Седакова Лариса Ильинична
Виртуальные Миры Русских Сказок

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 4, последний от 10/04/2016.
  • © Copyright Седакова Лариса Ильинична (victoralen2012@yandex.ru)
  • Размещен: 02/05/2012, изменен: 02/05/2012. 436k. Статистика.
  • Эссе: Культурология
  • Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Поэт и интерпретатор сказок Пушкина Лариса Седакова предлагает новую книгу, на этот раз посвященную русским сказкам. В каждой сказке свой урок. Если не побояться назвать себя дураком, а потом отправиться по путям-дорогам сказки вслед за Иваном из "Конька-горбунка", то станешь царем. Если не испугаться Кощея и победить его в смертном бою, то сможешь обрести любовь и счастливый брак. Итак, путешествие по волшебным мирам русских сказок только начинается, все еще впереди: и любовь, и счастье, и достаток, и веселый пир.


  •    ВИРТУАЛЬНЫЕ МИРЫ РУССКИХ СКАЗОК
       Поэт и интерпретатор сказок Пушкина Лариса Седакова предлагает новую книгу, на этот раз посвященную русским сказкам. В каждой сказке свой урок. Если не побояться назвать себя дураком, а потом отправиться по путям-дорогам сказки вслед за Иваном из "Конька-горбунка", то станешь царем. Если не испугаться Кощея и победить его в смертном бою, то сможешь обрести любовь и счастливый брак. Итак, путешествие по волшебным мирам русских сказок только начинается, все еще впереди: и любовь, и счастье, и достаток, и веселый пир.
       АЛГОРИТМ ВОСХОЖДЕНИЯ ИВАНА-ДУРАКА
       В СКАЗКЕ П.П. ЕРШОВА "КОНЕК-ГОРБУНОК"
       Ершов - продолжатель сказочной темы Пушкина
       Известная сказка "Конек-горбунок" была написана и опубликована в 1834 году, одновременно с последней из пяти Пушкиных сказок, Сказкой о золотом петушке. Автором "Конька-горбунка" стал девятнадцатилетний студент Петербургского университета Петр Ершов. Он родился в селе Без­руково Тобольской губернии, шестнадцатилетним юношей поступил в Петер­бургский университет, после его окончания возвратился на родину и всю жизнь, а умер он в возрасте 54 лет, проработал в гимназии Тобольска.
       Ничего более значительного, такого, чтобы пережило его, он уже не соз­дал. Впрочем, одной только этой небольшой сказки оказалось больше, чем достаточно, чтобы прославить его имя и обогатить мир русских сказок удивительным персонажем. Это ловкий, всезнающий и все умеющий, немножко смешной, никогда не унывающий, быстрый и мгновенно оце­нивающий любые непредвиденные и невероятные ситуации конек-горбунок. Сама сказка, как и ее главный герой - конек, жизнерадостна, весела и очень легко запоминается.
       Сказка Ершова написана тем же размером, что и три из пяти сказок Пушкина. Если сложить наугад выбранные строки из Сказок о мертвой ца­ревне, о золотом петушке, о царе Салтане и коньке-горбунке, то мы не заметим различий. Две остальные сказки Пушкина звучат иначе. Стихот­ворные строки Сказки о рыбаке и рыбке не рифмованы и, кажется, не под­чинены законам стихосложения, они льются свободно, как и сами морские волны. Ударение как гребень играющей волны, трудно уследить за ним, как нелегко понять, какому закону подчиняется чередование ударных и безударных слогов в строках сказки.
       В Сказке о попе и о работнике его Балде парные рифмы, как и в большинстве сказок Пушкина, но ударения, кажется, то бьют наотмашь, как удары топора, тогда строки звучат, как марш, то растягиваются в плавном, тянущемся, залипающем, приостанавли­вающемся ритме, созвучном попу. Ритм строк то конкретный и броский, как Балда, то нерешительный и неуверенно-неопределенный, как лживый поп, который никогда не знал наперед, как повернется дело, куда, в ка­кое русло можно будет направить случайно возникающие обстоятельства. Чтобы нигде ему не прогадать, чтобы вышло все само собою, чтобы, где бы ни рабо­тать, только б не работать, чтобы все в полсилы, в полцены, чтобы са­мому не вмешиваться, быть в стороне, не думать, не решать, не делать никогда и ничего своими руками, но всегда получать барыш.
       В этих двух последних сказках положительных героев вроде бы и нет. Волею случая, а не ратным подвигом или трудом приходит богатство к старухе, а потом уходит также легко, как и пришло. Поп тоже незаметно получил со дна моря сокровища, да только не принесли они ему счастья. Может быть, на первый взгляд и хочется выбрать кого-то из персонажей этих двух сказок за образец, увидеть в нем черты истинного, положительного героя, но только при ближайшем рассмотрении это ощущение уходит.
       По мере развития действия обеих сказок мы убеждаемся, что сродни друг другу и помешанные на корысти поп и старуха и, кажется, абсолютно бескорыстные Балда и старик. Никто из них не научился радо­ваться жизни. Первую пару гонит куда-то слепая силы наживы, принижая все человеческое и уводя куда-то в сторону от жизни. Вторая пара, старик и Балда на первый взгляд покажутся добрыми и некорыстолюбивыми. Только они и сами не живут и другим не дают.
       В остальных сказках Пушкина есть истинные герои, те, кому хочется подражать, за кого хочется переживать, у кого есть то, чему мы можем поучиться, с кем вместе мы отправляемся в дорогу, страдаем и радуемся.
       После прочтения Сказок о попе и о работнике его Балде и о рыбаке и рыбке остается ощущения пустоты, у героев нет будущего, они как проме­жуточное звено, необходимый этап в развитии, который еще не может пре­тендовать на завершенность. В этих сказках тема любви не является ос­новной. В них нет ни свадеб, как в Сказке о мертвой царевне или о царе Салтане, ни бездумной влюбленности, как в Сказке о золотом петушке. Герои прекрасно могут жить и без этого, им так спокойнее, уютнее, при­вычнее и проще. В Сказке о попе и о работнике его Балде и о рыбаке и рыбке тоже есть пары, да только отношения попа с по­падьей и старика со старухой напоминают скорее деловые, партнерские, производс­твенные, а не семейные и уж, конечно же, не любовные.
       Нет между супру­гами ни улыбки, ни радости, ни ласкового слова, разговоры только о деньгах, корысти, выгоде, о врагах, победах. И ведь не в том дело, что не умели люди видеть возвышенное, а в том, что не могли увидеть это в самом близком человеке, в своем супруге. Какие прекрасные слова адресует старик рыбке, какие лю­безные речи он ей произносит, как славит ее и величает, но как меняет­ся он, когда говорит с рыбкой о бабе и об ее делах. Он употребляет тог­да только бранные, нелицеприятные выражения. Как будто два разных человека соединены в нем, один возвышенный для общения с морем, другой, грубый, неотесанный для общения с земными людьми, а прежде всего с собственной женой.
      
       Инакомыслие под маской дурака
       В сказке "Конек-горбунок" главное действующее лицо, крестьянский сын Иван-дурак вступает в оба вида отношений, как деловых, служебных, так и романтических, любовных. С самого начала сказки ему не было дано особых талантов ни в той, ни в другой сфере жизни. Он получил их не по благому рождению, не по чьему-то соизволе­нию, а приобрел сам, пройдя путем тяжкого труда, смертельных испыта­ний, честно, верой и правдой служа ничтожному царю.
       Его вели по жизни природная любознательность, смелость, врожденное чувство красоты и гармонии. Все эти проявления его незаурядной натуры были непонятными, чуждыми и даже вредными для его родной семьи, противоречили ее доморо­щенной крестьянской философии. Они никак не могли помочь в тяжелой ра­боте, в каждодневной борьбе за существование, в которую были вовлечены его домочадцы от века.
       Просты и суровы крестьянские законы, они благо­волят только к тем, кто способен работать, не уставая от зари до зари. Только такие люди имеют вес перед крестьянским миром, и ничто не может изменить эту выработанную временем норму ценностей. Она превозносит непритязательного, неприхотливого, сильного, не думающего много работника. Такого, кто работает споро и так же быстро, не тратя зря времени, ест. Все, что находится за пределами этого, может помешать устоявшейся за века жизни земледельца, а потому, не различая, не вникая, не задумыва­ясь о причинах этого инородного, крестьяне выносят носителю его, Ивану пожизненный приговор - дурак.
       В крестьянском быту не знали фамилий, их заменяли прозвища, мет­кие, хлесткие, выражающие в одном слове суть характера. Прозвище прилипало к человеку с детства и умирало вместе с ним, давая ему как бы второе имя. Так было и с нашим героем, которого родные часто звали даже не по имени, а по кличке, звали просто дураком. Так звали его старшие братья, так называет себя перед ними и он сам, так с легкой руки завистника-спальника начинает называть его вначале дворцо­вая челядь, а потом и сам царь.
       Только два раза мы слышим, ласковое обра­щение к Ивану из уст его домочадцев. В первый раз, отправляя младшего сына в ночной дозор, величает его Ванюшей отец. Тогда после двух бесполезных попыток старших братьев найти злого вора, вы­таптывающего пшеницу, оставался только один последний шанс спасти се­мейство от неминуемой и злой зимней бескормицы. Во второй раз уже сами старшие братья, укравшие коней у Ивана и уличенные им в воровстве, оправдываясь, называют его Ивашей. Немного позже старший Данило снова назовет его нежно Ванюшей. Он лаской заманивает младшего брата в тем­ную ночь к костру лихих людей и предвкушает его неминуемую погибель.
       Старшие братья считались в семье умниками. Они были такие, как все, понятные отцу, матери и всей деревне. Они хотели того же, че­го и их односельчане: разбогатеть, жениться, иметь дом, хозяйничать на своей земле, вырастить детей и, прожив жизнь по-людски, с миром отойти в иной мир. Младшего понять было невозможно, он был мечтателем и крас­нобаем, любил рассматривать лубочные картинки и петь. Он говорил так, что никогда нельзя было понять, когда он шутит, а когда говорит дело. Выдумка и реальная жизнь у него переплетались.
       В серых монотон­ных буднях, повседневных хлопотах и заботах, в скуке и грубости жизни он видел отражение неведомого, сказочного, невиданного и яркого мира. Для него лубочные картинки простодушного ярмарочного художника были более значимы, чем окружающая реальность крестьянского быта. Этот нарисованный мир был ему понятнее и ближе. Он жил там, он родился поэтом, художником, певцом, а судьба приуготовила ему жизнь хлебороба. Он нашел, как уберечь свой внутренний мир от посягательств отца, братьев и соседей. Он понял, что надо согласиться с ролью дурня, под этой личиной легче всего можно было скрыть инакомыслие.
      
       Печь, сны и сказка
       Иван знал, что главные события, главные ценности жизни лежат не там, где работают руками и копят деньги, главное лежит за пределами этого. Он умел одушевлять вымысел, который представлялся ему совершен­но живым, был намного интереснее, красивее, разнообразнее, чем сухая и пресная земная жизнь. Вымысел оставлял след в его душе, наполняя жизнь смыслом, содержанием, красотой. Все это позволяло ему по целым дням выносить унизительную роль изгоя и не снисходить до своих при­теснителей. Никому вокруг не могло и в голову придти, что ему скучно и не интересно быть, как все. Все давно уже начали думать, что он просто не умеет, не может быть, как все, что он увалень, которому из-за глупости не дается обычный людской труд и будничные хлопоты.
       Иван, как и герои многих русских сказок, всем прочим помещениям избы предпочитал печь. Он глядел на суету семьи сверху вниз, не участвуя в хлопотах и отрешившись от забот. Он поставил себя вне домашних дел, над ними. Он любил спать и не любил споров и драк: "Только, чур, со мной не драться и давать мне высыпаться", - вот его жизненное кредо. Когда человек много спит, то, наверное, он видит мно­го снов, в которых является иная, похожая на вымысел реальность. Для возвышенной натуры Ивана реальность эта могла быть ярче и значи­мей, чем однообразная, серая явь. Если осмысливать сновидения, верить им и следовать их знакам, то человек может научиться общению с тем своим вторым Я, которое действует, когда тело человека не­подвижно и расслабленно лежит на кровати.
       Можно научиться заказывать сны по своему желанию, получать в них ответы на мучающие вопросы, мож­но, научившись образному языку снов, научиться и безошибочному их тол­кованию. Если погружаться в это, то пищи для размышления хватит надол­го и никогда не будет скучно наедине с собой. Нашему Ивану, который больше всего на свете любил поспать и не знал иных собеседников, кроме верного конька, никто не мешал целыми днями размышлять, над тем, что могла означать та неземная реальность, которая являлась ему в сновиде­ниях и заменяла собой повседневность.
       Сон и сказка стоят рядом, думая о снах, человек уже одной ногой стоит в сказке. Вера в сны сродни вере в сказку, а если сны стали ре­альностью, то не значит ли это, что и сама сказка поджидает у порога. Вот "благой дурак", который умел притягивать к себе сны, однажды при­тянул и сказку. Он наконец-то дождался ее появления в той стоявшей не­далеко от столицы деревне, где жил он с отцом и расчетливыми и сметли­выми старшими братьями.
       Братья давно уже решили по своему обоюдному и вначале молчаливому, а потом и словесному сговору, что им необходимо любыми путями опорочить Ивана перед отцом. Тогда он не будет их конкурентом, и отец лишит дурака его законной доли в наследстве. Они вдвоем были всегда заодно и не раз, наверное, подставляли Ивана, взваливая на него все грехи, а потом дружно посмеиваясь за спинами родителя и брата. Отец был очень стар, стал уже неважным работником и превращался в обузу для деловых братьев. "Наш отец уже неможет, рабо­тать уже не может", - говорили они, оправдывая свое самоуправство.
       Братья ждали, когда они наконец-то станут полновластными хозяевами и старались оттеснить Ивана от предстоящего и уже близкого дележа. Им нужно было, чтобы он считался безруким дурнем, тогда старшим достанет­ся не по трети, а уже по половине семейного надела земли, а Ивана можно будет вообще выгнать из до­му, как непригодного ни к какому делу. В деревне на счету каждый едок, поэтому любого, кто не может работать не щадя живота, как это заведено в крестьянских семьях, каждого, кто не желает строить свою жизнь в соответствии с незыблемыми крестьянскими устоями, деревенское об­щество не слишком жалует.
       Многое в жизни крестьянина зависит от об­щественного мнения. От людей там невозможно спрятаться, это не город. Братья делали все, чтобы не только отец, но и их односельчане недолюбливали нерадивого младшего брата. Братья обеспечивали себе на случай кончины родителя прочные тылы.
       Впрочем, претензии старших братьев, скорее всего были необоснован­ными, сказка говорит нам, что Иван прекрасно владел, например, ремес­лом конюха. Когда после удачной сделки Ивана с царем "десять конюхов седых" повели двух прекрасных коней в царские конюшни, то они сбили всех слуг с ног. Пришлось Ивану ухаживать за конями одному, заменив собой десятерых. Братья присво­или право считать себя умнее и толковее Ивана, и им не нравилось, что он не принял, не разделил эту точку зрения. Их раздражало, что он не снисходил к их приказам, что он молча посмеивался и над самими братьями, и над их издевательствами, и над их попытками унизить его. Чаще всего он просто не замечал братьев, по целым дням лежа на своей печи.
      
       Отец и три сына
       Все бы, наверное, так и произошло, как планировали умные братья, пошел бы Иван после смерти отца по миру, но случилось чудо. В деревню пришла та сказка, в которую верил Иван. Он не доверял миру братьев, в котором правили обман и корыс­толюбие, а братья в свою очередь не понимали, зачем нужен мир его фан­тазий и вымысла. В сказке все было выдумкой, ложью, но законы, которые правили ею, были честнее законов крестьянской правды.
       Од­нажды, в становившиеся темными и долгими августовские ночи, когда пше­ница уже созревала и сметливые крестьяне прикидывали, примеряли и выс­читывали, во можно с наибольшей пользой употребить ожидаемый от продажи барыш, пришло в семью несчастье. Надо же такому случиться, что именно на их надел уже почти готового зерна стал нахаживать по ночам злой вор, вытаптывая семейное поле. Такое было с ними впервые, было неожиданным и привело к долгим пересудам и спорам. Тугие крестьянские головы никак не могли взять в толк, как выйти из неожиданной ситуации. Но вот реше­ние было сообща принято: надо трем братьям по очереди не спать целую ночь и сторожить свой кровный хлеб от вора.
       Гордые своим умом старшие братья не могли показать отцу и одно­сельчанам, что это дело им не по силам. Они страшатся темноты и выходят в ночной дозор с вилами и топором. Они чувствуют, что не смогут спра­виться с этим ночным злодеем, что это не простой вор. Братья сильны только напоказ, когда за их плечами есть мощная поддержка общественного мнения. Оставшись наедине с ночью, не зная, как себя вести в незнакомой ситуации, они до смерти пугаются неизвестности.
       Без зрительного зала им незачем разыгрывать этот спектакль, не перед кем демонстрировать свое геройство, и они немедленно отказываются от дан­ного отцу слова стеречь урожай. Братьев не волнует, как они будут выглядеть перед Богом и собственной совестью. Если нет свидетелей, то можно смело делать все, что угодно. Братья вообще легко и просто отка­зывались от своих слов и обещаний, они преспокойно брали в свидетели своего обмана самого Всевышнего. Они считали не зазорным для себя прислушиваться только к одному голосу, голосу собственной выгоды.
       Перед лицом отца и семьи Гаврило и Данило судят обо всем громко и трезво. Оставшись один на один с темной ночью, братья струсили и удрали со своего родового надела. Храбрецами они были толь­ко на словах и те испытания, которые посылала им судьба, чуть было не лишили их того чувства собственной важности и исключи­тельности, в котором они счастливо пребывали. Братья, как всегда, поставили на ложь, и эта ставка не подвела их. Никто не догадался, что они с позором покинули кормившее их поле.
       Дома поверили их выдумкам, а скупой на похвалы и не привыкший к празднословию отец, с трудом подби­рая слова, назвал каждого молодцом и поблагодарил за верную службу. Братья не считали нужным думать о том, что будет завтра, когда они останутся на зиму без хлеба, им надо было, чтобы они оказались на высоте сегодня, сейчас. В их головах крепко сидело то самое русское авось, в которое свято верил хозяин Балды поп с толоконным лбом. Впрочем, они и не могли поступить иначе, ведь это не к ним, не по их зову прилетела из поднебесья златогривая кобылица и, выйди они к ней, не миновать бы несчастья.
       В отличие от братьев Иван привык не оценивать свои поступки меркой крестьянского мира. Более того, он привык, что лучше этой оцен­ки не спрашивать. Он смирился с тем, что не понят этим миром и научил­ся полагаться на собственный ум. Он внутренне готов к предстоящему ночному делу, но не показывает вида. Он предчувствует, что из этого произойдут какие-то изменения в его судьбе, но не торопится выйти в свой дозор. Не обращая внимания на приказы старших братьев, Иван добивается, чтобы его попросил об этом карауле сам отец.
       Одно дело проявить свою личную инициативу, а другое - отправиться на службу по просьбе или приказу старшего. В первом случае ответственность за начало этого дела, за вмешательство в мир и возможное нарушение равновесия в нем будет лежать на самом человеке. Во втором - с исполнителя не только частично снимается ответственность, он еще и получает право на защиту и покровительство того, кто его пос­лал.
       Отец разговаривает с ним с нежностью, которая естественна в обра­щении к последнему, более слабому и менее самостоятельному младшему сыну, к тому, кто стал утешением родителей в старости. Здесь мы видим еще одну причину того, почему братья недолюбливали Ивана. Старшие выглядят героями после ночных похождений, но отец как бы нехо­тя хвалит их, с трудом подыскивая слова. В разговоре с Иваном отец ласков и заботлив, он как будто ищет повода, чтобы прилюдно приголу­бить младшего. Он уговаривает его, суля гостинцы и лакомства еще до того, как отправить сына из дома на ночь.
       Отец как будто бы признает, что братья обязаны были пойти, а дурак имеет право отказать­ся. Ивану могло и не быть дела до семейного добра, его имущественные права и права на деньги от продажи хлеба, были намного меньше, чем у двух братьев. Скорее всего, не годный уже для работы старый отец очень сильно зависел от своих практичных сыновей, которые отлично принорови­лись сами распоряжаться отцовским хозяйством. Власть родителя станови­лась уже просто номинальной, а сам он делался обузой. Отец под давле­нием Гаврилы и Данилы вынужден был потихоньку поверить сам и призна­вать на людях, что Иван плохой работник, что он тоже является обузой для их не слишком богатого дома.
       Сложное положение было в этой семье. С одной стороны пока что се­мейный, общий хлеб ели все три брата, а потому Иван должен был выйти в ночное поле, как все, а с другой - Иван вроде бы и не был обязан сте­речь становившийся уже чужим, предназначенный в наследство братьям, а не ему семейный надел.
       В отличие от братьев Иван не стал брать с собой ни вил, ни топо­ра, он взял краюшку хлеба. И куда бы потом ни заносила его судьба, на какие бы испытания ни отправлял его грозный царь, он всегда брал с со­бой только "хлеба ломоток". Братья держали за пазухой камень, Иван клал туда хлеб. В ожидании, в предвкушении молодецкого дела Иван поти­хоньку ел его.
       Так было на ночном поле отца, так было, когда ехал он на своем коньке по царевым надобностям. То ли жевание хлеба успокаива­ло парня, то ли, вкушая его, он одновременно вкушал и силу своего крестьянского рода, которую невозможно переоценить и на крепости которого стоит и держится все.
      
       Борьба Ивана с кобылицей
       Одиночество и ночь отняли силу у братьев, но, напротив, прибавили ее Ивану. Никого не было рядом с ним, никто не смеялся над ним, он мог просто быть самим собой, а не прятаться за маской дурня. Вот нас­тупила полночь, время, когда приходят новые сутки, когда старые уже ушли, забрав прошлый день, а новые еще не начались и не принесли с со­бой день грядущий. Вот в этот-то миг, не принадлежащий времени, чаще всего и входит в мир сказка, как пришла она к Ивану вместе с белой ко­былицей, у которой была золотая, завитая в мелкие кольца грива.
       Эта кобылица не могла принадлежать миру людей, но Иван умел обращаться с тем, чего не бывает. На всякий случай он подбодрил себя словами, гроз­но сказав: "я шутить ведь не умею, мигом сяду те на шею". Намерение покорить ее было у него таким твердым и непреклонным, что все дальней­шие события этой ночи развивались как бы сами собой, на одном дыхании. Всю ночь длился их поединок, и в нем не крестьянский сын Иван мерился силой с белоснежной красавицей кобылицей. Это сама сила, стоящая за ним, начала схватку с другой силой, которая стояла за ней, а Иван и кобылица служили только проявлениями этих сил, их временными земными вместилищами.
       Вся крестьянская выучка помогла ему выбрать то единственно воз­можное место на ее спине, на котором вернее всего можно было усидеть и выдержать эту невероятную поднебесную скачку, а, вернее, даже и не скачку, а стремительный полет над землей, которым проверяла его белос­нежная красавица-лошадь. Иван не случайно сел "задом наперед". Если бы сел он по направлению ее движения, лицом вперед, то гибкая кобылица, которая умела свивать "змеем голову", могла, обернувшись к нему, боль­но укусить его за колени или пронзить его глаза своими бешено сверкаю­щими очами. Не встречаясь с ней взглядом, он был не доступен чарам ее глаз, но она пыталась зачаровать его и самим полетом, стремительной силой своей запредельной скорости. Иван защитился от этого тем, что не смотрел туда, куда она мчалась.
       Сидя задом наперед, он смотрел не на то, что было перед ними, а на то, что оставалось уже позади. Того, что они уже миновали, не следовало бояться, так как оно уже стало прошлым и пронеслось под копытами. Если сидеть по ходу движения, то мир расши­ряется в направлении от нас, и мы становимся как бы вершиной расходяще­гося конуса. Если же сидеть против движения, спиной к нему, то видимый нами мир сходится в нас, и мы представляем собой тогда вершину сходяще­гося конуса, мы вбираем пространство в себя. В первом случае нам представляется, что дорога исходит из нас, а во втором, напротив, она в нас входит.
       Впоследствии Ивану много раз приходилось пролетать на своем верном коньке над миром лицом вперед, лицом, обращенным в будущее. Сейчас он летел, оборотившись назад, в прошлое, оглядывая его и мысленно при­готавливаясь навсегда проститься с ним.
       Сила, которая стояла за кобылицей, испытывала Ивана на скорость, на то, сумеет ли он не испугаться высоты, не потерять равновесия в стремительном полете над горами, лесами, полями. Его испытывали на то, не закружится ли у него голова, когда его оторвут от земли, и он подни­мется вверх над нею выше всех.
       Он увидел, что в полете можно легко преодолеть любые преграды и даже не заметить тех, кто так и остался стоять внизу. Только Иван уже столько раз летал в своих мыслях и снах, что не испугался и не удивился, а воспринял все происходящее с ним как сон наяву. Он сумел удержаться, утомить и победить кобылицу, а всякая победа дает победителю право овладеть имуществом или силой побежденного. Вот и кобылица вынуждена была дать Ивану часть себя, часть своей силы, она отдала ему своих детей, двух роскошных коней-красавцев и малютку-конька, который, в самом деле, стоил намного дороже их, а еще точнее сказать, был просто бесценным.
      
       Союз человека и коня
       Странный разговор произошел тогда между нею и Иваном. "Коль сумел ты усидеть, так тебе мной и владеть", - сказала ему лошадь, а еще до­бавила, что "по исходе же трех дней двух рожу тебе коней и малюточку конька". Если забыть, что она была кобылицей, то ее слова похожи не на обращение лошади к дураку, а на обращение сильной, уверенной в себе женщины к своему избраннику. В них есть и признание его права на обла­дание, и обещание родить ему детей. Если бы речь шла не об обладании, а о владении кобы­лицей как имуществом, собственностью, то оно должно было быть длитель­ным, а не продолжаться только три дня.
       "Дай мне место для покою и ухаживай за мною", - такое условие пос­тавила кобылица перед дурнем, и он его исполнил. Волшебная ночь погру­зила Ивана в волшебные обстоятельства, а победа над кобылицей отверзла ее молчащие до этого уста. В начале их встречи говорил Иван, а лошадь молчала, а теперь заговорила она, а он молча согласился с ней. Он за­пирает кобылицу в пастушьем балагане, а через три дня она вновь отп­равляется на волю. От этого союза лошади и человека произошло три ко­ня. Два были под стать царям, копия волшебной красавицы матери, а один - дурнушка, игрушка, смешной, но такой же сметливый, как и сам Иван, конек-горбунок.
       Союз лошади и человека, описан не только в этой сказке, он встречается в древнегреческой мифологии. Известен, например, союз между богом Кроном и океанидой Филирой, дочерью титана Океана. Тогда на земле был золотой век, тогда время подчинялось другим законам, жизнь была долгой, а смерть легкой, было полное изобилие и мир, а сами люди были сродни богам. Ревнивая супруга Крона Рея увидела своего мужа с красавицей и тогда, решив уберечься от ее гнева, превратился Крон в коня.
       Сына Крона и Фи­лиры звали Хироном и был он наполовину конь, а наполовину человек. Он был кентав­ром, мудрым, сильным, спокойным и щедрым. Прославился он тем, что был воспитателем многих героев, имел искусные руки, знал свойства лечебных трав, учил бога врачевания Асклепия, который более известен нам под римским именем Эскулапа.
       В честь Хирона назван астероид, орбита кото­рого имеет весьма вытянутую форму. Астрологическое написание Хирона очень напоминает ключик, а действие спектра его энергетик сродни тому, как действует ключ. Ключ должен точно соответствовать замочной скважи­не, отверстию замка, что позволяет хозяину ключа легко открыть ту дверь, которая этим замком заперта. Если человек владеет ключом от двери, то она откроется с легкостью, и не надо будет тратить силы на то, чтобы ломиться в нее.
       Хирон действует почти незаметно, как ключ, но он требует отточен­ных поступков, филигранного совершенства, требует того единственного действия, поворота ключа, которое ре­шит проблему или раскроет ситуацию. Хирон позволяет людям знать, что будет с ними в каждый следующий миг бытия. Это знание подчас оказыва­ется ценнее знаний об отдаленном будущем, ведь будущее всегда начинается именно с этого самого следующего мгновения. Человек, находящийся под защитой Хирона, почти недостижим для своих врагов. Не имея достаточных сил для борьбы, он побеждает только благодаря неуловимости и непредска­зуемости. Его сила состоит не столько в том, что он знает, что надо де­лать, сколько в знании о том, чего делать нельзя. Он владеет информа­цией не столько о том, где надо быть, сколько о том, где сегодня быть недопустимо.
       Хирон дарит человеку скорость и маневренность. При этом поведе­ние человека и его внешний вид не позволяют окружающим предположить, что он способен на какой-то важный поступок, поэтому никто не мо­жет разглядеть в нем значительности. Хирон требует, чтобы человек не поддавался соблазнам медных труб и литавр, требует скрытности и осторожности. Отец Хирона, Крон, часто отождествляется с по­нятием времени, тогда Хирон, который был внуком неба, Урана и сыном времени, Крона, соответствует понятию, идее ускорения.
       Хирон дарит человеку способность не принимать жизнь чересчур серьезно, а самого себя не видеть слишком значительным в ней. Это поз­воляет тем, к кому благоволит Хирон, быть незаметным, никаким. Такой человек мо­жет предстать в любом облике, прежде всего в таком, к которому принуждают его сегодняшние обстоятельства жизни. Он способен играть в ней ту роль, которую требуется сыграть именно сегодня.
       Хирон напоминает джокера, способного заменить собой любую карту. Чтобы выиграть, не всегда надо становиться самой главной картой, надо стать именно той, которая будет наиболее цен­ной при нынешнем раскладе. Судьба, рок ставит человека в разные непредвиденные обстоятельства, а Хирон учит, как не фиксироваться на чем-то конкретном и становиться благодаря этому неуловимым, неуязвимым, невидимым для недоброжелателей. Он учит быть шутом, которому позволено говорить правду царям.
      
       Мутант Горбунок
       Люди, которые сталкивались с Иваном, постоянно попадали впросак. Они расставляли Ивану хитроумные ловушки, а он сумел пройти через них и ни разу не попался. Его противники так и не смогли предугадать, на какие дела он способен. Он остался для них загадкой, они так и не разглядели в нем соперника и потому нисколько не обижались, когда этот дурень, шутя и играя, раз за разом оставлял в дураках их. Люди, которые обыкновенно меряют всех по себе и переносят или накладывают свою жизнь на жизнь другого, рядом с Иваном вставали в тупик. Он жил по другим правилам, его мало интересовала оценка окружа­ющих, он почти не прислушивался к общественному мнению, он по всем вопросам имел собственную позицию. С детства научился он слушать свой собственный внутренний голос, который вел его по жизни. Позже, когда дурак на спине кобылицы доказал, что может справляться с огромными скоростями, это стал голос конька.
       Окружение Ивана могло действовать только в каком-то определенном ключе, исполь­зуя неизменные шаблоны поведения, а сам он, научившись жить не по пра­вилам, сумел исподволь опередить остальных. Лживые братья не раз пре­давали его. Старый, беспомощный отец сохранял до поры до времени видимость своей власти в семье, он откупился от корыстных братьев, пожертвовав Иваном. Он закрыл глаза на их самоуправство и притеснение младшего сына и, чтобы выжить, Ивану, пришлось самому вначале выявить недоброжелателей, а позднее научиться просчитывать и предугадывать их действия.
       Впоследствии, когда жизнь ставила перед ним более сложные преграды, и ему приходилось преодолевать их уже с помощью конька, дурак неизменно получал выигрыш во времени и в скорости. Все происхо­дящее представлялось Ивану игрой, которую не следует воспринимать слишком серьезно. Чаще выигрывает не тот, кто за­интересован в результате игры, а тот, кто может оставить ее в любой момент, тот, кого привлекает, прежде всего, сам процесс игры.
       Действие нашей сказки происходит в период громадных общественных перемен, в период смены династий. Вместо старого и глупого царя, кото­рому Господь не дал потомства, восходит на трон крестьянский сын Иван. Смена эпох часто сопровождается смутным временем и кардинальными пере­менами во всех сферах жизни. Вот и появился в такое переломное время маленький уродец, странный конек, имеющий три вершка, всего 13,2 см росту и аршинные, семидесятисантиметровые уши.
       Такое существо с точки зрения здравого смысла ни на что не пригодно и едва-едва может устоять на ногах, уши должны перевешивать слабое туловище. Но, как оказалось, он способен развивать громадные скорости, намного превосходя в этом своих красавцев-братьев. Оказалось, что вопреки своей внешней непригодности к делу, физически он был намного сильнее и выносливее стат­ных, красивых и чистопородных коней. Много других достоинств имел малюсень­кий конек. Он точно знал, куда надо направиться и что с собой взять, чтобы отыскать и доставить царю такие чудеса, каких еще ни у кого не было.
      
       Видимая и тайная жизнь Ивана
       С той поры, как достались Ивану два роскошных коня и "малюточ­ка-конек", жизнь его, внешне оставаясь такой же, как и прежде, приобре­ла новый смысл. Если раньше он долго спал, то теперь по ночам у него появилась работа. Днем он жил на виду у всех, а ночевать уходил по­дальше от досужих глаз, в пастуший балаган, где спрятал свое поистине царское достояние.
       Прошло два года, кони выросли и стали чудом совер­шенства. Здесь, в балагане, играя, лаская и убирая их, научился Иван искусству обращения с лошадьми, благодаря которому не ударил в грязь лицом на царской службе. Кони были первыми свидетелями его пере­рождения из крестьянского малого в благородного пана. Рядом с конями Иван преображал­ся, приосанивался, подбоченивался. Он чувствовал себя хо­зяином роскошной пары и старался выглядеть так, как, ему казалось, должен был выглядеть ее хозяин. Подходя к балагану, Иван начинал играть роль знатного человека, начинал двигаться легко, "с прискочкой, словно пан", а не привычной тяжелой мужицкой походкой.
       Хитрые братья украли, "увели" коней у "благого дурака", чтобы про­дать их, а потом попить и погулять на вырученные деньги. Братья вообще были не прочь погулять и выпить, хотя вечно жаловались, что им плохо живется. Кони покорно пошли за братьями, они будто бы признавали, что владеть ими могут только представители семьи Ивана. В самом деле, никто другой просто не мог справиться с норовом строптивых коней. Их упустили на площади столицы десять умудренных опытом седых царских конюхов, после чего кони воротились назад к Ивану.
       У коней было свое предназначение. Они были даны Ивану, чтобы он смог продать их царю, отдать вырученные деньги братьям и тем самым полностью расп­латиться со своей родней. В результате этих сделок он получал право вообще не вспоминать о родственниках, а они - не поминать его лихом. Кони были нужны Ивану еще и для того, чтобы смог он проявить свое иск­лючительное искусство конюха. Благодаря этому поступить на государеву службу, занять там определенное положение и тем самым сде­лать еще один шаг на пути своего восхождения на царский престол. Царь-лежебока вряд ли пользовался этой чудесной парой, он редко выезжал. Просто он любил коллекционировать чудеса: коней, Жар-птицу и прочую невидаль.
       Восхождение Ивана идет в двух плоскостях. В одной видимой, прояв­ленной, где он проходит путь от мужицкого сына до царя, а в дру­гой тайной, не проявленной, где он действует наедине с собой и со своей силой. Там в невидимом мире он никогда мужиком и не был, там он всегда был героем. Он был рожден героем, но, как и многие герои, вначале, пе­ред совершением подвигов долго бездействовал, копил силу, спал, меч­тал, лежал на печи.
       Тридцать лет сидел на печи, не чувствуя ни рук, ни ног, богатырь Илья Муромец, пока не пришли в его избу калики перехо­жие, повелевшие ему встать и влившие в него с медом богатырскую силу. Долгие годы жил служанкой во дворце царицы Омфалы, жил в бездействии и безвестности герой античности знаменитый Геракл. Он покорно выполнял все ее прихоти, она одела его в женское платье и заставила заниматься тем, чем обычно занимаются служанки, и могучий герой безропотно, на­равне с рабынями прял своими сильными руками пряжу.
      
       Нечистая сила и Иван
       Видимая другим жизнь Ивана в отцовом доме была не похожа на жизнь односельчан. Оказавшись в царских хоромах, он снова ведет себя не как все. Он по-прежнему днем спит и не принимает участия в утехах царедворцев, он вообще избегает общества тех, с кем свела его судьба. И у отца, и у царя он работает по ночам, втайне от досужих глаз. Дома он уходил на ночь туда, где мог без помех наслаждаться своим сокровищем. При свете вечерней зари, при свете раннего утра он холил и лелеял их, выводил гулять, скакал на них по полям и лесам.
       В царской конюшне он имеет полное право спокойно, не таясь ни перед кем, по целым дням ласкать своих любимцев, но он почему-то продолжает свои ночные похождения. Возможно, что Иван уже просто привык работать ночью, когда никто не мешает, а спать днем, чтобы, когда все наполняется сутолокой и суетой, не попадаться на глаза докучливой челяди. Сопричаст­ность тайне, потребность играть в сказку, мечтательность и желание придумывать, конечно, во многом определяли его поведение. Но была и еще одна причина его скрытности и того, что день и ночь для него поменялись местами. Дело было в том, что в своем доносе царю, спальник не был далек от истины. Царский воевода Иван знался с нечистой силой, которая, как известно, приходит к людям преимущественно после полуночи.
       Иван произошел из православной семьи, отец и братья его предстают людьми богобоязненными, а потому старшие Гаврило и Данило стараются ничего не предпринимать, не обратившись предварительно к Богу и не испро­сив у отца благословения. Братья, привычно осеняя себя крестным знаме­нием, на каждом шагу лгут. Оба они позорно сбежали из ночного дозора. По возвращении домой каждый молится на родовые иконы и произносит лживые речи о том, что честно выполнил свой долг перед отцом и родом, но именно во время его караула все было благополучно. Они едут в столицу продавать коней, которых тайком похитили у младшего брата, но, приду­мав для оправдания своей поездки какую-то иную цель, снова лгут отцу и смиренно просят, чтобы он благословил их для успеха этой воровской за­теи.
       Братья постоянно обращаются за свидетельством, поддержкой в делах к Богу, а Иван не соблюдает их привычных ритуалов. Более того, действующим лицом, героем рассказа о его похождениях на поле предстает с его слов сам дьявол. Иван часто вспоминает про беса и пос­ле, хотя по крестьянским понятиям само упоминание нечистого уже явля­ется грехом. Хитрые братья, которые во всем заодно, поминают черта только, когда остаются одни и когда их никто не слышит, а дурак, который жил и говорил не так, как было принято, позволяет себе говорить о нем запросто, когда и где угодно.
       В этой деревне язычество еще не было изжито. Несмотря на внешнее соблюдение православия, там все-таки верили в нечистую силу, в бесов, чертей, дьявольщину, а, главное, не верили в то, что святой крест всегда сможет защитить от нее. В душах крестьян, которые обязаны жить в согласии с природой, со­существовали и природные духи, и христианский Бог. Только дурак не де­лал вида, что этот Бог главнее, а братья - делали. В деревне природным духам легче проявить себя, а в городе, где для них осталось меньше места, где природа подавляется людьми, духи обычно ведут себя куда бо­лее смирно. Языческие боги это суть проявление нечистой силы, которая многолика, разнообразна, как разнообразна сама природа. Бог в отличие от них один, как один царь в государстве. Без единобожия установить единовластие трудно, если на небе только один Бог, то и на земле дол­жен быть только один царь. Царь сидит в городе, в столице, а потому отступление от церковных канонов каралось там строже, чем в деревне.
       Почему герои должны служить тиранам
       Закончилось служение отцу, расплатился Иван с отчим домом громад­ными деньгами. Получив их, старшие братья исполнили свои заветные же­лания, обзавелись собственными домами и семьями. Иван поступил на службу в царский дворец и прямо "из огорода стал царский воевода". Од­на служба сменилась другой, а одни обязанности сменились другими, но для Ивана мало что изменилось. Он по-прежнему оставался не сво­бодным и полностью зависел от чьего-то случайного каприза, оговора и зависти. Для Ивана подневольность была хуже смерти, а свобода дороже любого достояния. Вольность была у него в крови и все, кому он должен был по традиции или по должности подчиняться, ненавидели в нем именно его свободолюбие и независимый нрав.
       Подобно Ивану обычно ведут себя в сказках богатыри или герои, которых тяготят любые, даже золотые клетки. Часто герои, как и Иван, бывают вынуждены до поры, до времени служить ничтожным царям. Так служил трусливому царю Эврисфею могучий Ге­ракл. Это по его приказу совершил он свои знаменитые двенадцать подви­гов и к его ногам складывал свои великие трофеи. Жалкий царь, постав­ленный судьбой над героем из героев, был волен распорядиться трофеями по своему усмотрению, они поступали в его полную собственность.
       Казалось бы, что героям не следует унижаться, быть всего лишь скромными слу­гами у ничтожных властителей. Глупые цари просто ме­шают героям распрямиться, встать в свой полный рост и творить добро, наказывая не правых, утверждая права незаслуженно обиженных. Только в том и сила героя, что он остается им не только, тогда, когда все рукоп­лещут ему, но и тогда, когда никто, кроме всевидящего неба, не становится свидетелем его подвигов. Это другие черпают силу в покло­нении толпы. Героям ее овации не нужны, у них, благодаря их исключительной миссии, есть более мощная под­держка.
       Как приятно жить, как положено и принято, как живут все. Тогда любую проблему, которая выбивает из привычного распоряд­ка жизни и мешает следовать заведенным привычкам, не придется ре­шать самостоятельно. Ее можно будет переложить на того, кто подвернулся под руку, кто поставлен обстоятельствами в подчиненное положение и кто сегодня оказался слабее. Окончательно освободиться таким способом от проблемы нельзя, рано или поздно она обязательно вернется. В таком случае люди начинают сетовать на судьбу, им представляется, что она карает их безвинно, поскольку они в своей жизни никому не причинили зла.
       То, что принято называть злом или отрицательным явлением жизни, можно упо­добить отрицательному заряду в электричестве. Не может быть минуса без плюса, отрицательного без положительного, как не может быть плохого без хорошего, зла без добра. Электрический ток, как и движение в жиз­ни, может возникнуть только, если произошло разделение зарядов, когда рядом с черным находится белое, рядом с мраком - свет, с разрушением - созидание. Герои выделяются среди остальных людей тем, что им дано право в пере­ломные периоды истории человечества содействовать установлению нового равновесия между добром и злом, светом и тьмой. Они открывают новые пути, утверждают новые законы и порядок. Они призваны стать первыми и обозна­чить то, что после них станет нормой и уделом многих, они - пер­вопроходцы.
       Служение ничтожным властителям дается героям еще и для того, что­бы они обрели смирение, не возгордились от своей непомерной силы и сознания того, что в мире нет равных им противников. Героям надо по­нять, что их сила не принадлежит им, что они только временно пользуют­ся ею. Таланты, которыми они обладают, подарены для того, чтобы они смогли воплотить, что им предначертано. Это не сами герои своей только мощью совершают великие дела, это та сила, которая стоит за ними, ведет, помогает и учит. Само маленькое Я героя ничего не стоит перед ее ликом. Без смирения, без обуздания этого Я герой не мо­жет состояться, он станет разрушителем, а мощь его будет направлена во зло. В плену у этого Я, у его назойливого шума герой не услышит голоса своей силы. Он поневоле обособится от мира и начнет сам искать арену для своих подвигов.
       Герой обязан следовать за этим высшим голосом, который разговаривает с ним то словами домочадцев, то устами глупого и жадного царя. Такой привыкший повелевать, ничтожный царь тоже необходим. Другому, са­мостоятельному и сильному, обладающему индивидуальностью царю труднее внушать, когда и на исполнение какого подвига надо послать ге­роя. Царь-личность сможет придумать для героя какие-то иные дела и ис­пользовать его по иному назначению и тем распылить его силу зря.
       Благородному герою надо уметь без ропота и жажды мести взаимо­действовать с самым слабым и коварным из людей. В служении ему он при­обретает такое терпение и выдержку, что может после этого уже спокойно общаться с кем угодно. Герой закаляется на такой службе, он видит перед собой пример поведения наихудшего из людей, который по высшему соизволению стал его хозяином и владыкой страны. Он невольно сравнивает с ним всех прочих, и после царя-самодура уже никто не сможет вывести Ивана из состояния равновесия.
       Став царем, Иван не ста­нет сгоряча или просто от избытка силы наказывать своих бестолковых, ограниченных и нерадивых подданных. Он обретет способность воспринимать все, что происходит, как небесный про­мысел. Он не увидит в этом рокового или случайного стечения обстоятельств, которое препятствует ему красиво пройти по жизни. Он не будет упиваться блистательными победами, благодарным поклонением тех, к кому прикоснулась его поистине сверхчеловеческая мощь.
      
       Иван и царь - двойники
       Герой и тот, кто отдает ему приказы, образуют пару, в которой один повелевает, а другой исполняет. До поры до вре­мени оба они связаны друг с другом так тесно, как сиамские близнецы. Не слу­чайно между царем и Иваном так много общего. Настоящий и будущий цари напоминают взрослых детей. Оба обожают покой и сон, оба не слишком практичны, ценят красоту и чудеса, влюбляются в одну и ту же женщину. Днем Иван обыкновенно спит и слуги, которых царь посылает за ним, находят его в одном и том же состоянии, в крепком сне. Царь тоже нежится по целым дням, поднимаясь со своего ложа только, когда возникают чрезвычайные обстоятельства. Царь показывает нам одну из граней характера Ивана. Для царя ничего не делать, валяться, мечтать, быть наедине со своими снами и пустыми фантазиями едва ли не самое главное и приятное заня­тие.
       Еще одно Я Ивана, об общении с которым не знает, кроме дурня ник­то, это конек-горбунок. Он выражает другую сторону возвышенно-романти­ческой души Ивана. Он знает, как сделать мечты и фантазии реальностью. Он постоянно приземляет дурня и учит, как ненадежно и опасно жить только в мире чудес.
       Иван многое делает не по своей воле, исполняет не свои желания. За ними всегда стоит кто-то, то отец, то царь. Собственное желание дурня может показаться даже слишком скромным. Ему лично нужно одно, чтобы его оста­вили в покое и не мешали досыта спать: "только, чур, со мной не драть­ся и давать мне высыпаться, а не то я был таков". Для воплощения этого надо быть или дураком, или царем. В сказке Иван преодолевает дистанцию от дурака до царя, подчиняя свое продвижение определенным правилам, которые мы попытаемся сформулировать.
       Найти алгоритм фантастического по своей скорости продвижения Ивана - дело весьма заманчивое, ведь тогда его путь можно будет повторить. Дурак всегда обладал настойчи­востью и упорством, смелостью и способностью решительно и точно дейс­твовать в незнакомой обстановке, но ему явно не хватало умения слу­шаться чужого совета. Постепенно, по мере становления героя на смену бесшабашности приходит смелость, место зажатости занимает спокойствие, ухарство сменяется удалью, а мужицкая походка превращается в легкую, упругую моло­децкую поступь.
      
       Нехотение Ивана и царя
       Ивана и царя объединяет состояние вечного нехотения, в котором оба они лениво пребывают. Разница только в том, что один в ус не дует, лежа на печи или в конюшне, а другой обессилел от безделья в своих рос­кошных хоромах. Одному не надо ничего потому, что его отучили хотеть, иметь и владеть его домочадцы, а другой пресыщен роскошью и властью, к которым почти невозможно уже добавить что-то новое. Ивана вынудили от­казаться от естественных для крестьянина желаний иметь дом, семью, землю. Не было смысла высказывать желания, которым все равно не суждено сбыться.
       С рождения Ивана окружали неистребимая бедность, ложь и зло­ба. Они не оставляли в его жизни ни малейшей надежды на удовлетво­рение самых простых человеческих потребностей. Потребности эти связы­вали мужика с крестьянским миром, а отсутствие их поместило Ивана в дру­гой мир, мир грез, сказки и фантазии. Живя там, он именно оттуда, а не от семьи своей получал помощь и спасение.
       Царь был тоже мечтателем и лежебокой. Он давно уже привык немед­ленно получать все, что угодно и непрерывно грезит о том, чем его мож­но еще удивить, и чего ни у кого больше нет. Царь обладал несметным бо­гатством только по праву своего рождения. Он ничего в жизни не сделал собственными руками и ни копейки не заработал своим трудом. Иван от рождения, напротив, не владел ничем, но он, как и царь, также ничего не делал и не зарабатывал. У Ивана нечего отнять, кроме заплатанного малахая, лаптей и старой шапки.
       В сказке Иван и царь предстают свобод­ными людьми, Иван свободен, потому что гол, а царь, потому что владеет всем. Сказка обучает Ивана, как стать хозяином, как распоряжаться своим имуществом, защищать его и заботиться о нем. Для этого она вынуждает его снова и снова, в который уже раз начинать восхождение с нулевого уровня, с позиции дурака. Он начинает свою жизнь дураком в доме отца. Выходит из семьи и расстается с братьями, вступив на высокую должность царского воеводы. Ему кажется, что он и впрямь стал им, но не тут-то было. Во дворце его снова опускают до уровня дурака, но лишь затем, чтобы он смог подняться на безмерно высокий и исключительный в своей уникальности уровень царя.
      
       Иван - исполнитель приказов царя
       Сказка и царя, и Ивана награждает самым желанным, любовью, за ко­торую каждый из двоих готов пойти на все и даже пожертвовать тем, что было для обоих дороже всего, собственным покоем. С появлением во двор­це Царь-девицы оба они окончательно просыпаются, царь даже начинает жаловаться красавице на бессонницу, а Ивана царские посыльные уже не находят, как это бывало раньше, спящим. Оба героя без ума от Царь-де­вицы, просто Иван не смеет признаться в этом даже самому себе.
       Когда в "солнцевом селенье" решается вопрос, кому достанется неземная красавица, то помимо разницы между обоими претендентами в воз­расте, принимается во внимание и то, какие грехи записаны за каждым из них. Похищение Жар-птицы и Царь-девицы, хотя и были совершены Иваном, не могли числиться за ним. Дурак изымал у мира принадлежащие ему чу­деса не по своей воле, он был всего лишь исполнителем воли царя. Если бы он отказался исполнять категорические приказы царя, то сидеть бы ему на колу, гнить в тюрьме, быть разорванным на куски палачами.
       Иван вы­нужден был нарушать природное равновесие, вторгаться в естественную гар­монию, когда ловил птицу и увозил царевну, только ответственность за это лежит на другом. Герой поневоле, по приказу творит зло и не имеет права сомневаться в том, что содеял. Судьба не остав­ляет за ним права на сомнение: либо он выполнит царский приказ, либо погибнет. Ситуация требует от него безоговорочного смирения и принятия своей доли. Он обязан служить своему хозяину, не щадя живота и отдавать все силы тому, чтобы чудеса с его помощью пришли к людям.
      
