Ответы на вопросы А. Нилогова, адресованные не мне.
1. Являются ли семиотические законы (законы функционирования знаковых систем) внутренними законами общей теории семиотики или их можно экстраполировать на онтологическую реальность, обосновывая такую процедуру свойством автореферентности, которое характерно для естественного человеческого языка?
- Как и все многообразие гуманитарных наук, наука о языке летитимизирована в качестве науки только в тепличном пространстве своего рода академического гетто, любезно отведенного ей естественнонаучными дисциплинами. Надо отметить, что наука о языке не смогла в полной мере состояться даже в качестве своего рода теоретической фундаментальной науки относительно информационных технологий, как возможного поля своих прикладных направлений. То есть наука о языке не прошла этап математизации, математической инициации, после которого она могла бы формально оперировать данными своей предметной области, вычислять и моделировать. Наука о языке находится на уровне использования статистических методов исследований. Информационные же технологи и программисты справляются с научными проблемами формализации языка и структурирования информации, фактически не опираясь на науку о языке как на фундаментальную науку для своей предметной деятельности. Проблема заключается в том, что в науке о языке не гипостазировано исчисление (например, дифференциальное-интегральное исчисление, которое могло бы исходить из представления о "бесконечно малых" языковых изменениях). Поэтому в ней не может быть законов в научном смысле этого слова - как универсальных структур использования исчисления для анализа и иных вычислений в сфере данных (измеряемых изменений величин) предметности, фактичности и событийности этой науки. Синтактика (отношения между знаками), семантика (отношения между знаками и денотатами (значениями) ) и прагматика (отношения между знаком и "наблюдателем") - это не "семиотические законы", а направления некоего проекта построения науки о языке, именуемого "семиотика".
В чем существо семиотического проекта? В чем его привлекательность? В попытке создания первой строгой и точной гуманитарной науки - науки о языке. Проект создания строгой и точной гуманитарной науки давно является сверхценной идеей для гуманитариев. Неудачей завершился соответствующий проект феноменологии, такая же судьба постигла и экономическую науку. Прежде чем создать исчисление, связывающее мышление и существование, нужно определить единичный объект этого исчисления, имеющий объективное существование в импликативной картезианской программе "Мышление, следовательно, Существование". И семиотике действительно удалось такой объект определить - ЗНАЧЕНИЕ. Однако дальше этого дело не пошло. Напротив, ЗНАЧЕНИЕ было расслоено на синтактическую, прагматическую и семантическую реальность ЗНАКА, как если бы речь шла не о построении исчисления, а об изучении и коллекционировании каких-то объектов. Представьте себе, если бы мы в механике не вычисляли скорости и ускорения тел, а только измеряли бы их и каждую ситуацию заносили в амбарную книгу природы, как некое уникальное описание. Примерно так и обращаются со знаками в современной семиотической науки, занимаясь эмпирическими описаниями. Данные эмпирические описания основаны на иллюзии онтологической реальности знаковой деятельности, каковая иллюзия является характеристикой доматематической семиотики - такого рода виртуальные онтологизации характерны для любого научно-предметного проекта, не прошедшего математическую инициацию. Только когда семиотика самоопределится как проект ИСЧИСЛЕНИЕ ЗНАЧЕНИЙ, она сможет выработать семиотические законы, не измышляя гипотезы онтологической реальности знака.
2. Согласны ли вы с точкой зрения французского антрополога Клода Леви-Стросса: "Язык не коренится ни в аналитическом разуме древних грамматиков, ни в конституированной диалектике структурной лингвистики, ни в конституирующей диалектике индивидуального праксиса, противостоящего практико-инертному, поскольку все они уже предполагают его существование. Лингвистика ставит нас перед лицом диалектического и тотализующего бытия, которое, однако, находится вне (или до) сознания и воли. Являясь нерефлексивной тотализацией, язык выступает основанием человека, имеющим собственные основания, которых человек не знает"?
