Если бы музею понадобилось добавить в экспозицию чучело лоха, то убедительней и лучше всего было бы набить опилками тушку Матюхина и выставить на обозрение почтеннейшей публики среди травоядных между оленем и лосем. Сам Матюхин вряд ли начал бы протестовать против такого оборота, потому что знал, что он - лох, смирился с этим как с данностью и, кажется, перестал переживать о своей несчастливой доле.
Судите сами: в новой, демократической, стабильно встающей с колен стране, где каждому предоставлены и гарантированы безграничные права и свободы, в стране, по количеству миллиардеров смело заруливающей Америку в отстой, в стране, победившей толерантности и воссиявшего либерализма, в той самой стране, наиболее удачно родившиеся граждане которой становились федеральными министрами едва дожив до тридцати лет, Матюхин в свои сорок с хвостиком умудрился дорасти лишь до старшего инженера.
Вообразите: что такое "старший инженер" для сорокалетнего мужика, если рядом прыткая молодь выходит в "старшие" за год-другой работы. Непосредственному начальнику Матюхина Эдику нет еще и тридцати, а извольте видеть - руководит отделом, а Матюхин ходит у него в подчиненных.
Эдик пришел работать на фирму три года назад. В своём резюме он обозначил себя как "денамичного" и "эницоотивного" соискателя инженерной должности. Прямо так и написал русским по белому: "робото-способный","крио-тивный", с "незтондартным мышлением". HR-менеджер, похохотав над орфографией молодого специалиста, всё-таки поставил свою визу на заявлении о приёме на работу, потому, что резюме остальных соискателей были ещё смешнее. Отлично понимая, что если он желает заполнить позицию толковым, грамотным и исполнительным инженером, ему придётся на одну ставку нанимать трёх работников, Шеф в левом верхнем углу заявления начертал резолюцию "В приказ" и Эдик был принят.
"В железках", правда, Эдик не смыслил ни уха, ни рыла и даже спустя три года работы инженером не мог отличить транзистор от конденсатора
Но!
У Эдика всегда был наготове уместный случаю анекдот. Эдик умел первым захихикать в ответ на незатейливую шутку Шефа. Вовремя попасться на глаза, достать зажигалку заметив, что Шеф полез за сигаретой, поднести за Шефом портфель до машины и услужливо открыть дверцу, попутно нашептав самые свежие офисные сплетни - всё это Эдик исполнял с виртуозностью усердного лакея, и, когда полгода назад открылась вакансия начальника отдела, Шеф не искал другой кандидатуры.
Широко шагнув вверх по карьерной лестнице, Эдик сделался настолько эпичен и ярок, что фольклор его подчинённых обогатился следующими наблюдениями:
"Эдик не подхалим - Эдик лоялен руководству фирмы".
"Эдик не напивается по пятницам - Эдик снимает недельный стресс".
"Эдик не клеится к смазливым сотрудницам - Эдик воспитывает молодых специалистов".
"Эдик не груб с подчинёнными - Эдик говорит всю правду в лицо".
"Эдик не любит дешёвых понтов - Эдик демонстрирует личные достижения".
"Эдиком" Эдик остался только для мамы и Шефа, а для подчинённых внезапно заделался Эдуардом Мефодьевичем в тот самый час как Шеф подписал приказ о его назначении на должность. Еще чернила на приказе не успели просохнуть, как Эдуард Мефодьевич стал напыщенным и важным как то и подобает начальнику посреди офисной мелюзги. Матюхин же остался просто Матюхиным, а для Эдика даже "Эй, Матюхин!". Эдуард Мефодьевич обращался к нему не иначе как:
- Эй, Матюхин! А почему у тебя...?
- Эй, Матюхин! А когда ты, наконец...?
- Эй, Матюхин! Куда ты подевал...?
В отличие от Эдика Матюхин "в железках" понимал очень хорошо, так как получил добротное советское образование, а не оплачивал преподавателям трояки, собирая ежесеместровые подписи в зачётку. Именно на таких "старичках" и держалась работа отдела, в то время как их молодые, динамичные, и эффективные коллеги выцеловывали себе карьеру. Каким-то он незадачливым уродился, неприспособленным. До обретения страной Независимости и Суверенитета, до того, как страна принялась подниматься с колен, жизнь Матюхина была проста, понятна и расписана на десятилетия вперёд. Сначала он был октябрёнком, потом носил пионерский галстук. В положенный срок вступил в комсомол и призвался в армию. Отслужив и окончив политех, устроился на работу в ту самую фирму, которая не была ещё "фирмой", и где на одной и той же позиции инженера честно протрудился два десятка лет. После развала СССР на его обломки из невесть каких щелей повылазили нахрапистые, беспардонные людишки с железной хваткой и ни каплей совести и порасхватали всё, во что упирался их ненасытный глаз: заводы, фабрики, дороги, провода, трубы и всё что по этим трубам течёт. Матюхин ловчить и угождать не умел, толкаться локтями возле кормушки как-то стеснялся, личное благополучие за счет других считал делом стыдным и потому в "люди" не выбился. Как был старшим инженером в СССР так и прозябал при той же должности в новой, демократической России. Хуже всего было то, что Матюхин совсем не умел прятать концы в воду и малейший его промах по работе моментально становился известен руководству. Поначалу его ругали только за его личные промахи, но потом грехи всего отдела стали валить в одну кучу, а виноватым всегда оставался старший инженер Матюхин. Поначалу он пытался протестовать, доказывать, что на этот раз виноват как раз не он, но от него лениво отмахивались и в приказ шло "лишить ... на 20%", "лишить ... на 30%", "лишить ... на 50%".
Собственная лоховатость ежедневно напоминала Матюхину о себе тем, что Шеф приезжал на работу на "Инфинити", Эдик - на "Хёндае", а Матюхин - на двух "Газелях" с одной пересадкой.
Со временем Матюхин смирился, свыкся и лишь в исполнении своих непосредственных служебных обязанностей стал педантичнейшим образцом высокого профессионализма.
Дома Матюхин тоже был лохом, а не главой семейства. Любимая дочь, ещё когда была маленькой, видимо наслушавшись маминых разговоров с подругами, как-то выдала откровение:
- Папа! Ты - чмо в ботах!
Повзрослев и войдя в тинейджерский бестолковый возраст, дочь своего мнения об отце не переменила, смотрела на него как на неудачника, любые замечания игнорировала и неприкрыто курила без всякой боязни.
Лишённая управления настоящего главы, семейная птица-тройка понеслась по пыльному бездорожью: Матюхин сам не заметил в какой момент начала погуливать жена. Сначала Матюхин, нередко остававшийся на сверхурочную, учуял, что от простыней идёт посторонний мужской запах. Жена измену отрицала, Матюхин дотошности не проявил и со временем жена принялась иногда пропадать вечерами, возвращаясь крепко за полночь. В постели от нее на некурящего Матюхина нехорошо пахло табаком, спиртным и потом чужого мужика. Не умевший скандалить Матюхин осмелился выразить свой протест только тем, что завёл для себя второе одеяло.