       Ночь - время тайны
       Иван, попав в царский дворец, продолжает по сути дела вести такой же образ жизни, как и в последние два года в родительском доме, с той лишь разницей, что теперь он может сладко есть, "в красно платье одеваться" и спать столько, сколько хочется. Как и в отчем доме, он делает в царевом дворце только одно дело, он ухаживает за своими конями. Как и там, он делает это по ночам. В темной полночи явилась к нему кобылица, ночью нашел он перо, всякий раз именно ночь приносила ему уда­чу.
       Он, в отличие от братьев, спокойно воспринимал темноту, он был в ней своим. В те три роковые ночи, с которых начинается сказка, на него не нападала боязнь, как на Данилу, или жуть, как на Гаврилу. Иван не отталкивает от себя ночь, не противостоит ей. Он принимает ее, как неизбежно и по­мимо его воли существующую половину жизни, половину мира. Тьма ночи для него не ужасна, не пугающе-страшна, она для него также естественна, как день и свет.
       Он и ориентируется в темноте не хуже кошки. Выходя в ночной караул, он не только преспокойно дошел в кромешной темноте по знакомой дороге до поля, он обошел его вокруг по бездорожью, не попал при этом в рытвину и не споткнулся о камень. Край поля не лучшее место для ночной прогулки. В том месте, где плуг землепашца делает круг, земля часто бывает неровной, там лежат камни и валуны, которые помешали пахоте, там же валяются выкорчеванные пни.
       С этой волшебной ночи Ивану постоянно приходится спать в светлое время суток, а ночь все время находит для него какое-нибудь дело. Только после того, как он, поймав Жар-птицу, приручил свет, ему стали подвластными те чудеса, совершить которые в темноте просто невозможно. При свете утренней зари или при ярком свете дня похитил он Царь-девицу, въехал на небо к Месяцу, спас Кита, получил перстень и, наконец, переродился в красного молодца, писаного красавца и стал царем.
      
       Шапка - мера престижа
       Начало похождениям Ивана положила глухая темная ночь, которую освещал лишь свет звезд и месяца. В ней он сразу же повел себя безошибочно, не вполне отдавая отчет в том, что и зачем делает. Обходя поле по кругу, он обозначил границы охраняемого им владения, а после этого сел, спрятавшись, под кустом. Сделав это важное дело, он мог спокойно заняться еще одним не менее важным - приступить к своей любимой краюшке и заодно начать подсчет звезд на черном августовском не­бе. Иван любовался звездным небом, жевал и успокаивался.
       Он переваривал не только хлеб, но и новую, необычную ситуацию. Волнений, страхов, су­еты, неестественности, всех этих спутников слабости мы в его поведении усмотреть не можем. Он по праву своего рождения в крестьянской семье владел родной землей, знал ее с пеленок и готов был сразиться за нее, с кем угодно.
       На хребте у кобылицы Иван описывает еще один, громадный круг, очерчивая им новые границы своих пока еще не осознанных им притязаний. Он и не подозревал, что владение по праву малой толикой земли и спо­собность защитить ее от набега врага могут поставить его перед лицом неба со звездами и месяцем в положение хозяина. Он заявил свое право быть хозяином не только одного этого неболь­шого надела. Он заявил, что имеет право быть хозяи­ном вообще, хозяином кобылицы, двух коней и конька, хозяином Жар-пти­цы, хозяином царства, мужем Царь-девицы, хозяином своего Я.
       Иван постепенно начинает и вести себя, как хозяин, восстанавливая те права, которые пытались отнять у него умные, деловые братья. Он постепенно обучается тому, как должен себя вести хозяин, как ходить, как разговаривать, как достойно держаться. Непростое дело продать са­мому царю роскошных коней, даже если торговля является профессией. Ка­ково же было Ивану, который был в городе вообще в первый раз, никогда не видел торга, а, тем более, никогда сам в нем не участвовал, предстать в своих лаптях и малахае на базарной площади столицы перед лицом госу­даря, воевод, челяди царской и многоликой толпы зевак хозяином роскош­ной пары коней.
       Иван ни с кем не советовался о том, какую цену надо назначить, хотя братья и говорили ему, что они хотели бы продать "коньков хоть за тысячу рублев". Десять шапок серебра, скорее всего, составили именно эту сумму, просто Иван называет ее в такой форме по своей привычке витиевато, цветисто выражаться.
       В сказке шапка выступает не только как мера веса или объема, но и как особая ценность, как меря престижа. Шапка прикрывает самую главную часть тела, голову, а потому становится в сказке наиболее значимым предметом одежды. Слово шапка упоминается в сказке много раз в различных контекстах. Найдя перо Жар-птицы, из-за которого произошло впоследствии столько неприятностей, Иван говорит себе, что оно излуча­ет пять шапок свету. Желая сокрыть его от досужих очей, он сразу же прячет его в свою шапку. Там он его и хранит, живя во дворце. Царь награждает хитроумных дворян, растянувшихся для его потехи на полу, шапкой. Когда после доноса спальника царь вынуждает Ивана сказать правду про перо, то Иван говорит ему: "Я те шапки, ровно, не дал, как же ты о том проведал?", а увидев злополучное перо в руках царя, от ис­пуга роняет шапку.
       Головной убор позволяет героям сказки не только выглядеть выше ростом, он еще и приподнимает их в глазах окружающих. Стоимость шапки, высота, цвет, материал, из которого она изготавливалась, находились в старые времена в строгом соответствии с общественным положением ее обладателя. Важный городничий, например, имел право на знатную меховую шапку и, описывая его наряд, Ер­шов делает особый акцент на шапке. Перед лицом более высоким по званию все, кто ниже, обязаны были снимать свои шапки. Именно так поступают горожане, когда отряд городничего прочищает себе бичами дорогу к выставленным для продажи на базарной площади чудо коням.
       Склонить голову, не сняв предварительно шапки, нельзя, шапка сле­тит с головы. Потому, затрясшись в царевой опочивальне, выронил наш Иван шапку, невольно обнажив свою голову. Вчерашний хозяин роскошной пары пытался держаться раскованно даже перед самодержцем-царем. Только царь знал свое дело, и Ивану пришлось смириться с тем, что он всего лишь царский холоп. Ему пришлось признать свое полное поражение и по­терять перед всесильным владыкой собственную голову.
       С легкой руки ца­ря, поставившего на место своего нерадивого слугу, Ивана снова стали называть дураком. Однако не может быть худа без добра, на любую из тех шапок, которые надевал на свою голову Иван: на шапку крестьянина, холопа, во­еводы, рыцаря, князя, а именно такими званиями последовательно велича­ет себя по ходу действия сказки либо сам Иван, либо его окружение, шапки Мономаха не наденешь. Чтобы надеть ее на голову, надо вначале снять то, что было надето прежде, надо обнажить голову, стать никем, снова стать дураком.
      
       Герои не плачут
       Иван становится хозяином, не желая этого напрямую. Он просто пос­тупает в ключевых обстоятельствах своей жизни так, как сам считает нужным, не спрашивая совета ни у кого, а царский трон приходит к нему уже сам собой. По собственному разумению, без суфлера и подсказки Иван объезжает кобылицу, выхаживает коней, берет перо Жар-птицы, чистит при его свете по ночам коней. Самостоятельно он решает, как ему говорить со всеми персонажами сказки: братьями, отцом, дворней, царем, Царь-де­вицей, а всезнающий конек учит его, куда надо поехать, что взять с со­бой и как вести себя при очередной поимке.
       В последнем путешествии его напутствуют уже двое, конек и девица, но он успел многому научиться и сам. Он ни разу не ошибается, ведя разговоры в "солнцевом селенье" или с Китом, его обхождение приводит в восторг и небожителей, и жителей подводного царства.
       Та роль, с которой начинает Иван каждый новый виток своего вос­хождения, постоянно усложняется. Вначале он только передает приказы от царя горбунку, только поспевает сделать то, что требует царь и так, как велит горбунок, разве что слишком истово, по-детски радуясь оче­редному чуду или слишком непосредственно любуясь им. Под руководством горбунка дурак воплощает желания ненасытного царя, нашептанные ему за­вистником-спальником. Все они трое, царь, спальник, конек по своему учат Ивана уму-разуму, роль каждого нельзя умалить, каждый незаменим. Исчезни одна из вершин этого треугольника - спальник, царь, конек - никогда бы не стать Ивану царем. Получив новый приказ из уст царя, в случае невыполнения которого царь неизменно грозится посадить Ивана на кол, он, рыдая, идет на сеновал к своему горбунку. Успокоенный коньком, Иван крепко спит до утра и верному коньку даже приходится будить царе­ва конюха и стременного.
       Похитив Царь-девицу, Иван оказывается уже вне досягаемости для сплетен царедворцев и два последних приказа завист­ник-спальник нашептать царю уже не может. Их дает Ивану прекрасная де­вица, она требует за одну поездку достать перстень со дна океана и испросить благословение матери в "солнцевом селенье". Она, а вместе с ней и царь отводят Ивану очень короткий трехдневный против прежнего трехнедельного срока. Однако, несмотря на это, Иван остается невозмутимым и не плачет, не пытается, как прежде, разжалобить царя. То ли он уже научился, даже находясь на нелегкой ца­ревой службе, принимать жизнь такой, какова она есть, то ли понял, что слезами не поможешь горю, то ли не захотел уронить себя перед прекрас­ной девицей, которая ласково обратилась к нему с изысканной, нежной речью.
       Голос красавицы был мелодичным, и его поющие звуки убаюкали Ивана на берегу океана сладким сном. Голос этот, наверное, не умолкал в его душе и, когда он вновь оказался во власти ее неземных чар, то был сно­ва зачарован невыразимой прелестью вчерашней жительницы небес. Она обратилась к нему с прось­бой, которую выразила иносказательно и вычурно, она изъяснялась не так, как другие, она говорила так, как стал бы говорить сам Иван.
       Он снова рыдает только после получения последнего приказания - заживо свариться в кипятке на глазах у всей челяди и девицы. Все про­чие приказы царя он исполнял вместе с коньком, а тут ему приходится ос­таться с новым смертельным испытанием один на один. Так было только в начале сказки при поимке кобылицы. Тогда очевидцами его подвига были одни лишь молчаливые звезды и всевидящее небо с месяцем, а теперь он должен показать, на что способен, не только перед небом, но и перед людьми.
       Чуть позже, когда он переродится, а царь сварится, эти люди будут дружно провозглашать его царем и славить на все времена. Нет пророка в своем отечестве, как трудно Ивану возвыситься над теми, кто вчера еще судачил о похождениях дурака. Он стоял вровень с ними и был даже ниже многих, а ему предстоит за один ход стать из пешки королем, из бесправного дурня - полновластным государем.
       Он должен будет заставить в единое мгновенье переменить отношение к себе толпы, заставить ее признать во вчерашнем холопе, объекте насмешек и сплетен, "владетеля всего", хозяина целой страны. После купания в котлах Иван окончательно освобождается от рабской зависимости. Закипела кровь в его жилах, когда опустился он в свою кипящую купель и освободился Иван от многолетней накипи холопс­тва.
      
       Как подняться выше всех и сохранить равновесие
       Герою непозволительно пользоваться плодами чужого труда, он обя­зан пройти свой путь сам от начала до конца, чтобы потом, глядя на не­го, другие не убоялись повторения пройденного. Наш герой родился в крестьянской семье, затем ему пришлось выступить торговцем, занять бо­ярскую должность при дворе, а в конце сделаться царем. Торговал он один лишь раз, царем стал только к концу сказки, а роли крестьянина и боярина исполнял не один день и, выходя из обеих, действовал абсолютно стереотипно. Обстоятельства обеих ситуаций складывались так, что он кому-то становился помехой, ему начинали завидовать, обманывать его, обкрадывать и оговаривать.
       Недоброжелатели прикидывались, будто радеют за справедливость и благополучие их общего с Иваном хозяина, братья - от­ца, спальник - царя. В действительности же все они просто пытались сжить его со свету. Они вели себя двулично, прилюдно улыбались, а на деле являлись тайными врагами Ивана. Преодолев поставленные поме­хи, он в обоих случаях оказался вне досягаемости недругов и вышел за пределы того пространства, которое они способны были контролировать.
       Поднимаясь над ситуацией и над своими недоброжелателями морально, становясь сильнее их энергетически, он получает недоступное для них новое общественное положение и занимает место над ними. Он получает возможность равнодушно взирать на их лживую жизнь, на их приземленные помыслы и дела сверху.
       Каждый раз возвышению Ивана в обществе предшествует его подъем над землей. В родной избе он выбирает себе место наверху, на пе­чи и, когда отец или братья обращаются к нему с чем-то, то им неизбеж­но приходится задирать головы. Если бы мужики носили в избе шапки, то от разговора с Иваном они непременно упали бы с их голов. Он перед ни­ми как будто уже сидит, а вернее лежит на своем будущем троне. Он удостаивает их такими ответами, какие первыми приходят в его голову и вовсе не собирается говорить им правду, разговаривать на равных и при­нимать их всерьез. Братья и отец образуют треугольник, лежащий в плос­кости, а он возвышается над ней, не принадлежа ей, как вершина пирами­ды не принадлежит основанию ее.
       Попав в царский дворец, он по-прежнему пытается быть не таким, как все, быть вне пространства побуждений, суждений и дел царедворцев. Так продолжалось пять недель, но в сцене со спальником царь показывает парню его настоящее место, опуская его под дружное хихиканье дворян на тот уровень, который Иван в действительности занима­ет в придворной иерархии, на уровень одного из царских холопов. В этой сцене уже не Иван лежит, а остальные стоят, как было в родимой хате. Здесь возлежит на своем пьедестале-кровати царь, а конюший его не сме­ет поднять на самодержца головы и глядит смиренно под ноги.
       Спальник добивается своей цели, Иван стремительно скатывается вниз. Умопомрачительный взлет мужика невольно сместил с прежней привольной должности начальника конюшни. После угрозы царя Иван падает намного ниже опального спальника, он попадает в самое незавидное поло­жение, а жизнь его просто повисает на волоске. В случае невыполнения приказа царь грозится подвергнуть Ивана мучительной, ужасной казни. "Где-ни­будь, хоть под водой посажу тебя я на кол", - обещает царь дважды, когда отправляет Ивана за Жар-птицей и за Царь-девицей.
       Во дворце Иван по своей устоявшейся привычке пытается пристроиться в стороне от людей, если не сверху, то уж хотя бы сбоку от того пространства, в котором крутятся прочие царедворцы. Царь и его окружение публично уличает Ивана в том, что придворные порядки ему не указ. Он теряет свою не­зависимую позицию и скатывается ниже последнего смерда. Он оказывается между жизнью и смертью, он уже стоит одной ногой в могиле, которая ниже уров­ня земли.
       Вспомним пророческие слова кобылицы о том, что конек будет верным спутником Ивана не только на земле, но и под землей. В ее сло­вах была доля истины и доля иносказания, ведь фактически спускаться под землю нашим героям не пришлось. Вместо подземного царь отправил их в подводный мир, который также лежит ниже уровня земли. Там, глубоко на дне морском лежит пропавший перстень Царь-девицы. Царский при­каз исполнил вместо них вездесущий гуляка ерш, но после его исполнения царь уже оставляет свои угрозы "под водой" посадить Ивана на кол. Теперь Иван может и на самом деле, причем, без вреда для себя погрузиться под воду. Он погружается туда, когда ныряет в котлы с кипящим молоком, кипятком и холодной водой.
       Царь был скор на расправу, но не торопился награждать Ивана за его непомерный труд. Публичное, должностное возвышение дурня происхо­дит на царской службе только единожды, когда после поимки Жар-птицы становится он из ко­нюшего стременным. Больше царь его ничем не жалует, и поимку девицы, и добычу перстня он совершает даром, оставаясь в прежней должности. Царь только сулит ему вознаграждение, но, будучи очарован девицей, постоян­но забывает о своих щедрых обещаниях.
       Истинное возвышение Ивана происхо­дит, как и в зачине сказки, не на земле и не на людях. Каждый раз сви­детелями произошедших с ним перемен становятся представители не чело­веческого, а животного или небесного миров. В начале сказки это кобылица, звезды и месяц, в дальнейшем - конек, а позднее кит и хозяева небесной столи­цы.
       После поимки Жар-птицы и Царь-девицы Иван становится уже не по зубам боярскому сыну, он переходит на новый уровень силы. Он приближается по силе к царю, но для окончательной победы ему необхо­димо стать сильнее царя. Для этого Иван вначале должен подняться выше всех и так высоко над землей, как никто до той поры не поднимался. В прежних своих путешествиях на спине матери конька и на спине своего верного друга он уже взмывал под небеса. Теперь ему приходится очутиться на самом небе и вернуться оттуда назад, к людям живым и здо­ровым.
       Эту сказку отличает от сказок Пушкина то, что человек в ней приб­лижается к небу не в облике насекомого, как Гвидон, не в облике птицы, как царевна-Лебедь, не поднимаясь в горы, как царь Дадон. Чтобы достичь заоблачных высот, Ивану не требуются ни чудесные превращения, ни утомительные подъемы. Чтобы легко и естественно опуститься с небес на землю, ему также не требуется особых ухищрений. Для него запре­дельный, не доступный ни птице, ни насекомому полет становится привычным. На спине кобылицы и ее сына Иван покорил неземные высоты и обрел колос­сальные скорости, приблизил далекие горизонты. Ему дозволено было ос­таваться в небесах самим собой и не превращаться, как Гвидон, в точку. Иван в своем головокружительном полете сохранил способность говорить, а не жужжать и не злиться, как комар, муха или шмель.
      
       Уход Ивана от борьбы
       Иван занят чудесами, а не материальной выгодой или корыстью. Он твердо стоит на этой исходной позиции и не до­рожит в жизни ничем, кроме чудес, а сопричастность Ивана сказке делает его незаметным, неуловимым и недоступным для врагов. Чтобы по­бедить врага наяву, прилюдно, надо вначале победить его мысленно и тем ослабить его дух. Для этого мысли соперников должны в чем-то пересечь­ся, скреститься. Например, если бы думал Иван, как его братья, о нас­ледстве, то ни на миг не прекращалась бы их мысленная, энергетическая дуэль.
       Иван же попросту уходит от борьбы с братьями, поскольку мысли его витают совсем не в том пространстве, где лежат короткие и простые соображения умных братьев. Иван открывает им только свое вымышленное, нарочно надетое на себя дурацкое обличье, глуповатую, смешную личину, не отражающую суть его натуры. Братья просто не могут вообразить, о чем думает Иван и что правит его головой, а поэтому, даже находясь ря­дом, младший и старшие братья бесконечно далеки друг от друга.
       Младший постоянно переигрывает старших. Он научился произносить то, что они хотят от него услышать, а что он при этом думает - не до­гадаться никому. Иван давно уже привык не раскрываться, притуплять бдительность и на всякий случай пускать по ложному следу всех, а не только тех, кого давно знает, и в чьей недобросовестности уже имел слу­чай не раз убедиться. Иван постоянно темнит и благодаря этому таится и выигрывает время. Он прочно отгорожен от мира своими чудными думами и чудесными фантазиями.
       Поступив на важную царскую службу, он продолжает придерживаться точно такой же тактики. Если бы Иван думал о том, о чем при дворе думали все: как утвердиться в должности, как играть еще бо­лее высокую роль при царе, как повысить свой престиж и убрать соперни­ков, то ему было бы несравненно труднее победить спальника. Боярский сын с рождения думал именно об этом, но в отличие от Ивана, он прек­расно знал придворные законы, несравненно лучше ориентировался в двор­цовых интригах, отлично изучил нрав и привычки царя и приспособился к нему и лю­дям из его ближайшего окружения.
       Тактика ухода от борьбы, которой следует в жизни Иван, позволила ему целых два года держать незамеченными чудесных коней в отцовом доме и целых пять недель скрывать во дворце перо Жар-птицы. Все эти два года и пять недель он внутренне пребывал спокойным и счастливым, живя там, где ему и хотелось, живя в одном пространстве со сказкой. Спальник с царем уличили его в том, что он пользовался дворцовыми привилегиями, сладко ел, много спал и почти не работал, он не пожелал следовать придвор­ным нормам поведения. Он так и не начал жить так, как принято при дворе и как живут остальные царедворцы. В доме отца Иван отстаивал свое право жить не тем, чем жи­ли остальные крестьяне, но пользоваться при этом результатами труда семьи. Здесь, при дворе он снова ставит себя в изолированное и приви­легированное положение, а от него вновь требуют доказать, что он дейс­твительно имеет на него право. Может быть, чувствуя себя в глубине души царем, Иван постоянно пытался тем или иным способом поставить се­бя выше остальных. Для этого он изобретательно ставил других людей перед необходимостью работать вместо себя. Это вызывало закономерный протест. Противники снова и снова начинали против Ивана войну, в которой раз за разом вы­ходил победителем он. Нападки на него продолжались до тех пор, пока не сумел он победить всех и стать наконец-то тем, кому все почитают за честь служить, стать царем.
       Сон в сказках Пушкина и Ершова
       Ивана вело по жизни не стремление к выгоде и не потребность неп­ременно получить что-то любой ценой, без зазрения совести отняв это у другого. Ему было просто весело, занятно и любопытно забавляться всем тем, что попадалось на его пути. Ему нравились бесполезные дары судь­бы, он по-детски любил поиграть в них. Он не мог отказать себе в удовольствии покрасоваться в об­нове или полюбоваться на что-то необычное. Он очень не любил ссоры, дра­ки, разбирательства, но при каждой нанесенной ему обиде изо всех сил старался постоять за себя сам. Он не искал защиты, не подлизывался, не раболепствовал перед тем, кто сильнее. Он был находчив и в каждой ситуа­ции стремился поставить себя так, чтобы последнее слово оставалось за ним.
       Ему лично нужны только две вещи, чтобы никто его не трогал и не мешал ему вволю спать. Такое довольно-таки странное условие ставит он перед царем в момент поступления на службу во дворец. Он выставлял требование не будить себя до срока не только из-за пристрас­тия к ночным бдениям возле драгоценных лошадок. Иван решился прикинуться соней, чтобы не выдать ненароком свою новую тайну.
       Состояние сна постоянно описывается в сказках Пушкина, но в каж­дой сну отводится своя роль, свое время и приписывается своя значи­мость. В каждой сказке слово сон употребляется со своими эпитетами и в своем контексте. В Сказке о мертвой царевне и семи богатырях, напри­мер, при описании сна не употребляются обыденные слова, там о сне го­ворят так, как сейчас принято говорить о смерти, там отходят ко сну, там не могут восстать ото сна, смерть называется вечным сном, а состо­яние опустошенности, депрессии - сном пустым.
       В Сказке о рыбаке и рыб­ке слово сон вообще не употребляется ни разу. Дадон в Сказке о золотом петушке спит два года подряд, но Пушкин называет это его состояние по­коем, от которого он с трудом пробуждается и которым спешит забыться при первой же возможности. Самые неприятные дни в его жизни наступают тогда, когда он вынужден забывать про сон. В Сказке о царе Салтане впервые упоминаются сновидения, сны начинают наполняться грезами, а чтобы они не мешали земной жизни, их приходится отбрасывать, "отрясая грезы ночи" при пробуждении. Таким сном, который был почти ре­альностью, спал Гвидон на чудесном острове после того, как его вынесла туда вольная волна. В финале сказки измученного жизнью с бабами царя Салтана полупьяного кладут наконец-то спокойно спать. Балда спит мало, но спит ежедневно, как привыкли спать мы. В этой сказке впер­вые говорится про сон, как про насущную постоянную потребность. Сон здесь непременный и ежедневный жизненный ритуал.
       В сказке Ершова о состоянии сна говорится очень много и именно такими словами, какими мы говорим об этом сегодня. Герои сказки пробуждаются, высыпаются, зевают, их бу­дят, они дремлют, они нуждаются в ежедневном месте для ночлега. Наряду с этими в сказке употребляется и множество других обыденных для нас слов и выражений, из которых следует, что сон был регулярным и скорее всего сопровождался сновидениями. Ведь стремился же за­чем-то Иван все свое свободное время спать. Он делал это не только до­ма, где над ним посмеивались, но и в царском дворце. Наверное, были его сны интереснее тех обильных развлечений, которые мог позволить се­бе ражий парень с достатком, живущий в большом городе и занимающий бо­ярскую должность.
       Что такое сновидения мы не знаем достоверно и по сей день, хотя треть своей жизни спим и иногда видим во сне такое, что по яркости и субъективному ощущению может превосходить впечатления от событий ре­альной жизни. Состояние сна неоднородно и, быть может, самой загадоч­ной, является в нем фаза так называемого парадоксального сна, в кото­рой активность головного мозга даже выше, чем в состоянии бодрствова­ния. Эта фаза появляется только у теплокровных, начиная с птиц. У кош­ки, которая является чемпионом в этой области, фаза парадоксального сна длится в два раза дольше, чем у человека и в пять раз дольше, чем, например, у курицы, домашнего представителя пернатых, которые первыми на эволюционной лестнице были наделены фазой парадоксального сна.
       Странный зверь кошка, она живет бок о бок с человеком, но часто так и остается для него полнейшей загадкой. Она, кажется, не способна ни на подобострастие, ни на преклонение перед хозяином. Нет у нее и чувства страха перед теми, кто сильней и больше, она обладает огромной потреб­ностью в ласке и старается вести себя так, чтобы обрести в любой ситу­ации не доминирующее положение, а наибольший комфорт. Способность кош­ки ориентироваться и ночью не хуже, чем днем, поставила ее во многих сказках на роль традиционно черного животного, пособника темных сил.
       Может быть, народная мудрость в чем-то права, кошка действительно от­лично уживается в том пространстве, где людям немного не по себе. Она накоротке с темнотой, а ночью видит, как днем. В этом и во многом дру­гом кошка ощущает свое превосходство перед людьми и не потому ли она так часто лишь снисходит к ним, понимая, что вход в ее мир им заказан и ее уровень видения мира людям недоступен.
       Не так ли, как кошка, ведет себя по отношению к людям и Иван, не подпуская их к себе, не доверяя им, не лебезя ни перед кем, даже перед самим царем. Он, как и кошка, видит ночью не хуже, чем днем и демонстрирует нам это, когда ловко и бесшумно двигаясь, обходит по кругу ночное поле. Как напоминает это поведение вышедшего на охоту зверя, который прекрасно ориентируется в темноте и прежде, чем сесть в засаду в ожидании грядущей ночной поживы, обозначает, помечает границы собственной территории. Для того, чтобы удержаться на спине кобылицы в ее неистовой ночной скачке, надо было обладать потрясающим, нечелове­ческим чувством равновесия, которым также наделена кошка. Как и она, Иван владеет и такими уникальными способностями, как мгновенное, пол­нейшее расслабление, внутренний безмятежный покой, отсутствие страха перед высотой, умение не потакать чувству уничижения. Как и кошка, Иван обладает высокой живучестью и старается выбрать самое теплое место в помещении, предпочитая даже в летний день лежать на печи. Подобно кошке, лег­ко и привычно забирается Иван на печь и мгновенно, не об­ращая внимания на разговоры и понукания домочадцев, засыпает. Он ста­рается, как и она, спать всякий раз, когда нечего делать, как и она, он не теряет при этом физической формы. Он умеет не дряхлеть и слабеть в бездействии, а копить и концентрировать силы на будущее.
       Сон и сновидения
       Поспать и посмотреть сны любил не только Иван, многие великие лю­ди получили в сновидениях озарения в науке, искусстве, творчестве. Так, во сне Менделееву явилась его периодическая система элементов, химику Кеккуле формула шестичленного цикла бензола в виде двух змей, сплетенных в кольцо. Грибоедову приснился первый акт его комедии "Горе от ума", Данте привиделись картины рая, ада и чистилища, режиссеру Уэсу Крейвену - кисть руки с лезвиями вместо пальцев, которой он потом наделил своего Фредди Крюгера. Об озарениях во снах писал Пушкин, во сне слышали свою музыку многие величайшие композиторы, видели будущие картины великие живописцы, например, Сальвадор Дали. Проснувшись, легко забыть, растерять в суете дневных мыслей увиденное, услышанное и понятое ночью, поэтому те, кто научились общению со сновидениями, держали рядом с по­душкой письменные принадлежности, а Сальвадор Дали сразу же изображал то, что видел во сне.
       После ночного сна с героями нашей сказки происходят многие важ­ные и даже переломные события. Тотчас по пробуждении царя к нему явились и городничий для доклада о появлении в городе роскошных коней, и спаль­ник с доносом на Ивана, скрывающего самосветящееся перо. Поутру, когда царь еще не вставал, привез ему Иван и саму птицу, и девицу, и ее по­терянный перстень. В жизни Ивана многое также произошло сразу же после его побудки: дважды прямо со сна предстает он перед царем по доносу завистливого спальника, едва проснувшись, едет в три своих кругосвет­ных путешествия на коньке, ранним утром идет он на царский двор для последней царевой службы - купания в кипятке. Сказка показывает нам, как счастливый и безмятежный сон сменяется и для царя, и для Ивана действительностью, но оба героя ведут себя в ней совершенно по-разно­му. Ивану приходится немедленно действовать или принимать с помощью верного конька спасительное решения, а царь сразу же начинает кричать, угрожать, требовать доставки нового чуда или наслаждаться только что обретенным сокровищем.
       Когда человек с головой погружен в решаемую им проблему, когда она занимает его и днем, и ночью, тогда сон для него не является отды­хом, он становится продолжением той работы, без которой немыслима жизнь. Творческий человек всегда в чем-то первый и потому ему просто не на что опереться и не у кого спросить совета. Само небо приходит к нему на помощь и отвечает на его вопрос или помогает в создании музы­кальной, стихотворной или иной земной формы. Ивана на печи или царя на ложе ничто земное не интересует, они ничего не делают и пребывают в состоянии полусна-полуяви и отделить одно от другого им непросто. Сказка заставляет обоих окончательно проснуться и стать лично заинте­ресованными в происходящем. Иван делается не простым исполнителем царской воли, а царь не только созерцателем нового приобретения. У обоих героев просыпается одно и то же желание, каждый начинает доби­ваться любви Царь-девицы.
       Иван - помеха для всех
       Рассудительные братья не смогли защитить ту землю, которой прак­тически уже владели. В мечтах своих они давно уже прикидывали, как поделят ее между собой, что будут делать на ней по собственному усмотрению. Им хотелось утвердиться, стать самостоятельными и проявить себя. Им было важно, чтобы деревенское общество признало в них рачительных хо­зяев. Иван не снисходит до общественного мнения, и у него нет надежды на владение родовым наделом, но именно он безоговорочно идет на его ох­рану и защиту. В те августовские ночи происходит схватка не только между Иваном и кобылицей, происходит соревнование между тремя родными братьями и каждый перед лицом всевидящего неба демонстрирует, на что он годен. Утром они снова займут свое место в семье и по-прежнему предстанут перед людьми такими, какими те их привыкли видеть.
       После ночного дозора ничего как будто бы не изменилось в доме, но с этого момента начался для Ива­на отсчет нового времени и его отмежевание от старших сыновей отца и родной семьи в целом. Братья легко, без колебаний, дружно, не сговариваясь, предали родную землю, как не раз предавали перед лицом отца и всей деревни Ивана. Позже они продолжат свою жиз­ненную линию и еще раз втихомолку обманут младшего брата, украв его коней. Гавриле и Даниле важным представляется только то, что скажут про них на селе, как расценят их поступки люди. Они не желают знать иного суда и иной меры. Они не в состоянии понять, зачем делать то, чего никто не увидит, за что не похвалят, чему никто не позавидует, зачем делать что-то такое, что не может быть выставлено напоказ.
       Иван чужой для родни и ему совсем не интересно, чем отзовутся в людях его дела. Ему важно только то, пребывает ли он в согласии с самим собой и своим внутренним Я. Братья всегда вдвоем, они такие, как все, Иван всем чужой, всегда одинок и останется одиноким до появ­ления в его жизни конька, а в самом конце сказки Царь-девицы. Иван не верит никому на свете, он выучил с пеленок, что человеческое слово недорого стоит. Он понимает, что все вокруг, даже отец живут не по со­вести и правде. Все живут, подчиняясь и угождая чистогану, подводя все под своекорыстие.
       Дома все смеялись над ним, презирая его за то, что он слаб руками и не может исполнять тяжелую крестьянскую работу, что он иждивенец и пустомеля. По отношению к такому человеку суровые крестьянс­кие законы были неумолимы, каждым, кто не приносит пользы, можно без­застенчиво помыкать, а если подвернется такой случай, то и незаметно пожертвовать во имя общего, семейного блага.
       Иван сталкивается с предательством, оговором, несправедливостью и в царских хоромах. Завистники просто преследуют этого честного парня всю его жизнь, а он все время как будто подставляется, поддается им. Дома были братья, во дворце - спальник, дома были оговоры перед родным отцом, там - пред царем-батюшкой. Как будто старшие сыновья были род­ными отцу, а младший - чужой в отчем доме, как будто прочие царедвор­цы, хотя и никчемнее Ивана, все же являлись подданными царя, а он, несмотря на свою уникальную службу, все равно только нерадивый холоп, дурак и изгой. Везде жизнь его протекает по одной схеме, в которой он честен, а прочие лгут. Только миру их ложь милее его правды. Сдерживают свое слово, остаются при любых обстоятельствах верными ему не люди, а вначале кобылица, а потом ее сынок-горбунок, которого Ершов так и на­зывает "верный горбунок".
      
       Соревнование - движущая сила сказки
       В сказке постоянно возникают ситуации, в ходе которых соперничающие герои оказываются как бы на разных чашах весов. Каждому приходится пройти через испытания и на деле доказать, что он действительно заслуживает того, чем уже владеет или имеет право на владение тем, на что заявляет свою претензию. Это или имущество, или земля, должность, какая-то сословная привилегия, или брак по любви. Не единожды в сказке происходит разбирательство, в ходе которого из нескольких претендентов остается один. Он и становится истинным владельцем, хозяином, супругом. Восстановлению справедливости или установлению нового порядка предшествует борьба. Герои ставятся перед необходимостью действовать, развиваться, соперничать. Победа, в результате которой происходит перераспределение собственности, достается не тому, кто сильнее, а более умному и изворотливому, более честному и независимому.
       В первый раз мы сталкиваемся с этим, когда поле братьев начинает вытаптывать кобылица. Изо всей земли, принадлежащей деревне, кобылица почему-то выбрала именно эту. Она вызвала братьев на поединок, требуя подтвердить их способность защитить родную землю, а, следовательно, право на владение и пользование. Из троих двое оказались не способными на такой поступок, однако, надел достается именно им. Мужественный и смелый Иван остается в стороне от дележа, а через два года навсегда уходит из семьи.
       Иван одержал тогда дейс­твительно крупную победу над братьями, но не в их силах было дать ему достойный этой победы трофей. Крестьянский род, к которому принадлежат три брата, также не в состоянии ничем одарить Ивана. Он и так уже много получил от своего рода, это независимый характер, честность, отвага, трезвый ум и другие уникальные качества. Ивану не нужны были ни поле, ни дом, ни крестьянская доля, все это досталось Гавриле с Данилой, а Иван обрел освобождение от этого. Братьям выпала участь обрабатывать землю и жить по законам крестьянского мира. Изъяны из роду вон никчемного младшего брата, которого стыдились домо­чадцы, который позорил перед односельчанами всю семью, перед лицом высших сил вдруг обернулись недоступными для понимания холопов добродетелями. После этого род потерял право удерживать Ивана под собой и мешать его развитию.
       Унижая и подминая смелого Ивана, семья сводила всю его силу до своего уровня миропонимания. В результате принижения его достоинств семья получала право беззастенчиво ими пользоваться, присваивать его силу и талант. Иван, может быть, и сам не знал до той ночи, на что он способен. У него не было случая проявиться и доказать хотя бы себе, каким он может стать, если никто не мешает, не насмехается, не ставит на его пути заслоны собс­твенного мировоззрения.
      
      
      
       Проигравшему - расплата, победителю - трофей
       Как не могут жить в одном улье две матки, так не мог и Иван оста­ваться в отцовом доме после всего, что произошло с ним на поле. Одна­ко, хотя он и уходит ночевать к своим лошадкам, но в течение двух лет продолжает оставаться сыном своего отца. Только, когда кони выросли и обрели свою полную стать и красу, Иван нако­нец-то получает возможность окончательно выйти из своего рода, поки­нуть крестьянскую родню, откупившись деньгами от братьев. С этого момен­та трещина окончательно отделила его от рода отца, и он вступил на свое новое поприще, чему предшествовала еще одна проверка старших на чест­ность и порядочность.
       Они опять не выдерживают соблазна тихо взять чужое, а потом солгать отцу, они тайком крадут коней брата и не считают свой поступок воровством. На этот раз плутовство не сходит им с рук, младший брат с помощью конька уличает старших. Он всегда знал, каковы братья на деле, но у него никогда не было достаточно силы, чтобы поймать обидчиков с поличным, ска­зать об этом вслух и быть услышанным.
       Два человеческих старших брата крадут двух старших братьев-коней, а младшие брат и конь находят пропажу. Ситуация оборачивается на пользу всем шестерым. Братья не знают, что на этот раз борьба уже идет не как прежде, когда их было двое, а выступали они против одного. Те­перь численные силы соперников уравнялись, и борьба идет двое надвое, а за Иваном стоит его первый в жизни друг - верный горбунок. Благодаря его дару ясновидения, которому братьям нечего противопоставить, Иван ловит воров. Не умудренный в практических делах Иван не имел представления о том, на что еще, кроме игры годятся кони. По молодости своей он никогда в столице не был и понятия о том, сколько стоят великолепные кони, не имел. Посрамленные братья нехо­тя, через силу берут его с собой в город, где и происходит окончатель­ный разрыв Ивана с семьей. Наверное, когда старшие заявили о своем на­мерении продать коньков, Иван сразу же вспомнил, что и кобылица велела ему поступить с ними точно также.
       Во дворце Ивану приходится вступить в соревнование с боярским сы­ном, который исполнял до Ивана должность конюшего. Как и братья, спальник обкрадывает беспечного Ивана, который так и не научился стеречь свое добро. Ловкий царедворец докладывает о проделках холопа царю. Вина Ивана очевидна, он владеет пером Жар -птицы незаконно, поскольку все, что найдено на царевой земле и не имеет настоящего владельца, по праву должно принадлежать хозяину самой земли, т.е. царю. Иван осмели­вается по своей крестьянской привычке лгать государю. Перед лицом челяди он смело заявляет ца­рю, что пера у него нет.
       Еще каких-то пять недель назад он бросил братьям: "хоть Ивана вы умнее, но Иван-то вас честнее", а сегодня ему самому приходится идти на заведомое искажение истины. За это ему при­ходится поплатиться своим относительно независимым положением царского выдвиженца. Оскорбленный в своих лучших побуждениях царь, а с его лег­кой руки весь двор начинает называть Ивана так, как называли его дома - дураком. Более того, Ивану теперь нечего возразить на лживое утверж­дение спальника о том, что он якобы "похвалялся" доставить во дворец и саму Жар-птицу. Ему приходится отправиться на ее поимку не только для того, чтобы остаться в живых, но и чтобы доказать, что он по праву за­ведует всей царевой конюшней, что он сильнее спальника.
       После поимки птицы он, вопреки ожиданиям спальника, не только не слетает со своей высокой должности, но и получает новую, еще более престижную. Иван стано­вится приближенной к царю особой, стременным. При этом он все еще остается в пределах досягаемости для боярского сына и тот де­лает его своей мишенью для уже абсолютно голословных нападок. Иван так ничего и не понял в придворном этикете, он по-прежнему заботится толь­ко о том, чтобы его оставили в покое. Он не пытается ничем защититься от завистника, никак не выражает своего отношения к нему, он ведет се­бя так, как будто никто на него и не думал нападать. Он не интересуется спальником и снова ставит себя вне норм дворцовой жизни.
       После появления во дворце Царь-девицы спальник теряет право на новые злодеяния в отношении Ивана. Энергетический уровень, на который сумел подняться вчерашний мужик, становится выше уровня боярского сы­на, а сам Иван не доступен более его козням. Теперь проверки ему уст­раивает будущая супруга и царица. Это по ее наущению царь отправляет холопа по довольно-таки туманным адресам на небо и под воду. В двух последних испытаниях противостоит Ивану уже сам царь.
       Игра с ним, как и со спальником, длится два кона и оба раза Иван переигрывает соперни­ка. Прекрасная дама выступает в этой игре не только трофеем, она явно подыгрывает Ивану особенно после того, как Месяц-мать благословляет ее на брак. Оба будущих супруга оказались в подчинении, в плену у глупого царя. Они стали заложниками его неуемных капризов и неограниченной власти. Тогда девица посылает Ивана найти управу на самодержца у небожителей. Выше царя на земле нет никого, но небо всегда выше земли, а сверху видно все, причем намного лучше и яснее.
       В последнем своем путешествии Иван разрешает и еще два несправед­ливых дела. Он возвращает свободу трем десяткам кораблей, которые были незаконно, без Божьего веления проглочены царем подводного царства Китом. Он изымает у моря неизвестно как попавший туда перстень царь-де­вицы и возвращает его хозяйке.
      
       Подъем и спуск, будущее и прошлое
       Удел человека ходить, птицы - летать, рыбы - плавать. Сам собой чело­век не может преодолеть заоблачные высоты и морские глубины, он огра­ничен в своем перемещении по земле ее рельефом. Горы задают высоту подъема, а впадины - глубину спуска. Ско­рость человека весьма умеренна, но природа помогла пешеходу ускориться, она создала лошадь, и человек стал всадником. Лошади не могут летать, а среди птиц не существует такой, чтобы могла подняться с седоком в воздух, длительный спуск людей под воду также невозможен. В нашей сказке чело­веку покоряются и высоты, и глубины, для этого в ней действуют говоря­щие человеческим языком кони и рыбы, которые могут улетать в подне­бесье, неся на себе всадника или достать вместо него из морских глубин то, что ему потребно.
       Иван становится царем, покорив высоту и глубину, поднявшись на небо и спустившись на самое дно моря. Царь не знал, ког­да в гневе кричал Ивану, что сможет достать его даже под водой и там посадить на кол, что в скором времени отправит верного холопа туда, в самую глубину искать глубоко запрятанный там перстень будущей царицы своего царства.
       Обычным, занятым повседневностью людям недосуг поднимать голову от земли, их путь, как путь двух братьев, отправившихся продавать коней в го­род, можно описать с помощью двух координат. Полет или погружение под воду происходит не в плоскости, а в объеме и для его описания двух ко­ординат уже недостаточно. У плоского, приземленного человека, не способного взлететь или ощутить всю глубину мира, отпущенных ему при­родой сил едва хватает на сегодня, на текущий момент жизни. Будущее время подвластно тому, кому дано увидеть мир сверху. Взгляд с высоты преображает мир. Оказывает­ся, что представлявшиеся случайно разбросанными чьей-то поспеш­ной рукой по земле леса, поля, деревни, дороги и города, подчинены особому, прекрасному порядку. Летящий над землей с удивлением обнаруживает завораживающее чередование прямоугольников и квадратов человеческих угодий с извилистыми очертаниями берегов водое­мов, созданных природой.
       От подъема, как и от предвидения у человека не должна закружиться голова. Он должен научиться рассказывать людям и о том, что над ними, и о том, что будет завтра на доступном языке и только, если они поп­росят его об этом, чтобы ненароком не навредить. Так было во всех сказках. Царевна-лебедь с нетерпением ждала, когда Гвидон обра­тится к ней с вопросом, когда спросит о том, о чем она давно знала, когда предложит сделать то, что она давно умела. Даже принять человеческий облик без его просьбы она не могла. Горбунок тоже молчит обо всем, что знает и только после слезной просьбы своего кумира сообщает, как и где, с помощью каких уловок можно получить чудеса и тем спасти жизнь обожаемого Ивана.
       В обеих сказках человеку отводится удивительная роль. Это он определяет тот момент, когда пора начинать действовать, когда мир уже созрел для получения нового чуда. Именно человеку дается право включить часы, на­чинающие отсчет времени жизни по-новому в окружении того, что вчера было неземным, недоступным, невиданным чудом, а сегодня становится привычной обыденностью. Человек находится между небом и землей, он стоит прямо, как дерево, голова его устремлена в небо, ноги в землю, а тело умеет воспринимать восходящий от земли и нисходящий с неба энер­гетические потоки. Человек умеет не сгибаться под их напорами и не вмешиваться в их течение. Он дает им возможность беспрепятственно об­мениваться силой, предоставляя для этого самого себя.
       Высота сродни будущему, а глубина прошлому времени. Спуск ниже нулевого уровня, спуск под воду позволил Ивану прикоснуться к тем да­леким временам, когда все живое обитало в воде. Тогда все, как рыбы, владе­ли искусством перемещения в объеме. Этим даром пришлось впоследствии пожер­твовать, чтобы обрести новый дар: встать в полный рост и передвигаться на собственных ногах. Спуск подчас труднее, чем подъем, а уход в прошлое, беспристрастное проникновение в то время, которое уже не вернется, требует подчас больше мужества, чем трезвый взгляд в будущее время.
       Обычно мы не замечаем, не вспоминаем все то, что идет к нам из времен, бывших ранее нас. Однако все, что предшествовало нам, поддерживает нас, являясь нашим фундаментом и основой. Мы привыкли к нашему прошлому, оно возникло для нас как данность с само­го рождения и даже еще раньше. Нам не хочется копаться в тех прожитых нашими предка­ми делах, которые оставили неприятный след в нашей семье. Однако без стирания этого следа то прекрасное будущее, к ко­торому мы так стремимся, подчас невозможно и недостижимо.
      
       Ерш - подводный двойник Ивана
       Вряд ли Иван знал о том, что происходило под водой, пока дожи­дался, сидя на морском берегу, когда же Кит исполнит обещание. Откуда ему было знать, что подводный мир является одним из отражений мира земного, что в нем тоже есть царь, бояре, подводная канцелярия, суд, приказ и все, к чему давно привыкли люди на земле. Как и наверху, внизу все держится на маленьком и незаметном, на том, кем все помыкают, кого не ставят ни в грош, на самой крохотной, невидной рыбке, без которой вся подводная государственная структура ничего не стоит. Он один единственный не только знает про все, но и может быстро и сноровисто, не требуя взамен даже похвалы, все исполнить и устроить.
       Ерш-задира в чем-то напоминает Ивана, а в чем-то является его полной противоположностью. Дерзость и непокорность Ивана проявляются только в его опрометчивых, свободолюбивых высказываниях, но он не любит и не умеет драться. Ерш не дает никому спуску не только на словах, он выискивает любой повод, чтобы придраться, задеть, начать первым. Он, конечно же, всегда дает своему обидчику сдачи. С забиякой-ершом предпочитают не связываться даже слуги самого царя Кита, а Иван постоять за себя перед царской челядью не умеет. Ему трудно дать отпор обидчикам и первой его реакцией на вопиюще несправедливое отношение к себе являются слезы и сетования. Он терпеть не может доказывать свою правоту кулаками. Без защиты, поддержки и совета горбунка противостоять оговорам и лжи он ока­зывается не в состоянии.
       Всякий раз, когда недруги находили у Ивана какую-нибудь невидаль, братья - коней, спальник и царь - перо, возникали в его жизни тяжкие проблемы. Иван не знает, что ему делать с личной собс­твенностью и стоило только ей появиться, как немедленно сыпались на голову парня беды. Иван понятия не имеет, на что, кроме игры и любования годятся роскошные кони. Он не знает, как извлечь из имущества выгоду или привилегию. Он умеет только радоваться, как дитя, красоте того, что попало ему в руки. Он часами играет в своих лошадок и наслаждается излучающим свет пером птицы Жар. Он не стремится поступить с ними по правилам, как положено: продать и нажиться, преподнести царю и приобрести почет, признание, расположение в глазах самодержца.
       Не случайно он вынужден прятать свое достояние от лю­дей и от света и пользоваться им тайно, по ночам. Путь корысти никогда не привел бы Ивана на трон, парень растратил бы себя в борьбе с домочадцами и царедворцами. Иван не унижается до таких не настоящих соперников. Он выбрал себе одного, но самого достойного и могущественного противника, царя. В сражении с ним тактика мелкого, неуемного задиры, каким был ерш, оказалась бы проигрышной. Для победы над самодержцем надо было вначале внутренне стать таким, каким должен быть царь. Когда Иван добивается этого, то его восхождение на царский трон происходит уже как бы случайно, незаметно, естественно, само собой.
      
