2

МИНАРЕТ

Два рассказа о войне

1. ИМАМ ШАМИЛЬ ТАК И НЕ ПОЛУЧИЛ ПОХОРОНКУ

"С начала текущего месяца до 30 июня в цехах комбината проходит общественный смотр изобретательской и рационализаторской деятельности... Рационализаторские предложения, внедренные в производство в период прошлогоднего смотра, дали свыше 3 миллионов рублей экономии, Творчество стахановцев способствовалo облегчению трудоемких процессов, усовершенствованию организации труда... Идут в ногу с прогрессом передовые рационализаторы, такие как... слесарь основного механического цеха Шарафутдинов... и ряд других. Общественный смотр несомненно раскроет новый богатейший источник творческой мысли наших стахановцев, инженеров и техников".

"Магнитогорский металл" от 6 апреля 1950 года.

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

Мой отец, Кашиф Шамилович Шарафутдинов родился 9 мая, он оказался на 23 года старше Победы, дату которой в "роковые сороковые" можно было только предполагать. В 13 лет, с самого прибытия на магнитогорскую землю, он пошел по механической части, потому что его всегда завораживали тайные пружинки и рычажки имевшихся в доме шкатулок, замков и часов. В 15 лет он стал учеником слесаря, в 17 будущему моему отцу был присвоен четвертый квалификационный разряд, после чего он полгода преподавал специальность в том же ФЗУ. На работу всегда бегом в хорошем темпе - от Центрального спецпоселка до заводской площадки не менее десяти километров. За опоздание на работу отправляли под суд, а суд меньше десяти лет лагерей спецпереселенцам не давал (запомним эту цифру). Старший брат Кашифа, Гариф, похоже, где-то по пути на свое рабочее место однажды оступился. Поэтому у братьев и случились разные судьбы.

Вообще послереволюционное двадцатилетие, казалось, выкашивало семью квадратно-гнездовым способом. Дед моей жены, Хазей Валеев, в 1926 году был расстрелян в Казани. Один из братьев моего деда, Камиль, человек комсомольско-чекистской закваски, благополучно дожил до преклонного возраста на руководящей должности в одном из средних уральских городов. Муж моей сестры, Амины, Геннадий Степанович, родился в апреле 1938 года в Магадане (дата и место рождения говорят сами за себя!). Практически вся мужская часть нашей фамилии сталинского поколения отсидела свое или побывала на фронте.

Но! Высшей награды Родины - ордена Ленина - был удостоен в 1954 году старший брат моей матери, плотник-бетонщик Музагит Исмагилоа. Он погиб тогда же (совпадение?) под колесами грузовика. И как раз в это время был отозван из Магнитки на строительство Байконура в немалой должности (ему не раз звонил домой сам Косыгин) зять отца - муж его единственной младшей сестры.

...Никто не верил, что данный материал увидит свет в эти дни: в Москве шахидки в основном с мусульманскими фамилиями. В челябинской области только что сменился губернатор, в Татарстане президент. В Магнитогорске избрали новую городскую администрацию... Но пусть все домыслы остаются на совести тех, кто их изобретает.

КАШИФ И ЕГО КОМАНДА

Как раз в описываемые дни, т.е. в самом начале апреля 1950-го, я потерял в детском саду безумно красивый, тяжелый, как орден, отраслевой знак отличия, которым Министерство награждало металлургов по представлению главков, в данном случае Главремонта МЧМ СССР. Награду вручил отцу, Кашифу Шамиловичу Шарафутдинову, накануне начальник главка, а то и сам министр. А наутро я взял ее без спросу в садик и... потерял. Большую горечь от материальной утраты я не испытывал ни до, ни после того случая.

