- Согласен, - сухо ответил Эрик, - я могу получить ключ? Уже время зажигания свечей.
- Шабат Шолом, - недовольно буркнул администратор, протянул ключ и какую-то бумажку. - Если вас интересует - программа нашего вечера. Эрик взял листок и пробежал его.
- Шолом, - было написано там, - остальное - по-шведски, ясно было только одно: 19.00 - Айка, 20.00 - Уйка и в 24.00 - Куйка. Айка уже прошла, было около восьми.
- А что такое "куйка"? - спросил Эрик.
- То, что сразу после "уйки", - бросил администратор.
- А "уйка"?
- Я решаю проблему света, - ответил администратор, - я не мог оставить на Новый год народ, на земле которого никогда не было погрома, без света.
- Авейну шолом алейхем, - выводил народ, который не могли оставить без света.
Эрику не хотелось встречать шаббат одному, и он начал шататься по холлу в поисках напарника. Он подсел к одному из певцов, обладателю фальцета.
- Не хотели бы вместе встретить шаббат? - предложил он.
Ответить тот не успел, на Эрика уже шла затейница.
- Отстаньте с вашим шаббатом, - зашипела она, - они не знают, что это! Вы срываете мне программу!
Эрик покинул холл и начал поиск в коридорах. Искать еврея в темноте было нелегко.
Он подошел к одному, вроде в кипе - иди разберись.
- В восемь - шаббат, - намекнул он.
- В восемь - уйка, - поправил тот, - а в 12 - куйка! Вы забыли?!
- Помню, помню, - успокоил Эрик и пошел дальше, - хорошо, пусть я попал в Швецию - но ведь и там есть евреи.
Навстречу двигался огромный бородач, лет шестидесяти, типичный ашкенази, и только Эрик хотел его пригласить, как тот сгреб его в объятия.
- Куйка, - весело проорал он, - скоро куйка!
Эрик понял, что "куйка" сильнее шаббата.
- Нильс, - представился бородач.
- Павловсон, - представился Эрик.
- Мне знакомо ваше лицо, - сказал Нильс.
- Мне ваше тоже. Ваша фамилия не Хольгерсон? В детстве я знал Нильса Хольгерсона, который совершил удивительное путешествие с гусями по Швеции.
Нильс расхохотался.
- Это был другой, я колесил на машине.
- Может, встретим вместе шаббат? - спросил Эрик.
- Какой шаббат, Павловсон?! - удивился Нильс, - мы в Израиле, входим в иудейскую культуру, поем их песни, а вы с шаббатом...
Он похлопал Эрика по плечу и помчался в холл. Через несколько секунд оттуда раздавался его бас: "Иерушалаим, шел заав"...
Эрик уже без всякой надежды двинулся к бассейну.
- Мистер Павловсон, - остановил его голос администратора, - отвяжитесь от шведов! Дайте им спокойно встретить Новый год.
- Послушайте, - сказал Эрик, - я вам поставлю бутылку водки, найдите мне еврея на шаббат.
- Отстаньте, здесь Израиль! Тут шаббат не справляют. Здесь справляют Новый год! Шаббат справляют в Европе, вы раздражаете шведов, вы не даете им жить, они, наконец, устроят погром!
- Черт с вами, - ответил Эрик, - дайте свечи для субботы.
- Держите, - администратор протянул одну, - больше нет. Или вы хотите оставить какого-нибудь шведа в темноте?
Эрик потянулся на третий этаж. Он долго не мог попасть ключом в скважину, наконец, открыл.
Не успел он войти в номер, как кто-то смачно плюнул ему в лицо.
- Хамство! - вскричал Эрик, - какая наглость!
Он бы набил морду обидчику, но было темно.
- Подожди, скот, подожди! Сейчас ты у меня получишь!
Он чиркнул спичкой и зажег свечу.
В тусклом свете перед ним высился верблюд.
Эрик окаменел.
- Пардон, - выдавил он, - в отеле высшей категории?!! В сингл рум?!
Верблюд дружелюбно смотрел на него и что-то пережевывал.
- Скотина, как ты сюда попал?! - спросил Эрик, - как ты.... И тут он понял, что это дело рук администратора.
Он понесся в холл. Лысина администратора мерцала в свете свечи.
