Lib.ru : Седакова Лариса Ильинична. Кто погубил Анну Каренину

КТО ПОГУБИЛ АННУ КАРЕНИНУ

АННОТАЦИЯ

В наше непростое время хочу предложить читателям ненадолго покинуть его и погрузиться в прошлое, уйти на сто пятьдесят лет назад, в 1872-1874 годы, именно тогда происходило действие романа Толстого "Анна Каренина". Это позволит отключиться от того, что происходит вокруг нас, выбросить из головы всевозможные негативные мысли и прогнозы и заняться размышлениями над на первый взгляд абстрактным вопросом - кто стоит за смертью Анны Карениной. Что привело к трагедии, это было роковое и безличное стечение обстоятельств или конкретные действия лиц из ее окружения, сыгравших на ее промахах и слабых сторонах? Существовал ли бенефициар, один человек или группа лиц, которые извлекли из этой трагедии выгоду? Если набрать - Анна Каренина, Терновский, то мы сможем насладиться аудиокнигой в замечательном прочтении Евгением Терновским. Этот текст может стать нашим спутником и днем, и даже ночью, если мучает бессонница и находят мрачные мысли. Анализ гениального текста, его интерпретация подключит нас к анализу нашей собственной жизни, позволит сначала найти тех, кто смог извлечь выгоду из наших опрометчивых поступков, ошибок и заблуждений, а затем и отсечь этих людей со всеми их притязаниями.

КТО ПОГУБИЛ АННУ КАРЕНИНУ

И море, и Гомер - все движется любовью.

О. Мандельштам

Импульс сострадания

Анна Каренина и Вронский знакомятся на вокзале в Москве, куда только что прибыл поезд из Петербурга. Анну встречает ее старший брат Стива, Степан Аркадьич, по слезному письму которого она приехала спасать его семью от разрыва, Вронский встречает мать, графиню Вронскую. Анна и Вронский, хотя и встречались мельком ранее, но при этой новой встрече увиделись как будто в первый раз и произвели друг на друга неизгладимое и незабываемое яркое впечатление. Когда после приятного обмена любезностями все четверо уже готовились к выходу, на железнодорожных путях произошел несчастный случай, поезд подал назад, сторож не слышал его и был разрезан "на два куска". (Все, что выделено кавычками, представляет цитаты из "Анны Карениной", если это отдельно не оговорено). "Дурное предзнаменование," - бросила брату, с трудом удерживая слезы, Анна. Этот эпизод почему-то чрезвычайно сильно подействовал на нее, хотя сама она и не видела трупа. Стива с Вронским, напротив, ходили смотреть на обезображенный труп, но чувствительный Стива, сам уже готовый было пустить слезу, через минуту оправился. Он инстинктивно не желал, чтобы сестра тратила душевные силы на сострадание чужому горю, ему нужно было, чтобы она потратила их на спасение его семьи. "Какие пустяки!" - сказал он в ответ на ее слезы и страшное предчувствие и стал рассказывать ей про свои неурядицы с женой.

Предчувствие не обмануло Анну, с этого момента до ее сознательной кончины под колесами товарного поезда пройдет всего лишь два года с небольшим. Действие романа начинается в феврале 1872 года, а смерть Анны произойдет в мае 1874 года. Все последующее до ее самоубийства время было необходимо только для того, чтобы тот не видимый ни для кого мощный импульс любви и сострадания к семье брата, который внедрился в нее, когда она получила письмо Стивы, преобразился затем в цепочку событий и переживаний и определил течение ее жизни вплоть до смерти. Потребность спасти брата, невестку и их детей глубоко проникла в душу Анны и ею овладело непреодолимое желание совершить это доброе дело. Совершить, как потом оказалось, дорогой ценой - собственного счастья и даже жизни, счастья мужа и Вронского и сиротства любимого сына и дочери.

С того момента, как Анна отнеслась к проблемам брата, как к своему личному несчастью, для нее начался новый отсчет времени и все последующее стало уже предопределено. Весь ее дальнейший жизненный путь уже был запечатан, запакован, а на расшифровку было отпущено эти два с лишним года. Это ровно столько, сколько нужно было, чтобы из той, кем она была, Анна шаг за шагом плавно превратилась в ту, кем стала. Скорость подачи информации должна быть не выше скорости ее усвоения. Мы уже привыкли к тому, что на современном носителе: флешке, диске уже содержится некий объем значимого для нас контента, но мы не умеем ознакомиться с этим без того, чтобы распаковать, а потом постепенно воспринять и осмыслить с той скоростью, с какой мы в состоянии это сделать. Точно так в благом импульсе сострадания уже была собрана вся оставшаяся жизнь Анны.

Не случайное стечение обстоятельств

Роман начинается с удивительного и, конечно же, не случайного стечения обстоятельств. Анна, живущая с мужем и сыном в Петербурге, откликается на письмо старшего брата. Его жена Долли, Дарья Александровна нашла письмо мужа к гувернантке и с ужасом поняла, что он изменил ей. Три дня обитатели дома Облонских от кухарки и до самой барыни жили на пределе сил, жили в таком отчуждении, что "на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди были более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы". Дети не получали во время обеда, прислуга просила расчет, хозяйка не выходила из своих комнат. Меньше всего эта неразбериха коснулась главы семьи, Стивы, хотя он и был ее виной. Он только ночевал дома, а остальное время жил своими делами и делами службы. Привычному распорядку жизни он не изменил даже во время серьезного разлада с женой. Его занимало и тревожило только то, что он не знает средства, как поправить положение в семье, которое уже становилось безвыходным. Жена грозилась уйти с детьми к родителям, а такую серьезную перемену в жизни, ему страшно было даже вообразить.

На тот момент супруги жили в браке 9 лет и имели пятерых живых и двух умерших детей, вскоре весной родится их шестой ребенок, девочка.

Стива был влюбчивым и начал изменять жене на третьем году супружества и только тогда ему в первый и единственный раз было стыдно. Затем он постоянно "делал измены" и тратил на это и другие плотские радости состояние жены. Он твердо решил для себя, что жена его давно догадывается о его изменах, но не может иметь к нему претензий, потому что он дал ей то, для чего она была предназначена, а именно, дом, детей, семейные хлопоты и радости. Решил и успокоился на этом. Все шло хорошо, как вдруг в руки ничего не ведающей Долли случайно попало это его письмо к гувернантке, от которого жена вдруг почему-то смертельно оскорбилась и решилась на разрыв.

Получив телеграмму о приезде сестры, Стива воспрянул духом. Встречу сестры с братом омрачило неприятное происшествие, этот случайно раздавленный человек вызывает в Анне и только в ней одной жуткие предчувствия. Этот инцидент имел роковые последствия для нее, перед сознательным концом собственной жизни, "вдруг вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что ей надо делать" и бросилась под товарный поезд.

Круг замкнулся, но в какой же момент она на него вступила? Очевидно, что все началось, когда Анна получила письмо и твердо решила сделать это доброе дело. Без письма она не поехала бы в Москву, без поездки не встретила бы графиню Вронскую, а потом и самого Алексея Вронского, не получила бы в смерти раздавленного поездом сторожа того грозного предзнаменования, которое твердо запечатлелось в ее мозгу. К физическому, реальному воплощению этого страшного запечатления, о властной и влекущей силе которого она, конечно же, до самого последнего момента жизни не подозревала, Анна, сама того не ведая, устремилась. И с этой поры она неуклонно и неотвратимо двигалась под уклон вплоть до окончания дней своей короткой жизни. С момента получения письма, мысли о спасении семьи брата захватили все ее существо, она стала думать, как увести невестку, а за ней и всю семью с пути разрыва, разлада, разъединения на путь согласия и счастья детей. Анна мысленно сделалась членом семьи брата, а его проблемы встали в ее душе на первое место и заслонили собой собственную счастливую семейную жизнь.

Последовательность событий

В тот момент, когда Анна всем сердцем устремилась на помощь Стиве, все последующее уже было предопределено, но понадобилось время, чтобы события развернулись перед взором всех действующих лиц и читателя во всей своей неторопливой и естественной последовательности. С момента приезда Анны в Москву прошла неделя до бала, на котором Вронский и Анна много танцевали, и только их глаза выдавали внезапно вспыхнувшую тайную страсть, за этим последовало несколько месяцев ее сопротивления признаниям Вронского в любви, девять месяцев беременности, роды в начале 1873 года и родильная горячка, в которой в то время выживала одна из ста родильниц, и этой счастливицей стала Анна, высокий душевный порыв Анны и ее мужа перед лицом неминуемой смерти Анны и их полное примирение, попытка самоубийства Вронского, выздоровление и Анны, и Вронского, вновь возникшее отчуждение Анны к мужу и ее окончательный уход из его дома; трехмесячное путешествие с Вронским и грудной дочерью по Европе, свидание с сыном и единодушное презрение света по возвращении в Петербург; совместная жизнь с Вронским в его богатом имении, которая счастливо началась ранней весной 1873 года, а уже к поздней осени стала становиться все тяжелее и безрадостнее. Невенчанные супруги не могли больше жить с глазу на глаз и переехали в Москву, где провели зиму, поселившись вместе. За эти последние в ее жизни полгода ревность Анны и неспособность спокойно переносить отлучки Вронского по делам стали постоянно сводить ее с ума. Она уже не могла более жить без морфина, который ей начали давать во время родильной горячки. Она вновь стала принимать морфин в имении Вронского, чтобы успокоиться и заснуть, когда начинала думать о своей жизни или во время его отъездов по делам. И с этого времени она уже не могла больше без наркотиков обходиться. Накануне самоубийства в Обираловке, ныне Железнодорожный, в мае 1874 года она приняла двойную дозу опиума.