ОМЦ по определению призван обеспечивать безаварийную, бесперебойную работу механического оборудования Магнитогорского комбината, а рембригада выполняла те же функции, когда дело касалось самого механического цеха. В войну механики работали, не считаясь со временем, круглыми сутками, ночевали в цехе, питались чем придется. Разноплеменное братство, объединенное общей целью вокруг будущего начальника ОМЦ, а позже заместителя главного механика комбината Николая Гайдуковского, создавало реальные условия для непрерывного действия конвейера по выпуску миллионов снарядов, мин, фугасных авиабомб. Цепкая детская память ухватила имена тех, кто ковал оружие победы в рембригаде и на смежных участках в военные годы. Лисянский, Ермаков, Литачевский Кучековский, Шемявич, Половнев, Файн, Биккинин, Фигатнер, Утяганов, Локотунин, Пукин, Фортунин, технолог Зайковская - эти фамилии были на слуху в нашем доме. А Николая Владимировича отец просто боготворил - и не только за инженерную сметливость, но и за неизменное остроумие и недюжинную физическую силу, обладать которой очень полезно в стесненных условиях ремонта оборудования в действующем цехе.

ВОЕНКОМАТ СИЛЬНЕЕ НОСОВА?

У каждого члена рембригады была броня от мобилизации, но подчас повестка военкомата оказывалась сильнее приказа директора ММК. В 1941-1942 годах отца трижды призывали в армию, где он в общей сложности провел порядка полугода. Рембригаду в качестве механика цеха - старшего мастера техник Шарафутдинов позже возглавлял три десятка лет, до выхода на пенсию. Отец был исключительно скромным человеком. По какой-то причине (скорее всего, из-за беспартийности и непролетарского происхождения) ему вовремя не была вручена медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г". Представление к награде в Левобережной районной администрации случайно обнаружили лишь в 1994 году, когда он оформлял ветеранство. Роковой прецедент военного времени и мог стать причиной априорного тотального недоверия парторганов. Кстати, как раз в то время, т.е. с опозданием почти на полвека, такую же медаль получила моя мама, Мугалиля Фараховна, в 1936-1944 годах работавшая в маркшейдерском отделе горнорудного управления ММК.

В цехе имелась легендарная, вечно ломавшаяся разъездная полуторка-двухкабинка, на которой в ночь-заполночь за отцом приезжали из цеха в случае необходимости. Однажды, лет через десять после войны, такая необходимость выпала на вечер 1-го Мая, за отцом приехал зам. начальника цеха Шемявич. Хорошо помню, что что-то не сходилось при ремонте уникального карусельного токарного станка. Большой пролет ОМЦ был темен, только в конце его в ярком свете мельтешили фигуры слесарей. Благодаря советам Ейгейшуа Пинхосовича и Кашифа Шамиловича, громадный агрегат был очень быстро запущен и немного разгоряченный в честь пролетарского праздника отец повел нас с Шемявичем в другой конец пролета, по пути давая характеристику тому или иному металлорежущему чуду. Станкам под ничего не говорящими мне названиями "аэрликон", "зимаг", "демаг" конца-края не было. Я хотел уж было запроситься в туалет или захныкать, как увидел прямо над отцовской конторой выполненный аршинными буквами лозунг: "Все для фронта, все для победы!". Оказалось, что его следы во время ремонта обнаружили под слоем старой штукатурки и обновили по просьбе Свердловской документальной киностудии, готовившейся к съемкам 9-го Мая.

- Думаю, после праздника Победы эту надпись следует убрать, чтобы не будоражить людей, - сказал отец, будто продолжая начатый разговор.

- А я считаю, что надпись необходимо сохранить. Чтобы наши дети и внуки знали и помнили о войне, - сказал Шемявич.

Через несколько лет я узнал, что памятный призыв из прошлого забелен.

КЛАССОВО ЧУЖДЫЕ

- Ведь не такая судьба была уготована моим сыновьям! - в который раз обращался имам Шамиль к небесам. - Каждое утро для вас должны были вылавливать в табуне самых горячих скакунов!

