Самые беззаботные дни мои прошли в этой стране, в дикие времена...
Как неотъемлемой частью Калифорнии является апельсин, а Копенгагена - "Русалочка", так неотъемлемой частью Рижского взморья пятидесятых годов был Мишка Зовша.
Он стоял в конце улицы Турайдас, у её выхода к заливу, словно памятник, в синих нейлоновых плавках, с голубой тетрадью под мышкой.
Я говорю "в плавках", потому что всегда видел его летом - зимой он, вероятно, стоял в штанах.
Зовша был сутул, одно плечо выше другого, руки сложены на впалой груди.
--
Привет славным питерцам, - приветствовал он меня и медленно раскрывал тетрадь.
--
Пункт 234: - "Блондинку клей утром, брюнетку вечером".
Он загадочно улыбался. - Пункт 937: "Люби меньше, но дольше!"
Улыбка становилась еще загадочнее, тетрадь закрывалась...
Каждое лето, когда я приезжал из сырого Питера на Рижское взморье, Зовша встречал меня очередной сентенцией. Уже много лет он придумывал их и записывал в свою тетрадь - на пляже все его называли "министр любви". Когда возникал какой-либо сомнительный вопрос - все бежали к нему.
--
Зовша, - кричал Зорик, - что делать? Элеонора не даёт!
--
Сколько времени встречаетесь? - спокойно интересовался Зовша.
--
Две недели.
--
Цвет волос?
--
Шатенка.
--
Где конкретно не даёт?
--
Да нигде, - нервничал Зорик, - ни дома, ни на пляже, ни в лесу.
--
Случай классический, - Зовша открывал тетрадь. - "Пункт 766, - читал он. - Если шатенка после двух недель не даёт ни дома, ни на пляже, ни в лесу - пробовать в воде".
Тетрадь возвращалась под мышку.
--
В 16 градусах? - ужасался Зорик.
--
Температура не указана, - говорил Зовша.
Зорик тут же тянул Элеонору в воду.
--
Ночью, - кричал через весь пляж Зовша, - ночью!..
По пляжу он ходил, как царь Соломон, оглядывающий свои владения.
Он бросал быстрые взгляды на женщин и тут же что-то заносил в тетрадь.
К нему подходил Люсик - лучшие мускулы пляжа.
--
Зовша, - начинал он, - помнишь ту, с высокой жопой?
"Министр" не любил грубых слов.
--
С высоким тазом? - поправлял он, - москвичка? Кандидат педагогических наук?
--
Да, да!
--
В чём проблема?
--
Крутит "динамо".
Люсик был возмущён - ему? С такими бицепсами!
--
В "Лидо" водил? - спрашивал Зовша.
--
Три раза!
--
Странно, - Зовша вздыхал. - москвичка, кандидат... - он начинал листать тетрадку. - А что заказывал?
--
Салат из огурцов, хек под маринадом, бутылку "Фетяски".
--
Ничего удивительного, - отвечал "министр", - нарушение пункта 875: "Москвичке-кандидату бери котлеты "по-киевски" и "Киндзмараули".
--
При моей зарплате? - удивлялся Люсик.
--
Тогда возьми счетовода из Тирасполя, - советовал Зовша, - пойдёт и хек.
И тут же из своей жалкой зарплаты отваливал на котлеты.
--
Держи! И привет кандидату!..
"Лидо" в те годы был самым шикарным рестораном. Там сиживал и певец Вертинский, и закройщик Баренбойм, дирижер Кондрашин и врач Цукельперчик, чтоб попасть туда надо было записываться за месяц, каждый день отмечаться, и только потом пить коньяк "Греми" и лакомиться белугой.
Все знали, что таких ресторанов всего два - один в "Дзинтари", другой - на Елисейских Полях. Никогда раньше я этого ресторана на Полях не видел, а годы спустя шикарный "Лидо" показался мне сельским сараем. Но в то далекое время я попадал в "Лидо" только благодаря моему дяде, красавцу, герою Сталинграда, чья шевелюра
развевалась на рижских брегах.
