Шаргородские Лев и Александр
Завтрак в Негреско

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шаргородские Лев и Александр (mshargor@bluewin.ch)
  • Размещен: 27/01/2006, изменен: 17/02/2009. 45k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
  • Скачать FB2
    • Оценка: 6.46*6  Ваша оценка:

    Александр и Лев Шаргородские

    ЗАВТРАК В "НЕГРЕСКО"

    "Все смертно. Вечная жизнь суждена только матери". Исаак Бабель

      
      
      
       Как часто прекрасное - случайно. Однажды по объявлению в газете я снял дачу в приморском поселке, о котором никогда не слышал, где-то меж двумя мысами, неизвестными мне, как река Брахмапутра.
       Я только знал, что один из них называется Чесночный.
       - Чесночный? - переспросила Лия. - Наверняка там когда-то жиди евреи.
       - Почему, бабушка? - спросил Пума.
       - Что, кроме чеснока, у них было? Они жевали хлеб, соль и закусывали чесноком. А на десерт у богатых был лук.
       - На десерт?
       - После чеснока он кажется сладким. Это у тебя сегодня все есть и ничего не впихнуть, паршивец!
       - Если бы мне давали чеснок, - вздохнул Пума.
       - Может, ты попросишь еще и лук?!
       - Мы разве богатые?- удивился Пума...
       Дача была дорогой, непонятно, почему мы сняли именно ее.
       - За такую сумму можно снять виллу в Каннах, - заметила Лия.
       - Это тоже вилла, - ответил я, - тут ясно написано: "Вилла "Рояль", пять комнат, патио".
       - Чесночная, - сказала мама, - ты увидишь! К нашему берегу добро не приплывает - или дерьмо, или треска!
       - За двенадцать тысяч - треска?!
       - А почему нет? Ты - как твой отец. Он скупал за бешеные деньги всю треску Ленинграда. Он притащил швейцарские часы, сделанные в Томашполе. Американский патефон, оказавшийся ящиком для обуви. Банку иранской икры для тебя, где лежала все та же треска.
       - Отказаться от виллы уже все равно нельзя, - сказал я.
       - То же самое мне говорил твой отец.
       Несмотря на Лиины сомнения мы сели в поезд и помчались на блаженный юг.
       Весь день мы тряслись по жаре, вдоль красной земли Прованса.
       За час до Эза - такое название носила наша станция - мы начали выносить в тамбур узлы, чемоданы, коляску и надувную лодку.
       Лия все время пинала лодку водой - она ненавидела все, связанное с водой.
       - Какого черта вы ее купили?! - говорила она и продолжала пинать.
       Поезд промчался мимо станции, даже не затормозив.
       - За двенадцать тысяч мог бы и остановиться, - заметила Лия.
       - Тебе не кажется, что мы снова едем в Авоты, - сказал я, - на Рижское взморье? Там тоже останавливались не все поезда.
       - В Авоты была моя сестра, - вздохнула мама, - и потом, там была бесплатная дача. И какой крыжовник!
       Когда-то мы отдыхали в этих Авотах, которых больше нет. Я любил станции, где останавливалось мало поездов -там сходило много симпатичных людей...
       Мы доехали до Монако, перетащили все шмотки в поезд, который останавливался в Эзе и покатили назад.
       Поезд замедлил ход, приветливо гуднул и не остановился.
       Так мы курсировали весь вечер. Наконец, к нам подошел проводник.
       - Вам не повезло, - сказал он, - обычно поезд стоит здесь минуту, а сегодня только замедляет ход. Надо прыгать, скорость всего три километра в час.
       - Я прыгать не буду, - заявила Лия, - это не эвакуация. Где здесь стоп-кран?
       - Voila, - ответил проводник, - но это вам будет стоить двенадцать тысяч.
       - Еще одна дача, - вздохнула Лия.
       Первую ночь мы переночевали в Ницце, на "Promenades des Anglais", в "Негреско". Все остальные отели оказались занятыми - был разгар сезона.
       - А этот почему свободен?- поинтересовалась Лия.
       - Не все любят барокко, - соврал я.
       Если бы мы ей сказали цену - она бы легла на пляже.
       Номер был с лепным потолком, херувимами, в нем стояло пять бескрайних кроватей.
       - Зачем нам столько царских постелей, когда мы все можем поместиться на одной, - заявила Лия. - Жаль, нет Нонико, и ему бы места хватило...Ляжем все вместе - и заплатим за одну.
       Мы залезли все в одну. Но взяли за пять.
       - Зачем тогда теснились, - спросила Лия, - я совсем не спала? По мне ползал Пума. Вы, наверное, тоже не сомкнули глаз.
       - Мы немного прошлись, - заметил я, - а потом вздремнули на скамейке у моря. Была довольно теплая ночь.
       - Тогда ложитесь, - приказала Лия. И она постелила каждому царскую кровать, и мы заказали завтрак в постель.
       Боже, что это был за завтрак.
       До сих пор я вспоминаю его. Под летящими херувимами, в лучах восхода, на фоне залива Ангелов мы пили пахучий кофе, запивали свежим апельсиновым соком, хрустели круасанами и мазали на них нормандское масло и прованский джем. И был покой, и прекрасный мир заглядывал к нам в окно.
       - Если бы поехал Нонико, - сказала Лия, - здесь бы хватило и на него. Надо было подождать мальчика.
       - Мы теряли неделю, - заметил я.
       "Негреско" мы покинули ровно в полдень.
       Когда мы притащились на вокзал со всеми нашими тюками, выяснилось, что поезда сегодня не ходят - была забастовка.
       Первый должен был пойти в полночь. Естественно, без остановки в Эзе.
       - Эвакуация! - сказала Лия.
