Lib.ru : Седакова Лариса Ильинична. Невозможное счастье Марьи Болконской

Отец и дочь

Княжна Марья, единственная дочь князя Николая Андреевича Болконского, большую часть жизни прожила в родовом имении Лысые Горы. До 1812 года она жила там с отцом, а затем, став графиней Ростовой, уже с мужем и детьми. Генерал-аншеф князь Николай Андреевич Болконский, по прозванию в обществе "прусский король", был человеком властным и не терпящим ни малейшего противоречия, а также отступления от раз и навсегда лично им заведенного порядка жизни, неизменного как для него самого, так и для дочери. В его громадном доме, похожем скорее на дворец, все помещения были большими, потолки и двери - очень высокими, хозяин дома и его обслуга были одеты по моде прошлого, восемнадцатого века и ходили в пудреных париках. Личным покоем князя, откуда он в определенные часы появлялся и где проводил большую часть дня и спал, был "огромный кабинет", в котором он принимал посетителей и куда каждое утро "в урочный час входила для утреннего приветствия" его дочь. После чего начинался ежедневый урок математики, которую отец преподавал дочери сам; ежедневно княжна была обязана делать "обычную прогулку по улицам деревни"; точно в двенадцать часов ей предписывалось садиться за клавикорды, "между двенадцатью и двумя часами, сообразно с заведенным порядком дня, князь отдыхал, а княжна играла на клавикордах"; точно в два часа минута в минуту начинался обед в "столовой, громадно-высокой, как и все комнаты дома". Исключений из распорядка ни при каких обстоятельствах не делалось, и только французское нашествие и грозящая угроза занятия неприятелем Лысых Гор смогли изменить миропорядок, установленный в имении старого князя.

Ожидая, наравне с другими посетителями, перед дверью, когда ей можно будет войти к отцу в кабинет,"каждый день она молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно", "со страхом крестилась и читала внутренно молитву". "Робко взглядывая и робко улыбаясь", она "чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца" "и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета";"видно было", что она "так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца", относящиеся к уроку геометрии. От страха ее болезненное лицо делалось еще более некрасивым, княжна "покраснела пятнами", "красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках".

В отличие от брата, князя Андрея Болконского княжна Марья привлекательной внешностью не отличалась. "Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо". "Она вошла своей тяжелой походкой, ступая на пятки", она смотрела "с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым". "Дурна, неловка", такой виделась она отцу. Она не имела привычки к светскому общению и была скованной, она "старалась и не умела быть любезной". Единственную прелесть ее внешности составляли глаза, которые одухотворяли ее лицо и заставляли забыть некрасивость его черт. Когда она смотрела на того, кого любила, то преображалось не только ее лицо, преображалось все вокруг. "Взгляд ее сквозь слезы любовный, теплый и кроткий взгляд ее прекрасных в ту минуту, больших лучистых глаз остановился на князе Андрее". "Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали все болезненное, худое лицо и делали его прекрасным". В ее взгляде "кротком, спокойном и проницательном" можно было "почерпать новые нравственные силы". "Глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто бы лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши", что "глаза делались привлекательнее красоты". Сама княжна никогда не видела ни того теплого света, который излучали ее глаза, ни той одухотворенности, которую они сообщали ее лицу. Вся сила и прелесть ее взгляда была направлена исключительно на того, кого она любила и на кого обращала свой любящий взгляд. Когда княжна смотрелась в зеркало, прелесть ее взгляда никогда не отражалась в нем. Она видела только скупые черты некрасивого лица с его обыденным пресным выражением, а увидев, внутренне съеживалась.

Со стороны могло показаться, что жизнь в постоянном страхе, в подавлении личной воли и желаний, жизнь в вечном подчинении, жизнь без ласки, нежности и, самое главное, без будущего вызывала в княжне чувство неудовлетворенности, подавленности и тоски. Ее брат князь Андрей, приехав на пару дней в имение отца и, примеряя на себя жизнь в отцовском доме, задал ей прямой вопрос: "Тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца?", "он всегда был крут, а теперь тяжел становится"."Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса: Мне?.. Мне?! Мне тяжело?! - сказала она". "Разве можно судить об отце?" "И я так довольна и счастлива с ним! Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я".

