Был теплый августовский вечер, скорее, даже ночь. Удобно устроившись на верхушке холма, служившего жилищем его семье, лисенок дремал. Слишком душно и жарко было в просторной лисьей норе, вместившей в себя множество обитателей. Помимо лисенка, в норе жили его отец с матерью, а также братья и сестры, общим числом десять. Он был младшим из них, и, наверное, поэтому самым любознательным. Его старшие братья и сестры, перекусив дичиной, добытой хитрованом отцом далеко отсюда, мирно посапывали в общей норе, ни о чем не думая. Хотя понятие "старшие" по отношению к братьям и сестрам было весьма условным. Разница в их рождении составляла всего несколько минут, слишком мало для того, чтобы всерьез говорить о старшинстве. Просто он был самым маленьким из всей своей многочисленной родни, но зато самым смышленым и сметливым. Он не набросился подобно своим, оголодавшим за день братьям и сестрам на огромного тетерева, добытого отцом за пару миль от обжитого ими холма. С ним никто не собирался делиться добычей, и не стоило надеяться на то, что ему перепадет хоть что-то от остервенело дерущейся за лучший кусок, родни. Да и не особенно он хотел участвовать в общей пирушке, более напоминающей безудержную вакханалию, нежели ужин уважаемого, благородного семейства. Не любил он этих пернатых созданий, с их твердым, жилистым мясом, весьма посредственным на вкус, до которого не так-то просто добраться. Пока доберешься до того, что можно запихнуть в ноющий от голода желудок, наглотаешься перьев и пуха, после которых полдня будешь ходить, отплевываясь.
Маленькому лисенку больше по нраву были мыши, эти небольшие миловидные создания с бархатистой кожей и карими глазами, такие сочные и восхитительные на вкус. Да и ходить за ними далеко не нужно. Они обитают по соседству с облюбовавшими холм лисами. Точнее, они живут на одном с ними холме. Лисенок не раз наблюдал вечером, когда по привычке ложился спать на верхушке холма, их стремительные серые тени, проворно снующие среди покрывающей склон растительности. Он пытался охотиться на них, но в силу малолетства и неопытности, его попытки поймать мелькающие в траве серые тени оказались тщетны. Слишком быстры и проворны эти вкусняшки. Слишком хорошо чувствуют приближение опасности, и мгновенно реагируют на нее, стремительно исчезая в одной из нор, которыми изрыт весь холм. Холм так усеян мышиными норами, что походит на огромный перевернутый дуршлаг, оставленный здесь и забытый много веков назад неведомым великаном.
Лисенок всегда удивлялся, как при своей многочисленности, мышиные ходы не соприкасаются с лисиным жилищем. По-видимому, слух у молчаливых серых тварей снующих по вечерам по склону холма, отменный, благодаря чему, им удается держаться от лисьего семейства на приличном расстоянии.
Пару раз он пытался поймать шустрых пушистых проныр, имевших наглость прошмыгнуть у самого носа лисенка, застывшего на вершине холма неподвижным истуканом. Усыпленные неподвижностью, мыши принимали его за нечто неживое, опасаться которого не стоит. Тем сильнее и неподдельнее было их удивление, прибавляющее им прыти, когда неподвижная рыжая глыба вдруг оживала и кидалась на них. Правда глыба, как ей и подобает, была довольно неуклюжей, что позволяло потенциальной добыче легко и без проблем укрыться в ближайшей из нор, множеством которых был изрыт холм до самого своего основания.
Не раз, и не два, оставшийся ни с чем лисенок слышал язвительный смех очередной, потешавшейся над ним мыши, должной, но пока не ставшей, его добычей. Затем к одиночному смешку добавлялись смешки мышиных товарок оказавшихся поблизости, видевших, как опростоволосился их рыжий враг. Вскоре, как казалось уязвлённому лисенку, хохотал весь холм, в параксизме смеха сотрясаясь до самого основания.
Пристыженному лисенку не оставалось ничего другого, как прекратить бесполезную и унизительную для него охоту, и, прикрыв лапами уши, чтобы не слышать издевательского мышиного смеха, устало смежить веки, погружаясь в сон. Где все не так, где добыча ловится с завидной регулярностью, и никто из серой братии, не смеет смеяться над ним. Он засыпал, не слыша более доносящегося из-под земли язвительного смеха.
Он знал, что когда подрастет, все изменится, и смеяться будет уже он, довольным смехом удачливого охотника. Он обязательно станет таким же ловким и смелым, как мама. Ведь при виде его матери в ужасе замолкают серые насмешники, для которых лиса самый страшный зверь на свете! Мама никогда не возвращается домой без добычи, наведываясь в нору по несколько раз за день, каждый раз сжимая в зубах очередную жертву. Жирную мышь, столь неосмотрительно разгуливающую по холму в одно с ней время.
Вот и сегодня вечером, пока его братья и сестры дрались из-за принесенной отцом птицы, лисенок ждал. Ждал, когда вернется с охоты мама, с очередным подношением многочисленному и шумному, вечно голодному семейству. Не пошел лисенок вместе со всеми в нору, оставшись у входа, ожидая мать. Он терпеливо ожидал ее возвращения, в то время, как его братья и сестры укладывались спать в просторной гнездовой камере. Тяжело дыша после сытного ужина, и поминутно отплевываясь, пытаясь избавиться от набившегося в глотку пера и пуха. Вот только освободиться от раздражающей помехи удастся не скоро. Полночи придется ворочаться во сне и плеваться, расплачиваясь за ужин.
Вскоре у входа в нору показалась мать-лисица, возвращаясь с очередной, уже невесть какой по счету за сегодняшний день, удачной охоты. В зубах она сжимала крупную, жирную мышь, с выпученными от смертного удивления глазами. Похоже, грызун умер, так и не успев понять, что произошло. Почему вечерний свет померк в глазах, и что за стальной капкан сомкнулся вокруг его горла, не давая дышать. Лисенок гордился мамой, непревзойденной охотницей на серых, проворных созданий. Когда он подрастет, то обязательно станет таким же ловким, и удачливым охотником.
При виде вернувшейся с добычей матери, лисенок приветливо замахал хвостом, всем своим видом выражая восторг и обожание. Его старания были вознаграждены роскошным ужином, который достался ему одному. За него не нужно было ни с кем драться, торопливо проглатывая каждый кусок, чтобы успеть урвать еще один. Он мог не спеша смаковать добычу, наслаждаясь прекрасным ужином в погожий и ласковый летний вечер.
Бросив упитанного грызуна к его ногам, мать рыжей молний прошмыгнула в нору, туда, где устроившись на ночлег, расположилось лисье семейство. Обнюхав всех по очереди и убедившись, что все на месте, за исключением малыша встретившего ее у входа, лисица свернулась калачиком, опоясавшись пушистым рыжим хвостом, отдыхая после праведных трудов по добыче пропитания для своего многочисленного семейства.
Этот год обещал быть удачным для лисьего племени. Прекрасная погода, пышное разнотравье, создавали отличные предпосылки для вольготной и сытной жизни. Благодаря обилию растительности, в невероятных количествах расплодились мыши и прочие грызуны. Значит у рыжего племени будет достаточно пищи, чтобы прокормить, и выпустить во взрослую жизнь, свое потомство. В этом благодатном году у лисы появилось на свет 10 щенят, вместо обычных 4-6, что случалось в обычные годы. Охотиться было легко, и сама охота не отнимала много времени и сил. Мыши, на которых охотилась мама лиса, оставляя более крупную добычу на долю папы лиса, не требовали много хлопот и изысков для своей поимки. Лисе было доподлинно известно, что эти серые зверьки обладают прекрасным слухом и обонянием, но плохо видят. На этом знании лиса строила свою охотничью тактику. Ничего особенного изобретать ей не приходилось, она просто замирала на холме испещренном множеством мышиных нор неподвижной рыжей глыбой, и терпеливо ждала.
Спустя пару минут после ее появления, притихшая, и замершая на время мышиная жизнь вновь оживала. Холм наполнялся топотом крохотных ног мириадов его обитателей. Устроившись с подветренной стороны, лиса могла быть спокойна, что об ее присутствии потенциальной добыче не расскажет ветер, донеся до чуткого мышиного носа запах опасности. Она лежала и терпеливо ждала. Тем более, что ждать приходилось совсем недолго. А затем, молниеносный бросок, и очередная жертва, не успев перед смертью даже пискнуть, трепыхалась в ее зубах в предсмертных конвульсиях.
Год обещал быть сытным и благоприятным для лисьего семейства, о будущем которого лиса не волновалась. Еды здесь, в холмистой степи было предостаточно, плюс почти полное отсутствие врагов, могущих осложнить лисам жизнь. Нужно только время от времени бросать настороженный взгляд на небо, чтобы не пропустить падения оттуда грузного тела несущего смерть. Огромные клювастые птицы с острыми когтями были единственными врагами лисиц в долине, с одной стороны упирающейся в непроглядное синее море, с другой, - в озеро, поросшее по противоположному берегу лесом ползущим в гору, скрывая в себе совсем иную жизнь.
