Замкомзвод разведвзвода Вова Иванов изнасиловал афганку, поросёнок эдакий. На операции, разумеется. Кого он в полку может изнасиловать? Разве что Дуню Кулакову, так Дуня - дама согласная и завсегда ко всем услугам любезно готовая. Хоть в носу поковыряться, хоть затвор передернуть. Короче, поехал Вова защищать завоевания Апрельской революции и попутно осчастливил местную ханумку своим донжуанским вниманием.
Операция прошла, полк вернулся в ППД - баня, прачка, ужин, кинофильм - а на утро к КПП подруливает песочного цвета уазик и аляповатая, вся в цветах и висюльках бурубухайка. Из уазика выскакивают три туземца в не нашей форме, предъявляют дежурному сержанту документы и требуют сообщить об их прибытии в особый отдел. Коллегам.
Оба-на! Хадовцы!
ХАД - органы государственной безопасности Афганистана - любимый племянник КГБ СССР, поэтому полковые чекисты с широкими улыбками и теплыми рукопожатиями встретили своих афганских товарищей и повели их к себе в кабинет пить чай. В кабинете афганские чекисты рассказали полковым товарищам, что во время последней операции в соседней провинции советским солдатом была изнасилована пятнадцатилетняя девочка.
ЧП!
Скандал.
Весь советский народ, не жалея сил, помогает братскому афганскому народу строить социализм, а какой-то урод вместо интернациональной помощи насилует местное население.
ЧП и международный скандал!
Особисты развернули перед хадовцами карту:
- Где это произошло?
- Вот тут, - тыкнули хадовцы в какой-то кишлак.
Дело серьезное. Большая политика. Ради дружбы народов не то что сержанта - полковника в порошок сотрут. Особисты приглашают к себе в кабинет начальника штаба полка с оперативными картами последней операции:
- Товарищ подполковник, доложите, какие подразделения стояли в районе указанного кишлака?
На картах красным карандашом расписано кто, когда и где стоял. Возле проклятого кишлака находились две роты и один разведвзвод.
Главный особист хватает ту карту и как с флагом бежит с ней к командиру полка объяснять международный конфликт в центре которого тот оказался. Командир полка выслушивает особиста, втыкает в карту, вспоминает, что приказа "насиловать местное население" он не отдавал и командует построение личного состава тех двух рот и разведвзвода:
- Всех в строй, вместе с больными и суточным нарядом! Всех, кто в ШДК записан - всех через пять минут наблюдаю на плацу!
Через пять минут на плацу почти двести человек стоят тремя коробками - по подразделениям. Им приказывают растянуться в три шеренги одна за другой дистанция пять метров. Три коробки вытягиваются в три нитки.
Из раскрашенной и увешенной висюльками бурубухайки хадовцы выводят закутанного в одеяло дедушку и маленькое чучелко, накрытое мешком - старейшину кишлака и изнасилованную девицу. Девица, по местному обычаю в парандже и что там под этой паранджой - судить сложно. Худая? Толстая? Красивая? Уродина? Не понять! Видно, что росточку невысокого и всё.
Девицу с мешком на голове проводят вдоль трех шеренг и в одном из бойцов она узнает Вову:
- Здравствуй, любимый - смуглым пальчиком из-под мешка ему в грудь тычет, - Этот!
У командира полка совсем портится настроение:
- Всем вольно, разойтись, дальше заниматься по распорядку. Сержант Иванов - на месте.
Все разошлись. На плацу остались только полкан, советские и афганские чекисты, старейшина и изнасилованная Вовой ханумка.
И Вова тут же. Стоит перед ними, сопит и с козьей мордой на лице рассматривает свои ботинки.
Полкан понимает, что он - влип.
Влип в серьезный международный скандал, который при нормальном течении дел окончится трибуналом для сержанта и оргвыводами для него "за низкую воспитательную работу".
"Женский вопрос" - он и в Союзе деликатный. УК РСФСР регулирует половую проблему статьей 117. В Афганистане этот вопрос имеет прямо-таки пряную пикантность. Восток - дело тонкое. Баба тут на положении скота, но отношение к ней самое трепетное. Афганские жилища имеют две половины - общую и женскую. Так вот на женскую заходить нельзя никому. Если душман, отстреливаясь от наших цепей, чешущих кишлак, забежит в дом и спрячется на женской половине - наши не будут его там искать. Не потому, что не догадаются, а чтобы хозяев не оскорблять.
Таков приказ.
Не входить в мечети и на женскую половину домов.
Нельзя лезть к чужой бабе под паранджу своими шаловливыми ручонками - это тяжкое оскорбление, которое можно смыть только кровью. Тебя придет резать муж, а если девка незамужняя - её родственники.