- Безусловно, согласен. Лингвистика в лице семиотики, вслед за Кантом, как раз, и подошла к тому, что априорной формой познания и коммуникации (то есть основных функций языка) является математическое суждение, "тотализующее бытие, которое, однако, находится вне (или до) сознания и воли". Вот здесь-то и должна произойти математическая инициация лингвистики. Риторическая теория числа осуществляет семиотический проект математизации лингвистики, раскрывая априорный континуум математических суждений как первый язык, первую форму слововости, изначальную систему колировок, связывающих мышление и существование в темпоральном цикле. Число (значение само по себе, значение в чистом виде) раскрывается как число риторическое, как непосредственное языка самого по себе, языка в чистом виде. Первый язык, язык числа и есть неотрефлексированное тотальное основание языка как основания человека.
3. Вы различаете семиотический и семантический подходы к изучению языка?
- Необходима постановка вопроса об исчислении языка. С точки зрения современного матанализа, семиотика - это интеграция значений в нечто осмысленное, а семантика - дифференциация, анализ значимости и выявление значений знаков.
4. Насколько близка вам глоссематика, разработанная датским лингвистом Луи Ельмслевом - автором книги "Пролегомены к теории языка"?
- Крайне близка. Глоссематика, стремясь к выделению единиц языка, описывает процедуру их коммутации, приближаясь к решению проблемы исчисления языка. Однако, на этом пути она теряет из поля зрения объект исчисления - ЗНАЧЕНИЕ. Этот проект следовало бы поименовать "глоссемантикой", так как она имеет дело с наблюдаемыми языковыми объектами (предложения, словосочетания, фонемы), но не может при этом выделить значение как универсальную языковую структуру, в качестве модификации которой и можно было бы распознавать те или иные языковые объекты (фигуры). "Глоссемантику" следовало бы дополнить "глоссемиотикой", которая смогла бы решить задачу раскрытия ЗНАЧЕНИЯ как субстанционального хронотопа, вычислимыми модусами которого выступают языковые объекты, события, факты. Риторическая теория числа выдвигает "глоссемиотическое" представление о целочисленном континууме существования, узлами семиозиса (внутриязыкового, собственно-языкового становления) которого являются простые числа (ПЕРВЫЕ ЗНАЧЕНИЯ ПЕРВОГО ЯЗЫКА). Именно коммутация (произведение) простых чисел в целочисленном континууме является математической моделью семиозиса и семиотической формулой автореференции (осмысленности значения). РТЧ-исчисление простых чисел - это то самое истинное дифференциальное-интегральное исчисление, которое представляет и гипостазирует закон тождества-различия мышления и существования как смысл языка самого по себе, языка в чистом виде. Деление единицы на ноль, как порождающая операция целочисленного континуума, суть формализм отношения смысла и знака самого по себе (бытия и ничто, по Гегелю), результатом которого (отношения) является цепочка конечных, строгих и точных значений смысла. На самом деле, знак сам по себе есть лишь хроноцентрация коммутирующих значений смыслов -и ничего более. Знак вне целочисленного континуума суть бессмыслица, что и демонстрирует нам знаковый мир нецелочисленности. Знак - лишь подручное средство разделения смысла на строгие и точные значения как на истинностно-конечностные части смысла. Знак суть ничто между смыслом (целым) и значением (просточисленной частью целого), существование знака есть только мера, форма и отпечаток нетерпимости риторической природы числа к пустоте, небытию.
5. Как бы вы прокомментировали следующие слова французского философа Поля Рикёра: "Не заключается ли теперь задача философии в том, чтобы неустанно открывать дискурс навстречу говорящему сущему, тот дискурс, который лингвистика, в силу собственной методологии, все время закрывает, превращая в замкнутый универсум знаков, в сугубо внутреннюю игру их взаимных отношений?"?
- Лингвистические, языковые игры - это подростковые игры, не инициированные математикой. Лингвистический дискурс необходимо открыть говорящему сущему риторической теории числа и вывести языкознание, риторику в лидерское качество научного мира, призванное к решению фундаментального кризиса естествознания как системно-языкового кризиса.
