было наливочное море, текущее в кабинет из барского винного погреба. Повинуясь приказаниям господина, он то и дело спешил в подвал с ворохом порожних бутылок, чтобы наполнить их из очередной бочки, и поспешить обратно к нетерпеливо ожидающему его возвращения, барину.

Иногда Кузьма появлялся и на кухне, чтобы нагрузить в корзинку провизию для барина, и вновь надолго исчезал. Со временем его визиты на кухню становились все реже, а в подвал все чаще. По истечении полугода с начала добровольного затворничества старшего Лешиева, походы Кузьмы к винным погребам прекратились. И вовсе не из-за того, что в бочках закончилось их пьянящее содержимое. Причина в другом, не стало человека гонявшего Кузьму в подвал за выпивкой.

Сутки после смерти барина, преданный слуга не решался нарушить его покой, решив, что хозяин крепко спит, впервые за несколько месяцев. Вскоре он проснется, откроет глаза и пошлет Кузьму в погреб, за очередной порцией горячительного зелья.

Прождав сутки, но, так и не дождавшись пробуждения барина, Кузьма, мучимый похмельем, и плохими предчувствиями, осмелился приблизиться, и поинтересоваться самочувствием господина, долгое время не подающего признаков жизни. Коснувшись его руки, Кузьма с ужасом одернул свою. Его зрачки расширились, а в горле заклокотал, спустя мгновение вырвавшийся наружу, дикий крик. Барин спал, но это был смертный сон, пробуждения от которого не будет.

Отца похоронили. Новому помещику, уже исполнилось 16 лет, что делало его полноправным хозяином имения, и имущества рода. По законам империи человек, достигший 16летия, считался совершеннолетним, с правом принимать решения, и заключать сделки. В его случае обошлось без опекунов, назначение которых было бы неминуемо, будь он моложе. И хотя у него имелись родные дяди, и тети, которые съехались в родовое имение на похороны старшего брата, опекунство никому из них не светило.

Поскольку старший брат умер, не оставив завещания, все имущество по закону отходило его наследнику по мужской линии. Поскольку не было никакой возможности оформить опекунство, со всеми вытекающими отсюда материальными выгодами, многочисленная родня не задержалась в поместье слишком долго. Проведя положенные по обычаю похоронные обряды, справив поминки, родственники разъехались по домам, оставив молодого хозяина наедине с ворохом забот связанных с управлением поместьем.

В силу сложившихся жизненных обстоятельств Лешиев не был ошеломлен свалившимися на него проблемами. К ним он был давно готов, управляя поместьем последние несколько месяцев, с тех пор, как, уйдя в запой длинною в вечность, отец махнул на все рукой, предоставив решать все дела сыну и наследнику.

После смерти отца в доме вновь зазвучали голоса. Окрестные помещики, с сыновьями и дочерьми все чаще навещали их с сестрой в имении. Поначалу им просто интересно было, как управляется с поместьем молодой барин. Не промотает ли имение, не влезет по неопытности в долги, не наломает дров, последствия чего могут быть самыми плачевными. Но их опасениям сбыться так и не довелось. Молодой помещик правил поместьем умело, не допуская ошибок, которые бы указали на его несостоятельность.

Убедившись, что молодой хозяин крепко стоит на ногах, помещики не прекратили своих визитов, более того, сделали их более регулярными. Они не только частенько гостили в имении Лешиевых, но и охотно приглашали его с сестрой в гости, словно пытаясь наверстать месяцы, что они не общались с ними по причине необщительности и отрешенности от мира сего, покойного родителя. Поездки в гости, как и приглашения, имели далеко идущие планы, а не простое налаживание дружеских отношений между соседями. Брат и сестра Лешиевы были молоды, хороши собой, образованы и отнюдь не бедны, а значит, представляли приличную партию для помещиков, их взрослых сыновей и дочерей на выданье, рассматривающих Лешиевых, как потенциальных родственников.

Приемы и приглашения в гости не прошли даром. По прошествии времени, отведенного обычаями для траура по усопшему, была сыграна первая свадьба. Сестра Лешиева вышла замуж за сына одного из уездных дворян, имевшего родного дядю в столице, чиновника в одном из министерств. Все прочили юноше большое будущее, и блестящую карьеру, хотя на момент свадьбы он занимал скромную должность в одном из уездных департаментов.

Похвальная работоспособность молодого человека и упорство на службе, послужили ему пропуском в большой мир. Хотя, не обошлось без участия и протекции московского дядюшки, приложившего максимум усилий для того, чтобы перетащить племянника в столицу, где гораздо проще сделать карьеру, нежели в глухой провинции.

К тому времени, когда младший Лешиев надумал жениться на дочери предводителя уездного дворянства, предсказания помещиков о будущем мужа старшей сестры полностью подтвердились. Молодой чиновник, наделенный в должной мере определенными талантами, упорством и завидной работоспособностью, умело направляемый дядюшкой, много лет прожившим в столице, быстро пошел в гору. По прошествии нескольких лет он занимал в министерстве приличную должность. И это был не предел. В отношении подающего большие надежды молодого чиновника, у высших чинов министерства были свои планы. Теперь уже он, в силу занимаемой должности, оказывал помощь дядюшке, и оставшейся в провинции родне.

В семейном плане у него все обстояло наилучшим образом. Вскоре после приезда в столицу из провинции, молодая супруга подарила наследника, крепкого, розовощекого, горластого мальчугана, что в дополнение к красавице-супруге, было еще одним плюсом на пути стремительной карьеры. Через год в семье подающего надежды столичного чиновника объявился еще один здоровенький малыш, взявший все самое лучшее от отца с матерью.

Когда оставшийся в провинции младший Лешиев решил остепениться и сделать свой выбор в пользу одной из окружавших его в последнее время барышень, дочерей окрестных помещиков, на столичной квартире сестры бегали и резвились два крепких, румяных карапуза. Сестра, посвятившая себя содержанию столичной квартиры и приему многочисленных гостей мужа, а также воспитанию детей, решила несколько повременить с дальнейшим увеличением численности семьи. В столице, в отличие от провинции, многодетные семьи были не в моде. И хотя никому не возбранялось иметь в семье трех детей, и более, но это как-то не приветствовалось. И если в глаза никто не выскажет недовольства, или изумления многочисленным семейством, за глаза упреков не избежать. Сестре всегда хотелось иметь большую и дружную семью, но она отдавала себе отчет в том, что она больше не провинциальная дворянка, а светская дама, и обязана считаться с общепринятыми правилами, даже если в душе их категорически не приемлет.

Другое дело брат оставшийся в деревне, в месте, в котором она провела детство и юность, с которым связано столько воспоминаний, радостных и грустных, где были прожиты лучшие годы жизни. Брат женился на дочери предводителя уездного дворянства, к всеобщему удовольствию. Выбранной партией был доволен и предводитель дворянства, поскольку дочерей у него было несколько, а подыскать более-менее приличную партию для девушки в провинции, не просто. Отправить дочерей в столицу, оплачивать их проживание в надежде заполучить завидного зятя, было слишком накладно даже для человека, наделенного столь громкой должностью. Тем более что должность, не смотря на помпезность, была общественной, а не государственной, а стало быть, не подкреплена финансово. Дворянский представитель был рад, что дочка останется жить рядом, замужем за приличным молодым человеком, что с тремя сотнями крепостных душ был далеко не худшей партией.

В выигрыше от подобного брака, оставался и Лешиев. Не каждому дано иметь тестем предводителя уездного дворянства. Хотя, в выборе спутницы жизни, он не преследовал финансовых, или каких-либо иных выгод. Имея поместье с тремя сотнями крепостных, он не нуждался в чине, получаемых с поместья денег вполне хватало на привычную жизнь. Если ему в приданное досталось громкое родство, он принимал это, как должное, не придавая особого значения. Лешиев выбирал супругу не из-за титула отца, и не из-за денег, а руководствуясь одному ему ведомыми мотивами.

Им с сестрой повезло в выборе спутника жизни. В период принятия главного в жизни решения, над ними не довлел диктат родителей. Которые могли, руководствуясь собственными мотивами, подыскать отпрыскам, более подходящую по их разумению, партию. Возможно поэтому, они и не ошиблись с выбором супруга, с которым можно прожить всю жизнь, не разочаровавшись в сделанном выборе. Помешать счастливому сосуществованию любящих сердец могли лишь пришедшие свыше чрезвычайные обстоятельства, против которых люди бессильны.

В положенное время у помещика Лешиева, случилось прибавление семейства. Его жена, добрая, скромная, набожная женщина, не красавица, но и не дурнушка, воспитанная в лучших традициях, неторопливо плела семейное гнездышко. Наполняя дом душевным теплом, от которого на сердце становится легко и спокойно. Лешиев не представлял себе другой жизни, и иной супруги, кроме той, которую выбрал на всю оставшуюся жизнь, в чем и поклялся в церкви, перед алтарем. Он готов был прожить так всю жизнь, ни о чем не сожалея. Ему не дано было знать, что судьба распорядится их счастьем по своему усмотрению. И что с того момента, как они поклянутся друг другу в вечной любви и верности перед алтарем, отведенный для счастья срок, начнет стремительно таять.

Вскоре после рождения наследника, крепкого, румяного и голосистого малыша, наполнившего дом шумом и движением, супруга вновь оказалась в положении. Но если беременность мальчиком, вынашивание и рождение не сказались на здоровье супруги, здесь же все обстояло с точностью до наоборот. Повторная беременность далась ей очень тяжело. Супруга часто болела, большую часть времени проводила на диване, либо в кресле, покидая его лишь для выполнения неотложных дел, которые не могла поручить прислуге, а также для посещения сельской церкви. Воспитанная в семье со строгими традициями, она почитала трех мужчин, — мужа, отца, и господа Бога.

Отца она навещала каждый месяц, даже будучи беременной. Дважды в месяц в имение наезжали ее родители, или кто-нибудь из родственников, чтобы справиться об ее здоровье. С мужем она виделась по много раз на дню. С отцом небесным старалась общаться, как можно чаще. Если здоровье не позволяло ей присутствовать на службе в церкви, туда посылался кто-нибудь из дворни, с приглашением батюшки в барский дом, для проведения домашней службы.

Отец Лешиева в последние годы жизни совершенно забыл про церковь, вследствие чего сельский батюшка влачил жалкое, убогое существование. Не особенно баловал своим присутствием церковь и молодой барин, посещая богоугодное заведение только по случаю нахождения в имении гостей.

Подобное отношение к церкви не могло не огорчать священника, которому оставалось только молить всевышнего о том, чтобы дом Лешиевых, всегда был полон гостей. От того, как барин относится к церкви, зависело благосостояние местного священнослужителя. Если барин частый гость в церкви и не скупится на подношения, то священник округлый и лоснящийся, в чистой и опрятной рясе, с довольной физиономией. Если барин проявляет пренебрежение к священной обители, то у священника дела обстоят скверно. Он голоден, его одежда застирана и заштопана, а глаза служителя божьего горят лихорадочным блеском. В голове вместо служения небесному господину одна лишь мысль, как заставить барина вернуться в лоно церкви, и тем самым поправить свои дела.

От благосклонности барина к церкви, зависело благосостояние сельского священника. Что можно взять с крестьян, даже истинно верующих. Они едва сводят концы с концами, и хотя несут в церковь кто, сколько сможет, но скромных подношений, батюшке едва хватает, чтобы сводить концы с концами, и не помереть с голоду.

Со смертью хозяйки усадьбы, для батюшки наступили тяжелые имена. Барин, искавший утешения после смерти супруги в бутылке, совсем позабыл о храме божьем, не удостаивая его своим вниманием. По отцовским стопам пошел и молодой барин. Ранее, под влиянием матери он исправно посещал церковные службы, хотя по лицу сорванца было заметно, что подобные богоугодные мероприятия, ему в тягость. Но он не смел, ослушаться набожной матери, как и погрязший в богопротивных делах супруг. При жизни прежней хозяйки усадьбы сельскому батюшке грех было жаловаться на свою жизнь.

Со смертью хозяйки имения для священнослужителя наступили трудные времена. На протяжении нескольких лет не было для него просвета. Молодой барин, как и сгоревший от спиртного папаша, был равнодушен к церкви, благо никто не мог заставить делать то, что ему не по душе. Молодая барыня, хотя и посещала исправно церковные службы, не забывая одаривать подношениями батюшку, не могла существенно изменить в лучшую сторону жизнь служителя божьего.

По истечении года с момента ухода в мир иной ее родителя, молодая барышня навсегда покинула родные края, перебравшись к мужу в одно из соседних имений, а затем в столицу. Поскольку из их захолустья путь в столицу был не близок, в родное имение она больше не наведывалась. Ограничивалась связью с прошлым через детей, что через год, в сопровождении няньки и слуг, приезжали в деревню, в гости к дядюшке, двоюродным брату и сестре.

Священнику было плевать на поездки детей от тети к дяде, и обратно. Для него они были пустым местом, поскольку мальцы, в силу возраста и воспитания, были далеки от церкви. Не было рядом никого из взрослых, кто собственным примером мог привить им к церкви должное уважение.

Пока была жива молодая хозяйка, батюшке было грех жаловаться на судьбу. Ему пришлось помаяться в стеснении после отъезда сестры Лешиева из имения не так уж долго. Затем и молодой хозяин, под нажимом соседей решил жениться, и привести в дом жену, ведь вокруг было столько девиц на выданье. Чьи родители были не прочь породниться с Лешиевыми, и пристроить дочь за не бедного и неглупого помещика, владельца неплохого имения.

К радости сельского батюшки, молодая хозяйка имения оказалась девушкой тихой и набожной. Церковные службы она посещала исправно, не забывая одаривать батюшку подношениями, вернувшими душевное равновесие священнослужителя.

Барин закрывал глаза на увлечение супруги церковью, и иногда, по праздникам, наведывался в храм божий в сопровождении набожной супруги. Закрывал глаза на щедрые подношения барыни в церковную казну, от которых раскраснелась, залоснилась еще совсем недавно худая и бледная физиономия священника.