Лиса редко бывала у озера. Зрелище далекого непроглядного леса внушало ей смутную тревогу. Она чувствовала, что в лесу затаилась опасность. Что там ее ожидает смерть от неведомых врагов, которых она никогда не видела, и надеялась, что и не увидит, благодаря защите озера, раскинувшегося у подножия леса.
Озеро у нее интереса не вызывало. Добычи вблизи него было ничтожно мало по сравнению с родными холмами. Пару раз из любопытства понаведовавшись на озеро, она потеряла к нему интерес. Ради такой жалкой добычи, как жаба, тащиться в эдакую даль не имело смысла. Да и вкус этого зелено-желтого существа покрытого бородавками, отвратного на вид, был несравним с нежным мясом столь любимой ею мышатины.
Тесно прижавшись к щенятам, лиса погрузилась в сон, отдыхая перед очередным днем полным забот о пропитании большого рыжего семейства. Все в сборе, кроме маленького лисенка. Но он любит спать снаружи, где так просторно и вольготно, в отличии от этого, тесного для такого количества жителей, убежища.
Но это временная трудность, связанная с благоприятным периодом в жизни лисьего племени. В прошлый год, который не был столь благополучным по погодным условиям и обилию дичи, у лисы было только 4 щенка, и места в убежище было достаточно для всех. Да и сейчас места хватает всем, когда случаются дождливые хмурые дни, когда на улице становится холодно, особенно утром, и по ночам. Лисы прижимаются теснее друг к другу, образуя один монолитный рыжий комок, своими телами согревая друг друга.
Лисье жилище просторное и комфортное, не стоило их семейству несколько лет тому назад, никакого труда. Скорее процесс заселения в эти хоромы можно было назвать приятным. До их появления, здесь обитало семейство сурков, которых они прогнали прочь. Самые шустрые и понятливые быстренько убрались с холма в неизвестном направлении. Не столь проворные и понятливые, пошли на прокорм лисьей парочке, роскошной трапезой из бывших хозяев норы справивших новоселье.
В этой норе они живут уже несколько лет, и не собираются покидать ее, по крайней мере в ближайшее время. Вокруг много дичи, нора расположена в прекрасном месте, и сделана она, нужно отдать должное ее прежним хозяевам, на совесть. Ни вода, ни стылый ветер, не проникали внутрь убежища, расположенного на склоне холма. Быть может потом, в будущем, когда оскудеют добычей окружающие их просторы, лисы и уйдут в поисках лучшей жизни в другие земли. Но это случится еще не скоро. После их ухода нора будет пустой и заброшенной долгие годы, пока от времени не обвалится, и не разрушится. Слишком пугающ для обитателей холмов лисий запах, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь, осмелился занять опустевшее жилище.
Наевшись, лисенок расположился на вершине холма, занявшись перед сном своим любимым делом, созерцанием раскинувшихся вокруг просторов. И хоть говорят, что у лис плохое зрение, которое компенсируется чрезмерно развитым обонянием и слухом, с лисенком все было не так. Он отлично видел, как вблизи, так и на огромном расстоянии, с высоты холма различая темнеющий на горизонте лес, что ни один член его семейства углядеть бы не смог. Он любил смотреть на лес и размышлять, а что там, за его непроглядной стеной? Быть может и там есть точно такой же холм, с таким же любознательным лисенком, рассматривающим лес с теми же мыслями, испытывая схожие чувства.
Но лес это что-то дивное и недостижимое. Когда он достаточно подрастет и окрепнет, то сможет поближе подобраться к лесу, только и всего. Непреодолимая преграда лежит между привычным ему миром, и таинственным лесом. Озеро. Стальная неподвижная гладь свинцово-серого цвета. Именно таким оно казалось лисенку с вершины холма, под тусклыми лучами засыпающего светила, погружающегося в сон в ожидании нового дня.
Его мать, удачливая мышатница, рассказывала лисенку про озеро, когда он, в силу детского любопытства, распрашивал ее об этом матовом блюде, застывшем вдали. Оказывается, вблизи оно совсем другое, чем кажется издалека. Вблизи оно не серое, а голубое с зеленоватым отливом. А если подойти к нему вплотную, то цвета и вовсе теряются. Озеро становится прозрачным настолько, что видно каждый камушек лежащий на дне, каждую покрытую паутиной тины корягу, снующих повсюду крохотных, разноцветных рыбешек.
За озером начинается лес. С берега он хорошо виден. Если присмотреться, можно различить каждое отдельное дерево, окруженное со всех сторон кустарником. В лесу много добычи. Лиса чувствовала это, она это знала, как знала и то, что там притаилась смерть. Нужно держаться от леса подальше, это лиса твердо усвоила, об этом строго-настрого наказала любопытному и непоседливому лисенку.
В лес он не попадет, как бы ему этого не хотелось. И дело вовсе не в неких злых силах, что затаились в лесу, и сулят смертельную опасность лисьему роду-племени. Причина, по которой он не мог отправиться в лес, была более проста и прозаична. Лисенок, как и вся его многочисленная родня, не умел плавать, а без подобного умения, достичь кромки заветного леса было невозможно.
Разочарованно вздохнув, лисенок отводил взгляд от леса, от матово блестевшего у его подножия озера, и поднимал его выше. Гораздо выше самых высоких деревьев в запретном и недосягаемом для него лесу. Он устремлял свой взор на звезды, мириадами светляков расцвечивающих непроницаемо-черное покрывало ночи. Ему казалось, что это чьи-то глаза, устремленные с далеких небес на землю, жадно разглядывающие пялящегося на них лисенка. Глядя на звезды, он забывал обо всем на свете, грезя невиданными мирами, и засыпал, убаюканный собственными сладкими грезами.
Довольный, с полным брюхом, он начал засыпать. Его глаза все чаще и дольше оставались закрытыми, и все труднее было открыть их вновь. И вскоре лисенок крепко спал, подложив под голову лапы, опоясавшись длинным рыжим хвостом, укрыв им симпатичную хитрую мордочку, чтобы обезопаситься от ночного гнуса, портившего блаженный отдых на природе. В жаркие летние вечера подобной защиты от гнуса было вполне достаточно. В жару гнуса было мало, и он не был слишком назойливым. Совсем другое дело дождливые дни, и последующие за ними душные, влажные ночи. Вот тогда оставаться на поверхности не было никакой возможности. Назойливая мошкара лезла в нос, в уши, пыталась пролезть в глаза и рот, при этом норовя ужалить побольнее. И была при этом такой настойчивой, что укутавший мордочку пушистый хвост, не становился для неё сколько-нибудь серьезной преградой. В такие влажные и душные ночи лисенок ночевал вместе со всеми в тесной норе, не в силах совладать с тучей назойливой мошкары, беспрестанно атакующей зверя. Да и спать в одиночку в такую погоду было холодно, особенно в утренние, предрассветные часы. А в общей норе всегда тепло и сухо.
Но сегодня был жаркий, солнечный день, и поэтому мошкары не было вовсе. Мелкие, сосущие кровь паразиты, предпочитали в жару отсиживаться где-нибудь во влажном месте, в ожидании столь любимой ими сырости, копя злость на все живое.
Лисенок уснул, ему уже начал сниться сон, когда все и случилось. Сперва была яркая вспышка, мгновенно разорвавшая на части чернильную ночную мглу, словно снова начался день, сразу, безо всякого перехода, к которому все так привыкли. Да и свет этот был не солнечный живой, а мертвенно-холодный, осветивший землю, но не согревший ее. А вслед за этим раздался свист, такой пронзительный, что лисенок, разбуженный ярчайшей вспышкой на небе, вскочил на ноги и затрясся от ужаса, не в силах что-либо сообразить, что-либо предпринять. Он просто замер, разинув рот, оцепенело таращась куда-то вдаль, и только стоящая дыбом шерсть, кричала о его сильнейшем душевном смятении. А затем из полыхающего на небе огненного шара, являющегося источником озарившего землю мертвенного света, вырвался огненный луч, и, дико завывая, устремился к земле, прямо на оцепенело застывшего лисенка. Огненный шар становился все ближе, издаваемый им свист все надсаднее, а лисенок продолжал стоять на месте, не в силах пошевелиться, разорвать сковавшие его путы панического страха. И лишь его зрачки, расширяющиеся все больше по мере приближения страшного небесного гостя, продолжали жить на неподвижно застывшей морде.
А затем лисенок очнулся. Пелена ужасающего дурмана слетела с него. Он припал на брюхо и попятился прочь, не сводя расширенных от ужаса, горящих глаз от яркого луча приближающегося к земле. Так, задом, он и вполз в один из запасных тоннелей ведущих извилистыми ходами в общее убежище, где мирно посапывало во сне его многочисленное семейство, ничего не подозревая об ужасах творящихся снаружи. Оказавшись в норе, высунув нос на поверхность, он продолжал наблюдать за небом. И он увидел еще одну вспышку, и еще один луч, устремившийся в противоположную от него сторону, за далекий и запретный лес.
