Lib.ru/Современная литература: Седакова Лариса Ильинична. Анна Каренина. Роман о несчастьях и счастье сирот

"АННА КАРЕНИНА",

РОМАН О НЕСЧАСТЬЯХ И

СЧАСТЬЕ СИРОТ

Сиротство

Один мой родственник, родившийся в начале 20 века и владевший дореволюционной лексикой, говаривал, жалея какого-нибудь бедолагу: несчастный человек, хуже сироты. Он был прав, без родительской любви и заботы нелегко стать не только счастливым, но и взрослым, открытым перед жизнью и людьми человеком. Счастье -- это трудно достижимый удел для сироты. Так думали в те стародавние времена, когда массовое уничтожение людей и массовое сиротство еще не стало частью общественной жизни. Тогда сиротство не сделалось еще инструментом для подавления личной воли, подмены персонального коллективным и обречения людей на единообразную жизнь, наполненную суррогатным счастьем и радостью от того, живешь не хуже, а то и лучше других. Тогда сиротство было единичным.

В романе "Анна Каренина" Лев Толстой, как гениальный провидец, предчувствуя грядущую эру безотцовщины, сводит вместе сирот. Все герои романа, кроме сестер Щербацких, или не помнили родителей, или выросли в неполных семьях, что наложило отпечаток на образ их мышления и поступки, на то, как они воспринимают мир и людей. Толстой показывает, чем герои пытаются компенсировать дефицит родительской любви, он глубоко проникает в их сознание, обнажает способы защиты и самоутверждения, различные пути к человеческому счастью или несчастью. Все они сознательно или неосознанно стремятся обрести то, чего были лишены - семейный уют, тепло домашнего очага, родительское потакание, полноту и радость жизни, а самое главное, это любовь. Любовь без условий, без корысти, без рассуждений и без оглядки. Не каждому герою романа удается найти взаимопонимание, кто-то так и останется одиночкой, а кто-то всю жизнь так и останется пребывать во власти неудовлетворенных желаний детства и этим наложит отпечаток на свои отношения с миром и ограничит себя.

Ощущение внутреннего одиночества, незащищенности и уязвимости сирот тяготят сильнее, чем тех, кому повезло жить в полных и счастливых семьях. Сироты вынуждены выстраивать защиту против не слишком дружелюбного мира, они вынуждены отстаивать себя и принимать за любовь ее суррогаты: похвалу за хорошую учебу и поведение в учебном заведении, общественное признание и жизнь на благо других, теплые отношения коллег по службе и авторитет в их среде, почтительное отношение прислуги и подчиненных, комплименты и расположение приятелей. Они стремятся преуспеть, добиться успеха и признания, расположить к себе людей, понравиться. Они стремятся выделиться чем-то, как хорошим, так и дурным, чтобы притянуть к себе внимание и даже оказаться в центре событий, стараясь этим доказать, что они заслуживают того, чтобы все жили ими и все крутилось вокруг них.

Между любящими не должно быть границы, а тем, кто не привык с детства к откровенности в отношениях, страшно стереть ее и до конца открыться перед другим человеком. Те, кто в детстве не был научен любви, не был подключен к ее потоку, как правило, оказываются неспособными избавиться от страха выйти из того безопасного кокона, в который они себя заключили, довериться, выйти и получить неожиданный удар в незащищенное место.

"Если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви", - сказала в начале романа на вечере у княгини Бетси Анна. К этому можно добавить, что сколько сирот, столько существует и родов защиты от мира и путей спасения от внутреннего одиночества.

Счастливая семья Щербацких

Анна и ее старшие братья князья Стива и Петр Облонские; Левин, его родной брат Николай и единоутробный брат Сергей Иванович Кознышев; Каренин, Вронский, который при живой матери "не знал семьи", его брат Александр; Варенька, воспитанница госпожи Шталь, а к концу романа еще и сын и дочь Анны, все эти герои романа - сироты. Можно даже сказать, что "Анна Каренина" -- это роман о сиротах, для которых обретение преданного и надежного окружения, прочных стен родного дома, в котором они всегда желанны, и той искренней и безусловной любви, которая выделяет любовь родительскую, стало смыслом жизни и путеводной звездой. Родители призваны любить ребенка таким, каков он есть, каким он был им дан свыше. Каждый человек, а тем паче ребенок имеет право на любовь не только тогда, когда он станет хорошим, правильным, примерным, таким, каким его хотят видеть другие. Каждый имеет право на любовь без каких-либо условий, каждый имеет право на то, чтобы быть любимым со всеми своими достоинствами и недостатками, со всеми особенностями той уникальной и неповторимой личности, какой является каждый из нас.

В романе практически все герои пребывают в поисках беззаветной любви, которая смогла бы восполнить собой недостаток той родительской любви, которой они были обделены в детстве. И только двое, а вернее сказать, трое сестер Щербацких с рождения имели то, к чему с большим или меньшим успехом устремляются все прочие герои романа. Долли, Натали и Кити Щербацкие выросли в дружной семье любящих и заботливых родителей "в среде старого дворянского, образованного и честного семейства". В их доме между супругами царило согласие, умный, добрый, веселый и нежный князь позволял жене управлять домом, оставаясь как бы немного в стороне. Но он пристально наблюдал за всем происходящим и умел в нужный момент выйти из тени и указать княгине на ее заблуждения, обманутые и неоправданные ожидания, ненужные амбиции и промахи. Она в ответ не злилась на мужа, не отстаивала свою позицию, не противоречила и не спорила, а немедленно соглашалась с ним. Она не боялась признать свою неправоту. И они вместе находили, как поправить дело.

Кити, младшая и любимая их дочь после того, как Вронский внезапно перестал оказывать ей знаки внимания и уехал из Москвы вслед за Анной, серьезно заболела. Приглашенный для лечения больной знаменитый доктор "понимал, что со стариком говорить нечего, что глава в этом доме - мать". По совету докторов она и решила везти Кити за границу на воды. "Как же решаете, едите? Ну, а со мной что хотите делать?" - обращается князь Щербацкий к жене, внешне принимая, что все семейные дела решает княгиня. Княгиня, имени которой Толстой не сообщает, настроена против поездки мужа и предлагает ему остаться. Кити вступается за отца, ей "всегда казалось, что он лучше всех в семье понимает ее". Ей казалось, что "любовь его к ней делала его проницательным". Князю никогда не нравился Вронский, он не считал, что его любимая дочь обретет в браке с Вронским счастье, тем более, что в семье уже есть один легкомысленный зять, Стива. Князю не нравилось, что жена заманивала престижного жениха. Княгиня, которая до болезни Кити не желала слышать предостережения мужа против союза Кити с Вронским, вынуждена наконец-то признать его правоту. "Я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты" - с нажимом бросает князь жене. "Как только княгиня услыхала его тон, она, как это всегда бывало в серьезных вопросах, тотчас же смирилась и раскаялась". Она расплакалась и поцеловала руку мужа. Согласие между супругами было восстановлено. В этом был залог того, что Кити сможет излечиться от несчастной любви и найти свое счастье.

Князь был прекрасным семьянином, неунывающим и веселым человеком, он умел отстраняться, смотреть со стороны на назойливые неприятности и имел твердую нравственную позицию по всем вопросам. Он умел радоваться и "неприятные известия потонули в том море добродушия и веселости, которые всегда были в нем". В Германии на водах, куда на лечение приезжали не только больные, но даже и умирающие, князь распространял вокруг себя беспричинную радость. Даже серьезная и правильная Варенька "раскисала от слабого, но сообщающегося смеха, который возбуждали в ней шутки князя". "Князь передал свое веселое расположение духа и домашним своим, и знакомым, и прислуге, и немцу-хозяину, у которого стояли Щербацкие". Он раздаривал всем им накупленные в избытке небольшие подарки, шутил с ними да так, что они покатывались со смеху. Ничуть не смущаясь, он и сам первый посмеивался над своим дурным немецким.