Датировку романа в свое время сделал Набоков, и здесь принята именно она.

Переломный момент и его последствия

Встреча Анны, приехавшей спасать невестку, началась с пристрастного замечания Долли, что Анна сияет "счастьем и здоровьем", Анна, казалось, не заметила зависти и попросила мать показать всех детей. Она помнила не только имена, но и "года, месяцы, характеры и болезни всех", чем сразу же расположила хозяйку дома. Во время разговора о разладе в семье "участие и любовь непритворные были видны на лице Анны", слезы блестели в ее глазах, она с нежностью не раз целовала сухую руку невестки. Затем последовала жалостливая исповедь Долли, в ответ на которую Анна "угадала главное, что могло тронуть Долли", что Стиву "мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя больше всего на свете", "сделала тебе больно, убил тебя". Долли продолжала жаловаться на свою жизнь и рыдать, но вскоре она затихла и спросила Анну: "Что же делать, придумай, Анна, помоги!". И Анна не уставала искренним, проникновенным, задушевным и ласковым тоном говорить те слова, которых ждала Долли и которые могли сильнее всего затронуть ее душу. Она говорила о способности "полного увлечения, но зато и полного раскаяния" Стивы, что "ты для него божество, была и осталась", что его нужно простить и сама Анна, случись с ней такое, "простила бы, как будто этого не было, совсем не было".

Разговор этот случился утром, а в тот же день после обеда произошло полное примирение супругов. Увещевая Долли, Анна не заботилась о том, на самом ли деле Степан Аркадьич говорил и думал то, что она ему приписывала. Она взяла на себя полную ответственность не только за всю сказанную ею полуправду, но даже и за откровенную ложь. Тонко чувствуя душевный настрой Долли, Анна говорила то, что лучше всего могло залечить ее рану. Не заботясь о последствиях, она твердо и неуклонно вела супругов к благой цели. За несколько часов она сотворила чудо, вывела их из тупика и подарила то семейное счастье, на которое без нее они и надеяться не могли. Та ложь, на которую она пошла, была ложью во спасение, и Анне не казалось, что в этой лжи может таиться для нее какая-то беда, ей казалось, что необходимо любой ценой вернуть в семью мир и согласие, а эта высокая цель оправдывает средства.

После примирения в жизни Стивы ничего не изменилось, она вошла в прежнюю колею. Впрочем, он не сходил с нее даже и во время семейной драмы. Он просто испытывал неудобства, что было помехой в полноте и удовольствиях жизни. Все пошло по-старому, Стива все также продолжал волочиться за актрисами и делать им дорогие подарки, продолжал роскошествовать и ужинать с дамами в отдельных кабинетах. Он и не думал отказываться от своих холостых привычек. А вот у Долли после такого короткого разговора с Анной откуда-то появились новые силы. И хотя "подозрения неверностей постоянно мучили Долли", но она "позволяла себя обманывать", ее теперь стало хватать и на то, чтобы не устраивать больше скандалов, и на то, чтобы не заблуждаться, не строить иллюзий об интимной жизни мужа, но смириться с этим, жить на те деньги, которые он ей давал, не требовать ничего, а оставаться довольной и даже счастливой тем, что у нее было. Она не хотела слышать о том, чего была не в силах переменить.

Она знала, что он транжирит ее приданое, знала, сколько денег он получил за проданный из ее имения лес, она видела, что на семью он при этом не желает раскошеливаться: "Стива!" - закричала Долли, покраснев", кричала ему она в виду всей улицы, из окна кареты. "Мне ведь нужно пальто Грише купить и Тане, дай же мне денег!", но отцу семейства было не до детей, он торопился тратить вырученные за лес деньги по собственному усмотрению. "Ничего, ты скажи, что я отдам" - и он скрылся". Напрасно его старый и задушевный друг Левин пытался показать ему, что он продал лес за полцены, что при таком ведении денежных дел, у Стивы не будет денег на обучение детей, зато они будут у ловкого покупщика леса. Стива не считал денег, потраченных на свои удовольствия. Только один его дорогостоящий обед истинного гурмана, на который он пригласил Левина в ресторан гостиницы "Англия" на Петровке, обошелся по четырнадцать рублей с персоны. Обед этот происходил в самый разгар ссоры с женой. Стива тогда должен был не наслаждаться изысканной едой, а мучиться, не находить себе места от стыда и раскаяния. Именно так живописала состояние Стивы в разговоре с обманутой Долли спасительница семьи Анна. И Долли поверила этой полнейшей выдумке до конца. Сама же Долли не могла себе позволить личной траты в пятнадцать рублей на новые спальные кофточки и надела, когда была в гостях в имении Вронского, заштопанную, чем была крайне смущена.

Долли, урожденная княжна Щербацкая, то ли по особенностям натуры, то ли вследствие нелегких жизненных обстоятельств имела в характере черты, свойственные малоимущим. Стива, этот холеный полный барин, сибарит, любимец общества и дам и она, худая и изможденная, постоянно суетящаяся, с вечной экономией и выгадыванием, перешиванием детских платьев и штопкой составляли яркий отчетливый контраст. Молитвы неимущих слышнее и, чтобы Стива, будучи ленивым и не сильно преуспевшим в учении, мог без помех двигаться по служебной лестнице, кто-то должен был молиться за него и поддерживать, обеспечивать тыл любовью. И Стива успешно продвигался, накануне ухода Анны от мужа он стал камергером, а вскоре после ее кончины получил отличное место с окладом до десяти тысяч, сохранив при этом и прежнее с шестью тысячами жалования.

Долли его обожала и не смела требовать денег на семью, хотя бы они и были получены от продажи ее приданого. Своей мнимой добротой Долли немало содействовала развратным наклонностям мужа и его пренебрежительному отношению к родительским обязанностям, а также тому, что в вопросе образования детей она могла рассчитывать только на помощь отца или зятя, мужа сестры Кити и близкого друга Стивы Константина Левина.

В 1872 году Долли одна без мужа и с шестью детьми, из которых младшей девочке было всего три месяца, переехала на лето в свое имение Ергушево. Ей пришлось обустраивать дом, в котором текла крыша, не хватало самых нужных для жизни вещей, нельзя было достать самых обычных продуктов. В это время ее беззаботный муж, радуясь свободе от семьи, предавался привычным удовольствиям. Без хозяина дом в Ергушеве совсем развалился, и два следующих лета она с детьми жила уже в имении Левина. Эта роль приживалки не тяготила ее и была естественной, но привычка выгадывать на всем, высчитывать и постоянно ограничивать расходы наложила отпечаток на весь образ ее мыслей, на впечатления от жизни других людей, что особенно ярко проявилось при ее визите в именин Вронского летом 1873 года.

Не ко двору

Между Анной и Долли произошло два откровенных разговора, в которых они поменялись ролями. В начале романа исповедовалась в своем несчастье Долли, а Анна не только слушала ее, но и сопереживала ей. Анна поддержала Долли, как прекрасную мать, она взяла на себя ответственность за судьбу брата с женой, влила в Долли свежие силы и показала реальный путь к спасению. Она решилась на откровенную ложь, когда говорила о мнимых страданиях и искреннем раскаянии брата. Она сотворила чудо и это невозможно переоценить. Долли, прощаясь с Анной перед ее отъездом из дома Облонских в Петербург, прошептала: "что ты для меня сделала, я никогда не забуду", "я люблю и всегда буду любить тебя, как лучшего друга".

Уже через полтора года и менее, чем за год до смерти Анны, хозяйкой положения была уже Долли и на этот раз Анна исповедовалась перед ней. Отличие было в том, что тогда в Москве Анна ощущала беду золовки как свою, а Долли не смогла, да и не умела встать с Анной на одну доску. О том же, чтобы облегчить душевные муки Анны, ощутить ее проблемы, как собственные и взять их груз на себя, поддержать, успокоить, вселить уверенность, дать совет, открыть для нее путь к спасению, не могло быть и речи. Дарья Александровна на такое просто не была способна. Свою преданность Анне, в которую сама Долли, да и Анна искренне верили, Долли проявила в том, что вообще приехала к отверженной женщине, в то время как ни одна дама из общества, кроме другой приживалки, тетки Анны и Стивы старой девы княжны Варвары Павловны, на визиты к Анне не отваживалась. Анна с ее широкой душой оценила это, сказав Долли, что если у нее есть грехи, то все они ей за это простятся.

Тот давнишний разговор в доме Облонских Долли начала с завистливой реплики о красоте и здоровье Анны. В эту встречу Долли испытывает то же. Ее "более всего поражала перемена, произошедшая в знакомой и любимой Анне". Все в ней: улыбка, грация и быстрота движений, полнота звуков голоса, "все было особенно привлекательно". Анна и не думает таиться перед завистливым взором Долли: "Стыдно признаться, но я...я непростительно счастлива. Со мной случилось что-то волшебное". "Как я рада!" - улыбаясь, сказала Долли, невольно холоднее, чем она хотела". Это сразу же возникшее отчуждение все нарастало и нарастало в гостье за тот долгий день, который она провела в имении Вронского. Все, что она увидела, или раздражало ее, или вызывало зависть, хотя хозяева развлекали гостью со всем возможным радушием и гостеприимством.

