Шипулина Галина Ивановна
"Словарь языка Лермонтова. Демон" Том l

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шипулина Галина Ивановна (galina_shipulina@inbox.ru)
  • Размещен: 03/05/2022, изменен: 03/05/2022. 2223k. Статистика.
  • Справочник: Проза
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Словарь языка Лермонтова. ДЕМОН" продолжает работу по созданию авторских словарей языка русских классиков XIX - XX вв., которая ведется в Бакинском славянском университете с 2005 года. Предлагаемый словарь составлен, как и предыдущие одиннадцать томов, на основе сплошной выборки всей лексики - в данном случае - одного из лучших произведений мировой литературы - поэмы М.Ю.Лермонтова "Демон" (1678 лексем). Словарь состоит из основного корпуса - собственно Словаря, описывающего весь собранный лексический материал, и Приложения, в четырех словниках которого перечислены все лексемы поэмы "Демон": а) в алфавитном порядке; б) в частотном порядке; в) в частеречном порядке; г) стилистически и грамматически маркированные. К Словарю языка "Демона" примыкает обширная Антология 147 произведений, посвященных поэме "Демон". Словарь рассчитан на лексикографов, занимающихся исследованием проблематики и созданием авторских словарей; филологов, изучающих язык и творчество М.Ю.Лермонтова, а также на любителей творчества поэта и людей, мечтающих погрузиться в глубины лермонтовского понимания языка.
    •   
      
      МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ
      АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
      
      БАКИНСКИЙ СЛАВЯНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
      
      
      ГАЛИНА ШИПУЛИНА
      
      
      СЛОВАРЬ ЯЗЫКА ЛЕРМОНТОВА "Д Е М О Н"
      
      
      В двух книгах
      
      
      КНИГА ПЕРВАЯ
      СЛОВАРЬ. АНТОЛОГИЯ
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Издательский дом
      "ЗЕНГЕЗУРДА"
      Баку - 2021
      Печатается по решению Ученого Совета
      Бакинского славянского университета
      
      За счет личных средств автора
      
      Научный консультант: Лариса Леонидовна Шестакова, доктор филол. наук, ведущий научный сотрудник
       Института русского языка им. В.В.Виноградова
       Российской академии наук
      
      Рецензенты: А.О. Османзаде, доктор педагогич. наук, проф. кафедры иностр. языков АзУАС
      
      А.М. Мамедли, доктор филол. наук, проф.
      кафедры общего языкознания БСУ.
      
      
      Галина Шипулина. Словарь языка Лермонтова. "ДЕМОН". В двух книгах. Книга I. Словарь. Антология призведений, посвященных поэме М.Лермонтова
      "Демон". - Баку: Издательский дом "Зенгезурда", 2021 г. - 864 стр.
      
      "Словарь языка Лермонтова. ДЕМОН" продолжает работу по созданию авторских словарей языка русских классиков XIX - XX вв., которая ведется в Бакинском славянском университете с 2005 года. Предлагаемый словарь составлен, как и предыдущие одиннадцать томов, на основе сплошной выборки всей лексики - в данном случае - одного из лучших произведений мировой литературы - поэмы М.Ю.Лермонтова "Демон" (1678 лексем). Словарь состоит из основного корпуса - собственно Словаря, описывающего весь собранный лексический материал, и Приложения, в четырех словниках которого перечислены все лексемы поэмы "Демон": а) в алфавитном порядке; б) в частотном порядке; в) в частеречном порядке; г) стилистически и грамматически маркированные.
      К Словарю языка "Демона" примыкает обширная Антология 147 произведений, посвященных поэме "Демон".
      Словарь рассчитан на лексикографов, занимающихся исследованием проблематики и созданием авторских словарей; филологов, изучающих язык и творчество М.Ю.Лермонтова, а также на любителей творчества поэта и людей, мечтающих погрузиться в глубины лермонтовского понимания языка.
      
      
      
       Ш 470340202060000-2021
      
      љ Г.Шипулина, 2021
      Посвящается моей маме Чихвариани Александре Михайловне - с любовью и скорбью
      
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      КНИГА ПЕРВАЯ.
      СЛОВАРЬ ЯЗЫКА ЛЕРМОНТОВА. "Д Е М О Н"
      
      Введение ............................................................................................ 7 стр. Предисловие ..................................................................................... 8 стр.
      Словарь языка "Демона" .............................................................. 31 стр.
      А (12) .................................................................................................. 33 стр.
      Б (86) .................................................................................................. 37 стр. В (125) ................................................................................................ 56 стр. Г (65) .................................................................................................. 83 стр.
      Д (73) .................................................................................................. 94 стр.
      Е (7) .................................................................................................... 108 стр. Ж (28) ................................................................................................. 111 стр. З (69) ................................................................................................... 116 стр. И (37) .................................................................................................. 127 стр.
      К (74) .................................................................................................. 140 стр.
      Л (53) .................................................................................................. 158 стр. М (81) ................................................................................................. 166 стр.
      Н (111) ................................................................................................ 178 стр.
      О (102) ................................................................................................ 196 стр.
      П (231) ................................................................................................ 213 стр. Р (71) ................................................................................................... 243 стр. С (207) ................................................................................................ 253 стр. Т (81) .................................................................................................. 287 стр.
      У (70) .................................................................................................. 305 стр. Ф (2) .................................................................................................... 313 стр. Х (19) .................................................................................................. 314 стр.
      Ц (11) .................................................................................................. 319 стр.
      Ч (32) .................................................................................................. 320 стр. Ш (15) ................................................................................................. 326 стр. Щ (2) ................................................................................................... 329 стр. Э (3) .................................................................................................... 329 стр. Ю (3) ................................................................................................... 331 стр. Я (8) .................................................................................................... 331 стр.
      
      Приложение ...................................................................................... 335 стр.
      I. Алфавитный словник с указанием частотности и частеречной
      принадлежности ................................................................................ 336 стр.
      II. Частотный словник с указанием частеречной принадлежности ...... 348 стр.
      III. Частеречный словник ................................................................. 360 стр.
      IV. Словник стилистически и грамматически маркированных
      лексем ................................................................................................. 372 стр.
      
      КНИГА ВТОРАЯ.
      АНТОЛОГИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ, ПОСВЯЩЁННЫХ ПОЭМЕ
      М.ЛЕРМОНТОВА "ДЕМОН"
      
      Предисловие ..................................................................................... 396 стр.
      Произведения, посвященные поэме М.Лермонтова "Демон" ...... 401 стр.
      1. Абрамович С.Д. Нарратологический ракурс психологизма лермонтовского "Демона" в контексте мироощущения модерна .. 401 стр. 2. Абрашкин А.А. Русский Дьявол.
       Глава 11. Загадка лермонтовского Демона .................................... 408 стр.
      3. Адамович Георгий. Лермонтов .......................................................... 421 стр.
      4. Акимова Е.А. "Мой Демон" (1829) и "Мой Демон" (1830-1831)
      М.Ю. Лермонтова как "поэтический дубль" ................................... 426 стр.
      5. Алексеев Д.А. Николай I и поручик М.Ю. Лермонтов, или как поссорился Николай Павлович c Михаилом Юрьевичем ............. 431 стр.
      6. Алексеев П.В. Восточный текст в поэтике
      М.Ю. Лермонтова ........................................................................ 435 стр.
      7. Андреев Д.Л. Из книги "Роза Мира" (отрывок) ....................... 438 стр. 8. Андреевский С.А. Лермонтов .................................................... 446 стр. 9. Аничков Е.В. Методологические замечания о тексте "Демона" .. 456 стр.
      10. Афанасьев В.В. Лермонтов ........................................................ 466 стр.
      11. б/а. Критика о поэме "Демон" М.Ю. Лермонтова: отзывы современников и критиков о произведении "Демон" ............. 475 стр.
      12. б/а. Литшкола. Разбор классической литературы .................... 479 стр.
      13. б/а Поэма "Демон" ..................................................................... 492 стр.
      14. б/а, б/д. М.Ю. Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести) ..................................................................... 496 стр.
      15. Багров Ю.Д. К вопросу о комбинированном жанре"
      лермонтовского "Демона" ....................................................... 506 стр.
      16. Бакеев Р.А. Сюжет поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" в структуре романа Ф.М. Достоевского "Идиот" ...................... 513 стр.
      17. Белавина Н. Пути жизни и творчества Лермонтова ................ 519 стр. 18. Белинский В.Г. - редактор Лермонтова стр. ............................ 520 стр.
      19. Белова Л. Демон ли - лермонтовский Демон? ......................... 531 стр. 20. Бицилли П.М. Место Лермонтова в истории русской
      поэзии .......................................................................................... 542 стр. 21. Благой Д.Д. Лермонтов и Пушкин ............................................ 548 стр.
      22. Бондаренко В. Лермонтов .......................................................... 552 стр.
      23. Борисова И.М. О композиционных функциях графических формантов в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" .................... 561 стр.
      24. Васильев С.А. О незамеченном библейском источнике
      поэмы Лермонтова "Демон" ..................................................... 565 стр.
      25. Вацуро В.Э. К цензурной истории "Демона" .......................... 571 стр. 26. Вольперт Л.И. Демон Лермонтова и французская
      литературная традиция .............................................................. 575 стр.
      27. Вострова Ю.А. Топос неземного в переводе поэмы
      М.Ю. Лермонтова на итальянский язык ................................... 584 стр.
      28. Галахов А.Д. Лермонтов (старая орфография) ........................ 588 стр. 29. Гендлина В. Комментарии к Поэме о вселенском противостоянии
      Добра и Зла, завершающей традицию русского романтизма 593 стр.
      30. Гинзбург Л. Творческий путь Лермонтова .............................. 605 стр. 31. Гиреев Д.А. Поэма М.Ю. Лермонтова "Демон" ...................... 613 стр.
      32. Горький М. В людях ................................................................... 665 стр.
      33. Грахова С.И. Депрессивные акцентуации в поэме
      М.Ю. Лермонтова "Демон" ....................................................... 667 стр.
      34. Грузман Г. "Мастер и Маргарита" - ноосфера Булгакова ..... 672 стр. 35. Гулиа Г. Жизнь и смерть Михаила Лермонтовастр. ............... 678 стр.
      36. Давыдов А.П. Поверить Лермонтову ....................................... 682 стр.
      37. Домахина Н.М. "Демониана" М. Врубеля как воплощение
      идеи человекобога ..................................................................... 702 стр.
      38. Домахина Н.М. Эстетика демонического в русской художественной культуре Х1Х - начала ХХ веков ............... 708 стр.
      39. Дунаев М.М. Михаил Юрьевич Лермонтов ............................. 710 стр.
      40. Дурылин С. Врубель и Лермонтов ............................................ 718 стр.
      41. Жакова Н.К. К проблеме воссоздания восточного колорита поэмы Лермонтова "Демон" в чешском переводе 2012 года . 739 стр.
      42. Жесткова Е.А. Религиозные мотивы в поэме
      М.Ю. Лермонтова "Демон" ....................................................... 744 стр.
      
      43. Жужгина Т. Элоа А.де Виньи и Демон М.Ю. Лермонтова ... 749 стр. 44. Журавлев М.С. Существующие трактовки поэмы
      М.Ю.Лермонтова "Демон" ........................................................ 755 стр.
      45. Зайцев Б. О Лермонтове ............................................................. 759 стр.
      46. Зайцев В.А. Сочинения Лермонтова, приведенные в
      порядок С.С.Дудышкиным ......................................................... 763стр.
      47. Зайцев К.И. О "Герое нашего времени" ................................... 769 стр.
      48. Зеньковский В. М.Ю. Лермонтов .............................................. 771 стр.
      49. Золотарев И.Л. Мифологическое сознание героев в фантастических произведениях М.Ю. Лермонтова ...................... 775 стр.
      50. Зотов С.Н. Художественное пространство - мир
      Лермонтова ................................................................................. 780 стр.
      51. Иванов Вячеслав. Лермонтов .................................................... 783 стр.
      52. Иеромонах Иов (Гумеров). Как в свете христианского учения можно оценить "Демона" М.Ю. Лермонтова? .......... 786 стр.
      53. Иеромонах Нестор (Кумыш Н.). Поэма М.Ю. Лермонтова
      "Демон" в контексте христианского миропонимания ................. 791 стр.
      54. Ильин В.Н. Печаль души младой (М.Ю. Лермонтов) ............. 850 стр.
      55. Иноуэ Ю. Анаграмма, скрытая в произведениях
      М.Ю. Лермонтова "Демон","Дары Терека" и "Тамара", и ее
      перевод на японский язык ......................................................... 853 стр.
      56. Иноуэ Ю. Кто же такая Тамара из одноименной баллады
      М.Ю. Лермонтова "Тамара"? .................................................... 862 стр.
      
      (продолжение см. во ВТОРОЙ КНИГЕ)
      
      ВВЕДЕНИЕ
      В Бакинском славянском университете продолжается работа над созданием Словаря языка Лермонтова. Предлагаемый двухтомник "Словарь языка Лермонтова. "Демон"" и Антология "Произведения, посвященные лермонтовскому "Демону"" лексикографирует язык одной из лучших поэм в мировой литературе и анализирует ее рецепцию филологами, философами, мыслителями, писателями и поэтами конца XIX - начала XXI вв.
      Первая книга построена в соответствии с выработанной нами в университете в начале XXI в. концепцией лексикографирования языка гениальных мастеров русского слова - Есенина и Лермонтова.
      Вторая книга - Антология - создана впервые и отличается от всех известных нам лермонтовских антологий по структуре и содержанию.
      Концептуальная основа опубликованных и создаваемых авторских словарей - максимально полное представление всей отобранной для описания лексики поэта.
      Я хотела бы искренне поблагодарить доктора филологических наук, ведущего научного сотрудника ИРЯ им. В.В. Виноградова Российской академии наук Л.Л.Шестакову за многолетнюю бескорыстную помощь, за ценные советы и рекомендации в подготовке всех Словарей языка Лермонтова, в том числе и представляемого Словаря языка "Демона".
      Никогда не отказывали в помощи и научных рекомендациях профессора Бакинского славянского университета А.М.Мамедли, Л.Г.Векилова, А.О.Османлы, Л.М.Грановская, директор Института русского языка и зав. кафедрой общего языкознания Г.Д.Удалых. Всем им я приношу свою глубокую сердечную благодарность и признательность.
      Моя искренняя благодарность руководству университета в лице ректора - проф. Нурланы-ханум Алиевой и ее помощников, профессоров, проректоров по научной и учебной работе - Р.М.Новрузова и Т.Н.Джафарова - за создание благоприятных условий и возможностей для подготовки словарей и за моральную поддержку.
      
      
      Автор
      
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Авторская (писательская) лексикография - одно из активно разрабатываемых направлений современной лингвистики. Актуальность и перспективы ее развития определяются высоким уровнем развития современной лингвистики, а также компьютеризацией и цифровизацией всей научной деятельности в мире. Возможности компьютерной обработки авторских текстов позволяют не только в кратчайшие сроки создавать фиксирующие авторские словари (указатели и конкордансы), но и параллельно разрабатывать полноценные писательские словари, совершенствуя методику их создания.
      Принципы создания выпущенных несколько лет назад двухтомников - "Словарь языка "Героя нашего времени" (2016, 1600 стр.) и "Словарь стихотворного языка Лермонтова" (2019, 1356 стр.) позволили нам приступить к работе над языком главного труда всей не самой долгой жизни М.Ю. Лермонтова - поэмы "Демон", которую автор назвал "Восточной повестью". Литература, использованная при создании Словаря, не выделяется в самостоятельный раздел, а дается в Предисловии и в соответствующих словарных статьях, что связано со значительной энциклопедической составляющей, потребовавшей обращения к религиозным, философским, ономастическим и др. источникам.
      Несмотря на творческие связи "Демона" с лирикой поэта, драмой "Маскарад" и его прозой, поэма как художественное целое занимает особое место в его творчестве: большую часть жизни Лермонтов посвятил любимому образу, впервые обратившись к этой теме в 1829 г. в стихотворении "Мой демон" (написано одновременно с первым наброском поэмы "Демон"), возникшем не без влияния стихотворения А.С.Пушкина "Мой демон" (1824). Восемь редакций поэмы позволяют проследить, как от года к году менялся жанровый замысел (разные стихотворные размеры, прозаические наброски, изменение локализации сюжета от абстрактно-космического пейзажа к условногеографическому и, наконец, к конкретно-географическому - выбор местом действия реального Кавказа). Единственное, что осталось неизменным с 1829 г. до последней редакции "Демона", - идейное ядро поэмы: "Печальный Демон, дух изгнанья...".
      Демон - страдающий герой. Ему тяжко от ощущения бессмысленности бытия, поэтому он мстит обществу, вершит суд над миром. Лермонтовский Демон - скептик и нигилист, желающий заново ощутить ценность красоты и добра: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру. Любовь к земной женщине, как ему кажется, поможет осуществить мечты: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг. В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик.
      Демон вспоминает о прежней гармонии с миром: Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый... И теперь он хочет вернуть утраченную с миром связь, а какими средствами это будет достигнуто - ему всё равно. "Зло наскучило ему", но не радует его и Божий мир, отрицая который, он в то же время презирает его. Вот Демон пролетает над прекрасной Грузией, однако природа этой роскошной земли ничего, кроме "зависти холодной", не вызывает в его душе. Дух зла не желает принимать творения Бога, но в то же время мечтает ощутить земные радости. Это невозможно: Земля живет по своим законам и не нуждается в Демоне и в его стремлении к гармонии. Это заставляет его еще сильнее стремиться к счастью, пытаясь забыть про одиночество, вспоминая "лучшие дни". Надежда на чувство, которое разбудит сердце восточной женщины, всё крепнет. "Лукавый Демон" способствует гибели жениха Тамары, которого "скакун лихой" "из боя вынес", но, по воле Демона, "злая пуля осетина" догнала жениха. Всё подвластно "злому духу", ему удается смутить душу Тамары, посеять в ней сомнение в необходимости хранить память, быть верной погибшему жениху.
      Чувство Демона к Тамаре во многом эгоистично - любой ценой достигнуть того, о чем он мечтает, а что будет с девушкой, поверившей ему, - неважно. Покинув жизнь земную, Тамара становится монахиней. Сочувствие Демону заставляет ее ответить ему любовью, принеся в жертву самое дорогое - жизнь. Душа Тамары еще полна сомнений. В этом она сродни Демону. Хитростью ему удается победить земного человека, сумевшего полюбить его мятежную душу. Однако поменяться с Тамарой местами, заставить ее переживать свои страдания Демон не может. Героиня поэмы Лермонтова жертвует собой, защищая вечные ценности мироздания, сотворенного Богом. Она совершает ошибку: Увы! Злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Однако человек может заслужить прощение Бога за вольные или невольные ошибки. Тамару спасает ангел, смывая зло с ее души своими слезами.
      Демон же со своим вечным скепсисом обречен на муку страданья. Злое начало вновь охватывает всё его существо. Проклятья посылает он миру: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! Безнадежное одиночество вновь гнетет Демона - к этому привело его противопоставление себя миру, отрицание всех нравственных ценностей.
      К "духу отрицанья" писатели обращались и до Лермонтова. В Европе - Мильтон, Байрон, Гёте. В России - Пушкин ("Мой Демон" и "Ангел"). Гордая независимость, презрение к прозе жизни, страдания и тоска, мятежные порывы - всё это определяет черты характера лермонтовского Демона. "Мечта о свободе духа и мысль о неизбежной расплате за нее в мире, не приспособленном для свободы, составляют трагическую коллизию произведения. Сюжет легенды о восставшем ангеле, изгнанном за это из рая, при всей своей фантастичности отражал весьма трезвый и прогрессивный взгляд на историю, диктующую свои законы человеческому сознанию. Все остальные элементы философской концепции (Демон как дух познанья, как олицетворение зла, возмездия, стремления к добру и самоочищению, возрождения любовью, торжества "без очарования", скепсиса; Демон, обогативший душу Тамары великими страстями, или Демон, погубивший ее, демон поверженный, уступивший Тамару Ангелу и т.д. и т.п.) варьировались и видоизменялись с большой свободой, приближаясь то одной, то другой своей стороной к известным предшественникам лермонтовской демонианы - "Потерянному раю" Мильтона, "Каину" Байрона, "Элоа" де Виньи, "Фаусту" Гёте, "Демону" Пушкина - и не приближаясь вполне ни к одному из источников (История русской литературы: в 4 томах / под ред. Н.И. Пруцкова и др. Л., 1980-1983).
      Неизменность первой строки, созданной 15-летним мальчиком, на наш взгляд, - немой укор Лермонтова тем его критикам, которые не просто несерьезно, но пренебрежительно относились к его раннему творчеству. Здесь же хочется отметить, что далеко не все "маститые" лермонтоведы отваживались когда-то серьезно анализировать "Демона". Поэтому нам показалось возможным разделить всех, кто пишет о Лермонтове, на две группы: лермонтоведы-критики и "лермонтолюбы", для которых свято всё, связанное с поэтом, которые, пусть ошибаясь, не боятся высказывать свое мнение о поэме и ее главном герое. Это, возможно, одна из причин, заставивших нас изменить принятую прежде традиционную форму построения авторских словарей (об этом ниже). Нам захотелось показать, что не только лермонтоведы, но и лермонтолюбы имеют право делиться возникающими при чтении "Демона" мыслями, рассказывать о своих чувствах и переживаниях, какими бы дерзкими они ни казались некоторым мэтрам от литературы. "Словарь языка Лермонтова. "Демон" - это третий Словарь, посвященный лексикографированию языка М.Ю. Лермонтова. Для первого словаря был выбран язык главного прозаического произведения Лермонтова - романа "Герой нашего времени", что объяснялось, прежде всего, значимостью романа для русской классической литературы. Однако в авторской лексикографии очень важным оказывается и субъективный фактор: научные интересы лингвиста, его погружение в творчество того или иного писателя почти неизбежно приводят со временем к описанию языка любимого автора. Наш "личностный" интерес заставивший, до описания стихотворного языка Лермонтова, обратиться к лексикографированию "Героя нашего времени", состоит в том, что это лучший реалистический роман в истории всей русской литературы - и по содержанию, и, что особенно важно для лингвиста, по языку.
      Вторым по значимости для описания идиолекта Лермонтова мы считаем его стихотворный язык - не поэтический, а именно стихотворный: при всем различии содержания стихотворений, созданных поэтом за неполные 14 лет, при огромном количестве автоповторов, о которых нам уже приходилось писать (см. наши статьи "Автореминисценции у М.Ю. Лермонтова". Черновцы, 2019; "Проблема автоцитации в лермонтоведении XIX - первой пол. XX веков". Пенза, 2018), при ярчайшем самовыражении, пронизывающем стихи поэта, - это единое, неделимое целое, которое невозможно, по нашему твердому убеждению, искусственно разделить стихотворением "Смерть поэта" (1837) на два этапа, как это до сих принято в литературоведении: если бы не было семилетнего погружения Лермонтова в поэтику русского слова (включая в данном случае и его опыты по созданию поэм), не могло бы появиться и стихотворение "Смерть поэта".
      Именно с этой точки зрения мы и пытались лексикографировать стихотворный язык поэта - не юноши, каким он был по своему физическому возрасту, но Мужа, сумевшего обо всём написать так искренно и страстно, с такой болью сердца, какой никогда не было в творчестве ни у одного из русских поэтов.
      Отказ от лексикографирования достаточно разнородного языка трех десятков поэм Лермонтова позволил нам выделить лучшую из них - "восточную повесть", как назвал автор своего "Демона", - и по языку, и по содержанию (в мировой литературе немало произведений на сюжет, избранный поэтом, но все они не идут ни в какое сравнение с лермонтовским "Демоном"), и по тому неповторимому впечатлению, которое она оказывает на любого читателя, заставляя вновь и вновь возвращаться к ней в течение всей жизни. Возможно, то, как поэт работал над своим "Демоном", тщательно подбирая лучшее слово, пытаясь в каждом тончайшем нюансе, оттенке значения передать максимально точно свои мысли и чувства, постоянно, в течение десяти лет (из неполных 27, прожитых им на земле), не имеет аналогов в мировой литературе. И, наверное, поэтому любой, кто читает поэму, обязательно хочет поделиться с кем-то своими впечатлениями, с чемто согласиться, о чем-то поспорить, возвращаясь к ней снова и снова.
      Может быть, поэтому поэма "Демон" до сих пор воспринимается по-разному как российскими, так и зарубежными исследователями (см. Вторую книгу Антология произведений, посвященных поэме М.Лермонтова "Демон").
      "Словарь языка Лермонтова. "Демон" (далее - Словарь), хочется верить, позволит лучше понять не только содержание поэмы, но и проблемы мироздания, религиозно-библейскую тематику, волновавшие поэта на протяжении всей его жизни.
      Образцом для создания любого авторского словаря обычно служит "Словарь языка Пушкина" (1956-1961), построенный по типу толкового словаря, хотя его структура, на наш взгляд, уже не отвечает современным требованиям авторской лексикографии.
      Начало формирования авторской (писательской) лексикографии относят к концу XIX в., а в ХХI в. она превратилась в одно из наиболее плодотворных и результативных направлений лексикографии, имеющих не только успешно развивающуюся практику составления авторских словарей, но и достаточно серьезную теоретическую базу для обоснования практического лексикографирования. Словарь языка писателя углубляет знакомство с его творчеством, невозможное без исследования идиолекта, служит своеобразным "ключом" к верному пониманию авторского текста, важным пособием для изучения лексикона писателя, особенностей его художественного стиля. Важнейшая цель Словаря - расположить лингвистически обработанный материал из произведения Лермонтова таким образом, чтобы сделать его пригодным для задач научного языкознания, не предопределяя результатов специальных исследований по языку великого поэта, а только стимулируя их.
      Авторский словарь (Словарь языка писателя) - это словарь, содержащий лексику произведений того или иного писателя; в нашем конкретном случае - словарь языка одного произведения Лермонтова. Он должен дать полную, точную и объективную информацию о языке поэмы, помочь определить, сколько значений имеет каждая лексема, с какой частотой она употребляется.
      При анализе типологии авторских словарей Л.Л. Шестакова (см. ее монографию "Русская авторская лексикография. Теория, история, современность". М.: 2011, с. 55-58) характеризует признаки, отличающие авторский словарь от других типов словарей. Основываясь на этой характеристике, мы определяем наш Словарь как лингвистический (лингвистическая характеристика каждой лексемы с точки зрения русского языка), монографический (здесь это словарь не только одного автора, но и, в то же время, одного произведения), полный (в состав Словаря включены и описаны все без исключения лексемы, встретившиеся в тексте "Демона"), регистрирующий (все лексемы зарегистрированы в основном корпусе Словаря в алфавитном порядке, а также представлены в четырёх типах словников, составленных по определенным критериям), многопараметровый (каждая лексема характеризуется с точки зрения семантики, частотности, стилистической и грамматической маркированности; в основном корпусе Словаря при отдельных лексемах дается, при необходимости, этимологическая, энциклопедическая и пр. характеристика), Словарь авторского языка со словом в качестве заголовочной единицы, алфавитный (все лексемы основного корпуса Словаря и Словники ЉЉ 1, 3 и 4 в Приложении даны в алфавитном порядке), одноязычный (Словарь включает всю лексику поэмы, написанной на русском языке), исторический (поскольку это словарь языка поэта XIX в.), научноописательный (Словарь составлен на основе научных принципов авторской лексикографии и описывает, максимально полно, каждую лексему Лермонтова), книгопечатный (Словарь опубликован не в электронном, а в бумажном варианте). В Словаре мы попытались объяснить всё, что встретилось в канонической, восьмой, редакции "Демона"; остальные семь редакций не привлекались, учитывая, что Словарь адресован не только исследователям, знакомым с историей создания поэмы и ее вариантами, но и широкой читательской аудитории, для которой вариантность текстов, как правило, не представляет особого интереса.
      Определившись с объектом описания и имея некоторый опыт создания авторских словарей (см. наши Словари языка Есенина в семи томах, 2012-2015 и Лермонтова в четырех томах, 2016-2019), мы обратились к новейшим исследованиям последнего десятилетия Л.Л.Шестаковой, О.Г. Ревзиной, А.Л. Голованевского и др., познакомились с доступными в интернете аннотациями новых авторских словарей XXI в. и приступили к лексикографированию языка поэмы "Демон".
      В основе построения Словаря лежит тезис Л.В. Щербы о том, что
      "словари писателей должны быть сделаны по типу thesaurus, так как <...>, только располагая всей полнотой цитации, можно строить какиелибо предположения и выводы" (см. его статью "Опыт общей теории лексикографии" // Л.В. Щерба. Языковая система и речевая деятельность, 1974, с. 286). Характеризуя особенности тезаурусов, Щерба доказывал, что "в них приводятся все решительно слова, встретившиеся в данном языке хотя бы один раз <...>, и что под каждым словом приводятся решительно все цитаты из имеющихся на данном языке текстов" (Там же, с. 281). Именно на этом принципе и строится иллюстративная часть всех словарных статей в Словаре: приводится единственное значение моносеманта и наиболее интересные примеры на все значения полисемантов). Техническая невозможность привести на каждое значение слова несколько десятков и сотен примеров заставила нас ограничить иллюстративный материал пятью (реже шестью, если отдельная лексема употреблена в шести контекстах) примерами (см. ниже).
      Точка зрения Л.В. Щербы была развита Б.А. Лариным в предисловии к "Словарю автобиографической трилогии М. Горького": "Как в словаре-тезаурусе национального языка, так и в полном словаре писателя основная задача - не в объяснении непонятного слова или его необычного употребления, а в систематизации и истолковании всего лексического богатства (здесь и далее выделено нами. - Г. Ш.) национального языка или сочинений писателя, как внутренне целостного (отражающего сложившуюся идеологию), эпохального (четко ограниченного во времени и характеризующего свою эпоху) и вполне объективного, исключающего произвол отбора, оценочный или предвзятый подход (ибо всякий пробел, всякое упущение лишают возможности составлять точные, достоверные суждения о данной лексической системе. <...> в писательском словаре прямым объектом исследования является образная реализация слов, определяются именно зависимые контекстуально оттенки их значений, которые лишь изредка оставляют прочные следы в общем языке и не всегда улавливаются читателем, и не всяким читателем. Иными словами, общий словарь выясняет инвентарь устойчивых семантем языка, писательский словарь дает пословный комментарий к художественному тексту памятников литературы" (см. его статью "Основные принципы "Словаря автобиографической трилогии М.Горького"). Именно эта задача и положена в основу создания Словаря.
      Таким образом, идея тезауруса, предложенная Л.В. Щербой и поддержанная Б.А.Лариным, стала концептуальной основой толковостилистического, энциклопедического, историко-этимологического Словаря.
      Учитывая, что собрания сочинений М.Ю. Лермонтова объединяют все его произведения, которые лишь по-разному располагаются составителями, мы выбрали одно из наиболее доступных изданий, выпущенное тиражом 800 000 экз.: М.Ю. Лермонтов. Сочинения в двух томах. Том 1. М.: 1988. Все лермонтовские цитаты снабжены указанием на часть и главу поэмы "Демон" (в поэме две части, в каждой по 16 глав).
      Описание языка "Демона" строится на максимально полном изучении всех без исключения лексем. Поэтический лексикон Лермонтова - это общелитературная лексика, поэтому по традиции, принятой в авторской лексикографии, при определении значений лермонтовских лексем использовались наиболее авторитетные толковые словари русского языка, в которых приводятся значения большинства встречающихся в поэме слов: Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1992; Словарь русского языка в 4-х томах. М., 1981-1984 (МАС); Словарь современного русского литературного языка. В 17 томах. М.-Л., 1950-1965 (БАС); Ефремова Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный. М., 2000.
      Язык Лермонтова, и мы это уже отмечали, ближе языка всех остальных классиков первой половины XIX в. к современному русскому языку. Поэтому основное внимание уделяется не столько словам, сколько их сочетаемости друг с другом и оттенкам значений. Специфика использования общеупотребительных слов языка в художественном произведении состоит в самом принципе их отбора автором, что является показателем его лингвистической компетентности.
      "Демон" занимает всего 29 страниц типографского текста; в нем 1678 лексем, 1033 из которых употреблены однократно (61,5% лексикона); слов с частотностью от единицы до пяти - 1546 (92,1%). Но есть и весьма частотные лексемы - наиболее часто встречаются, что вполне предсказуемо, служебные слова: союз И (242) и предлог В (144) (см. Частотный Словник с указанием частеречной принадлежности лексем).
      Лексикон поэмы отличается высочайшим литературным вкусом автора: в нем почти отсутствуют разговорные, просторечные и областные слова (см. ниже). По традиции, принятой в авторской лексикографии, при определении значений лермонтовских лексем использовались наиболее авторитетные толковые словари русского языка, которые приводят значения большинства общеупотребительных русских слов (словари С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой /1992/, Словарь рус. языка в 4-х томах. /1981-1984/; Словарь совр. рус. лит. языка в 17 томах /1950-1965/). Постоянным было обращение к Лермонтовской энциклопедии (1981), хотя представленные в ней сведения, особенно связанные с поэмой "Демон", частично устарели.
      Большая часть значений лексем в корпусе поэмы "Демон" в основном совпадает со значениями, указанными в толковых словарях, поэтому совпадают и их дефиниции. Наибольший интерес для лексикографирования представляют лексемы, значения которых лишь частично совпадают со словарными определениями или отсутствуют в словарях. Поэтому в Словаре маркируются вошедшие в лексикон "Демона" группы слов, не являющихся общелитературными. Самая большая группа (50 лексем) - это слова, которые вышли из литературного языка (устар.): власяница, заутра, лампада и др.
      Часть слов создана автором (окказ.): таких примеров немного и они вполне доступны пониманию современного читателя: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных (Часть 1; гл. 4); И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1; гл. 16).
      Интересен пример использования единственного обл. слова завистливый в знач.: усердный, старательный, ретивый. В Словаре Даля отмеченные значения слова завистливый соотносятся с воронежским и тамбовским говорами. Возможно, Лермонтов имел в виду значение старающийся вызвать чью-то зависть (значение отсутствует во всех словарях, в том числе и у Даля): ... и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы (Часть 1, гл. 6). Последнее значение прилагательного завистливый можно отнести к окказ., хотя, повторим, Лермонтов нечасто придумывал новые слова или значения.
      Хочется обратить внимание на нечастый случай использования одного слова (бескровный) в двух омонимичных вариантах: от слов кров - жилище (бесприютный) и кровь - жидкость, обеспечивающая питание клеток организма и обмен веществ в нем (лишенный крови; перен. бесчувственный). Оба значения равноправны в лермонтовском контексте, однако, на наш взгляд, ближе к сюжету "Демона" значение бесприютный: РП (речь персонажа): В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      Омонимичные лексемы в языке "Демона" встречаются нечасто, это преимущественно слова служебных частей речи; без обращения к основному корпусу Словаря они легко обнаруживаются в Алфавитном словнике: союз, частица: И-1 и И-2; Иль-1 и Иль-2; Ли-1 и Ли-2; нареч., союз: Как-1 и Как-2; предлог, междом.: О-1 и О-2; союз, частица, относит. и указат. слова: То-1, То-2, То-3, То-4; нареч., частица: Уж-1 и Уж-2; местоим., союз: Что-1 и Что-2. Среди знаменательных частей речи омонимов меньше (весть-1, весть-2 - сущ. и глаг. форма; дорогой-1, дорогой-2 - прил., прил.; друг-1, друг-2 - сущ., кратк. прил.; свет-1, свет-2 - сущ., сущ.),
      В Словаре большая роль отводится энциклопедической характеристике многих лексем, обозначающих общеупотребительные понятия или реалии, но в поэме "Демон" выступающие в метафизических значениях, не всегда понятных современному читателю: Бог, божество, братия, бренный, вечность, время, Вселенная, гордыня, грех, кара, миро, обет, обитель, отшельник, риза, стяжание и др. Встречаются и отдельные устаревшие слова, также не всегда понятные современному читателю: латы, лобзанье, перст, раина, сонмище, фимиам, чепрак, Эдем - Словарь дает их толкования. Наиболее важной мы считаем энциклопедическую характеристику лексем-понятий Монастырь, Херувим, Бог, Ангел и небольшой группы ономастической лексики: представлены разные этимологии антропонимов Демон, Гудал, Тамара и топонимов: общеизвестных Кавказ, Казбек, Арагва, Синодал (грузинский топоним, воспринимаемый читателем в качестве антропонима - имени жениха Тамары), Терек, Дарьял, Койшаурская долина (см. соответствующие словарные статьи в основном корпусе Словаря). Ср.: (7) - сущ. нариц., одуш., м. р. (греч. aggelos - вестник): ангелы - существа, превосходящие человека по силам и способностям; живут на небе, или в духовной сфере, на кот. не распространяются законы материальной Вселенной, поэтому их также называют духами; они были созданы очень давно, задолго до сотворения Земли; не вступают в брак и не производят потомства; каждый из них сотворен как уникальная личность: могут общаться друг с другом, обладают мыслительными способностями, вольны выбирать между добром и злом - некоторые из них согрешили, встав на сторону Сатаны, Дьявола, поднявшего мятеж против Бога. Ангелы заинтересованы в духовном благополучии Божьих служителей, но не каждому христианину Бог дает ангела-хранителя; ангелы не защищают служителей Бога от всех испытаний и искушений; они не воскресшие люди, а существа, кот. Бог сотворил особо. Ангел появляется рядом с человеком, чтобы вырвать его из власти злых духов и оградить от зла. Если у человека не получается справиться с греховными мыслями и поступками, это не значит, что ангел отдаляется от него. Бог никогда не уходит от человека, человек сам может отдалить себя по собственной воле. Было бы неправильным приписывать ангелу роль телохранителя, психолога, или врача - от ангела не стоит ждать видимых советов и наставлений или исцеления от всех болезней. Но ангел дан человеку, чтобы к нему можно было обратиться за помощью; он является как бы союзником, помогающим человеку бороться со злом в его душе: а) по христ. религии, вестник бога, особое сверхъестественное существо, изображавшееся в виде юноши с крыльями (5): Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл.16); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16); б) употребляется в ласковом обращении, особенно к любимой женщине (1): РП: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Демон) (Часть 1, гл. 15); в сравнении (1): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      Количество заимствований в лексиконе "Демона" невелико: больше всего греч. по происхождению (22 лексемы): ад, ангел, бездна, херувим, икона, монастырь и др.; лат. (7): Аврора, алтарь, гранит, мавзолей; тюрк. (7): аул, Казбек, чуха, чадра, чалма, чепрак; араб. (4): Грузия, кинжал, гарем; муэцин, груз.: Арагва, осетин, чунгур; азерб.: папах; перс.: бирюза, зурна, парча, пери, чинара. Включение в текст поэмы не только местных топонимов, но и некоторого количества восточной лексики, в той или иной степени знакомой читателю, объясняется тем, что местом действия последней, восьмой, редакции "Демона" стал Кавказский регион. Часть восточных заимствований была переведена в тексте поэмы самим Лермонтовым; приводим все его переводы: чадра (покрывало), зурна (вроде волынки), чуха (верхняя одежда с откидными рукавами), звонкие стремена (стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла), папах (шапка, вроде ериванки), чингур (род гитары).
      В предыдущих выпусках Словаря языка Лермонтова нами введена помета РП (речь персонажа). Оставляем ее и в Словаре языка "Демона" (добавляя после цитаты в скобках имя персонажа: Демон, Тамара, редко - речь Ангела и др.): Часть 1, гл. 15; Часть 2, гл. 1, 5, 9, вся 10, 16): РП: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след (Ангел) (Часть 2, гл. 9); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон); РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      С лексической точки зрения речь разных персонажей практически не различается между собой и, тем более, не отличается от авторской речи: мы считаем, что в "Демоне", как ни в одном другом произведении Лермонтова, представлена идеальная русская литературная речь. Нам не доводилось встречать такой точки зрения в других работах, возможно, потому, что на анализ языка и идейного содержания "Демона", к сожалению, всё чаще отваживаются молодые авторы, чье мнение не всегда привлекает внимание маститых ученых. А жаль! Будем надеяться, что предлагаемая Антология "Произведения, посвященные поэме М.Лермонтова "Демон" (вторая книга) введет в научный оборот много новых имен и интересных работ.
      
      Структура словаря
      Словарь состоит из двух книг: Первая книга двухчастна: 1) собственно корпус Словаря, в котором в алфавитном порядке лексикографируются все отобранные лексемы, составляющие идиолект поэмы "Демон"; 2) Приложение, включающее четыре Словника. Двухчастная структура Словаря впервые использована при работе над Словарем языка Есенина (2013-2015) и отмечена рецензентами как оптимальный принцип лексикографирования в авторском словаре. Первая книга начинается Предисловием и оглавлением. В Предисловии описываются принципы построения Словаря, его структура и используемые в нем приемы и методы.
      Вторая книга - Антология произведений, посвященных лермонтовскому "Демону" - впервые включена в авторский словарь, учитывая важность поэмы для творчества Лермонтова, ее значение для развития всего литературного процесса XIX-XXI вв., а также огромный интерес и неоднозначное отношение к нему литературных критиков, философов, религиозных деятелей и просто любознательных читателей. Антология составляет половину первой книги и всю вторую книгу целиком. Как и сам Словарь, Антология имеет свое Предисловие и оглавление - перечислением в алфавитном порядке 147 текстов, посвященных поэме "Демон".
      Первая часть Первой книги - основной корпус собственно Словаря. Объем его зависит от количества лексикографируемых единиц, их важности для содержания поэмы, наличия иллюстративного материала и принципов его описания. Рядом с каждой буквой алфавита, предваряющей список начинающихся с нее лексем, указано общее число словарных статей на эту букву. Это количество различно: максимальное - на буквы П (231), С (207), В (125), Н (111), О (102) - почти аналогичная ситуация была и в Словаре языка "Героя нашего времени" (П - 1171; С - 622; В - 468, О - 436, Н - 424), и в Словаре стихотворного языка Лермонтова (П - 1001, С - 744, В - 513, О - 446, Н - 416), конечно, со значительно большим числом статей на эти буквы. При сравнении букв с минимальным количеством словарных статей полного совпадения нет: в Словаре языка "Демона" минимальное число словарных статей на буквы Ф и Щ (по две), Э и Ю (по три), Е (7), Я (8); в языке "Героя нашего времени" - Ю (9); Щ (10); Ц (21); Э и Я (по 22); в стихотворном языке - Щ и Ю (9), Э (11), Я (25), Е (27). Думается, эти данные, как и все остальные количественные показатели, представленные в "Словаре языка Лермонтова", могли бы заинтересовать специалистов по математической лингвистике. Вряд ли сам М.Ю. Лермонтов мог предполагать, что его случайные буквенные или количественные совпадения или расхождения могут стать предметом научного исследования. Сами словарные статьи также различны по объему, что зависит не только от количества реального языкового материала, но и, повторим, от его содержательности и значимости.
      Словарная статья выполнена в традиционном для классической авторской лексикографии стиле и характеризуется следующими параметрами: заглавное (заголовочное) слово с ударением (кроме односложных слов), частотность его употребления, грамматические пометы, этимологические пометы, функционально-стилистические пометы, толкование (все выделенные значения слова с иллюстрирующими их примерами), комментарий, содержащий при необходимости лингвистическую или энциклопедическую справку, а также зона шифра.
      Основная заголовочная единица в Словаре - слово, традиционно стоящее в начальной грамматической форме. В качестве заголовочных слов выступают имена (сущ., прил., числ.), местоимения, глаголы в форме инфинитива, причастия, неизменяемые слова (деепричастие, наречие, предлог, союз, частица, междометие). Лексема, образующая словарную статью, в Словаре определяется сама по себе (для нас это принципиально), без системы отсылок к другим словам: значение глагола одного вида не определяется через значение глагола другого вида, значение производного наречия напрямую не соотносится с мотивирующим прилагательным, так же, как и причастия и деепричастия не зависят от мотивирующих глаголов.
      Словарный заголовок набирается прописными буквами полужирным шрифтом (при наличии вариантов они даются в скобках тем же шрифтом) и снабжен ударением. В большинстве слов лермонтовского лексикона ударение совпадает с современным. Устаревшее ударение встречается гораздо реже, чем в его стихотворном языке: венчАнный (Чинар развесистые сени, Густым венчАнные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени - Часть 1, гл. 4); кладбИще (это же ударение и в стихотворном языке Лермонтова: И превратилася в кладбИще Скала, родная облакам - Часть 2, гл. 15): полунОчный (Я тот, которому внимала Ты в полунОчной тишине , Чья мысль душе твоей шептала - Часть 2, гл. 10; В то время сторож полунОчный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный - Часть 2, гл. 12). Примеры ударения, отличного от современного, объясняются обычно стихотворной рифмой: Гудал сосватал дочь свою, На пир он сОзвал всю семью - Часть 1, гл. 6; И башни замков на скалАх <...> У врат Кавказа на часах - Часть 1; гл. 3; Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложенА - Часть 1, гл. 10; Но прЕзрел удалой жених Обычай прадедов своих - Часть 1, гл. 11; И в монастырь уединЕнный Ее родные отвезли, И власяницею смирЕнной Грудь молодую облекли - Часть 2, гл. 2; Напрасный отблеск жизни прЕжней <...> Еще для сердца безнадЕжней - Часть 2; гл. 14; интересен пример использования знаменательных слов в качестве безударных, как энклитики: Забыть? - забвенья нЕ дал бог: Да он и нЕ взял бы забвенья - Часть 1, гл. 9.
      Прилагательное шёлковый отмечено в качестве заголовочного слова с современным ударением; однако в тексте "Демона" оно встречается дважды в одном и том же значении мягкий, как шелк, но с разным ударением: один раз с привычным для нас ударением: Клянуся небом я и адом, <...> Волною шЁлковых кудрей - Часть 2, гл. 10); а второй раз - с устаревшим, как поэтизм: Гостить я буду до денницы И на шелкОвые ресницы Сны золотые навевать - Часть 1, гл. 15).
      В качестве заголовочного слова могут выступать причастия в начальной форме (полные и краткие: одетый - одет; покрытый - покрыт; спрятанный - спрятан и др.), глаголы в форме инфинитива, а также наречия и деепричастия в той форме, в какой они употреблены в тексте (блистая, кружа, надвинув и др.). Использование существительных, местоимений, глаголов, наречий в качестве заголовочных лексем обычно не вызывает сложностей. Что касается прилагательных, то во всех авторских словарях языка Есенина и Лермонтова отмечалось наличие полных и кратких их форм, которые мы считаем самостоятельными словами и употребляем в качестве отдельных заголовочных лексем. В лексиконе "Демона" среди 332 имён прилагательных представлено 13 пар прилагательных, самостоятельно выступающих в полной и краткой формах и образующих соответственно самостоятельные словарные статьи: богатый - богат; глухой - глух; готовый - готов; грустный - грустен; дикий - дик; знакомый - знаком; лукавый - лукав; немой - нем; полный - полон; прекрасный - прекрасен; разноцветный - разноцветен; стройный - строен; чудный - чуден; при этом другие прилагательные выступают в одной какой-то форме (бескровный, беспечен, вековечный, велик, забытый, задумчив и др.).
      Толкования слов даются обычным шрифтом со строчной буквы. Для моносемантов толкование дается в одной строке после грамматических и лексических помет; разные значения полисемантов выделяются строчными буквами русского алфавита; каждое новое значение дается с абзаца. Сначала толкуются прямые значения, затем их оттенки. Иллюстративные примеры подтверждают каждое отдельное значение или его оттенок.
      Совокупность всех заголовочных слов образует Алфавитный словник авторского словаря, которым начинается Приложение.
      Частотность заголовочного слова дается в скобках; она определялась путем подсчета всех словоупотреблений; при наличии более одного примера на конкретное значение полисеманта для него отдельно указывалась частотность. Все лексемы с указанием их частотности, образуют Частотный словник, начиная от максимально частотного союза И-1 (242) и кончая 1033 лексемами с минимальной частотностью, равной единице.
      После указания частотности в словарной статье отмечались грамматические пометы: принадлежность лексемы к определенной части речи и её основные признаки. В числе грамматических помет отмечено много традиционных для лексикографической практики сокращений, не вызывающих особых затруднений: собств., отвлеч., веществ., собир., pluralia tantum - для сущ., качеств., относ., кратк. - для прил., сов./несов. в. - для глаг. и т.д.
      За грамматическими даются функционально-стилистические пометы - также традиционные в лексикографии: обл., разг., простор., устар., окказ., книжн., высок., спец. Относятся такие пометы к слову в целом или к одному из его значений.
      Следом за грамматическими и функционально-стилистическими пометами даны, под знаком ◊, устойчивые сочетания различной степени фразеологичности: бог весть, почиет в боге, бог не дал чего-либо (здесь: забвенья), кинуть взгляд, в ладони ударяя, дух лукавый и др.:
      ◊ разг.: лететь без памяти - с большой силой, быстротой: Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13);
      ◊ у ног чьих-либо быть - находиться возле кого-либо в знак преклонения, любви, глубокой преданности: И, видишь, - я у ног твоих!
      (Часть 2, гл. 10);
      ◊ сложить власть к чьим-либо ногам (у Лермонтова - у ног сложил) - быть от кого-либо в полной зависимости: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Часть 2, гл. 10).
      При наличии соответствующих примеров в словарных статьях выделяются еще группы значений, которые уже упоминались: в сравнении, в сравнении + перен., в сравнении + метафора, перен., метафора. Интерпретация и лексикографическое оформление их - отдельная словарная проблема. Нами выделены все сравнения (их особенно много в языке Лермонтова) и переносные значения, среди которых отдельно отмечаются метафоры как наиболее яркие виды переноса. При описании этих групп значений установлена особая важность сравнительных конструкций и метафорических оборотов в лексиконе Лермонтова, что может в дальнейшем послужить объектом для самостоятельного научного исследования. Ср.: Ладья: в сравнении: Как эдем, Мир для меня стал глух и нем. По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Часть 2, гл. 10); Могильный: перен.: свойственный могиле: такой, как в могиле: И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16); Метель, седой: метафора: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых (Часть 2, гл. 16).
      При значительной частотности одна лексема в разных контекстах может иметь несколько лексико-семантических помет: Сон: в сравнении (2): Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15); перен. (1): Ей кто-то шепчет: он придет! Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); метафора (1): РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15); Твой: в сравнении (3): РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик <...> РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10); (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (2): РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах <...> РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      В Словаре стихотворного языка Лермонтова уже отмечалось интересное явление, не замеченное нами в языке Есенина: одновременное использование одной лексемы в качестве чистого сравнения и какоголибо вида переносного значения, чаще всего, метафоры - своего рода сложное сравнение. Поэтому, кроме традиционных групп (в сравнении, перен., метафора), в Словаре вводятся, учитывая их немалое количество, еще две рубрики:
      1) в сравнении + перен.: Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); в сравнении + перен.: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть 2, гл. 14); И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, 16) - всего 13 примеров, в каждом из которых несколько лексем оказываются своего рода "сложным сравнением";
      2) в сравнении + метафора: РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Часть 2, гл. 10); в сравнении + метафора: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл. 16); в сравнении + метафора: И между них, прорезав тучи, стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Часть 2, 10) - всего 17 примеров;
      Количество таких примеров (в "Демоне" - 30 и в стихотворном языке 95) подтверждает наше предположение, с одной стороны, о четком разграничении Лермонтовым сравнения и переносных значений, а с другой - о достаточно распространенных у него слияний сравнения и переносного значения в одном контексте.
      В любом, особенно авторском, словаре иллюстративная зона (зона контекстов) играет важную роль: это те авторские контексты, без которых невозможно создание Словаря. Иллюстрации - обязательное сопровождение любого значения или оттенка значения. И чем больше контекстов на каждое значение слова, тем оно привлекательнее для исследования. В словарной статье приводится единственное значение моносеманта (количество их в поэме 1033, или 61,5%) и все значения полисеманта, подтверждаемые цитатами из "Демона". Частотный словник (см. Приложение Љ 2) позволил установить, что 1546 лексем (92,1%) употребляются от одного до пяти раз. Частотность, равную пяти, мы и определили в качестве эталона для подтверждения примерами из поэмы уникального значения моносеманта и каждого значения многозначных слов. Значения полисемантов, превышающие частотность в 5-6 употреблений, переносятся в так называемую "зону шифров" после слов "а также" в виде кратких контекстов, позволяющих, с указанием соответствующей части и главы поэмы, без труда определить или уточнить эти значения.
      Обязательная зона шифров разрабатывается индивидуально для каждого авторского Словаря. В предлагаемом Словаре она построена по традиционному для большинства словарей принципу (исключая Словарь стихотворного языка Лермонтова): для всех лексем с частотностью больше пяти-шести употреблений иллюстративная зона состоит из двух частей: в первой даются отобранные пять-шесть авторских контекстов с указанием в скобках части и главы (номер Части и, через запятую, номер Главы). Все остальные, не вошедшие в число примеров иллюстрации, как отмечалось, располагаются во второй части иллюстративной зоны - в зоне шифров: Весь (36) - мест. опред.: <...> в) при отвлеч. сущ. указывает на высшую степень проявления обозначаемого существительным состояния, признака (8): РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я всё былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон); РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон); РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Всё благородное бесславил И всё прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: <...>Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать; Я дам тебе всё, всё земное (Часть 2, гл. 10);
      г) в знач. сущ. всё, всего - ср.р.: то, что есть, целиком, без исклю-
      чения (17): И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Всё знать, всё чувствовать, всё видеть, Стараться всё возненавидеть И всё на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: И всё, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); Затихло всё (Часть 1, гл. 12); Но ты всё понял, ты всё знаешь (Часть 2, гл. 10); Но пронеслось еще мгновенье, И стихло всё (Часть 2, гл. 12); Всё дико; нет нигде следов Минувших лет (Часть 2, гл.16);
      -- все, всех множ.ч.: в полном составе, без исключения: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть гл. 1, 8); РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      -- все, всё в качестве обобщающего слова при перечислении: И всё ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл.5); В нем было всё: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11);
      -- род. п. всего, всех со сравнит. степ. в знач. превосх. степени: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4);
      Нет (14) - а) безл., в знач. сказ.: не имеется налицо, отсутствует (8): Им в грядущем нет желанья (Часть 1, гл. 15); На свете нет уж мне веселья (Часть 2, гл. 1); Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл. 6); Здесь больше нет твоей святыни <...>; Твоих поклонников здесь нет (Ангел) (Часть 2, гл. 9); а также: Часть 2, гл. 10: Где нет ни истинного счастья; Часть 2, гл. 16: нет нигде следов.
      Разграничение значений лексем и их классификация проводятся на основе анализа всех применений соответствующего слова. Толкования слов даются обычным шрифтом со строчной буквы. Для моносемантов толкование дается в одной строке после грамматических и лексических помет: Папáх (1) - сущ. нариц., неодуш., м.р., устар. (азерб. papaq): высокая меховая шапка; примеч. М.Л.: шапка, вроде ериванки: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      Значения полисемантов выделяются строчными буквами русского алфавита; каждое новое значение дается с абзаца. Сначала толкуются прямые значения, затем их оттенки вводятся с новой строки двумя дефисами (--).
      Иллюстративные примеры подтверждают каждое отдельное значение или его оттенок, ср.:
      Нéбо (15) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: а) видимое над поверхностью земли воздушное пространство в форме свода, купола (4): Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1, гл. 15); И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал" (Часть 2, гл. 15);
      -- об окружающем землю мировом пространстве: И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); б) по религ. представлениям - пространство, где обитает Бог (боги), ангелы и святые, где находится рай (7): Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой <...> ; РП: Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы <...> ; РП: На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (Демон) (Часть 2, гл. 10); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16);
      -- судьба, рок, провидение, божественные силы: РП: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в) в риторическом восклицании-обращении: Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал
      Иль поцелуя, иль денницы? (Часть 2, гл. 13); в сравнении (1): Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жи-
      лище? (Часть 2, гл. 15); перен. (2): о чем-то возвышенном, светлом, о блаженстве, наслаждении, радости: Вершины цепи снеговой Светлолиловою стеной На чистом небе рисовались (Часть 2, гл. 4); РП: Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл. 15);
       (6) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: обращение к Богу, к
      святым с просьбами о чем-либо, с благодарностью; моление: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил. И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11); И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Часть 2, гл. 10);
      -- устар.: мольба, просьба о чем-л: РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Часть 2, гл. 10); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      В предлагаемом Словаре зона шифров, на наш взгляд, менее актуальна по сравнению со Словарями "Героя нашего времени" и стихотворного языка Лермонтова, поскольку значения только 132 слов (менее 8%) из всего лексикона "Демона", с частотностью больше пяти, могли бы попасть в эту зону, если бы выступали только в одном значении; но, поскольку они, как правило, выступали и в оттенках значений или в сравнениях и переносах, их количество стало еще меньше: в зону шифров попали, в основном, служебные слова (частицы: бы (б) - 3 примера, нет - 2, не - 46, ни - 12, уж - 3; предлоги: в - 45, на - 20, над - 3, о - 4, от -
      2, с - 5, у - 2, союзы: и - 144, как - 35, но - 2, то - 4) и местоимения
      (весь - 9, её - 5, мой - 5, он - 80, она - 40, они - 22, свой - 2, ты - 49, я - 45), а также несколько существительных (взор, взгляд, гора, пора, уста, час - по 2, дух - 5, день - 10) и глаголов (быть, клясться - по 5).
      
      Приложение
      Вторая часть Первой книги - Приложение - варьируется в разных словарях в зависимости от поставленных автором задач. В данном Словаре представлено четыре Словника, отбор лексем для каждого из которых осуществлялся методом сплошной выборки из основного корпуса Словаря. Все лексемы Словаря вошли в словники в том порядке, который определялся назначением словника.
      1. Алфавитный словник с указанием частотности и частеречной принадлежности дает перечень всех словарных статей в алфавитном порядке с указанием частотности лексемы и ее принадлежности к определенной части речи. Максимально приближенный к основному тексту Словаря, Алфавитный словник позволяет, не обращаясь к нему, установить наличие или отсутствие конкретной лексемы, ее частотную и частеречную характеристику, что особенно важно в случаях омонимичности лексем.
      2. Частотный Словник с указанием частеречной принадлежности - тоже перечень всех лексем, вошедших в Словарь, но распределенных по степени убывания частотности от максимально употребительного союза И (242) до однократно употребленных 1033 слов. Лексемы с частотностью от пяти до единицы даются для удобства пятью отдельными сплошными списками с указанием их частотности в подзаголовке каждого списка. Слова, имеющие одинаковую частотность, располагаются внутри Словника в алфавитном порядке. Назначение этого Словника - выделение максимально и минимально употребительных в поэме лексем, возможность группировки их по частям речи и по количественной характеристике слов одной части речи, входящих в разные тематические или лексико-семантические группы, имеющих определенную частотность употребления, и т.п. При наличии подобных Словников языка других авторов он предоставляет практически неограниченные возможности сравнительно-сопоставительного анализа языка любых писателей по выбору исследователя.
      Частотный Словник показывает, что в поэме "Демон" 61,5% лексем (1033 из 1678) употреблены по одному разу; слов с частотностью больше 100 всего два - союз И (242) и предлог В (144); в первую десятку входят также частица Не (78), предлог На (69), союз Как (42) и пять местоимений: Он (91), Я (75), Ты (62), Она (52), Весь (36). Во второй десятке глагол Быть (34) и сущ. День (21), пять местоимений - Мой (31), Они (27), Твой (24), Свой (22), Ее (21), союз Но (28), частица Ни (25), предлог Без (24). Антропонимы Демон и Тамара (по 16) занимают 24 и 25-е места.
      Самые частотные предлоги: На (69), С (52), Без (24), От (16); союзы: Как (42), Но (28); частицы: Не (78), Ни (25). К числу максимально частотных относятся и местоимения: Он (91), Я (75), Ты (62), Она (52), Весь (36), Мой (31), Они (27), Твой (24), Свой (22), Её (21).
      Десять самых частотных слов других знаменательных частей речи значительно уступают по степени употребительности служебным словам и местоимениям: существительные: День (21), Демон, Тамара (по 16), Дух и Небо (по 15), Душа, Любовь, Слеза (по 14), Земля и Мир (по 13); прилагательные: Земной и Пόлон (по 9), Молодой, Новый, Последний (по 8), Злой и Святой (по 7), Вечный, Золотой, Прежний (по 6); глаголы: Быть (34), Клясться (13), Любить (12),
      Видеть (9), Знать, Мочь, Смотреть (по 7), Дать, Звать, Стоять (по 6); наречия: Как (13), Вдруг (12), Так (9), Еще (8), Давно, Здесь, Недолго (по 6), Вновь, Зачем, Напрасно (по 5).
      3. Частеречный словник группирует лексемы поэмы "Демон" по знаменательным частям речи, в каждой из которых подсчитано общее количество лексем: имя существительное (628), имя прилагательное (332) и причастие (причастие как синтаксический дериват глагола включено в качестве подгруппы в группу прилагательного, поскольку многие причастия выступают в значении прилагательных) (72), имя числительное (5) и местоимение (27), глагол (373), наречие (110) и деепричастие (в науке не существует однозначного подхода к определению языкового статуса деепричастия, как, впрочем, и причастия: они рассматриваются как особые глагольные формы или как самостоятельные слова; мы придерживаемся второго подхода, выделяя их в качестве самостоятельных (гибридных) частей речи (53).
      4. Словник лексико-семантически, стилистически и грамматически маркированных лексем представляет возможность приблизительной классификации выделенных по определенным признакам лексем: а) по характеру вхождения лексем в поэтический лексикон (в сравнении, перен., метафора и пр.); б) по происхождению (обл., устар., окказ., спец,); в) по функционально-стилевой и стилистической характеристике (книжн., высок, поэт.; разг., простор.; эмоц.-оценоч.); г) по грамматическим признакам, характерным для разных частей речи. Антропонимы и топонимы, ввиду их малочисленности, даются без уточняющей классификации.
      Хочется надеяться, что лексикографирование языка поэмы Лермонтова "Демон" привлечет внимание специалистов-филологов нестандартным подходом к рецепции очень интересного и достаточно сложного произведения Лермонтова. Молодое поколение читателей, возможно, только слышало о "Демоне", но не читало поэму, и, скорее всего, не в курсе разных мнений учёных, иногда искренних, а чаще профессионально бесстрастных, которые периодически, чаще к юбилейным датам, появляются в интернете. Каждый, кто впервые прочтет поэму, непременно задумается о том, почему это произведение 180 лет волнует умы и сердца людей, а, может быть, и сам скажет что-то новое о поэме, что перевернет наши представления о жемчужине мировой поэзии и заставит по-новому, с высоты сегодняшнего дня, увидеть и прочесть не только поэму М.Ю.Лермонтова "Демон", но и вообще всю русскую литературу XIX в.
      Объем Антологии (900 стр., 147 наименований статей и монографий) потребовал деления ее на две части (статьи, фамилии авторов которых начинаются на буквы А-И, вошли в первую книгу, остальные - во вторую). Антология имеет собственное Предисловие.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      А (12)
      А (4) - союз: а) противительный - соединяет два предложения, второе из которых выражает несоответствие тому, что выражено в первом; употребление экспрессивного противит. союза а становится основанием антитезы, используемой для раскрытия внутреннего мира героини; соответствует по знач. союзам: но, однако (1): РП: Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Тамара) (Часть
      2,гл 1);
      б) присоединительный - присоединяет предложения или их члены при последовательном описании ряда предметов или явлений, не вытекающих из предшествующего(3): РП: А бог! А наказанье, муки ада? (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      -- начинает предложение, развивающее, дополняющее или поясняющее высказанную мысль: РП: ... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон) (Часть 2, гл. 10); Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему
      (Часть 2, гл. 6).
      АВРÓРА (2) - сущ. собств. (лат. Aurora - имя римской богини утренней зари): заря, утренняя заря - в образн. и поэтич. речи XVIII - нач. XIX вв.: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); На север видны были горы, При блеске утренней Авроры (Часть 2, гл. 4).
      АД (5) - сущ. нариц., неодуш.,
      м. р. (греч. a - не, корень id - видеть - название загробного мира: aidos - Аид, бог преисподней > преисподняя, ад; этимология греч. aidos - Аид не вполне ясна, возможно, от слова со знач. невидимый /погруженный во мрак/ (Историко-этимолог. словарь П.Я.Черных); другая версия: kolaksi < греч. глаг. kolakso, кот. употребляется в Священном Писании во втор.знач. наказывать /не Бог наказывает человека, а человек сам наказывает себя, не принимая дара Божия - наказание - разрыв общения с Богом, поскольку человек сотворен по образу и подо-бию Божию, что и является глубочайшим смыслом его существования; в Священном Писании ад отождествляется с вечным огнем, приготовленным не для человека, а для дьявола и его ангелов; это состояние мучения, кот. чуждо любви и поэтому связано со страхом / > ст.слав.; ад находится в недрах земли, где пылает огонь вечный, где тьма кромешная, тартар, скрежет зубов, плач без утешения, непрерывающийся и напрасный; место, лишенное света, т.е. Бога, поскольку Свет - одно из самых распространенных Его имен; ад - состояние богооставленности, отчужденности твари от своего Творца; ад страшен потому, что максимально удален от Бога; по религ. верованиям, место мучений, предназначенное после смерти грешникам, представляемое христ.
      
      церковью как царство сатаны и падших ангелов (2): То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); РП: А наказанье, муки ада? (Таара) (Часть
      2, гл. 10);
      в сравнении (3): РП: Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон); РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
       ДСКИЙ (1) - прил. относ.: относящийся к аду, принадлежащий аду: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл.16).
      АЛМ З (1) - сущ. неодуш.: прозрачный, преимущественно бесцветный, драгоценный камень с сильным блеском и большим лучепреломлением:
      в сравнении: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (Часть 1, гл. 3).
      АЛТ РЬ (1) - сущ., нариц., неодуш., м. р., церк. (лат. altare < altus - высокий): восточная возвышенная часть христианского храма, отделенная от центральной его части иконостасом: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь
      (Часть 2, гл. 2).
       НГЕЛ (7) - сущ. нариц., одуш., м. р. (греч. aggelos - вестник): ангелы - существа, превосходящие человека по силам и способностям; живут на небе, или в духовной сфере, на кот. не распространяются законы материальной Вселенной, поэтому их также называют духами; они были созданы очень давно, задолго до сотворения Земли; не вступают в брак и не производят потомства; каждый из них сотворен как уникальная личность: могут общаться друг с другом, обладают мыслительными способностями, вольны выбирать между добром и злом - некоторые из них согрешили, встав на сторону Сатаны, Дьявола, поднявшего мятеж против Бога. Ангелы заинтересованы в духовном благополучии Божьих служителей, но не каждому христианину Бог дает ангелахранителя; ангелы не защищают служителей Бога от всех испытаний и искушений; они - не воскресшие люди, а существа, кот. Бог сотворил особо. Ангел появляется рядом с чело-веком, чтобы вырвать его из власти злых духов и оградить от зла. Но ангел дан человеку, чтобы к нему можно было обратиться за помощью; он является как бы союзником, помогающим человеку бороться со злом в его душе: а) по христ. религии, вестник бога, особое сверхъестественное существо, изображавшееся в виде юноши с крыльями (5): Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул (Часть 2, гл.16); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых (Часть 2,
      гл.16);
      б) употребляется в ласковом обращении, особенно к любимой женщине (1): РП: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Демон) (Часть 1, гл. 15); в сравнении (1): РП: Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       НГЕЛ-НЕБОЖ ТЕЛЬ (1) -
      сущ., билексема, устар.: ангелнебожитель, ангел-хранитель - в ангельской иерархии третьестепенный служебный дух, мелкий служитель Бога-Отца, поставляющий души в "небесное царствие" для энергетической подпитки Творца; это Херувим, ближайший, после серафимов, к Творцу чин, хорошо осведомленный в божьих делах. В поэме его задача - опередить Демона, кот. не без отвращенья проникает в монашескую тюрьму, опечатанную божественными знаками (Демон умеет их читать!) и знает, в чем их главная опасность. Тем не менее, он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом; И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор. Лермонтов пишет так, что этот нечистый взор можно приписать не Демону: ведь входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора. А вот Ангелу-охраннику вполне подходит этот нечистый взор - уж больно он улыбчив и уверен в том, что без затруднений выполнит порученное ему дело: он самоуверенно заявляет о благости божьего решенья, о том, что душа Тамары, оказывается, не такая, как прочие души, поставляемые к царскому столу: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! При этом он как бы "случайно" проговаривается: Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! Давно ее мы ждали! Душа Тамары сделала свой выбор: уйдя в монастырь, она предпочла всем женихам - Жениха-Спасителя. В зачатке в "невесте", безусловно, теплилась природная сила ведьмы, способной слышать речи Демона-искусителя и даже ответить ему взаимностью. Но она не решилась, скорее всего, из-за церковных таинств, отправиться с его помощью туда, где могла бы стать свободной. Она предпочла того, кто Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал. (Путь Одиссея> Искусство> М.Ю.Лермонтов. Демон /скрытые смыслы восточной повести/ ulis.liveforums.ru). Она отказалась от Демона - ведь он не был ангелнебожитель, Ее божественный хранитель: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть
      1, гл. 16).
      АР ГВА (2) - сущ. ж. р., собств., топоним (груз. araqva - быстрая, не запаздывающая): река, протекающая в вост. Грузии, левый приток Куры, начинается в Гудовском ущелье, внизу перевала Военно-Грузинской дороги, впадает в Куру у Мцхет, длина 100 в. Верхняя часть долины Арагвы, Койшаурская, известна своей красотой и роскошной лесной растительностью. Река образуется слиянием Белой Арагвы и Черной Арагвы, берущих начало на Главном Кавказском хребте. Арагве посвящена одна из самых красивых и известных легенд в Грузии: Некогда на самой высокой горе Кавказа жили две сестры-красавицы: одна - блондинка, вторая - смуглянка. И влюбились обе в одного царевича, кот. выбрал златовласую. Узнав об этом, ее сестра-смуглянка села на краю пропасти, заливаясь слезами. Проплакала столько времени, что от ее слез образовалась река Черный Арагви, в волнах кот. утопилась из-за безответной любви девушка. А избранница царевича от известия о гибели сестры страшно опечалилась, села на противоположной стороне обрыва и, убитая горем, тоже долго плакала. От потока ее слез образовалась река Белый Арагви, в кот. златовласая и утопилась. Потом обе реки соединились у Пасcанаури; говорят, гора, кот. протянулась между ними, - это царевич, ставший причиной гибели двух сестер: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов (Часть 1, гл. 10).
      АРОМ Т (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. (греч. aroma, aromatos - душистое вещество): приятный запах, благоухание (1): РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      перен. (1): Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14).
      АРОМ ТНЫЙ (1) - прил. качеств.: издающий, распространяющий аромат, душистый:
      перен.: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
      А Л (1) - суш. нариц., неодуш., м. р. (тюрк. aul, аvul, аvıl, аyıl, аgıl, аil, ааl - поселение, стойбище, община): традиционное поселение сельского типа, община у тюрк. и других народов Ср. Азии и Кавказа. Изначально аулом назывался подвижной кочевой стан, состоящий из мобильных юрт, в каждый из кот. входили, как правило, представители одного рода, поэтому слово аул также означало кочевую расширенную семью, состоящую из нескольких поколений и включающую, помимо родителей и детей, также ближайших родственников. Со времени Великого переселения народов неоднократно происходило смешение народностей, кочевнизация и тюркизация народов Кавказа и Вост. Европы; в то же время, сами кочевники быстро поглощались оседлой культурой и смешивались с местным населением, в результате чего слово аул распространилось на постоянные поселения Кавказа, где влияние тюрков было особенно сильным. В горах Кавказа, особенно в Дагестане, аул - укрепленное поселение: дома, как правило, одно-двух-этажные, обычно строились из камня на горном склоне или у отвесной стены для защиты поселения от неожиданного нападения; располагались уступами, чтобы противник не смог добраться до них по дороге, фасадом на юг, чтобы в зимнее время извлекать пользу от солнечного света и иметь защиту от холодных северных ветров. В XIX в., во время русскокавказских войн, аулы были труднопреодолимыми оборонительными пунктами и могли быть захвачены, как правило, лишь штурмом. На Сев.
      Кавказе славянское население традиционно называет аулами все населенные пункты сельского типа с нехристианским населением: Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет (Часть 2, гл. 16).
      
      Б (86)
      Б ШНЯ (2) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: высокое и узкое архитектурное строение с незначительной шириной по сравнению с высотой: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке (Часть 1, гл. 5).
      БЕГ ЩИЙ (2) - прич. действ., несов. в.: быстро двигающийся - о неодушевленных предметах (1): Столпообразные раины, Звонко бегущие ручьи По дну из камней разноцветных (Часть 1, гл. 4); перен. (1): Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл.1).
      БЕД (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: несчастный случай, горе:
      в сравнении: РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      Б ДНЫЙ (4) - прил. качеств.: несчастный, возбуждающий сострадание (2): Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл.15); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба
      потонул (Часть 2, гл. 9);
      в сравнении (2): Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью (Часть 2, гл. 16).
      БЕЖ ТЬ (4) - глаг. несов. в., неперех.: а) быстро двигаться в каком-л направлении (1): И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы
      (Часть 2, гл.16);
      б) быстро отступать, спасаться бегством (1): Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины! (Часть 1,
      гл. 11);
      в сравнении + перен. (1): быстро протекать, проходить - о времени: Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой (Часть 1, гл.2); перен. (1): РП: Но дни бегут и стынет кровь! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕЗ (24) - предлог : а) обозначает отсутствие кого, чего-л, неимение чего-л в наличности (21): Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон)
      (Часть 1, гл. 15); Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа (Часть 2, гл. 2); Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1,
      гл. 15);
      -- в определениях, выраженных сущ. в род. п. и обозначающих существенный или постоянный признак: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон); РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- с отвлеч. сущ., преимущественно обозначающими действие или состояние, в знач. отрицания этого действия или в знач.: не умея, не делая, не употребляя: РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты <...>, Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Демон); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон); РП:О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон); а также: И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- с некоторыми сущ. в наречных значениях: Несется конь быстрее лани, <...>Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15); РП: Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- в знач. отрицания качества: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья (Часть 1, гл. 2); И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16);
      б) соответствует по знач. словам: во время отсутствия, отлучки кого-л (3): От его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл. 7); РП: И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон); РП: Что без тебя мне эта вечность?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕЗГЛ СНЫЙ (1) - прил. качеств.: молчаливый, безмолвный: РП: "Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет"
      (Демон) (Часть 1, гл.15).
      Б ЗДНА (2) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р. (в рус. яз. это библеизм и церк.-слав., калька с греч. abiddos < церк.-слав. перевода Священного Писания еще в IX в. при Кирилле Философе; букв. и, видимо, изначальное знач. слова бездна связано с морской глубиной /в т.ч. и иврит. прототип tehom/, тем не менее, в Священном Писании оно сразу приобрело символич. смысл /уже в книге Бытия бездна связывается с верхним миром, откуда через katarraktai - хляби, окна сорок дней лился дождь, затопивший всю землю/. Если исходить из принципа единства Священного Писания, бездна связана также и с нижним миром /в Откровении Иоанна Богослова бездна связывается с frear - кладезем и дымом/. В слав. переводе Библии бездной обозначен хаос, который был до творения мира; в книге Иова бездна сравнивается с водной стихией, поскольку поверхность воды может замерзать; в псалмах Давида бездна описывается как пространство вокруг земли, кот. характеризуется отсутствием света; в книге Откровения упомянут кладезь бездны, из кот. выходит дым и саранча, ведомая ангелом бездны Аваддоном. Коранический термин хавия - яма, бездна от глаг. хава, йахви - падать и обычно понимается как одно из названий ада; в суре аль-Кариа - Великое бедствие: описываются катастрофические события апокалипсиса и взвешивание дел человечества в День суда. В "Повести временных лет" в сюжете о языческом мятеже в Ростове бездна противостоит небу и описывается как обитель бесов и последнее пристанище душ умерших - ад, загробный мир. Проблема бездны - устойчивая тема рус. религ. философии на протяжении почти тысячи лет: в рамках рус. философии проблема бездны была обозначена Нестором Летописцем в XII в. в сюжете "Повести временных лет" о языческих волнениях в Северной Руси в 1071 г., усмиренных тысяцким Яном Вышатичем; если волхвы и кудесники утверждали, что бездна - это обитель богов (бози наши живутъ в безднахъ), то Ян Вышатич решительно разделяет небеса (обитель Бога) и бездну (обитель бесов) - при этом небеса выше бездны, поскольку в бездну падшие ангелы низвергаются с небес. Понятие бездны ломает свойственное мифологии представление о трехчастном делении мира на небеса, землю и преисподнюю. Ортодоксальное христианство делает вывод, что небеса - временное место пребывания Бога, поскольку он был до того, как появились небеса, а бездна нетварна, ибо земля в начале творения описана как тьма над бездной. Но отождествление Бога и бездны характерно лишь для гностицизма и отвергается большинством толкователей. Низвержение падших ангелов в бездну с тварных небес позволяет сделать вывод, что небеса выполняют роль своеобразной надстройки над бездной.
      После Нестора Летописца проблема бездны лишь в XIX в., в эпоху научной картины мира, вновь привлекает внимание: Игнатий Брянчанинов, получивший светское, военное образование, в "Слове о смерти" упоминает тартар ("преисподняя вода, обратившаяся в лед"), который помещен "глубже всех прочих бездн, находящихся под землею"; помимо тартара существует еще и "подземный огонь", устроенный для "мучения нечестивых душ", кот. обыкновенно называется адом /образ тартара навеян греч. мифологией, упомянут в греч. оригинале Нового Завета где представлял ад титанов/. Проблема бездны рассматривалась и во внецерковной религ. философии:
      Л.Н. Гумилев в работе "Этногенез и биосфера Земли" определял бездну как пространство без дна и отождествлял ее с пустотой и вакуумом - физическим миром, который не является частью нашего реального мира; для Л.Н.Гумилева бездна - отрицат. начало, ад, инородный нашему миру. В целом, проблема бездны сохраняет свою актуальность в рус. религ. философии на протяжении тысячи лет: от Нестора Летописца до Николая Бердяева. Переход от мифологической к естественно-научной картине мира не уменьшил интереса к теме: бездна воспринималась как исток, основа и угроза существования нашего мира, кот. постоянно обнаруживает себя в свободном выборе, страданиях и самом феномене смерти; В "Демоне" бездна - это пропасть, глубина, кажущаяся неизмеримой, не имеющей дна: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- беспредельное, неизмеримое воздушное пространство, в религ.мифологич. миропонимании - мрачный, потусторонний мир: Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл.16).
      БЕЗДЫХ ННЫЙ (1) - прил.
      качеств.: лишенный дыхания, мертвый: Кто этот всадник бездыханный? (Часть 1, гл. 14).
      БЕЗЗАБÓТНЫЙ (2) - прил. качеств.: не связанный с какими-л жизненными заботами, хлопотами (1): На беззаботную семью Как гром слетела божья кара! (Часть 1, гл.
      15);
      в сравнении (1): И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16).
      БЕЗЗАКÓННЫЙ (1) - прил. качеств.: устар.: не допускаемый правилами нравственности, религии; грешный: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2).
      БЕЗЗВ ЧНЫЙ (1) - прил. качеств.: не издающий звуков; безмолвный: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14).
      БЕЗМÓЛВНО (2) - нареч.: молчаливо, безучастно: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем (Часть 1, гл. 6); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть 2, гл.15).
      БЕЗМÓЛВНЫЙ (2) - прил. качеств.: молчаливый, не говорящий, безучастный (1): Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3); перен. (1): Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет (Часть 2, гл. 16).
      БЕЗНАДЁЖНЫЙ (2) - прил. качеств.: не подающий надежды на благополучный исход, удачу: В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11);
      -- в сравнит. степ.: Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14).
      БЕЗОТВ ТНЫЙ (1) - прил. качеств.: безразличный, не дающий ответа: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви
      (Часть 1, гл. 4).
      БЕЗРАСС ДНЫЙ (1) - прил. качеств.: потерявший рассудок, противоречащий здравому смыслу: РП: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою (Тамара) (Часть
      2, гл. 1).
      БЕЗ МНЫЙ (2) - прил. качеств.: лишенный смысла, безрассудный: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!"; И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
      БЕЗ МЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: безрассудство, помешательство: Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5).
      БЕЛОГР ВЫЙ (1) - прил. качеств.: имеющий гриву светлого цвета: В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл.15).
      Б ЛЫЙ (2) - прил. качеств.: имеющий цвет снега, молока, мела - об одежде, не окрашенной ни в какой цвет: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть
      1, гл. 5);
      -- в сравнит. степ.: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл.13).
      Б РЕГ (2) - сущ. неодуш., нариц., м. р.: край земли у водной поверхности; полоса суши, прилегающая к воде: Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов (Часть 1, гл. 10); Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река
      (Часть 2, гл. 12).
      БЕСКОН ЧНОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: беспредельность, безграничность:
      в сравнении: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕСКРÓВНЫЙ (1) - прил. относит.: один пример в двух разных знач.: а) лишенный крови (или: перен.: бесчувственный) и б) устар.: не имеющий крова, бесприютный: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕСП ЧЕН (1) - прил. качеств., кратк.: беззаботен, легкомыслен: в сравнении: РП: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      БЕСПЛÓДНЫЙ (3) - прил. качеств.: не приносящий плодов: перен.: не дающий результатов, бесполезный, напрасный: И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); РП: Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      БЕСПЛÓТНЫЙ (1) - прил. качеств., пустой, церк.: бестелесный: Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей
      (Часть 1, гл. 15).
      БЕСПОЛ ЗНО (1) - нареч.: напрасно, без пользы: Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл.
      13).
      БЕССЛ ВИТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: порочить, лишать чести, доброго имени: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕССМ ННО (1) - нареч.: постоянно: РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕССМ РТИЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: вечное существование, не прекращающееся бытие: РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл.10).
      БЕССМ РТНЫЙ (1) - прил.
      качеств.: вечно живущий, не подверженный смерти, уничтожению: РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕССТР СТНЫЙ (1) - прил.
      качеств.: невозмутимый, не подверженный страстям, относящийся ко всему с холодным спокойствием: РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЕСЦ ННЫЙ (1) - прил. качеств.: неоценимый, очень дорогой: Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10).
      Б ШЕНЫЙ (1) - прил. качеств.: буйный, неудержимый: В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14).
      БИРЮЗ (1) - сущ. веществ., неодуш., ж. р. (в рус. и некот. тюрк. от тур. piruzä, fīrūza < авест.*paitiraōčah-, перс. pīrōze, pīrōsă - одерживающий победу, благоденствующий, приносящий счастье; или: firuze - камень счастья; в большинстве европ. языков из франц. turquoise: pierre turquoise - турецкий камень): минерал, гидратированный фосфат алюминия и меди, один из самых популярных с древности поделочных и полудрагоценных камней. Впервые бирюза была обнаружена на Синайском полуострове за 3-4 тысячелетия до н.э. в шести днях пути верблюжьего каравана от Суэца, куда посылались тысячи рабов и откуда начался культ бирюзы (по другим данным, добыча бирюзы на Синае началась еще в 6000 г. до н. э.). Синайские рудники были заброшены с упадком Др. Египта, затем добыча возобновилась в Др. Риме в 105 г. н. э., а в Средние века рудники были снова заброшены. Центры добычи бирюзы известны и в других древних цивилизациях, а некоторые старинные копи действуют до сих пор; больше всего бирюза добывалась в месторождениях Хорасана и Нишапура - историч. провинций Ирана - и доставлялась оттуда в Европу по Великому шелковому пути через Турцию, потому и ассоциировалась с этой страной. Традиционный и очень популярный полудрагоценный поделочный камень широко используется в ювелирном деле. У приверженцев ислама бирюза - обязательный элемент свадебного наряда невесты, как символ девственности, непорочности и будущей счастливой совместной жизни. Колечками с бирюзой по традиции обменивались в день обручения - они были символами вечной любви. По древним поверьям, ношение бирюзы приносит богатство или, по крайней мере, предохраняет от потери того, что есть. В наст. время месторождения бирюзы многочисленны, но их запасы, как правило, невелики, почему целевая добыча натурального сырья обходится довольно дорого. Значит. часть натуральной бирюзы сегодня добывается на крупных медных месторождениях как побочный продукт, в частности, в США.
      В оккультной традиции бирюза считается магическим камнем, талисманом - его эпитеты: "любимый камень Востока", "священный камень Тибета", "королевский камень египетских фараонов", "небесный камень американских индейцев". Ювелирные украшения из бирюзы обнаруживаются в гробницах египетских фараонов, вождей американских индейцев, персидских шахов. И в средневек. Руси бирюзой украшали предметы культа, одежду, оружие. Русские воины носили бирюзу в качестве оберега. Из бирюзы и лазурита изготовлялись священные амулеты скарабеев. Согласно перс. мифологеме, бирюза - это кости людей, умерших от любви. По мнению Плиния Старшего, бирюза символизирует небо. В медицинской практике камень использовался для излечения от глазных болезней. Бирюзой, растертой с мазью, средневек. лекари рекомендовали протирать глаза. Однако перс. правители не украшали камнем свои одежды, считая, что он может уменьшить уважение к их обладателям. Американские индейцы покрывали мозаикой из бирюзы ритуальные маски; вызывая ветер или дождь, они бросали в воду бирюзовый камень - считалось, что завывающий ветер ищет бирюзу. Китайские ювелиры делали из бирюзы статуэтки богов, приписывали камню способность излечивать катаракту, эпилепсию, язвы, опухоли; они полагали, что бирюза отражает состояние здоровья ее хозяина: в случае заболевания владельца она бледнеет, а возвещая его смерть, может побелеть; переходя к здоровому наследнику умершего, камень приобретает прежний цвет (совр. исследователи полагают, что испарения больного организма накапливаются в порах камня и служат причиной изменения его окраски). Аристотель считал, что бирюза излечивает от укуса скорпиона. Бирюза часто используется в гадательной практике и является одним из любимых гадательных фетишей у цыган. Повсеместно считалось, что она приносит счастье, помогает влюбленным. Римляне связывали бирюзу с Венерой и считали, что бирюзовые украшения следует носить только в день богини любви - в пятницу. Главные качества камня - примирять враждующие стороны, прекращать ссоры, устанавливать мир. Но она противопоказана людям злобным, приносит им несчастье. Астрологически бирюза подчинена Юпитеру: хотя древние астрологи не относили бирюзу к числу зодиакальных камней, она рекомендуется людям, родившимся под знаком Стрельца. Почти повсеместно бирюза является талисманом декабря: непрозрачный драгоценный камень голубого, бледно-зеленого, светло-синего, сине-зеленого, зеленого, часто с бурыми пятнами цвета: РП: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      Б ТВА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: сражение, бой: в сравнении: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11).
      Б ТЬСЯ (2) - глаг. несов. в., неперех.: ударяться, колотиться обо что-л: На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл.
      13);
      в сравнении: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть
      2, гл. 2).
      БИЧ (1) - сущ. нариц., неодуш.,
      м. р.: кнут: перен.: бедствие, несчастие, наказание: РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных <...> И, видишь, - я у ног твоих! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      БЛ ГО (1) - сущ. неодуш., ср. р.: в знач. сказуемого: хорошо, счастье: РП: Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье! (Ангел) (Часть 2, гл.16).
      БЛАГОД ТНЫЙ (1) - прил. качеств.: приносящий благо, пользу: Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9).
      БЛАГОРÓДНЫЙ (1) - прил. качеств. в знач. сущ. ср. р.: возвышенное, освященное великой целью: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЛАЖ НСТВО (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон); РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало; Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЛЕСК (5) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: яркий свет, сверкание, сияние (2): Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2) При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины (Часть 2, гл. 4);
      в сравнении (1): РП: Твоей люб-
      ви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      перен. (2): Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4).
      БЛЕСТ ТЬ (5) - глаг. несов. в., неперех.: ярко сверкать, сиять, издавать блеск (4): И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы (Часть 1, гл. 6); Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7); И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16); в сравнении (1): То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      БЛ ЗКИЙ (1) - прил. качеств.: находящийся на небольшом расстоянии: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БЛ ЗКО (1) - нареч.: недалеко, на близком расстоянии: -- в сравнит. степ.: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл.15).
      БЛИСТ ТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: сверкать, сиять: Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим (Часть 1, гл.1); в сравнении: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл. 16).
      БЛИСТ ЮЩИЙ (1) - прич. действ., наст. вр.: сверкающий, блестящий: Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8).
      БЛИСТ Я (1) - дееприч. несов.
      в.: сверкая: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл.16).
      БЛУЖД ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: двигаться без определенной цели и направления; скитаться: Давно отверженный, блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2).
      БЛУЖД Я (1) - дееприч. несов.
      в.: переходя с предмета на предмет: Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7).
      БОГ (6) - сущ. одуш., м. р. (славян. бог - название божества и той доли счастья, богатства, кот. он мог дать своему последователю, появилось ≈ в I тыс. до н. э. /отсюда производные: богат - тот, кто обладает всем вполне и счастлив; убог, небогат - тот, кто лишен благоденствия, удачи, счастья, т.е. беден; богатырь - герой былинного эпоса, наделенный высшими, божественными свойствами/; параллели в других индоевроп. названиях означают удачу, долю, счастье, свет, сияние и т. п. < др.-иранск. baga - бог, господин, участь; позднее Ахурамазда и Митра; название столицы Ирака - Bagdad - богом данный< др.инд. bhaga - собств. наделитель, божество, правящее солнцем - удача, счастье, дарующий; санскр. Bhagavan - букв. тот, кто одаряет всем, приносит благо - господь, господин - обычная форма обращения к почитаемому лицу < общеарийск. baha - благо, одарение, наделение; < лат. deus; < греч. theos; уже у Гомера и Гесиода божества персонифицированы под определенными именами; все эти божества суть высшие духи мужского или женского рода - теосы или феи (греч. theos означает духовное начало, лат. deus - бог от корня dei, di - свет, небо; рус. слово день - того же корня) - одно из ключевых религ. понятий, означающее некую объективированную сверхъестественную сущность, являющуюся объектом поклонения); Абсолютная Личность, верховное существо, стоящее выше всех индивидуальных "я" и свободное от всех недостатков. Бог - совершенное, вечное, всепроникающее, всемогущее и всеведущее существо, бессмертный дух, первичная реальность и конечная цель мира. С точки зрения христианства, Бог есть Дух и как Существо простое, не может быть выражен никакими человеческими словами и понятиями, ибо любое слово - это уже искажение; но если Бог говорит о Себе человеку на его языке, то, хотя эти слова и несовершенны и неполны сами по себе, они необходимы для человека, поскольку указывают ему, что он должен делать, чтобы прийти, хотя бы отчасти, к спасительному познанию, вúдению Бога. Бог - высший сверхъестественный объект филос. и религ. мысли и основной предмет религ. культа; представление о Боге как о личности и сверхприродном существе - определяющий признак теизма (в пантеизме Бог выступает как безличная сила, присущая природе, а иногда и тождественная ей; в деизме Бог определяется как первопричина, создатель мира, хотя этот мир в дальнейшем развивается по своим естественным законам; на ранних этапах развития религии понятия Бога еще не существовало; представление о едином всемогущем Боге, царе небесном, философски обосновывает бытие Бога в виде абсолютной идеи, мировой воли, какогото безличного разумного начала. Совр. теология видоизменяет традиционное представление об абсолютно авторитарном, трансцендентном и статичном Боге путем приближения идеи Бога к миру, обоснования таких форм божественной деятельности, кот. свидетельствуют о его реальности и внутренней связи с природой и обществом.
      Образы богов прошли длит. путь развития, отражая историч. эволюцию почитающих их народов: в ранних формах религии еще нет веры в богов, а есть поклонение неодушевленным предметам, вера в духов, демонов и т. п. С разложением первобытно-общ. строя, с развитием племенных объединений возникает образ племенного Бога - Бога-воителя, предводителя своего племени в борьбе с другими племенами и их богами. У оседлых народов при образовании городов-государств эти боги превращались в богов-покровителей города: Энлиль - бог Ниппура, Мардук - Вавилона у древних шумеров и вавилонян; бог нома Гор - Эдфу, Пта - Мемфиса, Амон - Фив у египтян; Афина Паллада - богиня Афин, Гера - Микен, Асклепий - бог Эпидавра у греков
      По мере развития абстрактного мышления, постепенно появляются обобщающие образы богов (более др. боги в позднейших мифах отходят на задний план, но сохранение старых мифов делает положение старых и новых богов двусмысленным и противоречивым). В дальнейшем возникают монотеистические религии: христианство, ислам, иудаизм, основанные на признании единого Богатворца, всемогущего и абсолютного; все остальные персонажи - его твари, результат его созидания. Монотеистич. религии более стройны и последовательны: в христианстве древний племенной бог Яхве переосмыслен как единый бог-творец и вседержитель, имеющий три ипостаси (БогОтец - творец всего сущего; Бог-Сын, воплотившийся в Иисусе Христе, и Бог-Дух Святой - "животворящее" начало). В этих трех лицах он един в одно и то же время и, одновременно, различен: идея троичности - таинство христ. культуры, поскольку охватить разумом это явление еще никому не удалось.
      Попытки познания бытия Бога невозможны, ибо конечный ум не может постичь бесконечное. Поэтому основной постулат о существовании Бога должен быть принят на веру или рассматриваться как гипотеза, кот. невозможно ни опровергнуть, ни доказать. Непосредств. источником богопознания является священный текст: Тора - в иудаизме, Библия - в христианстве, Коран - в исламе, Типитака - в буддизме, Зенд-Авеста - в зороастризме.
      Обратимся вновь к анонимному источнику - в вольном изложении: > М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести) // ulis.liveforums.ru: Бог как бы действ. лицо поэмы; он где-то за кулисами, но о нем постоянно говорят, вспоминают, о нем Демон рассказывает Тамаре, хотя и не обращаясь к Богу прямо: Лермонтов любит недосказанность, он часто говорит намеками, и образы его поэм становятся понятнее при их сопоставлении друг с другом. Особенно помогают такие сравнения при раскрытии сложной и трудной для понимания поэмы "Демон". Азраил, как и Демон, - изгнанник, существо сильное, но побежденное; он наказан даже не за бунт, а только за мгновенный ропот: Азраил был создан раньше людей и жил на какой-то отдаленной от Земли планете, где ему было скучно одному - он упрекнул в этом бога и был наказан.
      Демон наказан не за ропот - он наказан за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила: Бог своим страшным проклятьем испепелил душу Демона, сделал ее холодной, мертвой; он не только изгнал его из рая, опустошив его душу - этого мало: всесильный Бог возложил на Демона ответственность за зло мира. По его воле, Демон жжет печатью роковой все, к чему ни прикасается, вредит всему живому. Бог сделал Демона злобным, превратил его в орудие зла - и в этом страшная трагедия героя Лермонтова: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня; Синело предо мной пространство, Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно: Они текли в венцах из злата! Но что же? Прежнего собрата Не узнавало ни одно. Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы, я сам не узнавал. И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? Зачем? Не знаю, - прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем...
      Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означала для него возрождение, или, хотя бы, его возможность. Неизъяснимое волненье, которое он почувствовал при виде пляшущей Тамары, оживило немой души его пустыню, И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! Мечты о прошлом счастье, о том времени, когда он не был злым, проснулись, чувство заговорило в нем родным, понятным языком. Однако возвращение к прошлому не значило для него примирения с Богом и возврата к безмятежному блаженству в раю. Ему, вечно ищущему мыслителю, такое бездумное состояние было чуждо, не нужен был ему и этот рай с беззаботными, спокойными ангелами, для кот. не было вопросов и всегда все было ясно. Он хотел другого - чтобы душа его жила, чтобы откликалась на впечатление жизни и могла общаться с другой родной душой, испытывать большие человеческие чувства. Жить! Полной жизнью жить - вот что значило для Демона возрождение. Ощутив любовь к одному живому существу, он почувствовал любовь ко всему живому, ощутил потребность делать подлинное, настоящее добро, восхищаться красотой мира - к нему вернулось все то, чего лишил его Бог.
      В ранних редакциях радость Демона, почувствовавшего в сердце трепет любви, юный поэт описывает очень наивно, примитивно, как-то подетски, но удивительно просто и выразительно: Тот железный сон Прошел. Любить он можетможет, И в самом деле любит он! Железный сон, как результат божьего проклятья, душил Демона - это было наказанием за битву. У Лермонтова вещи говорят - и силу страданья своего героя поэт передает образом камня, прожженного слезой: почувствовав впервые тоску любви, ее волненье, сильный, гордый Демон плачет; из его глаз катится однаединственная скупая, тяжелая слеза и падает на камень: Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой. Образ камня, прожженного слезой, появляется в одной из первых редакций поэмы, созданной семнадцатилетним мальчиком. Как Демон в течение долгих лет был спутником поэта, так и этот прожженный нечеловеческой слезой камень. Лермонтов растет и мужает со своим Демоном и не раз сравнивает с ним своего лирического героя: Я не для ангелов и рая Всесильным богом сотворен; Но для чего живу, страдая, Про это больше знает он ("Я не для ангелов и рая...", 1831).
      Итак, Бог, по религ. представлениям, верховное существо, сотворившее мир и управляющее им (3): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); РП: Мы одне (Демон) А бог! (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      -- боже - устар. зват. форма слова бог - восклицание, выражающее сожаление, восхищение, здесь: ужас (1): Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16); в соч. (3):
      ◊ бог весть - неизвестно: РП: В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      ◊ почиет в боге - устар.; церк. слав. бозе заменено поэтом на рус. боге - покоиться, быть погребенным: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый
      мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); ◊ бог не дал чего-л - лишил чего-л: Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9).
      БОГ Т (1) - прил. качеств., кратк.: красочен, ярок, роскошен: Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14).
      БОГ ТЫЙ (1) - прил. качеств.: пышный, роскошный, дорого стоящий: Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван (Часть 1, гл. 10).
      БОЖ СТВЕННЫЙ (4) - прил. относит.: относящийся к богу, связанный с ним (3): То не был ангелнебожитель, Ее божественный хранитель (Часть 1, гл. 16); Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл. 8); перен. (1): дивный, бесподобный: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6).
      БОЖЕСТВÓ (2) - сущ., одуш., ср. р.: то же, что бог: РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении + перен.: предмет обожания и восхищения: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (часть 2, 10).
      БÓЖИЙ (5) - прил. относит.: связанный с богом: часто в пережиточных выражениях (2): РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!" (Ангел) (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (1): На беззаботную
      семью Как гром слетела божья кара! (Часть 1, гл. 15); перен. (2): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3); И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл.12).
      БОЙ (2) - сущ. нариц., неодуш.,
      м. р.: битва, сражение: Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины! (Часть 1, гл. 11); Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      БÓЛЬНО (1) - нареч.: причиняя или ощущая боль; в знач. сказ.: о боли (физической, душевной), испытываемой кем-л:
      в сравнении: РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БÓЛЬШЕ (2) - нареч. в сравнит. степ.: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? (Часть 1, гл. 11); РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      БОЛЬШÓЙ (1) - прил. качеств.: важный по значению, значительный: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем - Звучит зурна, и льются вины - Гудал сосватал дочь свою (Часть 1, гл. 6).
      БОРЬБ (3) - сущ. неодуш., ж.
      р.: действия, направленные к подчинению стихий природы целям человека (1): РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      перен. (2): о столкновении противоречивых чувств, мыслей, стремлений и т.п.: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БО ЗНЬ (2) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: беспокойство, возбуждаемое кем, чем-л; страх: РП: Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть,
      ни любить (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- устар. грамм. форма: РП: Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БРАН ТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: ругать кого, что-л, резко порицать, упрекать: РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; <...> О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня я вяну, Жертва злой отравы ! (Тамара)
      (Часть 2, гл. 1).
      БР ННЫЙ (1) - прил., относит.; устар.: относящийся к брани, войне: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела (Часть 1, гл. 14).
      БРАНЬ (1) - сущ., неодуш., ж. р., устар., поэт., образн.: война: в сравнении: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      БР ТИЯ (2) - сущ. собир., церк., ж. р. (от праслав. *bratrъ > ст.слав. братръ, братъ, русск. брат): монахи одной общины или монастыря; единомышленники в чем-л: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      БРАТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: захватывать, схватывать руками и др.: В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6).
      БР ЧНЫЙ (3) - прил. относит.: относящийся к браку, связанный с процедурой брака: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал (Часть 1,
      гл.14);
      метафора: РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БР ННЫЙ (1) - прил. относит.: легко разрушаемый, тленный, непрочный:
      метафора: Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16).
      БРОВЬ (2) - сущ. неодуш., ж. р.: волосы, расположенные дугообразно над глазною впадиной: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка
      (Часть 1, гл. 6); Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      БРОД ТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: медленно ходить в разных направлениях, без приближения к определенной точке (2): Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени тре-
      пещет (Часть 2, гл. 7);
      -- идти, медленно передвигаясь: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл.12); в сравнении (1): РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      БРÓСИТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: резким движением кинуть какой-л предмет: перен.: отказаться от чего-л, выбросить, уничтожить: РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      БРÓШЕННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в., прош. вр.: забытый, покинутый:
      перен.: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1).
       БР ЗЖУЩИЙ (1) - прич.
      действ., наст. вр.: быстро отбрасывающий или выбрасывающий мелкие частицы жидкости: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан!
      (Часть 1, гл. 7).
      БРЯЦ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: бренчание, звон: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом
      (Часть 2, гл. 7).
       Б БЕН (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: ударный музыкальный инструмент неопределенной высоты звучания, состоящий из деревянного обруча-обода с натянутой кожаной мембраной и прикрепленных металлических звенящих пластинок, колокольчиков и бубенчиков. Применявшийся в южноевропейской музыке со времен крестовых походов, и в западной симфонической и духовой музыке с XIX в., бубен был создан по образцу древн. ударного инструмента, распространенного на Ближнем Востоке и в греко-рим. античности. Сходной конструкции бубен, по кот. бьют колотушкой, служит магич. инструментом сибирских и индейских шаманов: Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6).
      Б ДТО (10) - союз сравнит.: употребляется в сравнит. оборотах и сравнит. придат. предложениях, соответствуя по знач. словам: как, словно: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл. 16); -- в том же знач. в соч. с союзом как: И мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8); И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15);
      -- при выражении условнопредположит. сравнения соответствует по знач. словам: как бы, как если бы: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16).
      БУЛ ТНЫЙ (1) - прил. относит.: сделанный из высококачественной стали особой закалки с узорчатой поверхностью:
      в сравнении: То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      БЫ (Б) (11) - частица: с глаг. прош. врем., с инфинитивом и предикат. наречием в знач. долженствования, необходимости, возможности, образует условное или сослагат. наклонение: а) в знач. предположит. возможности действия (9): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); РП: Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон); РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10); а также: Но кто б, о небо! не сказал (Часть 2, гл. 13); И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14); Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл.
      16);
      б) со знач. пожелания (2): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон); РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      БЫВ ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: случаться, происходить: Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5).
      БЫЛÓЙ (2) - прил. относит. в знач. сущ. ср. р.: прошлое, минувшее: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      Б СТРО (1) - нареч. скоро, стремительно:
      -- в сравнит. степ.: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      БЫТЬ (34) - глаг. несов. в., неперех.:
      I. как самостоят. глагол в знач. (9): а) существовать (7): То не был ангелнебожитель, Ее божественный хранитель... То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); То было злое предвещанье! (Часть 2, гл. 8);
      -- было время, была пора: И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой (Часть
      2, гл. 7);
      -- иметься, быть налицо: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! (Демон); РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      б) находиться, присутствовать (2): В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье (Часть 2, гл. 11); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести (Часть 2, гл. 14); II. в знач. вспомогат. глагола или связки: для образования будущ. врем. изъявит. накл. (25): РП: "Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать" (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря (Демон); РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15); -- с формой твор. п. имени сущ. (2): Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест... Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1); РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- с дат. п. (1): РП: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Демон) (Часть 1, гл.15);
      -- в описательных оборотах с сущ. в косв. п. (1): Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех
      (Часть 2, гл. 16);
      -- с прилагательным в кратк. форме в имен. п. (7): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3); И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул (Часть 1, гл. 8); Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16); И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14); а также: Как полон был смертельным ядом <...> Он был могущ, как вихорь шумный (Часть 2,
      гл. 16);
      -- то же с кратким страдат. причастием в имен. п. (8): Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12); И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен (Демон); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю... прежними друзьями Я был отвергнут (Демон) (Часть 2, гл. 10); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья (Часть 2, гл. 14); а также: Он окружен был (Часть 2, гл. 3); видны были горы (Часть 2, гл. 4); И мир был создан не для них!
      (Часть 2, гл. 16);
      -- со сравнит. степ. прил. (2): Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13); Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14).
      
      
      
      
      
      
      В (125)
      В (ВО) (144) - предлог с винит. и предложным падежами: 1. с винит. пад. (32): а) употребляется при обозначении времени, места, пространства, внутрь или в пределы кот. направлено действие, движение (12): То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит; <...> Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена (Часть 1, гл. 13); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6); Привычке сладостной послушный, В обитель Демон прилетел (Часть 2, гл. 7); Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11); а также: Я все былое бросил в прах <...> И в бездну падая с конем; <...> Возьму в надзвездные края (Часть 2, гл. 10); собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15); -- при обозначении учреждения, сферы деятельности, в кот. кто-л вступает: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли (Часть 2, гл. 2); Могучий взор смотрел ей в очи! (Часть 2, гл. 11) --при обозначении какой-л группы, разряда лиц, предметов, в состав кот. кто-л включается, входит: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою (Часть 2, гл. 1);
      б) при указании на момент, срок совершения чего-л (14): Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул; В последний раз она плясала. (Часть 1, гл. 8); В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни (Часть 1, гл. 15); а также: И в час заката одевались (Часть 2, гл. 4); Постигнул Демон в первый раз (Часть 2, гл. 7); Как будто в первое свиданье (Часть 2, гл. 8); Так в час торжественный заката (Часть 2, гл. 14); В последний раз Гудал садится (Часть 2, гл. 15); -- при указании на какой-л период, на условия, природные явления и т.п., во время кот., при наличии которых что-л происходит: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? (Часть 2, гл. 9); Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон) (Часть 2, гл. 10); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд
      (Часть 2, гл. 14); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою (Часть 2, гл. 16);
      в) употребляется при указании, ради чего совершается действие, и соответствует по знач. предлогам: ради, в виде (1): Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся (Часть 2, гл. 9);
      г) употребляется при обозначении предмета, в кот. кто, что-л облекается, заключается (3): Пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон) (Часть 2, гл. 10); И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть 2, гл. 12); Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал
      (Часть 2, гл. 15);
      д) употребляется при указании на количественные признаки: вес, размер и т.п. (1): То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою (Часть 2, гл. 16);
      ж) при обозначении предмета, по направлению к кот. обращено действие (1): Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы (Часть 2, гл. 16);
      2. с предложным пад. (108): а) употребляется при обозначении предмета, места, пространства, внутри, в пределах кот. кто, что-л находится или что-л происходит (79): В скале нарублены ступени (Часть 1, гл. 5); Средь полей необозримых В
      небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15); И порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); РП: Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон); РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор (Демон); а также: пир большой сегодня в нем (Часть 1, гл. 6); Она в гробу своем лежала (Часть 2, гл. 13); булатный меч, Забытый в поле давних сеч <...>О чудном храме, в той стране; Один, как прежде, во вселенной (Часть 2, гл. 16); -- с отвлеч. понятиями: Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); И горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3); И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины (Часть 1, гл. 11); И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели (Часть 1, гл. 12); В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть 2, гл. 3); а также: когда в жилище света Блистал он (Часть 1, гл. 1); Кругом, в тени дерев миндальных (Часть 2, гл. 3); синеющий дымок Курится в глубине долины (Часть 2, гл. 4); Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл.7); В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); внимала Ты в полуночной тишине <...> носился он В пустынях вечного эфира; В лазурной вышине чернея; В борьбе с могучим ураганом (Часть 2, гл. 10); Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13); В пустыне отблеска не встретит (Часть 2, гл. 14); В сиянье неба потонул (Часть
      2, гл. 16);
      -- в составе наречных словосоч.: Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1); Слова умолкли в отдаленье <...> печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых; Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16);
      -- при обозначении страны, родственных отношений, в кот. кто-л находится, участвует: Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл.1); В семье Гудала плач и стоны, толпится на дворе народ (Часть 1, гл. 14); -- при обозначении сферы, области психической деятельности, в кот. протекают какие-л процессы: Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком (Часть 2, гл. 6); И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); а также: РП: Чей образ видела во сне; Тебе принес я в умиленье ; И мир в неведенье спокойном; страх в душе ласкаешь; В душе моей, с начала мира (Часть 2, гл. 10); И гордо в дерзости безумной (Часть 2, гл. 16); -- при обозначении явлений в области чувств: Все чувства в ней кипели вдруг (Часть 1, гл. 16); Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! (Часть 2, гл. 7); РП: В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10); И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14); а также: В нем чувство вдруг заговорило (Часть 1, гл. 9); И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался (Часть 2, гл. 10); Спешит он в страхе прочитать (Часть
      2, гл. 12);
      -- при обозначении сферы, области соматических явлений, в которых протекают какие-л процессы: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); Невыразимое смятенье В ее груди
      (Часть 1, гл. 16); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл. 6); РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл. 10); И ничего в ее лице Не намекало о конце (Часть 2, гл. 14);
      б) при обозначении лица, предмета, явления, в кот. содержится, обнаруживается или отсутствует что-л (1): В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова!
      (Часть 1, гл. 11);
      в) употребляется при обозначении предмета, кот. облекает кого, что-л или находится на ком , чем-л (5): Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Всё беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть 2, гл. 2); И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); РП: Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Они текли в венцах из злата (Демон) (Часть 2, гл. 10); И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16);
      г) употребляется при указании на состояние, в кот. кто, что-л находится, или состояния, кот. сопровождает, вызывает какое-л действие (14): На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10); Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой (Часть 1, гл. 11); Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье (Часть 1, гл. 14); В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл.14); а также: Прикованный в пещере стонет! (Часть 2, гл. 5); РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал (Часть 2, гл. 10); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой (Часть 2, гл. 11); Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл.
      13);
       -- с глаг. быть, состоять, находиться при обозначении положения, в кот кто, что-л находится, отношений, в кот. кто, что-л вступает и т.п.: РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить (Демон) (Часть 2, гл. 10); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести (Часть 2, гл. 14); Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2); И все ей в нем предлог мученью (Часть 2, гл. 5); И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15);
      д) употребляется при указании на момент или время, период, в кот. что-л происходит (9): Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13); Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не
      жаль (Часть 1, гл. 15); Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Часть 1, гл. 15); И в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье
      (Часть 2, гл. 5); Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14); а также: Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл.15); пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13); РП: И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть
      2, гл. 11);
      3. есть примеры, допускающие двоякое толкование: винит. пад. имеет знач. куда, во что (4): По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески (во что?) в ущелье, Катились дальше (Часть 2, гл. 3); И порой, Когда ложилась ночь (куда?) в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); а те же примеры, стоящие в предл. пад., приобретают знач.: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески (в чем?) в ущелье, Катились дальше (Часть 2, гл. 3); И порой, Когда ложилась ночь (где?) в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (часть
      2, гл. 3).
      ВДАЛ (1) - нареч.: на далеком, значительном расстоянии: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4).
      ВДРУГ (12) - нареч.: а) внезапно, неожиданно (6): То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы. То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6); Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая (Часть 1, гл. 13); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл. 8); И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч
      (Часть 2, гл. 16);
      -- с усилением момента неожиданности, внезапности действия: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь
      пересекая, Взвился из бездны адский дух (часть 2, 16);
      б) одновременно, вместе, разом (6): И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9); Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? (Часть 1, гл. 11); Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы (Часть 1, гл. 16); РП: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.16).
      ВЕК (5) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: неопределенно-долгое время (2): Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1);РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, 10); в сравнении + метафора (2): Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой (Часть 1, гл. 2); метафора (1): Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть
      2, гл. 16).
      ВЕКОВ ЧНЫЙ (1) - прил. качеств.: идущий из веков, не перестающий существовать: И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      ВЕЛ К (1) - прил. качеств., кратк.: превосходя, превышая обычную меру в каком-л отношении: РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ВЕЛИК Н (1) - сущ. нариц., здесь: неодуш., м. р.: нечто необыкновенно мощное, грозное; гигант:
      перен.: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3).
      ВЕН Ц (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: устар.: головное украшение в виде металлического венка или короны, надеваемое при совершении обряда венчания на царство:
      перен. (1): высший предел чего-л, верх совершенства или его символ: То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель; Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл.16); метафора (2): светлое радужное кольцо вокруг солнца, луны или ярких звезд: РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата (Демон) (часть 2, 10); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Демон) (Часть 2, гл. 10); ◊ в соч. (1): венец терновый - символ страданий: РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я всё былое бросил в прах (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ВЕНЧ ННЫЙ (1) - прич. прош. врем., страдат. в знач. прил.: украшенный, завершенный чем-л: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов
      (Часть 1, гл. 4).
       В РА (1) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: убеждение в истинности чего-л, усвоенное традиционно, принимаемое без доказательств и научной критики: РП: ... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЕРБЛ Д (2) - сущ. нариц., одуш., м. р.: крупное вьючное животное из породы жвачных с одним или двумя горбами на спине, отличающееся большой выносливостью: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят (Часть 1, гл. 10); Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12).
      В РИТЬ (4) - глаг. несов. в., неперех.: а) полагаться на кого-л, доверять кому-л (3): РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) иметь веру, быть убежденным в существовании чего-л сверхъестественного (1): Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1).
      В РОВАТЬ (1) - глаг. несов.в., неперех.: устар.: иметь кому, чемул в чем-л доверие: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру
      (Часть 2, гл. 10).
      ВЕРХ (1) - сущ. неодуш., нариц., м. р.: самая высокая часть чего-л, верхняя часть, оконечность чего-л: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15).
      ВЕРШ НА (5) - сущ. неодуш., нариц., ж. р.: верхняя, самая высокая часть чего-л: И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал (Часть 1, гл. 3); Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман (Часть 1, гл. 10); Вершины цепи снеговой Светлолиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4); Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл.16).
      В СЕЛО (2) - нареч.: выражая веселье: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл.16); -- в сравнит. степ.: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл.15).
      ВЕС ЛЬЕ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: беззаботно-радостное настроение: И улыбается она (Тамара), Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); Там защитит меня спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне
      веселья (Часть 2, гл. 1);
      б) веселое времяпрепровождение, развлечение, забава: Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд
      (Часть 2, гл. 14).
      ВЕСН (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: время года между зимой и летом: И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл.16).
      ВЕСНÓЮ (1) - нареч.: во время весны: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной
      (Часть 1, гл. 12).
      ВЕСТ (2) - глаг. несов. в., неперех.: а) иметь направление, простираться куда-л: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой
      (Часть 1, гл. 5);
      б) глаг. несов. в., перех.: направлять чье-л движение, заставлять идти с собой: Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван
      (Часть 1, гл. 10).
      ВЕСТЬ-1 (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: известие, сообщение, слух: Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье
      (Часть 2, гл. 16).
      ВЕСТЬ-2 (1) - устар. 3-е л. глаг. ведать в ед. ч. по архаическому спряжению: ◊ в соч. бог весть - неизвестно, откуда и куда: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЕСЬ (36) - мест. определит.:
      а) определяет нечто как нераздельное, взятое в полном объеме: целый, полный (5): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3); Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью (Часть 2, гл. 5);
      -- все, всех - указывает на исчерпывающий охват отдельных однородных предметов, лиц, явлений: без изъятий, каждый в совокупности с другими: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы (Часть 1, гл. 16); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14);
      б) входя по смыслу в состав сказ. или определения, употребляется в знач. целиком, полностью, совершенно (3): Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой; Кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл. 10); Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6);
      в) при отвлеч. сущ. указывает на высшую степень проявления обозначаемого сущ. состояния, признака (8): РП: С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон); РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон); РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать; Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      г) в знач. сущ. всё, всего - ср. р.: то, что есть, целиком, без исключения (17): И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также:
      И все, что пред собой он видел (Часть 1, гл. 4); Затихло все (Часть 1, гл. 12); РП: Но ты все понял, ты все знаешь (Тамара) (Часть 2, гл. 10); И стихло все (Часть 2, гл. 12); Все дико; нет нигде следов (Часть
      2, гл.16);
      -- все, всех множ.ч.: в полном составе, без исключения: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть гл. 1, 8); РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); -- все, всё в качестве обобщающего слова при перечислении: И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл.5); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11); -- род. п. всего, всех со сравнит. степ. в знач. превосх. степени: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа
      царь могучий, В чалме и ризе пар-
      чевой (Часть 2, гл. 4);
      д) с сущ. с предлогами образует наречные соч., указывающие на полноту, интенсивность, силу проявления, протекания какого-л действия (1): И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы
      (Часть 2, гл. 16);
      е) в усилит. знач. для продолжительности действия (2): И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16); Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2).
      В ТЕР (3) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: движение потока воздуха в горизонтальном направлении (1): Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет
      (Часть 2, гл. 7); перен. (2): Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл. 10); Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15).
      ВЕТЕРÓК (2) - сущ. отвлеч., м.
      р., уменьш.: легкий, слабый ветер: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12).
      ВЕТР ЛО (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: устар., поэтич.: парус у мореходного судна, лодки: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил
      (Часть 1, гл. 15).
       В ЧЕР (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: часть суток, наступающая с окончанием дня и предшествующая наступлению ночи; состояние природы в это время: в сравнении: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16).
      ВЕЧ РНИЙ (1) - прил. относит.: относящийся к вечеру: Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел (Часть 2, гл. 7).
      В ЧНО (1) - нареч.: разг.: во всякое, любое время, постоянно: И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16). В ЧНОСТЬ (2) - сущ. отвлеч., ж. р. (< лат. aetas, aeternitas, aerum
      - вневременность абсолютного существа, содержащего в себе сразу, нераздельно и постоянно всю полноту бытия; абсолютное настоящее /Гегель/; бесконечная продолженность или повторяемость некоторого бытия во времени, не имеющего ни начала, ни конца; всегдашнее и непреходящее бытие; неопределенно долгий и бессрочный период времени; бессмертие, будущая загробная духовная жизнь). Представления о вечности возникли в глубокой древности из сравнений между собой постоянных и изменяющихся объектов, из круговоротов природных и соц. ритмов: одни вещи со временем разрушаются, другие существуют неопределенно долго. Древние считали богов хотя и рожденными, но бессмертными - т.е. некот. вещи и существа уникальны, способны сопротивляться времени, побеждать его. Позднее это выразилось в метафизич. понятии вечности как признаке трансцендентного бытия - самодостаточного, невидимого, непостижимого, сверхвременного, статичного, но вместе с тем творящего мир и время. Трансцендентная вечность противоположна времени, не составлена им и не пребывает в нем; в сравнении с трансцендентной вечностью время в нашем сознании минимизируется, или даже мыслится иллюзорно, хотя идея вечности подразумевает идею времени. Понятие вечности применимо к сохраняемому, неизменному, стабильному - к материи как таковой, а понятие времени - только к тому, что возникает и исчезает - имеет преходящий характер.
      Ни один крупный мыслитель в истории человечества - философ, художник, ученый - не мог избежать вопросов вечности и временности. Вечность - философское понятие, определяемое по-разному: свойство и состояние существа или вещества, не подлежащего времени, не имеющего ни начала, ни продолжения, ни конца во времени, но содержащего в одном нераздельном акте всю полноту своего бытия - такова вечность существа абсолютного. Вечность мира предполагает бесконечное существование несотворимой, неуничтожимой материи - безотносительно к временному ритму изменений ее конкретных форм. Понятие вечность применимо к тому, что сохраняется, неизменно, стабильно, - к материи как таковой. В религ. философии вечность выступает как признак трансцендентного бытия, как атрибут Абсолюта, соотнесена со временем, но неизмерима временными отрезками; поиски вневрем. оснований временного мира религ. мыслью есть поиски Абсолюта. Понятие вечности в основных чертах было сформировано в античности: в др. греч. языке aion - возможно, жизненная сила; saeculum, vitae tempus, vitae aetas - употреблялось в широком смысле как эпоха, длит. историч. период; век - как время в целом или определенный космич. цикл, иногда как неопред. во времени пребывание мира в одном качественном состоянии; в поэзии Гомера, Гесиода, Эсхила, Еврипида - длительность жизни, век всякого, в том числе и смертного, существа (человека). Досократики Анаксимен, Анаксимандр, Филолай понимают вечность как нескончаемый век, бесконечное время, приносящее возрождение и перерождение живого, или: как вневременное настоящее, всецелую собранность единого момента теперь.
      Персонификацией вечности в греч. мифологии выступал Эон, в римской - Этернитас, в египетской - Хех.
      Христ. богослов и философ Августин Блаженный писал, что вечность не является особой субстанцией - единственной реальностью является сама материя, в кот. происходят все изменения; вечность - единое вне- и довременное неподвижное настоящее; в вечности нет течения времени, ничто не проходит, но пребывает как настоящее во всей полноте.
      Средневековые мыслители рассматривали вечность в двух главных аспектах - космологич. (вопрос о вечности мира: согласно Аристотелю, мир вечен, безграничен в своей длительности, всегда был и всегда будет) и теологич. (неоплатоники, Священное Писание говорят о начале мира, о принятии вечного, вневременного его творения). Для Фомы Аквинского различие между вечностью и временем в том, что вечность в каждом своем мгновении целокупна, времени это не присуще; вечность есть мера пребывания, а время - мера движения. У него Бог, не подверженный никаким изменениям, полнота бытия - есть вечность.
      Философы Нового времени интересовались возможностью точного и строгого познания меняющегося мира, практически исключая из рассмотрения понятие вечности, кот. относится к божеств. жизни и мышлению, понимаемым как нескончаемая длительность. В XVII-XVIII вв. длительность связывается с божеств. замыслом о творениях и с творением и сохранением мира, поэтому помещается между вечностью, как атрибутом Бога, и временем, как субъективным способом измерять объективную длительность. В силу промежуточного характера длительности ее сближают с вечностью или отождествляют со временем. В современной философ. литературе утвердилось мнение, не являющееся, впрочем, абсолютным, что вечность - бесконечное время, не имеющее ни начала, ни конца; она понимается только как метафора или как нескончаемая длительность (Кант: антиномия конечности/бесконечности мира во времени). У Гегеля вечность оказывается проекцией временности настоящего, а у Ницше как один из аспектов представления об истинном и благом сущем. Для Хайдеггера вопрос о вечности оказывается излишним и даже бессмысленным. В европ. культуре и философии утверждение приоритета становления над ставшим приводит к соотнесению времени с непрерывным порождением нового.
      Идея становления, свойственная русской мысли, соотносит время и вечность, понимая развитие как некое присутствие Абсолюта в мире. В православной рус. духовности любое толкование вечности возможно лишь при предварительном истолковании загадки времени, что затрудняет понимание существа вечности. В совр. философ. литературе и справочных изданиях утвердилось мнение: вечность - бесконечное время, не имеющее ни начала, ни конца. Понимание вечности как бесконечного повторения времени, вечного возвращения или как бесконечного продолжения времени не соответствует христ. концепции. Ярче всего поиск росс. культурой вневременных оснований временного бытия выражается максимой В.С.Соловьева: "Идея нации есть не то, что она думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности" (Соловьев B.C. Соч. в 2 т., т 2. M. 1989 С.219220).
      в сравнении: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      В ЧНЫЙ (6) - прил. качеств.:
      а) бесконечный во времени, не имеющий ни начала, ни конца (2): РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть 2, гл. 10); Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть
      2, гл. 13);
      б) весьма продолжительный, долговременный; постоянный (4): РП: И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- пожизненный, бессрочный: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие
      караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1); -- постоянный, непрестанный: РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством (Демон) (Часть 2, гл. 10); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      В ЯТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: здесь: безл. чем: дуть - о слабом ветре: перен.: распространяться, передаваться: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16).
      ВЗАМ Н (1) - нареч. : вместо этого, в обмен: РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЗВ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в. неперех.: стремительно подняться, взлететь ввысь: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
      ВЗВОЛНÓВАННЫЙ (1) - прич. прош. врем., страдат. в знач. прил.: приведенный в волнение: перен.: встревоженный, неспокойный: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть
      2, гл. 12).
      ВЗГЛЯД (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: устремленность, направленность зрения на кого, чтол; взор (2): Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд (Часть 2, гл. 9); РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой (Демон) (Часть 2, гл. 10); ◊ в соч. (2): кинуть взгляд - бросить, смерить, охватить взглядом: РП: На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть 2, гл. 16).
      ВЗГЛЯН ТЬ (3) - глаг. сов. в., неперех., однокр.: устремить глаза, взор; посмотреть (2): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16); перен. (1): РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ВЗДОХН ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.; однокр.: сделать вздох: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ВЗДРЕМН ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: забыться сном на короткое время: РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЗДЫХ Я (1) - дееприч. несов. в.: усиленно дыша, испуская вздохи: Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6).
      ВЗМАХН В (3) - дееприч. сов.
      в.: порывисто махнув, направляя кверху: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался (Демон) (Часть 2, гл. 10); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16).
      ВЗОР (12) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: устремление глаз на кого, что-л; взгляд (7): Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! <...> Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой блещет
      (Часть 2, гл. 7); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл. 8); а также: РП: Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Часть 2, гл. 10); Могучий взор смотрел ей в очи! (Часть
      2, гл. 11);
      в сравнении (2): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); И влажный взор ее блестит Из-под завистливой
      ресницы (Часть 1, гл. 6); перен. (3): Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал (Часть 1, гл. 14); РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 1).
      ВЗЯТЬ (3) - глаг. сов. в., перех.: забрать что-л рукой (2): РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той
      росой (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- отправляясь куда-л, захватить кого, что-л с собой: РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (1): Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9).
      В ДЕН (4) - прил. качеств., кратк.: доступен зрению, заметен: И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13); На север видны были горы (Часть 2, гл. 4); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне
      (Часть 2, гл. 16).
      В ДЕТЬ (9) - глаг. несов.в., перех.: а) воспринимать зрением, наблюдать, замечать глазами (5): И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл.9); РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      -- видеть во сне - представлять себе что-л в сновидении: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, <...> Чей образ видела во сне (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) сознавать, понимать, чувствовать что-л (3): РП: Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      ◊ в знач. вводн. слова (1): РП: Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВИНÓ (1) - сущ. веществ.,
      ср.р., в устар. грамм. форме: алкогольный напиток, обычно приготовленный из сока виноградных ягод: Звучит зурна, и льются вины - Гудал сосватал дочь свою (Часть
      1, гл. 6).
      ВИНОГР ДНЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к винограду - вьющемуся плодовому кустарниковому растению: И под лозою виноградной, Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      ВИС ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: выдвигаться, выступать какой-л частью над чем-л; нависать:
      перен.: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл. 16).
      В ТЬСЯ (2) - глаг. несов. в., неперех.: делать извилистые движения, извиваться, изгибаться: И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый
      Дарьял (Часть 1, гл. 3); РП: ... и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      В ХОРЬ (1) - сущ. неодуш., устар., простор., м. р.: стремительное круговое движение ветра: в сравнении: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл.16).
      ВЛ ГА (1) - сущ. веществ., ж.
      р.: жидкость, вода - о водной массе, о поверхности реки: Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6).
      ВЛАД НИЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: территория, находящаяся под властью, в управлении кого-л:
      в сравнении: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЛАД ТЬ (1) - глаг. несов.в., неперех.: обладать чем-л, иметь что-л своей собственностью: Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9).
      ВЛ ЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: покрытый влагой - о глазах, взоре: И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы
      (Часть 1, гл. 6).
      ВЛ СТВУЯ (1) - дееприч. несов.в., наст. врем.: управляя, правя чем-л: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья
      (Часть 1, гл. 2).
      ВЛАСТ ТЕЛЬ (2) - сущ. нариц., одуш., м. р., поэтич.: повелитель, государь: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван (Часть 1, гл. 10).
      ВЛАСТЬ (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: право и возможность повелевать, распоряжаться, управлять кем, чем-л (2): РП: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- устар. грамм. форма: Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию
      святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16); перен. (1): РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЛАСЯН ЦА (1) - сущ. нариц., церк., устар., ж. р. (из церк.-слав.): грубая одежда в виде длинной рубашки из волос, верблюжьей или иной шерсти, которую аскеты, отшельники, монахи носили на голом теле в знак смирения. Первое упоминание о власянице обнаружено в текстах Ветхого Завета, где рассказано о скудной растительности и недостатке пресной воды Синайской пустыни, поэтому многие семьи не могли держать крупный рогатый скот и наиболее распространенным животным стали козы, кормившие всех иудеев молоком и мясом; из их костей создавались орудия труда, а шкура и шерсть позволяли древним жителям Азии обуваться и одеваться; сначала грубое и крепкое полотно предназначалось для изготовления мешков, но позже жители Иудеи и Израиля стали надевать мешковину в знак печали и памяти об умерших - так появилось слово власяница: она предназначалась для траура, ее надевали на голое тело, завязывали ремнем, сделанным из того же грубого материала. Ее должны были носить все близкие родственники умершего; в особых случаях одежды из жесткого волоса не снимали даже ночью. В Средневековье пришло понимание, что власяница очень вредит здоровью: ее постоянное ношение вызывало зуд и раздражение на коже, раны от ношения грубой ткани могли переходить в язвы. Но ношение власяницы все равно считалось обязательной частью служения Богу, атрибутом монашества: монахи и причащающиеся надевали эту одежду в знак смирения и бренности плоти. Ее носили все - и мужчины и женщины, а раны на теле воспринимались как свидетельства страданий за христианскую веру. Начиная с эпохи Возрождения, власяница постепенно исчезает из обихода верующих, хотя остается в литературных аллегориях, сюжетных библейских картинах, как символ печали, раскаяния, глубоких душевных мук, что приводило к ослаблению ее связи с религ. чувствами. Выражение "надеть власяницу" стало синонимом слов "скорбеть", "печалиться". Сейчас это длинная рубашка из простой ткани, часть православного монашеского одеяния, которая, в первую очередь, надевается монахом во время монашеского пострига: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2).
      ВНИЗ (2) - нареч.: в нижней части, в глубине чего-л: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3); Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет
      (Часть 2, гл. 16).
      ВНИМ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: интерес, вызываемый кем, чем-л; любознательность: Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье
      (Часть 2, гл. 5).
      ВНИМ ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил. качеств.: относящийся к чему-л со вниманием; сосредоточенный: Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть 2, гл. 14).
      ВНИМ ТЬ (1) - глаг. несов.в., неперех., поэтич.: обращать внимание, слушать со вниманием: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВНОВЬ (5) - нареч.: опять, снова: И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел
      (Часть 2, гл. 7); И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон) (Часть 2, гл. 10); И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
      ВОД (3) - сущ. веществ.,
      неодуш., ж. р.: прозрачная бесцветная жидкость, образующая ручьи, реки, озера и моря: И горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3); Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой
      (Часть 2, гл. 4).
      ВОДОП Д (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: поток воды, падающей с отвесного уступа в русле реки: в сравнении: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.16).
      ВОДРУЗ ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: быть установленным, укрепленным где-л: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест
      (Часть 1, гл. 12).
      ВОЗБУД ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: поспособствовать появлению, возникновению чего-л; вызвать что-л: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть
      1, гл.4).
      ВОЗВРАТ ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., перех.: заставить кого-л вернуться к прежнему: РП: Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ВÓЗДУХ (1) - сущ., отвлеч., неодуш., м. р.: окружающее земной шар невидимое газообразное вещество, которым дышат люди и животные; атмосфера: РП: Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВОЗД ШНЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся к воздуху, заполненный воздухом, состоящий из воздуха: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Часть 1, гл. 15); Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы
      Грузии одел (Часть 2, гл. 7).
      ВОЗМУТ ТЬ (3) - глаг. сов. в., перех.: пробудить что-л, вызвать недовольство, привести в негодование:
      перен.: взбудоражить: Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл.16).
      ВОЗМУТ ТЬСЯ (1) - глаг.
      сов. в., неперех.: прийти в негодование, испытать крайнее недовольство:
      перен.: Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл.15).
      ВОЗМУЩ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: провоцировать, вызывать у кого-л чувство гнева, недовольства: Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал (Часть 1, гл. 11).
      ВОЗНАГРАЖД НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., ср. р.: награждение за какиел заслуги: РП: Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ВОЗНЕНАВ ДЕТЬ (2) - глаг.
      сов. в., перех.: почувствовать ненависть, проникнуться ненавистью к кому, чему-л: РП: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать!
      (Часть 2, гл. 10).
      ВОЗРОЖД НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: пробуждение к новой жизни, восстановление, обновление: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог
      (Часть 1, гл. 9).
      ВОКР Г (3) - нареч.: кругом, около: И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3);
      Она, вскочив, глядит вокруг...Невыразимое смятенье В ее груди (Часть 1, гл. 16); Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.16).
      ВОЛН (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: вал, образуемый колебательными движениями водной поверхности при всяком нарушении спокойного ее состояния (2): И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3); По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной (Часть 2, гл. 3); метафора (2): Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл.10); Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей, Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Часть 2, гл. 10).
      ВОЛН НЬЕ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: вызванное ветром колебание водной поверхности в виде идущих один за другим водяных валов:
      перен. (2): На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз (Часть 2, гл. 7); метафора (1): РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут, и стынет кровь!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВОЛОКН СТЫЙ (1) - прил. относит.: состоящий из волокон, имеющий вид волокон: метафора: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1, гл.15).
       ВÓЛОС (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р., чаще во множ. ч.: растительность на голове человека; здесь: косы: Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7).
      ВОЛШ БНЫЙ (4) - прил. относит.; поэтич.: основанный на фантастическом вымысле (2): РП: Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон) (Часть 2, гл. 10); Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет (Часть 2, гл.16);
      перен. (2): сказочно прекрасный, чарующий: Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15); И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл.15).
      ВÓЛЬНЫЙ (2) - прил. качеств.: свободный, независимый: РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга
      первая моя (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен.: РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВОРÓТА (1) - сущ. нариц., неодуш., pluralia tantum: широкий вход или проезд в ограде, в стене и т.п., запираемый створами: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14).
      ВОСЛЕД (2) - нареч. : следом, непосредственно за кем, чем-л - обычно в соч. с предлогом "за": Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута (Часть 1, гл. 2); Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук (Часть 1, гл. 16).
      ВОСПОМИН НЬЕ (1) - сущ.
      отвлеч., неодуш., ср. р.: воспроизведение в памяти предшествующих состояний сознания: перен.: Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1).
      ВОСТÓК (3) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. (первоначально, скорее всего, слово обозначало восход, но впоследствии знач. изменилось): Восток - направление, в кот. Земля вращается вокруг своей оси; наблюдатель видит, что Солнце встает на востоке. Направление на восток перпендикулярно направлениям на север и юг и противоположно направлению на запад. В дни равноденствий Солнце восходит ровно на востоке. На совр. картах восток, как правило, находится справа.
      Восток упоминается во многих религиях, в том числе и в тех, которые появились до христианства. При строительстве христ. церквей также учитывали стороны света; часть горизонта, а также сторона неба и земли, где восходит солнце: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока
      (Часть 1, гл. 7); При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      ВОСТÓРГ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: восхищение, необыкновенно радостное состояние (2): Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); РП: Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (1): Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16).
      ВОСТÓЧНЫЙ (2) - прил. относит.: находящийся на востоке, лежащий к востоку: РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- посвященный востоку: В названии Восточная повесть (подзаголовок поэмы "Демон").
      ВОСХÓД (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: появление светила над горизонтом: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы (Часть 2, гл. 16).
      ВОТ (3) - указательная частица:
      а) употребляется: при указании на последователь-ность действий, на смену явлений, происходящих как бы перед глазами (2): ...и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится
      (Часть 1, гл. 6);
      -- в соч. с и указывает на наступление, осуществление чего-л ожидаемого или желаемого: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Часть 2, гл. 7);
      б) употребляется для привлечения внимания собеседника (1): И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой (Часть 1, гл. 11).
      ВПЕРЁД (1) - нареч.: в направление перед собой (куда): Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без
      памяти летит (Часть 1, гл. 13)
      ВПЕРЕД (1) - нареч.: на некотором расстоянии перед кем, чем-л (где): Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? (Часть 1, гл.11). ВРАГ (5) - сущ. нариц., одуш., м. р.: кто-л враждебно относящийся к кому-л; противник, недруг: Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); РП: Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВРАЖД (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: отношения и действия, проникнутые неприязнью, ненавистью; недоброжелательство: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца
      (Часть 2, гл. 16).
      ВРАТ (1) - сущ. нариц, неодуш., pluralia tantum: устар., поэт.: ворота города, крепости: метафора: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3).
      ВР МЯ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. (греч. chronos, лат. tempus: а) длительность, продолжительность бытия; б) смена порядка сосуществования вещей и процессов; в) отношение между до и после; г) переход от прошлого через преходящее настоящее к будущему; д) поток объективных или субъективных состояний): категория времени играет ключевую роль в философии, теологии, физике, астрономии, а также в геологии, биологии, психологии, в гуманит. и историч. науках - ни одна сфера жизни природы и человеч. деятельности не обходится без участия реальности времени: все, что движется, изменяется, живет, действует и мыслит, - в той или иной форме связано со временем. Это объясняет, почему время уже в глубокой древности определяло смысловое поле человеч. мировосприятия. Во времени много удивительного и загадочного: в обычном представлении время - последовательность текущих равномерно моментов, интервалов (минут, часов, дней и лет), с помощью кот. измеряются движения и изменения во внешнем мире и в душе человека, но при переходе от обыден. представления к понятию времени возникают затруднения: одни мыслители считают, что время - это ничем не обусловленный и открытый будущему процесс, другие верят, что оно раздвигает свои границы. Личность человека неотделима от времени: воспоминания о прошлом, прогнозирование будущего одинаково связаны с радостными или печальными событиями; когда прошлое плохо, остается надежда на лучшее будущее; людей больше волнует не то, что уже ушло в прошлое, а то, что может произойти в будущем: каждое событие, длящееся более двух секунд, становится прошлым, но частично сохраняется в памяти - индивидуальная и соц. память способна возвращать прошлое, соединять его с настоящим, останавливать мгновение и тем, самым, побеждать время и смерть. Каждая крупная эпоха характеризуется неким общим пониманием времени, даже если взгляды отдельных ее представителей не совпадают. Из всех др.греч. философов самое сильное влияние на духовное развитие человечества оказал Платон: его взгляды на вечность и время составляют основу христ. учения о мироздании: время не противопоставляется вечности, а есть ее подобие; время - это творение и было не всегда; оно не вечно и, в отличие от неподвижной вечности, движется по закону числа; время и вечность у Платона - характеристика качественно различных миров: время характеризует созданную Демиургом чувственно воспринимаемую Вселенную (космос), а вечность - не подверженный никаким изменениям умопостигаемый мир идеальных образов (эйдосов), сотворенных Демиургом. От Платона берет начало и концепция времени Аристотеля, сыгравшая огромную роль в формировании и развитии естественнонаучных представлений о времени: он описал все основные аспекты феномена времени, положившие начало многим развитым впоследствии концепциям: Аристотель связывает время с числом и с жизнью космоса, с физическим движением, а меру времени - с движением небосвода; для него время всегда представляется движением и изменением. Христианство утверждает смысл существования времени и истории, хотя отношение его ко времени двояко и парадоксально: с одной стороны, признается боговоплощение в истории, а с другой - история есть несущий смерть поток времени, в кот. невозможно никакое подлинное осуществление, реализация. Поэтому время воспринимается как болезнь и парадокс. Парадоксальность времени обнаруживается в отношении между настоящим и прошедшим: суждение настоящего о прошлом подвергается постоянной иллюзии - прошлое, о кот. мы говорим в настоящем, есть прошлое в настоящем; оно входит в настоящее, как его составная часть, но в измененном, даже искаженном и преображенном виде; между тем прошлым, кот. было когда-то настоящим, и настоящим существует преображающий акт памяти - чудо в человеч. существовании, акт изменения прошлого: сознание невольно устраняет из прошлого все злое и стремится сохранить доброе и положительное; в прошлом никогда не было того, что мы в настоящем утверждаем о нем - творческий акт памяти одновременно приобщает к прошлому и удаляет от него. Более двух с половиной тысяч лет продолжаются научные размышления человека о времени, но интерес к этой проблеме не только не снижается, но растет и углубляется со стороны философов, физиков, представителей многих других профессий: в поэме слово время употреблено в бытовом, общепринятом значении: какой-то отрезок, промежуток в последовательной смене дней, лет и т.п.: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской
      (Часть 2, гл. 12).
      ВС ДНИК (3) - сущ. одуш.,
      нариц., м. р.: человек, едущий верхом на лошади; верховой, наездник: Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); Кто этот всадник бездыханный? (Часть 1, гл. 14).
      ВСЕГД (4) - нареч.: во всякое время, при всяком случае, каждый раз, постоянно, вечно: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ВСЕГД ШНИЙ (1) - прил. относит.: повседневный, обычный, постоянный: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно (Часть 2, гл. 6).
      ВСЕЛ ННАЯ (1) - сущ. неодуш., отвлеч., ж. р.: квантовое пространство, заполненное небесн. телами, по типу планет, квазаров, черных дыр и пульсаров; человечество далеко не полностью изучило его, поэтому неправомерно путать понятия вселенная и космос - совр. телескопы попросту не могут обнаружить, существуют ли параллельные вселенные и правда ли, что вселенная/космос бесконечна. Разглядеть то, что находится за наблюдаемой вселенной, невозможно, потому что свет, исходящий от звезд, не успел дойти до нас за четырнадцать миллиардов лет (с момента Большого взрыва, когда образовалась вселенная).
      С течением времени понятие о Вселенной менялось от геоцентрич. системы Птолемея, гелиоцентрич. системы Коперника, до серии революций ХХ в., давших миру общую теорию относительности, красное смещение Хаббла, открытие черных дыр, темной материи, темной энергии и мног. другого. Сейчас вселенную как бы заново открывают космич. обсерватории и наземные телескопы с адаптивной оптикой. Согласно совр. представлениям, вселенная родилась в результате Большого взрыва 13,9 млрд лет назад, след., ее радиус не превышает 13,9 млрд свет. лет. В ней обнаружено, как минимум, 1 600 000 галактик, организованных в ячеистую структуру; стенки ячеек образованы из сверхскоплений галактик, а внутри стенок - пустота. Совр. наука предполагает такую модель вселенной: планета Земля входит в состав Солнечной системы, кот. является частью галактики Млечный путь. Вселенная погружена в реликтовый фон излучения, образовавшийся на ранних этапах ее существования, когда свет Большого взрыва практически перестал взаимодействовать с материей, а составляющие его фотоны из-за расширения вселенной перешли из видимого в микроволновый радиодиапазон. Точного определения вселенная не имеет, хотя есть десятки значений в науке и философии; иногда говорят, что в воображении человека помещается целая вселенная - в ней существует все, о чем мы думаем и мечтаем, что это мир, представляющий собой единый, энергетический, живой, разумный организм.
      Астрономически вселенной называют совокупность наблюд. и ненаблюд., матер. и нематер. объектов, силовых полей и пр., что содержится в окружающем пространстве, включая само пространство и исключая то, что находится за его границами, если таковые существуют; вселенная - это все, что нас окружает. Она бесконечна во всех возможных направлениях - как вне нас, так и внутри. Итак, вселенная - весь мир, доступный человеческому знанию; совокупность всех существующих в природе миров: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл.16).
      ВСЕЧ СНО (1) - нареч.: ежечасно, постоянно: РП: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ВСКОЧ В (2) - дееприч., сов.
      в.: быстро встав, поднявшись: Она вскочив глядит вокруг (Часть 1, гл. 16); Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6).
      ВСПОМИН Я (1) - дееприч., несов. в.: воспроизводя в памяти, восстанавливая события, образы, относящиеся к прошлому: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул
      (Часть 1, гл. 8).
      ВСПОМЯН ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., однокр., перех.: простор.: то же, что вспомнить: РП: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ВСТАТЬ (2) - глаг. сов. в., неперех.: подняться, начаться: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман (Часть 1, гл. 10); РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Часть 1, гл. 15).
      ВСТРЕВÓЖИТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: вызвать в ком-л тревогу, страх, опасение: РП: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВСТР ТИТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: соприкоснуться - о неодуш. предметах: Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит
      (Часть 2, гл. 14).
      ВСТР ЧА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: случайное или намеренное свидание, ознакомление с кем, чем-л: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах
      (Часть 2, гл. 6).
      ВСТРЕЧ ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: идти навстречу, сходиться в пути с кем, чем-л: Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2).
      ВХОД ТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: идти внутрь чего-л, вступать во что или куда-л: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8); Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной (Часть 2, гл.8).
      В НЕСТИ (1) - глаг. сов. в., перех.: нести кого-л, удалять откуда-то:
      в сравнении: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      ВЫПОЛЗ ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: выбираться, вылезать откуда-л: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2, гл. 16).
      ВЫРАЖ НЬЕ (3) - сущ. неодуш., отвлеч., ср. р.: обнаружение, показывание чего-л (2): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней
      мысли выраженье, Земле беззвуч-
      ное прости (Часть 2, гл. 14); в сравнении + перен. (1): И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама
      (Часть 2, гл. 14).
      ВЫРЕЗНÓЙ (1) - прил. относит.: вынутый посредством резания; сделанный посредством резьбы; резной: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
      В РЫТ (1) - прич. страдат., прош. врем.: выкопан в земле: Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15).
      В СЛУШАТЬ (2) - глаг. сов.
      в., перех.: послушать внимательно, до конца: РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон); РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЫСÓКИЙ (4) - прил. качеств.: обладающий значительной высотой, большой протяженностью от низа до верха: Но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл. 7); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ВЫСОКÓ (2) - нареч.: на значит. высоту или на значит. высоте: Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит (Часть 1,
      гл. 15);
      -- в сравнит. степ.: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой
      (Часть 2, гл. 4).
      ВЫСОТ (1) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: пространство, находящееся высоко над землей; вышина, высь: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      В СТРЕЛ (2) - сущ. нариц.,
      неодуш., м.р.: взрыв заряда в канале ствола огнестрельного оружия, выбрасывающий пулю, снаряд на определенную дальность: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11).
      ВЫШИН (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: протяженность по вертикали снизу вверх; высота: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сёл, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
       ШИТ (1) - прич. страдат., кратк., прош. врем.: украшен узорным шитьем: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями (Часть 1, гл. 10).
      ВЬ ГА (1) - сущ. неодуш., отвлеч., ж. р.: сильная метель, снежная буря: Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье (Часть 2, гл. 15).
      В НУТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: лишаться свежести, увядать: перен.: терять силы, бодрость, здоровье: О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1).
      
      Г (65)
      ГАР М (1) - сущ нариц., неодуш., м. р. (араб. harām запретное, священное место): закрытая и охраняемая жилая часть дворца или дома, в кот. жили жены мусульман; женская половина дома в странах мусульманского Востока, в которую не входят посторонние мужчины; гарем обычно располагался на верхнем этаже в передней части дома и оборудовался отдельным входом, имел свой собственный двор и сад; гарем, как правило, отделялся запертой дверью, ключ от которой хранился у хозяина дома: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7).
      ГДЕ (10) - нареч.: а) вопросит. нареч. места: в каком месте, в каких местах (1): Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных
      сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3);
      б) в качестве союзного слова в придаточном места - с нареч. там, туда в главном или без них (5): РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Демон) (Часть 2, гл. 10); Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал
      (Часть 2, гл. 15);
      в) в придат. определит. предло-
      жениях, соответствуя оборотам с предлогами в, на (4): Столпообазные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви; <...> Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл. 4); Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16).
      ГЕРÓЙ (1) - сущ. одуш., м.р., (греч. eros - богатырь, витязь, полубог, герой < праиндоевр. *ser- - защищать; в европ. языках слово заимств. через лат. heros; рус. < франц. heros /эро/, возможно, от женщины-героини heroine или от франц. прил. heroique - героический; в XVIII в. вм. них использовался вариант ирой (ироический) < ср.-греч. и нов.-греч. произношения слова (h)eros); человек, совершающий подвиги: То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою! (Часть
      2, гл. 16).
      Г БЕЛЬНЫЙ (1) - прил. качеств.: ведущий к гибели, пагубный:
      метафора: РП: Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят!
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      Г БНУТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: подвергаться уничтожению, исчезновению: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной!
      (Часть 2, гл.1).
      ГЛАГÓЛ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: высок., поэт., торжеств.: слово, речь: метафора: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      ГЛАЗ (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: а) орган зрения, состоящий из глазного яблока, закрываемого веками (3): И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил (Часть 1, гл. 16); Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл.7);
      б) способность видеть; зрение, зоркость (1): Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть 2, гл. 14).
      ГЛАС (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.; устар., поэтич.: то же, что голос: перен.: призывное звучание: И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      ГЛОТÁЯ (1) - дееприч. несов.
      в., наст. врем.: поглощая:
      перен.: И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл.
      15).
      ГЛУБИНÁ (3) - сущ. отвлеч., ж. р.: а) расстояние, протяжение от поверхности или края чего-л внутрь, до дна (2): И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины - Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины!
      (Часть 1, гл. 11); При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4);
      б) содержательность, значительность; высокая степень проявления чего-л (1): РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена; Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ГЛУБÓКИЙ (1) - прил. качеств.: достигший высокой степени, полноты, предела своего проявления: РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ГЛУБОКÓ (1) - нареч.: в глубине чего-л, далеко от поверхности чего-л: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3).
      ГЛУПÉЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: глупый человек: РП: Пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ГЛУХ (1) - прил. качеств., кратк.: неслышим: перен.: смутен, неопределенен: РП: Прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ГЛ ХО (1) - нареч.: негромко, не звонко: Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели; И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели (Часть 1, гл. 12).
      ГЛУХÓЙ (1) - прил. качеств.: невнятный, неясный: И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины - Недолго продолжался бой (Часть 1, гл. 11).
      ГЛЯДÉТЬ (4) - глаг. несов. в., неперех.: устремлять, направлять взор на кого, что-л; смотреть (3): И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы (Часть 1, гл. 6); Теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); Она вскочив глядит вокруг (Часть
      1, гл. 16);
      перен. (1): Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6).
      ГНАТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: заставлять двигаться в какомл направлении; подгонять: РП: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5).
      ГÓВОР (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: звуки разговора, речи:
      перен.: И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть
      1, гл. 4).
      ГОВОР ТЬ (2) - глаг. несов.
      в., перех.: выражать, изъяснять устно какие-л мысли; сообщать что-л (1): Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!" (Часть
      2, гл. 16);
      перен. (1): Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть 2, гл. 14).
      ГОД (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: период, пора в жизни кого, чего-л: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью (Часть 2, гл. 16).
      ГОЛОВÁ (5) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: верхняя часть тела человека или животного, содержащая в себе мозг (3): И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновыйх (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); перен. (2): о горах, скалах: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3); И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл.4).
      ГÓЛОС (5) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: звучание, производимое дрожанием голосовых связок в гортани (3): И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16); перен. (2): шум, звучание, не исходящее от человека: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов (Часть 1, гл. 4); И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл.16).
       ГОРÁ (7) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: значительная возвышенность, выделяющаяся среди окружающей местности или в цепи других возвышенностей: С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6); РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Часть 1, гл. 15); На север видны были горы; В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); а также: И скрылся я в ущельях гор (Часть 2, гл. 10); На склоне каменной горы (Часть 2, гл. 16).
      ГÓРДО (2) - нареч.: с выражением гордости: РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть 2, гл. 10); Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!" (Часть
      2, гл. 16).
      ГÓРДЫЙ (4) - прил. качеств.:
      а) величественный, величавый (2): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8);
      б) свойственный гордому человеку, выражающий гордость (1): РП: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении + перен. (1): РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ГОРД НЯ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: устар., преимущественно поэтич.: непомерная гордость: РП: На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою (Демон) (Часть 2, гл. 9).
      ГОР ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: ярко отражать свет, блестеть: И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      ГÓРНЫЙ (3) - прил. относит.: относящийся к горам, расположенный, живущий, произрастающий там (2): И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3); Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12);
      перен.: в кавказских мифах о прикованном к скале великане герой изображается как благодетель людей (Прометей, Амирани) или как враг; Лермонтов использовал материал тех горских сказаний, в которых герой является врагом людей (1): И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5).
      ГÓРЬКИЙ (2) - прил. качеств.: резко неприятный на вкус; имеющий вкус горчицы, хины и т.п.: перен. (2): о чувствах, состояниях человека: РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ГОСПОД Н (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, обладающий властью над чем-л; здесь: хозяин коня: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      ГОСТ ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: быть, проводить некоторое время в гостях: РП: "К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать" (Демон)
      (Часть 1, гл. 15).
      ГОСТЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, пришедший навестить кого-л: Он слышит райские напевы...Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      (Часть 1, гл. 15).
      ГОТÓВ (1) - прил. качеств., кратк.: способен: И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой (Часть 2, гл. 7).
      ГОТÓВЫЙ (2) - прил. качеств.: согласный с чем-л, имеющий желание сделать что-л: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14).
      ГРАБ ТЕЛЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, грабящий кого-л; разбойник: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
      ГРАН Т (1) - сущ. неодуш., веществ., м. р.: геол. (лат. granum - зерно): твердая горная порода зернистого строения, в основном состоящая из кварца, полевого шпата и слюды: перен. (метонимия): о скалах, сложенных из гранита: И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты
      (Часть 2, 16).
      ГРАН ТНЫЙ (1) - прил. относит.: состоящий из гранита: Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл.15).
      ГРАНЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: сторона плоскости или твердого тела, пересекающаяся с другими сторонами под углом:
      в сравнении: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (Часть 1, гл. 3).
      ГРЕХ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. (ст.-слав. гр хъ - очевидно, изначально соответствовало понятию ошибка > ср. погрешность, огрех): действие или помышление, которое, как правило, ассоциируется с отступлением от праведной жизни, прямым или косвенным нарушением религиозных заповедей, наставлений и предписаний; грех для христиан - это не просто беззаконие или неправда, но и само нежелание следовать заповеданному, заведомое прегрешение против истины; а также нечто, противоречащее человеческой природе (ведь человек создан по образу Божьему), порочность человеческого существа, проявление его падшей природы, кот. он приобрел при грехопадении; однако уверовавшим и принявшим крещение прощается их грех, то есть жертвой Иисуса Христа человек освобождается от первородного греха; реже - нарушение основных моральноэтических правил, норм и традиций, установившихся в обществе; проступок; порок, недостаток: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10); Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
      ГР ШНИЦА (2) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: женщина, совершающая проступки, преступления; здесь: нарушительница религиозных предписаний: Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8).
      ГР ШНЫЙ (4) - прил. качеств.: церк.: связанный с нарушениями церковного канона (3): И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша Тамары
      грешная душа (Часть 2, гл. 16); -- имеющий какие-л недостатки, слабости: Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть
      1, гл. 1);
      перен. (1): Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      ГР ВА (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: длинные волосы на шее и по хребту некоторых животных (3): Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла
      (Часть 1, гл. 14); метафора (1): И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      ГРОБ (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: ящик, в который кладут умершего для погребения (1): Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13);
      в сравнении (1): Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня
      (Часть 2, гл. 1);
      перен. (1): Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12).
      ГРОБН ЦА (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: надгробный памятник; надмогильная часовенка; склеп с гробом: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12); Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть
      2, гл. 3).
      ГРОЗ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: предупреждать с угрозой о чем-л: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1).
      ГРÓЗНО (2) - нареч.: угрожающе, наводя страх: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3); РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя!" (Демон) (Часть 2, гл. 9).
      ГРОЗ ЩИЙ (1) - прич. действ.: предвещающий, предстоящий: РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
       ГРОМ (1) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., м. р.: оглушительный грохот, треск, гул, сопровождающий молнию:
      в сравнении+метаф.: На беззаботную семью Как гром слетела божья кара! (Часть 1, гл. 15).
      ГРОМÁДА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: что-л огромное по размерам:
      в сравнении + метафора: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл. 16).
      ГРОМОВÓЙ (1) - прил. относит.: относящийся к грому: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ГРУДЬ (10) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: а) передняя часть туловища от шеи до живота (3): И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах
      (Часть 2, гл. 6); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша Тамары грешная душа
      (Часть 2, гл. 16);
      б) грудная полость, вмещающая сердце и легкие (4): Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся
      (Часть 2, гл. 15); перен. (2): Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16);
      метафора (1): И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      ГРУЗ Н (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: представитель основного населения Грузии: Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины (Часть 1, гл. 11).
      ГРУЗ НКА (2) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: представительница основного населения Грузии (1): В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); в сравнении (1): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
      ГР ЗИЯ (3) - сущ. собств.: топоним, ж. р. (принятое в рус. и ряде др. языков название Грузия, возможно, от Гурджан, Гурзан < арабо-перс. гурдж: Гурджистан - страна волков < перс. горг - волк < др.перс. вркан): название страны на Кавказе, расположенной в зап. части Закавказья, на вост. побережье Черного моря, и относящейся к Пер. Азии; часто рассматривается как страна на стыке Европы и Азии, иногда - как часть совр. Европы: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4); РП: Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Тамара) (Часть 2, гл. 1); Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел (Часть 2, гл. 7).
      ГР СТЕН (1) - прил. качеств., кратк.: исполнен грусти, печали:
      в сравнении + перен.: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      ГРУСТ ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: испытывать чувство грусти; печалиться, тосковать: Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл. 16).
      ГР СТНЫЙ (1) - прил. качеств. в знач. сущ.: выражающий собой печаль, грусть: Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам
      (Часть 2, гл. 14).
      ГРУСТЬ (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: чувство печали; тоска, уныние (3): Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9); РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон) (Часть 2, гл. 10); Мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней
      (Часть 2, гл. 15);
      в сравнении + метафора (1): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, 10).
      ГРЯД ЩИЙ (3) - прич. действ.: высок., устар.: будущий, приближающийся: РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- в знач. сущ. ср. р.: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль (Часть 1, гл. 15); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16).
       ГУБÁ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р., устар. грамм. форма: кожная складка, образующая край рта: И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл. 11).
      ГУБ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: уничтожать, истреблять: РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ГУДÁЛ (7) - сущ. собств., одуш., м. р., антропоним (вблизи Крестового /Гудаурского/ перевала есть Гуд-гора, с кот. местные жители до сих пор связывают множество легенд о горном злом духе Гуде; Лермонтов побывал в этих местах в конце 1837 г. отправляясь из Грузии по Военно-Грузинской дороге в Россию, и вполне мог слышать эти легенды; скорей всего, он образовал имя Гудала или от имени разбойника Гуда, или от географич. названий: аул Гуда, станция Гудаури, Гуд-гора и др.; анонимный источник Интернета предположил, что родственников Гудала следует искать в районе Тигра и Ефрата, тем более, убежден он, что замок, описанный Лермонтовым, напоминает вавилонское сооружение: сохранилась статуя Гудеа, правителя Лагаша /XIII в. до н.э./, где царь и жрец в одном лице представлен еще и в роли архитектора: правитель держит на коленях плиту с четко и геометрически правильно изображенным планом храма, подобного ступенчатой горе - это похоже на зиккурат /< вавилонск. sigguratu - вершина, вершина горы, ступенчатый храм/ - предмет гордости земных царей и вождей. Такие храмовые башни в форме примитивных ступенчатых террас появились в долинах Тигра и Евфрата в конце IV в. до н.э.: зиккурат - искусственный холм, оформленный как имитация одного из тех святилищ, кот. шумеры были насильственно лишены, переселенные со своей горной прародины на равнины. Ученые считают, что построенный Гудеа храм-зиккурат состоял из семи ступеней, символизировавших семь небес или планов существования, семь планет, чему соответствовали семь металлов и семь цветов. Храм строился как символ Мировой горы - места обитания божества; спустя 13 столетий царь Соломон повторил архитектурный подвиг строителя зиккурата Гудеа - в дальнейшем преемственность сохраняется в Византии и даже на Святой Руси, где помазанники божии увековечивали свои имена возведением божьего дома, постоянно его обновляя (напр.: праздник Обновления храма Господня); есть и параллель с христианским праздником Пятидесятницы (Троицы) - зиккурат в Лагаше в честь бога Нингирсу назывался дом пятидесяти птиц как указание на числовой ранг в божественной иерархии: согласно легенде, Гудеа был сыном жрицы, представлявшей богиню в священном браке со жрецом; поэтому официально он не имел земных родителей и считался сыном богини. Имена Гудеа и Гудал различаются лишь одной буквой, а в произношении разница может не ощущаться - таким образом, можно смело заключить, что Гудал - дальний, но прямой потомок вавилонского богоподобного царя и жреца-архитектора одновременно; в более близких предках числится похититель странников и грабитель сел в Койшаурской долине (койши - овечий пастух), на что указывает окончание имени Гуд-ал (возможно, алан или скифсармат: кавказские аланы (ясы порусски) - предки осетин: от пули осетина погибает жених Тамары, за кот. ее просватал отец - фантазия ведет дальше - продал, поскольку за женихом следуют богатые караваны (>>Путь Одиссея >> Искусство >> М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru). Лермонтов, безусловно, слышал в Грузии легенду о том, как злой дух Гуда полюбил красавицу грузинку, как мечтал ради нее сделаться смертным и старался из ревности погубить ее жениха - в "Герое нашего времени" он упоминает о ней /Легенда до сих пор жива в окрестностях Гуд-горы, под которой стоит Гуд-аул - возможно, эти названия и подсказали Лермонтову имя старого Князя Гудала, тем более, что напротив Гуд-аула находятся развалины старинного замка над Арагвой, которые Лермонтов зарисовал в своем путевом альбоме - рисунок этот очень напоминает описание замка Гудала в "Демоне". Недалеко от этого места находятся развалины древнего монастыря - говорили, что это дух разрушил обитель громовой стрелой, обидевшись на монахинь. Может, действительно, эти места и описывал Лермонтов, изображая монастырь, куда Гудал отвез свою дочь): имя отца Тамары, главной героини поэмы "Демон"; несомненно, это убеленный сединами представитель княжеского рода, хотя Лермонтов вскользь упоминает, что один из праотцев Гудала - грабитель странников и сел, разбойник): Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8); В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ (Часть 1, гл. 14); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть 2, гл. 15); а также: Один из праотцев Гудала (Часть 2, гл. 15); О славном имени Гудала (Часть 2, гл. 16).
      ГУЛ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: длительный отдаленный шум; гудение: И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16).
      ГУСТÓЙ (1) - прил. качеств.: частый, плотный: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4).
      
      Д (73)
      ДА (4) - союз: а) соединит. союз соединяет однородные члены предложения или целые предложения: РП: А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казниь (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) союз присоединит. присоединяет предложение или его член для дополнения или развития высказываемой мысли в знач.: к тому же, кроме того - с усилительноприсоединит. оттенком: Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9); Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12).
      ДАВ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: угнетать, тяготить:
      в сравнении + перен.: РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДÁВНИЙ (3) - прил. относит.: бывший, случившийся много времени назад: Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      ДАВНÓ (6) - нареч.: а) много времени назад, задолго до настоящего времени (4): Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит
      (Часть 2, гл. 16);
      б) в течение длительного промежутка времени, с давних пор, вплоть до настоящего времени (2): Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7); Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      ДАЛЁКИЙ (1) - прил. качеств.: находящийся на значительном расстоянии: Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12).
      ДАЛЕКÓ (4) - нареч.: на значительном расстоянии от чего-л (2): Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей (Часть 1, гл. 15); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      -- в сравнит. степ.: на значительное расстояние или на значительном расстоянии (2): По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15).
       ДАЛЬ (1) - сущ. отвлеч.,
      нариц., ж. р.: пространство, видимое глазом на значительном расстоянии: Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6).
      ДÁЛЬНИЙ (2) - прил. относит.: находящийся на значительном расстоянии; вдали: Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6); Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть 2, гл. 1).
      ДАР (2) - сущ. нариц., м. р.: подарок, подношение: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть
      1, гл. 10);
      в сравнении: РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДАРЬ Л (1) - сущ. собств., м.
      р.; топоним (в груз. летописях Дарьял известен под различными названиями: Ралъ-Ани, Даргани, Даргала, Даргали, Даргалани, Дариан, Дариаламни, Дариалемапи, Дариалани; наиболее употребительны Дариель и Дариал, однако с научной точки зрения принято толкование, предложенное акад. Броссе: перс.: Дар-и-Алан - дверь или Ворота Аланов): название реки, протекающей по территории Грузии, а также узкого ущелья, самого знаменитого ущелья на ВоенноГрузинской дороге, кот. исторически соединяет Осетию и Грузию, Северный и Южный Кавказ, Европу и Азию, - Военно-Груз. дорога имеет важнейшее историч. знач.: там проходил знаменитый Шелковый путь и войска монгольской орды, и замок Царицы Тамары стоит; там до сих пор видны остатки крепостных строений первых веков до н.э. Самым древним строением на Военно-Груз. дороге обычно называют сохранившиеся на высокой скале, имеющей форму усеченного конуса с плоской вершиной, остатки кирпичной стены находившейся здесь крепости (груз. хроники считают, что они были впервые возведены в царствование Мирвана, первого царя Грузии из династии небротидов /162-112 гг. до н.э./: Летописец повествует, что царь, наказав дзурдзуков и других горцев за совершенный ими набег в его владения, приказал "устроить в ущелье каменные на цементе ворота и назвал их Дарубал"). Упоминание о крепости на севере Грузии имеется в хрониках римск. писателя Плиния (I в. н.э.).; в V в. в ущелье вновь соорудил крепость царь Вахтанг Горгасал, постоянно оборонявшийся от аланов; в XII в. крепость была укреплена царем Давидом Строителем (>>Путь Одиссея >> Искусство>> М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru). Но только Михаилу Юрьевичу Лермонтову, использовавшему легенду о ссыльной имеретинской красавице-царевне, жившей в Дарьяльской крепости в XVII в., весь мир обязан названием крепости как Замка царицы Тамары:
      в сравнении: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3).
      ДАТЬ (6) - глаг. сов. в., перех.:
      а) даровать; предоставить (1): Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9);
      б) выделить, одарить чем-л. (2): РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Демон); РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в) пообещать, поклясться (2): РП: Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет (Тамара) (Часть
      2, гл. 10);
      в сравнении (1): РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Часть 2, гл. 10).
      ДВА (1) - числит. колич.: количество, состоящее из двух единиц: В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть
      2, гл. 3).
      ДВИЖÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: перемещение тела, предмета в пространстве, передвижение: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты; И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8).
      ДВÓЕ (2) - числит. собир.: пара, два не счетного значения как сущ. м. и общего рода, обозначающие лиц м. пола: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое ? (Часть 1, 11); -- с сущ., имеющим только множ.
      ч.: И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл.12).
      ДВОР (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: пространство земли при доме, огороженное забором или стенами зданий: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ (Часть 1, гл. 14).
      ДÉВА (2) - сущ. одуш., нариц., ж. р.: устар., поэтич.: то же, что девушка: Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил (Часть 2, гл. 12).
      ДÉВСТВЕННЫЙ (2) - прил. качеств.: а) целомудренный, невинный: Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! (Часть 1, гл. 15);
      б) чистый, непорочный: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Тамара) (Часть
      2, гл. 10).
      Д ДОВСКИЙ (1) - прил. относит.: принадлежащий, относящийся к дедам, предкам: Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть
      2, гл. 15).
      ДÉМОН (16) - сущ. собств., м.
      р., антропоним (греч. daimon - божество, распределяющее судьбу, дух места, собират. имя мифич. существ; в филос. Сократа, Платона, стоиков - личный ангелхранитель, совесть, внутренний голос; в римской мифологии - гений, в христ. - ангел-хранитель; у славян в христианстве демон - синоним беса, кот. с XI в. на Руси христиане собирательно называли всех языч. богов при переводе Библии с греч. языка на церк.-слав. и рус. языки греч. демон - бес; в англ. и нем. Библии - дьявол; в христ. - обзывание всех языч. божеств, синоним беса; однако бесспорной этимологии не существует; называют три основных: а) от глаг. daenai - знать, т.е. Демон - знающий; б) от корня общего с глаг.: daiomai, dainumi, dareomai - раздаю, распределяю (дары), т.е. Демон - раздаватель, распределитель (даров); в) от корня соотв. вост. арийск. dкva, daкva, daпvas - светлый, т.е. Демон - блестящий, светлое существо, бог: в язычестве - проявление сил природы; в мифологич. понимании, демон - душа предмета, непознаваемая сила, кот. может быть злой или очень злой, присутствует во всех явлениях или вещах (огненные и водяные духи, духи деревьев и камней, представляя Вселенную как пространство), демонами заполнено все; это сверхъестественные существа, не имеющие физического облика, но умеющие искушать людей, заключать соглашения, ввергать души людские во тьму, способные совершать разные магические действия, управлять определен. спектрами энергий; в народном фольклоре разных наций присутствуют свидетельства контактов человека с демоном. В античной мифологии это добрый или злой дух, оказывающий влияние на жизнь, судьбу людей и народов; в христианстве - злой дух: первыми демонами были ангелы, решившие поступать по-своему, они проявили волю, отличающуюся от Божественной, за что были изгнаны с Небес - их стали называть "падшими", с ними заключали договора; в оккультном и философском понимании, демоны - духовные сущности, воплощенные в абстрактной форме, существа бестелесные, но способные на определенные действия: христианская мистика полагает, что демон - существо, противоположное ангелу, хотя часто демоны происходили из бывших светлых ангелов или даже богов; Демон - нечто злое и абсолютно равнодушное к человеку, Демоны очень сильные сущности, но отсутствие физической оболочки лишает их огромного количества земных удовольствий, поэтому они охотно идут на различные соглашения, могут полностью подчиняться воле мага и даже творить добро. В поэме Лермонтова Демон - свободный дух, вольный сын эфира, царь познанья и свободы, дух изгнанья, дух свободы. В.Розанов в свое время отмечал, что видит в "Демоне" "не то быль, не то сказку", для которой не находит параллелей в Библии - но их можно отыскать в др. греч. философии: Демон - существо среднее между бессмертным божеством и смертным человеком (Философ. словарь). Природа вольного Духа, прожигающего камень нечеловеческой слезой - в бесконечной жажде познания, а вечное движение на воздушном океане, без руля и без ветрил и воплощенная свобода Духа - это бесприютность. И вдруг Демон видит танец Тамары, невольно любуется им, прикованный незримой силой. И надоело ему бесконечное одиночество, он готов создать собственный мир - но для этого нужна она - танцующая Тамара - реальная, естественная, сама гармония и красота - подруга, достойная вольного Духа. И Демон спешит сообщить ей важное знание - Тамара хочет этого знания, а он мечтает о ее живой естественности, кот. уничтожит его бесприютность: во дни блаженства мне в раю одной тебя недоставало. И Демон клянется: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя. Душа Тамары трепещет от ужаса, что бес к ней подселится, как ей внушали всю жизнь.
      И все же в глубине души она предпочитала Демона - Ангел, стороживший ее душу, не препятствовал, он отступил в сторону. Но дело был не в Ангеле и даже не в Демоне, а в самой Тамаре, силы души кот. дремали до роковой встречи с тем, кто сделает ее бессмертной царицей мира! Тамара все же колеблется: На что тебе душа моя? - а Демон настаивает: мы одне, бог занят небом, не землею, и, пытаясь успокоить, убеждает: жребий смертного творенья Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! Тамара в сомнении, не может решиться, требует от него клятв: Нет! дай мне клятву роковую <...> Клянися мне ... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Демон клянется всем - небом и адом, блаженством и страданьем, своей любовью и ее первою слезой, он готов обещать все, что угодно: Я дам тебе все, все земное - Люби меня! Какая девушка устоит перед такими страстными клятвами? И Тамара не устояла.
      И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам. Демон добился поцелуя и сообщил подруге-ведьме свое страшное знание: Увы! Злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Тамара не выдержала его страшного знания - это было выше ее сил (>>Путь Одиссея >> Искусство>>
      М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru): Мучительный ужасный крик Ночное возмутил молчанье. В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье -
      Прощанье с жизнью молодой; В христианской мифологии Демон - злой дух, падший ангел - отсюда и название поэмы "Демон"; Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей (Часть 1, гл. 1); ...если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); а также: Постигнул Демон в первый раз<...> В обитель Демон прилетел (Часть 2, гл. 7); И проклял Демон побежденный (Часть 2, гл. 16); еще восемь упоминаний в начале прямой речи
      (Часть 2, гл. 10).
      ДЕНН ЦА (2) - сущ. неодуш.,
      ж. р.; устар., поэтич.: свет, видимый на востоке перед восходом солнца; утренняя заря: РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать
      (Демон) (Часть 1, гл. 15); в сравнении: Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13).
      ДЕНЬ (21) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: а) часть суток от восхода до захода солнца, с утра до вечера (18): Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим (Часть 1, гл. 1); Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл. 4); Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни (Часть 1, гл. 15); а также: с того же дня <...> Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем; Во дни блаженства; Уж много дней она томится; И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6); Ни грусть, ни радость прошлых дней; Три дня, Три ночи путь их (Часть 2, гл. 15); Свидетель тех волшебных дней; Дни испытания прошли
      (Часть 2, гл. 16); -- ни день ни ночь - нечто необъяснимое, непонятное: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16); -- день ото дня - с каждым днем: О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1); в сравнении (1): Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд
      (Часть 2, гл.14);
      перен. (1): РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
       РЕВО (2) - сущ. нариц.,
      неодуш., ср. р.: многолетнее растение с крупным стволом и ветвями, образующими игловидную или листоносную крону: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3); Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет
      (Часть 2, гл. 16).
      Д РЗОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: грубость, надменность: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!" (Часть
      2, гл. 16).
      Д ТИ (1) - сущ. одуш., мн. ч.: малолетние; мальчики и девочки; ребята: Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны
      (Часть 2, гл. 16).
      Д ТСКИЙ (1) - прил. относит.: принадлежащий, свойственный детям: И улыбается она, Веселья детского полна (Часть 1, гл. 6).
      Д ВНЫЙ (1) - прил. качеств.: чудный, удивительный, прекрасный: РП: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДИК (1) - прил. качеств., кратк.: странен, необычен: И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3).
      Д КИЙ (1) - прил. качеств.: неудержимый, необузданный: И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины (Часть 1, гл. 11).
      Д КО (1) - нареч.: пустынно, неприютно: Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала
      (Часть 2, гл. 16).
      ДИТ (3) - сущ. нариц., одуш.; у Лермонтова - ж. р.: маленький ребенок; здесь - в ласковом обращении к княжне Тамаре или в рассказе о ней (2): Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8); РП: "Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет" (Демон)
      (Часть 1, гл. 15);
      в сравнении (1): И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16).
      ДЛ ННЫЙ (5) - прил. качеств.: имеющий большую длину или протяжение (4): Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч (Часть 2, гл. 16); -- большое число, вереница: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят
      (Часть 1, гл. 10);
      -- нечто большое по размеру, узкое: В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы
      спускается крутой (Часть 2, гл. 4); в сравнении (1): И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда
      (Часть 1, гл. 9).
      ДЛ ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: продолжаться: Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть
      2, гл. 15).
      ДЛЯ (11) - предлог: а) указывает на лицо или предмет, ради которого что-л делается (3): И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- указывает назначение предмета: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть
      2, гл. 8);
      б) указывает на цель какого-л действия в знач.: с целью, ради чего-л (1): Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для люб-
      ви! (Часть 2, гл. 16);
      в) указывает на причину, в силу которой совершается или не совершается какое-л действие - в знач.: по причине, вследствие, в силу чего-л, из-за (1): РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      г) указывает на несоответствие, несоразмерность какого-л явления, события, обстоятельства с кем, чем-л (3): РП: ... как Эдем, Мир для меня стал глух и нем (Демон) (Часть 2, гл. 10); Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл. 16);
      д) указывает на лицо или предмет, по отношению к которому имеет значение, силу какое-л качество, состояние (2): Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл.15); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все
      чувствовать, все видеть (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (1) - в общем контексте: Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14).
      ДНЕВНÓЙ (1) - прил. относит.: относящийся, связанный с днем:
      в сравнении: Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой (Часть 2, гл. 13).
      ДНО (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: почва, земля, грунт под водой моря, реки (2): Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении + метафора (1): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ДО (2) - предлог: указывает на предел, ограничение во времени какого-л действия, события: РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15);
      На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
      ДОБРÓ (5) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ср. р.: благо, благополучие; все положительное, хорошее, полезное (4): Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8); РП: Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру (Демон); РП: Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать, Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (1): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДÓБРЫЙ (1) - прил. качеств.: обладающий известными положительными качествами; хороший: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10).
      ДОБ ЧА (1) - сущ. неодуш.,
      ж. р.: собир.: то, что добыто, приобретено:
      перен.: Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      ДОВÓЛЬНО (1) - нареч.: достаточно: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал" (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ДОГНÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: настичь кого или что-л по пути следования: перен.: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      ДОЗÓР (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: обход для осмотра чего-л:
      метафора: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      ДÓЛГИЙ (1) - прил. качеств.: длинный, длящийся в течение продолжительного времени: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      ДÓЛГО (4) - нареч.: продолжительно, длительно: И долго сладостной картиной Он любовался
      (Часть 1, гл. 9); Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала
      (Часть 2, гл. 16);
      -- с усилит. оттенком: Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл.7).
      ДОЛГОВÉЧНЫЙ (1) - прил.
      качеств.: многолетний, долговременный: РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДОЛ НА (5) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: равнина, большая впадина между какими-л возвышенностями в горной местности: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали (Часть 1, гл. 4); Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6); И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины (Часть 1, гл. 11); При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
      ДОМ (2) - сущ. нариц., неодуш.,
      м. р.: здание, строение, предназначенное для жилья: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6).
      ДОНОС ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: распространяясь, долетать до чьего-л слуха: Издалека уж звуки рая К ним доносилися (Часть 2, гл. 16).
      ДОРÓГА (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: полоса земли, служащая для езды и ходьбы: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10); И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет; Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть
      1, гл. 12);
      -- местность около дороги: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11).
      ДОРОГÓЙ-1 (1) - прил. качеств.: близкий, милый сердцу: в сравнении: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      (Часть 1, гл.15).
      ДОРОГÓЙ-2 (1) - прил. качеств.: стоящий больших денег; ценный:
      в сравнении: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ДОСКÁ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: пластина чугунная, сторожевая, караульная - доска, в которую стучит сторож во время ночного дежурства: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской,<...> И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил
      (Часть 2, гл. 12).
      ДОСТ ЧЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: двигаясь, дойти, доехать до какого-л места: Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов (Часть 1, гл. 10).
      ДОСТÓЙНЫЙ (1) - прил. качеств.: заслуживающий чего-л доброго, хорошего: РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДОС Г (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: время, свободное от работы, занятий, каких-л дел: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6).
      ДОЦВЕТÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: оканчивать цветение: РП: И мир в неведеньи спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДОЧЬ (3) - сущ. нариц., одуш.
      ж. р.: лицо женского пола по отношению к своим родителям: Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); РП: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою (Тамара) (Часть 2, гл. 1); И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16).
      ДР ВНИЙ (1) - прил. качеств.: ведущий свое начало из отдаленного прошлого; старинный: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14).
      ДРЕМÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: быть в состоянии сонливости, полусна: Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13).
      ДРЕМÓТА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: состояние полусна; сонливость:
      метафора: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3).
      ДРОЖÁТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: а) трястись от испуга, страха и т.п.: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6);
      б) сотрясаться, колебаться - о распространении звука: И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      ДРОЖÁЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в.: трясущийся от страха, возбуждения: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь (Часть 2, гл. 12).
      ДРУГ-1 (5) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лицо, связанное с кемл взаимным доверием, преданностью, любовью; приятель: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел (Часть 2, гл. 7); РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара); РП: Помчался - но куда? зачем? Не знаю... прежними друзьями Я был отвергнут (Демон); РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      ДРУГ-2 (1) - кратк. ф. прил. другой: второй, следующий - с указанием на последовательность предметов:
      в сравнении: И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7).
      ДР ЖЕСКИ (1) - нареч.: как друг, друзья:
      в сравнении + перен.: Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3).
      Д МА (3) - сущ. неодуш., ж. р.: мысль: Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); РП: Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон); РП: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДУНОВ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч. неодуш., ср. р.: веянье, слабое движение воздуха: Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило (Часть 2, гл. 12).
      ДУХ (15) - сущ. отвлеч., одуш.: по мифологич. и религ. представлениям - бесплотное, сверхъестественное живое существо, доброе или злое, принимающее участие в жизни природы и человека (4): Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей (Часть 1, гл. 1); ...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам (Демон); РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- дух тьмы, злой, нечистый, адский дух и т.п. (11): То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); РП: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" (Путник) (Часть 2, гл. 5); Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? (Ангел) (Часть 2, гл. 9); а также: Оставь меня, о дух лукавый! (Часть 2, гл. 10); Увы! злой дух торжествовал! (Часть 2, гл. 11); Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12); Исчезни, мрачный дух сомненья! Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
      ДУШÁ (14) - сущ. отвлеч., ж. р. (<греч. psykh - душа, жизнь, дыхание, сознание < глаг. вдувать - относится к дыханию жизни, принципу наделения душой /одушевления/ людей и животных; иногда < греч. глаг. удар - букв.: резкое дыхание; санскр. jiva - духовное, живое существо, душа < санскр.jivas с корнем jiv - дышать; того же и-е корня, что лат. vivus и рус. живой ): происхождение души - неприятный вопрос для христианства: до сих пор многие конфессии не могут прийти к единому мнению: вечна ли душа - была она всегда или создается Богом непосредственно во время зачатия или же несколько позже; в совр. иудаизме считается, что Бог дал человеку душу в момент его первого вздоха; пифагорейцы считали, что вся вселенная и есть душа, являющаяся гармонией, ее сущность имеет идеальные пропорции и математически основанную музыку сфер; многие греки, как и египтяне, не верят в нематериальность души: эпикурейцы считали, что душа состоит из атомов; стоики - что душа есть дыхание, проникающее в тело, и все материи созданы из тонкой эфирной субстанции; секрет значения араб. слова в знач. дух, душа в том, что душа есть и на вдохе и на выдохе: душа - это ветер, который всегда рядом): условно употребляемый термин, обозначающий внутренний, психический мир человека (8): РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара); РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала (Демон) (Часть 2, гл. 10); И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл. 12); Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16);
      -- в душе - мысленно, внутренне, в глубине (о настроении, переживании и т.п.): Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); РП: Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь (Тамара); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В
      пустынях вечного эфира (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении + перен. (1): Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8); перен. (2): И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16); метафора (3): Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук (Часть 1, гл. 9); Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал
      (Часть 1, гл. 16); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести (Часть 2, гл.14).
      Д ШНО (1) - нареч.: тяжко; жарко: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно (Часть 2, гл. 6).
      ДЫМÓК (1) - сущ. неодуш., м.
      р.; умен.-ласк.: темные клубы - поднимающиеся вверх летучие продукты горения с мелкими частицами угля: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4).
      ДЫХÁНЬЕ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: втягивание и выпускание воздуха легкими как процесс поглощения кислорода и выделения углекислоты живыми организмами: РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною
      шелковых кудрей (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- поглощение растительным организмом углекислоты и выделение кислорода: Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4);
      перен.: РП: Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ДЫШÁТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: вбирать и выпускать воздух (2): Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит
      (Часть 1, гл. 15); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл. 6); перен. (1): Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел) (Часть 2, гл. 9).
      
      Е (7) ЕГÓ (19) - мест. притяжат. 3 л. ед. ч., м. р.: в знач.: принадлежащий, свойственный ему, связанный с ним; используется в разных сем. полях с сущ. различных тематических групп:
      А. Семантическое поле "Человек"
      (15):
      1.внешний облик человека (11): Но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел; Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16); Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится!
      (Часть 2, гл. 7); Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1,
      гл. 15);
      -- судьба: РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- движения, действия: Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл. 7); Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл.11); -- одежда: Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл.10);
      -- воинские принадлежности: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями (Часть 1, гл. 10); И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл.13); 2. умственные и психические способности человека; чувства и состояния (3): И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук (Часть 1, гл. 9); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И
      о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); 3. характер отношений между людьми (1): И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16);
      Б. Семантическое поле "Домашний быт" (1): сооружения, постройки, их части: С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени
      (Часть 1, гл. 5); В. Семантическое поле "Природа"
      (3):
      1. явления природы (1): И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали
      (Часть 1, гл. 3);
      2. дикие животные, птицы и насекомые (1): И только ждут луны восхода Его незримые жильцы:
      (Часть 2, гл. 16);
      3. временная характеристика (1): РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЕДВÁ (3) - нареч.: а) указание на начальный момент какого-л действия, появления чего-л: в соч. с частицей ли выражает сомнение в чем-л, отсутствие полной вероятности чего-л - в знач. вряд ли, вероятно не: И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той
      улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6);
      б) указание на неполноту проявления какого-л признака, действия, явления - в знач.: чуть, еле, слегка, почти не: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10).
      ЕДИНЫЙ (1) - прил. качеств.: один - чаще с отрицанием: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7).
      ЕЁ (21) - мест. притяжат. 3 л. ед. ч., ж. р.: в знач.: принадлежащий, свойственный ей, связанный с нею:
      А.Семантическое поле "Человек"
      (18)
      1.внешний облик человека (11): То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка; То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы
      (Часть 1, гл. 6); Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13); И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья; И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья (Часть 2, гл. 14); а также: Невыразимое смятенье В ее груди (Часть 1, гл. 16); Пылают грудь ее и плечи (Часть 2, гл. 6); Мгновенно в грудь ее проник <...> Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам
      (Часть 2, гл. 11); Ее душа была из тех (Часть 2, гл. 16);
      2. умственные и психические способности человека (2): И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл.16); Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам (Часть 2, гл. 14); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял (Часть 2, гл. 16); 3. характер человека, его поведение, поступки, движения (3): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз (Часть
      2, гл. 7);
      4. характер взаимоотношений с окружающими людьми (2): То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель (Часть 1, гл. 16); И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл. 11); Б. Семантическое поле "Домашний быт" (2): постройки, предметы быта: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой блещет (Часть 2, гл. 7); И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты (Часть 2, гл. 16).
      ЕСЛИ (4) - союз: употребляется в начале условного придат. предложения в знач.: в случае, когда: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! Какая
      слава? На что душа тебе моя? (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      -- в соч. с частицей бы, б, входящей в состав условного наклонения, служит для выражения условия, противоположного действительности: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЕСТЬ (2) - 3-е л. ед. ч. наст. врем. от глаг. быть: существует, имеется: На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЕЩЁ (8) - нареч.: а) снова, опять - при повторении, продолжении действия (1): Но пронеслось еще мгновенье, И стихло все (Часть
      2, гл. 12);
      б) до сих пор, до настоящего момента - для указания на продолжающееся действие, состояние (5): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне; На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной; Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны
      (Часть 2, гл. 16); -- все еще - до сего времени, и посейчас: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16);
      в) при сравнит. степ. прил. и наречия: гораздо более, в большей степени (2): Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14).
      
      Ж (28)
      ЖÁДНО (3) - нареч.: с большой охотой, проявляя сильное желание, стремление к чему-л: И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл. 15); Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6);
      перен.: напряженно: Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть
      2, гл. 16).
      ЖÁДНЫЙ (1) - прил. качеств.: обладающий сильным желанием чего-л, сильным стремлением к чему-л: устар.: жадный чего-л: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1).
      ЖАЛÉТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: чувствовать жалость, сострадание к кому-л: И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖÁЛКИЙ (1) - прил. качеств.: вызывающий сострадание, достойный сожаления: РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖÁЛОВАТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: сетовать по поводу чего-л: РП: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил (Тамара) (Часть
      2, гл.10).
      ЖАЛЬ (1) - безл. сказ.: о чувстве жалости, сожаления, сострадания по поводу чего-л: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль
      (Часть 1, гл. 15).
      ЖÁРКИЙ (4) - прил. качеств.:
      а) дающий много тепла (1): Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан!
      (Часть 1, гл. 7);
      б) пылкий, страстный (1): И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам (Часть 2, гл. 11);
      в сравнении (1): Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!
      (Часть 2, гл. 7);
      метафора (1): РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖДАТЬ (8) - глаг. несов. в., перех.: а) рассчитывать на появление, приход кого, чего-л (4): Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7); Узнай! давно ее мы ждали!
      (Часть 2, гл. 16);
      -- рассчитывать на наступление, совершение чего-л: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы (Часть 2, гл. 16);
      б) надеяться на что-л (1): РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в) о чем-л предназначенном, приготовленном кому-л, для кого-л (2): Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена; Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      в сравнении (1): РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖЕ (Ж) (5) - частица: усиливает, подчеркивает, выделяет слово, после которого стоит (3): РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- после указат. мест. и нареч. подчеркивает полное совпадение с тем, с чем ведется сопоставление, сравнение: РП Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- что же (ж) разг.: да, приходится согласиться (2): РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! (Демон); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖЕЛÁННЫЙ (2) - прил. качеств.: ожидаемый, такой, к которому стремятся, которого желают: И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8).
      ЖЕЛÁНЬЕ (2) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: стремление, влечение к осуществлению чего-л, к обладанию чем-л: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль (Часть 1, гл. 15); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ЖЕЛÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: стремиться к чему-л, хотеть: РП: Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖЕМЧ ЖНЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к жемчугу: перен.: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7).
      ЖЕНÁ (1) - сущ. нариц., одуш.,
      ж. р.: замужняя женщина по отношению к своему мужу: Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест... Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1).
      ЖЕН Х (4) - сущ. нариц., одуш., м. р.: мужчина, желающий вступить в брак - по отношению к своей невесте: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый
      (Часть 1, гл. 10); Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал (Часть 1, гл. 14); Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест... Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1).
      ЖÉНСКИЙ (1) - прил. относит.: свойственный женщине: РП: Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ЖÉРТВА (2) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: кто-л пострадавший, потерпевший от несчастного случая, злого умысла и т.п.: О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1);
      -- тот, кто подвергается страданиям, неприятностям вследствие чего-л: И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9).
      ЖЕСТÓКИЙ (2) - прил. качеств.: крайне суровый, безжалостный, беспощадный: И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой (Часть 2, гл.7); Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви (Часть 2, гл. 16).
      ЖЕЧЬ (4) - глаг. несов. в., перех.: сильно палить, печь: -- производить ощущение жжения, ожога (2): Она (слеза) лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! (Часть 1, гл.15); Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2,
      гл. 6);
      в сравнении (1): РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То
      давит мысль мою, как камень (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (1): Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над
      нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11);
      Ж ВО (1) - нареч.: сильно, остро:
      -- в сравнит. степ.: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ЖИВÓЙ (4) - прил. качеств.: подлинный, настоящий (1): И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали
      (Часть 1, гл. 4);
      в сравнении + метафора (1): РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Демон)
      (Часть 1, гл. 15); в сравнении (1): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); метафора (1): Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл.16).
      ЖИЗНЬ (11) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: состояние всего живого от зарождения до смерти; существование (6): И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4); И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый <...> О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать <...> Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут (Демон) (Часть 2, гл. 10); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл.11); в сравнении (3): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек
      угаснувших очей (Часть 2, гл. 14); перен. (1): И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16); метафора (1): Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      Ж ЛА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: общеупотребительное название кровеносных сосудов: перен.: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл.16).
      ЖИЛÉЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лицо, нанимающее помещение для проживания в нем: перен.: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы (Часть
      2, гл. 16).
      ЖИЛ ЩЕ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: помещение, служащее местом для жилья: в сравнении (2): Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3); И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе
      к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15);
      метафора (1): Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1).
      ЖИТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: быть живым, обладать жизнью (2): РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать<...>Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Демон) (Часть
      2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЖРÉБИЙ (1) - сущ. нариц., неодуш., устар., м. р.: судьба, участь:
      в сравнении: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      (Часть 1, гл. 15).
      ЖУЖЖÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: однообразно-дребезжащий звук, похожий на "ж-ж", издаваемый насекомыми: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы (Часть 2, гл. 16).
      
