Все, что написано в этой повести могло реально произойти в жизни. Только не в той, которая в эту минуту проходит за окном вашей квартиры, а в голове лишь одного человека, пребывающего много лет в палате психиатрической больницы.
Его сознание состоит из сотен, если не тысяч, вполне осознанных и цельных лоскутков. Но только сшиты они в красочное неоднородное одеяло.
Чтобы читатель долго не ковырялся в голове больного, автор снабдил реплики его "собеседников" ремарками.
Возможно, у читателя возникнет вопрос -- хочет ли больной выздороветь и стать нормальным или нет? Увы, ответа на него автор не нашел.
Пролог.
Сначала не было никого. Лишь обычная больничная кровать. Потом появились звуки. Они заполняли пространство комнаты. Их становилось все больше и больше. Особенно мерзко визжал саксофон в углу. Его звук перекрывал даже скрипки, прячущиеся под стоящей рядом с кроватью тумбочкой. Кларнетов не было. Эти бездельники, как обычно, опаздывали. Каждый раз они нарушали гармонию и вступали на четыре такта позже.
Потом начал мигать свет. Он всегда мигал именно в этом месте словно маяк, приглашающий идущие мимо суда заглянуть в давно опустевшую гавань.
Все явственнее ощущается запах бензина. Здесь должна быть реклама памперсов. Но памперсов не было. Лишь слабый запах дерьма из щели под дверью напоминал о продолжающейся где-то жизни.
В какой-то момент все остановилось. Угрожающе нависла тишина, и раздался скрежет тормозов. Затем последовал удар. Все вокруг подпрыгнуло и начало быстро переворачиваться, словно скатывалось вниз с высокого, но не слишком крутого обрыва
Опять стало тихо. Только запах бензина что-то напоминал...
Но что? Забыл... Видно начал действовать укол...
Глава 1. Умиротворение
Под кроватью не страшно. Слышно, как на кухне хлопочет мама, напевая какую-то песню.
МАМА:
Вставай, лежебока, в школу опоздаешь! И учти - в следующий раз к директору пойду не я с тортиком, а отец. С ремнем и тобой вместе.
Мама продолжает копошиться на кухне. Гремит посуда. Слышно, как щелкает выключатель. Мама всегда приносит что-то вкусненькое. Ура! Мои любимые пирожки с вишнями. Так, как мама, их никто не умеет готовить.
Но, почему мама всегда так спешит? Нет, я понимаю, что она занята. Но какое мне дело до её дел? Смешно... Дело, дел... Какое-то масло масляное. Это плохо. Нельзя повторять одно и то же. Иначе врач назначит уколы. Уколов я боюсь. У меня к ним фобия. У меня ко всему фобия. Особенно боюсь, когда уходит мама. Мне без неё плохо. Нельзя сказать, что я одинок. У меня много друзей. Например, Петрович - сосед по палате. От него вечно пахнет табаком. Хотя он не курит уже много лет. Когда-то он был моряком и курил трубку. Потом бросил курить, а запах остался. Или Гриша. Он таракан, но очень образованный. Раньше он жил в, библиотеке и увлекался философией. Думаю, это единственное в мире живое существо, пробежавшее по всему Шопенгауэру от корки до корки. Все шесть томов. Не всякий человек такое вынесет. А Гриша смог. Есть и женщина. Она приходит ко мне каждый день. Я пытаюсь вспомнить зачем? Но не могу. Видно сказываются уколы. Их делают мне три раза в день - на завтрак, обед и ужин. Иногда, я забываю даже то, чего боюсь. Так вот, когда приходит эта женщина, я вспоминаю, что женат. А как только я вспоминаю об этом, является жена и начинает скандалить. Я и заболел из-за нее. Но почему? Забыл... Наверное, уколы. А мама ушла... Нужно доесть завтрак, а то придет Петрович...
Лучше бы о нем не думал.