- Послушайте, - взревел Эрик, - вы думаете, что если я не швед, то мне можно подкладывать свинью?!
- Какую свинью? - спокойно спросил администратор.
- Ну не свинью, так верблюда.
- Какого верблюда?
- Какого... двугорбого!
- Что вы несете, у нас в отеле одни шведы, - он подвинул книгу, - вот: Торвальдсон, Якосбон, Олаффсон...
- Вы встречали двугорбого Олаффсона? - спросил Эрик. - В номере верблюд! Он в меня плюнул!
- Свалились вы на мою голову! - простонал администратор. - Приезжают шведы - все спокойно, прибывает еврей - сразу какой-то верблюд. Что мы за нация!
- Не позволю в себя плевать! - повторил Эрик, - Я снимаю сингл рум, а в меня плюнули.
- Плюются не только верблюды, - философски заметил администратор, - там швед! Идемте!
Они поднялись. Верблюд жевал.
- Это не швед, - констатировал администратор, - но это и не верблюд.
- Вы мне предлагаете потушить субботнюю свечу?! - обалдел Эрик.
- Тогда справляйте шаббат с верблюдицей.
- Подождите, - сказал Эрик, - мы ее вынесем.
Они вышли со свечой в коридор.
- Сколько надо ждать исчезновения? - спросил Эрик.
- Не знаю, я не зоолог.
- А кто знает?! Отель "5 звезд" - и верблюд!! Кто знает?!! Я понимаю - еще вонючий отель, "2 звезды"!
- Для "2-х звезд" это было б нормально, - согласился администратор, - там бы я даже не поднялся с вами в номер. Вы знаете, кто заползает в номера "двухзвездных?" Не будем уточнять, здесь темно, - воск капал на пол, - я думаю, верблюдица уже исчезла, пошли.
Они вернулись в номер - царица пустыни высилась на том же месте.
- Я все понял, - сказал администратор. - Можете спокойно встречать шаббат, - никого не было и нет - это мираж.
- Что?! - не понял Павловсон.
- Мираж, фата-моргана, не будем забывать, что мы в пустыне.
- Мираж в комнате? - спросил Эрик.
- А в чем дело? Миражи мигрируют. Разливайте вино - суббота пришла.
Он двинулся к двери, и в этот момент получил плевок в лицо.
- Плюющийся мираж, - констатировал Павловсон.
- Разрешите ваше полотенце, - администратор начал вытираться, - я уже отвык. Когда я работал в дешевых отелях - в меня плевали, но с тех пор, как я в "люксе" - впервые, я отвык.
Он взял еще и махровую простыню, плевок был смачный.
- Простите, мираж рассеять не могу.
- Дайте другой номер, - потребовал Эрик, - я снимал сингл рум, а не хлев.
- Мистер Павловсон, - простонал администратор, - какой номер в Эйлате в новогоднюю ночь?! Здесь вся Скандинавия и часть Гренландии. Это все равно, что искать девственницу в публичном доме. Чем вам мешает верблюдица? Проведите ночь с царицей пустыни, а утром придет бедуин, и ее ноги здесь не будет.
- Почему бедуин? И почему утром?
- Сейчас нет бедуина.
- Вызовите какого-нибудь еврея. И немедленно!
- Еврею это не под силу, мистер Павловсон, верблюды не слушаются евреев.
- Почему?!
- Они не могут простить, что мы осели, они нас не любят.
- То есть, вы хотите, чтобы я встретил субботу с двугорбым антисемитом? - поинтересовался Эрик.
- Это царица пустыни, а не свинья, - возразил администратор, - возможно, ее предок возил вашего во время Исхода. Встретьте субботу с благородным существом. "Участь сынов человеческих и участь животных - одна, как те умирают, так и эти, и одно дыхание у всех..."
- Не занимайтесь демагогией! - перебил его Эрик, - вызовите бедуина сейчас же!
- А когда, вы думаете, мы это сделаем?
- Почему же он придет утром?
- Потому что вы не знаете законов пустыни, мистер Павловсон.
Главный закон пустыни - гостеприимство. Вас три часа угощают чаем, затем столько же кофе, потом обед - жареный ягненок, бараний глаз, неспешный разговор о пастбищах, скоте, женах, снова кофе и только тогда можно подниматься. Когда, по-вашему, он явится?.. Простите, я должен заняться проблемой света, я не могу сорвать праздник народу, на земле которого никогда не было погромов. Шаббат шолом!