Мохаммад-Шамиль был выходцем из семьи духовных деятелей и воинов в пятом колене. Все мужчины получали образование в каком-нибудь медресе, где среди многих светских дисциплин изучали Коран и мусульманское право и, наряду с арабским и персидским языками, западноевропейские языки. Дипломом был Указ, пожалованный царем. Шамиль получил Указ Љ4460.

Все предки Мохаммад-Шамила в жены брали красавиц из богатых и знатных семей. Сестра Шамиля была замужем за сыном Бикчура хана. В русско-японскую Шамиль участвовал в боевых действиях, носил золотые погоны, получал ордена с двуглавым орлом вместо неуместного даже в геральдике креста. Потом несколько лет путешествовал по странам ЮВА, изучал языки. Вернувшись в Россию и заведя семью, отчетливо понял, что при Советах ему не выжить. Тем не менее, отказался воспользоваться "окном" в Турцию, существовавшим почти до самых 1930-х. Предпочел вместе с домочадцами раствориться на Магнитострое.

В первую же зиму под Магнитной горой его Минлесрур умерла, оставив на руках у 50-летнего мужа троих детей - младшей три годика. Шамиль не жаловался даже про себя, давно понял, что победителей не судят.

Однажды он пришел к нам в буран из Центрального лагеря на Ежовку.

- Зайди, поздоровайся, - убеждала меня мать в длинном коридоре барака. - Дедушка тебя любит.

С замиранием сердца я заглянул в нашу комнату. Имам Шамиль в одиночестве пил чай из жестяной кружки. Он ласково улыбнулся мне. Я сделал движение вырваться, но дед удержал меня за ворот

- Запомни, - произнес он. - Собеседнику надо смотреть прямо в глаза. И всегда говорить правду.

Я заплакал и убежал. В памяти остались гордая посадка головы, темное чеканное лицо землекопа "Водокакнала". Впоследствии оказалось, что все, чему учил имам Шамиль, трудновыполнимо и вообще не вписывается в реалии окружавшего нас мира.

Исполняя обряд наречения моей сестры (надо сказать, мусульмане СССР, не афишируя, всегда придерживались всех религиозных и народных обычаев), подчеркнул, что женщины по имени Амина - верные подруги, заботливые дочери, надежные работницы. Они готовы в несчастье первыми прийти на помощь.

Дед умер ровно через год, в 1947-м, в возрасте 65 лет. Где его могила, никто не знает. Уже в наше время иногда встречаю людей, чьи отцы и деды при разных обстоятельствах общались с имамом Шамилем. В поколениях живет память о мудром и справедливом предстоятеле, который при необходимости способен был одинаково ловко орудовать мосинской винтовкой в окопе или лопатой в котловане.

В перестроечные годы я узнал, что имя Раиф, которым нарек меня при рождении дед, признается всеми авраамическими религиями и означает Хранимый Богом. А в Татарстане, под Казанью, действует Раифский богородицкий православный мужской монастырь.

В ПРОРЫВ ИДУТ ШТРАФНЫЕ БАТАЛЬОНЫ!

(вместо эпилога)

Напомню, что от Центрального поселка до заводской площадки около 10 километров. И Гариф, похоже, где-то по пути на свое рабочее место оступился.

Попутного транспорта практически не было. За опоздание на работу без разговоров отправляли под суд. А суд спецпереселенцу отмеривал.по 58-й УК РСФСР. Последнее место службы: Гарифа Шамиловича - .981 с.п., 253 сд, 3 гв. армия. У меня о нем имеются очень скудные сведения. Лишь в июле-августе прошлого (2009) года мне удалось выяснить, что он не пропал без вести, как до тех пор считалось и как до самой смерти считали дед Шамиль, мой отец, его сестра Макнуна в Краснодарском крае, моя мать. Он погиб 14 июля 1944 года, за два месяца до моего рождения, у села Езерцы Гороховского района Волынской области (Украина). Там и похоронен в братской могиле.