В имении Вронского Долли прежде всего бросилось в глаза "впечатление изобилия и щегольства и той новой европейской роскоши, про которые она читала только в английских романах, но никогда не видала еще в России и в деревне". "Все было дорогое и новое". "В детской роскошь еще более поразила ее," дочь Анны понравилась Долли, и она отметила ее здоровый вид, а также то, как девочка ползала. Ни один из детей Долли так уверенно не ползал. Во все время визита Долли продолжала сравнивать себя и Анну и не без удовольствия отмечала изъяны - англичанка и общий дух детской нехороши, Анна там редкий гость и даже не знает, сколько у дочери зубов, стол к обеду приготовлен усилиями Вронского, а Анна ведет себя за столом не как хозяйка, все "делается и поддерживается заботами самого хозяина", в прекрасной больнице, которую построил Вронский, нет родильного отделения, Васенька Весловский ухаживает за Анной, и все принимают это как должное, стол и кушанья были на самом высоком уровне, но слишком официальная обстановка за столом оставила неприятное впечатление. Во время игры в теннис после обеда она только притворялась, что ей весело, ее раздражало, что взрослые играют в эту, как ей казалось, детскую игру. Это стало уже так нерадостно, что она решила сократить запланированное время визита и назавтра же уехать.

В задушевном ночном разговоре с Анной Долли продолжала постоянно мысленно противостоять хозяйке, но по большей части молчала. Кульминацией для Долли стало заявление Анны о том, что у нее больше не будет детей. Когда до Долли дошло, что Анна сознательно не хочет иметь детей и знает, как этого добиться, она уже не могла промолчать. "Разве это не безнравственно?" - бросает она вызов и обвинение Анне. Долли не снисходит до того, что роды дочери чудом не свели Анну в могилу, что перед лицом естественного страха перед новыми родами доктор научил Анну контрацепции. Теперь Долли уже получает полное право внутренне утверждаться и мысленно осуждать Анну. Наконец-то сыскался тот пункт, по которому она, несомненно, ее превзошла. Превосходит она золовку еще и в том, что не тешит себя мыслью, что красота привяжет к ней Стиву. От всех мимолетных красавиц Стива неизменно возвращался к ней, к матери его детей и хозяйке его дома. Анна ошибается, думая, что сможет сильнее привязать Вронского кокетством с Васенькой Весловским и тем, что она красива. Однако, Долли по-прежнему ничего не произносит и оставляет эти мысли при себе.

Долли с ее короткими мыслями и плоскими рассуждениями только о том, что лежит на поверхности, не в состоянии понять того, что Анна живет в надрыве, что она взяла на себя эту позу кокетства и постоянного соблазнения Вронского от безумного страха потерять его. Она спряталась под этой противоречащей ее натуре роли от бессилия, от того, что на жизнь, согласную с ее высоконравственной натурой, у нее просто нет сил. Долли не хочет увидеть того, что у Анны нет иллюзий относительно развода, Каренин, которого Анна знала лучше всех, развода ни за что не даст, что позднее и подтвердилось. Без официального статуса ее отношений с Вронским их дети будут ненавидеть своих родителей за то, что они или незаконнорожденные, или Каренины. Даже, если произойдет чудо и она получит развод и станет со временем законной женой Алексея, она, как Вронская, навсегда потеряет сына. Пока она Каренина у нее еще теплится надежда. Анне поэтому остается только одно - жить сегодняшним днем и не думать о будущем. Жить, став частью Вронского, вникая во все его дела, в строительство, архитектуру и даже коневодство. Анна выписывала книги по всем этим и другим отраслям, и Вронский нередко советовался с ней, настолько досконально она разобралась в каждом вопросе.

Полная победа Долли

Долли сама не решилась бы говорить с Анной о самом наболевшем, о разводе, это Вронский попросил ее убедить Анну написать письмо Каренину и попросить его дать развод. Долли вообще была ярой противницей развода, всего полгода назад она с жаром умоляла Каренина: "Все, только не развод!". "Вы не должны погубить ее". "Она будет ничьей женой, она погибнет!". "Вы должны простить!". И теперь у нее, в ее словах не было твердой уверенности в правильности такого решения, хотя она и дала Вронскому согласие говорить об этом с Анной. Теперь она по-прежнему только молча слушала и "вдруг почувствовала, что стала уже так далека от Анны, что между ними существуют вопросы, в которых они никогда не сойдутся и о которых лучше не говорить". Всем своим видом Долли выражала несогласие, она вообще не умела рассуждать отвлеченно и имела твердое понятие только о тех насущных вещах, через которые прошла сама, которые касались лично ее и были для нее значимы. Здесь на первом месте была семья и дети. Все внутри нее протестовало против развода и сознательного отказа от рождения детей. Пусть муж постоянно изменяет и транжирит деньги семьи, пусть он не заботится о семье и детях, но у нее есть муж, а у детей - отец, и это главное. Пусть она не сможет дать детям образование и благосостояние, но они у нее есть, она их родила и вырастила, в этом ее заслуга и счастье, а там кто-то позаботится о них, и Бог их не оставит.

Не было ни одного момента в доме Вронского, когда бы она почувствовала себя комфортно и расслабилась. Все вызывает в ней раздражение, отторжение, зависть или протест, все толкает поскорее покинуть прекрасный дом и уехать домой. По дороге к Вронскому Долли раздумывала над своей жизнью и все больше и больше расстраивалась. Во все время замужества она была то беременная, то кормящая, некрасивая, состарившаяся, исхудавшая, вечно в суете и в заботах. Растить маленьких детей было трудно, но это по большей части зависело от нее, давно уже стало нормой и привычкой жизни. Но самое трудное было еще впереди, дети растут, им нужно дать образование, вывозить их в свет, здесь ей уже самой не справиться, нужны немалые деньги, которых нет. Сейчас Левины берут ее с детьми на лето, но у них будут свои дети, и куда поедет она тогда? Все эти мысли она гнала от себя в круговерти ежедневных забот, но при вынужденном ничего неделании дороги она все думала и думала, и не могла ничего придумать.

Когда она решилась ехать назад, ход мыслей ее стал совершенно иным, она торопилась поскорее вернуться к своим детям, к своим будничным заботам, все представлялось ей в ином, радужном свете и она ни за что не променяла бы свою еще вчера казавшуюся ей неудавшейся жизнь на какую-то иную. Как будто она оставила все тяготы и проблемы, все, что наболело, что приводило к унынию и усталости, в доме Вронского, а освободившись, с новой удесятеренной силой торопилась погрузиться с головой в привычный водоворот ежедневных дел. Как будто визит к Вронским помог ей избавиться от безысходности жизни, но дал толчок к ее счастливому продолжению и к радости бытия. Она ехала с предвкушением встречи с близкими и ощущала, как они безмерно дороги ей.

Анна после разговора с Долли, всколыхнувшем в ней все то, что она гнала от себя, все страхи, всю неопределенность ее положения, весь ад Петербурга, невозможность более видеть сына, ожидание припадков ревности, которые, она знала, начнут сводить ее с ума, когда осенью Алексей станет оставлять ее одну, а гости разъедутся, и еще много такого невообразимо ужасного, что различала в сумерках будущего только она, что она гнала от себя и не могла прогнать, с чем доводы разума не могли справиться и что лишало сил и делало невозможной и ненужной саму жизнь, Анна после разговора приняла лекарство с морфином, подождала, пока оно начнет действовать и с веселой улыбкой вошла в спальню.

Тайный талант Долли

В своих дорожных раздумьях Долли перебирала в памяти не только насущные дела, мысленно она уносилась далеко от реальной жизни в мир фантазий и вымышленных ситуаций. Она рисовала в своем воображении романы со знакомыми и незнакомыми мужчинами, видела себя, вопреки и назло вечной занятости и усталости, их героиней. "И теперь еще не поздно"- думала она и перед ее мысленным взором вставали те молодые мужчины, которые были особенно внимательны и милы в обращении с ней. "И самые страстные и невозможные романы представлялись Дарье Александровне", "она также, как Анна, признавалась во всем мужу. И удивление, и замешательство Степана Аркадьича при этом известии заставляло ее улыбнуться".

Впрочем, Долли редко ставила себя в центр мечтаний и рассуждений, мыслительный поток в голове Долли чаще всего имел направление извне, она имела обыкновение давать личную оценку тому, что видела. Так, дом Карениных в Петербурге ей показался фальшивым, хотя можно ли судить об этом той, чей собственный дом был насквозь пропитан двуличием и обманом. Этой привычке выносить собственное и, как правило, негативное суждение об окружающей жизни она следует и в, казалось бы, безукоризненном имении Вронского. Она нисколько не сомневалась в своем праве судить, взирая на все не только со стороны, но даже и несколько свысока. Она была в своем праве, самоотверженная многодетная мать без достаточных средств, посвятившая всю себя семье и детям, без конца прощающая и не упрекающая распутного мужа, эта почти святая женщина.

Муж ценил это и не называл ее иначе, как "удивительная женщина". На обеде с Левиным в гостинице "Англия" в начале романа Стива с чувством сказал, что у Долли "есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, - она знает, что будет, особенно по части браков". И "она говорит, что Кити будет твоей женой непременно". Долли здесь как в воду глядела, через год Кити стала женой Левина, хотя на тот момент ничто этого не предвещало. Тогда, зимой 1872 года Левин получил от Кити отказ, она была влюблена во Вронского, и семья ожидала формального предложения от него. Вронский встретил Анну и стал повсюду следовать за ней, Кити была в отчаянии и долго болела. Семья повезла ее за границу на воды, где она поправилась.

