В жизни я встречал много разных людей. Имеются в виду не встречи приезжающих откуда-то издалека, например родственников и знакомых, хотя такое со мной тоже случалось. Я также не имею в виду официальные "встречи на высшем уровне". От этих "уровней" сегодня я нахожусь ещё дальше, чем в начале жизненного пути. Да, так вот, о людях. В общем-то, в каждом человеке можно найти что-то интересное и поучительное для жизни, но это зависит от того, как на человека взглянуть. Иногда такие знакомства оставляют глубокие впечатления, и потом нет-нет, да и вспомнишь о них, а то с благодарностью воспользуешься знаниями о жизни, приобретёнными благодаря встрече с этими людьми.
В этом отношении история, которую я собираюсь рассказать, для меня до сих пор осталась незаконченной, и в ней по-прежнему есть неразгаданная тайна, которую я уже никогда не узнаю. Конечно, для рассказа неплохо было бы придумать какой-нибудь хороший и интересный конец, и по правилам жанра это вполне позволительно, но я оставлю всё так, как оно было на самом деле. В точном отображении реальных событий и их неприкрашенности тоже есть своя особая прелесть. Хотя, откровенно говоря, такая точность тоже относительна, и всё равно мы воспринимаем жизнь через призму нашего опыта, эмоционального состояния, и в любых воспоминаниях есть что-то от нас самих, от наших желаний и нашей личности.
Начало этой истории было ничем не примечательным. Всё было обыденно и заурядно, как моросящий с утра до вечера холодный осенний дождь, когда резкие порывы ветра с дробным стуком то и дело бросают на оконные стёкла заряды дождя. На ту пору я работал на комбикормовом заводе грузчиком и одновременно учился в восьмом классе. Завод находился на самой далёкой западной окраине Омска. К нему примыкала продовольственная база, и за ней уже начинались бесконечные прозрачные берёзовые колки, как местные называют берёзовые рощи, перемежаемые заснеженными полями. Был конец октября, но зима уже вступила в свои права, и мороз с удовольствием давал знать о себе быстро коченевшим на ветру лицом и пробиравшимся под куртку леденящим ветром. Снега было немного; местами выглядывала чёрная мёрзлая земля, от чего казалось ещё холоднее.
Я разгружал вагон с пыльными отрубями, наваленными в вагоне до самой крыши, привычно орудуя мехлопатой. Она представляла собой дюралюминиевый лист с приделанным нему тросом. Трос через систему блоков подсоединялся к электромотору. Я оттягивал мехлопату в вагон и устанавливал её таким образом, чтобы она зацепила побольше отрубей. В это время, реагируя на остановку, реле подключало электромотор, и он начинал тянуть лист дюралюминия. Притащенный таким образом к выходу вагона комбикорм ссыпался в бункер внизу, и из него по транспортеру уходил в хранилище. Работа была незатейливая, но физически довольно тяжёлая.
Было воскресенье, и хотя завод работал круглосуточно, это всё равно каким-то образом чувствовалось. А может, ощущение праздника жило только в моей душе. Тем не менее, в редкие минуты отдыха, пока переставляли вагоны, я с удовольствием разглядывал низкие серые облака, быстро пролетавшие в просвете между крышей рампы и толкаемым локомотивом вагоном. Человеку немного надо для хорошего настроения. Главное - внутренний настрой.
Я разгружал очередной вагон, может уже четвёртый в тот день, кода в проёме вагонной двери появился силуэт человека. Скрежеща мехлопатой по полу вагона, я "довёз" очередную порцию отрубей до выхода, и они ссыпались в бункер. Я остановил работу и поздоровался с пришедшим. Им оказался мужчина лет пятидесяти пяти, на вид довольно крепкого сложения, и ростом заметно выше среднего. Лицо у него было спокойное, взгляд дружелюбный, но немного отстранённый, как будто он в это время думал о чём-то своём. На нём было короткое осеннее пальто, но с высоким и сейчас поднятым воротником. Пальто было не очень-то по погоде. Обыкновенные, не новые, но вполне приличные брюки, а на голове видавшая виды чёрная кроликовая шапка, завязанная на тесёмки сверху. Руки он держал в карманах пальто. Прежде чем начать говорить, он некоторое время рассматривал меня, как будто что-то прикидывая, а потом спокойно спросил:
- Юра, это ты, верно? - я ответил, что меня действительно так звать, но есть ещё один Юра, он сейчас на меловом складе. Тогда он уточнил.
- Меня Зинаида Ивановна попросила сходить, директор продбазы. - Я знал, что Зинаида Ивановна была заместителем директора продовольственной базы по выгрузке, но никак ни директором. На продбазе я иногда выгружал вагоны после работы, или в те редкие дни, когда на заводе было мало своей работы, и тогда я заканчивал смену пораньше. У них было свои грузчики, но иногда сразу приходило много вагонов, и тогда им нужна была помощь. Железнодорожные пути на продбазу проходили через территорию завода, так что мы обычно могли предположить заранее, когда у них начнётся "аврал". Посыльный, скорее всего, был по мою душу.
Я поинтересовался, что надо выгружать, но пришедший уклончиво ответил, что он точно не знает, и лучше бы я сам побыстрее сходил к ней и всё выяснил. Сказав это, он отвернулся и посмотрел в сторону, как бы давая понять, что его миссия посыльного на этом завершена и что он вообще здесь человек незаинтересованный. Работа у меня заканчивалась через час, и я сказал, что он может передать Зинаиде Ивановне, что где-то через час с небольшим я приду. На этом разговор вроде был закончен, и я снова потянул лопату в вагон. Однако мужчина сразу не ушёл, а ещё немного постоял и с любопытством посмотрел, как я работаю. Я пошутил, предложив ему попробовать, но он отрицательно мотнул головой и серьёзно прибавил: "Пожалуй, это не для меня". Я не стал продолжать разговор, и вскоре он ушёл.
Закончив выгружать этот вагон, я не стал начинать другой, а пошёл в бытовку, в которой было совсем мало народа, быстро помылся в душе, с удовольствием смывая отруби, прилипшие к вспотевшему телу, а потом засохшие, и оттого раздражавшие кожу. Потом я соорудил себе гардероб, подходящий для работы на продбазе, и по железнодорожным путям, похрустывая лежавшим на шпалах снегом, оправился к Зинаиде Ивановне.
