- А там, на этом дурацком фуршете? Толстая рыжая Светка слоненком порхала вокруг твоей банкетки:
" Сальвадор Дали вернул авангарду чувственность и дух скандала!" - а сама чуть не уселась к тебе на коленки.
Как ты смотрел на нее, как смотрел...
- Да не смотрел я... И не рыжая она.
- Рыжая, рыжая, рыжая!!
- Ну, хорошо... Если ты так хочешь... Пусть будет рыжая... В такси я вез тебя домой...
- И думал о рыжей...
- От Войковской до Новогиреева... Это был непрерывный поцелуй, всю дорогу я пытался разомкнуть твои челюсти, насиловал твои губы, кусал их, ощущал языком вкус твоей крови. Ты мычала и отбивалась, потом затихла и, наверное, плакала... Колени у тебя дрожали.
( Горячие приливы уже начали сдавливать горло, от ребер до колен потекла томительная дрожь, дыхание прерывалось... )
- Просили метро?! - страшно заорал таксист. Он всю дорогу жадными глазами наблюдал в зеркало заднего вида и выделывал офигительные виражи, отчего нас бросало друг на друга.
- Я заплатил и попросил довезти тебя домой, там было близко, и метро закрывалось, я бросился догонять вчерашний день.
- Ты бросил меня с этим рыжим людоедом.
- Да не рыжим, а в кепке.
- Рыжим!! Подъехав к дому, он потребовал денег.На счетчике - ( он всю дорогу с ним колдовал ) - светилась фантастическая сумма. У меня столько не было, я кричала, что ты заплатил, я хотела удрать. Он грозил милицией... Потом расправой, разоблачением... Порвал мне дубленку...
- Ты плакала...
- Шел мокрый снег, вскоре машина была как снежный светящийся кокон, и внутри кокона я и рыжий людоед... Он закончил то, что ты начал...
- Не говори, что ты даже платья не снимала...
- Он еще три дня приезжал потом , хотел меня выследить. Я пряталась.
- Не говори, что ты этого не хотела...
- Все равно это был Ты. Грубый, жадный... У меня кроме тебя никого не было.
2.
- А когда ты привел меня к твоей тетке...
- Ее, слава Богу, не было дома.
( Тихо тренькал колокол какой-то церквушки, булькали
голуби, двор утонул в зеленом полумраке листвы. В раскаленный июльский полдень в тех высоких сводчатых комнатах было прохладно...)
- Ты устремилась в ванную, я настиг, прижал и опутал тебя собой, чтобы не отдать воде ни одной капельки твоего сока, чтобы выпить все и пропитаться тобой, выжать тебя как тряпочку и раствориться в тебе.
- Мы перед этим долго не виделись. Ты совсем сбесился.
- Ты раскраснелась как школьница. Глаза сверкали, губы опухли, полопались и кровоточили. А эти смешные стоны... Мяуканье или всхлипы...
- Потом я замерзла. Уже надо было спешить, но ты принес рефлектор и включил его. Эти две минуты тепла были самой высокой жертвой, чистым искуплением, самым дорогим подарком... Ты был нежный и тихий...
- Ты сказала это слово , и я пальцами как прищепкой сжал твои губы. Это слово обязывало, а мы были еще не готовы.
- Я не сознавала, что говорю его.
- Это как присяга, обращение в веру...
- А следующий день я была как под водой: в грезах и внутренних монологах к Тебе. Это замирание, трепет внутри, головокружительные провалы мимолетных галлюцинаций, наплывы вчерашнего...
- Я хотел позвонить и почему-то не мог. Это не лезло в слова.
- Измучившись несколько дней ожиданием звонка, я кинулась по твоим маршрутам. Тебя не встретила, но всюду находила твои следы. Кто-то вспоминал твою выставку, где-то звучало имя твое, на чьих-то лицах не остыла еще улыбка: ты только что говорил с ними.
- И они говорили с тобой?
- Да. Все так никчемно и ненужно. Я тосковала, тяготилась их общими разговорами и не смела спросить о тебе, и злилась на их недогадливость, и читала в каждом лице отражение твое: только что ты заглянул в них как в зеркало и прошел дальше...
- Это пустые люди. О чем вам было разговаривать...
- Я хотела о тебе. Но все говорили о себе, так важно, скучно и ненужно, потом обо мне, с таким странным теплом. Я понимала, что они - знают, но не говорят, мучают меня, не отдают тебя - мне, а сама я просить не могла и молчала. Они все как один были рыжие...
- Ни одного рыжего нет среди моих друзей...
- Рыжие, рыжие!!
- Ну ладно, если ты хочешь... Но почему ты не пришла ко мне тогда?
- После того, как ты сжал мне пальцами губы и не выпустил это слово... Я боялась вдруг проговориться, быть нежеланной и назойливой. Я жила среди этих людей и питалась твоим отражением в них.
- Они угощали тебя...