А тем временем первый небесный посланец достиг своей цели, со свистом врезавшись в соседний холм. Последовавший за этим грохот и вспышка были настолько ужасными, что лисенок ничего поделать с собой уже не мог. Тело, помимо его воли, развернулось в норе, а ноги устремились туда, где было так безопасно, где не было громкого свиста и буйства света упавшего с небес огненного шара.
Подобно рыжему вихрю влетел лисенок в общее тесное убежище, где лисье семейство продолжало мирно спать, не потревоженное ничуть случившимся на поверхности грохотом и свистом. По ходу движения лисенок врезался в кого-то из расположившихся ближе к запасному выходу братьев и сестер, и дальше полетел кубарем, через множество свернувшихся калачиком тел. Слыша вдогонку недовольные окрики и вскрики. И только звонкая оплеуха полученная от сторожившего выход отца, остановила его стремительный полет.
Под ворчливое бормотание разбуженного лиса, малыш прижался к теплому боку кого-то из своей родни, прижав хвост к получившему тумака уху, и испуганно закрыл глаза, почти безо всякого перехода погрузившись в сон, который был такой же тяжелый и непроглядный, как эта ночь. И он все время убегал, и прятался. Неведомый пришелец явившийся со звезд преследовал его даже во сне.
Проснулся лисенок на рассвете. Ужас от случившегося прошлой ночью исчез. Не то, чтобы совсем, а затаился где-то в дальнем углу подсознания, спрятавшись там до лучших времен, когда можно будет вынырнуть на поверхность. Лисенок помнил все, что случилось вчера, помнил в мельчайших подробностях, но вчерашнего панического страха уже не испытывал. Природное любопытство взяло верх над осторожностью, и поэтому, с первыми солнечными лучами, пока лисье семейство еще спало, видя яркие и солнечные сны, лисенок был уже на ногах. Осторожно ступая, чтобы ненароком никого не разбудить, помятую о полученной им от отца оплеухе, от которой долго звенело в ушах, лисенок направился к выходу. Миновав отца, чутко поводящими во сне ушами, лисенок выбрался наружу.
Выбравшись из приютившей его на ночь норы, он бросил быстрый взгляд на соседний холм, куда прошлой ночью упал перепугавший его до смерти небесный гость. Ему показалось, или он действительно заметил на соседнем холме за черничным кустом какой-то темный предмет? С того места, где он стоял, плохо было видно, кто, или что, находится там. Слишком пышно разросся черничный куст, густо усеянный спелыми, сочными ягодами. Лисенок бывал у этого куста не раз. Иногда хочется съесть что-нибудь эдакое, по вкусу разительно отличающееся от дичи приносимой отцом, или матерью. Лисенку нравился терпкий вкус этих ягод, и он не упускал случая съесть горсть другую спелых плодов. В этом году ягод было превеликое множество, хватило бы лакомиться не только лисенку, но и его многочисленному семейству. Вот только отец с матерью, как и братья с сестрами, оставались равнодушны к этому лакомству, и лишь посмеивались, глядя, как он в очередной раз отправляется к кусту за ягодами. Его в семье считали странным, и черничный куст был его очередной странностью. Хотя в том, что он, лис по происхождению ест ягоды, нет ничего странного. Мама, прожившая в холмах не одну зиму, рассказывала, что в голодные годы и она, и отец, не брезговали утолить голод сочными ягодами за неимением иной пищи. Нынешний год был благоприятным в плане еды, дичи вокруг превеликое множество, и поэтому лакомиться ягодой у них надобности не было.
Как ни силился лисенок рассмотреть нечто темнеющее позади черничного куста, со своего холма он ничего толком разглядеть не смог, хотя обегал весь холм в поисках более удачной для наблюдения позиции. Если он все-таки желает знать кто, или что, притаилось за черничным кустом, он должен туда пойти.
Страх укоренившийся в нем со вчерашней ночи с переменным успехом боролся с врожденным любопытством, делающим его таким непоседливым. После нескольких минут душевных сомнений, любопытство победило. Тем более, что застывший за черничным кустом предмет вел себя вполне миролюбиво, лежал неподвижно, и ничего не делал.
Тряхнув головой, прогоняя остатки сомнений, лисенок неспешно потрусил к подножию холма, чтобы начать восхождение на соседний холм с привлекшим его внимание предметом.
По мере приближения к черничному кусту первоначальный боевой настрой сходил на нет, стремительно улетучиваясь на последних метрах оставшихся до цели. Последние метры он уже не шел, а полз на брюхе, оставляя на земле едва заметный след. Время тянулось мучительно медленно. Сердце молотом билось в груди, гулким звоном отдаваясь в ушах. Тело лисенка напряглось, превратилось в сжатую стальную пружину, готовую в любой момент распрямиться, отбросить в сторону на несколько метров ставшее почти невесомым пушистое тело.
Решившись, он приподнялся, и наконец-то узрел, а чуть позже и учуял искомое. Увиденное его потрясло, заставило задуматься. Такого он никогда раньше не видел. Ни о чем подобном тоскливыми ночами наполненными дождем и промозглой сыростью, не рассказывали его всезнающие и многоопытные родители.
За черничным кустом определенно было живое существо! Оно мирно посапывало во сне, подложив под голову руки, и поджав к животу ноги. Совсем как лисенок в норе, подумал он. Вот только это точно не лисенок, и уж тем более не мышь. Ничего подобного не обитает ни в степи где живет лисенок, ни на берегу озера, где бывали отец и мать. Возможно, он явился из леса, или быть может, родина его находится далеко за лесом? Ответов на эти вопросы лисенок не знал. Он просто смотрел на это чудо природы, явившееся в его родные края на блистательном луче так испугавшем его прошлой ночью, и размышлял. И чем больше он думал о том кто это, тем сильнее запутывался, не в силах найти сколько-нибудь устраивающий его ответ.
А тем временем по-летнему щедрое на свои дары светило, поднималось все выше и выше. Его лучи достигли черничного куста, помедлили мгновение и прыгнули дальше, на спящее лицо незнакомца. Лисенок, позабыв про страх, наблюдал за тем, как по лицу существа пробежала недовольная капризная гримаса, когда солнечные лучи защекотали его глаза.
Лисенок больше не чувствовал страха, каким-то внутренним чутьем осознав, что неведомый пришелец не причинит ему вреда. А еще он был уверен, что бы не представляло из себя это существо, оно было маленьким, таким же ребенком, как и он сам. Он чувствовал, что они обязательно подружатся, если смогут найти общий язык.
Тем временем незнакомец безуспешно пытаясь отогнать шкодливые солнечные лучи рукой, широко зевнул и открыл глаза. И уставился на пялящегося на него во все глаза лисенка. Только бы он не испугался, не закричал, нарушив возникшее между ними душевное родство, - подумал лисенок. Но незнакомец и не думал пугаться. Он широко улыбнулся, обнажая в улыбке белоснежные зубы, и протянул к лисенку руки, заставив того невольно попятиться. А затем незнакомец заговорил!
- Лися, лися! Я тебя знаю!
От неожиданности лисенок подпрыгнул, и чуть было не задал стрекоча. Но сумел пересилить себя, скорчив при этом такую мину, словно он ничуть не удивлен тем, что столь странного вида существо разговаривает на лисьем языке.
- Лися, лися, не бойся! Я тебя не обижу! - продолжал говорить незнакомец, протягивая к нему руки и улыбаясь.
Лисенок сделал вперед пару крохотных шажков, а затем остановился, и сел напротив говорящего.
Тем временем незнакомец сменил горизонтальное положение на вертикальное, и тоже сел, продолжая во все глаза рассматривать лисенка. Ростом он был всего лишь на голову выше, и это обстоятельство прибавляло лисенку уверенности.
- Я лисенок! - сказал он. - А ты кто?
- Я малыш! Я еще маленький. Я хожу в садик, куда меня водят мама и папа. А ты ходишь в садик?
- А что такое садик?
- Садик, это такое место, где много малышей. Мы вместе играем в разные игры, возимся друг с другом, с игрушками.
- Я знаю, что такое игрушки! У меня есть одна. Такая затейливая веточка. Я ее нашел вон на том холме. Она очень интересная и забавная. И играть я тоже люблю! Нас в у мамы с папой 10 лисят, и я самый младший, хотя от старших меня отделяет всего несколько минут. Мы все очень любим играть, кусать друг друга в шутку за хвост, за шею, таскать за уши. Любим, сцепившись клубком, скатываться по склону холма вниз, к его подножию. А затем наперегонки мчаться обратно к норе.
- Особенно хорошо дурачиться после дождливой и сырой ночи, когда из-за серых туч наконец-то проглядывает солнышко, согревая и высушивая продрогший и промокший насквозь мир.
- В садике я один. Нас малышей много, но из нашей семьи я один. Есть у меня еще брат и сестра, но они уже большие, и редко играют со мной!
- Вас, детей, всего трое? - удивился лисенок. - Так мало!? А нас целый десяток, - с гордостью произнес он. - В прошлом году было шестеро, а это мало.
- Так сколько же вас всего? - удивился малыш.
- Нас 10 лисят, плюс папа с мамой.