Дядька в развалку подходил к метрдотелю, широко лобызал его, затем произносил загадочную фразу: "Этот со мной", кивая в мою сторону, и нас безропотно пропускали. Однажды дядьку обозвали жидом.
Он дрался отчаянно - в подонков летели бутылки нераскупоренного шампанского и остатки молочного поросёнка. Затем обессиленный дядька заявил, что больше его ноги в этом хлеву не будет.
Дня через три он снова пил там "Греми"...
Несмотря на то, что всё своё свободное время "министр" проводил на пляже, он был отчаянно бел, вял и печален.
"Красивые женщины любят печальных" - значилось в пункте 427.
Каждый год у него имел название - "год грудей", "год бёдер", "год длинных ног".
--
Старик, - сказал он мне в то лето, - сезон - гениален! Самые потрясающие бабы, если не считать 48-го. Фигуры - сказочные. Тополь в июле! Это, если хочешь - год фигур!
Он взял меня за локоть: - Пошли!
По асфальтовой дорожке, справа и слева от которой сидели пожилые евреи, мы вышли на пляж - радость моей юности. Я приезжал сюда из ленинградских болот за еврейской речью, за бабушкой, за песчаным берегом, который тянулся на сорок километров, за морем, уходившим в Швецию. За базаром с черникой, за высокими георгинами, губчатыми ракетками и пирожными "памперникель". Я приезжал сюда ночным поездом и в "год грудей", и "длинных ног", и в год "бёдер"!
"Министр любви" проводил экскурсию по пляжу. Песок был тонок.
Солнце - нежно. И море ласково, как голос мамы.
--
Главная фигура - вот! - Зовша указал на пустое одеяло, - очки - здесь, она - в море!
--
Где?
--
За четвертой мелью. Плавает, как дельфин. Лида, Киев, 22 года, рост 176, глаза голубые, рот чувственный.
Он вытянул руку в сторону курортной поликлиники:
--
Там, у скамейки, Оля с Кирой, близняшки, студентки, динамистки. Шесть раз водили в "Лидо" - пустэ майсе... Раскладушка в воде, видишь? На ней Наталия, балерина, таз выше головы, когда идёт - качает!
--
Почему? - не понял я.
--
Меня! Меня!.. Прямо на нас идёт Нинель, не смотри, неудобно, биолог из Таллина, ты видел когда-нибудь такой живот, не смотри, неудобно... Справа проплывает Людмила, Москва, жена профессора, но свободна. Старик, она на тебя глядит, поздравляю. Поздоровайся, только не суетись.
--
Здрасьте! - сказал я.
Людмила проплыла, не повернув головы.
--
Зачем ты меня поставил в неловкое положение? - спросил я.
--
Ша, ты ей понравился, - успокоил Зовша, - надо знать женский нрав. На пляже - с 10 до двух. В три ест в "Корсо"... Вон, с мячом - Агнесса, таких плеч больше нет, самая тонкая шея...
Он знал всех девушек пляжа, - от Булдури до Дубулты, он махал рукой, кланялся, прикладывался к ручке, что-то записывал в тетрадь.
--
Ну, - закончил он экскурсию, - вкратце - всё. На этот сезон ты в курсе. Ориентируйся сам. Ожидаем, правда, ещё двух артисточек из "Малого", но что это меняет.
Здесь к "министру" подошёл кто-то приземистый и коренастый.
--
Боря Руц, - представил Зовша, - чемпион Риги по борьбе. В чём дело, Боря?
--
Михеле, - начал Руц, - объясни, почему гойки мне дают, а наши нет?
--
Конкретнее, - попросил Зовша.
--
Познакомился с аидешке из Вильнюса, папа - дантист, мама - стоматолог.
--
Классический случай, - сказал Зовша и раскрыл тетрадь: "Аидешке из Прибалтики, родители - врачи, - даёт только после свадьбы". Он захлопнул тетрадь. - Ясно?!
--
Ты что, хочешь, чтоб я женился? - обалдел Руц.
--
Я ничего не хочу - я тебе читаю законы любви! - он постучал по обложке...
