Lib.ru/Современная:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Л.В. Серова
На Сретенке и около
Во времена моего детства, теперь уже такого далекого, Сретенка была тихой улицей, в переулках еще были живы деревянные дома. Два таких дома были в нашем переулке - Малом Головине. В конце войны за ними на пустыре долго стоял огромный аэростат.
Наш дом был каменный трехэтажный. В его шести квартирах жило почти двадцать семей. В каждой из этих семей были свои интересные истории, некоторые из которых даже попали в литературу. Наша квартира на втором этаже имела номер три, а в квартире N1 - под нами когда-то жил известный писатель Валентин Катаев. Когда он в воспоминаниях описывает свой дом, двор и вид из окна, - это и наш дом и двор. В одной из книг о Маяковском я нашла главу, которая так и называлась "Малый Головин дом 12". Дело в том, что в последний день своей жизни Маяковский был в гостях в 1 квартире. Воспоминания об этом оставил Владимир Осипович Роскин, присутствовавший на той встрече. Он сам жил в этой квартире уже на моей памяти. Владимир Осипович был замечательный человек и интересный художник. В конце жизни он за несколько лет написал большую серию картин - воспоминаний. Они были представлены на специальной выставке. Владимир Осипович сам водил меня с дочками (он называл их принцессами) от картины к картине, объясняя сюжеты, иногда очень неожиданные. На одной из картин был изображен молодой человек, несущий голову лошади, объяснение к этому было вот такое. В тяжелые послереволюционные годы в учреждении, где тогда работал Владимир Осипович, в очередной раз распределяли продукты, в этот день - конину. Но он долго работал и пришел после всех, когда осталась одна голова. Человек, распределявший продукты, вручил ему эту голову, сказав: "Роскин, нельзя работать так много. Кто работает больше всех - получает остатки". Картина называлась "19 год. Мой паек".
В соседнем доме в начале войны было бомбоубежище, где надо было прятаться во время воздушной тревоги. Осталось в памяти, как мы идем туда, - я несу куклу, а мама маленький стульчик. Это было, наверное, в июле 1941 - до нашего отъезда в эвакуацию. Четверть века спустя в этом доме был детский сад, в который ходили мои дети.
Папа - Владимир Николаевич Зуев - ушел на фронт с московским ополчением. Прошел всю войну. Дважды был тяжело ранен. Один осколок остался в ноге на всю жизнь. Сейчас, когда опубликованы военные архивы, мы узнали, что после обоих ранений, он числился погибшим. Известно даже одно место, где он "похоронен" - деревня Карпово Тверской (тогда Калининской) области. К счастью, извещения о смерти оба раза были посланы по неверному адресу (это есть в архиве): дом 13, а не 12, до нас они не дошли.
Мамин брат - Александр Михайлович Богданов - был призван в армию из института задолго до начала войны. Он пропал без вести в начале 1942 года. Тогда же пропал без вести и сын Владимира Осиповича Роскина. Много лет спустя после войны, встретив меня, он иногда спрашивал, нет ли известий об Алике (так дома звали маминого брата). Наверное, как и мы, не переставал надеяться на чудо. Сейчас, когда раскрываются архивы, я с ужасом вижу, как много наших соседей, живших тогда на Сретенке и около нее, - молодых, красивых, кем-то любимых, - не просто погибли, а пропали без вести. Ушли в некуда. Для них не нашлось даже могил.
Я начала ходить в школу в конце войны. Это была ближайшая к дому 610-я школа - на Сретенке между нашим переулком Малым Головиным и соседним Просвириным. Первой нашей учительницей была Анна Николаевна Ликина. Уже не молодая (думаю, что она начала работать учительницей еще до революции), но удивительно красивая, добрая, до сих пор любимая. Она не просто учила нас читать, писать и считать. Она старалась отогреть наши души, замороженные войной. А в классах было холодно, часто мы сидели в пальто и чернила замерзали. После войны в нашей школе открыли дополнительный класс, в который пришли девушки, возвращавшиеся с фронта. Они получали самую мирную специальность - учителей начальных классов.
