Аннотация: НАЧАЛ ПИСАТЬ ВОТ ЭТО... НЕ ЗНАЮ, ДОПИШУ ИЛИ НЕТ
ПОСЛЕ...
Троллейбус подъехал к остановке, и они все, тридцать человек, привычно быстро побежали к зданию метро, а навстречу им уже бежала дежурная смена. Уровень радиации возле атомной электростанции хоть и был самым высоким в России после уничтожения расположенного рядом областного центра, но он за двадцать лет он сильно снизился. Так что они могли и не бегать, но привычка - раз. А второе - все прекрасно знали, что такое радиация и сильно не хотелось хватать лишние микрозиверты из-за скорости передвижения. Они так же привычно на ходу поприветствовали друг друга взмахом руки, новая смена загрузилась в троллейбус, за рулём которого не было человека, и он поехал к станции своим единственным маршрутом. А Виктор и его коллеги прошли в шлюз, привычно подставив тело упругим струям воды. После окончания этой процедуры они начали спускаться вниз по лестнице. Виктор на ходу начал сдирать с себя пластиковую оболочку, тем же самым занимались его коллеги. По правилам они должны были снимать эту защиту внизу, но нетерпение было слишком сильным, к тому же они опасались не успеть к магистральному поезду. Уже в обычной, повседневной одежде смена прошла второй шлюз, мерный голос объявил зафиксированную дозу радиации, разрешил выход, и они прошли на перрон. Через пять минут подошёл скоростной состав до Москвы. Виктор устроился на сиденье и задремал. Раньше это место было бы у окна, но потом от них избавились, оставили два на случай экстренной эвакуации. Что рассматривать в этих бесконечных тоннелях? Друзья выходили на своих остановках, прощались на месяц. Но Виктор жил дальше всех, и ему потребовалось ещё два часа, чтобы добраться до нужной ему платформы. Друзья его не понимали - зачем ехать в такую даль!? Все советовали ему найти жильё поближе к работе, благо в этом не было проблемы. Но Капитонову было как-то важно жить именно здесь, в старой Москве, где он родился и вырос. На "Площади Революции" он привычно коснулся отполированного носа овчарки пограничника, потом свернул на боковой траволатор. Это ещё пятнадцать минут дороги. Московское метро через двадцать лет после войны было совсем другим. Оно словно проросло корневой системой. По сути это теперь была не паутина, как прежде, а нечто вроде пчелиных сот или капиллярной кровеносной системы. И во всех этих отростках метро жили люди.
Над их головой была Москва, громадная, по-прежнему красивая, но пустая, безжизненная. Штормовые ветра повыбивали многие стёкла, вывески магазинной и ресторанов поблёкли, кое- где они оборвались и болтались на одном креплении. Машины застыли на дорогах в одной бесконечной пробке, уже изрядно проржавев, и потеряв свой лоск из-за воздействия дождя, снега и пыли. Деревья росли там, где им заблагорассудилось пробить асфальт, трава заполонила всё, разрастаясь даже на асфальте за счёт наметённой пыли и частых дождей. Сквозь щели брусчатки Красной площади проросла буйная трава, в основном амброзия и расторопша. Ядерные боеголовки не достигли пределов столицы, их сбили на подлёте. Но из-за дикой радиации воздуха жить в городе стало невозможно. Народ постепенно спустился под землю. Когда учёные высчитали, что на достижения приемлемого уровня радиации уйдёт сорок лет, строительство метро стало главной отраслью страны. Его строили всё больше и дальше. Теперь от Москвы можно было добраться до Самары, не поднимаясь на поверхность. А проходные щиты уже добрались до Урала, и навстречу им шли проходчики от Новокузнецка, и от него же дальше на восток уходил росток до Байкала. Через десять лет Метрострой должен был добраться до Владивостока. Пользовались и железной дорогой, но из-за бомбежек крупных городов едина цепь РЖД была разорвана, и её восстанавливали добрых пять лет в обход прежних областных центров, а теперь радиоактивных пустынь. По "железке" перевозили в основном грузы, и машинисты вынужденно работали в строгих костюмах радиоактивной защиты. Для достижения этих целей требовалось огромное количество электроэнергии. Практически вся она добывалась на атомных электростанциях. Именно там дежурным инженером и работал Капитонов. Месяц наверху, в тщательно загерметизированном помещении, месяц дома. В таком режиме работали все, кому приходилось из-за необходимости выходить на поверхность земли.
