Самые беззаботные дни мои прошли в этой стране, в дикие времена...
Как неотъемлемой частью Калифорнии является апельсин, а Копенгагена - "Русалочка", так неотъемлемой частью Рижского взморья пятидесятых годов был Мишка Зовша.
Он стоял в конце улицы Турайдас, у её выхода к заливу, словно памятник, в синих нейлоновых плавках, с голубой тетрадью под мышкой.
Я говорю "в плавках", потому что всегда видел его летом - зимой он, вероятно, стоял в штанах.
Зовша был сутул, одно плечо выше другого, руки сложены на впалой груди.
--
Привет славным питерцам, - приветствовал он меня и медленно раскрывал тетрадь.
--
Пункт 234: - "Блондинку клей утром, брюнетку вечером".
Он загадочно улыбался. - Пункт 937: "Люби меньше, но дольше!"
Улыбка становилась еще загадочнее, тетрадь закрывалась...
Каждое лето, когда я приезжал из сырого Питера на Рижское взморье, Зовша встречал меня очередной сентенцией. Уже много лет он придумывал их и записывал в свою тетрадь - на пляже все его называли "министр любви". Когда возникал какой-либо сомнительный вопрос - все бежали к нему.
--
Зовша, - кричал Зорик, - что делать? Элеонора не даёт!
--
Сколько времени встречаетесь? - спокойно интересовался Зовша.
--
Две недели.
--
Цвет волос?
--
Шатенка.
--
Где конкретно не даёт?
--
Да нигде, - нервничал Зорик, - ни дома, ни на пляже, ни в лесу.
--
Случай классический, - Зовша открывал тетрадь. - "Пункт 766, - читал он. - Если шатенка после двух недель не даёт ни дома, ни на пляже, ни в лесу - пробовать в воде".
Тетрадь возвращалась под мышку.
--
В 16 градусах? - ужасался Зорик.
--
Температура не указана, - говорил Зовша.
Зорик тут же тянул Элеонору в воду.
--
Ночью, - кричал через весь пляж Зовша, - ночью!..
По пляжу он ходил, как царь Соломон, оглядывающий свои владения.
Он бросал быстрые взгляды на женщин и тут же что-то заносил в тетрадь.
К нему подходил Люсик - лучшие мускулы пляжа.
--
Зовша, - начинал он, - помнишь ту, с высокой жопой?
"Министр" не любил грубых слов.
--
С высоким тазом? - поправлял он, - москвичка? Кандидат педагогических наук?
--
Да, да!
--
В чём проблема?
--
Крутит "динамо".
Люсик был возмущён - ему? С такими бицепсами!
--
В "Лидо" водил? - спрашивал Зовша.
--
Три раза!
--
Странно, - Зовша вздыхал. - москвичка, кандидат... - он начинал листать тетрадку. - А что заказывал?
--
Салат из огурцов, хек под маринадом, бутылку "Фетяски".
--
Ничего удивительного, - отвечал "министр", - нарушение пункта 875: "Москвичке-кандидату бери котлеты "по-киевски" и "Киндзмараули".
--
При моей зарплате? - удивлялся Люсик.
--
Тогда возьми счетовода из Тирасполя, - советовал Зовша, - пойдёт и хек.
И тут же из своей жалкой зарплаты отваливал на котлеты.
--
Держи! И привет кандидату!..
"Лидо" в те годы был самым шикарным рестораном. Там сиживал и певец Вертинский, и закройщик Баренбойм, дирижер Кондрашин и врач Цукельперчик, чтоб попасть туда надо было записываться за месяц, каждый день отмечаться, и только потом пить коньяк "Греми" и лакомиться белугой.
Все знали, что таких ресторанов всего два - один в "Дзинтари", другой - на Елисейских Полях. Никогда раньше я этого ресторана на Полях не видел, а годы спустя шикарный "Лидо" показался мне сельским сараем. Но в то далекое время я попадал в "Лидо" только благодаря моему дяде, красавцу, герою Сталинграда, чья шевелюра
развевалась на рижских брегах.
Дядька в развалку подходил к метрдотелю, широко лобызал его, затем произносил загадочную фразу: "Этот со мной", кивая в мою сторону, и нас безропотно пропускали. Однажды дядьку обозвали жидом.
Он дрался отчаянно - в подонков летели бутылки нераскупоренного шампанского и остатки молочного поросёнка. Затем обессиленный дядька заявил, что больше его ноги в этом хлеву не будет.
Дня через три он снова пил там "Греми"...
Несмотря на то, что всё своё свободное время "министр" проводил на пляже, он был отчаянно бел, вял и печален.
"Красивые женщины любят печальных" - значилось в пункте 427.