Зинаиду Ивановну я нашёл возле конторы, окружённую бригадирами грузчиков и шоферами, которым она одновременно весело и деловито, но с властными нотками в голосе, давала указания. Это была высокая статная женщина лет тридцати двух, как говорится, кровь с молоком, из той категории, которую принято называть русской красавицей. И вряд ли нашёлся бы кто в здравом уме, который мог это отрицать. Даже самому взыскательному ценителю женской красоты придраться было не к чему. В случае с Зинаидой Ивановной природа поработала на совесть, не поскупившись на тщательную и филигранную "отделку" своего создания.
Я встал в стороне, с тем, чтобы она могла меня заметить, когда освободится. Место, где я стоял, находилось немного на пригорке, так что с негo можно было разглядеть вагоны метрах в двухстах от меня, стоявшие на железнодорожных путях в несколько рядов, и которые я мог видеть в просветах между складами. Судя по количеству вагонов, сразу пришли три рефрижераторные секции, каждая, скорее всего, из десяти вагонов. Кроме того, между рефрижераторными вагонами выглядывали высокие крыши обычных грузовых. Это действительно была авральная ситуация, даже если бы такое количество вагонов прибыло в будний день. А сегодня, в воскресенье, тем более. Однако я не представлял, чем мог помочь Зинаиде Ивановне, чтобы она специально посылала за мной. Один человек погоды всё равно не сделает, а собрать сегодня, в выходной, бригаду из знакомых грузчиков на заводе я не смогу.
В стороне стояло несколько грузовых машин. Возле них я заметил человек десять мужчин, и среди них того, кто приходил ко мне. Встретившись с ним глазами, я помахал рукой. Он ответил сдержанным жестом. Если сам он выглядел более-менее прилично, то стоявшие рядом с ним спутники производили не столь выгодное впечатление. Одежда на них была менее опрятная, у многих сильно поношенная. Их лица, если воспользоваться восточным выражением Ходжи Насреддина, "не были отмечены печатью мудрости". Равнодушные и в то же время настороженные взгляды некоторых из них выдавали неуверенное состояние. Стояли они тесной группой, не разговаривая друг с другом, и каждый смотрел кто куда. Странная компания, решил я для себя, после чего отвернулся от них и продолжил свои наблюдения. Начало зимы всегда вселяло в меня какие-то хорошие светлые чувства. В воздухе ещё как будто витали пронзительность и прозрачность поздней осени, но уже выпал первый снег и мороз был вполне настоящий, зимний. Чёрная замёрзшая земля местами выглядывала из-под снега, а заросли пепельно-серого бурьяна хорошо сочетались с этим первым снегом и неровными проплешинами замёрзшей земли. Хотелось просто бродить без цели по этим заснеженным полям, продираться через сухой бурьян, и так идти и идти, пока не выйдешь к какому-нибудь полустанку, где останавливаются электрички. А потом долго ждать поезда, стоя на продуваемой холодным зимним ветром платформе, рассматривая заснеженные поля и перелески, оцепеневшие в зимней спячке.
Весёлый голос Зинаиды Ивановны вскоре отвлёк меня от такого созерцательного настроения.
- Юра-а! Давай подтягивайся! - я оглянулся на голос, и увидел, что она машет рукой в мою сторону, подзывая себе.
Надо сказать, что в её отношении ко мне, помимо того, что касалось работы, было что-то одновременно материнское и женское. И по-моему, поводом к такому отношению послужила следующая история. Один раз мы выгружали вагон с яблоками. Машину, гружёную доверху тридцатикилограммовыми ящиками с яблоками, не удержали тормоза и она начала скатываться с рампы, которая в этом месте закачивалась, и потому была ниже и имела наклон. А поставить двигатель на передачу водитель забыл. Колёса были немного вывернуты, так что продолжи машина движение, результат был бы печальный - скорее всего она бы упала с рампы боком, на железнодорожные пути. Водитель и заведующая складом, оцепенев, стояли в стороне и не двигались. Я как раз был в кузове этой машины, заканчивая укладывать штабель. Увидев, что машина поехала, я быстро сообразил, что произошло. Благим матом, во всё глотку, я заорал другим грузчикам: "Тащите доски!" Я имел в виду доски, которые прибивают изнутри вагона поперёк дверного проёма, на время перевозки. Перед выгрузкой мы их оторвали и сложили возле вагона, на рампе, но с противоположной стороны. Одновременно я одним движением спрыгнул из машины на рампу, и начал кидать под колёса поломанные ящики с яблоками, которые отставляли в сторону во время выгрузки. Эти ящики не остановили движение машины, но замедлили его. Тем временем грузчики подтащили доски, и в два приёма мы сумели остановить машину, уже недалеко от края рампы. Так случилось, что Зинаида Ивановна была неподалёку, и случайно стала свидетелем этой сцены. Видать, моя удаль не оставила равнодушным её женское сердце, хотя для меня самого это происшествие лишь привнесло живое разнообразие в монотонную работу и не имело никакого значения. Откровенно говоря, сделал я это больше от весёлости характера, чем из желания во что бы то ни стало предотвратить неприятное событие. Я не видел большой трагедии, если бы машина упала на рельсы. Железка и есть железка, что её жалеть. Грузчики, которые тоже приняли участие в остановке машины, весело посмеялись над растерявшимся водителем, и на том инцидент был исчерпан. Однако Зинаида Ивановна с тех пор не особо торговалась со мной насчёт цены за выгрузку, а иногда даже немного прибавляла сама. Но и я её никогда не подводил, понимая, что тепло хороших отношений, как и костёр, надо постоянно подпитывать.
- Видишь, что творится? - начала она разговор со мною.
- Серьёзное дело! - весело ответил я. - Похоже, три мехдесятки сразу. Но боюсь, что сегодня от меня пользы немного, народ отдыхает.
- Да знаю, - отмахнулась Зинаида Ивановна. И продолжила - Я вот что придумала. Видишь тех мужичков? - и показала рукой в сторону группы, где стоял тот мужчина, что приходил ко мне на завод. Я молча кивнул головой, пока не понимая, к чему она ведёт.