- А где же те 6, про которых ты говорил? Куда они подевались? Что случилось?
- Ничего не случилось! Они просто выросли, и ушли. Осенью. Я их никогда не видел. Я вообще не знаю, что значит иметь старших братьев и сестер. И хотя в семье я считаюсь младшим, на самом деле все мы ровесники.
- Значит, осенью ты тоже уйдешь от мамы с папой? - спросил малыш.
- Конечно! Все лисы осенью уходят, чтобы найти новый дом, создать семью, и завести собственных детей. - А разве у вас не так?
- Нет. Мы живем с мамой и папой очень долго. Пока не станем такими же большими и взрослыми.
- Я уже и сейчас почти такой же большой и взрослый, как мама и папа, - хвастливо сказал лисенок. - Вот только охотиться еще толком не научился. Но, как только научусь, я уйду. Холмов у нас много, хватит на всех.
- А что такое охотиться? - спросил малыш.
Теперь настала пора удивляться лисенку. В растерянности он почесал лапой за ухом, чем вызвал улыбку неожиданного гостя. Помедлив немного, он сказал:
- Охотиться, это значит подкараулить добычу, потом наброситься на нее внезапным прыжком, и сомкнуть зубы на теле жертвы. А затем, вкусно пообедать, после чего можно вздремнуть на солнышке, подставив его лучам довольно урчащее брюхо, предаваясь праздному ничегонеделанию.
- Так ты ешь то, что поймаешь? - ужаснулся малыш.
- Да, - ответил лисенок. - Я люблю мясо, как и все наше семейство, хотя иногда не прочь полакомиться и ягодами, особенно теми, под которыми ты сидишь.
- А разве в твоем мире все не так? Разве вы не едите мясо?
- Едим. Но мы ни на кого не охотимся, никого не подкарауливаем, и ни на кого не набрасываемся! Мы идем с мамой и папой на рынок, где продается мясо, и выбираем за деньги самый привлекательный кусок. А еще папа покупает сало. Мы с папой любим сало, в отличии от всего нашего семейства. Папа говорит, что тем самым мы оправдываем свою фамилию. Видимо, такая у нас с отцом порода. Мы отдаем человеку торгующему на рынке деньги, и идем домой, где готовим что-нибудь вкусненькое на обед, или на ужин.
- Постой, - затряс головой лисенок. - Я совсем перестал тебя понимать! Ты говоришь столько непонятных мне слов!
- Каких именно?
- Ну, к примеру, сало, или вот деньги. Да, деньги! Что это такое, если за них дают мясо? Раскрой мне секрет. Быть может и здесь, в холмах, я смогу найти деньги и покупать на них мясо для нашего семейства.
- Вот будет здорово! Подошел к мышиной норе, сунул туда денежку, открыл мешок и сиди, жди, пока мыши в него сами понапрыгают!
Лисенок упал на спину, и задрав лапы кверху, захохотал. Малыш с минуту недоуменно смотрел на смеющегося лисенка, пока сам не поддался заразительному смеху. Вскоре на вершине холма во весь голос хохотали двое, лисий ребенок, и человеческий. И слыша этот хохот, замирали в испуге в своих норах упитанные мыши, уже было отправившиеся на кормежку, пока еще солнце не палит так нещадно, и лисы, их первейшие враги, спят в своих норах.
Отсмеявшись и вновь приняв вертикальное положение, новые знакомцы продолжили разговор.
- Деньги, - сказал малыш, - это такие красивые, разноцветные бумажки с нарисованными на них цифрами, и картинками. Каждая бумажка имеет свою цену. На одну можно накупить кучу всякой всячины, другая же не стоит почти ничего.
- Где же вы, люди, берете деньги? - продолжал допытываться лисенок.
Малыш вздохнул, и пожал плечами.
- Я не знаю! Я еще маленький, чтобы думать о таких вещах, как деньги. Их приносят в дом папа с мамой. А где они их берут, это мне неведомо. Каждый день они надолго уходят из дома, предварительно отведя меня в садик. Наверное, они ходят туда, где водятся эти самые деньги, и собирают их.
- Вот только деньги в наших краях встречаются очень редко. Или же они хорошо прячутся от желающих их найти. Но их никогда не бывает много, так много, чтобы сидеть дома, и не отправляться каждый день на их поиски.
- Кто-то из людей ищет их лучше, кто-то хуже. Папа всегда приносит в дом больше денег, чем может найти мама.
- Папа, папочка, папуля!
Малыш заплакал, закрыв лицо руками так горько, что лисенку стало зябко и неуютно на нагретом солнечными лучами холме. Слезы из глаз малыша катились ручьем, а худенькое, щуплое тельце сотрясалось в беззвучных рыданиях.
Так продолжалось несколько минут, в течение которых лисенок не находил себе места, не зная, как помочь малышу в его горе. Но затем малыш успокоился, перестал плакать, и поднял заплаканные глаза на лисенка.
- Папочка пропал! Мне нужно его найти! Ты мне поможешь? - еле слышно прошептал он.
- Да, конечно! - с готовностью отозвался лисенок, готовый на все, лишь бы снова не становиться свидетелем малышового горя.
- Помогу, как смогу! - повторил лисенок. - Но где мы будем искать твоего папу?
- Я не знаю!
Малыш горестно вздохнул и пожал плечами.
- Где вы с ним расстались? Как вышло, что твой папа потерялся?
- Я не знаю. Мы с папой пошли гулять. По пути на детскую площадку, куда родители водят играть малышей, нужно было перейти дорогу.
- Дорога, - продолжил малыш, - предваряя вопрос лисенка - это такое место, по которому с грохотом проносятся железные чудовища машины, отравляя окрестности смрадным дыханием, перевозя в своих чревах людей.
Малыш остановился и с сомнением посмотрел на лисенка, заворожено, во все глаза смотрящего на него, слушая в оба ставших торчком уха.
- Ты понимаешь, о чем я?
- Ну, более-менее! - ответил лисенок. - Я знаю, по крайней мере, догадываюсь, что такое машина, хотя это не совсем то, что ты имеешь в виду.
- На прошлой неделе к нам случайно забрел один старый, хромой и больной лис. Он был стар, и практически слеп. Жить ему оставалось совсем немного. Похоже, он и шел умирать, куда глаза глядят, и они привели его на наш холм. Мать с отцом прогнали больного старика прочь, но я успел хорошенько его рассмотреть.
- Он был весь облезлый, грязно-рыжий с сединой мех свисал с его тела отвратными лоскутами, волочась по земле. Но самое противное было в том, что его шерсть шевелилась от множества скопившихся там паразитов.
- Лис был очень стар, и у него не было сил расправиться с паразитами. А они не давали ему покоя, раз за разом вгрызаясь в измученное тело, заставляя его идти вперед. Пока он не падал без сил и не забывался коротким, тревожным сном, после которого продолжался его путь в никуда.
- Но причем здесь пассажиры? - удивился малыш.
- Как причем? Они ведь катались на нем, как люди на машине!
- Извини, что я перебил тебя историей про старого, приблудного лиса!- что было дальше?
- А дальше уже почти ничего и не было. Мы переходили дорогу, когда из-за угла на бешеной скорости вылетела машина, и ринулась прямо на нас!
- Папа успел оттолкнуть меня в сторону, а сам остался на пути взбесившегося железного чудовища.
- А что было потом? - прошептал лисенок.
- А потом был жуткий скрип тормозов, звук удара, и темнота. При падении я ударился головой и потерял сознание.
- Я не видел, что было потом, а когда открыл глаза, то увидел тебя, лисенок.
Выслушав малыша, лисенок в задумчивости почесал за ухом.
- Значит, ты твердо решил найти папу? - переспросил он. Получив утвердительный ответ, лисенок надолго задумался.
- Я не знаю ничего про машину, напавшую на вас, но ты, оказался в холмах, где никто ничего не знает о рассказанных тобой чудесах, да и людей здесь отродясь не было. Если бы здесь до тебя были другие люди, я бы об этом обязательно знал из рассказов матери и отца. Они отличные рассказчики. Могут рассказывать интересные истории весь день напролет.
- Особенно если день дождливый и смурной, и на минуту нельзя выбраться из норы, чтобы не вымокнуть до нитки. С их рассказами время летит быстрее, и кушать не так сильно хочется.
- Я знаю, откуда ты пришел, - заявил лисенок. - Я в этом уверен. Почти.
Он рассказал малышу о случившемся здесь прошлой ночью, невольным свидетелем чего он стал. И даже пострадал при этом, получив оплеуху от отца, когда, перепуганный насмерть, кубарем ввалился в общее убежище, где расположилось на ночлег его многочисленное семейство.
- Если ты и есть тот самый огненный шар, упавший за черничным кустом, то второй огненный шар, более крупный, упавший за лесом, твой папа. Значит, тебе нужно идти туда!
- А что такое лес? - изумился малыш. Ты отведешь меня к лесу?
- Ну, лес, - замялся лисенок, - это такое место, где много-много деревьев! - А вообще я и сам там не был, хотя мне давно хочется там побывать, - признался молодой лис.