Около школы была территория, ограниченная невысоким бордюром. Выйдя после уроков и бросив около двери портфели, мы тут же начинали прыгать - через веревочку или в классики, очень полезно после многочасового сидения за партами. За школьной территорией на углу был киоск, где кроме газет и книжек продавали много полезных мелочей: ручки, перья, ластики... К этому киоску приезжали лотки с мороженным и жаренными пирожками. После денежной реформы цены менялись, в памяти осталось, что молочное мороженное стоило 10 копеек, пирожок с мясом - 10 копеек, а с повидлом - 5.
Ни интернета, ни даже телевизора тогда не было, основным источником информации было радио. Оно приносило нам специальные детские новости в "Пионерской зорьке" и развлекало замечательными передачами "Театр у микрофона". Однажды, уже выйдя из пионерского возраста, я тоже стала участницей "Пионерской зорьки", после чего получила мешок писем, которыми долго развлекался весь класс.
В старших классах мы ездили на каток, чаще всего в Сокольники. Многие занимались в кружках. Их было много - на любой талант и вкус. И все бесплатные. Я занималась в Центральном доме детей железнодорожников на Ново-Басманной (три остановки на троллейбусе и дальше пешком). Мы занимались в чудесном особняке, когда-то принадлежавшем купцу Стахееву. Прямо от входа наверх поднималась широкая лестница, наверху налево от нее находился белый мраморный зал, а направо - деревянный готический. В доме был зимний сад, китайская комната и много других замечательных уголков. Основным коллективом был ансамбль песни и пляски под руководством Семена Осиповича Дунаевского. Хореографическим коллективом руководила Анна Федоровна Ткаченко, ставившая замечательные, оригинальные танцы. Хором руководила Валентина Эдуардовна Пунина, которую, по ее молодости, старшие школьники называли просто Валечкой. Группой балалаечников в оркестре руководил Михаил Федотович Рожков, ставший с годами (он прожил почти 100 лет) всемирно известным музыкантом. Были литературный и фото кружки, изостудия, кружок юных техников. Высокую марку Дома много лет поддерживала Лидия Яковлевна Малолеткова, бывшая его директором. Я занималась в коллективе Художественного слова, которым руководила Маргарита Рудольфовна Перлова. Занятия в кружках для многих определило дальнейшую дорогу в жизни. Многие ребята, занимавшиеся в нашем коллективе, стали профессиональными актерами - Оля Гобзева, Оля Забара, Марина Вайнтрауб, Лена Миллиотти, Наташа Никонова, Лена Соловей, Алик Даль. Многие, выбрав иные специальности, сохранили увлечение художественным словом на всю жизнь. Наш коллектив, жив до сих пор, теперь он называется театр чтеца имени Маргариты Рудольфовны Перловой.
В 1945 году мне и моим подругам исполнилось 8 лет. Мы видели салют Победы, успели побывать с концертами в московских госпиталях. Из номеров, с которыми мы выступали, помню танец снежинок и стихотворение "Бабушка и внучка". Мы читали его вдвоем с Мариной Воейковой. Она была немного выше меня и, наверное, поэтому изображала бабушку. Стихотворение было совсем не созвучно времени, но пользовалось успехом.
Переулки другой стороны Сретенки так и остались для меня чужими. Но на нашей стороне в каждом переулке были друзья, были дворы, где мы прыгали через веревочку, играли в мяч, в прятки. В Костянском переулке жила Маша Красильникова, в Уланском - Нелля Куракина, в Просвирине - Лиля Волконская, в Лукове - Лида Каледина, в Ащеулове - Ира Петрова, в Даеве - Таня Ставровская, в Сретенском тупике - Марина Семенова. Несмотря на тесноту и бедность послевоенного времени, мы едва ли не каждый день бывали друг у друга в гостях, - и на днях рождениях и просто так. После Нового года во время зимних каникул во многих домах устраивались детские праздники. Основным угощением были пироги. Муку продавали перед каждым большим праздником в специальных местах, где надо было стоять в очереди. Помню, что номер очереди (многозначный) почему-то писали на ладони. Но все терпеливо стояли и пироги пекли.
В домах были печки. Осенью покупали дрова. Для их хранения во дворе нашего дома был большой каменный сарай с отдельным помещением для каждой квартиры. Потом появились газ, центральное отопление, газовая колонка для подогрева воды в ванной. Каждое из этих событий было праздником.
