Как-то в середине июля взяли мы с приятелем корзинки и махнули в лес, куда глаза глядят, не зная сами, зачем: за ягодой ли, грибами - просто в лес. Ехали электричкой, автобусом, пробирались бездорожьем да буреломом и набрели на деревеньку с веселым названием Сивый Борок. Жителей в полуденный час не встретили и направились к березнячку. На пеньке сидел там дедушка, которого спутник мой попытался разговорить.
- Где грибы-то у вас растут?
- А мы в этот год грибов не сеяли.
- Что ты, отец, над нами насмехаешься? Кто грибы сеет?
- Вы, прохожие люди, через мой огород идете. Вот я и говорю, что грибов здесь в этот год не сеял.
- Эти елки, березки - твой огород? Где Фома и где Ерема...А забор кто городить будет, коли "огород"?
- Городили мы, когда скотина была. Бычки, овцы могли потравить зеленя. Такие водились иные промысловые, страсть... А ныне от кого городить. И огород кому такой нужен - семьи не стало, все поразъехались. Столько лет не сажали - целина сделалась, потом деревья выросли. Сейчас огородик у меня - три грядки да картошки клинышек. Луку могу вам нащипать, а грибов не сажаю.
Мы пошли за ним к его огороду и были поражены удивительной картиной: забор натянул он из алюминиевой жилы - что идет на высоковольтную линию. Да по проволоке этой навешал консервные банки, дырявые кружки и прочий металлический хлам. Проходя, задела я струну провода и все это вдруг как зазвенит, забренчит, заухает! Да еще какой-то постоянный треск раздавался в воздухе - то вертелись множество вертушек и флюгеров.
- Зачем тебе, отец, такая музыка?
- Заяц один рыжий приходит: капусту, морковку, яблоки ест. Кабан лезет, картошку роет, видел их тут целое стадо, полосатых. Шуму никто не любит. Ворона тоже, клюет лук. Ей своя музыка - авиация, видишь, крутится.
И правда, все свистело, трещало, бренчало у деда во дворе, заглушая вечный шум ветра в хвойном лесу и птичий щебет. Проходя своей "охотничьей тропой", схватил он сухой дрын и жахнул со всего маху по какой-то кочке. Раздался низкий вибрирующий гул, как бы земля задрожала у нас под ногами.
- А это у тебя что?
- Это зарыл котел чугунный, самый большой, ведерный и стучу по нему. Крот уходит. Не любит. В земле ему слышно очень, покою нет. Повадился грызть корни и губить деревья.
Тут со стороны леса услышали мы странные звуки и постепенно стали разбирать слова какой-то песни:
...На гряной неделе
Русалки сидели.
Гу! Рано, рано.У!
Сидели русалки
На кривой дороге.
Гу! Рано, рано. У!
На кривой дороге
На кривой березе
Гу! Рано, рано. У!
Просили русалки
Хлеба и соли
Гу-у!.. - тянули немолодые визгливые женские голоса: с гнусавинкой, шепелявинкой, но очень трогательно и стройно. Дед, приосанившись и подмигнув, заговорил гордо:
- В наших бабках детство заиграло, русалок вспомнили.
Было, в русальную неделю по лесу холсты развешивали на березах: станут русалки рубахи шить и забудут свое озорство. На русальную неделю все они бегают по лесу, резвятся. Мужика, коли понравится, защекочут и утащут к батьке водяному в речное царство, у девок отнимают венки и в веночках рыскают во ржи, ловят лошадок и скачут верхом до кровавой пены. А в воробьиную ночь играют они свадьбы с очарованными мужиками да с утопленниками, всю ночь на реке - плеск и хохот. Русалками делались некрещеные дочери, во младенчестве умершие, а также иные девы-утопленницы, а хоронили их без отпевания под крестом на распутье. А у кого в семье были самоубийцы, то в русальную неделю поминали их у того креста, и русалкам оставляли угощение, пасхальные яйца.
Дед, снова прислушавшись к пению, забеспокоился:
- Бабы наши никак за ягодой пошли, непутевые. И Клава тоже, слышу ее голос. Ноги не ходят у нее, ляжет в траву и ползет, ягоды прямо ртом собирает, руками в короб гребет. Ягоду брать тяжело, мужику вообще не сподручно - больно мелкая работа... Рановато нынче вышли. В былое время наблюдали старухи, чтобы до срока ни ягодки в лесу девки да бабы не тронули. Какая женщина не остережется искуса да наестся ягод до Иванова дня, у той дети будут умирать, есть примета.