С бабой не принято разговаривать. Не принято обращаться к бабе на улице. Вам не о чем толковать. Хочешь что-то узнать? Спроси у дукандора, старейшины, полицейского или любого другого мужчины. Но с чужой бабой тебе разговаривать не о чем.
Вот примерно такие обычаи и такие представления о равенстве полов.
А полкан у нас был - Настоящий Мужик. Как раз такой, каким Партия и Правительство доверяли командовать полками Советской Армии. И полкан курит сейчас тяжелейшую проблему: "как выпутаться?".
Самое простое и разумное: сдать насильника в трибунал. Это будет означать, что сам командир полка чистенький, в политотделе дивизии его пропесочат, на партсобрании вздрючат и через полгода об этом случае все забудут, потому что навалятся другие случаи в других полках у других командиров. Заодно весь полк увидит, что к преступникам не будет никакого снисхождения и командование полка преступников покрывать не будет.
А Вова Иванов - не салага, не дух. Вова - старший сержант, заместитель командира разведвзвода. Вова служит полтора года. У Вовы "За отвагу" и уже в Москве наградной лист на "Красную Звезду". Вове через полгода домой.
Полк увидит, что командир полка, как трусливый шакал, по первому щелчку пальцами, сдал чекистам своего солдата. Одного из лучших.
Полкан поворачивается к штабу, машет рукой, от штаба к нему несется вестовой:
- Переводчика ко мне, - командует полкан вестовому.
Прилетает старший лейтенант переводчик-таджик и через него полкан спрашивает у старейшины:
- А если бы мой солдат женился на ней? Тогда бы это не было оскорблением?
Переводчик перевел:
- Тогда это была бы честь для отца невесты. Только пусть жених платит калым.
Полкан командует тревогу разведвзводу и еще одной роте, Вову Иванова отправляет на гауптвахту, а сам вместе с хадовцами и старейшиной едет сватать невесту. На шестнадцати боевых машинах и с сотней вооруженных друзей жениха в бронежилетах и касках.
Пять ящиков говяжьей тушёнки и сто литров соляры сделали отца невесты самым богатым басмачом в округе. Калым был принят, а за невестой дано приданое - одежда и украшения. Покорную свой судьбе невесту привезли в полк, где ее в сержантской камере гауптвахты дожидался ничего не подозревающий жених Вова.
Советские и афганские чекисты пошли отмечать удачное сотрудничество и писать отчеты о проделанной работе, за которую им полагались ордена.
Полкан завел чучелко в парандже в Вовину камеру и распорядился:
- Вот твоя жена, мерзавец. Либо ты женишься на ней честь по чести, либо - трибунал.
Вова попытался встать в третью позицию:
- Так, товарищ полковник! Я ж советский человек, а она...
- Говно ты, а не советский человек, - образумил Вову наш полкан, - Советские люди себя так по-скотски не ведут. Женишься на ней и точка! Мы за нее калым заплатили. Домой её обратно не примут. Если вернем её - воспримут как оскорбление. Один раз ты уже накалил международную обстановку, второй раз я тебе ее накалить не позволю. Привезешь ее с собой в Союз - можешь прямо в Ташкенте на вокзале оставить, но полк позорить не смей, из полка ты мне её вывезешь!
Предварительно, медик полка обследовал это чучелко уже без паранджи, заразных заболеваний не выявил, ее помыли в бане, переодели в солдатское хэбэ и закрыли к мужу Вове в камеру. Полкан распорядился, чтобы возле этой камеры выставили дополнительный пост трехсменный круглосуточный на весь срок ареста старшего сержанта Иванова.
На этом этапе выяснилось, что афганское чучелко в парандже звали Сапаргюль.
Пост выставили. На тот пост назначали только старослужащих. Вову и чучелку содержали вместе, кормили вместе, на прогулку и на оправку выводили вместе, словом, проводили боевое слаживание, а в это время по полку ползли слухи и небылицы про семейную пару. Сменившихся с поста встречали как космонавтов и утаскивали в гости, чтоб те поведали пикантные подробности "сколько раз и в какой позе" создавалась молодая семья на полковой губе. Сменившиеся часовые топтали заготовленное для них угощение и чесали с три короба, оправдывая ожидания одиноких сердец, по году и более не видавших живой женщины.
Вова шарахался от молодой жены. Целыми днями они сидели в противоположных углах камеры, а на прогулки жена следовала за ним в некотором отдалении, как и предписано Шариатом. Тот же Шариат предписывал жене ухаживать за мужем, чучелко жестами просила Вову дать ей постирать его форму и белье, но Вова держался сурово и отчужденно.
Военнослужащего нельзя держать на губе бесконечно. Максимальный срок ареста определен Уставом. Через семь суток полкан пришел на губу и сказал Вове:
- Либо сидишь тут полгода до дембеля, либо сейчас же едешь со мной в советское консульство.