Каждый год у него имел название - "год грудей", "год бёдер", "год длинных ног".
--
Старик, - сказал он мне в то лето, - сезон - гениален! Самые потрясающие бабы, если не считать 48-го. Фигуры - сказочные. Тополь в июле! Это, если хочешь - год фигур!
Он взял меня за локоть: - Пошли!
По асфальтовой дорожке, справа и слева от которой сидели пожилые евреи, мы вышли на пляж - радость моей юности. Я приезжал сюда из ленинградских болот за еврейской речью, за бабушкой, за песчаным берегом, который тянулся на сорок километров, за морем, уходившим в Швецию. За базаром с черникой, за высокими георгинами, губчатыми ракетками и пирожными "памперникель". Я приезжал сюда ночным поездом и в "год грудей", и "длинных ног", и в год "бёдер"!
"Министр любви" проводил экскурсию по пляжу. Песок был тонок.
Солнце - нежно. И море ласково, как голос мамы.
--
Главная фигура - вот! - Зовша указал на пустое одеяло, - очки - здесь, она - в море!
--
Где?
--
За четвертой мелью. Плавает, как дельфин. Лида, Киев, 22 года, рост 176, глаза голубые, рот чувственный.
Он вытянул руку в сторону курортной поликлиники:
--
Там, у скамейки, Оля с Кирой, близняшки, студентки, динамистки. Шесть раз водили в "Лидо" - пустэ майсе... Раскладушка в воде, видишь? На ней Наталия, балерина, таз выше головы, когда идёт - качает!
--
Почему? - не понял я.
--
Меня! Меня!.. Прямо на нас идёт Нинель, не смотри, неудобно, биолог из Таллина, ты видел когда-нибудь такой живот, не смотри, неудобно... Справа проплывает Людмила, Москва, жена профессора, но свободна. Старик, она на тебя глядит, поздравляю. Поздоровайся, только не суетись.
--
Здрасьте! - сказал я.
Людмила проплыла, не повернув головы.
--
Зачем ты меня поставил в неловкое положение? - спросил я.
--
Ша, ты ей понравился, - успокоил Зовша, - надо знать женский нрав. На пляже - с 10 до двух. В три ест в "Корсо"... Вон, с мячом - Агнесса, таких плеч больше нет, самая тонкая шея...
Он знал всех девушек пляжа, - от Булдури до Дубулты, он махал рукой, кланялся, прикладывался к ручке, что-то записывал в тетрадь.
--
Ну, - закончил он экскурсию, - вкратце - всё. На этот сезон ты в курсе. Ориентируйся сам. Ожидаем, правда, ещё двух артисточек из "Малого", но что это меняет.
Здесь к "министру" подошёл кто-то приземистый и коренастый.
--
Боря Руц, - представил Зовша, - чемпион Риги по борьбе. В чём дело, Боря?
--
Михеле, - начал Руц, - объясни, почему гойки мне дают, а наши нет?
--
Конкретнее, - попросил Зовша.
--
Познакомился с аидешке из Вильнюса, папа - дантист, мама - стоматолог.
--
Классический случай, - сказал Зовша и раскрыл тетрадь: "Аидешке из Прибалтики, родители - врачи, - даёт только после свадьбы". Он захлопнул тетрадь. - Ясно?!
--
Ты что, хочешь, чтоб я женился? - обалдел Руц.
--
Я ничего не хочу - я тебе читаю законы любви! - он постучал по обложке...
"Министр" работал бухгалтером на мясокомбинате и каждый год получал от своей работы конуру в Дзинтари, два на полтора, зато в центре, в двух шагах от моря.
В комнате могли разместиться плавки Зовши и железная кровать, на которой у Зовши никогда не получалось выспаться.
Случалось, что ему удавалось прилечь, но тут же раздавался стук в дверь.
--
Мишка, такую бабу подклеил, из Тбилиси. Не можешь на пол-часа?..
--
Зовша, друг, на десять минут, приткнуться негде...
--
Старичок, богиня, завтра улетает, - на часик?..
"Министр" брал тетрадь и тащился на улицу. На Турайдас он покупал в киоске чищенный фундук, хрустел им, и на скамейке, при закатном солнце, что-то записывал.
--
Что вы пишите, молодой человек? - интересовались сидящие евреи.
--
Библию любви. - скромно отвечал Зовша.
--
Мишуге, - шептались евреи.
Он писал и при восходе. И ночью - каморка его в те далекие годы, когда некуда было приткнуться, была очень популярна, а ключик от неё был предметом мечты всего взморья. Он переходил из рук в руки, как подарок судьбы. Потому что подкадрить чувиху было раз плюнуть, но найти хату, куда бы с ней пойти - это была проблема проблем.