      З (69)
      ЗА (13) - предлог: выражает: а) пространственные отношения (5): -- в то или иное место - в знач. куда: РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); -- по ту сторону чего-л: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, 10); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей <...> И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- для обозначения движения, следования за кем, чем-л, позади когол: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят
      (Часть 1, гл. 10);
      б) временные отношения (3): -- после, вслед за похожим предметом, явлением: И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит
      (Часть 1, гл. 15); Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук (Часть 1, гл. 16);
      в) объект, на который направлено какое-л действие, внимание (2): -- для обозначения лица или предмета, являющихся целью движения, перемещения и т.п.: Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой
      (Часть 2, гл. 4);
      г) отношения заместительства, обмена (3):
      -- в обмен на что-л: РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг <...> О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗАБÁВА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: развлечение, потеха: РП: Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗАБВÉНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: забывание чего-л, пренебрежение чем-л: Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9).
      ЗАБ ТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: перестать помнить, не сохранить в памяти: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9); РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗАБ ТЫЙ (2) - прил. относит.: а) неумышленно оставленный, не нужный: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою! (Часть
      2, гл. 16);
      б) преданный забвению: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7).
      ЗАВ СТЛИВЫЙ (1) - прил. качеств.: обл.: усердный, старательный: ...и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы (Часть 1, гл. 6).
      ЗÁВИСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: чувство досады, вызываемое превосходством кого, чего-л; желание обладать тем, что есть у другого: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил
      (Часть 1, гл. 4).
      ЗАВОД ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: начинать, затевать: в сравнении + перен.: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых
      (Часть 2, гл. 16).
      ЗАВОРОЖЁННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: заколдованный, зачарованный: РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ЗАГЛУШÁ (1) - дееприч. сов.
      в.: превзойдя по силе что-л, сделав его неощущаемым: перен.: ослабив, приглушив или устранив какое-л чувство, ощущение: К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      ЗАГЛУШ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: превзойти по силе какие-л звуки, сделать их неслышными: перен.: ослабить или устранить какое-л чувство, ощущение: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗАГОВОР ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: начать говорить: Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9).
      ЗАДВ НУТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: двигая, переместить в глубину, внутрь чего-л: перен.: вставить в стремена: На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена (Часть 1, гл. 13).
      ЗАД МЧИВ (1) - прил. качеств., кратк.: погружен в раздумья, размышленья: Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл.7).
      ЗАКÁТ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: заход солнца, луны за линию горизонта (4): Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); Вершины цепи снеговой Светлолиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14); в сравнении + метафора (1): РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗАЛЕТÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: летая, оказываться где-л: Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл. 15).
      ЗАЛ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: налить, влить что-л куда-л: метафора: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил; Недолго... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗАМЕРÉТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: стать совершенно неподвижным: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14).
      ЗАМÉТИТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: воспринять зрением, увидеть: О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1).
      ЗАМÉЧЕННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: увиденный: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ЗÁМОК (2) - укрепленное жилище феодала: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      ЗАМОЛЧÁТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: прекратить звучание: РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит
      (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ЗÁНЯТ (1) - прич. страдат., кратк.: использован где-л, на какой-л работе: РП: На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗАПАЛЁННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: разгоряченный, напоенный водой конь: В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14).
      ЗАРÁНЕЕ (1) - нареч.: прежде, за некоторое время до чего-л: РП: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      ЗАРДÉТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: стать рдяным, яркокрасным: перен.: покраснеть, вспыхнуть румянцем: Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд
      (Часть 2, гл. 9).
      ЗАР Т (1) - прич. страдат., кратк.: похоронен: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12).
      ЗАСТ ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: загустеть, стать твердым при охлаждении: перен.: замереть, надолго остаться без изменения - о выражении лица, улыбки: Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть 2, гл. 14).
      ЗАТÉПЛИТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: загореться слабым пламенем: перен.: возникнуть, появиться: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗАТ ХНУТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: перестать слышаться, раздаваться: Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть
      1, гл. 12).
      ЗАТ НУТ (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: туго опоясан: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10).
      ЗА ТРА (1) - нареч.: устар., поэтич.: рано утром: В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8).
      ЗАХОТÉТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: проявить охоту, желание; пожелать: Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему (Часть 2, гл. 6); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7).
      ЗАЧÉМ (5) - нареч.: с какой целью? для чего? РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара); РП: Зачем, красавица? Увы, Не знаю!.. Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон); РП: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил (Тамара); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю... прежними друзьями Я был отвергнут (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗАШЕВЕЛ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: проявиться, обнаружиться:
      в сравнении + метафора: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗАЩИТ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: охранить, оградить: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью (Часть 2, гл. 1).
      ЗАЩ ТНИК (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: заступник; тот, кто охраняет кого-л от неблагоприятных действий, влияний: РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Демон) (Часть 2, гл. 9).
      ЗВАТЬ (6) - глаг. несов. в., перех.: словом, звуком, жестом просить, требовать кого-л приблизиться, подойти: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2); РП: Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне; К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя? (Ангел) (Часть 2, гл. 9);
       -- приглашать кого-л на молитву: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины
      (Часть 2, гл. 4);
      -- просить о помощи: РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал <...> И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗВЕЗДÁ (6) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: небесное тело, по своей природе сходное с солнцем, видимое, вследствие огромной отдаленности, как светящаяся точка (2): Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (4): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть
      2, гл. 2).
      ЗВЕНÉТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: издавать звуки высокого, металлического оттенка: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят (Часть 1, гл. 10); И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели
      (Часть 1, гл. 12).
      ЗВЕН (1) - дееприч. несов. в.: издавая звуки высокого, металлического оттенка: И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16).
      ЗВЕРЬ (1) - сущ. нариц., одуш.,
      м. р.: хищное, дикое животное: перен.: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3).
      ЗВÓНКИЙ (2) - прил. качеств.: звучный, громкий: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое?.. Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова - прим. М.Лермонтова: стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла (Часть 1, гл. 11); Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      ЗВÓНКО (1) - нареч.: звучно, громко: Столпообразные раины, Звонко бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви
      (Часть 1, гл. 4).
      ЗВУК (7) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: воспринимаемое органами слуха ощущение, вызываемое механическими колебаниями (3): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2); И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Часть 2, гл. 7); Издалека уж звуки рая К ним доносилися (Часть 2, гл. 16); в сравнении (1): И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг
      за другом (Часть 2, гл. 7); перен. (3): Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук (Часть 1, гл. 9); Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук (Часть 1, гл. 16).
      ЗВУЧÁТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: производить, издавать звуки: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем - Звучит зурна, и льются вины (Часть 1, гл. 6); Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16); РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало; Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗВ ЧНЫЙ (2) - прил. качеств.: хорошо звучащий, звонкий: И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      в сравнении: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗДЕСЬ (6) - нареч.: в этом месте: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); РП: На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Демон); РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел)
      (Часть 2, гл. 9);
      в сравнении: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗЕЛЕНÉТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: становиться зеленым; покрываться зеленой растительностью: Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет (Часть 2, гл. 16).
      ЗЕЛЁНЫЙ (2) - прил. качеств.: один из цветов солнечного спектра, находящийся между желтым и голубым: цвета травы, листьев: Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16); -- покрытый зеленью, растительностью: Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов (Часть
      1, гл. 10).
      ЗЕМЛ (13) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: а) третья от солнца планета, вращающаяся вокруг своей оси и вокруг солнца (2): Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1); РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты (Де-
      мон) (Часть 2, гл. 10);
      б) верхний слой земной коры: почва, грунт (4): Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет (Часть 2, гл. 16); С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали; Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16).
      в) страна, государство (1): И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли!
      (Часть 1, гл. 4); в сравнении (1): И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл.
      7);
      перен. (5): место жизни и деятельности человека - при противопоставлении небу как миру богов, идей и т.п.: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья (Часть 1, гл. 2); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); РП: На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (Демон) (Часть 2, гл. 10); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости; Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14).
      ЗЕМНÓЙ (9) - прил. относит.: относящийся к земле как месту жизни и деятельности человека - при противопоставлении небу как миру богов, идей и т.п. (5): Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока; Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- в знач. сущ.: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15); РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (1): РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой
      (Часть 2, гл. 10);
      перен. (3): Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15); РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон); РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗЛÁТО (2) - сущ. веществ., неодуш., ср. р.: устар., поэтич.: то же, что золото:
      метафора: РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата (Демон) (Часть 2, гл. 10); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      ЗЛАТÓЙ (2) - прил. качеств.: устар., поэтич.: сделанный из золота, состоящий из золота:
      перен.: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока
      (Часть 1, гл. 7); метафора: Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13).
       ЗЛО (6) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ср. р.: нечто плохое, дурное: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья; Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2); РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); перен. (1): Дни испытания прошли;
      С одеждой бренною земли Оковы
      зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16); метафора (1): РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел) (Часть 2, гл. 9).
      ЗЛÓБА (3) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: чувство недоброжелательности, враждебности: РП: Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (2): Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый
      (Часть 1, гл. 1); РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗЛÓБНЫЙ (2) - прил. качеств.: исполненный недоброжелательства, вражды; злой: РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть
      2, гл. 16).
      ЗЛОЙ (7) - прил. качеств.: а) исполненный чувства вражды, недоброжелательности (3): Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд (Часть 2, гл. 9); Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12);
      б) жестокий, мучительный (2): Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13); Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой
      отравы! (Часть 2, гл. 1);
      в) вызванный, проникнутый злорадством, злобой (2): То было злое предвещанье! (Часть 2, гл. 8); РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗМЕЙ (3) - сущ. нариц., одуш., м. р.: устар., простор.: большая змея: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый
      Дарьял (Часть 1, гл. 3);
      в сравнении (1) - РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении + метафора (1): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗМЕ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: пресмыкающееся с длинным извивающимся телом, покрытым чешуей: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2, гл. 16).
      ЗНАКÓМ (1) - прил. качеств., кратк.: связан общением с кем-л: перен.: Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть
      1, гл. 9).
      ЗНАКÓМЫЙ (3) - прил. качеств.: такой, о котором имеется понятие; известный: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь; Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЗНАТЬ (7) - глаг. несов. в., перех.: а) обладать знаниями о ком, чем-л (3): Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю (Демон); РП: Зачем, красавица? Увы, Не знаю!.. Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) располагать какими-л сведениями (2): РП: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? (Тамара); РП: Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в) понимать, догадываться (2): РП: Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара); РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЗНÁЮЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в.: обладающий знаниями о чем-л: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть 2, гл. 16).
      ЗНÁЯ (2) - дееприч. несов. в.: имея представление о чем-л: Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему (Часть 2, гл. 6); РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Де-
      мон) (Часть 2, гл. 10);
      ЗНОЙ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: сильный жар в воздухе, нагретом солнцем: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
      ЗОЛОТÓЙ (6) - прил. относит.:
      а) цветом подобный золоту, блестяще-желтый (3): И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет (Демон) (Часть 1, гл. 15); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих
      (Часть 2, гл. 16);
      б) очень ценный, хороший (2): Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями; Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен.(1) замечательный по своим достоинствам, прекрасный: РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать
      (Демон) (Часть 1, гл. 15).
       ЗУБÉЦ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: остроконечный выступ на крепостной стене, башне: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
      ЗУРНÁ (1) - сущ. нариц., ж. р. (азерб. zurna, курд. - zûrna < тур. zurna <перс. sūrnāj /сложение sūr - пир + nāj - флейта; букв.: праздничная флейта): восточный народный духовой деревянный музыкальный инструмент в виде рожка или свирели, с двойной тростью, распространенный на Ближнем и Среднем Востоке, Кавказе, Индии, Малой Азии, Балканах, Средней Азии; деревянная трубка с раструбом и 7 отверстиями на лицевой стороне и одним - на тыльной, с резким звуком, напоминающим гобой, почему и считается одним из его предшественников; зурна, главным образом, используется для исполнения образцов фольклорной музыки во время празднеств на открытом воздухе: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем - Звучит зурна, и льются вины (Часть 1, гл. 6).
      З БКИЙ (1) - прил. качеств.: неустойчивый, изменчивый: И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой
      (Часть 1, гл. 6).
      
      И (37)
      И-1 (242) - союз: а) начинает собою предложения эпическ., повествоват. характера для усиления выразительности и указания на связь с предшествующим в ходе последоват. развития, смены событий (33): И перед ним иной картины Красы живые расцвели (Часть 1, гл. 4); И долго сладостной картиной Он любовался - И мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда; И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); а также: И, своротив (Часть 1, гл. 12); И вот она (Часть 1, гл. 15); И взор его <...> И перед утром (Часть 1, гл. 16); И в монастырь уединенный, И власяницею смиренной (Часть 2, гл. 2); И под нависшею скалой (Часть 2, гл. 3); И эта песнь (Часть 2, гл. 7); И была минута (Часть 2, гл. 7); И мыслит он; <...>И входит он (Часть 2, 8); И я людьми <...> И в страхе я; И для тебя (Часть 2, гл. 10); И он слегка Коснулся (Часть 2, гл. 11); И нечестивое сомненье <...>И сквозь окрестное молчанье (Часть 2, гл. 12); И были все ее черты <...>И ничего в ее лице
      (Часть 2, гл. 14); И превратилася в кладбище; <...>И скоро меж снегов (Часть 2, гл. 15); И осторожная змея <...> И проклял Демон И вновь остался он <...>И Ангел строгими очами<...> И, радостно взмахнув крылами <...> И сладкой речью упованья, <...>И след проступка и страданья <...> И там метель <...> И у ворот ее стоят; И на груди их <...>И только ждут
      (Часть 2, гл. 16);
      б) соединительный: употребляется для соединения двух равноправных синтаксических единиц (114): 1. соединяет однородные члены предложения (88):
      -- сущ. в имен. п. (6): В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ; В крови оружие и платье (Часть 1, гл. 14); Пылают грудь ее и плечи (Часть 2, гл. 6); а также: огонь и яд (Часть 2, гл. 10); Толпой соседи и родные (Часть 2, гл. 15); праздник и свобода! (Часть 2, гл. 16);
      -- сущ. в косв. п.: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Трудов и слез он много стоил (Часть 1, гл. 5); Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6); Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10); Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа (Часть 2, гл. 2); Чинар и тополей рядами Он окружен был (Часть 2, гл. 3); а также: Тоской и трепетом (Часть 2, гл. 6); Одетый молньей и туманом; Летит без цели и следа; Меня добру и небесам; <....> Трудов и бед; Из бирюзы и янтаря (Часть 2, гл. 10); Лишенной чувства и ума; В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14); Грабитель странников и сел (Часть 2, гл. 15); Без упованья и любви! И след проступка и стра-
      данья (Часть 2, гл. 16);
      -- прил. полн.: Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); РП: Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- прил. кратк.: И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3); РП: Как Эдем, Мир для меня стал глух и нем (Демон); РП: В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2,
      гл. 14);
      -- в сравнит. степ. прил.: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2,
      гл. 13);
      -- глаг.: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья!
      (Часть 1, гл. 1); Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани (Часть 1, гл. 13); Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14); РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет,<...>Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15); а также: Манил и звал (Часть 2, гл. 2); упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); слетел И о былом ему пропел (Часть 2, гл. 7); РП: Здесь я владею и люблю! (Демон) (Часть 2, гл. 9); РП: То жжет и плещет; Всегда жалеть и не желать; И наслаждаться и страдать; Тебя постиг и оценил (Демон) (Часть 2, гл. 10); Блестит и пенится река; Земля цветет и зеленеет; Она страдала и любила (Часть 2, гл. 16); -- нареч.: Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит (Часть 1, гл. 15); РП: Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- словосоч.: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10); Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15); И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь; Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12); а также: С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); РП: Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей; И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить; Всей властью Бессмертной мысли и мечты; Бессмертие и власть мою; я жду, как дара, И вечность дам тебе; прежние желанья И жалкий свет (Демон) (Часть 2, гл. 10); Лишь дремал И, чудный, только ожидал (Часть 2, гл. 13); Цветы <...> льют свой аромат И сжаты мертвою рукою (Часть 2, гл. 14); То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч; Переживший Друзей и милую семью (Часть 2, гл. 16); 1а. соединяет повторяющиеся слова, усиливая смысл выражения:
      -- знаменательные слова: Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11); И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы (Часть 2, гл. 7); РП: Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Часть 2, гл. 10); а также: Земное первое мученье И слезы первые мои; Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья; Клянусь паденья горькой мукой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой; <...> Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, <...> Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон) (Часть 2, гл. 10); Упрек с последнею мольбой И Безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11); Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан
      не для них! (Часть 2, гл. 16);
      -- служебные слова: РП: "На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил" (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут; По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья; Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      2. Соединяет предложения (26): Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1); Но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Звучит зурна, и льются вины; То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6); а также: И часто тайное сомненье; И были все ее движенья (Часть 1, гл. 8); И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели; И глухо в тишине степной; Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет (Часть 1, гл. 12); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); И порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4); РП: Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья (Демон) (Часть 2, гл. 9); РП: Луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей; <...> Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира; Но дни бегут и стынет кровь; Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но пронеслось еще мгновенье, И стихло все (Часть 2, гл. 12); Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит (Часть 2, гл. 14); Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел; <...> Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15); Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл.16);
      в) присоединительный (26): употребляется для присоединения отдельных членов предложения: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое (Часть 1, гл. 11); Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль <...> Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть
      2, гл. 15);
      -- для присоединения целых предложений: при выражении присоединит.-определит. отношений: Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил; И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11); Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12); Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек (Часть 2, гл. 4); а также: Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое дыханье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5); Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6); Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7); Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой <...> Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня - И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!"; Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и
      любила - И рай открылся для люб-
      ви! (Часть 2, гл.16);
      -- при выражении сопоставительнопротивительных отношений: Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8); РП: Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья (Демон) (Часть 2, гл. 9); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16);
      г) перечислительный (61): объединяет отдельные члены в перечислении, при этом может стоять перед каждым членом перечислительного ряда: Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый... И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1); И горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали; И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал (Часть 1, гл. 3); а также: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял, И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел <...> И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали; И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны; И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой; Чинар развесистые сени <...> И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов <...>И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы; И улыбается она, Веселья детского полна (Часть 1, гл. 6); И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины - Недолго продолжался бой (Часть 1, гл. 11); Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей; И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл.15); Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая <...> Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4); И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5); Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); РП: Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал <...> И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне <...> Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! <...>Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10); Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл. 12); И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река <...> И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя
      (Часть 2, гл. 16).
      -- находясь перед последним членом перечисления, объединяет и замыкает его: Увы! Заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8); Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит Где прах отцов их был зарыт; Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! <...> Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      д) результативный (8): находясь внутри предложения перед сказуемым, подчеркивает внутреннюю связь с предшествующим: Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2); Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); РП: Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара); РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье! (Часть 2, гл. 16); а также: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица <...> Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой
      дочери его! (Часть 2, гл. 16);
      -- ...да и: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья!
      (Часть 1, гл. 9).
      И-2 (5) - частица: усиливает, подчеркивает, выделяет знач. слова, перед которым стоит, соответствуя словам: же, неужели, также, даже, уж, хоть: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть 2, гл. 2); И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5).
      ИГРÁ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: а) занятие с целью развлечения, основанное на известных условиях или подчиненное определенным правилам: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6);
      б) исполнение музыкального произведения на каком-л инструменте: РП : Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ИГРÁТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: резвиться: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет
      (Часть 2, гл. 16); перен.: играть чем-л с кем-л: Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена
      (Часть 1, гл. 10).
      ИГРÁЮЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в., наст. врем.: двигающийся, сияющий: И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6).
      ИДТ (1) - глаг. несов. в., неперех.: перемещаться из одного места в другое: И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл.16).
      ИЗ (16) - предлог: выражает: а) пространственные отношения (6): -- обозначение места, откуда направляется чье-л движение: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела (Часть 1, гл. 13); Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть 2, гл. 1); И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7); И осторожная змея Из темной щели выползает (Часть 2, гл. 16); б) причинные отношения (1): обозначает повод, причину или основание какого-л действия: РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон) (Часть 2, гл. 10); в) объектные отношения (9): -- материал, употребляемый на какое-л изделие, на изготовление чего-л: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных (Часть 1, гл. 4); Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16); РП: Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря <...> Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата (Демон) (Часть 2, гл. 10); Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их (Часть 2, гл. 16); -- вместилище, откуда извлекается, берется, появляется что-л: Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16); -- совокупность лиц или предметов, откуда выделяется какая-л часть: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15); Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех; <...> В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16).
      ИЗБРÁВ (1) - дееприч. сов. в.: выбрав, отдав предпочтение кому, чему-л: РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       ИЗГНÁННИК (3) - сущ.
      нариц., одуш., м. р.: лицо, лишенное возможности жить на родине, дома, высланное куда-л: И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал (Часть 1, гл. 3); Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4);
      в сравнении: РП : Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ИЗГНÁНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: удаление откуда-л силой: Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей
      (Часть 1, гл. 1).
      ИЗГОЛÓВЬЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: место на постели, куда ложатся головой: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16).
      ИЗДАЛЕКÁ (4) - нареч.: с большого, далекого расстояния; издали: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило (Часть 2, гл.12); И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека (Часть 2, гл. 16); Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
      ИЗ-ЗА (1) - предлог: с обратной, противоположной стороны чего-л в знач.: откуда: РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Демон) (Часть 1, гл.
      15).
      ИЗЛ ЧИСТЫЙ (1) - прил. качеств.: имеющий много изгибов, поворотов; извилистый: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял
      (Часть 1, гл. 3).
      ИЗМ ЧЕННЫЙ (1) - прич. страдат. сов. в., прош. врем. в знач. прил.: крайне усталый, изнуренный: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5).
      ИЗМ ЧИВ (1) - дееприч. сов.
      в.: утомив: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10).
      ИЗ-ПОД (1) - предлог: обозначает направление действия, движения с места, прикрытого чем-л сверху: И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы
      (Часть 1, гл. 6).
      ИЗУМР ДНЫЙ (1) - прил. относит.: (<греч. smaragdos - смарагд, камень зеленого цвета > перс.-араб. zumurrud > тюрк. zumrud, zumrut - зеленый драгоценный камень > др.рус - изумрутъ > рус. изумруд вошло из тур. во втор. пол. XV в. /1462/); происхождение слова вызывает у лингвистов множество споров: кто-то ищет истоки в Египте, где изумруды активно использовались как ювелирные украшения, другие настаивают на семитском или индийском происхождении. Сегодня во многих языках мира слово имеет похожий вид, что объясняется сложными путями заимствования. Раньше изумруд имел в рус. языке также название смарагд; похожее название изумруда в нем., франц., англ., исп., итал. и др. - все они возникли через лат. посредство, где название изумруда smaragdus < др.греч.; слова изумруд и смарагд - этимологические дублеты. Но спор начинается с происхождения первоисточника всех этих слов - древнегреческого smaragdos: с большой долей вероятности его связывают с араб. основой b-r-q - светиться, вспыхивать: в иврите изумруд - bareket, с кот. связано barak - молния, вспышка. Вероятно, из семит. языков независимо в санскр. возникло marakata - изумруд, перешедшее в др.языки Азии: тамил. marakatam, тибет. mar gad, телугу marakatamu - все в знач. изумруд.
      Интересна для любопытного русского человека народная этимология: изумление красотой камня, добытого из руды, изумление из руд превратилось в русское изумруд; ИЛИ: смородина < смрад - запах, лесная пахучая ягода, в незрелом виде зеленая, как изумруд > в греч. смарагд - с принятым значением зеленый, без этимологии); ИЛИ: в Египте изумруд называли камнем Изиды: И-З-Д и И-З-(М)-Д без огласовок - в целом исторически у камня два названия: смарагд - слав. (смородина) и изумруд - Изиды камень: Изумруд - разновидность минерала берилла насыщенного бархатисто-зеленого цвета, иногда с легким голубоватым отливом. Чистый берилл бесцветен; зеленый цвет изумруда обусловлен наличием в нем примеси хрома, железа и ванадия. Изумруд - второй после алмаза драгоценный камень; по российским законам, драгоценных камней всего пять: ярко-зеленый: метафора: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной (Часть 1, гл. 12).
      ИКÓНА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (< праиндоевроп. корня *weyk- - подходить, соответствовать > др.греч. eiko - быть похожим > eikon - картина, изображение, подобие > греч. eikon - образ, изображение, подобие; букв.: выявленный /ик/ сущего /он/ вид /а/, проявленное изображение сущего > ст.слав. > рус.): икона (образ) - не иллюзорное воспроизведение изображаемого, а чувств. символ, с помощью кот. человек обретает способность подняться до постижения бесплотного - Божественного; для верующих икона - мистич. посредник между земным (мир обитания человека) и небесным (мир обитания сверхъестеств. сущностей) мирами; был период, когда люди считали, что образы святых - то же самое, что языч. идолы, а молитва перед иконой - самое настоящее идолопоклонство; изображение святого, к кот. обращаются с молитвой: иконический образ человека, согласно Священному писанию, отличается от внешнего вида: образ, передаваемый из поколения в поколение при рождении, человек унаследовал от Бога, а внешний вид - от своих земных родителей: живописное изображение бога или святого, являющееся у верующих предметом поклонения; образ: Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет
      (Часть 2, гл. 5).
      ИЛЬ-1 (5) - союз разделительный: употребляется при выражении взаимоисключающего перечисления однородных членов предложения: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил; И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13).
      ИЛЬ-2 (1) - частица: усиливает вопросительный характер предложения, в начале кот. стоит: РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ИМ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: в соч. с сущ., означающим свойство, состояние, и с инфинитивом глаг. обозначает исполнение действия, выраженного инфинитивом и являющегося результатом свойства, состояния, выраженного сущ.: И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1).
       МЯ (2) - сущ. нариц., ср. р.: личное название человека, даваемое ему обычно при рождении: Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой
      дочери его! (Часть 2, гл. 16); перен.: РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало; Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
       НЕЙ (1) - сущ. веществ., неодуш., м. р.: тонкий слой кристалликов льда, покрывающий поверхность разных предметов при их резком охлаждении:
      метафора: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, и под нависшею скалой Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3).
      ИНОГДÁ (1) - нареч.: порою, по временам: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2).
      ИНÓЙ (4) - мест. определит.: другой, не этот (3): И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена; Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина; Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- в знач. сущ. (1): РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ИСКÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: добиваться чего-л, стремиться к чему-л: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах
      (Часть 2, гл. 6).
      ИСКУП ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: заслужить чем-л прощение за что-л: РП: Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!" (Ангел) (Часть
      2, гл. 16).
      ИСКУПЛ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: заглаживание, исправление проступка, вины: Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
      ИСКУС ТЕЛЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: книж.: тот, кто искушает кого-л, соблазнитель; здесь - дьявол, сатана: И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул
      (Часть 2, гл. 16).
      ИСК ССТВО (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: какая-л отрасль практической деятельности с присущей ей системой приемов и методов: Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2).
      ИСКУШ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: соблазн, приманка: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог
      (Часть 1, гл. 9).
      ИСПÓЛНЕН (1) - прич. страдат., кратк., устар.: о возбуждении в ком-л какого-л чувства, состояния: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть 2, гл. 14).
      ИСПÓЛНИТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: осуществиться: РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ИСП Г (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: чувство страха: в сравнении: Она, вскочив, глядит вокруг...Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16).
      ИСПЫТÁНИЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: жизненные трудности, невзгоды: Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали
      (Часть 2, гл. 16).
       СТИННЫЙ (1) - прил. качеств.: действительный, настоящий: РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ИСЧÉЗНУТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: скрыться, пропасть: РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!" (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ИХ (13) - мест. притяжат. 3-го л, множ. ч.: в знач.: принадлежащий, свойственный им, связанный с ними - со следующими сем. полями: А. человек (7):
      1.внешний облик человека: И на груди их вместо лат Льды вековечные горят; Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть
      2, гл. 16);
      2. жизнь человека: РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Надежда есть - ждет правый суд (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      3. характер человека, его поведение, поступки, движения: И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6); Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15); 4. характер отношений с окружающими людьми: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит Где прах отцов их был зарыт
      (Часть 1, гл. 12);
      Б. постройки, сооружения (2): РП: "Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой" (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12);
      В. природа (4): За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят (Часть 1, гл. 10); Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели; И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели (Часть 1, гл. 12); Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их <...> Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      
      К (74)
      К (16) - предлог: а) для выражения пространственных отношений употребляется при обозначении предмета или лица как места, предела, конечного пункта, в сторону кот. направлено движение (7): В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16); Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище?
      (Часть 2, гл. 15); -- при обозначении лица, предмета, в сторону кот. направлено какое-л действие или предмет: РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать"
      (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам (Демон) (Часть 2, 10); Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16);
      б) для выражения направленности какого-л действия к чему-л (8): То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      -- вести, стремиться, направляться к чему-л: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя? (Часть 2, гл.
      9);
      -- при указании на цель, назначение какого-л действия - для чего-л: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани
      (Часть 1, гл. 13); При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4);
      в) для обозначения связи действия, состояния, качества с каким-л лицом, предметом (1): К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      КАВКÁЗ (5) - сущ. собств.: топоним (этимология до сих пор сомнительна: слово не обнаружено ни в греч., ни в груз., арм., иран., кавказ. языках, нет его ни в санскрите, ни в Библии; предположение П. Услара, что Кавказ - искажен. Кох-аз < иран. Гора азов не согласуется с законами ирано-осет. языка, в кот. хох - гора всегда стоит на втором месте, обратный порядок слов немыслим; др.греч. Kaukasos ≈ < готск. hauhs "высокий" или лит. kaūkas "шишка, бугор", kaukará "холм, вершина"; новое заимств. < франц. Caucase или нем. Kaukasus; упоминается как Kaukasos в VI-V вв. до н.э.;
      Плиний объяснял знач. топонима из скиф.: Крауказ - белеющий от снега, белоснежный > санскр. Каз - блестеть и граван - скала, камень, что идет вразрез с законами санскр., где должно было быть Каза + граван, а не наоборот; совр. ученые из иран.: льдисто-блистающий; или: Кавказ - гора казов - этноним каз, хаз, касс - имя древних каспиев; в термине Кавказ явно видно слово Кабк, кот. называли Кавказ арабские источники, туркмены, каракалпаки и некот. кавказ. народы: кабак, кабк, капу - тюрк. ворота, двери с прибавлением Аз - древнейш. тюрк. этнонима, сохранившегося у многих тюрк. народов в виде родоплем., патронимич. названий; термин каз - древнейш. имя хазар - в знач. кочевать, кочевник - ворота кочевников, ворота азов; каз /кас/, каш - тюрк. возвышенность, холм, гора - ворота + горы; иногда < греч. kau kazoos -
      Трон Богов): горная система между Черным и Каспийским морями; др. греки называли Кавказом собственно Эльбрус - высочайший кряж Станового хребта, к кот. стихотворцы приковали Прометея
      (Кавказ впервые встречается в трагедии Эсхила "Прикованный Прометей", примерно за 500 лет до н.э.; постепенно, по мере обнаружения там многих цепей гор, название Кавказ распространилось и на них; горские народы почитали эту гору за волшебную, и считали, что там постоянное местопребывание Царя духов; известный французский романист Александр Дюма писал: "Происхождение же слова "Кавказ" известно. Кавказ обязан своим названием убийству, совершенному одним из самых древних богов. Когда Сатурн, изувечивший своего отца и поглотивший собственных детей, был разгромлен в грандиозной битве Юпитером, своим сыном, он скрылся с поля боя; странствуя, встретил пастуха по имени Кавказ, направлявшегося со стадом на гору Пифак, отделяющую Армению от Ассирии (по Страбону, с этой горы берет начало Тигр). Кавказ имел неосторожность преградить путь беглецу, но Сатурн убил его ударом меча. Юпитер, желая увековечить напоминание об этом убийстве, дал имя жертвы всей Кавказской горной цепи, к которой горы Армении, Малой Азии, Крыма и Персии относятся очень условно - как некие отроги..." (А. Дюма, "Кавказ", Брюссель, 1860); существует множество и других версий; в рус. языке Кавказ - новое заимствование из франц. Caucaze или нем. Kaukasus; Известные из "Повести
      временных лет" (XII) др.рус. Кавкасийскы горы произошли < ср.греч. Kaukasia opi < др.греч.Kaukasos. Кавказ расположен в пределах Альпийско-
      Гималайского подвижного пояса с активными тектоническими движениями и характеризуется разнообразием горного рельефа: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! <...> И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал (Часть 1, гл. 3); РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Демон) (Часть 1, гл. 15); И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      КАЗÁТЬСЯ (2) - глаг. несов. в., неперех.: а) иметь какой-л вид, производить какое-л впечатление: И была минута, Когда казался он
      готов Оставить умысел жестокой (Часть 2, гл. 7);
      б) в знач. вводн. слова: как будто, словно: И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл.
      12). КАЗБÉК (4) - сущ. собств., м.
      р.: топоним (тюрко-иран. Kazi "судья, справедливый" + bek "могучий, неприступный, господин" в знач.: вершина, гора, вулкан; грузины называют Казбек горой с ледяной вершиной, осетины - белой горой; это одна из высочайших вершин (5033,8 м.), постоянно покрытая ледниками, в центральной части Большого Кавказа, на границе Грузии и России. Казбек - потухший стратовулкан, последнее извержение кот. произошло в 650 г. до н.э. Множество легенд сложено о Казбеке; по одной из них, именно к этой вершине др.греч. боги приковали Прометея передавшего огонь людям; еще одна рассказывает о двух братьях - Эльбрусе и Казбеке, кот. всегда были рядом, и никто их не мог разлучить и одолеть; но враги вселили в душу молодого Казбека ненависть к Эльбрусу, сказав ему, что тот за спиной смеется над младшим братом; после этого Казбек навсегда отдалился от Эльбруса; еще одна легенда объясняет появление льда на вершине горы грехопадением монаха, некогда жившего в этих местах - гнев Господа бы л ознаменован появлением ледяного купола. Местные жители рассказывают, что духи помогают путникам, заблудившимся в горной местности, выводят их на тропу - однако при условии, что человек должен быть с добрым сердцем и хорошими помыслами. Только в таком случае горные духи помогут ему; (2): И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2,
      гл. 16);
      в сравнении (1): Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3); в сравнении + метафора (1): И между них, прорезав тучи, стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4).
      КАЗНЬ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: высшая мера наказания - лишение жизни: РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КАК (13) - нареч.: а) обстоятельственное наречие со знач. образа действия в соч. с нареч. будто в общем знач.: словно, как бы (7): И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7); Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8); а также: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15);
      б) обстоятельственное наречие со знач. образа действия (3): РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- как вдруг - совершенно неожиданно: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16);
      -- со знач. меры и степени: насколько: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16);
      в) относит. нареч. (3) подчиняет придат. определительное, соответствуя относит. мест. какой или союзу когда: С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- подчиняет придат. дополнительное, сохраняя значение наречия образа действия: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14).
      КАК-2 (42) - союз: а) сравнительный - подобно чему-л, такой же, как что-л (41): Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой (Часть 1, гл. 2); И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали <...> Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3); И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7); а также: И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); РП: Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья (Демон) (Часть 2, гл. 9); Из боя вынес как стрела (Часть 1, гл. 13); Как гром слетела божья кара <...>И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15); РП: Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл. 1); И в монашеской одежде, Как под узорною парчой, В ней сердце билося как прежде; Сиял он тихо, как звезда (Часть 2, гл. 2); РП: Твоей любви я жду, как дара, В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик <...> Твпй стан, как лентой, обовью <...> И ей конца, как мне, не будет; Она то ластится, как змей, То давит мысль мою, как камень <...> Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой; <...>Бродить, как метеор; <...>Не жить, как ты , мне стало больно; И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей; <...> Как Эдем, Мир для меня стал глух и нем; Я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10); Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11); Как пери спящая мила (Часть 2, гл. 13); Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья (Часть 2, гл. 14); И блещет, как булатный меч (Часть 2, гл.16); Как призрак, памятник безмолвный <...> Один, как прежде; Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя; Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя; Но грустен замок, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл.16);
      б) обозначает временные отношения между главным и придат. предложениями: всякий раз, когда; с того времени, когда (1): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела; С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7).
      КАКÓЙ (3) - мест. воспросит.относит.: вопрос о качестве, свойстве, признаке чего-л: РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть 2, гл. 16); -- в риторич. вопросах и восклицаниях обозначает отрицание: никакой, совсем не: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      КÁМЕННЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к камню, состоящий из камня: На склоне каменной горы, Над Койшаурскою долиной, Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл.
      16).
      КÁМЕНЬ (5) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: твердая горная порода кусками или сплошной массой; кусок, обломок такой породы (4): Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14); По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов (Часть 2, гл. 3); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); Образ камня, прожженного слезой, появился уже в одной из первых редакций поэмы, созданной семнадцатилетним мальчиком, и стал, как и сам Демон, спутником поэта до последних лет его жизни: они растут и мужают вместе с его лирикой, и своего лирического героя Лермонтов не раз сравнивает с героем судьбоносной поэмы: Я не для ангелов и рая Всесильным богом сотворен; Но для чего живу, страдая, Про это больше знает он ("Я не для ангелов и рая...", 1831); в сравнении (1): РП: Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      КАНÓН (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (греч. kanōn - букв. "прямая палка, шнур", а в плане энергетическом - словесный ошейник, удерживающий душу на привязи; правило, предписание): в Словаре церковных терминов - жанр церковной гимнографии, богослужебных текстов, широко распространенный в литургич. практике православных и некоторых униатских церквей. Каноны возникают гораздо позже остального литургич. наследия: псалмы появились во времена царя Давида (Х в. до Р.Х.), библейским песням, гимнам, возносимым Богу пророками Ветхого Завета, более трех тысяч лет, одно из семи христ. таинств, Евхаристия, в своей центр. части восходит к пасхальным иудейским текстам, сложенным за шестьсот лет до прихода Христа. Однако совсем юные, по сравнению с ними, каноны заняли центр. место во многих литургич. чинах, став смысловым ядром совр. утрени, повечерия, полуночницы, молебнов и келейных молитвенных правил. Это объясняется тем, что каноны обращены не только к Богу, но и к самому молящемуся, кот., читая их, словно беседует сам с собою, со своей душой и совестью, анализирует прожитую жизнь и сокрушается о совершенных ошибках. В самом общем виде, канон - это сложное многострофное произведение, посвященное прославлению какого-л праздника или святого, входит в состав богослужений. За многовек. историю своего существования слово канон приобрело множество смыслов: в Древней Греции это тростниковая палочка, которую строители использовали в качестве примитивной линейки; потом уже сама линейка; затем - синоним понятий эталон и образец, соответствие четко установленным нормам, а в христ. традиции - правила, регулирующие во многом саму церковную жизнь: с канонами верующие сталкиваются при подготовке к причастию, на отпевании, на вечерних богослужениях в церкви; правило, установленное высшей церковной иерархией; услышав двух уст согласное лобзанье, ночной монастырский сторож принимает должные меры против любовной оргии в святой обители: Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      КÁРА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: суровое наказание, возмездие: в сравнении: На беззаботную семью Как гром слетела божья кара! (Часть 1, гл. 15).
      КАРАВÁН (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (др.инд. karabhas - молодой верблюд > перс. kār(e)vān - общество странствующих купцов, караван верблюдов > caravane ; возможно др.рус. карованъ в том же знач.; В России получило широкое распространение в перв. трети XVII в. в знач. флотилия судов; заимств. из перс., возможно, при тюркс. посредстве; ИЛИ: из перс. через франц. саrаvаnе; слова с тем же знач. и в других европ. языках: испан. Caravana, нем. Karawane): группа вьючных животных, перевозящих грузы, людей: Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12); И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16);
      метафора: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил
      (Часть 1, гл. 1).
      КАРТ НА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (итал. cartina тонкая красивая бумага < carta - бумага): произведение живописи (преимущественно в красках) на отдельном куске холста, листе бумаги и т.п.: перен.: то, что можно видеть, обозревать или представлять себе в конкретных образах: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали (Часть 1, гл. 4).
      КАТ ТЬСЯ (4) - глаг. несов.
      в., неперех.: двигаться, передвигаясь в одном направлении, подобно шару, колесу: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3); -- соскальзывать, скатываться по наклонной плоскости вниз: Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая ка-
      тится (Часть 2, гл. 7); в сравнении: И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть
      1, гл. 9).
      КÉЛЬЯ (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (греч. kelleion < лат. cella - комнатка): отдельная комната или отдельное жилище монаха, монахини в монастыре: Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил (Часть 2,
      гл. 12);
      в сравнении: РП: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      КИНЖÁЛ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (араб. hanğar): холодное оружие в виде обоюдоострого клинка с суживающимся концом:
      в сравнении: Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть
      2, гл. 11).
      К НУТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: взмахом заставить лететь, упасть что-л находящееся в руке: перен.: устремить, обратить, бросить взгляд, взор: РП: На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КИПÉТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: клокотать, пениться от образующихся при сильном нагревании пузырьков пара - о жидкости: перен.: быть охваченным каким-то сильным чувством, страстью: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал (Часть 1, гл. 16).
      КЛАДБ ЩЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р., с устар. ударением: место, предназначенное для погребения умерших:
      в сравнении + перен.: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище?
      (Часть 2, гл. 15).
      КЛЮЧ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: выходящая, выбивающаяся на поверхность подземная вода; источник, родник: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной (Часть 2, гл. 3).
      КЛ СТЬСЯ (13) - глаг. несов.
      в., неперех.: давать клятву, торжественно обещать что-л (10): РП: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока <...> С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Демон) (Часть 1, гл. 7); РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: Клянусь паденья горькой мукой, Клянусь свиданием с тобой <...> Клянусь твоим последним взглядом, Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- устар. (3): РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов. Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой (Демон); <...>РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      КЛ ТВА (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: торжественное обещание, уверение: РП: Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      КН ЖЕСКИЙ (1) - прил. относит.: относящийся к князю, принадлежащий ему: Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал
      (Часть 1, гл.14).
      КНЯЖНÁ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: незамужняя дочь князя: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5).
      КНЯЗЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: глава племени, рода; правитель княжества: Привстав на
      
      звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      КОВÁРНО (1) - нареч.: зло, хитро: Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд
      (Часть 2, гл. 9).
      КОВÁРНЫЙ (2) - прил. качеств.: злонамеренный, прикрытый показным доброжелательством: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); РП: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КОВЁР (3) - сущ. нариц., м. р. (? из кипчак. яз. köwer < др.тюрк. kiviz - ковер, kidiz, kediz - палас, кошма, суф. производного от kiv-, kev - одевать; букв. одеяло; возм., дунайско-болг., волжскоболг. (др.-чув.) *kav ^r < *kebir; ср.-тюрк. kiviz, küwuz, чагат., вост.тюрк. kigiz - войлочное одеяло, тат., казах. kīz, монг. kebis - ковер >др.-русск. ковьръ; в памятниках с ХI в.; возможно, заимствование из тюрк. или исконное, с тем же корнем, что и верея, завор, ковора - одеяло, где ко - префикс): тяжелая узорчатая ткань, употребляемая для покрытия пола, стен, диванов (2): На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит. Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг... То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка
      (Часть 1, гл. 6); в сравнении (1): И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали (Часть 1, гл. 4).
      КОГДÁ (10) - нареч.: относит. наречие связывает придат. определительное с главным - в знач.: в какое время, какой порой: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая; В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой
      (Часть 2, гл. 7); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня (Часть 2, гл. 14); Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15). И.А.Киселева анализируя это союзное слово "когда" в начале стихотворения "Когда волнуется желтеющая нива", которое часто сопоставляют с "Демоном", отмечала, что оно предельно обнажает суть времени, но при этом, стоящее в начале периода, несет и утвердительный смысл, аналогичный тому, который слышится в Библии ("Вначале сотворил Бог небо и землю" (Быт. 1:1) и в "Повести временных лет" ("Откуда есть пошла земля русская").
      Естественное завершение сложноподчиненного предложения в четвертой строфе ("Тогда смиряется души моей тревога"), при всей его логической обоснованности, являет собой чудо - чудо понимания смысла жизни, который заключается в созерцании Божества при ощущении полноты бытия ("И счастье я могу постигнуть на земле") (Киселева И.А. О смысловой цельности дефинитивного текста поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" (1839) //Проблемы исторической поэтики.
      Т. 17, Љ 4. 2019. с. 91-106 //
      DOI:10.15393/j9.art.2019. 6422 УДК 821.161.1.09"18"; а также: Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним, Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил; Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
       КОГДÁ-ТО (1) - нареч.
      неопред.: некогда в прошлом: Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9).
      КОЙША РСКИЙ (1) - прил. относит. в составе словосоч. Койшаурская долина в качестве топонима: верхняя часть долины Арагвы, левого притока Куры: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
       КОЛЕСН ЦА (1) - сущ.
      нариц., неодуш., ж. р.: устар.: богато украшенный колесный экипаж для торжественных выездов: метафора: колесница дня устар., поэт.: о солнце: Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      КÓЛОКОЛ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: изделие из медного сплава в форме полого усеченного конуса с подвешенным внутри металлическим стержнем для звона: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      КОЛЬЦÓ (1) - сущ. нариц., ср.
      р.: предмет в форме обода, окружности из металла или другого материала:
      в сравнении: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      КОМÉТА (1) - сущ. неодуш.,
      ж. р. (греч. komētēs/astēr/ - волосатая /звезда/; в рус. язык слово комета попадает с переводами европ. соч. о кометах в нач. XVI в., но прочно вошло в язык в сер. 1660-х гг., когда над Европой стали появляться кометы, что вызвало к ним массовый интерес): небесное тело, обращающееся вокруг Солнца по очень вытянутой орбите в виде конич. сечения, состоящее из светящегося ядра, окруженного туманной оболочкой, и хвоста в виде узкой яркой полосы света; представляет из себя тело из спрессованного льда, камня и металла; обнаружено около 6,5 тыс. комет, попадающих во внутр. область Солнечной системы - область планет; кометы, прибывающие из глубин космоса, выглядят как туманные объекты, за кот. тянется хвост, иногда достигающий в длину неск. млн км; яркость комет сильно зависит от их расстояния до Солнца, только малая часть их приближается к Солнцу и Земле настолько, чтобы быть видными невооружен. глазом. В России сведения о кометах появляются уже в летописях (Повесть временных лет) - они считались предвестницами несчастий - войн, мора и др. Во втор. пол. XIX в. рус. астроном Федор Бредихин построил полную теорию природы комет, происхождения кометных хвостов и причудливого разнообразия их форм: Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (часть 1, 1).
      КОНÉЦ (4) - сущ. неодуш., м.
      р.: предел, граница чего-л - о пространстве, протяженности предмета; также часть пространства, предмета, примыкающая к этому пределу (3):
      -- во все концы - повсюду, повсеместно: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им
      праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы (Часть 2, гл. 16); -- окончание жизни, существования; смерть: И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14); -- завершение, окончание чего-л - о действии, деле, событии: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16); в сравнении (1): РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КОНÉЧНО (1) - вводн. слово: без сомнения, само собой разумеется: РП: Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      КОНЬ (7) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лошадь в коннозаводческой практике, а также в речи с оттенком торжественности, поэтичности (6): Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? <...> Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал... Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14); И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5); РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть 2, гл.15);
      в сравнении (1): Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      КОП ТО (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: роговая пластинка, покрывающая концы пальцев у некоторых млекопитающих: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      КÓРШУН (1) - сущ. нариц.,
      одуш., м. р. (от праиндоарийс. корня *or (ar, er) множество слов во всех языках индо-иран. группы: названия многих, информативно важных, сначала тотемных, а затем религиозно значимых, птиц, в том числе орел, коршун и т. п.; рус. коршун скорее всего, восходящее к авестийскому (Авеста) - kahrkasa
      "коршун" и, так же, как названия других хищников, содержащее корень *or (ar, er). Возможно, слово коршун является результатом огласовки сходного названия хищной птицы крачунъ, приводимого В. И. Далем (1882) (без объяснения источника заимствования и этимологии, с объяснением слова "коршун" названием хищной птицы крачунъ - возник вопрос - а не корочун ли коршун? Корочун, Карачун - сезонный бог из свиты Велеса-Мороза), как заморск. хищная птица Circaёtus (змееяд), близкая к орланам, питается гадами; коршун и змееяд довольно схожи внешне, имеют похожие по размеру и форме крылья и спектр питания (снулая рыба, амфибии, рептилии). Возможно, корни названия находятся в тюрк. языках: коршун - ловкий, проворный: казах. карчага - ястреб, крымско-татар. карчея - небольшой орел, татар. karsyga - ястреб, телеут. - karsiga, чагат., сагайск. - karсiga, karsigai - в том же значении (Фасмер, 1996): крупная хищная птица из сем. ястребиных: Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл. 15).
      КОСМÁТЫЙ (1) - прил. качеств.: имеющий длинную густую шерсть; лохматый:
      в сравнении + метафора: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали
      (Часть 1, гл. 3).
      КОСН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех: дотронуться до кого, чего-л: И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам (Часть 2, гл. 11).
      КОСТЬ (3) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: отдельная составная часть скелета человека и позвоночных животных (1): Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне
      (Часть 2, гл. 16);
      перен. (2): Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15); И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там
      (Часть 2, гл. 15).
      КОТÓРЫЙ (2) - мест. относит.: связывает придаточ. определительное предложение с главным и заменяет в нем сущ., находящееся в главном: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине (Демон) (Часть 2, гл. 10); Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл.
      16).
      КОЧ ЮЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в.: передвигающийся с места на место: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил
      (Часть 1, гл. 1).
      КРАЙ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: страна, область, местность: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4); РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      КРАСÁ (2) - сущ. отвлеч. неодуш., ж. р.; устар., поэт.: красота: И перед ним иной картины Красы живые расцвели (Часть 1, гл. 4); Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16).
      КРАСÁВИЦА (4) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: красивая женщина (3): И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1,
      гл.4);
      -- простор.: в обращении к девушке, женщине: РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам <...> Зачем, красавица? Увы, Не знаю!.. Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть 2, гл. 10). в сравнении (1): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела; С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл.7);
      КРАСОТÁ (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: свойство, качество красивого, прекрасного (3): И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты (Часть 1, гл. 9); РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты <...> Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14).
      КРÁТКИЙ (1) - прил. качеств.: непродолжительный, короткий: РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КРЕСТ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: предмет в виде стержня с перекладиной под прямым углом как символ христианского культа, устанавливаемый на могилах (1): Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1,
      гл. 12);
      перен. (1): Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      КРЕСТ ТЬ (1) - глаг. несов. в. перех.: делать знак креста над кем, чем-л: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь (Часть 2, гл. 12).
      КРИК (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: громкий, резкий звук голоса, громкое восклицание: Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон
      (Часть 2, гл. 12).
      КРОВÁВЫЙ (1) - прил. относит.: окровавленный, залитый кровью: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КРÓВЛЯ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: крыша: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг (Часть 1, гл. 6); Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16).
      КРОВЬ (4) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: красная жидкость, обеспечивающая питание клеток организма и обмен веществ в нем (2): Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13); Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье (Часть 1, гл. 14); перен. (2): РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КРÓМЕ (1) - предлог: указывает на выделение кого, чего-л одного из группы подобных предметов - в знач.: за исключением, не считая кого, чего-л: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил
      (Часть 1, гл. 4).
      КРУГ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: а) путь прохождения чего-л, имеющий вид окружности (1): Разграблен пышный караван; И
      над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12);
      б) вращаться в каком-л кругу, в кругу кого-л (1): РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КРУГÓМ (1) - нареч.: вокруг, со всех сторон: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      КРУЖÁ (1) - дееприч. несов.
      в.: вращая, приводя в круговое движение: И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6).
      КРУЖÁСЬ (1) - дееприч. несов. в.: вращаясь, делая круговые движения: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      КРУТИЗНÁ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: круча, крутой спуск, обрыв: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      КРУТÓЙ (3) - прил. качеств.: почти отвесный, обрывистый: В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16).
      КРЫЛÓ (6) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: у птиц и насекомых - орган, служащий для летания: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! (Часть 2, гл. 7); Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю (Демон) (Часть 2, гл. 10); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16).
      КРЫЛЬЦÓ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: пристройка для входа в дом и выхода из него в виде площадки с лестницей, иногда с навесом: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2, гл. 16).
      КТО (10) - мест.: а) вопросит. мест. означает вопрос: какой человек, какое существо (8): Кто этот всадник бездыханный? (Часть 1, гл. 14); РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? <...> Кто звал тебя? (Ангел) (Часть 2, гл. 9); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? <...> Но молви, кто ты? Отвечай
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      -- в риторич. вопросе: РП: Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл.13); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл.16);
      б) относит. мест. в придат. предложении соответствует указат. мест. тот в главном (1): РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в) со знач. неопределенности: ктонибудь, какой-нибудь человек, существо (1): РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      КТÓ-ТО (2) - мест. неопред.: некий человек, существо: Ей ктото шепчет: он придет! Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7).
      КУВШ Н (1) - сущ. нариц, неодуш., м. р.: высокий сосуд, суживающийся кверху, с ручкой: В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4).
      КУДÁ (4) - нареч.: а) вопросит. нареч. отвечает на вопросы: в какое место, в каком направлении (2): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2); РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю... (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) относит. нареч. вводит придат. предложения места: Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал
      (Часть 2, гл. 15);
      ◊ бог весть? откуда и куда: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть? откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      К ДРИ (2) - сущ. нариц., неодуш., pluralia tantum: вьющиеся или завитые волосы: РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей, Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон) (Часть 2, гл. 10); Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16).
      КУР ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: выделять дымку испарений, тумана: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
       КУСТ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: низкорослое деревянистое растение с ветвями, начинающимися почти от самой поверхности почвы: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущельи, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3).
      К ЩА (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: зелень, заросли, чаща: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4).
      
      
      
      
      Л (53)
      ЛАДÓНЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж.р.: внутренняя сторона кисти руки:
      ◊ в ладони ударяя - то же, что отбивая ритм, хлопая в ладоши: В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая
      (Часть 1, гл. 6).
      ЛАДЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж.р.: устар., поэт.: лодка, судно:
      в сравнении: Как эдем, Мир для меня стал глух и нем. По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Часть
      2, гл. 10).
      ЛАЗ РНЫЙ (2) - прил. качеств. (новогреч. lazurios, лат. lazur < перс. lājwärd -небесно-голубой): светло-синий, цвета ясного неба: И горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1 гл. 3); Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Часть 2, гл. 10).
      ЛАМПÁДА (2) - сущ., нариц., неодуш., ж.р.; устар., поэт. (праиндоевр. *lap- - светить, сиять > др.греч. lampas - факел, светоч > ср.-греч. lampas, род. п. lampados - факел, светильник > др.-русск., церк.-слав. ламъпада, лампа): на языке богослужебных книг правосл. церкви это название, в узком смысле, служит для обозначения больших переносных подсвечников, предваряющих малый и великий выходы священника и дьякона на литургии, и подсвечника несколько меньшей величины, предносимого архиерею, при его входе в храм; в более широком смысле, в церковном уставе всякий сосуд с елеем (маслом), зажигаемый во время богослужения перед иконами. Нет оснований для объяснения употребления лампад и других светильников при христ. молитв. собраниях заимствованием от язычества или иудейства: их прямое назначение - необходимость освещать места молитвенных собраний в темное время, особенно ночью, как это было в первые три века существования христианства: свет в христианстве имеет особенное символич. значение: название света, просвещающего мир своим учением, приписывается самому основателю: пламя светильника, возжигаемого при богослужении, по толкованию древних христ. писателей, означает, что сердца молящихся плaмeнеют любовию к Богу - вообще обилие света лампад при богослужении знаменует духовную радость: чем торжественнее праздник церковный, тем больше возжигается в храме лампад и свечей. Кроме мест богослуж. собраний, лампады в древней церкви составляли обычную принадлежность христ. могил, в особенности - мучеников и святых. При раскопках в Риме христ. катакомб и усыпальниц найдены каменные столбики, с углублением в верхнем конце - возможно, это постаменты для лампад, бывших над могилами эмблемами вечного света радости и благодати, кот. будут наслаждаться праведники в обителях вечного блаженства. Принято считать, что лампады с христ. орнаментикой служили и при крещении оглашенных светом веры Христовой (на языке церкви - просвещении). Лампады, подвешенные к потолку церквей, сначала составляли обруч, уставленный лампадами или свечами; в первобыт. церкви лампады делались из глины (обычно, красной), из терракоты, позже - из бронзы. Признаком христ. происхождения лампад, находимых при раскопках, кроме христ. эмблем и символов, считается их форма, - подобие корабля - главного символа церкви в эпоху язычества. Со времени торжества христианства в рим. империи церковные лампады часто были в высшей степени художественны и богаты, имели вид пальмы, голубя, агнца, короны, буквы w как монограммы
      И.Христа,; с VI в. они имеют форму четырехконечн. креста (энцикл.
      Брокгауза-Ефрона -
      http://www.cultinfo.ru/fulltext/1/001/ 007/121/): трад.-поэт.: лампа, светильник: Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); Он поднял взор: ее окно, Озарено лампадой, блещет (Часть 2, гл. 7).
      ЛАН ТА (1) - сущ. нариц., неодуш., обычно множ.ч., устар., поэт.: то же, что щека: Она лишь взор туманит ясный. Ланиты девственные жжет! (Часть 1, гл. 15).
      ЛАНЬ (1) - сущ. нариц., одуш.,
      ж.р.: животное из сем. оленей, отличающееся быстротой бега и стройностью, самка оленя: в сравнении: Несется конь быстрее лани (Часть 1, гл. 13).
      ЛАСКÁТЬ (3) - глаг. несов. в., перех.: проявлять нежность, любовь; ласково обращаться с кем-л: метафора: Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); Недаром сны ее ласкали (Часть 2, гл. 6); Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь (Часть 2, гл. 10).
      ЛАСКÁЯСЬ (1) - дееприч. несов. в.: нежно прикасаясь, гладя что-л:
      метафора: И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной (Часть 1, гл. 12).
      ЛÁСКОВЫЙ (1) - прил. качеств.: приветливый, нежный: метафора: Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1).
      ЛÁСТИТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех., простор.: ласкаться, льнуть с нежностью:
      в сравнении: Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Часть 2, гл. 10).
      ЛÁТЫ (1) - сущ. нариц., pluralia tantum: металлическая броня, защищающая грудь и спину старинного воина от ударов холодного оружия:
      в сравнении: И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть
      2, гл. 16).
      ЛÉВЫЙ (1) - прил. относит.: расположенный со стороны той руки, которая ближе к сердцу: Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10).
      ЛЁГКИЙ (3) - прил. качеств.:
      а) незначительный, не очень заметный: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2):
      б) плавный в полете, как бы скользящий, парящий: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных
      сторожей гробниц; Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3);
      в) быстрый на ногу, заботливый, аккуратный: Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Часть 2, гл. 10).
      ЛЕГКÓ (2) - нареч.: ловко, без труда: И я людьми недолго правил... пламень чистой веры Легко навек я
      залил в них (Часть 2, гл. 10);
      -- в сравнит. степ.: То вдруг помчится легче птицы, То остановится, глядит (Часть 1, гл. 6).
      ЛЁД (1) - сущ. веществ., неодуш., м. р.: замерзшая, перешедшая от низкой температуры в твердое состояние вода:
      в сравнении: И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть
      2, гл. 16).
      ЛЕДЯНÓЙ (1) - прил. относит.: состоящий изо льда, покрытый льдом: Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит, И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть
      2, гл. 14).
      ЛЕЖÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: находиться в горизонтальном положении, быть распростертым всем телом на чем-л - о человеке:
      в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала
      (Часть 2, гл. 13).
      ЛЕЛÉЯТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: нежить, заботливо ухаживать за кем-л: перен.: услаждать, тешить слух, душу и т.п.: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я
      (Часть 2, гл. 10).
      ЛÉНТА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: узкая полоса ткани, употребляемая для украшения, отделки:
      в сравнении + метафора: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью (Часть 2, гл. 10).
      ЛЕСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: лицемерное, угодливое восхваление:
      метафора: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Часть 2, гл. 10).
      ЛЕТÁ (2) - сущ. в соч. с числ. употребляется в качестве род. п. множ. ч. к год: Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); Все дико; нет нигде следов Минувших лет (Часть 2, гл. 16).
      ЛЕТÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: передвигаться, перемещаться по воздуху; иметь способность держаться в воздухе: Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей (Часть 1 гл. 1).
      ЛЕТÉТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: передвигаться, перемещаться по воздуху, обычно с помощью крыльев, в каком-л направлении (1): В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых (Часть 2, гл. 16);
      перен. (2): очень быстро, стремительно нестись, мчаться: То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13); Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Часть 2, гл. 10).
      ЛЕЧЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: принять лежачее, горизонтальное положение - о человеке, животном: То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою (Часть 2, гл. 16).
      ЛИ (ЛЬ)-1 (4) - частица вопросит. усиливает вопросит. характер предложения: в прямом вопросе: В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья? (Часть 1, гл. 9); РП: Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил (Тамара) Против тебя ли? (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- с отрицанием не: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел (Часть 2, гл. 7); -- частица, употребляемая в словосоч., первоначально вопросит., для выражения сомнения, удивления: Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6).
      ЛИ-2 (2) - союз условный: если, ежели: Уж много дней она томится, сама не зная, почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему; Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно (Часть 2, гл. 6).
      ЛИСТ (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: один из основных органов растения, обычно в виде тонкой зеленой пластинки, который служит для воздушного питания и газообмена (1): И блеск, и жизнь, и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи
      растений! (Часть 1, гл. 4); перен. (2): От его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл. 7); Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило (Часть 2, гл. 12).
      ЛИТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: заставлять вытекать, течь какую-л жидкость: перен.: испускать, распространять свет, запах: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14).
      Л ТЬСЯ (3) - глаг. несов. в.¸ неперех.: течь непрерывной струей, струями: в сравнении + перен.: раздаваться, нестись - о плавных, как слезы, размеренных звуках чего-л: И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7); перен.: о застолье: Но пир большой сегодня в нем - Звучит зурна, и льются вины (Часть 1, гл. 6).
      ЛИХÓЙ (3) - прил. качеств.: резвый, быстрый, горячий - о лошадях: Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10); Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела (Часть 1, гл. 13); Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14).
      ЛИЦЕМÉР (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: притворный, двуличный человек, притворяющийся добродетельным: А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Часть 2, гл. 10).
      ЛИЦÓ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: а) передняя часть головы человека (2): И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14); И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16);
      б) человек как отдельная личность (1): Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Часть 2, гл. 10);
      ЛИШÉНИЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: невзгоды, беда, нужда:
      в сравнении: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Часть 2, гл. 10).
      ЛИШ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: утратить что-л. остаться без чего-л: С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела
      (Часть 1, гл. 7).
      ЛИШЁННЫЙ (1) - прич. страд., сов. в., прош. врем.: потерянный, утраченный: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14).
      ЛИШЬ (13) - союзное слово, являющееся конструктивным элементом периода в поэме "Демон": наряду со значением времени, оно имеет модальность условия, тем самым снижая духовный модус текста до ограниченности временем (Киселева И.А.О смысловой цельности дефинитивного текста поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" (1839). //Проблемы исторической поэтики. Т. 17, Љ 4. 2019, с. 91-106 // DOI:10.15393/j9.art.2019. 6422
      УДК 821.161.1.09"18"): а) употребляется для выделения, ограничения, в знач.: только, исключительно, единственно (11): РП: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни (Демон) (Часть 1, гл. 15); Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить
      (Часть 2, гл. 10); Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило (Часть 2, гл. 12); Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя, иль денницы? (Часть 2, гл. 13); РП: Она лишь взор туманит ясный. Ланиты девственные жжет! (Демон) (Часть
      1, гл. 15);
       -- в соч. с частицами: только, всего, разве: РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит; Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей <...>; Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Демон) (Часть 1, гл. 15), отмечает как конструктивный элемент периода это союзное слово лишь, "которое наряду со значением времени имеет модальность условия, тем самым духовный модус текста снижается до ограниченности временем" (Киселева И.А. О смысловой цельности дефинитного текста поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" (1839) // Проблемы историч. поэтики. Т. 17, Љ 4. 2019, с. 91-106);
      б) употребляется для присоединения предложений или отдельных членов, дополняющих, уточняющих высказанную мысль (2): Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл. 15); И там, где кости их истлели, На рубеже зубчатых льдов, Гуляют нынче лишь метели Да стаи вольных облаков (Часть 2, гл. 16).
      ЛОБЗÁНЬЕ (3) - сущ. нариц., неодуш., устар., трад.-поэтич., ср.
      р. (2): Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть
      2, гл. 12);
      метафора (1): Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11).
      ЛÓВКИЙ (1) - прил. качеств.: ладный, подтянутый: Ремнем затянут ловкий стан (Часть 1, гл. 10).
       ЛÓЖЕ (2) - сущ. нариц,
      неодуш., ср. р.: специально устроенное для лежания, отдыха место: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно
      (Часть 2, гл. 6);
      в сравнении + метафора: Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Часть 2, гл. 10).
      ЛОЖ ТЬСЯ (2) - глаг. несов.
      в., неперех.: распространяться по поверхности, покрывать собой чтол (1): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть
      1, гл. 5);
      перен. (1): устанавливаться, наступать: И порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
      ЛОЗÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: название некоторых видов растений: И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной
      (Часть 1, гл. 15).
      ЛÓКОН (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: вьющаяся прядь волос: Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть 2, гл. 15).
      ЛУКÁВ (1) - прил. качеств., кратк.: хитер, коварен: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О, пощади! (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЛУКÁВЫЙ (3) - прил. качеств.: коварный (1): Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал
      (Часть 1, гл. 11); ◊ дух лукавый - бес, дьявол, сатана (2): РП: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Оставь меня, о дух лукавый! (Тамара) (Часть 2, гл. 10). ЛУНÁ (2) - сущ. неодуш., ж. р.: небесное тело, естественный спутник земли, светящийся отраженным солнечным светом: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы (Часть 2, гл. 16); в сравнении + перен.: Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6).
      ЛУЧ (9) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: узкая полоса света, исходящая от какого-л источника, светящегося предмета (2): Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5); в сравнении (2): Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей
      златой (Часть 2, гл. 13); перен. (3): Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл. 8); Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит, И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной!
      (Часть 2, гл. 14);
      метафора (2): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей <...>Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      Л ЧШИЙ (2) - прил. относит.: превосх. степ. к прил. хороший: самый хороший: И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися
      толпой (Часть 1, гл. 1);
      метафора: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их
      (Часть 2, гл. 16).
      ЛЬВ ЦА (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: самка льва:
      в сравнении + перен.: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел (Часть 1, гл. 3).
      ЛЮБ ТЬ (12) - глаг. несов. в., перех.: а) чувствовать глубокую привязанность к кому, чему-л (5): Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! (Часть 1, гл. 1); Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9); РП: Я тот, кого никто не любит <...> О! только выслушай, молю, Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон); Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) чувствовать сердечную склонность к лицу другого пола (3): И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8); Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Часть 2, гл. 10); Она страдала и любила - И рай открылся для любви (Часть 2, гл. 16);
      в) испытывать удовольствие от созерцания, ощущения чего-л (1): Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (2): РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты <...> Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (1): Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1).
      ЛЮБОВÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: рассматривать кого, что-л с восхищением, удовольствием: И долго сладостной картиной Он любовался (Часть 1, гл. 9).
      ЛЮБÓВЬ (14) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: а) чувство глубокой привязанности к кому, чему-л (2): И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2,
      гл. 16);
      б) чувство горячей сердечной склонности, влечение к лицу другого пола (6): И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз
      (Часть 2, гл. 7); РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2, гл. 10); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11); Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (Часть 2,
      гл. 16);
      -- устар. (1): РП: Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      в сравнении (4): И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); РП: Твоей любви я жду как дара, И вечность дам тебе за миг. В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик. Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении + перен. (1): РП: Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там. Как новый ангел в блеске новом (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); перен. (1): РП: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след (Демон) (Часть 2, гл. 9).
      Л ДИ (5) - сущ. множ. ч. к человек: живые существа, обладающие речью, мышлением и способностью создавать и использовать орудия труда в процессе общественного производства (4): РП: И я людьми недолго правил <...> Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут <...> Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь! <...> Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится (Часть 2, гл. 15).
      ЛЮДСКÓЙ (1) - прил. относит.: относящийся к людям, связанный с ними: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Часть 2, гл. 10).
      
      
      
      
      М (81)
      МАВЗОЛÉЙ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (< греч. Mausōleion - знаменитая гробница карийского царя Мавсола - младшего сына Гекатомна, тирана Галикарнаса /377-353 гг. до н.э./, сооруженная в IV в. до н. э. его вдовой Артемисией, кот. по своему великолепию считалась одним из семи чудес света > лат. mausoleum > франц. mausolée >рус. мавзолей заимств. в XVIII в.): большое надгробное погребальное сооружение, включающее камеру, где помещались останки умершего, и, иногда, поминальный зал:
      метафора: Она (печаль) то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! (Часть 2, гл. 10).
      МАЛОД ШНЫЙ (1) - прил. качеств.: слабовольный, трусливый: Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! (Часть
      2, гл. 10).
      МАН ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: подзывать, делая знаки рукой, взглядом:
      перен.: прельщать, соблазнять: Манил и звал он... но - куда?
      (Часть 2, гл. 2).
      МАСТЬ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: цвет шерсти животных, чаще лошадей: Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10).
      МАТЬ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: женщина по отношению к рожденным ею детям: Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12).
       МГЛÁ (1) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: сумрак, темнота: Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел (Часть 2, гл. 7).
      МГНОВÉННО (1) - нареч.: моментально: Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11).
       МГНОВÉНЬЕ (5) - сущ.
      нариц., неодуш., ср. р.: очень короткий промежуток времени, миг, момент (3): На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Но пронеслось еще мгновенье, И стихло все (Часть 2, гл. 12); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14);
      в сравнении (2): Нет, жребий смертного творенья Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15); Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      МÉДЛЕННО (1) - нареч.: неторопливо: И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул
      (Часть 2, гл. 9).
      МЕЖ (6) - предлог: то же, что между: а) с род. пад.: употребляется при указании на положение предмета среди других предметов или на то, что действие совершается в окружении, посреди каких-то предметов (5): На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг (Часть 1, гл. 6); И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3); И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм <...> Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию
      святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16);
      б) с твор. пад.: употребляется при обозначении каких-л однородных лиц, предметов, в окружении кот. находится лицо, предмет или происходит какое-л действие; соответствует по знач. предлогу среди (1): В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть
      2, гл. 3).
      МÉЖДУ (1) - предлог: употребляется в род. пад. при обозначении каких-л однородных предметов, в окружении кот. находится предмет; соответствует по знач. предлогу среди: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек (Часть 2, гл. 4).
      МÉЛКИЙ (1) - прил. качеств.: состоящий из малых однородных частиц: перен.: ничтожный: Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить (Часть 2, гл. 10).
      МÉЛОЧНЫЙ (1) - прил. относит.: не имеющий существенного значения, мелкий: Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      (Часть 1, гл. 15).
      МЕЛЬКÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: прерывисто светить, мерцать: Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
      МЕЛЬКÁЮЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в., наст. врем.: быстро следующий друг за другом, сменяя друг друга: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3).
      МЕЛЬКÁЯ (2) - дееприч. несов. в.: появляясь время от времени, иногда: По ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за
      водой (Часть 1, гл. 5); За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10).
      МЕЛЬКН ВШИ (1) - дееприч. сов. в., разг.: показавшись на короткое время: Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам
      (Часть 2, гл. 14).
      МЕЛЬКН ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., однокр., неперех.: показаться на короткое время и исчезнуть: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? (Часть 1, гл. 11).
      МÉРНО (2) - нареч.: размеренно, ритмично: В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл.
      6);
      в сравнении: И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7).
      МÉРНЫЙ (1) - прил. качеств.: размеренный, ритмичный: И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил (Часть 2, гл. 12).
      МЁРТВЫЙ (3) - прил. качеств.: такой, как у мертвеца, безжизненный: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою. Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14);
      -- в знач. сравнит. степ.: Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей
      (Часть 2, гл. 14);
      -- в знач. сущ.: мертвец, покойник: Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15).
      МÉСТО (2) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: пространство, участок земной поверхности: Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть 2, гл. 1).
      МЕСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: намеренное причинение зла с целью отплатить, отомстить за оскорбление, обиды: Я отрекся от старой мести (Часть
      2, гл. 10).
      МÉСЯЦ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: луна:
      перен.: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Часть 1, гл. 15).
      МЕТÉЛЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: сильный ветер со снегом, вьюга: метафора: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых (Часть 2, гл. 16).
      МЕТЕÓР (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (греч. meteōros - парящий в воздухе): астр.: падающая звезда - атмосферное явление вспышки при сгорании очень малого твердого тела, влетевшего в земную атмосферу из межпланетного пространства. В историч. науке общий термин метеор (небесный) означал любые явления, наблюдаемые в атмосфере - не только сгорание метеорного тела, но и дождь, росу, туман, мираж, зарю, молнию и т.п. Метеором называется не сам объект (метеороид), а явление - его светящийся след:
      в сравнении: И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Часть 2, гл. 10).
      МЕЧ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: старинное холодное оружие в виде обоюдоострого длинного прямого ножа с рукояткой: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных. Моих недремлющих
      врагов (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении: И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      МЕЧТÁ (11) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: а) что-л созданное воображением, фантазией (3): РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты:
      Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты; Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь (Часть 2, гл. 12);
      б) мысль, дума о чем-л сильно желаемом, манящем; стремление, желание (3): Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал (Часть 1, гл. 11); РП: Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); И проклял Демон побежденный
      Мечты безумные свои (Часть 2, гл.
      16);
      в сравнении (2): И мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (часть 1, гл. 9); Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2); перен.(3): Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой
      (Часть 2, гл. 1); Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Часть 2, гл. 10).
      МИГ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: очень короткий промежуток времени; мгновение:
      в сравнении: Твоей любви я жду как дара, И вечность дам тебе за миг (Часть 2, гл. 10).
      МИЛ (1) - прил. качеств., кратк.: прелестный, привлекающий приятной внешностью: в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала
      (Часть 2, гл. 13).
      М ЛЫЙ (4) - прил. качеств.: а) родной, дорогой (2): Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью <...> И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16);
      б) приятный на вид, привлекательный (1): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); перен.(1): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть
      1, гл. 8).
      МИНДÁЛЬНЫЙ (1) - прил. относит. к миндаль (греч. amygdalos): относящийся к миндалю, свойственный ему: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц; Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      МИН ВШИЙ (2) - прич. действ., прош. врем. в знач. прил.: прошедший, прошлый: Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал (Часть 2, гл. 15); Все дико; нет нигде следов Минувших лет (Часть 2, гл. 16).
      МИН ТА (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (лат. minuta - уменьшенная): единица измерения времени, равная 1/60 часа и состоящая из 60 секунд; короткий промежуток времени, мгновение (1): И была минута, Когда казался он
      готов Оставить умысел жестокой (Часть 2, гл. 7); в сравнении (3): Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута (Часть 1 гл. 2); Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Часть 2, гл. 10).
      МИН ТНЫЙ (2) - прил. относит.: кратковременный, непродолжительный: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? (Часть 2, гл. 10); Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12).
      МИР (13) - сущ. неодуш., нариц., м. р.: а) Земной шар; Земля со всем существующим на ней (9): И дик и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен <...> И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! <...> И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) (Часть 2, гл. 10); Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть
      2, гл. 16);
      -- все живое, все окружающее: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15); Перед ней
      Весь мир одет угрюмой тенью (Часть 2, гл. 5); И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит
      (Часть 2, гл. 16);
      б) устар.: земная жизнь в противоположность неземной, потусторонней - согласно религиозным, идеалистическим представлениям (3): Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16); в сравнении (1): Как эдем, Мир для меня стал глух и нем (Часть 2, гл. 10).
      М РО (1) - сущ. веществ., ср.
      р., церк. (греч. miron): благовонное масло, употребляемое при некоторых христианских обрядах: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Часть 2, гл. 1).
      М РНЫЙ (3) - прил. относит.: чуждый волнений, спокойный, тихий: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит (Часть 1, гл. 12); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7).
      МЛАДÓЙ (2) - прил. относит.; трад.-поэт.: молодой: Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал (Часть 1, гл. 14); И порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой
      (Часть 2, гл. 3).
      МН ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех., безл.: думаться, казаться, представляться: И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16).
      МНÓГО (4) - нареч.: в большом количестве, в значительной степени, не мало: Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); Уж много дней она томится, Сама не зная почему (Часть 2, гл. 6);
      -- в знач. числит.: неопределенно большое количество кого, чего-л: И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый...И много, много... и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1);
      МНÓГИЙ (1) - прил. относит.: в знач. сущ. ср. р. многое: нечто большое по количеству, содержанию: О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть
      2, гл. 14).
      МОГ ЛА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: яма для погребения умершего:
      ◊ вздремнуть в могиле - умереть: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! (Часть 2, гл. 10).
      МОГ ЛЬНЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся к могиле: Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл.
      16);
      перен.: свойственный могиле: такой, как в могиле: И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16).
      МОГ ЧИЙ (3) - прил. качеств.: обладающий большой физической силой, крепостью: Могучий взор смотрел ей в очи! (Часть
      2, гл. 11);
      -- большой по величине, силе; мощный: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Часть 2,
      гл. 10);
      -- отличающийся большими размерами: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4).
      МОГ Щ (1) - прил. относит. кратк., устар.: то же что могуч: в сравнении: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл. 16).
      МОЙ (31) - мест. притяжат.: а) относящийся ко мне, принадлежащий мне (17): РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен <...> Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои <...> Клянусь блаженством и страданьем. Клянусь любовию моей <...> Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый (Демон) <...> РП: О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара) (Часть 2,
      гл. 10);
      -- осуществляемый, производимый мною - в том числе о чувствах, переживаниях: РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало <...>РП: Клянусь блаженством и страданьем. Клянусь любовию моей <...> РП: А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? <...> (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      -- находящийся у меня в собственности, в пользовании: РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя!" <...> РП: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след (Демон)
      (Часть 2, гл. 9); РП: Мой рай, мой ад в твоих очах; а также: (Часть 2, гл. 10) моей святыней; Моих владений; "Она моя!" (Часть 2, гл. 16); б) принадлежащий мне по родственным, дружеским и т.п. отношениям (7): РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных. Моих недремлющих врагов <...>Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы<...> Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой<...> Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам <...> И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) <...> РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10); -- в ласковом обращении: Нет, жребий смертного творенья Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15);
      в) свойственный мне, такой, как у меня (7): РП: Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) <...> РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? <...> Моя ж печаль бессменно тут Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень <...> И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также:
      Пред ним тоску мою пролью
      (Часть 2, гл. 1); На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою
      (Часть 2, гл. 9).
      МÓЛВИТЬ (1) - глаг., здесь: сов. в., перех.: сказать, произнести: РП: Но молви, кто ты? отвечай
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      МОЛÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., устар., ср. р.: молитва: Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2).
      МОЛ ТВА (6) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: обращение к богу, к святым с просьбами о чем-л, с благодарностью; моление: Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил. И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11); И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); РП: Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- устар.: мольба, просьба о чем-л: РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2, гл. 10); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      МОЛ ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: горячо, страстно просить кого-л; умолять: О! только выслушай, молю, Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      МОЛ ТЬСЯ (4) - глаг. несов.
      в., неперех.: обращаться к богу, к святым с молитвой; произносить слова молитвы (2): РП: Творец... Увы! я не могу Молиться (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (2): Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему (Часть 2, гл. 6).
      МÓЛНИЯ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: разряд атмосферного электричества в воздухе, чаще в виде светящейся извилистой полосы:
      в сравнении: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл. 16).
      МÓЛНЬЯ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар.: то же, что молния: метафора: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Часть 2, гл. 10).
      МОЛОДÓЙ (8) - прил. качеств.: а) находящийся в возрасте от отрочества до зрелых лет (3): По ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4);
      б) относящийся к молодости, принадлежащий, свойственный ей (3): И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2); В нем было все: любовь, страданье. Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11); И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя (Часть 2, гл. 16); в сравнении (2): И звезды, яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1 гл. 4); Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое
      (Часть 2, гл. 10).
      МÓЛЧА (2) - нареч.: сохраняя молчание, ничего не говоря: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Часть 2, гл. 10); И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12).
      МОЛЧАЛ ВЫЙ (1) - прил. качеств.: молчащий, не вступающий в беседу: На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, припав на гриву головой
      (Часть 1, гл. 13).
      МОЛЧÁНЬЕ (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: отсутствие речи, разговора: перен.: отсутствие каких-л звуков; полная тишина: И в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5); И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Часть 2, гл. 7); Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть
      2, гл. 12).
      МОЛЧÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: не произносить ни слова; безмолвствовать: РП: Молчи, не верю я врагу (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      МОЛЬБÁ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: горячая, страстная, униженная просьба: В нем было все: любовь, страданье. Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье <...> Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам
      (Часть 2, гл. 11).
       МОНАСТ РЬ (1) - сущ.
      нариц., неодуш., м. р. (греч. monastyrion - уединенное жилище < греч. monos - один, одинокий) - религ. община монахов или монахинь, имеющая единый устав, комплекс богослужебных, жилых, хозяйств. построек, ей принадлежащих; церковно-хозяйств. организация, владеющая землями и капиталами. Причиной появления монастырей стало быстрое распространение христианства с III в., которое привело к ослаблению строгости жизни среди христиан, в связи с чем подвижники начали удаляться от мира и его соблазнов в горы, пустыни - они заложили основные принципы монаш. жизни. Родина монашества - Египет, известный своими отцами-пустынниками IVV вв. На Западе с традицией егип. монастырей познакомились после визита в Рим в 340 г. Афанасия Великого, когда появились и первые монастыри в Западной церкви.
      На Руси иночество началось после принятия христианства, когда из Константинополя прибыли многочисленные монахи; основателями монаш. жизни на Руси считаются преподобные Антоний и Феодосий Печерские, жившие в созданном ими Киево-Печерском монастыре. Особенно многочисленными на Руси монастыри стали в XIV в.: за полтора столетия было основано до 180 новых монастырей, чему способствовали льготы от татар рус. Духовенству и усиление религ. чувства под влиянием недавних ужасов татарского нашествия. Во главе монастырской общины стоял настоятель (в женских монастырях - игуменья) и собор из лучших братий. Прием в монастыри был свободный - от поступающего требовалось лишь внесение известной суммы вклада деньгами или другим имуществом.
      Монастыри имели большое экономич. и религиозно-просветит. значение в древнерус. жизни; на чтение и списывание книг монахи смотрели как на богоугодное дело, поэтому при монастырях создавались библиотеки, потом школы обучения грамоте: грамотные люди были нужны и для совершения богослужения.
      Пустынножители избирали для своего поселения обычно места, удаленные от человеч. жилья; возле них селился народ, возникал поселок, потом и крупное поселение: В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть 2, гл. 3).
      МÓРЕ (1) - сущ. нариц, неодуш., ср. р.: часть океана - большое водное пространство, более или менее окруженное сушей: метафора: Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      МОРÓЗ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: холод, стужа: в сравнении + метафора: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят, нахмурившись, вокруг (Часть 2, гл. 16).
      МОРСКÓЙ (1) - прил. относит.: относящийся к морю: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Часть 2, гл. 10).
      МОЧЬ (7) - глаг. несов. в., неперех.: а) быть в состоянии¸ в силах что-л делать (4): Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); РП:
      Творец... Увы! я не могу Молиться <...> Нас могут слышать! (Тамара) <...> Простить он может, хоть осудит! (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      б) при высказывании предположения, указания на вероятность, возможность чего-л (2): РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать <...>Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты (Часть 2, гл. 10).
      МРАК (6) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: полное отсутствие света; тьма, темнота (5): Но злая пуля осетина Его во мраке догнала (Часть 1, гл. 13); И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15); И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5); И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Часть 2, гл. 10): Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11); в сравнении (1): Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16).
      МРÁМОР (1) - сущ. веществ., неодуш., м. р. (лат. marmor < греч. marmaros - блестящий): твердый, различных цветов камень известковой породы, употребляемый для скульптурных и архитектурных работ:
      в сравнении: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья
      (Часть 2, гл. 14).
      МРÁЧНЫЙ (3) - прил. качеств.:
      а) погруженный во мрак, окутанным мраком; темный (1): Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6);
      б) безрадостный, тяжелый (1): РП: Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в) угрюмый, неприятный (1): "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал" (Ангел)
      (Часть 2, гл. 15).
      МСТ ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил. качеств.: склонный к мести, исполненный мести: Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11).
      М КА (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: сильное физическое или нравственное страдание; мучение: РП: А наказанье, муки ада? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
       МУСУЛЬМÁНСКИЙ (1) -
      прил. относит. (араб. muslim - человек, предавшийся, покорившийся Аллаху; ислам - примирение, принятие): относящийся к мусульманам, последователям ислама, единобожникам, и мусульманству, принадлежащий им; в Российской имп. мусульман называли басурманами, потом магометанами. Священное писание мусульман - Коран: слово Божье, переданное через ангела Джибриля (Гавриила) пророку Мухаммеду. Мусульмане верят, что Бог (Аллах) вечен, трансцендентен, не имеет сотоварищей; он бесподобен, самодостаточен, не рождает и не был рожден, что ислам - завершающая стадия авраамических религий, которая передавалась через пророков Ноя, Авраама, Моисея и Иисуса, что Коран является окончательным и неизменным откровением от Бога, поэтому последний пророк - Мухаммед, после кот. не может быть других пророков:
      метафора: И та молитва сберегала От мусульманского кинжала
      (Часть 1, гл. 11).
      М ЧЕНИК (1) - сущ. нариц, одуш., м. р.: человек, подвергающийся мучениям, страданиям, испытывающий муки: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16).
      МУЧÉНЬЕ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: мука, страдание (3): И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (2): РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10); Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех
      (Часть 2, гл. 16).
      МУЧ ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил. относит.: причиняющий, доставляющий мучения, страдания: Мучительный ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл.
      11).
      МУЭЦ Н (1) - сущ. муэдзин - нариц., одуш., религ., м. р. (араб. mu"addin; произносится как муаззин): служитель при мечети, возглашающий часы установленных обязательных молитв (намаз): И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4).
      МЧÁТЬСЯ (2) - глаг. несов. в., неперех.: передвигаться с большой скоростью: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком <...> В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Часть 2, гл. 10).
      МЫ (1) - мест. личн., 1-го л. множ. ч.: служит для обозначения двух и более лиц, включая и говорящее лицо: Узнай! давно ее мы ждали! (Часть 2, гл. 16).
      М ЛО (1) - сущ. веществ., неодуш., ср. р.: твердое или полужидкое вещество из жиров и щелочей, употребляется для мытья: здесь: о белой потовой пене у разгоряченной лошади: Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10).
       СЛИТЬ (2) - глаг. несов.
      в., перех.: представлять что-л в мыслях, допускать: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" (Часть 2, гл. 5); И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8).
      МЫСЛЬ (8) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: продукт, результат мышления: понятие, суждение, умозаключение (2): В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14)
       -- предположение, соображение: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл.
      11);
      в сравнении (1): Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль
      мою, как камень (Часть 2, гл. 10); перен. (5): Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); РП: Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон); <...> Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты:
      Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты <...> Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало (Часть 2, гл. 10); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      МЯТÉЖНЫЙ (2) - прил. качеств.: причастный к мятежу, охваченный мятежом: перен. тревожный, неспокойный, бурный: Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10); Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Часть 2, гл. 10).
      
      Н (111)
      НА (69) - предлог с винит. и предложным пад.: 1. с винит. пад. (39): а) употребляется при обознач. предмета, на поверхность или внешнюю сторону кот. направлено действие, движение с целью расположения, размещения кого, чего-л на нем (8): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14); Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл. 15); Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна (Часть 2, гл. 6); а также: Часть 2, гл. 10: на дно морское; Часть 2, гл. 16: На плиту старого крыльца;
      -- с глаг., обознач. движение кверху: Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14);
      б) употребляется при обознач. лица, предмета, по отношению к кот. проявляется какое-л действие (14): И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6); Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10); Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); На беззаботную семью Как гром слетела божья кара! <...> Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет (Часть 1, гл. 15); а также: Часть 1, гл. 8: на нее взглянул; Часть 1, гл. 15: И на тебя украдкой; Часть 1, гл. 16: на нее смотрел; Часть 2, гл. 9: На сердце, полное гордыни; На жертву бедную; Часть 2, гл. 10: Смотреть на землю; На нас не кинет Часть 2, гл. 15: На белогривого коня; Часть 2, гл. 16: На искусителя взглянул;
      в) при обознач. предмета, явления, к кот. устремлено, направлено движение, в знач. по направлению к.., в сторону.. (3): И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины <...> На север видны были горы (Часть 2, гл. 4);
      г) употребляется при обознач. цели, к кот. направлено действие; соответствует по знач. предлогу для (8): Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); а также: Часть 1, гл. 14: На брачный пир; Часть 2, гл. 10: На что душа тебе моя?; Часть 2, гл. 16: толпой на поклоненье;
      д) употребляется при обозначении лица, предмета, который чем-л облекается, овевается, покрывается (3): Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова
      (Часть 1, гл. 11); Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать <...> Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Часть 1, гл. 15);
      е) со словами походить, быть похожим употребляется при обозначении предмета, лица, явления, в кот. наблюдается сходство с кем, чем-л; с кот. сравнивается кто, чтол (1): Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16);
      ж) при указании срока, времени, с наступлением кот. совершается или должно произойти что-л (2): На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть
      2, гл. 14);
      2. с предложным пад. предлог на употребляется (30): а) при обознач. предмета, на кот. или на поверхности кот. протекает действие или находится, располагается кто, что-л (3): И башни замков на скалах
      Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Часть 1, гл. 15);
      -- при отличительной характеристике лица, предмета: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел (Часть 1,
      гл. 3);
      б) при названии предметов одежды, внешнего оформления (3): Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11); И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13); И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16);
      в) при обозначении места, пространства, географических понятий, в которых происходит, проявляется какое-л действие, свойство (6): Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман (Часть 1, гл. 10); На свете нет уж мне веселья (Часть 2, гл. 1); Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Часть 2, гл. 10); Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15); На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной <...>; Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой (Часть 2, гл. 16);
      г) при обозначении предмета, мыслимого как фон проявления и сосредоточения какого-л душевного состояния (3): И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня <...>; РП: И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      д) c отглагольными существительными в устойчивых сочетаниях при обозначении действия, в один из моментов кот. что-л совершается (1): То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая (Часть 1, гл. 13);
      е) при обозначении условий, обстановки совершения действия (12): И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3); На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг (Часть 1, гл. 6); Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10); И вот часовня на дороге
      (Часть 1, гл. 11); На нем есть всадник молчаливый. Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); а также: Часть 1, гл. 14: Толпится на дворе; Часть 2, гл. 4: На чистом небе; Часть 2, гл. 7: на небе сложена! Часть 2, гл. 16: Летел на крыльях<...>; стоят На страже<...>; На кровле весело;
      ж) при обозначении орудия действия, одновременно являющегося поверхностью, или способом проявления действия (2): В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14); Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6).
      НАВАЖДÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: то, что, по суеверным представлениям, внушено "злой силой" с целью соблазна; обман чувств, призрак: Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      НАВЕВÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: вея, дуя, приносить с собой: перен.: действовать каким-л образом, вызывать какое-л состояние, настроение: РП: Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон)
      (Часть 1, гл. 15).
      НАВÉК (4) - нареч.: навсегда, на всю жизнь (3): Пламень чистой веры Легко навек я залил в них (Часть 2, гл. 10); ...с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы (Часть 2, гл. 13);
      в сравнении (1): Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей
      (Часть 2, гл. 14).
      НАВÉКИ (1) - нареч.: навсегда, на всю жизнь: РП: Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      НАВ СШИЙ (1) - прич. действ., сов. в., прош. врем.: спустившийся, свесившийся: И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов (Часть 2, гл. 3).
      НАГÁЙКА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: короткая ременная (первонач. ногайская, татарская) плеть: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и, как орел, Он кинулся (Часть 1, гл. 11).
      НАД (13) - предлог с твор. пад.:
      а) употребляется при обозначении лица, предмета, места, пространства, выше, поверх кот. кто, что-л находится, располагается (12): Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей (Часть 1 гл. 1); И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал <...>; И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой (Часть 1 гл. 3); И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, глядит (Часть 1, гл. 6); И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12); а также: Часть 1, гл. 12: над скалою; Часть 2, гл. 11: Над нею прямо; Часть 2, гл. 16: Над Койшаурскою долиной; -- при указании на местоположение кого, чего-л, находящегося, располагающегося в непосредственной близости, возле, но выше какого-л места, предмета: И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15); Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14); Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл.
      16);
      б) употребляется при обозначении предмета, лица, на кот. сосредоточена, на кот. направлена какая-л деятельность (1): Я гибну, сжалься надо мной! (Часть 2, гл. 1).
      НАДВ НУВ (1) - дееприч. сов.
      в.: сдвинув, передвинув, закрыть, заслонить что-л: Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      НАДÉЖДА (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: ожидание чего-л желаемого, соединенное с уверенностью в возможности осуществления: РП: Я тот, чей взор надежду губит (Демон) <...> Надежда есть - ждет правый суд <...> Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! <...> Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов!
      (Часть 2, гл. 10).
      НАДЗВЁЗДНЫЙ (1) - прил. относит., поэт.: находящийся выше звезд, за пределами земного, видимого мира: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края (Часть 2, гл. 10).
      НАДМÉННЫЙ (1) - прил. качеств. (слово изолированное, не имеющее родственных слов в представлении носителей рус. языка; иногда отмечают его отдаленную связь с надутый): пренебрежительно, свысока относящийся к людям; высокомерный: И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
      НАЗНÁЧЕН (1) - прич. страд., кратк., прош. врем.: заранее намечен, определен: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Часть 2, гл. 10).
      НАЗНАЧÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: основная функция чего-л, предназначенность для чего-л: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Часть 2, гл. 10).
      НАЙТ (1) - глаг. сов. в., перех.: в результате поисков обнаружить, отыскать что-л: Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9).
      НАКАЗÁНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: мера воздействия, применяемая к кому-л за какую-л вину, проступок: РП: А наказанье, муки ада? (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      НАКЛОН ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: нагнуться. Согнуть верхнюю часть туловища: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6).
      НАЛОЖ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: поставить какой-л знак, метку, сделать отпечаток чего-л: На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою (Часть 2, гл. 9).
      НАМЕКÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: намеками, какими-л признаками наводить на что-л: И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14).
      НАПÉВ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: мелодия, предназначенная для вокального исполнения: Он слышит райские напевы (Часть
      1, гл. 15).
      НАПЕЧАТЛЁН (1) - прич. страд., кратк., прош. врем., книжн, устар.: оставлен след, отпечаток на чем-л: перен.: оставить, сохранить в памяти, душе; запечатлеть: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен (Часть 2, гл. 10).
      НАПО ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: дать кому-л напиться, утолить жажду: перен.: пропитать, наполнить, насытить чем-л: Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою
      (Часть 2, гл. 10).
      НАПÓЛНИТЬ (1) - глаг. сов.
      в., перех.: до предела заполнить, засыпать запахами, звуками: Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук (Часть 1, гл. 9).
      НАПÓМНИТЬ (1) - глаг. сов.
      в., перех.: заставить вспомнить о ком, чем-л, привести на память: И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16).
      НАПРÁВО (1) - нареч.: в правой стороне, с правой стороны: Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10).
      НАПРÁСНО (5) - нареч.: а) бесполезно, тщетно (3): Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть 2, гл. 1); И в бездну падая с конем, Напрасно звал (Часть 2, гл. 10); Напрасно их
      в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13);
      б) зря (2): РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Демон) (Часть 1, гл. 15); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится...Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15).
      НАПРÁСНЫЙ (1) - прил. качеств.: не имеющий серьезных причин; ненужный: Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей
      (Часть 2, гл. 14).
      НАПРЯГÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: прилагая усилия для повышения степени проявления, действия чего-л: И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит
      (Часть 2, гл. 5).
      НАРÓД (1) - сущ. нариц., м. р.: люди: В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ
      (Часть 1, гл. 14).
      НАР БЛЕН (1) - прич. страд., кратк., прош. врем.: путем вырубания, высекания приготовлен, устроен: В скале нарублены ступени (Часть 1, гл. 5).
      НАР ШИТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: не соблюсти, преступить что-л.: Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7).
      НАР Д (1) - сущ. собир., неодуш., м. р.: то, во что наряжаются; одежда: Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть
      2, гл. 14).
      НАСÉЧКА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: украшение на металле в виде резного узора, проложенного другим металлом: Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
      НАСКВÓЗЬ (1) - нареч.: через всю толщу чего-л: Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой!
      (Часть 2, гл. 7).
      НАСК ЧИТЬ (1) - глаг. сов.
      в.: вызвать чувство скуки, надоесть: И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2).
      НАСЛАЖДÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: испытывать наслаждение, удовольствие: О, если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать (Часть 2, гл. 10).
      НАСЛАЖДÉНЬЕ (1) - сущ.,
      отвлеч., неодуш., ср. р.: удовольствие от чего-л: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без
      наслажденья (Часть 1, гл. 2);
       НАСЛÉДНИЦА (1) - сущ.
      нариц., одуш., ж. р.: лицо, получившее наследство или имеющее право на его получение: Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8).
      НАСТÁТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: наступить - о времени, поре чего-л: Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!
      (Часть 2, гл. 16).
      НАХМ РИВШИСЬ (1) - дееприч. сов. в.: став хмурым, нахмуренным: перен.: став пасмурным, темным, мрачным: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят, нахмурившись, вокруг (Часть 2, гл. 16).
      НАЧÁЛО (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: исходная точка - о чем-л, имеющем протяжение: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен (Часть 2, гл. 10).
      НЕ (78) - отрицат. частица; усиливает описание сложного состояния героев; может употребляться при любом члене предложения: а) придает слову, к кот. она относится, знач. полного отрицания (73): И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый <...> И много, много... и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1); Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11); а также: Не ждет их <...> Не придут сестры <...> Не раз усталый (Часть 1, гл. 12); не правит поводами (Часть 1, гл. 13); не упадет (Часть 1, гл. 15); Не украшал Часть 1, гл. 16); О, не брани, отец, <...> Свою Тамару не брани <...> Уже не первые (Часть 2, гл. 1); Сама не зная (Часть 2, гл. 6); он не смел <...> крыло не шевелится! (Часть 2, гл. 7); Не пролагай <...>Зло не дышало <...> ты не судья (Часть 2, гл. 9); жалеть и не
      желать <...> Полюбить не можешь <...> не верю я врагу <...> Увы, Не знаю! <...> Не жить
      <...> Ты не угаснешь <...> ложе Не смято <...> не кинет взгляда <...> Плывет, не зная <...> зачем? Не знаю <...>я сам не (Часть 2, гл. 10); <...> отблеска не встретит (Часть 2, гл. 14); <...> мир не возмутит <...>Они не созданы создан не для них! <...> не знающей конца
      (Часть 2, гл. 16);
      -- при однородных членах: Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей (Часть 1, гл. 15); РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- разг.: в противопоставлении с союзами а, но или без них: РП: Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Он занят небом, не землей!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- в соч. с различными членами предложения при наличии отрицат. местоим. и наречий, слова нет, усиливающих отрицание: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! <...> Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно <...> За зло похвал не ожидать, Ни за добро вознагражденья (Часть 2, гл. 10); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14); а также: Нигде искусству своему Он не встречал (Часть 1 гл. 2); нигде пристать не смея (Часть 2, гл. 10); никогда уж снова Не сядет (Часть 1, гл. 14); никто не любит (Часть 2, гл. 10); никто уж не грустит (Часть 2, гл. 16); Не отразилось ничего (Часть 1 гл. 3); И ничего в ее лице Не намекало (Часть 2, гл. 14); И не напомнит ничего (Часть 2, гл. 16); Еще ничья рука земная <...> Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); Ничей уж не встревожит (Часть 2, гл. 10); И путь ничей он не осветит (Часть 2, гл. 14); нет желанья И прошедшего не жаль <...> Нет, <...> Не стоит одного мгновенья (Часть 1, гл. 15); здесь нет, Зло не дышало (Часть 2, гл. 9); Нет! не тебе (Часть 2, гл. 10);
      -- больше двух отрицаний в одном предложении: Не знал ни злобы, ни сомненья (Часть 1 гл. 1); Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15); Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Часть 2, гл. 10); Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13); -- в соч. с некоторыми глаг. прош. врем. и краткими страд. прич. ударение падает на не: Забыть? - забвенья не дал бог. Да он и не взял бы забвенья! (Часть 1, гл. 9); То не был ангел-небожитель. <...> То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16);
      б) придает выражению утвердит. знач. (4): 1) в соч. с мест. и нареч.: Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал (Часть 2, гл. 13); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится (Часть 2, гл. 15); 2) в риторич. вопросах: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? <...> Ужели небу
      я дороже Всех, не замеченных тобой? (Часть 2, гл. 10);
      в) в соч. с частицей ли придает выражению знач. предположительности чего-л (1): Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел (Часть 2, гл. 7).
      НЕБÉСНЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся к небу: Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); перен.: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня (Часть 2, гл. 10).
      НÉБО (15) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: видимое над поверхностью земли воздушное пространство в форме свода, купола (4): В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1, гл. 15); И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); "Исчезни, мрачный дух сомненья!" - Посланник неба отвечал (Часть 2, гл. 15); -- об окружающем землю мировом пространстве: И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2,
      гл. 7);
      б) в религ. суеверии - пространство, где обитает Бог (боги), ангелы и святые, где находится рай (7): РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой <...> РП: Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы <...> Он занят небом, не землей! (Демон) <...> Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул
      (Часть 2, гл. 16);
      -- судьба, рок, проведение, божественные силы: РП: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- в восклицании: Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал (Часть 2, гл. 13); в сравнении (1): Как будто ближе
      к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15); перен. (2): о чем-л возвышенном, неземном; о блаженстве, наслаждении, радости: Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались (Часть 2, гл. 4); РП: Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      метафора (1): И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть
      1, гл. 15).
      НЕВÉДЕНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: незнание, неосведомленность: И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Часть 2, гл. 10).
      НЕВÉСТА (5) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: девушка, женщина, вступающая в брак, имеющая жениха: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг <...> и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6); Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал (Часть 1, гл. 14); Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1).
      НЕВÓЛЬНО (3) - нареч.: непроизвольно, бессознательно: РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной (Демон) Невольно страх в душе ласкаешь <...> Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      НЕВЫНОС МЫЙ (1) - прил. качеств.: нестерпимый: Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      НЕВЫРАЗ МЫЙ (1) - прил. качеств.: такой, который трудно высказать, передать словами: Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16).
      НЕДÁРОМ (2) - нареч.: не без основания, не без причины: Недаром сны ее ласкали (Часть 2, гл. 6). -- не напрасно, не зря: Недаром он являлся ей. С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей
      (Часть 2, гл. 6).
      НЕДÓЛГО (6) - нареч.: непродолжительно, в течение краткого промежутка времени: Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины! (Часть 1, гл. 11); Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал (Часть 1, гл. 14); РП: Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! <...> И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил <...> Недолго... пламень чистой веры Легко навек я залил в них (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      НЕДОСТАВÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех., безл.: не хватать, не иметься: Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Часть 2, гл. 10).
      НЕДОСТ ПЕН (1) - прил. качеств., кратк.: неприступен, закрыт: Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5).
      НЕДОСЯГÁЕМЫЙ (1) - прил. качеств.: недоступный, недостижимый: Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      НЕДРÉМЛЮЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в., наст. врем.: бдительный, всевидящий: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных. Моих недремлющих врагов (Часть 2, гл. 10).
      НЕЖДÁННЫЙ (1) - прил. относит.: неожиданный, непредвиденный: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      НÉЖЕН (1) - прил. качеств., кратк.: радостен, мил, приятен: И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7).
      НÉЖНОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: ласковость, мягкость, изящность: Недаром он являлся ей. С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей
      (Часть 2, гл. 6).
      НЕЗАБВÉННЫЙ (1) - прил.
      качеств., в знач. сущ.: всегда сохраняющийся в памяти, незабываемый: Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть!
      (Часть 2, гл. 10).
      НЕЗЕМНÓЙ (1) - прил. относит.: потусторонний, божественный: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл.
      16).
      НЕЗЛÓБНЫЙ (1) - прил. качеств.: не проявляющий злобы, кроткий: Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей (Часть 2, гл. 10).
      НЕЗНАКÓМЫЙ (1) - прил. качеств.: неизвестный, чужой: Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8).
      НЕЗР МЫЙ (2) - прил. качеств.: невидимый, незаметный: Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком (Часть 1, гл. 9); И только ждут луны восхода Его незримые жильцы (Часть
      2, гл. 16).
      НЕИЗБÉЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: неминуемый, неотвратимый: Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной (Часть 2, гл. 10).
      НЕИЗВÉСТНОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: незнакомое, неведомое: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8).
      НЕИЗМÉНЕН (1) - прил. качеств., кратк.: постоянен, верен¸ предан: В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик
      (Часть 2, гл. 10).
      НЕИЗЪЯСН МЫЙ (1) - прил. качеств.: непонятный, сильный в своем проявлении: На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9).
      НЕМ (1) - прил. качеств., кратк.: безмолвен, тих: в сравнении: Как эдем, Мир для меня стал глух и нем (Часть 2, гл. 10).
      НЕМÁЛО (1) - нареч.: довольно много, порядочно: Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1).
      НЕМНÓЖКО (1) - нареч., разг.: то же, что немного: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6).
      НЕМÓЙ (4) - прил. качеств.: а) выражаемый без участия речи; безмолвный (2): Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16); Напрасно их в
      немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13);
      перен. (1): исполненный безмолвия, тишины: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8);
      метафора (1): Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук
      (Часть 1, гл. 9).
      НЕНАВ ДЕТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: испытывать ненависть к кому, чему-л:
      в сравнении: И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Часть 2, гл. 10).
      НÉНАВИСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш. ж. р.: чувство сильнейшей вражды, неприязни: метафора: И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9).
      НЕНАРУШ МЫЙ (1) - прил. качеств.: такой, который не может быть нарушен; нерушимый: Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет? (Часть 2, гл. 10).
      НЕН ЖНЫЙ (1) - прил. относит.: такой, в кот. нет нужды, бесполезный: И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою! (Часть
      2, гл. 16).
      НЕОБОЗР МЫЙ (1) - прил. качеств.: беспредельный, необъятный: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15).
      НЕОТРАЗ МЫЙ (2) - прил. качеств.: такой, кот. нельзя отразить, отбить: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой
      (Часть 2, гл. 1);
      в сравнении: Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11).
      НЕПОДВ ЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: остающийся на одном и том же месте: перен.: не меняющий своего выражения, застывший: И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16).
      НЕПÓЛНЫЙ (1) - прил. качеств.: не содержащий всего необходимого: Я позавидовал невольно Неполной радости земной (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      НЕПР ЗНАННЫЙ (1) - прил. относит.: не получивший признания, известности:
      в сравнении: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Часть 2, гл. 10).
      НЕСОКРУШ МЫЙ (1) - прил. качеств.: такой, что нельзя разбить, разрушить; очень прочный: Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! (Часть 2, гл. 10).
      НЕСТ (1) - глаг. несов. в., перех.: взяв на руки, перемещать вместе с собой, доставлять куда-л:
      перен.: И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16).
      НЕСТ СЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: двигаться вперед с большой скоростью:
      в сравнении: Несется конь быстрее лани (Часть 1, гл. 13).
      НЕСТРÓЙНЫЙ (1) -прил. качеств.: лишенный стройности, благозвучия - о речи, звуках: И голосов нестройный гул Теряется
      (Часть 2, гл. 16).
      НЕСЧÁСТЬЕ (1) - сущ. отвлеч. неодуш., ср. р.: тяжелое событие, горе, беда: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни (Часть 1, гл. 15).
      НЕТ (14) - а) безл., в знач. сказ.: не имеется налицо, отсутствует (8): Им в грядущем нет желанья И прошедшего не жаль (Часть 1, гл. 15); На свете нет уж мне веселья (Часть 2, гл. 1); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл. 6); РП: Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! <...>; Твоих поклонников здесь нет (Ангел) (Часть 2, гл. 9); а также: Часть 2, гл. 10: Где нет ни истинного счастья;
      Часть 2, гл. 16: нет нигде следов; -- не существует, не бывает вовсе: Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет? (Часть 2, гл. 10);
      б) в знач. отрицат. частицы: употребляется в начале реплики, прерывающей собеседника, или в начале возражения ему (5): РП: Нет, жребий смертного творенья Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена <...> Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Демон) <...> Нет! дай мне клятву роковую (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13);
      в) в знач. эквивалента, заменителя целого предложения с отрицанием (1): То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть
      1, гл. 16).
      НЕТЕРПЕЛ ВЫЙ (1) - прил. качеств.: не обладающий терпением; испытывающий нетерпение: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10).
      НЕУЛОВ МЫЙ (1) - прил. качеств.: еле заметный, неразличимый:
      перен.: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15).
      НЕЧЕЛОВÉЧЕСКИЙ (1) - прил. относит.: несвойственный человеку: Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7).
      НЕЧЕСТ ВЫЙ (1) - прил. качеств.: у верующих - оскорбляющий что-л священное; греховный: И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть 2, гл. 12).
      НЕЧ СТЫЙ (1) - прил. качеств.: грязный, неопрятный, запачканный: перен.: лишенный нравственной чистоты; порочный: И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл. 8).
      НЕЯСНЫЙ (1) - прил. качеств.: не вполне понятный, смутный, неопределенный: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8).
      НИ (25) - а) усилит. частица: употребляется в отриц. предложениях перед сущ. со словом один, кот. может опускаться во всех пад., кроме имен. (4): РП: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! <...> Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Демон) (Часть 1, гл. 7); Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Часть 2, гл. 10); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл.
      14);
      б) усилит. частица: в утвердит. придат. предложениях, примыкая к относит. слову или союзу, употребляется для усиления утвердит. смысла в знач.: действие, выраженное глаголом, сохраняет свою силу при любых обстоятельствах (20): С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл.
      10);
      -- при повторении однородных членов предлож. или употреблении неск. утвердит. предлож. содействует обобщению и усилению утверждения: Не знал ни злобы, ни сомненья. И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1 гл. 1); Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1 гл. 4); РП: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль (Демон) (Часть 1, гл. 15); а также: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16); Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?<...> Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты <...> Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Часть 2, гл. 10); Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15);
      в) сочинит. союз, совмещающий функции соединит. союза и усилит. частицы: устар.: только при одном последнем из перечисляемых однородных членов (1): За зло похвал не ожидать, Ни за добро вознагражденья (Часть 2, гл. 10).
      НИГДÉ (3) - нареч. отрицат.: ни в каком месте: Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья (Часть 1, гл. 2); Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Часть 2, гл. 10); Все дико; нет нигде следов Минувших лет (Часть 2, гл. 16).
      НИЗВЕРГÁЯСЬ (1) - дееприч. несов. в.: падая сверху вниз: И караваны Идут, звеня, издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16).
      НИКОГДÁ (1) - нареч. отрицат.: ни в какое время, ни при каких обстоятельствах: Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14).
      НИКТÓ (2) - мест. отрицат.: ни один человек: Я тот, кого никто не любит (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит
      (Часть 2, гл. 16).
      НИСПÁСТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех., трад.-поэт.: упасть вниз: Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16).
      НИЧÉЙ (4) - мест. отрицат.: а) никому не принадлежащий (1): Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл.
      1);
      б) чей бы то ни был (3): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Часть 2, гл. 10); И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14).
      НИЧТÓ (5) - мест. отрицат.: а) ни один, никакой предмет, дело, явление и т.п. (2): И на челе его высоком Не отразилось ничего
      (Часть 1, гл. 3); И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16);
      б) в знач. сущ.: предмет, не имеющий никакой цены; то, что лишено всякого знач. (3): Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл. 16); Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13); И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14).
      НИЧТÓЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: чрезвычайно малый, незначительный: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья (Часть 1 гл. 2).
      НО (28) - союз: А. противительный союз но употребляется достаточно регулярно, закономерно характеризуя поэтический стиль Лермонтова: противоречия, контрасты его посредством выражают особенности конфликта всего произведения, придают действию динамику и остроту; грамматич. значение противопоставления одного другому используется при описании поступков, мыслей, чувств Демона - героя, сотканного из противоречий, как с окружающим миром, так и собственно внутренних противоречий в нем самом, отсюда и явные контрасты в тексте поэмы; союз но резко разбивает строфу на две части (19): а) противит. союз при отрицании служит противопоставлению однородных членов предложения или целых предложений так, что одно из них исключается другим; антитеза используется поэтом для раскрытия внутреннего мира героев; соответствует по знач. союзу а (3): И перед ним иной картины Красы живые расцвели<...> Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю (Часть 2, гл. 10); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию
      святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16);
      б) соединяет два предложения, одно из кот. выражает несоответствие тому, что выражено в другом и противоречит ожидаемому, должному с точки зрения говорящего; соответствует по знач. словам: а, однако (8): Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем (Часть 1, гл. 6); Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13); Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2);
      В обитель Демон прилетел. Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7); И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой <...> Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! (Часть 2, гл. 10); а также: Сияют в темном отдаленье. Но этот луч полуживой (Часть 2, гл. 14); Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал <...> Природа тешится шутя, <...> Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою (Часть 2, гл. 16);
      в) указывает на уступит. характер противопоставления предложений или их членов; соответствует по знач. словам: тем не менее, однако (8): И дик и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1 гл. 3); И та молитва сберегала От мусульманского кинжала. Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих (Часть 1, гл. 11); Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно. Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Часть 2, гл. 10); С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье; Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл. 16); а также: Навек опущены ресницы...Но кто б, о небо! не сказал, <...>И, чудный, только ожидал Иль поцелуя, иль денницы? Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой (Часть 2, гл. 13);
      -- в соч. со словами все, все-таки, еще, все еще, уже, уточняющими и подчеркивающими противопоставление: Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1,
      гл. 14);
      Б. противит.-присоединит. союз (9): а) употребляется для присоединения предложений, повторяющих одно из слов первого предложения и развивающих, дополняющих высказанную мысль (3): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! <...> Но молви, кто ты? отвечай (Тамара) <...> Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) присоединяет предложения и члены предложений, связанные друг с другом временной последовательностью (1): Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос, чудно-новый, ей мнилось, все еще звучал. И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16);
      в) употребляется при переходе от одной мысли или темы высказывания к другой в речи одного лица или в диалоге (1): И в час заката одевались Они румяной пеленой <...> Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 4 и 5);
      г) употребляется в разговоре в начале реплики, содержащей в себе возражение собеседнику, или в речи одного лица при возражении самому себе (4): РП: Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя. Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! <...> Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16).
      НÓВЫЙ (8) - прил. качеств.: а) такой, кот. не существовал раньше, только что, недавно появился, возник (4): Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Часть 2, гл. 10); Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы (Часть
      2, гл. 16);
      б) появившийся вместо прежнего, заменивший собой прежний или такой, кот. появится, заменит прежний (2): И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там. Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      перен. (1): Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком (Часть 1, гл. 9).
      НОГÁ (3) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: одна из двух нижних конечностей человека: Уж он не правит поводами, Задвинув ноги в стремена (Часть 1, гл. 13);
      ◊ у ног чьих-л быть - находиться возле кого-л в знак преклонения, любви, глубокой преданности: И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      ◊ сложить власть к чьим-л ногам - быть от кого-л в полной зависимости: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Часть
      2, гл. 10).
      НÓЖКА (1) - сущ. нариц., неодуш., уменьш., ж. р.: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6).
      НОЗДР (1) - сущ. нариц., неодуш.: ж. р.: одно из двух наружных отверстий носа: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая
      (Часть 1, гл. 13).
      НОС ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: двигаться вперед с большой скоростью: Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Часть 2, гл. 10).
      НОЧНÓЙ (5) - прил. относит.:
      а) относящийся к ночи, свойственный ей (3): Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12); И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл. 15);
      б) происходящий, совершающийся ночью (2): И в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5); Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл.
      11).
      НОЧЬ (8) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: часть суток от вечера до утра (4): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи (Часть 1, гл. 4); И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5); Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11); И поезд тронулся. Три дня. Три ночи путь их будет длиться (Часть 2, гл. 15); в сравнении (1): Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни
      мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16); перен. (1): И порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); метафора (2): Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15); Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет (Часть 2, гл. 5).
      НÓША (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: груз, переносимый на себе: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10).
      НРÁВИТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: соответствовать чьимл вкусам, быть приятным кому-л: РП: Но злобы мрачные забавы Недолго нравилися мне! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      Н НЕ (1) - нареч.: в настоящее время, теперь: РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      
      О (102)
      О-1 (10) - предлог: указывает на то, что составляет предмет, цель, направление чего-л (8): И мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел (Часть 2, гл. 7); И ничего в ее лице Не намекало о конце <...> Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам (Часть 2, гл.14); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16); а также: О славном имени Гудала, О милой дочери его! <...> О них еще преданья полны (Часть 2, гл. 16); -- устар.: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни (Часть 1, гл. 15); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16).
      О-2 (10) - междом.: а) усиливает эмоциональную выразительность высказывания для придания ему патетической приподнятости
      (8):
      -- в составе риторич. восклицания (5): РП: О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1); РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! <...> О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом <...> О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); -- в составе риторич. обращения (3): РП: Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу <...> О! кто ты? речь твоя опасна! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал (Часть 2, гл. 13);
      б) усиливает отрицание (2): То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОБВÁЛ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: глыба камня, снега, земли, обрушившаяся с горы, скалы: в сравнении: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.
      16).
      ОБВ ТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: оплести что-л чем-л или вокруг чего-л: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной
      (Часть 1, гл.12);
      в сравнении + метафора: РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       ОБÉТ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: торжественное обещание, обязательство - чаще о клятве, данной из религиозных побуждений: РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ОБЕЩÁНЬЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: данное кому-л обязательство что-л сделать: РП: Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет? (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОБЕЩÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: дать обещание, обязаться что-л сделать: Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
      ОБ ТЕЛЬ (3) - сущ. нариц., неодуш., книжн., поэт., церк. устар., ж. р. (от глаг. обитать < от др.-русск., ст.-слав. обит ль < обитати (др.-греч. oikein) < *обвитати (об- + витать) > монастырь, место подвигов монахов, долговременного проживания и деяний человека, как правило, безлюдное, удаленное от суеты, тихое и скромное. Монастырская обитель, понимаемая как внутренняя часть монастыря, - место, где лучше всего воплощается монашеский дух общины и индивидуального благочестия, к кот. и восходит само слово монах (греч. monos - один). Монастырь - место для молитвы в одиночестве: его среда - это высшее выражение того основно-го упражнения в христианском благочестии, кот. называется молитвой. Однако монастырские галереи могут служить и для театрализованных коллективных выступлений благочестивого характера, напр. для религиозных процессий. Апогея своего развития обитель и монастырская жизнь достигают во время реформ XII в., когда главной темой дух. и монастырской литературы стало восхваление внутренней жизни в обители: бенедиктинец Петр Целле (ум. 1183) в "Школе монастыря" говорит, что добродетели обители - это душевный покой и праздность, приводящая к благочестию. Главной целью обители была закрытость, отгороженность - этот идеал и такая практика особенно предписывались женщинам; начиная с V в., монахини должны были со всей строгостью соблюдать правило затворничества, даже сестры нищенствующих Орденов постоянно жили в затворничестве, что отличало их от братьев, бескорыстное служение кот. предполагало частые выходы за пределы их обители. В XVI в., увеличивается количество маленьких женских обителей, кот. пользовались почетом и уважением. Образ маленькой обители с закрытым садом и выходящими к нему галереями сохранился, оказавшись связанным с образом монахини; чаще всего обителью называют монастырь: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску
      мою пролью (Часть 2, гл. 1); И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4); Привычке сладостной послушный, В обитель
      Демон прилетел (Часть 2, гл. 7).
      ÓБЛАКО (6) - сущ. нариц.,
      неодуш., ср. р.: сгустившиеся водяные пары в виде массы плотного тумана, скопившиеся высоко в воздухе (2): РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное <...> Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (1): И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище?.. (Часть 2, гл.
      15);
      перен. (2): И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15);
      метафора (1): С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      ОБЛÉЧЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: одеть кого-л в какую-л одежду: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли
      (Часть 2, гл. 2).
      ОБЛÓЖЕН (1) - прич. страдат., прош. врем., кратк.: покрыт чем-л по всей поверхности: Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть
      1, гл. 10).
      ОБМÁН (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: сознательное введение кого-л в заблуждение: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
       ОБМÁНУТ (1) - прич. страдат., прош. врем., кратк.: введен в заблуждение внушением ошибочного представления о чем-л: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОБН ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: обхватить руками, выражая ласку: перен.: распространяясь, сгущаясь, покрыть собой: Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет (Часть 2, гл.
      5).
      ÓБРАЗ (3) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., м. р.: а) внешний вид, облик кого, чего-л; наружность, внешность: РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен <...> Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине,<...> Чей образ видела во сне
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) облик кого, чего-л, рисующийся в воображении: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2).
      ОБРАЩÁЯСЬ (1) - дееприч. несов. в.: поворачиваясь в каком-л направлении: И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины
      (Часть 2, гл. 4).
      ОБР Д (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: порядок, чин, по которому совершается что-л: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл.14).
      ОБШ РНЫЙ (1) - прил. качеств.: очень большой по занимаемой площади:
      в сравнении: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ÓБЩИЙ (1) - прил. качеств.: осуществляемый всеми: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Часть 2, гл. 7).
      ОБЪ Т (1) - прич. страдат., кратк.: охвачен руками ласково, нежно:
      метафора: РП: Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят!
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ОБЪ ТЬЕ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: движение или положение рук, охватывающих кого, что-л для ласки (1): Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16);
      перен. (1): Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах
      (Часть 2, гл. 6);
      метафора (1): РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОБ ЧАЙ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: общепринятый порядок, издавна укоренившийся в быту народа: Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих
      (Часть 1, гл. 11).
      ОБ ЧНЫЙ (1) - прил. качеств.: всегда свойственный кому, чему-л; всегдашний, привычный: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12).
      ОГОНЁК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: умен.-ласк. к огонь: свет: РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОГÓНЬ (3) - сущ. веществ., неодуш., м. р.: раскаленные светящиеся газы, выделяющиеся при горении; пламя:
      перен. (1): Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16);
      метафора (1): РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд (Тамара) (Часть 2, гл. 10); ◊ огонь небесный (1): РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня - И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОДЕВÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: облекать, одевать себя в какую-л одежду:
      метафора: Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4).
      ОДÉЖДА (2) - сущ. собир.,
      неодуш., ж. р.: совокупность предметов, которыми одевают, покрывают тело:
      в сравнении: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть 2,
      гл. 2);
      метафора: С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали
      (Часть 2, гл. 16).
      ОДÉТ (1) - прич. страдат., кратк.: покрыт:
      метафора: Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью (Часть 2, гл.
      5).
      ОДÉТЫЙ (2) - прич. страдат., сов. в.: покрытый, закутанный чемл: в сравнении + метафора: РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить
      могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      метафора: РП: Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОДÉТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: надеть одежду на кого, что-л: метафора: Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел
      (Часть 2, гл. 7).
      ОД Н (14) - числит. колич.: а) в знач. прил.: без других, в отдельности (4): ...и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12);
      -- устар.: РП: (Тамара) Нас могут слышать (Демон) Мы одне (Часть 2, гл. 10); С востока облака одне
      Спешат толпой на поклоненье
      (Часть 2, гл. 16);
      б) местоим. неопред.: какой-то, некий (2): Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых
      (Часть 2, гл. 16);
      в) в знач. прил. тот же самый, тождественный (1): РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      г) местоим.: только, исключительно, единственно (4): Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15); РП: Пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? <...> Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? <...> О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      д) местоим.: какой-нибудь в ряду сходных (1): РП: Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      е) в знач. прил.: единый, целостный (1): Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых
      утех (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (1): И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!
      (Часть 2, гл. 16).
      ОДИНÓКИЙ (3) - прил. качеств.: а) находящийся, пребывающий отдельно, без других себе подобных (2): РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10); И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15);
      б) совершаемый без других, в отсутствие других (1): Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком
      (Часть 2, гл. 6).
      ОДНООБРÁЗНЫЙ (1) - прил. качеств.: все время одинаковый, не меняющийся: Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой (Часть 1, гл.
      2).
      ОЖИДÁНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: надежда на появление, приход кого-л: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье, Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8).
      ОЖИДÁТЬ (4) - глаг. несов. в., перех.: а) рассчитывать на появление, приход кого-то (1): Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал... Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14);
      б) предполагать что-л, надеяться на что-л (2): РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя
      иль денницы? (Часть 2, гл. 13);
      в) быть приготовленным, предназначенным для кого, чего-л (1): Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8).
      ОЗАРЁН (1) - прич. страдат., кратк.: освещен, залит светом: Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7).
      ОКЕÁН (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: обширное пространство, покрытое водой; открытое море:
      перен.: РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ОК НУТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: охватить, обнять взглядом; осмотреть: Но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3). ОКЛИКÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: звать кого-л: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть
      2, гл. 16).
      ОКНÓ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: отверстие для света и воздуха в стене здания: Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6); Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! (Часть 2, гл. 7).
      ÓКО (11) - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар. и нар.-поэт.: глаз (7): И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего
      (Часть 1, гл. 3); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл. 6); Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6); И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее (Часть 2, гл. 11); а также: Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14); И Ангел строгими очами (Часть 2, гл. 16); в сравнении (2): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал
      такого ока (Часть 1, гл. 7); перен. (1): Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей
      (Часть 1, гл. 15);
      метафора (1): РП: Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ОКÓВЫ (2) - сущ. нариц., pluralia tantum: ручные или ножные кандалы: перен.: о том, что сковывает, давит, обременяет своей массой: Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудноновый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16); Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16).
      ОКРÉСТНЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся к окрестностям: РП: Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12).
      ОКРУЖЁН (1) - прич. страдат., кратк.: обведен, заключен в круг: Чинар и тополей рядами Он окружен был (Часть 2, гл. 3).
      ОЛÉНЬ (1) - сущ. нариц.,
      одуш., м. р.: жвачное парнокопытное млекопитающее, тонконогое и стройное, с ветвистыми рогами и коротким хвостом: Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов
      (Часть 1, гл. 4).
      ОМЫВÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: освежать, очищать водой: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7).
       ОН (91) - мест. личноуказательное; 3-го л., ед. ч., м. р.: а) указывает на предмет речи, выраженный сущ. ед. ч., м. р. (85): -- сущ., обозначающее предмет речи, предшествует местоимению (77): И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! <...> И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой ;(Часть 1, гл. 1); Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2); а также: Под ним Казбек <...> Его на север провожали <...> Над ним склонялись головой (Часть 1, гл. 3); пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); Трудов и слез он много стоил (Часть 1, гл. 5); Кружа его над головой <...> пир большой сегодня в нем <...> На пир он созвал (Часть 1, гл. 6); Он отвернулся б (Часть 1, гл. 8); Он любовался <...> Он с новой грустью; В нем чувство <...> почувствовал он вдруг <...> постигнул он святыню <...> Он слов коварных Да он и не взял бы (Часть 1, гл. 9); он счастливо <...> За ним верблюдов <...>Под ним весь в мыле (Часть 1, гл. 10); Его коварною мечтою Он в мыслях <...> Он кинулся <...> Он у часовни (Часть 1, гл. 11); Его, ласкаясь, обовьет (Часть 1, гл. 12); Его во мраке догнала! <...> На нем есть; Он бьется на седле <...> Уж он не правит (Часть 1, гл. 13); Сдержал он княжеское слово, он прискакал (Часть 1, гл. 14); он об ней жалел <...> Он был похож <...> он возмутил (Часть 1, гл. 16); Пред ним (Часть 2, гл. 1); Он окружен был
      (Часть 2, гл. 3); И мыслит он (Часть 2, гл. 5); Он бродит <...>он не смел <...> он готов <...> ему пропел, <...>Он хочет <...>Он
      поднял взор (Часть 2, гл. 7); И мыслит он <...>И входит он<...> Он входит - перед ним (Часть 2, гл. 8); сказал он грозно <...> Ему в ответ (Часть 2, гл. 9); Его усыплю <...>За ним вился <...> он может<...> Он занят небом<...> носился он
      (Часть 2, гл. 10); И он слегка <...> Он отвечал <...> Он жег ее <...> он сверкал <...> В нем было все (Часть 2, гл. 11); Он шаг свой <...>Ему казалось, слышал он <...> Спешит он (Часть 2, гл. 12); он не осветит (Часть 2, гл. 14); его сковала (Часть 2, гл. 15); Он был могущ <...> Он говорит<...> он смывал <...> Он нес <...> остался он <...> он стоял; кто б его узнал?<...> смотрел он (Часть 2,
      гл.16);
      -- местоимение предшествует сущ., обозначающему предмет речи (8): Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим
      (Часть 1, гл. 1); Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван (Часть 1, гл. 10); Он далеко, он не узнает <...> Он слышит райские напевы (Часть 1, гл. 15); а также: он верил (Часть 1, гл. 1); Он сеял (Часть 1, гл. 2); И перед ним
      (Часть 1, гл. 4);
      б) предмет чьей-л любви; возлюбленный (6): Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2); И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5); Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему (Часть 2, гл. 6); Ей кто-то шепчет: он придет! Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6).
      ОНÁ (52) - местоим. личн., 3-го л., ед. ч., ж. р.: а) указывает на предмет речи, выраженный сущ. ед. ч. ж. р. (47):
      -- сущ. (или другая часть речи), обозначающее предмет речи, предшествует местоимению (45): И бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит; И улыбается она, Веселья детского полна (Часть 1, гл. 6); Если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, <...>Он отвернулся б (Часть 1, гл. 8); Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл. 10); И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); а также: Она лишь <...> И вот она <...> спрятанная в ней (Часть 1, гл. 15); на нее смотрел, об ней жалел (Часть 1, гл. 16); <...> Она вскочив <...> в ней кипели <...> Ей мнилось (Часть 1, гл. 16); Ее родные отвезли <...>В ней сердце <...> Ей часто (Часть 2, гл. 2); Она в безумье <...>Перед ней
      <...>И все ей в нем (Часть 2, гл. 5); Ей кто-то шепчет; ее ласкали, являлся ей <...> она томится, <...>, ей душно; дрожит она (Часть 2, гл. 6); ждет она давно! <...> она Была (Часть 2, гл. 7); РП: И ей конца, в могиле ей! Она то ластится (Демон) (Часть 2, гл. 10); ей в очи! Он жег ее. Над нею прямо (Часть 2, гл.11); Она в гробу (Часть 2, гл. 13); Над нею Она была еще мертвей, <...> Она внимательным глазам<...> В ней было (Часть 2, гл. 14); вырыт ей (Часть 2, гл. 15); Она сомнения свои... Она страдала <...> С нее слезами <...> Пред нею <...> с нее ниспали <...> ее мы ждали! (Часть 2, гл. 16); -- местоим. предшествует существительному, обозначающему предмет речи (2): В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8);
      б) предмет чьей-л любви; возлюбленная (5): РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Демон) (Часть 2, гл. 9); И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!"
      (Часть 2, гл. 16).
      ОН (27) - местоим. личн., 3-го л., множ. ч.: указывает на предмет речи, выраженный сущ. м., ж. и ср. родов множ. ч.: сущ., обозначающее предмет речи, предшествует местоим.: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта
      
      белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); В ладони мерно ударяя, Они поют (Часть 1, гл. 6); Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит (Часть 1, гл. 12); РП: Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл. 1); а также: Ты об них; как они! <...> Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем (Часть 1, гл. 15); Сквозь них (Часть 2, гл. 3); И между них, (Часть 2, гл. 4); одевались Они (Часть 2, гл. 4); Они прошли, они пройдут <...> их учил <...> залил в них <...> Они текли; Они, увы! прекрасны (Часть 2, гл. 10); под ними <...> Скользил по ним их в немой печали (Часть 2, гл. 13); К ним доносилися <...> им праздник и свобода! <...> О них еще <...> их сметала <...> Они не созданы не для них! (Часть 2, гл.16).
      ОПÁСЕН (2) - прил. качеств., кратк.: а) сопряжен с опасностями, риском: Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной
      (Часть 1, гл. 10);
      б) способен причинить несчастье: РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл.
      10).
      ОПРÁВА (1) - сущ. нариц., ж.
      р.: рамка, оболочка, в которую вставляется, вделывается что-л: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
      ОПУСТ ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: погрузиться во что-л, на дно чего-л: РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОП ЩЕН (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: направлен вниз: Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал (Часть 2, гл. 13).
      ОП ТЬ (1) - нареч.: вновь, снова: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОРЁЛ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р. (< праиндоарийс. корня *or (ar, er) множество слов во всех языках индо-иран. группы: названия многих, информативно важных, сначала тотемных, а затем религиозно значимых, птиц, в том числе орел, коршун и т. п.): хищная сильная птица с изогнутым клювом из сем. ястребиных, живущая в гористых или степных местностях:
      в сравнении: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и, как орел, Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11).
      ОР ЖИЕ (1) - сущ. собир., неодуш., ср. р.: орудие нападения и защиты: В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл.
      14).
      ОСАД ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: резко остановиться, подать назад: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      ОСВЕТ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: сделать светлым, направить лучи света на что-л: Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14).
      ОСЕН ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: покрыть как сенью: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15).
      ОСЕН (1) - дееприч. сов. в.: покрыв: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Часть 2, гл. 1).
      ОСЕТ Н (1) - сущ. нариц., одуш., м. р. (груз. оs, слово иран. происхождения): осетины как этнос сформировались на Центр. Кавказе, хотя во многом отличаются от окружающих их горских народов: их этногенез преемственно связан как с иранояз. народами (скифами, сарматами, аланами), так и с аборигенами Сев. Кавказа; в XVIII-XIX вв. их происхождение объясняли по-разному: остатки древних половцев (акад. Иоганн Гюльденштедт); германское происхождение признавал нем. ученый Авгус; француз Дюбуа де Монпере считал их потомками финно-угорских племен. Верной оказалась предложенная в нач. XIX в. Генрихом Юлиусом Клапротом теория аланского происхождения осетин, кот. блестяще подтвердил славист и кавказовед акад. Всеволод Миллер, увязавший языковые данные с археологич., эпиграфич., фольклорными, этнографич. и нарисовавший яркую картину происхождения осетинского народа на основе скифо-сармато-аланских племен юга России. Миллер доказал, что они лишь в недавнее время замкнулись в узких географических рамках гор Центрального Кавказа, куда их оттеснили татаро-монголы; еще совсем недавно они заселяли равнинную полосу Сев. Кавказа. Недостатком теории В.Миллера было признание изолированного от местной кавказской среды происхождения осетин, в которых он видел потомков лишь одних иранских племен. Этот недостаток был восполнен Василием Абаевым, доказавшим наличие в совр. осетинском языке, в духовной культуре и религиозных верованиях этноса сильный местный кавказский субстрат, тесно связанный с носителями Кобан- ской культуры.
      В начале III тыс. до н. э. распалась и.-е. общность, в которую входили арии, германцы, славяне, греки и др.; из нее выделились индоиранцы, проживавшие в Юго-Вост. Европе и называвшие себя ариями ("полноправные люди" - в отличие от соседей или покоренных народов). Позднее индо-иранцы разделились на две ветви: индоарийскую (покинули Европу и поселились в Индии) и иранскую (юго-восток Европы). Скифы обосновались в Сев. Причерноморье (до вторжения на территорию совр. юга России они жили в Средней Азии) и первые распространили иранскую речь на Кавказе. По Геродоту, скифы делились на царских, скифовкочевников и скифов-пахарей. Царские скифы жили в Крыму, скифы-кочевники занимали вост. районы страны, а скифы-пахари - сев.-зап. часть Скифии. Осетины сохранили от далекого прошлого язык и эпос, что позволило провести скифо-осетинские этнокультурные параллели; данные этнографии и лингвистики доказывают их происхождение от скифовпахарей.
      Более трех тысячелетий (с конца III тыс. и до начала н. э.) шло последовательное проникновение в кавказскую языковую среду языка ираноязычных племен; смешение иранского элемента с местным кавказским привело к формированию качественно новой народности на Центр. Кавказе - осетин, в состав кот., наряду с ведущим ираноязычным элементом, вошли ассимилированные местные кавказские племена. Сохранив в основе языка иранскую речь, осетины пополнили ее за счет языков ассимилированных местных кавказских народов, переняли многое из их культуры, восприняли психический склад, черты, физический облик, быт и фольклор местных племен. Совр. осетины называют себя ирон, а страну - Ирыстон (происхождение слов алан, ирон, Ирыстон восходит к др.иранскому миру), однако в рус. языке их названия - осетины и Осетия (в XVII-XVIII вв. в сближении Осетии с Россией активное участие принимали грузины, под влиянием кот. термины ас, осы, путем включения груз. суффикса ет превратились в Осети; этноним осетины образован от названия Осетия; другие народы заимствовали его от русских - так появился термин осетин). Общее самоназвание у осетин отсутствует. Осетины - один из древнейших народов Кавказа, сохранивший многие черты древнего и-е языка. Совр. осетины проживают на территории России, Южной Осетии, Грузии и других стран: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      ОСЛЕП ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: временно лишить возможности видеть - о сиянии, свете, блеске: И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8).
      ОСНÓВА (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: главная часть какого-л предмета, служащая его опорой, каркасом: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16).
      ОСТÁВИТЬ (5) - глаг. сов. в., перех.: а) перестать делать что-л, заниматься чем-л (3): И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой
      (Часть 2, гл. 7);
      -- выражает требование, пожелание прекратить что-л делать: РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) (Часть
      2, гл.10);
      б) перестать беспокоить, досаждать кому-л (2): РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Демон) (Часть 2, гл. 9); РП: Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ОСТАНОВ ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., перех.: прекратить движение кого, чего-л: Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил
      (Часть 2, гл. 12).
      ОСТАНОВ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: перестать двигаться: И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится (Часть 1, гл. 6).
      ОСТÁТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: продолжить нахождение, пребывание где-л: И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
      ОСТОРÓЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: совершаемый с предосторожностью, с осмотрительностью:
      И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2, гл. 16).
      ОСТ ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: утратив тепло, стать холодным, охладиться:
      перен.: стать более спокойным, утратить живость и силу чувства: Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОСУД ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: выразить неодобрение кому, чему-л: РП: Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОТ (16) - предлог: а) указывает на исходную точку чего-л (5): В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке (Часть 1, гл. 5); РП: Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон) (Часть 2, гл. 10); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится (Часть 2, гл. 15); Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16);
      б) указывает на источник чего-л (2): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть 2, гл. 16);
      в) указывает на что-л удаляемое, избегаемое, подлежащее устранению, прекращению, направленное против чего-л (7): И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11); Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! <...> Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: от злых стяжаний (Часть 2, гл. 10); От грешной мысли отогнать
      (Часть 2, гл. 12);
      г) указывает на причину, основание чего-л (1): Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет
      (Часть 2, гл. 7);
      д) указывает на временную последовательность (1): О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1).
      ÓТБЛЕСК (2) - сущ., неодуш., м. р.: сияние отраженного света: Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит (Часть 2, гл. 14);
       перен.: легкий след, слабый признак чего-л: Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей
      (Часть 2, гл.14).
      ОТВÁЖНЫЙ (1) - прил. качеств.: смелый, храбрый: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое?.. Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      ОТВЕЗТ (1) - глаг. сов. в., перех.: доставить куда-л, везя: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2).
      ОТВÉРГНУТ (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: не принят, отклонен: РП: ... прежними друзьями Я был отвергнут (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОТВÉРЖЕННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: не признанный, не принятый: Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2).
      ОТВЕРН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: повернуться в сторону: Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ОТВÉТ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: отклик на что-л, действие, выражающее отношение к чему-л: Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд (Часть 2, гл. 9).
      ОТВЕЧÁТЬ (3) - глаг. несов.
      в., перех.: давать ответ на заданный вопрос или обращение: Но молви, кто ты? отвечай (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл. 11); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья!" - Посланник неба отвечал (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ОТГАДÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: узнать по догадке, раскрыть что-л по догадке: РП: Я тот,<...> Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОТДАЛÉНЬЕ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: даль, далекое расстояние: Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук (Часть 1, гл. 16); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      ОТДÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: передать, вручить, поместить: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель (Часть 2, гл. 1).
      ОТДОХН ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: отдыхом восстановить силы: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12).
      ОТÉЦ (4) - сущ. нариц., одуш., м. р.: мужчина по отношению к своим детям: РП: "О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани" (Тамара)
      (Часть 2, гл. 1);
      -- во множ. ч.: предки: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит, Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12).
      ОТКР ТЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: распахнутый: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра (Часть 2, гл. 8).
      ОТКР ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: раскрыть, показать кому-л что-л. новое: РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОТКР ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: стать доступным, возможным для кого, чего-л: Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (Часть 2, гл. 16).
      ОТК ДА (1) - нареч. неопред.: неизвестно, из какого места, откуда-нибудь:
      ◊ бог весть, откуда и куда: РП: Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ОТЛ В (1) - суш., отвлеч., неодуш., м. р.: отраженный свет на поверхности чего-л; отблеск: Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      ОТН НЕ (1) - нареч.: начиная с настоящего времени: РП: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ОТОГНÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: угрозой, силой заставить отойти, удалиться: перен.: стремиться избавиться, отвлечься от каких-л мыслей, чувств: Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      ОТРÁВА (2) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: ядовитое вещество: перен.: то, что оказывает вредное, губительное влияние на кого, чтол: РП: Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Творец... Увы! Я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ОТРÁДА (1) - сущ. неодуш., высок., ж. р.: удовольствие, радость: РП: Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОТРАЗ ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: проявиться, обнаружиться: ...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3).
      ОТРÉЧЬСЯ (3) - глаг. сов. в., неперех.: перестать следовать чему-л, придерживаться чего-л: РП: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон) <...> Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ОТР ВОК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: обрывок, вырванная из общего целого часть: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ОТСЛУЖ ВШИЙ (1) - прич. действ., сов. в.: разг.: пришедший в негодность от длительного использования: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью (Часть 2, гл. 16).
      ОТЦВЕСТ (1) - глаг. сов. в., неперех.: кончить, перестать цвести: перен.: потерять молодость, поблекнуть: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14).
      ОТЧ ЗНА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: страна, в которой человек родился; родина: Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8).
      ОТШÉЛЬНИК (1) - сущ. нариц., одуш., м. р. (в словаре Фасмера: франц. ermitage - приют отшельника < ermite - отшельник, пустынник, лат. hermit, eremita < греч. erimitis - уединенный, одинокий < erimos - пустынный, erimia - пустыня); солитер /ленточный червь/ франц. solitaire - солитер, отшельник; во всех славянских, в румынском /рум. pustnic/ понятие повсеместно от пустыня; ?шел - тоже пустыня? /англ. shallow, shelf отмель/; албан. oshёnar - отшельник < shёn ?святой?; весьма убедительно отшельник как отсельник, отселившийся; живущий один вне села - в таком случае это чисто русское слово, а не калька: человек, по религиозным соображениям
      
      проводящий жизнь в уединении; с конца III в. христ. отшельники стали селиться в Египте и прилегающих к нему пустынных землях; некоторые отшельники пользовались большим авторитетом): монах, отказавшийся из религиозных побуждений от общения с людьми, с внешним миром: перен.: о ком-л живущем в одиночестве: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16). ОЦЕН ТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: определить ценность, значительность чего-л: Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ÓЧЕРЕДЬ (1) - сущ. неодуш.,
      ж. р.: наступившее для кого-л, согласно очередности, время для совершения чего-л; определенный порядок следования чего-л: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      
      
      
      
      П (231)
      ПÁДАЯ (1) - дееприч. несов. в.: летя сверху вниз под действием своей тяжести:
      РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ПАДÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: нравственное разложение, упадок (?):
      РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ПАЛ ЩИЙ (1) - прич. действ. несов. в.: обдающий пылающим зноем; знойный: Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени
      (Часть 1, гл. 4).
      ПÁМЯТНИК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: архитектурное или скульптурное сооружение в память или в честь какого-л лица, события: в сравнении: Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет (Часть 2, гл.16).
      ПÁМЯТЬ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: воспоминание о ком-л в виде памятника: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); ◊ разг.: лететь без памяти - с большой силой, быстротой: Несется конь быстрее лани<...> Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      ПАПÁХ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: устар. (азерб. papaq); примеч. М.Лермонтова: шапка, вроде ериванки: Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11).
      ПÁРУС (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (вост.слав. слово без ясной этимологии, заимствовано в раннедревнерус. эпоху, может, из языка ливов: puras /правда, Фасмер отвергает по фонет. причинам/ одна из распростр. версий: греч. > в др.рус. период: греч. pharos - нести парус (сохранилось в геогр. названии Фарос - в Крыму; этому противоречит то, что др.-греч. слово в древности было поэтическим и позднее не встречается в греч. яз. -
      Фасмер) > др.русск. парусъ (Повесть врем. лет под 907 г.); на одном из лингвофорумов предлагаются разные толкования: др.егип., поскольку считается, что египтяне одни из первых использовали парус, но вряд ли широко: их папирусные суда - классические суда для плавания по рекам; для морских путешествий они нанимали финикийцев, так что в иврит оно могло прийти от финикийцев; но иврит беден морскими терминами, поскольку евреи не занимались мореходством, поэтому заимствование мореходного термина из языка народа, не занимавшегося мореходством, практически невероятно; плюс нулевая вероятность каких-л контактов древних русичей с говорящими на иврите евреями > др.евр. parus; mifras /с корнем p/a/-r-s - возможно, арабизм/ - растянутый > рус. парус (возражение: через живые контакты это невозможно: когда появился др.рус. язык, др.еврейский как живой язык уже исчез; между др.евр. > рус. должен быть, как минимум, еще один язык): укрепляемое на мачте полотнище парусины или другой ткани, надуваемое ветром и приводящее судно в движение: в сравнении: РП: Как Эдем, Мир для меня стал глух и нем. По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПАРЧÁ (1) - сущ. неодуш., ж.
      р. (перс. parča): плотная шелковая ткань, содержащая нити с золотом, серебром или имитирующими их материалами:
      в сравнении: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть
      2, гл. 2).
      ПАРЧЕВÓЙ (1) - прил. относит.: сделанный из парчи:
      метафора: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл.
      4).
      ПАСТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: устар.: свалиться на землю, погибнуть: В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14).
      ПА К (1) - сущ. одуш., м. р. (др.-инд. aŋ s - изгиб, крюк, ŋkas - изгиб, крюк < из cati, саti - гнет > греч. oukos - крючок > лат. uncus - кривой, крюк < аnсus - криворукий > церк.слав. паѫкъ > др.-русск. паукъ; ИЛИ: общеслав. < *ϙkъ /ϙ из on, ϙ >y/, того же корня, что греч. onkos - крючок, лат. ankus - имеющий кривые руки, др.инд. ácati - сгибает и т.п.; паук назван по своим изогнутым лапам): членистоногое животное с ядовитыми железами, обычно плетущее паутину для ловли насекомых, служащих ему пищей: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть
      2, гл. 16).
      ПЕЛЕНÁ (1) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: устар.: покрывало: перен.: то, что застилает, заволакивает что-л; сплошной покров, завеса: Вершины цепи снеговой Светлолиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть
      2, гл. 4).
      ПÉНА (1) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: непрозрачная легкая пузырчатая масса, образующаяся на поверхности волн при сильном ветре и колыхании: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны
      (Часть 1, гл. 10).
      ПÉНИТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: покрываться пеной: ...и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл.
      16).
      ПÉНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: издаваемые голосом музыкальные звуки; напевы: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); перен.: Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл.
      15).
      ПÉРВЕНЕЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: первый ребенок, старший из детей: перен.: то, что появилось или создано первым по времени, раньше всего остального: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья (Часть 1, гл. 1).
      ПÉРВЫЙ (8) - числит. порядк. в знач. прил. или местоим.: а) первоначальный, самый ранний (4): Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз (Часть 2, гл. 7); РП: Тебе принес я в умиленье
      Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои <...> Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством (Де-
      мон) (Часть 2, гл. 10);
      б) лучший из всех в каком-л отношении (2): РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя <...> Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в) только во множ. ч.: занимающие начальное место в каком-л ряду, перечне (1): РП: Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они
      (Тамара) (Часть 2, гл. 1); в сравнении (1): Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8).
      ПÉРЕД (7) - предлог: а) в некотором расстоянии от лицевой стороны чего-л; напротив кого-л (3): И перед ним иной картины Красы живые расцвели (Часть 1, гл. 4); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной (Часть 2,
      гл.8);
      б) за некоторое время до чего-л (1): И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил (Часть 1, гл.
      16);
      в) указывает на лицо или явление, по отношению к которому совершается что-л (2): Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью (Часть 2, гл. 5); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      в сравнении с кем, чем-л (1): РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПЕРЕЖ ВШИЙ (1) - прич. действ., сов. в.: испытавший многое за долгую жизнь:
      в сравнении: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      ПЕРЕСЕКÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: двигаясь поперек чего-л, в поперечном направлении: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
      ПЕРЕСТУПÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: медленно перемещаясь на другое место:
      Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят
      (Часть 1, гл. 10).
      ПÉРИ (1) - сущ. нариц., одуш.,
      ж. р. (перс. pāri - сказочное существо в женском образе): в перс. мифологии, падший ангел, доброе волшебное существо в образе прекрасной крылатой женщины: в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13).
      ПÉРСИЯ (1) - сущ. собств., ж.
      р. (греч. persis, -persidos, Персия < позднее преобразование под воздействием ср.-лат. Persia): топоним: Персия - древнее название страны в Юго-Западной Азии, кот. с 1935 г. официально называется Ираном; иногда употребляются оба названия (земли, населенные древними персами, лишь приблизительно совпадают с границами совр. Ирана: в глубокой древности таких границ просто не существовало: когда-то перс. цари владели большей частью известного тогда мира, а в другое время основные города империи входили в Месопотамию, к западу от собственно Персии, а иногда всю территорию царства делили между собой враждовавшие местные царьки). В древности Персия была центром одной из величайших в истории империй (от Египта до р. Инд), в состав кот. вошли все предшествующие империи (египтян, вавилонян, ассирийцев и хеттов; более поздняя империя Александра Македонского почти не включала неперсидских территорий, хотя сама была меньше, чем Персия при царе Дарии). В течение двух с половиной столетий - с момента возникновения в VI в. до н.э. и до завоевания ее Александром Македонским в IV в. до н.э. - Персия занимала главенствующее положение в Древнем мире: после падения Греч. государства, господство кот. длилось примерно сто лет, перс. держава возродилась при двух местных династиях: Аршакидов (Парфян. царство) и Сасанидов (Новоперс. царство), более семи веков державших в страхе сначала Рим, потом Византию; в VII
      в. н. э. государство Сасанидов захватили исламские завоеватели. Непосредственно к западу от Персии расположена Месопотамия, родина самых древних мировых цивилизаций - Шумер, Вавилония и Ассирия оказали значит. влияние на раннюю культуру Персии, кот. во многом стала наследницей месопотамской цивилизации, а перс. история - это в значительной мере продолжение месопотамской. Самые древние обитатели Ирана по происхождению отличались от персов и родственных им народов, а также семитов и шумеров, создавших древнейшие цивилизации. Начиная со II тыс. до н.э. Иранское нагорье постоянно захватывали индоиранские племена ариев, давшие Ирану его имя ("родина ариев"); в нач. I тыс. до н.э. Иранское нагорье захватили собственно иранские племена; мидяне и персы (парса) смешались с местным населением и восприняли его политич., религиозные и культурные традиции. Со временем Мидийское царство захватило территорию от Малой Азии (совр. Турция) почти до р. Инд и превратилось из маленького княжества-данника в сильнейшую державу Среднего Востока, но продержалось всего несколько десятилетий. Древнейшая письменность Ирана представлена пока не расшифрованными надписями на протоэламском языке (ок. 3000 г. до н.э.), более развитые письменные языки Месопотамии быстро распространились в Иране - много веков население пользовалось аккадским языком, в ходу были, как минимум, еще три языка - древнеперсидский, арамейский и эламский. Пришедшие на Иранское нагорье арии принесли с собой и-е языки, отличные от семитских языков Месопотамии. Александр Македонский ввел греч. язык, долгое время служивший языком торговли, хотя сохранялся и др.персидский. Священные книги Авесты записывались особым образом - вначале на зенде, потом - на авестийском языке. Можно не сомневаться, что большую часть этих сведений о Персии Лермонтов знал, хотя это не отражено в поэме: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7).
      ПЕРСТ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.; устар., поэт.: палец руки: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть
      2, гл. 12).
      ПЕСНЬ (1) - сущ. нариц., устар.: то же, что песня:
      в сравнении: И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл.
      7).
      ПÉСНЯ (3) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: небольшое словесно-музыкальное произведение для исполнения одним лицом или хором: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6); И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились
      (Часть 2, гл. 7);
      в сравнении: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл.
      16).
      ПЕТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: издавать голосом музыкальные звуки: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть
      1, гл. 6).
      ПЕЧÁЛЬ (7) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: печаль - отнюдь не смиренное, но тягостное, мятежное чувство; чувство грусти, скорби, тоски (4): Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет (Демон) <...> Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13); в сравнении (3): РП: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! <...> Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль (Демон) (Часть 1, гл. 15); Она вскочив глядит вокруг...Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненьи
      (Часть 1, гл. 16).
      ПЕЧÁЛЬНО (1) - нареч.: скорбя, грустя, выражая печаль: РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПЕЧÁЛЬНЫЙ (4) - прил. качеств.: а) испытывающий печаль, скорбь (1): Печальный Демон, дух
      изгнанья, Летал над грешною зем-
      лей (Часть 1, гл. 1);
      б) исполненный печали (2): Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая
      семья (Часть 1, гл. 8); Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15);
      в) траурный, обозначающий печаль (1): Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      ПЕЧÁТЬ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: небольшой предмет с изображением резных знаков на его основании для воспроизведения их краскою на бумаге или в виде оттиска на воске, сургуче: перен.: отпечаток, знак, след чегол: Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать!
      (Часть 2, гл. 13);
      -- наложить, накладывать печать - отмечать, ознаменовывать что-л печатью: На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9).
      ПЕШЕХÓД (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, идущий пешком: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12).
      ПЕЩÉРА (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: пустота в земной коре или горном массиве с выходом наружу, образующаяся в результате действия подземных вод или вулканических процессов: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл. 4); И мыслит он: "То горный дух, Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5).
      ПИР (4) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: большой званый обед или ужин с обильным угощением, сопровождаемый различными увеселениями: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем - Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал (Часть 1, гл. 14).
      ПИТÓМЕЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: чей-л воспитанник - о человеке или животном: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны
      (Часть 1, гл. 10).
      ПЛÁВАТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: обладать свойством держаться на поверхности жидкости или воздуха: РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон) (Часть 1, гл. 15).
      ПЛÁКАТЬ (4) - глаг. несов. в., неперех.: лить слезы от боли или душевного потрясения: РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Демон)
      (Часть 1, гл. 15); РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл. 1); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье
      (Часть 2, гл. 5).
      ПЛÁМЕНЬ (3) - сущ. неодуш., м. р.: устар.: то же, что пламя: огонь, подымающийся над горящим предметом: в сравнении (2): Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); РП: Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      перен. (1): РП: Все благородное бесславил И все прекрасное хулил; Недолго... пламень чистой веры Легко навек я залил в них (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПЛÁТЬЕ (1) - сущ. нариц., собир., ср. р.: одежда, носимая поверх белья: В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14).
      ПЛАЧ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: нечленораздельные голосовые звуки, выражающие горе или сильную взволнованность, и сопровождающиеся слезами: В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ (Часть 1, гл. 14).
      ПЛАЩ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: верхняя широкая одежда без рукавов, накидка: перен.: И у ворот ее стоят На
      страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      ПЛЕСКÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: обдавать брызгами: в сравнении: РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПЛЕЧÓ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: часть туловища от шеи до руки: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи (Часть 2, гл. 6).
      ПЛИТÁ (3) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (давно исчезнувшее др. рус. заимствование < греч.plinfa, plinfos - кирпич, камень; у визант. строителей plinthos - первонач. нижний обвод печи; плита исходно - кирпичная печь, тогдашний плоский по форме кирпич, из кот. были сложены здания др. Киева; отсюда оба знач. рус. плита - кирпичная печь, накрытая плоской чугунной доской и плоско обтесанный камень): плоский прямоугольный кусок камня, металла и т.п. с гладкой поверхностью: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2,
      гл. 16);
      -- могильная, монастырская плита: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит (Часть 1, гл. 12); Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит
      (Часть 2, гл. 16).
      ПЛЫТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: передвигаться по воде или в воде в определенном направлении: РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      перен.: плавно двигаться, передвигаться; идти плавной походкой: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6).
      ПЛЮЩ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (общеслав. название одного из сем. лиановых < более старой формы блющь < утрачен. блюти /к кот. восходит глаг. блевать/; изменение первой согласной, очевидно, по аналогии с плюю, плевать - такое название растение получило по ядовитым ягодам, вызывающим блевоту): ползучее растение из сем. аралиевых, цепляющееся за опору, которую оно обвивает; как все вечнозеленые растения, плющ означает бессмертие и вечную жизнь; символизирует соперничество, привязанность, зависимость, дружбу, постоянное расположение; у египтян плющ - растение Озириса, означающее бессмертие; в греч. мифологии плющ посвящен Дионису, коронованному плющом с жезлом, обвитым плющом и с чашей, являющейся чашей плюща; в семитской мифологии плющ посвящен фригийскому Аттису и обозначает бессмертие; лист плюща имеет фаллическое знач., изображая мужскую троицу; у христиан символизирует жизнь вечную, смерть и бессмертие, верность (Словарь символов. М., 2000): Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл. 4); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной (Часть 1, гл. 12).
      ПЛЯСÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: танцевать - преимущественно народные танцы: В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть
      1, гл. 8).
      ПО (11) - предлог: указывает на: а) поверхность или пределы, где что-л совершается (6): Столпообразные раины, Звонко бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К
      Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой <...> То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл. 6); По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной (Часть 2, гл. 3); РП: И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) то, на что направлено какое-л действие, что вызывает какое-л состояние (3): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал (Часть 1, гл. 16); Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам (Часть 2, гл. 14); в) в направлении чего-л (1): Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в
      немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13);
      г) в соответствии, согласно с чем-л; на основании чего-л (1): РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОБÉДА (1) - сущ. отвлеч., нариц., ж. р.: успех в борьбе за чтол; осуществление, достижение чего-л: РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ПОБЕЖДЕННЫЙ (1) - прич. страдат., прош. врем.: потерпевший поражение: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
       ПОВÉРИТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: принять на веру что-л: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15).
      ПОВЕСТ (1) - глаг. сов. в., неперех.: плавно двинуть, шевельнуть: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка (Часть 1, гл.
      6).Е
      ПÓВЕСТЬ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: литературное повествовательное произведение с сюжетом, менее сложным, чем в романе: Восточная повесть (подзаголовок поэмы "Демон"); в сравнении: РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОВИДÁТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: разг.: встретиться, увидеться с кем-л: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел
      (Часть 2, гл. 7).
      ПÓВОД (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: ремень, прикрепленный к удилам и служащий для управления лошадью: Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13).
      ПОВРЕЖДЁННЫЙ (1) - прич. страд., прош. врем.: неисправный, испорченный: РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
       ПОГ БШИЙ (1) - прич.
      действ., сов. в., прош. врем.: подвергшийся гибели, уничтоженный: РП: Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПОГУБ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: уничтожить: РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПОГУБ (1) - дееприч. сов. в.: уничтожив: РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПОД (12) - предлог: а) ниже кого, чего-л; с нижней части чего-л (3): Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиялл (Часть 1, гл. 3); Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями; Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10); По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущельи, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3);
      б) около, в непосредственной близости от чего-л, в зоне действия, расположения чего-л (1): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама
      (Часть 2, гл. 2);
      в) указывает на то положение, состояние, в кот. ставят кого, что-л или в кот. находится кто, что-л (3): С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть 2, гл. 2); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы?
      (Часть 2, гл. 13);
      г) о времени: близко к чему-л, перед чем-л (1): Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал
      (Часть 1, гл. 11);
      д) при наличии какого-л признака, свойства (4): Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10); И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет <...> Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит (Часть 1, гл. 12); И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл.
      15);
      ПОДВЛÁСТНЫЙ (1) - прил. качеств.: подчиненный, находящийся под чьей-л властью: РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ПОДН ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: переместить наверх, придать чему-л более высокое положение: Он поднял взор: ее окно Озарено лампадой, блещет (Часть 2, гл. 7).
      ПОДН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: возвыситься, возникнуть: И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15).
      ПОДÓБНЫЙ (2) - прил. качеств.: сходный, похожий: в сравнении: похожий на кого, что-л, схожий с кем-л: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОДР ГА (3) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: девушка или женщина, находящаяся в дружбе с кем-л: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит
      (Часть 1, гл. 6);
      -- о близкой, любимой женщине:
      РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов<...> Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ПОД ШКА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: мешок, набитый перьями, пухом и т.п., используемый в качестве мягкой пружинистой подкладки: Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6).
      ПОДЫМÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: взметая, поднимая вверх пыль, снег и т.п.: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПÓЕЗД (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: ряд экипажей, повозок, саней, следующих друг за другом в одном направлении: Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл. 15).
      ПОЖÁТЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: действие по знач. глаг. пожать: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14).
      ПОЗАВ ДОВАТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: испытать чувство зависти: РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПÓЗДНО (2) - нареч.: а) к концу какого-л периода времени: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман... Прибавил шагу караван (Часть 1, гл.
      10);
      б) с опозданием: РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Демон) (Часть 2, гл. 9).
      ПОЗНÁНЬЕ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: знание чего-л; осведомленность в чем-л: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе <...> Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОЗÓР (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: постыдное, унизительное положение, вызывающее презрение; бесчестье: РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ПОКЛОНÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш.: благоговейное почитание:
      перен.: Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      ПОКЛÓННИК (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: восторженный почитатель кого, чего-л: РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел)
      (Часть 2, гл. 9).
      ПОКÓЙ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: отсутствие волнений, сомнений; спокойствие: РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПОКÓЙНЫЙ (1) - прил. качеств.: ничем не нарушаемый, не тревожимый: Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15).
       ПОКОЛÉНЬЕ (1) - сущ.
      нариц., неодуш., ср. р.: совокупность людей близкого возраста, живущих в одно время: РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОКРÓВ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: то, что окутывает, заволакивает, охватывает собой (2): РП: "Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит"
      (Демон) (Часть 1, гл. 15); Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы
      Грузии одел (Часть 2, гл. 7); метафора (1): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОКРЫВÁЛО (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: кусок ткани, покрывающий что-л: в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13).
      ПОКР Т (3) - прич. страдат., кратк.: закрыт, накрыт чем-л (2): В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); перен. (1): И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      ПОКР ТЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в.: усеянный: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3).
      ПÓЛДЕНЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: середина дня; время высшего стояния солнца над горизонтом, соответствующее обычно 12 часам: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
      ПÓЛЕ (2) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: безлесная равнина, пространство: То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою! (Часть
      2, гл. 16);
      перен.: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15).
      ПОЛЕТÉТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: начать лететь: РП: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОЛНÓЧНЫЙ (3) - прил. относит.: относящийся к полночи, связанный с ней: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел) (Часть 2, гл. 9); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПÓЛНОЧЬ (1) - сущ. неодуш.,
      ж. р.: середина ночи, соответствующая 12 часам: РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПÓЛНЫЙ (4) - прил. качеств.:
      а) содержащий в себе что-л, наполненный до краев (2): На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; (Часть 2, гл. 9); И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл. 11);
      б) целиком проникнутый, охваченный чем-л (2): Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10); Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6).
      ПÓЛОН (9) - прил. качеств., кратк.: заполнен, наполнен (8): И улыбается она, Веселья детского полна (Часть 1, гл. 6); И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8); Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым
      (Часть 2, гл. 5); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком (Часть 2, гл. 6); а также: Полон жизни новой (Часть 2, гл. 10); Как полон был <...> преданья полны (Часть 2, гл.
      16);
      перен. (1): И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3).
      ПОЛОСÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: длинный ровный след, лента, длинная узкая часть какого-л пространства:
      в сравнении: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч (Часть 2, гл. 16).
      ПОЛУЖИВÓЙ (1) - прил. качеств.: умирающий, полумертвый: перен.: лишившийся сил, слабый: Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14).
      ПОЛУКР Г (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: половина круга, окружности: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит. Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6).
      ПОЛУНÓЧНЫЙ (2) - прил. относит.: то же, что полночный: относящийся к полночи: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон) (Часть 2, гл. 10); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12).
      ПОЛЮБ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: почувствовать привязанность к кому-л - здесь: сердечную: в сравнении: РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОМЕН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех., разг.: обменяться с кем чем-л: Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1).
      ПОМÉРКШИЙ (1) - прич. действ., сов. в.: утративший яркость, потускневший: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится
      (Часть 2, гл. 7).
      ПОМЧÁТЬСЯ (2) - глаг. сов.
      в., неперех.: начать передвигаться с большой скоростью: РП: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю... прежними друзьями Я был отвергнут
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении: Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6).
      ПОН НЕ (5) - нареч.: здесь: до сих пор, сейчас, в настоящее время: В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); РП: Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел) (Часть 2, гл. 9); РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16).
      ПОН ТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: осознать, постичь смысл чегол: РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) <...> Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПОРÁ (11) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: а) время, период, срок (7): Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил... Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор
      (Часть 1, гл. 5); С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела <...> Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8); РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: С тех пор на праздник
      (Часть 1, гл. 11); стоят до сей поры (Часть 2, гл. 16); -- порой - в знач. нареч.: по временам, иногда (4): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6); Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13); Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
      ПОРАЖÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: карая, ударяя: Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл. 15).
      ПОРÓЧНЫЙ (2) - прил. качеств.: обладающий пороками, подверженный порокам; безнравственный: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? (Ангел) (Часть
      2, гл. 9).
      ПОРХН ТЬ (1) - глаг. сов. в., однокр., неперех.: перелететь с места на место быстро, легко, не задерживаясь: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей
      (Часть 1, гл. 15).
      ПОСЛÁННИК (2) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лицо, посланное кем-л с каким-л поручением: Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной (Часть 2, гл. 8); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья!" - Посланник неба отвечал (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ПОСЛÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: отправить, направить кого-л с какой-л целью: РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПОСЛÉДНИЙ (8) - прил. относит.: а) конечный в ряду однородных предметов, явлений (4): В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8); В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14); РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем (Демон) (Часть 2, гл. 10); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть
      2, гл. 15);
      б) окончательный, бесповоротный (4): РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой (Демон) (Часть 2, гл. 10); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье (Часть 2, гл. 11); В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14);
      Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится (Часть
      2, гл. 15).
      ПОСЛ ШАТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех., разг.: в повел. накл. употребляется как обращение к кому-л для привлечения внимания: РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПОСЛ ШНЫЙ (2) - прил. качеств.: покорный, охотно повинующийся: Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); Привычке сладостной послушный, В обитель
      Демон прилетел (Часть 2, гл.7).
      ПОСМÉРТНЫЙ (1) - прил. относит.: имеющий место после смерти кого-л: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл.
      15).
      ПОСТÉЛЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: место для спанья с постланными спальными принадлежностями: Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара
      (Часть 1, гл. 15).
      ПОСТ ГНУТЬ (2) - глаг. сов.
      в., перех.: проникнуть в сущность чего-л; понять: Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз (Часть 2, гл.7).
      ПОСТ ЧЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: то же, что постигнуть: РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОСТРÓИТЬ (3) - глаг. сов. в., перех.: произвести постройку чегол: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); РП: Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря (Демон) (Часть 2, гл. 10); Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл.
      15).
      ПОТОН ТЬ (2) - глаг. сов. в., неперех.: пойти ко дну, погрузиться в воду:
      перен.: стать незаметным, невидимым, будучи закрытым, заслоненным чем-л где-то: И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9); И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16).
      ПОХВАЛÁ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: хороший, лестный отзыв, одобрение: РП: Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПОХÓЖ (1) - прил. качеств., кратк.: сходен с кем-л: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16).
      ПОЦЕЛ Й (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: прикосновение губами к кому, чему-л в знак любви, дружбы и т.п.: Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13).
      ПОЧЕМ (1) - нареч.: по какой причине, вследствие чего: Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему
      (Часть 2, гл. 6).
      ПОЧ ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.; высок., устар.: успокоиться, уснуть:
      ◊ почить в боге - умереть: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11).
      ПОЧ ВСТВОВАТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: начать испытывать какое-л чувство: И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук (Часть 1, гл. 9).
      ПОЩАД ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: проявить милосердие, не погубить: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПРÁВДА (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: то, что соответствует действительности; истина: РП: Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПРÁВИТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: а) управлять, властвовать: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) направлять ход коня, движущегося экипажа: Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена (Часть 1, гл. 13).
      ПРÁВЫЙ (1) - прил. качеств.: не имеющий за собой вины, проступка:
      ◊ правый суд - справедливый: РП:
      Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРÁДЕД (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.; множ. ч.: предки: Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал (Часть 1, гл. 11).
      ПРÁЗДНИК (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: день торжества, установленный в честь или память какого-л выдающегося события: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни
      приносил (Часть 1, гл.11);
      -- веселье, торжество, устраиваемое по какому-л поводу: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы (Часть 2, гл. 16).
      ПРÁЗДНИЧНЫЙ (1) - прил. качеств.: относящийся к празднику: Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл.
      14).
      ПРÁОТЕЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: родоначальник, от которого ведет начало какой-л род: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал
      (Часть 2, гл. 15).
      ПРАХ (3) - сущ. веществ., неодуш., м. р.: а) мельчайшие частицы чего-л, пыль: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) тело человека после смерти, труп, останки: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12).
      ◊ бросить (повергнуть) в прах - уничтожить совершенно, до основания: Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      ПРЕВРАТ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: принять новый вид; обратиться во что-л иное: в сравнении: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл.
      15).
      ПРЕД (7) - предлог: то же, что перед: а) в некотором расстоянии от лицевой стороны чего-л; напротив кого-л (2): Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10); б) указывает на лицо или явление, по отношению к кот. совершается что-л (5): И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1); И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); ...и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9); Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью (Часть 2, гл. 1); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16).
      ПРЕДÁНЬЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: рассказ о былом, переходящий из поколения в поколение: Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны
      (Часть 2, гл. 16).
      ПРЕДВЕЩÁНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., устар.: предсказанье, пророчество: То было злое предвещанье! (Часть 2, гл. 8).
      ПРЕДЛÓГ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: повод к чему-л, основание, причина для каких-л действий, поступков: И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5).
      ПРЕДСТÁТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: явиться, появиться перед кем-л: РП Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРÉЖДЕ (1) - нареч.: до этого времени, раньше:
      в сравнении: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде (Часть 2, гл. 2).
      ПРÉЖНИЙ (6) - прил. относит.: а) прошедший, минувший, былой (2): РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе (Демон) (Часть 2, гл. 10); Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней (Часть 2, гл. 14);
      б) бывший перед этим, предшествовавший настоящему (3): Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно <...> ... прежними друзьями Я был отвергнут (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      в сравнении (1): ...и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл.
      9).
      ПРЕЗИРÁТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: относиться с презрением к кому-л: И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); РП: Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРЕЗРÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: полное пренебрежение, крайнее неуважение к кому, чему-л: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести
      (Часть 2, гл. 14).
      ПРЕЗРÉТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: отнестись с презрением к кому, чему-л: Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих
      (Часть 1, гл. 11).
      ПРЕЗР ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил. качеств.: проникнутый презрением, исполненный презрения: ...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3).
      ПРЕКРÁСЕН (2) - прил. качеств., кратк.: очень красив, привлекателен: РП: Ты прекрасна! (Демон) <...> Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ПРЕКРÁСНЫЙ (3) - прил. качеств.: очень красивый, отличающийся необыкновенной красотой (2): Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом
      (Часть 2, гл. 8); РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- в знач. сущ.: то, что воплощает красоту, соответствует идеалу красоты (1): РП: Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПРЕСТУПЛÉНЬЕ (2) - сущ. неодуш., ср. р.: общественноопасное действие, нарушающее общественный правопорядок: РП: Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством <...> Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРЕСТ ПНЫЙ (3) - прил. качеств.: а) являющийся преступлением, совершающий преступление: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след (Часть
      2, гл. 9);
      б) греховный, порочный: Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ПРИ (2) - предлог: указывает на какое-л явление, обстоятельство, сопровождающее что-л, сопутствующее чему-л: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      ПРИБÁВИТЬ (1) - глаг. сов. в., здесь: неперех.: увеличить количество чего-л: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман... Прибавил шагу караван (Часть 1, гл. 10).
      ПРИБРÉЖНЫЙ (1) - прил. относит.: расположенный возле берега: Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной
      (Часть 1, гл. 10).
      ПРИВЕСТ (1) - глаг. сов. в., перех.: ведя, помочь дойти: РП:
      Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПРИВÉТ (2) - сущ. неодуш.,
      м.р.: обращенное к кому-л выражение чувства приязни, доброты: ...бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1);
      в сравнении: И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8).
      ПРИВСТÁВ (1) - дееприч. сов.
      в.: приподнявшись не в полный рост: Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова
      (Часть 1, гл. 11).
      ПРИВЫЧКА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: образ действий, ставший для кого-л в жизни обычным, постоянным: Привычке сладостной послушный, В обитель
      Демон прилетел (Часть 2, гл. 7).
      ПРИЖÁТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: тесно прислониться: К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      ПР ЗНАК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: показатель, знак, по кот. можно узнать, определить чтол: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9).
      ПР ЗРАК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (ст.слав. префиксальн. производное от зрак - вид): образ чего-л, представляющийся в воображении, видении, то, что мерещится, чего не существует на самом деле:
      в сравнении: Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет (Часть 2, гл. 16). ПРИЙТ (4) - глаг. сов. в., неперех.: а) идя, достигнуть чего-л, явиться куда-л (2): Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); Ей кто-то шепчет: он придет! (Часть
      2, гл. 6).
      б) наступить, настать, возникнуть (2): И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8); Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сёл, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал
      (Часть 2, гл. 15).
      ПРИКÓВАННЫЙ (2) - прич. страдат., сов. в.: закованный, прикрепленный к чему-л (1): И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5); перен.: оставленный в каком-л положении на каком-л месте (1): Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком
      (Часть 1, гл. 9).
      ПРИЛÉЖНО (1) - нареч.: усердно, старательно:
      перен.: Все дико; нет нигде следов
      Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть
      2, гл. 16).
      ПРИЛЕТÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: летя, прибывать кудал, появляться где-л: РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы (Демон) (Часть 1, гл.
      15).
      ПРИЛЕТÉТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: летя, прибыть куда-л, появиться где-л: Привычке сладостной послушный, В обитель
      Демон прилетел (Часть 2, гл. 7).
      ПРИЛЕЖНЫЙ (1) - прил. качеств., устар.: внимательный: Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6).
      ПРИМИРÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: мир, согласие после ссоры, вражды: РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ПРИМИР ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: прекратить состояние ссоры, вражды между кем-л: РП: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРИМЧÁТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: мчась, прибыть куда-л: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл.
      14).
      ПРИНЕСТ (1) - глаг. сов. в., перех.: неся, доставить что-л кудал:
      перен.: РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРИНОС ТЬ (2) - глаг. несов.
      в., перех.: а) с сущ. молитва образует сочетание со знач. соответствующего действия: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил
      (Часть 1, гл. 11);
      б) доставлять куда-л силой течения, ветра: Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река
      (Часть 2, гл. 12).
      ПРИН ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: взять на свое попечение, под свое покровительство: в сравнении: РП: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      ПРИОСЕН ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., перех.; устар., поэт.: слегка прикрыть, осенить: Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8).
      ПРИПÁВ (1) - дееприч. сов. в.: наклонившись, пригнувшись: На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена (Часть 1, гл. 13).
      ПРИПÓМНИТЬ (1) - глаг. сов.
      в., здесь: неперех.: восстановить в памяти, вспомнить: И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1).
      ПРИРÓДА (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: совокупность естественных условий на земле (2): Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); РП: Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      в сравнении (1): И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16);
      метафора (1): РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРИСКАКÁТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: прибыть куда-л вскачь: Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал (Часть
      1, гл. 14).
      ПРИСЛ ЖНИЦА (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: устар.: служанка: РП: Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРИСЛ ШАТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: напрягая слух, постараться услышать:
      перен.: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      ПРИСН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: представиться во сне: Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15).
      ПРИСТÁТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: плотно прилегая, прилипнуть, прикрепиться: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ПРИСУЖДЁН (1) - прич. страдат., кратк.: осужден, приговорен: РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРИТВÓРНЫЙ (1) - прил. качеств.: выдаваемый за настоящее, неискренний: РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПР ХОТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: вздорное желание, надуманная потребность, причуда: РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      ПРИШЛÉЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: устар.: пришелец; пришлый, чужой, не местный человек: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл.
      16).
      ПРИ Т (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: место, пристанище, прибежище, где можно укрыться, отдохнуть (2): Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7); перен. (1): Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15).
      ПРОБЕГÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: быстро перемещаться, проноситься, охватывать: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудноновый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16).
      ПРОБУЖДÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: заставляя проснуться: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины, И звучный колокола глас Дрожит, обитель пробуждая (Часть 2, гл. 4).
      ПРОВОЖÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: при расставании сопровождать, сопутствовать: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3).
      ПРОДОЛЖÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: действовать дальше, не прерывая начатого: И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12).
      ПРОДОЛЖÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: длиться, тянуться в течение какого-л времени: И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины - Недолго продолжался бой: Бежали робкие грузины! (Часть 1, гл. 11).
      ПРОЖЖЁННЫЙ (1) - прич. страдат., прош. врем.: продырявленный посредством огня: перен.: Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7).
      ПРОЙТ (3) - глаг. сов. в., неперех.: подойти к концу: РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Надежда есть - ждет правый суд (Демон) (Часть 2, гл. 10); Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16).
      ПРОКЛ СТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: предать проклятию: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!
      (Часть 2, гл. 16).
      ПРОКЛ ТЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРОЛАГÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: устар.: то же, что прокладывать: оставлять след, дорогу, проходя или проезжая: К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя? (Часть 2, гл. 9).
      ПРОЛЕТÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: летя, перемещаться где, над чем-л: И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал
      (Часть 1, гл. 3).
      ПРОЛЕТÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: перемещаясь по воздуху в каком-л направлении, минуя когол: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты; И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ПРОЛ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: заставить течь, струиться: перен.: высказать: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне веселья
      (Часть 2, гл. 1).
      ПРОМЧÁТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: быстро, стремительно передвигаться: перен.: раздаться: И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины (Часть 1, гл. 11).
      ПРОНЕСТ СЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: пройти, миновать - о времени, каком-л событии: Но пронеслось еще мгновенье, И стихло все (Часть 2, гл. 12).
      ПРОН КНУТЬ (2) - глаг. сов.
      в., неперех.: пройти, попасть куда-л сквозь что-л:
      перен.: Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник.
      (Часть 2, гл. 11); И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть 2, гл. 12).
      ПРОПÉТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: передать, исполнить голосом музыкальное произведение: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть
      2, гл. 7).
      ПРОРÉЗАВ (1) - дееприч. сов.
      в.: проделав, образовав резанием: перен.: прорвав, нарушив целостность чего-л: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4).
      ПРОРÓЧЕСКИЙ (1) - прил. относит.: содержащий пророчество, предсказание:
      И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16).
      ПРОСН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: пробудиться ото сна: перен.: Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл.
      9).
      ПРОСТ ТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: проявить снисходительность, извинить: РП: Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10) -- в знач. сущ.: просьба о прощении: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14).
      ПРОСТОТÁ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: отсутствие вычурности, прикрас; естественность: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ПРОСТРÁНСТВО (3) - сущ.
      отвлеч., неодуш., ср. р.: неограниченная протяженность во всех направлениях: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил
      (Часть 1, гл. 1); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16).
      ПРОСТ ПОК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: поступок, нарушающий какие-л нормы, правила поведения: И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16).
      ПРÓТИВ (3) - предлог: а) враждебно или с противодействием по отношению к кому, чему-л (1): РП: (Тамара) Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил (Демон) Против тебя ли? (Часть 2, гл. 10);
      б) для борьбы с чем-л, для устранения, уничтожения кого, чего-л (2): РП: Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРОХЛÁДА (3) - сущ. отвлеч., нариц., ж. р.: умеренный холод, свежесть воздуха: В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть 2, гл. 3); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет (Часть 2, гл. 5); И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя
      (Часть 2, гл.16).
      ПРОХОД ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: идти, протекать - о времени: Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6).
      ПРОЧИТÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: произнести наставление, поучение: Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      ПРОШÉДШИЙ (1) - прил. относит.: минувший, прошлый:
      -- в знач. сущ. ср. р.: минувшее время, события; прошлое: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль (Часть 1, гл. 15).
      ПРÓШЛЫЙ (2) - прил. относит.: предшествовавший настоящему; прошедший, минувший: Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть
      2, гл. 15);
      в сравнении: РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПРОЩÁНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: обмен пожеланиями перед расставанием; последнее свидание перед разлукой: В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11).
      ПРОЩÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: говорить "прощай" при расставании, перед разлукой:
      в сравнении: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл.
      14).
      ПР ГАТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: делать прыжки, скачки: перен.: о ключевой воде: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше (Часть 2, гл. 3).
      ПР ГАЯ (1) - дееприч. несов.
      в.: передвигаясь прыжками, скачками:
      в сравнении + перен.: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали
      (Часть 1, гл. 3).
      ПР ДАТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: шевелиться - об ушах лошади: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10).
      ПР МО (1) - нареч.: по прямой линии: Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал (Часть 2, гл. 11).
      ПРЯСТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: делать нити: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть
      2, гл. 16).
      ПТ ЦА (4) - сущ. нариц.,
      одуш., ж. р.: теплокровное позвоночное животное с телом, покрытым перьями и пухом, с двумя конечностями, крыльями и клювом (3): И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл. 3); Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12); Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц
      (Часть 2, гл.3); в сравнении (1): И бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит
      (Часть 1, гл. 6).
      ПТ ЧКА (1) - сущ. нариц., одуш., умен.-ласк., ж. р.: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей; И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной
      (Часть 1, гл. 15).
      П ЛЯ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: снаряд для стрельбы из ручного огнестрельного оружия, составляющий головную часть боевого патрона: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      ПУСТÓЙ (2) - прил. качеств.: неглубокий, бессодержательный: РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! (Де-
      мон) (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПУСТ НЯ (4) - сущ. неодуш., ж. р.: обширное, обычно безводное пространство со скудной растительностью или без нее: (1): Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит (Часть 2, гл.
      14);
      перен. (2): Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта (Часть 1, гл. 2); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9). Эту метафору следует сопоставить со сходной строчкой из стих. "Молитва": "Не за свою молю душу пустынную". В обоих контекстах пустынность души имеет особый смысл, особое значение в лермонтовском поэтическом словаре. Только в сопоставлении с тем, что говорится о душевной полноте героини "Молитвы" или непосредственной природной гармонии Тамары, можно понять, что значит эпитет "пустынный". Он приобретает особый смысл: его пустынность-опустошенность говорит о заполненности, но не добром и любовью, а всем многообразием сомнений (См.: Илья Серман. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836-1841. Глава VI. Примирение и бунт. М., 2003, С. 176-192).
      ПУСТЬ (2) - частица: употребляется для образования формы повелит. накл. 3-го л. глаг. в соч. с формами 3-го л. ед. или множ. ч. настоящего или будущего простого времени: а) в знач. пожелания, просьбы: РП: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл. 1);
      б) в знач. дозволения, допущения, согласия: РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня - И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      П ТНИК (3) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, находящийся в пути; путешественник: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5); РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПУТЬ (7) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: а) полоса земли, служащая для передвижения (1): Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной. Уж поздно
      (Часть 1, гл. 10);
      б) процесс движения, передвижения (4): В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской<...> И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12); Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь. Три дня, Три ночи путь их будет длиться
      (Часть 2, гл. 15);
      в) место, по которому можно или нужно пройти, проехать (2): И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14); Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
      ПУЧ НА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: водная глубина, бездна, пропасть: перен.: средоточие чего-л неприятного, гибельного, угрожающего; у Лермонтова: глубина познания: РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ПЫЛ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: страстность, порыв: в сравнении (1): Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье
      (Часть 1, гл. 16); перен. (1): душевный подъем, жар, страстность: И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14).
      ПЫЛÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: перен.: становиться красным, горячим от сильного возбуждения, волнения: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах
      (Часть 2, гл. 6).
      ПЫЛЬ (1) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: носящиеся в воздухе или осевшие на чем-л мельчайшие твердые частички:
      метафора: следы древности: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      П ШНЫЙ (3) - прил. качеств.: а) великолепный, роскошный (2): Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря (Демон) (Часть 2, гл. 10); Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4);
      б) богатый, торжественный (1): Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12).
      
      Р (71) РАБ (3) - сущ. нариц., одуш., м.
      р.: человек, лишенный всех прав и
      средств производства и являющийся собственностью хозяинарабовладельца (2): Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); РП: Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      перен. (1): человек, целиком подчинивший свою волю, свои поступки кому, чему-л: РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РАБÁ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: женск. к раб: РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РАБ НЯ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: то же, что раба: Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8).
      РАВНÓ (1) - нареч.: в равной, в такой же степени; одинаково: в сравнении: РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РÁДОСТЬ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: чувство большого удовольствия, удовлетворения (1): РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (2): Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль. (Часть 1, гл. 15); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится...
      Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15);
      РÁДОСТНО (1) - нареч.: чувствуя радость: И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сияньи неба потонул (Часть 2, гл. 16).
      РÁДУЖНЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к радуге: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16).
       РАЗ (6) - сущ. нариц., неодуш., м.
      р.: а) в соч. с прил. указывает, в который раз совершается действие (3): В последний раз она плясала (Часть 1, гл. 8); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз (Часть 2, гл. 7); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл. 15);
      б) употребляясь самостоятельно, обозначает кратность действия (3): -- ни разу - никогда: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд
      (Часть 2, гл. 14);
      -- не раз - многократно: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12).
      РÁЗОМ (1) - нареч.: разг.: в один прием: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит
      (Часть 1, гл. 13).
      РАЗВÁЛИНА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: остатки разрушенного строения, поселения: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
      РАЗВÉСИСТЫЙ (1) - прил. относит.: с широкими нависшими ветвями: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом (Часть
      1, гл. 4).
      РАЗГОН ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: заставлять разбежаться, разойтись: перен.: заставлять исчезнуть, пройти: И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16).
      РАЗГРÁБЛЕН (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: расхищен, подвергнут грабежу: Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12).
      РАЗДÁТЬСЯ (2) - глаг. сов. в., неперех.: стать слышным - о звуках: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг
      за другом (Часть 2, гл. 7);
      в сравнении: И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8).
      РАЗДЕЛÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: распределение на части: РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      РАЗДУВÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: увеличивая в объеме, наполняя воздухом: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт (Часть 1, гл. 13).
      РАЗД МЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: думы, мысли по поводу чего-л: Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком (Часть 2, гл.
      6).
      РАЗЛ КА (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: расставание с кем, чем-л близким, дорогим (2): РП: Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой <...> Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль; Им в грядущем нет желанья, И прошедшего не жаль (Часть 1, гл. 15).
      РАЗНОЦВÉТЕН (1) - прил. качеств., кратк.: разного цвета, окраски: Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14).
      РАЗНОЦВÉТНЫЙ (1) - прил. качеств.: имеющий окраску разных цветов: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз
      (Часть 1, гл. 4).
      РАЗРÓСШИЙСЯ (1) - прич.
      действит., сов. в., прош. врем.: увеличившийся за счет новых побегов, ветвей, захватывающий большую поверхность: Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет (Часть
      1, гл. 12).
      РА НА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (укр. raīna): название пирамидального тополя на Украине, Сев. Кавказе: Столпообразные раины, Звонко бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви
      (Часть 1, гл. 4).
       РАЙ (8) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., м. р. (по Фасмеру, вероятно, заимств. из др.-иран., ср. авест. raу - богатство, счастье, др.-инд. raу-, ras - состояние, сокровище, богатство, rayis дар, владение, родственные лат. rеs - дело, имущество, др.-инд. Rati - дает, дарует; греч. parideizos - рай - из др.-ир. pairidaeza - все это доказывает происхождение слова из праиндоевр.): по религиозным представлениям (7):
      -- место, куда Бог переселил первых людей Адама и Еву и откуда они были изгнаны после грехопадения (Ветхий Завет); прекрасный сад (Эдем): И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал
      (Часть 1, гл. 3); С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела
      (Часть 1, гл. 7);
      -- Царство Небесное, место, уготованное душам праведников, где они пребывают в вечном блаженстве и близости к Богу (Новый Завет): Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом
      (Часть 2, гл. 8); РП: Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало (Демон) <...> О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл.16);
      -- место вечного блаженства для душ праведников после их смерти: Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и
      любила - И рай открылся для люб-
      ви! (Часть 2, гл. 16); метафора (1): красивое место, доставляющее удовольствие, наслаждение; блаженство, радость, испытываемые от чего-л: РП: Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РÁЙСКИЙ (2) - прил. относит.: относящийся к раю: Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      (Часть 1, гл. 15).
      РÁНА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: повреждение ткани живого организма, при котором нарушается ее целостность:
      в сравнении + метафора: РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      РÁННИЙ (1) - прил. относит.: начальная пора суток: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      РАСКÁЯНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: сожаление о совершенном ошибочном или дурном поступке: РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня (Демон) (Часть 2, гл. 10); Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15).
      РАССКÁЗ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: изложение каких-л событий: Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны
      (Часть 2, гл. 16).
      РАСК НУТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: занять собой большое, широкое пространство; далеко распространиться: в сравнении: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли!
      (Часть 1, гл. 4).
      РАСПЛЕСТ (1) - глаг. сов. в., перех.: расплетать, развивать что-л заплетенное, свитое: Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела
      (Часть 1, гл. 7).
      РАСПУСТ ТЬСЯ (1) - глаг.
      сов. в., неперех.: вырастая, раскрыться - о листьях, почках, цветах: И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл. 15).
      РАСС ПАТЬСЯ (1) - глаг.
      сов. в., неперех.: сыплясь, раскатиться по поверхности:
      перен.: расположиться на большом пространстве - о множестве чего-л: Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет (Часть 2, гл. 16).
      РАСТÁЯВ (1) - дееприч. сов.
      в.: постепенно исчезнув, став незаметным: метафора: Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      РАСТÉНИЕ (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: развивающийся в неподвижном состоянии организм, представляющий одну из форм жизни на Земле и составляющий вместе с животными организмами живую природу: И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4).
      РАСТРЁПАННЫЙ (1) - прич. страдат. в знач. прил.: приведенный в полный беспорядок, разлохмаченный: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл.13).
      РАСЦВЕСТ (1) - глаг. сов. в., неперех.: приобрести цветущий вид:
      перен.: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали (Часть 1, гл. 4).
      РВАТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: сбрасывать, срывать: метафора: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы
      (Часть 1, гл. 16).
      РВÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: порываться, устремляться куда-л:
      в сравнении: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      РЕВÉТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: издавать рев - о животных:
      перен.: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть 1, гл.
      3).
      РЕВН ВЫЙ (1) - прил. качеств.: склонный к зависти, соперничеству, мучимый ревностью: перен.: РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      РÉВНОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., устар., ж. р.: боязнь чужого успеха, соперничество: Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд
      (Часть 2, гл. 9).
      РÉЗВЫЙ (2) - прил. качеств.: подвижный, живой, шаловливый: Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8); Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, храпя косится с крутизны На пену скачущей волны
      (Часть 1, гл. 10).
      РЕКÁ (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: постоянный водоем с естественным течением воды по разработанному руслу от истока вниз до устья (2): В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10); перен. (2): Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12); И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16).
      РЕМÉНЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: длинная полоса выделанной кожи для пояса и др.: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце
      (Часть 1, гл. 10).
      РЕСН ЦА (3) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: один из волосков, растущих по краю век: И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы (Часть 1, гл. 6); РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал (Часть 2, гл. 13).
       РЕЧЬ (6) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ж. р.: а) способность говорить, выражать словесно свои мысли (3): Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь
      (Часть 2, гл. 2); Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл.
      11);
      б) то, что говорят, чьи-л слова, высказывания (3): РП : Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! <...>О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16).
      РЕШÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: определяться - о чьемл дальнейшем существовании, судьбе, участи: Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16).
      РЕШÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: способ разрешения чего-л: РП : "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!" (Ангел)
      (Часть 2, гл. 16).
      Р ЗА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: (др. рус. риза - одежда, облачение; по Фасмеру, не имеет надежной этимологии;
      ?ср.греч, визант. rizai - предплечья? ?перс. rezǎ - согласие, удовлетворение > ridan - удовлетворительный, довольный, согласие?): верхнее облачение священника, надеваемое во время богослужения; устар., поэт., образн.: платье, одеяние:
      метафора: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл.
      4).
      РИСОВÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: виднеться, выделяться на чем-л: Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались (Часть 2, гл. 4).
      РÓБКИЙ (2) - прил. качеств.: боязливый, несмелый: Недолго продолжался бой: Бежали робкие
      грузины! (Часть 1, гл. 11);
      перен.: Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл.
      4);
       РОД МЫЙ (1) - прил. относит.: родной: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14).
      РОДНÓЙ (5) - прил. относит.:
      а) в знач. сущ. множ. ч.: родственники (3): И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2); Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15); -- принадлежащее родному человеку: Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13);
      б) близкий по рождению, связанный с местом рождения (3): И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к
      небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15); -- о языке: В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком
      (Часть 1, гл. 9).
       РÓЗА (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: кустарниковое растение сем. розовых с крупными душистыми цветками и со стеблями, покрытыми шипами: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4).
      РÓЗНО (1) - нареч.: устар., простор.: врозь, отдельно: РП: Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РОКОВÓЙ (1) - прил. относит.: решающий, предопределяющий судьбу: РП: Нет! дай мне клятву роковую... (Тамара) (Часть 2, гл.
      10).
      РÓПОТ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: недовольство, выраженное негромкой речью, не вполне открыто:
      перен.: РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть
      2, гл. 16).
      РОПТÁНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: невнятный, однообразный шум: Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило (Часть 2, гл. 12).
      РОСÁ (6) - сущ. веществ., неодуш., ж. р.: водяные капли, осаждающиеся из влажного воздуха на поверхности растений, почвы и различных наземных предметов вечером, ночью и рано утром при охлаждении, понижении температуры в теплое время года (3): И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      перен. (2): Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет
      (Демон) (Часть 1, гл. 15); метафора (1): И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной
      (Часть 1, гл. 15).
      РОСКÓШНЫЙ (1) - прил. качеств.: разг.: изобильный в своем цветении, пышный, цветущий: И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4).
      РУЖЬЁ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ср. р.: огнестрельное ручное оружие с длинным стволом: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
       РУКÁ (10) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: одна из двух верхних конечностей человека от плеча до конца пальцев (4): И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6); В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и, как орел, Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11); В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла (Часть 1, гл. 14); И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил
      (Часть 2, гл. 12);
      в сравнении (2): Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14); РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Тамара) (Часть 2, гл. 10); перен. (3): Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); метафора (1): Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть
      2, гл. 16).
      РУКÁВ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: часть одежды, покрывающая руку от плеча до кисти или короче: Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл. 10).
      РУЛЬ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (гол. roer): приспособление, посредством кот. управляют движением судна: РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РУМ НЕЦ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: розовая или красная окраска щек, свидетельствующая обычно о здоровье: перен.: об отражении на чем-л утренней или вечерней зари: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман... Прибавил шагу караван (Часть 1, гл. 10).
      РУМ НЫЙ (3) - прил. качеств.: алый, розовый от лучей восходящего или заходящего солнца (2): Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье
      (Часть 2, гл. 14);
      в сравнении + метафора (1): РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      РУЧÉЙ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: небольшой водный поток, образованный стоком снеговых или дождевых вод или выходом на поверхность подземных вод: РП: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви
      (Часть 1, гл. 4).
      РЫДÁНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: сильный плач с всхлипываниями и судорожными подергиваниями: Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5).
      РЫДÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: плакать, громко всхлипывая и захлебываясь слезами: Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл.15). РЯД (4) - сущ. нариц., неодуш., м.
      р.: совокупность однородных предметов, расположенных один за другим в линию (3): Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая (Часть 1, гл. 10); Чинар и тополей рядами
      Он окружен был (Часть 2, гл. 3); Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть
      2, гл. 3);
      перен. (1): Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1).
      