Казалось бы, что у княжны был выбор: или бороться, противостоять, доказывать, отстаивать, или принять, согласиться с тем положением вещей, которое она не в состоянии была изменить. Только выбора у нее не было, при малейшем неповиновении на нее обрушивался такой жуткий гнев отца, под натиском которого выжить было просто невозможно. На характер ее отношения к отцу сильно повлияло и, можно даже сказать, идейно его обосновало христианство. "Почитай отца твоего и мать", - эту заповедь княжна не могла нарушить, но не только мать, но даже и саму память о матери она почитать не могла, потому что, хотя княжна и помнила мать, все, что связано с ней было предано остракизму и полнейшему забвению ее отцом, а княжна преклонялась и благоговела перед всем, что он делал.

Мать княжны упоминается в романе только косвенно. "Покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой". Никакого другого упоминания о покойной княгине на страницах романа нет, нет ни надгробия на ее могиле, ни портрета, ни даже имени. Можно предположить, что запрет на любую память о матери своих детей князь наложил вследствие того, что княгиня не выдержала его крутого нрава и командного стиля общения с близкими, а также требования сопровождать мужа в военных походах и жить там в условиях походной жизни. С какими бытовыми проблемами пришлось там столкнуться непривычной к подобному образу жизни княгине, можно только догадываться, доподлинно известно только то, что доктора акушера для помощи первородящей там не нашлось. У покойницы была и здравствовала родная сестра Анна Игнатьевна Мальвинцева, "богатая бездетная вдова, жившая всегда в Воронеже". Это в ее доме остановилась племянница княжна Марья после того, как спасаясь от нашествия французов, уехала сначала из Лысых Гор, а потом и из Москвы. Эта "важная старуха" "видимо, не любила" князя Николая, князь Андрей "тоже, видимо, не пользовался ее милостями". Отец и сын были и внешне, и внутренне очень похожи. Оба были небольшого роста, изящные с маленькими руками, оба любили порядок, уверенно вели себя в свете и в Бога не особенно верили. Воронежская свояченица князя Мальвинцева была высокого роста, обходительностью не отличалась. На приеме у губернатора "она строго и важно прищурилась" и "продолжала бранить генерала, выигравшего у нее" в карты. Княжна Марья с ее тяжелой походкой и неуклюжестью, как и тетка, не блиставшая учтивостью, уродилась скорее в мать, чем в отца. По самолюбию родства Мальвинцева занимала в конфликте между супругами сторону сестры, которая после ухода от мужа, вероятнее всего, нашла приют в ее доме, где преждевременно скончалась в разлуке с детьми и где и была, скорее всего, похоронена.

Эта версия, лежащая между строк романа, имеет историческую подоплеку. Великий Суворов отправил неверную жену к брату, а воспитание дочери, которую нежно называл Суворочкой, не доверил распутной матери, оставил дочь при себе, руководил ее образованием, жизнью в свете и очень любил. Князь Николай Болконский по комплекции напоминает Суворова, оба были сухощавы и невысокого роста. Супруга Суворова была крупнее и дороднее мужа. Великий полководец потерпел самое позорное поражение не на фронте, а в личной жизни.

Самопожертвование

Религия, которая стала опорой для княжны в ее отношениях с отцом, предписывала ей прощать, а не мстить и не стремиться лично наказать обидчика, религия предписывала не отвечать на зло злом. "Горе послано им (Богом), а не людьми. Люди - его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто-нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь это счастье прощать". Так говорила княжна Марья брату, и в соответствии со своими убеждениями она вела себя с отцом так, чтобы быть прозрачной, недосягаемой для злобы, пропускать потоки негатива через себя и тем самым не становиться мишенью. Если ответить злом на зло, то зло усилится и его станет больше, если же погасить волну зла, если она не вызовет никаких ответных вибраций в человеке, то зла станет меньше. Рассуждая так, княжна умаляла собственную личность, она ставила себя несравненно ниже отца, добровольно беря на себя роль жертвы.