6. В какой мере ваша семиотическая методология является частью структурализма? Или дело обстоит наоборот? (Сравните: Луи Ельмслев определил структуру как автономную сущность внутренних зависимостей)
- Структура определяется в РТЧ как обеспечивающая ИСЧИСЛЕНИЕ ЗНАЧЕНИЙ знаковая структура целочисленного континуума, в которой ленто-мебиусно связаны знаковость (деление единицы на ноль) и значимость (результативность деления единицы на ноль). Целочисленный континуум языка как универсальной знаковой системы - математическая модель времени-пространства языка, мышление-существованиевой среды языка, в которой пространство порождается субстанциональным временем; генезис данной модели задается как аксиоматическая операция пошагового деления единицы на ноль, результатом которого (деления) устанавливается множество простых чисел как "ПЕРВЫХ ЗНАЧЕНИЙ", значений первого языка числа; заполнение и структуризация этого континуума данными выражается, прежде всего, посредством произведения (коммутации) простых чисел с образованием целых чисел (ПЕРВЫХ ПОНЯТИЙ) и обратной операции разложения (дистинкции, раз-множения) целых чисел на простые сомножители (АНАЛИЗ ПЕРВЫХ ПОНЯТИЙ); фундаментальной структурой (ПЕРВОЙ ПОРОЖДАЮЩЕЙ ГРАММАТИКОЙ) целочисленного континуума является теорема Пифагора-Ферма-Фреге (а (квадрат) + в (квадрат) = с (квадрат)), задающая, предопределяющая устойчивые размерности (системные, "полевые", полипричинно-следственные связи - ЗНАКОВЫЕ СИНТАГМЫ СМЫСЛА, ЕГО ЗНАЧЕНИЙ И ПОНЯТИЙ) целочисленного континуума в виде пифагоровых троек целочисленных решений данного уравнения.
7. Для описания теории общей семиотики вы используете металинвистическую функцию языковой системы. Является ли языковая система универсальной системой описания любой другой семиотической системы? Если не является, то можно ли компенсировать такое описание знаковыми ресурсами неязыковых систем - например, формализованных, или для этого требуется более критический подход к возможностям естественной языковой системы? Может ли антиязык (в качестве подводной части айсберга, верхушкой которого является язык) претендовать на компенсацию того невыразимого, перед которым беспомощна как семиотика естественного языка, так и в частном случае - семиотика теории общей семиотики?
- Языковая система, безусловно, является универсальной системой описания любой другой семиотической системы. Верно также и то, что нет и не может быть семиотической системы, которая не являлась бы языком. Мы еще не понимаем всех возможностей естественной языковой системы. Семиотика естественного языка еще только открыта риторической теорией числа. Вне языка знак сам по себе есть ноль, ничто, небытие, знак имеет смысл только как подручное средство разделения смысла на конечное число строгих и точных значений. Внеязыковое исчисление знаков - это исчисление нолей ("белый квадрат"). Антиязыковая стратегия представляет собой руинирование языковой системы под давлением её собственного неструктурированного усложнения в силу того, что в данной системе существует недостаток мощности исчисления для обработки языковой событийности и фактичности, или, скажем так, работает устаревшая версия исчисления значений. Появляется эффективное исчисление значений, и антиязык стаивает, а залежи антислов мгновенно утилизируются. Например, поэзия Пушкина мгновенно утилизировала державинско-тредъяковский слог стихосложения. А теория относительности мгновенно утилизировала всю риторику эфира, дальнодействия и близкодействия, которой жила физика XIX века.
