Аннотация: Два года назад неизвестными была уничтожена партия геологов. Теперь они встретились снова, олигарх Золотов и его окуружение, и простой геололог. Один против всех. Вот только на стороне геолога вся тайга.
ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ.
ЗАЛОЖНИКИ ТАЙГИ.
1. Крылатая смерть.
[Где-то в самом центре Сибири].
- Наверняка и сегодня вертолет не прилетит, - сказал Антон Зинченко, окидывая взглядом то, что поэты романтично называют небосводом. В этих местах начало сентября уже устоявшаяся осень, с давно промелькнувшим подобно миражу кратким, но сказочно прекрасным бабьим летом. Но теперь уже третьи сутки
свинцово-серое небо с унылым однообразием посыпало землю мелким, противным дождем вперемешку с колючим, остервенело холодным ветром. Сильно напакостить он не мог, даже наоборот, выморозил до будущего лета проклятущее комариное племя, но изрядно досаждал дружной компании геологов, пятый день терпеливо дожидающихся вертолета в условленной еще по весне точке.
- Нет, сегодня хоть окна между туч появились, может и распогодится, - выбравшись из палатки, высказал свое мнение Виктор Дробышев, высокий парень, сильно напоминающий врожденной худобой и остроконечной бородкой молодого Дон-Кихота.
- И это ты называешь окнами? - скептически хмыкнул Антон. - Вот у меня на портянках, это действительно окна, не один вертолет, а два сядут, а это, - он пренебрежительно махнул на небо, - что угодно, только не летная погода. Да ведь, Семен?
Но третий из геологов, Семен Астахов, в дискуссию о состоянии погоды вступать не стал. Выбравшись из палатки, он сочно зевнул, потом передернулся всем телом, но, преодолев неприятный озноб и природную лень, бегом спустился с невысокого обрыва к реке, и со зверским рычанием начал плескать в лицо ледяную воду. К моменту возвращения его в лагерь диспут о погоде кончился, и началось утверждение утреннего меню.
- Итак, господа геологи, что мы сегодня будем жратеньки? - с изысканной церемониальностью обратился к коллегам Антон.
Виктор, самый старший из троицы и к тому же начальник всего небольшого коллектива скептично хмыкнул.
- Будто у нас есть какой-то выбор? Как всегда: рыба с пшенкой, или пшено с рыбой.
Запасы продовольствия у экспедиции давно и неизбежно старались достичь абсолютного нуля. Выручала река, исправно поставляющая к скудному столу геологов дурных, но очень вкусных хариусов, хватающих все, что падало в воду сверху,
даже куски пластиковой изоляции, оставшейся в наследство от безнадежно сдохнувшей еще на прошлой неделе рации.
- Вот я вас и спрашиваю, сэр, как вы желаете потребить эти два неизменных ингредиента - в жареном, или вареном виде?
Семен и Виктор с сомнением посмотрели на новоявленного метрдотеля, рыжеватой клочкастой бородой и выцветшей банданой на голове сейчас больше похожего на списанного на берег за неумеренную жестокость пирата.
- Ладно, уговорил, - решил все сомнения Виктор, - давай уху, это будет сытнее.
Но тут неожиданно скривился Астахов.
- Опять уха? У меня ваша уха знаете уже, где сидит? - Семён резанул себя ладонью по горлу. - Я мяса хочу!
Оба его товарища с осуждением уставились на Семена.
- Вить, тебе не кажется, что наш товарищ чересчур кровожаден? - спросил Антон. - Вместо того чтобы с благодарностью потреблять таежную форель, этот потомок питекантропа мечтает о кровавых бифштексах.
- Да, боюсь, что это может кончиться каннибализмом, - грустно согласился с мнением друга Виктор.
- А этим и кончится, - невозмутимо кивнул головой Астахов. - Ты же сам говорил, что пшена осталось на два дня, потом начнем кушать менее ценных членов экспедиции, например коллекторов. Так что ты, Антоша, готовься, и поменьше двигайся, сохраняй последние капли жира.
- Да нет, ему просто пострелять хочется, да ведь, снайпер ты наш? Говорили тебе, иди в спорт, сейчас бы уже чемпионом мира был, а так только бедные зверюшки страдают, - ласково предположил Виктор.
- Я уток видел вчера тут недалеко, - Антон кивнул головой в сторону реки, - в тиховодине.
- Да что толку, дробь кончилась, - Семен повертел в руках дробовик, и, отложив ее сторону, потянулся к карабину. - Возьму его, может на лося наткнусь.
- Нам случайности не нужны, ты, Сема, подкрадись, и прикладом его по башке, - ерничал Антон.
- Ага, как же, сам подкрадись, - Семен шуток не принимал, охота для него было делом святым, - я тебе дубину дам.
- Тебе лишь бы отмазку найти.
- Да сачок, что с него взять.
Дружеская перепалка кончилось тем, что Виктор и Антон спустились к реке с самодельными удочками, а Семен, вооружившись карабином, направился в тайгу.
- Далеко не уходи, Пижон! - крикнул ему вдогонку Виктор. - Кажется, в самом деле распогодилось, может вертолет все-таки прилетит.
Осень действительно словно решила взять тайм-аут, дождь прекратился, и кое-где в разрывах туч появилась синева.
Пижоном Астахова прозвали за странную среди геологов привычку брить бороду даже в полевых условиях. Семен в свои двадцать восемь лет еще весьма дорожил вниманием противоположного пола, борода к его круглому лицу не шла, а
резкий контраст между загорелым лицом и белесым подбородком уже вызвал одну небольшую аварию на личном фронте молодого, и весьма честолюбивого геолога. C тех пор раз в два дня Астахов, не взирая на язвительные насмешки друзей, неизменно скоблил подбородок опасной золингеровской бритвой. Не слишком высокий,
коренастый, Семен как-то сразу располагал к себе. В темных, широко расставленных глазах, до сих пор словно жило какое-то детское любопытство и непосредственность. Небольшой, чуть вздернутый нос на круглом лице и сама большая круглая голова делали Астахова чем-то похожим на большого ребенка-переростка. В свои двадцать восемь Семён еще не до конца избавился от иллюзий романтической молодости, геологию считал наукой превыше всех ныне существующих наук, и сам мечтал о славе ни чуть не меньше чем у Обручева или Ферсмана.
В этот раз ему хоть немного, но повезло. Астахов сумел подстрелить четырех рябчиков, подманив их призывной трелью манка. Вообще-то Семен рассчитывал на большее. Дожди наконец-то прибили к земле до этого предательски шуршавшую листву, и геолог мечтал наткнуться если не на лося, то хотя бы на косулю, но, увы! Лес словно вымер, и лишь глупые рябчики летели на свист фальшивого манка, не пугаясь даже грохотавших ранее выстрелов. При этом Астахов старательно отстреливал рябчикам голову, иначе если пуля попала бы в тушку, от нее осталась бы только облачко пуха.