       Ненависть старших детей к младшим
       Когда на ночном привале братья увидели вдалеке свет, то подумали, что это горит в ночи костер разбойников. Они отправили туда Ивана в полной уверенности, что видят его в последний раз. Накануне они быстро сговорились, как украсть лошадок дурня, а еще раньше не раз действовали в полном согласии, подставляя Ивана и представляя его в неприглядном и глупом виде и в черном свете перед отцом и всей дерев­ней. Они давно уже порешили всеми средствами сжить его со свету и де­лали все возможное для этого, но только сейчас средний Гаврило произ­носит наконец-то вслух то, что было на уме у обоих, что если пропа­дет дурень, наткнувшись на костер лихих людей, то это будет ему поде­лом.
       Мы уже сталкивались в Сказке о царе Салтане с непримиримой враж­дой старших сестер по отношению к самой младшей. Ей повезло в жизни больше, чем им, она сделалась царицей. Тогда обойденные судьбой стар­шие сговариваются против более удачливой младшей, а мать всецело вста­ет на их сторону. Здесь положение несколько иное, двое имеющих все ви­ды на родовое имущество и землю старших, сговариваются против треть­его, убогого и слабого. Положение отца в этой сказке двойственно, с одной стороны он пока что хозяин дома и земли, а с другой - неважный работник, больной, старый человек, которым поэтому дозволено помыкать, как уже не приносящим в хозяйстве пользы.
       На старости лет отец получил утешение и по­дарок, любовь и нежность к последышу. Все эти чувства были усилены схожестью доли отца и Ивана в семье. Оба они, стар и млад не в силах были исполнять тяжелый труд земледельца и ездить для продажи пшеницы в город, а потому зависели от старших, путевых и деловых братьев. В де­ревне о людях судят потому, какой вклад вносят они в добывание хлеба насущного, а кто не работает, не имеет права и есть, он лишний. В Сказке о царе Салтане лишним, обреченным на уничтожение становится наибо­лее сильный, значительный член рода, возвысившая фамилию царица. Здесь все ополчились против наиболее слабого и беззащитного, но общим для обеих сказок является то, что семья пытается уничтожить всякого, кто уродился из роду вон. Она настроена на это, независимо от того, каким, более слабым или сильным, чем они, оказался их сородич, отщепенец и чужак.
       В обеих сказках родители принимают сторону своих старших детей и приносят в жертву младших, только у Пушкина это происходит в явной, а в нашей сказке в неявной форме. В обеих сказках старшие едва не сжива­ют со света младших. Обреченные судьбой на безбрачие и бездетность, старшие сестры царицы, наверное, изводили мать, без устали укоряя ее за то, что они вынуждены работать руками, а в это время неженка прох­лаждается в своих покоях. Гаврило с Данилой день-деньской демонстриро­вали отцу, сколько они трудятся, пока Иван без дела валяется на печи.
       Приземленные старшие дети дружно внушали отцу в сказке Ершова и матери в сказке Пушкина, что как родители, они несостоятельны и неполноценны. Дети прививали родителям комплекс вины, дочки обвиняли мать в том, что из-за того, что она потакала младшей, не держала ее в строгости, не выдала замуж первыми их, они теперь остаются жить вековухами. Сыновья попрекали отца за то, что у них нет денег, чтобы жениться и жить, как люди. Если бы не было в доме младшего, если бы отец наконец-то заставил Ивана работать, как все, а не читать книжки и рассматри­вать по целым дням картинки, то достаток в семье был бы иным. Родители под давлением их силы, молодого напора и беззастенчивой наглости вы­нуждены были соглашаться с этими обвинениями. В обеих сказках старшие представители рода не пытаются предпринимать честные и открытые дейс­твия, примирять детей, поддерживать в доме согласие, любовь, мир и взаимоуважение. Они не тратят свои душевные силы на совершение такой нелегкой работы, они идут по пути наименьшего сопротивле­ния.
       Старшие дети и родители в сговоре против младших Отец братьев не сумел взять на себя ответственность за семейные дела. Всегда легче ничего не предпринимать самому, а найти козла отпущения. Вот старик и перекладывает вину за то, что творится в доме, за бедность, неустроенную судьбу старших детей на младшего, на того единственного на всем белом свете, на кого это можно беззастенчиво переложить. Это дает старшим все основания не це­ремониться более в отношениях с ним. Старшим именно это и было нужно. Теперь они получили право не только на семейное имущество, в котором должна была быть доля и младшего тоже, они получили право на нечто значительно большее, на силу собственного рода и его благоволение. Всем этим они обязаны были поделиться с младшим, когда тот появился на свет, но делиться чем-то с отпетым дурнем просто грешно: все равно все, что ему дадут, не пойдет впрок и неизбежно пропадет пропадом.
       Энергия рода должна распределяться между всеми его членами, а без мнения старейшего, которым в данном случае был отец сыновей, в этом распределении обойтись невозможно. Жизненная энергия всегда в дефици­те, она, как вода в пустыне, а старейший, как ее страж. Это в его воле или открыть посильнее, или перекрыть задвижку на живительном потоке силы, которая из единого семейного русла поступает к каждому из членов рода. Старейшему дано право выносить свое подчас нелицеприятное суждение о каж­дом. Оно может встать преградой на пути родовой силы даже тогда, когда родитель излишне строг.
       В ре­зультате этого суждения, произнесенного по разумению старейшего и в соответствии с его правдой, развитием и понятием о жизни, сила отпус­кается каждому на то главное дело, для которого живет семья. Этим де­лом в сказке было продолжение и упрочение крестьянского рода старика, рождение и воспитание тех, кто способен доделать то, чего он не успел. Для дру­гих дел, выходящих за рамки родовой программы, требуется иной, неподв­ластный старику уровень силы.
       До определенного момента род старика из сказки Ершова и Бабарихи из сказки Пушкина помогал развиваться своим младшим отпрыскам - дураку и будущей царице. По ходу действия этих сказок оба рода незаметно становятся камнями преткновения на пути Ивана и царицы с царским сыном Гвидо­ном. В какой-то момент не способные развиваться старшие братья и сестры, намеренно опорочив и унизив младших, заставляют родителей безоговорочно принять свою сторону. После этого они узурпируют право безраздельно и безнаказанно пользоваться всей энер­гией рода. Они не принимают в расчет младших и не заботятся о том, выживут ли они на том голодном пайке, на который оказались обречены.
       Тем самым младшие оказываются перед суровой дилеммой. Можно вопреки собственной судь­бе стать похожими на старших, принять их уклад и систему цен­ностей, разделить интересы и тогда болеть, слабеть, а то и, став коз­лом отпущения, оставить этот свет. Можно найти иной более мощный источ­ник энергии, способный укрепить их на ином, отличном от породившего их рода жизненном пути. Новаторский выбор младших становится неизбежным еще и вследствие того, что род в лице родителей и их старших детей добровольно отказывается, отрекается от выскочек.
       Для осуществления тайного плана в отношении младших старшие дети пользуются безошибочным приемом, на который так легко ловятся стари­ки-родители. Взрослые дети, по сути, навсегда остаются нес­мышлеными, зависящими от чужого мнения и авторитета, не способными на самостоятельное решение подростками. Они без конца капризничают, демонстрируя от­цу с матерью, что сами своим умом, своими силами и своим доходом про­жить не в состоянии. Они культивируют в себе черты инфантильности, слабости, неустроенности, а родители с неутоленным родительским инстинктом ведут себя, как слабые певчие птицы, в гнезде которых оказался подки­дыш кукушонок. Птицы, видя его никогда не закрывающийся рот, просто обязаны сделать все, чтобы он наконец-то закрылся, только после этого они могут успокоиться и заняться собой и собственным прокормом. Они стараются изо всех сил, а ему все мало того потока пищи, которым они безуспешно пытаются наполнить ненасытный клюв велико возрастного верзилы. Привыкнув только брать, он никогда не благодарит, а еще громче требует, чтобы рог изобилия был всегда направлен только в его сторону.
       Родители, глаза которых застилает чрезмерная забота о взрослых детях, боятся вывести их из затянувшегося периода детства. Им не уда­лось научить детей жить своим умом, им страшно поставить их на собс­твенные нетренированные ноги. Ноги могут подкоситься, чадо ушибется, а ответственность за это ляжет на родителей. Тогда всем вокруг станет ясно, что хорошими отцом и матерью они так и не стали и потому так и не сумели выполнить одно из главнейших предназначений человека.
       Стар­ших детей родители производят на свет в более юные годы, когда они за­няты друг другом, созданием семейного очага и достатка в доме. У моло­дых родителей часто не оказывается ни времени, ни потребности ласкать и нежить деток. Чтобы научиться любить, надо попробовать, что такое любовь с младых ногтей, а если этого не случилось, то состояние детства может так и не завершиться и растянуться на всю оставшуюся жизнь. Старшие дети появляются у молодых и здоровых родителей, а поэтому, как правило, обладают более крепким здоровьем и не так нуждаются в роди­тельской опеке, как последыши. Видя, насколько больше нежности и любви уделяется более слабым и болезненным младшим, старшие невольно стремятся стать менее самостоятельными, чтобы родители, пусть в ста­рости, но пожалели и их, чтобы хоть когда-то, хоть в зрелые годы, но все-таки получить свою порцию родительского тепла. Для этого они осознанно или несознательно уничтожают младших. Старшим порой кажется, что во всех их несчастьях ви­новаты именно они.
       Есть и еще одна причина, по которой всем: и детям, и родителям выгодно такое положение вещей. Дело в том, что чем дольше дети зависят от родителей, тем дольше долж­на продолжаться жизнь самих родителей. Отец с матерью просто не имеют права покинуть беспомощных деток на произвол судьбы и оставить их в этом мире без поддержки. Если отец с матерью перестанут руководить взрослыми детьми, помогать им и обслуживать их, то так и не состоявшиеся дети будут обречены. Жизнь такой семьи идет как бы по замкнутому кругу. Всех устраивает, чтобы развития не происходило, чтобы родители не старе­ли, а дети не взрослели.
       В нашей сказке Гаврило с Данилой, которых отец уверенно величает молодцами, так и не научились отвечать за свои поступки, заботиться о хлебе насущном и охранять его. Выйдя из-под отцовой крыши одни в тем­ную ночь, братья оказались не готовыми к самостоятельным действиям в непредвиденной ситуации. Они надеялись в жизни только на отцово иму­щество, счастливый случай, плохо лежащее чужое добро или клад, а не на силу своих рук. Их смекалка не шла дальше лжи, воровства и пьянства, они не представляли, как можно "мыкать век" без этого и не видели в этом пороков, они давно уже срослись с ними. Тем же живут и старшие сестры царицы в Сказке о царе Салтане. Они не брезгуют мошенничеством, оговором, подлогом, не зная иного пути для обеспечения своей жизни. В обеих сказках все силы старших детей направлены на безраздельное владе­ние отцом или матерью, а, следовательно, и каналом родовой силы.
      
      
       Страх и ужас - спутники раба
       Данило и Гаврило понятны отцу, они похожи на него и не только семья, вся деревня давно махнула на Ивана рукой, все взяли сторону старших. Иван чужой в родном доме, однако братья не чувствуют себя ря­дом с ним уверенно, а в их тоне всегда сквозит нервозность. В крепост­ной деревне отец и братья Ивана, как по статусу, так и по сути своей являются холо­пами и никакие волшебные обстоятельства, возникающие в сказке, не мо­гут изменить этой, передаваемой из поколения в поколение психологии зависимого, подневольного человека.
       Раб обязан уметь безропотно уни­жаться перед тем, кто сильнее и беззастенчиво унижать того, кто сла­бее, чем он. Раб должен обходиться минимумом имущества, весь излишек он обязан отдавать хозяину, рабу не полагается лишней энергии, ее отпу­щено ровно столько, чтобы прожить. Холопский мир устроен так, что ничего сверх самого насущного получить честным, законным путем не­возможно. Можно только украсть, сплутовав и обманув либо хозяина, либо другого холопа, того, кем в настоящее время дозволяется помыкать. Раб либо испытывает чужое давление, либо давит сам, он находится в состоянии беспричинного беспокойства и вечного страха, оттого что мо­жет быть задавлен еще больше, а поэтому всегда занят поиском тех, на кого может безнаказанно оказывать давление.
       Рабу не до веселья, он утомлен самим фактом жизни. В сказках Пуш­кина многим героям-господам было также невесело жить, они испытывали разнообразные отрицательные эмоции: тоску, печаль, гнев, злобу, испуг, зависть, грусть, уныние, но именно страх охватывал героев только двух сказок: Сказки о золотом петушке и Сказки о попе и о работнике его Балде. Еще в двух, в Сказке о мертвой царевне и в Сказке о рыбаке и рыбке действующие лица испытывали испуг, но быстро стравлялись с ним и начинали говорить и действовать.
       Только герои Сказки о царе Салтане не были подвержены ни страху, ни испугу, хотя царица, например, могла бы испугаться, когда оказалась с сыном в замкнутом темном пространстве просмоленной бочки в безбрежном море без надежды на спасение. В Сказке о попе слово страх встречается один раз, когда поп со страху корячится, завидев Балду с оброком, полученным от чертей, а в Сказке о зо­лотом петушке - неоднократно. Это страшный шум, который вызывал в сто­лице крик петушка, страшная картина гибели сыновей царя. Здесь люди, поставленные на грань войны, на грань жизни и смерти, привыкли проводить дни в страхе. В сказке Ершова говорится о страшном ненастье, страшной тяжес­ти, царь страх, как хочет жениться, старший брат Данило со страхов прячется на сеннике. Средний, Гаврило, выйдя ночью в дозор, испытывает последнюю, предельную степень страха - ужас и жуть, а вот из героев сказок Пушкина в эти тяжелые, угнетающие личность состояния не оказал­ся повергнутым никто.
       Испуг во всех сказках быстро проходит, с ним героям как-то удает­ся справиться самим, а страх в сказках Пушкина и Ершова надолго пара­лизует волю, мешая думать и трезво оценивать происходящее. Пуга­ются герои чего-то конкретного, страшатся же, сами толком не понимают чего. Страх иррационален и настигает героев лишь тех сказок, где люди живут скученно, а жизнь и здоровье одних находится в законной, дозво­ленной власти других. Героям этих сказок Пушкина позволяется между де­лом покалечить или убить ближнего, так поступает мужик Балда и царь-самодержец Дадон, напоминающий царя из сказки Ершова. Совершив преступления, герои остаются уверенными в собственной правоте и праве покарать другого. Балда уходит из дома попа абсолютно спокой­ным, с чувством выполненного долга, его некому ни осуждать, ни наказы­вать. Дадон также не подвластен людскому суду, и за смерть скопца мстит птица, петушок.
       Действие каждой из этих двух сказок Пушкина происходит в городе, собравшем множество людей. Это базар в Сказке о попе, столица и войско в Сказке о петушке. В обеих сказках действуют или подневольные труже­ники, или лишенные собственной воли солдаты. Одними по праву помыкает поп, а другими - царь Дадон. Оба эти стоящие вне общества героя поги­бают от небольшого повреждения головы, одного щелкает по лбу мужик, а другого клюет в темя петух. После того, как идейный столп общества поп и глава государства Дадон, получили по голове, люди освобождаются от их главенства.
       В обеих сказках лидеры обладали правом унифицировать людей и тогда они станови­лись похожими и даже одинаковыми, поскольку теряли дар самостоятельного мышления. Царь и поп как бы делали дырку в голове каждого и затем оказывали психологическое давление, вытесняя индивидуальные человеческие мысли. Каждый раз, когда раб пытался выйти из-под контроля, а мысли его начинали прокручиваться не по единственному раз­решенному хозяином сценарию, жертву охватывал страх. С другой стороны сами лидеры привыкли жить по шаблону и совсем отучились думать. Они давно уже стали рабами собственного привилегированного положения, попали в зависимость от паствы и войска. Им становилось страшно, когда нужно было принять нестандартное решение, когда они оказывались перед неизвестностью, когда ситуация выходила из-под контроля, когда они теряли авторитет и власть.
       Страх начинается с потери способности думать и адекватно поступать, а ужас останавливает всякую мысль и любое действие. Остановка мыслей возвращает людей к тому животному состоянию, когда они еще не обладали человеческим обликом и даром автономного мышления. В состоянии животного ужаса, человек снова ощущает себя зверем, который находится в полнейшей власти и зависимости от хозяина, но вдруг лишается его благоволения.
       Когда тот, кто давит на чужую голову, чувствует, что жертва пытается мыслить по-своему и освобождаться, то начинает усиливать давление, чтобы погрузить раба в состояние абсолютного отсутствия мыслей. Тогда даже вну­шенные мысли покидают несчастную голову и над ней нависает угроза по­тери разума вообще, сумасшествия, а вернее сказать, безмыслия. Может быть, поэтому гибель героев, которые привыкли навязывать собственные мысли другим, происходит в Сказках о попе и золотом петушке от существ, абсолютно не способных на мышление. Это чело­век-робот Балда и не обладающая человеческим разумом птица, золотой петушок.
      
       Неотвратимость наказания тиранов в сказках
       Дадон и царь из сказки Ершова похожи, как братья-близнецы: оба все дни проводят, лежа в постели, а каждый новый виток развития сюжета начинается одновременно с их пробуждением. Оба царя старики, оба влюб­ляются без памяти в юных красавиц, а с этого времени окончательно просыпаются. Оба погибают в финале на площадях своих столиц в мирное время без видимого врага. Сказки объединены еще и тем, что были опубликованы в одном и том же 1834 году.
       Иван также во многом похож на царя, но только разглядеть это в крестьянском парне, выросшем среди подневольных холопов, бесправных рабов, ниже которых стоят только жен­щины, трудновато. Кстати, женщин ни в семье Ивана, ни в деревне вообще, ни во дворце, ни в столице вовсе не видно. Безусловно, они там были, и кто-то делал женскую работу, рожал и воспитывал детей, пока муж­чины занимались своим делом, да только их мнением в этой сказке, как и в Сказке о золотом петушке, никто не интересовался и правом голоса они не обладали. В обеих сказках действует только по одной представитель­нице слабой половины человечества, зато каждая является не кем-нибудь, а царицей, причем абсолютно свободной, не связанной брачными узами, царицей-девицей.
       Царь-девица и шамаханская царица живут, не подчиняясь законам тех царств, в которые попадают по воле царей-стариков, они самостоятельны. Они, как бы мы сейчас сказали, эмансипированы. Они знают, как много стоят, чего хотят и как этого добиться, но их знания отличаются от знаний всех тех, кто их окружает. Они обладают иным, более совершенным пониманием и проникновением в истинную суть вещей, характеров, обстоя­тельств. Они пассивны и не заняты деланием, но они и не бездействуют. Они безошибочно знают, чего не надо делать и умело создают препятствия на ложных с их точки зрения путях, отсекая их. После чего все само со­бой катится в нужном для них направлении. Обе они, не совершая ошибок, виртуозно, без усилий, ненароком отправляют старых ца­рей на гибель.
       В обеих сказках одна женщина действует за всех осталь­ных представительниц прекрасной, но обойденной половины человечества. Она одна, распоряжаясь великой силой всего женского рода, умудряется наказать царей, под властью которых процветало през­рение и к женщине, и к человеку вообще. Во всех остальных сказках Пуш­кина женщины не являются самой угнетаемой частью человеческого сооб­щества, а в Сказке о рыбаке и рыбке рабом предстает, напротив, мужчи­на, муж жадной старухи.
       В Сказках о попе, петушке и коньке-горбунке один человек получил право без благодарности присваивать себе плоды работы другого. Так, поп присваивает себе труд Балды, царь - всю собственность холопов в нашей сказке или ратные подвиги воинов в Сказке о золотом петушке, а мужчины в двух последних сказках спокойно пользуются результатом труда невидимых читателю женщин. Хозяевам положения кажется, что все значи­тельное в этой жизни содеяно ими, а все остальные дела ни ума, ни проворс­тва, ни таланта не требуют. Холопская работа так глупа и недостойна, что умным не пристало заниматься ею, все, что сделал Иван - дурак, царь сможет сделать и подавно. Если же он не делает, то только оттого что не­гоже царю заниматься низменными трудами, что нецарское это дело.
       Наблюдая со стороны за подвигами Ивана, царь раз от разу все больше укрепляется в этой мысли. Его бдительность и защитная реакция притупляются той видимой легкостью, с ко­торой босой, в одной рубашке стоящий перед ним зареванный парнишка ли­хо совершает одно чудо за другим. Царь видит только самого Ивана, ему не дано увидеть ту силу, которая стоит за ним и ведет его. Самовлюб­ленность и презрение к холопу неуклонно ведут царя к гибели, и он вдруг начинает верить в то, что погружение в кипящее молоко, которое, как известно, еще горячее, чем кипящая вода, не только не повредит ему, но еще и поможет в делах любви.
       Царь - помазанник Божий и даже свергнутого царя не принято в мо­мент казни прилюдно подвергать обнажению и тем самым наказывать еще и стыдом. Наш царь в финальной сцене оставался еще полновластным вла­дыкой, но он был настолько упоен собой и уверен в безусловном превос­ходстве над собственным холопом, что отдает приказ снять с себя царс­кие регалии, символы власти и одеяние. Он разоблачается перед публикой и добровольно отдает свое тело невиданной даже для его жестокого прав­ления казни, он заживо варит себя в кипящем молоке.
       Здесь уместно вспомнить, что обозначают те виды публичных наказа­ний, которыми постоянно угрожает царь Ивану. Так, правеж, на который царь не единожды грозится послать холопа, широко употреблялся еще в семнадцатом веке в основном по отношению к должникам. Ершов, написав­ший свою сказку в ранней юности, позже вносил изменения в ее текст. Угрозы, которыми царь пугает Ивана, в разных редакциях сказки звучат по-разному, например: "Где-нибудь, хоть под водой посажу тебя я на кол!", или так: "На правеж - в решетку - на кол!". Решетка это тюрьма, а нака­зание правежом состояло в том, что должников, всех, кто не хотел или не мог заплатить штрафы, подати и пр., приехавшие в деревню праведчики выстраивали рядами и с рассвета и до десяти-одиннадцати часов утра би­ли по икрам палкой, проходя вдоль строя.
       По закону это могло продол­жаться не более месяца или до тех пор, пока не будет уплачен долг. Впрочем, правежу подвергали не только за долги, но и за непослушание. Известен, например, случай, когда Годунов засек на правеже на смерть дьяка. Кое-что известно и о публичной варке осужденного в котле. Во времена Ивана Грозного, который славился своей изощренной жестокостью, существовал такой котел со специальными местами крепления рук, который устанавливали на лобном месте, но только воду в нем подогревали постепен­но.
       В нашей сказке, судя по тому, как привычно грозил суровой распра­вой по любому поводу царь и как запросто рассказывал об этом Иван Месяцу Месяцовичу, публичные издевательства и мученическая смерть были в царстве обычным делом.
      
       Движение по ходу и против хода
       В сказке "Конек-горбунок" каждый, кто роет другому яму, незаметно, но неотвратимо попадает в нее сам. В ней те события, которые неизбежно должны были слу­читься, неожиданно сменяются противоположными, и тогда действие вдруг начинает идти в обратном направлении. Царь в сердцах грозил Ивану мученической смертью и имел достаточно силы и власти для осуществления своих угроз. Только вдруг в ужасных мучениях погибает он сам, а дурак оказывается на его месте и становится царем. Пока же царь занимался мазохизмом, знаки его державной власти, от которых он лично освободился, какое-то время оставались ничьими. Они просто лежали посреди двора, не принадлежа во­обще никому.
       Когда Царь-девица перечисляет, в каком порядке надо поставить кот­лы на дворе и чем их наполнить, то первым она называет котел со студе­ной водой, вторым котел с кипятком, а третьим с кипящим молоком, ку­паться же велит в обратном порядке, начиная с молока и кончая холодной водой, двигаясь от третьего к первому. Мы уже сталкивались с тем, что движение в сказке происходит спиной, а не лицом вперед. Сказка начинает­ся с того, что Иван садится на спину кобылицы задом наперед и заканчи­вается также движением от конца к началу. Именно так, не как все и не так, как положено, двигался всю свою жизнь Иван. Он не искал покоя и богатства, почестей и славы, всего того, без чего не могли вообразить счастья прочие герои сказки. Он стремился к радости, игре, красоте и получил трон и власть нечаянно, не желая этого и ничего для этого напрямую не предпринимая.
      
       Отражение и двойники
       Если верить руководствам по толкованию снов, то многие сновидения проявляются в реальной жизни событиями противоположного смысла. Так, приснившаяся свадьба обозначает смерть, труп - успех, а смерть - рож­дение ребенка. Не исключено, что Иван, который так любил смотреть сны и размышлять потом над ними в одиночестве, умел понимать их язык. Он мог видеть все то, что происходит наяву отраженным, перевернутым, как сквозь сон.
       Чтобы перевернуть реальность, правое сделать левым, а верх низом, надо иметь подходящее зеркало и найти для него такое поло­жение, с которого можно получить нужное отражение. В одном зеркале мо­жет быть только одно отражение реального, но достаточно поставить друг против друга два зеркала, чтобы получить в каждом вереницу одинаковых повторов. При таком положении зеркал наблюдатель видит в каждом самого себя и свое отражение, и именно эта картина, все уменьшаясь, уходит в бесконечность. Если взглянуть в противоположное зеркало, то можно уви­деть в нем череду новых изображений и их отражений. Пользуясь двумя зеркалами, мы сможем увидеть отражение от отражения, т.е. такое изоб­ражение, которое соответствует оригиналу и в котором левое есть левое. Так будет, если зеркала установлены позади и впереди или по обеим сто­ронам объекта. Если зеркала установлены на потолке и полу, сверху и снизу от объекта, то мы увидим в них человека, стоящего не только на голове, но и на ногах. В одном зеркале, рядом будут находиться и изоб­ражение объекта, и его отражение, только изображение будет соответс­твовать правильному, реальному положению вещей, а отражение - их зер­кальному двойнику.
       На земле живет так много людей, что у каждого есть некоторый шанс встретить своего живого, реально существующего двойника. Многие из­вестные люди специально находили таковых и держали их около себя, например, в целях личной безопасности. Конечно, не каждому удается увидеться с собственным подобием, как уда­лось это, например, принцу и нищему в одноименном произведении Марка Твена. Впрочем, все люди, как известно, братья и во многом походят друг на друга. Среди персонажей сказки также есть несколько частичных двойников Ивана: горбунок, царь и ерш. Каждый повторял неко­торые черты его характера и образа мыслей, хотя и не являлся полным подобием парня.
       Так происходит не только в сказке, всех нас окружают похожие на нас люди. Ими прежде всего являются все те, кто не оставля­ет нас равнодушными, чьи слова и поступки кажутся нам со стороны неб­лаговидными или, напротив, превосходными, кто способен чем-то задеть или восхитить нас. Обычно мы легко видим чужие пороки, но не замечаем собственные. Не стоит, однако, торопиться осуждать ближнего своего, как пра­вило, мы сами обладаем точно такими пороками, как и наше окружение, которое мы притянули и которое является нашим отражением. Мы, как мозаичное изображение, состоим из каких-то черт характера, привычек, предпочтений. Они свойственны не только нам, но и нашим родственникам, соседям, друзьям, коллегам, всем тем, с кем нас свела общая судьба.
       Со стороны это видно лучше, чем из­нутри, поэтому говорят, что муж и жена - одна сатана, а два сапога - пара. Чтобы наши собственные глаза раскрылись, и мы вдруг сами увидели это, надо научиться хотя бы на миг останавливать время, как это происходит при взгляде в неподвижное зеркало. Тогда мы оказы­ваемся в состоянии задержать мимолетное изображение и успеваем рассмотреть наши постоянно из­меняющиеся отражения как следует.
       Все, с кем Ивана сталкивала его такая разнообразная жизнь, являлись его отражениями. Стоило только ему внутренне изменить­ся, как мир тут же демонстрировал ему это. Он услужливо пододвигал к нему новых людей, которые были отражениями его нового Я. В тот момент, когда старые отражения должны были смениться новыми, мир останавливался, зависал, а потом поворачи­вался вокруг невидимой поворотной точки, и действие разворачивалось вновь, но только в новых декорациях и в окружении новых персонажей.
       Поворотными точками были, например, ночной караул, эпизод с братьями, уличенными в воровстве, торг на базарной площади и многие другие. Жизнь Ивана происходила как бы в коридоре между двумя гори­зонтально расположенными зеркалами. Изображение в верхнем зеркале опускало его то на пол с печи, то на уровень океана, то на дно морское или на дно кипящего котла. Изображение в нижнем зеркале поднимало на печь, в поднебесье на спине кобылицы и ее младшего сына, на серебряную гору и на небо. Вторая пара зеркал была расположена по обе стороны от него, ими были все те, кто окружал его, с кем он общался сам или через посредников на земле и на небе, на воде и под водой. В их глазах формировалось отра­жение его внешнего вида, которое соответствовало переменам мира внут­реннего. Ивана начинали иначе воспринимать, иначе относиться к нему, он получал новый статус среди людей, новое общественное положение и новый головной убор. Иван, как известно, начал со старой крестьянской шапки, а кончил царской короной.
      
      
       Невидимые качели
       Каждый новый виток восхождения Ивана по социальной лестнице начи­нается с того, что он в чем-то уравнивается со своими соперниками, что он и они начинают занимать одинаковое место под солнцем или претендо­вать на оное. Автор усиливает это тем, что одинаково именует соперни­ков-героев, так царь называет деревенского парня в сцене торга братом. Почти все подвиги Иван либо совершает на берегу моря, либо на пути к их совершению вынужден этот берег миновать. Таким образом, дурак оказывается на нулевом географическом уровне, одинаковом для всех, кто стоит на любом морском берегу в любой точке планеты.
       Чтобы начать соревнование, надо всем участникам встать на одну стартовую линию. Чтобы начать восхождение, на­до вначале пройти нулевую отметку, исходную позицию, на которой ни у кого нет преимущества и все уравнены и в правах, и в высоте над гори­зонтом. Вначале Иван уравнен со своими братьями, т.к. все трое по рож­дению дети одних отца с матерью. Потом братьям удается поставить его ниже себя, закрепив за ним прозвище дурака, а за собой репутацию ум­ных. В ходе выявления того, кто ворует пшеницу, все они втроем снова становятся на одну доску, один уровень, делаясь караульщиками, потом Иван рядом с конями превращается в пана, а братья делаются ворами.
       Два старших и младший как бы раскачиваются на невидимых качелях, стремясь занять положение сверху и отбросить противника вниз, к земле. Вначале это удается старшим, опорочив Ивана, они опускают его конец доски вниз. С появлением кобылицы все три брата вначале снова урав­ниваются, они оказываются в одинаковых условиях и совершают по очереди одно и то же дело, отправляются в ночной дозор. Каждый возвращается оттуда с чувством выполненного долга, причем, то впечат­ление, которое производят на отца старшие, выглядит куда более выигрышным. Тем не менее, кто-то невидимый для семьи успевает разглядеть то, чего постарался не заметить отец, но именно это видение предопределило кардинальный поворот в судьбе братьев. Для людей он становится очевидным, проявленным только через два года.
       Обнаружив коней, братья говорят, что дурень нашел клад, что на него неожиданно свалилось чудо. Мы, читатели, которым автор рассказы­вает и про подвиг Ивана на спине кобылицы, и про трусливое поведение братьев, знаем, что Иван честно заслужил свои трофеи. Шанс воспользо­ваться ими был дан каждому из братьев, ведь златогривая кобылица при­ходила к каждому из них по очереди. Все были поставлены в равное поло­жение перед этим чудом, но только младший оказался готовым к нему, и только у него оказалось достаточно силы, чтобы противостоять мощной силе кобылицы. Вернее сказать, та сила, которая стояла за ним, сумела обуздать ту силу, которая стояла за ней. После чего обе силы объединились, и все последующее действие сказки было предопределено ис­ходом этой встречи и стало только ее следствием.
       Иван на спине кобылицы очертил границу своего будущего царства, своих земных, видимых впоследствии всем людям владений, он сформировал их небесное, невидимое глазом отражение. Он действовал перед лицом то­го, кто управлял и им, и кобылицей, но сам при этом себя ничем не про­являл. Все, что произошло после, было нужно только для того, чтобы вместить, облечь свершившуюся той августовской ночью победу дурака в земную, общепринятую в мире людей форму. Для этого нужно было провести Ивана через правдоподобную череду земных ритуалов, не нарушающих привычный и устоявшийся уклад жизни. Все метаморфозы, произошедшие с ним, не должны были ни у кого вызвать сом­нений в том, что все, как и всегда, происходит естественным, законным порядком и никакого чудесного вмешательства не было, нет и быть не может.
       В том головокружительном полете Ивану удалось против собственной воли запечатлеть, закрепить в какой-то части своего сознания, которую не смогла поразить ни скоростью, ни страхом высоты бешено "сверкавшая очью" кобылица, и саму неистовую скачку, и все, что он, не желая сам, увидел, пережил и вместил в себя этой ночью. Он вобрал в себя незримый дух родины, а также проекцию своего пути в поднебесье на землю, реальные очертания границ своего будущего царства. Те земные владения, которые станут принадлежать ему, когда он сделается наконец-то царем, наверное, показались ему сверху такими крошечными. Они имели, как и каж­дая страна на географической карте огромного масштаба, свой конкретный контур.
       Вот эту-то форму, абрис этого контура и удалось ему неосознанно сделать частью себя. Все последующее действие сказки было только следствием этого запечатления. Оно представляло собой последовательное разматывание нити из клубка, разворачива­ние череды событий во времени. В той ночи все это было еще вместе, было спрессовано, сжато, переплетено в одно не­разделенное целое.
      
       Царь - названный брат Ивана
       В тот момент, когда Иван ловит братьев с поличным, останавливая их на ночной дороге, происходит остановка времени. После чего начинается новый виток спирали и кардинальная перемена всей жизни семьи. В результате умные старшие и дурак младший меняются мес­тами, они, делаясь ворами, падают вниз, а он, становясь царским воево­дой, поднимается вверх. Те невидимые качели, раскачиваясь на которых братья все время старались опустить Ивана, в один миг рванулись в об­ратную сторону. Не один год братья унижали Ивана, пока он наконец-то не превратился окончательно в дурня. Они долго действовали исподтиш­ка, оговаривая его и наговаривая на него всем вокруг. Поворот в обрат­ном направлении тоже подготавливался не один день, а два долгих года, но переворот в жизни братьев, как и взлет качелей, происходит мо­ментально. Этот чудесный, не принадлежащий времени миг, когда все дейс­твующие лица оказываются одни, без свидетелей, в незнакомой обстановке без защиты родительских стен и общественного мнения родной деревни, не принадлежит никому. И миг этот демонстрирует всем, кто мог видеть и слышать, что старшие не те, за кого они себя выдавали, что в действи­тельности они воры, лгуны да к тому же еще и не верят в Бога.
       Прежде чем Иван смог стать царедворцем, братья вынуждены поста­вить его вровень с собой. Они признают, что он сравнялся с ними и стал, как они. "Сам ты умный человек", - заявляют умные братья вче­рашнему дураку. С этого заявления возникает неопределенность и его, и их положения. Старое, устоявшееся положение вещей уже безвозвратно ушло, новое, завт­рашний день только на подходе. Прежние отражения растаяли, для новых еще нет подходящих зеркал, а тем более того места, где их следует ус­тановить. Вот в этот ничей момент и происходит соприкосновение чудес­ного сказочного пространства, где прошлое и будущее стоят рядом, с пространством привычным и земным, где для всякой вещи есть свое время и место. В этот миг чудом залетевшая в обычный земной мир Жар-птица оставляет в нем след, теряя, роняя одно из своих самосветящихся перьев.
       Братья стремятся изо всех сил вернуть утраченное положение и го­товы для этого отправить Ивана на верную погибель. Они на прощание се­ют семена смерти вокруг брата, посылая его к разбойникам. До того, как навсегда выйти из игры с младшим, старшие, сами того не ведая, передают эстафету слежки, оговора, зависти и сживания дурня со света в руки своего двойника, спальника, который это перо и обнаруживает во время ночной засады в конюшне. Само перо исполняет роль переходящей эстафетной палочки.
       Следующая сцена сказки, торг на столичной площади сбрасывает со старых и уже ненужных качелей всех братьев. Каждый получает свое и все трое успокаиваются. В старой, уже отживающей ситуации возникает новое и устойчивое равновесие. Братья получают много денег и знают, на что их потратить, а Иван - статус хозяина и новое общественное по­ложение, соответствующее боярскому происхождению. Несмотря на такие существенные пе­ремены, Иван твердо знает, что ему делать. Ему не нужно становиться кем-то и учиться чему-то новому, поскольку он один во всем царстве умеет ухаживать за роскошной парой царевых коней.
       Он незаменим, уверен в себе, спокоен и весело пляшет вместе со своими питомцами, забавляя публику и двор. В ходе этой последней в первой части сказки сцены царь вдруг, ненароком обмолвившись, называет Ивана братом. Радуясь удачной по­купке, шутя, царь уравнивает парня с собой. Таким образом, Иван вместо двух родных братьев получает одного, но зато истинно царского проис­хождения. Настоящий и будущий цари становятся на одну доску, на одну плоскость и вдвоем начинают новое раскачивание новых качелей.
       Оба главных героя и не подозревают о том, что начали качаться на одной доске, слишком различны их социальный вес и цена перед лицом лю­дей. Автор уже готовит нас к новым чудесным метаморфозам, в которых Иван не только не потеряет своей головы, а, напротив, приобретет новый облик, сделавшись истинным царем. "Словом: наша речь о том, как он сделался царем" - такими словами заключает Ершов первую часть сказки.
      
       Ванька - встань-ка
       Свое пребывание во дворце Иван начал с того, что невольно, по капризу царя унизил боярского сына и получил над ним верх. Соглядатай - спальник начинает отчаянную борьбу, в ходе которой никаких изменений в своем положении при дворе не получает. Зато Иван переживает глубокое падение, его догоняет прилипчивая деревенская кличка, он опять становится дурнем. Впрочем, будет неверно сказать, что это спальник борется с Иваном. Сам собой боярский сын ничего не представлял, но он был больше, чем глаза царя, он принадлежал государю всем своим существом без остатка. Он был состав­ной частью царя и двора и целиком зависел от того, какими милостями господин соблаговолит одарить своего холопа.
       Под давлением спальника и царя Иван вынужден публично признаться, что врал государю, что скрывал царский клад, перо Жар-птицы. Это признание позволяет уже не церемониться со вчерашним огородником и впоследствии уже без каких-либо оснований дважды обвинить Ивана в сокрытии правды. Сце­на в опочивальне царя приводит к новому повороту событий, а Иван падает почти до границы между жизнью и смертью. Только обращение к сказке и отличное знакомство конька с ее законами позволяет вновь вернуть Ивану утраченное равновесие жизни.
       Для холопской души спальника любовь и благоволение царя, которые он утратил с появлением во дворце Ивана, были дороже всего на свете. Можно себе представить, как сжалось его маленькое сердце, когда царь сказал Ивану в благодарность за то, что тот привез Жар-птицу: "Вот люблю дружка-Ванюшу!". Это было тем более обидно для спальника, что в награду за поимку птицы царь делает Ивана стремянным и тем самым существенно возвышает над той должностью, которую занимал боярский сын до появления при дворе огородника.
       Не может холоп жить без ласки господина или хотя бы без надежды на ее получение. Та сила, которую господин вкладывает в обращенную к холопу милость, не есть окончательный дар. Сила эта возвращается назад к господину, но только стократ умноженная любовью и почитанием раба. Иван нарушил дворцовый уклад. Те милости и привилегии, которые он получил от царя, ту энергию, которую подарил ему царь, Иван никак не задействовал в придворной жизни. Во дворце все одинаково подчинялись ее ритуалам, все вращались в ее круговороте: и царь, и че­лядь. Иван в отличие от них играл не по правилам. Он становился холопом и начинал заискивать перед царем только в те редкие мгновения, когда тому удавалось прижать парня к стенке. Для этого его постоянно оговаривал спальник, для этого угрожал ему мучительной смертью виртуозно владеющий своим господским делом царь.
       Только два раза боярскому сыну удается поставить вчерашнего огородника на отведенное ему место, но оба раза Иван неизменно соскальзывает с него. Иван так и не стал играть в придворные игры, он всеми силами избегал усиленно навязываемую ему холуйскую роль. Хотя он и занял должность спальника, но душой стать таким, как тот, просто не мог. Боярин не мог взять в толк, чем живет и о чем думает Иван. Мужик оказался ему не по зубам и холоп-спальник так и не смог стать прочным зас­лоном для царя в его поединке с дураком. С огромной скоростью Иван приближался к неотвратимой схватке с самим царем.
       Раз от раза все более волшебные чудеса и все более мощные энергии становятся подвластными свободному человеку Ивану, он побеждает все более и более сильных противников. Раз от раза они ставят пе­ред ним все более трудные испытания и отводят все более сжатые сроки, бо­лее жестокой становится и их расплата за неминуемое поражение в схватке. Братья, выйдя из игры, стали ворами, но получили немалое воздаяние и все, о чем только смели мечтать. Спальник потерял должность и милость господина, но сохранил жизнь. Царь за недолгое торжество над дураком вынужден был пожертвовать всем: и троном, и честью, и невестой, и животом своим.
       Охотник и дичь
       Родовой надел земли должен принадлежать Ивану по праву, но он больше не понадобится ему и Иван дарит это право собственности побеж­денным им братьям. Из рук царя, заслуженно получает он боярские долж­ности начальника конюшни и стремянного, но эти привилегии не долго привлекают его и так же скоро, как получил, он безвозвратно расстается и с ними. Все выше возносит его судьба, все ближе он к вершине, которая в сказке одна, как один царь в стране.
       "Только, чур, со мной не драться!"- прилюдно предупреждает Иван царя, поступая к нему в услужение, но вся придворная жизнь парня обо­рачивается сплошной борьбой. Ее постоянно навязывали ему и раньше, в его бытность в доме отца. Он нехотя принимал бой, сопротивляясь до последнего. Однако, приняв, всегда дрался в полную силу и даже сверх нее. Так было, когда он вышел на поединок с кобылицей. На ночном поле он повел себя, как настоящий охотник: сел в засаду, улучил момент и прыг­нул на спину дикой лошади. Он сумел без веревки и аркана объездить ее, потому что чувствовал себя правым перед ней, и никто не мог сбить его с крестьянской правды. Кобылица была виновата перед ним, она воровала чужое добро, и Иван ни при каких условиях не собирался спускать ей это. Ей пришлось не только прекратить вытаптывать поле, но и щедро отку­питься от наездника поистине царским достоянием.
       Иван победил ее, поскольку, несмотря на дикую скачку и бешеные не­земные скорости, сумел сохранить на ее гладкой спине равновесие, сумел усидеть. Всем своим действием сказка доказывает нам, что когда честный человек твердо уверен, что правда на его стороне, то он в состоянии поддерживать равновесие жизни в самых невероятных ситуациях и передел­ках. Сколько бы раз ни выбивали Ивана из равновесия разнообразные и непред­виденные, странные и чудесные события, он неизменно оставался стоять, как вкопанный, как кукла Ванька - встань-ка. Центр тяжести этой детской игрушки расположен очень низко и специально усилен, утяжелен. Ваньку можно положить на бок, но стоит только отпустить, как он тут же выпрямляется в свой полный рост. Точно таким был и наш вросший в родную землю Иван.
       По рождению Иван был крестьянским сыном, а по духу - охотником. В сказке почти все охотятся друг на друга, так, братьям частенько уда­валось успешно ловить Ивана в хитро расставленные сети. Привыкнув к такому положению вещей, они начали охоту и на его имущество, считая, что оно, как и все, что есть в семье, принадлежит по праву старшинства и первородства только им. Потом Иван, чтобы вернуть пропажу, охотится на братьев. На Ивана охотится и подкарауливает его спальник, всегда готовый пойти на любые приемы и беззастенчиво оболгать своего преемни­ка. Позднее Иван и сам охотится за птицей и девицей, а для этого ис­кусно прячется в засаде возле правильно выбранной приманки.
       Приемы охоты у всех этих ловчих одинаковые, только братья и спальник выходят на охоту на дурня по доброй воле и с намерением что-то получить или как-то утвердиться, а Иван принужден начать охотиться перед лицом таких чрезвычайных и даже смертельных обстоятельств, которые иным путем преодолеть просто невозможно. Кто-то посягает на его имущество или на него самого, и он или пытается вернуть украденное, или избежать собственной погибели. Правда, один раз и Иван берет себе то, что ему не принадлежит, он находит перо Жар-птицы. Скрыв его, не доложив, кому следует, холоп невольно бросает вызов самому царю. Все, что найде­но на государевой земле, принадлежит государю. Сами собой, ниотку­да и из ничего предметы в нашем мире возникать не могут, у любого имущества, которым в настоящее время не владеет никто, ранее был истинный хозяин. Каждо­му, кто нашел и вернул найденное, полагается вознаграждение, а каждо­му, кто сокрыл и присвоил - порицание и даже наказание.
       Царь волен распоряжаться тем, кому отдать клад и кто станет хозя­ином ничьей собственности, а выше царя только Бог, небо и потому ука­зом для самого царя может быть только оно. Иван одерживает верх, спо­ря с братьями. Он прибегает к общественной морали, следовать которой учил детей отец. "Стыдно, братья, воровать!" - уверенно обвиняет он похитителей коней. Спор Ивана со спальником рассуждает царь, одаривая победи­теля, а вот рассудить Ивана в его споре с царем-отцом способно одно только небо.
      
       Провинность кита
       Прежде чем вышли на площадь один на один настоящий и бу­дущий цари, прежде чем разделись оба, сравнявшись в своей наготе пе­ред Богом и людьми, прекращается по велению небес и еще один спор. Его, сам того не ведая, уже десять лет вел с небом несчастный Кит Ки­тович. Он по праву является царем над морскими, речными, озерными и всеми водяными тварями, но вот уже целое десятилетие не может управлять ими. Его за что-то отдали в мучение, поместили, как ненужный ко­рабль, на прикол, и стал он лежать неподвижным мостом в море-океане.
       Попривыкнув к тому, что вчерашний грозный подводный владыка выб­рошен теперь на поверхность моря и более не опасен, заселили его спи­ну, бока и голову с хвостом жадные до земли крестьяне. Они основали и отстроили деревню, вспахав и засеяв, огородив по привычке, сами не зная от кого, свои новые владения частоколом. Они нещадно мучили ве­ликана, не слыша его тяжких стонов. У крестьянина в голове не должно быть лишних мыслей, если Бог повелел православным христианам обжить спину кита, значит, была на то его Божья воля, которой никто, в том числе и сам кит не имеет права противиться. Все давно забыли, что кит и есть царь морской, он давно уже стал именоваться совсем нецарским прозвищем, которое написано Ершовым со строчной буквы, его стали неуважительно кликать "чудо-юдо рыба-кит".
       Иван давно уже научился понимать язык животных. Общение с кобылицей и коньком сделало его в зверином мире своим. Иван отлично расслышал ужасные стоны страдальца. Кит не ведал о том, что нельзя брать себе без спросу то, что, как ему показалось, ни­кому не принадлежит. Он думал, что если он царь морской, то все, что плавает в воде, является его личной собственностью. Однажды он прогло­тил три десятка кораблей со всем экипажем и даже не заметил этой малости. За время своего десятилетнего заточения кит уже научился смирению и не только разглядел малюсенького Ивана с его коньком, но и со всем ува­жением отнесся к ним.
       Он величает их господами и учтиво спраши­вает, куда они держат свой путь. Когда он узнал, что дорога путников идет на восток в "солнцево селенье", то стал разговаривать с ними еще теплее. Он стал величать их отцами родными, ну а когда понял, что один из этих двоих, а именно, Иван может исполнить его слезное прошение, то стал называть его еще почтительнее, отцом милосердным и немедленно предложил взамен и свои услуги.
       Кит отстрадал все, что положено и сразу же освободил все пле­ненные им корабли и тех, у кого он ненароком отнял свободу. Взамен и ему самому тут же было подарено освобождение и здоровье, поврежденное за время простоя и крестьянских невольных надругательств. В тот же миг он навсегда перестает быть гадким "чудом-юдом". Иван именует его уже просто ры­ба-кит, а когда великан оказывается наконец-то в своей стихии, в воде, то его сразу же начинают величать, согласно его подводному статусу, царем великим и государем.
       Он с радостью спешит услужить своему спасителю и, когда просьба человека наконец-то выполнена, рыба-кит впервые за все время знакомства с Иваном ведет себя так, как полагается царю. Он на­чинает говорить, как владыка, величественно, но без лишних слов и не­давних славословий. Радостный Иван называет его в ответ кит-чудо, а умный горбунок, понимая, что еще не слишком умудренный в этикете Иван забыл поблагодарить царя подводного мира, благодарит его сам и тут уже величает кита от имени земных жителей по- земному. Теперь рыба обретает человеческое, на православный манер имя, "чудо-юдо рыба-кит" стал назы­ваться Кит Китович, а само это имя написано в сказке уже с прописной буквы.
       Когда Иван, доведенный до отчаяния долгим ожиданием кита на бере­гу, называет его "окаянный зубоскал", то просто невозможно не улыб­нуться. Перед глазами встает знакомая картина кита с постоянно раскрытым, как бы улыбающимся ртом.
      
       Иван - витязь знатный
       Спор детей обязан разрешить отец, спор подданных - царь, спор ца­рей может рассудить одно только небо, но в сказке случилось так, что небо выступило судьей уже в самом первом споре, споре детей. Рассу­див, отметило того, кто выиграл его, особой метой и подарило ему царс­ких коней и царский клад, перо Жар-птицы. Взамен небо потребовало от победителя только одного, никогда не сходить с царского пути, пути свободного человека, который не может прельститься ролью холопа и ма­ленькими радостями его подневольной жизни.
       Последний раунд последнего боя ставит Ивана на одну доску с самим царем, они любят одну женщину, они - прямые соперники. Царь кратко от­дает Ивану свои последние приказы, в его речи больше нет никаких при­бауток. Все свои ласковые, медовые слова царь адресует невесте, на брак с которой, увы, у него не так много надежд. Он заискивает перед ней и готов для нее на все, он стал ее рабом и рабом своего неистового желания обладать ею. Перед поездкой на небо и за кольцом царь снова опускает Ивана на грань между жизнью и смертью, но взамен самому царю уже никогда не получить какого-либо выигрыша, какого-либо нового чуда. Братья, нападая на Ивана, торопились тайком продать его коней и получить барыш, завести собс­твенное хозяйство, жениться, продолжить свой крестьянский род. Спаль­ник, донося на него царю, надеялся вернуть утраченное расположение го­сударя и прежнюю престижную должность. Боярский сын хотел отомстить мужику, "потурить вон из дворца". Царь, отправляя Ивана на небо, конечно, мог рассчитывать на то, что после обретения перстня и благословения матери Царь-девица наконец-то согласится на брак с ним, но надежды на это было у самодержца маловато.
       Царь привык, что все его желания исполняются, что все самое кра­сивое, необычное, чудесное, что есть вокруг, по праву принадлежит ему. Он из свободного человека давно сделался рабом своих прихотей. Теперь он по собственной воле готов ступить на тонкую грань между бытием и небытием. Он так легко бросал туда Ивана, а до него еще многих других подданных, все имена которых и не упомнит никто. Если ца­рю не удастся исполнить свое самое заветное желание, жениться, то он уже и не царь больше. Ведь царь это тот, для кого нет ничего невозмож­ного. Он не может пожелать того, что неисполнимо, а потому стоит над людьми так высоко, что выше уже невозможно под­няться. Царь может опустить любого глубоко под землю или под воду, а дерзнуть, хоть в чем-то сравниться с ним в этом своеволии, не дано нико­му. Опуская Ивана, царь никак не поднимался при этом, ему под­ниматься было некуда, выше царя только Бог, а выше царева престола только небесный.
       Вот туда, на небо и пришлось подняться Ивану, чтобы сверху, откуда все равны, увидеть, что самодержец представляет собой на самом деле. Иван въезжает на небо, будто князь, с шапкой набок, а уезжает от Месяца, будто витязь знатный. Он за­ново родился в "солнцевом селенье" и стал полноправным представителем знатного рода. На земле он по-прежнему еще не выглядит красавцем, он становится им вначале среди небожителей, а только потом, после купания смогли разглядеть его как следует люди.
      