Не успевал "министр" появиться на пляже - к нему сразу кто-нибудь нёсся, сломя голову.
--
Зовша, - говорил Рафик, - понимаешь...
--
Понимаю, - отвечал Зовша и доставал ключ, - до двух тридцати! В полтретьего придёт Зяма. "Рислинг" под кроватью.
--
Мишка, - неслось с дюн...
Министр доставал ключ:
--
С 6-ти до 7-и. "Рислинг" под кроватью.
--
Министр!.. доносилось из моря.
--
В шесть утра! - отвечал Мишка, и ключ летел в море, - "Рислинг" под кроватью.
Иногда Зовша отказывал.
--
Прости, - говорил он, - всё забито! Сократил даже время пребывания, - и добавлял: - Год активного солнца!
Каморка эксплуатировалась круглосуточно. Днём ещё куда ни шло - "министр" мог пойти на море, в кафе. Хуже было ночью - он болтался от "Лидо" до станции, от моря до реки Лиелупе, по темному лесу, по вымершей Турайдас, в обнимку со своей голубой тетрадочкой и, пока другие занимались любовью, создавал свою "Библию любви".
Потом он шёл ко мне. Где-то в два часа раздавался осторожный стук:
--
Не помешаю, - спрашивал он, - я вижу, что стол свободен.
И он ложился на стол, накрываясь китайским макинтошем...
Другой дядька мой в те годы снимал дачу на Рижском взморье и они с тётей, вместо того, чтоб отдохнуть в кругу своей семьи, в тени сосен и хвои, приглашали к себе родню со всей страны. Комната была маленькая, и родня спала на полу, на столе, под столом, валетом в кровати и на надувных матрацах под окном на улице, если дача была на первом этаже.
Когда утром вставали - Зовшу снимали, на стол клали клеёнку и накрывали завтрак - лук со сметаной, молочные сосиски, компот из рибарбара.
--
Михель, - говорил дядька, - когда женимся? Тебе уж, вроде, за сорок.
--
38, - уточнял Зовша.
--
Пора, брат, пора, - говорил дядька, - всё равно пора.
Зовша раскрывал "Библию":
--
Бледнокожий еврей Северного моря, - читал он, - не должен жениться раньше 38!"
--
Варт, - говорил дядя, - варт а вайленке, в прошлом году, кажется, было 37?
--
Вкралась ошибка, - объяснял Зовша, - 38!
Ошибка у "министра" вкрадывалась в этот пункт ежегодно.
Я его знал 15 лет - и этот пункт уже существовал и тогда - и "бледнолицый еврей" и "северное море". Но цифра была - "24". Потом она превратилась в "25", в "26". И так дошла до "38".
--
Пора тебя снимать с "министра любви", - смеялся дядька...
На мясокомбинате к трехметровой каморке Зовши давали два ключа, и это было прекрасно, поскольку друзья часто уходили из хаты не только с девушками, но и с ключом. В таких случаях второй ключ был спасением.
Однажды, то ли из-за того, что "министр" был в вечном изгнании, то ли оттого, что в тот день он написал немало сентенций и был чрезмерно усталым - он отдал оба ключа на один и тот же час.
Один - Рафику, лучшей фигуре взморья, саксофонисту и трубачу, второй - профессору Новодворцеву, светиле из Москвы, с которым Зовша познакомится только в этом сезоне.
Рафик брал ключ с 48-го года, Новодворцев - впервые. Он стеснялся, краснел, что-то бормотал об урологической операции, которую он, единственный в Союзе, делал в один приём, сообщил об избрании его почётным урологом Оксфордского университета, и, наконец, попросил ключ.
--
"Рислинг" под кроватью, - только и сказал "министр".
В десять минут второго ночи в убогой каморке Зовши появился почётный уролог с женой Рафика - Лузанной. Они познакомились три дня назад на дюне в Дзинтари. Когда у Лузанны схватило люмбаго. И профессор её выпрямил за 5 минут. Но за эти пять минут он потерял голову. У Лузанны её, видимо, не было никогда - она была чрезвычайно падка на всё столичное - профессоров, журналистов, актёров...
Профессор очень долго извинялся за "свою" каморку, говорил, что в этом году вернулся очень поздно с конгресса в Атланте и всё уже было сдано, заикался, краснел, что-то красочно рассказывал про почки и затем погасил свет.
Без пятнадцати два в той же скважине заскрежетал второй ключ, и в каморку ввалился Рафик с женой Новодворцева Людмилой. Жена профессора была красивее почётного уролога и значительно моложе, а Рафик слыл местным Апполоном, и грех им было не познакомиться в ласковом море, на четвёртой мели.