В охотничьем азарте Астахов совсем забыл о времени, и лишь когда ветер донес до его ушей странный, неестественный для этих первозданных мест звук, он, взглянув на часы, убедился что, уже идет второй час дня. Небесная синева окончательно растворила в своей необъятности серые хлопья стылых осенних туч, а ветер пригнал попастись на голубое пастбище несколько кокетливых белоснежных облаков, и звук, потревоживший Семена был ни чем иным как гулом двигателя
долгожданного вертолета. Подхватив добычу Астахов со всех ног кинулся к лагерю, лихо маневрируя между деревьями и перепрыгивая через замшелые колодники. Сырая, предательская листва подкузьмила и тут, на склоне одной из сопок он
поскользнулся и метров десять прокатился на пятой точке, растеряв по дороге всю свою добычу. Пока он отряхивался, и со сдержанной руганью искал в жухлой траве слившиеся с серым фоном тушки дичи, со стороны лагеря донеслись выстрелы.
"Меня зовут", - в первую секунду подумал Семён, но потом понял, что не все так просто. Он знал, что в лагере остался один дробовик, правда, без патронов, но сейчас Астахов явно различил резкий треск автоматной очереди. Этот звук он хорошо помнил еще со времен
службы в армии, и не спутал бы его ни с чем. Очередь повторилась, затем еще несколько раз сухо треснули одиночные выстрелы. Астахов, бросив своих рябчиков, изо всех рванулся вперед. Тяжело дыша, он вскарабкался на вершину сопки, поднес, было к глазам старенький полевой бинокль, но затем опустил
его. Близорукостью Семен не страдал, наоборот, имел природную дальнозоркость, и вся картина происходящего в лагере предстала перед ним во всей своей ужасающей правде. Прежде всего, Астахов увидел вертолет, массивный МИ-8 занявший
своим громоздким телом почти всю поляну у реки. Винты его продолжали без устали молотить воздух, Семен даже разглядел за стеклами кабины бледные лица пилотов. Но самое страшное, непонятное и жуткое происходило у самой палатки. Два здоровых парня в защитной пятнистой форме старательно уничтожали все следы пребывания на поляне людей. Один из них выламывал из земли рогатины костра, второй обрезал веревки поддерживающие палатку, третий человек, несуразно громоздких размеров и также облаченный в пятнистую форму, распоряжался всеми этими действиями. Но самое главное, что увидел Астахов: на земле рядом с палаткой лежали два друга Семена: Антон и Виктор. Неподвижность их тел не вызывала у Астахова ни малейшего сомнения, что оба геолога мертвы.
"Почему, зачем!?"- Билась вместе с пульсом тревожная мысль геолога. - "Неужели из-за этой пригоршни алмазов?"
Да, в мае их забросили в этот район именно на поиски алмазов. В эти годы геологические изыскания производились в ничтожных количествах, даже на столь маленькую экспедицию пришлось искать деньги на стороне, у, так называемых
спонсоров. Но слишком заманчивым казалось предложение профессора Невельнова о наличии в этом районе богатейшего месторождения алмазов по типу знаменитого Берега Скелетов. Гипотеза профессора, основанная на изучении аэрофотосъемки и сравнительного анализа геологических пород, блестяще подтвердилась. За миллионы лет время безжалостно сточило жерло некогда грозного вулкана, а протекающая рядом река подмыла склон обычной с виду сопки, выбросив на отмель тысячи алмазов. Месторождение оказалось уникальным, в отличие от многих российских кимберлитовых трубок Аялские алмазы оказались очень крупных размеров, к тому же по чистоте и качеству пригодных для изготовления ювелирных изделий. Да, они намыли штук пять таких невидных на первый взгляд беловато-прозрачных камушков. Весь остальной груз геологов составляли ярко - красные гроздья пиропа, спутника алмаза и пробы голубовато-зеленой земли - кимберлита. Неужели из-за этого стоило нанимать вертолет, лететь в такую даль при этом еще и убивая людей!? Все это никак не укладывалось в голове Астахова.
Тем временем люди на поляне начали грузить в вертолет ящики с образцами, а здоровяк легко, играючи поднял и сбросил в реку два бревна, служивших для геологов скамейками. Астахов еще раз поразился габаритам этого человека. Он почти на голову возвышался над своими подчиненными и при этом по ширине плеч казался почти квадратным. Впрочем, размышлял над этим Семен не долго. Когда по личному указанию верзилы тела его друзей завернули в палатку, и обмотав веревками бросили в воду, геолог пришел в ярость. Сорвав с плеча карабин, он торопливо зарядил его двумя оставшимися патронами, вскинул к плечу и начал выцеливать как раз этого, самого здорового и явно главного среди убийц. Астахов всегда считался стрелком незаурядным, во время учебы в институте его действительно активно сватали уйти в большой спорт. Тогда любовь к тайге, романтике и приключениям взяли верх над меркантильными доводами тренеров. Но сейчас он не мог поймать на мушку такую большую и неподвижную цель. Расстояние между ними едва ли превышало двести метров, но у Семена первый раз в жизни от ненависти тряслись руки. Если бы он смог унять собственное тело его не остановило бы даже то, что расклад сил явно был не в его пользу: два патрона против троих противников с двумя автоматами. Но проклятый ствол ходуном ходил в его руках и Астахов, чертыхнувшись, опустил карабин, о чем вскоре пожалел.
Повинуясь жесту своего главаря, два его подельника быстро запрыгнули в вертолет, за ними с некоторым трудом последовал и он сам, дверца закрылась и через секунду зеленая машина начала тяжело подниматься в воздух. Ненависть распирала душу Астахова, но тело его словно оцепенело. Как завороженный он смотрел на большие белые буквы на борту вертолета: "К А-1056". Этот ступор прошел лишь, когда вертолет, поднявшись над сопкой и, заложив крутой вираж, пролетел над самой головой геолога. Астахов мог спокойно спрятаться под кроной столетнего кедра, стоявшего буквально в двух шагах от него, но Семен сделал все наоборот. Вскинув карабин он всадил пулю в кургузое подбрюшье вертолета. Тот в этот момент летел так низко, что волосы Семена растрепались под яростным напором искусственного ветра. Через секунду вертолет скрылся за вершиной сопки, гул начал затихать, потом как-то сместился в сторону, и вскоре Астахов с изумлением увидел, что МИ-8 сделав круг, снова заходит на эту же сопку со стороны реки. Он все понял, когда вертолет завис на месте и в черном провале раскрывшегося люка показался человек с автоматом. Тут уж Астахов не задумываясь кинулся под защиту все того же кедра, и сделал это очень вовремя. Треск выстрелов очень слабо различался на фоне жуткого грохота работающего двигателя и пронзительного визга винтов, но упавшие на голову Семена срезанные очередью ветки подсказали ему, что стреляли отнюдь не холостыми патронами. Пули впивались в упругую плоть дерева, беспощадно кромсая морщинистую кору, разлетавшуюся во все стороны. Но вопреки всей ярости убийственного свинца метровый ствол надежно защищал геолога. На какие-то секунды тот почувствовал себя неуязвимым, но тяжелый гул моторов начал перемещаться и вскоре вертолет завис точнехонько над вершиной кедра. Несколько секунд пилот выравнивал машину, ее явно болтало в восходящих от реки потоках воздуха, и это дало Астахову время перебежать к другому дереву, вынырнув из-под свинцового дождя начавшего с беспощадностью смертоносной косы срезать со ствола толстые и тонкие ветви.