      
      
      
      С (207)
      С (53) - предлог: употребляется при обозначении: а) места, предмета, от кот. отделяется, удаляется, отходит что-л (6): И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый <...> И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Демон) (Часть 2, гл. 10); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16);
      б) места, сферы действия, откуда исходит что-л, приходит кто-л (6): Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем (Часть 1, гл. 6); Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10); РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10); Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной! (Часть 2, гл. 14); Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг <...> Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье
      (Часть 2, гл. 16);
      в) лица или предмета по его происхождению, пребыванию где-л (2): В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11); Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою
      рукою Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл. 14);
      г) местоположения предмета или лица, производящего действие (1): Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл.
      10);
      д) предмета, явления, времени, лица, от кот. начинается, возникает что-л (4): Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор. С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      е) предмета, кот. подвергается чему-л, от кот. отнимается что-л (5): Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1); РП:
      Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру (Демон) (Часть 2, гл. 10); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16); И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16);
      ж) предмета, кот. служит образцом, оригиналом, источником чего-л (1): Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой (Часть 1, гл. 6);
      з) при помощи, посредством чего-л, каким-л способом (2): В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); РП: Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      и) совместность, участие в одном и том же действии, состоянии двух и более лиц и предметов, при совершении какого-л действия, при каком-л состоянии (7): Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл.12); РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел (Часть 2, гл. 7); РП: Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12); а также: падая с конем <...> свиданием с тобой (Часть 2, гл. 10);
      к) на соединение, скрепление одного и другого, на смежность, близость (4): Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями (Часть 1, гл. 10); Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье (Часть 2, гл. 11); Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали (Часть 2, гл. 16);
      л) на наличие чего-л в чем-л, обладание чем-л (3): И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел (Часть 1, гл. 3); Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10); РП: Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл.
      10);
      м) явления или состояния, которым сопровождается какое-л действие (8): Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком (Часть 1, гл. 9); На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели <...> Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали (Часть 2, гл. 6); а также: С душой, открытой (Часть 2, гл. 8); с
      блистающим челом; с улыбкой ясной (Часть 2, гл. 8);
      н) при наступлении чего-л: (4): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СÁБЛЯ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: режущее и колющее холодное оружие с изогнутым стальным клинком и острием на конце: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
      САД ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: вскочив на коня, занимать место в седле: Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл.15).
      САМ (5) - мест. определит.: употребляется в знач.: а) кто-л лично совершает какое-л действие или испытывает его (3): Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван (Часть 1, гл. 10); Уж много дней она томится, Сама не зная почему (Часть 2, гл. 6); РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) своими силами, без помощи и требования со стороны (1): О, не брани, отец, меня. Ты сам заметил: день от дня Я вяну, жертва злой отравы! (Часть 2, гл. 1); в сравнении (1): И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14).
      СБЕРЕГÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: предохранять, уберегать от опасности, гибели: И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11).
      СВЕРКÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: ярко блестеть, сиять: Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал
      (Часть 2, гл. 11).
      СВЕРКН ТЬ (1) - глаг. сов. в., однокр., неперех.: ярко, ослепительно вспыхнуть: перен.: показаться на короткое время; промелькнуть: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и, как орел, Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11).
      СВЕРШÁЯ (1) - дееприч. несов. в.: исполняя какую-л обязанность: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12).
      СВЕТ-1 (4) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: лучистая энергия, воспринимаемая глазом и делающая окружающий мир видимым: Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1); Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор (Часть 2, гл.
      8);
      -- освещение, исходящее от какогол источника: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16);
      СВЕТ-2 (3) - сущ. неодуш., м.
      р.: Земной шар вместе со всем существующим на нем: На свете нет уж мне веселья (Часть 2, гл. 1); РП: Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Демон) РП: (Часть 2, гл. 10).
      СВЕТ ЛО (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: небесное тело, излучающее свет: Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1); РП: "На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил" (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СВÉТЛО-ЛИЛÓВЫЙ (1) - прил. качеств.: лиловый со светлым оттенком: Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4).
      СВÉТЛЫЙ (2) - прил. качеств.: чистый, прозрачный: Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых
      берегов (Часть 1, гл. 10); перен.: радостный, ничем не омраченный, счастливый: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты (Часть 1, гл. 8).
      СВЕЧÁ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: палочка из жирового вещества с фитилем внутри, служащая для освещения: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2).
      СВИДÁНЬЕ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: встреча, обычно условленная двух и более лиц: Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль (Часть 1, гл. 15); Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8); РП: Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      СВИДÉТЕЛЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, бывший непосредственным наблюдателем какого-л события, происшествия: перен.: Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны... Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет
      (Часть 2, гл. 16).
      СВ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: свернуться трубкой, кольцом, клубком: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч (Часть 2, гл. 16).
      СВОБÓДА (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: а) независимость¸ отсутствие стеснений и ограничений, связывающих общество или отдельного человека (1): РП: Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      б) отсутствие каких-л ограничений, стеснений в чем-л, возможность располагать собой по собственному усмотрению (2): В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8); И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы (Часть 2, гл. 16).
      СВОБÓДНЫЙ (1) - прил. качеств.: не затрудненный, беспрепятственный: Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух (Часть 2, гл. 16).
       СВОД (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: дугообразное перекрытие, соединяющее стены, опоры какого-л сооружения: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама
      (Часть 2, гл. 2).
      СВОЕНРÁВИЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: своеволие, независимость:
      перен.: РП: Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СВОЙ (22) - мест. притяж.: а) принадлежащий себе, имеющий отношение к себе (7): Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2); Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной (Часть 1, гл. 12); Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл. 15); Цветы родимого ущелья <...> Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14); а также: сомнения свои<...> в объятиях своих (Часть 2, гл. 16);
      б) собственный, составляющий чье-л личное достояние (5): В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6); То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Часть 1, гл. 15); И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои <...> Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы (Часть 2, гл. 16);
      в) своеобразный, свойственный только чему-л данному (1): Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной!
      (Часть 2, гл. 14);
      г) подходящий, свойственный чему-л, предназначенный именно для данного обстоятельства, предмета (4): Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал (Часть 1, гл. 16); И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил (Часть 2, гл. 12); Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала (Часть 2, гл. 13); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью (Часть 2, гл. 16);
      д) родной или связанный близкими отношениями, совместной работой (5): ...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал (Часть 1, гл. 11); РП: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель <...> Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      СВОРОТ В (1) - дееприч. сов.
      в., простор.: направив вбок, в сторону: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12).
      СВЯТÓЙ (7) - прил. качеств., рел. (индоевр. k'uen-to- - возрастать, увеличиваться, цвести /в прямом и перен. смысле/, плодоносить; праздновать, святить, святой, священный > авест. Spǝnta - святой, sраnаh - -
       - процветающий > праслав. *svętъ, svętъjь; мн. ч. - святые; родств. лит. , др.прусск. swenta- в местн. п., лтш. t, svinu праздновать; ст.слав. свѧтый > др.-рус. - свѢть; слово свет в знач. противоположность тьме, сияние, рассвет, утро, а также свет духовный, просвещение широко употребляется с др.-рус. эпохи - с XI в. вместе с однокоренными свять, святынь, святити, с XV в. - святость и др. В др.рус. слово святой - из ст.слав., где свѧтый восходит к общеслав. svetъjь - "святой" . Первоисточник - и-е корень k'uen > основа k'uen-to-
      "праздновать, святить, святой, священный" - по М.Фасмеру; ивр. кадош - отделенный; принадлежащий божественной жизни, целый, здравый и свободный) - личность, особенно чтимая в различных религиях за святость, благочестие, праведность, стойкое исповедание веры, ходатайство перед Богом за людей; корень слова еще в дохристиан. эпоху был сакрально отмечен; в язычестве слово понималось в прямом смысле - любое возрастание, цветение, плодоношение; в христианстве образуется понятие святости как возрастания, цветения духовного. Возможно, земля свята уже потому, что она цветет и плодоносит. Люди, жители земли, становятся носителями этой святости благодаря тому, что они на ней живут; как и когда произошло переключение с языческого на христианское, с материального на духовное - неясно. Святость переносится с природы на человека, с материально-физического на идеальнодуховное, с конкретного и зримого на отвлеченное и незримое
      (http://www.pravoslavie.ru/jurnal/330 .htm):
      а) высок.: обладающий высшим совершенством и силой; божественный; как постоянный эпитет к словам, обозначающим предметы или места религиозного поклонения: заветный, истинный, величественный, исключительный по важности (1): Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть
      2, гл. 16);
      б) в религиозно-мистических представлениях - обладающий божественной благодатью (3): В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть 2, гл. 3); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих
      (Часть 2, гл. 16);
      в) в знач. сущ.:. человек, посвятивший свою жизнь церкви и религии или пострадавший за христианскую веру, а после смерти признанный церковью образцом христианской жизни и носителем чудодейственной силы, небесным покровителем верующих (2): И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему
      (Часть 2, гл. 6);
      метафора (1): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СВЯТ НЯ (7) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: высок.: предмет, место религиозного почитания; подход идолопоклонников: святыня, святое - штука опасная: где идолы, там и кровь: что же делать со святыней, кроме как убивать за нее: (3): Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Часть 2, гл. 1); Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7); Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9);
      перен. (4): то, что является особенно дорогим, любовно хранимым и чтимым: И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты! (Часть 1, гл. 9); К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя? (Часть 2, гл. 9); РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой <...> О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СВЯЩÉННЫЙ (1) - прил. качеств.: обладающий святостью, освященный: РП: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне веселья (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
       СДЕРЖÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: выполнить обещание: Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал... Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого!
      (Часть 1, гл. 14).
      СДУВÁЯ (1) - дееприч. несов.
      в.: удаляя что-л с поверхности чего-л: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      СЕБ (7) - мест. возвратн.: указывает на отношение, направленность действия к самому производителю его, заменяя по смыслу личные местоимения (6): И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг (Часть 1, гл. 9); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СÉВЕР (2) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., м. р. (имеет праслав. корень; соврем. форма развилась из др.-рус. с веръ - север вследствие изменения в рус. яз. в Е и утраты слаб. кратк. гласн. ъ /ср. от с веръ укр. сівер - холод; рус. диал. сиверко - холодно, где из > ei развился (i) др.-рус. с веръ < праслав. sěuer-os - левый: древние, совершая моления, жертвоприношения и т.
      п., смотрели на восток, северная сторона оказывалась у них левой; в слове sěu-er-os корень sěu- "левый" и суф. -er-os / < sěu- - левый с суф. -j-os образовано seu-j-os, давшее suji - левая /чередов. s/'/s/ > др.-рус. шуии - левый /ср. фамилию Шуйский - как бы принадлежащий левше/): одна из четырех сторон света, противоположная югу: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); На север видны были горы (Часть 2, гл. 4).
      СЕГÓДНЯ (1) - нареч.: в настоящий, текущий день: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем (Часть 1, гл. 6).
      СЕДЛÓ (2) - сущ. нариц.,
      неодуш., ср. р.: упряжь для верховой езды - сиденье для всадника на спине лошади: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями (Часть 1, гл. 10); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой (Часть 1, гл. 13).
      СЕДÓЙ (4) - прил. качеств.: белый, серебристый - о волосах (2): Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого
      коня (Часть 2, гл. 16); перен. (2): серовато-белый, белесый: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16); Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16).
      СЕЙ (1) - мест. указат., устар.: этот: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16).
       СЕЛÓ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ср. р.: большое крестьянское селение, обычно хозяйственный и административный центр для более мелких населенных пунктов: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал (Часть 2, гл. 15).
      СЕМЬ (7) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: а) группа близких родственников, живущих обычно вместе (3): Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6); В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8); В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ (Часть 1, гл.
      14);
      б) группа животных, насекомых, растений одного вида (1): Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет
      (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (2): На беззаботную семью, Как гром, слетела божья кара! (Часть 1, гл. 15); Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16); перен. (1): совокупность однородных, подобных один другому предметов, явлений: Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл. 16).
      СÉНЬ (1) - сущ. неодуш., ж. р.: устар., поэт.: лиственный покров деревьев: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов (Часть 1, гл. 4).
      СЕРДÉЧНЫЙ (1) - прил. качеств.: относящийся к сердцу, связанный с чувствами, настроениями, переживаниями: РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СÉРДЦЕ (7) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: центральный орган кровообращения человека как символ средоточия чувств, настроений, переживаний (2): Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю (Часть 2, гл. 9); в сравнении (3): Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2); Уж много дней она томится, Сама не зная, почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему (Часть 2, гл. 6); Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл. 14);
      перен. (2): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон) (Часть 2, гл. 10); И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть 2, гл. 12).
      СЕСТРÁ (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р.: дочь одних родителей по отношению к другим их детям: Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12).
      СЕСТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: принять сидячее положение: ◊ сесть на коня - вести активный образ жизни - о мужчине, воине: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал... Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14).
      СÉТКА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: небольшая сеть для ловли рыбы, птицы, зверя:
      перен.: о чем-л, напоминающем по форме приспособление из перекрещивающихся нитей, веревок и т.п.: Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест; И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной
      (Часть 1, гл. 12).
      СЕТЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: приспособление для ловли рыб, птиц, мелких насекомых и т.п., изготавливаемое человеком или насекомым-охотником: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы (Часть
      2, гл. 16).
      СÉЧА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: высок., торж.: кровавая битва, сражение: То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою! (Часть 2, гл. 16).
      СÉЯТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: разбрасывать семена на приготовленную для посева землю: перен.: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья
      (Часть 1, гл. 2).
       СЖÁЛИТЬСЯ (2) - глаг. сов. в., неперех.: посочувствовать, проявить жалость, сострадание: РП: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной! (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СЖАТ (1) - прич. страдат., кратк.: плотно обхвачен, сдавлен:
      в сравнении: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И, сжаты мертвою рукою, Как бы прощаются с землею! (Часть 2, гл.
      14).
      СИДÉТЬ (2) - глаг. несов. в. неперех.: занимать положение, при котором туловище располагается вертикально, опираясь на что-л ягодицами: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг (Часть 1, гл. 6); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком
      (Часть 2, гл. 6).
      С ЛА (5) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: способность живых существ напряжением мышц производить физические движения, действия: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал
      знаком (Часть 1, гл. 9); -- не иметь силы для чего-л: И много, много...и всего Припомнить не имел он силы! (Часть 1, гл. 1); Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах (Часть 2, гл.
      6);
      ◊ не в силах - не находить в себе силы для чего-л - с инфинитивом: Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть
      2, гл. 13).
      СИНÉТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: выделяться своим синим цветом: РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      СИНÉЮЩИЙ (1) - прич. действ., наст. врем.: становящийся синим: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины (Часть 2, гл. 4).
      С НИЙ (1) - прил. качеств.: имеющий окраску одного из основных цветов спектра - среднего между голубым и фиолетовым: В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих
      (Часть 2, гл. 16).
      СИНОДÁЛ (1) - сущ. собств.: здесь: топоним: Цинандали - село в Кахетии (Грузия), располож. на сев.-вост. склоне горы Гомбори, на высоте 560 м над уровнем моря, в 10 км от Телави и в сотне км к востоку от Тбилиси, на дороге от Гомборского перевала вглубь Алазанской долины; к селению ведет горный серпантин, иногда пересекаемый лентой реки Алазани, и, чем выше в горы, - тем гуще туман, за вуалью кот. двухсотлетние платаны кажутся стражами этих мест. Это самое знаменитое винодельческое поместье Грузии, известное имение князей Чавчавадзе. Гарсеван Чавчавадзе, 18 лет бывший послом груз. царя Ираклия II в России, подписал от имени Грузии 24 июля (4 августа) 1783 г. в небольшом городке Георгиевске на Сев. Кавказе дружественный договор с Россией, по кот. Грузия признавала покровительство России и обязывалась своими войсками служить Имп. Екатерине II, а она принимала на себя обязательство по защите Грузии от внешних врагов. В 1786 г. у Гарсевана Чавчавадзе в СПб родился сын Александр, названный в честь Александра Македонского или, возможно, в честь внука Екатерины II, ставшей крестной матерью новорожденного. До девяти лет мальчик воспитывался дома, мать обучила его груз. и франц. языкам, затем его отдали в престижный частный пансион Петербурга, где он овладел рус. и нем. языками. После присоединения Грузии к России в 1801 г. семья вернулась в Тифлис, где юный князь продолжил обучение в Благородном пансионе и в совершенстве овладел перс. языком. К этому времени относятся его первые поэтические опыты. За участие в восстании девятнадцатилетний князь вместе с грузинским царевичем Батонишвили был арестован и выслан сроком на три года на поселение в Тамбов. Но уже через год по высочайшему повелению Александра I был переведен в Петербург и определен в Пажеский корпус его Имп. Величества, где проучился три года, после чего восемь лет служил в лейб-гвардии Гусарском полку. После смерти отца его прикомандировали к штабу командира корпуса в Тифлис. В 1812 г. он женился на княжне Саломе Орбелиани и в том же году родилась его первая дочь Нина (в будущем - супруга Александра Грибоедова). С началом Отечественной войны 1812 г. Александр Чавчавадзе, адъютант Барклая де Толли, участвует во всех военных кампаниях, входит в Париж. Дважды раненный, награжденный орденом, он получил назначение в Нижегородский драгунский полк, размещенный в Грузии, и следующие пятнадцать лет провел на родине. Эти годы способствовали его становлению как военачальника, поэтаромантика, крупного землевладельца, внедрявшего в сельское хозяйство самые прогрессивные европейские методы. В 1826 г. Александр Чавчавадзе участвовал в походе к Тавризу, в разгроме неприятеля под Елизаветполем (Гянджа), произведен в генералы и вошел в состав правления провинцией персидского Азербайджана, позже стал Ереванским губернатором. После окончания турецкой войны князь Чавчавадзе служил начальником войск, расположенных в Кахетии, затем вышел в отставку и продолжил занятия литературой. В 1832 г. он вновь оказался в Петербурге, когда его сын Давид был зачислен в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, кот. в том же году окончил М.Ю.Лермонтов. За стихотворение "Смерть поэта" Лермонтов в 1837 г. был переведен из Гусарского полка в Нижегородский драгунский полк, квартировавший в Кахетии; он прибыл в Тифлис почти одновременно со ссыльным декабристом А.И. Одоевским; после знакомства поэты проследовали вместе через поместья Александра Чавчавадзе к своему полку в Кахетии. По легенде, они встречались с его дочерьми и были очарованы их красотой и светскими манерами. В доме-музее Александра Чавчавадзе за стеклом хранится белоснежный платок с вышитой тонкой гладью буквой "М" - Михаил, Мишель. Дюжину таких платков, как с гордостью рассказывают в Музее, вышила в подарок Лермонтову Нино Чавчавадзе-Грибоедова. Неясно только, почему такие платки не были подарены его другу Одоевскому? А с другой стороны, мог ли Лермонтов не посетить, в бытность свою в Грузии, имение своего родственника - пусть не близкого, пусть это не кровное родство, а свойство, по жене или мужу? Дочерей князя Чавчавадзе Нину и Екатерину воспитывала их дальняя родственница Прасковья Николаевна (девичья фамилия - Арсеньева, а это фамилия матери и бабушки Лермонтова). С другой стороны, супруг Прасковьи Николаевны - родственник жены князя, княгини Саломе. В канун гибели Пушкина Чавчавадзе был в Петербурге, в доме Прасковьи Николаевны, а Лермонтов вместе с ней подыскивал квартиру по соседству для своей бабушки. Возможно, не случайно, что на Кавказе Лермонтов попал в то подразделение Нижегородского драгунского полка, кот. находилось в Кахетии, недалеко от имения Чавчавадзе. Ведь сам князь когда-то командовал этим полком. Но еще важнее, что Чавчавадзе и Лермонтов были поэтами, имели общих друзей, придерживались во многом одинаковых взглядов, были духовно близки - а это великое счастье.
      В год гибели Лермонтова князю Чавчавадзе было присвоено звание генерал-лейтенанта, он был представлен к ордену "Белого орла" и к управлению почтовой связью Закавказья.
      Когда Николай I назначил своим наместником на Кавказе графа М.Воронцова, Александр Чавчавадзе, направлявшийся, по долгу службы, на торжество, неудачно спрыгнул с дрожек и, не приходя в сознание, скончался. В церкви монастыря Шуамта в Кахетии на одной из стен укреплен герб князей Чавчавадзе: могучая десница, занесшая меч, соседствует с мирным виноградником, а высокое, вроде трона, кресло - со скачущим конем. Властитель земель и вод, "властитель Синодала", рыцарь, поэт и воин, Александр Гарсеванович Чавчавадзе, погребен здесь (О.Романова. Властитель Синодала. Изд. 3-е, М., 1981).
      Прямых доказательств знакомства Чавчавадзе и Лермонтова нет, но название "владетель Синодала" вряд ли было случайным: по одной из легенд, кто-то из друзей Лермонтова сделал приписку на рукописном экземпляре "Демона": "не Синодал, а Цинундалы" - и пояснил далее, что речь идет об имении князя Чавчавадзе в Кахетии. Если эта легенда имеет хоть какое-то право на существование, значит, Лермонтов и его окружение знали об этой местности и людях, живших там. Многое в разгадке этой истории сделано И.Л.Андрониковым. Но, возможно, кому-то в будущем удастся раскрыть тайну до конца. Мы же убеждены, что в поэме "Демон" упоминается именно Александр Чавчавадзе: Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван (Часть 1, гл. 10).
      СИ НЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: ровный, обычно яркий свет, излучаемый чем-л: И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул (Часть 2, гл. 16).
      СИ ТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: излучать яркий, ровный свет, сияние (2): Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (Часть 1, гл. 3); Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный
      сохраня, Сияют в темном отдале-
      нье (Часть 2, гл. 14);
      в сравнении (1): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда (Часть 2, гл. 2).
      СКАЗÁТЬ (4) - глаг. сов. в., перех.: изложить устно какую-л мысль; произнести: РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно" (Демон) (Часть 2, гл. 9); РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! <...> Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13).
      (на) СКАК (1) - сущ. в знач. нареч.: во время движения вскачь: То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      СКАК Н (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лошадь, отличающаяся высокими беговыми качествами: в сравнении: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела (Часть 1, гл. 13).
      СКАЛÁ (8) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: каменистый утес или гора с крутыми, отвесными склонами, острыми выступами (5): И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15); По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем
      цветов (Часть 2, гл. 3); Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал (Часть 2, гл.
      15);
      в сравнении (2): И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3); И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15);
      перен. (1): Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      СКАТ (1) - сущ. неодуш., м. р.: наклонная поверхность чего-л; пологий спуск: С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5).
      СКÁЧУЩИЙ (1) - прич. действит., несов. в., наст. врем.: подскакивающий вверх, отлетающий в сторону: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл.
      10).
      СКВОЗЬ (5) - предлог: через что-л, через толщу чего-л: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1); И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16);
      -- при обозначении какого-л состояния, явления, за кот. можно различить, заметить что-л: И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12).
      СКЛОН (1) - суш. нариц.,
      неодуш., м. р.: наклонная поверхность, скат горы, холма: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть
      2, гл. 16).
      СКЛОН ТЬСЯ (3) - глаг. сов.
      в., неперех.: наклониться, опуститься (2): Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16); Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно (Часть 2, гл. 6); перен. (1): опуская голову, склониться перед кем-л: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны
      (Часть 1, гл. 3).
      СКОВÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: плотно, тесно окружить кого-л, охватить со всех сторон: перен.: лишить или ограничить возможность, свободу движений: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть
      2, гл. 15).
      СКОЛЬЗ ТЬ (2) - глаг. несов.
      в., неперех.: плавно двигаться по гладкой скользкой поверхности, не отрываясь при этом от нее: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2); Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой (Часть 2, гл. 13).
      СКÓРО (1) - нареч.: совершаемый быстро, в короткий срок: И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там
      (Часть 2, гл. 15).
      СКÓРЫЙ (1) - прил. качеств.: происходящий с большой скоростью - о передвижении: Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь (Часть 2, гл. 12).
      СКР ТЬСЯ (2) - глаг. сов. в., неперех.: а) спрятаться в каком-л скрытом, потаенном месте: РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) удаляясь, перемещаясь, перестать быть видным, исчезнуть из поля зрения: Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      СК КА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: тягостное душевное состояние, вызываемое отсутствием дела, интереса к окружающему: РП: Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СКУЧÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: испытывать скуку: РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СЛАБÉЮЩИЙ (1) - прич. действит., наст. врем.: становящийся физически слабым: РП: Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СЛÁБЫЙ (1) - прил. качеств.: негромкий: И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть
      2, гл. 12).
      СЛÁВА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: широкая известность как свидетельство признания чего-л: РП: О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СЛÁВНЫЙ (1) - прил. качеств.: известный, прославившийся чем-л: И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть 2, гл. 16).
      СЛÁДКИЙ (4) - прил. качеств.: имеющий вкус, свойственный сахару, меду:
      в сравнении (1): И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор
      (Часть 2, гл. 8);
      перен. (3): приятный для слуха; вызывающий приятное ощущение при восприятии: Столпообразные раины, Звонко-бегущие ручьи По дну из камней разноцветных, И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4); РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял
      (Часть 2, гл. 16).
      СЛÁДОСТНЫЙ (2) - прил. качеств.: то же, что сладкий: И долго сладостной картиной Он любовался (Часть 1, гл. 9); Привычке сладостной послушный, В обитель Демон прилетел (Часть 2, гл. 7).
       СЛАДОСТРÁСТНЫЙ (1) -
      прил. качеств.: отличающийся сладострастием; чрезмерно чувственный:
      перен.: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4) .
      СЛЕГКÁ (2) - нареч.: немного, чуть-чуть (1): И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2,
      гл. 11);
      в сравнении (1): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой (Часть 1, гл. 6).
      СЛЕД (9) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: отпечаток, оттиск ноги, лапы и т.п. на какой-л поверхности (1): РП: И мчался путник одинокой, Обманут близким огоньком; И в бездну падая с конем, Напрасно звал - и след кровавый За ним вился по крутизне (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (4): результат, последствия чьей-л деятельности, какого-л события и т.п.: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1, гл. 15); Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа (Часть 2, гл. 2); РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон) Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня
      (Часть 2, гл. 10); метафора (4): Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела (Часть 1, гл. 14); К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след (Часть 2, гл. 9); И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16); Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала (Часть 2, гл. 16).
      СЛЕД ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: наблюдать за чем-л движущимся, не отрывая взора: Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил (Часть 1, гл. 1).
      СЛЕД (1) - дееприч. несов. в.: наблюдая за чем-л, не отрывая взора:
      перен.: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой, Следя мелькающие волны (Часть 1, гл. 3).
      СЛЕЗÁ (14) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: бесцветная, прозрачная солоноватая жидкость, выделяемая железами, расположенными около глаз, при некоторых физиологических или психических состояниях (4): Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      (Часть 1, гл. 15); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит (Часть 1, гл. 15); РП: Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл.
      1);
      в сравнении (5): Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Часть 1, гл. 15); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7); РП: Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      перен. (5): горе, неприятности: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил... Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16);
      -- облегчение, освобождение от чего-л неприятного: И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7) - как тонко смог передать Лермонтов психологическое состояние героя, не знавшего, что такое "тоска любви, ее волненье": гордый, сильный Демон заплакал одной-единственной, скупой, тяжелой слезой, которая, упав на камень, прожгла его насквозь; РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои <...> Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СЛЕТÉТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: летя, опуститься: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел
      (Часть 2, гл. 7);
      перен.: снизойти на кого-л, появиться, как бы опустившись сверху, свыше: На беззаботную семью, Как гром, слетела божья кара!
      (Часть 1, гл. 15).
      СЛИВÁЯСЬ (1) - дееприч. несов. в.: соединяясь, смешиваясь вместе: Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов
      (Часть 2, гл. 3).
      СЛÓВО (9) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: а) единица речи, представляющая собой звуковое выражение отдельного предмета мысли (4): РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит (Демон) (Часть 1, гл. 15); Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук (Часть 1, гл. 16); РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- не находить слов для чего-л: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9);
      б) высказывание, фраза: (не) сказать, молвить и т. п. слово (1): Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое?.. Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11);
      в) обязательство выполнить что-л; обещание, уверение (1): Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал: Сдержал он княжеское слово, На брачный пир он прискакал (Часть 1, гл. 14); в сравнении (1): РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (2): РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      СЛОЖЁН (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: составлен, построен: в сравнении: сочинен, создан: И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7).
      СЛОЖ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: положить вместе в определенное место: перен.: передать власть над собой кому-л: РП: О! верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       СЛОЙ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: пласт чего-л, лежащий в ряду других пластов или покрывающий какую-л поверхность: Не ждет их мирная гробница Под слоем монастырских плит Где прах отцов их был зарыт (Часть 1, гл. 12).
      СЛУЖÉБНЫЙ (1) - прил. относит.: состоящий на службе, несущий службу: РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       СЛУХ (2) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., м. р.: одно из пяти внешних чувств, дающее возможность воспринимать звуки при помощи специального органа - уха: И чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5); Всечасно дивною игрою Твои слух лелеять буду я (Часть 2, гл. 10).
      СЛ ШАТЬ (3) - глаг. несов.
      в., перех.: воспринимать слухом какие-л звуки: Он слышит райские напевы (Часть 1, гл. 15); Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой (Часть 1, гл. 15); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье (Часть 2, гл. 12).
      СЛ ШАТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: быть слышным, звучать, раздаваться: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2).
      СЛЫШЕН (1) - прич. страдат., несов. в., кратк.: воспринят слухом: Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал
      (Часть 2, гл. 15).
      СМЕЖ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: закрыть, сомкнуть глаза, веки: И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил (Часть 1, гл. 16).
      СМЕРТÉЛЬНЫЙ (2) - прил. качеств.: грозящий гибелью: Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть
      2, гл. 16).
      СМÉРТНЫЙ (2) - прил. качеств.: а) лишающий жизни, ведущий к смерти: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      (Часть 1, гл. 15);
      б) принадлежащий тому, кто должен когда-л умереть: РП: Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СМЕРТЬ (2) - сущ. неодуш., ж.
      р.: прекращение жизнедеятельности организма; его гибель: в сравнении: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть 2, гл. 14).
      перен.: Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13).
      СМЕТÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: подметая, удалять что-л с чего-л:
      метафора: Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! (Часть
      2, гл. 16).
      СМЕТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: иметь смелость, осмелиться: Но долго, долго он не смел Святыню мирного приюта Нарушить (Часть 2, гл. 7).
      СМÉЯ (1) - дееприч. несов. в.: имея смелость, осмеливаясь: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СМИРÉННЫЙ (1) - прил. качеств.:
      перен.: смиряющий плоть: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2).
      СМОТРÉТЬ (7) - глаг. несов.
      в., перех.: направлять, устремлять взгляд (5): Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6); Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим (Часть 2, гл. 8); РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты (Демон) (Часть 2, гл. 10); Могучий взор смотрел ей в очи! (Часть 2, гл. 11); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть 2, гл.
      16);
      в сравнении (1): И взор его с такой любовью, Так грустно на нее
      смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16);
      перен. (1): И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3).
      СМ ГЛЫЙ (1) - прил. качеств.: темноватой окраски - о коже: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье (Часть 1, гл. 14).
      СМ ТНО (1) - нареч.: неотчетливо, неопределенно: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СМУТ СЬ (1) - дееприч. сов.
      в.: встревожившись, в замешательстве: И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл. 12).
      СМЫВÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: стирать, удалять что-л: И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, 16).
      СМЯТ (1) - прич. страдат., сов.
      в., кратк.: сжат в комок, скомкан, превращен в мягкую массу: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой (Тамара) (Часть 2, гл.
      10).
      СМЯТÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: состояние сильной взволнованности, беспокойства:
      Она вскочив глядит вокруг...Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье (Часть 1, гл.
      16).
      СНЕГ (3) - сущ. веществ., неодуш., м. р.: атмосферные осадки, выпадающие в виде белых звездообразных кристаллов или хлопьев (2): Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (Часть 1, гл. 3); И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь успокоилися там (Часть 2, гл. 15); перен. (1): Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      СНЕГОВÓЙ (1) - прил. относит.: относящийся к снегу; состоящий из снега, со снегом: Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4).
      СНÉЖНЫЙ (2) - прил. качеств.: относящийся к снегу; состоящий из снега, со снегом: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман (Часть
      1, гл. 10);
      перен.: И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      СНÓВА (3) - нареч.: еще раз, опять, вновь: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и, как орел, Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11); Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16).
      СНЯТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: прекратить действие чего-л; сложить с себя какое-то звание, обязанности: РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах: Мой рай, мой ад в твоих очах (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СОБЛÁЗН (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: искушение, то, что влечет к себе, соблазняет, прельщает: РП: Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Демон) (Часть 2, гл. 10); И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам (Часть 2, гл. 11).
      СОБРÁТ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек одной с кем-л среды, профессии; товарищ по занятию: РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СОБРÁТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: снарядиться, приготовиться к отправлению куда-л: Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15).
      СОГЛÁСНЫЙ (1) - прил. качеств.: согласованный, слаженный: Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл.
      12).
      СОГРЕШ ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: совершить грех: РП: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СОЖАЛÉНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: чувство печали, сожаления о чем-л: РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом <...> Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      СОЗВÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: собрать, пригласить: Звучит зурна, и льются вины - Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть 1, гл. 6).
      СÓЗДАН (2) - прич. страдат., сов. в., кратк.: вызван к жизни: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл.16).
      СОЗДÁНЬЕ (1) - сущ. здесь: нариц., одуш., ср. р.: о человеке, живом существе: РП: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СÓЛНЦЕ (4) - сущ. неодуш., ср. р.: центральное тело солнечной системы, представляющее собой гигантский раскаленный шар, излучающий свет и тепло (3): Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6); Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10); Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя
      (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (1): С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7).
      СОЛОВÉЙ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: маленькая певчая птица из отряда воробьиных, отличающаяся красивым пением: И кущи роз, где соловьи Поют красавиц, безответных На сладкий голос их любви (Часть 1, гл. 4).
      СОМНÉНЬЕ (-НИЕ) (6) - сущ.
      отвлеч., ср. р.: неуверенность в истинности, возможности чего-л; отсутствие твердой веры в кого, что-л (3): Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял<...> Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (Часть 2, гл. 16); перен. (3): И часто тайное сомненье Темнило светлые черты (Часть 1, гл. 8); И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть 2, гл. 12); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья!" - Посланник неба отвечал (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      СОН (7) - сущ. неодуш., м. р.: периодически наступающее физиологическое состояние покоя организма, во время кот. полностью или частично прекращается работа сознания и ослабляется ряд физиологических процессов (3): И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил (Часть 1, гл. 16); Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно (Часть 2, гл. 6); РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (2): Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится... Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней (Часть 2, гл. 15); перен. (1): Недаром сны ее ласкали, Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); метафора (1): РП: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон)
      (Часть 1, гл. 15).
      СÓНМИЩЕ (1) - сущ. неодуш., ср. р.: устар.: множество, большая группа, собрание кого, чего-л: РП: Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СÓННЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся ко сну, связанный со сном: Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет (Часть 2, гл. 5);
      в сравнении + перен.: находящийся в состоянии полного покоя; неподвижный: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.
      16).
      СОПРОТИВЛÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: отражение чего-л: Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему (Часть 1, гл. 2).
      СОРВÁТЬ (2) - глаг. сов. в., перех.: резким рывком, движением снять, сдернуть, стянуть: РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13).
      СОСВÁТАТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: сватая дочь, дать согласие на брак: Гудал сосватал дочь свою, На пир он созвал всю семью (Часть
      1, гл. 6).
      СОСÉД (1) - сущ. нариц.,
      одуш., м. р.: тот, кто живет поблизости, рядом с кем-л: Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15).
      СОСÉДНИЙ (1) - прил. относит.: расположенный, находящийся рядом, поблизости, по соседству с кем-л: С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени
      (Часть 1, гл. 5).
      СОТКÁТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: выткать, сплести: метафора: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл. 16).
      СОХРАН (1) - дееприч. сов.
      в.: не дав чему-л пропасть, исчезнуть:
      метафора: Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      СПАС ТЕЛЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: в христианстве и иудаизме - божественный избавитель, искупитель грехов человечества; одно из названий Христа; само имя Иисуса Христа (Иисус - евр. Иегошуа - Бог спасает): Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью (Часть 2, гл. 1).
      СПАСТ СЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: уберечься от кого, чего-л, угрожающего смертью, гибелью: перен.: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      СПЕВÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: достигать согласованности, стройности в совместном пении: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      СПЕШ ТЬ (5) - глаг. несов. в., неперех.: торопиться; стараться сделать что-л как можно быстрее (4): Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый (Часть 1, гл. 10); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть 2, гл. 1); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12);
      перен. (1): Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье
      (Часть 2, гл. 16).
      СПИНÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: задняя часть туловища человека от шеи до крестца: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной (Часть 1, гл. 10).
      СПОЗНÁТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: устар., простор.: вступить в дружеские и т.п. отношения с кем-л; познакомиться: в сравнении + перен.: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Часть 2, гл. 8).
      СПОКÓЙНЫЙ (1) - прил. качеств.: протекающий в спокойствии: РП: И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон) (Часть 2, 10).
      СПР ТАН (1) - прич. страдат., сов. в., кратк.: укрыт, прикрыт: Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6).
      СПР ТАННЫЙ (1) - прич.
      страдат.: малозаметный, еле видный среди заслоняющих, закрывающих предметов: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15).
      СПУСКÁТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: перемещаться сверху вниз, сходить: В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4).
      СП ЩИЙ (1) - прич. действ., несов. в.: пребывающий в состоянии сна:
      в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала
      (Часть 2, гл. 13).
      СРАВНÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: сопоставление:
      в сравнении: Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье
      (Часть 1, гл. 16).
      СРАВН ТЬСЯ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: сопоставить с кем, чем-л; приравнять к кому, чему-л в каком-л отношении:
      в сравнении: Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой
      (Часть 1, гл. 6).
      СРЕД (2) - предлог: посреди чего-л: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      СРЕДЬ (4) - предлог: разг., поэт.: между какими-л лицами, предметами, в окружении кого, чего-л: На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг: Средь игр и песен их досуг Проходит (Часть 1, гл. 6); Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада (Часть 1, гл. 15); И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Часть 2, гл. 7); РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТÁДО (1) - сущ. нариц., неодуш. ср. р.: группа животных, обычно одного вида, содержащихся, пасущихся вместе:
      перен.: Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада
      (Часть 1, гл. 15).
      СТАН (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: туловище человека (2): Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7); Ремнем затянут ловкий стан; Оправа
      сабли и кинжала Блестит на солнце (Часть 1, гл. 10);
      в сравнении (1): РП: Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТАРÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: проявлять старание, усердие в чем-л: РП: Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТÁРЕЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: старик - с оттенком почтительности и уважения: в сравнении: Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью
      (Часть 2, гл. 16).
      СТАР К (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: мужчина, достигший старости: И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика (Часть
      2, гл. 12).
      СТАР ННЫЙ (3) - прил. относит.: созданный, возникший в старину, в далеком прошлом и сохранившийся с тех пор (2): Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (1): РП: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТÁРЫЙ (3) - прил. качеств.:
      а) давно созданный, существующий долгое время: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть
      2, гл. 16);
      б) ведущий свое существование из далекого прошлого: РП: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум (Демон) (Часть 2, гл.
      10);
      в) давний, существующий долгое время: Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей (Часть 2, гл. 15).
      СТАТЬ (7) - глаг. сов. в., неперех.: а) употребляется в составе сказ. в знач.: сделаться кем, чем-л, каким-л, прийти в какое-л состояние (3): Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком (Часть 1, гл. 9); РП: ...как Эдем, Мир для меня стал глух и нем (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- в составе безл. сказ.: РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      б) в составе глаг. сказ. в знач. начать (4): Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы (Часть 1, гл.15); РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал <...> И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор <...> Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      СТВОЛ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., м. р.: часть огнестрельного оружия в виде трубы, через которую проходит, получая направление полета, пуля: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11).
      СТЕНÁ (6) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: вертикальная часть строения, служащая для поддержания крыши и перекрытий, для разделения помещения на части, для ограждения от атмосферных воздействий (5): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); Задумчив у стены высокой Он бродит (Часть 2, гл. 7); РП: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей (Демон) (Часть 2, гл. 10); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых (Часть 2,
      гл. 16);
      в сравнении (1): Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4).
      СТЕПНÓЙ (1) - прил. относит.: находящийся, расположенный в степи: И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели (Часть 1, гл. 12).
      СТЕРÉТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: удалить что-л с поверхности чем-л: РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТИХ Я (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: явление природы, выступающее как могучая, трудно преодолимая и часто разрушительная сила, а также сфера, среда проявления этого явления: РП: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТ ХНУТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: перестать издавать звуки, шуметь: Но пронеслось еще мгновенье, И стихло все (Часть 2, гл.
      12).
      СТОЗВ ЧНЫЙ (1) - прил. относит.: многозвучный, многоголосый: И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть
      1, гл. 4).
      СТÓИТЬ (3) - глаг. несов. в., перех.: иметь ту или иную цену, стоимость:
      в сравнении (1): Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15);
      перен. (2): Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); РП: А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон) (Часть 2, гл.
      10).
      СТОЛПООБРÁЗНЫЙ (1) - прил. качеств.; устар.: напоминающий по форме столп, столб: Столпообразные раины, Звонкобегущие ручьи По дну из камней разноцветных (Часть 1, гл. 4).
      СТОН (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: протяжный жалобный звук, издаваемый живым существом от боли или в горе, тоске (3): И дикий крик, и стон глухой Промчались в глубине долины (Часть 1, гл. 11); В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ (Часть 1, гл. 14); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12); в сравнении (1): Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      (Часть 1, гл. 15).
      СТОНÁТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: издавать стон: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" (Часть 2, гл. 5).
      СТОПÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: нижняя часть ноги в форме плоского свода, служащая опорой при стоянии и передвижении: перен.: привести в полное подчинение, услужение: РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТÓРОЖ (2) - сущ. нариц., одуш., м. р.: лицо, несущее охрану кого, чего-л; здесь: полуночный, т.е. не дневной; монастырский сторож, услышавший "двух уст согласное лобзанье", мгновенно принимает должные меры против любовной оргии в святой обители - читает в страхе "канон угодника святого" (>>Путь Одиссея>> Искусство>> М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru): В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской
      (Часть 2, гл. 12);
      метафора: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3).
      СТОРОЖЕВÓЙ (1) - прил. относит.: связанный с несением охраны, дозорной службы: метафора: И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3).
      СТОРОЖ ТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: нести охрану кого, чего-л: перен.: Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      СТОРОНÁ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: пространство, место, расположенное в каком-л направлении от кого, чего-л, а также само это направление: Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10); Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15).
      СТО ТЬ (6) - глаг. несов. в., неперех.: а) находиться на ногах, не двигаясь с места (2): Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16);
      б) находиться в вертикальном положении - о предметах (4): Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3); И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной (Часть 2, гл. 16); И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты
      (Часть 2, гл. 16).
      СТРАДÁЛЕЦ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек, испытавший или испытывающий много страданий, мучений: РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СТРАДÁНЬЕ (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: физическая или нравственная мука, боль (2): РП: Тебя иное ждет страданье,
      Иных восторгов глубина (Демон) (Часть 2, гл. 10); И след проступка
      и страданья С нее слезами он смывал (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении (2): РП: Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей (Демон) (Часть 2, гл. 10); В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой
      (Часть 2, гл. 11).
      СТРАДÁТЬ (2) - глаг. несов. в., неперех.: испытывать физические или нравственные страдания, мучиться: Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении: РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТРÁЖА (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: устар.: несение вооруженной охраны; охрана кого, чего-л: перен.: И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят (Часть 2, гл. 16).
      СТРАНÁ (2) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: местность, территория, край: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Часть 1, гл. 3); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      СТРÁННИК (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: тот, кто странствует, путешествует: Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал (Часть 2, гл. 15).
      СТРÁННЫЙ (2) - прил. качеств.: необычный, непонятный, вызывающий недоумение; в русской литературе первой трети XIX в. концепт странный реализует себя в сложном лексикосемантическом поле (странностьнепохожесть), от кот. производной становится романтическая парадигма: странный-особенныйчужой-уходящий-странствующий (Т.И.Радомская. Мотивы странности и странника у А.С.Грибоедова и М.Ю.Лермонтова // Русская речь, 2006, Љ 5, с. 19), два первых элемента кот. представлены в лермонтовских примерах данной словарной статьи (три последних значения частично могут быть отнесены к примеру на слово странник): И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл. 16); Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам
      (Часть 2, гл. 14).
      СТРАСТЬ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: сильное, безудержное чувство, с трудом управляемое рассудком (3): РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить <...> Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей, Среди молитв, равно далеко От божества и от людей (Демон) (Часть 2, гл. 10); И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14); в сравнении (1): РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2,
      гл. 10);
      метафора (1): РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет; И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень -
      Надежд погибших и страстей
      Несокрушимый мавзолей! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10)
      СТРАХ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: состояние сильной тревоги, беспокойства; душевное волнение от грозящей или ожидаемой опасности (3): Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10); И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? (Демон) (Часть 2, гл. 10); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12); в сравнении (1): Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8); перен. (1): РП: Нет! дай мне клятву роковую... Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты! Невольно страх в душе ласкаешь (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      СТРÁШНО (2) - безл. сказ.: о чувстве страха, испытываемом кемл: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно
      (Часть 2, гл. 6); РП: Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СТРÁШНЫЙ (1) - прил. качеств.: вызывающий, внушающий чувство страха; пугающий: Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны (Часть 2, гл. 16).
      СТРЕЛÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: тонкий стержень с заостренным наконечником на одном конце и узкими лопастями на другом, употребляемый для метания из лука:
      в сравнении: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес, как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала! (Часть 1, гл. 13).
      СТРÉМЯ (2) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: приспособление для упора ноги всадника, состоящее из подножки с дужкой, подвешиваемой к седлу с помощью ремня: Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое?.. Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11); Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13).
      СТРÓГИЙ (1) - прил. качеств.: не допускающий снисхождений, послаблений; суровый: И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул
      (Часть 2, гл. 16).
      СТРÓЕН (1) - прил. качеств., кратк.: пропорционально сложен, статен: И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8).
      СТРÓЙНЫЙ (2) - прил. качеств.: а) ровно, правильно расположенный: РП: Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил
      (Демон) (Часть 1, гл. 15);
      б) звучащий согласно, слаженно, гармонично: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались
      (Часть 2, гл. 7).
      СТРУНÁ (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: упругая нить, натягиваемая в музыкальных инструментах и издающая при колебании музыкальный тон:
      перен.: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл. 16).
      СТРУ (3) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: узкий поток какой-л жидкости, воды (1): И кровь широкими струями На чепраке его видна. (Часть 1, гл. 13);
      в сравнении (1): Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл. 16); перен. (1): Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой (Часть 2, гл. 13).
      СТУДЁНЫЙ (1) - прил. качеств.; разг.: очень холодный: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной (Часть 2, гл. 3).
      СТУПÉНЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: горизонтальный выступ лестницы, на который наступают при подъеме или спуске: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке
      (Часть 1, гл. 5).
      СТ НУТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: теряя тепло, становиться холодным, холоднее; остывать: перен.: РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут, и стынет кровь! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      СТЯЖÁНИЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: устар., книжн.: то, что приобретено, имущество; какое-л отношение к себе в результате своей деятельности: РП: Клянися мне...от злых стяжаний Отречься ныне дай обет (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10).
      СУД (2) - сущ. неодуш., м. р.: судебный процесс, разбирательство уголовного или гражданского дела: РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут... Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!" (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      СУДЬБÁ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: стечение обстоятельств, стихийный, не зависящий от воли человека ход событий (2): РП: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе (Демон) (Часть 2, гл. 10); Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал?
      (Часть 2, гл. 16);
      б) доля, участь, жизненный путь кого-л (3): В последний раз она плясала. Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8); РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой <...> Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      СУДЬ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: должностное лицо, выносящее приговор по судебному делу: в сравнении: Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья (Часть 2, гл. 9).
      С МРАЧНЫЙ (2) - прил. качеств.: погруженный в сумрак, полутемный: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда
      Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама (Часть 2, гл. 2); в сравнении: РП: Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Тамара) (Часть 2, гл.1).
      СХВÁЧЕННЫЙ (1) - прич. страдат.: разг.: внезапно, с силой охваченный чем-л; здесь: замороженный: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.
      16).
      СЧАСТЛ ВО (1) - нареч.: благополучно: Арагвы светлой он счастливо Достиг зеленых берегов (Часть 1, гл. 10).
      СЧАСТЛ ВЫЙ (2) - прил. качеств.: а) испытывающий счастье, находящийся в состоянии счастья: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый
      (Часть 1, гл. 1);
      б) благополучный, процветающий: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (Часть 1, гл. 4).
      СЧÁСТЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: состояние полной удовлетворенности жизнью, чувство высшего довольства, радости: РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении: И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9).
      СЫН (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: человек как уроженец какой-л местности; питомец кого, чего-л, тесно связанный с кем, чем-л: РП: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      СЮДÁ (2) - нареч.: в это место, в эту сторону: Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест. Немало в Грузии невест; А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел (Часть 2, гл. 7).
      
      Т (81)
      ТА НСТВЕННЫЙ (2) - прил.
      качеств.: исполненный тайны: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой (Часть 1, гл. 3);
      в сравнении: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14).
      ТА ТЬСЯ (2) - глаг. несов. в., неперех.: прятаться, скрываться: Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов (Часть 1, гл. 4); В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой (Часть 2, гл. 3).
      ТÁЙНО (1) - нареч.: смутно, не вполне осознанно: РП: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТÁЙНЫЙ (2) - прил. относит.: не обнаруживаемый вовне, затаенный: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты (Часть 1, гл. 8); РП: Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ТАК (9) - нареч.: а) таким образом (2): РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10); Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14);
      б) в такой (до такой) мере, степени; настолько (5): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8); Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14); РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа (Демон) (Часть 2, гл. 10); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в
      море злата, Уж скрылась колесница дня (Часть 2, гл.14);
      в) частица усилит.: употребляется для подчеркивания внимания, поддержки слов собеседника (1): РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16).
      ТАКÓЙ (6) - местоим. определит.: а) указывает на качество, свойство лица, предмета, обозначая: именно этот, равный этому или тому, о чем говорилось в предшествующей речи (3): Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела; С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела
      (Часть 1, гл. 7);
      б) употребляется в соч. с предшествующими вопросит. местоим. кто или что, обозначая вопрос о предмете, явлении: что значит, что собой представляет (3): Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое?.. Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова (Часть 1, гл. 11); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел (Часть 1, гл. 16); РП: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТАМ (5) - нареч.: в том месте, не здесь: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью (Тамара) (Часть 2, гл. 1); РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! <...> Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10); И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15); И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых (Часть 2, гл. 16).
      ТАМÁРА (8+8) - сущ. собств.: антропоним, ж. р. (библейск.: др.евр. Tamar - финиковая пальма; по другой версии, от финик. Famar - пальма, смоковница; этот же корень у растения тамариск /лат. Tamarix/ - священное дерево шумеров; в др.русск. словарях финик имеет два значения: плод Рhоеniх dactylifera и волшебная птица феникс из греч. египетская волшебная птица - т.е. Тамара сочетает в себе образ птицы и древа /Жар-птицы, сидящей на Древе Жизни/. В России имя Тамара стало известно в XII в. через Грузию - это имя грузинской царицы Тамары (1166 - ?1209/1213?; годы правления 1184 - ?1207?), с именем кот. связан один из лучших периодов в истории Грузии: не было смертных казней и телесных наказаний. Избегая осложнений внутри царства, она вела войны с соседями - и довольно успешно. Тамара заботилась и о духовном развитии страны: при дворе была плеяда писателей, доведших грузинский язык до полного совершенства: в ее царствование прославился поэт Шота Руставели, чья великолепная поэма "Витязь в тигровой шкуре" проникнута любовью к царице. Коронование дочери при жизни царя имело место только в Грузии эпохи Руставели, и никогда ни в какой другой стране подобное событие не повторялось. Легендарная история приписывает Тамаре сооружение всех замечательных храмов и крепостей Грузии - и она недалека от истины. Христианство и гражданственность среди кавказских горцев распространились благодаря энергии и заботам Тамары. Церковь причислила ее к лику святых. Героиня поэмы "Демон" - княжна Тамара, дочь князя Гудала и невеста властителя Синодала. В ожидании жениха Тамара сидит среди подруг: в ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, глядит - И влажный взор ее блестит Из-под завистливой ресницы; То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко, И по ковру скользит, плывет Ее божественная ножка; И улыбается она, Веселья детского полна. "Танец и движение присущи Вселенной. Грациозно извиваются растения. Они поворачиваются навстречу солнцу, ритмично колышутся на ветру, принимают самые причудливые позы. У птиц свой язык поз и движений. Они расправляют крылья, выражая угрозу или исполняя брачный танец. Танец животных демонстрирует их силу, агрессию или любовные заигрывания" (Т.Эндрюс. Магия танца /Ваше тело как инструмент силы/. Изд.
      "Ваклер", Киев, 1996, 256 с.). Большое внимание Лермонтов отводит бубну, с кот. пляшет Тамара: бубен - это сигнальный ударный инструмент для созыва духов в начале камлания. Как пишет один из анонимных авторов Интернета, Тамара призывала духа и призвала: И Демон видит... (>>Путь Одиссея>> Искусство>> М.Ю. Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru). Продолжим достаточно длинную цитату: "Гармонический танец Тамары - это почти тантрическое действо: искусство взаимодействия на разных планах: тела, энергии и сознания! Это танец с жизнью и смертью, танец с партнером и без него, танец со Вселенной... Тамара может не осознавать этого, но она - свободы резвая дитя - этим все сказано. Тело человека создано для движения, кот. так же естественно и необходимо для жизни, как и дыхание. И в глубине своей замороченной религ. души Тамара знает это - как и то, что цель любых ритуальных действий - направление и сосредоточение сознания (она ведь наследница Гудала). В древних обществах особое значение придавалось наблюдению за силами танца. Танец как исцеление, обучение и священнодейство был принадлежностью матриархальной культуры. Древним было хорошо известно, что мужчины и женщины, участвующие в танце, не просто танцоры, а любовники. Танец помогает сохранить контакт с высшими жизненными силами, потому что он пробуждает энергию. Запрет на танец есть блокировка процесса духовного роста (совр. исследования показали, что танец способствует взаимодействию полушарий головного мозга, соединяя интуитивное и рациональное; центральные нервная и мышечная системы преобразуют музык. ритмы в форму движения, что позволяет расширить традиционное восприятие
      мира) (>>Путь Одиссея>>Искусство>> М.Ю. Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru).
      Тамару ожидали судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне - властитель Синодала не позволил бы ей ТАК танцевать, не дал бы скрытым силам ее души пробудиться. И все же, после его смерти, безутешная красавица, какая еще под солнцем юга не цвела, уходит в монастырь. Но страдания ее вряд ли связаны с потерей жениха, скорее - с тем, что часто тайное сомненье Темнило светлые черты. И хотя Рыдает бедная Тамара; Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит, но она как будто слышит Волшебный голос над собой: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      Прошли мгновенья... Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук. Она, вскочив, глядит вокруг... Невыразимое смятенье В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненье. Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал. Растревожил ее душу Демон. Но Тамара боится: ей легче стать монашкой-затворницей, чем слушать его жаркие речи. А Душа ее не слышит голоса рассудка, она, как вольная птица, рвется на свободу.
      И тут вновь появляется Демон: Тамара ожидает ищущего Духа, а им оказывается Демон - "дух изгнанья". Возможно, вольный сын эфира поторопился, возможно, в чем-то даже просчитался, но поцелуй прожег, как молния, Душу Тамары - грешнице прекрасной открылись тайны ведовства. Ведь Демон, распалившись от любви, предложил ей секс космического масштаба, о каком в глубине души мечтает каждая женщина, хотя и не хочет, а, может, боится признаться себе в этом.
      Ведь Демон не умоляет, он требует: Люби меня! Он не просит ее умереть за него - этого от грешной души Тамары требует Творец. Нет, Демон всего-навсего требует: Люби меня! Тамара согласна, но Демон не рассчитал свои силы, и Душа Тамары, раздираемая любовью и страхом, покидает Тело. Когда-то ничто на свете не могло сравниться с улыбкой красавицы, как жизнь, как молодость, живой, улыбка же мертвой Тамары совершенно иная - это улыбка знающей, но несостоявшейся при жизни ведьмы (М.Л. Демон (скрытые смыслы восточной повести): Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости.
      В облике мертвой Тамары есть ощутимое сходство с Демоном; в ее застывшей улыбке отпечаталась суть его надменного, огненно-хладного знания. Демон-бунтарь разбудил от сна незнанья ее Душу, но она не смогла дать ему полноты любви, кот. он ждал от нее, поскольку все время озиралась на Всевидящее око - ведь не зря же был приставлен к ней Ангел-хранитель. Наконец, настала его очередь, очередь Ангела-хранителя, служебного духа Творца. Получив указание свыше, он начинает действовать: Душа Тамары оказывается в его объятиях. Летя на крыльях золотых, душу грешную от мира Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал. А что же Демон? Потрясенный собственным поступком, приведшим к гибели любимой, кот. он мечтал видеть царицей мира, Взвился из бездны адский дух. Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: Она моя!
      Тамара онемела от страха и ужаса: К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа. Судьба грядущего решалась. Если бы Тамара не увидела, что прекрасный Демон предстал перед ней злобным чудовищем, возможно, что-то могло бы измениться - не все было бы потеряно. Но испуганный взор побоялся проникнуть за внешнюю оболочку неподвижного лица и, главное¸ сказалась привычка заглушать молитвой ужас. Она сама себе отрезала возможный путь к свободе. Ну, а Ангел сжимал ее в объятиях своих все крепче, обволакивал сладкими речами о рае: Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви. Возможно, Душа Тамары еще сомневается в своем выборе, но смиряется. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!
      А завершается поэма тем будущим, которое решалось для Тамары, а, возможно, и для всего человечества: Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! <...> Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне <...> Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье; Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит. Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (>>Путь Одиссея >> Искусство>> М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести ulis.liveforums.ru):
      В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, 5); Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл. 15); РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани (Тамара) (Часть 2, гл. 1); Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: Тамара часто у окна (Часть 2, гл. 6); Тамары праздничный наряд (Часть 2, гл. 14); Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16); еще восемь упоминаний в начале прямой речи (Часть 2, гл. 10).
      ТА (1) - дееприч. несов. в.: скрывая: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ТÁЯТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: превращаться в жидкое состояние под действием тепла, влаги: перен., разг.: в умилении замирать: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6).
      ТВОЙ (24) - местоим. притяжат. к личн. мест. 2-го л. ед. ч.: употребляется в знач.: принадлежащий тебе, относящийся к тебе (12): Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал (Часть 1, гл. 14); РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала <...> Я власть у ног твоих сложил <...> Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; <...> Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      -- осуществляемый, совершаемый тобою: РП: Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей, Клянусь блаженством и страданьем, Клянусь любовию моей <...> Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные
      построю Из бирюзы и янтаря (Де-
      мон) (Часть 2, гл. 10);
      -- переживаемый, испытываемый тобой: Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); РП: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      б) свойственный тебе, такой, как у тебя (2): РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! <...> О! кто ты? речь твоя опасна! (Тамара) (Часть 2, гл. 10);
      в) связанный с тобою отношениями родства, дружбы и т.п. (2): РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне (Ангел)
      (Часть 2, гл. 9);
       -- целиком принадлежащий тебе, находящийся в полном твоем распоряжении: РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон) (Часть 2, гл. 10); г) относящийся к тебе, связанный с тобой как с объектом чьей-л речи, мысли, чувства (1): Здесь больше
      нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9);
      в сравнении (3): Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой! (Часть 1, гл. 15); РП: Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; <...> Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении + метафора (1): РП: О! выслушай - из сожаленья! Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (2): РП: Мой рай, мой ад в твоих очах <...> В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен (Демон) (Часть 2, гл. 10); метафора (1): РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ТВОРÉНЬЕ (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: то, что создано в результате чьей-л творческой деятельности: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья (Часть 1, гл. 1) ...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); РП: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТВОРÉЦ (2) - сущ. нариц., одуш., религ., м. р. ( от глаг. творить < прaслав. * - держать > др.-русск., ст.-слав. творити): по религ. представлениям - Бог как создатель мира, Создатель; высшее существо, создавшее мир: РП: Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл. 16).
      ТÉЛО (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: организм человека в его внешних, физических формах и проявлениях: Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица!
      (Часть 1, гл. 12).
      ТЕМН ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: делать темным, более темным; затемнять: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты
      (Часть 1, гл. 8).
      ТЁМНЫЙ (3) - прил. качеств.: лишенный света, освещения; плохо освещенный (2): Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12); И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца
      (Часть 2, гл. 16); перен. (1): неизвестный, неизведанный: Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      ТЕНЬ (5) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: пространство, на кот. непосредственно не падают лучи света; темное отражение на чем-л предмета, освещенного с противоположной стороны (4): С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12); Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть 2, гл. 3); Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл.7); перен.: темнота, мрак (1): Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью
      (Часть 2, гл. 5).
      ТЕПÉРЬ (3) - нареч.: в настоящее время; сейчас: Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал" (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ТЁПЛЫЙ (1) - прил. качеств. в сравнит. степ.: дающий больше тепла, чем в другом месте: И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище? (Часть 2, гл. 15).
      ТÉРЕК (1) - сущ. м. р., собств.: топоним (груз. Тэрги, ингуш. Тийрк, осет. Терк, чеч. Терк, кум. Терек-сув; старин. рус. название реки - Терка, повторяет др. гидроним, вероятно, тюрк. происхождения. Согласно Э.М.Мурзаеву, название реки произошло из тюрк. терек - тополь, и полностью река именовалась Терек су - Тополиная река; по гипотезе А.В.Суперанской, в основе гидронима лежит хуннобулг. терек - река в связи с широким распространением лексемы терек в гидронимах этого региона (Ак-Терек, Кара-Терек, УчТерек, Иш-Терек и др.) и из-за больших размеров рек; карач.балк. Терк суу - быстрая, стремительная вода или река; кабард.черкес. Тэрч - дающий прутья /ты - давать; чы - прутья/; этимология связана с использованием черкесами прутьев с древности до конца XIII в. как важного строит. материала; по обеим сторонам реки Терека были густые лесные заросли) - одна из крупных водных артерий Сев. Кавказа, имеющих важное водохозяйственное значение; протекает по Грузии и России; длина Терека 623 км; берет начало из ледника Зилга-Хох на склоне Главного Кавказского хребта, на высоте 2713 м. над уровнем моря; устье реки - в Каспийском море, на 28 м. ниже уровня Мирового океана. В городе Тереке с 1985 г. существовал первый народный музей Лермонтова /восстановлен в 2018 г./; в сентябре 2013 г. на берегу реки, с видом на Кавказские горы, установлен памятник поэту (ск. Александр Апполонов): в сравнении: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      ТЕРЗÁТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: рвать, раздирать на части, на куски:
      перен.: причинять сильные душевные страдания, мучить: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной! (Часть 2, гл. 1).
      ТЕРЗÁЯ (1) - дееприч. несов.
      в.: разрывая на части, в клочья: Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня (Часть 2, гл. 15).
      ТЕРНÓВЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к терну - колючей сливе:
      ◊ терновый венец - символ мученичества, страданий (из евангельского сказания о колючем венке, надетом на Иисуса Христа перед его распятием на кресте): РП: Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТЕР ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: переставать восприниматься - о звуках, шуме: И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека (Часть 2, гл. 16).
      ТЕСН ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: стоять на небольшом пространстве тесно, близко друг к другу:
      перен.: стремиться, проникать в душу, сердце - о чувствах, мыслях: И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1).
      ТÉСНЫЙ (2) - прил. качеств.: расположенный близко к чему-л: И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой (Часть 1, гл. 3); РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТЕСН СЬ (1) - дееприч. несов.
      в.: толкаясь, касаясь друг друга: Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл.12).
      ТЕЧÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: движущаяся масса воды в реке, ручье: РП: По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТЕЧЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: двигаться плавно, мерно - о небесных светилах: РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТÉШИТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: проводить время в забавах, увеселениях; доставлять себе удовольствие, удовлетворение от чего-л:
      в сравнении: И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16).
       ХИЙ (1) - прил. качеств.: негромкий: РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      Т ХО (3) - нареч.: бесшумно, спокойно (2): РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон) (Часть 1, гл. 15); Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); в сравнении (1): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда (Часть 2, гл. 2).
      ТИХÓНЬКО (1) - нареч.: разг., умен.-ласк.: бесшумно, спокойно: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы (Часть 1, гл. 15).
      ТИШИНÁ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: отсутствие звуков, шума: И глухо в тишине степной Их колокольчики звенели (Часть 1, гл. 12); РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТО-1 (13) - союз: разделит. союз употребляется при перечислении последовательно чередующихся, сменяющих или взаимоисключающих друг друга фактов, явлений и т.п.: а) в начале каждого простого предложения, входящего в состав сложносочиненного (9): И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит (Часть 1, гл. 6); РП: Моя ж печаль бессменно тут <...> Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: То вдруг осадит <...> То, разом в землю (Часть 1, гл. 13); То вдруг совьется, То ляжет (Часть 2, гл. 16); б) между повторяющимися однородными членами предложения (4): То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко (Часть 1, гл. 6); И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      ТО-2 (1) - частица неопред.: входит в состав неопред. мест. и нареч.: В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья?
      (Часть 1, гл. 9).
      ТО-3 (1) - соотносит. слово: употребляется в составе главного предложения для подчеркивания соотнесенности его с предшеств. придат. при условной, временной, причинной связи предложений (1): И часто тайное сомненье Темнило светлые черты; И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ТО-4 (5) - как указат. слово на границе двух предложений, когда второе объясняет и истолковывает первое - в знач.: это (5): В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья? (Часть 1, гл. 9); И взор его с такой любовью, Так грустно на нее смотрел, Как будто он об ней жалел. То не был ангелнебожитель, Ее божественный хранитель; <...> То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный (Часть 1, гл. 16); И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" (Часть 2, гл. 5); Неясный трепет ожиданья, страх неизвестности немой, как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой. То было злое предвещанье!
      (Часть 2, гл. 8).
      ТОГДÁ (2) - нареч.: в то время, в тот момент в прошлом или будущем; не теперь: И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода!
      (Часть 2, гл. 16);
      в сравнении: И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда (Часть 1, гл. 9).
      ТÓЖЕ (1) - нареч.: равным образом, в равной мере: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже; Как здесь, их девственное ложе Не смято смертною рукой
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ТОЛПÁ (9) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: большое, беспорядочное скопление народа (4): Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл. 15);
      Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест (Часть
      2, гл. 1);
      -- о большой группе, скоплении чего-л: Затихло все; теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); РП: Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам; Прислужниц легких и волшебных Тебе, красавица, я дам
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою
      одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10); перен. (4): о нестройном скоплении, наплыве мыслей, воспоминаний и т.п.: И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой (Часть 1, гл. 1); И скалы тесною толпой, Таинственной дремоты полны, Над ним склонялись головой (Часть 1, гл. 3); РП: Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить (Демон) (Часть 2, гл. 10); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16). ТОЛП ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: собираясь, скапливаться в одном месте, сбиваясь в толпу - о большом количестве людей: В семье Гудала плач и стоны, Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14).
      ТÓЛЬКО (12) - частица (11), наречие (1): а) выделительноограничит. частица - в знач.: не более чем, всего лишь (2): Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье (Часть 2, гл. 15); И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода!
      (Часть 2, гл. 16);
      б) ограничительно-выделит. частица - не ранее, чем (1): Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет (Часть 2, гл. 5);
      в) ограничит. частица - исключительно, единственно (8): РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13);
      -- лишь только, разве только: РП: Лишь только ночь своим покровом Верхи Кавказа осенит, Лишь только мир, волшебным словом Завороженный, замолчит <...> Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; <...> Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей; И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня <...> Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      г) употребляется для обозначения незначительной степени проявления признака, соответствуя по знач. нареч. едва: только-только (1): РП: Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ТОМ ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил. качеств.: тягостный, гнетущий, причиняющий физические и нравственные страдания: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они!
      (Часть 1, гл. 15).
      ТОМ ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: испытывать длительные изнуряющие мучения, страдания: Уж много дней она томится, Сама не зная почему (Часть 2, гл. 6).
      ТОМЛÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: изнуряющее физическое или душевное страдание; ощущение душевной тревоги, тоски, мучительного беспокойства:
      РП: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать Ни за добро вознагражденья (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТÓМНЫЙ (1) - прил. качеств.: находящийся в состоянии приятной истомы, душевной расслабленности:
      в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13).
      ТÓПОЛЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: дерево сем. ивовых с высоким прямым стволом, с глянцевитыми листьями различной формы и с цветками в виде свисающих цилиндрических стержней: Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
      ТОРЖÉСТВЕННЫЙ (3) - прил. качеств.: выдающийся по значительности; важный, знаменательный: Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье (Часть 2, гл. 14).
      ТОРЖЕСТВÓ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: чувство радости, ликования по случаю победы, успеха в чем-л: РП: Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством <...> Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ТОРЖЕСТВОВÁТЬ (2) - глаг.
      несов. в., неперех.: радоваться, ликовать по поводу своей победы над кем, чем-л., успеха в чем-л: Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11); РП: "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал: - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо божие решенье!" (Ангел) (Часть 2, гл. 16).
      ТОСКÁ (5) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: душевное томление, тревога в соединении с грустью, унынием (4): Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12); Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей (Часть 1, гл. 15); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумьи одиноком И смотрит в даль прилежным оком
      (Часть 2, 6); Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз
      (Часть 2, гл. 7);
      перен. (1): Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня Спаситель, Пред ним тоску мою пролью
      (Часть 2, гл. 1).
      ТОСКОВÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: испытывать тоску:
      Нет! дай мне клятву роковую...Скажи, - ты видишь: я тоскую; Ты видишь женские мечты!
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      ТОТ (17) - мест. указат.: а) указывает на что-л отдаленное в пространстве или во времени, а также на уже упоминавшееся в речи или известное (10): И та молитва сберегала От мусульманского кинжала (Часть 1, гл. 11); Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой! (Часть 2, гл. 7); РП: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет <...> Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на
      поклоненье (Часть 2, гл. 16); -- с тех пор, с той поры: С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); РП: Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); -- в то время: ...если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8); В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12); в сравнении (2): И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом (Часть 2, гл. 7); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья (Часть 2, гл. 14)
      б) употребляется в главном предложении при союзном слове в придаточном, обозначая указание на признак, по кот. кто, что-л выделяется из ряда подобных и кот. раскрывается в придаточном (5): И улыбается она, Веселья детского полна. Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой
      (Часть 1, гл. 6); Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16);
      -- тот ... который, тот ... чей, тот ... кто: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, <...> Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТРАВÁ (1) - сущ. неодуш., ж.
      р.: растение с однолетними зелеными, не подвергающимися одеревенению, мягкими побегами: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15).
      ТРÉБОВАТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: обязывать к чему-л: Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14).
      ТРЕВÓГА (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: чувство беспокойства, смятение, вызываемое какими-л опасениями, ожиданием чегол неприятного: перен.: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела
      (Часть 1, гл. 14).
      ТРЕВÓЖА (1) - дееприч. несов. в.: внушая тревогу, опасения: РП: Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ТРЕВÓЖИТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: внушать тревогу, опасение: Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5).
      ТРÉПЕТ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: внутренняя дрожь, волнение от какого-л сильного чувства: Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет (Часть 2, гл. 6);
      в сравнении: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой
      (Часть 2, гл. 8).
      ТРЕПЕТÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: колебаться, дрожать: Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл. 7).
      ТРЕПÉЩУЩИЙ (1) - прич. действ., наст. врем.: испытывающий трепет: И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам (Часть 2, гл. 11).
      ТРÉЩИНА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: щель, место разрыва на поверхности земли:
      в сравнении: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3).
      ТРИ (3) - числит. колич.: количество три: Три дня, Три ночи путь их будет длиться (Часть 2, гл.15); И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою (Часть 2, гл.16).
      ТРÓНУТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: сдвинуться с места, начать движение: В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся (Часть 2, гл. 15).
      ТРУД (5) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: усилие - умственное или физическое - направленное на достижение чего-л (4): Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор (Часть 1, гл. 5); РП: Нет! не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабой, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! <...> Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут <...> ... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры? (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТР ДНО (1) - нареч.: с трудом, с большими усилиями: Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит (Часть 1, гл. 15).
      ТР ДНЫЙ (1) - прил. качеств.: требующий большого труда, преодолимый при большом напряжении физических или умственных сил: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12).
      ТРУП (2) - суш. нариц., неодуш., м. р.: мертвое тело человека или животного: На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); РП: "Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет" (Демон)
      (Часть 1, гл. 15).
      ТУМÁН (8) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: скопление мельчайших водяных капель или ледяных кристаллов в нижних слоях атмосферы, делающее воздух непрозрачным (3): Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил
      (Часть 1, гл. 1); И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы (Часть 1, гл. 3); И низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река (Часть 2, гл. 16); перен. (4): Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман... Прибавил шагу караван (Часть 1, гл. 10); РП: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Демон) (Часть 1, гл. 15); Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама
      (Часть 2, гл. 2);
      -- о чем-л застилающем глаза, затрудняющем зрение: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6); метафора (1) РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10)
      ТУМÁНИТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: делать плохо видимым, различимым; застилать: Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет: Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! (Часть 1, гл. 15).
      ТУМÁННЫЙ (1) - прил. качеств.: неотчетливо видимый, слабо различимый; расплывчатый: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной, К ее склонился изголовью (Часть 1, гл. 16).
      ТУРÉЦКИЙ (1) - прил. относит. (от ?названия страны Турция?; Турция /тур. Türkiye/ - земля турок; первое письм. использование термина Türk как эндоэтноним - в документах древних тюрков, написанных др.тюркским письмом, найденных в долине р. Орхон /Монголия ≈ 735 г. н. э/ < старофранц. Turquie ,<ср.век. лат. форм Turchia, Turquia и греч. Tourkia /греч.Tourkia использовалось визант. императором Константином Багрянородным в отношении венгров в трактате "Об управлении империей". Средневек. греч. и лат. географы не использовали название Tourkia для обозначения региона, известного теперь, как Турция; в зап.европ. литературе и картографии для обозначения обширных областей от Каспия до Тихого океана использовался термин Тартария. Образование Османской империи в XIV в. способствовало вхождению названия в языки европ. народов; в рус. язык слово Турция пришло через польск.
      Turcja из новолат. Turcia/): относящийся к туркам, принадлежащий туркам: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова!
      (Часть 1, гл. 11).
      ТУТ (2) - нареч.: разг.: в этом месте; здесь: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); РП: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       Т ЧА (3) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: густое, обычно темное облако, приносящее дождь, град, снег: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16); перен.: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТЫ (62) - мест. личн. 2-го л. ед.
      ч.: употребляется при обращении к близкому лицу, к человеку одного возраста или к любому лицу (часто фамильярно) (57): РП: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; <...> Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать (Демон) (Часть 1, гл. 15); РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Демон) (Часть 2, гл. 9); а также: Ты сам заметил
      (Часть 2, гл. 1); звал тебя во тьме полночной? <...> Кто звал тебя? (Часть 2, гл. 9); (Тамара) О! кто ты? <...> Тебя послал Чего ты хочешь? (Демон) Ты прекрасна! (Тамара) Но молви, кто ты? (Демон) внимала Ты <...> Чью грусть ты <...> Тебе принес <...> Ты возвратить <...> я тебя люблю! тебя увидел <...> (Тамара) ты меня <...> меня ты любишь! <...> (Демон) Одной тебя; если б ты <...> (Тамара) Зачем ты? Ты согрешил (Демон) Против тебя ли? <...> Ты будешь (Тамара) ни был ты, слушаю тебя <...>(Тамара) Но если ты, душа тебе моя? <...> не замеченных тобой? <...> ты видишь: Ты видишь женские Но ты все понял, ты все знаешь - конечно, ты! <...> (Демон) свиданием с тобой <...> святыней и тобой <...> тебя достойном <...> Тебя постиг: Избрав тебя <...>Тебя я, вольный <...> И будешь ты <...> станешь ты, <...> Нет! не тебе, Ты не угаснешь <...> К иному ты; Тебя иное ждет <...> открою я тебе <...> Тебе, красавица; И для тебя <...> Я дам тебе (Часть 2, гл. 10) <...> Довольно ты (Ангел)
      (Часть 2, гл. 16);
      -- при обращении к животному: Скакун лихой, ты господина Из боя вынес как стрела, Но злая пуля осетина Его во мраке догнала!
      (Часть 1, гл. 13);
      -- в торжественных риторических вопросах и обращениях: РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! <...> Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (5): РП: Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой <...> Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: <...> Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      Т СЯЧА (1) - сущ. нариц.,
      неодуш., ж. р.: число, равное десяти сотням; название числа 1000: большое количество, множество кого, чего-л: И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4).
      ТЬМА (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: отсутствие света, освещения; темнота, мрак: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); РП: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? (Ангел) (Часть 2, гл. 9).
      Т ГОСТНЫЙ (3) - прил. качеств.: ощущаемый, воспринимаемый как бремя; обременительный, тяжелый (1): РП: Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов! (Демон) (Часть 2, гл. 10);
      в сравнении (2): И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8); РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ТЯЖЁЛЫЙ (2) - прил. качеств.: а) ощутимый по весу; имеющий вес и объем больше обычного: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7);
      б) тягостный, мрачный, гнетущий: Бывало, только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумьи упадет И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье (Часть 2, гл. 5).
      Т ЖКИЙ (1) - прил. качеств., устар.: значительный по весу, тяжелый: Под тяжкой ношею даров Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят (Часть 1, гл. 10).
      ТЯН ТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: волочиться, тащиться, двигаясь вереницей, один за другим: Едва, едва переступая, За ним верблюдов длинный ряд Дорогой тянется, мелькая: Их колокольчики звенят (Часть 1, гл. 10).
      
      У (70)
      У (9) - предлог: указывает на предмет или место, около, возле которого кто, что-л находится или что-л происходит - в знач.: возле, совсем около (7): И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12); Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? (Часть 1, гл. 14); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком (Часть 2, гл. 6); а также: Задумчив у стены высокой Он бродит (Часть 2, гл. 7); И у ворот ее стоят (Часть 2, гл. 16); ◊ в соч. (2):
      ◊ сложить власть у ног - доказательство своей глубокой преданности, полного подчинения: РП: Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      ◊ быть у ног кого-л - в доказательство, свидетельство своей любви, преклонения: РП: Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УБ ТЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в., прош. врем.: насильственно лишенный жизни: Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11).
      УБРÁНСТВО (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: одежда, наряд, соответствующее случаю специальное снаряжение: РП: Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УВ ДЕТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: воспринять зрением: РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УВЛÁЖЕННЫЙ (1) - прич. страдат. в знач. прил., устар.: с повышенным содержанием влаги в воздухе: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
      УВ (7) - междом.: восклицание, выражающее сожаление, сетование по поводу чего-л: РП: Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал <...> Зачем, красавица? Увы, Не знаю!.. Полон жизни новой, С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) <...>Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу... Творец... Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) <...>Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? Они, увы! прекрасны тоже (Тамара) (Часть 2, гл. 10); Увы! злой дух торжествовал! Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11); а также: Увы! заутра ожидала Ее <...>
      Судьба печальная рабыни (Часть 1, гл. 8); Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1,
      гл. 14);
      УВ ДШИЙ (1) - прил. относит.: увянувший, засохший: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселей (Часть 1, гл. 15).
      УВ НУТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: лишиться свежести, засохнуть: перен.: утратить молодость, свежесть; поблекнуть: Нет, не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге, Ревнивой грубости рабой
      (Часть 2, гл. 10).
      УГÁСНУВШИЙ (1) - прич. действ., сов. в.: переставший гореть, светить (-ся):
      в сравнении + перен.: утративший блеск, живость, выразительность: Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей (Часть 2, гл.14).
      УГÁСНУТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: перестать гореть, светить: перен.: утратить пыл, задор; успокоиться: Печально за стеной высокой Ты не угаснешь без страстей
      (Часть 2, гл. 10).
      УГЛОВÓЙ (1) - прил. относит.: находящийся, расположенный на углу, в месте пересечения внешних сторон чего-л: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5).
      УГÓДНИК (1) - сущ. нариц., одуш., м. р. (бyкв. : чeлoвeк, yгoдивший Бoгy, тот, кто угодил Богу святостью, праведностью, безгрешностью своей жизни): по религ. представлениям, в христианстве и нeкoт. дpyгиx peлигияx нaзвaниe святыx; святой: Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть 2, гл. 12).
      УГРÓЗА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: обещание причинить зло, неприятность: РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      УГР МЫЙ (2) - прил. качеств.: неприветливый, мрачный: перен.: вызывающий тягостное, безотрадное чувство; производящий тягостное впечатление: Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью (Часть 2, гл. 5); Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      УДАЛ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: уйти, покинуть какое-л место: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится!
      (Часть 2, гл. 7).
      УДАЛÓЙ (1) - прил. качеств.: бесстрашный, отличающийся удалью: Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал (Часть 1, гл. 11). УДАР Я (2) - дееприч. несов. в.: производя удар, удары по чему, во что-л: В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая (Часть 1, гл. 6); Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая; То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      УЕДИНÉННЫЙ (1) - прил. качеств.: стоящий, расположенный одиноко, особняком от других: И в монастырь уединенный Ее родные отвезли, И власяницею смиренной Грудь молодую облекли (Часть 2, гл. 2).
      УЖ-1 (5) - нареч. : то же, что уже: указывает на окончательное к данному времени совершение, наступление названного действия, признака, состояния: Дальними горами Уж спрятан солнца полукруг (Часть 1, гл. 6); На нем есть всадник молчаливый! Он бьется на седле порой, Припав на гриву головой. Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена (Часть 1, гл. 13); Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел (Часть 2, гл. 7); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня (Часть 2, гл. 14); Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь (Часть 2, гл.15).
      УЖ-2 (8) - частица усилит., разг.: употребляется при местоим. и нареч. для подчеркивания и усиления их значения: Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман (Часть 1, гл. 10); Увы! но никогда уж снова Не сядет на коня лихого! (Часть 1, гл. 14); На свете нет уж мне веселья (Часть 2, гл. 1); Уж много дней она томится, сама не зная почему (Часть 2, гл. 6); РП: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); а также: Ничто не в силах уж сорвать! (Часть 2, гл. 13); Издалека уж звуки рая К ним доносилися <...>Давно никто уж не грустит (Часть 2, гл. 16).
       ЖАС (2) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: чувство, состояние очень сильного испуга, страха: На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели (Часть 1, гл. 12); К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть 2, гл. 16).
      УЖÁСНЫЙ (2) - прил. качеств.: наводящий ужас, очень страшный: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! (Часть 1, гл. 16); Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник. Мучительный, ужасный крик Ночное возмутил молчанье (Часть 2, гл. 11).
      УЖÉ (1) - усилит. частица: употребляется для усиления, подчеркивания значительности указанного обстоятельства или названного действия: РП: Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл. 1).
      УЖÉЛИ (1) - вопросит. частица: устар., поэт.: разве? возможно ли?: РП: Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      УЖÉЛЬ (1) - вопросит. частица: устар., поэт.: разве? возможно ли?: РП: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет. Ужель ни клятв, ни обещаний Ненарушимых больше нет?
      (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      УЗДÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: часть сбруи (ремни с удилами и поводьями), надеваемая на голову упряжного животного: Цветными вышито шелками
      Его седло; узда с кистями; Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10).
      УЗНАВÁТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: обнаруживать, признавать в ком, чем-л знакомого или что-л знакомое: РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно <...> Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УЗНÁТЬ (4) - глаг. сов. в., перех.: а) обнаружить в ком, чем-л знакомого, знакомое (1): Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? (Часть 2, гл. 16);
      б) получить какие-л сведения, знания о чем-л (3): Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей (Часть 1, гл. 15); Нет, не тебе, моей подруге, Узнай, назначено судьбой Увянуть молча в тесном круге, Ревнивой грубости рабой (Часть 2, гл. 10); Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
       ЗОК (1) - прил. качеств., кратк.: небольшой в ширину, в поперечнике: Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной
      (Часть 1, гл. 10).
      УЗÓРНЫЙ (1) - прил. относит.: украшенный узорами: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося, как прежде (Часть 2, гл. 2).
      УКÓР (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: упрек, порицание: И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор, И вместо сладкого привета Раздался тягостный укор (Часть 2, гл. 8).
      УКРÁДКОЙ (-ОЮ) (2) - нареч.: разг.: скрытно, незаметно от других: РП: "Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать" (Демон) (Часть 1, гл. 15); Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть
      2, гл. 7).
      УКРАШÁТЬ (1) - глаг. несов.
      в., перех.: придавать кому, чему-л красивый вид, делать наряднее: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей (Часть 1, гл. 16).
      УКРОТ ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: умерить проявление чего-л: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил
      (Часть 2, гл. 12).
      УЛЫБÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: улыбкой выражать какие-л чувства: И улыбается она, Веселья детского полна (Часть 1, гл. 6).
      УЛ БКА (4) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: мимика лица, губ, глаз, показывающая расположение к смеху, выражающая привет, удовольствие и т.п. (2): Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам (Часть 2, гл. 14); в сравнении (2): Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1); Но луч луны, по влаге зыбкой Слегка играющий порой, Едва ль сравнится с той улыбкой, Как жизнь, как молодость, живой
      (Часть 1, гл. 6).
      УМ (5) - сущ. отвлеч., неодуш.,
      м. р.: способность человека мыслить, основа сознательной, разумной жизни (2): Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог (Часть 1, гл. 9); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама (Часть
      2, гл. 14);
      перен. (3): И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1); РП: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон) <...> Увы! я не могу Молиться... гибельной отравой Мой ум слабеющий объят! (Тамара) (Часть 2, гл. 10).
      УМЕРÉТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: перестать жить: перен.: высок.: исчезнуть, прекратиться: Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук. Она, вскочив, глядит вокруг (Часть 1, гл. 16).
      УМÉТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: обладать умением делать чтол: РП: Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      УМИЛÉНЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: нежное чувство, возбуждаемое чем-л трогательным: РП: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УМÓЛКНУТЬ (1) - глаг. сов.
      в., неперех.: перестать звучать, затихнуть: Слова умолкли в отдаленье, Вослед за звуком умер звук. Она, вскочив, глядит вокруг (Часть
      1, гл. 16).
       МЫСЕЛ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: заранее обдуманное намерение, обычно предосудительное: И была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокой (Часть 2, гл. 7).
      УН ЛО (1) - нареч.: невесело, мрачно:
      перен.: Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река (Часть 2, гл. 12).
      УН ЛЫЙ (1) - прил. качеств.: в приложении ко времени, к "векам", в знач.: тягостный, однообразный, тоскливый: Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый (Часть 1, гл. 1).
      УПÁСТЬ (3) - глаг. сов. в., неперех.: переместиться сверху вниз под действием собственной тяжести (2): Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара (Часть 1, гл. 15); Бывало только ночи сонной Прохлада землю обоймет, Перед божественной иконой Она в безумье упадет И плачет
      (Часть 2, гл. 5);
      в сравнении + метафора (1): Не плачь, дитя! не плачь напрасно! Твоя слеза на труп безгласный Живой росой не упадет (Часть 1, гл.
      15).
      УПОВÁНЬЕ (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.; устар., поэт.: большая надежда на непременное исполнение, достижение чего-л задуманного, желаемого: И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал <...> И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви! (Часть 2, гл. 16).
      УПОÉНИЕ (-ЬЕ) (2) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: состояние крайнего самозабвенного восторга, восхищения; экстаз: РП: Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты: Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты (Демон) (Часть 2, гл. 10); И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья (Часть 2, гл. 14).
      УПРЁК (1) - сущ. неодуш.,
      нариц., м. р.: неодобрение, укоризна, высказанные кому-л или обращенные к кому-л: В нем было все: любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой И безнадежное прощанье - Прощанье с жизнью молодой (Часть 2, гл. 11).
      УРАГÁН (1) - сущ. неодуш., м.
      р.: ветер большой разрушительной силы, сильная буря: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УРÓЧНЫЙ (1) - прил. относит.: устанавливаемый по определенному условию: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской (Часть 2, гл. 12).
      УСÉРДНЫЙ (2) - прил. качеств.: очень старательный, ревностный: С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11); Зато усердною рукою Здесь у дороги, над скалою На память водрузится крест (Часть 1, гл. 12).
      УСЛАД ТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: сделать более приятным; облегчить, скрасить: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7).
      УСЛ ША (1) - дееприч. сов.
      в.: узнав, получив сведения о чемл: Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
      УСМЕХН ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: улыбнуться иронически, насмешливо: Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд (Часть 2, гл. 9).
      УСПОКÓИТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: прийти в состояние покоя, неподвижности: И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь успокоилися там (Часть 2, гл.15).
      УСТÁ (7) - сущ. нариц., неодуш., pluralia tantum, устар., поэт.: рот, губы: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах (Часть 2, гл. 6); РП: Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей (Демон) (Часть 2, гл. 10); И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам (Часть 2, гл. 11); И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон (Часть 2, гл. 12); а также: Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13); Мелькнувши по ее устам (Часть 2, гл. 14).
      УСТÁЛОСТЬ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.: утомление от продолжительной работы, какой-л деятельности, движения и т.п.: Кто устоит против разлуки, соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты?
      (Часть 2, гл. 10).
      УСТÁЛЫЙ (2) - прил. относит.: испытывающий утомление, слабость от продолжительной работы, какой-л деятельности, движения: И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под божьей тенью отдохнет (Часть 1, гл. 12); И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил; Но мысль ее он возмутил Мечтой пророческой и странной (Часть 1, гл.
      16).
       СТЛАННЫЙ (1) - прич. страдат., сов. в., прош. врем., в знач. прил.: расстеленный, покрытый (о чем-л): На кровле, устланной коврами, Сидит невеста меж подруг (Часть 1, гл. 6).
      УСТО ТЬ (1) - глаг. сов. в., неперех.: удержаться в стоячем положении, не упасть:
      перен.: проявить стойкость, выдержку, не подпасть под чье-л влияние: Кто устоит против разлуки, соблазна новой красоты, Против усталости и скуки И своенравия мечты? (Часть 2, гл. 10).
      УСТ П (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: углубление, выемка в чем-л, образующая выступ, ступень: в сравнении: Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг (Часть 2, гл.
      16).
      УС ПАТЬ (1) - глаг. сов. в., перех.: разбрасывая что-л, покрыть, устлать какую-л поверхность: Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой (Часть 2, гл. 10).
      УТЁС (2) - сущ. нариц., неодуш.,
      м. р.: отвесная скала: Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом (Часть 1, гл. 6); Опасен, узок путь прибрежный! Утесы с левой стороны, Направо глубь реки мятежной (Часть 1, гл. 10).
      УТÉХА (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: забава, удовольствие: в сравнении: Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех (Часть 2, гл. 16).
      УТОМЛЁН (1) - прич. страд. прош. врем., кратк.: приведен в состояние утомления, усталости: Утомлена борьбой всегдашней, Склонится ли на ложе сна: Подушка жжет, ей душно, страшно, И вся, вскочив, дрожит она (Часть 2, гл. 6).
       ТРЕННИЙ (2) - прил. относит.: относящийся к утру: При блеске утренней Авроры, Когда синеющий дымок Курится в глубине долины, И, обращаясь на восток, Зовут к молитве муэцины (Часть 2, гл. 4); РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
       ТРО (3) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: время суток после ночи перед началом дня: С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени (Часть 1, гл. 5); И перед утром сон желанный Глаза усталые смежил (Часть 1, гл. 16); в сравнении: И все ей в нем предлог мученью - И утра луч и мрак ночей (Часть 2, гл. 5).
       ХО (1) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.; в устар. грамм. форме: орган слуха и равновесия у человека и позвоночных животных: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны
      (Часть 1, гл. 10).
      УЧÁСТЬЕ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: сердечное отношение, сочувствие: В день томительный несчастья Ты об них лишь вспомяни; Будь к земному без участья И беспечна, как они! (Часть 1, гл. 15).
      УЧ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: передавать кому-л какие-л знания, навыки: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      УЩÉЛЬЕ (4) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: узкая глубокая расселина между горами: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов <...> Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3); РП: И скрылся я в ущельях гор; И стал бродить, как метеор, Во мраке полночи глубокой (Демон) (Часть 2, гл. 10); Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! (Часть
      2, гл. 14).
      
      Ф (2)
      ФИМИÁМ (1) - сущ. веществ., неодуш., м. р. (ст. слав. < гр. thymiama - фимиам; благовоние; суф. производное от thymiaō - жгу /благовонные травы/, совершаю каждение): благовонное вещество, сжигаемое при богослужении; ладан; ароматический дым, возникающий при таком курении; здесь: соединение с перен., книжн., поэт.: благоухание, запах: Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда? (Часть 2, гл. 2).
      ФОНТÁН (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (итал. fontana < лат. fons /род. п. fondis/ - источник): струя воды, бьющая вверх или вытекающая из трубы под давлением: Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! (Часть 1, гл. 7).
      
      
      
      Х (19)
      ХЕРУВ М (2) - сущ. нариц., одуш., религ., м. р. (греч. heroubeim < др.евр. kruvim, множ.ч. ka-rubim или kerūbim < kerūb - херувим, вероятно,
      < ассир. и вавил. слов - могущественный и благословенный (херувим - множ. ч.; ед. число kruv) - у обоих народов - духи, кот. служат богам, термин из мифологии, а не из общедоступных земных слов; или < аккад. karubu - милосердный, милостивый; в рус. и ряде европ. языков исторически закрепилось в качестве названия одного существа . Значение слова херувим однозначно не расшифровано: связывают с евр. rahav - верховая езда, ехать верхом, ездить (Иегова восседает на них, как на животных или колеснице); ИЛИ: < karav - хватать - сравнении греч. grips с герм. grip, gripa, griffin и т.д.).
      В библ. символике - шестикрылое существо с глазами по всему телу; два херувима имели двенадцать крыльев, как указание на чувственный мир, двенадцать знаков Зодиака и определяемый ими ход времени; изображение херувимов имеет символич. значение: лицо - символ души, крылья - служения и действия сил, возвышающихся слева и справа, а уста - гимн славе в непрестанном созерцании; в христ. вероучении - один из девяти чинов ангельских, о которых упоминается в Священном Писании и во множестве ситуаций в библ. Преданиях; первое упоминание херувимов в книге Бытия, где Бог ставит их у входа в рай, поручая сторожить дерево жизни и Эдемский сад. Они обозначают и изображают духовную силу, символизирующую постоянное служение и пребывание в присутствии Божием.
      Имя херувима означает великое знание. Иоанн Златоуст дал традиционное для христианства к окончанию эпохи Вселенских соборов понятие херувимов: "Херувим означает не что иное, как полную мудрость. Вот почему Херувимы полны глаз: спина, голова, крылья, ноги, грудь - все наполнено глаз, потому что премудрость смотрит всюду, имеет повсюду отверстое око". Они представляются самыми приближенными к Богу умными силами, одаренными особенными совершенствами и имеющими свое особенное служение. Первые упоминания о херувимах на страницах Библии встречаются практически от момента сотворения человека: после изгнания первых людей из Рая Господь поставил на ворота Эдемского Сада херувима с пламенным мечом; царь Давид и пророк Иезекииль упоминают херувимов как основное средство перемещения Бога, хотя такое предназначение ангельского чина спорное - в христ. источниках упоминается, что эту роль выполняют другие ангелы - престолы. Внешний вид херувимов - предмет множества споров, потому что в Библии практически не дается их четкое описание: иногда их изображают с головами человека, льва, орла и тельца одновременно; или в виде четырехкрылых ангелов, огненных колес, и страшных, покрытых множеством глаз существ. Херувимы - не идеальные существа: многие из них, как ангелысерафимы и множество обычных падших ангелов, последовали за сатаной в ад - одним из самых гениальных падших ангелов является Демон. Херувимы до сих пор занимают важное место в христианстве, однако ни один из них ни в одном предании не имел ни собственного имени, ни назначения. В них полнота высшей жизни и высшее отражение славы Божией: в христ. религии - ангел высшего чина, следующий после серафимов: Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной (Часть 2, гл. 8); в сравнении + перен., разг.: И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися порой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1).
      ХЛАД (1) - сущ. отвлеч., м. р.: устар., поэт.: то же, что холод: низкая температура воздуха: перен.: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица (Часть
      2, гл. 16).
      ХЛÁДНЫЙ (1) - прил. качеств.: устар., поэт.: то же, что холодный: перен.: бесстрастный, равнодушный, безучастный: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости (Часть 2, гл. 14).
      ХОД ТЬ (3) - глаг. несов. в., неперех.: о действии, совершаемом в разных направлениях, в течение относительно длительного времени, регулярно или постоянно (1): В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит
      за водой (Часть 1, гл. 5); перен. (1): Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые ста-
      да (Часть 1, гл. 15); метафора (1): И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть 2, гл. 16).
      ХОЛМ (2) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: небольшая возвышенность обычно округлой или овальной формы, с пологими склонами: В прохладе меж двумя холмами Таился монастырь святой
      (Часть 2, гл. 3); Вечерней мглы покров воздушный Уж холмы Грузии одел (Часть 2, гл. 7).
      ХОЛÓДНЫЙ (1) - прил. качеств.: имеющий низкую или относительно низкую температуру: перен.: отличающийся бесстрастием, бесстрастный - о чувстве, состоянии: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть
      1, гл. 4).
      ХОР (2) - сущ. неодуш., м.р.; устар., поэт.: собрание лиц, предметов; хор светил, звезд: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил (Часть 1, гл. 15); перен.: о пении множества птиц или звуках, издаваемых множеством сверчков, кузнечиков и т.п.: Кругом, в тени дерев миндальных, Где ряд стоит крестов печальных, Безмолвных сторожей гробниц, Спевались хоры легких птиц (Часть
      2, гл. 3).
      ХОТ ТЬ (6) - глаг. несов. в., перех./неперех.: иметь желание, охоту, ощущать потребность в чем-л: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! (Часть 2, гл. 7); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) <...> Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ХОТЬ (1) - союз уступит.: употребляется для выражения предположительного условия в знач.: даже если, несмотря на то, что: РП: Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут...
      Надежда есть - ждет правый суд: Простить он может, хоть осудит! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ХРАМ (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (русск. храмъ < церк.слав., ст.-слав. храмъ < праслав. *xormъ; иногда от др.русск., старорус. хоромъ - хоромы, храмина, дом, строение; с выделением корня хор, собор - собираться < общеслав. *chormъ > храмъ с появлением неполногласия - дом вообще, затем церковь; ИЛИ: общеслав. xopoм < *hormъ, родств. др.-в.-нем. scirm - защита, заслон; < др.-инд. cаrmen - кожа, шкура; хоромы - нечто срезанное, т.е. навес, защита, заслон: ИЛИ: П.Черных считает, что общеслав. chormъ происходит из ksor-m, а и.-е. корень (s)kor - резать (родств. слова: кора, короткий, скорняк, шкура); ИЛИ: поскольку ранние христианские храмы располагались в пещерах и римских катакомбах, название образуют от греч. chiramos - нора, логово, пещера /самый известный храм - Пещера Рождества, где родился Иисус Христос http://trueview.livejournal.com/18935. html/; ИЛИ: иногда предлагается, как одно из букв. знач. слова храм, обычно вызывающее возражения и неприятие, - хранить, склад, хранилище вещей, но также: кладовая знаний; ИЛИ: уж совсем маловероятной мы считаем этимологию от араб. haram - запрещенный, запретный, учитывая, что ислам появился значительно позже, чем христианство, и название никакого самого знаменитого мусульманского сооружения не могло стать основой названия храм. С древности языческие святилища называли христианским термином капище, к кот. люди настолько привыкли, что вновь возникшее слово храм на славянское святилище вызывало удивление и непонимание. Можно предположить, что на профанном уровне слово храм обозначало просто место отправления языческого религиозного культа. На сакральном уровне оно связано со словом хорома - оба производны от корня хор (на профанном уровне - совокупность поющих людей, капелла, т.е. без инструмент. сопровождения; на сакральном уровне - обозначение круга, точнее - солнечного круга /когда девушки водят хоровод, они просто воспроизводят форму божеств. светила/. Возникла гипотеза, что первоначально храм представлял собой просто хор - круглую площадку, имитирующую солнечный диск (сохранилась в конструкции греч. театра, воспроизводившего форму славянского языческого храма; верующие, молившиеся хором, т.е. кругом, получили название хора, хотя в греч. театре они уже не молились, а пели или декламировали. Площадка для хора - орхестра или, скорее, хор-хестра - место хора. В таком случае понятно, что место, где молились хором, стало называться хором, храмом. И еще не менее интересный факт: круговая форма храма была заимствована не только театром, но и цирком (лат. слово circus /от слав. круг, къруг > кир, затем цир; от circus возникла форма церква > церковь: и христ. церковь имеет ту же форму круга, что и языческий храм - только слово храм возникло еще в палеолите, а церковь - в античности
      (В.Чудинов. Русские руны).
      Христианские храмы, как особые богослужебные здания, стали появляться у христиан с IV в., лишь после прекращения гонений со стороны язычников, хотя и до этого, уже с III в., они строились, но главным местом богослужебных собраний были катакомбы - особые помещения, вырытые для погребения умерших, кот., по римским законам, признавались неприкосновенными; там разрешалось даже проводить собрания и иметь свои алтари для отправления культов. Первые христиане широко пользовались этими правами и первыми храмами древности были катакомбы, сохранившиеся в окрестностях Рима до сих пор: это целая сеть переплетающихся между собой подземных коридоров с разбросанными кое-где помещениями - фамильными склепами и криптами, в кот. христиане во времена гонений отправляли свои богослужения: отсюда идет обычай полагать в новоосвященном храме святые мощи внутри престола, без чего не может совершаться Божеств. литургия; самые большие помещения катакомб принято называть капеллами или церквами - прообраз составных частей совр. храма.
      Итак, храм - здание для богослужения; церковь (3): Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа (Часть 2, гл. 2); И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье
      (Часть 2, гл. 16); в сравнении (1): РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ХРАН М (1) - прич. страдат., несов. в., кратк.: охраняем, содержим в сохранности, целости: Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть 2, гл. 16).
      ХРАН ТЕЛЬ (2) - сущ. нариц., одуш., м. р.: тот, кто заботится о сохранности чего-л; здесь: защитник: То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель (Часть 1, гл. 16); Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8).
      ХРАН ТЕЛЬНЫЙ (1) - прил.
      качеств., устар.: охраняющий, оберегающий: К груди хранительной прижалась, молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа (Часть
      2, гл. 16).
      ХРАН ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: содержать, сохранять в себе, внутри себя:
      перен.: Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела
      (Часть 1, гл. 14).
      ХРАП ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: издавать сиплые звуки при тяжелом дыхании - здесь: о животном: в сравнении: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани (Часть 1, гл. 13).
      ХРАП (1) - дееприч. несов. в.: издавая сиплые звуки при тяжелом дыхании, страхе: Питомец резвый Карабаха Прядет ушьми и, полный страха, Храпя косится с крутизны На пену скачущей волны (Часть 1, гл. 10).
      ХРЕБ Т (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: позвоночник у животных, рыб:
      метафора: И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь, и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали (Часть
      1, гл. 3).
      ХРИСТИАН Н (1) - сущ. нариц., одуш., м. р. (греч. christianos - подобен Христу, похож на Христа, следует по стопам Иисуса, желая стать таким, каким был Он здесь на земле - нечто совсем другое, чем просто быть религ. человеком, заинтересованным в религии или следовать религ. обычаям): человек, исповедующий христианство, последователь христианства, тот, кто отдал себя Богу; большинство христиан не сомневается в подлинности Иисуса Христа, признавая Его Мессией, Сыном Божиим, Богом и Спасителем человечества. Иисус Христос - Божий Сын жил здесь на земле жизнью, которая была угодна Богу; с Божьей силой Он победил всякий грех, знакомый людям, стал Спасителем: теперь люди, подобно Богу, могут жить, побеждая грех; последователь христианской религии: Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12).
      ХУЛ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: порочить, осуждать: РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      
      
      
      
      Ц (11)
      ЦАРЬ (3) - сущ., нариц., одуш., м. р.: государь, властелин какой-л страны (1): Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не
      целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); перен. (2): И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4); РП: Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЦВЕСТ (2) - глаг. несов. в., неперех.: покрываться цветущими травами, растениями: Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет (Часть 2, гл. 16); в сравнении + перен.: С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела (Часть 1, гл. 7).
      ЦВЕТ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: окраска, тон: в сравнении: Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13).
      ЦВЕТНÓЙ (1) - прил. относит.: имеющий окраску разных цветов: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями (Часть 1, гл. 10).
      ЦВЕТÓК (3) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: часть растения, имеющая вид венчика из лепестков, окружающих пестик с тычинками (2): И под лозою виноградной, Росу небес глотая жадно, Цветок распустится ночной (Часть 1, гл. 15); Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат (Часть 2, гл. 14); метафора (1): По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной, И под нависшею скалой, Сливаясь дружески в ущелье, Катились дальше, меж кустов, Покрытых инеем цветов (Часть 2, гл. 3).
      ЦЕЛОВÁТЬ (3) - глаг. несов.
      в., перех.: прижимать свои губы к губам (щеке, руке и т.п.) другого или к какому-л предмету в знак любви, привязанности, почтения: Властитель Персии златой И не единый царь земной Не целовал такого ока (Часть 1, гл. 7); Он в мыслях, под ночною тьмой, Уста невесты целовал (Часть 1, гл. 11); Напрасно их в немой печали Уста родные целовали (Часть 2, гл. 13).
      Ц ЛЫЙ (1) - прил. качеств.: весь от начала до конца - о промежутке времени: Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком, И целый день вздыхая, ждет
      (Часть 2, гл. 6).
      ЦЕЛЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: то, к чему стремятся, чего хотят достигнуть: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЦЕНÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: стоимость чего-л: -- твор. пад.: ценою чего-л в знач.: затратив, употребив для чего-л усилия, старания, силы: Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (Часть 2, гл. 16).
      ЦЕПЬ (2) - сущ. неодуш., ж. р.: вереница, ряд следующих или расположенных друг за другом лиц, предметов: в сравнении (1): И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда
      (Часть 1, гл. 9);
      перен. (1): Вершины цепи снеговой Светло-лиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2, гл. 4).
      Ц РКОВЬ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (гот. kiriko, kirko - церковь; греч. kyriakos - Дом Господень; в рус. языке слово стало широко употребляться после принятия христианства - с конца X в.: др.русск. цьркы /род. п. -ъве/, ст.-слав. црькы, русск. церковь). Словом церковь первоначально называли организацию духовенства и ве-рующих какого-либо религ. течения, позже еще и спец. здание для проведения обрядов; греч. kyriakos появляется в Новом Завете только однажды - как прил., а не сущ., в знач. принадлежащий Господу; лишь в IV в. н. э. здания, где собирались верующие, стали называть kyriakos или церковь; в совр. понятии большая часть мира ассоциирует слово церковь со зданиями, хотя оно имеет два значения: а) разновидность рели-гиозной организации духовенства и верующих, объединяемых на основе общности культа и вероучения; б) здание христианского храма; в поэме церковь употребляется только во втором значении: здание, в котором происходит христ. богослужение; храм (см. также статью храм): Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сел, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал (Часть 2, гл. 15); Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне (Часть
      2, гл. 16).
      
      Ч (32)
      ЧАДРÁ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (из тюрк. в XIX в: тур. çadyr - палатка, шатер < иран. Čätr - шатер; азерб. čаdуrа - миткаль): легкое покрывало, закрывающее голову и лицо женщины-мусульманки, оставляя открытыми только глаза, и спускающееся по плечам вниз до ног: В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке, по ним мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Часть 1, гл. 5); Не придут сестры с матерями, Покрыты длинными чадрами, С тоской, рыданьем и мольбами, На гроб их из далеких мест! (Часть 1, гл. 12).
      ЧАЛМÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (тюрк. çalma, tchalma - длинный кусок ткани, обернутый несколько раз вокруг головы): мужской головной убор у мусульман, состоящий из полотнища легкой ткани, туго обмотанной вокруг головы поверх тюбетейки, фески или другой шапочки, а также само это полотнище: метафора: И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий, В чалме и ризе парчевой (Часть 2, гл. 4).
      ЧАС (9) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: время, пора, момент (7): Час разлуки, час свиданья - Им ни радость, ни печаль (Часть 1, гл. 15); Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); И в час заката одевались Они румяной пеленой <...> В торжественный и мирный час, Когда грузинка молодая С кувшином длинным за водой С горы спускается крутой (Часть 2, гл. 4); а также: И час раскаянья пришел (Часть 2, гл. 15); Но час суда теперь настал (Часть 2, гл. 16); перен. (2): И башни замков на скалах Смотрели грозно сквозь туманы - У врат Кавказа на часах Сторожевые великаны! (Часть 1, гл. 3); Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня (Часть 2, гл. 14).
      ЧАСÓВНЯ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р. (час, часы - краткие службы, совершающиеся в Православной и Католической церквах; в др.рус. языке час - время; рус. часовня перешло и в некот. другие языки; по звону колокола с часовни проверяли время - сторонники этой версии считали, что первоначально часовня называлась иначе: часозвоня; В.И.Даль придерживался иной точки зрения: это "храмик, где можно только служить часы" (малые церк. службы: заутрени и вечерни, в отличие от обедни - литургии): небольшая христианская постройка культового назначения с иконами, не имеющая особого помещения, где располагался бы алтарь; молитвенный дом или памятник в виде небольшого церковного строения, обычно отдельно стоящее церковное здание в городах, деревнях, на дорогах и кладбищах. Часовни сооружались на местах, где похоронены подвижники веры, или на местах явления чудотворных икон и источников, в других местах, где это уместно. В России часовни появились с началом распространения христианства и нередко строились на местах почитаемых язычниками деревьев, камней, источников. Со временем последние освящались возле новых часовен и могли становиться почитаемыми: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой (Часть 1, гл. 11); С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил (Часть 1, гл. 11).
      ЧАСОВÓЙ (1) - сущ. нариц., одуш., м. р.: тот, кто стоит на часах; вооруженный караульный: И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых (Часть
      2, гл. 16).
      ЧÁСТО (4) - нареч.: следуя один за другим через короткие промежутки времени: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты (Часть 1, гл. 8); Пред алтарем, при блеске свеч, В часы торжественного пенья, Знакомая, среди моленья, Ей часто слышалася речь (Часть 2, гл. 2); Тоской и трепетом полна, Тамара часто у окна Сидит в раздумье одиноком И смотрит в даль прилежным оком (Часть 2, гл. 6); РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЧЕЙ (5) - мест. а) вопросит. местоим.: со знач.: кому принадлежащий (1): Толпится на дворе народ: Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот?
      (Часть 1, гл. 14);
      б) мест. относит.: вводит придат. сказуемое предложение в соответствии с мест. тот в главном предложении (4): РП: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; <...> Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЧЕЛÓ (6) - сущ. нариц., неодуш., ср. р.: устар., поэт.: лоб (4): Но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Часть 1, гл. 3); Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела (Часть 1, гл. 7); Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела (Часть 1, гл.14); ...перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с
      улыбкой ясной Приосенил ее крылом (Часть 2, гл. 8); в сравнении (1): Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13); метафора (1): РП: Слезой раскаянья сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня - И мир в неведенье спокойном Пусть доцветает без меня! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЧЕЛОВ К (2) - сущ. нариц., одуш., м. р.: общественное существо, способное производить орудия труда, обладающее сложно организо-ванным мозгом и членораздельной речью; отдельная личность: И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь упокоилися там (Часть 2, гл. 15); перен.: Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит (Часть 2, гл. 16).
      ЧЕПРÁК (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (тюрк. çaprak): суконная или ковровая подстилка под седло лошади: Уж он не правит поводами, Задвинул ноги в стремена, И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, гл. 13).
      ЧЕРЕДÓЙ (1) - нареч., устар.: один за другим: Вослед за веком век бежал, Как за минутою минута, Однообразной чередой (Часть
      1, гл. 2).
      ЧЕРН ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: выделяться своим черным цветом; виднеться: в сравнении: Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет (Часть 2, гл. 16).
      ЧЕРН Я (2) - дееприч. несов. в.: виднеясь, выделяясь своим черным цветом: РП: Так ранней утренней порой Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть откуда и куда! (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении: И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял (Часть 1, гл. 3).
      ЧЁРНЫЙ (2) - прил. качеств.: имеющий цвет сажи, угля; самый темный из всех цветов: То черной бровью поведет, То вдруг наклонится немножко (Часть 1, гл. 6); И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты (Часть 2, гл. 16).
      ЧЕРТÁ (2) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: во множ. ч.: линии, создающие в совокупности облик, очертания лица: И часто тайное сомненье Темнило светлые черты; И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты (Часть 1, гл. 8); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженьять сама (Часть
      2, гл. 14).
      ЧЕРТ ТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: летя, двигаясь, оставлять след в виде линии, черты на чем-л: Разграблен пышный караван; И над телами христиан Чертит круги ночная птица! (Часть 1, гл. 12).
      ЧИНÁРА (2) - сущ. нариц., неодуш., бот., ж. р. (тур. čуnаr, činar < перс. čanār, činār): достигающее больших размеров дерево с зеленовато-серой корой и широкими лапчатыми листьями, относящееся к роду платанов (platanus); платан восточный: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Часть 1, гл. 4); Чинар и тополей рядами Он окружен был - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала, в окнах кельи, Лампада грешницы младой (Часть 2, гл. 3).
      ЧИНГ Р (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: чонгури (груз.) - грузинский четырехструнный щипковый музыкальный инструмент; корпус грушевидный, внизу усеченный, делается из разных пород дерева (шелковицы, ореха и др.); в прошлом его выдалбливали из цельного куска дерева, позднее стали склеивать из нескольких сегментов: верхняя дека состоит из трех частей; средняя делается из ели, боковые части - из тутового дерева; шейка инструмента длинная, с навязан-ными или врезными ладами, изготавливается из дерева грецкого ореха и завершается изогнутой головкой с 3 колками, несущими 3 основные струны; струны скручиваются из шелка или капрона. Звуки чонгури тихие, нежные, несколько шуршащие; основной прием игры - бряцание по 3-4 струнам. В народных сказках чонгури часто наделяют необыкновенной силой, способной победить даже злое чудовище. А в одной старинной грузинской песне поется: "Натянул я струны на чонгури, настроил его... Чонгури - это Грузия, струны - это народ..."; примечание М.Ю.Лермон-това: чингар - род гитары: И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом
      (Часть 2, гл. 7).
      Ч СТЫЙ (5) - прил. качеств.:
      а) совершенный, самый настоящий (1): Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним (Часть 1, гл. 1);
      б) со свободной, открытой, не занятой чем-л поверхностью (1): Вершины цепи снеговой Светлолиловою стеной На чистом небе рисовались, И в час заката одевались Они румяной пеленой (Часть 2,
      гл. 4);
      в сравнении (1): Как пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела (Часть 2, гл. 13); перен. (2): нравственно безупречный, правдивый, беспорочный: Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым (Часть 2, гл. 5); РП: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, <...> Недолго... пламень чистой веры Легко навек я залил в них... А стоили ль трудов моих Одни глупцы да лицемеры?
      (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЧТО-1 (11) - местоим.: а) вопросит. в знач. сказ.: в каком положении, каков (3): РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова <...> Что люди? что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      б) вопросит.: употребляется для выражения вопроса, переспроса; представляет собой предложение в знач.: что ты сказал? что надо? что такое? (4): Вдруг впереди мелькнули двое, И больше - выстрел! - что такое? (Часть 1, гл. 11); Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон и слезы бедной девы Для гостя райской стороны? (Часть 1, гл. 15); РП: О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь? (Тамара) (Часть 2, гл. 10); РП: Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно... Они текли в венцах из злата; Но что же? прежнего собрата Не узнавало ни одно (Демон) (Часть 2,
      гл. 10); ◊ в соч. (2):
      ◊ на что - зачем: РП: Но если речь твоя лукава, Но если ты, обман тая... О! пощади! Какая слава? На что душа тебе моя? (Тамара)
      (Часть 2, гл. 10);
      ◊ так что ж - неважно, не имеет значения: РП: Так что ж? Ты будешь там со мной! (Демон) (Часть
      2, гл. 10);
      в сравнении (2): РП: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? (Демон) (Часть 2, гл. 10); РП: Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества! (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      ЧТО-2 (4) - союз: а) изъяснительный присоединяет придат. дополнит. предложение к главному (3): И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел (Часть 1, гл. 4); И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Часть 2, гл. 8); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дре-
      мал? (Часть 2, гл. 13);
      б) изъяснительный с сотносит. словом так присоединяет к главному обстоятельственное придаточное образа действия (1): И были все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты, Что если б Демон, пролетая, В то время на нее взглянул, То, прежних братий вспоминая, Он отвернулся б - и вздохнул (Часть 1, гл. 8).
      ЧТОБ, ЧТÓБЫ (3) - союз: присоединяет придат. предложение цели к главному, а также предложения, выражающие цель действия: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье? (Часть 2, гл. 7); РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить Спастись от думы неизбежной И незабвенное забыть! (Демон) (Часть 2, гл. 10); Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать (Часть
      2, гл. 12).
      Ч ВСТВО (4) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.: способность ощущать, испытывать, воспринимать внешние воздействия; само такое ощущение (2): Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил (Часть 1, гл. 4); И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть
      сама (Часть 2, гл. 14);
      перен. (2): В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9); Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал
      (Часть 1, гл. 16).
      Ч ВСТВОВАТЬ (1) - глаг. несов. в., перех.: РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть (Демон) (Часть 2, гл. 10).
      ЧУГ ННЫЙ (2) - прил. относит.: сделанный, отлитый из чугуна: В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил
      (Часть 2, гл. 12).
      Ч ДЕН (1) - прил. качеств., кратк.: волшебен, удивителен: И дик, и чуден был вокруг Весь божий мир (Часть 1, гл. 3).
      Ч ДНО-НÓВЫЙ (1) - прил. окказ.: новый голос, казавшийся чудным, прекрасным: Все чувства в ней кипели вдруг; Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16).
      Ч ДНЫЙ (3) - прил. качеств.: исполненный очарования, прелести: Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6); Навек опущены ресницы... Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? (Часть 2, гл. 13); Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье (Часть 2, гл. 16).
       Ч ДО (1) - сущ. отвлеч.,
      неодуш., ср. р.: по суеверным представлениям - сверхъестественное, необъяснимое явление, вызванное волшебством: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7).
      Ч ЖДЫЙ (2) - прил. качеств.: неродной, не связанный родственными отношениями; чужой (1):
      Увы! заутра ожидала Ее, наследницу Гудала, Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья (Часть 1, гл. 8);
      в сравнении (1) имеющий мало общего с кем, чем-л: И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья
      (Часть 2, гл. 14).
      Ч ТКИЙ (1) - прил. качеств.: тонкий, чутко воспринимающий что-л органами чувств: И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И, чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит (Часть 2, гл. 5).
      ЧУХÁ (1) - сущ. нариц., неодуш., этнограф., вульг., ж. р. (тур. çuha - сукно; čо а - длинный кафтан): верхняя мужская одежда из сукна, наподобие черкески у некоторых народов Кавказа и юга России, длиной до колен, приталенная, с широкими разрезными рукавами и стоячим воротником; кафтан, верхняя одежда из синего сукна - кавк. (Даль): Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Часть 1, гл. 10).
      
      Ш (15)
      ШАГ (4) - сущ. нариц., неодуш., м. р.: а) движение ноги, перемещающее человека, животное с одного места на другое при ходьбе, беге (2): Задумчив у стены высокой Он бродит: от его шагов Без ветра лист в тени трепещет (Часть 2, гл.7); Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь
      (Часть 2, гл. 12);
      б) прибавить, укротить шаг - в темпе ходьбы, не бега (2): Уж поздно. На вершине снежной Румянец гаснет; встал туман... Прибавил шагу караван (Часть 1, гл. 10); И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл. 12).
      ШЕВЕЛ ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: обладать способностью движения - обычно с отрицанием: Он хочет в страхе удалиться... Его крыло не шевелится! И, чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится (Часть 2, гл. 7).
      ШЕВЕЛЬН ТЬ (1) - глаг. сов.
      в., однокр., неперех.: касаясь чего-л, трогая, приводить в легкое движение: Лишь только ветер над скалою Увядшей шевельнет травою, И птичка, спрятанная в ней, Порхнет во мраке веселейй (Часть 1, гл. 15).
      ШЁЛК (1) - сущ. веществ., неодуш., м. р. (лат. Seres - букв. ткань из Китая; в рус. язык пришло в сер. XVI в. из стран Европы; ИЛИ: др.рус. < др.исл. silki - шелк; в герм. языках < лат. sericus - шелковый, суф. производн. > Seres - Китай; букв.: ткань из Китая; ИЛИ: по Олжасу Сулейменову: тюркские отряды, сопровождавшие караваны с шелком по шелковому пути до Рима, назывались serik - сопровождающий; возможно, название этих грозных отрядов перешло на необычный товар, кот. Тогдашние серики доставляли в Римскую империю, > лат.
      Sērica - шелковые ткани или платья,sēricus - шелковый; другое значение прил.sēricus - китайский: китайцев, от кого получали этот товар, римляне назвали serik, serikum; тюркологам надо потрудиться, чтобы понять генезис казахских слов serik - сопровождающий, боевой спутник, seri - витязь, воин - связаны ли они с тур. cerik, ceri - войско /отсюда - eniceri - янычары, букв. новое войско; ИЛИ: он же: лат. англ. - шелк, рус. шелк - но что делать с итал. seda, исп. sede, др.герм. sidi ? < кит.: si - шелк, sidi - шелковый; на европ. базарах продавали не шелк, а ткани, платья из шелка, поэтому прил. на рынке, естественно, превращалось в сущ.: sidi - шелк, шелковый (гот.) > sede - шелк (исп.), sedа (итал.) <...> тюрки освоили кит. название шелкового материала sidi, заменив китайский суф. прил. -di на свой - lik и распространяли уже не sidi (как готы), а silik . /по этому признаку можно понять, по каким маршрутам продолжали путь в Европу китайские караваны в сопровождении тюркских конников. Англичане сохранили наиболее приближенное к оригиналу: silk - шелк; сходные формы в сев.-герм., балт., рус.: искажения в разных диалектах - selk, seolk, šelik, а где-то этот товар *serik, šerik, čerik - и слово перешло на охранные отряды, которые, вероятней всего, были далеко не мирной, дисциплинированной армией; их появление, наверное, наводило ужас на местное население, кот., заслышав, что появились silik (sirik, cirik, serik), покидало родные места; их занимали идущие следом тюрк. племена - эпоха переселения народов совпадает с первыми веками освоения Шелком своего пути, который стал Великим. И случайно ли тюркоязычные народы расселились от Монголии до Византии по трассам Шелкового пути? Скорее всего, по основным трассам; многие другие можно восстановить по следам, оставленным в языках. Я все убежденней думаю, что тюркское название шелка (si-di > si-lik) стало названием отрядов сопровождения, а затем обрело обобщающее значение (cirik - войско, армия (монг.)
      > čerik, ceri - то же (тур.) В казахском сохранился и более ранний смысл (серiк - сопровождение) и близкий к следующему (ceрi - витязь, рыцарь). Но до Рима, скорей всего, дошло тюрк. название товара, уже в искаженном виде, и оно было перенесено на людей, привозящих и сопровождающих. ...Тюрк. название шелка silik не сохранилось ни в одном из тюрк. языков - только в текстах VIII в. в постоянном соч. silik kyz (ciлiк кыз) - красивая девушка, равносильном др.рус. красна девица. (Олжас Сулейменов. Шелковый путь и тюрки // Бак. рабочий. 2013, 25 окт., с. 3): пряжа, нитки из волокна, выделяемого гусеницами тутового шелкопряда: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями; Под ним весь в мыле конь лихой Бесценной масти, золотой (Часть 1, гл. 10).
      ШЁЛКОВЫЙ (2) - прил. относит.: относящийся к шелку: то же, что шелковистый: похожий на шелк, напоминающий шелк по виду или на ощупь; мягкий, блестящий: РП: Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей (Демон)
      (Часть 2, гл. 10);
      -- устар., нар.-поэт.. с другим ударением: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Часть 1, гл. 15).\
      ШЕПТÁТЬ (2) - глаг. несов. в., перех.: говорить очень тихо, шепотом: Ей кто-то шепчет: он придет! (Часть 2, гл. 6); перен.: РП: Я тот, которому внимала Ты в полуночной тишине, Чья мысль душе твоей шептала, Чью грусть ты смутно отгадала, Чей образ видела во сне (Демон) (Часть
      2, гл. 10).
      ШЕПТÁТЬСЯ (1) - глаг. несов.
      в., неперех.: говорить между собой тихо, шепотом: перен.: слабо, едва слышно шуметь, журчать: Издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев прино-сило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река
      (Часть 2, гл. 12).
      ШИП (1) - сущ. нариц., неодуш., м. р. (праслав. * šip - первонач. знач.: острие, то, чем можно уколоться, нанести удар - до сих пор не получило удовлетворительной этимологии: сближали с др.инд - kşipáti бросает, мечет, kşiprás - быстрый, kşēpas - бросок - родственные cловам шибать, шибкий): небольшой выступ на подковах, подошвах обуви, препятствующий скольжению и служащий для лучшего упора при передвижении: То, разом в землю ударяя Шипами звонкими копыт, Взмахнув растрепанною гривой, Вперед без памяти летит (Часть 1, гл. 13).
      ШИРÓКИЙ (2) - прил. качеств.: имеющий большую протяженность в поперечнике: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил (Часть 1, гл. 5); И кровь широкими струями На чепраке его видна (Часть 1, 13).
      ШИРОКÓ (1) - нареч.: сильно расширяя, больший по ширине: Несется конь быстрее лани, Храпит и рвется, будто к брани; То вдруг осадит на скаку, Прислушается к ветерку, Широко ноздри раздувая (Часть 1, гл. 13).
       ШУМ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.: разнообразные звуки какого-л движения, голосов и т.п., слившиеся в нестройное звучание: Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени; И блеск и жизнь и шум листов, Стозвучный говор голосов, Дыханье тысячи растений! (Часть 1, гл. 4).
      ШУМ ТЬ (1) - глаг. несов. в., неперех.: издавать, производить шум: По камням прыгали, шумели Ключи студеною волной (Часть 2, гл. 3).
      Ш МНО (1) - нареч.: с шумом, вызывая шум: РП: В борьбе с могучим ураганом, Как часто, подымая прах, Одетый молньей и туманом, Я шумно мчался в облаках (Демон)
      (Часть 2, гл. 10).
      Ш МНЫЙ (1) - прил. качеств.: производящий, создающий шум:
      в сравнении: Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя (Часть 2, гл. 16).
      ШУТ (1) - нареч.: в шутку, ради шутки:
      метафора: И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя (Часть 2, гл. 16).
      
      Щ (2)
      ЩЁЛК (1) - глаг. междом.;
      разг.: употребляется для обозначения быстрого действия - от глаг. щелкать, щелкнуть: В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся...и выстрел снова! (Часть 1, гл. 11).
      ЩЕЛЬ (1) - сущ. нариц., неодуш., ж. р.: узкое, продолговатое отверстие, скважина: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца (Часть 2, гл. 16).
      
      Э (3)
      ЭД М (1) - сущ. собств., м. р. (др.-евр. Edēn, Gan Eden - наслаждение > араб. Jannat "Adn - райский сад): топоним: место первонач. обитания людей; религиовед Мирча Элиаде считает, что израильтяне сближали Эдем с е"den - наслаждение; географически местоположение определяется от Армян. нагорья и Загроса до Южной Месопотамии /Вавилонии/, Индии /наиболее вероятна привязка к высокогорным озерам Ван или Урмия/; согласно книге Бытия, Эдем располагался на востоке; из Эдема выходила река для орошения рая, разделяясь потом на четыре реки. Некот. ученые выводят этимологию Эдем от шумерск. слова эдин (равнина - географич. термин, которым часто обозначается равнина между Тигром и Евфратом в южной Месопотамии. Местом, куда впадали четыре реки, в древности считался Персидский залив, поэтому его иногда отождествляли с большой рекой, разделяющейся на четыре: такое отождествление залива с рекой подкрепляет основанное на Книге Бытия мнение, что Сад Эдемский был расположен к востоку от Шинара (возможно, Шумера). Другие исследователи считают, что единая река-исток находилась на севере - у начала Тигра и Евфрата, но в этом случае возникает проблема местонахождения Эдема и его рек, кот. до сих пор вызывает споры исследователей: Эдем и райский сад помещают на дно Персидского залива; по третьей гипотезе, местонахождением легендарного Эдемского сада является иранская провинция Азербайджан в окрестностях Тебриза. Обитающие в Эдеме люди, Адам и Ева, были, согласно традиционному представлению, бессмертны (оно было им доступно в виде Дерева жизни) и безгрешны; однако, соблазненные змием, они съели плод с запретного Древа познания добра и зла, совершив грехопадение и, в результате, утратили доступ к Дереву жизни и обрели страдание: Бог закрыл рай для людей, изгнал их, поставив на страже Херувима с пламенным мечом. В Коране сады Эдема (араб.
      Jannat "Adn) считаются прекрасным местом возвращения, уготованным потомкам Адама: за воротами праведников ожидает сад, в тени кот. протекают реки; праведники войдут в Эдем вместе со своими праведными отцами, супругами и потомками. В садах Эдема не будет пустословия - вокруг будут царить радость и полное умиротворение; религ.: по библейскому преданию - местопребывание человека до грехопадения, земной рай; место, где жили Адам и Ева; рай:
      в сравнении: РП: ... прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем (Демон) (Часть 2, гл. 10).
       ТОТ (7) - местоим. указат.: а) указывает на что-л близкое в пространстве или во времени (2): Кто этот всадник бездыханный? (Часть 1, гл. 14); Душа рвала свои оковы, Огонь по жилам пробегал, И этот голос чудно-новый, Ей мнилось, все еще звучал (Часть 1, гл. 16);
      б) указывает на кого, что-л, только что упомянутое (2): РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара) (Часть 2, гл. 1); Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит (Часть
      2, гл. 14);
      в) указывает на предмет, не упомянутый предварительно, но уже известный, определенный (2): РП: Жить для себя, скучать собой, И этой вечною борьбой Без торжества, без примиренья! Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! <...> Что без тебя мне эта вечность? Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества!
      (Демон) (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! (Часть 2, гл. 7).
      ЭФ Р (4) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. (гр. aithēr - по представлениям древних греков - самый верхний прозрачный слой воздуха; местопребывание богов): а) в др.греч. мифологии то же знач.: самый верхний, чистый и прозрачный слой воздуха, местопребывание богов (1): И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул (Часть 2, гл. 9);
      б) небесная высь, воздушное пространство (2): РП: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира (Демон) (Часть 2, гл. 10); В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих (Часть 2, гл. 16); перен. (1): Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (Часть 2, гл. 16).
      
      Ю (3)
      ЮГ (1) - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. (по корню праслав. слово > вост.-слав. угь >ст.-слав. Югъ - полуденная сторона, полуденный ветер; содержит нач. звук [j] ≈ первонач. форма *uga > yгa "полдень" (ж.р.), собств. сторона, откуда солнце сильнее всего светит и идет тепло; неисчислимая сторона света, соответствующая положению Солнца на небе в полдень > церк.-слав. югь - югь >др. рус. оугь - юг, южная страна, южный ветер): одна из четырех стран света, противоположная северу; местность, расположенная в полосе теплого климата: С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела
      (Часть 1, гл. 7).
       ЖНЫЙ (1) - прил. относит.: относящийся к югу, идущий с юга: И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали
      (Часть 1, гл. 3).
       НЫЙ (1) - прил. качеств.: молодой: И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил (Часть 2, гл. 12).
      
      Я (8)
      Я (78) - местоим. личн. 1-го л., ед. ч.: употребляется говорящим для обозначения самого себя (49): РП: Лишь только месяц золотой Из-за горы тихонько встанет И на тебя украдкой взглянет, - К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать (Демон) (Часть 1, гл. 15); На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю! (Часть 2, гл. 9); РП: Отец, отец, оставь угрозы, Свою Тамару не брани; Я плачу: видишь эти слезы, Уже не первые они (Тамара)
      (Часть 2, гл. 1); а также: О, не брани, отец, меня. <...> День от дня Я вяну <...> Меня терзает дух лукавый; Я гибну, сжалься надо мной! <...> Там защитит меня Спаситель, На свете нет уж мне веселья <...> А мне не быть ничьей женою! (Часть 2, гл. 1); Невольно я с отрадой тайной <...> Оставь меня, о дух лукавый! Молчи, не верю я врагу...<...> Увы! я не могу Молиться <...> Клянися мне
      (Часть 2, гл. 10); <...> Тебя послал мне ад иль рай? <...> Послушай, ты меня погубишь; Скажи, зачем меня ты любишь! <...> Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? <...> Нет! дай мне клятву роковую <...> я тоскую; <...> Клянися мне (Часть 2, гл. 10); Я тот, которому внимала <...> Тебе принес я в умиленье <...> Что без тебя мне эта вечность? <...> Передо мной носился он <...> Мне имя сладкое звучало; мне в раю Одной тебя недоставало <...> навек остыли для меня <...> Синело предо мной пространство; Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно <...> Я звать в отчаянии стал, Увы! я сам не узнавал <...> И я людьми недолго правил, <...> навек я залил в них <...>И скрылся я в ущельях гор; <...> Недолго нравилися мне! <...>Я шумно мчался в облаках <...> Ты будешь там со мной! <...> Клянусь я первым днем творенья, <...> Судьбою братий мне подвластных, <...>Клянуся небом я и адом, <...> сотру Я на челе, тебя достойном, <...> Пусть доцветает без меня!
      (Часть 2, гл. 10);
      -- во вводном соч.: Нет, жребий смертного творенья, Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      (Часть 1, гл. 15);
      в сравнении (13): Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня (Часть 2, гл. 1); РП: Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья <...> Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой <...> Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался <...> прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем <...> Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; <...>Хочу я с небом примириться, <...> Хочу я веровать добру; <...>Ужели небу я дороже Всех, не замеченных тобой? (Часть 2, гл. 10); перен. (11): РП: И, видишь, - я у ног твоих! <...> Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом <...> С моей преступной головы Я гордо снял венец терновый, Я все былое бросил в прах (Демон) (Часть 2, гл. 10); а также: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, (Часть 2, гл. 10); метафора (3): РП: О! только выслушай, молю, - Я раб твой, - я тебя люблю! Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою (Часть 2, гл. 10).
      ЯВ ТЬСЯ (1) - глаг. сов. в., неперех.: прийти, прибыть: РП: "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья" (Часть 2, гл. 9).
      ЯВЛ ТЬСЯ (1) - глаг. несов. в., неперех.: показываться, приходить: Недаром он являлся ей, С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей (Часть 2, гл. 6).
      ЯД (5) - сущ. веществ., неодуш.,
      м. р.: вещество, вызывающее отравление живого организма (1): РП: Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум (Демон)
      (Часть 2, гл. 10); в сравнении (1): РП: Послушай, ты меня погубишь; Твои слова - огонь и яд... Скажи, зачем меня ты любишь! (Тамара) (Часть 2, гл.10); перен. (3): И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд (Часть 2, гл. 9); Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в грудь ее проник (Часть 2, гл. 11); Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца (Часть 2, гл. 16).
      ЯЗ К (1) - сущ. неодуш.: орган человека, при помощи кот. он передает свои мысли, изъясняется: В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком (Часть 1, гл. 9).
       РКИЙ (1) - прил. качеств.: излучающий, ослепительный, сияющий:
      в сравнении: И полдня сладострастный зной, И ароматною росой Всегда увлаженные ночи, И звезды яркие, как очи, Как взор грузинки молодой! (Часть 1, гл. 4).
       СНЫЙ (3) - прил. качеств.: яркий, светлый (1): Она лишь взор туманит ясный, Ланиты девственные жжет! (Часть 1, гл. 15); в сравнении (1): Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! (Часть 1, гл. 16); перен.: ничем не омраченный, спокойный, чистый (1): Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом
      (Часть 2, гл. 8).
       ЩЕРИЦА (1) - сущ. нариц., одуш., ж. р. (праслав. *аščеrъ, скорее всего, родственно слову скорый, а также лит. ske• - саранча, лтш.
      lis, šk - ящерица, греч. skaipo - скачу, пляшу < *skapio, skapish - вид червя, aokapiho - прыгаю, барахтаюсь, др.верх.нем. sceron - шалить, ср.верх.нем. sсhеrеn - быстро удирать, алб. hardhele - ящерица): небольшое пресмыкающееся с удлиненным телом, покрытым мелкой роговой чешуей, и с длинным хвостом: Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет (Часть 2, гл. 16).
      
        
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      ПРИЛОЖЕНИЕ
      
      
      
      
      
      I. Алфавитный словник с указанием частотности и частеречной принадлежности
      
      А - 12
      А - союз (4) Аврора - сущ. (2)
      Ад - сущ. (5)
      Адский - прил. (1)
      Алмаз - сущ. (1)
      Алтарь - сущ. (1)
      Ангел - сущ. (7)
      Ангел-небожитель - билекс. (1) Арагва - сущ. (2)
      Аромат - сущ. (2)
      Ароматный - прил. (1) Аул - сущ. (1)
      
      Б - 86 Башня - сущ. (2)
      Бегущий - прич. (2)
      Беда - сущ. (1)
      Бедный - прил. (4)
      Бежать - глаг. (4)
      Без - предлог (24)
      Безгласный - прил. (1)
      Бездна - сущ. (2)
      Бездыханный - прил. (1)
      Беззаботный - прил. (2)
      Беззаконный - прил. (1)
      Беззвучный - прил. (1)
      Безмолвно - нареч. (2)
      Безмолвный - прил. (2)
      Безнадёжный - прил. (2)
      Безответный - прил. (1)
      Безрассудный - прил. (1)
      Безумный - прил. (2)
      Безумье - сущ. (1)
      Белогривый - прил. (1)
      Белый - прил. (2)
      Берег - сущ. (2)
      Бесконечность - сущ. (1)
      Бескровный - прил. (1) Беспечен - прил. (1)
      Бесплодный - прил. (3)
      Бесплотный - прил. (1) Бесполезно - нареч. (1)
      Бесславить - глаг. (1)
      Бессменно - нареч. (1)
      Бессмертие - сущ. (1)
      Бессмертный - прил. (1)
      Бесценный - прил. (1)
      Бешеный - прил. (1)
      Бирюза - сущ. (1)
      Битва - сущ. (1) Биться - глаг. (2)
      Бич - сущ. (1)
      Благо - сущ. (1)
      Благодатный - прил. (1)
      Благородный - прил. (1)
      Блаженство - сущ. (2)
      Блеск - сущ. (5)
      Блестеть - глаг. (5)
      Близкий - прил. (1)
      Близко - нареч. (1)
      Блистать - глаг. (2)
      Блистающий - прич. (1)
      Блистая - дееприч. (1)
      Блуждать - глаг. (1)
      Блуждая - дееприч. (1)
      Бог - сущ. (6)
      Богат - прил. (1)
      Богатый - прил. (1)
      Божественный - прил. (4)
      Божество - сущ. (2)
      Божий - прил. (5)
      Бой - сущ. (2)
      Больно - нареч. (1)
      Больше - нареч. (2)
      Большой - прил. (1)
      Борьба - сущ. (3)
      Боязнь - сущ. (2)
      Бранить - глаг. (2)
      Бранный - прил. (1)
      Брань - сущ. (1)
      Братия - сущ. (2) Брать - глаг. (2)
      Брачный - прил. (3) Бренный - прил. (1) Бровь - сущ. (2)
      Бродить - глаг. (3)
      Бросить - глаг. (1)
      Брошенный - прич. (1)
      Брызжущий - прич. (1)
      Бряцанье - сущ. (1)
      Бубен - сущ. (1)
      Будто - союз (10)
      Булатный - прил. (1)
      Бы (б) - частица (11)
      Бывать - глаг. (1) Былой - прил. (2)
      Быстро - нареч. (1) Быть - глаг. (34)
      
      В - 125
      В - предлог (144)
      Вдали - нареч. (1)
      Вдруг - нареч. (12)
      Век - сущ. (5)
      Вековечный - прил. (1)
      Велик - прил. (1)
      Великан - сущ. (1)
      Венец - сущ. (4)
      Венчанный - прич. (1)
      Вера - сущ. (1)
      Верблюд - сущ. (2) Верить - глаг. (4)
      Веровать - глаг. (1) Верх - сущ. (1)
      Вершина - сущ. (5)
      Весело - нареч. (2)
      Веселье - сущ. (3)
      Весна - сущ. (1)
      Весною - нареч. (1) Вести - глаг. (2)
      Весть-1 - сущ. (1)
      Весть-2 - глаг.ф. (1) Весь - мест. (36)
      Ветер - сущ. (3)
      Ветерок - сущ. (2)
      Ветрило - сущ. (1)
      Вечер - сущ. (1)
      
      Вечерний - прил. (1)
      Вечно - нареч. (1)
      Вечность - сущ. (2)
      Вечный - прил. (6)
      Веять - глаг. (1)
      Взамен - нареч. (1)
      Взвиться - глаг. (1) Взволнованный - прич.
      (1)
      Взгляд - сущ. (4)
      Взглянуть - глаг. (3)
      Вздохнуть - глаг. (1)
      Вздремнуть - глаг. (1)
      Вздыхая - дееприч. (1)
      Взмахнув - дееприч. (3)
      Взор - сущ. (12)
      Взять - глаг. (3)
      Виден - прил. (4)
      Видеть - глаг. (9)
      Вино - сущ. (1)
      Виноградный - прил. (1)
      Висеть - глаг. (1) Виться - глаг. (2)
      Вихорь - сущ. (1)
      Влага - сущ. (1)
      Владение - сущ. (1)
      Владеть - глаг. (1)
      Влажный - прил. (1)
      Властвуя - дееприч. (1)
      Властитель - сущ. (2)
      Власть - сущ. (4)
      Власяница - сущ. (1)
      Внизу - нареч. (2)
      Вниманье - сущ. (1)
      Внимательный - прил. (1)
      Внимать - глаг. (1)
      Вновь - нареч. (5)
      Вода - сущ. (3)
      Водопад - сущ. (1)
      Водрузиться - глаг. (1)
      Возбудить - глаг. (1)
      Возвратить - глаг. (1)
      Воздух - сущ. (1)
      Воздушный - прил. (2) Возмутить - глаг. (3)
      Возмутиться - глаг. (1) Возмущать - глаг. (1) Вознагражденье - сущ.
      (1)
      Возненавидеть - глаг. (2)
      Возрожденье - сущ. (1)
      Вокруг - нареч. (3)
      Волна - сущ. (4)
      Волненье - сущ. (3)
      Волокнистый - прил. (1)
      Волос - сущ. (1)
      Волшебный - прил. (4)
      Вольный - прил. (2)
      Ворота - сущ. (1)
      Вослед - нареч. (2)
      Воспоминанье - сущ. (1)
      Восток - сущ. (3)
      Восторг - сущ. (3)
      Восточный - прил. (2)
      Восход - сущ. (1)
      Вот - частица (3)
      Вперёд - нареч. (1)
      Впереди - нареч. (1)
      Враг - сущ. (5)
      Вражда - сущ. (1)
      Врата - сущ. (1)
      Время - сущ. (2)
      Всадник - сущ. (3) Всегда - нареч. (4)
      Всегдашний - прил. (1)
      Вселенная - сущ. (1)
      Всечасно - нареч. (1)
      Вскочив - дееприч. (2)
      Вспоминая - дееприч. (1)
      Вспомянуть - глаг. (1)
      Встать - глаг. (2)
      Встревожить - глаг. (1)
      Встретить - глаг. (1) Встреча - сущ. (1)
      Встречать - глаг. (1)
      Входить - глаг. (2)
      Вынести - глаг. (1)
      Выползать - глаг. (1)
      Выраженье - сущ. (3)
      Вырезной - прил. (1)
      Вырыт - прич. (1)
      Выслушать - глаг. (2) Высокий - прил. (4)
      Высоко - нареч. (2)
      Высота - сущ. (1)
      Выстрел - сущ. (2) Вышина - сущ. (2)
      Вышит - прич. (1)
      Вьюга - сущ. (1) Вянуть - глаг. (1)
      
      Г - 65
      Гарем - сущ. (1)
      Где - нареч. (2)
      Герой - сущ. (1)
      Гибельный - прил. (1)
      Гибнуть - глаг. (1)
      Глагол - сущ. (1)
      Глаз - сущ. (4)
      Глас - сущ. (1)
      Глотая - дееприч. (1)
      Глубина - сущ. (3)
      Глубокий - прил. (1)
      Глубоко - нареч. (1)
      Глупец - сущ. (1)
      Глух - прил. (1)
      Глухо - нареч. (1)
      Глухой - прил. (1)
      Глядеть - глаг. (4)
      Гнать - глаг. (1)
      Говор - сущ. (1)
      Говорить - глаг. (2)
      Год - сущ. (1)
      Голова - сущ. (5)
      Голос - сущ. (5)
      Гора - сущ. (7)
      Гордо - нареч. (2)
      Гордый - прил. (4)
      Гордыня - сущ. (1)
      Гореть - глаг. (1)
      Горный - прил. (3)
      Горький - прил. (2)
      Господин - сущ. (1)
      Гостить - глаг. (1)
      Гость - сущ. (1)
      Готов - прил. (1)
      Готовый - прил. (2)
      Грабитель - сущ. (1) Гранит - сущ. (1)
      Гранитный - прил. (1)
      Грань - сущ. (1)
      Грех - сущ. (2)
      Грешница - сущ. (2)
      Грешный - прил. (4)
      Грива - сущ. (4)
      Гроб - сущ. (3)
      Гробница - сущ. (2)
      Грозить - глаг. (1)
      Грозно - нареч. (2)
      Грозящий - прич. (1)
      Гром - сущ. (1)
      Громада - сущ. (1)
      Громовой - прил. (1)
      Грудь - сущ. (10)
      Грузин - сущ. (1)
      Грузинка - сущ. (2)
      Грузия - сущ. (3)
      Грустен - прил. (1)
      Грустить - глаг. (1)
      Грустный - прил. (1)
      Грусть - сущ. (4)
      Грядущий - прич. (3)
      Губа - сущ. (1)
      Губить - глаг. (1)
      Гудал - сущ. (7)
      Гул - сущ. (1) Густой - прил. (1)
      
      Д - 73 Да - союз (4)
      Давний - прил. (3)
      Давно - нареч. (6)
      Далёкий - прил. (1) Даль - сущ. (1)
      Дальний - прил. (2)
      Дар - сущ. (2)
      Дарьял - сущ. (1)
      Дать - глаг. (6)
      Два - числ. (1)
      Движенье - сущ. (1)
      Двое - числ. (2)
      Двор - сущ. (2)
      Дева - сущ. (2)
      Девственный - прил. (2) Дедовский - прил. (1)
      Демон - сущ. (16)
      Денница - сущ. (2)
      День - сущ. (21)
      Дерево - сущ. (2)
      Дерзость - сущ. (1) Дети - сущ. (1)
      Детский - прил. (1)
      Дивный - прил. (1)
      Дик - прил. (1)
      Дикий - прил. (1)
      Дико - нареч. (1)
      Дитя - сущ. (3)
      Длинный - прил. (5)
      Длиться - глаг. (1) Для - предлог (11)
      Дневной - прил. (1)
      Дно - сущ. (3)
      До - предлог (2)
      Добро - сущ. (3)
      Добрый - прил. (1)
      Добыча - сущ. (1)
      Довольно - нареч. (1)
      Догнать - глаг. (1)
      Дозор - сущ. (1)
      Долгий - прил. (1)
      Долго - нареч. (4)
      Долговечный - прил. (1)
      Долина - сущ. (5)
      Дом - сущ. (2)
      Доноситься - глаг. (1)
      Дорога - сущ. (4)
      Дорогой-1 - прил. (1)
      Дорогой-2 - прил. (1)
      Доска - сущ. (2)
      Достичь - глаг. (1)
      Достойный - прил. (1)
      Досуг - сущ. (1)
      Доцветать - глаг. (1)
      Дочь - сущ. (3)
      Древний - прил. (1)
      Дремать - глаг. (1)
      Дремота - сущ. (1)
      Дрожать - глаг. (2) Дрожащий - прич. (1) Друг-1 - сущ. (5) Друг-2 прил. (1)
      Дружески - нареч. (1)
      Дума - сущ. (3)
      Дуновенье - сущ. (1)
      Дух - сущ. (15)
      Душа - сущ. (14)
      Душно - нареч. (1)
      Дымок - сущ. (1)
      Дыханье - сущ. (3) Дышать - глаг. (3)
      
      Е - 7 Его - мест. (19)
      Едва - нареч. (3)
      Единый - прил. (1)
      Её - мест. (21)
      Если - союз (4)
      Есть - глаг. (2) Еще - нареч. (8)
      
      Ж - 28 Жадно - нареч. (3)
      Жадный - прил. (1)
      Жалеть - глаг. (2)
      Жалкий - прил. (1)
      Жаловаться - глаг. (1)
      Жаль - безл. сказ. (1)
      Жаркий - прил. (4)
      Ждать - глаг. (8)
      Же (ж) - частица (5)
      Желанный - прил. (2)
      Желанье - сущ. (2)
      Желать - глаг. (1)
      Жемчужный - прил. (1)
      Жена - сущ. (1)
      Жених - сущ. (4)
      Женский - прил. (1)
      Жертва - сущ. (2)
      Жестокий - прил. (2)
      Жечь - глаг. (4)
      Живо - нареч. (1)
      Живой - прил. (4) Жизнь - сущ. (11)
      Жила - сущ. (1)
      Жилец - сущ. (1)
      Жилище - сущ. (3)
      Жить - глаг. (3)
      Жребий - сущ. (1) Жужжать - глаг. (1)
      
      З - 69
      За - предлог (13)
      Забава - сущ. (1)
      Забвенье - сущ. (2)
      Забыть - глаг. (2)
      Забытый - прил. (2)
      Завистливый - прил. (1)
      Зависть - сущ. (1)
      Заводить - глаг. (1)
      Заворожённый - прич. (1)
      Заглуша - дееприч. (1)
      Заглушить - глаг. (1)
      Заговорить - глаг. (1)
      Задвинуть - глаг. (1) Задумчив - прил. (1)
      Закат - сущ. (5)
      Залетать - глаг. (1)
      Залить - глаг. (1)
      Замереть - глаг. (1)
      Заметить - глаг. (1)
      Замеченный - прич. (1)
      Зáмок - сущ. (1)
      Замолчать - глаг. (1)
      Занят - прич. (1)
      Запалённый - прич. (1)
      Заранее - нареч. (1)
      Зардеться - глаг. (1)
      Зарыт - прич. (1)
      Застыть - глаг. (1)
      Затеплиться - глаг. (1)
      Затихнуть - глаг. (1)
      Затянут - прич. (1)
      Заутра - нареч. (1)
      Захотеть - глаг. (2)
      Зачем - нареч. (5)
      Зашевелиться - глаг. (1)
      Защитить - глаг. (1)
      Защитник - сущ. (1)
      Звать - глаг. (6)
      Звезда - сущ. (6)
      Звенеть - глаг. (2)
      Звеня - дееприч. (1)
      Зверь - сущ. (1)
      Звонкий - прил. (2)
      Звонко - нареч. (1)
      Звук - сущ. (7)
      Звучать - глаг. (3) Звучный - прил. (2)
      Здесь - нареч. (6)
      Зеленеть - глаг. (1)
      Зеленый - прил. (2)
      Земля - сущ. (13)
      Земной - прил. (9)
      Злато - сущ. (2) Зло - сущ. (6)
      Злоба - сущ. (3)
      Злобный - прил. (2)
      Злой - прил. (7)
      Змей - сущ. (3)
      Змея - сущ. (1)
      Знаком - прил. (1) Знакомый - прил. (3) Знать - глаг. (7)
      Знающий - прич. (1)
      Зная - дееприч. (2)
      Зной - сущ. (1)
      Золотой - прил. (6)
      Зубец - сущ. (1) Зурна - сущ. (1) Зыбкий - прил. (1)
      
      И - 37 И-1 - союз (242)
      И-2 - частица (5) Игра - сущ. (2)
      Играть - глаг. (2)
      Играющий - прич. (1)
      Идти - глаг. (1)
      Из - предлог (16)
      Избрав - дееприч. (1)
      Избранник - сущ. (3)
      Изгнанье - сущ. (1)
      Изголовье - сущ. (1)
      Издалека - нареч. (4)
      Из-за - предлог (1)
      Излучистый - прил. (1)
      Измученный - прич. (1)
      Измучив - дееприч. (1) Из-под предлог (1) Изумрудный - прил. (1)
      Икона - сущ. (1)
      Иль - союз (5)
      Иль - частица (1)
      Иметь - глаг. (1)
      Имя - сущ. (2)
      Иней - сущ. (1)
      Иногда - нареч. (1)
      Иной - прил. (4)
      Искать - глаг. (1)
      Искупить - глаг. (1)
      Искупленье - сущ. (1)
      Искуситель - сущ. (1)
      Искусство - сущ. (1)
      Искушенье - сущ. (1)
      Исполнен - прич. (1)
      Исполниться - глаг. (1)
      Испуг - сущ. (1)
      Испытание - сущ. (1) Истинный - прил. (1)
      Исчезнуть - глаг. (1) Их - мест. (13)
      
      К - 74 К - предлог (16)
      Кавказ - сущ. (5)
      Казаться - глаг. (2)
      Казбек - сущ. (4) Казнь - сущ. (1)
      Как-1 - нареч. (13)
      Как-2 - союз (42)
      Какой - мест. (3)
      Каменный - прил. (1)
      Камень - сущ. (5)
      Канон - сущ. (1)
      Кара - сущ. (1)
      Караван - сущ. (3)
      Картина - сущ. (1)
      Катиться - глаг. (4)
      Келья - сущ. (4)
      Кинжал - сущ. (1)
      Кинуть - глаг. (1)
      Кипеть - глаг. (1)
      Кладбище - сущ. (1)
      Ключ - сущ. (1)
      
      Клясться - глаг. (13)
      Клятва - сущ.(2)
      Княжеский - прил. (1)
      Княжна - сущ. (1)
      Князь - сущ.(1)
      Коварно - нареч. (1)
      Коварный - прил. (2)
      Ковер - сущ. (3)
      Когда - нареч. (1)
      Когда-то - нареч. (1)
      Койшаурский - прил. (1)
      Колесница - сущ. (1)
      Колокол - сущ. (1)
      Кольцо - сущ. (1)
      Комета - сущ. (1)
      Конец - сущ. (4)
      Конечно - вводн.сл. (1)
      Конь - сущ. (7)
      Копыто - сущ. (1)
      Коршун - сущ. (1)
      Косматый - прил. (1)
      Коснуться - глаг. (1)
      Кость - сущ. (3) Который - мест. (1)
      Кочующий - прич. (1)
      Край - сущ. (2)
      Краса - сущ. (2)
      Красавица - сущ. (4)
      Красота - сущ. (4)
      Краткий - прил. (1) Крест - сущ. (2)
      Крестить - глаг. (1)
      Крик - сущ. (2)
      Кровавый - прил. (1)
      Кровля - сущ. (2)
      Кровь - сущ. (4)
      Кроме - предлог (1)
      Круг - сущ. (2)
      Кругом - нареч. (1)
      Кружа - дееприч. (1)
      Кружась - дееприч. (1)
      Крутизна - сущ. (1)
      Крутой - прил. (3)
      Крыло - сущ. (6)
      Крыльцо - сущ. (1)
      Кто - мест. (10)
      Кто-то мест (2)
      Кувшин - сущ. (1)
      Куда - нареч. (4)
      Кудри - сущ. (2)
      Куриться - глаг. (1)
      Куст - сущ. (1) Куща - сущ. (1)
      
      Л - 53 Ладонь - сущ. (1)
      Ладья - сущ. (1)
      Лазурный - прил. (2)
      Лампада - сущ. (2)
      Ланита - сущ. (1)
      Лань - сущ. (1)
      Ласкать - глаг. (3)
      Ласкаясь - дееприч. (1)
      Ласковый - прил. (1)
      Ластиться - глаг. (1)
      Латы - сущ. (1)
      Левый - прил. (1)
      Лёгкий - прил. (3)
      Легко - нареч. (2)
      Лёд - сущ. (1)
      Ледяной - прил. (1)
      Лежать - глаг. (1)
      Лелеять - глаг. (1)
      Лента - сущ. (1)
      Лесть - сущ. (1)
      Лета - сущ. (2)
      Летать - глаг. (1)
      Лететь - глаг. (3)
      Лечь - глаг. (1) Ли (ль)-1 частица (4)
      Ли-2 - союз (2) Лист - сущ. (3)
      Лить - глаг. (1)
      Литься - глаг. (3)
      Лихой - прил. (3)
      Лицемер - сущ. (1)
      Лицо - сущ. (3)
      Лишение - сущ. (1)
      Лишиться - глаг. (1)
      Лишённый - прич. (1)
      Лишь - частица (12)
      Лобзанье - сущ. (3) Ловкий прил. (1)
      Ложе - сущ. (2)
      Ложиться - глаг. (2)
      Лоза - сущ. (1)
      Локон - сущ. (1)
      Лукав - прил. (1)
      Лукавый - прил. (3)
      Луна - сущ. (2)
      Луч - сущ. (9)
      Лучший - прил. (2) Львица - сущ. (1)
      Любить - глаг. (12)
      Любоваться - глаг. (1)
      Любовь - сущ. (14)
      Люди - сущ. (5) Людской - прил. (1)
      
      М - 81 Мавзолей - сущ. (1)
      Малодушный - прил. (1)
      Манить - глаг. (1)
      Масть - сущ. (1)
      Мать - сущ. (1)
      Мгла - сущ. (1)
      Мгновенно - нареч. (1)
      Мгновенье - сущ. (5)
      Медленно - нареч. (1)
      Меж - предлог (6)
      Между - предлог (1)
      Мелкий - прил. (1)
      Мелочный - прил. (1)
      Мелькать - глаг. (1)
      Мелькающий - прич. (1) Мелькая - дееприч. (2) Мелькнувши - дееприч.
      (1)
      Мелькнуть - глаг. (1)
      Мерно - нареч. (2)
      Мерный - прил. (1)
      Мёртвый - прил. (3)
      Место - сущ. (2) Месть - сущ. (1)
      Месяц - сущ. (1) Метель - сущ. (1) Метеор - сущ. (1) Меч - сущ. (2) Мечта - сущ. (11)
      Миг - сущ. (1)
      Мил - прил. (1)
      Милый - прил. (4)
      Миндальный - прил. (1)
      Минувший - прил. (2)
      Минута - сущ. (4)
      Минутный - прил. (2)
      Мир - сущ. (13)
      Мирный - прил. (3)
      Миро - сущ. (1)
      Младой - прил. (2)
      Мниться - глаг. (1)
      Много - нареч. (4)
      Многий - прил. (1)
      Могила - сущ. (1)
      Могильный - прил. (2)
      Могучий - прил. (3)
      Могущ - прил. (1)
      Мой - мест. (31)
      Молвить - глаг. (1)
      Моленье - сущ. (1)
      Молитва - сущ. (6)
      Молить - глаг. (1) Молиться - глаг. (4)
      Молния - сущ. (1)
      Молнья - сущ. (1)
      Молодой - прил. (8)
      Молча - нареч. (2)
      Молчаливый - прил. (1)
      Молчанье - сущ. (4)
      Молчать - глаг. (1)
      Мольба - сущ. (2)
      Монастырь - сущ. (1)
      Море - сущ. (1)
      Мороз - сущ. (1)
      Морской - прил. (1)
      Мочь - глаг. (7)
      Мрак - сущ. (6)
      Мрамор - сущ. (1)
      Мрачный - прил. (3)
      Мстительный - прил. (1) Мýка - сущ. (2) Мусульманский - прил.
      (1)
      Мученик - сущ. (1) Мученье - сущ. (5)
      Мучительный - прил. (1)
      Муэцин - сущ. (1)
      Мчаться - глаг. (2)
      Мы - мест. (1)
      Мыло - сущ. (1)
      Мыслить - глаг. (2)
      Мысль - сущ. (8) Мятежный - прил. (2)
      
      Н - 111
      На - предлог (69)
      Наважденье - сущ. (1)
      Навевать - глаг. (1)
      Навек - нареч. (4)
      Навеки - нареч. (1)
      Нависший - прич. (1)
      Нагайка - сущ. (1)
      Над - предлог (13)
      Надвинув - дееприч. (1) Надежда - сущ. (4)
      Надзвёздный - прил. (1) Надменный - прил. (1)
      Назначен - прич. (1)
      Назначенье - сущ. (1)
      Найти - глаг. (1)
      Наказанье - сущ. (1)
      Наклониться - глаг. (1)
      Наложить - глаг. (1)
      Намекать - глаг. (1)
      Напев - сущ. (1)
      Напечатлён - прич. (1)
      Напоить - глаг. (1)
      Наполнить - глаг. (1)
      Напомнить - глаг. (1)
      Направо - нареч. (1)
      Напрасно - нареч. (5)
      Напрасный - прил. (1)
      Напрягая - дееприч. (1)
      Народ - сущ. (1)
      Нарублен - прич. (1)
      Нарушить - глаг. (1)
      Наряд - сущ. (1)
      Насечка - сущ. (1) Насквозь - нареч. (1)
      Наскучить - глаг. (1) Наслаждаться - глаг. (2)
      Наследница - сущ. (1)
      Настать - глаг. (1)
      Нахмурившись - дееприч. (1) Начало - сущ. (1)
      Не - частица (78)
      Небесный - прил. (2)
      Небо - сущ. (15)
      Неведенье - сущ. (1)
      Невеста - сущ. (5) Невольно - нареч. (3)
      Невыносимый - прил. (1) Невыразимый - прил. (1)
      Недаром - нареч. (2)
      Недолго - нареч. (6)
      Недоставать - глаг. (1)
      Недоступен - прил. (1)
      Недосягаемый - прил. (1)
      Недремлющий - прич. (1)
      Нежданный - прил. (1)
      Нежен - прил. (1)
      Нежность - сущ. (1)
      Незабвенный - прил. (1)
      Неземной - прил. (1)
      Незлобный - прил. (1)
      Незнакомый - прил. (1)
      Незримый - прил. (2)
      Неизбежный - прил. (1)
      Неизвестность - сущ. (1) Неизменен - прил. (1) Неизъяснимый - прил.
      (1)
      Нем - прил. (1)
      Немало - нареч. (1)
      Немножко - нареч. (1)
      Немой - прил. (4)
      Ненавидеть - глаг. (2)
      Ненависть - сущ. (1)
      Ненарушимый - прил. (1)
      Ненужный - прил. (1)
      Необозримый - прил. (1)
      Неотразимый - прил. (2)
      Неподвижный - прил. (1)
      Неполный - прил. (1)
      Непризнанный - прил. (1) Несокрушимый - прил.
      (1)
      Нести - глаг. (1)
      Нестись - глаг. (1)
      Нестройный - прил. (1)
      Несчастье - сущ. (1)
      Нет - безл. сказ. (14)
      Нетерпеливый - прил. (1) Неуловимый - прил. (1) Нечеловеческий - прил.
      (1)
      Нечестивый - прил. (1)
      Нечистый - прил. (1)
      Неясный - прил. (1)
      Ни - частица (25)
      Нигде - нареч. (3) Низвергаясь - дееприч.
      (1)
      Никогда - нареч. (1)
      Никто - мест. (2)
      Ниспасть - глаг. (1)
      Ничей - мест. (4)
      Ничто - мест. (5)
      Ничтожный - прил. (1)
      Но - союз (28)
      Новый - прил. (8)
      Нога - сущ. (3)
      Ножка - сущ. (1)
      Ноздря - сущ. (1)
      Носиться - глаг. (1)
      Ночной - прил. (5)
      Ночь - сущ. (8)
      Ноша - сущ. (1)
      Нравиться - глаг. (1) Ныне - нареч. (1)
      
      О - 102 О-1 предлог (10)
      О-2 - междом. (10)
      Обвал - сущ. (1)
      Обвить - глаг. (2)
      Обет - сущ. (1)
      Обещанье - сущ. (1)
      Обещать - глаг. (1)
      Обитель - сущ. (3) Облако - сущ. (6) Облечь глаг. (1)
      Обложен - глаг. (1)
      Обман - сущ. (1)
      Обманут - прич. (1)
      Обнять - глаг. (1)
      Образ - сущ. (3)
      Обращаясь - дееприч. (1)
      Обряд - сущ. (1)
      Обширный - прил. (1)
      Общий - прил. (1)
      Объят - прич. (1)
      Объятье - сущ. (3)
      Обычай - сущ. (1)
      Обычный - прил. (1)
      Огонёк - сущ. (1)
      Огонь - сущ. (3)
      Одеваться - глаг. (1)
      Одежда - сущ. (2)
      Одет - прич. (1)
      Одетый - прич. (2)
      Одеть - глаг. (1)
      Один - числ. (14)
      Одинокий - прил. (3)
      Однообразный - прил. (1)
      Ожиданье - сущ. (1)
      Ожидать - глаг. (4)
      Озарён - прич. (1) Океан - сущ. (1)
      Окинуть - глаг.(1)
      Окликать - глаг. (1)
      Окно - сущ. (3) Око - сущ. (11)
      Оковы - сущ. (2)
      Окрестный - прил. (2)
      Окружён - прич. (1)
      Олень - сущ. (1)
      Омывать - глаг. (1)
      Он - мест. (91)
      Она - мест. (52)
      Они - мест. (27)
      Опасен - прил. (2)
      Оправа - сущ. (1)
      Опуститься - глаг. (1)
      Опущен - прич. (1)
      Опять - нареч. (1)
      Орёл - сущ. (1)
      Оружие
      Осадить - глаг. (1)
      Осветить - глаг. (1)
      Осенить - глаг. (2)
      Осеняя - дееприч. (1)
      Осетин - сущ. (1)
      Ослепить - глаг. (1)
      Основа - сущ. (1)
      Оставить - глаг. (5)
      Остановить - глаг. (1)
      Остановиться - глаг. (1) Остаться - глаг. (1)
      Осторожный - прил. (1)
      Остыть - глаг. (1)
      Осудить - глаг. (1)
      От - предлог (16)
      Отблеск - сущ. (2)
      Отважный - прил. (1) Отвезти - глаг. (1)
      Отвергнут - прич. (1)
      Отверженный - прич. (1)
      Отвернуться - глаг. (1)
      Ответ - сущ. (1)
      Отвечать - глаг. (3)
      Отгадать - глаг. (1)
      Отдаленье - суш. (3)
      Отдать - глаг. (1)
      Отдохнуть - глаг. (1)
      Отец - сущ. (4)
      Открытый - прил. (1)
      Открыть - глаг. (1)
      Открыться - глаг. (1) Откуда - нареч. (1)
      Отлив - сущ. (1)
      Отныне - нареч. (1)
      Отогнать - глаг. (1)
      Отрава - сущ. (2)
      Отрада - сущ. (1)
      Отразиться - глаг. (1)
      Отречься - глаг. (3)
      Отрывок - сущ. (1)
      Отслуживший - прич. (1)
      Отцвести - глаг. (1)
      Отчизна - сущ. (1)
      Отшельник - сущ. (1) Оценить - глаг. (2)
      
      Очередь - сущ. (1)
      
      П - 231
      Падая - дееприч. (1)
      Паденье - сущ. (1)
      Падший - прил. (1)
      Палящий - прич. (1)
      Памятник - сущ. (1)
      Память - сущ. (2)
      Папах - сущ. (1) Парус - сущ. (1) Парча - сущ. (1)
      Парчевой - прил. (1)
      Пасть - глаг. (1)
      Паук - сущ. (1)
      Пелена - сущ. (1)
      Пена - сущ. (1)
      Пениться - глаг. (1) Пенье - сущ. (2)
      Первенец - сущ. (1) Первый - числ. (8)
      Перед - предлог (7)
      Переживший - прич. (1)
      Пересекая - дееприч. (1)
      Переступая - дееприч. (1)
      Пери - сущ. (1)
      Персия - сущ. (1)
      Перст - сущ. (1)
      Песнь - сущ. (1)
      Песня - сущ. (3)
      Петь - глаг. (2)
      Печаль - сущ. (7)
      Печально - нареч. (1)
      Печальный - прил. (4)
      Печать - сущ. (2)
      Пешеход - сущ. (1)
      Пещера - сущ. (2)
      Пир - сущ. (4)
      Питомец - сущ. (1)
      Плавать - глаг. (1) Плакать - глаг. (4)
      Пламень - сущ. (3)
      Платье - сущ. (1)
      Плач - сущ. (1)
      Плащ - сущ. (1)
      Плескать - глаг. (1)
      Плечо сущ. (1)
      Плита - сущ. (2)
      Плыть - глаг. (2)
      Плющ - сущ. (2)
      Плясать - глаг. (1)
      По - предлог (11)
      Победа - сущ. (1)
      Побеждённый - прич. (1)
      Поверить - глаг. (1)
      Повести - глаг. (1)
      Повесть - сущ. (2)
      Повидаться - глаг. (1) Повод - сущ. (1) Повреждённый - прич.
      (1)
      Погибший - прич. (1) Погубить - глаг. (1)
      Погубя - дееприч. (1)
      Под - предлог (12)
      Подвластный - прил. (1)
      Поднять - глаг. (1)
      Подняться - глаг. (1)
      Подобный - прил. (2)
      Подруга - сущ. (3)
      Подушка - сущ. (1)
      Подымая - дееприч. (1)
      Поезд - сущ. (1)
      Пожатье - сущ. (1)
      Позавидовать - глаг. (1)
      Поздно - нареч. (2)
      Познанье - сущ. (3)
      Позор - сущ. (1)
      Поклоненье - сущ. (1)
      Поклонник - сущ. (1) Покой - сущ. (1)
      Покойный - прил. (1)
      Поколенье - сущ. (1)
      Покрыв - дееприч. (3)
      Покрывало - сущ. (1) Покрыт - прич. (3)
      Покрытый - прич. (1)
      Полдень - сущ. (1)
      Поле - сущ. (2)
      Полететь - глаг. (1)
      Полночный - прил. (3)
      Полночь - сущ. (1) Полный прил. (4)
      Полон - прил. (9)
      Полоса - сущ. (1)
      Полуживой - прил. (1)
      Полукруг - сущ. (1)
      Полунόчный - прил. (2)
      Полюбить - глаг. (1)
      Поменяться - глаг. (1)
      Померкший - прич. (1)
      Помчаться - глаг. (2)
      Поныне - нареч. (5)
      Понять - глаг. (2)
      Пора - сущ. (11)
      Поражая - дееприч. (1)
      Порочный - прил. (2)
      Порхнуть - глаг. (1)
      Посланник - сущ. (2)
      Послать - глаг. (1)
      Последний - прил. (8)
      Послушать - глаг. (1)
      Послушный - прил. (2)
      Посмертный - прил. (1)
      Постель - сущ. (1)
      Постигнуть - глаг. (2)
      Постичь - глаг. (1)
      Построить - глаг. (3)
      Потонуть - глаг. (2)
      Похвала - сущ. (1)
      Похож - прил. (1)
      Поцелуй - сущ. (1)
      Почему - нареч. (1)
      Почить - глаг. (1)
      Почувствовать - глаг. (1)
      Пощадить - глаг. (1)
      Правда - сущ. (1)
      Править - глаг. (2)
      Правый - прил. (1)
      Прадед - сущ. (1)
      Праздник - сущ. (2)
      Праздничный - прил. (1)
      Праотец - сущ. (1)
      Прах - сущ. (3)
      Превратиться - глаг. (1)
      Пред - предлог (7)
      Преданье - сущ. (1)
      Предвещанье - сущ. (1) Предлог - сущ. (1)
      Предстать - глаг. (1)
      Прежде - нареч. (1)
      Прежний - прил. (6)
      Презирать - глаг. (2)
      Презренье - сущ. (1) Презреть - глаг. (1) Презрительный - прил.
      (1)
      Прекрасен - прил. (2)
      Прекрасный - прил. (3)
      Преступленье - сущ. (2)
      Преступный - прил. (3)
      При - предлог (2)
      Прибавить - глаг. (2)
      Прибрежный - прил. (1)
      Привести - глаг. (1)
      Привет - сущ. (2)
      Привстав - дееприч. (1)
      Привычка - сущ. (1)
      Прижаться - глаг. (1)
      Признак - сущ. (1)
      Прийти - глаг. (4)
      Прикованный - прич. (2)
      Прилежно - нареч. (1)
      Прилетать - глаг. (1)
      Прилететь - глаг. (1)
      Прилежный - прил. (1)
      Примиренье - сущ. (1)
      Примириться - глаг. (1)
      Примчаться - глаг. (1)
      Принести - глаг. (1)
      Приносить - глаг. (2)
      Принять - глаг. (1)
      Припав - дееприч. (1)
      Припомнить - глаг. (1)
      Природа - сущ. (4)
      Прискакать - глаг. (1)
      Прислужница - сущ. (1)
      Прислушаться - глаг. (1)
      Присниться - глаг. (1)
      Пристать - глаг. (1)
      Присуждён - прич. (1)
      Притворный - прил. (1)
      Прихоть - сущ. (1)
      Пришлец - сущ. (1) Приют сущ. (3)
      Пробегать - глаг. (1)
      Пробуждая - дееприч. (1)
      Провожать - глаг. (1) Продолжать - глаг. (1)
      Продолжаться - глаг. (1) Прожжённый - прич. (1)
      Пройти - глаг. (3)
      Проклясть - глаг. (1) Проклятье - сущ. (1) Пролагать - глаг. (1) Пролетать - глаг. (1)
      Пролетая - дееприч. (1)
      Пролить - глаг. (1)
      Промчаться - глаг. (1)
      Пронестись - глаг. (1)
      Проникнуть - глаг. (2)
      Пропеть - глаг. (1)
      Пророческий - прил. (1)
      Прорезав - дееприч. (1)
      Проснуться - глаг. (1)
      Простить - глаг. (2)
      Простота - сущ. (1)
      Пространство - сущ. (1)
      Проступок - сущ. (1)
      Против - нареч. (3)
      Прохлада - сущ. (3)
      Проходить - глаг. (1)
      Прочитать - глаг. (1)
      Прошедший - прил. (1)
      Прошлый - прил. (2)
      Прощанье - сущ. (2)
      Прощаться - глаг. (1)
      Прыгать - глаг. (1)
      Прыгая - дееприч. (1)
      Прядать - глаг. (1)
      Прямо - нареч. (1)
      Прясть - глаг. (1) Птица - сущ. (4)
      Птичка - сущ. (1)
      Пуля - сущ. (1)
      Пустой - прил. (2) Пустыня - сущ. (4)
      Пусть - частица (2)
      Путник - сущ. (3)
      Путь - сущ. (7)
      Пучина
      Пыл - сущ. (2)
      Пылать - глаг. (1)
      Пыль - сущ. (1) Пышный - прил. (3)
      
      Р - 70 Раб - сущ. (3)
      Раба - сущ. (1)
      Рабыня - сущ. (1)
      Равнό - нареч. (1)
      Радость - сущ. (3)
      Радостно - нареч. (1)
      Радужный - прил. (1)
      Раз - сущ. (6)
      Разом - нареч. (1)
      Развалина - сущ. (1)
      Развесистый - прил. (1)
      Разгонять - глаг. (1)
      Разграблен - прич. (1)
      Раздаться - глаг. (2)
      Разделенье - сущ. (1)
      Раздувая - дееприч. (1)
      Раздумье - сущ. (1)
      Разлука - сущ. (3)
      Разноцветен - прил. (1)
      Разноцветный - прил. (1)
      Разросшийся - прич. (1)
      Раина - сущ. (1)
      Рай - сущ. (8)
      Райский - прил. (2)
      Рана - сущ. (1)
      Ранний - прил. (1)
      Раскаянье - сущ. (2)
      Рассказ - сущ. (1)
      Раскинуться - глаг. (1)
      Расплести - глаг. (1)
      Распуститься - глаг. (1)
      Рассыпаться - глаг. (1)
      Растаяв - дееприч. (1)
      Растение - сущ. (1)
      Растрёпанный - прич. (1)
      Расцвести - глаг. (1)
      Рвать - глаг. (1)
      Рваться - глаг. (1)
      Реветь - глаг. (1) Ревнивый - прил. (1)
      Ревность - сущ. (1)
      Резвый - прил. (2)
      Река - сущ. (4)
      Ремень - сущ. (1)
      Ресница - сущ. (3)
      Речь - сущ. (6)
      Решаться - глаг. (1)
      Решенье - сущ. (1)
      Риза - сущ. (1)
      Рисоваться - глаг. (1)
      Робкий - прил. (2)
      Родимый - прил. (1)
      Родной - прил. (5)
      Роза - сущ. (1)
      Рόзно - нареч. (1)
      Роковой - прил. (1)
      Ропот - сущ. (2)
      Роптанье - сущ. (1)
      Роса - сущ. (6)
      Роскошный - прил. (1)
      Ружьё - сущ. (1)
      Рука - сущ. (10)
      Рукав - сущ. (1)
      Руль - сущ. (2)
      Румянец - сущ. (1)
      Румяный - прил. (3)
      Ручей - сущ. (1)
      Рыданье - сущ. (2)
      Рыдать - глаг. (1) Ряд - сущ. (4)
      
      С - 207
      С - предлог (53) Сабля - сущ. (1)
      Садиться - глаг. (1)
      Сам - мест. (5)
      Сберегать - глаг. (1)
      Сверкать - глаг. (1)
      Сверкнуть - глаг. (1) Сверкая - дееприч. (1) Свет-1 - сущ. (4)
      Свет-2 - сущ. (3)
      Светило - сущ. (3) Светло-лиловый - прил.
      (1)
      Светлый - прил. (2) Свеча - сущ. (1)
      Свиданье - сущ. (3)
      Свидетель - сущ. (1)
      Свиться - глаг. (1)
      Свобода - сущ. (3)
      Свободный - прил. (1)
      Свод - сущ. (1)
      Своенравие - сущ. (1)
      Свой - мест. (22)
      Своротив - дееприч. (1)
      Святой - прил. (7)
      Святыня - сущ. (7)
      Священный - прил. (1)
      Сдержать - глаг. (1)
      Сдувая - дееприч. (1)
      Себя - мест. (7)
      Север - сущ. (2)
      Сегодня - нареч. (1)
      Седло - сущ. (2)
      Седой - прил. (4)
      Сей - мест. (1)
      Село - сущ. (1)
      Семья - сущ. (7)
      Сень - сущ. (1)
      Сердечный - прил. (1)
      Сердце - сущ. (7)
      Сестра - сущ. (1)
      Сесть - глаг. (1) Сетка - сущ. (1)
      Сеть - сущ. (1)
      Сеча - сущ. (1)
      Сеять - глаг. (1)
      Сжалиться - глаг. (2)
      Сжат - прич. (1)
      Сидеть - глаг. (2) Сила - сущ. (5)
      Синеть - глаг. (1)
      Синеющий - прич. (1)
      Синий - прил. (1)
      Синодал - сущ. (1) Сиянье - сущ. (1)
      Сиять - глаг. (3) Сказать - глаг. (4) (на) Скаку - сущ. в знач.
      нареч. (1)
      Скакун
      Скала - сущ. (8)
      Скат - сущ. (1) Скачущий - прич. (1)
      Сквозь - предлог (5)
      Склон - сущ. (1) Склониться - глаг. (3)
      Сковать - глаг. (1)
      Скользить - глаг. (2)
      Скоро - нареч. (1)
      Скорый - прил. (1)
      Скрыться - глаг. (2)
      Скука - сущ. (1)
      Скучать - глаг. (1)
      Слабеющий - прич. (1)
      Слабый - прил. (1)
      Слава - сущ. (1)
      Славный - прил. (1)
      Сладкий - прил. (4)
      Сладостный - прил. (2) Сладострастный - прил.
      (1)
      Слегка - нареч. (2) След - сущ. (9)
      Следить - глаг. (1)
      Следя - дееприч. (1)
      Слеза - сущ. (14)
      Слететь - глаг. (2)
      Сливаясь - дееприч. (1)
      Слово - сущ. (9)
      Сложён - прич. (1)
      Слышен - прич. (1)
      Сложить - глаг. (1)
      Слой - сущ. (1)
      Служебный - прил. (1)
      Слух - сущ. (2)
      Слышать - глаг. (3)
      Слышаться - глаг. (1)
      Смежить - глаг. (1)
      Смертельный - прил. (2)
      Смерть - сущ. (2)
      Сметать - глаг. (1)
      Сметь - глаг. (1)
      Смея - дееприч. (1)
      Смиренный - прил.(1)
      Смотреть - глаг. (7) Смуглый - прил. (1)
      Смутно - нареч. (1)
      Смутясь - дееприч. (1)
      Смывать - глаг. (1)
      Смят - прич. (1)
      Смятенье - сущ. (1)
      Снег - сущ. (3)
      Снеговой - прил. (1) Снежный - прил. (2)
      Снова - нареч. (3)
      Снять - глаг. (1)
      Соблазн - сущ. (2)
      Собрат - сущ. (1)
      Собраться - глаг. (1)
      Согласный - прил. 1) Согрешить - глаг. (1)
      Сожаленье - сущ. (2)
      Созвать - глаг. (1) Создан - прич. (2)
      Созданье - сущ. (1)
      Солнце - сущ. (4)
      Соловей - сущ. (1)
      Сомненье - сущ. (6)
      Сон - сущ. (7)
      Сонмище - сущ. (1)
      Сонный - прил. (2)
      Сопротивленье - сущ. (1)
      Сорвать - глаг. (2)
      Сосватать - глаг. (1)
      Сосед - сущ. (1)
      Соседний - прил. (1)
      Соткать - глаг. (1)
      Сохраняя - дееприч. (1)
      Спаситель - сущ. (1) Спастись - глаг. (1)
      Спеваться - глаг. (1)
      Спешить - глаг. (5)
      Спина - сущ. (1) Спознаться - глаг. (1)
      Спокойный - прил. (1)
      Спрятан - прич. (1)
      Спрятанный - прич. (1)
      Спускаться - глаг. (1)
      Спящий - прич. (1)
      Сравненье - сущ. (1)
      Сравниться - глаг. (1) Среди предлог (2)
      Средь - предлог (4)
      Стадо - сущ. (1)
      Стан - сущ. (3)
      Стараться - глаг. (1)
      Старец - сущ. (1)
      Старик - сущ. (1)
      Старинный - прил. (3)
      Старый - прил. (3)
      Ствол - сущ. (1)
      Стена - сущ. (6)
      Степной - прил. (1)
      Стереть - глаг. (1)
      Стихия - сущ. (1)
      Стихнуть - глаг. (1)
      Стозвучный - прил. (1) Стоить - глаг. (3) Столпообразный - прил.
      (1)
      Стон - сущ. (4)
      Стонать - глаг. (1)
      Стопа - сущ. (1)
      Сторож - сущ. (2)
      Сторожевой - прил. (1)
      Сторожить - глаг. (1)
      Сторона - сущ. (2)
      Стоять - глаг. (6)
      Страдалец - сущ. (1)
      Страданье - сущ. (4)
      Страдать - глаг. (2)
      Стража - сущ. (1)
      Страна - сущ. (2)
      Странник - сущ. (1)
      Странный - прил. (2)
      Страсть - сущ. (5)
      Страх - сущ. (5)
      Страшно - безл. сказ. (2)
      Страшный - прил. (1)
      Стрела - сущ. (1)
      Стремя - сущ. (2)
      Строгий - прил. (1)
      Строен - прил. (1)
      Стройный - прил. (2)
      Струна - сущ. (1)
      Струя - сущ. (3)
      Студеный - прил. (1) Ступень
      Стынуть - глаг. (1)
      Стяжание - сущ. (1)
      Суд - сущ. (2)
      Судьба - сущ. (5)
      Судья - сущ. (1)
      Сумрачный - прил. (2)
      Схваченный - прич. (1)
      Счастливо - нареч. (1)
      Счастливый - прил. (2)
      Счастье - сущ. (2)
      Сын - сущ. (1) Сюда - нареч. (2)
      
      Т - 81
      Таинственный - прил. (2)
      Таиться - глаг. (2)
      Тайно - нареч. (1)
      Тайный - прил. (2)
      Так - нареч. (9)
      Такой - мест. (6)
      Там - нареч. (5)
      Тамара - сущ. (16)
      Тая - дееприч. (1)
      Таять - глаг. (1)
      Твой - мест. (24)
      Творенье - сущ. (3)
      Творец - сущ. (2)
      Тело - сущ. (1)
      Темнить - глаг. (1)
      Тёмный - прил. (3) Тень - сущ. (5)
      Теперь - нареч. (3)
      Тёплый - прил. (1)
      Терек - сущ. (1)
      Терзать - глаг. (1)
      Терновый - прил. (1)
      Теряться - глаг. (1)
      Тесниться - глаг. (1)
      Тесный - прил. (2) Теснясь - дееприч. (1)
       Теченье - сущ. (1)
      Течь - глаг. (1)
      Тешиться - глаг. (1)
      Тихий - прил. (1)
      Тихо - нареч. (3)
      
      Тихонько - нареч. (1)
      Тишина - сущ. (2) То-1 - союз (13)
      То-2 - частица (1)
      То-3 - относ. слово (1)
      То-4 - указ. слово (5) Тогда - нареч. (2)
      Тоже - нареч. (1)
      Толпа - сущ. (9)
      Толпиться - глаг. (1)
      Только - частица (11)
      Томительный - прил. (1)
      Томиться - глаг. (1)
      Томленье - сущ. (1)
      Томный - прил. (1) Тополь - сущ. (1) Торжественный - прил.
      (3)
      Торжество - сущ. (2)
      Торжествовать - глаг. (2)
      Тоска - сущ. (5)
      Тосковать - глаг. (1)
      Тот - мест. (17)
      Трава - сущ. (1)
      Требовать - глаг. (1)
      Тревога - сущ. (1)
      Тревожа - дееприч. (1)
      Тревожить - глаг. (1)
      Трепет - сущ. (2)
      Трепетать - глаг. (1)
      Трепещущий - прич. (1)
      Трещина - сущ. (1)
      Три - числ. (3) Тронуться - глаг. (1)
      Труд - сущ. (5)
      Трудно - нареч. (1)
      Трудный - прил. (1)
      Труп - сущ. (2)
      Туман - сущ. (8)
      Туманить - глаг. (1)
      Туманный - прил. (1)
      Турецкий - прил. (1)
      Тут - нареч. (2)
      Туча - сущ. (3)
      Ты - мест. (62)
      Тысяча - сущ. (1)
      Тьма сущ. (2)
      Тягостный - прил. (3)
      Тяжелый - прил. (2)
      Тяжкий - прил. (1) Тянуться - глаг. (1)
      
      У - 70 У - предлог (9)
      Убитый - прич. (1)
      Убранство - сущ. (1)
      Увидеть - глаг. (1)
      Увлаженный - прич. (1)
      Увы - междом. (7)
      Увядший - прил. (1)
      Увянуть - глаг. (1)
      Угаснувший - прич. (1)
      Угаснуть - глаг. (1)
      Угловой - прил. (1)
      Угодник - сущ. (1)
      Угроза - сущ. (1)
      Угрюмый - прил. (2) Удалиться - глаг. (1)
      Удалой - прил. (1)
      Ударяя - дееприч. (2) Уединéнный - прил. (1) Уж-1 - нареч. (5)
      Уж-2 - частица (8)
      Ужас - сущ. (2)
      Ужасный - прил. (2)
      Уже - частица (1)
      Ужели - частица (1)
      Ужель - частица (1)
      Узда - сущ. (1)
      Узнавать - глаг. (2)
      Узнать - глаг. (4)
      Узок - прил. (1)
      Узорный - прил. (1) Укор - сущ. (1) Украдкой (-ою) - нареч.
      (2)
      Украшать - глаг. (1)
      Укротить - глаг. (1)
      Улыбаться - глаг. (1)
      Улыбка - сущ. (4)
      Ум - сущ. (5)
      Умереть - глаг. (1)
      Уметь - глаг. (1)
      Умиленье - сущ. (1)
      Умолкнуть - глаг. (1)
      Умысел - сущ. (1)
      Уныло - нареч. (1)
      Унылый - прил. (1)
      Упасть - глаг. (3)
      Упованье - сущ. (2)
      Упоение (-ье) - сущ. (2)
      Упрек - сущ. (1)
      Ураган - сущ. (1)
      Урочный - прил. (1)
      Усердный - прил. (2)
      Усладить - глаг. (1)
      Услыша - дееприч. (1)
      Усмехнуться - глаг. (1)
      Успокоиться - глаг. (1)
      Уста - сущ. (7)
      Усталость - сущ. (1)
      Усталый - прил. (2)
      Устланный - прич. (1)
      Устоять - глаг. (1)
      Уступ - сущ. (1)
      Усыпать - глаг. (1)
      Утёс - сущ. (2)
      Утеха - сущ. (1)
      Утомлён - прич. (1)
      Утренний - прил. (2)
      Утро - сущ. (3)
      Ухо - сущ. (1)
      Участье - сущ. (1)
      Учить - глаг. (1) Ущелье - сущ. (4)
      
      Ф - 2 Фимиам - сущ. (1) Фонтан - сущ. (1)
      
      Х - 19 Херувим - сущ. (2)
      Хлад - сущ. (1)
      Хладный - прил. (1)
      Ходить - глаг. (3)
      Холм - сущ. (2)
      Холодный - прил. (1)
      Хор - сущ. (2)
      Хотеть - глаг. (6)
      Хоть - союз (1)
      Храм - сущ. (4)
      Храним - прич. (1)
      Хранитель - сущ. (2)
      Хранительный - прил. (1)
      Хранить - глаг. (1)
      Храпеть - глаг. (1)
      Храпя - дееприч. (1)
      Хребет - сущ. (1)
      Христианин - сущ. (1) Хулить - глаг. (1)
      
      Ц - 11 Царь - сущ. (3)
      Цвести - глаг. (2)
      Цвет - сущ. (1)
      Цветной - прил. (1) Цветок - сущ. (3)
      Целовать - глаг. (3)
      Целый - прил. (1)
      Цель - сущ. (1) Цена - сущ. (1) Цепь - сущ. (2) Церковь - сущ. (2)
      
      Ч - 32
      Чадра - сущ. (2)
      Чалма - сущ. (1)
      Час - сущ. (9)
      Часовня - сущ.(2)
      Часовой - сущ. (1)
      Часто - нареч. (4) Чей - мест. (5) Чело сущ. (6)
      Человек - сущ. (2) Чепрак - сущ. (1)
      Чередой - нареч.
      Чернеть - глаг. (1) Чернея - дееприч. (2)
      Чёрный - прил. (2)
      Черта - сущ. (2)
      Чертить - глаг. (1)
      Чинара - сущ. (2) Чингур - сущ. (1) Чистый - прил. (5) Что-1 - мест. (11)
      Что-2 - союз (4)
      Чтобы (чтоб) - союз (3)
      Чувство - сущ. (4) Чувствовать - глаг. (1)
      Чугунный - прил. (2)
      Чуден - прил. (1)
      Чудно-новый - прил. (1)
      Чудный - прил. (3)
      Чудо - сущ. (1)
      Чуждый - прил. (2)
      Чуткий - прил. (1) Чуха - сущ. (1)
      
      Ш - 15 Шаг - сущ. (4)
      Шевелиться - глаг. (1)
      Шевельнуть - глаг. (1)
      Шелк - сущ. (1)
      Шёлковый - прил. (2)
      Шептать - глаг. (2)
      Шептаться - глаг. (1) Шип - сущ. (1)
      Широкий - прил. (2)
      Широко - нареч. (1)
      Шум - сущ. (1)
      Шуметь - глаг. (1)
      Шумно - нареч. (1)
      Шумный - прил. (1) Шутя - нареч. (1)
      
      Щ - 2
      Щёлк - глаг. междом. (1) Щель - сущ. (1)
      
      Э - 3 Эдем - сущ. (1) Этот - мест. (7) Эфир - сущ. (4)
      
      Ю - 3
      Юг - сущ. (1)
      Южный - прил. (1) Юный - прил. (1)
      
      Я - 8
      Я - мест. (78)
      Явиться - глаг. (1)
      Являться - глаг. (1)
      Яд - сущ. (5)
      Язык - сущ. (1)
      Яркий - прил. (1) Ясный - прил. (3)
      II. Частотный словник с указанием частеречной принадлежности
      
      И-1 - союз (242)
      В - предлог (144)
      Он - мест. (91)
      Не - частица (78)
      Я - мест. (78)
      На - предлог (69)
      Ты - мест. (62)
      С - предлог (53)
      Она - мест. (52) Как-2 - союз (42) Весь - мест. (36)
      Быть - глаг. (34)
      Мой - мест. (31)
      Но - союз (28)
      Они - мест. (27)
      Ни - частица (25)
      Без - предлог (24)
      Твой - мест. (24) Свой - мест. (22)
      День - сущ. (21)
      Её - мест. (21)
      Его - мест. (19) Тот - мест. (17)
      От - предлог (16)
      Демон - сущ. (16)
      Из - предлог (16)
      К - предлог (16)
      
      Ящерица - сущ. (1) Тамара - (16) Дух - сущ. (15)
      Небо - сущ. (15)
      Душа - сущ. (14)
      Любовь - сущ. (14)
      Нет - безл. сказ. (14)
      Слеза - сущ. (14)
      Один - числ. (14)
      За - предлог (13)
      Земля - сущ. (13)
      Их - мест. (13)
      Как-1 - нареч. (13)
      Клясться - глаг. (13)
      Мир - сущ. (13) Над - предлог (13)
      То-1 - союз (13)
      Вдруг - нареч. (12)
      Взор - сущ. (12)
      Лишь - частица (12) Любить - глаг. (12) Под предлог (12) Бы (б) - частица (11)
      Для - предлог (11)
      Жизнь - сущ. (11)
      Мечта - сущ. (11)
      Око - сущ. (11)
      По - предлог (11)
      Пора - сущ. (11) Только - частица (11)
      Что-1 - мест. (11) Будто - союз (10)
      Грудь - сущ. (10)
      Кто - мест. (10) О-1 предлог (10)
      О-2 - междом. (10)
      Рука - сущ. (10)
      Видеть - глаг. (9)
      Земной - прил. (9)
      Луч - сущ. (9)
      Полон - прил. (9) След - сущ. (9)
      Слово - сущ. (9)
      Так - нареч. (9)
      Толпа - сущ. (9)
      У - предлог (9)
      Час - сущ. (9)
      Еще - нареч. (8)
      Ждать - глаг. (8)
      Молодой - прил. (8)
      Мысль - сущ. (8)
      Новый - прил. (8)
      Ночь - сущ. (8)
      Первый - числ. (8)
      Последний - прил. (8)
      Рай - сущ. (8)
      Скала - сущ. (8) Туман - сущ. (8)
      Уж-2 - частица (8)
      
      Лексемы с частотностью семь - 22
      Ангел - сущ. (7)
      Гора - сущ. (7)
      Гудал - сущ. (7)
      Звук - сущ. (7)
      Злой - прил. (7)
      Знать - глаг. (7)
      Конь - сущ. (7) Мочь - глаг. (7)
       Перед - предлог (7)
      Печаль - сущ. (7)
      Пред - предлог (7)
      Путь - сущ. (7)
      Святой - прил. (7)
      Святыня - сущ. (7)
      Себя - мест. (7)
      Семья - сущ. (7) Сердце - сущ. (7)
      Смотреть - глаг. (7)
      Сон - сущ. (7)
      Увы - междом. (7)
      Уста - сущ. (7)
      Этот - мест. (7
      Лексемы с частотностью шесть - 26
      
      
      Бог - сущ. (6) Крыло - сущ. (6)
      Вечный - прил. (6) Меж - предлог (6)
      Давно - нареч. (6) Молитва - сущ. (6)
      Дать - глаг. (6) Мрак - сущ. (6)
      Звать - глаг. (6) Недолго - нареч. (6) Звезда - сущ. (6) Облако - сущ. (6)
      Зло - сущ. (6) Прежний - прил. (6)
      Золотой - прил. (6) Раз - сущ. (6)
      Здесь - нареч. (6) Речь - сущ. (6)
      Или (иль) - союз, частица Роса - сущ. (6)
      (6) Сомненье - сущ. (6) Стена - сущ. (6)
      Стоять - глаг. (6)
      Такой - мест. (6) Хотеть - глаг. (6) Чело - сущ. (6)
      
      Лексемы с частотностью пять - 47
      Ад - сущ. Блеск - сущ. Блестеть - глаг. Божий - прил. Век - сущ. Вершина - сущ. Вновь - нареч. Враг - сущ. Голова - сущ. Голос - сущ. Длинный - прил. Долина - сущ. Друг-1 - сущ. Же (ж) - частица Закат - сущ. Зачем - нареч. И-2 - частица Иль-1 - союз Кавказ - сущ. Камень - сущ. Люди - сущ. Мгновенье - сущ. Мученье - сущ. Напрасно - нареч. Невеста - сущ. Ничто - мест. Ночной - прил. Оставить - глаг. Поныне - нареч. Родной - прил. Сам - мест. Сила - сущ. Сквозь - предлог. Спешить - глаг. Страсть - сущ. Страх - сущ. Судьба - сущ. Там - нареч. Тень - сущ. То-4 - указ. слово Тоска - сущ. Труд - сущ. Уж-1 - нареч. Ум - сущ. Чей - мест. Чистый - прил. Яд - сущ.
      