Там шли тяжелые кровопролитные бои с гитлеровцами и бандеровцами. Гариф Шарафутдинов "отмывал позор кровью" в штрафных подразделениях, которые в тех боях были задействованы во множестве. Штрафники теряли в каждом бою до 70% состава. Дед Шамиль похоронку так и не получил. Я видел ее копию в Интернете, а в конце 1944-го она месяц ходила в Магнитогорске, потом была отправлена назад, в Наркомат обороны.

Получи имам Шамиль ее - была бы какая-то определенность. Ведь "без вести пропавший" - это было клеймом на всю семью. Поэтому-то и не очень-то распространялись при детях у нас дома на эту тему. И потом, похоронка. давала право на материальное пособие, что было немаловажно в тех условиях. И не следует забывать, что "смывший позор кровью" автоматически представлялся к ордену, который необходимо искать в недрах Наградного управления МО РФ.

2. ПЯТЬ ВСТРЕЧ И ОДНА СУДЬБА

Насим Галимзянович Саяхов 1930 года рождения. Когда началась Великая Отечественная война, ему было одиннадцать лет и один месяц. А за два года до этого они с матерью приехали из Татарии в Сталинград, разыскали завербованного на строительство тракторного завода отца и остались с ним. Летом 1942-го, когда стали подступать немцы, семья не решилась под обстрелом на пароме переправляться на левый (город, кто не знает, располагался в правобережье), восточный берег Волги и осенью оказалась в зоне боевых действий.

Что такое ребенок на войне - это тема для особого разговора, актуального во все времена. Насим пробыл в прифронтовой полосе не больше четырех-пяти месяцев, но за это время привык к вою "катюш", пролетающих над самой головой, и бомбежкам. К безысходности лишений, к опасным встречам с военными (четыре раза к его виску приставляли пистолет по подозрению в шпионаже или воровстве - дважды немцы и дважды наши). Он научился прятаться от любого человека с ружьем, он бегал из-под ареста и однажды в одном из многочисленных импровизированных лагерей, на каком-то скотном дворе, навсегда потерял отца.

Он близко видел смерть, он соприкасался с ней каждое мгновение и одинаково жалел и своих, и чужих солдат. И во всех передрягах военного быта он неизменно находил мать (или она находила его?).

Он болел цингой, и у него напрочь отказали ноги. И вот уже пришло освобождение, но его накрыло снарядом (вытек глаз, был вспорот живот и начисто оторвало большой и указательный пальцы левой руки). Мальчишку выбросили из госпиталя, потому что места нужны были военным. И мать весной 43-го вывезла его по Волге (опять огонь, авианалеты) в Набережные Челны, оттуда - в родное Янурусово Сармановского района Татарии. Она выходила сына, но ровно через год ее не стало. 14-летний Насим остался один. Его отца звали Галимзян Саяхович, мать - Разия Нуриахметовна.

Мать, еще при жизни, велела ему, в случае чего, отправляться на Урал, к репрессированным еще в 1931 году родственникам. Едва оправившийся после тяжелого ранения Насим, без денег, без документов и всевозможных разрешений, в лаптях, через Уфу добрался до Челябинска, потом до Копейска, где разыскал тетушку по отцу. Отсюда двинул в Магнитогорск, к материнской родне - бабушке, дядьке Наджибу и тетке Закире, проживавшим в бараке на печально знаменитой улице Интернациональной. Таким образом, военная эпопея Насима Саяхова завершилась в бывшем концлагере под горой Магнитной.

Еще до переезда в Сталинград маленький Насим три года отучился в сельской татарской школе, писал на родном языке латинскими буквами. В четвертый класс он пошел в Магнитогорске, в 43-ю русскую школу, тут же, в спецпоселке. В пятый класс он ходил уже в 8-ю школу "на гортеатре", остался в нем на осень. Ему было 17 лет, он был переростком, и он решил искать работу. Но на любую работу его, покалеченного, инвалида третьей группы, не имеющего никакой квалификации не взяли бы.