Барыня закрывала глаза на увлечение мужа, которое вряд ли можно было назвать богоугодным. Возможно, во многом благодаря этому увлечению, и стремилась каждый день в церковь супруга, чтобы замаливать грехи мужа. Иначе, как греховным, увлечение назвать было нельзя, в чем поддерживал барыню и сельский батюшка, постоянно указывающий на то, на какую богопротивную дорожку стал ее супруг. И если он в ближайшее время не вернется в лоно церкви, не избежать ему ни людского, ни небесного проклятия, гореть в адском пламени до скончания века, как закоренелому грешнику. И чем скуднее было подношение барыни, тем громче звучал голос батюшки, обличавший мужа погрязшего в грехе. Стоило ей сделать подношение побогаче, батюшка сменял гнев на милость, и если и продолжал корить грешника, то не так настойчиво, как прежде. Скорее для вида, чтобы барыня не расслаблялась, не забывала о его грехе, продолжала заботиться о человеке, что день и ночь молится за спасение души непутевого супруга.

Обвинялся хозяин имения не в пьянстве, не в прелюбодеянии. Не курил он табака, не употреблял дурманящих разум веществ. Не был замечен и в прочих смертных грехах, на которые столь падки представители рода человеческого. Никого не убил, не обокрал, не имел ни с кем кровной вражды. Он был обычным человеком, одним из множества людей, населявших этот суетный мир. Если и были у него какие-то маленькие грешки, то столь незначительны, что одной проникновенной молитвы супруги, с лихвой хватило бы, чтобы перекрыть их на год вперед.

Но был у молодого барина один большой грех. Грех называемый батюшкой колдовством, которое невозможно без сношения с потусторонним миром. Гореть душе грешника в аду, если он не станет на путь раскаянья и послушания, не сделает служение богу делом жизни.

Хотя батюшка и называл деяния помещика колдовством, на самом деле это было не совсем так. Не приносил барин в тайном кабинете человеческих жертв бесовским силам, не искал у сил зла поддержки и защиты. То, чем он занимался, именовалось алхимией и поносилось официальной наукой, как лженаука. То, чем занимался Лешиев, проклято было и светской властью, и властью духовной.

Духовная власть в лице сельского священника проклинала Лешиева за явное пренебрежение к церкви, и горевала о том, что давно канули в лету времена святой инквизиции, когда богоотступники и еретики отправлялись на костер за куда более скромные прегрешения перед церковью, нежели занятия колдовством. Касаемо светской власти и гонений на алхимию, здесь можно было предположить только одно. Правители мира всерьез опасались того, что люди, названные властью лжеучеными и шарлатанами, однажды добьются своего, добившись результата, к которому стремились на протяжении веков представители этой древней профессии. Цари и вельможи боялись, что алхимики найдут искомое средство, превращающее любой металл в золото. И падут великие царства и империи, и настанет хаос во всем мире. Золото превратится в нечто ничтожное и действительно презренное. Рухнут человеческие устои, держащиеся на незыблемости благородного металла, который проклятые алхимики мечтают низвергнуть до уровня булыжника. За которым если и нагнется человек, то только для того, чтобы убрать камень с дороги, или швырнуть в пробегающую мимо собаку.

А лучше сразу поднять дюжину их, и покрупнее, повесомее, и забить каменьями нечестивых алхимиков, чтобы не лезли не в свое дело. Золото создал господь бог, и создал его настолько ничтожно мало, чтобы стало оно мерилом, эталоном, на котором будет держаться мир, вокруг которого будет крутиться человеческая история. Посягательство на незыблемость и ценность золота, ничто иное, как посягательство на самого господа бога.

В этом сходились единодушно светские и духовные власти, оценивая деятельность алхимиков. В действительности, если исходить из дошедших до наших дней свидетельств прошлого, ни светская, ни духовная власть, не стояли в стороне от алхимии и поисков философского камня. И великосветские вельможи, и высшие церковные иерархи, втайне поддерживали алхимиков, которых прилюдно подвергали проклятиям и предавали анафеме. И где-нибудь в замке, или в отдаленном монастыре в специально оборудованных кельях, превращенных в прекрасно оснащенные в духе времени химические лаборатории, трудились проклятые, гонимые алхимики, в поисках философского камня. И светская власть, и духовная, мечтали о золоте, для собственного обогащения, и незыблемости власти.

Но шли века, а философский камень оставался ненайденным. И хотя за это время, алхимиками было сделано немало важных открытий, для их авторов они не много значили. Но, каждый новый член алхимического братства, посвятивший жизнь поискам философского камня, искренне верил, что ему обязательно повезет. И он станет первым, кому улыбнется удача и природа откроет одну из своих самых сокровенных тайн.

Пагубной ереси предался и Лешиев, истратив приличную часть семейных сбережений на закупку необходимого для химических опытов, а также гору специальной литературы, начиная от трактатов давно умерших алхимиков, до научных работ современников в области химии. И хотя Лешиев старался особо не афишировать своих увлечений, во избежание неизбежных кривотолков и пересудов, избежать нежелательной огласки ему все равно не удалось. И хотя сейчас, в отличие от мрачного средневековья, на дворе стоял просвещенный век, и не стоило опасаться за свою жизнь, лишние осложнения ему не были нужны.

Разместить в тайном кабинете химическую лабораторию незаметно не удалось. Кто-то, что-то, все равно увидел, и поделился увиденным с ближним. Тот в свою очередь еще с кем-то, и вскоре новость о странном грузе барина, разлетелась по округе, достигнув ушей сельского батюшки. Пока была жива жена барина, на богопротивные деяния супруга он закрывал глаза и говорил о великом грехе только с ней, ожидая обильных подношений за то, что денно и нощно, молится о спасении души погрязшего в пороке супруга.

Спустя год после рождения у Лешиевых сына, наследника имения и состояния отца, в семействе вновь случилось прибавление. Дочь, точная копия матери. Но с ее рождением радости в семье не прибавилось. При родах, барыня подхватила родовую лихорадку, прожив не более недели после рождения малютки. Чем крепче и розовее становилась малышка, тем бледнее и слабее ее мать. Ни лекарства вызванного из города земского врача, ни молитвы сельского священника, не сумели победить болезнь. Вскоре она умерла.

Тело барыни упокоилось на родовом кладбище Лешиевых. Церковная служба, по отпеванию покойной и проводами в мир иной, стала последним богоугодным делом, в котором принял участие овдовевший помещик. Неделю, втайне от всех, запершись в кабинете, на коленях, он молил небеса о милости. Сохранить жизнь любимой супруге, без которой не представлял дальнейшего существования. Он готов был заключить сделку с небесами, предать полному забвению безбожные опыты, в обмен на жизнь любимого человека. И он сдержал бы слово, если бы небеса прислушались к его мольбам. Но далекие небеса оставались, глухи и безучастны. Проникновенные молитвы, не достигли заоблачных высот.

После похорон супруги Лешиев окончательно порвал с церковью, с вышними силами, не пожелавшими ему помочь даже в такой малости. Чтобы забыться, он целиком ушел в алхимию, выбираясь из потайного убежища только для того, чтобы подкрепиться, подышать свежим воздухом, и сделать необходимые распоряжения по хозяйству. Он бы с радостью пошел по стопам отца и совсем забросил имение, поселившись в лаборатории, если бы было, кому передать бразды правления поместьем. Сын слишком мал, доверить имение чужому человеку, даже из числа близких родственников, он не мог.

Большую часть времени Лешиев проводил в подвале, в компании бесчисленного множества склянок, колб и реторт, заполненных разноцветными жидкостями. Среди порошков, корзин и коробочек, полных различных минералов. Ведь неизвестно, что из них окажется главным связующим звеном на его пути. Со дня смерти супруги прошло около десяти лет, но он был также далек от искомого, как и в начале пути. Но, он не сдавался, не опускал рук, все настойчивее штурмуя твердыню, вознамерившись во что бы то ни стало, добиться своего.

Жизнь шла своим чередом. Лешиев больше не женился, несмотря на попытки помещиков сосватать вдовцу одну из своих дочерей, что станет супругой ему, матерью осиротевшим детям, и по мере сил поспособствует дальнейшему увеличению рода. Он оставался верен той единственной, в вечной любви и верности которой поклялся стоя у алтаря, и данную небесам клятву, он так и не нарушил. Осознав всю тщету своих потуг, отступились соседские помещики, а вскоре вовсе перестали посещать поместье Лешиевых из-за странностей хозяина. Он стал нелюдим, предпочитая общению с гостями собственную компанию, сутками пропадая в наглухо запертом кабинете.

Не дождавшись окончания тягостных дней, сельский батюшка вконец оголодал, обносился и озверел. Первое время он сдерживался, надеясь, что минет положенный по старинной русской традиции срок на оплакивание и поминовение покойной, и барин вновь обратит заинтересованный взор на представительниц прекрасной половины человечества, которые в трудный для барина период, старались держаться поближе, в надежде на то, что он оценит их участие, и одарит благосклонностью. Но минули все мыслимые и немыслимые сроки, а барин оставался один, не обращая внимания на множество прелестных созданий, окружающих его. Он намеревался провести остаток своих дней в одиночестве, нет в его сердце места другой женщине.

Постепенно окрестные помещики, имеющие дочерей на выданье, перестали посещать поместье Лешиевых, отчаявшись привлечь внимание овдовевшего барина. Еще некоторое время они продолжали присылать приглашения в гости, в надежде, что на их территории процесс сватовства сложится более удачно. Но на приглашения Лешиев отвечал вежливым отказом, ссылаясь на массу неотложных дел. А затем и вовсе перестал отвечать на приглашения, и вообще реагировать на проявления дружеского расположения со стороны соседей. Оскорбленные таким невниманием, они прекратили дальнейшие контакты с Лешиевым, предоставив его самому себе.

Пагубные пристрастия становились в последнее время отличительной чертой рода Лешиевых. И хотя они были разными, объединяло их одно, — отказ от общения с людьми и всепоглощающая страсть к пороку. И если старший Лешиев уходил в запой, младший имел не менее богопротивную страсть. Он тоже искал уединения, но не в компании бутылок с вином, а в обществе бесчисленных склянок и колб, наполненных химическими реактивами.

В последнее время ничто не мешало ему заниматься преступной, по мнению сельского, батюшки, страстью. Летом пришел его черед отправлять отпрысков в гости, к тетке и кузенам в столицу. На три летних месяца он был избавлен от забот, связанных с их воспитанием. Мог безраздельно отдаться любимому делу, — занятию алхимией.

Дети не вернулись домой в положенное время. Нынешним, небывало жарким летом, в столице разразилась эпидемия смертельно опасной болезни, лекарств против которой не было, благодаря чему она всякий раз принимала опустошительный размах, собирая огромные урожаи человеческих жизней. Лешиев беспокоился за детей, но ничем не мог им помочь. Оставалось лишь надеяться, что все завершится благополучно для его семьи, и по окончании страшной эпидемии, дети вернутся домой живыми и невредимыми.

Столичные власти оказались подготовлены к приходу болезни. Чтобы не допустить ее распространения, что чревато огромными человеческими потерями и колоссальными убытками для государственной казны, правительство приняло все меры для того, чтобы локализовать очаг инфекции, не дать болезни вырваться на свободу. И едва первому из заболевших был поставлен страшный диагноз, власти тотчас же отреагировали. В столице было объявлено чрезвычайное положение. Покидать город, было запрещено. Нарушителей высочайшего повеления ждала смерть.

Войска окружили столицу, имея высочайшее разрешение стрелять на поражение любого, кто дерзнет покинуть зараженный город, невзирая на происхождение. Будь то темный простолюдин, или дворянин благородных кровей, всех ждала одинаковая участь, — смерть.

День и ночь тысячи настороженных глаз всматривались в темноту. Не промелькнет ли где крадущаяся тень перебежчика, не послышатся ли чьи-то крадущиеся шаги. И если кому-нибудь, что-нибудь привиделось спросонья, или вибрирующий от напряжения слух принимал порыв ветра за человеческие шаги, тотчас же раздавался выстрел. И не беда, что чаще всего стражи палили в никуда, иногда выстрелы достигали цели. И оставались валяться, где их настигла смерть, неубранные тела беглецов, прикасаться к которым, было запрещено, чтобы не подцепить заразы, спасения от которой нет.

Валялись трупы под полуденным солнцем, разлагаясь, и распространяя ужасное зловоние, от которого выворачивало наизнанку даже привычных ко всему вояк. Солнце и время делали свое дело, довершая начатое солдатами. На смену разложившимся, ставшим перегноем мертвякам, приходили новые тела беглецов, стремящихся вырваться из обреченного на смерть города.

Предпринятые властями меры позволили остановить распространение эпидемии, но только на время. Виной всему человеческая жадность. Никому не дано было проскользнуть сквозь плотное оцепление, но, ничто не могло помешать солдату, которому не давало покоя содержимое карманов мертвеца, облаченного в шитый золотом сюртук, проверить их. И крадется страж в ночи, воровато озираясь, в компании с подобными ему мародерами, шарит жадными руками по остывшим телам. И нет предела радости, когда из карманов убитого извлекается кошель с золотом, которое поровну делится между подельниками.

И нет им, ослепленным блеском золота, никакого дела до чумы, свирепствующей в городе, не допустить проникновения которой в мир, они приставлены. Невдомек им, что тела, по которым рыщут в поисках золота жадные руки, в заражены смертоносной болезнью. Она пропитала тела насквозь, въелась в одежду, прилипла к золоту, к которому алчно тянутся руки мародеров. Унося в лагерь надежно припрятанное золото, мародеры даже не догадывались о том, что смертельная зараза обрела нового хозяина, начав свою разрушительную деятельность в его теле.