Ее отец по большей части пребывал в раздраженном состоянии духа, он не мог самостоятельно справляться со злобой и недовольством по отношению ко всем и ко всему. Он не мог взять на себя даже малейшей ответственности за свой неукротимый гнев, он считал себя непогрешимым, он был уверен, что виноваты в его плохом расположении духа все вокруг, а в первую очередь его дочь, которая была беззащитна перед ним, рядом с которой "он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно". Княжна взваливала проблемы отца на собственные плечи, молилась за него и его здоровье, она отмаливала его грехи и гасила его злобу, поэтому он просто не мог без дочери жить. "Жизнь без княжны Марьи князю Николаю Андреевичу, несмотря на то, что он, казалось, мало дорожил ею, была немыслима". Без нее он захлебнулся бы в потоках собственной нетерпимости к людям. С возрастом он почти постоянно был не в духе, старческая немощь, провалы в памяти, несостоятельность и неадекватность усиливались в князе тем, что деятельность и ум, которые он считал и главными добродетелями, и своими главными достижениями, в старости начали отказывать ему. Чтобы пребывать в равновесии с жизнью, так и признав за собой никаких ошибок, ничем не поступившись и живя исключительно по своим неизменным на протяжении десятилетий правилам, ему приходилось все сильнее и чаще кричать на дочь, изливать на нее потоки своего неистового гнева, чтобы освободиться от него.

Княжна Марья в соответствии со своим христианским мировоззрением делала вид, что ни вечного недовольства, ни вспышек неконтролируемой злобы отца просто не существует. Она внушила самой себе и говорила всем, что он добр и великодушен, она создавала и поддерживала за счет личной энергии и веры желанный образ такого любящего отца, которого желала бы иметь и который мало совпадал с реальностью. Тем самым она освобождала отца от ответственности за его нетерпимость к людями, жертвуя собой, своим личным счастьем во имя облегчения его существования и спасения его души. Последние годы жизни князя были наполнены мучением от слабеющего разума, от потери сил, от болезней и причиняемых ими страданий; от того, что он устал от жизни и ничто не доставляло ему удовлетворения и спокойствия. Злоба князя к дочери проистекала еще и от того, что, беря на себя его проблемы, любя его, она препятствовала естественному течению жизни и продлевала его дни, наполненные как телесными, так и духовными муками.

Самовластие и дух личного превосходства князя не оставляли ни малейшей свободы для обитателей дома. Князь гордился тем, что сумел и в имении, и в своем громадном московском доме жить так, как будто время было не властно ни над ним, ни над укладом его жизни. Все застыло в строгом и неизменном постоянстве, жизнь проявлялась только в ежедневных повторах раз и навсегда установленных ритуалов. Снаружи происходили перемены и события отмеряли течение времени, там время шло, как ему и положено, но внутри время остановилось, замерло. Князь полагал, что неизменность порядка жизни остановит его угасание и продлит его дни. С ним рядом время затормозило свой ход и для дочери, которая была старше брата и по самым скромным подсчетам ей в начале романа было никак не меньше двадцати восьми лет, а к его окончанию, когда она ждала четвертого ребенка - сорока трех. Но она, хотя и была болезненной, не испытывала проблем с деторождением. Первые ее роды пришлись на 1815 год, когда ей было уже не менее тридцати восьми.

Время как бы замерло и для маленькой княгини, невестки князя. За время ее жизни в Лысых Горах ее беременность все никак не заканчивалась родами. В июле 1805 года она уже не выезжала в свет "по причине своей беременности", через два месяца в сентябре в Лысых Горах свекор оглядел "ее округленную талию", которая увеличилась в соответствии со сроком, составлявшем никак не менее пяти-шести месяцев. Но затем княгиня подчинилась царившему в доме застою, ее беременность затянулась, а роды пришлись только на 20 марта 1806 года. Не старела и m-lle Bourienne, годы шли, а она все также оставалась "хорошенькой француженкой".

Новое горе

Лысые Горы, любимое детище князя Николая не случайно было названо так. Лысая гора, гора с как бы срезанной плоской вершиной, на которой ничего не вырастало, подобно тому, как не растут волосы на лысой макушке, издревле считалась в народе местом обитания нечистой силы. Про приверженность к нечистой силе самого князя нам ничего не известно, но бессменный управляющий его имений Яков Алпатыч считался в народе колдуном. "Его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и его способность видеть на три аршина под человеком, приписывается колдунам". Алпатыч во всем, где только можно было, подражал князю, он ходил "с палкой, так же, как князь", "бабы, бабы! - пыхтя, проговорил Алпатыч скороговоркой точно так, как говорил князь", он был отражением князя. Он точно также, как князь, умел внушить людям послушание. "Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина вижу", - такими словами угрожал он за непослушание стоящему перед ним навытяжку старосте. Как тень князя, он был всего лишь подобием, репликой своего господина, превосходящего своего раба во всем, а в таланте манипулирования сознанием людей в первую очередь. Можно с уверенностью сказать, что князь, который насквозь видел людей, в совершенстве владел даром внушения и управления чужой волей.