       Мы решили взять такси, но в одну машину никак не помещались, и пришлось взять две.
       - Был бы Нонико.., - начала Лия.
       Мы помчались по горной дороге, вынырнуло море, махали пальмы, жаркий август обнимал нас.
       - Они не могли бы сделать попрямее дороги, - заметила Лия, - кружится голова.
       Мы летели вперед, врывались в туннели, выскакивали.
       - Что-то мы долго едем, - заволновалась Лия, - спроси, они останавливаются в Эзе?
       Такси в Эзе остановилось, правда одно - в горном, наверху, а другое - в морском.
       - Черт знает что, - чертыхалась Лия, - куда они завезли Катю с Пумой? Ребенку пора есть!
       - Не волнуйтесь, мадам, - успокаивал таксист, - в верхнем Эзе лучший ресторан Франции "Горный козел".
       - Пусть он скачет, этот козел, -ворчала Лия, - у меня полные сумки продуктов!
       Вскоре на горной тропинке показались Катя с Пумой. Они тащили лодку.
       - Чтоб она сгорела, - сказала Лия, - бросьте лодку! Бросьте ее к чертовой матери!
       Я побежал наверх помочь им. Гора была выжжена лесным пожаром. Справа стояла обгорелая вилла с колоннами. Потолком служило небо, среди камней росла дикая трава. На почерневшей баллюстраде сидел ворон.
       - Это хозяйка виллы, - объяснил мне Пума, - она не успела покинуть дом и превратилась в ворона. Она была аристократка.
       - Бредни таксиста, - сказала Катя.
       - Кар-рр.., - прокаркал ворон.
       - Спускайтесь, - неслось снизу, - что вы там торчите?! Уже двенадцатый час. Мне еще надо готовить котлеты!
       Навьюченные, мы двинулись на поиски виллы "Рояль".
       Солнце стояло в зените, искрилось море, пели цикады, шастали электрички - виллы не было.
       Мы устали, сели на поваленное дерево, и Лия начала делать нам бутерброды. У нее всегда были силы.
       Мы сидели на пинии, на форе моря, в летнем пении птиц и ели булочки с сыром, колбасой, курицей.
       - Не забудьте про яйца, - повторяла Лия, - у меня двенадцать яиц!
       Затем Лия начала разливать напитки - кофе, чай, молоко, айс-ти - она знала, где что лежит и доставала, не глядя.
       - Если ты ищещь сигареты, - сказала она, - в левом тапочке, в рюкзаке. Зажигалка в чайнике...
       Так мы сидели, как Святое семейство на пути в Египет. Пума уснул, и Лия взяла его на руки - она его никому не доверяла.
       Мы шатались и шатались, но никто не знал виллы по имени "Рояль".
       Наконец мы встретили старика с удочкой.
       - Вот она, - сказал он, - вы прямо над ней. Видите крышу?
       Крышу мы видели, но подойти не могли -вилла стояла внизу, и никакая дорожка к ней не вела.
       - Прыгать я не буду! - предупредила Лия.
       - Зачем прыгать? -спросил рыболов. - В ста метрах туннель. Спускайтесь - и прямо доберетесь.
       Мы пошли туннелем. Он был темный, гулкий, сверху капало.
       Наконец мы вышли, прямо на гальку, к морю, и глазам нашим предстала вилла.
       Это была лачуга, хижина из досок, с соломенной крышей, под которой было выведено "Вилла РОЯЛЬ".
       Она была без оконных рам и стекол, и ее раскачивало, как шхуну в море.
       - Это дача? - спросила Лия. - Это баржа! Я на барже жить не буду!
       Я не переношу качки. У папы моего было три баржи, но я никогда не поднималась на борт ни одной из них! Даже когда их вытаскивали на берег.
       - Подожди, - сказал я, - возможно, внутри хорошо, уютно, как в кают-компании...
       Мы хотели войти, но ключа под порогом не оказалось. Мы искали его на крыше, в траве, меж досок - всюду было пусто.
       - Хозяйка мне трижды писала, что ключ под порогом, - повторял я.
       - Зачем барже ключ? - наконец спросила Лия, - у папы было три баржи и ни одного ключа! Входите через окно, крышу, дверь! - она нажала на ручку, - вот, она открыта!
       Мы вошли. На "вилле" было четыре комнаты-коморки. В каждой стояла циновка. В салоне - стол, три стула. Всюду лежали бумажки.
       "- Не садиться!" - было написано на стульях. "- Не облокачиваться!" - на столе. На стиральной машине красовалось: "- Белье не стирать!" На циновках ничего не было, но когда мы легли - они провалились.
       Я включил лампу - она тут же перегорела. "- Свет не включать!" - успел я прочесть под выключателем.
       - Майн Гот, - сказала Лия, - у нас в Мозыре корова жила в лучшем хлеву. И мы с нее не брали ни копейки... Двенадцать тысяч!..
       Снизу донеслись какие-то возгласы и крики. Пума в патио обнаружил шланг и поливал из него посетителей ресторана "Вернись в Сорренто", который находился прямо под виллой.
       - ArrЙtez! - кричали посетители, - vous Йtes fous ou quoi?!
       Пума продолжал. Мы бросились к нему, вырвали шланг и попытались выключить воду. Кран крутился легко, но вода не выключалась.
       В свете луны мы прочитали: "- Воду не отключать!"
       А что с ней было делать? Мы не знали, куда направить шланг.
       Он вырывался и продолжал поливать окружающих - уже в другой части ресторана, для некурящих.
       - Pas possible! - вопили некурящие.
       Вскоре прибежал хозяин - в белой сорочке, красном широком поясе, с него стекала вода.
       - Мсье-дам, - произнес он, - только не включать телевизор!