Не прошло и месяца с начала осады зараженной столицы, как болезнь вспыхнула среди войск, окруживших зачумленный город плотным кольцом. А затем эпидемия расползлась по стране, ничем более не сдерживаемая, собирая обильный урожай человеческих жизней.

Подобно кругам от брошенного в воду камня, распространилась смертельная зараза от столицы по всей стране. По прошествии нескольких месяцев, чума перестала быть страшилкой для сельских мужиков, став бедствием, обрушившимся на их головы. Если в городах, при наличии медицины и государственной программы по борьбе со страшным недугом удавалось хоть как-то противостоять болезни, сдерживать ее стремительный натиск, то в глухой провинции, на селе, ничто не могло противостоять ей. Последствия эпидемии в сельской местности были катастрофическими. Некоторые деревни вымерли полностью. Уцелевшие составляли весьма незначительную часть, несоизмеримую с количеством жизней, унесенных в могилу чумой.

Не обошла стороной беда и поместье Лешиевых. Чума пришла в деревню, требовательно застучав в каждый дом, не делая разбора между домом крестьянским, или господским. И только помещик, с головой ушедший в работу, не обратил внимания на явление посланницы смерти, пришедшей в его дом, и имение. Он и сам был неизлечимо болен, но не придавал этому значения, все недомогания, списывая на нервное истощение. Не обратил внимания и на то, что однажды остался без обеда, потому что чума унесла в могилу кухарку. Однажды он не дозвался дворового человека Кузьмы, спешившего на зов барина, но не дошедшего всего нескольких шагов до кабинета, сраженного смертельным недугом.

Лешиев продолжал работать, не обращая внимания на такие мелочи, как отсутствие горячего обеда и необходимость лично спускаться в погреб за вином. Просто перешагивал через валяющиеся в доме трупы прислуги, оставшейся до самой смерти верной барину, не покинувшей его в эти страшные дни.

Он пытался призвать на помощь кого-нибудь из крестьян. Но попытки дозваться кого-нибудь, кто убрал бы из дома мертвецов, не увенчались успехом. И тогда он махнул на все рукой. В доме в изобилии копченого мяса, сыра, ветчины, вина и прочих припасов, не требующих приготовления. Не смотря на занятость, приходилось иногда выбираться из лаборатории на кухню. Оттуда, с полной корзиной съестного, спускаться в погреб, наполнить трехлитровую баклагу вином, которого хватало на сутки. Затарившись едой и выпивкой, он возвращался обратно, чтобы продолжить прерванные изыскания, ставшие смыслом жизни.

Уход с головой в науку был частично оправдан. Бесконечные опыты и изыскания, отвлекали от мыслей о детях, которым он ничем не мог помочь, о судьбе которых ничего не было известно. Оставалось лишь уповать на то, что в семье сестры, женщины далеко не бедной, они будут защищены от страшной болезни гораздо лучше, нежели большинство жителей охваченного эпидемией города. Только те, кто в силу полноты кошелька мог рассчитывать на качественную медицинскую помощь, могли уцелеть в том аду. Чем больше у человека денег, тем помощь будет более действенной. Им в чем-то даже повезло, если можно назвать везением то, что они оказались в эпицентре смертельной заразы. По крайней мере, у них будут лучшие врачи, со всем арсеналом лекарственных средств, могущих стать серьезным препятствием на пути страшной болезни.

В провинции, даже имея достаточные средства, трудно рассчитывать на качественную медицинскую помощь. Конечно, есть земской врач со штатом помощников, чего в обычное время вполне достаточно. Но во время эпидемии, всех их вместе взятых, недостаточно для того, чтобы противостоять недугу даже в масштабе дворянских семей. Да и лучшие медицинские кадры провинции, во многом уступали столичным. Иначе и быть не могло. Если бы они не уступали по уровню столичным светилам, то вряд ли бы надолго задержались в провинции. Перебрались бы из глуши в столицу, где более богатая, нежели в захолустье врачебная практика, и гонорары несоизмеримо выше.

Если небесам было угодно наслать чуму на людей в наказание за их прегрешения, то лучше пусть дети встретят ее в столице, нежели дома. В этом случае шансы пережить эпидемию многократно вырастают.

Отчаявшись дозваться кого-нибудь из крестьян, Лешиев, слишком ослабевший для того, чтобы таскать тяжеленные тела, просто махнул на все рукой, оставив мертвецов лежать там, где их настигла смерть, не обращая внимания на жуткое зловоние начавших разлагаться трупов, распространившееся по всему дому. Выбравшись в очередной раз из своего убежища, он лишь ускорял шаги, чтобы запастись необходимым для прожития очередного дня.

В поместье Лешиева бушевала достигшая сельской глуши эпидемия. И не было от нее спасения. Чума не делала выбора между людьми, кося всех подряд, от грудных младенцев, до замшелых стариков, которые и без чумы доживали свои последние дни. Не было на селе силы, способной противостоять болезни, грозящей извести под корень все людское поголовье, принадлежащее помещику Лешиеву.

Помощи людям ждать было неоткуда, негде искать защиты от свалившейся на их головы беды. В священном ужасе устремились крестьяне в сельскую церковь, где надеялись обрести утешение. Давно старая церковь не знала такого наплыва людей. Давно сельский батюшка не получал такие щедрые дары. И хотя крестьянин по большей части сер и убог, в это страшное время, он нес в дар небесам последнее, в надежде вымолить спасение.

Невдомек деревенской темноте было то, что чем кучнее они собираются, тем легче болезни находить жертвы и делать свое черное дело. И если кого-то, гуляя по деревне, она и могла обойти стороной, то в людском скопище, разила без промаха.

Среди людей, что, позабыв про повседневные житейские дела, день и ночь торчали в церкви, стуча лбами в пол и читая бесчисленное множество молитв, был один, который мог дать напуганным людям ценный совет, но не спешил этого делать. Этим человеком, был сельский батюшка, к которому за спасением устремился темный сельский люд. Ему несли последнее, чтобы священник заступился за них перед небесами, вымолил спасение и избавление от страшной болезни. Батюшка не спешил отваживать повалившую к нему толпой паству. Ни сделал он этого, ни сразу, ни потом.

Он наконец-то зажил так, как предстало жить человеку его положения. И пусть это был пир во время чумы, но он жил так, как хотел, ни в чем себе не отказывая, ни в чем не нуждаясь. А когда скопил достаточно запасов, чтобы в тепле и сытости пережить смутное время, потребность в них отпала сама собой. Он с ужасом понял, что болен, и первые, явные признаки болезни у него налицо. Его смерть только вопрос времени. Он просто немного отстал по дороге на кладбище, куда отправилась большая часть его прихожан. Которой не помогли ни молитвы сельского батюшки, ни бесчисленные земные поклоны перед иконами с суровыми и задумчивыми ликами святых.

В последние дни жизни ему оставалось только оглядеться по сторонам и подытожить все, что успел сделать в жизни, и чего сделать не успел. И он увидел, что жизнь прожита не совсем так, как ему хотелось, чему виной конкретный человек. И человек этот еще жив, назло сельскому батюшке, и свирепствующей на селе эпидемии. Приглядевшись, он заметил огонек в доме этого человека, и самого человека, что, держа в руках фонарь, медленно брел по огромному, мертвому дому. Помещик Лешиев, сделавший его жизнь невыносимой, был все еще жив, несмотря на смерть, поселившуюся по соседству.

Крестьяне рассказывали, что как-то, придя к барину за помощью, они нашли в господском доме страшное запустение, темноту и тишину. Напрасно кричали, пытаясь дозваться кого-нибудь из прислуги, кто мог проводить их к хозяину. Простояв около часа, но так никого и не дозвавшись, один смельчак, вооружившись факелом, шагнул внутрь барской усадьбы в поисках ее обитателей. Но уже спустя минуту с выпученными от ужаса глазами и трясущимися руками, стоял рядом с односельчанами, судорожно хватая ртом воздух. От него они-то и узнали, а позже сообщили сельскому батюшке о том, что в доме живых людей нет, одни мертвецы, разложившиеся, кишащие червями и жутко смердящие. И что огонь, который многие наблюдали в доме по вечерам, и зловещая тень на его фоне, не иначе, как сам дьявол, разгуливающий по дому в поисках очередной жертвы.

Спустя неделю смельчак, принесший людям весть о проклятии барского дома, умер в муках, бредя перед смертью страшным призраком, пришедшим за ним. После его смерти, сельский люд стороной обходил проклятый барский дом, стараясь не глядеть на него, чтобы через пыльные, давно немытые стекла, не узреть лика ужасного призрака, что вглядывается вдаль, высматривая очередную жертву.

Сельский люд темен, пуглив и суеверен. Священник иного склада и образования. Он знал истинную природу обитающего в усадьбе призрака. Это был человек, которого не брала скосившая пол деревни, зараза. Видно он и впрямь якшался с нечистой силой, которая и уберегала его от чумы.

До поры до времени сельский батюшка забывал о существовании проклятого безбожника, испортившего ему жизнь. Но когда понял, что смертельно болен и дни его сочтены, вспомнил об обидчике, что вознамерился посмеяться над ним, не желая умирать, как все. Он умрет, но прежде увидит, как покинет этот мир враг, опередив его на пути к богу, на страшный суд, где ему воздастся по заслугам.

Проповедь сельского священника была проникновенной. Давно он не произносил таких страстных речей. Он открыл изрядно поредевшей пастве глаза на то, что творится вокруг. Указал на человека, богопротивными деяниями навлекшего небесное проклятие, чумой обрушившееся на их головы. Теперь крестьяне знали, куда идти, и что делать, чтобы очиститься от скверны если и не физически, то хотя бы духовно.

В ту же ночь барская усадьба запылала. Пронзительно завывал ветер, разбрасывая в стороны снопы искр. Собравшимся вокруг пожарища мужикам, вооруженным топорами и вилами, казалось, что это воет и беснуется в очистительном огне бесовское создание, не могущее вырваться наружу из очищающего пламени. А если дьявольская тварь, бывшая некогда человеком попытается выбраться наружу, они встретят ее вилами и топорами, освященными в церкви и окропленными святой водой. Пока не опали в золе последние искры, продолжал стоять на пепелище молчаливый люд, готовый на все. И лишь с рассветом, разошлись мужики по домам, искренне веря, что, разделавшись с демоном, искупили вину перед небесами, и очистились. А значит, страшная болезнь покинет село, удалившись в места, более достойные божьей кары.

Никого не спас, очистительный огонь. Прибывшим спустя полгода из столицы чиновникам, разыскивающим наследников скончавшихся во время эпидемии чумы чиновника министерства и его супруги, явилась картина полного запустения. Вернувшись в столицу ни с чем, чиновники отписали в пользу государства не нашедшее наследников столичное наследство. А, также оформили в пользу государства имение, от которого не осталось ничего, кроме пустых изб, оставшейся без хозяина земли, да застарелого пепелища на месте барской усадьбы.

Пройдет ни один десяток лет, прежде чем в проклятых местах вновь зазвучит человеческий смех, возвещая миру, что смерти больше нет, жизнь вернулась в эти края всерьез и надолго!

Глава 9. Возвращение Лешего

Цветным молотом ударило по голове, ломая черепные кости, сокрушая рассудок. Адским пламенем полыхнуло в лицо, покрывая кожу волдырями, сворачивая в струпья. В ушах звенело от отчаянного вопля, вырвавшегося из раздираемого болью человеческого нутра.

Леший лежал на снегу, уткнувшись в него лицом и дико, орал, а холод, ледяными клещами, продолжал терзать, рвать на части соприкоснувшуюся с ним плоть. Медленно, подстать изуверу, которому доставляет наслаждение мучительная агония человеческого тела. Лицо ломило, корежило в нестерпимых муках. Рот раззявился в безумном крике, от пара дыхания, растопился лед вокруг дико кричащей глотки. И в этот крохотный черный кружочек, на бескрайнем покрывале ослепительно-белой пустоты, и вперились глаза Лешего, такие же безумные, как и вопль.

Сила легких не безгранична, не в состоянии бороться с бесконечностью боли, заполонившей тело безжизненно распростертого на снегу человека. Крик стихал, пока вовсе не захлебнулся, застряв в горле хриплым, шерстяным комом. Крик смолк, но не исчезла терзающая тело боль, с каждой секундой делаясь пронзительнее и невыносимее. Не в силах терпеть бесконечную пытку болью, человек сжался в комок и рванулся изо всех сил, дабы оторваться от земли и покрывающего ее снежного покрова. Леший рванулся и тяжеленное тело, оторвалось от земли и перевернулось на спину.

Еще несколько минут лицо продолжало ломать и корежить, но боль становилась менее отчаянной и пронзительной. Вскоре она ушла совсем, оставив на память о себе лишь тупое покалыванье бесчисленного множества иззубренных игл об потерявшую чувствительность кожу.

Когда исчезла сводящая с ума боль, Леший пришел в чувство и огляделся. Первое, на что он обратил внимание, — низко нависшее над землей, по-зимнему блеклое солнце, неподвижно застывшее в зените, тщетно пытающееся согреть погрузившийся в снежную пелену мир. Он напряг память, пытаясь вспомнить, кто он, где он?

Ответов было множество, они роились в голове, толкались, пихались локтями, стремясь поскорее явить себя миру. Но не было среди бесчисленного их множества единственно верного, которого он так жаждал найти. В его мозгу словно поселилось сразу несколько человек. И каждый старался перекричать конкурентов, стремясь погромче заявить о себе, высказать претензию на право обладания тусклым и заснеженным миром, в котором очутился Леший.

Леший боролся, пытаясь разогнать череду призрачных воспоминаний, принадлежащих другой реальности, миру, раскинувшемуся за мерцающей пеленой аномалии, в нескольких шагах от которой он валялся в снегу, безумными глазами таращась в небо. Поток призрачных воспоминаний был сильнее. То и дело в мозгу всплывали картинки иных, прожитых им жизней, которые объединяло, одно, — ранняя смерть главного действующего персонажа. И каждый из призрачных героев отчаянно кричал в голове, — это мой мир, а все остальные просто тени, призраки, которых никогда не было.