Отец сумел внушить дочери чувство вины перед собой, вины за все свои проблемы, за плохое самочувствие, за внутренний дискомфорт, за конфликт с сыном и за многое другое. Он кричал: "поссорила меня с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?". Он с таким натиском, напором и злобой кричал на нее, все сильнее подавляя ее личность, что она и сама поверила в то, что все беды ее отца это дело ее рук. "Как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что...ничего (продолжала она дрожащим голосом) не можешь для него сделать, кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить". Такими словами княжна исповедовалась перед Пьером в 1811 году в Москве, куда князь с семьей переехал на зиму."Горя много прибавилось нового за это время" жизни в городе, где княжна была лишена "бесед с божьими людьми и уединения, которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя" "и ее уже не приглашали на обеды и вечера". Богомольные странники, приют которым она давала в своих личных покоях в деревне, вопреки запрету отца, было "единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их", - говорил про странных посетителей княжны князь Андрей. В деревне княжну согревала мечта о том, что она в любой момент может стать свободной и уйти странствовать по свету с богомольцами, "она была несколько раз готова бросить все и бежать из дому". "Княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто, подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, наступило ли уже время для приведения в порядок ее намерения". Пусть мечта эта была несбыточной, но она была хоть какой-то перспективой, каким-то выходом. В Москве этого утешения у нее не было, перед ней были только стены дома ее старого и дряхлого, но все еще властного и непримиримого отца, чей неукротимый дух царил над всеми обитателями дома.

Без очищения души на природе и в обществе смиренных богомольцев, без придуманной ею несбыточной мечты - самой отправиться вслед за странниками и бросить навсегда отца -запертая в стенах "старого мрачного дома на Воздвиженке", княжна перестала справляться со злобой отца, ей стало недоставать на это сил. В ней самой неосознанно, помимо ее воли, стали возникать неконтролируемые приступы злобы. Она, сама не зная, как это получалось, начинала вдруг злиться и повышать голос, как отец. К чувству вины перед отцом добавилось еще и чувство вины перед племянником. Давая ему уроки, подобно тому, как когда-то отец давал уроки ей, она открывала в себе характер отца и ничего не могла с этим поделать. "Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику", "она с ужасом узнавала в себе раздражительность своего отца" и видела, что одного хорошего намерения и любви к мальчику было недостаточно для того, чтобы не испытывать нетерпимости и даже озлобления против него, для того, чтобы не вызывать в ребенке ответного чувства страха перед собой. "При малейшем невнимании со стороны мальчика", "уже боявшегося, что вот-вот тетя рассердится", она "вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала за ручку и ставила в угол", а потом плакала "над своею злой, дурной натурой".

"Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости". "Этот любящий мучитель, - самый жестокий оттого, что он любил и за то мучил себя и ее, - умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата", что "она нарочно мучает и раздражает его".

"Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику", - так рассуждал о положении сестры брат князь Андрей. "Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреевич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами" и давно оставила мысли о замужестве, хотя молодые люди иногда все еще посещали их дом в Москве.

"В последнее время в нем (в князе) появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью, - это было его большее сближение с m-lle Bourienne". Пришедшая ему "мысль-шутка, что ежели Андрей женится, то и он сам женится" на француженке, понравилась ему. Князь, "чтобы ее (дочь) оскорбить, выказывал особенную ласку к m-lle Bourienne". Однажды он поцеловал у нее руку и, "притянув ее к себе, обнял, лаская". Княжна выбежала из комнаты и когда француженка с веселым щебетаньем пришла к ней, как ни в чем не бывало, княжна, "сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса начала кричать на француженку". Отец не преминул в ответ на протест дочери нравственно унизить ее еще сильнее. Он стал кричать на нее перед лицом дворни и приживалки француженки, которую подобрал когда-то давно на улице Парижа. "Ежели ты позволишь себе" "забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! Чтоб я не видел тебя; проси у нее прощения! Княжна Марья просила прощения у Амалии Евгеньевны и у отца". "С таким озлоблением которое может быть только у человека, который любит, он, видимо, сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей: "И хоть бы какой-нибудь дурак взял ее замуж!". Отец выбирал самые больные, самые уязвимые места в душе дочери и бил туда, чтобы сразить ее наверняка. То он рассуждал о суеверии старых девок, то подсмеивался над тем, что княжна хочет из племянника сделать такую же старую девку, как и она сама."В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы".