8. Могли бы вы прокомментировать этот отрывок из книги Поля Рикёра "Конфликт интерпретаций": Любой знак, говорим мы, может быть выражен с помощью другого знака, внутри которого он раскрывается с большей полнотой; это касается определений, уравнительных предикаций, описательных выражений, предикативных отношений и символов. Но чего мы достигли, идя таким путем? Мы разрешили проблему семантики с помощью ресурсов металингвистической функции, то есть, если иметь в виду другое исследование Якобсона, нацеленное на изучение множественных функций, используемых в коммуникации, тех ресурсов функции, которая связывает отрезок дискурса с кодом, а не с отсылкой. Это настолько справедливо, что, когда Якобсон опирается на структурный анализ для изучения метафорического процесса (приравненного, как мы помним, к группе операций, включающих в игру сходство на оси замещений), он развивает его в понятиях металингвистического действия: только потому, что знаки взаимно обозначивают друг друга, они вступают в отношения замещения и становится возможным сам метафорический процесс. Таким образом, семантика со свойственной ей проблемой множественного смысла пребывает в закрытом языковом пространстве, так что не случайно лингвист ссылается здесь на логика: "Символическая логика, - отмечает Якобсон, - не перестает напоминать нам о том, что лингвистические значения, образованные системой аналитических отношений одного выражения к другим, не предполагают присутствия вещей"*. Не лучше ли просто сказать, что более строгая трактовка проблемы двойного смысла была оплачена отсутствием устремленности к вещи. В конце первой части мы утверждали: философское значение символизма заключается в том, что в нем неоднозначность бытия заявляет о себе благодаря множественности наших знаков. Теперь мы знаем, что наука, изучающая эту смысловую множественность, то есть лингвистическая наука, требует от нас, чтобы мы находились в замкнутом универсуме знаков. Не содержится ли здесь указание на вполне определенное отношение между философией языка и наукой о языке, между герменевтикой как философией и семантикой как наукой?
- "Лингвистические значения, образованные системой аналитических отношений одного выражения к другим, не предполагают присутствия вещей" - это постоянное "напоминание символической логики" наследует Кантовскому априоризму металингвистической функции (языковой теории познания), основанному на ноуменальной природе математических суждений. Отношение знака и вещи метафизически архаично, доматематично. Геометризация, овеществление знака и является основной причиной конфликта интерпретаций в прагматических системах. Интерпретация - это установление континуальных связей и одно-однозначных соответствий между знаком и понятием, значением и смыслом. Когерентность знака и значения - понятию и смыслу обеспечивается языковым каркасом целочисленного континуума, то есть риторической природой числа. Смысловая множественность - это не неопределенность смысла, а конечное множество строгих и точных (хроноцентрированных) значений, на которые смысл разделяется посредством знака самого по себе в опыте дефинирующего разума.
Собственно говоря, целочисленный континуум и есть смысловая множественность, хроноцентрированная единичным смыслом. Иллюзия множественности как неопределенности, незавершенности, бесконечности возникает из непонимания математического смысла знака, то есть непонимания нулевости, ничтойности знака, именно в этом смысле и благодаря ему "любой знак... может быть выражен с помощью другого знака, внутри которого он раскрывается с большей полнотой; это касается определений, уравнительных предикаций, описательных выражений, предикативных отношений и символов". "Но чего мы достигли, идя таким путем?". Ответ - исчисляем нули, обнуляем язык. Антиязыковая стратегия, утверждающая, гипостазирующая знак вопреки языку, - своего рода символология ноля.
9. Близка ли вам герменевтическая методология в отношении семиотики, которая может быть расширена не столько за счёт семантики, сколько посредством интерпретации, которая "исходит из многосложного определения символов - из их сверхопределения, как говорит психоанализ" (Рикёр)?
- Мне близка герменевтическая методология в отношении семиотики, которая углубляет семиотику посредством риторической теории числа, реализуя таким образом семиотический проект математизации лингвистики и ее построения как первой строгой и точной гуманитарной науки. Психоанализ - это тупиковый путь внешне-языковой эмпирической онтологизации проблем языка вне темпорально-причинного мышление-существованиевого цикла (круга) герменевтического понимания. Как и марксистский подход к семиотике, основанный на материализации знака, то есть на полном непонимании нулевости, ничтойности знака.