       Безукоризненный конек
       Братья-холопы боялись расстаться со своими крестьянскими шапками, а потому слишком крепко держались за них. Ивану приходится расстаться не только с этим, родовым головным убором, но снять и всю остальную свою одежду и оказаться перед людьми совершенно голым. Вслед за ним безо всего, как говорится, в чем мать родила, оказывается и царь. В таком виде все люди равны, как равны они перед лицом неба. Настоящий и будущий цари предстают перед народом без покровов и без сопровождения. В стороне от происходящего, завернувшись в покрывало, стоит и ждет ис­хода, задуманного ею поединка Царь-девица, посмеивается, привычно тол­куя о незадачливом Иване, народ.
       В самый момент совершения перерождения с Иваном остается один только верный горбунок, даже слуга, который привел малютку, отходит в сторонку. Конек совершает одному ему ведомый краткий ритуал, для которого ему требуется намного больше силы, чем для всех тех далеких странствий и запредельных чудес, которые он успел уже совершить. Этот миг перерождения его хозяина стоит дороже, чем все кругосветные путешествия конька с Иваном, чем поимка Жар-птицы и царь-девицы, хождение по небу, спасение трех десятков кораблей, обна­ружение на дне морском и доставка во дворец неподъемного перстня невесты.
       Видимые всем, кто находился на площади, действия конька очень просты. Он махнул хвостом, "макнул мордой" в каждый из котлов и дважды прыснул на своего хозяина, после чего присвистнул громким посвистом. Согласно уговору, Иван в то же мгновение должен был нырять в молоко, кипяток и студеную воду, двигаясь из самого горячего в самый холодный котел. Горбунок особо оговаривает, чтобы Иван в этот момент нисколько не меш­кал. Кипящее молоко и вода не обожгли конька, не принесли ему вреда. Возможно, что горбунок был горячее, чем содержимое котлов, а после обрызгивания Иван сделался не менее горячим и энергетичным, чем горбунок.
       Горбунок был странной сущностью, чудной зверушкой, при виде которой невозможно было не улыбнуться. Он, как царь и Иван, также спал все время, только не в опочивальне и не в конюшне, а на сеновале. Он пробуждался к жизни, только завидев своего хозяина Ивана. Если Иван просил его о помощи, конек тотчас же начинал действовать, при­чем без единого промаха, ошибки, а также и без личной корысти. Он наперед знал, что и как делать, кто может помочь в деле и как организовать его так, что­бы успеть доделать все точно к назначенному сроку. Никто, кроме Ивана, не знал про его способности, а вид малютки вызывал у всех только смех. В отличие от Ивана, у конька не могло быть недоброжелателей и врагов.
       Чтобы вступить в соревнование, надо вначале хоть в чем-то, пусть даже в желании, уравнять­ся с соперником, а только потом можно пускаться на обгон. Горбунок не был по­хож ни на кого, а значит, никто не мог увидеть в нем отражение ка­ких-то своих черт и качеств, никто не мог захотеть в чем-то походить на конька или тем паче стремиться превзойти его.
      
       Послушание - главный урок Ивана
       Конек был каким-то чудным, его образ как-то не запоминается, не задерживается в памяти. Это неудивительно, многое в нашей жизни устроено по шаблону, является общепринятым, привычным и устоявшимся. Новое, непо­нятное и неизвестно для чего пригодное мало кого может заинтересо­вать, разве что новаторов, изобретателей и первооткрывателей. Они, как правило, опережают свою эпоху, а потому современники видят в них чудаков, людей не от мира сего. Ими движет будущее, еще не наступившее время, которое им сродни. Они владеют его понятиями, они пы­таются перевести их на язык своих современников. Очень часто прославившие свое время кумиры при жизни были изгоями, умерли непонятыми, а порой еще и в бедности.
       Тесный контакт с будущим временем сделал конька мелким, неконкретным, невообразимым, а также стремительным, быстрым и непредсказуемым. Размером конек с кошку, но морда у него лошадиная и украшают ее длиннющие уши. Первое впечатление от такого мутанта, конечно же, шок. Все необъяснимое, не­известное и странное, что встречается в нашем мире, должно иметь объяс­нение. Если же оно не находится, то, чтобы не помутиться рассудком, лучше поскорее выкинуть всякие несуразицы из головы.
       При виде нелепого су­щества мы не можем найти при­вычных аналогий. Защитные механизмы организма услужливо вытесняют из головы все противоречащее опыту, а наилучшим оружием против непонятно­го является смех, которым всегда сопровождается появление уморительно­го и нестрашного уродца перед толпой. Вот и приходилось малышу нечасто попадаться людям на глаза, не мозолить их своим видом. Он жил вначале в пастушьем балагане, стоявшем вдалеке от домов, а потом на сеновале. Ему нужно было совсем мало места, однако хозяин не находит нужным дер­жать его подле себя в конюшне. Возможно, что он не хотел компрометиро­вать себя слишком тесным общением с тем, кого братья как-то сразу ста­ли называть бесом, а возможно, что ему хотелось делать вид, что это он сам по себе без помощи горбунка доставлял во дворец чудеса.
       Коньку не нужны были слава и признание, ему для счастья хватало того, что хозяин его весел и здоров и хоть иногда бывает с ним рядом и нуждается в его помощи. Конек одушевляется Иваном, ему без дурня было плохо, как собаке без хозяина. Иван тоже был не от мира сего, ему было скучно жить, как живут люди. Его не занимал ни крестьянский, ни придворный распорядок. Царю также давно уже опостылело все вокруг, для развлечения его иску­шенной и пресыщенной натуры нужны были все новые чудеса. Эти трое дви­гаются в сказке по кругу, по одной и той же схеме. Ненасытную, пристраст­ную к чудесам душу царя спальник изучил до мелочей. Он умел растравить ее и зацепить владыку новым чудом. Спальник преподносит дело так, что царю для его успешного завершения нужно только "изволить приказ­ать". Что и кому приказывать думать не надо, и царь вновь и вновь начинает повелевать, с успехом делая то единственное дело, которому научился.
       Итак, вначале была зависть спальника, его решимость, во что бы то ни стало разделаться с Иваном и его отличное знание механизмов прид­ворной жизни. Этим спальник включал царя, угасающую жизнь которого могло поддерживать только чудо. Царь начинал гневаться, что от него это чудо посмели сокрыть, а Иван гневил его еще больше тем, что осмеливался спорить и пререкаться. Гнев царя достигал апогея, и он уже гро­зился убить Ивана. Весь этот заряд повергал Ивана в такое уныние, что, кажется, никто не в состоянии был вывести его оттуда. Только тогда Иван вспоминал про горбунка и шел к нему. Горбунок, каждый раз укорял Ивана, что тот не слушался его раньше.
       В самые трагические мину­ты жизни, когда Иван уже почти что прощался с ней, конек пытался вдолбить ему, что надо научиться слушаться, что все, что говорит конек, надо со вниманием исполнять и не самовольничать. И Иван наконец-то понимает, что такое сотрудничест­во, взаимопонимание, товарищество. После этого Иван перестает охотиться, но одновременно с этим он перестает быть и дичью, тем существом, на которое охотиться разрешено.
       Нужно было собрать воедино всю силу царя и подчиненного ему царс­тва и обрушить ее на дурака, чтобы наконец-то пробить его и вывести из себя. Надо было поставить его перед лицом смерти, чтобы он захотел на­конец-то что-то предпринять, и попытаться как-то спасти свою молодую жизнь. Царь сумел вызвать в не запятнанной грехами душе Ивана мощный протест и обиду на вопиющую несправедливость. Сгладить произошедшее и успокоить душу Ивана могло одно только чудо. Если есть на земле сила, которая подавляет, подчиняет, подминает и не дает права даже на оправ­дания и объяснения, то должна быть и другая, способная в той же мере поднимать, возвышать и одаривать.
      
       Иван - йог?
       Конек, кроме Ивана, никому не был нужен, с обычной потребитель­ской точки зрения он был бесполезен и некрасив, а потому ни у кого не возникало мыслей о том, что его можно использовать для чего-то. Он был игрушкой, внешность его, размер, несуразность пропорций, все подчеркивало его ненужность и неопасность. Ивану завидовали, когда он владел парой роскошных коней, когда состоял в престижной должности при дворе, но никто не стал завидовать ему в том, что он был хозяином этого истинного чуда. Никто и не мог разглядеть чуда в невообразимом и бессмысленном существе, все видели в нем только пустую забаву.
       Все действия, которые произвел конек на царском дворе перед котлами ранним утром, со стороны были просты, но именно они потребовали всей его пре­данной дружбы и искренней любви к хозяину. Они были направлены на то, чтобы в ходе этого ритуала отделить бессмертную душу Ивана от тела, но при этом сохранить в нем на короткое время способность двигаться. Жиз­ненной силе Ивана не было нанесено ущерба, он как бы со стороны наблю­дал за тем, что происходит с его телом. Совершенно расслабленное и омертвелое оно не чувствовало боли и не получило повреждений, как не получает их находящийся в состоянии глубокой медитации йог, когда сто­ит для забавы публики на базарной площади в течение жаркого дня без воды и пищи с проткнутым острым предметом языком или другой частью те­ла.
       Во время процедуры купания дух Ивана был преображен, чудесным об­разом изменен, он стал таким, каким был перед Месяцем Месяцовичем в небесном тереме Царь-девицы. Надо думать, что дух Ивана уже не раз расставался с те­лом, он уже умел контролировать это и не бояться, он умел расслаблять­ся, медитировать и оказываться при этом далеко от родных мест. По це­лой неделе он умел дремать, впадать в сонное оцепенение, когда случа­лось ему ехать за Жар-птицей и Царь-девицей и назад. Обе эти его от­лучки продолжались по три недели, а съел он в каждой только по одному "ломотку" хлеба. Последнее его путешествие продолжалось три дня, но весь рацион его составили только три луковки, которые он захватил с собой и положил в карман. Раньше при всех метаморфозах, всегда и везде рядом с ним был провожатый, учитель и друг конек, отправившись на небо, он впервые все делал, хотя и с напутствием конька, но один.
       Перо Жар-птицы
       Найдя перо, Иван в первый раз ослушался конька и взял его себе без разрешения своего верного друга. В каждом из двух первых походов, в которые отправлял его царь, Иван по одному разу снова позволяет себе самоволие. В первом он разгоняет птичью стаю, крутя над головой мешком, а не торопится, как наставлял его умный горбунок, немедленно упа­ковать свою первую пленницу. Во втором он, несмотря на предупреж­дение горбунка, засыпает, заслушавшись сладкозвучным пеньем Царь-деви­цы. Третье свое путешествие Иван совершает абсолютно безукоризненно, сделав все точно так, как велели конек и девица, не забыв и о том, о чем просил его узнать в "солнцевом селенье" кит. Иван уже научился думать не только о себе, своих удовольствиях и развлечениях, сне, еде, безмятеж­ности жизни, он научился думать о чужих проблемах, радеть за них, как будто все это нужно лично ему. Слово в слово он повторяет все то, о чем просили его узнать будущая супруга и кит. Он волнуется, что может не успеть окончить дело к сроку, он не спит целую ночь, дожидаясь на берегу моря кита с перстнем Царь-девицы.
       Его купание в кипятке и кипящем молоке оказалось возможным только после того, как он наконец-то научился слушаться и слушать. Если бы в этом самом трудном и опасном деле он не исполнил все точь-в-точь, как приказал горбунок, проявил ненужную самостоятельность, понадеялся на случай, то вряд ли уда­лось его чудесное преображение в царя. Во что бы то ни стало, конек должен был научить Ивана серьезности и осмотрительности, без которых невозможно править, а потому он при каждом удобном случае напоминает ему о том, что все беды Ивана происходят только оттого, что тот не послушался правиль­ного совета и взял себе не принадлежащее ему "Жаро-птицево" перо.
       Конек не любит перо, которое принесло столько бед обожаемому им Ивану, он даже одушевляет его, называя злодеем. Он сердится на проклятое перо, как озлился в Сказке о мертвой царевне пес на отравленное яблоко, пос­лужившее причиной мнимой гибели его любимой хозяйки. Конь и пес, самые верные и испытанные друзья людей, тонко чувствуют истинную суть каждо­го человека, каждой вещи, ее нельзя спрятать от них за внешней красо­той и привлекательностью, за медовыми, сладкими речами и лживыми улыбками. Они предубеж­дены против каждого, кто своим появлением способен лишить их хозяина спокойного расположения духа и уравновешенности.
       Все пять недель спокойной жизни Ивана во дворце, которые прошли от момента его вступления на царскую службу до первого доноса спальни­ка, Иван хранил пресловутое перо на своей голове под шапкой. По-види­мому, оно не только светилось, но излучало и еще что-то. Это могло быть тепло, ведь во время поимки самой Жар-птицы, Иван не сомневается, что эта плутовка сильно жжется и надевает рукавицы. Впрочем, когда он впервые видит перо, то говорит, что "шапок с пять найдется свету, а тепла и дыма нету". Тепло, свет или другое излучение, выделяемое одним самосветящимся пером, могло быть очень незначительным, незаметным. Од­нако дурень помещает его между меховой шапкой и головой, и оно оказыва­ется надежно изолированным от окружающей среды в этом тесном прост­ранстве. Следовательно, то воздействие, которое оказывало перо на го­лову парня, нельзя было не ощутить. Иван снимал шапку только на ночь и клал ее на это время под ухо, так что перо находилось у его головы все пять недель без перерыва и днем, и ночью.
       Перо лежало на темени Ивана, на том месте, которое при рождении человека не защищено костной тканью. Без этого отверстия головка мла­денца не выдержала бы естественной деформации при родах. Ивану предстояло переродиться, родиться заново, а чтобы голова при этом не пост­радала, на ней должно было образоваться отверстие, наподобие младен­ческого родничка. Перо, прогревающее, прожигающее день за днем кости его черепа, могло служить именно этой цели.
      
       Календарь событий
       Во всех переделках, в которые попадал Иван, одно удавалось ему всегда, он умел не ударить в грязь лицом ни перед кем. Он умел красиво и с достоинством говорить, что сразу же отметил и оценил его верный конек. Горбунок понял, что не надо учить Ивана деталям разговора, что тут его помощь не требуется, а потому обрисовывал ему только основные мысли, только канву. С подробностями, мелочами Иван прекрасно справ­лялся и сам. Он обладал отличной памятью и сметливостью, что позволяло ему слово в слово повторить просьбы Царь-девицы и кита, хотя он и слышал их перед этим лишь единожды.
       За время своих путешествий Иван научился видеть чужие, а не толь­ко собственные проблемы и делать то, что велят ему другие, не спрашивая, по­чему нужно поступить именно так. Он перестал быть только исполнителем воли царя, никак не заинтересованным в результатах дела. Обучаясь, он переходит от одних учителей к другим. Вначале долгие годы его учат братья, потом спальник с царем, потом эстафету берет Царь-девица и в последнюю свою дорогу на океан, когда он спасает кита и проглоченные им корабли, он отправляется уже ее приказу.
       Посылая дурня за перстнем, царь пересказывает ему волю невес­ты, а на небо она отправляет Ивана уже сама, требуя слово в слово про­изнести перед своими родными все, что наказывает. На самое трудное дело, на преображение путем купания в молоке и в двух водах отправляет его тоже она, а сама при этом стоит в стороне, укрывшись покрывалом. Каждый из этих его неподкупных учителей, так или иначе, отправлял Ивана на верную смерть. Братья посылали его к разбойникам станичникам, спальник к гроз­ному царю, который всякий раз обещал посадить парня на кол или сгноить в тюрьме. Девица отправляла на край света, а стоящий за ней царь тут же говорил, как именно прикажет умертвить его, если вернется Иван ни с чем. Последнее испытание Ивана больше было похоже на изощренную пока­зательную казнь, чем на дело, имеющее смысл и практическую пользу.
       С самого начала повествования Иван с небольшими и раз от разу все укорачивающимися передышками балансировал на краю пропасти. Он так, наверное, уже привык к этому, что утратил чувство страха. Темп его такой размеренной в начале сказки жизни все нарастает и нарастает по ходу ее действия. С братьями он жил с момента рождения, конями забавлялся два года, а потом пять недель спокойно холил их в царской ко­нюшне, состоя на боярской должности. После этого всего три недели служил стременным, отдыхая от путешествия за Жар-птицей, а после поимки Царь-деви­цы ему вообще не дали времени для отдыха. За перстнем он уехал уже на следующий день после появления во дворце красавицы, а когда привез его хозяйке, то к завтрашнему же утру уже должен был приготовиться к адскому купанию.
       Время его отдыха, вернее обычной обязательной работы в царевом дворце составляло пять и три, а всего восемь недель. Кругос­ветные поездки продолжались по три недели за птицей и Царь-девицей и три дня за перстнем и на небо, что составляло шесть недель и три дня. Итого от появления Ивана во дворце и до получения им трона прошло че­тырнадцать недель, т.е. 91 день, плюс еще три дня. Если прибавить и те две ночи, которые следовали между привозом девицы и перстня и получе­нием новых поручений, то получится, что стал он царем на 98-ой день после свое­го пребывания во дворце или, если округлить, то на сотый день после приезда в столицу.
       В общем-то, при желании можно расставить и все календарные даты того, что происходило с ним. Нам доподлинно известно, что Царь-девица живет на море и сходит на землю только два раза в год и при этом "при­водит долгий день на землю к нам". Таким образом, приплывает она к бе­регу и выходит на него только в день летнего солнцестояния. Самыми длинными являются дни 21 и 22 июня, вот эти-то два дня и провел Иван на берегу, занимаясь поимкой красавицы.
      
       Время событий
       Если кто-то ведет себя, как охотник, то обязательно должна быть и дичь, на которую он будет охотиться. Дичь подставляется и тем самым позволяет охотиться на се­бя, а охотник имеет право на эту охоту. Роль охотника, естественно, предпочтительнее и потому каждый персонаж сказки, по какой-то причине попавший в разряд дичи, изо всех сил стремится снова стать охотником. Иван был дичью, когда на него охотились братья и спальник. Тогда он вынужден был подчиняться охотничьим законам. К концу сказки наступил наконец-то такой момент, когда он вообще перестает охотиться, как охотился на ко­былицу, Жар-птицу и Царь-девицу. Иван становится рыцарем, витязем, князем. Для людей такого сорта охота не обеспечивает средства к существованию. Для них она не более чем развлечение, спорт, забава, игра.
       Та охота, которую жизнь навязала Ивану, была жестокой. В хо­де нее мир должен был неизбежно разделиться надвое, стать черно-белым. Там не было места полутонам: победитель получал трофей, а побежденный становился трофеем сам. Только перестав быть дичью, приманкой, Иван навсегда вышел из этой страшной игры, стал жить по иным правилам. Только пройдя путем охотника, только научившись без страха рисковать собственной шкурой и без жалости добывать шкуры других, он получил наконец-то право на иное приложение собственной силы.
       Вспомним, как жестко учила его жизнь устами царя и спальника, заставляя без сожаления ловить не только Жар-птицу, но и живую женщи­ну. Впрочем, Иван-спальник называет Царь-девицу птицей. Царский ловчий нахо­дит, что она так худа и тонка, что похожа на цыпленка. Охотясь на птицу и девицу, Иван служил царю и не имел права на собственное отношение к тем, на кого послан охотиться. Правда, он замечает красоту птиц и зас­лушивается прекрасным пеньем Царь-девицы. Его пленницы и впрямь из другого мира. Жар-птицы не похожи на земных птиц, они яркие и светлые, а девица одета в крас­ное платье, плавает на золотой шлюпке и управляет серебряным веслом. Тот, иной мир по сравнению с привычной тусклой жизнью разноцветен, в нем отсутствует вечная борьба и разделение на побежденных и победителей. В сказке борьба и стремление к победе ослепляет человека, он становится чувствительным только к контрастной черно-белой краске, разграничивающей мир на своих и врагов. При таком разделении вся палитра, а в особенности полутона, пастельные, мягкие краски, воспринимается плохо. Все, что не бросается в глаза, кажется проявлением слабости.
       В сказке каждое чудо расцвечено своими красками, каждое появляет­ся в свое время суток, при своем освещении. В полночь все черно, в полдень бело, а на вечерней и утренней зорьке все залито мягким, ров­ным, золотисто-розовым светом, все становится подкрашенным его тепло­м, а само небо тогда переливается всеми цветами радуги. В полночь Иван су­мел увидеть белоснежную кобылицу и покорить ее, в это же время поймал он Жар-птицу, полдень ознаменовался встречей с Царь-девицей и освобож­дением кита, вечерняя заря вместе с ним увидела поднятый со дна перс­тень, утренняя порадовалась тому, что стал Иван, искупавшись в молоке и в двух водах, писаным красавцем.
       Время, отведенное для каждого события, точно означено и оговорено. Так, на рассвете с восходом солнца чаще всего в сказке что-то начинается. Рано поутру отправлялся Иван во все свои поездки, в первой половине дня он вступил на трон и обвенчался с Царь-девицей, начиная царствование и супружескую жизнь. На утренней зорьке происхо­дили события и иного рода, например, разговор трех вернувших­ся из дозора братьев, с отцом. Поутру Иван выводил на волю, погулять в чистом поле кобылицу, утром было украдено спальником перо, и состоялся первый разговор Ивана с царем, в ходе которого он из счастливого обладателя сытого места на привольной царской службе превратился в подневольного холопа. Утром была поймана Царь-девица. В дневное, полуденное время оказался Иван на небе, но солнце, дневное светило, не видело этого. Оно в это время пребывало не в тереме своей сестры, а трудилось, осве­щало мир, а в тереме отдыхал в это время месяц.
       Темная ночь с ее светилом месяцем как-то больше благоволила Ивану, особенно в начале сказки. Все основные события в ее первой по­ловине происходили после захода солнца: обуздание кобылицы, рождение коней, уличение братьев в воровстве, обретение пера Жар-птицы и ее по­имка, в результате которой Иван привез вечный источник света и не ожегся при этом сам. В начале сказки он владел даром быть своим в но­чи, он и вел себя скрытно, умел притворяться, прятать свои мысли от людей. Затем ему пришлось заявить свои права на светлую часть суток, чтобы действовать открыто, не таиться и не выдумывать, меньше спать, меньше зависеть от силы сновидений. Он обретает другой источник силы, под сенью которого можно быть самим собой, оставаться простым и ес­тественным. Он учится быть, а не казаться, учится сам светить другим, как светит царь-солнце. Благословение на это он получает на небе от Месяца Месяцовича, от ночного светила, с которым Иван общается не ночью, как положено, а в светлое время суток.
      
       У света нет тени
       Месяц Месяцович производит странное впечатление. В разговоре с землянином он все время сбивается, говоря про себя то в женском, то в мужском роде. Он как будто не знает, как правильно произвести согласование слов в монологах, он (она) все время путает род местоимений, а также окончания глаголов в прошедшем времени. Не часто приходится ему (ей) разговаривать с человеком, редко кто отва­жится заехать на край света, где небо сходится с землею, а еще меньше охотников по собственной воле отправляться на небо - где гарантия, что сумеешь потом возвратиться на­зад. Душе положено оставлять наше бренное пристанище навсегда и, уле­тев из него, она уже не может вернуться в свое земное тело. Поднимаясь на небо, бесстрашный Иван, не думает об этом. Он спе­шит попасть туда не по своей воле, он торопится выполнить чужую прось­бу, он гонец, посол.
       Открывшееся перед ним небо поражает его тем же, чем и все прочие чудеса, своей разноцветностью и яркостью. Он радостно взирает вокруг и дивится лазо­ревым полянам, голубой земле и свету, который так щедро разлит вокруг. Небесная столица показалась ему слишком высокой, а окруженный прочими теремами изумрудный терем Царь-девицы выглядел, словно окруженная де­ревнями земная столица. В этом тереме сама Царь-девица не жила, там проживали ее мать месяц, а также сын месяца и брат Царь-девицы, солнце. Похо­же, что мать с сынком почти не виделись, она освещала землю ночью, а днем отдыхала в чудном тереме, а он, напротив, работая дневным све­тилом, дома находился только по ночам. Девица же, как рассказывал Ивану всезнающий конек, круглый год и вовсе жила на океане, только дважды, в дни летнего солнце стояния ступая на землю.
       Родня небесным светилам, она и сама должна быть светоносной. Скорее всего, девица была звездой, но такой, которая начинает подниматься над горизонтом, восходить над ним и становиться видимой для жителей северного полушария только вбли­зи дня летнего солнцестояния. В эти дни звезда эта как бы ступает на землю, "два раза она лишь сходит с океана и приводит долгий день на землю к нам". В последующее время она начинает подниматься над горизон­том все выше и таким образом начинает находиться перед рассветом уже не на земле, не на линии горизонта, а над ним, на небе. Эта звезда должна восходить во время летнего солнцестояния вместе с солнцем и этим возвещать приход самого длинного дня.
       Только одна звезда северного полушария 21 и 22 июня находится в соединении с солнцем, имея с ним одну и ту долготу, это Бетельгейзе, альфа Ориона. Сириус, ярчайшая звезда на нашем небе восходит недели на две позже.
       Сириус имел особое значение в древнем Египте, поскольку с момен­том его восхода совпадало начало ежегодного разлива Нила, без которого земледелие в засушливом климате Египта было бы невозмож­ным. Эта звезда отождествлялась с богиней Исидой, согласно легенде, ее слезы по убитому Осирису переполняли Нил, и он начинал выходить из бе­регов. Сириус в лучах восходящего солнца вспыхивает, как искорка, эта картина, возможно, обусловила и само название звезды, которое в пере­воде с греческого обозначает жгучий, мерцающий, блестящий. Как самая яркая звезда северного неба, Сириус был особенно почитаем в древности. Не только в Древнем Египте, но и в Персии, Греции и Риме существовали специальные святилища, посвященные ему.
       Самым известным созвездием нашего северного неба является, конеч­но же, Большая медведица и почти все, кто смотрит на небо, знают, где найти ее. Она имеет вполне утилитар­ное назначение, по ней находят Малую медведицу и Полярную звезду, ука­зывающую путь на север. Однако почему-то не для ковша Медведицы, а для Ориона люди придумали самое большое количество названий. Среди них грабли, коромысло, крест, весы и многие другие. Такое внимание людей к этому созвездию тем более удивительно, что Орион в отличие от Большой медведицы является заходящим созвездием и светит нам далеко не целый год.
       Орион очень красив и притягивает к себе почти правильной формой ром­ба, а Бетельгейзе, которая находится в его вершине, имеет красный цвет. Может быть, что эта звезда и есть та красавица в красном полу­шубке и в золотой шлюпке, которая ступала на землю только два дня в году. Не оттуда ли произошли и конек-горбунок с его матерью и братьями, ведь в созвездии Ориона есть туманность, по форме похожая на голову коня, она так и называет­ся, Конская голова.
       Орион в греческой мифологии был великаном-охотником, по одной из версий не имел отца и был сыном одной только Геи, земли. Он был наде­лен способностью ходить по морю. Орион был ослеплен и сумел возвратить себе зрение, подставив глаза под лучи восходящего свети­ла. В мифе о нем нашли свое отражение очень древние, до олимпийские времена, а также столкновение обитателей этих времен титанов с нарождающимися гре­ческими богами. Среди похождений Ориона стоит отметить его похищение бо­гиней зари Эос, которая не могла устоять перед ним. Погиб Орион от стрел богини охотницы Артемиды, которую посмел вызвать на соревнование.
       К сожале­нию, до нас дошло не так много легенд об отважном Орионе и, может быть, слишком опрометчиво проводить аналогии между великаном-охотником Орионом, влюбившейся в него Эос, зарей, охотником Иваном и де­вицей, чья красная шлюпка мелькала на горизонте в лучах раннего утра. Хотя именно так, красной искоркой в разливе зари должна выглядеть Бетельгейзе для наблюдателя, находящегося 21 или 22 июня на берегу океана.
       Можно предположить, что образ Царь-девицы относится к самой яркой планете на нашем небосклоне, Венере, тем более, что в русских сказках она часто выступает, как сестра солнца или дочь, жена, подруга месяца. Однако появление Венеры на небе никак не может быть связано с днем летнего солнцестояния. Кроме того, в сказке уже говорилось про Венеру раньше, когда конек рассказывал Ивану, как надо ловить Жар-пти­цу. Среди множества имен, которыми народ наградил ее, есть и зарница, так называется утренняя Венера, появляющаяся перед восходом солнца. Когда конек говорит Ивану о том часе, когда на серебряной горе по­являются жары-птицы, то указывает промежуток между заходом солнца и восходом зарницы, т.е. Венеры, как утренней звезды, "до зарницы приле­тают Жары-птицы".
      
       Благословение родителей
       Кем бы ни была царь-девица, одно ясно, что она была существом женского пола. Хотя бы два дня в году она проводила на земле, где каж­дому землянину полагается иметь половую принадлежность. Небесные жите­ли, скорее всего понятием пола не обладали, земные ограничения и запреты, связанные с кровосмешением, их, похоже, тоже не отягощали. Вспомним разговор Ивана с месяцем. В нем мать девицы все время говорит от пер­вого лица. Я "по три ночи, по три дня в тем­ном облаке ходила" и т.д., но вот в самом конце месяц произносит странную фразу: "Благодарствую тебя за сынка и за себя, отнеси благос­ловенье нашей дочке в утешенье". Благословить дитя на брак могут толь­ко родители, от их лица и выступает в сказке месяц. Наша дочка, это в данном случае может быть дочка только месяца и солнца, тем более что никто другой, кто мог бы выступать в роли отца девицы, в тереме не проживает. Мать не упоминает, что девица сирота, что у нее нет отца. Все идет по ритуалу, месяц от собственного лица и от лица солнца отсылает дочери благословенье на брак с Иваном. Тем самым родители одобряют выбор дочери.
       Не стоит удивляться, что там, где расположено царство света, а само понятие тени отсутствует, понятие пола тоже не выражено так, как внизу на земле. Земля "и черна-то, и грязна", а на небе все излучает сияние, все горит, переливается всеми цветами и слепит глаза. Там ничто не может отбрасывать тени, поскольку там нет источника света, там светится все само собой, изнутри. Там нет черного и белого, там все едино, там нет разделения, в том числе на женщин и муж­чин. Потому мать девицы имеет мужское имя Месяц Месяцович, однако, понимая, что по земному обычаю должна быть женщиной, время от времени употребляет, говоря от себя, окончания женского рода. Правда, иногда он (она) сбивает­ся, путается и начинает говорить от лица мужчины.
       Трудно небесному жителю причислить себя к какому-то одному полу, месяц является само достаточным, как и солнце. Чтобы не шокировать людей непривычным видом, не спугнуть их и иметь возможность быть понятым и общаться с ними без помех, приходится небожителям употреблять привычные для челове­ка понятия отец и мать. Похоже, что светила могут принимать такой об­лик, какого требуют рамки земных понятий. Земляне видят их мужчинами или женщинами, смотря по тому, как удобнее и привычнее для земного дела. Здесь стоит вспомнить, что слово солнце в русском языке промежуточного, среднего пола.
      
       Иван - посланец с Земли
       Все три поимки Ивана: кобылицы, Жар-птицы и Царь-девицы происходили стереотипно: тот, кого ловили, т.е. дичь либо находила приманку сама, как это было с кобылицей, либо эту приманку в облюбованное дичью место доставлял охотник, Иван. Дичь не может отказаться от приманки, она с наслаждением поедает ее и теряет бдительность, а ловчий, сидящий в засаде, пользуется этим и дичь оказывается пойманной. Если бы дичь могла раскусить замысел охотника, то отвернулась бы от приманки, разглядела ло­вушку, и ее невозможно было бы таким способом поймать. Ловля постро­ена на том, что, беря приманку, дичь берет чужое и тем дает право охотнику наказать ее за это. Дичь наивно верит, что все, что удалось ей найти, принадлежит ей и сотворено специально для нее. Все те, кого ловит Иван, дети природы, они подчиняются природным законам, согласно которым можно употребить в пищу все, что находится на их собственной территории. Поиск пищи на чужой земле по всем законам рассматривается, как нападение на ее хозяина.
       Два последних поручения царя, а вернее, Царь-девицы, с которыми она отправляла Ивана на небо и под воду, носят совершенно иной харак­тер. В них Иван выполняет то, о чем его попросили Царь-девица и кит. Он приносит весть ее родным и указывает киту, как освободиться от не­воли, а царево приказание, поиски перстня, делается за него уже само собой. Ивану не надо задумываться, как спланировать это дело, ему только надо не ошибиться и правильно выстроить отношения с теми, с кем свела его дорога, ничего не забыть, никого не обидеть, выдержать дистанцию и правильно повести разговор, точно чувствуя, что и где говорить. Это, надо заметить, совсем не так просто, но Иван безошибочно находит верный тон в разговоре с месяцем и, не задумываясь, называет мать девицы мужским именем Месяц Месяцо­вич, а не женским, что было бы намного уместнее в разговоре с бу­дущей тещей.
       Иван не ждет, пока месяц пригласит его войти и позволит говорить, он начинает первым и представляется светилу своим полным именем. Тон в разговоре задает гость, пришелец, а не хозяин. Вчерашний холоп откуда-то зна­ет, как правильно величать небесную мать своей будущей супруги. У Царь-девицы не будет иной возможности передать на небо весточку с Земли, наверное, это она вкладывает в уста Ивана верные слова, нужные интонации, и Иван покоряет свою будущую родню тонким обхождением и учтивостью. Если бы он не сумел сделать этого, то месяц с солнцем не дали бы благословение на брак, и в сказке не сложился бы столь счастливый финал.
       Царь попался на крючок
       С замиранием сердца ждут исхода разговора Ивана с небожителями как будущая царица христианской страны, так и временно свергнутый царь подводный, несчастный кит. Оба эти лица царского статуса мысленно по­сылают ему счастливые пожелания и только с ним связывают надежды на благополучный исход своих трудных дел. У них не будет иных шансов из­бегнуть участи затворников. Она может навсегда остаться пленницей в тере­ме у царя, а он пребывать на своем вечном приколе, оставляя подводный мир без законного владыки. С нетерпением ждет исхода пере­говоров в своем дворце жених-царь, а с ним и весь двор. Вернись Иван ни с чем, сколько невинных голов может полететь с плеч под тяжелой ру­кой самодержца, да и найдется ли тот, кто кроме него сумеет заступиться за Царь-девицу. Всем-всем, морскому и земному царям, их подданным на море и на суше, небесным правителям, всем друзьям и даже недругам Ивана нужно, чтобы переговоры на небе прошли успешно.
       Благополучное окончание небесной миссии поднимет статус Ивана на новую высоту. Ему уже не нужно будет ни охотиться, ни воевать. От него требуется только передать киту ответ на его вопрос, а после этого кит сам совершит все, что необходимо для собственного освобождения. Для ис­полнения поручения царя Ивану не придется прикладывать собственные руки. Весь подводный мир торопится по приказу царя кита закончить дело, отыскать перстень до заката, пока Иван ожидает на берегу океана.
       Последнее путешествие Ивана приносит радость всем вокруг: небес­ным, подводным, земным жителям. Он сумел угодить всем мирам и цари всех трех миров становятся его союзниками. Правда, земной царь после получения перстня торжествует совсем недолго. За время отлучки Ивана Царь-девица стала еще более притягательной дичью для государя, от об­ладания которой он уже не в силах отказаться ни за что. Всего за три дня, прошедших с момента появления во дворце девицы, царь из благо рожденного владыки как-то незаметно становится охот­ником за молоденькой красоткой, а она ведет себя с ним легко, непри­нужденно и кокетливо, как почти что пойманная в силки птица. Когда же незадачливый царь-охотник совсем теряет свой слабый разум, она вдруг становится для него сладкой приманкой, а он незаметно превращается вдруг в глупую дичь, которая попалась на то, что не способна прогло­тить то, что ей явно не по зубам.
       Беззубый царь погибает от собственной жадности, а вчерашний дурак и крестьянский сын восходит при этом на новый и еще более высокий уровень, становясь благородным человеком, знатным витязем. Царь утрачивает свое благородство и начинает жить не по царским, а по охотничьим законам. Иван, научившийся царс­ким законам, перестает быть охотником и тогда ему даруются права благо рожденного че­ловека. Следование охотничьим законам лишает царскую особу ее непри­косновенности и теперь царя можно казнить, как простого смертного, убить, как дичь, заживо сварить, как поросенка, индюшку или цыпленка. Обретенный Иваном царский статус защищает его и делает неуязвимым.
       Когда-то царь в несколько минут опустил и унизил спальника, сняв его с должности конюшего, а теперь также легко убрали с царской, каза­лось, навсегда принадлежащей ему и сросшейся с ним в сознании людей роли и его самого. Царь думал, что это он распоряжается жизнью и судь­бой своих подданных, своих холопов, но он забыл, что сам он только временно проживает здесь. Как и каждый земной житель, он владеет свои­ми регалиями только по небесному промыслу и благодаря высшему провиде­нию. Когда же небо отреклось от него, то отреклись и все остальные. Никто не по­жалел, что он погиб, никто не торопится отдать почести покойному владыке. Никто не плачет о бывшем царе. Он плавает в котле с кипящим молоком в виде бесформенного трупа. Все устали бояться и радовались чуду, весе­лясь на свадьбе нового царя с царицей.
       Накануне гибели к пойманному на крючок царю на один миг, кажется, вернулся человеческий разум помазанника божьего. Прежде, чем дать согласие на испытание кипящим молоком, он с тоской говорит Царь-де­вице: "Ведь нельзя переродиться, чудо Бог один творит", но сладкая приманка и чувство, что дана она только для него одного, навсегда гасят в его голове последние, слабые проблески сознания.
      
       Небожители одной веры с Иваном
       В сказке Ершова недоброжелатели Ивана, кажется, верят в Бога, во всяком случае, они никаких серьезных дел не начинают и никаких серьез­ных слов не произносят, предварительно не помолившись. Молятся прежде, чем начать свой рассказ о ночных делах, вернувшиеся с дозора братья. Молятся они и прежде, чем решиться на воровство. Перед поездкой в го­род они еще к тому же берут благословение у отца. Они ограждают себя святым крестом от горбунка, когда видят, как он взвивается с Иваном в небо. У православного Бога собирается искать управу на "неумойку" Ивана спальник и планирует оговорить его перед царской думой, обвиняя в преступлениях не перед людьми, а перед Богом: в чернокнижии, ворожбе, в нарушении поста, обращении к католической вере и непосещении церкви. Он клянется царю Христом в том, что его донос на Ивана справедлив.
       Иван, напротив, любит помянуть беса, что, как известно, у доброго христианина уже само по себе является грехом. Героем его ночных похож­дений выступает сам дьявол. Во всем остальном он не ис­казил своих ночных приключений. Правдой было и то, что он вскочил на вора, что тот таскал его на себе всю ночь, что под конец взмолился о пощаде и обещал впредь не мутить православных. Прис­ловьем про черта Иван пользуется почем зря, оно у него на кончике язы­ка, а братья, напротив, постоянно поминают Бога. Правда, и Иван со своим горбунком, и братья, желая укорить один другого, за глаза говорят, что противная сторона состоит в сговоре с чертом.
       Чем ближе Иван к венчанию на царство, тем более уважительно относится он к православной вере. Он с радостью отмечает, что на крыше небесного терема Царь-девицы водружен православный крест из ярких звезд. Он оказался у своих, а не у чужих, и от этого ему сразу же становится уютнее в незнакомой стороне. Представляясь месяцу, Иван сообщает, что приехал из христианской страны. Больше они эту тему не обсуждают, итак ясно, какое это счастье неожиданная встреча с единоверцем.
       То же самое ощущает, увидев иконы в доме семи богатырей, выгнанная из отчего дома царевна в Сказке о мертвой царевне Пушкина. "Видит девица, что тут люди добрые живут, знать, не будет ей обидно", можно расслабиться и почувствовать себя в незнакомом месте как дома.
       Цепочка событий, порождающих чудо
       Чудеса подвластны только Богу, а козни, наоборот, дьяволу. В сказке хватает и того, и другого, но только козни в ней происходят по вине людей. Впрочем, при совершении чудес без человека здесь, в отличие от сказок Пушкина, также невозможно обойтись. Козни и чудеса делаются не на виду, а втайне и, чтобы докопаться, кто и как их совершил, надо много думать, анализировать и сохранять полную не­возмутимость и трезвую голову. Строить козни и не оставлять при этом следов нелегко, делать чудеса еще сложнее и мудренее. Поэтому, чтобы не думать, не сходить с простого и привычного жизненного уклада, чтобы не искать постоянно ответственного за происходящее и просто жить, как живется, удобнее и легче все непонятное отнести к ведению нечистой силы и откреститься от этого раз и навсегда. Дозволенными же чудесами веда­ет церковь, то, что принято считать чудом Божьим, находится в ее ведении.
       Если кто-то в сказке случайно признается в том, что с ним проис­ходят чудеса, то его тут же выкидывают из разряда обычных людей и при­числяют к разряду колдунов или просто ненормальных, т.е. дураков. По отношению к ним законы соблюдать необязательно, они или вредные, или благие. Они живут не как все, им не нужно то, что нужно всем, значит, у них можно все от­нять и отдать тем, кто такой, как все. Однако жизнь без козней и чудес становится, хотя и праведной, но настолько однообразной, что уж лучше втайне верить в чудеса и прислушиваться к ним или начать строить козни самому, пока другой не успел опередить тебя.
       Для совершения чуда необходимо соблюдение нескольких условий и присутствие нескольких участников, у каждого из которых своя неповто­римая роль. Все они образуют цепочку, совсем, как в Сказке о царе Сал­тане. В ней бабы знают про чудо, но не знают, как его взять и очень хотят навредить семье царицы, Гвидон узнает про чудо от них и хочет его получить, но тоже не знает, как это сделать. Он обращается с просьбой к лебеди, которая, кажется, знает все: где есть чудо, как его взять, но ей необходима просьба Гвидона в качестве разрешения на материализацию. Как только она эту просьбу получает, цепочка замыкается и по ней пробегает ток, т.е. та энергия, которая необходима для получения чуда, и оно мгновенно приходит на землю к людям.
       В нашей сказке тоже действует подобная цепочка и за появление каждого чуда отвечает несколько участников.
       Так, чудо появления Жар-птицы и Царь-девицы, как и в Сказке о ца­ре Салтане, начинается со слов недоброжелателей, спальника, аналога баб. Люди этого сорта знают, какое оно, чудо, но не знают, как и где его взять. Спальник, как и бабы, рассказывает про чудо царю, но не затем, чтобы продол­жить сон царя наяву, как это было у Салтана, а затем, чтобы царь прос­нулся и отдал приказ доставить чудо. Царь, двигаясь по цепочке, отдает такой приказ, Иван получает его и движение продолжается дальше. Инфор­мация о чуде передается коньку, он, как и лебедь, все про все чудеса знает, но, как и ей, ему нужна просьба человека для того, чтобы чудо появи­лось.
       Иван, как и Гвидон, обращается к представителю животного мира с рассказом о чуде. В Сказке о Салтане это была просьба, обращенная к лебеди, и ее оказалось достаточно, чтобы чудо возникло. Здесь просьбы не было, были слезы несчастного Ивана, конек сам предла­гает ему помочь, а вереница действий, относящихся к чуду, с этого мо­мента только начинается. Отличие нашей сказки от Пушкинской состоит и в том, что конек только учит Ивана, как добыть чудо, что взять, куда поехать и как себя вести на поимке. Кроме того, конек доставляет Ивана, куда надо и привозит его потом с добычей назад, а добывает чудо Иван самостоятельно.
       В обеих сказках чудеса уже существовали где-то до того, как попа­ли к людям. В Сказке о царе Салтане нам сообщают, только про то, отку­да взялись тридцать три богатыря. Им душен воздух земли, их родной дом в море-океане. В нашей сказке известно местоположение, адрес каждого чуда, два из них, кони и птицы обитали на земле, а обретение всех ос­тальных так или иначе было связано с морем. Вода в обеих сказках игра­ет и свою чудесную роль, ею обрызгивала Лебедь князя, чтобы превратить его в насекомое, ею прыскал на Ивана конек, чтобы сделать его неуязви­мым при купании в адских котлах.
       Котел является непременным атрибутом ада, в нем, как известно, варятся грешники, только в аду в котлах кипит смола, а черти подкладывают под них дрова, а здесь кипит молоко и во­да, а дрова подкладывают служители царского двора.
       В сказке все чудеса, которые добыли Иван и конек для царя, навсегда остаются среди людей на земле. Царь, для которого они их добыли, погибает. Чудесами начинает владеть тот, кто смог их найти, а потом взять и привезти во дворец. По-видимо­му, как чудесные, так и обычные события сказки направлены были на дос­тижение именно этого конечного результата. Кому-то было необходимо сменить правителя страны (у которого, кстати, не было детей) и дать людям чудеса. Операции по внедрению в человеческую жизнь чудес подго­товлены в Сказке о царе Салтане и о коньке-горбунке безукоризненно, а то обстоятельство, что основные их вехи в обеих сказках подобны, поз­воляет предположить, что проводились они по единому плану. Мы видим, что в обоих случаях все начинается с отрицательного героя, который хочет сжить со свету того, кому будут в конце сказки принадлежать и чудеса, и власть.
       Хозяевами чудес становятся Иван и Гвидон, а врагами этих героев были, соответс­твенно, спальник и Бабариха. Появление чудес на земле должно, естест­венно, начаться с информации о них. Ею владеет конек, который небрежно бросает Ивану, когда они находят перо Жар-птицы: "Вот уж есть чему ди­виться! Тут лежит перо Жар-птицы", ею владеет и лебедь. Оба эти су­щества живут в одном пространстве с чудесами, они для них свои. Однако, начни они рассказывать кому-то о том, чем притягательны чудеса и где они пребывают, никто не воспринял бы их россказни всерьез, никто не стал бы их слушать. Тому незримому режиссеру, по мановению руки которого только и могли прои­зойти сказочные события, нужно было, чтобы про чудеса узнали те, кого могут услышать и кому поверят люди.
      
       Зло начинает, а добро выигрывает
       После того, как кончилась первая часть сказки, успокоились все ее действующие лица, кроме двух. В конце первой части большинство героев хоть что-то да приобрело. Царь приобрел коней, такое диво, какого ни у кого не было, Иван - такую высокую долж­ность, о какой вчера еще не посмел бы и мечтать, а также независимость от вредных братьев. Народ досыта налюбовался диковинкой; городничий сумел услужить царю; братья получили деньги и смогли наконец-то завести свое хозяйство; кони получили роскошную еду, питье и отличные стойла.
       Вот только несчастный спальник потерял должность и милость господина, а маленький конек, хотя и показал Ивану, на что он способен, но стал жить в разлуке со своим хозяином и другом. Иван ночевал теперь в ко­нюшне, а конек жил один одинешенек на сеновале. Раньше обожаемый им Иван был всегда рядом с ним, а теперь коньку появляться в конюшне не разрешалось, а Иван редко навещал его там, увлеченный новой изобильной жизнью и всеми невиданными радостями ее. Малюсенький уродец мог бросить тень на своего хозяина. В православной столице даже без повода можно легко быть опороченным и обвинен­ным в чернокнижии, "бусурманстве" и прочих несмываемых грехах.
       Таким образом, мысленно спальник и конек отныне постоянно связаны с Иваном, поскольку он оказался в центре их мыслей. Бывший начальник конюшни думал об Иване с неприязнью и злобой, а конек день и ночь тосковал по нему. Он помог ему, а в награду потерял дружбу своего единственного и обожаемого Ивана. Его не интересовала вкус­ная еда, почести, поклонения, ему нужно было только общество Ивана, а вот как раз этого-то он и лишился. Оба героя, один ненавидящий, а другой обожающий Ивана одинаково сильно хотели изменения существующего положения. Оба жаждали перемен в своей судьбе и связывали их исключительно с персоной Ивана. Оба постоянно были настроены на волну Ивана, конек ждал, а спальник искал случая, который мог бы помочь. Так получилось, что друг и враг Ивана, сами того не подозревая, стремились к одному и тому же и невольно помогали друг другу.
       Так часто бывает, что высказанное и опрометчиво сформулированное желание может быть исполнено буквально, принеся не пользу, а вред. Ко­нек плохо понимал жизнь людей, где дружбе и любви отводилось немного места, а предательство было делом обычным. Он не мог понять, почему живет теперь от­дельно от хозяина, в чем провинился перед ним. Он призывал его всеми силами и добился своего, тот к нему пришел. Конек не мог знать, что самый короткий путь от конюшни к сеновалу лежит через царскую опочи­вальню, он не знал, что быстрее всего Иван вспомнит о нем, лишь попав в безвыходное положение. Конек хочет пуститься в пляс, завидев хозяи­на, а Иван плачет, горюя, что дни его молодой жизни сочтены.
       Сам не понимая, конек наказывает Ивана за то, что тот забыл своего верного друга в суете придворной жизни и радости утоленного же­лания сладко есть, красиво одеваться и досыта спать. Если бы конек ос­тался с Иваном, то спальник не сумел подкараулить его, если бы конек не думал о парне с тоской, то у спальника не хватило бы силы, энергии совершить так ловко все задуманное.
       Когда с человеком происходит что-то особенно плохое или особенно хорошее, то закулисных авторов как того, так и другого, как правило, бывает несколько. Они действуют не всегда сообща, но всегда одновременно и в одном направлении, и именно их совместные усилия, бьющие в одну точку, дают тот мощный энергети­ческий всплеск, следствием которого будут нежданные утрата или прибыль. Так было и в Сказке о царе Салтане, где бабам, сама того не подоз­ревая, немало помогла царица, мать Гвидона. Она плакала о своей нес­частной одинокой жизни, о том, что горячо любимый ею муж приказал бросить ее в океан, а тем самым невольно придавала немало сил своей матери Бабарихе и старшим сестрам.
       Вначале Салтан непреднамеренно предал жену, ос­тавив ее одну без защиты и власти во дворце. Потом точно также предала его она, когда день и ночь думала о том, почему по приказу мужа ее выгнали прочь из дома. В нашей сказке тоже произошло двойное преда­тельство, вначале Иван предает конька, отрекшись от дружбы с ним, а потом конек Ивана, когда тоскует о нем на своем одиноком сеновале.
       Эти взаимные претензии обеих пар героев усилили их врагов, помогли им найти у героев слабые места, куда можно ударить наверняка и где их легче всего можно пробить. После чего недруги в обеих сказках пускают в ход одинаковые приемы: оговоры, под­логи, ложь и вероломство. Однако без их участия не было бы сказки, движения, чудесного преображения одних героев и наказания других.
      