"Министр" работал бухгалтером на мясокомбинате и каждый год получал от своей работы конуру в Дзинтари, два на полтора, зато в центре, в двух шагах от моря.
В комнате могли разместиться плавки Зовши и железная кровать, на которой у Зовши никогда не получалось выспаться.
Случалось, что ему удавалось прилечь, но тут же раздавался стук в дверь.
--
Мишка, такую бабу подклеил, из Тбилиси. Не можешь на пол-часа?..
--
Зовша, друг, на десять минут, приткнуться негде...
--
Старичок, богиня, завтра улетает, - на часик?..
"Министр" брал тетрадь и тащился на улицу. На Турайдас он покупал в киоске чищенный фундук, хрустел им, и на скамейке, при закатном солнце, что-то записывал.
--
Что вы пишите, молодой человек? - интересовались сидящие евреи.
--
Библию любви. - скромно отвечал Зовша.
--
Мишуге, - шептались евреи.
Он писал и при восходе. И ночью - каморка его в те далекие годы, когда некуда было приткнуться, была очень популярна, а ключик от неё был предметом мечты всего взморья. Он переходил из рук в руки, как подарок судьбы. Потому что подкадрить чувиху было раз плюнуть, но найти хату, куда бы с ней пойти - это была проблема проблем.
Не успевал "министр" появиться на пляже - к нему сразу кто-нибудь нёсся, сломя голову.
--
Зовша, - говорил Рафик, - понимаешь...
--
Понимаю, - отвечал Зовша и доставал ключ, - до двух тридцати! В полтретьего придёт Зяма. "Рислинг" под кроватью.
--
Мишка, - неслось с дюн...
Министр доставал ключ:
--
С 6-ти до 7-и. "Рислинг" под кроватью.
--
Министр!.. доносилось из моря.
--
В шесть утра! - отвечал Мишка, и ключ летел в море, - "Рислинг" под кроватью.
Иногда Зовша отказывал.
--
Прости, - говорил он, - всё забито! Сократил даже время пребывания, - и добавлял: - Год активного солнца!
Каморка эксплуатировалась круглосуточно. Днём ещё куда ни шло - "министр" мог пойти на море, в кафе. Хуже было ночью - он болтался от "Лидо" до станции, от моря до реки Лиелупе, по темному лесу, по вымершей Турайдас, в обнимку со своей голубой тетрадочкой и, пока другие занимались любовью, создавал свою "Библию любви".
Потом он шёл ко мне. Где-то в два часа раздавался осторожный стук:
--
Не помешаю, - спрашивал он, - я вижу, что стол свободен.
И он ложился на стол, накрываясь китайским макинтошем...
Другой дядька мой в те годы снимал дачу на Рижском взморье и они с тётей, вместо того, чтоб отдохнуть в кругу своей семьи, в тени сосен и хвои, приглашали к себе родню со всей страны. Комната была маленькая, и родня спала на полу, на столе, под столом, валетом в кровати и на надувных матрацах под окном на улице, если дача была на первом этаже.
Когда утром вставали - Зовшу снимали, на стол клали клеёнку и накрывали завтрак - лук со сметаной, молочные сосиски, компот из рибарбара.
--
Михель, - говорил дядька, - когда женимся? Тебе уж, вроде, за сорок.
--
38, - уточнял Зовша.
--
Пора, брат, пора, - говорил дядька, - всё равно пора.
Зовша раскрывал "Библию":
--
Бледнокожий еврей Северного моря, - читал он, - не должен жениться раньше 38!"
--
Варт, - говорил дядя, - варт а вайленке, в прошлом году, кажется, было 37?
--
Вкралась ошибка, - объяснял Зовша, - 38!
Ошибка у "министра" вкрадывалась в этот пункт ежегодно.
Я его знал 15 лет - и этот пункт уже существовал и тогда - и "бледнолицый еврей" и "северное море". Но цифра была - "24". Потом она превратилась в "25", в "26". И так дошла до "38".
--
Пора тебя снимать с "министра любви", - смеялся дядька...
На мясокомбинате к трехметровой каморке Зовши давали два ключа, и это было прекрасно, поскольку друзья часто уходили из хаты не только с девушками, но и с ключом. В таких случаях второй ключ был спасением.