Рафик не начал со своих обычных историй, он не сообщил, что только что с фестиваля в Сан-Себастьяне, где получил первый приз за вторую мужскую роль, а прямо завалил Людмилу в постель.
Почётный уролог спал - он был уже немолод. Атлетическая фигура Рафика свалилась прямо на него.
Профессор почувствовал, что задыхается.
--
Лузанна, это вы? - спросил он.
Лузанна тоже почувствовала, что задыхается - на неё рухнула пышная Людмила.
--
Профессор, это вы? - спросила Лузанна, - какой вы страстный!
--
Тварь! - Рафик продолжал колошматить профессора, - как ты могла переспать с гоем?!
--
Извиняюсь, - профессор был возмущён, - что значит - с гоем?!
Я почётный член! Не ожидал в своей комнате таких расистских речей!
--
Спать с гоем?! - продолжал вопить Рафик.
--
Заткнитесь! - сказала Людмила, - вы можете спать с русской, а мой муж - светило! - не может с какой-то еврейкой?!
--
Что значит с какой-то?! - Рафик был возмущён, - это моя жена!
--
Это ты, Рафик?! - несколько запоздало спросила Лузанна, - это ты, паршивец?!
--
Нет, не я, - ответил трубач и саксофонист.
--
Ничтожество, привёл гойку! - завопила Лузанна, - меня мама предупреждала - "он волочится за гойками!"
--
Тихо, тихо, - вступил профессор, - не будем ругаться! Бренный мир!.. Неужели даже в кровати мы не можем забыть про национальность? Давайте хотя бы в постели будем интернационалистами.
--
Заткнись, интернационалист, - попросила Людмила, - в кровати надо быть мужчиной, а не интернационалистом.
--
В кровати надо быть женщиной, - заметил профессор.
--
На что вы намекаете? - возмутилась Лузанна, - это я не женщина?!
--
Оставьте меня в покое, - попросил профессор, - это так, общефилософски. Я - за любовь! Я люблю всех! Я не делю людей - у меня все друзья евреи!
--
Получите, профессор, - Рафик хрястнул уролога по шее.
--
За что, простите?
--
У кого все друзья евреи - тот антисемит! Вы не знали?
--
Ах, так. - профессор встал, - мне здесь больше нечего делать! - Пойдёмте, Лузанна!
--
Что?! - возмутился Рафик.
--
Пардон, Людмила...
Назавтра почётный уролог с супругой покинули балтийские берега...
Весь сезон пляж только и говорил об этой истории.
Рассказывали, что профессор отбил Рафику почки и впервые испробовал на нём новую операцию, которая прошла успешно, за что профессор получил звание почётного уролога Кембриджского университета.
Рафик ничего не мог возразить, поскольку вместе с Лузанной эмигрировал в Польшу.
Другие утверждали, что Рафик, в приступе бешенства, так и не включая свет, откусил почётному урологу член и профессор сам на себе провёл уникальную операцию, за что стал членом-корреспондентом академии наук Индонезии.
Третьи говорили, что и Людмила, и Лузанна, видимо, после непродолжительного лежания друг на друге, стали активными лесбиянками и поселились в Паланге...
Тяжелее всех эту историю перенёс Зовша. Он даже заплыл за четвертую мель и выбросил второй ключ в море...
Неизвестно, сколько бы ещё пляж болтал обо всём этом, если б не произошло событие, затмившее историю с профессором, саксофонистом и их жёнами.
В начале августа, в ночь с субботы на воскресенье, то есть в самую горячую ночь, Зовша не дал своего ключа. Никому!
--
Ключ нужен мне самому, - объяснял он всем просившим.
На пляже это вызвало настоящий шок.
Даже старожилы, которые клеили чувих ещё при Ульманисе, не помнили, чтобы Зовша оставлял на ночь ключ себе.
--
Зачем? - шумел пляж, - у него ведь никогда не было чувих!
На пляже собирались компании, никто не играл в "преферанс", никто не купался, хотя вода была за 20 градусов. Все только и говорили:
--
Неужели у Зовши баба? Неужели у "министра" - чувиха?!
Все напрягали память, но никто не вспоминал, чтобы видел Зовшу с девушкой.
--
В буржуазной Латвии. - заметил Нолик, - я его с девочками не видел.
--
А кто видел в социалистической? - пожал плечами Амик.
Было сильное подозрение, что "министр любви" - невинен.
--
Быть впервые с женщиной в 38! - сказал Зусман, - это небезопасно. Надо как-то ему помочь.
--
Что вы имеете ввиду, Зусман? - спросил Зорик.
--
Я не знаю... Но так это оставлять нельзя...
