Виктор Петрович сидел у себя в кабинете заведующего кафедрой радиоэлектронного оборудования. Упругие сетки новехонького "эргономического" кресла ласково, как будто на весу, поддерживали крепкое жилистое тело. Одет он был сегодня "по-парадному" - после обеда предстоял доклад на Ученом совете университета. Впрочем, и в остальные дни он одевался не намного свободнее, и вряд ли кто когда-либо видел его на работе без галстука - всегда в тон и со вкусом подобранного.
Массивный рабочий стол красного дерева с полированной столешницей отделял его от высокого окна. За ним открывался вид на заснеженный городской парк. В конце центральной аллеи высился ажурный фонтан в форме двухъярусной вазы, отлитый из чугуна. Фонтан казался черным на фоне снежной белизны. Далеко над деревьями парка угадывалась полоса чистого снега, покрывавшего лед реки, и затем шли ивовые заросли на пологом противоположном берегу. Над зарослями ивовых кустов, видимых отсюда уже как сплошная неровная полоска, поднимали свои полупрозрачные зимние кроны отдельные деревья, которые быстро сливались в один расплывчатый темно-серый массив, плавно переходящий вдали в сизую зимнюю дымку. Было в этой картине что-то вневременное, живущее само по себе, своей неведомой жизнью. Виктор Петрович редко обращал внимание на вид за окном, и тем более странным для него было ощущение умиротворения, навеянное этим серо-белым зимним пейзажем.
Остальная обстановка кабинета - книжные шкафы, овальный стол для совещаний, стулья вокруг него, диван, картины - была подстать красавцу-столу; да и вообще кабинет был обставлен с солидным, чувствующим меру вкусом. Университет переживал не лучшие, сильно затянувшиеся (если не навсегда наступившие) времена, и финансирование было на грани выживания. Однако Виктора Петровича общая обстановка особо не касалась. При кафедре была большая лаборатория, из нескольких отделов, которая разрабатывала и ремонтировала навигационное и радиолокационное оборудование, и даже кое-что производила сама. Так что по сравнению с незавидным университетским бюджетом лаборатория, а за счет неё и кафедра, выглядели островом финансового благополучия в неспокойном житейском море, озабоченном повседневными прозаическими заботами, как снискать хлеб насущный. К хорошему, как известно, привыкаешь быстро, и ко времени описываемых событий Виктор Петрович уверился в стабильном положении - и лаборатории, и своем собственном. Умом он, конечно, помнил, как приходилось в отчаянии метаться в девяностые и в начале двухтысячных, чтобы найти хоть какие-нибудь средства и для себя, и для лаборатории, как приходилось увольнять людей; как висело над всей его тогдашней жизнью, как Дамоклов меч, постоянное ощущение безысходности и предчувствие неизбежности конца всего прежнего уклада жизни, а будущее представлялось темной пропастью, из которой веяло мертвецким холодом.
Но жизнь идет, приносит изменения, и забываются и то время, и тоскливые думы, и безысходность, и в какой-то момент вдруг начинает казаться, что все было не так уж страшно. На смену приходит ощущение стабильности, как будто компенсация за все те непростые годы, наполненные борьбой за выживание, когда любой день навсегда мог перечеркнуть все усилия и в одночасье превратить его в рядового доцента, кое-как сводящего концы с концами на скудной университетской зарплате. Понимал Виктор Петрович в глубине души, что, как говорится, все под богом ходим, да только сколько можно жить в таком подвешенном состоянии, год за годом? Устает человеческая душа от перепадов, и хочется ей стабильности и спокойствия, хотя бы иллюзорного, чтобы не точили день и ночь мысли, где и как эта штука, называемая человеческой жизнью, в очередной раз подставит тебе подножку и столкнет под откос.
"Да", - размышлял Виктор Петрович, - "Человек животное коварное, жестокое и изобретательное. Когда его прижимает к стенке, все возможные средства идут в ход, и нет пределов, которые бы не переступали люди." И тут же, усмехнувшись, задал себе вопрос: "Люди?..". И сам ответил: "Люди, люди, кто же они ещё? Они и есть - люди. Где других-то взять?"
Последнее время он начал ощущать, что все чаще использует свой статус как средство решения вопросов. Это было легко и удобно - дать указание, и не надо было обосновывать и доказывать, правильно ли он сказал, все ли учел. А раньше, бывало, и сам сомневался, и других теребил думать, не принимать его слова за истину в последней инстанции. И понимал Виктор Петрович, что такое отношение к делу и дало возможность и ему и его лаборатории выжить и даже разрастись, но велик был соблазн легкости давать указания, не тратить силы на обсуждения и споры, когда начинаешь чувствовать, что силенки-то теперь ограничены. Это не то, что в молодости, когда, казалось, мог работать сутками. Да может и не только в силах дело. Общая атмосфера такая, что ли. Разобщился народ, расслоился. Едва ли не каждый в свою нору забился и охраняет её от посягательств, всеми доступными средствами. А кто "покруче", да повыше, так к нему уже и не подступись. У них в университете костяк старый остался - молодые не больно-то стремятся на скудные преподавательские зарплаты. По старой памяти отношения ещё более-менее человеческие, по сравнению с другими вузами. Хотя тоже - как сказать. Меняются люди, меняются. Каждый ищет своей выгоды, и обычно за счет других. И незаметно, даже особо не осознавая, подстроился и Виктор Петрович под общую атмосферу, которая не очень-то поощряла откровенные дискуссии с подчиненными, и требовала от руководителя прежде всего быть начальником - как теперь стали говорить, "боссом". Слово-то выбрали какое-то наглое, американское. Собственно, ничего нового в таких порядках не было, бюрократические штучки примерно одни и те же везде, при любом строе, и липко и цепко держат за горло всех, хоть при капитализме, хоть при загнивающем социализме, на который пришлись у Виктора Петровича годы молодости. Однако при капитализме, пожалуй, покрепче.
Но хоть и принял Виктор Петрович постепенно новые порядки, а все же какой-то червячок точил его - что-то не давало спокойно отдаться установившемуся ламинарному потоку жизни - и на работе, и дома. Инстинкт ли какой - а человек существо темное, непонятное, - или подсознательно выработанная за долгие годы лихолетья привычка не расслабляться ни на минуту, а только "продавливая" каждый раз очередное решение своим авторитетом, ощущал Виктор Петрович неясное беспокойство. Однако ничего не мог с собой поделать. И помаленьку, подспудно, такое поведение начинало входить в привычку. Все в соответствии с поговоркой: посеешь поступок - пожнешь привычку. И так оно потом и пойдет. Или покатится. Вверх или вниз - это уже другой вопрос. Но вниз в любом случае легче. И намного. Но Виктор Петрович, к счастью или нет, внизу ещё не был, и пока судьба - по сравнению со многими другими - была к нему милостива.
Вечер
Лифт поднял его до четвертого этажа. Открыв ключом дверь в тихий и чистый коридор, куда выходили солидные двери трех, как теперь принято говорить, элитных квартир, он подошел к своей новой двери и окинул её вдумчивым взглядом. Это была не дверь, а целое инженерное сооружение, и стоила она каких-то просто сумасшедших денег, что-то около двухсот тысяч рублей. Она была такая тяжелая и толстая, что её можно было использовать для банковского сейфа - мелькнула мысль в голове Виктора Петровича. Этакого небольшого частного банка, занимающегося, в том числе, сомнительными операциями с оффшорными предприятиями. В таком банке шустрые молодые люди, делая понимающие лица, бесшумно, шито-крыто, обслуживают щетинистых немногословных клиентов с разными акцентами. Наличности у таких банков обычно немного, все средства всегда где-то крутятся, так что им бы такая дверь вполне сгодилась. Виктор Петрович улыбнулся, развеселясь от своих мыслей, и в приподнятом расположении духа открыл дверь.
Послышались уверенные и отчетливые Марусины шаги, и вскоре она сама, привлекательная своей статной фигуристостью и ухоженным красивым лицом, все ещё легкая на ногу, вошла в просторную затемненную прихожую. На ней были свободная и удобная светло-лимонная блуза и синяя обтягивающая юбка; поверх повязан аккуратный и нарядный кухонный передничек. Было такое ощущение, что потрать она ещё пять минут, и с ней можно отправляться в театр.
То ли жена следовала последним веяниям, то ли ей действительно нравилось, но только в какой-то момент Виктор Петрович заметил, что стало сложнее развязывать шнурки, и только потом обратил внимание на приглушенный свет в прихожей, новые бра и затейливые выключатели с ползунками-регуляторами, кнопочками и зеленоватой подсветкой.
Маруся была инициативная хозяйка. Самому ему много лет было не до благоустройства дома, выкладывался на работе полностью, так что как-то незаметно, спокойно и деловито, как и все что она делала, жена взяла на себя и эти заботы. Потом, когда появились средства, немного даже вошла во вкус, но то ли по своей природной разумности, то ли по привычке, тратила на обустройство их быта немного и эффективно. Мнение Виктора Петровича в предстоящих новшествах приветствовалось, учитывалось, и всегда было приоритетным, но высказывал его он редко. Ему даже интереснее было обнаруживать какие-то нововведения в доме, чем самому ломать голову, что и как сделать. На даче последние годы он охотно занимался несложными плотницкими работами, декорировал дом и пристройки фигурными деревянными реечками, и даже - вполне небезуспешно - пробовал резьбу по дереву. Однако квартиру в городе он с легким сердцем отдал на попечение надежной и хозяйственной Маруси.
Войдя в квартиру и весело поприветствовав жену, он с удовольствием уселся на небольшую резную двухместную скамейку темного дерева, добытую где-то по случаю, и хорошо подходившую к мягким коричневатым тонам прихожей. Что ж, вкус у его жены был неплохой. Может, долгие годы работы администратором фешенебельной гостиницей и общение с декораторами способствовали его развитию. Некоторое время он посидел на скамейке, с удовольствием глядя на Марусю и выслушивая краткую сводку семейных новостей. У сына, который уже пять лет жил своей семьей, все было нормально. Внуки в порядке, не считая насморка внучки Варечки, который, впрочем, уже заканчивался. "А все-таки неплохая штука жизнь", - подумалось Виктору Петровичу, сидя на мягких подушечках скамейки, - "Конечно, заработать её надо, неплохую-то, но, раз добившись, почему бы не воспользоваться плодами праведных трудов своих и не понаслаждаться ими?"
К тому моменту, когда Виктор Петрович, переодевшись в домашнюю одежду, которая, впрочем, ненамного отличалась от его рабочего одеяния, разве что была посвободней, вошел в столовую, ужин уже ждал его на нарядном столе. И снова к нему пришло ощущение спокойствия и умиротворения, как сегодня утром, когда он созерцал за окном развернувшийся перед ним зимний пейзаж. Невольно улыбаясь и глядя в глаза улыбающейся в ответ Марусе, он прошел к своему месту за столом.
Звонок
Виктор Петрович уже посмотрел статью, написанную его аспирантом, без особого энтузиазма внес правки на полях, сложил бумаги в портфель, и уже было начал готовиться ко сну, когда раздался телефонный звонок. Проводной телефон держали по привычке - нынче все используют сотовые, "мобильники", - и потому давно не слышанный, казенно звучащий звонок несколько удивил. По нему иногда звонила старшая сестра Маруси из Саратова. "Маруся, возьми, пожалуйста!" - немного повысив голос, сказал он, направляясь в ванну. Но оказалось, что на сей раз звонок был по его душу. Он прошел на кухню, где на широком подоконнике, за полупрозрачными шторами, стоял телефон, присел на стул, отодвинул прохладную шелковистую штору, и поднял лежащую на подоконнике телефонную трубку.
"Да", - спокойно, солидно сказал он, как привык это делать.
В ответ раздался четкий мужской голос: "Виктор Петрович, с Вами говорит заместитель Игоря Федоровича", - и далее последовало официальное представление заместителя командира одной из войсковых частей, несущих боевое дежурство - для них его лаборатория, совместно с головным предприятием, не так давно выполняла модернизацию радиолокаторов. Заместитель продолжал: "Возникли определенные проблемы при проверке, с Вами будет говорить Игорь Федорович".
Это был сюрприз, от которого он ничего хорошего не ожидал. В месте нахождения части дело тоже шло к ночи, и если в такое время вопросом занялся командир высокого ранга, полковник, то значит ситуация действительно была неординарная. С полковником Виктор Петрович никогда не пересекался, только слышал о нем. Лаборатория работала непосредственно на уровне подразделений, обслуживающих или использующих радиолокаторы, обычно взаимодействуя с техническим персоналом. В лаборатории проект вел Соболев, уже пожилой, на пенсии, но энергичный и знающий руководитель группы. Почти сразу в трубке раздался голос командира части. Чувствовалось, что человек привык командовать.
- Здравствуйте, Виктор Петрович. Полчаса назад оборудование дало недопустимые сбои при штатной тестовой проверке. Детали переданы Вам и главному конструктору головного предприятия по соответствующим каналам. Ждём Вас завтра.
Новость, конечно, была не из приятных, звонок из редких, но, в общем-то, ситуация не была из ряда вон выходящей. Такие авралы случались и раньше. С некоторой досадой в голосе он ответил.
- Хорошо, я пошлю руководителя группы с монтажниками.
Ответ полковника его удивил так, что он вначале даже не понял, что он означает.
- Можете взять с собой двух человек вспомогательного персонала. Главный конструктор от головников будет здесь. Он считает, Вы тоже понадобитесь."
Машинально повертев в руке попискивающую короткими гудками трубку, Виктор Петрович не глядя, в два приёма, положил её на телефон. В темноте за шторами были видны очертания светящихся окон дома напротив. Он всё ещё находился в состоянии замешательства. "Что они там паникуют? Куда и зачем ехать?", - перескакивали у него в голове мысли. Но машинально он отметил, что во всем его существе доминировало сильнейшее нежелание покидать уютную квартиру и отправляться в холодную темноту ночи. Он отвык от подобных поездок, тем более таких срочных. Последние два-три года этим занимались его подчиненные. Но, похоже, на сей раз было не отвертеться. "Чёрт бы побрал этого полковника", - буркнул Виктор Петрович вполголоса.
Однако какие-то давние, полузабытые привычки уже приводили его ум в порядок. Откуда-то изнутри всплыла мысль: "Да, надо звонить Соболеву, пока не поздно."
Соболев ответил по телефону хриплым, но довольно бодрым голосом. Виктор Петрович, поздоровавшись, с подозрением спросил: "Вы случаем не захворали, Сергей Семенович?". Соболев с сожалением подтвердил: "Есть такое дело, Виктор Петрович. И до меня добралось", - и несколько оправдывающимся тоном добавил, - "Попробуй тут, уберегись, когда в транспорте кругом чихают и кашляют."
"Начинается", - обреченно подумал Виктор Петрович. Но надо было что-то сказать. Отстраненным голосом, больше думая о том, что делать дальше, чем ввести Соболева в курс дела - в таком состоянии вряд ли от него будет какая помощь - он обрисовал ему ситуацию. Замену Соболеву он придумать не мог, но и заставлять того ехать больным в командировку тоже. Каково же было его изумление и облегчение, когда Соболев озадачился, как он доберется в такое время до лаборатории, где надо взять дополнительные приборы и инструменты. Система была оборудована контрольно-проверочным комплексом, были и у военных измерительные приборы, но всего не учтешь, так что кое-что взять не помешает. До сих пор в Соболеве жила старая советская закалка, когда для многих дело было на первом месте.
- Да, и Николая надо бы взять. Если придется лазить по антеннам, то, пожалуй, без него сложно будет, да и вообще монтажник может понадобиться, - добавил он в конце. Монтажника Николая, коренастого, кудрявого и улыбчатого парня, на вид лет двадцати семи, Виктор Петрович знал, но по роду работы с ним не общался.
- Вы тогда с ним договоритесь, - ответил он Соболеву, и спросил: "Через какое время Вас ждать в лаборатории?"
Тот озадачено высказался вслух: "Да, верно. Автобусы, скорее всего, уже не ходят." Виктор Петрович посоветовал вызвать такси, на что Соболев замялся, и неуверенно ответил, что попробует, но не думает, что в их район в такое время таксиста заманишь.
- Что значит, не заманишь? - удивился Виктор Петрович.
- Да у нас место такое, как бы сказать, не очень безопасное, недавно таксиста убили.
- Постойте, а вы где живете?