И администратор вышел, оставив Эрика с мечтой бедуина.
Свеча догорала. Уже давно пришла суббота. Эрик затруднялся начать молитву - впервые на шаббате у него был верблюд.
Бывали русские, гуляка-грузин, раскаявшийся рецидивист, даже один антисемит - верблюда не бывало.
- Ты мне срываешь субботу, - сказал Эрик, - где это видано, чтобы верблюд срывал субботу?! Ты же не срываешь пятницу бедуину!
Он начал выставлять на стол яства, купленные еще в Иерусалиме.
- Знаешь ли ты, что такое суббота, царица пустыни? Это то же, что невеста для царя, - он поставил бутылку "Кармеля", положил халу, куру, копченую рыбу. - Один царь соорудил брачное ложе и украсил его резьбой. Чего не хватало брачному ложу, царица? Правильно, невесты. Так и с миром нашим - чего недоставало ему после шести дней творенья? Субботы!
Эрик произнес молитву, благословил вино, отпил, благословил хлеб и надломил его.
- Шаббат шолом, верблюдица.
Эрик ел, но кусок не лез ему в горло. Он помнил, что говорит Талмуд: "Не приступай к трапезе, прежде чем не накормишь скотину свою".
- Но это не моя, Боже! Она меня не поит, не кормит, я ее не приглашал!
- Тем не менее он встал, налил верблюдице воды, набросал кой-чего со стола - откуда он знал, что едят верблюды?
Царица похлебала воды, пожевала салата, от остального отказалась.
- Я вижу, что ты субботу не справляешь, - сказал Эрик, - чем они тебя кормят в пятницу, твои бедуины, - кофе?
Он залпом выпил еще один бокал красного.
- Впрочем, я сам с недавних пор встречаю субботу. До этого я справлял другие праздники и чтил других богов. Я потерял много времени, верблюдица, и теперь нагоняю. Но чтоб нагнать, нужна новая жизнь.
Авраам стал евреем в 70 лет, я в 45. Но мы живем меньше, чем во времена Авраама, и у нас нет жен, которые рожают в девяносто.
Я приехал сюда за ответом, верблюдица, ответы, как деньги - их никогда нет, у меня много вопросов и мало ответов, я прибыл за ответом.
В коридоре послышались крики, шум. Эрик взглянул на часы.
- Уйка, - констатировал он, - осталась "куйка", и жизнь прожита не зря.
Он потягивал красное вино и рассказывал.
- Ты знаешь, царица, мы с тобой похожи. Я понимаю, почему ты плюешь, взглянув на человека. И мне хочется иногда плюнуть в свою морду. Да не только в свою...
На мне, как и на тебе, постоянно ездят верхом, не будем уточнять, кто.
Как и ты, я могу долго не пить, правда, потом напиваюсь до бесчувствия.
Мы похожи, царица, только за меня никто не даст семи верблюдов, паршивую овцу за меня не дадут.
Как и ты, я в пустыне. Я еще не перешел Иордана, мы бредем, и видны миражи. Я не знаю, что видишь ты, но я часто вижу себя молодым, полным радости и надежд. Я вижу дачу моего детства, дощатый дом у моря. Там горит свет, пахнет гречневыми оладьями, спелой антоновкой и покоем. В окнах люди, которых давно нет, они болтают, курят папиросы, и все они добры.
Иногда в своих миражах мне видятся сосны моего детства. Я лежу в траве, закинув руки и задрав кверху голову. Плывут облака, и мир прекрасен.
В миражах своих я вижу счастливых людей, они летают высоко в небе. Я летаю с ними и пишу рассказы. Если б ты умела читать, царица, ты б заметила, что люди в моих рассказах летают.
Писать - кочевье, от рассказа к рассказу, от колодца к колодцу.
Иногда бредешь, а колодца все нет, сплошные миражи, исчезающие при приближении. Но ты бредешь - и появляется новый колодец, новый рассказ. В субботу не следует думать, надо растворяться в природе, но я нарушаю субботу - я все время думаю - правильно ли я живу? Так ли я живу? Там ли? Нельзя отключать голову, как свет в отеле. Поэтому я нарушаю субботу, но это между нами, царица.