С каждой секундой хор призрачных голосов становился все громче и настойчивее. Голова Лешего распухла от мучительной боли, готовая в любой момент взорваться мириадом осколков, каждому из которых будет плевать на то, кому данный осколок принадлежит. Боль становилась все пронзительней, и катавшийся по снегу, обхвативший страдающую голову руками Леший, в глубине души сожалел о боли обмороженного лица, оказавшийся ничем по сравнению с болью поселившийся в мозгу. И нет сил, унять эту боль, оставалось только бороться до конца, не дать голове взорваться мириадом осколков, в равной степени поделенных на всех кандидатов, на право обладанием его разумом.

Поделенный многократно на части, но по-прежнему заточенный в одну оболочку, разделить которую поселившиеся в мозгу призраки, бессильны, он только внешне останется человеком. На деле же превратится в растение, безжизненное и беспомощное, которое не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Постепенно тело умрет, а затем угаснет и разум, поделенный на части бесплотными призраками. И лишь отощавший за зиму, голодный лесной зверь, обнаружив застывший на стылой земле окоченевший труп, возблагодарит небеса и неведомого звериного бога за столь щедрый подарок в голодное зимнее время, в несколько десятков, пусть и порядком подмороженного, но невероятно вкусного человеческого мяса. Чавканье и урчание зверя будет звучать последней песнью для погибшего человека и его бессмертной души, бесславно сгинувшей из-за проклятых призраков.

Справляться с раздирающей мозг болью становилось все труднее, он чувствовал, что сходит с ума. Еще чуть-чуть и все будет кончено и для него, и для яростно дерущихся в мозгу теней. Нужно что-то, что встряхнуло бы тело, дало необходимый импульс, чтобы разум заработал в нужном направлении, унял бушующую в нем бурю. Должно случиться чудо, или что-то сродни чуду, только это могло спасти Лешего.

Когда Леший был готов сдаться, прекратить бороться с тенями призраков, и замереть, безжизненно распластавшись на снегу, чудо свершилось! В очередной раз перевернувшись, он напоролся в снегу на какой-то предмет, резкой болью отозвавшийся в боку, заставивший на пару секунд позабыть о терзающей разум боли. Этих секунд хватило, чтобы извлечь из снега причинивший боль предмет и разглядеть его при свете тусклого, зимнего солнца.

Это была «чекушка», порожняя водочная бутылка емкостью 250 грамм. Он даже прочитал название: «Водка Русская». Еще несколько бесконечно долгих мгновений он продолжал таращиться на нее, чувствуя, как приходит понимание, и все становится на свои места, делаясь простым и понятным. Он чувствовал, как уходит из головы угнездившаяся там боль, а призраки, недовольно ворча и огрызаясь, прячутся в потаенных уголках сознания, грозясь оттуда, и обещая вернуться.

Но он не боялся их угроз. Он снова стал человеком, знал, кто он, откуда, и зачем здесь. Знал и кто эти призраки, минуту назад ведшие с ним жестокое сражение за право обладания разумом. Он Лешка Халявин, или Леший, как звали его друзья и сослуживцы когда-то давным-давно, еще в прошлой жизни. Оставшейся далеко позади, за незримой чертой оставленной в душе проклятой аномалией, из которой он чудом сумел выбраться, едва не поплатившись за это рассудком и жизнью.

Пошатываясь, Леший поднялся на ноги и осмотрелся. Все окончательно стало на свои места. Это то самое место, куда он пришел перед тем, как нырнуть в аномалию на поиски отца. И поднятая из снега порожняя чекушка, была той самой, что он осушил для поднятия духа перед тем, как шагнуть за запретную черту. Кто знает, быть может благодаря тому, что был, не совсем разумен, находясь под воздействием алкоголя, он и вернулся обратно, на то самое место, откуда сделал роковой шаг. Где его вновь поджидала стеклянная спасительница, чтобы снова помочь, на этот раз с возвращением в реальный мир.

Он вернулся домой, в то место, откуда и убыл, вот только время было иным. Тогда на дворе было лето, вокруг расстилалась бескрайняя зелень трав, разукрашенная разноцветьем грибов, спелой красотой ягод не тронутых людьми. Которых никогда не было здесь по причине того, что невозможно перебраться сюда через гнилое болото летом. Если не знать секретной тропы через болото, секрет, передаваемый из поколения в поколение.

Леший знал потайную тропу. По крайней мере, тогда, раньше. Но сейчас, будь на дворе лето, вряд ли бы рискнул лезть в болото, поскольку в мозгу изрядно похозяйничали с таким трудом усмиренные призраки. Подарок от аномалии, из которой чудом удалось выбраться. Он был уверен, что позже, когда окончательно вернет власть над рассудком, вспомнит в мельчайших подробностях и потайную тропу, и сможет вернуться сюда вновь, если возникнет такое желание.

Сейчас же проход через болото был не нужен. На дворе была зима, все вокруг замерзло и укрылось белым, пушистым покрывалом. Каждый был волен гулять по болоту хоть вдоль, хоть поперек, не опасаясь оказаться в трясине. Вот только вряд ли найдется много желающих шастать зимой по запретному болоту, даже без риска провалиться в трясину, и сгинуть в непроглядной пучине. Риск провалиться исчез до наступления весны, но появлялась вероятность быть съеденным оголодавшим зверьем. В это время года готовым сожрать все, что шевелится, и не шевелится, если это хоть как-то напоминает по вкусу мясо, и не важно, какого оно происхождения, животного, или человеческого. Зимой зверье, мучимое голодом, отваживалось заходить даже на окраину деревни, воруя скот, домашнюю птицу, или человеческих любимцев, загулявшим по неотложным собачьим, а чаще кошачьим делам и делишкам. И даже угроза попасть в засаду и быть убитыми, не останавливала их в движении к мясу, куда их неудержимо, и безжалостно гнал голод.

И если в теплое, и сытное летнее время встреча в лесу с хищником ничем не угрожала человеку, зимой все обстояло иначе. И летом существовала вероятность подвергнуться нападению, но то была угроза иного рода. Хищник мог напасть только в том случае, если человек слишком близко подходил к логову зверя, когда там находились детеныши. Зверь не мог отступить, не подвергнув потомство опасности со стороны двуногого, рыщущего по лесу в поисках добычи. В остальных случаях, лесной зверь летом стремился встреч с человеком избежать.

Летом лес полон добычи более легкой, нежели двуногое существо, с виду такое жалкое и несуразное, на деле жестокий и опасный противник, вооруженный оружием, убивающим на расстоянии. Редкому зверю, попавшему на глаза двуногому, удавалось унести свою шкуру не подпорченной пулями.

Изредка случалось обратное, и победу праздновал зверь. Такое хоть и редко, но случалось, но только не благодатным летом, а стылой зимой. Когда голод доводил зверя до исступления, напрочь убивая страх, и в нем жило одно желание убивать, чтобы выжить. Только став от голода злее и отчаяннее, лесной зверь мог совладать с извечным врагом двуногим, если удавалось застигнуть того врасплох.

При мысли о хищниках Лешего передернуло. Он огляделся и прислушался. Вокруг было тихо и по-зимнему безлюдно. Ни один звук не нарушал тишину уснувшего до весны леса. Не слышно было ничьих крадущихся шагов, никто еще не успел проявить к его персоне нездорового интереса. Оказаться зимой в лесу далеко от человеческого жилья было плохо, а без оружия, и вовсе скверно.

Леший вновь пошарил в снегу в радиусе нескольких метров от места появления в реальном мире, но любимого карабина, не обнаружил. Скорее всего, оружие осталось там, в аномалии, подарком призрачному миру.

Не желая так просто сдаваться, Леший расширил круг поисков, в глубине души надеясь на благоприятный исход. Если аномалия отпустила человека, зачем ей какая-то железка? Наверняка оружие где-то здесь, вот только выбросило его в стороне. Но все его потуги оказались тщетны. Не желая смириться с поражением, он продолжал отчаянно лопатить снег, не обращая внимания на издевательский смех призраков, становящийся все громче и язвительнее.

Очередная волна безумия готовилась обрушиться на него, с ее пришествием призраки готовились к новой попытке завладеть рассудком. И с каждым пропаханным в снегу на четвереньках метром, заточенные в мозгу призраки, начинали вести себя все наглее и агрессивнее, готовясь начать штурм. Леший понимал, еще одной отчаянной схватки с призраками, он может не вынести. И тогда, кто-нибудь из них возьмет верх над его рассудком, погрузив человека в пучину безумия, из которой не будет возврата.

Как бы не было велико желание отыскать утерянный карабин, Леший вынужден был отказаться от поисков, спасая рассудок и жизнь. Если карабин остался в аномалии, он никогда его больше не увидит, даже если перелопатит весь снег по периметру зловещей аномалии. Если карабин в реальном мире, но только в стороне, шансов отыскать его в укрывшем землю снежном покрове, ничтожно мало. Аномалия по протяженности не один десяток километров. Если обойти ее по периметру летом, на это уйдет много времени. Обойти ее зимой на четвереньках, шаря руками в снегу, физически невозможно. И даже если он, с упорством безумца будет стоять на своем, и малую толику периметра аномалии, ему не удастся пройти.

И дело не в призраках, оккупировавших задворки подсознания, теней умерших людей, его предыдущих жизненных воплощений. Даже если призраки будут вести себя пристойно, не пытаясь мешать, найдутся более реальные персонажи, для которых ползущий по снегу человек, не останется просто картинкой. Голодный лесной зверь с урчащим, подведенным от голода животом, не упустит возможности напасть. И человек ничего не сможет противопоставить хищнику. Исход схватки заранее предрешен и он не в пользу человека, слабого и беззащитного без изрыгающего смерть оружия.

Поднявшись с колен, он с удовлетворением отметил, как взвыли разочарованно притаившиеся в мозгу призраки, не дождавшиеся шанса подчинить своему влиянию человеческий разум. Больше он не даст им и тени надежды, пусть они поймут это раз и навсегда. А если начнут слишком докучать, он найдет способ избавиться от них навсегда. Если призраки по прихоти аномалии поселились в его голове, пусть ведут себя скромнее, привыкают к сосуществованию. И тогда он потеснится, ведь, судя по воспоминаниям, призраки не были чужими, когда-то они прожили его жизнь. Воспоминания о жизнях минувших, были надежно спрятаны и запечатаны печатью забвения на вечные времена, но аномалия, явления чуждого, ирреального мира, сорвало пломбы и печати, выпустив их на волю. Он научится жить с этими воспоминаниями, почерпнув из них нечто, что поможет жить в мире реальном, куда он вернулся после многомесячного отсутствия.

И хотя для него время, проведенное в аномалии, исчислялось всего несколькими часами, жизнь в реальном мире шла вперед семимильными шагами. Страшно было подумать, сколько бы времени кануло в лету, сколько лет и веков осталось бы позади, заплутай он в аномалии, проведи там гораздо больше времени.

Но черт с ней, с аномалией, и ее секретами. К ним он может вернуться позже, когда разберется с реальными делами, если возникнет такое желание, в чем он, по крайней мере, сейчас, сильно сомневался.

Нужно поскорее возвращаться в деревню, пока его возня, не привлекла внимания существ мира реального, которые в злобе своей и лютости, быстро превратят человека в начисто обглоданный скелет. Который будет валяться не погребенным, под открытым небом, пока его случайно не найдет кто-нибудь из охотников, изредка перебирающихся через болото. Обнаружит и закопает здесь же, без лишней возни и хлопот.

Вряд ли человек, обнаруживший начисто обглоданный зверями труп, станет об этом трубить на всю округу. Поставить в известность о находке участкового и сельские власти, значит нажить себе массу проблем, отвечать на вопросы, на которые трудно найти ответ.

Что он там делал в неурочное время, для чего шастал по лесу с оружием? И только попробуй, затяни волынку про сбор грибов и ягод, только еще больше загонишь себя в угол. Даже ребенку ясно, ни один нормальный человек не рискнет пересекать гнилое болото в поисках грибов и ягод. Которых полным-полно и вдали от гиблого места, что ежедневно доказывали ребята и бабы, возвращаясь из леса с полными корзинами грибов, с ведрами ягод, собранных едва ли не за околицей Шишигино.

А если за ягодами и грибами нет надобности, углубляться так далеко в лес, что там делал человек? Не бродил ли с ружьем на плечах, по своей, браконьерской надобности. Не покушался ли на живое имущество очередного заповедника, охота в котором разрешена лишь избранным, к числу которых мужики из Шишигино не принадлежали. А если даже и не охотился, а просто, из любви к природе бродил по лесу с ружьем, нужно посмотреть, имеется ли на оружие разрешение. Или можно навешать на его владельца еще одно дело, уголовно-наказуемое, — за незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, за что светит вполне конкретный срок.

Если человек появлением вблизи аномалии нарушил несколько человеческих законов, нетрудно предположить, что и труп он нашел не просто так. Всем известно, что преступника всегда тянет на место преступления, а отсюда и новые вопросы. Если за дело изобличения преступника взяться как следует, применив на практике все разработки следственных органов, и не сворачивать с избранного пути, возможно уже в ближайшее время лесной бродяга будет под диктовку следователя писать чистосердечное признание, явку с повинной за душегубство. И только от ретивости следователя зависит, сознается ли душегуб лишь в этом преступлении, или возьмет на себя все пропажи и исчезновения случившиеся в районе за последние несколько лет.

Итог разборок для каждой из заинтересованных сторон будет закономерный. Душегуб получит по заслугам, и камера смертника станет последним пристанищем в его недолгой, после приговор суда, жизни. Разоблачивший нелюдя следователь, получит очередную звезду на погоны, прибавку в денежном довольствии и повышение по службе. Неблагоприятная ранее милицейская статистика будет подкорректирована в сторону улучшения показателей.