Соболев объяснил, что у сажевого завода, но Виктор Петрович только знал, что этот завод находится на далекой окраине города, скорее даже за городом, и смутно помнил тошнотворный запах, когда несколько раз приходилось проезжать мимо. Но было это, как говорится, в незапамятные времена. Можно было послать за ним кого-нибудь из водителей лаборатории, у которой были свои машины, но Виктор Петрович колебался - время позднее, надо ли гонять людей без особой необходимости. Похоже, делать нечего, надо ехать за Соболевым самому.
- Хорошо, я приеду за Вами. Расскажите, как добраться. Соболев рассказал, что надо ехать через "Рабочие" улицы, которых по номерам штук тридцать, в направлении Волжского поселка. Проехать сажевый завод, и метров через шестьсот свернуть направо и ехать по направлению к железной дороге, к сортировочной станции; метров через четыреста справа будет его дом. Он назвал номер, сообщил, что он написан на воротах, и добавил, что это частная застройка, дорога неасфальтированная, уличного освещения нет, и если есть фонарь помощнее, то лучше захватить с собой. Напоследок ободряюще добавил: "Потеряетесь, звоните".
Теперь надо было позвонить секретарю кафедры, чтобы та позаботилась о билетах на поезд; о самолетах и думать было нечего. Городской аэропорт, некогда весьма оживленный, теперь принимал в день несколько рейсов - из Москвы и двух-трех крупных городов. Закончив разговор с секретарем кафедры, которая была весьма удивлена поздним звонком Виктора Петровича, он попытался заказать такси. Диспетчер поначалу было приняла заказ, но узнав, куда надо ехать, засомневалась, согласится ли кто.
- Что значит, согласится? - непроизвольно удивился он. - Послушайте, я же не бесплатно прошу меня отвезти.
Диспетчер извиняющимся тоном ответила, что район неблагополучный, на днях там таксиста убили. Потом, помявшись, пообещала кого-нибудь найти, намекнув на надбавку за риск.
Виктор Петрович отправился собирать вещи в поездку. Маруся в кладовой выбрала чемодан поменьше, и ненавязчиво показала, что где взять из белья, а сама пошла на кухню, приготовить еды на дорогу. Необходимость ехать мужу куда-то в ночь она восприняла обеспокоенно, но вида не подавала. "Понятливый ты человек, Маруся", - тепло, и с каким-то непонятным легким чувством вины, подумал Виктор Петрович. Чемодан был новый, и даже на вид дорогой, добротный, из черной толстой кожи, с многочисленными замками-молниями, с выдвижной ручкой и с колесиками. Колесики его развеселили - там, куда он едет, они точно ни к чему.
Зазвонил телефон. Таксист представился, и без лишних разговоров потребовал двойную оплату за поездку. Виктор Петрович равнодушно согласился. Тот, то ли не ожидая быстрого согласия, и заранее настроившись на торг, помолчал и несколько обескуражено добавил: "Ну, это, оно того стоит".
Соболев
Услышав попискивание своего сотового телефона, Соболев Сергей Семенович достал его из кармана пальто, висевшего у входа, и с удивлением увидел, что звонит начальник лаборатории. Соболеву нездоровилось, четыре дня его мучила инфекция, и он сбивал температуру таблетками, налегая на аспирин. Выяснилось, что обнаружились неполадки в работе станции, которую они модернизировали осенью. Воинская часть была, что называется, у чёрта на куличках, добираться туда было сложно, особенно зимой. Было странно, что могли возникнуть неполадки, которые не могут исправить сами военные. Контрольно-проверочный комплекс проводил доскональную диагностику, и устранить проблемы при такой детальной информации, которую выдает проверочный комплекс, не должно было составить труда. Или военные перекладывают на них свои обязанности, или дело действительно серьезное. Но если первое, вряд ли бы стали беспокоить начальника лаборатории, и тем более вряд ли бы он сам поехал, чего с ним не случалось последние года три. Похоже, дело действительно серьезное, и надо ему ехать не смотря на свое состояние. "Пока в дороге, выздоровею", - решил Соболев.
Жили они в своем небольшом доме, который построил ещё отец Сергея Семеновича. Тогда это было глухое место на окраине, но недалеко была железнодорожная станция, и до города добираться было несложно. А потом построили сажевый завод, большую часть поселка возле него переселили, а их дома постепенно снесли. Хотели построить на этом месте жилье для заводских, но потом из-за близости завода передумали. Так и осталась одна улица прежнего поселка сама по себе, забытая городскими властями. Сами жители как-то обустроили свой быт, подсыпали где щебенку, где золу от печей на дорогу, да так и жили.
Подошла жена, облокотилась на кухонный стол. Зинаида Ивановна, русоволосая, коренастая женщина с приветливым живым лицом, хоть и поправилась с возрастом, отяжелела, но активности не теряла. По-прежнему "тянула" работу по дому, занималась внуками, и работала уборщицей на станции. Внучки, тринадцатилетняя Танюшка и одиннадцатилетняя Ксения, обе длинноногие, похожие друг на друга, серьезные и работящие, помогали ей. Последнее время внук, восьмилетний Саша, тоже ходил с ними, носил им воду. Невестка работала учительницей в школе для слабоумных, как привык Сергей Семенович называть эту школу в поселке, за железной дорогой, хотя сейчас она называлась как-то по-другому. Жили дружно. Зарабатывали женщины немного, но и это было хорошее подспорье - жизнь дорожала с каждым днем, а сыну, он работал мастером на железнодорожной станции, зарплату уже давно не прибавляли. Сам Соболев зарабатывал по сегодняшним меркам средне, тоже особо не разгонишься. В лабораторию он пришел из закрытого конструкторского бюро двенадцать лет назад, надеясь пережить трудные времена и вернуться на прежнюю работу. Но время шло, и хотя их предприятие не закрылось, дела в нем долгое время шли ни шатко, ни валко, так что постепенно Сергей Семенович привык, притерпелся, и уже не думал о возвращении на прежнюю работу. Хотя иногда в душе поднималось сожаление, что вот так оно всё неправильно пошло - хороший был коллектив, интересная работа, дела у них шли на подъем, но с развалом страны все пошло наперекосяк, и выживание стало основной заботой многих. И как-то незаметно подошел пенсионный возраст, и дальше побежали годы, и вот уже шестьдесят пять ему, а кажется, что и не жил, до того оно все быстро пролетело. Работа, дети, барахтанье в поисках хлеба насущного, заботах; и все, считай, жизнь прошла? Но такие мысли приходили в голову редко. Работать ему нравилось, как ни крути, и одно это дорогого стоит. Опять же, дети хорошие выросли, трое - две дочки и сын, младший. Так что нормально все, Сергей Семенович, - говорил он себе в такие моменты. Живем дальше, пока живется.
В лаборатории начальник, Виктор Петрович, раньше активно участвовал в работе, но по мере того, как лаборатория разрасталась, а дела улучшались, постепенно руководство работами перешло к руководителям проектов, и, где дела шли хорошо, начальник особо не вмешивался. С одной стороны, это было на руку Сергею Семеновичу, что никто не оспаривает его решения, а с другой - работать так было сложнее.
Сергей Семенович сказал, что надо ехать в командировку. Зинаида Ивановна всплеснула руками: "Ну куда же ты больной поедешь?!" Соболев успокоил её: "На Урал, в санаторий, там столько свежего воздуха, что я сразу выздоровею". "Батюшки-светы! Зимой, больной!" - но зная, что спорить бесполезно, принялась собирать мужу еду в дорогу.
На кухню вбежал внук и ринулся к деду. Соболев торопливо надел на лицо матерчатую маску, до этого лежавшую на кухонном шкафчике, чтобы не заразить внука. "Деда, пойдем читать сказку о Святогоре!" - это Соболев на сон читал внуку сказки из старой книги, сохранившейся ещё с его школьных лет. Теперь такие не печатают. А читать внукам глуповатые стишки типа "Мы Акулу-Каракулу кирпичом!.." он не мог. Нельзя детишкам такое читать. Этим "писателям" лишь бы гонорар получить, да побольше, а то, что их бестолковые творения ничего ни уму, ни сердцу не дадут, это им безразлично. Но сегодня ему было некогда, и договорились, что на сей раз почитает Танюшка. Внуки ушли, а Сергей Семенович отправился собирать свой видавший виды командировочный чемоданчик. Но тут же вспомнил, что надо позвонить Николаю, монтажнику своей группы.
Николай
Когда раздалась мелодия телефонного звонка, игравшего гимн страны, Николай лежал на кровати по диагонали, поверх мохнатого покрывала с волками, и смотрел телевизор. Комната, которую он снимал в маленьком частном домике в Привокзальном поселке, была в длину с полторы кровати. Часть её оккупировал стол, на котором Николай занимался электронными поделками - увлечение детства так и осталось с ним. Протянув руку и взяв телефон с маленькой тумбочки в изголовье, он увидел, что звонит Соболев. Николай обрадовался - с Сергеем Семеновичем у них были очень хорошие, дружеские отношения. Вырос Николай в небольшом городке, в той же области. Увлечение компьютерами и электроникой привело его в техникум в областном центре. Поселили его в комнату со старшими ребятами, уже после армии, и это соседство едва не сыграло роковую роль в его судьбе. На его счастье, соседей, чересчур пристрастившихся к выпивке, в которую они вовлекли и Николая, вскоре выгнали из техникума. Николай нормально закончил техникум. В конце была производственная практика, в лаборатории Виктора Петровича. Там он и познакомился с Соболевым. Сразу после окончания техникума его призвали в армию, где он оказался в части, занимающейся радиолокационным наблюдением. Два года обслуживал локаторы, и служба была тяжелой, но эта работа его многому научила.
После армии он приехал к родителям, побыл у них неделю, и, поняв, что работы не найти, отправился в областной центр. Пойти ему было не к кому, и он вспомнил о Соболеве. Встретились хорошо. В итоге Соболев устроил Николая в лабораторию. Через пять лет Николай женился, но жена попалась такая, что думала больше о развлечениях. Николаю хотелось иметь нормальную семью, чтобы были дети, уважение друг к другу. Но как-то не задалась семейная жизнь. В итоге к обоюдному удовольствию развелись. Спустя месяц после развода, встретив бывшую жену, он поразился, насколько же она стала ему безразлична. И как он вообще мог жениться на ней?! А ведь переживаний столько было из-за развода... Как же так, недоумевал Николай. Что же это за штука такая коварная - любовь? Фильмы, книги, стихи... Романтика! А на деле, потратил столько времени на эту, прости господи, шалаву, которой цена-то - плюнь да разотри. И где были мои глаза?!.. Послать бы её раньше подальше. Эх!
Николай дешево снял комнату поближе к работе, и стал жить холостяком. Ему казалось, что семейной жизни с него теперь хватит досыта, но уже через три месяца положил он глаз на молодую женщину в лаборатории, в другом отделе, тоже разведенную. Отношения постепенно переросли в стадию, что Николай начал подумывать о женитьбе, однако прошлый неудачный опыт мешал ему сделать решительный шаг.
Соболев сказал, что надо срочно ехать в командировку. Николай даже обрадовался - пребывание в его холостяцкой конуре тяготило с каждым днем все больше. Они договорились, когда встретиться в лаборатории.
Николай позвонил Тоне, своей знакомой, и сказал, что уезжает в командировку. Судя по голосу, его отъезд её огорчил, но, сдерживая чувства, говорила она приветливо, пожелала ему хорошей поездки. От её слов и голоса тепло разлилось у него в душе. Они ещё немного поговорили, и Николай стал собираться в дорогу.
Сборы
Через двадцать минут после звонка Соболеву Виктор Петрович уже ехал в такси. Сев на заднее сиденье, пытался хоть как-то спланировать поездку, и хотя бы в первом приближении представить возможные причины неполадок с радиолокационной станцией.
Улица становилась все более колдобистой и менее освещенной. Наконец, уличные фонари исчезли совсем, и был виден только свет фар, мечущийся от ухабов, да бегущие узкие полосы света сбоку от машины. Иногда пятно света от сильного толчка взлетало вверх, и тогда дорога ненадолго исчезала, а фары светили в непроглядную темноту, ни во что не упираясь.
Примерно через сорок минут езды слева показались немногочисленные огни сажевого завода. Мелькнула безлюдная, едва освещенная проходная, и вскоре их снова окружила темнота. Виктор Петрович попросил водителя замедлить скорость, подобрался и начал пристально вглядываться вперед, чтобы не пропустить поворот. У таксиста был приборчик-навигатор, но искомого адреса он не нашел. Если верить навигатору, кругом было чистое поле. Они ехали и ехали, а поворота все не было. Наконец, Виктор Петрович не выдержал и попросил водителя остановиться. Было ясно, что они каким-то образом проскочили поворот. В дорожных инструкциях Соболева он не сомневался. Таксист в два приема развернулся. Назад ехали значительно медленней. Вскоре их догнала машина и "села на бампер"; судя по высоте фар, это был грузовик. Таксист прижался к обочине и пропустил её вперед. Виктор Петрович приспустил окно и светил вбок взятым из дома фонарем. Наконец за снежным сугробом, оставленным снегоуборочной машиной, он заметил дорогу. Из-за этого сугроба они её и не заметили с первого раза. В сугробе видны были колеи машины, видать с разгона преодолевшей препятствие. Таксист сдал назад, разогнался, и, стараясь попасть в след, успешно перевалил через сугроб. Вскоре вдоль заснеженной, но весьма ухабистой дороги появился безлюдный "частный сектор". Маленькие приземистые дома, защищенные от улицы разнокалиберными заборами, в темноте выглядели необитаемыми. Подсвечивая фонарем ворота, Виктор Петрович нашел нужный дом. В свете фар машины можно было разглядеть, что от дороги к дому ведет узкая прочищенная дорожка. Проезд к воротам наглухо завалил снег, который явно не трогали с начала зимы. Легко было догадаться о "безлошадном" статусе владельцев дома. На фоне ночного неба из печной трубы поднимался дымок, прихотливо мотаясь от ветра в разные стороны.
Калитка, застыло скрипнув от удивления на высокой ноте, послушно отворилась внутрь. За ней в темноте можно было разглядеть небольшой, очищенный от снега дворик, в конце которого угадывался вход в дом. Виктор Петрович на несколько мгновений замер, прислушиваясь, опасливо подумав о каком-нибудь дворовом Бобике, который мог вылететь неизвестно откуда и вцепиться в штанину незваного пришельца. Но кругом все было необычайно тихо. Над маленьким поселком висела первозданная тишина. Слышно было лишь тихое, утробное урчанье мотора такси, ждавшего его возвращения на дороге. Привыкший к постоянному фону городского шума, Виктор Петрович подивился тишине и почти было поддался на мгновение её чарам, но воспоминание об убитом таксисте не дало развиться поэтическому чувству.
Он постучал в косяк низкой двери, подождал, но за дверью было тихо. Нащупав низко прибитую скобяную ручку, утопленную в невидимом войлоке, прибитом снаружи для тепла, он толкнул дверь. Она качнулась, но не открылась, удерживаемая снизу. Надавив посильней, Виктор Петрович преодолел силу трения, противившуюся его вторжению в столь поздний час, и, переступив порог и затворив за собой дверь, оказался в маленьких холодных сенцах, освещенных тусклой лампочкой. Сенцы были завешаны и заставлены по периметру мелкой домашней утварью, включая метлу, веник, совок для уборки мусора. Слева от двери на самодельной лавке стоял цилиндрический бак с водой, примерно на пять ведер воды; рядом с ним - большое полное ведро. Судя по отличному состоянию бака, отсутствию вмятин на стоявшей на лавке крышке, прислоненной к стене, и характерному блеску металла, сработан он был из добротнейшей нержавеющей стали. Скорее всего, в незапамятные времена постарались какие-нибудь умельцы на оборонном заводе, использовав материал, предназначавшийся для куда более серьезных дел, типа топливных баков ракеты. Другое ведро, уже порожнее, стояло под лавкой. Рядом, вдоль дощатой некрашеной стенки сенцев, свисало коромысло. Все это Виктор Петрович разглядел за считанные мгновенья, пока осматривал сенцы в поисках другой двери, ведущей в дом. Коромысло и бачок с водой ясно давали понять, каким образом обитатели дома удовлетворяют потребности в воде. Где-нибудь в середине поселка в стародавние времена была построена общая водяная колонка, которая и продолжает служить верой и правдой его жителям. "Живут же люди", - подивился он.
Вторая дверь для тепла также была обита войлоком, прикрепленным алюминиевыми полосами, расположенными для красоты в виде узоров. В них он узнал обрезки от алюминиевого проката, использовавшегося в лаборатории в производстве. Постучал костяшками пальцев о дверной наличник. За дверью глухо послышались торопливые шаги. Полотно двери нешироко отворилось, и на пороге возник Соболев, уже собравшийся в дорогу, только без верхней одежды. Он посторонился, пропуская гостя в дом, закрыл дверь, негромко и приветливо сказал: "Заходите и держитесь подальше от меня на всяких случай, я сейчас соберусь."