Еще минут пять Семен кочевал от ствола к стволу, увертываясь от свинцовых пчел и искренно надеясь, что боезапас у автоматчика не бесконечен. Увы, игра в догонялки со смертью дело неблагодарное. Пуля поймала его как раз на бегу. Сначала Астахов почувствовал сильный удар в бедро. Уже падая, Семён выронил из рук карабин, и тут же острая боль пронзила ногу геолога до самых пяток. Она была столь ужасна, что Астахов прикусил губу, а вертолет уже снова завис над ним, и, собрав всю свою волю в кулак, Семен на руках начал отползать в сторону от грохочущей смерти. Пули крошили рядом с ним упругую подстилку мха, но каким то чудом не задевали тело геолога. Долго это продолжаться не могло, и выбившийся из сил Астахов замер на месте. Приподнявшись на локтях он взглянул вверх. Упругая струя воздуха избивало его лицо, но Семен все же с беспощадной ясностью разглядел ухмыляющийся облик своего убийцы. На голове у того была одета фуражка-афганка с длинным козырьком, глаза прикрывали каплеобразные солнцезащитные очки, но маленький, приплюснутый нос и растянутый в улыбке странный, деформированный рот Астахов разглядел хорошо. Он даже заметил, что зубы автоматчика блеснули обильной желтизной золота. Все так же улыбаясь убийца рукой показал Семену: дескать - замри, а потом, подняв автомат начал тщательно прицеливаться. В последнюю секунду Семену вдруг страшно захотелось жить. Собрав последние силы, он рывком перекатился в сторону и, уже лежа на боку, смотрел, как пули кромсают прелые листья там, где только что лежала его голова. Время словно спрессовалась для Астахова в плотную, тугую материю, где каждая секунда значила гораздо больше, чем все ранее прожитые им годы. Он понимал, что сейчас умрет, но уже не мог даже пошевелиться, лишь удары сердца отзывались в голове с частотой и силой набатного колокола.
Спас его порыв усилившегося ветра, заставивший пилота резко поднять машину вверх и увезти ее в сторону, от слишком опасного соседства с верхушками деревьев. Вертолет снова скрылся за сопкой, и немного пришедший в себя Астахов начал отползать в сторону, к лежащему на земле большому кедру, упавшему, не так давно, и еще не успевшему расстаться со своей пожелтевшей хвоей. Когда вертолёт снова завис над склоном сопки Семен уже лежал под стволом дерева с трудом
втиснувшись в небольшую яму. Несколько минут вертолет висел на месте, лишь потом очереди начали сшибать пожелтевшую хвою со скромного убежища геолога. Астахов не знал, видят его враги или нет, глаза его засыпала сбитая с дерева труха, но он словно сросся с шершавым, резко пахнувшим кедровыми орехами стволом дерева. Снова секунды потянулись с бесконечностью дней, но вскоре, судя по звуку, вертолет поднялся вверх и скрылся за сопкой.
"Сейчас он сделает круг, сядет около реки и вот тогда мне уже не уйти", - подумал Астахов, с безнадежной ясностью представляя себе, как это произойдет. Вертолёт сядет, из него выскочат эти трое, поднимутся на сопку, и жизнь его будет стоить ровно стольких патронов, скольких не пожалеют на него убийцы.
Время шло, шум винтов постепенно затих, Астахов сначала было, подумал, что пилот завернул чересчур большой круг, но первозданная тишина, снова вернувшаяся на берега Аяла, подсказали ему, что случилось невероятное - вертолет улетел, а он остался жив.
Первые пять минут Семен просто наслаждался этим новым для себя ощущением жизни, благо даже острая боль в ноге ушла, оставив лишь чувство жжения, да слабости во всем теле. Но уже через десять минут отчаяние раздирало на части душу геолога. За это время он выбрался из-под ствола и попробовал сделать два шага к реке. Их хватило для того, чтобы до конца понять все свое положение. Раненый, лишенный возможности передвигаться, за двести километров от ближайшего жилья, с тремя спичками в коробке и одним патроном в карабине, без палатки и теплой одежды, Семен был просто обречен на неминуемую гибель.
Словно подтверждая его мысли, с реки рванул порыв ветра, да и небо катастрофически быстро меняло своих белоснежных барашков на их более темных собратьев, намекая на скорые дожди. Астахов даже подумал, что зря его не убили вместе с товарищами по экспедиции. Это было, по крайней мере, быстро. Гораздо более долгая и мучительная смерть ожидала его впереди.
2. Воскрешение.
(Два с половиной года спустя).
Семен укладывал свой походный рюкзак методично, не торопясь. Дорога ему предстояла длинная, надо было предусмотреть все, ничего не оставить нужного, но и не перегрузить и без того тяжелую ношу. На самое дно Астахов уложил тяжелые армейские сапоги со стягивающими ремнями на голенищах, это уже на весну, а на нем пока что были легкие эвенкские унты из оленьей шкуры. Затем в необъятное жерло рюкзака последовал мешочек с мукой, жестяная коробочка с солью, три коробка спичек, залитые на случай дождя парафином, патроны для карабина. В самый разгар приготовлений пришел Майгачи, старейшина эвенкского племени приютившего Астахова в столь трудное для него время. Пригнувшись, он с кряхтением протиснулся в палатку, и по обычаю прикоснувшись к железному боку печки, уселся в угол, наблюдая за приготовлениями геолога. После короткого раздумья Астахов отложил в сторону тяжелый и объемный кукуль - спальный мешок из меха зимнего оленя, вместо него взял небольшую самодельную палатку, в которой с трудом размещался лишь лежа, да брезентовый полог, на случай будущих дождей. Зима постепенно отступала, и Семен надеялся пережить последние холода по-походному, у костра. Пристроив под клапан рюкзака брезентовый полог геолог затянул веревки, и когда обернулся к эвенку, тот уже раскурил свою длинную трубку.
- Уходишь, однако, - сказал старейшина не то спрашивая, не то просто подтверждая то, что видел.
- Да, Майгачи, - признался Семён пристраиваясь рядом со стариком на медвежьей шкуре.
- Майка скучать будет, - снова сказал старик не глядя на собеседника.
- Я вернусь,- пообещал Астахов, также разглядывая серую ткань палатки.
Старый эвенк только покачал головой.
- Нет, заберет тебя город. Обратно в стойбище из него ни кто еще не возвращался.
- Я вернусь, - настаивал Семен, - разберусь только со всем, что произошло той осенью и вернусь.
Тут в палатку вошла Майка, молодая девушка с круглым, типично эвенкским лицом и темными, удивительно выразительными глазами, сейчас распухшими и покрасневшими от прошлых слез. Даже из-под широкой кухлянки был виден откровенно выпирающий живот. Не сказав ни слова, она принялась раскладывать на блюдо куски оленьего мяса, разлила по пиалам бульон. Во время обеда все молчали, только Астахов все косился на своего соседа. Лицо Майгачи было озабоченным и его можно было понять. С уходом Астахова стойбище теряло своего лучшего охотника. За то время, что с ними прожил геолог, тот так и не смог научиться отличать одного домашнего оленя от другого, а с этим запросто справлялся любой мальчишка, но в меткости стрельбы и охотничьей удаче с Астаховым не мог сравниться ни кто.
Когда обед кончился, и Майка разлила по кружкам дымящийся чай, начался такой же неспешный, но важный разговор.
- Куда тропу держать думаешь? - Спросил эвенк.
- Поближе к тем местам, где вы меня подобрали. На Аял.