       Взрывается!
       Затем он повернулся к шлангу.
       - Та geule! - сказал он, и шланг заткнулся.
       - Tenez! - хозяин протянул нам два счета - один за подмоченный "poisson", второй - за закрытие крана.
       - Меня зовут Витторио, - представился он и скрылся в ресторане.
       Оттуда вновь запел Марио Ланца.
       "- Вернись, я все прощу!" - пел он.
       Музыка играла всю ночь - Ланца, Карузо, неаполитанские песни.
       Уснуть не мог никто. Окна зияли. Лия все ждала, что полетят камни или кто-то залезет.
       К пяти мы уснули...
       И тут появились пляжники. Они шли в "Вернись в Сорренто", который утром работал как платный пляж.
       Доносились смех, возгласы, разговоры, наконец, на Лию упала банановая кожура. Она долго изучала ее.
       - У Пумы нет бананов, - наконец произнесла она, - я пошла в магазин.
       - В такую рань? - спросил я.
       - А что ребенок будет кушать? Вы спите, спите...
       Она взяла поношенную сумку и потащилась через туннель.
       Пума уже крутился возле шланга. Нажимал, дергал, тянул - струя не появлялась.
       Вышла заспанная Катя.
       - Спать, - приказала она, - еще семь часов!
       - Я уже поспал, - ответил Пума.
       - Кому я сказала?!
       - Ты отравляешь мне жизнь, - заметил Пума.
       - Молчать, - взорвалась Катя, - та guele!
       Из шланга тут же хлынула вода.
       - Та guele! - повторила Катя.
       Вода заткнулась, и Катя пошла досыпать.
       Пума сидел в патио и печально смотрел на шланг. Затем он оглянулся - нет ли поблизости мамы - и прошептал: Та guele!...
       Нас разбудили крики с пляжа:
      -- ArrЙtez! Vous Йtes fous ou quoi?
       Когда мы выскочили, Витторио уже стоял со счетом в руках.
       - По утрам вы тоже едите poisson? - спросила Катя.
       - По утрам круасаны, мадам, - ответил он, - douze croissants et dix pains au chocolat.
       Появилась Лия с пустой сумкой.
       - Мы в открытом море, - сообщила она, - я оббегала весь поселок - ни одного магазина!
       - Зачем вам магазин? - спросил Витторио, - я беру вас на полный пансион. Восемьсот франков со всей семьи! Ребенок - бесплатно! - он потрепал Пуму по волосам. - Впридачу - педало!
       - Мерси, - сказала Лия, - мы уже позавтракали в "Негреско"...
       - Хочу в ресторан, - завопил Пума, - дядя сказал "бесплатно".
       - Бесплатно - с родителями! - заметил Витторио.
       - Хочу педало! - вопил Пума.
       - D'accord! - согласился Витторио, - если вы одним глазком будете посматривать ночью, чтобы меня не обворовали - всем бесплатный кофе с круасанами, а при обнаружении воров - педало! Ca va?
       Каждое утро под флагами наций мы хлебали кофе с круасанами, но Пума потерял сон.
       Он лежал в своей кроватке, крутил башкой и ждал воров. Волшебный "педало" проплывал в его мозгу...
       Грабителей мы ловили трижды.
       Первый раз Пума заметил, что кто-то там ходит, услышал скрипы, шепот, и, наконец, увидел две башки. Мы тут же позвонили Витторио.
       Он прибыл с двумя полицейскими и с собакой.
       Двери в ресторан оказались открыты. Полиция ворвалась - воры жарко целовались. Это была пара влюбленных.
       Они долго тряслись от страха, и Лия поила их горячим молоком.
       Второй раз Пума снова увидел две башки, и Лия подтвердила:
       - Мужики, - сказала она, - никакие не влюбленные! Звоним!
       Витторио прибыл в том же составе. Это опять оказались влюбленные. Лия не могла придти в себя.
       - Два борова! Какой стыд!
       Молоком она их не поила.
       Третий раз Витторио не приехал.
       "- Мне надоели ваши "Histories d'amour"!
       "Влюбленные" вынесли все, включая пепельницы.
       Витторио рвал на себе волосы. Пума законно требовал педало.
       - Какое педало, - махал руками Витторио, - они его украли!
       Пума ревел. Его пришлось везти в Монако и взять напрокат катер.
       Но все это было потом, а первая неделя прошла в ожидании Нонико. Он заканчивал Университет, и мы очень гордились им.
       Море и пляж были отменены.
       - Какие купанья, - шумела Лия, - вот-вот прибывает ребенок! Давайте подумаем, чем я буду его кормить. Если вы купите мясо - я наготовлю котлет, он обожает бабушкины котлеты!
       - Мама, до приезда еще неделя, - напоминал я, - они испортятся.
       - Боже, всего неделя! Не успеешь и оглянуться! Жизнь проскакивает, не то, что неделя... Езжайте за мясом!
       По жаре мы тянулись в Больё, в магазин.
       Потом мы резали мясо, крутили мясорубку, наконец, Лия ставила на плиту большую сковороду и начинала жарить...
       До приезда Ноники мы выбросили около пятидесяти котлет.
       Мы ели их трижды в день, давали Витторио, угощали пляжников - все было напрасно, холодильника не было, жара стояла ужасная, и котлеты летели в "пубель".
       За день до приезда Лия опять схватилась за голову.
       - Завтра прилетает ребенок, а у меня ни одной котлеты! Достаньте мясо!
       Был уже вечер. Мы еле успели к закрытию магазина.
       В этот раз Лия готовила котлеты всю ночь. Впервые мы должны были есть котлеты и ночью.
       - Катя, - будила она, - попробуй, соли хватает?
       - Пумочка, кусни, они не твердые?..