Виктор Петрович осмотрелся. Слева, у внутренней стены, примерно посередине комнаты, располагалась печь. На листе кровельного железа, прибитом к полу возле неё, лежало несколько поленьев, в основном березовых, вокруг них валялись кусочки берестяной коры и прочий дровяной мусор. Тут же стояло небольшое ведро, наполовину с углем; из него торчала ручка металлического совка, которым засыпают уголь в печку. Сразу справа от входа к стене была прибита полка с крюками, на которой висело много зимней одежды. Внизу под ней, ближе к двери, была прибита другая маленькая полка, видать для детей, на которой тоже висело несколько детских пальто. Под вешалкой, на куске коричневатой клетчатой клеенки, отлежавшей, по-видимому, свое на столе, стояло множество пар обуви - и взрослой, и детской. У наружной стены напротив, под окном располагался обеденный стол. На подоконнике, за кружевной занавеской, видны бы два горшочка с растениями. Перед печью был вход в другую часть дома, сейчас задернутый ситцевой занавеской. За печкой стоял небольшой кухонный столик, над ним на стене навешаны самодельные, давно сработанные кухонные шкафы, обклеенные не то голубоватыми обоями, не то клеенкой. В углу, за кухонным столом, возвышался буфет. Напротив буфета, в дальнем углу, стоял раскладной диван, сейчас разложенный и со стопкой постельного белья на нем. Где оставалось место вдоль стен, стояли несколько стульев - некоторые с одеждой на их спинках, некоторые со стопками книг и журналов. Возле дивана кусок ковровой дорожки прикрывал деревянный пол с широкими крашеными половицами. Все помещение освещалось светильником с тремя плафонами, смотрящими вниз. Над кухонным столиком, на стене, висела лампа, сейчас выключенная.
Внутренняя дверь приоткрылась, и из неё, тихо ступая, вышел Соболев с потертым чемоданчиком темно-коричневого цвета в руках. Перехватив взгляд Виктора Петровича, полушепотом объяснил свою осторожность: "Внук уже спит". Следом за ним из двери так же тихо возник среднего роста мужчина, застегивая верхние пуговицы рубашки. Лет ему было около сорока, такой же сухопарый и похожий на Соболева и лицом, и походкой - явно его сын. Без особой приветливости поздоровался с Виктором Петровичем, после чего обратил свое внимание к отцу и уже больше ни разу не взглянул на гостя. Помог отцу собраться, снял с вешалки крытый овчинный полушубок и держал его, пока отец не обулся, после чего помог ему одеться. Помогая продеть руку в рукав, негромко буркнул: "Зря ты все-таки больной едешь. Выздоровел бы ". Сергей Семенович ничего не ответил, похлопал сына по плечу, усмехнулся и, уже открыв входную дверь и пропустив вперед Виктора Петровича, обернулся и негромко сказал: "Ничего, сынок, ничего. На все болячки внимание обращать, жить будет некогда".
Такси уже развернулось. В свете красных задних габаритных огней было видно, как из выхлопной трубы поднимаются теплые газы. Поскрипывая снегом, Соболев подошел к машине, открыл дверцу на заднее сиденье, поприветствовал водителя, отряхнул снег с обуви, и вскоре устроился, поставив сбоку на сиденье чемоданчик. Виктор Петрович сел с другой стороны. Водитель, глянув через зеркало заднего вида на Виктора Петровича, спросил, не поменялись ли планы, и надо ли по-прежнему ехать в университет. Получив подтверждение, он повеселел, и начал мурлыкать себе под нос мелодию, но какую именно, уловить было невозможно.
Соболев молчал, о чем-то задумавшись. В середине пути Виктор Петрович, чтобы прервать затянувшуюся паузу, задал очевидный вопрос: "Сын с Вами живет?" Соболев, как будто очнувшись и переваривая вопрос, односложно ответил, что да.
- А кем он работает?
И опять Соболев, как будто перебирая варианты ответов, ответил не сразу.
- Путевым мастером на станции.
И уж совсем с неохотой добавил: "Сигнализация".
Как будто для того, чтобы Виктор Петрович не задавал больше вопросов, вспомнил о Николае и позвонил ему. Тот уже был в лаборатории, паковал свои приборы и инструменты. Обращаясь к Виктору Петровичу, пояснил, что Николай живет недалеко от университета, в Привокзальном поселке. Виктор Петрович про себя отметил, что его подчиненные почему-то живут в самых неблагополучных местах - поселок в городе пользовался недоброй славой. Таксист, как будто прочитав его мысли, прокомментировал себе под нос: "Привокзальный. Теплое местечко. Не лучше сажевого." Соболев услышал и, видать зная о погибшем таксисте, ответил: "Да, жалко мужика. Убили его уголовные с сажевого, там их много работает. А у нас в поселке всего пятьдесят дворов. В основном пенсионеры, эти уже приехали." Таксист ответил протяжным вздохом.
Вскоре позвонила секретарша кафедры. Билеты на проходящий поезд она взяла, и сказала, что пошлет подтверждение на телефон Виктору Петровичу.
В лаборатории Соболев присоединился к Николаю, и вдвоем они быстро собрали все, что считали нужным, в объемистые контейнеры из черного пластика, усиленные металлической обвязкой, к которой также крепились откидные ручки. За это время Виктор Петрович просмотрел шифрованную почту, но технические детали были скудными и ничего не прояснили. Подробно был расписан маршрут. От основной железной дороги предстояло проехать примерно семьдесят километров по узкоколейной железной дороге лесозаготовительной базы. В конце пути их будет ждать машина из войсковой части, до которой надо проехать ещё двадцать два километра. Просили предупредить, когда выедут по узкоколейке. Впрочем, как ехать, и Николай и Соболев знали и так.
Вынесли контейнеры в полутемный, на дежурном освещении, коридор, закрыли лабораторию. Николай, как самый молодой, встал посередине, с рюкзаком за спиной, взявшись за ручки обоих контейнеров. Соболев со своей стороны взял передний, а Виктор Петрович - задний, и журавлиным клином они двинулись к лифту. В длинном пустом коридоре гулко отдавались их шаги .
Таксист помог погрузить приборы в просторный багажник, с чувством выполненного долга громко захлопнул крышку. Все уселись в машину. Лихо вывернув на хорошо освещенную центральную улицу, где из-за позднего времени было совсем немного машин, он помчал всю компанию на вокзал. Глядя, как мимо проносятся большие многоэтажные дома центральной улицы, Виктору Петровичу представлялся уже нереальным забытый богом и городскими властями поселок возле сажевого завода, с запахами печного дыма и ничем не нарушаемой тишиной зимней ночи.
В дороге
В поезде проводник в форме, сухой, маленького роста молодой мужчина с серыми, немного навыкате глазами и подчеркнуто официальным тенорком, поместил Соболева с контейнерами в отдельное купе. Сергей Семенович удовлетворенно прокомментировал: "Вот это правильно. Больных - в изолятор". Виктор Петрович с Николаем заглянули в отведенное им купе. На одной верхней полке кто-то уже спал, три были свободные. Быстро, не разговаривая, устроились на ночлег. Николай, судя по дыханию, моментально уснул на верхней полке. Виктор Петрович устроился под ним. Ему не спалось. Мешал резковатый специфический железнодорожный запах, исходивший от постельного белья, и он никак не мог устроить голову на упругой подушке железнодорожного ведомства, похоже из синтепона.
С некоторым удивлением отметил, что уже не видит ничего особенного, что едет в поезде со своими сотрудниками куда-то в Тмутаракань, затерянную в заснеженной Уральской тайге. Как будто так и надо. И даже сейчас, спустя каких-то четыре часа после звонка, спроси его, кто он такой, затруднился бы в точности ответить, принадлежит ли он своему уютному, отгороженному от всех квартирному мирку, устроенному домовитой Марусей, или этому купе и вагонному бегу с характерным и таким издавна знакомым перестуком колесных пар на стыках рельс. Теперь его уже не столь удивляло, как это Соболев с женой и, похоже, многочисленной семьей сына - судя по количеству взрослой и детской обуви у входа - могут так тесно жить, да ещё в таком глухом месте. Подумалось: "Как же он квартиру в свое время не получил? Давали ведь тогда квартиры людям. Да, ждать надо было, кто-то и десять лет ждал, но в итоге получали. Хм." И тут же сообразил, что квартиры давали тем, у кого своего жилья не было, а Соболев, видать, уже тогда в этом доме жил. Сейчас проще с этим - Виктор Петрович себе новую квартиру на лабораторные деньги купил, хотя и старая была вполне ничего. И вдруг, спустя мгновение, откуда-то из глубины подсознания выплыла мысль: "Потому и смог купить, что Соболев и Николай живут чёрт-те где и работают, по большому счету, за невеликие деньги. Не так ли, начальник?" Поворочался с боку на бок, попытался поправить подушку, но она крутилась под головой, как мягкий мячик. "Вообще-то, деньги у лаборатории есть. Можно было бы для Соболева какую-нибудь квартиру купить - ну, такую, попроще, ведь столько лет безотказно работает", - подумал Виктор Петрович, сам не понимая, то ли искренне у него это прорвалось, то ли он подсознательно решил таким образом успокоить себя. Но вскоре усталость и поздний час взяли свое, и, инстинктивно прижимаясь к стенке купе на узкой полке, он постепенно заснул.
Проснувшись от какого-то сильного стука, Виктор Петрович не сразу понял, где он, но буквально в считанные мгновения восстановил всю цепочку событий со вчерашнего вечернего звонка. Поезд стоял. Спиной к нему, у двери, высокий сутуловатый мужчина снимал пальто, высвобождая руку из рукава в тесном пространстве между верхними полками. Стукнула, по-видимому, дверь купе, когда он её закрыл. Справившись с рукавом, он повернулся, увидел, что Виктор Петрович смотрит на него, и приветливо поприветствовал пробуждение попутчика: "Выспались, значит. Ну, доброе утро". Одет он был в байковую клетчатую рубашку с бардовыми оттенками. Просторные брюки темно-серого цвета были выглажены для поездки, стрелки ещё хорошо были видны, но уже успели приобрести некоторую дорожную помятость. Они с ним были примерно одного возраста. Лицо простое и открытое, с морщинами на лбу и вокруг рта. Хотя заметно сутулился, выглядел неплохо. Он сел на нижнюю полку, потирая замерзшие на улице руки, и придвинулся к самому окну. Виктор Петрович сел на постели и начал одеваться. Николая в купе не было. Сосед деликатно смотрел в заиндевевшее по краям окно. За ним был виден приподнятый на сваях перрон с утоптанным снегом и невысоким металлическим забором. По перрону не спеша шли трое железнодорожных рабочих. Поверх телогреек они были одеты в оранжевые жакеты. Пухлые, наверное, ватные, штаны были заправлены в валенки с калошами. "Уши" треухов у всех были отложены - видать, на улице было морозно. В руках каждый нес скребок для снега с длинной металлической ручкой, и совковую лопату. За забором виднелись редкие голые зимние деревья. Между ними просматривалась улица и, по-видимому, привокзальная стоянка машин.
Одевшись и убрав постель, Виктор Петрович представился. Мужчина с готовностью приподнялся и тоже назвал себя по имени-отчеству: "Николай Петрович". Последовали взаимные дежурные вопросы - кто, куда и откуда направляется. Сосед ехал с Татарской, города на западе Новосибирской области, в Екатеринбург, к сестре в гости. От Николая он уже знал, что все они командированы по работе. Поезд медленно тронулся. За окном поплыл назад перрон, металлический забор, вплыло в поле зрения небольшое, но аккуратное и ухоженное здание вокзала из серого камня, утопленное вглубь, с затейливыми башенками по краям, по типу крепостных.
Виктор Петрович взял полотенце и принадлежности для утреннего туалета и вышел в коридор. Проходя мимо купе, где был Соболев, постучал в дверь, за которой слышались оживленные голоса. Разговор тут же прекратился. Дверь проворно отодвинул Николай. Соболев сидел у окна за столиком, с кружкой чая в обеих руках. На столике лежало полбулки хлеба, опорожненная банка рыбных консервов, и завязанная ручками на узелок небольшая холщовая сумка, в которой, видимо, были сложены остатки завтрака. Увидев Виктора Петровича, оба уважительно поздоровались и замерли, как бы приготовившись слушать начальника. Сказать ему было нечего, и он отделался дежурными фразами насчет мороза, да осведомился у Соболева о самочувствии. Тот, пожав плечами, как бы давая понять, что не стоит беспокоиться о таких пустяках, односложно ответил, что получше. На краю столика перед ним стоял маленький открытый флакончик с таблетками, которые он, видать, и запивал сейчас чаем.
Когда Виктор Петрович вернулся в свое купе, Николая все ещё не было. Видать, ему не очень комфортно было находиться рядом с начальством, и он предпочитал проводить время с Соболевым. "Ну и ладно", - решил он, доставая из чемодана завтрак, приготовленный и аккуратно сложенный Марусей в пластиковый контейнер. Сосед, видя его приготовления, деликатно переместился по скамье к двери. Виктор Петрович сходил к проводнику, попросил принести чай. Тот молча кивнул, но не продемонстрировал при этом никакой готовности немедленно обслужить пассажира. Вернувшись в купе, Виктор Петрович не спеша позавтракал, посматривая в окно. На равнинном заснеженном ландшафте, сливавшемся вдалеке с затянутым светло-серыми облаками небом, проплывали березовые перелески с темно-зелеными вкраплениями хвойных деревьев. Сосед всё это время внимательно просматривал газету.
Закончив завтракать и прибрав за собой, Виктор Петрович взглянул в сторону соседа по купе. Тот, уловив взгляд боковым зрением, поднял голову, и они встретились глазами. Надо было что-то сказать.
- Вы на станции выходили, холодно там? - спросил он первое, что пришло в голову. Сосед оживился, как человек, который давно ждал возможности поговорить.
- Думаю, градусов тридцать, не меньше. Эк оно завернуло к Уралу-то. У нас перед отъездом отпустило, а тут, видать, снова померзнуть придется, - и закончил фразу добродушным смешком.
- А Вам на улице приходится работать? - задал дипломатичный вопрос Виктор Петрович, чтобы таким образом узнать, кем работает его попутчик.
- Да нет, я в гараже городского коммунального отдела работаю, механиком. - И, немного помолчав, продолжил. - Ну, иногда водителей подменяю, если некому. Снег там почистить. Летом на аварийные работы могут позвать, яму или траншею вырыть. В общем, от скуки на все руки.
Николай Петрович рассказывал о себе с охотой. Закончив говорить, он посмотрел на собеседника. За время возникшей паузы колесные пары три раза отыграли своё "тук-тук". Вагон немного качнуло.
- А Вы чем занимаетесь?" - спросил он в свою очередь.
Виктор Петрович ждал вопроса, но заранее не придумал, как ответить. Да и какая разница - как. Рассказывать о себе ему не хотелось. Ни в прожитой жизни, ни в своих делах, он в этот момент почему-то не видел ничего значительного или интересного, и даже представить себе не мог, что его персона вообще может кого-то интересовать, тем более случайного попутчика. Но дорожный этикет требовал продолжения разговора.
- Наша лаборатория делает радиолокаторы, для разных целей. Веду общее руководство проектами, иногда техническими деталями приходится заниматься. - А про себя подумал, что, вообще-то, как раз "деталями" он уже давненько не занимался. И, похоже, напрасно. Как говорится, "от сумы, да от тюрьмы...". На поверку оказалось, что не так уж много стоит его до сих пор стабильное существование. Попади "вожжа под хвост" двум-трем заказчикам, или найди они другого исполнителя, и закрывай "лавочку", то есть лабораторию. По краю пропасти ведь хожу, а думаю, что по летнему бульвару.
Сосед уважительно крутанул головой: "Да, серьезное дело. Я летом военным траншею для кабеля копал. Они этот кабель к своему локатору тянули. Толстенный такой кабель. Наверное, энергии много надо". Разговор уходил в техническую сферу. Виктор Петрович подтвердил, что да, энергии надо много ". Попутчик просиял - видать, в голову пришла какая-то понравившаяся ему мысль.
- А вот эти печки, микроволновки, они ведь тоже энергии берут будь здоров. У сына есть, но я как-то с подозрением к ней отношусь. Чем они там греют, что при этом с пищей происходит, никто, похоже, толком не знает. У них что, такой же механизм, как у локаторов?" Разговор почти полностью пришел в сферу компетенции Виктора Петровича.