Нужно сказать, что Зовшу очень любили. За открытость, доброту, готовность отдать последнюю десятку. Для свиданий он одалживал свой галстук, рубашку, мокасины. Половина чувих была заклеена в его плавках - в те годы мало кто имел нейлоновые плавки, а клеить в длинных сатиновых трусах было как-то неудобно.
Его любили не только за ключик, "министра любви".
И вдруг разнёсся слух, что Авербах видел Зовшу с чувихой, летом 49-го.
Все побежали к Авербаху. Он ел куру, приготовленную тёщей.
--
Дa, - подтвердил Авербах, - 24 июля! А вы что, не помните знаменитое дамское танго?!
И тут многие вспомнили давнюю историю, ушедшую в забытьё.
...Была суббота и утром Зовша пошёл на галантерейный рынок у вокзала, к Лазарю, за польским коверкотовым костюмом.
Лазарь обещал ему костюм уже три года, но костюма всё не было.
--
Что ты хочешь? - разводил руками Лазарь, - я - не Польша! А Польша не присылает.
И вот вечером в пятницу он позвонил и сказал загадочную фразу:
--
Ещё Польска не сгинела.
Зовша всё понял и утром потащился на рынок. Лазарь провёл его в кладовку, долго рылся в тряпье и, наконец, достал сверток в целлофановой обёртке.
--
Польский коверкот, - сказал он, - они получают его из Голландии... Обычно я беру за это сотню, но с тебя - 50! И ключ, на две ночи.
--
Почему на две, Лазарь?
--
Я не молод, Михеле, мне нужно время, - объяснил Лазарь. - И потом - отдых "до", отдых "после". Поймёшь, когда тебе будет столько лет, сколько Лазарю.
--
Хорошо, - сказал Зовша, - две ночи! А какой размер костюма?
--
Это не играет никакой роли, - заметил Лазарь, - пришёл всего один.
Костюм оказался как литой. Можно было подумать, что Польша шила прямо на сутулю фигуру Зовши, с учётом разницы высот
плеч.
И вечером, в этом костюме, начистив мокасины и надев бабочку, он пошёл на танцплощадку санатория "ГУЛАГ" и встал, как обычно, в тень, под сосну, чтоб его никто не видел. Тут объявили дамское танго и заиграли "Тёплый вечер". Зовша поправил бабочку и прочистил горло - на него двигалась плотная дама, белые волосы её развевались, каблуки стучали прямо Зовше в висок.
Он отодвинулся, чтобы пропустить её - его никто никогда не приглашал - но дама сильной рукой притянула его к себе.
--
Разрешите? - сказала она низким голосом.
--
Что? - не понял Зовша, - я вам уже уступил дорогу.
--
Я вас приглашаю, - сказала дама и горячо дохнула ему в лицо.
--
Куда? - спросил он.
--
На дамское танго.
Он опустил левое плечо, поднял правое.
--
Простите, в соответствии с каким пунктом?
Во всей его "Библии" не было ни одного пункта, по которому его могли пригласить на дамское танго.
Дама ничего не ответила, крепко прижала к себе и повела.
--
Какой на вас костюм! - жарко сказала она.
--
К-коверкотовый, - выдавил Зовша, - п-польский.
--
У вас взгляд поэта!
--
Что вы говорите? - удивился Зовша.
Дама почти несла его на своих упругих руках.
--
Как вы великолепно танцуете, - шептала она в ухо, - сколько в вас страсти!
Зовша на весу нащупал в кармане ключ от каморки.
--
Вы весь бурлите, - она прижимала его к себе.
--
К-кровь предков, - ответил Зовша.
--
Какое длинное танго, - сказала дама. Она вся вспотела. - Пойдёмте в лес.
--
З-зачем? - спросил Зовша, - там темно.
--
А куда?! - она вся дрожала от нетерпения.
--
На Рихтера, - предложил он, - сегодня в концертном зале Рихтер.
Сонаты Бетховена.
--
Сегодня я хочу вас, а не Бетховена, - она поцеловала его в губы, и Зовша от неожиданности выпал из её рук, - пошли!
--
Н-ну, если вы настаиваете... - сказал Зовша и развёл руками.
Выхода не было.
Они стали удаляться от танцплощадки, звуки музыки стихали.
Под фонарём их ожидал какой-то мужик в золотых погонах.
--
Поганка! - процедил мужик и отвесил даме пощёчину.
--
Как вы смеете?! - вскричал Зовша.
--
Поганка! - повторил мужик и начал душить Зовшу.
--
К-кто вы? - завопил "министр".
--
Мой муж, - представила плотная дама.
--
Оч-чень приятно, - прохрипел Зовша.
Больше "министр" не говорил ничего. Лейтенант повалил его и стал бить ногой и рвать новый польский костюм, купленный сегодня утром.