       Два добрых плюс два злых равняются одному чуду
       Таким образом, роль спальника похожа на роль Бабарихи и ее дочек, а роль конька сродни роли лебеди. Роль Гвидона поделена в этой сказке между двойниками: царем и Иваном. Царь сидит на месте, но хочет полу­чить чудеса, а Иван добывает их, но не для себя, а для тирана. В финале сказки все чудеса достаются именно Ивану, как достались они Гвидону в Сказке о царе Салтане. Горбунок и Иван вдвоем играют роль лебеди, но эта роль отличается от ее роли тем, что здесь двое едут за чудом и привозят его, а там герой, чтобы узнать о чуде, вначале оказывается за океаном, потом дважды пересекает его, а чудо приходит к нему в дом са­мо.
       В начале сказки герой наш на своем коньке успевает догнать брать­ев, пробегая несколько верст в один миг. Жар-птица жила ближе, чем Царь-девица, но резвому коньку пришлось напрячься и бежать изо всех сил, чтобы поспеть к окончанию назначенного царем срока. За птицей они ехали семь дней и доехали до густого леса, за девицей им пришлось сно­ва скакать неделю, но они достигли уже берега океана.
       Третье путешествие до океана продлилось всего лишь один день. Герои наши пок­рыли расстояние в сто тысяч верст и не отдыхали ни разу. Если в начале их поездок еще можно было различать версты, то теперь уже сотни тысяч верст летят им в одночасье под ноги. С приобретением нового ста­туса приобретает Иван и новые скорости. Крестьянином он ходил пешком, почувствовав себя паном, нагнал в один миг братьев, опередивших его на день пути на подводе. Став начальником конюшни, научившись уже не хо­дить, а плыть, как утица, он просто перестал замечать, какой путь смогли они вместе с коньком преодолеть.
       Чем невероятнее и недостижимее были те чудеса, за которыми отп­равлялся Иван на своем коньке, тем быстрее они мчались. То ускорение, которое подбрасывало их в воздух, было раз от разу все более значительным. Чем грознее и громче был крик царя: "Вон, холоп!", чем больше гнева, злости, ненависти и презрения вкладывал в него царь, тем ощути­мее была та сила, которая двигала коньком и его седоком.
       Царь в сказке олицетворяет черную сторону жизни. Он жаден и уве­рен в своем исключительном праве на власть и удовольствия. Многочисленная челядь призвана охранять его денно и нощно, унич­тожая всех инакомыслящих и непокорных. Царь и сам не чурается рукоприкладства, и свое пове­ленье любит сопроводить привычным взмахом кулака. Иван представляет его полную противоположность, его не интересует власть над людьми и он не любит драться, но оба они далеки от расчета, экономии, практичес­ких, повседневных дел.
       У царя есть слуги, например, ловкий придворный спальник, у Ивана тоже есть слуга, конек. Спальнику и коньку нужно только одно, поддер­живать всеми силами любовь и расположение, милость своих хозяев, царя и Ивана, вне этого они не знают в своей жизни радости и счастья. Объ­единяет их и то, что они осуществляют связь своих постоянно спящих хозяев с внешним миром. Спальник связывает царя с двором, выискивая и вынюхивая все, что может оказаться полезным для государя. Он доносит ему об этом без большой пользы для себя, из одного только ревностного желания услужить и выделиться. Конек связывает Ивана с миром чудес, указывая, как и где их взять. Он делает это также без личной выгоды, только из любви к Ивану и желания помочь ему. Оба слуги, спальник и конек в случае поте­ри хозяев никому на земле не нужны, оба знают это и стараются изо всех сил.
       Спальник умеет убедить царя в справедливости своих лживых доно­сов, распалить его и взвинтить до предела, чтобы он полностью потерял контроль над собой. Вся сила царя обрушивается на Ивана и тогда холоп также перестает контролировать себя. Его слезы выводят из равно­весия конька, и он выдает правду про чудеса и добровольно вызывается помочь хозяину. После этого эмоции утихают и двое странников спокойно и деловито начинают собираться в путь, а царь и челядь усердно помога­ют им в этом. Все объединяются и становятся на время союзниками, со­ратниками в одном и том же деле.
       Каждый из героев может пробить следующего за ним по цепочке, но для получения результата, чуда, требуется строго определенная последовательность звеньев в ней. У каждого предыдущего как будто есть особый ключик только к следующему за ним, но ни к кому другому. Ничто, кроме слез Ивана не может пробить горбунка, но никто, кроме царя, не мог вызвать их и т.д. Иная последовательность действий героев потребовала бы намного больше затрат и та энергия, которую получили люди, обретя новое чудо, не могла скомпенсировать тех затрат, которые пошли на его добычу. На ум приходит устройство городка в табакерке из сказки Одоевского, где без "плохих" молоточков, которые нещадно бьют по "хорошим" пружинам, часы не будут рабо­тать.
       Таким образом, чтобы произошло чудо, надо иметь как ми­нимум четырех героев, двух условно назовем добрыми, бескорыстными, а еще двух злыми, корыстными. Один злой должен иметь формальное основа­ние (как имел его уволенный с должности спальник) для того, чтобы сжить со свету доброго (Ивана), он должен еще и уметь завести другого, еще бо­лее злого, корыстного и обладающего властью (царя). Тот должен всей силой этой власти надавить на одного из добрых (Ивана), который обязан обидеться и начать жалеть себя изо всех сил, потому что драться и защитить себя он не может. В этом случае самый добрый и бескорыстный (горбунок) получает право просить защиту для просто доброго (Ивана) путем внедрения чуда, т.е. энергии иного, дотоле неизвестного уровня.
       Добрый (Иван) откупается от самого злого (царя) чудом и тем спасает свою жизнь. Только абсолютно бескорыстный герой обладает правом прикосновения к чуду. Если чудо попадет в плохие руки, то это может нанести вред человечеству. В сказке показано, как легко обойти этот запрет и отдать чудо во владение тому, кто будет использовать его исключительно для личной выгоды. Правда, у сказки, как и положено, прекрасный и скоро наступающий конец. В жизни время, в течение которого чудеса, попавшие в недобрые руки, служат разрушению мира, часто растягивается надолго. Поэтому всем, даже самым добрым хорошо бы научиться драться самим, не дожидаясь чуда, которое, согласно сказочным законам, обязано вступиться за того, кто несправедливо обижен. Вследствие этого чудо может проявиться ранее положенного ему срока.
      
       Расчет и чудо - вещи несовместные
       "Лишь дурню клад дается", только перед ним могут открыться надеж­но спрятанные тайны. Дурак в отличие от умного или не думает вообще ни о чем, или думает о смешном, пустяковом, не достойном внимания серьез­ного человека. Напряженные мысли окутывают умника духом упорства и преодоления, а дурак весел и действует легко и непоследовательно. Чудеса пугаются мыслей умника, который точно знает, что сделать с чудом, попадись оно ему в руки. Бездумье дурака им ближе и роднее, он дивится чудесам, а они радуются этому вместе с ним. Радость является самой высшей наградой и для не­го, и для них. Когда чудесам перестают поклоняться, они становятся обыденностью и вынуждены покинуть свой пьедестал. Восторги человека нужны им, как ему нужны воздух и вода. Без них чудо зачахнет, и никто его как чудо уже не будет воспринимать.
       Настырным мыслям в мир чудес вход заказан, они разрушают чудо своим давлением и практичной ориентацией, поэтому изо всех героев сказки взять чудеса мог только самый глупый герой Иван. Он приходил в мир чудес таясь и прячась, умея до самого последнего мгновения оста­ваться незамеченным, он умудрился и поймать своих чудесных пленниц, и не оставить при этих поимках следов. Он так ловко сделал свое дело, что даже мать и брат Царь-девицы не сумели дознаться, кто ее увез и месяц догадался об этом только во время своего разговора с Иваном, когда ду­рак сам явился к нему в дом посланцем от дочери. Чудеса имеют свои изъяны, общение с людь­ми, человеческая логика нелегко даются им, а потому нельзя уповать на то, что в мире чудес знают и понимают земной мир. Лучше человека мир людей понять не может никто.
       Для чудес почетно служить людям, для них наступает тогда новая жизнь, движение и развитие, ведь люди находят им неожиданное челове­ческое применение. Чтобы люди узнали о чудесах, задумались и захотели их получить, чудеса оставляют свои следы на земле, как оставила след потерявшая перо Жар-птица, как запечатлелась в волшебной сказке, которую прочел спальник, Царь-девица, ступавшая лишь дважды в году на землю. Кто-то же увидел ее и ее следы и написал о ней сказку, в которой каждое слово было истинной правдой.
       Сказки вообще бывают правдивее жизни, только надо научиться переключать на них собственное видение ми­ра, как сделал это, будучи ребенком, Шлиман. Он поверил, что ска­зания Гомера не пустой вымысел и легендарная Троя когда-то действи­тельно существовала, была побеждена, разгромлена и погребена под пеп­лом тысячелетий, отделивших ее время от времени Шлимана. Его считали не вполне нормальным человеком, но он сумел доказать свою правоту и правоту сказок, найдя сокровища Трои в ходе длительных, упорных и по­началу безуспешных раскопок.
      
       Иерархия чудес
       Чудеса имеют собственную иерархию, значимость и вес, чем дальше они от человека, чем труднее их взять, тем дороже стоят они в мире людей. Сказка показывает нам их одно за другим по возрастающей их ценности в нашем мире: вначале пару коней, потом птицу, девицу и ее неподъемный перстень. Кобылицу, кроме Ивана не видел никто, она была редким гос­тем, хотя и оставила после себя зримые следы в виде вытоптанного поле пшеницы. Она по иерархии, по-видимому, была выше конька, ведь она была ему матерью. Сам конек, который мало что стоил в мире людей, в мире чудес, скорее всего, стоял достаточно высоко. Он был осведомлен про каждое из чудес до тонкостей, знал, что каждая из волшебных сущностей любит есть и пить, где и когда кого можно отыскать, какие у кого повадки, особенности характера и привычки, как кого упаковы­вать при перевозке и многое другое. Тем не менее, кобылица с сыном не стали чуде­сами в мире людей, она была слишком вольнолюбивой, а он слишком отли­чался от человеческого представления о чудесах.
       Кобылица была представителем авангарда армады чудес при освоении ими земли, она разведывала обстановку и выясняла, кто из жителей пла­неты способен воспринимать чудеса, выдерживать их силу и не терять при этом земной устойчивости, не улетать, не сходить с ума, сохранять рав­новесие и разум при запредельных, неземных скоростях. Земные и небесные ценности часто прямо противоположны. Мир чудес обязан облечь их в такую упаковку, чтобы она была желанной на земле и вызывала повсеместное восхищение. Чудеса должны стать приманкой, дичью для землян, чтобы те захотели охотиться на них, а поймав, держать трофей подле себя и беречь, как зеницу ока. При этом истинного назначения чуда и его действительной роли в жизни хозяев, а также всей земли, на земле не должен знать никто.
       Внедрение чудес в земную цивилизацию возможно только при посредстве тех землян, которые готовы взаимодействовать с миром чудес, при посредстве тех представителей небесного мира, которые способны общаться с людьми. В сказке была образована пара посредников, действующих заодно, в ней человеческой половиной па­ры стал дурак, который жил не совсем по земным, но и не совсем по не­бесным законам, а чудесную половину представлял конек, который умел понимать только одного человека, дурака, но при этом знал мир чудес, как свои пять пальцев.
       Чтобы информация о том, что происходит на зем­ле, доходила до небес с наименьшим искажением, нужны переводчики, ко­торыми и стали Иван с коньком. Иван приобрел дар легко находить язык с небожителями, не удивляться тому, что к матери надо обращаться, как к мужчине, что родной братец благословляет сестрицу на брак, как отец. Он не устает дивиться только тому, что в мире чудес все красиво, раз­ноцветно и светло.
       Кобылица, испытав Ивана, оставила ему вместо себя своего сына, который сам с точки зрения землян чудом не был, но мог помочь избран­нику матери взять чудеса из их жилища и перенести к людям. Он мог вза­имодействовать на земле только с одним Иваном, которого отметила кобы­лица, а в его отсутствие становился бесполезной игрушкой. Собственно чудеса, например, кони, Жар-птица и Царь-девица имели очевидную прак­тическую значимость и были к тому же уникально, неповторимо красивы. Они поднимали владевшего ими, выделяли его среди остальных людей тем, что на земле достигнуть такого уровня красоты и совершенства просто невоз­можно.
       Владеть чудесами мог только чудесный человек, и их хозяин авто­матически становился таковым, отмеченным неземной наградой за свои добродетели. Он выиграл соревнование с прочими и опередил их не по земным меркам богатства или иных владений. Он подтвердил то, что само небо, мир чудес благоволит к нему и выделяет его, предоставляя исключительное право на обладание загадочным, волшебным и запредельным.
      
       Три перерождения Ивана
       Чудеса идеальны, они имеют прямое отношение к миру света, где ес­тественными источниками его являются все, а не только видимые с земли светила и звезды. Все чудеса находятся на востоке от столицы, путники, выезжая на заре, едут прямо к солнцу, к свету. Чудеса сияют разными красками, гора, куда прилетают птицы испить из ручья воды, стоит на изумрудно-зеленой поляне, усеянной несказанной красоты цветами, сама она днем озарена светом солнца, а ночью Жар-птицы расцвечивают ее сво­ими светящимися узорами. Изумрудно-зелен и терем Царь-девицы, похоже, что поляна на земле и терем на небе одного происхождения, поляна с го­рой, как место входа и выхода светящихся небесных птиц. Сама гора приподнята над равниной и приближена к небу, она, как шесток, на ко­тором отдыхают красноногие летуньи по ночам. Днем, невидимые людям, слившиеся с лучами света, они могут летать вблизи земли, передавая ин­формацию об ее устройстве и делах.
       Жар-птица продолжала излучать свет и во дворце царя, осветив все его потаенные уголки и высветив всю ту черноту и грязь, к которой давно привыкли, и которой никто уже не замечал. Небесные светила не могли пробраться во дворец или взглянуть через окно на то, что происходит в нем, малы окошки, тяжелы ставни в царевой опочивальне. Жар-птица, ко­торая поселилась там теперь, была молчаливым источником света, в пото­ке излучения которого что-то стало мешать осуществлению грязных дел и черных мыслей. В опочивальне появился беспристрастный свидетель всего происходящего, проливающий на все свой свет и подготавливающий прост­ранство для новой гостьи, будущей хозяйки царства.
       Царь-девица не молчала, как птица, она запросто сказала царю, что он дурной, седой и беззубый. Она была сама царицей и могла говорить все, что думала. Она сделала это так, что ему пришлось согласиться со сказанным, выразительно почесав при этом плешивый затылок. Теперь во дворце присутствуют уже двое жителей страны света и царь, чувствуя, откуда он идет, называет ласково девицу "светик мой". Жар-птица могла быть знакома девице, она могла быть сестрой тех райских птиц, что сидели в раззолоченных клетках на небесных деревьях вокруг родного дома будущей царицы православного царства.
       Последнее чудо, перстень достается со дна моря по приказу также чуда, это "чудо-юдо рыба-кит". Мы не знаем, как перстень оказался в море, может быть, сама девица нечаянно уронила его, когда плавала в своей золотой шлюпке. Перстень был упакован в сундучок, и следовательно, упасть с пальца девицы не мог. А может быть, девица не теряла колечка, а оно всегда лежало там, а ее мужем по сказочному обычаю мог стать только тот, кто найдет его и доставит хозяйке. "Сундучишко больно пло­тен", неподъемен, тяжесть в нем страшная, как будто пять сотен чертей сидят в крошечном ящичке. Так и кажется, что если поднять крышку, то появится оттуда что-то несметное, громадное, что-то такое, без чего девица и ее будущий супруг не смогут обрести свое семейное счастье.
       Кто-то сжал там до крохотного размера что-то гигантское по сравнению с человеком, но это что-то было для конька легче перышка. Впрочем, само­го конька никто не додумывался поднимать на руки, а если бы вдруг пришлось по случаю попытаться сделать это, то вряд ли такое дело могло у кого-нибудь выйти. Конек тоже был тяжеленек, если при малых своих размерах умудрялся носить, возить, поднимать то, что не под силу обыч­ному коню. Царю пришлось покликать целый полк солдат, чтобы занести во дворец сундучок с перстнем, а конек погрузил его на свою спину одним движением малюсенькой лапки.
       За появлением перстня следует купание в кипятке, погружение героев в со­суд. Перстень не сосуд, он отверстие, в которое вдевается палец. Он, как игольное ушко, в которое надо продеть нить. Иголкой с нитью можно сшить, соединить вместе разные куски ткани, кольцо на пальце, обру­чальное кольцо является поручительством того, что двое в паре станут одним, будут связаны одной цепью из двух колец. Отверстие, через кото­рое человек приходит в мир людей, отверстие материнского чрева, это тоже отверстие сосуда, тоже кольцо. Проход из одного пространства в другое всегда происходит через отверстие, а пройти че­рез него может только тот, кто готов к этому. Человек этот был избран среди прочих для такого прохода. Когда-то многие люди вместе с ним отпра­вились в нелегкий путь, но в отличие от остальных, он не пропал, а нашел единственно верную дорогу.
       Перерождаясь, рождаясь вновь, Иван проходит через три сосуда, через их отверстия, каждое имеет форму кольца. Три перерождения произошли с ним в сказке, в первом из раба, холопа он стал охотником и хозяином своего имущества, во втором из охотника он превра­тился в воина, а в последнем стал из воина царем. Перед самим собой и перед лицом неба он все время становился иным, только это были внут­ренние изменения. Для того, чтобы их увидели люди, ему назначено при­людно искупаться в трех котлах, по одному на каждое свое перерождение. Возможным это купание становится только после того, как он сумел дос­тать со дня океана кольцо своей суженой.
      
       Дом, город, страна, планета . . .
       Кольцо, круг обладает способностью замыкать пространство вокруг чего-либо или кого-либо, вокруг какого-либо места или живого существа. Кольцо очерчивает границы владений, внутри которых распространяется власть одного хозяина и его законы. Вне границ правит кто-то другой по своим собственным меркам и понятиям. Переход через границу круга символизирует переход через границу владений и означает смену хозяина границ. Мы - хозяева в своем доме, дома стоят в границе города, город - страны, страна принадлежит планете, планета - Солнечной системе, а она распо­ложена внутри Зодиака, кольца из звезд, окружающего Солнце с планета­ми.
       Кольцо Зодиака, звездное кольцо, расположенное вокруг Земли, свя­зывает ее с Космосом и позволяет нам обмениваться информацией и энер­гией с миром звезд, делая Землю его частью. Каждый новый виток в нашем развитии, в спирали восхождения людей, каждая новая эпоха начинается с того, что новое звездное кольцо, включающее новые звезды - знаки Зоди­ака начинает восприниматься людьми. Его новая сила увлекает и ведет их за собой. Каждая эпоха несет свои идеи, свои законы, а переподчинение мучительно и для многих даже губительно. Но роды всегда трудны, а от­верстие, за которым начинается новая жизнь и новое время, всегда не слишком широко распахнуто. Оно открывается для немногих избранных, как откры­лось оно в сказке для Ивана-дурака.
       Перерождение Ивана стало возможным после обретения утерянного кольца, а кольцо было найдено на дне океана только после того, как растворилось еще одно отверстие, зев Кита Китовича, выпустившего три десятка плененных им кораблей. Левиафан или кит выступает символом ужасных морских чудовищ, олицетворяющих хаос и тьму. Проход через круг зубов в тело чудовища, это как переход в ограничивающий людей мрак, а возв­ращение оттуда это как выход в мир света.
       Кит отрыгивает тридцать ко­раблей, а те, кто плавали на них, к счастью, не погибли, они славят Бога и благодарят его за свое чудесное избавление от пережитых мук. Они не ропщут на то, что были незаслуженно заточены, хотя мы знаем, что кит превысил свои полномочия и заточил корабли без "божия веленья". Обитатели китового чрева стали мучениками в своем невинном де­сятилетнем заточении, они взяли на себя искупление чужих грехов и ра­дуются, что сумели с честью выдержать все принятые на себя муки.
      
       Хлеб - всему голова
       Главной пищей жителей той страны, в которой развивалось действие сказки, несомненно, был хлеб. Наш Иван не расставался с краюхой или с "ломотком", да и небожители тоже любили хлебушек. Чтобы показать, как страдал месяц без дочери, какими печальными были дни неизвестности в разлуке с ней, он жалуется Ивану, что не мог даже взять в рот крошки хлеба. "Я не ела, не пила, крошки хлеба не брала" - говорит Ивану месяц.
       Лаком был земной хлебушек, иначе не стала бы так топтать крестьянское поле, поедая вызревшее зерно, златогривая кобылица. Она вела себя на поле буйно, ей хотелось съесть как можно больше, а то, что не попадало ей в рот, она без жалости сминала копытами. Иван срав­нивает ее с саранчой, после набега которой, никто уже не может найти на поле ничего пригодного в пищу. Поле становится, как пустыня, как выж­женная земля.
       Покинув Ивана, кобылица отправилась искать новые поля пшеницы, чтобы снова пробовать свою силу на вольных нивах земли. Она уничтожала главную пищу земных жителей, хлеб, поедая то, что сама не сеяла, вызывая тех, кто может защитить свое добро, на бой. Она осуществляла то, что называется разведкой боем. Если бы не оказалось среди людей смельчака, способного обуздать ее, то те бедс­твия, которые она могла принести стране, были бы сопоставимы с набегом хищной тучи безжалостных насекомых. Иван защитил родину и родимый хлеб, и кобылице пришлось отправиться на поиски пропитания подальше от тех мест, а ге­рой после многих приключений получил во владение ту землю, которую су­мел с честью отстоять.
       Пшеница, из которой после длительной обработки, огромного труда и немалого искусства получали хлеб, является настоящим земным чудом. Ни­чего подобного не было в подводном и небесном мирах. Никто, кроме че­ловека, не был в состоянии завершить весь цикл от посева зерна до вы­печки хлеба, цикл, который включал в себя очень много стадий, каждая из которых была только заделом для последующей. В самом их правильном чередовании заключен волшебный смысл, понятный и открытый только земледель­цу и пекарю. Хлеб был лаком и для кобылицы, и для ее старших сыновей, и для Месяца Месяцовича. Иван был способен вырастить пше­ницу, не побоялся продемонстрировать всему миру, что он - автор зерна и его хозяин, что он может защитить его и имеет для этого достаточно силы. Он, наверное, казался небу кем-то особенным, представлялся самым главным земным жителем, царем над землянами. Небожителям, от лица которых явилась на поле покоренная Иваном кобылица, становится ясно, что править на земле дол­жен Иван и небо обеспечило ему такое право.
      
       Ключевые слова сказок
       В сказке Ершова и во всех тех сказках Пушкина, которые написаны одним стихотворным размером: Сказке о царе Салтане, о мертвой царевне и о золотом петушке, имеются многочисленные рифмы на -ица. Некоторые из них, например, столица, девица, царица есть во всех четырех сказках, но есть и такие, которые встречаются в одной или нес­кольких. По-видимому, эти слова являются особенно значимыми для смысла по­вествования. Например, только в Сказке о петушке мы встречаем слова спица, граница, колесница. В сказке рассказывается о том, что царь смог защитить свои границы только после того, как ему удалось посадить высоко над городом на спицу петушка. Гибель настигает царя на колесни­це.
       В Сказке о царе Салтане царь оставил царицу одну без защиты и, хо­тя она была, как орлица, но по вине своих завистливых сестриц, ей пришлось долго жить, словно вдовице. Суженая ее сына боится, что и ей, если она выйдет замуж за сына царя, будет грозить такая же участь, а потому она отговаривает его от женитьбы, говоря, что "жена не рукави­ца" и ее нельзя легко снять с руки и заткнуть за пояс, т.е. поступить с ней, как вздумается. В Сказке о мертвой царевне молодица, молодая жена вдовца, сживает со свету, притворившись нищей черницей, свою пад­черицу, которая живет названной сестрицей семи богатырей в их доме на опушке леса.
       В сказке Ершова, помимо почти всех слов, оканчивающихся на -ица из трех сказок Пушкина, появляются новые: седмица, тряпица, зарница, мастерица, кобылица и, конечно же, пшеница. Балда в сказке о попе употребляет в пищу один единственный злак полбу. В сказке о конь­ке-горбунке едят то же, что ест огромная часть современного мира, едят пше­ницу.
       Человек поистине состоит из того, что он принимает с пищей, во всяком случае, других источников необходимых для жизни элементов у нас нет. Конечно, элементный состав тканей человека задан его природой, а вот распределение микроэлементов в нашем организме достаточно сильно зависит от микроэлементного состава нашей пищи. Можно сказать, что Иван был подобен хлебному колосу, ведь он состоял из того, из чего состоят его зерна. В этом смысле, если посланцам небес и их обитателям так нравился хлеб, который был основной пищей Ивана, то им не мог не понравиться и он сам.
       Сейчас многие стараются избегать хлеба, особенно белого, пшенич­ного, от него полнеют, а в наше время в моде осиные талии, такие, как у Царь-девицы, которая была так тонка, что в обхват имела только три вершка. Однако не употреблять в пищу хлеб может только тот, кто умеет сохранять при любых испытаниях жизни ровное настроение и спокойствие, а стоит только взвинтить себя чем-то, как немедленно в качестве защитной реакции появится неукротимая потребность съесть что-то мучное и сладкое. Мучное как будто бы берет на себя лишние эмоции человека, а переваривая его, легче переварить трудную ситуацию и сладить с ней.
       Непредвиденное, новое и неизвестное воспринимается легче и не наносит ущерба психике, если жевать во время раздумий хлеб. Человек с тонкой талией или не принимает ни­какие проблемы на свой счет, предоставляя их решение кому угодно, только не себе, или так поднаторел в науке жить на земле, что уже просто не тратит сил на поиск решений. Только тот, кто умеет идти по жизни, не тратясь, кто способен принимать, а не отторгать ситуации, сможет стать царем над собой, над своим Я. Таким предстает в конце сказки Иван, когда он перестает заедать трудные ситуации хлебом. Мы помним, что, отправляясь послом на небо, он берет с собой уже не краюшку, а три луковки.
       В этом своем последнем путешествии на океан и на небо Иван стано­вится витязем знатным, приобретает благородство, т.е. становится бла­го рожденным. Тот, кто по рождению принадлежит к благому роду, счастлив уже одним только этим. Такой человек не имеет дурного наследия. Ему не надо тратить сил, чтобы поневоле пользоваться сомнительными дарами тех пороков, которые, как говорится, красной нитью проходят через весь дурной род. Ему не надо преодолевать порочные наклонности своего рода к воровству, предательству, драчли­вости, холопству, лицемерию и многому такому, за счет чего люди уже так привыкли жить, что просто не считают это зазорным.
       Следование по­року по сути своей всегда основано на одном и том же, на жизни за чу­жой счет, в кредит не только без надежды на отдачу долга, но с постоянно нарастающими процентами на него. Количество благо рож­денных, тех, кому не надо работать над исправлением судьбы, кармы сво­его рода, кому выпала честь работать над судьбой страны, кто может сделаться царем, чрезвы­чайно мало. Лишних в этой категории людей не бывает и, если надо, чтобы новый такой человек появился, то другой благо­ рожденный обязан уйти. Иван становится царем только после того, как окончил свои земные дни царь прежний, потомок правящей династии.
      
       Потребление хлеба и тонкая талия
       Месяц это единственная действующая в сказке мать, мать Царь-деви­цы, матери всех остальных героев никак не проявляют себя. Месяц волну­ется о дочери, но в отличие от Ивана, который всегда, когда волнуется, ест хлеб, она, напротив, жалуется, что не могла, думая о пропаже дочери, съесть даже крошки хлеба. Месяцу кажется, что, если он поголодает, то сумеет скорее понять, куда делась его дочка. Месяц, Луна выступает здесь, как мать не только всех, кто живет на Земле, а как всеобщая за­щитница несправедливо обиженных. Ее защитой пользуется и сам Кит Кито­вич. Месяц любит хлеб, самую простую, но самую надежную пищу. Хлеб за­щищает людей от голода, и пока человек в состоянии есть его, он есть, он су­ществует.
       Говорят, что хлеб, основная пища современности мешает человеку увидеть невидимое, и просто отказ от пшеницы существенно продвинул бы человечество по пути развития сверх способностей. С другой стороны хлеб помогает человеку залатать энергетические дыры нашего организма, кото­рые образуются, когда обстоятельства "пробивают" людей, когда люди завидуют, мстят, ненавидят, мешают друг другу жить. Когда такой стиль поведения станет неприемлемым для людей, тогда все будут царями, все будут иметь тонкие талии, и не будет съедаться так много калорийного хлеба. Земля и ее хлеб поистине предстают матерью и отцом землян, они опекают их и дают им свою силу в трудные минуты.
      
       Конек - главное чудо сказки
       Все устроители чудес сообща делают в сказке одно дело, даже если со стороны нам кажется, что они мешают друг другу жить. Каждый шаг сказочной эпопеи совершается в точно отмерянное для него время. Разве не удивительным является, например, то, что спальник сообщил царю о мнимой похвальбе Ивана поймать Царь-девицу как раз накануне дня летне­го солнцестояния. Скажи он об этом в другое время, сидеть бы царскому стременному на колу и не видать бы миру людей небесной красавицы, как своих ушей. Впрочем, и царь был не менее подготовлен к поимке чудес, чем ос­тальные задействованные в ней лица. Он точно назначал сроки для испол­нения очередной службы, задавая необходимую скорость, а вернее ускоре­ние коньку.
       В каждом мире особенно ценится, то, чего там мало или вовсе нет. Так, для сына небесной кобылицы, конька-горбунка многое из того, что на земле считалось чудом, было делом привычным, а вот жизнь с нас­тоящим живым человеком была для него истинным чудом, которому могли позавидовать обитатели мира чудес. Жар-птица с ее разбросанными по земле перьями, из-за одного из которых он лишился счастья ежедневного общения со своим другом и которая, как точно знал конек, очень мало сто­ила в мире чудес, стала для него досадной помехой. Если бы он умел ду­мать, то, наверное, поминал бы недобрым словом ту, которая не берегла свой хвост и наследила в подлунном мире. Дни пребывания той "вертихвостки", которая нарушила счастье конька, среди подруг и привычной обстановки чудесного небесного мира были уже сочтены. Плутовке недолго осталось хорохорить­ся на серебряной горе, ее ждала уже золотая клетка в царской опочи­вальне.
       В разных мирах ценится разное, но если попытаться распределить обитателей любого из них по табели о рангах, то окажется, что есть один универсальный критерий для всех. Это тот уровень энергии, которым обладают обитатели каждого мира и благодаря которому они могут легко, едва прикасаясь действовать в нем, оставляя при этом как можно меньше следов, никак не обнаруживая и не проявляя себя. Тогда со стороны будет казаться, что дело происходит само собой без чьего-либо вмеша­тельства, истинный автор действий останется, как режиссер, за кадром. Действие произойдет естественно и гладко без грубого давления и проявлений силы.
       Тогда, конечно же, самым большим чудом будет Конек-горбунок, не­запоминающийся, ни на кого не похожий, не вызывающий никаких привычных ассоциаций, никаких эмоций, с виду бесполезный и малопривлекательный малютка. Он умел действовать так точно и так целенаправленно, так быстро появляться и исчезать, так быстро принимать решения и никогда не ошибаться при этом, что проследить за ним, разгадать его замыслы, а уж тем более воспроизвести их, не был в состоянии никто ни на земле, ни на небе. Не только медлительные люди, но и светила не смогли уви­деть, когда и куда он умчал Царь-девицу. Больше всего из тех, кто сле­тел с неба, наследила Жар-птица с ее потерянным пером, потом Царь-де­вица, о которой ходили легенды, а уже потом чудесный перстень.
       Люди видят почти все, что происходит на земле, Царь-девице было только пятнадцать лет, по два дня в году она проводила на суше, это могло составить от силы десять дней, но их оказалось достаточно для того, чтобы люди сочинили об этом сказку. Перстень проявил себя на земле на одно мгновение, когда падал в воду. Он находился тогда в сво­ем прочном футляре и круги от падения тотчас же разошлись по воде. Тя­желенный ящичек глубоко врезался в дно омута, и все следы затянуло пес­ком. Однако и под водой живет такая сущность, которая способна заме­тить легкий след от маленького ящичка на дне, это крохотный Ерш, под­водный конек-горбунок, замечающий даже почти что невидимые следы. Сам он, несмотря на свою задиристость, такой безобидный и маленький, что никто и не подумает его опасаться или тем паче завидовать смешному забияке.
       Самые великие дела и на земле, и под водой делают самые малень­кие и незаметные, те, кому эти дела не нужны, кто не ищет выгоды от их свершения и почти что не оставляет после себя следов. Таким бесследным и неуловимым становился Гвидон, когда крохотной мошкой перелетал через океан и, оставаясь почти невидимкой, стремительно и бесстрашно наносил свои точнейшие удары по лицам разъевшихся теток и бабушки.
       Кстати, конь это земное животное, голова коня, это туманность созвездия Орион, а морской конек, в точности повторяющий конскую голову, обитает в морях. Земной конь имеет отражение в остальных мирах, в мире небесном и подводном, высоко над землей и глубоко под нею.
      
       Конец счастливый, каким-то будет начало
       Чудеса свершились, и жизнь во всех трех мирах потекла опять спо­койно и размеренно. Каждый занялся своим привычным делом. Светила, по­радовавшись свадьбе дочери и сестры, начали снова украшать небо и освещать землю, даря лю­дям, как положено, свои лучи. Кит возобновил свое подводное правление, ерш продолжил свои проделки, не уставая примечать и запоминать на вся­кий случай разные разности. Новый царь и новая царица начали править, но вот того, как они это делали, мы никогда не узнаем. При выборе но­вого царя и воцарении его на престол были соблюдены все формальности. Ничто, казалось бы, не должно было воспрепятствовать Ивану в том, чтобы стать истинным царем, царем от Бога. Над ним не висели пороки его рода, а также пороки дво­рянских и боярских родов и он мог целиком посвятить себя родине.
       Его "тонкая" половина, похоже, отлично знала, что и как ему надо делать, а он как-то сразу стал слушаться ее. Она ведь даже не спросила, хочет ли он стать ее мужем и царем в стране. Она поставила вопрос очень конкретно. "Я хочу царицей быть!"- заявила девица после смерти царя, которая, к слову сказать, была так искусно подстроена ею же. Народ признает Ивана ца­рем ради нее, ради ее талантов и красоты, ради того, что ее выбор пал на него. Иван становится скорее не царем, а мужем царицы.
       Но впрочем, характер у парня был непростой. Несколько дней назад на берегу океана в день летнего солнцестояния, когда проспал он ее по первому разу, она вначале тоже взяла верх над ним, но во второй раз уже не смогла усыпить его бдительность сладкозвучным пе­нием. В царском дворце, скорее всего история снова повторится, и потому напоенный по слу­чаю свадьбы дорогим заморским вином народ, величая молодых, кричит свои здравицы, расставляя супругов по ранжиру, как положено: "Здравствуй, царь наш со царицей!", вначале царь, а потом уже царица.
       Горбунок, та единственная сущность, которая доподлинно знала и про все приключения законного царя и его супруги, и про многое другое, скорее всего, как и любой ненужный свидетель, будет отправлен куда подальше, на самый дальний сеновал. Хотя, конечно же, хотелось бы для него больше ра­достных дней вблизи хозяина и хозяйки. Будем надеяться, что возьмут его игрушкой к будущим наследникам престола, будет он катать их на своей спинке по поднебесью и возить в гости к бабушке-Месяцу и дяде (отцу) Солнцу на небо, иначе не только людям, но и вчерашней небо жительнице царице туда уже не добраться.
       Перстень, бывший приданым девицы, она, наверное, наденет на па­лец, а поскольку своя ноша не тянет, он ее не отяготит. Тяжелая рука, наверное, была у царь-девицы, если украшала она ее тем, что с трудом мог поднять целый полк солдат.
       Будем надеяться, что в славном государстве по-прежнему не будет при торгах "ни содому, ни давежа, ни погрому", что все также гости бу­дут считать денежки и мигать надсмотрщикам, что незаслуженно обиженный спальник, отлично владеющий тайнами придворной жизни, найдет свое дос­тойное место и при новом царе. Без интриг не бывает придворной жизни, а потому без профессионалов в этой области не обходится никакая власть. Если некоторой доли обмана не будет, если все будет точно по совести и чести, по правде и справедливости, то в государстве могут начаться такие серьезные трудности с казной и порядком, что правление прежнего, глуповатого, но не мелочного царя покажется раем. Правдолю­бец не может быть царем, у царя свои особенные обязанности и быть доб­рым не его стезя. Царь должен царствовать, царить, а если он не годен на это, то на его место всегда найдется кто-то другой.
       Прежний царь мягко стелил, он прикрывал свою жестокость шуткой, показным великодушием и велеречивым ласковым обращением с простыми людьми. Он был неплохим актером и любил подурачиться над своим окруже­нием, играя, как кошка с пойманной мышкой. Он любил прибаутку, юмор и был ценителем красоты. При нем процветала торговля, а про войну не бы­ло слышно, никто не нападал на его царство, не "бусурманил христиан". Как-то будет при новом царе и новой царице, читателям знать не дано, да и не время и не место думать об этом на свадьбе. Досыта пьет, гуляет и веселится простой народ, радуется щедрому угощению и счастливому спа­сению того, кто еще вчера был им ровней, а сегодня превратился в пома­занника Божьего, славного царя-батюшку и вознесся благодаря этому на не­досягаемую высоту.
       Вчерашние приближенные умершего царя судят и гадают о том, кто возвысится, а кто будет в опале при новой власти, стараются поскорее замести грязные следы. Целует в сахарные уста свою молодую жену Иван, предвкушая райские наслаждения, а она прикидывает, является ли корона и царь с царством в придачу настоящей платой за потерю золотой лодки, свободы, неба и матери с братом, которые остались наслаждаться райской жизнью и бессмертием в ее лазоревом тереме. Кроме нее никто не в состоянии сравнить и оценить, что лучше, да только и ей, как и Ивану, по-видимому, выбирать было не из чего. Никто и не предлагал ей иной участи. Ей было положено спуститься на землю навсегда, без этого в сказ­ке не могло бы быть счастливого конца и свадьбы, а без них, что за сказка, ее не только читать, но и сочинять было бы скучно.
       Москва 1998 - 2006
      
      
      
       ИВАН-ДУРАК
       1
       Не стоит знаньем утомлять досужий ум,
       Кто много знает, скоро постареет,
       Кто много делает, бесспорно, все умеет,
       Но спит на печке лодырь тугодум.
      
       Он ремеслом не хочет овладеть,
       Он не читает хитрые трактаты,
       Ему не надо знать, уметь, иметь,
       Он строит своего ума палаты,
      
       Они ему являются во снах,
       Они к нему с небес слетают сами,
       Они горят цветными чудесами,
       А умники скитаются впотьмах.
       1991
       2
       Не суди и не ряди
       То, что будет впереди,
       Толком черт не знает
       И не нагадает
       Ни гадалка, ни цыган,
       Чем прославится Иван,
       Он на лобном месте,
       Поклоняясь невесте,
       Стал красавице под стать
       И обрел иную стать.
       Был никто, дурная тварь,
       Станет мудрый русский царь,
       Важной поступью пойдет,
       Оземь весь народ падет,
       Любо, братцы, любо
       Обмакнуть нам губы
       В полный пьяным медом жбан,
       И да здравствует Иван!
       1997
      
      
      
       РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ О КОЩЕЕ
       1. ПОПЫТКА ТОЛКОВАНИЯ
       В 1829 - 1834 годах были опубликованы шесть удивительных сказок: автором пяти был Пушкин, а одной - Ершов. Аналогов этому чуду в мировой литературе нет, хотя многие персонажи и сюжеты Пушкинских сказок напоминают классику мирового сказочного жанра. К сожалению, после этого краткого периода поэтам стало не до сказочных сюжетов, и так и не нашлось того, кто бы смог обобщить в одном произведении русские народные сказки с их самобытными персонажами - Кощеем и бабой-Ягой. Поэтому в толковании русских сказок нами за основу была взята сказка о Царевне-лягушке, текст которой процитирован по Афанасьеву, известному собирателю русских сказок. Две другие сказки - "Марья Моревна" и "Кощей бессмертный" дополняют характер самого таинственного героя русских сказок Кощея, поэтому без обращения к ним обойтись было невозможно. Сказки общеизвестны и их содержание не приводится.
       ЦАРЕВНА - ЛЯГУШКА
       СКАЗКА
       "В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь с царицей; у них было три сына, удальцы такие, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Младшего звали Иван-царевич. Как стали сыновья на возрасте, собрал их царь и говорит:
       - Вот что, сынки, пора вам жениться, возьмите каждый по стреле, выходите во чисто поле, натяните тугие луки и стреляйте в разные сто­роны. Куда чья стрела упадет, там и ищете себе жену.
       Стрела старшего брата упала на боярский двор, подняла ее боярская дочь и подала царевичу. Стрела среднего брата полетела на широкий ку­печеский двор, подала ему стрелу молодая дочь купеческая. Пустил свою стрелу младший брат - улетела стрела, никто не знает куда.
       Вот он шел-шел, дошел до грязного болота и видит, сидит на кочке лягушка-квакушка и его стрелу держит".
      
       ТОЛКОВАНИЕ
      
       Судьбу царевичей решит случай
       Три царевича, три баловня судьбы имели все, что только может по­желать человек: благородное происхождение, изобильную жизнь и молодецкую удаль. С младых ногтей привыкли они к почитанию, исключительному положению и избранности. Каждого готовили к роли царя, каждый надеялся и верил, что корона окажется именно на его голове. Престол один, братьев трое, а путь наверх откроется только для того, кому выпадет честь стать наследником цесаревичем. Двое остальных поневоле отодвинутся назад. Им придется считаться с тем, что еще вчера все они были уравнены в правах, а сегодня наследник становится первым, а они вторыми.
       Ни в одном из царевичей не было ни малейшего изъяна, царь любил каждого и не мог ни на ком остановить свой выбор. Чтобы не брать греха на душу, чтобы не на кого было после обижаться и пенять, царь решается довериться судьбе. Он предлагает братьям бросить жребий и самим определить свое будущее, а для этого выйти всем вместе из-под укрытия крепких городских стен столицы во чисто поле и одновременно послать не целясь, наугад по стреле. Там, куда она упадет, будет ждать каждого его суженая. Она станет не просто невесткой царя, ей приуготовлена роль царицы, матери наследных принцев, которые продолжат правящую династию. Ее семье вы­падет честь породниться с семьей царя и возвыситься через это родство, а буду­щему потомству этой женщины - править страной.
       Лук - это оружие, с ним идут на врага или на охоту. В сказке лук со стрелой становятся орудием рока, судьбы. Того, кто победил врага, ждет слава, кто сразил зверя - пир, а кто покорил девицу - свадьба. Чем тверже рука у хозяина лука, тем более грозные враги и богатые охотничьи трофеи станут ему подвластны. Тем более красивую и знатную невесту сможет он обрести силой своего оружия. Под стать этой силе будет и невеста, и сила продолжающегося царского рода, и сила целого царства.
       Хорошую невесту не надо выставлять напоказ, люди и без смотрин знают, кто из девиц дорого стоит. Прячут ее родные от досужих глаз, берегут для супруга. Сама же девица только о нем и мечтает, видит его в грезах и хочет ему одному открыть свою душу. Летит стрела на этот зов, падает с неба прямо в руки девицы, одним ударом пронзая и крепкие запоры родительского дома, и ее сердце. Спешит вослед за летучим гон­цом жених, протягивает она ему свой трофей, а вместе с ним и согласие на брак.
       Стены боярского терема не стали помехой для стрелы старшего царе­вича, обрели свое счастье и он, и юная боярышня. Стрела среднего легко нашла дорогу к купеческому терему, жених и невеста как будто соз­даны были друг для друга. Старшие царевичи не искали нехоженых путей. Оба твердо стояли на земле, знали цену и себе, и людям. Они знались с боя­рами, купцами и их сыновьями. Догадывались царевичи, на каком дворе есть дочь на выданье, а потому, стреляя неведомо куда, полагались не только на волю случая, но на трезвый расчет и здравый смысл.
       Царь по­велел сыновьям стрелять на три стороны света, и двое встали так, чтобы город, столица оказался напротив их крепких луков. Ивану досталась третья, неизвестная, необжитая сторона. Младший, как это часто бывает и в сказках, и в жизни, был не похож на практичных старших и бездумно выстрелил мимо заселенных людьми мест. Не стоит удивляться тому, что ни одной человеческой невесты не встретилось на пути посланца его сердца. Приземлилась стрела царевича в неведомом краю, вдалеке не только от проезжих дорог, но и от торных троп.
       Болото, лягушки и нечистая сила
       Не обделила природа братьев удалью молодецкой. Только старшие, пожалуй, стреляли в полсилы, растратив свой природный дар на расчет и выгоду, а младший выложился полностью. Улетела его стрела дальше, чем у братьев и оказалась в такой глуши, что в поисках ее немало пришлось Ивану помесить грязи. Миновала стрела пригородные деревни, огороды, поля и даже леса с их доро­гами и просеками. Упала она там, куда по своей воле никто не пойдет, где не ступала нога человека, в топ­ком и сыром болоте.
       Тихо там, пустынно, не слышно и не видно ни птиц, ни зверей. Нечего им делать среди непролазной хляби и зыбкой трясины. Разве что залетит ночной фи­лин или забредет длинноногая цапля поохотиться на жаб и лягушек. Зато для земноводных в болоте настоящее раздолье и приволье: опасаться не­кого, а всех комаров и мошек переловить невозможно. Гудят они роями, клубятся тучами и сами лезут в широко раскрытый лягушиный рот, только успевай его захлопывать.
       В болоте не то, что в реке. Здесь вода темная, стоячая, сверху прогревает­ся быстро, а с глубинной, стылой водой почти совсем не смешивается - течения нет. Чуть припечет весной солнышко, тут и наступает для лягушек полоса изобильной жизни. Полгода они спят, а полгода действуют - прыгают, плавают, охотятся, поют свои песни и выводят головастиков. Лягушки - настоящие хищники, но лакомятся они только теми насекомыми, которые про­летают мимо рта на расстоянии вытянутого языка. Неподвижные, мертвые мошки не привлекут их внимания и даже окруженные полнейшим изобилием такой пищи, лягушки могут умереть с голоду.
       Охотницы сидят в засаде и поджидают жертву, делая липким ловким язычком движение навстречу ей. Лакомый кусок сам залетает к ним в пасть, как летели у Гоголя в рот Пузатого Пасюка обвалянные в густой сметане вареники. Пасюк был немного сродни черту, и самолетная еда водилась в его хате благодаря бесовским проделкам. Бесы нечастые гости в деревнях, а тем более в городах. Для их проказ отводится там специальное время, например, ночь перед Рождеством. Излюбленными местами их обитания ос­таются дремучие леса, стоячие речные омуты да глухие комариные болота.
       В чаще нет места человеку, не отыскать ему в сумрачном ле­су дорогу, а освещенное солнцем болото только для того, кто видит его в пер­вый раз, может показаться выходом из тьмы на свет. На болоте нет твер­ди. Тонкие пласты нанесен­ной земли скреплены там корнями мха и другими болотными растениями, и всеми этими ярко-зелеными плавунами замаскированы гиблые топи. Ступит на них неосторожный охотник или дерзкий путник и затянет его трясина, не останется на нежной зелени даже следа, сомкнется она над ним крышкой гроба.
       Любит болото черт, привык он к нему, хотя там и мокро, и дурачить некого. Стоит ли менять нечистой силе обжитое место на новое, пусть лучшее, но прочно занятое человеком и его православным Богом. Только и осталось ей заманивать в чащу да в топь некрепких в вере людей, насы­лая дьявольское наваждение, страх и жуть. Чтобы легче было вершить свои козни, дурят черти православных и прикидываются нестрашными и даже слабыми с виду.
       Быстро и незаметно меняют они свою подозрительную бе­совскую шкуру на ту, которая более привычна для человеческого глаза. Могут прев­ратиться в черную кошку, дикую собаку, хищного волка, ядовитую змею, безобидную лягушку. Глядя на них, даже самая глупая баба и та догада­ется, что это бес-перевертыш. А Иван, царский сын, увидев свою стрелу в лапе у болотной лягушки, не посмел усомниться в крепости отцовского слова и взял ту, которая держала его стрелу, во дворец, как будто бо­лотная тварь может стать его суженой.
      
       СКАЗКА
       "Воротился Иван-царевич к отцу и говорит ему:
       - Что мне делать? Нельзя же мне лягушку за себя взять! Век жить - не поле перейти. Лягушка не ровня мне.
       - Бери! - отвечает ему царь. - Знать, судьба твоя такая. Вот по­женились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери. А Иван-царевич на лягушке-квакушке.
      
       ТОЛКОВАНИЕ
       Несчастный муж
       Иван был хорошим сыном и слушался отца без прекословий и сомне­ний. Он был искренне предан родителям, любил и почитал их, не ставил между ними и собой границы, а желание отца сразу же становилось его собственным. Он не раздумывал, не пытался выгадывать. Он целиком полагал­ся на волю государя и представлял свое счастье только в полном согла­сии с ней. У Ивана было любящее сердце, оно всегда подсказывало ему, как надо поступить и ни разу не обмануло. Стрелу царевича направляла не личная выгода или симпатия, а само провидение, а лук стал только его орудием.
       Из сказки слова не выкинешь. Поставим себя на место вчерашнего избранника судьбы, которая так внезапно повернулась к нему своей об­ратной стороной. Давно уже вернулись домой довольные собой старшие братья, они сделали правильный выбор, и для них теперь настала пора по­думать о приятных хлопотах предстоящего свадебного пира. Поглядывают в окна слуги, чтобы первыми сообщить важную новость - описать невесту младшего.
       Вот наконец-то появляется и он сам. Иван не похож на счаст­ливого жениха, один-одинешенек входит он, низко голову повесив, на двор. Все бросаются к нему и видят завязанную в платок болотную тварь. Ему задают вопросы, он тихо отвечает, все недоумевают. У Ивана остает­ся последняя надежда на спасение от позора неравного брака - отец, но и он неумолим. Все и вся против него.
       Братья с трудом сдерживают ра­дость: из соперников за царский трон Ивана можно исключить. Старший станет наследником, средний займет при дворе достойное место, а млад­шего можно будет превратить в козла отпущения. После смерти отца им можно будет помыкать, отдавать ему любые приказы, списывать на него любые беды. Тому, от кого отвернулось счастье, не приходится выбирать, терпеливо сносить все грядущие за первым удары - вот его новая тяжкая доля.
      