- Так ты отведешь меня к лесу? - повторил малыш свой вопрос.
- Я постараюсь! - честно признался лисенок. - Вот только вряд ли я проведу тебя к самому лесу. Тебе понадобятся и другие провожатые. Но ты не волнуйся, наша степь густо заселена, и я уверен, в провожатых у тебя дефицита не будет. Вряд ли кто из местных жителей откажет в помощи малышу.
- Ну, тогда пошли прямо сейчас, нужно торопиться, папочке нужна моя помощь!
- Конечно, пойдем, но только давай сначала позавтракаем.
Малыш согласно кивнул и они с лисенком уселись возле черничного куста, с аппетитом поедая сочные, аппетитные плоды, по вкусу напомнившие малышу любимые карамельки.
На некоторое время над холмом повисла тишина, прерываемая лишь довольным причмокиванием двух столь непохожих друг на друга существ, единых в одном, сходстве вкусов в отношении черничного куста. Почти одновременно новые приятели, довольно отдуваясь, отвалились от частично объеденного ими куста, вытирая мордашки перепачканные черничным соком. У малыша наевшегося вкусных ягод на лице был написан полнейший восторг. Довольной была и физиономия лисенка, хотя он не отказался бы и от жирной мыши, что пришла бы полакомиться ягодами к черничному кусту.
Поев, друзья поднялись с земли, и неторопливо зашагали с холма вниз, навстречу очередному холму, в направлении указанного лисенком озера. У малыша зрение было не столь острым, как у молодого представителя лисьего племени, и как он не напрягал зрение, разглядеть что-нибудь за бесконечной вереницей холмов, так и не смог. Оставалось надеяться на звериное чутье нового друга, уверенно ведущего малыша по одному ему ведомому маршруту.
Они шли рядом, оживленно болтая о разных пустяках, удивляясь и удивляя. Ибо было в их мирах столько различий, что и представить трудно. За разговором незаметно летело время. Позади у путешественников оставались все новые и новые холмы, счет которым малыш давно уже потерял, хотя он, к зависти многих своих ровесников в садике умел считать, правда еще только до пяти.
Устав, они усаживались на покрытый пышным травяным ковром холм, не переставая болтать. А иногда даже ложились, чтобы понежиться под ласковыми солнечными лучами, дать отдохнуть натруженным в дороге ногам.
Они болтали так громко, что окрестная живность издалека знала об их приближении. И если голос маленького человека был им незнаком, и поэтому не сулил опасностей, то голос лиса, пусть даже молодого, был известен обитателям холмов. И они старались держаться подальше от его обладателя, во избежание печальных последствий.
Всю дорогу малыш крутил головой по сторонам, пытаясь разглядеть иных обитателей холмов, о которых ему рассказывал лисенок. Судя по словам его рыжего друга, их здесь превеликое множество, но ни одного из этих симпатичных и забавных существ, о которых столько рассказывал лисенок, малыш так и не увидел. По крайней мере вблизи. Мелькали в отдалении какие-то серые тени, размытые силуэты, тотчас же растворяющиеся в знойном солнечном мареве, стоило малышу замедлить шаг, и пристально вглядеться в заинтересовавший его объект.
Чем дальше они уходили от жилища лисенка, тем чаще рыжий проводник оценивающе поглядывал по сторонам. Он тоже высматривал молчаливые серые тени, и не находил их. Но не жажда познания нового толкала лисенка на поиски. Причина была другой, гораздо более прозаичной. Лисенку хотелось есть, а ничего съестного, за исключением растущих в изобилии на холмах черничных кустов, им не попадалось. Они еще пару раз присаживались с малышом у кустов с большими, спелыми и сочными ягодами, чтобы поесть. Но если человеческий ребенок продолжал с удовольствием уплетать ягоды, то о лисенке этого сказать было нельзя. Он съедал пару-тройку ягод, чтобы утолить жажду, и ложился в тень кустарника, терпеливо ожидая, когда насытится его человеческий друг. Лисенок закрывал глаза и думал о родной норе, возле которой дурачатся его многочисленные братья и сестры. Или нежатся на солнышке, подставив под его живительные лучи довольно урчащие, набитые пищей животы. У лисенка в животе тоже урчало, но не добродушно, как у сытого зверя, а зло, как у изрядно оголодавшего хищника. Отец уже наверняка приволок к логову очередную большую и глупую птицу, по части добычи которых он был непревзойденный мастер. Да и мама лиса наверняка сделала уже не одну ходку к норе, сжимая в зубах очередного жирного грызуна. Эх, с каким удовольствием лисенок вонзил бы сейчас острые зубы не только в мышь, но и в тетерева, с вожделением вгрызся бы в еще теплое тело, через перья и пух добираясь до заветного мяса.
Картины сего восхитительного действа так отчетливо вставали перед его мысленным взором, что лисенок не выдерживал и вскакивал на ноги, начинал кружить вокруг черничного куста, намекая своему человеческому другу о том, что нужно скорее заканчивать трапезу.
А затем они снова шли дальше, и все повторялось в точности, вот только видения лисенка становились все ярче и отчетливее, а голод терзающий его, - острее и злей. Теперь он готов был вступить в схватку за кусок мяса со всем своим семейством, и был уверен, что без добычи он не останется. Черничные кусты постоянно заступающие им дорогу, и так привлекающие малыша, он уже почти ненавидел. Под таким же кустом, пышным, обильно усеянным ягодами, лисенок простился с малышом, пожелав удачи в поисках папы, а затем, махнув на прощанье своему маленькому другу огненно-рыжим хвостом, бросился бегом с холма вниз, несясь по своим следам к далекому, но такому желанному дому. Где его ждет вкусный ужин, и отдохновение после тяжелого, и насыщенного впечатлениями дня.
Мышонок
Помахав на прощание своему рыжему приятелю, малыш стал укладываться на ночлег. Солнце начинало садиться, и становилось все темнее. Брести по холмам в темноте, наугад, не имело смысла. К тому же малыш за прошедший день устал так, как не уставал никогда в жизни, и ещё ему ужасно хотелось спать. Его глаза то и дело закрывались. Последнюю сотню метров он прошел в полусне, постоянно спотыкаясь. Это не могло не остаться незамеченным для лисенка, ведущего себя так, словно он и не устал вовсе, словно не было позади долгого похода через холмы. Именно лисенок привел засыпающего малыша к этому кусту, где он сможет в безопасности отдохнуть ночью. Утром, по пробуждении, у него будет превосходный завтрак из сочных ягод с карамельным вкусом.
Свернувшись калачиком под кустом, малыш закрыл глаза, и тотчас же погрузился в омут сна, глубокого и непроглядного, в котором не было ничего, лишь чернильная, непроницаемая пустота.
Едва первые солнечные лучи осветили ласковым светом холмистый мир, малыш открыл глаза и осмотрелся, чувствуя необычайную бодрость и легкость в отлично отдохнувшем за ночь теле. Первое, что он увидел, - маленький серый зверек на уровне его глаз, в метре от головы. Сомнений не было, это тот самый зверь, о котором ему вчера рассказывал лисенок, которого он так стремился увидеть днем, довольствуясь лишь мелькающими вдали смутными, серыми тенями.
Стараясь не шевелиться, малыш рассматривал расположившегося напротив его глаз симпатичного зверька, про которого ему столько рассказывал лисенок.
Зверек, сидящий на задних лапках, был невысок ростом, сантиметров 10, или чуть больше. Имел вытянутую мордочку, карие глаза, и очень большие уши. Наверное, - подумал малыш, - такие уши нужны зверьку для того, чтобы издалека уловить приближение опасности. Ведь он такой маленький и беззащитный, что его может обидеть каждый. Его вчерашний проводник был не против, поймать и слопать такого вот симпатичного зверька. Всю дорогу, особенно ближе к вечеру, лисенок крутил головой по сторонам в поисках добычи. И возможно именно отменный мышиный слух вкупе с неопытностью молодого лисенка, были причиной тому, что никто из мышиного племени вчера не пострадал, да и вообще не встретился на их пути.
Окраска зверька была буровато-охристой, и как главное украшение, - черная полоса идущая по хребту через всю спину. Зверек сидел на задних лапах, смешно выставив вперед более короткие передние, и во все глаза с любопытством разглядывал человеческого ребенка, существо доселе на холмах невиданное, о котором ему даже слышать не приходилось. В необычайном волнении мышонок подрагивал голым, длинным хвостом. Да время от времени открывал рот, обнажая две пары остро отточенных резцов. Словно пытаясь что-то сказать, и не находя слов.
Мышонок жил неподалеку, в нескольких десятках метров от черничного куста, где нашел приют и ночлег человеческий ребенок. Этот куст был ему давно знаком. Нередко наведывался он сюда, презрев страх и родительские запреты. Мать с отцом запрещали ему уходить далеко от норы. Ведь в округе так много врагов и днем, и ночью. И каждый норовит напасть и обидеть представителя семейства мышиных, коих здесь обитало превеликое множество. Чтобы пересчесть по именам ближайшую родню, мышонку потребовались бы целые сутки, и то вряд ли бы он справился с заданием. Слишком огромным было мышиное племя, населяющее этот холм, и прочие холмы в окрестностях.