В доме князя и княгини Щербацких неизменно присутствовал степенный и установившийся уклад жизни. Беда, случившаяся с кем-то из дочерей, немедленно становилась бедой и для родителей, и для других сестер. Счастье родителей невозможно было представить без счастья детей. Не случайно не знавших семьи Левина и Вронского так притягивал дом Щербацких. Вронский любил ездить к Щербацким, княгиня, да и сама Кити думали, что он был влюблен в нее, но Вронского притягивала не только эта невинная девушка, но и душевная семейная атмосфера тепла и заботы, в чем он признался своему приятелю по холостым развлечениям Стиве Облонскому. "Так было вчера приятно после Щербацких, что никуда не хотелось", - говорит он Стиве, который ждал его до 2-х ночи в кафе-шантане, но так и не дождался.

Левин еще студентом "часто бывал в доме Щербацких" и "был влюблен именно в дом, в семью, в особенности в женскую половину семьи Щербацких". "Он чуть было не влюбился в старшую, Долли, но ее вскоре выдали замуж за Облонского". "Потом он начал было влюбляться во вторую", а много позднее "он понял, в кого из трех сестер действительно суждено было влюбиться". Это была Кити.

Варенька и Кознышев

В романе союзы между двумя сиротами почему-то не складываются. Так произошло с супругами Карениными, с Анной и Вронским, с Варенькой и Кознышевым. Кознышев и Варенька обрели смысл жизни в том, что стали центром притяжения для других и не стремились устроить личную жизнь. Их благие дела у всех на устах, все о них говорят, все про них знают, их ценят, они - пример для подражания. Каждый из них успокоился на этом и с честью несет по жизни высокую и достойную всяческих похвал благородную миссию любви к людям, каждый с честью играет роль человека, которому лично для себя ничего или мало что нужно. Они так и не решились оставить это общественное поприще и позволить себе роскошь жить для себя и своего избранника, создать собственную семью. Их притягивает и согревает жизнь напоказ и возвышает благодарность не одного только супруга или тесного кружка близких людей, а признание целого света.

Он, потеряв в юности возлюбленную, становится мыслителем, писателем, общественным деятелем. Однако самый большой его труд, плод шестилетней работы не производит никакого впечатления на общество и так и остается невостребованным. Левин, чем старше становился и чем больше узнавал брата, тем увереннее считал, "что способность деятельности для общего блага", которая отличала Сергея Ивановича, есть "недостаток силы жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных путей жизни выбрать один и желать этого одного". "Брат его нисколько ни больше принимал к сердцу вопросы об общем благе и бессмертии души, чем о шахматной партии или об остроумном устройстве новой машины".

Варенька после того, как ее из-за ее низкого происхождения отверг любимый человек, отдается служению больным и умирающим, наполнив этим свою одинокую жизнь и безропотно перенося как капризы тяжело больных, так и постоянные попреки госпожи Шталь, которую Варенька повсюду сопровождала. Эта нервная и слабая здоровьем дама после смерти собственной новорожденной дочери взяла себе "родившуюся в ту же ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара" и воспитала ее. Это была Варенька, у которой вскоре "после этого родных никого не осталось", и она разделила жизнь своей маман, как она называла госпожу Шталь.

Казалось бы, что эти двое созданы друг для друга. Кознышев, ясно видел, что Варенька подходит ему во всем, "сколько он ни вспоминал женщин и девушек, которых он знал, он не мог вспомнить девушки, которая бы до такой степени имела все, именно все качества, которые он хотел видеть в своей жене". "Она имела свежесть и прелесть молодости", "имела отвращение к свету, а вместе с тем знала свет и имела все те приемы женщины хорошего общества, без которых для Сергея Ивановича была немыслима подруга жизни", "она была религиозна". "Даже до мелочей Сергей Иванович находил в ней все то, чего он желал от жены". "Он почувствовал, что решился". В этот переломный момент уже готового сорваться с уст Кознышева признания "Вареньке лучше было молчать", "но против своей воли, как будто нечаянно" она почему-то заговорила о грибах. "Ему было досадно", и "он хотел воротить ее" к недавнему откровенному разговору о ее детстве, "но, как бы против воли своей, помолчав", стал отвечать на ее замечание о грибах. "Вареньке страшно было и то, что он скажет, и то, что он не скажет", он "видел это и жалел ее", но вместо слов признания он "по какому-то неожиданно пришедшему ему соображению" вновь обратился к теме грибов. "И он и она поняли, что дело кончено" и "волнение их, дошедшее пред этим до высшей степени, начало утихать".

Им обоим было страшно впустить в собственную устоявшуюся жизнь другого человека. Для каждого из них на одной чаше весов была приватная жизнь за стенами их общего дома с ее мелочами и повседневностью, бытом и преодолением сложившихся привычек холостой жизни, а на другой - жизнь на виду, напоказ, общественная жизнь, которой оба они посвятили себя без остатка. Самоотдача, любовь к людям вообще и жизнь для их блага, конечно же, со стороны выглядят значительно притягательнее, чем любовь к одному человеку, хотя такая любовь не спасает от внутреннего одиночества. Жизнь для других происходит на публике, она приподнимает, она возвышает, такому человеку все рукоплещут, а семейная - незаметно течет внутри стен дома, она заурядная и обыденная и состоит из мелочей и никому не видных частных деталей. Общественное признание дарит ощущение личной значимости, а в семье во главу углу необходимо поставить согласие, а не возвышение каждого из супругов.

Степан Аркадьич

Степан Аркадьич так и не стал взрослым и всеми силами избегает ответственности за жизнь своего немалого семейства. Он пребывает в постоянных поисках наслаждений, за которые платит деньгами жены. Он ищет приятной и не обремененной обязанностям жизни, в которой ему не придется нести ответственность за семью, жену и детей. Он находится в вечных поисках такой женщины, которая не будет попрекать его, чего-то от него хотеть и предъявлять к нему какие-то требования, как это делает жена. Он гордится тем, что его очередная возлюбленная не как жена, которая "настаивает на своих правах", его милая "жертвует тебе всем и ничего не требует". "Я не признаю жизни без любви" и "право, так мало делается этим кому-нибудь зла, а себе столько удовольствия...". Стива живет так, чтобы как можно чаще доставлять себе удовольствие: "сигара это такое не то, что удовольствие, а венец и признак удовольствия. Вот это жизнь! Как хорошо!". "В этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение", - со смаком говорит он за изысканным обедом в долг. Он не спешит стать хозяином в доме, жить интересами семьи и детей и проявлять заботу о них. Он так и не наигрался и не может отказывать себе в удовольствиях, как ребенок не может расстаться с любимой игрушкой.

В начале романа "Степана Аркадьича не только любили все знавшие его за его добрый и веселый нрав", "но в нем, в его красивой светлой наружности" "было что-то физически действовавшее дружелюбно и весело на людей". Этот в обществе такой добрый человек в семье отнюдь не был добрым. В большой семье его, в которой к началу романа было уже пятеро детей и шестой на подходе, отец так и не стал опорой дома, "Степана Аркадьича никогда почти не было дома, денег тоже никогда почти не было дома". Отец семейства не раскаивался в очередной супружеской измене и в том, что растрачивает на женщин немалое приданое жены. "Он раскаивался только в том, что не умел лучше скрыть от жены".