Однажды, то ли из-за того, что "министр" был в вечном изгнании, то ли оттого, что в тот день он написал немало сентенций и был чрезмерно усталым - он отдал оба ключа на один и тот же час.
Один - Рафику, лучшей фигуре взморья, саксофонисту и трубачу, второй - профессору Новодворцеву, светиле из Москвы, с которым Зовша познакомится только в этом сезоне.
Рафик брал ключ с 48-го года, Новодворцев - впервые. Он стеснялся, краснел, что-то бормотал об урологической операции, которую он, единственный в Союзе, делал в один приём, сообщил об избрании его почётным урологом Оксфордского университета, и, наконец, попросил ключ.
--
"Рислинг" под кроватью, - только и сказал "министр".
В десять минут второго ночи в убогой каморке Зовши появился почётный уролог с женой Рафика - Лузанной. Они познакомились три дня назад на дюне в Дзинтари. Когда у Лузанны схватило люмбаго. И профессор её выпрямил за 5 минут. Но за эти пять минут он потерял голову. У Лузанны её, видимо, не было никогда - она была чрезвычайно падка на всё столичное - профессоров, журналистов, актёров...
Профессор очень долго извинялся за "свою" каморку, говорил, что в этом году вернулся очень поздно с конгресса в Атланте и всё уже было сдано, заикался, краснел, что-то красочно рассказывал про почки и затем погасил свет.
Без пятнадцати два в той же скважине заскрежетал второй ключ, и в каморку ввалился Рафик с женой Новодворцева Людмилой. Жена профессора была красивее почётного уролога и значительно моложе, а Рафик слыл местным Апполоном, и грех им было не познакомиться в ласковом море, на четвёртой мели.
Рафик не начал со своих обычных историй, он не сообщил, что только что с фестиваля в Сан-Себастьяне, где получил первый приз за вторую мужскую роль, а прямо завалил Людмилу в постель.
Почётный уролог спал - он был уже немолод. Атлетическая фигура Рафика свалилась прямо на него.
Профессор почувствовал, что задыхается.
--
Лузанна, это вы? - спросил он.
Лузанна тоже почувствовала, что задыхается - на неё рухнула пышная Людмила.
--
Профессор, это вы? - спросила Лузанна, - какой вы страстный!
--
Тварь! - Рафик продолжал колошматить профессора, - как ты могла переспать с гоем?!
--
Извиняюсь, - профессор был возмущён, - что значит - с гоем?!
Я почётный член! Не ожидал в своей комнате таких расистских речей!
--
Спать с гоем?! - продолжал вопить Рафик.
--
Заткнитесь! - сказала Людмила, - вы можете спать с русской, а мой муж - светило! - не может с какой-то еврейкой?!
--
Что значит с какой-то?! - Рафик был возмущён, - это моя жена!
--
Это ты, Рафик?! - несколько запоздало спросила Лузанна, - это ты, паршивец?!
--
Нет, не я, - ответил трубач и саксофонист.
--
Ничтожество, привёл гойку! - завопила Лузанна, - меня мама предупреждала - "он волочится за гойками!"
--
Тихо, тихо, - вступил профессор, - не будем ругаться! Бренный мир!.. Неужели даже в кровати мы не можем забыть про национальность? Давайте хотя бы в постели будем интернационалистами.
--
Заткнись, интернационалист, - попросила Людмила, - в кровати надо быть мужчиной, а не интернационалистом.
--
В кровати надо быть женщиной, - заметил профессор.
--
На что вы намекаете? - возмутилась Лузанна, - это я не женщина?!
--
Оставьте меня в покое, - попросил профессор, - это так, общефилософски. Я - за любовь! Я люблю всех! Я не делю людей - у меня все друзья евреи!
--
Получите, профессор, - Рафик хрястнул уролога по шее.
--
За что, простите?
--
У кого все друзья евреи - тот антисемит! Вы не знали?
--
Ах, так. - профессор встал, - мне здесь больше нечего делать! - Пойдёмте, Лузанна!