- В Тучар тебе надо. Там сейчас вертолеты стоят.
- Значит туда и пойду.
- Отсюда это будет дней семь пути. По реке иди, она выведет. А в Тучаре спроси Степанова, участкового. Он сейчас, однако, уже майор. Привет от меня передавай.
Майгачи первый вышел из палатки, оставив Астахова наедине с девушкой. Но на долго тот не задержался, вскоре вышел с рюкзаком и палаткой, держа в руках карабин. Он остановился рядом с Майгачи, показавшим рукой на юго-запад.
- Туда ходи. Две реки перейдешь, по третьей вверх по течению поднимайся.
- Спасибо, Майгачи, спасибо за все.
- Мы когда тебя нашли, ты был слаб как новорожденный заяц, зубами осину грыз. Теперь ты силен как медведь, хитер как росомаха. Главное, Семен, не спеши. Когда торопишься, всегда, однако, ошибаешься. Мать дает человеку жизнь, а время - разум.
Семен согласно кивнул головой, застегнул на груди лямки рюкзака, покосился назад, на закрытый клапан палатки и шагнул вперед.
Убогое его жилище стояло на самом краю стойбища, и в нем текла обычная жизнь, где-то с лаем и рычанием дрались собаки, звучали звонкие детские голоса, остро пахло дымом и запахом свежеприготовленного мяса. Но проводить путника никто не вышел, хотя все знали, что сегодня Семка Муннукан покидает стойбище. Он уже отошел метров на двадцать, когда Майгачи крикнул вслед Астахову.
- Найку возьми!
Первой мыслью Семена было отказаться. Более умной собаки в стойбище не было, но искушение было слишком велико. У эвенков уговаривать было не принято и Астахов коротко, пронзительно свистнул. Вскоре откуда-то из глубины стойбища
стремительно вылетела собака, черная, с большими желтоватыми подпалинами всему телу, с белой грудью, и белыми же бровями, делающими ее остроносую, волчью морду более выразительной. Свернутый кольцом пушистый хвост и торчащие вверх уши не оставляли ни какого сомнения в породе спутника Астахова по
путешествию - типичная эвенкская лайка. По размерам она была меньше чем ее якутские или чукотские братья волкодавы, тонконогая, сухопарая. Заняв привычное место впереди Астахова, Найка деловито затрусила по тропе, приподняв голову
и тщательно исследуя встречный ветер влажным носом и торчащими остроконечными ушами.
Именно Найка полтора года назад поздней осенью обнаружила полумертвого от голода геолога и привлекла своим лаем к нему охотившихся в этих местах эвенков.
Савелий Назаров, молодой эвенк, увидев находку собаки решил, было, что Найка нашла мертвеца, настолько страшен был этот лежавший на земле исхудавший, заросший волосами человек. Савелий чуть было не дал деру от своей жуткой находки, хорошо в этот момент подошел Майгачи, да и Семен как раз открыл глаза.
- Помирает, однако, - сказал Савелий, кивая головой на геолога. Астахов на это ничего сказать не мог, только смотрел своими круглыми глазами, жадно вслушиваясь в интонации людских голосов. Но Майгачи, внимательно осмотревшись вокруг, отрицательно покачал головой.
- Нет, видишь, осину грыз, значит, жить хочет. Иди за оленем, в стойбище повезем.
Именно за ту обглоданную кору Астахов и получил свою странную кличку Муннукан - Заяц. А Найка словно взяла шефство над Семеном сопровождая его везде и всюду.
Да, Астахов теперь стал другим. Кличка Пижон к нему уже никак не шла. Хотя бритва по-прежнему лежала в грудном кармане, но Семен уже давно не пользовался ею. Окладистая борода сильно изменила его облик, но основные изменения произошли в душе геолога. От его раны осталась лишь еле заметная хромота, гораздо дольше заживали раны душевные. К жизни он возвращался долго, словно заново рождался, первое время даже не мог говорить, просто воспринимал каждый глоток свежего воздуха и каждый прожитый день как чудо, с восторгом и слезами на глазах. Даже первый выпавший снег потряс его своей девственной чистотой, словно и не было прожитых им ранее двадцати восьми зим. Что-то надломилось в нем, исчезло былое честолюбие, да и вся прежняя жизнь казалась слишком суетной и пустой. Истинным осталось только это: тайга, снег, небо над головой. Простая и во многом первобытная жизнь эвенков как нельзя более устраивала этого нового Астахова. Свое нынешнее спокойствие он воспринимал как божью благодать, да и природу научился воспринимать не как прежде - разумом, а совсем по-другому - сливаясь с ней всей душой.
Слава богу, что в третьей оленеводческой бригаде колхоза "Светлый октон" - "Светлый путь", давно уже сели батареи старенькой рации, так что ни кто во всем остальном мире не узнал, что подранок Семен Астахов остался жив.
Воспоминания преследовали Семена всю его долгую и нелегкую дорогу. Начало апреля в этих местах еще лишь начало весны, и не вериться, что где-то уже во всю цветут вишневые сады. Высоко поднявшееся солнце к концу дня растапливало снег до состояния каши, и Астахов местами проваливался по пояс, не помогали даже короткие и широкие самодельные эвенкские лыжи. Хотя затем сильный ночной мороз снова сковывал снег до бетонной жесткости, но неумолимое дневное тепло с каждым днем все больше и больше съедало снежное покрывало тайги. Талая вода, снежница, уже стекала к руслам рек и текла по верх льда кисельной гущей, промерзающей за ночь, и еще больше увеличивающим слоеную, как хороший торт, наледь. Временами в узких местах реки наледь вспучивалась многометровым бугром, и Семену не оставалось ни чего другого, как долго и нудно рубить ступеньки, и, таща на поводке повизгивающую Найку карабкаться наверх. Темный, словно полированный лед не оставлял ему ни какого выбора, зато по другую сторону они скатывались за какие то секунды, со смехом и неизбежными воспоминаниями Семена о детских горках и Новогодних праздниках.
В первый же день Астахов имел возможность подстрелить кормившегося в лесном распадке лося, но не стал этого делать. Для него эта добыча была чересчур обременительна, а бросать добытое мясо он не привык. Зато Семен подстрелил на заранее разведанных лунках двоих тетеревов - косарей, там же, на месте он их выпотрошил, кишки отдал неприхотливой Найке, сердце и печень съел сырыми, к этому он так же привык у эвенков. Раз в два дня он пек на прутьях лепешки, замешенные на соли, муке и воде, по вечерам же, на привале варил мясо, так же, по-эвенкски: минуты на две опускал кусок в кипящую воду и ел это непроваренное, с европейской точки зрения, но очень вкусное мясо деля порцию на две части - одну на вечер, одну на утро. Днем же, когда подступали голод и усталость Семен доставал свое НЗ, тушку свежемороженой нельмы и начинал делать строганину. Рыбины у него было всего две, и он растягивал удовольствие, тщательно соля и перча темно-розовое мясо, уже предчувствуя, как оно будет медленно таять на языке, оставляя в организме чувство сытости и тепла.