       Утром она завернула котлеты в вощёную бумагу, и мы поехали встречать Нонико в Ниццу, в аэропорт.
       Мы сидели в застекленном кафе, которое выходило на летное поле, а поле убегало в море, и видели, как сел его самолет.
       И вскоре Нонико был среди нас, со своим рюкзачком, сумочкой и Пумой на шее.
       Мы все что-то пили, а Нонико ел котлеты, которые Лия водрузила прямо посредине стола. Официант кисло посматривал на нас, но молчал.
       - Нет, он таки похудел, - говорила Лия, - неделю без бабушки - и похудел!
       - Куда ты решил пойти работать, - спросила Катя, - в банк?
       Нонико откусил котлету.
       - Дай ребенку поесть, - просила Лия, - ты видишь, он голоден!
       - В банк ни в коем случае, - сказал я, - просиживать штаны в бюро!
       - А что ты предлагаешь? - спросила Катя.
       - Науку! Почему бы ему не заняться научной деятельностью? У него светлая голова! Ты пошел бы на кафедру?
       Нонико молча жевал котлеты.
       - Ешь, ешь, родной, - приговаривала Лия, - а вы не хотели ехать за мясом! Он уже съел восемь!
       - Я думаю, он бы был прекрасным педагогом, - заметила Катя.- Тебе бы хотелось преподавать, Нонико?
       - Двенадцать, - радостно констатировала Лия, - может, хочешь с кетчупом? Вон стоит.
       - Подождите, - попросила Катя, - есть вопросы поважнее кетчупа...
       Что ты молчишь, Нонико, куда ты решил идти?
       Котлеты кончились. Нонико вытер губы.
       - Я решил уехать в Израиль, -сказал он.
       - К-куда? - протянула Катя.
       - В Израиль, - повторил Нонико.
       - Какой Израиль, - Лия ничего не понимала, - а дача? Для кого мы снимали дачу? Для меня?!
       - Я еду в Израиль не на каникулы, - ответил Нонико, - я еду туда жить.
       - Что значит "жить"?- Катя волновалась, - а мы? А твой брат?.. Что ты будешь там делать?
       - Я еще не знаю, я только хочу быть там.
       - П-почему?
       - Не волнуйся, мама, все будет бесседер, - сказал он, - я, может, вернусь через пару лет.
       - Пару лет, - протянула Катя, - легко сказать - пару лет!
       Лия молчала. Она сидела, положив руки на колени и смотрела на любимого внука.
       - Никогда ты не вернешься, - сказала она и повторила: никогда!
       На глазах ее появились слезы.
       - Почему, - спросил Пума, - почему он не вернется, бабушка?
       - Потому что так устроен этот мир, - сказала она, - потому что отдаешь вам весь свой "херц" - и однажды вы являетесь, съедаете котлеты, говорите "все будет бесседер" и укатываете.
       - Это твоих рук дело, - сказала мне Катя, - это все твои разговорчики !
       - Я здесь ни при чем, - ответил я.
       - А кто все время болтал о прекрасной земле, о единственном небе, об особом воздухе?!. Край Авраама!..
       - Почему я не могу хвалить тот край? - возмутился я.
       - Можешь, но вот чем это кончается!
       - Он здесь ни при чем, - сказал Нонико, - я сам решил.
       - Но он тебя к этому подвел, твой папочка.
       - Главное - найти козла отпущения, - сказал я.
       - Чтоб ты не смел Пуме ничего говорить о крае Авраама,- шумела Катя.
       - Почему? - спросил Пума.
       - Не твое дело!
       - Тихо, тихо, - попросила Лия, - сейчас мы все перессоримся. Этого только не хватало!
       - Там война, - кричала Катя, - там сто лет война! Куда ты едешь?!
       - Когда дом горит - его не покидают, - сказал Нонико.
       - Ерунда, это не твой дом, ты там никогда не жил.
       - Не знаю - может, когда-то и жил, - ответил Нонико. - Мне кажется, мы все там когда-то жили.
       - Хорошо, там дом, - пыталась успокоить Лия, - но здесь дача. Мы выкинули двенадцать тысяч.
       - Мне здесь скучно, -сказал Нонико.
       - Идеалист! - кричала Катя.
       - И что в этом страшного? - спросил я. - Ты бы хотела, чтобы он закрылся в банке и катался в воскресенье на лыжах?
       - А ты чего бы хотел?!
       - Чтобы хоть кто-то из нас жил на своей земле.
       - Так поезжай, какого черта ты снимаешь дачи?
       - Ша, ша! - кричала Лия, - куда он может поехать? Кому там нужны писатели? На что он будет жить?
       - Я никуда не поеду, - сказал я, -я сдохну в пустыне! Мне не дойти до Обетованной земли.
       - Ты принимаешь себя за Моисея! Вот куда ты вывел сына. Израиль!
       - Все будет бесседер, - повторил Нонико.
       Катя заплакала.
       - Давайте съедем с дачи, - сказала она, - мне не хочется отдыхать. Давайте уедем...
       Мы молча пили остывший кофе, потом молча ехали в Эз, сидели в патио и смотрели на небо...
       Ночью этой никто не спал. Огромная луна стояла над морем.
       Пума ворочался.
       - Лия, ты тут?
       - Здесь, Пумочка, спи.
       - Кто там ходит за окном, бабушка?
       - Это ветер, спи, родной.
       - Почему ты вздыхаешь?
       - Что ты, это не я, это море.
       - А почему море вздыхает?
       - Не знаю... Наверное, думает о своих детях.
       - Разве у моря есть дети?
       - А как же - все речки, что впадают, что выпадают...
       - А пустыня вздыхает, бабушка?
       - Конечно, у нее тоже есть дети.