- Да, я собирала в них тебя... по крохам... хотя бы это... Я не могла вынести полной изоляции. Огонь требовал пищи, я выгорала: хотя бы что-то твое, рядом с тобой, по твоим следам... Я очень сильно ждала тебя, до бреда, искала везде, хтела быть рядом, видеть все, что видишь ты, дышать одним воздухом...
- Они приглашали тебя танцевать, в театр, в гости... Ты ощутила " преступную нежность". Не говори, что...
- Да. Я отдавала себя твоим друзьям, слугам, твоей среде... Чтобы приблизиться к Тебе.
- О, женщина... Ты можешь быть умна, утонченна, красива, но твой ум не имеет формы, ты ищешь сосуд... Есть грань, которую не переступают никогда, ты понимаешь?
- Все равно это был Ты. Я брала то в тебе, что никто не может отнять, потому что никто этого не видит. И ты это щедро оставил в них, а они - не поняли. Посмотри, до сих пор у тех, кого ты коснулся, светящаяся пыльца на коже, и надо тихо приблизиться и осторожно, не спугнув, собрать ее губами...
- Рычать, кусаться, плакать? Что я могу?! Как уберечь тебя в мире гиен и шакалов? Ты бежишь, слепая, в бреду своих фантазий, и все заражаешь вокруг этим весенним током, а они хотят есть, они облизываются и скалят зубы, предвкушая вкус твоего нежного мяса.
- Но и это был ты... Пожирающий... У меня кроме тебя никого не было...
3.
- А потом, у тебя в мастерской?.. Проходные, лабиринты, чужие отрешенные люди, сорванные с петель двери и твоя, с дыркой вместо замка. Я давно тебя не видела, друзья рассказали, где ты, я принесла тебе поесть... Небритый, бледный, почти сумасшедший. Краски, растворители, табачный дым...Голова закружилась... На красном бархате кресла раскинулась голая, совсем голая девушка...Не говори, что ты...
- Я платил ей деньги. Это натурщица. Ты сорвала мне работу, выгнала ее, открыла окна. Зачем ты пришла?
- Ты был совсем больной... Ничего не ел... дрожал. Такой злобы я никогда не видела. Ты мог убить меня...
- Когда работа, понимаешь... Ничего больше нет. Если кончатся краски, я вскрою вены и буду макать кисти. Если сломается карандаш, я бритвой нацарапаю - на стекле, потолке, не собственной коже...
- И прямо там, на столе, перепачканном краской, при открытых дверях, голосах в коридоре... Ты порвал мою одежду, ты злился...
- Ты вся сжалась как мышка. Потом побледнела, закатила глаза, закусила губы... Я люблю этот миг, ты словно умираешь, я делаюсь некрофилом, я опускаюсь в самый ад, и вдруг из тьмы толкается жизнь, стучит в ребра и потоком вырывается на свет, слезами, криками... Что ты шептала... мой маленький, моя деточка...
- Не надо, прошу тебя. Бывает, на кафедре, перед студентами... Как всплывет что-то... И долго соображаю, где я, что я тут делаю...
- И вместо теоремы Лапласа рассказываешь им обо мне?
- Ты рыжий.
- Нет, дорогая. Посмотри внимательно. Я совершенно седой.
- Да. Но все равно рыжий.
- Ну, если ты хочешь...
- Там у тебя висит картина. Дом у озера. Я давно живу в этом доме.В лесной деревушке со мной уже все здороваются. В той комнате, куда крадется самый первый луч, лежат мои ноты и подушка на полу: ее, расшалившись, сбросил ребенок. Собака пригрелась у ног.
- У меня нет собаки. И ребенка.
- Есть. В этой картине, там твоя жизнь. И собака, и наш ребенок.Все спокойны и счастливы. В своих картинах ты всем подарил мир и покой. А в жизни ты голодаешь, бесишься, пьешь, дерешься...
- Иначе я не могу пробиться в их мир и покой. Очень долгий, запутанный путь. Я всякий раз нахожу его заново.В нормальной жизни я не вижу этой двери, не помню той тропинки.
- В их лицах такая мудрость и свет...
- Когда я сыт, доволен, удовлетворен, - краски врут, карандаш скользит как по воску, оставляя неверный след. Значит, эта жизнь - вранье. Мы обжираемся - едой, комфортом, искусством, любовью. Мы недостойны не только иметь детей, а самого своего существования. Огромная цветущая планета гибнет, чтобы прокормить жадную грязную неблагодарную тварь по имени человек. Если мне дано - творить, а я этого не делаю, чего я хочу еще, на что претендую? Кто ты, женщина, почему ты заботишься обо мне и ждешь от меня защиты?
- Я хочу помочь. Укрой меня в этом тереме, я буду греть, украшать, беречь...
- Ты говорила: пыльца... светящийся след... Это - летучее, звездное... Как только появятся права и обязанности, буква закона, как только ты объяснишь это людям, и они согласятся, увидят, оценят, поймут - все сразу исчезнет. Погаснет. Это будет - новая домашняя скотина, новый сорт овощей, новый покрой одежды, новая грамматика, мало ли что... Светится только тайна...