Поужинав и напившись чаю, Астахов сдвигал в сторону прогоревшие угли, натаскивал еловых лап, а рядом с лежанкой параллельно направлению ветра разжигал нодью: несколько еловых бревнышек, нарубленных из сухостойного дерева. Палатку он не ставил, просто стелил на еловые лапы полог, и укладывался спать, плотнее укутавшись в теплую и легкую лисью доху. Всю ночь он каждые две минуты машинально, не нарушая хрупкого сна, поворачивался к огню другой частью тела. Нодья горела ровно и жарко, но просыпался утром Астахов все-таки от холода, и первым делом принимался разводить костер. Напившись чаю и поделив завтрак с Найкой Семен уже с восходом солнца двигался вперед, стараясь пройти как можно дальше до тех пор, как солнце в очередной раз не раскиселит наст. Еще сложней ему пришлось на реке. Ночные морозы слабели, и дневная вода кое-где уже не промерзала полностью, так что два раза он проваливался под тонкий лед, а к концу дня и вообще шел по колено в воде. Тогда он сворачивал в тайгу и устраивался на ночевку. Разводил костер, сушил мокрое белье, отогревал замерзшие ноги. Лишь на седьмой день, как и говорил Майгачи, Семен вышел к людям, издалека почувствовав горьковатый запах дыма.
3.Вся роскошь цивилизация.
Поселок Тучар при виде сверху напоминал рассыпанный игривым малышом детский конструктор Лего. Само понятие улица могло относиться лишь к двум десяткам срубовых домов в самом центре селения, все остальные постройки теснились по склонам распадка в хаотичном беспорядке. Как обычно это бывает, людское жилище уступило лучшее место в долине производственно необходимым объектам - аэродрому и бензохранилищу. Лет двадцать назад эту деревню, корнями уходящую в факторию еще царских времен облюбовали золотодобытчики. Они завезли по зимнику десятки сборных, щитовых домиков и отсюда уже потянули зимник дальше, к еще неразработанным россыпям желтого металла.
Появление Астахова на улицах поселка не вызвало большого ажиотажа. Одет он был примерно так же как все обитатели поселка: в длинноухую черную шапку из меха росомахи, в меховую короткую шубу и в высокие армейские сапоги. Изрядно
похудевший рюкзак, карабин за плечами и лайка на поводке говорили о нем каждому встречному примерно одно и тоже: обычный охотник, промысловик, вернувшийся "с поля" после сезона охоты на соболя и белку.
А Семена неумолимо повлекло к видимым издалека винтокрылым птицам. Он знал, что это глупо, но именно похожее чувство сорвало его с места и увлекло в такую даль навстречу неизвестности. Вертолеты оказались как раз той самой модели, что и были ему нужны, транспортные МИ-8 темно-зеленого, армейского цвета, но с гражданской символикой на борту. У Астахова снова появилось чувство, что он приближается к истине, даже сердце застучало сильней. По очереди он обошел один вертолет, затем другой. Это были не те "вертушки", совсем с другими номерами. Третий вертолет стоял чуть поодаль от остальных, хвостом к Семену. Не торопясь, Астахов подошел поближе, обогнул машину сбоку, поднял глаза... Геологу показалось, что большие белые буквы "КА - 1056" буквально ударили его, он даже отшатнулся назад, настолько живо в нем проснулась уже почти забытое прошлое: боль, ярость, чувство бессилия перед смертью, отчаянные попытки тела спастись от неминуемого, даже искусственный вихрь, рожденный этими вот лопастями и немилосердно секущий запрокинутое вверх лицо...
С трудом очнувшись и вернувшись в действительность Астахов вытер выступивший со лба пот и, подойдя к вертолету вплотную, провел ладонью по прохладному, округлому борту. Пальцы геолога быстро нащупали небольшой бугорок заклепки, даже краска в этом месте резко отличалась по колеру от остального цвета.
- Эй, мужик, тебе чего здесь надо? - окликнул Астахова кто-то сзади. Чуть вздрогнув от неожиданности, Семен обернулся и увидел высокого, полноватого мужчину лет тридцати в замасленном комбинезоне. На то, что он тут хозяин указывали не только испачканные мазутом руки, но и, неожиданная в этом наряде, щегольски пошитая фуражка с авиационными крыльями на кокарде.
- Да ни чего, - чуть растерянно улыбнулся Астахов. - Два года назад я летал на этой "птичке". Хорошие ребята рулили ей тогда. Гульнули мы тогда хорошо. Интересно было бы с ними встретиться.
Механик в ответ отрицательно замотал головой.
- Э, нет, это вряд ли. Все экипажи давно сменились, а у этого борта вообще несчастливая судьба. Невезучая вертушка.
- Что так? - удивился Астахов.
- Я тогда в другом месте работал, все понаслышке. Какая-то была у них темная история, бандитов, что ли с тайги вывозили, ну, в общем, что-то там произошло, но одного пилота потом в реке выловили, а второго избили крепко. Он даже рассчитался и уехал на родину, куда-то на Волгу.
- Жалко, - снова повторил Астахов, - хорошие были ребята.
- Да что ты заладил как заводной: "Были - были" Мы и есть хорошие ребята! - шутливо взорвался бортмеханик. - Нам только налей, и мы вообще станем золотыми. Ну что, тайга, гульнем?! Гроши есть?
- Откуда, - засмеялся Семен. - Полчаса назад из тайги вышел.
- Ну, это не проблема! Так-то что есть: золотишко, шкурки? Мигом все провернем.
"Этот может, - подумал Астахов, глядя на улыбающегося, более чем жизнерадостного вертолетчика. - Только после такой попойки голым от тебя уйдешь".
- Нет, я тут обещал уже одному. Неудобно как-то.
- Неудобно на потолке спать, одеяло все время падает. Ну, командир, договоримся или как? - Продолжал допекать хитрый механик.
- Нет, - твердо заявил Астахов, которому уже надоел этот бессмысленный торг. Отвернувшись, он уже сделал несколько шагов в сторону от вертолетчика, когда тот снова окликнул его.
- Слушай, а ты, случаем, не Степку Мазура ищешь? Бывшего механика этой вертушки? А то сразу говорю тебе, дело тухлое. Спился он совсем, так что зря на него надеешься, ни на что он уже не годен. Все подвязки растерял, бомжует.
- А где его найти можно? - заинтересовался Астахов.
- Вот человек, - засмеялся вертолетчик. - Ему говорят одно, а он все на своем стоит. В Шанхае Степка живет, где же еще. Вон, иди к той сопке, там он зимует, - он кивнул на один из пологих склонов распадка. С большим облегчением расставшись с привязчивым вертолетчиком, геолог зашагал в указанную ему сторону.
Шанхай образуется в каждом поселке или городе населенном временными людьми. Когда человек знает, что через месяц или год он непременно покинет это свое место жительство, у него не возникает желания хоть как-то благоустроить свое жилье. Обшарпанные, выцветшие от времени щитовые домики, по местному - балки, равномерно перемежались с перекосившимися туалетами, убогими сараюшками и помойками. Все это производило более чем удручающее впечатление.
На поиски бывшего бортмеханика Астахов потратил битый час. Странно, но ни кто из попавшихся навстречу местных жителей не мог припомнить человека с такой броской фамилией, хотя обычно в подобных небольших поселениях все знают друг друга более чем хорошо.
- Степан Мазур? Мазур? Мазур?... - сосредоточенно вспоминал очередной попавшийся геологу абориген бичеватой наружности. Несмотря на то, что мужик запустил в ход все извилины на морщинистом лбу, откровение так и не посетило его.