- Да, верно, в печках тоже используется сверхвысокочастотное излучение, как во многих локаторах. И ваши догадки насчет неполезности излучения для продуктов правильные. Исследований на эту тему практически не публикуют, потому что это большой бизнес, а ради денег сегодня, сами знаете, на многое глаза закрывают. Но если вы когда читали инструкцию к микроволновкам, то в некоторых есть предупреждение, что не надо в них греть пищу для маленьких детей. А это уже о чем-то говорит, верно? - он посмотрел на собеседника. Тот внимательно слушал. Услышав вопрос и подумав, согласился . Виктор Петрович продолжал.
- Я, конечно, сам такие исследования не проводил, но по смыслу как раз на таких частотах излучение должно повреждать молекулярные связи белков. То есть вместо полноценного белка после такой печки люди получают химически весьма агрессивные куски молекул белка, а может и других сложных соединений. А эти химически активные кусочки молекул повреждают другие соединения и нарушают нормальную работу биохимических механизмов. Примерно так. Так что, на мой взгляд, лучше не использовать эти печки.
Видно было, что Николай Петрович весьма заинтересовался высказанными соображениями.
- Хорошо, что вы мне все это рассказали, а то ведь невестка норовит всё что можно в этой печке греть. Приеду к сестре, сразу и позвоню.
Виктор Петрович промолчал. Сказать-то можно, да только послушает ли его невестка. Молодые сегодня сами умные. "А, впрочем, я ведь тоже в какой-то степени был таким же умным", - подумалось Виктору Петровичу. "Да, был, но не до такой степени, чтобы никого в грош не ставить, как сейчас. Откуда это все пришло?.. Почему так легко и почти полностью прервалась связь поколений? Кому это было надо?" - и усмехнулся про себя, - "Кому-кому... Понятно, кому. Тем, кому нужен послушный, обращенный в новую веру народ".
В разговорах прошел добрый час. Николай так и не появлялся. Виктор Петрович в конце концов сходил в купе к Соболеву. Постучал, но никто не откликнулся. Удивленный, тихонько приоткрыл дверь купе. Николай спал на верхней полке. Соболев тоже сидя дремал. Закрыл дверь, постоял в коридоре, глядя в окно. Пассажиров было мало. После обеденного часа в нём вообще установилась полусонная тишина. Вагон мягко покачивался. Навстречу летело безбрежное заснеженное пространство. Перелески с деревьями, покрытыми изморозью, стали больше. Лес по-прежнему был смешанный, но теперь хвойные деревья составляли большинство. "На север помаленьку забираемся", - сделал вывод из наблюдения Виктор Петрович.
С поезда сошли, не доезжая Екатеринбурга. Николай Петрович помог спустить контейнеры с приборами на низкий перрон, сердечно распрощался с попутчиками, и тут же поспешил обратно в тамбур под строгим железнодорожным взглядом маленького проводника - стоянка была всего две минуты. Поезд почти сразу и тронулся. Виктор Петрович огляделся. Первым пришло ощущение крепкого мороза. В воздухе висела характерная морозная дымка. Снег громко, с жестким подчеркнутым звуком - как ударение в слове - скрипел под ногами. Наискосок, через пути, стояло стройное миниатюрное здание станции из красного кирпича, с архитектурными украшениями в стиле позднего барокко. Архитектор, чувствуется, вложил в него часть своей изысканной художественной души. Высота горделивого фронтона, украшенного названием станции из белых букв под стиль славянской вязи, уравновешивалась узкими стрельчатыми окнами строения. Низкий палисадник справа, начинающийся сразу от стены здания, отделял от перрона девственный покров глубокого снега в пристанционном скверике. Деревья ощетинились игольчатой морозной изморозью.
Выспавшийся и бодрый Николай энергично ухватил ручки контейнеров, Соболев и Виктор Петрович торопливо присоединились к его трудовому порыву - мороз быстро давал о себе знать. Перетащили контейнеры через пути и поодиночке затащили их в здание станции. Николай тут же отправился искать машину, с водителем которой Соболев договорился ещё из поезда, а его попутчики тем временем перетащили вещи к выходу на улицу. Внутри было довольно прохладно. Две пожилые женщины, укутанные в зимнюю одежду, с повязанными поверх шалями, в валенках, сидели на темной деревянной скамье с высокой спинкой, и с любопытством взирали на новоприбывшую компанию.
Закончив перетаскивать вещи, Соболев тут же отправился на подмогу Николаю. Не прошло и минуты, как оба появились в дверном проеме, быстро подхватили контейнер и направились к выходу. Всё это они проделали привычно и без лишних движений. Виктор Петрович открыл и подержал им дверь. На улице к крыльцу, в морозных клубах выхлопных газов, сдавал назад видавший виды "УАЗ-469" с металлической кабиной - скорее всего, давно списанный милицией экземпляр, перекрашенный сразу после покупки в темный зеленый цвет. Водитель был крепкий основательный мужичок в потертом крытом овчинном полушубке, распахнутом до двух последних пуговиц, в обуви, похожей на унты, и кроличьей шапке с завязанными сверху тесемками. Он бодро выскочил из кабины, открыл настежь заднюю дверь машины навстречу несущим груз, и затем легко взбежал по ступенькам в здание станции. В полутьме одним взглядом ухватил и контейнер, и Виктора Петровича, и устремился к поклаже со словами: "Берём, браток!" Виктору Петровичу ничего не оставалось, как взять предложенный темп и торопливо ухватиться с другой стороны. На улице они поставили контейнер на крыльцо. Шофёр, нырнув в заднюю боковую дверь, изнутри помог пристроить первый контейнер, затем выскочил и помог Соболеву с Николаем поднять второй и пристроить его на порожке двери машины. Снова моментально нырнул в машину, и втащил контейнер внутрь. Там он энергично, судя по шатанию машины, поставил его как посчитал нужным. Соболев уже сбегал в здание за своим чемоданчиком, и попутно прихватил чемодан Виктора Петровича. Все произошло быстро и без лишней суеты. Водитель уже сидел на своем месте. Остальные заняли свои места примерно в темпе аварийной бригады электриков, спешащей к месту взрыва трансформатора.
"Уазик" пронесся заснеженными улицами не то поселка, не то маленького городка, взметая за собой смесь снежной пыли и выхлопных газов и, срезая угол через какой-то проезд между домами, выскочил на отсыпанную трассу, поднатужившись на крутом подъеме. Ускорился по дороге, уходящей в темный хвойный лес, и через пять минут свернул с трассы. Метров через триста они уже въезжали в металлические ворота какой-то базы лесо-пило-материалов. Крутанувшись между штабелями досок, бруса и нераспиленных ещё бревен, осадил своего железного "коня" возле дощатого домика, собранного в стародавние времена из щитов, и сдал назад, к ступенькам. К домику был пристроен просторный деревянный помост; снег на помосте был почищен.
Не заходя в домик, сразу выгрузились на помост. Соболев расплатился с водителем, вручив тому какую-то совсем незначительную сумму. Деньги на такие расходы, в качестве командировочных, дал ему в поезде Виктор Петрович. Водитель взял деньги; не пересчитывая, засунул в карман полушубка, и, козырнув на прощание всей компании, запрыгнул в машину, которая тут же растворилась между штабелями досок.
В конторе была только молодая крепкая женщина среднего роста, с непокорными русыми волосами, коротко подстриженными, с румянцем на широком приветливом лице. Одета она была в рабочую черную куртку, под которой виднелась бирюзовая кофточка, и темно-серые брюки, заправленные в сапоги с меховой оторочкой. На плечи наброшен короткий синий пуховик. Встретила Соболева и Николая как старых знакомых. Придерживая одной рукой накинутый на плечи пуховик, улыбаясь, громко поприветствовала их, встала из-за конторского стола и по-мужски крепко пожала обоим руки. Посмотрела на Виктора Петровича, уже не так громогласно поздоровалась, потом вопросительно взглянула на Соболева. Виктор Петрович сообразил, что сейчас должны последовать переговоры насчет оплаты за транспорт, и, по-видимому, он тут третий лишний. Не говоря ни слова, вышел из конторы и, периодически потирая быстро замерзающие на морозе уши, несколько раз прошелся мимо домика. Вскоре из дверей выглянул Николай. Махнув рукой, позвал его внутрь. Похоже, транспортные дела были улажены к обоюдному удовольствию высоких переговаривающихся сторон.
Оказалось, ей недавно звонили представители головного предприятия, тоже договаривались о поездке. Обещались через час-полтора приехать. За это время должен был вернуться поезд с лесом, и тогда уже будет зависеть от машиниста, захочет ли он снова отправиться в путь. Если нет, то Люба, так звали женщину, вызовет его сменщика. На том и порешили.
Люба продолжила работать, отвечая на телефонные звонки и заполняя какие-то бумаги, а Виктор Петрович с сотрудниками занесли свои вещи и контейнеры внутрь, сложили все недалеко от двери, а сами устроились в углу на лавках, поставленных вдоль большого стола, покрытого светлым, сильно зашарпанным пластиком, и обитым по периметру столешницы дюралюминиевым уголком. Соболев сел подальше, забившись в самый угол.
Виктор Петрович разговорился с Николаем. Все это время тот держался поближе к Соболеву, подальше от начальства - Виктора Петровича. Но здесь, в привычной для него обстановке, где он знал, что и как делать, чувствовал себя более уверенно, и понемногу разговорился. Виктор Петрович узнал от него, что регулярного сообщения по дороге не было. Военные жили с семьями в городке, а офицеры, заступавшие на дежурство на радиолокационной станции на несколько дней, выезжали утром с рабочими, и с ними же возвращались по окончании дежурства. Как-то военные и начальство лесобазы договорились на этот счет. Командировочные обычно подгадывали к утренним поездам с рабочими, но если поезд уже уходил, то договаривались с машинистами через диспетчера, Любу, чтобы те за дополнительную плату сделали ещё один рейс. Пока говорили, Соболев, уткнув голову в шарф, начал мерно посапывать, уснув. Заметив это, стали говорить тише, чтобы не разбудить его.
Короткий зимний день начал клониться к вечеру, когда послышался низкий гудок локомотива, а вскоре послышался звук неспешно приближающегося поезда. Люба, надев на голову пышную рыжую лисью шапку, поторопилась на улицу. Минут через десять она вернулась. Увидев, что Соболев спит, понизила голос и обратилась к Николаю: "Отвезет вас Семен Гаврилович со своим помощником. Сейчас только вагоны под разгрузку на завтра поставит." Потом вспомнила: "А где ваши московские-то?" Николай, ухмыльнувшись, ответил: "Они такие же наши, как и ваши". Люба, метнув веселый взгляд на Николая, и помня о спящем Соболеве, хихикнула в кулачок и прошла к своему столу.
Вскоре снаружи послышался характерный морозный скрип металлических колес о рельсы, и в окне с противоположной стороны от входа поплыла темно-зеленая стенка вагона, напоминавшего старый почтово-багажный, с небольшим количеством окон. Люба подняла голову от своих бумаг, взглянула в окно, и с приветливой улыбкой хорошего и веселого человека обратилась к Николаю: "Можете грузиться. Карета подана!"
Николай осторожно разбудил Соболева. Тот поднял голову и, сонный, несколько мгновений непонимающе смотрел перед собой. Быстро вернувшись на бренную землю, он мгновенно оценил ситуацию, разглядев в окне прибывший вагон и проходящих мимо окон приехавших рабочих.
Оказалось, что деревянный помост опоясывал контору с правой стороны, а на другой стороне переходил в короткую платформу, примерно на длину одного вагона. Ещё не закончили грузиться, как тот же "уазик" привез москвичей. Их было двое. Главный конструктор, Валентин Иванович Сомов, и его инженер, Борис. Груза у них было немного - небольшая сумка в руках Валентина Ивановича, рюкзак за спиной Бориса, да ещё коричневый, казенного вида фанерный сундук, наподобие того, что используют рыбаки для зимней рыбалки, только заметно побольше. К сундуку были приделаны две ручки, и толстый брезентовый ремень. Встретились как старые знакомые. Кроме Виктора Петровича, который раньше не встречался с Борисом, все знали друг друга по прежним встречам. Николай держался несколько в стороне, с интересом поглядывая на москвичей. Новоприбывшие пошли в контору, поприветствовать Любу и, так сказать, доложиться о своем прибытии. Соболев им сообщил, что вопрос по оплате уже улажен, и попросил позвонить по телефону конторы военным, что они выезжают, пусть те присылают машину к приходу поезда. Группа Виктора Петровича продолжила погрузку.
Расположение двойных дверей вагона было как у грузовых, посередине. Внутри под потолком тускло светили штук пять лампочек. В вагоне было нехолодно - под скамьями работало несколько электрических отопителей. В одной половине вдоль стены были поставлены деревянные скамьи, в виде нескольких купе, как в пригородных поездах. По виду, скамьи и были сняты с пригородного поезда, может даже вместе с отопителями. Такие же скамьи были приставлены спинками к противоположной стенке вагона. В итоге получилась примерно конфигурация плацкартного вагона, только проход был более широкий. Другая половина вагона была свободна и, судя по всему, использовалась как грузовая площадка. Разместив контейнеры, устроились для поездки в купе с окном, после чего Соболев с Николаем пошли к машинистам локомотива, которых тоже знали.
Послышались голоса, морозно скрипнула и отворилась дверь, и в вагон, оживленно переговариваясь, поднялись москвичи. Виктор Петрович дал пришедшим время устроиться в соседнем купе, после чего подсел к ним. Главному конструктору проекта, Валентину Ивановичу, примерно семьдесят лет. Он невысокого роста, плотно сбитый, без "лишних" килограммов. Редеющие седые волосы зачесаны назад. Мясистое приятное лицо почти без морщин. Добрые светлые глаза, чуть навыкате, смотрят немного по-детски. "Наверное, только с таким отношением к жизни и можно так хорошо сохраниться", - подумал Виктор Петрович. Борис, среднего роста и хорошо сложенный мужчина с живым доброжелательным лицом, лет сорока пяти, из той породы энергичных и открытых людей, которые в любом месте и в любой компании чувствуют себя "в своей тарелке". Он у главного конструктора основная палочка-выручалочка в таких нештатных ситуациях. Неунывающий, выносливый на работу и изобретательный, он как будто создан, чтобы "разруливать" разные аварийные и нестандартные проблемы. Чем сложнее задача, тем она его сильнее мобилизует.
Валентин Иванович рассказал, что ему было известно из разговора с дежурившим во время тестовых испытаний офицером. Система пропустила три цели и выдала две ложные тревоги, что, конечно, было "ни в какие ворота", как прокомментировал Борис. Дальнейший разговор не дал никаких намеков на источник неполадок. Контрольно-проверочная аппаратура показывала, что никаких проблем со станцией нет.
- Хорошо. На месте будем разбираться, - безмятежным голосом подвел итог Валентин Иванович. Переменили тему разговора.
- Как там первопрестольная? - поинтересовался Виктор Петрович. Борис метнул быстрый взгляд на Валентина Ивановича - хочет ли он сам ответить на вопрос. По каким-то неуловимым признакам сделал вывод, что тому надо собраться с мыслями, и ответил сам.
- Столица и есть столица, Виктор Петрович. Где власть, там и деньги, дело известное. Пока жить можно, хотя многие из-за всех этих военных конфликтов затягивают потуже пояса. Цены вздувают, думаю, просто по поводу, не так уж все плохо. На местные продукты с чего цены увеличились? Нам, конечно, эти военные разборки как бы на руку, разработки точно не прикроют, и радарные станции не законсервируют, как раньше. Но только все равно, нехорошо это все, нехорошо. Разворошил запад, и особенно американцы, весь мир. Что за народ? Что им всё неймется? В Европу беженцев наслали, на Ближнем Востоке всех друг с другом стравили, в Украину с ногами влезли. А власть, она о чем думает? О своих карманах только? Вот такая нынче жизнь в столице. У вас, наверное, не лучше? - переадресовал он вопрос Виктору Петровичу. Тот ненадолго задумался, как ответить. Борис, видать, сказал, что думает. Риска отвечать откровенно в такой компании нет, и все же распускать язык ему по привычке не хотелось. Молчание - золото. Дорого он за это знание заплатил. Ответил нейтрально.
- Видите, на периферии власть как-то не принято ругать. Делают что-то там в Москве, им виднее. Мне сложно судить о политике. Но легче, верно, не становится. Просто народ привык к такой жизни, другой не знают. Процентов пять-семь, думаю, живут отлично - в любой ситуации всегда найдутся такие люди, вы же знаете. Остальные, мне кажется, больше выживают, но для них это и есть жизнь. Все равно, находят какие-то радости, как-то крутятся. Не сказать, чтобы народ сильно озлобился, но и доброты нет. Каждый сам по себе, в одиночку, никто никому не верит.