Мы пошли не спеша к лесу, погрузились в его зеленый свет, звенящий насекомыми и сквозными летними шорохами.
Несколько часов кряду я вприсядку и стоя на коленках в траве выбирала из спутанных стеблей мягкую алую ягоду. От комарья ослепла и оглохла, пальцы налились от усталости, лицо опухло. Меня разморило на солнышке и, угнездив в траве корзинку, я, кажется, уснула.
Примечталось ли мне - вереница бабулек в пестрых сарафанах: выплывали на полянку как лебедушки. Одна говорит нараспев, словно сказочку:
- Аспид есть один - слепая змея медянка. На праздник Ивана Купалы она прозревает. Как уснет кто на солнышке в лесу, а змея та подкрадется и влезет - в нос ли, в ухо - и насквозь проползет в человеке, очистит все ходы тайные, высосет все болезни. А если проснуться, пока она не вылезла, человек умрет...
Страшно мне во сне, и шевельнуть не могу даже пальцем. Сладко разморило, дремотно. Слушаю травяной звон и чувствую, как ползет во мне змея медянка - нежно, блаженно, истомно...
Вот другая старуха заговорила вкрадчиво:
- Перестояли травы нынче. Шелестят - звенят - осыпаются. Есть одна зверобой-трава. Если белая корова солнечным днем наестся ее - отравится...Всю скотину побили в нашей деревеньке, и некому сенца заготовить. Было, идут на заре косить, у Ивана самая большая коса - под рост его и замах, рубаха малинова... В кой-то год ложилась роса тяжелая, траву гнула к земле...
- А я, молода, росой умывалася, лицо белила - тонким голоском вступила еще бабушка, - во ржи по росе каталася - урожаю просила, беленькая была я как сметаночка. И черный ноготь роса лечит, и избу росой мыли от клопов, тараканов. В росе большая сила. На вечерней заре, когда туман опускается, роса ложится, нельзя детские одежки сушить - пеленки, распашонки. Вечерняя роса - темная, будет кричать ребенок, беспокоиться.
- А мы ему землянички дадим, в молоко душистое парное насыплем... - заглядывая ко мне в корзинку, зашептала следующая. - Ай сладка ягодка, уснула девушка. Находилася, намаялась. Придет в деревню, в баенке будет париться, спинку ломотную хлестать веничком - крапивным, можжевеловым. Цвет заварит мятный, липовый, парку поддаст дубового. Допоздна, девушка, не мойся в бане: баенник придет париться, приведет домового-приятеля. Ты оставь им водицы, мыла, какую такую шампунь, не то обидятся, расшалятся, шайки, лавки покидают. Какой злой баенник и поджечь может баенку, когда обидят его, не позаботятся.
- В ночь на Купалу спать нельзя, - сонно бормочет одна из них, - нечисть гуляет, в полях катается, скотину портит, воду в колодцах травит, травы и звери разговаривают, деревья с места на место переходят. Деревенские идут на речку купаться ночью. Водяной дед в ту ночь именинник - веселится, хватает в воде за ноги, хочет ребят утянуть к себе в подводное царство, в гости...У девушек своя забава: венки на воду бросают. Утонул венок - разлюбил милый. Пристал к берегу - скоро выйдет замуж... Костры горят всю ночь. Кто прыгнет через костер - от злых духов очистится. А мамки с больных детей одежки сожигают, и с ними болезнь уходит.
- Трава и коренья в ту ночь самые целебные...
- Папоротник цветет, но отыскать его цветок тяжело...
- Старинные клады сами из земли выходят, и цвет папоротника их указует...
- Еще, кто найдет папоротника цвет, будет понимать язык птиц и зверей...
- И трава Одолень есть на Щучьем озере...
... Не помню, как мы оказались в городе, был этот поход или приснился. Встречаясь в людской суете, мы с приятелем грустно улыбнемся и разбежимся по своим делам. Какой-то осадок в душе: словно есть где-то милая, родная, настоящая, совершенно недоступная для нас исчезающая жизнь - богатая, непостижимая - совершенно недоступная для нас...