- Что-то не припомню такого. Слышь, Морж, ты такого Мазура знаешь, Степана? - обратился старожил за помощью к еще одному местному жителю с явными следами мощного бодуна на лице, боком вылезшего из крупнощелевого туалета. Несмотря на похмельный синдром тот, соображал более логично.
- Мазур? Это не вертолетчик? - спросил он.
- Ну да, - подтвердил Астахов. - Он самый.
- А, так это ж Мазурик! - В две пропитые глотки дружно воскликнули оба "Сусанина". - Мазур-Мазур, какой же к чертям он Мазур. Мазурик он и есть.
- Мазурик за этой сопкой живет, перевалишь на ту сторону, там один всего вагончик и есть, его.
- Если он еще после вчерашнего жив, - засмеялся Морж. - Вчера он был вдарбаган.
- Спасибо, - вежливо попрощался Астахов и пошел в указанном направлении, оставив своих гидов обсуждать нового для них человека во всех деталях: его самого, одежду, карабин, собаку, строить различные версии его появления и зачем ему понадобился спившийся бортмеханик.
Серый от старости вагончик действительно оказался по ту сторону сопки один единственный, причем Астахов так и не понял, как он туда попал. Дороги в эти места проложено не было и вокруг убогого жилища, нависая над ним, стояли вековые кедры.
Вытерев ноги о небольшую бетонную плиту, пристроенную вместо крыльца, Семен постучал в дверь костяшками пальцев, но в ответ не услышал ни звука. И на более требовательный стук Астахова отозвалась равнодушная тишина. Потянув дверь на себя, геолог обнаружил, что она не заперта.
- Ну что ж, тогда войдем, - пробормотал Астахов, привязывая у двери Найку.
Войдя в тесное, полутемное помещение Семен невольно сморщился. Неприятный запах запущенного жилья смешивался с въевшийся вонью дешевого табака, и приправлялся стылой сыростью. Два небольших окошечка, ставшими серыми от
многолетнего слоя копоти и грязи, пропускали так мало света, что геолог не сразу разглядел за импровизированным столом из большого ящика человека, лежащего лицом вниз на железной кровати. Оставив у порога карабин и рюкзак, Семен шагнул вперед, покосившись на стол с остатками былого пиршества: пустую бутылку из-под питьевого спирта с истлевшей от старости этикеткой, тремя закопченными от чифиря кружками и пустой, косо взрезанной консервной банкой с кровавыми следами томата. Худощавый парень, в серой от грязи и старости майке свернувшись
клубочком лежал на кровати, сбросив на пол синее тощее одеяло армейского образца. Подняв его и отряхнув, Астахов укрыл щуплое тело хозяина убогого жилища. Семен уже не сомневался, что это и есть нужный ему человек. На это указывала висевшая над потертым гобеленом с тремя аляповыми оленями синяя фуражка с гордыми аэрофлотовскими крылышками. Когда через полчаса Степан Мазур поднял тяжелую от похмелья голову, в домике с веселым треском топилась печь, а незнакомый ему человек не торопясь пил за столом горячий чай, разглядывая
развешанные по стенам и засиженные мухами картинки, позаимствованные из журналов застойных времен. С полминуты бывший бортмеханик озадаченно рассматривал незнакомца, пытаясь вспомнить, с ним он вчера пил или нет, потом оставил эти тщетные попытки и просто спросил: - Ты кто?
- Я? Семен Астахов. В прошлом геолог, сейчас волей судьбы охотник. Мне надо тебя кое о чем расспросить. Хорошо?
- Надо так надо, - пожал плечами Мазур, с трудом усаживаясь на кровати. - У тебя выпить нету?
- Откуда, я два часа как из тайги вышел. На вот, хлебни чайку, - предложил Семен, протягивая хозяину кружку.
- Давай хоть чаю, - согласился тот, дрожащими руками принимая предложенное гостем лекарство от похмелья. Минут через пять Мазур согрелся, более того, в глазах его появилось некое понимание смысла жизни. На вид он показался Астахову лет тридцати, с симпатичным худощавым лицом несколько испорченным
рыхловатой, как после оспы кожей.
- Хороший чай, купчик. И про что ты хотел меня спросить?
- Ты был здесь два года назад, осенью, в сентябре? - с замиранием сердца спросил Астахов. Больше всего он боялся, что бортмеханик ответит отрицательно. Но тот согласно кивнул головой.
- Да, было дело. Как раз наша вахта.
- Дырку от пули в КА-1056 ты заделывал?
Мазур настороженно глянул на геолога, в темных глазах его промелькнул явный страх.
- Ну, я, а что? - нехотя признался он.
- Это я ее проделал, из вот этого карабина. Так сказать, обеспечил тебя работой.
- А, вот оно что, - с явным облегчением протянул механик. - Значит, ты все-таки остался жить? Это хорошо. Дай сигарету.
Пока он раскуривал свою вонючую "Приму", Семен налил себе еще чаю щедро приправленного сушеными листьями бадана и рододендрона. Мазур же подложил под спину плоскую подушку и, откинувшись поперек кровати, начал вспоминать, чередуя разговор с затяжками сигарет и глотками горячего чая.
- Эти трое появились у нас дня за три до полета, откупили вертушку, сказали, что надо в тайгу геологам груз забросить. Все из-за погоды нервничали, говорили, парни там с голоду дохнут. Чуть окно в погоде появилась сразу взлетели. Я в том полете не был, заказчики заботились, чтобы было как можно меньше свидетелей. Но по рассказам все хорошо знаю. Еще когда грузиться стали я сильно удивился. Груз оказался слишком небольшой, всего два ящика. Мы все гадали с мужиками на аэродроме, чего ради борт в такую даль гонять, слишком дорогое удовольствие. Ну а в полете они эти ящички вскрыли, а в нем оружие. Автоматы, патроны. Второй пилот, Санька Майоров, как раз в салон вышел. Глаза у него, конечно, на лоб. А этот, главный у них, здоровый такой, с усмешкой и говорит: "Хотите жить - забудьте о том что увидите, тем более не лезьте в это дело". А морды у них жуткие, у одного еще шрам на верхней губе, неприятная такая получается улыбка. Ну, понятно стало, что это не просто слова. Как раз уже к точке подлетели, геологи руками машут, радуются ... Села наша вертушка, эти трое спрыгнули на землю. О чем говорили не слышно было, но Матвей говорил, что один из твоих за ружье даже схватился, да куда там против автоматов! Потом добивать их стали, для верности. Санька предложил командиру, давай взлетим, оставим им тут. Но этот, со шрамом, словно мысли читал: погрозил пальцем и показал на автомат - не дергайтесь, мол. Потом они какие то ящики грузить стали...
- Это я уже видел, - прервал его Астахов. - Почему они улетели не добив меня?
- Ну, это ты, брат, сам виноват. Очень удачно ты тогда выстрелил. Один раз, а попал в яблочко. Этот, здоровый, как раз над ящиками склонился, и пуля пробив обшивку попала ему в лицо. В щеку вошла, вот сюда, - Мазур сунул пальцем себе в левую скулу, - челюсть разбила, и внутри рта все в лохмотья превратила. Кровища из него рекой текла. Вот они и заторопились, боялись что помрет, тебя и не дострелили. Решили, что ты в тайге и так загнешься. Да как вижу, просчитались. И, слава богу.