--
Соблазнитель сраный! - орал он, - мы страну защищаем, а вы, Дон-Жуаны, наших жён соблазняете?!!
Зовше даже как-то стало тепло - его впервые обзывали Дон-Жуаном, соблазнителем...
Домой он тащился рощей, в свете луны, в рваном костюме и писал в тетрадь что-то о влиянии коверкотового костюма на дамское танго.
"Если хочешь, - выводил он, - чтобы женщины тебя носили на руках - покупай коверкотовый костюм!" - и добавил, - "у Лазаря".
...И вот, спустя четыре года, у Зовши, видимо, опять появилась чувиха... Поздним вечером той исторической субботы, когда он никому не дал ключ, у его коморки собрался почти весь пляж.
Улица была настолько забита, что машины сворачивали на Йомас, а в "Лидо" людям приходилось идти обходными путями.
Вопрос был один: с кем Зовша проведёт ночь?
Все ждали. В одиннадцать в каморку со двора прошла Ария - и все ахнули.
--
Он с Арией! - пронеслось по рядам, - Зовша с Арией!
Никто не верил своим глазам - Ария была звездой взморья, блондинкой с чёрными глазами формы греческого миндаля, наполовину - латышка, с небольшой примесью итальянской крови. За ней гонялись лучшие люди взморья - атлеты, музыканты, зам.директора таможни, собственный корреспондент "Правды", личный фотограф Сталина - она оставалась неприступной, глядя на
всех холодно и равнодушно с высоты своего роста.
И вот эта Ария пришла к Зовше.
--
Ей нужен невинный, - сказал Зорик, - она ищет невинного!
Зорик был печален. Она ему отказала три раза.
--
Если б я знал, что ей нужен невинный, - заметил Зусман, - я б им остался.
Зусману было к пятидесяти.
Все стали ждать, что же произойдёт. Свет в каморке не гас.
--
Ну, что там? Что там? - доносилось отовсюду.
--
Пока сидят, - комментировал Нолик, - вот, полез под кровать.
--
За "рислингом", - закивали головами, - за "рислингом".
Напряжение нарастало.
Через толпу, расталкивая всех, пробивалась маленькая женщина в синей кофте.
--
Пропустите, пропустите, - говорила она, - я приехала из Риги, на электричке, я - Сима Соломоновна.
Это была мать Зовши, она шла прямо и гордо, на глазах её были слёзы радости.
--
Неужели я доживу до дня, когда мой Михель женится, - повторяла она, - неужели?!
--
Похоже, доживёте, - успокаивал Люсик, - сейчас уже похоже.
Сильные руки подняли Симу Соломоновну над толпой и понесли к окну.
--
Мой Михель, - она вытерла слёзы, - май таэре.
У Симы Соломоновны было две мечты - чтоб сгорела Советская власть, и чтоб женился её Михель.
И ни одна не сбывалась.
На власть она уже махнула рукой, и вот-вот собиралась махнуть рукой и на Михеля - и вдруг звонок:
--
Сима, Михель оставил ключ себе!
Звонили весь день, и Сима Соломоновна поняла - здесь замешана женщина.
Cherchez la femme! - поняла Сима Соломоновна.
Она пошла в синагогу и долго просила Бога, чтоб Он дал Михелю хорошую девушку. И, похоже, Бог дал неплохую - она сейчас видела её в окне и была довольна, несмотря на половину латышской крови.
--
Конечно, - говорила Сима Соломоновна, сидя высоко на руках, - лучше бы Бог дал ему еврейку, но спасибо и за это.
Толпа заволновалась.
--
Разливает "Рислинг", - пронеслось по рядам.
--
Только бы он не напился, - заволновалась Сима Соломоновна, - он совсем не умеет пить.
Но "Рислинг" никто и не собирался пить. Зовша раскрыл свою голубую тетрадочку - и начал читать.
--
Наивный, - бросил Зяма, - он так думает её соблазнить.
--
До свадьбы? - возмутилась Сима Соломоновна, - кто это соблазняет до свадьбы?!
Зовша читал. Ария смотрела на него широко открытыми глазами.
--
Девочка моя! Как она на него смотрит, - Сима Соломоновна утёрла слезу, - как она смотрит на моего Михеле!
В толпе началось движение. Все хотели взглянуть, как Ария смотрит на Михеля, поскольку, как все знали, она вообще ни на кого не смотрела.
--
Она смотрит на него, - сказал Зорик, - как я б смотрел на неё, будь мы один на один!
--
Забудьте! - произнесла Сима Соломоновна, - она верна Михелю!
--
После такого взгляда предстоит бурная ночь, - заметил Руц.