Насим умел рисовать - у него получалось перерисовывать картинки из книжек. А напротив школы был Дворец культуры металлургов, где художники писали маслом красочные афиши, плакаты, лозунги. Насим пришел к тогдашнему директору ДКМ Полякову, показал карандашный рисунок: "Хочу учиться на художника". Тот, долго не раздумывая, поставил свою визу на заявлении: "Андрееву В.Г. Принять учеником художника".

- Это был первый посторонний человек, который пошел мне навстречу.- Насим Галимзянович не уронил ни слезинки, когда рассказывал о своих военных приключениях, но вспоминая о Полякове, не пытается сдержать чувств.- Откажи мне Михаил Исаакович, куда бы я пошел? Может, пьяницей бы стал, может, вором... А так я попал в хорошие руки.

Семь лет Насим с двумя другими учениками растирал мел и краски, грунтовал планшеты, мыл громадные щиты. В выпадавшие свободные минуты рисовали друг друга. По-настоящему талантливым был Виктор Суворов. Он писал этюды каждый день. Виктору было достаточно нанести три мазка маслом, чтобы добиться абсолютного сходства с моделью. Но и на Насима художники обратили внимание - тот же Суворов, Черепанов, Андреев, Князев... По-доброму подтрунивая над произношением ученика, они старались привить старательному парню азы профессии.

- Вторым человеком, которому я многим обязан, был художник Александр Никандрович Князев,- опять проглатывает непрошенный комок в горле Насим Галимзянович.- Он очень благородно ко мне отнесся. Я считаю его своим учителем, наставником в период становления.

Доброжелательная атмосфера в мастерской сделала свое дело: Насим оттаял, влился в трудовое братство творческих, немного бесшабашных ребят. Привык откликаться на новое имя Николай. Поляков дал Саяхову место в общежитии на Западной, 6 (рядом с универмагом на соцгороде) в одной комнате с киномехаником Дворца Лорченко.

- Славно мы с ним жили, добрый он был человек,- вспоминает с улыбкой Насим Галимзянович.

В 1950 году друг по бараку на Интернациональной Ахат предложил Насиму поступить с ним в шестой класс вечерней школы. "Да я ведь и пятого не закончил",- засомневался Насим. Он обратился в 8-ю школу и его стали подтягивать с группой отстающих ребятишек. Он получил требуемый документ и понес его в ШРМ Љ2. Там и прошел 6, 7, 8, 9 и 10 классы. В 1954 году получил аттестат зрелости и перед ним встал вопрос: "Как быть дальше? Не для того же я учился, чтобы остановиться в начале пути".

Насим чувствовал себя художником. "А почему бы мне не поступить в Ленинградский институт имени И.Е. Репина"?- замахнулся было он, тем более, что Виктор Суворов уже учился там. Но потом быстро пришло отрезвление: "Ну какой я художник?" Прослышал, что в Уральском политехническом, в Свердловске, на стройфаке имеется кафедра архитектуры. Написал туда и скоро получил доброжелательный ответ. Когда подошла пора экзаменов, взял в мастерской очередной отпуск и поехал сдавать экзамены. Но прежде надо было пройти медкомиссию, а ее-то Насим и не прошел: нет глаза, нет пальцев. Насим обратился за советом к декану строительного факультета Людмиле Ивановне Корженко. Она и разрешила сдавать экзамены. Это был третий решающий человек в его судьбе.

Конкурс был пять человек на место, но сдавший на "отлично" черчение и рисунок Саяхов уверенно поступил в институт. Правда, у него была "тройка" по немецкому, и первый семестр Насим не получал стипендию. Но он сумел найти себе работу прямо на факультете (писал объявления, плакаты), получал зарплату в размере стипендии первокурсника.