Послышался скрип открываемой двери, и в потеплевший за время их отсутствия вагон с клубами морозного пара поднялись Соболев с Николаем. Сняв пальто, присоединились к беседе.
В этот момент говорил Виктор Петрович. Заметив, что Валентин Иванович хочет что-то сказать, прервался. Действительно, тот, снимая и аккуратно складывая черный шерстяной шарф, начал говорить своим спокойным голосом.
- И Боря, и Вы, Виктор Петрович, конечно, правильно говорите. Но только, знаете, я как-то спокойно на все смотрю. Ну, вот такая жизнь сейчас. Могу я что-то поменять? Ответ очевидный - нет. И у меня не такой характер, чтобы митинговать и выступать с обличительными речами на площадях. Да и зачем надо расшатывать, что есть? Проходили уже, хватит. Но если я не могу ничего поменять, почему должен беспокоиться, что жизнь не такая, как мне бы того хотелось? И в итоге я просто оптимизирую свою жизнь при данных начальных и граничных условиях. Знаю, Боря меня обвинит в соглашательской позиции, и будет не прав. - Борис, действительно, уже приподнял руку, желая что-то сказать, но передумал. Валентин Иванович продолжил: "И вот почему. Как только я увижу реальную возможность на что-то повлиять к лучшему, я ей не премину воспользоваться. По нашим проектным делам, Боря, ты же не обвинишь меня в ретроградстве и пассивности?" - повернулся он к Борису. Тот согласно кивнул головой.
- Ну, вот видишь. Да я бы и в правительство готов предложения написать, но это будет сотрясение воздуха, напрасная трата времени. Мои предложения чиновники выбросят в запечатанном конверте, не открывая, можете не сомневаться. И что мне в такой ситуации прикажете делать? - он обвел взглядом компанию. Соболев, соглашаясь с речью Валентина Ивановича, кивнул головой и убежденно сказал: "Всё правильно. Надо делать свое дело".
Борис аж застонал от несогласия и обуревавших его чувств: "Для кого?!" Валентин Иванович торжественно ответил: "Для страны!" На что Борис запальчиво возразил: "Что такая страна? Страна - это люди, это территория, это ресурсы. Кто этим всем владеет, включая людей? Да-да, и людей! У них нет клейма, но они повязаны такими путами - и снаружи, и в мозгах - что и клейма не надо, никуда не денутся. Я не полный идиот, понимаю, что все соображать не могут, что толпе нужны кумиры, которые бы принесли и вложили в их головы идею, которая бы в свою очередь породила чувство - иррациональное, не требующее доказательств, превращенное в веру. И уже за эту веру они пойдут так далеко, как их позовет их божество, их идол, неважно в каком оно будет виде. И я с этим могу жить, без проблем, и сам присоединюсь, но при одном ма-аленьком условии."
Валентин Иванович, который до этого момента внимательно слушал речь Бориса, глядя в пол, повернулся всем корпусом и поднял на него удивленные глаза. Борис продолжал: "И вот это условие. Тот, кто нас ведет, пусть тоже верит в эту идею. А если этого нет, то мне с такой заведенной толпой не по пути. Эту толпу просто развели, купили на красивые слова, используют её для совсем других целей, а потом неминуемо кинут, как всегда бывало в истории. Но если я точно знаю, что меня непременно кинут, неужели я буду жертвовать собой? Чего ради?!"
Валентин Иванович вздохнул: "Но тогда остается, что каждый сам за себя, общей идеи нет, и стране при таком давлении снаружи запросто может прийти конец". Ему ответил Виктор Петрович, который в глубине души был согласен с Борисом, и сам испытывал двойственное чувство, понимая, что его работа способствует также и укреплению власти нынешней олигархии, хотя, конечно, можно убеждать себя, что работаешь на страну. Что тоже до какой-то степени верно.
Но ответил нейтрально: "Конец, пожалуй, так просто не придет, хотя рано или поздно все кончается. У тех, кто представляется противником, примерно такая же ситуация. Но Борис прав в том, что на чьей стороне будет больше поверивших в идею, те и окажутся в итоге сильнее. Какая идея здесь - я не пойму, если она есть вообще. Патриотизм идеей быть не может. Это одно из многих средств реализации идей, но не более того. Какую ценность патриотизм имеет сам по себе? На другой стороне с идеями похожая ситуация, хотя может не столь критическая. Раньше, вроде бы, у них была идея великой нации, личный успех. Сейчас, по-моему, всё это расплывается помаленьку".
Борис согласился с ним: "Расплывается, но не очень быстро. Они сами для этого прилагают немалые усилия, но пока экономическая ситуация их не прижмет - а я не вижу причин, почему их должно скоро прижать - народу будет все равно, что делает снаружи их правительство, лишь бы им была обеспечена сытая и довольная жизнь. Массово их в военных конфликтах не убивают, воюют они чужими руками, почему бы пока не побыть стопроцентным американцем и не чувствовать себя человеком высшего сорта, для которого все остальные народы - мусор, в чем их денно и нощно убеждает пропаганда. А в нашей стране идеи как таковой нет. Кто не может без идеи, а таких много, цепляются за что могут, чтобы рано или поздно понять, что это очередная пустышка. А правда в том, что большинство работает за кусок хлеба на власть, на хозяина. Можно тешить себя иллюзиями, что и на страну, на народ, но это самообман - мы работает на тех, кто владеет страной, владеет нами, и из милости позволяет нам жить в их стране. Все остальное - иллюзии."
Валентин Иванович хотел что-то сказать, но передумал. Неожиданно в разговор вмешался до сих пор молчавший Николай, что весьма удивило Виктора Петровича. Николай, в котором до сих пор он видел только хорошего монтажника, высказал интересную мысль: "Долго только за кусок хлеба работать трудно, так в итоге совсем в животное превратишься. Хотя бы какой-то интерес должен быть. И чтобы удовлетворить этот интерес, люди не смотрят, на кого работают, и куда пойдут их труды. Так что для большинства кусок хлеба и интерес - вот и весь горизонт".
Валентин Иванович внимательно поглядел на Николая, и с каким-то непонятным сожалением произнёс: "В точку, молодой человек. В точку. Фон Браун - хороший пример. Сначала для Германии ракеты делал, потом для американцев, как бы врагов. Но делал. Неизмеримо труднее отказаться от самореализации, фактически закопать себя как личность живьем, чем продолжать работать пусть даже на своих недругов". После чего сказал, что не против немного вздремнуть - их ночной рейс на самолет задержали в Москве, и пришлось провести бессонную ночь.
Виктор Петрович, Соболев и Николай вернулись в свой отсек, где Виктор Петрович пересказал им то немногое о возникшей проблеме, что услышал от главного конструктора. Соболев вскоре постелил пальто на боковое сиденье, и уснул. Видать, он пошел на поправку, и организм требовал отдыха. Виктор Петрович смотрел в окно, где близко от окна небыстро проплывали ветви хвойных деревьев - локомотив тянул поезд по узкоколейке без спешки. Дорога шла вверх, в горы. Изредка на короткое время открывался вид на неглубокую горную долину, вдоль которой в этот момент шла железная дорога. Потом поезд покрутился вокруг горы, и незаметно переехал в другую долину. Внизу угадывались очертания замерзшей реки. Смеркалось. И вдруг в этом сером сумраке полетел сухой мелкий снег, который становился все сильнее. Видимость резко ухудшилась.
Виктор Петрович вспомнил недавний разговор. Да, нужна идея, которая бы отвечала твоим внутренним устремлениям. Но ведь как-то привык, живет же сейчас без идеи. Что-то внутри ещё осталось, и, в принципе, он не против работать на страну. Вот только надо быть уверенным, что это и его страна. А сейчас такой уверенности нет. И даже более того - есть чёткое осознание, что это не его страна, а принадлежит она олигархии, которая её захватила, со всеми потрохами, и народом в том числе. Так чего ради ему жилы рвать, и ради кого? Чтобы те, кто владеет страной, ещё больше богатели? Чтобы купили ещё один дворец за миллиард на Лазурном побережье, ещё один стометровый корабль, ещё одну дурацкую картину, форменную мазню, за пятьдесят миллионов долларов? И для этого обирают тысячи и тысячи людей, лишают их самого необходимого? И после этого кто-то смеет называть человека разумным? Лесть! Лесть и ложь - в миллионной степени. Но и не работать нельзя, и не только из-за денег. Нельзя человеку не работать, иначе он человеком перестанет быть.
Весь путь по узкоколейке занял около двух часов. Локомотив остановился посреди большой, изъезженной тяжелой техникой поляны, на которой было несколько строительных вагончиков и разная техника для лесоразработок - трелевочные трактора, бульдозеры, подъемники. Метрах в пятидесяти от вагона стоял военный джип, полностью экипированный, из новых, и даже с лебедкой впереди. Из выхлопной трубы из-за мороза обильно поднимался пар. Когда вагон окончательно остановился, джип медленно двинулся к вагону. Подъехав, развернулся, и сдал задом к двери. Николай осторожно разбудил проспавшего почти всю дорогу Соболева. В полутьме вагона было видно, как он, отходя от сна, сел на скамейку и снова какое-то время был не в состоянии сообразить, где находится.
Из машины вышел водитель, высокий худощавый солдат в зимней военной форме, слишком просторной для него. Выражение удлиненного лица с нависшими надбровными дугами и глубоко упрятанными под ними глазами было настороженное. Двигался он замедленно и как-то расчетливо, без лишних движений. Слегка растерялся, не зная, кому доложиться, но затем выбрал Виктора Петровича, который показался ему главным в группе, и, приложив руку к шапке, скороговоркой доложился по уставной форме. Виктор Петрович принял рапорт, и, приглашая взглядом Валентина Ивановича присоединиться к разговору, сказал: "Спасибо, рядовой Звягинцев. Мы люди невоенные, по фамилии нам неудобно к Вам обращаться. Если Вы не против, будем называть Вас по имени." Солдат ответил, что его зовут Петром. Виктор Петрович представил остальных прибывших. При этом кто кивнул Петру, кто поднял руку в знак приветствия. После такого знакомства водитель открыл заднюю дверь своей машины, и помог погрузить контейнеры с оборудованием.
Шел сильный снег. Видимость была плохая. Темнело. Соболев, Николай и Борис сходили к машинистам - попрощаться и поблагодарить "за службу". Быстро вернулись, сели в машину. Водитель включил все фары, какие были, пересек поляну, и вскоре выбрался на узкую дорогу, на которой едва могли разминуться две машины. Ехал не быстро, напряженно вглядываясь в летящий в свете фар снег.
- Ну и погодка! - крутанул головой Борис. Петр молчал, ему было не до разговоров.
Как их стащило с дороги, Виктор Петрович так и не понял. Казалось, ничего не предвещало беды. Машина ехала с небольшой скоростью, поворачивая налево, когда водитель неожиданно полностью потерял контроль и машину понесло. Она, совершенно не слушаясь руля, хотя Пётр бешено крутил его, продолжила ехать прямо, перемахнула сугроб, насыпанный снегоуборочной машиной, и продолжила движение вниз по пологому склону, к уже близким деревьям. Чтобы не врезаться в них, Петр вывернул руль влево, поддал "газу", и машина завалилась на правую сторону. Все пассажиры в это время судорожно вцепились кто во что мог. Скорость уже была невелика, снег глубокий, так что "приземление", можно сказать, прошло по самому благоприятному сценарию. Пострадали Петр, да ещё Валентин Иванович ушиб плечо. Остальные отделались незначительными ушибами. Пётр, управляя машиной, в какой-то момент сильно рассек левый висок и верхнюю часть скулы. Когда все выбрались из опрокинувшегося джипа на глубокий снег, Борис занялся раной Петра, достав из своего "рыбацкого" ящика медикаменты. Виктор Петрович ему машинально, "на автомате", помогал, хотя все ещё находился в состоянии потрясения от происшедшего - слишком неожиданно все произошло. Николай с Соболевым, если и испытали похожее чувство, то в менее значительной степени. Едва выбравшись из машины, открыли заднюю дверь, добыли из машины лопаты и начали отгребать вокруг снег. После Петра Борис с Виктором Петровичем занялись Валентином Ивановичем, который все это время терпеливо ждал, держась правой рукой за поврежденное плечо. Выяснив, что оно не выбито, Борис заставил Валентина Ивановича засовывать под рубашку снег на ушибленное место. Тот добродушно ворчал: "Ты, Боря, прирожденный эскулап. Тебе приятно меня мучить", - на что Борис отвечал только сочувствующим лицом. К тому моменту, когда они закончили возиться с травмированными, Соболев с Николаем откидали часть снега с левой стороны, и примеривались, как поднять машину. Борис, присоединившись, предложил другой план - вначале развернуть лежащую на боку машину в сторону дороги, а уже потом поднять. Мысль оказалась правильной, хотя пришлось поотгребать снег. В итоге совместными усилиями в несколько приемов удалось развернуть лежащий джип в нужную сторону. Затем с третьей попытки поставили его на колёса.
Петр попробовал завести машину, она поупрямилась минут пять, но в итоге сдалась, и мотор заработал. Соболев с Николаем завели трос лебедки через дорогу, закрепили его крюком за дерево покрепче, после чего Петр включил лебедку. Трос постепенно натянулся, и машина начала медленно ползти в сторону дороги, постепенно вспахивая перед собой снежный вал. В конце концов, под радостные крики, машина выползла на дорогу. За работой холода не замечали, но за время, когда машина выползала на дорогу, он быстро дал о себе знать. Пока остальные наводили порядок в багажнике, где контейнеры и сумки смешались в одну кучу, Борис с фонарем сходил к тому месту, где их выкинуло на повороте. Оказалось, что здесь под дорогой протекал ручей, сейчас невидимый под снегом. Видать, вода в неглубоко заложенной трубе застыла из-за сильных морозов, и ручей потек поверху, через дорогу. Из-за уклона дорожного полотна вниз в этом месте, на протяжении метров пятнадцати, на дороге образовался ледяной каток, прикрытый снегом. Петру что-то сделать в такой ситуации было сложно. Как он сумел преодолеть это место первый раз, было непонятно. Может, как-то помог подъём вверх, из-за чего ему пришлось заметно снижать скорость. "В общем - загадка природы", - заключил Борис своё повествование, занимая место в машине.
После этого происшествия оставшийся путь до воинской части ехали без приключений. Пережитое и успешная совместная работа сблизили всю компанию.
В части
В части Петр сначала остановился у пропускного пункта, взять ключи от гостевого блока. Затем подъехал к казарме, сбоку которой был отдельный вход в комнаты для гостей. Увесистая, толстая наружная дверь сразу открывалась в комнату с высоким потолком, где справа была устроена кухня с плитой и холодильником, и стоял большой обеденный стол. Слева были два одежных шкафа и расставлены два ряда стульев, обращенные к висевшему на стене телевизору. Николаю обстановка живо напомнила времена службы, что его почему-то развеселило. Эту часть он назвал "красным уголком".
Снег продолжал идти, но уже не такой сильный. Оставив машину у двери, Петр, Валентин Иванович и Борис отправились искать доктора, а Виктор Петрович со своими сотрудниками занесли внутрь все вещи, и начали обустраиваться в отведенных комнатах. Появился посыльный, офицер, и сказал, что полковник ждет их к девяти вечера у себя. Добавил, что через двадцать минут им принесут поесть, а за десять минут до встречи он зайдет за ними, и снова исчез за дверью, впустив за собой вихрь снежинок и холод.
Где-то через полчаса вернулись запорошенные снегом Борис с Валентином Ивановичем. Сказали, что Петру доктор зашивает рану, а для Валентина Ивановича он одобрил Борино лечение и посоветовал продолжать время от времени прикладывать снег в полиэтиленовом пакете на ушибленное место. Спустя некоторое время услышали, как отъехала машина, на которой они приехали.