       - А кто дети пустыни, Лия?
       - Дети пустыни? Бедуины, туареги, твой братик. Оказалось, он не может без пустыни.
       - Лия, разве Израиль - пустыня?
       - Нет, это прекрасная страна...
       Лия опять вздохнула. Пума замолчал и долго смотрел на желтую сковородку луны.
       - Бабушка, ты пустыня, - наконец проговорил он.
       - Почему, сыночек?
       - Ты вздыхаешь о Нонике...
       Дни понеслись, прекрасные и простые.
       Лия вставала чуть свет, возилась во дворике, снимала белье с веревки, проверяла, высохли ли купальники, подметала.
       Затем мыла фрукты и на больших тарелках разносила по кроватям, где мы дрыхли.
       - Съешьте до завтрака, хорошо для пищеварения.
       Мы вставали, потягивались, выходили на пляж. Я делал зарядку йогов, Катя лежала на солнышке. Нонико отжимался. Пума с ведром и лейкой курсировал между дачей и пляжем.
       - Лия, -кричали мы, - где ты там, пошли купаться!
       Она не отвечала.
       - Лия, ты слышишь, вода - кипяток!
       - Хорошо, хорошо, что вы шумите?!
       Лия не любила выходить с дачи.
       - Когда я сижу на этой барже - я вижу море, горизонт, небо, я вижу мир. Когда я сижу в море - я вижу эту халупу!..
       Она стояла у окна, в купальнике, в косынке, с подзорной трубой - и наблюдала за Пумой в море.
       У нее был вид корсара, идущего на абордаж.
       - Пума, - кричала Лия, - ты куда зашел?1 Там глубоко! Немедленно выйди вон!
       Пума не поворачивал головы.
       - Что вы стоите, -кричала она нам, - ребенок тонет!
       - Мама, не беспокойся, мы рядом, - отвечал я.
       - Он рядом!! У ребенка уже гусиная кожа, выведите его из воды! От купаний худеют. Пора кушать!
       Несмотря на папу - сплавщика леса, Лия боялась воды. На пруд она смотрела как на безбрежный океан. Она не умела плавать, более того, она никогда в жизни не заходила в воду.
       - Где я могла в нее заходить, - говорила она, - Припять была грязная, Рижский залив холодный, и потом мы там с моей сестричкой должны были наготовить столько еды, и принести на пляж, и разлить по тарелкам... Где я могла купаться?..
       Впервые ее затащили в море после прилета Ноники. Мы втроем тянули ее за руки, а Пума подталкивал сзади.
       - Отпустите, - шумела Лия, - я не баржа, а вы не бурлаки!
       Она шла по камням, разрезая воду, как ледокол, спускаемый со стапелей.
       Наконец Пума начинал поливать ее водой.
       - Перестань сейчас же, дрянь такая! - шумела она, но он только хохотал и брызгался еще сильнее. - Ну, ты сейчас у меня получишь!
       Тут она спотыкалась и плюхалась в воду.
       - Уф! - у нее захватывало дыхание, - холодрыга!
       Мы оставались возле нее, а Нонико заплывал далеко, к плоту, и отдыхал на нем.
       Лия плескалась, и вода казалась все теплее.
       - Горячее молоко! - в конце концов говорила она.
       Дальше колена она не заходила.
       Но однажды, когда Нонико был на плоту, и мы занимались Пумой, мама вдруг исчезла.
       Мы крутили головами - ее нигде не было. Катя пару раз ныряла под воду - никого! И тут я заметил столб воды. Кто-то плыл спортивным кролем. Это была мама! Мы остолбенели.
       - Куда ты?! - закричал я, но она только прибавила скорость.
       Я схватил скутер - пятьсот франков за десять минут - и погнал за ней. Все было напрасно - ее было не догнать.
       Она доплыла до Ноники, и тот помог ей взобраться на плот.
       - Ты откуда, бабушка? - удивился он.
       - Дай мне отдышаться, - сказала она, - варт а вайленке!
       Я подрулил на скутере.
       - Мама, - сказал я, - почему ты вдруг поплыла?!
       - Как почему?! Я должна была ему сказать, что в Израиле надо много пить!
       - Ты не могла подождать, когда он вернется?
       - А если бы я забыла?
       Обратно Лия плыть отказалась.
       - Я не умею, - удивилась она, - вы что, не знаете?!
       Она немного отдохнула на плоту, еще раз напомнила Нонико, что в Израиле надо много пить, и мы ее погрузили на скутер. Пятьсот франков - десять минут!
       Потом она опять заходила только по колено.
       Даже на нашей лодке она не хотела прокатиться.
       - Отвяжитесь с вашей лодкой, - ворчала она, - хоть бы ее уже проткнули!
       Бабушкиной просьбе кто-то внял, и лодку нашу регулярно стали прокалывать. Она стояла в патио и это было нетрудно. Мы ее заклеивали, ставили заплаты - а назавтра ее опять протыкали.
       Мы решили поймать бандита. Я засел в засаде, за туалетом, в патио, и около двух ночи в таинственном свете луны увидел разбойника. Это была мама. Она осторожно кралась к лодке. В правой руке она сжимала шило. Подойдя, она размахнулась и вонзила его в днище.
       - ПШШШ - Лия с удовольствием слушала, как из лодки выходит воздух.
       Я вышел из-за укрытия.
       - Шолом-Алейхем, - сказала Лия, - я иду в уборную.
       - С шилом?
       - На такой даче надо ходить с пистолетом, - ответила она и скрылась в туалете.
       - Я видел, как ты проткнула лодку, - сказал я.
       Лиина голова появилась из-за дверей.