Только родных братьев и сестер у мышонка было два десятка. Если считать двоюродных и троюродных, то их число возрастало в геометрической прогрессии. Мышата в их роду рождались пять раз в год. Быстро росли, взрослели, создавали семьи, заводили собственных детей, многократно увеличивая огромную по численности мышиную популяцию. Год нынче выдался благоприятным для мышиного племени, и для прочих живых существ населяющих холмы. От того, много ли в округе мышей, зависело и количество хищного зверья кормящегося за счет мышиной популяции, лис и хищных птиц, наиглавнейших мышиных врагов.
Если бы не хищники, стремительно растущее мышиное племя заполонило бы собой всю округу, начисто уничтожив всю съедобную растительность. Сочные стебли трав, корешки, семена растений, зернышки зерновых культур, а также все ягоды и насекомых в округе. Уничтожив все съедобное, мыши начали бы голодать. А вслед за голодом приходит мор, жестокий и беспощадный, после которого на 90% вымирает вся популяция, и редким единицам уцелевших особей приходится возрождать маленькую жизнь в холмах заново.
Лисы и хищные птицы спасали мышиную колонию от голода и мора, но весьма своеобразным способом, от которого у мышонка в жилах стыла кровь. Промозглыми дождливыми ночами он выслушал немало страшных историй о том, кто и как из его рода принял смерть. Истории были одна страшнее другой, и не было в них счастливого конца. Финал мышиной жизни происходил либо в пасти лисицы, либо в когтях хищной птицы. Третьего было не дано. Никто и никогда из мышей обитавших на холмах, не умирал своей смертью, от старости. Конец у всех был одинаково печальным. Каким бы ловким, хитрым и осторожным не был мышь, как бы не умел резво убегать и прятаться, все равно, рано или поздно, он становился добычей хищника. Этого не миновать, об этом знает каждый взрослый мышь, и даже глупый мышонок, высунувший в первый раз нос из норы. Каждый об этом знал, но в глубине души не верил, что подобная участь постигнет и его, и старался, как можно дольше продлить свое существование.
Весь холм, являющийся для мышиного рода одним огромным обеденным столом, был изрыт норами, встречающимися на каждом шагу. В некоторых из этих нор жили, но большинство представляло собой небольшие тупиковые убежища. Не очень глубокие, и не имеющие запасного выхода. Предназначались они для того, чтобы в случае опасности нырнуть в нору и затаиться, пережидая когда все стихнет, и можно будет покинуть убежище, и продолжить кормежку. Кормежка была их любимым, и самым главным занятием. Есть они могли весь день, не чувствуя сытости, ощущая лишь блаженную тяжесть в набитом до отказа желудке.
Временные убежища вещь хорошая, вот только не всегда они могут выручить и спасти. Все зависит от хищника заявившегося на холм за кровавой данью. Если опасность придет с неба, такая нора оказавшаяся поблизости, как нельзя кстати. Главное успеть добежать до нее, нырнуть вниз, в прохладную глубину, и можно перевести дух. Опасность миновала! Гораздо хуже, если на холм пожаловала лисица, и если она голодна, и еще не успела позавтракать. В этом случае она будет очень настойчива. Лисье племя знает мышиный секрет, и лиса не успокоится, пока не добьется своего.
Если лисица сыта, она махнет лапой на исчезнувшего в норе грызуна и выберет иной объект для охоты, благо мышей на благодатном холме более, чем достаточно. Но если лиса голодна, тогда она не отступится, и затаившемуся в убежище мышу несдобровать. Лисы хорошо умеют копать. В случае надобности они могут вырыть нору для своего семейства, но редко это делают, предпочитая занимать готовые для проживания норы, изгнав оттуда, а порой и сожрав ее прежних хозяев.
Лисе ничего не стоит разрыть до основания неглубокую нору-убежище и схватить затаившегося там, дрожащего от ужаса зверька, оцепенело наблюдающего за приближением смерти, отчетливо слыша, как часы его жизни отсчитывают последние мгновения его существования в этом мире. А затем один смертельный миг, и бьющееся в смертных конвульсиях тело взмывает ввысь в клыкастой пасти рыжего зверя. Остается лишь один, ничтожно малый шанс, которым почти никто не пользуется, парализованный ужасом приближающейся смерти. Метнуться вперед, что было сил, и попытаться проскользнуть мимо несущих смерть когтистых лап, мимо смертоносных зубов хищника. Редко кто из мышей пользовался этим последним шансом, и редко кому из попытавшихся, удавалось им воспользоваться, и остаться в живых. Даже если удастся проскочить мимо рыжего зверя нужно мгновенно принять решение и выбрать нору, в которой исчезнуть. И если далекие мышиные боги будут благоприятствовать зверьку, мышь сделает правильный выбор, и нора, в которую она ускользнет, окажется настоящей, жилой. Со множеством ходов-выходов, различных разветвлений, длиной и глубиной в несколько метров. В такой норе лиса преследовать добычу не станет, тявкнет досадливо вдогонку, и пойдет искать более доступную добычу. Если мышу не повезет, и нора окажется лишь временным убежищем, то зверьку конец. Второй раз за день такой фокус не пройдет ни у кого из мышей. Лиса будет настороже, и не позволит снова оставить ее с носом. Она будет настойчива и осторожна, и своего уже не упустит. И забившемуся в угол грызуну остается лишь одно, - умереть от страха, чтобы не чувствовать боли, когда острые зубы зверя вонзятся в трепещущую плоть.
Появление лисицы на холме всегда означало смерть. Появление хищной птицы в небе, также сулило смерть. Кому-то повезет больше, кому-то меньше, а кому-то не повезет вообще. В норе, даже во временном убежище легко укрыться от хищной птицы. Промахнувшись в стремительном броске, птица теряет интерес к ускользнувшей от нее добыче, и взмывает ввысь, кружа над холмами, высматривая очередную жертву, которой повезет гораздо меньше. От птицы можно укрыться во временной норе, но от этого они не менее опасны, чем лисы. Птицы редко промахиваются. Очень редко. Последнее, что чувствует перед смертью мышь, это резкое дуновение ветра, и пронзительная боль пронизывающая тело от острых когтей хищника. А затем вознесение ввысь, в заоблачную даль, где обитают эти безжалостные убийцы. Пьянительный полет, неповторимое ощущение высоты. Вот только никто из мышиного племени не видит этого, не испытывает восторженных чувств. Мыши, ставшие добычей пернатых хищников, не чувствуют уже ничего, умирая практически мгновенно еще там, на земле, в когтистых объятиях хищной птицы.
Рыжего грабителя лиса, крадущегося для очередного грабежа и насилия, можно заметить издалека, и вовремя спрятаться, затаиться, чтобы не привлечь его внимания. От птицы не спрятаться, так как ее невозможно увидеть. По строению тела, мыши не приспособлены для слежения за небом, что как нельзя кстати для пернатых хищников.
Если б лисица, или коршун, приходили к ним на холм в единственном числе, один раз в день, с этим еще можно было бы смириться. Но они охотились на холме весь день, и их было так много, что казалось, пернатые и лисьи семейства объединились для того, чтобы извести под корень беззащитное мышиное племя.
Но среди облюбовавших холм в качестве охотничьего угодья хищников, не было особой дружбы. Лисы побаивались пернатых хищников камнем падающих с небес. Охотясь, они то и дело опасливо поглядывали в небо, с подозрительностью следя за парящими в небесах черными точками. Взрослого рыжего зверя птица вряд ли могла убить, а вот ранить, или покалечить, запросто. С маленьким лисенком они легко могли справиться, поэтому последним приходилось всегда быть начеку, зачастую в ущерб собственной охоте. В свою очередь и лисы не упускали возможности прикончить совсем еще юного, или ослабевшего от старости коршуна. Вражда между ними тлела извечно, то затухая, то разгораясь, но никогда не прекращаясь совсем. Единственное, что их объединяло, это любовь к мышиному племени, которая совсем не радовала пронырливых представителей рода грызунов.
Глядя на невиданное существо расположившееся за черничным кустом, мышонок размышлял. На лисицу оно непохоже, и тем более не похоже на птицу. Рассказов об этих врагах мышиного рода он наслушался достаточно, чтобы с уверенностью судить, что так оно и есть.
Мышонок сидел на задних лапах и размышлял. Подойти поближе, чтобы лучше разглядеть неведомое существо, или убежать пока не поздно? С одной стороны это существо ему неизвестно. А всего неизвестного и непонятного нужно избегать, так его учили отец и мать. С другой стороны, существо не проявляет в отношении него никакой агрессии. Оно вообще ничего не предпринимает, только смотрит на него васильково-синими глазами. Мышонок сердцем чувствовал, что неведомый гость не враг, что он не опасен, и не обидит его. К тому же мышонку очень хотелось есть. Мышонок любил чернику, отдавая ей предпочтение из всего разнообразия растительных блюд, которых было полно на их холме. Вокруг было множество разных съедобных растений и корешков, вкусных семян, а также неповоротливых насекомых, превосходных на вкус. Но мышонку хотелось черники. Именно сегодня, и именно сейчас!