Когда в середине романа Каренин твердо решил развестись и уехал из дома в Москву, как он думал тогда, навсегда, он попал на обед к Стиве и Долли. В это самое время Анна родила и смертельно заболела. В тот же самый момент в одной комнате дома Облонских произошло объяснение Левина и Кити в любви. Одновременно в соседней комнате состоялся разговор Долли с Карениным, в котором она умоляла его не разводиться и не губить тем самым Анну. Слова эти проникли глубоко в сердце Алексея Александровича, именно на них он опирался, когда впоследствии уклонялся от развода с женой.

Подготовка к торжественному венчанию Кити и Левина при стечении, казалось, всей Москвы, совпала по времени с тяжелым выздоровлением Анны после родильной горячки и не менее тягостным выздоровлением Вронского от той раны, которую он нанес себе из-за любви к Анне и которая едва не свела его в могилу.

"Мало того, что она любит тебя," - сказал еще в самом начале романа на обеде в "Англии" про жену Стива, "она - на твоей стороне". Долли, эта мастерица по части браков, всем сердцем желала брака своей сестры с Левиным, и это ее желание сбылось. Вронский был помехой этому желанию, но помеха эта внезапно устранилась. Уже на следующий за разговором Стивы и Левина день случилась роковая встреча Анны и Вронского, после которой Вронский о других женщинах не мог даже думать.

Долли, конечно же, не желала, чтобы Анна изменила мужу, она только желала, чтобы Кити стала Левиной. Ее желания по части браков воплощались в жизнь, причем, абсолютно неожиданно для других. Воплотилось и это, а уж каким путем это произойдет, Долли в своем воображении не рисовала. Главное -- это результат. Только обе сестры, мягко говоря, не любили Вронского, что вполне понятно. Недолюбливал Вронского и Левин и всегда был резок в отношениях с ним. Он так и не смог забыть, что это из-за Вронского Кити зимой 1872-го года отказала ему.

Долли -- это единственная женщина, с которой у Анны в последний год ее жизни были неформальные отношения, она всегда рядом и, если сама не ездит в гости к Анне, то знает все, что с ней происходит от мужа Стивы, ведь он брат и доверенное лицо Анны. Перед тем, как отправиться на вокзал и сесть на поезд в Обираловку, Анна заехала к Долли и застала там Кити Левину с новорожденным сыном. Кити, преодолев свое отношение к этой "дурной женщине", даже вышла к ней, хотя так и не смогла скрыть свою неприязнь. Это были последние знакомые лица, которые Анна видела перед самоубийством.

Бесы

В начале романа ревность едва не свела с ума Долли, а теперь она начала сводить с ума Анну. Ревность Долли была не похожа на ревность Анны. У Долли был объект для ревности, гувернантка, с которой у мужа была связь. У Анны такого объекта не было и не предвиделось, ревность Анны была чем-то иррациональным. Она была не в состоянии выдерживать ситуацию, когда Алексей не принадлежал ей полностью, без остатка. Она тогда просто теряла связь с жизнью, она начинала рисовать в своем воображении нерадостные и даже страшные картины, ей становилось плохо, она усиливала это, растравляла себя еще сильнее и доходила до абсолютно неуправляемого состояния. Когда Вронский возвращался, она устраивала сцену, осыпала его претензиями и подозрениями и с ними выливала на него всю свою боль, весь ужас одиночества. Вронский начинал оправдываться, рассеивать ее подозрения, ей необходимо было, чтобы он говорил ей о любви, "и те уверения в любви, которые ему казались так пошлы, что ему было совестно выговаривать их, она впивала в себя и понемногу успокаивалась". Ей становилось хорошо, жизнь входила в свою колею, и так продолжалось до следующего повтора необъяснимого логикой и здравым смыслом приступа.

Сама она справиться с этим состоянием не могла. Ей становилось не по себе даже, когда он был рядом, но мысленно был не с нею, отвлекался на какое-то дело, когда он был чем-то сильно занят. Поэтому она изучила по книгам все занятия, которым он посвящал себя в имении, чтобы всегда оставаться с ним на одной волне. Но когда он уезжал, и она не знала, что он делает, когда она теряла контакт с ним, время, проведенное в одиночестве, превращалось в настоящую пытку.

В первый раз мы сталкиваемся с этим приступом неконтролируемого отчаяния во время беременности Анны. После того, как Анна объявила мужу, что Вронский ее любовник, Каренин поставил условием совместного проживания с нею то, что Вронский не будет посещать их дом. Однако незадолго до родов Анна прислала Вронскому записку с просьбой приехать в то назначенное время, когда мужа не будет дома. Ей стало настолько плохо, что она решилась нарушить запрет мужа. "Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но не могу долее не видеть вас," - писала она. Неделю перед этим Вронский сопровождал иностранного принца, он не мог не только видеться с Анной, он вообще не мог иметь с ней никаких сношений, она не знала, где он и чем занят, и он невольно отдалился от нее. Она не выдержала этого и пошла на риск. Приехав к ней, Вронский лицом к лицу столкнулся с выходящим из дома Карениным, что было обоим крайне неловко и повлекло за собой очередной виток последствий, Каренин устроил Анне сцену, решил начать развод и уехал из дома в Москву с намерением долго не возвращаться.

В разговоре любовников в тот вечер в первый раз для читателя, но далеко не в первый для них речь заходит о бесе, "бесом называлась между ними ревность". "Я прогнала, прогнала беса," - говорит Анна, беря его за руку, после чего она становится в состоянии спокойно говорить. Помимо незримого беса ревности, постоянно встававшего между ними, каждому в этой паре явился во сне еще некто нечистый, вызывавший в обоих невероятный ужас. Анна и Вронский обнаружили, что им снился, поражающий своим сходством маленький бородатый и страшного вида мужичок, непрерывно говорящий на французском. Был он, несомненно, бесовской породы. Когда Анна рассказывала о своем сне, "ужас был на ее лице. И Вронский, вспоминая свой сон, чувствовал такой же ужас, наполнивший его душу". В своем сне про беса Анна проснулась, но проснулась во сне "и стала спрашивать себя, что это значит?". "Родами, родами умрете, родами, матушка," - ответил во сне на вопрос Корней, камердинер ее мужа. И только тогда, получив ужаснувший ее ответ, Анна окончательно проснулась.

Изнуряющее одиночество

Одиночество, которое приводит к утрате связи с жизнью, сводит с ума и вынуждает любой ценой вновь обрести партнера, чтобы, прикоснувшись к нему, ощутить тепло и почувствовать себя нужным и любимым, чтобы вновь ожить, описано в романе Станислава Лема "Солярис" и гениально воплощено в одноименном фильме Андрея Тарковского. Поверхность фантастической планеты Солярис покрывает разумное существо Океан. Оно способно вычленять из мыслей астронавтов, находящихся на орбитальной станции, значимые для них образы, затем бесплотные сущности, продукты их памяти, как бы оживали, принимая облик людей, полных двойников тех, с кем по жизни пересеклись когда-то обитатели орбитальной станции. Эти фантомы не могли оставаться без энергетической подпитки тех, в чьем сознании они обитали, когда астронавты выходили из помещения, их охватывал панический страх.

Нечто подобное происходит с Анной, когда она на какое-то время остается без Вронского. У нее очень маленький запас личной энергии, на автономном питании она существовать может только очень короткое время. Для подпитки ей необходима любовь, обожание, восхищение, полнейшее перетекание в нее безоглядно любящей души. Она неизменно и постоянно должна не только видеть Вронского, но ощущать его любовь, насыщаться ею. Это необходимо для нее как воздух, как вода. Читатель знакомится с Анной, когда она полна сил, ей хватает их и на себя, и на Долли, и на брата, и на мужа, и на сына, тогда она спит, как сурок. Когда же она лишилась личной силы, в какой момент она стала зависимой от чужой энергетики, когда в ее душе поселились те бесы, которые точили ее изнутри, пока не довели до рокового конца. Это началось, когда она взвалила на себя непосильный груз чужих проблем, когда она откровенно лгала Долли про искреннее раскаяние Стивы, стараясь любой ценой спасти их семью. Она взялась не за свое дело, она изгнала бесов, сводивших с ума Долли, и они тогда переселились в душу Анны. Надо же им было где-то жить.

В Евангелии от Матфея есть притча о том, как Спаситель изгонял из бесноватых бесов, а они стали просить послать их в стадо свиней, что Он и сделал. Бесы вошли в стадо свиное, и все оно бросилось с крутизны в море и погибло в воде. Анна не сомневалась в своей миссии творить добро любой ценой, даже ценой откровенной лжи. Она взялась за дело, не выбирая те средства, которые употребит, она выгораживала брата, приписывала ему раскаяние и стыд, а он в самый разгар ссоры накануне этого разговора сестры с женой до двух ночи был в кафе шантане, где любовался канканом. Она взяла на себя полнейшую личную ответственность, ею, наподобие тех свиней из Писания, и пришлось пожертвовать во имя спасения многодетной матери и ее шестерых детей, которыми отец почти не занимался.

Трагедия Анны заключается в том, что она так щедро раздаривала любовь и жизненную силу, что на собственную жизнь ей уже мало что осталось. Она могла оставаться спокойной и чувствовать себя счастливой только тогда, когда Вронский принадлежал ей без остатка, когда он жил ею и тратил на это всего себя. Беда только в том, что и у Вронского в душе поселились те же бесы, тот же страшный мужичок вселял ужас в обоих.