За периодом затянувшегося детства, в котором Стива пребывал так долго, последовало совсем иное время. За те два с половиной года, в течение которых продолжается действие романа, Стива внутренне мало изменился, но в обществе почему-то он стал восприниматься совсем не так, как в начале романа. В погоне за удовольствиями этот большой ребенок растратил так много сил, что осталась одна только оболочка. Он незаметно растерял свое обаяние, его обходительность и учтивость, его радушная открытость, не иссякающий оптимизм и добродушная улыбка стали смахивать на позу, шутовство, комический наигрыш. В финале романа в сцене проводов добровольцев, едущих в Сербию, мы видим Кознышева, брата Левина, который близко знал Стиву и бывал в его доме. Кознышев всегда недолюбливал Стиву, но сейчас он позволяет себе открыто демонстрировать это, говоря с ним в совершенно недружественном тоне и явно не радуясь встрече. В этой толпе провожающих так ведет себя со Стивой не один только Кознышев, одна из дам, некая княгиня, хорошо знавшая Степана Аркадьича, вообще не снисходит к нему, не отвечает на его обращение. "То, что Сергей Иваныч и княгиня как будто желали отделаться от него, нисколько не смущало Степана Аркадьича". Но в глубине души он не мог не ощущать, что вид его уже не внушает всеобщую радость и обожание, к которым он так привык. Степан Аркадьич уже забыл, как два месяца назад рыдал над трупом сестры. Теперь он, как ни в чем не бывало, подходит к окаменевшему от потери Анны Вронскому и со своей всегдашней улыбкой заговаривает с ним, хотя тот никак не реагирует в ответ. Вронскому неприятна эта навязчивость, он "смотрел перед собой, как будто не слыша того, что говорит Степан Аркадьич".

Изменилось положение Облонского и в семье, мать трех сестер княгиня Щербацкая обратилась к Левину и к другому зятю, мужу средней сестры Натали с тем, чтобы они приструнили Стиву в его неуемных тратах на приватную жизнь в обход семьи. Натали готова взять огонь на себя: "так я же нападу на него, - улыбаясь, сказала" она, поддерживая мужа и зятя. Вчера еще робко просящая у мужа денег на детей Дарья Александровна, "в первый раз прямо заявив права на свое состояние, отказалась расписаться на контракте в получении денег за последнюю треть леса". Лес этот был частью ее приданого, до сего времени деньги от его продажи Стива тратил на свои холостяцкие удовольствия. Долли в ответ на слезные просьбы мужа заплатила его долги, но впредь ему придется сделаться более осмотрительным и выйти из образа обожаемого ребенка.

Николай Левин

Больной чахоткой Николай Левин все время требует чего-то от людей и выставляет вечные претензии. Он постоянно не доволен не только своими братьями, но и всеми, кто его окружает. То он устраивает публичный скандал в Германии на водах: "Левин, остановившись, кричал, и доктор тоже горячился. Толпа сбиралась вокруг них". То пишет брату по матери Сергею Ивановичу в ответ на то, что тот оплатил его вексель: "Прошу покорно оставить меня в покое. Это одно, что я требую от моих любезных братцев". То яростно критикует Константина за все его начинания в деревне; то открыто грубит своей сожительнице. Этим постоянным бунтом он пытается привлечь к себе внимание, заставить вступить в контакт и выслушать. Так, давно уже освоивший горшок ребенок, чтобы обратить на себя внимание вечно погруженной в свои дела матери, намеренно мочит штаны. Ему плохо и одиноко, ему необходимо, чтобы она возилась с ним и прикасалась к нему. Пусть даже ему достанутся и шлепок, и попреки, зато он будет не один, мать будет рядом с ним. Николай как будто бы постоянно проверяет младшего брата Константина - будет ли он его любить, когда он зол, нетерпим и груб, будет ли он его любить таким, каков он есть, без прикрас и игры в хорошего мальчика. Вычеркнет ли брат из памяти те неприглядные поступки, которые Николай совершил: взял из деревни мальчика на воспитание, а в припадке злости так избил, что началось следствие, попал под суд за побои, нанесенные старшине и еще много другого.

Перед самой смертью Бог вознаградил его за все муки одинокой и тяжелой жизни, в которой он так и не сумел обрести счастье. В последние дни жизни ему повезло найти любовь у жены брата Кити, которая имея и опыт в обращении с чахоточными, и услужливую Вареньку в качестве примера для подражания, усмиряет дух протеста в умирающем Николае. Кити находит путь к сердцу больного. Приехав с мужем к неимущему и обреченному, уже не встающему с постели деверю, который выглядел как живой труп, она окружает его такой заботой и участием, которых он был лишен, когда был здоров. Она приказывает убрать грязь и нечистоты в его запущенном гостиничном номере, кормит его хорошей едой, приглашает лучшего врача и священника, сидит у его постели и спокойно, дружелюбно и даже любовно разговаривает с умирающим. Он уходит из жизни успокоенным, без чувства озлобления от того, что жизнь была так несправедлива к нему. Он хотел быть хорошим и любить людей, хотел помогать им и сделать их счастливыми. И не его вина, что судьба оказалась сильнее, что одних добрый намерений для того, чтобы переделать мир к лучшему, оказалось недостаточно. В эти дни утраты деверя Кити понимает, что ждет ребенка, Николай Левин уходит, а другой Левин, Дмитрий вскоре явится на свет.

Каренин

Каренин так и не понял, почему, когда он для Анны, "для этой женщины сделал все", подразумевая под этим дом, сына, положение в высшем свете, любовь и доверие мужа, она все-таки предпочитает ему другого. Каренин не может не отдавать себе отчета в том, что, разрывая с ним, Анна с неизбежностью обрекает себя на позор, но все равно идет на такой шаг. И это делает ее уход еще более болезненным для бывшего мужа. Он так и не смог взять в толк, в чем он оказался виноват перед нею, что он сделал не так, как надо, если его так жестоко наказали, он так и не нашел ответа на вопрос: "иначе ли чувствуют, иначе ли любят, иначе ли женятся эти другие люди, эти Вронские, Облонские".

После ухода жены Каренин начинает раскаиваться, что поддался на шантаж тетки Анны и связал себя узами брака. Лет десять назад он был губернатором и, будучи первым лицом в городе, посещал дом богатой тетки Анны, у которой воспитывалась сирота и, скорее всего, бесприданница. О незавидном материальном положении Анны можно судить по тому, что она целиком зависела или от мужа, или от Вронского. После того, как она открыла мужу, что Вронский ее любовник, ей безумно захотелось взять сына и уехать из Петербурга, но ехать ей было некуда, собственного имения у нее не было. Жизнь губернатора протекает на виду у всех, пользуясь этим, тетка Анны "поставила (Каренина) в такое положение, что он должен был или высказаться, или уехать из города". Доводов за брак было ровно столько же, сколько против и "не было того решительного повода, который бы заставил его изменить своему правилу: воздерживаться в сомнении". После долгих раздумий Каренин, сделал, дорожа своей репутацией, предложение, а после нового назначения в столицу увез молодую жену в Петербург.

