Иногда мысль возвращается к пустяковым - а может и не таким уж пустячным - событиям прошлого. И думаешь, как бы повел себя в такой-то ситуации сейчас, набив шишек и приобретя, как это принято говорить, некоторый жизненный опыт. Надо признать, опыт не обязательно осмысленный или даже запомненный, но все равно каким-то образом "застрявший" в тех местах организма, которые в совокупности образуют наше мировоззрение и влияют на наши действия.
Ответы учительнице
Зимой в пятом классе, на уроке физкультуры у нас были лыжные занятия. В конце урока, когда я наклонился снять лыжи, сбоку подошел Серёга и ударил меня снизу в лицо. Сереги я не видел, удар был самый что ни на есть подлый. Да и лыжи я ещё не снял. В общем, пришлось мне одновременно и уворачиваться от ударов, и снимать лыжи на ременных креплениях, для чего я катался по снегу таким образом, чтобы между мной и Серегой оказывались бы заслонявшие меня лыжи, которые я одновременно отстегивал. Когда, наконец, освободился от лыж, Серега утратил стратегическое преимущество неожиданного нападения и вынужденной ограниченности противника в маневрировании, и избиение перешло в довольно жестокую для пятиклассников драку. Удары наносились такие, что у меня искры летели из глаз, когда противник попадал мне по голове. В итоге я пустил Сереге кровь из носа и наставил синяков и кровоподтеков на две недели вперед. Драка закончилась, когда на визг и крик девчонок прибежал учитель физкультуры из своей каморки. Причиной для драки послужила Серегина зависть - я хорошо учился. Серега был парень удалой, слов нет, и на хоккейной площадке ему не было равных, но ему хотелось большего признания. А я как бы стоял на пути, что ли. В общем, трудно сказать точно о причинах, да и не важно.
Следующим был урок нашей классной руководительницы. Буквально накануне было родительское собрание, где она, видать, сказала что-то хорошее обо мне. Сев за стол, она посмотрела на разбитую Серегину физиономию, сурово глянула на меня, и холодно произнесла, что будь родительское собрание сегодня, она бы говорила совсем другие слова обо мне. В ином бы случае я промолчал, но на тот момент возбуждение драки и возмущение подлостью нападения ещё не улеглись, а тут ещё одна новость - без всякого разбора решили, что раз у Сереги морда в крови, значит, я виноват. Ну ладно. И я довольно зло ответил, что не просил её меня хвалить. Помолчав от неожиданности, она сказала, что просто потеряла дар речи от такого ответа. Тем не менее, возможный в такой ситуации противостояния конфликт все же эскалации не получил. А какой бы мог быть воображаемый разговор, будь у меня тогда сегодняшний жизненный опыт?
- Учительница (У). - Да, будь родительское собрание сегодня, я бы совсем другие слова о тебе сказала.
(Я). - На всех не угодишь. Думайте и говорите обо мне что хотите, кому хотите, мне все равно. А похвальные бумажки для Сереги приберегите. Ему они нужнее, а то он от зависти скоро на дерьмо изойдет.
У. - Я просто дар речи потеряла. От кого-кого, а от тебя такое не ожидала услышать.
Я. - Ну что ж. Век живи, век учись. Да Вам и говорить ничего не надо. Просто примите к сведению, и поправьте свои представления о некоторых учениках.
У. - У вас все в семье такие разговорчивые?
Я. - Вы мне льстите. Насчет разговоров я сестре в подметки не гожусь.
А вот другая ситуация. Молодая учительница английского языка в седьмом классе была какая-то нервная, грубая, и работу свою не любила. Как-то она в довольно неприглядной форме оскорбила мою одноклассницу, а меня что-то изнутри подвигло за неё заступиться. Одно дело - плохо выучить урок, а другое - унижать человека по этому поводу. В такой ситуации я бы вступился за любого. (К слову сказать, одноклассница с её подругой решили со мной наладить более близкие отношения после этого, и по поводу помочь с уроками раза три приходили к нам домой. С уроками я им помог, как помог бы любому другому, но видя моё полное равнодушие, поняли, что взаимности с моей стороны не будет, и ходить перестали.) Англичанка, конечно, нажаловалась классной руководительнице - надо полагать, многократно преувеличив случившееся. Классная возомнила, что у меня чувства к однокласснице, поэтому я так начал дерзить, ну и прочая чепуха. Мысль, что можно за кого-то вступиться просто так, из чувства справедливости, ей видать была недоступна. Но, тем не менее, даже не расспросив обвиняемую сторону, начала "принимать меры".
У. - Скажи отцу, пусть придет в школу, я хочу с ним поговорить.