Свободное место на стенах в "красном уголке" было занято портретами военачальников, и только одна изображала панораму Бородинской битвы. Из комнаты, по направлению от входной двери, шел неширокий коридор, в который выходили двери гостевых комнат. Стены были покрашены светлой коричневой краской, потолок - белой. Было чисто, опрятно и - казенно. "Нет, не умеют мужики уюта создавать", - суммировал общее впечатление Борис, перетаскивая в комнату свои вещи и чемоданчик своего начальника. Валентин Иванович не преминул вспомнить, что раньше Борис таких претензий к убранству не предъявлял. Не означает ли это замечание, что у Бориса за время с последнего визита осенью так сильно развился утонченный эстетический вкус? На что Борис мечтательным голосом начал: "Ах, Валентин Иванович! Одно дело золотистая осень, когда сам воздух, кажется, напитан "пышным природы увяданьем" и светлой грустью", - здесь он сделал паузу, и, переключив голос в суровую холодную тональность, продолжил, - "И совсем другое, когда за окном свирепствует лютый уральский мороз, а метель бешено колотится в готовую сорваться с петель дверь." Все дружно рассмеялись. "А Вы, Борис, ещё и поэт", - заметил Виктор Петрович. "Наверное", - улыбнувшись, ответил тот.
Вскоре раздался громкий стук в дверь. Борис трусцой побежал открывать, на ходу шутливо благоговейным голосом приговаривая "Супчик! Супчик!". Действительно, это повар с двумя солдатами принесли пищу. Быстро разложили еду по тарелкам и столовые приборы на столе, и повар деловито пригласил прибывший гостей к столу. Сам с солдатами сел в "красном уголке", но телевизор не стали включать. Дождались окончания трапезы, с удовольствием выслушали вполне искреннюю благодарность от накормленных гостей, собрали все со стола, и исчезли за входной дверью.
К намеченному сроку оделись и сели в "красном уголке", ожидая посыльного офицера. Он появился, как обещал, и проводил их к полковнику, Игорю Федоровичу. Это был коренастый, уверенный в себе мужчина. На вид ему не было ещё пятидесяти; и он производил впечатление энергичного и властного человека. Лицо малоподвижное, взгляд острый, быстрый. Чувствовалось, что этот человек привык контролировать, что происходит вокруг него. В кабинете, кроме полковника, были ещё два офицера средних лет, причастные к тестовым испытаниям; оба черноволосые, с серьезными лицами, среднего роста и одинаково подтянутые. Полковник встретил прибывших приветливо, однако глаза его все время оставались цепкими, наблюдательными, и было в них что-то холодное, хотя в общении это не проявлялось. Посетовал о происшествии - ему уже доложили, - расспросил, как чувствует себя Валентин Иванович. Тот пошутил, ответив, что голова цела, а для тех дел, для которых они приехали, это главное. После этого сразу приступили к делу.
По приглашению Игоря Федоровича все расселись на стульях вокруг стола для совещаний, приставленного к письменному столу буквой 'Т'. Офицеры представили протоколы испытаний, на переносном компьютере показали изображения сигналов, данные с контрольно-проверочной аппаратуры, на что ушло около часа. Потом пришел черед вопросов со стороны прибывших специалистов. В основном их задавали Соболев и Валентин Иванович. Они уточняли условия проведения теста, характеристики целей, режимы работы станции. Борис заручился заверением, что оставленный им осенью ящик с деталями в сохранности, и завтра его доставят. В двенадцатом часу Игорь Федорович предложил на сегодня закончить, и завтра к восьми утра снова собраться и выслушать предложения, как организовать работу и, может, появятся какие догадки, в чем проблема. На том распрощались с военными, и пошли к себе. На улице метель прекратилась. Небо местами прояснилось. Мороз к ночи завернул ещё круче. По дороге поговорили о проблеме, но так ни к чему и не пришли. Это был тот случай, когда неполадки могли быть в любом месте.
Уснул Виктор Петрович быстро. Однако проснулся рано. В комнате было довольно прохладно. Подсветил часы, которые с вечера положил на стуле возле кровати - только-только пошел шестой час. По коридору кто-то осторожно, стараясь не шуметь, прошел на кухню. Слышно было, как набирали воду. Спустя несколько минут послышался приглушенный шум нагревающегося электрочайника. Виктор Петрович решил попить, оделся и вышел на кухню, где было ещё холоднее, чем в комнате. За кухонным столом сидел Соболев, тепло одетый, поставив локти на стол и подперев скулы ладонями. На звук шагов он обернулся и, увидев Виктора Петровича, приподнял в знак приветствия руку.
- Как самочувствие, Сергей Семенович? - спросил Виктор Петрович, проходя к подносу возле мойки, на котором стояли кружки. Выбрал белую стеклянную кружку, с большой ручкой, насыпал заварки, поставил возле шумящего чайника. Соболев не спеша отнял ладони от лица, выпрямился, и, стараясь говорить потише, ответил вполне бодрым голосом: "Нормально, Виктор Петрович. Выздоравливаю. Некогда болеть." Помолчав, крутанул головой, и добавил: "Как мы с дороги свалились. Ни разу со мной такого не случалось. Сразу даже не понял, что произошло. Но повезло, повезло нам всем, можно сказать. Легко отделались." И тут же заговорил о деле, перечисляя, что нужно сделать. Виктор Петрович предложил записать по пунктам. Сходил к себе в комнату, взял из сумки тетрадь, ручку, и вдвоем с Соболевым они минут за двадцать составили план, в какой последовательности проверять систему, на каких режимах, и какие делать замеры. Увлекшись, забыли о чайнике. Закончив писать, снова его включили и, когда он закипел, каждый залил себе заварку кипятком. Немного подождали, и начали пить чай, продолжая обсуждать предстоящую работу. Виктор Петрович ощущал что-то похожее на давно забытое состояние, когда возникшая проблема вызывала возбуждение, заставляла мобилизовываться, и голова начинала работать быстрее и четче. Это не было то давнее чувство; скорее, намек на него, но этого намека хватило, чтобы вспомнить и само былое ощущение сконцентрированной целеустремленности.
В коридоре послышался звук открываемой двери, и через несколько секунд на кухне появился Борис. Одет он был в легкие спортивные брюки и футболку, но по свободным движениям, как будто он был на жарком солнечном пляже, было видно, что ему абсолютно не холодно. Приветливо поздоровавшись, он заметил тетрадь на столе и осведомился, не план ли это на сегодняшний день. Получив подтверждение, заинтересовался, и попросил у Соболева разрешения ознакомиться. Внимательно прочитав, предложил дополнительно несколько остроумных измерений, в том числе переключить генераторы на разные тракты. Соболев засомневался насчет последнего, так как могло не хватить специальных соединений, но Борис сказал, что в ящике, оставленном осенью, много всяких деталей и, скорее всего, там есть нужные. "Ну, если так!" - обрадовался Соболев.
Борис заварил себе чая и, глянув, на наручные часы, спохватился: "Пойду поднимать Валентина Ивановича. Пора. Пока соберемся... А, кстати, как насчет завтрака? Может, соберем что есть, а то потом неизвестно, как сложится?" Виктор Петрович с Соболевым охотно поддержали предложение. Соболев пошел будить Николая.
Через пятнадцать минут, собрав остатки домашней снеди, у кого что было, все сидели за столом и завтракали, перебрасываясь время от времени замечаниями по поводу вчерашней поездки и предстоящей работы. Валентин Иванович хоть и плоховато спал из-за ушибленного плеча, выглядел неплохо и настроен был по-деловому. Он уже ознакомился с начальным планом работ и, в целом одобрив его, добавил свои соображения. Во время завтрака мнения сошлись на нескольких возможных причинах, хотя все признавали, что проблема несколько необычная.
К полковнику отправились, когда ещё не рассвело. С восточной стороны занимался холодный сиренево-розовый восход. Небо было ясное; сквозь морозную дымку проглядывали утренние звезды. Снег жестко и как-то возмущенно громко скрипел под ногами. Холод, по выражению Николая, стоял "собачий". Но сказал он это весело, приплясывая и подпрыгивая, пока они поджидали снаружи замешкавшихся Валентина Ивановича, который из-за ушибленного плеча не мог сам надеть пальто, и Бориса, ему помогавшего.
Полковник и два вчерашних офицера уже их ждали. Видно было, что Валентин Иванович своим докладом их несколько разочаровал, так как не мог назвать причину плохих результатов, но, с другой стороны, они понимали, что такая надежда вряд ли была оправдана. Договорились, что один из присутствующий офицеров, капитан, им будет помогать. Полковник спросил, нужна ли ещё какая помощь, и Соболев, вспомнив о контейнерах, попросил помочь доставить их на станцию. Капитан, Александр Никитич, пообещал прислать людей. Валентин Иванович спросил насчет состояния Петра. Назначенный к ним в помощь офицер ответил, что доктор не видит ничего серьезного. На этом простились, договорившись снова встретиться в девять вечера.
На улице за это время рассвело. Утреннее солнце сквозь морозную дымку лило свет в таежный лес, подступивший со всех сторон по склонам пологой горы, на плоской вершине которой стоял проблемный локатор. Он был закрыт радиопрозрачным "колпаком", и всё вместе, включая разбросанные по территории обслуживающие небольшие приземистые здания, было замаскировано. Поддувал слабенький ветерок, но из-за мороза даже малейшие колебания воздуха обдавали холодом. Свежевыпавший снег блистал на солнце. Дорожки и проезды уже были почищены; по-видимому, ещё ночью.
Работали весь день, с коротким перерывом на обед, пытаясь локализовать проблему. Сначала снимали все данные с контрольно-проверочной аппаратуры, затем подробнее исследовали характеристики генераторов, после чего уже сами начали измерять сигналы в разных местах. Проверяли соединения, тестировали тракты, задавая различные режимы. Капитан, Александр Никитич, помогал по мере сил, хотя пользы от него было немного.
Время шло, но они были так же далеко от понимания причин неполадок, как и в самом начале. Обнаружили повышенный шум в двух входных трактах, но сами значения шумов по величине были в пределах нормы. Такие шумы возникают из-за незначительных электрических рассогласований на элементах тракта, вызванных дефектами механической обработки деталей, неравномерностью покрытий из проводящим слоев, а то и просто микроскопическими смещениями собираемых деталей относительно друг друга. Причиной сбоев эти небольшие повышения шума быть не могли. Часа за два до окончания работы, когда набралось достаточно данных, Валентин Иванович уединился один на один с компьютером и начал просматривать результаты измерений. Спустя некоторое время, он попросил присоединиться к нему остальных, и поделился своими соображениями. Его мысль сводилась к тому, что один из генераторов мог время от времени давать случайный сбой. Виктор Петрович, хотя и не отрицал такой возможности, как-то не чувствовал, что причина в генераторах. Но, тем не менее, стоило проверить и такую возможность. Однако для этого надо было поставить генераторы на длительный прогон на ночь. Решили продолжить работу по плану, а к ночи подготовить и этот тест.
Вечером, после ужина в небольшой офицерской столовой, примерно на двадцать человек, вернулись к себе и собрались в своем "красном уголке" - обменяться мнениями и подготовиться к встрече с полковником и его техническими специалистами. По начальному плану, работы было ещё на день, плюс добавился дополнительный прогон генераторов. Вывод был единодушный - пока причины неполадок неясны, и, если уж быть совсем откровенным, то надо признать, что в их понимании они не продвинулись ни на шаг - так подвел итог Валентин Иванович.
На вечернюю "поверку", как назвал Борис походы к полковнику, на сей раз пошли Валентин Иванович с Виктором Петровичем. У Игоря Федоровича они не засиделись. Валентин Иванович рассказал, как идут дела, не особенно вдаваясь в технические проблемы - по разговору он понял, что полковника интересовало одно - когда локатор будет отремонтирован. Сейчас он хотел знать точный срок, упирая на то, что часть находится на боевом дежурстве. Валентин Иванович ответил, что ситуацию он прекрасно понимает, но поскольку причины неполадок не выяснены, точное время назвать не может.
На следующий день капитан на вопрос Виктора Петровича, почему полковник проявляет такое нетерпение, ответил, что на того "давят сверху", требуя как можно быстрее ввести локатор в действие. Борис, бывший рядом, пожал плечами: "Да хоть прикажи нас всех повесить на антенне, быстрее работать невозможно. Не люблю таких людей - без понимания". Слышавший разговор Валентин Иванович примирительно сказал: "Оставь, Боря. У него своя задача - хорошо отчитаться перед начальством, у нас своя задача - хорошо сделать. Мы просто живем в разных жизненных пространствах, с разными ценностями".
Второй день тоже не дал результатов. Вечером полковник, после того, как ему рассказали, как идут дела, помрачнел. Видать, его начальство продолжало "давление". Валентин Иванович, видя это, попробовал сгладить ситуацию: "Игорь Федорович, мы понимаем, что у Вас есть заинтересованное начальство. Но поверьте, случай непростой, и мы делаем все, что в наших силах", - на что полковник только криво усмехнулся и ничего не ответил.
Третий день оказался таким же безрезультатным. Вечером к полковнику снова пошли вдвоем. Бориса, предлагавшего себя в качестве "парламентера", Валентин Иванович не взял, сказав, что пусть он побережет нервы для работы - это важнее, чем препираться с очередным бюрократом. По последнему слову стало ясно, какие чувства Валентин Иванович питает к полковнику.
В кабинете полковника Валентин Иванович на сей раз довольно официально рассказал, как идут дела. На вопрос Игоря Федоровича, когда локатор заработает, он сказал, что срок назвать не может. Лицо полковника помрачнело: "Мы не можем работать без определенных сроков. Надо назначить день и час, и чтобы вы обязательно сделали к этому времени. Иначе можно искать до бесконечности. У нас боевое дежурство, а не научная работа. Прошло три дня, где результат?" Валентин Иванович холодно ответил: "Знаете, не надо на нас давить. Поверьте, я, как говорится, не первый год замужем, и примерно представляю, кто и на какие кнопки нажимает в вашем штабе. Давайте будем откровенны. Давление, которое оказывают на вас, а вы, по закону Паскаля, передаете нам, связано не с регламентом боевого дежурства, а с какими-то отнюдь не военными играми у вас в штабе. Но это, извините, не наши, а ваши проблемы, так что решайте их сами, а нам дайте спокойно работать." Полковник встал из-за стола. Валентин Иванович тоже, и глядя на полковника, подлил масла в огонь: "Знаете, Игорь Федорович, я главный конструктор системы, и думаю, мне виднее, как организовать работу. Впредь попрошу не указывать, как мы должны исполнять свои обязанности. Что касается боевого дежурства, то вам, по роду ваших прямых обязанностей, равно как и вашему начальству, должно быть известно, что система спроектирована таким образом, что даже при уничтожении нескольких станций система в целом позволяет поддерживать боеспособность на требуемом уровне. Так что для беспокойства вашего начальства нет причин, о чем и прошу вас им сообщить. Извините, Игорь Федорович, не хотелось говорить вам таких вещей, но делать нечего, приходится." И собрался уходить. Полковник зло посмотрел прямо в глаза Валентину Ивановичу, но ничего не сказал. По ситуации сделать он ничего не мог, и ему пришлось смириться. Валентин Иванович повернулся и пошел к двери; Виктор Петрович последовал за ним.
- "Что за человек", - с огорчением говорил Валентин Иванович, когда они шли назад, - "Нам надо все внимание и силы сконцентрировать на работе, а он ничего знать не хочет, вынь да положь ему сроки. Для начальства. А о деле кто будет думать, если все станут заботиться только о том, как прикрыть заднее место? Сами не можете, так другим хоть не мешайте. Эти бюрократы любое дело загубят."
Виктор Петрович попытался вернуть мысли Валентина Ивановича к проблеме: "Насчет полковника, согласен с вами. Впрочем, давайте его предоставим самому себе и, действительно, обратимся к нашим проблемам. Мне кажется, это системная вещь. Где-то, что-то, с чем-то во время работы локатора взаимодействует, и это дает нерегулярный эффект." Валентин Иванович согласился с мыслью Виктора Петровича. "Вполне возможно. Пора смотреть шире. С аппаратурой проблем нет, по отдельности ни к одному модулю не придраться. Непонятно, почему всё раньше-то работало? Что поменялось за последние три месяца?" И сам ответил: "Погода поменялась. Зима настала, холодно стало. Ну и что?"
Они подошли к входу гостиницы. Отряхнули ноги от снега, и зашли внутрь. За кухонным столом сидели Николай, Борис и Соболев, пили чай. "А вот и начальство!" - весело поприветствовал неунывающий Борис. Просим к столу!" Пришедшие невольно улыбнулись на веселое приветствие, хотя у Виктора Петровича на душе, что называется, кошки скребли от конфликта с полковником - и так дело не идет, теперь ещё врагов не хватало нажить, находясь в их доме. Разделись, помыли руки, и присоединились к чаепитию. Валентин Петрович рассказал о встрече и возникших трениях с полковником.
- Не обращайте внимания, Валентин Иванович. Не первый раз. Вспомните, какой нам фрукт в Красноярске попался? Вообще меня на гауптвахту хотел посадить, помните?