       - Неужели нельзя было сразу догадаться, кто это делает? - удивилась она. - Если вы начнете на ней тонуть - кто вас спасет? Я не уверена, что смогу поплыть кролем вторично...
       После утреннего купания Лия не спеша возвращалась на дачу. Она посматривала, что едят в "Сорренто" и наблюдала, как наливался каждое утро виноград, дикий виноград, который рос на стене нашей "баржи", вился вдоль окон и уходил на крышу.
       Лия часто закидывала голову и срывала несколько гроздей.
       Виноград, который мы привозили из Италии - крупный, сочный, - она не брала в рот, а этот ела с большим аппетитом, вместо завтрака и обеда.
       - Такой виноград ели только члены Политбюро, - говорила она, сидя в патио, - он называется "черная изабелла".
       Однажды я попробовал "изабеллу" - это была кислятина, я плевался полдня.
       - Что ты понимаешь в винограде, - говорила Лия, - какой оттенок, какой аромат - меня хлебом не корми, дай такой виноград! И потом - он целебный, от "изабеллы" проходит гипертония, атеросклероз, спина. Вы знаете, что уже целую неделю у меня не болит спина?..
       Она ела его - он был бесплатным, за ним не надо было таскаться в далекую Италию.
       Иногда с моря я наблюдал, как мама грациозно срывала "изабеллу", превращаясь из корсара в вакханку.
       Потом она шла на кухню и варила кашу, одновременно поглядывая в подзорную трубу.
       - Нонико, - кричала она, - солнце вредно, немедленно иди в воду.
       - Алик, иди домой, каша готова.
       Все продолжали купаться, я поднимался, хлебал кашу в патио, слушал приемник, листал "Нис матэн", где на каждой странице кого-то убивали, потом брился на солнце, под фигой.
       Наконец поднимались все. Лия усаживала Пуму и начинала его кормить. Она рассказывала ему о блокаде Ленинграда, как падали бомбы, и каждый раз, когда взрывалась очередная бомба, Пума раскрывал рот, и Лия вкладывала туда все, что успевала - поэтому бомб на Ленинград упало больше, чем на самом деле.
       Лия часто рассказывала Пуме о своей жизни.
       - А что ты делала в Средней Азии? - спрашивал Пума.
       - Снимала паранджу.
       - А что это - "паранджа"?
       - Это чадра, ей женщины закрывали лицо.
       - Они были очень некрасивыми? Зачем женщины закрывали лицо?
       - Открой рот, скажу.
       Пума широко раскрывал рот, там скрывалась полная ложка.
       - Законы шариата, - объясняла Лия.
       - А что такое - "шариат"?
       - Страшное дело, - Лия делала ужасные глаза.
       - Ну скажи, что это - "шариат"?
       - Рот!
       Пума раззёвывал.
       - Шариат, - Лия впихивала три ложки, - это законы для мусульман.
       - А кто такие - мусульмане?
       - А это пусть тебе объяснит твой братик, он с ними будет жить, он с ними на верблюдах кататься будет.
       Пума все съел, и мусульмане Лию больше не интересовали...
       Солнце начинало припекать, она закрывала голову косынкой.
       - У меня ничего нет на обед, - говорила она и садилась составлять список.
       - Купите больше хлеба, - напоминала она, - прежде всего в доме должен быть хлеб.
       Лия все ела с хлебом - суп, картошку, грушу, пирожное.
       В ресторане, что бы мы не заказывали - она всегда закусывала корочкой хлеба.
       - Иначе я не сыта, - объясняла она.
       Это у нее осталось с блокады, когда в день давали сто двадцать пять грамм какой-то серой массы, лишь издали напоминавшей хлеб.
       Странно, но и Пума обожал хлеб - когда мы ходили в гости, он ел только его.
       Он вообще был похож на бабушку - походка, задранный нос, командир. Оба они никого не слушали и делали, что хотели. Когда его увозили куда-нибудь на день, Лия ходила как львица, которую лишили львенка...
       ...- Потом, - продолжала Лия, - помидоры, только выбирайте твердые, а то в прошлый раз привезли гниль!
       Мы брали рюкзак, сумки и ехали на электричке в Больё.
       Мы привозили гречку и синюю сливу, камамбер и прованские яблочки, отбивные и итальянские арбузы.
       - Арбуз я просила?! - уточняла Лия.
       Обедали мы в патио. Остро пахли прованские овощи. Ягненок был на косточке. Иногда я покупал легкое вино. Потом мы укладывали Пуму. Он самоотверженно защищался, наконец засыпал и мы спускались в "Сорренто", на плетеные кресла, за белые столики, выпить стаканчик кофе и выкурить по "Амбассадору".
       Хорошо сидеть в купальнике, когда молод, худ, загорел, и каждые десять минут барахтаться в нежной волне.
       Мы болтали, читали одного и того же писателя, который когда-то жил недалеко, в Ментоне, и писал, как никто другой. Мы пытались разгадать его секрет...
       Мы слушали "Ерушалаим шел заав", Нонико объяснял нам положение на Ближнем Востоке, и Витторио, когда был в хорошем настроении, присылал нам "Мартини драй" с лимончиком на борту...
       Мы смеялись, фотографировались, строили рожи.
       Вскоре появлялся недовольный Пума и искал нас суровым взглядом.
       - Нехорошие! - кричал он и бежал к нам.
       - Пума, - кричала Лия из окна, - вернись немедленно, ты совсем не спал.
       Он прятался под стол.
       - Скажите, что меня здесь нет, - шептал он.
       - Катя, - шумела Лия, - он не доел клубнику. Пусть немедленно доест!
       Пума уже засовывал в рот сигарету и зажигал спичку.
       - Сумасшедшие родители, - кричала Лия, - куда вы смотрите?!
       Ребенок вырастет хулиганом!