Этот немолодой уже человек обрел в Анне не только жену и мать сына. По возрасту Анна годилась ему в дочери и Каренин, конечно же, испытывал к ней чувства сродни отеческим. Руководя Анной, вводя юную провинциалку в высший свет Петербурга, помогая ей справиться со сложным укладом жизни гранд дамы и хозяйки большого дома, обучая ее всем тонкостям и сложным приемам высшего света, Каренин сильно содействовал становлению Анны и помог ей достичь в высшем свете столицы высокого и прочного положения. Она усвоила "приемы женщины большого света, всегда спокойной и естественной". Можно сказать, что Алексей Александрович вылепил Анну, подобно тому, как Пигмалион - свою Галатею. Он подарил ей десять лет счастливой безмятежной жизни. В начале повествования она была счастлива и уравновешена, гостя в доме брата и Долли, Анна говорит: "пожалуйста, обо мне не заботьтесь", "я сплю везде и всегда как сурок". Через год с небольшим эти дамы меняются местами, теперь Долли приезжает погостить к Анне в имение Вронского. Анна говорит золовке: "нет дня, чтобы я не думала" о своей жизни "и не упрекала себя за то, что думаю... потому что мысли об этом могут с ума свести" и "я уже не засыпаю без морфина".

Каренин полюбил Анну так сильно, как только может полюбить одинокий человек, который уже давно выстроил свою личную жизнь и на которого на склоне лет вдруг свалилось счастье семейной жизни с красивой, умной и преданной женой. "Та привязанность, которую он испытывал к Анне, исключила в его душе последние потребности сердечных отношений к людям". Оказалось, что после ее ухода "изо всех его знакомых у него не было никого близкого". "Отчаяние его усиливалось сознанием, что он был совершенно одинок со своим горем" и ему было "не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения", "что он не сможет отвратить от себя ненависти людей", которая "происходила не оттого, что он был дурен", а "оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив". Десять лет назад он доверился, открылся, сделал близкой и родной чужую женщину, но вот теперь она предала его и "люди уничтожат его, как собаки задушат истерзанную, визжащую от боли собаку".

Он уже привык к тому, что не один, что в его жизни есть женщина, и после ухода из его дома Анны сердце его устремилось к княгине Лидии Ивановне, которая "была единственным островом не только доброго к нему расположения, но и любви среди моря враждебности и насмешки, которое его окружало". Графиня "любила Каренина за него самого, за его высокую непонятную душу". "Она хотела нравиться ему", "она заставала себя на мечтаниях о том, что было бы, если б она была не замужем и он был свободен". Впрочем, муж был старше ее и вел распутнейшую жизнь, в которой до беды недалеко, так что вполне может так случится, что мечты ее станут явью, а Сережа обретет мачеху.

Сережа

В начале романа Сережа Каренин был сыном скорее матери, чем отца. "Сережа робкий в отношении к отцу" "чуждался отца", "с одною матерью ему было хорошо". Он обожал мать, когда она оставила отца, ему сказали, "что она умерла для него, потому что она нехорошая, (чему он уже никак не мог поверить, потому что любил ее)", "Он во время гулянья отыскивал ее", и вот его мечта сбылась. Анна через три месяца разлуки пришла в день именин Сережи на запретное свидание с сыном в дом мужа. Встреча матери с сыном была бурной, но едва появился отец, как Анна быстро ушла. Сережа после этого пережил такое нервное потрясение, что "боялись даже за его жизнь".

Через год Сережа встретился в доме отца с дядей, братом матери, это "ему было неприятно, потому что это вызывало в нем те самые воспоминания, которые он считал стыдными". "И, чтобы не осуждать отца, с которым он жил и от которого зависел, и, главное, не предаваться чувствительности, которую он считал столь унизительною, Сережа старался не смотреть на этого дядю, приехавшего нарушать его спокойствие".

Когда мальчик еще совсем недолго оставался без матери, а дух ее еще пребывал в его сердце, он жил ожиданием встречи с ней. Только, когда отец занимался с ним уроками и был, как всегда, недоволен им, было видно, что "блестящие нежностью и весельем глаза Сережи потухли". "Сережа всегда с отцом старался притвориться" и "научился уже подделываться" к "какому-то воображаемому им мальчику, одному из таких, какие бывают в книжках, но совсем не похожему на Сережу". В это первое время разлуки с матерью сын "без ключа любви никого не пускал в свою душу", "воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания". И он учился у тех, кто любил его и кого любил в ответ он, а не у своих учителей.

К концу романа натура отца возьмет верх, а дух матери почти совсем вытравится из жизни мальчика. Сын начнет хорошо учиться, так как знал, что отец его за это похвалит. Он подружился с товарищами по школе и полюбил их. То "напряженное внимание", которым Сережа всегда походил на отца, послужило его сосредоточению на нужном деле. В детстве он фантазировал о том, что когда-нибудь, как и отец, заслужит орден, но не один, а все, "что выдумают", "только что выдумают, а он заслужит, они еще выше выдумают, а он сейчас и заслужит". Позднее детская фантазия перерастет в честолюбие, а оно поведет его вверх по служебной лестнице. К концу романа Сережа становится, как и его родители, сиротой и научается не бередить душу воспоминаниями о матери.

Анна

Выйдя замуж за Каренина, Анна получила то, чего была лишена с детства - свою семью и собственный дом, в котором стала хозяйкой. Каренин стал не только ее мужем, но отчасти отцом и сильным покровителем. Так получилось и потому, что он был на двадцать лет старше ее, и потому что во многих отношениях он превосходил ее, и ей было, чему у него поучиться. Он вел Анну по жизни, чего не успел сделать ее покойный отец. Она восприняла это как должное, она не задумывалась над тем, как много Каренин вложил в нее. Так случилось, что самой ей не пришлось кого-то продвигать и обеспечивать, а поэтому она не в состоянии была оценить, сколько сил на это требуется. Ей казалось естественным, что Каренин дал ей материальное благополучие и высокое положение в свете. Он дал ей еще одну "державу" - прелестного обожаемого и любящего сына. Находясь в браке, она твердо стояла на ногах и была счастлива, хотя позднее в задушевном ночном разговоре с Долли скидывала мужа с пьедестала, говоря: "мне, ненавидящей его" "унизиться писать ему".

Анна вытеснила из головы, что это благодаря мужу она стала тем, кем стала. Запамятовала Анна и о том, что в первое время замужества испытывала "чувство почти набожного уважения" ко всем тем лицам, подчиненным и сослуживцам Каренина, из которых состоял "служебный, официальный круг ее мужа". Это благоговение вчерашней провинциальной барышни перед недавно еще недосягаемыми для нее и так высоко стоящими в обществе людьми со временем ушло настолько, что она "с трудом могла вспомнить". У нее постепенно как-то само собой сложилось ощущение, что Каренин не мужчина и не муж ей, а средство для обретения по праву положенного ей положения в свете. Что муж есть некое подобие бездушной машины, к которой она не могла испытывать ни влечения, ни признательности. Она не признает за мужем права страдать, мучиться от ее неверности, "это не человек, это министерская машина", "это не мужчина, не человек, это кукла!". Этими уничижительными словами Анна пытается вымарать все то хорошее, что получила от мужа, все то, благодаря чему она так высоко поднялась и стала гранд дамой. Она ставила в вину мужу "все, что только могла она найти в нем нехорошего, не прощая ему ничего за ту страшную вину, которою она была пред ним виновата". Если бы он был другим, с ним необходимо было считаться, а если он такой, то считаться не нужно, лишь бы он не отнял у нее сына. "Я не думаю о нем. Его нет." - говорит она Вронскому. Но уже на следующий день "Анна, думавшая, что так хорошо знает своего мужа, была поражена его видом". Его "решимость и твердость, каких жена никогда не видела в нем", привели к тому, что она "в первый раз на мгновение почувствовала за него, перенеслась в него, и ей жалко стало его". В первый раз она увидела в нем живого человека.