Нет, как-то раз Матюхин, вспомнив, что он - мужчина, всё-таки решил поучить жену ремнём, но эта попытка не была засчитана. На звонок жены приехал здоровенный мужик с волосатой грудью и огромными кулачищами.
- Я ебу твою жену, - сообщил он Матюхину густым басом, - Если хоть пальцем её тронешь или подашь на развод - откручу шею.
Матюхин сразу же поверил любовнику: такой действительно сможет. И шею открутит если надо, и ещё похуже чего сделает. Дочь, вертевшаяся тут же, слышала этот разговор, видела в какое беспомощно-унизительное положение был поставлен папа и именно с этого дня стала курить бесстрашно, не обращая внимания на родителя. Сейчас жена встречалась с южанином с большим орлиным носом, плохо говорящим по-русски. Матюхин своими глазами видел, как жена садилась к нему в машину: заметив мужа, смутилась на мгновение, но тут же залезла в салон, села на переднее сиденье и начала бесстыдно ласкаться к южанину, потираясь о его огромный нос напудренной щёчкой.
Вообще в последние годы в городе стало как-то многовато южан. При Советской Власти никто и не подозревал, что наша страна настолько многонациональна, а тут...
Кажется, не успел ещё Ельцин в девяносто первом году слезть с броневичка, завершая переворот, как в город заявились первые переселенцы с полуденных гор. Судя по всему это были квартирьеры, прибывшие на разведку местности. Эти наняли жильё и принялись осматриваться, вникать в городской уклад. Вероятно, город был признан пригодным для жизни горских народов, потому что вслед за квартирьерами в город прибыл авангард полуденной армии вторжения. Молодые крепкие парни в спортивных костюмах с пистолетами за пазухой в считанные недели выбили плюшевых городских бандитов, а их старшие родственники, не жалея денег, утрясали дела в милиции и местной администрации. Как только южане установили требуемые взаимоотношения с чиновниками и блюстителями порядка, в город хлынули главные силы вместе с детьми и женами.
Постепенно южан в городе стало как-то много и местные почувствовали себя тесно. Южане были везде. На всех городских рынках они стали полными хозяевами. За рулём всех такси и всех "Газелей" сидели горячие джигиты. В школьных классах появились черноволосые мальчики с тёмными глазами и повадками зверёнышей. Эти мальчики моментально сколачивались в стаи, нагоняя страху на домашних детей и обкладывая их данью. Учителя и сам директор на мольбы родителей оградить их чад от полуденных зверьков-соучеников, только печально разводили руками: педагоги сами боялись темноволосых мальчиков и их многочисленных земляков. Вечерами во всех городских кабаках визжала лезгинка и не было видно ни одного русского лица. Впрочем, лезгинка визжала не только в кабаках и не только вечером, но и ночами из распахнутых дверей остановившегося под окнами джипа нередко лилась вся та же примитивная, но невозможно громкая мелодия.
Матюхин, как и большинство горожан, до поры считал, что нашествие южан никак его не касается: в кабаках он не бывал, на рынок не заходил, а за проезд всегда аккуратно уплачивал горбоносому водителю установленный тариф. Но вот жена...
Ну почему она бросила того, прежнего любовника? "Громилу", как про себя прозвал его Матюхин. Почему ей непременно понадобилось путаться именно с полуденным гостем? И ведь не запретишь же! Если Громила пообещал всего лишь открутить шею, то не столь гуманные южане не станут с ним церемониться, а попросту перережут горло.
Действительно, иногда в городе, спеша на работу, утренние прохожие то тут, то там, находили трупы русских мужчин и парней с перерезанным горлом. Милиция, разумеется, никого из сопричастных не находила, а если находила и не дай бог задерживала молодого джигита, то не проходило и часу, как к зданию РОВД стягивалось десятка два джипов с уважаемыми людьми - земляками задержанного. Земляки оказывались настолько убедительными, что милиционеры, пряча глаза в пол, отпускали джигита чуть ли не с извинениями.
До недавнего времени Матюхина устраивала такая незадачливая, но в общем-то спокойная жизнь. Он смирился с ночными отлучками жены, не пытался бороться с курением отбившейся от рук дочери и спокойно реагировал на окрики бестолкового напыщенного Эдика "Эй, Матюхин!". Не всем же быть успешными в самом деле? Раз есть успешные, то кто-то неизбежно обязан быть лохом. Но пару месяцев назад в их отдел устроилась на работу Ирина Сергеевна, молодая и симпатичная разведенная женщина. Своим появлением в отделе она сильно взволновала молодых сотрудников: те судорожно принялись причесываться а на следующий день все как один пришли на работу чисто выбритыми, чего за ними ранее не замечалось. Офисные донжуаны выдумывали поводы, чтобы заглянуть к инженерам и прожигали новенькую многообещающими взглядами, но Ирина Сергеевна не обращала на них внимания, а наиболее ретивым мягко и тактично советовала переключить внимание и сосредоточиться на выполнении своих служебных обязанностей.
Вот эта самая Ирина Сергеевна неожиданно смутила Матюхина. Вроде ничего особенного в ней не было, однако Матюхин поймал себя на том, что думает об Ирине Сергеевне больше, нежели приличествует женатому человеку. Он боялся встретиться с ней взглядами и целыми днями старательно не смотрел в её сторону, чем конечно же выдал себя.
- Эй, Матюхин! - громко, чтобы весь отдел слышал, окликнул его Эдуард Мефодьевич из-за своего стола, когда Ирины Сергеевны не было на месте, - Ты на кого губу раскатал, лошара?
- Кажись, наш лошок втюрился, - угодливо захихикал кто-то из динамичных и эффективных.
Матюхин не стал обострять, промолчал, но всё-таки признался самому себе: да, он действительно влюбился. Безмолвно и безнадёжно.
Хорошо понимая, что его шансы на нуле, он не пытался заговаривать с Ириной Сергеевной и продолжал подчёркнуто не обращать на неё никакого внимания, когда Ирина Сергеевна сама первой обратилась к нему. Случилось это в те редкие минуты, когда они вдруг остались в отделе одни. Наверное Ирине Сергеевне прискучила будничная рутина и она решила развлечь себя разговором о посторонних вещах. Перебирая ничего не значащие темы, коснулись литературы и сразу выяснилось, что вкусы обоих совпадают. Так, оба признавали Чехова средней руки рассказчиком, но взахлёб восхищались Аверченко и Тэффи. Тургенев и Достоевский из классиков были разжалованы в графоманы, а на их пьедестал поставлен Булгаков. Из современных авторов обоим нравился Андрей Семёнов и ещё несколько имён, которые не успели обсудить, потому что вернулся Эдуард Мефодьевич, подозрительно посмотрел на своих увлечённо беседующих подчинённых и похабно хихикнул. Не желая опошлять очарование общения, оба вернулись за свои столы.
С того единственного раза Матюхин не сказал Ирине Сергеевне ни слова, сверх обычных "здравствуйте - до свидания". Ирина Сергеевна тоже не была излишне словоохотливой.