По озабоченному лицу жены Виктор понял, что появились какие-то проблемы и даже не стал здороваться.
- Что?
- Температура.
- Врача вызывала?
- Да, приходила, сделала анализы. Вроде маркер отрицательный.
Дочери Капитоновых Антонине было три года. Это был их третий ребёнок за двадцать лет брака. Первый и второй по какой-то фатальной закономерности умерли в шестилетнем возрасте от лейкимии. К моменту рождения Тони медицина шагнула сильно вперёд. Научились определять рак в самой зачаточной базе, а самое главное - успешно его лечить. Оба супруга за эти двадцать лет успели переболеть раком крови и раком лёгких, а так же почувствовать на себе все методы борьбы с этой неумолимой заразой.
Потрогав лоб спящей дочери, и убедившись, что он уже практически в норме, Виктор прошёл на их крохотную кухню. Катерина вытащила из духовки контейнер с едой, достала из пластиковой упаковки размером со спичечный коробок хлеб.
- Что сегодня у нас? - Спросил Виктор.
- Гречка.
- О! Её стали давать всё чаще.
- Да, но я больше люблю картошку.
- Кто её не любит?
После войны самой большой проблемой было питание. Хотя население страны сократилось более чем в два раза и стратегических запасов хватило больше, чем на пять лет, но и они со временем начали подходить к концу. Надо было сеять и собирать урожай, но от радиоактивной почвы, воды и воздуха пища была бы просто убийственной. Но и без пополнения продуктов питания российский народ не выжил бы. Тем более что ядерная зима оказалась не такой долгой, как оказалась, только один год. Начали искать земли наименее загрязнённые радиацией. Это оказался Алтай, Тува, Хакассия. Кроме того умные головы догадались собирать и хранить зерно и крупы собранные в европейской части страны несколько лет. Лет через пять, после полураспада радиоактивных частиц его уже можно было потреблять в пищу. Сливали после закипания первую воду, и тогда получалась практически чистая от радиации пища. Её распространяли среди населения в одинаковых контейнерах, которые после употребления пищи мылись и сдавались обратно разносчикам еды. С картофелем и другими овощами было сложнее. Они не могли храниться столько лет. Приходилось их выращивать так же в подземных штольнях, под искусственным освещением. Либо, как недавно стали практиковать, в огромных оранжереях, где землю использовали, поднимая её не с поверхности, а с глубины более метра. Таких земель было немного, в основном в ход шёл знаменитый тамбовский чернозём. Алтай стал самой большой плантацией страны. За прошедшее время земля там практически пришла в норму. Картофель сразу сублимировали и в таком виде хранили много лет.
Труднее всего было обеспечивать жителей страны мясом и молоком. В европейской части страны так же приходилось держать животных в подземных убежищах. Выручала, конечно, курица. Неприхотливая, быстро размножающаяся. Разведение коров и коз было ещё более сложным делом. Животноводство долгое время поддерживали только для того, чтобы сохранить племенное поголовье. Коровы и козы дохли от радиации ничуть не меньше людей, но благодаря героизму животноводов и ветеринаров удалось сохранить самые продуктивные породы животных. Теперь поголовье скота шло в рост благодаря тем же степям юга Сибири. Но и тут уже были сдвиги к лучшему. В той же каше начали попадаться не только куски курятины, но и свинина, начали выдавать детям самого раннего возраста молоко.
После ужина супруги проглотили обычный набор таблеток. Их так же давали всем жителям страны сразу на месяц. Тут были средства поддерживающие иммунитет, и витамины, те, что должен был принимать организм в течение суток, в том числе и тот набор, что раньше получали с овощами, рыбой и фруктами. Были таблетки, выводящие из организма радионуклиды. Правда, скептики говорили, что это не что иное, как чистая обманка, рассчитанная на психологический эффект. На самом деле вывести радиацию из организма с помощью каких-то таблеток невозможно. Но раз есть шанс снизить заражение, почему бы не попробовать?
Месячные перерывы в общении супругов способствуют хорошему сексу. Катерина мечтала ещё об одном ребёнке, да и Виктор хотел сына. Уставшие они лежали в постели, слушали радио. Оно во всех жилищах работало постоянно. Шли новости и музыка. А главное, это была система предупреждения на случай экстренных ситуации. Все помнили, как в пятилетний юбилей ядерной бомбардировки (словно нарочно) был прорыв воды в жилом метро в районе Замоскворечья. Тогда погибло более пяти тысяч человек, и Виктору пришлось поучаствовать в жуткой процедуре изъятия останков. После того было два нововведения - радио и установка герметичных дверей в новых подземных квартирах.