Я. - Мало ли кто что хочет. Да и о чем Вам с ним говорить? О моем воспитании? Он сам знает, как меня воспитывать. А Вам кто сказал, что Вы знаете, как надо воспитывать детей? Потому что у Вас БУМАЖКА? Потому что Вам самим запудрили мозги и научили, как детям мозги промывать, чтобы они беззаветно любили партию и правительство? Что Вы можете сказать мужику, которого загребли в армию в апреле сорок первого, который чудом из чудес остался жив, и в общей сложности отмолотил в армии тринадцать лет СРОЧНОЙ службы по указанию тирана Сталина? Чему Вы его собираетесь учить?
У. - Хорошо. Тогда я сама к вам домой приду.
Я. - А кто вас туда звал? Это наш дом, и незваным гостям там места нет. Партия внушила вам, учителям, что вы имеете право вторгаться в частную жизнь, но закон партия ведь не приняла, не приравняла вас, учителей, к милиции и КГБ, а предоставила вам действовать на свой страх и риск. А в данном случае Вы действительно рискуете нарваться на неприятность, и по заслугам.
У. - И на твоего отца можно управу найти.
Я. - Ищите. Письмо на работу напишите? Валяйте. Ему от этого будет ни жарко, ни холодно, можете поверить мне на слово. (Далее шутка.) Да и вообще, нормально он меня воспитывает. Вот как к нам заходишь, прямо напротив двери, в переднем углу, висит большой семейный портрет Павлика Морозова. (Для тех, кто не знает: Павлик Морозов был пионер-герой, сдал коммунистам своего отца, который был председателем колхоза и помогал односельчанам как-то выживать при изуверской большевистской власти.) Справа на стене - портреты членов Политбюро, слева - почти все портреты членов Совета Министров. (Всех повесить места не хватило, печка мешает.) Какое Вам ещё патриотическое воспитание нужно? Куда уж лучше!
У. - Помолчи пожалуйста.
Я. - Как же я буду молчать, когда Вы мне вопросы задаете? Не отвечать учителю -невежливо. Что-то я Вас не пойму.
Надо сказать, что в школе я не ершился, предпочитал помалкивать. Но изредка учителя все-таки "доставали" своими претензиями, и тогда я нарушал обет молчания и послушания, а учителя удивлялись. Да, а так подумать, ну что бы потерял, если бы почаще отвечал, что думал, а не молча проглатывал ими сказанное? Мне ведь и правда было все равно - дадут похвальную грамоту или нет, а от знаков отличия, типа быть командиром пионерского отряда, я и сам отказывался. На уроках труда надо было выбрать старосту. Кто-то предложил меня. Я отказался, в свою очередь предложив Серёгу. Для него это было как маслом по сердцу. Люди разные. Да и не только учителям надо было говорить, что думал, а многим другим людям, чьи советы и претензии надо было посылать далеко-далеко! И даже ещё дальше! Совсем другая жизнь сложилась бы у меня, гораздо лучше - это я знаю точно. Жизнь действительно борьба. И кто не борется в полную силу, а безмозгло покупается на чужие установки, будь то власть или хитрож. . . индивиды, кто ловится на крючки "правил", придуманных другими, тот её, жизнь, и проигрывает. А чем они лучше - те, кто придумывает правила? Пожив на белом свете, могу теперь (хоть и запоздало) наконец ответить - ничем таким, что давало бы им моральное право определять мою жизнь.
Старшие классы
Директор невзлюбил меня сразу, с восьмого класса, как только я попал в эту школу. Это нормально среди людей, так бывает часто - раз взглянул, и сразу понял, что враги, потому что слишком разные. Или наоборот - свои в доску. Химия организма, как теперь принято говорить. Директор прижимал и прессовал меня по любому поводу. Но я никому об этом не говорил, даже и мыслей таких не было. Учителя об отношении директора каким-то образом знали, что интересно.
Завуч Валентина Александровна (золотой человек!) была в восьмом классе классным руководителем. Она, видать, поняла, кто я такой, умная женщина была. И по мере своих сил прикрывала меня первый год. Но с девятого класса её защита была снята, и я оказался один на один с директором. Но силы были неравные. Девятый класс, имея пятерки по всем предметам, я закончил, имея на своем счету какие-то дурацкие "классные разбирательства", выговор по общественной линии, предупреждение по административной линии, и комсомольский выговор с занесением в учетную карточку. Всё это были довольно суровые меры по тем временам. (Для тех, кто не знает, классное разбирательство, это когда класс сидит, а меня "разбирают", в том числе члены родительского комитета, которые меня вообще первый раз видят, а я в это время стою, а мои поза и выражение лица, как теперь, спустя десятилетия, понимаю, в это время подсознательно выражают презрение ко всем участникам этой комедии - иначе с чего бы они так возмущались?)