Поздним осенним вечером Матюхин возвращался со сверхурочной к своему домашнему, неуютному очагу. Соотечественники в это время привычно поглощали тележвачку из тупых сериалов, кровавых новостей и заумных ток-шоу. Улицы спального района были немноголюдны и не слепили глаза чересчур яркой иллюминацией: фонари на ней горели далеко не все. Не чувствуя никакой радости от скорой встречи с семьёй, Матюхин, подавляя вздох, свернул с полутёмного тротуара в темноту двора и почти сразу же чуть не наткнулся головой на что-то тёплое, мягкое, неприятно пахнущее прокисшим мужским потом и сивушным выхлопом. Матюхин инстинктивно отступил на шаг и сумел различить очертания неряшливо одетого грабителя устрашающе-омерзительного вида.
Кто еще может пугать граждан в темноте? Только грабители, хулиганы и еще, может быть, дворовая шпана.
Лоху Матюхину было невпервой покупать на улице странные предметы с рук у случайных людей. Лет пять назад какие-то шутники убедили его купить силикатный кирпич. Кирпич, аккуратно перевязанный красивой ленточкой, смотрелся товарно, будто именинный тортик и стоил недорого. Расплатившись с продавцами, Матюхин хотел, было, выкинуть ненужную покупку, но ребята догнали его, снова вручили выброшенный кирпич и предупредили, что если он начнет разбрасываться стройматериалами, то ему придется покупать этот же кирпич заново. Пришлось нести тяжелую каменюку домой и, озираясь, оставить его на лестничной площадке перед дверью. В прошлом году какие-то сопляки, не заморачиваясь с поиском ходового товара, насильно впарили ему фонарный столб с не горящим фонарём, и тоже - по сходной цене. Поэтому, Матюхин ничуть не удивился появлению на своем пути этого грабителя и приготовился расстаться с имевшейся наличностью.
- Купи волыну, мужик, - уныло настаивал продавец, - а то трубы горят!
Матюхин не успел понять как это "трубы" могут "гореть", ведь они же кирпичные или металлические, и какая связь между "горящими трубами" и предлагаемым товаром?
- Будь человеком! - с подвывом и слезой в голосе взмолился грабитель, - Купи!
- Конечно-конечно, - Матюхин поспешил успокоить грабителя, явного психопата, - сколько с меня?
- Штука! - заломил цену грабитель.
- Ой! А у меня столько нет! - огорчился Матюхин, пытаясь в темноте пересчитать вынутые из кармана купюры.
- Сколько есть? - в голосе мужика зазвенела решительность, перемешанная с надеждой.
- Рублей пятьсот, шестьсот.
- Давай! - грабитель протянул одну руку к деньгам, а вторую к Матюхину в район груди, - Договорились! Держи.
Во второй руке было что-то похожее на маленькую мясорубку. Матюхин, ожидавший увидеть музыкальный инструмент вроде волынки, изумился, когда принял довольно тяжёлую металлическую вещь. Наскоро в темноте исследовав её пальцами, Матюхин понял, что мужик продал ему револьвер.
- Настоящий? - от изумления Матюхин поборол обычную робость.
- Самодельный, - честно признался мужик, - но стреляет не хуже боевого.
- А как им... э-э-м... пользоваться?
- Вот смотри, - тут же торопливо и сбивчиво стал показывать грабитель, предвкушая скорый опохмел, - Нажимаешь вот эту хреновину - откидывается барабан. В барабан снаряжаешь восемь патронов, закидываешь его в корпус до щелчка. После щелчка взводишь курок. Всё! Машина к стрельбе готова! Нажимаешь вот эту хреновину - получается выстрел. Перезаряжается автоматически. Усёк?
- Усёк, - понятливо кивнул Матюхин, - а где брать патроны?
- А! Да! Точно! Извини, забыл, - мужик сунул руку в карман и будто семечки отсыпал Матюхину пригоршню патронов, - Держи.
Отбывая в темноту "заливать трубы", грабитель пожелал напоследок:
- Ну, бывай, мужик. Не подстрели сам себя.
Со всевозможными конспиративными предосторожностями, как революционер "Искру", Матюхин принёс револьвер домой и был несказанно обрадован тем обстоятельством, что жена и дочь шлялись каждая со своей компанией. Едва раздевшись и сняв обувь, он занавесил на кухне окна, поставил на плиту чайник, а на стол подстелил газету, на которую положил свою ценную покупку и высыпал патроны. На свету револьвер всё равно смахивал на мясорубку, а патроны оказались малокалиберные. Однако, Матюхин ни разу не расстроился из-за того, что вместо настоящего боевого оружия приобрёл мелкашку, потому, что как всякий осторожный человек лучше других понимал, что убить можно даже из рогатки, а тут - целый револьвер и горсть патронов к нему. Заварив чай и предварительно вымыв руки, он принялся изучать материальную часть. Первым делом нажал на "хреновину", показанную страдающим с перепою продавцом, и барабан отвалился влево. Убедившись, что в гнёздах и в стволе отсутствуют патроны, Матюхин вернул барабан в исходное положение и услышал щелчок собачки: барабан встал на своё место. Большой палец потянул курок, оказавшийся довольно тугим: вместе с отклонением курка начал вращаться барабан. Матюхин нажал на спусковой крючок - револьвер негромко щёлкнул курком и повернул барабан на одно гнездо. В инженере проснулся пытливый интерес экспериментатора ко всякого рода "железкам" и Матюхин несколько минут нажимал на спусковой крючок, наблюдая за вращением барабана и с удовлетворением отмечая безотказность работы ударного механизма. Револьвер был разобран, за неимением ружейного вычищен с растительным маслом и насухо вытерт, а к приходу жены и дочери спрятан на пыльных антресолях, завернутым в промасленную тряпицу.
.Полковник Кольт уравнял шансы. Со дня изобретения Кольтом револьвера физические тренировки, накачивание мускулатуры, постановка ударов превратились в пустую забаву для бездельников, влюблённых в спорт. Мужчине, желающему на деле доказать свою правоту, достаточно натренировать один лишь указательный палец правой руки: тот самый, которым нажимают на спусковой крючок. С заряженным револьвером в руке духовитый хлюпик в момент убедит чемпиона мира по боксу насколько тот ошибся, не извинившись вовремя. Матюхин лёг спать со сладкой мыслью о своей силе и могуществе.
Сила и могущество, так дёшево приобретенные у болеющего с похмельем ханыги, свалились на Матюхина настолько неожиданно, что он на следующее утро просто не знал как себя следует вести. На попутчиков в Газели и на коллег-инженеров он смотрел с задумчивым глубокомыслием человека, наделённого Тайным Знанием и от воли которого зависит: будет ли каждый из них жить дальше или нет. Эдуард Мефодьевич, неосторожно выкрикнувший своё обычное "Эй, Матюхин!" нарвался на оценивающий взгляд, достойный Верховного Судии, осёкся, сбавил обороты до минимума и даже по ошибке два раза назвал Матюхина на "вы". Весь день отдел работал из рук вон плохо: инженеры обсуждали загадочный вид Матюхина. К концу дня в курилке были выдвинуты две наиболее вероятных версии: либо лох получил огромное наследство, либо под малограмотным подхалимом Эдиком закачалось кресло и Матюхина выдвигают на его место.