Приложение
Антиязык как он есть
Одарённейший философствующий филолог Алексей Нилогов придумал квазифилософский концепт "антиязык". Если он посвятит свою жизнь в философии разработке этого концепта как историко-философски значимого конструкта, субстанции, одним доказанным фактом своего присутствия решающей ряд фундаментальных проблем лингвистики и аналитической философии, то впору предположить, что может возникнуть весьма своеобразное учение об антиязыке.
Однако, на сегодняшний день, как я понимаю, основным затруднением на пути концептуализации антиязыка как объекта философствования, является верификация этой гносеологической модели в языке. Алексей занимается напряженным поиском антислов как некоторых "фреймов" антиязыка. Определена и структурная особенность, существенный признак, своего рода техническое требование к объекту, который может быть верифицирован, как антислово. Антислово определяется как футурологизм, способный компенсировать разрыв между мыслью и языковым планом ее выражения при утверждении невозможности устранения этого разрыва в "неидеальных языках", включая естественный язык. При этом, вводится "идеальная лингвистическая модель" универсального языка бытия, в котором мысль и ее выражение сращены воедино, и антиязык определяется как необходимый посредник между языком бытия и естественным языком. Слабым местом данной концепции является амбивалентное положение "идеальной лингвистической модели" относительно существования - есть ли это аналог "идеального газа", "абсолютного вакуума" и иных идеализированных физических представления, которые есть только строительные леса для возведения физических уравнений (в данной случае - футурологизмов), либо за "идеальной моделью" стоит сверхпредметная область, проводником в которой для неидеальных языков служит антиязык? Пока, по крайней мере, Алексей не предъявил ни одного антислова (футурологизма), чтобы концепцию антиязыка можно было рассмотреть на конкретном примере. Складывается впечатление, что мы имеем дело с предельно абстрактной философской конструкцией, не имеющей реальных референтов или, по крайней мере, той концепцией, реальные референты которой пока не созданы.
Однако, это ложное впечатление. В этой статье я хочу восполнить данный пробел и указать на целую россыпь антислов.
Более того, Алексей совершенно прав в том, что антиязык представляет собой формально-языковую массу, многократно превышающую "лингвистическую массу" языка. Из продуктивного речевого опыта язык понимается как замкнутый мышление-существованиевый цикл, который мы именуем "сознанием". Именно в языковой среде действует тезис "Мыслю, следовательно, существую". Языковое сознание - это солиптическая капсула времени. В ситуации завершения философии Нового времени, истоком которой является данный тезис Декарта, посредством усилий философии языка, структурной лингвистики, поэтики, аналитической философии, язык раскрывается как импликативная программа Сущего: "Мышление, следовательно, Существование". Язык и есть это - "следовательно". Язык в чистом виде, сам по себе - это принцип невозможности существования, не опричиниваемого мышлением, а также принцип истинности мышления посредством его обязательной проявленности ("несокрытости", Хайдеггер) в существовании. Язык суть телесность мышление-существованиевого цикла, временнАя лента Мебиуса взаимоперетекания (непрерывности = целочисленной (см. РТЧ) континуальности) мышления-и-существования. Как таковой, язык сам по себе не имеет жанровых границ, он есть хроноцентр и естественного языка, и языка науки, языка литературы, языка искусства, редигии, права ит.д. Язык в чистом виде есть лента понимания, связывающая мир и человека в единое целое.
Какова же антиязыковая альтернатива языку в чистом виде? Можно выделить целый ряд предметных областей антиязыка, то есть контрпродуктивных языку антиязыковых стратегий:
1. Современная политическая речь (демагогия), последовательно уничтожающая естественную языковую телесность понимания через создание мертвой, механической копии языка. Демагогия - это вид антиязыка, логическая форма, уподобляемая, подражающая языку. В копилку антислов можно набросать целую кучу демагогизмов: "модернизация", "инновация", "реформа" , "устойчивое развитие" (все эти антислова, заметьте, - футурологизмы, "приватизирующие" будущее) и т.д. Демагогию как употребление формальной копии языка, подменяющей язык, хорошо определяет философ из Магнитогорска: "ничтовластвование и пустогосподствование". При этом, совершенно в духе философии антиязыка, демагогия выступает как посредник между некой "принципиально" недоступной обыденному пониманию "идеальной лингвистической моделью" и естественным языком.