--
До свадьбы?! - строго просила Сима Соломоновна.
--
На меня так смотрели дважды, - сказал Залман, - и оба раза - моя мама.
--
Идн, - патетически воскликнула Сима Соломоновна, - спасибо за добрые слова! Как хорошо, что вы собрались! Я вас сейчас всех приглашаю на свадьбу Михеля, чтоб потом не обзванивать!
--
И где же свадьба? - донеслось с конца улицы.
--
"Лидо", идн, "Лидо"!- прокричала Сима Соломоновна, - когда женится единственный сын - "Лидо"! Как вы думаете, что мне подарить девочке?
Вся Турайдас начала думать над свадебным подарком.
--
Я бы подарил дачу в Булдури, - предложил Залман.
--
Залман, - заметила Сима Соломоновна, - я не работаю в торговле. У меня нет левого товара.
--
Ша, - попросил Залман, - ша, в этой толпе - не одни друзья. Не хотите дачу - дарите что хотите.
--
Поездку в Сочи, - сказал Нолик.
--
Что ей одной делать в Сочи? Там грузины... И потом, мы с Михелем дальше Дзинтари не ездим... Я ей подарю Тору, которая досталась мне от деда из Резекне.
--
Тору из Резекне половине латышской крови с примесью итальянской?
--
Да, вы правы. Тогда я ей подарю цепь с янтарём. Магендовид я сниму. 1200 грамм, вы представляете?!
--
На её воздушную шею?! - спросил Зорик.
--
Чем тяжелее золотая цепь, - заметила Сима Соломоновна, - тем легче её носить...
...Зовша читал. К пяти часам девочка уснула. "Министр" даже не заметил - он махал руками, тряс головой... Ария спала легко, откинув голову назад, обнажив тонкую шею.
Толпа орала.
--
Зовша, - вопила толпа, - шампанское открыто! Надо его пить!
Зовша не пил - он читал.
К семи Ария проснулась. Она презрительно взглянула на Зовшу, томно зевнула и вышла вон!
Ария шла гордо, сквозь толпу, ни на кого не глядя, вышла к морю и растаяла в утреннем тумане.
Никто не проронил ни слова.
Потом вышел Зовша. "Министр любви" был печален.
--
Вы ждёте ключ? - спросил Зовша, - он свободен.
Жизнь вновь потекла своим чередом. И вдруг начались пропажи.
Вначале пропала тетрадь. Зовша бегал, как полоумный, но нигде её не находил.
Потом пропал Зовша.
Никто уже не стоял в конце улицы Турайдас и стало как-то глухо, гулко, непривычно. Будто снесли любимый с детства памятник, мимо которого проходили каждый день.
На пляже только и говорили о нём:
--
Что с Зовшей? Где Зовша?
Каморка была пуста. В Риге его не было. На мясокомбинате ничего не знали.
Вдруг оказалось, что взморье без Зовши - совсем не то взморье - песок стал грубым, вода ледяною, девочки - некрасивыми, и даже заядлые клейщики перестали клеить.
Вскоре выяснилось, что Зовшу взяли, на танцплощадке санатория "ГУЛАГ", прямо под той сосной, где он обычно стоял в ожидании дамского танго.
Когда его объявили, Зовша, как обычно, заволновался в ожидании богини. Но к нему подошёл парень и пригласил.
--
Куда? - не понял Зовша. Он подумал, что в темноте его приняли за даму. - Я с мужчинами не танцую!
Тут подошёл другой парень и тоже настойчиво пригласил.
Зовша отнекивался, но парни, почти как жена офицера, приподняли его и отнесли в машину.
--
Куда вы меня везёте, ребята? - спросил он.
--
Закрой варежку! - сказал один из них.
Его привезли на улицу Ленина, в мраморное здание госбезопасности, и втолкнули в дубовый кабинет.
Единственное, что он увидел - свою синюю тетрадку. Затем в глаза направили ослепительный свет, и он не мог разобрать, кто был в кабинете.
--
Вы тут пытались всё зашифровать, - донеслось из темноты, - но мы разгадали! Кто такой "бледнолицый еврей с Северного моря"?!
--
Он перед вами, - ответил Зовша, - взгляните - бледный, живу на Балтике, если не считать тех трёх лет, что мы с мамой провели в Сибири. Но не мне вам об этом рассказывать...
В темноте молчали.
--
То есть вы признаёте, - вдруг сказал другой голос, - что на протяжении многих лет ваша квартира на взморье служила местом тайных встреч?
--
Конечно, - согласился Зовша, - последние шесть лет.
--
Агенты каких стран встречались?! - грубо спросили из темноты.
--
Да какие там агенты, товарищ полковник, - сказал Зовша.