- Вот оно - "лоховское счастье"! - с завистью отметил кто-то из успешных и динамичных.
На его счастье к Матюхину вернулось благоразумие, через несколько дней он несколько попривык к своему новому, тайному положению Всесильного Повелителя Судеб, сбросил с себя личину загадочной многозначительности и вернулся в шкуру отдельского козла отпущения. Коллектив перестал волноваться и строить догадки, а Эдик снова начал ему "тыкать", разве только "Эй, Матюхин" произносил не так уверенно и громко как раньше.
Мало ли что? Дыма без огня не бывает. Вдруг этот лох Матюхин и впрямь попал в кадровую милость руководства?
Что толку владеть револьвером и не стрелять из него? Какая польза от не стреляющего оружия? Матюхин решил испытать свою блестящую от масла покупку в работе. Но где это сделать?! В квартире услышат соседи. Спасибо строителям: звукоизоляция такая, что стоит чихнуть на первом этаже, как с девятого "будь здоров" кричат. На улице или в парке услышат прохожие или, того хуже, полюционеры. Тогда его поймают, скрутят, будут судить и припаяют срок за хранение огнестрельного оружия. Несколько дней промучившись этим вопросом, Матюхин нашел простое и оригинальное решение: вечером, как только хорошо стемнело и горожане вернулись с работы домой, он пошел к железной дороге подальше от вокзала и, дождавшись прохода товарняка, под оглушительный стук колёс всадил полный барабан в небольшой чурбачок, который принёс с собой. Все восемь пуль вошли в дерево. Револьвер работал без осечек и перекосов.
Дома Матюхин аккуратно распилил чурбачок поперёк, увидел на какую глубину вошли пули и понял, что даже из этого малокалиберного револьвера вполне можно убить человека. Ханыга продал ему не игрушку, не сувенир, а самое настоящее Смертоносное Оружие. Пусть револьвер выглядит несолидно и смахивает на мясорубку, но на деле он грозен своей безотказностью. Матюхин почистил его после стрельбы, завернул обратно в тряпицу и вернул на антресоли. Отныне тихий и робкий человек превратился в Тайного Повелителя Вселенной.
Любое оружие рано или поздно выстрелит по человеку.
Со дня приобретения револьвера, а еще пуще после проведения "стендовых испытаний" у железной дороги, в характере Матюхина начали происходить перемены. С виду он оставался прежним затюканным тихоней, но внутри него зрел протест. Его перестало устраивать, что им помыкают все кому не лень: жена, коллеги, Эдуард Мефодьевич. Перестало устраивать, что молодые "специалисты", получившие дипломы о высшем профессиональном образовании, но не умеющие грамотно писать на русском языке, посуетившись пару лет на побегушках у начальства, идут на повышение и начинают учить Матюхина "как надо работать". Перестало устраивать то, что он, хороший специалист, растворённый в массе этой пустоголовой молодежи, отнесён к "динозаврам" и не имеет никаких шансов на продвижение, так как не "динамичный" и не "эффективный", а всего лишь грамотный немолодой инженер. Вся прежняя система мироустройства, в которой Матюхин благополучно и почти счастливо прожил свои сорок с небольшим календарей, была поставлена им под сомнение и каждый новый прожитый им день множил вопросы: "а по какому, собственно праву?!".
По какому праву Эдуард Мефодьевич, который на самом деле всего лишь Эдик, сопливый Эдик, пошедший первый раз в первый класс в тот год, когда Матюхин получил институтский диплом, позволяет себе говорить с ним "на ты", причём нарочито грубо?
По какому праву, подражая своему сопливому начальнику, его третируют молодые коллеги?
По какому праву ему не дают карьерного роста?
По какому праву ему изменяет жена и ни в грош не ставит дочь, живущая, между прочим, папиными деньгами?
Да, Матюхин не Герой, не Олимпийский Чемпион и не Лауреат. Да, не спасал утопающих и не вытаскивал детишек из пожара. Пусть не совершил научных открытий и не защитил диссертации. Пусть не служил в десанте: в том не его вина, что слабое здоровье. Но ведь он же человек! Не ноль, не пустое место, а человек. Вполне возможно и даже скорее всего, что подвернись подходящий случай, что окажись Матюхин в нужное время в нужном месте, то уж он бы не оплошал, не струсил. Он бы и в пламя за детишками, и в омут за утопающим, и под танк с гранатой.
- Мужик я или не мужик? - всё чаще сам себя спрашивал Матюхин.
Случай не замедлил подвернуться.
- Мужик я или не мужик? - пытал себя Матюхин, с дивана поглядывая на настенные часы.
Второй час ночи. Дочь вернулась минут сорок назад не только прокуренная как труба табачной фабрики, но и навеселе. Не смыв макияж и не до конца раздевшись она завалилась на не разобранную кровать у себя в комнате. И это в четырнадцать лет! Беседовать с пьяной дочерью смысла не было никакого: пусть проспится, серьёзный разговор можно отложить до утра, а вот катанию жены с южанами на джипах надлежит положить конец - и так уже весь дом над ним смеётся. Во сколько она теперь придёт? В два? В три?
К дому напротив как раз подкатил джип, захлопали дверцы и ночную тишину спящего микрорайона разрезал визг лезгинки:
Чорнии гла-аза!
Вспа-минаю у-мираю
Чоринии глаза.
Я толь-ка ати-бе мичтаю!
Чорнии глаза, чорнии глаза
Поддерживаемый хором абреков, под высокие переливы гармоники, в мощных динамиках джипа истошно страдал какой-то инородец.
Глухая ночь. Люди спят. Людям завтра на работу. Люди выматываются на работе для того, чтобы из месяца в месяц нервно подсчитывать сколько осталось дней и денег до зарплаты. Людям нужен покой и отдых. Хотя бы ненадолго. Хотя бы ночью.
А вместо отдыха им посреди ночи на весь квартал: "Чорнии гла-аза!".
- Да за кого они нас считают! - с возмущением подумал Матюхин о нарочитой, показной беспардонности южан, - Господи! До чего мы дожили?! В нашем же собственном доме нам нет покоя от непрошенных гостей!
Матюхин прошел на тёмную кухню и, не включив свет, осторожно выглянул в щель между занавесками на улицу.
Недавно прошёл первый снег, но вскоре растаял, не лёг. Перед домом напротив, освещенный десятком фар с бампера и крыши джипа, мерцал блёстками мокрый асфальт. На этом мерцающем пятачке, в неестественно ярком потоке света три молодых джигита выделывали замысловатые па своего национального пещерного танца. Другие два джигита зрелого возраста стояли в стороне и одобрительно отбивали ладонями такт. Матюхин отпрянул от занавесок и почувствовал неприятную дрожь в теле: сейчас он был сильно взволнован.