Брак двух сирот

Сироты, люди, с детства обойденные любовью, порой не могут насытиться ею во всю оставшуюся и внешне вполне счастливую жизнь. Сироты особенно уязвимы и особенно требовательны в любви. В романе четверо главных героев не знали или не помнили семьи. Это Вронский, который "семьи не знал", потерял отца в десять лет и мать которого имела несчетное количество романов, особенно после смерти отца. Это Левин, который "не помнил своей матери" и отец которого умер, скорее всего, прежде нее. Это Каренин и Анна, его воспитал дядя по отцу, а ее - тетка также по отцу.

Анна воспитывалась в губернском городе у богатой тетки Катерины Павловны, родной сестры той Варвары Павловны Облонской, которая проживала компаньонкой Анны в имении Вронского. Каренин был назначен губернатором в этот город и посещал дом, в котором проживала Анна Облонская. Он не торопился жениться на ней, он сильно сомневался, доводов за брак было ровно столько же, сколько и против. Тетка Анны через знакомого внушила ему мысль, что он скомпрометировал девушку, и Каренин сделал предложение. О возрасте его сказано, что "он был немолодой уже человек", Анна же была на двадцать лет его моложе. "Он отдал невесте и жене все те чувства, на которые был способен". Она заменила ему всех, он жил, как умел, только ею. "Та привязанность, которую он испытывал к жене, исключила в его душе последние потребности сердечных отношений к людям". Каренин замкнулся на Анне и не мог жить без нее.

Как и Анна, Каренин рос сиротой, отца он не помнил, "мать умерла, когда Алексею Александровичу было десять лет". "Дядя Каренин, важный чиновник" воспитал его и брата. Брат умер вскоре после женитьбы Каренина и "изо всех его знакомых у него не было никого близкого", одна только Анна.

Обоим супругам не с чем было сравнивать, для обоих их семья была первой, ни он, ни она не знали семейной жизни, и их вполне устраивало то, что они обрели в браке. Анна, живя в доме тетки, была, скорее всего, на зависимом положении, если та поспешила использовать не вполне допустимые средства, чтобы выдать ее замуж. Переехав в столицу, Анна превратилась в гранд даму. Муж по возрасту годился ей в отцы, наверное, она так его, скорее всего, и воспринимала. Он ввел ее в большой свет, она нашла друзей во всех великосветских кружках, в том числе и в том, который назывался "совестью петербургского общества" и состоял из немолодых, некрасивых и набожных влиятельных людей. У нее рос обожаемый сын.

Ее природный такт, ум, умение вести себя в высшем обществе и поддерживать необходимые для продвижения мужа связи немало содействовали его карьере. Возможно, это совпадение, но после ее ухода его карьера резко пошла на убыль. Вскоре после разрыва, к моменту их с Вронским возвращения из-за границы для Каренина наступило "самое горькое для служащего человека событие - прекращение восходящего служебного движения", но "сам Алексей Александрович не сознавал еще того, что карьера его кончена". Он продолжал писать бесчисленное количество "никому не нужных записок" из числа тех, "которые было суждено написать ему".

Во время брака на Анну не находили эти тяжелые приступы отчаяния и оставленности, из которых самостоятельно она выйти была не в силах. Первый возник, когда она, живя в доме мужа, отдалилась от него и прекратила супружеские отношения, а Вронский неделю не давал о себе знать. Тогда она не выдержала разлуки и пошла на отчаянный шаг, позвав любовника в дом мужа. Муж принадлежал Анне и только ей одной без остатка, а Вронский дорожил своей свободой и не понимал, как можно без этого жить.

Новый поворот событий

Роды Анны это одна из ключевых сцен романа, это еще один момент, поворотивший ход событий. Это момент, который определил последующую жизнь героев. Анна рожает дочь и смертельно заболевает, но чудом остается жить. Перед лицом неминуемого конца Анны они с Карениным полностью примиряются, как потом оказалось, ненадолго. Она просит у него прощения, он прощает, хотя вчера еще ненавидел и желал ее смерти. Каренин, снова ставший главой семьи, просит Вронского покинуть его дом. Поняв, что для него все кончено, что ничто более не связывает его с жизнью, Вронский стреляется, но выживает и по выздоровлении собирается уехать в Ташкент. На какое-то время и Анна, и Вронский одновременно оказываются на границе жизни и смерти. У Каренина в это время начались проблемы на службе, положение его "стало весьма шатко", а место, на которое он метил, занял другой. Одновременно с этими минусами, есть и плюсы. Левин и Кити помолвлены и через несколько недель обвенчаны. Степан Аркадьич становится камергером.

Поражает перемена к мужу, которая вдруг происходит в Анне перед неминуемым - один шанс из ста - концом жизни. Удивительна и параллель между двумя поворотными моментами, в начале романа и сейчас, в его середине. В тот первый поворотный момент в жизни героев Анна в Петербурге получает известие о драме в семье брата и едет в Москву в дом Облонских. Теперь ее муж, находясь в Москве, придя в гостиницу от Облонских, получает известие о болезни жены и едет в Петербург.

Приехав домой, Каренин увидел плачущего у постели жены Вронского, который сказал, что она умирает и надежды нет. Анна лежала в горячечном бреду, но увидев мужа, стала смотреть "на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видел". "Не удивляйся на меня. Я все та же...Но во мне есть другая, я ее боюсь - она полюбила того, и я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде. Та не я. Теперь я настоящая, я вся", "помни одно, мне нужно было одно прощение," - обращается она к мужу. Она подзывает Вронского: "Открой лицо, смотри на него. Он святой", Анна просит Алексея Александровича: "Подай ему рук. Прости его". Соперники пожимают руки.

Каренин обрел неведомую ему радость и счастье прощения, "светлый, спокойный" взгляд его глаз поразил Вронского. "Я не покину ее и никогда слова упрека не скажу вам", но теперь "вам лучше удалиться," - говорит Каренин. Вронский "не понимал чувства Алексея Александровича, но чувствовал, что это было что-то высшее и даже недоступное ему в его мировоззрении".

"Вернувшись домой после трех бессонных ночей" и не раздеваясь, Вронский лег на диван. На мгновение он заснул, но вдруг, вздрогнув всем телом, проснулся. В голове его стали мелькать лучшие минуты их жизни, и "вместе с тем недавнее унижение". "Он услыхал странным, сумасшедшим шепотом повторяемые слова: "Не умел ценить, не умел пользоваться." "Что это? или я с ума схожу?"- сказал себе Вронский. Он стал думать, что осталось для него в жизни и ни на чем не мог остановиться. Не помня себя, он приложил револьвер к левой стороне груди и потянул за гашетку. Только, "увидав кровь на тигровой шкуре", он понял, что стрелялся.

Бесы вернулись

Больная медленно поправлялась, время шло, Алексей Александрович полюбил чужую дочь, но атмосфера в его доме снова изменилась к худшему. "Он чувствовал, что кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила не даст ему того смиренного спокойствия, которого он желал". Он чувствовал себя бессильным, он знал, что все против него, "что его заставят сделать то, что дурно". Муж видел, что Анна смотрела на него "с тем мучительным чувством физического отвращения", "за которое упрекала себя, но которого не могла преодолеть".

Бесы вернулись и продолжали делать свое дело. Они уже было торжествовали, когда, преуспев в своей миссии, довели дело почти до полного конца, когда Анна умирала. Бесы покинули ееЈ чтобы найти для пропитания другую, живую и полную сил душу и здоровую плоть. Без них Анна стала такой, какой уже не помнила себя, стала радостной и счастливой, цельной и верящей, нежной и любящей мужа. Она умиленно и восторженно смотрела на него, но вскоре это возвышенное и благостное состояние ушло, к ней вернулось прежнее состояние отчуждения и отвращения к мужу.

Часто бывает, что к обреченному перед самым его концом вдруг возвращаются силы. Всем начинает казаться, что случилось чудо, и глубоко запрятанная радость начинает теплиться в опустошенных близостью потери душах близких и самого больного. Это дух смерти отозвал своих слуг, направил бесов в другое еще полное сил тело. Какой резон им умирать вместе с умирающим, им надо жить и дальше делать свое дело, а для этого поселиться в новом уже обреченном, но пока еще живом существе.

Анна перед лицом смерти сказала мужу, что в ней живут две сущности, одна любит мужа, она светлая и чистая, а другая любит Вронского, и она ее боится. Вторая победила, только проблема в том, что любовь к Вронскому и ненависть к мужу составляют тождество. Любовь к Вронскому означает ненависть к мужу. Эта любовь и эта ненависть снова завладели Анной. Она снова привычно раздвоилась, и, лишь ненадолго поднявшись в своей любви и прощении, покатилась по накатанной трассе вниз, все ускоряясь и ускоряясь. На этом скоростном спуске есть только одно направление, никаких ответвлений не предусмотрено, да и скорость слишком велика. Чтобы повернуть, надо вначале замедлиться, а чтобы двигаться в противоположном направлении, надо предварительно и вовсе остановиться и совсем потерять скорость. А это тоже страшно, вдруг взять, да и потерять скорость и зависнуть на одном месте без движения.