- Вертолет потом сюда вернулся? - спросил Семен. Чай в его кружке остался нетронутым, геолог по-новому воспринимал все происходившее с ним, как бы с другой стороны.
- Нет, - отрицательно мотнул головой механик. - Они полетели на юго-запад, с дозаправкой в Качуране. Это было заранее оговорено. Потом непогода навалилась, вертолет застрял в Красноярске еще на две недели, как раз до конца командировки.
Когда я туда же прилетел, Саньки уже в живых не было, из Енисея выловили, а Матвей Абрамов лежал в больнице с побоями. Все это мне он уже перед отлетом рассказывал, на Волгу он с семьей перебрался. Его понять можно, трое детей, жена больная...
- А кто эти трое? Откуда они, не знаешь? - с надеждой в голосе спросил Семен.
Мазур пожал плечами.
- Кто его знает... Хотя!... Как раз мы с Матвеем его дембиль обмывали, расчет он получил. Подпил он хорошо, ну и рассказал мне вот то, что я тебе сейчас рассказал. Все это было в баре Красноярского аэропорта, в Емельяново. А тут как раз этот самый заходит, здоровый. Я же его тоже вот тут, в Тучаре видел, сразу узнал. Здесь, - он снова ткнул себя пальцем в левую скулу, - здоровущий такой шрам, розовый еще. Но язык ты ему, похоже, напрочь отстрелил. С барменом он только жестами объяснялся, пальцами тыкал, да мычал как теленок. Злился еще, что бармен не понимает его, побагровел аж весь. Матвей перепугался, язык прикусил, но бугай этот на него ноль внимания, даже не глянул в его сторону. Высосал пузырь "Смирновской", еще один с собой взял, и пошел. Мы тоже как раз уходить собрались. Смотрим - а он прямиком к стойке регистрации рейса на Москву.
- На Москву значит? - переспросил Астахов, тяжело вздыхая. Потом поблагодарил своего собеседника. - Ну что ж, спасибо и на этом.
Когда Астахов оделся, поднялся с кровати и хозяин дома, накинув прямо на майку старую летную куртку, вышел провожать.
- Куда теперь пойдешь? - спросил он геолога.
- В милицию надо бы сходить. Тут у вас какой-то Степанов есть.
- Имеется такой, рыжий змей! - Сморщившись, подтвердил Мазур. От полноты чувств он даже сплюнул на землю. - Вчера только полчаса мне мораль читал: "Бросай пить, Степан, ты еще молодой"!... Э - э!
- А, в самом деле, чего же ты так? Завязал бы, а?
Вертолетчик скривился, поежился под свежим весенним ветром, прищурившись, глянул на солнце, потом все же ответил.
- Жизнь, cука, загнала в угол. Все как-то наперекосяк... С женой развелся, жилье потерял... потом работу... Кто возьмет в экипаж бормеханика, запившего в командировке? Никто! Подохну, видно здесь, - Затем он как-то без перехода вернулся к проблемам Астахова. - На Аял тебе надо, там все вершки - корешки этой истории.
Странно, но примерно через час эти же слова спившегося механика повторил его
главный недруг, майор Степанов. Он и в самом деле оказался рыжий, только с возрастом седина перемешалась с рыжиной, изрядно разбавив огненных красок в шевелюре милиционера. На вид ему было лет пятьдесят, высокий, под два метра ростом, мощного телосложения, но без лишнего жира. Степанов оказался
участковым еще старой закваски, не только страж порядка, но и знаток тайги, охотник, а так же строгий, но справедливый "дядя Володя" для всей своей буйной паствы. В Тучаре он жил уже более тридцати лет, и весьма настороженно встретил
появление нового человека в своей таежной вотчине. Но привет, переданный Астаховым от Майгачи, растопил лед недоверия в его бледно-голубых глазах.
- Как он там, на охоту-то еще ходит? - спросил он, расплываясь в улыбке.
- А то! Этой зимой двух лосей взял.
- Хороший старик, я его уже лет тридцать знаю. Таких, как он мало осталось, настоящий знаток тайги, следопыт. В шестьдесят девятом мы с ним целый месяц по тайге за одним живоглотом мотались. Санька Акулов, тварь страшная, убийца, людоед. Он через тайгу к крупным городам рвался. Пока шел, двух своих подельников по побегу на мясо пустил.
- Поймали? - спросил геолог, с благодарностью принимая из рук милиционера стакан крепкого, до дегтярной черноты чая.
- Пристрелить пришлось. Он к эвенкскому стойбищу вышел, опередил нас, двоих убил. Тут мы подошли. Он девушке одной нож к горлу приставил. "Не подходи, сержант! - Кричит мне. - А то я убью ее!" Тут Майгачи его и пристрелил, в глаз, как белку. А девчушка та дочерью старика оказалась, представляешь?
"Это ведь мать Майки", - мелькнула мысль у Семена. А участковый продолжал свой рассказ.
- Я за это дело медаль получил, а надо было бы ее Майгачи дать. Без него я бы тогда пропал в тайге, меня ведь тогда только-только из родного Воронежа сюда прислали. Как говорили - года на два, максимум три. А я вот как-то присох к этим местам, уже и на дембиль пора, а уезжать неохота.
Допив чай и закончив предварительные церемонии, оба собеседника перешли к делу. Долгий рассказ геолога Степанов слушал молча, не отрывая взгляд от лица Астахова. Когда тот кончил, лейтенант рывком поднялся со стула и, открыв большой железный шкаф, принялся ожесточенно разгребать складированные там
бумаги.
- Чувствовал я, что здесь дело не чисто! - Возмущенным тоном сказал он, шлепнув на стол тонкой серой папочкой. - Ходили слухи, что неспроста эта экспедиция исчезла, особенно это понятно теперь, когда там такой прииск отгрохали. А в те
времена вертолеты за вами до самого снега летали. Вот, смотри.
Семен неспешно полистал свое дело, потом отрицательно покачал головой.
- Координаты указаны не верно. Мы были совсем в другом месте, километров на семьдесят севернее.
- Вот как? - удивился участковый. - Значит, мы даже не там вас искали. А координаты эти нам из Москвы прислали. Значит туда и веревочка вьется. Большие деньги, чувствуется, здесь замешаны. И мужик тот, если Мазур не врет, в столицу летел. Трудно будет добраться до таких птиц. Заявление писать будешь? - спросил лейтенант, и как-то по особенному взглянул на Астахова. Тот не понял настроения участкового и отрицательно мотнул головой.
- Не стоит. Вряд ли это поможет.
-
- Вот и хорошо, - уже с явным облегчением отозвался Степанов, потом простодушно пояснил удивленному геологу.
- Ты пойми меня правильно, я со своими барбосами худо - бедно, но справляюсь. А вот туда, - он ткнул пальцем куда-то вверх, - лезть побаиваюсь. С любым бандюгой проще, у нас ведь контингент тут какой: из тюрьмы да в ссылку. А это дело другое... Все мерзко и противно... На Аял тебе надо, там собака зарыта, там все корешки этого дела. Как, будешь дальше копать?
Астахов только кивнул головой. На минуту Степанов задумался, потом довольно рассмеялся.
- Я тебя, пожалуй, помогу сделать лицензию как настоящему охотнику, и посажу на какой-нибудь борт до прииска. Идет?