- Мужик я или не мужик? - думал Матюхин, доставая с антресолей тряпицу с револьвером.
Он откинул барабан, убедился, что все восемь патронов засунуты в гнёзда, на всякий случай положил в карман еще десяток, обулся и вышел из квартиры. Очень удачно, что дочь уже спала, а жена ещё не успела вернуться. Если "в случае чего" его спросят где он был в такое-то время, то Матюхин ответит, что был дома, спал с женой. Жена и дочь, желая сохранить остатки репутации и хотя бы видимость добропорядочности, скорее всего подтвердят его слова.
Матюхин дошёл до угла своего дома, остановился, медленно, только одним глазом выглянул из-за него. Картина оставалась прежней: трое крепких южных парней вскидывали в своём диком танце руки и выделывали кренделя ногами, двое взрослых южан хлопали в такт. В некоторых окнах, тёмных пятнадцать минут назад, когда Матюхин смотрел из-за занавесок, сейчас зажёгся свет. На улице лезгинка, не задерживаемая преградой из двух оконных рам, звучала сил нет как громко: видимо, в джипе стояла мощная стереосистема. Во двор въехал милицейский уазик, вызванный разбуженными жильцами. Не доехав до джипа метров восемь, уазик остановился, несколько секунд постоял и начал сдавать задом. Хранители правопорядка, борцуны с преступностью, призванные зорко и чутко охранять покой законопослушных граждан, уяснив кто перед ними, не решились беспокоить ночных танцоров.
Один из джигитов покинул освещенный пятачок и зашагал в сторону Матюхина.
Матюхин шмыгнул обратно за угол, достал револьвер и взвёл курок.
- Мужик я или не мужик? - бесшумно глотая воздух открытым от волнения ртом, мысленно спросил он себя?
Послышалось журчание: джигит оставил свой танец ради малой нужды.
Матюхин с готовым к стрельбе револьвером в руке снова осторожно выглянул из-за угла. Джигит стоял метрах в четырех от него и мочился на стену дома. Видеть Матюхина он не мог: за спиной Матюхина была чернота, тогда как джип давал чрезвычайно много света, глаза джигита не успели привыкнуть к темноте. Слышать Матюхина джигит тем более не мог, даже если бы Матюхин принялся сейчас колотить по стене ломом: динамики орали так нестерпимо громко, что в квартирах под обоями дохли тараканы. Явственно ощущалось дрожание земли и колыхание воздуха от работы басов и ударных.
- Мужик я или не мужик? - подбодрил себя Матюхин и поднял руку с револьвером на уровень головы стоящего к нему боком джигита.
- Щёлк! - дернулся револьвер в ответ на нажатие спускового крючка.
- Щёлк!
- Щёлк!
Матюхин еле услышал эти щелчки: все звуки перекрывала лезгинка.
Чорнии гла-аза!
Вспа-минаю у-мираю
В десятый раз поставили свою любимую песню южане.
- Умираю!!! Умира-а-а-а-ю-у-у-у-у!!! - подстреленный джигит, подпевая этим воплем песне, побежал к землякам.
- Неужели не попал?! - удивился Матюхин своей косорукости, - С четырёх-то метров? Ну и жалкий же стрелок!
Досадуя на свою неумелость, Матюхин потрусил в свой подъезд. Из предосторожности он не стал вызывать лифт и поднялся на свой этаж, задыхаясь от одышки и в сто первый раз давая слово начать бегать по утрам и посещать спортзал.
Когда вернулась жена, Матюхин старательно делал вид, что глубоко и сладко спит. Жена пыталась его растормошить, чтобы рассказать нечто потрясающе важное, что волновало ее до тряски, но Матюхин в ответ сонно отбрыкивался, как это делают нежелающие просыпаться среди ночи уставшие за день люди.
Не сумевшая заснуть до утра жена за завтраком сбивчиво рассказывала как ночью возле их дома какой-то маньяк стрелял в молодого южанина. На трубку её любовника позвонили земляки и любовник, забросив её домой, поехал на земляческий сбор. Жена была так увлечена своими переживаниями, что не заметила оставленную почти нетронутой тарелку мужа. На работу она не пошла, отзвонившись и сказавшись больной
Матюхину было страшно выходить из дома.
Он не хотел выходить из дома. У него было нехорошо в животе и очень тягостно на душе.
Казалось, что любой встречный прохожий опознает в нём ночного маньяка, что не успеет он дойти до остановки, как его разоблачат и арестуют. Не ходить на работу было нельзя: ночная стрельба возле самого его дома и последующий прогул могли быть увязаны между собой. Матюхин пристально вглядывался в лица пассажиров в Газели, но те равнодушно отводили от него взгляд, едва скользнув по нему глазами. Равнодушие попутчиков несколько успокоило Матюхина. Во вторую Газель он сел, придав лицу выражение стосковавшегося по трудовым будням человека.
- Убили, убили! - убеждала инженеров известная на всю фирму сплетница, из кабинета в кабинет разносящая hot news, - У шурина муж сестры работает в больнице, в приёмном покое, так он ей утром после дежурства рассказывал!
Матюхин не понял сначала кого именно "убили": джигит улепётывал от него весьма бодро и кричал при этом истошно, во всё горло. Убиенные не бегают так шустро и не верещат так пронзительно! Матюхин был уверен, что по своей неопытности промахнулся с близкого расстояния, однако он не промахнулся.
Новость, что минувшей ночью какие-то неизвестные убили южанина, взбудоражила не только отдел, но и всю фирму. В каждом кабинете сотрудники обсуждали это неслыханное событие. Все в городе давно привыкли, что южане время от времени убивают русских и им это сходит с рук. До сего дня никто из полуденных гостей не обращался даже в поликлинику с насморком или гриппом, а тут - раз! - больница, морг и целый труп! Во всех офисных кабинетах шло жаркое обсуждение ночного происшествия. Выдвигались неожиданные версии. Делались предположения. Строились догадки. В основном обсуждалась личность стрелявшего: кто бы это мог быть? Маньяк? Не маньяк? Тогда кто? Эдуард Мефодьевич, вовлеченный во всеобщее обсуждение, забыл дать Матюхину список ежедневных поручений и потребовать отчёт о проделанной накануне работе. На Матюхина никто не обращал внимания.
Одна из городских газетёнок, идущая в ногу со временем, сориентировавшись быстрее конкурентов, выпустила свой "Экстренный Выпуск" на четыре полосы по цене полноценного газетного номера. "Выпуск" был расхватан горожанами за полчаса и один экземпляр попал в отдел к инженерам. Этот экземпляр передавался от стола к столу как "боевой листок" в окопе. В "боевом листке" самым главным было следующее:
"В ночь с 14 на 15 ноября во дворе дома N43 по улице Советской из самодельного огнестрельного оружия был смертельно ранен уроженец Горного Гнидобада Муслим Х. Случайные прохожие, обнаружив раненого Муслима, немедленно доставили его на машине в приёмный покой городской больницы Скорой Помощи. По дороге раненый потерял сознание и через несколько часов умер на операционном столе, не смотря на все возможные усилия врачей, предпринятые для спасения его жизни. В правоохранительных органах и экспертных кругах считают, что это преступление не имеет мотива кровной мести или межэтнического конфликта...".