Исходя из этого, вряд ли кто захочет связываться с правоохранительными органами, оказывать содействие в опознании трупа, и установления причин смерти несчастного. Опытному охотнику не составит труда установить истинную причину смерти человека. Достаточно одного беглого взгляда на труп, чтобы понять, как все произошло. Человека сожрали, и не важно, убили ли его при этом, или же он был мертв задолго до звериных зубов, замерзнув и околев в сугробе.

О подобного рода находке лучше промолчать, чтобы не нажить неприятностей. И если о найденном в лесу трупе становилось известно властям, то гораздо позже того, как такая находка случилась. Когда охотник, перебрав спиртного в компании друзей, терял контроль за языком, и слушателям рассказывалась история неопознанного трупа. Большинство собутыльников не поверит в пьяный треп, любой по пьяному делу горазд рассказывать разные небылицы, зачастую и покруче. А если кто и поверит рассказу, вряд ли он надолго отпечатается в одурманенном алкоголем мозгу. По пробуждении, вся эта история начисто выветрится из памяти и рассказчика, и слушателей.

Оставался единственный вариант, что эта история станет достоянием гласности, достигнув начальствующих ушей. Если в пьющей компании окажется трезвенник, который внимательно вслушивается в пьяные россказни, делая соответствующие выводы. Хотя, оказаться непьющим в пьяной компании, невозможно. Первые несколько литров собутыльники пристально следят за тем, чтобы всем наливалось одинаково, никто не отлынивал от всеобщего веселья, но, и не выпил больше других.

Если человек оказывался, заподозрен в чем-то подобном, у него могли возникнуть серьезные проблемы. Одному доставалось за неуемную тягу к спиртному, желанию выпить больше остальных, своим гнусным поступком уменьшить чью-то долю. Человек, который отлынивал от выпивки, предпочитая больше слушать, нежели говорить, рисковал нарваться на еще более крупные неприятности. Издавна бытовало мнение, что трезвый среди пьяных, — это шпион, а со шпионами всегда поступали соответственно. На первый раз отвесят тумаков, чтоб впредь и мысли не возникало отказываться от предложенной чарки. Если отступник будет уличен в подобной ереси вновь, одними побоями дело могло и не ограничиться. Сельский мужик в подпитии дик и неуправляем, способен наломать дров. На следующий день с разламывающейся от похмельной боли головой, он будет сожалеть о случившемся, если в памяти сохранится что-нибудь из вчерашнего, возможно даже раскаиваться в содеянном, но, человеку, подвернувшемуся под горячую руку, от этого легче не станет.

Если история о сделанной в лесу находке выберется за пределы собутыльников и начнет гулять по селу, то за считанные дни она обрастет столькими подробностями и небылицами, что самый изощренный по части разгадывания головоломок ум, не сможет отличить правду от вымысла.

Леший не сомневался, найди, кто из охотников в лесу обглоданный труп, поступит именно так. И дай-то бог, если человек обременит себя заботами по погребению, убрав бренные останки от ветра и дождя, похоронив их по-человечески. А может просто перекрестится и испуганно отвернет в сторону, не желая связываться с тем, что некогда было человеком. При повторных появлениях здесь инстинктивно отворачивая в сторону, чтобы ненароком не столкнуться с отбеленным дождями и ветрами, скелетом.

Но даже если случится невероятное, и его найдут, опознают, и доставят в деревню для захоронения на кладбище, память о нем будет короткой. Нет у него в деревне близкой родни, некому заботиться о могиле. Зарастет могила травой и бурьяном, придет в полное запустение. Проржавеет и покосится скромный металлический памятник со звездой. Пройдет несколько лет, и если кто-то в бурьяне случайно наткнется на старый, покосившийся монумент, и захочет из любопытства узнать, кто покоится там, то не сможет этого сделать. Ветра, дожди и время сделают надгробие безликим и молчаливым. Все останется в прошлом, и Леший, и бывшие ранее поколения Халявиных.

Только от Лешего зависело, умрет ли его род, или продолжится назло всему миру, и в первую очередь аномалии, поглотившей отца, но не сумевшей справиться с сыном.

Нужно выбираться из леса, и поскорее. Приняв решение, Леший почувствовал, что продрог до костей, от чего тело начало трясти крупной дрожью. И это не мудрено, если учесть в чем он оказался в зимнем лесу. На нем была одежда, в которой он отправился к аномалии в летнюю жару, только порядком пообносившаяся, превратившаяся в лохмотья, сквозь прорехи которой проглядывалось грязное и ободранное, порядком исхудавшее тело. После ползанья на карачках по снегу, рубище отсырело, на него налипло много снега и грязи. Замерзшая влага, соприкасаясь с разгоряченным телом, вызывала не самые приятные ощущения. И чем дольше стоит истуканом, тем крупнее становится колотящая тело дрожь, противнее ледяные прикосновения снега, пронзительней гуляющий по лесу ветер.

Вдохнув полной грудью, Леший сделал первый шаг по направлению к деревне. Вскоре Леший взял приличный темп, подгоняемый страхом встречи с голодным лесным зверем, и пронизывающим ледяным ветром. Он так разогнался, что вскоре от него повалил пар. Лицо раскраснелось, поступь стала шире и тверже, мысли двигались в нужном направлении, не слышно было ни малейшего писка засевших в мозгу призраков. Леший двигался по лесу уверенно, не сомневаясь в правильности выбранного направления. По прошествии нескольких часов он вышел на околицу Шишигино, утонувшего в сугробах богатой на снег зимы.

Грязный, оборванный, заросший всклокоченной бородой, с горящими нездоровым, лихорадочным блеском глазами, он представлял собой страшное зрелище. Настолько пугающее, что при встрече с ним шарахались в сторону, испуганно крестясь, встреченные по дороге селяне. Поджав хвосты, с визгом, исчезали в подворотнях не боящиеся даже самого черта деревенские псы, провожая его из-за заборов отчаянным лаем. Людей, повстречавших Халявина пугал его внешний вид и безумное выражение глаз, в которых не было ничего от известного всем сельского парнишки. Собак пугало нечто иное. Они видели то, что недоступно человеческому взгляду. Засевших в мозгу призраков, чувствовали их присутствие, и поэтому трусливо убегали, прочь, понимая, что перед ними не человек, или не совсем человек.

Так и прошагал Леший до дома, сопровождаемый надсадным собачьим лаем, и испуганным, человеческим шепотом. И долго еще потом сельчане чесали затылки, пытаясь понять, что это было. Пройди Леший деревню насквозь, и снова углубись в лес, никто бы этому не удивился. Ни одна живая душа не признала в нем сельского парня Лешку, все склонялись к тому, что в деревню пожаловал хозяин леса Леший, выгнанный зверем, или лютым морозом из любимого древесного дупла, в котором любил коротать короткие зимние дни, и бесконечные, студеные ночи. И, что направляется он на другую лесную квартиру, которых у истинного хозяина леса, множество. То обстоятельство, что Леший направился к новому жилищу прямиком через деревню, люди объяснили необычайно снежной зимой. Снегу в лесу по пояс, и хозяин леса решил не утруждать себя окольными путями, продираясь через лес, а выбрал более короткую дорогу.

Увы, сенсации не только всепланетного, но даже районного масштаба в Шишигино не случилось. К величайшему разочарованию сельчан, при ближайшем рассмотрении, Леший на самом деле таковым не оказался. Никогда, и нигде, лесовики не жили в домах по соседству с людьми, предпочитая держаться подальше от этого суетливого и шумного племени, хоронясь от любопытных глаз в потаенных лесных чащобах, в дремучей лесной глуши, куда не ступала нога человека.

Вызвав своим появлением в Шишигино переполох, Халявин вскоре оказался возле родного дома, покинутого им, по меркам реального мира, несколько месяцев назад, но не более суток по собственным, внутренним часам. Дом встретил его нежилой тишиной, слепотой заколоченных окон и дверей, забитых досками крест накрест. Даже кот куда-то исчез, подавшись в добрые люди, не дождавшись возвращения хозяина домой.

Отодрав приколоченные соседями на двери доски, Леший вошел внутрь. Ничто не изменилось за время его отсутствия, ничего не пропало. Даже деньги, валявшиеся в выдвижном ящике стола, оказались не тронуты.

Два дня просидел Леший безвылазно дома, невидящими глазами уставившись в одну точку, не отвечая на настойчивый стук соседей, пытавшихся привлечь его внимание. Окрестные подростки, те, что посмелей, пересилив робость, перемахнули через забор и наведались на его подворье. Не у каждого хватит смелости оказаться рядом с человеком, которого несколько месяцев считали мертвым. Да и человек ли он вообще? Может это и вправду лешак, незнамо как прознавший про опустевшее жилье, и заявившийся в село, переждать лютые морозы, выгнавшие его из родного дупла.

Если это не человек, а лесное существо, пробравшееся в дом Халявина, то оно каким-то образом причастно к исчезновению, или знает о его судьбе, иначе как бы оно прознало о пустующем доме. Впору участковому разбираться в этом странном деле, но у него были более важные дела, нежели реагирование на небылицы, гуляющие по селу.

Участковый в Шишигино был из городских, пришедший взамен ушедшему на пенсию Авдеичу. И поэтому избавлен от суеверий, столь присущих люду, родившемуся, и всю жизнь прожившему в окружении дремучего леса, вдали от цивилизации и прогресса. Сельский люд с детства воспитан на поверьях и суевериях связанных с лесом, во многие свято верил, и ничто не могло поколебать этой веры. Участковый не пытался бороться с дремучими суевериями, стараясь из этого бреда извлечь рациональное зерно. И если кому-то нравится верить в то, что в Шишигино заявился лешак, и остался жить в одном из пустующих домов, пусть себе верит на здоровье. Для него важно другое, — домой вернулся пропавший несколько месяцев назад парень, которого все считали погибшим.

Последний раз его видели летом, с ружьем за плечами, по дороге в лес. Халявин был молод, но пользовался авторитетом среди охотников, и даже думать о том, что его задрал лесной зверь, не стоило. Скорее всего, он сгинул на болоте, хотя и знал, по утверждению многих, проход на другую сторону. Но Болото оно и есть болото. Мало ли что может случиться. Задумался о чем-то, замечтался, потерял должную концентрацию, и вот он неверный шаг, ставший роковым. Сколько их, покорителей болота, покоится на дне, никто не знал. Сколько еще человеческих жизней упокоится там, никто не ведал. Там мог оказаться каждый, дерзнувший бросить вызов гиблому месту.

Касательно Лешака, — шишигинский люд сильно заблуждался, пытаясь выдать желаемое за действительное. Не может Лешак топить печку, смотреть телевизор и варить на плите обед. А именно этим и занимался Леший по рассказам пацанов, осмелившихся заглянуть в окна заброшенного дома. Чтобы окончательно развеять гуляющие по деревне бредни, в ближайшие дни участковый собирался наведаться к нему в гости. Вот только покончит с завалом бумажной работы, навалившейся по случаю завершения очередного отчетного квартала.

То, что суеверные люди считали явившимся в деревню лешаком, на самом деле оказалось хорошо известным всем, Лешкой Халявиным, исчезнувшим несколько месяцев назад. Он сильно изменился, отрастил бороду и пышную шевелюру, хотя раньше предпочитал ходить чисто выбритым, с короткой стрижкой. В его глазах появился нездоровый, лихорадочный блеск, а выражение лица стало каким-то отстраненным. Он смотрел на человека, но не видел его, слушал человека, но вряд ли слышал, погруженный в свои мысли. И раньше не особо привередливый, теперь и вовсе ограничивался малым, ни в чем не нуждаясь.

Он молча выслушал рассказ соседей о том, что случилось за время его отсутствия. Благодаря их участию, все в доме осталось в целости и сохранности, хотя местные алкаши пару раз предпринимали попытки поживиться бесхозным добром, чтобы променять его на самогон. Пенсионер-сосед собственноручно заколотил окна и двери, чтобы не смогла проникнуть в дом охочая до чужого добра пьянь.

Прошмыгнуть в дом без лишнего шума, местным пьянчужкам так и не удалось, на всякий подозрительный звук тотчас реагировал старик-сосед, решительно выпроваживая незваных гостей. А чтобы его слова лучше доходили до алкашей, он неизменно появлялся с ружьем, таким же древним, как и сосед, но вполне пригодным для того, чтобы привести в чувство зарвавшихся людишек. Пристрелить кого-нибудь старик вряд ли бы решился, дело это уголовно наказуемое, а вот подпортить кому-нибудь из воришек шкуру, — это запросто. Оба ствола его старенькой двустволки были заряжены солью, для которой штаны и рубахи не являются преградой.

Никому из сельских алкашей не хотелось жертвовать собственной шкурой ради выпивки. Если старикан выцелит чью-нибудь филейную часть и всадит в нее заряд соли, то долго еще потом пострадавшая задница не сможет ни на что присесть. Долго еще после выздоровления, шкура будет чесаться, напоминая о случившемся. Перспектива валяться в кровати, уткнувшись мордой в подушку, ползком выбираясь по нужде, когда организм орет дурным голосом от боли, никого не прельщала. Поэтому, однажды нарвавшись на вооруженного двустволкой старика с серьезными намерениями, шишигинские алкоголики плюнули на заманчивую идею поживиться добром пропавшего парня, вернувшись к привычным, менее опасным для здоровья способам добывания денег на выпивку.

Лешкиного кота пару дней очумело оравшего у заколоченной двери дома, старики пристроили в добрые люди, и если он пожелает, могут принести обратно. Хотя, в этом нет необходимости. Котяра зверюга здоровенная и самостоятельная, гуляет где хочет, делает все, что ему заблагорассудится. Он и сюда наведывается довольно часто, раз в неделю точно. Посидит, поорет по привычке у запертых дверей, и отправляется по своим делам. По хозяйски обследует сараи и амбар, на предмет обосновавшегося там мышиного поголовья, совсем обнаглевшего без хозяйского присмотра, и отправляется спать на крышу сарая. Продрыхнет на солнцепеке весь день, и также неожиданно исчезнет, отправившись куда-то по неотложным кошачьим делам. Дела у его шерстистого приятеля были преогромные и на то, чтобы все их переделать, уходило несколько дней. Ночевать в чужих сараях и на чердаках, для матерого котяры было привычным делом, и не важно, чей это сарай, любимого хозяина или чей-то еще.