Вова согласился и тут же под диктовку полкана написал рапорт с просьбой "в виде исключения и по большой любви" разрешить ему сочетаться законным браком с гражданкой братского Афганистана Сапаргюль. Полкан наложил одобрительную резолюцию на рапорт, отобрал у Вовы военный билет, вызвал командирскую пару и на командирской паре отвез молодоженов в ближайшее консульство где их и расписали по советским законам. Свидетелями выступили командир и замполит полка, который договаривался с дипломатами о скорейшем оформлении формальностей.
В полк Вова вернулся законным мужем законной жены, о чем в военном билете была проштампована соответствующая отметка. Над Вовой укатывался весь полк: повезло, так повезло. Все уезжают на дембель с дембельскими дипломатами, а Вова уедет с ручной диковинной зверушкой.
О случае доложили в политотдел и командиру дивизии. Те - каждый по своей линии - еще выше. Случай незаурядный: доблестный советский солдат, награжденный за успешное выполнение интернационального долга правительственными наградами, женится на простой афганской девушке. К вечеру об этом знали в штабе Армии, к утру - в штабе Округа, к обеду следующего дня в Министерстве Обороны, Генеральном Штабе и Главном Политическом Управлении Советской Армии. Фамилия Вовы была доложена на заседании Политбюро.
"Красная звезда", на которую посылали Вове, чудесным образом превратилась в "Боевого Красного Знамени" и не через полгода, как всем, а буквально через два дня после свадьбы. Приказ о присвоении Вове очередного звания "старшина" был подписан чуть ли не лично Командующим Краснознаменным Туркестанским военным округом.
Не покидая Москвы, журналисты "Красной Звезды", "Известий", "Правды" и других центральных газет дали материал с места событий. В журнале "Советский Воин" вышла статья на три страницы с фотографиями. Про любовь советского солдата Вовы Иванова и афганской девушки узнал весь Советский Союз и эта любовь была принята на Родине с одобрительным энтузиазмом как очередное подтверждение преимуществ советского образа жизни.
Понятно, что такой героический парень как Вова Иванов теперь был нужен Родине только живым, поэтому Вову из разведки перевели в комендантский взвод.
Вместо Вовы "Красную Звезду" получил замполит полка "за огромный вклад в правильное воспитание личного состава полка в духе верности марксистко-ленинскому учению и правильного понимания воинского и интернационального долга", а командир полка удостоился личной благодарности Командующего Армией.
За то, что умный командир.
Всё было хорошо, только надо было что-то делать с афганкой. Вове до дембеля еще полгода служить, а содержать ее на губе нельзя - она ни в чем не провинилась.
В бабском модуле для молодой жены выделили комнату, в которую поставили кое-какую мебель и две кровати, а старшине Иванову разрешили пребывание вне расположения взвода в период с 22-00 до 6-00.
Полкан Вове так и сказал:
- Если я через полгода ее с брюхом не увижу, я тебя из полка не выпущу.
Учить девочку русскому языку приставили переводчика-таджика с приказом:
- Заниматься по четыре часа в день. Чтоб через полгода Сапаргюль могла самостоятельно доложить Гимн Советского Союза, Интернационал, могла свободно говорить и понимать по-русски, а для общей культуры разучите с ней несколько песен советских композиторов.
В нашей Советской Армии дармоедов не держали. Всякому в ней находилось место по уму и талантам. Сапаргюль устроили посудомойкой в офицерскую столовую. Надо сказать, что афганцы - очень и очень трудолюбивый народ. Начальница столовой нахвалиться не могла на Сапаргюль. Всегда у нее все чисто, аккуратно, ложки-вилки замочены в хлорном растворе отдельно от посуды. Исполнительная, трудолюбивая, неперечливая.
Вскоре к ней привыкли. Девочка как девочка. Ерунда, что смуглая. Весь полк смуглый: и славяне и не славяне - афганское солнце не различает национальности. Неважно, что по-русски плохо говорит. Половина полка говорит еще хуже, потому что призывалась из Средней Азии. Обыкновенная девушка, гражданская служащая. Подруги по столовой стали звать Сапаргюль сначала Гулей, а потом Галей.
Никогда в своей жизни досыта не евшая девочка оказалась в окружении бесчисленного количества невиданных и вкусных продуктов.
Сапаргюль стала отъедаться и хорошеть. Ей как раз исполнилось шестнадцать и весна её жизни делала девочку прекрасней день ото дня. Вся Средняя Азия, все любители индийских фильмов готовы были заменить Иванова и стать мужьями для прекрасной Сапаргюль. Мы, изголодавшиеся без баб, наблюдая это цветение и благоухание стали завидовать Вове:
- Смотри, какую биксу себе отхватил!
Как гражданской служащей Сапаргюль полагалась зарплата и она в полковом магазине оделась так как одевались остальные женщины. Через два месяца ее было нельзя отличить от узбечки или туркменки - надо заметить, весьма привлекательной.