- Происшествия, - вещал женский голос. - В Самаре произошло обрушение жилого метро, погибло шесть человек. Строители не рассчитали прочность нового жилого туннеля под многоэтажным зданием. Сегодня с орбиты сошёл последний метеорологический спутник России. Теперь прогнозы погоды будут строиться только по наземным данным.
Затем пошла музыка. Это был стандартный набор успокаивающей классики - Шопен, Шуберт, Чайковский. Ничего волнующего, тревожного, чтобы не взволновать нервы. Пробовали передавать советские песни, но у многих это вызывало ностальгическую реакцию и нервный срыв. Всё это время Катерина сидела с планшетом и что-то искала в интернете. Она чуть толкнула мужа локтем.
- Смотри, я, кажется, нашла тебе вполне приличные ботинки.
Одежда и обувь были ещё одной большой проблемой страны. Сначала выручали армейские запасы. Народ ходил в немыслимых сочетаниях формы, разного цвета и сезона. За двадцать лет и это начало приходить в полную негодность. Если бы люди прошлого смотрели на толпу современных людей, то их бы поразила общая серость и какая-то затёртость одежды. Легкая промышленность только-только начала работать. И это опять же из-за отсутствия нерадиоактивных материалов. Народ выходил из положения, ища одежду нужного размера и качества у других сограждан, благо, что единственное, что было хорошо сейчас развито в стране, это интернет, свой, российский. Всё это было чистым альтруизмом, ни о каких материальных выгодах речи не могло быть. Денег просто не было. Денежно-товарные отношения по Марксу: деньги-товар-деньги, перестали существовать. Бесплатная пища, бесплатные медицинские услуги, бесплатная коммуналка.
- Это далеко? - спросил Виктор.
- Медведково. Завтра пришлют по почте.
Почта так же работал безотказно и быстро. Одежда и обувь чаще всего освобождалась из-за смерти владельца. Сейчас никто ничего не выбрасывал, ни одежду, ни обувь. Если только всё это не доходило до совсем ветхого состояния. Покойников отвозили на сжигание голыми. Распространились мастера по ремонту одежды и обуви. Особенно ценились портнихи, способные перешить из старой одежды что-то новое, хорошо перелицевать старое. Их старались как-то отблагодарить, по старым, довоенным нормам, поэтому мастера иголки и нитки часто щеголяли в немыслимо дорогих драгоценностях.
Последним из новостей шёл прогноз погоды. Никого особенно не волновало, что там снаружи, дождь или солнце. Но зато последние цифры заставляли всех телезрителей затаить дыхания.
- Средняя радиоктивность по Московской области состоявляет ... милизивертов.
- Ещё упала, - заметила Катерина.
- Да, говорят, ещё лет пять, и можно будет выходить гулять наверх с респиратором. Ты завтра дома?
- Да.
Катерина работала на фабрике по переработке мусора. Несмотря на весь режим экономии в многомиллионном городе всё же скапливалось множество отходов. Большую часть их сжигали, так же вырабатывая тепло и электроэнергию. Но перед этим разбирали по фракциям, отбирая то, что не горит и что ещё можно переработать каким-то другим методом. Что было не очень приятно, там же, в другой части предприятия, сжигали и покойников. Другого метода захоронения не предусматривалось. Если родня желала, им отдавали пепел на хранение в тех же самых, стандартных контейнерах для еды. Но в основном человеческий пепел шёл на удобрение подземных сельхозугодий, той же картошки или чеснока.
- Может завтра сводим Тоню в "Летний сад"? - спросила Катерина.
- Не рано? Она ещё ничего не поймёт.
- Ты думаешь?
- Три года. Ты себя помнишь в таком возрасте?
- Кажется да, но смутно.
- Тем более, там, говорят, дикие очереди. Пусть ажиотаж схлынет, да и она подрастёт.
"Летним садом" называли открытый в прошлом году подземный ботанический сад. В длинных и широких штольнях разместили растения, прежде столь привычные для человечества: деревья, травы. Над ними были прозрачные крыши из специального стекла с добавлением свинца. Все растения так же были за прозрачными перегородками. Устроители заведения понимали, что каждый из жителей нового мира попробует прикоснуться к цветку или дереву. А когда их миллионы, это чревато образованием пустыни. Уже по созданию таких вот вроде необязательных заведений было понятно, что страна понемногу начинает подниматься вверх. Поговаривали, что готовят к началу вещание и телевиденье.