- Это бродяги, зимуют у нас в котельной, и я их не трогаю. Хоть и конченый народ, но как никак, живые души. А сегодня такая ситуация, что хоть сама иди ящики таскать. Может, какая-то польза от них будет. Выбери из них кто получше, и возьми на выгрузку вагон из мехсекции. Если силы останутся и они не разбегутся, ещё один возьмёте. Деньги я на тебя выпишу, а ты им заплатишь потом.
Предложение Зинаиды Ивановны меня сильно озадачило. Набрать бригаду из бродяг?.. Хоть я был и рослый парнишка, но всё равно на ту пору мне было четырнадцать лет, а это взрослые мужики, к тому же бродяги, и наверняка некоторые с судимостями. На нашем заводе работало много бывших уголовников, и мой опыт общения с ними был не в их пользу. Так что я старался держаться от них подальше. Но просила Зинаида Ивановна, и я понимал, что ситуация действительно у неё тяжёлая, и каждая пара рук сегодня на учёте. Она, видя мои колебания, добавила.
- Вроде у них вон тот, в пальто, ничего мужик. Он и привёл их сюда. Ты с ним как-нибудь договорись, может вдвоём заставите их работать. Я понял, что речь идёт о том мужчине, который приходил ко мне.
- Ладно, Зинаида Ивановна. Попробую. Но если что, не обижайтесь. А почему деньги на меня только?
Она весело объяснила: "Да они же бродяги! У них документов нет. А по расценкам так. Три с полтиной за первый вагон. Но это если выгрузите. А если нет, по два за тонну. Возьми вагон у второй двери пятого склада". Посмотрела на меня, и не было в её взгляде обычной Зинаиды Ивановны, весёлого и властного заместителя директора, но мелькнуло на мгновение что-то то ли женское, то ли материнское, а может и то и другое вместе.
Три с полтиной за тонну была очень хорошая цена, но для этого надо было выгрузить весь вагон. Невыгруженные вагоны, это была головная боль для всех. Желающих закончить выгрузку было немного, а вагоны занимали место у склада. Отогнать их на другие пути было сложно, особенно в такие дни, как сегодня, когда все пути и так заставлены. Я вспомнил, что надо бы достать рабочие рукавицы для своей будущей бригады, и попросил дать "голицы", так они назывались. Она, уже разговаривая с шоферами, вынула из кармана связку ключей, отделила один из них и подала мне всю связку со словами: "Возьми у меня в кабинете, в шкафу справа от двери". Этот жест можно было расценивать как знак полного доверия. Я сходил за рукавицами, вернул ей ключи и, слегка поскальзываясь на утоптанном снегу в своих кирзовых сапогах, направился к своим будущим напарникам по работе.
Пока я подходил к ним, у меня было несколько секунд, чтобы решить, как общаться с ними. Смешно было строить из себя начальника. Они были взрослые мужики, а я в их глазах был пацан, и в этом они были правы. Но в то же время я не мог вести с ними как мальчишка, поставить себя в зависимость от них, потому что тогда с этими людьми мы точно не выгрузим вагон. Сами по себе они работать не будут, их надо будет заставлять. Довольно испитые физиономии некоторых из них не оставляли в этом никакого сомнения. И тогда я решил, что единственно правильное решение в такой ситуации - это быть независимым от них и показать, что мой единственный интерес только выполнить работу, и что во всём остальном мне нет до них никакого дела. Я решил иметь дело с ними через мужчину, которого мне порекомендовала Зинаида Ивановна. С тем я подошёл к группе, произнёс общее приветствие, и спокойно обратился к выбранному мной вожаку, не глядя на остальных.
- Кроме меня и Вас, нам надо ещё восемь человек. Четыре будут в вагоне и шесть на складе. Сами решите, кто пойдёт.
Обычно, чтобы нормально заработать, мы выгружали вагон вчетвером. Однако в этом случае я решил, что теперь не до заработка, и лучше перестраховаться, чтобы наверняка выгрузить вагон. Никто даже не задал вопрос о деньгах. Это было странно. Выходит, их это тоже не волновало.
Услышав сказанное мною, мужчина заметно взволновался, судя по движениям и оживившимся глазам, но виду не подал. Быстро и деловито оглядел группу, назвал имена четырёх человек, и сказал, что они могут возвращаться. На двоих из них это не произвело никакого впечатления, а на лицах двух других даже появилось какое-то облегчение. Ну и работнички мне попались сегодня, подумал я. За исключением этого мужчины, остальным, похоже, предстоящая работа была просто в тягость.
Мы направились к складу, и пока шли, я узнал их имена и раздал рабочие рукавицы. Тот, который приходил ко мне, назвался Арсением. Из остальных внятно сказали свои имена человека четыре, а невнятную скороговорку остальных я не разобрал. На складе уже знакомая мне заведующая Маруся чуть не потеряла дар речи, когда мы молчаливой группой появились в её конторке. Мне пришлось приложить усилия, чтобы убедить её, что пришедшие не обворуют склад. Чтобы успокоить заведующую, мы решили, что я и Арсений будем работать на складе, приглядывать за остальными, да и надо было показать, как правильно складывать ящики в штабели. Затем я с остальными прошёл в вагон, и показал, что им надо делать, после чего вернулся в склад, снял куртку, запустил транспортер и мы начали работать. К моему удивлению, часа два работа шла без происшествий, хотя я всё время ожидал какого-нибудь подвоха. Раза два я выключал транспортёр, каждый раз минут на десять, для отдыха. Для меня это была вторая смена, и усталость давала о себе знать. Однако я знал, что вот так, с частым отдыхом, смогу дотянуть до конца работы. Но вот ящики на конвейере стали приходить всё реже и реже. Что-то там произошло, и надо было идти разбираться.
Я остановил транспортёр, и мы с Арсением, согнувшись, пролезли в окошко для транспортёра, пересекли рампу и зашли в вагон. Трое наших "коллег", окружив четвёртого, кричали на того. Из сплошного потока мата я понял, что его обвиняют, скажем так, в недобросовестной работе. Обвиняемый, высокий худой мужчина с несколько измождённым и испитым лицом, как мог отвечал на обвинения. Арсений вмешался в перепалку, и остановил поток брани. После недолгого разбирательства мы решили, что высокого надо бы заменить. Не привыкший к тяжёлой физической работе, да к тому же, видать, некрепкий от природы, он просто быстро выдохся. Арсений сказал ему, кого прислать из котельной на замену, и тот ушёл. Сам он остался работать в вагоне, а я вернулся в склад и мы продолжили работу. Где-то через полчаса он к нам присоединился, так как на смену высокому пришёл вызванный Арсением работник.