Поводов для таких притеснений не было никаких, кроме подсознательной, на животном уровне, неприязни директора. В дополнение он издал приказ, который запрещал ехать в Крым мне и ещё нескольким отъявленным хулиганам, состоящим на учете в детской комнате милиции за мелкие преступления. (После девятого класса девятиклассники школы ездили в крымский совхоз убирать черешню, а потом пару недель, переезжая с места на место, отдыхали в Крыму.) На сбор черешни я и так ехать не собирался, уже договорившись работать на фабрике первичной обработке шерсти, но, тем не менее, это был хороший звонок для меня, дурака, который я снова не услышал. В конце девятого класса стало известно, что теперь по окончании школы будет выставляться оценка за поведение. Я не знаю, каким надо было быть мне идиотом, чтобы и на этот сигнал не отреагировать, и не бежать из этой школы куда глаза глядят. Если бы хотя бы сотая доля моих мозгов задалась вопросом, какую оценку по поведению мне поставят по окончании десятого класса, и какую характеристику я получу, ответ был бы яснее ясного - тройку по поведению и характеристику, с которой дорога не то что в институт, а в завалящий техникум будет закрыта.
Ранней весной в десятом классе, когда ситуация стала совсем не очень, и до меня наконец дошло, что призовые места на областной олимпиаде и хорошая учеба в моем случае ничего не значат, я было дернулся и начал ходить по другим школам в надежде перевестись, но меня нигде не взяли. В паре мест откровенно сказали, что не хотят связываться с директором - в городе он был влиятельный человек. В других местах, по-видимому, вполне резонно рассудили, что если у меня проблемы в школе, то от такого ученика надо держаться подальше. Забегая вперед, скажу, что на деле ситуация повернулась ещё хуже - педсовет вначале вообще решил выдать мне не аттестат о среднем образовании, а справку, что я прослушал курс общеобразовательной средней школы. Такая справка - фактически волчий билет, который закрывает дорогу вообще ко всякому дальнейшему образованию. Только благодаря усилиям Валентины Александровны, которая крупно поговорила с директором, мне в итоге дали аттестат, а не справку. Все остальные учителя либо молчали в тряпочу, либо поддакивали директору, а некоторые ретивые шли даже дальше, прижимая меня больше, чем сам директор. Не знаю, что ему сказала Валентина Александровна - женщина она была смелая и решительная, но нужные слова смогла найти.
А вообще, не заслуживал я такого её доброго отношения за свою глупость несусветную. Надо было, чтобы в тот момент мне жизнь по мозгам дала хорошенько. Как говорится, раньше сядешь - раньше выйдешь. Заслуживал я справку - за глупость и бесшабашность. Чтобы дошло, наконец, что жизнь - не игрушечки, в ней все по-настоящему, даже если на поверхности выглядит приглаженно. Под поверхностью-то, на самом деле, такие течения, пороги и водовороты, что мало кто убережется, почти всех засасывает - факт жизни. Чуть оступился - получай по полной программе, так, чтобы умылся кровавыми слезами. Только так и можно научить таких недоумков, как я, уму-разуму.
Самое забавное, что ситуация для меня складывалась более чем благоприятно, чтобы убраться побыстрей из этой школы. Весной я хорошо выступил на областной олимпиаде по математике, и меня пригласили на август в летнюю физико-математическую школу в Новосибирском Академгородке. Там я себя показал неплохо, занял четвертое место в математической олимпиаде Сибири и Дальнего Востока. Успешно прошел собеседование, и мог остаться в физико-математической школе при Новосибирском университете. И я хотел это сделать. Но близкие не дали. Я был на грани. Мог бы принять решение сам, вопреки воле родных. Но не принял, послушался, хотя чувствовал себя при этом крайне паршиво. А надо в таких случаях слушать свое сердце, как говорит младший.
А в десятом классе директор вел в нашем классе предмет "Обществоведение". Придирки начались с первого урока. И что бы мне не собраться в тот же день, да уехать в Новосибирск. Договорился бы, взяли бы - собственно, учебный год только-только начался. Но тут была другая проблема, дефект характера и воспитания, который тоже здорово подпортил мне жизнь - раз принял решение, довожу до конца. Принял правила, убеждения - идем до упора. А это в корне неправильный, искусственный, и полностью оторванный от жизни подход. (И где я подхватил эту заразу? Даже сейчас затрудняюсь сказать. Такое ощущение, что все советское воспитание было на это нацелено.) На самом деле, надо делать наоборот, и это очень важный принцип РЕАЛЬНОЙ жизни - дела делаются приближениями и приращениями. Когда ситуация меняется, надо переиграть ранее принятое решение, подкорректировать, подправить его, а то и вообще отменить, и с подправленным видением делать следующее приближение, следующий заход. Только так и достигаются стоящие цели.
Ну, так и пошло оно потом по жизни. То там, то сям дашь слабину. В итоге и имею, что имею. Посеешь поступок, пожнешь привычку. Посеешь привычку, пожнешь характер. Посеешь характер, пожнешь судьбу. И вот оно пришло, это время - собирай урожай. Ну что, нравится?