Унаследованный характер

От натуры нелегко уйти, на это требуется слишком много душевных сил, но князь и не считал нужным изменять свою натуру, ему было проще взваливать груз нерешаемых собственных проблем, озлобления и нетерпимости на дочь. Дочь также жила в тисках родовой натуры и с возрастом начинала походить на отца. Он не желал отпустить от себя дочь, а княжна в полном согласии с отцом, не желала отдавать любимого брата Андрея Наташе Ростовой. Марья Дмитриевна Ахросимова, крестная мать своей любимицы Наташи говорила ей про княжну, что она "мухи не обидит". Сама княжна сказала Наташе, "что я рада тому, что мой брат нашел свое счастье", но, произнеся эти правильные слова, вдруг "она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду". Княжна кривила душой, выдавая желаемое за действительное, когда она писала Наташе, что ее отец "больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту которая сделает счастье его сына". "Недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке" проявилось и в том, "что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея". В ответ на ее вопрос, что он думает о Ростовой, Пьер сказал то, "что скорее чувствовал, чем думал", что Наташа обворожительна и больше ничего. "Да, я этого ожидала и боялась" и "княжна Марья опять неодобрительно покачала головой". Княжна была дурна, неуклюжа, не обходительна, с болезненным лицом, а Наташа обворожительна, грациозна и сияла свежестью, этого было достаточно, чтобы княжна заочно невзлюбила Наташу. И снова, как и при обучении племянника, княжна старалась, но не могла проявлять внимание и доброту, которые предписывала ей религия. Она, как и отец, ощущала личное превосходство над Наташей, но отец знал, отчего он не одобряет выбор сына: Наташа была нищая, а отец ее не умен и не имел положения в свете. Княжна же не могла себе признаться в том, что причина ее неприязни к Наташе в том, что она завидует ее красоте и тому, что она любима, что она находится в центре всеобщего внимания, а княжну никто не любит и она живет в изоляции от людей и вынуждена довольствоваться обществом m-lle Bourienne, которое навязал ей отец.

"Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого". Точно так, случись брак между Наташей и князем Андреем, он стал бы мучить и свою невестку. Княжна слишком хорошо знала это, она прочувствовала и до тонкостей изучила нрав своего мучителя, но ей в ее мировоззрении надо было, чтобы ее отец бы добрым и великодушным."Ах, он так добр! - сказала княжна" брату. Княжне нужно было, чтобы все люди и даже француженка, не один раз предававшая ее, были добры, и чтобы она сама была добра по отношению ко всем. Но по отношению к Наташе она зимой 1811 года так и не смогла быть даже просто по христиански доброй, "в ней была радость к тому, что свадьба брата расстроилась". Глядя на семью Болконских, "Пьер понял, какое презрение и злобу они имели все против Ростовых".

Мучитель и жертва

Князь мучил дочь, хотя в глубине души и любил ее. Он был в буквальном смысле помешан на порядке, на правильном идеальном мироустройстве, частью которого был сам, но которое было абсолютно чуждо дочери. Она с ее неряшливостью, эмоциональностью и мечтательностью не вписывалась в его заорганизованную жизнь, в которой правили разум и постоянная занятость. Не принимая другой жизни и отторгая ее, как вредоносную, князь всеми силами пытался вытравить из дочери инакомыслие. Князь, нашел защиту от превратностей, создав правильный, идеальный образ жизни, он был горд тем, что благодаря этому, сумел сохранить здоровье, долголетие и добиться послушания и благоговения людей. Желая уберечь дочь от неприятностей, он хотел привить и ей для ее же счастья точно такой же стиль поведения. Он хотел поставить ее на тот жизненный путь, который был проложен им самим и который был безопасным и твердым, надежным и правильным. Так курица наседка, которой подложили утиное яйцо, всеми силами будет не пускать вылупившегося из него утенка в воду, чтобы он не утонул.

Князь не смог ужиться с женой, он был сильно задет за живое распадом брака, тем, что он, боевой генерал, потерпел поражение от женщины. Он был оскорблен тем, что в его идеальном правильном мире оказалась, помимо его воли, такая брешь, такая неуправляемая и неподвластная ему ситуация. Он так никогда и не смог с этим смириться и вытравил любую память о жене. Семья жила так, как будто бы княгини на свете просто не было. Дочери, чтобы не повторить его путь, чтобы не страдать, как он, чтобы не иметь проблем в браке, просто не надо было создавать семью. Наследник рода, его внук, названный в честь деда маленький князь Николай продолжит фамилию, а дочь станет ему вместо матери. Князь пытался вытравить из дочери любые проявления женственности, она не была обучена любезности, умению вести светский разговор, приемам дамы высшего общества, к которому по рождению принадлежала. Никто не учил ее, как одеваться и причесываться к лицу, никто не считал, что это может понадобиться княжне Марье. "А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу", - так говорил князь дочери и, чтобы она стала умной, учил ее математике.