Возвращаясь от штабеля к транспортёру, я услышал за штабелями какой-то подозрительный шорох и решил на всякий случай взглянуть, что там происходит. Один из наших работников отдирал от ящика с овощными консервами деревянную планку. Я остановил его и со скрытой злостью сказал: "Прекрати и иди работать! Из-за тебя нас сейчас всех отсюда выкинут, и не заплатят ни копейки". Но мужик попался тёртый и не очень-то обратил внимания на мои слова.
- Да ладно, от них не убудет! - ответил он, продолжая отдирать планку.
- Слушай, ты что, не понял, что я сказал?! Бегом отсюда! - напустился я на него.
С этими словами я схватил мужика за шиворот и потащил от ящиков. Притащив его к транспортёру, я позвал Арсения. Когда он подошёл, я уже остыл, и более-менее спокойно попросил его объяснить своему товарищу, что мы пришли сюда работать, а не воровать, и что если кто-то думает по-другому, то нас всех в момент выкинут из склада и ничего не заплатят. Виновный заговорил первым, оправдываясь и упирая на то, что он давно не ел кабачковой икры и просто не мог удержаться. Мне было понятно, что это отговорка, но эта детская причина рассмешила меня, и я пообещал, что после работы принесу ему банку кабачковой икры.
Дальше мы работали без приключений, и вот, наконец, лёжа на конвейере, прибыл один из работавших в вагоне и сказал, что они всё выгрузили. Маруся выписала нам справку, сколько тонн мы выгрузили, я аккуратно свернул её и положил во внутренний карман. Теперь мне надо было подписать её у Зинаиды Ивановны, а дальше предстояло иметь дело с бухгалтерией. По моей просьбе Маруся от своих щедрот выдала банку кабачковой икры, которую я вытер от пыли рукавом куртки и торжественно вручил недавнему нарушителю спокойствия, закончив процедуру под общий смех словами: "Кушай, Эльдар, поправляйся". Эльдар, это таким необычным именем звали нечистого на руку члена нашей импровизированной бригады.
Мы вышли из склада. Короткий зимний день догорал розоватым заревом на тёмном морозном небе. Я устал, и оттого все чувства несколько притупились, однако всё равно этот закат и вся окружающая обстановка вызвали какое-то вневременное ощущение, как будто всё вокруг застыло, зависло. И в то же время, я понимал, что этот миг и этот закат стремительно уходят, ускользают в небытие, и что их исчезновение никак не остановить. И оттого сладко щемило на душе и хотелось вновь и вновь переживать это чувство вневременности и вбирать в себя догорающий зимний закат, окутанный в неподвижную морозную дымку.
Хотя мы мало разговаривали во время работы, однако несмотря на это и разницу в возрасте и, скажем так, занятий, всё равно совместная работа нас сблизила, и прощались мы уже как знакомые и в какой-то степени на равных. Мужики делали вид, что они не придают значения работе, однако по каким-то косвенным признакам, по тону голоса, можно было понять, что сознание того, что они сделали какую-то полезную работу, доставляет им приятные чувства; по крайней мере, некоторым из них. Я рассказал, когда в кассе предположительно будут выдавать деньги, и спросил, где их найти, если что, хотя я уже знал, что они живут в котельной, стоявшей на отшибе на территории продбазы. Они не стали объяснять, где их искать, но дружно заверили, что будут ждать меня возле конторы в указанное время. На том мы простились.
Я ещё нашёл Зинаиду Ивановну в коридоре конторы, подписать справку. Стоя, она завизировала её на стене, поставила расценку - обещанные три с полтиной, - а потом с интересом расспросила, как прошла работа. Чтобы повеселить её, я в лицах рассказал об истории с банкой кабачковой икры. То ли мой импровизированный спектакль был удачным, то ли у неё было весёлое настроение, но только она потом долго хохотала, до слёз, от смеха обессилено положив обе руки мне на плечи, между приступами смеха повторяя понравившиеся ей фразы из моего представления. Я поймал себя на мысли, как прихотливо могут складываться отношения между людьми. Ещё три месяца назад я был для неё один из многих безликих временных рабочих, приходивших подрабатывать на выгрузке вагонов, и между нами была дистанция огромного размера. А потом происходит какое-то стечение обстоятельств, тебя выделяют из общей толпы и устанавливаются более близкие и, в какой-то степени, более равные отношения. Похоже, служебная иерархия не всегда самое главное из того, что определяет характер взаимоотношений между людьми.
На том и закончился мой рабочий воскресный день. Дома я ещё доделал уроки, которые были заданы на понедельник, и едва голова коснулась подушки, я тут же провалился в бесчувственный сон. У меня так иногда бывает. Постепенно усталость накапливается, и затем в какой-то день, в любое время, я могу не то чтобы даже уснуть, а просто бесчувственно отключиться на несколько часов, и разбудить меня в таком состоянии практически невозможно.
В гостях
В пятницу я работал во вторую смену, с четырёх до полуночи. Зная, что в бухгалтерии продбазы могут возникнуть вопросы с нарядом, да и очередь в кассу после воскресного аврала будет большая, я приехал пораньше. Где-то в третьем часу я уже стоял возле стола бухгалтера, пожилой женщины с полностью седыми, коротко остриженными волосами, и усталым добродушным лицом, и пытался добиться от неё, прошёл ли наряд. Но она то ли была занята, то ли ей неохота было рыться в нарядах, но только она отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, и не стала ничего смотреть. Делать было нечего, и я стал в очередь в кассу, в надежде увидеть своё имя в платёжной ведомости. Касса открывалась только в три часа, так что сорок минут я провёл в полном бездействии, слушая разговоры стоящих в очереди мужиков. В неспешных дебатах доминировал высокий здоровенный грузчик, который своим громоподобным голосом и говорливостью легко перекрывал всех остальных выступавших. Основная тема, по-видимому, особо гревшая его душу, была связана с тем, как он ловко сумел добыть ведро некреплёного вина из больших бочек, за недостатком места временно выгруженных прямо на рампу. Потом мужики долго обсуждали, можно ли напиться некреплёным вином, но тут открыли кассу, и я так никогда и не узнал ответ на этот, по-видимому, важный для собравшихся вопрос.