Смерть Анны неизбежна, она только отложена на полтора года. Половину этого времени Анна будет плыть на гребне счастья, и лишь в отдельные моменты весь ужас ее положения и тень неизбежного конца будут затмевать для нее свет и любовь. В другую половину отпущенного ей времени без морфина она уже не сможет жить. А душевное равновесие после каждой новой дозы, будет возникать за счет отъема еще одной порции жизненной силы, пока силы эти не сойдут совсем на нет и останется одна только пустая оболочка.

Все это еще впереди, а теперь Анна с Вронским наконец-то остались вдвоем и уехали за границу, где Анна среди прочих удовольствий могла заказывать любые парижские туалеты. Она могла превзойти даже княгиню Бетси Тверскую, чего не могла даже вообразить, живя с Карениным.

"Положительный отказ" в разводе

Прошел год с ранней весны 1873 года, когда, вернувшись с Вронским из-за границы в Петербург, Анна мимолетно виделась с сыном и испытала на себе, что такое презрение света. Сын после свидания с матерью заболел и в дальнейшем старался ее забыть. Алексей Александрович после отъезда жены совсем расклеился, он не в состоянии был понять, за что он так страдает, почему после возвышенного поступка всепрощения его наказали одиночеством и неудовольствием света. Толки в свете о его положении оставленного мужа не затихали, что глубоко ранило его, к тому же и дела по службе шли все хуже и хуже. Он оказался не только один, близких друзей у него не было, но еще и в совершенно безвыходном положении.

Ему на помощь пришла влиятельная графиня Лидия Ивановна, его ровесница, тридцать лет живущая раздельно с мужем. Муж ее, "богатый, знатный, добродушнейший и распутнейший весельчак", старше жены, оставил ее после месяца брака и при встречах в обществе на "ее уверения в нежности отвечал только насмешкой и даже враждебностью" и "относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой". По-видимому, их интимные отношения, несмотря на всю искушенность мужа в любовных делах, не сложились, но Лидия Ивановна обожала платоническую любовь и всегда была влюблена. Последним и самым главным из числа многочисленных объектов ее обожания стал несчастный и покинутый женой Каренин.

Привыкший к семейному тылу и к тому, что всеми делами дома занималась жена, Каренин, сделал эту даму своей наперсницей. Она взяла на себя хлопоты по ведению его дома, она стала руководить им во всем, а самое главное, в его отношениях с бывшей женой. Попав под ее неусыпное влияние, не предпринимая никаких шагов без всестороннего обсуждения с графиней, поверяя ей свои сомнения и находя успокоение и поддержку, Каренин снова начал жить. Он не замечал, что над их романом все посмеиваются, как посмеиваются и над ним с его никому не нужными проектами и записками из любых областей.

В это время в Петербурге в большой моде был француз по фамилии Ландо, который слышал голоса. Этим знакам свыше, вложенным в уста прорицателя, следовали многие в столице, а графиня Лидия Ивановна и "мой друг", так она теперь приватно называла Каренина, в первую очередь. В руках этого целителя теперь оказалась судьба Анны. Ее брат Стива нанес визит бывшему зятю и попросил его дать ответ на написанное Анной уже несколько месяцев назад письмо с просьбой о разводе. Степан Аркадьич приехал в Петербург, прежде всего, за тем, чтобы хлопотать о новом и выгодном месте с окладом до десяти тысяч. Он и разговор с Карениным начал с этого, прося поддержки. Для решения дела о разводе с бывшей женой Каренин должен был "поискать указаний", именно так он выразился в разговоре с бывшим шурином.

За этими указаниями Стива явился, как ему было назначено, с визитом к графине Лидии Ивановне. Она его познакомила с Ландо и разговор зашел о религии, в вопросах которой Стива был не силен. Он слушал графиню, чувствуя взгляд Ландо, и ощущал "какую-то особенную тяжесть в голове". Наконец, прорицатель заснул и тогда Алексей Александрович вложил свою руку в его, а Степану Аркадьичу стало еще более и более нехорошо. Француз сказал, чтобы тот, кто спрашивает, вышел. Стива понял, что это сказано про него и, найдя подтверждение этому в словах хозяйки, вышел. На улице он долго говорил с извозчиком, стараясь поскорее привести себя в чувство. В этот вечер "он был в упадке духа, что редко случалось с ним, и долго не мог заснуть". Его мучило многое из увиденного и услышанного. Как ни далек он был от воспитания собственных детей, он все же не мог взять в толк, почему графиня со знанием дела говорила о том, что некая мать, потерявшая единственного ребенка, теперь, узнав Ландо, стала благодарить Бога за эту смерть. Он не знал еще, что графиня сказала его племяннику Сереже, сыну Анны, что его мать умерла и теперь "он молится за нее и просит Бога простить ее грехи". И это при живой еще на тот момент матери. "На другой день он получил от Алексей Александровича положительный отказ в разводе Анны".

Последний день жизни

Канун смерти Анны был первым днем, проведенным ею и Вронским в ссоре. В этот майский день Стива как раз был у Лидии Ивановны, а на следующий - Каренин отказал в разводе, но Анна умерла, так и не узнав об этом. Теперь отношения невенчанных супругов превратились в постоянную борьбу, они только пикировались, спорили, противостояли, испытывали взаимную неприязнь. Даже приливы нежности лишь ненадолго примиряли их. "Он не то, что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину" - растравляла себя Анна. "Теперь было все равно: получить или не получить от мужа развод - все было ненужно" - думала она. "И смерть, как единственное средство восстановить в его сердце любовь к ней, наказать его и одержать победу в той борьбе, которую поселившийся в ее сердце злой дух вел с ним, ясно и живо представилась ей".

В ночь перед днем самоубийства после двойной дозы опиума ей снова приснился тот же старичок с французскими словами, который "что-то страшное делал в железе над ней", не обращая на нее внимания. Утром после отдельно проведенной ночи Вронский был спокоен и старался не видеть мрачного и торжественного выражения ее лица. И тогда, чтобы заставить его страдать, она произнесла угрозу: "Вы раскаетесь в этом". Он крепко сжал зубы и сказал себе, что пробовал все, осталось только, не обращать внимания и уехал к матери до десяти часов вечера.

Анна едет к Долли, она собирается все сказать ей, сказать, что она несчастна и попросить помощи. Тот холодный прием, который она встретила у нее, не располагал к откровенности. Здесь была и Кити с новорожденным мальчиком. Когда-то Долли сказала Анне, что Кити никогда не забудет о том, какой удар нанесла ей Анна тогда, когда Вронский оставил ее для Анны. После измены Вронского Кити заболела от несчастной любви. Никто в доме Облонских и не собирался пожалеть и обогреть Анну. "Так, прощай, Долли! - И поцеловав Долли и пожав руку Кити, Анна поспешно вышла".

Анна мечется и решает ехать на дачу к матери Вронского, чтобы уличить его. По дороге на станцию она, как и Вронский перед тем, как стреляться, перебирает в уме, есть ли, осталось ли что-то в жизни, чем она дорожит. "Пусть я придумаю себе то, чего я хочу, чтобы быть счастливой". Три вещи встали перед ней: развод, сын, и новое замужество. Ей представлялось, что даже если это тройное чудо произойдет, то и тогда в обществе не будут на нее смотреть иначе, чем смотрела сегодня с жалостью и осуждением Кити; Сережа, ее сын, не перестанет думать об ее двух мужьях, об отце и Вронском; с Вронским она не сможет придумать какое-то новое чувство. Счастье невозможно, возможно только мученье, все люди рождены, чтобы ненавидеть, так представлялось ей, и она с отвращением глядела вокруг. Во всем она находила только подтверждение своих мыслей и не видела средства поправить свое нынешнее положение.

Она вышла из вагона на станции и, как и Вронский перед самоубийством, впала в прострацию и перестала отдавать себе отчет в том, что делала, куда и зачем шла, как будто все это происходило не с ней. Что-то помимо ее воли вело ее до конца платформы и к ее самому краю. Вдруг, когда она увидела товарный поезд и "вспомнила о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским", мозг ее включился и осознание неизбежного ускорило ее шаг. Все остальное она уже делала сознательно.

Закон сохранения

За два года с небольшим с главными героями романа произошли громадные перемены. Кто-то обрел или приумножил счастье, благосостояние, обзавелся потомством и положением в обществе. Кто-то потерял, Анна лишилась жизни, а Вронский - будущего. "Что из одного места убудет, в другом прибудет," - так сформулировал свой закон сохранения когда-то очень давно Ломоносов. Начнем с прибыли, с плюсов, Степан Аркадьич продвинулся по службе и в чинах. Он стал камергером и получил новое место с жалованием до десяти тысяч и на виду. Супруга его перестала сходить с ума от ревности и делать сцены мужу, а спокойно и даже с одушевлением вела дом и занималась детьми. Теперь у нее родился еще и племянник, она снова на коне, помогает в уходе за новорожденным, учит и дает советы сестре. Семья Левиных купается в счастье, тут и любовь, и сын, и умение вести дела в имении, и обретение главой семьи веры в Бога, о чем так мечтала его жена Кити. Левин был влюблен когда-то во всех трех сестер Щербацких по очереди, начиная с Долли, младше которой он был всего на год. Будучи сиротой, Левин был влюблен и во все семейство Щербацких, в их теплый радушный и гостеприимный со степенным укладом жизни дом. Одно время Левин хотел покончить с собой и мог пройти спокойно мимо веревки, но теперь его душа излечилась, и он наконец-то обрел большую семью, дети Стивы, который не баловал их своим вниманием, были отчасти на попечении Левина. Он достигнул того, что считал своим идеалом жизни.