Покойная княгиня не выдержала крутого нрава мужа и жизни по часам и сбежала, вместо нее и за нее должна была по полной пострадать ее дочь. Дочь обязана была сделать то, чего не смогла мать: терпеть и смиряться, благоговеть и обожать, не осуждать, не злится, не стремиться избавиться, а всем сердцем любить своего мучителя. "Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни", так говорила о жизни в доме отца его дочь. Фактически князь мстил покойной жене за свое поражение в семейной жизни тем, что без конца наказывал, мучил и изводил ее дочь.

Мечты начинают сбываться

"У княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни".Ей хотелось "оставить семью, родину, все заботы о мирских благах", чтобы "ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям и молясь за них"."Чем больше жила княжна Марья", "тем более ее удивляла близорукость людей, ищущих здесь, на земле наслаждений и счастья". "Христианская любовь к ближнему, любовь к врагам достойнее, отраднее и лучше, чем те чувства, которые могут внушить прекрасные глаза молодого человека молодой девушке". Так думала она про себя, но нельзя сказать, чтобы никакие иные образы будущего, кроме облика бесприютной странницы, не посещали княжну. Ее посещали мысли о браке, о любящем мужчине и о ребенке у собственной груди, но она считала эти мысли искушением дьявола. "В помышлениях о браке княжне Марье мечталось и семейное счастие, и дети, но главною, сильнейшею и затаенною ее мечтой была любовь земная". "Боже мой, - говорила она, - как мне подавить в сердце своем эти мысли дьявола". Она преклонила перед образами колени в своей молельной комнате, и получила ответ на мучавший ее вопрос. Кто-то услышал ее, кто-то укрепил ее и разрешил ее сомнения."Бог уже отвечал ей в ее собственном сердце: "Не желай ничего для себя; не ищи, не волнуйся, не завидуй", "но живи так, чтобы быть готовой ко всему. Ежели богу угодно будет испытать тебя в обязанностях брака, будь готова исполнить его волю".

Годы шли, отец ее старел и дряхлел и частенько за столом "вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой трясущейся головой. Он стар и слаб, а я смею осуждать его! - думала она с отвращением к себе в такие минуты". "Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющая девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни". Нашествие Наполеона взорвало тихую размеренную жизнь в Лысых Горах. Имение находилось в трех верстах от большака, идущего от Смоленска к Москве и оно неминуемо было бы занято французами. Князь не смог пережить такого потрясения, с ним случился удар и "прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности". Пятнадцатого августа 1812 года после трех недель болезни и полной неподвижности он скончался в деревне Богучарово в сорока верстах от Лысых Гор. Во время болезни отца "страшно сказать, она часто следила за ним", "желая найти признаки приближения к концу". "Еще ужаснее для княжны Марьи, это было то, что со времени болезни отца (едва ли не раньше)" "в ней проснулись все заснувшие в ней, забытые личные желания и надежды. То, что годами не приходило ей в голову - мысли о свободной жизни без вечного страха отца, даже мысли о возможности любви и семейного счастья". "Она знала, что единственное орудие против этого была молитва", но "она не могла молиться". Эти пагубные мысли, которые она "с отвращением отгоняла", чередовались в ней с тем, что "никогда ей так жалко не было, так страшно не было потерять его".

Как это нередко бывает, перед самой кончиной, когда предел мучениям уже положен и ангелы смерти, завершив свою миссию, отступают прочь от обреченного, князю вдруг стало получше. В бессвязном бормотании умирающего можно было различить слова. "Спасибо тебе...дочь, дружок... за все, за все...прости...спасибо...прости...спасибо!...- И слезы текли из его глаз". "Надень твое белое платье, я люблю его", - такими были его последние сказанные дочери слова. После чего "с ним сделался второй удар" и вскоре его не стало. После похорон княжна, отринув душевные муки, невольно старалась "думать за себя мыслями своего отца и брата" и "требования жизни которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее". Однако, вопреки этой силе жизни, потребности действовать и твердой решимости уехать подальше от опасности, княжна оказалась бессильной перед стихийным крестьянским бунтом, который возник в Богучарове. "Выражение озлобленной решительности" было на лицах мужиков, когда они "выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни".