Выслушав стариков, Леший кивнул головой, проронив ни слова. После двухдневного затворничества в доме, у него появилась цель, да и запасы продуктов необходимо было пополнить. По возвращении из леса аппетит, на который он и раньше не жаловался, вырос еще больше. То ли виной тому угнездившиеся в мозгу призраки, то ли причина в том, что он страшно исхудал за время пребывания в аномалии и организм просто пытался вернуть прежние формы.

Помимо продуктов, которых в доме почти не осталось, нужны были и кое-какие припасы для осуществления намеченной цели. Но блуждание по селу ему не грозило, в Шишигино, как и в большинстве окрестных деревень, магазин был один. И в нем продавалось все, что необходимо человеку для жизни, без излишеств. За излишествами милости просим в ближайший город, где найдется решительно все, в чем человек может нуждаться.

Нужда Лешего никоим образом не относилась к излишествам. Несколько десятков метров плотной целлофановой пленки, да запас продуктов, вот и все, что было ему нужно. Все остальное имелось дома.

Груженый ворохом покупок, Леший вернулся домой, и, не медля, приступил к осуществлению задуманного. Высыпав содержимое хозяйственной сумки на стол, бросив на пол рулон целлофана, Леший принялся за дело. Не успел смолкнуть отзвук последней, падающей на стол консервы, как улица наполнилась звуками бурной хозяйственной деятельности.

Остаток дня и весь последующий день, Леший посвятил работе. Буквально на глазах вырастала, обретая реальные формы и очертания, просторная теплица, достаточная, чтобы посадить там все, что Леший запланировал. Он все делал основательно, с запасом, чтобы диковинные цветы, которые решил развести в оранжерее, не знали недостатка в пространстве, чтобы ничто не ограничивало их роста. Те самые цветы, с разглядывания которых в аномалии, и начались его злоключения.

Сидя дома, уставившись в одну точку и общаясь с призраками, с которыми отныне вынужден был сосуществовать, Леший сделал неожиданное открытие, заставившее его взглянуть на мир осмысленным взглядом. Окружающий мир при наличии смысла вновь заиграл разноцветными причудливыми гранями. Будучи в отрешенном состоянии, он по какой-то надобности полез в карман своего, находящегося в плачевном состоянии рубища. Но едва пальцы коснулись дна кармана, надобность перестала быть таковой. Мозг обожгло и вместе с оказавшимися в руке зернышками каплевидной формы, пришло решение.

Извлеченные из кармана металлические зерна каплевидной формы, оказались одинаковы по весу и по размеру, но отличались по цвету. Семь капель всех цветов радуги, покоились на его ладони, напоминая об оранжерее, притаившейся в глубине аномалии. Вызывая воспоминания о роскошных розовых кустах, вглубь которых неосмотрительно заглянул. Он был уверен в том, что из себя представляют металлические капли, знал их происхождение, но не мог вспомнить, как они оказались в его кармане. Семена неведомых растений, так сильно напоминающих розовые кусты. Но они были похожи только внешне, по сути это было нечто иное, чуждое человеческому миру. Это не растения, а некие станции переброски в параллельные миры, существующие одновременно в разных измерениях. И раз они оказались в его кармане, значит это для чего-то нужно. Возможно, он сам их положил туда, на память о каждом из миров, в котором ему пришлось побывать, в реальности которых не давали усомниться поселившиеся в мозгу призраки. А может это очередная каверза аномалии? Ловушка, и не для него одного. Возможно, посредством семян аномалия рассчитывает на нечто большее? Расширить зону влияния ограниченную лесом, стремлением оказаться ближе к людям. Быть может, именно поэтому аномалия отпустила его.

Уничтожить семена он не мог. Они не только казались металлическими, они и были таковыми. Хотя Леший мог поклясться, что не существует в его мире металла, из которого могли быть отлиты эти разноцветные капли. Они не тонут в воде, не горят в огне, кислота им нипочем. Они неуязвимы. Аномалия позаботилась защитить свои детища, не дать им погибнуть в чуждом мире.

Можно было положить их в банку, или коробку, и закинуть в чулан, навсегда забыв об их существовании. Но этот выход временный. Дерево могут прогрызть мыши, оно может превратиться в труху, рассыпавшись от старости. Железо, несмотря на кажущуюся прочность, то же не вечно, подвержено ржавению и коррозии. Может случиться еще много непредсказуемых вещей, в результате чего обреченные на вечное заточение семена окажутся на свободе. Все дело во времени, а его у аномалии хоть отбавляй. Она умела ждать, и готова была ждать хоть тысячу лет. И она дождется своего, в этом Леший не сомневался. Не сомневался он и в том, что необычные семена прорастут, едва коснутся земли и без человеческого участия. И лучше, когда рядом будет человек, который знает, что они такое, чем ничего не подозревающий селянин, или слишком любопытный пацан.

Вроде одного из тех, что уже который день шпионят за ним, караулят каждое движение. Чтобы он ни делал, Леший чувствовал наблюдателей. Слежение за ним превратилось для пацанов в некое подобие захватывающей игры. На время они позабыли о прочих развлечениях, целиком поглощенные новой игрой, главным героем которой был лешак, принявший человеческое обличье. Леший чувствовал постоянное присутствие любопытствующих за спиной, но не предпринимал попыток их прогнать. По прошествии времени, им надоест игра в разведчиков, и они махнут на нее рукой, рванув на улицу наверстывать упущенное. Зимние каникулы до обидного коротки, а нужно так много успеть. Это он знал по собственному опыту. Халявин был парнем молодым, и события безмятежного детства, отчетливо вырисовывались в его мозгу, еще не затуманенные наслоениями более поздних, а от этого более ярких воспоминаний.

Потому, что еще несколько лет назад сам был пацаном, он прекрасно знал, только полное безразличие к любопытствующим, может остудить их пыл. Не найдя в игре ничего интересного, ребятня вернется к своим привычным развлечениям.

И вновь начнут строиться снежные крепости, вновь зазвучит веселый пацанячий смех, и полетят снежки в извечных противников, — девчонок. Их возмущенный визг для мальчишек сигнал к атаке. Сбить с ног, извалять в снегу, напихать за шиворот побольше снега этим противным, визгливым созданиям, плаксам и ябедам. И когда их рев наполнит округу, счастье пацанов будет безграничным, и лишь возможная месть родственников обиженных девчонок, немного омрачает радость.

Вот только подобные номера, прокатывали крайне редко. И очередной мститель за поруганную девичью честь, практически не имел шансов на успех. Быть пойманным и оттасканным за уши считалось позором, поэтому, надругавшись над девчонками, они зорко поглядывали по сторонам, чтобы не пропустить появление взрослых, могущих представлять для них опасность. И если таковой объект оказывался в поле зрения, направляясь к ним чтобы поквитаться с обидчиками зареванной дочери, которая, давясь слезами, рассказывает матери о причиненной обиде, запивая горе сладким малиновым чаем, заедая ватрушками с творогом, ему ничего не светило.

Оказавшись замеченным пацанвой, великовозрастный мститель, начинал выкрикивать пожелания того, что он с ними сделает, когда поймает, чьи задницы порвет на британский, а чьи на швейцарский флаг. И чем ближе он становился к цели, тем смачнее его пожелания, состоящие в большинстве своем из нецензурных слов, более доходчивых для подобного рода публики. И тем маты становились смачнее, чем отчетливее утопающий в снегу мужик понимал, что время безвозвратно уходит. Что он тратит его на маленьких поганцев, вместо того, чтобы, удобно развалившись в кресле перед телевизором, потягивая пивко с рыбой, наслаждаться хоккейным матчем с участием любимой команды.

В ослеплении яростью от того, что жена выгнала из дома разбираться с обидчиками дочери, когда по телеку транслировалась очередная хоккейная баталия, он забывал о том, что когда-то тоже был мальчишкой, и также, в компании друзей-приятелей любил валять в снегу девчонок, запихивать им за шиворот снег, всячески издеваться над ними, доводя противных созданий до слез, а их родителей до белого каления. За ними также охотились, но редко охота заканчивалась успешно для взрослого охотника. Почти всегда победу праздновали пацаны. И почему сейчас все должно быть иначе, и он сможет поквитаться с обидчиками дочери, оставаясь в прошлом безнаказанным.

Хотя безнаказанность вещь относительная. За шалости и вольности с девчонками, он расплатился сполна, — позже. Когда вырос, стал по-другому смотреть на девчонок, превратившихся из угловатых, костлявых и несуразных, крикливых существ в стройных красавиц, наделенных заманчивыми прелестями, способными свести с ума любого представителя противоположного пола.

Угодил в чарующие сети и он, и какое-то время был счастлив, пока жена из милой, стройной и симпатичной девушки, покладистой и нежной, не превратилась в здоровенную бабищу с необъятной задницей, красной мордой и здоровенными ручищами. Которыми отлично управлялась со скалкой, нередко прикладываясь ею к голове благоверного, когда тот заявлялся домой на рогах, или осмеливался ей перечить. Он бы и сейчас наплевал на дочь плаксу, замерев перед экраном телевизора, вот только просьба жены поквитаться с обидчиками дочери, больше напоминала приказ, а подрагивающая в руке сковорода намекала на то, какие последствия ожидают нарушителя приказа. Лучше тащиться по деревне, утопая в снегу, чем остаться у телевизора с пробитой головой и переломанными ребрами, не в состоянии ни вздохнуть, ни пошевельнуться.

И чем дольше путь, тем озлобленнее и нетерпимее он становится. Когда до обидчиков дочери, и нарушителей его покоя оставалось совсем чуть-чуть, он настолько распалялся, что готов был рвать уши пацанов под корень, вырывать ноги из задницы.

Вот только руки пацанов умеют очень быстро лепить снежки и метко кидать их в цель. Ни один снежный снаряд угодит мстителю в лицо и за шиворот, прежде чем он, яростно рыча, достигнет места, где только что были проклятые мальчишки. Только теперь они в нескольких десятках метров от главного героя очередной потехи, лепят снежки, и метко швыряют в цель. И сколько бы он ни кидался на них, рыча, как раненный зверь, детские ноги, которые он так жаждал вырвать из задниц, были быстрее. И всякий раз на месте очередного броска его ожидала пустота, и звучал в отдалении издевательский мальчишеский смех.

Скрипя зубами от бессильной злобы, мститель-неудачник поворачивался спиной к обидчикам, и гордо, насколько это было возможно под непрекращающимся обстрелом, удалялся, стараясь не обращать внимания на снежный шквал, обрушившийся на его спину и голову, под аккомпанемент издевательского смеха. Бормоча проклятия, сжимая кулаки от бессильной злобы, похожий более на снеговика, чем на добропорядочного семьянина, возвращался мститель домой. И настолько была страшна в гневе его перекошенная рожа, что заправляющая всем в доме супруга ретировалась с глаз долой, не лезла с расспросами. Плакса дочурка, из-за которой случился инцидент, испортивший весь день, осушив слезы, чаем со сладостями, вновь резвилась на улице, напрочь забыв об обиде причиненной ей несколько минут назад.

Все в доме затихало, и не на ком было сорвать переполнявшую страдальца злость. Даже вездесущий, толстый и вальяжный рыжий кот, любимец жены, имевший привычку спать, по-хозяйски развалясь, где ему заблагорассудится, уверенный в том, что никто не осмелится нарушить его покой, из страха перед хозяйкой, почуяв неладное, куда-то исчез. Сейчас бы он не прошел мимо, от души приложившись сапогом по жирной, пушистой заднице. Приложился бы от души, вот только котяра исчез, и не собирался обнаруживать своего присутствия до лучших времен.

Хоккей давно закончился, и не оставалось ничего другого, как коротать остаток безнадежно испорченного дня над очередной слезливой мелодрамой, что беспрерывным потоком лились по телевизору, перемежаясь с многочисленными, плаксивыми сериалами. И чтобы окончательно не озвереть от незадавшегося дня, в ход идет проверенное средство, заначенная для подобных случаев бутылка. И теперь уже никто, и ничто не помешает ему вернуть утраченный душевный покой. Ни жена, притихшая в соседней комнате за рукоделием, ни резвящаяся на улице дочурка, которую теперь, хоть полностью закатай ее пацаны в сугроб, не подумает пойти выручать. Спустя полчаса, он мирно посапывал под слезливое бормотание телевизора, и ему ни до чего не было дела.

Леший здраво рассудил, пусть от мальчишеских забав страдают другие, но не он. Поэтому напускное безразличие к ним, каким бы навязчивым не было их присутствие. Вскоре, выбранная им тактика себя полностью оправдала. Мальчишки исчезли, напрочь позабыв о его существовании, более не беспокоя своим присутствием.

С первыми лучами весеннего солнца, Леший достал из укромного места шкатулку, в которой хранились металлические семена диковинных растений, оказавшиеся у него после посещения затаившейся в непролазном лесу аномалии. Размышления о дальнейшей судьбе семян примирили его с призраками, поселившимися в мозгу. На общем совете населяющих его сущностей было решено, что в них кроется разгадка. Посредством их он найдет на все ответы, позволит бестелесным гостям удалиться в привычные им миры, откуда они по прихоти аномалии оказались выдернуты и заточены в его мозгу.

Всего нескольких минут ушло на то, чтобы посадить семена диковинных растений в удобренную, и унавоженную землю. Оставалось ждать, когда появятся первые всходы, наблюдать за их ростом, и время от времени поливать.

Спустя месяц показались ростки цветочных кустов всех семи цветов радуги, как и в аномалии.