       Образ жизни лягушки
       После свадьбы царевичи стали жить уже не общей с отцом, а собс­твенными семьями. Их дворы были похожи на царский, но только поменьше. Братья, как могли, подражали отцу, но уклад Иванова двора стал сильно отличаться от остальных. Приняв свою суженую, он должен был принять и образ ее жизни. Для этого ему пришлось понять, чем питаются земно­водные, какие у них повадки, что они любят и чего боятся.
       Вначале не знал Иван, что не выносит его законная супруга двух вещей: холода и сухости, а чтобы сделать это открытие, пришлось царевичу натерпеться страху. Вышел он наутро после свадьбы с лягушкой на двор, прыгнула она из его рук на траву, тронутую ранним утренником и покрытую белым ине­ем. Тут отвлек его кто-то по делу, а когда повернулся он к своей наре­ченной, то увидел, что сидит она и не двигается, не то замерла, не то заснула, не то померла. Испугался Иван, понес жену в горницу и только успел послать за лекарем, как лягушка ожила и стала прыгать, как ни в чем не бывало.
       Догадался Иван, что вреден для его суженой не заметный для его богатырской натуры легкий холод. Строго-настрого наказал он слугам теплее топить в тереме, но тут случилась новая беда: стала на глазах сохнуть молодуха, и за несколько часов похудела вдвое. Забил Иван новую тревогу, но опять не помогли ему доктора. Люди подсказали новобрачному, что вреден лягушке сухой печной дух и пореко­мендовали завести для нее специальное влажное помещение, где будет сы­ро, как в бане, но не так жарко.
       Пришлось Ивану оборудовать для лягуш­ки то, что мы сейчас назвали бы террариумом, и стало ему жить чуть легче. Теперь ее покои сделались не менее мокрыми и теплыми, чем болото в летний день. Для поддержания такого порядка обзавелся Иван специальны­ми слугами и лично обучил их. Нелегко было найти таковых, но еще труд­нее - заставить молчать обо всем, что увидели они в его доме.
       Вскоре Ивану пришлось принять еще несколько странностей жены. Оказалось, что она не любит яркий солнечный свет, предпочитает сумерки и ночное время суток, а потому обедал он чаще всего один. Пробовал он ужинать с ней вместе, но не сразу далась ему эта премудрость. После долгих проб и ошибок исхитрился он, как устроить их общий стол и обс­тавить трапезу вдвоем с любимой.
       Он приказал сделать для нее специаль­ный высокий стул, напротив которого вместо обеденного прибора стояла большая, плотно закрытая серебряной крышкой миска. Вот слуга по знаку Ивана открывает ее и оттуда поднимается гудящий комариный рой. Возмож­ные гости шарахаются и начинают отмахиваться от кровососов, но напрас­но, ни один не успеет долететь до них. За десятые, сотые доли секунды длинный липкий язык лягушки выстреливает изо рта и молниеносно возвра­щается с добычей назад. Он бьет без промаха, рот хищницы не хуже кап­кана и осечек у нее нет.
       Иван гордился успехами, достигнутыми им в "сервировке" лягушиного стола. Он прошел долгий путь, прежде чем сумел организовать этот впол­не, как ему казалось, благопристойный ужин. Понял он, что на мелкие в сравнении с ней, но обязательно движущиеся предметы, например, подве­шенную на нитке ягоду, лягушка непременно раскроет свой рот. Она ловко ловила ее и тут же выплевывала: лягушка - хищница и растительную пищу не ест.
       Давным-давно, в бытность свою головастиком была она закончен­ной вегетарианкой и любила обгладывать водоросли и болотную траву. Когда же закончился ее удивительный метаморфоз: выросли лапы, отпал хвост, ей пришлось пару дней полностью поголодать. Прежде, чем она на­чала прыгать по земле и стала мясоедом, ее пищеварение перестроилось с растительной на животную пищу, а для этого сжались и укоротились киш­ки. Тело амфибии не теплее, чем окружающая ее среда. Головастик прини­мает температуру воды, а она в теплое время года изменяется не так сильно, как температура воздуха. Головастику, чтобы жить и двигаться, хватает растительной пищи, а наземной лягушке требуется уже более ка­лорийная животная.
       Глаза у лягушки расположены высоко, на самой макушке. Все проис­ходящее она видит со всех четырех сторон и реагирует на это мгновен­но, как запрограммированный автомат. Одна реакция из трех у нее всегда наготове, а никаких других просто нет, сообразуется же лягушка только с размерами того, что предстает перед ней.
       Все, что намного крупнее и загораживает ей свет, воспринимается ею как более сильный враг и она всеми силами старается избежать подобных нежелательных контактов. Все, что одного размера с ней и движется, может быть соперником или партне­ром. Соперник это враг, с ним надо выяснить отношения и по возможности не уступить ему свою территорию, с партнером надо попытаться начать брачный диалог. Мелкие и перемещающиеся предметы следует попробовать съесть, если же "мелочь" или соразмерный с лягушкой предмет неподвиж­ны, то она их вообще не увидит, и они вследствие этого просто не будут для нее существовать. Лягушке не надо думать, сомневаться, выбирать, как многим другим животным. Линия ее поведения, ее реакция однозначна, а потому мгновенна.
      
       Жизнь человека рядом с лягушкой
       Много времени прошло со свадьбы и до того ужина, когда лягушка получила то, что любила, но в максимально приближенных к требованиям придворного этикета условиях. Много раз проклинали злую судьбу Ивана искусанные комарами слуги, а лягушка плюхалась в миски с супом и соусом, оставляя на белоснежной скатерти грязные следы. Долго изобретал терпеливый муж устройство для кормления своей странной жены. Досконально изучил он ее нечеловеческие повадки, привычки и вкусы.
       Он научился разговаривать с ней, как разговаривают люди с любимыми животными и даже с растениями. Он был горд собой, но те, кто не прошел его путем, вряд ли смогли бы по достоинству оценить его старания и муки. Мало кого может оставить не­равнодушным чужое горе, а чем еще, как не горем можно назвать то, с чем пришлось столкнуться младшему царевичу. Он молча терпел унижения и насмешки, он научился извлекать из своего трудного положения маленькие радости. Он по праву гордился своими достижениями в обращении с женой и обретенным взаимопониманием.
       Он показывал диковинку своим редким и надежным гостям так, как показывает увечный свой новый, выгодно отли­чающийся от старого и лучше пригнанный к неисправимому телесному изъяну протез. Здоровый гость вежливо слушает калеку, с трудом подавляя зе­воту. Он не в состоянии оценить все притягательные выгоды новинки и торопится закончить и неинтересный показ, и затянувшийся разговор. Ему претит бессмысленность чужих проблем, ему неприятна даже сама мысль о том, что стало делом жизни несчастного и что он с такой настойчи­востью, рвением и бестактностью пытается втолковать.
       Если покарала ца­ревича судьба, то, видно, поделом, просто так у Бога ничего не бывает. За участие в жизни калеки судьба наградит того, кто к нему снизошел. Только все должно быть в меру, не то тягости заслуженной другим беды могут нечаянно сва­литься и на собственную, невинную голову.
       Смотрит гость в полглаза, слушает через слово, чтобы поменьше вни­кать в то, чего человеку не дано изменить. Зачем нужны здоровому чужие костыли, зачем обычному человеку лягушиные проблемы. Жаль царевича, хороший был чело­век, а стал лягушиным мужем. Теперь с ним не о чем говорить, на уме у него одни только амфибии. Вскоре и люди стали чураться Ивана, и сам он стал избегать их. Жизнь его замкнулась исключительно на же­не.
      
       Царевич - изгой
       Может быть, он нанял немых слуг или ввел обычай наказывать не в меру болтливых, чтобы в корне пресечь слухи. Только на каждый роток невозможно накинуть платок и постепенно все вокруг стали судачить о странностях жизни и быта младшего царевича. Еще вчера он стоял в царс­тве выше всех, а сегодня его участи не пожелал бы даже последний смерд. Весь город смеялся над тем, как и что он делает наедине с такой писаной красавицей, а самый последний нищий ощущал себя в сравнении с ним почти что счастливцем.
       На царскую семью навалилось горе. Люди поговаривали втихомолку, что, видно, немало согрешил царь и его домочадцы. Вспоминали просчеты правления го­сударя, невинно обиженных им людей и еще многие другие неизбежные издержки само­державной власти.
       Глядя на несчастье царевича, жители царства невольно сплотились и стали ощущать себя намного счастливее. Их согревала мысль о том, что царская доля, к которой все так стремятся, бывает подчас тяжелее, чем у простых смертных. Еще вчера царевич возвышался над миром, а сегодня упал ниже всех и не имел, казалось, ни малейшего шан­са подняться до уровня своей прежней радостной и вольготной жизни.
       У царевича нет выбора, чтобы стать наследником престола, он обязан же­ниться, но найти невесту по своему усмотрению, симпатии и тем более любви он не имеет права. Ему невозможно отказаться от той единственной суженой, которую приуготовила ему судьба. Приходится посвящать ей свою мо­лодую жизнь, сохранять ей верность и свято блюсти обычаи супружества.
      
       СКАЗКА
       "Много ли, мало ли времени проходит, призывает их царь и приказы­вает:
       - А ну-ка, какая из невесток хозяйничает лучше всех. Чтобы жены ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому хлебу.
       Воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
       - Ква-ква, Иван-царевич! Что закручинился? - спрашивает его ля­гушка. - Аль услышал от отца своего слово неприветное?
       - Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб.
       - Не тужи, Иван-царевич, не горюй! Ложись-ка спать-почивать, утро вечера мудренее!
       Уложила царевича спать да сбросила с себя лягушечью кожу и оберну­лась девицей-красавицей, Василисою Премудрою, вышла на красное крыльцо, ударила в ладоши и закричала громким голосом:
       - Мамки, няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, испеките мне к утру мягкий хлеб, какой по праздникам едала я у моего родного батюшки.
       Наутро проснулся Иван-царевич, у квакушки хлеб давно готов - пыш­ный, румяный и такой красоты, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, выведены сверху города и с заставами. Обрадовался Иван-царевич, завернул хлеб в поло­тенце и понес к отцу. Принесли хлебы и другие сыновья.
       Царь сперва принял хлеб от старшего сына, посмотрел-посмотрел и отослал на кухню. Принял от среднего и отослал туда же. Подал свой хлеб Иван-царевич, а царь и говорит:
       - Вот это хлеб, так хлеб, его только в праздник есть!- и приказал подать его к царскому столу."
       После этого велел царь невесткам соткать за единую ночь ковер, изделия старших годились лишь на то, чтобы постлать их перед порогом, а ковер младшего, который снова сделали мамки и няньки Василисы, был настолько красив, что царь приказал постелить его перед царским тро­ном.
       Затем царь велел сыновьям явиться со своими женами на пир.
       "Вот старшие братья явились к царю со своими женами, разодетыми, разубранными, стоят да над Иваном-царевичем смеются:
       - Что же ты без жены пришел? Хоть бы в платочке принес! И где ты такую красавицу выискал? Чай все болота исходил?
       Вдруг поднялся великий стук да гром - весь дворец затрясся. Гости испугались, повскакали с мест, а Иван-царевич говорит:
       - Не бойтесь, честные гости! Это моя лягушонка в коробчонке прие­хала.
       Подлетела к царскому крыльцу золоченая карета, в шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая - такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать. Взяла Ивана-царевича за руку и повела за столы дубовые, за скатерти браные.
       Стали гости есть-пить, веселиться. Василиса испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила, закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала. Жены старших царевичей увидели ее хитрости и давай то же делать. Попили-поели, пришел черед плясать. Василиса подх­ватила Цвана-царевича и в пляс пошла. Махнула левым рукавом - сдела­лось озеро, махнула правым и поплыли по озеру белые лебеди. Царь и гости диву дались. А старшие невестки пошли плясать, махнули левыми рукавами - забрызгали гостей, махнули правыми - кость царю прямо в глаз попала! Царь рассердился да и прогнал их.
       Тем временем Иван улучил минуточку, побежал домой, нашел лягуши­ную кожу и спалил ее на большом огне. Приезжает Василиса Премудрая, хватилась - нет лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась.
       _ Ох. Иван-царевич! Что же ты наделал? Еще б немножко подождал, я бы навечно твоей стала, а теперь прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве - у Кощея Бессмертного.
       Обернулась белой лебедью и улетела в окно.
       Иван-царевич горько заплакал, потом собрался, простился с отцом, с матерью и пошел, куда глаза глядят. Шел он близки ли, далеко ли, долго ли, коротко ли - попадается ему навстречу старый старичок.
       - Здравствуй,- говорит, - добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?
       Царевич рассказал ему свое несчастье.
       - Эх, Иван-царевич! Зачем ты лягушачью кожу спалил? Не ты ее на­дел, не тебе и снимать было! Василиса Премудрая хитрее, мудреней свое­го отца уродилась, Он за то на нее осерчал и велел три года лягушкою быть. Ну да я тебе помогу. Вот тебе клубок, куда он покатится - ступай за ним смело".
      
       ТОЛКОВАНИЕ
      
       Отец и дочь
       Не простой амфибией или в переводе с греческого языка двоякодышащей была найденная Иваном квакша. Постепенно вчитываясь в сказку, мы узнаем, что еще три года назад была она девицей-красавицей, Василисою Премудрой, а отцом ее был царь Кощей Бессмертный. Однако, как следует из проз­вища, девица уродилась слишком уж умной. Она сумела превзойти даже сво­его уникального батюшку. Только, несмотря на всю удивительную премуд­рость, не доставало Василисе какой-то капельки практичес­кого ума и изворотливости. Не смогла она хитроумно скрыть до срока свои та­ланты от грозного владыки, родного батюшки Кощея.
       Возможно, что обладала она помимо хорошей головы строптивостью и гордостью, а оттого демонстрировала свой дар при каждой удобной возможности всем вокруг: и тем, кому можно, и тем, кому нельзя. Не умела Василиса таиться и беречься, не опасалась за свою свободу, смело и безоглядно бросила она вызов суровому отцу. На­доело это Кощею. Если он царь, то он и есть самый умный и все должны слушаться его, а если кто-то не подчиняется его власти, то такому ум­нику в царстве не место. Он решил обуздать непокорный нрав дочери, научить ее смирению и послушанию. Он превратил властную кра­савицу в крохотную, беззащитную и бессловесную тварь - лягушку и сослал сроком на три года в грязное, топкое, глухое болото.
       В единый миг очутилась вчерашняя изнеженная, холеная, взращенная в неге, роскоши и почитании красавица, единственная дочь и наследница несметного состояния отца на сырой болотной кочке. Перестала она быть человеком, отбила произошедшая с ней страшная метаморфоза па­мять о прошлом изобилии и навыках жизни в прекрасном дворце. Если проклятие наложено, то никто уже не в силах снять его ранее положенного срока. Пришлось Василисе не только внешне, по форме, но и на деле, по сути своей сделаться тем, кем приказал ее родной батюшка - истинной болотной тварью.
      
       Повадки лягушки
       Пройдет три года без нескольких дней и еще один человек, женившийся на лягушке Иван, также поневоле вынужден будет вникнуть в суть лягушиной жизни. Он примерит на себя все ее особенности и тонкости. Муж да жена - одна сатана. Невозможно жить одной семьей с амфибией и не распознать ее душу. Чтобы расколдовать суженую, ему вначале пришлось, оставаясь земным человеком, отлично изучить повадки болотной твари.
       Лягушка плохой ходок, но зато отличный пловец. Вода для нее - от­чий дом, там появилась она из икринки и стала головастиком. Только в самом конце своего стремительного метаморфоза вышла она из воды и встала на лапы. Шутя и играя, научилась прыгать и полностью распрямлять при этом в воздухе все свои четыре прыткие конечности. При малейшей опасности она старается нырнуть в воду, где оказывается в своей родной стихии. Спасительной ей представляется не зеленая листва, а сверкающая голубовато-сероватая гладь водоема.
       Позвоночник у лягушки не такой, как у головастика или рыбы, после выхода из воды он теряет гибкость и костенеет. У рыбы в позвоночнике только два отдела: туловищный и хвостовой, а у лягушки появляются новые - шейный и крестцовый. В каждом только по одному позвонку, но это уже дает ей, в отличие от ры­бы, возможность поднимать или опускать голову. Крутить головой она еще не умеет, этому научатся пресмыкающиеся, следующий за земноводными класс позвоночных.
       Ходит лягушка неважно, однообразно медленно, неук­люже переваливаясь с лапы на лапу. Она не пьет воду, а впитывает ее гладкой, не защищенной ни рыбьей чешуей, ни звериной шкурой кожей. Она не любит яркий солнечный свет и днем, когда припекает солнце, прячется в тени и становится малоподвижной. С наступлением сумерек начинает она свою охоту. Она не передвигается в поисках добычи, а ждет ее, сидя в засаде. Любимая ее пища это жуки и комары, но она легко ловит своим липким языком и всех прочих летающих насекомых.
       Мелких мышей, своих сородичей лягушек, а также червяков заглатывает широко раскрытым ртом и заталкивает вглубь передними лапами. Откусить от целого животного маленький кусок она не может, ее зубы предназначены не для того, чтобы кусать. Они могут только удерживать добычу во рту. Если лягушка съела грязного червя­ка, то после трапезы она не забудет вытереть передними лапами перепач­канный в земле рот.
       Уникальным даром, которым наделила лягушку природа, является ее способность безошибочно оценивать параметры движущихся объектов и мгновенно реагировать на них. Она умеет мельком, на автомате измерить скорость мимолетной добычи, степень ее ускорения, направление движения и его характер: колебательный, поступательный или беспорядочный. Ее талант в этой области сродни таланту опытного шофера, подкрепленному многолетней практикой езды по переполненным машинами городским улицам. Степень обзора у лягушки не меньше, чем у водителя современного авто­мобиля, оборудованного прекрасными зеркалами для заднего и бокового видения.
       Все эти и еще многие другие премудрости пришлось освоить вчераш­ней царевне, чтобы смогла она по праву считаться истинным обитателем болота. Тонкое искусство лягушиной жизни в чем-то поставило ее выше людей, которым на болоте не ступить, а тем более не выжить. За три года царевна-лягушка не встретила их возле своего нового дома. Если бы случилась подобная встреча, то она, скорее всего немедленно нырнула бы в спасительную воду и тогда свидание ца­ревны с женихом так и не состоялась бы.
       Хорошо, что впереди него лете­ла стрела, которая не показалась лягушке опасной, поскольку приближа­лась стремительной точкой и размерами походила на крупное насекомое. Лягушка безошибочно и привычно вычислила траекторию полета, бездумно схватила предмет ртом и тут же выплюнула. Съесть стрелу не было ника­кой возможности, но она навеяла пленнице болота какие-то неосознанные забытые ассоциации. Память у лягушки отличная, раз увиденную новую до­бычу она не забудет уже никогда. Где-то она уже видела такой предмет, только не упомнить, где. Наверное, в этот момент она стряхнула с себя часть лягушиного оцепенения и к ней возвратилась малая толика челове­ческого сознания. С ней произошло нечто небывалое, она взяла стрелу лапой и крепко зажала в своих пальцах, которые так напоминают человеческие.
      
       Минус память
       Все знают, какими громкими подчас бывают лягушиные концерты, но поют у земноводных преимущественно самцы, а самки или безмолвствуют, или издают очень тихие звуки, а поэтому наша лягушка была обречена от­цом еще и на молчание. В одних вариантах сказки ее уста наконец-то от­верзаются при появлении Ивана на болоте, когда она просит взять ее и жениться на ней. В других - она начинает говорить только тогда, когда Иван получает от царя неисполнимый приказ: испечь хлеб к утру следую­щего дня. Так или иначе, но постепенное "очеловечивание" немой квакши сопровождается тем, что она начинает разговаривать челове­ческим языком. В результате общения с мужем человеческое сознание скачкообразно, рывками возвращается к ней.
       По приказу отца царевна должна была стать лягушкой. Она и в самом деле стала ею, в противном случае невозможно продержаться три года на болоте. Василиса должна была отринуть человеческий образ мыслей: не может лягушка думать по человечески, как не может человеческий ум вместить­ся в лягушиный череп. Если же Кощей умел обходить природные законы, если был в состоянии совместить лягушку и женщину под одной шкурой, то это было бы слишком жестоко. Не мог отец обречь родную дочь на такую ужасную пытку.
       Кощей должен был на три года истребить в ней память о человеческом прошлом и человеческих возможностях, образе жизни, способе передвижения и обо всем том, что состав­ляет внешний облик и глубинную суть людей. Он должен был наделить ее иным, лягушиным уровнем привычек, импульсов, предпочтений и удовольствий. Вынести такую глубинную ломку всего существа без помрачения рассудка человек просто не в состоянии.
       Разговаривать полноценным, человеческим языком лягушка могла только тогда, когда вновь обращалась в красную девицу, Василису Пре­мудрую. Зато ее Иван, понявший и полюбивший мир земноводных, научился "считывать" то, что она хотела выразить, но не умела сказать словами. Нет у лягушки во рту приспособлений для человеческой речи, не могут ее пальцы делать то, на что способны человеческие руки, но после встречи с Иваном, а особенно после брака с ним началось превращение жены Ивана из ледяной лягушки в теплую женщину.
       Оно ускорялось тем, что Ивану также пришлось раздвоиться и поневоле пойти на принятие образа жизни жены. Свидетелями всего происходящего: метаморфоза лягушки в человека и обратного метаморфоза Ивана в лягушку оставались до поры до времени только безъязыкие стены Иванова терема да его молчаливые слуги.
      
       Лягушка допрыгалась
       Не была Василиса обучена рукоделию, она была премудрой, а не до­мовитой. Принимая человеческий облик, она даже не пытается исполнить приказ царя собственными руками. По сути дела она обманула его, ведь он на­казал братьям, чтобы каждая из жен своими руками сделала то, что он пове­лел. Старшие невестки слушаются свекра дословно и не призывают помощ­ниц, а младшая перекладывает заданную ей работу на рабынь из дома сво­его отца.
       Возможно, что Василиса была знакома с рукоделием, но из ее рук не могли выйти такие выше всякой похвалы великолепные, празднич­ные, нарядные изделия. Трудно было Василисе с ее строптивым характером да еще после стольких лет заточения и бездействия не использовать для победы над старшими братьями все свои волшебные возможности. Ее не устраивает минимальный отрыв от соперников. Ей необходим полный и сок­рушительный разгром тех, кто вчера еще позволял себе насмехаться над нею и Иваном. Для этого она не скупится в средствах и производит оше­ломляющее впечатление на свекра и двор.
       Она так торопится сразить всех: и мужа, и деверей, и невесток, что опять привычно забывает поду­мать о последствиях.
       Иван приносит к отцу совершенные творения, братья - ремесленные поделки, Ивану достается похвала отца и публичный успех, братьям - по­рицание государя, всеобщее осуждение и даже осмеяние. Действие начина­ет развиваться совсем не по тому сценарию, который нарисовало вообра­жение двух старших наследников престола. Вначале они не приняли Ивана с его лягушкой всерьез и презрели обоих за проклятие рода и убогость их несчастной нечеловеческой жизни. Они не скрывали своего отношения к болотной твари, не гнушались измываться над ней и братом при каждом удобном случае и поводе. Потом в их отношении к младшим супругам поя­вилась настороженность. К непреодолимому чувству собственного превос­ходства и исключительности примешалось непонимание происходящего и за­висть. Не лягушка учится у них, как стать человеком, а они готовы под­ражать даже квакше, лишь бы только угодить царю.
       Лягушка, как говорится, допрыгалась. Она явилась на придворный бал во всем блеске несказанной красоты и в ореоле невиданных чудес. Тут бедный ее муж, изрядно уставший уже быть всеобщим посмешищем, нас­только влюбился в собственную жену, что потерял разум и сделал то, о чем оба они впоследствии не раз жалели.
      
       Протест Ивана
       Из послушного сына, который не знал собственных желаний и признавал только волю отца, из примерно­го семьянина, который, забывая о себе, всячески угождал капризам бо­лотной твари, он вдруг сделался самостоятельным и решительным, взрос­лым человеком. Он отважился на протест и бросил вызов, сам еще не зная, кому. Не спросив разрешения у жены, он тайком сжег так опостылевшую ему лягушиную кожу, под которой она неизвестно зачем прятала от него свою красоту и женственность.
       Вступив в брак с Иваном, вчерашняя строптивая царевна Василиса невольно научила мужа тому, что составляло суть ее натуры. Не отдавая себе отчета, исподволь своенравная жена передала Ивану за время их короткого брака и непокорность родительской воле, и упрямое противодействие слепой силе обстоятельств. Сделала она это на свою голову, поскольку он отважился на бунт. После чего ей не оставалось ничего другого, как улететь белой лебедью из дома мужа под крепкие запоры дворца Кощея.
       Пришлось ей предс­тать перед лицом проклявшего родную дочь отца. Она вынуждена была сознаться в том, что не в силах была выносить те обиды и оскорбления, которыми без конца осыпали люди Ивана. Они смеялись над ее обличьем, он страдал и стал таким несчастным, что она для его спасения решила трижды нарушить запрет отца. Не убоявшись неминуемой кары Кощея, поставила Васи­лиса приказы свекра выше воли родного батюшки. Вопреки строгому приказу Кощея она до срока три раза самовольно сбрасывала надетую отцом на ее холеные плечи пупырчатую лягушачью кожу.
       Оставшись один, потеряв из-за собственного нетерпения красави­цу-жену, которую успел уже полюбить больше жизни, Иван-царевич не надеется более на везение и случай. Он не долго раздумывает и решается действовать собственными силами и сво­им умом. Собрался Иван в путь-дорогу, простился с отцом и матерью и пошел, сам не зная куда. Сказать, что у его пути не было цели, нельзя, цель была ему известна. Прокричала перед расставанием молодица, что искать ее надобно в тридесятом царстве, в тридевятом государстве, во владениях Кощея Бессмертного. Вот только указать туда путь-дорогу не мог Ивану никто. Оттого брел он незнакомыми путями-дорогами, надеясь только на самого себя, окончательно потеряв счет времени и не зная точно, в какую местность занесли его ноги.
       Вскоре он оказался там, где не хожены тропы, не протоптаны дороги, в глухих, потаенных, нежилых местах. Надо сказать, что он и раньше хажи­вал неведомо куда и сказка повествует нам об этом. Чего стоит его по­ход за невестой в болото, откуда он не только сумел вернуться целым и невредимым, да еще и найти там свою пропавшую стрелу. Каким надо быть следопытом, чтобы по неприметным отметинам, которые оставляет летящая по воздуху стрела, безошибочно отыскать на земле ее след. Иван не бо­ялся незнакомых мест, не опасался представать в нецарском виде, в грязных сапогах и в изодранном платье. Он умел путешествовать без слуг, пешком, а темные чащи и глухие болота не отторгали его. Он был своим там, и они не боялись открывать ему свои заповедные тайны.
      
       Странник и его клубок
       Помог Ивану в спасении суженой его удивительный дар. Он умел находить хра­нителей сокровенных знаний и вступать с ними в самые доверительные отношения. В результате они добровольно раскрывали ему свои тщательно оберегаемые от досужих ушей тайны. Он не подвергал их слова сомнениям и немедленно воплощал то, о чем узнал, в жизнь.
       Чем дальше продви­гался он по запредельному миру, чем ближе подходил к тридесятому царс­тву и тридевятому государству, тем более тщательно скрываемые знания о Кощее сообщали ему обитавшие в неведомом лесу сущности. Вначале ему попался ста­рый старичок. Откуда мог взяться в лесу прохожий странник - неизвест­но, но это был воспитанный и бывалый человек. Несмотря на старшинство, он поздоровался с Иваном первым. Наверное, даже изодранное платье и усталый вид Ивана не могли скрыть черты его врожденной царственности. Правда, путник величает Ивана не царевичем, а всего лишь добрым молод­цем.
       Он, похоже, совсем не был осведомлен о жизни при дворе отца Ивана, ничего не знал он и о горе царевича. Зато, прослушав историю несчастного мужа Василисы, странник показывает отличную осведомленность о нравах двора Кощея и жизни там его дочери. Вряд ли Кощей рассказывал ко­му-то о своих отношениях с дочерью, а сама она после того, как закол­довал ее отец в лягушку, говорить вообще не могла. Однако старичок ни разу не ошибся. Он сообщил и об уме Василисы, из-за которого отец так разгневался, что обратил родную дочь в лягушку, и о сроке избавления деви­цы от отцовского проклятия.
       Старик прекрасно владел законами запре­дельного мира. Один из них гласит: тот, кто не налагал заклятия, не мо­жет его и снять: "не ты лягушачью кожу надел, не тебе и снимать было". Из этого следует, что снять проклятие вправе только тот, кто его наложил. В данном случае - Кощей. Правда, в сказке оно снимается иным путем. Со смертью Кощея проклятие просто утрачивает силу и тем самым прекращает свое действие.
       Прохожий, об имени и внешности которого сказка нам ничего не со­общает, знает, как найти путь к дому хранителя следующей тайны, Ба­бы-яги. Он дает Ивану самокатный клубок и предлагает смело пойти туда, куда тот покатится. Возможно, что по дороге клубок разматывался, и тог­да она закончилась одновременно с нитью, но вполне возможно, что клу­бок оставался целым до конца путешествия Ивана. Обычный клубок может, в зависимости от свойств образующей его нити и неровностей дороги, ка­титься и так, и сяк. Однако хочется вообразить, что нить эта все-таки разматывалась по ходу пути.
       Все те сущности, которые должны были встретиться на дороге Ивана в этих безлюдных местах, все те события, через которые он должен был пройти, были собраны в единый клубок. Все они поместились в нем, и именно их плотно смотанную воедино нить держал в руке безликий, случайный прохожий. Он обладал способностью видеть насквозь, проникать взглядом через тугие непрозрачные витки и ясно различать то, что спрятано от непосвященного в самой их сердцевине. Похоже, что он знал наперед все, что случится с царевичем в три­десятом царстве. Более того, скорее всего он сам и намотал нить в клу­бок, заложив туда и сжав воедино всю предстоящую последователь­ность событий.
       Он напоминает режиссера, который придумал собственную виртуальную реальность и запечатлел ее на киноленте-нити или заложил в программу компьютерной игры. Кинопленка крутится, а нить разматывается с определенной скоростью. Скорость эта такова, чтобы глаза зрителя были в сос­тоянии уследить за происходящим, а мозг воспринять это. Вымышленная реальность представляется настолько яркой и жизненной, что этому вымыслу невозможно не поверить. Созданная режиссером иллюзия начинает автономное существование.
       Вместе с клубком царевич получил от странника и разрешенный марш­рут продвижения по запредельному миру. Если не самовольничать, не схо­дить с той тропки, которую обозначит собой пунктир волшебной нити, то Иван, согласно заверению старичка, может ничего не бояться. Ивану не нужно было занимать смелости, это было видно по одному взгляду на доб­ра молодца. Но, видно, немало страхов поджидало смельчака на пути, ес­ли вместе с клубком старичок дарит ему еще и твердую уверенность в бе­зопасности и надежности предстоящего предприятия.
       Клубок уменьшался, нить распускалась, и что-то происходило, раз­ворачивалось перед глазами царевича с той скоростью, на которую спо­собно человеческое восприятие. Для Ивана одно событие было отделено от другого некоторым промежутком времени и расстоянием. Для старика, когда он вручал ему волшебный клубок, все они были спрессованы, сжаты, скручены в одно целое без промежут­ков, без интервалов во времени и пространстве.
      
       СКАЗКА
       "Иван-царевич поблагодарил старика и пошел за клубочком. Идет чистым полем, попадается ему медведь. Нацелился Иван-царевич в зверя, а медведь и говорит человечьим голосом:
       - Не бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь пригожусь тебе.
       Пожалел его царевич. Идет он дальше, глядь, а над ним летит селезень. Царевич прице­лился из лука, хотел было его застрелить, как вдруг говорит селезень человечьим голосом:
       - Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе когда-нибудь пригожусь.
       Пожалел он его и пошел дальше. Бежит заяц. Царевич опять за лук, стал целиться, а заяц сказал ему человечьим голосом:
       - Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сам пригожусь!
       Пожалел его царевич и пошел дальше - к синему морю, видит - на песке лежит, издыхает щука.
       - Ах, Иван-царевич, - сказала щука,- сжалься надо мною, пусти меня в море. Он бросил ее в море и пошел берегом.
       Долго ли коротко ли - прикатился клубочек к маленькой избушке. На самом берегу стоит избушка на курьих ножках, кругом себя поворачивает­ся. Говорит Иван-царевич:
       - Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, - ко мне передом, а к морю задом.
       Избушка повернулась. Царевич взошел в нее и видит: на печи, на девятом кирпичи лежит Баба-яга.
       - Зачем, добрый молодец, ко мне пожаловал?
       _ Ты бы прежде меня, дорожного человека, накормила-напоила, в ба­не выпарила, да тогда бы и спрашивала.
       Баба-яга накормила его, напоила, в бане выпарила. Тогда царевич рассказал ей, что ищет свою жену - Василису Премудрую.
       - А, знаю! - сказала Баба-яга. - Она теперь у Кощея Бессмертного. Трудно ее достать, нелегко с Кощеем сладить. Ну, уж так и быть, скажу я тебе, где спрятана смерть Кощеева. Смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу и тот дуб Кощей, как свой глаз бережет.
       Рассказала Баба-яга, где растет этот дуб. Иван-царевич дошел до него и не знает, что ему делать, как сундук достать. Он так и эдак пробовал его раскачать, нет, не дается ему дуб".
      
       ТОЛКОВАНИЕ
      
       Никто не хочет умирать
       Катится клубок от старика к медведю, от медведя к селезню, от не­го к зайцу, от зайца к щуке, а оттуда прямо к избушке Бабы-яги и только там ос­танавливается. Медведь был на поле, селезень - у реки, заяц - в лесу, а щука и избушка - на берегу синего моря. К этому нулевому уровню шла дорога Ивана, под уклон сам собой катился заветный клубок.
       Далеким и долгим был путь, покинутого красавицей женой мужа, совсем оголодал он в дороге и очень обрадовался появлению добычи. На его месте любой охотник, не раз­думывая, убил бы каждого из встреченных животных и утолил бы наконец-то го­лод. Каждый, но только не царевич. Он прошел уже трудную школу взаимопонимания и дружбы с бессловесной тварью лягушкой, выучился ее языку, узнал ее при­вычки и нрав, преклонился перед ее талантами. Он принял ее такой, какая она есть. Позже он увидел, что под пупырчатой слизью ее кожи может скрываться ис­тинно человеческая красота.
       После всего пережитого рядом с ней не мог Иван равнодушно смотреть в глаза убиваемого зверя, птицы или рыбы. Они стали для него не менее выразительными, чем глаза обреченного че­ловека. Теперь он видел, как страдают животные перед неминуемой кончиной, как страшатся погибели. Да и кто знает, какие волшебные чудеса, какие прекрасные сущности могли притаиться на этот раз и под птичьими перь­ями, и под рыбьей чешуей, и под звериными шкурами.
       Четыре раза испытывала голодного Ивана судьба, посылая ему добы­чу. Ему оставалось всего лишь пустить стрелу и привычно лишить жизни того, кому предназначено служить для человека лишь пропитанием. Четыре раза отчетливо слышал он смиренные просьбы о помиловании, внял, не раздумы­вая, каждой и пошел дальше, не оглядываясь и не жалея о несделанном выстреле.
       Не в первый раз спасал Иван низших тварей. Не так давно спас он зем­новодное, лягушку, и обрела она на время человеческую жизнь, а он про­ник в ее лягушиную душу. После этого ему было уже легко понять язык и душу рыбы - щуки, птицы - селезня, зверей - медведя и зайца. Он сумел поставить свой мир не только вровень, но даже ниже их миров, чтобы вникнуть в их проблемы и заботы. Они в ответ вошли в его жизнь и его человеческие хлопоты и вняли его человеческим желаниям.
       Впрочем, сказка учит нас тому, что все ее действующие лица: человек, млекопита­ющие, птица, земноводное, рыба, а также жители потустороннего мира - странник и Баба-яга объединены одним общим желанием. Благодаря этой общности, все они стоят на одном уровне и могут отлично находить общий язык. Все они связаны общим делом, поскольку у всех есть общий враг - Кощей Бессмертный. Он так могуч, что победить его без всеобщего единения невозможно.
      
       Избенка-домовина
       Кончился клубок, куда идти дальше, у кого спросить измученному путнику дорогу. Тут видит Иван - что-то крутится перед ним. Приглядел­ся - это избенка, сама маленькая, но с норовом и вроде как живая: только хо­чет он войти, она к нему задом, глухой стеной поворачивается, отшат­нется он, а избенка опять дверь вперед выставляет, заманивает.
       Надоела Ивану эта игра, он как закричит на нее: "Стань по-старому!" Избенка оказалась не только с ногами, но с ушами и с головой - остановилась и замерла. Иван был порядком зол и голоден, он устал и выбился из сил, а потому был готов дать отпор любому обитателю крошечного дома. Видеть он не видывал, чтобы путника в дом не пускали, чтобы одинокого не на­кормили, не напоили, не обласкали. Много хаживал он по полям-лесам, случалось ему забредать на постой в дома всяких людей, но с таким не ­гостеприимством он не сталкивался еще нигде.
       Старичок сказал, что клубок приведет Ивана прямо к Бабе-яге, поэ­тому у царевича не было сомнений в том, кто хозяйка избушки. Вошел в нее Иван и увидел старую старуху, она лежала на печи и встретила царе­вича грубым попреком. Не снесла такого приема молодецкая душа, и отве­тил он бабушке так, как она того стоила. Он сразу разглядел в немощной бабке врага, если бы была она другом, то обязана была сама выйти навс­тречу гостю и пригласить его войти. Если же она прятала дверь, не хо­тела приветить одинокого скитальца, то она - недруг.
       Легко смелому во­евать в открытом бою, богатырю драться с достойным соперником. Тогда за ходом поединка одновременно следят глаза и друзей, и недругов, а в этом за­лог того, что с обеих сторон все будет по чести. Трудно поверить в то, что древняя, немощная старуха и есть его настоящий враг, а ее убогий дом - место смертельного поединка. Ни души вокруг, предстоящее состязание не сможет увидеть и рассудить ни одна живая душа.
       Некуда царевичу дальше идти, кончился клубок, а с ним и дорога, а впереди одно только бескрайнее море. Старуха должна что-то знать и должно быть средство, как заставить ее сделаться разговорчивее, чтобы и не утаила она правду о пропавшей жене. Царевич решается стать настоящим гос­тем Бабы-яги, объединиться с ней общей пищей, общей крышей, а для это­го отведать ее хлеба-соли, испить ее воды, выпарить дорожный пот в ее бане. После такого ритуала она обязана будет обращаться с ним уважи­тельно, вникнуть в его дела и тяготы и помочь правильным советом.
      
       Язык мертвых
       Ста­руха - и не живая женщина, и не призрак, а ее домовина-избушка не то гроб, не то дом. Доступ туда открыт только для того, кто сделался тенью, а разговаривать с призраком можно только на его мнимом языке. Омыла Баба-яга Ивана в бане и смыла с него приставшую грязь нечистых земных помыслов и дел. Так омывают ново-преставившегося в последнем, погребальном омовении.
       Ничто не связывает более царевича с миром людей, встал он рядом с хозяйкой избушки между жизнью и смертью, уже не живой человек, но еще и не истинный обитатель загробного мира. Сама старушонка также пограничная сущность, она стоит в могиле только одной своей, негнущейся, мертвой, костяной ногой. Ей трудно установить контакт с тем, кто отягощен еще земными помыслами и желаниями. Слишком тяжел для нее их мир, полный ненужной суеты. Лишен смысла их полный постоянной лжи язык.
       Покойники раз­говаривают на ином, более правдивом языке. Это неудивительно, посколь­ку они не изъясняются словами, а в словах изначально заложена неодноз­начность смысла. Это только люди облекают свои состояния в слова, от этого они часто изрекают ложь. Все остальные - и звери, и духи - не имеют в арсенале общения слов. Они общаются для того, чтобы передать свое истинное состояние или ощущение. Только люди стараются скрыть правду за завесой недомолвок, интонаций, штампов и многого другого.
       Мертвецы лгут намного меньше живых людей, а Иван уже мало отли­чался от покойника. Много дней не общался он с людьми, не вкушал их пищи, его не волновали никакие людские дела, а то единственное, для соверше­ния которого пришел он в дом к Яге, одинаково касалось как мира живых, так и мира мертвых. Все обитатели тридесятого царства уже поняли, что пришел он затем, чтобы найти смерть Кощея и покончить с его правлени­ем.
       Сам герой еще не подозревает об этом. Он отправился в путь не за­тем, чтобы наказать жестокого разлучника, а лишь затем, чтобы спасти Василису. Он, в прошлом удалый охотник и меткий стрелок, не желает больше никого убивать: ни зверя, ни птицу, ни рыбу. Он пришел с миром, его ведет благородная цель - защита невинной жертвы, он готов на все, чтобы спасти из плена и вернуть в свой дом горячо любимую супругу Ва­силису.
      
       Память о живых
       Призрак, оживший мертвец, обитатель потустороннего мира по всем сказочным канонам обязан отыскать способ, как, не нарушая порядка жизни и смерти, соблюдая законы, утащить незваного живого гостя к себе. Со смертью живой утрачивает память о прошлом, благодаря которой осуществлялась в нем связь времен. Если такое произошло с живым, если он забыл о мире лю­дей, то потребность возвращаться туда отпадет сама собой и ему оста­нется одна дорога, в мир мертвых.
       Так поступил с дочерью Деметры прек­расной Персефоной царь мира мертвых Аид. Он дал своей пленнице и суп­руге отведать плод смерти, гранат и она потеряла интерес к земным де­лам, утратила земные желания и потребность в свете. Только тоска поки­нутой Деметры и вмешательство отца Персефоны - всесильного Зевса зас­тавили его брата Аида смягчиться и на время отпускать супругу из мрач­ных стен своего подземного дворца на волю.
       В древнегреческом мифе хозяин подземного мира кормит свою пленни­цу с тайным умыслом, и преодолеть непреложные последствия этого практи­чески невозможно. Иван требует у Яги пищи мертвых сам, но, отведав ее, не перестает помнить о мире живых и о необходимости вернуться туда, от­куда пришел. Более того, после трапезы и мытья в бане она не смеет бо­лее отговариваться и грубить. Она перестает быть хозяйкой положения, выкладывает Ивану всю правду о смерти Кощея и указывает, где стоит за­поведный дуб.
       Он обретает тайные знания и новую силу для исполнения своего заветного дела. В этой сказке не обитатель запредельного мира стремится, используя промашки гостя, окончательно утащить его к себе. Здесь сам гость приказывает усопшей хозяйке совершить над ним все положенные для только что умершего погребальные ритуалы. После чего он умудряется выведать у хозяйки сокровенную тайну, совершить подвиг и возвратиться домой, на землю.
       Можно понять, почему Иван оказался в состоянии отведать угощение Яги без вреда для себя. Он разорвал все связи с обычным миром и осво­бодился от власти человеческих желаний. Он стал чужим и никому не нуж­ным в мире людей, никто не ждал его там и одному, без жены ему просто незачем было туда возвращаться. Дома все уже давно забыли о нем, никто не верил в то, что он сумеет дойти до тридесятого царства и отыскать там свою пропавшую супругу. Ее прощальные слова с адресом пребывания прозвучали как приговор, все знали, что возврата живому на волю из царства Кощея уже нет.
      
       Общий язык
       Яга устраивает проверку путнику и, хотя ее разговор с Иваном яв­ляется продолжением разговора со старичком, протекает он в совершенно ином ключе. Собеседники-мужчины доброжелательны и легко идут на контакт. Едва встретившись, они сразу же начинают диалог, быстро понимают друг друга и договариваются. Яга на контакт идет с трудом, она пытается не впустить Ивана в дом и сразу же видит в нем чужого. Она обитает в непосредс­твенной близости от заветного дуба, до него от нее рукой подать. Она не понимает, чем живут люди, слишком она от них далека, и вникнуть в дела смертного может только после того, как гость сам сделается наполови­ну покойником.
       Снова и снова, как перед общением с лягушкой и с прочи­ми не людьми: зверями, птицей, рыбой, царевич вначале не гнушается вой­ти в привычный для каждого из своих собеседников мир. Становясь частью каждого из этих миров, человек тем самым делается для него своим. Тогда мир этот через своего исконного обитателя раскрывается перед Иваном.
       Иван долго тренировался, общаясь с женой-лягушкой. Благодаря любви к ней, он обрел многие таланты. Он научился входить в чужое, неведомое пространство, но при этом не терять свое Я. Он научился говорить на разных языках: на зверином, птичьем, рыбьем, а также на языке загробных духов. Духи не могут действовать сами, они могут только передавать жи­вым какие-то сведения и внушать мысли. Делать дела могут только живые, а потому умертвить Ивана Яге было нельзя - смерть Кощея была для нее желанным, заветным, но неисполнимым делом.
      
       СКАЗКА
       "Вдруг откуда ни возьмись, прибежал медведь и выворотил дерево с корнем, сундук упал и разбился вдребезги. Из сундука выскочил заяц и во всю прыть бежать пустился.
       Глядь - а за ним другой заяц гонится, нагнал, ухватил и в клочки разорвал.
       Тут вылетела из зайца утка и поднялась высоко-высоко. А за ней селезень кинулся, как ударит ее, так из утки яйцо выпало прямо в синее море. Иван-царевич при такой беде сел на берегу и залился горькими слезами.
       Вдруг подплывает к берегу щука и в зубах яйцо держит. Взял он то яйцо и пошел к Кощееву жилищу. Кощей, как увидел яйцо у него в руках, так весь и затрясся. А Иван-царевич зачал яйцо с руки на руку переки­дывать. Он кидает, а Кощей-то бьется, мечется. Но сколько ни бился Ко­щей, сколько ни метался во все стороны, а когда разбил Иван-царевич яйцо, достал из него иглу, да отломил кончик, так и пришлось Кощею по­мереть. Тогда Иван-царевич пошел в Кощеевы палаты, взял Василису Пре­мудрую, воротился с ней домой в свое государство. Царь на радостях устроил пир на весь мир. После того они жили вместе долго и счастли­во".
      
       ТОЛКОВАНИЕ
      
       Смерть Кощея нужна всем
       Такое эпохальное событие, как смерть Кощея, может произойти лишь тогда, когда оно нужно всем. Тогда в одной точке сходятся нити судеб многих сущностей, имеющих обоснованную претензию к злодею. Нити пересекаются, образуя один общий узел. Тут-то и наступает момент, когда смерть Кощея призывают все миры. В мире людей ее ждут Василиса, царевич Иван, царь, его семья, а с ними и все царство, в мире духов - Баба-яга, в животном мире - звери, птицы, рыбы, от лица которых выступают медведь, заяц, утка и щука.
       Кощей отнял у медведя его исключительное право иметь берлогу. Вместо него в сундуке-бер­логе спит прыткий заяц. Как только нашелся тот, кто не испугался сразиться с Кощеем, медведь поспешил помочь ему и разрушить то, чего не может быть. Медведь прибежал отплатить Ивану добром за добро. Не живые и не мертвые заяц и утка должны занять то место, какое им отведено. Они должны были пребывать либо в мире живых, либо в мире мертвых. Никакого третьего мира быть не может. Это Кощей создал искусственный мир оцепенения. Пока одни вечно цепенели, он оставался бессмертным. После вмешательства Ивана последовательно, по цепочке возвращается общепринятый порядок вещей. В результате оцепенелый заяц начинает скакать, а застывшая утка - летать.
       У каждого из них был свой, отпу­щенный природой срок жизни, но благодаря магии Кощея, их смерть была отодвинута на неопределенное время его бессмертия. Теперь животные только сделали вид, что ожили. До этого на краткий миг ожила в своей избушке домовине баба-Яга. Заяц поскакал, утка полетела, Яга стала кормить-поить, топить баню, разговаривать. Действие каждого длилось не долее мгновения. Все эти сущности были уже давно мертвыми, и надолго оставаться в мире живых не имели права. Их действия были громадным возму­щением для всех миров, его необходимо было как можно скорее прек­ратить. Этим и занялись спасенные Иваном животные, когда рвали на час­ти пленников Кощея и возвращали их тела земле.
       На время разговора с Ягой Иван как бы меняется с ней местами, за­мещая ее в потустороннем пространстве. Когда он покидает ее избушку, то она снова оказывается там, откуда он ее извлек. Здесь возникает вопрос - зачем нужна была смерть Кощея Яге, какие отношения связывают эти самые загадочные образы русских народных сказок. Из сказки о Царев­не-лягушке трудно сделать вывод об этом. В другой русской сказке "Марья Моревна" Кощей признается Ивану, что вынужден был, чтобы заработать богатырского коня, три дня служить у Яги пастухом.
       Старшинство, муд­рость, хитрость и превосходство остаются все-таки за Ягой. То ли Кощей с его даром утверждать неземной порядок жизни и смерти вообще является пришлым и Яга вместе со всеми остальными торопится избавиться от него, то ли она вынуждена пойти на предательство Кощея для того, чтобы оставить за собой право на существование и власть. Тогда из двух зол: или окончательно сгинуть под напо­ром чрезвычайных обстоятельств и фантастической силы героя самой, или пожерт­вовать Кощеем, Яга выбирает наименьшее для себя. В таком случае ей могут проститься какие-то ее земные прегрешения, и посмертная участь ее окажется более светлой.
       Из сказки мы можем сделать вывод о том, что персонажи запредель­ного мира сильны до тех пор, пока герой не обнаружит их и не раскроет их тайны. Чтобы победить, найти уязвимое место жителей неявного мира, надо не побояться встать вровень с ними. Тогда станет возможным честный, открытый диалог и последует неминуемое поражение нечистой силы. Трудность заклю­чается в том, что каждая нечисть проявляет себя и открывается перед героем только после обретения им определенного уровня персональной силы.
      
       Иван находит ключик к каждому
       Вступить в диалог или прямой поединок с Кощеем у Ивана не было ни малейшей возможности, слишком далекими и непохожими были Кощеев и челове­ческий миры. Можно сказать, что миры эти были параллельными, они не пересекались, а потому плоскость битвы просто не могла возникнуть. Мир Кощея лежал вне привычного круговорота жизни и смер­ти, согласно которому всякий неживой обязан становиться мертвым, его душа - частью мира духов, а плоть - частью земли, из которой были взя­ты на время все составляющие тело элементы.
       Кощей нарушал установлен­ный порядок, он умел брать в плен человеческую душу и пользоваться ею. Человек при этом опус­кался вниз по эволюционной лестнице. Он мог лишить человека его сущности, мог превращать его в лягушку с воз­можностями, степенями свободы и видением мира амфибии. Он умел пленять души животных, а тела их обрекать на веч­ное оцепенение в виде фантастического кристалла. Внешней его оболочкой служил сундук, в котором неподвижно завис заяц, в зайце - утка, а в утке - яйцо.
       Все они не были живыми, но не были и мертвыми, они пребывали в подобии замороженного, законсервированного состояния до тех пор, пока жил Кощей, а он, как известно, был бессмертным. Лишить Кощея его бессмертия и тем восстановить нормальный земной порядок и ход вещей давно уже хотели все миры. Наконец-то для этого желания настало время, и пришел герой - Иван, способный объ­единить, уравнять и удержать в себе миры людей, духов и животных. Он стал одновременно и частью запредельного мира, и частью мира живых обитателей земли. Он зара­ботал способность запросто обмениваться информацией с Бабой-ягой, он говорил и спрашивал, а она в ответ слышала и отвечала, а он понимал ее бессловесную речь.
       Вначале он вступил в контакт с вертящейся избенкой, которая напоминала темное завихрение, наподобие смерча. Пройдя через все свои многочисленные переделки, Иван обрел такую силу, что смог удержать крутящееся облако в земном измерении и проявить его. Такой возврат к земному миру пробудил спящую старуху, она также стала частью мира людей и спросонья закричала на молодца человеческими сло­вами. Он в ответ потребовал ее пищи и тем самым вошел в ее пространс­тво, и они поменялись местами: он приблизился к мертвым, а она ожила. Благодаря такому взаимному перемещению стал возможным их диалог, как ранее ока­залось возможным общение Ивана с земноводным, рыбой, птицей, зверями.
       Позже он вступит в диалог с пресмыкающимся, змеем - Кощеем, раз­говаривая с ним на его языке. Иван не обменивается с Кощеем словами, он просто согревает руками яйцо, в котором заключена душа Кощея (его смерть). Он общается со злодеем через посредство этого мол­чаливого, покрытого толстой известковой оболочкой посредника.
      