Кити, которая в начале романа, испытала несчастную любовь к Вронскому, могла бы признать справедливость поговорки, что Бог не делает, все к лучшему. Левин подходил ей намного больше, а, самое главное, что он больше подходил и очень импонировал его свояченице, устроительнице браков Долли. Если бы Кити стала хозяйкой в имении Вронского, с теннисом и английской чопорностью, то Долли с детьми там не было бы места. Дом Левина со сбором грибов и варкой варенья, куда Долли могла всякое лето приезжать со всеми своими шестью детьми на все готовое, был и роднее, и теплее, и понятнее. А сама Долли уже утвердилась в нем, как лидер, глядя на нее, подражая ей, Кити осуществит мечту Левина о большой семье.

Каренин выпал из обоймы, поглупел ушел в мистику, в проекты и никому ненужные записки, зато влиятельная его подруга графиня Лидия Ивановна не даст ему пропасть, их платонические чистые отношения прочнее иного брака. У них есть будущее - сын и дочь Анны. Лидия Ивановна приняла живое участие в воспитании Сережи, она возьмет под свое крыло и Ани. Малышку, Анну Каренину младшую Вронский, будучи убит горем, отдал Алексею Александровичу и не станет брать назад, он дал Каренину честное благородное слово.

Дети Анны, эти сироты будут жить с отцом, мать их умерла на самом деле, а не на лживых словах графини Лидии Ивановны, которая призвала сына Анны молиться за упокой души живой еще матери. Умерла она, будучи Карениной, так что все в порядке. На надгробии будет высечена эта фамилия, а не фамилия Вронского. Такое нередко случается, что мать умирает молодой, в этом нет ничего предосудительного. Уход матери от собственного ребенка, второй брак и смена фамилии бросает тень на сына, рано или поздно он узнает об этом, и он будет стыдиться собственной матери. Анна не могла нанести своему обожаемому Кутику, так любовно она его называла, такой удар, причинить новые страдания. Смерть искупала этот грех.

Вронский и Анна, как и все безумно любящие пары, оказались вне общества. Так было во все времена со всеми хрестоматийными влюбленными. Безумно любящие выбиваются из правил общежития, они не такие, как все, они слишком отличаются от общепринятого, среднего уровня, а таким не место среди людей. Для одних они укор, для других помеха, для третьих объект для травли. Но для всех они - вне понимания. Люди пытаются поссорить, развести любящих в разные стороны, вызвать в них ненависть друг к другу и взаимное отторжение. Тогда та отпущенная им свыше светлая любовь и безмерное счастье, этот волшебный подарок судьбы, эта божественная энергия перейдет к тем, кто не имел счастья в любви, а потому не знает, что это такое -любовь. Оба в этой паре не могли жить друг без друга, такая истинная неземная любовь встречается очень редко. Каждый в паре готов был умереть за любовь. Вронский стрелялся, когда понял, что Анна более не будет принадлежать ему, Анна бросилась под поезд, когда убедила себя в том же.

Были ли у Вронского шансы спасти обреченную на смерть любимую, у Толстого получается, что нет. У Вронского на это не достало сил. Человек не имеет шансов изгнать бесов, не отдав взамен кого-то им на потребу: самого себя или близкого родственника. Вронский и так пожертвовал для любимой слишком многим: карьерой, связями, положением в высшем свете, личной жизнью. Он едет в Сербию, в действующую армию, да еще везет и эскадрон на свой счет. Он едва не покончил с жизнью, когда она была при смерти, кто знает, выжила бы Анна в родильной горячке, если бы он в тот момент не решился лишить себя жизни, чтобы отдать всего себя до конца ей.

Любимая и нелюбимая

Нелюбимые обделены любовью, в них почему-то так и не зажглась эта искра божья. Они всегда испытывают, если не зависть, то протест против тех счастливых избранников богов, кто любит и любим. Те, в ком живет любовь, беззаботны, они радуются без видимой причины, и эстафета радости переходит от них к другим. Не любимые и не способные любить чаще всего грустны и напряжены, озабочены и деловиты. Их сопровождает "печальный напев тех, кто счастья в любви не имели," - так написал Гийом Аполлинер (перевод М. Кудинова).

В начале романа несчастная, изможденная, заплаканная и не любимая мужем Долли с завистью бросает Анне: "А ты сияешь счастьем и здоровьем!". Анна пропускает эту реплику мимо ушей. Разница между двумя собеседницами состоит в том, что бедная Долли не любима не только мужем, но даже и домочадцами, большинство из них в этом семейном конфликте не за нее, а за Степана Аркадьича. Анна наделена даром внушать любовь, не прикладывая к этому ни малейших усилий, это природное свойство ее натуры. Стоит ей где-то появиться, как она становится центром всеобщего притяжения. Она излучает любовь, дети Долли, ее сестра Кити, мать Вронского и он сам, все те, с кем она встретилась за один только день ее приезда в Москву в самом начале повествования, без ума от нее.

Ее старший брат также обладал этим даром. Степана Аркадьича "любили все знавшие его за его добрый, веселый нрав и несомненную честность", во всей его красивой наружности "было что-то, физически действовавшее дружелюбно и весело на людей". Во время его ссоры с женой, "несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват перед женой", "почти все в доме даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне".

Могла ли Анна ощущать, что от такой кроткой и беззащитной Долли может исходить какая-то опасность, конечно же, нет. Анна до краев наполнена радостью жизни, ей кажется, что этот капитал будет всегда принадлежать ей, что его невозможно растратить, что он такая же ее принадлежность, как цвет глаз или форма руки. Долли любовью обделена, все это видят, даже ее сестра Кити, которая с раздражением говорит: "я никогда не сделаю то, что ты делаешь, - чтобы вернуться к человеку, который тебе изменял", "никогда не позволю себе любить человека, который меня не любит".

Долли не умеет, не знает, как вернуть любовь мужа. Она вращается в водовороте повседневности, чтобы ей даже думать об этом было некогда. При этом всякий раз, встречаясь с Анной, она видит, что Анне хорошо, а ей плохо, Долли тоже хочет, чтобы ей было хорошо, но она не знает, как к этому подступиться. Вечная занятость, деловитость, суета, дети занимают все ее время, но с изменой мужа она вдруг ощутила, что это не делает ее счастливой, что есть в жизни что-то еще, недоступное ей, о чем она не имеет никакого представления и что никак не может ухватить, но что все это в переизбытке присутствует в Анне.

Долли необходимо как-то изловчиться и добиться того, чтобы Анна поделилась этим с ней. Не сознавая и не размышляя, Долли ведет себя так, чтобы искусно и незаметно уколоть Анну, сделать в ее душе брешь, чтобы через эту незаметную ранку перекачать и присвоить хоть небольшую толику личного достояния Анны, той жизненной силы, которая ее переполняет. Она подбирает ключ, отмычку, чтобы вторгнуться в личное пространство невестки и без помех овладеть тем богатым внутренним миром, которым она так щедро наделена. Дарьей Александровной движет не расчет и не разум, а инстинкт самки, которая находится в постоянном поиске пропитания для беззащитных малых деток. Ей нужно найти источник счастья и душевных сил для своих шестерых детей, благодаря чему эта, по сути, одинокая мать смогла бы окружить их той любовью, которой в семье Облонских так не доставало. Одним питанием детей не насытить, их главная пища -дух любви в семье.

В имении Вронского Долли находит новую пищу для зависти. Она видит, что Анна перешла на еще более высокий энергетический уровень, она вся светится счастьем, красотой, она наслаждается, упивается праздником жизни. Даже ее неопределенное, если не сказать больше, положение в обществе не смогло сломить дух Анны. Напрасно Аннушка, горничная Карениной, пыталась "высказать свое мнение насчет положения барыни, в особенности насчет любви и преданности графа к Анне Аркадьевне", "Долли старательно останавливала ее, как только та начинала говорить об этом". Для Долли семья Анны "неправильная", она, с высоты своего положения честной жены и слушать об этом не желает. У самой Долли семья правильная, хотя муж ее дома только ночует.

Занятая собой, Анна не видит ничего вокруг, она далека от мысли, что Долли отнюдь не та, за кого она себя выдает. Перед Долли стоит сверхзадача - вырастить детей счастливыми в семье, откуда давно ушла любовь. Это непременно должно устроиться, и Анна обязана в этом деле помочь. Если бы случился рядом кто-то умный, знающий жизнь и людей, кто указал бы Анне на то, что Долли ей завидует, Анна бы этому ни за что не поверила. Привычное видение мира и себя в нем весьма инерционно и требуются годы, чтобы его изменить.

В начале романа Анна приносит в семью Долли мир, а сейчас она делает ей новый подарок. Она дарит ей силы на то, чтобы ей их хватало на ее нелегкую жизнь матери шестерых детей и не любимой жены распутного мужа.

За несколько часов до самоубийства, когда Анна уже почти не жилец на этом свете, она заезжает к Облонским с намерением все рассказать невестке и попросить у нее помощи. Только ее там никто не встречает с распростертыми объятьями, и она закрывается. К ней через силу выходит Кити, вслед быстро ушедшей Анне она произносит то, что прежде всегда говорила Долли: "очень хороша!" Но Долли в первый раз думает иначе: "нет, нынче в ней что-то особенное", "мне показалось, что она хочет плакать". Конечно, Долли и не думает расплачиваться добром за добро. Она не предпринимает даже малейших попыток протянуть Анне руку, проявить участие, успокоить, поддержать, вдохнуть в нее жизнь и увести прочь от страшного конца жизни.