      Лексемы с частотностью четыре - 76
      А - союз Бедный - прил. Бежать - глаг. Божественный - прил. Венец - сущ. Верить - глаг. Взгляд - сущ. Виден - прил. Власть - сущ. Волна - сущ. Волшебный - прил. Всегда - нареч. Высокий - прил. Глаз - сущ. Глядеть - глаг. Гордый - прил. Грешный - прил. Грива - сущ. Грусть - сущ. Да - союз Долго - нареч. Дорога - сущ. Если - союз Жаркий - прил. Жених - сущ. Жечь - глаг. Живой - прил. Издалека - нареч. Иной - прил. Казбек - сущ.Катиться - глаг. Келья - сущ. Конец - сущ. Красавица - сущ. Красота - сущ. Кровь - сущ. Куда - нареч. Ли (ль)-1 - частица Милый - прил.Минута - сущ. Много - нареч. Молиться - глаг. Молчанье - сущ. Навек - нареч. Надежда - сущ. Немой - прил. Ничей - мест. Ожидать - глаг. Отец - сущ. Печальный - прил. Пир - сущ. Плакать - глаг. Полный - прил. Прийти - глаг. Природа - сущ. Птица - сущ. Пустыня - сущ. Река - сущ. Ряд - сущ. Свет-1 - сущ. Седой - прил. Сказать - глаг. Сладкий - прил. Солнце - сущ. Средь - предлог Стон - сущ. Страданье - сущ. Узнать - глаг. Улыбка - сущ. Ущелье - сущ. Храм - сущ. Часто - нареч. Что-2 - союз Чувство - сущ. Шаг - сущ. Эфир - сущ.
      
      Лексемы с частотностью три - 126
      Бесплодный - прил. Борьба - сущ. Брачный - прил. Бродить - глаг. Веселье - сущ. Ветер - сущ. Взглянуть - глаг. Взмахнув - дееприч. Взять - глаг. Вода - сущ. Возмутить - глаг.Вокруг - нареч. Волненье - сущ. Восток - сущ. Восторг - сущ. Вот - частица Всадник - сущ. Выраженье - сущ. Глубина - сущ. Горный - прил. Гроб - сущ. Грузия
      - сущ. Грядущий - прич. Давний - прил. Дитя - сущ. Дно - сущ. Добро
      - сущ. Дочь - сущ. Дума - сущ. Дыханье - сущ. Дышать - глаг. Едва - нареч. Жадно - нареч. Жилище - сущ. Жить - глаг. Звучать - глаг. Злоба - сущ. Змей - сущ. Знакомый - прил. Изгнанник - сущ. Ласкать - глаг. Лёгкий - прил. Лететь - глаг. Лист - сущ. Литься - глаг. Лихой - прил. Лицо - сущ. Лобзанье - сущ. Лукавый -прил. Мёртвый - прил. Мирный - прил. Могучий - прил. Мрачный - прил. Невольно - нареч. Нигде - нареч. Нога - сущ. Отвечать - глаг. Отдаленье - суш. Обитель - сущ. Образ - сущ. Объятье - сущ. Огонь - сущ. Одинокий - прил. Окно - сущ. Отречься - глаг. Песня - сущ. Пламень - сущ. Подруга - сущ. Познанье - сущ. Покрыв - дееприч. Покрыт - прич. Полночный - прил. Построить - глаг. Прах - сущ. Прекрасный - прил. Преступный - прил. Приют - сущ. Пройти - глаг. Против - нареч. Прохлада - сущ. Путник - сущ. Пышный - прил. Раб - сущ. Радость - сущ. Разлука - сущ. Ресница - сущ. Румяный - прил. Свет-2 - сущ. Светило - сущ. Свиданье - сущ. Свобода - сущ. Сиять - глаг. Склониться - глаг. Слышать - глаг. Снег - сущ. Снова - нареч. Стан - сущ. Старинный - прил. Старый - прил. Стоить -глаг. Струя - сущ. Творенье - сущ. Тёмный - прил. Теперь - нареч. Тихо - нареч. Торжественный - прил. Три - числ. Туча - сущ. Тягостный - прил. Упасть - глаг. Утро - сущ. Ходить - глаг. Царь - сущ. Цветок - сущ. Целовать - глаг. Чтобы (чтоб) - союз Чудный - прил. Ясный - прил.
      
      Лексемы с частотностью два - 266
      Арагва - сущ. Аромат - сущ. Башня - сущ. Бегущий - прич. Бездна - сущ. Беззаботный - прил. Безмолвно - нареч. Безмолвный - прил. Безнадежный - прил. Безумный - прил. Белый - прил. Берег - сущ. Биться - глаг. Блаженство - сущ. Блистать - глаг. Божество - сущ. Бой - сущ. Больше - нареч. Боязнь - сущ. Бранить - глаг. Братия - сущ. Брать - глаг. Бровь - сущ. Былой - прил. Верблюд - сущ. Весело - нареч. Вести - глаг. Ветерок - сущ. Вечность - сущ. Виться - глаг. Властитель - сущ. Внизу - нареч. Воздушный - прил. Возненавидеть - глаг. Вольный - прил. Вослед - нареч. Восточный - прил. Время - сущ. Вскочив - дееприч. Встать - глаг. Входить - глаг. Выслушать - глаг. Высоко - нареч. Выстрел - сущ. Вышина - сущ. Где - нареч. Говорить - глаг. Гордо - нареч. Горький - прил. Готовый - прил. Грех - сущ. Грешница - сущ. Гробница - сущ. Грозно - нареч. Грузинка - сущ. Дальний - прил. Дар - сущ. Двое - числ. Двор - сущ. Дева - сущ. Девственный - прил. Денница - сущ. Дерево - сущ. До - предлог Дом - сущ. Доска - сущ. Дрожать - глаг. Есть - глаг. Жалеть - глаг. Желанный - прил. Желанье - сущ. Жертва - сущ. Жестокий - прил. Забвенье - сущ. Забыть - глаг. Забытый - прил. Захотеть - глаг.
      Звенеть - глаг. Звонкий - прил. Звучный - прил. Зеленый - прил.
      Злато - сущ. Злобный - прил. Зная - дееприч. Игра - сущ. Играть - глаг. Имя - сущ. Казаться - глаг. Клятва - сущ. Коварный - прил. Край - сущ. Краса - сущ. Крест - сущ. Крик - сущ. Кровля - сущ. Круг - сущ. Кто-то - мест. Кудри - сущ. Какой - мест. Караван - сущ. Ковер - сущ. Кость - сущ. Крутой - прил. Лазурный - прил. Лампада - сущ. Легко - нареч. Лета - сущ. Ли-2 - союз Ложе - сущ. Ложиться - глаг. Луна - сущ. Лучший - прил. Мелькая - дееприч. Мерно - нареч. Место - сущ. Меч - сущ. Минувший - прил. Минутный - прил. Младой - прил. Могильный - прил.Молча - нареч. Мольба - сущ. Мука - сущ. Мчаться - глаг. Мыслить - глаг. Мятежный - прил. Наслаждаться - глаг. Небесный - прил. Недаром - нареч. Незримый - прил. Ненавидеть - глаг. Неотразимый - прил. Никто - мест. Обвить - глаг. Одетый - прич. Одежда - сущ. Оковы - сущ. Окрестный - прил. Опасен - прил. Осенить - глаг. Отблеск - сущ. Отрава - сущ. Оценить - глаг. Память - сущ. Пенье - сущ. Петь - глаг. Печать - сущ. Пещера - сущ. Плита - сущ. Плыть - глаг. Плющ - сущ. Повесть - сущ. Подобный - прил. Поздно - нареч. Поле - сущ. Полуночный - прил. Помчаться - глаг. Понять - глаг. Порочный - прил. Посланник - сущ. Послушный - прил. Постигнуть - глаг. Потонуть - глаг. Править - глаг. Праздник - сущ. Презирать - глаг. Прекрасен - прил. Преступленье- сущ. При - предлог Прибавить - глаг. Привет - сущ. Прикованный - прич. Приносить - глаг. Проникнуть - глаг. Простить - глаг. Прошлый - прил. Прощанье - сущ. Пустой - прил. Пусть - частица Пыл - сущ. Раздаться - глаг. Райский - прил. Раскаянье - сущ. Резвый - прил. Робкий - прил. Ропот - сущ. Руль - сущ. Рыданье - сущ. Светлый - прил. Север - сущ. Седло - сущ. Сжалиться - глаг. Сидеть - глаг. Скользить - глаг. Скрыться - глаг. Сладостный - прил. Слегка - нареч. Слететь - глаг. Слух - сущ. Смертельный - прил. Смерть - сущ. Снежный - прил. Соблазн - сущ. Сожаленье - сущ. Создан - прич. Сонный - прил. Сорвать - глаг. Среди - предлог Сторож - сущ. Сторона - сущ. Страдать - глаг. Страна - сущ. Странный - прил. Страшно - безл. сказ. Стремя - сущ. Стройный - прил. Суд - сущ. Сумрачный - прил. Счастливый - сущ. Счастье - сущ. Сюда - нареч. Таинственный - прил. Таиться - глаг. Тайный - прил. Творец - сущ. Тесный - прил. Тишина - сущ. Тогда - нареч. Торжество - сущ. Торжествовать - глаг. Трепет - сущ. Труп - сущ. Тут - нареч. Тьма - сущ. Тяжелый - прил. Угрюмый - прил. Ударяя - дееприч. Ужас - сущ. Ужасный - прил. Узнавать - глаг. Украдкой (ою) - нареч. Упованье - сущ. Упоение (-ье) - сущ. Усердный - прил. Усталый - прил. Утёс - сущ. Утренний - прил. Херувим - сущ. Холм - сущ. Хор - сущ. Хранитель - сущ. Цвести - глаг. Цепь - сущ. Церковь - сущ. Чадра - сущ. Часовня - сущ.Человек - сущ. Чернея - дееприч.
      Чёрный - прил. Черта - сущ. Чинара - сущ. Чугунный - прил. Чуждый - прил. Шёлковый - прил. Шептать - глаг. Широкий - прил.
      
      Лексемы с частотностью один - 1033
      Адский - прил. Алмаз - сущ. Алтарь - сущ. Ангел-небожитель - билекс. Ароматный - прил. Аул - сущ. Беда - сущ. Безгласный - прил. Бездыханный - прил. Беззаконный - прил. Беззвучный - прил. Безответный - прил. Безрассудный - прил. Безумье - сущ. Белогривый - прил. Бесконечность - сущ. Бескровный - прил. Беспечен - прил. Бесплотный - прил. Бесполезно - нареч. Бесславить - глаг. Бессменно - нареч. Бессмертие - сущ. Бессмертный - прил. Бесценный - прил. Бешеный - прил. Бирюза - сущ. Битва - сущ. Бич - сущ. Благо - сущ. Благодатный - прил. Благородный - прил. Близкий - прил. Близко - нареч. Блистающий - прич. Блистая - дееприч. Блуждать - глаг. Блуждая - дееприч. Богат - прил. Богатый - прил. Больно - нареч. Большой - прил. Бранный - прил. Брань - сущ. Бренный - прил. Бросить - глаг. Брошенный - прич. Брызжущий - прич. Бряцанье - сущ. Бубен - сущ. Булатный - прил. Бывать - глаг. Быстро - нареч. Вдали - нареч. Вековечный - прил. Велик - прил. Великан - сущ. Венчанный - прич. Вера - сущ. Веровать - глаг. Верх - сущ. Весна - сущ. Весною - нареч. Весть-1 - сущ. Весть-2 - глаг.ф. Ветрило - сущ. Вечер - сущ. Вечерний - прил. Вечно - нареч. Веять - глаг. Взамен - нареч. Взвиться - глаг. Взволнованный - прич. Вздохнуть - глаг. Вздремнуть - глаг. Вздыхая - дееприч. Вино - сущ. Виноградный - прил. Висеть - глаг. Вихорь - сущ. Влага - сущ. Владение - сущ. Владеть - глаг. Влажный - прил. Властвуя - дееприч. Власяница - сущ. Вниманье - сущ. Внимательный - прил. Внимать - глаг. Водопад - сущ. Водрузиться - глаг. Возбудить - глаг. Возвратить - глаг. Воздух - сущ. Возмутиться - глаг. Возмущать - глаг. Вознагражденье - сущ. Возрожденье - сущ. Волокнистый - прил. Волос - сущ. Ворота - сущ. Воспоминанье - сущ. Восход - сущ. Вперёд - нареч. Впереди - нареч. Вражда - сущ. Врата - сущ. Всегдашний - прил. Вселенная - сущ. Всечасно - нареч. Вспоминая - дееприч. Вспомянуть - глаг. Встревожить - глаг. Встретить - глаг. Встреча - сущ. Встречать - глаг. Вынести - глаг. Выползать - глаг. Вырезной - прил. Вырыт - прич. Высота - сущ. Вышит - прич. Вьюга - сущ. Вянуть - глаг. Гарем - сущ. Герой - сущ. Гибельный - прил. Гибнуть - глаг. Глагол - сущ. Глас - сущ. Глотая - дееприч. Глубокий - прил. Глубоко - нареч. Глупец - сущ. Глух - прил. Глухо - нареч. Глухой - прил. Гнать - глаг. Говор - сущ. Год - сущ. Гордыня - сущ. Гореть - глаг. Господин - сущ. Гостить - глаг. Гость - сущ. Готов - прил.
      
      Грабитель - сущ. Гранит - сущ. Гранитный - прил. Грань сущ. Грозить - глаг. Грозящий - прич. Гром - сущ. Громада - сущ.
      Громовой - прил. Грузин - сущ. Грустен - прил. Грустить - глаг. Грустный - прил. Губа - сущ. Губить - глаг. Гул - сущ. Густой - прил. Далёкий - прил. Даль - сущ. Дарьял - сущ. Два - числ. Движенье - сущ. Дедовский - прил. Дерзость - сущ. Дети - сущ. Детский - прил. Дивный - прил. Дик - прил. Дикий - прил. Дико - нареч. Длиться - глаг. Дневной - прил. Добрый - прил. Добыча - сущ. Довольно - нареч. Догнать - глаг. Дозор - сущ. Долгий - прил. Долговечный - прил. Доноситься - глаг. Дорогой-1 - прил. Дорогой-2 - прил. Достичь - глаг. Достойный - прил. Досуг - сущ. Доцветать - глаг. Древний - прил. Дремать - глаг. Дремота - сущ. Дрожащий - прич. Друг-2 - прил. Дружески - нареч. Дуновенье - сущ. Душно - нареч. Дымок - сущ. Единый - прил. Жадный - прил. Жалкий - прил. Жаловаться - глаг. Жаль - безл. сказ. Желать - глаг. Жемчужный - прил. Жена - сущ. Женский - прил. Живо - нареч. Жила - сущ. Жилец - сущ. Жребий - сущ. Жужжать - глаг. Забава - сущ. Завистливый - прил. Зависть - сущ. Заводить - глаг. Заворожённый - прич. Заглуша - дееприч. Заглушить - глаг. Заговорить - глаг. Задвинуть - глаг. Задумчив - прил. Залетать - глаг. Залить - глаг. Замереть - глаг. Заметить - глаг. Замеченный - прич. Замок - сущ. Замолчать - глаг. Занят - прич. Запалённый - прич. Заранее - нареч. Зардеться - глаг.
      Зарыт - прич. Застыть - глаг. Затеплиться - глаг. Затихнуть - глаг. Затянут - прич. Заутра - нареч. Зашевелиться - глаг. Защитить - глаг. Защитник - сущ. Звеня - дееприч. Зверь - сущ. Звонко - нареч. Зеленеть - глаг. Змея - сущ. Знаком - прил. Знающий - прич. Зной - сущ. Зубец - сущ. Зурна - сущ. Зыбкий - прил. Играющий - прич. Идти - глаг. Избрав - дееприч. Изгнанье - сущ. Изголовье - сущ. Из-за - предлог Излучистый - прил. Измученный - прич. Измучив - дееприч. Из-под - предлог Изумрудный - прил. Икона - сущ. Иль-2 - частица Иметь - глаг. Иней - сущ. Иногда - нареч. Искать - глаг. Искупить - глаг. Искупленье - сущ. Искуситель - сущ. Искусство - сущ. Искушенье - сущ. Исполнен - прич. Исполниться - глаг. Испуг - сущ. Испытание - сущ. Истинный - прил. Исчезнуть - глаг. Казнь - сущ. Каменный - прил. Канон - сущ. Кара - сущ. Картина - сущ. Кинжал - сущ. Кинуть - глаг. Кипеть - глаг. Кладбище - сущ. Ключ - сущ. Княжеский - прил. Княжна - сущ. Князь - сущ. Коварно - нареч. Когда - нареч. Когда-то - нареч. Койшаурский - прил. Колесница - сущ. Колокол - сущ. Кольцо - сущ. Комета - сущ. Конечно - вводн.сл. Копыто - сущ. Коршун - сущ. Косматый - прил. Коснуться - глаг. Который - мест. Кочующий - прич. Краткий - прил. Крестить - глаг. Кровавый - прил. Кроме - предлог Кругом - нареч. Кружа - дееприч.
      Кружась - дееприч. Крутизна - сущ. Крыльцо - сущ. Кувшин сущ. Куриться - глаг. Куст - сущ. Куща - сущ. Ладонь - сущ. Ладья - сущ. Ланита - сущ. Лань - сущ. Ласкаясь - дееприч. Ласковый - прил. Ластиться - глаг. Латы - сущ. Левый - прил. Лёд - сущ. Ледяной - прил. Лежать - глаг. Лелеять - глаг. Лента - сущ. Лесть - сущ. Летать - глаг. Лечь - глаг. Лить - глаг. Лицемер - сущ. Лишение - сущ. Лишиться - глаг. Лишённый - прич. Ловкий - прил. Лоза - сущ. Локон - сущ. Лукав - прил. Львица - сущ. Любоваться - глаг. Людской - прил. Мавзолей - сущ. Малодушный - прил. Манить - глаг. Масть - сущ. Мать - сущ. Мгла - сущ. Мгновенно - нареч. Медленно - нареч. Между - предлог Мелкий - прил. Мелочный - прил. Мелькать - глаг. Мелькающий - прич. Мелькнувши - дееприч. Мелькнуть - глаг. Мерный - прил. Месть - сущ. Месяц - сущ. Метель - сущ. Метеор - сущ. Миг - сущ. Мил - прил. Миндальный - прил. Миро - сущ. Мниться - глаг. Многий - прил. Могила - сущ. Могущ - прил. Молвить - глаг. Моленье - сущ. Молить - глаг. Молния - сущ. Молнья - сущ. Молчаливый - прил. Молчать - глаг. Монастырь - сущ. Море - сущ. Мороз - сущ. Морской - прил. Мрамор - сущ. Мстительный - прил. Мусульманский - прил. Мученик - сущ.
      Мучительный - прил. Муэцин - сущ. Мы - мест. Мыло - сущ. Наважденье - сущ. Навевать - глаг. Навеки - нареч. Нависший - прич. Нагайка - сущ. Надвинув - дееприч. Надзвёздный - прил. Надменный - прил. Назначен - прич. Назначенье - сущ. Найти - глаг. Наказанье - сущ. Наклониться - глаг. Наложить - глаг. Намекать - глаг. Напев - сущ. Напечатлён - прич. Напоить - глаг. Наполнить - глаг. Напомнить - глаг. Направо - нареч. Напрасный - прил. Напрягая - дееприч. Народ - сущ. Нарублен - прич. Нарушить - глаг. Наряд - сущ. Насечка - сущ. Насквозь - нареч. Наскучить - глаг. Наследница - сущ. Настать - глаг. Нахмурившись - дееприч. Начало - сущ. Неведенье - сущ. Невыносимый - прил. Невыразимый - прил. Недоставать - глаг. Недоступен - прил. Недосягаемый - прил. Недремлющий - прич. Нежданный -прил. Нежен - прил. Нежность - сущ. Незабвенный - прил. Неземной - прил. Незлобный - прил. Незнакомый - прил. Неизбежный - прил. Неизвестность - сущ. Неизменен - прил. Неизъяснимый - прил. Нем - прил. Немало - нареч. Немножко - нареч. Ненависть - сущ. Ненарушимый - прил. Ненужный - прил. Необозримый - прил. Неподвижный - прил. Неполный - прил. Непризнанный - прил. Несокрушимый - прил. Нести - глаг. Нестись - глаг. Нестройный - прил. Несчастье - сущ. Нетерпеливый - прил. Неуловимый - прил. Нечеловеческий - прил.. Нечестивый - прил. Нечистый - прил. Неясный - прил. Низвергаясь - дееприч. Никогда - нареч. Ниспасть - глаг. Ничтожный - прил. Ножка - сущ. Ноздря - сущ. Носиться - глаг. Ноша - сущ. Нравиться глаг. Ныне - нареч. Обвал - сущ. Обет - сущ. Обещанье - сущ. Обещать - глаг. Облечь - глаг. Обложен - глаг. Обман - сущ. Обманут - прич. Обнять - глаг. Обращаясь - дееприч. Обряд - сущ. Обширный - прил. Общий - прил. Объят - прич. Обычай - сущ. Обычный - прил. Огонёк - сущ. Одеваться - глаг. Одет - прич. Одеть - глаг. Однообразный - прил. Ожиданье - сущ. Озарён - прич. Океан - сущ. Окинуть - глаг.Окликать - глаг. Окружён - прич. Олень - сущ. Омывать - глаг. Оправа - сущ. Опуститься - глаг. Опущен - прич. Опять - нареч. Орёл - сущ. Оружие - сущ. Осадить - глаг. Осветить - глаг. Осеняя - дееприч. Осетин - сущ. Ослепить - глаг. Основа - сущ. Остановить - глаг. Остановиться - глаг. Остаться - глаг. Осторожный - прил. Остыть - глаг. Осудить - глаг. Отважный - прил. Отвезти - глаг. Отвергнут - прич. Отверженный - прич. Отвернуться - глаг. Ответ - сущ. Отгадать - глаг. Отдать - глаг. Отдохнуть - глаг. Открытый - прил. Открыть - глаг. Открыться - глаг. Откуда - нареч. Отлив - сущ. Отныне - нареч. Отогнать - глаг. Отрада - сущ. Отразиться - глаг. Отрывок - сущ. Отслуживший - прич. Отцвести - глаг. Отчизна - сущ. Отшельник - сущ. Очередь - сущ. Падая - дееприч. Паденье - сущ. Падший - прил. Палящий - прич. Памятник - сущ. Папах - сущ.
      Парус - сущ. Парча - сущ. Парчевой - прил. Пасть - глаг. Паук - сущ. Пелена - сущ. Пена - сущ. Пениться - глаг. Первенец - сущ. Переживший - прич. Пересекая - дееприч. Переступая - дееприч. Пери - сущ. Персия - сущ. Перст - сущ. Песнь - сущ. Печально - нареч. Пешеход - сущ. Питомец - сущ. Плавать - глаг. Платье - сущ. Плач - сущ. Плащ - сущ. Плескать - глаг. Плечо - сущ. Плясать - глаг. Победа - сущ. Побеждённый - прич. Поверить - глаг. Повести - глаг. Повидаться - глаг. Повод - сущ. Повреждённый - прич. Погибший - прич. Погубить - глаг. Погубя - дееприч. Подвластный - прил. Поднять - глаг. Подняться - глаг. Подушка - сущ. Подымая - дееприч. Поезд - сущ. Пожатье - сущ. Позавидовать - глаг. Позор - сущ. Поклоненье - сущ. Поклонник - сущ. Покой - сущ. Покойный - прил. Поколенье - сущ. Покрывало - сущ. Покрытый - прич. Полдень - сущ. Полететь - глаг. Полночь - сущ. Полоса - сущ. Полужи-вой - прил. Полукруг - сущ. Полюбить - глаг. Поменяться - глаг. Померкший - прич. Поражая - дееприч. Порхнуть - глаг. Послать - глаг. Послушать - глаг. Посмертный - прил. Постель - сущ. Постичь - глаг. Похвала - сущ. Похож - прил. Поцелуй - сущ. Почему - нареч. Почить - глаг. Почувствовать - глаг. Пощадить - глаг. Правда - сущ. Правый - прил. Прадед - сущ. Праздничный - прил. Праотец - сущ. Превратиться - глаг. Преданье - сущ. Предвещанье - сущ. Предлог - сущ. Предстать - глаг. Прежде - нареч. Презренье - сущ. Презреть - глаг. Презрительный - прил. Прибрежный - прил. Привести глаг. Привстав - дееприч. Привычка - сущ. Прижаться - глаг. Признак - сущ. Прилежно - нареч. Прилетать - глаг. Прилететь - глаг. Прилежный - прил. Примиренье - сущ. Примириться - глаг. Примчаться - глаг. Принести - глаг. Принять - глаг. Припав - дееприч. Припомнить - глаг. Прискакать - глаг. Прислужница - сущ. Прислушаться - глаг. Присниться - глаг. Пристать - глаг. Присуждён - прич. Притворный - прил. Прихоть - сущ. Пришлец - сущ. Пробегать - глаг. Пробуждая - дееприч. Провожать - глаг. Продолжать - глаг. Продолжаться - глаг. Прожжённый - прич. Проклясть - глаг. Проклятье - сущ. Пролагать - глаг. Пролетать - глаг. Пролетая - дееприч. Пролить - глаг. Промчаться - глаг. Пронестись - глаг. Пропеть - глаг. Пророческий - прил. Прорезав - дееприч. Проснуться - глаг. Простота - сущ. Пространство - сущ. Проступок - сущ. Проходить - глаг. Прочитать - глаг. Прошедший - прил. Прощаться - глаг. Прыгать - глаг. Прыгая - дееприч. Прядать - глаг. Прямо - нареч. Прясть - глаг. Птичка - сущ. Пуля - сущ. Пучина - сущ. Пылать - глаг. Пыль - сущ. Раба - сущ. Рабыня - сущ. Равно - нареч. Радостно - нареч. Радужный - прил. Разом - нареч. Развалина - сущ. Развесистый - прил. Разгонять - глаг. Разграблен - прич. Разделенье - сущ. Раздувая - дееприч. Раздумье - сущ. Разноцветен - прил. Разноцветный - прил. Разросшийся - прич. Раина - сущ. Рана - сущ. Ранний - прил. Рассказ - сущ. Раскинуться - глаг. Расплести - глаг. Распуститься - глаг. Рассыпаться - глаг. Растаяв - дееприч.
      Растение - сущ. Растрёпанный - прич. Расцвести - глаг. Рвать - глаг. Рваться - глаг. Реветь - глаг. Ревнивый - прил. Ревность - сущ. Ремень - сущ. Решаться - глаг. Решенье - сущ. Риза - сущ. Рисоваться - глаг. Родимый - прил. Роза - сущ. Розно - нареч. Роковой - прил. Роптанье - сущ. Роскошный - прил. Ружьё - сущ. Рукав - сущ. Румянец - сущ. Ручей - сущ. Рыдать - глаг. Сабля - сущ. Садиться - глаг. Сберегать - глаг. Сверкать - глаг. Сверкнуть - глаг. Сверкая - дееприч. Светло-лиловый - прил. Свеча - сущ. Свидетель - сущ. Свиться - глаг. Свободный - прил. Свод - сущ. Своенравие - сущ. Своротив - дееприч. Священный - прил. Сдержать - глаг. Сдувая - дееприч. Сегодня - нареч. Сей - мест. Село - сущ. Сень - сущ. Сердечный - прил. Сестра - сущ. Сесть - глаг. Сетка - сущ. Сеть - сущ. Сеча - сущ. Сеять - глаг. Сжат - прич. Синеть - глаг. Синеющий - прич. Синий - прил. Синодал - сущ. Сиянье - сущ. (на) Скаку - сущ. в знач. нареч. Скакун - сущ. Скат - сущ. Скачущий - прич. Склон - сущ. Сковать - глаг. Скоро - нареч. Скорый - прил. Скука - сущ. Скучать - глаг. Слабеющий - прич. Слабый - прил. Слава - сущ.
      Славный - прил. Сладострастный - прил. Следить - глаг. Следя -
      
      дееприч. Сливаясь - дееприч. Сложён - прич. Слышен - прич. Сложить - глаг. Слой - сущ. Служебный - прил. Слышаться - глаг. Смежить - глаг. Сметать - глаг. Сметь - глаг. Смея - дееприч. Смиренный - прил.Смуглый - прил. Смутно - нареч. Смутясь - дееприч. Смывать - глаг. Смят - прич. Смятенье - сущ. Снеговой - прил. Снять - глаг. Собрат - сущ. Собраться - глаг. Согласный - прил. Согрешить - глаг. Созвать - глаг. Созданье - сущ. Соловей - сущ. Сонмище - сущ. Сопротивленье - сущ. Сосватать - глаг. Сосед - сущ. Соседний - прил. Соткать - глаг. Сохраняя - дееприч. Спаситель - сущ. Спастись - глаг. Спеваться - глаг. Спина - сущ. Спознаться - глаг. Спокойный - прил. Спрятан - прич. Спрятанный - прич. Спускаться - глаг. Спящий - прич. Сравненье - сущ. Сравниться - глаг. Стадо - сущ. Стараться - глаг. Старец - сущ. Старик - сущ. Ствол - сущ. Степной - прил. Стереть - глаг. Стихия - сущ. Стихнуть - глаг. Стозвучный - прил. Столпообразный - прил. Стонать - глаг. Стопа - сущ. Сторожевой - прил. Сторожить - глаг. Страдалец - сущ. Стража - сущ. Странник - сущ. Страшный - прил. Стрела - сущ. Строгий - прил. Строен - прил. Струна - сущ. Студеный - прил. Ступень - сущ. Стынуть - глаг. Стяжание - сущ. Судья - сущ. Схваченный - прич. Счастливо - нареч. Сын - сущ. Тайно - нареч.Тая - дееприч. Таять - глаг. Тело - сущ. Темнить - глаг. Тёплый - прил. Терек - сущ. Терзать - глаг. Терновый - прил. Теряться - глаг. Тесниться - глаг. Теснясь - дееприч. Теченье - сущ. Течь - глаг. Тешиться - глаг. Тихий - прил. Тихонько - нареч. То-2 -частица То-3 - относ. слово Тоже - нареч. Толпиться - глаг. Томительный - прил. Томиться - глаг. Томленье - сущ. Томный - прил. Тополь - сущ. Тосковать - глаг. Трава - сущ. Требовать - глаг. Тревога - сущ. Тревожа - дееприч. Тревожить - глаг. Трепетать - глаг. Трепещущий - прич. Трещина - сущ. Тронуться - глаг. Трудно - нареч. Трудный - прил. Туманить - глаг. Туманный - прил. Турецкий - прил. Тысяча - сущ. Тяжкий - прил. Тянуться - глаг. Убитый - прич. Убранство - сущ. Увидеть - глаг. Увлаженный - прич. Увядший - прил. Увянуть - глаг. Угаснувший - прич. Угаснуть - глаг. Угловой - прил. Угодник - сущ. Угроза - сущ. Удалиться -глаг. Удалой - прил. Уединенный - прил. Уже - частица Ужели - частица Ужель -частица Узда - сущ. Узок - прил. Узорный - прил. Укор - сущ. Украшать - глаг. Укротить - глаг. Улыбаться - глаг. Умереть - глаг. Уметь - глаг. Умиленье - сущ. Умолкнуть - глаг. Умысел - сущ. Уныло - нареч. Унылый - прил. Упрек - сущ. Ураган - сущ. Урочный - прил. Усладить - глаг. Услыша - дееприч. Усмехнуться - глаг. Успокоиться - глаг. Усталость - сущ. Устланный - прич. Устоять - глаг. Уступ - сущ. Усыпать - глаг. Утеха - сущ. Утомлён - прич. Ухо - сущ. Участье - сущ. Учить - глаг.
      Фимиам - сущ. Фонтан - сущ. Хлад - сущ. Хладный - прил. Холодный - прил. Хоть - союз Храним - прич. Хранительный - прил. Хранить - глаг. Храпеть - глаг. Храпя - дееприч. Хребет - сущ. Христианин - сущ. Хулить - глаг. Цвет - сущ. Цветной - прил. Целый - прил. Цель - сущ. Цена - сущ. Чалма - сущ. Часовой - сущ.Чепрак - сущ. Чередой - нареч. Чернеть - глаг. Чертить - глаг. Чингур - сущ. Чувствовать - глаг. Чуден - прил. Чудно-новый - прил. Чудо - сущ. Чуткий - прил. Чуха - сущ. Шевелиться - глаг. Шевельнуть - глаг. Шелк - сущ. Шептаться - глаг. Шип - сущ. Широко - нареч. Шум - сущ. Шуметь - глаг. Шумно - нареч. Шумный - прил. Шутя - нареч.Щёлк - глаг. междом. Щель - сущ. Эдем - сущ. Юг - сущ. Южный - прил. Юный - прил. Явиться - глаг. Являться - глаг. Язык - сущ. Яркий - прил. Ящерица - сущ.
      
        
      III. Частеречный словник
      1. Имя существительное - 628
      
      Аврора - 2
      Ад - 5
      Алмаз - 1
      Алтарь - 1
      Ангел - 7
      Ангел-небожитель - 1
      Арагва - 2
      Аромат - 2
      Аул - 1
      Башня - 2
      Беда - 1
      Бездна - 1
      Безумье - 1
      Берег - 2
      Бесконечность - 1
      Бессмертие - 1
      Бирюза - 1
      Битва - 1
      Бич - 1
      Благо - 1
      Блаженство - 2
      Блеск - 5
      Бог - 6
      Божество - 2
      Бой - 2
      Борьба - 3
      Боязнь - 2
      Брань - 1
      Братия - 2
      Бровь - 2
      Бряцанье - 1
      Бубен - 1
      Век - 5
      Великан - 1
      Венец - 4
      Вера - 1
      Верблюд - 2 Верх - 1
      Вершина - 5
      Веселье - 3
      Весна - 1
      Весть-1 - 1
      Ветер - 3 Ветерок - 2
      Ветрило - 1
      Вечер - 1
      Вечность - 2
      Взгляд - 4
      Взор - 12
      Вино - 1
      Вихорь - 1
      Влага - 1
      Владение - 1
      Властитель - 2
      Власть - 4
      Власяница - 1
      Вниманье - 1
      Вода - 3
      Водопад - 1
      Воздух - 1
      Вознагражденье - 1
      Возрожденье - 1
      Волна - 4
      Волненье - 3
      Волос - 1
      Ворота - 1
      Воспоминанье - 1
      Восток - 3
      Восторг - 3
      Восход - 1
      Враг - 5
      Вражда - 1
      Врата - 1
      Время - 2
      Всадник - 3
      Вселенная - 1
      Встреча - 1
      Выраженье - 3
      Высота - 1
      Выстрел - 2
      Вышина - 2
      Вьюга - 1
      Гарем - 1
      Герой - 1
      Глагол - 1
      Глаз - 4 Глас - 1
      Глубина - 3
      Глупец - 1
      Говор - 1
      Год - 1
      Голова - 5
      Голос - 5
      Гора - 7
      Гордыня - 1
      Господин - 1
      Гость - 1
      Грабитель - 1
      Гранит - 1
      Грань - 1
      Грех - 2
      Грешница - 2
      Грива - 4
      Гроб - 3
      Гробница - 2
      Гром - 1
      Громада - 1
      Грудь - 10
      Грузин - 1
      Грузинка - 2
      Грузия - 3
      Грусть - 4
      Губа - 1
      Гудал - 7
      Гул - 1
      Даль - 1
      Дар - 2
      Дарьял - 1
      Движенье - 1
      Двор - 2
      Дева - 2
      Демон - 16 Денница - 2
      День - 21
      Дерево - 2
      Дерзость - 1
      Дети - 1 Дитя - 3
      Дно - 3
      
      Добро - 3
      Добыча - 1
      Дозор - 1
      Долина - 5
      Дом - 2
      Дорога - 4
      Доска - 2 Досуг - 1
      Дочь - 3 Дремота - 1
      Друг-1 - 5
      Дума - 3 Дуновенье - 1
      Дух - 15
      Душа - 14
      Дымок - 1
      Дыханье - 3
      Желанье - 2
      Жена - 1
      Жених - 4
      Жертва - 2
      Жизнь - 11
      Жила - 1
      Жилец - 1
      Жилище - 3
      Жребий - 1
      Забава - 1
      Забвенье - 2
      Зависть - 2
      Закат - 5
      Зáмок - 1
      Защитник - 1
      Звезда - 6
      Зверь - 1
      Звук - 7
      Земля - 13
      Злато - 2
      Зло - 6
      Злоба - 3
      Змей - 3
      Змея - 1
      Зной - 1
      Зубец - 1 Зурна - 1
      Игра - 2
      Избранник - 3 Изгнанье - 1
      Изголовье - 1
      Икона - 1
      Имя - 2
      Иней - 1
      Искупленье - 1
      Искуситель - 1
      Искусство - 1
      Искушенье - 1
      Испуг - 1
      Испытание - 1
      Кавказ - 5
      Казбек - 4
      Казнь - 1
      Камень - 5
      Канон - 1
      Кара - 1
      Караван - 3
      Картина - 1
      Келья - 4
      Кинжал - 1
      Кладбище - 1
      Ключ - 1
      Клятва - 2
      Княжна - 1
      Князь - 1
      Ковер - 3
      Колесница - 1
      Колокол - 1
      Кольцо - 1
      Комета - 1
      Конец - 4
      Конь - 7
      Копыто - 1
      Коршун - 1
      Кость - 3
      Край - 2
      Краса - 2
      Красавица - 4
      Красота - 4
      Крест - 2
      Крик - 2
      Кровля - 2
      Кровь - 4
      Круг - 2
      Крутизна - 1 Крыло - 6
      Крыльцо - 1
      Кувшин - 1
      Кудри - 2
      Куст - 1
      Куща - 1
      Ладонь - 1
      Ладья - 1
      Лампада - 2
      Ланита - 1
      Лань - 1
      Латы - 1
      Лед - 1
      Лента - 1
      Лесть - 1
      Лета - 2
      Лист - 3
      Лицемер - 1
      Лицо - 3
      Лишение - 1
      Лобзанье - 3
      Ложе - 2
      Лоза - 1
      Локон - 1
      Луна - 2
      Луч - 9
      Львица - 1
      Любовь - 14
      Люди - 5
      Мавзолей - 1
      Масть - 1
      Мать - 1
      Мгла - 1 Мгновенье - 5
      Место - 2
      Месть - 1
      Месяц - 1
      Метель - 1
      Метеор - 1
      Меч - 2
      Мечта - 11
      Миг - 1
      Минута - 4
      Мир - 13
      Миро - 1
      Могила - 1
      
      Моленье - 1 Молитва - 6
      Молния - 1
      Молнья - 1
      Молчанье - 4
      Мольба - 2
      Монастырь - 1
      Море - 1
      Мороз - 1
      Мрак - 6
      Мрамор - 1
      Мýка - 2
      Мученик - 1
      Мученье - 5
      Муэцин - 1
      Мыло - 1
      Мысль - 8
      Наважденье -1
      Нагайка - 1
      Надежда - 4
      Назначенье - 1
      Наказанье - 1
      Напев - 1
      Народ - 1
      Наряд - 1
      Насечка - 1
      Наследница - 1
      Начало - 1
      Небо - 15
      Неведенье - 1
      Невеста - 5
      Нежность - 1
      Неизвестность - 1
      Ненависть - 1
      Несчастье - 1
      Нога - 3
      Ножка - 1
      Ноздря - 1
      Ночь - 8
      Ноша - 1
      Обвал - 1
      Обет - 1
      Обещанье - 1
      Обитель - 3
      Облако - 6
      Обман - 1 Образ - 3
      Обряд - 1
      Объятье - 3
      Обычай - 1
      Огонек - 1
      Огонь - 3
      Одежда - 2
      Ожиданье - 1
      Океан - 1
      Окно - 3
      Око - 11
      Оковы - 2
      Олень - 1
      Оправа - 1
      Орел - 1
      Оружие - 1
      Осетин - 1
      Основа - 1
      Отблеск - 2
      Ответ - 1
      Отдаленье - 3
      Отец - 4
      Отлив - 1
      Отрава - 2
      Отрада - 1
      Отрывок - 1
      Отчизна - 1
      Отшельник - 1
      Очередь - 1
      Паденье - 1
      Памятник - 1
      Память - 2
      Папах - 1
      Парус - 1 Парча - 1
      Паук - 1
      Пелена - 1
      Пена - 1
      Пенье - 2
      Первенец - 1
      Пери - 1
      Персия - 1
      Перст - 1
      Песнь - 1
      Песня - 3
      Печаль - 7 Печать - 2
      Пешеход - 1
      Пещера - 2
      Пир - 4
      Питомец - 1
      Пламень - 3
      Платье - 1
      Плач - 1
      Плащ - 1
      Плечо - 1
      Плита - 2
      Плющ - 2
      Победа - 1
      Повесть - 2
      Повод - 1
      Подруга - 3
      Подушка - 1
      Поезд - 1
      Пожатье - 1
      Познанье - 3
      Позор - 1
      Поклоненье - 1
      Поклонник - 1
      Покой - 1
      Поколенье - 1
      Покрывало - 1
      Полдень - 1
      Поле - 2
      Полночь - 1
      Полоса - 1
      Полукруг - 1
      Пора - 11 Посланник - 2
      Постель - 1
      Похвала - 1
      Поцелуй - 1
      Правда - 1
      Прадед - 1
      Праздник - 2
      Праотец - 1
      Прах - 3
      Преданье - 1
      Предвещанье - 1
      Предлог - 1
      Презренье - 1
      Преступленье - 2
      
      
      Привет - 2
      Привычка - 1
      Признак - 1
      Примиренье - 1
      Природа - 4
      Прислужница - 1
      Прихоть - 1
      Пришлец - 1
      Приют - 3
      Проклятье - 1
      Простота - 1
      Пространство - 1
      Проступок - 1
      Прохлада - 3
      Прощанье - 2
      Птица - 4
      Птичка - 1
      Пуля - 1
      Пустыня - 4
      Путник - 3
      Путь - 7
      Пучина - 1
      Пыл - 2
      Пыль - 1
      Раб - 3
      Раба - 1
      Рабыня - 1
      Радость - 3
      Раз - 6
      Развалина - 1
      Разделенье - 1
      Раздумье - 1
      Разлука - 3
      Раина - 1
      Рай - 8
      Рана - 1
      Раскаянье - 2
      Рассказ - 1
      Растение - 1
      Ревность - 1
      Река - 4
      Ремень - 1
      Ресница - 3
      Речь - 6
      Решенье - 1
      Риза - 1 Роза - 1
      Ропот - 2
      Роптанье - 1
      Роса - 6
      Ружье - 1
      Рука - 10
      Рукав - 1
      Руль - 2
      Румянец - 1
      Ручей - 1
      Рыданье - 2
      Ряд - 4 Сабля - 1
      Свет-1 - 4
      Свет-2 - 3
      Светило - 3
      Свеча - 1
      Свиданье - 3
      Свидетель - 1
      Свобода - 3
      Свод - 1
      Своенравие - 1
      Святыня - 7
      Север - 2
      Седло - 2
      Село - 1
      Семья - 7
      Сень - 1
      Сердце - 7
      Сестра - 1
      Сетка - 1
      Сеть - 1
      Сеча - 1
      Сила - 5
      Синодал - 1
      Сиянье - 1
      (на) Скаку - 1
      Скакун - 1
      Скала - 8
      Скат - 1
      Склон - 1
      Скука - 1
      Слава - 1
      След - 9
      Слеза - 14
      Слово - 9 Слой
      Слух - 2
      Смерть - 2
      Смятенье - 1
      Снег - 3
      Соблазн - 2
      Собрат - 1
      Сожаленье - 2
      Созданье - 1
      Солнце - 4
      Соловей - 1
      Сомненье - 6
      Сон - 7
      Сонмище - 1
      Сопротивленье - 1
      Сосед - 1
      Спаситель - 1
      Спина - 1
      Сравненье - 1
      Стадо - 1
      Стан - 3
      Старец - 1
      Старик - 1
      Ствол - 1
      Стена - 6
      Стихия - 1
      Стон - 4
      Стопа - 1
      Сторож - 2
      Сторона - 2
      Страдалец - 1
      Страданье - 4
      Стража - 1
      Страна - 2
      Странник - 1
      Страсть - 5
      Страх - 5
      Стрела - 1
      Стремя - 2
      Струна - 1
      Струя - 3
      Ступень - 1
      Стяжание - 1
      Суд - 2
      Судьба - 5
      Судья - 1
      Счастье - 2
      Сын - 1
      Тамара - 16
      Творенье - 3
      Творец - 2
      Тело - 1
      Тень - 5
      Терек - 1
      Теченье - 1 Тишина - 2
      Толпа - 9
      Томленье - 1
      Тополь - 1
      Торжество - 2
      Тоска - 5 Трава - 1
      Тревога - 1
      Трепет - 2
      Трещина - 1
      Труд - 5
      Труп - 2
      Туман - 8
      Туча - 3
      Тысяча - 1
      Тьма - 2
      Убранство - 1
      Угодник - 1
      Угроза - 1
      Ужас - 2
      Узда - 1
      Укор - 1
       Улыбка - 4
      Ум - 5 Умиленье - 1
      Умысел - 1
      Упованье - 2
      Упоение (-ье) - 2
      Упрек - 1
      Ураган - 1
      Уста - 7
      Усталость - 1
      Уступ - 1 Усыпать - 1 Утес - 2
      Утеха - 1
      Утро - 3
      Ухо - 1
      Участье - 1
      Ущелье - 4
      Фимиам - 1
      Фонтан - 1
      Херувим - 2
      Хлад - 1
      Холм - 2
      Хор - 2
      Храм - 4
      Хранитель - 2
      Хребет - 1
      Христианин - 1
      Царь - 3
      Цвет - 1
      Цветок - 3 Цель
      Цена - 1 Цепь - 2
      Церковь - 2
      Чадра - 2
      Чалма - 1
      Час - 9
      Часовня - 2
      Часовой - 1
      Чело - 6
      Человек - 2
      Чепрак - 1
      Черта - 2
      Чинара - 2
      Чингур - 1
      Чувство - 4
      Чудо - 1
      Чуха - 1
      Шаг - 4
      Шелк - 4
      Шип - 1
      Шум - 1
      Щель - 1
      Эдем - 1
      Эфир - 4
      Юг - 1
      Яд - 5
      Язык - 1 Ящерица - 1
      
      2. Имя прилагательное (332). Причастие (72)
      а) Прилагательное - 332
      
      Адский - 1
      Ароматный - 1
      Бедный - 4
      Безгласный - 1
      Бездыханный - 1
      Беззаботный - 2
      Беззаконный - 1
      Беззвучный - 1
      Безмолвный - 2
      Безнадежный - 2
      Безответный - 1 Безрассудный - 1
      Безумный - 2
      Белогривый - 1 Белый - 2
      Бескровный - 1
      Беспечен - 1
      Бесплодный - 3
      Бесплотный - 1
      Бессмертный - 1
      Бесценный - 1
      Бешеный - 1 Благодатный - 1
      Благородный - 1
      Близкий - 1 Богат - 1
      Богатый - 1
      Божественный - 4
      Божий - 5
      Большой - 1
      Бранный - 1
      Брачный - 3
      Бренный - 1
      
      Булатный - 1
      Былой - 2
      Вековечный - 1
      Велик - 1
      Вечерний - 1
      Вечный - 6
      Виден - 4
      Виноградный - 1
      Влажный - 1
      Внимательный - 1
      Воздушный - 2
      Волокнистый - 1
      Волшебный - 4
      Вольный - 2
      Восточный - 2
      Всегдашний - 1
      Вырезной - 1
      Высокий - 4
      Гибельный - 1
      Глубокий - 1
      Глух - 1
      Глухой - 1
      Гордый - 4
      Горный - 3
      Горький - 2
      Готов - 1
      Готовый - 2
      Гранитный - 1
      Грешный - 4
      Громовой - 1
      Грустен - 1
      Грустный - 1
      Густой - 1
      Давний - 3
      Далекий - 1
      Дальний - 2
      Девственный - 2
      Дедовский - 1
      Детский - 1
      Дивный - 1
      Дик - 1
      Дикий - 1
      Длинный - 5
      Дневной - 1
      Добрый - 1
      Долгий - 1 Долговечный - 1
      Дорогой-1 - 1
      Дорогой-2 - 1 Достойный - 1
      Древний - 1
      Друг-2 - 1 Единый - 1
      Жадный - 1
      Жалкий - 1
      Жаркий - 4
      Желанный - 2
      Жемчужный - 1
      Женский - 1
      Жестокий - 2
      Живой - 4
      Забытый - 2
      Завистливый - 1
      Задумчив - 1
      Звонкий - 2
      Звучный - 2
      Зеленый - 2
      Земной - 9
      Злобный - 2
      Злой - 7
      Знаком - 1
      Знакомый - 3
      Золотой - 6
      Зыбкий - 1
      Излучистый - 1
      Изумрудный - 1
      Иной - 4
      Истинный - 1
      Каменный - 1
      Коварный - 2
      Койшаурский - 1
      Косматый - 1
      Краткий - 1
      Кровавый - 1
      Крутой - 3
      Лазурный - 2
      Ласковый - 1
      Левый - 1
      Легкий - 3
      Ледяной - 1
      Лихой - 3
      Ловкий - 1 Лукав
      Лукавый - 3
      Лучший - 2
      Людской - 1
       Малодушный - 1
      Мелкий - 1
      Мелочный - 1
      Мерный - 1
      Мертвый - 3
      Мил - 1
      Милый - 4
      Миндальный - 1
      Минувший - 2
      Минутный - 2
      Мирный - 3
      Младой - 2
      Многий - 1
      Могильный - 2
      Могучий - 3
      Могущ - 1
      Молодой - 8
      Молчаливый - 1
      Морской - 1
      Мрачный - 3
      Мстительный - 1
      Мусульманский - 1
      Мучительный - 1
      Мятежный - 2
       Надзвездный - 1
      Надменный - 1
      Напрасный - 1
      Небесный - 2
      Невыносимый - 1
      Невыразимый - 1
      Недоступен - 1
      Недосягаемый - 1
      Нежданный - 1
      Нежен - 1
      Незабвенный - 1
      Неземной - 1
      Незлобный - 1
      Незнакомый - 1
      Незримый - 2
      Неизбежный - 1
      Неизменен - 1
      Неизъяснимый - 1
      
      
      Нем - 1
      Немой - 4
      Ненарушимый - 1
      Ненужный - 1
      Необозримый - 1
      Неотразимый - 2
      Неподвижный - 1
      Неполный - 1
      Непризнанный - 1
      Несокрушимый - 1
      Нестройный - 1
      Нетерпеливый - 1
      Неуловимый - 1
      Нечеловеческий - 1
      Нечестивый - 1
      Нечистый - 1
      Неясный - 1
      Ничтожный - 1
      Новый - 8
      Ночной - 5
      Обширный - 1
      Общий - 1
      Обычный - 1
      Одинокий - 3
      Однообразный - 1
      Окрестный - 2
      Опасен - 2
      Осторожный - 1
      Отважный - 1
      Открытый - 1
      Падший - 1
      Парчевой - 1
      Печальный - 4
      Подвластный - 1
      Подобный - 2
      Покойный - 1
      Полночный - 3
      Полный - 4
      Полон - 9
      Полуживой - 1
      Полунόчный - 2
      Порочный - 2
      Последний - 8
      Послушный - 2
      Посмертный - 1
      Похож - 1 Правый - 1
      Праздничный - 1
      Прежний - 6
      Презрительный - 1
      Прекрасен - 2
      Прекрасный - 3
      Преступный - 3
      Прибрежный - 1
      Прилежный - 1
      Притворный - 1
      Пророческий - 1
      Прошедший - 1
      Прошлый - 2
      Пустой - 2
      Пышный - 3
      Радужный - 1
      Развесистый - 1
      Разноцветен - 1
      Разноцветный - 1
      Райский - 2
      Ранний - 1
      Ревнивый - 1
      Резвый - 2
      Робкий - 2
      Родимый - 1
      Родной - 5
      Роковой - 1
      Роскошный - 1
      Румяный - 3
      Светло-лиловый - 1
      Светлый - 2
      Свободный - 1
      Святой - 7
      Священный - 1
      Седой - 4
      Сердечный - 1
      Синий - 1
      Скорый - 1
      Слабый - 1
      Славный - 1
      Сладкий - 4
      Сладостный - 2
      Сладострастный - 1
      Служебный - 1
      Смертельный - 2
      Смиренный - 1 Смуглый - 1
      Снеговой - 1
      Снежный - 2
      Согласный - 1
      Сонный - 2
      Соседний - 1
      Спокойный - 1
      Старинный - 3
      Старый - 3
      Степной - 1
      Стозвучный - 1
      Столпообразный - 1
      Сторожевой - 1
      Странный - 2
      Страшный - 1
      Строгий - 1
      Строен - 1
      Стройный - 2
      Студеный - 1
      Сумрачный - 2
      Таинственный - 2
      Тайный - 2
      Темный - 3
      Теплый - 1
      Терновый - 1
      Тесный - 2
      Тихий - 1
      Томительный - 1
      Томный - 1
      Торжественный - 3
      Трудный - 1
      Туманный - 1
      Турецкий - 1
      Тягостный - 3
      Тяжелый - 2
      Тяжкий - 1
      Увядший - 1
      Угловой - 1
      Угрюмый - 2
      Удалой - 1
      Уединéнный - 1
      Ужасный - 2
      Узок - 1
      Узорный - 1
      Унылый - 1
      Урочный - 1
      Усердный - 2
      Усталый - 2
      Утренний - 2
      Хладный - 1
      Холодный - 1
      Хранительный - 1
      Цветной - 1
      Целый - 1
      
       Черный - 2
      Чистый - 5
      Чугунный - 2
      Чуден - 1
      Чудно-новый - 1
      Чудный - 3
      Чуждый - 2
      Чуткий - 1
      б) Причастия - 72 Шелковый - 2
      Широкий - 2
      Шумный - 1
      Южный - 1
      Юный - 1
      Яркий - 1
      Ясный - 3
      Бегущий - 2
      Блистающий - 1
      Брошенный - 1
      Брызжущий - 1
      Венчанный - 1
      Взволнованный - 1
      Вырыт - 1
      Вышит - 1
      Грозящий - 1
      Грядущий - 3
      Дрожащий - 1
      Завороженный - 1
      Замеченный - 1
      Занят - 1
      Запаленный - 1
      Зарыт - 1
      Затянут - 1
      Знающий - 1
      Играющий - 1
      Измученный - 1
      Исполнен - 1
      Кочующий - 1
      Лишенный - 1
      Мелькающий - 1
       Нависший - 1
      Назначен - 1
      Напечатлен - 1
      Нарублен - 1
      Недремлющий - 1
      Обманут - 1
      Объят - 1
      Одет - 1
      Одетый - 2
      Озарен - 1
      Окружен - 1
      Опущен - 1
      Отвергнут - 1
      Отверженный - 1
      Отслуживший - 1
      Палящий - 1
      Переживший - 1
      Побежденный - 1
      Поврежденный - 1
      Погибший - 1 Покрыт - 3
      Покрытый - 1
      Померкший - 1
      Прикованный - 2 Присужден - 1
      Прожженный - 1
      Разграблен - 1
      Разросшийся - 1
      Растрепанный - 1
      Сжат - 1
      Синеющий - 1
      Скачущий - 1
      Слабеющий - 1
      Сложен - 1
      Слышен - 1
      Смят - 1
      Создан - 2
      Спрятан - 1
      Спрятанный -1
      Спящий - 1
      Схваченный - 1
      Трепещущий - 1
      Убитый - 1
      Увлаженный - 1
      Угаснувший - 1
      Устланный - 1
      Утомлен - 1
      Храним - 1
      3. Имя числительное (5). Местоимение (27)
      а) Имя числительное - 5
      Два - 1
      Двое - 2
      Один - 14 Первый - 8
      Три - 3
      
      
       б) Местоимение - 27
      Весь - 36
      Его - 19
      Ее - 21
      Их - 13
      Какой - 3
      Кто - 10
      Кто-то - 2
      Мой - 31
      Мы - 1
       Никто - 2
      Ничей - 4
      Ничто - 5
      Он - 91
      Она - 52
      Они - 27
      Сам - 5
      Свой - 22
      Себя - 7
      4. Глагол (377) Сей - 1
      Такой - 6
      Твой - 24
      Тот - 17
      Ты - 62
      Чей - 5
      Что-1 - 11
      Этот - 7
      Я - 78
      Бежать - 4
      Бесславить - 1
      Биться - 2
      Блестеть - 5
      Блистать - 2
      Блуждать - 1
      Бранить - 2
      Брать - 2
      Бродить - 3
      Бросить - 1
      Бывать - 1
      Быть - 34
      Верить - 4
      Веровать - 1
      Вести - 2
      Весть-2 - 1
      Веять - 1
      Взвиться - 1
      Взглянуть - 3
      Вздохнуть - 1
      Вздремнуть - 1
      Взять - 3
      Видеть - 9
      Висеть - 1 Виться - 2
      Владеть - 1
      Внимать - 1
      Водрузиться - 1
      Возбудить - 1
      Возвратить - 1
      Возмутить 3 Возмутиться - 1
      Возмущать - 1
      Возненавидеть - 2
      Вспомянуть - 1
      Встать - 2
      Встревожить - 1
      Встретить - 1
      Встречать - 1
      Входить - 2
      Вынести - 1
      Выползать - 1
      Выслушать - 2
      Вянуть - 1
      Гибнуть - 1
      Глядеть - 4
      Гнать - 1
      Говорить - 2
      Гореть - 1
      Гостить - 1 Грозить - 1
      Грустить - 1
      Губить - 1
      Дать - 6
      Длиться - 1
      Догнать - 1
      Доноситься - 1
      Достичь - 1
      Доцветать - 1
      Дремать - 1
      Дрожать 2 Дышать - 3 Есть - 2
      Жалеть - 2
      Жаловаться - 1
      Ждать - 8
      Желать - 1
      Жечь - 4
      Жить - 3
      Жужжать - 1
      Забыть - 2
      Заводить - 1
      Заглушить - 1
      Заговорить - 1
      Задвинуть - 1
      Залетать - 1
      Залить - 1
      Замереть - 1
      Заметить - 1
      Замолчать - 1
      Зардеться - 1
      Застыть - 1
      Затеплиться - 1
      Затихнуть - 1
      Захотеть - 2
      Зашевелиться - 1
      Защитить - 1
      Звать - 6
      Звенеть - 2
      Звучать - 3
      Зеленеть - 1
      Знать - 7
      Играть - 2
      
      
      Идти - 1
      Иметь - 1
      Искать - 1
      Искупить - 1
      Исполниться - 1
      Исчезнуть - 1
      Казаться - 2
      Катиться - 4
      Кинуть - 1
      Кипеть - 1
      Клясться - 13
      Коснуться - 1
      Крестить - 1
      Куриться - 1
      Ласкать - 3
      Ластиться - 1
      Лежать - 1
      Лелеять - 1
      Летать - 1
      Лететь - 3
      Лечь - 1
      Лить - 1
      Литься - 3
      Лишиться - 1
      Ложиться - 2
      Любить - 12
      Любоваться - 1
      Манить - 1
      Мелькать - 1
      Мелькнуть - 1
      Мниться - 1
      Молвить - 1
      Молить - 1
      Молиться - 4
      Молчать - 1
      Мочь - 7
      Мчаться - 2
      Мыслить - 2
      Навевать - 1
      Найти - 1
      Наклониться - 1
      Наложить - 1
      Намекать - 1
      Напоить - 1
      Наполнить -1
      Напомнить 1 Нарушить - 1
      Наскучить - 1
      Наслаждаться - 2
      Настать - 1
      Недоставать - 1
      Ненавидеть - 2
      Нести - 1
      Нестись - 1
      Ниспасть - 1
      Носиться - 1
      Нравиться - 1
      Обвить - 2
      Обещать - 1
      Облечь -1
      Обложен - 1
      Обнять - 1
      Одеваться - 1
      Одеть - 1
      Ожидать - 4
      Окинуть - 1
      Окликать - 1
      Омывать - 1
      Опуститься - 1
      Осадить - 1
      Осветить - 1
      Осенить - 2
      Ослепить - 1
      Оставить - 5
      Остановить - 1
      Остановиться - 1
      Остаться - 1
      Остыть - 1
      Осудить - 1
      Отвезти - 1
      Отвернуться - 1
      Отвечать - 3
      Отгадать - 1
      Отдать - 1
      Отдохнуть - 1
      Открыть - 1
      Открыться - 1
      Отогнать - 1
      Отразиться - 1
      Отречься - 3
      Отцвести 1
      Оценить - 2 Пасть - 1
      Пениться - 1
      Петь - 2
      Плавать - 1 Плакать - 4
      Плескать - 1
      Плыть - 2
      Плясать - 1
      Поверить - 1
      Повести - 1
      Повидаться - 1
      Погубить - 1
      Поднять - 1
      Подняться - 1
      Позавидовать - 1
      Полететь - 1
      Полюбить - 1
      Поменяться - 1
      Помчаться - 2
      Понять - 2
      Порхнуть - 1
      Послать -1
      Послушать - 1
      Постигнуть - 2
      Постичь - 1
      Построить - 3
      Потонуть - 2
      Почить - 1
      Почувствовать - 1
      Пощадить - 1
      Править - 2
      Превратиться - 1
      Предстать - 1
      Презирать - 2
      Презреть - 1
      Прибавить - 2
      Привести - 1
      Прижаться - 1
      Прийти - 4
      Прилетать - 1
      Прилететь - 1
      Примириться - 1
      Примчаться - 1
      Принести - 1
      Приносить - 2
      Принять - 1
      
      Припомнить - 1
      Прискакать - 1
      Прислушаться - 1
      Присниться - 1
      Пристать - 1
      Пробегать - 1
      Провожать - 1
      Продолжать - 1
      Продолжаться - 1
      Пройти - 3
      Проклясть - 1
      Пролагать - 1
      Пролетать - 1
      Пролить - 1
      Промчаться - 1
      Пронестись - 1
      Проникнуть - 2
      Пропеть - 1
      Проснуться - 1
      Простить - 2
      Проходить -1
      Прочитать - 1
      Прощаться - 1
      Прыгать - 1
      Прядать - 1
      Прясть - 1
      Пылать - 1
      Разгонять - 1
      Раздаться - 2
      Раскинуться - 1
      Расплести - 1
      Распуститься - 1
      Рассыпаться - 1
      Расцвести - 1
      Рвать - 1
      Рваться - 1
      Реветь - 1
      Решаться - 1
      Рисоваться -1
      Рыдать - 1
      Садиться - 1
      Сберегать - 1
      Сверкать - 1
      Сверкнуть - 1
      Свиться - 1
      Сдержать 1 Сесть - 1 Сеять - 1
      Сжалиться - 2
      Сидеть - 2
      Синеть - 1
      Сиять - 3
      Сказать - 4
      Склониться - 3
      Сковать - 1
      Скользить - 2
      Скрыться - 2
      Скучать - 1
      Следить - 1
      Слететь - 2
      Сложить - 1
      Слышать - 3
      Слышаться - 1
      Смежить - 1
      Сметать - 1
      Сметь - 1
      Смотреть - 7
      Смывать - 1
      Снять - 1
      Собраться - 1
      Согрешить - 1
      Созвать - 1
      Сорвать - 2
      Сосватать - 1
      Соткать - 1
      Спастись - 1
      Спеваться - 1
      Спешить - 5
      Спознаться - 1
      Спускаться - 1
      Сравниться - 1
      Стараться - 1
      Стереть - 1
      Стихнуть - 1
      Стоить - 3
      Стонать - 1
      Сторожить - 1
      Стоять - 6 Страдать - 2 Стынуть - 1
      Таиться 2
      Таять - 1 Темнить - 1
      Терзать - 1
      Теряться - 1
      Тесниться - 1
      Течь - 1
      Тешиться - 1
      Толпиться - 1
      Томиться - 1
      Торжествовать - 2
      Тосковать - 1
      Требовать - 1
      Тревожить - 1
      Трепетать - 1
      Тронуться - 1
      Туманить - 1
      Тянуться - 1
      Увидеть - 1
      Увянуть - 1
      Угаснуть - 1
      Удалиться - 1
      Узнавать - 2
      Узнать - 4
      Украшать - 1
      Укротить - 1
      Улыбаться - 1
      Умереть - 1
      Уметь - 1
      Умолкнуть - 1
      Упасть - 3
      Усладить - 1
      Усмехнуться - 1
      Успокоиться - 1
      Устоять - 1 Усыпать - 1 Учить - 1
      Ходить - 3
      Хотеть - 6
      Хранить - 1
      Храпеть - 1
      Хулить - 1
      Цвести - 2
      Целовать - 3
      Чернеть - 1
      Чертить - 1
      Чувствовать - 1
      Шевелиться - 1
      Шевельнуть - 1
      Шептать - 2
      Шептаться - 1
       Шуметь - 1
      Щелк - 1
      Явиться - 1 Являться - 1
      5. Наречие (110). Деепричастие (53)
       а) Наречие - 110
      Безмолвно - 2
      Бесполезно - 1
      Бессменно - 1
      Близко - 1
      Больно - 1
      Больше - 2
      Быстро - 1
      Вдали - 1
      Вдруг - 12
      Весело - 2
      Весною - 1
      Вечно - 1
      Взамен - 1
      Внизу - 2
      Вновь - 5
      Вокруг - 3
      Вослед - 2
      Вперед - 1
      Впереди - 1
      Всегда - 4
      Всечасно - 1
      Высоко - 2
      Где - 2
      Глубоко - 1
      Глухо - 1 Гордо - 2
      Грозно - 2
      Давно - 6
      Дико - 1
      Довольно - 1
      Долго - 4
      Дружески - 1
      Душно - 1
      Едва - 3
      Еще - 8
      Жадно - 3
      Жаль - 1 Живо - 1
      Заранее - 1
      Заутра - 1
      Зачем - 5
      Звонко - 1
      Здесь - 6
      Издалека - 4
      Иногда - 1 Как-1 - 13
      Коварно - 1
      Когда - 1
      Когда-то - 1
      Кругом - 1
      Куда - 4
      Легко - 2
      Мгновенно - 1
      Медленно - 1
      Мерно - 2
      Много - 4
      Молча - 2
      Навек - 4
      Навеки - 1
      Направо - 1
      Напрасно - 5 Насквозь - 1
      Невольно - 3
      Недаром - 2
      Недолго - 6
      Немало - 1
      Немножко - 1
      Нигде - 3
      Никогда - 1
      Ныне - 1
      Опять - 1
      Откуда - 1
      Отныне - 1
      Печально - 1 Поздно - 2
      Поныне - 5
      Почему - 1 Прежде - 1
      Прилежно - 1
      Против - 3
      Равнό - 1
      Радостно - 1
      Разом - 1
      Рόзно - 1
      Сегодня - 1
      (на) Скаку - 1
      Сквозь - 5
      Скоро - 1
      Слегка - 2
      Смутно - 1
      Снова - 3
      Страшно - 2
      Счастливо - 1
      Сюда - 2
      Тайно - 1
      Так - 9
      Там - 5
      Теперь - 3
      Тихо - 3
      Тихонько - 1
      Тогда - 2
      Тоже - 1
      Трудно - 1
      Тут - 2
      Уж-1 - 5
      Украдкой (-ою) - 2
      Уныло - 1
      Часто - 4
      Широко - 1
      Шумно - 1
      Шутя - 1
      
      
       б) Деепричастие - 53
      Блистая - 1
      Блуждая - 1
      Вздыхая - 1
      Взмахнув - 3
      Властвуя - 1
      Вскочив - 2
      Вспоминая - 1
      Глотая - 1
      Звеня - 1
      Зная - 2
      Избрав - 1
      Измучив - 1
      Кружа - 1
      Кружась - 1
      Ласкаясь - 1
      Мелькая - 2
      Мелькнувши - 1
      Надвинув - 1
       Напрягая - 1
      Нахмурившись - 1
      Низвергаясь - 1
      Обращаясь - 1
      Осеняя - 1
      Падая - 1
      Пересекая - 1
      Переступая - 1
      Погубя -1
      Подымая - 1
      Покрыв - 3
      Поражая - 1
      Привстав - 1
      Припав - 1
      Пробуждая - 1
      Пролетая - 1
      Прорезав - 1
      Прыгая - 1 Раздувая - 1
      Растаяв - 1
      Сверкая - 1
      Своротив - 1
      Сдувая - 1
      Следя - 1
      Сливаясь - 1
      Смея - 1
      Смутясь - 1
      Сохраняя - 1
      Тая - 1
      Теснясь - 1
      Тревожа - 1
      Ударяя - 2
      Услыша - 1
      Храпя - 1
      Чернея - 2
      IV. Словник стилистически и грамматически маркированных лексем
      
      
      Аврора - сущ. собств., антроп., ж. р., лат.
      Ад - сущ. нариц., неодуш., м. р., греч., 3 в сравн.
      Адский - прил. относит.
      Алмаз - сущ. неодуш., в сравн.
      Алтарь - сущ. нариц., неодуш., м. р., церк., лат.
      Ангел - сущ. нариц., одуш., м. р., греч., 1 в сравн.
      Ангел-небожитель - билекс., устар., одуш., м. р.
      Арагва - сущ. собств., топон., ж. р., груз.
      Аромат - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., греч.
      Ароматный - прил. кач., перен. Аул - сущ. нариц., неодуш., м. р., тюрк.
      Башня - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Бегущий - прич. действ., наст. врем., 1 перен.
      Беда - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., в сравн.
      Бедный - прил. кач., 2 в сравн. Бежать - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.+перен., 1 перен. Безгласный - прил. кач.
      Бездна - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., греч.
      Бездыханный - прил. кач.
      Беззаботный - прил. кач., в сравн.
      Беззаконный - прил. кач., устар.
      Беззвучный - прил. кач.
      Безмолвный - прил. кач., 1 перен.
      Безнадёжный - прил. кач., 1 в сравн. степ.
      Безответный - прил. кач.
      Безрассудный - прил. кач.
      Безумный - прил. кач.
      Безумье - сущ. отвл., неодуш., ср. р.
      Белогривый - прил. кач.
      Белый - прил. кач., 1 в сравн.степ.
      Берег - сущ. нариц., неодуш., м. р. Бесконечность - сущ. отвлеч., неодуш., в сравн.
      Бескровный - прил. относит. в 2-х знач.
      Беспечен - прил. кач., кратк.
      Бесплодный - прил. кач., 3 перен.
      Бесплотный - прил. кач., церк.
      Бесславить - глаг. несов. в., перех.
      Бессмертие - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Бессмертный - прил. кач.
      Бесценный - прил. кач.
      Бешеный - прил. кач.
      Бирюза - сущ. веществ, неодуш., перс. Битва - сущ. нариц., неодуш., ж. р., в сравн.
      Биться - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Бич - сущ. нариц., неодуш., м. р., перен.
      Благо - сущ. неодуш., ср. р., в знач. сказ.
      Благодатный - прил. кач.
      Благородный - прил. кач., в знач. сущ. ср. р.
      Блаженство - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Блеск - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн., 2 перен.
      Блестеть - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Близкий - прил. кач.
      Блистать - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Блистающий - прич. действ., наст. врем.
      Блистая - дееприч. несов. в.
      Блуждать - глаг. несов. в., неперех.
      Блуждая - дееприч. несов. в.
      Бог - сущ. одуш., м. р.2 устар., 3 в соч.
      Богат - прил. кач., кратк.
      Богатый - прил. кач.
      Божественный - прил. относит., 1 перен.
      Божество - сущ. одуш., ср. р. 1 в сравн.+перен.
      Божий - прил. относит., 1 в сравн., 2 перен.
      Бой - сущ. нариц., неодуш., м. р. Больно - нареч. в знач. сказ., 1 в
      сравн.(1)
      Больше - нареч. 2 в сравнит. степ.
      Большой - прил. кач.
      Борьба - сущ. отвлеч., неодуш., 2 перен.
      Боязнь - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. 1 устар.грам.ф.
      Бранить - глаг. несов. в., перех.
      Бранный - прил. относит., устар.
      Брань - сущ. неодуш., устар., поэт., образн., 1 в сравн.
      Братия - сущ. собир., церк., ж. р.
      Брать - глаг. несов. в., перех.
      Брачный - прил. относит., 1 метаф. Бренный - прил. относит., 1 метаф.
      Бровь - сущ. нариц., неодуш.
      Бродить - глаг. несов. в., неперех.
      Бросить - глаг. сов. в., перех. 1 перен. Брошенный - прич. страд.., прош. врем., 1 перех.
      Брызжущий - прич. действ., наст. врем.
      Бряцанье - сущ. неодуш., ср. р.
      Бубен - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Булатный - прил. относ., 1 в сравн.
      Бывать - глаг. несов. в., неперех.
      Былой - прил. относ., в знач. сущ. ср.р. Быть - глаг. несов. в., 9 как самост., 25 вспомогат.
      Век - сущ. нариц., 3 метаф.
      Вековечный - прил. кач.
      Велик - прил. кач., кратк.
      Великан - сущ. неодуш., 1 перен. Венец - сущ. нариц., неодуш., устар., 1 перен., 2 метаф., 1 в соч. Венчанный - прич. страд., прош. врем. в знач. прил.
      Вера - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р
      Верблюд - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Верить - глаг. несов. в., неперех.
      Веровать глаг. несов. в., неперех., устар.
      Верх - сущ. неодуш., м. р.
      Вершина - сущ. нариц., неодуш.
      Веселье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Весна - сущ. неодуш., ж. р.
      Вести - глаг. несов. в., перех.
      Весть-1 - сущ. нариц., ж. р.
      Весть-2 - глаг.ф. , устар.
      Весь - мест. определит.
      Ветер - сущ. неодуш., м. р. 2 перен. Ветерок - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      уменьш.
      Ветрило - сущ. нариц., неодуш.,ср. р. Вечер - сущ. нариц., неодуш., 1 в сравн.
      Вечерний - прил. относ.
      Вечность - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      2 в сравн.
      Вечный - прил. кач.
      Веять - глаг. несов. в., неперех.
      Взвиться - глаг. сов. в., однокр., неперех.
      Взволнованный - прич. страд., прош. врем., в знач. прил., 1 перен.
      Взгляд - сущ. нариц., неодуш., м. р., 2 в соч.
      Взглянуть - глаг. сов. в., однокр., 1 перен.
      Вздохнуть - глаг. сов. в., однокр., неперех.
      Вздремнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Вздыхая - дееприч. несов. в.
      Взмахнув - дееприч. сов. в. Взор - сущ. нариц., неодуш., 3 перен., 2 в сравн.
      Взять - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Виден - прил. кач., кратк.
      Видеть - глаг. несов. в., перех.
      Вино - сущ. веществ., неодуш., ср. р.
      Виноградный - прил. относ. Висеть - глаг. несов. в., неперех. 1 перен.
      Виться - глаг. несов. в. неперех.
      Вихорь - сущ. устар., прост., 1 в сравн.
      Влага - сущ. веществ., неодуш., ж. р.
      Владение - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Владеть - глаг. несов. в., неперех.
      Влажный - прил. кач.
      Властвуя - дееприч. несов. в.
      Властитель - сущ. нариц., одуш., м. р. Власть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 устар., 1 перен., 1 метаф. Власяница - сущ. нариц., неодуш., ж. р. устар.
      Вниманье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Внимательный - прил. кач. Внимать - глаг. несов. в., перех., поэтич.
      Вода - сущ. веществ., неодуш., ж. р. Водопад - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Водрузиться - глаг. сов. в., неперех.
      Возбудить - глаг. сов. в., перех.
      Возвратить - глаг. сов. в., перех.
      Воздух - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Воздушный - прил. относит. Возмутить - глаг. сов. в.,перех., 3 перен.
      Возмутиться - глаг. сов. в., неперех. Возмущать - глаг. несов. в., перех. Вознагражденье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Возненавидеть - глаг. сов. в., перех.
      Возрожденье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Волна - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 метаф.
      Волненье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 2 перен., 1 метаф.
      Волокнистый - прил. относит., 1 метаф.
      Волос - сущ. нариц., неодуш., м. р. Волшебный - прил. относит., поэтич., 2 перен.
      Вольный - прил. кач., 1 перен.
      Ворота - сущ. нариц., неодуш., множ. ч.
      Воспоминанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Восток - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Восторг - сущ. отвлеч., нариц., м. р., 1 в сравн.
      Восточный - прил. относит.
      Восход - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Враг - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Вражда - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Врата - сущ. нариц., неодуш., множ. ч., устар., поэт., 1 метаф.
      Время - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Всадник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Всегдашний - прил. относит.
      Вселенная - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Вскочив - дееприч. сов. в.
      Вспоминая - дееприч. несов. в. Вспомянуть - глаг. сов. в., перех., простор.
      Встать - глаг. сов. в., неперех.
      Встревожить - глаг. сов. в., перех.
      Встретить - глаг. сов. в., перех.
      Встреча - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Встречать - глаг. несов. в., перех.
      Входить - глаг. несов. в., неперех. Вынести - глаг. сов. в., перех., 1 в сравн.
      Выползать - глаг. несов. в., неперех. Выраженье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. 1 в сравн.+перен.
      Вырезной - прил. относит.
      Вырыт - прич. страд., прош. врем.
      Выслушать - глаг. сов. в., перех.
      Высокий - прил. кач.
      Высота - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Выстрел - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Вышина - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Вышит - прич. страд., кратк., прош.
      врем.
      Вьюга - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Вянуть - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Гарем - сущ. нариц., неодуш., м. р., араб.
      Герой - сущ. нариц., одуш., м. р., греч.
      Гибельный - прил. кач., 1 метаф.
      Гибнуть - глаг. несов. в., неперех.
      Глагол - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., поэт., торж., 1 метаф. Глаз - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Глас - сущ. нариц., неодуш., устар., поэт., м. р., 1 перен.
      Глотая - дееприч. несов. в.
      Глубина - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Глубокий - прил. кач.
      Глупец - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Глух - прил. кач., кратк., 1 перен.
      Глухой - прил. кач. Глядеть - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Гнать - глаг. несов. в., перех. Говор - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 перен.
      Говорить - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Год - сущ. нариц., неодуш., м. р. Голова - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Голос - сущ. нариц., неодуш., 2 перен.
      Гора - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Гордый - прил. кач., 1 в сравн+перен. Гордыня - сущ. отвлеч., неодуш., устар., поэт., ж. р.
      Гореть - глаг. несов. в.,неперех.
      Горный - прил. относ., 1 перен.
      Горький - прил. кач., 2 перен.
      Господин - сущ. нариц., одуш.
      Гостить - глаг. несов. в., неперех.
      Гость - сущ. нариц., одуш.
      Готов - прил. кач., кратк.
      Готовый - прил. кач.
      Грабитель - сущ. нариц., одуш. Гранит - сущ. веществ., геол., м. р., лат., 1 перен., метоним.
      Гранитный - прил. относит.
      Грань - сущ. нариц., неодуш., 1 в сравн.
      Грех - сущ. отвалеч., неодуш., м. р.
      Грешница - сущ. нариц., одуш.
      Грешный - прил. кач. церк. 1 перен.
      Грива - сущ. нариц., неодуш., 1 метаф. Гроб - сущ. нариц., неодуш., 1 в сравн., 1 перен.
      Гробница сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Грозить - глаг. несов. в., неперех.
      Грозящий - прич. действ., несов. в. Гром - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.. 1 в сравн.
      Громада - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      1 в сравн.+метаф.
      Громовой - прил. относит. Грудь - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 перен., 1 метаф.
      Грузин - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Грузинка - сущ. нариц., одуш., ж. р. Грузия - сущ. собств., ж. р. , топон., арабо-перс.
      Грустен - прил. кач., кратк., 1 перен.
      Грустить - глаг. несов. в., неперех.
      Грустный - прил. кач. в знач. сущ. ср. р. Грусть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн.+метаф.
      Грядущий - прич. действ., высок., устар., 2 в знач. сущ. ср. р.
      Губа - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар. грамм. ф.
      Губить - глаг. несов. в., перех.
      Гудал - сущ. собств., м. р., антроп.
      Гул - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Густой - прил. кач.
      Давить - глаг., несов. в., перех.
      Давний - прил. относит.
      Далёкий - прил. кач.
      Даль - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Дальний - прил. относит.
      Дар - сущ. нариц., неодуш., 1 в сравн. Дарьял - сущ. собств., м. р., топон., 1 в сравн.
      Дать - глаг. сов. в., перех., 1 в сравн.
      Два - числ. колич.
      Движенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Двое - числ. собир.
      Двор - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Дева - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Девственный - прил. кач.
      Дедовский - прил. относит.
      Демон - сущ. собств., антроп. м.р. Денница - сущ. отвлеч., неодуш., устар., поэт.
      День - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн., 1 перен., 1 метаф.
      Дерево - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Дерзость - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Дети - сущ. нариц., одуш., множ. ч.
      Детский - прил. относит.
      Дивный - прил. кач.
      Дик - прил. кач., кратк.
      Дикий - прил. кач.
      Дитя - сущ. нариц., одуш., здесь: ж. р., 1 в сравн.
      Длинный - прил. кач., 1 в сравн.
      Длиться - глаг. несов. в., неперех.
      Дневной - прил. относит.
      Дно - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 в сравн+метаф.
      Добро - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Добрый - прил. кач.
      Добыча - сущ. собир., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Догнать - глаг. сов. в., перех., 1 перен. Дозор - сущ. отвлеч., неодуш., 1 метаф.
      Долгий - прил. кач.
      Долговечный - прил. кач.
      Долина - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Дом - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Доноситься - глаг. несов. в., неперех.
      Дорога - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Дорогой-1 - прил. кач., 1 в сравн.
      Дорогой-2 - прил. кач., 1 в сравн.
      Доска - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Достичь - глаг. сов. в., перех.
      Достойный - прил. кач.
      Досуг - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Доцветать - глаг. несов. в., неперех.
      Дочь - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Древний - прил. кач.
      Дремать - глаг. несов. в., неперех. Дремота - сущ. отвлеч., неперех., ж. р., 1 метаф.
      Дрожать - глаг. несов. в., неперех.
      Дрожащий - прич. действ., несов. в., наст. врем.
      Друг-1 - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Друг-2 - прил. кратк. ф. прил. другой, 1 в сравн.
      Дума - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Дуновенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Дух - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Душа - сущ. отвлеч., ж. р., 1 в сравн.
      +перен., 1 перен., 3 метаф.
      Дымок - сущ. неодуш., м. р., уменласк.
      Дыханье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Дышать - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Его - мест. притяж., 3-го л., ед. ч. м. р. Единый - прил. кач.
      Её - мест. притяж., 3-го л., ед. ч., ж. р. Есть - глаг. в ф. 3-го л., ед. ч., наст. врем.
      Жадно - нареч., 1 перен.
      Жадный - прил. кач.
      Жалеть - глаг. несов. в., перех.
      Жалкий - прил. кач.
      Жаловаться - глаг. несов. в., неперех.
      Жаль - безл. сказ.
      Жаркий - прил. кач., 1 в срав., 1 метаф. Ждать - глаг. несов. в., перех., 1 в сравн.
      Желанный - прил. кач.
      Желанье - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Желать - глаг. несов. в., неперех.
      Жемчужный - прил. относит., 1 перен.
      Жена - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Жених - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Женский - прил. относит.
      Жертва - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Жестокий - прил. кач.
      Жечь - глаг. несов. в., перех.. 1 в сравн., 1 перен.
      Живой - прил. кач., 2 в сравн., 1 метаф. Жизнь - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 3 в сравн., 1 перен., 1 метаф. Жила - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Жилец - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Жилище - сущ. нариц., неодуш., 2 в сравн., 1 метаф.
      Жить - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Жребий - сущ. нариц., неодуш., устар., 1 в сравн.
      Жужжать - глаг. несов., неперех.
      Забвенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Забыть - глаг. сов. в., перех.
      Забытый - прил. относит.
      Завистливый - прил. кач., обл.
      Зависть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Заводить - глаг. несов. в., перех., 1 в сравн.+перен.
      Заворожённый - прич. страдат., сов. в. Заглуша - дееприч. сов. в., 1 перен. Заглушить - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Заговорить - глаг. сов. в., неперех.
      Задвинуть - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Задумчив - прил. кач., кратк. Закат - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.+метаф.
      Залетать - глаг. несов. в., неперех.
      Залить - глаг. сов. в., перех., 1 метаф.
      Замереть - глаг. сов. в., неперех.
      Заметить - глаг. сов. в., перех.
      Замеченный - прич. страдат.¸сов. в.
      Зáмок - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Замолчать - глаг. сов. в., неперех.
      Занят - прич. страдат., кратк.
      Запалённый - прич. страдат., сов. в. Зардеться - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Зарыт - прич. страдат. кратк. Застыть - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Затеплиться - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Затихнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Затянут - прич. страдат., кратк., сов. в.
      Захотеть - глаг. сов. в., перех. Зашевелиться - глаг. сов. в., неперех., 1 в сравн.+метаф.
      Защитить - глаг. сов. в., перех.
      Защитник сущ. нариц., одуш., м. р.
      Звать - глаг. несов. в., перех. Звезда - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 4 в сравн.
      Звенеть - глаг. несов. в., неперех Звеня - дееприч. несов. в. Зверь - сущ. нариц., одуш., м. р.1 перен.
      Звонкий - прил. кач.
      Звук - сущ. нариц., неодуш., м. р.1 в сравн., 3 перен.
      Звучать - глаг. нсов. в., неперех.
      Звучный - прил. кач., 1 в сравн.
      Зеленеть - глаг. несов. в., неперех.
      Зеленый - прил. кач. Земля - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн., 8 перен.
      Земной - прил. относит., 2 в знач. сущ., 1 в сравн., 3 перен.
      Злато - сущ. веществ., неодуш., ср. р., устар., поэт., 2 метаф.
      Златой прил.кач., устар., поэт., 1 перен., 1 метаф.
      Зло - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 в сравн., 1 перен., 1 метаф. Злоба - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 2 в сравн.
      Злобный - прил. кач.
      Злой - прил. кач.
      Змей - сущ. нариц., одуш., м. р., устар., простор., 1 в сравн., 1 в сравн.+метаф.
      Змея - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Знаком - прил. кач., кратк.1 перен.
      Знакомый - прил. кач.
      Знать - глаг. несов. в., перех.
      Знающий - прич. действ., несов. в. Зная - дееприч. несов. в.
      Зной - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. Золотой - прил. относит., 1 перен.
      Зубец - сущ. нариц., неодуш., м. р. Зурна - сущ. нариц., неодуш., ж. р., тур.<перс.
      Зыбкий - прил. кач.
      Игра - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Играть - глаг. несов. в., перех.
      Играющий - прич. действ., несов. в., наст. врем.
      Идти - глаг. несов. в., неперех.
      Избрав - дееприч. сов. в.
      Изгнанник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Изгнанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Изголовье - сущ. нариц., неодуш., ср.
      р.
      Излучистый - прил. кач. Измученный - прич. страдат. в знач. прил.
      Измучив - дееприч. сов. в. Изумрудный - прил. относит., греч., 1 метаф.
      Икона - сущ. нариц., неодуш., греч.
      Иметь - глаг. несов. в., перех. Имя - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Иней - сущ. веществ., неодуш., м. р., 1 метаф.
      Иной - мест. опред.. 1 в знач. сущ.
      Искать - глаг. несов. в., перех.
      Искупить - глаг. сов. в., перех. Искупленье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Искуситель - сущ. нариц., одуш., м. р., книжн.
      Искусство - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Искушенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Исполнен - прич. страдат., кратк., устар.
      Исполниться - глаг. сов. в., неперех. Испуг - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Испытание - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Истинный - прил. кач.
      Исчезнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Их - мест. притяж., 3-го л., множ. ч. Кавказ - сущ. собств., м. р., топон., др.греч.
      Казаться - глаг. несов. в., неперех. Казбек - сущ. собств., м. р., топон., тюрко-перс., 1 в сравн., 1 в сравн.+ метаф.
      Казнь - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Какой - мест. вопрос.-относит.
      Каменный - прил. относит. Камень - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Канон - сущ. нариц., неодуш., м. р., греч.
      Кара - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Караван - сущ. нариц., неодуш., м. р., франц.< перс., 1 метаф. Картина - сущ. нариц., неодуш., ж. р., итал., 1 перен.
      Катиться - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Келья - сущ. нариц., неодуш., ж. р. греч. <лат., 1 в сравн. Кинжал - сущ. нариц., неодуш., м. р., араб., 1 в сравн.
      Кинуть - глаг. сов. в., перех., 1 перен. Кипеть - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Кладбище - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар. удар., 1 в сравн.+перен. Ключ - сущ. нариц., неодуш., м. р. Клясться - глаг. несов. в., неперех., 3 устар.
      Клятва - сущ. нариц., неодуш. ж. р.
      Княжеский - прил. относит.
      Княжна - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Князь - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Коварный - прил. кач. Ковёр - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Койшаурский - прил. относит.
      Колесница - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар.
      Колокол - сущ. нариц., неодуш., м. р. Кольцо - сущ. нариц., неодуш., ср. р.,1 в сравн.
      Комета - сущ. неодуш., ж. р., греч.
      Конец - сущ. неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Конь - сущ. нариц., одуш., м. р.1 в сравн.
      Копыто - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Коршун - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Косматый - прил. кач., 1 в сравн.+метаф.
      Коснуться - глаг. сов. в., неперех. Кость - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Который - мест. относит.
      Кочующий - прич. действ., несов. в., наст. врем.
      Край - сущ. нариц., неодуш., м. р. Краса - сущ. отвлеч., неодуш., устар., поэт.
      Красавица - сущ. нариц., одуш., ж. р., 2 простор., 1 в сравн.
      Красота - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Краткий - прил. кач. Крест - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 перен.
      Крестить - глаг. несов. в., перех.
      Крик - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Кровавый - прил. относит.
      Кровля - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Кровь - сущ. веществ., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Круг - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Кружа - дееприч. несов. в.
      Кружась - дееприч. несов. в.
      Крутизна - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Крутой - прил. кач.
      Крыло - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Крыльцо - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Кто - мест. 8 вопросит., 1 относит., 1 неопред.
      Кто-то - мест. неопред.
      Кувшин - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Кудри - сущ. нариц., неодуш., множ. ч.
      Куриться - глаг. несов. в., неперех.
      Куст - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Куща - сущ. неодуш., м. р.
      Ладонь - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Ладья - сущ. нариц., неодуш., ж. р. устар., поэт., 1 в сравн.
      Лазурный - прил. кач., новогреч., лат. <перс.
      Лампада - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар., поэтич., греч.
      Ланита - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар., поэт.
      
      Лань - сущ. нариц., одуш., ж. р., 1 в сравн.
      Ласкать - глаг. несов. в., перех., 3 метаф.
      Ласкаясь - дееприч. несов. в., 1 метаф.
      Ласковый - прил. кач., 1 метаф. Ластиться - глаг. несов. в., неперех., простор., 1 в сравн.
      Латы - сущ. нариц., неодуш., множ. ч., 1 в сравн.
      Левый - прил. относит.
      Лёгкий - прил. кач.
      Лёд - сущ. веществ., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Ледяной - прил. относит.
      Лежать - глаг. несов. в., неперех. Лелеять - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Лента - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.+ метафора
      Лесть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 метаф.
      Лета - сущ. нариц., неодуш., множ. ч.
      Летать - глаг. несов. в., неперех. Лететь - глаг. несов. в., неперех., 2 перен.
      Лечь - глаг. сов. в., неперех. Лист - сущ. нариц., неодуш., м. р., 2 перен.
      Лить - глаг. несов. в., перех., 1 перен. Литься - глаг. несов. в., неперех., 2 в сравн.+ перен., 1 перен.
      Лихой - прил. кач.
      Лицемер - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Лицо - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Лишение - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Лишиться - глаг. сов. в., неперех.
      Лишённый - прич. страдат., сов. в. Лобзанье - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар., трад.-поэт., 1 метаф.
      Ловкий - прил. кач.
      Ложе - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 в сравн.+ метаф.
      Ложиться - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Лоза - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Локон - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Лукав - прил. кач., кратк.
      Лукавый - прил. кач.
      Луна - сущ. неодуш., ж. р., 1 в сравн.+перен.
      Луч - сущ. нариц., неодуш., м. р., 2 в сравн., 3 перен., 2 метаф.
      Лучший - прил. относит., 1 в превосх. степ., 1 метаф.
      Львица - сущ. нариц., одуш., ж. р., 1 в сравн.+перен.
      Любить - глаг. несов. в., перех., 2 в сравн., 1 перен.
      Любоваться - глаг. несов. в., неперех.
      Любовь - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 устар., 1 в сравн.+перен., 4 в сравн., 1 перен.
      Люди - сущ. нариц., множ. ч., 1 в сравн.
      Людской - прил. относит. Мавзолей - сущ. нариц., неодуш., м. р., лат. < греч.
      Малодушный - прил. кач.
      Манить - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Масть - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Мать - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Мгла - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Мгновенье - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 2 в сравн.
      Мелкий - прил. кач., 1 перен.
      Мелочный - прил. относит.
      Мелькать - глаг. несов. в., неперех.
      Мелькающий - прич. действ., несов. в.
      Мелькая - дееприч. несов. в.
      Мелькнувши - дееприч. сов. в., разг. Мелькнуть - глаг. сов. в., однокр., неперех.
      Мерный - прил. кач. Мёртвый - прил. 1 в сравн. степ., 1 в знач. сущ.
      Место - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Месть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Месяц - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 перен.
      Метель - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 метаф.
      Метеор - сущ. нариц., неодуш., м. р., греч., 1 в сравн.
      Меч - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Мечта - сущ. нариц., неодуш., ж. р.2 в сравн., 3 перен.
      Миг - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Мил - прил. кач., кратк., 1 в сравн.
      Милый - прил. кач., 1 перен.
      Миндальный - прил. относит., греч. Минувший - прич. действ. в знач. прил.
      Минута - сущ. нариц., неодуш., ж. р. лат., 3 в сравн.
      Минутный - прил. относит.
      Мир - сущ. нариц., неодуш., м. р., 3 устар., 1 в сравн.
      Миро - сущ. веществ., неодуш., ср. р., церк.
      Мирный - прил. относит.
      Младой - прил. относит., трад-поэт.
      Мниться - глаг. несов. в., неперех., безл.
      Многий - прил. относит. в знач. сущ. Могила - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Могильный - прил. относит., 1 перен.
      Могучий - прил. кач. Могущ - прил. относит., кратк., устар., 1 в сравн.
      Мой - мест. притяж.
      Молвить - глаг. сов. в., перех.
      Моленье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., устар.
      Молитва - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 устар.
      Молить - глаг. несов. в., перех. Молиться - глаг. несов. в., неперех., 2 в сравн.
      Молния - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Молнья - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар., 1 метаф.
      Молодой - прил. кач., 2 в сравн.
      Молчаливый - прил. кач.
      Молчанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Молчать - глаг. несов. в., неперех.
      Мольба - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Монастырь - сущ. нариц., неодуш., м. р., греч.
      Море - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 метаф.
      Мороз - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.+метаф.
      Морской - прил. относит. Мочь - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Мрак - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Мрамор - сущ. веществ., неодуш., м. р., лат. < греч.
      Мрачный - прил. кач.
      Мстительный - прил. кач.
      Мýка - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Мусульманский - прил. относит., неодуш., 1 метаф.
      Мученик - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Мученье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 2 в сравн.
      Мучительный - прил. относит.
      Муэцин - сущ. нариц., одуш., м. р., араб.
      Мчаться - глаг. несов. в., неперех.
      Мы - мест. личн., 1-го л., множ. ч.
      Мыло - сущ. веществ., неодуш., ср. р.
      Мыслить - глаг. несов. в., перех. Мысль - сущ. нариц., неодуш., ж. р.1 в сравн., 5 перен. Мятежный - прил. кач., 2 перен.
      Наважденье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Навевать - глаг. несов. в., перех.
      Нависший - прич. действ., сов. в.
      Нагайка - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Надвинув - дееприч. сов. в.
      Надежда - сущ. отвлеч., недуш., ж. р.
      Надзвёздный - прил. относит., поэт.
      Надменный - прил. кач.
      Назначен - прич. срадат., кратк.
      Назначенье -сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Найти - глаг. сов. в., перех.
      Наказанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Наклониться - глаг. сов. в., неперех.
      Наложить - глаг. сов. в., перех.
      Намекать - глаг. несов. в., перех.
      Напев - сущ. нариц., неодуш., м. р. Напечатлён - прич. страдат., кратк., книжн., устар.
      Напоить - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Наполнить - глаг. сов. в., перех.
      Напомнить - глаг. сов. в., перех.
      Напрасный - прил. кач.
      Напрягая - дееприч. несов. в.
      Народ - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Нарублен - прич. страд., сов. в., кратк.
      Нарушить - глаг. сов. в., перех.
      Наряд - сущ. собир., неодуш., м. р.
      Насечка - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Наскучить - глаг. сов. в., неперех. Наслаждаться - глаг. несов. в., неперех.
      Наследница - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Настать - глаг. сов. в., неперех.
      Нахмурившись - дееприч. сов. в.
      Начало - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Небесный - прил. относит., 1 перен. Небо - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 в сравн., 2 перен., 1 метаф.
      Неведенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Невеста - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Невыносимый - прил. кач.
      Невыразимый - прил. кач.
      Недоставать - глаг. несов. в., неперех.
      Недоступен - прил. кач., кратк.
      Недосягаемый - прил. кач.
      Недремлющий - прич. действ., несов. в.
      Нежданный - прил. относит.
      Нежен - прил. кач., кратк.
      Нежность - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Незабвенный - прил. кач. в знач. сущ.
      Неземной - прил. относит.
      Незлобный - прил. кач.
      Незнакомый - прил. кач. Незримый - прил. кач.
      Неизбежный - прил. кач.
      Неизвестность - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Неизменен - прил. кач., кратк.
      Неизъяснимый - прил. кач.
      Нем - прил. кач., кратк., 1 в сравн.
      Немой - прил. кач., 1 перен., 1 метаф. Ненавидеть - глаг. несов. в., перех., 2 в сравн.
      Ненависть - сущ. отвлеч., недуш., ж. р., 1 метаф.
      Ненарушимый - прил. кач.
      Ненужный - прил. относит.
      Необозримый - прил. кач.
      Неотразимый - прил. кач., 1 в сравн.
      Неподвижный - прил. кач.
      Неполный - прил. кач.
      Непризнанный - прил. относит., 1 в сравн.
      Несокрушимый - прил. кач.
      Нести - глаг. несов. в., перех., 1 перен. Нестись - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Нестройный - прил. кач.
      Несчастье - сущ. отвлеч., неодуш., ср.
      р.
      Нет - 8 безл. в знач. сказ.,5 отриц. част.
      Нетерпеливый - прил. кач.
      Неуловимый - прил. кач.
      Нечеловеческий - прил. относит.
      Нечестивый - прил. кач.
      Нечистый - прил. кач., 1 перен.
      Неясный - прил. кач.
      Низвергаясь - дееприч. несов. в.
      Никто - мест. отриц.
      Ниспасть - глаг. сов. в., неперех., трад.-поэт.
      Ничей - мест. отриц.
      Ничто - мест. отриц.
      Ничтожный - прил. кач.
      Новый - прил. кач., 1 в сравн., 1 перен. Нога - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Ножка - сущ. нариц., неодуш., ж. р., умен.
      Ноздря - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Носиться - глаг. несов. в., неперех.
      Ночной - прил. относит.
      Ночь - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн., 2 перен., 1 метаф.
      Ноша - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Нравиться - глаг. несов. в.
      Обвал - сущ. неодуш., м. р., 1 в сравн. Обвить - глаг. сов. в., перех., 1 в сравн.+ метаф.
      Обет - сущ. неодуш., м. р.
      Обещанье - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Обещать - глаг. несов. в., перех. Обитель - сущ. нариц., неодуш., ж. р., книжн., поэт., церк., устар. Облако - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 в сравн., 2 перен., 1 метаф.
      Облечь - глаг. сов. в., перех.
      Обложен - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Обман - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. Обманут - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Обнять - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Образ - сущ. нариц., неодуш., м. р. Обращаясь - дееприч. несов. в.
      Обряд - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Обширный - прил. кач., 1 в сравн.
      Общий - прил. кач.
      Объят - прич. страдат., сов. в., кратк., 1 метаф.
      Объятье - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 перен., 1 метаф.
      Обычай - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Обычный - прил. кач.
      Огонёк - сущ. нариц., неодуш., умен.ласк.
      Огонь - сущ. веществ., неодуш.. м. р., 1 перен., 1 метаф., 1 в соч. Одеваться - глаг. несов. в., неперех., 1 метаф.
      Одежда - сущ. неодуш., собир., ж. р., 1 в сравн.. 1 метаф.
      Одет - прич. страдат., сов. в., кратк., 1 метаф.
      Одетый - прич. страдат., сов. в., 1 в сравн.+метаф., 1 метаф.
      Одеть - глаг. сов. в., перех., 1 метаф.
      Один - числ. колич., 2 устар., 6 в знач. прил., 2 мест. неопред., 1 в сравн.
      Одинокий - прил. кач.
      Однообразный - прил. кач.
      Ожиданье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Ожидать - глаг. несов. в., перех.
      Озарён - прич. страдат., сов. в., кратк. Океан - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 перен.
      Окинуть - глаг. сов. в., перех.
      Окликать - глаг. несов. в., перех.
      Окно - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Око - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар., нар.-поэт., 2 в сравн., 1 перен., метаф.
      Оковы - сущ. нариц., неодуш., множ. ч., 2 перен.
      Окрестный - прил. относит.
      Окружён - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Олень - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Омывать - глаг. несов. в., перех.
      Он - мест. лично-указат., 3-го л., ед. ч., м. р.
      Она - мест. лично-указат., 3-го л., ед. ч. ж. р.
      Они - мест. лично-указат., 3-го л., множ. ч.
      Опасен - прил. кач., кратк.
      Оправа - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Опуститься - глаг. сов. в., неперех.
      Опущен - прич. страдат., сов. в., кратк. Орёл - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 в сравн.
      Оружие - сущ. неодуш., собир., ср. р.
      Осадить - глаг. сов. в., перех.
      Осветить - глаг. сов. в., перех.
      Осенить - глаг. сов. в., перех.
      Осеняя - дееприч. сов. в.
      Осетин - сущ. нариц., одуш., м. р., груз. <перс.
      Ослепить - глаг. сов. в., перех.
      Основа - сущ. неодуш., ж. р.
      Оставить - глаг. сов. в., перех.
      Остановить - глаг. сов. в., перех.
      Остановиться - глаг. сов. в., неперех.
      
      Остаться - глаг. сов. в., перех.
      Осторожный - прил. кач.
      Остыть - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Осудить - глаг. сов. в., перех.
      Отблеск - сущ. неодуш., м. р., 1 перен.
      Отважный - прил. кач.
      Отвезти - глаг. сов. в., перех. Отвергнут - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Отверженный - прич. страдат., сов. в.
      Отвернуться - глаг. сов. в., неперех.
      Ответ - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Отвечать - глаг. несов. в., перех.
      Отгадать - глаг. сов. в., перех.
      Отдаленье - суш. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Отдать - глаг. сов. в., перех.
      Отдохнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Отец - сущ. нариц., одуш., м. р. Открытый - прич. страдат. сов. в., кратк., в знач. прил.
      Открыть - глаг. сов. в., перех.
      Открыться - глаг. сов. в. неперех.
      Отлив - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Отогнать - глаг. сов. в., перех., 1 перен. Отрава - сущ. веществ., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Отрада - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., высок.
      Отразиться - глаг. сов. в., неперех.
      Отречься - глаг. сов. в., неперех.
      Отрывок - сущ. нариц., неодуш.. м. р.
      Отслуживший - прич. действит., сов.
      в., разг.
      Отцвести - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Отчизна - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Отшельник - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Оценить - глаг. сов. в., перех.
      Очередь - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Падая - дееприч. несов. в.
      Паденье - сущ. сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Падший - прил. относит., устар.
      Палящий прич. действит, несов. в.
      Памятник - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Память - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 разг., 1 в соч.
      Папах - сущ. нариц., неодуш., ж. р., азерб., устар.
      Парус - сущ. нариц., неодуш.. м. р., 1 в сравн.
      Парча - сущ. неодуш., ж. р., перс., 1 в сравн.
      Парчевой - прил. относит., 1 метаф.
      Пасть - глаг. сов. в., неперех., устар.
      Паук - сущ. нариц., одуш., м. р. Пелена - сущ. веществ., неодуш., ж. р., устар., 1 перен.
      Пена - сущ. веществ., неодуш., ж. р. Пениться - глаг. несов. в., неперех. Пенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Первенец - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Первый - числ. порядк. в знач. прил. или мест., 1 в сравн.
      Переживший - прич. действ., сов. в., 1 в сравн.
      Пересекая - дееприч. несов. в.
      Переступая - дееприч. несов. в. Пери - сущ. нариц., одуш., ж. р., перс., 1 в сравн.
      Персия - сущ. собств., ж. р., топон., греч.
      Перст - сущ. нариц., неодуш., м. р., устар., поэт.
      Песнь - сущ. нариц., неодуш., ж. р., устар., 1 в сравн.
      Песня - сущ. нариц., неодуш., ж. р.. 1 в сравн.
      Петь - глаг. несов. в., перех. Печаль - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 3 в сравн.
      Печальный - прил. кач. Печать - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Пешеход - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Пещера - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Пир - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Питомец сущ. нариц., одуш., м. р.
      Плавать - глаг. несов. в., неперех. Плакать - глаг. несов. в., неперех. Пламень - сущ. отвлеч., неодуш., устар., м. р., 2 в сравн., 1 перен.
      Платье - сущ. собир., неодуш., ср. р.
      Плач - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. Плащ - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 перен.
      Плескать - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Плечо - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Плита - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Плыть - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Плющ - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Плясать - глаг. несов. в., перех.
      Победа - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Побеждённый - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Поверить - глаг. сов. в., неперех.
      Повести - глаг. сов. в., перех. Повесть - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Повидаться - глаг. сов. в., неперех., разг.
      Повод - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Повреждённый - прич. страдат., сов. в.
      Погибший - прич. действ., сов. в.
      Погубить - глаг. сов. в., перех.
      Погубя - дееприч. сов. в.
      Подвластный - прил. кач.
      Поднять - глаг. сов. в., перех.
      Подняться - глаг. сов. в., неперех.
      Подобный - прил. кач., 2 в сравн.
      Подруга - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Подушка - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Подымая - дееприч. несов. в.
      Поезд - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Пожатье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Позавидовать - глаг. сов. в., неперех.
      Познанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Позор - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Поклоненье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Поклонник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Покой - сущ. отвлеч,. неодуш., м. р.
      Покойный - прил. кач.
      Поколенье - сущ. нариц.. неодуш., ср. р.
      Покрыв - дееприч. сов. в.
      Покрывало - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Покрыт - прич. страдат. сов. в., кратк., 1 перен.
      Покрытый - прич. страдат., сов. в.
      Полдень - сущ. нариц., неодуш., м. р. Поле - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Полететь - глаг. сов. в., неперех.
      Полночный - прил. относит.
      Полночь - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Полный - прил. кач.
      Полон - прил. кач., кратк., 1 перен. Полоса - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Полуживой - прил. кач., 1 перен.
      Полукруг - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Полунόчный - прил. относит. Полюбить - глаг. сов. в., перех., 1 в сравн.
      Поменяться - глаг. сов. в., неперех., 1 разг.
      Померкший - прич. действ., сов. в. в знач. прил.
      Помчаться - глаг. сов. в., неперех., 1 в сравн.
      Понять - глаг. сов. в., перех. Пора - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 5 в знач. нареч.
      Поражая - дееприч. несов. в.
      Порочный - прил. кач.
      Порхнуть - глаг. сов. в., однокр., неперех.
      Посланник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Послать - глаг. сов. в., перех.
      Последний - прил. относит.
      Послушать - глаг. сов. в., перех., разг.
      Послушный - прил. кач.
      Посмертный - прил. кач.
      Постель - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Постигнуть - глаг. сов. в., перех.
      Постичь - глаг. сов. в., перех.
      Построить - глаг. сов. в., перех. Потонуть - глаг. сов. в., неперех., 2 перен.
      Похвала - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Похож - прил. кач., кратк.
      Поцелуй - сущ. нариц., неодуш., м. р. Почить - глаг. сов. в., неперех., высок., устар., 1 в соч.
      Почувствовать - глаг. сов. в., перех.
      Пощадить - глаг. сов. в., перех.
      Правда - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Править - глаг. несов. в., неперех.
      Правый - прил. кач., 1 в соч.
      Прадед - сущ. нариц., одуш.. м. р.
      Праздник - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Праздничный - прил. кач.
      Праотец - сущ. нариц., одуш., м.р.
      Прах - сущ. веществ., неодуш., м. р., 1 в соч.
      Превратиться - глаг. сов. в., неперех., 1 в сравн.
      Преданье - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Предвещанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., устар.
      Предлог - сущ. отвлеч., неодуш., м.р. Предстать - глаг. сов. в., неперех.,
      Прежний - прил. относит., 1 в сравн.
      Презирать - глаг. несов. в., перех.
      Презренье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Презреть - глаг. сов. в., перех. Презрительный - прил. кач.
      Прекрасен - прил. кач., кратк.
      Прекрасный - прил. кач., 1 в знач. сущ.
      Преступленье - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Преступный - прил. кач.
      Прибавить - глаг. сов. в., здесь: неперех.
      Прибрежный - прил. относит.
      Привести - глаг. сов. в., перех. Привет - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Привстав - дееприч. сов. в.
      Привычка - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Прижаться - глаг. сов. в., неперех.
      Признак сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Прийти глаг. сов. в., неперех. Прикованный - прич. страдат., сов. в., 1 перен.
      Прилетать - глаг. несов. в., неперех.
      Прилететь - глаг. сов. в., неперех.
      Прилежный - прил. кач., устар.
      Примиренье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Примириться - глаг. сов. в., неперех. Примчаться - глаг. сов. в., неперех.
      Принести - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Приносить - глаг. несов. в., перех. Принять - глаг. сов. в., перех., устар., поэт.
      Приосенить - глаг. сов. в., перех., устар., поэт.
      Припав - дееприч. сов. в.
      Припомнить - глаг. сов. в., перех. Природа - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн., 1 метаф.
      Прискакать - глаг. сов. в., неперех. Прислужница - сущ. нариц., одуш., устар., ж. р.
      Прислушаться - глаг. сов. в., неперех.
      Присниться - глаг. сов. в., неперех.
      Пристать - глаг. сов. в., неперех.
      Присуждён - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Притворный - прил. кач.
      Прихоть - сущ., отвлеч., неодуш., ж.р.
      Пришлец - сущ. нариц., одуш., устар., м. р.
      Приют - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Пробегать - глаг. несов. в., неперех.
      Пробуждая - дееприч. несов. в.
      Провожать - глаг. несов. в., перех.
      Продолжать - глаг. несов. в., перех. Продолжаться - глаг. несов. в., неперех.
      Прожжённый - прич. страдат., сов. в., 1 перен.
      Пройти - глаг. сов. в., неперех.
      Проклясть - глаг. сов. в., перех.
      Проклятье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Пролагать - глаг. сов. в., перех., устар.
      
      Пролетать глаг. несов. в., неперех.
      Пролетая - дееприч. несов. в.
      Пролить - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Промчаться - глаг. сов. в., неперех.
      Пронестись - глаг. сов. в., неперех. Проникнуть - глаг. сов. в., неперех., 2 перен.
      Пропеть - глаг. сов. в., перех.
      Пророческий - прил. относит.
      Прорезав - дееприч. сов. в.
      Проснуться - глаг. сов. в., неперех. Простить - глаг. сов. в., перех., 1 в знач.
      сущ.
      Простота - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Пространство - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Проступок - сущ., нариц., неодуш., м. р.
      Прохлада - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Проходить - глаг. несов. в., неперех.
      Прочитать - глаг. сов. в., перех.
      Прошедший - прил. относит. в знач. сущ. ср. р., 1 в сравн.
      Прошлый - прил. относит.
      Прощанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Прощаться - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Прыгать - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Прыгая - дееприч. несов. в., 1 в сравн. + метаф.
      Прядать - глаг. несов. в., неперех.
      Прясть - глаг. несов. в., перех. Птица - сущ. нариц., одуш., ж. р., 1 в сравн.
      Птичка - сущ. нариц., одуш., ж. р. умен.-ласк.
      Пуля - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Пустой - прил. кач., 1 в сравн.
      Пустыня - сущ. неодуш., ж. р., 2 перен., 1 метаф.
      Путник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Путь - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Пучина - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Пыл - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн., 1 перен.
      Пылать глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Пыль - сущ. веществ., неодуш., ж. р., 1 метаф.
      Пышный - прил. кач.
      Раб - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Раба - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Рабыня - сущ. нариц., одуш., ж. р. Радость - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 2 в сравн.
      Радужный - прил. относит.
      Раз - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Развалина - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Развесистый - прил. относит. Разгонять - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Разграблен - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Раздаться - глаг. сов. в., неперех.
      Разделенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср.
      р.
      Раздувая - дееприч. несов. в.
      Раздумье - сущ. отвлеч., неодуш., ср.р. Разлука - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Разноцветен - прил. кач., кратк.
      Разноцветный - прил. кач.
      Разросшийся - прич. действ., сов. в.
      Раина - сущ. нариц., неодуш., ж. р., укр.
      Рай - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 метаф.
      Райский - прил. относит. Рана - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн. + метаф.
      Ранний - прил. относит.
      Раскаянье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Рассказ - сущ. нариц., неодуш., м. р. Раскинуться - глаг. сов. в., неперех., 1 в сравн.
      Расплести - глаг. сов. в., перех.
      Распуститься - глаг. сов. в., неперех.
      Рассыпаться - глаг. сов. в., неперех.
      Растаяв - дееприч. сов. в.
      Растение - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Растрёпанный - прич. страдат. в знач. прил.
      Расцвести - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Рвать - глаг. несов. в., перех., 1 метаф. Рваться - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Реветь - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Ревнивый - прил. кач., 1 перен. Ревность - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., устар.
      Резвый - прил. кач.
      Река - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 перен.
      Ремень - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Ресница - сущ. нариц., неодуш.. ж. р.
      Речь - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Решаться - глаг. несов. в., неперех.
      Решенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Риза - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 метаф.
      Рисоваться - глаг. несов. в., неперех.
      Робкий - прил. кач., 1 перен.
      Родимый - прил. относит.
      Родной - прил. относит.
      Роза - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Роковой - прил. относит. Ропот - сущ. нариц., неодуш., м. р., 2 перен.
      Роптанье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Роса - сущ. веществ., неодуш., ж. р., 2 перен., 2 метаф.
      Роскошный - прил. кач., разг.
      Ружьё - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Рука - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 в сравн., 3 перен., 1 метаф. Рукав - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Руль - сущ. нариц., неодуш., м. р., голл.
      Румянец - сущ. отвлеч., неодуш., 1 перен.
      Румяный - прил. кач., 1 в сравн. + метаф.
      Ручей - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Рыданье сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Рыдать глаг. несов. в., неперех. Ряд - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 перен.
      Сабля - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Садиться - глаг. несов. в., неперех.
      Сам - мест. определит., 1 в сравн.
      Сберегать - глаг. несов. в., перех.
      Сверкать - глаг. несов. в., неперех. Сверкнуть - глаг. сов. в., неперех., однокр., 1 перен.
      Сверкая - дееприч. несов. в.
      Свет-1 - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Свет-2 - сущ. неодуш., м. р.
      Светило - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Светло-лиловый - прил. кач.
      Светлый - прил. кач., 1 перен.
      Свеча - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Свиданье - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Свидетель - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
      Свиться - глаг. сов. в., неперех.
      Свобода - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Свободный - прил. кач.
      Свод - сущ. нариц., неодуш.
      Своенравие - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Свой - мест. притяжат.
      Своротив - дееприч. сов. в., простор. Святой - прил. кач., религ., высок., 1 метаф.
      Святыня - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., высок., 4 перен.
      Священный - прил. кач.
      Сдержать - глаг. сов. в., перех.
      Сдувая - дееприч. несов. в.
      Себя - мест. возвратн., 1 в сравн.
      Север - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Седло - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Седой - прил. кач., 2 перен.
      Сей - мест. указат., устар.
      Село - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Семья - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 в сравн., 1 перен.
      Сень - сущ. неодуш., ж. р., устар., поэт.
      Сердечный - прил. кач.
      Сердце сущ. нариц., неодуш., ср. р.3 в сравн., 2 перен.
      Сестра - сущ. нариц., одуш., ж. р.
      Сесть - глаг. сов. в., неперех., 1 в соч. Сетка - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Сеть - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Сеча - сущ. нариц., неодуш., ж. р., высок., торж.
      Сеять - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Сжалиться - глаг. сов. в., неперех. Сжат - прич. страдат., сов. в., кратк., 1 в сравн.
      Сидеть - глаг. несов. в., неперех. Сила - сущ. отвлеч. неодуш., ж. р., 1 в соч.
      Синеть - глаг. несов. в., неперех, Синеющий - прич. действ., несов. в.
      Синий - прил. кач.
      Синодал - сущ. собств., здесь: топон., м. р.
      Сиянье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Сиять - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Сказать - глаг. сов. в., перех.
      (на) Скаку - сущ. в знач. нареч. Скакун - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 в сравн.
      Скала - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 в сравн.
      Скат - сущ. неодуш., м. р.
      Скачущий - прич. действ., несов. в. Склон - сущ. нариц., неодуш., м. р. Склониться - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Сковать - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Скользить - глаг. несов. в., неперех.
      Скорый - прил. кач.
      Скрыться - глаг. сов. в., неперех.
      Скука - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Скучать - глаг. несов. в., неперех.
      Слабеющий - прич. действ., несов. в.
      Слабый - прил. кач.
      Слава - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Славный прил. кач.
      Сладкий - прил. кач., 1 в сравн., 3 перен.
      Сладостный - прил. кач.
      Сладострастный - прил. кач., 1 перен. След - сущ. нариц., неодуш., м. р., 4 перен., 4 метаф.
      Следить - глаг. несов. в., перех.
      Следя - дееприч. несов. в. Слеза - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 5 в сравн., 5 перен.
      Слететь - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Сливаясь - дееприч. несов. в. Слово - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 в сравн., 2 метаф.
      Сложён - прич. страдат., сов. в., кратк., 1 в сравн.
      Слышен - прич. страдат., неперех., кратк.
      Сложить - глаг. сов. в., перех., 1 перен.
      Слой - сущ. нариц., неодуш., м. р. Служебный - прил. относит.
      Слух - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Слышать - глаг. несов. в., перех.
      Слышаться - глаг. несов. в., неперех.
      Смежить - глаг. сов. в., перех.
      Смертельный - прил. кач.
      Смерть - сущ. неодуш., ж. р., 1 в сравн., 1 перен.
      Сметать - глаг. несов. в., перех., 1 метаф.
      Сметь - глаг. несов. в., неперех.
      Смея - дееприч. несов. в.
      Смиренный - прил. кач. Смотреть - глаг. несов. в., перех., 1 в сравн., 1 перен.
      Смуглый - прил. кач.
      Смутясь - дееприч. сов. в.
      Смывать - глаг. несов. в., перех.
      Смят - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Смятенье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Снег - сущ. веществ., неодуш., м. р., 1 перен.
      Снеговой - прил. относит.
      Снежный - прил. кач., 1 перен.
      Снять - глаг. сов. в., перех.
      Соблазн - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      
      Собрат - сущ. нариц., одуш., м. р. Собраться - глаг. сов. в., неперех.
      Согласный - прил. кач.
      Согрешить - глаг. сов. в., неперех.
      Сожаленье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р. Созвать - глаг. сов. в., перех.
      Создан - прич. страдат., сов. в., кратк. Созданье - сущ. нариц., одуш., ср. р. Солнце - сущ. неодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Соловей - сущ. нариц., одуш., м. р. Сомненье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 3 перен.
      Сон - сущ. нариц., неодуш., м. р., 2 в сравн., 1 перен., 1 метаф. Сонмище - сущ. неодуш., ср. р., устар. Сонный - прил. относит., 1 в сравн.+ перен.
      Сопротивленье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Сорвать - глаг. сов. в., перех.
      Сосватать - глаг. сов. в., перех.
      Сосед - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Соседний - прил. относит.
      Соткать - глаг. сов. в., перех., 1 метаф.
      Сохраняя - дееприч. несов. в.
      Спаситель - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Спастись - глаг. сов. в., неперех.
      Спеваться - глаг. несов. в., неперех. Спешить - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Спина - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Спознаться - глаг. сов. в., неперех., устар., простор., 1 в сравн.+перен.
      Спокойный - прил. кач.
      Спрятан - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Спрятанный - прич. страдат., сов. в.
      Спускаться - глаг. несов. в., неперех.
      Спящий - прич. действ., несов. в.
      Сравненье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Сравниться - глаг. сов. в., неперех., 1 в сравн.
      Стадо - сущ. нариц., неодуш., ср. р., 1 перен.
      Стан сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Стараться - глаг. несов. в., неперех. Старец - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 в сравн.
      Старик - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Старинный - прил. относит., 1 в сравн.
      Старый - прил. кач.
      Стать - глаг. сов. в., неперех.
      Ствол - сущ. нариц., неодуш., м. р. Стена - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Степной - прил. относит.
      Стереть - глаг. сов. в., перех.
      Стихия - сущ. отвлеч., неодуш.
      Стихнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Стозвучный - прил. относит. Стоить - глаг. несов. в., перех., 2 перен.
      Столпообразный - прил. кач., устар. Стон - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Стонать - глаг. несов. в., неперех. Стопа - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Сторож - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 метаф.
      Сторожевой - прил. относит., 1 метаф.
      Сторожить - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Сторона - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Стоять - глаг. несов. в., неперех.
      Страдалец - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Страданье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 2 в сравн.
      Страдать - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Стража - сущ. неодуш., устар., 1 перен.
      Страна - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Странник - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Странный - прил. кач. Страсть - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сран., 1 метаф.
      Страх - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн., 1 перен.
      Страшно - безл. сказ.
      Страшный - прил. кач. Стрела - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Стремя - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Строгий - прил. кач.
      Строен - прил. кач., кратк.
      Стройный - прил. кач. Струна - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Струя - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 в сравн., 1 перен.
      Студёный - прил. кач., разг.
      Ступень - сущ. нариц., неодуш. Стынуть - глаг. несов. в., неперех., 1 перен.
      Стяжание - сущ. отвлеч., неодуш., устар., ср. р.
      Суд - сущ. неодуш., м. р.
      Судьба - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р. Судья - сущ. нариц. одуш., м. р., 1 в сравн.
      Сумрачный - прил. кач., 1 в сравн.
      Схваченный - прич. страдат., сов. в., разг.
      Счастливый - сущ. кач.
      Счастье - сущ. отвлеч., неперех., ср. р., 1 в сравн.
      Сын - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Таинственный - прил. кач., 1 в сравн.
      Таиться - глаг. несов. в., неперех.
      Тайный - прил. относит. Так - нареч., 1 в сравн.
      Такой - мест. определит. Тамара - сущ. собств., антроп., др.евр. или финик., ж. р.
      Тая - дееприч. несов. в.
      Таять - глаг. несов. в., неперех., разг. Твой - мест. притяж., 1 в сравн.+ метаф., 3 в сравн., 2 перен., 1 метаф.
      Творенье - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Творец - сущ. нариц., одуш., религ., м. р.
      Тело - сущ. нариц., неодуш., ср. р.
      Темнить глаг. несов. в., перех.
      Тёмный - прил. кач., 1 перен. Тень - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Тёплый - прил. кач., 1 в сравн. степ. Терек - сущ. собств., топон., м. р., 1 в сравн.
      Терзать - глаг. несов. в., перех.
      Терновый - прил. относит., 1 в соч.
      Теряться - глаг. несов. в.. неперех.
      Тесниться - глаг. несов. в., неперех.
      Тесный - прил. кач.
      Теснясь - дееприч. несов. в.
       Теченье - сущ. отвлеч.. неодуш., ср. р.
      Течь - глаг. несов. в.. неперех.
      Тешиться - глаг. несов. в., неперех.
      Тихий - прил. кач.
      Тихо - нареч. 1 в сравн.
      Тихонько - нареч. разг., умен.-ласк.
      Тишина - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Тогда - нареч. 1 в сравн. Толпа - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн., 4 перен.
      Толпиться - глаг. несов. в., неперех.
      Томительный - прил. кач.
      Томиться - глаг. несов. в., неперех.
      Томленье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Томный - прил. кач., 1 в сравн.
      Тополь - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Торжественный - прил. кач.
      Торжество - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Торжествовать - глаг. несов. в., неперех.
      Тоска - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Тосковать - глаг. несов. в., неперех.
      Тот - мест. указат., 2 в сравн.
      Трава - сущ. неодуш., ж. р.
      Требовать - глаг. несов. в., неперех. Тревога - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Тревожа - дееприч. несов. в.
      Тревожить - глаг. несов. в., перех. Трепет - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Трепетать - глаг. несов. в., неперех.
      Трепещущий - прич. действ., несов. в.
      Трещина - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 в сравн.
      Три - числ. колич.
      Тронуться - глаг. сов. в., неперех. Труд - сущ. отвлеч., неперех., м. р.. 1 в сравн.
      Трудный - прил. кач.
      Труп - сущ. нариц., неодуш., м. р. Туман - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 4 перен., 1 метаф.
      Туманить - глаг. несов. в., перех.
      Туманный - прил. кач.
      Турецкий - прил. относит. Туча - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 1 перен.
      Ты - мест. личное, 2-го л., ед. ч., 5 в сравн.
      Тысяча - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Тьма - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Тягостный - прил. кач., 2 в сравн.
      Тяжелый - прил. кач.
      Тяжкий - прил. кач., устар.
      Тянуться - глаг. несов. в., неперех.
      Убитый - прич. страдат., сов. в.
      Убранство - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Увидеть - глаг. сов. в., перех. Увлаженный - прич. страдат., сов. в., в знач. прил., устар.
      Увядший - прил. относит.
      Увянуть - глаг. сов. в., неперех. Угаснувший - прич. действ., сов. в., 1 в сравн.+перен.
      Угаснуть - глаг. сов. в., неперех.
      Угловой - прил. относит.
      Угодник - сущ. нариц., одуш., религ.
      Угроза - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Угрюмый - прил. кач., 2 перен.
      Удалиться - глаг. сов. в., неперех.
      Удалой - прил. кач.
      Ударяя - дееприч. несов. в.
      Уединéнный - прил. кач.
      Ужас - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Ужасный - прил. кач.
      Узда - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Узнавать - глаг. несов. в., перех.
      Узнать - глаг. сов. в., перех.
      Узок прил. кач., кратк.
      Узорный - прил. относит.
      Укор - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Украшать - глаг. несов. в., перех.
      Укротить - глаг. сов. в., перех.
      Улыбаться - глаг. несов. в., неперех. Улыбка - сущ. нариц., неодуш., ж. р., 2 в сравн.
      Ум - сущ. отвлеч., неодуш., м. р. Умереть - глаг. сов. в., неперех., высок., 1 перен.
      Уметь - глаг. несов. в.. перех.
      Умиленье - сущ. отвлеч., неперех., ср. р.
      Умолкнуть - глаг. сов. в., неперех.
      Умысел - сущ. отвлеч., неперех., м. р.
      Унылый - прил. кач. Упасть - глаг. сов. в., неперех., 1 метаф.
      Упованье - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., устар., поэтич.
      Упоение (-ье) - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Упрек - сущ. нариц.. неодуш., м. р.
      Ураган - сущ. неодуш., м. р.
      Урочный - прил. относит.
      Усердный - прил. кач.
      Усладить - глаг. сов. в., перех.
      Услыша - дееприч. сов. в.
      Усмехнуться - глаг. сов. в., неперех.
      Успокоиться - глаг. сов. в., неперех. Уста - сущ. нариц., неодуш., множ. ч., устар.
      Усталость - сущ. отвлеч., неодуш., ж. р.
      Усталый - прил. относит. Устланный - прич. страдат., сов. в., в знач. прил.
      Устоять - глаг. сов. в., неперех., 1 перен.
      Уступ - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Усыпать - глаг. сов. в., перех.
      Утёс - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Утеха - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Утомлён - прич. страдат., сов. в., кратк.
      Утренний - прил. относит.
      Утро - сущ. нариц., рнеодуш., ср. р., 1 в сравн.
      Ухо - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар. грамм. ф.
      Участье - сущ. отволеч., неодуш., ср. р. Учить - глаг. несов. в., перех.
      Ущелье - сущ. нариц., неодуш., ср. р. Фимиам - сущ. веществ., неодуш., греч., книжн., поэт., 1 перен.
      Фонтан - сущ. нариц., неодуш., м. р., итал.< л ат.
       Херувим - сущ. нариц., одуш., м. р., греч., религ., 1 в сравн. + перен.
      Хлад - сущ. отвлеч., неодуш., устар., поэт., 1 перен.
      Хладный - прил. кач., устар., поэт., 1 перен.
      Ходить - глаг. несов. в., неперех., 1 перен., 1 метаф.
      Холм - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Холодный - прил. кач., 1 перен.
      Хор - сущ. неодуш., м. р., 1 устар., поэт.
      Хотеть - глаг. несов. в., перех.
      /неперех.
      Храм - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 в сравн.
      Храним - прич. страдат., несов. в., кратк.
      Хранитель - сущ. нариц., одуш., м. р.
      Хранительный - прил. кач., устар. Хранить - глаг. несов. в., перех., 1 перен.
      Храпеть - глаг. несов. в., неперех, 1 в сравн.
      Храпя - дееприч. несов. в.
      Хребет - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Христианин - сущ. нариц., одуш., греч. Хулить - глаг. несов. в., перех. Царь - сущ. нариц., одуш., м. р., 2 перен.
      Цвести - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Цвет - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.,1 в сравн.
      Цветной прил. относит.
      Цветок - сущ. нариц., неодуш., м. р., 1 метаф.
      Целовать - глаг. несов. в., перех.
      Целый - прил. кач.
      Цель - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Цена - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Цепь - сущ. неодуш., ж. р., 1 в сравн., 1 перен.
      Церковь - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Чадра - сущ. нариц., неодуш., ж. р., тюрк.
      Чалма - сущ. нариц., неодуш., ж. р., тюрк., 1 метаф.
      Час - сущ. отвлеч., неодуш., м. р., 2 перен.
      Часовня - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Часовой - сущ. нариц., одуш., м. р. Чей - мест. 1 вопросит. мест., 4 относит. мест.
      Чело - сущ. нариц., неодуш., ср. р., устар., поэт., 1 в сравн., 1 метаф. Человек - сущ. нариц., одуш., м. р., 1 перен.
       Чепрак - сущ. нариц., неодуш., м. р., тюрк.
      Чередой - нареч., устар. Чернеть - глаг. несов. в., неперех., 1 в сравн.
      Чернея - дееприч. несов. в.
      Чёрный - прил. кач.
      Черта - сущ. нариц., неодуш., ж. р.
      Чертить - глаг. несов. в., перех. Чинара - сущ. нариц., неодуш., бот., тур. < перс.
      Чингур - сущ. нариц., неодуш., м. р., груз.
      Чистый - прил. кач., 1 в сравн., 2 перен.
      Что-1 - мест. 7 вопросит., 4 в соч., 2 в сравн.
      Чувство - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р., 2 перен.
      Чувствовать - глаг. несов. в., перех.
      Чугунный - прил. относит.
      Чуден - прил. кач., кратк.
      Чудно-новый - прил. окказ.
      Чудный - прил. кач.
      Чудо - сущ. отвлеч., неодуш., ср. р.
      Чуждый - прил. кач., 1 в сравн.
      Чуткий - прил. кач.
      Чуха - сущ. нариц., неодуш., ж. р., тур., этнограф.
      Шаг - сущ. нариц., неодуш., м. р.
      Шевелиться - глаг. несов. в., неперех. Шевельнуть - глаг. сов. в., однокр., неперех.
      Шелк - сущ. веществ., неодуш., м. р., лат.
      Шёлковый - прил. относит., 1 устар., нар.-поэт.
      Шептать - глаг. несов. в., перех.
      Шептаться - глаг. несов. в., неперех.
      Шип - сущ. нариц., неодуш., м. р. Широкий - прил. кач.
      Шум - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Шуметь - глаг. несов. в., неперех. Шумный - прил. кач., 1 в сравн.
      
      
      
      
      
      
      Щёлк глаг. междом. , разг.
      Щель - сущ. нариц., неодуш., ж. р. Эдем - сущ. собств., топон., др.-евр., 1 в сравн.
      Этот - мест. указат., 1 в сравн. Эфир - сущ. отвлеч., неодуш.¸м. р., греч., 1 перен.
      Юг - сущ. отвлеч., неодуш., м. р.
      Южный - прил. относит.
      Юный - прил. кач.
      Я - мест. личн., 1-го л., ед. ч., 12 в сравн., 11 перен., 3 метаф.
      Явиться - глаг. сов. в., неперех.
      Являться - глаг. несов. в., неперех. Яд - сущ. веществ., неодуш., м. р., 1 в сравн., 3 перен.
      Язык - сущ. неодуш., м. р.
      Яркий - прил. кач., 1 в сравн.
      Ясный - прил. кач., 1 в сравн. Ящерица - сущ. нариц., одуш.
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      АНТОЛОГИЯ
      ПРОИЗВЕДЕНИЙ, ПОСВЯЩЕННЫХ
      ПОЭМЕ М.ЛЕРМОНТОВА "ДЕМОН"
      
      
      
      
      
      ПРЕДИСЛОВИЕ
      Вторая книга - Антология произведений разных жанров, посвященных лермонтовскому "Демону", на множестве примеров доказывающая разное толкование исследователями сюжетных перипетий "Восточной повести" - так Лермонтов определил жанр своей поэмы. Антология включена в авторский словарь впервые. Нам хотелось показать понимание исследователями, насколько важна поэма "Демон" для творчества Лермонтова и для развития всего литературного процесса XIX-XXI веков, насколько неоднозначно отношение к ней литературных критиков, философов, религиозных деятелей и просто любознательных читателей. Различные взгляды и подходы к оценке поэмы "Демон" в статьях Антологии позволяют без особых затруднений определить и идейную позицию автора той или иной работы.
      О поэме "Демон" накопилась обширная критическая литература, затрагивающая вопросы содержания, источников, времени создания, текстологии произведения. Следует отметить, что монографий, посвященных непосредственно поэме "Демон", очень мало; иногда в монографических или учебных исследованиях о жизни и творчестве М.Ю.Лермонтова встречаются различного объема разделы, в которых анализируется эта поэма. Основная же часть материалов, составившая Вторую книгу, - это статьи последних десятилетий, как правило, не дающие общего представления о поэме, зато освещающие какую-то конкретную проблему, связанную с ней, характеризующие историю ее создания, перевода на другие языки, или по-разному анализирующие общее содержание произведения и значение той или иной редакции "Демона".
      Вся эта литература далеко не равнозначна и не одинаково ценна. Особенно много путаницы, совершенно неверных, идеалистических трактовок наблюдается у авторов статей, занимавшихся литературнохудожественным анализом поэмы; более интересными и убедительными показались нам лингвистические исследования. В Антологии предполагалось собрать как можно больше материала, посвященного переводам "Демона" на другие языки, но, к сожалению, его оказалось явно недостаточно, хотя обратный подстрочный перевод ("перевод перевода") позволяет не только говорить о качестве и адекватности перевода, но иногда глубже понять языковую и эстетическую сущность лермонтовского оригинала.
      Публикуемая Антология - возможно, самый полный на сегодняшний день свод материалов о поэме "Демон" (объем - 900 компьютерных стр.). В нее включены мнения и суждения, высказывавшиеся учеными, критиками, мыслителями, писателями - с середины девятнадцатого, в течение всего двадцатого веков - и вплоть до настоящего времени. Критической литературы, удостоившей своим вниманием поэму Лермонтова "Демон" в XIX - начале ХХ веков, не так много (о чем свидетельствуют три антологии, указанные ниже и, по возможности, максимально использованные в нашей Антологии), поскольку исследователей интересовали в течение этого периода наиболее известные произведения поэта, опубликованные еще при его жизни и в дальнейшем просто перепечатывавшиеся разными изданиями. Поэма, над которой автор работал почти десятилетие, хотя и широко известная по многочисленным рукописным спискам, распространявшимся в стране, впервые в полном виде была опубликована в России в 1860 году. Чтение бесчисленных републикаций работ критиков XIX в. иногда производит впечатление не вполне серьезного восприятия этой поэмы лермонтоведами прошлого. На страницах интернета обнаружена статья без подписи, отрывок из которой показался нам весьма знаменательным: "Широко распространено мнение, что в основе поэмы "Демон" заложена диалектика добра и зла, борьба за человеческую душу между Ангелом и Демоном, в которой последний проигрывает. Сюжет повести в романтическом духе далеко не нов: небожитель Демон обольщает земную женщину-красавицу. История преступной любви завершается смертью грешницы, но душа ее-таки попадает в рай. Хочется зевнуть... Однако, что мешает взглянуть на "Демона" под другим углом зрения? Великорусская поэзия продолжает удивлять, как только решаешься отбросить шаблоны, предлагаемые "классической" критикой (всех "лишних людей" и пр., то, что зубрил за школьной партой), и начинаешь внимательно вглядываться в текст, открывать для себя значение имен, топонимов... И тут уж не до зевоты! С первых строк очевидно, что Лермонтов не страдал демонофобией, а слегка нарочитая "христианская" оплётка повести служит ширмой, при снятии которой можно обнаружить совсем другую интригу и актеров без грима" (alama.liveforums.ru>viewtopic - АлаМа. Тестовый форум. М.Ю.Лермонтов. ДЕМОН (скрытые смыслы восточной повести; в основном корпусе Словаря даются подробные цитаты из этой работы - Г.Ш.). Надеемся, что многие тексты Антологии не заставят читателя зевать.
      Итак, в Антологию включено 147 публикаций, с разных точек зрения освещающие проблематику "Демона" и созданные с конца XIX в. до нашего времени (работы исследователей, посвященные жизнеописанию Лермонтова без анализа интересующей нас поэмы или анализу других его произведений, в Антологию не включались).
      Подборка завершается работами наших современников: последние из включенных в Антологию статей относятся к 2020 году (статья Н.В.Усовой "Имена и контрапункты поэмы М.Ю.Лермонтова "Демон"" характеризует поэму с лингвистической стороны, а о работе поэта и художника Михаила Погарского хотелось бы сказать подробнее: его книга "ОМажи" (так! две заглавные буквы) - это очерки и поэмы, посвященные четырнадцати избранным деятелям искусства и культуры, среди которых есть и имя М.Ю.Лермонтова. Все они написаны по принципу венка сонетов: последняя строка каждого стихотворения становится первой для следующего, а последнее стихотворение закольцовывается с первым, при этом первые строки всех двенадцати стихотворений выстраиваются в отдельный стих. Проект в жанре "Книга художника", посвященный Лермонтову, "И тронул камень он немой...", был представлен в 2018 году в Санкт-Петербурге в библиотеке имени М.Ю.Лермонтова. Специально для проекта автор создал поэму "Демон гремящего паруса", посвященную лермонтовскому "Демону" и написанную по кругу на абажуре настольной лампы. С печатной версией поэмы читатели познакомились 5 июня 2020 года!).
      Основным источником материала, кроме собственного архива, собиравшегося в течение нескольких десятилетий (по возможности, все тексты снабжены выходными данными), являются статьи и монографии, обнаруженные нами в сети Интернет, а также, частично, три антологии: М.Ю.Лермонтов: pro et contra. СПб. 2002; Мир Лермонтова:
      Коллективная монография. СПб. 2015; Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. М., 1999.
      В процессе сплошной выборки из всего массива материалов, посвященного Лермонтову, и анализа этих публикаций, отбиралось только то, что способствовало решению поставленной нами задачи - собрать максимально полно всё, что имело отношение к поэме "Демон". Правда, иногда желание "объять необъятное" приводило к дублированию (оставим это на совести авторов - Г. Ш.), вплоть до дословного, текстов отдельных авторов а в некоторых случаях - привлекались и статьи с весьма слабым знанием анализируемого материала. При создании Антологии не ставилась задача рецензирования собранного материала, учитывая право исследователей (в том числе и составителя Антологии) иметь собственное мнение, отличающееся от мнений других авторов, например, в связи с различием религиознофилософских взглядов. Тем не менее, составитель Антологии, стараясь не изменять авторской концепции публикуемых материалов, попытался все же выразить свое отношение к их содержанию выделением полужирным шрифтом (реже подчеркиванием) самого важного в каждой представленной статье - это своего рода как бы "семантическая графика".
      Курсивом отмечены цитируемые в статьях отсылки к работам других авторов, взятые в кавычки.
      В основу отбора материала была положена, на наш взгляд, максимальная объективность - всеохватность (собрать всё, что было опубликовано о "Восточной повести" Лермонтова "Демон") - и только в случаях серьезного несогласия с чьим-то мнением в скобках ставился знак вопроса и, конечно, исправлялись явные фактические ошибки. Орфография и пунктуация старых текстов приближены к современным требованиям, с сохранением характерных стилистических особенностей языка эпохи и индивидуальных авторских черт. Очевидные опечатки исправлялись без специальных оговорок. Разрядка в Антологии не применялась. По возможности, тексты привлекаемых статей и, естественно, объемных монографий, сборников статей, материалов конференций, сокращались - хочется надеяться, не в ущерб их содержанию.
      Собранные в Антологии статьи даются в алфавитном порядке фамилий авторов: составитель на собственном, почти шестидесятилетнем, опыте научной работы, убедился в удобстве этого способа представления материала - без тематической или хронологической классификации, оставляя заинтересованным читателям возможность продолжения научных исследований. Источник каждой статьи (а где возможно, и сведения об авторе и о первой публикации) указывается сразу после имени автора и названия, что представляется нам предпочтительнее перенесения этих данных в комментарии в конце книги (мы старались сделать справочный аппарат компактным и достаточно полным, чтобы при необходимости любой читатель смог отобрать для себя тематически и хронологически близкие статьи). По этой же причине все ссылки на мнения других авторов даются в каждой статье сразу после их цитирования. Выбрать такой способ подачи материала заставили нас поистине непреодолимые трудности, с которыми мы столкнулись в работе с электронным вариантом Антологии "Михаил Лермонтов: pro et contra").
      Принципиальная однородность материалов, включавшихся во все прежние сборники, могла вызвать в сознании читателя относительно законченный и устойчивый образ Лермонтова (о поэме "Демон" говорить не приходится, поскольку она до последнего времени была, на наш взгляд, обойдена вниманием исследователей). Наш подход к составлению Антологии даст читателю, как мы надеемся, возможность неоднозначного восприятия и представления образа Демона, а также его создателя, которые, повторимся, привлекают внимание современных читателей XXI века гораздо больше, чем это было полтора века назад. Кстати, при наличии хронологии всех представленных в Антологии материалов, любой желающий может без труда подсчитать, во сколько раз увеличивается научный интерес к поэме "Демон" в наше время - количество публикаций и их разнообразие значительно возрастает в последние десятилетия, особенно после весьма, к несчастью, скромно отмеченной 200-летней годовщины со дня рождения Михаила Юрьевича.
      Многие статьи и монографии, особенно ХХ-ХХI вв., вошедшие в книгу, воспроизводятся впервые после первой публикации, в то время, как тексты ХIХ - начала ХХ веков хорошо известны по многократным републикациям; нашей задачей было показать весь спектр проблем, привлекавших филологов, переводчиков, искусствоведов, авторов художественно-мемуарного жанра, поэтов, собрать в рамках Антологии отзывы не только репрезентативные, достаточно широко известные, но и неучтенные или позабытые, как, например, книга А.С.Позова "Метафизика Лермонтова" (Мадрид, 1975), подробно представленная в нашей подборке, и даже разделы отдельных философских и филологических диссертаций, связанные в большей или меньшей степени с проблематикой "Демона". К сожалению, весьма слабо представлены публикации ученых стран СНГ - и не всегда в этом виноват интернет, куда нечасто попадают русскоязычные тексты иностранных авторов, но, возможно, и просто отсутствие интереса у этих авторов к очень непростому религиозно-философскому содержанию "Восточной повести" Лермонтова.
      Каким бы исчерпывающим ни казалось исследование поэмы, каждое время, каждый ученый будут находить в ней свои ответы на вопросы, возникающие при чтении произведения, и, особенно, после более близкого знакомства с личностью автора "Демона".
      
      
      Абрамович С.Д. Нарратологический ракурс психологизма лермонтовского "Демона" в контексте мироощущения модерна // Наукові праці Кам"янець-Подільського національного університету імені Івана Огієнка 11 fnkpnu.at.ua Філологічні науки. 2014. Випуск 36
      
      
      ...Лермонтовский Демон - и есть символ наших времен: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет
      А. Блок. Памяти Врубеля.
      
      <...> Тема дьявола - один из метасюжетов мировой литературы. Но сатана как персонификация однозначного Зла - плод размышлений комментаторов Писания, хотя в самой Библии наблюдается известная диалектика: здесь сатана игнорируется, упоминается считанные разы (Алексеев Д. "Демон". Тайна кода Лермонтова. М. 2012). Впрочем, в Книге Иова сатана - ангел-скептик, вхожий в сонм ангелов (Мень А. В. Исагогика: Курс по изучению Свящ. Писания. Ветхий Завет. М. 2000). Начиная с Ренессанса, когда развернулись чернокнижие и ведьмовские процессы (а не в Средневековье, как почему-то считают) (Алексеев П.В. Восточный текст в поэтике М.Ю. Лермонтова . 2013), и вплоть до легализации "церкви сатаны" в ХХ в., табуированный дьявол начинает вызывать жгучий интерес. Воскресает ересь гностицизма, призывавшая выйти из-под власти Бога Библии, трактованного в качестве отца зла и насилия, т. е., функцию сатаны перекладывают на него. Этот интерес перетекает и в художественное слово: тему падшего ангела муссируют Мильтон, Гете, Байрон, де Виньи, Гюго, Эминеску, Брюсов, Блок и мн. др. Намечается "реабилитация" сатаны: согласно Бальзаку, Бодлеру, Жорж Санд, злой дух будто бы изначально живет в человеческом сердце. И особенно бравурно это обозначилось в романтизме - одном из пиков Модерна. Был отринут полуторатысячелетний труд церкви по созданию обόженого человека и превознесены дерзание и бунт. "Демонизм романтической культуры был не только внешним перенесением в литературу нач. XIX в. образов из мифа о герое-богоборце или легенды о падшем отверженном ангеле (Прометей, Демон), но и приобрел черты подлинной мифологии, активно воздействовавшей на сознание целого поколения, создавшей высокоритуализованные каноны романтического поведения..." (Лотман Ю.М. Литература и мифы // Мифы народов мира: 1982. Т. 2). При этом Модерн, вопреки реальности, стремится доказать, будто человек всегда был низменным. После череды европейских революций вера в переустройство жизни угасает; оплакивается погибший идеал, крепнут интонации "мировой скорби", но при этом ширится дух индивидуального протеста и отрицания. Распространяется скепсис и эрос без границ; поэтизируются убийство и садизм; из недр языческого прошлого извлекается опыт оккультизма; культивируются психотропные экстазы. В такой атмосфере сатана становится сигнификацией освобождения - в первую очередь, от традиционной морали. В российском обществе 1-й пол. ХІХ в. либертинские настроения также сменяются чувством одиночества и безвыходности, что долго трактовалось как итог разгрома декабризма и невозможность примкнуть к политической борьбе. Но поэтические решения Лермонтова определяются именно этой атмосферой.
      В статье предпринимается попытка связать проблему психологизма в "Демоне", рассматриваемую в контексте сознания Модерна, с реализацией сюжетного замысла поэта - при опоре на категориальный аппарат нарратологии. До сих пор исследователей "Демона" занимали иные аспекты. Для русской религиозно-философской мысли главными были вопросы метафизические. В. Соловьев увидел в поэме "тяжбу с Богом" (Соловьев В. С. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. М. 1991). Мережковский, напротив, провозгласил Лермонтова "священным богоборцем" (Мережковский Д.С. В тихом омуте. М. 1991). В. Розанов сосредоточился на мифе о супругах-небожителях (эссе "Демон" Лермонтова и его древние родичи"). После революции этот уровень поэмы фактически перестал изучаться. Советские исследователи предпочитали компаративистское изучение библейских истоков сюжета. Отмечено, что у Лермонтова демоничен даже герой, персонифицирующий народ (Лотман Ю. М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб, 2002). Исследовалось и влияние Байрона (Нольман М. Лермонтов и Байрон. 1941); хотя сразу же было отмечено: "Многое здесь подсказано Байроном, но не только им" (Эйхенбаум Б. М. Литературная позиция Лермонтова // Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии. 1986). Развернуто изучался и психологизм Лермонтова, в основном - на материале "Героя нашего времени" (В.В. Виноградов, Л.Я. Гинзбург, К.Г. Локс, Е.Н. Михайлова, Б.Т. Удодов, М. М. Уманская, У.Р. Фохт, Б.М. Эйхенбаум и др.). Характерно мнение Б.Т. Удодова: проблема психологизма - "одна из кардинальных в изучении творчества Лермонтова", но, несмотря на обилие исследований, "сохраняется устойчивое ощущение ее "открытости" (Удодов Б.Т. Психологизм в творчестве М. Ю.
      Лермонтова, 1976). Л. Гинзбург сделала ценные наблюдения над градацией иронии в ряду лермонтовских произведений на "демоническую" тему (Гинзбург Л. Я. Творческий путь Лермонтова. Л. 1940), но сочла, что применять термин "психологизм" следует только к реалистическому персонажу-характеру XIX в. (Гинзбург Л. О психологической прозе. М. 1999). Однако возможен и романтический психологизм, переживание субъектом "надмирной борьбы добра и зла" (Федоров А. В. Введение в литературоведение. М. 2007).
      При этом тема сатаны трактовалась как иносказание неких социальных тяготений, что явно не соответствовало масштабу лермонтовского замысла. Характерно, что в 60-70 гг. ХХ в. начинается рассмотрение Лермонтова в ключе философской проблематики (А.Гуревич, В. Маркович, А. Рубанович, С. Ломинадзе), хотя "Лермонтовская энциклопедия" осторожно называет это направление "экспериментальным" "Лермонтоведением". Репрезентативна для ситуации статья Е. Пульхритудовой, утверждавшей, что "Лермонтов в "Демоне" отозвался на все те искания в области гносеологии и философии истории, которыми мучилась передовая русская мысль в 30-40- е годы" (Пульхритудова Е.М. "Демон" как философская поэма // Творчество М.Ю. Лермонтова. М. 1964): при многих верных наблюдениях, религиозный смысл поиска Лермонтова подменяется здесь якобы развернутым у поэта сугубо философским поиском. "... чтобы разобраться в философском содержании поэмы, нам необходимо вглядеться в душевный мир Демона, в царствующие в этом мире законы, отразившие те общие законы бытия и особенности жизни человеческого общества, которые анализируются Лермонтовым" (Пульхритудова Е.М. Указ. статья). Демон неоправданно наделяется развернутой "диалектикой души" в духе реализма: "Психологический портрет Демона зрелых вариантов поэмы - от первой кавказской редакции 1838). Сегодня исследователи продолжают сложившиеся традиции: защищаются диссертации о художественном пространстве "Демона" (Зотов С.Н. Художественное пространство - мир Лермонтова. Таганрог, 2001), о психологизме Лермонтова (Зайцева И.А. Формирование художественного психологизма в прозе М. Ю. Лермонтова. М. 1983), о Лермонтове и Байроне (Семенова М.Л. Лермонтов и Байрон: к вопросу о типологии романтического героя: дис. на соиск. уч. ст. канд. филол. наук. М. 2003), продолжается изучение Библии как источника поэмы (Васильев С.А. О незамеченном библейском источнике поэмы М. Ю. Лермонтова "Демон" // Филологические науки. 2005. Љ 3); болгарская исследовательница рассмотрела поэму в ключе русской религиозной рефлексии (Захариева И. Религиозно-нравственный ракурс осмысления поэзии М.Ю.Лермонтова (Вл. Соловьев, Дм. Мережковский, Д. Андреев) // Болгарская русистика. 2007. Љ 3-4). Возникли и сугубо "православные интерпретации" текста (Как в свете христианского учения можно оценить "Демона" М. Ю. Лермонтова? Отвечает иеромонах Иов (Гумеров) (http://www.pravoslavie. ru/answers/6861.htm); Назаров М. Между пророком и демоном //Parus. 2013. Вып. 25); Нестор (В.Ю.Кумыш), иеромонах. Поэма М. Ю. Лермонтова "Демон" в контексте христианского миропонимания. СПб. 2007 и пр.), в которых нет единства: то утверждается, что поэт побежден демонической силой, то он трактуется как существо "между Пророком и дьяволом").
      Вопрос, вынесенный в заглавие статьи, ставится, по сути, впервые. В эпоху Модерна человек был провозглашен смыслом и центром бытия. Но, несмотря на бурную самоотдачу социальным проблемам и жизнестроительным утопиям, он в итоге остается наедине с абсурдом Зла и Смерти и находится в некоем "автобиографическом" коконе: обратная связь с миром - не только со все более гипотетическим трансцендентным Богом, но и с физическим космосом или социумом, - все более трудна. <...>
      В художественной литературе это стимулировало интерес к динамике внутренней жизни персонажа, продиктованный возрастающей саморефлексией. Особую роль сыграл здесь романтизм, исходящий из идеи непреходящей ценности личности. Лермонтову тут принадлежит особое место, хотя влияние Байрона и определяется как "первоочередное": "Демон" повторяет Байрона, герой которого "презирает счастье, враждует с богом и царями, мучит себя и других и гибнет под натиском разрушительных страстей" (Дьяконова Н.Я.. Лирическая поэзия Байрона. М. 1975). В 1830 и 1831 гг. Лермонтов зачитывался Байроном, осуществившим в своем творчестве "союз меча и лиры", а, "если понимать байроновскую и лермонтовскую демоническую тему как тему неудавшихся порывов к субъективной свободе, то связь печоринства с демонизмом ясна" (Гинзбург Л.Я. Творческий путь Лермонтова. Л. 1940). Очевидно, что Демона воспринимают как "замаскированного человека": "Романтический образ демона, опирающийся на философию свободы, был более человечным, в силу того, что демон был осмыслен в соответствии с характерологией человеческого существа, имеющего сильные и слабые стороны" (Алексеев П.В. Восточный текст в поэтике М.Ю. Лермонтова. 2013). Но в сознании массового обывателя это место занял сатана. XVI-XVII вв. историки называют "золотым веком Сатаны", "взрывом дьяволизма" (Лотман Ю. М. Статьи по истории русской литературы XVIII - первой половины XIX в. Таллин, 1992). Но Лермонтова занимало не "социальное иносказание", не "свободное философствование", а экзистенциальная проблема Зла как такового, которое, по христианскому взгляду, собственной природы не имеет и является лишь тенью Добра. У Лермонтова, в отличие от богоборца Байрона, доминирует теологический аспект: трагическое омертвение души, отпавшей от Бога, что естественно вписывается в культурное сознание поэта, испытавшего влияние идей немецкой философии, но не приемлющего новейшего этического релятивизма (к таким вещам Лермонтов относился иронически: "К тому же я совсем не моралист, Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу" (поэма "Сашка"). Зато ему было известно православное представление о могуществе Духа Зла и о связанности этого могущества Божественной благодатью.
      Религиозный опыт Лермонтова начинается с "отталкивания" от полюса Зла, известного юному автору давно и глубоко. Проблема добра и зла, ангела и демона, рая и ада составляет идейный и языковый центр юношеских произведений Лермонтова. Он сам себя называет избранником зла ("Как демон мой, я зла избранник") не потому, что хочет оправдать зло как порок, а потому, что высокое зло, связанное со страданием ("демонизм"), есть в сущности, результат недостаточности, неполноты и бессилия добра и рождено из одного с ним источника. Автор "Демона" последовательно оставался верным романтизму: "Романтична поэма и по своей форме: построение ее подчинено задаче раскрыть внутренние переживания центрального героя, противопоставленного всему окружающему миру, - отсюда обилие монологов героя, патетически-декламационный слог, единый во всей поэме, одинаковый в речи автора и его любимого героя" (Фохт У. Р. Лермонтов: Логика творчества. М. 1975). У.Р. Фохт отмечает внутреннюю сложность "Демона": внимание принадлежит центральному герою, но не "глазами окружающих", а "изнутри" - в монологах. Демону как бы становится тесно в рамках привычной романтической схемы. Персонаж кажется загадочным уже потому, что выступает в роли побежденного и страдающего существа. Лермонтовский Демон, созерцающий сияющую точку Казбека из немыслимой космической высоты, внезапно "вырван" из своего отчуждения, из романтической одномерности, и погружен в коллизию "человеческой" страсти - любви к земной женщине. С этого, собственно, и начинаются "метания" героя. В основу сюжета "Демона" положено прельщающее воображение предание о сынах неба, сходивших к дочерям человеческим как к женам. Лермонтов вообще намеревался вписать поэму в библейский контекст, приурочив сюжет ко времени "пленения евреев в Вавилоне", но этот вариант не был реализован; возникала и мысль написать о соблазнении монахини злым духом - и эта мысль также была отброшена. Тем не менее, в тексте поэмы сохраняется основная "странная" коллизия: попытка Сына Неба брачеваться с земной женщиной. Впрочем, этот союз сначала мыслится Демоном как сугубо духовное единение - перспектива освобождения женской души от земных страстей: Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя; Без сожаленья, без участья Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить. Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? Волненье крови молодое, - Но дни бегут и стынет кровь! (Лермонтов М. Ю. Демон. Восточная повесть // М.Ю.Лермонтов. Собр. соч. В 4-х т. МЛ., АН СССР, 1959. Т. 2. Поэмы. С. 504- 541, С. 531). Однако в конце монолога Демон жарко выдыхает исполненное уже как бы чисто земной чувственности, жажды "воплотиться", вожделение: Я дам тебе все, все земное - Люби меня!.. (Там же. С. 533). Но от прикосновения уст духа Тамара гибнет - человеческому естеству не дано соединиться с естеством Демона, дать ему новую жизнь.
      Тема "Демона" - это проблема, которую автор решает заново, вопреки традиционному взгляду. И то, что Лермонтова будто бы увлекали "сила и энтузиазм Зла" (Эйхенбаум), верно лишь отчасти - гораздо сильнее его волновало то, что Демон в своей богооставленности страдает - именно оттого, что "призвание" его состоит в том, чтобы вредить людям. И вдруг - вместо банального "погубления сатаной" грешника - Ее Величество Любовь... Тамара, вопреки ожиданиям, вызывает в Демоне вихрь совершенно человеческих чувств и надежд. В отличие от восходящего к эллинскому миру представления, будто сфера нечистых духов - инфернальная бездна, Новый Завет мыслит их обиталищем "аер" - атмосферу, населенную "духами злобы поднебесной" - именно они, согласно учению о посмертных мытарствах души, пытаются препятствовать восхождению ее в рай. Так что лермонтовский Демон, созерцающий сияющую точку Казбека из немыслимой космической высоты, как раз "на своем месте". Демон стремится вочеловечиться, что тормозит выполнение им своей основной функции. Тамара все же будет погублена, но прежде перед нами развернется попытка вочеловечения и пробуждение в погибшем и отреченном существе надежды на vita nuova: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора. Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой (Там же, С. 523). Читательское ожидание нарушено, фабула становится особо интригующей. В "Демоне" присутствует определенная заданность: романтический характер строится на одной-единственной, "идеализирующей" черте (в отличие от реалистического "Героя нашего времени", где выступает уже многоуровневость личности - пять речевых масок Печорина (Эткинд Е.Г. "Внутренний человек" и внешняя речь. 1998). В данной ситуации это - беспредельное одиночество, замкнутость на себе. Но сам же автор эту романтическую однозначность и разрушает: фактически традиционный, "одномерный" Демон - лишь экспозиция, предваряющая будущий событийный сдвиг. Сюжет состоит вовсе не в вымышленном "философском поиске" героя, а в том, что автор заставляет своего героя стремиться "вочеловечиться", пережить градацию от надежды на счастье (завязка) - через пьянящее ощущение надежды на взаимную любовь (развитие действия), до прикосновения к Тамаре (кульминация), которое заканчивается ее гибелью. Демон снова замкнут, как в магический круг, в свое неизбывное одиночество (развязка) и, извергаемый мирозданием, впадает в состояние еще более глубокого, бесповоротного отчаяния. Итак, Демон обольщал самого себя, надеясь вочеловечиться через обладание Тамарой. Пусть и томящийся в своей одинокой бесплотности, он остается убийцей и обманщиком, и он не прощен. Молодой поэт, вкусивший соблазна бескрайнего индивидуализма Модерна, "отрекается от сатаны", невзирая на всю безмерность страдания последнего, и это отлично от позиции Барона, породившего девятый вал сопереживания страждущему Духу Зла. Дальнейшая эволюция "демонического героя" - четко отчужденный от автора Печорин из "Героя нашего времени", погруженный в иное художественное пространство и характеризующийся принципиально иным способом художественного обобщения, суммой иных, "романных" приемов психологизации.
      
      
      Абрашкин А.А. Русский Дьявол. Глава 11. Загадка лермонтовского Демона // history.wikireading.ru>207576
      Поэма "Демон" - знаковое сочинение Лермонтова. <...> Изысканность и совершенство стихов поэмы почему-то не имеют здесь первостепенного значения и отступают на второй план. А вот сама тема и сюжет, допускающий разнообразные интерпретации, буквально приковывают внимание, заставляют вчитываться и напряженно размышлять. После прочтения "Демона" нельзя избавиться от ощущения, что Лермонтов вдохнул в свое произведение некую тайну, которая мучила, волновала его и которую сам он не в силах был до конца разрешить. Лермонтовский Демон не похож на своего библейского собрата, уже одно это подогревает интерес исследователей, вдобавок ко всему, в его образе чудится сила и внутренняя мощь, которая, кажется, и не снилась библейскому Сатане. Мы сталкиваемся с явлением исключительным, превышающим наш опыт, почерпнутый из чтения богополезных христианских сочинений. Лермонтовский Демон столь же загадочен, как и сам поэт, это двойники, которые, похоже, жили одной жизнью и питались одними идеями. Докопаться до последних - значит приблизиться к разгадке "Демона".
      Главным событием, перевернувшим жизнь Демона, было изгнание его из рая. Это произошло до событий, разворачивающихся в повести (поэма имеет подзаголовок "Восточная повесть"). "Счастливый первенец творенья", "чистый херувим", он "блистал" в раю, в "жилище света", в атмосфере доброжелательного внимания, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним...
      Красота и любовь окружали его, но в одночасье все изменилось. По неизвестной, не указанной в повести причине, Демон был удален из обители вечного благоденствия и лишен ангельского чина. В тексте ничего не говорится о деталях ухода Демона, автор ограничивается только указанием, что его герой стал "изгнанником рая": То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель... Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей.
      Но, с другой стороны, Демон еще и не стал обитателем преисподней: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! <...> Но уже ясно, что это еще юный, неоперившийся Дьявол. Он, безусловно, отличается от Сатаны времен единобожия, это та самая тень Бога, это злой дух Ветхого Завета, который еще не сделал окончательного выбора в пользу ада. Вот оригинальный момент лермонтовского замысла. Демон - своего рода отверженный и среди собратьев по несчастью: Изгнанников себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов и лиц и взоров злобных, Увы! Я сам не узнавал.
      Еще одно неожиданное уточнение библейского мифа: падшие ангелы, по Лермонтову, не очень-то роднились между собой. Каждый из них спасался в одиночку. Хотя в конечном итоге все они и собрались под крылом Люцифера-Сатаны, но приходили они к своему покровителю разными путями. Наш герой вообще одно время потерялся и не ведал, куда нес его "рок событий": По вольной прихоти теченья Так поврежденная ладья Без парусов и без руля Плывет, не зная назначенья.
      Ладья, плывущая неведомо куда, - образ более чем впечатляющий. Можно ли не сострадать попавшему в подобную ситуацию? Она становится еще более драматической, если учесть, что Демон не потерял ни своего могущества, ни своей силы. После злополучного изгнания он властвует над землей, в его ведении толпа "служебных" духов, которых он именует подвластными ему братьями. Кажется, все устроилось как нельзя здорово, - живи и царствуй! Но вместо этого Демон странствует "в пустыне мира без приюта". Он принялся было творить зло (более от обиды, чем сознательно и планомерно!), однако и зло быстро наскучило ему.
      И вдруг Демон увидел Тамару. Молодая грузинка, княжна, она была красивей всех смертных дев, являвшихся когда-либо на земле. Демон влюбился: ...В себе почувствовал он вдруг, Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!
      Бесчувственный гордец превращается в романтика, мечтающего о новом счастье, о возможном возрождении: Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком.
      Любовь пришла к Демону, когда, казалось, уже ничто в подлунном мире не сможет затронуть его внимания. Чудесным образом ему представился шанс вернуться в прежнее состояние и снова обрести небо. Позже он признается Тамаре: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою. Я позавидовал невольно Неполной радости земной; Не жить, как ты, мне стало больно, И страшно - розно жить с тобой. В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплился живей, И грусть на дне старинной раны Зашевелилася, как змей. Что без тебя мне эта вечность?
      Что же за "старинная рана" вновь стала беспокоить Демона? Поэт ограничивается простым упоминанием о делах давно минувших дней, предоставляя читателю право додумать все самому. Но оставляет кое-какие подсказки. Затронутая им вскользь тема бессмертия "изгнанника рая" и вроде бы случайное сравнение грусти, затаившейся "на дне старинной раны", со змеем не могут не воскресить в нашей памяти историю грехопадения. Прельстившись мечтой о вечной жизни, Демон открыл нашим прародителям таинство любви. Он любил Еву, любовь к ней и есть его "старинная рана", но любил, если можно так сказать, платонически. Лермонтов специально подчеркивает этот момент: обращаясь однажды к Тамаре, Демон называет ее "подруга первая моя". Дополняя известную библейскую историю небольшими подробностями, поэт делает образ своего героя более привлекательным, нежели того требует христианская традиция.
      Лермонтов осторожно, но очень настойчиво призывает нас верить в правдивость Демона. Он вовсе не сердцеед, подруг у него ранее не было, и кажется, что ради возникшего у него "неземного" чувства может произойти чудо. Тем более что и сам (могущественный!) Демон страстно желает этого: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру.
      С самых первых строк повести читатель сочувствует Демону: мы всегда жалеем наказанного, так уж мы устроены. А тут, вдобавок ко всему, выясняется, что он и сам вроде бы всячески стремится загладить свою вину перед Богом, даже пасть перед Ним на колени. Кто посмеет усомниться в искренности такого намерения? Воспитанные на сказках со счастливым концом, мы уже ожидаем решительных признаний со стороны влюбленных в вечной преданности.
      Но все происходит буквально с точностью до наоборот. Тамара, "жертва злой отравы", вянет день ото дня. Не в силах скрывать свою муку, она признается отцу: Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной! Отдай в священную обитель.
      Девушка верит, что в монастыре Бог оградит ее от преследований призрачного друга. У дверей ее кельи дежурит "посланник рая, херувим". Только "прекрасная грешница" и здесь тоскует, теперь уже от невозможности свиданий с тем, кто приходил к ней во снах "с глазами, полными печали, и чудной нежностью речей". Она мечтает о новой встрече и томится ожиданием ее. Душа девушки всецело принадлежит своему избраннику, дело за "малым" - он должен переступить положенный ему предел и завладеть ею. Этот шаг страшит Демона: Он хочет в страхе удалиться...Его крыло не шевелится! И чудо! Из померкших глаз Слеза тяжелая катится...
      Плачущий Демон... Великий, гениально созданный образ! Демон впервые постиг тоску любви, ее волненье. Его переполняет уже отнюдь не платоническое обожествление предмета своей любви и его немое обожание. Слезы - верный признак страстного желания обладать своей любимой, слиться с ней в одно целое. И остановить его не сможет никто: ни херувим - Божий посланник, ни Сам Всевышний. Демон входит в келью девушки и дарит ей "смертельный яд лобзанья", последнее наслаждение в ее земной жизни... Демон мечтает унести с собой душу Тамары, хранить ее как память о своей единственной, неповторимой, божественной (!) любви. Но вопросы вечного существования решает не он один. Господь вступается за душу бедной девушки. Его устами один из ангелов святых объявляет Демону, что С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали.
      Тамара выдержала испытание любовью, не отказалась от нее, осталась верной ее идеалам и погибла за ее вечное торжество. Ценой жестокой искупила Она сомнения свои...Она страдала и любила - И рай открылся для любви!
      Это решение Бога, Его беспристрастный суд и окончательный Его приговор. Он спасает душу Тамары от скитаний по адским глубинам, но при этом навек разлучает ее с Демоном.
      Поэма Лермонтова не просто гениальное художественное произведение. В ней заложены и глубокие философские идеи. Не случайно Лермонтов работал над поэмой на протяжении десяти лет. Известно восемь ее редакций, отличающихся и сюжетно, и степенью поэтического мастерства. Все это не оставляет сомнений, что, подготовив в 1839 г. свой труд к печати, Лермонтов расставил все точки над "i" и полагал ее законченным и до тонкостей продуманным сочинением. Правда, некоторые современные исследователи, на удивление, считают поэму загадочной и противоречивой. Пытаясь доказать эту точку зрения, И.Б. Роднянская (ведущий критик "Нового мира") в статье "Демон ускользающий" формулирует целый ряд неразрешимых, на ее взгляд, вопросов. Мы последовательно воспроизведем их (они набраны курсивом) и попробуем дать "лермонтовские" ответы на них.
      Критик. Видит ли автор в своем Демоне принципиального (пусть и страдающего) носителя зла или только мятежную жертву "несправедливого приговора"; в связи с этим, насколько считается Лермонтов с библейской репутацией "злого духа"?
      Автор. Критик жаждет ясного и определенного ответа, не задумываясь, что, принимая любой из предложенных вариантов, мы разрушим лермонтовский образ Демона, превратим его в "мертвеца" (так и поступило позднейшее христианство). Все падшие ангелы искали свою дорогу к аду. Наш герой прошел через горнило любовных страданий, так придумал Лермонтов. Это путь, когда мятежная жертва "несправедливого приговора" превращается в принципиального носителя зла. Мы воочию наблюдаем продолжающееся падение Демона. Показать это - было одной из главных задач поэмы. А о том, как поэт мучительно решал ее, свидетельствуют многочисленные ее редакции.
      Лермонтов отнесся к своему Демону "по-человечески", изобразил его "живым", отразил диалектику его душевных метаний. Библейская репутация "злого духа", бесспорно, не довлела над поэтом. Он заглянул в такие глубины истории человеческого духа, где христианством еще и "не пахло". В статьях - "Концы и начала, "божественное" и "демоническое", боги и демоны", "Демон" Лермонтова и его древние родичи", "Демон" Лермонтова в окружении древних мифов" - Василий Васильевич Розанов предложил разгадку тайны Демона. "Древний он поэт, старый он поэт, - пишет он и разъясняет: - Лермонтов назвал "демон", а древние называли "богом"... Любовь духа к земной девушке; духа небесного ли, или какого еще, злого или доброго, - этого сразу нельзя решить. Все в зависимости от того, как взглянем мы на любовь и рождение, увидим ли в них начальную точку греха, или начало потоков правды. Здесь и перекрещиваются религиозные реки. А интерес "Демона", исторический и метафизический, и заключается в том, что он стал в пункт пересечения этих рек и снова задумчиво поставил вопрос о начале зла и начале добра, не в моральном узеньком, а в трансцендентном и обширном смысле".
      В лермонтовском сочинении присутствует дух древних религий. Литературоведы в основной своей массе не осознают это. Поэтому и Демон-то у них "ускользающий", ползающий (!). И Лермонтов для них не гениальный поэт и мыслитель, создатель нового мифа (В. В. Розанов), а "первоклашка", взявшийся за непосильную для него тему и не сумевший раскрыть ее в полной мере.
      Критик. В какой мере свободна воля героя, рвущегося к возрождению, - предопределена ли извне неосуществимость его "безумных" мечтаний, или он все-таки несет личную ответственность за смерть героини и за свою трагическую неудачу?
      Автор. Да, несет, Тамара не погибла бы, если бы он не переступил порога ее кельи. Другое дело, что этот шаг был предопределен в тот момент, когда Демон полюбил. Все остальное развивалось по воле рока. Демон - фаталист, и этим все сказано.
      Критик. Что значит в поэме самая идея возрождения, "жизни новой" - предлагает ли Демон Тамаре возвратить его небу, или стать его "небом", разделить и скрасить его прежнюю участь, обещая взамен "надзвездные края", автономные от божественноангельских небес, и соцарствование над миром?
      Автор. Розанов в статье "Демон" Лермонтова и его родичи" пишет: "Любовники все и до сих пор великие звездочеты, звездомыслители, звездо-чувственники. Пусть кто-нибудь объяснит, отчего влюбленные пристращаются к звездам, любят смотреть на них и начинают иногда слагать им песни, торжественные, серьезные: Ночь тиха. Пустыня внемлет богу И звезда с звездою говорит, - как написал наш романтический поэт, которому мерцала любовь и в дубовом листке, и в утесе, мерцала при жизни и за гробом". Разбирая это стихотворение, Василий Васильевич в свое время очень проницательно заметил (статья "К лекции г. Вл. Соловьева об Антихристе"): "Я преднамеренно написал "богу" с маленькой буквы, хотя печатается это слово в сочинениях Лермонтова - с большой, ибо здесь, как уже вы там хотите, но, во всяком случае, говорится не о "Христе, распятом при Понтийском Пилате", т. е. не о твердо известном историческом Лице. Чувствуете ли вы мою мысль? Я хочу сказать, что если сразу прочитать стихотворение Лермонтова и в упор спросить: говорится ли тут о Христе и даже есть ли это стихотворение, так сказать, евангельское по духу, - то вы сразу ответите: "нет! нет!" И я скажу - "нет", и тут-то и поймаю как вас, так и Лермонтова: о каком же тогда он "боге" говорит и с такою раздельною (заметьте!) чертою: Жду ль чего, жалею ли о чем?
      Бедный мальчик, - потому что ведь он написал это юнкером, - в каком-то странном смятении "ждет" еще "бога" и "жалеет "об оставляемом "Боге". Древние наши предки связывали своих богов с небесным сводом и звездами, мерцающими на нем. "Надзвездные края" - это мир седой древности, это Космос древних мифов и мечта о золотом веке, когда люди были как боги. Христианство с его "божественно-ангельскими" небесами пришло на смену старой мифологии, но ничего не умерло, переменились только эпитеты "злой", "добрый". Лермонтов в "Демоне" заглянул в наше языческое прошлое, подарил нам ощущение царящей над миром космической стихии, так ярко присутствующее в древнейших мифах человечества. "Все равно, если он ничего не знал о них, - это атавизм древности. В древности его стихотворение стало бы священною сагою, распеваемою орфиками, представляемою в Элевсинских таинствах. Место свиданий, сей монастырь уединенный, куда отвезли Тамару родители, стал бы почитаемым местом, и самый "Демон" не остался бы с общим родовым именем, но обозначился бы новым, собственным, около Адониса, Таммуза, Бела, Зевса и других" (статья "Демон" Лермонтова и его древние родичи"). Лермонтов интуитивно прозрел происхождение падшего ангела, бывшего ранее богом. Обретение "неба" для Демона означает возвращение к прежнему состоянию, когда он был богом Вселенной и мечтал о вечной любви. Демон признается Тамаре: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира.
      "Надзвездные края" - это "пустыня вечного эфира", где Тамаре (в мечтах Демона) отводилась роль богини и где она должна была соцарствовать вместе со своим небесным супругом - Демоном.
      Критик. И если монологи Демона подтверждают и то, и другое стремление, объяснимо ли очевидное противоречие исключительно на психологическом уровне (страстные, сбивчивые речи влюбленного, всеми средствами добивающегося ответного порыва)?
      Автор. Демон влюблен, речи его могут казаться и сбивчивыми, но никаких противоречий в них мы не видим. В "надзвездных краях" Тамара своей любовью возвратит Демона небу, станет его небом, разделит и скрасит его прежнюю участь. Лермонтов создал свой миф, отличный от христианского. Вот что, вслед за Розановым, должны повторять наши литературоведы.
      Критик. Или взять хотя бы встречу Демона с херувимом в келье Тамары - следует ли считать ее поворотной, фатальной для жизненного самоопределения героя?
      Автор. Да, следует. Монастырь обозначает пределы Божьих владений на земле. Переступая их, Демон бросает открытый вызов Богу. Безумно любящий Демон входит туда, куда вход ему строго воспрещен, и будет за это наказан. Приведем очень важный диалог, состоявшийся между двумя влюбленными: Тамара Ты согрешил... Демон Против тебя ли? Тамара Нас могут слышать!.. Демон Мы одне. Тамара А Бог! Демон На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! Тамара А наказанье, муки ада? Демон Так что ж? Ты будешь там со мной!
      Тамара, как любящая и сострадающая душа, беспокоится, прежде всего, о судьбе Демона. Она понимает, что, проникнув за монастырскую ограду, он согрешил, и сочувствует ему. Ответ Демона, однако, несколько озадачивает. Остается такое впечатление, что его застали врасплох, и он попросту тянет время. А все дело в том, что Демон гадает, о каком грехе его спрашивает Тамара. Или о том, что он проник в монастырь, или о более давних кознях против жениха девушки, которого ...коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал.
      Подгоняемый сладостными видениями, нетерпеливый жених презрел обычай предков и не сотворил молитву у часовни, стоявшей на дороге. Платой за это стала вражеская пуля. Демон был соучастником и, можно сказать, организатором убийства своего удачливого соперника, вот почему он замялся с ответом Тамаре. Своим встречным вопросом он пытался уточнить, не догадалась ли девушка о его роковой тайне. Правда, и в этой ситуации Демон мог тешить себя иллюзией, что способствовал спасению девушки от незавидного существования в доме жениха, где ждали Свободы резвую дитя, Судьба печальная рабыни, Отчизна, чуждая поныне, И незнакомая семья.
      Но, как бы то ни было, он содействовал срыву свадьбы и горю в семье Тамары. Простить такое девушка никогда бы не смогла, и благо для Демона, что она ничего об этом не ведала. Другое дело, что сам Демон предчувствует свою будущую судьбу. Он знает, что Ангел, видевший его у дверей кельи, сообщит обо всем Высшему Судье, и Тот предъявит ему обвинения по полному счету. Демон уже ощущает жар ада, он не успокаивает Тамару и не отрицает возможность их будущего попадания в ад. Его страшит только разлука с любимой.
      Критик. А если это так, то почему же намерение Демона проникнуть к Тамаре квалифицировано как "умысел жестокий" еще до столкновения с Ангелом, возбудившим в нем вспышку "старинной ненависти"?
      Автор. Демон идет против воли Бога. Прогоняя Ангела, он берет на себя право распоряжаться судьбой (душой) девушки. <...> У Лермонтова сам Господь остался за "кулисами", с Демоном общаются его слуги, но это, быть может, только подчеркивает драматизм и глубину противостояния двух противников, двух богов (!). Предмет раздора - душа смертной девушки, которая в их борьбе играет пассивную роль. Демон, проникнув в келью, не оставляет своей жертве никакого выбора. Вот почему его намерение квалифицировано как "умысел жестокий".
      Критик. В этой сцене чудится ключ ко всей концепции "Демона", а между тем именно она рождает нескончаемый ряд вопросов. Очевидно, что Демон глубоко уязвлен "тягостным укором" хранителя Тамары, который судит его внешним судом "толпы", принимая во внимание только его дурную славу и не доверяя неожиданному повороту его воли. Однако как сказалась эта обида героя на его последующих заверениях и клятвах?
      Автор. Да, Демон уязвлен той характеристикой, которой его наделяет Ангел, он не на шутку обижен и оттого, начиная разговор с Тамарой, как бы вторит своему хулителю, представляясь так: Я тот, чей взор надежду губит; Я тот, кого никто не любит; Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы...
      Это чисто христианское представление Сатаны, Дьявола, но не лермонтовского Демона. Здесь он наговаривает на себя, и это психологически понятно. Позже, успокоившись, он расскажет правдиво о себе, вот к этим признаниям и следует относиться всерьез.
      Критик. Отрекаясь перед Тамарой от зла, он лжет - сознательно, хоть и увлеченно? Или бессознательно - сам не понимая, что любовь его уже отравлена ненавистью?
      Автор. Говоря, что Демон отрекается от зла, критик слишком вольно трактует текст. Приведем его клятву дословно: ...Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум...
      Демон отказывается от вполне определенных пороков, он хочет "веровать добру", но при этом не забывает добавить:...В любви, как в злобе, верь Тамара, Я неизменен и велик.
      Повторимся, лермонтовский Демон - это не библейский Дьявол, отец лжи и словоблудия. Он искренен перед Тамарой, и никакой ненависти в его любви нет.
      Критик. В финале побежденный Демон открывает для себя, со слов ангела (видимо, другого ангела: "один из ангелов святых"), что, отняв жизнь у возлюбленной, он явился невольным орудием небесного плана, предназначавшего не созданную для мира душу Тамары к скорейшему переселению в рай. Так, под сурдинку, возникает мотив обманутого небесами искусителя (кстати, знакомый средневековой вероучительной литературе). Но было ли "несвоевременное" явление Ангела в келье Тамары провокационной частью этого плана, заранее отнимающего у героя надежду, - или испытанием Демона, чей исход зависел от него самого?
      Автор. Предположение о существовании небесного плана возникает в тот момент, когда "один из ангелов святых", исполнитель Божьей воли, сопровождающий душу Тамары в райскую страну, говорит Демону: Узнай! Давно ее мы ждали!
      Достаточный ли это аргумент? Вообще говоря, нет. Более того, если рассматриваемую нами историю относить к тому времени, когда Демон еще представлялся одним из богов, то и самого Бога следует мыслить ветхозаветным Духом, носящимся над пустыней вод.
      Представления о едином Боге вызревали в умах древних евреев в течение длительного времени. Библия дает нам возможность проследить, как постепенно и очень непросто утверждалась в Ханаане эта религиозная идея. В древнееврейском подлиннике Библии в первой главе Книги Бытия прямо сказано, что создавал мир не бог в единственном числе (еврейское "эл", "элох" или "элоах"), а боги ("элохим"). Поэта интересует то раннее состояние "небесной канцелярии", когда еще не сложилась иерархия божественных сил. На небе пока еще идет "подковерная борьба", и в этих условиях думать о единых спланированных действиях ангельского войска вряд ли уместно. Демон не случайно говорит Тамаре, что Бог "занят небом, не землей". Этим-то он и хочет воспользоваться, надеясь, что система божественной защиты монахини не сработает. Тут налицо безумная авантюра, если хотите, детектив, но обе стороны, что называется, играют в открытую. Присутствие Ангела в монастыре - не провокация, а, так сказать, предупредительная мера. Но для Демона встреча с ним, конечно же, является испытанием. Вспомним, как он медлит и бродит у монастырской стены перед тем, как войти внутрь. И слеза, тяжелая слеза, катящаяся из померкших глаз... Демон идет сражаться за свою любовь, и он надеется победить.
      Но "один из ангелов святых", вставших на его пути, есть не кто иной, как сам Дух Божий, глава ангельских сил, и одолеть Его Демон уже не мог.
      Критик. А может быть и так, что херувим по собственной инициативе проявил "особое усердие" (А. Шан-Гирей), и вся сцена вместе с суровым его предупреждением: "К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след" - не более чем рудимент любовного треугольника (Демон - Монахиня - Ангел) из ранних редакций?
      Автор. Скорей всего так, хотя это не имеет принципиального значения. Двумя этими строками Лермонтов "оживляет" ситуацию, делает ее достоверной. Не влюбиться в прекрасную пленницу невозможно, Ангел - еще одна ее "жертва". Если же говорить о любовном треугольнике, то в данном случае реализуется один из неписаных "законов" любящего сердца: женщина предпочитает интересного, но порочного мужчину праведному и во всем положительному.
      Критик. Наконец, в итоге перечисленных и многих других сомнений: имеют ли финальный приговор, вынесенный Демону небом, и апофеоз героини внутренний, нравственный смысл - или над героем после посмертной "измены" ему Тамары попросту торжествует тираническая сила, так что моральный итог поэмы связан именно с его страдальческой непримиренностью?
      Автор. Поэма подтверждает одно простое и хорошо известное правило: нельзя стать счастливым, причинив несчастье другому. Грех убийства жениха девушки встал между влюбленными, разлучил их и потянул Демона в адскую пропасть. Напротив, светлая, чистая душа девушки, не ведавшая об этом злодеянии, нашла успокоение в райском саду. Рай открыт для любви, не запятнанной недобрыми помыслами и неправедными делами. Таков, как нам думается, внутренний нравственный смысл поэмы. Апофеоз героини поэмы, о котором напоминает И. Б. Роднянская, заслуживает отдельного разговора. Лермонтов возвышает женское начало. Спасти падшего ангела небожители не могут. Единственная его надежда - Тамара, которой он доверительно признается: Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом...
      Смертная женщина способна превзойти Бога в исцелении больной души, целебная сила ее любви превосходит возможности Творца. Согласимся, что это не совсем в христианском духе, точнее в духе поздней христианской традиции, где женские образы неизменно присутствуют на втором, а то и третьем плане. В древних религиях такой дискриминации не существовало, Элевсинские мистерии, к примеру, - это праздник в честь Великой богини Деметры. Лермонтов восстанавливает небесную гармонию. "Если пол - тайна, непостижимость, имеет свое "здесь" и свое "там", то, как здесь есть мужское начало и женское, то и "там", в структуре звезд, что ли, в строении света, в эфире, в магнетизме, в электричестве есть "мужественное", "храброе", "воинственное", "грозное", "сильное" и есть "жалостливое", "нежное", "ласкающее", "милое", "страдательное" (Розанов В. В. Концы и начала, "божественное" и "демоническое", боги и демоны). Это ощущение было близко Лермонтову, и он, подобно своему герою, видел в надзвездных краях, во мгле тысячелетий светлый, божественный лик Праматери человечества. Любовью к ней пронизано все творчество поэта. Она присутствует в его поэзии как идеальный образ возлюбленной, прекрасной и недостижимой. Известно, как дивился Белинский, что офицер и дуэлянт проник с изумительною правдою в материнские чувства в "Казачьей колыбельной песне". Сам поэт признавался: "Кто мне поверит, что я знал уже любовь десяти лет от роду? Нет, с тех пор я ничего подобного не видал, или это мне кажется потому, что я никогда не любил, как в тот раз" (запись 8 июля 1830 г.). А в стихотворении "1831-го июня 11 дня" он напишет: Пустое сердце ныло без страстей, И в глубине моих сердечных ран Жила любовь, богиня юных дней...
      Нам хочется думать, что поэт говорит здесь не столько о своем детстве, сколько о младенческих летах человечества. Ему было дано заглянуть в глубь тысячелетий и подарить нам ощущения тех эпох. Лишь один поэт в этом смысле прозревал и дальше, и глубже его - это Сергей Есенин. Как непохожи они внешне и как удивительно созвучны их стихи о Природе, той единственной, живой ниточке, которая связывает нас с прошлым! В статье "Демон" Лермонтова и его древние родичи" Розанов писал: "Лермонтов чувствует природу человеко-духовно, человеко-образно. И не то, чтобы он употреблял метафоры, сравнения, украшения - нет! Но он прозревал в природе точно какое-то человекообразное существо <...> Он собственно везде открывает в природе человека - другого, огромного; открывает макрокосмос человека, маленькая фотография которого дана во мне".
      Ночевала тучка золотая На груди утеса великана... Но остался влажный след в морщине Старого утеса. Одиноко Он стоит; задумался глубоко И тихонько плачет он в пустыне.
      Или из стихотворения "Дары Терека": Но, склонясь на мягкий берег, Каспий стихнул, будто спит, И опять, ласкаясь, Терек Старцу на ухо журчит.
      Поэт очеловечивает Природу. Но применительно к сюжету
      "Демона" можно говорить и о прямо противоположной ситуации. Тамара, земная женщина, возвышается поэтом до статуса Богини. В лермонтовской поэме она выступает воплощением первостихии Любви, участвовавшей в создании мира. И завоевать ее любовь - единственная возможность для Демона воспарить вновь к райским высотам. Собственно, сам Лермонтов (быть может, бессознательно!) всю жизнь искал свой идеал и мучился оттого, что не находил его. В этом смысле "Демон" глубоко автобиографичен - Лермонтов так и не нашел своей "второй половинки" и не успел вкусить плодов (не дожил!) взаимной, светлой любви.
      Ответ на последний вопрос критика вывел нас на тему автобиографичности лермонтовской поэмы. И здесь уже совершенно естественно задаться вопросом, поведение какой общественной группы людей дано в образе Демона? Несмотря на марксистскую подоплеку, эта тема волновала критиков и философов самых разных направлений. Так, Владимир Соловьев считал, что образ действий Демона, "если судить беспристрастно, скорее приличествует юному гусарскому корнету, нежели особе такого высокого чина и таких древних лет". Проведенный выше анализ, надеемся, ясно показывает, насколько неудовлетворительно это мнение. К тому же, советский литературовед Ульрих Ричардович Фохт (1902-1979) подробно и очень удачно, на наш взгляд, проанализировал данный вопрос в статье "Демон" Лермонтова как явление литературного стиля". По мнению исследователя, после 1825 г. в своеобразной роли Демона, то есть в роли отверженного "класса", социально изолированного и лишенного прежнего господствующего положения, оказалась поместная аристократия. В среде этих "отверженных" выделились разные течения, которые по-своему приноравливались к новой ситуации. Совершенно особую группу среди них составляли, однако, те, кто не хотел встраиваться в жизнь николаевской России и мечтал о восстановлении свободы и безмятежного блаженства прошлых дней. <...> Но их время стремительно уходило. "Отчаяние - не забитого человека, а гордое отчаяние не отказавшегося от себя, от своего прошлого положения и строя чувствований аристократа - вот основная форма отношения Демона к миру, его основное социально-психологическое отношение" (У.Р. Фохт).
      В число такого рода людей входил и Лермонтов, "печальный Демон" России. Еще в юношеском стихе предсказавший судьбу русской монархии ("Настанет год, России черный год"), вставший на защиту Пушкина и горевший любовью к Родине, храбро воевавший на Кавказе". Не отсюда ли многовековая, демоническая тоска в его стихах? Молодой, полный сил человек, тяготящийся жизнью, светом!.. Про таких людей прекрасно сказала Маргарет Митчелл, автор романа "Унесенные ветром", - "орнаментальная натура"...
      
      
      Адамович Георгий. Лермонтов // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов:Из наследия первой эмиграции / Составление, вступ. статья и комментарии М. Д. Филина. М.: Русскiй мiръ, 1999. 288 с., ил. Первая публик.: "Последние Новости", Париж, 1939, Љ
      6840, 19 декабря. См. также: "Мосты", Мюнхен, 1970, Љ 15. С. 156160.
      Адамович Георгий Викторович (1894 /1892?/ - 1972) - поэт, критик, переводчик, мемуарист. В эмиграции с 1922 г., с 1923 г. жил во Франции. Один из влиятельнейших литературных критиков Зарубежья, ведущий сотрудник газеты "Последние Новости" и журнала "Звено" (Париж). В 1939-1940 гг. - доброволец во французской армии. Автор книг: "На Западе. Стихи" (Париж, "Дом Книги", 1939); "Одиночество и свобода" (Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1955); "Вклад русской эмиграции в мировую культуру" (Париж, 1961); "Комментарии" (Вашингтон, "В. Камкин", 1967); "Единство" (НьюЙорк, "Русская Книга", 1967); "О книгах и авторах. Заметки из литературного дневника" (Париж, 1967) и др.
      