ПЕТРОВИЧ:
Ну, вот... Как только появляется что-то вкусненькое, так о пенсионерах тут же забывают... И с этим человеком я знаком двадцать четыре года, два месяца и три дня...
Ничего другого от Петровича и не ожидал. Ошибаешься, Петрович, - 10 дней!
ПЕТРОВИЧ:
Три! Не забывай, что 7 дней назад я умер!
Извини, Петрович, совсем вылетело из головы...
ПЕТРОВИЧ:
Да, ладно тебе... Сам никак не могу привыкнуть. А рука, так та вообще, все время тянется в карман за трубкой. М-да... Привычкам никакая смерть не страшна...
Сейчас Петрович украдет с тарелки самый вкусненький кусочек. Тот, что я оставил себе на закуску. Петрович... Мы так не договаривались...
ПЕТРОВИЧ:
Мы и жадничать, тоже не договаривались!
Единственному другу пожалел.
Да, хватит тебе кривляться, старый хрен!
ПЕТРОВИЧ:
И этого человека я хотел посадить рядом с собой на юбилее...
Какой ещё юбилей?
ПЕТРОВИЧ:
Ты, таки, поплыл мозгами, как сказал мне однажды лечащий врач Фёдор Семенович. Проснись, танцор! Послезавтра - ровно 9 дней как я преставился. Какая-никакая, а круглая дата!
Опять забыл... Видно, новые уколы все из головы уносят...
ПЕТРОВИЧ:
Никакие не новые... В нашей больнице все уколы старые - колючие и вредные!
Пока про юбилей не забыл - ты какие цветы любишь?
ПЕТРОВИЧ:
Герань!
Да, я серьезно...
ПЕТРОВИЧ:
Я тоже. Герань - она дом напоминает...
Знаешь, а я свой дом совсем не помню. Даже не помню - был он у меня или нет?
ПЕТРОВИЧ:
Дом... Я ведь дома 12 лет не был. Эти, как их... Ну, скорбящие наследники. Вот. Даже во двор занести не соизволили...
Что, так и снесли на кладбище? Прямо из больницы?
ПЕТРОВИЧ:
Какое кладбище, танцор? О чем ты?!! Крематорий и никакого тебе земельного участка, старый хрыч... Эх...
Да не расстраивайся ты так...
ПЕТРОВИЧ:
Да, я и не расстраиваюсь. Сначала Петровича в трубу пустили, суки неблагодарные. Теперь за имущество его принялись...
Где-то внизу под кроватью что-то зашуршало и оттоптало правую ногу. Ну, конечно Гриша. Кто, кроме него так больно наступает на любимую мозоль. Эй, там, поаккуратней можно?
ГРИША:
Вот именно - поаккуратней! Понатыкали тут ног, понимаешь... Приличному таракану уже и пройти негде...
ПЕТРОВИЧ:
А вот и наше...
Ни слова о насекомых! У Гриши на них жуткая фобия.
ПЕТРОВИЧ:
Каждая кузявочка, а и та по-человечески пожить хочет - фобию ему подавай...
Не ворчи... Опять спрячется - потом выковыривай его из-под плинтуса гвоздиком.
ПЕТРОВИЧ:
Да, чуть не взболтнул лишнее...
ГРИША:
Что вы там шепчетесь? Крошки для... благородного животного хоть оставили?
ПЕТРОВИЧ:
То же мне, благородное... Рожденный ползать - летать не может!
ГРИША:
Что значит, не может? Я знаешь, как летаю? Знаешь?
Ну, все - опять завелся... А это, что за стук каблуков? Неужели, опять санитар с уколомпритащился?
ГРИША:
- Каблуки женские. Опять твоя пришла... В "Метафизике половой любви" Шопенгауэр так и говорит: "Смертоубийственный лук, слепота и крылья - вот атрибуты Амура. Последние указывают на его непостоянство: оно обыкновенно возникает лишь вместе с разочарованием, которое является в результате удовлетворения".
ПЕТРОВИЧ:
Философа понесло...