2. "Принуждение к молчанию", антиязыковая магия - целый ряд "гуманитарных", антиязыковых стратегий, создаваемых в целях "остановки языка (речи)", руинирования человека. Эти технологии погружают человека в антиязыковой транс "невыразимого", "сакрального", "тревожно-страшного", "интеллектуально подавленного и завороженного" посредством элементарных доязыковых воздействий, то есть животно-знаковых (семиотических) рефлекторных воздействий, актуализирующих очаги доязыкового существования, не переработанные языком как средством, которое делает человека человеком. Копилку антислов можно пополнить терминами из "литературных масс" всяческой методологии, дианетики, маркетинга, жречества.
3. "Подавление вопрошания" - эта антиязыковая стратегия поразила все академические институции и является основой современной организации науки. Успешно реализуется в таких жанрах, как научные статьи, публикации, диссертации.
4. Особо следует выделить такую предельную антиязыковую стратегию, как ничем себя не ограничивающее "формально-знаковое письмо" физиков, математиков и логиков, которое я называю "надосочной живописью". Каким бы странным это не показалось, но "надосочная живопись" - это "наскальная живопись" ХХ-XXI веков. И в том, и в другом случае мы имеем дело с неустоявшимся языком, не способным к генерации понятий как риторических чисел (истинно, теоретико-множественно и целочислено-континуально квантифицируемых существований как невизуальных планов выражения мысли). Предельность этой антиязыковой стратегии состоит в том, что её "письмо" вообще отказывается от употребления слов, сосредотачиваясь на употреблении знаков, когда слова редуцируются к "оборотным и вводным формам" знакового письма ("допустим, что"; "следует"; "что и требовалось доказать").
5. Осквернения языка (мат, сленг, "олбанский язык", "по понятиям", болтовня) - антиязыковые стратегии повседневности. Например, кто побывал в советской армии, понимает, как матная копия языка создает и поддерживает уродливый мир насилия и попрания человеческой личности.
Субстанционализировать антиязык сам по себе можно, выделив общие сущностные черты всех этих антиязыковых стратегий. Это, прежде всего, создание копий языка (антиязыков) и искусственных правил оперирования этими копиями. При этом антиязыковая реальность всегда исходит из идеальной антиязыковой (универсальной) модели и являет себя её посредником, господствующим над естественным языком. Например, можно "виртуозно и идеально" выругаться матом, поднимая свое значение перед "лохами" естественного языка. Можно решить задачу физико-математических "знакосочетаний" в то время, как другой ее решить не может. В языке, заметим, невозможна такая идеализация: мы не можем и помыслить поставить перед Толстым, Гете, Пушкиным и Твардовским задачу, кто из них лучше опишет какой-нибудь кустик или ощущение. Да и в человеческих отношениях желательно общаться не по стандартам моды, "внешнего вида", то есть не по правилам "идеализации", потому как арбитром и распасовщиком этих правил всегда окажется вечный антиязык, руинирующий подлинный целостный человеческий мир.
Целью антиязыковых стратегий является формирование роботизированных, франкенштейновых миров, составленных из мертвых искусственно-языковых элементов, функционирование которых (квази-миров) поддерживается насильственно; коммуникативная функция языка редуцируется к отношениям господства-подчинения, а познавательная функция устраняется вовсе.
Нередко, в качестве антиязыка может выступить и реальный естественный язык, когда ему придаются неестественные функции. Таков ныне английский язык как "язык международного и делового общения". Немудрено, что на этом антиязыке не могут дипломаты договориться до остановки конфликтов и междуусобиц, а также не могут экономисты, предприниматели договориться, что и привело к мировому финансово-экономическому кризису.
Итак, язык суть человеческая природа, становление человека человеком. Как таковой, язык сам по себе не имеет национальных, жанровых, онтологических границ: "Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами разгорающимся и мерами погасающим", Гераклит.