      В духовном облике Лермонтова есть черта, которую трудно объяснить, но и невозможно отрицать, - это его противостояние Пушкину. В детстве все мы спорили, кто из них "выше", поумнев, спорить перестали. Замечательно, однако, что и до сих пор в каждом русском сознании Лермонтов остается вторым русским поэтом, - и не то чтобы такое решение было внушено величиной таланта, не то чтобы мы продолжали настаивать на каких-нибудь иерархических принципах в литературе, - дело и проще, и сложнее: Лермонтов что-то добавляет к Пушкину, отвечает ему и разделяет с ним, как равный, власть над душами. Были у нас и другие гениальные стихотворцы, великие художники - Тютчев, например. В последние десятилетия, со времен Владимира Соловьева, слава его выросла необычайно, и престиж его - особенно среди поэтов - стал высок исключительно. <...>
      Отдельное, взятое вне всего остального текста стихотворение Лермонтова при сравнении со стихотворениями пушкинскими или тютчевскими кажется просто беспомощным: все грубо, все преувеличенно подчеркнуто, везде риторика - словом, отдает Грушницким из "Княжны Мери". Правда, попадаются удивительные - как кто-то выразился, - "райские" строчки. Правда, стихи 40го и 41-го годов порой и полностью превосходны. Но Жуковский морщился и над ними и по-своему был прав.
      Однако все современники Пушкина входят в его "плеяду", а вот Лермонтова туда никак не втолкнешь. Он сам себе господин, сам себе голова: он врывается в пушкинскую эпоху как варвар и как наследник, как разрушитель и как продолжатель, - ему в ней тесно, и, может быть, не только в ней, в эпохе, тесно, а в самом том волшебном, ясном и хрупком мире, который Пушкиным был очерчен. Казалось, никто не был в силах отнять у Пушкина добрую половину его литературных подданных, Лермонтов это сделал сразу, неизвестно как, с титанической силой, и, продолжай Пушкин жить, он ничего бы не мог тут изменить.
      По-видимому, в самые последние годы Лермонтов сознавал свое место в литературе и свое предназначение. Но в январе 1837 г. он едва ли о чем-либо подобном отчетливо думал. Однако на смерть Пушкина ответил только он, притом так, что голос его прозвучал на всю страну, и молодой гусарский офицер был чуть ли не всеми признан пушкинским преемником. Другие промолчали. Лермонтов как бы сменил Пушкина "на посту", занял опустевший трон, ни у кого не спрашивая разрешения, никому не ведомый. И никто не посмел оспаривать его право на это.
      С тех пор у нас два основных - не знаю, как выразиться точнее, - поэта, два полюса, два поэтических идеала: Пушкин и Лермонтов. Обыкновенно Лермонтова больше любят в молодости, Пушкина - в зрелости. Но это разделение поверхностное. Существуют люди, которым Лермонтов особенно дорог; есть другие, которые без Пушкина не могли бы жить, - вечный разлад, похожий на взаимное отталкивание прирожденных классиков и прирожденных романтиков. Классицизм ищет совершенства, романтизм ищет чуда. Что-то близкое к этому можно было бы сказать и о Пушкине и Лермонтове и по этому судить, как глубока между ними пропасть, как трудно было бы добиться их творческого примирения.
      Думая о Лермонтове, читая его, мы порой упускаем из виду то, что надо бы помнить всегда: умер он 27 лет. Как бы рано ни началось развитие, в 27 лет человек еще почти мальчик. По нашим теперешним, здешним понятиям, поэт такого возраста даже еще не "молодой", а просто какой-то литературный приготовишка. Лермонтов в пятнадцать лет писал с важностью о "промчавшейся юности", но именно эта важность и доказывает, насколько он еще был зелен. <...> Мы держим в руках "полное собрание сочинений" - и забываем, что это почти сплошь "проба пера", опыты, черновики, обещания - именно обещания, заставившие Белинского воскликнуть: О, это будет поэт с Ивана Великого!
      Надо признать, что с чисто эстетической точки зрения обещания меньше пушкинских. У Пушкина уже и в лицее чутье было непогрешимо, вкус безошибочен. Но Пушкин, скажу еще раз, искал совершенства -и, ничуть не замыкаясь в какой-либо "башне из слоновой кости", не боясь жизни, не отступая перед ней, стремился создать в ней свой, особый мир, упорядоченный и просветленный. У Пушкина есть стих, звучащий, кстати, почти по-лермонтовски: И от судеб защиты нет! (А.С. Пушкин "Цыганы", 1824) - стих, который он как будто старался всем своим творческим делом опровергнуть. Оттого его гибель и кажется в истории России чем-то столь ужасным, что действительно защиты "от судеб" не нашлось, и, после того как исчез человек, своим гением поддерживавший веру в нее, все уже стало разваливаться, катиться под гору. Пушкин держал Россию и выронил ее; не знаю, чем другим, каким другим образом можно бы объяснить или иллюстрировать чудесное и вместе с тем пронзительно-грустное впечатление, производимое "Онегиным", особенно заключительными его главами - этим величайшим, конечно, пушкинским созданием. Рядом с ободряющим, успокаивающим голосом Пушкина голос Лермонтова сразу звучит гневно, жестко, сурово: И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! ("Смерть поэта", 1837). Николай I получил эти стихи по почте с пометкой "призыв к революции" (Этот слух /с осторожной оговоркой: "Говорили"/ был увековечен в известном исследовании П.А. Висковатова "Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество". М., 1891. С. 246). Скорее всего, он не соответствовал действительности: император узнал о "возмутительных" заключит. стихах "Смерти поэта" обычным путем, через шефа корпуса жандармов А.Х. Бенкендорфа, и распорядился снарядить следствие). Он так и сам их оценил, в парадоксальном согласии с советскими истолкователями Лермонтова. Революция не революция, но призыв к мести и к открытой борьбе с какими-то темными силами - у Лермонтова, как и у Байрона, имевшими несколько неясных имен: "свет", "толпа", "они" - звучал тут явственно. Пушкинский "золотой сон" был кончен. У Лермонтова поразительна в стихах интонация, поразителен звук, а вовсе не тот тончайший подбор слов, которыми пленяют Пушкин и Тютчев. В лучшем случае Лермонтов бывает остер в выборе выражений, хотя и почти всегда склоняется к внешним эффектам. Но источник его вдохновения и так глубок, сила напева так могуча, что после его стихов трудно вспомнить другие, которые не померкли бы рядом. Стихи эти, бесспорно, хуже пушкинских по качеству, но они не менее их значительны своим общим смыслом - вот что все чувствуют, как бы Лермонтова ни оценивали. В стихах этих есть какой-то яд, от которого пушкинский поэтический мир вянет, какой-то яд, от которого он распадается, и если не свершения, то стремления лермонтовской поэзии тянутся дальше пушкинской. И в детски-волшебном "Ангеле", и в зрелом "Договоре" - один и тот же внутренний строй, ни у кого не заимствованный, ни в какой школе не найденный. Пускай толпа клеймит презрением Наш неразгаданный союз ("Договор", 1841).
      Как будто ничего необыкновенного. Пушкин, пожалуй, не сказал бы "Клеймит презреньем", избегая метафор вообще, а тем более стертых. Но замечательно вот что: поэт нас не забавляет, не прельщает - он с нами говорит серьезно, печально, будто глядя прямо в глаза, дружески без заискивания, сдержанно без высокомерия, искренне без слезливости, - и это-то и потрясает, это и потрясло когда-то всю Россию, никогда ничего такого до Лермонтова не слышавшую. Пушкин остался богом, Лермонтов сделался другом, наедине с которым каждый становился чище и свободнее. Пресловутая его "злоба" мало кого обманывала.
      Если чтение и понимание Лермонтова дело нелегкое, хоть и необыкновенно заманчивое, необыкновенно благодарное, то потому, что он носил "маску" и хотел казаться не тем, чем был. Для метафизика его стихи и проза - материал в своем роде единственный, но не будем в этой статье касаться подобных тем. Несомненно, что Лермонтов всегда чувствовал себя окруженным врагами и, обороняясь, опасаясь выдать свою слабость, упорствовал в выбранной позе. Случалось ему и "махать мечом картонным", после чего, как бы в припадке раскаяния, он произносил слова настолько глубокие и простые, что над книгой невольно протираешь глаза: тот ли человек написал это? Кто привык представлять себе Лермонтова "байроненком" или доморощенным демоном, пусть вспомнит "Люблю отчизну я..". Стихи неровные, как неровно все у Лермонтова. Начато не без декламации. А к середине, в пейзаже, в напеве, в эпитетах - "дрожащие огни печальных деревень" и другое, - звучит что-то непостижимо русское, с предчувствием знаменитых тютчевских "бедных селений" (Стихи Ф. И. Тютчева, датированные 13 августа 1855 г.: Эти бедные селенья, Эта скудная природа - Край родной долготерпенья, Край ты русского народа! Не поймет и не заметит Гордый взор иноплеменный, Что сквозит и тайно светит В наготе твоей смиренной. Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде Царь Небесный Исходил, благословляя) и всего того, что в нашем искусстве по этой линии прошло. Как, когда, откуда гусарский офицер это взял? Как сочетал он это с "гордым мщением Творцу" и прочим пустозвонством? Бог его знает. Сдается только, что в доброй своей части "гордое мщение" было чем-то вроде тактического приема и что Лермонтов умер как раз тогда, когда донкихотствовать ему становилось скучно. Он искал своим силам иного применения, иного выражения.
      В этом смысле необыкновенно ценен "Герой нашего времени". Что это, кстати, за чудо, этот "Герой"! Что за гениальная вещь! Ища какую-то справку, я раскрыл "Княжну Мери" и перечел повесть, казавшуюся мне все-таки чуть-чуть одеревенелой, слегка поблекшей, - перечел с изумлением, росшим с каждой страницей. О "Тамани" нечего говорить. "Тамань" стала в русской прозе образцом поэтической прелести: это ведь первый русский рассказ, в котором каждое слово пахнет морем, влагой, ночью, чем-то зеленым, южным, прохладным. Вспомним тоже, что до Лермонтова никто всего этого у нас не уловил. Но "Княжна Мери"? Тургенев поблек гораздо больше, весь Тургенев, со всеми своими идеальными девушками и лишними людьми. Печорин умен и душевно взросл, как никто. А вместе с тем, какая безвкусица в его показном, наружном поведении, как он близок к своей карикатуре, Грушницкому, в нелепой интриге с бедной милой княжной! То, что писано для "райка" (Раек - верхний ярус театра, галерка, где располагалась не самая взыскательная публика), в представлении Лермонтова, наполненного насмешливыми недоброжелателями, почти простодушно в желании ошеломить и напугать, а все другое так верно, так проницательно и так чудесно сказано, что до Льва Толстого никому у нас и не снилось писать на такой высоте (Конечно, Гоголь не в счет. Но Гоголь писатель фантастический, и насколько его реализм призрачен - именно при сопоставлении с истинным реалистом, Лермонтовым, и становится ясно). Нельзя читать без волнения рассказ о дуэли Печорина, о его настроении перед поединком, который мог бы оказаться для него роковым; о его чувствах, о его поездке верхом, на рассвете, к месту встречи; нельзя отделаться от впечатления, что Лермонтов рассказывает это о себе, заглядывая в будущее, оставляя нам какой-то незаменимый документ. От этих страниц мысль сама собой переносится к тому, о чем столько уже было сказано и что остается, однако, вечным предметом наших сожалений, упреков, догадок, раскаяний, сомнений: как же все так случилось, что ни того, ни другого в России не уберегли? Что внесли бы они - и тот и другой - в русскую сокровищницу, проживи они нормально долгую жизнь? Что было бы с русской литературой при их участии в ней во второй половине прошлого века? Кто смоет, может ли быть смыта их "праведная кровь"? Предмет для размышлений почти беспредметный, книга падает из рук, а когда принимаешься читать снова, понимаешь опять с новой силой,
      
      
      Акимова Е.А. "Мой Демон" (1829) и "Мой Демон" (1830-1831) М.Ю.Лермонтова как "поэтический дубль"// journals.uspu. ru>attachments>article>2.pdf. с. 18-25.
      Аннотация. В статье сопоставляются два стихотворения М.Ю. Лермонтова, относящиеся к раннему периоду творчества поэта, - "Мой Демон" (1829) и "Мой Демон" (1830-1831). Опираясь на наблюдения исследователей над феноменом самоповторений в лирике Лермонтова, автор статьи в процессе анализа стихотворений приходит к выводу о значимости "поэтических дублей" для понимания характера творческой эволюции поэта. Внимание к творческой лаборатории Лермонтова способствует уточнению представления о творческой индивидуальности поэта. Ключевые слова: творческая индивидуальность, поэтическое творчество, русская литература, русские поэты, анализ стихотворений.
      Обращение к своему собственному материалу как особенность творчества М.Ю. Лермонтова была замечена давно. Одним из первых на эту особенность обратил внимание В.Т. Плаксин (1848), отметив, что "повторения мыслей" у поэта "можно считать десятками" (Плаксин 2002: 171). Плаксин полагал, что это является следствием "фанатической навязчивости", обнаруживающейся в сосредоточенности поэта на одной и той же "личной" думе, которая "более или менее отражается почти во всем, что он создал или произвел (Там же). Независимо от В.Т. Плаксина, на явление самоповторений в творчестве Лермонтова указала известная в 30-е годы поэтесса Е. П. Ростопчина (в письме к А. Дюма-отцу от 27 августа/10 сентября 1858 г.). В пристрастии Лермонтова к самоповторениям, по мнению Ростопчиной, проявляется особенность его творческого процесса: поэт "набрасывал на бумагу стих или два, пришедшие в голову, не зная сам, что он с ними сделает, а потом включал их в то или другое стихотворение, к которому, как ему казалось, они подходили". При этом, замечает Ростопчина, мысль у Лермонтова "постоянно не имеет полноты, неопределенна и колеблется", и это делает возможным ее повторения (М.Ю. Лермонтов в воспоминаниях... 1989). Затем интерес к самоповторениям угасает и появляется вновь только в начале XX века. Очевидно, это связано с тем, что в преддверии юбилейной даты - 100-летия со дня рождения М.Ю. Лермонтова - начинают активно издаваться собрания сочинений поэта, в которые включаются его ранее не публиковавшиеся произведения. К юбилейной дате был приурочен выход в свет сборника "Венок Лермонтову" (1914), в котором интерес для нас представляет статья В.М. Фишера "Поэтика Лермонтова". Исследователь был одним из первых, кто, говоря о самоповторениях ("навязчивости", "большой устойчивости образов и речений"), обратил внимание не только на поэмы "Боярин Орша" и "Мцыри" (как, например, В.Т. Плаксин в статье "Сочинения Лермонтова"), но и на стихотворения поэта ("К***", "Он был рожден...", "Не смейся над моей пророческой тоскою...", "Памяти А. И. О-го", "Дума"), увидев в использовании повторяющихся элементов одну из характерных особенностей лермонтовской поэтики. Свое понимание проблемы самоповторений формулирует Б.М. Эйхенбаум в монографии "Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки" (1924). Изучая поэмы Лермонтова, Эйхенбаум приходит к выводу, что его самоповторения "представляют собой чисто-стилистические клише, не связанные с материалом одной определенной вещи и потому блуждающие по разным произведениям" (Эйхенбаум 1924). Другой подход к объяснению явления самоповторений обнаруживаем в монографии С.Н. Дурылина "Как работал Лермонтов" (1934). Исследователь рассматривал эту проблему на материале трех поэм - "Борян Орша", "Исповедь" и "Мцыри" - и приходит к выводу, что они являются "тремя редакциями одного и того же произведения, как рассматривал их сам Лермонтов" (Дурылин 1934). Оригинальная трактовка проблемы самоповторений поэта содержится в монографии Б.Т. Удодова
      "М.Ю. Лермонтов: художественная индивидуальность и творческие процессы" (1973). Исследователь впервые, обращаясь к рукописям, черновикам Лермонтова, рассмотрел феномен самоповторений в контексте творческих процессов, которыми отмечена литературная деятельность поэта. Главное открытие Удодова состоит в том, что он увидел в повторяющихся образах, мотивах ("истинных" самоповторениях) "кирпичики", которые составляют картину поэтического мира Лермонтова. Повторяющиеся образы, мотивы, поэтические формулы Лермонтова несут на себе глубокий отпечаток личности поэта и его художественной системы. "Лермонтовские поэтические формулы, - справедливо подчеркивает Б. Т. Удодов, - это сгустки образных ассоциаций, "аккумуляторы" философскоэстетических представлений поэта, опорные точки художественной модели мира" (Удодов 1973). Они впитывают в себя жизненный и поэтический опыты поэта, их повторяемость, считает исследователь, способствует не только восприятию произведения, но и пониманию художественного мира поэта. <...> Это, на наш взгляд, позволяет говорить о характере творческой эволюции М.Ю. Лермонтова. Рассмотрим в указанном аспекте пару стихотворений - "Мой демон" (1829) и "Мой демон" (1830-1831). Первые четыре строки этих стихотворений почти полностью совпадают: Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые И пену рек, и шум дубров. (57) Собранье зол его стихия; Носясь меж темных облаков, Он любит бури роковые И пену рек и шум дубров... (318) В стихотворении "Мой демон" 1829 года поэт впервые обращается к образу Демона. Само заглавие говорит о субъективном и глубоко личном видении и переживании лирическим субъектом Лермонтова, не персонифицированным в стихотворении, образа демона ("Мой демон"), в восприятии которого дается этот образ. Нестрофическая композиция стихотворения призвана подчеркнуть цельность образа демона. Демон, по библейской традиции, - ангел, который восстал против бога, против существующего миропорядка и был низвергнут в ад, стал духом зла. Противостояние, романтическое по своей природе, выносится на "земной" уровень. Первое изображение демона дается через описание природы, которое задает эмоциональный тон: Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших, Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит уныл и мрачен он. (57) Бушующая стихия, рокот волн - олицетворение мятежного начала демона, его страсти к разрушению. Динамика в подчеркнуто романтическом изображении природы созвучна внутреннему состоянию демона, но состоянию, скрытому от "посторонних" глаз: он "мрачен и уныл". Но в то же время величие и власть демона, символом которых являет "недвижный трон", соседствуют с его "мрачностью" и "унынием", он безгранично одинок, его окружают лишь "ветры онемевшие". Желтые, облетевшие листья, среди которых "стоит" трон демона, создают атмосферу увядания и смерти, которая олицетворяет злое начало. Обратим внимание на контраст, с помощью которого создается образ Демона. С одной стороны, этот образ необычайно динамичен ("Носясь меж дымных облаков..."), что является выражением его мятежной неуспокоенности, подчеркнутой бурной динамикой в природе ("бури роковые", "пену рек, и шум дубров"). А с другой стороны, акцентируется неподвижность Демона, как будто бы противоречащая только что отмеченной динамике: он "сидит" (а только что "носился") на своем "недвижном троне" "уныл и мрачен". Так, обозначается внутренняя противоречивость образа Демона. Сущность образа Демона раскрывается в строках, подчеркнутых с помощью анафоры: "Он презрел чистую любовь, / Он все моленья отвергает, / Он равнодушно видит кровь..."). Однако далее снова обнаруживается двойственность его натуры: И звук высоких ощущений Он давит голосом страстей... (57) Демону не чужды "высокие ощущения", но он намеренно "давит" их, так как не верит в искренние, светлые чувства. "Перед его "неземной" мрачной силой отступает и традиционная просветляющая, примиряющая "муза кротких вдохновений" (ЛЭ 1981). Так, образом "моего" Демона лермонтовский лирический субъект выражает свое трагическое, раздвоенное мироощущение. Конфликт человека с миром получает глубокое философское осмысление, переходя на уровень борьбы добра и зла, бога и дьявола. В стихотворении "Мой демон", написанном в период с 1830 по 1831 гг., поэт продолжает тематику, обозначенную в первом стихотворении, но значительно усложняет и углубляет ее. Образ Демона конкретизируется, приобретает земные, человеческие черты: Он любит пасмурные ночи, Туманы, бледную луну, Улыбки горькие и очи,
      Безвестные слезам и сну. (318). Подробная детализация во втором стихотворении призвана полнее раскрыть образа Демона, которого одолевают страсти, метания ("К ничтожным хладным толкам света / Привык прислушиваться он, / Ему смешны слова привета / И всякий верящий смешон"; "Глотает жадно дым сраженья / И пар от крови пролитой" - для сравнения: Он равнодушно видит кровь ("Мой демон", 1829); "Родится ли страдалец новый, / Он беспокоит дух отца..."). Демон страдает и мечется не только сам, но и мучает душу лирического субъекта. Озаряя разум лирического субъекта "лучом чудесного огня", "показывая" ему "образ совершенства", он в то же время "отнимает" у него этот "образ", лишая надежды на счастье. Вследствие этого, "совершенство мира и собств. блаженство открываются лирич. герою как недосягаемая цель в процессе вечных поисков, разочарований и сомнений" (ЛЭ 1981). Если в первом стихотворении Демон изображался как бы со стороны, еще неясно (для самого лирического субъекта), скрытым в "дымных облаках" ("Носясь меж дымных облаков..."), то теперь подчеркнута его связь с лирическим субъектом: "И гордый демон не отстанет, / Пока живу я, от меня...". Демон полностью овладевает мыслями лирического субъекта, это, по сути, его второе "я". Если сравнивать отрывок, который повторяется в первом и во втором стихотворении, то особое внимание обращает на себя синтаксис. В первом стихотворении в конце первой строфы стоит точка, однородные члены разделены запятой, что несколько замедляет движение стиха: будто Демон изображен именно в тот момент, когда "звук" его "высоких ощущений" уже подавлен "голосом страстей". Во втором же стихотворении в конце первой строки стоит точкой с запятой, а далее между однородными членами нет никаких знаков ("Он любит бури роковые / И пену рек и шум дубов..."), как будто это надлежит прочесть "на одном дыхании". В то же время повтор союза "и" несколько напрягает стих, создавая с самого начала стихотворения напряженность интонации. Так, подчеркивает страстность натуры Демона, одолеваемой противоречивыми чувствами и находящейся в разладе со всем миром. Справедливо суждение Б.Т. Удодова: образ Демона, зародившийся еще в детском сознании поэта, преследовал его всю жизнь, отсюда и частое появление этого образа или намека на него во всей лирике поэта (Удодов 1973). Стоит принять во внимание и то, что рассматриваемые нами стихотворения пишутся одновременно с начавшейся работой Лермонтова над поэмой "Демон". Как справедливо замечает Л.А. Ходанен, многозначный по своей природе
      "миф о Демоне" формировался постепенно в творческом сознании Лермонтова (Ходанен Л.Я. Поэмы М.Ю. Лермонтова: Поэтика и фольклорно-классические традиции. 1990: URL http://lermontov.niv.ru /lermontov /kritika/hodanen /poemypoetika.htm).
      Логично предположить, что, прежде чем приступить к разработке образа Демона в таком еще сложном для всякого юного поэта жанре как поэма, Лермонтов попробовал сделать набросок этого образа в небольших по объему стихотворениях, что, на наш взгляд, прекрасно иллюстрирует рассмотренный выше "поэтический дубль", позволяющий проникнуть в творческую лабораторию поэта. Однако дальнейшие размышления над темой Демона в лермонтовском творчестве уже выходят за рамки статьи.
      
      
      Алексеев Д.А. Николай I и поручик М.Ю. Лермонтов, или Как поссорился Николай Павлович с Михаилом Юрьевичем
      // proza.ru/2018/12/03/1195
      Алексеев Дмитрий Анатольевич - член Союза писателей России - отвечает на несколько публикаций Т.А.Щербаковой, посвященных М.Ю. Лермонтову. Татьяна Алексеевна Щербакова в статье "Демоны Николая Романова", сиречь императора Николая I, разыскивает неизвестных ранее недругов Лермонтова. Эта статья предваряет другую, "Как убивали Лермонтова", где автор не задается вопросом, а уверен на все сто, как это случилось на самом деле. Автор работает в жанре документальной повести и конспирологического триллера, где важны не источники, а творческое воображение. Все пассажи автора основаны на трех незатейливых постулатах. Сначала домысел подменяет предположение. Затем предположение выдается за утверждение. И, наконец, утверждение а приори считается "фактом" биографии поэта.
      Читатель может убедиться, к каким печальным последствиям приводит Автора общение с Дьяволом. <...> Демоны Автора и Николая Романова, всячески вредившие живому и мертвому Лермонтову - зловредные падшие ангелы, неизменные слуги Люцифера, низвергнутые с неба в ад вместе со своим повелителем. Однако мы убедились, что поэта окружали, конечно же, не ангелы, но и не зловещие Демоны из его знаменитой поэмы, а эвдемоны - демоны, в лучшем случае, благожелательные к людям, но никак не враждебные.
      Не будем слишком строги к фактологическому невежеству и качеству воображения Автора. Народная присказка гласит: "Не хочешь - не слушай, а врать не мешай"...
      <...> В ночь с 1 на 2 января 1840 г. Лермонтов присутствовал на новогоднем бал-маскараде в Дворянском собрании. Здесь собралась высшая элита империи. В числе участников новогоднего бала были Николай I, руководитель спецслужбы А. Бенкендорф, члены царской семьи. Две дочери царя в масках "зацепляют" поручика Лермонтова, тот лихо подхватывает одну из них под руку и нагло прохаживается с ней по залу, рассказывает девице эротическую историю из жизни поручика Ржевского и в конце вопрошает: "Отдаться не интересуетесь?"
      Еще Гексли говаривал: "Ничто так не возбуждает фантазию, как отсутствие фактов". <...> Сюжет о мифическом происшествии на маскараде придумал в 1891 г. "увлекающийся и увлекающий других", как прозвали его современники, первый биограф поэта П.А. Висковатов, который, в духе своего времени, фрондировал против тогдашней власти и поэтому изыскивал происки и заговоры Николая I против Лермонтова, не гнушался править сочинения поэта, ничтоже сумняшеся придумывал факты для доказательств собственных фантазий и выдал поддельный список лермонтовского "Демона" за последнюю редакцию поэмы. Еще давным-давно, 55 лет назад (!), Э.Г. Герштейн разобралась с этим анекдотическим пассажем на "балемаскараде". Так вот, Лермонтов ну никак не мог прилюдно "лапать" Марию Николаевну "за груди девичьи". Некостюмированный бал в Дворянском собрании был 30 декабря 1839 г. А первый маскарад в этом собрании - 9 января 1840 г. Маскарад с 1 на 2 января 1840 г. был в Большом театре.
      И на бале 30 декабря в Дворянском собрании и на маскараде с 1 на 2 января в Большом театре не было императрицы и дочерей. Императрица болела. Мария Николаевна обвенчалась с герцогом Лейхтенбергским 2 июля 1839 г. в наспех отстроенном после пожара Зимнем дворце, и в декабре была уже на седьмом месяце беременности, а 28 марта 1840 г. родила дочь. Семнадцатилетняя Ольга Николаевна болела, к тому же находилась еще под строгим надзором воспитательниц. <...>
      Не столь уж и важно, когда и с кем Лермонтов передал в императорское семейство "придворного" "Демона". Главное, что, вопервых, поэма попала по назначению. И, во-вторых, нет ни малейшего сомнения, что "Демон" был приурочен к обручению Марии Николаевны (первое такое событие в семействе Николая I), о чем недвусмысленно намекала и датировка поэмы - 4 декабря 1838 г. Не удивительно, что Лермонтов желал занять при дворе не положение блестящего танцора, а как властитель дум и преемник Пушкина. Об этом говорит в своих воспоминаниях А.Н. Муравьев: "Ссылка его на Кавказ наделала много шуму; на него смотрели как на жертву, и это быстро возвысило его поэтическую славу. <...> Лермонтов был возвращен с Кавказа и, преисполненный его вдохновениями, принят с большим участием в столице, как бы преемник славы Пушкина, которому принес себя в жертву..." (Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М. 1964). Аллюзия на грядущее венчание Марии Николаевны в сюжетной коллизии поэмы - не комплиментарна или сервильна, как принято в подобных случаях, а вызывающе дерзкая, двусмысленная и зловещая своим предвещанием: гибель накануне свадьбы властителя Синодала - жениха княжны Тамары, которой уготована не менее печальная судьба монастырской схимницы, пожалевшей коварного Демона, но им соблазненной, а затем погубленной. Надо признать, что намеки на участь безвольной героини поэмы повергли бы в уныние любую девицу накануне бракосочетания: гибель жениха, удаление в монастырь, сомнительная честь пожалеть лукавого дьявола в обмен на "пучину гордого познанья", титул "царицы мира" в "надзвездных краях" и сожительство в аду, "страдая и любя", откуда без сожаления взирать на людские пороки и преступления. И в конце - неизбежная гибель. Печальный финал поэмы не изглаживают даже обещанные автором спасение души героини и одиночество посрамленного Демона...Понятно, что после своей помолвки и в ожидании свадьбы, набожная (а еще, вероятно, и суеверная) девятнадцатилетняя Мария Николаевна приняла мрачные аллюзии в "Демоне" на свой счет и сильно обиделась на автора. В самом деле: невзрачный и захудалого рода офицер - жалкая пародия на своего героя - эпического красавца Демона, дерзко проповедует слабому полу свои шокирующие любовные "парадоксы", мечтает попасть на Аничковские балы, и мнит себя, неслыханное дело, наследником Пушкина!
      Несомненно, что "княжна Мэри" затаила обиду, которой, надо думать, поделилась с отцом-императором. Не удивительно, что Николай I разделил чувство негодования своей любимицы. "Демона" при дворе прочитали, возвратили автору и присоветовали "...писать в духе "Бородина" или "Песни про царя Ивана Васильевича" (Герштейн
      Э. Судьба Лермонтова. М. 1986). <...>
      Великий же князь Михаил Павлович, отличавшийся, как известно, остроумием, возвращая поэму, сказал: "Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли - духа зла или же дух зла - Лермонтова?"
      Наконец, у В.А. Соллогуба были личные причины опасаться
      Лермонтова как соперника на поприще "придворного" литератора и, конечно же, как "губителя" сердца его пассии, фрейлины Софьи Михайловны Виельгорской, что не было секретом в обществе и, разумеется, при дворе. И после замужества графиня С.М. Соллогуб, удалившаяся от соблазнов света в семейную жизнь, просила поэта умерить свои "демонические" чары в присутствии мужа, который жену уже разлюбил и по этой причине изливал на нее свое недовольство.
      В.А. Соллогуб упомянул о "заказе" Марии Николаевны мимоходом, одной фразой, но многозначительно. И, конечно же, неспроста умолчал, зачем великой княжне вздумалось мстить невзрачному гвардейскому корнету(!), кто надоумил ее ответить на поэтическую аллегорию прозаическим памфлетом (Роман В.А.Соллогуба "Большой свет - Г.Ш.), и почему, наконец, великая княжна именно графа избрала в исполнители. <...>
      Как человек умный, циничный и проницательный, В.А. Соллогуб понимал, что поступил дурно, поскольку преследовал повестью и собственные эгоистические интересы, но о содеянном помалкивал, а потому невзлюбил Лермонтова как один человек другого за то зло, которое он ему причинил. С другой стороны, объявить о причастности "Демона" к личной жизни Марии Николаевны было решительно невозможно, не навредив своему положению при дворе. И вместе с тем, не хотелось брать на себя одного ответственность перед историей за появление "Большого света": потомки и так бы разгадали прототипы повести и назвали свою причину ее появления - творческая зависть графа пополам с ревностью к погибшему поэту. Граф не раскрыл тайны и ограничился полуправдой. <...>
      Несомненно, что наблюдательный и любопытный граф знал о придворном "Демоне" (Захаров В.А. Летопись жизни и творчества Михаила Юрьевича Лермонтова. М., 2017) и точно подметил недовольство поэмой царского семейства! А если пойти чуть дальше в наших предположениях (возможно, и неверных), - то "любезно" помог истолковать аллюзии поэмы в неблагоприятном для "конкурента" смысле и тут же предложил план оригинальной литературной мести, дабы еще больше утвердиться в августейшем "цветнике". Тут-то "светская повесть" и пришлась как нельзя кстати: во-первых, модное чтиво, а, во-вторых, читателям предлагалась увлекательная игра в угадывание прототипов персонажей, которых не возбранялось высмеивать. В.А. Соллогуб все же оставил для Лермонтова и немногих посвященных прозрачное указание на то, что в подоплеке "Большого света" - именно обида Марии Николаевны на поэму и ее автора, и что поэт для Двора - вовсе не эпический Демон - губитель наивных и невинных дев, каким он тщеславно себя выставляет. Свой намек граф вложил в иронические слова графини Воротынской, обращенные на маскараде к его прототипу - Сафьеву: "Здравствуй, Мефистофель, переложенный на русские нравы! Кого бранил ты теперь?" - "Тебя, прекрасная маска". - "Ты не исправишься, Мефистофель, ты всегда останешься насмешливым, холодным. Всегда ли ты был таков, Мефистофель? Не обманула ли тебя какая-нибудь женщина?"
      "Мефистофель, переложенный на русские нравы" - это перифраз выражения великого князя Михаила Павловича о "русском Демоне".
      В.А. Соллогуб посвятил "Большой свет" "трем звездам" августейшего семейства (на небе и в его душе) - императрице и ее дочерям, Марии и Ольге, а прочитал "заказчикам" первую главу в апреле-мае 1839 г. Светская повесть-памфлет получилась талантливой, злой и верной, а потому обидной, как бы там потом ни возражали литературоведы.
      Делать нечего, Лермонтов прикинулся по расчету равнодушным, понимая, кто в действительности стоит за В.А. Соллогубом. А еще и рассудил здраво, что пародия пойдет ему на пользу и прибавит популярности в свете, куда стремился и который ненавидел не по принципу, а по недостижимости.
      
      
      Алексеев П.В. Восточный текст в поэтике М.Ю. Лермонтова
      // Вестник Томского гос. университета. 2013 Љ 374, с. 7-10 КиберЛенинка: https://cyberleninka.ru/article/n/vostochnyy-tekst-v-poetikem-yu-lermontova
      <...> Если массовую литературу восхищала маскарадная и карнавальная сторона Востока, то Лермонтов, как и Пушкин, в своем творчестве поэтапно формировал то, что позднее назовут западновосточным синтезом - особое двунациональное восприятие мира, отраженное в художественном тексте. Сам термин "западновосточный синтез" И. С. Брагинский удачно использовал для характеристики концептосферы "Западно-восточного дивана" (1814-1819) И.В. Гете, в котором немецкий поэт предвосхитил появление восточного и, конкретнее, -мусульманского сверхтекста в литературах Западной Европы и России (Михайлов А.В. Примечания // Гете И.В. Западно-восточный диван. М., 1988). Этот термин должен выражать только максимально глубокий интеркультурный синтез, примеры которого можно наблюдать в творчестве Пушкина, Лермонтова, Бунина, Гумилева, так как этот синтез является и категорией поэтики, и категорией сознания. Доказательством тому может служить высказывание Лермонтова: "Я многому научился у азиатов и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания... Там на Востоке тайник богатых откровений..." (Ашукина-Зенгер М. О воспоминаниях В.В. Бобарыкина о Лермонтове // Лит. наследство. М., 1948. Т. 45-46).
      Значительная часть творчества Лермонтова вошла в контекст русской литературы как закрепление ориентальных кодов, функционирующих в структуре русского романтического стиля как раз в рамках гетевской стратегии "непринужденного соединения Запада и Востока". В этом отношении Лермонтов выступил продолжателем пушкинского концепта "всемирной отзывчивости" и углубил романтический ориентальный тренд развитием тем фатализма и философской демонологии, формируя свой "восточный (мусульманский) текст". <...>
      Внимание Лермонтова к культурам других народов привело его к мысли об их неизбежной общности, закрепленной, к примеру, таким концептом, как свобода личности, который формирует множественные сюжеты о невозможности быть свободным. Одной из реализаций этого концепта у Лермонтова можно считать демоническую тему, которая развивалась в контексте общеромантического философскоэстетического представления о падшем ангеле как свободной личности, восставшей против тирана. В ориентализме Лермонтова существовала тесная связь между образами Демона и Прометея, восставшего против тирании Зевса, в рамках мифопоэтического пространства Кавказа: Прометей, знакомый Лермонтову по лейпцигскому изданию Эсхила (Гроссман Л. Лермонтов и культуры Востока // Литературное наследство. М., 1941. Т. 43-44) и эсхиловским мотивам у Гете, прикован к горам Кавказа, как прикованы русские оппозиционные офицеры, и также мучим орлом, как опальные вольнодумцы мучимы кавказскими "орлами". <...> В христианской теологии Демон (дьявол, сатана, падший ангел) занял позицию абсолютного противопоставления Богу. В контексте дуалистического мировосприятия это означало, что мир людей (их душ) представляет собой арену борьбы абсолютного добра и абсолютного зла. Романтический образ демона, опирающийся на философию свободы, был более человечным, в силу того, что демон был осмыслен в соответствии с характерологией человеческого существа, имеющего сильные и слабые стороны.
      Коранический Иблис совершенно противоположен христианскому концепту дьявола: он противопоставлен не Богу, а человеку, основываясь на важнейшем для ислама понятии "таухида" - абсолютном единстве Бога и его абсолютном величии: в сотворенной им вселенной нет ничего, что не являлось бы проявлением его воли и замысла. Демон, по мусульманским представлениям, вредит людям, искушает их, но есть ключевой нюанс: он делает это в соответствии со своей судьбой ("мактуб", "предписанное"), помогая сформировать мировой порядок, изначально задуманный Богом для испытания человека.
      Эта концепция получила развитие в поэтике и философии мусульманского мистицизма (суфизма), одна из основных литературных тем которого - проблема взаимоотношения полностью зависимой от божественной воли личности и абсолютно независимого Аллаха. На протяжении классического периода арабо-мусульманской литературы о сатане с жалостью писали Сана"и, Аттар, Газали, Сармад, Шах Абдал-Латиф, Икбал. Но дальше всех концепцию таухида на Иблиса распространил Хусайн Мансур Аль-Халладж (858-922), известный в мусульманском мире тем, что был казнен за богохульное утверждение
      "Ана аль-Хакк", что в переводе с арабского означает "Я - Истина" (альХакк - это одно из 99 наименований Бога, означающее "Истинный") и соотносится с образом Христа (Евангелие от Иоанна, 14:6). Неоднозначно воспринимаемый ортодоксальным исламом, Аль-Халладж выступает безусловным авторитетом в суфизме (кроме современных ему суфиев, которые отвернулись от него, обвинив в разглашении суфийских тайн непосвященным), написав один из первых мусульманских мистических трактатов "Китаб ат-Тавасин".
      В этом трактате глава "Та-Син безначальности и Запутанности" (которая и содержит это роковое для Халладжа утверждение "Ана альХакк") формулирует концептуальную мысль о невозможности поклоняться никому, кроме единственного Бога: "Благочестивый Муса, да благословит его Аллах, и Иблис - на горной тропинке. И сказал ему: "О Иблис, что помешало тебе поклониться?" - И сказал: "Смысл моего призвания - в Божестве Едином. И если бы я поклонился ему, то уподобился бы тебе, ибо тебя только один раз позвали "взглянуть на гору", - и ты взглянул. Что же до меня, я позван тысячу раз, чтобы поклониться, и не поклонился: призвание мое - в смысле моем". И далее Иблис говорит фразу, которой суфии обычно описывают эталон искренне верующего человека: "Если согласно этому предопределению решение, если наказание мое в огне бесконечную вечность, не поклонюсь никому и не унижусь ни перед кем и ни перед чем, не признаю себя противником, и нет вражды. Признание мое - признание Искреннего; я - из искренних в любви" (Ал-Халладж ал-Хусайн ибн Мансур. Китаб ат-Тавасин. Сад Знания / пер. с араб. В. Нечипуренко, И. Полонской. Ростов н/Д, 2007).
      Возможность представления Демона в категориях драматического характера и ситуации безграничной любви - одна из возможностей сопоставления романтического ориентализма Лермонтова и восточной поэтики как философско-эстетической основы этого ориентализма. Романтический трагизм Лермонтова обостряет основную антитезу его творчества: "антитезу между мечтой о человеческом счастье и несчастьем в реальной действительности, между великой красотой жизни, земли, человека, творческого деяния, возвышенной любви, единения людей и безобразием "лика" современного ему мира, которое Лермонтов, предвосхищая в этом отношении Достоевского, так глубоко постиг" (Абрамович Г. Трагедийная тема в творчестве Лермонтова // Творчество М.Ю. Лермонтова: 150 лет со дня рождения, 1814-1964. М., 1964).
      Восточный текст в творчестве позднего Лермонтова - далеко не однозначное явление; это результат концептуализации ориентальных мотивов в контексте авторского осмысления основ мировой истории и культуры, результатом освоения ориентальных трендов романтической эпохи в литературе, публицистике и общественном сознании 1830-1840-х гг.
      
      
      Андреев Д.Л. Из книги "Роза Мира" <отрывок> // М.Ю. Лермонтов: Pro et contra. СПб. 2002. Серия "русский путь". с. 454-458. Первая полная публикация осуществлена вдовой писателя, А.А. Андреевой: Андреев Д. Роза Мира. М., 1991.
      Даниил Леонидович Андреев (1906-1959) - религиозный мыслитель, писатель, поэт; сын писателя Л. Н. Андреева. Ранние произведения Д. Андреева, по условиям времени не предназначавшиеся для печати, были уничтожены при его аресте в 1947 г. Приговоренный к двадцати пяти годам лишения свободы (с началом хрущевской оттепели срок был сокращен до десяти лет), Д. Андреев отбывал заключение во Владимирской тюрьме. В камере он начал работу над своим главным сочинением, мистическим трактатом "Роза Мира". Книга завершена в 1957-1959 гг., после выхода писателя на свободу.
      В своей грандиозной теологической утопии Д. Андреев предрекает наступление нового мирового периода - периода всечеловеческого братства, когда будет полностью преобразована сущность земных государств, а сами люди примут новый, облагороженный, образ. Для этого на смену старым религиям, "разрозненным лепесткам", должна явиться "интеррелигиозная, всечеловеческая церковь новых времен, Роза Мира", которая будет итогом соборного творчества, "духовной деятельности множества". Во главе Розы Мира должен стать тот, кто совместит в себе "три величайших дара: дар религиозного вестничества, дар праведности и дар художественной гениальности". Вся деятельность прежних героев, подвижников и гениев служит предварением этого будущего синтеза. В этом контексте особое значение для Д. Андреева приобретают те случаи, когда дар художественного творчества соединяется с даром "вестничества". В "метаистории русской культуры" "вестники" приходят на смену "святым и праведникам". В России XIX в., когда православная церковь утрачивает значение "духовной водительницы общества", именно инстанция "вестничества" берет на себя те функции, которые прежде принадлежали церкви. "Вестник - это тот, кто <...> дает людям почувствовать сквозь образы искусства в широком смысле этого слова высшую правду и свет, льющиеся из миров иных. Пророчество и вестничество - понятия близкие, но не совпадающие. Вестник действует только через искусство; пророк может осуществлять свою миссию и другими путями <...>. С другой стороны, понятие вестничества близко к понятию художественной гениальности, но не совпадает также и с ним. Гениальность есть высшая степень художественной одаренности. И большинство гениев были в то же время вестниками - в большей или меньшей степени, - но, однако, не все". Одним из величайших "русских вестников" Д. Андреев считает Лермонтова, подчеркивая при этом, что миссия его осталась несвершенной, а ее смысл - загадочным.
      <...> Всенародное горе, охватившее Россию при известии о гибели (Пушкина - Г.Ш.) показало, что миссия всенародного значения впервые в истории возложена не на родомысла (Родомыслы, - "исторические деятели, оказавшие могучее и благотворное влияние на судьбы народа или государства" и руководимые светлыми силами, исходящими из высших, небесных слоев соответствующей "метакультуры", героя или подвижника, а на художественного гения, и что народ, если этого и не осознавал, то зато чувствовал совершенно отчетливо. Убийство гения было осознано всеми как величайшее из злодейств, и преступник был выброшен, как шлак, за пределы России. Вернувшись во Францию, Ж. Дантес сделался известным политическим деятелем; при императоре Наполеоне III он занимал пост сенатора, не испытал и тени раскаяния в совершенном преступлении.<...> Но для метаисторического созерцания слишком ясно, каким мимолетным было это пошлое торжество и каким жутким - посмертие Дантеса. <...>
      Но если смерть Пушкина была великим несчастьем для России, то смерть Лермонтова была уже настоящей катастрофой, и от этого удара не могло не дрогнуть творческое лоно не только Российской, но и других метакультур. Миссия Пушкина, хотя и с трудом и только частично, но все же укладывается в человеческие понятия; по существу, она ясна.
      Миссия Лермонтова - одна из глубочайших загадок нашей культуры. С самых ранних лет - неотступное чувство собственного избранничества, какого-то исключительного долга, довлеющего над судьбой и душой; феноменально раннее развитие бушующего, раскаленного воображения и мощного, холодного ума; наднациональность психического строя при исконно русской стихийности чувств; <пронизывающий насквозь человеческую душу> суровый и зоркий взор; глубокая религиозность натуры, <переключающая даже сомнение из плана философских суждений в план богоборческого бунта> - наследие древних воплощений этой монады в человечестве титанов <...> В примечании Д. Андреев приводит ряд имен из числа бывших титанов: "Эсхил, Данте, Леонардо, Микеланджело, Гете, Бетховен, Вагнер, Ибсен, Лермонтов, Лев Толстой"); высшая степень художественной одаренности при строжайшей взыскательности к себе, понуждающей отбирать для публикации только шедевры из шедевров... Все это, сочетаясь в Лермонтове, укрепляет нашу уверенность в том, что гроза вблизи Пятигорска, заглушившая выстрел Мартынова, бушевала в этот час не в одном только Энрофе (Считая Вселенную многослойным образованием, Д. Андреев употреблял слово Энроф как "имя нашего физического слоя - понятие, равнозначное понятию современной астрономической вселенной". Энроф характеризуется "наличием в нем пространства трех измерений и времени одного измерения". Это, настигнутая общим
      Врагом, оборвалась недовершенной, миссия того, кто должен был создать со временем нечто, превосходящее размерами и значением догадки нашего ума, - нечто и в самом деле титаническое.
      Великих созерцателей "обеих бездн" - бездны горнего мира и бездны слоев демонических, - в нашей культуре я до сих пор знаю три: Иоанн Грозный, Лермонтов и Достоевский. Четвертым следовало бы назвать Александра Блока, если бы не меньший, сравнительно с этими тремя, масштаб его личности.
      Если и не приоткрыть завесу над тайной миссии, не свершенной Лермонтовым, то хотя бы угадать ее направление может помочь метаисторическое созерцание и размышление о полярности его души. Такое созерцание приведет к следующему выводу: в личности и творчестве Лермонтова различаются без особого усилия две противоположные тенденции. Первая: линия богоборческая, обозначающаяся уже в детских его стихах и поверхностным наблюдателям кажущаяся видоизменением модного байронизма. Если байронизм есть противопоставление свободной, гордой личности окованному цепями условностей и посредственности человеческому обществу, то конечно, здесь налицо и байронизм. Но это - поверхность; глубинные же, подпочвенные слои этих проявлений в творческих путях обоих поэтов весьма различны. Бунт Байрона есть прежде всего бунт именно против общества. Образы Люцифера, Каина, Манфреда суть только литературные приемы, художественные маски. Носитель гениального поэтического дарования, Байрон как человек обладал скромным масштабом; никакого воплощения в человечестве титанов у него в прошлом не было. <...> Жгучее стремление к славе и к власти, постоянный маскарад жизни, низменность итальянских приключений - все это указывает отнюдь не на титаническую природу этого человека, а только на его незащищенность от демонической инвольтации. А так как общая одаренность его натуры была огромной, а фон, на котором он действовал - общество того времени, - совершенно тускл, то маскарад этот мог ввести в заблуждение <...> и настоящего титана, каким был Гете. Байрон амистичен. Его творчество являло собою, в сущности, не что иное, как английский вариант того культурного явления, которое на континенте оформилось в идеологической революции энциклопедистов.
      У Лермонтова же - его бунт против общества является не первичным, а производным: этот бунт вовсе не так последователен, упорен и глубок, как у Байрона, он не уводит поэта ни в добровольное изгнание, ни к очагам освободительных движений. Но зато лермонтовский Демон - не литературный прием, не средство эпатировать аристократию или буржуазию, а попытка художественно выразить некий глубочайший, с незапамятного времени несомый опыт души, приобретенный ею в предсуществовании. В противоположность Байрону Лермонтов - мистик по существу, <...> мистик, если можно так выразиться, милостью Божией; мистик потому, что внутренние его органы - духовное зрение, слух и глубинная память, а также дар созерцания космических панорам и дар постижения человеческих душ - приоткрыты с самого рождения и через них в сферу сознания просачивается вторая реальность: реальность, а не фантастика. Это превосходно показал на анализе лермонтовских текстов Мережковский - единственный из критиков и мыслителей, который в суждениях о Лермонтове не скользил по поверхности, а коснулся трансфизического корня вещей (Д.С. Мережковский. "Лермонтов". Поэт сверхчеловечества). Лермонтов до конца своей жизни испытывал неудовлетворенность своей поэмой о Демоне. По мере возрастания зрелости и зоркости он не мог не видеть, сколько частного и эпохального, человеческого и случайноавтобиографического вплелось в ткань поэмы, снижая ее трансфизический уровень, замутняя и измельчая образ, антропоморфизируя сюжет. Очевидно, если бы не смерть, он еще много раз возвращался бы к этим текстам и в итоге создал бы произведение, в котором от известной нам поэмы осталось бы, может быть, несколько десятков строф. Но дело в том, что Лермонтов был не только великий мистик; это был живущий всею полнотой жизни человек и огромный - один из величайших у нас в XIX в. - ум. Богоборческая тенденция проявлялась у него поэтому не только в слое мистического опыта и глубинной памяти, но и в слое сугубо интеллектуальном, и в слое повседневных действенных проявлений, в жизни. Так следует понимать многие факты его внешней биографии: его кутежи и бретерство, его юношеский разврат - не пушкинский веселый, а угрюмый и тяжкий, его поведение с теми женщинами, перед которыми он представлял то Печорина, то почти что Демона и даже, может быть, его воинское удальство. (К двадцати пяти годам все эти метания Лермонтова кончились, утратили для него всякий интерес и были изжиты, в то время как Байрон продолжал быть игралищем всевозможных сил до конца своей тридцатипятилетней жизни). В интеллектуальном же плане эта бунтарская тенденция приобрела вид холодного и горького скепсиса, вид скорбных, разъедающе пессимистических раздумий чтеца человеческих душ. Такою эта тенденция сказалась в "Герое нашего времени", в "Сашке", в "Сказке для детей" и т. д.
      Но, наряду с этой тенденцией, в глубине его стихов, с первых лет и до последних, тихо струится, журча и поднимаясь порой до неповторимо дивных звучаний, вторая струя: светлая, задушевная, теплая вера. Надо было утерять всякую способность к пониманию духовной реальности до такой степени, как это случилось с русской критикой последнего столетия, чтобы не уразуметь черным по белому написанных, прямо в уши кричащих свидетельств об этой реальности в лермонтовских стихах. Надо окаменеть мыслью, чтобы не додуматься до того, что ангел, несший его душу на землю и певший ту песнь, которой потом "заменить не могли ей скучные песни земли", есть не литературный прием, как это было у Байрона, а факт. Хотелось бы знать: в каком же ином поэтическом образе следовало бы ждать от гения и вестника свидетельств о даймоне (Опираясь на античные представления о даймонах, сопутствующих людям, Д. Андреев обозначает этим словом обитателей более высокого слоя Вселенной, чем наш физический мир Энроф. Даймоны связаны с человечеством "разнообразными нитями", в том числе способны влиять на поступки людей. Нужно быть начисто лишенным религиозного слуха, чтобы не почувствовать всю подлинность и глубину его переживаний, породивших лирический акафист "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...", чтобы не уловить того музыкально-поэтического факта, что наиболее совершенные по своей небывалой поэтической музыкальности строфы Лермонтова говорят именно о второй реальности, просвечивающей сквозь зримую всеми: "Ветка Палестины", "Русалка", изумительные строфы о Востоке в "Споре", "Когда волнуется желтеющая нива...", "На воздушном океане...", "В полдневный жар в долине Дагестана...", "Три пальмы", картины природы в "Мцыри", в "Демоне" и многое другое. Очевидно, в направлении еще большей, предельной поляризации этих двух тенденций, в их смертельной борьбе, в победе утверждающего начала и в достижении наивысшей мудрости и просветленности творческого духа и лежала несвершенная миссия Лермонтова. Но дело в том, что Лермонтов был не "художественный гений вообще" и не только вестник, - он был русским художественным гением и русским вестником, и в качестве таковых он не мог удовлетвориться формулой: "слова поэта суть дела его" (Это замечание Пушкина по поводу строк Державина "За слова меня пусть гложет, За дела сатирик чтит" передано Гоголем в "Выбранных местах из переписки с друзьями" (Гоголь. Т. 8. С. 229). Тот же эпизод приводит Вяземский в приписке 1875 г. к своей статье о "Цыганах" (см.: Вяземский П. А.
      Эстетика и литературная критика. М., 1984).
      Вся жизнь Михаила Юрьевича была, в сущности, мучительными поисками, к чему приложить разрывающую его силу. Университет, конечно, оказался тесен. Богемная жизнь литераторовпрофессионалов того времени была безнадежно мелка. Представить себе Лермонтова замкнувшимся в семейном кругу, в личном благополучии, не может, я думаю, самая благонамеренная фантазия. Военная эпопея Кавказа увлекла было его своей романтической стороной, обогатила массой впечатлений, но после "Валерика" не приходится сомневаться, что и военная деятельность была осознана им как нечто в корне чуждое тому, что он должен был совершить в жизни. Но что же? Какой жизненный подвиг мог найти для себя человек такого размаха, такого круга идей, если бы его жизнь продлилась еще на сорок или пятьдесят лет? Представить Лермонтова, примкнувшим к революционному движению 60-х и 70-х годов, так же невозможно, как вообразить Толстого, в преклонных годах участвующим в террористической организации, или Достоевского - вступившим в социал-демократическую партию. Поэтическое уединение в Тарханах? Но этого ли требовали его богатырские силы? - Монастырь, скит? - Действительно: ноша затвора была бы по плечу этому духовному атлету, на этом пути сила его могла бы найти для себя точку приложения. Но православное иночество несовместимо с художественным творчеством того типа, тех форм, которые оно приобрело в наши поздние времена, а от этого творчества Лермонтов, по-видимому, не отрекся бы никогда. Возможно, что этот титан так и не разрешил бы никогда заданную ему задачу: слить художественное творчество с духовным деланием и подвигом жизни, превратиться из вестника в пророка. Но мне лично кажется более вероятным другое: если бы не разразилась пятигорская катастрофа, со временем русское общество оказалось бы зрителем такого - непредставимого для нас и неповторимого ни для кого - жизненного пути, который привел бы Лермонтова-старца к вершинам, где этика, религия и искусство сливаются в одно, где все блуждания и падения прошлого преодолены, осмыслены и послужили к обогащению духа и где мудрость, прозорливость и просветленное величие таковы, что все человечество взирает на этих владык горных вершин культуры с благоговением, любовью и с трепетом радости.
      О том, что Лермонтов не удовлетворился бы только "словом", что он "ушел бы в пустыню" и сделался "духовным вождем народа" (то есть "ушел бы в путь Серафима Саровского"), писал Розанов в статье 1916 г. "О Лермонтове" (Новое Время. 1916. 18 (31) июля, Љ 14499).
      В каких созданиях художественного слова нашел бы свое выражение этот жизненный и духовный опыт? Лермонтов, как известно, замышлял роман-трилогию, первая часть которой должна была протекать в годы пугачевского бунта, вторая - в эпоху декабристов, а третья - в 40-х годах. Но эту трилогию он завершил бы, вероятно, к сорокалетнему возрасту. А дальше?.. Может быть, возник бы цикл "романов идей"? Или эпопея-мистерия типа "Фауста"? Или возник бы новый, невиданный жанр?.. - Так или иначе, в 70-х и 80-х гг. прошлого века Европа стала бы созерцательницей небывалого творения, восходящего к ней из таинственного лона России и предвосхищающего те времена, когда поднимется из этого лона цветок всемирного братства - Роза Мира, выпестованная вестниками-гениями-праведниками- пророками.
      Смерть Лермонтова не вызвала в исторической Европе, конечно, ни единого отклика. Но когда прозвучал выстрел у подножия Машука, не могло не содрогнуться творящее сердце не только Российской, но и Западных метакультур, подобно тому, как заплакал бы, вероятно, сам демиург Яросвет (Демиург Яросвет, согласно пояснениям Д. Андреева, "богосотворенная монада, один из великих демиургов человечества, народоводитель Российской метакультуры"), если бы где-нибудь на берегах Рейна оборвалась в двадцать семь лет жизнь Вольфганга Гете. Значительную часть ответственности за свою гибель Лермонтов несет сам. Я не знаю, через какие чистилища прошел в посмертии великий дух, развязывая узлы своей кармы. Но я знаю, что теперь он - одна их ярчайших звезд в Синклите России, что он невидимо проходит между нас, творит над нами и в нас и что объем и величие этого творчества непредставимы ни в каких наших предварениях. <...>
      
      
      Андреевский С.А. Лермонтов // М.Ю.Лермонтов: Pro et contra. СПб. 2002. Серия "Русский путь", с. 296-313 Первая публик.: НВр. 1890. 16 (28) янв., Љ 4987. С. 2; 17 (29) янв., Љ 4988. С. 3; параллельно - отдельный оттиск: Андреевский С. А. Лермонтов: Характеристика. Чтение 16 декабря 1889 г. в Русском литературном обществе. СПб., 1890.
      Сергей Аркадьевич Андреевский (1847-1918) - поэт, литератор, юрист. Внимание Андреевского как литературного критика было сосредоточено на проблемах "общечеловеческой" психологии и на отношении поэзии к сверхчувственному миру. Решительно отмежевываясь от позитивистски ориентированного литературове-дения и "реальной критики", он отрицал связь литературного творчества с историческими, политическими и социально-экономическими условиями эпохи и считал главной задачей критика "найти ключ к душе" писателя (Андреевский С. А. Литературные очерки).
      Этюд о Лермонтове был впервые прочитан Андреевским 16 декабря 1889 г. в качестве публичной лекции в Русском литературном обществе. Последовавшая затем публикация очерка вызвала как восторженные, так и резко критические отзывы современников. П. Скриба, отметив "талант, вкус, определенность мысли автора", назвал его характеристику Лермонтова "парадоксом". По мнению рецензента, совершенно отрицать влияние исторических условий на Лермонтова и его героев было бы затруднительно. Так, муки Печорина проистекают "не от бесцельности бытия вообще, но и от его собственных поступков", от "совершенно земного" тщеславия, обусловленного законами "среды" (Скриба П. Литература и жизнь: С. А. Андреевский. Литературные чтения. 1891. 15 (27) июля, Љ 74). Несогласие с выводами Андреевского выразил Н.К. Михайловский: "...странно видеть, что в этюде г. Андреевского много говорится о разладе разума и чувства в Лермонтове и нет ни слова о третьем элементе духа, о воле, которой поэт придавал такое первенствующее значение" ( О Лермонтове// Михайловский Н. К. Литература и жизнь. 1892). "...Не в разладе разума и чувства, - продолжал Михайловский, - состояла беда Лермонтова <...>. Самый этот разлад был следствием того, что первенствующий, по мнению Лермонтова, элемент духа, за отсутствием точки приложения, в нем бездействовал. <...> Если бы его собственная воля имела определенную точку приложения, его разум и чувство не были бы в разладе, и он явился бы перед историей во весь свой действительно огромный рост" (С. 251-252). Резко отрицательный отзыв на "Литературные чтения" Андреевского (СПб., 1891) принадлежит литературоведу Н.А. Черняеву (Санкт-петербургский подражатель Брандеса // Южный край. 1891. 27янв., Љ3460). Сдержанно отозвался о той же книге П.П. Перцов (Волжский вестник. 1891. 1 февр., Љ 30), хотя через несколько лет включил очерк Андреевского о Лермонтове в свой сборник "Философские течения русской поэзии" (СПб., 1896), а еще позже, в 1930-х гг., писал, что статья Андреевского "остается и посейчас одною из лучших характеристик в сравнительно небога-той лермонтовской литературе, несмотря на свою односторон-ность" (Перцов П.П. Литературные воспоминания: 1890-1902 гг. М.; Л., 1933). Очерк
      Андреевского был высоко оценен также В.В. Розановым (НВр. 1903.
      27сент.).
      I. Этот молодой военный, в николаевской форме, с саблей через плечо, с тонкими усиками, выпуклым лбом и горькою складкою между бровей, был одною из самых феноменальных поэтических натур. Исключительная особенность Лермонтова состояла в том, что в нем соединялось глубокое понимание жизни с громадным тяготением к сверхчувственному миру. В истории поэзии едва ли сыщется другой подобный темперамент. Нет другого поэта, который так явно считал бы небо своею родиной, а землю - своим изгнанием. Если бы это был характер дряблый, мы получили бы поэзию сентиментальную, слишком эфирную, стремление в "туманную даль", второго Жуковского, - и ничего более. Но это был человек сильный, страстный, решительный, с ясным и острым умом, вооруженным волшебною кистью, смотревший глубоко в действительность, с ядом иронии на устах, - и потому прирожденная Лермонтову неотразимая потребность в признании иного мира возливает на всю его поэзию обаяние чудной, божественной тайны. <...> Мы признаем в произведениях Лермонтова чрезвычайную близость их к интересам действительности. Чувство природы, пылкость страстей, глубина любви и трогательная теплота привязанностей, реализм красок, историческое чутье, способность создавать самые простые жизненные фигуры <...>, или самые верные бытовые очерки <...> - вся эта сторона таланта Лермонтова, так сказать реальная, давно всеми признана. Мы же остановимся теперь исключительно на другой стороне этого великого дарования, более глубокой и менее исследованной, - на стороне сверхчувственной. <...> Один Лермонтов нигде положительно не высказал (как и следует поэту), во что он верил, но зато во всей своей поэзии оставил глубокий след своей непреодолимой и для него совершенно ясной связи с вечностью. Лермонтов стоит в этом случае совершенно одиноко между всеми. <...> Лермонтов, как верно заметил В. Д. Спасович, даже и не мистик: он именно - чистокровнейший поэт, "человек не от мира сего", забросивший к нам откудато, с недосягаемой высоты, свои чарующие песни... (См.: Спасович В.Д. Байронизм у Пушкина и Лермонтова// впервые: BE. 1888. Љ 4). Рассуждая о "метафизическом" элементе в творчестве Лермонтова, Спасович указывал: "...пользуюсь при этом мыслью, уже высказанною в одном из литературных кружков моим приятелем и товарищем С.А. Андреевским" (Там же. С. 401).
      Смелое, вполне усвоенное Лермонтовым, родство с небом дает ключ к пониманию и его жизни, и его произведений. <...> Лермонтов никак не мог помириться с мыслью о своем ничтожестве. Даже исчезая в стихиях, Лермонтов отделяет свою душу от праха, желает этой душою слиться со вселенной, наполнить ею вселенную... <...> Неизбежность высшего мира проходит полным аккордом через всю лирику Лермонтова. Он сам весь пропитан кровною связью с надзвездным пространством. Здешняя жизнь - ниже его. Он всегда презирает ее, тяготится ею. Его душевные силы, его страсти - громадны, не по плечу толпе; все ему кажется жалким, на все он взирает глубокими очами вечности, которой он принадлежит: он с ней расстался на время, но непрестанно и безутешно по ней тоскует. Его поэзия, как бы по безмолвному соглашению всех его издателей, всегда начинается "Ангелом", составляющим превосходнейший эпиграф ко всей книге, чудную надпись у входа в царство фантазии Лермонтова ("Ангелом" открывается собрание сочинений Лермонтова под редакцией П.А. Ефремова /СПб., 1873. Т. 1/, которым, по всей вероятности, пользовался Андреевский, и многие другие издания). Действительно, его великая и пылкая душа была как бы занесена сюда для "печали и слез", всегда здесь "томилась" и Звуков небес заменить не могли Ей скучные песни земли.
      Все этим объясняется. Объясняется, почему ему было "и скучно и грустно", почему любовь только раздражала его, ибо "вечно любить невозможно", почему ему было легко лишь тогда, когда он твердил какую-то чудную молитву, когда ему верилось и плакалось; почему морщины на его челе разглаживались лишь в те минуты, когда "в небесах он видел Бога"; почему он благодарил Его за "жар души, растраченный в пустыне", и просил поскорее избавить от благодарности; почему, наконец, в одном из своих последних стихотворений он воскликнул с уверенностью ясновидца: Но я без страха жду довременный конец: Давно пора мне мир увидеть новый ("Не смейся над моей пророческой тоскою...", которое в большинстве современных изданий датируется 1837 г. (по мнению Э. Г. Герштейн, оно было написано еще раньше, в 1835-1836 гг. - см.: ЛЭ. С. 337), печаталось среди стихотворений 1841 г. во многих собраниях сочинений Лермонтова XIX- начала XX в. (см., например, упомянутое издание под редакцией П.А. Ефремова).
      Это был человек гордый и в то же время огорченный своим божественным происхождением, с глубоким сознанием которого ему приходилось странствовать по земле, где все казалось ему так доступным для его ума и так гадким для его сердца.
      Еще недавно было высказано, что в поэзии Лермонтова слышатся слезы тяжкой обиды и это будто бы объясняется тем, что не было еще времен, в которые все заветное, чем наиболее дорожили русские люди, с такою бесцеремонностью приносилось бы в жертву идее холодного, бездушного формализма, как это было в эпоху Лермонтова, и что Лермонтов славен именно тем, что он поистине гениально выразил всю ту скорбь, какою были преисполнены его современники!.. (Чьи именно суждения имеет в виду Андреевский, выяснить не удалось). Можно ли более фальшиво объяснить источник скорби Лермонтова?!. Точно и в самом деле после николаевской эпохи, в период реформ, Лермонтов чувствовал бы себя как рыба в воде! Точно после освобождения крестьян, и в особенности в шестидесятые годы, открылась действительная возможность "вечно любить" одну и ту же женщину? Или совсем искоренилась "лесть врагов и клевета друзей"? Или "сладкий недуг страстей" превратился в бесконечное блаженство, не "исчезающее при слове рассудка"? Или "радость и горе" людей, отходя в прошлое, перестали для них становиться "ничтожными"?.. И почему этими вековечными противоречиями жизни могли страдать только современники Лермонтова, в эпоху формализма? Современный Лермонтову формализм не вызвал у него ни одного звука протеста. Обида, которою страдал поэт, была причинена ему "свыше", - Тем, Кому он адресовал свою ядовитую благодарность, о Ком он писал: Ищу кругом души родной, Поведать, что мне Бог готовил, Зачем так горько прекословил Надеждам юности моей! Придет ли вестник избавленья Открыть мне жизни назначенье, Цель упований и страстей? ("Гляжу на будущность с боязнью..." (1837- 1838; в издании Ефремова, как и во многих других, датировано 1841 г.; порядок строк отличается от принятого в современных изданиях).
      Ни в какую эпоху не получил бы он ответов на эти вопросы. Консервативный строй жизни в лермонтовское время несомненно влиял и на его поэзию, но как раз с обратной стороны. Быть может, именно благодаря патриархальным нравам, строго религиозному воспитанию, киоту с лампадой в спальне своей бабушки, Лермонтов с младенчества начал улетать своим умственным взором все выше и выше над уровнем повседневной жизни, затем усвоил себе тот величавый, почти божественный взгляд на житейские дрязги, ту широту и блеск фантазии, которые составляют всю прелесть его лиры <...>
      Без вечности души вселенная, по словам Лермонтова, была для него "комком грязи". <...> Никто так прямо не говорил с небесным сводом, как Лермонтов, никто с таким величием не созерцал эту голубую бездну. "Прилежным взором" он умел в чистом эфире "следить полет ангела", в тихую ночь он чуял, как "пустыня внемлет Богу и звезда с звездою говорит". В такую ночь ему хотелось "забыться и заснуть", но ни в каком случае не "холодным сном могилы". Совершенного уничтожения он не переносил.
      II. Он не терпел смерти, т. е. бессознательных, слепых образов и фигур, даже в окружающей его природе. "Хотя без слов", ему "был внятен разговор" шумящего ручья, - его "немолчный ропот, вечный спор с упрямой грудою камней" ("Мцыри", строфа 10) и "свыше было дано" разгадывать думы ...темных скал, Когда поток их разделял: Простерты в воздухе давно Объятья каменные их И жаждут встречи каждый миг; Но дни бегут, бегут года - Им не сойтиться никогда!.. ("Мцыри", строфа 6).
      Так он по-своему одухотворял природу, читал в ней историю сродственных ему страданий. Это был настоящий волшебник, когда он брался за балладу, в которой у него выступали, как живые лица, - горы, деревья, море, тучи, река. "Дары Терека", "Спор", "Три пальмы", "Русалка", "Морская царевна", "Ночевала тучка золотая...", "Дубовый листок оторвался от ветки родимой..." - все это такие могучие олицетворения природы, что никакие успехи натурализма, никакие перемены вкусов не могут у них отнять их вечной жизни и красоты. Читатель с самым притупленным воображением всегда невольно забудется и поверит чисто человеческим страстям и думам Казбека и Шат-горы, Каспия и Терека, - его тронет слеза старого утеса, он и залюбуется мимолетной золотою тучей, ночевавшей на его груди. Одно стихотворение в таком же роде, "Сосна", заимствовано Лермонтовым у Гейне. У Гейне есть еще одна подобная вещица: "Лотос". Все названные лермонтовские пьесы и эти два стихотворения Гейне составляют все, что есть самого прекрасного в этом роде во всемирной литературе; но Лермонтов гораздо богаче Гейне. Баллада Гете "Лесной царь", чудесная по своему звонкому, сжатому стиху, все-таки сбивается на детскую сказочку. Нежное, фантастическое под пером Гете меньше трогает и не дает полной иллюзии <...>.
      III. Всегда природа представляется Лермонтову созданием Бога ("Мцыри", XI, "Когда волнуется желтеющая нива...", "Выхожу один я на дорогу..." и т. д.); ангелы входят в его поэзию как постоянный, привычный образ, как знакомые, живые лица. Поэтому сюжет, связанный с легендой мироздания, с участием бесплотного духа, с грандиозными пространствами небесных сфер, неминуемо должен был особенно привлекать его воображение. И Лермонтов, с пятнадцати лет, замыслил своего "Демона". Время показало, что эта поэма из всех больших произведений Лермонтова как бы наиболее связана с представлением о его музе. Поэт, по-видимому, чувствовал призвание написать ее и отделывал всю жизнь. Всю свою неудовлетворенность жизнью, т. е. здешнею жизнью, а не тогдашним обществом, всю исполинскую глубину своих чувств, превышающих обыденные человеческие чувства, всю необъятность своей скучающей на земле фантазии, - Лермонтов постарался излить устами Демона. Концепция этого фантастического образа была счастливым, удачным делом его творчества. Те свойства, которые казались напыщенными и даже отчасти карикатурными в таких действующих лицах, как гвардеец Печорин, светский денди Арбенин или черкес Измаил-Бей, побывавший в Петербурге, - все эти свойства (личные свойства поэта) пришлись по мерке только фантастическому духу, великому падшему ангелу.
      Строго говоря, Демон - даже не падший ангел: причина его падения осталась в тумане; это скорее - ангел, упавший с неба на землю, которому досталась жалкая участь Ничтожной властвовать землей. Короче, это - сам поэт. Интродукция в поэму воспевает Лучших дней воспоминанья, Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, - точно поэт говорит о себе до рождения. Чудная строфа об этих воспоминаниях обрывается восклицанием: И много, много... и всего Припомнить не имел он силы, - как будто сам поэт потерял эту нить воспоминаний и не может сам себе дать отчета, как он очутился здесь. Этот скорбящий и могучий ангел представляет из себя тот удивительный образ фантазии, в котором мы поневоле чувствуем воплощение чего-то божественного в какие-то близкие нам человеческие черты. Он привлекателен своею фантастичностью и в то же время в нем нет пустоты сказочной аллегории. Его фигура из траурной дымки почти осязаема: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет, - как определяет его сам Лермонтов. То не был ада дух ужасный, - о нет! - спешит добавить автор и ищет к нему нашего сочувствия. Демон, ни в чем определенном не провинившийся, имеет, однако, некоторую строптивость против неба; он иронизирует над другими ангелами, давая им эпитет "бесстрастных"; он еще на небе невыгодно выделился между другими тем, что был "познанья жадным"; он и в раю испытывал, что ему чего-то недостает (впоследствии он говорит Тамаре: Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало); наконец, он преисполнен громадною энергиею, глубоким знанием человеческих слабостей, от него пышет самыми огненными чувствами. И все это приближает его к нам.
      Пролетая над Кавказом, над этой естественной ступенью для нисхождения с неба на землю, Демон пленяется Тамарой. Он сразу очаровался. Он ...позавидовал невольно Неполной радости земной. (Какой эпитет!) В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком, - потому что на земле одна только любовь напоминает блаженство рая. Он не может быть злым, не может найти в уме коварных слов. Что делать? Забыть! Забвенья не дал Бог, Да он и не взял бы забвенья. Для этой минуты высшего счастья. Можно ли сильнее, глубже сказать о прелести первых впечатлений любви!
      В любви Демона к Тамаре звучат все любимые темы вдохновений самого Лермонтова. Демон старается поднять думы Тамары от земли - убеждает ее в ничтожестве земных печалей. Когда она плачет над трупом жениха, Демон напевает ей пленительные строфы о тех чистых и беспечных облаках и звездах, к которым так часто любил сам Лермонтов обращать свои песни. Он говорит Тамаре о "минутной" любви людей: Иль ты не знаешь, что такое Людей минутная любовь? - Волненье крови молодое! Но дни бегут и стынет кровь. Кто устоит против разлуки, Соблазна новой красоты, Против усталости и скуки Иль своенравия мечты?
      Все это лишь развитие того же мотива любви и страсти, который уже вылился от лица самого поэта в стихотворении "И скучно и грустно". В другом месте Демон восклицает: Что люди?
      Что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут!
      Едва ли не с этой же космической точки зрения, т. е. с высоты вечности, Лермонтов обратил к своим современникам свою знаменитую "Думу": Печально я гляжу на наше поколенье!
      Его поколение было лучшее, какое мы запомним, - поколение сороковых годов, - и он, однако, пророчил ему, что оно пройдет "без шума и следа"; он укорял его в том, что у него нет "надежд", что его страсти осмеяны "неверием", что оно иссушило ум "наукою бесплодной" и что его не шевелят "мечты поэзии", - словом, он бросил укор, который можно впредь до скончания мира повторять всякому поколению - как и двустишие Демона: Что люди? Что их жизнь и труд? Они прошли, они пройдут!
      Перед решительным свиданием с Тамарой у Демона на минуту пробуждается невольное сожаление к ней. Эта странная, едва уловимая горечь смущения внушается природой каждому перед порогом девственности. То было злое предвещанье...
      Действительно, перед Демоном тотчас же открыто выступил защитником невинности - ангел. Демон идет "любить готовый, с душой, открытой для добра" - и вдруг эта непонятная сила, почему-то воспрещающая радость, называющая радость злом! Зло не дышало здесь поныне! К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след!
      Тогда в душе Демона проснулся "старинной ненависти яд" к посланнику этой странной силы. "Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее! Она моя, Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья! На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю!" И ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И, медленно взмахнув крылами, В эфире неба потонул... Ангел уступил без боя.
      Следует дивная сцена объяснения в любви. Затем поцелуй - и смерть Тамары; перед смертью она вскрикнула; в этом крике было все - ...любовь, страданье, Упрек с последнею мольбой, И безнадежное прощанье, Прощанье с жизнью молодой...Ангел уносит ее душу. Демон, у которого "веяло хладом от неподвижного лица", останавливает его: "она моя", но ангел на этот раз не уступает: Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех; Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила И рай открылся для любви!
      А между тем на лице Тамары в гробу Улыбка странная застыла: Что в ней? Насмешка ль над судьбой, Непобедимое ль сомненье, Иль к жизни хладное презренье, Иль с небом гордая вражда?.. (Андреевский цитирует "Демона" по изданию Ефремова: Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 2 т. СПб., 1873. Т. 1. С. 33). И Демон остался Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!..
      IV. Каждый возраст, как известно, имеет своих поэтов, и "Демон" Лермонтова будет вечною поэмою для возраста первоначальной отроческой любви. Тамара и Демон, по красоте фантазии и страстной силе образов, представляют чету, превосходящую все влюбленные пары во всемирной поэзии. Возьмите другие четы, хотя бы, например, Ромео и Джульетту. В этой драме достаточно цинизма, в монологе Ромео под окном Джульетты вставлены такие мудреные комплименты насчет звезд и глаз, что их сразу и не поймешь. Наконец, перипетии оживания и отравления в двух гробах очень искусственны, слишком отзываются расчетом действовать на зрительную залу. Вообще, на юношество эта драма не действует. Любовь Гамлета к Офелии слишком элегична, почти бескровна; любовь Отелло и Дездемоны, напротив, слишком чувственна. Фауст любит Маргариту не совсем по-юношески; неподдельного экстаза, захватывающего сердце девушки, у него нет; Мефистофелю пришлось подсунуть ему бриллианты для подарка Маргарите - истинно стариковский соблазн. Да, Фауст любит, как подмоложенный старик. Здесь не любовь, а продажа невинности чертом старику. Между тем первая любовь есть состояние такое шалое, мечтательное, она сопровождается таким расцветом фантазии, что пара фантастическая потому именно и лучше, пышнее, ярче вбирает в себя все элементы этой зарождающейся любви.
      Обе фигуры у Лермонтова воплощены в самые благодарные и подходящие формы. Мужчина всегда первый обольщает невинность, он клянется, обещает, сулит золотые горы; он пленяет энергиею, могуществом, умом, широтой замыслов - демон, совершенный демон! И кому из отроковиц не грезится именно такой возлюбленный? - Девушка пленительна своей чистотой. Здесь чистота еще повышена ореолом святости: не просто девственница, а больше - схимница, обещанная Богу, хранимая ангелом: Зло не дышало здесь поныне!
      Понятно, какой эффект получается в результате. Взаимное притяжение растет неодолимо, идет чудная музыка возрастающих страстных аккордов с обеих сторон - и что же затем? Затем обладание - и смерть любви... Разве не так? Ведь и Фауст Пушкина соглашается с Мефистофелем, что даже в то блаженнейшее время, когда он завладел своей возлюбленной, т. е. в то время, Когда не думает никто, - он уже думал: ...Агнец мой послушный! Как жадно я тебя желал!.. Что ж грудь моя теперь полна Тоской и скукой ненавистной?.. ("Сцена из Фауста", 1825 Пушкина).
      V. Ангел уносит Тамару, но, конечно, только ту Тамару, которая была до прикосновения к ней Демона, невинную, - тот образ, к которому раз дотронешься - его уж нет, то видение, которое "не создано для мира", - и перегоревший мечтатель "с хладом неподвижного лица" остается обманутым - "один, как прежде, во вселенной". Итак, вот какова участь поэта, родившегося в раю, когда он, изгнанный на землю, вздумал искать здесь, в счастии земной любви, следов своей божественной родины... <...>
      VIII. ... более или менее цельный очерк поэтической индивидуальности Лермонтова... всегда будет нам казаться загадочною, пока мы не заглянем в "святую святых" поэта, в ту потаенную глубину, где горел его священный огонь. Во всем, что он писал, чувствуется взор человека, высоко парящего "над грешною землей", человека, "не созданного для мира"...<...> Лермонтов как поэт, явно недовольный жизнью, давно причислен к пессимистам. Но это пессимист совершенно особенный, существующий в единственном экземпляре. <...> Его взоры всегда обращены к какому-то иному, лучшему, миру. Что воспевает Лермонтов? То же самое, что и все другие поэты, разочарованные жизнью. Но у других вы слышите минорный тон, встречаете пессимизм бессильного уныния.
      У Лермонтова, наоборот, ко всему этому слышится презрение. Он будто говорит: "Все это глупо, ничтожно, жалко - но только я-то для всего этого не создан!.." - "Жизнь - пустая и глупая шутка..." И с этим убеждением он бросает свою жизнь, без надобности, шутя, под первой приятельской пулей...
      Итак, лермонтовский пессимизм есть пессимизм силы, гордости, пессимизм божественного величия духа. Под куполом неба, населенного чудною фантазиею, обличение великих неправд земли есть, в сущности, самая сильная поэзия веры в иное существование. Только поэт мог дать почувствовать эту веру, как сказал сам Лермонтов: Кто Толпе мои расскажет думы? - Или поэт, или никто (В изданиях XIX в., в частности у Ефремова, заключительная строка стихотворения "Нет, я не Байрон, я другой..." отличается от текста, принятого в современных изданиях; см.: Висковатый. С. 87-88).
      И чем дальше мы отдаляемся от Лермонтова, чем больше проходит перед нами поколений, к которым равно применяется его горькая "Дума", чем больше лет звучит с равною силою его страшное "И скучно и грустно" на земле - тем более вырастает в наших глазах скорбная и любящая фигура поэта, взирающая на нас глубокими очами полубога из своей загадочной вечности...
      
      
      Аничков Е.В. Методологические замечания о тексте "Демона" С.Пб. Типография Имп. АН. Отделение русского языка и словесности, кн. 3. Лі 12. 1914. Напечатано по распоряжению Имп. АН.
      1914 г. // ruslieb.ru>catalog/000199_000009_003812631/
      
      Одно из самых важных научных направлений настоящего времени составляют ученые издания классиков русской литературы. Что среди подобных работ одно из первых мест по праву принадлежит исполненному Д.И. Абрамовичем изданию Лермонтова, не подлежит сомнению. Я остановлюсь только на тексте "Демона". Автографа этой поэзии нет, но Д.И. Абрамович насчитал и обнаружил 17списков, частью первых изданий, частью копий, находящихся как в Лермонтовском музее, так и в больших книгохранилищах. Для ясности перечислю эти 17 списков, сразу оговорившись, что текст, напечатанный профессором П.А. Висковатовым в издании: Москва 1891 г., ввиду его далеко не признанной авторитетности, не буду вовсе принимать в соображение. Обозначения изданий и списков хорошо, какие предложил Д. И. Абрамович, прибавив лишь для его текста сокращение Корр. Итак:
      Крл. - 56 издание "Демона" в Карлсруэ 1856 г.
      Крл. - 57 издание "Демона" въ Карлсруэ 1857 г.
      Берл. - издание "Демона" в Берлине 1856 г.
      В 38 - список, полученный профессором П. А. Висковатовым от г-жи Лопухиной и напечатанный им в Русском (нрзб) 1889 г., март. На этом списке стоит сделанная рукой поэта дата: "1838 г. сентября 8 дня". 1 - 2 - Apx. - копия в (нрзб) Мин. Иностр. Дел. Библ. - копия Имп. Публичной Библиотеки 1848 г.
      Бор. - копия А.И. Боровки, хран. в Лерм. музее.
      Бел. - копия Белинский 1848 г., хран. в Румянц. музее.
      Витб. - копия Ф.А. Витберга, хран. в библ. Акад. Наук.
      Зот. - копия Зотова 1838 г., хран. в Лерм. музее. К. - копия В.В. Каллаша 1857 г.
      Кв. - копия Квиста, хран. в Лерм. музее.
      Кр. - копия Краевского 1839 г., хран. в Лерм. музее.
      Троф. - копия М.Д. Трофимова.
      Чртк. - копия Чертковской библиотеки.
      Ш. - копия Шульца, хран. в Лерм. музее.
      Корр. - скорректированный Краевским корректурный оттиск 9 дек. 1841 г., предназначавшийся для январской книжки Отечественных записок 1848 г., хранящийся в Лерм. музее и теперь издаваемый Д.И. Абрамовичем.
      Указания на разночтения по всем этим спискам, как обнаружилось при (нрзб), не всюду описаны Д.И. Абрамовичем с абсолютной точностью: так, для стиха 162 показано разночтение, будто бы находящееся среди вариантов Берл., между (нрзб) в Берл. вариантов никаких (нрзб); очень важные стихи 398-413 (из плача Тамары), введенные Ефремовым в 1880 г. в текст, а прежде бывшие в вариантах, не показаны, как находящиеся в тексте в Кв., именно на Кв. ссылался Ефремов, вводя эти стихи в плач Тамары; но я все же следую по пятам за Д.И. Абрамовичем, считая идеально правильным всегда продолжать научные работы с того этапа, какого они достигли. Всякая работа над текстами Лермонтова отправным своим пунктом будет иметь издание "Академической Библиотеки". При издании "Демона" по Корр. Д.И. Абрамович счел необходимым отступить от восходящей к Крл. 57 вульгаты (Под вульгатой я понимаю издание П. А. Ефремова. СПБ. 1880 у Глазунова), что должно было появиться в Отечественных Записках 7> 1842 г.). Он мотивирует свое мнение, что "если бы не простая случайность в виде цензурного запрещения, то "краеугольным камнем" авторизованных изданий "Демона" послужили бы Отечественные Записки. Этим самым Д.И. Абрамович становится на ту точку зрения, что нужно при издании сочинений какого-либо автора избрать какой-нибудь один текст и строго ему следовать. Так, конечно, и надо поступать, когда существует авторизированный текст: собственноручная корректура писателя, его окончательный приготовленный для печати текст, или просто вообще законченный автограф. Но дело с "Демоном" совсем не то. Текст "Демона" дошел до нас совершенно в таких же самых условиях, как какой-либо средневековой памятник, сохранившийся во множестве списков-копий, без возможности доискаться автографа. При издании древнейших памятников в настоящее время принято отказываться от издания по какой-либо одной копии авторитетной рукописи. Доподлинный текст определяется путем сложной работы над генеалогией сохранившихся списков - тот же метод необходим для "Демона". Правда, о списках Лермонтова существуют воспоминания близко стоявших к нему лиц. Но разве, запомнивши историю того или другого списка, они могут точно знать его содержимое, строка в строку и слово в слово? Конечно, нет. И вот для современного издательства русских классиков именно текст "Демона" представляет такую, прежде всего методологическую задачу, которую нельзя никак решить иначе, чем это установлено в настоящее время среди медиевистов. Я постараюсь показать, какую службу в современном ученом исследовании русских классиков может сослужить правильная работа над генеалогией текстов.
      При сличении Берл. с восходящей к Крл. 57 вульгатой текста "Демона" обнаруживается множество различий. В Берл. есть стихи, которых нет вовсе в других списках. Так, во 2-й части о томлении Тамары и о явлениях к ней Демона в Берл. такое основным текстом, которое приводится обыкновенно среди вариантов: Бывало, разбросав на плечи Волну кудрей своих, она Стоит без мысли, холодна, И странные лепечут звуки Ее дрожащие уста. Желанье грудь ее волнует, И чудный призрак все рисует Пред нею в сумраке мечта. Уже после этого идет описание того, как не даются Тамаре ни сон, ни молитва в ее монастырской келье. В сцене смерти Тамары между этими строфами XIII, начинающимися "Как пери спящая мила", и XIV, начинающейся "Ни разу не был в дни веселья", в Берл. еще строфа: И все, где пылкой жизни сила Так внятно чувствам говорила, Теперь ничтожный прах. Улыбка странная застыла, Едва мелькнувши на устах; Но темен, как сама могила, Печальный смысл улыбки той. Что в ней? Насмешка ль над судьбой, Непобедимое ль сомненье? Иль к жизни хладное презренье? Иль с небом гордая вражда, - Как знать? Для сердца навсегда Утрачено ее значенье! Она невольно манит взор,
      Как древней надписи узор, Где, может быть, под буквой странной Таится повесть древних лет - Символ премудрости туманной, Глубоких дум забытый след... И долго бедной жертвы тленья He трогал Ангел разрушенья. Глава XIV стихов 955-956, начиная со слов: "Улыбка странная мелькнула". "Тяжелое рыданъе" Тамары в келье слышит путник: И мыслит он: "то гордый дух, Прикованный к пещере, стонет", И, чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит... В Берл. лишь закончена предшествующая фраза; ...и в ночном молчаньи Ее тяжелое рыданье Тревожит; путника вниманье, словами: Сквозь шум далекого ручья И трель живую соловья. Совершенно иначе развивается в Берл. и сцена Демона с уносящим в рай душу Тамары Ангелом. Вся длинная XVI строфа содержала диалог Демона и Ангела, в вариантах: Едва на жесткую постель Тамару с пеньем опустили, Вдруг тучи гору обложили, И разыгралася метель; И громче хищного шакала Она завыла в небесах, И белым прахом заметала Недавно вверенный ей прах. И только за скалой соседней Утих моленья глас последний, Последний шум людских шагов, - Сквозь дымку серых облаков Спустился ангел легкокрылый И над покинутой могилой Приник с усердною мольбой За душу грешницы младой. И в то же время царь порока Туда примчался с быстротой В снегах рожденного потока. Страданий мрачная семья В чертах недвижимых таилась; По следу крыл его тащилась Багровой молнии струя. Когда ж он пред собой увидел Все, что любил и ненавидел, То шумно мимо промелькнул И, взор пронзительный кидая, Посла потерянного рая Улыбкой горькой упрекнул. Не буду перечислять еще множества мелких разночтений в одну, две, три строки. Они находятся в неавторизованных стихах (по академическому изданию): 17, 19, 42, 122, 140, 178, 179, 197, 246-
      248, 278, 377, 438-439, 478- 482, 498, 507, 512, 524, 582, 598, 606, 629635, 640, 672, 718, 753, 757, 773 - 774, 785, 809, 821, 826, 850- 851, 889, 898, 900, 1116, 1135.
      Значит, разночтения достигают значительного числа 38. С методологической точки зрения, знакомясь с этими вариациями, важно помнить, что мы сравниваем с напечатанным текстом, и поэтому в нем a priori можно предположить опечатки. Их надо, прежде всего, атрибутировать. Тут явится первое основание для сличения с другими списками. Ясно, что опечатки должны составить, единственно только одному Берл. свойственные разночтения, кроме таких случаев, когда какой-либо список окажется снятой с напечатанного текста копией. Ясно также, что опечатка при сличении с другими версиями обнаружится тогда, когда перед нами либо просто бессмысленное слово графически схожее с подлинным подходящим, либо мы можем предположить усилие корректора осмыслить текст. Подобных опечаток в Берл. оказывается несколько. Я отношу к ним следующие строки: (377) "Глаза усталые смежал" (надо: смыкал), и (498) "И смотрит в даль прелестным (надо: прилежным) оком", (606) "Чью грусть ты смутно отгоняла (надо: отгадала), (672), (757) "Невольно я с отравой (надо: отрадой) тайной", (860) "Пусть про (надо: до) цветают без меня", (826) "Где страсти пылкой (надо: мелкой) только жить". Итак, совершенно очевидные опечатки, т. е. это разночтения, которые не только не нужно брать в соображение, но и указывать их в изданиях вариантов не стоит. Я отобрал еще 4 индивидуальных для Берл. разночтений, которые и объяснять едва ли стоит: (178) "В нем сердце (надо: чувство) вновь заговорило", (278) "Вперед без памяти спешит (надо: летит)", (507) "Святым захочет помолиться (надо: ли молиться)", (1116) "И у ворот еще (надо: ее) стоят". Другое значение как разночтение свойственно Берл. (512) И вся, вскочив, дрожит она, в Берл. И вдруг, вскочив, дрожит она. Это тоже мелочь. Но всякий, у кого достаточно слуха и вкуса к поэтическому словосочетанию, почувствует насколько "вдруг вскочив" отличается от "вся вскочив". Тут намек на возможность, пользуясь Берл., достигнуть исправления многочисленных искажений оригинала, встречающихся в разных списках. Как быть, на это указывает совершенно ясно выступающая из простой статистики разночтений близость Берл. и В 38. Не только указанные крупные варианты, отличающие Берл. от вульгаты, составляют также и варианты В 38 относительно вульгаты.
      Смертельный яд его лобзания Мгновенно в грудь ее проник В Берл. и В 38: Смертельный яд его лобзанья Мгновенно в кровь ее проник (При этом в Берл. лишь пропущено: "в"). И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил (Берл) и В 38: И под окошком девы юной Он шаг свой мерный укротил В заключительной главе при описании сохранившихся развалин замка Гудала в Крл. 57 сказано (1086-1087): Но грустен замок, отслуживший Когда-то в очередь свою. Эти стихи подвергаются обыкновенно правильной корректировке: Берл. и В 38 дают ей подтверждение: Но грустен замок, отслуживший Когда-то очередь свою. Один только текст В 38 в своем индивидуальном, т. е. только в нем одном заключающемся разночтении, дает тоже несравненно лучшие чтения. В том же описании развалин замка Гудала есть такие стихи (1067-1140): И осторожная змея Из темной щели выползает > На плиту старого крыльца... В В 38 строчка читается с правильным соблюдением ямба: И осторожная змея Из темной щели выползает На плиты старого крыльца; Еще два примера: Чинар u тополей рядами Он окружен был, - и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мелькала в окнах кельи. Лампада грешницы младой (Берл). В В 38: Чинар u тополей рядами Он окружен был, и порой, Когда ложилась ночь в ущелье, Сквозь них мерцала в окнах кельи Лампада грешницы младой; Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Пещеры, где палящим днем Таятся робкие олени (Берл) - Чинар развесистые сени, Густым венчанные плющом, Ущелья, где палящим днем Таятся робкие олени (В 38).<...>
      Берл. и В 38 оба восходят к одному - и - близкому оригиналу списка, однако В 38 непротограф Берл., так как в нем не хватает строк, которые есть в Берл., и наоборот. Установив эти положения, можно постараться разрешить существенный вопрос о том, надо ли считать два выделенных списка ранней, или напротив поздней версией "Демона". Единственно правильным путем решения этого вопроса было бы исследование процесса творчества Лермонтова при помощи его черновых рукописей. Возможно a priori предположить постепенное развертывание образов, но возможно и обратное: работа сглаживания, достижения сжатости, выкидывание той пестроты образов, какие легко родятся в богатом творческом воображении гения, но с которой борется артистическая строгость. Соотношение лаконизма версии, представленной в Берл и В 38, возможно, позволит определить аргументы в пользу того, что Лермонтов постепенно, каждый раз как вновь брался за своего "Демона", развертывал возможности появления новой большей образной наглядности, что содержалась в уже набросанных стихах. Только то, что соответствовало новым образам, входило в его художественную систему - В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. Демон находится в состоянии охватившего его теперь спокойствия; он почти перестал быть Демоном; он готов полюбить, и вот: То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог. Любовь вот-вот должна была вернуть Демона в лоно добра и успокоения. Но, увы, он бессилен; он не мог подойти к предмету своей новой любви, потому что не был в состоянии найти забытые им давным-давно слова утешения. И Демон вновь становится Демоном - губит жениха Тамары - этот демонический поступок соответствует его сущности. Бессилие Демона не в том, что он не смог стать добрым, а в том, что, успокоенный любовью, не пошел он коварно искушать невесту "властителя Синодала", которую полюбил. Демон остался Демоном, но по отношению к Тамаре он не в силах был поступить демонически. Не с коварными словами Демон обратился к Тамаре, а "с душой, открытой для добра", но погубил Демон жертву своей новой любви, чуть не возродившей его, потому что Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз... Развитие текста состояло из нескольких этапов: а) просто не подошел Демон к Тамаре; б) он не нашел для себя и для нее обожествляющих и покорных слов любви, потому что остался Демоном; в) Демон, проясненный любовью, не стал коварно искушать невесту. Вульгата явилась результатом троекратного пересмотра текста, окончательно установленного в полном соответствии с изображением развития любви Демона, того, как все было уже написано, потому что было совершенно ясно самому поэту. Этапы эти соответствуют трем спискам - в хронологической последовательности: В 38, потом Берл и, наконец, Крл. 57, легший в основание вульгаты. Доказать научно, т. е. правильно с методологической точки зрения, это могут только соображения, почерпнутые из филологически установленной генеалогии наших текстов: в наброске "Демона" 18ЗЗ г. есть сцена Тамары и Демона, представленная стихами: Дух отвержения и зла Стоял недвижим у порога; Не смел он приподнять чела, Страшася в ней увидеть бога! Увы, в душе его была Давно забытая тревога! Он искушать хотел - не мог, Не находил в себе искусства; Забыть? - забвенья не дал бог; Любить? - недоставало чувства.
      Значит, строка: "Он подойти хотел - не мог" лишь чуть разнится в В 38 от старого. Она исконная, причем в В 38 лишь откинуто представление об искушении. И поэт не вернулся к нему пока, в новом списке, представленном в Берл., не постарался справиться без него. В третьей вариации вновь по-новому было разработано первоначальное художественное предположение, что это так бывало часто. Итак, последовательность В 38, потом Берл. и, наконец, Крл. 57 должна быть принята. Если эти состояния текста восходят к одному оригиналу (Х), надо предположить существование двух дробных оригиналов (Xj и х2) . В 38 восходит к X, Берл. восходит к Хьх, а Крл. 57 имеет своим оригиналом уже комбинацию: X і ij + х2 . Эти соображения подтверждаются наблюдением над еще одним крупным разночтением во 2-й части, именно в драматическом диалоге Тамары и Демона. Много бился над ним поэт, а этот диалог был исконный; он представлен еще в варианте 1833 г. Оттого мы можем опять-таки на основании этого диалога установить генеалогию списков, а одновременно и генеалогию создания "Демона". В В 38 отсутствуют шестьдесят два стиха (755 - 817), содержащих поэтическую исповедь Тамары, начинающуюся словами: "Кто б ни был ты, мой друг случайный" и первую половину знаменитой клятвы Демона: "Клянусь я первым днем творенья" до слов: "Тебя я вольный сын эфира". Диалог Тамары и Демона развивается в В 83 следующим образом: Тамара: Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты виноват... Демон. Против тебя ли? Тамара. Нас могут слышать... Демон. Мы одне. Тамара. А Бог? Демон. На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей. Тамара. А наказанье? Муки ада? Демон. Так что ж? Ты будешь там со мной. Мы, дети вольного эфира, Тебя возьмем в свои края, И будешь ты царицей мира Подруга первая моя... Что такова именно первая версия и что в В 38 вовсе не пропуск, а исконное сочетание мысли, можно доказать простым и наглядным сопоставлением с наброском 1833 г. Тут диалог Демона и Тамары развивался так: Монахиня. К чему мне знать твои печали? Зачем ты жалуешься мне? Ты виноват... Незнакомец. Против тебя ли? Монахиня. Нас могут слышать. Незнакомец. Мы одни. Монахиня. А Бог? Незнакомец. На нас не кинет взгляда: Он занят небом, - не землей. Монахиня. А наказанье?... Муки ада?... Незнакомец. Так что ж? Ты будешь там со мной. Мы станем жить любя, страдая, И ад нам будет стоить рая... Оставь сомнения свои. И что такое жизнь святая Перед минутою любви? Моя беспечная подруга и т. д.
      Итак, первые три издания "Демона" дают основания предположить существование двух семей его списков. Одна семья ранняя представлена для нас в В 38, Берл., Белин., другая в Крл. 56 и Крл. 57.
      Крл. 57 явился родоначальником вульгаты, должно предписывать каждому научному издателю, прежде всего, вернуться к Крл. 56, так как на самом деле именно это издание "Демона" - первое, хотя одновременно с ним выходило еще одно. Оттого Крл. 56 должно лечь в основу пересмотра текста. Оно оказывается идеально полным первым изданием, в частности, "Демона", рядом с которым Берл надо считать первым изданием второй версии. Позади же их будет стоять список В 38, сохранивший первую версию "Демона". На этих положениях должно покоиться всякое издание этой поэмы, поставившее задачей отвечать требованиям научной обработки текста. <...>
      К истории текста. Для работы над текстом "Демона" вовсе не нужно привлекать всю массу сохранившихся копий. Установлено три типа родоначальников сохранившихся версий, и во главе каждой стоит одна авторизованная копия. Очевидно, из них и надо исходить. Тип А представлен в В 38, копии, где дата (1838 г. Сентябрь 8 дня) и заглавие надписаны рукою самого поэта; он снабдил ее еще и коекакими пояснительными уточнениями и исправил одну незначительную описку. В 38, если не почти автограф, то, во всяком случае, такая копия, с которой немыслимо не считаться. Ее особенность - состояние текста "Демона" в 1838 г. Копия была подарена В. А. Бахметевой, рожденной Лопухиной, сохранилась в семье Лопухиных и перешла в Имп. Публ. Библиотеку через проф. П.А. Висковатова, получившего ее от Е.Д. Лопухиной, снохи друга поэта, А.А. Лопухина.
       Авторитетность В 38 очень высока. Оттого каждый раз, как кто-либо, издающий критически Лермонтовского "Демона", отступает в основном тексте от В 38, он должен это оговорить. Совершенно такой же авторизованный текст представляют собою и три близких родственника Корр., Крл. 56 и Крл 57 - все это приблизительно одно и то же, эти тексты исходят из самого близкого к поэту кружка; Корр., Крл. 56 и Крл. 57 должны занять место рядом с В 38. Но что такое Берл., представляющий Х, главный источник для суждений о первых поправках, внесенных поэтом в конце 1838 г. - появление Берл. считается загадочным, никакие воспоминания не рассказывают, кто и по какому поводу, с какого списка напечатал "Демона" в 1856 г., я и постараюсь сейчас показать, что Берл. надо тоже считать списком авторитетным, так как это издание - список копии, бывшей в руках поэта Боденштедта при переводе "Демона" на немецкий язык, т. е. тоже получился из среды, близкой самому поэту. Поэмы и стихотворения Лермонтова вышли в переводе Боденштедта в 1852 г., за четыре года до появления в Германии первых изданий "Демона". Боденштедт переводил, стало быть, с рукописной копии. В воспоминаниях он писал, что у него были и автографы Лермонтова, но он их потерял. <...>Какова же была копия Боденштедта? Его перевод оказывается ближе к Берл. Нам важен в данном случае вовсе не перевод Боденштедта, а список, послуживший оригиналом для Берл. И вот, перевернув вопрос, т. е. сказавши: не перевод Боденштедта соответствует Берл, а, наоборот Берлинское издание 1856 г. соответствует по своему составу переводу Боденштедта (вышедшему еще в 1852 г.) всюду, этим мы и получаем возможность подкрепить авторитетом Боденштедта напечатанное в Берлине в 1856 г. издание "Демона". Возможно, кто-то попросил у Боденштедта список "Демона", и Боденштедт уважил просьбу, но не дал всего, а дал лишь основной текст, вывезенный из России, оставив у себя, может быть, и потерянные к тому времени материалы.
      Боденштедт старался, сопоставляя свой список с отдельными листками, получить обновленный текст "Демона", но это ему не удалось именно потому, что из обновленного "Демона" у него в руках были только отдельные листки. Это и отразилось на пропусках в тексте в виде красных строк. Итак, Берл. есть список поэта Боденштедта без находившихся в его руках отдельных листков.
      Теперь мы можем считать установленным в истории текста "Демона" с того времени, когда был закончен и отвергнут, как несовершенный, набросок 1833 г., затем после поездки на Кавказ и знакомства с кавказской легендой о Тамаре, ясно обозначаются три стадии: 1-ая стадия представлена в авторизованном списке - В 38; 2-ая стадия представлена в Берл., авторитет которого покоится на том предположении, что именно такой список был вывезен из России поэтом Боденштедтом; 3-я стадия - образуемая одинаково этими обоими авторизованными полученными как у друзей поэта, так и Краевского, списками Крл. 56 и Корр. с прибавкой еще и Крл. 57. Спрашивается только, можем ли мы эти три стадии установить хронологически? Много ли оставалось жить поэту? В эти почти три года 1839, 1840, 1841 урывками, постепенно, всего на отдельных листках дорабатывал поэт своего "Демона". Я спрашиваю себя после подробного знакомства с текстом "Демона" и учитывая при этом все то чрезвычайно сбивчивое, что говорят о них воспоминания Шан-Гирея, Столыпина, Ефремова, Висковатова, Мартьянова, Арсения Введенского и других, можно ли с достоверностью сказать, что вообще когда-либо существовал полный, точно соответствующий автограф "Демона"? Если поэма три года подряд переписывалась писарями и ходила по рукам, а в то же время поэт, не переставая, работал над поэмой, то там, то сям внося новое, не пользовался ли он тогда сам одной из копий для авторской обработки, не заботясь о сохранении полноценного автографа? Шан-Гирей категорически, хотя по контексту все-таки довольно глухо, говорит: "Есть еще один экземпляр "Демона", писанный весь рукой Лермонтова и переданный мною Дмитрию Аркадьевичу Столыпину". Какой это по составу экземпляр? Чему он соответствовал - тексту ли 1838 г., или окончательному? Мы знаем его по Крл. 56 и по списку баронессы Гюгель, но знаем весьма неточно.
      Поскольку работа над генеалогией текста, когда она доведена до установления его истории, должна доставить принципы для критического издания, мое исследование ведет меня только к признанию, что научная критика текста "Демона" дает своим результатом три познавательных редакции "Демона" от 1838 г. до смерти поэта, и, стало быть, научное издание и должно давать три текста. Они представляются такими: 1-я редакция: в ее основу ложится В 38; тут поэма делится не на строфы, а на главы, которые отделяются друг от друга чертами, отмеченными собственной рукой поэта. 2-ая редакция: в ее основе будет Берл.; но, так как это печатное издание, то следует исправить опечатки, считывая с В 38 и Бел. Тут надо дать варианты к этому типу поэмы, находящиеся в рукописи 1840 г., насколько мы знаем их из Крл. 56. 3-я редакция - это задача наиболее трудная: в основу ляжет конечно Крл. 56, опечатки которого так легко исправить. Строго научная, а не популярно-издательская работа над текстом "Демона" тут и должна окончиться. Произвести критическую работу над текстом "Демона" было давным-давно доступно для редакторов сочинений Лермонтова. Правда, лишь с 1889 г. стал известен список В 38 и лишь с открытия Лермонтовского Музея стала доступна Корр. В 38 чрезвычайно важный памятник для определения истории текста "Демона", а для издания его последней редакции без него превосходно можно обойтись. Отчего же так несовершенна была вульгата этой превосходной поэмы? Отчего в ученой литературе о тексте "Демона" царили лишь сбивчивые взгляды и мнения? Мало собирать сырой материал и описывать его, надо над ним работать, веря в то, что и собранный уже материал при постоянном изучении таит в себе великую мудрость. А уже собранное и описанное, даже изданное в ученых изданиях ждет и ждет о себе изысканий. Почему-то установилась привычка среди молодых и старых русских филологов, что лишь в отыскании нового чего-то, до сих пор никому не известного, залог научных открытий. Велика пожить (?) для добросовестного изучения и на том, о чем весь ученый мир осведомлен, но что именно, потому не зовет к себе свободных и деятельных усилий (смысл фразы неясен - Г.Ш.).
      
      
      Афанасьев В.В. Лермонтов. Главы шестая и седьмая. М.: Мол.
      гвардия, 1991 //royallib.com>book/afanasev_viktor/Lermontov.html
      
      <...>Вдали снежные горы. В этих местах они пробыли также два дня. Видели несколько полуразрушенных древних монастырей. Им показывали священную рощу, которой не должен касаться топор. Здесь слышали они легенды о горном духе Гуде. Когда Лермонтов впервые услышал легенду о любви Гуда к юной красавице Нино, он был поражен сходством этого сюжета с его "Демоном". Злой дух хотел, чтобы и она полюбила его. В легенде у духа есть соперник - юноша, жених Нино, которого он пытается убрать со своей дороги.
      Так обновлялся "Демон". Лермонтов и раньше собирался перенести действие поэмы на Кавказ, но теперь нашлось точное место. Вот это - Гуд-гора, Койшаурская долина, Арагва...
      На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной. Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны... ...Внизу рассыпался аул Земля цветет и зеленеет; И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека...
      На дороге скрипят арбы, запряженные черными волами, едет на ослике загорелый чернобородый монах. При въезде в селение натыкаешься на стаю разъяренных лохматых собак. Вечером на плоской крыше сакли девушки танцуют лекури под звон и грохот бубна и пение зурны. В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая. И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится... <...>
      Печорин на Кавказе... Демон на Кавказе... Последние их попытки "спастись" - отбиться от вечного мрака перед тем, как в него кануть... Не имея возможности вырваться на Кавказ в действительности, Лермонтов уходит туда душой.
      ...над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал...
      "Гордый дух" озирает "дикий и чудный" "Божий мир" с презрением. Этим Лермонтов сразу отдаляет его от себя; между ними непроходимая граница - Кавказ, взбудораживший все чувства Лермонтова, с детства ставший его мечтой, любовью... Кто с большей любовью смотрел на снежные горы, чем Лермонтов во время своего путешествия? На эту красоту смотрел и Демон: Но, кроме зависти холодной, Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил; И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел. Каждый вечер Лермонтов доставал тетрадь с кавказскими набросками "Демона". Постепенно все они находили свое место в рамках старого текста, подсказывали новые сюжетные линии, - поэма преображалась. Возникали новые картины, и Лермонтов чувствовал - их-то он и искал, годами, явно и неосознанно думая над своей главной поэмой... На высоком утесе "седой Гудал", грузинский князь, построил себе домкрепость... Вот он выдает замуж свою дочь, красавицу Тамару... В доме пир. Тамара танцует "на кровле, устланной коврами": И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!.. ...То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал Бог: Да он и не взял бы забвенья!.. Тем временем к дому Гудала двигался караван с дарами - ехал на брачный пир жених Тамары, "властитель Синодала", молодой князь. И Демон, опомнившись от непривычного для него замешательства, начал борьбу. "Постигнутое" им снова забыто. То ли он ошибся в своем прозрении, то ли сам не знал, что делал, но слабый росток добра, начало возрождения своего, он тут же начал топтать. Хитро ("лукаво") расставил он свои ловушки на пути жениха Тамары, и тот погиб. Прекрасный карабахский конь принес во двор Гудала бездыханное тело.
      На беззаботную семью, Как гром, слетела Божья кара! Упала на постель свою, Рыдает бедная Тамара; Слеза катится за слезой, Грудь высоко и трудно дышит; И вот она как будто слышит Волшебный голос над собой...
      Еще не похоронен мертвый, а Демон повел свои неотразимо обольщающие речи, выбирая самые нежные, самые поэтические, "волшебные" слова. Подлинная ли любовь звучала в этих гимнах кавказской природе, красотами которой он обволакивает сознание Тамары? Могут ли любовь и лукавство существовать вместе? Нет в этих гимнах безоглядности, бескорыстия - они устремлены к одной цели. Они не вылились свободно и радостно, а сочинены, измышлены - и с каким искусством... дьявольским! Ясно, что сорвись план Демона, он снова будет "презирать и ненавидеть" эти чудесные пейзажи, этот чудный мир, сотворенный Богом. Но он так увлекся своей ложью, что заставил душу Тамары "рвать свои оковы", привел ее в "невыразимое смятенье", а потом явился ей во сне, - хотел бы ангелом-хранителем, да не смог; но все же не самим собой: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..
      Очевидно, так он скрыл свою отталкивающую, безобразную ("ужасную"; "адскую") сущность, но Тамара все-таки сквозь любовь, грусть, жалость, пылающие в его глазах, увидела все это, узнала его. "Меня терзает дух лукавый... Я гибну..." - взывает она к отцу и просит отдать ее под защиту Спасителя, в монастырь. В прежних вариантах поэмы героиня - монахиня изначально. Здесь же она делается монахиней из-за Демона, пытаясь уйти от него. Странный у Демона путь к добру. Стремясь к нему, он падает еще ниже. Нет, он не может своей волей преодолеть Божьего проклятия. Чем глубже он падает, тем его речи изощреннее, он, как гениальный актер, в каждое слово вкладывает (как кажется) всю душу. Он играет трагедию. Но именно играет. И заставляет, наконец, Тамару полюбить себя:
      Кто б ни был ты, мой друг случайный, - Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя....Но ты все понял, ты все знаешь - И сжалишься, конечно, ты! Клянися мне...
      Поклясться? Сколько угодно! И потекли клятвы ликующего Демона. Кажется, не слова, а драгоценные камни, звезды и яркие искры разноцветных огней сыплет он в ночи... За любовь ее он обещает ей то, чего не в силах сделать, - перестать быть адским духом: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум......"Яд коварной лести", - проговаривается он... ...Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру......Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик. Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя...
      После "верования добру" - гигантомания и мысль о "царствовании" над миром, - не в преисподней, не в аду (то есть внизу), а в "надзвездных краях", - выше ангелов Божьих! Его последний монолог удивительно страстен - он кажется непосредственным, льющимся из бесхитростного сердца, - он проговаривается; заносится; начав говорить о добре, почти сразу бросает это и соблазняет Тамару блеском демонической власти: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе. Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам...
      Наконец, он начинает болтать буквально что попало, лишь бы это звучало красиво: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!..
      Повергая ее в искушение, он забывает о своих "добрых" желаниях. Но и это не все: он, кажется, при всей своей дьявольской мудрости не видит, что в нем нет места ни одной искре доброты. Он губит Тамару. Он думает, что ее душа стала принадлежать ему, что Бог ее не простит за то, что она полюбила Демона. Что теперь он не будет одинок в пустом пространстве. Ложь, зло, мудрость и глупость, а также искусство (то есть все искусственное, неестественное) - неизменные свойства Демона. Он не может вырваться из их круга.
      Удел его безнадежен. <...>
      Лермонтов прочитал "Демона" Краевскому. Потом ШанГирею и Юрьеву. Затем на квартире Монго в Царском Селе - там было несколько офицеров. Прочел еще в двух или трех местах. Результат был один и тот же - все верили Демону! Все восхищались его чудным красноречием (только Шан-Гирей, не заметив, что Демон ткет искусную ложь, сказал очень горячо, что Демон "должен только обольщать, не помышляя ни о каком возрождении и спасении своем"). Как им подсказать, что такое эти гимны Демона... Нет, ктонибудь да догадается, что они - то высокое, но ложно направленное искусство, которое развращает и губит доверчивые души... Итак, "Демон" закончен, но... как бы безмолвно просит подумать над ним еще. Не сейчас, когда-нибудь. <...>
      О "Демоне" пошли слухи. Все старались как-нибудь добыть себе список, и действительно - такие списки появились в аристократических домах. <...>
      В первом номере "Отечественных записок" (это был том необыкновенной толщины) появилась "Дума" Лермонтова. В типографии печатается второй - здесь помещено его стихотворение "Поэт". В руках у Краевского еще несколько стихотворений Лермонтова и повесть "Бэла". Краевский предвещает ему великую славу и просит больше писать. Они вместе с Одоевским уговаривают его оставить военную службу. Службу пока оставить нельзя, а писать все-таки можно. Лермонтов вернулся в это время к "Демону", чтобы уж совсем его доделать и напечатать. <...>
      Итак, Демон полагал, что искушения его неотразимы, и это действительно было так. Кроме великого искусства - искусной речи, у него был еще и "волшебный" голос. И сверх того, он в самом деле полюбил - это придало его речам еще более страшную силу. В самый первый миг перед ним мелькнул забытый им свет добра. В этот миг он даже забыл слова искушения. Потом, вызвав в Тамаре сострадание к себе, гонимому Богом существу, он завладел ее волей, забыл ту "святыню", которая на миг возродилась в нем, бросил всякую мысль о "возрождении", примирении с небом, стремясь только к тому, чтобы приобрести себе подругу, чтобы не пребывать в бездне одному. Ни на одну из земных женщин не обрушивались еще такие сокрушительные искушения. Ее душевных сил не могло хватить на то, чтобы противостоять Демону до конца. Ее попытка уйти от него (в монастырь) не спасла ее. Она пала. Нет, - думал Лермонтов, - Бог не может не простить ей этого греха. Она полюбила Демона из сострадания, которого он не мог не вызвать в ней. Любил и он, но его любовь губительна и страшна, в ней нет ни капли сострадания. Ее сострадание понятно и свято - ведь Демон - падший ангел. Кто знает, не из подобных ли размышлений выросла первая половина XVI главы второй части "Демона".
      В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненье разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал. Издалека уж звуки рая К ним доносилися - как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух. Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: "Она моя!" К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа. Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, Боже! - кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, И веяло могильным хладом От неподвижного лица...
      Ангел, сострадающий падшей Тамаре, несет ее душу в рай ("Благо Божие решенье!.."). Демон не отнимает у него этой души, хотя и считает ее своей: у Бога - не отнимешь. Демон снова остался один. Он не имел и не имеет никакого понятия о чувстве сострадания. Не знает, что без него - без сострадания - нет спасения.
      <...>
      Но и теперь он не счел "Демона" оконченным. Что-то мешало ему отдать его в печать. Он работал по ночам. А днем - и вплоть до позднего вечера - так или иначе захватывал и нес его вихрь светской жизни. <...>
      Императрица Александра Федоровна, еще далеко не утратившая своей красоты, всегда интересовалась поэзией и вообще литературой, в том числе книгами, запрещенными в России; как только что-нибудь бывало запрещено - это тотчас, втайне от супруга, оказывалось у нее в кабинете... Царь делал вид, что не знает этого. Слава Лермонтова через светских знакомых уже дошла до нее. Ей так расхвалили "Демона", что она попросила генерал-адъютанта графа Василия Алексеевича Перовского (приятель Жуковского и Пушкина, он и сам писал кое-что - его письма из Италии к Жуковскому напечатаны в 1825 г. в "Северных цветах") доставить ей список поэмы. Лермонтова не представили императрице, но во время чая в Белом зале, когда шла свадьба (дочери царя - великой княгини Марии Николаевны - Г.Ш.), Перовский указал ей на него. Он не приглянулся ей - некрасивые и малорослые мужчины ей не нравились. Улучив минуту, Перовский подошел к Лермонтову и передал ему просьбу императрицы. Они немного поговорили. Высокий, с суровым, изрезанным морщинами лицом, граф оказался любезным, остроумным и даже смешливым человеком. В нем не было никакой кичливости. Он готовился в это время к Хивинскому походу, а у Лермонтова, давно знавшего об этом (сборы-то были давние), еще на Кавказе появилась мысль проситься в Хивинский отряд. И просился... Не пустили.
      Дней через десять Лермонтов доставил Перовскому список "Демона". 10 февраля Перовский читал его императрице (царь немного прихворнул и не пришел на это чтение). В тот же день она писала своей подруге графине Бобринской: "Сегодня... вечером - русская поэма Лермонтова "Демон" в чтении Перовского, что придавало еще большее очарование этой поэзии. - Я люблю его голос, всегда немного взволнованный и как бы запинающийся от чувства"... Как видно, "Демон" императрице понравился. Список остался во дворце (писатель ошибся: список был возвращен Лермонтову сразу после прочтения - Г.Ш.).
      Служба тяготила Лермонтова, но бабушка была против отставки - у нее появилась надежда, что Миша сделает себе военную карьеру. Зная, что она всю свою жизнь посвящает ему, он не мог не сделать ей этой уступки. Отпусков ему не давали. <...>
      Свет полон худшего из демонских качеств - искусственности, поддельности. Все истинно живое гибнет в нем. Демон может не только величественно пролетать "над вершинами Кавказа", - он способен замешаться в жизнь, и не в какую-нибудь отдаленную во времени или сказочную, легендарную, а в сегодняшнюю, вот прямо здесь, в Петербурге... Что, если привести Демона в свет, в бальную залу?.. Разве он не найдет здесь родственного себе царства?
      Лермонтов, не решив еще, что это будет (продолжение ли "Сашки", новая ли большая вещь...), начал набрасывать строфы.
      Кипя огнем и силой юных лет, Я прежде пел про Демона иного, То был безумный, страстный, детский бред. Бог знает, где заветная тетрадка?..
      Не в замке Гудала, а в богатом петербургском доме оказался этот Демон - то ли Мефистофель... то ли "сам великий Сатана иль мелкий бес из самых нечиновных". Он "сволочь" или "знать", судя "по рогам и платью", но, во всяком случае, "безобразный"... В тишине спальни он нашептывает свои соблазнительные речи спящей девушке, начав издалека, - со своей любви к другой девушке, также светской... Он рассказывает, как однажды ночью "пролетал над сонною столицей": И я кругом глубокий кинул взгляд И увидал с невольною отрадой Преступный сон под сению палат, Корыстный труд пред тощею лампадой, И странных тайн везде печальный ряд; Я стал ловить блуждающие звуки, Веселый смех и крик последней муки: То ликовал иль мучился порок! В молитвах я подслушивал упрек, В бреду любви - бесстыдное желанье; Везде - обман, безумство иль страданье! (В тонких замечаниях Лермонтова о грехе, очевидно, сказалось чтение "Добротолюбия", аскетической хрестоматии, подаренной ему Одоевским.)
      Демон влюбился в девочку исключительной красоты:...Нет, никогда свинец карандаша Рафаэля, иль кисти Перуджина Не начертали, пламенем дыша, Подобный профиль...
      И если в Тамаре Демон отметил одну красоту, то здесь для него нашлось и нечто более, быть может, важное: Я понял, что душа ее была Из тех, которым равно все понятно. Для мук и счастья, для добра и зла В них пищи много; - только невозвратно Они идут, куда их повела Случайность...
      И далее: ...не раз Хотелось мне совет ей дать лукавый; Но ум ее и сметливый и здравый Отгадывал все мигом сам собой...
      Это не свет ее развратил; в свет она еще не вступила... Но когда ей исполнилось семнадцать лет, она была принята здесь как своя. Кипел, сиял уж в полном блеске бал. Тут было все, что называют светом... Не я ему названье это дал, Хоть смысл глубокий есть в названье этом. Своих друзей я тут бы не узнал; Улыбки, лица лгали так искусно, Что даже мне чуть-чуть не стало грустно...
      Столько лжи, что даже Демон, так сказать, царь этой лжи, едва не смутился... Если бы в этой толпе оказались его "друзья" ("мелкие бесы"), то их трудно было бы отличить в бальной толпе от людей.
      Так, в общем нечаянно, начала осуществляться мечта Лермонтова, зародившаяся почти десять лет тому назад: "Memor: написать длинную сатирическую поэму: приключения демона".
      Тем временем вышел первый номер "Отечественных записок" со стихотворением "Как часто, пестрою толпою окружен..." (во второй Краевский готовил "Тамань" и "Казачью колыбельную песню"), а 20 января в "Литературной газете" - элегия "И скучно и грустно...".
      Белинский, живший по приезде из Москвы на квартире Панаева, пишет статьи и рецензии для "Отечественных записок", и ему все больше и больше нравятся стихи Лермонтова. Каждое из появляющихся в печати его стихотворений Белинский принимает с восторгом, всем говорит о нем, упоминает в письмах... Белинский почти не выходит из своего кабинета, дорожит временем и постоянно работает, сносясь с редакцией через посыльных или Панаева. Все они сразу же увидели, что это не "крикун-мальчишка", а критик по призванию и великолепный работник. А на любви к Лермонтову Белинский и Краевский сошлись еще более. Панаев передавал Краевскому, а тот Лермонтову восторженные отзывы Белинского о нем: "Дьявольский талант"; "Пушкин умер не без наследника"... "И скучно и грустно" он назвал "молитвой", которую он "твердит как безумный"... Лермонтов пропускал все это мимо ушей, а потом спохватился и удивился своему равнодушию к похвалам.
      Жизнь его все более запутывалась. С одной стороны, он готовился стать профессиональным литератором (надеялся крупно заявить о себе двумя книгами, потом издавать журнал и написать еще ряд романов), с другой - стал ненавидеть всю эту круговерть с балами и раутами (но только там он мог видеть тех женщин, которых он не столько, быть может, любил, сколько не мог покинуть). В отставку его по-прежнему не пускали, и положение его стало, как он считал, безвыходным. Как отделаться от света? Не так же ли, как от Демона?
      Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ; меж иных видений, Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно... и душа тоскою Сжималася - и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет. Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался - стихами!
      Так - и от света... Но не просто отделаться, а и отделать. В следующей строфе он называет стихи "оружием отличным", и не только против "врагов": Вам насолить захочется ль друзьям? Пустите в них поэмой или драмой!... Лермонтов решил пустить в свет чуть ли не романом в стихах - нешуточным, с тонкой разработкой характеров. Это было бы, может быть, в некотором роде продолжение "Героя нашего времени", если не предыстория Печорина.
      В своем ночном монологе Демон (Мефистофель... бес... Сатана...) рассказывает историю полюбившейся ему девушки, Нины. Та, которой он это рассказывает (ее имя не названо), спит, но она, вероятно, и есть главная героиня романа. А Нина, скорее всего, - один из многочисленных эпизодов... "Сказка для детей" (как назвал он начало стихотворного романа) должна была стать той перчаткой, которую Лермонтов намеревался бросить в лицо большому свету.
      Свет, кстати сказать, словно чувствуя это, приготовил против Лермонтова свою дубинку - одному из светских знакомых Лермонтова, Владимиру Соллогубу, графу, была заказана (по слухам - великой княгиней Марией Николаевной) повесть о мелком офицерике, проникшем благодаря влиятельным друзьям в недоступные ему ранее роскошные гостиные. С июня 1839 г. повесть Соллогуба, названная "Большой свет", лежала у Одоевского, одного из редакторов "Отечественных записок". Прочитал ее и Краевский. Но Соллогуб так далек оказался от правды, что ни Одоевский, ни Краевский не увидели в главном герое повести - Леонине - Лермонтова, хотя и нашли всевозможные намеки на другие лица, в том числе соллогубовский автошарж (князь Щетинин)... Повесть долго не печаталась потому, что Соллогуб обещал дать вторую часть, но не написал ее <....>
      
      
      б/а Критика о поэме "Демон" М.Ю. Лермонтова: отзывы современников и критиков о произведении "Демон" // https://www.literaturus.ru /2018/03/kritika-demon-lermontov-otzyvy.html
      Иллюстрация А.Эберлинга Поэма "Демон" является одним из знаковых произведений в творчестве М. Ю. Лермонтова. В этой статье представлена критика о поэме "Демон" Лермонтова: отзывы современников и критиков о произведении. В.Р. Зотов: "Все мы помним, какое громадное, потрясающее впечатление производила эта поэма во время нашей молодости, лет двадцать тому назад. Вся читающая Россия знала ее наизусть..." (В. Р. Зотов, 1863 г.) Великий князь Михаил Павлович: "Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли духа зла, или же дух зла - Лермонтова?.." Княгиня М.А. Щербатова: "Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним спуститься на дно морское и полететь за облака" (княгиня М. А. Щербатова - М. Ю. Лермонтову, по воспоминаниям П. К. Мартьянова) М.П. Соломирская: "Знаете ли, Лермонтов, я вашим Демоном увлекаюсь... Его клятвы обаятельны до восторга... Мне кажется, я бы могла полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как в злобе, он был бы действительно неизменен и велик..." (М. П. Соломирская - М. Ю. Лермонтову, по воспоминаниям П. К. Мартьянова) А.П. Шан-Гирей: "Мы часто в последнее время говорили с Лермонтовым о "Демоне". Бесспорно, в нем есть прекрасные стихи и картины... Без сомнения, явясь в печати, он должен был иметь успех, но мог возбудить и очень строгую рецензию. Мне всегда казалось, что "Демон" похож на оперу с очаровательнейшею музыкой и пустейшим либретто. В опере это извиняется, но в поэме не так. Дельный критик может и должен спросить поэта, в особенности такого, как Лермонтов: "какая цель твоей поэмы, какая в ней идея?" В "Демоне" видна одна цель, написать несколько прекрасных стихов и нарисовать несколько прелестных картин дивной кавказской природы: это хорошо, но мало. Идея же, смешно сказать, вышла такая, о какой сам автор и не думал. <...> Посланник рая очень некстати явился защищать Тамару от опасности, которой не существовало; этою неловкостью он помешал возрождению Демона и тем приготовил себе и своим в будущем пропасть хлопот, от которых они навеки бы избавились, если бы посланник этот был догадливее...". В.Г. Белинский: "Я только вчера кончил переписывать его "Демона", с двух списков, с большими разницами, - и еще более вник в это детское, незрелое и колоссальное создание. Трудно найти в нем и четыре стиха сряду, которых нельзя было бы окритиковать за неточность в словах и выражениях, за натянутость в образах; с этой стороны "Демон" должен уступить даже "Эдде" Баратынского; но - боже мой! - что же перед ним все антологические стихотворения Майкова или и самого Анакреона, да еще в подлиннике? <...> "Демон" сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня - миры истин, чувств, красот. Я его столько раз читал - и слушатели были так довольны... <...> Отдам "Демона" своего в хороший переплет.." (В.Г. Белинский - В.П. Боткину, 17 марта 1842 г.) "Как жаль, что не напечатана другая поэма Лермонтова... мы говорим о "Демоне". Мысль этой поэмы глубже и несравненно зрелее, чем мысль "Мцыри", и хотя исполнение ее отзывается некоторою незрелостию, но роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельная прелесть образов ставят ее несравненно выше "Мцыри"..." (статья "Стихотворения М.Лермонтова", 1842 г.) "Демон не пугал Лермонтова: он был его певцом" (В.Г. Белинский, "Библиографические и журнальные известия", 1843 г., журнал "Отечественные Записки") В. П. Боткин: "Да, пафос его ["Демона"]... есть с "небом гордая вражда". Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами - пребывающего общественного устройства. Дух анализа, сомнения и отрицания, составляющий теперь характер современного движения, есть ничто иное, как тот диавол, демон - образ, в котором религиозное чувство воплотило врагов своей непосредственности" (В.П. Боткин - В. Г. Белинскому, 4 апреля 1842 г.) Д.Н. Овсянико-Куликовский: "Если обратимся к тем образным произведениям Лермонтова, которые относятся ко времени расцвета его дарования, то... станет ясно, что эти творения свидетельствуют о чрезвычайно ярком и стойком эгоцентризме - не возраста, а самой натуры их автора. Важнейшие образы, им созданные, от демона до Печорина, оказываются субъективными: в них Лермонтов воспроизвел себя самого или некоторые существенные стороны своей натуры, равно как и свои личные психологические отношения к обществу, к людям, к миру. <...> Давно известно, что герою поэмы, демону, Лермонтов приписал свои собственные психологические черты, - настроения, страсти, душевные муки. О своем сходстве с демоном он и сам говорит, например, в одном из "Посвящений"... <...> ...У Лермонтова болезнь эгоцентризма... всего чаще... разрешалась... поэтическим творчеством. От своего "демона" поэт в известной мере "отделывался" великолепными стихами "Демона" и великолепной прозой "Героя нашего времени". (Д.Н. Ко дню рождения великого поэта", СПб, 1914 г.) Н.А. Котляревский: "Поэма осталась аллегорической по смыслу, но очень человечной в развитии чувств всех действующих лиц: очевидно, что поэт все время имел в виду не демона, а человека, и, конечно, прежде всего самого себя. <...> Внешняя отделка много способствовала успеху "Демона". Она всем бросалась в глаза и всех ослепляла. Вспомним, что Пушкина уже не было на свете, когда "Демоном" стали зачитываться. Никто из современников Пушкина не мог равняться красотой своего стиха со стихами Лермонтова: да и сам учитель, по природе своей любивший больше простоту, чем блеск, едва ли мог указать в своих произведениях что-либо равное "Демону" по эффектам внешней отделки..." (Н.А. Котляревский, книга "М. Ю. Лермонтов. Личность поэта и его произведения", 1891 г.) В.С. Соловьев: "...В "Демоне" и "Герое нашего времени"... окончательное торжество эгоизма над неудачной попыткой любви есть намеренная тема. <...> ...Он [Лермонтов]... дает... ухищренную форму... чувству обиды против Провидения... в последней обработке поэмы "Демон". <...> Несмотря на великолепие стихов и на значительность замысла, говорить с полной серьезностью о содержании поэмы "Демон" для меня... невозможно... <...> ...Идеализированный демон вовсе уж не тот дух зла, который... был описан в прежних стихотворениях... Демон поэмы не только прекрасен, он до чрезвычайности благороден и, в сущности, вовсе не зол. <...> ...Натянутое и ухищренное оправдание демонизма в теории... вот к чему пришел Лермонтов перед своим трагическим концом. <...> Облекая в красоту формы ложные мысли и чувства, он делал и делает еще их привлекательными для неопытных... Обличая ложь воспетого им демонизма... мы во всяком случае подрываем эту ложь..." (очерк "Лермонтов", 1899 г. ("Собрание сочинений Владимира Сергеевича Соловьева", том 8 (философские и другие сочинения последних годов), 1903 г.) Н. Невзорова: "Стихотворения Лермонтова... в которых слышится байроновское разочарование в людях и отчуждение от них... [К ним можно отнести] ...произведение "Демон", в котором добро ведет борьбу со злом. Здесь лучшие места: картины кавказских гор, роскошных долин Грузии и пр." (Н. Невзорова. "М. Ю. Лермонтов". "Сборник статей из образцовых произведений русской словесности...", 1906 г.) Из книги "Литературные типы Лермонтова": "...Поэма "Демон" может быть назван трудом всей литературной деятельности Лермонтова. <...> Действующими лицами являлись демон и какая-то монахиня. В 1837 г. Лермонтов подвергает коренной переработке свое произведение: действие переносится на Кавказ и, вместо испанской монахини, является знакомый образ Тамары" ("Литературные типы Лермонтова", под ред. Н. Носкова, СПб, изд-во
      "Всходы", 1908 г.)
      В.В. Сиповский: "В поэме "Демон" Лермонтов примкнул к тем романтическим произведениям Байрона ("Небо и земля", отчасти "Каин"), Ламартина, Виньи, в которых развита тема любви неземного героя к земной героине. <...> Если первая редакция поэмы носит на себе сильные следы литературных влияний Байрона ("Каин", образ Люцифера), Виньи... Ламартина... то в окончательно-переработанном виде произведение Лермонтова значительно отошло от чуждый влияний: лишь в некоторых чертах героя остались черты, навеянные извне..." ("Очерки русской литературы XIX ст. 40-60-ых гг. История русской словесности", под ред. В. В. Сиповского, 1908 г.) И.Б. Роднянская: "Все многообразные моменты "двоения" не приведены в "Демоне" к общему знаменателю. Повествователь нарочно уходит от роли арбитра, снимающего противоречия, устраняющего двойственность, - в отношении главного лица он берет тон, дающий простор догадкам и разноречивым толкованиям..." (И.Б. Роднянская,
      "Движение литературы", том 1, 2006 г.)
      
      
      б/а Литшкола: Разбор классической литературы flanschool.ru> Другое Источник: https://libaid.ru/katalog/l/lermontov-mikhail/3627kritika-demon-lermontov Критика "Демон" Лермонтов
      Образы нечистой силы всегда тревожили сердца поэтов и писателей. Сила добра, воплощенная в Боге, не имела другого обличья. А вот посланец Ада каких только имен не носил: и Дьявол, и Сатана, и Люцифер. Это доказывало, что зло многолико, а человек должен быть настороже, ведь он может поддаться искушению, и тогда душа прямиком попадет в ад.
      Однако в романтической литературе начала XIX века, особенно русской, образы нечистой силы становились не столько злодеями, сколько тираноборцами, а тираном, как это ни парадоксально, становился сам Бог. Ведь именно он требовал от человека страданий, заставлял слепо следовать его воле, принося в жертву порой самое дорогое, что у него было.
      Поэма Михаила Юрьевича Лермонтова "Демон" не стала исключением. За основу сюжета поэт берет известную библейскую легенду о духе зла, низвергнутом Богом с неба за бунт против его власти. Образ Демона, преступившего законы добра и оставшегося одиноким в пустыне наскучившего ему мира, волновал Лермонтова всю жизнь.
      Над поэмой Михаил Юрьевич работал 12 лет. В начале работы поэт сочувствовал своему герою. Стремление Демона быть безграничным в чувствах и действиях, вызов обыденности существования, дерзость бунта против божественных установок были притягательны для юного Лермонтова.
      Демон - необычный герой: он презирает ограниченность людского существования и во времени, и в пространстве. Когдато он "верил и любил", "не знал ни злобы, ни сомненья", но теперь "давно отверженный блуждал в пустыне мира без приюта". Пролетая над долинами роскошной Грузии, он видит, как танцует молодая княжна Тамара. В этот миг Демон испытывает неизъяснимое волненье, потому что "немой души его пустыню наполнил благодатный звук" и "вновь постигнул он святыню любви, добра и красоты". Но его любовь не нужна Тамаре, ведь она ждет своего жениха - отважного князя Синодала.
      Все герои поэмы, кроме Демона, замкнуты в пространстве своей судьбы. Трагические обстоятельства управляют ими, и сопротивление им бесполезно. Отважный князь спешит на брачный пир и минует часовню, где всегда приносил "усердную молитву". Как только "презрел удалой жених обычай предков своих", как только он перешел границу предписанного, смерть от "злой пули осетина" настигла его. Может быть, это месть Демона?
      Создавая свою поэму, Лермонтов вспомнил услышанную им на Кавказе старинную легенду о горном духе Гуда, -полюбившем прекрасную грузинку. Когда дух Гуда узнал, что Нино любит земного юношу, не в силах терпеть муки ревности, накануне свадьбы он засыпает саклю влюбленных огромной снежной лавиной.
      Но Лермонтова не устраивает принцип: "Так не доставайся же ты никому!" Его Демон действительно ради любви готов преобразиться: он лишен энергии зла и жажды мести, и в нем нет ревности. Любовь к Тамаре для Демона - попытка освобождения от холодного презренья к миру, на которое обрек его бунт против Бога.
      "Зло наскучило ему" оттого, что он не встречает ему сопротивленья в людях, которые охотно используют подсказки Дьявола. Демон "сеял зло без наслажденья", он лишен тщеславного удовлетворения от своей власти над ничтожными людьми.
      Когда Тамара горюет о погибшем женихе, Демон... К ее склонился изголовью; И взор его с такой любовью ...на нее смотрел. Важно
      В этот момент он не был ни ангелом-хранителем, ни "ада духом ужасным". Когда Тамара решает сузить свою жизнь до мрачной кельи монастыря, Демон хочет вернуть ей всю широту свободы и подарить пространство вечности. Он обещает Тамаре рай всезнанья, рай свободы: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!...
      Но цена такой свободы слишком высока - отказ от всего ничтожного земного, то есть смерть. Поэтому Тамара и хочет спастись от "неотразимой мечты" лукавого духа. На помощь ей приходит Ангел, не верящий в преображение Демона, поэтому он возвращает его к прежней роли злодея. Таким образом, у Неба не хватило веры в добро, сознания его силы в душе Тамары и возможности его в Демоне. Тамара же оказалась способна не только полюбить Демона, но и позаботиться о спасении своей души. После ее смерти "грешная душа" Тамары омыта слезами Ангела, ведь она "ценой жестокой искупила" возможность того, чтобы рай ей все-таки открылся.
      Смерть Тамары - победа любви к Демону, но сам он не спасен этой победой, ведь она отнята смертью, а душа взята Небом.
      Увидев, как душа Тамары, "молитвой ужас заглуша", ищет спасения на груди Ангела, Демон окончательно побежден: И проклял
      Демон побежденный Мечты безумные свои...
      Причину поражения Демона Лермонтов увидел в ограниченности чувств Демона, в том числе и к Тамаре, поэтому он сочувствует своему герою, но и осуждает за надменное ожесточение против мира. "Вечный ропот человека" как гордое желание его встать вровень с природой запечатлен в образе Демона. Божественный мир могущественнее мира личности - такова позиция поэта.
      Критика по-разному оценила образ Демона. Символический образ лучше всех раскрыл В. Белинский. Он писал, что Демон наводит на человека сомнение в истине: "Пока истина для вас только призрак, мечта, - вы добыча Демона, потому что должны узнать всю пытку сомнения".
      
      Книга "Демон" Источник: https://www.livelib.ru/book/1002837758-demon-m-lermontov
      "Демон" - это одна из наиболее прекрасных и чувственных поэм, что мне доводилось читать. Вот уже несколько раз я пролистывала страницу за страницей, ставила на повтор аудиокнигу, но каждый раз словно новый.
      Это произведение о красивой любви, о прекрасной стране, а также ее традициях, о ревности, о зависти, о благородстве, об искренности. На самом деле, в одном предложении совершенно нельзя передать всю чувственную глубину этой поэмы и уж тем более нельзя передать всю ее поэтическую мощь.
      Задумка "Демона" проходит с Лермонтовым почти через всю его жизнь. Это произведение писатель начал еще в четырнадцать лет, а закончил лишь через одно десятилетие. За такой период концепция поэмы и ее образы постоянно менялись, поэтому существует восемь редакций "Демона".
      Но более всего рассказать мне хотелось бы о самом Демоне, вернее, его образе. На самом деле, этот персонаж далеко не нов, в таком же контексте его использовали: Дж. Мильтон ("Потерянный рай", образ Сатаны), И. В. Гете ("Фауст", образ Мефистофеля), Дж. Г. Байрон ("Каин", образ Люцифера). Разные авторы, разные эпохи, разные литературные течения - один образ.
      Демона из одноименной поэмы М. Лермонтова можно рассматривать, как личность маргинальную, - и в этом его интересная особенность, а также привлекательность для читателей.
      Совет
      Вкратце, маргинальная личность - это личность раздвоенная, личность "без определенного места жительства", выражаясь грубо, личность, которая находится за несколькими социальными кругами (в один из них пытается войти, а из другого - выйти). Так вот как раз в "Демоне" эта особенность различается буквально с первых же строк: "Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей... ...Давно отверженный блуждал В пустыне мира без приюта..." То есть, герой уже и не ангел, но и не совсем собственно демон. К слову, под его образом подразумевается образ Люцифера, который, как мы помним, был прежде ангелом Господним, но за неповиновение был изгнан из Рая. Косвенно, эта легенда, которая является как бы предысторией поэмы, присутствует в ней: "Помчался - но куда? Зачем? Не знаю, - прежними друзьями Я был отвергнут, как Эдем, Мир для меня стал глух и нем..."
      Итак, образ Демона в поэме предстает перед нами не как абсолютное воплощение зла, а как мятежный дух, что был изгнан из Эдема. Символичным является то, что Лермонтов не изображает Демона в его вроде бы привычном окружении - Аду. Он бродит по свету и наблюдает за людьми. Опять же, отлично прослеживается потерянность, неопределенность и раздвоенность.
      Демон находится меж двух миров (в буквальном смысле), будучи неспособным принадлежать ни к одному из них.
      Герои, которые находятся в поисках себя, сейчас очень в моде. А особенно излюблены мистические и мифические сущности, которые ищут свое место в мире. Только почему-то толпы бросаются на современное непонятно что, без доли чувств и поэтики, а про вот такие вот прекрасные и бессмертные произведения забывают.
      Еще один аспект, который привлек меня, как девушку - это романтические чувства Демона. Ах, как красив он в этом своем амплуа, как самоотвержен, властен и всемогущ.
      Перенести это в киноформат с каким-то крайне привлекательным актером в главной роли, и дамы совсем потеряют голову. Ну а пока: читайте и воображайте, это, пожалуй, даже интереснее. "Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою. Я позавидовал невольно Неполной радости земной"
      Демон, который влюбился. С первого взгляда. С литературной точки зрения, это один из аспектов, в котором выражается его раздвоенность, и в самой поэме это звучит наиболее ярко.
      Он не библейский змей-искуситель, наоборот, эта любовь - спасение для него и его души (да-да, души). Люцифер - это гордыня, это непокорство, это сущность зла.
      
      Обратите внимание
      Но именно контраст с этим устаревшим образом (который, как было приведено выше, вовсе не всегда изображался так стереотипно) играет со зрителем и отображает Демона в новом свете. "И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора"
      Прекрасная фраза, открывающая новый аспект характера героя и заставляющая трепетать сердце читателей (особенно читательниц). Интересным является так же то, что растерянность, а даже, скорее, потерянность Демона проявляется физически - он бесплотный дух. Определенные черты он приобретает, только лишь представ перед Тамарой. "И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора".
      Чувство любви на определенное время разрушает его бунтарское начало и даже очеловечивает героя в глазах читателя. Демон начинает познавать и любить мир через душу одной девушки. И эта любовь фактически открывает герою путь на землю, однако на очень короткий отрезок времени, поскольку, желая совершенно завладеть Тамарой, Демон лишает ее жизни.
      Что касается самой Тамары, то она воплощает в себе образ идеальной любви, идеальной девушки (праведна, чиста, добра, уважает родителей и прочие присущие ей положительные черты), а идеал не может существовать в жизни, по крайней мере, на протяжении долгого времени.
      Данный мотив очень часто, на самом деле, встречается в литературе, вот и в этой поэме тоже. Так что судьба Тамары была предрешена ее сущностью буквально с первых страниц. В целом, поэма захватывает, увлекает и дает пищу для ума. "Демон" - одно из любимейших моих произведений, его можно цитировать даже целиком.
      Кроме того, существует отличная аудиокнига, скорее даже, аудиоспектакль. Великолепнейший. Восхищает меня, наверное, столько же, сколько и сама поэма. Очень рекомендую.
      Я прекрасно понимаю, что я тут так долго и так много говорила, но... что я могу сделать? Впечатления и любовь к "Демону" переполняют меня каждый раз, как я сажусь в очередной раз перечитывать эту бессмертную поэму.
      
      Михаил Лермонтов "Демон" (1839) http://trounin.ru/ lermontov39/
      Мы любим прозаиков, но обходим стороной поэтов. Уж слишком неуловима грань восприятия, отданного в угоду красивым словам. Можно бесконечно поражаться мастерству поэта придерживаться заданных рамок, соблюдению стихотворных размеров и грамотно подбирать нужное количество слогов, даже не стоит упоминать о поиске нужной рифмы.
      Прозаику проще - его задача не перестараться с оборотами и в нужных местах расставить знаки препинания. Читатель обязательно поймет и найдет слова для выражения собственного мнения о прочитанном.
      Важно
      Поэтам в этом плане не так просто - либо твой труд окажется мимолетным, либо жизненно-важным. Никогда не знаешь, задел ли ты те струны души читателя, что он будет трепетно хранить их в душе, что запомнит хотя бы что-нибудь, что придаст хоть толику смысла прочитанному. Чаще всего нет...
      Лермонтов - поэт. Знаем мы со школьной скамьи. Он поэт печальной судьбы. Жил ярко - умер молодым.
      Талант сгубила горячая молодость, не дав толком раскрыться цветку, осмысленно жить под гнетом увядания и полностью пересмотреть всю свою жизнь.
      Умер молодым - и это стало спасительной строчкой в одном из неоконченных произведений. Жизнь оборвалась, что еще об этом скажут славные потомки: респект, уважуха? как Маяковский в две-три колонки.
      Над "Демоном" Лермонтов работал десять лет. Поэма тяжелая морально, она трудно воспринимается и давит горой депрессии, заставляя голову поникнуть и впасть в хандру. Беспросветное чувство от начала и до конца.
      Будет ли кто способен принять жизнь взбунтовавшегося Демона, не прибегая к сравнениям с другими произведениями, не отталкиваясь от демонизма, да не трогая аллегоричность Эзопа. Иначе не на что опереться.
      Где-то надо искать зацепки.
      Лермонтов называет "Демона" восточной повестью. На Востоке все не так как на Западе. Белое - это черное. Дракон и змея - положительные. Желтый - цвет власти. Даже любовь на Востоке выражается по-другому. Неудивительны метания Демона, сошедшего с небес и влюбившегося в пылкую грузинку. Он был готов перевернуть основы бытия, пойти против небес.
      Выразить свой конфликт в полной мере. Молодой то был Демон. Нет значения прожитым годам, он наполнен горячностью подобно жгучему темпераменту самого Лермонтова. Не смог бы Лермонтов создать наделенного тысячелетней мудростью сверхъестественного существа, взирающего на мир без любви, пресыщенного долгим существованием, чья душа давно стала чернее смолы.
      
      Лермонтов дает читателю почувствовать жар бездны. Совет
      Очень тяжелая поэма. Эмоции уходят в негатив. Пытаешься поднять себе настроение, но оно до конца дня на самом низком уровне. Вырваться из оков быстро не получится.
      
      
      Поэма "Демон" Источник: http://www.litra.ru/composition/get/ coid/00010301184864034831
      В поэме "Демон" Лермонтов воплотил свой тираноборческий пафос. Бог в его поэме - это самый сильный из всех тиранов мира, а Демон - враг этого тирана. В понятия добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где "добро" означает покорность "доброму" Богу, а "зло" - неповиновение ему.
      Но если Бог недобр, то понятия добра и зла меняют свой смысл. Автор и его Демон не отрицают добро, но добро для них иное. По христианской морали подвиг добродетели в смирении, для Лермонтова - в борьбе, а покорность и смирение - зло. Лермонтов показывает, что не Демон, а Бог - виновник зла. И самым жестоким обвинением против творца является земля: Где преступленья лишь да казни. Где страсти мелкой только жить. Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить.
      Бог незримо присутствует в поэме, он действующее лицо, хотя и эфемерное. О нем постоянно говорят, вспоминают, обвиняют в преступлениях, совершаемых на земле, так как он сотворил преступников: ...всесильный Бог, Ты знать про будущее мог, Зачем же сотворил меня?
      Азраил, как и Демон, - изгнанник, "существо сильное, но побежденное". Он наказан не за бунт, а только за "мгновенный ропот". Ему было скучно одному (так как был создан раньше людей). Он упрекнул Бога в этом и был наказан. Так повествует Азраил о себе: Я пережил звезду свою; Как дым рассыпалась она, Рукой творца раздроблена; Но смерти верной на краю. Взирая на погибший мир, Я жил один, забыт и сир.
      Демон же наказан не только за ропот: тут посерьезнее - за бунт. И его наказание страшнее, изощреннее, чем наказание Азраила. Бог испепелил страшным проклятием душу Демона, сделав ее холодной, мертвой. Он не только изгнал из рая, но и опустошил его душу. Но и этого мало. Всесильный деспот возложил на Демона ответственность за зло мира.
      По воле Бога Демон "жжет печатью роковой" все, к чему ни прикасается, он орудие зла. В этом страшная трагедия героя Лермонтова. Помчался - но куда? Зачем? Не знаю, прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем...
      Любовь, вспыхнувшая в душе Демона, означает для него возрождение. Пляшущая Тамара оживила "немой души его пустыню".
      Обратите внимание
      И вновь постигнул он святыню: Любви, добра и красоты. В возрожденной душе проснулись мечты, забытые чувства. Демон хотел, чтобы душа его жила, откликалась на впечатления жизни и могла общаться с другой, родной душой, испытывать большие человеческие чувства.
      Жить! Ощутив любовь к Тамаре, Демон почувствовал любовь ко всему живому, потребность творить добро, восхищаться красотой мира - все, чего лишил его "злой" Бог.
      Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью ной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда.
      Почувствовав впервые "тоску любви", Демон плачет. Поныне возле кельи той Насквозь прожженный виден камень Слезою жаркою, как пламень, Нечеловеческой слезой.
       Что же так привлекло Демона в Тамаре? Она не просто красавица, этого было бы мало для любви. Он почувствовал в ней душу, способную понять его. Волновавшая Тамару мысль о "судьбе рабыни" была протестом против этой судьбы, и этот бунт ощутил в ней Демон.
      Именно на такую душу, "полную гордыни", и мог наложить свою печать Демон. Только к девушке, в характере которой были заложены черты мятежности, мог обратиться он со словами: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе; Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе.
      Между героями существует некоторая родственность характеров.
      Философская поэма "Демон" в то же время и психологическая. В ней заложен и громадный социальный смысл. Герой поэмы носит в себе черты живых людей, современников поэта. Передовые люди 30-х годов XIX века страстно искали истину, резко критиковали самодержавно-крепостническую действительность с ее рабством, жестокостью, деспотизмом. Но они не знали, где найти правду.
      Выросшие и воспитанные в крепостнической стране, они были и сами во многом отравлены ее пороками. Черты одиноких страдальцев-бунтарей Лермонтов и отразил в образе Демона. Это бунтовщик без положительной программы, гордый и отважный мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Демон рвется к людям и презирает их.
      Одну минуту своих "непризнанных мучений" он ставит выше "тягостных лишений, трудов и бед толпы людской". Демон не может освободиться от отравившего его зла, и не виновен в нем.
      Но Демон так же образ символический. Он - образ ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт отразил в нем дух критики и революционного отрицания. "Дух критики, - писал Герцен, анализируя образ Демона, - вызван не из ада, не с планет, а из собственной груди, и ему некуда исчезнуть".
      Символический образ Демона раскрыл Белинский. "Демон, - писал он, - отрицает для утверждения, разрушает для созидания..." Свой труд Лермонтов не закончил. На рубеже 40-х годов для поэта наступил новый творческий этап. Из мира тоски и безнадежных блужданий он вышел к поискам положительного героя, от отрицания - к утверждению, от Демона - к Мцыри. Белинский назвал Мцыри любимым идеалом Лермонтова.
      
      
      Поэма Лермонтова "Демон" Источник: https://russian7.ru/post/ poyema-lermontova-demon-i-drugie-kni/
      
      Совет
      Поэма, над которой Лермонтов работал всю жизнь, "Демон" так и не была напечатана при жизни поэта. Впервые "Демон" на русском языке был опубликован в 1856 году тиражом 28 экземпляров в Германии. Издание получили члены царской семьи и люди, занимавшие высокие посты.
      В 1860 году поэма печатается в России, но с существенными цензурными коррективами. Бедолаги-цензоры места себе не находили: за границей поэма издается, автор классиком признан, а на родине "Демона" публиковать как-то духу не хватает. И вообще, вопрошали они, "на что это деревенскому мальчику, школяру или простолюдину знать "Демона"?
      Поэма "Демон" (1829 - 1839) относится к числу самых противоречивых и загадочных произведений Лермонтова.
      Сложность анализа данного произведения состоит в том, что поэма имеет несколько планов истолкования и восприятия текста: философский, психологический и космический, включающий в себя взаимоотношения Демона и Бога.
      Легенда о падшем ангеле, который воевал с самим Богом, нашла отклик в произведениях многих европейских поэтов: Сатана в "Потерянном рае" Мильтона, Люцифер в "Каине" Байрона, Мефистофель в "Фаусте" Гете и другие.
      
      Важно
      Разумеется, Лермонтов не мог не принимать в расчет уже существующую традицию, но, создавая сюжет своей поэмы и образ главного героя, поэт был вполне оригинален. Лермонтовский Демон сочетает в себе огромные внутренние силы и какое-то трагическое бессилие, стремление избавиться от одиночества, стать добрее и недостижимость этих желаний.
      Образ Демона в поэме - это образ мятежного протестанта, который противопоставил себя Богу, людям и всему миру.
      Бунтарские идеи протеста самого Лермонтова четко проявляются в его творении. Демон - это гордый и своенравный враг небес, царь свободы и познанья. Этот образ воплощает в себе мятежное восстание против всего, что сковывает волю и разум.
      Однако именно это всеобщее отрицание говорит не только о силе Демона, но и о его слабости. С высоты космических просторов Демону не дано увидеть, понять и оценить всю прелесть земной красоты.
      Ему надоело жить только для себя. Любовь к Тамаре, простой земной девушке, должна была стать для Демона настоящим спасением от злого мира надменного уединения. Но мечты о гармонии, любви и красоте фатально недостижимы для злого духа.
      Разоблачение индивидуалистического сознания, намеченное в предыдущих поэмах, имеет свое место и в "Демоне". Разрушительное, "демоническое" начало воспринимается поэтом как антигуманистическое.
      Эта проблема волновала Лермонтова очень глубоко и разрабатывалась им в прозе ("Герой нашего времени") и в драматургии ("Маскарад"). Анализ поэмы усложняется тем, что в ней трудно выделить прямой авторский "голос", авторскую позицию, именно поэтому произведение является многозначным.
      Ряд вопросов, поставленных Лермонтовым в "Демоне", так и остается неразрешенным.
      
      Источник: https://www.kritika24.ru/page.php?id=3530
      Совет
      Видит ли поэт в своем Демоне однозначного (пускай и страдающего) носителя зла или только бунтующую жертву "несправедливого приговора"? Душа Тамары была спасена по требованию цензуры, или для Лермонтова этот мотив являлся идейно-художественной неизбежностью? Финал поэмы и поражение злого духа имеет примирительный смысл, или наоборот? Все эти нерешенные вопросы говорят о сложной философской и психологической проблематике поэмы. В главном герое удивительным образом сочетаются понятия "добра" и "зла", жажда идеала и его утрата, вражда к миру и попытка с ним примириться. В конечном счете, образ Демона отражает в себе трагическое мироощущение всех передовых людей той эпохи.
      Исключительно положительно о поэме отзывался известный критик Белинский. Он восхищался богатством философскоэтического содержания "Демона" и его художественным своеобразием. Белинский считал эту поэму ярчайшим образцом романтического направления в литературе.
      Именно мощная романтическая фантазия, глубокая нравственная проблематика, пафос сомнения и отрицания, высокая лиричность, пластичность, простота эпических описаний и немного загадочный образ главного героя - все это позволило лермонтовскому "Демону" стать одним из самых значимых произведений в истории мировой романтической поэмы. Его значение велико не только в истории литературы, но также и в истории живописи (картины М. А. Врубеля), и в истории музыки (опера А. Г. Рубинштейна).
      
      Художественный анализ поэмы "Демон"
      Презентация учителя русского языка и литературы Овчинниковой О. В. для 10 класса. Источник: https:/ /kopilkaurokov.ru/literatura/presentacii/khudozhiestviennyianaliz-poemy-m-iu-liermontova-diemon 07.06.2019
      Критик В.Г. Белинский о поэме: "...роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельная прелесть образов"
      Основная тема всего творчества Лермонтова - тема личности в ее отношении к обществу. Центральный герой - гордая, свободолюбивая, мятежная и протестующая личность, стремящаяся к действию, к борьбе. Но в условиях социальной действительности 30-х годов такая личность не находит сферы приложения своим мощным силам, а потому и обречена на одиночество.
      
      История создания поэмы Первый вариант "Демона" Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком, в 1829 году. С тех пор он неоднократно возвращается к этой поэме, создавая ее различные редакции, в которых обстановка, действие и детали сюжета меняются, но образ главного героя сохраняет свои черты.
      После первой ссылки на Кавказ, в 1838 году, Лермонтов создал новую редакцию. Поэма обогатилась яркими, живыми картинами природы. Лермонтов описал то, что сам видел. Его Демон пролетает теперь над вершинами Кавказа.
      Начало поэмы создает ощущение плавного полета: Летал над грешною землей...
      Герой поэмы - герой-индивидуалист.
      Сюжет поэмы: Лермонтов использовал в "Демоне" библейскую легенду о духе зла , свергнутом с неба за свой бунт против верховной божественной власти, и фольклор кавказских народов , среди которых были широко распространены предания о горном духе, поглотившем девушку-грузинку. Но под фантастикой сюжета здесь скрывается глубокий психологический, философский и социальный смысл.
      Путь абсолютного отрицания привел Демона к мучительному состоянию внутренней опустошенности, к одиночеству, в котором мы видим его в начале поэмы?
      "Святыня любви, добра и красоты" является для Демона идеалом достойной человека прекрасной свободной жизни.
      Какова завязка сюжета? Демон остро ощутил пленительность Идеала (Тамары) и всем своим существом устремился к нему. В этом смысл попытки "возрождения" Демона, о которой рассказывается в условных библейско-фольклорных образах.
      Внутренний смысл поэмы М. Ю. Лермонтова: " Демон отрицает для утверждения, разрушает для созидания ... Он не говорит, что истина, красота, благо - признаки, порожденные больным воображением человека; но говорит, что иногда не все то истина, красота и благо, что считают за истину, красоту и благо" В. Г. Белинский
      Путем глубокого идейно-психологического анализа настроений тех представителей поколения 30-х годов, которые не шли дальше индивидуалистического протеста, Лермонтов в романтической форме показал бесперспективность подобных настроений и выдвинул перед прогрессивными силами необходимость иных путей борьбы за свободу.
      Образ Бога в поэме: Бог изображен сильнейшим тираном мира. А Демон - враг этого тирана. Самым жестоким обвинением творцу Вселенной служит им же созданная Земля. Этот злой, несправедливый Бог где-то за кулисами. Но о нем постоянно говорят, о нем вспоминают, о нем рассказывает Демон Тамаре, хотя он и не обращается к нему прямо.
      Язык поэмы эмоциональный, богатый эпитетами, метафорами, сравнениями, противопоставлениями и преувеличениями.
      Природа в поэме: Первая часть пути Демона - ВоенноГрузинская дорога до Крестового перевала, самая величественная и дикая ее часть. Вот и суровая скалистая вершина Казбека, покрытая снегом и льдом. Появляется ощущение холода, бесприютности, одиночества, подобное тому, с которым не расставался Демон.
      Но вот Демон за Крестовым перевалом: И перед ним иной картины
      Красы живые расцвели...
      Полная жизни роскошная картина природы подготавливает нас к чему-то новому...На фоне этой благоуханной земли появляется впервые героиня поэмы - молодая грузинка Тамара.
      Демон - бунтовщик без положительной программы, гордый мятежник, возмущенный несправедливостью законов Вселенной, но не знающий, что этим законам противопоставить. Это эгоист. Он страдает от одиночества, рвется к жизни и к людям, и в то же время этот гордец презирает людей за их слабость.
      Как Печорин, Демон не может освободиться от отравившего его зла, и, как Печорин, они не виновны в этом. Для самого поэта и для его передовых современников Демон был символом ломки старого мира, крушения старых понятий добра и зла. Поэт воплотил в нем дух критики и революционного отрицания.
      "Дикий бред". Свой труд над поэмой он не закончил и печатать не собирался.
      В конце 30-х годов Лермонтов от своего Демона отошел и в поэме "Сказка для детей" (1839-1840) назвал его "диким бредом": ... и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет. Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался - стихами. "Демон" (1838 года сентября 8 дня)
      Сохранилась авторизованная копия этой редакции поэмы, подаренная Лермонтовым В.А. Лопухиной ( по мужу Бахметьевой) и находившаяся у ее брата, друга Лермонтова.
      Драгоценная рукопись дошла до нас . Большая тетрадь из прекрасной плотной бумаги сшита белыми толстыми нитками, как обычно сшивал Лермонтов свои творческие тетради. Она хранится в СПб, в библиотеке имени Салтыкова-Щедрина.
      Хотя рукопись переписана чужим ровным почерком, но обложка сделана самим поэтом. Сверху - крупно - подпись: "Демон". Внизу слева мелко: "1838 года сентября 8 дня". Заглавие старательно выведено и заключено в овальную виньетку.
      
      
      б/а. Поэма "Демон" // Иcтopия pyccкoй литepaтypы: в 4 тoмax / Пoд peдaкциeй H.И. Пpyцкoвa и дpyгиx - Л., 1980-1983 гг.
      Oдним из cyщecтвeнныx элeмeнтoв пoэмы являeтcя ee фoльклopнaя cтиxия. Гopcкoe cкaзaниe o cтoнyщeм пo нoчaм, пpикoвaннoм к cкaлe дyxe Aмиpaни нe тoлькo oттeняeт ocнoвнyю - "пpoмeтeeвy" - идeю пpoизвeдeния, нo и cooтнocит ee c нapoдным миpoвocпpиятиeм. Пoэмa нacыщeнa мoтивaми твopчecтвa кaвкaзcкиx нapoдoв, oтpaжaющими иx близocть к пpиpoдe, жизнeлюбиe, вoинcтвeнныe нpaвы, кpacoчный быт. 3aпeчaтлeвшиe тopжecтвyющyю cилy жизни, ee пeчaти и гepoикy, эти мoтивы пoдчepкивaют тpaгизм oтчyждeния Дeмoнa oт зeмныx зaбoт и paдocтeй. Пoэзия кpaя нeпpaвдoпoдoбнoй кpacoты нaилyчшим oбpaзoм oбъeдиняeт в пoэмe фaнтacтикy c oбъeктивнoй, эпичecкoй cyщнocтью oбpaзoв. Hapoднaя пoэзия oбoгaтилa и xyдoжecтвeннyю ткaнь пpoизвeдeния, внecя нoвыe кpacки, нoвыe звyчaния в eгo cтиx и язык. Bиpтyoзный чeтыpexcтoпный ямб пoэмы в coчeтaнии c пeвyчими xopeями, cвoйcтвeнными нapoднoй пoэзии, coздaeт интoнaциoнный pиcyнoк бoльшoй выpaзитeльнoй cилы - мeлoдикy выcoкoгo cтpacтнoгo нaпpяжeния. B cooтвeтcтвии c эмoциoнaльнoй тoнaльнocтью ycлoжняютcя oт peдaкции к peдaкции живoпиcныe изoбpaзитeльныe cpeдcтвa пoэтичecкoгo языкa, coвмeщaющиe cимвoличecкий и peaльный плaны. B пeйзaжe этo ocoбeннo oчeвиднo пo тoмy, кaк выпиcывaлcя мoнacтыpь Taмapы. B пepвoй peдaкции (1829 г.) этo вceгo лишь oднoцвeтный pиcyнoк - "И зpит, чepнeeт нaд гopoй Cтeнa oбитeли cвятoй И бaшeн cтpaнныe вepшины", - чтo впoлнe cooтвeтcтвyeт вocпpиятию миpa "бeз paдocти, бeз гopя". B peдaкции 1830 г., пpи тoй жe пcиxoлoгичecкoй тoнaльнocти, - дpyгaя мoтивaция цвeтa: в cвeтe лyны "бeлeют пoд гopoй Cтeнa oбитeли cвятoй И бaшeн cтpaнныe вepшины". B тpeтьeй peдaкции (1831 г.) кpacoчнocть миpa нapacтaeт: "Eдвa блecтящee cвeтилo Ha нeбo юнoe взoшлo И мopя cинee cтeклo Лyчaми yтpa oзapилo, Kaк дeмoн видeл пpeд coбoй Cтeнy oбитeли cвятoй, И бaшни бeлыe, и кeлью, И пoд peшeтчaтым oкнoм Цвeтyщий caдик". 3дecь нaйдeн кoнтpacтный пpиeм xapaктepиcтики внyтpeннeгo cocтoяния Дeмoнa: "...нo вeceлью Oн нeдocтyпeн". Этa тeндeнция и бyдeт нapacтaть дo пocлeдниx peдaкций (1838 г.), гдe oпиcaниe мoнacтыpя, pacкинyвшeгocя "мeж двyмя xoлмaми" Гpyзии, paзвepнyлocь в живoпиcнyю, cвepкaющyю, "cтoзвyчнyю" кapтинy цвeтyщeгo миpa, зaнимaющyю двe глaвки тeкcтa и oтличaющyюcя дocтoвepнocтью peaльнoгo пeйзaжa - пeйзaжa Koйшaypcкoй дoлины y пoднoжья Kaзбeкa. B нeдocтyпнocти этoгo миpa, кaк и в кpyшeнии нaдeжд нa вoзpoждeниe чepeз любoвь, выcтyпaют co вceй oчeвиднocтью мyки "двoйнoгo вoзмeздия", тягoтeвшeгo нaд Дeмoнoм: вoзмeздия извнe изгнaньeм и вoзмeздия изнyтpи cтpaдaниями oдинoчecтвa, oтвepжeннocти. Boт пoчeмy тaк избиpaтeльнo cтpoг и "тeopeтичeн" Лepмoнтoв в кpacкax, кoтopыми зaпeчaтлeл oблик Дeмoнa. Пo cyщecтвy, в oкoнчaтeльнoй peдaкции пoэмы нeт eгo пpямoй пopтpeтнoй xapaктepиcтики. Kaзaлocь бы, нaйдeннaя в 5-й peдaкции poмaнтичecкaя aпoфeoзa, вылившaяcя в вeличecтвeнный oбpaз "цapя пoзнaнья и cвoбoды", былa эcтeтичecки aдeквaтнa зaмыcлy: Kaк чacтo нa вepшинe льдиcтoй Oдин мeж нeбoм и зeмлeй Пoд кpoвoм paдyги oгниcтoй Cидeл oн мpaчный и нeмoй, И бeлoгpивыe мeтeли, Kaк львы, y нoг eгo peвeли. Kaзaлocь бы, этoт "мoгyчий oбpaз" и ecть тoт caмый, o кoтopoм впocлeдcтвии пoэт вcпoминaл в "Cкaзкe для дeтeй": "мeж иныx видeний, Kaк цapь, нeмoй и гopдый, oн cиял Taкoй вoлшeбнo-cлaдкoй кpacoтoю, Чтo былo cтpaшнo". Meждy тeм кaк paз пpямaя зpитeльнaя xapaктepиcтикa caмoгo ликa Дeмoнa из oкoнчaтeльнoй peдaкции иcключeнa. Bмecтo пpивeдeнныx вышe cтpoк ocтaлиcь лишь accoциaтивнo-цвeтoвыe xapaктepиcтики кocмичecкoгo фoнa, нa кoтopoм являeтcя Дeмoн (гoлyбизнa "вeчнoгo эфиpa", бaгpoвыe вcпoлoxи виxpя, oдeтoгo "мoлньeй и тyмaнoм", лилoвaя чepнoтa "гpoмoвыx тyч" и т. д.). Oбoбщeннo, aбcтpaктнo впeчaтлeниe Taмapы пpи вcтpeчe c Дeмoнoм: "Пpишлeц тyмaнный и нeмoй, Kpacoй блиcтaя нeзeмнoй". Mнoгoкpacoчнocти oбъeмнoгo peaльнoгo зeмнoгo миpa (к нeмy oтнocятcя и плacтичныe пopтpeты Taмapы c кyвшинoм, тaнцyющeй Taмapы, Taмapы в гpoбy) пpoтивocтoят фaнтacтичнocть, пpoзpaчнocть, ycлoвнocть oбликa Дeмoнa, yвидeннoгo кaк бы тoлькo внyтpeнним взopoм. Oтcюдa и нacтoйчивoe yпoминaниe o "нeмoтe" Дeмoнa, чьи клятвы, мoнoлoги и диaлoги зaнимaют тaкoe знaчитeльнoe мecтo в пoэмe. Этo тoжe "внyтpeнниe", внyтpeнним cлyxoм ycлышaнныe peчи, peчи-cимвoлы, peчи-знaки. B пpимeнeнии к зpитeльным впeчaтлeниям, oб этoм гoвopит Блoк, вocxищaвшийcя xyдoжecтвeннoй чyткocтью Bpyбeля, cyмeвшeгo чepeз кpacки вocпpинять филocoфcкyю ycлoвнocть лepмoнтoвcкoгo Дeмoнa: "Heбывaлый зaкaт oзoлoтил нeбывaлыe cинe-лилoвыe гopы. Этo тoлькo нaшe нaзвaниe тex пpeoблaдaющиx тpex цвeтoв, кoтopым eщe "нeт нaзвaнья" и кoтopыe cлyжaт лишь знaкoм (cимвoлoм) тoгo, чтo тaит в ceбe caм Пaдший: "И злo нacкyчилo eмy". Гpoмaдa лepмoнтoвcкoй мыcли зaключeнa в гpoмaдe тpex цвeтoв Bpyбeля". Пoэмa, пo-cвoeмy ocвeтившaя миpoвyю тeмy вeличия и тpaгeдии "пaдшeгo aнгeлa"-бого-борца, явилacь плoдoм литepaтypнo-филocoфcкoй эpyдиpoвaннocти aвтopa. Пpиoбщeннocть Лepмoнтoвa к aктyaльнeйшeмy для coвpeмeнныx eмy тeopий пoзнaния и филocoфcкo-иcтopичecкиx кoнцeпций вoпpocy o cooтнoшeнии и кoллизияx "чeлoвeчecкoгo дyxa" и иcтopичecкoгo бытия пoдвoдила вплoтнyю к диaлeктичecкoмy peшeнию нaзpeвшиx этичecкиx пpoблeм: к мыcли o cлoжныx взaимoотнoшeнияx дoбpa и злa, oб oтнocитeльнocти этиx пoнятий, oб иx иcтopичecкoй oбycлoвлeннocти, o движyщиx пoтeнцияx, зaлoжeнныx в бopьбe cил дoбpa и злa, o cвязи этoй бopьбы c oблacтью измeнчивыx идeaлoв. B кoнкpeтнoм пpeлoмлeнии этo былa пpoблeмa гepoя вpeмeни - вoпpoc o личнocти, ee мecтe и нaзнaчeнии в oбщecтвeннoй жизни. Пoэмa oбoгaщaлa "нpaвcтвeнный cocтaв" личнocти, пpeoбpaжaя и oбнoвляя дyши, ycтpeмляя иx к пoдвигy, к дeятeльнoмy пoзнaнию и пpeoбpaзoвaнию миpa. Бeлинcкий пиcaл, чтo Дeмoн Лepмoнтoвa и pyccкиx людeй eгo пoкoлeния, т. e. иx cкeптицизм, "oтpицaeт для yтвepждeния, paзpyшaeт для coзидaния... Этo дeмoн движeния, вeчнoгo oбнoвлeния, вeчнoгo вoзpoждeния". Иcтopия вocпpиятия пoэмы "Дeмoн" cвидeтeльcтвyeт o тoм, чтo coвoкyпнocть ocoбыx, cвoйcтвeнныx имeннo Лepмoнтoвy эcтeтичecкиx вoздeйcтвий нecлa в ceбe пcиxoлoгию живитeльныx coмнeний, пoиcкoв иcтины в иx eдинcтвe и пpoтивopeчияx. Пoнятнaя людям вcex вoзpacтoв, этa пcиxoлoгия ocoбeннo близкa мoлoдocти; иcпoлнeннaя пpoтecтa пpoтив вcякoгo зacтoя, oнa пoлнee вceгo oтвeчaлa иcтopичecкoй cитyaции кoнцa 30-x гг. XIX в., нo фaкты гoвopят o бeccмepтии пpoизвeдeния, вoзбyждaвшeгo жизнeннyю aктивнocть мнoгиx пoкoлeний вплoть дo нaшeгo вpeмeни. Личнocтнoe в пoэмe oбycлoвилo ee oбщeчeлoвeчнocть. Бopьбa зa пpaвa чeлoвeчecкoй личнocти лeглa в ocнoвy пepeдoвыx coциaльныx и peвoлюциoнныx движeний, нo c paзличными нюaнcaми, чтo eщe бoлee pacшиpялo кpyг тex, в чьиx cepдцax нaxoдилa oтзвyк пoэмa Лepмoнтoвa. Taк, для Бeлинcкoгo в лepмoнтoвcкoм "Дeмoнe" вaжнee вceгo иcпoлинcкий взмax мыcли и "гopдaя вpaждa" c нeбoм. B 1841-1842 г. кpитик изгoтoвляeт cвoй coбcтвeнный cпиcoк пoэмы, бeз кoнцa ee читaeт и цитиpyeт, вникaя в "глyбoчaйшee coдepжaниe" пpoизвeдeния. Для Гepцeнa нe мeнee вaжнa жизнeдeятeльнaя энepгия пoэмы, ee coкpyшaющaя oкoвы ycтpeмлeннocть, нo ocнoвнoй пcиxoлoгичecкий фoн пpи этoм для Гepцeнa - "yжac и тpaгизм" cyщecтвoвaния, пopoдившeгo дeмoнcкий пpoтecт. Пoэмa coзвyчнa пoкoлeнию Гepцeнa и Oгapeвa пpeждe вceгo пpoтивopeчивым и тpaгичecким cтpoeм чyвcтв, coчeтaвшиx любoвь и вpaждy, yм и cтpacти, бyнт и oтчaяниe, вepy и paзoчapoвaниe, дyx aнaлизa и cтpeмлeниe к дeйcтвию, aпoфeoзy индивидyaлиcтичecкoй личнocти и тocкy пo дyxoвнoмy eдинeнию людeй. "Чeлoвeчecтвeннocть" фaнтacтичecкoгo Дeмoнa, нecмoтpя нa eгo cимвoлизиpoвaннyю cyщнocть, cвoeoбpaзнo зaявилa o ceбe в вocпpиятии, кaзaлocь бы, oчeнь дaлeкoй oт xyдoжecтвeннoгo миpa Лepмoнтoвa cpeды - paбoчиx икoнoпиcнoй мacтepcкoй в эпoxy пepвoй pyccкoй peвoлюции. Чтeниe пoэмы, изoбpaжeннoe в aвтoбиoгpaфичecкoй пoвecти M. Гopькoгo "B людяx", пpoизвoдилo нa дyши людeй тo жe чapyющee, тo жe вoзбyждaющee впeчaтлeниe, чтo и нa coвpeмeнникoв пoэтa. Bызoв cyщecтвyющeмy и пopыв к лyчшeмy coxpaнили эмoциoнaльнyю и этичecкyю cилy вoздeйcтвия в нoвoм вeкe, в нoвыx иcтopичecкиx ycлoвияx.
      б/а, б/д Тестовый форум М.Ю.Лермонтов. Демон (скрытые смыслы восточной повести). Путь Одиссея. стр. 1, 2 alama.liveforums.ru
      >viewtopic
      
      По мнению В.Розанова, естественная система ценностей, утверждающая культ жизни и воспринимающая пол как "божественное", была перевернута христианством. Широко распространено мнение, что в основу поэмы "Демон" заложена диалектика добра и зла, борьба за человеческую душу между Ангелом и Демоном, в которой последний проигрывает. Сюжет повести в романтическом духе далеко не нов: небожитель Демон обольщает земную женщину-красавицу. История преступной любви завершается смертью грешницы, но душа ее таки попадает в рай. Хочется зевнуть...
      Однако, что мешает взглянуть на "Демона" под другим углом зрения? Великорусская поэзия продолжает удивлять, как только решаешься отбросить шаблоны, предлагаемые "классической" критикой (всех "лишних людей" и пр., то, что зубрил за школьной партой), и начинаешь внимательно вглядываться в текст, открывать для себя значение имен, топонимов... И тут уж не до зевоты! С первых строк очевидно, что Лермонтов не страдал демонофобией, а слегка нарочитая "христианская" оплетка повести служит ширмой, при снятии которой можно обнаружить совсем другую интригу и актеров без грима. С действующих лиц и начнем (см. в Словаре статьи на Демон, Тамара, Гудал, Синодал и др. - Г.Ш.) . <...>
      Кто такой Демон - "дух изгнанья", "дух сомненья"? По всему видать, свободный Дух. Во всяком случае, сам Демон именно так себя и называет: "вольный сын эфира", "царь познанья и свободы".
      В.Розанов в свое время отмечал, что в детальном изображении Лермонтовым Демона критик видит "не то быль, не то сказку", для которой не находит параллелей в Библии. Да, скорее их можно отыскать в древнегреч. философии. Посмотрим, что такое Демон в Философском словаре: "В первоначальных герметических трудах и древних классических сочинениях, идентичное с богом, ангелом или гением <...> Это название древние, и в особенности - философы Александрийской школы, давали духам всех родов, как добрым, так и злым, человеческим и иного рода <...> Гесиод первый ясно установил четыре разряда одаренных разумом существ, обитающих во вселенной: на вершине боги, потом великое число Д., далее герои или полубоги и, наконец, люди. Так как герои при жизни своей причислялись к людям, а по кончине смешивались с Д. или богами, то эти 4 разряда легко сводились к 3 и получалось общее определение Д., как существа среднего и посредствующего между бессмертным божеством и смертным человеком". И читаем далее: "... в классич. литер. деятеля, обладающего сверхчеловеческою силой, принадлежащего к невидимому миру и имеющего влияние на жизнь и судьбу людей".
      Бесспорной этимологии слова "демон" не существует. Три главные: 1) Платонова (в Кратиле) от глагола daenai - знать, Д. - знающий. - 2) Известная древним грамматикам и усвоенная в новое время Поттом производит слово Д. от корня общего с глаг. daiomai, dainumi, dareomai - раздаю, распределяю (дары), - Д. - раздаватель, распределитель (даров). - 3) Принимаемая Боппом, Бенфеем и
      Курциусом - от корня соотв. восточноарийск. dкva, daкva и daпvas (с переходом дигаммы в соотв. носовую и с суффиксом man), Д. - блестящий, светлое существо - бог. В итоге имеем: раздающий, знающий, светящийся. Прометей получается, однако! То есть, природа вольного Духа, прожигающего камень "нечеловеческой слезой" такова, что нет ничего, чего бы тот ни оправдал ради самой идеи движения, ибо его суть - в бесконечной жажде познания. И его отношение к жизни и смерти, безразличие к человеческой радости и страданию, что вызывает на земле его небесное творчество, не обсуждается. Такова природа мысли: она вне земных ограничений. Но: вечное движение "на воздушном океане, без руля и без ветрил" вселенских миров и воплощенная свобода Духа, освещающая себе путь в пространстве и времени, есть вместе с тем бесприютность... И вот настает в вечности минута, когда беспокойный Дух видит танец красавицы и невольно любуется им, "прикованный незримой силой". Это важно: Демон, похоже, дозрел в своем одиночестве и близок к созданию собственного мира, но для этого ему нужна она - танцующая Тамара!
      Кто такая Тамара? - "свободы резвое дитя", "наследница Гудала", которая в потенциале есть "царица мира"? "Подруга первая", на которую пал выбор Демона? Имя Тамара считается древнеевр. происхождения, от имени Тамар "финиковая пальма". По другой версии, имя происходит от слова "фамарь", что в переводе с финикийского тоже "пальма". Но вот что удивительно: тот же звуковой корень имеет широко распространенное растение "тамариск" (лат. Tamarix) - священное дерево шумеров (Мировое древо, аналогичное Иггдрасилю скандинавов, сопричастное трем мирам, трем категориям времени и трем соответствующим им богам:
      ствол - верхний мир, источник законов мироздания - правремя; крона - средний, обитаемый мир - настоящее и будущее; корни - нижний, подземный мир мертвых - прошлое).
      Есть характерное шумерское заклинание, связанное с тамариском, но здесь его приводить не стоит. Достаточно упомянуть, что "Тамариск, быком Аном порожденный" (верховным божеством шумеров) был использован для освящения храма Нингирсу. Стоит добавить, что в др.-русск. словарях финик имеет два значения: плод "Рhоеniх dactylifera" и "волшебная птица феникс" (из греч. "египетская волшебная птица"). То есть, Тамара сочетает в себе образ птицы и древа (Жар-птицы, сидящей на Древе Жизни).
      К тому же, коль уж речь зашла о Вавилоне, стоит упомянуть птицу Анзу шумеров, которая предпочитает селиться в ветвях Мирового Древа... Согласно шумерским мифам, птица Анзу (матерью ее была крылатая дева-птица Сирис) - существо древнее и первозданное, и потому не ведает границ между добром и злом. Анзу не питает вражды к людям и богам и может помогать первым и служить вторым. Когда-то эта птица с головой льва была приставлена охранять внутренние покои Владыки ветров Энлиля, но устроила мятеж: похитила священный символ власти - Таблички Судьбы и улетела с ними прочь. На битву с крылатой мятежницей решился яростный бог войны Нинурта, он "нагнал Анзу в неприступных горах и послал ей вслед отравленную стрелу, но Анзу подняла украденные таблички и прочла заклинание - и стрела стала тростником, из которого была сделана, лук вернулся в рощу к родительскому дереву, ветвью которого был, тетива стала вновь кишкой барана, а оперение вернулось птицам". Но в итоге Анзу была повержена, а таблички вернули владыке.
      Почему столько внимания шумерским мифам? А потому, что Тамара названа Лермонтовым "наследницей Гудала", и, чтобы понять, кто же она такая, нужно сперва выяснить, кто ее отец, какого он роду племени?
      Кто такой Гудал? Несомненно, сей муж, убеленный сединами, княжеского рода. Лермонтов упоминает вскользь, что один из праотцев Гудала - "грабитель странников и сел". Разбойник? Невольно вспоминается удалой Робин Гуд из диаметрально противоположной Шотландии (родина предков Лермонтова). англ. hood - капюшон, скрывающий лицо, по-тюрк. "башлык". Подобный суконный остроконечный капюшон, надеваемый в непогоду поверх головного убора, с длинными концами для обматывания вокруг шеи, носят кавказцы. Вряд ли обходился без него и праотец Гудала, когда занимался своим разбойничьим промыслом в горах.
      Но версию с Робин Гудом придется отбросить - мало, что ли, разбойников в горах? Лучше поспешим обозреть Гуд-гору вблизи Крестовского (Гудаурского) перевала через Водораздельный хребет Большого Кавказа. С этой Гуд-горой местные жители до сих пор связывают множество легенд о горном злом духе Гуде...
      В Большой энциклопедии сказано, что "Л. побывал в этих местах во время поездки в кон. 1837 из Грузии по Военно-Грузинской дороге. Имя Гудала Л., очевидно, образовал или от имени Гуда, или от географич. названий: аул Гуда, станция Гудаури, Гуд-гора и пр.". Не будем спорить со столь авторитетным источником советских времен, но поиск все же продолжим... <...> обратим внимание, что гидронимы Арагви и Уругвай в разных концах земли означают "река", да и звучат будто под копирку. А раз бывают такие совпадения, то почему бы нам не поискать родственников Гудала в районе Тигра и Ефрата? Все же ближе, чем Уругвай... К тому ж, замок князя, описанный Лермонтовым, очень напоминает одно вавилонское сооружение: Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил... Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор. С утра на скат соседних гор От стен его ложатся тени. В скале нарублены ступени; Они от башни угловой Ведут к реке...
      И вот тут вдумчивым любителям древних преданий артефакты сами идут в руки: оказывается, сохранилась статуя Гудеа, правителя Лагаша (XIII в. до н.э.), где царь и жрец в одном лице представлен еще и в роли архитектора: правитель держит на коленях плиту с четко и геометрически правильно изображенным планом храма, подобным ступенчатой горе... Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом... Да, да, очень похоже на зиккурат (ступенчатый храм) - предмет гордости земных царей и вождей... Название происходит от вавилонского слова sigguratu - вершина (в том числе вершина горы). Такие храмовые башни в форме примитивных ступенчатых террас появились в долинах Тигра и Евфрата в конце IV в. до н.э. Как ясно из названия, зиккурат представлял собой искусственный холм, оформленный как имитация одного из тех святилищ, которых шумеры были насильственно лишены, переселенные со своей горной прародины на равнины.
      Ученые пришли к выводу, что построенный Гудеа храмзиккурат состоял из семи ступеней, что символизировало семь небес или планов существования, семь планет, чему соответствовали семь металлов и семь цветов. Храм строился как символ Мировой горы - места обитания божества. Тринадцать столетий спустя царь Соломон повторил как под копирку храмосоздательский подвиг Гудеа. А дальше эта преемственность сохраняется как в Византии, так и на Святой Руси, где помазанники божии увековечивают свои имена возведением божьего дома, то и дело его обновляя, чему свидетельство праздник Обновления храма Господня. Согласно легенде, Гудеа был сыном жрицы, представлявшей богиню в "священном браке" со жрецом; поэтому официально он не имел "земных" родителей и считался сыном богини.
      Гудеа и Гудал, как видим, различаются лишь одной буквой - можно смело заключить, что Гудал - это дальний, но прямой потомок вавилонского богоподобного царя и жреца-архитектора одновременно. В более близких предках числится "похититель странников и грабитель сел" в Койшаурской долине (от "койши" - овечий пастух), на что указывает окончание имени ГудАЛ (не алан ли из скифов-сарматов?) Кавказские аланы (по-русски ясы) - предки осетин. От пули осетина погибает жених Тамары, за которого ее просватал отец (фактически продал, поскольку за женихом следуют богатые караваны) <...>
      Кто такой князь - "жених нетерпеливый"? Лермонтов изображает его Всадником на коне. Узнаваемый образ. Он не просто Воинкнязь, а "Властитель Синодала". Полагают, что Синодал - неточное произношение и написание названия поместья Цинандали, принадлежавшего известному грузинскому поэту Чавчавадзе, у которого не раз (?) бывал Лермонтов. Но если не игнорировать "синодальный намек", то можно предположить, что жених сменил веру. Всадник смугл лицом (конь под ним - "питомец резвый Карабаха", а в руке - "турецкий ствол"), на нем чуха - азербайджанский мужской национальный костюм, но скорее всего Князь - полукровка в окружении грузинских наемников, присягнувший на верность русскому царю, - не то мусульманин, не то православный (Карабах граничит с Грузией, Россией, Ираном, Арменией и Турцией).
      Видимо, на фоне вечной вражды христианства и ислама у полукровки так обострились чувства, что ...презрел удалой жених обычай прадедов своих, Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал...Забыл об осторожности, и его догнала во мраке пуля осетина!
      Нет худа без добра: дух раздора и вражды избавил "наследницу Гудала, свободы резвую дитя" от "судьбы печальной рабыни" в чуждой отчизне и "в незнакомой семье".
      Почему Тамару ждало рабство с женихом - "властителем Синодала"? Да он не позволил бы ей ТАК танцевать, не дал бы скрытым силам ее души пробудиться! Другое дело - Демон...Чтобы неосознанные движения души стали танцующей силой, ими нужно научиться управлять, иначе можно стать одержимым ритмом и пр. Кому же об этом знать, как не Демону!
      Демон, образно говоря, жилец очень и очень высокого этажа Мироздания, и ему нужна подруга под стать... А Тамара - сама гармония и красота, и не абстракция, а реальная, естественная улыбка жизни. И вот этой улыбающейся Душе-царевне Демон жаждет сообщить важное знание. Тамара отвечает взаимностью, она хочет этого знания, а Демон рвется к ее живой естественности как к пристанищу: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира. Давно тревожа мысль мою, Мне имя сладкое звучало; Во дни блаженства мне в раю Одной тебя недоставало.... Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя...
      В жажде слияния-воплощения Демон не преминул воспользоваться магической силой, помешал жениху-полукровке, устранил того с дороги с помощью "пули осетина", но это было легче легкого. Демон словно бы забывает, что на душу Тамары есть претенденты покруче, она ему все время об этом напоминает. А он будто не слышит, ведь желанная цель близка, как никогда...
      Тамара О! кто ты? речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь?.. Демон Ты прекрасна!
      Искушение Танцем неизбежно влечет к искушению Поцелуем...
      Демон - во-первых, не "мелкий бес" из ужастика, что продают за пятак в церковных лавках православных храмов. Не лярва какаянибудь (тщедушное сознание алкоголика или наркомана), ищущая себе приют в любой "ночлежке", а вольный сын эфира, то есть развитая сознательная сущность, а проще - Маг, сохранивший эфирное тело в целости и сохранности. Демон не страдает от энергетического голода, напротив, огня в нем хоть отбавляй! Единственный "недостаток", который испытывает могущественная энергосущность эфирного плана, так это самодостаточность, поэтому, чтобы изжить ее, Демону нужен собственный мир - остров-Буян в астральном плане. Но, чтобы править там, Царю нужна Царица. Он-то знает, как стать единым существом в "двух телах обнимающихся", а Душа Тамары трепещет от ужаса, что "бес к ней подселится" (так ей внушили жрецы). Хотя в глубине она только этого и жаждет, больше всего на свете... (так, во время искусительного поцелуя она буквально беснуется!) И, пока Тамара в оргаистическом душевном порыве предпочитает душой Демона, Ангел, сторожащий ее душу, отступает в сторону... Дело не в нем и не в Демоне, а в самой Тамаре, силы души которой дремали и были пробуждены роковой встречей с тем, кто может сделать ее бессмертной царицей мира! Во всяком случае, таковы его обещания: Нет, жребий смертного творенья Поверь мне, ангел мой земной, Не стоит одного мгновенья Твоей печали дорогой!
      Демон говорит ей правду, но она продолжает цепляться за Всевидящего бога, и как Демон ни уверяет ее, что "мы одне", что "бог занят небом, не землею", она все пытает его: "На что тебе душа моя?" Она заранее настроена на то, что лукавый дух пришел ее погубить... Она требует клятв, что он не причинит ей зла, и он расточает в ответ целые свитки распаляющих ее душу прекрасных слов... Его цель - добиться поцелуя, ведь что такое поЦЕЛуй как не забвение себя в обретении ЦЕЛостности! (так! - Г.Ш.) Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал!
      "Смертельный яд его лобзанья мгновенно в грудь ее проник..." - Демон сообщил подруге-ведьме свое страшное знание, которого та не вынесла, это знание оказалось выше ее сил. В силу ли хрупкой телесной природы, но скорее всего из-за привязки души к Тому, кто повелел ее далекому предку построить зиккурат в свою честь. Стоит добавить, что слово "лобызать", нынче кажущееся смешным из-за своей архаичности, имеет один корень со словом "любовь" (др.-рус. "любы"). Душа Тамары, увы, не смогла вместить подобного огня, став ведьмой лишь наполовину... Монастырский образ жизни (без ТАНЦА) ослабил женское тело и душу <...> Демон не рассчитал силы: Душа покидает Тело, раздираемая любовью и страхом... А для паука дерганья жертвы в паутине - это сигнал к действию. Теперь Ангел (служебный дух Творца), вправе действовать... Душа Тамары вмиг оказывается в его объятиях, а потрясенный собственным КОВарством Демон остается ни с чем...
      Ее желание исполнилось, ведь прежде она умоляла отца: Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне веселья... Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня...
      Когда-то ничто на свете ---не могло сравниться с улыбкой девушки, "как жизнь, как молодость, живой", улыбка же мертвой Тамары совершенно иная, это улыбка знающей, но несостоявшейся при жизни ведьмы: Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости. В облике мертвой Тамары есть ощутимое сходство с Демоном; в ее застывшей улыбке отпечаталась суть его огненно-хладного, надменного знания. Демон-бунтарь разбудил от сна незнанья ее душу, но она не смогла дать ему полноты любви, которой он ждал от нее, поскольку все время озиралась на Всевидящее око... Ангел хранитель ведь не зря был к ней приставлен.
      Кто такой ангел-хранитель? Это не просто охранник (в ангельской иерархии третьестепенный служебный дух, мелкий служака в офисе бога-Отца, поставляющий души в "небесное царствие" для энергетической подпитки эгрегора монотеизма с вавилонской закваской), это Херувим, ближайший к Творцу (после серафимов) чин, весьма осведомленный в божьих делах. Его задача опередить Демона, который не без отвращенья проникает в монашескую тюрьму, опечатанную божественными знаками (кто-кто, а Демон умеет их читать!) и знает, в чем их главная опасность. Тем не менее, И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора....Он входит, смотрит - перед ним Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной Приосенил ее крылом; И луч божественного света Вдруг ослепил нечистый взор...
      Лермонтов бесподобен! При внимательном прочтении становится ясно, что взор нечист у Херувима, и что-то больно улыбчив этот малый, как голливудский актер! Строфа о торжестве Ангелаохранника написана тем же звучным и точным стихом: служебный дух перво-наперво заявляет о "благости божьего решенья", и что Душа Тамары, оказывается, не такая, как прочие души, поставляемые к царскому столу: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них!
      При этом словоохотливый Вестник как бы проговаривается, что Душу эту, "полуземную", давно ждали! Ну, то есть, сильно проголодались: Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! Давно ее мы ждали! ("В ней было то полуземное" - возможно, намек на инициацию, христианский обряд, семь таинств, включая самые мощные - причастие и соборование. И Тамара, будучи монашкой, этим таинствам подвергалась не раз...)
      Слова Ангела звучат в резком диссонансе с позицией автора, выше всего ставящего земную человеческую жизнь. Грубо говоря, душа-Тамара сделала свой выбор, уйдя в монастырь и предпочтя всем женихам Жениха-Спасителя... И, хотя в "невесте" теплилась в зачатке природная сила ведьмы, способной слышать речи Демона-искусителя и даже ответить ему взаимностью, она не решилась (и не могла из-за церковных таинств) отправиться с его помощью туда, "куда и ведьмы смелый взор Проникнуть в поздний час боится...".
      Демон остался с пустыми руками, потому что действовал как белый маг, потому что он, "царь познанья и свободы", полюбил (захотел создать свое Лукоморье, а богу-Отцу хочется кушать, он давно ждет не дождется, проголодался, вот Херувим-опричник и понес вкусную живую душу ему на завтрак). Если бы Демон был астральным хищником, то сражался бы за еду, но он сознательный Демон.
      Тамара: А Херувим сжал ее "в объятиях своих" крепче крепкого, этот добычи не упустит, она для него не просто энергия, а его Царица... И он бы ее, "подругу первую" ни за что бы не уступил душегубу, если бы та только пожелала быть с ним... Но: "К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа - Судьба грядущего решалась...
      Не увидь Тамара Демона злобным чудовищем, возможно, не все было бы потеряно. Но испуганный взор побоялся проникнуть за "скалы" "неподвижного лица" и к тому же сказалась привычка заглушать "молитвой ужас"... Сама себе отрезала возможный путь свободы..., для божьих опричников табу не существует... Из текста ясно, что Душа еще сомневается в своем выборе, но Ангел обволакивает ее сладкими речами о рае, ведь и ему в перспективе энергетические крошки души-птицы с барского стола перепадут...
      Но для Демона захват Души - это грубое нарушение вселенского закона свободной воли, ведь он по этому закону живет и сам эту волю проявляет. Ничего не поделаешь... Ему остается лишь пожалеть об обещанном: И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой. Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою; Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря; Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!..
      Все это могло БЫТЬ, но, увы!.. Печальная повесть... Конец ее даже более удручающ, чем кажется на первый взгляд. И дело тут не только в несостоявшейся свадьбе. Жаль, конечно, что Красавица не стала Царицей мира, а пылкий Демон обречен на одиночество и скитанья... Главное - СУДЬБА ГРЯДУЩЕГО, а оно таково: На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной. Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны... Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней. Между деревьями чернеет...... Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью. И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы. Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет; И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою!.. Все дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его!
      Зиккурат все еще стоит в подлунном мире - прямо-таки нехорошая коммунальная квартира! Жильцы развалин перечислены в следующем порядке: Седой паук, Семья ящериц, Осторожная змея.
      Без комментариев...
      Но, может, не стоит так сгущать краски? Это же обычные жучки-паучки, милые шустрые ящерки-живородки... Хорошо, путь так. Но почему только они? Бывали мы в графских развалинах в горах: живут там и птицы, и дикие козы, и зайцы, а также одичавшие собаки, грызуны и пр. Но Лермонтов почему-то отдает предпочтение насекомым и рептилиям... Да еще про какой-то булатный меч, "ненужный падшему герою", упоминает...
      Не поэтому ли "Демон" не пришелся по нраву царской семье и был запрещен к печати? И дошел до нас только в двух рукописных источниках... Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне... С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье; Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит.
      Люди сгинули, а храм на горе продолжает стоять. И хочется задать вопрос в каменной тишине: а для кого и для чего он, собственно, строился?.. Какая польза от него жизни на Земле? Точный ответ знает Демон, но вряд ли он разомкнет огненные уста даже ради усмешки...
      