Коротенькое редакционное сообщение заканчивалось той же далёкой от реальности ересью, какой и начиналось. Четыре полосы были заполнены "авторитетными мнениями" "как бы экспертов", "вроде бы учёных", "политолухов", депутатов и прочих шарлатанов и бездельников, которые паразитируют на общественном невежестве тем, что, не имея на руках сколько-нибудь достоверных фактов, своё гадание на кофейной гуще выдают за "авторитетное мнение". В загадочных выражениях, употребляемых обычно цыганками-гадалками, "эксперты" высказывали своё "авторитетное мнение", намекая между строк, что осведомлены гораздо лучше, чем то могут позволить себе высказать в печати. За их квазинаучной фразеологией пряталась полная растерянность и абсолютное незнание предмета. Правда, все "эксперты" как сговорившись, единым фронтом сходились в том, что "это преступление не имеет мотива кровной мести или межэтнического конфликта".
Весь день отдел, как и вся фирма в целом, не работал, а только обсуждал и спорил. Матюхин смотрел на то как взрослые, неглупые вроде люди с высшим образованием городят одну чушь на другую, будто соревнуясь кто выше наставит. Во всеобщих дебатах не принимали участия только двое: Матюхин и Ирина Сергеевна.
По телевизору в вечерних новостях генерал, начальник областного УВД, положив мясистые щёки на погоны, убеждал журналистку и горожан в том, что "это преступление не имеет мотива кровной мести или межэтнического конфликта".
- Преступление заказное, в этом у следствия нет никаких сомнений Судя по почерку, работал суперпрофессионал, - держась уверенно и солидно, делился генерал первыми результатами расследования, - Для совершения преступления он выбрал не обычное, проверенное поколениями стрелковое оружие, а почти бесшумное малокалиберное. Убить из малокалиберного оружия можно только если знать наиболее уязвимые точки, но для этого нужно много практиковаться в прицельной стрельбе. Работал профессиональный киллер, в этом у следствия нет никаких сомнений. Возможно - снайпер. Не исключено, что в прошлом - кадровый офицер побывавший в Чечне или Афгане,. Следствие сейчас отрабатывает эту версию в качестве основной. Так же следователи и оперативные сотрудники отрабатывают круг знакомств и связей потерпевшего, так как заказчиком убийства могли выступить конкуренты по бизнесу.
Глупая журналистка задала идиотский и неуместный вопрос, рассердивший генерала. Вместо ответа он, побагровев от праведного гнева, почти заорал в камеру:
- Девушка! - харя генерала сделалась свекольной, - Я вам двести раз уже объяснял! Нету тут никакого межнационального конфликта! Нету! И межконфессионального столкновения нету! Обыкновенное заказное убийство! Всё! Вольно! Разойдись!
Матюхин, просмотрев это интервью самого главного в области полицейского начальника, был не удивлен, нет: он был обескуражен! Говорить глупости с таким самоуверенным видом - это надо уметь.
Убийство, о котором он не думал за полчаса до того как нажал на спусковой крючок, генерал назвал "заказным", а его, державшего в руках автомат только в день Присяги, назвал "офицером", да еще и "побывавшим в Чечне или Афгане". Стало ясно, что вместо того, чтобы говорить дельные вещи, генерал порет полную чушь. Матюхин ещё утром до смерти боялся, что его разоблачат случайные люди, но после прочтения "мнения" "авторитетных" "экспертов" в "Экстренном Выпуске", а главным образом, посмотрев в телевизоре на беспомощность полицейского генерала, понял, что следствие пошло по ложному пути, который никогда не приведёт сыщиков на порог матюхинской квартиры. После того, как Матюхин узнал "позицию официальных кругов", утренний страх вызывал улыбку:
- Надо же как всё просто! А я-то боялся...
Капитализм развратил полюционеров. Вместо поимки преступников они погрязли в "крышевании бизнеса", вымогательстве взяток и отступных, но почти никак не отличились в раскрытии серьёзных преступлений. Их московский министр, судя по росту, подобранный на должность из баскетбольной сборной лилипутов, может клясться-божиться, что после проведенной "реформы" профессионализм органов сделался невероятным, а честность его сотрудников - кристальной. Народ уже давно, с недоброй памяти времён Горбачёва, понял, что любая реформа приводит только к ухудшению существующего положения. За какое бы дело ни брались "реформаторы", какую бы отрасль не "реформировали" - образование, здравоохранение, судебную систему, социальное обеспечение, науку, энергетику, транспорт, промышленность - эта отрасль непременно загибалась после проведенной "реформы". Какой был толк перекрашивать милицию а "полицию"? Кому это понадобилось? Что должно было измениться после замены букв МИ- на ПО- ? Перекраска фасада это еще не капитальный ремонт а пустое украшательство. Ещё со школы известно, что полицаи горазды вешать партизан, но не умают их ловить. Полицаям помогали зондеркоманды СС. Всё, на что ещё была способна прогнившая правоохранительная система до самых корней прогнившего государства это "раскрывать" очевидные преступления. Опустившийся алкаш попался на краже или мужик, по пьяни зарезавший собутыльника, придёт с повинной - это да, такие преступления полицаи раскрывать горазды. Зато всё неочевидное, когда преступник не остаётся ждать патруль и опергруппу на месте преступления, полюционеры тут же с умными лицами объявляют "заказным", а самого преступника "профессионалом", лишь бы никто не догадался о полной неспособности "правоохранителей" выполнять работу, за которую получают очень и очень хорошие деньги.
Неделю спустя Матюхин совершенно успокоился, будто и не он стрелял в джигита.
Убийство имело большой общественный резонанс. Его обсуждали в городе и выдумывали новые подробности. Следователи и оперативники опрашивали жителей окрестных домов, но от всех свидетелей слышали только одно: "посреди ночи под окнами раздались громкие звуки лезгинки, через двадцать минут всё стихло". Выстрелов никто из свидетелей, разумеется, не слышал. Следствие не располагало никакими данными об убийстве, кроме лезгинки. Из головы потерпевшего извлекли три деформированных пули. Ни гильз, ни следов. Нельзя даже было установить с какой точки стрелял киллер и где находился убитый во время выстрелов: его земляки экстренно покинули город "по делам бизнеса" на утро после убийства. Приметы преступника, его рост, сложение, цвет волос, на худой конец половая принадлежность - мужчина он или женщина - так же оставались неизвестными. Всё упиралось в лезгинку и на ней же заканчивалось.