Анна постоянно говорит Вронскому, что без его любви для нее нет жизни: "для меня одно и одно - это твоя любовь. Если она моя, то я чувствую себя так высоко, так твердо, что ничто не может для меня быть унизительным". Она требует, чтобы Вронский любил ее так безумно, как в начале их романа. Ей как воздух нужна такая близость, такое слияние душ, какое бывает только на вершине страсти, когда всепоглощающая любовь есть то единственное и самое главное, для чего живут двое любящих. Со временем на первое место встает нежность, построение дома, семьи, воспитание детей, забота о здоровье, душевном и физическом комфорте партнера, искусство жизни в паре. Все это для Анны было за чертой, ей не случилось жить в семье родителей, не пришлось прочувствовать на себе, как протекает счастливая супружеская жизнь и научиться тому, как сделать другого человека счастливым.

Анна нарисовала себе заведомо недостижимую перспективу в жизни, а, если ее невозможно достичь, то лучше не жить. "Я люблю, кажется, равно, но обоих больше себя, два существа - Сережу и Алексея". "Я не могу их соединить, а это одно мне нужно", а если нельзя, "то как-нибудь все кончится". Правильнее было бы сказать, что если Сережа и Алексей не могут принадлежать Анне целиком, если их надо с кем-то делить, то в таком случае они ей и вовсе не нужны. Если ребенку запрещено играть любимой игрушкой, то от бессилия удовлетворить свой каприз он может захотеть "наказать" недоступный предмет. Пусть игрушка в таком случае совсем испортится и станет никому не нужной. Пусть она совсем пропадет.

Анна несколько обособлена от общества, она не такая, как другие, и сама недоумевает: "почему для других, для Бетси, например, она знала ее скрытую для света связь с Тушкевичем), это все было легко, а для нее так мучительно?" В начале книги у нее безукоризненная репутация, она умна и красива, "ее называют справедливою". В конце - она плохая, гадкая, преступная выброшенная из привычного круга, она изгой. В обоих вариантах она вне, неважно, хуже или лучше других. Анне трудно поставить себя на одну доску с кем-то, а потому она не слишком нуждается в чужих советах, для нее значима только ее точка зрения. Ей необходимо, чтобы ее услышали, приняли ее позицию, разделили ее подход. Она не столько ищет выход из тупика, сколько хочет, чтобы ее, как ребенка, пожалели, посочувствовали, успокоили, уверили в том, что она любима. Когда ей плохо, ей немедленно начинает казаться, что она постыла Вронскому, ей как воздух необходимы "те уверения в любви, которые ему (Вронскому) казались так пошлы, что ему совестно было выговаривать их, она впитывала в себя и понемногу успокаивалась". Для нее не быть любимой в том смысле, как она сама это понимает, а вернее сказать, ощущает, означает не жить.

Анна ведет себя подобно ребенку, который демонстрирует свое отношение к товарищу по играм тем, что соглашается или отказывается играть с ним, дает или отбирает назад свои игрушки. Маленький ребенок еще обособлен, ему хватает сил только на то, чтобы слышать одного себя. Взрослый с подобным мироощущением напоминает царственную особу, которая оказывает милости или лишает их, руководствуясь исключительно личным произволом. Точно так по-царски, ставя себя в центр и полагая, что мир вращается вокруг, рассуждает и Анна: "да, я не прощу его, если он не поймет всего значения этого", - думает она перед тем, как объявить Вронскому о своей беременности. "И предоставь все мне, и слушайся меня", - говорит она ему, когда он предлагает найти разумный выход из положения. Летом в Царском она обладала полной властью над Вронским, "лицо его выразило ту покорность и рабскую преданность, которая так подкупала ее".

Перед Вронским, самым близким, преданным и любящим человеком, Анна не способна открыться до конца. Поэтому он не может понять, почему, когда он заговаривал с ней о разводе с мужем, "настоящая Анна уходила куда-то и выступала другая, странная и чуждая ему женщина, которой он не любил и боялся и которая давала ему отпор". Анна не хочет поделиться сокровенными мыслями с Вронским, зато перед Долли, которая почти не скрывает зависти, Анна выворачивает душу наизнанку. Занятая собой, слыша только себя и поглощенная своей непрерывной внутренней борьбой, Анна не в состоянии вникнуть в подоплеку слов золовки, которая при каждой встрече с Анной взглядом и мыслями цепляется за все, что ей не нравится. А не нравится ей практически все. Долли завидует, осуждает, критикует и пытается возвыситься над Анной, а не помочь и поддержать ее.

В порыве откровенности Анна говорит Долли: "Я именно несчастна. Если кто несчастен, так это я". Жизнь Анны складывается так, что перед своим добровольным концом она остается совершенно одинокой, ей не с кем поделиться своими переживаниями, некому ее пожалеть, разделить и облегчить ее страдания. Одна только горничная Аннушка, с которой вместе они выросли, участливо и заботливо смотрит на Анну в последние часы ее жизни. "Явное сострадание было видно в этих маленьких добрых серых глазах". "Аннушка, милая, что мне делать? - рыдая проговорила Анна". "Что же так беспокоиться, Анна Аркадьевна! Ведь это бывает. Вы поезжайте, рассеетесь".

Вронский

"Отца своего Вронский почти не помнил и был воспитан в Пажеском корпусе". "Мать его была в молодости блестящая светская женщина, имевшая" много романов, "известных всему свету". Закончив обучение, он блестящим молодым офицером "сразу попал в колею богатых петербургских военных" с их роскошной и грубой жизнью. Вронский никогда не жил в собственной семье, но он имел громадную потребность в этом и обрел семью, став любимцем товарищей по полку. "В полку не только любили Вронского, но его уважали и гордились" "тем, что этот человек огромно богатый с прекрасным образованием" "ближе всего к сердцу принимал интересы полка и товарищества". Товарищи стали для Вронского ближе, чем родные, он улаживал их щекотливые дела, платил карточные долги. В его доме и в столице, и в лагерях всегда было полно людей. Он весело смеялся в ответ, когда товарищи по полку подшучивали над его рано появившейся лысиной. Этот добрый и благородный человек отдавал брату три четверти дохода со своей части их общего, неразделенного имения.

В отношениях старшего сына графини Вронской к младшему, а также в отношении к нему матери, присутствовал практичный и деловой подход. Графиня пристально наблюдала за жизнью и, главное, карьерой и репутацией Алексея и считала своим материнским долгом контролировать его и руководить им. Она полагала, что для пользы дела младшему сыну необходимо жениться и остепениться. Сын вел разгульный образ жизни, "все любовные интересы его были вне света", а "женитьба для него никогда не представлялась возможностью", чего он не скрывал.

Анна очень понравилась матери Вронского после того, как они, оказавшись попутчицами, проговорили всю ночь. Вполне естественно, что графиня подумала, что роман с такой обаятельной и безусловно порядочной женщиной мог бы увести сына прочь от женщин низкопробных. Когда до нее дошли слухи о связи Алексея с Анной, она вначале "была довольна" романом младшего сына, потому что "ничто, по ее понятиям, не давало последней отделки блестящему молодому человеку, как связь в высшем свете". Потом она узнала, что сын отказался "от важного для карьеры положения только с тем, чтобы оставаться в полку, где он мог видеться с Карениной". "Старший брат был также недоволен младшим". Он не разбирал, какая это страсть, порочная или нет, "но он знал, что это любовь, не нравящаяся тому, кому нужно нравиться". Мать поссорилась с Алексеем и наказала его, перестав давать те двадцать тысяч рублей в год, которыми всегда снабжала его ранее. Она уже очень давно не видела младшего сына и послала старшего урезонить его и потребовать приехать к ней в Москву.