Командиру полка доложили, что старшина Иванов не пользуется предоставленным ему правом спать с женой и ночует у себя в палатке под двумя одеялами, не снимая формы. Полкан дал команду медику освидетельствовать Сапаргюль на предмет беременности. Медик доложил, что девушка не беременна. Тогда полкан вызвал к себе нескольких солдат комендантского взвода и потребовал доложить о поведении своего замкомзвода.
- Он ее боится, - был единодушный ответ комендачей.
- Боится?!! - взорвался полкан, - Вокруг него весь генералитет с бубнами пляшет, а это чадо собственной жены боится?!! Лучше бы он боялся свой болт где не надо из ширинки доставать!
Старшина Иванов был вызван полканом, застроен в кабинете и полкан объявил ему:
- Либо ты сейчас же, сукин сын, идешь и делаешь ребенка, либо я к твоему "Красному Знамени" и "За отвагу" делаю тебя Героем Советского Союза посмертно и отправляю на дембель Чёрным Тюльпаном.
- Делайте со мной что хотите, товарищ полковник, но я с ней спать не лягу!
Судя по решительному ответу, Вова и в самом деле гнева командира полка боялся меньше своей жены.
Тогда полкан вызвал Сапаргюль и убедился, что она прилежно учит русский язык:
- Я понимаю, что я ему жена. Вова мой муж, - сказала Сапаргюль, - Мой долг ухаживать за моим мужем. Стирать ему. Кормить. Ласкать. Мой дом - это его дом. Я много раза просила Вову дать мне постирать его вещи. Он не давал. Я каждый день прошу его придти домой и хотя бы покушать. Я купила ему подшиву и одеколон после бритья. Он не принял. Я хотела убраться у него в палатке. Он сказал. что есть дневальный. Я каждый день прихожу к нему и спрашиваю, какие будут приказания по дому? Он говорит "никакие". Если мой муж решил жить так, значит я буду его слушать.
Полкан выслушал бесхитростный рассказ девушки и понял, что хороший солдат оказался плохим человеком. На всякий случай он решил убрать Вову подальше от стрелкового оружия и приказал начальнику штаба подготовить приказ о переводе бывшего разведчика на должность старшины полкового оркестра.
Через три месяца после замужества, замполит полка съездил в консульство и привез оттуда паспорт гражданина СССР на имя Ивановой Галины Ивановны. Паспорт вручали в торжественной обстановке в клубе, в присутствии всего полка. Принимая советский паспорт из рук замполита Сапаргюль расплакалась, да и у нас тоже щекотнуло в ноздрях. На Вову старались не смотреть да и вообще старались с ним не разговаривать - повел себя как чмо, а не мужик.
Странная получилась ситуация.
У награжденного орденом героя Вовы советского паспорта нет и зарплата восемнадцать чеков, а у его афганской жены советский паспорт есть и зарплата сто тридцать. Один чек равен трем рублям. Богатая невеста.
Мы стали между собой спорить:
- На хрена при таких раскладах Галине Ивановне нужен Вова? При ее красоте и мягком характере она может за холостого старлея или даже капитана замуж выйти.
Стали заключаться пари: "бросит - не бросит?".
В самом деле - так и произошло.
К замполиту полка пришел тот таджик-переводчик, что учил её языку, и как офицер офицеру и коммунист коммунисту доложил, что хочет жениться на Галине Ивановне и просит содействия. Замполит повел переводчика с этим вопросом к командиру полка, но тот на матюгах выгнал их обоих:
- Мы чудом замяли один скандал! Я дни считаю до Приказа министра обороны, чтобы этого шалопая с первой же партией из полка сплавить, а вы мне тут новый скандал предлагаете! Про их "счастливую семью" уже по всему Союзу раструбили! Вы теперь предлагаете мне заявить на все Вооруженные Силы, что Главпур может ошибаться?! Что никакой "счастливой семьи" нет и не было?! Больше ко мне с этим вопросом не подходить! Занятия по русскому языку прекратить, а то вы там чем-то не тем занимаетесь.
И однажды Вова открыл для себя, что у него есть жена!
И он пришел в ее комнатку в бабском модуле, где его ждали вкусный ужин и две солдатские кровати.
И он стал навещать жену Галю каждый вечер и оставался у нее до утра.
А потом и вовсе перебрался к ней жить.
Супругов Ивановых провожал на дембель весь полк: командование у штаба, а мы вышли на плац, чтоб хоть издалека посмотреть на них в последний день.
Старшина Иванов стоял в красивой парадке с медалью и орденом на груди, а под руку его держала Галя-Сапаргюль, одетая в летнее платье. Лицо молодой жены сияло такой красотой, а глаза излучали столько счастья, что и без полкового медика можно было понять: эта семья - состоялась.