Гордыня и смирение

Высший свет только и ждал того момента, когда можно будет обрушиться на Анну, которая слишком выделялась на общем фоне и красотой, и умом, и тактом, и высоконравственным поведением, и вкусом, и обаянием. Она была безукоризненна, этого ей не могли простить. Свет дождался, после трех месяцев отсутствия, в течение которых Анна путешествовала по Европе с Вронским, родной Петербург встретил ее полнейшей изоляцией. Ей пришлось выносить не только молчаливый бойкот, но и выслушивать публичные оскорбления. Само по себе это не было так страшно, супруги могли бы жить в уединении в деревне. Только на уединение у Анны, особенно после визита Долли не было сил. Ей был необходим "маленький двор", чтобы она могла быть его центром. Она была слишком горда, чтобы смиряться и подчиняться.

Гордыню, этот самый страшный из смертных грехов, источник несчастий, болезней и даже смерти Анна так и не смогла преодолеть. Брат и сестра Облонские были как никак потомками легендарного Рюрика. Смирение и терпение, в которых так сильно преуспела Долли, было чуждо душе Анны. Гордыня двигала ею, когда она спасала семью брата, обреченную на разрыв и муки, когда она в роскошном платье только из Парижа сидела в театральной ложе на виду у всего отрекшегося от нее света, когда демонстрировала нищей по сравнению с Вронским Долли роскошное убранство его дома, красовалась перед ней с ее заплатанной кофточкой великолепными туалетами, меняя их три раза на дню. Анна не придавала значения косым взглядам и зависти Долли, ее напряжению, холодности и осуждению. Она в ответ только снисходительно молчала, она полагала, что все люди устроены. так, как она. Она приписывала Долли то, чем обладала сама, а именно благородство и щедрость души. Если она без раздумий, повинуясь первому порыву, бросилась спасать Долли, то и та в ответ всегда придет ей на помощь.

Гордыня Анны заключалась и в том, что она не была в состоянии до конца довериться Вронскому, она не готова была поведать ему то, что касалось ее отношений с сыном, хотя именно они стали камнем преткновения между невенчанными супругами в вопросе развода. Он видел их будущее в том, что Анна получит развод, они поженятся, у них будут еще дети и его наследники. Анна же не хотела развода, так как не могла принести своему обожаемому Кутику, так она ласково называла сына, новых страданий от того, что у его матери теперь есть второй муж. Было у нее и еще одно тайное даже для самой себя соображение. Она знала, что Алексей Александрович обладал неважным здоровьем, к тому же он был на целых двадцать лет ее старше. В случае его кончины Сережу могли бы отдать матери, но это только при условии, если бы на тот момент она все еще оставалась Карениной. У Каренина была двоюродная сестра, если бы Анна вступила в новый брак, то мальчика отдали бы ей. Откровенно объяснить все это Вронскому, поделиться с ним своей болью Анна даже не пыталась, она боялась, что он ее не поймет, и это отдалит их друг от друга. Она с таким благоговейным трепетом относилась к сыну, любовь к нему так глубоко была спрятана в ее сердце, она так боялась лишний раз прикоснуться к этому, растревожить незаживающую рану, что таила это даже от Вронского. Откровенное уклонение Анны от развода без объяснения причин, нежелание даже говорить с Вронским об этом вызывало в нем вначале непонимание, а потом все усиливающееся раздражение. Он видел выход из тупика, а она - нет, вернее сказать, выход для нее был один - самопожертвование.

Мог ли быть у Анны с Вронским happy end, конечно же, да. Ей всего лишь надо было пройти тот урок, который поставила перед ней жизнь. Ей нужно было серьезно отнестись к случайным и на первый взгляд малозначащим словам золовки, не проходить мимо ее уколов, не молчать, а отвечать, отбивать удар. Когда Дарья Александровна с завистью бросила ей, что она красива и здорова, надо было как можно более равнодушно сказать в ответ что-то наподобие этого: что не в одном этом счастье, что зато у Долли такие прекрасные дети или что Долли самая заботливая мать, или что она очень хозяйственная. Хорошо бы произносить подобные слова как можно более отвлеченно, одними губами, не вкладывая в них никакой энергетики. На обвинение в безнравственности следовало не защищаться и оправдываться, как это сделала Анна, а нанести ответный удар. Хорошо бы сказать, что безнравственно давать мужу деньги на разврат, отнимая их при этом у детей. Именно так поступала Долли, когда муж продал лес из ее приданого, а деньги поспешил потратить на свои развлечения, а не на семью.

Подобные ответы сами легко придут на ум, когда смирение, принятие своей судьбы, умение терпеливо ждать и верить утвердятся в душе. Когда придет спокойная уверенность в своей правоте, когда уйдут самоуничижительные слова вроде гадкой, плохой, как постоянно называла сама себя Анна. Когда пропадет потребность в постоянном самоутверждении, в чувстве исключительности, в эпатаже, в жизни на протесте. От всего этого так легко соскользнуть в противоположное состояние, к ощущению ничтожности, к тому, что она раба Вронского.

Слова разграничения придут, когда исчезнет потребность всегда быть в центре внимания, когда уйдет желание любой ценой спасать тех, кого жизнь поставила перед трудным уроком в семейной жизни, например, семью брата. В разговоре с Долли в самом начале романа Анна сказала, что Стива "имеет способность полного увлечения, но зато и полного раскаяния", последнее было откровенной неправдой. Это пустословие привело к тому, что Анна сама немедленно погрузилась в пучину сильного увлечения, но Долли и не думает ее спасать, только еще сильнее топит.

Шаг назад, два шага вперед

От любви до ненависти, как известно, один шаг. Жизненный путь, как и любой другой, состоит из отдельных шагов. Только в отличие от движения по обычной дороге, движение по дороге жизни начинается, как я это не раз наблюдала на личном опыте, с шага назад. Только затем, если удастся остановить попятное движение, можно будет двигаться вперед, в нужном, в выбранном направлении. Шаг назад, два шага вперед, такой мне рисуется схема продвижения. Чтобы овладеть новыми возможностями, кардинально изменить жизнь, совершить крупную покупку, построить дом, надо предварительно отступить и посвятить себя решению старых проблем. Отдать старые долги, как в прямом, материальном, так и в переносном смысле, например, исполнить сделанные ранее обещания, высказать и оставить взаимные претензии. В этот переходный момент спонтанно на пустом, казалось бы, месте зачастую возникает такой эмоциональный накал в семье, что партнер начинает выглядеть, как самый главный и непримиримый враг, как враг номер один. Налицо ссоры, слезы, скандалы, смертельные обиды, полное непонимание и отчаяние от безысходности и непонимания. Все это является признаком низкой энергетики пары.

Если у жены с мужем вдруг неожиданно для них самих из ничего возникает скандал, и они не могут спокойно переносить друг друга, то это очень часто предвещает полосу важных перемен. Такие вспышки могут повторяться бесчисленное количество раз, но каждый раз это ощущается так, как будто происходит впервые. Каждый раз кажется, что это тупик и выхода нет. К этому невозможно привыкнуть, единственное, чему можно научиться, это быстро остывать и не обижаться, не произносить таких слов, за которые потом будет стыдно.

Затем после шага в прошлое движение может пойти в одном из двух направлений. Если пара сможет справиться с негативом, вновь обрести общий язык, если любовь окажется сильнее вражды, то наступит примирение, возникнет потребность сделать что-то приятное для партнера и пойти ему навстречу, уступить, оставить личные амбиции. Тогда удастся продолжить движение вперед в полном согласии друг с другом. Если же злой дух противоречия, противостояния, личной амбиции, гордыни возобладает, то продолжится попятное движение и встать на созидательный путь на этот раз так и не удастся.

У этого злого духа разлада есть прислужники, которые при его попустительстве и поддержке начинают умело вставлять палки в колеса, ставить подножки, растравлять душу, всячески мешать и портить жизнь. Одной любовью с этими сущностями не справиться, необходима серьезная и последовательная работа над анализом происходящего. Их надо выявить и персонифицировать, понять, чем, какими делами или проблемами любящие притянули их, устранить эти проблемы или исправить ошибки. Тогда они обязаны уйти и не мешать.

Все это напоминает работу аудитора, в обязанности которого входит выявление недостатков, чтобы они в дальнейшем не стали помехой в работе. Без аудитора не обойтись, но как хочется не благодарить таких, как Долли за то, что они для нашей же пользы высветили наши недостатки и пробелы, чтобы мы наконец-то осознали их, смогли устранить и сделаться лучше. Как хочется уличить таких, как она, призвать к ответу и осудить. Однако, Долли "тоже является частью Вселенной", хотя и такая мало привлекательная, если не сказать еще сильнее, на мой, конечно же, вкус.

Зато она упорная и работает изо всех сил, ее не обойдешь и на мякине не проведешь. Ей, как истинному аудитору, все недостатки Анны сразу же бросаются в глаза, а за работу по их выявлению, как и за всякую работу, ей полагается плата. Ей кидают за это кусок, как собаке кость. Этой подачкой Долли делится с теми, кто стоит за ней и из кого состоит тот двор, в котором правит бал она, в котором она царица. Это ее семья и чета Левиных, которые в отличие от нее, не скрывают ненависти к Вронскому и к этой "дурной женщине" Анне Карениной.

Седакова Лариса Ильинична Кто погубил Анну Каренину

Седакова Лариса Ильинична
Кто погубил Анну Каренину