Объяснение между братьями произошло на офицерских скачках перед самым началом того заезда, в котором участвовал Вронский, когда от него требовалось полнейшее спокойствие, уравновешенность и сосредоточение. "Скачки были несчастливы, и из семнадцати человек попадало и разбилось больше половины". "После того, как один из ездоков разбился замертво, шорох ужаса пронесся по всей публике". Тем не менее старший брат, зная, что самообладание -- это главный залог успеха, а может быть, даже и самой жизни, не нашел другого времени для выставления претензий. Вронский "как человек с очень добрым сердцем, сердился редко", но брат вывел его из себя. "Нахмуренное лицо Алексея Вронского побледнело, и выдающаяся нижняя челюсть его дрогнула, что с ним бывало редко". Брат знал, что в такие минуты Алексей был опасен. "Не расстраивайся перед ездой", - завершил разговор старший брат, но дело уже было сделано.

Старший брат, пьяница с красным носом, содержал танцовщицу, но был "вполне придворный человек", вместе с двором и высшим светом он наблюдал за скачками. Он был зол, скандальный роман брата не давал покоя и ему, и, главное, матери, оба чувствовали, что Алексей "мог наделать глупостей", что неизбежно скажется и на их жизни. К концу заезда Вронский вел скачки, ему оставалась уже самое последнее незначительное препятствие, когда он вдруг совершил непростительную для наездника такого уровня ошибку и неловким движением сломал лошади спину. Алексей был на волосок от блестящей победы, но что-то или кто-то ему помешал. Каким-то чудом трагедии не произошло, погибла лошадь, а не он.

В день скачек на Вронского дважды находило чувство беспричинного омерзения. Первый раз после прочтения письма матери и записки брата, в которых они выражали недовольство его связью с Анной. "И он испытал странное чувство, со времени его связи с Анной иногда находившее на него. Это было чувство омерзения к чему-то: к Алексею ли Александровичу, к себе ли, ко всему свету, - он не знал хорошенько". Второй раз, когда перед скачками он заехал к Анне, и она сообщила ему о беременности. "При этом известии он с удесятеренною силой почувствовал припадок этого странного находившего на него чувства омерзения к кому-то". Присутствие сына Анны "всегда и неизменно вызывало во Вронском то странное чувство беспричинного омерзения, которое он испытывал последнее время".

В дальнейшем с Вронским происходило нечто, что можно считать мерзким, например, участие в низкопробных и грязных развлечениях иностранного принца, которого Вронский сопровождал. Но это не вызвало омерзения.

Дети -- это будущее, а Вронский мог предощущать, что будущего ни у Анны, ни у него не было. Тем летом в Царском, когда проходили скачки, ей до физической, а ему до духовной смерти оставалось меньше двух лет. Судьбе было угодно сделать так, что дети оказались каким-то образом вовлеченными в столь недалекие трагические события. Рождение дочери едва не привело к кончине обоих ее родителей, Анна едва не умерла от родильной горячки, а Вронский - от огнестрельного ранения в грудь, которое сам себе причинил, когда понял, что Анна вдруг стала снова считать Каренина своим мужем. Сережа был камнем преткновения в их отношениях, из-за него Анна не могла позволить себе начать новую жизнь в браке с Вронским. "Бросив сына и убежав от него, я поступлю как самая гадкая женщина", - рассуждала она и наказывала, и изводила себя чувством вины перед сыном, вины, которую невозможно ничем искупить.

Прочтение писем матери и брата перед скачками также вызвало омерзение. Эти самые близкие Алексею люди поняли уже, что он их не станет слушать и скорее оставит службу и карьеру, что было самым значительным в жизни по их понятиям, чем Анну. Чувства сына, его любовь вообще ничего не значили для матери. В театре после того, как Анна была публично оскорблена, мать с сарказмом и издевкой говорит сыну: "Что же ты не идешь ухаживать за Карениной? Она производит сенсацию. Из-за нее забывают о Патти". Вместе со всем светом мать Вронского презирает Анну. Мать была свидетелем того, что разрыв с Анной равносилен для сына смерти, менее, чем за полгода до сцены в театре Алексей едва не убил себя, когда понял, что их отношениям с Анной пришел конец. Мать, как будто бы забыла об этом, вычеркнула это из памяти и железной не дрогнувшей рукой подталкивает сына к разрыву, а, значит, к погибели.

Толстой вкладывает в уста Каренина рассуждение о том, "что кроме благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его жизнью, и что эта сила не даст ему того смиренного спокойствия, которого он желал". Неотвратимость страшного будущего, мрачные предчувствия неизбежного фатального конца мог ощущать и Вронский. И эта предопределенность, и тщетность всех усилий повлиять на будущее, вмешаться и изменить его начинается в прошлом. Она вырастает из того бездушия, одержимости материальной стороной жизни, циничного расчета и душевной холодности, которыми в избытке обладала мать Вронского. И за которое ему пришлось сполна рассчитываться, будучи виноватым только в том, что он - ее сын и что он не такой, как она. Графиня Вронская жила, как и Анна, в плену установки: или все, или ничего, или сын оставит Анну и женится на княжне Сорокиной и продолжит блестящую карьеру, или мать не только не станет помогать ему, но и не успокоится, не оставит его со своими требованиями и поучениями. С таким постоянным негативным воздействием со стороны матери сыну нелегко быть счастливым, если это в принципе возможно.

Играя сердцами своих многочисленных поклонников, не любя никого из них, а любуясь только собой, своей красотой и гордясь способностью всегда контролировать свои чувства, графиня Вронская могла не заметить или равнодушно пройти мимо тех, кто полюбил ее всерьез. Она могла упиваться и искренней любовью поклонников, и тем, что обладала всей полнотой власти над ними. Это ее хладнокровие и цинизм не прошли даром. Ее младшему сыну выпала доля испытать страстную, неземную любовь, на которую сама его мать не была способна, но которую была способна внушать. Тогда несчастному сыну пришлось оказаться перед лицом вечной дилеммы - любовь или смерть, любовь или невыносимые муки. Перед той дилеммой, перед которой оказались когда-то поклонники его матери.

Константин Левин

В первых частях романа Константин Левин погружен в собственный внутренний мир, в котором он живет, расставив свои собственные акценты. Он считал себя некрасивым, ничем не выдающимся, он "бездарный малый, из которого ничего не вышло". Левин без памяти влюблен в княжну Кити Щербацкую, а также в ее теплый дом и душевное милое семейство. "В доме Щербацких он в первый раз увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью отца и матери". Левин считал, что Кити была совершенством, а он - простой человек, а потому он не достоит ее любви. В этом он лишний раз убедился, когда сделал предложение и получил отказ.

Левин бежит из Москвы в деревню, где не в первый уже раз находил спасение от всех невзгод. Большое хозяйство Левина и ежедневный, в том числе и тяжелый физический труд, работа руками на родной земле, целиком поглощают его. Работа до изнеможения, охота и природа оказалась для него лучшим лекарством. "Все вы Левины дикие" - сказал как-то раз Константину Стива. В начале романа Левину совсем не дается светское общение, в нем слишком силен деловой подход, а также нацеленность на что-то конкретное, осязаемое и понятное. Все, что напрямую лишено пользы или смысла представляется ему пустой тратой времени. От этого он чужой в обществе и комфортно чувствует себя только в деревенском уединении в окружении полей, мужиков, скотины, рядом с преданной собакой и старой экономкой Агафьей Михайловной.