Подождав еще немного, и не заметив никаких признаков агрессии со стороны пялящегося на него существа, мышонок собрался с духом и прыгнул, в одном прыжке покрыв половину отделяющего его от незнакомца расстояния. Приземлился на задние лапы и затих, не сводя глаз с неподвижно лежащего на земле тела, готовый при малейшей опасности метнуться в сторону, и укрыться в ближайшей норе.
Его опасения оказались напрасными, никто не собирался на него нападать. Он протянул лапу за спелой ягодой, сорвал ее, положил в рот, и закрыв от наслаждения глаза, принялся жевать. Вскоре мышонок совсем осмелел и совершенно перестал бояться незнакомца, с аппетитом поглощая ягоды. Он едва не подавился ягодой, поперхнувшись, когда незнакомец, которого он перестал считать живым, а значит и опасным, неожиданно заговорил.
- Мыша, мыша!, - позвал он.
Мышонок поперхнулся, и закашлялся, пытаясь освободить горло. Если бы не это обстоятельство, он был бы уже далеко отсюда!
- Мыша, не бойся, я тебя не обижу! Я тоже маленький, и я хочу играть!
Мышонок выплюнул застрявшую в горле ягоду, и во все глаза уставился на говорящего. В то, что существо живое, он готов был поверить с легкостью, но в то, что оно ещё и говорящее! И причем не на каком-нибудь диком и непонятном языке, а на чистом мышином, на котором разговаривали все обитатели холма. От подобного субъекта следовало держаться подальше. Существо непонятное, и очень странное, а странного нужно избегать. Мышонок помнил наставления папы с мамой. И хотя говорящее существо по-прежнему не вызывало у него опасений, мышонок на всякий случай отпрыгнул назад, из-за чего расстояние между ними увеличилось, как минимум вдвое. Возможно, причиной принятого мышонком решения послужили два ряда белоснежных зубов явившиеся его взору, когда незнакомец заговорил. Подобным набором зубов мышонок похвастаться не мог. У него, как и у всего мышиного рода населяющего холмы, было всего четыре резца. Два сверху, два снизу, которых вполне хватало для жизни, тем более что жизнь, при обилии хищников вокруг, не была слишком долгой.
- Мыша, не уходи!, - попросило существо. - Останься, я тебя не обижу! - Хочешь ягоду?
С этими словами существо протянуло руку к кусту и сорвало целую пригоршню ягод. Затем осторожно протянуло руку к невольно попятившемуся мышонку, и остановило её в нескольких сантиметрах от его мордашки. Поколебавшись пару секунд, мышонок выбрал из протянутой ему горсти самую большую и спелую на вид ягоду, и вонзил в нее зубы. Оставшиеся ягоды рука сложила подле его ног, и вновь потянулась к кусту.
Сорвав еще одну пригоршню ягод, рука приблизилась к лицу незнакомца, и ягоды исчезли у него во рту. А затем он, закрыв глаза от удовольствия, начал жевать, точно также, как и мышонок всего пару секунд назад. Незнакомец ест ягоды, значит он не хищник, успокоился мышонок, и даже почти совсем не испугался, когда пришелец зашевелился, и поменяв горизонтальное положение на вертикальное, сел.
- Меня зовут Малыш!, - сказал он, вопросительно поглядывая на продолжающего жевать мышонка.
- Я мышонок!, - ответил тот с набитым ртом.
- Ты здесь живешь!?
Мышонок с минуту молчал дожевывая остатки ягод, а затем, утерев перепачканную ягодным соком мордашку и опоясавшись голым хвостом, ответил.
- Мы мыши живем здесь, на холме. Мы всегда жили здесь, и будем здесь жить вечно!
- И вы никогда не покидаете свой холм?, - спросил малыш.
- А зачем?, - удивился мышонок.
- У нас здесь есть все, что нужно для жизни. Вода, еда, просторные и сухие жилища. Зачем нам идти куда-то еще?
- Значит, ты ничего не знаешь про озеро, что раскинулось за вашими холмами?
- Озеро? - А что такое озеро?, - снова удивился мышонок.
- Озеро, это такое место, где много-много воды. Где можно плавать, и даже построить плот, чтобы путешествовать на нем по озеру.
- Ты вообще знаешь, что такое вода?
- Конечно, знаю! И если честно я ее не очень-то люблю! И все мои многочисленные родственники не любят воду, по крайней мере, когда ее становится слишком много.
- Когда начинаются дожди, мы сидим в норах и носа наружу не кажем, потому, что смотреть там нечего, кроме пугающих водных валов, катящихся вниз с вершины холма.
- Много воды означает голод. В пасмурную погоду никто не рискнет выбраться из норы и отправиться на кормежку. Слишком сильны низвергающиеся с холма водяные потоки. Они легко могут утащить за собой вниз не только такого малыша, как я, но и взрослую особь. И если не убить, утопив в своей пучине, то унести далеко от дома. В такую погоду нечего и думать о возвращении домой, а значит придется искать укрытие у подножия холма, где беснующийся водяной поток освободит мыша из своего плена. И придется бедолаге в одиночестве, в незнакомом месте, в какой-нибудь заброшенной норе, или вообще под корягой, или в расселине среди камней коротать ненастные дни, в ожидании солнца и хорошей погоды. А затем еще нужно вернуться домой, что сделать гораздо труднее в дни, когда оголодавшее за непогоду хищное зверье нагрянет на их холм со всей округи!
- Но ведь без воды жить нельзя! - возразил мышонку малыш. - А что же вы пьете?
- Воду, - ответил мышонок. - Мы любим воду только когда ее немного, совсем чуть-чуть!
- Рано утром на листьях растений скапливаются капельки росы, которых нам вполне хватает для того, чтобы напиться и умыться.
- А разве ты не любишь играть с водой? - удивился малыш. - Бегать по лужам, прыгать в них, назло папе и маме, разбрызгивать во все сторону водяные брызги. И смеяться от души от собственных проказ.
- А что такое лужа? - спросил мышонок.
- Лужа, это когда очень много воды. Не так много, как в озере, но достаточно для того, чтобы прыгать в ней, обрызгивая проходящих мимо людей.
- Я не понял, что значит много воды? - Насколько много?
- Примерно вот так! - показал малыш рукой на уровне щиколотки. - Самая обычная лужа, недостаточно глубокая, чтобы вымокнуть, но вполне подходящая для игр.
Мышонок усмехнулся, прежде чем ответить.
- Это для тебя лужа мелкая. Для меня это целое озеро, в котором не особенно попрыгаешь.
Малыш смерил взглядом мышонка и вынужден был согласиться с его словами. С таким ростом по лужам действительно не попрыгаешь! По его лужам, которые для мыша целые озера. Для мышонка лужа это несколько капель воды слившихся воедино на каком-нибудь плоском камне.
- Я не люблю воду, - нарушил молчание мышонок, - если использовать ее иначе, кроме питья. - И умываться я не люблю. Но мама и папа заставляют нас с братьями и сестрами умываться каждое утро.
- А еще они заставляют нас чистить по утрам зубы можжевеловой веточкой, что мы делать не любим, но приходится, ибо ослушника ожидает суровая трепка от родителей.
- Я тоже не люблю умываться и чистить зубы, - обрадовался малыш. - Но приходится, иначе мама с папой будут ругаться, и могут даже наказать, не пустить на улицу, или оставить без конфет, которые я так люблю!
- Все родители одинаковые! Что человеческие, что мышиные. Все они заставляют своих деток делать то, чего им делать совсем не хочется, - философски изрек мышонок.
- А что такое конфеты, которые ты так любишь?, - спросил он.
- Конфеты! Это такая вкуснотища! - Твердый комочек со сладкими ароматами, который приятно смаковать, перекатывая во рту.
- А какие они на вкус, эти конфеты?
Малыш на секунду задумался.
- По вкусу, как черника, под кустом которой мы сидим. - А еще бывают со вкусом апельсина, банана, вишни, смородины, малины, и прочих ягод!
- Чернику я знаю! - сказал мышонок. - Я люблю ягоды черники, и частенько бегаю к этому кусту, чтобы полакомиться, не взирая на запреты отца с матерью, нередко получая от них по возвращении изрядную трепку.
- Мне тоже устраивают трепку, если поймают таскающим конфеты из ящика комода. Хоть я и маленький, но для меня добраться до конфет не проблема, если их не прячут на кухне в шкафу. Тогда приходится просить, чтобы кто-нибудь из взрослых достал мне конфету. Вот только так часто, как мне того хотелось бы, их никто давать не будет.
- Взрослые говорят, что малышам вредно есть много конфет, хотя, что в том вредного, лично мне не понятно.
- Конфеты растут в комоде, или в шкафу? - спросил мышонок.
- Нет, - ответил малыш. - Там они не растут точно! Конфеты растут на полках в магазине, как и прочие продукты, за которыми мы ходим с мамой и папой. - Там их так много, что глаза разбегаются, хочется сразу всего и много. Вот только родители берут что-то одно, и всего чуть-чуть. Хватает всего лишь на несколько дней.