Казалось бы, что ситуация вышла из-под контроля, а положение было безвыходным. Чудесное спасение, которое было удивительным, почти невероятным, пришло от графа Николая Ростова, Все поступки Николая в этот драматический для княжны день были так точно выверены, как будто им руководила и вела за собой какая-то неведомая властная сила. Совершенно случайно он, а с ним еще трое заехали в Богучарово, где наши беспомощную княжну и толпу пьяных мужиков. Для самого Ростова было полнейшей неожиданностью то, как он повел себя с мужиками, какие точные слова нашел и как быстро ему удалось усмирить бунт. Самое удивительное было то, что княжна, которая "должна была бы погибнуть и от бунтовщиков, и от французов", вдруг на третий день после смерти отца "первая полюбила человека". При этом она знала, что "полюбила в первый и в последний раз". "Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи". Женитьба на ней, "Николай чувствовал это - сделала бы счастье княжны Марьи" также, как и его собственное.

Недели через три после знакомства провидение преподнесло княжне Марье и Николаю еще один подарок, произошла их случайная встреча в Воронеже, куда Ростов был послан для покупки лошадей для полка и где княжна жила с племянником у богатой сестры своей покойной матери, Мальвинцевой. Княжна была в трауре по случаю смерти отца и не выезжала, но оказалось, что губернаторша была давнишней подругой матери Николая. Возможность брака между княжной и Николаем так понравилась этой доброй женщине, что она с жаром взялась за дело и ей удалось свести и поближе познакомить молодых людей. Колесо счастья катилось все дальше и оставляло позади последние препятствия на пути соединения княжны и графа. Давняя любовь Николая, его кузина Соня неожиданно освободила его от данного слова, и Николай стал свободен. Тогда же в сентябре 1812 года тяжело раненый брат княжны князь Андрей и его бывшая невеста Наташа Ростова встретились. Между ними вспыхнули прежние чувства и, если бы надежды на выздоровление князя оправдались, то брак между князем Андреем и Наташей неизбежно случился бы. Тогда вследствие близкого родства о свадьбе между Николаем и княжной нечего было бы и думать. Но к концу сентября князь Андрей умер и теперь, как казалось, на пути счастья княжны и ее избранника уже не осталось никаких преград. Однако желанную свадьбу сыграли только через два года, это радостное событие случилось только осенью 1814 года.

Невозможное счастье

За месяц с небольшим, с середины августа и до конца сентября 1812 года княжна Марья из робкой, бесправной, зависимой и полностью послушной дочери своего властного отца самодура превратилась в самостоятельного человека и стала фактически главой дома Болконских. Ей пришлось впервые в жизни принимать самостоятельные решения, вести переговоры с толпой взбунтовавшихся мужиков, не бояться их, выстраивать линию поведения и находить слова увещевания. Ей пришлось, вопреки тому, что тетка Мальвинцева отговаривала ее, поехать с племянником к раненому брату. Получив известие, что "брат ее находится с Ростовыми в Ярославле, княжна Марья" "тотчас же собралась ехать". "Окольный путь, который должна была сделать княжна" по причине военных действий вокруг Москвы был "очень труден и около Рязани" "даже опасен". Все "были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее". В августе она присутствовала при последних минутах жизни отца, а в сентябре - брата, который был моложе ее. Отец на прощание сказал ей ласковое слово, а брат, понимая, что он уже не жилец и Наташа никогда не станет его женой, позаботился об устройстве будущего сестры. "А ты встретилась с графом Николаем, Мари?", "он писал сюда, что ты ему очень полюбилась", "ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо...чтобы вы женились".

Внутренние перемены в душе княжны, начало которым положила смерть отца и ее знакомство с Ростовым, преобразили ее. "В последнее время" "она убедилась, что она была любима и любила". "Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была совершенно счастлива, спокойна в этом отношении". В ее голосе "в первый раз звучали новые, женские грудные звуки", в обхождении появились "такт и грация". "В первый раз вся та чистая, духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование - все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица".