Диаспора южан копошилась параллельно с официальным расследованием, сгорая от желания поскорее побеседовать с человеком, посмевшим убить их земляка. Во всех местных газетах появились объявления, сулившие миллион рублей тому, кто поможет в розыске. Днём южане выглядели сосредоточенными, серьёзными, озабоченными смертью юного джигита. Ночью во всём городе лезгинка заливалась только в кабаках, хотя ещё совсем недавно редкая ночь обходилась без уличных плясок горячего южного народца.
- Следствие уже напало на след преступника, - уверенно тряс щеками полицейский генерал во время следующего интервью, - Вопрос его поимки - дело нескольких дней. Может быть - часов.
- Ну-ну, - усмехнулся в телевизор Матюхин, - посмотрим.
Через две недели он убил ещё одного южанина.
Слухи и пересуды, без того не тихие, за малым не взорвали город. Двадцать лет южане безнаказанно наклоняли город, сделав из русских людей второго сорта и вот их самих начали отстреливать. Не русских, не татар, и не азербайджанцев, а именно уроженцев Горного Гнидобада настигала чья-то невидимая рука. Ни одна из газетёнок не напечатала "Экстренного Выпуска": газетные эксперты будто воды в рот набрали. Они не умели ничего говорить по делу, кроме "это преступление не имеет мотива кровной мести или межэтнического конфликта". Оказалось, что как раз имеет. Меньше чем за месяц были убиты двое приезжих молодых южан, тогда как за последние двадцать лет убитыми находили только местных. Работа офиса была парализована. Как ни старались сотрудники сосредоточиться на работе, стоило кому-нибудь бросить:
- А может это?..
как дискуссия разгоралась с новой силой.
И снова Матюхин и Ирина Сергеевна не принимали участие во всеобщем оживлённом обсуждении и не выдвигали собственных версий и догадок. Ирина Сергеевна из-за своего стола посмотрела на Матюхина будто спрашивая:
- Вы молчите? Вам это не интересно?
Матюхин пожал плечами, дескать, "я-то тут причём?" и сделал вид, что работает, хотя, конечно же не работал.
Полицейский генерал ничуть не утратил своего апломба. Что значит школа! Таким - всё божья роса.
- У следствия появились новые данные, - уверенно врал он в телевизоре, - Уже арестовано несколько человек, причастных к этим убийствам. Все они начали давать показания. Появились неопровержимые улики. Не исключено, что в городе работает глубоко законспирированное националистическое подполье. К расследованию подключились наши коллеги из фээсбе. Я хочу заверить всех горожан, что мы держим всю ситуацию под контролем. Не поддавайтесь панике, господа! Господа! Не поддавайтесь панике!
В семье Матюхина произошли разительные перемены.
Жена сидела вечерами дома, отключив мобильник и не желая подходить к городскому телефону, а дочь огорошила вопросом:
- Пап, можно я пойду, погуляю?
Слово "папа" дочь не выговаривала с тех пор как, не чувствуя вожжей, начала курить, а уж спрашивать папиного позволения и вовсе считала излишним.
- Конечно-конечно, - скороговоркой разрешил растерявшийся Матюхин, - только не долго, пожалуйста.
- Я до десяти. Можно?
В один и тот же день обыкновенной почтой в администрацию губернатора области, мэру городского округа, в управление полиции, ФСБ, налоговую инспекцию, МЧС, скорую помощь, в Комиссию по правам человека и редакции нескольких газет поступило письмо, которое начиналось так:
"Мы националестическое патполье. Мы бирём насибя атветсвеность за савиршение закозных убиств. Мы глыбако закансперированы и искать нас биспалезна. Мы фсюду и не где. Мы будим и дальше убивать черномазых. Наша цель вастанавление Свитой Матушки Руси. Вам неудастца паставить нас накалени. Снами бох!..".
Газета, первой, напечатавшая это глупое письмо, за один день утроила свой тираж.
Через три дня после публикации письма в газете, указанным адресатам пришёл десяток писем с той же орфографией, авторы которых доказывали, что "националистическое подполье" это как раз они и есть и призывали иметь игнорировать самозванцев.
Письмо было, конечно, полной ерундой, не заслуживающей никакого внимания. Однако, в день публикации, будто по сигналу, группа бесчинствующих молодчиков в масках ворвалась в заведение, где мирно отдыхали полуденные гости, и арматурами отделали тех гостей с нечеловеческой жестокостью и разнесли интерьер вдребезги, перепугав официантов, хотя и не причинив им никакого вреда.
На следующий день чернявые мальчики не пришли в школу. Ни в одном классе по всёму городу не было ни одного зверёныша. Учителя и ученики вздохнули с огромным облегчением и мысленно попросили Господа Бога никогда больше не возвращать этих мальчиков в школу.
Жена, сидевшая теперь вечерами дома, вспомнила о позабытых женских обязанностях, вылизывала квартиру, готовила вкусности и даже несколько раз перед сном игриво приставала к Матюхину с нежностями. Матюхин ходил по вылизанной квартире, уплетал приготовленные руками жены завтраки и ужины, но своих объятий супруге не раскрывал.
Дочь незнамо с чего переменилась разительно: теперь она то и дело отчитывалась перед отцом и спрашивала разрешения чуть ли не в туалет сходить:
- Пап, я уроки сделала. Можно я пойду, погуляю как посуду помою?
Работа была заброшена не только в отделе, но и по всему городу. Во всём городе не работал никто. Точно так же не работала вся страна весной восемьдесят девятого года, когда по телевизору давали прямые трансляции Первого (и кстати последнего) Съезда Народных Депутатов СССР. Как и двадцать с лишним лет назад в городе возникла революционная ситуация:
- Перемен! Мы ждём перемен! - сказал по этому случаю безвременно (и очень вовремя) ушедший из жизни Виктор Цой.
Народу опять захотелось перемен и "крепкой руки". Губернатор и мэр вполне серьёзно опасались стихийных митингов, грозящих перерасти в открытый бунт. Как говорят пустоголовые попки-дикторы "были предприняты беспрецедентные меры безопасности": губернатор запросил военной помощи и по приказу министра внутренних дел к городу была подтянута оперативная дивизия Внутренних Войск. Горожане, много поумневшие за двадцать лет демократии, догадались не устраивать стихийных митингов, чем уберегли себя от вэвешных дубинок, брандспойтов и слезоточивого газа.
На следующий день после прибытия дивизии ВВ в пригороды города, в самом городе были найдены трупы двух южан - уроженцев Горного Гнидобада.
Матюхин был тут совершенно ни причем и сильно удивился, когда утром на работе сослуживцы сообщили ему эту новость. Хорошо поужинав вечером, ночью он сладко спал и на охоту не выходил. Значит, у него нашлись последователи? Оставалось ломать голову: кто бы это мог быть? Да разве отгадаешь? Если до сих пор никто не заподозрил Матюхина в совершении двух первых убийств южан, то можно быть стопроцентно уверенным, что и этих "неуловимых мстителей" не найдут никогда.