      
      Багров Ю.Д. К вопросу о "комбинированном жанре" лермонтовского "Демона" // Журнал Вестник Санкт-Петербургского университета. Язык и литература 2011. Серия 9, Вып. Љ 3, с. 23-29.
      
      
      Проблема жанра лермонтовского Демона остается одной из актуальных в современном литературоведении. Статья посвящена изучению поэмы как сложного жанрового образования, в котором взаимодействуют структурные черты поэмы-мистерии и байронической поэмы.
      Прежде чем начать разговор о комбинации жанровых структур в поэме М. Ю. Лермонтова "Демон", следует определить это явление вообще. Впервые в применении к творчеству А. С. Пушкина описал его Ю.Н. Тынянов: характеризуя поэму "Руслан и Людмила", он отметил, что автор, включая в состав младшего эпоса другие жанры, создал на этой основе новый - "комбинированный" жанр (Тынянов Ю. Н. Пушкин // Пушкин и его современники. М. 1968), тем самым возродив в русской поэзии крупную эпическую форму.
      Вслед за Тыняновым, будем понимать под "комбинированным жанром" совмещение в рамках одного произведения характерных структурных особенностей различных жанров, сложившихся в предшествующей традиции и все еще сохраняющихся именно как отдельные жанры в литературном репертуаре, а под комбинированной поэмой, соответственно, частный вариант такого образования - реализацию комбинированного жанра в крупной стихотворной повествовательной форме.
      В связи с этим необходимо отметить три основополагающих момента. Во-первых, комбинированный жанр не является особой жанровой формой. Это конструктивный принцип, на котором могут строиться произведения, совершенно разные по своей природе, принадлежащие различным эпохам и направлениям. Во-вторых, жанровая комбинация всегда является частью единого авторского замысла. Это не простое смешение разнородных жанровых черт: различные композиционно-структурные элементы складываются в упорядоченную систему, в которой все члены взаимосвязаны и подчинены общему заданию. При этом, будучи системой, произведение комбинированного жанра всегда является единым художественным целым, упорядоченность которого не позволяет различным составляющим комбинации распасться в читательском восприятии. Втретьих, комбинированный жанр возможно рассматривать лишь в определенном литературном контексте, в соотношении с определенной традицией, доминирующей, осознаваемой как исходный образец или играющей важную роль в данный период.
      Ю. Н. Тынянов отмечал, что по окончании работы над южными поэмами А. С. Пушкин порывает с комбинированным жанром, и "Медный всадник" представляет собой уже "чистый жанр стиховой повести". Однако комбинированная поэма в русской литературе первой трети XIX в., как нам представляется, не исчерпывается творчеством Пушкина. Вслед за А. С. Пушкиным крупную поэтическую форму развивает М. Ю. Лермонтов. По мнению Б.М. Эйхенбаума, именно лермонтовским "Демоном" завершает свой путь русская повествовательная поэма, у истоков которой стоял А. С. Пушкин (Эйхенбаум Б. М. Лермонтов: опыт историколитературной оценки. Л. 1924). Он же отмечал и разнообразие того литературного материала, который лег в основу "Демона", однако писал об отсутствии взаимопроникновения материала и формы, а также о сходстве произведения со своего рода "литературной олеографией" (Там же). Вопреки такому подходу, следует отметить, что различные традиции вступают в поэме в гораздо более сложные отношения - отношения комбинации. Жанровый подзаголовок "восточная повесть", данный М.Ю. Лермонтовым поэме "Демон", отсылает к байронической традиции, и мы можем сравнить композиционную схему "Демона" со схемой восточной поэмы и ее пушкинской переработкой. Сюжет, используемый в восточных поэмах, свойствен не классическому героическому эпосу, а, скорее, прозаическим повествовательным жанрам новеллы и повести, и в центре повествования оказывается главное действующее лицо, изображаются определенные события его частной жизни, его внутренний мир; фабульные элементы имеют значение как отражение внутреннего конфликта, из чего вытекает важная композиционная особенность - несовпадение фабулы и сюжета и пропуски описаний промежуточных событий.
      В.М. Жирмунский, описывая общие черты композиции байронической поэмы, охарактеризовал эту черту термином "вершинность" (Жирмунский В.М. Байрон и Пушкин. Л. 1978): поэма выделяет моменты наибольшего драматического напряжения, как бы вершины действия, промежуточное же действие оказывается за скобками, благодаря чему создается свойственное восточным поэмам ощущение недосказанности. "Демон" унаследовал эту черту от байронической поэмы, причем, в отличие от восточных повестей и южных поэм А. С. Пушкина, промежуточное повествование здесь и вовсе может отсутствовать (вслед за сценой танца Тамары и пробуждением чувства Демона, сразу дается сцена гибели жениха).
      В центре сюжетного действия в лермонтовской поэме, как и в байроновской традиции, оказывается внутренний мир героя - Демона. Как отмечает Е.М. Пульхритудова, в ранних редакциях поэмы М. Ю. Лермонтов стремился создать психологический портрет героя времени, но затем отказался от этого замысла в пользу философской поэмы. Тем не менее, вся картина мира представлена нам сквозь сознание Демона (Пульхритудова Е. М. "Демон" как философская поэма. М. 1964).
      Как у Байрона, так и у А. С. Пушкина несовпадение фабулы и сюжета проявляется и в том, что повествование открывается одним из срединных, вершинных, эффектных фабульных элементов, данным сразу вслед за лирическим вступлением без каких-либо предисловий и описания предшествовавших событий, о которых сообщается далее по ходу действия. Начало повествования показывает героя в момент высокого внутреннего напряжения, что роднит начало поэмы с картиной, открывающей драму, а отсутствие сюжетной экспозиции сразу задает атмосферу недосказанности и таинственности, поддерживаемую в дальнейшем общей отрывочностью повествования, которое сохраняет единство благодаря единой лирической тональности, имплицитному автору, чья позиция сближена с позицией героя.
      Такое погружение в действие, позволяющее начать повествование с одной из драматических вершин, также используется М. Ю. Лермонтовым. Поэт представляет героя читателю в тот момент, когда Демон печален и погружен в воспоминания о своей былой жизни до разлада с Богом. Его терзает противоречие между ненавистью ко всему и стремлением преодолеть внутреннюю опустошенность: Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья. Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему.
      Всем дальнейшим действием, по сути, управляет страсть Демона к Тамаре, а конфликт, на фоне которого показана тяга героев друг к другу, разворачивается в духовной сфере. Это не только противостояние героя существующему мироустройству, но и борьба двух универсальных начал - злого и доброго, в связи с чем особую значимость приобретают отказ Лермонтова от следования байроновскому моноцентризму и построение сюжета на отношениях двух самостоятельных действующих лиц.
      Обольщенная Демоном, Тамара также терзается внутренним противоречием между тягой к обольстителю и осознанием губительности этой страсти, исходящей от "духа лукавого".
      Сам конфликт поэмы и участие в нем мифологических персонажей (Демона и Ангела) отсылает нас к традиции поэмымистерии. На связь "Демона" с этим жанром указывал Д.Е. Максимов (Максимов Д. Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л. 1964), а основные черты романтической мистерии были, с опорой на работы В. М. Жирмунского, В. Э. Вацуро и А. В. Карельского, выделены А.В. Маньковским (Маньковский А.В. Романтическая "мистерия" в ее взаимодействии с другими жанрами. М. 2008). Романтическая поэма-мистерия так или иначе ориентирована на мистерии средневекового театра, отсюда и второе ее название - драматическая поэма. Главным ее признаком является двуплановость действия, которое происходит как на земле, среди людей, так и на небе, где присутствуют фантастические и мифологические персонажи, иногда олицетворенные силы природы. Романтические мистерии часто изображали борьбу божественных и демонических сил за душу герояискателя, что мы наблюдаем в "Фаусте" Гете и романтических драмах Байрона (Подробнее о чертах мистерии см.: (Жирмунский В.М. Гете в русской литературе. Л. 1981; Карельский А.В. Драма немецкого романтизма. М. 1992).
      В мистериальной традиции у лермонтовского героя было много предшественников, таких, как Люцифер в "Каине" Байрона, Мефистофель в "Фаусте" Гете или Сатана в "Потерянном рае" Мильтона, но поэт не только не повторяет никого из них, но даже полемизирует с предшественниками. Сатана традиционно изображался мятежным мстителем, борющимся с высшим авторитетом Бога, Лермонтов же создает совершенно иной образ злого духа, выделяя в нем как разрушительное, так и трагическое начала.
      В отличие от литературных предшественников, лермонтовский Демон выступает в поэме не столько первоисточником абсолютного зла, сколько его проводником, медиатором. Зло стало смыслом его существования, хотя оно и не доставляет ему ни радости, ни наслаждения. Сама сверхъестественная природа этого существа ставит его в ряд персонажей поэмы-мистерии, однако изгнанничество и глубокий внутренний конфликт, подобный человеческой драме, сближают его с героем байронической поэмы. В такой комбинации и состоит принципиальная новизна образа Демона.
      Традиционными для демонических персонажей в мировой литературе являются такие черты, как могущество разума и абсолютная свобода. Лермонтовский герой - "царь познанья и свободы". Казалось бы, здесь повторяется традиция, однако одно важное отличие нарушает всю стандартную схему романтической мистерии. Герой поэмы М. Ю. Лермонтова - герой динамичный, текучий, на что указывает Е.М. Пульхритудова (см. Пульхритудова Е.М. Указ. работа). В отношении познания эту его черту можно охарактеризовать как процессуальность. Если сложившийся в литературе образ Сатаны - это образ существа, которому истина открыта, то у Лермонтова Демон - персонаж познающий, ищущий. Именно он выступает в поэме в роли героя-искателя, типичной для мистериального героя, принадлежащего земному плану. И именно постоянный поиск, вечная неудовлетворенность приводят его к Тамаре.
      В связи с таким функциональным смещением между двумя традиционными планами романтической поэмы-мистерии перейдем к рассмотрению мира, в котором разворачивается действие.
      Выбор места действия - Кавказ, - с одной стороны, подсказан традицией, идущей от "Кавказского пленника" А. С. Пушкина. Кавказские горы показаны как особый природный мир, далекий от цивилизации, однако такое противопоставление не есть простое следование готовой модели. Первозданно естественный и величественный мир гор соответствует масштабу таких действующих лиц, как Демон и Ангел.
      Масштабность мира подчеркивается последовательной сменой картин при его описании, создающей эффект постепенного приближения: обобщенный горный пейзаж, затем долина и, наконец, двор Гудала. Красочное описание совершенства природы Кавказа позволяет читателю сопоставить это место с раем, что и противополагает его Демону. Иными словами, противопоставление героя миру сразу приобретает экзистенциальный характер.
      Величественный кавказский пейзаж, данный в самом начале произведения, соотносится с раем и этим оказывается чужд Демону, который, представляя силы ада, противопоставляется миру сразу в двух оппозициях: земное - потустороннее и рай - преисподняя.
      Однако соположение земного пейзажа раю нарушает довольно явственное традиционное разграничение плана земного и плана небесного, обычное в романтических мистериях. В целом, для жанра поэмы-мистерии характерны как бинарные (земное - небесное), так и тернарные (рай - земля - ад) противопоставления планов сюжетного действия. В "Демоне" же происходит взаимопроникновение земного и небесного планов, а земля и рай в противопоставлении преисподней выступают как единое целое. Для описания совершенства природы поэт использует палитру иконописных цветов: "лазурная высота", "золотые облака". Небесные и земные черты пребывают здесь в тесном родстве.
      Совмещение конструктивных элементов байронической и драматической поэм вело к фактической интеграции в "Демоне" начал трех родов литературы: эпоса, лирики и драмы, - что также является характерной чертой балладного жанра. Как видно из данного сопоставления, жанровые модели байронической и мистериальной (драматической) поэм романтизма существенно перерабатываются автором "Демона" и, вступая в отношения комбинации, сливаются в единое художественное целое.
      Чтобы проиллюстрировать этот вывод, обратимся к тем чертам, которые для байронической поэмы и романтической мистерии были общими. И имеющая фольклорное происхождение байроническая поэма, и прямо уходящая корнями в средневековый театр поэма-мистерия одинаково тяготели к драме. В лермонтовском произведении лишь одна сцена - объяснение Демона и Тамары в монастыре - оформлена в виде диалога персонажей, и это не случайно. В драматической форме дана кульминация произведения, где непосредственно сведены друг с другом оба персонажа, вокруг которых и разворачивается конфликт доброго и злого начал. В развязке же реплики Демона и Ангела (как и обращение Тамары к отцу в начале второй части) оформлены как прямая речь в рамках собственно повествования, данного нестрофическим четырехстопным ямбом.
      Астрофическая структура "Демона", в принципе характерная как для байронической, так и для драматической поэмы, тем не менее, имеет ряд интересных особенностей, заслуживающих внимания. Почти каждый из строфоидов как единое композиционное целое пронумерован и представляет собой как бы небольшую главку, которая, в свою очередь, может быть разделена на строфоиды без номера (гл. XVI второй части).
      Б. М. Эйхенбаум отмечал, что почти каждая из таких главок завершается своеобразным пуантом (Эйхенбаум Б.М. Указ. работа, с. 94-96). В этой связи интересно отметить использование М. Ю. Лермонтовым эквивалента текста. Если у А.С. Пушкина пропущенными могут быть целые строфы, то автор "Демона" выпускает лишь один-два стиха, и все эти пропуски расположены в конце стиховой группы, т. е. заменяют собою пуант.
      С драмой же, точнее, с жанром феерии, близким мистерии, может быть сопоставлена и развязка поэмы. Произведения этого жанра всегда содержали в себе так называемый феерический эффект, аналогичный античному приему, который, по определению А.В. Маньковского, представлял собой зрелищный элемент, реализованный при помощи театральной машинерии или непосредственно актерской игры в виде некоего чуда, сверхъестественного события (см. Маньковский А.В. Указ. работа).
      С подобным элементом феерии, свойственным и многим поэмам-мистериям, связано неожиданное появление Демона из бездны в финале поэмы, которое, однако, продиктовано вовсе не зрелищностью. Внезапно появившийся "адский дух" предстает в этой сцене уже в своем подлинном виде, без соблазнительных покровов, а на смену печали и рефлексии приходит злоба на постигшее его поражение, на прощение Тамары Богом.
      Однако комбинация в "Демоне" различных жанровых начал делает возможной и иную трактовку финала поэмы. Такое построение придает повествовательной истории не только экзистенциальное, но и эсхатологическое содержание. История Тамары и Демона символически обобщает драму всего человечества, а концовка символизирует уже Страшный Суд, хотя и в подтекстовом, потенциальном значении. Этот имплицитный план усиливается и эпилогом, подчеркивающим условность времени и пространства в поэме, что также способствует их символизации, появлению обобщенного смысла. Совмещение структурных основ байронической поэмы, с ее психологическим анализом героя времени, и романтической поэмы-мистерии, с ее мифологическим планом повествования, позволили Лермонтову переосмыслить в "Демоне" саму идейную проблематику обоих жанров.
      С одной стороны, проблема героя времени, с его вечным внутренним противоречием, постоянным поиском и рефлексией, выходит за рамки психологии и современной действительности, приобретает вселенский масштаб, а герой противопоставляется самому мирозданию. С другой стороны, демонизм как горделивое презрение к людям предстает в виде характерной черты именно современного человека. Для совмещения этих планов, для символической трактовки одной традиционной темы через другую Лермонтов и прибегает в "Демоне" к комбинированному жанру.
      
      
      Бакеев Р.А. Сюжет поэмы М.Ю.Лермонтова "Демон" в структуре романа Ф.М.Достоевского "Идиот" // Журнал Вестник Томского Гос. ун-та. 2324. Июль. 2000. С.8-12.
      
      Исследуется связь поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" и романа Ф.М.Достоевского "Идиот" на уровне характерологии и сюжетостроения. В этом контексте проведен анализ пяти сюжетных соответствий названных произведений. Сделаны выводы о типологическом параллелизме обращения к теме демонизма у Лермонтова и Достоевского и одновременно различиях ее прочтения в рамках художественной специфики писателей
      Ф.М. Достоевский в течение всей жизни активно обращался к творчеству М.Ю. Лермонтова. "Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два и как мы любили их" (Достоевский Ф.М. 1989. Т. 13), - писал Достоевский в "Дневнике писателя", имея в виду Лермонтова и Гоголя. В письмах Достоевского мы найдем немало фактов, отражающих особое отношение писателя к Лермонтову. Самый характер цитирования стихов Лермонтова свидетельствует, что его творчество было живо в художественной памяти Достоевского.
      При этом, как утверждают авторы ЛЭ, "печатные оценки личности Лермонтова и его героев часто обнаруживают полемически заостренное, напряженное отношение Достоевского к Лермонтову". О творческой связи Лермонтова и Достоевского писали И.С. Чистова (1978), А.Валагин (1968) и др.
      В контексте данной статьи интерес представляет соприкосновение Достоевского и Лермонтова в теме демонизма. Мотивы "Демона" - один из литературных источников, подготовивших почву для героев-бунтарей Достоевского (Раскольников, Иван Карамазов). Статья посвящена расширению рамок понимания связи поэмы "Демон" и романа "Идиот". Главная цель - обнаружение коренных характерологических и сюжетных соответствий поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" и романа Ф.М. Достоевского "Идиот". Уже на фабульном уровне обнаруживается близость поэмы "Демон" и романа "Идиот".
      Фабула "Демона": Демон влюбляется в грузинскую девушку Тамару. Убивая жениха Тамары, Демон соблазняет Тамару. В этом ему противостоит Ангел, посланник Божий, который вскоре уступает Тамару Демону. Прельстив девушку вечной жизнью, Демон убивает ее, но душу Тамары забирает Ангел и уносит в Рай. Демон, лишившись Тамары, вновь возвращается к своему вечному одиночеству.
      Фабула "Идиота": Рогожин влюбляется в Настасью Филипповну. Сдерживая свое чувство, Рогожин сначала любит Настасью Филипповну на расстоянии. Затем он пытается купить возлюбленную, суля ей несметные королевские богатства. На именинах Настасьи Филипповны Рогожин лишает Ганю статуса жениха. На пути Рогожина становится Мышкин, вскоре уступающий Настасью Филипповну. В итоге происходит убийство героини.
      Сближение образов Настасьи Филипповны и княжны Тамары происходит уже в номинации героинь. Несколько раз в романе Настасья Филипповна именуется "княгиней". Важно, что Настасья
      Филипповна - "княгиня", а Тамара - княжна, т.е. первая - жена князя, а вторая - дочь. Вполне очевидна иллюзорность надежд героини Достоевского стать "княгиней".
      Мышкин (как Князь Христос) принадлежит всем и в то же время он ничей. Единственное, на что может надеяться Настасья Филипповна - это участь Марии Магдалины, то есть возможность идти рядом, не требуя ничего взамен. Тамара, в свою очередь, княжна - невинная дочь Господа, как и все христиане, Его дети.
      В этой связи очевидна еще одна параллель в номинации героинь. Фамилия Настасьи Филипповны - Барашкова, этимология которой многими исследователями видится в евангельском "агнце" (Иоанн. 1:27, 36), что указывает на чистую, невинную, христианскую сторону личности героини Достоевского.
      В тексте поэмы о Тамаре говорится: "И улыбается она, Веселья детского полна". Присутствие детского начала в женских образах сближает произведения Лермонтова и Достоевского в важнейшем пункте христианской аксиологии. Обратиться к невинному ребенку в своей душе для христианина - залог спасения ("Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" (Матф. 18:3)). Обидеть ребенка для христианина - страшнейший грех ("А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской" (Матф. 18:3). Вот почему так важно и Лермонтову, и Достоевскому сделать акцент на детской сущности своих героинь. Демон, которому "зло наскучило", пленяется невинной красотой Тамары, соблазняет ее и, в итоге, совершает все то же зло. Внутри Настасьи Филипповны живет обиженный ребенок, соблазненный грешником Тоцким, жаждущий спасения.
      Наш сравнительный анализ основан на пяти сюжетных соответствиях: 1. Первое знакомство; 2. Несостоявшаяся свадьба; 3. Проигранная Ангелом битва за Тамару; 4. Смерть героини; 5. Борьба Демона и Ангела за ее душу. Победа Ангела.
      Сцена первой встречи Рогожина и Настасьи Филипповны формально соответствует аналогичной сцене в "Демоне". И там, и там героиня не видит героя-наблюдателя. Рогожин говорит: "Я тогда, князь, в третьягодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и прожгло" (С. 16).
      Во-первых, обратим внимание на акцент, который сделан на "третьягодняшней отцовской бекеше". Отцовская бекеша подчеркивает подчиненность Рогожина миру отца, живущего в доме"кладбище" (так называет Ипполит Терентьев дом Рогожина). Об этом же пишет И.Р. Ахундова: "Умершие дед и отец Рогожина являются <...> "заложными покойниками" - "существами демонической природы, сближенными с нечистой силой" <...> предки передали Парфену свою хтоническую сущность" (Ахундова И.Р. "Воплощение хаоса и небытия" (Парфен Рогожин - демон смерти или персонификация судьбы. М., 2001). <...> Любовь к Настасье Филипповне снимает с Рогожина оковы отцовского демонизма, дарит его образу человеческие черты.
      Знакомство с Тамарой для лермонтовского Демона также связано с очеловечиванием, освобождением от преисподней, возвращением к истинной сущности: И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!..<...> В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья?
      Итак, в первой сцене происходят два структурно схожих события знакомства героя и героини. Демон и демонический герой Рогожин оказываются в "пороговой" ситуации, влюбляются, происходит "очеловечивание" Демона и Рогожина.
      Следующая сцена условно названа нами "Несостоявшаяся свадьба" (убийство жениха в "Демоне" и сцена именин Настасьи Филипповны). И в "Демоне", и в "Идиоте" есть фигуры женихов, которые уступают своих невест. В "Идиоте" это Гаврила Ардалионович, который с позором получает отказ от Настасьи Филипповны, терпит муку искушения деньгами и символически умирает.
      Образы женихов имеют вполне определенные сходства. Оба внешне красивы. Герой Лермонтова - богатый "властитель Синодала", его оружие и одежда роскошны, в то время как "очень красивый молодой человек" Ганя тешит себя постоянными мечтами о богатстве и роскоши, правом в будущем назваться "королем Иудейским".
      В "Демоне" эпизоду убийства жениха предшествуют строки: И вот часовня на дороге... Тут с давних лет почиет в боге Какой-то князь, теперь святой, Убитый мстительной рукой. С тех пор на праздник иль на битву, Куда бы путник ни спешил, Всегда усердную молитву Он у часовни приносил; И та молитва сберегала От мусульманского кинжала. Но презрел удалой жених Обычай прадедов своих. Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал.
      Часовня "святого князя", молитва у которой могла спасти страстного, самоуверенного жениха, есть и в "Идиоте". Накануне именин Настасьи Филипповны происходит сцена в комнате Мышкина, в которой Варя, а затем и сам князь, указывают Гане на нелепость затеваемого брака. <...> На наш взгляд, в данной сцене смешивается языческий (Варя) и христианский (Мышкин) мотивы.
      Если в сцене из "Идиота" сказочное (родовое, языческое) и христианское разбиваются по голосам двух героев, то в "Демоне" они монологически слиты. Слияние языческого и христианского в образе лермонтовского князя детерминируется сущностью кавказского мира. Запрет князю "не ехать дальше без молитвы" по содержанию христианский, но по форме сказочный.
      Кроме того, в сказке чаще всего запрет покидать родной дом определяется враждебностью всего, что находится за пределами знакомого герою мира. Так, и в "Демоне" часовня на могиле "святого князя" находится на границе между христианскими и мусульманскими землями ("И та молитва сберегала От мусульманского кинжала").
      В "Идиоте" же нарушение запрета ехать к Настасье Филипповне, потенциальная женитьба связаны для Гани с коренными изменениями в жизни. <...>
      Итак, и жених в "Демоне", и Ганя в "Идиоте" скачут мимо часовни князя и попадают в беду: в "Демоне" жениха убивают "двое", в "Идиоте" Рогожин деньгами лишает Ганю статуса жениха.
      Следующий сюжетный контрапункт на пути сопоставления поэмы "Демон" и романа "Идиот" обозначен нами как "Проигранная Ангелом битва за Тамару".
      В поэме сцене диалога Тамары и Демона перед убийством героини предшествует встреча Демона и Ангела у стен монастыря. Задумчив у стены высокой Он бродит <...> Он поднял взор: ее окно, Озарено лампадой, блещет; Кого-то ждет она давно! <.> Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел, Чтоб усладить его мученье?.. Тоску любви, ее волненье Постигнул Демон в первый раз.
      Точно так же караулит Рогожин Мышкина у петербургского дома Настасьи Филипповны, куда тот и приходит вопреки обещанию не ходить к ней, данному им Рогожину. В сцене петербургской прогулки Мышкина с напряженным внутренним монологом происходит аналогичная битва Рогожина и Мышкина, в которой Мышкин сдается Рогожину, уступает ему Настасью Филипповну<.>
      У Лермонтова читаем: Она моя! - сказал он грозно, - Оставь ее, она моя! Явился ты, защитник, поздно, И ей, как мне, ты не судья. На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою; Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю!
      В поэме свидания Тамары и Демона начинаются вслед за смертью жениха княжны. В романе "Идиот" отношения Настасьи Филипповны и Рогожина вынесены за рамки повествования. Наиболее полно их описание дается в письмах Настасьи Филипповны к Аглае. <...> Ее слова прямо перекликаются со словами из поэмы: Могучий взор смотрел ей в очи! Он жег ее. Во мраке ночи Над нею прямо он сверкал, Неотразимый, как кинжал.
      Ощущение неотразимой смерти характерно для обеих героинь. Наказание смертью за отношения с Демоном и Рогожиным воспринимаются ими как данность, которая неминуемо и происходит.
      Собственно, с момента убийства обеих героинь невозможно проследить четкие событийные соответствия сюжетов поэмы и романа. Но одну деталь нельзя обойти вниманием. Во внешности мертвых героинь фигурирует мрамор как средство описания.
      В "Демоне": И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья.
      В "Идиоте": "В ногах сбиты были в комок какие-то кружева, и на белевших кружевах, выглядывая из-под простыни, обозначался кончик обнаженной ноги; он казался как бы выточенным из мрамора и ужасно был неподвижен" (С. 463). Можно согласиться с исследователями, интерпретирующими мраморную ногу Настасьи Филипповны как символическую деталь ее причастности античному образу красоты Афродиты или Венеры.
      Все же хотелось бы отметить возможность буквального соответствия у Достоевского лермонтовскому внешнему атрибуту смерти героини. Мрамор как материал, из которого строятся надгробные памятники, становится в обоих произведениях символом физической гибели, разъединения тела и души.
      У Лермонтова мрамор уточняет "чуждую выражения" красоту, у Достоевского мрамор дополняется "ужасной неподвижностью".
      Этим подчеркивается полное отсутствие жизни в телах героинь.
      Лермонтов, создавая изначально фантастическую поэму с антропоморфными образами Демона и Ангела, обладал возможностью показать события после смерти героини. Реалист Достоевский такой возможностью не обладал. В сцене, когда превратившийся уже в Идиота Мышкин обнимает бредящего Рогожина, улавливается символическая параллель со сценой победы Ангела над Демоном. Мышкин возвращается в свой швейцарский рай, Рогожин, пережив горячку, отправляется на каторгу, освободившись от демонического наваждения.
      Вполне доказуемая связь поэмы Лермонтова и романа Достоевского позволяет сделать вывод о типологическом параллелизме обращения к теме демонизма у Лермонтова и Достоевского. Романтическое двоемирие преобразуется в реалистический диалогизм Достоевского, отражающий переход личности от безнравственного демонического состояния к христианскому символу веры. Как написано в романе "Братья Карамазовы": "Тут дьявол с богом борется, а жизни под светом поле битвы - сердца людей".
      
      
      Белавина Нонна. Пути жизни и творчества Лермонтова Доклад, прочитанный 25 октября 1964 года в Обществе имени Пушкина в Нью-Йорке / "Возрождение", Париж, 1964, Љ 156. С. 39-51. // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. М.: Русскiй мiръ, 1999. - 288 с.
      Белавина Нонна Сергеевна (род. 1915) - поэт, переводчик, драматург, критик. В эмиграцию попала еще ребенком, эвакуировавшись в 1920 г. с родителями в Константинополь; позднее жила в Югославии (где вышла замуж за О.П. Миклашевского), Германии и США. Автор книг стихов, опубликованных в Нью-Йорке: "Синий мир" (1961), "Земное счастье" (1966), "Утверждение" (1974), "Стихи" (1985).
      В докладе автор отмечает уникальность лермонтовского "Демона", прослеживая историю создания поэмы - от набросков пятнадцатилетнего мальчика до последней редакции, показывает трансформацию образов и деталей ("В последних вариантах поэмы фантастический элемент отступает на второй план, уступая место психологической задаче"). Белавина делает прямую отсылку к биографии поэта, сопоставляя историю любви Демона к Тамаре с лермонтовской любовью к Варваре Лопухиной. Однако не только черты собственного героя, Демона, отмечает Белавина в Лермонтове-человеке, но и большую религиозность, что определяется многогранной личностью поэта. Опираясь на критические работы Гоголя, Белинского, Андроникова, Белавина считает Лермонтова родоначальником русской психологической прозы, предвосхитившей творения Толстого. В заключительной части автор пишет, что Лермонтов "все еще жив, он с нами" благодаря своему "из пламя и света рожденному слову".
      <...> Самым любимым "детищем" поэта был, конечно, "Демон", которого он задумал в 15-летнем возрасте, а последний вариант окончил в год своей смерти (Ныне установлено, что работа над поэмой была завершена к февралю 1839 г. - и тогда же она читалась при Дворе (ЛЭ. М., 1981. С. 132).
      Трудно представить себе, из каких тайников душевной жизни 15-летнего мальчика поднялся этот гигантский образ, заслонив собою все другие, созданные его фантазией. Он и сам не сумел бы ответить на этот вопрос. Но этот образ был создан им и только им. Он унаследовал кое-что из мировой литературы, однако только один лермонтовский Демон ...был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет! ("Демон", часть 1, 16).
      В 1829 г. это еще просто стихотворение. Потом это отрывки с непонятным местом действия. В пятой редакции можно догадаться, что место действия - Испания. Но образ Демона и весь характер поэмы не меняются. А некоторые фрагменты войдут и в последнюю редакцию. В 1838 г., возвратившись из Грузии после ссылки, Лермонтов перерабатывает всю поэму и переносит действие на Кавказ. Эту поэму принято считать до некоторой степени автобиографической, предполагая, что в ней Лермонтов говорит о своей пламенной любви к Вареньке Лопухиной, любви, которая не покидала его в течение всей его жизни. И, несмотря на то, что Варенька вышла замуж за Бахметева, прочная душевная связь между ними сохранилась на всю жизнь.
      В последних вариантах поэмы фантастический элемент отступает на второй план, уступая место психологической задаче. Лермонтовский Демон - это дух более мятежный, чем порочный, "сеявший зло без наслажденья", так как зло не принцип его жизни, а как бы отместка за разочарования. Любовь смягчает его, он идет к Тамаре "любить готовый, с душой, открытой для добра", но потом, мятежный, тяготится этой любовью и снова остается
      "один, как прежде, во вселенной, без упованья, без любви".
      
      
      Белинский - редактор Лермонтова Из истории первопечатной публикации "Демона" в "Отечественных записках" 1842 года (Михайлова А.) // Литературное наследство. ИМЛИ им. Горького.
      М., 1951. Т. 57, с. 261-272 litnasledstvo.ru>site/download_article/id /2035
      
      1. Поэма "Демон" полностью была напечатана в России лишь спустя девятнадцать лет после смерти Лермонтова, в издании его сочинений под редакцией С.С. Дудышкина (1860 г.). Потерпев неудачу с печатанием драмы "Маскарад", поэт ясно сознавал, насколько трудно будет провести через цензуру, особенно духовную, его вольнодумную поэму. Начатая в 1829 г. и прошедшая ряд творческих стадий, поэма получила, наконец, законченную форму в редакции 8 сентября 1838 г. (так называемая первая кавказская редакция). Однако в том же году (вероятно, по совету А. Н. Муравьева, близкого к кругам высшего духовенства) поэт подвергает ее новой переработке. Так появляется редакция 4 декабря 1838 г. В ней поэт, -приспособляя поэму к цензурным условиям, делает первые попытки заменить образ своей страстной, мятежной героини образом хрупкого, нежного существа, не созданного для мира. По редакции 4 декабря 1838 г.: На ней был светлый отпечаток Небесной родины людей, Величья прежнего остаток, Отлив померкнувших лучей. В ней было то полуземное, Что ищет сердце молодое В пылу затейливой мечты (М.Ю. Лермонтов. Полн. собр. соч., т. III, М.-Л., "Academia", 1935, стр. 638 - далее указывается только страница - Г.Ш.). Правда, несмотря на эту вставку, поэт сохранил и стихи, дававшие резко противоположный образ Тамары, у которой попрежнему как волна, Нескромной думою полна, Грудь подымается высоко, Уста бледнеют и дрожат, И жадной страсти полон взгляд, Как страсть палящий и глубокой!.. (с. 638) и т. п. Во вторую часть поэмы введена исполненная блеска клятва Демона, которая должна была выражать стремление его к добру, к примирению с небом. Переделке подвергся образ мертвой Тамары с ее загадочной улыбкой, причем исключен смелый стих, так восхищавший Белинского: "С небом гордая вражда".
      В этой редакции Тамара и после смерти остается во власти Демона: Сквозь дымку серых облаков Спустился ангел легкокрылый И над покинутой могилой Приник с усердною мольбой За душу грешницы младой (с. 645). Поэт не надеялся добиться публикации поэмы полностью даже в новой ее редакции и хотел ограничиться опубликованием отрывков из нее в "Отечественных записках". Это видно из письма А.А. Краевского от 10 октября 1839 г., в котором он с раздражением писал И.И. Панаеву: "Лермонтов отдал бабам читать своего "Демона", из которого хотел напечатать отрывки, и бабы черт знает куда дели его; а у него уж, разумеется, нет чернового; таков мальчик уродился" (И. Панаев. Литературные воспоминания, М.-Л., "Academia", 1928). Дуэль с Барантом и последовавшая затем ссылка помешали Лермонтову осуществить свое намерение. В последний приезд поэта в Петербург в начале 1841 г. его надежды на печатание поэмы снова ожили в связи с чтением "Демона" при дворе наследника (А.Михайлова. Лермонтов и его родня, по документам архива А.И. Философова // Лит. наследство, т. 45-46, 1948). Прежде чем изготовить список для этого чтения, поэт еще раз переработал поэму. Его усилия, как и в предыдущей редакции, были обращены главным образом на приближение героини к идеалу христианской монахини и, в связи с этим, на устранение противоречий в ее образе. В сцене пляски выпускаются стихи: Как волна, Нескромной думою полна... и т. д. В мольбах Тамары перед отцом исключено: Молиться днем душа не может: Мысль далеко от звука слов! Огонь по жилам пробегает... (с. 642) и т. д. В описании томлений Тамары в монастыре выпущено: Но Демон огненным дыханьем Тамары душу запятнал... (с. 642) и т. д. Оказывается, ангелы давно ждали Тамару, так как Ее душа была из тех, Которых жизнь одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! (с. 485). Был выпущен диалог Тамары с Демоном (Зачем мне знать твои печали?..), безусловно явившийся бы камнем преткновения для духовной цензуры. Но самое главное - введена добродетельная концовка: спасение Тамары, ставшей теперь воплощением жалости и возвышенной любви. Ангел объявляет Демону, что Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви! (с. 485-486). Однако образ Демона, хотя и не добившегося победы в борьбе за душу Тамары, и в редакции 4 декабря 1838 г., и в последующей редакции начала 1841 г. остался выдержанным до конца: дерзким, мятежным и надменным врагом неба.
      Вследствие неблагоприятных обстоятельств, сложившихся к концу пребывания Лермонтова в Петербурге, он решил отложить печатание "Демона" до более счастливого момента. Перед отъездом на Кавказ поэт передал рукопись поэмы на хранение А.П. ШанГирею, сказав ему: "Демона" мы печатать погодим, оставь его пока у себя" (А.П. Шан-Гирей. М.Ю. Лермонтов. Приложение к "Запискам" Е.А. Сушковой, М.-Л., "Academia", 1928, стр. 388).
      2. Спустя четыре месяца по смерти Лермонтова, в Љ 11 "Отечественных записок" за 1841 г., А.А. Краевский сообщил читателям, что в распоряжении редакции журнала находится ряд рукописей безвременно погибшего поэта: "Мы стараемся теперь собирать все его произведения, не считая того, что оставил он у нас, отъезжая на юг, откуда уже не возвращался более. Мы имеем теперь две большие его поэмы "Боярин Орша" и "Демон", начало третьей большой поэмы, которую он назвал "Сказка для детей", драму в четырех актах "Маскарад" и несколько мелких стихотворений. Всем этим мы непременно поделимся с читателями "Отечественных записок" в будущем 1842 году" ("Отеч. зап.", 1841, т. XIX, Љ 11, отд. VI, стр. 24-25). Однако ни рукописи-автографа "Демона", ни авторитетного его списка, идущего от самого Лермонтова, у Краевского не было. Пришлось обращаться к любительским спискам, во множестве ходившим тогда по рукам в разных городах России. Все эти списки сильно отличались один от другого, являясь разными редакциями поэмы. Кроме того, они зачастую давали текст, искаженный невежественными переписчиками. Сам Краевский не оставил никаких указаний на то, по какому именно списку производился набор "Демона" для "Отечественных записок". Список "Демона", пожертвованный впоследствии Краевским Лермонтовскому музею, значительно отличается от текста корректуры "Отечественных записок". Сохранившаяся корректура, подписанная Краевским 9 декабря 1841 г., дает последнюю редакцию поэмы. В ней встречаются искажения, которые свидетельствуют о неудовлетворительности списка, бывшего в распоряжении редактора. <...> Но самое главное, в нем отсутствуют в сцене объяснения Демона с Тамарой целых 54 стиха (от слов "Ни за добро вознагражденья" до "Недолго нравилися мне"), замененных в корректуре четырьмя строками точек и пометой Краевского: "См. в тетради". По-видимому, Белинский был недоволен набранным текстом и обратился к Кольцову с просьбой выслать ему из Воронежа копию своего списка. <...> 27 февраля 1842 г., прочитав в январском номере "Отечественных записок" краткое, но выразительное извещение: "Поэма Лермонтова "Демон" не будет напечатана по причинам, не зависящим от редакции" ("Отеч. зап.", 1842, т. XX, Љ 1, отд. VI, стр. 42), Кольцов писал Белинскому: "Демон" Лермонтова переписан и готов, и я бы его уж послал, да в первом номере увидал, что его не напечатают, и потому теперь не пошлю, - он вам не нужен" (А.В. Кольцов. Полн. собр. соч., изд. Академии Наук, СПб., 1911, стр. 272). <...>17 марта 1842 г. Белинский известил В. П. Боткина, что "только вчера кончил переписывать "Демона", с двух списков, с большими разницами..." ("Письма", II, 284). Какие же два списка "с большими разницами" были в руках Белинского в марте 1842 г.? Изучение списка "Демона", собственноручно изготовленного Белинским (Центр. Гос. Исторический архив в Ленинграде (ЦГИАЛ), ф. 777, оп. 1, д. 208286, л. 1), приводит к выводу, что это была редакция 8 сентября 1838 г. и последняя редакция, начала 1841 г., и что переписывание поэмы Белинским было не простым снятием копии, а подлинно текстологической работой. Если Лермонтов, приспособляясь к цензурным требованиям, в двух последних редакциях поэмы вынужден был прибегнуть не только к стилистической переработке, но и к изменению самой идеи произведения, то Белинский, комбинируя текст двух редакций "Демона", стремился возвратить поэме ее бунтарское звучание, воссоздав, насколько это было возможно, первоначальный замысел Лермонтова. Спасение Тамары и образ побежденного Демона в финале - с этим никак не мог согласиться Белинский, особенно ценивший поэму за ее мятежность. "Это - сатанинская улыбка на жизнь, искривляющая младенческие еще уста, это - "с небом гордая вражда", это - презрение рока и предчувствие его неизбежности. Все это детски, но страшно сильно и взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух!", восторженно характеризовал он поэму в уже цитировавшемся письме к Боткину от 17 марта 1842 г., т. е. на второй день по окончании своей работы над "Демоном" ("Письма" II, 284). И дальше он говорил, что в процессе своей работы над поэмой он "еще более вник в это детское, незрелое и колоссальное создание. Трудно найти в нем и четыре стиха сряду, которых нельзя было бы окритиковать за неточность в словах и выражениях, за натянутость в образах; с этой стороны "Демон" должен уступить даже "Эдде" Баратынского; но - боже мой! - что же перед ним все антологические произведения Майкова или и самого Анакреона, да еще в подлиннике? Да, Боткин, глуп я был с моею художественностию, изза которой не понимал, что такое содержание" ("Письма", II, 284285). Так как в теме "Демона" Белинский ценил именно бунтарство, несколько сглаженное, завуалированное автором в двух последних редакциях, то при разночтениях он совершенно сознательно в большинстве случаев отдавал предпочтение раннему тексту (8 сентября 1838 г.) перед текстом последней редакции, начала 1841 г., и даже тогда, когда переработка была выше в художественном отношении. К своему списку "Демона" Белинский дал в приложении варианты, предпослав им пояснение: "Так как поэма эта была автором переправляема, то в различных списках, ходящих по рукам, некоторые места в ней более или менее разнятся между собою. Здесь прилагаются все такие места поэмы".
      Не давая детального анализа, остановимся на наиболее существенных моментах работы Белинского над лермонтовским текстом. В первой части в VI строфе, в описании пляски Тамары, он дополняет текст последней редакции текстом 8 сентября 1838 г., дающим образ страстной красавицы: И вот Тамара молодая Берет свой бубен расписной; В ладони мерно ударяя, Запели все: одной рукой Кружа его над головой, Увлечена летучей пляской, Она забыла мир земной; Ее летучею повязкой Играет ветер; как волна, Нескромной думою полна, Грудь подымается высоко...и т. д. В VIII строфе Демон, как и в редакции 8 сентября 1838 г., называется "врагом небес и рая". Начало XII строфы тоже дается по тексту ранней редакции: И стихло все*. Теснясь толпой, Верблюды с ужасом смотрели На трупы всадников; порой Их колокольчики звенели... Во второй части поэмы I строфа дана в редакции 8 сентября 1838 г.: ...Не буду я ничьей женою, Скажи моим ты женихам...и т. д. * В тексте 8 сентября 1838 г.: "Затихло все". (Гранки поэмы Лермонтова "Демон" /"Отеч.зап." 1842 г., Љ 6/ с правкой и вставками А.А.Краевского по тексту, отредактированному Белинским //Институт русской литературы АН СССР, Л.).
      Окончание II строфы тоже дается по тексту ранней редакции: Он так смотрел, он так манил, Он, мнилось, так несчастен был! Окончание же этой строфы в последней редакции (Сиял он тихо, как звезда, Манил и звал он, но куда?..) отнесено в варианты. Строфа V (Но Демон огненным дыханьем...) дана по тексту 8 сентября 1838 г., за исключением последних четырех стихов, взятых из редакции 1841 г. ("И мыслит он: то горный дух.."). В варианты же отнесен отрывок этой строфы из последней редакции поэмы (Но полно думою преступной...). Следующая, VI строфа (Тоской и трепетом полна...) представляет собой не совсем удачное соединение стихов обеих редакций. Сцена объяснения Демона с Тамарой была весьма значительно переработана автором и в последней редакции сильно отличается от текста 8 сентября 1838 г. От слов Демона: "Я тот, которому внимала..." и кончая его же словами: "Мечтаний прежних и страстей Несокрушимый мавзолей...", дается текст редакции 8 сентября 1838 г., в который местами вкраплены стихи из последней редакции: Не жить, как ты, мне стало больно И страшно - розно жить с тобой! Или: Что без тебя мне эта вечность...* Чуткий к стиху Лермонтова, Белинский переносит в варианты четверостишие, искаженное переписчиком: В бескровном сердце луч нежданный Опять затеплила земля, И грусть на дне старинной раны Зашевелилась, как змея. Зато знаменитый диалог Тамары с Демоном (от слов Тамары "Зачем мне знать твои печали?.." и кончая словами Демона: "Так что ж? ты будешь там со мной!.."), исключенный автором из последней редакции, переносится Белинским в варианты. Это обстоятельство невольно наводит на мысль, что, исключая "опасный" диалог из основного списка, Белинский имел в виду подготовку текста, который мог бы пройти через цензурные барьеры и предназначался для "Отечественных записок". В списке Белинского после слов Тамары "Кто б ни был ты, мой друг случайный..." до конца строфы идет клятва Демона, глубже раскрывающая этот могучий образ и рисующая всю силу его пламенной страсти. Эта клятва отсутствовала в редакции 8 сентября 1838 г. Однако в слова Демона вставлено четверостишие из раннего текста: И пусть другие б утешались Ничтожным жребием своим; Их думы неба не касались, Мир лучший недоступен им. Так как Тамара в понимании Белинского не робкая девушка, а гордая и страстная натура, достойная подруга Демона, то Белинский сознательно выпускает (по его словам, "за бессмыслицею") мольбы Тамары, обращенные к Демону, делающие ее обыкновенной, слабой женщиной, и относит их в варианты: * Неточность списка. Нужно: "Что без тебя теперь мне вечность...". Возможно, впрочем, что это изменение внесено Белинским вполне сознательно, чтобы устранить неблагозвучное "без тебя теперь".
      Нет! дай мне клятву роковую... Скажи - ты видишь: я тоскую... Ты видишь жалкие мечты! Невольно страх в душе ласкаешь... Но ты все понял, ты все знаешь И сжалишься, конечно, ты! Строфа XI (у Белинского - X) дана Белинским по тексту 8 сентября 1838 г., за исключением стиха "И лести сладкими речами", отнесенного в варианты и замененного текстом 1841 г.: "Соблазна полными речами". Белинский особенно ценил и неоднократно цитировал стих "С небом гордая вражда" (об улыбке, застывшей на губах мертвой Тамары), считая его наиболее ярким выражением бунтарской идеи поэмы, ее мятежного духа. Отбрасывая позднейшую авторскую переработку и относя ее в варианты, Белинский дает образ умершей Тамары в редакции 8 сентября 1838 г. Он хотел только внести в этот ранний текст три стиха из списка 1841
      г., подчеркивавших страстную, "земную" натуру героини поэмы: И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья... Об этом свидетельствует его приписка в вариантах о том, что эти "стихи были пропущены по ошибке при переписке". Следующие строфы ("Уж собрались в печальный путь" и "Едва на жесткую постель") также даны в редакции 8 сентября 1838 г. Авторская же переработка этих строф (спасение души Тамары, ее примирение с небом) помещена в вариантах. Что касается эпилога ("На склоне каменной горы..."), не имевшего принципиального значения в ткани поэмы, то Белинский предпочел дать его в более совершенной редакции 1841 г. Стихи же из редакции 8 сентября 1838 г. ("И там, где кости их истлели" до "Скала угрюмого Казбека...") отнес в варианты. Белинский попытался несколько изменить и структуру поэмы, разделив ее на три части, причем третья часть у него начиналась образом Тамары в гробу. Он сделал это, очевидно, умышленно, чтобы выделить то место поэмы, которое считал центральным, как наиболее яркое выражение идеи бунтарства, идеи восстания против "неба", против существующего порядка.
      3. Итак, 16 марта 1842 г. Белинский закончил работу над текстами "Демона", названную им переписыванием поэмы. Тогда же Краевский возобновил хлопоты о напечатании "Демона", на этот раз - в отрывках. Теперь он пошел окольными путями. Сохранилось дело С.-Петербургского цензурного комитета 1842 г. "О разрешении напечатать отрывки из поэмы Лермонтова". <...> 14 апреля состоялось заседание Цензурного комитета <...>Комитет вынес определение: "Предоставить г. цензору Никитенке одобрить к напечатанию упомянутую рукопись, письмо же г. директора канцелярии приобщить к делу" (ЦГИАЛ, ф. 777, оп. 1, д. 208286, л. 2) "Отечественных записок" за 1842 г. (отд. I, стр. 187-201), без заглавия, как "Отрывки из поэмы".
      4. В 1916 г. С.Н. Дурылин в статье "Академический Лермонтов и лермонтовская поэтика", упоминая о том, что Белинский собирал списки "Демона", впервые высказал предположение об участии Белинского в публикации поэмы Лермонтова: "Не было ли это в связи с желанием Краевского напечатать у себя знаменитую и уже тогда чрезвычайно популярную поэму?" (Сб. "Труды и дни", М., изд. "Мусагет", тетрадь 8-я, 1916, стр. 111). В 1939 г. аналогичную мысль высказал Н.В. Здобнов: "По-видимому, эти отрывки подбирал для печати Белинский" (Н.В. Здобнов. Новые цензурные материалы о Лермонтове. // Красная новь, 1939, Љ 10-11, стр. 261). Если Дурылин ограничивал участие Белинского ролью простого собирателя текстов, то Здобнов намекал уже на редакторскую его работу. <...>
      В Рукописном отделе Библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва) хранится сделанный самим Белинским и изящно переплетенный список "Демона". Этот список Белинский переслал через Боткина будущей своей невесте, потом жене - М.В. Орловой. <...> Судя по этому списку, в котором Белинский вынес в варианты места, опасные в цензурном отношении (например, диалог: "К чему мне знать твои печали?.."), можно заключить, что он переписывал его без изменений с незадолго до того подготовленного им для печати и переданного Краевскому текста "Демона". Слова критика о том, что он переписал "Демона" специально для Орловой, вероятно, имели в виду именно механическую, "каллиграфическую" сторону переписывания.
      5. Отрывки "Демона" из "Отечественных записок" перепечатывались потом без изменений <в собраниях сочинений Лермонтова 1842, 1847, 1852, 1856 гг. >
      Берлинские издания 1856 и 1857 гг., история которых до сих пор остается загадочной, при всей их неудовлетворительности, находятся в несомненном родстве со списком Белинского и с текстом "Отечественных записок". Текст первого русского полного издания "Демона" в Сочинениях Лермонтова под редакцией С. С. Дудышкина ("Сочинения М. Ю. Лермонтова", т. I, СПб., 1860, и 2-е изд., т. II, СПб., 1863, стр. 7-50), в основном дающий последнюю редакцию поэмы, еще содержит строфу XIV второй части в редакции 8 сентября 1838 г. (со стихом "... с небом гордая вражда"). Последующие издания поэмы уже представляют перепечатку карлсруйских изданий 1856-1857 гг., т. е. последней редакции, начала 1841 г. Традиция Белинского была забыта. В 1889 г. П. А. Висковатов впервые и полностью опубликовал ("Русский вестник", 1889, III) полученный им от родственников Лермонтова Лопухиных авторизованный список "Демона", датированный 8 сентября 1838 г., а два года спустя напечатал эту редакцию "Демона" в сокращении, под названием пятого очерка поэмы, вместе с другими, более ранними редакциями в подготовленном им к печати первом полном издании Сочинений Лермонтова ("Сочинения М. Ю. Лермонтова", изд. В. Ф. Рихтера, т. III, 1891, стр. 94-106). В 1899 г. она была дана, тоже в отрывках, в приложении к основному тексту поэмы в Сочинениях Лермонтова в художественном издании И. Н. Кушнерева и Ко ("Сочинения М. Ю. Лермонтова", т. III, М., 1899, стр. 10-13) и перепечатана без изменений в 1909 г. в отдельном издании "Демона", предпринятом тем же издательством (В изданиях т-ва Кушнерева приведены также варианты из списка Белинского). Этим исчерпываются публикации "Демона" в редакции 8 сентября 1838 г. в дореволюционные годы.
      В.Г. Белинский. Выдержки из писем и статей о "Демоне" Лермонтова Н.В.Станкевичу 29.9 - 8.10.1839 г. На Руси явилось новое могучее дарование - Лермонтов (Николай Владимирович Станкевич, с которым Белинского связывали теплые дружеские отношения, возглавлял философский и литературный кружок, в который входил и Белинский).
      В.П.Боткину 17 марта 1842 г. (Василий Петрович Боткин - переводчик и литературный критик, член кружка Станкевича, друг Белинского. Лит. деятельность В.П. Боткина началась в "Телескопе" и "Молве" в 1836 г., продолжалась в "Московском наблюдателе" в 1838 г. и в "Отечественных записках" с 1839 г., а затем в некрасовском "Современнике"): Лермонтов далеко уступит Пушкину в художественности и виртуозности, в стихе музыкальном и упруго-гибком; во всем этом он уступит даже Майкову (в его антологических стихотворениях); но содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет - с небом гордая вражда (Цитата из поэмы "Демон" (редакция 1838 г.). - все это заставляет думать, что мы лишились в Лермонтове поэта, который по содержанию шагнул бы дальше Пушкина. Надо удивляться детским произведениям Лермонтова - его драме, "Боярину Орше" и т. п. (не говорю уже о "Демоне"): это не "Руслан и Людмила", тут нет ни легкокрылого похмелья, ни сладкого безделья, ни лени золотой, ни вина и шалостей амура, - нет, это - сатанинская улыбка на жизнь, искривляющая младенческие еще уста, это "с небом гордая вражда", это - презрение рока и предчувствие его неизбежности. Все это детски, но страшно сильно и взмашисто. Львиная натура! Страшный и могучий дух! Знаешь ли, с чего мне вздумалось разглагольствовать о Лермонтове? Я только вчера кончил переписывать его "Демона", с двух списков, с большими разницами, - и еще более вник в это детское, незрелое и колоссальное создание. Трудно найти в нем и четыре стиха сряду, которых нельзя было бы окритиковать за неточность в словах и выражениях, за натянутость в образах; с этой стороны "Демон" должен уступить даже "Эдде" Баратынского; но - боже мой! - что же перед ним все антологические стихотворения Майкова или и самого Анакреона, да еще в подлиннике? Да, Боткин, глуп я был с моею художественностию, изза которой не понимал, что такое содержание. Но об этом никогда довольно не наговоришься.
      Из рецензии на "Героя нашего времени": "Немного стихотворений осталось после Лермонтова. Найдется пьес десяток первых его опытов, кроме большой его поэмы - "Демон"; пьес пять новых, которые подарил он редактору "Отечественных записок" перед отъездом своим на Кавказ... Наследие не огромное, но драгоценное! "Отечественные записки" почтут священным долгом скоро поделиться ими с своими читателями. Лермонтов немного написал - бесконечно меньше того, сколько позволял ему его громадный талант".
      <...>
      В ответном письме от 22 марта 1842 г. Боткин писал Белинскому: "Титанические силы были в душе этого человека! <...> Внутренний, существенный пафос его есть отрицание всяческой патриархальности, авторитета, предания, существующих общественных условий и связей. Он сам, может, еще не сознавал этого - да и пора действительного творчества еще не наступила для него. Дело в том, что главное орудие всякого анализа и отрицания есть мысль, - а посмотри, какое у Лермонтова повсюдное присутствие твердой, определенной, резкой мысли - во всем, что ни писал он; заметь - мысли, а не чувств и созерцаний. Не отсюда ли происходит то, что он далеко уступает, как ты замечаешь, Пушкину - "в художественности, виртуозности, в стихе музыкальном и упруго-мягком". В каждом стихотворении Лермонтова заметно, что он не обращает большого внимания на то, чтобы мысль его была высказана изящно - его занимает одна мысль, - и от этого у него часто такая стальная, острая прозаичность выражения. Да, пафос его, как ты совершенно справедливо говоришь, есть "с небом гордая вражда". Другими словами, отрицание духа и миросозерцания, выработанного средними веками, или, еще другими словами - пребывающего общественного устройства. Дух анализа, сомнения и отрицания, составляющих теперь характер современного движения, есть не что иное, как тот диавол, демон - образ, в котором религиозное чувство воплотило различных врагов своей непосредственности. Не правда ли, что особенно важно, что фантазия Лермонтова с любовию лелеяла этот "могучий образ"; для него - Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно...
      В молодости он тоже на мгновение являлся Пушкину - но кроткая, нежная, святая душа Пушкина трепетала этого страшного духа, и он с тоскою говорил о печальных встречах с ним. Лермонтов смело взглянул ему прямо в глаза, сдружился с ним и сделал его царем своей фантазии, которая, как древний понтийский царь, питалась ядами; они не имели уже силы над ней - а служили ей пищей; она жила тем, что было бы смертию для многих (Байрона "Сон", VIII строфа, - который ты должен непременно прочесть)" (Белинский. Письма, т. 2. СПб., 1914, с. 416, 419 - 420).
      В свою очередь, Белинский отвечал на это: "Письмо твое о
      Пушкине и Лермонтове усладило меня. Мало чего читывал я умнее. Высказано плохо, но я понял, что хотел ты сказать. Совершенно согласен с тобою. Особенно поразили меня страх и боязнь Пушкина к демону: "Печальны были наши встречи". Именно отсюда и здесь его разница с Лермонтовым. <...> О Лермонтове согласен с тобою до последней йоты; о Пушкине еще надо потолковать" (Белинский, т.
      XII, с. 94).
      
      
      Белова Лидия. Демон ли - лермонтовский Демон? Научно-фантастическая гипотеза // lermontov1814.narod.ru>demon.html
      Намеревалась я начать изложение своей гипотезы с предварительного утверждения: любимый герой Лермонтова, самый близкий ему душевно, - Демон. Да вдруг усомнилась в бесспорности этого утверждения (хотя уже высказывала его в своих статьях о Лермонтове). Пожалуй, так можно сказать о Печорине: он действительно литературный герой - романтический злодей, которого Лермонтов, со свойственной ему щедростью, наделил многими своими чертами (интеллектом, волей, бесстрашием и т. д.), но отнюдь не слился с ним (вспомним, например, что на обеих дуэлях Лермонтов стрелял в сторону, "в воздух", а не в противника, как Печорин). Так что же, Демон - тоже литературный герой, как и Печорин, и разница между ними - лишь в масштабе личности?
      Хорошо подумав, приходишь к выводу, что в поэме "Демон" мы попадаем в совсем особую, непривычную сферу взаимоотношений автора и его героя. Демон не был для Лермонтова литературным персонажем - он был для него духовной, душевной реальностью. Не авторское воображение создало Демона - автор увидел его "воочию" своим внутренним взором (То же повторилось позже с Врубелем - недаром он отрицал, что его Демон - лишь иллюстрация к лермонтовскому произведению): Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ; меж иных видений, Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно... и душа тоскою Сжималася - и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет.
      Это признание ("Сказка для детей", 1840) - не поэтическая условность, а подлинная, простая правда. Образ Демона жил во внутреннем видении поэта самостоятельной жизнью, которую он не выдумывал, не конструировал, в которую он лишь вглядывался, как в неразрешимую загадку. Он видел Демона во всем блеске его могучей красоты, он даже понимал его - чувством, подсознанием, интуицией, но не мог понять - рассудком, не мог "поверить алгеброй гармонию". В этом и заключалась мучительность видения, точно переданная формулой: "...Преследовал мой разум много лет".
      Непредвзятые знатоки и ценители Лермонтова отмечают одно его примечательное качество: равномощность художественного воображения и интеллекта (Д. Андреев: "...феноменально раннее развитие бушующего, раскаленного воображения и мощного, холодного ума"). Лермонтов не принадлежал к тому типу художников, что создают "вторую реальность" только на основе своего чувственного восприятия "первой реальности", предоставляя судить о созданном другим. Для него увидеть яркую жизненную картинку в ослепительной вспышке своих сфокусированных чувств и молниеносно холодным рассудком оценить увиденное - всегда, с младых ногтей, было одинаково важно. Качество редкое в художнике и сулившее не только России - человечеству - явление писателя величайшего масштаба (как говорил В.В.Розанов, "Лермонтов только нескольких месяцев не дожил до величины Байрона и Гете... Не года, а нескольких месяцев"). И вдруг такой парадокс: видит, но не понимает! Не вписывается видение ни в какую иерархию - ни Небесного, ни подземного мира (не говоря уж о земном). Вот самые ранние контуры этого образа (1829): Боясь лучей, бежал он тьму, Душой измученною болен. Ничем не мог он быть доволен: Все горько сделалось ему.
      Эти строки уже рождают догадку о непричастности первоначального лермонтовского видения к силам зла. Разве будет носитель зла "бежать тьму", разве душа дьявола, сатаны больна? Это он делает души людей больными, вливает в них горечь, а не сам исполнен горечи. (Если вы вернетесь к процитированным лермонтовским строчкам после чтения этой статьи, вы, надеюсь, согласитесь, что в них передано состояние человека, перенесшего совершенно определенную пытку - палящими солнечными лучами, от которых невозможно укрыться ни на минуту, и ночною тьмой, рождающей чувство невыносимого одиночества). Речь идет о страдальце, душа которого жива и светла, а не мертва и черна. Еще более выразительные в этом отношении строки - во второй редакции поэмы, 1830 г.: Составя светлые шары, Он их по ветру посылает, Велит им путнику блеснуть И над болотом освещает Заглохший, неезжаный путь. Когда метель гудет и свищет, Он охраняет прошлеца, Сдувает снег с его лица И для него защиты ищет...
      Лексика первоначальных набросков порой небезупречна, при всей ее наполненности чувством и красками: для 14-15-летнего подростка иные слова оказываются слишком крепкими орешками, "не влезают в строку". Но это - замечание в сторону, попутное. А по смыслу: разве дьявол занимается благодеяниями? Его дело - разрушать, вредить, а не опекать. Есть во второй редакции и такие строки: Не расставлял я людям сети С толпою грозной злых духов...
      И из одной редакции в другую переходит загадочная по смыслу, но очень конкретная и многозначительная фраза: Тот железный сон Прошел...
      Здесь нет аллегории - здесь точно и емко передана психологическая реальность. Но не будем пока отвлекаться на расшифровку этой фразы - пока лишь отметим ее и задумаемся: откуда это видение "железного сна", годами не оставляющее поэта? И, наконец, заглянем в последнюю редакцию поэмы "Демон", 1839 г.: То не был Ангел-небожитель, Ее божественный хранитель: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей. То не был Ада дух ужасный, Порочный мученик, - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..
      Как видим, во многих картинах не относил "страдальца", "изгнанника Рая" к силам зла 14-15-летний мальчик - не относит и зрелый поэт. Хотя и дает понять, что не без участия Демона погиб жених Тамары. Исстрадавшаяся душа способна причинить страдание и другим, но - В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик...
      Элементы злого начала в поздних редакциях поэмы становятся отчетливее, но и в них остается первоначальная высокая оценка образа как личности в целом светлой: величие, великодушие, душевная щедрость в любви не может быть присуща сатане. Так кто же он, будоражаще-привлекательный не только для поэта, но и для нас - Демон?
      ...Однажды перед мысленным взором поэта мелькнул образ, не осознанный сразу в полную силу (включая это видение в текст поэмы, Лермонтов даже и не связал его впрямую с Демоном): То горный дух, Прикованный в пещере, стонет.
      Этот "горный дух" в какой-то момент наверняка дал бы вспышку интеллектуального озарения, проживи Лермонтов дольше, а в то время "пленный дух" проник только в его чувственный мир; одним из своих острых алмазных лучей пробил он, этот образ, толщу христианских мифов, соединил сознание юноши, склоненного над листом бумаги, с временами дохристианскими, с мифами античными и нарисовал перед его мысленным взором картинку: прикованный к скале бого-человек, мучительный его "железный сон"... Картинка исчезла, забылась "до времени", а это самое "время" так и не наступило.
      Связь Демона с прикованным к скале бого-человеком исчезла из сознания автора, но неизменным оставалось одно: мучающий душу образ прекрасен, велик и светел, несмотря на окружающую его тьму и на отсутствие нимба над его челом...
      В нашем литературоведении образ лермонтовского Демона трактуется в основном однозначно: бывший "Носитель Света" - Люцифер, в конце концов, несмотря на сохранение своего светоносного имени, превратившийся в носителя зла, тьмы - Дьявола. Неоднократно предпринимались попытки изобразить носителем зла и самого Лермонтова. Но попытки эти расшибались о любовь к нему не очень-то просвещенных в религиозных премудростях читателей (а нередко - и очень просвещенных) и о такие, например, лермонтовские строки: По небу полуночи Ангел летел, И тихую песню он пел; И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой... Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов; О Боге великом он пел, и хвала Его непритворна была... ("Ангел",1831).
      Разбивались недоброжелательные суждения по поводу Лермонтова и о такие светлые, прекрасные как по смыслу, так и по божественному ритму стихи (ритму молитвы перед сном и одновременно - ритму космических волн): Я, Матерь Божия, ныне с молитвою Пред твоим образом, ярким сиянием, Не о спасении, не перед битвою, Не с благодарностью иль покаянием - Не за свою молю душу пустынную, За душу странника в свете безродного, Но я вручить хочу деву невинную Теплой заступнице мира холодного... ("Молитва", 1837).
      Навязывалась нам некоторыми исследователями (да и до сих пор навязывается) версия о нелюдимости Лермонтова, о пренебрежительном, а то и злобном его отношении к друзьям. Против этой версии вопиют прежде всего факты его биографии: и "веселая банда" друзей в московский период, и "кружок шестнадцати" в Петербурге, и их со Столыпиным-Монго квартира как центр шумных собраний лейб-гусаров в Царском Селе, и многое другое, не говоря уже об упомянутом выше факте: на обеих своих дуэлях он разряжал пистолет в воздух, - такое великодушие куда чаще встречается в романах, чем в жизни.
      Однако лучшее опровержение наветов - все-таки лермонтовские стихи. Такие, например, щемяще-искренние строки стихотворения "Казбеку" ("Спеша на Север из далека..."): ...Но есть еще одно желанье. Боюсь сказать! - душа дрожит! Что, если я со дня изгнанья Совсем на родине забыт? Найду ль там прежние объятья? Старинный встречу ли привет? Узнают ли друзья и братья Страдальца, после многих лет? Или среди могил холодных Я наступлю на прах родной Тех добрых, пылких, благородных, Деливших молодость со мной? О, если так! своей метелью, Казбек, засыпь меня скорей И прах бездомный по ущелью Без сожаления развей.
      Именно такая горячая душа сполна могла понять трагедию Демона, навеки потерявшего друзей - когда-то любимых, любящих и верных: Лишь только Божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня; Синело предо мной пространство, Я видел брачное убранство Светил, знакомых мне давно: Они текли в венцах из злата! Но что же? - прежнего собрата Не узнавало ни одно. Изгнанников, себе подобных, Я звать в отчаянии стал, Но слов, и лиц, и взоров злобных, Увы! я сам не узнавал. И в страхе я, взмахнув крылами, Помчался - но куда? зачем? Не знаю, - прежними друзьями Я был отвергнут; как Эдем, Мир для меня стал глух и нем... ("Демон").
      Многократно перерабатывая поэму, Лермонтов мучительно и безуспешно искал возможности примирения между собственными чувством и разумом: в чувственном воображении он видел своего героя прекрасным, лучезарным, в рациональном же восприятии не мог выйти за пределы христианской иерархии, христианского мировоззрения. Подстраивая свое сознание под общее, Лермонтов выбрасывал из поэтических заготовок свидетельства зла, идущего не от Демона к миру, а от мира к Демону. Но и в восьмой (последней) редакции поэмы осталось множество светлых сторон в личности его загадочного героя. И главное - не Демон повинен в гибели Тамары, для него смерть любимой - трагедия; он искренне намеревался сделать ее счастливой и верил в осуществимость своих светлых мечтаний: ...И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой, Возьму с цветов росы полночной, Его усыплю той росой; Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою; Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря; Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное...
      Он не лицемерит - мы знаем это благодаря свидетельству автора И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора. Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье, Спознались с гордою душой...
      Не он губит Тамару - ее отбирают у него боги. Те самые бывшие друзья, которые отвернулись от него после того, как он был наказан... - христианским Богом? Да нет же! Конечно, Зевсом! По всем чертам личности, по всем перипетиям судьбы лермонтовский Демон - это Прометей. Его "железный сон" и не давал покоя Лермонтову годами - железный сон прикованного к скале, под палящими лучами Солнца днем и в пронизывающей холодом тьме ночью. Еще раз повторю: сам Лермонтов не успел этого осознать. Он нарисовал тот образ, что острым алмазным лучиком пробился к нему сквозь толщу нескольких тысячелетий - из запечатленной греками в своих мифах эпохи борьбы богов и титанов; он нарисовал этот образ, а разгадать его загадку не успел. Если бы успел, если бы дожил до собственного озарения, отпали бы все препоны религиозной цензуры и ни современники, ни потомки не обвиняли бы поэта в любви к "носителю тьмы и зла". Ибо Прометей провинился перед богами только тем, что спас обреченных ими на уничтожение людей. Спас, вопреки воле Зевса, подарив людям божественный огонь. И Зевс ему этого не простил... (Лермонтов отлично знал античную мифологию; учась в Университетском Благородном пансионе, он написал сочинение на тему "Геркулес и Прометей", и оно было настолько интересным, оригинальным, что его взял инспектор для журнала. Объединение этих имен не было случайным: именно Геракл освободил Прометея от мук, убив орла и разрубив цепи, - то есть эти два героя связаны самой Судьбой).
      Время создания первых набросков поэмы "Демон" - еще одно подтверждение тому, что могучий образ стал преследовать воображение мальчика-поэта под влиянием Прометея: в конце 1828 г. пишется сочинение - в 1829 г. создается первая редакция "Демона". Однако общность подсознательного, чувственного видения и героя античных мифов Прометея не осознается Лермонтовым, он как будто даже забывает о Прометее, принимаясь за поэму.
      Первым понял личность Лермонтова во всей ее глубине Даниил Андреев - в нашу трагическую эпоху, родившую новых Прометеев и Гераклов. Он, Даниил, тоже был лишен свободы (как и Прометей, и Лермонтов), а в результате родилась философско-религиозная книга "Роза Мира", и страницы о Лермонтове принадлежат к самым ярким в ней ("Новый мир", 1989, Љ 2). Титаном - не в переносном смысле, а в буквальном - Даниил Андреев назвал самого Лермонтова. И тем дал нам понять, что в мучительно-прекрасных отроческих грезах поэт видел - самого себя. Что ж, ведь и сам Лермонтов, отвечая на вопрос о том, кто был прототипом Демона, шутливо, но твердо сказал: "Я". - "Как?! Ведь он ужасен!" - "Я еще хуже", - усмехнулся Лермонтов, поскольку уже научился не проливать слез в общении ни с богами, ни с людьми: очень уж тяжко смотреть, как твоя слеза насквозь прожигает камень.
      Итак, Д.Андреев утверждал, что своими родовыми корнями поэт уходит куда глубже, чем к шотландскому барду XV в. Томасу Лермонту, - родословная Лермонтова начинается в эпохе древнейших богов, победивших Крона, а затем побежденных богами нового поколения во главе с Зевсом. Прометей, будучи Титаном (богом старшего поколения), выступил на стороне Зевса, так как признал справедливость его борьбы, гуманность целей. Мощь титанов, размах их страстей не имели удержу, и от этого стонала вся Вселенная... Наше сознание, как и сознание Лермонтова, сформировано христианской эпохой, но история человечества этой эпохой не исчерпывается. Боги и герои античности подспудно живут в нашей душе: Зевс и Гера, Арес и Гефест, Афина и Аполлон... Все они, в отличие от христианского Бога и сына его, были способны не только на благородство, но и на жестокость, измену, предательство, месть по отношению и к равным себе богам, и к беззащитным перед ними людям. Только один из древних богов - титан Прометей - нравственно безупречен и потому может быть приравнен к христианским святым. Он, Прометей, оказался нравственно выше не только титанов, но и богов нового поколения. И был по приказу Зевса распят на скале - так же, как много веков спустя был распят Иисус, тоже за проповедь добра и справедливости, за милосердие к людям.
      В поэме Лермонтова Прометей изображен таким, каким он стал, отбыв многовековое наказание. Геракл по велению Судьбы, над которой не властны и боги (а вернее - во исполнение нерушимых законов Космоса), разрубил цепи Прометея. Титан свободен, Зевс не имеет больше права издеваться над ним. Но имеет право - не брать бунтаря в сонм законопослушных богов, не доверять ему главное дело богов - творение миров. Ведь Вселенная не только подвластна верховному богу и его сподвижникам - она и создается ими. Творение миров и обеспечение их гармоничного сосуществования - вот занятие богов, смысл их жизни. А Прометей оказывается отстраненным от этого единственно важного дела даже после отбытия наказания - Зевс ему больше не доверяет: "Ты однажды обманул наше доверие, вручив людям божественный огонь, - где гарантия, что ты снова не нарушишь космические законы? Люди должны совершенствоваться, самостоятельно преодолевая сужденные им испытания, - а ты опять из сочувствия к ним можешь вмешаться в их судьбу". Обладая могуществом бога, способный творить миры, Прометей лишен права на какую-либо созидательную деятельность! А он по натуре созидатель.
      Полная аналогия с судьбой самого Лермонтова! Он - один из тех, кто по праву рождения и духовного развития личности должен участвовать в созидании великого многонационального государства - России. Но Лермонтов отстранен от участия в гармонизации этой "земной Вселенной", потому что совсем недавно такие же имеющие право на созидание вызвали гнев местного Зевса. <...> Они, бунтари, потерпели поражение. И в результате местный Зевс, Николай I, запретил их духовному сыну, Лермонтову, думать и высказываться о наилучшем для Родины общественном устройстве. Что бы Лермонтов ни сделал во благо России, все вызывало яростный протест у местного Зевса. Создал песнь плача по убиенному Пушкину - немедленно последовали арест и ссылка под пули горцев. Защитил в горячем споре с французом честь русского офицера - снова арест и ссылка (несмотря даже на отсутствие выстрела с его стороны во время дуэли). А затем местный Зевс перешел от пустых капризов к серьезному испугу: он, Николай I, узнал о близком знакомстве Лермонтова с Ермоловым, о чуть ли не совместном их приезде в Петербург в преддверии свадебных торжеств (в апреле 1841 г. должна была состояться свадьба будущего Александра II). Заговор?! Снова попытка устранить царя, а может быть, и все царское семейство?! - И Лермонтов получает указание в 48 часов покинуть Петербург, а военные власти на Кавказе - впредь никуда его не выпускать...
      Как бы ни желал поэт "отделаться стихами" от своего Демона - Прометея, ему это не удавалось: слишком уж сходно его самочувствие с самочувствием Титана, и после физического освобождения не получившего свободы духовной, душевной, творческой. Тем не менее, освобождение Прометея было великой победой сил добра и света. В человеческом сознании победа эта вдвойне ценна, ибо идти против воли Зевса боялись даже боги (ближайший друг титана, Гефест, не решаясь ослушаться приказа, сам приковал его к скале), но не побоялся - человек. И победил. Оправдав тем самым высокое мнение Прометея о потенциальных возможностях людей. И Зевс вновь отдал Прометею во владение планету людей - Землю: "Ты спас их, они спасли тебя, - вот и опекай их дальше. Но помни: ты не имеешь права вмешиваться в их саморазвитие, вручая им дары и способности богов! Станут они благородными, великодушными, научатся жить сообща, не мучая и не уничтожая друг друга, - мы вернем тебя в наш круг, ты снова получишь право созидать миры. Но если земляне и дальше останутся теми же варварами, что в древности, мы опять распнем тебя - ты вновь будешь своими страданиями искупать их грехи".
      Боги ждут. А Прометей не просто ждет - он все-таки опять помогает людям! Он нашел для этого путь, который не запрещен космическими законами: время от времени спускается в земной мир в человеческом облике.
      История человечества началась задолго до рождения Христа, и история эта непрерывна, хотя сменяются ее боги и герои. Новые боги и герои обязательно имеют предшественников, и даже не просто предшественников, а в буквальном смысле слова - предков. Одним из предков нравственно безупречных героев христианской эпохи и был Прометей. Как никто из античных богов, он достоин этого "звания".
      Приходя к нам в человеческом облике, Прометей страдал на Земле даже больше, чем любой смертный. Интеллект, разнообразные творческие способности, интуиция, воля - все это резко выделяло его, давая повод людям ординарным отнюдь не для поклонения, а для зависти, ненависти, мести за свое убожество на его фоне. Он же старался не обращать на это внимания и учил людей ценить гармонию, а не хаос, красоту, а не безобразие, ценить благородство, отвагу, мужество, а также и нежность, любовь, преданность... - все лучшие человеческие черты и чувства. Но, прежде, всего учил - не быть рабами. Ибо именно рабы выделяют из своей среды деспотов, а от этого худо всем людям, даже и самим деспотам. В России Прометей являлся, по крайней мере, дважды, в облике двух людей. Миссия первого из них была прервана в самом начале, а второй смог осуществить свою миссию до конца. Приведу несколько дат для интересующихся модной ныне астрологией (астрология и астрономия опираются, как известно, на математику). Годы рождения и смерти Лермонтова и Николая Рериха: Лермонтов: 1814-1841; Рерих: 1874-1947. Заметили? - у обоих последние две цифры сохраняются, лишь меняясь местами. А разница между гибелью Лермонтова и появлением на свет Рериха составляет 33 года: святое число - возраст Христа, продлить который в человеческом облике ему не дали - распяли, как и Прометея (всего и разницы, что не на скале, а на кресте).
      Заставляют задуматься и некоторые другие даты. 1914-й - столетие со дня рождения Лермонтова и начало первой мировой войны; 1941-й - столетие со дня гибели Лермонтова и начало Великой Отечественной войны. Слишком тяжкие совпадения, чтобы не обратить на них внимания. Как говорил Д.Андреев, "гроза вблизи Пятигорска, заглушившая выстрел Мартынова, бушевала в этот час не в одном только Энрофе" (то есть не в одном только земном, материальном мире). Отзвуки этого подлейшего выстрела продолжали сотрясать мир и сто лет спустя. Но упаси нас Бог винить в этом Лермонтова! Как в неизбывной трагедии еврейского народа виноват отнюдь не сам казненный Христос, так и в трагических датах в истории Европы, России виноват не Лермонтов. Вершат судьбами мира даже не боги, а нерушимые, математически выверенные законы Космоса. Перекличка между Лермонтовым и Рерихом существует не только в датах жизни, но и в творчестве. Вспомним для начала их картины с неизменными горами, их тягу к Востоку - к его обычаям, верованиям, философии. Едва успев попасть на Кавказ (1837), Лермонтов увлекается восточным фольклором, записывает "турецкую" (азербайджанскую) сказку "Ашик-Кериб", а перед последней высылкой из Петербурга, в апреле 1841 г., говорит Краевскому: "Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которого и для самих азиатов, и для нас еще мало понятны... Там, на Востоке, - тайник богатых откровений". В таинства восточного миросозерцания проник Рерих, посвятивший изучению этих таинств всю вторую половину жизни. Оба - титаны мысли, духа, художественного дара. Оба жили интересами Земли и России. Оба больше всего хотели - мира, согласия между людьми ("Под небом места много всем" - Лермонтов). Но вернемся к Демону. Проживи Лермонтов дольше, он, несомненно, разгадал бы загадку своего героя. Вдумаемся: даже два эти имени - Демон и Прометей - идентичны по смыслу. Первоначальное значение слова демон (ведемон) - ведун, прорицатель. В античной мифологии это - всеведущий дух, отношение к которому лишено отрицательной окраски (Духом зла нарекли главного для Земли демона в христианскую эпоху, категорически отринув буквальное значение его латинского имени: Люцифер - "Носитель Света", "Светоносец") А Прометей? Имя его означает то же самое: в переводе с греческого - провидец, прорицатель, всеведущий...
      Лермонтов мог бы заново проследить весь путь Прометея - от дерзкого вызова богам ради спасения человечества до освобождения от цепей и последующей жизни в качестве властелина Земли, не располагающего всей полнотой власти из-за низкого уровня нравственности подопечных. И главное - он, Лермонтов, преодолел бы разорванность нашего сознания, мощной дугой своего интеллекта соединив две эпохи, две религиозно-нравственные вершины в истории человечества - античную и христианскую. Не позволили этого сделать "надменные потомки известной подлостью прославленных отцов".
      И еще одно соображение относительно Демона - Прометея. Образ Прометея должен быть святым даже и для человека, ни во что не верующего, материалиста до мозга костей. Ибо Прометей - символ всего человечества: сначала люди трепетали перед небесным огнем; научились сводить небесный огонь на Землю - тогда и почувствовали себя впервые равными богам. Забывать Прометея, тем более, унижать его образ в памяти человечества - великий грех. За этот грех был наказан художник глубоко верующий (тем тяжче его вина) - Врубель. Создав несколько живописных полотен и книжных гравюр с изумительным по красоте и величию образом Демона - Прометея (того же, что и у Лермонтова), Врубель решил разрушить этот образ и множество раз переписывал картину "Демон поверженный", варьируя и углубляя степень внутреннего и внешнего разрушения личности. Пусть это послужит предостережением всем современным разрушителям небесной и человеческой красоты.
      О мифическом Прометее как предке известных нам реальных людей можно сказать и так: каждый "фамильный" человеческий род имеет своих предков по крови, по генеалогическому древу (не только, кстати, род аристократический, но и род простых тружеников, - разница лишь в том, что простые труженики генеалогического древа не вычерчивали). Но точно так же каждый духовный человеческий род (а он с земным генеалогическим не совпадает) имеет своих предков по духу. Когда вы встречаете в жизни необыкновенного человека - одаренного, меньше всего занятого собственной персоной, а больше всего - гармонизацией жизни вокруг, активным деланием добра ближним и дальним, - задумайтесь, чей - какого бога - он потомок. Найдя ответ на этот отнюдь не праздный вопрос, мы лучше разберемся в самом человеке, проникнемся к нему большим уважением и будем более снисходительны к его слабостям, что присущи даже и богам.
      Известно, что каждый человек имеет Ангела-хранителя - божественную часть своей души. Но имеет он еще и Небесного покровителя высокого ранга. Вот этот-то покровитель и есть бог, являющийся нашим духовным прародителем. Общий наш предок - могучий и прекрасный Прометей, чья дальнейшая судьба на Небесах во многом зависит от качества нашей жизни на Земле. Вовсе не сатана - хозяин Земли, а великий страдалец и защитник людей Прометей.
      P.S. Статья "Демон ли - лермонтовский Демон?" написана давно - опубликована в ж. "Россияне" в 1994 г. (Љ2/3); в 2008 г., "в возрасте мудрости", я бы не решилась сказать, что Лермонтов чего-то не осознал, не успел понять; однако не правлю статью: написана она в редком состоянии озарения, и основные ее суждения для меня бесспорны и сейчас.
      Еще один постскриптум - обращенный к тем, кто обожает чернить гениев человечества ("вот он какой плохой, я гораздо лучше", да?). Вы думаете, что своим очернительством вызываете у зрителей, слушателей, читателей неприязнь к гению? Ошибаетесь: послушав ваши "обвинения" (как правило, безосновательные, ибо, не любя того или иного гения, вы наверняка плохо знаете и его творчество, и его биографию), эти люди перестают симпатизировать не ему, а вам. Учтите при этом, что у гениев всегда тысячи, даже миллионы поклонников, - и все они становятся вашими недоброжелателями. - Л.А.Белова
      
      
      Бицилли П.М. Место Лермонтова в истории русской поэзии
      // М.Ю.Лермонтов: pro et contra. СПб, 2002. Серия "Русский путь". с. 826-839
      
      <...> Понятие поэтического развития в применении к Лермонтову приобретает совсем особенный смысл. Лермонтов прогрессировал только в умении управлять собою, своим вдохновением, своей творческой мощью. С возрастом он не стал ни ловчее, ни сильнее, ни умнее. Он стал только экономнее. Сначала он творит подобно природе, выбрасывающей на свет тысячи и тысячи хилых, уродливых созданий для того, чтобы дать жизнь одному, совершенному; позже он выучился обуздывать себя. Выучился - благодаря тому, что нашел свою манеру, осознал себя самого. Нельзя сказать, чтобы Лермонтов - с точки зрения развития индивидуальности - шел тем же, нормальным, путем, каким шли и идут все художники: сперва - голое подражание, затем ассимиляция извне полученных элементов, выработка своего стиля при помощи накопленных предыдущим развитием искусства средств. Ассимилировать Лермонтов решительно не умел, и ни о каком "байронизме" Лермонтова не может быть и речи, по крайней мере, в том смысле, в каком мы говорим о "байронизме" Пушкина. Здесь различие не в степени "влияния", а в природе его.
      Лермонтов был "байронистом" в такой же степени, как и "пушкинистом"; т.е. он совершенно по-детски, поразительно беспомощно переписывал и портил "Кавказского пленника" - так же, как он переписывал, портя их, и "Беппо", и "Дон-Жуана", и "Гяура", и "Шильонского узника". И замечательно, что в результате этих младенческих упражнений, путем последовательных переделок все одного и того же мотива, одной и той же темы рождались оригинальные произведения.
      <...>
      Основой душевного строя Байрона был бунт, протест; он бунтует против Соути, против собственной жены, против Бога - с одинаковой серьезностью и с одинаковым пылом. Его бунт обоснован и содержателен. Но против кого, и против чего, и во имя чего бунтует Лермонтов? Да и какой это бунт? Его демон - существо кроткое и ручное, влюбленный мальчик, и как-то не верится, чтобы он действительно только и занимался тем, что "сеял зло", да еще и "без сожаленья". <...> Бунт Лермонтова беспредметен, несерьезен, неубедителен. Он не был бы великим поэтом, если бы человеческое было ему чуждо, если бы он был бесстрастен, если бы он не испытывал никогда ни озлобления, ни ненависти, если бы не ощутил привлекательности Зла; и все-таки его дело не бунтовать, не протестовать, не проклинать, а благословлять и молиться. Грусть, а не озлобление, а не отчаяние, - основа его душевного настроения. Это изумительно тонко подметил и выразил Ключевский.
      И к кому, и за что пламенел бы нежный, полный любви, с душою, рвущейся к небу, Лермонтов той "жаждой мщения", которой он с таким однообразием наделяет, в подражание Байрону, своих испанцев, черкесов, варягов и демонов? И как у Лермонтова все это выходит неловко, неестественно, безвкусно, вяло и натянуто! Все чужое от него отскакивает. Для всякого другого нахождение своей манеры связано с некоторым усилием, с необходимостью разорвать какие-то путы, от чего-то отречься. У Лермонтова, который как бы родился во всеоружии, это означало - открыть глаза и увидеть, что он свободен. Что это так - о том свидетельствуют факты: и то, что в самый разгар своего "байронизма" он мог написать чисто лермонтовского и нисколько не "байронического" "Ангела", и то, что и позже он мог снова облечься в Гарольдов плащ и продолжать работать над "Демоном". Именно потому, что байронизм был для него только одеянием, ему ничего не стоило отходить от него и возвращаться к нему. В его плоть и кровь байронизм не входил никогда. <...>
      По дороге Пушкина дальше некуда было идти: поэзии оставалось или погибнуть, или переродиться; и выполнить эту задачу спасения поэзии мог удачнее всего такой гений, который, подобно Лермонтову, был как бы органически неспособен подчиняться чьему бы то ни было воздействию, был как бы предназначен к тому, чтобы возмутить закономерность эволюционного хода развития поэзии. Для верящих в "философию истории" Лермонтов мог бы служить подтверждением их теории, что гений появляется всегда вовремя. <...>
      Если Лермонтов явился у нас создателем новой поэзии, то это потому, что он принес с собою какое-то новое мироощущение, какой-то новый внутренний опыт, как-то по-своему понял и посвоему разрешил трагедию жизни.
      Страхов, если не ошибаюсь, первый подметил некоторые черты лермонтовской поэзии, выступающие особенно выпукло при сравнении ее с поэзией Пушкина (на такой параллели и построена у него его характеристика Лермонтова): это преувеличенность его образов и схематизм их сочетаний. <...> В качестве доказательства второго своего положения Страхов проводил параллель между двумя "клятвами": в "Демоне" ("Клянусь я первым днем творенья, клянусь его последним днем" и т. д.) и в "Подражании Корану": "Клянусь четой и нечетой, клянусь мечом и правой битвой..." Насколько у Пушкина все свободнее, неожиданнее, смелее! Страхов делал отсюда заключение о поэтическом превосходстве Пушкина над Лермонтовым, заключение вряд ли законное, ибо оно основано на предпосылке, что всех поэтов можно мерить одной меркой. Надо предварительно еще доказать, что Лермонтов преследовал те же художественные задачи, что и Пушкин. Но факты Страхов констатировал верно.
      Все поэты, всюду и всегда, добиваются выразительности, сравнивая абстрактное с конкретным, далекое с близким, неопределенное с определенным, внутреннее с внешним. Лермонтов поступает противоположным образом. Он материальное уподобляет духовному, индивидуальное общему, близкое отдаленному. <...>Он хочет передать впечатление красоты мертвого лика Тамары: "И были все ее черты исполнены той красоты, как мрамор, чуждой выраженья, лишенной чувства и ума, таинственной, как смерть сама". Получается какой-то порочный круг. В мире, открытом нашим чувствам, он с трудом ориентируется, как будто слабо воспринимает, как будто плохо видит и слышит. Зато он как дома в мире отзвуков, отблесков, теней, призраков, которые создает воображение в полусвете зари, в тумане; в его символике важную роль играют такие выражения, как: тень следов, тени чувств, тени облаков, отголосок рая, - и слова "туман", "облака" (в "Демоне", соответственно - 8 и 6 - подсчеты наши, отмечены в Словаре - Г.Ш.) и т.п. попадаются у него на каждом шагу. <...> То, что у всякого другого было бы признаком слабости, бездарности, неумелости, у Лермонтова с неотразимой убедительностью, присущей Прекрасному, свидетельствует о силе, о гениальности, об исключительности поэтической натуры.
      Дело в особенностях мироощущения, которые можно было бы представить себе, допустив на минуту, что некоторые излюбленные лермонтовские метафоры имеют буквальный смысл. Это именно те, которые относятся к его точке зрения на мир. Лермонтов производит впечатление существа, которое бы глядело на землю с какой-то буквально "междупланетной точки зрения", - так, как глядит на нее его Демон. <...>
      Все мистики, усиливавшиеся познакомить других с сущностью своих экстазов, всегда намеренно прибегали к уподоблениям, символам, иносказаниям. И Лермонтов мучается сознанием бессилия выразить свои переживания, "рассказать толпе свои думы". Несоответствие между мыслью и словом тяготит более или менее всех великих поэтов: об этом - каждый по-своему - говорят и Гете, и Шиллер, и Тютчев, и Блок. Один лишь Пушкин - и в этом величайший и сильнейший из всех поэтов, потому что объективнейший, в том смысле, что он целиком и без остатка погружается в общую жизнь, без рефлексий, без воспоминания даже о "жизни частной", "жертвой" которой ощущает себя Тютчев, - один Пушкин в своей божественной наивности никогда на это не жалуется. Но Лермонтов жалуется особенным образом: не на слабость только и ограниченность словесных средств, не только на непреодолимость стены, воздвигаемой принципом индивидуации, как Шиллер и Тютчев, но на свойство самих своих переживаний, не поддающихся передаче. Его переживания мимолетны, их нельзя зафиксировать; его "демон" ему "покажет образ совершенства и вдруг отнимет навсегда". Его мечты - "не ясны", его "образы" - лишены реальности в обыденном значении (это - "предметы мнимой злобы иль любви", которые не походят "на существ земных"). Поэтому "передать красоту" его видений "на бумагу" трудно: "Мысль сильна, когда размером слов не стеснена"; и свой поэтический дар он ощущает как муку и как проклятие: "От страшной жажды песнопенья пускай, Творец, освобожусь". Его символы символизируют всегда одно и то же - свое, особенное, единственное, лермонтовское. Никогда он не брал у Байрона его слов в их символическом значении; и вряд ли он когда-либо, как следует, понимал Байрона.
      Всю его недолгую жизнь его занимали, собственно говоря, две темы, те, которые конденсированы в "Ангеле" и в "Сне": тема смерти и тема "другого мира". Все его произведения, так или иначе, группируются вокруг этих двух центров, где его внутренний мир отразился с наибольшей отчетливостью, простотой и наглядностью. У Лермонтова своя точка зрения и свои мерки. Среди нас он занимает положение дальнозоркого среди близоруких: он видит отдаленное отчетливее, нежели близкое, и "потустороннее" отчетливее, чем "посюстороннее". На окружающее, близкое, видимое другими, он слеп. Отдаляясь от этого, тесного для него ("мир земной мне тесен") мира, возвышаясь над ним, он видит его в перспективе; он ждет смерти, чтобы увидеть "новый мир" ("но я без страха жду довременный конец: давно пора мне мир увидеть новый"), который он уже предвкушает в своем воображении ("в уме своем я создал мир
      иной и образов иных существованье"). <...>
      Лермонтов был в нашей поэзии первым подлинным представителем и выразителем мистической религиозности. Наша поэзия дала, начиная с Ломоносова, немало образцов искренней и глубокой религиозности, но это была религиозность в рамках церковности; или же это была религиозность в смысле рационалистического признания объективного существования "иного мира", или же, наконец, в смысле тоски по этому миру, стремления прорваться в него, постигнуть его, прикоснуться к нему. Лермонтов был первым, у которого касание иного мира было не предметом стремлений, а переживанием, который в мистическом опыте посетил этот мир, который не просто знал о нем, но непосредственно ощутил его объективную реальность. Но своего мистического пути он не прошел до конца. Он знал, что рано умрет, он шел к смерти, но она и смущала его, и была страшна ему. И жизнь, от которой он стремился уйти, этот мир, сосредоточенный в "Ней", еще был дорог ему и не отпускал его.
      Эти колебания на избранном мистическом пути составили его трагедию. Как истинный поэт, Лермонтов искал ее разрешения в поэзии. Успокоение, которое он не мог обрести в мистическом опыте, он нашел в символическом воспроизведении этого опыта. Он не был бы великим поэтом, если бы это воспроизведение не было ценнее самого опыта: ценнее в том смысле, что в поэтическом воспроизведении, в этих поистине божественных стихах сам опыт кажется совершенным и полным. Те звуки рая, "звуки небес", которые он силился воскресить в своей памяти и которые для него слишком часто заглушались скучными песнями земли, - эти звуки для каждого, умеющего слушать, раздались в его стихах. Здесь мы вступаем в область, постороннюю науке. Так подделать, так сочинить - невозможно.
      И все же - это только иллюзии. Небожители не поют и не играют. Ритм и музыка - порождение нашего несовершенства и неполноты наших экстазов. Абсолютная гармония - это абсолютная тишина. Лермонтов приблизился в "Молитве" к пределу совершенства и гармонии, о котором только в состоянии грезить человек; если бы он перешагнул его, поэзия бы исчезла. Его "Молитва" - молитва страдающего человеческого сердца. <...>
      Так Лермонтов, великий поэт, потому что "плохой" мистик, доведя поэзию до пределов возможного в передаче потустороннего, отвлеченного, надземного, доведя ритм, движение во времени до предела совершенства в передаче вневременного, вечного, тем самым предопределил дальнейшую эволюцию русской поэзии - до ее возврата к исходной точке, от которой возможно идти далее лишь в двух направлениях: либо в сторону полного разложения поэзии, ее вытеснения прозою, либо в сторону открытия нового цикла, т. е. возврата к ямбу.
      Попытаемся сформулировать общие выводы. "Эволюция" и "творчество" не исключают друг друга. Рассматриваемые в отвлечении, явления русской поэзии слагаются в некоторый эволюционный ряд, т. е. смена их представляет собою известную закономерность в смысле последовательности раскрытия заложенных в духе и строе русского языка поэтических возможностей, причем процесс этого раскрытия завершается не ранее того, как все эти возможности оказываются исчерпанными. Но для самих поэтов не существовало никакой этого рода закономерности. <...>
      До Пушкина Лермонтов вряд ли мог бы появиться. Но из этого не следует, что после Пушкина он обязательно должен был появиться. То, что русская поэзия проделала известный определенный круг развития, обусловлено духом и строем русской речи. То, что вообще она этот круг проделала, - есть чудо, каким является всякая индивидуальная жизнь.
      
      Благой Д.Д. Лермонтов и Пушкин: Проблема историко-литературной преемственности // Жизнь и творчество М. Ю. Лермонтова: Исследования и материалы: Сборник первый. - М.: ОГИЗ; Гос. изд-во худож. лит., 1941. С. 356-421.
      http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/blagoj/lermontov-i-pushkin-
      4.htm
      
      <...> Именно стихотворение "Смерть поэта", написанное под влиянием ошеломляющего известия о гибели Пушкина, сделало Лермонтова известным в широких слоях русского общества. Больше того, именно с этого времени творчество Лермонтова переходит в стадию полной художественной зрелости, эпоху создания всех величайших шедевров - от "Песни про купца Калашникова" и "Думы" до "Мцыри", завершающих редакций "Демона", "Героя нашего времени".
      Из всех случаев близости ранних поэм Лермонтова к Пушкину, конечно, интереснее и значительнее всего тесная связь, существующая между замыслом и первыми редакциями "Демона" и рядом произведений Пушкина (Полное, почти из стиха в стих, сопоставление одноименных поэм Пушкина и Лермонтова и указание всего заимствованного последним из пушкинского "Кавказского пленника" материала сделано в работе Б.В. Неймана: "Влияние Пушкина в творчестве Лермонтова", Киев, 1914, стр. 17-39).
      Первоначальным зерном поэмы "Демон" является стихотворение Лермонтова 1829 г. "Мой демон". Стихотворение это непосредственно связано и самым образом демона, впервые введенным Пушкиным в русскую поэзию, и рядом бесспорных текстовых совпадений (они многократно указывались и потому повторять их не будем) со стихотворением Пушкина 1823 г. "Демон". Мало того, в "Мнемозине", где пушкинское стихотворение было впервые напечатано, оно было озаглавлено именно "Мой демон". Таким образом, как мы это видели на примере лермонтовского "Кавказского пленника", поэт и в данном случае подчеркнуто следует своему источнику в самом заглавии. Позднее, в 1831 г., Лермонтов почти полностью переработал свое стихотворение, но заглавие и основные черты сходства его с Пушкиным оставил неприкосновенными. Однако между пушкинским и лермонтовским стихотворениями сразу же сказывается и весьма существенное отличие, наглядно демонстрирующее различный художественный метод обоих поэтов.
      Для Пушкина его встречи с демоном - прошлое, что прямо подчеркивается им с самого начала: "В те дни, когда мне были новы...", и выдержано на протяжении всего стихотворения, которое все дано в прошедшем времени. Для того, чтобы художественно воплотить образ демона, Пушкину надо было пережить свое увлечение им, надо было, чтобы он отошел от него на известное расстояние. Вспомним его собственные слова, характеризующие метод его творческих воплощений: "Прошла любовь - явилась муза..."
      Стихотворение Лермонтова все выдержано в настоящем времени: Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших, Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит уныл и мрачен он... и т. д. (Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч., под ред. Б. М. Эйхенбаума, т. III, стр. 559; все цитаты из Лермонтова даются по этому изданию).
      Равным образом, если для Пушкина его демон - объективно противостоящий образ, лермонтовский демон почти прямо отождествляется с субъективным сознанием самого поэта. Вспомним его собственные многочисленные признания: "Как демон хладный и суровый, я в мире веселился злом..." или: "Как демон мой, я зла избранник..." и т. д. Стихотворение Лермонтова "Мой демон" послужило непосредственным толчком к поэме "Демон", первые наброски которой делаются им в том же 1829 г.
      Исследователи (Дюшен, Федоровский, Сумцов) указывали на близость фабульного зерна "Демона" - любовь демона к Тамаре - к другому стихотворению Пушкина, "Ангел", - любовь демона к ангелу. И это тоже подтверждается наличием ряда буквальных текстовых совпадений. Однако, независимо от того, первые наброски "Демона" вообще почти полностью строятся на мотивах пушкинской лирики. Так, последние строки посвящения 1829 г. - перифразировка строки из стихотворения Пушкина "Я пережил свои желанья": Я разлюбил свои мечты...Плоды сердечной пустоты; у Лермонтова: И вот печальные мечты, Плоды душевной пустоты.
      С первых же строк самой поэмы Лермонтова (редакция 1829
      г.) наталкиваемся на прямую реминисценцию из "Кавказского пленника", протягивающую ассоциативные нити между образами пленника и демона: Печальный демон, дух изгнанья, Блуждал под сводом голубым, И лучших дней воспоминанья Чредой теснились перед ним.
      Пленник: И лучших дней воспоминанья В увядшем сердце заключил.
      Посвящение к редакции 1831 г. выдержано в тонах знаменитого пушкинского послания к Керн ("Я помню чудное мгновенье"), которое вообще очень запомнилось Лермонтову и неоднократно отраженно звучит в его стихах (Так, например, в посвящении к "Аулу Бастунджи" (1831) повторено словосочетание "бурь порыв мятежный": "Твой жар и бурь твоих порыв мятежный". Отголосок пушкинского послания - и в последней строфе стихотворения "Как небеса твой взор блистает" (1837): Но жизнью бранной и мятежной Не тешусь я с тех пор, Как услыхал твой голос нежный И встретил милый взор.
      То же в стихах 178-181 редакции "Демона" 1833 г.: Но прелесть звуков и виденья Остались на душе его, И в памяти сего мгновенья Уж не изгладит ничего.
      Прими мой дар, моя Мадона. С тех пор как мне явилась ты...Теперь, как мрачный этот гений, Я близ тебя опять воскрес Для непорочных наслаждений, И для надежд, и для небес.
      Отметим, что и обращение "моя Мадона" полностью перенесено из сонета Пушкина 1830 г. "Мадона", только что появившегося тогда в печати.
      Через некоторое время такие же нити психологических ассоциаций тянутся от демона к образу пушкинского Мазепы: Но чувства в нем кипят, и вновь Мазепа ведает любовь. У Лермонтова: Все оживилось в нем, и вновь Погибший ведает любовь
      В редакции 1831 г. - подобные же нити между образами демон - монахиня и Мазепа - Мария: Мария, бедная Мария, Своими чудными очами Тебя старик заворожил, Своими тихими речами...; у Лермонтова Своими сладкими речами Ты бедную заворожил.
      В дальнейшей работе над своей поэмой Лермонтов поднял ее на высоту совершенно самобытного создания, однако, связь одного из величайших его творений, в его истоках, с миром пушкинского творчества является, конечно, весьма знаменательной (Отметим несколько несомненных реминисценций из Пушкина и в позднейших набросках и редакциях "Демона".
      В редакции 1833 г. ...ряды крестов, Немые сторожи гробов, Как стадо летом пред грозою Пестрея жмутся меж собою. Образ этот прямо подсказан опубликованным незадолго до того пушкинским "Пиром во время чумы" ("песенка Мери"): И могилы меж собой, Как испуганное стадо, Жмутся тесной чередой.
      У Лермонтова: "Дитя Эдема ангел мирный" и в другом месте: "Посланник рая, ангел нежный"; у Пушкина (в "Ангеле"): "В дверях Эдема ангел нежный". У Лермонтова: "Улыбкой горькой упрекнул"; у Пушкина: "Свирепым смехом упрекнул" ("Цыганы"). Выражение "И крылья легкие, как сон" заимствовано из пушкинского "Пророка" и т. д.).
      В работе Б. В. Неймана зарегистрировано несколько случаев явных реминисценций Лермонтова из "Цыган": в "Цыганах" римфующиеся строки: И в очи мертвых целовали ....В немом бездействии печали.
      В "Демоне": Напрасно их в немой печали Уста родные целовали...
      В 1830 г. (год написания поэмы "Последний сын вольности") исследователями отмечается усиленное обращение Лермонтова к произведениям западной литературы. "Характерная для послепушкинской эпохи тяга к чужим литературам достигает у Лермонтова особенной силы: кроме Байрона, мы имеем в его творчестве следы близкого знакомства с Т. Муром, В. Скоттом, Гюго, Ламартином, Шатобрианом, А. де Виньи, Мюссе, Барбье, Шиллером, Гейне, Мицкевичем и т. д." (Б. М. Эйхенбаум, Лермонтов. Л. 1924).
      Правда, в это время Лермонтов, наряду с Ламартином и "огромным Байроном", с которым он "был неразлучен", декламирует, по свидетельству современницы, и Пушкина, однако, самому поэту начинает казаться, что Пушкин уже дал ему все, что можно было у него взять. Период ученичества Лермонтова у Пушкина, действительно, заканчивается. В художественно-творческом развитии Лермонтова это ученичество сыграло исключительно важную роль. Поэзия Пушкина явилась для Лермонтова школой высшего художественного совершенства; именно в этой школе, сперва попросту копируя великие оригиналы, затем заимствуя с пушкинской палитры готовые краски для первых попыток самостоятельной живописи, научился Лермонтов владеть поэтическим языком и стихом, научился искусству построения образа, мастерству композиции.
      Преимущественное воздействие оказывали в это время на Лермонтова романтические поэмы Пушкина во главе с "Кавказским пленником". Судя по чрезвычайно частым реминисценциям в творчестве молодого Лермонтова из "Евгения Онегина", можно было бы, казалось, говорить о сильном воздействии на него в это время и пушкинского "романа в стихах". Однако на самом деле воздействие это было еще в значительной степени внешним. В "Евгении Онегине" Лермонтова пленял ряд отдельных поэтических эпизодов (смерть Ленского, письмо Татьяны и т. п.). Пушкинский роман был для Лермонтова россыпью блестящих художественных образов, метких поэтических формулировок, поставлявшей Лермонтову неисчерпаемый материал для заимствования отдельных стихов, поэтических выражений, которыми то там, то здесь обильно инкрустировал он свои произведения. Однако глубокое содержание "Евгения Онегина", "поэзия действительности", которая впервые была явлена в нем нашей литературе, великий художественный реализм пушкинского "романа в стихах" - в этот первый сугуборомантический период творчества Лермонтова оставались, в сущности, за пределами его восприятия. Мало того, даже и романтические поэмы Пушкина казались в это время Лермонтову недостаточно романтичными. В своих пересказах-переработках их он до предела сгущает романтические краски.<...>
      В 1830 г. Лермонтов заносит в одну из своих рабочих тетрадей: "Наша литература так бедна, что я ничего из нее не могу заимствовать". "Наша литература" - значит и Пушкин, и даже, в первую очередь, Пушкин. В самом деле, воздействие Пушкина на Лермонтова к этому времени если и не прекращается (реминисценции из Пушкина продолжают по-прежнему мелькать в произведениях Лермонтова в 1830-1832 гг.), то заметно ослабевает.
      Показательно, что уже в 1830 г. Лермонтов отказывается от канонического для поэмы, со времени "Руслана и Людмилы", четырехстопного ямба. Ряд поэм 1830 г., начиная с "Джюлио", пишется им, под явным влиянием английского стихосложения, пятистопным ямбом с одной мужской рифмой. Ряд других поэм, начиная "Последним сыном вольности" и кончая "Мцыри", пишется четырехстопным ямбом, но тоже с одними мужскими рифмами, то есть восходящим не к "Кавказскому пленнику", "Братьям разбойникам" и "Цыганам", а к "Шильонскому узнику" Байрона - Жуковского. К тому же времени (1830-1831 гг.) относятся и смелые опыты Лермонтова в области ритмики, также явившиеся, по справедливому указанию Б. М. Эйхенбаума, "результатом его ознакомления с английской и немецкой поэзией".
      
      
      Бондаренко Владимир. Лермонтов. ЖЗЛ Малая серия ЖЗЛ; вып.
      50. М.: Мол. гвардия, 2013. Стр. 76-100.
      
      <...> В той или иной форме неприязнь к Петербургу осталась у Михаила Лермонтова навсегда. Да и ему все большие неприятности шли из Петербурга, из придворных кругов. Он много чего написал в Петербурге - и "Мцыри", и "Героя нашего времени", и "Демона", но действие их разворачивается на близком ему по духу вольнолюбивом Кавказе.
      "Печальный демон, дух изгнанья..."
      Пожалуй, никто не будет отрицать, поэма "Демон" - главное поэтическое творение Михаила Лермонтова. Шедевр мировой поэзии. Я не собираюсь сейчас писать литературоведческую статью, это иной жанр. Но поэма "Демон" - это и значительная часть жизни Лермонтова, веха в его биографии. Да и работал он над этой поэмой с 1829 г. до самого конца своей жизни.
      Историки литературы и литературоведы немало писали и пишут о влиянии на поэму "Демон" и пушкинских стихов "Ангел" (1827) и "Демон" (1823), и байроновского "Каина", и "Фауста" Гете, и "Потерянного рая" Мильтона... Все так. Мы привыкли вечно искать у наших русских гениев те или иные заимствования. Интереснее проследить демоническое начало в судьбе самого Лермонтова. Иные историки и литературоведы из самых добрых побуждений переводят само "демоническое начало" как некую дерзость, вольность. Увы, не будем скрывать: в демонизме всегда есть и богоборческое начало.
      Прислушаемся к самому поэту. Как-то князь В. Ф. Одоевский его спросил: "Скажите, Михаил Юрьевич, с кого вы списали вашего Демона?" - На что поэт шутливо ответил: "С самого себя, князь, неужели вы не узнали?" - "Но вы не похожи на такого страшного протестанта и мрачного соблазнителя", - стал оправдывать своего собеседника Одоевский. - "Поверьте, князь, я еще хуже моего Демона".
      Все участники разговора рассмеялись. Но шутка запомнилась, стали поговаривать об автобиографическом характере поэмы, стали искать прототипы.
      Конечно же, нет никаких реальных прототипов ни у Демона, ни у Тамары. Но и отвергать признание самого Лермонтова в близости к образу Демона мы не будем. Было в нем и на самом деле некое демоническое начало. Как тут не вспомнить о его далеком предке Томасе Лермонте, уведенном в царство мифических фей.
      Да и сам Демон лермонтовский не похож на героев поэм его великих предшественников. Настолько самостоятелен, что скорее я соглашусь с высказыванием остроумного великого князя Михаила Павловича, заметившего после прочтения поэмы: "Были у нас итальянский Вельзевул, английский Люцифер, немецкий Мефистофель, теперь явился русский Демон, значит, нечистой силы прибыло. Я только никак не пойму, кто кого создал: Лермонтов ли - духа зла или же дух зла - Лермонтова?"
      И впрямь, не юный поэт в 15 лет придумывал самые разные инфернальные образы, а в нем самом с детства витали некие силы. С рождения в судьбе Михаила Лермонтова присутствовало мистическое демоническое начало. И потому уже в самом начале его творчества, с 1823 г. сквозь все откровенные заимствования и подражания Пушкину или Байрону, Гете или Жуковскому просматривалась чисто лермонтовская надмирная, надземная, космическая линия.
      Когда он писал первые варианты поэмы в 1829 г., еще учась в университетском Благородном пансионе, ему представлялись два героя - демон и ангел, влюбленные в одну монахиню. Потом его демон, влюбившись в монахиню, из ревности к ангелу губит свою возлюбленную. Естественно, как и все у Лермонтова, уже в первых набросках "Демона" видны следы автобиографизма - это скорее автобиографизм души самого поэта, его чувства, прорастающие из чисто человеческих, юношеских эмоций. Во второй редакции поэмы (1831) он пишет: Как демон мой, я зла избранник, Как демон, с гордою душой, Я меж людей беспечный странник, Для мира и небес чужой...
      Впрочем, он и в лирических стихах, посвященных конкретной женщине, тоже сравнивает себя с падшим демоном. Почти все его страсти тех юношеских лет, и Сушкова, и Иванова, и Лопухина, посвоему были обольщены Лермонтовым-демоном и имели при этом своего ангела, позже ставшего законным мужем. Самым космическим поэтом на Руси был Михаил Юрьевич Лермонтов. Небо было изначально его стихией. Если другие поэты смотрели с земли - в небо, то Михаил Лермонтов, скорее, смотрел с неба на землю. С неба посылал нам свои вирши. Всю свою поэтическую жизнь он прожил в звездном мире. Он говорил с Богом, как с равным, ибо "совершенная любовь исключает страх". И Бог принимал его, как равного, ибо стихи его несли небесную благодать людям. "По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел; И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой...".
      Разве с таким поэтом Россия не должна была первой повернуться к космосу? Если весь космос внимал святой песне Михаила Лермонтова? Тем и отличается Лермонтов от других замечательных писателей русских, что у них изображен человек природный, смущающийся перед небом. А у Лермонтова человек уже совершенен, он прошел уже свое прошлое, перед ним лишь настоящее и будущее, и он готов увидеть новый мир, готов познать его, полететь ввысь.
      Внимательный читатель заметит, поэзия Лермонтова почти вся - на вершинах: "Горные вершины спят во тьме ночной...", "На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна...", "Ночевала тучка золотая На груди утеса-великана...", "Терек воет, дик и злобен, Меж утесистых громад". Но если и спускается он на равнину, то вместе с ним спускается и все звездное небо. И опять с ним наедине космическое пространство. Выхожу один я на дорогу; Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, И звезда с звездою говорит.
      И где он заметил еще до всяких космических полетов голубое сияние земли? Кто подсказал? И впрямь, с Богом на равных. Он еще при жизни уже пережил свое бессмертие. Потому он и писал: "Россия вся в будущем", что предвидел это будущее. Предвидел и свое величие, и величие России. Если он и спорил с небом, то не о своей личной судьбе, а о судьбе России. Он творил для нас новый небесный миф: "Я, Матерь Божия...", "Ангел", "Выхожу один я на дорогу...": он был апостолом Михаилом. Думаю, такого тонкого, такого космического поэта, как Михаил Лермонтов, нет более ни на Руси, ни в мире. Есть выше его по стилистике, совершеннее по замыслу, изобретательнее по композиции, но такого русского чародея, которого увела некая сила так рано в небесный мир, больше нет. Один его сон во сне, наивный, простой и волшебный по исполнению, стоит многих высоких томов. Казалось бы, опустили его с космических небесных высот на самую нашу грешную землю. Вскоре, 15 июля 1841 г. поэт и на самом деле оказался с свинцом в груди в долине Дагестана... И уже погибшему герою стихотворения снился вечерний пир в родимой стороне. На пиру одна душа младая, в разговор веселый не вступая, сама погрузилась в грустный сон: И снилась ей долина Дагестана; Знакомый труп лежал в долине той; В его груди, дымясь, чернела рана, И кровь лилась хладеющей струей. Такой ужасающий сон во сне притягивает своей фантасмагорией. Лермонтов, как бы пролетая в небесах над Россией, сбрасывает нам свои моменты истины, изумительные мгновения.
      ...Но, увы, как все в России, так и творения Михаила Лермонтова не были завершены. Впрочем, он это предвидел еще в своей "Русской мелодии" 1829 г.: "И слышится начало песни! - Но
      напрасно! - Никто конца ее не допоет!.."
      Его любят изображать многие исследователи падшим ангелом, но даже сама история написания поэмы "Демон" очень ясно показывает любому внимательному читателю, как демоническое начало в его поэзии постепенно смирялось перед душой его ангела-хранителя. "Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех..." - это же ангел не только Демону говорит, и не только о душе героини поэмы Тамары. Думаю, так же унесена была на небо и душа самого поэта, как бы ни боролись за нее демоны: "И рай открылся для любви..." Начинает свою великую поэму Михаил Лермонтов с рассказа о судьбе Демона, о тех временах, когда "блистал он, чистый херувим", когда на небе он "верил и любил". Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей, И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Тех дней, когда в жилище света Блистал он, чистый херувим, Когда бегущая комета Улыбкой ласковой привета Любила поменяться с ним, Когда сквозь вечные туманы, Познанья жадный, он следил Кочующие караваны В пространстве брошенных светил; Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья!
      Он был чистым ангелом и не знал ни злобы, ни сомнения. Но все прошло... он стал Демоном, падшим ангелом. Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья. Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему.
      История написания "Демона" - это история взросления, мужания и озарения самого поэта. Отношение к Демону менялось у Лермонтова, спор шел в нем самом. Разные редакции поэмы, разные посвящения и финалы как бы оспаривают друг друга. <...> Да, был условно называемый, а ныне многими отвергаемый лопухинский вариант поэмы "Демон", был и так называемый придворный, последний вариант 1839 г. Но я вообще немного скептически отношусь к влиянию женщин на творчество Михаила Лермонтова. Кому бы он ни посвящал свои стихи, стоило ему чуть углубиться в саму поэзию, и от его милых граций ничего не остается, любовная тема уходит на второе или третье место. Даже в простых альбомных стишатах. А уж тем более в поэме "Демон". Кстати, и начинал он ее в 1829 г. еще задолго до всех своих пылких романов. Нередки у него были и перепосвящения тех же самых стихов из альбома в альбом. Конечно, и во всех первых редакциях поэмы можно найти бытовую основу. <...> Но сверх всех земных историй, без которых и нет самой литературы, царят уже грандиозные мистические символы и космические образы. После возвращения с Кавказа он не то что вписывает в поэму "Демон" какие-то этнографические наблюдения и пейзажные зарисовки, а избавляется от автобиографических следов и личных историй. Чем достовернее становится историческая основа поэмы, реальнее грузинская природа, тем более мощным и властным, обаятельным и легендарным видится образ Демона. Впрочем, укрупняется и образ Тамары. Если уж сравнивать этих героев, то разве что с шекспировскими. <...>
      И развивалось действие поэмы от первого варианта 1829 г. до последнего восьмого варианта декабря 1839 г. отнюдь не в зависимости от любовных увлечений поэта или от его придворных интриг. Все эти посвящения и сюжетные подробности лишь обрамляют главный замысел поэмы, служат малозначащими декорациями. <...>
      "Демон" - самое загадочное произведение в русской поэзии, но не потому, что столь трудно угадываемы женщины-адресаты. Так ли волнуют всех любителей поэзии Михаила Лермонтова тайны его любовных похождений? Читая разные варианты "Демона", скорее, видишь развитие его характера, его отношение к добру и злу, его понимание мира.
      Еще в 15 лет, студентом Московского университета, Михаил Лермонтов пишет стихотворение "Мой демон" (1829). Это для начала некое олицетворение зла, которое поэт ощущает и в себе самом. "Собранье зол его стихия..." Он равнодушен и к природе, и к людям. "Он чужд любви и сожаленья". Лишен жалости и сострадания. Поэт как бы предвидит всю свою дальнейшую жизнь, как борьбу с этим демоном. И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня, И ум мой озарять он станет Лучом чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствие блаженства, Не даст мне счастья никогда.
      Этим стихотворением Лермонтов уже на всю будущую жизнь четко отделил себя от демона зла, как бы потом он в разговорах или в стихах и не надевал на себя порой его маску, не говорил о демоне своей поэзии. Конечно, демон уже до конца дней не отставал от поэта и даже озарял его лучом чудесного огня, но он же поступал с ним, как в поэме с Тамарой, не дав ему достигнуть совершенства, лишив его и в жизни, и в поэзии счастья. Так и оставив его несовершенным, недооцененным гением. Совершенствуя образ Демона, поэт в то же время и боролся с ним, преодолевал его. Путь постижения демона и в себе и в мире у Лермонтова продолжался от "Моего демона" до незавершенной "Сказки для детей". В ней он как бы вспоминал о поразившем его с детства образе героя: Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ; меж иных видений, Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно... и душа тоскою Сжималася - и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет.
      Вот этот дикий бред и назывался поэмой "Демон". Еще Николай Гоголь заметил: "Признавши над собою власть какого-то обольстительного демона, поэт покушался не раз изобразить его образ, как бы желая стихами от него отделаться. Образ этот не вызначен определительно, даже не получил того обольстительного могущества над человеком, которое он хотел ему придать. Видно, что вырос он не от собственной силы, но от усталости и лени человека сражаться с ним. В неоконченном его стихотворении, названном "Сказка для детей", образ этот получает больше определительности и смысла. Может быть, с окончанием этой повести... отделался бы он от самого духа..."<...>
      В первом варианте 1829 г. мы еще видим однозначного прямолинейного Демона зла, осознанно и мстительно соблазняющего монахиню. Это унылый и мрачный ледяной Демон. Первый вариант "Демона" Лермонтов набрасывает пятнадцатилетним мальчиком. Он состоит из стихотворных этюдов и двух прозаических записей сюжета. Это лишь наброски поэмы, два посвящения, два конспекта сюжета, которые и были позже воплощены. Начинающий поэт только набрасывает разные варианты сюжета. Все действие вне времени и пространства. Демон хоть и побеждает в первых вариантах поэмы, но остается каноническим злодеем. Нет и никаких еретических мотивов. Мировой злодей соблазнил юную монашку и умчался, довольный победой зла. Оставь он таким сюжет, поэма вряд ли заинтересовала бы читателя. Но гений на то и гений, чтобы отказываться от пошловатой обыденности. Впрочем, уже в первом варианте у пятнадцатилетнего подростка родились изумительные строки: "Печальный демон, дух изгнанья..." Так и останется блуждать, летать над грешною землей этот печальный Демон во всех восьми редакциях поэмы. Останется неизменным и размер поэмы. <...>
      По-настоящему, конечно, лермонтовский "Демон" даже в неопубликованном виде приобрел всероссийскую известность в двух редакциях - шестой, лопухинской, и восьмой, придворной.
      Демон влюбляет в себя Тамару. Он губит ее жениха, владельца Синодала, зато открывает ей "пучину гордого познанья". Но Тамара - это всего лишь земная грузинская княжна. Полюбив Демона, она погибает, иначе и быть не могло. Демон обречен на вечное одиночество. Его борьба с небом вечна. И даже если зло наскучило, примирение с Богом для него невозможно, даже если бы он этого захотел. Для этого надо отречься от вольности и независимости, а от своей свободы Демон не отречется никогда. "Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы", - говорит он
      Тамаре...<...>
      Торопиться с публикацией поэмы Лермонтов не стал, мол, пусть полежит - сказал он, уезжая на Кавказ. Значит, думал работать над поэмой и дальше. Значит, по-прежнему стремился к небу, к звездным пространствам. Не случайно же в позднем варианте "Демона" появляются такие небесные стихи: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил; Средь полей необозримых В небе ходят без следа Облаков неуловимых Волокнистые стада.
      За период с 1838 по 1841 год поэма стала известна не менее, чем в свое время пущенное по рукам стихотворение "Смерть Поэта". Вот уж кто был родоначальником нашего самиздата, так это Михаил Лермонтов. Он запускал в придворные и литературные круги текст поэмы "Демон" осознанно и продуманно. "Демон" уже окончательно сделал Лермонтова первым поэтом России, рядом даже некого было поставить. Федор Тютчев еще занимался своей дипломатической работой, не спешил проявлять себя в литературе, Пушкин и Грибоедов погибли, все остальные поэты были совсем другого уровня.
      <...>
      Готовя к публикации свой вариант "Демона", естественно вольнолюбивый бунтарский критик Виссарион Белинский убрал все придворные сглаженности и соединил все лермонтовские бунтарские варианты поэмы. Его Демон - это символ свободы, независимости и познания, борющийся с несовершенством Божьего мира. Ведь поэт убрал в придворном варианте даже его любимую строчку: "Иль с небом гордая вражда..." Демон и Тамару увлек в свою борьбу с небом, заставил ее засомневаться в Боге. И поэтому, в отличие от придворного варианта, где ангел объявляет, что Тамара "ценой жестокой искупила Она сомнения свои", в лопухинском варианте 1838 г. ангел просто спускался на ее могилу, и "за душу грешницы младой Творцу молился он...". Победа оставалась за Демоном.
      Белинский назвал Демона "демоном движения, вечного обновления, вечного возрождения". "Он тем и страшен, тем и могущ, что едва родит в вас сомнение в том, что доселе считали вы непреложною истиной, как уже кажет вам издалека идеал новой истины".
      Боткин, как бы отвечая своему другу Белинскому, писал: "Какое хладнокровное, спокойное презрение всяческой патриархальности, авторитетных, привычных условий, обратившихся в рутину... Дух анализа, сомнения и отрицания, составляющих теперь характер современного движения, есть не что иное, как тот диавол, демон... Лермонтов смело взглянул ему прямо в глаза, сдружился с ним и сделал его царем своей фантазии, которая, как древний понтийский царь, питалась ядами". <...>
      Фрагменты из поэмы "Демон" впервые были опубликованы лишь в годовщину гибели поэта в его любимом журнале "Отечественные записки". Целиком цензура не пустила. Чересчур много ереси...<...>
      Образ Демона - самый многогранный и разноликий образ в творчестве поэта. Это не дьявол, не Сатана, но и не какой-то мелкий бесенок. Он могуществен и мстителен, восстает против сложившегося миропорядка, и в то же время он тоскует и по любви, и по идеалу. Для небесного создания он чересчур человечен. Он чересчур привязан к самому автору.
      Честно говоря, я не думаю, что так называемый придворный список поэмы принес Лермонтову пользу. Да, именно по этому списку А.И. Философовым в 1856 г. в Карлсруэ была напечатана в типографии Гаспера мизерным тиражом в 28 экземпляров поэма "Демон". И значит, сохранилась для вечности. Через год, в 1857 г. тот же Философов выпустил второе издание "Демона", уже соединив придворный список с лопухинским, введя диалог Демона и Тамары. В России поэма появилась только в 1873 г. (?), 35 лет спустя после того, как Лермонтов поставил в ней последнюю точку.
      Но при всех цензурных и самоцензурных сокращениях не мог императорский двор одобрить демоническую поэму. Как бы ни восхищались тайком его стихами и сама императрица, и ее дочери, для суровых придворных чиновников и православных иерархов "Демон" был неприличен.
      Увы, при жизни поэта "Демон" не был разрешен цензурой. И герой поэмы Демон терпел финальную катастрофу в схватке за Тамару, и демоническое его отражение в душе поэта тоже терпит поражение.
      Надо ли было Лермонтову переделывать для императорского двора поэму? Может и не надо, прав Белинский. Но поэт всегда творит, и именно в придворном варианте возник чудесный монолог Демона, который стоит всей переделки: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем, Клянусь позором преступленья И вечной правды торжеством. Клянусь паденья горькой мукой, Победы краткою мечтой; Клянусь свиданием с тобой И вновь грозящею разлукой. Клянуся сонмищем духов, Судьбою братий мне подвластных, Мечами ангелов бесстрастных, Моих недремлющих врагов; Клянуся небом я и адом, Земной святыней и тобой, Клянусь твоим последним взглядом, Твоею первою слезой, Незлобных уст твоих дыханьем, Волною шелковых кудрей, Клянусь блаженством и страданьем,
      Клянусь любовию моей...
      Назови поэт своего героя не Демоном, а Прометеем или каким-либо восточным или славянским одиноким и гордым героем, может, и по-иному бы судьба сложилась.
      Думаю, недолюбливают Демона и наши нынешние церковные и правительственные власти. Не подходит им ни одинокий бунт героя, ни восстание против несправедливости мирового порядка. И не понять, то ли мир несет зло гордому мятущемуся Демону, то ли сам Демон недоволен миром. И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора. Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Как будто в первое свиданье Спознались с гордою душой...
      Ясно же, что это мысли самого Михаила Лермонтова. Но почему они, от первого же его стихотворения, обретают некое демоническое начало то в горбуне Вадиме, то в Арбенине, то в Мцыри, то в самом Демоне. Пусть он, расставшись с прочими мечтами, в конце концов и от Демона отделался стихами. Увы, финал в жизни все равно случился демонический.
      Демон отвергнут Богом, его возлюбленная Тамара погибла, хоть и взята ангелом в райский мир. Ее могила всеми забыта и покинута. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!..
      Как бы ни приукрашивали "Демона" лермонтовского, Демон не может быть ни служителем Бога, ни носителем Добра. И если в самом Михаиле Лермонтове временами прорывалось демоническое начало, с которым он сам и боролся, это и делало его поэзию бунтарской.
      
      
      Борисова И.М. О композиционных функциях графических формантов в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" // Вестник Оренбургского гос.университета Љ 11 (172), ноябрь 2014
      
      Обращение к вопросу о графических формантах в романтической поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" (1839) позволило выявить лишь отдельные упоминания Е.В. Логиновской о "ряде точек" (Логиновская, Е.В. Поэма М.Ю. Лермонтова "Демон". М. 1977) и
      И.Б. Роднянской об "отточиях" в тексте поэмы (Роднянская, И.Б. Демон ускользающий ). Из формантов графики, активно использовавшихся русскими поэтами XVIII-XIX вв., нами изучались на материале А.С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, Н.А. Некрасова: курсив (шрифтовое выделение слов), "лесенка" (графический разлом строки, лестничная разбивка стиха) и графический эквивалент текста (Ю.Н. Тынянов впервые употребил понятие "эквивалент текста": это "все так или иначе заменяющие его внесловесные элементы, прежде всего частичные пропуски его, затем частичная замена элементами графическими и т.д." (Тынянов, Ю.Н. Проблема стихотворного языка) - графическая замена словесного текста знаками. Максимальное их применение было зафиксировано нами в поэзии А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Н.А. Некрасова.
      Обозначенные форманты графики встречаются в поэзии М.Ю. Лермонтова 755 раз, а в поэме "Демон" - 11 раз: 1 курсив, 4 графических эквивалента текста (ГЭТ, отточие) и 6 "лесенок". Проанализируем эти графические приемы в порядке их появления в тексте произведения. Поэма состоит из двух частей, каждая из которых имеет 16 глав. Как отмечают исследователи, композиция отличается, с одной стороны, последовательностью и стройностью, а с другой стороны, "мы видим... резкость, клочковатость в передвижке отдельных эпизодов" (Фохт. У.Р. "Демон" Лермонтова как явление стиля). Это сложная композиция, и, возможно, графические форманты проясняют сюжетно-фабульную форму поэмы.
      Первым появляется графический эквивалент в эпизоде, который мы считаем завязкой. Демон, впервые увидев Тамару, почувствовал "необъяснимое волненье". Перечисление нахлынувших на героя чувств завершается ГЭТ (графический эквивалент текста), тем самым обозначается невозможность отметить все, что произошло в "немой душе" "изгнанника рая": В нем чувство вдруг заговорило Родным когдато языком. То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? - забвенья не дал бог: Да он и не взял бы забвенья!.. X строфа: Измучив доброго коня, На брачный пир к закату дня Спешил жених нетерпеливый.
      Согласимся с И.Б. Роднянской, которая, говоря о роли отточий в поэме Лермонтова, отмечала, что "они замещают те душевные движения героев, о которых автор предпочитает не говорить прямо, всякий раз прерывая развитие психологической темы в "горячем" месте" (Роднянская, И.Б. Демон ускользающий). Данный эквивалент текста маркирует также смену ракурса повествования от Демона и его переживаний к жениху Тамары.
      После гибели жениха Тамару посещает "волшебный голос", успокаивает ее, манит к себе с любовью. Тамара в смятении от "пришельца" ("Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой") и уходит в монастырь, где "он" вновь является героине. Тамара томится, живет в его ожидании: Уж много дней она томится, Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему... (с. 291).
      В этом случае курсив - "ему" - выполняет функцию выделения "условного понятия": героиня не знает имени "пришельца", кто "он", но "он" сильно волнует девушку. Следующий фрагмент текста изображает Тамару охваченной страстью к "нему", что заканчивается двумя строками точек: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах, Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах.....(с. 291).
      По мнению Е. Логиновской, эта "затянутая пауза" "как бы продолжает во времени картины и сцены, описанные в предыдущей строфе и раскрывающие душевный мир героини. Но то же многоточие может восприниматься и как перекличка с душевным состоянием Демона" в IX строфе первой части, "посвященной обновленным переживаниям героя и также завершающейся многоточием" (см. Логиновская Е. Указ. работа). На наш взгляд, эквивалент текста здесь не только скрывает муки одиночества героини, высокую степень ее волнения и эмоционального напряжения, но и одновременно выделяет переход повествования от Тамары к объекту ее страсти - Демону.
      Демон, прилетев в обитель, встречает херувима, недовольного появлением "духа порочного": К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след. Кто звал тебя?" Ему в ответ Злой дух коварно усмехнулся (с. 293).
      "Лесенка" в этом отрывке выделяет своеобразную паузу: Ангел замолкает в ожидании ответа, а во взгляде Демона - лишь коварная усмешка. Второе полустишие "лесенки" совпадает с enjambement (переносом), благодаря чему подчеркивается слово
      "ответ". И действительно, вслед за усмешкой мы слышим ответ Демона Ангелу: "Она моя!", "Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю!".
      Ангел вынужден покинуть обитель "грешницы прекрасной": И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул. ......(с. 293).
      Данный эпизод - один из ключевых моментов поэмы. В нем графический эквивалент маркирует беспомощность Ангела, невозможность сейчас помочь Тамаре. В то же время ГЭТ намекает на временную победу Демона над Ангелом, на их новую встречу и борьбу за душу Тамары. Такая встреча происходит уже не на земле, а на небе, после смерти девушки, когда Ангел не позволил "мрачному духу" забрать ее "грешную душу", и "Демон побежденный" остался один "без упованья и любви". Сравним строки первой и второй встречи Ангела с Демоном (Перекличка этих сцен отмечена в работе Е.В. Логиновской (Указ.работа, с. 59), однако роль графического эквивалента текста в данном случае исследовательница не рассматривает): И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул. - И - И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои.
      Данное отточие обозначает также переход к кульминации и развязке: диалогу Тамары с Демоном, исповеди и клятве героя, смерти девушки. В этих эпизодах 4 "лесенки" выполняют функцию драматизации: полустишия "лесенки" принадлежат разным лицам, что усиливает эмоционально-экспрессивную насыщенность ситуации: Тамара О! кто ты? Речь твоя опасна! Тебя послал мне ад иль рай? Чего ты хочешь?.. Демон Ты прекрасна! (с. 294).
      <...> Тамара Зачем мне знать твои печали, Зачем ты жалуешься мне? Ты согрешил. Демон Против тебя ли? Тамара Нас могут слышать!. Демон Мы одне. Тамара А бог! Демон На нас не кинет взгляда: Он занят небом, не землей! (с. 298).
      Еще одна "лесенка" появляется в тексте поэмы непосредственно перед развязкой, маркируя смену ракурса изображения: Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!.. XI строфа: И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам (с. 301).
      Клятва Демона завершается анафорой ("Я опущусь...", "Я полечу...", "Я дам...") и лестничной разбивкой строки. Анафора здесь призвана акцентировать внимание на том, что именно он (Демон) хочет все сделать для Тамары, чтобы получить ее любовь и свое возрожденье. А "лесенка" имитирует неожиданное окончание клятвы и спуск Демона к Тамаре для поцелуя. Второе полустишие лестничной разбивки ("И он слегка Коснулся...") подчеркивает легкость трепетного, но "смертельного лобзанья". И "мучительный ужасный крик" вырвался из груди героини.
      И, наконец, обратимся к последнему случаю графического форманта, встречающемуся в развязке поэмы "Демон": Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь. (с. 302).
      Сторож, обходящий монастырь вокруг стен, услышал крик и стон у "кельи девы юной", перекрестился и продолжил свой путь. Здесь эквивалент текста маркирует "нечестивое сомненье" старика, его желание отогнать грешные мысли и поскорее уйти. Строка точек выделяет еще переход к новой строфе, от развязки к финалу: похоронам Тамары и борьбе за ее душу между Демоном и Ангелом.
      Подводя итоги, отметим следующее: 1) появление всех 11 случаев формантов графики происходит в ключевые моменты сюжетно-композиционной организации поэмы; 2) в большинстве случаев Лермонтов прибегает к совмещению нескольких формантов графики: Демон, впервые увидев Тамару, был очарован ею (1 эквивалент текста), Тамара услышала чей-то загадочный шепот (1 курсив и 1 ГЭТ), встречи Демона с Ангелом (1 "лесенка", 1 графический эквивалент), встреча Демона с Тамарой (1 "лесенка"), исповедь, клятва Демона и смерть Тамары (4 "лесенки", 1 отточие); 3) помимо композиционных функций, графические форманты с большой эмоциональностью и выразительностью выполняют и психологические функции; 4) случаи совпадения "лесенки" с переносами показали активное взаимодействие графических и ритмикосинтаксических средств.
      
      
      Васильев С.А. О незамеченном библейском источнике поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" //Филологические науки. 2005, Љ 3, с.
      24-32 / http://www.portal-slovo.ru
      Библейские и, в частности, ветхозаветные образы характерны для творчества М.Ю. Лермонтова (ЛЭ. М., 1981), для его лирики, драм, прозы и поэм, являются неотъемлемым компонентом его художественного стиля. И.Б. Роднянская отмечает: "Жизненнопоэтическое мышление Лермонтова, с детства соприкасавшегося с религиозно-молитвенным обиходом в доме бабушки, было приобщено к кругу образов "Писания" и христианского культа даже в большей мере, чем умозрение многих других крупных фигур романтизма" (Там же. С. 59). Наиболее показательные примеры роли библейской образности в творчестве поэта - поэмы "Мцыри" и "Демон", "Сказка для детей", его лирические шедевры, переосмысляющие молитву и т.п.
      Тема и центральный образ поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" ориентирует читателя и исследователя на Библию, что и было неоднократно отражено в богатой научной литературе, посвященной поэме. <...> Собственно сюжетная основа, любовный конфликт не позволяют рассматривать "Демона" как философскую поэму по преимуществу, значительно обогащают схематически обрисованный выше мистериальный план. Достигнутый М.Ю. Лермонтовым многоплановый жанровый синтез (Напомним, что авторское жанровое определение поэмы "Демон" - "восточная повесть") характерен для его романтизма (Удодов Б.Т. М.Ю. Лермонтов. Художественная индивидуальность и творческие процессы. Воронеж, 1973), что побуждает еще раз обратиться к собственно библейской основе поэмы, более детально определить круг ее источников и функционирование библейских образов.
      Сюжет поэмы о любви демона к земной девушке трактовался по-разному. Отмечалось влияние горского фольклора (Андроников И.Л. Лермонтов. Исследования и находки. М., 1967). Как один из возможных источников сюжета обозначим также имеющую как минимум тематическое сходство с поэмой распространенную балладу "Демон-любовник". "Согласно А.Б. Фридману, древнейшая из записанных версий баллады относится к 1675 г. Баллада известна во многих вариантах, иногда в качестве демона-любовника выступает сам дьявол" (Эолова арфа. Антология баллады. М., 1989). <...> Обратимся к авторским планам и наброскам. Для них принципиально значимыми оказываются сфера церковной жизни и Библия.
      Отмечалось, что "фабула "Демона" формально наиболее близка" к средневековым "легендам о соблазнении монахинь дьяволом" (ЛЭ). В самом деле, "сначала намечен сюжет, в котором главную роль играет борьба демона с ангелом, влюбленными в одну смертную" На поиск собственно библейского варианта сюжета автор нацеливает в еще одном сохранившемся плане поэмы: "Демон. Сюжет. Во время пленения евреев в Вавилоне (из Библии). Еврейка. Отец слепой. Он первый раз видит ее спящую. Потом она поет отцу про старину и про близость ангела - как прежде. Еврей возвращается на родину. Ее могила остается на чужбине". По указанию (?) комментаторов, "эта библейская интерпретация осталась неосуществленной" (472). <...> В авторитетной ЛЭ сообщается, что поэт использует мотив "любви "сынов Божиих", ангелов, к "дочерям человеческим" - Быт. 6:2" (ЛЭ. С. 135). Как известно, "Сын Божий = второе лицо св. Троицы, Господь Иисус Христос... В Писании сынами Божиими называются и все вообще верующие, христиане, разумеется, не по естеству, а по благодати" (Дьяченко Г., протоиерей. Полный церковнославянский словарь. М., 1993). Таким образом, это никак не ангелы. Иначе все человечество - потомки не только Адама и, позже, Ноя, но и небесных бесплотных сил! Впрочем, оговоримся, что это место Библии традиционно считается одним из наиболее сложных для толкования. С ним связаны различного рода народные иудейские верования (См.: Толковая Библия. Т. 3. Стокгольм, 1987).
      Между тем, библейский сюжет о любви демона к девушке существует и содержится в книге Товúт (ударение согласно церковно-славянской Библии). <...>Книга Товит "известна на разных языках, но первоначальным текстом ее признается греческий, семидесяти толковников... Не усвояя книге Товит канонического достоинства, церковь признает ее, однако, полезною для нравственного назидания. Амвросий Медиоланский написал сочинение "De Tobia", в котором ставит эту книгу выше обыкновенных сочинений человеческих, как книгу пророческую (liber propheticus)" (Энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания Ф.А. Брокгауз - И.А. Ефрон. Т. 65. М., 1993. С. 403-404).
      "Православная Церковь... почитает неканонические книги близкими по духу каноническим, составленными при свете книг богопросвещенных писателей, а потому высоко-важными и полезными"; по св. Афанасию Великому, неканонические книги "назначены отцами для чтения новообращенным и желающим огласиться словом благочестия". Такой высокий авторитет издавна принадлежал и доселе принадлежит в Христианской Церкви, в частности, книге Товита. "...в древней Христианской Церкви книга Товит пользовалась общею известностью и высоким уважением, а в отдельных церквах имела даже богослужебное употребление наравне с книгами Священного Писания" (Толковая Библия. Т. 3. Стокгольм, 1987). <...>
      Согласно книге Товит, архангел Рафаил (с евр. "врачевание Божие") (под видом благочестивого путника Азарии) помогает юноше Товии, который должен жениться на девушке из своего рода, избавиться от демона и спасти едва не изгнанную дочь Рагуила Сарру, предназначенную ему в жены Провидением. Непосредственным орудием изгнания злого духа стала совместная молитва новобрачных и каждение внутренностями (сердцем и печенью) чудесно пойманной огромной рыбы.
      "Тогда юноша сказал Ангелу: брат Азария, я слышал, что эту девицу отдавали семи мужам, но все они погибли в брачной комнате; а я один у отца и боюсь, как бы войдя к ней, не умереть, подобно прежним; ее любит демон, который никому не вредит, кроме приближающихся к ней... Ангел сказал ему: разве ты забыл слова, которые тебе заповедал отец твой, чтобы ты взял жену из рода твоего? Послушай меня, брат: ей следует быть твоею женою, а о демоне не беспокойся, в эту же ночь отдадут тебе ее в жену... Когда окончили ужин, ввели к ней Товию. Он же, идя, вспомнил слова Рафаила и взял курильницу, и положил сердце и печень рыбы, и курил. Демон, ощутив этот запах, убежал в верхние страны Египта, и связал его Ангел" (Товит 6: 14-15, 16; 8: 1-2).
      Книга Товит многообразно отразилась в европейской культуре, как церковной, так и светской, ее лица и события были вполне узнаваемы, их на протяжении столетий свободно интерпретировали (например, в живописи), применяли к новым контекстам. О ее роли в христианской культуре можно судить и по тому, что исключительно с ней связывается имя архангела Рафаила, "одного из семи высших ангелов, спутника Товии и благодетеля семейства Товита" (Дьяченко Г., Указ. работа).
      Только там отмечается и имя "демона-ревнивца" - Асмодей (с евр. "губитель") (Там же). "Не лишена... известной доли значения и попытка некоторых ученых... поставить в связь имя Асмодея с одним из злых духов или дев Авесты - aeshma - daeva, демоном плотской страсти, - так как именно таким, между прочим, выступает Асмодей в книге Товита" (Толковая Библия. С. 338).
      Это библейское имя использовалось в русской литературе конца XVIII - начала XIX в., например, Д.П. Горчаковым, одним из ярких русских сатириков этой эпохи, членом "Беседы любителей русского слова". В сатире "Беспристрастный зритель нынешнего века" он пишет: "С болтливой госпожи пороков не снимай, А знай, Что врет она - пустые дудки; Бранить людей Из дружбы, ради шутки, То делает равно и дьявол Асмодей" (Сатира русских поэтов первой половины XIX века: Антология. М., 1984. С. 47). (К сожалению, автор статьи не обратил внимания на стихотворение М.Ю.Лермонтова "Пир Асмодея": Так молвил Асмодей и все смеялся, Покуда пир вечерний продолжался; это позволило бы его утверждению о знакомстве Лермонтова с книгой Товит быть более доказательным - Г.Ш.). Обобщающий смысл имя библейского демона приобретает в литературной критике середины XIX в., в статье М.А. Антоновича "Асмодей нашего времени", посвященной роману И.С. Тургенева "Отцы и дети". Асмодей у Антоновича, впрочем, - "поэтическое" именование дьявола (См.: Роман И.С. Тургенева "Отцы и дети" в русской критике. Л., 1986), а по В.И. Далю, это "злой дух, соблазнитель, диавол, бес, сатана". <...> Интересующий нас сюжет был использован и в русской литературе начала XIX в., пусть и в рамках эпизода, как составляющая развернутого сравнения(роман В.Т. Нарежного "Бурсак", 1824 г.).
      <...>
      Учитывая два издания "Бурсака" к середине 1830-х гг. и известность произведений писателя, особенно после его, еще далеко не пожилого человека, смерти в 1825 г., выскажем уверенное предположение о том, что М.Ю. Лермонтов, автор непревзойденной прозы, обладавший широчайшим литературным кругозором, был знаком с этим романом.
      Книга Товит вполне могла привлечь его через посредство Нарежного, тем более, что вторая половина 1830-х гг. - время коренной переработки поэмы (В 1838 г. были созданы три новые редакции поэмы. Согласно седьмой и восьмой редакциям "Демона" конца 1838 г., Ангелу-хранителю удается отстоять душу Тамары после ее смерти, в отличие от ранних редакций, когда Демон уносит душу героини в ад и "улыбкой горькой" упрекает Ангела), почти совпадающее с переизданием "Бурсака", случившимся двумя-тремя годами ранее. <...>
      Отсутствие прямого цитирования или устойчивых поэпизодных аллюзий при обращении к библейскому тексту - черта поэтического стиля Лермонтова и само по себе не может быть аргументом против предлагаемого сопоставления. Как считает И.Б. Роднянская, "тексты Лермонтова обнаруживают следы внимательного чтения библейских книг обоих заветов. Причем у Лермонтова сравнительно немногочисленны цитаты или аллюзии... В большинстве же случаев Лермонтов глубоко проникает в дух названных источников и напряженно переосмысливает те или иные эпизоды" (ЛЭ).
      Об этом говорят и некоторые основные мотивы, а также узнаваемый "дух источника" - Библии. Это: "любовь" духа зла к девушке, противостояние Демона и Ангела, включенное в поздние редакции убийство демоном жениха Тамары (в Библии их гибнет семеро), посрамление "духа злобы" в финале (в Библии он связывается ангелом).
      Библейский сюжет, представленный в книге Товит, помогает точнее понять и воплощение мотива "любви" Демона к Тамаре. Один из планов этого чувства - самообман духа зла, его чуть не погубившая девушку окончательно иллюзия о спасении через доступную лишь людям любовь. <...>
      Со смертью Тамары все иллюзии о сущности ее отношений с Демоном развеиваются. Демон показан как человекоубийца, от мнимой любви к девушке, противостоявшей бесовской силе почти до последнего мгновенья, не остается и следа: Пред нею снова он стоял, Но, боже! - кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, - И веяло могильным хладом От неподвижного лица.
      Развенчание Демона, более точное представление о нем, помощь Ангела-хранителя, к груди которого "прижалась Тамары грешная душа" - соответствуют духу и слову Библии и, в значительной степени, именно книге Товит.
      Любопытно в этой связи взглянуть и на некоторые факты творческой истории поэмы: поэт переосмысляет роль легенды о любви демона к монахине, одного из вероятных источников сюжета: Тамара оказывается в монастыре только после смерти жениха, а не сначала, как раньше. Это позволило включить мотив ревности Демона, убивающего жениха (что приближает сюжет к библейскому), и усилить степень скорби героини, а значит и мощи все же прельщающего ее Демона (усиливается романтический накал страстей).
      Принципиально важным является и новый финал. Известные легенды и литературные источники (например, мистерии Байрона) не содержат, да и вряд ли могли содержать сцены, аналогичные эпизоду прощения Тамары после ее смерти.
      Некоторой аналогией может быть здесь финал второй части "Фауста" И.В. Гете с прощением Богом главного героя, несмотря на сказанную им условленную фразу из договора с Мефистофелем. Но, в отличие от довольно абстрактной мотивировки финала произведения Гете (неслучайно бес всячески возмущается таким решением Бога), между прочим, также продиктованного Библией - книгой Иова, мотивировка Лермонтова представляется более органичной. Она, надо признать, и более соответствует Библии, где победа над злом является основным содержанием, а не все же неожиданным, пусть и радостным, исключением.
      Тамара, с учетом финала поздних редакций, предстает исключительно романтической героиней с высокой душой, умеющей по-настоящему любить. Именно так Ангел и объясняет Божию милость на частном Суде сразу после ее смерти: Но час суда теперь настал - И благо Божие решенье! <...> Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!..
      Эта любовь, которой Демон пытался воспользоваться, чтобы приобщиться через нее к сущему, героиню и спасает. В конечном счете, в частности, через Ангела-хранителя, спасает ее именно Бог-Любовь. Такова важная составляющая идеи поэмы Лермонтова-романтика, на первый взгляд, неожиданная для автора многих произведений - повестей в стихах, поэм, драм, в которых, по словам А.С. Пушкина, "от судеб защиты нет". Художественно убедительное воплощение такого "спасенья" могло быть подсказано только Библией.
      Отмеченный библейский сюжет из книги Товит имеет явную типологическую связь с сюжетом лермонтовской поэмы "Демон". Вероятнее всего, он повлиял на поэму и непосредственно, не только при воплощении ее событийного ряда, но и - самое главное - при его переосмыслении, включающем посрамление демона и спасение души героини.
      
      
      Вацуро В.Э. К цензурной истории "Демона" // М.Ю. Лермонтов:
      Исследования и материалы. Л.: Наука. 1979. С.410-414.
      Источник: http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/vacuro demon.htm
      
      Во внешней истории знаменитой лермонтовской поэмы есть один эпизод, не вполне ясный исследователям и потому не поддающийся точному комментированию. О нем дошли до нас несколько мемуарных свидетельств.
      А.П. Шан-Гирей рассказывал: "Один из членов царской фамилии пожелал прочесть "Демона", ходившего в то время по рукам в списках более или менее искаженных. Лермонтов принялся за эту поэму в четвертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать каллиграфически и, по одобрении к печати цензурой, препроводил по назначению. Через несколько дней он получил ее обратно, и это единственный экземпляр полный и после которого "Демон" не переделывался" (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972, с. 44).
      Свидетельство Шан-Гирея получило документальное подтверждение, когда была обнаружена дневниковая запись императрицы Александры Федоровны от 9 февраля 1839 г. с упоминанием о чтении "Демона" (Герштейн Э. Судьба Лермонтова. М. 1964; ср.: Найдич Э.Э. Последняя редакция "Демона". 1971). Второе же важное указание - об одобрении поэмы к печати - не было ни подтверждено, ни отвергнуто. В тех случаях, когда его комментируют, это делают с большой осторожностью, предпочитая считать его аберрацией памяти, но вместе с тем указывая, что есть и другие свидетельства подобного же рода, также не подтвержденные. Эти последние переданы со слов Д. А. Столыпина П. К. Мартьяновым. Столыпин рассказывал, что Лермонтов разговаривал с Краевским о возможности публикации "Демона" и "требовал напечатать всю поэму сразу, а Краевский советовал напечатать эпизодами в нескольких книжках. <...> Решили послать в цензуру всю поэму, которая при посредстве разных влияний, хотя и с большими помарками, но была к печати дозволена" (Лермонтов в воспоминаниях современников).
      Воспоминания Мартьянова не свободны от неточностей, но в основе своей его рассказ - не домысел. В "Реестре рукописей и книг, поступивших в Санкт-петербургский цензурный комитет в 1839 г." под номером 97 значится "Демон, восточная повесть" на 70 страницах, поступившая 7 марта "от г. Карамзина", 10 марта процензурованная А.В. Никитенко и 11 марта возвращенная В.Н. Карамзину, расписавшемуся в получении. Одновременно, 7 марта, Никитенко получил для цензурования и "повесть" А.Н. Карамзина "Борис Ульин", как известно, вышедшую вскоре отдельной книжкой ((ЦГИА СССР,
      ф. 777, оп. 27, ед. хр. 203, л. 8 об.).
      Запись эта чрезвычайно важна. Нет никаких сомнений, что В.Н. Карамзин подавал в цензуру именно лермонтовского "Демона". Это произошло вскоре после чтения поэмы при дворе, а не накануне, как вспоминал Шан-Гирей. Такая последовательность совершенно понятна: список, передаваемый для чтения в императорскую семью, не требовал цензуры Министерства народного просвещения; с другой стороны, факт такого чтения был для цензуры своего рода частичной апробацией. Из записи следует, что поэма была одобрена, - в противном случае была бы сделана отметка о запрещении, и рукопись, приобщенная к числу запрещенных сочинений, осталась бы в делах цензурного комитета и не была бы выдана на руки представлявшему ее лицу. Факт запрещения отразился бы в комитетских протоколах, - между тем никаких следов цензурования "Демона" в них нет.
      Последнее обстоятельство - отсутствие упоминаний о "Демоне" в протоколах цензурного комитета - весьма любопытно. Из него следует, что Никитенко сделал сам все нужные изменения и купюры, не вынося их на обсуждение комитета. Тем самым получают косвенное подтверждение слова Столыпина о "множестве помарок" в рукописи и о "разных влияниях", посредством которых удалось добиться разрешения поэмы к печати (ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 27, ед. хр. 203, л. 8 об.). Одно было тесно связано с другим. Разрешая поэму без санкции комитета, Никитенко брал на себя серьезную ответственность и пытался уменьшить ее, сделав большое число купюр. С другой стороны, ему, вероятно, было известно об одобрении поэмы императрицей; семейство Карамзиных, подававшее поэму в цензуру, также сумело привести в действие свои обширные связи. Напомним, что "Песня про царя Ивана Васильевича..." была в свое время разрешена лично С.С. Уваровым, и Уваров же разрешил тремя годами позже напечатать в журнале отрывки из "Демона" <...>
      В 1840 г. Краевский убеждал Никитенко, что Лермонтова "любит и князь Мих<аил> Алекс<андрович> (т. е. Дондуков-Корсаков, непосредственный начальник Никитенко), и министр", т. е. Уваров, и что цензурные послабления не навлекут на Никитенко неприятностей (Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове, с. 265).
      Как бы то ни было, процензурованная рукопись вернулась к В.Н. Карамзину 11 марта, после чего Лермонтов мог отдавать ее в печать. Он не сделал этого, - по причинам, о которых нам сейчас судить трудно. Быть может, его остановили изменения, которые сделал Никитенко, или что-то другое, например, перемена климата в цензурном ведомстве. Сразу после возвращения поэмы, в конце марта, произошла шумная цензурная история с пропуском портрета А.А. Бестужева-Марлинского, в результате которой был отрешен от должности А.Н. Мордвинов, управляющий III Отделением. Эта история, несомненно, стала известна Лермонтову: Мордвинов был двоюродным братом хорошо ему знакомого А.Н. Муравьева. Как рассказывал Мартьянову Д.А. Столыпин, Муравьев сам читал "Демона" и даже советовал Лермонтову исключить какие-то фрагменты, которых не могла пропустить цензура (См.: Никитенко А.В. Дневник, т. 1. М., 1955; Лемке М. Николаевские жандармы и литература 18261855 гг. СПб., 1907; М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников). Эпизод с Мордвиновым, напугавший цензоров, усилил строгости; в конце же августа было получено предписание министра, прямо касавшееся "Демона": все сочинения "духовного содержания в какой бы то мере ни было" должны были поступать в духовную цензуру. Светская цензура была в большом затруднении. "Редкая журнальная статья не должна будет отсылаться в духовную цензуру", - записал Никитенко в дневнике (Никитенко А.В. Дневник, т. 1, с. 213). Теперь "Демон", разрешенный им единолично полгода назад, подлежал бы вторичному цензурованию, и надежды на успех были очень невелики. Мартьянов сообщал, со слов Столыпина, что Лермонтов взял "Демона" из редакции "Отечественных записок", опасаясь возможных последствий (Мартьянов П. К. Дела и люди века, т. 2. СПб., 1893). Это очень вероятно. 10 октября Краевский жаловался И.И. Панаеву, что Лермонтов "отдал бабам читать своего "Демона"", из которого он, Краевский, "хотел напечатать отрывки"; "бабы" затеряли текст, а "у него, уж разумеется, нет чернового" (Панаев И.И. Литературные воспоминания. М., 1950, с. 190). Беспечность Лермонтова, как можно думать, была лишь предлогом, под которым он задерживал печатание. Текст затерян не был: в конце октября "Демона" читает Жуковский (См.: Жуковский В.А. Дневники. СПб., 1903). Несколько позднее Лермонтов говорит ШанГирею, что не намерен торопиться с изданием поэмы (М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников).
      Так оканчивался первый этап цензурной истории "Демона". Из переписки Краевского с Никитенко и цензурных протоколов за 1840 г. очевидно, что после августовского предписания 1839 г. цензура особенно внимательно следила за всеми сочинениями и даже фразами "духовного содержания". Осторожность либерального Никитенко в этом году была почти чрезмерной и более всего распространялась на сочинения Лермонтова. Уже в "Фаталисте" (цензурное разрешение - 14 ноября 1839 г.) из фразы: "...мусульманское поверье, будто судьба человека написана на небесах, находит и между нами христианами многих поклонников", устраняется (Куторгой или Никитенко) слово "христианами"; в тексте "Княжны Мери" делаются две аналогичные по смыслу купюры (6, 651). 13 августа 1840 г. Никитенко представляет на усмотрение комитета стихи 13 и 18 из "Трех пальм" ("И стали три пальмы на бога роптать", "Не прав твой, о небо, святой приговор") и стихи 82-101 "Мцыри" ("Она мечты мои звала От келий душных и молитв..." и т. д.) и, уже по собственной инициативе, делает купюру в строфе 25, где идет речь о готовности Мцыри променять "рай и вечность" на несколько минут свободы; наконец, к числу сомнительных пьес Никитенко добавляет "Тучи" (См.: Здобнов Н. Новые цензурные материалы о Лермонтове, с. 266-267). 8 октября он вновь выносит на суждение комитета две пьесы - "Сосед" и "Расстались мы - но твой портрет"; из последней - строки: "Так храм оставленный - все храм, Кумир поверженный - все бог" (ЦГИА СССР, ф. 777, оп. 27, ед. хр. 33, л. 74 об.). Все эти стиха комитет разрешил к печати; однако нам существенно отметить самые колебания Никитенко, который боится теперь даже намека на неканоническую трактовку религиозных сюжетов. Нет ни малейших сомнений, что он не пропустил бы теперь "Демона", - и разрешение, подписанное им полтора года назад, вероятно, заставляло его еще удваивать свою осторожность. В начале февраля 1842 г. отрывки из этой поэмы были запрещены им и С.С. Куторгой к напечатанию в "Отечественных записках", и только в апреле, после настойчивых ходатайств, они были напечатаны по личному разрешению министра (См.: Здобнов Н. Указ. работа). Еще в 1856 г. А.И. Философов сообщал М.А. Корфу, что духовная цензура препятствует напечатанию "разговора Демона с Тамарой" (так называемый "диалог о боге").
      Что же касается цензурной рукописи, то она осталась в руках у Лермонтова, а затем перешла к Шан-Гирею. Нам понятно теперь, почему он говорит неоднократно и без малейших сомнений об одобрении "Демона" цензурой: на списке, находившемся у него, стояло цензурное разрешение, подписанное Никитенко 10 марта 1839 г. Этот список был затем в руках Обухова, товарища Шан-Гирея по Артиллерийскому училищу, и, по-видимому, тогда же с него была снята копия, известная сейчас как список О.И. Квиста. Это и была последняя редакция поэмы, после которой, как сообщал Шан-Гирей, "Демон" "не переделывался" и которая легла в основу карлсруйских изданий 1856-1857 гг. и современных критических изданий "Демона". В последние годы на основании вновь обнаруженных материалов Э.Э. Найдич обосновал правильность выбора этой редакции в качестве источника дефинитивного текста поэмы (Найдич Э.Э. Последняя редакция "Демона"); запись в цензурных ведомостях добавляет к его аргументам еще один: в марте 1839 г. Лермонтов считал поэму оконченной и готовил ее к опубликованию.
      
      
      Вольперт Л. И. Демон Лермонтова и французская литературная традиция // Вольперт Л.И.Лермонтов и литература Франции. Изд. второе, исправл. и доп. СПб: Алетейя, 2008, с. 85-105.
      // http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/volpert-demon-ermontova.htm
      
      Лариса Ильинична Вольперт - доктор филологических наук, профессор-эмеритус (заслуженный), Тартуский университет
      В одной из глав книги "Лермонтов и литература Франции" ("Демон Лермонтова и французская литературная традиция") исследуются связи творчества Лермонтова с влияниями французских поэтов Жака Казота и Альфреда де Виньи. "Всякий великий поэт призван превратить в нечто целое открывшуюся ему часть мира и из этого материала создать собственную мифологию", - утверждает Фридрих Шеллинг (Шеллинг Ф.-В. Философия искусства. М., 1966). По убеждениям немецких романтиков, первое отличие "новой мифологии" от "античной" в том, что она не чисто интуитивная, содержит элемент рефлексии и предполагает "осознанную идейную установку творца" <...>
      Молодой Лермонтов, тонко улавливавший новые веяния эпохи, владеющий немецким языком, как родным, увлекающийся Шиллером не менее, чем Байроном <...>, чутко воспринимает и идеи литературного "неомифологизма": он "подхватывает" и "развивает" наполеоновский апологетический миф, вносит "свое" в русский вариант мифа об Андрее Шенье, самобытно "переплавляет" библейский ветхозаветный миф о "падшем ангеле".
      Можно предположить, что на Лермонтова, которого c 14 лет "гипнотизирует" образ Демона, особое впечатление произвели строки из книги пророка Исайи о Люцифере (это имя в русском переводе - денница): "Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: "взойду на небо, выше звезд Божиих, вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему". Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней" (Библия. Книга пророка Исайи. Стихи 12-15). В неканоническом варианте версия о Люцифере более пространна: он упивался своим ангельским происхождением, сверхъестественными способностями, приближенностью к Богу; однако гордость его со временем стала так велика, что он не захотел иметь над собой господином даже Господа Бога, и тот сурово покарал мятежного ангела за гордыню. Лермонтов, по-видимому, знал эту версию. <...> Способность любить - важнейшая черта лермонтовской поэзии: уже в первые редакции поэмы он вводит "любовный" мотив: Демон влюбляется в девумонахиню, он - не традиционный дух-искуситель, а надеется найти "спасение" в ее любви: Не искусить пришел я душу; Сгорая жаждою любви, Несу к ногам твоим моленья, Земные первые мученья И слезы первые мои (4, 225). Такой взгляд, отразившийся в ранних редакциях Демона, отмечен любовным "литературным автобиографизмом" (увлечения Е.Сушковой, Н.Ивановой, В.Лопухиной).
      "Демон" - самое сложное и противоречивое произведение Лермонтова. К работе над поэмой поэт возвращается на протяжении всей жизни (1829-1841), существует восемь редакций, отражающих эволюцию Лермонтова-художника. Многие лермонтоведы (Фохт, Гиреев и др.) считают наиболее соответствующей замыслу Лермонтова шестую редакцию, а последние - результатом автоцензуры (См.: Фохт У.Р. Лермонтов. М. 1975; Гиреев Д.А. Поэма М. Ю. Лермонтова "Демон". Творческая история и текстологический анализ. Орджоникидзе, 1953). Отсутствие канонического текста (не найден автограф редакции 1838 г., есть только авторитетная копия А.И. Философова) делает крайне востребованным инструмент гипотезы. Такого количества разнообразных, вступающих между собой в противоречие предположений, какое было выдвинуто учеными при изучении текста этой "загадочной" (Д.Е. Максимов) поэмы и ее героя ("Образ демона - самый могучий и загадочный из всех образов Лермонтова..." - Блок А. Примечания к "Избранным сочинениям" М.Ю. Лермонтова. Т. XI. С. 414), не знает ни одно другое произведение поэта.
      Многие критики и ученые (Галахов, Дудышкин, Спасович, Дашкевич) считали поэму подражательной: "Демон" - творческий сплав мотивов, оставшихся в воображении автора от впечатлений, произведенных целым рядом произведений" (Дашкевич Н. П. Статьи по новой русской литературе. Пг, 1914). Она действительно больше других произведений Лермонтова связана с европейской традицией; однако Демон - глубоко самобытное произведение с оригинальной разработкой образа "духа зла". Мерцающие переклички с европейскими текстами, реминисценции из поэм-мистерий Мильтона, Байрона, Виньи не мешают внутреннему органичному единству поэмы; все впечатления Лермонтова от прочитанного "работают" на создание целостного замысла.
      В философском плане для лермонтовского Демона наиболее значимы могучий, гордый Сатана Мильтона, предпочитающий царство в аду рабству на небе, и воплощающий ненасытную "жажду познания" Люцифер Байрона. В восприятии Лермонтова, они величавы даже в падении ("То был ли сам великий Сатана..." 4, 173). Однако в структуре этих образов отсутствует "любовная нагрузка", характеристика, значимая для поэтического мира Лермонтова. Ее, как правило, нет и в других европейских "дьяволиадах" (Асмодей, "хромой бес"). Трактовка данного мотива в поэме Томаса Мура Любовь ангелов (1823) также отлична от лермонтовской: у Мура нет одного героя-протагониста, его "ангелы" - не "духи зла", с небес они "изгнаны" не за мятеж против бога, а за любовь к земным женщинам. "Любовный" мотив отсутствует и в русской интерпретации темы "падшего ангела", предложенной Подолинским.
      Разработка любовного мотива Лермонтовым прежде всего связана с французской литературной традицией: впервые в европейской литературе мотив любви "земного" и "бесовского" существ был "обыгран" Жаком Казотом в романе Влюбленный дьявол (1772). Прямых свидетельств знакомства Лермонтова с этим романом нет; Казот ни разу прямо поэтом не упомянут. Но, думается, в связи с широко известным во Франции и в России первой трети XIX в. Пророчеством Казота Лагарпа Лермонтов в юности читавший роман, знал о трагической судьбе его автора. Пророчество Казота, опубликованное в Посмертных мемуарах Лагарпа через три года после его смерти, как можно предположить, имело немаловажное значение для разработки Лермонтовым провиденциальных мотивов и темы предчувствия собственной гибели: согласно Лагарпу, мистикроялист Казот в 1788 г. на ужине в кругу вельмож и членов Академии предсказал революцию и смерть на эшафоте некоторых присутствующих, в том числе - свою собственную (предсказание в дальнейшем до деталей сбылось, Казот погиб на гильотине) <...>
      Роман Казота Влюбленный дьявол - типичный образец массовой литературы; назидательность, эклектизм, незамыслова-тость сюжета делают книгу достаточно заурядной. Однако роман обладает чертами занимательной фантастики и своеобразного психологизма. В романе впервые предпринимается попытка "очеловечить" черта, впоследствии продолженная Гете (Мефистофель), Пушкиным (Сцена из "Фауста") и станет одним из принципов писательской стратегии Лермонтова (Демон). Дьяволу Казота оказывается недостаточным чувств от Альвара к Бьондетте, он жаждет насладиться им в "своем" (отвратительном!) облике, но "страшилище" вселяет в героя ужас, что приводит Альвара к освобождению. По мысли Казота, истинная поэзия должна быть исполнена тайны (не следует "разъяснять" символы и аллегории). Поэтика "тайны" немецких романтиков близка Лермонтову, ее обаяние учтено в разных редакциях Демона.
      Однако наибольшее воздействие на Лермонтова в разработке любовного мотива оказал его старший современник, крупнейший представитель французского байронизма, Альфред де Виньи (1797-1863), в чьей поэме Элоа, или Сестра ангелов (1822) этот мотив составил основу сюжета. С точки зрения общего интереса к проблемам мироздания А. де Виньи, создатель философской поэзии во Франции, в каком-то смысле близок автору Демона. Хотя, в отличие от Лермонтова, французский поэт категорию личного "бунта" отвергает (его credo - "героический стоицизм"). <...>
      Для описания преемственной связи "Лермонтов - Виньи" первостепенное значение имеет понимание центральной проблемы творчества - отношение де Виньи к богу и к религии. По словам его биографов, он знал Библию "наизусть", что позволяло ему черпать из Книги Книг идеи и образы, подчиняя библейский материал своей концепции, своеобразно его творчески "переплавляя". Де Виньи не только предлагал оригинальную трактовку библейских "мифов", но и сам нередко "изобретал" новые. Примером такого нового библейского мифа можно считать замысел поэмы Элоа, сестра ангелов, органически связанный с главной этической триадой де Виньи: Сострадание, Самопожертвование, Доброта как высшие нравственные категории. Поэт мечтал найти среди христианских "небожителей" (ангелов, архангелов, серафимов) хоть одного носителя этих качеств. Однако, "в официальной христианской теогонии с ее сложной иерархией небожителей <...> Виньи не нашел ни одного существа, несущего в себе идею самопожертвования, что и побудило его придумать Элоа" (Соколова Т. В. Философская поэзия А. де Виньи. Л., 1981. С. 43). Виньи оригинально развивает библейский сюжет: из слезы Иисуса Святой Дух создает Ангела-Деву Элоа. Рожденная из слезы жалости, она как бы воплощает идею сострадания. Трактовка автором библейского мотива неортодоксальна: жестокости бога, беспощадно отвергнувшего мятежного ангела, поэт противопоставляет самопожертвование и альтруизм. В момент возникновения замысла Виньи полагал, что сможет воздвигнуть грандиозную фигуру Сострадания, которая поднимется от земли до неба.
      Композиционно встреча Элоа со "скорбным изгнанником" тщательно подготовлена автором: Элоа слышит рассказы ангелов об удивительной красоте властителя царства тьмы, о его страданиях и о том, что творить зло больше не доставляет ему радости. Лермонтов развивает аналогичную тему: "Он сеял зло без наслажденья <...> И зло наскучило ему" (4, 184). Элоа мучительно жалеет падшего ангела, ночами видит его во сне, ей кажется, что он молит о сострадании. Жалость становится мощным импульсом к зарождению глубокого чувства; влекомая состраданием, Элоа решается "спасти" его любовью. Для Сатаны, однако, "искушение" девы-ангела - лишь способ одержать победу над Богом. Убедившись в безнадежности своего порыва, Элоа по своей воле покидает небо, чтобы вместе с "вечным изгнанником" навсегда сойти в ад: Альтруизм, по Виньи, - высшее нравственное качество. Первоначально он назвал поэму Satan, но в конечном итоге заменил на Eloa. Замысел определил и композицию: во всех трех песнях поэмы (Рождение, Искушение и Падение) героине отведена большая часть текста.
      В ранних редакциях Демона есть отдаленные сюжетные переклички с поэмой Виньи: первый вариант лермонтовского плана выглядел так: "Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его, наконец, любит, но демон видит ее ангела хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот небес, упрекает его язвительной улыбкой" (4, 223). Юный Лермонтов, однако, вносит много "своего" в разработку темы. Бесплотную девуангела поэт заменяет вполне реальной женщиной, способной испытать земную страсть, но при этом он дает ей монашеский сан (знак целомудрия). Другое существенное новшество: в отличие от Сатаны де Виньи, лермонтовский Демон способен испытать глубокое чувство; услышав чудное пение юной монахини, он как бы возрождается к новой жизни и обретает надежду на спасение: Как много значил этот звук: Мечты забытых упоений, Века страдания и мук, Века бесплодных размышлений, Все оживилось в нем, и вновь Погибший ведает любовь (4, 224-225).
      По воспоминаниям А.П. Шан-Гирея, на его совет отнять у Демона всякую идею о раскаянии, пусть он действует с прямой целью погубить душу монахини, поэт ответил: "План твой недурен, только сильно смахивает на Элоу" (Шан-Гирей А. П. Воспоминания о Лермонтове. М., 1972). Трудно переоценить значимость этого воспоминания: оно существенно не только как прямое свидетельство знакомства Лермонтова с Элоа, но и - что важнее - как доказательство намерения решать тему "по-своему".
      Оригинальность замысла и вместе с тем - главное отличие Демона от Элоа - в структуре образа протагониста. Хотя интерпретация Сатаны представителем французского байронизма оказалась в чем-то ближе Лермонтову, чем трактовка самого создателя образа Люцифера (в отличие от Байрона, француз включил в разработку темы мотив могучей любовной страсти), русский поэт создал оригинальный образ, по философской глубине принципиально отличный от Сатаны Альфреда де Виньи.
      Сатана у Виньи лишен интеллектуального обаяния, он не ищет истину, не "царь свободы". При внешней блистательной красоте он внутренне пуст и пытается соблазнить Элоа картинами радости плоти. В момент знакомства с девой-ангелом, представляясь ей, описывая свою безграничную власть над людьми, падший ангел сводит свое владычество к "ночной" "оргиастической" стихии жизни: как бы предвосхищая фрейдистский гимн всемогущему "либидо", Альфред де Виньи вкладывает в уста "падшего ангела" "соблазнительные" речи. Описывая Элоа свою власть над людьми, Сатана утверждает свое владычество над их снами и тайными желаниями, осознает свою органичную связь с красотой ночной природы (поэту близок излюбленный символ романтиков - Ночь).
      Сатана упоен безудержным самовосхвалением, проблемы мироздания его не интересуют, ему важно одно - завладеть душой Элоа. Она до самого последнего момента не осознает, кто перед ней. Кульминация поэмы - момент ее наивысшего трагического колебания. Угадав ее решение вернуться на небо, Сатана прибегает к последнему "оружию" в споре двух душ - к слезам. Элоа никогда не видела слез, она не догадывается о могучей силе их воздействия, а коварный искуситель помнит о ее происхождении из слезы жалости. Добившись победы, Сатана мгновенно меняет облик, становится сух и циничен. Элоа больше не узнает в нем прекрасного "Ангела Изгнания". Финал подчеркнуто лаконичен.
      Желая возвысить образ лермонтовской Тамары, Н.П.Дашкевич (Указ. работа) необоснованно снижает ее литературную "прародительницу", утверждая, что Виньи сначала в качестве главного импульса действий Элоа выдвинул Сострадание, но к концу поэмы о нем "забыл" и сделал первостепенным другой мотив: стремление к наслаждению. Однако подтверждения такому взгляду в тексте Виньи нет. В критический момент противостояния духу зла, когда мысль о Боге дает ей силы устремиться ввысь, Элоа видит впервые человеческие слезы ("Почему на вашем лице такая мука?"), и лишь услышав его рыдания, Элоа принимает решение спуститься к нему в ад.
      Дашкевич, хотя и "принизил" значительность образа Элоа, но в целом верно описал преемственную связь, раскрыв диалектику постепенного "отхода" Лермонтова от замысла Виньи: "При последовательных обработках поэмы <...> Демон приобретал все более и более поэтической красы, да и возлюбленная Демона <...> становилась все выше и выше в своей духовной организации" (Там же). Более углубленный подход к замыслу поэмы постепенно приводит Дашкевича к мысли об ошибочности смешения демонизма с сатанизмом, т. е. с проповедью зла.
      Б.М.Эйхенбаум, раскрывая философские истоки "духовной организации" Демона, связал специфику образа лермонтовского героя с живо занимающей мыслителей эпохи (Шеллинг, Гете, Шиллер) проблемой соотношения добра и зла.
      В отрицании "гармонии мира", в стремлении к независимости и справедливости - исток "демонизма" таких героев, как Вадим, Арбенин, Печорин и, разумеется, Демон (Цит. по: Эйхенбаум Б. Пять редакций "Маскарада" // "Маскарад" Лермонтова. М.-Л., 1941).
      В стихотворении Пушкина "Ангел" для Лермонтова самым важным было сопоставление духа отрицания с посланцем неба. Оказывается, встреча с Ангелом способна оказать таинственное воздействие на Демона и на мгновение преобразить его, вызвав в его сердце "жар невольный умиленья": В дверях эдема ангел нежный Главой поникшею сиял, А демон мрачный и мятежной Над адской бездною летал. Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал. "Прости, он рек, тебя я видел, И ты недаром мне сиял: Не все я в Небе ненавидел, Не все я в мире презирал". (III, 59)
      По мнению Л.Я.Гинзбург, Ангел в сжатом виде содержал концепцию Демона Лермонтова (Гинзбург Л.Я. Творческий путь Лермонтова).
      Предложенная Альфредом де Виньи и разработанная в ином ключе Пушкиным антитеза "Ангел-Демон", будет манить Лермонтова с момента возникновения замысла поэмы (уже в первой редакции встрече "антиподов" придана характерологическая функция); с этой точки зрения, как вторая грань антитезы, значимо и пушкинское стихотворение "Демон" (1823). Смысловые переклички, косвенные реминисценции и аллюзии из этого стихотворения в Демоне неоднократно отмечались исследователями (Пушкин сам дал комментарий к этому стихотворению в черновой заметке 1827 г.: "Недаром великий Гете называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своем демоне олицетворить сей дух отрицания или сомнения? и <начертать влияние его> на нравственность нашего века?" По мнению Л. Я. Гинзбург, "в русской литературе Пушкин первый истолковал демоническую тему как разрушительную. <...> За ним последовали Полежаев и Лермонтов"
      (Указ. работа).
      Общее между Лермонтовым и его героем - свобода мысли: как Демон, поэт "цепь предубеждений <...> умом свободным потрясал".
      Если под "демонизмом" понимать преклонение перед мощью человеческого интеллекта, то Демон сродни духу французского просвещения, прославляющего мощь свободной мысли.
      Образ лермонтовского Демона сложнее его "литературных предшественников" из галереи книжных чертей; отличие начинается с психологизированного портрета. Альфред де Виньи награждает своего героя ослепительной красотой, но в его внешности нет ничего привлекательно-загадочного. В лермонтовском герое все загадочно, все зыбко, все мерцает таинственно-непостижимой красотой: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..(4, 195).
      В шестой редакции поэмы бесцветный образ монахини заменяется страстной мятежной княжной Тамарой, и Демон соблазняет ее не "утехами плоти" ("способ" героя поэмы Альфреда де Виньи; на самом деле победу ему принесло умело "разыгранное" отчаяние), а тревожными и значительными дарами: Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина; Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе Пучину горького познанья Взамен открою я тебе.
      Демон жаждет "одарить" Тамару "страданьем", то есть тем, чем в наибольшей степени "богат" он сам. Однако поэме Лермонтова свойственна некоторая "уклончивость в области психологических мотивировок" (Манн Ю. Завершение романтической традиции (Поэмы "Мцыри" и "Демон"). 1974). От того, какую "психологическую мотивировку" выбора Тамары принять за главную (приданы ли ей в конечном итоге добродетельные черты или нет), зависит во многом установление канонического списка поэмы.
      Спор двух взаимоисключающих гипотез - считать ли каноническим текстом "редакцию В. А. Лопухиной", единственную авторизованную копию с датой 8 сентября 1838 г. (Гиреев Д. Указ. работа), или "придворный список" (копию А.И.Философова 1839 г. - Б.М.Эйхенбаум, Д.Е. Максимов, Э.Э.Найдич, И.Б. Роднянская), - в настоящий момент решен в пользу последней редакции. Однако спор нельзя считать окончательно законченным: если будет найден лермонтовский автограф 1838 г., победу может одержать гипотеза Гиреева. На настоящий момент мотивация закономерности концовки Демона версии 1839 г. (ангел уносит душу Тамары, и герой тем самым еще раз "осужден" небом на одиночество), предложенная Максимовым, представляется убедительной. По мнению ученого, изменения были внесены Лермонтовым не только из соображений "автоцензуры": "Поэтичность и человечность прекрасного и могучего образа Демона в поэме Лермонтова во многом зависит от того, что это Демон страдающий и пострадавший" (Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. Л., 1959). Если бы герой в финале поэмы предстал торжествующим победителем, как это происходит у Альфреда де Виньи в Элоа, он не смог бы вызвать сочувствия.
      Современники Лермонтова знакомились с Демоном по многочисленным рукописным копиям (Как вспоминал в своих Записках А. Н. Муравьев, он уже в конце 1834 г. восхищался "живостью рассказа" и "звучностью стихов" (Муравьев А. Н. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871); поэму пожелал прочесть "один из членов царской фамилии" (Воспоминания Шан-Гирея в книге: "Записки" Е. Сушковой. Л., 1928), - по-видимому, многие "зачитывались" Демоном, но скудость сохранившихся материалов сказывается и здесь. Можно считать, однако, что "нехватка" свидетельств в какой-то мере компенсируется сильной и страстной оценкой Белинского: "Демон сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня миры истин, чувств, красоты" (Белинский В.Г. Собр. соч. Т. XII. С. 26).
      
      
      Вострова Ю.А. Топос неземного в переводе поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" на итальянский язык // Сборник статей XXVIII Международной научной конференции (25-27 сентября 2017 г.).
      Томск Издательский Дом Томского гос. университета 2018. с. 25-
      29 vital.lib.tsu.ru>vital/access...Download...SOURCE1
      
      Данная работа посвящена анализу перевода поэмы М.Ю.
      Лермонтова "Демон" на итальянский язык, выполненного Э. Бацарелли. В центре внимания исследования - особенности перевода фрагментов поэмы, описывающих неземной топос существования Демона. В работе проводится сопоставительный анализ представления пространства неземного в оригинальном тексте поэмы и в его переводе. Особое внимание уделяется пространству Рая. Анализируются лексико-грамматические трансформации, применяемые переводчиком для достижения эквивалентности передачи смысла в итальянском тексте.
      Творчество М.Ю. Лермонтова широко распространено среди итальянской публики. Многие его произведения, например, "Княгиня Лиговская и другие повести" ("La Principessa Ligovskaja e altri racconti"), "Маскарад" ("Un ballo in maschera") и "Герой нашего времени" ("Un eroe del nostro tempo"), были переведены на итальянский язык. В данной статье для проведения анализа неземного топоса был взят за основу перевод поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" ("Il demone"), выполненный в 1990 г. итальянским переводчиком, литературоведом и русистом Эридано Бацарелли. В итальянской литературной традиции существовало несколько переводов поэмы "Демон": работы Софии де Губернатис-Безобразовой (1865), Альфредо Джованелли (1883). Выбор перевода Эридано Бацарелли обусловлен тем, что он является более современным. (Горохова Р.М., К. Ласорса Восприятие творчества Лермонтова в Италии // Восприятие русской культуры на Западе: очерки. Л.: Наука, 1975). В поэме М.Ю. Лермонтова отмечается трехчастная система неземного топоса, которая включает в себя "Рай": И над вершинами Кавказа изгнанник рая пролетал; "Ад": То не был ада дух ужасный, порочный мученик - о нет! и некоторую область, в которой существует Демон. Кроме этого, "экспозиция поэмы связана с мотивом воспоминания Демона о райском прошлом". В первых строфах поэмы уже отмечается рефлексивная черта Демона, основанная на переживании - "лучших дней воспоминанья" (Афанасьева Э.М. Мифологема рая в художественном мире поэмы "Демон" // Лермонтовские чтения-2007. СПб.): Печальный Демон, дух изгнанья, летал над грешною землей, и лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой; тex дней, когда в жилище света блистал он, чистый херувим; Давно отверженный блуждал в пустыне мира без приюта.
      Данная работа будет посвящена анализу понятия "Рай" в поэме "Демон". В оригинальном тексте фиксируются некоторые сущностные характеристики Рая как топоса. Во-первых, "Рай" является у М.Ю. Лермонтова пространством, которое наполнено светом: тex дней, когда в жилище света блистал он, чистый херувим. Таким образом, Рай противопоставлен Аду и пространству, в котором обитает Демон после его изгнания. Во-вторых, Рай является некоторым утерянным, романтизированным и не принадлежащим миру людей пространством, в котором возможно достижение абсолютного счастья: хочу я с небом примириться, хочу любить, хочу молиться. Он слышит райские напевы...что жизни мелочные сны, и стон и слезы бедной девы для гостя райской стороны? Во дни блаженства мне в раю oдной тебя не доставало; С тех пор как мир лишился рая. В-третьих, "Рай" в поэме сопряжен с космическим пространством: И лучших дней воспоминанья пред ним теснилися толпой; тex дней, когда в жилище света блистал он, чистый херувим, когда бегущая комета улыбкой ласковой привета любила поменяться с ним, когда сквозь вечные туманы, познанья жадный, он следил кочующие караваны в пространстве брошенных светил. Также понятие "Рай" персонифицируется и является действующим субъектом: И рай открылся для любви! Тебя послал мне ад иль рай? В строках Посланник рая, херувим, И над вершинами Кавказа изгнанник рая пролетал - автор оригинала прямо указывает на то, что Демон является посланником в первой строке и изгнанником Рая во второй. В данной поэме М.Ю. Лермонтов разделяет общее понятие "Рай" и личный Рай Демона: Мой рай, мой ад в твоих очах. Другим частотным репрезентантом является существительное небо, которое может употребляться как в своем основном значении "воздушное пространство"(Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгеньевой; 4-е изд., стер. М.: Рус. яз., 1999): Средь полей необозримых в небе ходят без следа облаков неуловимых волокнистые стада - так и в значении "Рай": хочу я с небом примириться, хочу любить, хочу молиться; клянуся небом я и адом. Основной лексический репрезентант понятия "Рай" в поэме М.Ю. Лермонтова - собственно лексема Рай, имеющая значения: "место, где души умерших праведников ведут блаженное существование"; "Сад, где, по библейскому сказанию, жили Адам и Ева до грехопадения"; перен. "красивое место, доставляющее удовольствие, наслаждение". Проанализировав особенности организации пространства неземного в переводе поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон", Э. Бацарелли, мы пришли к следующим выводам. Переводчик полностью и последовательно передает такие особенности пространства Рая "Демона" как сопряженность с космическим пространством и небом - и воспоминания счастливых дней толпились в памяти: (тех) дней, в которые на небосводе в краю небесном он сиял, чистый херувим, и пролетающая комета привет дружелюбный обращала к нему и любезно говорила с ним (итал. переводы не приводятся, дается досл.пер. - Г.Ш.); с Небом я хочу примириться; я клянусь Небом и Адом.
      В тексте перевода Э.Бацарелли также выделяет трехчастное пространство, подразделяя его на "Рай": над вершинами Кавказа летал изгнанник Рая); "Ад": мучения Ада?; и некую область, в которой находится Демон после изгнания: Изгнанник неба, грустный Демон летал над землей грешников. Однако при переводе содержащейся в тексте оригинала антитезы Ад-Рай Э.Бацарелли не сохраняет авторский порядок слов, что может объяснять намерениями сохранить ритмическую организацию стиха: Тебя послал мне ад иль рай? -пришел с неба или из Ада?); Мой рай, мой ад в твоих очах -Ад и Рай в твоих глазах. В тексте перевода частично передана персонификация пространства Рая. В большинстве случаев Э.Бацарелли не сохраняет за Раем позицию активного субъекта. Cр. Тебя послал мне Рай иль Ад? -пришел с неба или из ада?). В тексте оригинала активным субъектом являются именно Ад или Рай, в то время как в итальянском переводе Демон сам выполняет действие. Однако это восполняется при переводе других отрывков, в которых персонификация Рая в тексте оригинала не маркирована. Переводчик сохраняет заложенную в тексте оригинала пропозицию, в которой Демон является объектом действия (тот, кого изгоняют), а Рай - действующим субъектом. Э. Бацарелли не разводит понятия "Рай" и личный Рай Демона. Так, в переводе строк Мой рай, мой ад в твоих очах переводчик использовал прием опущения притяжат. местоимения "мой", что повлияло на восприятия смысла: Демон рассказывает о своем личном рае и аде, а у Э.Бацарелли Ад и Рай являются обобщенными понятиями: Мой рай, мой ад в твоих очах - Ад и Рай в твоих глазах. В тексте перевода понятие "Рай" выражено, в основном, следующими лексическими единицами и словосочетаниями: Paradiso, cielo - являются словарными соответствиями рус. Рай и небо. Кроме того, автор перевода использует некоторые перифразовые сочетания. Так, например, переводя строки Лермонтова тex дней, когда в жилище света блистал он, чистый херувим , Э. Бацарелли переводит рус. жилище света с помощью устойчивого литературного словосочетания celesti plaghe (небосвод/края божественные (Enciclopedia Italiana di Scienze, Lettere ed Arti // Enciclopedia Treccani. 1929. URL: http://www.treccani.it): досл. пер.: ...(тех) дней, в которые на небосводе в краю божественном он сиял, чистый херувим. Таким образом, переводчик, используя метод конкретизации, привносит коррективы в восприятие топоса, сохраняя, однако, главную идею автора и стилистические особенности текста. Аналогично в предложении Кочующие караваны в пространстве брошенных светил - досл.пер. кочующие караваны звезд, на бесконечных, разбросанных небесных краях.
      В заключение хотелось бы отметить то, что в тексте перевода сохраняется трехчастная структура неземного топоса (Рай, Ад и область существования Демона), а также переданы следующие сущностные характеристики Рая, представленные в оригинальной поэме: "Рай" - это место, сопряженное с космическим пространством, которое наполнено светом и неподвластно людям, а также пространство, в котором возможно достижение абсолютного счастья. В то же время в итальянском тексте не разделяется общее понятие "Рай" и личный Рай Демона. Кроме того, персонификация Рая в тексте перевода выполнена частично, однако она восполняется при переводе других строк поэмы оригинала, в которых олицетворение Рая не маркировано.
      