На архитектурном учатся шесть лет. В 1960 году с "красным" дипломом Насим был направлен по распределению в Магнитогорск: в городское управление архитектуры требовался молодой, подающий надежды специалист. Саяхов попал в распоряжение главного архитектора Магнитогорска Ирины Николаевны Рожковой. Она и стала четвертой знаковой фигурой в жизни Насима Галимзяновича. Пятой - главный инженер института "Магнитогорскгражданпроект" Геннадий Николаевич Корнилов. Талантливый конструктор, он убеждал своими работами, расчетами.

В управлении архитектуры Саяхов занимал должность начальника отдела генплана, работал в основном с бумагами. Чертежной работы, проектирования практически не было. И Ирина Николаевна позволяла молодому архитектору в Гипромезе ли, в проектно-сметном бюро треста "Магнитострой" принимать участие в проектировании того или иного объекта в городе.

Первым стал проект интерната для молодых рабочих ММК, выполненный в Гипромезе вдвоем с инженером-конструктором Сорокиным. Вторым - выполненный самостоятельно также в Гипромезе проект 114-го микрорайона, композиционно набранного из стандартных пятиэтажек, но ставшего красивейшим уголком Правобережного района благодаря завершенности замысла.

В 1969 году Саяхов перевелся в Магнитогорское отделение института "Челябинскгражданпроект", преобразованного позже в институт "Магнитогорскгражданпроект". Саяхов занимался корректурой генерального плана.

- Генплан от улицы Гагарина и дальше на юг был сделан ленинградскими архитекторами,- замечает Саяхов,- а мы его развивали - выполняли проекты детальной планировки, рабочие чертежи микрорайонов: скверы, бульвары, магазины, встроенные элементы и прочее.

Вот и выходит, что Насим Галимзянович с коллегами, с главным магнитогорским подрядчиком трестом "Магнитострой" запроектировали и построили, скромно прикидывая, половину нашего города...

Десять лет, с 1980 года до самого ухода на пенсию Саяхов был главным архитектором института. Еще в 1964 году он стал членом Союза архитекторов СССР, участвовал в работе двух его съездов. Был председателем художественного совета Магнитогорска.

В то время существовали жесткие градостроительные нормы.

- Я каждый год три-четыре раза ездил в Москву, в Госстрой, добиваться разрешения на строительство ну хотя бы тех же 9-этажных домов. Там спрашивали: "Ну зачем Магнитке 9-этажки?"

- Что им жалко что ли было?

- Стоимость 9-этажного дома выше, чем пятиэтажки: "Государственные деньги растрачиваете!" Нужны были лифт, насосы, чтобы подавать наверх воду, тепло.

Последние полвека с лишним Саяхову, в принципе, не попадались плохие люди. Он воспринимает это как награду за испытания в детские и юношеские годы. Еще пятьдесят лет назад Насим Галимзянович встретил и полюбил Ксению Семеновну Ерушеву, известного в городе педагога, до выхода на заслуженный отдых работавшую заведующей детским садом Љ7.

- Вы, Насим Галимзянович, говорите о пяти знаменательных встречах, повлиявших на вашу жизнь. И даже не упоминаете Ксению Семеновну...

- Наш союз с Ксенией Семеновной это не встреча, это судьба.

В последние годы у Саяхова много забот было со строительством в парковой зоне улицы Грязнова соборной мечети, оригинальный проект которой выполнен "Магнитогорскгражданпроектом" (и, понятно, самим Насимом Галимзяновичем) и утвержден Верховным муфтием России шейхом Талгатом Таджуддином.

Саяхов всегда верил в единого Бога, в силу божественного предопределения.

- Мы познаем Создателя душой, а не разумом, - говорил он.

Насим Галимзянович скончался, немного не дожив до восьмидесяти. В сущности, это был святой человек. Все мы его должники на этом свете...