- Как же, Боря, не помнить, если мне тогда за твою принципиальность пришлось с командованием объясняться, - повеселевшим голосом ответил Валентин Иванович.
В разговор вмешался Николай: "Я тут думал насчет наших дел. Когда начинал работать, мы ездили на космодром. И у нас нет-нет, да придет ложный сигнал. Мы ничего понять не можем, в чем дело. Но потом заметили, что сигнал идет при определенной ориентации луча антенны. Давай смотреть, что в той стороне, и обнаружили, что там для каких-то дел временно мачту поставили, хотя довольно далеко от нашей антенны. В общем, переставили мачту в итоге, и все нормально стало. Может, и у нас что-нибудь подобное?"
Валентин Иванович весело посмотрел на Виктора Петровича и обратился ко всем. "Самое интересное, что Виктор Петрович, когда мы возвращались, высказал похожую на вашу мысль, только, как бы сказать, с другой стороны". И, обращаясь к Николаю, тепло его поблагодарил.
Последовало обсуждение, итог которого подвел Валентин Иванович. Он предложил: "Давайте сделаем две вещи. Хотя отношения с полковником несколько испорчены его, как бы это сказать, бульдозерным поведением, нам надо поговорить с военными, и узнать, не устанавливали ли они что-нибудь металлическое недалеко от антенны с осени, типа мачт, каких-нибудь конструкций. Может, с антенной что делали. Второе. Найти лыжи и походить - скажем, Николаю и Борису - вокруг антенны по лесу, и самим посмотреть. Да, и взять кого-то из военных, на случай постов. То, что мы ищем, не обязательно должно быть высокое, помеха может идти и через боковые лепестки, считай на уровне земли. И это мы должны сделать с утра, сразу как рассветет, то есть лыжи надо найти сегодня, начать с нашего капитана, и пусть он даст в сопровождение солдата. Пока Виктор Петрович и я будем мило общаться с полковником, вы успеете подышать свежим воздухом".
План всех устраивал. Борис с Николаем, не медля, оделись и отправились к капитану. Оставшиеся остались за столом и продолжили обсуждение, рассматривая результаты измерений и тестовые кривые на компьютере. В наличие какой-нибудь мачты как-то не верилось, но версия была правдоподобная, и следовало её проверить, чтобы потом, скорее всего, отбросить. И потому сосредоточили внимание на техническом состоянии самой станции. С добавлением новых измерений результаты просматривали уже на несколько раз, и многие графики были знакомы. Опять обратили внимание на два тракта, где шумы хоть и были в пределах допустимых величин, тем не менее, обращали на себя внимание. "Не нравятся мне эти два тракта", - задумчиво сказал Соболев. У Виктора Петровича были подобные мысли, и он, чтобы проверить свои сомнения, спросил, чем именно. Сергей Семенович так же задумчиво ответил: "Где такие шумы, там могут быть стоячие волны, а где стоячие волны, там уже недалеко и до резонатора". "А где резонатор, там может быть и сброс", - продолжил Виктор Петрович. Валентин Иванович выразил сомнения: "По-моему, вы оба сильно преувеличиваете возможность появления резонатора. Уровень сигнала низкий, откуда столько энергии возьмется? Она рассеется между импульсами." Соболев с Виктором Петрович почти в один голос продолжили его фразу: "Если нет другого сигнала". Посмотрели друг на друга, и Виктор Петрович кивком головы дал знак Соболеву продолжать. Тот продолжил: "В реальных условиях здесь идет ещё растянутый отраженный сигнал. Это раз. И что-то может просачиваться через боковые лепестки, от какого-нибудь отражателя снаружи - это два. И возможны наводки. Это три."
Валентин Иванович подумал, и согласился с такой возможностью. Но тут же добавил: "Но как мы это все проверим? Для этого надо проводить испытания с целями, а у нас такой возможности нет. Можно, конечно, попросить полковника, но на это уйдет время, и если мы ничего не найдем, то для повторных испытаний полковник оставит нас здесь на зимовку, чтобы военным не скучно было, а фактически в заложниках". Все трое задумались. Молчание нарушил Соболев: "Давайте заменим оба этих тракта. Мы с собой кое-что привезли, Борис сказал, что оставлял здесь детали. Может, и обойдемся. В конце концов, Николай съездит назад в лабораторию, привезет, что будет недоставать". Виктор Петрович поддержал Соболева. Валентин Иванович подумал и согласился, добавив, что все равно других идей нет.
Сергей Семенович принес из комнаты нужный том документации для трактов. Хотя их описание можно было найти в компьютере, почему-то все молчаливо одобрили решение Соболева, и начали рассматривать схему модуля на листе, развернутым Соболевым на столе. Компьютеры компьютерами, но для тех, кто вырос на бумажной документации, он все равно не родная стихия. Молодежь - другое дело, они выросли с этим.
Соболев диктовал, а Виктор Петрович составлял список необходимых компонент. Закончив, прошлись по списку, и Соболев отметил, что у них есть. То, что осталось, надеялись найти в складе Бориса, и может, что найдется у обслуживающего персонала. Оставался щекотливый вопрос, что такие замены должны пройти соответствующие стадии испытаний, но выручил Валентин Иванович, который, как говорится, собаку съел на таких делах: "Как главный конструктор, я имею право санкционировать такие замены. Составим протокол. С нашей стороны подпишите вы и Борис, я напишу резолюцию с разрешением, а полковник может подписать как заказчик. Может и не подписать, конечно, но сейчас это в его интересах, не должен упрямиться".
Обсудили ещё некоторые моменты, и вскоре снаружи послышались голоса. Открылась дверь, и громыхая лыжами и лыжными палками, в комнату ввалились Николай с Борисом. "Участники партизанского рейда по тылам радиолокационной станции XYZ-1234 прибыли!" - шутливо отрапортовал Борис. Валентин Иванович рассмеялся, и предложил пришедшим быстрее раздеваться, для них есть сюрприз. "Хороший?" - осведомился Борис. "Хорошим вы его сами сделаете, но надо будет хорошо поплясать", - нашелся Валентин Иванович.
Поняв задачу и одобрив решение, Борис взял список деталей, и они с Николаем пошли рыться в "сундуке с сокровищами". Спустя минут пятнадцать он принес список, где теперь были помечены галочками почти все компоненты. Осталась крепежная мелочь, которую можно будет скрутить со старых трактов. Соболев внимательно просмотрел весь список, что-то для себя ещё пометил на нем, и, обведя глазами остальных, удовлетворенно сказал: "Хорошее начало!"
Было поздно, но настроение у всех было приподнятое. По крайней мере, наступил черед каких-то действий, которые могли решить проблему.
Через десять минут в гостинице воцарилась сонная тишина. За окнами крутила поземка; лампочка над входом освещала переметающие хвосты сухого снега, которые завихрялись возле невысокого порога у входной двери, и постепенно наметали сугробик, по форме напоминающий песчаный бархан.
Вопреки ожиданиям Валентина Ивановича, полковник не хотел брать на себя ответственность, и отказался подписывать акт о замене трактов. Пришлось Виктору Петровичу и Валентину Ивановичу уламывать полковника, как сваты бедного жениха убеждают родителей богатой невесты. Полковник настаивал не меньше как на создании комиссии из штаба округа. Валентин Иванович разъяснял ему положение о замене комплектующих в действующих системах, стоящих на боевом дежурстве.
- Если у вас вылетел блок питания генератора, что должен сделать обслуживающий персонал? Заменить этот блок и продолжить дежурство. Чем это отличается от того, что мы предлагаем?
Полковник кривился, и парировал тем, что блок для замены уже тестирован, его никто не собирал на коленке.
- Хорошо. Если в блоке питания сгорел трансформатор, а другого блока нет, может техник заменить трансформатор?
Полковник напрягался. Ответить "нет" он не мог, потому что было ясно, что тогда, имея возможность продолжать дежурство, персонал фактически саботировал свои обязанности. И он с трудом выдавливал "да". Теперь уже подключался Виктор Петрович: "Но замена трансформатора включает пайку и прочие технологические операции, то есть то же самое, что делаем мы".
В таком духе разговор продолжался минут сорок. В конце концов, нашли компромиссное решение. Валентин Иванович утверждает акт замены со стороны исполнителя. Полковник подписывает акт с оговоркой, что он уведомлен главным конструктором о произведенной замене деталей в системе, и что его технический персонал провел регламентную проверку согласно инструкции, при этом нарушений не выявлено - если они не будут найдены. Видно было, что и такое решение далось полковнику с большим трудом, и от того, что его вынудили подписать бумагу, которая, как ему казалось, могла таить для него угрозу, неприязнь его только возросла.
Когда закончили с первым вопросом, Виктор Петрович между делом спросил, не проводили ли военные каких работ в районе антенны, типа установки стальных мачт или других металлических конструкций. Игорь Федорович, находясь не в самом лучшем расположении духа, не придал значения вопросу, и, немного подумав, ответил, что не припомнит таких работ. Уже совсем собрались уходить, когда Александр Никитич вспомнил, что меняли часть ограждения, но это довольно далеко от антенны, и там просто заменили проволочное ограждение. На том и простились. Со стороны полковника - довольно сухо. Виктор Петрович проявил некоторое дружелюбие, из дипломатических соображений, а Валентин Иванович вел себя нейтрально, вернувшись к своему обычному спокойному состоянию.
Зашли в гостиницу, но Борис с Николаем, судя по всему, ещё не вернулись. Соболев должен был быть в мастерской при части - собирать тракты. Туда и оправились. Дела у Сергея Семеновича шли полным ходом. Он заканчивал снимать приговоренные к замене тракты. Капитан был здесь же - наблюдал, но не помогал. Он объяснил, что полковник приказал смотреть и не вмешиваться, чтобы если что не так, военные были не при чем. "Гениальная оборонительная доктрина", - буркнул Валентин Иванович, и добавил, обращаясь к Виктору Петровичу: "Обратите внимание, как просто находить решения, когда используется один, но пламенный критерий. А мы, чудаки, занимаемся многофакторной оптимизацией, то есть пытаемся решать проблемы по-человечески".
Они начали помогать Соболеву. За капитаном вскоре в спешке прибежал посыльный, и они быстро ушли.
"Давненько я не брал в руки шашек", - посмеиваясь, сказал Валентин Иванович, начиная помогать Соболеву - подавать детали для сборки. Виктор Иванович ещё помнил те времена, когда сам паял и крутил гайки, так что дела двигались. В одиннадцатом часу появились Николай с Борисом, оба разрумянившиеся от ходьбы на лыжах. Судя по выражению лиц, ничего особенного они не нашли. Тем не менее, подробно рассказали о походе. Вблизи антенны ничего постороннего нет, за этим следят, как положено. По внешнему периметру, на расстоянии трехсот-четырехсот метров от антенны - где как - идет защитное ограждение, которое проходит по редкому низкорослому лесу, не выходя на открытое место. Примерно половина ограждения - обычная колючая проволока в три ряда, а для другой половины используется как обычная колючая проволока, так и со спиральными кольцами. Ограждение меняется по высоте, то поднимаясь, то опускаясь в зависимости от рельефа, в некоторых местах поднимаясь до уровня базы антенны, насколько они могли разглядеть из-за деревьев. После рассказа некоторое время все молчали, разочарованные. Борис и Николай начали собирать второй тракт.
Но вскоре в голове Виктора Петровича возникла мысль. Он повернулся к Валентину Ивановичу, и, задумчиво глядя на него, сказал: "Проволочные кольца - их не было раньше, поскольку на старой части их нет, ведь так, Борис?" Тот подтвердил, не понимая, к чему он клонит. Виктор Петрович привлек к себе внимание, глянул на всех остальных, желая получить подтверждение своей пока ещё смутной догадки: "Думайте, думайте. Все думайте! Кольца!" И обратился к Борису с Николаем: "На каком расстоянии кольца друг от друга?"
- Ну, сантиметров пятнадцать-двадцать, - ответил Николай. Борис в это время замер, видать, что-то начиная соображать, но первым догадался Соболев, что имел в виду Виктор Петрович. "Правильно. Повторный излучатель. Возможный повторный излучатель", - сделал он ударение на "возможный". Валентин Иванович молчал, но было ясно, что он тоже уже понял. Борис стоял несколько смущенный и ожесточенно тер затылок: "Как же мы, Николай, сразу не догадались!" Виктор Петрович его утешил: "Вы же не знали о замене ограждения, так что повода для самобичевания нет".
Соболев повернулся к Валентину Ивановичу: "Ну вот и возможный источник дополнительной энергии для резонатора и сброса. Всё вроде увязывается, но как проверить?" Ответил Виктор Петрович: "Проверить можно по-разному. Самое простое - убрать новое ограждение и установить такое же, как было раньше. На что уйдет много времени. Второй вариант - мы заменяем тракты и не обращаем внимания на ограждение. Но если тест провалится, надо будет убирать новое ограждение и снова тестировать.
- Надо идти по второму варианту, - сказал Валентин Иванович, - Эти новые ограждения, скорее всего, уже во многих местах, по пока проблема только здесь, и скорее всего из-за особенностей местности. Если мы покажем, что её можно решить технически, то надо будет просто поменять допуски на шум на всех станциях - для начала, а что в производстве, сделаем по-другому, это несложно.
Все повеселели. Решение казалось близко. К вечеру собрали, настроили и проверили оба тракта в присутствии военных. С их стороны претензий не было. Установили новые тракты на место, снова замерили уровень шумов, и провели положенные регламентные проверки. Контрольно-проверочная аппаратура показала, что все в порядке. Капитан пригласил полковника, тот с пристрастием расспросил принимавших работу офицеров, и со скрипом в душе подписал акт, как договорились. На следующий день запланировали испытания, но окончательно это подтвердит полковник утром, так как надо было согласовать со штабом округа.
Виктор Петрович прекрасно проспал всю ночь. Хотя испытания были впереди, почему-то он был уверен в благополучном исходе. Уверен, может быть, не в результатах испытания, а в том, что все равно решат проблему, даже если что сегодня сорвется. Валентин Иванович был собран и настроен решительно. Соболев с виду был спокоен, но проскальзывающая временами резковатость движений и поблескивающие глаза выдавали его азарт. Николай и Борис, сойдясь за последние дни, держались вместе, и находились в состоянии готовности ко всему. Но сейчас им делать было нечего, надо было ждать результатов испытаний.
Полковник сдержал слово, и испытания начались утром, в десять. Длились они три часа, и прошли успешно - все цели были обнаружены и отслежены как требовалось.
В кабинете полковника Валентин Иванович в присутствии обслуживающих станцию офицеров формально рассказал о работе и причинах неполадок. Судя по реакции полковника, он не поверил в то, что помехой было новое ограждение. Видимо, решил, что "гражданские" строят свои козни, пытаясь свалить вину на него. Простились сухо, казенно.
Как-то сразу стало нечего делать, и надо было уезжать. Собрали свои вещи. К входу подъехала старая грузовая машина с "будкой". То ли другой в самом деле не нашлось, то ли полковник таким образом выражал свое отношение, но это уже было неважно. Валентина Ивановича уговорили сесть в кабину, а остальные разместились в будке. После сорока минут тряской езды прибыли на знакомую поляну с лесозаготовительной техникой, которая на сей раз выглядела совсем по иному, чем в день приезда - веселее и оживленнее. Урчали трелевочные трактора, выбираясь из леса - рабочий день заканчивался. Локомотив стоял наготове. На сей раз, кроме почтово-багажного, к нему было прицеплено несколько вагонов с лесом. Некоторые бревна были такими толстыми, что казалось удивительным, как их вообще смогли погрузить.
Через полчаса рабочие, человек двадцать с небольшим, все собрались, и вскоре заняли места в вагоне, с любопытством разглядывая новых попутчиков. Соболева, Бориса и Николая многие видели раньше, и переговаривались с ними как со знакомыми. Виктор Петрович постепенно успокоился, и, после возбуждения сегодняшнего дня, наконец почувствовал усталость. Но усталость приятную, когда осознаешь, что сделано трудное дело, и сделано хорошо.
Они сидели рядом с Валентином Ивановичем на боковой скамейке, а перед ними, в купе, на одной скамье расположились Борис и Николай, и напротив них, откинувшись на спинку сиденья, сидел Соболев.
Валентин Иванович, по его признанию, разомлел в тепле кабины, пока ехали по дороге, и большую часть пути продремал, несмотря на тряску. Благодаря этой дреме он выглядел отдохнувшим.
- Да, вот такие дела, Виктор Петрович. Как вам поездка? Не ожидали, наверное, что так оно повернется? Ведь не ожидали, признайтесь.