--
Я - капитан, - поправили его.
--
Простите, я не вижу. Товарищ капитан, какие там агенты - любовные приключения...
--
Бросьте! Откуда они были?..
--
Я знаю - Ленинград, Москва...
--
Меня интересуют империалистические державы! Конкретнее - кто такая "брюнетка"?!
--
Перестаньте вилять, - перебили из темноты, - имя, фамилия, на кого работала!
--
Товарищ капитан, - взмолился Зовша, - мой образ брюнетки - это результат долгих наблюдений над сотнями, может, тысячами женщин.
--
Не юлите! - бросили из темноты, - у вас явно написано: "Брюнетку клей утром." В единственном числе! Израильская шпионка?!!
--
Почему, - спросил Зовша, - почему когда говорят брюнетка - обязательно еврейка? И среди латышек есть брюнетки. Или я вот: светлый - а еврей!
--
Молчать! - приказал голос, - кто такая блондинка?! Тоже собирательный образ?
--
Д-да!
--
И "шатенка"?! "С шатенкой пробуй в воде!" Что пробовать?
Отвечайте!
--
Да вы ж сами знаете, - засмеялся Зовша.
Из темноты он получил удар в нос.
--
Что пробуй, - повторил голос, - передачу микрофильмов?
--
Вы смеётесь, товарищ капитан, - летом, с красавицами, заниматься такой ерундой?
--
Закройте пасть, - приказали из темноты, - ваша квартира служила явкой для резидентов империалистических держав - Англии, Америки, Израиля! Так?!
--
Вы ошибаетесь, - сказал Зовша, - моя каморка служила хатой. А хата и явка - две разные вещи. В "явке" занимаются политикой, а в "хате" - любовью!
--
Так, - сказали из темноты, - мне надоело. Применим другие меры.
Свет, который бил в глаза, выключили, и Зовша увидел капитана, сидевшего перед ним. Он даже подпрыгнул от удивления.
--
Петерс! - вскричал он, - Петерс Алкснис! Почему мы с тобой говорим на вы, Петерс? Почем мы говорим с тобой, будто незнакомы?
--
Я вас не знаю, - сказал Петерс.
--
Как же, а кто брал у меня ключ?
--
Какой ключ?!
--
От явки, пардон, от хаты.
--
Какой хаты, когда?
--
В июле, в июле 51-го. Ты был в жёлтых плавках с чайкой на заднице. И у тебя была Айна, помнишь, высокая, с косой, из ресторана "Юрас перлас".
--
Я женат, - сказал Петерс.
--
Но ключ брал, - заметил Зовша. Он оглянулся. - Ребята, Боже мой, вы же все были у меня! Или вы все шпионы?.. А теперь хотите меня упечь! За что?! Каморка, конечно, тесная, но кто виноват?!..
Петерс в жёлтых плавках, с чайкой на заднице, обеспечил Зовше 16 лет, как агенту японской и израильской разведок. Причём за "израильскую" он получил тринадцать, а за "японскую" - всего три - Израиль всегда был самым опасным врагом!..
Зовша вышел через пять лет.
В тот же день он встал на своё старое место в конце улицы Турайдас. "Министр" ещё больше ссутулился, правое плечо поднялось куда-то к уху, левое опустилось почти к бедру. Плавки были те же, и только под мышкой не было синей тетради - она осталась в сейфах госбезопасности с грифом "совершенно секретно".
Её так и не удалось расшифровать, хотя и арестовали какую-то брюнетку из Львова, которая никогда не бывала на взморье.
Блондинку, видимо, так и не нашли...
Зовша продолжал писать сентенции, но уже несколько другого плана.
" Когда бьют пах, - писал он, - думай о брюнетках. Это помогает".
Ключа он больше никому не давал.
--
Не могу, родной, - говорил он, - нехорошо, чтоб одни занимались любовью, а другие сидели.
А потом настало время, когда друзья Зовши начали разъезжаться - кто в Израиль, кто в Америку, кто в Швецию. И когда лет через десять страх у Зовши прошёл - уже некому было давать ключ.
Друзья писали, что у них дома, виллы, но что лучше его каморки ничего не было и нет. И вспоминали золотой ключик.
Многие присылали свои ключи и ждали в гости, но он никуда не поехал...
То ли потому, что пропала тетрадь и он позабыл все пункты, то ли по другой причине "министр любви" так и не женился.
Но одна мечта Симы Соломоновны всё-таки сбылась - советской власти на взморье больше нет.
--
Мой Михеле не женился, - вздыхает она, - но не лучше ли быть холостым без этой Милихи, чем женатым при ней? И потом... я ещё не знаю, любила бы я его жену, но я знаю, как я ненавижу советскую власть.