Катерина заснула, а Виктор покосился на её профиль, и невольно вспомнил первые часы атомного апокалипсиса. Тогда он, двадцатисемилетний работник министерства промышленности решил сходить развеяться в ночной клуб. Право имел. Зарабатывал хорошо, имел свою квартиру, правда однушку, доставшуюся после развода с женой. Их было трое, таких же как он молодых самцов, друзей, разочаровавшихся в длительных и официальных отношениях с женщинами. Они называли это "рейд за добычей". Свою "добычу" он заметил сразу. Невысокая, стройная, светло-русая блондинка с каким-то детским лицом. Она чем-то выделялась из общей толпы раскованных и эффектных девушек, явно пришедших сюда не по воле обета безбрачия. Он пробился к девушке.
- Привет.
- Привет.
Девушка немного смутилась, и это как-то удивило Виктора. Хотя Виктор был достаточно симпатичным парнем, высоким, с атлетической фигурой.
- Как тебя зовут?
- Катя.
- А меня Виктор. Хочешь выпить?
Девушка как-то замешкалась. И тут в зале погас свет. Народ закричал, заулюлюкал.
- Эй, электрики! Кто перерезал провода?
- Свет давай!
- Хорош прикалываться!
Но темнота продолжала властвовать. Начали вспыхивать девичьи крики возмущения, кто-то явно использовал темноту, чтобы конкретно полапать соседок по танцам. Стали зажигаться фонарики мобильников. На стойке бара загорелись свечи. Спустя минут пять свет вспыхнул, постепенно зажглись экраны, начали крутиться шары цветомузыки. Но диджей не спешил включать музыку.
- Музон давай! - Требовала публика.
- Эй, шарманщик! Включай музон!
Начали свистеть. Но диджей молчал, он, словно застыл. Наконец он поправил микрофон.
- Люди... россия... не... всё плохо. Началась война. Только что сообщили... Удары ядерным оружием по Питеру, Воронежу, по Уралу... МЧС просит всех срочно спуститься в метро.
- Что за шутки, Вадик! - Крикнули из зала.
- Хватит стебаться!
Но тут на экран спроецировали лицо диджея, по его щекам обильным потоком текли слёзы. И это сразу заставило всех присутствующих поверить в истинность жуткой вести. Кто-то начал пытаться загрузить интернет, но его не было. Народ стремительно потянулся к главному входу, началась давка, кого-то прижали, раздались крики. Вадика окликнули со стороны бара.
- Вадим!
- Капитошка!
Это были его друзья, судя по их расслабленным позам, они не собирались никуда уходить.
- Вы что тут, приклеились к табуретам? - спросил Виктор. - Пошли отсюда!
- А зачем куда-то идти?
- Да, если грохнет у нас, то ничего не спасёт, никакое метро.
- Тем более алкоголь хорошо выводит радионуклиды. Давай, садись. Вот твоё любимое виски.
- Ну, вас к чёрту! Я ещё жить хочу.
Он залпом выпил протянутый бокал виски, и прошёл в уже пустой холл. В брошенном обслугой гардеробе Виктор нашёл свою куртку. К его удивлению на вешалках осталось довольно много одежды, люди в ужасе бежали из клуба, позабыв про свои вещи. Он уже собрался уходить, когда услышал звуки сдавленных рыданий. Виктор прошёл дальше, в углу гардероба на полу сидела та самая девушка, на которую он сразу обратил внимание. Она плакала, прижимая ко рту сиреневый шарф. От обильных слёз на лице были потёки туши, помада размазана по щекам.
- Ты чего рыдаешь? Что случилось?
Девушка ответила, с трудом выговаривая слова.
- У меня... в Питере... все. Мама, папа... братья...
Виктор присел рядом.
- Да, это плохо. А ты как тут оказалась?
- Я учусь... в МГИМО... училась... на первом курсе.
- Теперь будет не до учебы. Ладно, хватит плакать, вставай, пошли в метро. Я что-то не хочу стать набором атомов.
Он помог девушке встать, и понял, что забыл, как её зовут.
- Как тебя зовут, я забыл?
- Катя. А вас?