      
      Галахов А.Д. Лермонтов (старая орфография) "Русский Вестник". 1858, ЉЉЉ 13-15 // Источник: http://lermontov-lit.ru/lermontov/ kritika/galahov-lermontov.htm 2 htm, 3 htm
      
      Часть I. Герои Лермонтова так горды, что хотят прямо смотреть в ужасное лицо страдания и принимать его удары, презирая их. Судьба, говорит Демон (в поэме того же имени), не дала мне забвенья, да я и не взял бы его.
      И Демон и Измаил, страдают сомнением, горький плод которого - бессмертная мысль, неизбежная дума. Им желалось бы забыть незабвенное, но где взять для этого сил? Что Арбенин говорил о себе Нине, то самое, почти теми же словами, говорит Тамаре Демон: Какое горькое томленье Жить для себя, скучать собой И этой долгою борьбой, Без торжества, без примиренья, Всегда желать и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть И все на свете презирать.
      На всех фигурах мрачных и вместе обольстительных невыразимою красотой, которой "неизменная мысль дала печальный блеск свой", лежит печать не только фатализма, но и демонической силы. Поэтому одна из поэм Лермонтова носит название Демон. Герой ее принадлежит к сфере бесплотных; но это различие несущественное: в образе его соединяются черты, которыми наделены человеческие лица, выведенные в других поэмах и повестях Лермонтова. Демону придается эпитет "печальный". Его печаль бессменна и бесконечна; она Мечтаний прежних и страстей Несокрушимый мавзолей.
      Подобно Арсению, блуждает он "без цели и приюта", пустыня души его одно и то же с грудью Измаила, "опустошенною тоской". Он не чужд воспоминания лучших дней, когда он "верил и любил, не зная ни страха, ни сомнения, когда душе его не грозил унылый ряд веков" (статья написана за два года до публикации в России полного текста поэмы "Демон", поэтому цитаты не всегда совпадают с опубликованным текстом - Г.Ш.). Что для падшего духа - века, то для человека - годы; пространство времени обширнее, но свойство жизни, в большем или меньшем времени совершающейся, одинаково: это свойство - уныние. Сея зло без наслажденья, Демон наскучил злом. Скука - болезнь его, наравне с душевными болезнями такой человеческой природы, какою одарены Арбенин, Измаил и Печорин. С гордостию смотрел злой дух на творение, и при этом взгляде на лице его не отражалось ничего, кроме холодной зависти: Природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил, И все, что пред собой он видел, Он презирал, он ненавидел.
      Минуты страданий Измаила, стоящие веков печали, испытываются и Демоном в большей еще силе, невыносимой для людей: Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской, Грядущих, прошлых поколений Перед минутою одной Моих непризнанных мучений!
      Наравне с Печориным, Измаилом и Арбениным, Демон Лермонтова способен пробуждаться для чувств: при виде княжны Тамары он ощутил в себе "неизъяснимое волненье". Образ его отмечен тою красотою, которой неизменная мысль как особенный блеск: Пришлец туманный и немой, Красой блистая неземной... То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей; То не был ада дух ужасный, Порочный мученик,-- о, нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет...
      Портрет дорисовывается самим действующим лицом. На вопрос Тамары: кто ты? Демон отвечает: Я тот, кого никто не любит, И все живущее клянет; Ничто пространство мне и годы; Я бич рабов моих земных; Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы.
      Наконец, сходство между Демоном и теми лицами, о которых мы уже говорили, заключается в отношении их к женщинам. Сближение падшего ангела с Тамарой причинило ей гибель.
      "Могучий образ врага святых и чистых побуждений" является и в Сказке для детей совершенно таким же. Он несет на себе двойное наказание - вечности и знания. Как царь немой и гордый, сияет он волшебно-сладкой красотою, при созерцании которой смертному становится страшно. Сказка изображает притом характер Нины, нисколько не похожей на Нину в Маскараде: последняя - кроткое и нежное существо, тогда как первая в кругу женщин то же, что Арбенин и ему подобные между мужчинами: ...... Душа ее была Из тех, которым равно все понятно. Для мук и счастья, для добра и зла В них пищи много; только невозвратно Они идут, куда их повела Случайность, без раскаянья, упреков И жалобы. Им в жизни нет уроков; Их чувствам повторяться не дано.
      Заметьте слово "случайность": оно имеет здесь значение "судьбы", и таким образом отводит Нине место в ряду фаталистических существ. На жизни ее, если б автор кончил свой рассказ, непременно легло бы влияние рока.
      Страсть или наклонность, взятая из целого характера (например, Абрека), дает возможность представить себе целый характер (например, Арбенина), и наоборот. Одна частность указывает целое, один момент - все течение жизни, одна стихия - весь состав духа, указывает не только в сфере одного и того же характера, но и в сфере всех прочих: ибо эти прочие равны ему. Что же следует заключить из такой неизменной наклонности поэта к представлению одного и того же образа? Заключение останавливается на следующих положениях:
      Или, в героях своих, Лермонтов выводил современного ему человека, взятого живьем из действительности и, по особенным общественным условиям, ставшего героем эпохи.
      Или, под образом созданных лиц, изображал он себя самого:
      свой собственный характер - в их характерах, свою жизнь - в их жизни. Поэма, драма, повесть были только формы объективной поэзии, нужные для раскрытия личности поэта, которая вовсе не была выражением современного человека, героя Лермонтовской эпохи.
      Или, наконец, оба эти предположения совместимы, то есть, творя идеал, воплощающий в себе понятие о современном человеке, поэт вместе с тем рисовал и себя самого, подходящего под это понятие. Примеры подобных явлений нередки в истории поэтического творчества.
      Чтоб узнать, которое из трех предположений ближе к истине, необходимо обратиться к лирическим произведениям Лермонтова.
      Лирическая поэзия, имея предметом не внешний, а внутренний мир, мир души поэта, изображает его личные чувства и мысли.
      Вольное или невольное отношение собственной жизни к жизни созданных лиц достаточно показывает, что поэт сочувствовал им, что они ему не чужие, не только как автору, с любовью творящему образы, но и как человеку, видящему в них себя самого. Так в "посвящении" Демона прямо говорится, что эта поэма, хотя сюжет ее заимствован из грузинского предания, есть "простое выраженье тоски, много лет тяготившей ум поэта". Рассказ написан, следовательно, с известною целью - в положении действующего лица изобразить положение рассказчика. Главное дело здесь не Демон, а судьба человека, одаренного демоническими силами.
      Часть II. В предыдущей статье мы познакомились с характеристическими чертами той личности, которая изображена Лермонтовым во всех трех отделах его поэтических произведений - повествовательном, драматическом и лирическом. Теперь следует объяснить значение образа, представляющего известное направление в сфере мысли и действования.
      Не нужно больших соображений для того, чтобы видеть близкое родство идеала, начертанного нашим поэтом, с героями Байрона. Кому хотя сколько-нибудь известен последний, даже из русских переводов, тот нисколько в этом не усомнится. Может быть, несомненностью родства объясняется и то, почему до сих пор не указаны определительно сходственные, часто тождественные места оригинала и подражания. Говорю "подражания", потому что такова действительно причина означенного литературнаоо явления. Если и допустим, что между такими натурами, каковы Байрон и Лермонтов, существовала внутренняя гармония, кровный духовный союз, то предположение наше не объяснит достаточно, вследствие чего многие черты, описания и даже выражения целиком зашли к Лермонтову. Необходимо, следовательно, принять такое объяснение, что, на основании духовного родства и, может быть, сходства общественных положений, Лермонтов особенно сочувствовал Байрону и, не уклоняясь от обычно-подражательного хода нашей поэзии, заимствовал многое из богатого источника его творений, приложив к заимствованному и свое собственное, благоприобретенное.
      Картину запустения Гассанова дворца, по смерти Лейлы (в поэме Гяур), Лермонтов перенес в поэму Демон, разумеется с изменениями, при описании замка, в котором жил отец Тамары, Гудал. Как там "отшельник-паук медленно растягивает по стенам свою широкую сеть, так и здесь Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы.
      В предыдущей статье было замечено, что на всех роковых лицах, представленных Лермонтовым, лежит печать демонизма. То же видим и в героях Байрона. Таков, например, Гяур: "если когда-нибудь дух тьмы принимал на себя человеческий образ, то верно принимал он образ Гяура, который не принадлежит ни земле, ни небу". Демон Лермонтова - этот ангел-небожитель, ужасный дух ада - не тот же ли Гяур? На челе его печать проклятия - Каинова печать, начертанная такими буквами, которых не стирает время. Существа вроде Гяура занимают как бы серединное место между духами света и духами тьмы: это - Каины, любящие беседовать с Люцифером.
      Часть III. Те два образа, титанический и мелкий, о которых мы упоминали в предыдущей статье: один, наделенный мощными способностями духа и тела, часто изнемогающий от избытка сил, другой, всегда бессильный и своею слабостию возбуждающий не только сожаление, но и презрение, - эти два образа выступают постоянно и в сочинениях Лермонтова.
      Типы могучих характеров нам уже известны: это Измаил, Арсений, Орша, Мцыри, Арбенин, Демон, Печорин; это, наконец, сам Лермонтов. Типы слабых натур или являются перед нами лицом к лицу, или знакомятся с нами посредством описаний и лирических излияний самого автора. Они ничтожны иногда до презрения, каков, например, в Маскараде, князь Звездич, иногда до смешного, каков например, в Герое нашего времени, Грушницкий.
      В заключении статьи нашей, имевшей предметом не всесторонне исследовать поэтическую деятельность Лермонтова, а только рассмотреть значение того идеала, который является во всех его произведениях, сообщая им слабый характер, считаем небесполезным представить ее содержание в кратких положениях:
      Любимый герой вашего поэта, под разными именами выведенный в повествовательных и драматических пиесах, есть в сущности одно и то же лицо. В том же виде выступают черты этого лица и в лирических стихотворениях.
      Характер этот весьма сходствен, иногда тожествен с героями Байрона.
      Причина такого сходства с одной стороны в подражательности и, может быть, в сходстве характеров и общественных положений поэтов, с другой, в общем настроении европейских образованных классов. Почему вопрос о поэзии Лермонтова обращается в вопрос о поэзии Байрона, иначе о поэзии переходной эпохи.
      Поэзия переходной эпохи создала две личности: одну слабовольную и пассивную, другую энергическую и порывающуюся к деятельности. На последней отразились также болезни века: скептицизм, страсть к анализу, нерешительность, почему в ней ясно различается внутреннее раздвоение.
      Оба типа начертаны Лермонтовым, но преимущественно и с большим развитием - второй, в лице Печорина, Арбенина, ИзмаилБея, Радина, Демона и других. Все они страдают означенным раздвоением.
      Кроме влияния общеевропейской образованности, которое мы испытываем наряду с другими народами, герои Лермонтова приняли влияние собственно-национальное, то есть, подпали действию известной эпохи: поэтому они выражают действительность, запечатлены истинностию, а не принадлежат к вымыслам, не суть результаты простого заимствования у других поэтов.
      Указанные болезни эпохи, делающие человека слабым, бесхарактерным, самолюбивым, злым, Лермонтов объясняет гнетом просвещения, при котором утрачиваются естественные благородные инстинкты. Им противопоставляет он достоинства старины или жизни младенчествующих, диких народов. В этом его общественная философия.
      С нравственной точки зрения, действия героев Лермонтова не могут быть оправданы: они безнравственны и в гражданском, и в общечеловеческом отношении.
      Что касается до художественного значения поэзии Лермонтова, то высокое достоинство его не подлежит сомнению. Мы не входили в разбор его, предоставляя это другим. Цель наша, повторяем, состояла в том, чтобы рассмотреть значение образа, начертанного Лермонтовым, как главного идеала его ума и фантазии.
      
      
      Гендлина Виктория. Комментарии к Поэме о вселенском противостоянии Добра и Зла, завершающей традицию русского романтизма. Итог размышлений Лермонтова о том, способна ли любовь победить разочарование, скепсис и порок 18.05.2019 // Полка. 2018. М.Лермонтов. ДЕМОН 1839
      
       Отверженный дух веками блуждает "в пустыне мира без приюта": он ненавидит и презирает мир ("творенье Бога своего"), ему наскучило даже зло, его не привлекает экзотически прекрасная природа Кавказа и его бурлящая жизнь. Но однажды с Демоном происходит преображение: он видит юную княжну Тамару, которая дожидается своего жениха, и влюбляется в нее - ей на погибель. "Демон" - главный замысел Лермонтова, итог его многолетних размышлений и всей русской романтической традиции. Впрочем, оценить это смогли немногие современники: поэма трагически разошлась со своими читателями.
      Лермонтов часто возвращался к уже освоенным сюжетам и перерабатывал их. Начав писать "Демона" в 15-летнем возрасте, во время учебы в Благородном пансионе при Московском университете, он раз за разом возвращался к этому замыслу на протяжении десяти лет - с 1829 по 1839 г. Всего существует восемь редакций разной степени завершенности, причем в ранних сюжет выстроен не полностью, а действие происходит в неопределенной экзотической местности: по таким деталям, как "теплый южный день", "лимонная роща" или "испанская лютня", в ней угадывается собственно Испания. Некоторые строки, - например, формула "Печальный демон, дух изгнанья" и начало диалога Демона с его возлюбленной - есть уже в первом варианте текста. В 1831 г. замысел претерпевает кризис: Лермонтов пробует заменить четырехстопный ямб пятистопным, не доканчивает попытку и в сердцах приписывает: "Я хотел писать эту поэму в стихах: но нет. - В прозе лучше".
      Впрочем, два года спустя Лермонтов возвращается к брошенной работе. В 1838-м он завершает шестую редакцию поэмы и дарит ее Варваре Лопухиной, в которую был безответно (?) влюблен (отсюда название - "лопухинский список"). Эта редакция имеет важное значение в истории поэмы, которая теперь превращается в "восточную повесть": именно здесь появляются кавказские природа и быт, мотивы грузинской мифологии. Этот текст уже близок к окончательному, который появляется в 1839 г. Дата окончания работы больше ста лет заставляла филологов спорить: долгое время считалось, что последнюю редакцию поэт завершил в год своей смерти, в 1841-м. Впрочем, по мнению литературоведов, Лермонтов, если бы остался жив, вполне мог бы вновь вернуться к "Демону": "Последняя редакция... именно оказалась последней, а не была подлинным завершением работы над поэмой" (А.Журавлева. Лермонтов в русской литературе. 2002) ⁠.
      Язык "Демона" отличается особой патетичностью. Лидия Гинзбург ⁠ писала о целой системе интонационного нагнетания, цепи гипербол ⁠, лихорадочных поисках максимальной словесной высоты (Л .Гинзбург. Творческий путь Лермонтова. Глава 5. Иронические поэмы).
      Чувство воздушности, эфирности - ключевое для поэмы. Райнер Мария Рильке, прочитав "Демона", говорил о "чувстве крыльев, возникающем от близости облаков и ветра". Действительно, крылья - неизменная деталь облика Демона; "создается впечатление, что Лермонтову надо, прежде всего, оживить в сознании читателя сам мотив полета, воздуха и движения" (А.Журавлева. Указ. работа)⁠.
      Грандиозно и пространство поэмы. Драма двух персонажей - Тамары и Демона - разворачивается в мире людей, но на самом деле отражает конфликт вселенского уровня. Художественное пространство "Демона" - Кавказ, Земля, кочующие караваны звезд, беспредельная ширь эфира, где-то в вышине рай - весь Космос - масштаб, соразмерный вопросу о противостоянии Добра и Зла, который ставит поэт. Изгнание Демона - "это с самого начала некое абсолютное изгнание: из рая, но и не в ад, а вообще из организованного, божественного миропорядка в "эфир", в пустоту, в бесконечные просторы Вселенной" (А.Журавлева. Указ. работа) ⁠.
      В поэме находят отголосок разные литературные роды и жанры. В истории о гибели Тамариного жениха и Демонесоблазнителе просматривается балладный сюжет, сверхважное для "Демона" взаимодействие эпоса и лирики: в первой части преобладает эпическое начало (развернутые описания замка царя (?) Гудала, горные пейзажи), вторая часть - лирические монологи Демона, почти сплошь состоящие из гипербол, вполне уместных в устах падшего ангела: Я тот, чей взор надежду губит, Я тот, кого никто не любит, Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, я у ног твоих.
      Взаимодействие потусторонней силы с миром живых оборачивается для последнего катастрофой. Это происходит во второй части поэмы в форме диалога между Тамарой и Демоном: Тамара теряет душевное равновесие и, позволив Демону поцеловать себя, гибнет в стенах монастыря. <...>
      Гордый ангел, низвергнутый Богом с небес, - сюжет библейский, а запретная любовь райского изгнанника к земным девам - нередкий мотив в европейской литературе: темы, затронутые в "Демоне", встречаются в предшествующих романтических текстах: в "Фаусте" Гете, "Любви ангелов" Томаса Мура⁠, "Элоа, или Сестре ангелов" Альфреда де Виньи⁠, "Мессиаде" Клопштока⁠, "Каине" Байрона. "Байронические" поэмы - важнейшая часть литературного воспитания Лермонтова в юные годы. Большое влияние на него оказал "Потерянный рай" Джона Мильтона, герой которого - Сатана стал прародителем многих романтических героев. Как и Сатана, Демон у Лермонтова - сложный, неоднозначный персонаж, могущество которого соотносится с его тайной тоской и завистью к земному миру: О! если б ты могла понять, Какое горькое томленье Всю жизнь, века без разделенья И наслаждаться и страдать, За зло похвал не ожидать, Ни за добро вознагражденья. <...> Все это соответствует программе отверженного романтического героя, который презирает мир и в то же время находится от него в зависимости. Это "демоническое" чувство повлияет не только на "Демона", но и на "Героя нашего времени". Носители такого сознания действуют и в ранних поэмах Лермонтова ("Преступник", "Аул Бастунджи").
      Среди русских литературных источников поэмы "Демон" - "Пери и ангел" Жуковского (перевод поэмы Томаса Мура) и "Див и Пери" Подолинского. <...> Еще одно несомненное влияние - поэзия Пушкина ("Кавказский пленник" - вплоть до текстуальных совпадений: у Пушкина "Я вяну жертвою страстей", "И на челе его высоком Не изменялось ничего" - у Лермонтова "Я вяну, жертва злой отравы!", "И на челе его высоком Не отразилось ничего"). Встречаются в "Демоне" аллюзии "Полтавы", стихотворений "Ангел" (1827), откуда Лермонтов заимствует формулу "дух отрицанья, дух сомненья", превратив ее в "дух изгнанья", и "Демон" (1823). <...> Мотивы кавказского фольклора вошли в поэму при ее переработке в конце 1830-х гг.: легенда о любви горного духа Гуды к молодой девушке. Вообще же "Демон" - палимпсест влияний: грузинские предания сочетаются со средневековыми мистериями - аллегорическими пьесами о борьбе ангелов и демонов за человеческую душу⁠.
      Текст поэмы стал известен публике задолго до публикации. Она распространялась в рукописном виде, как некогда "Горе от ума" Грибоедова (параллель, замеченная еще Белинским). Попытки
      Лермонтова опубликовать "Демона" не увенчались успехом. Фрагменты поэмы были опубликованы уже после его смерти, в 1842 г., в "Отечественных записках", а полностью текст опубликован в 1856 г. в Германии в городе Карлсруэ стараниями родственника Лермонтова генерала Алексея Философова⁠. В России поэма полностью вышла в 1860 г. - в собрании сочинений Лермонтова под редакцией Степана Дудышкина⁠. Современные научные издания печатают "Демона" по "придворному" списку, представленному Лермонтовым в 1841 г. для чтения при дворе наследника престола - будущего Александра II - с дополнениями из других списков. <...>
      Одним из самых восторженных читателей оказался Виссарион Белинский, писавший в письме к Боткину: "Демон" сделался фактом моей жизни, я твержу его другим, твержу себе, в нем для меня - миры истин, чувств, красот. Я его столько раз читал - и слушатели были так довольны <...> Отдам "Демона" своего в хороший переплет..." (В.Г. Белинский - В.П. Боткину, 17 марта 1842 г.).
      До этого в статье "Стихотворения М. Лермонтова" Белинский сравнивал "Демона" с поэмой "Мцыри" - не в пользу последней: "Как жаль, что не напечатана другая поэма Лермонтова, действие которой совершается тоже на Кавказе и которая в рукописи ходит в публике, как некогда ходило "Горе от ума": мы говорим о "Демоне". Мысль этой поэмы глубже и несравненно зрелее, чем мысль "Мцыри", и хотя исполнение ее отзывается некоторою незрелостию, но роскошь картин, богатство поэтического одушевления, превосходные стихи, высокость мыслей, обаятельная прелесть образов ставят ее несравненно выше "Мцыри" и превосходят все, что можно сказать в ее похвалу". <...>
      Добро и зло в поэме сплетаются в единый узел: даже Демон способен в умилении пролить слезу. Во второй части поэмы говорится о возможном преображении падшего ангела: "И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра", "Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру", - произносит он, но это не в его власти: поцелуй демона несет земной женщине смерть. Однако и это торжество зла, в свою очередь, служит исполнению Божественного промысла. Выясняется, что именно страдания Тамары (и, вероятно, ее старания отвратить Демона от порока) обеспечивают ей райское блаженство - когда Демон уносит с собой (?) душу Тамары, ее спасает Господень ангел: Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: <...> Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!
      С такой структурой конфликта в дальнейшем будут иметь дело русские романисты - Толстой и Достоевский (Толстому, кстати, приписывается фраза о том, что ни он, ни Достоевский не были бы нужны, если бы "этот мальчик" - Лермонтов - остался жив). <...>
      Герой лирики Лермонтова прямо называет себя избранником зла ("Как демон мой, я зла избранник"), но это происходит не потому, что он хочет оправдать зло, а потому, что добро бессильно.
      Впрочем, Лермонтов уже в 1839 г. в поэме "Сказка для детей", которую Борис Эйхенбаум называет "своего рода пародией на "Демона" (Эйхенбаум Б.М. Лермонтов: Опыт историколитературной оценки. Л. 1924), пересматривает свои увлечения. О воспевании духа, восставшего в одиночку против мирового порядка, он здесь говорит как о пройденном этапе своей жизни: Кипя огнем и силой юных лет, Я прежде пел про демона иного; То был безумный, страстный, детский бред.<...> Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался - стихами.
      Тем не менее "демонизм" стихов Лермонтова надолго определил его восприятие последующими читателями, став частью мифа о поэте. Разумеется, Лермонтов давал для этого все основания: скажем, в "Ауле Бастунджи" 1834 г. авторское предуведомление заканчивается строфой, явно параллельной мыслям отверженного, проклятого героя: "Моей души не понял мир. Ему Души не надо. Мрак ее глубокой, Как вечности таинственную тьму, Ничье живое не проникнет око". В ранних стихах Лермонтов вспоминает, что с детских лет никто не понимал его исключительной души; то же говорит о себе вполне вписывающийся в парадигму демонизма Печорин, а отождествление Печорина с его автором было общим местом критики XIX в.
      Эта же готовность критики биографизировать лермонтовские произведения повлияла на восприятие "Демона". Аполлон Григорьев ⁠ отмечал: "Лермонтов без страха и угрызений, с ледяной иронией становится на сторону тревожного, отрицательного начала в своем "Демоне"... он с ядовитым наслаждением идет об руку с мрачным призраком, им же вызванным". В Серебряном веке фигура Лермонтова тоже прочитывается сквозь призму образов его главной поэмы. Мережковский в статье "Поэт сверхчеловечества" пишет, что Лермонтов оказался обречен на печальную участь быть среди "тех нерешительных ангелов, которые в борьбе Бога с дьяволом не примкнули ни к той, ни к другой стороне". Владимир Соловьев ⁠ писал, ссылаясь на воспоминания современников Лермонтова, что "рядом с самыми симпатичными проявлениями души чувствительной и нежной обнаруживались у него резкие черты злобы, прямо демонической" (от детской жестокости к животным до взрослой жестокости к людям, в особенности, к женщинам). Философ полагал, что "демоническое сладострастие не оставляло его (Лермонтова) до горького конца" и что пером поэта водил настоящий "дух нечистоты", который и заставил Лермонтова прийти к идеализации и "оправданию демонизма", в конце концов его погубивших: в поведении Лермонтова на дуэли с Мартыновым Соловьев видел "безумный вызов высшим силам", - вероятно, сходный с бессильными проклятиями Демона.
      Вместе с тем, в характере Лермонтова была и другая сторона, о которой вспоминали те же современники и о которой не умалчивает Соловьев: Лермонтову была свойственна подлинная религиозность, явно боровшаяся с его демоническими амбициями. Вполне вероятно, что она была сродни желанию Демона "с небом примириться" и "веровать добру". Главное сходство Лермонтова с его Демоном - не в приверженности злу, а именно в амбивалентности, двойственности, затаенной надежде на любовь и обновление. <...>
      Лирика Лермонтова пронизана самоанализом, вниманием к малейшим оттенкам переживаний внутреннего "я", что передавалось и его героям - от Арбенина до Печорина. "Демон" не исключение. Лермонтову Демон интересен не только как персонаж, бунтующий против "неба" (характерный для ранней лирики Лермонтова мотив), но и как герой, способный соединять в себе противоположные начала, от холодной ненависти переходить к пламенной любви. Собственно сюжет был довольно условным: поначалу он разворачивался в неопределенной экзотической местности и в неопределенное время. <...>
      Демон в первых редакциях еще достаточно шаблонен, в нем нет глубины, которая чувствуется в окончательном тексте, его речи по сравнению с позднейшим величественным пафосом - почти скороговорка: И слишком горд я, чтоб просить У Бога вашего прощенья. Я полюбил мои мученья И не могу их разлюбить (из второй редакции, 1830). Это отвечало схематичности первого замысла. <...> Позднее Лермонтов перенес абстрактную проблематику в историческую среду, а экзотику сделал более внятной русскому читателю. Так замысел оброс этнографическими деталями эпохи и географической конкретикой: И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял, И, глубоко внизу чернея, Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял, И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте, Ревел, - и горный зверь и птица, Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали...
      Здесь же появляются река Арагва, Койшаурская долина; Лермонтов воспроизводит черты местной культуры - причем весьма небрежно: княжна-христианка носит чадру, а к слову "зурна" дает не соответствующее истине примечание "Вроде волынки". Для Лермонтова, одного из лучших в русской литературе знатоков Кавказа, он все-таки остается экзотическим пространством, которое можно насыщать произвольными подробностями более или менее восточного колорита. Несмотря на это, само решение обратиться к Кавказу как раз и сообщило философской поэме недостававшую глубину: Все изменилось с появлением в поэме Кавказа: полет демона в буквальном смысле стал выше... художественный мир поэмы беспредельно расширился. ⁠<...>
      У Лермонтова с ранних лет остались воспоминания о Кавказе как о "райском месте". В 1837 г. сосланный на Кавказ за стихотворение "Смерть поэта", он изучал местные песни, народные легенды о духе Гуде, влюбленном в деву, и о царице Тамаре. Образ Кавказа в "Демоне" вполне соответствует мифологеме первозданной, "дикой" природы, созданной повестями Бестужева-Марлинского, романтическими поэмами и стихотворениями Пушкина. Кавказ - территория свободы и воли, пространство, где происходит борьба с природой и человека с самим собой. "Демон" открывается грандиозным пейзажем, а буйство реки сравнивается с львицей, у которой есть грива (эту львицу потом долго будут припоминать Лермонтову как яркий пример ошибки в литературе).
      Красота горных пейзажей, их экзотическая мощь подчеркивают отчужденность главного героя: Демон, глядя на "божий мир", который "дик и чуден", испытывает к нему лишь презрение и зависть. Люди же, в отличие от Демона, живут в согласии с природой. Лермонтов воспроизводит в тексте кавказские свадебные обряды, - например, ритуальный танец Тамары на крыше дома Гудала: И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, глядит - И влажный взор ее блестит....
      Несмотря на неточности, в "Демоне" сказывается хорошее знакомство Лермонтова с грузинским фольклором. Вот как описаны мысли случайного путника, услышавшего плач Тамары в монастыре:...Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье; И мыслит он: "То горный дух Прикованный в пещере стонет!" И, чуткий напрягая слух, Коня измученного гонит...
      Горный дух, прикованный в пещере к скале, - это Амирани, аналог Прометея в грузинских легендах. В "Демоне" Лермонтов создает сложное мифопоэтическое пространство, где переплетаются христианские идеи и элементы грузинского фольклора. Не случайно речь в поэме идет о христианском Кавказе, а не о мусульманском, как, например, в "Кавказском пленнике" Пушкина. Впрочем, в традиционной грузинской культуре христианский уклад объединялся с эмоциональной стихией Востока. Причина такого синтеза - пограничное положение Древней Грузии, испытывавшей влияния разных культур, и эта пограничность в поэме проявлена самым прямым образом: например, удалой жених не совершил молитву у часовни, которая "сберегала От мусульманского кинжала". Вольно обращаясь с историко-культурным контекстом, Лермонтов показывает опасную, но в то же время восхитительную Грузию, а ее пейзажи создают подходящий фон для страстной любви и сражений высших сил.
      Имя Тамара - христианизированная версия еврейского имени Тамар (Фамарь); в Библии это имя носит несколько женщин, главная ⁠ из них - праматерь царя Давида и, соответственно, Иисуса Христа. С иврита это имя переводится как "финиковая пальма" - дерево, считающееся в ближневосточной традиции воплощением красоты; в "Демоне" это значение воскресает в описании невероятной красоты героини: Клянусь полночною звездой, Лучом заката и востока, Властитель Персии златой И ни единый царь земной Не целовал такого ока; Гарема брызжущий фонтан Ни разу жаркою порою Своей жемчужною росою Не омывал подобный стан! Еще ничья рука земная, По милому челу блуждая, Таких волос не расплела; С тех пор как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела. <...>
      Филолог Юрий Манн отмечает, что Демон, объявляя о желании примириться с миром и небом, продолжает их обличать: "Диалектика "Демона" такова, что примирение неуловимо оборачивается в нем новым бунтом, возвращение - повторным бегством, обетованный же край - идеальным вместилищем материальных сокровищ" (Манн Ю. В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М. 2001)⁠. Диалектичен, амбивалентен сам Демон - изгнанник рая, но не порождение ада: То не был ангел-небожитель, Ее божественный хранитель: Венец из радужных лучей Не украшал его кудрей. То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!
      Однако разделенное со своей диалектической парой - чистой душой Тамары - Зло в лице Демона обретает вполне определенное происхождение: "Взвился из бездны адский дух" (II, гл. 16).
      Судя по всему, Лермонтова привлекала перспектива оправдания "демонизма" -это шло вразрез с общепринятым в христианстве представлением о зле как о нехватке добра. "Демона" можно назвать гимном силе хаоса, который, однако, слабее, чем мир гармонии - тот самый прекрасный мир, который Демон презрительно отвергает, но который, подобно пушкинской "равнодушной природе", торжествует в финале поэмы. <...>
      Новый расцвет поэзии в конце XIX - начале XX в. возродил интерес к "Демону". Если в поэзии середины XIX в. слово "Демон" - либо эхо лермонтовского романтизма (у Аполлона Майкова ⁠), либо полуиронический штамп (у Некрасова, Николая Щербины ⁠, Василия Курочкина⁠), то с 1880-х, с приходом декадентства, количество демонов в поэзии, напрямую отсылающих к Лермонтову и развивающих его мотивы, резко увеличивается ("Демон тоски и сомненья" и "демон неверья" у Надсона, демонами пестрит поэзия символистов - Мережковского, Минского ⁠, Бальмонта и особенно Брюсова, который сам в своем жизнетворчестве исповедовал несколько карикатурный демонизм). Важное место образ Демона занимает в поэзии Блока: можно вспомнить два его стихотворения с названием "Демон". Стихотворение 1910 г. - прямой лирический пересказ мотивов лермонтовской поэмы, вернее, впечатления от нее; стихотворение 1916 года написано как монолог Демона, который упивается страданиями Тамары и губит ее сознательно (собственно, таким - злобным духом, полным "смертельным ядом Вражды, не знающей конца" - Демон предстает перед спасенной душой Тамары у Лермонтова): Я пронесу тебя над бездной, Ее бездонностью дразня. Твой будет ужас бесполезный - Лишь вдохновеньем для меня. <...>Дрожа от страха и бессилья, Тогда шепнешь ты: отпусти... И, распустив тихонько крылья, Я улыбнусь тебе: лети. И под божественной улыбкой Уничтожаясь на лету, Ты полетишь, как камень зыбкий, В сияющую пустоту...
      Советские литературоведы связывали скептицизм Демона с общей "болезнью века" - скукой, неудовлетворенностью, которой страдает и Печорин в "Герое нашего времени" <...> В советское время Демон трактовался как носитель порочного индивидуалистического сознания, которое заставляет его страдать и приводит к краху. Формулировки советских критиков были примерно одинаковыми: Софья Леушева писала, что в поэме показана "ограниченность, бесперспективность одинокого бунта души, замкнувшейся в себе, несостоятельность индивидуализма, пренебрегающего человеческим миром...", Валентин Коровин отмечал, что "проблематика "Демона" связана с апологией и гибелью индивидуалистического сознания", Александр Гуревич - что в поэме "раскрывается трагедия индивидуалистического сознания - духовная ущербность и духовное величие демонического бунта" и т.д.
      Реминисценции из "Демона" часто встречаются в советской и постсоветской литературе. Но лермонтовской поэме была суждена долгая жизнь и в других видах искусства. Драматичный сюжет "Демона" и музыкальность лермонтовского стиха привлекали внимание русских композиторов. Впечатление от поэмы перенес в свою Третью симфонию в 1874 г. Эдуард Направник ⁠, а в 1886 г. в Мариинском театре Борис Фитингоф-Шель ⁠ поставил оперу "Тамара". Но главным и самым известным "лермонтовским" музыкальным произведением стала опера "Демон", поставленная в 1875 г. Антоном Рубинштейном ⁠ в Мариинском театре на либретто будущего биографа Лермонтова Павла Висковатова (в основу лег лермонтовский текст). Композитор сделал акцент на "восточном колорите" поэмы - отчасти в ущерб философской проблематике. Как и текст Лермонтова, опера подверглась цензурным гонениям: в 1871 г. ее первую версию запретили к постановке, поскольку "общее очертание драмы имеет характер, несовместный с учением нашей церкви, и может затронуть в публике религиозное чувство, тем более что подобные сопоставления Ангела с Демоном на сцене доселе не являлись...". После корректировок постановку одобрили, хотя коллеги-композиторы, такие, как Николай Римский-Корсаков и Модест Мусоргский, отнеслись к опере холодно. Однако, несмотря на все сложности при ее создании и скепсис коллег Рубинштейна, она приобрела большую популярность и до сих пор ставится в театрах, считаясь одним из лучших произведений Антона Рубинштейна. Известный беллетрист Петр Боборыкин ⁠ писал об успехе композитора: "Напиши он только одного "Демона", - он и то оставил бы по себе имя русского композитора. "Демон" после опер Глинки стал на сцене кульминационным пунктом по всеобщему признанию в той все разрастающейся толпе, которая и в столице, и в провинции делается способной ходить в оперу не из простого любопытства, не из обезьянства моды". Большим событием в музыкальном мире стала концертная версия оперы в московском Концертном зале им. П.И. Чайковского (2015). Демон - Дмитрий Хворостовский, Тамара - Асмик Григорян.
      В связи с оперой Рубинштейна о Демоне начинает думать художник Михаил Врубель. Падший ангел занимал его не меньше, чем самого Лермонтова. В 1891 г. он проиллюстрировал новое собрание сочинений Лермонтова, в том числе поэму "Демон". "Врубель поражал всех, кто пристально вглядывался в его творчество, необыкновенной близостью к Лермонтову. Эта близость не значит - только особая внимательность художника-иллюстратора к иллюстрируемому писателю - внимательность, переходящая в талант распознавания стиля его произведения" (С.Дурылин. Врубель и Лермонтов)⁠: художнику удавалось передавать оттенки эмоций героев, от иллюстрации к иллюстрации они менялись сообразно движению замысла Лермонтова. А вот воспоминания Любови Блок⁠: "Дома всегда покупали новые книги. Купили и иллюстрированного Лермонтова в издании Кушнерева. Врубелевские рисунки к Демону меня пронзили... Но они-то как раз и служили главным аттракционом, когда моя просвещенная мама показывала своим не менее культурным приятельницам эти новые иллюстрации к Лермонтову. Смеху и тупым шуткам, которые неизменно, неуклонно порождало всякое проявление нового - конца не было. Мне было больно (по-новому!). Я не могла допустить продолжения этих надругательств, унесла Лермонтова и спрятала себе под тюфяк; как ни искали, так и не нашли". Главные демоны Врубеля - картины "Демон сидящий" (1890), "Демон летящий" (1899) и "Демон поверженный" (1901-1902) стали модернистским прочтением поэмы Лермонтова.
      Лермонтовская поэма живет в других видах искусства и сегодня. В 2003 г. в Театре им. Моссовета "Демона" поставил Кирилл Серебренников, отдав главную роль Олегу Меньшикову ("В поэме Лермонтова разлито ощущение нестабильности. Вот-вот землетрясение начнется. Кавказ, в общем... Может быть, этой самой страстности нам не хватает в жизни, в окружающей среде...", - говорил режиссер). В 2014-м "Демона" поставил в Театре им. М. Н. Ермоловой хореограф Сергей Землянский: этот спектакль - пластически-музыкальная интерпретация поэмы без единого слова.
      Был в советском литературном восприятии "Демона" один пример, связанный с Великой Отечественной войной: участница краснодонской подпольной организации "Молодая гвардия" ⁠ Ульяна Громова, погибшая вместе со своими товарищами, любила и знала наизусть поэму Лермонтова. В гестаповской тюрьме она читала "Демона" вслух своим товарищам. Чтение "Демона" - две эмоциональные сцены в романе Александра Фадеева "Молодая гвардия": в первый раз поэзия Лермонтова позволяет на короткое время забыть о "том ужасном мире", в котором живут Громова и ее подруги, во второй - работает как прямая агитация, позволяя найти воодушевление в самый мрачный час: О, как задрожали в сердцах девушек эти строки, точно говорили им: "Это о вас, о ваших еще не родившихся страстях и погибших надеждах!"
      Уля прочла и те строки поэмы, где ангел уносит грешную душу Тамары.
      Тоня Иванихина сказала: "Видите! Все-таки ангел ее спас. Как это хорошо!"
      "Нет! - сказала Уля все еще с тем стремительным выражением в глазах, с каким она читала. - Нет!.. Я бы улетела с Демоном...
      Подумайте, он восстал против самого бога!"
      "А что! Нашего народа не сломит никто! - вдруг сказала Любка с страстным блеском в глазах. - Да разве есть другой такой народ на свете? У кого душа такая хорошая? Кто столько вынести может?.. Может быть, мы погибнем, мне не страшно" (А.Фадеев. Молодая гвардия).
      И Лермонтова, и А.Фадеева, как считает В.Гендлина, несколько иронически и "сквозь фильтр "Молодой гвардии" Фадеева" - вспоминают герои недавней пьесы Андрея Родионова и Екатерины Троепольской "Зарница": "Когда Ульяна Громова читала "Демона", Ей было нужно, чтобы ей сопереживали, И иногда для этого годится даже Лермонтов (?). Должно быть что-то, что нас объединяет". На сегодня это, пожалуй, последний вариант взаимоотношений русского искусства с блестящей и во многом неуместной поэмой (? - чудовищно - и это интеллект журналиста XXI века! - Г.Ш.).
      
      
      Гинзбург Л. Творческий путь Лермонтова Глава 5. Иронические поэмы. б1940. // feb-web.ru> Лермонтов>critics/gin/gin-001-htm
      
      Романтический индивидуализм был явлением прогрессивным и тогда, когда он отражал подъем буржуазного революционного сознания, и тогда, когда - в эпоху реакции - он приобрел характер трагического протеста (байронизм). Но вместе с тем байронизм - это кризис романтического индивидуализма. <...>
      Если Лермонтов начинает с высокого романтизма, то, тем самым, он откликается на еще не изжитые русским обществом потребности. Но романтизм для Лермонтова, так же, как для Герцена, для Белинского, оказался этапом. Вместе со своими лучшими современниками Лермонтов от пафоса индивидуалистического свободолюбия и протеста приходит к глубокому познанию социальных фактов - к той поэзии действительности, которая в данной стадии развития европейской мысли и явилась наиболее прогрессивным ее выражением в литературе.
      Образ грандиозного демонического героя проходит через многочисленные юношеские произведения Лермонтова, вплоть до "Боярина Орши" и "Маскарада" (1835-1836). На этом сплошная цепь "байронических" драм и поэм прерывается. В 1838 г. он начинает работу над "Героем нашего времени" и пишет "Тамбовскую казначейшу". 1839 г. - один из самых острых моментов в эволюции Лермонтова; этот год дает "Сказку для детей" и "Сашку" <...> и в то же время патетическую поэму "Мцыри". Последовательные редакции "Демона" располагаются между 1829 и 1841 г. (окончательной, в сущности, можно считать редакцию 1838 г., так как впоследствии Лермонтов вносил в "Демона" только стилистические поправки). "Мцыри" и "Демон" - это кульминация романтического пафоса Лермонтова, но знаменательно, что замысел обеих поэм коренится в первом творческом периоде. В то же время, начиная с 1838 г., все новые эпические и прозаические замыслы Лермонтова ("Тамбовская казначейша", "Сказка для детей", "Сашка", "Герой нашего времени") резко отклоняются от патетического романтизма. <...>Незаконченные поэмы 1839 г. ("Сказка для детей" и "Сашка") показывают, что в этот период в кругозор Лермонтова входит пушкинская ирония и одновременно, вероятно, ирония Байрона, ирония Гейне. Романтическая ирония, наряду с историзмом, с психологизмом, с социальной проблематикой романтического романа и т.
      д., оказалась одним из путей развития реалистических тенденций романтизма. <...> Обреченный на тщетные порывы к бесконечному, субъективный дух вознаграждает себя непрестанной игрой, свободным парением над вещественным миром. Это философское ядро понятия романтической иронии. Отсюда следует, что поэт бесконечно выше своего предмета. Он свободно устанавливает и отменяет законы для действительности, создаваемой им из предпосылок собственного сознания. <...> Для Байрона ирония, так же, как и рефлексия, - производное от великого крушения революционных и гуманистических идей. Сильная личность, сначала восторженная, переходит к демоническому протесту и, убедившись в бесплодности индивидуального протеста, ищет спасения в скептицизме. Такова диалектика развития байронического героя. Самого Байрона она привела от "Манфреда" к "Дон-Жуану". Ироническое сознание вовсе не отрицает высшие ценности, оно только признает их недостижимость и, утешая самое себя, подвергает абсолюты сомнению<...> Байронизм - это романтический индивидуализм, еще не утративший общезначимые идеалы свободы и справедливости, - но уже потерявший веру в их достижимость.
      Русской литературе романтическую иронию привил Пушкин, воспринявший ее главным образом через Байрона, обратившего иронию в средство общественной борьбы. В условиях тогдашней русской действительности иронический стиль приобретал особый смысл. <...> Пушкин и люди пушкинского поколения, воспитанные на революционном скептицизме Вольтера, были подготовлены к восприятию байронической иронии.
      Но в творчество Лермонтова, с его однозначным словоупотреблением, с прямотой и серьезностью его гражданского пафоса, ирония вошла как неожиданность. Вероятно, для Лермонтова она и не была органична. Его лирика вся - вне иронии. В прозе он находит гораздо более прямые пути к реализму. Но иронические поэмы Лермонтова, хотя неоконченные и неотделанные, заслуживают пристального внимания не только по своим художественным качествам (Гоголь считал "Сказку для детей" лучшим из стихотворных произведений Лермонтова), но и по значению их в лермонтовской эволюции. В "Сказке для детей" и в "Сашке" Лермонтов сделал попытку, очевидно, его не удовлетворившую, найти новое отношение к действительности.
      Лермонтов - поэт рефлектирующего поколения 30-х годов, именно прогрессивной части этого поколения, страстно стремившейся к преодолению романтического субъективизма. А ведь ирония в байроновском ее аспекте - это уже критическое отношение поэта к состоянию собственного своего сознания.
      При том исключительном значении, какое имела для Лермонтова демоническая тема, понятно, что он в "Сказке для детей" прежде всего с другой точки зрения взглянул на демона: Герой известен, и не нов предмет; Тем лучше, устарело все, что ново. Кипя огнем и силой юных лет, Я прежде пел про демона иного: То был безумный, страстный, детский бред. <...> Но этот черт совсем иного сорта: Аристократ и не похож на черта......Но я не так всегда воображал Врага святых и чистых побуждений. Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ. - Меж иных видений Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно... и душа тоскою Сжималася - и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет. Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался - стихами.
      Это декларация нового взгляда на вещи: Но я не так всегда воображал...
      В 1841 г. Лермонтов возвращается к той же проблеме в стихотворении, вписанном в альбом С. Н. Карамзиной. <...> Здесь, подобно Байрону в "Дон-Жуане", Пушкину в "Путешествии Онегина", он заявляет об отказе от романтической патетики. А впервые он заявил об этом в "Сказке для детей". Однако то, что сделал Лермонтов в "Сказке для детей", нельзя толковать как переход от изображения романтического демона к изображению комического черта. В "Сказке для детей" совершенно сознательно воспроизведена ситуация встреч Демона с Тамарой; строфы Х-XII с описанием спящего Петербурга, над которым пролетает сатана, вызывают в памяти: Печальный демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей... <...> Перед нами здесь нечто гораздо более сложное, чем любая пародия: противопоставление двух концепций демонизма, грандиозной и иронической. Прежний демон - субъективный дух, восставший против мирового правопорядка. Это "могучий образ"; он принадлежит к сфере абсолютно-ценного: В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик!
      Новый демон должен выразить новое, критическое понимание субъективизма. Поэт лишает его величия, но уж, конечно, не с тем, чтобы сделать его смешным. Новый демон трагичен, но трагичен именно отсутствием абсолютов, раздвоенностью, рефлектирующим сознанием интеллигента 30-х гг. Это сложное идеологическое задание Лермонтов осуществляет переходами, контрастами, стилистическими разоблачениями, характерными для иронического метода (отмечу, что ирония в "Сказке для детей" вся направлена на создание нового, "критического" демона, она почти не затрагивает героиню). Я прежде пел про демона иного: То был безумный, страстный, детский бред... Страстный бред поэта оказывается предметом благосклонности светской дамы; вероятно, это писалось по личному опыту. П. Мартьянов рассказывает: "Княгиня М. А. Щербатова, после чтения у ней поэмы, сказала Лермонтову: "Мне ваш демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака".
      А красавица М.П. Соломирская, танцуя с поэтом на одном из балов, говорила: "Знаете ли, Лермонтов, я вашим демоном увлекаюсь... Его клятвы обаятельны до восторга... Мне кажется, я бы могла полюбить такое могучее, властное и гордое существо, веря от души, что в любви, как и в злобе, он был бы действительно неизменен и велик" (П.К. Мартьянов, Дела и люди века, т. III, стр. 87-88), другими словами, значение поэтического бреда относительно, как все в этом мире иронии.
      Теперь характеристика нового демона подготовлена: Но этот черт совсем иного сорта: Аристократ и не похож на черта. В первых строфах поэмы знаменательны колебания "демонической номенклатуры". В отличие от демона, черт - слово с простонародным, комическим оттенком. Но в следующей, четвертой строфе появляется новое обозначение: На кисее подушек кружевных, Рисуется младой, но строгий профиль... И на него взирает Мефистофель. Мефистофель, конечно, не отличается ни лиризмом, ни "волшебносладкой красотою" демона, но когда черта сменяет это колоссальное создание Гете, символ современного скептицизма, тема опять поднимается вверх. В пятой строфе поэт сам подчеркивает неустойчивость своей демонической номенклатуры: То был ли сам великий сатана, Иль мелкий бес из самых нечиновных... Опять крутой подъем лирической эмоции; в шестой строфе Лермонтов возвращается к воспоминаниям о своем старом могучем и прекрасном демоне. Он нисколько не пародирует его и не отрицает в нем прекрасного идеала, он только свидетельствует о том, что идеал этот является пройденным этапом его душевной жизни. И мысль об изжитом идеале снова выражена ироническим переходом: Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался - стихами.
      В четырех строфах "Сказки для детей" Лермонтов вводит в кругозор читателя и русского черта, и Мефистофеля Гете, и сатану - духа тьмы, и мелкого беса, быть может, действительно из Лессажа, и своего старого демона - и ни на одном из них не хочет остановиться. В седьмой строфе Но полно, к делу! - Я сказал уж вам, Что в спальне той таился хитрый демон - Лермонтов, после всех переходов, возвращается к старому обозначению, но определением "хитрый" он сразу уничтожает целостность и безотносительное величие образа. <...>
      Принцип иронической сдержанности в стиле "Сказки для детей" особенно очевиден, если сопоставить эту поэму с "Демоном", сюжетную ситуацию которого она, несомненно, повторяет. Патетический стиль Лермонтова, быть может, наиболее полное выражение нашел в "Демоне" именно потому, что в "Демоне" герой принял обличие, которое допускает, даже требует грандиозности, ничем уже не ограниченной. Монологи демона слагаются из гипербол: Я тот, чей взор надежду губит, Я тот, кого никто не любит, Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, я у ног твоих!
      Гиперболическая торжественность достигается и подбором слов и синтаксическими средствами: нагнетающими интонацию риторическими единоначатиями и повторами, резкой расчлененностью и параллелизмом ритмико-синтаксических единиц. Монолог героя "Сказки для детей" начинается той же темой, ответом на вопрос, высказанный или невысказанный: кто ты? Но Лермонтов избирает здесь как раз противоположную синтаксическую структуру: синтаксические единицы не совпадают с ритмическими; от строки к строке идут переходы - интонация утрачивает громозвучность, становится прозаической и нервной: Не знаешь ты, кто я, но уж давно Читаю я в душе твоей, незримо, Неслышно; говорю с тобою - о, Слова мои, как тень, проходят мимо Ребяческого сердца, и оно Дивится им спокойно и в молчанье. Пускай! Зачем тебе мое названье? - Это интонация иронической сдержанности, иронических подразумеваний. Ты с ужасом отвергнула б мою Безумную любовь. Но я люблю По-своему: терпеть и ждать могу я; Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.
      В "Демоне" целая система интонационного нагнетания, цепь гипербол, лихорадочные поиски максимальной словесной высоты; в "Сказке для детей" - обрывающееся многоточием наречие ("посвоему"), минимум того, что можно было сказать, собственно - только словесная оболочка для заполнения подразумеваниями. Интенсивность подразумеваний, способность кратчайшим образом закреплять сложный комплекс ассоциаций в высшей степени присуща стилю "Сказки для детей": А много было взору моему Доступно и понятно, потому, Что узами земными я не связан И вечностью и знанием наказан...
      Последняя строка содержит все, что в монологе демона сказано о муках вечности и познания: Я шумно мчался в облаках, Чтобы в толпе стихий мятежной Сердечный ропот заглушить, Спастись от думы неизбежной - И незабвенное забыть! Что повесть тягостных лишений, Трудов и бед толпы людской Грядущих, прошлых поколений, Перед минутою одной Моих непризнанных мучений? Что люди? Что их жизнь и труд? Они пришли, они пройдут...Надежда есть: ждет правый суд, Простить он может, хоть осудит! Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет. <...>
      На фоне иронических поэм Байрона и его французских последователей становится очевидно, каким решительным и совершенно своеобразным шагом вперед был так называемый русский байронизм, - речь идет о тех выводах, какие сделали из байронизма в своем зрелом творчестве Пушкин и Лермонтов. <...> Современники были бесконечно наивны, полагая, что Онегин - измельченный байронический герой, тогда как Онегин - нечто совершенно иное: байронический герой, впервые ставший характером. Именно в этом пушкинском, онегинском русле лежит вторая ироническая поэма Лермонтова - "Сашка".
      Судя по приступу к "Сашке" (до нас дошло 1732 стиха, и в них завязка только намечается), эта поэма была задумана как большое полотно русской жизни. В 1838-1839 гг. Лермонтов явно занят мыслью о том, чтобы написать своего "Онегина", т. е. написать историю молодого человека своего поколения. Этот замысел осуществился в Печорине, демонстративно названном по аналогии с пушкинским героем. Но, быть может, одновременно с Печориным на роль нового Онегина намечался Сашка. Именно нового, созданного не в порядке подражания, но в порядке разрешения аналогичной задачи на ином социальном материале.
      Впервые в "Сашке" Лермонтов вводит своего лирического героя в текст поэмы, создает развернутую систему лирических отступлений. И в лирических отступлениях воскресают лермонтовские самохарактеристики, знакомые нам по ранним стихам; в них Лермонтов обосновывает иронический взгляд на вещи: К чему, куда ведет нас жизнь, о том Не с нашим бедным толковать умом; Но исключая два-три дня да детство, Она, бесспорно, скверное наследство. Бывало, этой думой удручен, Я прежде много плакал, и слезами Я жег бумагу. Детский глупый сон Прошел давно, как туча над степями; Но пылкий дух мой не был освежен, В нем родилися бури, как в пустыне, Но скоро улеглись они, и ныне Остался сердцу, вместо слез, бурь тех, Один лишь отзвук - звучный, горький смех... <...> "Детский глупый сон" - это в идейном становлении поэта то же, что "...безумный, страстный, детский бред" "Сказки для детей". Протестующее субъективное сознание, измученное бесплодной борьбой с действительностью, от слез переходит к бурям демонизма и, наконец, к "горькому смеху" иронии.
      В "Сашке", как в "Дон-Жуане", как в "Онегине", авторское лирическое я оказывается связующим началом для пестрого материала быта и фантазии (автохарактеристики, описания, социальная сатира, патетические монологи о пожаре Москвы или событиях французской революции и пр. и пр.); в то же время, - и в этом Лермонтов следует за своими великими предшественниками, - лирическое Я удваивается, отражаясь в герое поэмы. Это не значит, что Лермонтов в Сашке изобразил самого себя. Речь идет не об эмпирическом автобиографизме, но о едином состоянии сознания, выраженном в лирических отступлениях поэмы и вместе с тем в образе ее героя. Герой поэмы, так же как "автор" поэмы, носит маску; он "добрый малый": Но нынче я не тот уж, как бывало, - Пою, смеюсь.
      - Герой мой добрый малый. <...>
      Предвосхищением трагической смерти история Сашки заранее переосмыслена. Но в то же время Сашка не отдает денег, взятых взаймы, танцует кадриль; как говорили приверженцы высокого романтизма, он принадлежит "низкой действительности". И он лиричен и трагичен не как "дух изгнанья", парящий над миром, но как человек, обреченный на повседневную борьбу с этим миром и на гибель. В строфах LXXII - LXXIII Лермонтов на мгновенье отождествляет Сашку с демоном - и заключительной "pointe" (острота) отрицает это тождество: О, если б мог он, как бесплотный дух, В вечерний час сливаться с облаками, Склонять к волнам кипучим жадный слух И долго упиваться их речами, И обнимать их перси, как супруг...В глуши степей дышать со всей природой Одним дыханьем, жить ее свободой. О, если б мог он, в молнию одет, Одним ударом весь разрушить свет...(Но, к счастию для вас, читатель милый, Он не был одарен подобной силой). <...> Лермонтову, по самой сущности его дарования, вообще не свойственно было просто шутить. Его лирике шутка почти незнакома. Его эпиграммы и альбомные шалости мало удачны. <...> Неумение Лермонтова просто шутить в "Сашке" сказалось с полной отчетливостью. "Сашка" имеет подзаголовок "Нравственная поэма", иронически обращенный к блюстителям нравов, подзаголовок этот довольно точен. "Сашка" именно нравственная поэма, в которой изображаемое прежде всего подвергается оценке. <...>
      Любовнице Сашки, задумчивой Тирзе (имя, освященное Байроном), Лермонтов, вероятно, не без умысла, противопоставляет ее подругу, - примерно так, как Ольга противопоставлена Татьяне: Она была свежа, бела, кругла, Как снежный шарик... <...>Предвосхищая Достоевского, Лермонтов первый в русской литературе сочувственно изобразил "падшую женщину" (Ср. С. Дурылин, Как работал Лермонтов, М., 1934, стр. 38-43). Тирза - демоническая натура, женский двойник Сашки; ведь Сашка тоже страдает неизлечимой печалью. Это соотношение между героем и героиней у Лермонтова намечено еще в стихотворении 1832 г. "Прелестнице" и в 1841 г. повторено в стихотворении "Договор". В обращении Сашки к Тирзе заключена основная мысль обоих стихотворений: Судьба вчера свела случайно нас, Случайно завтра разведет навечно, - Не все ль равно, что год, что день, что час, Лишь только б я провел его беспечно? ("Сашка") - В толпе друг друга мы узнали. Сошлись и разойдемся вновь, Была без радости любовь, - Разлука будет без печали ("Договор"). <...>
      Не только в "Сказке для детей", но и в "Сашке" Лермонтов не отказался от своего демона; он показал психологическое становление "демона" в грязном, грубом, насильническом быту. Лермонтов анализирует психические явления, чрезвычайно конкретные и скрытые; касается темных участков душевной жизни, которые никогда еще не попадали в кругозор русской поэзии и русской прозы.
      Значение "Сашки" как художественного произведения не следует преувеличивать; это опыт, неотделанный, незаконченный, брошенный, вероятно, по внутренним причинам, но в эволюции Лермонтова очень существенный. Здесь сквозь грубую эротику, сквозь натуралистические излишества пробился мощный порыв к овладению конкретным, обозначились невиданные еще возможности Лермонтова-психолога, Лермонтова - социального бытописателя.
      Лермонтов оставлял вещи незаконченными часто с тем, чтобы написать их в новой редакции. Он бросил "Княгиню Лиговскую" - и написал "Героя нашего времени". Он бросил "Сашку" - и, быть может, написал бы грандиозный роман в стихах о русской жизни.
      
      
      Гиреев Д.А. Поэма М.Ю. Лермонтова "Демон" // Орджоникидзе:
      Сев.-Осет.книжн.изд-во. 1958, 208 стр. /lermontov-lit.ru>
      ...kritika...demon/ tekstologicheskie...
      http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/gireev-demon/rabota-vposlednie-gody.htm
      
      <...> В оценке поэмы "Демон" скрещивались различные взгляды, и классовую позицию автора той или иной работы можно определить без особых затруднений.
      О поэме "Демон" уже накопилась обширная критическая литература. Она затрагивает как вопросы содержания, так и вопросы текстологического характера. Вся эта литература далеко не одинаково ценна. Особенно много путаницы, совершенно неверных, идеалистических трактовок высказали авторы статей, занимавшиеся литературно-художественным анализом поэмы.
      Современники Лермонтова знакомились с поэмой по рукописным копиям, которые уже при жизни поэта распространялись в многочисленных экземплярах, различных по своему тексту. О том, как воспринимали поэму "Демон" современники Лермонтова, мы можем судить лишь по некоторым, весьма немногочисленным, высказываниям и документам.
      Едва ли не самой ранней оказалась оценка А. Н. Муравьева. В конце 1834 г., прочитав поэму "Демон", он был изумлен "живостью рассказа и звучностью стихов", о чем не преминул сообщить Лермонтову при личном знакомстве (Муравьев А.Н. Знакомство с русскими поэтами. Киев, 1871, стр. 21-22). Широкую известность поэма стала приобретать в 1838-1839 гг. В это время о ней, распространявшейся во все более многочисленных списках, заговорили в Петербурге.
      Можно было бы предполагать, что А.П. Шан-Гирей - близкий друг и родственник Лермонтова, на глазах которого прошло несколько лет жизни и творчества поэта, - глубже, чем кто-либо, должен был понимать произведения своего друга. Однако если Шан-Гирей в своих мемуарах сумел сообщить много интересных фактов из жизни поэта, то, как истолкователь творчества Лермонтова, он оказался не на высоте положения. В своих воспоминаниях Шан-Гирей пишет: "Мы часто в последнее время говорили с Лермонтовым о Демоне. Бесспорно, в нем есть прекрасные стихи и картины... Без сомнения, явись в печати, он должен был иметь успех, но мог возбудить и очень строгую рецензию. Мне всегда казалось, что "Демон" похож на оперу с очаровательнейшей музыкой и пустейшим либретто. В опере это извиняется, но в поэме не так. В Демоне видна одна цель - написать несколько прекрасных стихов и нарисовать несколько прелестных картин дивной кавказской природы, это хорошо, но мало..." (Сушкова Е.А. Записки. 1928, стр. 386-387). Ни глубокого идейного содержания поэмы, ни самобытности Лермонтова как художника Шан-Гирей, к сожалению, не понял. Ему показалось странным, что развитие сюжета и образов в поэме идет не по существующим литературным традициям. Шан-Гирей даже советовал Лермонтову переделать поэму и показать, что Демон прямо хочет "погубить душу святой отшельницы" (Сушкова Е.А. Записки. 1928, стр. 388). Поэт, видимо, скептически отнесся к советам друга и переделывать поэму не стал.
      Среди современников Лермонтова оказались и такие люди, которые находили поэму чем-то забавным, шуточным, могущим вызывать только улыбку. А.А. Елагин в письме к семье из имения Петрищево сообщал 5 января 1842 г.: "Я писал уже к вам, что здесь появилась Лермонтова поэма "Демон" в двух песнях. Хотел было списать ее для вас, но она показалась мне в целом, не скажу слабою, потому что много блестящих описаний, но посредственною; к тому ж список неверен, есть много без всякого смысла. Вот в чем дело. Дьявол от скуки отправился странствовать в пространствах небесных и случайно пролетал над Кавказом и Грузиею в то время, когда молодая и прекрасная грузинка, ожидая жениха, плясала на кровле отцовского лома. Дьявол увидел и влюбился" (Библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, фонд А.Елагина).
      В таком же стиле Елагин передает содержание всей поэмы, приводя порою в качестве иллюстрации довольно большие отрывки. Елагин стоял близко к литературным кругам Москвы, но его понимание поэмы "Демон" нисколько не поднялось над общим уровнем салонного истолкования темы и образа героя. В его наивном представлении Демон был разновидностью традиционного дьявола-искусителя. Один из главных недостатков поэмы Елагин видел в том, что она не имеет "звучных имен".
      Некоторые современники Лермонтова воспринимали поэму в противоположном ее подлинному значению смысле. Об этом свидетельствует следующая запись, сделанная в конце тетради владельцем одного из списков поэмы "Демон": "Прекрасно! Душа Тамары не должна была оставаться в руках Демона; она принадлежала христианке, которая прежде должна предстать суду бога... Тамара только по определению божию, а не дьявольскому, должна быть в раю или в аду" (Библиотека им. Ленина, Отдел рукописей, фондовый Љ 1205). Автор этой заметки серьезно рассуждал о том, по каким путям должна отправиться душа Тамары. Он совершенно не понял богоборческого характера поэмы.
      Во второй половине пятидесятых гг. XIX в. в свет вышел ряд изданий поэмы "Демон" на русском языке за границей, в 1859 г. были опубликованы в России юношеские тетради Лермонтова с первыми очерками поэмы и, наконец, в 1860 г. поэма впервые появилась в России полностью. Все эти издания вызвали ряд рецензий и критических статей. Наиболее ярким выразителем взглядов дворянско-либеральной критики на творчество Лермонтова в шестидесятые годы оказался А. Д. Галахов. По его мнению, образ Демона представляет лишь один из вариантов в галерее лермонтовских героев. Далее Галахов ставит следующие вопросы: 1) или автор выводил современного ему человека, ставшего героем эпохи, 2) или в образах, созданных Лермонтовым, поэт выводил себя, свой характер, 3) или сливал первое со вторым?
      После довольно пространного разбора произведений Лермонтова, Галахов так отвечает на поставленные вопросы: "... Он сам (Лермонтов) является в созданных им лицах, они зеркало его самого, и он сам - верное их отражение или воспроизведение ("Русский вестник", 1859, т. XVI, стр. 92). Итак, критик считал, что в произведениях Лермонтова создан родственный образ, отразивший самого автора. Однако, хотя в образе лермонтовского героя и отразился автор, черты его характера не являются природными, национальными, русскими. Они пришли к Лермонтову от Байрона, под влиянием которого поэт находился, а затем попали в его произведения, в том числе и в поэму "Демон". В конце статьи Галахов говорит, что, перейдя в лермонтовские произведения, байронические характеры лишь "подпали действию известной эпохи" и некоторому собственно национальному влиянию. Такова позиция Галахова. Его статьи отказывали Лермонтову в самобытности и низводили великого русского поэта до ранга простого подражателя образцам Запада.
      После Галахова утверждение о заимствованиях повторялось в различных вариантах Дудышкиным ("Отеч. Зап.", 1859, Љ 7, стр. 33), В. Карелиным ("Донкихотизм и демонизм", СПб., 1866, стр. 720) и особенно широко В. Спасовичем в его статье "Байронизм у Пушкина и Лермонтова" ("Вестник Европы", 1888, Љ 4, стр. 520). Последний утверждал, что, не будь Байрона, - Лермонтов не стал бы великим поэтом, и вся его заслуга заключается в том, что он в своем творчестве удачно сумел "перестроить" Байрона "по своему собственному темпераменту". По мнению Спасовича, эта перестройка "повторяется в больших размерах в крупных эпических и позднейших драматических произведениях Лермонтова, в числе которых первое место занимает поэма "Демон" (Там же, стр.528).
      Если Галахов и Спасович говорили о влиянии на Лермонтова Байрона, то Н. Дашкевич стал отыскивать следы влияний не только Байрона, но и других писателей. В своей довольно объемистой работе "Мотивы мировой поэзии в творчестве Лермонтова" Дашкевич путем многочисленных сравнений доказывал, что образ духаискусителя, прежде чем попасть в поэму Лермонтова, прошел через литературы многих народов. Дашкевич широко цитирует средневековые легенды и народные драмы о дьяволе, а затем произведения писателей различных стран, в которых был изображен образ Сатаны. Он называет имена: Данте, Луиджи Пульчи, Боярдо, Ариосто, Тассо, Марло, Мильтона, Клопштока, Геснера, Лесажа, Вольтера, Гете, Байрона, Т. Мура, де Виньи и, наконец, Пушкина.
      Указав на источники, из которых, по мнению Дашкевича, мог прийти к Лермонтову образ Демона, он далее подчеркивает, что этот образ получил окраску в соответствии с характером творчества Лермонтова, а характер поэзии Лермонтова определялся влияниями книжной культуры, условиями воспитания и душевными задатками поэта.
      Основная ошибка Дашкевича заключалась в том, что он не считался с конкретно-историческими условиями, в которых жил и творил Лермонтов. Для него образы, созданные поэтом, были носителями каких-то извечных человеческих качеств, а не реальным воплощением типичных черт характера людей, живших в определенную эпоху. Так, например, Дашкевич говорит: "Образ Демона получил для юного поэта особый смысл, как олицетворение духа недовольства кратковременными радостями и эфемерными благами жизни" ("Чтения в историческом обществе Нестора-летописца", Киев, 1893, кн. VII, стр. 219). В этой формулировке природа лермонтовского Демона трактовалась крайне отвлеченно. Автор не дает ответа, почему Лермонтов создает образ, выражающий дух протеста, почему он недоволен "радостями и благами жизни" и, наконец, где источник этого недовольства.
      Еще Галахов говорил, что Лермонтов, находившийся под влиянием Байрона, в своих произведениях выразил субъективные чувства, собственное отношение к тем темам, которые разработал его западный учитель. В конце XIX столетия представители различных литературных группировок, начиная от либерально-буржуазных и кончая откровенно реакционными, стали широко развивать эту мысль.
      В 1891 г. В. Ключевский посвятил специальную статью вопросу отражения в произведениях Лермонтова его личных субъективных чувств: "Лермонтовская поэтическая гамма-грусть, как выражение не общего смысла жизни, а только характера личного существования, настроение единичного духа. Лермонтов - поэт не миросозерцания, а настроения, певец личной грусти, а не мировой скорби ("Русская мысль", 1891, кн. VII, стр. 7-8).
      В последующие десятилетия субъективизм Лермонтова стал предметом многочисленных критических работ. Чего только ни говорили, ни писали о поэте и его поэме "Демон"! Дело дошло до явной клеветы и извращения облика Лермонтова. Например, Вл.
      Соловьев в марте 1899 г. выступил в Петербурге с публичной лекцией: "Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств и мыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать "ницшеанством" ("Вестник Европы", 1901, Љ 2, стр. 441). Определив таким образом содержание лермонтовского творчества, Вл. Соловьев стал доказывать, что Лермонтов чувствовал себя "сверхчеловеком", гордо попирая толпу, глядя на всех с презрением. По мнению критика, эта черта Лермонтова выразилась в его демонизме, а герой его поэмы "есть тот же главный демон самого Лермонтова - демон гордости, который мы видели в разных стихотворениях" ("Вестник Европы", 1901, Љ 2).
      Буржуазно-либеральные историки литературы высказывали более умеренные взгляды. Однако, анализируя творческое наследие Лермонтова, они постоянно стремились доказать, что субъективизм - его главное, характерное качество. Д.Н. Овсянико-Куликовский прямо писал: "Важнейшие образы, им созданные, от Демона до Печорина, оказываются субъективными; в них Лермонтов воспроизвел себя самого или некоторые существенные стороны своей натуры, равно как и свои личные психологические отношения к обществу, к людям, к миру" (Овсянико-Куликовский Д.Н. М.Ю. Лермонтов. 1914, стр. 10).
      А. Пыпин убежден, что поэма "Демон" только "... отчасти привязана к легенде, но в главной основе опять имеет субъективное значение" (Пыпин А. История русской литературы, 1913, т. IV, стр. 541). Стремление оторвать Лермонтова и его произведения от реальной почвы русской жизни характерно для подавляющего большинства буржуазных критиков и литературоведов конца XIX- начала XX вв. Ярким примером сугубо идеалистической трактовки лермонтовского творчества может служить работа С. Андреевского, начавшего свою статью с утверждения, что Лермонтов всегда считал своею родиною небо, а на земле чувствовал себя временным изгнанником. Родство Лермонтова с небом дает, по мнению автора, "ключ к пониманию его произведений". И далее: "Всю неудовлетворенность жизнью, то есть здешней жизнью, а не тогдашним обществом, всю исполинскую глубину своих чувств.., всю необъятность своей скучающей на земле фантазии, - Лермонтов постарался излить устами "Демона". Автор далее настойчиво утверждает, что сам Демон - это не падший ангел, а ангел, упавший на землю, - короче, это сам поэт (Андреевский С.А. Литературные чтения, СПб., 1891).
      Преподаватель Киевской духовной академии Леонид Соколов в истолковании поэмы "Демон" стоял на крайне реакционной позиции, утверждая, что Лермонтов подпал под власть демонизма и от этого всю жизнь испытывал страдания. Происходившая в нем борьба, по мнению Соколова, должна была закончиться падением Демона и выходом Лермонтова на "спасительный путь смирения".
      Таковы в общих чертах высказывания дворянской и буржуазной критики о творчестве Лермонтова. Нисколько не умаляя значения трудов таких крупных историков литературы, как А. Галахов, Н. Дашкевич, А. Пыпин, Д. Овсянико-Куликовский и некоторых других, не принижая их роли в развитии филологической науки, мы, тем не менее, должны подчеркнуть следующее: в истолковании поэмы "Демон" все они, хотя и принадлежали к различным литературным группировкам и школам, по существу отстаивали родственные взгляды. Более того, в анализе идейно-художественного богатства поэмы "Демон" они высказывали весьма умеренные мысли, сближаясь в некоторых вопросах с такими реакционерами, как Вл. Соловьев, Л. Соколов и другие. В поэме "Демон" - одном из самых острых вольнолюбивых произведений русской литературы XIX в. - критики стремились притупить идейный смысл, истолковать сообразно своим либеральным воззрениям, приспособить к тем или иным историческим условиям.
      В творчестве Лермонтова, и в поэме "Демон", в частности, на первый план выдвигалось все то, что связывало его с литературными традициями других народов, с мировой культурой (а эта связь бесспорна), но не рассматривалось вовсе или рассматривалось очень бегло то, что составляло национальную основу произведений поэта, что было обусловлено русской жизнью. При таком истолковании идейное богатство творчества Лермонтова обеднялось, а порою даже искажалось. Дореволюционная литература о великом поэте изобиловала работами, авторы которых на все голоса говорили об индивидуализме Лермонтова. Творчество поэта отрывали от конкретно-исторических условий, от общественного движения, от народа. Индивидуализм Лермонтова расценивался как его личное качество, а не как одна из форм протеста против уродства существовавшего тогда общественного устройства.<...>
      Среди современников Лермонтова были люди, хорошо чувствовавшие протестующий, мятежный, свободолюбивый дух поэмы "Демон". Они понимали глубокое идейное содержание поэмы и самобытность Лермонтова-художника. Среди таких передовых деятелей русской культуры того времени первым нужно назвать В.Г. Белинского. В начале 1842 г. Белинский решил подарить своей невесте М.В. Орловой список в то время еще не опубликованной поэмы "Демон". Великий критик достал два списка поэмы и с них собственноручно сделал новый, сводный список (о переписке Белинского с Боткиным неоднократно отмечали многие авторы представленных в Антологии материалов - Г.Ш.). <...>
      О силе огромного воздействия лермонтовской поэмы Демон" на людей рассказывает великий пролетарский писатель М. Горький. В его повести "В людях" (глава XIV) есть сцена, посвященная чтению "Демона" (см. отрывки из повести "В людях" в Антологии). <...>
      Главный образ лермонтовской поэзии нашел свое наиболее полное воплощение в поэме "Демон", которая была и остается одним из ярких по своей художественной выразительности и одним из глубоких по содержанию произведений классической русской литературы <...>
      Поэма "Демон" имеет сложную творческую историю. Более десяти лет своей короткой жизни Лермонтов работал над этим произведением. Первоначальный замысел поэмы относится к 1829 г., когда юному поэту еще не было пятнадцати лет, но и сравнительно незадолго до смерти Лермонтов продолжал вносить отдельные поправки в текст поэмы. Поэт несколько раз прерывал свою работу, а затем снова возвращался к ней. Появлялись новые редакции и варианты, тема расширялась и углублялась, получая все новые оттенки, шлифовался стих, выковывались образы. Произведение вырастало вместе с творческой и идейной эволюцией его автора. Такая упорная работа свидетельствует о том, что тема поэмы глубоко волновала Лермонтова в течение всей его жизни. Поэт стремился художественными средствами разрешить наиболее важные проблемы своего времени. <...>
      Уже давно погиб на дуэли Лермонтов, а его любимое детище, поэма "Демон", все еще не появлялось в печати: оно было под цензурным запретом. Лишь в 1856 г. дальний родственник поэта А.И. Философов решил напечатать поэму за границей. Но к этому времени появилось новое затруднение - поэма жила во многих десятках списков, которые распространялись повсюду. Ее переписывали от руки, передавали знакомым и друзьям, увозили в провинцию; там вновь переписывали и, перечитывая, восторгались могучей силой лермонтовской поэзии. Поэма жила в народе.
      Когда Философов и друзья Лермонтова решили напечатать поэму, то возникли затруднения: по какому тексту производить набор? В руках Философова было несколько списков поэмы "Демон", причем в каждом из них было немало разночтений. По одному из таких списков, с приведением некоторых вариантов, видимо, из другого списка, поэма "Демон" была напечатана в 1856 г. в Карлсруэ. За границей в 1856-1857 гг. на русском языке вышло три издания поэмы. Наконец, лишь в 1860 г. царская цензура разрешила напечатать в России полностью "Демона". Однако и после этого издания цензурные притеснения не прекращались. Поэма формально была допущена к печати, но различные вымарки и произвольные поправки еще несколько десятилетий искажали текст поэмы. <...>
      В период обучения в Московском университетском пансионе среди разнообразных литературных занятий Лермонтов начал работу и над образом Демона. Этот образ в творческом воображении поэта сложился не сразу. Его первые элементы появились в стихотворении "Мой Демон" (1829). Здесь изображено неземное существо, наделенное самыми страшными, отрицательными чертами. Все положительное ему чуждо: Он презрел чистую любовь, Он все моленья отвергает, Он равнодушно видит кровь...Он "уныл и мрачен". В нем говорят, прежде всего, неземные страсти. Вообще "собранье зол его стихия". В этом небольшом стихотворении краткая, но цельная характеристика образа Демона отличается от того, к чему Лермонтов придет позднее. Здесь Демон - олицетворение зла и порока.
      Обычно, говоря об источниках образа Демона, подавляющее большинство исследователей прошлого сразу обращалось к западноевропейской литературной традиции. Эта принципиально ошибочная тенденция в лермонтоведении берет свое начало от буржуазных исследователей XIX в. и до последнего времени дает себя чувствовать в ряде работ. Мы ограничимся лишь следующим замечанием: в истории мировой литературы образ злого духа со всеми его многочисленными вариантами разработан в очень многих произведениях. Эта разработка имеет многовековую историю. Заметим также, что Лермонтов безусловно хорошо знал большинство из этих произведений. Но для нас совершенно бесспорно одно и самое главное положение: никогда ни один крупный художник не стал бы разрабатывать ту или иную тему только потому, что предшествующая литература этой теме уделяла внимание. Нужны были более жизненные, более естественные для художника побуждения. Начало работы над образом, который олицетворяет собою зло и пороки, было обусловлено определенными впечатлениями жизни.
      Однако, если содержание образа в основном есть результат жизненных впечатлений, то внешний его облик и некоторые черты могут быть связаны с литературной традицией. И эта связь, прежде всего, восходит к А. С. Пушкину. Еще в 1823 г. в стихотворении "Демон" ("Мнемозина", ч. III, 1824) Пушкин создал образ, который характеризуется следующими чертами: Его улыбка, чудный взгляд, Его язвительные речи, Вливали в душу хладный яд. Неистощимой клеветою Он провиденье искушал; Он звал прекрасное мечтою; Он вдохновенье презирал, Не верил он любви, свободе; На жизнь насмешливо глядел - И ничего во всей природе Благословить он не хотел. Комментируя свое стихотворение в 1825 г., Пушкин подчеркивал, что созданный им образ есть художественное воплощение чувств и переживаний, порожденных противоречиями жизни
      (Пушкин А.С. Полное собр. соч., изд. АН СССР, 1949, т. VII).
      Многие черты образа Демона у Пушкина и Лермонтова сходны. Это, видимо, чувствовал и сам Лермонтов; он даже преднамеренно, формально связал свое стихотворение с пушкинским, дав ему сходное название - "Мой Демон". Но Лермонтов одновременно уже в заглавии подчеркивает и самобытность образа. Слово "мой" как бы обращает внимание читателя на близость образа поэту, на то, что в нем есть свои новые, отличительные черты. Рисуя Демона мрачным, злобным, Лермонтов одновременно говорит: Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Как характерны эти строчки для Лермонтова! В них сказалась его самобытность, его оригинальный творческий облик. Подобной черты в образе Демона не было даже у Пушкина.
      Надо полагать, что Лермонтову было хорошо известно и другое пушкинское произведение, написанное на ту же тему - стихотворение "Ангел" (Северные цветы", 1828). Основная концепция А. С. Пушкина при характеристике образа Демона выражена в строках: В дверях эдема ангел нежный Главой поникшею сиял, А демон мрачный и мятежный Над адской бездною летал. Дух отрицанья, дух сомненья На духа чистого взирал И жар невольный умиленья Впервые смутно познавал...
      В позднейших редакциях поэмы Лермонтова характеристика Демона как "духа отрицания, духа сомнения" найдет свою глубокую и всестороннюю разработку. В том же 1829 г. Лермонтов создал ряд набросков, которые явились началом работы уже над поэмой "Демон". В тетради Љ 3 пробой записано два варианта: 1. "Демон узнает, что ангел любит одну смертную, демон узнает и обольщает ее, так что она покидает ангела, но скоро умирает и делается духом ада. Демон обольстил ее, рассказывая, что бог несправедлив и проч. свою ист." (См. т. IV, стр. 222); 2. "Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его, наконец, любит, но демон видит ее ангела хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой" (См. т. IV, стр. 223).
      В первом варианте Демон, руководимый чувством ненависти к богу, губит "смертную", которую любит ангел. Ведущим чувством, определяющим поведение Демона, является его враждебное отношение к Богу, а, следовательно, и к ангелу, как Его посланцу. Во втором варианте на первый план выдвигается личная любовь Демона к монахине. О любви ангела к этой же "смертной" речи нет. Таким образом, по этому плану характер Демона должен был приобрести совсем иное качество. Ведь еще в стихотворении "Мой Демон" Лермонтов говорил о своем герое: Он презрел чистую любовь...Теперь, наряду с чувством ненависти, Демон мог испытывать и чувство любви.
      Таковы были планы Лермонтова в 1829 г. Они говорят о колебаниях, творческих поисках поэта. <...> Разбор ранних набросков - свидетельство того, что, во-первых, образ героя задуманной поэмы в сознании Лермонтова оформился не сразу; не определено, какие стороны характера героя должны быть рельефными, значительными, а какие второстепенными. Лермонтов настойчиво искал художественную форму, в которой можно было бы глубже передать те чувства и устремления, которые волновали его. Эти творческие искания - наглядное свидетельство самобытности поэта; вовторых, неясность в развитии сюжета - вот почему Лермонтов делает наброски двух планов поэмы. Эти планы весьма различны, отличаются друг от друга настолько, насколько отличны характеристики героя. Но пока в представлении автора облик героя не получил своих ведущих черт, окончательный сюжет поэмы не мог быть выбран. Таков первый этап творческой работы Лермонтова над поэмой "Демон".
      
      * * *
      Однако, видимо, сравнительно недолго продолжались колебания поэта в выборе сюжета поэмы. Уже в той же третьей тетради, тотчас за первыми набросками, есть небольшой отрывок, который начинается стихами: В полночь между высоких скал, Однажды над волнами моря, Один, без радости, без горя, Беглец эдема пролетал... (Т. IV, стр. 224). Судя по отрывку в сорок строк, Лермонтов уже принял решение. Он наметил черты характера Демона и выбрал вариант развития сюжета. Наметился образ героя, которым владели искренние сердечные чувства. Лермонтов не пошел по проторенному пути. Его герой не традиционный злой дух-искуситель, а глубоко чувствующее существо. Таким образом, уже в этом наброске проявляется стремление молодого поэта найти свой путь в решении волнующей его темы.
      Таким образом, первый период работы не дал законченного очерка поэмы. Но, анализируя планы и наброски, можно составить представление о фундаменте будущего произведения. Это необходимо потому, что в дальнейшей работе по изучению творческой истории "Демона" стоит главная цель: проследить развитие основного зерна - темы поэмы и характера ее героя.
      Итак, что же из себя представляет Демон? Через все наброски проходит мысль о том, что зло не является природным качеством характера Демона. В самом деле, стихи И лучших дней воспоминанья Чредой теснились перед ним, Тех дней, когда он не был злым... совершенно четко раскрывают его облик в прошлом.
      Во всех приведенных выше отрывках развивается мысль о том, что сам Демон когда-то подвергся насилию. После этого он живет без наслаждения, и ничто "не веселит его очей". По третьему варианту Демон жил, "не зная ни добра, ни зла"; он был опустошен и в окружении вечно цветущей природы стал походить на "пень горелый". В процессе работы над поэмой Лермонтов многое изменял, но взгляд его на Демона, как героя, который сам явился жертвою грубой, деспотической силы, подвергся воздействию зла, остался неизменным. Эта мысль автора в последующих редакциях приобретала более совершенную поэтическую форму.
      Поэтическое чутье приводило Лермонтова к твердому убеждению, что его герой, страдавший в течение долгого времени, должен тянуться к счастью. Он "душой измученною болен", и любовь могла залечить его раны. Вот почему Лермонтов отверг первый вариант развития сюжета, по которому Демон губит смертную, не любя ее.<...>
      Лермонтов, допуская мысль, что его герой может найти счастье в любви, вовсе не предполагает показать "возрождение Демона через любовь к женщине" - сам по себе термин возрождение" в данном случае не соответствует облику героя. Если говорить о "возрождении" Демона, то надо допустить возможность восстановления его прежнего характера и положения, а, следовательно, и сближения с богом. Применяя выражение "возрождение через любовь", исследователи лишали образ Демона одной из ведущих черт его характера: духа протеста.
      Демон между прочим говорит Тамаре: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру. Необходимо помнить, что об этом Демон говорит, убеждая Тамару полюбить его. Он искренен в своих чувствах и готов во имя любви и счастья "примириться" с небом - именно "примириться, а не "возвратиться" на небо. Примирение с небом должно пониматься как жертва со стороны Демона, приносимая им любимой женщине. Лермонтовский текст не дает оснований представлять превращения Демона в виде замкнутого круга: рай - греховное падение - стремление к возрождению и - возвращение в рай. Таким образом, говорить о "возрождении" Демона не приходится.
      В Демоне Лермонтов наметил образ героя, который, подвергнувшись насилию, в одиночестве переживал страдания. Став когдато жертвой несправедливости, он сам приобрел отрицательные качества, ибо, по мнению Лермонтова, зло порождает зло. Но в пороке он не находит наслаждения и жадно тянется к иной жизни, к тому, что может составить счастье бытия.
      Романтический колорит, которым творческая фантазия поэта покрыла образ героя, отнюдь не мешает распознать его подлинную сущность. Страдания личности от несправедливости, жажда счастья и поиски его - вот основная тема первых набросков поэмы "Демон".
      Но Лермонтов задумывался и над путями, которые могли привести к избавлению от страданий. Так, рядом с темой обличительного характера, в творчестве Лермонтова начинают звучать мотивы протеста, мятежного порыва. Позднее в ряде произведений они вырастут до активного призыва к борьбе за человеческое счастье. Эти основные идейные устремления, только намеченные в первых набросках, в последующие годы будут глубоко разработаны в поэме "Демон".
      Подводя итоги, отметим следующее. Творчество юного поэта развивалось в неразрывной связи с общественно-политическими и литературными явлениями его времени. Лермонтов как чуткий художник стремился запечатлеть в своих произведениях не только личные чувства, но чувства и стремления своих современников. Образ Демона у Лермонтова появился в результате насущной потребности средствами поэзии рассказать об этих переживаниях и устремлениях своих современников.
      2. Работа над ранними редакциями поэмы
      Самым ранним из дошедших до нас автографов поэмы "Демон" является текст в четвертой тетради, хранящейся в архиве Института русской литературы. Под заглавием "Демон" рукою Лермонтова позднее сделана пометка: "Писана в пансионе в начале 1830 года". Этот текст представляет собою поэму полностью от начала до конца (см. том IV Академического издания, 1955, стр. 226). И, конечно, совершенно прав Н. Бабушкин (Труды Самаркандского гос. пед. института, т. IV, Самарканд, 1942), который впервые поставил вопрос о том, что текст четвертой тетради необходимо считать самостоятельной редакцией, а не черновиком к очерку1831 г. Однако Н. Бабушкин, исправив ошибку предшествующих редакторов лермонтовских изданий, сам не избежал неточности. Он считает планы и наброски 1829 г. "первой редакцией" поэмы, а текст четвертой тетради - второй. Мы полагаем, что наброски должны оставаться только набросками и никак не могут составить "первый очерк" (или редакцию) еще не существовавшей поэмы.
      Характерные особенности текста четвертой тетради, то есть первого очерка:
      -- со второго листа тетради (первый лист оставлен как обложка) Лермонтов первоначально написал весь текст поэмы, состоящий из 440 стихов, поставил две итоговые черты и слово "конец". Стихи написаны сравнительно гладко, без особых поправок, можно думать, что поэт пользовался черновиками, которые не сохранились. Видимо, несколько позднее этот основной текст подвергся значительной обработке. Правка производилась как между строками, так и в специальных выносках на полях. Более темные чернила и почерк поправок дают основание утверждать, что это позднейшая по времени работа.
      -- действие поэмы развивается следующим образом: после краткой характеристики Демона из набросков 1829 г., вторая и третья строфы дают завязку поэмы. Демон в монастыре услышал "прекрасный звук, подобный звуку лютни" и "чей-то голос". Как много значит этот звук! Века минувших упоений, Века изгнания и мук, Века бесплодных размышлений, Все оживилось в нем, но вновь, Ужель узнает он любовь? Привлеченный звуками лютни и голоса, Демон проникает в келью к молодой монахине. Он не должен любить, потому что связан какой-то "клятвой роковой", но непреодолимая сила влечет его к монахине. После долгих колебаний он покидает монастырь, ... где впервые Земные слезы уронил... О прежней жизни героини автор говорит лишь намеками. "Ее история ужасна", но знать эту историю не нужно.
      С той самой ночи, когда Демон впервые побывал в келье, монахиня потеряла покой: Она молиться уж нейдет, И не играет, не поет, Ей колокола звон противен...В свою очередь и Демон захвачен страстью. Проходит еще некоторое время.
       ... Любить он может, может, И в самом деле любит он; И хочет в путь опять пускаться, Чтоб с милой девой повидаться, Чтоб раз ей в очи посмотреть И невозвратно улететь.
      С таким невинным намерением он проникает опять в монастырь. И здесь, в келье, Демон вдруг увидел посланника рая - ангела, охраняющего деву. И мщенье, ненависть и злоба Взыграли демонской душой. Он вышел твердою стопой... Красавице погибнуть надо, Ее не пощадит он вновь. Погибнет: прежняя любовь Не будет для нее оградой! Дождавшись у стен монастыря, когда дева останется в одиночестве, Демон вновь проник к ней. Лампада в келье чуть горит, Лукавый с девою сидит; И дрожь и страх ее объемлет.
      Она, как смерть, бледнея, внемлет.
      На ее вопрос "О, кто ты?" Демон отвечает большим монологом - самохарактеристикой: ... Я Демон, не страшись: Святыни здешней не нарушу! И о спасеньи не молись - Не искушать пришел я душу: К твоим ногам, томясь в любви, Несу покорные моленья, Земные первые мученья, И слезы первые мои! Не отгоняй меня укором: Несправедливым приговором Я на изгнанье осужден... И слишком горд я, чтоб просить У бога вашего прощенья: Я полюбил мои мученья И не могу их разлюбить...
      Монахиня умирает. Проходит много времени. Как прежде, бьются морские волны в гранитную скалу. На ней чернеет крест. Над тем крестом, под той скалою Однажды утренней порою С глубокой думою стоял Дитя Эдема, ангел мирный... Казалось, будто он молился За душу девы молодой... Но вдруг показался Демон. Он близ могилы промелькнул, И тусклый, мертвый взор кидая, Посла потерянного рая Улыбкой горькой упрекнул!..
      В таком виде дошел до нас первый законченный очерк. В нем Лермонтов разработал второй вариант сюжета, задуманного им несколькими месяцами раньше. Сравнивая замысел и его исполнение, можно убедиться в том, что поэт точно следовал намеченному плану. Однако в поэме появился ряд интересных деталей, значительно расширявших представление о главных персонажах.
      Прежде всего, Лермонтов сообщает предысторию Демона и намечает конфликт, дающий движение всему произведению. В начале поэмы, когда Демон впервые увидел монахиню и ощутил в себе новые чувства, автор говорит: Ему любить Не должно сердце допустить: Он связан клятвой роковою; (И эту клятву молвил он, Когда блистающий Сион Оставил с гордым сатаною). Из ремарки ясно, что когда-то Демон, покинув рай, оказался среди противников неба. Поступок Демона вполне закономерен. Лермонтов мотивирует его, раскрывая такие стороны характера героя, которые неизбежно должны привести к конфликту с богом. В самохарактеристике Демон говорит: И слишком горд я, чтоб просить У бога вашего прощенья... С другой стороны, сам автор в начале поэмы о своем герое писал: И лучших дней воспоминанья Чредой теснились перед ним: Тех дней, когда он не был злым...
      Сопоставление приведенных отрывков позволяет утверждать, что по своему характеру Демон горд. Гордость - его природное качество: оно явилось причиной конфликта с Богом. Другого объяснения этого конфликта текст поэмы в первой редакции не дает. Гордость Демона привела к непокорности, к мятежности, а затем к углублению пропасти между ним и Богом. Трагедия последующего одинокого существования Демона развила в его характере новую черту - злобу Он поклялся никогда никого не любить. Но неожиданная встреча с монахиней, любовь, которая может дать Демону новое счастье, вносит смятение в его душу "Роковая" клятва им нарушена, так как встреча с монахиней пробудила в нем чувство любви. В этот напряженный момент в келье появляется ангел, и... Сын безгрешный рая Вдруг разбудил мятежный ум: Кипит он, мщением пылая, Явилась снова воля злая, И яд преступных черных дум.
      Любовь к монахине и ненависть к Богу - вот два чувства, которые не могли ужиться в душе Демона. Любовь Демона не спасает от гибели монахиню. Она погибает только потому, что ангел - посланник ненавистного Демону бога - "приосенил ее крылом". Заканчивая поэму, Лермонтов еще раз подчеркивает непримиримость Демона с небом. Так раскрывался конфликт, составлявший основу поэмы.<...>
      Большая творческая работа, проделанная Лермонтовым над первоначальным текстом в четвертой тетради, явилась переходным этапом к созданию второго очерка (редакции) "Демона" (См.
      т. IV, стр. 421). Вторая редакция отличается от текста четвертой тетради и рядом вновь появившихся стихов.
      Первая редакция 1830 г. имела 442 стиха, вторая (1831) выросла до 496 стихов: с поправками той или иной степени, а также без поправок, во вторую редакцию перешло около трехсот десяти стихов. Остальные стихи (около 130) были отвергнуты поэтом, но вместо них Лермонтов для второй редакции написал 186 новых. Основная идея поэмы нашла дальнейшее углубление во второй редакции. Здесь появилось продолжение диалога между монахиней и Демоном, которого не было в четвертой тетради. В целом диалог направлен против неба, сделавшего Демона несчастным. По плану сюжет поэмы должен был развиваться таким образом: Демон, увидев ангела в келье и воспылав вновь ненавистью к Богу, решает погубить монахиню. Однако его последующая беседа с монахиней по своему содержанию получилась гораздо шире и глубже, искреннее, чем это требовалось для осуществления мщения. Она проникнута ощущением тоски по счастью и ненавистью к тому, кто принес ему зло, вызывая сочувствие к Демону. Не искушать пришел я душу. К твоим ногам, томясь в любви, Несу покорные моленья, Земные первые мученья И слезы первые мои! Душевное признание героя завоевывает к нему симпатии читателя.
      Представление о Демоне-искусителе, составленное из предыдущих сцен, бледнеет и отходит на второй план. Встает образ страдающего, тоскующего, но гордого, искренно любящего и ненавидящего существа. Демон говорит: И слишком горд я, чтоб просить У бога вашего прощенья... И в эти слова веришь - без всякого сомнения.
      Вся сила лермонтовского дарования была направлена на более глубокое художественное изображение именно такого Демона. Вот почему вслед за приведенными стихами идет продолжение диалога Демона с монахиней. Его слова о том, что Бог На нас не кинет взгляда! Он небом занят, не землей звучали как прямой призыв к устройству земного счастья собственными силами. Эта мысль дальше развивалась еще полнее. На опасение монахини А наказанье, муки ада? Демон отвечает: Так что ж? - ты будешь там со мной! Мы станем жить любя, страдая, И ад нам будет стоить рая; Мне рай - везде, где я с тобой! Такова была цель, к которой звал Демон. Он верил в возможность счастливой жизни, он тянулся к ней, и не его вина, а беда, что на пути к счастью вновь появился посланник неба - ангел.
      Так развивалась основная идея и тема поэмы.
      
      * * *
      Видимо, во второй половине того же 1831 г. Лермонтов попытался заново переработать "Демона". План поэмы (судя по дошедшим до нас стихам нового наброска) был оставлен почти без изменения. Образ Демона сохранил и здесь свои основные черты. В отличие от двух первых редакций, написанных четырехстопным ямбом, Лермонтов начал писать новый вариант пятистопным ямбом. По голубому небу пролетал Однажды Демон. С злобою немой Он в беспредельность грустный взор кидал, И воспоминанья перед ним толпой Теснились. - Это небо, где творец Внимал его хвалам и наконец Проклятьям, эти звезды... все кругом Прекрасно в блеске вечно-молодом... (Т IV, стр. 259). Таких строф (по восьми стихов в каждой) было написано семь. В каждой строфе соблюдается чередование рифм по схеме АВАВССДД. В ранних очерках такого строгого строфического построения не было. Отрывок, составляющий лишь начало нового очерка, не дает возможности проследить дальнейшее развитие темы и образов поэмы, но представляет интерес как свидетельство упорства Лермонтова в работе над стихом. Создав 56 стихов нового варианта, Лермонтов пришел к заключению: "Я хотел писать эту поэму в стихах; но нет - в прозе лучше". Однако сюжет поэмы "Демон", как известно, Лермонтов разработал только в стихах, но отдельные черты характера Демона были воспроизведены в герое повести "Вадим". Творческую работу над поэмой в начале тридцатых годов Лермонтов почти не прерывал. Вскоре он составил еще один план, по которому действие поэмы должно было развиваться в древнем Вавилоне, но и этот план остался неосуществленным.
      Видимо, в то же время был задуман план другой поэмы: "Написать записки молодого монаха 17 лет. С детства он в монастыре; кроме священных книг ничего не читал. Страстная душа томится. Идеалы...". В новой поэме должны были получить дальнейшее развитие идеи поэмы "Исповедь" (1830), а также идеи, составлявшие зерно поэмы "Мцыри" и "Демон". Душевное томление сильной натуры, поиски своего идеала - вот мотивы, которые приобретают различные оттенки в художественных замыслах и набросках поэта в эту пору.
      Обычно во всех полных собраниях сочинений Лермонтова в качестве четвертой редакции поэмы печатается текст с так называемого списка Булгаковых (См., например, т. IV, стр. 262). Какова история этого списка? Уже после смерти Лермонтова редактору журнала "Отечественные записки" Краевскому доставлена была тетрадь со следующим письмом от 16 декабря 1843 г.: "Милостивый государь! В 1833 г. получил я от одного из моих знакомых стишки под заглавием "Демон". В то время, разумеется, не слишком-то дорожили произведениями какого-то воспитанника школы гвардейских подпрапорщиков, и тетрадка со стихами затерялась. Когда же, наконец, явились в печати "Стихотворения Лермонтова" и между ними я прочел поэму "Демон", написанную в 1839 г., я вспомнил множество мест, мне откуда-то знакомых... Вот, наконец, после долгих стараний, получил я обратно с месяц тому назад почти затерявшуюся заветную тетрадку, и спешу доставить ее вам... Тетрадь же не моя собственность, и я прошу вас, как скоро вам не будет в ней надобности, переслать ее к г-ну Булгакову, служащему, кажется, в кавалергардском полку. Он ее узнает потому, что из их дома попала она ко мне. Честь имею быть вам покорный слуга Николай Ульянов" (Полностью письмо во II томе соч. Лермонтова под ред. Висковатова, 1889).
      Тетрадь представляла значительную ценность, так как в ней содержался текст поэмы с поправками, сделанными рукою поэта. Но в тетради не было даты, и первые публикаторы текста - Висковатов и Введенский, опираясь на письмо Ульянова, отнесли эту редакцию к 1833 г. С тех пор во всех изданиях она датируется 1833 г. Висковатов в своей статье "Несколько слов по поводу поэмы "Демон" говорит, что данная тетрадь принадлежала "Булгакову, другу и приятелю Лермонтова" (Собр. соч. Лермонтова под ред. Висковатова, т. II), имея в виду Константина Александровича Булгакова, с которым Лермонтов учился в военной школе. Но это неверно. Ульянов в своем письме упоминает о Булгакове, служившем в Кавалергардском полку. Константин Булгаков, поступив в военную школу 4 октября 1832 г., то есть ранее Лермонтова, снискал себе печальную известность своим поведением и был выпущен из школы годом позднее, чем поэт. Его выпустили в Преображенский полк. Он был пехотинец и служить в кавалергардах не мог. В письме Ульянова речь идет, видимо, о двоюродном брате Константина - Александре Булгакове, отец которого, Константин Яковлевич, жил в Петербурге и занимал видное положение в почтовом департаменте. Александр Булгаков поступил в военную школу в 1834 г.
      В противоположность своему двоюродному брату Александр был серьезным юношей и проявлял интерес к литературе. Он очень хорошо учился. Его и еще одного юнкера, как воспитанников с отличными успехами, выпустили ранее других 1-го июня 1836 г. Это было редкое явление для школы. Александр Булгаков служил в Кавалергардском полку. В 1834 г. производство юнкеров в офицеры значительно затянулось (Так, например, Лермонтов был выпущен лишь в конце ноября). Вот почему вполне естественно предполагать, что Лермонтов мог лично познакомиться с Александром Булгаковым еще в школе.
      Необходимо указать еще на одну деталь. Семья Константина Булгакова жила в Москве, и для того, чтобы здесь Ульянов мог в 1833 г. получить тетрадь с "Демоном", последняя должна была быть переправлена каким-то образом из Петербурга. Таким образом, вполне возможно, что Висковатов допустил ошибку. Тетрадь попала к Ульянову, скорее всего, от семьи Александра Булгакова, и произошло это, вероятно, не в 1833 г., а несколько позднее - в конце 1834 или начале 1835 г. Какие данные могут служить подтверждением высказанного предположения? В тетради на последнем листе рукою Лермонтова написаны стихи из поэмы "Боярин Орша". Они относятся к заключительной, третьей главе поэмы. Часть из них печатается в основном тексте "Боярина Орша", начиная с 747 стиха, часть (с 802 по 819) приводится в вариантах (Т IV, стр. 30).
      Если текст поэмы "Демон" переписан в тетрадь чужой рукой почти без помарок, то есть делался с какого-то другого списка или автографа, то стихи поэмы "Боярин Орша" носят характер черновой, авторской работы. Поэма "Боярин Орша" во всех изданиях предположительно датируется 1835-1836 гг. Если в 1833 г. из рук Лермонтова ушла тетрадь с черновыми набросками заключительной главы поэмы "Боярин Орша", то надо думать, что они уже не интересовали поэта, что Лермонтов уже их использовал и перенес в какой-то последующий автограф. В противном случае он не отдал бы тетради знакомым.
      В специальной литературе о Лермонтове до сих пор на этот факт не обращали внимания. Однако он имеет большое принципиальное значение. Совершенно очевидно, что, либо поэма "Боярин Орша" была написана Лермонтовым не в 1835-1836 гг., а раньше, либо Ульянов получил тетрадь от Булгаковых не в 1833 г., а позднее. Если верить письму Ульянова, то необходимо изменить датировку поэмы "Боярин Орша"; если будет доказано, что Ульянов ошибся, то вполне возможно изменение датировки списка Булгаковых. Мы не располагаем на сегодня достаточными фактическими данными, чтобы установить точно время, когда была написана поэма "Боярин Орша". Этот вопрос требует специального исследования. Что касается датировки списка Булгакова, то здесь можно привести следующие факты.
      Когда работал Лермонтов над той редакцией поэмы "Демон", которая представлена списком Булгакова? Ни в одном из писем Лермонтова, ни в одном из воспоминаний его современников не говорится о работе поэта над "Демоном" в 1832-33 гг. Сохранились воспоминания, в которых авторы рассказывают о том, что поэму "Демон" Лермонтов перерабатывал позднее. В своих записках А. Муравьев передавал следующее: "Я хочу говорить о Лермонтове... Однажды его товарищ по школе, гусар Цейдлер, приносит мне тетрадку стихов неизвестного поэта и, не называя его по имени, просит только сказать мое мнение о самих стихах. Это была первая поэма Лермонтова "Демон". Я был изумлен живостью рассказа и звучностью стихов и просил передать это неизвестному поэту. Тогда лишь, с его дозволения, решился он мне назвать Лермонтова, и когда гусарский юнкер надел эполеты, он не замедлил ко мне явиться. Таково было начало нашего знакомства" (Щеголев, "Книга о Лермонтове", вып. 1, стр. 156). Судя по тому, что Муравьев упоминает о знакомстве с Лермонтовым, когда последний надел эполеты, данные события относятся к концу 1834 г. Сами по себе воспоминания Муравьева не могут служить доказательством того, что Лермонтов перерабатывал "Демона в 1834 г., но они говорят о возобновлении интереса поэта к своему произведению. Возможно, беседы Лермонтова с Муравьевым - человеком культурным и начитанным - послужили толчком к возобновлению работы над "Демоном".
      Воспоминания близкого друга и родственника поэта - А.П. Шан-Гирея, дают более конкретные указания. А. П. Шан- Гирей писал: "В это время, то есть до 1837 года, Лермонтов написал "Казначейшу", "Песню о царе Иоанне и купце Калашникове", начал роман в прозе без заглавия и драму в прозе "Два брата", переделал "Демона", набросал несколько сцен драмы "Арбенин" (впоследствии названной "Маскарад") и несколько мелких стихотворений, все это читалось дома, между короткими. В 1836 г. бабушка, соскучившись без Миши, вернулась в Петербург" (Воспоминания Шан-Гирея см. в книге "Записки" Е. Сушковой. Л. 1928).
      Бабушка поэта вернулась в Петербург в мае 1836 г. Весь рассказ Шан-Гирея относится ко времени до ее возвращения. Если учесть, что сам Шан-Гирей приехал в Петербург в начале 1834 г., то становится ясно: он говорит о переработке "Демона", которая могла происходить в 1834 г. или 1835 г. К воспоминаниям А.П. Шан-Гирея необходимо прибавить следующее. В рукописном отделе библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранится один список поэмы (шифр Q, 170) с такой пометкой: "Демон. Сочи - М. Л. (написанное в 1835 г. собственною его рукою). С-т Петербург". Данный список именно и представляет редакцию, о которой идет здесь речь. Подводя итоги, можно сделать следующие выводы.
      Во-первых, наличие на последнем листе булгаковской тетради стихов из заключительной главы поэмы "Боярин Орша" говорит о том, что тетрадь ушла из рук Лермонтова не раньше, чем в основном была закончена поэма "Боярин Орша". Во-вторых, воспоминания современников дают возможность предполагать, что знакомство с Муравьевым (ему была передана одна из ранних редакций "Демона") послужило толчком для новой переработки поэмы. Эта новая работа над поэмой могла проходить в конце 1834 - начале 1835 г. И, наконец, выводы, сделанные нами, позволяют утверждать, что Ульянов ошибся. Список "Демона" он у Булгаковых получил не в 1833 г., а позднее. Вспоминая о событиях спустя много лет (в 1843 г.), он мог неточно указать дату.
      
      * * *
      Третья редакция поэмы по своим художественным достоинствам значительно отличается от первых двух. Она свидетельствует о выросшем мастерстве ее автора, о том, что в результате упорного труда выразительность стихов, их образность и поэтическая сила приобрели более яркую, художественно совершенную форму. По объему третья редакция выросла до 560 стихов. Без всяких изменений сюда было перенесено из предыдущего очерка около двухсот десяти стихов; примерно двадцать стихов перешло с незначительными поправками, а около 330 стихов были созданы заново. Эти цифры дают некоторое представление о том, какой труд вложил поэт в третий очерк. <...>
      Каковы особенности третьей редакции поэмы? Развитие сюжета, композиция, идейные устремления поэмы остались почти неизменными. Лермонтов сосредоточил все свое внимание на образах Демона и монахини. Он стремился дать им более глубокую характеристику. Что же нового внес поэт в образ Демона? Прежде всего, Лермонтов выбросил большинство стихов, выражавших авторские сентенции о поведении Демона. Они не развивали действия поэмы. <...> Значительно пополнив монолог Демона, Лермонтов стремился рельефнее показать страстную, целеустремленную натуру своего героя. Его речи становились бурным излиянием давнишней тоски о прекрасном в жизни; они звали к счастью: Полон жизни новой, С своей преступной головы Я гордо снял венец терновый. И все былое бросил в прах; Мой рай, мой ад в твоих очах... Люблю тебя нездешней страстью. Как полюбить не можешь ты, Всем упоением, всей властью Бессмертной мысли и мечты. На фоне этих пламенных речей отступали на задний план черты лукавства, и поднимался во весь свой могучий рост образ протестанта.
      Рядом с образом Демона получал дальнейшее развитие и образ монахини. Лермонтов создает ряд новых стихов, вносивших дополнительные штрихи в портрет героини и более углубленно передававших ее душевное смятение. Я не могу Молиться... Тайною отравой Мой ум слабеющий объят! - в страхе шепчет монахиня. Она не имеет сил противостоять могучей страсти. Ее захватили новые, еще неизведанные чувства. И, как все неизведанное, они тянут и пугают ее.
      В третьей редакции уже хорошо видно, как Лермонтов пользуется своим излюбленным приемом антитезы: он обычно сталкивает противоположные характеры. <...> Рассмотренная нами третья редакция является последней из всех ранних набросков и очерков поэмы. Немного времени прошло с тех пор, как творческая фантазия поэта впервые создала образ Демона. Тогда, в 1829 г., многие черты характера этого образа были еще неясными. <...> Проходили годы... Лермонтов быстро мужал. Поэма "Демон" была одним из художественных созданий, в которое Лермонтов вдохнул могучую силу своей мятежной поэзии. Наступил конец 1834 г... Юность отошла в прошлое. Лермонтов стал офицером и был выпущен в лейб-гвардии гусарский полк. Но став гусарским офицером, он, прежде всего, чувствовал себя поэтом-гражданином, русским человеком. Вновь и вновь он перерабатывает поэму. К 1835 г. уже закончен был долгий труд, но творческая работа над образом Демона продолжалась. Во время работы над "Маскарадом" (видимо, летом 1835 г.) поэт находился еще под впечатлением переживаний, которые он испытывал недавно, переделывая "Демона". <...>
      1837 г. начался для Лермонтова глубоким потрясением. 27 января на дуэли был смертельно ранен А. С. Пушкин. Через два дня великого поэта не стало. Невозвратимую утрату вместе со всеми русскими людьми переживал и Лермонтов. Его скорбь и негодование вылились в стихах "Смерть поэта". Эти стихи сразу приобрели популярность, они в десятках списков разошлись по столице. Их читали и переписывали. 27 февраля, после непродолжительного ареста, приказом царя Лермонтова перевели в Нижегородский драгунский полк, который был расквартирован тогда в Закавказье. За время странствования по Кавказу Лермонтов видел и слышал много интересного. Он внимательно приглядывался к жизни народов Кавказа, с любовью слушал и записывал старинные легенды, преданья, сказки. Кавказские впечатления дали большой разнообразный материал для творчества Лермонтова. Многое из того, что Лермонтов видел или слышал на Кавказе, легло в основу ряда его художественных произведений. Путешествие по югу дало толчок и для новой переработки поэмы "Демон".
      Уже в конце 1837 или начале 1838 г. Лермонтов создает новую редакцию поэмы, представленную так называемым Ереванским списком. Из всего огромного количества известных рукописных копий поэмы этот список занимает особое место и его открытие в 1939 г. было интересным событием в лермонтоведении.
      Публикаторы совершенно справедливо отмечали, что "редакция поэмы, отраженная в этом списке, не совпадает ни с одной из известных до сих пор редакций. Она является новым промежуточным звеном в истории работы Лермонтова над "Демоном" (См. "Литературную газету" от 10 сентября 1939 г. или "Демон", Ереванский список. Ереван, 1941). К этому следует добавить, что ряд стихов, неизвестных раньше, - характерная особенность только этого очерка. Они не вошли ни в одну из последующих редакций или списков.
      Прежде всего, необходимо выяснить, какова связь новой редакции с ранними очерками. Если вопрос решить по внешним, формальным признакам, то связь этой первой кавказской редакции с предыдущими покажется сравнительно небольшой. Поэма по своему объему выросла почти вдвое. Она теперь состояла из 1046 стихов. Из них лишь 95 стихов были перенесены поэтом без изменений из предыдущей (третьей) редакции. С некоторыми поправками и заменами одного слова другим поэт использовал еще около 25 стихов. Таким образом, всего 120 стихов или около 12 процентов вошло в текст новой редакции. Все остальное было создано поэтом вновь. Однако было бы неверным судить о степени взаимосвязи разных редакций только по формальным признакам. По существу, связь значительно глубже и кроется в единстве круга идей двух редакций. Фундамент остался прежний. Тема поэмы также осталась без малейшего изменения. Она развивалась на том же взаимоотношении главных действующих лиц. Образ героя, хотя и получил некоторые дополнения, но в своей основе был почти таким же, как и в третьей редакции.
      Основные изменения произошли за счет того фона, на котором развивалось действие. Прежде местом действия была безымянная южная страна, теперь события происходят в Грузии. Тебе, Кавказ, суровый царь земли, Я посвящаю снова стих небрежный; Как сына, ты его благослови И осени вершиной белоснежной! - говорит поэт в посвящении. Перенеся действие на Кавказ, Лермонтов сразу почувствовал твердую почву для развития описательного элемента. Изучение творческой истории ранних редакций убедило нас в том, что Лермонтов сурово обходился со всеми отступлениями описательного характера и в большинстве случаев при последующих переработках вычеркивал их. Теперь дело обстояло иначе. Описания Кавказа слагались из живых, а не книжных впечатлений. Они были подлинно реалистическими, высокохудожественными и удовлетворяли весьма значительным требованиям автора. Вот почему описательный элемент в четвертой редакции приобрел большой удельный вес и в дальнейшем остался почти без изменений. Описания Кавказа в поэме "Демон" - это шедевры лермонтовской поэзии. Образцом могут служить третья и четвертая главы первой части. (В Ереванском списке главы отделены друг от друга, хотя и не имеют нумерации) Они сразу дают колорит всей поэме. И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал; Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял... И перед ним иной картины Красы живые расцвели: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали.
      Однако реалистическое изображение обстановки, в которой происходит действие, слагалось не только из описаний природы.
      Появился новый элемент, отсутствовавший раньше, - бытовые зарисовки. Именно на фоне родного, национального быта показана жизнь героини. Это не монахиня с туманным прошлым. Теперь читатель знакомится с героиней до того, как ее увидел Демон. Высокий дом, широкий двор Седой Гудал себе построил; Трудов и слез он много стоил Рабам послушным с давних пор. С утра на скат соседних гор Со стен его ложатся тени; В скале нарублены ступени - Они от башни угловой Ведут к реке. По ним, мелькая, Покрыта белою чадрой Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой.
      Вся первая часть поэмы, дающая сюжетную завязку, в основном построена на бытовом материале и дышит подлинным реализмом. Схема сюжета поэмы осталась почти без изменений, но одна очень важная деталь впервые появилась в данной редакции. Она дает возможность несколько по-новому взглянуть на Демона.
      Во всех предыдущих редакциях развитие событий шло таким образом. Полюбив монахиню, Демон спустя некоторое время решает еще раз увидеть ее, а затем навсегда удалиться. Но неожиданная встреча с ангелом в келье сразу изменила его решение. В душе Демона вновь проснулся "старинной ненависти яд", и он решил погубить монахиню, которую взяло под защиту небо. Для выполнения своего решения Демон выждал у стен монастыря, пока дева останется одна. После этого он принял вид томного юноши, пылающего страстью, и вошел в келью с заранее намеченным коварным планом - погубить монахиню. Перед ним стояла одна цель - месть Богу. Правда, в своих монологах Демон с большой искренностью раскрывает себя. Его душевные излияния говорили о тяжелых страданиях, о большой внутренней силе. Им поверила монахиня, верит и читатель. Стоило ли Демону открывать свою душу лишь для того, чтобы соблазнить монахиню? А когда монахиня погибла, у читателя оставалось не только чувство симпатии к Демону, но и чувство неприязни: черты коварства Демона были слишком ярко обрисованы автором. С каждой последующей редакцией Лермонтов ослаблял черты коварства в характере Демона. И вот, наконец, в четвертой редакции они были совершенно уничтожены. Мысли, слова и поступки Демона, дававшие представление о его лицемерии, были выброшены из текста. Теперь Демон, встречаясь с ангелом в келье, прямо заявляет: Оставь ее - она моя; Отныне жить нельзя нам розно И ей, как мне, ты не судья. На сердце, полное гордыни, Я положил печать мою. Здесь больше нет твоей святыни, Здесь я владею и люблю... Ангел удаляется, а Демон остается с Тамарой, которую он горячо любит и с которой хочет найти свое счастье. Таким образом, и тема поэмы приобретала несколько иной оттенок. В ранних редакциях для Демона борьба с небом, причинившим ему немало страданий, выдвигалась на первый план и была его конечной целью. Для достижения этой цели он жертвовал даже своей любовью. В четвертой редакции конечной целью Демона является желание найти то новое, чего не имел он до сих пор и что может составить его счастье. К этой цели Демон идет, преодолевая препятствия. Его короткое столкновение с ангелом оканчивается победой, и он без всякого лукавства говорит Тамаре: Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои...
      В таком направлении шло развитие темы и сюжета поэмы. Так видоизменялись черты характера Демона. Говоря о характерных особенностях новой редакции поэмы, необходимо отметить стремление Лермонтова к расширению философского элемента. Так, сообщая историю Демона, проведшего "веков бесплодных ряд унылый", Лермонтов тотчас же делает заключение о жизни людей и их характере: Во след за веком век бежал, Как за минутою минута Однообразной чередой; Над утомленною землей Обломки старых поколений Сменялись новою толпой Живых заботливых творений, Но тщетны были для детей Отцов и праотцев уроки - У переменчивых людей Не изменилися пороки...
      Жизнь человечества, ее смысл, идеалы людей и цель их существования, условия бытия - вот темы, которые, видимо, глубоко волновали поэта. Он ввел немало новых стихов, затрагивающих эти вопросы. К ним поэт возвращается несколько раз.
      Что люди? Что их жизнь и труд? - спрашивает Демон и уже через десяток стихов опять задает вопрос: Скажи, Тамара, что такое Людей минутная любовь? Философский вопрос ставил проблемы большого идейного содержания. Пользуясь этим художественным приемом, Лермонтов добивался более глубокой характеристики образа. Вслед за вопросом следовал ответ. В нем поэт давал представление о взглядах героя. Автор наталкивал читателя на размышления, будил в нем философскую мысль. Не говоря об идейной глубине поэмы в целом, на что обращал внимание еще В.Г. Белинский, необходимо заметить, что Лермонтов охотно вводил философские размышления по каким-либо частным вопросам. Например, портрет умершей Тамары дает ему повод для таких размышлений: ... Улыбка странная застыла, Едва мелькнувши на устах; Но темен, как сама могила, Печальный смысл улыбки той. Что в ней? - насмешка ль над судьбой? Непобедимое ль сомненье? Иль жизни хладное презренье? Иль с небом гордая вражда?<...>
      Изучение творческой истории ранних редакций поэмы показало, что основа сюжета поэмы "Демон" сложилась очень рано, то есть задолго до того, как Лермонтов попал в Грузию. Та же творческая история убеждает в том, что Лермонтов шел по пути совершенно иного толкования образа Демона, нежели это было в западной литературе и в кавказских преданиях. Если в первой и второй редакциях поэмы можно было у Демона найти элементы традиционных качеств злого, коварного духа, то со временем подобные черты автором стираются. Вместо них поэт выдвигает на первый план искренность и глубину чувств, силу протеста, мятежность, богоборчество. Качественно это во многом новый образ. Его идейная основа отличается от кавказских преданий. Можно предполагать, что она складывалась прежде всего под воздействием передовых воззрений русского освободительного движения, а не литературных или фольклорных произведений, перепевавших мотивы церковных легенд. <...>
      Вскоре после того, как была создана кавказская редакция поэмы,
      Лермонтов, чем-то неудовлетворенный, опять принялся изменять ее - к сентябрю 1838 г. переработка была закончена. Так появилась пятая редакция "Демона" (т. IV, стр. 279). Новый очерк имел специальное назначение. Поэт готовил его в подарок Варваре Александровне Лопухиной-Бахметевой. На последнем листе тетради Лермонтов собственноручно приписал посвящение, адресованное любимой женщине. Оно интересно не только тем, что характеризует отношение поэта к Лопухиной. В нем высказана мысль, которая относится непосредственно к творческой истории поэмы. Пробудится ль в тебе о прошлом сожаленье? Иль, быстро пробежав докучную тетрадь, Ты - только мертвого, пустого одобрения Наложишь на нее холодную печать. И не узнаешь здесь простого выраженья Тоски, мой бедный ум томившей столько лет; И примешь за игру иль сон воображенья Больной души тяжелый бред... Последние строчки заключают, пожалуй, самое ценное признание поэта. Они прямо указывают на его отношение к своему любимому произведению и говорят о том, как нужно понимать поэму. В ней не "игра воображенья", а чувства и переживания, томившие поэта много лет.
      В сравнении с предыдущей редакцией, представленной Ереванским списком, этот очерк претерпел немного изменений. В целом по своему объему он несколько сократился. В нем около 1000 стихов. Из них лишь примерно десять процентов являются новыми. Остальные были перенесены из предыдущей редакции без всяких изменений <...>
      Каковы главные изменения, произведенные Лермонтовым во время работы над пятой редакцией? Как Ереванский, так и Лопухинский списки не имеют цифрового обозначения каждой главы. Отмечены лишь первая и вторая часть. Только два существенных изменения произведены Лермонтовым в первой части поэмы: в самом начале, говоря о полете Демона над "грешною землей", поэт раньше делал отступление философского характера: Над утомленною землей Обломки старых поколений Сменялись новою толпой... и так далее. Эти и последующие 13 стихов Лермонтов выбросил, заменив их пятью строчками, которые углубляли образ Демона. Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья. Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему.
      Второе, очень интересное изменение характеризует Лермонтова, как автора, который предъявлял строгие требования к художественным достоинствам своих стихов. В четвертой редакции Демон, убеждая Тамару в бесполезности рыданий о погибшем женихе, говорил: Взгляни на свод небес широкий: Там беззаботно, как всегда, Блуждают в синеве высокой Светил свободные стада; О скалы хладные цепляясь, Все также бродят облака, - На них роскошно колебаясь, То развиваясь, то свиваясь, Как будто перья шишака, - И пляской заняты воздушной На землю смотрят равнодушно: На них, красавица, взгляни, Будь равнодушна, как они. Этот отрывок Лермонтов заменил новыми стихами: На воздушном океане, Без руля и без ветрил, Тихо плавают в тумане Хоры стройные светил... Эти прекрасные стихи получили широкую известность. Они вошли во все последующие очерки.
      Вторая часть поэмы подверглась более значительной переработке. Здесь было изменено около пятидесяти стихов. Прежде всего, Лермонтов опять провел несколько сокращений за счет образа героини: выбросил 18 строк из главы, где шел рассказ о Тамаре в гробу - описывая мертвую Тамару в предыдущей редакции, Лермонтов делал отступление: Спи непробудно, ангел милый; Да воцарится тишина Над девственной твоей могилой! И мир душе твоей унылой, Где б ни носилася она. В таком же несколько сентиментальном тоне было еще 13 стихов. Все это поэт выбросил. Был еще ряд стихов, также относившихся к Тамаре, но поэт вымарал их, заменив стихами, углубляющими образ Демона: в сцене ночного свидания прежде шли строки: И он слегка Коснулся жаркими устами Ее трепещущим губам; Соблазна полными речами Он отвечал ее мольбам. Стучало сердце в ней, как молот; По слабым членам смерти холод Промчался гибельной струей. И стон последнего страданья За звуком первого лобзанья В груди раздался молодой...
      В переделанном виде данный отрывок после первых пяти стихов приобрел следующий вид: Могучий взор смотрел ей в очи; Он жег ее. Во мраке ночи, Над нею прямо он сверкал Неотразимый, как кинжал... Это яркое сравнение придавало образу Демона особую выразительность. Последующие девять стихов также были написаны вновь и характеризовали силу воздействия Демона на Тамару.
      Еще два важных пополнения усиливали образ Демона. Первое из них - монолог Демона, обличающий людские пороки. В нем повторяются мысли, высказанные еще в третьей редакции. Демон говорит Тамаре: ... Смотреть на землю станешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить, Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить... В такой редакции стихи принимали острый политический характер. В обстановке николаевской реакции, в период массовых ссылок и гонений на передовых людей, подавления восстаний, в дни, когда была свежа рана от трагической гибели Пушкина, глубоко потрясшей весь народ, эти стихи звучали страшным приговором действительности. В данном монологе Демона есть еще одно значительное добавление, которое дало возможность, во-первых, углубить характеристику героя и, вовторых, в какой-то мере затронуть вопросы, близкие личности самого поэта. В предыдущей редакции Демон говорил Тамаре: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе; Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе. Толпу духов моих служебных Я приведу к твоим стопам... и тому подобное.
      Перерабатывая поэму, Лермонтов расширяет этот отрывок следующим образом: ... Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе. О! Верь мне: я один поныне Тебя постиг и оценил; Избрав тебя моей святыней, Я власть у ног твоих сложил. Твоей любви я жду, как дара, И вечность дам тебе за миг; В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен, я велик - Толпу духов моих служебных... и так далее. До сих пор Лермонтов говорил о Демоне, как существе, главным качеством характера которого была непреодолимая ненависть к Богу. Теперь подчеркивалась способность Демона не только ненавидеть, но и любить. Вполне возможно, что Лермонтов ввел эти строчки, имея целью не только углубить характеристику Демона. Если вспомнить, что очерк предназначался для подарка любимой женщине, вышедшей замуж за Бахметева, если вспомнить, что Лермонтов всю жизнь сохранял к ней самые светлые чувства, то можно увидеть в этих стихах отголосок мыслей, высказанных в посвящении. В самом деле, обращаясь к Варваре Александровне в посвящении, Лермонтов называл ее "забывчивый, но незабвенный друг". Здесь поэт опять устами Демона говорит о постоянстве, неизменности чувств, дающих величие образу героя. По ходу развития действия поэмы это высказывание Демона не вызывалось необходимостью. Тамара до этого лишь спрашивала Демона, кто он и зачем он ее любит? Она не требовала от него уверения в постоянстве. Таким образом, можно думать, что здесь были высказаны чувства и мысли, связанные с личными переживаниями поэта. Но они как нельзя лучше дополнили образ героя и углубили его характеристику.
      При разборе второй редакции поэмы мы указывали, что Лермонтов тогда (в 1831 г.) ввел в текст диалог Демона и героини о небе.
      Идейное острие высказываний Демона было направлено против Бога ("Он занят небом, не землей"). Этот диалог поэт перенес в третью редакцию (список Булгакова). Затем, перерабатывая поэму в 1837-1838 гг., Лермонтов по каким-то причинам изъял его из текста поэмы. В четвертой редакции, представленной Ереванским списком, диалога о Боге нет. И вот, наконец, в пятой редакции (список Лопухиной) он был вновь восстановлен без каких-либо изменений. Мы преднамеренно подчеркиваем этот момент творческой истории поэмы, так как диалог о Боге явился весьма значительным вопросом в спорах о каноническом тексте "Демона".
      Нами рассмотрены основные этапы работы Лермонтова над "Демоном", начиная с зарождения темы и образа героя поэмы в 1829 г. и кончая пятой редакцией, относящейся к осени 1838 г. За это время выросло художественное дарование поэта, расширились и углубились его общественно-политические взгляды. Он стал величайшим мастером, художником мирового значения. Его дарование окрепло в напряженном, упорном труде.
      Идейно-тематическое содержание поэмы развивалось в неразрывной связи со всем творчеством Лермонтова. Поэма явилась одним из главных произведений, в котором нашло яркую форму выражение "тоски... томившей столько лет" поэта. Она отразила чувства и устремления, вызванные условиями жизни, конкретной исторической обстановкой. Но следует подчеркнуть, что в ней были использованы как фольклорные, так и литературные источники.
      Первоначальная схема развития сюжета, принятая поэтом еще в 1830 г., стала основой для всех последующих редакций. Небольшие изменения в сюжете были внесены лишь в кавказские редакции. Эти изменения были обусловлены введением второстепенных персонажей, более широкой обрисовкой предыстории героини, а также исключением мотивов, наводивших на мысль о гибели Тамары в результате злого умысла Демона. Именно этим лермонтовский Демон прежде всего оригинален. В своей основе он отличался от литературной и фольклорной традиции, культивировавшей образ злого духа-искусителя.<...>
      Изучение работы поэта над текстом "Демона" в последние годы его жизни сопряжено с исключительными трудностями: нет авторитетных источников. Перед нами несколько десятков различных списков. Почти каждый из них обладает своими индивидуальными особенностями. За исключением двух-трех списков, нет никакой возможности определить их происхождение и датировку.
      Несмотря на то, что перед нами множество различных списков "Демона" и в каждом из них свои особенности, все они объединяются общими для них чертами, сходными текстологическими особенностями. И если припомнить, что мы, в основном, знаем все, что было написано до сентября 1838 г., то станет ясно, что метод текстологического сравнения дает возможность довольно точно обнаружить стихи, появившиеся в последние годы жизни Лермонтова. Труднее определить, что именно было изъято поэтом из текста. Но и в этом вопросе может помочь знание творческой истории поэмы. Нас в основном интересует общее развитие поэмы и образов героев поэмы. Вот почему мы вправе отбросить мелкие индивидуальные особенности многочисленных списков "Демона" и взять то общее, что, безусловно, может принадлежать Лермонтову, а не переписчикам, которые, не стесняясь, вносили в текст свои коррективы. Такой путь не может быть избран для определения канонического текста, где нужна исключительная точность, но для изучения творческой истории он является приемлемым. Прежде всего, встает вопрос: что нового внес Лермонтов в текст поэмы за последние годы жизни? Для сравнения возьмем наиболее распространенный текст поэмы, представленный так называемым "придворным" или философовским списком. Как известно, этот список положен в основу первоиздания поэмы в Карлсруэ в 1856 г., а затем, вплоть до нашего времени, с небольшими изменениями и дополнениями воспроизводился в подавляющем большинстве изданий. Список Философова не имеет точной датировки, но сам текст позволяет утверждать, что он относится к более позднему времени, чем список Лопухиной.
      После сентября 1838 г. Лермонтов подверг переработке в основном вторую часть поэмы. Именно здесь были сделаны такие дополнения и изъятия, которые давали новую окраску всему произведению. В первой части появилось около 40 новых стихов. Одни из них заменили старые, другие расширили отдельные сцены. Однако эти изменения мало повлияли на общий ход развития поэмы. В списке Лопухиной говорилось: И вот Тамара молодая Берет свой бубен расписной, В ладони мерно ударяя, Запели все - одной рукой Кружа его над головой, Увлечена летучей пляской - Она забыла мир земной. В списке Философова этому соответствует: В ладони мерно ударяя, Они поют - и бубен свой Берет невеста молодая. - И вот она, одной рукой Кружа его над головой, То вдруг помчится легче птицы, То остановится, - глядит... и так далее.
      В другом месте также появились новые стихи. Раньше было: Чей конь примчался запаленный, Кто бледный всадник у ворот? Недолго жениха младого, Невеста, взор твой ожидал...Текст списка Философова эту сцену дает несколько шире. Чей конь примчался запаленный И пал на камни у ворот? Кто этот всадник бездыханный? Хранили след тревоги бранной Морщины смуглого чела. В крови оружие и платье; В последнем бешеном пожатье Рука на гриве замерла. Недолго жениха младого... и так далее. Последний вариант запечатлел, безусловно, более яркий образ. Но подобные добавления в конечном счете не влияли на основную линию развития поэмы.
      Совсем иной характер носят некоторые изменения во второй части поэмы. Здесь появилось всего около 240 новых стихов. Необходимо отметить сцену свидания Демона и Тамары. Выслушав Демона, Тамара говорит: Кто б ни был ты, мой друг случайный, Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя...Далее она высказывает свои подозрения о его лукавстве. Ужели небу я дороже Всех, незамеченных тобой... и поэтому, мол, Демон, хочет ее погубить. Заканчивает Тамара свой монолог требованием: Клянися мне... от злых стяжаний Отречься ныне дай обет...В соответствии с этим требованием дальнейшая речь Демона была перестроена. Она начинается словами: Клянусь я первым днем творенья, Клянусь его последним днем... и так далее.
      Последующие 30 стихов были написаны заново. Затем шли строчки из прежних редакций, но их последовательность несколько изменилась. Основная мысль клятвы выражалась строками: Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум, Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум; Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру. Таким образом, вложив в уста Тамары требование об отречении
      Демона "от злых стяжаний", поэт сделал ее более рассудочной. Теперь поведением Тамары руководит не только чувство любви. Она стремится исправить Демона, который в ее представлении является порочным. Образ Тамары приобрел ярко выраженный добродетельный характер.
      Второе значительное дополнение: появилась совершенно новая сцена, обозначаемая обычно шестнадцатой строфой. В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих... и так далее. Эта строфа, состоящая из 58 стихов, своим идейным содержанием внесла совершенно новый оттенок во все произведение. Она даже вступила в противоречие с предыдущими авторскими установками. Образ Демона получил черты традиционного образа злого духа. Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал, И благо Божие решенье! - говорит ангел Демону, подчеркивая тем самым величие и справедливость неба. Строфа заканчивается словами: И ангел строгими очами На искусителя взглянул, И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул. Это уже авторская речь и, называя Демона искусителем, поэт вызывает недоумение читателя. Ведь предыдущий текст поэмы не дает даже намека на такое понимание образа героя. Напротив, до этого складывается твердое убеждение, что Демон искренне любит Тамару и вовсе не искушает ее. Борьба за душу Тамары заканчивается победой ангела. Торжествует добродетель, а зло наказано. Таков смысл этой строфы.
      До сих пор специальная литература не объясняла, чем было вызвано появление такой противоречивой сцены. Творческая история Демона дает ясное представление о том направлении, в котором шло развитие действия поэмы и ее образов. Ни в первоначальных замыслах, ни в одной из редакций почти до конца 1838 г. ничего подобного нет. И если бы не высокое поэтическое мастерство, сказавшееся с особой силой в ряде стихов, то можно было бы заподозрить, что весь этот отрывок не принадлежит Лермонтову, но он лермонтовский, и необходимо сделать попытку объяснить историю его создания.
      Специальная литература до сих пор не подвергала критическому анализу одно весьма важное положение, вошедшее во многие статьи как истина - а между тем источник этого положения более чем сомнителен. В 1893 г. П. Мартьянов, выступая на стороне Суворина против Висковатова в споре о тексте "Демона", писал: "Поэма эта окончательно отделана М. Ю. Лермонтовым на Кавказе в 1840 г. и, собственноручно им переписанная набело, привезена в С.-Петербург при последнем приезде его в феврале 1841 г." Затем, рассказав историю о том, что Лермонтов, якобы, хотел в это время печатать "Демона" у Краевского в "Отеч. Записках", Мартьянов продолжает: "Между тем, некоторые высокие особы из императорской фамилии пожелали ознакомиться с поэмой, и поэт еще раз занялся пересмотром ее..." ("Дела и люди века", II, 1893, также и во II томе). Свои утверждения Мартьянов подкреплял, во-первых, именем Дмитрия Аркадьевича Столыпина, от которого все это, якобы, слышал лично и, во-вторых, воспоминаниями А.П. Шан-Гирея, опубликованными тогда в печати. В последующую литературу утверждение Мартьянова вошло как истина. Б.М. Эйхенбаум, например, в примечаниях к поэме "Демон" (изд. "Academia") совершенно определенно писал: "В феврале 1841 г. Лермонтов приехал с Кавказа в Петербург и привез им самим начисто переписанную рукопись "Демона". Затем Эйхенбаум приводит цитату из Мартьянова о том, что "Демона" потребовали ко двору. Но, зная, что Мартьянов давно известен как весьма легкомысленный автор, Эйхенбаум тут же делает примечание: "Статьи Мартьянова - сами по себе источник недостаточно авторитетный, но в них приведены не внушающие сомнений и совпадающие с сообщениями Шан-Гирея показания Д. А. Столыпина" (Т. III, стр. 629). И сомнительные данные Мартьянова Эйхенбаум подтверждает цитатой из Шан-Гирея (Т. III, стр. 630), почему-то не заметив, что воспоминания Шан-Гирея прямо опровергают утверждение Мартьянова. Приведенная Эйхенбаумом цитата взята таким образом из общего текста, что не может дать истинного представления и только вводит в заблуждение. Дело в том, что Шан-Гирей действительно рассказывает, как "один из членов царской фамилии пожелал прочесть "Демона", как Лермонтов переделал поэму и, отдав переписать, направил "по назначению". Затем Шан-Гирей говорит: "Через несколько дней он получил ее обратно, и это единственный экземпляр полный и после которого "Демон" не переделывался" (Воспоминания Шан-Гирея в книге "Записки" Е.
      Сушковой, 1928).
      Однако рассказ Шан-Гирея совершенно определенно относится не к 1841, а к концу 1838 или началу 1839 г. Все это было до ссоры с де-Барантом, то есть до февраля 1840 г. Утверждение ШанГирея о том, что "Демон" больше не переделывался, опровергает мартьяновскую версию о переработке поэмы на Кавказе в 1840 г. и привозе ее в Петербург в 1841 г. Мартьянов же события, бывшие в действительности и известные из воспоминаний ШанГирея, сдвинул хронологически и таким образом извратил их. Если припомнить, что Мартьянов выступал со своими статьями в период ожесточенного спора с Висковатовым, то станет понятным, какова была цель Мартьянова в подобной подтасовке фактов. Ему нужно было опорочить вообще работы Висковатова и, в частности, доказать, что не список "Демона", найденный Висковатовым, является последней редакцией, а тот, который был, якобы, привезен поэтом с Кавказа и потом лег в основу издания в Карлсруэ. Итак, Шан-Гирей совершенно определенно говорит, что Лермонтов переделал поэму до зимы 1839-1840 г. Толчком для новой переделки послужило требование кого-то из царской фамилии представить поэму ко двору. Подтверждением того, что это происходило именно в самом конце 1838 г. или в начале 1839 г., может служить анализ воспоминаний современников и биографических данных самого поэта.
      Начиная с февраля 1840 г., условия для творческой работы у Лермонтова были очень плохие. Сначала арест, а затем высылка на юг и беспрерывные походы на Кавказе, длившиеся почти до конца года. Непродолжительный отдых в Пятигорске, видимо, был использован поэтом для создания знаменитого стихотворного послания "Валерик". Ни в одном из довольно многочисленных воспоминаний современников, относящихся к 1841 г., нет упоминаний о том, что Лермонтов привез с Кавказа новую редакцию "Демона", нет упоминаний о том, что в это время поэму читали при дворе. А такой факт, безусловно, нашел бы отражение в чьих-либо мемуарах, тем более, что после гибели поэта все старались припомнить каждую деталь его жизни в столице в последние два месяца.
      С другой стороны, есть факты, подтверждающие усиление интереса петербургского общества к поэме "Демон" именно в 1839 г. Поэма в это время читалась и в придворных кругах. В октябре 1839
      г. Краевский в письме к Панаеву прямо говорит, что свою поэму Лермонтов дал читать каким-то дамам, и они потеряли список (Панаев И. Литературные воспоминания. 1928, стр. 303). В. Жуковский - человек, близко стоявший ко двору, - 24 октября того же года записал в дневнике: "Поездка в Петербург с Вьелигорским по железной дороге. Дорогой чтение "Демона" (Жуковский В. Дневники).
      Основываясь на известных нам фактах, можно утверждать, что в своих воспоминаниях Шан-Гирей был ближе к истине, а Мартьянов произвольно передвинул хронологически события и дополнил их по своему усмотрению. Его ложные утверждения, к сожалению, вошли в научную литературу о Лермонтове и находят себе место даже в таких серьезных изданиях, как последнее Академическое собрание сочинений поэта (Лермонтов М.Ю. Сочинения, изд. АН СССР, т. IV, 1955, стр. 417). Выяснение возможно полнее той обстановки, при которой были внесены существенные поправки в текст "Демона", - вопрос весьма важный. Правильное освещение этого вопроса поможет пониманию творческой истории поэмы.
      Основываясь на воспоминаниях Шан-Гирея, а также некоторых других, вполне достоверных данных, можно хотя бы частично представить последний этап работы поэта над "Демоном". Список Лопухиной отразил состояние текста поэмы к сентябрю 1838 г. Лермонтов, видимо, считал свое произведение уже настолько отделанным, что решился подарить его любимой женщине. Несколько позднее поэма стала пользоваться известностью. Ее читали в петербургских литературных салонах, ею заинтересовались высокопоставленные особы. Ясно, что представить ко двору поэму в том виде, в котором она была до этого времени, было крайне рискованно. Ее обличительный, богоборческий пафос мог вновь навлечь на автора неприятности. Видимо, тогда-то Лермонтов и принялся за переделку поэмы. Об этом и говорит Шан-Гирей. Лермонтов, конечно, понимал, что "Демон" в придворных кругах будет расценен так же, как оценили в свое время драму "Маскарад". Но в 1839 г. положение поэта после шумной истории со стихами на смерть Пушкина, которые при дворе были восприняты как "воззвание к революции", стало очень шатким. Достаточно было малейшего повода, чтобы опять подвергнуться репрессии.
      И, прежде чем выполнить требование высоких особ, Лермонтов, естественно, еще раз подверг поэму существенной переработке. Он выбросил диалог о Боге и, стремясь как-то "наградить добродетель", ввел совершенно новую сцену встречи ангела и Демона. Но для того, чтобы оправдать развязку этой сцены, поэт вынужден был предварительно наделить образ героини чертами добродетели. Вот почему Лермонтов ввел стихи, в которых Тамара, прежде чем полюбить Демона, требует от него клятвенного обещания отречься от "злых стяжаний". В результате такой переделки добродетель вознаграждалась. Она страдала и любила - И рай открылся для любви! С другой стороны, порок был наказан: И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!.. Скорее всего, именно в таком виде поэма и была представлена ко двору. Данная редакция, надо полагать, получила свое отражение в так называемом списке Философова. Все эти переделки проводились, вероятно, сравнительно быстро. Творчески они были мало подготовлены, не являлись логическим развитием всей предшествовавшей работы и внесли в поэму некоторую дисгармонию. Вот почему ни на чем не основанное ложное утверждение Мартьянова о том, что поэму "Демон" Лермонтов привез с Кавказа в окончательной обработке, вносит путаницу не только в решение вопроса о каноническом тексте, но и извращает творческий облик поэта. Мартьяновская версия давала почву для утверждения, что Лермонтов без всякого давления извне внес существенные идейные изменения и только перед представлением поэмы ко двору в 1841 г. выпустил один диалог о Боге по совету Н. А. Муравьева. В воспоминаниях самого Муравьева об этом факте как раз нет даже упоминания.
      Чтение поэмы при дворе, естественно, дало толчок к еще большему распространению ее в светских кругах Петербурга. "Демона" стали переписывать в десятках экземпляров. Поэма уже помимо воли автора расходилась в различных вариантах. Переписчики вносили по своему усмотрению из разных списков те или иные стихи, зачастую не давая себе отчета в их последовательности. Можно предполагать, что запись в дневнике В. А. Жуковского отразила нарастание общественного интереса к поэме. В. Зотов в письме от 12 ноября 1887 г. также указывал, что поэма ходила по рукам в Царскосельском лицее (Архив ИРЛИ, фонд 524, оп. 2, Љ 3). Указанный Зотовым факт относится к концу 1838 - началу 1839 г.
      В заключение обратим внимание еще на один вопрос. Как относился сам Лермонтов в эту пору к поэме? На основании воспоминаний Шан-Гирея можно сделать предположение, что поэт был недоволен своими переделками. "Мы часто последнее время говорили с Лермонтовым о "Демоне", - вспоминал Шан-Гирей. Далее он рассказывал, как предлагал свой план переработки поэмы. Этот план был близок к традиционной трактовке истории о злом духесоблазнителе. "План твой, - отвечал Лермонтов, - недурен, только сильно смахивает на Элоу soeur de anges Альфреда де Виньи. Впрочем, об этом можно подумать. "Демона" мы печатать погодим, оставь его пока у себя" (Записки Е. Сушковой).
      Ясно, что после того, как поэма стала известной при дворе, печатать ее без внесенных изменений поэт не мог. Но с изменениями поэма стала противоречива, а художественная цельность ее образов нарушилась. Печатать в таком виде свое любимое детище Лермонтов не захотел. Он, видимо, намеревался внести кое-какие изменения. Только спустя некоторое время можно было думать о печати. <...> В октябре 1839 г. Краевский писал Панаеву: "Присылайте скорее стихи Аксакова, Павловой, Клюшникова и других. У меня нет стихов. Лермонтов отдал бабам читать своего "Демона", из которого хотел напечатать отрывки, и бабы, черт знает, куда дели его, а у него уж, разумеется, нет чернового: таков мальчик уродился..." (Панаев И. Литературные воспоминания. Л., 1928, стр. 308). Письмо Краевского - интересное свидетельство того, что между Лермонтовым и редактором "Отечественных записок" осенью 1839 г. велись переговоры о печатанье "Демона". Сопоставляя это письмо с воспоминаниями Шан-Гирея и результатами изучения творческой истории поэмы, можно сделать вывод, что утверждение Краевского наивно.
      Во-первых, у Лермонтова за десять лет работы над поэмой, вероятно, было несколько рукописей с различными редакциями. Мы знаем, что каждый раз он переносил многие стихи в новый очерк из старого. А во-вторых, Шан-Гирей говорит, что Лермонтов отдал ему рукопись и копию, вернувшуюся после чтения при дворе. Дело, видимо, было не в пропаже текста, а в нежелании поэта. Можно думать, что Лермонтов не желал печатать поэму в том виде, в каком ее читали при дворе, а для переработки нужно было время. Вот почему он и отделался шуткой, сказав, что "Демона" зачитали дамы.
      Вскоре после гибели Лермонтова в редакции "Отечественных записок" начали готовить поэму к печати. Можно предполагать, что в распоряжении Краевского первоначально был какой-то список поэмы, с которого в конце ноября 1841 г. производился набор. 9 декабря корректурные листы попали к Краевскому для правки. К этому времени он, видимо, достал где-то еще одну или две копии поэмы с разночтениями. И вот, занявшись правкой, Краевский столкнулся с трудностями: ему пришлось на свой вкус выбирать варианты. Корректурные листы (Хранятся в Пушкинском Доме, фонд 524, оп. 2, Љ 8) носят следы многочисленных поправок, зачастую свидетельствующих о недоумении Краевского: какой из вариантов ему предпочесть? Краевский внес в корректуру около сорока изменений; несколько стихов он выбросил совсем. Вот почему можно считать, что Е.В. Аничков допустил ошибку утверждая, что "в руки Краевского... попал разумеется не любой список "Демона", а тщательно приготовленная копия... Мы должны, таким образом, считать корр.[ектуру] авторитетным списком" (Известия Отд. рус. яз и словесности АН, т. 18, кн. 8). Напротив, изучение корректуры убеждает в том, что набор производился с копии, которая не внушала доверия даже самому Краевскому: только поэтому он и вносил различные исправления. Говорить о корректуре, как об авторитетном тексте, не приходится. И, конечно, редактор Академического юбилейного издания сочинений Лермонтова Д. И. Абрамович сделал ошибку, приняв за основной текст "Демона" корректурные листы. Выправленный Краевским текст так и не был напечатан в журнале. Сохранилось письмо В.Г. Белинского к И. Ханенко от 8 февраля 1842 г., которое проливает свет на обстоятельства. Белинский писал: "Демон" Лермонтова запрещен в "Отечественных записках", где он напечатан (вернее - набран) целиком" (В. Белинский, Письма, том 11, стр. 278). Письмо Белинского, а также изучение корректурных листов, дает возможность еще раз убедиться, сколь абсурдным было утверждение Мартьянова, что Лермонтов сам в 1841 г. передал поэму Краевскому для печати. <...> В начале 1842 г. была сделана серьезная попытка вдумчивого изучения "Демона". Великому русскому критику В.Г. Белинскому принадлежит честь первого исследования текста и общей оценки поэмы. Розыски текста "Демона" Белинский начал еще в конце 1841 г. Видимо, по его инициативе Краевский и решил напечатать ее в "Отечественных записках". <...> После запрещения цензуры Белинский принялся внимательно изучать два имеющихся в его распоряжении списка поэмы. 17 марта 1842 г. он писал Б. П. Боткину: "Я только вчера кончил переписывать его "Демона" с двух списков, с большими разницами, - и еще более вник в это детское, незрелое и колоссальное создание" (В. Белинский, Письма, том 11). Тонким чутьем художника Белинский правильно уловил основное идейное устремление поэмы и закономерность развития ее образов. Выбирая различные варианты, Белинский оставил в основном тексте стихи с наибольшей идейной нагрузкой. Список Белинского, безусловно, представляет исключительную ценность как документ, который помогает правильному пониманию "Демона". Он отразил ведущие идейные стороны лермонтовской поэмы.
      В начале 1842 г. Краевский вновь начал хлопоты о печатании поэмы в своем журнале. Но теперь он уже добивался разрешения на публикацию лишь отрывков. Отрывки из поэмы появились в шестом номере "Отечественных записок" за 1842 г. Первая часть была воспроизведена полностью, за исключением IX строфы. Наблюдения над текстом этой публикации позволяют утверждать, что печатанье производилось с тех списков, которые находились в руках Краевского и Белинского. Все разночтения можно обнаружить в корректуре Краевского (включая и его поправки), либо в списке Белинского. Вторую часть поэмы цензура урезала более чем на половину. Восемь строф (от V до XII включительно) были изъяты полностью, в других произведено частичное сокращение. <...>
      В течение последующих десятилетий отрывки, опубликованные в 1842 г., были единственным официальным источником, дававшим возможность русскому читателю знакомиться с поэмой. Вплоть до 1860 г. отрывки, опубликованные в "Отеч. Зап.", перепечатывались в собраниях сочинений Лермонтова без всяких изменений (Напр., "Стихотворения М. Лермонтова", часть II, СПб., 1842 г., а также 1847 г.).
      Первое полное издание поэмы "Демон" вышло за границей в 1856 г. Издателем его был дальний родственник Лермонтова А. И. Философов. Печаталась поэма в Карлсруэ (в типографии Гаспера). Сам Философов не оставил никаких материалов, которые могли бы пролить свет на историю этого издания. Более того, поэма, переизданная Философовым в 1857 г. (в Карлсруэ), своим текстом несколько отличалась от предыдущего выпуска. С чего производился набор первого издания, до последнего времени было неизвестно. В 1940 г. А. М. Михайловой был найден текст, с которого производился набор первого издания поэмы. Свои наблюдения над этим текстом (он получил в специальной литературе название "список Философова") и над его печатным воспроизведением мы начнем с анализа самого текста. Характерной особенностью текста карлсруйского издания 1856 г. (сокращенно: Крл. 56) является наличие в нем всех поправок, произведенных Лермонтовым перед отправкой
      "Демона" ко двору. В нем отсутствует диалог о Боге, но есть стихи, где Тамара, прежде чем полюбить Демона, требует клятвы. Демон клянется отречься "от злых стяжаний". Затем полностью есть XVI строфа второй части, в которой Демон повергается ангелом. Иными словами, в идейном отношении это самый безобидный из всех существующих текстов поэмы. На титульном листе надпись: "Демон. Восточная повесть. Сочиненная Михаилом Юрьевичем Лермонтовым". Затем мелким шрифтом набрано следующее: "Переписано с первой своеручной его рукописи, с означением сделанных им на оной перемарок, исправлений и изменений. Оригинальная рукопись так чиста, что перелистывая оную, подумаешь, что она писана под диктовку, или списана с другой. 13 сентября 1841 года". <...> Итак, совершенно ясно, что Философов в руках имел два списка. Один из них тот, на который он нанес свои примечания и варианты и с которого производился набор, другой не дошел до нас, но от него остались приведенные Философовым варианты. Первый список, вполне возможно, переписан с придворной копии, но это не сама придворная копия, как предполагает Михайлова ("Литературное наследство", Љ 45-46, а также примечания в IV томе издания АН СССР). Наличие в этой копии примечаний к пяти кавказским словам (чингар, папах, чуха, чадра, зурна), сделанных самим Лермонтовым еще в Лопухинском списке, говорит о том, что данная копия восходит к авторитетному источнику. Эти примечания встречаются лишь в немногих списках. <...>
      Итак, подведем итоги. Копия, с которой производился набор Крл. 56, имеет два текстовых слоя. Основной текст поэмы, вполне безобидный в идейном отношении, возможно, восходит к придворному списку. Но это не придворный список, так как в нем налицо смысловые и орфографические ошибки, которых не касалась рука Лермонтова. Второй слой, в виде вариантов и примечаний, образовался благодаря тому, что Философов перенес их с другой копии. Вопрос о происхождении копий и путей, по которым они пришли к Философову, в данное время решить нет возможности. Единственным источником для этого до сих пор служили работы Мартьянова, фактическая сторона которых крайне недостоверна и опровергается некоторыми данными. Заканчивая рассмотрение текста Крл. 56, то есть копии Философова, необходимо отметить, что находка А. Н. Михайловой, безусловно, представляет значительный интерес, но она не может решить вопрос о каноническом тексте. И Михайлова, конечно, ошибается, утверждая в своей публикации, что всем текстологическим спорам теперь "подводится итоговая черта" (Газета "Труд", 23 апреля 1941 г., а также "Литературное наследство", т. 45-46, стр. 21). Находка Михайловой показала, что Крл. 56 печаталось не с автографа, а с двух копий неизвестного происхождения. Она еще раз подтвердила ложность работ Мартьянова. В этом ее главная ценность.
      В том же 1856 г. поэма "Демон" на русском языке вышла в Берлине (далее сокращенно: Берл. 56). История этого издания до сих пор остается загадочной. Кто был издателем и по каким текстам производилась печать - неизвестно. В отношении этого издания можно делать лишь предположения. Текст Берл. 56 резко отличается от Крл. 56. Он не примыкает ни к Лопухинскому списку, ни к Крл. 56, хотя некоторые характерные черты и того и другого в нем явно сохранены. Деление второй части поэмы на строфы также весьма своеобразно, оно не похоже ни на один из существующих списков. Создается впечатление, что редактор имел в распоряжении путаный текст и на свое усмотрение готовил его к изданию. Первая часть поэмы, как обычно, почти не отличается от прочих списков. Во второй части дело обстоит иначе. Здесь развитие действия происходит сначала, как и в копии Лопухиной (с использованием тех же стихов). Есть диалог о Боге, но вслед за ним следует требование Тамары и клятва Демона, что является характерной особенностью переделок Лермонтова накануне представления поэмы ко двору. Далее, казалось бы, после смерти Тамары должна быть сцена встречи Демона с ангелом, но ее нет, и весь конец построен, как в списке Лопухиной. Понятно, что присутствие в тексте диалога о Боге, направленного против неба, должно исключать клятву Демона, где он говорит: "Хочу я с небом примириться". И наоборот: если есть клятва, то не должно быть диалога. Они исключают друг друга, на что обратил внимание еще Белинский и вынес диалог в примечания, стараясь избежать противоречия в поэме. При наличии явных противоречий в тексте Берл. 56, он в своей основе ближе всего стоит к списку Лопухиной и даже сохранил в конце посвящение ("Я кончил..." и тому подобное). Каково может быть происхождение текста Берл. 56? Еще Е. Аничков довольно настойчиво подчеркивал, что издание Берл. 56 имеет общий источник с изданием сочинений Лермонтова в переводе Ф. Боденштедта ("Методологические замечания о тексте "Демона", СПб., 1914). Эта мысль Е. Аничкова заслуживает внимания, так как она подтверждается результатами текстологических наблюдений.
      Известно, что в начале 1841 г. немецкий поэт Боденштедт встречался с Лермонтовым в Москве, вывез за границу сборник его печатных стихов и некоторые рукописные копии. В 1852 г. в Берлине вышло два тома произведений Лермонтова в переводе на немецкий язык Боденштедта. Во втором томе оказалась и поэма "Демон". Приведем перевод из послесловия, в котором он говорит о работе над вторым томом: "Мне иногда приходилось выбирать между двумя или тремя вариантами, и целые страницы "Демона" были написаны настолько неясно и частично с помарками, что тут большая роль принадлежала моим собственным комбинациям. То тут, то там отсутствовала внутренняя связь, которая лежит в основе произведения и которую я восстанавливал в этом кавказском сказании... Во всяком случае, это поэтическое произведение можно рассматривать как вольное воспроизведение первичной рукописи" (M. Lermontoff"s, Poetischer Nachlas, Berlin, 1852, II, 351). Если верить, что в распоряжении Боденштедта была рукопись поэта, то родство его перевода с Берл. 56 приобретает особый интерес. В работе Е. Аничкова приводятся некоторые параллельные чтения перевода Боденштедта и текста Берл. 56. Это сравнение позволяет наглядно убедиться в общности их источников. <...> Вполне возможно, что текст для Берл. 56 вышел из рук Боденштедта. Возможно также, что Боденштедт принимал участие в этом издании. Однако между Берл. 56 и переводом Боденштедта есть в отдельных местах некоторое различие. Не считая мелких вариантов во II, V и X строфах второй части, отметим, что у Боденштедта есть полностью XVI строфа (встреча ангела и Демона в эфире), которой нет в Берл. 56. Но зато в Берл. 56 есть в конце посвящение, которого нет у Боденштедта. Приведенное высказывание Боденштедта может служить ключом к объяснению этих различий. Переводчик сам говорил, что он на свой вкус выбирал варианты. Вполне естественно предположить, что в печать на русском языке он мог передать текст с разночтениями, не использованными им при переводе.
      Итак, сопоставляя факты по данному вопросу, можно предполагать, что источником Берл. 56 явилась какая-то рукопись Лермонтова или копия с вариантами, вывезенная из России Боденштедтом. Но совершенно определенные указания Боденштедта говорят о том, что эта рукопись не являлась цельной редакцией поэмы. Это был либо черновой, рабочий автограф, либо список с множеством поправок и вариантов, в которых не мог разобраться Боденштедт. Вот почему в тексте Берл. 56 оказалось немало ошибок и противоречивых в смысловом отношении стихов. Они отразили различные этапы работы Лермонтова над поэмой. Таким образом, если даже и принять версию о том, что Берл. 56 печаталось с автографа, бывшего у Боденштедта, то вопрос о каноническом тексте все-таки остается не решенным.
      Еще один печатный текст - издание "Демона" в Карлсруэ в
      1857 г. (Крл. 57).
      Б. М. Эйхенбаум определенно говорит: "Что касается второго карлсруйского издания (1857), то история его совершенно ясна" (Соч. Лермонтова, изд. "Academia", т. III). <...> Находка А.Н. Михайловой служит теперь убедительным доказательством того, что в руках Философова не было рукописи Лермонтова, а имелись копии. А во-вторых, внимательное изучение текста Крл. 57 дает неоспоримые доказательства того, что оно печаталось с поправками, перенесенными из Берл. 56. В издании Крл. 57, несмотря на то, что надпись на заглавном листе ("Переписано с первой своеручной его рукописи..." и так далее) осталась без изменений, как и в Крл. 56, сам текст подвергся некоторым коррективам. Причем часть из этих исправлений оказалась неудачной. В правильные до этого стихи были внесены ошибки. <...>
      В заключение отметим, что в Крл. 57 введен диалог о Боге, которого не было ни в предыдущем издании, ни в копии, с которой оно набиралось. Причем этот диалог появился с точным воспроизведением всех знаков препинания и одной ошибки, имеющихся в берлинском издании. Ошибка заключается в реплике Демона: "Мы одни" в то время как во всех ранних рукописях Лермонтова для соблюдения рифмы стоит: "Мы одне". Издатель Крл. 57 пользовался текстом Берл. 56, из которого и перенес ряд дополнений, вариантов и ошибок. Правда, далеко не все особенности берлинского издания им были воспроизведены. Трудно сказать, чем он руководствовался, принимая одни варианты из Берл. 56, а другие отвергая. Но что это издание им было использовано, не подлежит сомнению. Издание Крл. 57 стало значительно хуже предыдущего. В смысловом отношении оно приобрело еще большую противоречивость. Диалог о Боге был введен, а сцена встречи ангела с Демоном оставлена. Получилось явное смешение разных редакций. Таким образом, поэма потеряла цельность, которой она обладала в Крл. 56, хотя по своему содержанию эта редакция менее интересна, чем редакция, представленная списком Лопухиной.
      Прошли десятилетия после гибели Лермонтова, прежде чем поэму "Демон" полностью напечатали в России. <...> В 1852 г. в цензуре рассматривался вопрос о допуске в Россию берлинского издания сочинений Лермонтова в переводе на немецкий язык Боденштедта.
      Вторая половина пятидесятых годов принесла русской литературе относительную свободу. В связи с оживлением общественной жизни, вызванным подготовкой крестьянских реформ, значительно увеличилось количество изданий. В 1859 г. С. Дудышкин в журнале "Отеч. Записки" (Љ 7) опубликовал "Ученические тетради Лермонтова". Среди ряда произведений был и очерк "Демона" 1830 г. Эта публикация подверглась жесткой цензурной обработке. Были выброшены все места, где говорилось о монастыре, монахине, боге или просто упоминались какие-либо предметы, относящиеся к богослужению. <...> Почти одновременно с этой публикацией С. Дудышкин готовил новое издание сочинений Лермонтова. И в том же 1859 г. материалы нового издания поступили на предварительный просмотр к И.А. Гончарову, исполнявшему в то время должность цензора. Сам писатель, Гончаров очень внимательно отнесся к литературному наследству Лермонтова. Однако, не решаясь принять на себя ответственность и самостоятельно дозволить к печати сочинения Лермонтова, Гончаров составил обстоятельное донесение, и все материалы издания направил на рассмотрение Петербургского цензурного комитета, а тот, в свою очередь, передал их в главное цензурное управление. Доброжелательное заключение Гончарова, конечно, сыграло решающую роль в деле дозволения "Демона" к печати. В том же 1859 г. другие цензоры просто вырезали из публикаций Дудышкина куски поэмы - действия Гончарова приобретают особую ценность.
      К лету 1860 г. первый том собрания сочинении Лермонтова вышел из печати. В нем впервые был опубликован полный текст поэмы "Демон (Однако это издание не прекратило цензурных притеснений. Вплоть до начала XX в. царская цензура запрещала широкое распространение книг, где была напечатана поэма. Своим определением Комитет отказался допустить сборник в народные библиотеки. "Так называемое "разочарование" лермонтовской поэзии вносить в народную школу, в среду нашего крестьянства, да и вообще юношества, никак не следует. Для ума простолюдина сопоставления понятий, как "тучки небесные" и "гонящая их злоба, зависть, преступление и клевета ядовитая", - непостижимо и покажется безумием - подобных стихов в сборнике много; таковы все, между прочим, отрывки из поэмы "Демон". На что деревенскому мальчику, школьнику и простолюдину знать "Демона"?"). <...>
      В целом текст, опубликованный Дудышкиным, схож с Крл. 57. За исключением мелких разночтений, вся первая часть и 13 строф второй части поэмы развиваются так же, как Крл. 57. Но после XIII строфы второй части идут стихи: И все, где пылкой жизни сила Там внятно чувствам говорила... и дальше, как в берлинском издании 1856 г., с одним лишь разночтением. Затем, начиная со стиха "Толпой соседи и родные..." и до конца текст соответствует Крл. 57. Таким образом, публикация Дудышкина, как и Крл. 57 или Берл. 56, не отобразила законченной, цельной редакции поэмы. В ней нашли себе место стихи из очерков, созданных поэтом на различных этапах работы.
      Итак, первая полная публикация поэмы в России в текстологическом отношении не была достижением. Она нисколько не помогала в деле выявления канонического текста, а еще более запутала его. <...> Вплоть до конца 80-х гг. XIX в. не было сделано серьезной попытки научного анализа текста поэмы и выявления новых автографов или достоверных копий. Во всех последующих изданиях (1863 г. под ред. Дудышкина, 1873, 1880, 1883, 1887 гг. под ред. П. Ефремова) текст "Демона" изобиловал ошибками, разночтениями, произвольно датировался и не отвечал научным требованиям. <...>
      Советские литературоведы сделали очень много в области текстологии лермонтовских произведений. Прежде всего, немало было затрачено энергии, чтобы разыскать ряд автографов произведений и писем поэта. И некоторые находки представляют исключительный интерес (например, очерк "Кавказец", лирические стихи Лермонтова, посвященные Н. Ф. Ивановой). Была проделана колоссальная работа по сверке рукописей Лермонтова и научной их публикации. В результате этого труда могли появиться такие ценные в текстологическом отношении собрания сочинений Лермонтова, как издание "Academia" и в особенности новое Академическое издание Пушкинского Дома. Лермонтоведы ведут работу по научному описанию рукописей поэта. Книга А. Михайловой "Рукописи М. Ю. Лермонтова" (1941) в этом отношении является прекрасным образцом. Советскими литературоведами был найден и ряд текстов поэмы "Демон". Правда, все это копии, но некоторые из них, как, например, философовский список, по которому печаталось Крл. 56, и Ереванский, отразивший первую кавказскую редакцию, представляют значительный интерес. Однако вопрос о каноническом тексте "Демона" по-прежнему остается нерешенным. И мы вряд ли ошибемся, если скажем, что и в издании "Academia" и в новом Академическом издании основной текст "Демона" является наиболее слабым разделом и может быть легко подвергнут критике.
      В 1926 г. вышло однотомное полное собрание сочинений Лермонтова под редакцией К. Халабаева и Б. Эйхенбаума. Здесь впервые после Октябрьской революции вопрос о тексте "Демона" решался по-новому. Это издание повторялось несколько раз (1928, 1929, 1930 гг.). Позднее оно немного менялось, но текст "Демона" оставался прежним. В таком же виде поэма вошла в III том издания "Academia" (1935) под редакцией Б. Эйхенбаума. Все последующие издания в точности воспроизводили данный текст. Таким образом, в печати был ликвидирован разнобой. Это положительное явление. Но, к сожалению, принятый Эйхенбаумом текст содержит немало фактических ошибок, крайне противоречив, идейно и художественно обеднен. <...>
      За последние полтора десятка лет было опубликовано несколько статей, в которых затрагивались вопросы текстологии "Демона". Наибольший интерес представляют работы Н. Бабушкина (Труды Самаркандского пед. ин-та, 1942, IV) и А. Михайловой. <...> Вопрос о каноническом тексте поэмы "Демон" оказался сложным. Он вызвал ожесточенные споры исследователей и до сих пор остается нерешенным. Вспомним, какие наиболее авторитетные тексты имеются в распоряжении литературоведов: 1. самый ценный список, не считая рукописей ранних очерков и копий с этих рукописей - Список Лопухиной - это вполне авторитетный источник с пометками автора. Он отразил вторую кавказскую редакцию, которая по своим идейно-художественным достоинствам стоит на высоком уровне; 2. список Зотова, по словам его владельца, относящийся к 1838 г., но его источник неизвестен. Он был переписан с одной из копий, ходивших по рукам в лицее; 3. Текст Крл. 56 и список Философова, с которого производился набор, возможно, восходят к придворной копии, отразившей работу Лермонтова перед тем, как он должен был представить свое произведение высокопоставленным лицам. Происхождение и датировка списка Философова весьма туманны; 4. текст Крл. 57 не может считаться авторитетным, так как он явился в результате соединения стихов из Крл. 56 и Берл. 56; 5. список Краевского датируется 1839 г. Происхождение этого списка неизвестно, и считать его авторитетным нельзя; 6. список Квиста, со слов владельца, переписан в 1840 или 1841 г. с копии, которая была поправлена, якобы, самим Лермонтовым. Достоверность этих сведений проверить невозможно; 7. текст Берл. 56 по своему происхождению туманен. Можно предполагать, что его источником являются материалы, вывезенные из России Боденштедтом. В связи с неизвестностью источника, пользоваться этим текстом нужно осторожно. То же можно сказать и в отношении текста берлинского издания 1857 г.; 8. корректура Краевского датируется концом 1841 г. Ее источники - два (быть может, и три) совершенно неизвестных по происхождению списка. В тексте много вариантов и ошибок; 9. список Белинского датируется 1842 г. Он представляет исключительный интерес как памятник, характеризующий отношение великого критика к поэзии Лермонтова и, в частности, к "Демону". Составлен список Белинским с двух неизвестных копий. К тому же, возможно, критик пользовался и корректурой журнала "Отечественные записки"; 10. тексты изданий под редакцией Дудышкина, а затем Ефремова не могут быть использованы, так как у первого редактора источники неизвестны, у второго - основой служил список Квиста; 11. список Висковатова не может внушать доверия. Нужно согласиться с большинством литературоведов в том, что эта копия никогда не была в руках Лермонтова и многие стихи в ней, возможно, не принадлежат поэту; 12. есть еще около трех десятков различных списков. Но все они не заключают в себе ничего интересного. В большинстве случаев источники и владельцы их неизвестны. Это памятники, представляющие скорее литературнобытовой, нежели текстологический интерес.
      Вот те источники, которыми располагает современное литературоведение для воссоздания текста "Демона". Самым правильным выходом из создавшегося положения будет введение в печать как основного текста списка Лопухиной. Этот список вышел из рук Лермонтова и вполне авторитетен, его идейно-
      художественные достоинства стоят выше всех прочих известных нам текстов. Правда, в копии Лопухиной нет некоторых стихов из клятвы Демона и эпилога. Однако если взглянуть в самую сущность поэмы, в основную линию развития ее сюжета и идеи, ее образов, то станет ясно, что редакция списка Лопухиной представляет художественно цельное создание. Все части поэмы здесь находятся в гармоническом единстве. Нет никаких противоречий, поступки героев, образ их мышления, их идейные устремления вполне мотивированы и последовательны, Вся поэма в этой редакции проникнута единым ощущением, овеяна мятежным духом борьбы за свободу и счастье человеческой личности. Вот почему смело можно утверждать, что в этой редакции поэма как произведение искусства в целом стоит несравненно выше, нежели все прочие очерки. <...>
      Незаслуженно забытый список Лопухиной, введенный снова в печать как основной текст поэмы "Демон", даст читателю более правильное, более глубокое представление о силе могучей, мятежной поэзии художника, который является национальной гордостью нашего народа. Заканчивая работу по изучению творческой истории поэмы "Демон", ее печати и текстологии, необходимо сделать следующие выводы.
      Ни одно из произведений Лермонтова не имеет столь длительной и сложной творческой истории, как поэма "Демон". Поэт в продолжение более десяти лет вынашивал образы своей поэмы, ее тематику и круг идей. Он шлифовал стихи, он углублял их содержание и совершенствовал художественное достоинство. Этот сложный процесс проходил в постоянном напряженном труде.
      Причина того, что поэма в течение всей сознательной жизни поэта занимала одно из главных мест в его творчестве, в том, что идеи, вложенные в художественные образы поэмы, явились своеобразным воплощением чувств и переживаний, волновавших поэта и его современников. Это определение не должно пониматься формально и прямолинейно. Жизнь, русская действительность формировала сознание поэта и вызвала сложные переживания. Их Лермонтов-художник стремился выразить в самых различных, зачастую фантастических образах. Так создавался один из основных героев лермонтовского литературного наследия - образ Демона. В нем воплотились глубоко реальные, вызванные жизнью, чувства и стремления. В образе Демона Лермонтов стремился рассказать о страданиях подвергнутого насилию и изгнанию, оскорбленного, но гордого мятежного существа. Возмущение несправедливостью, грубой силой бога, жажда счастья в новой жизни, жажда любви, томление от бесцельности одинокого, эгоистического существования - вот основные мотивы, которые с каждой последующей редакцией поэмы развивались все сильнее в образе ее главного героя.
      Поэма "Демон" - произведение, в котором нашли художественное выражение идеи, волновавшие Лермонтова всю жизнь. Она тесно связана с другими созданиями Лермонтова. Уже юношеская лирика в значительной степени отразила мотивы, составляющие основу поэмы "Демон", которая уже с первых редакций стала одним из произведений, выражавших общий дух и направление творчества Лермонтова. В последующие годы поэт неоднократно возвращался к поэме именно потому, что в ней был широкий круг актуальных для него идей. Многократно перерабатывая свое любимое создание, Лермонтов стремился придать ему художественную завершенность, как можно глубже выразить идею произведения, отшлифовать его язык и образы. В целом ряде других произведений, над которыми Лермонтов работал в середине 30-х годов, в какойто степени были выражены те же мысли и чувства. В результате этого установилась родственная близость поэмы "Демон" с поэмами "Ангел смерти" (1831), "Азраил (1831) и "Боярин Орша" (1835). Наконец, многие черты характера Демона нашли свое выражение в образе Арбенина ("Маскарад", 1835-1836).
      По нашему глубокому убеждению, работа над поэмой "Демон" в основном была закончена в конце 1838 г. Вполне возможно, что сам Лермонтов позднее думал еще вернуться к этому произведению, чтобы окончательно отшлифовать его. Однако в связи с творческим ростом Лермонтова, переходом его на позиции реализма, основные идеи и характеры поэмы "Демон" в какой-то мере нашли свое изображение уже в новых художественных образах. В 1839 г. Лермонтов закончил работу над поэмой "Мцыри", которая с огромной силой выразила один из главных мотивов поэмы "Демон" - мотив борьбы за свободу. В то же время Лермонтов создает роман "Герой нашего времени". Здесь в образе Печорина как бы отразилась другая сторона характера Демона - его опустошенность, скептицизм, презрение к существующему укладу общественной жизни. В нем та же тоска по счастью, неосознанная тяга к разумной деятельности. Весь этот комплекс переживаний прежде был выражен в романтическом образе Демона, теперь он нашел свое воплощение в образе Печорина, созданном уже писателемреалистом.
      Как художник Лермонтов развивался очень быстро. Творческий рост поэта и окончательный переход на позиции реализма позволили ему уже в 1839 г. взглянуть на образ Демона совсем поновому. В поэме "Сказка для детей" он писал: Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ. - Меж иных видений Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно, и душа тоскою Сжималась - и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет... Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался стихами.
      Само собой понятно, что Лермонтов после этих стихов уже не мог вернуться к серьезной работе над поэмой "Демон". Это был уже пройденный этап его творческого пути. И, конечно, совершенно неправы те исследователи, которые стали утверждать, что Лермонтов в конце своей жизни, на Кавказе, самостоятельно пришел к убеждению о необходимости переделать поэму в примирительном плане. Мы убеждены, что стихи, внесенные в текст поэмы после сентября 1838 г. и придающие образу Тамары добродетельные черты, были написаны Лермонтовым в силу необходимости представить поэму ко двору - под угрозой новых репрессий за вольнодумные идеи, выраженные в образе Демона, Лермонтов спешно вынужден был кое-как смягчить слишком обличительный характер всего произведения. Наспех введенные стихи внесли противоречивость в содержание поэмы и снизили ее художественные достоинства. Поэт после этого хотел доработать поэму, о чем говорил Шан-Гирею, но его намерение так и осталось неосуществленным.
      Сложная творческая история "Демона", утеря большинства рукописей, появление многих десятков списков, сделали весьма затруднительным вопрос о каноническом тексте поэмы. До сих пор читатель не имеет научно достоверного текста великого создания Лермонтова. Запутанность вопроса текстологии "Демона" породила обширную литературу. Но существенным недостатком в работах почти всех исследователей прошлого является недостаточно глубокое изучение творческой истории поэмы. Исследователи проводили огромную работу по изучению текстов различных списков поэмы (например, Е. Аничков, Д. Абрамович и другие), разыскивали наиболее достоверный "окончательный" текст, спорили по этому поводу и зачастую впадали в ошибки. Они сразу искали самый последний текст "Демона".
      В советских изданиях произведений Лермонтова была ликвидирована путаница, существовавшая прежде в связи с печатанием различных текстов поэмы "Демон". Это, безусловно, положительное явление, но вся беда заключается в том, что был канонизирован не тот текст, который заслуживает этого. В наших современных изданиях узаконен текст, восходящий к придворному списку. Читатель в результате этого получил значительно ослабленный по своим идейным и художественным качествам вариант поэмы. Большой интерес будет представлять именно та редакция поэмы, которая выражает во всем объеме идейную глубину и художественную цельность бессмертного создания великого Лермонтова.
      Только невниманием исследователей к творческой истории поэмы можно объяснить тот факт, что самый достоверный и высокохудожественный текст "Демона", представленный списком Лопухиной, был предан забвению и с 1889 по 1955 год ни разу не воспроизводился. Это упущение несколько восполнено новым Академическим изданием. Здесь список Лопухиной приводится в разделе "Приложение". Однако ясно, что приложение Академического издания с его небольшим тиражом останется достоянием только узкого круга специалистов. Автор настоящей работы считает, что список Лопухиной необходимо печатать в качестве основного текста во всех современных изданиях. Это обеспечит научность, подлинность воспроизведения бессмертного создания великого русского поэта.
      
      
      Горький Максим. В людях. Части XIV, XV.1915-16; I публик. 1916
      // livelib.ru>book/1000599592-v-lyudyach-maksim-gorkij
      
      Трудно было доставать книги; записаться в библиотеку не догадались, но я все-таки как-то ухитрялся и доставал книжки, выпрашивая их всюду, как милостыню. <...> Однажды пожарный брандмейстер дал мне том Лермонтова, и вот я почувствовал силу поэзии, ее могучее влияние на людей. Помню, уже с первых строк "Демона" Ситанов заглянул в книгу, потом - в лицо мне, положил кисть на стол и, сунув длинные руки в колени, закачался, улыбаясь. Под ним заскрипел стул. - "Тише, братцы", - сказал Ларионыч и, тоже бросив работу, подошел к столу Ситанова, за которым я читал. Поэма волновала меня мучительно и сладко, у меня срывался голос, я плохо видел строки стихов, слезы навертывались на глаза. Но еще более волновало глухое, осторожное движение в мастерской, вся она тяжело ворочалась, и точно магнит тянул людей ко мне. Когда я кончил первую часть, почти все стояли вокруг стола, тесно прислонившись друг к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь. - "Читай, читай, - сказал Жихарев, наклоняя мою голову над книгой. Я кончил читать, он взял книгу, посмотрел ее титул и, сунув под мышку себе, объявил: - Это надо еще раз прочитать! Завтра опять прочитаешь. Книгу я спрячу". Отошел, запер Лермонтова в ящик своего стола и принялся за работу. В мастерской было тихо, люди осторожно расходились к своим столам; Ситанов подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и застыл, а Жихарев, снова отложив кисть, сказал строгим голосом: "Вот это - житие, рабы божии... да! - приподнял плечи, спрятал голову и продолжал: - Деймона я могу даже написать: телом черен и мохнат, крылья огненнокрасные - суриком, а личико, ручки, ножки - досиня белые, примерно, как снег в месячную ночь. - Он вплоть до ужина беспокойно и несвойственно ему вертелся на табурете, играл пальцами и непонятно говорил о Демоне, о женщинах и Еве, о рае и о том, как грешили святые. - Это все правда! - утверждал он. - Ежели святые грешат с грешными женщинами, то, конешно. Демону лестно согрешить с душой чистой"...Его слушали молча; должно быть, всем, как и мне, не хотелось говорить. Работали неохотно, поглядывая на часы, а когда пробило девять - бросили работу очень дружно. Ситанов и Жихарев вышли на двор, я пошел с ними. Там, глядя на звезды, Ситанов сказал: "Кочующие караваны В пространстве брошенных светил...- этого не выдумаешь!" - "Я никаких слов не помню, - заметил Жихарев, вздрагивая на остром холоде. - Ничего не помню, а его - вижу! Удивительно это - человек заставил черта пожалеть? Ведь жалко его, а?" - "Жалко", - согласился Ситанов. - "Вот что значит - человек! - памятно воскликнул Жихарев. В сенях он предупредил меня: - Ты, Максимыч, никому не говори в лавке про эту книгу: она, конешно, запрещенная!" Я обрадовался: так вот о каких книгах спрашивал меня священник на исповеди! Ужинали вяло, без обычного шума и говора, как будто со всеми случилось нечто важное, о чем надо упорно подумать. А после ужина, когда все улеглись спать, Жихарев сказал мне, вынув книгу: "Ну-ка, еще раз прочитай это! Пореже, не торопись... - Несколько человек молча встали с постелей, подошли к столу и уселись вокруг него раздетые, поджимая ноги. И снова, когда я кончил читать, Жихарев сказал, постукивая пальцами по столу: "Это - житие! Ах, Демон, Демон... вот как, брат, а?" Ситанов качнулся через мое плечо, прочитал что-то и засмеялся, говоря: "Спишу себе в тетрадь"...Жихарев встал и понес книгу к своему столу, но остановился и вдруг стал говорить обиженно, вздрагивающим голосом: "Живем, как слепые щенята, что к чему - не знаем, ни богу, ни демону не надобны! Какие мы рабы господа?" Запер книгу и стал одеваться.
      Когда они ушли, я лег у двери на полу, рядом с Павлом Одинцовым. Он долго возился, сопел и вдруг тихонько заплакал. "Ты что?" - "Жалко мне всех до смерти, - сказал он, - я ведь четвертый год с ними живу, всех знаю"...Мне тоже было жалко этих людей; мы долго не спали, шепотом беседуя о них, находя в каждом добрые, хорошие черты и во всех что-то, что еще более усугубляло нашу ребячью жалость. Я очень дружно жил с Павлом Одинцовым; впоследствии из него выработался хороший мастер <...>
      Ситанов спокойно молчал, усердно работая или списывая в тетрадку стихи Лермонтова; на это списывание он тратил все свое свободное время, а когда я предложил ему: "Ведь у вас деньги-то есть, вы бы купили книгу!" -он тихонько читал: "Без сожаленья, без участья Смотреть на землю будешь ты, Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты... - И говорил, зажмурив глаза: - Это - правда! Эх, и здорово он правду знает!" <...>
      <...> Хотелось поскорее уйти, но на Руси любят затягивать грустные минуты; прощаясь, люди точно заупокойную литургию служат. Жихарев, сдвинув брови, сказал мне: "А книгу эту, Демона, я не могу тебе отдать - хочешь двугривенный получить за нее?" - Книга была моей собственностью, - старик брандмейстер подарил мне ее, мне было жалко отдавать Лермонтова. Но когда я, несколько обиженный, отказался от денег, Жихарев спокойно сунул монету в кошелек и непоколебимо заявил: "Как хочешь, а я не отдам книги! Эта книга - не для тебя, это такая книга, что с ней недолго и греха нажить..." "Да ее же в магазине продают, я видел!" - Но он сугубо убедительно сказал мне: - "Это ничего не значит, в магазинах и пистолеты продают...". Так и не отдал мне Лермонтова.
      
      
      Грахова С.И. Депрессивные акцентуации в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" // Актуальные проблемы филологии и методики ее преподавания в вузе и в школе. Материалы Всерос. научно-практ. конф., посвящ. 55-летию филол. фак. Часть I. Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2008. 480 с. www econf.rae.ru>article
      
      Психологизм Лермонтова - это желание "рассказать душу" героев, обреченных на одиночество за стремление к свободе (или только за порыв к ней). Одиночество - цена, оплачиваемая "могучим духом", "гордым и непреклонным", противостоящим толпе, миру и, наконец, Богу. Трагизм заключается в том, что идеал свободы недостижим, даже если ценой будет смерть ("Мцыри") или обреченность на вечное одиночество "без упованья и любви" ("Демон"). Отсюда - разочарование, скорбь Лермонтова, его пессимизм, выраженный в поэтических мотивах утраты, отчуждения и одиночества, доминирующих во всем творчестве, в том числе и в "Демоне". Опираясь на теорию В.П. Белянина о типологии художественных текстов, основанных на выявлении эмоционально-смысловой доминанты авторов, мы можем определить текст поэмы как "печальный". Подобные тексты "лиричные по стилю, герой в них либо молод, жизнерадостен и полон надежд, но умирает в расцвете сил, либо уже стар, беден и оплакивает свою несостоявшуюся жизнь" (Белянин В.П. Психологическое литературоведение. Текст как отражение внутренних миров автора и читателя: Монография. М.: Генезис, 2006. 320 с., с. 139). Эмоционально-смысловая доминанта "печального" текста состоит в том, чтобы дорожить каждым прожитым днем, любить жизнь. Вместе с тем, жизнь в рамках такого мироощущения тяжела и изнурительна, поэтому смерть приходит как избавление от страдания, она сладка. Эмоциональная окраска и оценка времени в "печальном" тексте меняются от прошлого, которое прекрасно, но в нем сделано много ошибок, через настоящее, несущее страдания и чувство вины за прошлое, до будущего, в котором ждут только одиночество, холод, смерть" (Там же).
      В "Демоне" художественному конфликту придан небесноастральный, вселенский масштаб и герой поэмы - субстанциальная сила, выступившая в мифологическом, но олитературенном, не в традиционно-христианском обличье. Это усиливает драматизм образа героя, единственность судьбы которого не позволяет ему даже надеяться на смерть, избавляющую от мук и страданий.
      В поэме М.Ю. Лермонтова, как в типичном "печальном" тексте, упоминается момент гармонии в прошлом Демона, те дни, "когда в жилище света Блистал он, чистый херувим", "когда он верил и любил, счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья..." (Цит. по: Лермонтов, М.Ю. Сочинения в двух томах. Том первый. М.: Правда, 1988. 720 с.). Как только Демон потерял естественность и приобрел знание, зло и сомнение вселились в его душу. Он презрел созданный Богом жестокий мир, "Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты, Где преступленья лишь да казни, Где страсти мелкой только жить, Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить...". Его настоящее - это Божье проклятье, изгнание из рая, вечное страдание: "Лишь только божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня...". И если поначалу Демон пытался бунтовать, "сеять зло", мстить не только Богу, но и людям, которым уготована жалкая и ничтожная жизнь, то теперь, не встречая "сопротивленья, - И зло наскучило ему". Герой постоянно возвращается мыслями в прошлое, переживая о потерянном счастье единения с Богом, светом. Все в окружающем природном мире напоминает ему о рае, но "кроме зависти холодной, природы блеск не возбудил В груди изгнанника бесплодной Ни новых чувств, ни новых сил; И все, что пред собой он видел, Он презирал иль ненавидел". Такого рода мироощущение вполне соответствует депрессивному видению мира. Герой постоянно находится в подавленном настроении, сожалеет об упущенных возможностях, переживает боль утраты.
      Картина мира депрессивных личностей "как будто покрыта для них траурным флером, жизнь кажется бессмысленной, во всем они отыскивают только мрачные стороны. Это прирожденные пессимисты... им часто кажется, что окружающие относятся к ним с презрением, смотрят на них свысока. Это заставляет их сторониться других людей, замыкаться в себе. Иной раз они настолько погружаются в свои самобичевания, что совсем перестают интересоваться окружающей действительностью, делаются к ней равнодушными и безразличными" (Ганнушкин, П.Б. Особенности эмоциональноволевой сферы при психопатиях // Психология эмоций. Тексты. М. 1984). Все, что создано Богом, Его творения, воспринимаются Демоном сквозь эмоциональную пелену пессимизма. Прошлое вызывает лишь боль утраты, настоящее - страдание и одиночество, будущее - безысходность. Его внутренняя картина мира проецирует поражение, безнадежность. Депрессивность Демона рождается в неудовлетворенности божьим миром и поражает все существо героя.
      Таким образом, картина мира, представленная в "печальном" тексте "Демона", является картиной мира депрессивной личности. Депрессивность свойственна и героине поэмы - Тамаре: "Но, полно думою преступной, Тамары сердце недоступно Восторгам чистым. Перед ней Весь мир одет угрюмой тенью; И все ей в нем - предлог мученью...". Автор указывает на светлое и свободное прошлое молодой княжны ("Свободы резвое дитя", "веселья детского полна"). Настоящее - это потеря жениха, надежды на счастье в семейном кругу, прикосновение к познанию ("И часто тайное сомненье Теснило светлые черты..."). Будущее - потеря естественности, приобретение знания и смерть.
      Психологический портрет Тамары содержит противоречивые черты, свойственные депрессивным личностям. С одной стороны: "улыбается она, Веселья детского полна", "все ее движенья Так стройны, полны выраженья, Так полны милой простоты...", она любить готова, приветлива, обладает чутким сердцем и добротой. С другой - пессимизм ("Напрасно женихи толпою Спешат сюда из дальних мест...А мне не быть ничьей женою!.."), склонность к чувству вины, неуверенность в себе ("О, не брани, отец, меня... Я вяну, жертва злой отравы! Меня терзает дух лукавый Неотразимою мечтой; Я гибну, сжалься надо мной! Отдай в священную обитель Дочь безрассудную свою; Там защитит меня спаситель, Пред ним тоску мою пролью. На свете нет уж мне веселья..."). Все это есть "основа амбивалентной (конфликтной в данном случае только внутренне) установки личности с депрессивной акцентуацией" (Белянин, Указ. работа).
      В основу эмоционально-смысловой доминанты "Демона", как типа "печального" текста, заложены следующие образные категории: одиночество, смерть, утрата, любовь. В.П. Белянин указывает, что герой "печальных" текстов "в молодости совершает ошибки и, оценивая свою жизнь как череду ошибок, неудач и трудностей, постоянно ощущает одиночество" (Там же).
      Действительно, и Демон, и Тамара - каждый из них остается один на один со своей душой. Оба героя желают преодолеть чувство одиночества: Демон мечтает "с небом примириться", Тамара - вновь обрести утраченную естественность и покой. Души героев, как две кометы, несутся навстречу друг другу, чтобы сблизиться на миг и достичь цели. Демон стремится от зла познанья к утраченной гармонии бытия. Тамара же - к приобретению знания. Но дороги героев, лишь соприкоснувшись, вновь расходятся, что связано с идеей добра и зла в поэме.
      Ю. Манн отмечает, что "попытка Демона преодолеть отчуждение есть буквальное стремление возвратиться к Богу... И его нравственное возрождение означает буквальный отход от одной субстанции к другой - от зла к добру" (Манн, Ю.В. Русская литература XIX века: Эпоха романтизма. М.: Аспект Пресс, 2001. 447 с.). Но примириться с небом Демон желает без раскаяния, без признания вины перед Творцом. Таким образом "его возвращение - это как бы вторичная попытка испытать судьбу, оставив не отмененным и не разрешенным весь прежний горестный опыт" (Там же). Его злое начало снова приводит к неудаче - к повторному отвержению Богом и одиночеству, к превращению из "промежуточного" существа ("То не был ангел-небожитель... То не был ада дух ужасный", "Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..) в адское ("Взвился из бездны адский дух").
      Движение Тамары по линии "добро - зло - добро" связано с другой депрессивной доминантой - смертью и мотивом посмертной любви. "Печальные" тексты очень часто завершаются смертью главных героев" (Белянин, Указ. работа). В случае с Тамарой смерть является спасением, возрождением и возвращением ее чистой души к добру, к Богу. "Дни испытания прошли: С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали... Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!" - эти слова Ангела становятся ключевыми в понимании концепции очистительной любви. В "грехопадении" Тамары - жертвенное страдание, самоценное и ставящее героиню на грань святости. Ф. Риман в "Основных формах страха" (1999) отмечает, что у людей с депрессивной акцентуацией личностных черт "имеется большая и искренняя способность любить, готовность к самоотдаче и жертвенности. Они охотно переносят жизненные трудности вместе с партнером, их личность внушает чувство безопасности, искренности и беспричинной расположенности". Но у Демона другое отношение к любви. Его стремление переродиться через любовь связано со страхом утраты. Отвергнутый Богом и небесными братьями, герой сосредоточивает все свои душевные силы на Тамаре, в образе которой воплощается "ангельское начало", контрастирующее с его "демонической сущностью". Любовь Тамары для Демона равноценна новой жизни, утрата ее - полное отчуждение от Бога и превращение в адский дух. Герой стремится полностью завладеть чистой душой Тамары. Ее гибель не приводит "могучий дух" к победе, а опустошает его внутренне. Отторжение души Тамары от демонического является не только результатом воздействия божественного, но и победой ее собственных внутренних устремлений к небесному свету и добру. Так, в умении героини искренне любить развиваются самые лучшие стороны ее натуры. Как в любом человеке, в Тамаре идет борьба противоположных начал человеческого характера, и, несмотря на искушение злого духа, Тамаре удается проявить самостоятельную волю к добру.
      Итак, депрессивные акцентуации в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" проявляются во внутренней картине мира героев, в чувстве утраты и одиночества, в бессмысленности борьбы, в страдании, воспринимаемом как данность, в отношении к любви и смерти. Но депрессивность в структуре эмоционально-смысловой доминанты исследуемого текста проявляется и в таких семантических комплексах, как: небо - земля, день - ночь (свет - тьма), радость - печаль, жизнь - смерть, светлые очи - угаснувшие очи и т.п., а также в таких образных категориях, как возраст (юность/радость), тяжесть, грех, вздох (стон). Все перечисленное еще требует глубокого исследования, основанного на теории психологического литературоведения.
      
      
      Грузман Генрих. "Мастер и Маргарита" - ноосфера Булгакова
      Нагария, 2011 // www.facets.ru>articles12
      
      <...> Хотя Демон Пушкина по-прежнему вращается вокруг зла, он не ассоциируется с традиционным дьяволом, ибо отворачивается от зла, своей миссии: "И ничего во всей природе Благословить он не хотел". Но с особой силой засверкали эти необычные для князя тьмы и гения зла человеческие качества в образе, данном самым гениальным юношей России - М.Ю. Лермонтовым.
      Лермонтовский демон не просто выбивается из сонма этих злобных обитателей планеты, а кажется изгоем среди них: "Он сеял зло без наслаждения, И зло наскучило ему". И даже более того. Увидев Тамару, Демон был поражен красотой грузинской княжны. И один только этот факт является невозможным для ординарной демонической стати: в отношении зла его носитель всегда выступает активной и первично-инициативной силой: он поражает, а здесь оказался поражен-ной стороной, причем со стороны того, что традиционно считается главной мишенью его злодейства - любви, как высшего человеческого блага.
      "Пораженный Демон" свидетельствует у М.Ю.Лермонтова: На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!
      Демон - блюститель зла и коварства - почувствовал "святыню любви, добра и красоты!" - ситуация, несомненно, еретическая для любой демонологии, и с особой пронзительной силой звучат признания самого "пораженного Демона": Я тот, чей взор надежду губит, Я тот, кого никто не любит, Я бич рабов моих земных, Я царь познания и свободы, Я враг небес и зло природы, И, видишь, - я у ног твоих! Тебе принес я в умиленье Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои.
      Какая тонкая элегическая грусть, какая глубина романтических чувств, - именно тех, какие немыслимы для сатаны фаустовской формации с его язвительнейшей иронией и самодовольным зловредством. Самая отличительная особенность лермонтовского герояДемона - это его человеческая сцентрированность на любви, и любовь здесь является не просто центральной компонентой, а его движущим стимулом. Демон поражен и сражен любовью к Тамаре, но вовсе не ответным чувством Тамары, хотя он вверг ее в смятение, и здесь заложен глубокий духовный смысл. Тамара дана символом подлинной любви, - той, которая названа Булгаковым в "Мастере и Маргарите" "настоящей верной, вечной любовью". В своей поэме Лермонтов создал панегирик женской красоте, один из самых совершенных в мировой литературе, который он закончил словами: С тех пор, как мир лишился рая, Клянусь, красавица такая Под солнцем юга не цвела.
      Поцелуй Демона убил Тамару, но Демона нельзя считать убийцей ее, - такое совершенство любви и красоты, как Тамара, не могло существовать в земных условиях: Где нет ни истинного счастья, Ни долговечной красоты: Где преступленья лишь да казни; Где страсти мелкой только жить; Где не умеют без боязни Ни ненавидеть, ни любить <...>Увянуть молча в тесном круге Ревнивой грубости рабов, Средь малодушных и холодных, Друзей притворных и врагов, Боязней и надежд бесплодных, Пустых и тягостных трудов!
      Тамара предназначена для высших, небесных сфер и она есть небожительница: О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена, Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина. Самое существенное здесь состоит в том, что любовь к Тамаре не просто поразила Демона, а трансформировала его естество снизу доверху настолько, что он полностью перешел на секвенции (хоральное песнопение), чуждые его сатанинской натуре, - и вместо вредоносных и злокозненных деяний он возвещает о благостных акциях: И я людьми недолго правил, Греху недолго их учил, Все благородное бесславил И все прекрасное хулил; Недолго... пламень чистой веры Легко навек я залил в них.
      К Тамаре грозный некогда командир тьмы обращается с гордыми речами: Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе. <...>И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной; Его усыплю той росой; Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью, Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою; Всечасно дивною игрою Твой слух лелеять буду я; Чертоги пышные построю Из бирюзы и янтаря; Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня!
      Сознание Демона приобрело не то, чтобы невиданные ранее формы, а стало для него источником чудесных, острых, заставляющих его жизнь кружиться в другом ритме, перцепций и восприятий. С невыразимой прелестью и тончайшей образностью изящная стихотворная речь Лермонтова повествует о глубочайших страданиях и переживаниях особы, ушедшей от тяжелой злонасыщенной наследственности к иному маяку: Моя ж печаль бессменно тут, И ей конца, как мне, не будет, И не вздремнуть в могиле ей! Она то ластится, как змей, То жжет и плещет, будто пламень, То давит мысль мою, как камень - Надежд погибших и страстей Несокрушимый мавзолей.
      Лермонтовское художественное глубокомыслие не только внесло существенный корректив в традиционную идеологию потусторонней силы, базирующейся par excellence (по преимуществу) на гениальном измышлении И.В.Гете, но и создало, по существу, новое воззрение в теории демонологии: демон суть далеко не заштатный носитель и творец сил зла и тьмы, а способен и стремится к созданию человеческих благ, - влияние главного человеческого стимулятора любви распространяется и на потустороннюю сферу. И, тем не менее, в лермонтовском первоисточнике судьба Тамары и Демона исключительно трагична, хотя Тамара как эмблема вечной небесной любви нашла на небе свое место (Ангел: "давно ее мы ждали"), но только в качестве абстрактного указателя, а для реальной любви нужны терзания земного Демона. Стремление Демона стать рыцарем любви окончилось предельно неудачно и вызывает искреннее сострадание. Финал лермонтовского повествования о великой любви таков: К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа - Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, Боже! - кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, И веяло могильным хладом От неподвижного лица. "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал - И благо Божие решенье! Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!" И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, Надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви.
      Много лет М.Ю. Лермонтов обдумывал проблему любви и зла в тематическом плане отношения Тамары и Демона, и гениальная имажинация (сила воображения) русского поэта получила продолжение более всего в русской классической музыке: опера Б.Фитингофа-Шеля "Тамара", музыкальная картина "Демон" П.Бларамберга, симфония Направника. Но явлением в русской музыке стало появление оперы Антона Рубинштейна "Демон" (1875 г.). Замечательная мелодическая полифония, где звучал неповторимый колорит кавказкой природы, привела к смягчению трагических линий и усилению романтического лиризма действующих лиц, и музыкальный образ Демона не был похож на того неудачникаискусителя, который проклял "мечты безумные свои".
      Эта тональность получила свое феерическое выражение в сценическом воплощении Ф.И.Шаляпина. Великий артист сумел переинтонировать оперную партию и в ней уже явственно зазвучали созидательные ноты, а Демон - властитель зла выступает с намерением бороться с земным злом. Известный критик А.Тихонов описывает впечатление от шаляпинского представления: "Фантастическое видение... с иступленным ликом архангела и светящимися глазницами. Смоляные до плеч волосы, сумасшедший излом бровей и облачная ткань одежд закрепляет его сходство с Демоном Врубеля... Взмахом несуществующих крыльев Демон перебрасывает себя с одной скалы на другую и поднимается там во весь рост - могучий, крылатый воитель, вождь небесных революций. На груди у него блестит боевой панцирь". Демон готов сражаться не только с небесами, но и с земным злом. Тихонов приводит негодующий возглас одного критика в антракте: "Не хватает только, чтобы Демон разбрасывал прокламации "Долой самодержавие!"
      Выдающийся советский искусствовед и музыковед Абрам Гозенпуд писал по этому поводу: "Смерть Тамары подчеркивает и усугубляет ненужность, гибельность этого отказа от борьбы". Суммируя впечатления, А.Тихонов писал: "В мире свершилось чудовищное преступление. Предательски убит великий мятежник". Именно так восприняли современники образ, созданный Шаляпиным. О том же писали другие, и отвергая трактовку артиста, и восторженно принимая ее. Трактовка Шаляпина была дерзостно смелой, новаторской, но она не во всем находила опору в музыке. Только гений артиста мог вложить в образ рубинштейновского героя тот протест и мятеж, которым жила новая эпоха. Поэтому шаляпинский Демон и не получил продолжения". Но, невзирая ни на что, Ф.И. Шаляпина, бесспорно, следует считать родоначальником особого явления русской культуры: самостоятельной русской формации демонологии. Шаляпин тем более претендует на это звание, что является величайшим трагиком, исполняющим роль Мефистофеля в опере Ш.Гуно "Фауст", и единственный непревзойденно проводил резкую грань, - графически, сценически, идеологически, - между европейским Мефистофелем и русским Демоном. Однако родовые, генетические корни русской формации демонологии кроятся в графике М.А. Врубеля.
      Демоническая тематика является сквозной темой всей недолгой жизни гениального русского живописца М.А. Врубеля, и она служит крестным ходом его судьбы. Врубель первый стал говорить, что смысл Демона вообще не понимают и постоянно путают с "чертом" и "дьяволом", тогда, как "черт" по-гречески значит "рогатый", "дьявол" - "клеветник", а "Демон" означает "душа". Как говорил сам Врубель (в передаче Н.А. Прахова), Демон не есть носитель зла и коварства, а суть несущий вечную борьбу мятущегося человеческого духа, ищущего примирения обуревающих его страстей, познания жизни и не находящего ответа на свои сомнения ни на земле, ни на небе. Говорят, что великий русский меценат и знаток искусств Савва Морозов, впервые увидев картину, над которой работал Врубель, ошарашено прошептал К. Коровину: "Вы видели, что он пишет? Я ничего подобного не видел никогда. Жуть берет!" Врубель создал немалое количество мелких зарисовок Демона, набросков и иллюстраций к поэме М.Ю. Лермонтова, но свое ощущение основного внутреннего содержание русской формации демонологии он выразил в трилогии "Демон сидящий", "Демон летящий" и "Демон поверженный". В первой картине показан
      прекрасный сильный юноша с изумительным телом, погруженный в себя, - это еще не воитель, но уже не носитель зла, а в последней картине царит хаос разрушения, опустошения и конца, - трагедия сломленной жизни. Но это не рок и не пафос фатализма, - Врубель реалист и прекрасно понимает, как часто в реальной жизни зло оказывается победителем и над демонической силой.
      <...> отрывок из профессионального очерка врубелевского Демона не для того, чтобы продемонстрировать художественную полноту и необычайную графическую емкость врубелевской кисти, как стереотипа русской формации демонологии, - это искусствоведческая проблема, и, скорее всего, она вечная, а чтобы показать все кардинальное отличие этой русской формации от европейского шаблона мефистологии. В Интернет-сайте опубликовано: "Демон (сидящий)". Далекая золотая заря загорается за колючими скалами. В багрово-сизом небе расцветают чудо-кристаллы неведомых цветов. Отблески заката мерцают в задумчивых глазах молодого гиганта. Юноша присел отдохнуть после страшного пути, его одолевают тяжкие мысли о надобности новых усилий и о верности избранной дороги. Тяжелые атлетические мышцы обнаженного торса, крепко сцепленные пальцы сильных рук застыли. Напряжены бугры лба, вопросительно подняты брови, горько опущены углы рта. Поражающее сочетание мощи и бессилия. Воли и безволия. Весь холст пронизан хаосом тоски, горечью неосуществленных сновидений. На наших глазах как бы формируются поразительные по красоте минералы. Но радость бытия уходит вместе с тающими лучами зари. Холодными голубыми гранями поблескивают ребристые лепестки огромных цветов. И в этой душной багровой мгле неожиданно и пронзительно звучит кобальт ткани одежды юноши. Здесь синий - символ надежды"
      (http://www.smr.ru).
      В 1910 г. великий русский поэт А.А. Блок сказал над могилой великого русского живописца М.А. Врубеля: "Перед тем, что Врубель и ему подобные приоткрывают человечеству раз в столетие, я умею лишь трепетать. Тех миров, которые видят они, мы не видим". Эти слова целиком и полностью могут быть адресованы (рискнем заменить имя М.А. Булгакова, завершающее статью Г. Грузмана, именем М.Ю. Лермонтова - Г.Ш.) М.Ю. Лермонтову, ибо наше время еще не доросло до того времени будущего, о котором мечтал Лермонтов.
      Итак, гностическая особенность русской формации демонологии, принципиально отличающая ее от аналогичной постановки на европейской сцене, состоит в беспрецедентно широком кругозоре русского Демона, где он выходит за пределы заштатного глашатая зла, нечистой силы и греха. Русский Демон-воитель обуян стремлением созидать не только благо для человека, но и бороться со злом, то есть бороться с самим собой. Такова пушкинско-лермонтовско-врубелевско-шаляпинская традиция русской формации демонологии.
      