- Было бы не плохо, - согласился Астахов.
Старый милиционер слов на ветер не бросал. Через два дня Семен действительно улетел на прииск "Аял " имея в кармане документы профессионального охотника.
4. Личный егерь.
Поначалу, когда этот коренастый, пропахший дымом парень предложил взять его охотником, Виктор Николаевич Попов, начальник прииска "Аял" лишь рассмеялся.
- У нас, паря, такой единицы в штате прииска не предусмотрено. Если мне нужна свеженина, я посылаю в тайгу вертолет и к концу дня мясо у меня уже есть. Может у тебя какая другая специальность есть? Сварщики нам очень нужны, бульдозеристы, да и просто разнорабочие. Как, пойдешь?
Всеми этими специальностями Семен владел, но при всем желании хоть как-то зацепиться на прииске что-то заставило геолога отказаться от столь заманчивого предложения.
- Нет, начальник, не сговорились. А шкурки возьмешь, бабе своей подаришь, порадуешь ее?
- Какие? - оживился Попов. Несмотря на свои сорок прожитых лет, Виктор Николаевич оставался заядлым холостяком, но женского пола не чурался, скорее наоборот. Хотя волосы на его голове последние три года начали редеть с катастрофической быстротой, уже обнажив на затылке небольшую плешь, Попов все еще
пользовался у дам большим успехом. Высокого роста, широкоплечий, с правильными чертами лица на длинном, породистом лице, Попов располагал к себе особым сочетанием силы и чисто мужского шарма.
Астахов молча развязал рюкзак и небрежно швырнул на стол начальнику три собольих шкурки. Великолепный темно-коричневый мех в свете настольной лампы брызнул царской россыпью мягкого золота. Глаза у Попова заблестели, лоб покрылся потом.
- По чем? - спросил он, уже представляя себе как накидывает роскошное соболье манто на плечи одной ломкой актрисочке Новосибирского драмтеатра, второй год водившего за нос стареющего ловеласа.
- По дешевке. Я цен нынешних не знаю, да и деньги мне не нужны. Поиздержался я в дороге, чай мне нужен, табак, патроны для карабина, сахар.
Дорогой мех Астахов и в самом деле сбыл за полцены, но в остальном не прогадал. Ему предлагали поселиться в щитовом домике вместе с двумя бульдозеристами, но он отказался. Семена жутко раздражали исходившие от его потенциальных соседей по жилью подзабытые запахи солярки и мазута, шумные, и чересчур
эмоциональные разговоры жителей поселка. Геолог разбил свою палатку недалеко от трассы на берегу реки. Именно туда на четвертые сутки и подкатил этот "Уазик" непосредственно с самим Поповым. Астахов не торопясь, с наслаждением пил огненный чай, закусывая его комковым сахаром. Поздоровавшись за руку с охотником, начальник прииска отказался от предложенного чая, и, усевшись на бревно, служившее охотнику диваном, сразу перешел к делу.
- Слушай, охотник, ты, в самом деле, такой крутой специалист в своем деле?
- Ну, а что? - спросил Астахов.
- С провизией стало туго, мясо вовремя не завезли, а погода сейчас нелетная, да ребята и летали три дня назад, но все без толку. Снег сошел, листва появилась, да и зверя мы, похоже, тут повыбили. А не плохо было бы лося или сокжоя для навару добыть. Как, сможешь?
Семен не торопясь, отхлебнул свой чай, посмотрел на затянутое тучами небо и спокойно ответил.
- И сокжой и лось сейчас худые после зимы, немного сала только на медведе осталось. Но попробовать можно. Распугали вы тут все, зверь далеко ушел. Спущусь я на плоту вниз по реке, через два дня заберете меня на условленном месте. Погода к этому времени как раз наладиться. Карта у тебя есть?
Карта оказалась при начальнике. Тщательно изучив ее, Астахов ткнул пальцем в один из изгибов Аяла.
- Вот сюда пришлешь борт через три дня.
- Ладно, попробуем, - согласился Попов. - Когда отправишься?
- Счас вот, чай допью, и начну собираться, - невозмутимо отозвался Астахов по- прежнему наслаждаясь своим дегтярно-черным напитком. Попов засмеялся. Для него, человека живого и деятельного стиль жизни этого странного человека казался
забавным.
Но Астахов не подвел. Срубив за два часа небольшой плотик из пяти тонких бревнышек, по местному салик, Семен быстро спустился вниз по течению полноводного в это время Аяла. А через три дня вертолет забрал с условленного места не только охотника, но и две лосиных туши. С тех пор Попов доверял ему полностью.
Дважды за три недели Астахов устраивал своему начальнику роскошную охоту, один раз на медведя и раз на уток. Еще раз Попов вырвался на грандиозную рыбалку на тайменя, но в последнее время ему было не до развлечений, близилось время
пуска основных мощностей прииска. Но своего личного егеря Виктор Николаевич провел в табеле как дежурного электрика и дорожил им ни чуть не меньше, чем самым передовым бульдозеристом.
В то утро Астахов, как обычно с утра, наслаждался крепким чаем.
- Хорошо, скажи скоро приду, - невозмутимо ответил геолог, продолжая отхлебывать из железной кружки горячий чай. Личный шофер начальника прииска Санька Удобин, более известный в поселке Диамант под кличкой "Мореман" мотнул головой и, рассмеявшись, погнал свой "Уазик" обратно к прииску. Прошло всего три недели с тех пор, как Астахов появился в этих краях, но характер и повадки охотника хорошо изучили и Санька, и его начальник.И вот теперь Попов срочно вызывал его к себе.
"Что он, может, еще на уток решил сходить?" - думал Семен, пакуя свои нехитрые пожитки. Свистнув Найку, он пешком отправился к поселку, благо это было не так уж и далеко.
Прииск "Аял" развернулся широко, по-русски. Во многом этому способствовала сама природа, спрятавшая залежи алмазов в местность сплошь изрезанное сопками, реками, ручьями, озерами. От самого месторождения диаметром всего полкилометра до комбината было три километра, да еще столько же до поселка со звучным именем "Диамант". И совсем уже на отшибе, километрах в десяти удалось найти место для аэродрома, принимающего пока что только вертолеты да кукурузники. Самой большой проблемой для "Аяла" было электричество. Добыча драгоценного камня требовала большого количества энергии, и хотя алмазы добывали и сейчас, но более кустарным способом, с помощью небольшого агрегата для промывки - проходнушки. Но все ждали, когда же протянут через тайгу мощную ЛЭП от ближайшей электростанции. И вот, вчера это, наконец-то произошло.
Войдя в щитовой барак с пышным названием "Правление" Астахов сразу же прошел в кабинет Попова, благо бдительное племя пышногрудых секретарш еще не добралось до этих оторванных от цивилизации мест. Открыв дверь, Семен с ходу
окунулся в бурную атмосферу производственного совещания. В помещении было шумно, людно и накурено.
- А у меня резина на машинах лысая! - орал багровый от возмущения начальник гаража на невозмутимого начальника отдела снабжения. - За это лето мы сжуем ее совсем, и если до зимы не достанете хорошую резину, то мои парни на этих горах гробиться не
собираются!
Попов, несмотря на табачный дым и напряженную ситуацию, сразу заметил приход нового человека.