       Катя вырывала сигарету.
       - Дай нам договорить, Пумочка, - просила она, - пойди, поспи.
       - Я уже поспал, - отвечал он.
       Он не любил спать, боялся что-то прослушать, проглядеть, пропустить. Этим он походил на меня. В детстве, если я в воскресенье вставал позже восьми - мне казалось, что я проспал всю жизнь... Всегда бодрствовал, торопился - и что поймал?
       - Ты поймал нас, - отвечала мне на это Катя.
       Она была права...
       Иногда мы ездили в Италию, в старинный город Вентимилию.
       Мы болтались по "меркато", где был поддельный Карден, по древним улицам, где пили легкое вино, играли в карты, в лавке нам делали "панино кон прошютто", вкусные до безумия. Мы стриглись у "Тино и Джулио", ели "фокаччо" в маленькой пиццерии напротив, где был один стол и два стула и знали бар с удивительным капуччино - пенка в нем держалась до самого конца...
       В Вентимилии был дешевый коньяк, аппетитная "казателла", пахучий "пармиджано". Мы привозили его огромными булыжниками, килограмма по полтора. Лия хваталась за голову:
       - Это нам хватит на год!
       Но к следующей поездке уже ничего не оставалось, и мы ехали за новым булыжником - а в общем опрокинуть чашечку "капуччино".
       - Вентимилия, сердцу милая, - пели мы, - сердцу милая Вентимилия...
       Помню, как Катя заказывала рамы для наших картин. Как хохотали с Ноникой над высохшей рекой, где бродили кони - уж не помню, над чем.
       Это было время, когда много смеялось.
       Если правда, что человеку отпускается определенная доля смеха - я всю ее тогда "высмеял".
       Каждый раз мы привозили с "меркато" Лие купальник.
       Но то он был велик, то мал, то старил, то слишком молодил.
       Мы курсировали с ним на рынок и обратно, пока однажды не сообщили, что купили его по дешевке - и Лие он сразу понравился.
       Однажды мы уговорили ее поехать с нами и угостили капуччино.
       - Сначала выпей кофе, - учили мы, - а потом заешь пеночкой.
       - А почему не наоборот? - спросила Лия и тут же съела пенку.
       Она все делала не так, как мы.
       Италию мы любили еще с времен эмиграции, когда жили в Остии большой семьей, на Лунгомаро Паоло Тосканелли и ели гусиные крылья, которые готовила Лия. Тогда капуччино она себе не позволяла.
       - Сейчас бы я эмиграцию не перенесла, - говорила мама.
       - А что такое эмиграция? - спрашивал Пума.
       Тогда его с нами еще не было.
       - То же самое, что эвакуация, - отвечала Лия.
       - А что такое эвакуация?
       - Нечего тебе это знать! Достаточно, что я ее узнала!
       Вечера были теплыми и длинными. Кто читал, кто слушал радио, кто смотрел на море. Я все хотел расспросить маму про ее жизнь - как она приехала в Ленинград, как встретила папу, как началась война...
       - А, - она махала рукой, - нечего рассказывать, жизнь как жизнь!

    Вечера проходили, мы болтали о чем угодно, так я ничего и не знаю о ее жизни, только то, что помню сам. Например, как мы шли по

       Фонтанке, в городской суд, где судили папу.
       На деревянной скамейке сидел стриженый человек, он улыбался и махал мне рукой. Это был папа. Ничего вокруг он не принимал всерьез, кроме меня. Со скамьи подсудимых он улыбался мне...
       И когда вынесли приговор, и мама заплакала - он тоже помахал мне рукой.
       - Мы познакомились на фабрике-кухне, - как-то сказала Лия, - у Нарвских ворот. Доброта была в каждом его движении. До него я не знала таких добрых людей... Ты хочешь узнать про мою жизнь - она напоминает эту дачу - ее заливало, сносило, качало, продувало, но мне не хочется ее покидать... Ладно, пора спать, - она поднималась и шла к себе в комнату, - не забудьте закрыть двери, когда ляжете...
       В один из таких вечеров мы провожали Нонико в Эрец. Мы сидели за столом, и Лия пекла нам блины.
       Полная луна над морем лила на нас свою печаль. Иногда мне кажется, что луна - еврейская мама, у кого еще такая несказанная грусть...
       - Не ешьте пустыми, - командовала Лия, - возьмите с творогом, со сметаной! Кто ест пустые блины?!
       Горка их все росла и росла.
       Мы ели молча. Редкие минуты, когда не нужно слов, мир полон чувств и за всем стоит смысл. Я заметил, что это случается, когда расстаешься. И когда встречаешься. Надо жить на этих двух полюсах.
       Ну, так вот, мы жевали блины, перебрасывались ничего незначащими словами, а потом Лия протянула Нонико деньги.
       - Кушай там хорошо, - сказала она, - не отказывай себе ни в чем - овощи, фрукты. В Израиле есть фрукты?..
       Лия охладела к этой стране - она отбивала у нее Нонику.
       Каждый раз со своей пенсии она посылала ему потом и на учебу, и на комнату, и на приемник.
       Как она их выкраивала - не знал никто. Дикий виноград "Черная изабелла" - вот объяснение. Она не тратила на себя ни сантима и устраивала нам скандалы за каждый подарок.
       Лия подкидывала и нам - и на дачу, и на машину...
       - Давать надо при жизни, - повторяла она.
       Потом мы слушали еврейские песни. Нонико был молчалив.
       Бабушка подкладывала ему, глубоко уверенная, что можно накормить на год вперед.
       - Кушай, кушай, кто тебе там подаст такие блинчики...
       Пума смотрел на нас растерянно, он ощущал необычность момента.