- Не ожидал, это точно, - согласился Виктор Петрович, - Этот полковник... Как говорится, ложка дегтя в бочке меда, но как все умудрился подпортить.
- Так оно чаще всего и бывает. Делаешь дело, стараешься, а тебе вместо спасибо неприязнь и упреки. А то и что похуже.
Раздался гудок локомотива. Вагон качнулся, и деревья на краю поляны начали медленно двигаться в проеме окна. В вагоне царила спокойная атмосфера неспешных разговоров, когда физически хорошо поработавшие люди, наконец, могут отдыхать. Валентин Иванович, повернувшись к Виктору Петровичу, подметил: "Какая большая разница между атмосферой в вагоне пригородного московского поезда и здесь. В Москве прямо чувствуешь эти отрицательные флюиды, которые, кажется, витают в вагоне. А здесь, смотрите, душа прямо расслабляется, до того спокойно себя чувствуешь."
В купе напротив Борис полулежал, опершись локтем на свой рюкзак, и, видать продолжая ранее начатый разговор, делился своими мыслями. "Тут, Коля, ты делаешь весьма распространенную ошибку. То, что называют одним словом 'любовь', на самом деле принимает самые разные формы, и нередко очень разные, имеющие очень мало общего между собой. Хорошая аналогия - разные растения. Каждое из них продолжает свой род, причем самыми разными методами. Цветение лишь один из них, но даже в этом случае используются разные формы опыления. А какое разнообразие форм, размеров, красок, запахов, стратегий и тактик! Среди них есть прекрасные творения, но есть просто отвратительнейшие, которые и цветами-то сложно назвать, но это, тем не менее, тоже цветы, и они размножаются, продолжают свой род. То же самое и с любовью. Она может быть самой разной, как цветы. Может вдохновлять, а может мучить, делать человека больным, вообще толкнуть на самые непредсказуемые поступки. Состояние влюбленности, между прочим, физиологически имеет клинические признаки психического нарушения. Но, наверное, у кого как, и в разной степени - не могут все реагировать одинаково. Мне кажется, как развивается это чувство, зависит от обоих, и думаю, что от женщины сильнее".
Николай задумался. Насчет разных цветов, это Борис хорошо сказал. Ведь точно, насколько разные чувства питал он к своей бывшей жене, и сейчас, к Тоне. Земля и небо! Борис, устроившись поудобнее, продолжил: "И если использовать нашу аналогию с флорой, то, конечно, как есть ядовитые цветы и растения, так есть и женщины, от которых надо бежать не оглядываясь. Но есть ведь прекраснейшие творения природы, едва ли не на любой вкус, то есть я хотел сказать, характер. Первейшая и, по сути единственная, настоящая обязанность любого организма - и твоего, Коля, в том числе, это выживать и продолжать свой род. Если этого не будет, все остальное теряет смысл". Николай серьезно слушал. Соболев согласно кивнул головой, думая в этот момент о своих внуках.
Виктор Петрович и Валентин Иванович тоже услышали Борины рассуждения. Валентин Иванович, повернувшись к собеседнику, прокомментировал: "Мысль интересная. Хотя для меня, наверное, не самая актуальная". И, вспомнив что-то, оживился.
- Хотел обсудить с вами один вопрос. Сейчас планируют начать разработку новых мобильных ракетных комплексов, для тактических задач. Времена сами видите, какие - то там, то здесь конфликты. Мой ученик - большой начальник в министерстве. Сам факт, конечно, ничего не значит, сейчас на такие пустяки никто внимания не обращает, и ученик запросто поможет подставить не то, что учителя, а отца родного. Но этот нормальный мужик. Потом, ему ведь тоже надо, чтобы работу делали по-человечески. И он со мной советовался, кому бы эту разработку поручить, а ещё лучше, также и производство. Я обещал подумать. Так вот, почему бы вам не взяться за разработку и не наладить производство? Сложностей будет хоть отбавляй, это понятно, но дело перспективное. Смотрите, как оружие сейчас покупают по всему миру. Локхид Мартин с заказами не справляется, круглые сутки клепают. Сейчас ваша лаборатория работает, так сказать, на подхвате, как соисполнитель. А такой проект - шанс самим стать независимым производителем. Относительно независимыми, конечно, но и оно дорогого стоит, Виктор Петрович!
Виктор Петрович, конечно, понимал всю заманчивость такого предложения. Далеко не факт, что им могут поручить - кусочек лакомый. Но даже если каким-то чудом они получат разработку, то наладить производство серийной техники не было никакой возможности, о чем он и сказал Валентину Ивановичу.
- А! Вот в этом и фокус! И мы можем помочь вам его исполнить, к удовольствию или неудовольствию остальной публики, - подняв указательный палец, ответил он.
Фокус состоял в том, что в их городе есть конструкторское бюро с хорошим заводом, которое находится в министерстве его ученика. Завод загружен на две трети, и часть производственных мощностей можно передать Виктору Петровичу, организовав более-менее самостоятельное производство.
Предложи кто такое Виктору Петровичу неделю назад, он бы, не рассуждая, отказался, не имея опыта организации серийного производства. Но сейчас он чувствовал в себе желание и силы - по крайней мере, попробовать. И они начали обсуждать детали. Пока поезд не спеша пробирался таежным лесом, они в первом приближении обговорили план действий. Добрая половина его была посвящена многоходовым "политическим" комбинациям, чтобы заручиться поддержкой нужных людей.
Заканчивая разговор, Валентин Иванович высказал интересную мысль, видать, давно им продуманную, о которой Виктор Петрович впоследствии нередко вспоминал по разным поводом. "Вообще, нам надо помогать друг другу. Истина вещь субъективная. Она вроде матрешки - на каждом уровне своя, и даже у разных людей на одном уровне их истины разные. Когда дела нет, одни пустые разговоры, и каждый имеет свое отличное мнение, которое ни на что не влияет, с этим можно смириться. Хотя, что касается меня, то не люблю воду в ступе толочь по любому поводу. Иногда кто-нибудь спросит совета, и если чувствую, что в состоянии помочь, что-то подсказываю. А потом этот человек "бла-бла-бла, спасибо", и - ничегошеньки не делает. Плевать, оказывается, он хотел на мои советы с высокой колокольни. Он даже не задумался, что я ему говорил. А я, старый дурень, силы тратил, старался. Зачем тогда спрашивал? Оказывается, просто так; в игрушечки играл, и ему даже невдомек, что я не из его детского сада. Он свою жизнь расходует на ерунду, как теперь говорят, на "тусовку", и думает, что это и есть жизнь. Другого эти "толерантные тусовщики" не знают, и думают, что все только этим и занимаются, как они. Принял такой усердно насаждаемую сегодня "толерантность" - а она таким, как маслом по сердцу - и всё, прикрыт со всех сторон, отныне ему ни на какие столкновения идти не надо и самому можно ни за что не отвечать! А подумал бы, чудак, зачем ему так настойчиво эту толерантность навяливают. Не для его же пользы, до этого можно догадаться. Но ему так удобно, хотя это удобство он купил втридорога. Наоборот, сам ещё дальше пойдет. Добавит к толерантности тезис об объективности всего происходящего и сущего, то есть ещё и философскую базу подведёт, такой молодец! И всё, закапсулировался так, что уже никакими силами его из этой скорлупы не вытащить - потому что так очень удобно жить в этом обществе. Никто никому ничего не должен, и никто ни во что не имеет права вмешиваться. Кроме власти, конечно, потому что она по определению знает, что кому нужно." Валентин Иванович помолчал. Тень огорчения промелькнула по его лицу. Видно, сказанное напомнило какие-то не самые приятные события. Однако длилось это секунды, и он, быстро вернувшись в прежнее спокойное состояние, продолжив: "Но бог с ними, сейчас таких много развелось, что поделаешь. Но вот когда речь идет о деле, тут всем участникам надо поневоле прийти к согласию, как они понимают истину, и выбрать "матрешку" одного размера, иначе дела не будет. А для этого надо любить истину больше, чем свои амбиции, желать её, и уметь идти на компромиссы, а это далеко не каждый может. Мне кажется, вы примерно такого склада - как и я, впрочем, и мы с вами всегда договоримся. Жизнь нынче злая, сами видите. И без взаимной поддержки уцелеть среди волков сложно". Помолчав, добавил: "А вместе - можно".
Поезд медленно подходил к лесобазе, и рабочие начали подниматься со своих сидений. Виктор Петрович сказал Валентину Ивановичу: "Я, конечно, в чудеса и добрых волшебников не верю, но как все складывается, пожалуй, могу и поменять свои взгляды на существование добрых фей". Валентин Иванович, посмеиваясь, ответил: "Да какое тут волшебство. Вы потом ещё не раз помянете этого "волшебника" тихим недобрым словом, когда будете разгребать проблемы с этим проектом, а потом с организацией производства. Можете поверить мне на слово - знаю, что говорю. Но я вам так скажу, Виктор Петрович. Если удастся вам получить этот заказ, оно того стоит. И когда-нибудь - когда-нибудь - вы в этом со мной согласитесь.
Вагон остановился. Рабочие открыли дверь, и начали спускаться на деревянный помост. Под их поступью одновременно скрипели и снег, и доски. Время от времени поднимался ледяной ветерок, завихрялся возле конторы и, как будто пригоршнями, бросал сухой жесткий снег с крыши. Дождавшись, когда рабочие вышли, взяли контейнеры, свои вещи, и отнесли все к входу конторы.
Люба была на месте. Поприветствовали её как старую знакомую, расплатились за проезд. Минут через десять прибыл знакомый "уазик" - Соболев позвонил водителю при подъезде к базе, когда появилось соединение. Водитель, быстро подъехав и сдав назад, выпрыгнул из кабины на снег и несколько секунд оценивающе смотрел на обилие поклажи - все вещи были составлены вместе. Затем, что-то прикинув в своем быстром и цепком уме, открыл заднюю дверь и присоединился к погрузке. Загрузив машину, все уселись в видавший виды "уазик", и не то быстро поехали, не то низко полетели на железнодорожную станцию. Проезжая по улице, увидели несколько играющих ребятишек. Мороз немного отпустил, и этого для них оказалось достаточно, чтобы тут же выйти на улицу.
В полутемном зале станции выяснили, что пригородный поезд в Екатеринбург будет вовремя, через двадцать пять минут. Соболев занялся билетами. Им до поезда надо было ждать примерно два с половиной часа. Виктор Петрович с Валентин Ивановичем вышли на платформу и прошлись несколько раз туда-сюда, время от времени потирая щеки - холодный ветер ощутимо давал о себе знать. В один из моментов, Виктор Петрович сказал: "Смотрю на вас, Валентин Иванович, и не то удивляюсь, не то завидую. Ведь вам лет семьдесят, верно? "Семьдесят два", - поправил Валентин Иванович. Виктор Петрович продолжал: "Даже так?! Но вы в хорошей форме. Я на себя примеряю, и совсем не уверен, что через семнадцать лет буду способен работать, как вы. Иногда вообще чувствую, что уже устал".
Валентин Иванович с интересом глянул на Виктора Петровича из-за поднятого воротника: "Как вы понимаете, я тоже в какой-то момент задумался о старости. Конечно, возраст чувствую, не без этого. Мне кажется, очень много от головы зависит. То есть, я имею в виду, правильной и активной работы мозга. Не надо нагружать себя проблемами, не надо, чтобы мозги работали против нас самих. Такой вам пример. Что мне полковник с его заморочками? Я себе говорю, что он для меня - существо иного рода, почти инопланетянин, и мы друг друга никогда не поймем, потому что мыслим по-иному, преследуем разные цели. Кирпич на дороге попался - я его обошел. Полковник - я его так же обхожу, с таким же чувством. И то и другое - препятствия, не более. Зачем мне на душу брать? Я за свою жизнь столько интересных экспонатов видел, одним больше, одним меньше - какая разница? А вот что именно такие люди мне мешают делать, это уже другой вопрос. И может быть, самый важный. У полковника какая цель? Карьера. А для чего, он вопросом не задается. Карьера для него и есть конечная цель. Цель невысокая, слов нет, но она его держит на плаву, и крепко держит, как вы могли заметить. Да, он содержит свою часть в порядке как побочный эффект этой цели. Что тоже очень неплохо, между прочим. Многие и этого не делают. Цель может быть обман, но это ничего, если мы не платим слишком дорого, когда открываются глаза и мы понимаем либо иллюзорность, либо ошибочность цели. Главная задача цели - захватить все наше существо, мобилизовать нас на направленное движение, чтобы желание достижения цели, её осуществления, мощно и ежечасно толкало нас изнутри, вселяло в душу желание, уверенность и, если хотите, страсть. И это не фанатизм, но нормальное состояние любого нормального человека. В молодости большинство ставит себе цели - те, у кого что-то есть за душой. Проблема в том, что зачастую цели выбираются поспешно, некритично, что происходит от недостатка жизненного опыта, расхожих стереотипов, советов не совсем компетентных людей, оторванных от жизни фильмов, книг и так далее. Но факт, что на каком-то отрезке их жизни большинство людей по настоящему захвачены какой-то целью, идеей, и прикладывают все силы к её осуществлению. Но потом у многих наступает разочарование, по разным причинам. И одна из них, что меняется сам человек, и прежняя цель уже не на сто процентов соответствует его личности. А некоторые меняются так сильно, что им вообще нужна уже другая цель, которая бы их так же сильно мотивировала. И суть в этом - все время иметь цель, которая бы полностью захватывала, с одной стороны, а с другой - по максимуму помогала бы нам реализовываться. Что это за максимум, никто точно, до конца, не знает и, наверное, не может знать. Но все равно, внутри себя люди чувствуют, кто они такие, хотя очень часто внешние обстоятельства, другие люди, мешают - и часто очень сильно мешают! - в этом понимании. Цели можно не добиться, потерпеть поражение, но так ли это важно? Люди убеждают себя, что если не добиться результата с общепринятой точки зрения, то все усилия были напрасны, а жизнь не удалась. Не так. Если достижение цели давало минуты по настоящему полной жизни, то все нормально. Все остальное - сверху, премия."
- Но цели надо соизмерять со средой, в которой живем, как мне кажется, - сказал Виктор Петрович, все это время очень внимательно слушавший.
Ответ удивил его. "И да, и нет", - сказал Валентин Иванович. "Среда дает нам набор целей, на выбор, но часто выбор недостаточен, не отвечает нашим внутренним потребностям, а главное, не мотивирует полностью, не захватывает до глубины души, а ведь именно для этого нужна цель. Среда о себе заботится, по большому счету, хотя иногда во вред себе, как потом оказывается - к слову сказать. Выбор цели - важный момент. Но это не просто выбор. На самом деле, это распознавание цели, потому что, прежде всего, надо распознать себя, увидеть внутри себя то, на что должна привиться цель. А нередко то, что внутри, и определит наилучшую цель, как бы вырастает из сути личности человека. Если хотите, его физиологического устройства, на которое, кстати, влияет и предыдущая жизнь, помимо наследственности.
- Валентин Иванович, а вот вы всю жизнь одним и тем же, насколько мне известно, занимаетесь. Получается, вас так и держит по жизни одна цель, или одно увлечение?
Валентин Иванович, улыбнувшись, ответил: "Да, мне повезло в этом смысле. Получается постоянная гонка с преследованием. Только закончишь один проект, а там новый, с другой элементной базой, с новыми задачами, с другими применениями. И каждый раз получается, что степень новизны такая, что воспринимаю новый проект как новую цель. Потом, от меня тоже зависит, насколько это будет своеобразный проект. Могу подделать готовое решение, потратив минимум усилий, как-то оно будет работать. А могу начать делать систему будущего. И для меня это работает, как видите. Человек, он лентяй по своей природе, экономит энергию, но если стимул сильный, то этот "ленивый" порог преодолеть несложно. И то, что я воспринимаю как новую цель, и делает разницу в моем случае, позволяет мне преодолеть этот порог лености, на котором, кстати, многие спотыкаются. Так что вот вам ещё одно соображение, почему надо иметь цель, а также правильно выбирать её".
- Спасибо вам большое, Валентин Иванович. Все это мне надо ещё переварить, но я уже чувствую, что "тепло". Где-то здесь и кроется объяснение моей временами накатывающей душевной усталости. Именно так. Похоже, слишком уж ориентируюсь на типовые стандарты, включая обязанности, потолки возможного, что положено в моем возрасте, что нет. А оно не греет, и в этом, пожалуй, и загвоздка. Спасибо.
- Очень хорошо, что вы меня поняли, Виктор Петрович. Поверьте, не так много людей, с кем бы я стал откровенничать на такие темы.