После смерти князя Андрея "между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами". "Это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга". "Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, наслаждение жизни". Зиму 1812-1813 годов Наташа провела в московском доме княжны Марьи. Встретившись там, Наташа и Пьер поняли, что любят друг друга. Наташа "не боялась уже делать веселые планы на будущее", ей хотелось, чтобы ее лучший друг княжна и любимый брат Николай были также счастливы, как и она. "Какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas. Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе", такими словами осадила своего друга княжна. Смерть горячо любимого брата еще стояла перед глазами княжны, ей казалось, что ни она, ни Наташа не имели права так скоро забыть про любовь князя Андрея. "Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его", - думала княжна Марья". К себе она относилась еще строже и не смела думать о возможности будущего счастья в супружества.

Следующей зимой 1813-1814 годов "княжна Марья приехала в Москву" и "узнала о положении Ростовых и о том, как сын жертвовал собой для матери". Николай после смерти отца вступил в наследство с обязательством уплаты долгов, которых оказалось так много, что даже после продажи всего семейного имущества половина долгов все еще оставалась неуплаченной. Николай с матерью и Соней поселились в маленькой квартирке и поступил на службу. Она втроем стали жить на его весьма скромное по сравнению с прежними изобильными временами жалование. "Я и не ожидала от него другого, - говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему". Она сжилась со своей любовью к Николаю, которая существовала исключительно в ее воображении, в ее мыслях и воспоминаниях. Она боялась ехать к Ростовым, боялась встречи, боялась разрушить мечту о счастье, которой она жила эти полтора года, прошедшие после последней встречи с Николаем в Воронеже. "Сделав над собой большое усилие", "она приехала к Ростовым" и натолкнулась на "невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости". Николай в своем отчаянном положении не мог строить планов, он был погружен в самоуничижение, самопожертвование, самоистязание. В том мраке, который его окружал, не было ни малейшего просвета. Никто и ничто не могло вывести его из тупика и вновь сделать веселым и счастливым.

Княжна Марья не слишком-то оскорбилась от такого неожиданного и неприятного поворота дел. Она уже научилась не плыть по течению, как она это делала в юности, не смиряться с действительностью, а прокладывать свой путь, не опираясь на авторитеты и не уповая на чудо. При ответном визите своего будущего мужа в ее московский дом она сумела так построить разговор с ним, что смогла затронуть в его душе то, на что он всегда однозначно откликался. Она смогла вызвать жалость к себе и потребность спасти, а также уверенность, что спасение несчастной одинокой девушки это его долг, обязанность и что он в силах это сделать. Так он поступил в августе 1812 года в Богучарово, когда спас ее от толпы бунтующих мужиков, так он теперь будет вести себя с нею всю оставшуюся жизнь, когда она наконец-то станет его женой и они будут счастливо жить в Лысых Горах и растить детей, а он будет постоянно спасать ее от нее самой.

Она стала его женой осенью 1814 года и сумела поставить себя так, чтобы он чувствовал себя главным не только в доме, в семье, в имении, но и главным в ее сердце и в ее жизни. "Мне кажется, что ты не можешь любить меня", "ты не можешь себе представить, как я бываю несчастна, одинока, когда ты такой", "когда ты не в духе". "Ты на меня не сердишься?", это тот "вопрос, который он знал, был в душе его жены". И он успокаивал, утешал, ласкал, целовал жену, он снова и снова спасал ее, на этот раз от ее мыслей, с которыми она сама не могла сладить. Он спасал ее от нее самой, он приземлял ее, и она становилась просто счастливой любимой и любящей земной женщиной.

"Она чувствовала покорную, нежную любовь к этому человеку, который никогда не поймет всего того, что она понимает". "Душа графини Марьи всегда стремилась к бесконечному, вечному, совершенному и потому никогда не могла быть покойна. На лице ее выступило строгое выражение затаенного высокого страдания души, тяготящейся телом. Николай посмотрел на нее. Боже мой, что с нами будет, если она умрет, как это мне кажется, когда у нее такое лицо", - подумал он".

АННОТАЦИЯ

В начале романа княжна Марья Болконская это некрасивая, неуклюжая, робкая, с болезненным лицом, покрытым красными пятнами, стареющая в доме властного самодура отца девушка. После его смерти она вдруг полностью преображается. Она обретает любовь и становится не только решительной, энергичной и смелой, она становится главой семьи, а по смерти брата еще и богатейшей в России невестой. Фортуна не перестает улыбаться ей, она обретает семейное счастье, детей, огромный, открытый, притягивающий людей дом и мир в душе.

Седакова Лариса Ильинична Невозможное счастье Марьи Болконской

Седакова Лариса Ильинична
Невозможное счастье Марьи Болконской