Через год после рокового отказа случилось чудо, Кити приняла его предложение. Левин был вне себя от счастья, но он по-прежнему считал себя недостойным чистой Кити и решил покаяться перед ней. Он был другом первой молодости Стивы и разделял его удовольствия холостой жизни, в чем впоследствии раскаивался. Ему было настолько стыдно за это перед юной невинной Кити, что уже будучи ее женихом, он передал ей свой дневник, "в котором было написано то, что мучило его", а именно "две вещи: его не невинность и неверие". Следующим вечером "он вошел в ее комнату и увидел заплаканное, несчастное от непоправимого, им произведенного горя, жалкое и милое лицо", "он ужаснулся тому, что он сделал". "Вы не простите меня" - прошептал он. "Нет, я простила, но это ужасно!" - ответила она. "Она простила его, но с тех пор он еще более считал себя недостойным ее, еще ниже нравственно склонялся перед нею и выше ценил свое незаслуженное счастье". И тем сильнее и с еще большей готовностью он покорялся Кити и ее многочисленной родне. Большой старинный дом его после свадьбы был полон родными Кити и, "хотя он всех их любил, ему немного жалко было своего левинского мира и порядка, который был заглушаем этим наплывом "щербацкого элемента", как он говорил себе.

Главой в семье Щербацких была княгиня и ее дочери Долли и Кити невольно перенесли этот дух первенства в собственные семьи. Несмотря на то, что Долли страдает от неверности мужа, на публике она говорит с ним с насмешливой улыбкой, а он привычно отвечает ей: "за что же ты так презираешь нас с Матвеем (камердинером)?". Семейными делами Долли всегда управляла единолично, а к концу романа она уже начинает контролировать и финансы семьи.

Левин был старше Кити не менее, чем на четырнадцать лет, но она руководит им и в быту, и в свете, а он с радостной покорностью подчинялся. Живя в Москве перед родами Кити, супруги обсуждают за завтраком весь распорядок дня мужа. Кити интересуется, где он проведет утро, где будет обедать. Кити указывает, кому надо нанести визит и что надо для этого визита надеть, настаивает на том, чтобы муж поехал на концерт. Вечером он дает жене полный отчет во всем, что с ним произошло. Он не ропщет в ответ на мелочную опеку юной жены, он счастлив, что кому-то интересно, что для кого-то важно, что он делает. Он наслаждается воплощенной мечтой о том, что взамен покойной матери нашел женщину, которой принадлежит без остатка как может только принадлежать матери сын. Память о матери навсегда оставалась для него священной. "Княгиню Левин никогда не называл maman, как это делают зятья, и это было неприятно княгине. Но Левин, несмотря на то, что он очень любил и уважал княгиню, не мог, не оскверняя чувства к своей умершей матери, называть ее так".

Кити приручила дикаря Левина. Он научается просто жить, как все люди его круга, ничего не делать, получать удовольствия от общения и пустого времяпрепровождения в гостях, в клубе, за светской беседой. Он научился расслабляться, плыть по течению жизни и без протеста и самоутверждения отдаваться обстоятельствам. Левин не забыл, как ему было плохо до брака, как его одолевали сомнения во всем. Он понимает, что без Кити опять окажется в пучине внутренних противоречий, поэтому он лучше будет потакать ей и слушаться ее, это не такая уж большая плата за душевный комфорт. Семья Щербацких, вожделенный идеал его юности стала для него родной, а Кити стала его опорой не хуже матери.

Левин окончил естественный факультет университета и был неверующим. Кити, эта по словам священника, наставлявшего Левина, "прекрасная девица", "была религиозна, никогда не сомневалась в истинах религии". Однако Кити не всегда и не со всех умеет прощать, а в этом она далека от требований религии. Она прощает Левина и не прощает и, более того, ненавидит Вронского, считая его своим обидчиком. Неверующий Левин искал и нашел путь к тому, чтобы наладить отношения с Вронским, из-за которого Кити когда-то отказала ему. Кити же лицемерит, когда считает себя верующей. На водах в Германии в разговоре с Варенькой Кити говорит о Вронском: "оскорбления нельзя забыть, нельзя забыть", "я ненавижу его; я не могу простить себе", простить "стыд, оскорбление". Во время визита Долли в имение Вронского Анна спрашивает Долли, не сердится ли на нее Кити. "Нет, - улыбаясь, сказала Дарья Александровна". "Но ты знаешь, это не прощается", - спокойно с чувством собственной правоты отвечает старшая сестра.

Если бы Кити стала графиней Вронской, у нее не получилось бы наставлять мужа и учить, куда ему ехать и что надеть. Она не смогла бы стать главой семьи, как ее мать. Не было бы счастья, так несчастье помогло, как говорит поговорка. Будь Кити умнее и добрее, она благодарила бы Анну за семейное счастье, а не злилась не нее, не называла бы ее "дурной женщиной", возвышаясь и гордясь своей нравственностью.

Завершение расследования

Закончить мне хотелось бы последним аккордом в расследовании того, что же и кто довел Анну до самоубийства, а Вронского до краха так блестяще начавшейся жизни. Для этого давайте вернемся к началу романа. Знакомство читателя с Анной происходит на вокзале в Москве, куда она приехала из Петербурга, чтобы спасти семью брата от распада. Прямо с поезда она приезжает в дом брата на Знаменку. Она настолько одержима желанием поскорее исполнить то, из-за чего она приехала из Петербурга, что, не обращая внимания на усталость после бессонной ночи в поезде, не пригубив даже кофе, немедленно начинает душеспасительный разговор с женой брата Долли, которая не может простить мужу роман с гувернанткой, а потому угрожает вместе с пятью детьми уйти к родителям. Шаг за шагом Анна на ощупь прокладывает путь к сердцу невестки, стараясь найти такие слова, которые снимут с нее груз отчаяния, мучительной ревности, неприязни к мужу, жгучей обиды и вернут ее к исполнению обязанностей матери, жены и хозяйки дома. Анна буквально заговаривает невестку, накачивает ее, приглушает ее обиду, убеждает простить мужа. Она говорит с таким напором и уверенностью, с таким душевным теплом, на которые мало кто бывает способен.

Она окутывает Долли потоком позитива, вытесняя из ее сердца безысходность и отчаяние. Долли жалуется на свою загубленную жизнь, она плачет, она не видит выхода, она в тупике. Анна приводит один аргумент за другим, после каждого следующего Долли испытывает минутное облегчение, но затем вновь продолжает жалеть себя и, кажется, что поток ее жалоб и претензий к мужу неиссякаем. И вот кульминация, последний решающий вопрос Долли: "Да, но ты простила бы?". "Не знаю. Я не могу судить ...". Такой была первая ответная реакция Анны. Но она чувствует, что не такого ответа ждет от нее невестка. Анна на миг задумывается и произносит такие слова, которые доходят до сердца Долли и с которыми она наконец-то мгновенно соглашается. "Я не была бы такою же, да, но простила бы, и так простила бы, как будто этого не было, совсем не было", - с твердой убежденностью в голосе заявляет Анна. Долли будто бы только и ждала этих слов, она быстро прерывает Анну: "ну, разумеется, иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем". Этими словами хозяйка ставит точку в долгом разговоре и наконец-то предоставляет гостье возможность отдохнуть с дороги и провожает в отведенную ей комнату. "Мне легче, мне гораздо легче стало", - говорит она, обнимая Анну.