Загляни сейчас на подворье сельские пацаны, они увидели бы много интересного. У них непременно возникла бы идея стащить один из необычных, цветочных кустов. И сделали бы это не из пакостных побуждений, а чтобы обратить находку себе во благо. В Шишигино проживал известный на всю округу продавец роз, и он бы не поскупился, попади ему в руки подобный экземпляр. Заполучи он столь необычный сорт, разведи его, и выручки от продаж стремительно взлетят вверх, на радость многочисленным детям и внукам, ради которых он на старости лет связался с цветочным делом, достигнув в нем определенных высот. Если этот куст скрестить с имеющимися сортами, появится не менее десятка новых сортов, весьма необычных и по виду, и по цвету. Это привлечет к нему новых покупателей, которые существенно увеличат доход от цветочных продаж.

Но на дворе стояла весна, в воздухе явственно ощущалось приближение лета, и у деревенских пацанов были заботы поважнее, чем шпионить за домом Халявина, где, как они убедились еще зимой, нет ничего интересного. Ничего достойного внимания, за исключением хозяина, парня замкнутого и немного не в себе. Часто разговаривающего с самим собой, сидящего безвылазно дома и ни с кем не общающегося, за исключением стариков-соседей. Да и их общение полноценным назвать сложно. По большей части, говорили старики, а Халявин слушал и кивал головой, изредка односложно отвечая, когда ограничиться молчанием было невозможно.

Со стороны могло показаться, что у парня проблемы с речью, но это не так. Ведя жизнь отшельника, он, тем не менее, нуждался в пище, и раз в неделю являлся в магазин за продуктами. Заказывая необходимое, разговаривал с продавщицей нормальным, человеческим языком. Только глаза жили, своей жизнью, и, глядя на человека, вряд ли замечали его. От этого взгляда людям становилось не по себе, по телу пробегал противный холодок, а в душе поднимался безотчетный страх, пришедший из потаенных глубин подсознания. Никто не мог выдержать тяжелого, немигающего взгляда. Случайно встретившись глазами, люди старались скорее отвести их в сторону. Случись в деревне чемпионат по гляделкам, Леший стал бы в нем безоговорочным победителем. Его взгляд за пару секунд мог сломить самого закаленного по этой части, бойца.

Отоварившись в магазине, Леший уходил, и никто не пытался заговорить с ним. С его лица навсегда исчезла улыбка, и даже слабого подобия ее никто не видел с тех пор, как Халявин объявился в деревне после многомесячного отсутствия. Сельские девчонки, еще совсем недавно не дававшие проходу самому завидному жениху Шишигино, более не докучали ему. Одного взгляда бездонных глаз было достаточно, чтобы остудить самое пылкое девичье сердце.

Единственным в Шишигино человеком, за исключением продавщицы и стариков-соседей, которому удалось пообщаться с ним, был участковый, которому общение было необходимо по долгу службы. Несколько месяцев назад, он отправлял в район донесение о пропаже парня после того, как предпринятые поиски, не принесли результатов. Пропажа человека ухудшала отчетность участкового, а находка существенным образом ее подправляла. Пропажа человека была явлением не ординарным, на фоне обычных дел, где преимущественно приходилось разбираться в семейных дрязгах и склоках, приструнивать выпивох и прогульщиков. Самым серьезным делом была поимка браконьера позарившегося на зверя, предназначенного для высоких гостей из района и области, раз в месяц наезжающих в Шишигино поохотиться. Чем несказанно добавляли головной боли участковому.

Как законный представитель власти на месте он отвечал за жизнь и безопасность гостей, что в силу определенных причин делать было не просто. И дело не в сельском люде, проживающем в пределах охотничьих угодий заезжих, высокопоставленных чиновников. Давно канули в прошлое времена, когда партийный активист, оказавшись в глуши, рисковал получить пулю под покровом ночи, или напороться на кулацкий нож. Давным-давно люди свыклись с новой властью, нашли для себя определенные плюсы. Их оказалось больше, чем минусов, которых невозможно избежать при любой власти. Всегда найдутся люди недовольные властью, какой бы распрекрасной она ни была.

За неприкосновенность телес, откормленных на сытных чиновничьих хлебах, гости из района могли не опасаться. У сельского люда и мысли не было навредить, и подставить участкового, с которым научились сосуществовать. Находить общий язык, зачастую в обход закона, который он, призван блюсти и охранять. Участковый тоже старался жить в ладу с местным людом, закрывая глаза на мелкие проступки. Не фиксируя нарушений больше того, что ему спускали из района, всякий раз, в отчетных реляциях ходатайствуя о снижении показателей, упирая на растущую сознательность населения.

А чтобы ненароком не случилось чего, что в официальных протоколах именуется происшествием, участковый принимал меры. Ему заранее сообщали о приезде высоких гостей, чтобы он должным образом подготовился к их прибытию. Участковый лично объезжал подворья мужиков, имеющих привычку шастать с оружием по лесу в поисках добычи. Каждому персонально объяснял, когда тот должен сидеть дома и носа не казать в лес. Даже если из оружия корзина для грибов, или ведро для ягод. Особо непонятливым припоминались грешки, которых за каждым из охотников немало, недвусмысленно намекалось на то, что их количество, легко может перерасти в качество, и что укатать любого в тюрягу за браконьерство, плевое дело.

Спорить с участковым, значило существенно осложнить себе жизнь, сделать ее невозможной. Никому лишние проблемы были нужны. Посидеть пару дней дома не слишком большая цена за провинности, на которые участковый закрывает глаза. Дома дел всегда скапливается выше головы, и пара дней проведенных в заточении на собственном подворье, пролетают незаметно.

Заезжие чиновники поохотившись, попарившись в бане с привезенными из города девицами легкого поведения, попьянствовав до упаду, на следующий день похмелившись, в обнимку с подругами на одну ночь, уезжали обратно в город. К вечно брюзжащим женам, рассолам и компотам, к стенаниям о том, как тяжела чиновничья доля, как много ради нее приходится выносить.

Не успевала осесть поднятая колесами чиновничьего кортежа пыль, устремлялся в лес местный люд, стремясь наверстать упущенное за время вынужденного простоя. Тем более и участковый был посговорчивее, нежели обычно. В иное время он смотрел на их проделки сквозь пальцы, забирая свою часть добычи, а последующие несколько дней после отъезда высоких гостей, он и вовсе закрывал на все глаза, наплевав на службу. Точнее не закрывал глаза, а с трудом мог продрать их после обильных возлияний, участником которых вынужден был быть по долгу службы. И никакие отговорки, не могли помочь. Спорить с начальством бесполезно, перечить опасно. Не дай бог не угодить им, в жизни все поменяется, и не в лучшую для него сторону. Мигом окажешься в каком-нибудь занюханном городишке, регулировщиком уличного движения. Где и машин всего полторы штуки, но должность сия положена по штату, и ее необходимо кем-то заполнить. И ее заполняют с завидной регулярностью неудачники, прогневившие начальство.

Участковому из Шишигино, становиться регулировщиком в заштатном городишке не хотелось, поэтому он из кожи вон лез, чтобы угодить начальству, не вызвать и тени неудовольствия на руководящих челах. Если для этого необходимо пить водку стаканами и кувыркаться в бане с проститутками в компании чиновников, ничего не поделаешь. Он готов был пожертвовать даже собственной задницей ради сохранения теплого места, на котором эту задницу и отъел. На его счастье среди гостей любителей жоп не наблюдалось, а если таковые и были, то предпочитали женские задницы, которые завсегда были под рукой во время вылазок на природу.

Совместное пьянство и кувыркание со шлюхами, его не тревожило. Против этого, он, ничего не имел. Готов был принимать участие в пьянстве и разврате хоть каждый день, прикрываясь словами о служебном долге. Тем более что веселье не стоило ему ни гроша, за все платили заезжие гости. Хотя и они, надо полагать, гуляли не на кровные, а на деньги налогоплательщиков, выделяемые государством на чиновничью деятельность, проведение выездных семинаров на природе.

Если кто и был недоволен приездом высокопоставленных гостей из района больше сельских мужиков, так это супруга участкового, которая была прекрасно осведомлена о том, чем занимается благоверный в бане с начальниками и девицами. Заявляющийся после гулянки домой муж, был с головы до ног перепачкан губной помадой, от него так сильно несло женскими духами, что их запах перебивал даже алкогольный перегар, от которого благоверный едва держался на ногах, с трудом ворочая языком.

Сколько раз хотелось ей ворваться со скалкой в руках в баньку, где так любило париться в компании с девицами районное начальство, и ее любимый супруг. Увидеть воочию, чем они там занимаются с распутными девками, разгуливающими по деревне в нарядах, не скрывающих срамные прелести, выставляя их напоказ всем желающим. Она прекрасно знала, чем занимаются мужики на подобных выездных «семинарах», вдали от опостылевших жен. Но если городские и районные начальники предавались пьянству и блуду вдали от благоверных, супруг занимался развратом практически у нее на глазах, не скрывая своего участия в разгульной оргии.

Ей ничего не стоило оказаться в баньке и устроить показательный разбор полетов, если бы не одно, но... Она была женой участкового, первого человека на селе после председателя. И ей не хотелось становиться женой уличного регулировщика в заштатном городишке, считающей копейки от зарплаты до зарплаты, отказывающей себе во всем, чтобы не протянуть с голода ноги. Поэтому она закрывала глаза на прегрешенья супруга, благодаря небеса за то, что заезжие начальники люди слишком занятые, чтобы выбираться в лес дольше, чем на пару дней. Два дня она как-нибудь переживет, тем более, очередной их визит состоится не скоро.

После отъезда районного начальства, она отпаивает муженька квасами и рассолами домашнего приготовления, чтобы поскорее пришел в чувство и приступил к выполнению служебных обязанностей. Но, поскольку она была женщиной, то не могла отказать себе в маленькой мести, — демонстрации мужу его перепачканного помадой и пропитавшегося женским духом, шматья. И, как закономерный итог, отказ от выполнения супружеских обязанностей на срок который она сама определит. Кто знает, этих городских поблядушек, хоть их и тщательно подбирали для подобных поездок, ведь не с простыми же работягами им предстояло работать. Подцепить от благоверного постыдную болезнь, ей совсем не улыбалось. Лишь после того, как минули все мыслимые сроки, а муженек оставался, здоров, хоть и не весел по причине длительного воздержания, он милостиво допускался до тела, и жизнь его входила в привычную колею.

Главной заботой для участкового во время приезда начальства было не допустить чрезвычайных происшествий. По поводу местного населения он был спокоен. С этой стороны неприятностей не ожидалось. Все проблемные мужики предупреждены, и будут сидеть дома, и баб своих с детишками не выпустят в лес, кабы чего не вышло.

По части приема и размещения гостей все обстояло наилучшим образом, отсюда проблем также не предвиделось. Отдельная усадебка, построенная несколько десятилетий назад для подобного рода гостей, содержалась в идеальном состоянии. Специально обученные люди, готовы были моментально исполнить любую прихоть высоких гостей. За этим ревностно следило первое в Шишигино лицо, — председатель, который в силу занимаемой должности, являлся полноправным участником всех разгульных попоек и помывок в бане с девками. Он тоже не хотел лишиться хлебного места, променяв его на должность завхоза в захудалом городишке.

Головную боль для участкового представляли сами гости. Нужно держать ухо востро, а головой крутить на 360 градусов, чтобы подвыпившие молодчики в лесу, вместо зайцев и тетеревов, не перестреляли друг друга. И после охоты, когда оружие запирается на ключ, не следует терять бдительности. Неизменная баня не менее опасна, чем охота. Нужно приглядывать за тем, чтобы никто не упарился до инфаркта, не утонул по пьяному делу в сауне. Чтобы гости, не передрались из-за шлюх, и никто не захлебнулся с перепоя собственной блевотиной. Затем еще нужно проследить, чтобы гости в обнимку с девицами благополучно добрались до своих комнат. При этом, отказываться от выпивки никак нельзя, чтобы не вызвать неудовольствия начальства.

И лишь на следующий день, опохмелив гостей, усадив на машины и помахав на прощанье ручкой, можно было считать миссию выполненной. И быстрее домой, к жене и рассолам, что за пару-тройку дней поставят его на ноги. И тогда он с удвоенной энергией примется за работу, которой накопилось немерено.

Слишком хорошо он знал шишигинских мужиков. Пользуясь его временной немощью по части исполнения служебных обязанностей, они творили беспредел. Палили в лесу, почем зря, отстреливая все, что шевелится, устраивая себе и домочадцам праздник живота. Тем более приятный, что праздник случился на халяву, если не считать затрат на патроны.

И на работе мужики не особенно напрягались, поскольку в эти дни везде и во всем наступала расслабуха, по той же причине. Председатель тоже человек, и пил не меньше участкового, но телосложением был похлипче, ударные дозы алкоголя переносил гораздо тяжелее. Поэтому болезненный процесс воскрешения председателя проистекал на пару дней дольше, после чего он заявлялся на работу с физиономией зеленовато-желтушного цвета, и вселенской мукой в глазах.

Участковому удалось встретиться с Халявиным и поговорить гораздо позже, чем планировалось. Сперва бумажная волокита с квартальным отчетом, отнявшая массу времени. Затем приезд начальства из района, вкупе с областным, которое надлежало принять по высшему разряду. Что он с блеском и исполнил, провалявшись, после чего в постели с головной болью гораздо дольше обычного. Затем пришлось разгребать дела, накопившиеся за время его бездеятельного отсутствия. И лишь ко времени составления очередного, ежемесячного отчета, он вспомнил о Халявине, когда-то подпортившим отчетные показатели, который сейчас эту самую отчетность поправит в лучшую сторону.