       Потом он начал бегать от одного к другому, обнимал, что для него было редкостью.
       - Как я вас люблю, - повторял он, - как я вас всех люблю.
       Я смотрел на них всех и думал, как это мы встретились на этой земле...
       "Словно встреча на дороге, наша жизнь с женой и близкими..."
       Потом мы поехали провожать Нонико в Ниццу, и самолет унес его.
       Я был уверен, что он скоро вернется, что все будет, как прежде, но Лия оказалась права.
       Домой мы возвращались в темноте. Наверху, весь в огнях, продолжал скакать "Горный козел". Громко пели цикады.
       - Сейчас он еще может улететь в Израиль, - произнесла Лия, - а куда дальше? Всегда надо иметь место, куда хотелось бы уехать...
       Когда мы вернулись, мы увидели, что на нашей "вилле" кто-то побывал. Исчезли приемник, подзорная труба и фотоаппарат с отснятой пленкой, так что от того лета снимков не осталось.
       Кроме одного, который случайно сделал Нонико - Лия недовольно смотрит в море в подзорную трубу: "Где Пума?"
       Это воровство нас даже как-то и не расстроило. Мы выпили чаю и легли спать.
       Глубокой ночью Пума позвал Катю. Она побежала к нему:
       - Что, Пумочка, что?
       Он стоял в кроватке, в голубой пижаме, в свете голубой луны.
       - Я вас никогда не оставлю, - сказал он.
       После отъезда Ноники солнце как-то зашло. Мы продолжали купаться и загорать, и пить капуччино, но тень печали лежала на всем.
       Виноград на стене кончился, и Лие приходилось есть базарный.
       Вечерами уже становилось прохладно, и она натягивала кофту, а мы - спортивные костюмы. В "Вернись в Сорренто" людей становилось все меньше и меньше, и Карузо пел все реже.
       - Конец сезона, мсье-дам, - объяснил Витторио, -деньги кончились, все больше едят круасаны, все меньше "жиго".
       Незадолго до отъезда он пригласил нас на обед.
       Лия надела итальянский купальник, Катя - белый бикини, мы с Пумой - кепочки в клетку.
       На белый столик Витторио водрузил красные розы и установил солнечный зонт.
       - Пер мамма, - сказал он почему-то по-итальянски. Лия была тронута.
       Дул легкий мистраль, приносящий свежесть. Море блистало и подмигивало, что-то обещая. Чайки садились совсем рядом и хотели сказать, как прекрасна жизнь.
       Но кто замечает счастье, когда оно сидит за вашим столом?..
       Нас обслуживал сам Витторио, в черных брюках и белой шелковой сорочке. Красный бант опоясывал его.
       - Могу предложить ягненка иди "оссо букко", - сказал он.
       Мы взяли и того, и другого - "оссо букко" напоминало Лие жаркое, которое ее мама делала в печи.
       - Только у нас было жирнее, - сказала она. - А мое жаркое ты помнишь?
       - Ну как же, - ответил я и увидел нашу темную комнату, зеленую печь, и в ней таганок с жарким. Запахи тех лет пронеслись над "Вернись в Сорренто".
       Мы болтали ни о чем, Пума ел мороженое и Лиина косынка полыхала на ветру.
       - Арриведерчи, - сказал Витторио, - попрощайтесь с "Сорренто", мсье-дам, я закрываюсь.
       - Почему, Витторио? - спросил я.
       - Все, баста! Устал. Я старый итальянец, мне пора домой, в Италию. Под Генуей у меня домик, там живет мама. Будем жить вместе и слушать рыбацкие песни. Хорошая старость, а?..
       И он затянул мелодию, которая была печальней еврейской...
       - Витторио, - растроганно сказала Лия, - я вас приглашаю на мои котлеты...
       В то лето в Провансе бушевали пожары. Горели леса. Звери бежали из них. Птицы еле улетали от огня. Сгорело много деревень.
       Наверно, один из таких пожаров унес аристократку с римской виллы и превратил ее в черного ворона.
       Однажды ночью, уже в конце лета, разразилась гроза. Море бесилось, и волны доходили до наших стен. Гром был ужасен. Он напомнил Лие бомбардировку. Мы стояли, накрывшись одеялами, и смотрели на небо, где молнии устраивали дьявольский фейерверк. Они освещали нашу жалкую халабуду и нашу семью. Дождь хлестал, Пума плакал, Лия взяла его на руки.
       Ветер усилился, волны зверели, молнии били все чаще.
       - Вот дрянь, не проходит! - говорила Лия.
       Внезапно молния прорезала все небо, ударила в гору, где стояла римская вилла, и мы увидели, как огонь взмыл в небо.
       Он побежал от дерева к дереву, от куста к кусту, и вскоре уже горела вся гора. Мы были под ней. Огонь спускался на нас.
       - Вот дрянь, не проходит! - повторяла Лия.
       Пожар подступал все ближе. Мы были на корабле, который тонул. Пламя было в нескольких метрах. Оно озаряло прекрасное лицо моей матери, лицо пророчицы.
       Она стояла с моим сыном на руках, и я знаю, что если бы огонь дошел до нашей лачуги - она бы взвилась с ним в небо, перелетела море и спасла...
       ...И вот сейчас, в госпитале, я стою перед ней, моей матерью, которая не просыпается уже двадцать один день, я, который прочел столько мудрых книг, который столько передумал, который встречал цадиков - и не в силах помочь ей, как самое бессильное из всех земных существ.
       Господи, дай мне взлететь...
      
      
      
      
       18
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шаргородские Лев и Александр (mshargor@bluewin.ch)
  • Обновлено: 17/02/2009. 45k. Статистика.
  • Рассказ: Проза
    • Оценка: 6.46*6  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.