- Меня Виктор. Одевайся.
Он помог одеть неё бежевого цвета плащ, а затем подвёл девушку к большому зеркалу. Взглянув на своё отражения та начала торопливо уничтожать салфеткой следы косметики на своём лице. На стойке стояла бутылка минералки, он дал Кате попить, затем сунул бутылку в карман куртки, и они пошли на улицу.
До метро было метров двести, и туда со всех сторон спешили люди.
Это было ужасно! Пятнадцать миллионов москвичей хлынули к ближайшим станциям метрополитена. Все они ожидали, что теперь, после гибели Петербурга, Минска, Новосибирска и десятков других городов очередь дойдёт и до них. Людей было так много, что они быстро забили платформы станций метро. Началась давка, люди начали падать с платформ на рельсы, кто-то закричал от боли, явно что-то сломав себе. Народ уже сам начал спрыгивать с платформ. Тогда и Виктор тоже спрыгнул вниз. Он развернулся назад и успел поймать Катерину, которую в этот момент толкнули, так что она бы безнадёжно упала лицом вниз, если бы не руки Виктора.
- Ой! Спасибо, - пролепетала она.
- Не за что, - буркнул Виктор, время было не для сантиментов. - Пошли дальше, а то тут затопчут.
С другой стороны платформы народ вручную откатили вглубь туннеля поездной состав. Те, кто ступил на рельсы, вынуждены были идти всё дальше и дальше - их подпирали всё прибывающие люди. В туннелях было темно, редкие фонари не рассеивали темноту до конца. Толпа колыхалась, волновалась как морская гладь, свет выхватывал из темноты лица соседей, и у Виктора было ощущение, что он смотрит какое-то очень старое, чёрно-белое кино. Порой его охватывала мысль, что это происходит не с ним, это ему либо сниться, либо он, в самом деле, смотрит какое-то странное, чрезмерно авторское кино. Вот только тактильные чувства, особенно запахи были слишком обострены для подобного фильма. Практически каждый из соседей Виктора доставал мобильник, но, как убедился и он сам, интернет отсутствовал. Он попробовал найти радио, но его тоже не было.
Народ на удивление мало говорил, лица у всех были напряжённые, все ждали, что сейчас это произойдёт. Удар, вспышка и всё! И многие, в том числе и он, думали: "Хоть бы тогда сразу, что бы за секунду сгореть, а не мучиться потом долго и бессмысленно". Многие молились. Кто-то делал это про себя, а где-то метрах в пятидесяти от Виктора хорошо поставленный голос завёл монотонное: - Господи помилуй, господи помилуй, господи помилуй нас, грешных!
Ему тут же начали подпевать другие голоса. Священник начинал твердить молитвы, а потом снова возвращался к искомому: - Господи - помилуй! Господи помилуй, господи помилуй!
И хор голосов всё разрастался, молитву поддерживали всё больше голосов. Виктор невольно присоединился к общему хору, начал креститься. Он был крещён в далёком детстве и носил крестик, но в свои двадцать семь лет в храме был до этого раз пять. Но сейчас эта общая вера вскрыла в нём что-то глубинное, истинное.
Общий глас: "Господи помилуй", вскоре гремел таким могучим, общим хором, что у Виктора мурашки побежали по спине. На пару минут вырубилось освещение, и голоса звучали в темноте. Потом освещение ввернулось, но уже как-то не так сильно как прежде, явно включили резервное освещение.
Хор умолк минут через сорок. Они стояли в этой толпе ещё три часа. Многие женщины, особенно с детьми на руках, пытались сесть, но это было не очень удобно на этих железных рельсах. Почему-то никто не говорил в полный голос, все перешёптывались, словно от этого зависело, ударят по ним ракетой или нет, останутся они живыми или этого не дано. Из темноты доносились отрывки фраз.
- Сказали, Питер, Воронеж, Казань, Новосибирск...
- У меня тётка живёт в Казани... Жила...
- Как вот теперь жить?
- За грехи это наши...
- Правительство в этом виновато.
- Президент, а не правительство...
- Им то, хоть ответили?
- Да кто ж его знает.
- Ну, хоть кто-то, что-то должен знать!
Виктор и Катерина всё так же держались вместе. Он её обнимал за плечи - в туннеле было довольно свежо, и временами девушка начинала дрожать.
- Пить хочется, - сказала Катя.
- Да, мне тоже.