       Роль яйца
       Обычное птичье, змеиное, черепашье яйцо само по себе и не живое, и не мертвое. Чтобы развилась притаившаяся в нем жизнь, его необходимо еще некоторое время дополнительно согревать, а если этого не сделать, то зародыш вскоре погибнет. В обычном яйце дремлет новая жизнь, кото­рая проявит себя только после длительной инкубации. В Кощеевом яйце замерла его смерть, а чтобы она не смогла себя проявить, застывшая в анабиозе утка никогда не сможет снести спрятанное в ее утробе яйцо.
       Чтобы Кощей мог жить, кто-то из мира живых должен остановиться в своем развитии. Навечно застыли между жизнью и смертью заяц в сундуке, в нем утка, а в ней яйцо. Все они пребывают в замкнутом пространстве сундука в темноте в состоянии подобном окостенению. Стоит им вырваться на свободу, как их настигает смерть. Стоит яйцу попасть в теплые человеческие руки, как Кощей начинает биться, мучиться, а стоит разбить и уничтожить железный зародыш, как наступает конец его власти.
       В эволюции жизни на земле яйцу отведена громадная и исключитель­ная роль. Без него сама жизнь на суше была бы просто невозможной. Пер­вые наземные существа - рептилии: динозавры, а позже змеи, ящерицы, крокодилы, черепахи - обрели право на существование только благодаря защищенному твердой скорлупой яйцу. С яйца и с рептилий начинается эпоха высших позвоночных существ. Затем яйцом с его удивитель­ным внутренним устройством воспользовались птицы и с некоторыми изме­нениями - млекопитающие. До эры рептилий низшие позвоночные: рыбы и амфибии размножались только в воде. В яйце высших позвоночных также сохраняется своеобразный водоем, в котором нежный эмбрион проходит необходимые стадии развития, привычно находясь при этом в той среде, в которой обитали его предшественники.
      
       Мгновенная эстафета
       Кощей стоял в стороне от земной жизни, он не воспринимал слова, эмоции и даже боль других. Но оказа­лось, что есть нечто, что объединяло его с живыми. При приближении собственного конца он, как и они, также начал испытывать невыносимые смертные муки. Перекатывает Иван яйцо - мечется, бьется бессильный что-либо изменить злодей. Разбивает Иван яйцо, отламывает кончик иглы и тем самым заставляет Кощея терпеть еще более тяжкую боль. Кощей был не способен сострадать, но в час собственной кончины он пусть на йоту, но приблизился к мукам собственных жертв. На какое-то мгновение он уравнялся с ними, как и они когда-то, он тоже стал безнадежно обреченным на смерть.
       Кощей был бессмертным, но яйцо, в котором спрятал он свою желез­ную иглу, было уязвимо, его можно было разбить, а иглу сломать. Для этого надо было, чтобы все те животные, которых не стал убивать Иван, оказались в одно и то же время у заветного дуба. Они чудом избежали смерти и с радостью разбежались, разлетелись и уплыли в разные стороны по своим делам. Почувствовав призыв Ивана, они продолжили эстафету, которая стартовала ког­да-то из клубка лесного старичка-странника. Каждый не медля выходил на свою дистанцию и достойно ее преодолевал, не оставляя за соперником ни малейшего шанса.
       Не помня себя, прибежал медведь и вырвал с корнем дуб. Вслед за ним прискакал заяц и на клочки разорвал выскочив­шего из сундука своего двойника - мнимого зайца, тут же с реки приле­тел селезень, и на мгновение ожившая утка отправилась восвояси, в мир мертвых. Все произошло так быстро, что Иван еле-еле успевал уследить за круговертью перемен. Он все-таки смог различить, что яйцо кануло в море.
       Он успел порадоваться тому, что утка полетела не на сушу, а то яй­цо непременно бы разбилось. Успел он и затосковать о том, что, хоть яйцо и уцелело, все же нет способа, каким можно достать его со дна. Еще проно­сились вихрем в его голове отголоски всех этих мыслей, как уже появи­лась из глубины ждавшая наготове своей очереди щука и, подплыв к само­му берегу, протянула, осторожно держа в своих острых зубах, желанную добычу. Вот тут-то и начался диалог человека со змеем. Змей не слабее других ощутил, что неминуемо приближается час его кончины, но не мог уже никак воспро­тивиться тому, чего невозможно миновать.
      
       Кощей - отступление от жизни
       Древние полагали, что смерть является последней карой за грехи. Пока наполняется некоторая чаша терпения высших сил, существо продолжает жить и творить прегрешения. Как только чаша переполнится - погибель грешника оказывается неизбежной. Только сколько бы ни грешил Кощей, не было на него управы. Более того, чем больше творил он зла и чем сильнее прок­линали его люди, тем увереннее становился он в ощущении собственной непогрешимости и исключительности.
       Кощей и есть само зло, проклятия для него также живительны как вода для растений. Казалось, что на Кощея нет управы, некому вершить суд над ним и привести приговор в исполнение. Что не подвержен он всеобщему порядку греха и раскаяния, наказания и искупления, что вечно живет в нем страсть к мучительству. Он - отступление от жизни, все его античеловеческое, направленное против жизни вообще существование поддерживается и оправдывается одной только силой смерти.
       Нисколько не задевали его страдания и гибель людей, зверей или птиц, не было для него в том греха. Чужими были и они для него, недоступным оставался для их справедливого гнева и он. Он обитал в своем, закрытом от них пространстве, а путь туда открывало яйцо, из которого каждый змей, как ему и положено, появляется на свет. С концом яйца должен наступить и конец Кощея, хотя смерть его не походит на смерть обычных живых существ. Змей погибает лишь тогда, когда рассыпаются все те чу­жие оболочки, которые он надел на свой зародыш, украв их у истинных хозяев. Ему по праву принадлежало одно лишь яйцо с его холодным и не­живым минеральным покровом.
       На вопрос, кем является Кощей, в сказке нет ответа. Он не мо­жет быть хозяином мира мертвых, иначе с его концом должно было прои­зойти кардинальное изменение установленного на земле порядка жизни и смерти. С разрушением мира теней должна установиться вечная жизнь, рай, безвременье, а этого в сказке не происходит.
       Возможно, что этот персонаж действует не в глобальном, общечеловеческом, а в локальном, местном смысле и имеет отношение к жизни одного героя и его семьи. Над персональной судьбой этого героя, как и над судьбами представителей многих поко­лений его рода, тяготеет нечто неумирающее, неистребимое и нечелове­чески-слепое. Это может быть проклятие, которое передается из поколения в поколение. Его невозможно избежать, его последствия невозможно предотвратить, в этом смысле оно бессмертно. Оно в состоянии лишить родившихся в этой семье сил и счастья, здоровья и честного имени, направить их помыслы не на созидание, а на разрушение.
       Иван поставлен перед выбором: или никогда не обрести семью и детей и тем засушить свою ветвь родового древа, или убить са­мого Кощея и вернуть Василису. Он может не искать смерти Кощея, смириться с неизбежностью собственной трагедии и пожертвовать своим счастьем во имя благополучия братьев и их ветвей рода. Однако Кощей будет недолго сыт этой жертвой. Рано или поздно ему понадобятся все новые жертвы и тогда царский род неизбежно вымрет.
       Именно этой разрушающей силе приходит со смертью Кощея конец. Ко­щей предстает бессмертным для узкого круга действующих в сказке лиц, являя собой нечто грозное и неумолимое, роковое и неуничтожимое. Что-то, что существовало для представителей одного рода, одной семьи, что довлело над ними и требовало строго следо­вать собственному порядку, уставу и законам. Оно присвоило себе уникальное пра­во с одной стороны диктовать эти законы и ставить перед необходимостью следовать им. С другой стороны оно же провоцировало на нарушение порядка, а после и вер­шило суд, и приводило вынесенный приговор в исполнение.
      
      
       2. ПРИЗНАКИ КОЩЕЯ
      
       Кощей является злом, однако без него не было бы сказки с ее счастливым концом. Точно так без минуса не бывает плюса, а без зимы - лета. Зло, минус, холод имеют не меньше прав на существование, чем их противоположности - добро, плюс и тепло. Кощей обитает у нас, на Руси, поэтому мы чувствуем его дыхание, как ни одни другой народ. Он не представляется, и мы поздно понимаем, что имели дело с ним. Нас никто не учил, как грамотно взаимодействовать с ним, а без этого знания ни в одной сказке не наступят счастливые времена. Кощей не оставляет следов, не вступает в диалог, судить о нем можно только по чему-то косвенному. Например, по тому, какую ответную реакцию вызывает в людях его появление. Кое-что известно и о его натуре, например, он может, напившись, мгновенно набрать силу. Много написано и о бессмертии и о самих бессмертных. Далее речь пойдет обо всем этом.
      
       Треугольник: Иван, Кощей и пленница
       Действие сказок о Кощее развивается в треугольнике наподобие любовного, а сама роль Кощея в нем неоднозначна. Он явно препятствует тому, чтобы его дочь Василиса вышла замуж, чтобы его пленницы - мать Ивана, Марья Моревна и царская дочь любили простого смертного и жили с ним счастливой семейной жизнью. Чтобы избежать этого, он переключает их женскую силу на себя.
       С другой стороны он учит героя, заставляет его стать мужчиной и воином, заставляет сражаться из последних сил, отстаивая честь матери или жены. Герой должен научиться видеть, кто его противник, правильно оценивать противостоящую ему силу и не способствовать ее приумножению. Герой должен не отвергать, а использовать во благо себе и своей партнерше ее природную женскую хитрость и изворотливость.
       В сказке "Марья Моревна" Кощей лукавит, а доверчивый и великодушный герой жалеет его, дает досыта напиться, и тогда Кощей вырывается на волю. К злодею возвращается его прежняя разрушительная сила, которую он использует против своего же освободителя. Женщины не так простодушны, как Иван. Когда ему не удается справиться с Кощеем напрямую, силой, они начинают действовать в своем ключе, вкрадчиво, чисто по-женски. Кощей так мечтал о добровольной любви своих пленниц, что принимает притворную нежность и мнимые ласки за чистую монету. Он тает, забывает об осторожности и раскрывается полностью, выдавая свой самый главный секрет о том, где спрятана его смерть.
       Рядом с героем Кощей прикидывается слабым и беспомощным, вызывает его сочувствие сострадание и тем самым на время его переигрывает. Перед женской натурой беззащитным становится уже он сам и погибает. Слишком необходима была Кощею сила неподкупной, идущей от сердца женской любви. Той, которую нельзя оплатить златом и искушением бессмертием и властью над миром.
       Каждый в этом треугольнике ставится перед необходимостью побороть естественный, данный от природы стиль поведения. Больше жизни потребность Кощея быть любимым, героя - совершать бескорыстные подвиги и действовать прямодушно, а пленницы - быть пассивной и действовать незаметно и скрытно. Каждый в треугольнике должен научиться противоположному стилю поведения. Кощей не способен обучаться и изменяться, он навсегда останется таким, каким мы его узнали в начале сказки. Поэтому, несмотря на свою силу и исключительность, он погибает.
      
       Пара: Иван и женщина
       Герой не привык скрывать свои намерения, но в каждом из трех сюжетов ему приходится делать что-то исподтишка, таясь и прячась. В "Царевне-лягушке" он тайно сжигает лягушиную кожу. В "Марье Моревне" вопреки уговору заглядывает в потаенный чулан, где сидит на цепях Кощей. В "Кощее бессмертном" прячется от глаз вероломных братьев в одежде простолюдина у простой старушки.
       Удается ему хитрость только в третьем сюжете. В двух первых, начиная действовать скрытно, он вначале ощутимо проигрывает. Тогда в сказке "Кощей Бессмертный" эстафету хитрости начинает нести затворница, тайно выпытывая про смерть Кощея. Если взять за эталон поведение героя, то на его фоне расспросы пленницы будут выглядеть откровенной ложью. Однако для бесправной рабыни Кощея они представляют собой смелый поступок. Он сопряжен с немалой опасностью и риском, ведь Кощей может легко догадаться об ее преступных намерениях. К тому же она тайно от Кощея прячет героя в его доме и обманывает хозяина. Он уже почти обнаружил обман, уже унюхал ненавистный "русский дух". И сама она, и герой находятся на волосок от гибели. Если для Ивана противостояние змею является привычным делом, то для матери его защита Ивана ценой лжи становится ярким протестом, почти что подвигом.
       В сказке "Марья Моревна" распределение ролей в паре несколько непривычно. В начале сказки героем, воином является жена. О ней и ее подвигах мы узнаем по разбитой ею рати. Она победила и заковала в цепи самого Кощея, она привычно уходит на войну. Иван остается дома, он пассивен, покорен ее воле. Перед этим он также предпочитает не выбирать, а следовать. Он отдает сестер за первых, кто посватался. Он - примак, пришлый муж в чужом доме, Он остается хозяйничать и управлять домом, пока она воюет. Ей не приходит в голову взять его с собой. Она учит его, как маленького, что можно делать в доме, а чего нельзя. Она хозяйка, он только лишь хозяйкин муж. Постепенно сказка заставляет его стать активным, мужественным, настоящим мужчиной-воином, а ее - пассивной, покорной, слабой, изворотливой и хитрой.
       Избавитель и избавляемая им женщина дополняют друг друга до целого, и каждый из двоих является отражением другого. Если он - настоящий мужчина, а потому прямодушен, честен, открыт, воинствен и смел, то она - его противоположность. Она слабая, уступчивая, пассивная, действует скрытно, а в ее поведении нет логики. Если же она обладает комплексом мужских черт, то подлаживаясь под нее, он становится более мягким, податливым, домашним, беззащитным. Сказка заставляет ее приобрести какие-то истинно женские черты характера, а его, напротив, упрочить более активную, мужскую жизненную позицию.
       Во всех трех сюжетах о Кощее неизменной остается идея о том, что каждый в паре обязан измениться под стать другому. Каждый обязан приобщиться ко всему спектру общечеловеческих черт характера. Только благодаря истинно человеческому свойству изменяться и приспосабливаться героям удается преображаться, варьировать данный природой стиль поведения и свою исконную систему ценностей. Кощей не способен на перемены и поэтому, несмотря на свое бессмертие, оказывается куда более уязвимым, чем люди. Хладнокровному змею в сказках не помогает ни твердый хитиновый панцирь, ни несколько голов с их мгновенной регенерацией, ни способность летать, ни бессмертие.
       Кощей уникален и прекрасно защищен, но он не способен на обучение. Движущей силой изменений в характерах героя или героини становится в сказке любовь к партнеру, а также стремление защитить или спасти его любой ценой, даже ценой собственной жизни. Хладнокровные застыли и закостенели, демонстрируя миру одни и те же бессмертные приемы нападения и обороны. Человек гораздо слабее их физически, но он в состоянии приспосабливаться к обстоятельствам. Поэтому в смертельной битве против бессмертного люди находят безотказно действующие спасительные средства.
      
       Опасность, которую вносит молодая жена в дом мужа
       Роль женщины двойственна и, согласно представлениям древних людей, окутана тайной. Необъяснимы неподвластные логике мотивы ее поступков, загадочны те превращения, которые происходят внутри ее дающего новую жизнь, тела. С позиции продолжения рода двойственность женщины в том, что она либо принимает участие в воспроизводстве, возобновлении жизни, либо отторгает эту возможность. В первом случае она становится частью сил созидания, а во втором - разрушения. Роль мужчины всегда однозначна, он дает семя, а женщина может принять или не принимать этот дар.
       Женщина несет в себе инерционное начало, она призвана сохранять и оберегать то, что прошло проверку временем. В отличие от нее мужчина призван служить новому, тому, что еще не опробовано, а потому не ясно, заслужит ли оно право на жизнь. Вследствие этого он уязвимее, а она устойчивее. По натуре он новатор, а она - консерватор. Она привычно, инстинктивно отодвигает все чужеродное. Все, что она ощущает не своим, ей кажется враждебным. Именно такими предстают для нее на первых порах будущий муж и его семья. Войдя в дом свекра, она может невольно, на подсознательном уровне или осознанно в форме протеста не принимать устои и порядок своей новой семьи. Тем самым она будет препятствовать добровольному слиянию себя с семьей мужа, будет способствовать ослаблению дома мужа и ухудшению здоровья общих детей. Дети должны крепко стоять на двух ногах, по одной на каждый род, род мужа и жены. Дети должны связать оба рода воедино, но это произойдет лишь тогда, когда мать не будет препятствовать этому.
       В древности на медицину надежда была плохая. Поэтому женщины из рода мужа - свекровь, старшие невестки устраивали молодой жене экзамен за экзаменом, проверяя ее на покорность и смирение. Кроме того, были разработаны специальные обряды женской инициации и свадебные ритуалы. Они помогали как-то нейтрализовать "черную", несущую погибель семье мужа и будущим детям сущность невесты или молодой жены.
       В мифологии мужское начало символизирует обновление и изменчивость, а женское - сохранение и устойчивость. Любой поток новой информации в природе воспринимается вначале самцами, фильтруется ими и только после этого его могут ощутить самки.
       Женщина, входящая в новый род, обязана стать его частью и начать искреннее служение ему. Однако право на все это она должна еще заслужить преданностью, терпением и трудом. На нее со временем будет возложена сложная миссия: стать полноправным членом новой семьи, готовить пищу, совершать различные женские обряды, оберегающие дом от зла. Она будет вынашивать, рожать и растить детей и не сеять при этом раздор и болезни. Ей должно будет доставать силы на все это.
       Молодая жена должна уметь безропотно принимать свое новое положение, реже вспоминать об отчем доме и не навязывать семье мужа обычаи и уклад семьи отца. В противном случае у молодой жены будет невольно возникать искушение противостоять дому мужа и переделать его на манер дома отца.
       В свадебной церемонии косу девушки расплетают на две, а тем самым ее призывают служить обоим домам, примирить их в душе сгладить возможные противоречия. Будущие дети смогут тогда получить поддержку от каждой семьи, вырасти здоровыми и сильными.
       Длинные волосы - непременный атрибут женщины в старые времена. По представлениям древних они являются символом связи. По живой струящейся реке волос стекает все дурное, ненужное, а женщина, благодаря этому, способна освободить от зла и себя, и домочадцев. Известно, что по прочности волоса можно судить о телесном и даже духовном здоровье человека. Густые, неломкие волосы являются свидетельством того, что их хозяин находится в силе. Прекрасные волосы говорят о том, что их хозяйка не только обладает отменным здоровьем, она к тому же уравновешена, гармонична и все вокруг ощущают ее природную силу. Замужняя женщина не могла появиться на людях простоволосой, через непокрытую голову злодей мог уязвить ее семью.
       Волосы могли быть символом сверхъестественной силы. В них была сокрыта мощь библейского Самсона, стоило отстричь их, как он сделался слабым и беспомощным. Подстригая волосы, мы освобождаемся от чего-то отжившего, старого, от прошлой жизни. Не случайно многие обряды посвящения сопровождаются символическим или действительным обрезание волос. Происходит постриг, обривание всей головы или ее части. Чем быстрее растут волосы, тем интенсивнее происходит обмен энергией между человеком и миром. То же можно сказать и о ногтях, скорость роста которых в старости или в момент болезни уменьшается, появляется ломкость, расслоение.
       Женские гениталии обычно рассматриваются в мифологии как нечто таинственное, темное, таящее в себе угрозу и даже смерть. Такое представление основано на том, что внутри женского организма происходит ежемесячное пролитие крови. У многих народов женщина становилась "нечистой" как на это время, так и на некоторое время после него. Она не допускалась к молитве, приготовлению пищи, ее могли изолировать. Перед возвращением к обычной жизни она была обязана пройти специальные очистительные ритуалы.
       Рождение человека - это выход из темноты на свет, а соитие для мужчины является, напротив, чем-то вроде возвращения во тьму. От этого оно сродни небытию, оно как маленькая смерть. Вследствие этого первое погружение туда, откуда появляется человек, казалось для древних небезопасным. Поэтому у многих народов существовал обычай, согласно которому дефлорацию девушек осуществляли либо старые женщины посредством специального инструмента, либо наиболее сильные и уважаемые в племени мужчины - колдуны, старейшины и прочее. Это сродни обычаю вначале пустить в новый дом кошку, а уже потом хозяев.
       Новобрачной, происходившей из чужой общины или рода, зачастую приписывалась сомнительная верность, а то и прямая враждебность по отношению к роду мужа. После вступления в брак общепринятый обычай предписывал изменение девичьей фамилии и употребление новой формы обращения. Женщина как бы рождается заново и получает новое имя. В цивилизованном мире такая практика сохранилась.
      
       Женский консерватизм
       Все эти особенности, вся асимметрия полов обусловлены тем, что женщины имеют значительно более высокую природную склонность к запечатлению и удержанию в памяти информации. Присущий женщинам консерватизм приводит к их повышенной в сравнении с мужчинами программируемости.
       Библейский Лот, как известно, сожительствовал со своими дочерьми, что, в отличие от содомского греха, совсем не порицается Библией. Однако, практически все отцы, несмотря на устойчивое и повсеместное осуждение инцеста в цивилизованном мире, невольно повторяют грех Лота. Правда, осуществляют они его в неявной форме. Не секрет, что жена не всегда становится близким, истинно родным для мужа человеком. Она может постоянно противостоять и перечить ему, не дарить тепло и радость, не окружать заботой, может кичиться более высоким заработком, более крепким здоровьем и работоспособностью. При этом природное распределение ролей в паре нарушается, но страдает от этого в первую голову не мужчина, а женщина.
       Плоть от плоти отца, его любимая дочь часто становится для него самым близким по духу существом женского пола. В этом смысле дочь заменяет собой жену, восполняет недостающее тепло и нежность и согревает душу родителя, становится на его сторону в спорах с матерью. Особенно часто такое случается при постоянных попреках и унижении со стороны жены. Преданный дому мужчина поневоле вызывает в дочери эмоциональную реакцию, сочувствие и сопереживание. На тонком душевном плане дочь невольно подменяет собой мать, которая так и не смогла стать половинкой ее родному отцу.
       Образ отца является образом первого увиденного мужчины и того, на кого девушка невольно обращала свой взгляд в период пубертации. Именно через него она обучалась общению с миром мужчин вообще. Все это заставляет девушку выбирать в партнеры того, кто похож на ее родителя. Не подозревая об этом, отец может прочно удерживать дочь в плену этого прочного запечатления, и тогда девушка с трудом вступает в брак. Жених поневоле должен будет вступить в борьбу с этим миражом, с этим бессмертным для его избранницы, но неживым образом. Именно так вступает в борьбу с тестем Иван из сказки "Царевна-лягушка".
       Вытеснить этот идеальный образ самого родного для девушки и близкого по крови и духу мужчины бывает нелегко. Для борьбы нужно немало сил, которых у молодого человека может еще не быть. Именно поэтому у древних народов было принято, чтобы ритуальную дефлорацию производил колдун, жрец, какой-то другой могущественный член общины. У него достаточно силы, чтобы стереть образ отца и сделать невесту открытой и безопасной для мужа.
       Женщина более мужчины способна к подражанию, поэтому у большинства народов мира именно на нее возложено приспособление к укладу новой семьи, семьи супруга. Чтобы отрезать все пути назад, молодую жену часто увозили далеко от дома отца. Так происходит в сказках "Царевна-лягушка" и "Кощей бессмертный". Отмежевание от дома отца усилено в сказках еще и тем, что молодая (и непокорная, как Василиса или Марья Моревна) жена попадает в плен. Там все ее прежние амбиции исчезают окончательно. Вызволяет ее герой, поэтому вполне естественно, что она начинает боготворить его. При случае герой всегда может напомнить жене историю о том, кому она обязана свободой и спасением.
      
       Приручение и дрессировка
       Весь калейдоскоп событий, происходящих с молодой женой в сказке "Царевна лягушка", напоминает ритуал приручения дикого животного, которому выпал жребий служить людям. Чтобы смирить его буйный нрав, дикаря вначале ущемляют, не кормят, содержат в темноте, изоляции, тесном помещении. За это время у животного притупляется восприятие мира, пропадает протест, появляется смирение и покорность. Он оказывается на границе между жизнью и смертью, тогда у него стирается память вообще, он забывает и о вольной жизни, и о ненависти к поработителю. После испытаний тот, кто вызволил его из ужасного плена, будет восприниматься, как благодетель и избавитель. Животное до конца своих дней запечатлеет в памяти его образ, подобно тому, как новорожденный детеныш запечатлевает облик матери. К слову сказать, порой ловит зверя, мучает его, а потом приручает один и тот же человек.
       Первое впечатление от нового состояния или от переломного момента зачастую становится определяющим для последующей жизни. В такие моменты человек как чистый лист бумаги, на котором еще только предстоит изложить историю его отношений, например, с противоположным полом. Новые понятия и эмоции подобны семенам на свежевспаханном поле. Взойти, вырасти, проявиться для людей и самого человека может только то, что было посеяно. В зависимости от условий это будут более или менее развитые растения, они могут цвести и плодоносить, а могут так и остаться бесплодными. Только никогда, ни при каких условиях растения, семена которых не были посеяны, не смогут дать всходов.
       Известно, что ребенок, оказавшийся в младенчестве в сообществе каких-либо животных, приспосабливается к их образу жизни, общению, питанию и прочее. Если время упущено, то все попытки сделать впоследствии из него полноценного человека, не приносят утешительного результата. Так произошло с известным Маугли из сказки Киплинга, а также с мальчиком-газелью из книги итальянского ученого-этолога Майнарди "Собака и лисица". Этот мальчик ходил на четвереньках, издавал гортанные звуки, напоминавшие голос газелей, щипал траву, вырывая ее передними зубами. На этом языке он пытался установить контакт с обнаружившими его учеными. Человеческая природа ребенка проявилась только в том, что он не испугался ни человека, ни горящих головешек костра. Кроме того, он умел взбираться на пальму и доставать плоды.
       Животные обладают установкой подражать, сильно привязываться и подчиняться тому существу, чей образ был запечатлен в их памяти первым. Обычно это бывает мать. Стереть эту программу можно, если повергнуть животное в состояние шока, сильного страха, боли и т д. После избавления от угнетенного состояния у животного наступает как бы второе рождение, происходит перепрограммирование и его хозяином становится тот, кто его спас. Животное не понимает, что все было проделано одним и тем же человеком, укротителем.
      
       Борьба зятя с родом жены
       Нечто подобное происходит и при укрощении злобного, звериного, темного духа, которым, как полагали древние, обладает женщина-жена из чужого или даже враждебного рода-племени. В сказках плен героини является безотказным лекарством от непокорности. Неважно, кем является для нее захватчик Кощей: родным отцом, как в случае с Василисой или злобным чужаком, как в случае с Марьей Моревной, но только спасает ее всегда будущий муж. После чего он навсегда останется для нее самым родным и близким мужчиной. Она будет любить его, станет преданной супругой, а память о том, что спас ее именно он, будет глубинной, почти инстинктивной.
       Естественно, что в радужные краски жених и его семья окрашиваются для невесты только по контрасту с чернотой плена. В действительности жизнь замужем может быть во многих отношениях хуже, чем была у родного батюшки. Например, в "Царевне-лягушке" тот хлеб и та сорочка, которые у родного батюшки Василисы были воскресными, для дома свекра оказались невиданными, удивительными и непревзойденными. В сказке надо было сделать так, чтобы Василиса добровольно перешла из более престижного дома отца в дом мужа, никогда не сожалела об этом и не корила мужа более богатой и привольной жизнью в девичестве. Пленение невесты отцом и ее последующее освобождение из плена мужем позволяют добиться этого.
       В "Царевне лягушке" мы видим борьбу зятя с тестем, в котором дочь помогает не отцу, а мужу. В союзе с ней Иван свергает с трона и убивает отца жены, который, к слову сказать, делает все, чтобы не отдать дочь мужу. Эта борьба разгорается тем жарче, чем больше у Василисы шансов разделить впоследствии с мужем царский трон. Когда это произойдет, когда у пары родятся дети, Кощею придется поделиться с дочерью и внуками силой своего рода. Сказка идет дальше, Кощей умирает задолго до этого, а его сила и богатство переходят к молодой чете.
       В сказках "Марья Моревна" и "Кощей бессмертный" Кощей предстает заклятым врагом или Марьи (в первой сказке), или матери Ивана (во второй). Только противостояние с Кощеем смогло сделать Ивана воином и научить его самостоятельно защищать семью и жену, а не сидеть дома и наблюдать за битвой супруги (в первой сказке). Только при спасении матери и невесты от Кощея Иван смог не только выявить вероломство братьев, но и убедить в этом отца и все царство (вторая сказка). Таким образом, на пути к трону герою противодействует некая слепая сила, воплощенная в Кощее. Сила эта каким-то образом связана с родом жены героя. В "Царевне лягушке" жена из рода Кощея, она его дочь.
       В сказке "Кощей бессмертный" бывшая пленница Кощея помогает выявить вероломство старших братьев Ивана. Выступить против старших сыновей способен только посторонний, не связанный кровными узами с семьей царя род будущей невестки. По рождению старшие были первыми претендентами на престол. Доказать, что младший выше их не так-то просто. Невеста младшего сына проделывает длинный путь. Вначале она пленница Кощея, потом невеста младшего царевича Ивана, потом невеста старшего. В конце свадебного обряда она венчается с младшим якобы из-за того, что старший брат задержался в пути. Возможно, что такая чехарда придумана для того, чтобы сбить со следа те темные силы, которые противодействуют браку Ивана. Тогда они принимают "свою" за "чужую" и наоборот и выходят из игры. С этой же целью жена берет после брака фамилию мужа.
      
       Бессмертный, вечный, бесконечный...
       Согласно прозвищу, Кощей бессмертен. Бессмертный это тот, кто не подвержен смерти, кто не умирает или навсегда остается в памяти людей. Мы привычно употребляем такие словосочетания: бессмертные боги, бессмертная душа, бессмертные творения гения, бессмертный подвиг героя. Еще недавно в нашей лексике был употребителен следующий штамп: бессмертные идеи или учение Ленина. Есть цветок бессмертник. Бессмертного минует обычный для других порядок умирания, он появился на свет или родился, но превзошел или превозмог общепринятый конец жизни.
       Схожими по значению являются слова: вечный и бесконечный. Мы говорим: вечная память, вечный покой, вечные муки, вечная любовь, вечный жид, вечнозеленые растения, вечный двигатель, вечный город, вечный огонь. Вечный, согласно толковому словарю Ожегова, это бессрочный, постоянно повторяющийся, не перестающий существовать. Часто это слово имеет оттенок состояния, в которое кто-либо повергнут, привержен или которому предан. Именно благодаря неуклонному поддержанию этого состояния удается избежать смерти, извечного конца. Стоит только из этого состояния выйти и лишиться его поддерживающей или, напротив, карающей силы, как наступит обычный, естественный конец. Если бы любящие разлюбили, покоящиеся разволновались, грешник раскаялся бы, то кончились бы и вечная любовь, и вечный покой, и вечные муки.
       Бесконечный не имеет конца, предела, как, например, бесконечное хождение по кругу. Если слово вечный имеет оттенок высокого, запредельного, то бесконечный имеет отношение к тому, что не может быть исчислено, определено, постигнуто опытным путем. Это понятие встречается в научной терминологии, например, бесконечно малая величина, бесконечный космос и пр.
       Слова: вечный, бесконечный, бессмертный часто встречаются в поэтической лексике. Попробуем увидеть, какой смысл вкладывают в эти слова поэты. Трагически погибший в 1938 году О. Мандельшпам создал незадолго до гибели в лагере стихотворение, посвященное Н.Штемпель, которая была хромой. Поэт предчувствовал свой конец, он долго чудом балансировал на границе жизни и смерти и нищенствовал. Он пишет как о внешнем, зримом, так и о невидимом, запредельном проявлениях увечья молодой женщины. Он утверждает, что "цветы бессмертны", а жизнь и смерть имеют вечное начало, "будут вечно начинаться". Следую провидению поэта, можно сказать, что не только бессмертник, а цветы вообще являются бессмертными. Для него природа предстает праматерью смерти всего живого, она - "праматерь гробового свода", сама же природа и цветы, как ее часть, не подвержены умиранию.
       Трудно передать обычными словами поток озарения великого поэта. Возможно, что цветы бессмертны, потому что они прекрасны, а красота не умирает. Они, в отличие от людей, не имеют желаний и ничего не требуют, живут по законам природы и не наносят ей вреда, они само достаточны и для продолжения рода, цветок, как правило, не нуждается в партнере. Весь механизм воспроизводства настолько идеален и проверен таким длительным временем, на фоне которого жизнь человечества как песчинка в пустыне. Человечество и животный мир могут исчезнуть с лица земли, а семена растений способны пролежать в долгие годы и дать новую жизнь, как только возникнут подходящие для этой жизни условия.
       Тогда бессмертный, неумирающий Кощей напоминает растение. Он обладает способностью возрождаться вновь как непреложная часть природы, как часть целого и вечного. Он может рассматриваться как некое подобие хищного, питающегося людьми растения. Это что-то вроде росинки, которая заглатывает маленьких мошек, привлеченных приманкой, ка­пелькой сладкой росы. Кощей подобен высохшим семенам цветов в пусты­не, которые мгновенно расцветают после обильного весеннего дождя. Кощей оказывается в состоянии как угодно долго сохранять жизнь без пищи и воды. Стоит досыта напоить пленника, как это было в сказке о Марье Моревне, как его сухие мощи обретают прежнюю силу и он становится неуправляемым. В твердой пище заточенный Марьей Моревной Кощей вообще не нуждается.
      
       Кощей неподсуден?
       Смерть человека по представлениям древних всегда обусловлена ка­кой-либо веской причиной. Она должна происходить по воле высших сил, которые имеют право покарать за несоблюдение тех заповедей, законов, правил пове­дения, которые регламентируют как отношения людей друг с другом, так и с этими сила­ми. Человеку отводилась определенная роль в договоре с высшими силами. Честное исполнение этой роли давало ему право на определенные привиле­гии - долгую жизнь без болезней и легкую смерть, многочисленное и счастливое потомство, благосостояние, уважение со стороны соседей, и т.д. Не исполнение, напротив, не позволяло надеяться на высшую защиту. Оно делало человека уязвимым, слабым, одиноким, отверженным, бесплодным и тому подобное.
       Кощей постоянно совершал неблаговидные поступки, перечеркивающие все нормы поведения, но при этом сохранял и жизнь, и силу. Получается так, как будто все эти законы были писаны не про него, как будто причиненное им зло не становилось проявленным и видимым, а на самого Кощея нет и не может быть управы. Он был бесс­мертным в том смысле, что не было такого преступления, за совершение которого его можно было бы убрать с лица земли, лишив его исключитель­ного права на личное бессмертие. В то время как для гибели любого дру­гого земного существа уже ничтожной части его злодеяний было бы более чем достаточно для того, чтобы совершивший их отправился в иной лучший мир.
      
       Бессмертие и Кощеи в природе
       Можно предположить, что Кощей обладал способностью клонироваться, самовоспроизводиться, повторяя себя до мелочей, что для наблюдателя выглядело как не умирание. Возможно, что он мог восстанавливаться из своей части, как делают это киборги и другие герои современных фантас­тических триллеров. Внешним проявлением кажущегося бессмертия могло быть и то, что для людей все различные особи кощеева племени могли быть просто неразличимы, быть на одно лицо, как выглядят двойниками люди белой расы для не привыкшего к ним желтокожего человека.
       В сказках и мифах бессмертными считаются особи, которые сбрасыва­ют старую, омертвевшую кожу, например, змеи. Тогда Кощей это змея, летающий змей. Отсюда каждое существо, обладаю­щее способностью непрерывно обновляться, также бессмертно. Бессмертны­ми народная традиция полагает и долгоживущих животных, например, чере­паху, на спине которой в мифах многих народов держится земля. В самом деле, гигантская черепаха с ее продолжительностью жить и даже размножаться в 200 лет явля­ется абсолютным чемпионом среди животных. За ней в порядке убывания следуют отдельные представители мира моллюсков и рыб, слоны и люди.
       Однако истинных долгожи­телей мы найдем не в животном, а в растительном мире. Таковыми являют­ся произрастающие в США некоторые виды сосен и пихт, время жизни кото­рых колеблется от 1000 до 4600 лет, там же обитает и живущая до 1500 лет знаменитая секвойя. Европейский долгожитель среди растений, дуб, может похвастаться продолжительностью жизни в 1500 лет. Произрастающие во всем мире лишайники достигают возраста в четыре тысячелетия. Возраст баобаба невозможно точно оценить, т к его древесина не образует годовых колец. Однако по весьма обоснованному предположению этим старожилам не менее семи тысяч лет.
       Существуют деревья, напоминающие Кощея своим внешним видом. Они растут в пустынях Анголы и Юго-Западной Африки, и их вид приводит в ужас каж­дого, кто видит их впервые. Местные жители называют их "люди-призраки" и из-за них боятся ходить в пустыню. В возрасте 100 лет они достигают высоты полутора или двух метров, а их усаженные колючками стволы, торчащие тут и там в голой каменистой пустыне, напоминают человеческие скелеты.
       Причина невероятного для мира животных "бессмертия" растений сос­тоит в том, что в отличие от животных у растений имеется особый вид ткани, которая образует так называемые точки роста. Клетки там все время де­лятся, а ткани растения постоянно обновляются за счет этого. В мире животных непрерывная замена одних клеток другими, новыми наблюдается у актинии. У нее новые клетки образуются вокруг рта и постепенно сдвига­ются вниз к подошве, где умирают.
       Человеческое тело состоит из двух типов клеток, одни из них способны постоянно делиться, а другие - нет. Среди первых - прежде всего половые клет­ки. Они способны к неограниченному делению и линия их в принципе бессмертна. Клетки эпидермиса и некоторые другие, хотя сами живут недолго, но постоянно возобновляются по анало­гичному с растениями механизму, но количество циклов их деления огра­ничено и уменьшается с возрастом. Однако есть клетки, которые во взрослом состоянии не делятся, а потому не возобновляются, это мышеч­ные и нервные клетки.
       Свойством аномального, непрерывного роста обладают раковые клетки. Разрастание их бесконтрольно, хаотично и непредсказуемо. Собственные клетки организма при этом замещаются более сильными, но чужими. Рак предстает символом чужеродных сил, которые обрели в теле человека свой дом и пищу. Троцкий называл сталинизм раком марксизма.
       Известны приемы омоложения стареющего организма за счет передачи ему в каком-либо виде клеток юной особи. Известно также, что скудное питание и замедление в связи с этим жизненных про­цессов приводит к увеличению продолжительности жизни животных и расте­ний, вспомним, например, знаменитые карликовые деревья - бонсаи. Тогда вынужденное голодание плененного Кощея было одним из способов увеличения продолжительности его земного существования. Не исключено, что с этой же целью баба-Яга любила лакомиться малыми детьми и молодыми девицами.
       Не исключено, что Кощей специально распространял устойчивый слух о личном бессмертии, пугая им людей. Этим он старался отвадить смельчаков не только от открытой борьбы, но даже и от мысленного противостояния. Вспомним, что "бессмертные" идеи коммунизма оставались таковыми только до тех пор, пока люди без конца, по выработанной долгими годами при­вычке произносили как молитву слова этого штампа.
      
       Пленница на службе у Кощея
       Кощей напоминает робота, запрограммированную сущность, деяния ко­торой направлены во зло человеку. Это зло проявляется в том, что злодей уносит и держит под замком в заточении женщин. По-видимому, жить без женщины он не может, а добровольно они к нему, несмотря на его несметное богатство, просто не идут. Кощей вряд ли является обычным в биологическом смысле человеком, поэтому он, скорее всего, пользует­ся силой своих пленниц и для того, чтобы иметь возможность общаться с миром людей, и для того, чтобы они сами этой силой пользоваться не могли.
       Его заложницы, которые чем-то напоминают заложников современных террористов, изначально были призваны исполнять какие-то отведенные им семьей и родом роли: быть женами, матерями, хозяйками, защитницами ро­да, а также быть женщинами-подательницами родовой силы. Они должны бы­ли совершать определенные обряды и ритуалы, призванные оберегать семью и род от разрушения, испрашивать силу своим домочадцам у покровителей дома и семьи, молиться за своих домашних и прочее. Если бы они умерли, то их функции хранительниц очага непременно перешли бы к какой-то дру­гой женщине рода, и таким образом преемственность непрерывно бы сохраня­лась.
       Впрочем, покойница, согласно сказочным мотивам и представлениям древних, не покидает свой род и семью и после собственной смерти. Она продолжает помогать детям и внукам, а ее единение с ними продолжается до той поры, пока живет ее род и пока о ней помнят наследники. Пленницы Кощея переставали жить в мире людей, но при этом они и не умирали. Самым прискорбным было то, что их женская сила могла быть направлена Кощеем во вред самым родным и близким для этих женщин муж­чинам - мужу и сыну. Под влиянием чар Кощея его пленницы могли против собственной воли желать своим домочадцам смерти или неприятностей. Все это было пострашнее, чем проклятия самого злого врага, потому что защитить­ся от такого доморощенного зла, от вчерашней подательницы добра у человека и у рода в целом ни сил, ни механизма нет. Это не удивитель­но, ведь пленница Кощея имеет ключик к каждому в семье, знает все тон­кости быта и уклада, ориентируется во всех семейных проблемах, осо­бенностях характеров домочадцев, их привычках, слабостях.
       Пленница может не­вольно выдать всю эту информацию врагу собственного рода. Разговаривая с Кощеем, она может включить его в свой мыслительный поток и удерживать его там. Она своя для рода, она его часть, но, становясь частью Кощея, она как бы прикрывает зло­дея собой. Тогда род и стоящая за ним сила не может отторгнуть своего погубителя, а вследствие этого всему роду пленницы может грозить поги­бель. Пленницы Кощея, его человеческие половинки, сидят за семью замка­ми, их никто не видит, они никуда не выходят, они бесправны и чем-то напоминают жен мусульманина, которые безраздельно принадлежат своему повелителю, и взглянуть на которых не имеет права ни один другой мужчи­на. Впрочем, сам Кощей, попадая в плен к Марье Моревне, содержится еще хуже. Его приковывают цепями к стенам чулана и не дают ни воды, ни еды.
       Таким образом, необходимым условием того, чтобы пленники покинули место своего заточения, неважно, кто они: плененная женщина или сам Кощей является участие героя-освободителя. Нужно, чтобы, Иван-царевич нашел и уви­дел их. Как только он обнаруживает либо Кощея, либо женщину, они неми­нуемо освобождаются им. Герой обладает силой и правом дарить свободу любому, даже злому и опасному невольнику. В этом вопросе он просто не в состоянии пересилить себя, неминуемо выпуская всякого, даже своего лютого, своего смертного врага.
       Седой Кощей, мрачный, черный, старый, жадный насильно удерживает возле себя молодую и полную сил женщину. Она сидит под прочными замка­ми, а он летает по миру, она лишена силы и воли, а он полон энергии. Однако он в состоянии делать свое черное дело только до той поры, пока она пребывает в его доме, а она, оказавшись в плену, останется там, согласно его воле, до того времени, пока он жив.
       Кощей бессмертен и, наверное, находясь рядом с ним, она также становится неумирающей, бессмертной, как и он. Ее заточение и уход из мира людей были оплачены и этим бессмертием, и изобилием, и драгоценностями в доме Кощея, и властью. Если же она вновь обретет свободу и станет жить по человеческим нормам, то жизнь ее мгновенно съежится до пределов обычных человеческих границ и возможностей.
       Здесь невольно вспоминается "Демон" Лермонтова, соблазняющий Тамару и так щедро сулящий ей взамен земной любви невероятную, роскошную, не­земную жизнь. Демон предлагал девушке всевозможные чудеса и фантасти­ческие возможности, но Тамара поддалась совсем не на это. Она разглядела в его черной душе искры человечности и повери­ла, что может его спасти от зла. Демон никогда не обладал человеколюбием и не мог обладать им, как говорится, по определению. Гордая, благородная княжна Тамара не хотела смириться с той скромной долей, которая была уготована ей после брака. Ей предстояла "судьба печальная рабыни, от­чизна, чуждая поныне и незнакомая семья", она страшилась этой доли и тем невольно отвергала и отдаляла ее приход. "Свободы резвое дитя", она в душе не желала брака с князем, и Демон подметил в ней изъяны и ее благородства, и ее гордости, от которой был один шаг до смертного гре­ха - гордыни.
       Тогда "на сердце, полное гордыни" он "наложил пе­чать свою". Тамара возомнила, что ее роль выходит за рамки угото­ванной Богом обычной женской доли жены, матери и хозяйки. Она возомнила, что в состоянии сделать то, от чего отказался сам Всевышний, любовь которого не имеет границ и который сам и есть любовь. Тамара вознамерилась научить Демо­на любви к несовершенному человеку, к земной женщине, что было делом абсолютно невозможным ни при каких обстоятельствах. Более того, она поверила, что он нуждается в этой любви и что именно она, единственная изо всех женщин призвана дать ему любовь.
       В уста Демона Лермонтов несколь­ко раз вкладывает слово "бессмертный", Демон клянется княжне "вечной правдой" и гордится тем, что у него "владений бесконечность".
       Кощей - змей или Василиск
       Многие исследователи русских сказок отождествляют Кощея со змеем или с драконом, которым приводили на съедение девиц в уплату за то, чтобы они не трогали остальных людей. У змеев были крылья, но часто они выходили из воды, и трагедия разворачивалась тогда на берегу водоема. Иногда у них было несколько голов, которые, будучи от­рублены в ходе битвы с героем, сами собой отрастали. Кощей, если не змей, то его родственник или существо одного со змеем вида. Ведь смерть Кощея находится в яйце, возможно, что имеется в виду змеиное яйцо, то, из которого вылупливаются новые змеи-Кощеи.
       Здесь уместно вспомнить про огненного змея, приносящего золото и вообще доставляюще­го богатство и о способе, как его добыть, описанном в книге известного этнографа и собирателя обычаев и традиций русского народа С.В.Максимова. Для этого надо достать "спорышок", маленькое и уродливое яичко, суеверно принимаемое за петушиное, в котором один желток и нет белка, затем надо носить его шесть недель под мышкой, а когда вылупится змей, то надо лечь спать в нежилой избе, например, в бане. Во сне черт передаст змея в услуги смельчаку на определенный срок и на определенных условиях и змей тогда начнет приносить деньги. Максимов пишет, что на Руси существовало стойкое поверье о том, что к тоскующей об отсутствующем или умершем муже женщине может прилетать огненный змей, рассыпающийся искрами как костер. От него женщина даже может родить, но дети будут недолговечными, а сама женщина начнет бо­гатеть, но худеть, чахнуть и иногда даже может окончить жизнь самоу­бийством.
       Царь змей называется Василиском (сравним: дочь Кощея - Василиса Премуд­рая). Появляется на свет он 4 июня, в день Василиска из яйца, снесенного се­ми годовалым петухом. Чтобы не допустить этого, накануне в деревнях тщательно обыскивали все помещения, чтобы отыскать тайные кладки яиц, а все найденные яйца на всякий случай варили вкрутую. В этот день не на­чинали никакого дела, откладывая его на завтра, если же все-таки на­чать пахать и сеять, то согласно поверью, уродятся одни васильки.
       В случае появления царя змей на свет начнут происходить многие бедствия, станут сохнуть девки, колодцы, хлеб на корню, это змей готовит поги­бель человеку, его роду, всем живущим. Кстати василек еще со средних веков во Франции и в Германии считался олицетворением демона или лешего и поэтому жниц, идущих в поле, предупреждали о его возможных кознях. Карл Линней, создатель знаменитой "Философии ботаники", давший назва­ния многим растениям, назвал василек Centaurea cyanus, что переводится как синий (васильковый) кентавр. Такое название было дано в честь кен­тавра Хирона, учителя бога врачевания Асклепия (Эскулапа). Он отлично разбирался в лечебных свойствах трав и усердно распространял эти зна­ния. Помимо употребления в медицинских целях василек известен тем, что из него повсеместно принято плести венки, это делали еще со времен древнего Египта и древнего Рима, и в не разграбленной гробнице юного фа­раона Тутанхамона был найден прекрасно сохранившийся венок, в который были вплетены цветы василька.
       Легенда о Василиске родилась не в России, древние греки и римляне представляли его в виде страшного чудища, имеющего вид змеи и наделен­ного сверхъестественной силой. Он появлялся на свет из петушиного яй­ца, а высиживали его змеи и жабы. Крылатый Василиск совмещал в себе петушиные ноги, змеиный хвост и обладал смертельно ядовитым для всего живого даже для растений взглядом. Это животное упоминается в литера­туре всех древних народов, в частности, у египтян и в Библии. В настоящее время этим именем названа безобидная, но весьма напоминающая дракончика тра­воядная ящерица, обитающая в тропической Америке.
       Кощей мог быть печально известным змеем-горынычем, т.е. змеем с реки Горынь, протекающей на территории Волыни. Это славянский Ящер, который женится на утопленной в его честь девушке. У славян на Купалу (23 июня) или на Петров день (29 июня) проводился обряд утопления наряженных в женскую (а иногда и в мужскую) одежду кукол. Эта жертва приносилась как благодарение си­лам природы, но прежде всего, как полагает Рыбаков, повелителю всех подземно-подводных сил, которые содейс­твуют плодородию. В первичной форме этого первобытного обряда топили красивую живую де­вушку.
      
       Костлявый Кощей
       Истощенный и изможденный пленник это сгорбленный, костлявый, су­хой, высохший, чахнущий человек и по внешнему виду сказочный Кощей очень напоминает этот образ. Понятие "плен" может иметь иносказатель­ный смысл и человек может находиться не только в принудительном, внеш­нем плену, но и в плену внутреннем, добровольном. Например, в плену у собственных идей или представлений, в плену у навязчивых желаний, в плену у любимого или дорогого человека, принятого образа жизни или мыслей. Такой оттенок добровольного затворника, оттенок скупца, живущего в плену у своих сокровищ, подобия скупого рыца­ря, сраженного идеей несравненного благородства безжизненного металла золота, а не живого и несовершенного человека, имеет образ Кощея у Пушкина. В "Лукоморье" есть такие строки: "там царь Кощей над златом чахнет". Не исключено, что поэт знал, что на украинском языке Кощей это Чахлик.
       В этом смысле всякий, кто бывает зациклен на чем-либо, кто привык смотреть на мир только с одной какой-либо стороны или позиции, кто отгорожен от него стеной, пусть даже построенной из самого благородного материала, чем-то напоминает Кощея. Такой человек начинает чахнуть и лишается сил только оттого, что не видит и не слы­шит никого и ничего, кроме себя или своей единственной, а от одного этого уже порочной идеи или установки.
       Кость у язычников считалась вместилищем жизни, божественного огня и тесно связанной с этими понятиями смерти. Местом пребывания души древние считали также и дерево, отсюда соответствие слов кость и куст, а также другие подобные созвучия во многих индоевропейских языках. М.М.Маковский указывает, что существительные: дерево, ветка, кость, лес, стебель, жизнь, смерть, жертвоприношение и берцовая кость, а также глаголы: рожать, гореть, говорить, светить и быть в состоянии часто имеют одинаковое происхождение.
       В шаманизме считается, что одна из составляющих силы шамана зак­лючена в его костях и перед смертью он может попросить сломать себе позвоночник и, если родные шамана не сделают этого, то у них могут ро­диться горбатые дети. Если же шаман потеряет даже один или два зуба, то шаманить ему становится намного труднее или почти невозможно. У многих кочевников из­вестно гадание на бараньей лопатке. Таким образом, на основании этих и других представлений кость может рассматриваться и как место вмести­мости силы, и как инструмент для ритуальных, обрядовых действий. Хро­мые люди часто обладают некой запредельной силой, как например, Воланд у Булгакова в "Мастере и Маргарите".
       Твердость кости, камня, древесины и замерзшей, окоченевшей, ско­ванной зимней стужей земли всегда противостоит мягкости, теплоте, неж­ности и любви. Кощей обладает всем комплексом безжизненных свойств, которые есть у снежной или безводной пустыни и, обладая ими, он по праву носит титул бессмертного, т.к. нельзя убить того, в ком просто нет жизни. Однако действовать среди живых людей он может только, когда оживает, а для этого Кощей нуждается хотя бы в одной плененной им живой женской душе, такой, которой он мог бы владеть безраздельно. Когда к пленнице Кощея приходит живой человек, то он узнает его по запаху и говорит, что пахнет либо русским духом, либо русской костью.
      