Зелени на Сретенке было очень мало. Небольшой Сретенский бульвар был тогда стиснут с двух сторон трамвайными линиями. В начале бульвара много лет стоял большой черный камень, на котором было написано, что здесь установят памятник Щербакову. Это был известный в то время партийный деятель. Весь наш район назывался Щербаковским, - наверное, в его честь. Потом камень исчез и памятник, действительно появился. Но почему-то не Щербакову, а Крупской.
Ближайшим зеленым оазисом был старый Ботанический сад. Он был довольно далеко - две остановки на троллейбусе, но мы уже с первого класса ходили туда пешком. Дойдя до Садового кольца, просили кого-нибудь из взрослых перевести нас на ту сторону и дальше снова шли сами. Этот сад был настоящим царством чудес: старое дерево с огромным дуплом на берегу пруда, альпийская горка по которой можно было бегать, оранжерея...
На Сретенке было много магазинов. Здесь можно было купить практически все. В послевоенные годы мы ходили в эти магазины, как в музеи, - не купить, но посмотреть. Был магазин игрушек, два книжных, антикварный комиссионный и даже специальный магазин, где продавали шляпы.
Ближайшим к дому был магазин "Овощи-фрукты" с горами разноцветных красивых яблок, с огромными банками варенья, которое продавали на развес. Может быть, эти горы были не так велики, но тогда казались огромными и прекрасными. Покупали редко и понемногу - одно яблоко, сто грамм варенья. Потом появился магазин "Грибы - ягоды", а еще потом, много позже, - "Лесная быль". В этом магазине можно было купить мясо лося или кабана и даже медведя.
В младших классах любимым местом, куда нам разрешали ходить самим (или мы ходили не спрашиваясь), был зоомагазин на Кузнецком мосту. Там можно было часами смотреть на рыбок, слушать пение птиц. Одно время там даже жил дикобраз. "В дальние странствия" мы обычно отправлялись с Машей Красильниковой. Доходили до Столешникова переулка. Основной целью был чудесный кондитерский магазин, где продавались свежие пирожные. Иногда, очень редко, что-нибудь покупали. Чаще наслаждались общим видом и ароматом. Заходили и в соседний магазин, где как недавно вспоминала Маша (теперь уже давно Мария Константиновна), "приценивались к шубам". С годами это увлечение сменил букинистический книжный магазин не далеко от Сретенских ворот. В 50-60-е гг. там можно было купить за небольшие деньги почти все. Почему-то четко помню, что полное собрание сочинений Жуковского (приложение к "Ниве") было куплено за 3 рубля. Примерно за такие же деньги были куплены весь Лесков, прижизненные издания Блока и многое другое.
Совсем недалеко от нашего переулка - за магазином Овощи-Фрукты, находилась маленькая врачебно-косметическая лечебница, где в регистратуре работала мама. Я часто приходила туда после школы - приносила маме обед. Для него существовала специальная маленькая кастрюлечка с колечком на крышке, которую бабушка заворачивала в клетчатый оранжевый шарф. С годами расширяясь и переезжая с места на место, это учреждение, в конце концов, превратилось в институт Красоты на Новом Арбате. А мама так и продолжала там работать до пенсии.
В мои школьные годы на Сретенке и около нее были две церкви. В Сретенском монастыре, который тогда не работал, перед Новым годом продавали елки. В маленькой церкви у Сретенских ворот был музей, кажется военно-морской. Это был едва ли не единственный в Москве музей, где я почему-то не побывала. В наши дни, когда церкви стали восстанавливать и открывать, выяснилось, что была еще одна церковь на другом конце Сретенки около Садового кольца - Церковь Троицы в Листах. Но тогда от нее существовала только нижняя часть, покрытая крышей. В этом здании находились мастерские скульпторов. И хотя я не раз бывала там, мне, кажется, даже не приходило в голову, что это церковь. Когда я училась в седьмом классе к нам в школу пришла скульптор Ольга Владимировна Квинихидзе. У нее был заказ на скульптуру школьницы, какие тогда в большом количестве стояли в парках и садах. Она искала модель, с которой эту скульптуру можно лепить, и выбрала меня. После этого я часто приходила в ее мастерскую, где часами стояла почти неподвижно, глядя как Ольга Владимировна работает. Периодически мы отдыхали, - садились на диван, стоявший в нише, и Ольга Владимировна показывала мне замечательные альбомы по искусству и рассказывала о разных музеях. Удивительно, что, когда скульптура была готова, я умудрилась не сфотографировать ее, хотя фотоаппарат у нас был, папа прекрасно фотографировал, и я тоже умела это делать. Более того, я даже не спросила, где это будет стоять. Не помню стояла я с портфелем или с книжкой в руках и какой вариант из моих двух причесок ("корзиночки" или "бараночки") был выбран. Помню только, что мое школьное платье в это время было в складку и в скульптуре это сохранилось.