Он замолк. Человек и животное молча смотрели друг на друга.
Раздались залпы, огни салюта окрасили небо, все загремело, задрожало, и в номер ворвался огромный Нильс.
- Куйка, - кричал он, - куйка!
Он сграбастал Эрика и на руках вынес его в коридор. Холл был переполнен, все чокались, обнимались, пили.
Эрику налили шампанского, обсыпали конфетти, затейница уже приступила к новой песне.
- "Хэппи, так хэппи, - подумал Эрик, - чего еврей только не справляет" - и опорожнил бокал.
- А все-таки мне ваше лицо знакомо, - опять начал Нильс.
- Ничего удивительного, вместе летали на диких гусях, - ответил Эрик.
Швед отхлебнул из бутылки и начал оглядывать Эрика с разных сторон.
- Стоп! - воскликнул он, - узнал! Наконец-то! Вы меня не помните?
- Нет, не припоминаю.
- Хамперденс! - кричал Нильс, - Хамперденс!
- А это еще что такое?
- Рыбацкий поселок, где я вас спас в войну, когда евреев перевозили на лодках из Дании.
- Никогда не был в Дании, - ответил Эрик, - и в Швеции.
Холодными странами не интересуюсь, в войну я вообще нигде не был - я еще не родился.
- А Хамперденс?! - удивился Нильс, - кого же я спасал?!
- Какого-нибудь другого еврея, - ответил Эрик, - всегда много евреев, которых надо спасать, и всегда мало датчан и шведов. Только вы нас и спасали. С чего бы?
- А вы не догадываетесь? - спросил Нильс. - Это потому, что мы - евреи.
- Кто? - не понял Эрик.
- Мы - шведы, датчане.
- Сколько вы выпили, Нильс?
- Два литра, но это не имеет никакого значения. Мы, шведы, датчане - потерянное колено израилево.
Эрик хлебнул водки.
- А финны? - почему-то спросил он.
- Никакого отношения. Они едят оленя. Где вы видели еврея, даже потерянного, который бы ел оленя?
Эрик признался, что не видел.
- Скажите,- спросил он, - какого черта евреям надо было забредать на крайний север? Зачем им мерзлая земля?
- Это не лучше, чем земля, которая горит под ногами? - спросил Нильс.- Вы извините, что я отказался с вами встреть шаббат - я был трезв. Между нами, еврейство просыпается во мне где-то после второй бутылки. Я сейчас приглашу все наше потерянное колено, и мы закатим такой шаббат!
"Хватит мне шаббата с верблюдом", - подумал Эрик.
- Уже поздно, - ответил он, - встретим в следующий раз.
- Как хотите, - согласился Нильс, - кстати, я забыл, как наша религия относится к спиртному?
- Положительно, - ответил Эрик.
- Не как ислам?
- Нет, нет, у нас пьют.
- Это хорошо, - сказал Нильс, - непьющий человек - подозрительный. Вы не считаете?
- Опасный, - согласился Эрик.
- Наша религия сколько позволяет выпить?
- Зависит от праздника, - ответил Эрик.
- В какой праздник больше всего?
- В Пурим, - сказал Эрик, - в Пурим надо упиваться до упаду, валиться под стол.
- Удивительная религия, - протянул швед, - замечательная религия! Веселый праздник Пурим! Сколько у нас раз в году Пурим?
- Один, - ответил Эрик.
- Немного, - печально произнес Нильс, - а у потерянного колена - каждую неделю Пурим. Этим мы отличаемся. Между нами, Павловсон, я сегодня легонько перебрал. Ты только никому не говори, но когда я заглянул к тебе в номер, мне верблюд померещился. Бросать пить надо...
Раскинув руки, на них двигалась затейница.
-"...ира моя, ира моя", - продолжая петь, она обхватила Нильса и увела его к сводному хору.
Эрик сидел на ступеньке лестницы и размышлял, почему шведы не евреи. Они тихи, немногословны, поют еврейские песни, танцуют "хору" и любят евреев. Как было бы хорошо, если б шведы были евреями...
Когда он вернулся в номер, верблюд спал. Морда его была обиженной. Эрик накрыл его одеялом и лег на постель, не раздеваясь. Он лежал, положив руки за голову и думал.