Он достал ту самую бутылочку с водой, дал попить девушке, потом отхлебнул сам. Мучительно хотелось пить всем. Вспышка адреналина от всего происходящего породила у большинства москвичей диабетическую жажду. Мало кто из них в панике догадался захватить с собой питьё. Редкие баклажки с водой передавали из рук в руки. Виктор тоже отдал свою воду женщине в двумя детьми. Странно, но у этой толпы появилась какая-то общьная целостность. Прежде всего, пытались напоить детей, потому что детские голоса звучали особенно звонко, со всех сторон с одними и теми же вопросами: - Мама, я устал стоять.
- Мама, я пить хочу!
- Мама я писать хочу!
Вот это было самой большой проблемой. И в мирное время в московском метро туалет был редким эксклюзивом. Он был где-то там, на платформе, а тут, в туннелях эта проблема казалась просто безвыходной. Катерина стала как-то странно, неврастенически дёргаться. Виктор спросил её: - Ты чего? Замёрзла?
- В туалет... надо.
У Виктора тоже подпирало, но не так чтобы критически. Чуть поразмыслив, он предложил: - Пошли.
И они начали пробираться через толпу. Виктор был ледоколом, тянущим за собой девушку. Дойти до конца толпы оказалось не так просто. Кто-то выражал недовольство, один неврастеник даже попытался им угрожать.
- Куда прёшь!...
Но тут сзади, от станции начал звучать голос диспетчера, на грубияна зашикали, пытались понять слова объявления. Вскоре толпа начала редеть, судя по движению встречных фигур, люди занимались тем, что хотело сейчас сделать и Виктору с его девушкой. Потянуло ветерком и... запахом испражнений. Не только им пришла в голову мысль о таком решении этой сложной проблемы. Для того чтобы не попасть ногой в кучки, оставленную предшественниками, Виктор начал подсвечивать дорогу фонариком мобильника. Затем он остановился, сказал девушке: - Давай плащ.
Она отдала ему плащ, чтобы не смущать девушку, Виктор отвернулся и сам занялся удалением излишков влаги из организма.
Затем она оделась, а Виктор, подсвечивая фонариком, попытался рассмотреть, что там впереди.
- Там составы, - сказал он, - может, пойдём туда, посидим?
- Пошли.
Они подошли к пустому составу, машиниста в кабине не было, двери всех вагонов были открыты. Они забрались в вагон, устроились на сиденье, с облегчением вытянув гудящие от напряжения ноги. Удивительно, но свет в салоне чуть горел в аварийном режиме, так что Виктор ещё раз смог рассмотреть свою невольную спутницу. Миловидная, по виду лет семнадцать, не больше, тёмные глаза, светлые, волнистые волосы. Катя закрыла глаза, из-под её век вдруг обильно полились слёзы, тело забилось в судорогах истерики. Виктор обнял её за плечи, начал твердить одно и то же: - Ты что, ты чего плачешь? Ну, ты всё о семье?
Наконец она выдавила: - Да! Я одна... Я осталась одна!
- Ну почему одна? Я вот с тобой рядом. Я тебя не брошу.
Виктор ещё сильней прижал её к себе, начал её целовать. И почему-то именно сейчас, посредине этого ужаса им обоим захотелось близости и любви. Это было странно, дико, сейчас, в ожидании неизбежной и жуткой смерти, под землёй, в неуютном вагоне холодного метро. Виктор и до и после этого много раз занимался тем, что пошлые люди называют сексом. Но ни что не могло сравниться с той странной страстью, на грани жизни, и в ожидании смерти.
Когда они отдохнули, Виктор решил, что пора идти к выходу. Прикинув, он понял, что находится примерно на середине между двумя станциями, и решил не возвращаться назад, а идти дальше, к следующей станции. Оттуда ему было ближе к дому. На ходу, они как-то невольно взялись за руки, прямо как в детсаде.
Оказалось, что пока они занимались решением гигиенических проблем, объявили окончание тревоги и народ покинул метро, оставив на шпалах и рельсах следы своих испражнений, детские игрушки, пустые баклажки из-под воды, грязные салфетки, детскую и взрослую обувь, обрывки бумаг и куски каких-то материй. А на перроне лежало тело мёртвого старика...