Кассирша нашла в ведомости мою фамилию и выдала причитавшиеся деньги. Я отложил свои деньги подальше, а остальные приготовил отдать работавшим со мной. Едва я вышел на улицу, освещённую неярким зимним солнцем, как сразу увидел всю группу, стоявшую неподалёку от крыльца конторы. Сегодня во взглядах не было такого напряжения, как когда я увидел их первый раз. Подойдя, я поздоровался и сразу сказал, что всё нормально, деньги получил, и спросил, хотят ли они, чтобы я каждому выдал по отдельности, или отдать им всё сразу. Они дружно решили, чтобы я сам выдал каждому по отдельности, сколько кому причитается. Я специально попросил у кассирши купюры помельче, так что выполнить их просьбу не составило труда. Одну часть я на своё усмотрение поделил между высоким мужчиной, отправленным Арсением за заменой, и его преемником - невысоким и не очень опрятным мужиком в темно-синей телогрейке и серой солдатской шапке. Лицо его трудно описать, до того оно было обыкновенное, разве что не очень ухоженное.
Получив деньги, они не спешили их спрятать, а продолжали держать в руках. Я догадывался, что должно было последовать за раздачей. После того, как я отдал деньги последнему, Эльдару, кто-то предложил отметить "это дело". Тут же они скинулись по рублю и отрядили двух человек в магазин за водкой и закуской. Я посчитал своё дело выполненным, и собрался уже уходить, когда неожиданно для меня Арсений движением поднятой руки привлёк моё внимание, и немного оправдывающимся голосом сказал: "Это, Юра... Пойдём, посидишь с нами. Мужики просят". Я смешался, не зная, что ответить. Сказал первое, что пришло в голову.
- Спасибо, но я ведь не употребляю, - имея в виду, что не пью водку. На что Арсений ответил, что я правильно делаю, но он имеет в виду просто посидеть, поговорить. Я сильно сомневался, что "мужики" действительно хотели пригласить меня в гости. По-моему, это был такой народ, которому понятие гостеприимства было глубоко чуждо. Они уже достаточно опустились на дно жизни, чтобы не испытывать таких чувств как благодарность или признательность. Весь мир для них был злой и враждебный, и это оправдывало их такое же отношение ко всем остальным. Так что я понял, что приглашение было инициативой Арсения, однако какими соображениями он при этом руководствовался, было непонятно.
До начала смены оставалось ещё минут пятьдесят, и я согласился. Не то чтобы я чувствовал какую-то обязательность, но мне было любопытно посмотреть, как они живут в котельной, такой коммуной. Хотя до котельной ближе было идти через территорию продбазы, мы прошли какими-то закоулками, и потом через дыру в заборе, как бы с тыла, вышли сразу к котельной. Там, в полутемном углу за котлами, стояли не то кровати, не то сбитые из досок нары с разномастным тряпьём на них. Перед нарами стоял длинный стол, сбитый из досок, и вдоль него скамьи. Были там ещё несколько старых кособоких шкафчиков и тумбочек, расставленных то там, то сям, и пожалуй это была вся обстановка их жилища. Пока я под гостеприимные комментарии Арсения осматривал жилье, прибыли "гонцы", посланные в магазин за водкой и закуской. Мужики уселись за стол, кто-то нарезал хлеб, невесть откуда появившееся сало, несколько луковиц. Всё это и купленные плавленые сырки разложили на газетках, и начался, так сказать, пир горой. Пригласили кочегара, налили ему полстакана водки, которые он по-молодецки "принял на грудь" и занюхал луком, после чего продолжил исполнять служебные обязанности.
Я сидел рядом с Арсением. Для порядка намазал себе плавленого сыра на кусок хлеба, и неторопливо ел, больше разговаривая с ним и с любопытством разглядывая своих недавних компаньонов по работе в их "домашней" обстановке. Они быстро хмелели, хотя выпито было немного. Постепенно языки развязались, а в голосах появились нотки самодовольства. Я был назван "правильным пацаном", на что я только неопределённо махнул рукой, как бы давая понять, что, мол, спасибо за похвалу, но не стоит на это обращать внимание. Потом они начали рассказывать свои истории, которые каждый из них, наверное, уже много раз рассказывал, но тем не менее слушатели согласно кивали головами и особо не перебивали, несмотря на опьянение, дожидаясь своей очереди поведать душещипательную повесть своей не то настоящей, не то выдуманной для других жизни. В основном в их рассказах фигурировали неверные или неблагодарные жёны, но изредка появлялся негодяй-начальник или оперуполномоченный, не проявившие должной чуткости и понимания тонкой душевной организации рассказчика. К моему удивлению, Арсений не пил, а задумчиво ел хлеб с салом, периодически похрустывая на зубах луковицей, и запивал свой ужин водой из большой алюминиевой кружки. Он поглядывал на меня, расспрашивал, но не чувствовалось, что ему интересна моя жизнь. Да я и не вдавался особо в детали. Так, работаю, да в школу хожу. Времени у меня было немного, чтобы рассиживать с ними, я и так уже задерживался, так что довольно скоро я поднялся и распрощался с честной компанией. Прыгая по заснеженным шпалам, с риском поскользнуться на них, я побежал к себе на завод, полагая, что на этом история со срочной выгрузкой яблок полностью завершилась.
Арсений
Против моих ожиданий, эпизод получил продолжение. Похоже, он натолкнул Арсения на какие-то мысли и у него появились непонятные для меня планы. На следующий день он неожиданно пришёл ко мне на завод, по-видимому проникнув туда, как и в первый раз, по железнодорожным путям, однако времени разговаривать с ним не было. В тот день я работал с напарником, к тому же вагонов с зерном на выгрузку было много, и мы, что называется, "рвали и метали". Он ждал некоторое время, но потом, поняв, что я так и не освобожусь, договорился прийти завтра перед работой, чтобы, как он выразился, "потолковать за жизнь".