Полицейский генерал, не сморгнув и с самым честным лицом, продолжал по телевизору убеждать горожан в том, что "ситуация в городе находится под полным контролем". Возможно, так оно и виделось из генеральского кабинета: люди утром ехали на работу, а вечером возвращались с работы теми же маршрутами. Не закрылся ни один магазин. Продолжали функционировать трубы центрального отопления. В дома без перебоев подавались вода и электричество. В прежнем штатном режиме работали МЧС, больницы, поликлиники и единственный на весь город вытрезвитель. Но "контроля", да ещё и "полного", разумеется не было. Генерал убедился в этом в ту минуту, когда его, толстомясого, сменил на должности присланный из Москвы маленький сухощавый полковник с порывистыми движениями и юркими глазами.
Маленький полковник имел от министра самые широкие полномочия "взять под контроль ситуацию", но и он не знал с чего следует начать: в городе никто не бунтовал и не выказывал неповиновения властям. В городе всего-навсего убивали уроженцев Горного Гнидобада и никого больше. Вся остальная полицейская статистика была превосходной: фоновая преступность по городу снизилась в разы. Грабежи, разбои, кражи, хулиганство, изнасилования - всё то, без чего жить не может ни один крупный город - почти перестали попадать в оперативные сводки. Казалось, что даже "преступный мир" проявляет гражданскую сознательность.
После того, как чернявые мальчики перестали посещать школу, с рынков исчезли горбоносые торгаши, а Газели и такси стали водить исключительно водители с курносыми, вздёрнутыми и утиными носами, носами "пуговкой" или носами "картошкой". Стоило средь бела заполыхать одному только джипу как через час из города исчезли все внедорожники вообще: и русские, и не русские. Шеф Матюхина на всякий случай продал "Инфинити" и пересел на "Тойоту".
День пересадки Шефа с дорогой иномарки на иномарку попроще ознаменовался тем, что Эдик вдруг вспомнил имя и отчество Матюхина:
- А вот интересно, - прервал он ежедневное отдельское обсуждение текущих событий, - что по этому поводу думает Алексей Николаевич?
Молодые сотрудники стали озираться по кабинету, отыскивая глазами "кто это у нас такой Алексей Николаевич?" и были немало удивлены, что у Матюхина кроме фамилии имеется полное имя, как у всех людей. Через минуту Матюхин был окружен пытливо-заинтересованными взглядами коллег-инженеров.
- Я... кх... - Матюхин, не привыкший к такому вниманию, сбившись, кашлянул, - Я думаю, что это - хорошо.
- Хорошо сказано! - одобрил Эдуард Мефодьевич, - Главное - кратко и ёмко.
- Гигант Матюхин! - поспешили поддакнуть своему начальнику "динамичные" и "эффективные", - Матюхина - в президенты!
На южан началась охота. Их стали убивать круглосуточно ради спортивного интереса и охотничьего азарта. Полицейские патрули были усилены, а усиленные патрули были ещё раз усилены патрулями Внутренних Войск с автоматами.
Бесполезно!
Видя, в какую сторону клонится чаша весов, постовые перешли на сторону народа. Их никогда не бывало там, где толпа разрывала южанина, а если постовые случайно и оказывались неподалёку, то смотрели в направлении прямо противоположном месту расправы.
На городские газеты обрушился Девятый вал объявлений "Срочно продам квартиру. Дёшево. Торг".
Напрасно.
Толпы молодчиков в масках, срезали двери "болгарками" и с арматурами наперевес врывались в жилища южан, калеча без разбору мужчин, женщин, детей и не обращая внимания на оставленные после себя трупы. В каждом районе города действовало сразу несколько таких банд и оперативные группы не поспевали реагировать одновременно на семь сообщений о нападении.
Под ногами гордых уроженцев Горного Гнидобада горела земля.
К удивлению присланного из Москвы маленького полковника улицы города патрулировались не только полицейскими и вэвэшниками. И в центре, и в микрорайонах можно было видеть бабушек с красными повязками на левой руке и мобильными телефонами в правой. Не было сомнения, что в телефонах записан номер главаря одной из банд и достаточно было нажать только одну кнопочку, чтобы оператор сотовой связи установил соединение с нужным абонентом. Бабушки с повязками позабытой за годы демократии "народной дружины" прогуливались по трое, по четверо вдоль тротуаров, подмечая кто идёт и куда идёт. Если полицейские патрули еще можно было как-то обойти дворами, то прошмыгнуть незамеченным мимо бабушек не получилось бы ни у кого. Оперативные сотрудники в штатском отмечали, что банда с арматурами нападала на очередного южанина как раз в том месте, где пять минут назад прошли тихие старушки.
А как можно бороться с пенсионерками? Никак! Идут себе пожилые женщины, разговаривают промеж себя о внуках, о погоде, обсуждают перипетии вечернего сериала и жалуются на болезни, "в которых ничего не понимают врачи". Что теперь: подлетать к ним с дубинками и заковывать в наручники? За что? На каких основаниях?! Ну, пусть иногда одна из старушек нажмёт на кнопочку мобильного:
- Алё, внучек? Ты не беспокойся. Я с тётей Ниной и тётей Тамарой на углу Большевистской и Пролетарской. Мы гуляем.
Отзвонится внучку, чтоб тот не волновался и пойдут все трое беседуя дальше по улице, а через пять минут на углу Большевистской и Пролетарской прохожие обходят лужу крови в которой валяется тело недавнего "хозяина города" - уроженца Горного Гнидобада.
Кто из дознавателей возьмется доказать связь между этим звонком и последующим нападением на полуденного абрека? Какой суд поверит этим доказательствам?
Южане начали исчезать. Сначала они исчезли из школ и рынков, потом перестали появляться на улицах и, наконец, побежали из города. Покидать "кровно нажитое" через вокзал или аэропорт полуденные гости благоразумно остерегались, поэтому грузили в джипы всё, что можно унести в руках, и выстроившись в караван отправлялись выруливать на федеральную трассу. На их беду все выезды своевременно и предусмотрительно перекрывались "девятками"-перехватчиками. Хорошая машина - "Жигули-девятка": и в скорости не уступит джипу, и разбить, подставив правую сторону, не жалко. Караван притирался к обочине и дальнейший путь южане принуждены были проделывать наравне с паломниками в Мекку - пешком и без вещей.
К весне в городе не осталось ни одного южанина, кроме привычных азербайджанцев, торговавших фруктами. За всё время "зачистки", которая длилась целую зиму, не пострадал ни один азербайджанец. К уроженцам солнечных Баку, Степанакерта, Кюрдамира и Сабирабада у горожан не возникало никаких претензий.
Накануне Международного Женского Дня Шеф устроил "корпоративчик" для сотрудников офиса. Все явились нарядные и в приподнятом настроении: вечер устраивался не только в честь женского праздника, но и в связи с избавлением города от поганой нечисти с полуденных гор.
Ирина Сергеевна села рядом с Матюхиным и шёпотом попросила:
- Алексей Николаевич, посиделки, вероятно, закончатся поздно. Вы были бы крайне любезны, если бы по-рыцарски проводили меня домой