- Я люблю не спеша разворачивать фантик, чтобы достать оттуда аппетитно пахнущую конфету, несколько мгновений подержать ее в руках наслаждаясь ее видом, прежде чем засунуть в рот.
- А что такое фантик?
- Фантик это разноцветная бумажка с красочным, замысловатым рисунком, которой интересно играть!
- У нас на холме нет фантиков! Но по осени откуда-то издалека прилетают листья. Желтые, зеленые, красные. Самых разнообразных форм и размеров, порой с весьма причудливыми узорами.
- Я люблю играть с листьями, дурачась на вершине холма. За это мне частенько влетает от родителей. Они говорят, что мышь не должна быть такой беззаботной и легкомысленной.
- В этом году листья на холм еще не прилетали. Я еще очень маленький, мне всего лишь месяц отроду. Я никогда не видел летающих листьев, только слышал о них из рассказов родителей.
- Рассказами они заполняют дождливые, промозглые дни, когда наружу и носа высунуть нельзя из-за низвергающихся с небес водяных потоков.
- Ты никогда не видел листьев? - изумился малыш. - Листьев, прилетающих к вам из леса, который находится за озером, к которому я иду?
- Я видел листья, иначе я бы не смог так красочно их описать. - Листьями вперемежку с сухой травой выстлан пол нашего жилища. Спальная комната, и кладовые, которые наполняются под завязку к зиме, и пустеют с наступлением лета.
- С этими листьями я и играл. И хотя большинство из них стало невероятно ломкими, или наоборот, слишком вялыми, встречались и хорошие, с которыми так интересно играть. - Я бы играл с ними весь день, прерываясь лишь для того, чтобы перекусить. Но увы, наши желания зачастую не совпадают с возможностями.
- Родители запрещают тебе играть сколько хочется? - спросил малыш.
- У меня тоже так бывает. Но только вечером, точнее ночью. Когда совсем не хочется спать, охота играть и дурачиться в то время, как мама пытается уложить меня спать.
- Взрослые они большие и сильные, и поэтому всегда побеждают. Если я не слушаюсь и капризничаю, мама бьет меня больно по заднице, и укладывает на подушку. - Там я и засыпаю, глотая слезы от обиды и несправедливости.
- Папочка меня никогда не бьет! Он меня любит, гуляет со мной на улице и играет. Я его очень люблю! Даже больше, чем маму, которая часто надирает мне задницу.
- А я люблю папу и маму одинаково. Они и шлепают меня одинаково. Тумаки мне достаются от обоих родителей! Приходится терпеть, ведь они всегда правы, и лупят меня для моей же пользы.
- У нас на холмах очень опасно. Под землей, где мы живем, спокойно, и тихо. Только всю жизнь прожить под землей невозможно. Ведь нужно что-то есть, делать запасы на зиму, когда еды на вершине холма почти не будет совсем, и нашему семейству придется довольствоваться сделанными осенью запасами семян, корешков, злаков, и прочих вкусностей, составляющих наш повседневный рацион.
- Летом мы беззаботны, и ленивы. С приходом осени все меняется. Для лени и праздного безделья просто нет времени. Мышиная колония обитающая на холме начинает делать запасы на зиму. В это время года мы почти все время находимся на поверхности, запасаясь зерном и семенами, спеша уложить урожай в кладовую, чтобы поскорее отправиться наверх за новой добычей.
- Это самое трудное время года. И самое опасное. Именно осенью мышиное братство несет самые ощутимые потери от обитающих в холмах и за их пределами хищников. - Лисицы и хищные птицы прилетающие с гор, в это время года также трудятся с удвоенным рвением, стремясь по полной воспользоваться благодатным временем, столь щедрым на добычу, которая не так осторожна и осмотрительна, как прежде.
- Лисы, и орлы жрут в три горла, стремясь за время мышиной страды нагулять как можно больше жиру в ожидании зимы, которая будет холодной, и скудной по части добычи.
- Мыши зимой на поверхности проводят совсем мало времени, пытаясь добраться до травы и корешков укрытых толстым слоем снега. Найденная под снегом еда не такая вкусная и питательная, как та, что хранится в кладовых. Но это все равно что-то. Это в первую очередь экономия хранящихся в кладовой запасов. Ведь неизвестно, сколько времени продлится зима, когда холмы очистятся от снега, чтобы у их обитателей появилась хоть и по-весеннему скудная, но все-таки еда.
- А как вы узнаете о том, что наступила осень? - поинтересовался малыш.
- Я осень еще не видел. О ней могу судить только со слов мамы и папы. - Они говорят, что о приближении осени им рассказывают разноцветные листья, прилетающие издалека. С первыми листочками, предвестниками зимы, начинается мышиная страда.
- Все мыши, от самых больших и старых до совсем еще крошечных, принимают участие в осенних работах. - Старшие заготавливают запасы на зиму, младшие наводят порядок в норах, убирая оттуда их прошлогоднее содержимое, выстилая пол жилища и кладовых сухой травой, а также прилетевшими издалека разноцветными листьями.
- Когда на холм прилетят листья, я вместе с родителями и старшими братьями-сестрами пойду заготавливать для нашего семейства семена и зерна злаков, оставив сбор травы и листьев на долю младших, которых еще нет, но которые обязательно появятся ближе к осени.
- А вы, люди, тоже делаете запасы на зиму? Тоже прячетесь в норах в ожидании теплых дней? - спросил мышонок.
- Мы делаем запасы постоянно, круглый год. Но понемногу. У нас нет кладовой, и тем более двух, как у тебя в норе. У нас есть буфет на кухне, в котором хранятся все наши запасы.
- Вы так мало едите, что обходитесь без кладовой? - удивился мышонок.
- Да, нет! - ответил малыш. - Мы любим покушать. Я хоть и самый маленький, но присаживаюсь к столу несколько раз за день. С братом, с сестрой, с мамой и папой, если все они обедают по отдельности. Ну, и, конечно же, я никогда не пропущу ужин, когда вся семья собирается за одним столом.
- Вспомнил! - вскрикнул он, напугав невольно попятившегося мышонка. - Еще есть холодильник, в котором тоже хранится много вкусного. Вот только открывать его я еще не умею, потому что маленький.
- Все равно непонятно, как можно не запасаться продуктами на зиму?
- А зачем? - в свою очередь удивился малыш.-Мы ходим с мамой и папой в магазин, где продукты есть каждый день, в любое время года. Отдаем деньги, забираем покупки, и уходим домой.
- А что такое деньги? - заинтересовался мышонок, прыгнув поближе к своему новому, большому другу.
- Деньги это красивые, разноцветные бумажки с нарисованными городами.
- Ага! - воскликнул мышонок, - я понял! Деньги это фантики в которые заворачивают конфеты, что ты так любишь!
- Нет, нет! - возразил малыш. - Фантики и деньги это разные вещи, хотя мне нравятся и те, и другие. Вот только с фантиками родители разрешают играть, а с деньгами нет.
- Так в чем же разница? Ты же говорил, что и фантики, и деньги, это разноцветные бумажки с рисунками.
- Есть одно отличие! - На деньгах помимо рисунков есть еще цифры, которых нет на фантиках. Эти цифры и представляют для взрослых ценность. Чем цифр больше, тем ценнее денежка, тем больше на нее в магазине можно купить всяких вкусностей!
- Я знаю все цифры, которые нарисованы на деньгах! - с гордостью сообщил малыш. - Я даже умею считать, правда всего до пяти. Мама с папой говорят, что цифр всего десять, но стоя рядом друг с другом они создают такие невероятные комбинации, что нужно ходить в школу, чтобы понять их значение.
- А что такое школа? - спросил мышонок.
- Школа это место, куда ходят сестра и брат. Они уже большие. Мне предстоит еще несколько лет ходить в садик, прежде чем я попаду в школу.
- А что делают в школе?
- В школе изучают цифры, буквы, которые есть и на деньгах, и на фантиках, а также прочие мудреные науки, без знания которых невозможно стать взрослым.
- У нас тоже есть школа! - обрадовался мышонок. - Своя школа, домашняя. Занятия в ней начинаются зимой, с наступлением холодов, когда на поверхности слишком холодно для игр и прогулок, а в норе тепло и уютно. И набитые под завязку кладовые дают уверенность в завтрашнем дне.
- А где вы берете учителей? - спросил малыш. - Они приходят к вам из других нор?
- Зачем? - удивился мышонок. - Учителя живут вместе с нами. Это мама и папа. Они знают все, что нужно знать мыши во взрослой жизни. Они обо всем рассказывают, учат всему. Ведь большинству из мышиного семейства по весне предстоит покинуть отчий дом. Чтобы обзавестись собственным домом, семьей и детьми, которым нужно будет передать полученные от родителей знания и умения. Чтобы подготовить уже своих детей к взрослой жизни, когда придет их черед.
- Поэтому мы учимся прилежно, стараясь не пропустить мимо ушей ничего из услышанного, чтобы все запомнить и передать потомкам, когда придет наше время.