Разговор на следующий день свёлся к тому, сколько можно заработать на выгрузке вагонов на продбазе, работая таким образом, как в прошлый выходной. Я его явно разочаровал, объяснив, что много так не заработаешь, потому что авралы случаются не часто, и что продбаза, во избежание воровства, наоборот всячески заинтересована использовать штатных грузчиков, а не случайных рабочих. Видя его разочарование, я поинтересовался, сколько бы он хотел заработать. Я знал несколько мест в городе, где можно было работать за наличные. Арсений ответил не сразу. Оценивающе посмотрев на меня, он всё же ответил на вопрос: "К апрелю мне надо тысячу шестьсот". Выходило, что он должен зарабатывать по триста рублей в месяц, а это большие деньги. Я не знал, чем ему помочь. Случайными заработками столько не наберёшь, о чём я ему сказал напрямую. По выражению лица нельзя было сказать, что он сильно огорчился, но даже на его непроницаемом лице можно было уловить какое-то чувство досады.
Я был далёк от мысли, что Арсений уголовник. Его внешность, манеры и речь выдавали в нём скорее бывшего небольшого начальника, каким-то непонятным образом опустившимся, и в итоге попавшим в компанию бродяг. И всё же у меня была какая-то опаска в отношении него, скорее всего из-за его нынешнего положения, так что я предпочёл бы не иметь с ним общих дел. И трудно меня обвинить в таком отношении - люди вообще стараются держаться подальше от чём-то, или кем-то, запятнанных персон и групп, и при этом не важно, насколько справедливы обвинения. Часто достаточно бросить тень подозрения на честного человека, чтобы от него все отвернулись. И я, мальчишка, просто следовал общепринятым стереотипам, особо не задумываясь, насколько это правильно. Как ни крути, в моих глазах Арсений прежде всего был бродяга, человек без паспорта, и это был основной фактор, определявший моё отношение и мою настороженность. Правда, в отличие от многих людей, которые бы при этом ещё испытывали чувство превосходства, во мне такого чувства не было. Где-то на интуитивном уровне я понимал, что расстояние между его положением и моим не так уж велико, как это могло показаться на первый взгляд. Ещё несколько месяцев назад я учился в школе, был отличником, с интересом читал книги и разные научные и технические журналы. Я занимался в секции лёгкой атлетики, и даже занимал первые места на городских и областных соревнованиях. И хотя для меня это не имело большого значения, но всё же в своей школе и даже районе я был, по моим масштабам, уважаемым человеком. Ничто, казалось, не предвещало, что очень скоро я буду, как каторжанин, работать в вечной пыли и грязи, постоянно недосыпая из-за ночных смен и долгой дороги на работу и с работы, через весь город, в насквозь промёрзших автобусах. И моё прошлое положение хорошего ученика сейчас ничего не значило. Оно осталось в прошлом, а сегодняшнее состояние сразу поставило меня в самые низы социальной лестницы. И я это хорошо чувствовал, понимая, что даже любой двоечник, учащийся в школе, находится в лучшем положении, чем я, со всеми своими способностями и природным умом, но по сути отторгнутый от той среды в силу обстоятельств, которые я не смог преодолеть более достойным способом. Отчасти в силу недостатка жизненного опыта, а частично из-за заниженной самооценки, чему немало и целенаправленно способствовала также окружающая среда. И надо сказать, что такие резкие ухудшения социального статуса бесследно не проходят, но накладывают отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Однако также надо отдать мне должное, что, обладая от природы оптимистичным характером, я всё-таки не озлобился, но сумел остаться более-менее нормальным человеком и сохранить в душе светлые надежды на будущее, несмотря на всю ту грязь, в буквальном и переносном смысле, которую мне довелось увидеть.
Разговор происходил на улице, недалеко от проходной завода. Арсений, простившись, уже отошёл метров на двадцать, когда у меня в голове родилась комбинация, как он мог бы заработать требуемую сумму. Однако я сдержал свой порыв и не стал его окликать. Тем не менее, когда после работы я ехал в пустом ночном автобусе, машинально вглядываясь в неприветливую темноту за окном, я снова вернулся к этой мысли, рассматривая проблему Арсения примерно как если бы я решал задачу по математике. Он мог подрабатывать в складах на продбазе, если бы его туда пускали. Там всегда есть небольшие работы. Платят там немного, но если за день успеть поработать в нескольких складах, можно набрать в общей сложности рублей пятнадцать-двадцать, причём такая работа будет на каждый день. Конечно, рабочий день мог продолжаться двенадцать-четырнадцать часов, но насколько я понимаю, для Арсения это не критично, если только ему не надоест это занятие. Другой вопрос, как он будет получать деньги, если у него нет документов.
Потом я как-то незаметно задремал и спал, пока водитель не разбудил меня на конечной остановке. Я вышел на пустынную ночную улицу. Заметала небольшая метель, снег вихрился под ногами струйками, быстро наметая наискосок дорожки свежие, хрустящие под ногами полоски. Хотелось одного - быстрее добраться до постели, и всяки мысли об Арсении отошли куда-то далеко, на задний план, и вскоре исчезли совсем. Как будто у меня других забот нет - у самого хлопот, если уж разобраться, полон рот. Где уж мне ещё о других думать. Самому бы хоть как-то выплыть по этой жизни.
Встреча в автобусе
Меня всегда обескураживало, что человек в большой мере является игрушкой в руках случая. Конечно, я понимаю, что семена должны упасть на подготовленную почву, чтобы что-то проросло, однако случай играет в жизни людей роль, и тем большую, чем менее человек способен контролировать свою жизнь. И в этот раз случай, думаю, повлиял на дальнейшую жизнь Арсения. Я встретил его через несколько дней на автобусной остановке, когда ехал на работу. Он был в том же коротком пальто, и другого у него, видать, не было. Судя по его неторопливому виду и равнодушным глазам, дела у него шли не очень хорошо, и вполне вероятно, что он оставил мысль о заработке. Когда мы уже сидели в автобусе на заднем сиденье и разговаривали о пустяках, я неожиданно для себя задал ему вопрос: "Арсений, а можно я спрошу, зачем тебе понадобились эти деньги?" Я не думал, что он ответит на мой вопрос, однако против моих ожиданий он ответил вполне откровенно, хотя и со сдержанной усмешкой: "Да тут один из наших чудиков сказал, что за такие деньги можно справить паспорт в Средней Азии, и он знает, к кому надо обращаться. И вроде так оно и есть, я ещё у других спрашивал". Сказал он об этом как о деле прошлом, которое его уже не интересует. Я тоже не торопился со своим предложением, решив узнать о нём побольше, раз он сегодня в таком откровенном настроении. И я начал осторожно вызывать его на разговор, начав издалека.