--
Что?! - возмутился Рафик.
--
Пардон, Людмила...
Назавтра почётный уролог с супругой покинули балтийские берега...
Весь сезон пляж только и говорил об этой истории.
Рассказывали, что профессор отбил Рафику почки и впервые испробовал на нём новую операцию, которая прошла успешно, за что профессор получил звание почётного уролога Кембриджского университета.
Рафик ничего не мог возразить, поскольку вместе с Лузанной эмигрировал в Польшу.
Другие утверждали, что Рафик, в приступе бешенства, так и не включая свет, откусил почётному урологу член и профессор сам на себе провёл уникальную операцию, за что стал членом-корреспондентом академии наук Индонезии.
Третьи говорили, что и Людмила, и Лузанна, видимо, после непродолжительного лежания друг на друге, стали активными лесбиянками и поселились в Паланге...
Тяжелее всех эту историю перенёс Зовша. Он даже заплыл за четвертую мель и выбросил второй ключ в море...
Неизвестно, сколько бы ещё пляж болтал обо всём этом, если б не произошло событие, затмившее историю с профессором, саксофонистом и их жёнами.
В начале августа, в ночь с субботы на воскресенье, то есть в самую горячую ночь, Зовша не дал своего ключа. Никому!
--
Ключ нужен мне самому, - объяснял он всем просившим.
На пляже это вызвало настоящий шок.
Даже старожилы, которые клеили чувих ещё при Ульманисе, не помнили, чтобы Зовша оставлял на ночь ключ себе.
--
Зачем? - шумел пляж, - у него ведь никогда не было чувих!
На пляже собирались компании, никто не играл в "преферанс", никто не купался, хотя вода была за 20 градусов. Все только и говорили:
--
Неужели у Зовши баба? Неужели у "министра" - чувиха?!
Все напрягали память, но никто не вспоминал, чтобы видел Зовшу с девушкой.
--
В буржуазной Латвии. - заметил Нолик, - я его с девочками не видел.
--
А кто видел в социалистической? - пожал плечами Амик.
Было сильное подозрение, что "министр любви" - невинен.
--
Быть впервые с женщиной в 38! - сказал Зусман, - это небезопасно. Надо как-то ему помочь.
--
Что вы имеете ввиду, Зусман? - спросил Зорик.
--
Я не знаю... Но так это оставлять нельзя...
Нужно сказать, что Зовшу очень любили. За открытость, доброту, готовность отдать последнюю десятку. Для свиданий он одалживал свой галстук, рубашку, мокасины. Половина чувих была заклеена в его плавках - в те годы мало кто имел нейлоновые плавки, а клеить в длинных сатиновых трусах было как-то неудобно.
Его любили не только за ключик, "министра любви".
И вдруг разнёсся слух, что Авербах видел Зовшу с чувихой, летом 49-го.
Все побежали к Авербаху. Он ел куру, приготовленную тёщей.
--
Дa, - подтвердил Авербах, - 24 июля! А вы что, не помните знаменитое дамское танго?!
И тут многие вспомнили давнюю историю, ушедшую в забытьё.
...Была суббота и утром Зовша пошёл на галантерейный рынок у вокзала, к Лазарю, за польским коверкотовым костюмом.
Лазарь обещал ему костюм уже три года, но костюма всё не было.
--
Что ты хочешь? - разводил руками Лазарь, - я - не Польша! А Польша не присылает.
И вот вечером в пятницу он позвонил и сказал загадочную фразу:
--
Ещё Польска не сгинела.
Зовша всё понял и утром потащился на рынок. Лазарь провёл его в кладовку, долго рылся в тряпье и, наконец, достал сверток в целлофановой обёртке.
--
Польский коверкот, - сказал он, - они получают его из Голландии... Обычно я беру за это сотню, но с тебя - 50! И ключ, на две ночи.
--
Почему на две, Лазарь?
--
Я не молод, Михеле, мне нужно время, - объяснил Лазарь. - И потом - отдых "до", отдых "после". Поймёшь, когда тебе будет столько лет, сколько Лазарю.