       Кости как семена
       В русских волшебных сказках кости человека или животных упомина­ются очень часто. Вспомним, например, что баба-Яга угрожает герою съесть его с костя­ми или раскидать кости так, что их никогда не соберут. "Даже ворон костей его сюда не занесет", "костей не найдут", эти и другие подобные угрозы старухи (нам они не кажутся такими ужасными) призваны испугать героя не на шутку. В одной русской сказке рассказывается, что девушка закапывает кости коровы в саду и поливает их водой. Из них вырастает дерево, из его ветви она делает говорящую дудочку-помощницу.
       Можно предположить, что кости животных или людей древние люди считали подобием косточек, семян расте­ний. Чтобы вырастить растение, его косточку или семя надо закопать и полить водой. Чтобы не вымирали, вечно жили на земле коровы, надо было за­капывать кости жертвенных животных и относиться к этой "посадке", как к посадке расте­ния. Труп животного или человека для древних был аналогом сорванного пло­да, подобно плоду он был подвержен гниению, в то время как кости оставались нетленными. Подобно тому, как мякоть фруктов служила пищей людям, мясо людей или специальных жерт­венных животных служили пищей духам или богам. Закопанные кости исполняли роль семян и предназначались для произрастания новых людей и животных. Поэтому существовал обычай "подкармливать" покойников. Для этого на могилах делали возлияния и оставляли еду. Точно так крестьяне поливают сев водой и подкармливают удобрениями.
       Кощей же с самого начала уже и есть эта кость, семечко, косточка, из которой при поливе вырастает вредная для челове­ка, плотоядная сущность. Чтобы Кощей не ожил, "не пророс", в некоторых вариантах сказок о нем его труп сжигают, а пепел развеивают по ветру. Тогда его кости не смогут дать побеги и все, что он принес с собой, умрет окончательно и никогда уже более не сможет возродиться для зла.
      
       Яйцо и смерть Кощея.
       Смерть Кощея находится в яйце (в желтке, пламени или игле внутри яйца), яйцо в утке, утка в зайце, заяц в каменном (железном) сундуке, сундук на дубе (под дубом), дуб на острове Буяне или на отдаленном морском берегу. Смерть Кощея, таким образом, запрятана в самой сердцевине яй­ца, в желтке, круглом и желтом как солнечный шар, горячем как пламя или холодном как стальная игла. Яйцо круглое, зацепиться не за что, сжать его одной рукой и раздавить, впрочем, как и обломать пальцами без инструмента кончик иглы весьма непростое дело. Пальцы и рука для этого должны быть просто железными. Вокруг иглы одна в одной как русс­кие матрешки расположены четыре оболочки: известковая от яйца, птичья от утки, звериная от зайца и каменная или железная от сундука.
       Эти птица и зверь пожертвовали собой, своей земной жизнью с ее норма­ми, распорядком, деторождением и умиранием и стали с точки зрения жизни на Земле бесполезными. У Кощея для всех был один прием - поймать и спрятать, посадить на краю света в недосягаемом месте за железные за­поры, кого в каменный сундук, кого в каменный терем и держать так до скончания века. При этом каждый из пленников получал право на точно такое же, как и у него бессмертие. Иначе, если они помрут, то охранять его бесс­мертную душу будет уже некому.
       Кощей тщательно подбирал своих пленниц, предпочитая исключи­тельно обладательниц царской крови. Может быть, что и плененные им зверь и птица также были непростого рода-племени. Во всяком случае, в "Марье Моревне" именно цари над птицами и зверями победили охранников Кощеевой смерти. Возможно, что по аналогии с этим заточен­ные животные также являлись женами царей из мира животных.
       Кощей струк­турировал мир вокруг своей души, замораживал его навеки и сохранял, та­ким образом, неизменным, как сохраняют сейчас при температуре сжиженных газов тела влиятельных людей. Иван давал каждому, кто терпел бедс­твие, шанс обрести свободу - улететь, уплыть, убежать. Кощей для соз­дания и поддержания своего порядка использовал дерево - дуб и стихии: землю, воду и воздух. На земле рос дуб, по ней бежал заяц, дуб стоял на берегу моря, яйцо упало в воду, по воздуху ле­тела утка. Герой разрушил этот порядок и давно уже не живые, но навечно замершие в своем оцепенении яйцо, птица и зверь обрели естественный ко­нец. Они погибли, но тем самым снова стали частью круговорота жизни и смерти.
       Защита иглы была многоступенчатой, чтобы исключить всякую случай­ность. Если бы кто-то сумел добраться до заветного дуба и случайно срубил его, сундук бы разбился, но заяц с яйцом спасся бы бегством. Если этот дровосек убил бы случайно зайца - улетела бы утка, Убей он утку, направление полета которой было запрограммировано точно на море, а не на сушу, так вовек не достать ему яйцо из морской глубины. Яйцо не разобьется, столкнувшись с водой, она замедлит его погружение и обеспечит тайну и сохранность яйца на глубине.
       Кощей совершал преступления против рода человеческого и всего жи­вого на земле. Живая сила, стоящая за всем этим, не имела возможнос­ти покарать его, поскольку он умело использовал эту силу в своих це­лях. Чтобы не умирать самому, он пожертвовал теми, чью жизнь остановил, чье развитие прекратил. Он не мог их заморозить, сделать окостеневшими просто так, без повода и он каждый раз находил этот повод. Он воспользовался тем, что жить точно по правилам, никогда в жизни не совершить даже малейше­го греха не в состоянии никто. Оставалось только найти те грехи, которые составляли основу его жизни, но которые хоть в малейшей степени при­сущи каждому.
       У Кощея есть право унижать, порабощать каждого, кто хоть раз использовал зло во благо себе. Грешник должен осознать, что Кощей постав­лен только карателем за содеянное зло. Однако тот, кто поставил его, может в один миг лишить его этих исключительных полномочий, а тем самым и права на бессмертие. Только страх перед Кощеем держит все живое в плену у злодея и делает его бессмертным, а пленников - бессильными.
       Огонь, горевший внутри яйца, не мог быть горячим, это могло быть только холодное пламя, солнце желтка могло быть только черным, солнцем смерти, покоя, затвердения, окостенения, а не жизни. Иголка из желе­за, как вместилище его души как-то лучше всего отражает холод его на­туры и является несгибаемой осью остановившейся композиции из навек застывших оболочек - сундука, зайца, утки и яйца. Игла может быть символом того прокола, через который он, подобно кровососущему насеко­мому выпивал кровь своей жертвы. Она может быть тем инструментом, которым он соединял воедино то, что невозможно было соединить. Так пришивал к себе Кощей свою смерт­ную, теплую и мягкую пленницу, а в результате этого делал ее на время органичной частью себя, бессмертного, холодного, твердого.
       Наверное, медные трубы, власть, слава являются одним из наиболее действенных средств омертвления души. У В.В.Высоцкого мы прочтем: "я ненавижу почестей иглу". Игла может быть зародышем чего-то железного, нечеловеческого и вообще неживого, всего, что внедрилось в мир с началом железного века.
      
       Яйцо в мифах и сказках
       В мифологии из яйца часто рождается злая сила, змей, смерть. Так, из яйца, оплодотворенного Кроносом, рождается Тифон, у которого сотня драконьих голов, тело до бедер человеческое, а вместо ног - извивающи­еся кольца змей. У племен северо-западной Африки известен мотив нахож­дения внутри звезды-яйца тройного змея. Уже упоминаемый нами змей Ва­силиск был способен, по описанию Плиния старшего (1в.), убивать не только ядом и взглядом, но и дыханием, от которого сохла трава и раст­рескивались скалы. От него можно было спастись, показав ему зеркало, змей погибал от собственного отражения, смертельными для него были также взгляд или крик петуха. Он имел гребень в виде диадемы, а отсюда его называли царем змей.
       С другой стороны с раскалыванием яйца связы­вается начало творения и космогоническая функция яйца соотносится с его важной ролью в ритуалах плодородия, пасхальных обрядах. Известно свадебное разбивание яйца в северо-западной Африке, осознаваемое как символ взрыва вселенной. Отсюда снятие оцепенения с животного и птицы и раз­давливание яйца героем может рассматриваться и как конец зимнего сжа­тия, омертвения природы и начало весеннего движения, и как конец плена женщины и преддверие оплодотворения ее, начала новой жизни, и как ко­нец сжатия Вселенной и начало ее расширения.
       Здесь уместно вспомнить русскую сказку о расколотом курочкой - ря­бой золотом яичке. Возможно, что этот маленький сюжет является отраже­нием многочисленных мифов, существовавших от Индии и Китая на востоке и до Карелии на западе, в которых сообщается о создании мира из яйца, снесенного змеем. В качестве варианта змей мог вылупиться из космичес­кого яйца, оно при этом раскололось, одна половина стала небом, а дру­гая землей. Змей - устойчивый образ представителя земли, в недрах ко­торой находится воображаемый подземный мир - преисподняя. Поэтому од­ним из атрибутов весеннего языческого празднества, посвященного воск­решению духа произрастания, является яйцо, символ змея, божества зем­ли, считавшегося совместно с богиней, родителем растительности и вооб­ще всего живого. Змей в Европе, Передней Азии и на Кавказе считался "сторожем дома", а в Македонии первое яйцо, окрашенное на Пасху, также называлось "сторожем дома". Друиды изготавливали магический яйцевидный клубок из тел змей, которое называли "змеиное яйцо".
       Яйцо у многих народов является не только символом плодородия, но и атрибутом погребальных обрядов. В России и Западной Европе крашеные яйца клали в могилу или на могилу, поскольку покойник отправлялся к владыке загробного мира или находился у него. Поминальная трапеза в древней Сардинии и у древних евреев должна была состоять из яиц. Связь змея и яйца сохранилась в изобразительном искусстве, в виде темы змея, обви­вающего яйцо по всей его длине или только по максимальному диаметру. Мотив разделенного яйца широко используется и в народных орнаментах.
       Если разрезать сваренное вкрутую куриное яйцо вдоль, то мы увидим желтый диск в обрамлении белого круга. Если желток окажется смещенным ближе к острому концу яйца, то круг превратится в полукруг и увиденное очень напомнит тогда желтое солнце в окружении белого полумесяца. Ка­кая привычная для нашего глаза картина заключена внутри тонкой яичной скорлупы и как идеально совмещается в ней вид наших дневного и ночного светил.
       Для землян союз раскаленного и дающего свет солнца и холодной, но нагреваемой и освещаемой им луны неразрывен и запечатлен внутри ос­новы основ нашей жизни в яйце. Не отсюда ли проистекает повсеместное использование яиц в различных и противоположных по характеру обычаях и об­рядах. Не отсюда ли двойственность яйца, предстающего символом жизни, плодородия, атрибутом свадебной церемонии с одной стороны и символом загробного мира, смерти, атрибутом похоронного обряда с другой.
      
       Кощей - растение?
       Кощей противостоит герою-освободителю, как зло противостоит доб­ру, черное - белому, ночь - дню, а луна - солнцу. Женщина стоит между ними, она двойственна и способна ужиться как с черным, отрицательным персонажем сказки, с Кощеем, так и со светлым и положительным ее пер­сонажем, с героем. За время сказки она несколько раз меняет свою ори­ентацию, переходя от светлых сил к темным и назад. Полярность Кощея и героя неизменна и ненадолго нарушается только в сказке "Марья Морев­на".
       Кощей, таким образом предстает как уродливое отражение героя, если Кощей сжимает мир, сдерживает его развитие, останавливает движение, то герой, напротив, расширяет мир, освобождает пленников и вынуждает их двигаться и изменяться. Кощей символ неподвижности, зажатости и нежи­вого порядка, а герой - раскрепощения, деятельности и воли. Скорее всего, Кощей, замораживая кого-то, создавая из живых организмов мертвую структуру, застывший порядок, получает в результате силы для того, чтобы жить, двигаться, летать. Герой в отличие от него обретает силу, когда спасает, бескорыстно помогает и освобождает. Таким образом, ис­точники силы у Кощея и героя противоположны и то, что дает при­бавление силы Кощею, быть источником силы для героя просто не может.
       Кощей предстает отражением героя, человека, но таковым данным природой отражением человека является растение вообще и дерево в част­ности. Общим является прямой ствол дерева и прямо хождение челове­ка, что отличает их от других представителей природы. Однако дере­во и человек - перевертыши, можно сказать, что человек это дерево, стоящее на кроне, а дерево это стоящий на голове человек. В самом деле, корни дерева, дающие ему питание, расположены в нижней части ствола, а рот человека - на верху туловища, органы размножения, цветы у дерева сверху, а у человека внизу. Волосы на голове и борода при таком подхо­де напоминают корни дерева, а волосы на лобке - его крону.
       В ходе жиз­недеятельности человек поглощает кислород и выделяет углекислый газ, а дерево наоборот, выделяет кислород и поглощает углекислый газ. Дерево до скончания своего века стоит на том самом месте, где начало свой рост из семени, а человек свободно передвигается по миру. Некоторые виды деревьев могут жить до нескольких тысяч лет, а жизнь человека ко­роче на порядок. Человек и животные не могут развиваться в среде своих отходов, а дерево может. Правда, помогают дереву в разложении отходов: хвои, листьев, коры, плодов и пр. грибы, но между деревом и грибами в этом случае антагонизма, отторжения нет.
       Растения дают нам кислород, пищу, лекарства, сырье, помогают расслабиться и отдохнуть, но кроме этого они обладают еще и защитной функцией, поглощая губительную для человека энергию. В домах у некото­рых эмоциональных, экспрессивных людей растения угнетены, они там не уживаются, т.к. не способны справиться с мощным потоком разру­шительной силы, которую генерирует такой человек. Других людей расте­ния, напротив, любят и в их доме принимаются, выживают и даже начинают цвести абсолютно "безнадежные" цветы.
       Растения, как и живот­ные, способны защитить своих хозяев от слишком "ядовитых" гостей, при этом они сами иногда даже засыхают, принимая на себя весь удар нападе­ния. Такие растения напоминают по характеру преданную собаку, которая скорее погибнет сама, чем позволит нанести урон обожаемому ею сущест­ву. Существуют растения, которым, как и кошке что-то вредное для человека не только не мешает, но даже помогает развиваться и усиливает рост.
      
      
      
       Человек - враг деревьев
       У многих известных авторов, например, у Дж.Толкиена в "Храните­лях", у М. Метерлинка в "Синей птице", лес предстает противником чело­века, вызывает сон и оцепенение людей, незаметно лишает их воли, заманивает в свою чащу. Каждое дерево и куст в лесу беззвучно борется с человеком, желая поглотить его, чтобы употребить себе на пользу органические ве­щества человеческого тела. В русских сказках ветви деревьев также час­то мешают героям в их пути, они хлещут по лицам, не давая прохода. Вчера еще пассивные растения вдруг начинают нападать на современных людей, вызывая аллергичес­кую реакцию на пыльцу или сено. Особенно сильно проявляется эта проб­лема у жителей больших городов, которые имели в детстве мало контактов с дикой природой и не выработали иммунитета на выделяемые растениями вещества.
       Животные за редчайшим исключением живут не дольше человека, а де­ревья, самая старая часть живой природы, были современниками того, как жилось на земле тысячи лет тому назад. Лес сохранил память о том, как много зла, опустошения и разорения нанесли люди природе. Когда-то человек был жалким рабом сил природы и не мог без ритуалов, жертвоприно­шений и всевозможных очищений совершить ни шагу. Например, самая древ­няя религия откровения Зороастризм (1500-1200 гг. до н.э.) предписывала соблюдать достаточно сложные ритуалы очищения, особенно это касалось стихий: воды, огня и земли.
       Мы используем воду, чтобы очиститься самим или очистить жилище, одежду и пр., а древний парс заботился о чистоте самой воды. Вся­кий, кто загрязнял природный источник, подвергался наказанию, и всякий загрязненный предмет нельзя было отмывать водой, вначале требовалось его тщательное ритуальное очищение коровьей мочой, потом высушивание песком, а только потом омовение водой. Точно так же обращались с огнем. Сжигать на нем мусор было для парсов немыслимо, в огонь можно было подкладывать чистые и сухие дрова, с особой осторожностью ста­вить на огонь горшки с приготовляемой пищей, чтобы не пролить что-то нечаянно на священное пламя.
       Мусор нельзя было закапывать в землю, это могло ее осквернить, всю грязь собирали в небольшое помещение, имеющее выход в виде трубы, и периодически уничтожали кислотой. Нечистоты вы­носили на поля. Ничто не могло быть взято у природы без восполнения, а также сверх необходимой для поддержания жизни нормы.
       В те времена стихии считались живыми, и относиться к ним надо было как к живому человеку. Трудно представить себе, чтобы все эти действия, требовавшие массу времени, сил, умения и даже искусства, производились парсами только из стремления следовать религиозным догмам. Наверняка все это имело и чисто практический смысл. Скорее всего, жизнь в кругу этих священно­действий была для них устойчивой и надежной, а вне этого круга - небезопасной и непредсказуемой. Без такой сложной схемы жизнедеятельности выжить че­ловеку в окружении дикой и не прирученной природы было в те времена просто невозможно.
       В дальнейшем по мере формирования среды обитания людей, упрочения ноос­феры необходимость в этих ритуалах отпала. Осталось враждебное отношение старожилов земли деревьев к недавно существующим, но уже успевшим так много разрушить людям. Отражение этого мы находим в трактовке отношений между человеком и лесом в сказках. И тогда Кощей это некто, похожий на про­тивостоящее человеку дерево, некая древняя сущность, несущая в себе то, что губительно для человека и то, что не приручено им. Для этой сущности живительно все, что пагубно для людей, более того, она способна аккумулировать в себе это, чем и занят Кощей в своих бесконечных полетах по белу свету.
      
       Кощей - гриб?
       О мгновенном преображении напоенного водой Кощея можно сказать, что это произошло также быстро, как быстро растут грибы после дождя. Вряд ли есть другие представители жизни на земле, которые подобно грибам так благодарно реагируют на воду. Грибы занимают особое положение в системе органической жизни, наряду с мирами животных и растений. Они имеют черты, присущие каждому из этих миров. Как и животные, они тре­буют для своего питания готовое органическое вещество, а как растения они способны к неограниченному росту и способом их питания является всасывание.
       Интереснейшим свойством грибов является их способность к трем типам размножения: вегетативному, бесполому и половому. При пер­вом типе размножение происходит, например, из отдельных клеток, как у дрожжевых грибов. При втором через специальные образования, называемые спорами, а при третьем через слияние мужских и женских половых клеток. В зависимости от условий один и тот же вид грибов может размножаться каждым из трех способов, прибегая к третьему лишь в крайних и исключи­тельных случаях.
       Грибы занимают громадное место в нашей жизни. Благо­даря их деятельности, в почве происходит разрушение листвы, останков погибших животных, отбросов и образуется питательное вещество гумус, а также происходит превращение органи­ческих веществ в минеральные. Без грибов мы задохнулись бы от гнили, а наши леса от прошлогодней листвы. Многие грибы обладают уникальным набором ферментов и, благодаря этому, образуют незаменимые физиологически активные вещества. Грибы широко используются в пищевой промышленности, в разнообразных процессах молоч­нокислого, дрожжевого и других видах брожения. Грибы портят наши пост­ройки и мебель, нефтепродукты и ткани, книги и бумагу, даже металлы и стек­ла оптических приборов.
       Грибы дают возможность получить лекарства, антибиотики, а также вещества, имеющие наркотическое и опьяняющее действие. Они яв­ляются причиной различных заболеваний кожи, волос, ногтей, способны поражать внутренние органы животных. Грибы могут паразитировать на полез­ных для людей растениях, что способно вызывать настоящие катастрофы. Самая известная произошла в 1848 году, когда из-за голода, вызванного гриб­ком - картофельной гнилью - два из восьми миллионов ирландцев вынужде­ны были эмигрировать из этой страны.
       Грибы указывают на степень воздействия человека на жи­вую природу. Те, кто заблудились в глухой тайге, при появлении грибов радуются, что люди близко. В этом случае на грибы работает то, что люди вытаптыва­ют почву. При более сильном воздействии на лес в нем появляются многочисленные новые виды грибов. Так произошло в юго-восточной Азии и других регионах после ведения там войн. Микологи, ученые, кото­рые знают о грибах все, говорят, что они - космические пришельцы, нас­только мало известно до сих пор о происхождении и эволю­ции грибов. Ученые считают, что грибы появились 185-70 млн. лет назад и их споры, близкие современным, найдены в отложениях мелового периода.
       В самом ближайшем будущем стремительно возрастет вмешательство грибов в нашу жизнь. Это будет происходить с такой же интенсивностью, с какой возрастает техногенное воздействие на природу. Один из путей неп­редвиденного воздействия грибов на организм человека состоит в том, что они обладают свойством концентрировать металлы. Так, содержание, например, ртути в них может в десятки и сотни раз превышать ее содержание в почве. Вследствие этого в грибах могут образовываться токсичные метал­лорганические соединения. Все это неожиданно делает вчера еще совершенно безобидные грибы смертельно опасными. Участие грибов во многих процессах обмена в сочетании с их способностью к концентрированию тяжелых и вредных металлов может дать далеко не предсказуемые результаты.
       Издавна грибы считались исчадием ада, поэтому с ними связаны всевозможные легенды во многих странах мира. К таковым относится суеверное представление о том, что ведьмы собираются на месте "ведьминых кругов", тех кругов, по которым растут грибы и которые повторяют форму грибницы.
       Грибы могут облегчать растениям добычу воды и минеральных веществ из почвы, защищать растения от вредоносных организмов, позволяют им сущест­вовать на сильнозасоленных почвах. Все это демонстрирует издавна су­ществующий и постоянно прогрессирующий симбиоз растений и грибов. Некоторые виды грибов обладают сложной системой приспособления. Они научились, па­разитируя на растениях, производить так называемые фитогормоны. Это вещества, стимулирующие избыточный рост растений. В ре­зультате этого в пораженных тканях рас­тения увеличивается активность деления клеток, что напоминает рост раковых клеток. Происходит, например, изменение формы плода и увеличение его размера в несколько раз по сравнению с натуральной величиной. Выросший под воздействием фитогормонов уродливый плод не похож на своих собратьев.
       Ежедневно мы сталкиваемся с жизнедеятельностью дрожжевых грибков, самые древние представители семейства которых, были известны за шесть тысяч лет до н.э. Среди дрожжевых грибков вообще нет видов, выделяющих токсичные для человека вещества, а некоторые из них являются постоян­ными обитателями кишечника теплокровных животных. Мы широко упот­ребляем молочно-кислые продукты, дрожжевой хлеб, пиво и вино, сыр и антибиотики. В процессе брожения из сахара получается спирт и углеки­слый газ, и эта реакция лежит в основе получения энергии для жизни.
       Как и половые клетки, дрожжи в принципе бессмертны, любая их часть при попадании в питательную среду способна делиться до тех пор, пока эта среда не исчерпается. Тогда Кощей Бессмертный это некто вроде дрожжевого грибка и, как и этот грибок, он обладает даром, насыщаясь водой, мгновенно преображаться и начинать расти в объеме, двигаться и дышать, как делают это напоенные сладкой водой дрожжи. Дрожжи обладают способ­ностью к неограниченному размножению и заполняют собой всю ту среду, в которую помещают их люди, подвергая брожению молоко, виноградный сок и многие другие природные продукты для того, чтобы облегчить человеческому организму процесс их переваривания.
       Поэтическая медитация Марины Цветаевой дарит нам следующие стро­ки, посвященные хлебу, дрожжам и бессмертию: "Хлеб. Жест. Дать. Взять. Этого не будет там. Поэтому все, возникающее из дать и взять - ложь. Сам хлеб - ложь. Ничто, построенное на хлебе, не уцелеет (заме­шанное на дрожжах - не взойдет). Опара наших чувств при хладной темпе­ратуре бессмертия неминуемо опадет. Не стоило и замешивать" - непере­водимые на обычный язык слова еще одного русского поэта.
      

    Почему Кощея невозможно обойти

       В определенные моменты нашей жизни, когда она требует от нас об­новления, роста, расширения, раскрепощения и мы готовы пойти на это и созрели для этого шага, в нашей жизни появляется некто, по духу напо­минающий Кощея, змея или дракона. Он живет и здравствует, когда по всем представлениям о чести и совести земля не должна уже его более носить. Он находит для себя удобную нишу и обслугу, хотя по всем нор­мам давно должен был бы остаться в изоляции и одиночестве. У него так мало человечности, но никто из его окружения этого не замечает, все твердят о его доброте.
       Этот выродок может возникать и в определенные периоды истории, подчиняя своему духовному плену целые народы. Он питается наши­ми отходами или отмершими частями нашего духа, он способен переварить их и сделать из них строительный материал для новой жизни. Он поглощает наши мертвые идеи, прожитые программы, пороки, очищая наше персональное Я от прош­лого, подобно тому, как грибы чистят лес от прошлогодней листвы. Осенне-зимняя работа грибов в лесу позволяет ему очиститься для весеннего возрожде­ния, а действие Кощея на человека подготавливает его к духовному воз­рождению, делая его готовым к восприятию, обучению и обновлению.
       Обновление требует выхода из прежних рамок, границ, а на биологи­ческом плане для этого требуется интенсивный рост новых клеток. Дейс­твительно, рост волос и ногтей в моменты выхода из тупика и обретения вследствие этого новой силы и возможностей резко ускоряется, а в моменты кризиса, застоя, упадка, болезни, напротив, приостанавливается. В природе толь­ко наиболее примитивные, древние организмы обладают механизмом непре­рывного обновления клеток своего организма. Их безграничный рост и яв­ляющееся следствием этого "бессмертие" присутствует у грибов, лишайни­ков, растений, актиний. Легенды причисляют к "бессмертным" сбрасываю­щих кожу змей. Косметическое омоложение также основано на глубоком шелушении, обновлении кожи лица. Мы стараемся "вылезти из кожи", покинуть ставшие тесными старые рамки, догмы, привычки, энергетические каналы. При этом мы невольно в чем-то уподобляемся тем существам, которые спо­собны к непрерывному самообновлению, поскольку все в природе имеет об­щие механизмы "бессмертия".
       Здесь уместно будет вспомнить о так называемом "зеленом змие", но­сителе алкоголизма. Растворяя горе, неудачи, страх, тоску, сомнение, слабости или что-то еще, что сдерживает наше движение вперед в вине, мы тем самым рождаем в своем теле огромного, но бесплотного змея и по­падаем к нему в рабство, оказываясь в его безграничной власти. Грибы способны выделять из почвы различные вещества, например, воду или тяжелые металлы. Люди научились выделять из растений и грибов алкоголь и галлюциногены. В ничтожных количествах такие вещества присутствуют в клетках человеческого организма. При определенных состояниях, путь к которым идет через постижение и преодоление, через труд и самоограничение, их концентрация может возрастать, давая ощу­щение радости, спокойствия, комфорта, любви и слияния со всем миром.
       Искусственно введенные они дают иллюзию этого, отнимая силы, разум, укорачивая нашу жизнь и тормозя естественные механизмы образования в нашем теле веществ-спутников счастья и блаженства. Под действием алко­голя или наркотиков зависимый от них человек на некоторое время полу­чает возможность выйти из рамок, вылезти из старой кожи своей зажатос­ти и раскрепоститься, ощутить долгожданную свободу, чтобы затем ока­заться повергнутым в рабство еще сильнее. Он - пленник паразитирующего на живом теле зеленого змия и освободиться от этого плена самому практически невозможно. В жизни, как и в сказке о Кощее, для этого нужен кто-то третий, освободитель, который не испугается змия.
       Концентрация чего-либо, что в природе рассеяно: металлов, а осо­бенно радиоактивных, спирта или содержащихся в растениях наркотических веществ, а также концентрация власти, силы, денег и других форм энергии приводит к нарушению извечно существовав­шего природного равновесия. Поэтому алкогольный, ядерный, железный, огненный, золотой и другие бессмертные змеи непрерывно заявляют о себе, требуя для поддержания этого искусственного равновесия пищи в виде все новых и новых человеческих жертв.
      
       Грибы и разрушение того, что отжило
       Грибы могут из органических продуктов создать минеральные вещества, из которых, как из земли, в конечном счете, рождено все живое. Превращение того, что еще вчера двигалось и дышало в удобные для построения новой жизни неживые кирпичики минеральных веществ - это их моно­польная область. Она ставит их вне конкуренции и вне досягаемости в животном и растительном мире. Растения способны на фотосинтез, постро­ение живой ткани из минерального сырья и в этом состоит их уникальная и не подвластная более никому сфера деятельности. Таким образом, мир минералов, мир неживой природы связан с миром органической жизни двумя потоками. Один через растения и биосинтез является восходящим, дающим жизнь. Другой через посредство грибов действует в противоположном направлении.
       Глубинная перестройка личности и ее чист­ка, также как и чистка общества в целом приводит к появлению некоего подобия Кощея, темной, всеядной, ненасытной, нечеловеческой сущности, готовой минерализовать, т.е. сделать частью неживой природы все живое и не побрезговать при этом никакой пищей. Эта сущность ставит каждого перед выбором: стать для нее питательной средой или попытаться сра­зиться с ней и победить. Параллельно с этим все истинно новое, твор­ческое, не заемное делает личность в чем-то похожей на растение, дере­во, которое не требует для своего роста и развития чужеродных белков, а довольствуется одними только неорганическими и присущими неживой при­роде веществами.
       Бессмертные грибы или другие клонируемые сущности стараются за­полнить собой как можно больше пространства, их ограничивает только наличие питательной среды и сопротивление других живых существ. Они обязаны съесть все, что съедобно, что поддается их безмерному аппети­ту. Если они перестанут непрерывно питаться, их существованию придет конец. Можно сказать, что их жизнь состоит в том, чтобы перерабатывать пищу.
       Иван, напротив, будучи голодным, не имея надежды на то, что в нехоженом лесу ему попадется новое пропитание, трижды отказывается от добычи, добровольно обрекая себя на голод. Чтобы жить, ему не обя­зательно кого-то лишать жизни. Он не страдает, когда не ест жи­вотную пищу. Он радуется, что встретившиеся ему обитатели леса и моря, смогут возвратиться к своим детям. Он не думает о себе, мысли о других для него важнее, именно они кормят его. За время сказки он научился любить и бла­годаря этому стал ощущать себя частью всего живого. Он понял, что не­возможно насытиться и продлить собственную жизнь за счет страдания и смерти другого существа. Даже если это всего лишь бессловесная тварь.
       Иван сыт любовью ко всему сущему, и чем сильнее ненависть Кощея, тем увереннее любовь Ивана. Ненависть разъединяет, любовь соединяет, ненависть ставит границу, противопоставляет, любовь способна стереть любые границы и разрешить любые противоречия.
      
       Уровни погружения и возвышения героев
       Сам Кощей не оставляет следов в мире людей, люди получают инфор­мацию о нем со слов трех персонажей сказки: Василисы, старика-странни­ка и бабы-Яги. Василиса связана с ним кровными узами, она его дочь, а о том, что связывает Кощея со стариком и Ягой сказка умалчивает. Каж­дый из этих героев по-своему приближен к Кощею и владеет собственными сведениями о нем и его делах. Василиса допущена к совершенно секретным сведениям о запредельном мире только в части ее касающейся. Она зна­ет, как управлять слугами Кощея, теми многочисленными мамками и нянь­ками, которые ее растили и обслуживали. Она умеет извлекать из этого знания практическую пользу и направляет волшебство на потребу людям. Шутя и играя, она приказывает колдовскому миру работать на мир людей и исполнить приказы свекра-царя. Василиса знает, когда закончится срок ее заклятия, однако она вряд ли подозревает, за что проклял ее родной отец, поскольку и в мире людей не упускает случая продемонстрировать окружающим собственное превосходство. Она не может указать Ивану доро­гу к дому отца и не знает, где спрятана его смерть.
       Географически Василиса ближе всех к Кощею и потому, что она его дочь, и потому, что живет она в его дворце. Яга живет поодаль от Кощея, но так близко, что Ивану не потребовалось много времени, чтобы дойти от избушки на курьих ножках до заветного дуба. Когда же Кощей погибает, то Василиса тут же оказывается в объятиях супруга. Следовательно, дуб произрастал недалеко от Кощеева дворца. Яга знает, где спрятана смерть Кощея и, как только Иван доказывает свое право на это сокровенное знание, он получает его из уст старухи.
       Изо всех обитателей тридевятого царства самой обо­бщенной информацией о происходящем, как в обители людей, так и в тридевятом царстве, владеет старик. И в этом смысле уровень его осведомленности о секретах обоих миров, степень его допуска к тайнам наибольшая. Хотя он и встречается на значи­тельном удалении как от избушки и дуба, так и от людей, но знает об обитателях обоих миров намного больше остальных героев сказки. Однако личная заинтересованность старика в происходящем ни откуда не следу­ет. Он владеет законами потустороннего мира и журит Ивана за то, что тот пытался освободить жену от лягушиной кожи, хотя и не надевал ее сам. Старик дает царевичу смотанную в клубок путеводную нить. Он знает, и адрес Яги, и то, что Яга сообщит Ивану тайну смерти Кощея.
       Старик, малоприметный и неяркий, явно второстепенный герой сказки, по существу является ее ключевой фигурой. Это он держит в руках смотанную в клубок нить судьбы Ивана и после справедливых упреков в незнании Иваном законов жизни вручает ее покинутому красавицей женой и изнуренному бессмысленным скитанием мужу. После чего тот целенаправленно отп­равляется по тщательно выверенному стариком маршруту. На пути его ждут однотипные испытания, он многократно выбирает - убивать ему дичь или нет. Помня о том, что жена его была заколдована в лягушку, он без колебаний сохра­няет жизнь медведю, зайцу, утке и щуке.
       Судьба бросала царевича то вверх, то вниз, пока он не превратился в финале сказки в истинного царя, хозяина своей судьбы. Вначале он был на одном уровне с братьями, вознесенными над людьми царским происхожде­нием. После брака с лягушкой он упал в глазах людей так низко, что опустился ниже не только любого из братьев, но даже ниже последнего смер­да, поскольку никто в целом свете не обречен был жить с болотной тварью как с за­конной женой. Первое задание царя жена Ивана исполнила блестяще, и это поколебало его приниженное положение. Второе задание приподняло его над братьями, а третье, когда Василиса скинула маску лягушки и предс­тала во всей красе, сделало Ивана первым среди царевичей.
       До этого момента жизнь Ивана шла помимо его воли. Он делал то, что велел отец, когда стрелял из лука и брал в жены квакшу. Он следо­вал за женой, когда приносил отцу приготовленный Василисой хлеб и ковер, когда любовался ею на придворном балу. Затем он начинает действовать самостоятельно, сжигает кожу лягушки, отправляется на абсолютно беспо­лезный с точки зрения здравого смысла поиск жены, вопреки охотничьему порядку не уби­вает дичь. После этого он находит верные слова для разговора с Ягой и в конце всех испытаний находит смерть Кощея и вновь обретает Василису.
       В начале сказки он научился понимать язык земноводной лягушки, потом он стал способным к пониманию языка медведя, зайца, утки, щуки и Яги. Скитаясь по лесу, Иван давно уже выпал из мира людей и стал своим и в мире живот­ных, и в мире мертвых. Он смог опуститься ниже уровня человека и, не порвав при этом нить человеческой жизни, снова возвратиться к людям. Он путешествовал по тридесятому царству, тридевятому государству, сохра­няя память, оставаясь в трезвом рассудке. Вернувшись назад, он мог бы воспроизвести все, что произошло с ним в пути.
       В лесу, куда Иван попал, отправившись на поиски жены, он стал ни­кем, никаким, стал бездомным, Память о нем в мире живых начала потихоньку стираться. Мало кто верил, что он вернется живым оттуда, куда не хожены челове­ческие тропы. В бытность свою мужем лягушки он уже привык быть чужим в мире людей, но в то время он продолжал жить в их окружении и пользо­ваться человеческим укладом. В лесу людей не встретишь, и возможности жить по людским нормам, в глухомани нет. Не с кем здесь посоветоваться и разде­лить ответственность за принятые решения. Лесом управляют другие зако­ны и человек там чужой. Оставшись наедине с собой и с Богом, он стал смиренным и покорным. Он привык быть таким, когда, следуя судьбе, принял волю отца, когда при любых обстоятельствах оставался хорошим сыном и примерным семьянином. Тогда он приобретал уважение вначале через отца, как царс­кий сын, потом через жену, как муж первой красавицы. На этот раз собственный путь, путь терпения и смирения он сознательно выбирает сам. Пройдя по нему, он совершает подвиг, освобождая мир от Кощея и, благодаря личной заслуге, возвышается.
       Семья подарила царевичам величие и изобилие. Весь уклад их жизни под­держивался и обеспечивался их уникальным царским статусом, а без него жизнь в семье царя теряет свою притягательность. Иван остается личностью при любых поворотах судьбы: и когда все смеются над ним в отчем доме, и когда бредет он один одинешенек в рваной одеж­де по дремучему лесу. Каждый из супругов падает с уровня царской исключительности на нулевой уровень состояния отвер­женности и отчуждения. Каждый оказывается покинутым всем миром и может найти защиту и поддержку только друг в друге. Люди редко вспоминают о них, да и сами они постепенно утратили память о былом. В их очищенных от лишних воспоминаний душах прочно запечатлелся новый опыт короткого супружест­ва, которое теперь на расстоянии представлялось потоком безвозвратно утерянного счастья. Оба живут только надеждой на встречу.
       Прежде чем окончательно обрести любовь, каждый из них вынужден был расстаться с тем, что недавно еще составляло основу жизни, похоронить свое прежнее Я. Каждый имел право думать, что очевидные потери произошли по вине партнера. Им предстояло научиться жить вместе, стать единым целым, а для этого они должны были по­нять, что их союз, их взаимное приятие и любовь стоят дороже персональной иск­лючительности.
      
       Благородная цель - залог победы
       Ивана вела благородная цель - найти улетевшую из его дома против собственной воли жену и вернуть ее домой. Он не хотел никого убивать, он не тронул даже зверей в лесу или рыбы в море. Однако оказалось, что смерть Кощея необходима и иным путем тесть жену мужу не отдаст. Убийство даже злодея мирового масштаба все равно остается убийством, но в сказке Иван никого не убивает собс­твенными руками. Вся подготовительная работа совер­шается помимо него, спасенные им звери сами собой выворачивают дуб, раздирают спрятанных в сундуке животных и подносят Ивану яйцо. Он разбивает его, теперь ему нужно всего лишь отломать кончик у иглы.
       В этот момент Иван сно­ва остается наедине с самим собой и, не теряя ни минуты, делает свой шаг - ломает иглу, и тогда чары Кощея окончательно рассыпаются. Мы не ви­дим у героя злобы, ожесточения, чувства справедливого возмездия, тор­жества над поверженным злом. Иван совершает свой подвиг просто и буд­нично. Никто не аплодирует ему, а герой не ликует и не упивается дол­гожданной победой. Судьба бросила ему вызов, он принял его, стал воином и теперь уже не может отступить, пока победа не останется за ним.
       Иван не оставлял следов, по которым Кощей мог бы обнаружить его и потому он стал для злодея невидимкой. Кощей мог жить только за чужой счет, только убивая, порабощая, лишая кого-либо его сущности, присваивая се­бе то, что принадлежит другим. Для Кощея существуют только те, кто по­добно ему обязаны для поддержания собственной жизни лишать жизни дру­гих. Там, где был Кощей, оставались трупы, а Иван в отличие от него не питается мертвечиной - убоиной. Он ни на кого не охотится, не вмешивается в природу, а насколько это возможно для человека, становится ее частью. Кощей - единственный герой сказки, стоящий вне бытия, вне неп­реложных законов круговорота жизни и смерти. Даже зловредная баба-Яга, стоящая на границе меж­ду жизнью и смертью, и та помогает Ивану.
       Прокладывая торный путь через нехоженые пространства, каждый ге­рой сказки движется вослед за своим посланцем. Первым таким посланцем становится стрела Ивана. Он пустил ее наугад, она проложила путь по воздуху и оказалась в болоте. Он отправился вслед за ней на собственных ногах и вернулся назад, во дворец со своим трофеем, лягушкой. Он уверенно возвращался домой из болота в город к людям по впервые проложенному им пути из города в болото. Затем серой кукушкой улетела в царство Кощея Василиса, а Иван отправился на ее поиски. Он проложил к убежищу черных сил торный путь, по которому супруги уверенно вернулись назад в царс­тво людей.
       Мир живых - это тот мир, в котором происходят перемены, мир мертвых - это застывший мир, но он служит точкой отсчета, базой для новых свершений на земле. Все, чего только может пожелать живой человек, уже происходи­ло ранее с кем-то из тех, кто покоится под землей. Вместе с мертвецом оно ушло в иной мир и там застыло навеки. Однако живые могут повторить пройденный уже однажды кем-то путь и в конце его получить подарок - новое исполнение уже исполненного однажды кем-то из покойных желания. Доброжелательно настроенные мертвые охотно помогают живым свершить задуманное. Вспомним, например, как по­мог странствующему Одиссею в поиске дороги к дому давно умерший мудрец Тересий. Одиссею пришлось спуститься в Аид, пройти через испытания и страхи, которые насылали на него тени, принести жертвы обитателям загробного мира и, вступив в диалог с Тересием, получить истинный ответ на неразреши­мый вопрос.
       Трудно живому путешествовать по запредельному миру, но еще труд­нее произвести изменения в нем. Кощей держал в потустороннем мире в состоянии анабиоза пленных животных, по воле Ивана они освобождаются, на мгновение оживают, тут же получают право на естественный конец и наконец-то умирают. Вслед за ними навеки успокоился и сам творец зла. Мир мертвых, в котором обречены на бессмертие все те желания, которые направляют поступки живых людей, не выносит любви. Мир живых, считающийся миром следствий, является обителью любви. Если произвести незначительные изменения в мире причин, то в мире следствий немедленно произойдут громадные пере­мены. Поэтому вход в мир причин возможен только для способного на любовь человека, для человека с широким сердцем. Такими были и преданный Пе­нелопе Одиссей, и отправившийся на поиски своей безвременно ушедшей Эв­ридики Орфей, таким был и неоднократно проверенный на любовь ко всему живому Иван.
       Зло невозможно истребить, если действовать по его законам. Иван истребляет зло силой любви. В Евангелии от Марка в эпизоде изгнания Иисусом бесов его обвиняют в сговоре с сатаной. Там сказано: "Он имеет в себе Вельзевула и изгоняет бесов силою бесовского князя", на это Ии­сус отвечает: "Как может сатана изгнать сатану? Если царство разделит­ся само в себе, не может устоять царство то. И если дом разделится, не может устоять дом. И если сатана восстал на самого себя и разделился, не может устоять, пришел его конец".
       Змей специально распространял слух о собственном бессмертии, он просто пугал этим людей, чтобы люди прекратили бороться со злом. Если не противостоять злу, то оно может показаться не­истребимым. Но ничто не вечно, приходит герой и его самопожертвование и подвиг еще раз убеждают нас, что вечная жизнь в мире постоянно торжествует над умиранием отдельных его частей.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       При написании были использованы следующие издания, ссылки на которые в тексте не сделаны в связи с тем, что настоящая книга не претендует на научный труд:
       В.Я. Пропп, Исторические корни волшебной сказки, С.-Пб., 1996. Б.А.Рыбаков, Язычество древней Руси, М., 1988. А.Голан, Миф и символ, М., 1994. М.Маскимов, Нечистая, неведомая и крестная сила, М.,1989. М.М.Маковский, Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках, М.,1996. М.Ичас, О природе живого: механизмы и смысл, М.,1994. В.И.Артамонов, Зеленые оракулы, М., 1989. И.С.Кон, Введение в сексологию, М., 1989. З.Лев-Старович, Секс в культурах мира, М., 1991. Д.Майнарди, Собака и лисица, М., 1980. Н.Ф.Золотницкий, Цветы в легендах и преданиях. М., 1991. П.Рожнова, Русский народный календарь, М., 1992. Шаманизм и ранние религиозные представления, М., 1995. А.Э.Брэм, Жизнь животных, М., 1992. М.Цветаева, За всех - противу всех! Сост. Л.В.Поликовская, М., 1992. Энциклопедии: Мифы народов мира, М., 1994; Мир растений, М., 1991. Л.Г. Бурова, Загадочный мир грибов, М., 1991. В.Высоцкий, Избранное, Минск, 1993. М.Бойс, Зороастрийцы. Верования и обычаи, М., 1998.
      
       Москва 1998 - 2006
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       ИВАН ЦАРЕВИЧ
       На краю земли, где птицы редки,
       Исполинский дуб один стоит,
       Цепь его опутывает ветки,
       Каменный сундук на ней висит.
       Я стою у дуба не случайно,
       Всем моим скитаньям вышел срок,
       Мне приоткрываться стала тайна,
       Потому что я прошел урок.
       Мой приход включил событий цепь,
       Я могу, как зритель наблюдать,
       Как во всю бежит ко мне медведь
       Дуб могучий с корнем вырывать,
       Зайцу не уйти от злого волка,
       Утку коршун в небе заклюет,
       А яйцо с заветною иголкой
       В глубину морскую упадет.
       Но ни всплеска на море, ни звука,
       Кто-то разорвал в цепи кольцо,
       Тут из моря выплывает щука,
       А в зубах ее блестит яйцо.
       Я беру иголку, чуть дыша,
       Об убийстве будущем жалея,
       Ведь на острие дрожит душа,
       Каково ей было жить Кощеем.
       Нелегко иголку разломать
       Слабой человеческой рукой,
       Чему быть, тому не миновать,
       И исчез с земли обидчик мой.
       Принял вызов я и жил, как воин,
       Отдохну у моря и назад,
       Получил я все, чего достоин,
       И других не надо мне наград,
       Я свою судьбу не торопил,
       Не мешал ей все самой решить,
       Я сражался, сколько было сил,
       Просто я не мог иначе жить.
       1990
      
      
       КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
       Жил Бессмертный Кощей, всех отцов бережливых предтеча,
       Чтобы не отдавать никому драгоценную дочь,
       Он одел бородавчатой кожей холеные плечи,
       И из отчего дома лягушка отправилась прочь.
      
       Надо было ж такому в Кощеевом доме случиться,
       Чтобы вся его мудрость пошла этой девочке впрок,
       Уродилась умнее отца молодая девица,
       И за это ее он на тяжкие муки обрек.
      
       На три года отец наложил роковое заклятье,
       И одно только средство могло Василису спасти,
       Если кто-то возьмет ее в жены в лягушачьем платье,
       И сумеет безропотно крест тот до срока нести.
      
       Но живой человек не пойдет за лягушкой в болото,
       Не захочет лягушку женою законной назвать,
       Если ж вдруг на такое безумство отважится кто-то,
       То Кощеевой мести обоим им не миновать.
      
       Он внушит ему тайно спалить лягушиную кожу,
       И она под запоры к отцу воротится опять,
       Только встретит Ивана случайный безликий прохожий,
       И Бессмертного время покатится бешено вспять.
      
       И сундук, где застыли недвижные заяц и утка,
       Где в яйце замерла без движенья железная ось,
       Разлетелся, и время сыграло с ним скверную шутку,
       Все в движенье пришло, все за дело свое принялось.
      
       Все, кто могут, летели, бежали, ныряли и плыли,
       Все спешили скорее упущенное наверстать,
       А Кощеевы кости все ныли и руки все стыли,
       Он упал, где стоял и навеки остался лежать.
      
       Сняли с петель замки, слезы горькие канули в воду,
       Наглядеться Иван на жену молодую не мог,
       С ними были все те, кого выпустил он на свободу,
       Чей конец отдалил и кому бескорыстно помог.
      
      
      
       КОНЕЦ КОЩЕЯ
       Одна игла, четыре степени защиты,
       И каждую хранит особый зверь,
       Игла настолько тщательно укрыта,
       Что миссия невыполнима, верь, не верь.
       Одна игла и смерть едина у Кощея,
       Он неживой, как можно смерть убить?
       Но быть того не может, чтоб вотще я
       Ломала голову и сдерживала прыть.
       Одна игла, она как кочерыжка,
       Яйцо и утка, заяц и сундук
       Вдруг оживут, кто побежит вприпрыжку,
       Кто полетит и завершится круг.
       У самого ужасного злодея
       Начало было, значит, есть конец,
       Я разломлю иголку, я посмею,
       Проваливай, загадочный мертвец!
       Глазами тусклыми был весь мой путь отмечен,
       Ты долго шел за мною по пятам,
       Ты не всесилен и к тому ж не вечен,
       А твой скелет давно трещит по швам.
       Освободилась я от послушанья,
       От запаха, от вида твоего,
       От твоего зловонного дыханья,
       Ото всего, совсем ото всего.
       Я прощена, я знаю, я на воле,
       Растаяли, как сон, твои дела,
       Мне хорошо без постоянной боли,
       Я так давно свободной не была.
       Я радуюсь, мне нету угомона,
       Я буду жить тихонько, не спеша,
       А без тебя и твоего закона
       Жизнь просто несказанно хороша.
       Я не могу закончить, сколько ж силы
       Потратить всуе на тебя пришлось,
       Прощай навеки, мой Кощей постылый,
       Прикрытая людской одеждой кость.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       1
      
      
      
      

  • Комментарии: 4, последний от 10/04/2016.
  • © Copyright Седакова Лариса Ильинична (victoralen2012@yandex.ru)
  • Обновлено: 02/05/2012. 436k. Статистика.
  • Эссе: Культурология
  • Оценка: 8.00*3  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.