Беседа больше напоминала допрос. Участковый задавал вопросы, Леший отвечал. По большей части односложно, глядя в сторону, витая где-то в облаках. Не зря на селе поговаривали, что он какой-то странный, не от мира сего. Но из-за этих странностей участковый не мог привлечь человека к ответственности. Каждый волен быть странным в той, или иной степени, если странность не нарушает существующих в стране законов. Леший никаких законов не нарушал, поэтому участковый вынужден был откланяться, довольствовавшись полученным объяснением многомесячного отсутствия, хотя, не поверил ни единому слову. Чтобы такой отличный охотник и следопыт как Леший заблудился в лесу и проплутал там несколько месяцев, в это он не мог поверить. Что он при этом потерял карабин, предмет всеобщей зависти, это вообще из разряда фантастики.

Парень прошлялся эти месяцы не в лесу, а где-то в другом месте. Скорее всего в ближайшем городке, где вляпался в скверную историю, результатом чего стала потеря ружья и нынешнее, странное состояние. Но поскольку в село из города не приходило ориентировок на оружие, участковый махнул рукой. Может, не было никакого криминала. Возможно, случилась у парня в городе большая и светлая любовь. И требовала эта любовь денег. И карабин, стоимостью в машину, ушел на поддержание этой любви. Целиком, до последней копейки. А когда закончились в карманах деньги, большая и светлая любовь превратилась в стерву, указавшую любовнику на дверь. Из которой он и вышел прямиком в лес. И продирался через него в село много дней, превратившись в жалкое подобие человека, которое однажды возникло на окраине села, до смерти перепугав суеверных сельчан.

А то, что он сидит дома и не работает, это его личное дело. Еще совсем недавно, на этом основании его можно было подхватить под белы рученьки и упечь в кутузку. И грозил ему пусть небольшой, но вполне реальный срок за тунеядство. Теперь же, в свете новых решений правительства статью, позволявшую держать в узде алкашей и бездельников, занимать их общественно-полезным делом, упразднили. У людей, хронически не желающих работать, появилось законное право жить так, как хочется. Но, для того, чтобы жить, нужны деньги, а они с неба не сыпятся. И здесь не зевай участковый, приглядывай за группой риска, кого и на чем противоправном прихватить, чтобы бездельник получил сполна. В колонии, тунеядцу сидеть без дела не дадут, заставят трудиться по полной программе, чтобы оплатить пребывание в казенном учреждении на весь, назначенный судом, срок.

Семейство Халявиных, о чем был прекрасно осведомлен участковый, считалось зажиточным. И все семейные накопления достались единственному наследнику рода, обеспечив того на всю жизнь. Пускай себе сидит дома, мастерит хоть теплицы, хоть пирамиды, лишь бы не попадал в его поле зрения.

......Спустя месяц на розовых кустах появились завязи, обещавшие в ближайшее время превратиться в роскошные бутоны неземных цветов, в глубине которых найдется ответ если и не на все его вопросы, то, на многие из них. Оставалось только ждать, что он и делал, сутками просиживая в теплице, созерцая неспешный цветочный рост, отлучаясь лишь в случае крайней необходимости. Он охранял цветы. От кого? Точнее от чего?

Сельских пацанов опасаться не приходилось, они еще зимой потеряли к нему интерес. Он уже давно не видел никого из них вблизи своего жилища. Если зимой они могли уделить его персоне немного внимания, с наступлением тепла, раздаривать драгоценное время на разные пустяки, стало непозволительной роскошью. На улице столько всего интересного, что времени и так катастрофически не хватает.

Местный пьянствующий люд, любящий поживиться чем-нибудь на халяву, старик сосед с двустволкой отучил появляться здесь.

Старики-соседи, единственные, с кем Халявин более-менее общался, никогда не приставали с расспросами о теплице и растениях выращиваемых там. Они не спрашивали, сам он не распространялся на эту тему, и, всех это устраивало.

Со стороны людей Леший не видел опасности, а со стороны нелюдей? У него имелись серьезные основания предполагать, что не всем выращиваемые им цветочки пришлись по нраву. Кое-кого они напугали, или заинтересовали, и этот неведомый кто-то их искал. Леший был уверен, что так оно и есть.

Появившаяся над лесом чернильная туча, в том самом месте, где раскинулась зловещая аномалия, не могла остаться незамеченной. Она появилась в тот самый день, когда проклюнулись из земли первые ростки неземных цветов. Поначалу ее и тучей назвать было нельзя, крохотное пятнышко в безбрежной сини небес. Казалось, подует легкий ветерок, и это нелепое чернильное пятнышко исчезнет без следа, словно его и не было вовсе. Но шли дни и недели, пятно в небе не исчезало, более того, начало расти, намереваясь поспорить границами с аномалией, в эпицентре которой оно зародилось. В ее росте Леший видел связь с его растущими, разноцветными питомцами. Между цветами и зависшей над лесом непроглядной тучей, существовала некая незримая связь, крепнущая день ото дня.

Возникшая над лесом чернильная туча переполошила жителей Шишигино, даже древних стариков и старух, никогда не видевших ничего подобного. Что это такое, люди не знали, хотя все были уверены, что зловещая туча порождение аномалии. Но никто не смог связать воедино появление в деревне Халявина, теплицы, и зловещего порождения аномалии. Никто, кроме Лешего.

Селяне боялись черной тучи. И до этого не испытывающие особого восторга от близости аномалии, они еще более укрепились в негативное ее восприятии. И если раньше редкие смельчаки отваживались бродить в поисках добычи у самой кромки мерцающей серебристыми сполохами аномалии, нынче они этого не делали. Предпочитали вообще не соваться за гнилое болото, пока над лесом висит чернильное нечто. Не известно, что оно вообще из себя представляет, чего от него можно ждать. Народ в Шишигино суеверный, и свято верил, что в таком облаке может быть только нечто грязное и нечистое. Попробуй, приблизься ближе дозволенного, вся эта нечисть низвергнется с небес на землю и потащит душу христианскую прямиком в ад.

И хотя участковый не разделял мнения селян о затаившейся в облаке нечисти, близко к нему он и сам бы не полез. Не исключено, что в нем и в самом деле таится смерть, но не такая дремучая и ненаучная, как думают селяне, а вполне поддающаяся объяснению с научной точки зрения. Скорее всего, это облако с какой-нибудь химической дрянью внутри. И занесло его сюда с какого-то секретного завода, затерянного в дремучих, непролазных таежных лесах, после аварии, или утечки. Очень скоро приедут сюда сведущие люди и во всем разберутся, успокоят шушукающийся по подворотням народ, изничтожат беглое облако, и все вернется на круги своя.

Он составил и отправил в район подробное донесение о странном природном явлении, возникшем в небе над лесом вблизи Шишигино. Но в ответ на проявленное рвение получил суровую отповедь и пожелание повышать показатели текущей отчетности, а не пялиться в небо, и не выдумывать всякой чепухи, отвлекающей людей от работы. После полученной взбучки участковый не только ничего не желал слышать об облаке, он его в упор не замечал. Если наверху решили, что это бредовая галлюцинация, значит, так оно и есть, начальству виднее. Спорить, и пытаться настаивать на своем, значит собственными руками подписывать перевод на службу уличным регулировщиком в какой-нибудь занюханный Мухосранск.

Когда на роскошных розовых кустах набухли бутоны, готовясь в ближайшее время раскрыться, явив взору, скрывающиеся в их глубине миры, поведение тучи изменилось. Она ожила, беспокойно зашевелилась. Время от времени из нее вырывались ослепительно черные молнии, утюжа окрестности, с каждым разом становясь все ближе к Шишигино, вызывая панику среди жителей селения.

Чтобы не видеть разгула бредовой галлюцинации, участковый взял у фельдшера больничный, и самогоном начал бороться с галлюцинацией. И спустя несколько дней непрестанного поглощения ядреного пойла, заметно в том преуспел. Некогда иссиня-черное облако стало лиловое в желтую крапинку, и больше не казалось зловещим и враждебным. Оно стало таким милым и домашним, что хотелось дотянуться до него и обнять. Не стало бьющих из облака молний. Спускались на землю, на цветных канатах симпатичные зеленые черти с радостно скалящимися физиономиями. Подстать гримасе застывшей на лице участкового в последние несколько дней, вызывающей сильнейшее беспокойство у его супруги.

Но как бы она не хмурилась, ни качала укоризненно головой, участковый упорно продолжал лечение галлюцинации, за пару недель уничтожив годовой запас ядреного самогона, приберегаемый для особых случаев. Что подобный случай настал, он не сомневался, как не сомневался и в том, что зеленые черти определенно кого-то ищут. Иногда в одурманенном сивушными парами мозгу вспыхивало озарение, и он почти наверняка знал, что они ищут. Но мгновение спустя осенившая его мысль бесследно исчезала, под натиском сивушных паров.

И если участковый мог только догадываться о том, что ищет необычное облако, Леший знал наверняка. Он давно связал одно с другим. Появление первых ростков в оранжерее, и крохотного черного пятна над лесом в районе аномалии. Связал рост цветочных кустов с ростом черного облака, достигшего невероятных размеров. И если поначалу оно просто увеличивалось в размерах, ничего не предпринимая, то теперь оно достаточно подросло, чтобы заняться активным поиском того, что не принадлежало миру людей, и человека, похитившего достояние неземного мира.

Рано, или поздно, аномалия добьется своего. С каждым днем, вылетающие из чернильной тучи молнии, становились все ближе к Шишигино. Вопрос в другом, кто окажется первым? Успеет ли он заглянуть в распустившиеся бутоны диковинных цветов, или туча доберется до него раньше?

......В это утро он проснулся раньше обычного. Какой-то внутренний толчок разбудил его, заставил вскочить на ноги, торопливо одеться и поспешить в теплицу. Он почему-то был уверен, что настал тот самый день, когда все должно решиться. Едва переступив порог теплицы, превращенной в оранжерею, он понял, что не ошибся. Розовые кусты раскрыли навстречу солнцу металлические бутоны всех цветов радуги, словно приглашая заглянуть в их чарующую глубину. Леший чувствовал, что счет времени идет уже не на минуты, а на секунды. Ноги сами принесли тело к ближайшему кусту. Оставалось лишь нагнуться, заглянуть в манящую глубь бутона и вдохнуть полной грудью неземной его аромат.

Уже на полном вздохе, он каким-то шестым чувством ощутил, как оторвалась от чернильной тучи молния, ударила точно и прицельно в оранжерею, настигая утонувшего в цветочном мире Лешего.

А затем был пожар, короткий и яростный, тем более странный, что ранее ничего подобного не случалось. Молнии из чернильной тучи на Шишигино в последнее время падали довольно часто, но без последствий. Даже вчера, незваная гостья, угодившая в стог сена на соседском подворье, не спалила его, как не тронули молнии и дома людей, к которым попадали прежде. Молнии до смерти пугали людей, но не трогали ни их самих, ни их имущества.

Столб огня взметнулся до небес. В яростно бушующем пламени невозможно было разглядеть, что творится внутри. Когда спустя несколько минут на место пожара прибыла вызванная соседями пожарная дружина, в которой когда-то работал Леший, тушить было нечего. Теплица выгорела дотла, головешки не осталось на месте колдовского пожарища.

Пожарная дружина убралась восвояси, а у местного люда родилось очередное суеверие, с которым будет трудно бороться. Хотя, бороться с суевериями больше некому. Прежний участковый дождался-таки прихода в свой дом зеленых чертей, и заключил их в объятия, покинув здешний, суетный мир. Не выдержало сердечко многодневного запоя, и в тот самый день, когда молния нашла искомую цель, оно остановилось.

А туча исчезла.

Отчет о пожаре составлял уже другой участковый, бывший уличный регулировщик из Мухосранска, приглянувшийся начальству, и получивший существенное повышение по службе. Все странности с колдовским пожарищем и бесследным исчезновением человека, он списал на пожар по пьянке. Для полной достоверности, что-то похоронил на сельском кладбище. Под простеньким металлическим памятником с красной, пятиконечной звездой на вершине. Рядом с бывшим участковым, сгоревшим от самогона.

Со временем, история о колдовском пожаре, и таинственном исчезновении Халявина, обросла многочисленными слухами и домыслами, и невозможно было определить, где заканчивается правда и начинается вымысел. Давно ушли в небытие свидетели событий давно минувших лет. Выросли их дети, но легенда о страшном доме продолжала жить, передаваясь из поколения в поколение.

Прошло много лет. Дом Халявиных обветшал, покосился, обвисла и провалилась его крыша. В зияющем глазницами пустых окон доме по ночам гудел и завывал ветер, а суеверным людям чудилось, что в доме кто-то стонет. Селяне были уверены, что в заброшенном доме поселился призрак Халявина, сгинувшего на пожаре, чьи останки так и не были найдены.

А затем дом рухнул, похоронив под обломками тайну семейства Халявиных. И, хотя дом и прилегающий к нему участок располагался в самом центре селения, никто не решился разгрести руины, и поставить на проклятом месте дом. Люди предпочитали селиться на окраине, но не на проклятом богом и людьми месте, и ничто не могло их в том переубедить.

Если вы когда-нибудь окажетесь в Шишигино, попросите любого встреченного мальчишку показать вам это место, и он с радостью исполнит вашу просьбу. Приведет к развалинам, но внутрь не сунется ни за какие посулы. И торопливо уйдет, не оглядываясь, чтобы не видеть того, как чужак ступит за запретную черту.

И лишь ветер, свободный и бесстрашный, проносится над развалинами, касается прогнивших, поросших мхом стен. И тут же улетает прочь, оставляя молчаливые руины, хранящие тайну сгинувшего много лет назад рода Халявиных, канувшего в небытие, не оставившего на земле и следа.

Комментарии: 2, последний от 29/03/2014. © Copyright Салов Андрей Владимирович (asalov2007@rambler.ru) Размещен: 27/01/2008, изменен: 27/01/2008. 948k. Статистика. Роман: Проза, Фантастика 2007. Семь смертей Лешего Скачать FB2	Ваша оценка:

Салов Андрей Владимирович Часть 2. Сны Лешего

Салов Андрей Владимирович
Часть 2. Сны Лешего