ОНА:
Какая смешная говорящая гнида...
ГРИША:
От гниды слышу! Танцор, или ты научишь своих гостей вести себя в приличном обществе или больше здесь Гришу ты не увидишь никогда! Я ухожу, но не обещаю вернуться!
Ну, вот - обиделся...
ГРИША:
Мои предки, между прочим, были вхожи во дворец самого императора! Да!
ПЕТРОВИЧ:
Пожалуй, я тоже пойду... А то, глядишь, и меня чем-то назовут.
ОНА:
А что такого я сказала?
Болен он... Страх перед насекомыми...
ОНА:
У таракана? А сам-то он кто?
Сам он - таракан!
ОНА:
Таракан - это звучит гордо! Прямо, тараканий шовинизм получается...
Просто, другая болезнь... Ну, и шовинизм тоже присутствует.
ОНА:
Странное имя для таракана - Гриша... Какое-то примитивное...
По паспорту он - Арчибальд Блаттоптер... Но, таракан библиотеки философского факультета не может жить ниже плинтуса. Поэтому и взял псевдоним - Гриша...
ОНА:
Гордец... У нас вся страна живет ниже плинтуса и ничего...
А он не может! У каждого свое чувство собственного достоинства. Странно... Откуда этот шум?
ОНА:
Похоже, твоя жена прискакала...
Вряд ли. Для неё слишком тихо.
ГРИША:
Простите, господа, это опять я... На этот раз с вещами.
От дезинфекции спасаемся?
ГРИША:
Хуже. От евроремонта... Скажи танцор, ну почему мне так не везет в жизни? Куда ни глянь - кругом сплошной дурдом.
Ничего удивительного. Дурдом, как дурдом.
ГРИША:
Это я понимаю. Привыкнуть можно ко всему. Но когда сходит с ума главврач...
Опять осеннее обострение?
ГРИША:
Хуже... Евроремонт.
.
ОНА:
Григорий, вы отстали от жизни - может, человек хочет идти в ногу со временем...
ГРИША:
Может. Только его прогресс, сеньорита...
ОНА:
Сеньора...
ГРИША:
Поздравляю!
ОНА:
Спасибо...
ГРИША:
Так вот, его прогрессивное мышление не должно мешать жить окружающим. Вы себе не представляете, что такое современный евроремонт. Как сказал Шопенгауэр: "И такую чепуху серьезно предлагают нашему вниманию после смерти Канта!"
ОНА:
Канта? Может, плинтуса?
ГРИША:
Их больше нет, обоих. Кант умер, а плинтус выбросили. Что, в общем, одно и то же. Кошмар! Я перенес пять дезинфекций и одну облаву санэпидстанции. Моя семья погибла от борной кислоты. Я выжил. Думал, хоть на старости поживу в собственное удовольствие. Да, где там...
Какое кощунство!
ГРИША:
Хуже! Они поменяли сосну на пластик! Это преступление против цивилизации. Танцор, можно я поживу пока у тебя? За плинтусом...
Живи, мне не жалко. Только не греми по ночам...
ГРИША:
Ну, что ты... Когда я гремел?
Опять этот ужасный стук....
ОНА:
Чем это он?
Гриша, когда нервничает, - сильно стучит плинтусом.
ГРИША:
Господа, я вас покидаю. Не скучайте. Танцор, если меня будут спрашивать - я на ланче...
ОНА:
Где?
ГРИША:
На кухне...
ОНА:
Наконец-то мы остались одни. Ты помнишь, наше последнее танго? Был теплый летний вечер. Ты подошел ко мне и протянул руку. О, Боже! Как это было прекрасно - наша последняя милонга...
Опять... Как же ты не понимаешь, что звуки танго вызывают боль? Опять эта музыка... Ладно, сама напросилась. Танцевать, так с музыкой!
ОНА:
Ты собираешься танцевать в таком виде...
А что?
ОНА:
Ничего... Просто, как мне кажется, тебе что-то мешает...