Виктор покосился на лицо жены. В нем мало что осталось от той невинной девушки. Волосы у ней выпали в течение года. У Виктора, как ни странно, они поредели, но остались. Катерина иногда сетовала на несправедливость рока. "Зачем тебе волосы, подари их мне!" - порой говорила она. Но что давно понял Виктор, их встреча с Катей была самой большой удачей в их жизни. Вряд ли кто в прежней жизни смог вынести и пережить то, что досталось им двоим, но они держались друг за друга как два магнита.
Утром их разбудил звук колокольчика. Катерина прихватила пустые контейнеры, вышла в штольню. По привычке их звали улицами, и даже по русской традиции присваивали чьи-то имена. У них была улица Чехова-третья, а номер квартиры семьсот пятый. На улице она поздоровалась с соседями, одна из них - Зина, спросила: - Как там дочь?
- Слава богу, температура спала. А чего это Клыковых нет?
- Опять, поди, проспали. Пропустят поезд, опять голодными будут весь день. Постучи им, Зина.
Зина постучала в двери квартиры напротив. Через минуту из неё высунулась личико Натальи. На ней был весьма скромный халатик, что почти не скрывал её столь же скромного тела. Клыковым было по семнадцать лет, они ещё учились в школе, но уже три года жили вместе. Это не возбранялось, скорее, было нормой. Вот только детей у Клыковых до сих пор не было. И это не из-за того, что они как-то предохранялись. Концераптивы в новых условиях не производились совсем. Это не было предметом первой необходимости, да и задача у страны была прямо противоположная - размножаться как можно в больших размерах. Вот только медики столкнулись со странной аномалией в этом поколении. Импотенцию и бесплодие предрекали поколению, находившемуся во время войны в самом расцвете сил. Но у большинства из них практически всё было в норме. Зато уже их дети страдали от бесплодия. При достаточной эрекции сперма у парней была практически пустой от семени, проблемы были и с женскими яйцеклетками.
- Да слышим мы, слышим.
- В школу не опоздайте, малолетки!
Вскоре появился состав, электромобиль с прицепленными к нему вагончиками. Он не спеша полз по улице со скоростью пешехода. Первый длинный вагон был открытым, в него кидали использованную посуду. А в последующих располагались люди, на ходу раздававшие уже готовую еду.
- Три, одна детская, - сказала Катя. Ей выдали три больших упаковки, в каждой из которых были три набора еды - три контейнера: завтрак, обед и ужин. Кроме того, была небольшая упаковка с молоком для дочери. "Поезд", так в народе звали этот состав, прополз дальше, Катерина же остановилась поговорить с соседками.
- Как Валентин? - спросила она соседку Зину.
- Доходит. Ещё пару дней и всё.
Зина вздохнула. Ей было уже за шестьдесят, а мужу Валентину и того больше. И он умирал не от сердечной недостаточности или лейкомии, как это было почти у всех, а от банальной пневмонии, перешедшей в туберкулёз.
- Ну, он хоть пожил! - Заметила Вика, соседка слева.
- Да, почитай семьдесят два года.
- Зин, ты про куртку не забудь, - напомнила Вика, - она как раз будет впору моему Николаю.
- Да помню я, помню, - отмахнулась Зина. Отдавать вещи живого ещё человека считалось дурной приметой. Зина открыла дверь, оттуда послышался надсадный кашель. Несмотря на все сильнодействующие лекарства человек без солнца и животных жиров с подобной болезнью был обречён.
Отдельные квартиры начали строить не сразу. Сначала копали и обустраивали длинные жилища, что-то вроде тюремных бараков сталинских времен. Общее помещение для пары сотен людей, двухэтажные нары, два туалета в разных концах заведения. Это было конечно, ужасно. Сотни людей разного возраста жили вместе в помещении, с беспрерывно горевшим светом. Кто-то надсадно кашлял, кто-то нещадно храпел, рядом мучились от последствий радиации, болели и умирали люди. Неугомонные дети целыми табунами бегали по "стойлу", так почему-то в народе называли эти жилища. Чтобы как-то отделиться, семьи вещали занавески, и это было всё, что они могли сделать для создания уюта и интима.
Затем изменили технологию построения метро. Теперь туннели не бетонировали, а уходили до материка - глины, и спекали его огромными по силе разрядами электричества. Это позволило убыстрить строительство, а потом пошёл конвейер по производству индивидуального жилья. Наверху поняли, что в условиях барака никакой личной жизни быть не может, а значит и размножение россиян под вопросам. За пятнадцать лет технологию отработали так, что новые, километровые улицы появлялись за считанные недели.