- Арсений, я как-то плохо представляю, что у тебя общего с этими мужиками. Мне кажется, ты птица более высокого полёта". Как бы отвечая взаимностью на моё откровение, он ответил:
- Мне тоже кажется, что твоё место не на комбикормовом заводе, но как ты там оказался, верно? - и не дожидаясь ответа, продолжил. - Ну, как оно бывает. Достигаешь какого-то положения, появляются деньги, возможности, откуда-то выплывают смазливые бабы, начинаются пьянки-гулянки, и вроде понимаешь, что ни к чему хорошему такая дорожка не приведёт, а остановиться не можешь. И катишься, как Колобок, только не Лисе на язычок, а прямым ходом на скамью подсудимых за растрату. А потом уже поздно одуматься. Приходят милиционер с ревизором, и тогда выбирай - либо тюрьма, либо в бега. А в тюрьму ой как не хочется, и страшно. И тогда бежишь, куда глаза глядят. Страх жуткая вещь... Слышал выражение, "душа в пятки"? Это о таких, как я. Ум куда-то уходит, и ничего не остаётся, один страх, и гонит он вперёд, и нигде нет тебе покоя от него, ни днём ни ночью. Я уж скоро год как в бегах, и только-только от страха отходить начал, вот как испугался".
Произнеся на едином дыхании этот длинный монолог, он посмотрел на меня, а я, не отводя взгляда, внимательно глянул ему в глаза. И увидел боль. Тяжёлую, безвыходную мужскую боль. Да, дела. Вот как оно бывает, оказывается. Правду или нет он сказал, кто его знает. На уголовника-рецидивиста в бегах Арсений не похож, но догадайся, что у него на уме. Как бы самому в историю не влипнуть с моими добрыми намерениями. Как любит приговаривать Трофим, пожилой грузчик на заводе, "добрые дела безнаказанными не остаются". У меня ещё крутился на языке один вопрос, но я не знал, как его задать. Выходит, раньше Арсений выпивал, но я же видел, что в котельной мужики даже не предлагали ему выпить. Значит, среди них у него прочная репутация непьющего. Но я хотел до конца выяснить этот вопрос.
- Слушай Арсений, я так понимаю, ты теперь вообще не пьёшь, верно? - он с некоторым удивлением посмотрел на меня, и ответил, глядя в сторону; по-видимому, уже сожалея, что втянулся в этот разговор.
- Да уж попил, на всю жизнь хватит теперь расхлёбывать. С тех пор ни капли. Удержусь ли, не знаю. Но только для меня это последняя соломинка. Упущу её, потеряю всё. А так хоть какая-то надежда остаётся в жизнь вернуться.
Теперь я вроде выяснил что хотел, но всё равно не мог придумать, как он сможет пристроиться работать на продбазе. Всё же я рассказал ему о такой возможности. Вначале он отнёсся скептически, вполне справедливо полагая, что попасть работать в склады в его положении практически невозможно. И тогда у меня возникла мысль поговорить с Зинаидой Ивановной. За склады она не отвечала, но может что-то посоветует. На сей раз я не стал откладывать дела в долгий ящик, а проехал ещё одну остановку и мы пошли с ним к конторе продбазы. Там я нашёл Зинаиду Ивановну, и спросил, нельзя ли пристроить человека работать в склады. Узнав, о ком идёт речь, она сразу сказала, что за такого просить не будет.
- Слушай, Юра, нам только твоих бродяг в складах не хватает. К нам же каждый день милиция на патрулирование приезжает.
Потом она немного сменила тон, и уже примирительным голосом сказала: "Если сами договоритесь со складскими, я закрою глаза. Но имей в виду, ты за него поручаешься, но ведь ты сам его не знаешь, подумай хорошенько". Что верно, то верно. И всё же я чувствовал, что Арсений бы не подвёл. Если уж у него хватило воли бросить пить в такой ситуации, то уж с соблазном украсть ящик сгущёнки он совладает.
Я вышел из конторы, и на вопросительный взгляд Арсения ответил, что ходатайствовать за него Зинаида Ивановна не будет, но зато "закроет глаза" на присутствие постороннего человека на территории базы. Окружными путями, минуя проходную, мы вышли к Марусиному складу, и вскоре разговаривали с ней в её конторке. Не буду описывать, на какие ухищрения нам пришлось пойти, но только в итоге мы договорились, что Арсений будет работать на складе, а справки Маруся будет выписывать на моё имя. Потом, зарекомендовав себя у Маруси, Арсений уже сам договорился насчёт работы в других складах, и таким образом начал движение к своей цели.
Холодильник
Та зима мне показалась длинной, хотя никаких заметных событий не произошло. Она была заполнена тяжёлой изнуряющей работой, и учёба была на втором плане. Тем не менее, хотя в моём положении это было непросто, я старался хорошо учиться, видя в этом для себя единственную возможность удержаться на плаву и когда-нибудь вырваться из этой среды. Я даже неплохо написал работу по математике на областной олимпиаде, и для меня это много значило - в моих глазах это давало шанс на будущее, и служило стимулом наращивать усилия в этом направлении.
Несколько раз мы работали с Арсением - выгружали вагоны с яблоками, пришедшими к Новому году, печеньем, один раз вагон с рисом, упакованным в большие неподъёмные мешки. Поведение Арсения поменялось в лучшую сторону. Он повеселел, освоился на складах и, насколько я понимаю, зарекомендовал себя толковым работником. Конечно, работа была нехитрая, но кое-какие навыки всё равно были нужны, и умение спланировать, что куда сгружать тоже ценилось. Вообще-то это была работа заведующих складов, но Арсений много что взял на себя добровольно, и тем заслужил доверие работодателей. Деньги за него получал я, и к счастью, это никого не волновало, иначе нашу игру легко было разрушить - вся эта платёжная схема, можно сказать, была шита белыми нитками. Арсений, когда ему было надо, мог быть вполне обходительным и поддержать разговор, и это тоже укрепляло его положение. Он считал своим долгом при каждой получке давать мне "за труды" пять рублей, и я не возражал. В конце концов, я тоже тратил время на походы в бухгалтерию и поддержание там хороших отношений, насколько это было возможно в моём положении.