Тяжкий груз сброшен с плеч Долли, ей стало легче. Груз этот не мог куда-то деться, раствориться в воздухе, улететь в окно. Тот негатив, который угнетал Долли, нашел теперь прибежище в сердце Анны. Совсем скоро Анна начнет убиваться от ревности, выискивая и придумывая основания для нелепых подозрений. Она начнет находить их в совершенно невинных словах и даже взглядах Вронского, она, помимо воли и желания, примется неуклонно и методично разрушать свою и его жизнь.

Сестры Щербацкие, Долли Кити запускают процесс распада личности Анны, играя в нем роль катализатора. Каждая из сестер поменялась с Анной, отдала ей свой негатив, свой минус, получив взамен позитив, плюс. Долли перестала, а Анна начала страдать от ревности, Кити перестала страдать от несчастной любви к Вронскому, а Анна - начала. Об этом энергообмене Долли напрямую говорит сестре и матери. "Как счастливо вышло тогда для Кити, что приехала Анна, - сказала Долли, - и как несчастливо для нее". "Тогда Анна была так счастлива, а Кити считала себя несчастливой".

Местом, где происходят важнейшие события из московской жизни Анны, является дом Облонских. Туда приводят Анну ее первые шаги в Москве, оттуда она уходит на погибель. Она приходит туда, чтобы спасти, а уходит, чтобы умереть. В начале романа перед читателем последовательно проходят вокзал, раздавленный поездом человек, дом Облонских, где Анна встречается с Долли, разделяет ее беду и выводит ее из кризиса. Вскоре приезжает Кити, которая очарована Анной и буквально влюбляется в нее. Перед концом жизни Анна и сестры меняются местами. Как и тогда, Анна приезжает в дом Облонских к Долли, но теперь уже с совершенно другим намерением, теперь уже она хочет поделиться с невесткой своим горем. Но Долли не собирается спасать Анну и выслушивать ее исповедь, хотя и видит, что с ней явно происходит что-то неладное. Как и при первом посещении Анной дома Облонских, Кити и на этот раз была в гостях у сестры, но она уже больше не восторгается Анной, она не скрывает своей неприязни к этой "дурной женщине". Почти сразу после визита в дом брата Анна едет на вокзал и вскоре бросается под колеса. Обстоятельства второго визита Анны в дом Облонских, выглядят как обстоятельства первого визита туда, но только будучи как бы отраженными от невидимого зеркала

Конечно же, последнюю реплику о способности прощать, произнесенную Анной в том первом разговоре с Долли, можно рассматривать всего лишь как последнюю каплю, переполнившую чашу аргументов в пользу сохранения брака Облонских. Однако именно убежденность Анны в том, что сама она простила бы измену, знаменует собой поворотный момент.

В этом долгом диалоге не только Анна нащупывала ключ к душе Долли, но и Долли тоже находилась в поиске той отмычки, которая открыла бы ей дверцу к богатому внутреннему миру золовки. Она ищет, как вынудить Анну выйти за те границы, которые обеспечены ее личной энергией, подкреплены ее личным жизненным опытом. Она ловит Анну на том, что во имя такой благородной цели, как спасение семьи брата, она просто обязана пойти на необдуманные слова и на сделку с собой, проявить широту души и доброту. Долли вынуждает Анну исподволь и незаметно взвалить на себя неподъёмный груз, который в конце концов сломал ее.

Гордячка Анна прощать, отпускать от себя обиды и навсегда забывать их, снисходить до других, спокойно обращаться с просьбой, не испытывая при этом унижения, не умела. Ее высказывание о том, что она в состоянии простить так, как будто ничего и не было, шло в разрез с ее жизнью, оно не было подкреплено личным примером. Уходить в тень и смиряться, спокойно принимать удары судьбы и не роптать, не протестовать и не противостоять, терпеливо ждать и отдаваться на волю свыше Анна так и не научилась. Она умела пребывать в одном из двух состояний: или доминировать, быть красивей, счастливей, и вообще выше других, а также жить на пределе, на перекале, спасать, любить сверх меры, или жить с чувством вины, ощущать себя рабой, зависимой, ненужной, плохой, дурной, развратной, преступной женщиной. В первом состоянии она плыла, скользила на гребне, почти не расходуясь, а во втором - лишалась последних сил. Простое обыденное человеческое общение на равных, когда прав бывает то один, то другой, когда истина кроется во взаимном согласии и принятии партнера, когда это принятие порой становится дороже истины, было ей недоступно.

В разговоре с невесткой Анна, взяв на себя больше, чем смогла бы нести, бросила вызов судьбе, за что и поплатилась. Долли переиграла ее, она превзошла ее в том, что научилась принимать, понимать, смиряться, терпеть, не роптать, жить в постоянных мелких долгах, находить радости там, где их, казалось бы, просто не было, жить сегодняшним днем, изменять жизнь трудом. Она редко позволяла себе задумываться о том, как обеспечить достойное будущее детей, которых родной отец лишил состояния. Она научилась уповать.

Сказанное об энергообмене между Долли и Кити с одной стороны и Анной с другой легко понять, если провести параллель между деньгами и личной энергией. Совершенно очевидно, что дать кому-то взаймы, оплатить чьи-то траты и при этом выйти за рамки личного бюджета, никак не получится. Не стоит также отдавать другому до конца все, чем располагаешь, необходимо что-то оставить себе, чтобы в дальнейшем не бедствовать. Если же все-таки случился просчет, если после такой неоправданной щедрости средств у заимодавца уже не осталось, то придется где-то их найти. Например, взять кредит или самому стать должником. Именно так происходит с Анной, когда, отдав Облонским больше, чем располагала сама, Анна начинает жить в энергетической яме. С каждой следующей встречей с ней мы видим, что без постоянной энергетической подпитки жить ей становится все труднее и невыносимее.

Из дома Облонских на Знаменке Анна отправилась на станцию Обираловка, где было имение графини Вронской. Анна разрушила все честолюбивые планы графини: женить сына на княжне Сорокиной, вернуть его на службу, чтобы мать могла снова гордиться им и с восторгом рассказывать о его благородстве и успехах, как она привыкла это делать до того, как он связал свою жизнь с Анной. И не одна только Анна помнила "о раздавленном человеке в день ее первой встречи с Вронским". Графиня тоже помнила и со свойственной ей властностью и упорством в достижении поставленной цели могла искать надежные пути освобождения сына от безумной любви. Все попытки матери образумить сына не привели к успеху. Единственное, что ей оставалось, это та свобода, которую сын получил бы в случае ухода Анны из жизни.

Ко дню смерти Анна утратила способность самостоятельно думать, лишилась собственной воли. Она стала как то пустое место, которым является зеркало, которое становится видимым, проявленным только благодаря тому, что отражается в нем и в котором запечатлено только то, что его окружает. Анна находилась в фокусе, под тройным прицелом Долли, Кити и матери Вронского. У каждой были свои претензии к ней, но каждая считала, что имеет право не прощать, завидовать, осуждать, презирать и ненавидеть. Сестры Щербацкие подтолкнули Анну, и она покатилась к дому матери Вронского, вблизи которого и обрела конец всем земным мукам.

Седакова Лариса Ильинична Анна Каренина. Роман о несчастьях и счастье сирот

Седакова Лариса Ильинична
Анна Каренина. Роман о несчастьях и счастье сирот