Потом Ольгу Владимировну пригласили работать в большой группе скульпторов, оформлявших одну из новых станций метро. А она пригласила меня позировать для одного из барильефов. Эта станция, теперь Проспект Мира, тогда называлась Ботанический сад. Она была названа в честь моего любимого Ботанического сада находившегося (и сейчас находящегося) рядом. Работы велись в огромной мастерской, внутри которой мог, наверное, поместиться трехэтажный дом. В центре зала стоял большой памятник Чехову, кажется, еще глиняный. В мастерской было очень весело. Скульпторы, почти все очень молодые, лепили друг друга и обсуждали работы друг друга. Почему-то сразу несколько человек просили Ольгу Владимировну сделать меня максимально похожей, говоря, что мне будет приятно видеть свой портрет. Барельеф получился очень симпатичным. Я стою около куста помидоров, который, почему-то выше меня ростом. С другой стороны от куста на коленях (перед кустом, а не передо мной) стоит мальчик. Мне знакомы лица почти всех людей с барильефов, украшающих эту станцию. Кроме этого мальчика, которого я никогда не видела. Мы приходили к Ольге Владимировне в разное время.
В недавно купленном альбоме с видами Москвы разных лет (кстати, купила я его на Сретенке в галерее "Даев - 33") мне попалась репродукция с картины С.И. Пичугина "Пушкинская площадь 1946". На ней изображена проходившая там праздничная ярмарка, наверное, первая после войны. Мы ходили туда с мамой и бабушкой. Так хорошо помню эти красочные домики, помню даже, что было на мне одето - шерстяной бело-розовый костюмчик, перешитый из чего-то старого, но очень красивый. Еще одна ярмарка была в тот же день на Болотной площади, и мы туда тоже сходили. Весь город тогда казался своим большим домом, все городские праздники были нашими, и мы старались не просто участвовать в общем веселье, но, по возможности, быть в центре событий. Салют Победы мы с тетей Лизой смотрели на Красной площади. Помню где мы стояли, помню общую радость не только на Красной площади, но и по дороге домой, куда мы возвращались пешком. Мы с Машей планировали попасть и на парад Победы. От Сретенских ворот спустились по бульвару вниз к Трубной площади, пристроились к войскам, идущим на парад, и шли с ними до самой Красной площади, где нас, к сожалению, остановили. Так что я не могу похвастаться, что видела парад Победы, но все-таки прошла с войсками по нескольким центральным улицам. Следующим большим праздником было 800-летие Москвы на память о котором остался большой красивый значок. Смотреть праздничный салют мы с папой пошли к знакомым, которые жили недалеко от Красной площади. Крыша их дома была огромным балконом, с которого открывался чудесный вид вниз на город и вверх на салют. В этом доме жило много артистов, среди вышедших смотреть салют был Василий Иванович Качалов. Меня с ним познакомили (мне было 10 лет), сказав, что это замечательный актер замечательного театра, и что я должна эту встречу запомнить. И я запомнила, и уже через несколько лет Художественный театр стал большой полосой в моей жизни. В старших классах мы бывали там почти каждую неделю. Брали входные билеты и сидели на ступеньках, постелив на них газеты. Любимые спектакли видели едва ли не по десять раз...
Сегодня Сретенка стала шумной улицей, переполненной машинами и людьми, - постоянная транспортная пробка между Бульварным кольцом и Садовым.
Наши переулки тоже стали шумными, трудно поверить, что мы могли играть в волейбол на проезжей части. Редкие машины терпеливо ждали, когда мы прервем игру и дадим им проехать. Давно нет многих домов, в которых жили мои школьные подруги. Не стало и нашего дома со всеми его историями, бедами и радостями. Они остались только в памяти его обитателей, - пока мы живы.
Связаться с программистом сайта.