В один из дней конца марта, когда зима помаленьку начала сдавать свои заснеженные позиции, на продбазу пришло много вагонов с мороженой треской, так что понадобились дополнительные руки. Арсений пришёл на завод, оповестить меня об этом, и после второй смены, в ночь, мы начали выгружать из рефрижераторных вагонов длинные тридцатикилограммовые картонные коробки с треской, в холодильник продбазы. Мы выгрузили один вагон, и на сегодня мне было достаточно. Всё-таки я перед этим отработал смену. Но оставался ещё один вагон, и выгружать его было некому. Зинаида Ивановна, которая к моему удивлению всё ещё была на базе, хотя время шло к четырём часам утра, озорным мальчишечьим свистом остановила меня, когда я уже почти дошёл до проходной. Я собирался пойти на завод, чтобы до утра поспать в бытовке, а потом ехать в школу.
- Юра, выручай! - обратилась она ко мне. - Этот вагон держит всю мехсекцию. Если мы не отправим их до утра на станцию, нам такой штраф придётся за простой заплатить, что никакой квартальной премии народу не видать. Твоего приятеля и двух наших грузчиков я уговорила, но нужно ещё хотя бы одного человека, иначе не успеть до утра. Арсения она никогда не называла по имени, хотя поименно знала всех грузчиков и шоферов.
Вот чёрт! Ну и ситуация. Я уже и так ног под собой не чую, а после ещё одного вагона просто упаду и не встану. Эх, и что бы мне раньше не убраться!.. Но всё шло к тому, что рано или поздно мне тоже придётся отплачивать молчаливое разрешение Зинаиды Ивановны работать Арсению на складах.
- Ладно, Зинаида Ивановна. Но надо поесть нормально перед этим, я часов восемь ничего не ел.
- Да о чём разговор, - ответила она. - У нас с голоду не пропадёшь. Начинайте, через сорок минут накормлю.
Я вернулся к холодильнику, где Арсений и два грузчика уже открыли вагон, и начал снова таскать казавшиеся теперь тяжеленными коробки с рыбой. Не прошло и часа, как присланная Зинаидой Ивановной женщина с весовой пригласила нас поесть. Еда прибавила сил, однако бессонная ночь и шестнадцать часов непрерывной ломовой работы подкосили меня. Я уже еле таскал ноги и меня покачивало. Я держался, но, похоже, начал уже не то засыпать, не то ненадолго терять сознание на ходу. В то же время Арсений, поздоровевший на работе в складах, трудился как одержимый. Что уж двигало им, трудно сказать. Конечно, сегодня он хорошо заработает, это верно. Но так, как он, за деньги не работают. Видно было, что он душой болел за то, чтобы вовремя выгрузить этот вагон, как будто в этом сосредоточились вся его надежда на будущую нормальную жизнь. Если он оказывался рядом в вагоне, то помогал мне брать коробки на плечо, а в холодильнике принимал их, чтобы мне было полегче. В один из моментов он приободрил меня: "Держи марку, сынок!" И сказано то было всего ничего, но скорее даже не слова, а чувство, с которым они были произнесены, в котором как будто сконцентрировались желание и воля закончить работу, возымели эффект, помогли мне как-то воспрянуть духом. Потом мне не раз предоставлялся повод вспомнить эти слова. Трудно бывает держать марку. Особенно когда всё и вся против тебя.
В общем, выгрузили мы вовремя этот вагон. С одной из последних коробок Арсений зачем-то срезал алюминиевый жетончик, служивший, как я понял, меткой завода, где была заморожена рыба. Я хоть и был почти в бесчувственном состоянии, всё-таки спросил его: "Зачем тебе это?" Он серьёзно ответил: "На память". Я слабо удивился такой символике, но сейчас мне было ни до чего.
Мотовоз тут же начал выталкивать всю мехсекцию с территории продбазы. Заведующая выписала справку. Два грузчика сели в машину, присланную Зинаидой Ивановной, чтобы отвезти их домой. Рассвело. День обещал был солнечным. Мы с Арсением, не сказав ни слова, крепко пожали друг другу руки, и разошлись в разные стороны - он в котельную, а я поплёлся на автобусную остановку. Устал я смертельно. Потом, я так уставал только ещё один раз в жизни. И могу точно сказать, что такое напряжение даром не проходит. За него приходится платить. И чаще всего несоразмерно большую цену.
Эпилог
Прошло ещё несколько недель. Весна вступала в свои права. Каждый день грязные снеговые кучи уменьшались в размере, и всё больше было вытаявшей из-под снега чёрной земли с прошлогодней травой. Перед ночной сменой мастер, молодая женщина Лида, сказала, что днём меня искал мужчина, по описанию Арсений. Я не придал этому особого значения, решив, что, скорее всего, ему надо что-то по работе. Ну, завтра придёт. Однако разговор с Лидой на этом не закончился.
- Возьми, это он просил тебе передать, - и она протянула на ладони алюминиевый жетончик, в котором я тут же узнал заводскую метку с рыбной коробки. Стало понятно, что Арсений приходил проститься, но не найдя меня, решил вот таким образом оповестить о своём отъезде. Я машинально сунул жетончик в карман, а потом видать незаметно для себя вытряхнул. Да оно и не важно. Не хранить же мне его. Свою роль послания он выполнил, ну и всё.
Странно было, что Арсений так неожиданно исчез. Буквально позавчера я получил для него деньги на продбазе, он был весел, и не было разговора о скором отъезде. Трудно даже было предположить, что могло случиться. Вряд ли он был в розыске и ему грозил арест. Скорее всего, он решил, что денег теперь достаточно, и до того ему, видать, охота было быстрей поменять свой незавидный статус бродяги на жизнь нормального человека, что он в одночасье собрался и поехал в Среднюю Азию, добывать паспорт. Но насколько моё предположение верно, кто же его знает. И всё-таки хочется верить, что этот человек больше не будет совершать таких серьёзных жизненных ошибок. Хорошо бы и самому их не совершать, да только никто не застрахован от этого. Как говорится, от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Сложная штука жизнь... Как необъезженный конь. А может, это сами люди - как необъезженные кони?