Из бассейна доносилось плесканье и крики - сводный хор затянул "тумбалалайку". Мысли Эрика были примитивны и просты - он думал о быстротечности, о том, что вот еще один Новый год. И сколько ему еще их осталось? И что он успел?
- А что, в общем, надо успеть? - неизвестно у кого спросил он и зевнул.
Сон был легкий и светлый.
Он видел то же, что и в своих миражах - люди летали, и он среди них.
И чем больше он отрывался от земли, чем выше поднимался - тем светлее становилось ему.
Ему снился сон, который снится в раннем детстве, на даче, в сосновом бору.
Проснулся он от ласки - кто-то щекотал его за ухом.
Он открыл глаза. Над ним стоял верблюд и лизал языком.
Что-то непостижимо легкое возникло в нем, подняло и посадило на спину верблюда. Он сидел меж теплых горбов, как когда-то между двух дюн.
Ему было светло, и он понял, что он высоко над миром.
Эрик обнял шею верблюда, и тот пошел. Верблюдица вышла через двери, а может, даже через стену и двинулась пустым коридором. В холле, на креслах, тут и там были разбросаны спящие шведы - "потерянное колено" храпело.
У стойки суетился администратор. Когда они проезжали мимо, он поднял голову и сказал, как ни в чем не бывало:
- Вы за номер заплатили?
Они выплыли в ночной Эйлат. Горели огни аэропорта. Эдемские горы были темны. Красное море - черным. Месяц был молод, как мальчик. Из отеля "Кинг Соломон", зевая, выходили люди во фраках.
Дома смотрели на пустыню темными окнами.
Верблюд шел вдоль границы, но не переходил ее. Было тихо. Дорога не пылила. Внезапно верблюд остановился на панорамной площадке. Эрик не понимал, зачем. И вдруг из-за синих гор выкатило солнце, огромное и яркое, и осветило мир. Рассвет был пронзителен и чист - такой был первый рассвет Земли.
Солнце это озарило не только мир вокруг, но и мир внутри него и наполнило гармонией, которой он не знал с детства. Мир был прозрачен, ясен и прост. Солнце пустыни объяснило его ему лучше, чем все философы, на которых он потратил столько времени. Оно сказало ему, что мир прекрасен. Б-г был во всем, что он видел в это утро, и он впервые чувствовал это.
Верблюд постоял еще немного, а затем повез Эрика к Соломоновым столбам - и столбы поведали о том же самом.
Эрик ехал по пустыне в голубеющем воздухе и ощущал краткость жизни и вечность. Он не знал, как их соединить. И вдруг понял, что нет начала и нет конца.
Он был благодарен верблюду за этот урок.
В разные периоды жизни на вопрос "Кто ваш учитель?" он отвечал: Пушкин, Гейне, Толстой.
Сейчас бы он ответил: мой учитель - верблюд, и пусть простит его Пушкин.
Неожиданно они оказались в долине Арава, почти в Иордании, и верблюд остановился у бедуинской палатки. Блеяли овцы. Из палатки вышел смуглый старик в тюрбане.
- Селям алейкум, - сказал Эрик.
- Шолом, - ответил бедуин. - Еврей на верблюде?
- Это не верблюд, старик, - ответил Эрик, - это мой учитель.
- Ко мне приходят одни евреи, - сказал бедуин, - сидят и тянут кофе. Они пьют кофе и жалуются на свою жизнь.
- И что ты им говоришь?
Бедуин не спеша молол кофе. Крепкий запах распространился по палатке.
- Я им говорю, что все их беды оттого, что они осели. Они строят дороги, города, сажают сады. Зачем? Мир - это пустыня. Они не понимают. Э! - он махнул рукой, - потерянные люди...
Он поставил кофейник на жаровню.
- А что надо делать, старик? - спросил Эрик.
- Кочевать, - ответил тот, - пасти стадо, смотреть на звезды, пить кофе. И не стараться понять мир, - он снял кофейник, - тот, кто что-то понял - глупый человек.
- Я глупый человек, - сказал Эрик, - сегодня утром я что-то понял.
- Рано утром я тоже кое-что понимаю, - сказал бедуин, - и поздно ночью, когда звезды смотрят в мои глаза, но потом это проходит. Он разлил кофе: - Пей, путник.
Ни в одном городе мира Эрик не пробовал такого кофе, даже в Риме.