--
Хорошо, - сказал Зовша, - две ночи! А какой размер костюма?
--
Это не играет никакой роли, - заметил Лазарь, - пришёл всего один.
Костюм оказался как литой. Можно было подумать, что Польша шила прямо на сутулю фигуру Зовши, с учётом разницы высот
плеч.
И вечером, в этом костюме, начистив мокасины и надев бабочку, он пошёл на танцплощадку санатория "ГУЛАГ" и встал, как обычно, в тень, под сосну, чтоб его никто не видел. Тут объявили дамское танго и заиграли "Тёплый вечер". Зовша поправил бабочку и прочистил горло - на него двигалась плотная дама, белые волосы её развевались, каблуки стучали прямо Зовше в висок.
Он отодвинулся, чтобы пропустить её - его никто никогда не приглашал - но дама сильной рукой притянула его к себе.
--
Разрешите? - сказала она низким голосом.
--
Что? - не понял Зовша, - я вам уже уступил дорогу.
--
Я вас приглашаю, - сказала дама и горячо дохнула ему в лицо.
--
Куда? - спросил он.
--
На дамское танго.
Он опустил левое плечо, поднял правое.
--
Простите, в соответствии с каким пунктом?
Во всей его "Библии" не было ни одного пункта, по которому его могли пригласить на дамское танго.
Дама ничего не ответила, крепко прижала к себе и повела.
--
Какой на вас костюм! - жарко сказала она.
--
К-коверкотовый, - выдавил Зовша, - п-польский.
--
У вас взгляд поэта!
--
Что вы говорите? - удивился Зовша.
Дама почти несла его на своих упругих руках.
--
Как вы великолепно танцуете, - шептала она в ухо, - сколько в вас страсти!
Зовша на весу нащупал в кармане ключ от каморки.
--
Вы весь бурлите, - она прижимала его к себе.
--
К-кровь предков, - ответил Зовша.
--
Какое длинное танго, - сказала дама. Она вся вспотела. - Пойдёмте в лес.
--
З-зачем? - спросил Зовша, - там темно.
--
А куда?! - она вся дрожала от нетерпения.
--
На Рихтера, - предложил он, - сегодня в концертном зале Рихтер.
Сонаты Бетховена.
--
Сегодня я хочу вас, а не Бетховена, - она поцеловала его в губы, и Зовша от неожиданности выпал из её рук, - пошли!
--
Н-ну, если вы настаиваете... - сказал Зовша и развёл руками.
Выхода не было.
Они стали удаляться от танцплощадки, звуки музыки стихали.
Под фонарём их ожидал какой-то мужик в золотых погонах.
--
Поганка! - процедил мужик и отвесил даме пощёчину.
--
Как вы смеете?! - вскричал Зовша.
--
Поганка! - повторил мужик и начал душить Зовшу.
--
К-кто вы? - завопил "министр".
--
Мой муж, - представила плотная дама.
--
Оч-чень приятно, - прохрипел Зовша.
Больше "министр" не говорил ничего. Лейтенант повалил его и стал бить ногой и рвать новый польский костюм, купленный сегодня утром.
--
Соблазнитель сраный! - орал он, - мы страну защищаем, а вы, Дон-Жуаны, наших жён соблазняете?!!
Зовше даже как-то стало тепло - его впервые обзывали Дон-Жуаном, соблазнителем...
Домой он тащился рощей, в свете луны, в рваном костюме и писал в тетрадь что-то о влиянии коверкотового костюма на дамское танго.
"Если хочешь, - выводил он, - чтобы женщины тебя носили на руках - покупай коверкотовый костюм!" - и добавил, - "у Лазаря".
...И вот, спустя четыре года, у Зовши, видимо, опять появилась чувиха... Поздним вечером той исторической субботы, когда он никому не дал ключ, у его коморки собрался почти весь пляж.
Улица была настолько забита, что машины сворачивали на Йомас, а в "Лидо" людям приходилось идти обходными путями.
Вопрос был один: с кем Зовша проведёт ночь?
Все ждали. В одиннадцать в каморку со двора прошла Ария - и все ахнули.