      
      Гулиа Георгий. Жизнь и смерть Михаила Лермонтова книгароман (1970-1975). М. 1980 // ru.bookmate.com>books>qdHPjS88
      <...> Лермонтов в школе написал несколько любопытных стихов, имеющих главным образом автобиографический характер, задумал новые поэмы, продолжал "очерки" своего "Демона".<...>
      Лермонтов - без пяти минут гусар. Он уже там, в разгульной офицерской жизни... Но это только для посторонних глаз. Лермонтов оставался поэтом и в казармах. Он был гусаром только с виду...<...>
      Лермонтов - Лопухиной, 4 августа 1833 года (За год до производства в корнеты Лейб-гвардии Гусарского полка): "... Одно меня ободряет - мысль, что через год я офицер! И тогда, тогда... Боже мой! Если бы вы знали, какую жизнь я намерен вести! О, это будет восхитительно! Во-первых, чудачества, шалости всякого рода и поэзия, залитая шампанским. Знаю, что вы возопиете; но увы! пора мечтаний для меня миновала; нет больше веры; мне нужны материальные наслаждения, счастие осязаемое, счастие, которое покупают на золото, носят в кармане, как табакерку, счастье, которое только обольщало бы мои чувства, оставляя в покое и бездействии душу!.. Вот что мне теперь необходимо...". <...>
      Мы имеем дело с весьма усложненной натурой: с одной стороны - модный франт, блистательный богатый офицер, с другой - человек горькой судьбы, тяжелой душевной доли.
      Я понимаю, сколь уязвима эта сентенция с точки зрения людей цельного, как гранит, характера или просто заскорузлых мещан. Но в данном случае это - факт.
      Я говорю о двойственности Лермонтова. А двойственность Пушкина? Его биограф Петр Бартенев справедливо заметил, что Пушкин и не стремился сделать свою жизнь однозначной с творчеством. Не о подобных ли "странных вещах" писал Борис Бурсов: "Это, в сущности, не что иное, как известный диссонанс в человеческой личности. Никому он не чужд". <...>
      Не надо быть мудрецом, чтобы приметить, что Лермонтовофицер не равнозначен Лермонтову-поэту. Молодой человек живет очень сложной жизнью. Только подлецов отличает намеренность: ночью они крадут, а днем рассыпаются в благопристойной болтовне.
      Тот, кого "усложнила" сама природа, "усложнила" понастоящему, тот мучается: он не находит себе покоя. Он вроде бы живет, как все. Но стоит приглядеться к нему получше, и тогда станет ясно, что не так, как все. Но для этого надо именно приглядеться. Попристальней. Поглубже. То есть сделать то, что труднее всего на свете.
      Значит, так: превыше всего - чудачества, "шалости". И, разумеется, поэзия, залитая шампанским. Позвольте, а где же "судьба Байрона", которая совсем еще недавно стояла высоким маяком перед глазами? Что общего между этим образом и "поэзией, залитой шампанским"? Где же серьезные литературные намерения, о которых мечталось еще года два-три тому назад? Все это исчезло? Нет, тут что-то не то! Мы еще убедимся, что так оно и есть: не то! <...> Висковатов объясняет следующим образом: "С самой юности рассудок Лермонтова уклонялся от обычного пути людей. Он смотрел на землю иными, не их глазами... Их интересы и цели были чужды ему; иные были радости и печали".
      Здесь есть элемент "демонизации" Лермонтова. Я, напротив, сказал бы, что Лермонтова обуревали именно человеческие чувства, что смотрел он на землю именно человеческими глазами. Все в нем было человечно. Только во много крат острее оно проявлялось. Он любил сильнее. И ненавидел сильнее. Страдал глубже других. Разве это значит - "уклонялся от обычного пути людей"?
      Сомерсет Моэм считал людскую красоту, стройность явлением нормальным, а нарушение их - явлением ненормальным. Я думаю, что мир выиграл бы, если бы в большинстве своем был населен людьми, подобными Лермонтову. И при чем здесь "не их глазами"? Я этого не понимаю. "Странности" юного Лермонтова вполне объяснимы и закономерны. По-моему, до сих пор мы особенно "странного" в нем не замечали. Обостренность? Да. Повышенная чувствительность? Да. Горячность? Да. Но какое отношение к "странностям" имеет все это? Скорее, было бы странным, если бы все обстояло иначе. Представьте себе ребенка или юнца, который не реагирует на ссору отца с бабушкой. Который не чувствует красоту утра и зеленых дубрав. Который холоден к другу, который до двадцати лет ни разу не влюблялся. Вот это действительно странно! <...>
      Пушкин в 1834 и 1835 годах уже был Пушкиным. Блистательным, великим, неповторимым поэтом и многогранным деятелем русской литературы. Гений Пушкина влиял самым непреоборимым образом на молодые умы. Возле Пушкина, разумеется, стояли Жуковский, Крылов и Гоголь. Это все звезды первой величины. И не мог Лермонтов обойтись именно без их света. Было бы удивительно думать, что влияние литературы, такой литературы, вдруг обошло Лермонтова, будь он даже трижды корнетом. Это обстоятельство надо нам постоянно, как говорят математики, держать в уме.
      На первых порах новой, офицерской жизни Лермонтов все еще мало пишет. Точнее сказать - ничего особенного не пишет. Дело, в конце концов, не в количестве. Мы с вами это хорошо понимаем. К великой чести Лермонтова, должны сказать, что он не торопился с публикацией своих стихов. У него был великий пример Пушкина. Живого Пушкина!
      И, тем не менее, можно было бы смело напечатать почти все кавказские поэмы. Во всяком случае, "Измаил-Бей", "Черкесы", "Каллы" и целый ряд стихотворений. Уверен, что никто не осудил бы молодого поэта. Но - хотим мы этого или не хотим - нам придется смириться перед силою факта: Михаил Лермонтов не видел еще возможности для публикации своих произведений.<...>
      Если мы не можем порою начертить точный маршрут лермонтовских поездок, если не ведаем, с кем и когда он встречался и о чем говорил, то мы осведомлены, притом хорошо, о другом, более важном. И это важное поэт оставил нам, своим читателям. Я имею в виду произведения его, написанные после ссылки на Кавказ. Точнее, после первой ссылки, ибо была еще одна ссылка - вторая, и последняя.
      Здесь, в горах Кавказа, может быть на горе Крестовой или в Кахетии, созрел окончательно, или почти окончательно, тот вариант, или, как говорили прежде, очерк "Демона", который лег в основу главного очерка поэмы и дошел до нас и которым мы наслаждаемся. Даже школьники знают, что "Демон" писался чуть ли не десять лет. Поэма создавалась и тут же переделывалась. По рукам ходило несколько очерков. Сначала действие ее происходило в Испании. В стране, где никогда не был поэт. Демон летал над Испанией, говорил с испанской монахиней. Но Кавказ, но легенды Кавказа навеяли нечто новое - романтическое и, я бы сказал, реальное.
      Действие поэмы окончательно переносится на Кавказ. Демон парит над хребтом Кавказа. Тамара - грузинка. Гудал - грузин. Поэт перерабатывает для поэмы некоторые грузинские легенды. Если можно так выразиться, поэма становится на твердую почву кавказской действительности. Пейзажи в "Демоне" - не выдуманные. Все видено лично поэтом. "И над вершинами Кавказа изгнанник рая пролетал: под ним Казбек, как грань алмаза, снегами вечными сиял, и, глубоко внизу чернея, как трещина, жилище змея, вился излучистый Дарьял, и Терек, прыгая, как львица с косматой гривой на хребте, ревел... Роскошной Грузии долины ковром раскинулись вдали... Покрыта белою чадрой, княжна Тамара молодая к Арагве ходит за водой". Сказано точно. Кавказ здесь не спутаешь с какимнибудь другим краем.
      Поэма "Демон" и стихотворения, написанные после странствий по Кавказу, - замечательный итог, прекрасный клад, "вывезенный" поэтом из любимой страны гор. <...>
      Итак, в конце 1837 г. завершился кратковременный период ссылки на Кавказ. Если говорить о стихах - поэт вез их не так уж много. По крайней мере, дошло до нас немного. Было среди них замечательное творение лермонтовской музы. Его мы знаем наизусть со школьной скамьи: "Гляжу на будущность с боязнью, гляжу на прошлое с тоской и, как преступник перед казнью, ищу кругом души родной..." По мнению поэта, он закончил свое земное предначертание: "Земле я отдал дань земную любви, надежд, добра и зла..."
      На родину возвращался умудренный опытом, томимый мучительными раздумьями "пожилой" мужчина, вступивший в двадцать четвертый год своего существования. Он по-прежнему мало еще печатается. Поэт не торопится. Он даже слишком нетороплив в этом отношении.
      Поэтическим итогом поездок по Кавказу явился также новый очерк "Демона". По-видимому, весь он был продуман на Кавказе. "Окончательно" созрели образы этой "восточной повести". Заоблачно-романтическая испанская поэма была "приземлена" на Кавказе со всеми вытекающими из этого последствиями. Но это не все - задуман цикл рассказов, который будет объединен одним заглавием: "Герой нашего времени". Первый рассказ - "Тамань" - уже, по существу, написан - он весь в голове. Остается только изложить его на бумаге. <...>
      Лермонтов работал в 1838 г. очень много. И не мог не работать. Наивно думать, что такое произведение, которым будут зачитываться даже спустя полтора века, писалось просто так, между делом и от нечего делать. И мог ли человек, создавший этот роман, оставаться ровным, спокойным и не гореть? Нет, разумеется. Отсюда и те "странности" характера, которые отмечают многие его друзья. Попробуйте не быть странным, оставаться всегда "самим собою" и писать "Героя нашего времени"...
      Но не только "Герой нашего времени". Одновременно Лермонтов переделывал (уже в который раз!) своего "Демона". Это, несомненно, было его любимое детище. Вот уже восемь лет не давало оно ему покоя. Поэт хотел, чтобы поэма зажила полной жизнью. Требовалось вдохнуть в нее именно жизнь. Что поэт и делал с величайшей настойчивостью и беспримерным мастерством. Он сближал небо с землею. И это сближение должно было быть убедительным, зримым и прекрасным.
      Лермонтов уверенно шел к литературной вершине. Преодолевая трудности, словно в горах при восхождении. Буйно кипела молодая кровь, а на лбу уже обозначились морщины много пожившего и много передумавшего человека.
      И Лермонтов продолжал много трудиться над своими произведениями, он живет полной жизнью. Может быть, слишком полной. Но что делать? Уж таков он был, и едва ли кто-либо смог изменить его.
      
      
      Давыдов А.П. Поверить Лермонтову // А.П.Давыдов. Неполитический либерализм в России Фонд "Либеральная миссия". 2012.
      litmir.me>br? b=668469&p=1
      
      Опираясь на достижения пушкинской мысли, Лермонтов искал альтернативу болезни русской культуры. Так появилась в его стихах медиационная (ср.лат. mediatio - посредничество) логика переведения божественного с небес на землю, поиск божественного в любви, вере, в поэтическом творчестве, в движении к новому, в жажде некой новой, неизвестной истины - все то, что можно назвать новозаветногуманистической логикой Иисуса. Так появились его "демонические" литературные персонажи, Демон в поэме "Демон", а также галерея образов, которую можно назвать Демониадой.
       Через образ Демона Лермонтов вошел в историю русской литературы как автор специфической, ренессансно-реформа-ционной интерпретации гуманизма. Элементы демонизма можно найти в Печорине, Арбенине, Вадиме. Но не они основные носители лермонтовского литературного демонизма, культурной альтернативы господствующей традиционности. В той мере, в какой эти персонажи осуждают сложившиеся смыслы культуры, они лишь приближаются к Демониаде, но они не конструктивны, точнее - слабо, мало, недостаточно конструктивны, в них господствует разрушение. Образы Демониады - это Демон, Арсений, Мцыри, -персонаж, которого Лермонтов называет Я во многих стихотворениях. В силу своей высокой протестности и конструктивности, в Демониаду следует включить и Пророка ("Пророк"), и Поэта ("Поэт"), и потомка ("Дума"). В Демониаде главный герой - не отдельный образ и не какие-то персонажи все вместе, а культурные формы протеста - протест человека против засилья сложившихся культурных стереотипов, против социальной патологии, господствующей в обществе. Но протест еще не все. Не менее важна мера протеста, его конструктивность. Важна способность выйти за рамки традиции, но важна и способность установить адекватную меру выхода. Основное действующее лицо лермонтовской Демониады сам Лермонтов. <...>
      Поэт был верующим человеком. И все его творчество, глубоко светское, гуманистическое, было направлено на поиск новой интерпретации божественного. Поиск гуманистической альтернативы церковному представлению о Боге поэт ищет в слиянии человека с природой, с судьбой, в справедливости, в вечной жизни. И не находит. Это важный, очень важный итог поиска. Не только для поэта. Для всей русской культуры. Где искать высшую нравственность: вне себя, за пределами себя, либо в себе самом, отражая кем-то положенные смыслы и реагируя на них, либо полагая новые смыслы? Общество виновно, либо сам человек причина своих бед? - Это основной вопрос русской культуры в постановке Лермонтова. <...> Результат лермонтовского поиска - в снятии вопрошания Иова, которое стало неактуальным после Лермонтова, потому что через логику Демониады, через лермонтовское творчество и личность поэта исчезла пропасть между русским Богом и русским человеком. Богочеловеческое смысловое пространство между Богом и человеком занял "поэт", "пророк", "гражданин", личность, любовь, творчество, поэзия, ренессансная способность к переосмыслению. Новый шаг сделала российская культурная Реформация, начатая Пушкиным и достигшая в творчестве Лермонтова методологических вершин. Кончилась эпоха безраздельного господства социальной патологии. Конечно, это снятие произошло лишь в мышлении лучших русских писателей. <...>
      Творчество Лермонтова удивительно оптимистично. На самом дне падения Лермонтов - нет, не приукрашивает русского человека, он протягивает ему руку. Он, как библейские пророки и Иисус, дает ему альтернативу - предлагает измениться, стать другим, изменить свой менталитет, тип своей культуры. Поэт говорит русскому человеку почти словами Библии, что вначале была любовь, что любовь есть основание всего, но любовь не к сложившемуся представлению о Боге и о человеке, а между конкретным мужчиной и конкретной женщиной, в чем-то продолжая линию Песни Песней, но и уходя далеко, очень далеко за ее пределы.
      Такой поворот труден для русского человека. Но, поняв его, лермонтовский Демон кладет к ногам любимой женщины свое бессмертие и свое всевластие. Поэт меняет иерархию ценностей. Любовь становится основанием всего. Способность к бессмертию, Всевластие, Всемогущество, Справедливость будут нравственными, если подчинены способности любить, которая в лермонтовской метафизике является сущностью бытия, сущим, а жизнь - бытием сущего, способом сущего быть сущим, существовать. <...>
      Теперь образ Демона - ключевой в лермонтовском творчестве. Лермонтовский Демон обвиняет Бога в греховности человека, бросает ему "Ты виновен!" и видит спасенье человеческое в его способности пробудить в себе способность любить независимо от того, как он относится к Богу и как Бог относится к нему.
      В поэме "Демон" лермонтовский герой динамичен. Меняется. Порвав со сложившейся статикой - с церковным Богом, Дьяволом, людьми, заполнив любовью образовавшийся вакуум смыслов и ощутив себя личностью, он хочет создать вокруг себя общество личностей и жить в этом обществе. Но для этого и Бог, и его ангел (образ церкви), и люди должны начать нести в себе личностное содержание, то есть прекратить жить абсолютами и начать изменяться. А это оказывается невозможным. Никто в русской литературе - ни до, ни после Лермонтова - так методологически ясно не ставил задачу изменения типа культуры через проблематику личности. Никто так методологически ясно не ставил и вопроса о выживании личности в России. Основной вопрос поэмы "Демон" - "способна ли русская культура породить в себе цивилизационный потенциал, достаточный для формирования в России общества личностей?" все более становится основным вопросом всей послелермонтовской литературы. Второй вопрос поэмы - "способен ли русский человек понять, что личность формируется в попытке выйти за рамки традиционности в смысловое пространство между господствующими культурными стереотипами и там творить новые формы культуры?" - оказывается сегодня в центре дискуссий о том, что является основным вопросом науки о человеке. И третий вопрос поэмы - "может ли русский человек понять, что способность быть личностью является мерой, основанием способности жить в меняющемся мире?" - все более оказывается в эпицентре современного философствования, все более погружающегося в материал и логику культуры.
      Вопросов много, ответов почти нет. Вопросы эти исходят из рефлексии самого Лермонтова и из рефлексии читателей, скоро уже два века вдохновляемых лермонтовской мыслью. Вопросы, исходящие из творчества Лермонтова, не были бы так жизнеспособны, если бы не содержали в себе ответов. Но эти ответы частичны, не полны, как правило, это догадки, часто они мимоходом называют что-то важное, лишь приоткрывают завесу над истиной, которую пытается освоить российский ум, российская душа. <...>
      После реформы 1861 г. Печорин, и Демон перестали интересовать публику. Были осмеяны, развенчаны, до сих пор не пользуются особой благосклонностью читателя - процветают детективы, любовные романы, боевики, похожие друг на друга как близнецы. Все проходит. Но что-то остается. Творчество Лермонтова уникально. Оно часть уникальной, пушкинской тенденции в развитии русской литературы и русской культуры. Вклад Лермонтова в эту тенденцию огромен. Лермонтов, как никакой другой русский поэт XIX в., поддержал и развил личностное начало пушкинского творчества.
      Поэма Лермонтова "Демон" также занимает уникальное место в русской литературе. Через нее произошел прорыв мысли в смысловое пространство возможного будущего русской культуры. Культурологически "Демон" - это попытка единичного понять реальность через раздвоение в своем менталитете сложившегося смысла культурного всеобщего. В 1829-1839 гг. Лермонтов создал восемь редакций поэмы и ни одна из них его не устроила. Он так и не опубликовал поэмы. "Я кончил - и в груди невольное сомненье!", - написал он на копии шестой редакции "Демона". Рукопись расходилась в списках. Начинал поэт с водевильного сюжета о попытке Демона соблазнить монашенку, любившую ангела, но по мере продвижения работы поэма превращалась во все более глубокий анализ человеческой реальности. И кто знает, чем закончил бы поэт, переходя от сомнения к сомнению, если бы не его смерть. Главный герой поэмы - Демон - один из вариантов специфического лермонтовского способа анализа человеческой реальности. Интерпретация лермонтовских демонов: Мцыри, Арсения, Пророка, Демона - всегда была подвержена идеологическим и политическим наклонностям критиков, осмысление Демониады - задача, которую до сих пор нельзя считать решенной.
      История Демониады начинается с раннего стихотворения "Мой демон" (1829) и продолжается затем в более поздних разработках этой темы в течение всей жизни. От юношеского натурализма до последней редакции поэмы "Демон" поэт создал много интерпретаций демонов и демонизма, и эти интерпретации дали пищу для целого фейерверка критики. В первой половине XIX в. поэта стыдили за поклонение дьяволу, за гордыню и моральную нечистоту, во второй половине XIX в. и в начале XX-го - восхищались способностью поэта через образы демонов прорицать иные, более совершенные духовные миры. Розанов считает сюжет о демоне слишком автобиографичным, чтобы быть выдуманным. "Это было, а не выдумано", - восклицает он (Розанов В. В. М. Ю. Лермонтов (К 60-летию со дня кончины) // Розанов В.В. Мысли о литературе. М., 1989). Близки к этой точке зрения Вл. Соловьев, Н. Бердяев, Д. Мережковский, Д. Андреев. Натурализм в демонологии продолжается. И хотя сам поэт к концу жизни от натурализма в интерпретации демонизма отказался, он продолжается в демонологии лермонтоведения. Что же так задевает критиков в Демониаде Лермонтова, почему демонология так резка в своей противоречивости? Критика уловила в демонах поэта самое главное - в этом она права, и в своей правоте единодушна: Демон это - самозванец. Через свое самозванство он разрушает сложившиеся представления о морали, привычном, сакральном, бросает вызов традиционности новизной личностной альтернативы, которую ищет. И этим порождает в критике нервное беспокойство: либо брезгливое отторжение, мистическую неприязнь, брань, желание растоптать, либо священное благоговение, мистический восторг, экзальтацию, молитву. Розанов считает, что в сюжете о Демоне отражается "несбыточная сказка", которая, очевидно, была душою поэта и занимала его всю жизнь. Но розановская красивая сказка о несбыточной сказке как анализ поэтики Лермонтова ничего не говорит о самом поэте.
      Значение поэмы "Демон" в том, что в ней предлагается альтернатива социальной патологии, способ преодоления застревания между "нераздельностью и неслиянностью". Образ Демона вырастает как альтернатива Образу социальной патологии. В поэме поэт предлагает переход от оправдания Бога к оправданию рефлексии человека, его любви, творчества, способа веры. Возникает феерическая победа ереси - грандиозная картина переосмысления сути человеческого как переход от теодицеи к антроподицее, от теологии к антропологии, от логики Ветхого завета к логике Нового завета, поворот ценностного вектора с небес на землю, в земное, богочеловеческое, в повседневное, в личность.
      "Демонизм" поэта - это не атеизм. Лермонтов - глубоко верующий человек. Но религиозен он не в церковном смысле. Он метафизичен. Во всем. И в отношении к смыслу любви, поэтому его любовь - это божественное, особенное. Любовь у него несет обновленную социально-нравственную программу, которая претендует на то, чтобы выражать смысл нового всеобщего. То, что Лермонтов говорил о себе, всегда было главным для него в тот момент, когда он творил. <...>
      Демон не сказка. Демон это сам Лермонтов - самозванец в развитии. Как смысл проповедей Иисуса - сам Иисус, так и смысл лермонтовской Демониады - сам Лермонтов.
      Лермонтов богоборец и одновременно богоискатель. Он протестует против Бога и одновременно хочет верить в него. Это уникальная позиция в русской культуре. Она вдвойне уникальна тем, что Лермонтов понимает свою необычность. Он желал бы верить. Но ему трудно, невозможно верить, потому что путь веры, предлагаемый Русской православной церковью, его не устраивает. Так он и идет по жизни, верующий-неверующий, богоборец-богоискатель, воспеватель-низвергатель. Эти невозможность-желание верить как основное внутреннее противоречие его менталитета и основной мотив большинства его произведений расположили его творчество в дуальной оппозиции смыслов "Бог - человек". Опираясь на эту оппозицию, он и писал свои варианты поэмы "Демон".
      Значение поэмы в том, что в ней содержатся ответы на основные вопросы лермонтовского творчества, если изучать поэта через дуальную оппозицию "Бог - человек". Акцент на критике Бога особенно характерен для поэмы "Демон" - в ее фокусе богоборчество - богоискательство поэта, его антицерковный бунт, поиск нового смысла божественного и человеческого. <...>
      В поэме разворачивается конфликт между Демоном и слугой Бога ангелом (образ церкви). Обращает на себя внимание совершенно различная логика этих персонажей. Ангел явно автаркичен, бюрократичен, церковен, партиен: Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной? Твоих поклонников здесь нет, Зло не дышало здесь поныне; К моей любви, к моей святыне Не пролагай преступный след, Кто звал тебя?
      Демон не хочет служить злу. Но так как он не хочет служить и Богу, то, с точки зрения ангела - образа церкви - слуги Бога, он все равно носитель зла, чужой, не свой. Ангелу непонятно, на каком основании Демон появился в монастыре - Божьем доме. Бог его не звал, значит, его любовь к женщине, не благословленная Богом, не имеет права на существование. Основание обвинения то же - отсутствие личной преданности Богу. Лермонтов впервые определил проблематику антицерковного протеста личности для России. Эта проблематика не только не исчерпана даже сегодня, она проявляется в нарастающей необходимости в России церковной реформы, в возрастающей актуальности для России секулярного христианства.
      Критикуемый Лермонтовым русский Бог как чистый феномен сознания сущностно предметен, радикально не интенционален, не способен вызвать ответную интенциональность у человека. Поэта не устраивает временность и бездуховность божьего творения: любовь, дружба, честность, богатство, власть, творчество - все гниет и гибнет из-за завистливой и коварной человеческой природы ("Демон"), и жизнь поэтому "пустая и глупая шутка" ("И скучно и грустно"). Бог также виноват в нравственных страданиях поэта, то есть в его конфликте с обществом, в отсутствии родных душ и подлинной любви, в том, что он - поэт - не может уяснить смысла жизни ("Испанцы", "Люди и страсти", "Странный человек", "Гляжу на будущность с боязнью", "Расстались мы, но твой портрет"). Лермонтову нужен мир радикально новый, альтернативный - не традиционно божий мир, и поэтому он ищет, - ни много, ни мало, - новые правила сотворения божественного и человеческого. Своим романтическим "Ты виновен!" поэт достиг пика в критике ценности абсолютности сложившегося смысла всеобщего, начавшейся в русском просветительстве в XVIII в.
      С лермонтовской критики Бога-отца начинается антицерковный бунт русских писателей: от Демона протягивается мост к булгаковскому Воланду. Бунт против потусторонности с позиций новозаветности и гуманизма ставит поэму "Демон" на самую вершину русской литературы и делает ее не только фактом русской литературы, но и фактом русской культуры. <...>
      Лермонтовский Демон не ищет спасенья ни в служении раю, ни в служении аду. Он, порвав и с Богом и с Дьяволом, с их сложившимися в христианстве интерпретациями, не ищет новых интерпретаций добра и зла. Он ищет истину. Отказываясь служить церковным небесам, лермонтовские персонажи ищут небеса на земле. Но не в церкви. Не веря в спасение, связанное с потусторонностью, его персонажи ищут Бога у себя в душе и спасенья в своей деятельности.
      Лермонтов - нецерковный христианин и основоположник логики безрелигиозного христианства в России. В раю Демон "блистал", был "чистый", безгрешный, "не знал ни злобы, ни сомненья"; "глядел во славу Бога, Не отвращаясь от него; Когда сердечная тревога Чуждалася души его" (1829); "он не был злым", жил без "заботы и тревоги", был равнодушным (1830). Демона не посещали зло, чувства заботы, тревоги, печали, сомненья, любви ("сердечной тревоги"), единственным занятием было прямо, "не отвращаясь", постоянно глядеть на Бога во славу божью. Это глядение можно назвать процессом служения вечному Добру. Раз Демон не знал сомненья, значит, не думал, не рефлексировал, не задавал себе и Богу вопросов и, соответственно, не искал на них ответов. Раз его не посещало чувство заботы, тревоги - значит не чувствовал он ответственности ни за свою жизнь, ни за жизнь своего Бога, ни за тот способ существования, который вел. Он был чем-то вроде декорации в райском саду, одной из райских птиц, чем-то, возможно, важным, но не необходимым. Спокойная, беспроблемная, нетворческая жизнь Демона в раю, с точки зрения Лермонтова, безнравственна. И ей противопоставляется жизнь в сомнениях и страданиях, преодоление которых - плата за новое божественное.
      Через образ Демона в раю Лермонтов оказывается в центре дискуссии по вопросу о содержании всех религиозных движений - смысле бессмертия. Все мировые религии предлагают свои способы решения этого вопроса, но все сходятся в одном - обещают душе человека загробную жизнь. Лермонтов относится к концепции рая критически - статичная истина рая не для Лермонтова. Блаженство Демона в унылом раю - это типичная жизнь монаха, связанного уставом монастырской жизни. Жизнь пустая, бессмысленная и, с точки зрения поэта, патологичная: Всегда жалеть и не желать, Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать! ("Демон").
      Нацеленный на поиск истины даже в раю, Демон обвиняет Бога в том, что райская жизнь лишена динамики, новизны. Служение добру в раю для Демона не интересно, и он поднимает бунт - оценивает как безнравственное сложившееся представление о святости, божественном, о сакральности Бога. Его разрыв с Богом - это бегство от одной истины к другой - от потусторонней непротиворечивости, беспроблемности, простоты, ясности к посюсторонней неизвестности, проблемности, сложности, противоречивости, неясности и риску. Из религии христианства через риск веры в безрелигиозное христианство.
      Порвав с раем и поселившись в пространстве между небом и землей, в эфире, он более не слуга Богу. Лермонтов ясно говорит, что за пределами рая Демон не был слугой рая. То не был ангелнебожитель, Ее божественный хранитель.
      Демон, нацеленный на поиск истины, более не ищет ее в служении каноническому добру - важный вывод. Перебравшись в "сферу между", Демон рвет с религией. Ангелы божьи - его "недремлющие враги".
      В редакциях 1830 и 1831 гг. Лермонтов разворачивает сюжет так, что Демон, порвав с Богом, дал Сатане клятву служить ему. Но, увидев и полюбив Тамару, он уходит от этого союза на основании признания первоценности земного. <...>
      Итак, Демону не интересно действовать по воле Бога, и скучно действовать по воле Дьявола. В бесконечном повторении старого он не видит смысла. Служа добру, он застревает в статике сложившегося представления о добре, а, служа злу, застревает в статике сложившегося представления о зле. Тип кризиса Демона это тип кризиса ветхозаветной культуры древнего Израиля и всех тех культур, включая Россию, которые через мировые религии пытались вводить представление о синтезе смыслов потустороннего Бога (нового всеобщего) и посюстороннего человека. Порывая со сложившимися представлениями о добре и зле, Демон делает первый шаг в поиске альтернативы и начинает жить опасно. "Жить опасно" - это разрыв с культурой, это путь, по которому шли Иисус, Лермонтов, Ницше, некоторые русские писатели XX в.
      Демон очутился в состоянии разрыва и с божественным, и с дьявольским, и с человеческим в их традиционных интерпретациях. Это новое для него смысловое пространство имеет некое новое основание - небожественное, недьявольское и нечеловеческое. Повидимому, его можно назвать богочеловеческим по имени того промежуточного пространства, которое занял Демон. "Сфера между", в которой Лермонтов располагает протестующего Демона, - это условная середина между смыслами неба и земли, Бога и человека, знания и веры. Он формирует эту середину чисто физически, географически - между небом и землей.
      Покинув все сложившееся, Демон попал в странное положение. В "сфере между" зла нет, добра нет. Есть он. И кроме него никого. Он "царь воздушный". "Живет - как неба властелин - в прекрасном мире - но один". Демон разрушил все связи со всем. Для него Бог умер. Умер для него и Дьявол. Умер для него и человек. Все прежние основания для формирования каких-либо новых смыслов для него умерли именно в силу недостаточности требуемой новизны.
      <...>
      М.А. Врубель уловил главное в глазах Демона - тоску. В картине "Демон (сидящий)" Демон не видит окружающего его великолепия, он пуст. Он не может ни расстаться с жизнью, ни слиться со смертью. Будучи нераздельным-неслиянным со старым, он неразделен-неслиянен и с новым. Он мертв-жив, живой носитель мертвости, живой мертвец.
      Отпав от всех сложившихся ценностей, он не отпал от одной - от способности искать новое, от медиации. Демон - это символ способности человека, культуры повышать свою способность к переосмыслению и новизне. Сделав первый шаг, вечно недовольный собой и ищущий, Демон получил очень много - свободу мыслить, чувствовать, действовать, творить. Он получил возможность измениться и изменяться. <...>
      Тупиковая ситуация в анализе "Демона", да и всего творчества Лермонтова, пожалуй, наиболее ярко выразилась в ЛЭ под редакцией В. Мануйлова (1981). "Трагедия отпадения от неба и земли (от идеала и естества в их глубоко прочувствованном у зрелого Лермонтова единстве) не находит разрешения в лермонтовской поэзии, - пишет И. Б. Роднянская. - Там, где сквозит сочувственное внимание к "простой" человеческой жизни, намечается возможный выход (прежде всего - "Родина"), но как бы еще не приведенный в сопряжение с тем "метафизическим планом", в котором развивалась мысль Лермонтова о "земле и небе" (ЛЭ. М., 1981). <...>
      Вместе с тем, в поэме "Демон" содержится программа критики сложившихся смыслов Бога и человека и поиска богочеловеческой альтернативы им. В ней есть то, что не покидало Лермонтова всю жизнь - новаторский поиск социально-нравственного основания переосмысления сущности божественного и человеческого. Вначале была любовь - состоялась встреча Демона с Тамарой. Оказалось, что в поисках альтернативы главное не разрыв с внешней средой, а переосмысление своей внутренней сущности: после встречи Демон понял, что "любить он может" и что железный сон прошел. Но на самом деле, не во сне дело, не сон прошел - Демон изменился, оказался способен к самокритике и самоизменению, и в этом его главное отличие от Бога и от человека, которые в поэме неизменны. Демон за пределами рая понял то, чего не мог понять, находясь в раю. Он понял, что способен влюбиться. И влюбился. У него возникло предчувствие любви. Предчувствие - раньше деятельности. Предчувствие родило взгляд, высветивший хаос. Демон увидел Тамару. Одного взгляда было достаточно, чтобы отличить ее от всех девушек мира. Возникло предчувствие родной души. И Демон видел... На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук - И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!.. И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты О прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда. Прикованный незримой силой, Он с новой грустью стал знаком; В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком.
      Встреча с Тамарой породила принципиально новую, конструктивную меру протеста Демона против Бога и человека, которой раньше не было - способность любить. Бессмертие, которым обладал Демон, перед лицом возможности любви вдруг перестало быть основанием, перестало быть сущностью демонизма Демона: Лишь только я тебя увидел - И тайно вдруг возненавидел Бессмертие и власть мою.
      Демон раньше отвергал любовь как нечто временное, непрочное и предательское. Потому и покинул людей. Полюбив Тамару, он отвергает не только "бессмертие" как старое основание, но и "любовь", то есть сложившуюся практику любви на земле как старое основание. И переходит к "способности любить" как новому основанию, способному породить новую любовь. Поиск "способности любить" как основания, позволяющего породить новую любовь, - методологическое достижение Лермонтова, открытие. Это не отказ от "любви" как от старого основания, это смена акцентов, которая подчеркивает методологию поиска новой любви. Переходя от одной редакции поэмы "Демон" к другой, Лермонтов отсеивает, отбраковывает несущественное и оставляет главное - во всех редакциях как рефрен повторяется основная мысль: "Железный сон прошел. Он понял. Любить он может, может". Слово "может" здесь ключевое. Лермонтов в логике образа Демона идет кантовскопушкинским путем - истина в способности человека искать истину. Демон ужаснулся своему демонизму, своей новой пустоте как патологии. Ему, полюбившему, захотелось вернуться к возможности стать человеком. В нем начало формироваться новое основание мышления. Какое? Вначале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою (Быт. 1:1). Но Лермонтов несколько меняет библейскую логику: не просто Дух божий носился над пустынной землей и водой, а Любовь - Дух Божий как основание новой жизни носился в пустыне эфира с начала мира. Демон - Тамаре: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира.
      И если вначале была любовь, то она возникает как новое основание всего, единое и единственное для всех времен и народов. Возникает новозаветно-гуманистическое понимание человеческой реальности как способности человека любить. Начинается оно от Иисуса и продолжается в поэзии Лермонтова.
      В Евангелии от Иоанна дается иное толкование начала мира: "В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его" (Ин.1:1-5).
      У Лермонтова есть образ любви, которой не страшна тьма ада. Лермонтовская любовь пересиливает волю и рая и ада, она сама есть альфа и омега всего. Демон обосновывает высшую нравственность любви, измеряя ее риском человека попасть в ад в наказанье за любовь. Демон - Тамаре: Так что ж? ты будешь там со мной! Мы станем жить любя, страдая, И ад нам будет стоить рая; Мне рай - везде, где я с тобой! (1831).
      Чисто человеческая оценка ада, рая, любви приобретает в философии Лермонтова космический масштаб, где не ад и не рай являются основанием человеческого, а, наоборот, любовь становится основанием для оценки смысла ада и рая. Способность любить становится абсолютом. И если, внимая Иоанну, мы говорим, что вначале было слово, то, читая Лермонтова, мы понимаем, что словом этим было слово любви. И никак иначе. <...>
      Лермонтов, интерпретировав любовь как новое основание, должен был сопоставить это основание со смыслом спасения. Иначе он не был бы Лермонтовым. У поэта есть два представления о соотнесенности нравственности любви и нравственности спасенья. Они разбросаны в разных произведениях. И оба одновременно содержатся в поэме "Демон". Лермонтов преодолевает дуальную оппозицию "любовь - спасение", когда анализирует образы монашенки Тамары и Демона. И для тебя с звезды восточной Сорву венец я золотой; Возьму с цветов росы полночной, Его усыплю той росой; Лучом румяного заката Твой стан, как лентой, обовью; Дыханьем чистым аромата Окрестный воздух напою... ("Демон"). То, что предлагает Демон Тамаре, это земная, а не какая-то иная любовь, хотя и выдержанная в космических масштабах. В ней нет ничего райского, эдемского, либо адского, либо потустороннего, канонического. Это восторженная любовь юного сердца. Это Песнь Песней в космических масштабах и без ее натурализма. В ней царствует предчувствие новизны, интеллект и творчество. Она человеческая, и в ее человечности ее божественность. Я опущусь на дно морское, Я полечу за облака, Я дам тебе все, все земное - Люби меня...! С точки зрения Лермонтова, это единственно возможный путь поиска духовности и высшей нравственности. Нельзя забывать - Лермонтов верующий человек. Для него божественное, Бог имеют высшие права. Рай - царство Бога, и сам человек не может изменить концепцию рая. Если нет разрешения Бога, перенос туда земной любви невозможен. Поэтому Лермонтову, чтобы произвести изменение в понимании высшей нравственности, надо было произвести изменение в интерпретации Бога. Это переосмысление произошло в поэме "Демон". Ангел, уносящий душу Тамары: Но час суда теперь настал - И благо Божие решенье! Дни испытания прошли С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! Давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... Она страдала и любила - И рай открылся для любви!
      Любовь Тамары к Демону, с точки зрения церковного канона, - это абсолютно греховная страсть, притом соединенная с сознательным богоотступничеством. Тем не менее, душа Тамары попадает в рай - ее туда несет ангел, посланный Богом. В процитированном сюжете из поэмы "Демон" происходит радикальное изменение канонической интерпретации спасения. Обратил внимание на это изменение Д. Мережковский: "Но если рай открылся для нее, то почему же и не для Демона? Он ведь так же любил, так же страдал. Вся разница в том, что Демон останется верен, а Тамара изменит любви своей. В метафизике ангельской явный подлог: не любовь, а измена любви, ложь любви, награждаются христианским раем" (Мережковский Д.С. Лермонтов. Гоголь. СПб. 1911). Мережковский имеет в виду, что, раз Тамара будет в раю, ее душа там будет любить Бога, а не Демона, для того ангел ее туда и несет, то есть Тамара изменит своей прежней любви к Демону. Но что следует из этого изменения? Разве в этом проявляется ложь любви? Напротив, здесь торжествует истина любви, способность любить как дар божий. Не ложь любви награждается раем, а способность любить - пусть нарушающая канон. Не прав Мережковский - не любовь изменилась. Рай изменился. Он открыл свои двери той любви, которая считалась до Лермонтова греховной, преступной, богоотступнической, а в стихах Лермонтова - спасительной. Появился новый рай. Либеральный. Открывающий двери свободной любви. Той, цель которой - она сама. Ветхозаветная идея предопределения людских судеб - спасение или не спасение предначертано. Но Лермонтов в "Демоне" меняет эту концепцию. Он переходит из ветхозаветной системы координат в новозаветно-гуманистическую, ренессансно-реформационную, пушкинскую: судьбу определяет способность любить: "Она страдала и любила - И рай открылся для любви". Тамара, по решению лермонтовского Бога, заслужила спасение богоугодным поступком - любовью к Демону (!), который боролся против Бога (!). Это альтернатива сложившемуся представлению о божественном. Это новое.
      С точки зрения традиционного нравственного канона, душа Тамары, как не от мира сего, грешна, ей нет спасения. Но Лермонтов, создав в поэме "Демон" новую культурную норму, говорит - да, есть. Заняв способностью любить все пространство потусторонности, и рай, и ад, и "сферу между" ними, Лермонтов решил основную проблему переосмысления сущности божественного - он создал нравственное основание для перевода божественного из потустороннего в посюстороннее, в человеческое, способное к любви. Демон на новом основании пересматривает свою традиционную программу, выходит за рамки привычного для него демонизма. Он переосмысливает свою сущность: Я отрекся от старой мести Я отрекся от гордых дум Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум.
      Демон перестает быть... Демоном. Это ключевой момент поэмы, потому что в этой точке фиксируется изменение типа культуры. Демон как субъект своей культуры меняется. Он начинает ставить себе типологически новые задачи. Уже пытается понять себя любящего и любимого через примирение с людьми и Богом, чтобы быть достойным любви: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться Хочу я веровать добру. - Как жалко! Он уже хотел На путь спасенья возвратиться (1831).
      В лермонтоведении принято считать, что этот поворот в деятельности Демона инверсионен - как желание примириться без раскаяния, то есть внутренне не изменившись. "Демон хочет примириться с небом, не раскаиваясь, - пишет Ю. Манн (Манн Ю. Русская литература XIX в. М., 2001), - Искра раскаяния едва возникает в клятве-исповеди Демона ("Слезой раскаяния сотру Я на челе, тебя достойном, Следы небесного огня"), но она тотчас гаснет..... Его возвращение - это как бы вторичная попытка испытать судьбу, оставив не отмененным и не разрешенным весь прежний горестный опыт". Неверный анализ. В этом Демон не инверсионен, а медиационен. Ему не в чем раскаиваться, потому что он и отменил, и разрешил весь свой предыдущий опыт через новый опыт, который ни к примирению с Богом, ни к бегству от Бога как к архаичным для него крайностям не имеет никакого отношения. Новый опыт снял оба варианта старого опыта как устаревших для него противоположностей. Манн пишет, что Демон "проиграл битву" с Богом и "домогается примирения" с Богом (Sic! Разве, полюбив Тамару, Демон проиграл? Разве не выиграл? И слова "готов я с небом примириться" совершенно не означают, что Демон этого примирения домогается. Он готов, он хочет, но он не просит и тем более не домогается. Полюбив Тамару, он стал победителем в споре со всеми сложившимися смыслами - и с Богом, и с Дьяволом, и с людьми, и с собой - прежним. И он отнюдь не кающийся грешник. Манн пишет, что желание Демона примириться с Богом означает его "нравственное возрождение" и переход "от зла к добру" (Там же. С. 224).
      И это не так. Лермонтов и Манн говорят о разном. У верующего, но безрелигиозного Лермонтова нравственное возрождение Демона связано с любовью к Тамаре, у (по-видимому, религиозного) Манна - с желанием примириться с Богом. У полюбившего Демона появилась новая цель жизни и новое основание принятия всех решений. Он готов пойти на то, что он считает важным - примирение с Богом и людьми, но это важное - частное, оно не главное, главное для него теперь - любовь к Тамаре. Через нее он разрешает все остальное. Попытка возвращения Демона - это не механическое сложение противоположностей, а как раз переход. Но куда? Манн не выходит здесь за рамки древней дуальной оппозиции "замирение - бунт". И мир с Богом в раю, и бунт против него, якобы разрешающийся в бегстве из рая, на самом деле не решили проблемы отношения Демона к Богу - в этом суть лермонтовской логики. В томто и заслуга Пушкина и Лермонтова, что они нашли это третье основание для России - способность любить, в котором смыслы и "бунта" и "замирения", не исчезая полностью, отодвигаются на второй план рефлексии, становятся не существенными. После Лермонтова по этому пути идет вся русская литературная мысль, но художественная литература продвинулась на этом пути гораздо дальше, чем литературоведение.
      Лермонтов последователен в своем анализе. Демон готов вернуться к людям и Богу на новом основании, возникшем в сфере между Богом и человеком - своей способности любить, любви к Тамаре, и он не чувствует себя виновным.
      Новое основание для своей рефлексии, действий формирует и Тамара: в редакции 1830 г. "Она молиться уж нейдет... Ей колокола звон противен", в последней редакции: "Сама не зная почему; Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему". И в то же время считает: "Виновна я быть не должна". В нравственном сдвиге, совершающемся в Демоне и Тамаре, как в фокусе, происходит перевод высшей нравственности из потусторонности в земное, человеческое, разворачивается нравственная динамика, характерная для пушкинской медиационной тенденции в русской культуре XIX - начале XXI вв. В словах "Виновна я быть не должна" происходит снятие ветхозаветного противоречия между безгрешным Богом и грешным человеком в третьем смысле - способности человека любить, разворачивается логика формирования новозаветногуманистического нравственного идеала. Слово "хочу" в словах "хочу я с небом примириться... хочу молиться" ключевое. Получается, что Демон рвал с Богом не потому, что не хотел верить, а потому что его не устраивала сложившаяся интерпретация божественного, рая, смысла спасения как основания веры. Его бунт против Бога был, по существу, антицерковный бунт. Найдя любовь как новое основание веры, Демон возвращается к вере и молитве. Получается, что, поссорившись с церковным Богом и уйдя из церковного рая, Демон не рвал с божественным. Нельзя забывать, что Лермонтов - верующий человек. А этот момент обычно ускользает от внимания аналитиков поэмы. Демон не говорит, что он хочет вернуться к Богу, в рай. Он хочет с ним примириться, то есть примириться на найденном им новом основании, в котором нет места ненавистному церковному раю, из которого он ранее бежал. По существу, Демон подспудно, в подсознании хочет изменить основание божественного, заменив райскую потусторонность на земную посюсторонность. Готовность Демона примириться с Богом на новом основании - это логика изменения типа культуры. Лермонтов не мог жить без Бога. Но ему нужен был новый Бог как новый нравственный идеал. А для поиска нового Бога нужно было новое культурное основание; поиск его для формирования нового представления о Боге - основной фокус поэмы "Демон". Лермонтовский Демон это русский человек, взятый в развитии.
      Ключ к диалектике Лермонтова - в конце поэмы: Ангел отбирает у Демона душу погибшей Тамары и собирается унести ее в рай - и Демон сразу теряет новое основание своей жизни. Без любви как нового основания он не может ни сам измениться, ни изменить свои отношения с Богом и людьми. Поэтому возврат к людям и Богу невозможен. Утративший и любовь, и способность любить, он стоит перед вновь разверзшейся пред ним пропастью, отделившей его от Бога и людей. Опустошенный, он возвращается к своей традиционной, демонической сущности. В нем проснулся "яд старой мести". Демон опять становится застрявшим Демоном. Он вновь погружается в патологию "нераздельного и неслиянного". Раскол в русской культуре продолжается. Потому что любовь, - возможное новое основание развития культуры, - не состоялась. В этом сюжете Лермонтов - глубокий диалектик и великий аналитик специфики русской культуры.
      Лермонтовская любовь как богочеловеческая, личностная середина в сфере между сложившимися смыслами Бога и человека и как основание мышления от начала до конца рефлексивна и ответственна. Этому пониманию любви он не изменил до конца жизни. В поиске основания для любви Лермонтов решал, по существу, ту же проблему выбора между инверсией и медиацией, что и Пушкин. Но Лермонтову гораздо больше, чем Пушкину, нужно было бессмертие. Лермонтов по существу поставил вопрос о том, где искать основание вечной жизни, если райская потусторонность в ее церковной интерпретации таким основанием не является. Остается лишь один источник рефлексии - любовь и поэзия. Они на одном уровне, более того, любовь и творчество конкурируют ("Я не унижусь пред тобою..."). Для Лермонтова ценность может иметь только то, что бессмертно; временное не имеет цены, следовательно, и жизнь человека цены не имеет. Демон - Тамаре: Что без тебя мне эта вечность, Моих владений бесконечность? Пустые звучные слова, Обширный храм - без божества!
      Постулату церковной нравственности: человек не любит Бога и поэтому грешит, и поэтому Бог наказывает человека за грехи, и поэтому в своих несчастьях виноват человек - Лермонтов противопоставляет свою парадоксальную нравственность: человек не любит Бога, потому что Бог не любит человека, - виновен Бог. Бросив Богу: "Ты виновен!", - Лермонтов не отверг необходимости искать путь к божественному. И в этом значение Лермонтова, как и Пушкина, для русской культуры. По Лермонтову оказывается, что любовь это - Бог, и сила любви такова, что поднимает ценность земного выше безлюбовного бессмертного. Через ценность любви, то есть через сакрализацию земного, Лермонтов ликвидирует фатальный раскол между Демоном и Богом как между ересью и истиной. Земное перестает быть только грешным, отверженным, проклятым, быть только носителем зла. Земное, плоть становятся и носителем духовного, высшей нравственности. На основании изменения в интерпретации смысла земного возникает возможность диалога между всеобщим человеческим и всеобщим божественным, подводя два всеобщих - еретическое, грешное, самозваное человека и безгрешное истинное Бога к возможности богочеловеческого синтеза в любви мужчины и женщины как к возможности нового понимания истины: ... Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом. Твоей любви святым покровом Одетый я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом. В любви лермонтовского Демона, как в альтернативе потусторонности возник феномен надежды для человека - не на бессмертие, а на возможность понять, что жизнь его не бессмысленна. Культуру России от Пушкина и Лермонтова до XXI в. пронизала мысль о том, что любовь мужчины и женщины - это редкое в России, если не единственное поле рефлексии, которое дает человеку шанс понять трансцендентный смысл своей жизни в условиях тотального господства бессмыслицы; шанс вырваться из состояния безрефлексии, отупения, равнодушия, "железного сна". Из творчества Лермонтова возник культурный синтез, где любовь стала основной мыслью и смыслом существования, а мысль стала нести любовь как основной смысл, новую меру своей сущности, как синтез трансцендентного и имманентного в земном, то есть возникла рефлексия любви и как метафизический феномен, и как вечно самообновляющийся синтез сущности и существования в культуре. В исследовании разных вариантов альтернативы ветхозаветному решению проблемы теодицеи Лермонтов-аналитик культуры повторил путь, пройденный человечеством за тысячелетия. Он смог понять и обосновать необходимость протеста против традиционности, потустороннего Бога, бессмысленности слияния с природой, упований на людскую справедливость и на сакральность всемогущества. Несмотря на склонность к мистике, Лермонтов отказывается от поиска альтернативы в потустороннем и находит ее в синтезе любовной страсти с интеллектуальным началом. Логика анализа культуры, сложившаяся в поэме "Демон", пронизывает все лермонтовское творчество. Образ Демона - это образ альтернативы, так или иначе проявившийся во многих стихах поэта.
      Логика образа Демона дает аналитику возможность сказать, что в русской культуре есть либеральное начало, что оно изначально присуще ей, имманентно русскости. Это основной вывод. Оптимистический. Но есть и другой основной вывод. Пессимистический. Лермонтов пишет о гибели попытки русского человека стать личностью. И основание этой гибели в самом русском человеке, создавшем себя как субъекта русской культуры, и сформировавшем для себя безличностное общество, в котором живет. Личность в нынешнем русском человеке не может победить традиционность в русском человеке и поэтому... невозможна.
      И еще один вывод. Господствующая в России традиционность, подавляющая личность, сегодня выглядит как социальная патология, как дегенерация, дебилизация, гибель культуры. Ужасные выводы, ужасные итоги. В беспощадности этого приговора - единственный путь спасения русского человека как субъекта русской культуры от гибели. Русский человек должен вспомнить, что есть у него Пушкин, который не только верил, что "Россия вспрянет ото сна", но создавал в своих произведениях срединную культуру, положил начало российскому Ренессансу и российской Реформации. С Пушкина началась та эпоха, в которой мы пытаемся что-то противопоставить своему умиранию. С Пушкина началась в России эпоха, когда личность заявила о себе как о принципиально новом субъекте русской культуры, который может взять на себя ответственность за судьбу России.
      И русский человек должен, обязан вспомнить, что есть у России Лермонтов, который совершил великий гражданский подвиг - впервые среди русских людей открыто усомнился в нравственности оснований русской культуры - сложившихся в России интерпретаций Бога и народа. И он должен понять беспощадную лермонтовскую критику мужественно, благодарно, - Лермонтов протягивает нам руку, - и принять эту руку и ответить ей. Лермонтов сходит к нам как главный архитектор русской Реформации и как хирург, убивающий в нас архаичных нас и дающий нам способ спасти себя, если мы имеем волю к самообновлению. И еще русский человек должен увидеть, что есть в России русская художественная литература, которая продолжает рефлексию Ивана III, Алексея Михайловича, Ртищева, Петра I, Пушкина, Лермонтова, пушкинсколермонтовскую тенденцию в литературе, и есть культурологическое литературоведение, не дающее эту рефлексию и эту тенденцию исказить и заболтать.
      Чем нам дорог Лермонтов? Пастернак сказал - "поэтической дрожью". Метафора "дрожь Лермонтова" ошеломляет. Говорили о гусарстве поэта, о его поэзии как талантливом красноречии, о лермонтовской гордыне, бесовщине, религиозности, чего только не говорили... А Пастернак сказал, вот, о "дрожи". Поэт каждую свою мысль пережил, переболел, передрожал. И еще один образ у Пастернака - "дрожащий рояль". Лермонтов - рояль дрожащий.
      "Дрожь Лермонтова" - гефсиманская нота в его стихах и способ разговаривать с нами - потомками. И это способ части России, "дрожащей", дорожащей Лермонтовым, переосмысливать свою сущность. Если бы не было лермонтовской поэзии, не было бы и современной России. Она, пугающаяся нового слова, глухая к поэтической "дрожи", вся утонула бы в равнодушии, сне, нравственном уродстве, самообожании и самообмане.
      Поэт сходит к нам каждый раз, когда мы понимаем, что находимся в нравственном тупике и ищем выход из него в переосмыслении своей способности повышать свою способность к рефлексии. И когда мы прикасаемся к лермонтовской мысли, она является нам как наше открытие себя.
      Надо поверить Лермонтову. Мы должны встречать лермонтовскую мысль, отвергнув господство религиозности и народничества в своем сознании, в лермонтоведении. Нужны новые ориентиры в создании теории анализа писательского мышления. Переведение нравственности из "божьей" и "народной" правды в рефлексию личности - это общекультурная медиационная тенденция. В основе этого перехода - интерпретация божественного как проявление трансцендентного в имманентном, оправдание гуманизации и рационализации культуры на основе ценности личности. Критика социальной патологии русского человека, богоборчество и богоискательство Лермонтова являются культурной инновацией, пушкинской формой развития в России новозаветно-гуманистического мышления, срединной культуры, способом формирования неполитического либерализма. Лермонтов один из пионеров создания в России культуры личности. В этом пионерстве - значение Лермонтова для современности.
      
      
      Домахина Н.М. "Демониана" М.Врубеля как воплощение идеи
      человекобога. 2006. С. 157- 162// ciberleninka
      
      В изобразительном искусстве России тема демона впервые возникает в 80-е гг. XIX в., в творчестве М. Врубеля, и завершается через два десятилетия в произведениях художников объединений "Мир искусства" и "Голубая роза", созданных для участия в конкурсе на тему "Дьявол", объявленном в конце 1906 г. журналом "Золотое руно". До этого времени демоны в основном изображались (в древнерусской книжной традиции) как носители порока и зла, помощники Сатаны. Внимание к демонической теме на рубеже веков не случайно и является выражением кризиса гуманизма со специфическими для русской культуры крайностями. Переоценка моральных установок, нравственных ценностей, диалектика божественного и человеческого, добра и зла характерны для культуры Серебряного века, и связаны с темой человекобога, сверхчеловека, поднятой еще в творчестве Ф.М. Достоевского. Творчество М.А. Врубеля визуализировало этот образ, в его искусстве тема человекобога является одной из главных.
      Формой мировосприятия, мирочувствования и лирическим героем произведений М. Врубеля стал образ Демона. Демон, созданный художником, олицетворял собой образ всей эпохи рубежа веков в России. Не случайно А.А. Блок отметил, что "Демон" его (Врубеля) и "Демон" Лермонтова - символ наших времен" (Блок А.А. Памяти Врубеля // Русские писатели об изобразительном искусстве. Л., 1976). Спустя полвека, в 1962 году это подтвердила А. Ахматова: "Тень Врубеля - от него все демоны ХХ в(ека), первый он сам..." (Встречи с прошлым. Вып. 3. М., 1980).
      Демон Врубеля близок к продолжению западноевропейской традиции, которая, начавшись от церковной традиции изображения духа зла как страшного и безобразного, развивалась интерпретацией его как могущественного и привлекательного. В стоящей за врубелевским Демоном историко-культурной традиции заключается взгляд на актуальные для рубежа веков проблемы бытия, возникшие в результате кризиса гуманистического сознания. Демон Врубеля не "опредмеченный", "персонифицированный" символ "злого духа", но визуализация самой идеи демонизма. Художник ставил своей задачей создать не Демона, а демоническое (См.: Врубель М.А. Переписка. Воспоминания о художнике. Л., 1976).
      Близка Врубелю и литературная традиция. Здесь ярче всего представлен процесс оправдания зла. Его Демон, отчасти, вырос из литературных образов - "Демона" Лермонтова, "Фауста" Гете, в какой-то степени - шекспировского Гамлета. Исходными изображениями, прототипами для Демона стали библейские пророки, апостолы, которые появляются у художника в киевский период творчества (1884-1889). В изображениях апостолов и святых (следовательно, и Демона), Врубель отталкивался, главным образом, от византийской средневековой традиции; также прочитывается древнерусская иконостасная традиция. Это свидетельствует о подходе к изображению Демона, прежде всего, как к духовному образу.
      Работа над образом "демонического" в творчестве М. Врубеля началась со второй половины 1880-х годов и продолжалась до конца жизни художника. Вот несколько документальных свидетельств самого художника об этом процессе: "Терещенка картина налаживается, а "Демон" опять остановился" (М.А. Врубель - А.А. Врубель, Киев, июль 1886; "Демон" требует более во что бы то ни стало и фуги да и уверенности в своем художественном аппарате" (М.А. Врубель - А.А. Врубель, Киев, октябрь 1886; "Вот уже с месяц я пишу Демона" (М.А. Врубель - А.А. Врубель, Москва, 22 мая 1890; "Демона" кончать всегда будет не поздно" (М.А. Врубель - А.А. Врубель, Москва, март, 1899; "Я сейчас работаю над большой вещью: "Демон", с которой думаю в декабре выступить на Secession в Вене..." (М.А. Врубель - Н.А. Римскому-Корсакову, 4 сентября 1901; "Посылаю своего "Демона" в Петербург и вовсе не уверен, что он будет принят" (М.А. Врубель - Е.И. Ге, Москва, 1902 // Там же). Так, в немногочисленных письмах М. Врубеля постоянно встречаются упоминания о Демоне. Характерно его отношение к создаваемому образу: "Демон" требует...", "Демон остановился...", что указывает на его постоянное присутствие в сознании художника.
      Результатом долгих поисков воплощения образа стал "Демон сидящий" (1890). Этот образ в контексте философских идей рубежа веков можно воспринимать как антитезу "Христу в пустыне" (1872) И. Крамского. У последнего Христос также представлен сидящим, со сцепленными в замок руками; отвергнувший дьявольские искушения, готовый явиться миру с Новым Заветом. Фигура Христа освещена утренним светом воскресающего дня, символизирующим наступление новой эпохи человечества. Спокойное раздумье, в котором представлен образ Спасителя, носит этический характер: Иисус готов исполнить волю Отца, учить Истине силой Слова и убеждения. У М. Врубеля этический план заменяется эстетическим, мотив служения добру - пафосом самоутверждающейся Личности, бросающей вызов миру, гордой и одинокой в своем страдании.
      Фигура Демона представлена на фоне заката, в "вечернем" колорите. Именно сумерки дают свободу тайным мечтам и страхам человека. Также как и в образе Христа у Крамского, руки врубелевского Демона сцеплены в замок ("во врубелевской системе выражения внутреннего содержания <.> наряду с лицом большая нагрузка приходится на долю рук" (Суздалев П.К. Врубель. М., 1991). Если в первом случае мотив сцепленных рук можно трактовать как спокойную твердость, то во втором - это выражение внутреннего поиска уверенности, попытка личности утвердиться в мире, такое невероятное усилие удержать равновесие, что "кровеносные сосуды готовы лопнуть" (Яремич С. Михаил Александрович Врубель). Так, для выражения сущности своего Демона художник заостряет ситуацию через сцепленные руки, на которых сосуды готовы лопнуть, с той же целью срезает часть головы рамой, и фигуре становится тесно в границах холста. Поза Демона вписывается в геометрическую фигуру - куб на ребре, что символизирует неустойчивость, нерешенность вопроса. Врубель создает впечатление громадности Демона как физической, так и духовной. "Демон сидящий" - это образ молодого титана, прекрасного и печального, решающего вопрос о выборе самопожертвования (за других) или сохранения индивидуальности своего бытия. Так в этом образе переплетаются мотивы демонические и евангельские.
      Ощущение трагичности эпохи, предчувствие глобальных перемен сказались в особенности построения формы в "Демоне сидящем". Врубель располагает по холсту широкие расчлененные мазки, то рассыпающиеся отдельными пятнами, то складывающиеся в форму огромных цветов. Такой живописный прием создания формы с помощью мозаичных мазков весьма показателен в творчестве Врубеля и характеризует не только специфику его искусства, но и время, в которое оно развивалось. Это начало распластывания, дематериализации, декристаллизации мира. Мир у Врубеля еще целен, крепко связан и выглядит как треснувшее, но еще не распавшееся стекло.
      Демоническая трактовка человеческой личности связана с важнейшим мировоззренческим вопросом, которым занимались деятели культуры рубежа веков - поиском Истины и точки опоры внутри человека и вокруг него. Вопрос рассматривался через переоценку моральных установок, нравственных ценностей, диалектику Божественного и человеческого, Божественного и демонического, Добра и Зла. Культура Серебряного века в решении обозначенной проблемы во многом испытала влияние идей философии Ф. Ницше с его идеей сверхчеловека (человекобога). Тема человекобога является одним из аспектов проблемы взаимоотношения человека и Бога, ставящей вопрос о проблеме выбора между богоугодной жизнью и богоборчеством, стремления к вечной Истине или к реализации собственных интересов. Творчество М. Врубеля визуализировало образ сверхчеловека, эта тема близка художественному образу врубелевского Демона и всему мировоззрению художника.
      <...>
      Согласно философии Ницше, сверхчеловек является существом более высокой организации, чем человек; это символ высшего духовного развития человечества и появление его следует рассматривать как торжество духовной природы человека. Известно, что и Врубель не считал себя обыкновенным человеком: "В разговорах обнаруживал неимоверное самомнение о себе - как о художнике, творце и вследствие этого - не допускал никакого обобщения, никакой мерки, никакого сравнения его - художника с людьми обыкновенными" (А.М. Врубель - А.А. Врубель, Харьков, 9 августа,
      1888 // Там же). <...>
      После "Демона сидящего" художник получает заказ на выполнение иллюстраций к юбилейному кушнеревскому изданию произведений М.Ю. Лермонтова (1890-1891). "В юбилейном издании фирмы Кушнерева и К№, руководимом П.П. Кончаловским, моих около 40 иллюстраций" (Врубель. Переписка... Л., 1976), - свидетельствует сам автор в автобиографии для журнала "Мир искусства".
      Иллюстрации художника к произведениям поэта выглядят как "новое художественное произведение, синтез поэзии и графики, который образует такую вершину творческого содружества художника и поэта, с которой видны необычайные дали человеческого сознания" (Суздалев П.К. Врубель и Лермонтов. М., 1991). В образах Демона, иллюстрирующих поэму М.Ю. Лермонтова, остается воплощение внутреннего противоречия между общим законом, долгом и своей волей в душе героя. Для воплощения образа Демона художник выбирает именно моменты его внутренней борьбы с собой. В иллюстрациях к "Демону" художник в основном выбирает те моменты в поэме, в которых ситуация предшествует принятию решения, дающие возможность показать ситуацию выбора между нормой, долгом, общей моралью, волей и законами Бога и собственной волей, собственным чувством.
      В 1899 г. написан "Демон летящий". Дух зла, совершая свой полет в этой длинной как фриз композиции, тоскует, понимая свое вечное одиночество и бесцельность существования. Такое его положение в мире вечно, горизонтальное расположение композиции свидетельствует о ровном (постоянном) состоянии Демона. В этой работе появляется черта будущих демонов Врубеля - могучие руки фигуры заломлены за голову, что символизирует ненужность большой силы, невозможность контролировать, "взять в руки" ситуацию.
      В рисунке "Демон стоящий" (1900) руки Демона также сомкнуты за головой в виде трапеции (трапеция символизирует жертву, а также неправильность, ненормальность), образ гневен, с него Демон Врубеля начинает приобретать свойственное ему от века качество - зло.
      В период 1901-1902 гг. идет разработка образа "Демона поверженного". Врубель настойчиво работает в поисках выражения своей идеи. Именно в этой работе он приближается к идеям сверхчеловека Ницше. Жена М.А. Врубеля Н. А. Забелла-Врубель замечает в письме к Н.А. Римскому-Корсакову от 24 сентября 1901 г.: "Демон у него совсем необыкновенный, не лермонтовский, а какой-то современный ницшеанец, поза лежащая головой вниз, ногами вверх, точно он скатился с какой-то скалы" (Цит. по: Суздалев П.К. Врубель. М., 1991). В "Поверженном..." преобладают холодные ("сумеречные", "вечерние") лиловые и синие цвета, заимствованные художником из византийской изобразительной системы. Лиловый цвет образуется из слияния красного и синего. Физическая природа этих цветов проникнута чувством тайны и, по мысли русских символистов дает молитву; Блок неоднократно говорил о "лиловых мирах" Врубеля: "миры, которые были пронизаны <.> золотым светом, теряют пурпурный оттенок; как бы сквозь прорванную плотину врывается сине-лиловый мировой сумрак (лучшее изображение этих цветов - у Врубеля)" (Блок А.А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5).
      Венец, корона, диадема - это символ царственности, а также мученичества. Корона из драгоценного металла, венец из лучей являются символами духовного просветления, достижения высшей духовной цели.
      Не случайны павлиньи крылья Демона. Образ павлина в астральной символике имеет много значений, среди которых преобладают космос, звездное небо, лунный диск, солнечный круг. В христианстве павлин символизирует бессмертие, смерть, воскресение. <...> Используя все эти символы, художник достигает необходимых характеристик образа - космологичность, бессмертие, дуальность, царственность.
      Если сравнивать первый монументальный образ "Демона сидящего" с "Поверженным", то можно заметить, что в сознании художника произошло изменение в его восприятии. В первой картине подчеркивается титанизм образа с его могучим телом, во второй - Демон почти бесплотен. Такая трактовка связывает Врубеля с древнерусской иконографией, в которой аскетичность плоти подчеркивала духовное горение образа.
      Противоречие между величием духа и бессилием тела преобразуется у Ницше в сверхчеловека. Выразительность образа у врубелевского Демона заключается в ярком контрасте слабого, изломанного тела и величия несломленного духа. Изломанность фигуры в данном случае понимается не как результат физического падения, а как символ пережитых духовных мук, нечеловеческого нравственного страдания. Не случайно художник увенчивает голову поверженного духа диадемой, сам прошедший через сложный путь поисков образа, испытав потери, разочарования, непризнание.
      "Поверженный Демон" Врубеля - страдалец, а страдание, по Ницше делает человека лучше, воспитывает его и возвышает. Так, получается, что он тот же Христос, Богочеловек, только с другой стороны - человекобог, сверхчеловек. В человекобоге индивидуальная воля приравнивается к божественной. Страданием воспитывается сверхчеловек, в страдании соединяется человек и Бог. <...>
      Тема человекобога в творчестве Врубеля воплотилась в образе Демона и близка идее сверхчеловека Ф. Ницше. <...>
      При наличии явного сходства между философией Ницше и творчеством Врубеля имеются также и различия, которые обуславливаются спецификой различных менталитетов и культурных традиций, в которых сформировались их личности. Сверхчеловек Ницше - это абстрактная мечта о воплощении новой системы морали, которая разрушит существующую мораль. Явление сверхчеловека еще в будущем. Демон Врубеля - конкретный образ, не в
      прошлом или будущем, он есть всегда, вне времени и пространства.
      Домахина Н.М. Эстетика демонического в русской художественной культуре XIX - начала XX веков Дис. канд. философских наук. СПб. 2007
      
      <...> Традиционно демоническое воспринимается как злая, сверхчеловеческая сила, увлекающая человека ко злу помимо его воли или добровольно, отрицающая Бога и нравственный закон, способная, так или иначе, влиять на судьбы человечества вообще и отдельных индивидов в частности. <...> В русской традиции персонифицированным злом выступает нечистая сила, которая с принятием христианства стала осознаваться как образ Антихриста, а с европеизацией России к XIX в. получила определение демонического (общее обозначение той реальности, которая стоит за именами: черт, сатана, Люцифер, демон, Князь Тьмы). <...>
      А.А. Блок в начале XX в. высказал мнение, что "Демон" Врубеля - и "Демон" Лермонтова - "символ наших времен" (Блок А. А. Памяти Врубеля // Русские писатели об изобразительном искусстве). Такое определение времени сродни духовному диагнозу эпохи. Актуализация темы демонизма, апокалиптические настроения характерны для кризисных, переломных эпох. <...>
      Демонизм основывается на абсолютной свободе воли его носителя, для которого она, прежде всего, заключается в свободе от моральных обязательств перед людьми. Эта свобода утверждается как свобода проявления индивидуальных волеизъявлений и в противовес идеям добра и любви выдвигается идея тотального скептицизма. <...> В русской художественной культуре начало пристального внимания к теме демонизма связано с общественной ситуацией 1830-х гг., временем, когда пафос созидания новой России сменился на осознание совершенного; с развитием в это время романтического направления, для которого характерна тенденция к обострению вопросов нравственности, морали и устройства миропорядка в целом. Эти вопросы ставятся в центральном произведении М.Ю. Лермонтова "Демон", над которым поэт работал в течение почти всей творческой жизни (1829-1839). Сюжет поэмы восходит к библейскому преданию о падшем ангеле, восставшем против Бога. Образ Демона олицетворяет "дух отрицанья", к которому обращались многие европейские писатели и до Лермонтова: Сатана в "Потерянном рае" (1667) Дж. Мильтона, Люцифер в "Каине" (1821) Дж. Байрона, Мефистофель в "Фаусте" (1808 -1832)
      И.В. Гете, падший дух в поэме "Элоа" (1824) А. де Виньи. В русской литературе до Лермонтова к этому образу обращался А.С. Пушкин в стихотворном наброске "Мое беспечное незнанье" (1823), в стихотворениях "Демон" (1823) и "Ангел" (1827).
      "Демон", созданный М.А. Врубелем, по собственному признанию автора, должен быть не иллюстрацией к поэме М.Ю. Лермонтова, но воплощением "демонического" (См.: Врубель М.А. Переписка. Воспоминания о художнике / Вступ. ст. Э.П. ГомбергВержбинской, Ю.Н. Подкопаевой. Изд. 2-е, испр. и доп. Л., 1976). Образная мысль художника была органично связана с поэмой Лермонтова, но не ограничивалась ею. В процессе работы над созданием образа мысль о Демоне становилась духовной собственностью Врубеля, что впоследствии вызвало разговоры о том, что его Демон - это и есть сам художник (См.: Бенуа А. Врубель// Мир искусства. 1903. Љ 10-11), и в данном случае, художник изображает "не мир, а, в сущности, самого себя" (Ходасевич В.Ф. О поэзии Бунина//Ходасевич В.Ф. Собр. соч. в 4 т. Т.2. М., 1996).
      Тема демонизма становится актуальной в художественной культуре рубежа XIX-ХХ веков. Ни один из крупнейших писателей, художников, деятелей культуры, а также представители философских направлений не остались в стороне от поиска воплощения этого образа и попыток определения его сущности.
      Значительное влияние на развитие образных воплощений демонического в русской литературе оказал образ Демона одноименной поэмы М.Ю. Лермонтова, к которому в той или иной степени, в различных постановках философских, эстетических, литературоведческих и культурологических проблем обращались современники поэта, русские писатели, критики, исследователи XIX, XX и начала XXI вв.
      А. Эткинд в труде, посвященном русскому сектантству, литературе и революции начала XX в. в России (Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. // М.: Новое литературное обозрение, 1998), в разделе "Демоническое" показывает, что образ лермонтовского Демона в начале XX в., в контексте смены мировоззренческих установок века ассоциировался с мужской силой, соблазняющей женщину и убивающей ее своей любовью. Многие интеллигенты идентифицировали себя с Демоном, а женщины - с Тамарой. Опосредованно образ лермонтовского Демона, через Демона Врубеля, вошел в творчество А. Блока. <...>
       Нам важна точка зрения Рассела, согласно которой "снижение" образа дьявола началось в начале XIX в., с момента утверждения романтического направления. В романтизме дьявол (демон) наделяется полномочиями "абсолютного зла", что иллюстрирует его превращение в борца против Бога или сближение с силами природы в наблюдении распада. <...>
      Особый интерес представляет демонология М. Врубеля, сыгравшая решающую роль в формировании демонологических представлений в эстетике рубежа веков. <...> Идея сверхчеловека, прозвучавшая прежде в творчестве М.Ю. Лермонтова и Ф.М. Достоевского, получает новые воплощения в эстетическом опыте
      Серебряного века (в частности, в творчестве М. Врубеля). <...>
      Демонизм может фиксироваться автором не только как конкретный персонифицированный образ, но и как символ дикой, неукротимой стихии. Демон-искуситель также частый образ в русской литературе. Носителем демонизма может выступать сам писатель или герой его произведения.
      Негативные черты образ демонизма приобретает в том случае, когда демоническими чертами наделяются характеры персонажей, которые представительствуют состояние обезбоженного и бездуховного мира; им придается функция символов окончательной смерти Бога для сознания и нравственной позиции героя. Они являются художественными символами окончательной смерти Бога для сознания и нравственной позиции героя. <...>
      В изобразительном искусстве рубежа веков религия человекобожества нашла свое визуальное воплощение в Демониане М.А. Врубеля, первого русского художника, эстетически осознавшего и выразившего апокалиптическое видение реальности, характерное для русской литературы; впервые в русской живописи был создан столь трагический, концентрированный эстетико-мифологический образ-символ, ставший пластическим эквивалентом апокалиптического мировидения русских художников того времени.
      
      
      Дунаев М.М. Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) Православие и русская литература Том I. Часть 2. Глава 5. М.: Христианская лит-ра. 2003// litresp.ru>D/dunaev ...michajlovich...gomilesomnenij
      Михаил Михайлович Дунаев (1945-2008) - профессор Московской духовной Академии, доктор богословия, доктор филол. наук.
      <...>У Лермонтова - все резко, контрастно. Без игры светотени. В его созданиях не: ад и небо, но - "ад иль небо". Он весь из крайностей, он любит крайности - в поэзии, в себе самом, в своей индивидуальности. Он любит привлекать на помощь себе, своим созданиям идеи полярно несовместные - и совмещать их, творя особый мир, где все резко очерчено, все несомненно. <...>
      Это полярное напряжение не успокаивает душу, но способно лишь сильнее взорвать боль, страдание, муку, терзания страстей. Любимые лермонтовские слова: страдание, страсть, мука...
      Святые Отцы учат, что крайности - от бесов. А бесам человек подчиняется добровольно. Душа сама собою стеснена, Жизнь ненавистна, но и смерть страшна, Находишь корень мук в себе самом, И небо обвинять нельзя ни в чем (1, 360).
      В семнадцать лет Лермонтов понял это. Но слишком часто потом отказывался от такого понимания. И все же к чему бы ни склонялся он мыслью и душою, источник всех мучений человека он видел в совмещении резких противоположностей. Я к состоянью этому привык, Но ясно выразить его б не мог Ни ангельский, ни демонский язык: Они таких не ведают тревог, В одном все чисто, а в другом все зло. Лишь в человеке встретиться могло Священное с порочным. Все его Мученья происходят оттого (1, 360).
      Правда, вскоре он и демона захотел поймать на противоречиях, когда писал свою поэму о нем. Но откуда же столь обостренное восприятие бытия? Почему именно в душе Лермонтова сопряглись, вызывая сильнейший разряд, полярные начала, отчего он так болезненно порою тяготился существованием, отчего "жизнь ненавистна" (в семнадцать-то лет!)? По небу полуночи ангел летел, И тихую песню он пел; И месяц, и звезды, и тучи толпой Внимали той песне святой. Он пел о блаженстве безгрешных духов Под кущами райских садов; О Боге великом он пел, и хвала Его непритворна была. Он душу младую в объятиях нес Для мира печали и слез; И звук его песни в душе молодой Остался - без слов, но живой. И долго на свете томилась она, Желанием чудным полна; И звуков небес заменить не могли Ей скучные песни земли (1831; 1, 407).
      Многие находили разгадку лермонтовских метаний в этих строках. Можем ли мы проникнуть в эту тайну - в определенные Промыслом Божьим изначальные свойства души? Не слишком ли памятливая душа досталась поэту, так что отзвуки неземного, несомненно звучавшие в нем, наполняющие его внутренний мир, не могли не контрастировать с резкой грубостью и томительной скукой "песен земли"? И значит - этой душе было назначено такое испытание? А может быть, и предназначено ей было - донести до людей, насколько под силу им воспринять, те "звуки небес"?
      Лермонтов, подобно Пушкину и вслед за Пушкиным, сознавал свое пророческое служение. Даже тоску свою он именовал порою именно пророческой: Когда твой друг с пророческой тоскою... (1830; 1, 292); Не смейся над моей пророческой тоскою... (1837; 1,
      540). Правда, то была тоска больше о собственной судьбе. Но все
      же...<...>
      Лермонтов отдал несомненную дань романтизму, и не избыл его полностью в своей поэзии. Только романтиком он оказался своеобразным: ни прошлого не жаловал, и на будущее не уповал. Байрону он близок был в этом, который тоже порою чересчур мрачно на жизнь смотрел. Недаром же имя английского поэта время от времени в стихах лермонтовских встречается. Не думай, чтоб я был достоин сожаленья, Хотя теперь слова мои печальны, - нет, Нет! все мои жестокие мученья - Одно предчувствие гораздо больших бед. Я молод; но кипят на сердце звуки, И Байрона достигнуть я б хотел; У нас одна душа, одни и те же муки, О, если б одинаков был удел!.. Как он, ищу забвенья и свободы, Как он, в ребячестве пылал уж я душой. Любил закат в горах, пенящиеся воды И бурь земных и бурь небесных вой. Как он, ищу спокойствия напрасно, Гоним повсюду мыслию одной. Гляжу назад - прошедшее ужасно; Гляжу вперед - там нет души родной! (1, 255).
      В строках этих, и во многих иных, - всюду мы - то явно, то догадкою ощущаем одну из главных причин душевного голода поэта: неутоленное вожделение любоначалия. Он и одиноким-то потому лишь, пожалуй, себя воображает, что едва ли не одного Бога видит способным душу свою постичь. Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, Мой ум немного совершит; В душе моей, как в океане, Надежд разбитый груз лежит. Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? Кто Толпе мои расскажет думы? Я - или Бог - или никто! (1832; 1, 459). Пусть стихи детские отчасти, и гордыня еще невызревшая: гордецу всего восемнадцать. Но все же перед нами Лермонтов, натура которого определилась достаточно рано.
      Он лелеет гордыню в пятнадцать лет, как и в двадцать три. Один среди людского шума Возрос под сенью чуждой я. И гордо творческая дума На сердце зрела у меня (1830; 1, 192); Я не хочу, чтоб свет узнал Мою таинственную повесть; Как я любил, как я страдал, Тому судья лишь Бог да совесть!.. Им сердце в чувствах даст отчет, У них попросит сожаленья; И пусть меня накажет Тот, Кто изобрел мои мученья; Укор невежд, укор людей Души высокой не печалит; Пускай шумит волна морей, Утес гранитный не повалит; Его чело меж облаков, Он двух стихий жилец угрюмый, И, кроме бури да громов, Он никому не вверит думы... (1837; 1, 35).
      С кем ни сравнить, у Лермонтова всегда больше горечи. Больше безнадежности. Он опускается до глубочайших глубин безверия, бросая упрек в своих муках не кому иному, как Творцу. И гордыня поэта - не сокрытая змея (как у Пушкина), а слишком на виду. Одна и та же страсть жжет его и при начале и под конец недолгой жизни.
      И часто сквозь гордыню проступает то, с чем она близка, особенно в романтизме подобного толка, - тяготение к богоборчеству. Вот одно из ранних стихотворений - "Смерть" (1830). Поэту снится сон, что душа его, встретившись с полусгнившим телом, которое она когда-то оживляла, пытается вновь возвратить тленное к жизни. С натуралистическими подробностями описывает автор собственное видение. Но чем одержима, какою мыслию движима душа, тщетно пытающаяся нарушить предначертанное? Навязать бытию свою волю, осуществить собственное стремление. "Да будет воля моя" - эта молитва как бы слышится сквозь "мрачную надежду" на бессмертие. Осознав тщету чаемого, лирический герой стихотворения проклинает и творение, и Творца: Тогда изрек я дикие проклятья На моего отца и мать, на всех людей. С отчаяньем бессмертья долго, долго, Жестокого свидетель разрушенья, Я на Творца роптал, страшась молиться, И я хотел изречь хулы на небо, Хотел сказать... Но замер голос мой, и я проснулся (1, 210-211).
      В Творце поэт усматривает некую силу, не позволяющую мрачному гордецу осуществить именно его собственную волю. <...> А между тем с твердым постоянством Лермонтов говорит о необходимости пророческого служения для поэта. И с горечью сознает утрату поэзией высокого своего назначения: В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, Свое утратил назначенье, На злато променял ту власть, которой свет Внимал в немом благоговенье? Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк! (1838; 1, 49).
      Но своеволие, замешанное на гордыне, и пророческое служение - несовместимы. Поэт как будто готов оставить сокровища земные ("земле отдал я дань земную,... готов начать я жизнь другую"), но все последующее из созданного им свидетельствует об ином: гордыня и своеволие остаются теми же. Так значит, вестник небес не явился в том ожидании? И о каких же "чистых ученьях любви и правды" сообщает Лермонтов в своем "Пророке", если они не были открыты во всей полноте даже Пушкину - при несомненности его встречи с посланником Божьим? <...>
      Недаром же слишком притягательно было для поэта демоническое начало: сам образ демона в скрытом и явном виде у него едва ли не постоянен. Конечно, лермонтовский демон это не в прямом смысле сатана, поскольку, если бы так, то был бы тут непростительный грех. У Лермонтова скорее мы видим в художественном образе символизацию темных состояний души человека. Демонических, богопротивных состояний.
      Поэт откровенно обратился к поэтическому осмыслению "своего демона" в неполных пятнадцать лет. Скорее, он оттолкнулся от пушкинского стихотворения, впервые опубликованного под названием "Мой демон", - Лермонтов ставит над своими строками то же обозначение. Но его демон, пожалуй, пострашнее пушкинского: Собранье зол его стихия. Носясь меж дымных облаков, Он любит бури роковые, И пену рек, и шум дубров. Меж листьев желтых, облетевших, Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит уныл и мрачен он. Он недоверчивость вселяет, Он презрел чистую любовь, Он все моленья отвергает, Он равнодушно видит кровь, И звук высоких ощущений Он давит голосом страстей, И муза кротких вдохновений Страшится неземных очей (1829; 1, 177).
      Эти строки отметили начало работы над поэмою "Демон" - и то уже знаменательно, что десять лет не отпускала поэта работа над этим мрачным созданием. Да и не только в поэме - тема демона постоянно его мучит: Две жизни в нас до гроба есть, Есть грозный дух, он чужд уму; Любовь, надежда, скорбь и месть: Все, все подвержено ему. Он основал жилище там, Где может память сохранять, И предвещает гибель нам, Когда уж поздно избегать. Терзать и мучить любит он; В его речах нередко ложь; Он точит жизнь, как скорпион. Ему поверил я... (1830; 1, 236).
      К стихотворению "Мой демон" автор через два года возвращается: повторяет первые четыре строки, а затем сочиняет новые строфы - видимо, начальное осмысление темы не вполне удовлетворило юного поэта. Особая роль назначена демону в судьбе лирического героя: И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня, И ум мой озарять он станет Лучом чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствие блаженства, Не даст мне счастья никогда (1, 352).
      Демон Лермонтова парадоксален: соблазняет предчувствием блаженства едва ли не райского, которое, по самой сущности злых духов, не в их власти. "Луч чудесного огня" способен в таком контексте смутить еще более, ибо напрашивается отождествление его с проявлением Божественной энергии.
      Демоны соблазняют сокровищами земными, тогда как у Лермонтова они как будто манят счастьем неземным. Лермонтовская демонология вообще странна, запутанна, так что поверять ее святоотеческим пониманием бесовского начала не имеет смысла: между ними не столь много общего. Может быть, тому виною присущая поэзии Лермонтова неопределенность многих образов и поэтических фигур. Детская же незрелость мысли все усугубляет - что и в поэме также проявится отчетливо.
      Расплывчатость подобных образов, помимо прочего, связана и с романтическим настроением автора, особенно в ранний период его творчества. Он - романтик, и его строками так легко иллюстрировать всякий разговор о романтизме. Собственно, все наследие лермонтовское, включая и роман "Герой нашего времени", переполнено романтическими шаблонами и стереотипами. Так ведь и вообще все искусство перенасыщено избитыми приемами, схемами и штампами, хотя у великих мастеров мы этого просто не замечаем. "Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас" (Еккл. 1:9-10). <...>
      Романтической шаблонностью определено многое в лермонтовском демоне. Но недаром же причисляем мы Лермонтова к сонму великих русских поэтов: он сумел подчинить себе образный строй поэзии, так что его творчество в своих высших проявлениях неизменно влечет неповторимостью отображенного и преображенного мира. <...>
      Обычно считается: содержание первично, форма вторична и определяется содержанием. Печальное заблуждение. Форма может стать агрессивной, подчинить себе художественное мышление поэта. Не без подспудного влияния богоборческого романтизма пришел он к попытке отыскать источник мирового зла в Боге, бросить вызов Творцу, погрузившись в стихию безверия, то есть нежелания видеть в Создателе высшую правду как онтологическую основу мироздания. <...>
      Усмотревши в Боге источник мирового зла, Кальвин, по сути, выбил из-под ног человека единственно несомненную опору, сделал человека абсолютно несчастным, обрек на безысходность страдания. И Лермонтов отразил это состояние сильнее кого бы то ни было в русской литературе, вряд ли сознавая религиозную основу своих терзаний. Лермонтовский романтизм в русской литературе - явление вершинное. Никто, включая Пушкина, не дал столь совершенных образцов романтической поэзии. Романтизм Лермонтова заражает, несомненно, сильнее пушкинского. Но этот романтизм заразил сильнее и самого поэта. <...> Натура Лермонтова слишком совпала с общим романтическим настроем времени не просто в неудовлетворенности бытием, но в подпадении под власть бесовских соблазнов, идущих извне. Внутренние терзания Лермонтова, его трагедия - не в противоборстве душевных страстей (это вторично), но в борьбе между духовной истиной, вкорененной Православием, и чужеродным искажением истины. Он сумел с гениальной силою выявить то, что иные лишь смутно ощущали, что неясно брезжило во многих умах. В этом духовная ценность лермонтовского поэтического творчества. Что становится отчетливо ясным, тому легче противостать.
      У Лермонтова поистине все - "ад иль небо". Ощущая в себе сильное действие зла и соблазна, он осмысляет и глубоко переживает идею добра, стремление человека к блаженству, святость чувств. Поэт приводит своего рода онтологический аргумент, обосновывая существование абсолютного добра и блаженства: Когда б в покорности незнанья Нас жить Создатель осудил, Неисполнимые желанья Он в нашу душу б не вложил, Он не позволил бы стремиться К тому, что не должно свершиться, Он не позволил бы искать В себе и в мире совершенства, Когда б нам полного блаженства Не должно вечно было знать. Но чувство есть у нас святое, Надежда, бог грядущих дней, - Она в душе, где все земное, Живет наперекор страстей; Она залог, что есть поныне На небе иль в другой пустыне Такое место, где любовь Предстанет нам, как ангел нежный, И где тоски ее мятежной Душа узнать не может вновь
      (1831; 1, 399).
      Но тут же, рядом, не дает покоя иная мысль: блаженством манит демон, отнимающий у человека возможность его. Роковое столкновение. Он ведь понимает и то, что именно его страстная поэзия отделяет его от Бога. Он сознает, что поэзия его становится часто молитвою бесовской силе. Поразительно: этим знанием он обладал, лишь вступая на соблазнительное поприще пятнадцатилетним отроком. Право, приходится поражаться столь ранней зрелости этого поэтического ума. Не обвиняй меня, Всесильный, И не карай меня, молю, За то, что мрак земли могильный С ее страстями я люблю; За то, что редко в душу входит Живых речей Твоих струя; За то, что в заблужденье бродит Мой ум далеко от Тебя; За то, что лава вдохновенья Клокочет на груди моей; За то, что дикие волненья Мрачат стекло моих очей; За то, что мир земной мне тесен, К Тебе ж приникнуть я боюсь, И часто звуком грешных песен Я, Боже, не тебе молюсь. Но угаси сей чудный пламень, Всесожигающий костер, Преобрази мне сердце в камень, Останови голодный взор; От страшной жажды песнопения Пускай, Творец, освобожусь, Тогда на тесный путь спасенья К Тебе я снова обращусь (1829; 1, 191).
      Поэт сознает существование "тесного пути спасения", но для него "чудный пламень" есть помеха обращения на этот путь. И вновь, в который раз, возникает все тот же вопрос: какова же природа пламени, всесожигающего душу Лермонтова. Какова вообще природа его поэтического дара, дара пророческого, как он сам его определяет? Если то дар Божий, то почему он препятствует спасению? Если это дар Божий, то почему он заставляет видеть вокруг, вспомним еще раз, лишь злобу и порок? Или этот пророческий дар - от лукавого? Нет: от Вечного Судии, по утверждению самого поэта. Недоговоренность, неясность, непросветленность мысли и образа... Пожалуй, все противоречия и неопределенности можно снять лишь в одном случае: если признать то, что поэт страшится выговорить, то, что спит в душе, - блуждание ума вокруг идеи Бога как источника зла. Тогда нет в его образах многих противоречий. Но такая определенность страшна для души и сознания, и поэт невольно укрывается за туманными недоговоренностями.
      Но при таком восприятии Бога - душа не сможет успокоиться никогда. Оттого и мечется она, а все для нее и всюду - "ад иль небо". <...>
      В вершинных же своих романтических созданиях, поэмах "Мцыри" и "Демон", Лермонтов не преодолел сопротивление материала: натуры и Мцыри, и Демона для романтического произведения весьма характерны, обычны, по-своему заурядны, ибо строятся по давно известным образцам, соответствуют выработанным клише, - и лишь могучий гений Лермонтова не позволяет заметить этой шаблонности и романтической заурядности.
      
      Дурылин С. Врубель и Лермонтов // М.Ю. Лермонтов / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом) М.: Изд-во АН СССР, 1948. Кн. II. С. 541-622. (Лит. наследство; Т. 45/46). http://feb-web.ru/feb/ litnas/texts/l45/l45-541-.htm
      
      I. Врубель родился через 15 лет после смерти Лермонтова (1856), а первые его работы, связанные с Лермонтовым (первый "Демон", 1886), начаты незадолго до полувековой годовщины со дня смерти поэта. Собрание сочинений Лермонтова в обычном глазуновском издании 80-х гг. - вот весь источник, из которого Врубель черпал свое знакомство с Лермонтовым. Издание это было далеко не полным; в нем отсутствовало несколько юношеских поэм и очень много лирических стихотворений, опубликованных позднее. С наибольшей полнотой из всех произведений Лермонтова Врубель мог познакомиться только с "Демоном": уже в 4-м глазуновском издании "Сочинений Лермонтова" под редакцией П.А. Ефремова "Демон" печатался с вариантами и с четырьмя первоначальными очерками поэмы.
      Несмотря на скудость источников для знакомства с Лермонтовым, Врубель поражал всех, кто пристально вглядывался в его творчество, необыкновенной близостью к Лермонтову. Работая над иллюстрациями к Лермонтову, Врубель откликался на его поэзию как на что-то творчески родственное, он давал отзвук на лермонтовскую поэзию как на нечто изнутри ему близкое, неотторжимое от его собственного бытия - Лермонтов живет во всем творчестве Врубеля. Невозможно говорить об основных темах и приемах Врубеля, не припоминая путей и перепутий творчества Лермонтова. И обратно: изучая Лермонтова, погружаясь в сложную историю создания "Демона" или "Мцыри", невольно входишь в художественную мастерскую Врубеля, ища там соответствий и аналогий к творческому делу Лермонтова.
      Врубель - не только непревзойденный иллюстратор Лермонтова: он художник, во многом родственный Лермонтову. Все, кто вспоминает и пишет о Врубеле-юноше, молодом, взрослом и, наконец, пожилом человеке, неизменно вспоминают о его читательской любви к Лермонтову, и прежде всего к его "Демону". Врубель читает, перечитывает Лермонтова, много знает наизусть, любит читать вслух, но в ранних рисунках Врубеля еще нет следа этого интереса к Лермонтову. В ранние годы Врубель отразил в рисунках целый мир образов мировой литературы от Данте до Тургенева, но среди них не было Демона. <...>
      Первое из дошедших до нас упоминаний о "Демоне" Врубель сделал в 1875 г. - в связи не с поэмой Лермонтова, а с оперой А.Г.Рубинштейна, только что появившейся на подмостках. Любовь к Лермонтову и "Демону" крепла у Врубеля в те годы, когда он был в Академии художеств (1880-1884), но и в это время еще отсутствовал его художественный отзвук на поэму. Подобно Лермонтову, долгие годы ничего не выносившему на суд читателя из своей замкнутой мастерской поэта, все усилия Врубеля в эти годы были сосредоточены на обретении такого мастерства, которое было бы послушно велениям вдохновения. <...>
      Невозможно постичь графическую сложность и вместе величественную простоту рисунков Врубеля к Лермонтову, нельзя понастоящему оценить колористическое великолепие и сдержанную суровость его "Демонов", если не помнить об упорной предварительной работе, проделанной Врубелем в его академические годы.
      <...>
      С ноября 1884 по апрель 1885 г. Врубель жил в Италии, и в Венеции задумал написать картину на тему: "По небу полуночи ангел летел...". В "венецианском альбоме" сохранился схематический набросок, интересный по расположению крыльев не как у ангела на иконах, а как у летящей птицы, т. е. горизонтально, с изгибом, у врубелевского ангела был тот самый полет, что много лет спустя изображен в "Летящем Демоне".
      Примечательно, что первый творческий отклик со стороны Врубеля вызвало то стихотворение, которое является в творчестве Лермонтова антиподом "Демона". И, как Лермонтов никогда в течение своей поэтической деятельности не разлучался с темой "Ангела", так не разлучался с нею и Врубель: тема "Ангел", как и тема "Демон", у них проходит через всю жизнь.
      В своей книге о Врубеле С. Яремич пришел к выводу: "Демон Врубеля - властный, величавый, вечно мятущийся тревожный пророческий дух, и как знаменательно его проявление в самом начале своего возникновения в образе пророка" (С.Яремич, Михаил Александрович Врубель. Жизнь и творчество. М., 1911). Стоит вглядеться в ту "голову Демона" на фоне снеговой вершины и диких скал, которой Врубель иллюстрировал финал поэмы "Демон", чтобы тотчас же вспомнить о кирилловском "Пророке". Как у Демона, так и у Пророка, запечатлены во взоре глубокая скорбь и вместе величие существа, ство. "Моисея" должно считать первым очерком врубелевского Демона, черты которого явственно проступают сквозь византийский абрис "святого пророка".
      Первый "Демон" был начат Врубелем в 1885 г. в Одессе, где перед ним впервые творчески возник издавна любимый образ - властный и могучий, - это была первая картина Врубеля, первое его произведение, в котором он решал большую, самодовлеющую художественную задачу - до "Демона" Врубель "пробовал" себя лишь в небольших акварелях, рисунках, набросках да в монументальных церковных работах, где был связан темой. Первое его ответственное произведение, посвященное "Демону", - поясное изображение двумя масляными красками - белой и черной; Демон был в сидячем положении, со сложенными на коленях руками. Как можно заключить из скудных воспоминаний, первый "Демон" по композиции был близок к тому сидящему, юному, полному сил, "Демону" с могучими руками, охватывающими колени, которого Врубель написал в Москве в 1890 г. Одновременно в 1886 г. он работал над "Восточной сказкой", как бы создавая будущий фон для своего "Демона" - вся эта сказочная радуга цветов и узоров позже отразится на радужном оперении Демона.
      К концу 1887 г. Врубель словно разуверяется в способности красками вопло-тить "Демона" и обращается к скульптуре. С.П.Яремич вспоминал, что характер лица большого Демона очень походил на ту голову, которая была вылеплена несколько лет спустя уже в Москве: это было суровое молодое лицо с кучей волос на голове; сформировать его никому не приходило в голову. Бедного Врубеля чуть не считали слегка помешанным.
      Этот второй врубелевский Демон, восходя по типу к первому, живописному, относится к тем "головам Демона", к которым впоследствии Врубель несколько раз возвращался и в живописи и в скульптуре, через которую он прокладывал себе извилистый и трудный путь к живописному Демону. Однако обращение к скульптуре не принесло Врубелю творческой удачи с "Демоном" - образ, к которому с таким самоотвержением стремился художник, не давался ему. <...>
      Через все житейские неудачи, художественные труды и творческие томления Врубеля 1885-1888 гг. проходит одно стремление: написать "Демона". В киевский период это не удалось художнику. Он уничтожил большого "Демона", начатого в Одессе, он разбил "демонов" из глины. Осенью 1889 г. Врубель покинул Киев и приехал в Москву с мечтой о новом "Демоне".
      II. "Сидящий Демон" оказался прологом к большой и сложной работе Врубеля. В связи с истечением в середине июля 1891 г. срока собственности фирмы Глазунова на сочинения Лермонтова, явилась мысль осуществить иллюстрированное издание Лермонтова. Издательство задалось целью "сделать это издание по возможности характерным и самостоятельным в художественном отношении".
      Честь привлечения Врубеля принадлежит П.П.Кончаловскому, руководившему художественной стороной издания. <...> Врубель принес свой рисунок Демона с запекшимися губами, на снеговом фоне Казбека - тот самый рисунок, который был воспроизведен в кушнеревском издании, а теперь находится в Киевском музее. Рисунок этот - голова Демона - фиксировал давние (киевские и одесские) попытки Врубеля найти лицо Демона, исполненное скорбной красоты и мятежной силы. Рисунок Врубеля произвел на П.П.Кончаловского и всех присутствующих потрясающее впечатление. Не могло быть сомнений, кому принадлежит право создать рисунки к "Демону". "Кончаловский был пленен Врубелем, снял для него комнату под своей квартирой. Врубель переехал. Ровно год бывал он каждый день у Кончаловских... Рисунки к Лермонтову проходили с трудом и только благодаря тому, что Кончаловский их отстаивал (почти все рисунки Врубеля), они вошли в собрание сочинений. <...> Всего известно двадцать два рисунка Врубеля к "Демону", 36 его рисунков к Лермонтову, из которых 20 вошло в кушнеревское издание. На самом деле, число их было значительно больше.
      Врубель не следовал за поэмой Лермонтова строфа за строфой и не выискивал в ней географического, этнографического, даже драматического материала для художественного комментирования. Критики упрекали его в том, что он пропустил в поэме то, другое, третье - картину природы, яркую сцену горского быта, пропустил целые образы, не дав на них отклика в рисунках ("роскошной Грузии долины", и "часовня на дороге", "высокий дом" седого Гудала, сам Гудал, богатый караван "жениха Тамары", молчаливый сторож монастыря Тамары, так ярко нарисованный Лермонтовым - все это и многое другое Врубель оставил без всякого художественного отклика). Так же поступил он с "Героем нашего времени" - отказался вовсе от его художественного комментирования, хотя рисовал много. <...>
      Все рисунки Врубеля в их замысле внушены художнику поэзией Лермонтова. Из нее они исходят, из нее черпают свое бытие и к ней возвращают и художника, и читателя, и зрителя. "Сочинений Лермонтова", книги, подлежащей изучению, художественному толкованию и графическому украшению, для Врубеля не существовало. Для него существовал сам Лермонтов, живой в своей поэзии.
      <...>
      III. Первые же стихи поэмы Лермонтова Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей... Врубель сопроводил замечательным рисунком: неудержимо несется Демон в своем вечном полете над землей. Ширококрылый полет могуч, но в нем нет свободы: летя, Демон поднес правую руку к лицу; этот человеческий жест неутолимой тоски, с гениальной смелостью введенный Врубелем в полет "духа изгнанья", превосходно переводит на язык графики лермонтовские строки: Он сеял зло без наслажденья; Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья, - И зло наскучило ему.
      Врубель, с мудрой сдержанностью зоркого художника, дал только миг - тоскливый миг молнии на грозовом небе поэмы (местонахождение рисунка неизвестно).
      М. Врубель не был, как вспоминает П. П. Кончаловский, удовлетворен фигурой Демона, особенно его лицом. Он долго бился над рисунком и все не находил нужного выражения для лица Демона. Наконец, он затер лицо Демона до того, что почти протер насквозь тонкую бумагу и работать на ней больше было невозможно. Тогда Врубель вырезал из бумаги прямоугольник, написал на нем лицо Демона и наклеил на рисунок. Но и это лицо Демона не удовлетворило художника. Он признал рисунок неудачным. В издании Кушнерева это место поэмы осталось без иллюстрации (Сообщение Кончаловского. Рукопись. - Рисунок в настоящее время находится в собрании А. Кошелева в Москве; он воспроизведен под названием "Демон, смотрящий на долину", в "Иллюстрированном полном собрании сочинений М. Ю. Лермонтова", изд. "Печатник", М., 1914, VIII, 166; также - "Литературное Наследство" Љ 43-44). В издании Кушнерева нет иллюстрации и к пляске Тамары (VI-VIII строфы), но Врубель создал на эту тему замечательный рисунок. Им начинается серия больших рисунков, связанных с основной темой поэмы: любви Демона к Тамаре. Кроме сюжета, рисунки объединяет размер. Врубель создавал их в размерах станковых картин: вся "большая серия" рисунков к "Демону" выделяется и общностью творческих приемов художника в работе над нею. Это -создания могучего таланта, доведенные до превосходной степени завершенности. В них нет и следа прикладной работы для книги - работы, иногда подчиняющей художника требованиям редактора и издателя. Врубель в них предельно ограничивает свои художественные средства. В его руках - только кисточка с черной акварельной краской - ею он создает эти чудесные поверхности, достигая бесконечно сложной гаммы от густо-черного до матово-жемчужного. Эту акварельную поверхность он почти всегда, но в немногих местах, трогает белилами, изредка - сепией, иногда - пером и графитным карандашом. Отказавшись от всех акварельных красок, кроме черной, Врубель внезапно обретает палитру, сверкающую не красками, а самоцветами.
      Его акварели к "Демону" переливаются всеми красками лермонтовского полулегендарного Востока, и, вместе с тем, Врубель нигде в них не отдается в плен пышному ориентализму, самодовлеющей экзотике; как Лермонтовым, владеет им образ Демона - и все в рисунках подчинено ему, все исходит от него, и все приводит к нему.
      В "Пляске Тамары" Врубель извлекает из черной акварели пленительные своей неожиданностью красочные аккорды: драгоценная чернь китайских лаков переходит в игру дымчатого топаза, старая слоновая кость преображается в темно-оранжевую или кофейную матовость древней бронзы. В пляшущей Тамаре, в ее легкой одежде, в грузинском богатом костюме ее статного партнера (его Врубель ввел от себя, у Лермонтова его нет), в пестром узоре ковра есть что-то ликующе-праздничное.
      Но главное очарование картины (невозможно назвать ее "рисунком"!) в том, что она вся звучит: она так же полна музыкальных звуков и звучащего движения, как строфы Лермонтова, посвященные пляске Тамары. Гениален самый замысел Врубеля - показать танец Тамары через вздымающуюся волну звуков, исторгаемых струнными чингарами и блестящими бубнами, в которые ударяют подруги Тамары, высоко поднимая их над головами. Эта пляска Тамары у Врубеля, как и у Лермонтова, - благодарный и радостный привет бытию - привет, Как жизнь, как молодость живой! Этим приветом бытию остановлен Демон в своем безотрадном полете над вершинами Кавказа: И Демон видел...На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты...
      Демон невидим никому из предающихся предсвадебному веселью. Удивительно передана Врубелем внезапность его возникновения. Нечеловечески высокий, он возник, как миражный столп в пустыне. Его вправо отклоненные крылья кажутся исполинской тенью, спустившейся с неба, они почти прозрачны. Его одежды - призрачно-туманны, точно сотканы из черных облаков. Мощь и красота в его нагих плечах и руках. Его взор - вещий и вместе человечески-страстный - весь прикован к Тамаре. Он охвачен "неизъяснимым волненьем".
      Рисунок-картина Врубеля достойна соответствующих строф поэмы Лермонтова, а между тем, по свидетельству Кончаловского-сына, художник не был ею вполне доволен, и этим объясняется, почему Кончаловский-отец не особенно настаивал на помещении "Пляски Тамары", а издатели были рады избавиться от одного из самых "врубелевских" и, значит, наиболее неприемлемых для них рисунков. "Пляска Тамары" впервые была воспроизведена лишь в монографии С.П.Яремича (1911).
      Художника не заинтересовал ни пышный караван жениха Тамары, ни облик "властителя Синодала", так красочно обрисованный Лермонтовым, ни самый бой, кончившийся смертью "отважного князя". Врубель, со свойственной ему во всем самобытностью, избрал для иллюстрирования стихи, никогда не останавливавшие внимания ни критиков, ни иллюстраторов поэмы: Затихло все... Теснясь толпой, На трупы всадников порой Верблюды с ужасом глядели. Трагедия человеческой гибели передана через безмолвный ужас трех животных, наклонивших головы над трупами. Ноздри верблюдов расширены - от запаха крови. Как символ тишины, восходит из-за горы белый диск луны, обливая мирным светом старинную часовню, трупы и верблюдов. Рисунок сделан в тревожной, импрессионистической манере (Русский музей, СПб).
      Для Врубеля "Демон" был не "романтической поэмой", даже не одной из тридцати поэм Лермонтова, - "Демон" был для Врубеля поэтическим средоточием мечты и мысли, жизни и судьбы Лермонтова. Над Врубелем сбылось то, о чем писал Пушкин: Душа стесняется лирическим волненьем, Трепещет и звучит и ищет, как во сне, Излиться, наконец, свободным проявленьем.
      Так, "душа" Врубеля, "стеснившись лирическим волненьем" от поэмы Лермонтова, "излилась свободным проявленьем" в рисунках к "Демону". При своем появлении образ Демона, созданный Врубелем, вызвал целый поток критического негодования и обывательского непонимания. Но за пятьдесят лет никто не создал другого Демона, который отстранил бы врубелевского так, как этот последний навсегда отстранил романтизированного любовника, созданного Зичи. <далее в статье С.Дурылина описываются все 36 рисунков на сюжеты М.Ю. - Г.Ш.>.
      Демон сидящий
      <...> Зима 1889/90 г. в Москве подняла дух, возбудила творческие силы во Врубеле. Последний, писаный масляными красками "Демон", был завершен художником. Картина (114×211 см.), показанная на выставке "Мира Искусства" в 1903 г., находится теперь в Третьяковской галерее. Это опять - как в Одессе и в Киеве - "Сидящий Демон". Такой Демон, вопреки обычному представлению, есть и у Лермонтова: первый "Демон", которого написал Лермонтов еще 15-летним отроком, еще до первого очерка поэмы (1829), был Сидящий Демон: Меж листьев желтых, облетевших Стоит его недвижный трон; На нем, средь ветров онемевших, Сидит, уныл и мрачен он. Таким впервые увидел Врубель Демона, запечатлев его образ (стихотворение "Мой демон", 1829), в этом карандашном эскизе к первому очерку поэмы "Демон". К этому образу "Сидящего Демона" Лермонтов возвращался не раз и с особой яркостью запечатлел его в 4-м очерке "Демона" (1833): Как часто на вершине льдистой Один меж небом и землей (Как царь с развенчанной главой) Под кровом радуги огнистой Сидел он, мрачный и немой. Эти стихи не вошли в последнюю редакцию "Демона", но 4-й очерк "Демона" обычно печатался в собраниях сочинений Лермонтова и, несомненно, был известен Врубелю. "Сидящий Демон" так и изображен художником - Один меж небом и землей.
      Об этом первом (из сохранившихся) "Демоне" Врубеля, в результате бурных споров и критических битв начала 1900-х гг., сложилось достаточно устойчивое мнение: "В этом "Сидящем Демоне" выразилась зрелость и полнота творчества Врубеля. И по гармоничному, лиловато-смуглому колориту, и по разительной силе и энергии рисунка, - это произведение первой величины. Здесь в первый раз с такой ясностью выражается в творчестве Врубеля идея громадности: фигура Демона с превосходно изогнутыми, тяжелыми руками полна нечеловеческой мощи. Это момент боевой сосредоточенности искусства Врубеля: полон напряженных сил, не знает еще, куда он направится. И Демон его, громадный, мускулистый и недвижный, сидит, обняв колени, в немом раздумье" (С. Яремич, 114). В этом отзыве опущено самое главное: юный титан, охваченный тоскою, в глазах самого Врубеля еще не был тем Демоном, которого он стремился воплотить. Для современников Врубеля, видевших картину в 1890-х гг., как и для художника С. Яремича (1911), эта "полуобнаженная, крылатая, молодая, уныло-задумчивая фигура" - уже Демон, уже "царь познанья и свободы"; для Врубеля этот гордый юный крылоносец, поникший в минутном раздумье, еще не Демон, а только носитель "демонического". Однако, образ этого полудемона, созданный Врубелем в 1890 г., оказался настолько ярким, что приковал к себе ревнивое внимание художников разных направлений. Это была эпоха, когда эстетствующее мещанство издевалось над "непонятными" произведениями Врубеля, не замечало его удивительной "классичности", многим оно казалось в ту пору каким-то растрепанным, сумбурным, дерзким. <...> "Сидящий Демон" оказался прологом к большой и сложной работе Врубеля в течение всей жизни.
      Демон летящий
      Уже в конце 1899 г. Врубель приступает к "монументальному Демону". Это был "Демон летящий", писаный маслом. Этот Демон весь еще связан с Лермонтовым и его поэмой: то, что Врубель дважды давал в иллюстрациях к поэме, - Полет Демона, - теперь он хочет дать на большом полотне; это опять Печальный Демон, дух изгнанья, реющий "над вершинами Кавказа". Врубель развернул сияющую цепь этих вершин и подчинил ей всю композицию картины, даже ее форму - узкую, продолговатую. Полет Демона устремлен не ввысь, в небо, и не вниз, к земле: он летит вправо, вдоль - в точности: "над вершинами Кавказа". Демон парит широко, во всю длину картины, раскинув мощные перистые крылья, отливающие тусклым серебром. Это - Демон до встречи с Тамарой, еще не остановленный в своем полете любовью к земному существу, еще неудержимо-свободный, мощно несущий нечеловеческое бремя "познанья и свободы". Это - парящий титан, мятежник, богоборец. Полет его суров, как стихийный вихрь, - и Врубель словно забыл те волшебные радуги, которые извлекал из черной акварели иллюстраций к "Демону": теперь его краски суровы, холодны, темны: Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет. Таков был Демон на рисунках к поэме. Но этот, реющий "над вершинами Кавказа" изгнанник рая похож уже не на ясный, а на сумрачный вечер, переходящий в таинственную ночь. Казбек еще сверкает ослепительным блеском, "как грань алмаза", но небо уже задернуто тяжелым пологом ночи, а "мгла и дым" наполнили уже горные пропасти и ущелья. Этим же мраком овеяно лицо Демона: "Он знает, что уже обречен на падение, но с отблеском мятежной гордыни в глазах, похожих на громадные темные аметисты, парит бестрепетно, верный себе до конца" (Иванов. Монография).
      Как никогда раньше, Врубель хотел создать лермонтовского Демона, вечно прекрасного и вечно мятежного, и вложил в его полет могучую стремительность и грозно-прекрасную силу. Но вместе с тем Врубель уже начал удаляться от Лермонтова - его Демон летит как бы с тайным предвиденьем своей гибели: эти "грани алмаза" скоро станут для него смертельны, о них разобьется его тело.
      Врубель усиленно работал над "Летящим Демоном" весной и летом 1900 г. Его "Демон" получил высокую оценку западных художников. Сам же Врубель был глубоко неудовлетворен "Летящим Демоном" и оставил огромную картину неоконченною. Стоящий Демон
      Но перед тем, как окончательно отдаться во власть этого образа, Врубель попытался на миг задержаться еще на одном образе Демона - не сидящего, как было десять лет назад, не летящего, но и не поверженного. Летом 1901 г. Врубель углем набрасывает стоящего на горных вершинах Демона, но вещь эта не была написана. Кроме этого рисунка углем Врубель пытался искать стоящего Демона еще в двух карандашных рисунках (один в Киевском музее). Но задержать "падение Демона", "поставить" Демона Врубелю так и не удалось: он в деле воплощения "стоящего Демона" не дошел даже до красок. Его влекло неудержимо к другому, роковому для него, образу Демона.
      Поверженный Демон
      Настоящим финалом врубелевской сюиты к "Демону", заключительным ее аккордом является образ Демона вечно непримиримого и вечно скорбного. Таким этот образ запечатлен художником в "Голове Демона" - с его гордым взором, устремленным в даль. Этот образ прошел через всю сюиту рисунков в поэме Лермонтова, и он же вышел из нее, чтобы начать новую жизнь в творчестве Врубеля.
      "Голова Демона" была почти с восторгом принята П. П. Кончаловским для издания Собраний Сочинений Лермонтова, она вызвала радостное признание у В. А. Серова, Л.О. Пастернака, у молодых художников - участников издания (Сообщение Кончаловского). Она была помещена в издании, но Врубеля вновь и вновь влекло к работе над ней. Он создал новый вариант "Головы Демона" (Третьяковская галерея): Казбека с его гордой вершиной уже нет на рисунке. Огромная голова Демона занимает все пространство рисунка. За нею лишь бегло намечен "горный фон": снега на скалах. Как черная туча, нависла над глазами Демона черная громада волос; в глазах - невыносимый блеск и властность. Врубель работал черной акварелью, но она послужила ему лишь полем, по которому действовал итальянский карандаш. В тревожных его штрихах есть уже что-то от возбужденных и бурных мазков "Поверженного Демона". Во всем же образе этого Демона есть не только отблеск образа, воплощавшегося Врубелем в Киеве и Москве ("Сидящий Демон"), есть не только черты близкого родства с Демоном из рисунков к Лермонтову, - в нем есть то, что позволяет назвать его первой, основной мыслью скульптурной головы Демона (1894) - произведения, которым Врубель начал новый круг своих воплощений Демона. Из этого круга он уже не вышел до самой смерти.
      С осени 1901 г. Врубель уже с головой ушел в работу над "Поверженным Демоном". Словно предощущая, что надвигающаяся болезнь оставила ему считанные не годы уже, а месяцы для работы, Врубель превращает работу над "Демоном" в неимоверный, истощающий труд, вычеркивая из своей жизни все, кроме этого труда. Всю зиму 1901 г. Врубель работал со страшным напряжением - вместо обычных трех-четырех часов, он работал по 14, а иногда и больше, - при искусственном освещении, никуда не выходя и едва отрываясь от картины. Раз в день он надевал пальто, открывал форточку и с четверть часа вдыхал холодный воздух, - это он называл своей прогулкой. Весь поглощенный работой, он стал нетерпимым ко всякой помехе, не хотел видеть гостей и едва разговаривал со своими. Демон уже много раз был почти закончен, но Врубель снова и снова его переписывал (С.П. Яремич), В эти полгода Врубель превратился в настоящего творческого подвижника. Кроме знаменитой картины, он создал не поддающееся учету число рисунков, этюдов и эскизов для нее; он прибегал ко всем средствам художественной выразительности - от простого графитного карандаша до золотисто-бронзового порошка, который вводил в масляные краски.
      От темы "Поверженного Демона" Врубель не отступил ни на одном из эскизов, этюдов, набросков, созданных во время московского "затвора". В них дана разная степень поверженности: 1) на бумаге карандашом, пером и акварелью: Демон лежит на каменном ложе - упал ли, низринут ли он? Быть может, ослабев от бесконечного полета, он опустился для отдыха? Он облокотился на правую руку, нагой, опоясанный лишь чешуйчатой перевязью у чресл. Крылья его не сломаны; они лишь обессилели от полета. В левой руке Демон держит обнаженный меч. Его лицо устремлено в загадочную даль. Что он видит перед собой? Продолжение дальнейшего полета? или гибель? и для чего обнажил он меч? для борьбы с кем? и откуда в полете взялся у него меч? Все безответно в этом загадочном эскизе. Но ясно одно: Демон, - пусть усталый, - еще хранит свое бытие, и полет еще возможен для него. Этюд написан в 1901 г.; 2) другой этюд этого же года на картоне акварелью и гуашью; карандашом очень сильно пройдены лицо и правая рука; она же тронута белилами (приобретен в 1902 г. для Третьяковской галереи) дает уже разбившегося Демона. Это "Поверженный Демон" - серолиловатый, мертвенный отсвет лежит на его нагом теле, все кругом него тонет в смутной, уныло-лиловатой мгле. Демон упал - и не в силах подняться. Тело его бледно и истомлено, руки сведены судорогою отчаяния и муки; исхудалая левая рука, в жестокой тоске и бессилии, закинута за голову. Крылья подмяты под рухнувшее тело. На лице у Демона, на его обострившихся чертах, застыла не только упорная скорбь, но и обессиливающая мука. Демон знает, что он никогда уже не встанет и не расправит крыльев для полета; 3) третий этюд - акварелью и золотом, писан в синих тонах, еще глубже передает трагедию поверженного Демона. Никогда еще царственное великолепие Демона не было показано Врубелем с такой пышностью. На рисунках к поэме Демон всегда одет в черные одежды, в строгие траурные ткани. Его нагота - это только нагота плеч, верхней части груди и рук; крылья, кажется, сотканы из дымного тумана и мрака ночи - в них нет радужной игры. На этом этюде, как и на всех эскизах к "Поверженному Демону", Врубель изображает его нагим, лишь опоясанным драгоценной перевязью из золотых треугольников. Эта нагота выделяет разбитость, увечность поверженного титана: его руки вывихнуты, его могучая грудь искривлена, его ноги неестественно вытянуты; все тело показано в мучительном изломе, говорящем о нечеловеческом страдании. Но чем больше страданий в теле, чем сосредоточенней и острей страшная внутренняя конвульсия в лице Демона, тем великолепней лиловый наряд его крыльев. Окрыление Демона становится сказочно прекрасным, а его оперение сверкает непередаваемой игрой сапфиров и аметистов (в одном из очерков "Демона" Лермонтов изобразил Ангела в "одежде сапфирной" - Врубель переоблачает в эту одежду своего Демона) - тело поверженного Демона тонет в лилово-золотистом великолепии его необъятных воскрылий. Падение с высоты не могло истребить этого великолепия и драгоценной пышности. И взор Демона не потух: в нем, изнеможенном страданием, горит или, быть может, догорает тот же мятежный огонь. Здесь нет вершин Кавказа - в такую глубокую пропасть упал поверженный Демон. Он лежит на валунах у бурно несущегося горного потока, из которого "вершины Кавказа" вновь начинают подниматься на самой картине "Поверженный Демон" и на всех этих эскизах. Картина была нарисована углем, но и в рисунке уже производила очень сильное впечатление. В поверженном Демоне Врубель желал выразить многое сильное, даже возвышенное в человеке, что люди считают долгом повергать из-за христианских толстовских идей; он называет здесь те силы, которые, в его представлении, противостояли этому устремлению к прекрасной воле и побеждающей красоте. Художник в поверженном Демоне искал выразить то же, что пытался выразить в Демоне сидящем и Демоне летящем: непрерывное противление, вечное стремление к нечеловеческой мощи и к неописуемой красоте. Лицо Демона на картине менялось много раз, и в некоторых эскизах оно достигало необычайной красоты и покоряющей власти. <...>
      Уже эскизы к "Демону" показали, что готовилось одно из изумительных созданий русской живописи. В Третьяковской галерее не было тогда еще ни одного произведения Врубеля, и Совет галереи решил приобрести для нее "Демона", но с условием, что Врубель больше не будет прикасаться к картине, чтоб не портить ее. Врубель не считал своего "Демона" оконченным, он искал новой и новой красоты и силы в нем, и это вмешательство в его творческую работу заставляло его глубоко страдать и возбуждало в нем негодование. В конце концов, от приобретения "Демона" для Третьяковской галереи отказались - до 1908 г.
      "Демон" был единственным произведением Врубеля, выставленным на 4-й выставке "Мира Искусства" (весна 1902 г.). Широкой публикой и частью художников "Демон" был принят открыто враждебно - то и дело можно было услышать словечко "декадент".
      И только заметка М.Судковского "По поводу картины Врубеля", помещенная в "Новостях", выражала искреннее восхищение: "Ни одна картина на последних выставках не возбуждала таких крайних и противоположных мнений, как именно эта. Я могу засвидетельствовать, как многие над ней глумятся, хохочут, а некоторые настолько не сдерживают своего темперамента, что даже плюют. Те же, которые в состоянии
      воспринять ее впечатления, остаются ею довольны и даже восторженны. Среднего мнения об этой картине нет, - ее либо бранят, либо хвалят. Да и не может быть в данном случае среднего мнения, так как оно может только составляться применительно к вещам средним, носящим отпечаток известного шаблона. <...>. Но Демон Врубеля - это гордый дух, восставший против этой серой бесцветности, дух, жаждущий беспредельной свободы творчества, это не злой дух, это - радужно-крылатый гений человечества, поверженный серостью обыденной жизни; но, поверженный на горах, униженный, - он остается могуч и верен своим чудным до ослепления мечтам. Да, в картине этой, действительно, есть то, что должно быть во всяком произведении истинного искусства; есть искра свободного художника, творца, понимающего искусство не с точки обыденной, серой жизни, а как нечто особое, возвышающее нас от повседневных меркантильных интересов. Картина Врубеля, в смысле творчества, есть произведение высокого достоинства, и я от души поздравляю Врубеля".
      Художник продолжал жить творчески в своем "Демоне", - он не хотел и не мог разорвать творческой связи с ним, продолжая работу даже когда картина находилась уже в выставочном помещении. Е.Е. Лансере пишет: "Помню Врубеля во фраке, молча и сосредоточенно дописывающего, даже что-то меняющего в своем "Демоне" за 1-1½ часа до торжественного вернисажа выставки "Мир Искусства" в Пассаже" (Е. Лансере, Заметки о Врубеле. 1941. Рукопись).
      Эта работа Врубеля над "Демоном", - по своей непрерывности, сосредоточенности, упорству в точности напоминающая работу Лермонтова над его "Демоном", - продолжалась и тогда, когда выставка была уже открыта для посетителей. Он приходил ранним утром и переписывал картину. Сохранилась фотография одного из тех Демонов, которые были записаны: на лице его печать усталости, есть что-то удивительно мягкое, болезненное, женственное во всем облике и, в особенности, в больших детских обиженных глазах; нежные и хрупкие руки - левая с бессильно сжатым кулаком закинута за голову, правая беспомощно протянута с пуком вырванных перьев из собственного же крыла. Были моменты, когда по лицу его лились слезы. Затем он снова ожесточался. И в окончательном Демоне, несмотря на необыкновенный подъем сил, все же остались следы слез С.П. Яремич).
      Только Врубель, один из всех художников, сумел в своем "Демоне" передать на холсте величие и грандиозность Кавказа и создать в красках образ "Демона, равного Лермонтовскому "печальному духу изгнанья". И до сего дня Врубелевский "Демон" остается в русской школе живописи картиной единственной по вдохновению и своему величию. Уходя далеко в прошлое русской живописи, находишь только одного художника, равного Врубелю - это А. Иванов и его эскизы на библейские темы. "Демон" Врубеля сильно почернел, сияющие когда-то краски на холсте потухли, бронзовый порошок, который был вкраплен в павлиньи перья - позеленел, и все же эта картина по величию своего замысла, по живописи своей и новому разрешению формы остается исключительной", - писал К. Богаевский автору статьи С.Н. Дурылину 12 января 1941 г.
      Врубель вновь пытался уйти от Поверженного Демона, которого нет у Лермонтова, к Демону летящему. Он возобновлял свою давнюю мечту - о лермонтовском Демоне, гордо парящем в высоте, поднявшемся из пропасти с вновь воскресшими силами, с крыльями, обретшими новую юность и стремительность, - но художественное сознание мастера подсказывало ему, что новый "Летящий Демон" должен явиться не из красочных обломков старой картины, а на новом полотне нового произведения. Врубель уже видел этого нового, гордого духом, высоко реющего Демона, преодолевшего боль и скорбь падения, но его собственный дух был уже надломлен годами творческих исканий, непомерного труда, нищеты, неудач и насмешек.
      VI. В апреле 1902 г. Врубель был помещен в больницу для душевнобольных. Но и тяжелая болезнь не могла погасить в нем ни художественного творчества, ни той высокой властительной мечты, которой было посвящено его творчество.
      Во время болезни Врубеля (1902-1910), от которой не суждено ему было оправиться, творческая стихия била в нем бурным ключом не только в полосы временного выздоровления (1902, 1904, 1905), но и тогда, когда страшный недуг, казалось, безраздельно властвовал над ним. Доктор Ф. А. Усольцев, в лечебнице которого Врубель пробыл долгое время, писал о нем: "Это был художник-творец, всем своим существом, до самых глубоких тайников психической личности.<...> Пока жив человек, он все дышит; пока дышал Врубель, он все творил.... и прорывались на бумагу прежде скрытые образы: то голова пророка с глазами, полными тоски и мольбы, то ангел с кадильницей, с бесстрашным лицом, с взором, устремленным в невидимую даль, весь окутанный яркими горящими красками его крыльев... Я долго и внимательно изучал Врубеля, и я считаю, что его творчество не только вполне нормально, но так могуче и прочно, что даже ужасная болезнь не могла его разрушить... Это был настоящий творец-художник. Он умер тяжко больным, но, как художник, он был здоров и глубоко здоров".
      Уже на акварели 1899 г. "Пророк" Ангел-возбудитель носит черты Демона, близкого по типу к тому из "поверженных", который изображен с мечом. Он наг до пояса. Его воскрылия, прикрывающие чресла, - это воскрылия Демона. В лице его - та же властность и дерзновение; над его челом - та же черная туча волос. В его левой руке - поднятый кверху обнаженный меч, и только кадило, которое он держит в той же руке, должно изобличать в нем ангела. На карандашно-акварельном эскизе 1904 г. у Ангела нет ни кадила, ни меча, и по всему своему облику этот Ангел, - сверкающий перламутром своего павлиньего оперения, - не кто иной, как Демон, поднявшийся из пропасти падения; "восставший в блеске новом" (Лермонтов), он властно призывает Пророка также "восстать" с новой силой на проповедь. Этот образ Ангела-Демона обособляется у Врубеля от образа Пророка.
      В 1904 г. Врубель создает изумительный эскиз акварелью и карандашом "Серафим" (воспроизведен во "врубелевском" номере "Золотого Руна" 1906, Љ 1). Он выдержан в тех же красках, что и акварельный "Поверженный Демон" Третьяковской галереи. Но там приглушенные, синевато-золотистые тона теперь вспыхнули новым огнем, падший Демон поднялся - и превратился в "Серафима": к крыльям вернулась не только их красота, но и мощность. Руки, еще худые, охвачены волевым движением. Голова АнгелаДемона, взятая в профиль, исполнена величавой и гордой красоты; воля к власти светится в его глазах. Сомнений нет: если это и "Серафим", то Серафим - близнец Демона, его брат по гордому духу и мятежной красоте.
      Есть еще один рисунок Врубеля, относящийся ко времени болезни (Русский музей). Это ангел, если судить по его месту и назначению в теме - сюжете композиции: быть пробудителем пророка к подвигу; и это демон, если всмотреться в его лицо, в его позу. Он встал из пропасти, в которую был повержен. Его голова - это хорошо нам знакомая гордая голова того же поверженного Демона, которого Врубель изобразил в финале сюиты рисунков к "Демону", в позднейшем варианте этого рисунка, и, наконец, это тот самый полихромный Демон 1894 г., который был выставлен в 1898 г. В глазах этого будто бы Ангела вновь зажегся тот огонь мятежной думы и сурового порыва в грядущее, который горел и пылал в этих Демонах конца 80-х и начала 90-х гг. Этот Демон ни от чего не отрекся и ни с чем не примирился. Старая мятежная мечта владеет им снова и движет его волей. П. Карпов, один из врачей, лечивших Врубеля, сберег его "рисунок Демона, выполненный акварелью. Этот рисунок относится к 1904 г., когда М.А.Врубель создавал много рисунков на данную тему, но они, по-видимому, не удовлетворяли его, и потому он почти все их уничтожил. Рисунок Врубеля замечателен. Он как бы запечатлевает все его попытки восставить Демона из его падения и дать ему новую волю и силу для бытия.
      Демон стоит во всю высоту фигуры, на фоне горного пейзажа. В его лице много сходства с "Поверженным Демоном" на фоне горного хребта (Третьяковская галерея). Руки скрещены на груди; плечи и верхняя часть груди голые; далее фигура - в синей тяжелой драгоценной ткани, скрывающей ноги. Два мощных, несокрушимых крыла с волшебным голубоватым оперением вздымаются над ним и нижними орлиными перьями касаются каменистой почвы у ног Демона. Он смотрит вправо вещим, таинственным взором, в котором затаены века мысли, тысячелетия власти и скорби. И все-таки какая-то непобедимая юность и красота еще сияют в этом почти худом лице, в его огромных глазах.
      Сзади него горы, но это не те "престолы вечные снегов", которые торжествуют над падшим Демоном, - это камни и валуны какого-то плоскогорья, над которыми Демон высится гордо и спокойно: словно прекратив полет, он опустился здесь в раздумье, - а крылья еще хранят всю силу полета. Закат бросает алые отблески на синевато-сизые тучи, откидывает синие тени от камней и валунов и играет алыми бликами на пышном оперении Демона. Лишь его лицо, под густою сенью крыльев, погружено в таинственно-голубоватую мглу, откуда сумрачным взором обращены на мир и вечность его огромные глаза. И я счет своих лет потерял - мог бы повторить с Лермонтовым этот Демон, преодолевший свою поверженность и вновь обретший вечное бытие.
      Замысел нового Летящего Демона был последним творческим замыслом Врубеля перед его роковым заболеванием. Отстраняясь от своего "Поверженного Демона", которого нет у Лермонтова, Врубель возвращался к лермонтовскому Демону, не знающему подкошенных крыл и гордо возносящемуся в горные выси даже тогда, когда погибла его любовь на земле. Врубель уже проводил карандашом первые очертания этого нового Летящего Демона, когда его настигла болезнь. Но и настигнутый болезнью, Врубель продолжал идти за своей творческой мечтой, побеждавшей его душевный недуг.
      Во время болезни Врубель ни разу не возвращался уже к "Поверженному Демону": ни один из его рисунков эпохи недуга не дает намека на поверженность, разбитость, гибель Демона. Наоборот, у больного Врубеля вновь торжествует идея лермонтовского Демона. Этот "царь познанья и свободы" проступает, даже по свидетельству врачей, лечивших Врубеля, во множестве образов, которые спешит запечатлеть его рука <...>. Во всех без исключения рисунках 1902-1906 гг. Демон у Врубеля восстал из тьмы пропасти. Он еще не летит, но он уже преодолел тяжесть и неволю поверженности, он встал, он озирает все вокруг себя вещими очами. Он попрежнему - на горных высях. Его уже озаряет солнце. Перья его воскрылий уже золотятся победным огнем. Его скорбь не исчезла и не исчезнет, но его вольность восстановлена. Он уже видит знакомые просторы пред собою. Еще несколько усилий - и он будет вновь реять в своем гордом полете над миром. Новый врубелевский Демон уже простирает руки вперед, готовясь к полету.
      Но в это время вечная тьма опустилась над художником. В 1906 г. Врубель ослеп, и только эта последняя напасть, - не душевная болезнь, а слепота, - покончив с Врубелем как художником, навсегда разлучила его с делом всей его жизни - с воплощением образа Демона. Слепой и больной художник, однако, не разлучился с лермонтовским "Демоном": жена и сестра, по его желанию, читали ему поэму Лермонтова. <...>
      В образе Демона Врубель, подобно Лермонтову, создавал величайшую протестующую антитезу своей эпохе. В этой антитезе Лермонтов остался цельным до конца: у него нет поверженного Демона; его Демон - до конца "надменный", до конца одинокий:
      "Один как прежде во вселенной, без упованья, без любви". <...>
       "Под впечатлением живописи Врубеля", по собственной помете, А.Блок написал в 1904 г. стихотворение "Врубелю", в котором поэт, глядя на поверженного Демона, восклицает: Что мгновенные бессилья! Время - легкий дым!.. Мы опять расплещем крылья, Снова отлетим! И опять в безумной смене, Рассекая твердь, Встретим новый вихрь видений, Встретим жизнь и смерть! (А. Блок, Врубелю (1904). // Александр Блок и Андрей Белый. Переписка, изд. Литературного музея, М., 1940. То же стихотворение в сокращенном виде и без заглавия вошло в первый сборник Блока "Стихи о Прекрасной Даме", М., 1905).
      В год смерти Врубеля Блок выразил творческую близость Лермонтова и Врубеля в форме элегии в прозе. Близость Врубеля к Лермонтову Блок верно увидел в единстве основной лирической темы, в которую оба они, каждый по-своему, вложили свою жизнь и творческую волю. Врубель создавал себя как художника, создавая "Демона" в течение всей своей жизни и вбирая в него все, что ощущал в себе лучшего, высокого и заветного. Точно так же Лермонтов создавал себя как поэта, творя в течение всей своей жизни своего "Демона", превращая его в драгоценное вместилище своей высокой мечты и великой мысли. Признание Мцыри Я знал одной лишь думы власть - Одну - но пламенную страсть - одинаково могли бы повторить и Лермонтов и Врубель: их творческая "пламенная страсть" была, с удивительным постоянством и глубокой верностью, направлена на воплощение "одной думы" - образа - их Демона. <...>
      Среди того, что Лермонтов сам дал читателю, нет "Демона". Начав работу над "Демоном" в 1824 г., к концу жизни Лермонтов успел создать до семи (?) очерков поэмы, пытаясь найти воплощение темы "Демона" и в других произведениях.
      Но ни одно из них, по воле автора, не увидело света. Переходя от одной редакции "Демона" к другой, перенося образ Демона из драмы в лирическое стихотворение, из стихотворения - в драматическую сцену, Лермонтов не был удовлетворен ни одним из этих воплощений любимого образа. В своей неустанной работе он достиг так называемой последней редакции "Демона", но она оказалась последней только по времени, а не потому, что удовлетворила, наконец, творческую требовательность автора.
      Свою работу над "Демоном" Врубель начал под воздействием давнего, еще отроческого, восторженного знакомства с Лермонтовым, - он начал ее с поисков лица Демона, затем перешел как будто к более простой задаче: дать иллюстрации к поэме Лермонтова. Но чем глубже входил художник-Врубель в творческий мир поэта Лермонтова, тем более он усваивал себе, художнику, метод работы поэта. Образ Демона у Врубеля, помимо его воли, но логикою вхождения в творческий мир и метод Лермонтова, формировался так же, как у Лермонтова. Подобно Лермонтову, Врубель разрушал то, что еще вчера казалось ему законченным - картина, уже заключенная в раму, сегодня представлялась Врубелю только черновым эскизом для будущей картины, - точно так же, как Лермонтову недавняя поэма "Демон" через немногое время представлялась уже только одной из редакций будущей поэмы, только ее бледным и несовершенным предварительным очерком, наброском. Подобно тому, как Лермонтов мог напечатать многое из своих "демонических" поэм и стихов - и никогда не напечатал из них ни строки, - подобно этому и Врубель мог показать на выставках многое из своих прекрасных созданий, связанных с "Демоном", - хотя бы свои изумительные рисунки к этой поэме, - и никогда этого не делал. Из своих живописных и графических работ, посвященных теме Демона, Врубель вышел на выставку лишь однажды и лишь с одним произведением - с "Поверженным Демоном". Но и ее он признал несовершенной, продолжал упорно работать над нею на самой выставке. "Поверженный Демон" Врубеля - последняя редакция его "Демона" - глубоко не удовлетворил художника, и картина осталась недовершенной. Это же самое, за шестьдесят с лишком лет до того, случилось с Лермонтовым: уже приготовленный к печати "Демон" был, как свидетельствует Шан-Гирей, отложен для новой работы, которой помешала смерть Лермонтова, - точно так же, как Врубелю болезнь помешала досоздать его "Демона" (А. Шан-Гирей. М. Ю. Лермонтов. Приложение к "Запискам" Е. А. Сушковой, Л., 1928).
      В нашем распоряжении остались целые сюиты рисунков Врубеля к "Демону", целая галерея его "Демонов" - в карандаше, акварели, гуаши, сепии, масле, - но, зная все это художественное богатство и высоко ценя каждый набросок Врубеля, историк искусства, считаясь с творческой волей художника, обязан признать то же, что признавал сам автор: тот единственный "Демон", ради которого произведена художником эта многолетняя, напряженная творческая работа, остался незавершенным: нет того полотна "Демона", под которым его мастер навеки подписал свое "fecit".
      То же самое должен повторить историк литературы относительно "Демона" Лермонтова. Как искусствовед вправе сделать выставку всех работ Врубеля для "Демона" и в их ряду поместить последнюю из них - "Поверженного Демона", но с оговоркою: "Не окончено автором", - точно так же литературовед вправе печатать все редакции "Демона", вправе выделить из них последнюю как наиболее совершенную, но обязан тут же указать, что той, действительно последней, редакции, под которой стояло бы авторское "fecit", у нас нет, и потому мы не имеем права ставить "Демона" рядом с "Песней про царя Ивана Васильевича" и с "Мцыри", под которыми прочно стоит авторское "fecit".
      Врубель неизменно и упрямо шел к созданию единого, замышленного им образа Демона - мятежника. Наброски, этюды, эскизы для Врубеля менее всего были самостоятельными построениями этого образа, - все это было художественными материалами, необходимыми для создания основного образа, завершающего долгие искания.
      Так же Лермонтов строил своего "Демона": его ранние редакции и целый ряд примыкающих к ним поэм и стихотворений ("Мой демон", 1829, "Азраил", 1831, "Послушай, быть может, когда мы покинем...", 1831, и др.) служили взыскательному художнику лишь предварительными творческими эскизами, которые были необходимы для постройки единого здания поэмы.
      Подобно Врубелю, Лермонтов через годы проносил излюбленный образ мятежника и с каждым годом все совершеннее и полнее воплощал его, отбрасывая в сторону все, что не удовлетворяло его в прежних формах воплощения. <...>
      При жизни больного Врубеля с его творческим наследием начало совершаться то, что с наследием Лермонтова совершалось после его смерти: эскизы и этюды Врубеля, и прежде всего его многочисленные эскизы к "Демону", извлекались из его мастерской, помещались на выставки как законченные произведения и воспроизводились в журналах. И как главный интерес этого наследия связывался у посмертных читателей, редакторов и издателей Лермонтова с "Демоном", так и в наследии Врубеля, еще при жизни его, главный интерес возбуждал "Демон". <...>
      Врубелевский "Демон" оказал сильное воздействие на величайшее из сценических воплощений лермонтовского "Демона" - гениальный образ, созданный Ф.И. Шаляпиным. "И странный Врубель вспоминается, - пишет Шаляпин в своих воспоминаниях. - В тяжелые годы нужды он в соборах писал архангелов и, конечно, это они, архангелы, внушили ему демонов. И писал же он своих демонов! Крепко, страшно, жутко и неотразимо. Я не смею быть критиком, но мне кажется, что талант Врубеля был так грандиозен, что ему было тесно в его тщедушном теле. И Врубель погиб от разлада духа с телом. В его задумчивости действительно чувствовался трагизм. От Врубеля мой "Демон" (Ф. Шаляпин, Маска и душа. Мои сорок лет на театрах, изд. "Совр. записки", Париж, 1932).
      Шаляпин впервые исполнил партию Демона в опере А.Г. Рубинштейна, в Москве, в Большом театре, в свой бенефис 16 января 1904 г. Этому предшествовало его длительное знакомство с Врубелем и его работами над "Демоном". Костюм Демона-Шаляпина и весь его сценический образ исходили от "Демона" Врубеля. <...>
      Художники-современники Врубеля считали его рисунки единственными, которые достойны Лермонтова. "Высшего мастерства в рисунке и большего совпадения художника с поэтом я не знаю" (П.П.Кончаловский).
      Если надо в русском искусстве указать на пример внутренней параллельности творческих путей живописца и поэта, привести образец творческой близости художника слова и мастера кисти, то нельзя назвать ничьих других имен, как Лермонтова и Врубеля: они создали "могучий образ", сияющий "волшебно-сладкой красотою", - образ Демона, "царя познанья и свободы".
      
      
      Жакова Н.К. К проблеме воссоздания восточного колорита поэмы Лермонтова "Демон" в чешском переводе 2012 года // Мир Лермонтова. Коллективная монография /ред. М.Н.Виролайнен и А.А.Карпов. СПб.: Скрипториум. 2015, 976 с. С.877-887
      
      В Чехии творчество Лермонтова всегда пользовалось большим вниманием. К "Демону" отношение было особым (думается, что такого мы не встретим больше нигде в мире): за полтора века было создано девять переводов поэмы (1863, 1872, 1897, 1906, 1908, 1909, 1939, 1979, 2012 гг.). Каждый из них несет на себе печать своего времени и отражение личности переводчика, выполнен с большим старанием, ответственностью, внимательным отношением к идейному богатству переводимого произведения и его художественным особенностям. Последний перевод принадлежит нашему современнику Милану Дворжаку (переводчик "Горя от ума" и "Евгения Онегина"). В начале 1960-х годов он учился в московской школе вместе со своим старшим братом Либором (тоже переводчиком), когда их отец был послом Чехословакии в СССР.
      М. Дворжак приступал к "Демону", имея за плечами огромный переводческий опыт. Своему переводу он предпослал небольшое введение, в котором знакомил читателей с биографией Лермонтова и творческой историей поэмы. О главном герое он писал: "Герой ее - бунтарски мятежный, свободолюбивый, однако одновременно смотрящий свысока на тщетные усилия и копошенье смертного мира, что рождает в его холодном критическом уме одно разочарование. Либеральная часть русского общества восприняла поэму как выкрик протестующей личности, которая не желает подчиняться царящим в мире тупым законам и обычаям и которая хочет добиться индивидуальной свободы, хотя одновременно понимает всю безнадежность своих надежд" (Lermontov M. J. Démon. Praha, 2012. S. 6. Далее дается только дословный перевод - Г.Ш.). Перевод "Демона" - полноценный художественный перевод, выполненный со всей возможной тщательностью и добросовестностью. М. Дворжак стремится к воссозданию поэтического строя поэмы и ее структуры, строго придерживаясь заданных автором рамок и не позволяя себе вольностей и отступлений. Выдержана авторская разбивка на главки, сохранено количество строк в каждой из них, воспроизводится оригинальный ритм, изысканное чередование рифмующихся строк и сама рифма. Дворжак идет по пути полного и возможно точного воспроизведения оригинала. Минимальны ошибки, вызванные непониманием текста. Немногочисленны стилистические отступления, не всегда удается сохранить афористичность лермонтовских строк; чувствуется определенное опрощение, прозаизация языка перевода по сравнению с оригиналом; стремление приблизить произведение к современному читателю, говорить с ним на свойственном ему языке, хотя это и ведет к отходу от лермонтовского стиля. Исследователи поэмы Лермонтова всегда указывали на ее стиль - монументально-величавый, связанный с содержанием поэмы, несущей на себе отпечаток вечности и неизменности бытия. Образ ее героя - величественно-трагичный - требовал соответственных средств выражения.
      Дворжак переводит поэму тоже четырехстопным ямбом, но передать отрывистую мужскую рифму в конце строки ему не позволяет сам строй чешского языка, где ударение падает на первый слог. Соединение простоты и величия - редкое сочетание, весьма трудно передаваемое в переводе. <...> Дворжак не всегда находит должное стилистическое соответствие Лермонтову. О восточном колорите поэмы Лермонтова "Демон" говорилось неоднократно: мы встречаем здесь и прямое обозначение поэмы в ее подзаголовке ("Восточная повесть"), и лексические элементы, передающие восточные реалии, и имена собственные и географические названия, связанные с Кавказом, но главное - это восточный менталитет, свойственный жителям кавказских гор и долин. <...> Лермонтов, как и Пушкин, вводит восточные реалии в свои произведения очень осторожно - в "Демоне" таких слов-реалий всего 15. Для воссоздания восточного колорита поэмы "Демон" введение реалий в текст перевода желательно, ибо сам колорит весьма важен для художественного строя поэмы. Чешские переводчики, как правило, сужают круг восточных реалий поэмы "Демон", сохраняя лишь некоторые из них. М. Дворжак опускает в описаниях властителя Синодала чуху, чепрак; яркое определение турецкий ствол заменяет общим понятием "ружье"; Казбек лишается у него своего убора - чалмы, даже название горского селения аул он заменяет обобщенно-абстрактной деревней. О невнимании к мифологической восточной специфике говорит и замена восточной пери на чешскую фею. Однако в переводе сохранены и собственные имена: Гудал, Тамара и географические названия: Кавказ, Грузия, Арагва, Дарьял, Терек, Синодал, Казбек. Опущена только в эпилоге Койшаурская долина, а неназванная у Лермонтова река дважды названа Арагвой. Более же всего об отказе от восточной ориентации всего произведения говорит отсутствие в переводе подзаголовка, данного Лермонтовым: "Восточная повесть" - это жанровое определение Лермонтова игнорирует только М. Дворжак (нежелание понять восточную психологию, особенности семейных взаимоотношений, свойственных восточным народам, их менталитет, в частности, обращение Тамары к отцу: в оригинале речь Тамары почтительна и взывает к чувству сострадания - в переводе появляются дерзкая интонация и даже упрек, что совершенно немыслимо для восточного типа отношения дочери к отцу). Выражением восточного миросозерцания являются и слова повествователя, посвященные красоте Тамары: в переводе здесь присутствует восточная реалия "гарем", но клятва "звездами, утренней и вечерней" слишком обща, тогда как у Лермонтова само перечисление "клянусь полночною звездой, лучом заката и востока" выражает свойственную восточному словоупотреблению пышность. Не передано восхищение и преклонение перед волшебным миром древней могучей Персии - "властитель Персии златой"; не воспроизведена авторская интонация: в оригинале в отрывке дважды появляется восклицательный знак, в переводе - бесстрастная констатация. Особенную выразительность придает восточным реалиям их употребление в тропах, описывающих как кавказские пейзажи, так и облик кавказских жителей и их характер. У Лермонтова описание картины дикой кавказской природы поражает своим великолепием: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (IV, 184) - в переводе...где Казбек ярким блеском играет, как алмаз, сияет вечный снег. Переводчик как бы разъясняет мысль оригинала, тогда как Лермонтов дает яркий образ: Казбек, как грань алмаза. И во II части поэмы хорошо переведенный в целом отрывок, рисующий цепи Кавказских гор в момент заката, теряет прелесть восточного аромата из-за того, что в описании Казбека опущена характерная реалия "чалма": И между них, прорезав тучи, Стоял, всех выше головой, Казбек, Кавказа царь могучий В чалме и ризе парчевой (IV, 197-198) - в переводе: И среди стен и вершин этот Кавказских гор могучий король Казбек, в самых тучах верх скрыв, в своем парчовом одеянии стоял. Вызывает сожаление, что М. Дворжак не воспроизвел в своем переводе то восхищение природой Кавказа, которым дышат строки Лермонтова. Вид Кавказских гор вызывал восторг, вдохновлял на создание прекрасных картин природы, равных которым трудно найти в русской поэзии. Этот пир красок и звуков рождался из непосредственных личных наблюдений. Лермонтов побывал на Кавказе еще в детстве (в 1818, 1820 и 1825 гг. - не совсем точно - Г.Ш.), и яркие впечатления восприимчивой и чуткой детской души остались на всю жизнь - посещение Кавказа во взрослые годы только дополнило и углубило их. В поэме "Демон" поэт восклицает: Роскошной Грузии долины Ковром раскинулись вдали; Счастливый, пышный край земли! (IV, 185) Переводчик заменяет Роскошной Грузии долины на выражение Долины всем благословенной Грузии, а восклицание Счастливый, пышный край земли!" вообще опускает, обедняя эмоциональную насыщенность поэмы.
      Бытовые реалии национальной жизни возникают более всего во фрагментах, связанных с властителем Синодала, с описанием наряда и оружия восточного вельможи: Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной. Играет ветер рукавами Его чухи, -кругом она Вся галуном обложена. Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями...(IV, 189) - в переводе: Ремнем затянут пояс, на сабле и на кинжале металл словно горит на солнце, украшено и его ружье. Ветер раздувает его короткий кафтан. И рукава, и край с каймой, все развевается вокруг его стана; узда, как и седло, вышиты и сверкают, как и оружие. Общая картина воссоздана более или менее правильно, но не использована реалия "чуха", подчеркнуто только то, что это нарядное одеяние (край с каймой). В переводе создается впечатление, что перед нами человек богатый и знатный, но нет особых признаков того, что это восточный властитель. У Лермонтова подчеркивается: Цветными вышито шелками Его седло; узда с кистями. В переводе эти детали отсутствуют. В характере властителя Синодала Лермонтов указывает на такие черты, как отвага, смелость, стремительность в момент нападения на караван: Привстав на звонких стременах, Надвинув на брови папах, Отважный князь не молвил слова; В руке сверкнул турецкий ствол, Нагайка щелк - и как орел Он кинулся... (IV, 190-191) -в переводе: Князь повернется в седле, Папаху сдвинет на глаза. Отвага дана ему свыше, Потому стиснет ружье в руках и коня стегнет нагайкой. Бросится вперед... - воспроизведен общий порядок действий, но из-за невнимания к восточным деталям все это передается очень приблизительно - вместо звонких стремян, к которым дает пояснение сам Лермонтов: Стремена у грузин вроде башмаков из звонкого металла (IV, 190), у переводчика появляется малозначащая фраза князь повернется в седле. У Лермонтова вся сцена необычайно динамична, что подчеркивается глаголами и деепричастиями привстав, надвинув, не молвил слова, сверкнул, кинулся. Заканчивается рассказ о поведении князя словами и как орел Он кинулся..., передающими его решительность и смелость. Само сравнение с орлом тоже характерно кавказское. В переводе оно отсутствует, есть только констатация действия: бросится вперед.
      Итак, последний чешский переводчик поэмы Лермонтова "Демон" сознательно отказывается от воссоздания ее восточного колорита, опуская подзаголовок "Восточная повесть", не сохраняет часть реалий (чуха, чепрак, турецкий ствол, чалма, аул), частично использует, но без объяснений (чадра, папаха, зурна, чингур, чинара), а также употребляет общеизвестные (гарем, караван, муэдзин). Существенно и то, что у Дворжака мы не чувствуем восточной специфики - особого мироощущения, взгляда на мир, что ведет к искажению авторского замысла и стилистическому сдвигу: от ярко выраженного местного колорита в сторону обобщеннобезличного описания ситуации. Все это вместе лишает поэму Лермонтова "Демон" в новом переводе ее своеобразия и тесной связи с Кавказом, с кавказским бытом и мифологией, что для самого автора было чрезвычайно важно.
      
      
      Жесткова Е.А. Религиозные мотивы в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон"//Актуальные вопросы совр. филологии и журналистики.
      Лингвистика и межкультурная коммуникация. Вып. Љ 13. 2014 КиберЛенинка: https://cyberleninka.ru/article/n/religioznye-motivyv-poeme-m- yu-lermontova-demon
      
      Религиозные мотивы в поэме М.Ю. Лермонтова "Демон" поданы в русле биполярных концептов (Тело и Душа, Вера и Неверие, Жизнь и Смерть), которые наиболее существенно отражают необычность и противоречивость отношения Поэта к религии.
      Художественный мир М.Ю. Лермонтова соотнесен с мотивом вечной неудовлетворенности и подкреплен "роковым" образом Демона, ассоциирующимся не со злым духом, а с "печалью". Образ "печального Демона" ближе понятию человеческой души, которая тщетно ищет покоя, примирения с самой собой и с миром. Поэтому, когда Лермонтов называет своего героя "духом изгнания", мы не должны подразумевать под этим персонажа библейской легенды, близкого сатане или дьяволу.
      Неудовлетворенность окружающей жизнью, которая объясняется исторически атмосферой последекабристской России, спадом активности в настроениях общества, а субъективно - желанием найти ответы на поставленные временем и жизнью вопросы на основе идеалистического сознания, и наполняет героя чувством грусти. Он не понят людьми, потому-то и одинок. А земля, действительно, грешная, так как люди "погрязли" во лжи, зле, насилии, стали забывать о своем предназначении в этом мире - творить Добро. Бесы - падшие ангелы, следовательно - не изначально злые и не от века обреченные греху существа. Природа демонов - искаженная природа ангелов, а "генетическая" память не умирает.
      Демоны отпали от небесного царствия своею волею. Свободной волей наделено всякое сотворенное существо. Признавать себя и мир, видеть мир иначе, чем другие и, соответственно, быть чем-то иным, чем другие, - неотъемлемое право и коренное свойство всех, живущих в "подлунном" мире. Но если индивидуальное начало ("самость") возводится в абсолют, если наша воля и частная точка зрения воспринимаются как единственный способ видения мира, то свобода воли обращается в своеволие, отвергающее весь мир (волю Божию о мире) и тем самым отторгающее себя от мира (Анненков Ю): И лучших дней воспоминанья Пред ним теснилися толпой; Когда он верил и любил, Счастливый первенец творенья! Не знал ни злобы, ни сомненья, И не грозил уму его Веков бесплодных ряд унылый... И много, много... и всего Припомнить не имел он силы! (Лермонтов М.Ю. Избранные сочинения. М.: Худ. лит-ра, 1987).
      Свободная воля Люцифера и последовавших ему ангелов отделила их от остального творения. И только их собственная воля и желание могут стать основанием для возвращения "в прежнюю славу". В Царствие Божие не влекут насильно: каждый волен спастись или коснеть ("затвердевать") в грехе. Вот Демон видит Тамару: Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук -И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!.
      "Пустыня души" как нельзя лучше иллюстрирует одно из положений святоотеческой мысли: "Зло есть недостаток (отсутствие) Добра". Лермонтов настойчиво подчеркивает: не Бог отвергает человека, но человек отвергает себя от Бога ("вновь постигнул он святыню"). Далее "мечты" - образ, отчетливо выражающий душевное расположение Демона в отношении к прежней небесной родине: воспоминания, грезы, иными словами - смутные образы и иллюзорные желания без реальной воли к осуществлению.
      Герой романтической поэмы, как правило, самодостаточен, и автор служит анонимным передатчиком его мыслей и чувств там, где герой не мог бы сказать о себе сам (ср.: здесь "пустыня души", "мечты"). Однако заметно, что в критических для эволюции образа и сюжета точках Лермонтов лично вторгается в текст, используя свободно-косвенный дискурс: высказывание одновременно отражает и чувства героя и мысли автора. "То был ли признак возрожденья?" - звучит как вопрос, в равной мере принадлежащий и герою (в интуитивной форме), и автору. Демон - фигура не скованного плотью и рамками земной жизни духа, "которая позволяет отобразить конфликты бессмертной души человеческой - конфликты, "очищенные от шелухи повседневного, наносного, случайного". На беззаботную семью, Как гром, слетела Божья кара! (299). "Беззаботная семья" - это и ощущение покоя самой семьей и скрытое авторское порицание бездумной самоуспокоенности. Соответственно, "Божья кара" - это и авторская мысль о законном наказании беззаботности, и ощущение героями "неразумности", "несправедливости" неожиданного удара.
      Не Демон послужил отправной точкой душевного мятежа и неустроенности Тамары. Ведь при первой встрече "Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог". В тот момент Тамара свободна от страстей, но это бесстрастие детское, от неведения мира. Мир полон тревог, и первый же отголосок мирских волнений (гибель жениха) окажется для нее непосильной ношей. Буря проходит не извне, а рождается внутри.
      Уход Тамары в монастырь оказывается не сознательным выбором мира Христова, а бегством отчаяния. И новые искушения (теперь уже лицом к лицу с Демоном) встречают новую неготовность: Но и в монашеской одежде, Как под узорною парчой, Все беззаконною мечтой В ней сердце билося как прежде. Под сводом сумрачного храма Знакомый образ иногда Скользил без звука и следа В тумане легком фимиама; Манил и звал он... но - куда? (306).
      И только падение (доверие злу) и последовавшее раскаяние (прозрение себя, своего места в происшедшем) становится итогом внутренней борьбы Тамары: Дни испытания прошли, Ценой жестокой искупила Она сомнения свои... (322).
      Демон - обобщенная "символическая ипостась" противостояния (противо- и сопоставления) человека и Провидения; Тамара - живая иллюстрация вселенского, общечеловеческого конфликта на "конкретном материале". Но, более того, сплетение двух судеб столь разного масштаба обнаруживает еще одну зависимость. Все мы связаны не только тем, что каждый своей жизнью пытается развязать один и тот же узел духовно-нравственных вопросов, но и тем, что, предлагая свое решение, мы тем самым обусловливаем выбор жизненных путей для окружающих нас. Но если душевное смятение все более ощущается Тамарой как "злая отрава" и она ищет спасения в монастырских стенах (хотя и там не утверждаясь в собственном выборе до момента последнего испытания и самой смерти), то Демон медлит и медлит в иных сомнениях: ... Была минута, Когда казался он готов Оставить умысел жестокий.
      Умысел жесток не для него. Равнодушная бесконечность индивидуального бессмертия - его обычный удел. Едва ли он понимает всю жестокость подобного "царского" жребия для Тамары (в этом смысле он, действительно, не искушает ее сознательно, ибо не сознает свое равнодушие как зло или грех): В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик. Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края; И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя.
      Демона страшит цена бесплодной вечности. Так или иначе, привычка ко греху и желание освободиться от греховного плена могут осуществляться бесконечно долго. Но выбор должен быть сделан. "Кто не со мною, тот против меня; и кто не собирает со мною, тот расточает" (Лк. II: 23). И в этой внутренней борьбе Демона протянута рука помощи, дан импульс выйти из мерного круга равнодушия и наслаждения собственной тоской и отверженностью. И звуки песни раздались; И звуки те лились, лились, Как слезы, мерно друг за другом; И эта песнь была нежна, Как будто для земли она Была на небе сложена! Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел, Сюда украдкою слетел И о былом ему пропел...
      И выбор, быть может, неожиданный для самого закосневшего в равнодушии сердца, сделан. Первый шаг раскаяния совершен: И чудо! из померкших глаз Слеза тяжелая катится...Чудо преображения всегда дар. Дар нужно уметь принять. И, кажется, вековое томление духа подспудно готовило Демона к приятию этого дара: И входит он, любить готовый, С душой открытой для добра. И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора.
      Демон мыслит себя иным, желает, жаждет иного бытия (вспомним "пустыню души"). Но между желанием и деянием может быть пропасть тех самых "благих намерений", коими вымощена дорога в ад. Ибо открытость изменению еще не равна исполненности (Горланов Г.Е. Творчество М.Ю. Лермонтова в контексте русского духовного самосознания. 2009). "Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя и не находя говорит: "возвращусь в дом кой, откуда вышел". "И приходя, находит его выметенным и убранным. Тогда идет и берет с собой семь других духов, злейших себе, и войдя, живут там. И бывает для человека того последнее хуже первого" (Лк.
      II: 24-26).
      Дабы испытать волю Демона к преображению, ангел является ему не только в песне, но лицом к лицу. Там, в песне, были все слова привета, здесь же - слова укора. "Пей поругание как воду живую", - говорит нравственная мысль христианства. И это испытание совести обнаруживает истину: Неясный трепет ожиданья, Страх неизвестности немой, Спознались с гордою душой, То было злое предвещанье! "Злое" - шаткое, опасное - сочетание самолюбия и неизвестности грядущих перемен - не преодолевается смиренным признанием собственного бессилия, а обновляет "старинной ненависти яд": "Она моя!" На сердце, полное гордыни, Я наложил печать мою: Здесь больше нет твоей святыни.
      И - ужасающая правда - в этой точке формально он прав! Не только Демон отталкивает руку ангела, но и Тамара ("Святым захочет ли молиться - А сердце молится ему"). И ангел уходит. Ибо он призван охранять и спасать нуждающихся в его защите и ограждении.
      Гордость, себялюбие превозмогают ростки возможной истинной любви, где нет места самолюбованию или желанию присвоить себе другого. Гордость и тщеславие уничтожают возможность неложно раскрыть себя, запирают личность в рамки узкого "я", отрезанного от всех и вся. Вся напыщенная страстями клятва Демона оказалась не чем иным, как вызовом Богу, продолжением с ним явной и скрытой вражды. Многое дано Сатане, власть его бесконечна, но не беспредельна, нельзя его вылечить красотой и любовью, нельзя разжалобить жалостью. Герой немного просчитался: он был в силе только обольстить - овладеть душой и переделать ее на свой лад не смог.
      Можем ли мы назвать после таких рассуждений Лермонтова человеком, отдавшимся на растерзание злым демонам и отвернувшимся от Бога? Поэту приходилось преодолевать "человека внешнего" в себе, вырываться из плена земных, тварных стихий, имевших над его натурой огромную власть. К тайнам надмирного бытия, к абсолютной истине и гармонии его влек "верующий разум", религиозная интуиция, чей зов рано услышал Лермонтов. Еще в 1830 г., отвечая на упреки Н.Ф.Ивановой по поводу его тогдашних мечтаний, он писал: Я верую твоим словам, Глубоко в сердце погрузился, Однако же нашел я там, Что ум мой не по пустякам К чему-то тайному стремился.
      Человек может сначала познать себя, только потом правосудие Божие. Самопознание раскрывало "человека внутреннего", просветляло взор. Теперь в эти мгновения, превыше всего ценимые Лермонтовым, освобожденным от чувственных томлений, мятежных желаний, от шума и диссонансов внешней жизни, "человек внутренний" обретает покой и способность к высшим созерцаниям: Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, И счастье я могу постигнуть на земле И в небесах я вижу Бога... ("Когда волнуется желтеющая нива...").
      Ему становится доступна и близка святыня, на которой надолго задерживается его задумчивый взгляд: Заботой тайною хранима Перед иконой золотой Стоишь ты, ветвь Ерусалима, Святыни верный часовой! Прозрачный сумрак, луч лампады, Кивот и крест, символ святой... Все полно мира и отрады Вокруг тебя и над тобой ("Ветка Палестины").
      
      
      Жужгина Тамара. Элоа А. де Виньи и Демон М. Ю. Лермонтова // proza.ru> 2015/12/13/573 Первая публик.: "Элоа, или Сестра ангелов" А. де Виньи и "Демон" М. Ю. Лермонтова: влияния, архетипы, интертекстуальные взаимодействия" // Сб. статей: Мировая литература на перекрестке культур. - Симферополь, 2014.
      
      Проблемы влияния французской романтической литературы на поэму М. Ю. Лермонтова "Демон" не раз были в центре внимания литературоведов (Литовченко Г. К., Стрельская А. В. Влияние стихотворения Ламартина "Человек. Лорду Байрону" на особенности образа демона в поэме Лермонтова "Демон" // От барокко до постмодернизма. 1997), однако, сравнительное исследование произведений русского и французских поэтов остается по-прежнему актуальным. В данной статье акцент сделан на интересе А. де Виньи и М.Ю. Лермонтова к феноменам души и человеческого сознания, религии и веры, проблеме святости и внутренней чистоты, жертвенности любви и неоднозначности красоты. Избранный ракурс исследования и текстуального анализа касается обоснования мифопоэтической практики, выявления архетипических и интертекстуальных отношений и на этой почве - установления художественно-эстетической близости и сходства авторских мифов о
      "злом духе" и его жертве. <...>
      Мистерия "Элоа, или Сестра ангелов" была закончена и опубликована в 1824 г., позже вошла в сборник "Стихотворения и поэмы на античные и современные сюжеты" (1829), в отзывах на который прослеживается мысль о влиянии других поэтов на стихотворения Виньи, в том числе, на поэму Элоа", отмеченную разносторонностью демонической и ангелической проблематики от Мильтона до Метьюрина. <...> В центре поэмы Виньи находится не история падения того, кто прогневил Бога, а история несчастной любви поверженного Люцифера и наивной Элоа, история их метаний между грехом гордыни и преданностью Господину. Еще в начале ХХ в. С.И. Родзевич, изучая вопрос о "влиянии" А. де Виньи на М.Ю. Лермонтова, выстроила генеалогическую парадигму демонизма в европейской литературе: "уже в средние века дьявол фигурировал во множестве легенд", возникших в народной среде. Тогда же большую популярность получил мотив "борения дьявола с ангелом за грешную душу" (Родзевич С. И. К вопросу о влиянии Байрона и А.де Виньи на Лермонтова. Воронеж. 1915). В XVII в. Джон Мильтон "освободил" образ падшего демона (духа) от средневекового искажения, наделив Сатану возвышенным умом и величием; а в XVIII в. у Лесажа "диявол" становится выразителем скептически настроенных умов: он вращается в свете, ехидно раскрывает все тайны жизни, все отрицает и над всем смеется. В Мефистофеле Гете тот же скептический дух сочетается с дьяволическим отрицанием. Европейские романтики подхватывают и развивают этот просветительский мотив отрицания. У Байрона демон вновь становится величавой фигурой - мятежником, врагом Бога, наделенным необычайной внешней красотой и обаянием. Тему взаимной любви ангелов и дочерей земли почти одновременно с Байроном разработал Томас Мур в "Любви небожителей" (Там же). <...> Автор "Элоа" не был первым среди романтиков, применившим в поэзии приемы демонизации и ангелизации персонажей. Но его главными учителями, бесспорно, были Мильтон и И.В. Гете.
      Опираясь в решении проблемы человеческой двойственности главным образом на английских авторов демонологии, Виньи своеобразно совместил мильтонизм, байронизм (богоборческий мятежный индивидуализм) и мельмотизм (сочетание насмешки и злобы, горечи и раздражения при изобличении самообмана и иллюзий) с романтически понятой мефистофелевской темой (мефистофелизм - критика и осуждение фанатизма, тирании, лжи, неискренности и других человеческих и общественных пороков). <...>
      Если принять в самом общем виде постулат О. Манна об эстетизации демонического зла в европейском романтизме (Манн О. Дендизм как консервативная форма жизни. М. 1998), то следует признать, что у истоков мифопоэтической абсолютизации зла в Англии стоит "демоническая" поэзия Байрона, во Франции - его почитателя и последователя А. де Виньи, в России - М.Ю. Лермонтова, причем эстетизм "Элоа" и "Демона" был обусловлен, прежде всего, психологическими и имагинативными проекциями.
      Поэма Лермонтова развивает мотив спасения грешницы, но во многом перекликается с мистерией "Элоа", в обоих произведениях библейская символика соединяется с пасторальной атрибутикой. Но есть и различия между ними: у Виньи пейзажи напоминают "сладострастные" античные буколики, а в поздней редакции "Демона" появляются пейзажи Грузии, картины буйного Терека, Арагвы, зарисовки Казбека (Кавказа царь могучий, в чалме и ризе парчевой), которые становятся главной трагической силой сюжета, построенного на контрастах и диссонансах. Ангелическая и демоническая парадигмы у Лермонтова и де Виньи выстраиваются по принципу антиномии: гора - бездна, смирение - мятежность, холод - пламень, добродетель - грех, чистота - коварство, злодейство - благородство. Антиномичные значения приобретает у поэтов мотив слезы: у Виньи скатившаяся в хрустальную урну слеза Иисуса имеет все признаки святости, у Лермонтова демоническая слеза деструктивна и прожигает пламенем камень. Лермонтовский текст связан с народными преданиями, вбирает кавказские легендарные мотивы - заоблачного монастыря возле самой вершины Казбека, куда никто не может добраться; злого духа Гуда, влюбленного в красавицу и мечтающего из-за любви к ней о смертном воплощении; убийства на почве ревности жениха, спешащего на собственную свадьбу; мятежного духа богатыря Амирани, закованного в цепи ("...То горный дух Прикованный в пещере стонет). В таком решении проблемы проявилась самобытность лермонтовской романтической мифопоэтики, во многом отличной от пушкинской, и, как считают лермонтоведы, еще не получившей должного освещения (Липич В. В. Пушкинская и лермонтовская разновидности русского романтизма в их художественно-эстетическом своеобразии. М. 2005).
      Новаторство Лермонтова в постановке и решении демонической проблематики отметила Л.И. Вольперт, ссылаясь на воспоминание А.П. Шан-Гирея. Трудно переоценить его значимость: оно существенно не только как прямое свидетельство знакомства Лермонтова с Элоа, но и - что важнее - как доказательство намерения решать тему "по-своему" (Вольперт Л. И. Русско-французские литературные связи конца XVIII - первой половины XIX века; см. наст. издание - Г.Ш.).
      В поэме Виньи Люцифер-Сатана создает свою "огненную империю", его власть распространяется на желания сердца, на мечтания души. Его присутствие - там, где происходит союз тел, устанавливаются таинственные привязанности, встречаются взгляды, завязываются любовные отношения. Он - таинственный властитель ночи, лжи и запретной любви. Люцифер у Виньи стал метафорой фундаментальной пустоты и небытия, метафизической пропасти, символом мятущейся души, неизбывной, нездешней тоски, ностальгии по утерянной безгрешной жизни, надежды на спасение в любви и, в то же время, бесконечной устремленности к точке невозврата. Узнавание падшего на короткое время поселяет в душе Элоа смятение и хаос, но не влияет на ее ангельскую любовь, подсказавшую решение остаться с тем, кого так настойчиво искала, чтобы склонить его к раскаянию и к решению просить прощения у Господа. Ей неведомо, что демон зла несвободен, что он находится во власти непреодолимой гордыни, не отпускающей своих узников из плена. Парадоксально, но именно любовь-сострадание бросает мятежную духом деву-Ангела в объятия Сатаны. Правда, и сам он, в трактовке Виньи, влюбившись и пылая страстью, испытал минуты раскаяния и надеялся на нравственное перерождение, но не для того, чтобы сравняться с возлюбленной в благородстве и чистоте, а для того, чтобы завоевать воплощенную невинность. Потому Сатана скрыл от доверчивой Элоа не только свое имя и прошлое, но и уготованный ей зловещий конец. <...>
      "Демон" М. Ю. Лермонтова, как и "Элоа", является исследованием проблемы противостояния двух полярных типов сознания - ангелического и демонического, но в контексте русского романтизма. Отсюда установка поэта на национальную идентичность и героизацию "ангельского", а также на "развенчание", по сути, антигероического начала в антибайроническом ключе. Такое самобытное решение "демонической" проблемы свидетельствовало о своеобразии художественного открытия русского поэта, заключенного, по мнению В.В. Липича, в "неповторимом и единственном сочетании идей и образов" на фоне известных идейных и эстетических систем (Липич В.В. Указ. работа). Н.А. Соловьева, исследуя различия байронического опыта в изображении негероического образа в европейской и русской литературе, отметила, что появление "героев нашего времени и их байроническая суть не были ни причудой, ни подражанием, а воплощением укоренившихся в русской действительности фигур". И далее: "Русский байронический герой имеет внешне ничем не отличающийся от европейского облик разочарованного, меланхолического с бледным лицом и таинственным загадочным прошлым, которое проявляется в его остраненном поведении, вызывавшем восхищение у женщин. Русская хандра и английский сплин характеризуют национальные идентичности, столь различные и вместе с тем схожие в отношении к природе, "обществу". Для русской идентичности особенно типично "всю жизнь смешать, всю душу слить с природой, а заодно заключить в свои объятья и врагов и друзей" (см. ее ст. Национальная идентичность в эпоху романтического национализма).
      Со всей очевидностью эти черты русской идентичности отразились в облике Демона, как обличителя порочного мира и ненавистника порабощения, пылкого борца со злом, зло же и избравшего своим оружием в борьбе за праведные души.
      У Лермонтова, как и у Виньи, Демон является своей жертве во сне в неуловимом образе прекрасного таинственного соблазнителя (Сиял он тихо, как звезда; Манил и звал он... но - куда?), который, как и Люцифер у Виньи, обладает "гипнотической властью героев Байрона" (Романчук Л. Метаморфозы образа сатаны. 2000). Так же, как Люцифер в поэме Виньи, лермонтовский Демон, желая возвыситься во имя любви и обладания прекрасной девственницей, ностальгирует по небесной жизни и вспоминает о забытом прошлом и отринутых чувствах (И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты!.. И долго сладостной картиной Он любовался - и мечты о прежнем счастье цепью длинной, Как будто за звездой звезда, Пред ним катилися тогда...). Но, в отличие от демона у Виньи, лермонтовский Демон стремится не к восстановлению своей небесной сути, а обретению земного воплощения.
      В Тамаре, "жертве злой отравы", Демон вызывает и страх (Подушка жжет, ей душно, страшно, и вся, вскочив, дрожит она), и мрачную безысходность (Пред ней Весь мир одет угрюмой тенью; и все ей в нем предлог мученью...), и отчаяние (И плачет; и в ночном молчанье Ее тяжелое рыданье Тревожит путника вниманье), и чувство обреченности на несчастье и одиночество (На свете нет уж мне веселья... Святыни миром осеня, Пусть примет сумрачная келья, Как гроб, заранее меня...). Следуя за мыслью Виньи, Лермонтов развивает мотивы изгнанничества и призвания сеять "зло без наслажденья". Л.И. Вольперт отмечает: "В шестой редакции поэмы бесцветный образ монахини заменяется страстной мятежной княжной Тамарой и Демон соблазняет ее не "утехами плоти" ("способ" героя поэмы Альфреда де Виньи, которому принесло победу умело "разыгранное" отчаяние), а тревожными и значительными дарами" (Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе Пучину горького познанья Взамен открою я тебе). Здесь особенно уместно замечательное наблюдение Л.И. Вольперт : лермонтовский Демон жаждет одарить Тамару "страданьем", то есть тем, что в наибольшей степени есть он сам" (Вольперт Л.И. Указ. работа). Но от Л.И. Вольперт ускользает чувственная, либидозная, сторона этой жажды, поселяющей неуправляемую страсть в душе Тамары и вызывающей у нее плотские, физические страдания: Пылают грудь ее и плечи, Нет сил дышать, туман в очах Объятья жадно ищут встречи, Лобзанья тают на устах...
      "Демон", как и "Элоа", рассказывает о тайных смыслах любви и ненависти, слепой страсти, жертвенного чувства и сострадания, добра и зла как проявлений ангельского и демонического начал, романтически контрастно разделенных и тенденциозно противопоставленных в человеческом сознании (Мой рай, мой ад в твоих очах. Люблю тебя нездешней страстью, Как полюбить не можешь ты...). Как и Люцифер у Виньи, лермонтовский Демон обладает завораживающей красотой и мятежным духом. Он культивирует в себе печаль, отчаяние, трагизм, лелеет нежность и любовь к прекрасному. Чтобы убедить грузинскую прелестницу в своей искренности и покорить ее, он, подобно герою Виньи, пускает в ход все свои магические чары и власть над человеческими душами. У Виньи искуситель время от времени надевает маску благодетеля, подталкивает наивную Элоа к познанию бытия; иногда он напоминает светского щеголя, страдающего байронической хандрой. Французский поэт сравнивает тоску темного Ангела с современной скукой, акцентирует внимание на интонациях раскаяния: все чаще падшего ангела печалят невольные злодейства. Однако, как отметила еще С.И. Родзевич, попытка нравственного перерождения духа зла не удалась (Родзевич С. И. Указ. работа). Сатанасоблазнитель хочет развеять скуку злодействами, но тщетно, и тогда его охватывает равнодушие. Сатана стремится испытать счастье, однако мрачная страстность, запечатленная на его лице в момент размышлений, пугает Элоа и она хочет покинуть землю. Но прекрасный незнакомец вновь становится злым гением. Эти черты пробиваются и в "демоническом" интертексте в поэме Лермонтова, однако, в ней все же доминирует мефистофелевский мотив, с одной стороны, уходящий корнями в народную легенду о богоборчестве и продаже души дьяволу, с другой - в древнее грузинское предание об Амирани, которое, как утверждают фольклористы, имеет связь с Прометеем.
      В поэме Виньи Иисус является Посредником между человеком и Богом, а Люцифер-Сатана - посредником между человеком и адом. У Лермонтова функцию посредника между человеком и Богом выполняет светоносный херувим, хранитель души грешной монахини. Как утверждает один из исследователей-лермонтистов, мятежный Демон, "в неизбывном отчаянии бороздящий просторы Вселенной", является "посредником между миром человека и миром смерти" (Романчук Л. Указ. работа). Метафизический бунт несет в себе глубочайший негативный императив - "отрицание отрицания", в котором состоит суть "лермонтовского элемента" (Белинский), по мнению В.В. Липича, содержащего в себе "не менее мощный пафос утверждения высокого идеала свободной человеческой личности", как главной художественноэстетической и этической ценности романтизма в "эпоху эмоционального напряжения и накала" (Липич В.В. Указ.работа). В основе "демонического" и "ангелического" интертекстов "Элоа" и "Демона" лежат мифопоэтические воплощения, архетипические метаморфозы, мотивы передвижения в эфирном и земном пространствах, воспарения и низвержения, "полетов во сне и наяву", а в тоскливом единообразии демонической мятежности проявилось романтически понятое многообразие мира, отображенное в резких контрастах и во множественности его ликов, в остановившемся мгновении и в развитии, неизбежно ведущем к концу, смерти, завершению старых и возобновлению новых ангелических и демонических связей, - к вечному возвращению.
      
      
      Журавлев М.С. Существующие трактовки поэмы М.Ю. Лермонтова "Демон" //Журнал Вопросы русской литературы Љ 1, 2019. ...один-единственный человек в русской литературе, до конца не смирившийся, - Лермонтов
      Д. С. Мережковский
      
      В статье рассматривается история изучения поэмы М.Ю.Лермонтова "Демон", что дает возможность выявить наиболее объективное, на наш взгляд, понимание произведения.
      Лермонтов один из самых противоречивых русских поэтов. До сих пор осмысляется его место в литературном процессе. Лирический герой автора находится в постоянном движении, поиске, конфликте, выражает несогласие, сопротивляется. Но против чего он бунтует? Неопределенность мировоззрения Лермонтова осложняет понимание его произведений.
      Пожалуй, самым неоднозначным творением Лермонтова
      является поэма "Демон". Начав работу в 1829 г., он вплоть до 1839 г. постоянно редактировал и дорабатывал свой замысел. Существует восемь редакций произведения, но, по справедливому замечанию А.И. Журавлевой, "последняя редакция "Демона" <... >едва бы осталась последней, если бы не гибель поэта" (Журавлева. А.И. Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики. 2002. 288 с.).
      Необычная творческая судьба поэмы Лермонтова схожа с судьбой комедии "Горе от ума". Как и детище Грибоедова, "Демон" был известен в широких кругах еще до официальной публикации. Его черновики с упоением читали, цитировали. Известно оригинальное мнение Белинского о поэме: "это детское, незрелое и колоссальное создание" (Белинский, В.Г. Письмо Боткину В. П., 17 марта 1842 г. Петербург. // Белинский В.Г. М.Ю. Лермонтов: Статьи и рецензии. Л. 1941). Критик считал "Демона" глубоко личным произведением, которое Лермонтов имел право не публиковать. В неспокойном образе падшего ангела он видел в первую очередь борца, бросающего вызов существующему порядку вещей, сильную, заряженную энергией личность, готовую к преобразованиям. Безусловно, такая трактовка героя в первую очередь обуславливалась социальными взглядами Белинского, жаждавшего ярких общественных преобразований. Ему были нужны сильные, пассионарные личности, ведущие народ за собой.
      В "Сказке для детей" Лермонтов назвал образ "Демона" "детским бредом". В этих словах ряд критиков увидел биографические черты, связывающие автора с падшим ангелом. Известно следующее высказывание Гоголя: "Признавши над собою власть какого-то обольстительного демона, поэт покушался не раз изобразить его образ, как бы желал стихами от него отделаться" (Гоголь, Н.В. Полное собрание сочинений в 14 т. Т. 8 Статьи. М. 1952).
      Похожей точки зрения придерживался и Аполлон Григорьев. Напрямую связывать Лермонтова с "Демоном" было характерно и для дореволюционной критики. Д. Овсянико-Куликовский, например, выставлял поэта эгоцентриком, считая, что значительная часть его творчества является следствием борьбы с собственным демоническим началом. Таким образом, поэма приобретала в первую очередь психологическую трактовку, отодвигая на задний план идейную составляющую.
      Романтический образ бунтующего демона и в целом байронические тенденции лермонтовского творчества не могли не вызвать ассоциаций с английским певцом "мрачного эгоизма". В частности, ранней критикой была установлена связь "Демона" с пьесой Байрона "Каин". С.С. Дудышкин говорил о подражательном характере поэмы, усматривая явную связь в идейной и типической составляющих демона и Люцифера. По существу, критик отказывал в самостоятельности русскому поэту. Позже В.В. Сиповский, затрагивая ту же проблему, пришел к выводу о том, что подражательный характер носили только первые редакции "Демона". Кроме Байрона, он указывал на видимое влияние Ламартина и Виньи. Зрелая переработка поэмы, по мнению критика, уже представляет подлинно оригинальное произведение.
      Сам по себе образ демона восходит к легенде о падшем ангеле, нашедшей отображение в Священном Писании. Трагичность и сила первообраза не раз привлекала деятелей искусства. Обращаясь к литературе, стоит вспомнить такие великие произведения, как "Потерянный рай" и "Фауст". В поэме Лермонтова мы можем увидеть явную связь с этими шедеврами мировой культуры. Бунтующий образ демона, не желающего мирится с существующим порядком, по сути своей образ богоборца, революционера, восходящий к Сатане Мильтона, а трагическая любовь Тамары, оканчивающаяся грехопадением и затем вознесением в Рай, находит явное сходство с Гретхен Гете.
      Богоборческий мотив "Демона" сильно заинтересовал символистов. Вл. Соловьев говоря о Лермонтове, называл его ницшеанцем, сверхчеловеком, считая предшественником немецкого философа Ницше; увлечение поэта образом демона он объяснял тем, что сама его натура была демоническая. Разбирая жизненный путь и творчество поэта, Соловьев пришел к выводу, что тот находится в состоянии борьбы между демоническим, владевшим им, и божественным, чутко ощущаемым им. Неспособность Лермонтова уйти от демонического обуславливается поглотившим его "демоном гордости". Именно этот конфликт и заложен в поэме, где демон ощущает красоту божественного и стремится к ней через любовь Тамары, но уязвленная гордость (?) встречей с ангелом, оберегающим девушку, заставляет демона окончательно стать на путь зла. Рассматривая поэму подобным образом, Соловьев выводит присущую Лермонтову философию фатализма.
      Другой крупный представитель символизма, Д.С. Мережковский, соглашаясь с Соловьевым в оценке Лермонтова как богоборца, по-своему объясняет его поэму, считая, что в демоне заложен первообраз нейтральной "души человека до рождения". Из такой трактовки явно просматривается теургическое учение символистов. Демон получается первосущностью, помнящей о своем изначальном воплощении и стремящейся к нему через бунт с божественным и дьявольским. Также в трактовке демона нашла отражение концепция о религиозной революции Мережковского.<...>
      Пореволюционная критика 20-х, 30-х гг. воспринимала лермонтовского "Демона" сугубо в идеологизированном ключе как негативное явление для неокрепшей классовой психологии. В бросающем вызов миропорядку демоне видится угроза революционной деятельностью, аристократическое неприятие социализма (С.В.
      Шувалов, У.Р. Фохт). В 40-е, 50-е гг. литературоведение пошло по стопам Белинского, воспринимая демона как борца, сильную личность. Однако появилось и противоположное направление, развенчивающее независимость и индивидуализм героя.
      Два однозначных подхода, как бы говорившие "хорошо" или "плохо", не могли дать целостный взгляд на произведение. Логично, что появились работы, совмещающие в себе противоположные точки зрения. В этом плане характерным является взгляд на "Демона" Д.Е. Максимова. Исследователь рассматривает героя как диалектическую личность, наделенную сложной мотивацией: "Гордый Демон, "царь познанья и свободы", презирая землю и втайне тоскуя о космической гармонии, разрушает и губит все, что он встречает на своем пути" (Максимов. Д.Е. Поэзия Лермонтова. М.;Л. 1964). Такой подход был новой ступенью к пониманию замысла Лермонтова, однако, обозначение противоречивой натуры демона не давало ответа на космические вопросы, несомненно, присутствующие в поэме. Да и идейный замысел оставался не проясненным.
      Осуществлялись попытки философского осмысления поэмы, однако из-за отсутствия стройной системы ее изложения сложно было определить конкретный замысел автора. Как следствие, работы подобного рода грешили отступлениями от текста. Б.Удодов пытался объяснить поэму с помощью триады Гегеля; Е. Пульхритудова в своих рассуждениях обратилась к гносеологическим учениям и т.д.
      И.Б. Роднянская, описывая в ЛЭ проблему изучения "Демона", говорила о том, что научные исследования 60-х, 70-х гг. открыли наличие в поэме такого явления как полифония. Позже в двухтомной работе "Движение литературы" она скажет: "Все многообразные моменты "двоения" не приведены в "Демоне" к общему знаменателю. Повествователь нарочно уходит от роли арбитра, снимающего противоречия, устраняющего двойственность, - в отношении главного лица он берет тон, дающий простор догадкам и разноречивым толкованиям..." (Роднянская И.Б. Движение литературы. Т. 1. М. 2006).
      Кроме светской науки существует еще и религиозный подход. Такие видные исследователи, как М.М. Дунаев и игумен Нестор (Кумыш) оставили свои интересные работы касательно "Демона" Лермонтова.
      Дунаев рассматривает поэму как типично романтическое произведение, в котором присутствует исключительный герой с сильными страстями. Литературовед отмечает, что сам по себе демон не является в полном смысле слова Сатаной. Лермонтов часто отображает в контексте своего творчества падшего ангела как "властелина неба", что странно, так как типичное место нахождения инфернальных сил - Ад. Как и советские исследователи 60-х гг. Дунаев отмечает раздвоенность демона. Подобно Вл. Соловьеву, он рассматривает эпизод с уязвленной гордостью героя, в момент столкновения с ангелом. Пожалуй, основной особенностью исследователя является идея о "лермонтовской сотереологии", которая объясняет конечное спасение души Тамары.
      Игумен Нестор подходит оригинально к интерпретации поэмы. Он воспринимает демона подлинным носителем зла, пошедшего на хитрость для достижения любви Тамары. Совершенные им убийства (жених Тамары, его свита, Тамара) не могут оправдать никаких благих намерений, даже если бы они были. Нестор не верит в перерождения героя во второй части поэмы. В ходе анализа исследователя демон предстает абсолютным носителем зла, лишенным привлекательности романтических героев. Кроме этого, Нестор считает, что автор и демон не тождественны друг другу и даже не схожи. Он выводит это умозаключение, опираясь на противоречивое отношение к окружающему миру героя и повествователя, в котором видит автора.
      Из всех рассмотренных трактовок наиболее убедительной кажется идея, обобщенная И.Б. Роднинской, о полифонической природе поэмы. Подобная концепция выглядит довольно справедливым и логичным итогом изучения "Демона" в литературоведении. Она не дает конкретных выводов относительно замысла поэмы, но вбирает в себя различные интерпретации, справедливо присутствующие в тексте. В своей диалектичности, созданный Лермонтовым характер не имеет одной стороны. Он многолик. И в этом его подлинность.
      
      
      Зайцев Борис. О Лермонтове // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов: Из наследия первой эмиграции. М.: 1999. 288 с. Первая публ.: "Возрождение", Париж, 1939, Љ 4211, 24 ноября.
      Зайцев Борис Константинович (1881-1972) - прозаик, публицист, переводчик, драматург, мемуарист. Жил в Берлине и Париже. Автор книг: "Улица святого Николая" (Берлин, "Слово", 1923);
      "Афон" (Париж, YМСА-Рress, 1928); "Жизнь Тургенева" (Париж,
      YМСА-Рress, 1932); "Жуковский" (Париж, YМСА-Рress, 1951); "Чехов. Литературная биография" (Нью-Йорк, изд-во им. Чехова, 1954); "Москва" (Мюнхен, ЦОПЭ, 1960); "Река времен" (Нью-Йорк, "Русская книга", 1968) и др.
      
      Лермонтов является человеку рано, вероятно, раньше всех русских поэтов - с ним рядом Гоголь молодой части писания своего. Тургенев несколько позже. С детством слились и "Ангел", "Ветка Палестины", "Парус". И разные пальмы, сосна, молитва, все это вошло и годы жило... - может быть, складывало облик, произрастая подспудно. "Демон" и "Мцыри" - но ведь это полосы существованья; если их выбросить, что-то изменится в тебе самом.
      С Лермонтовым связана тишина огромной комнаты старшей сестры, полумонашенки с девических лет. Она читает нам наизусть Лермонтова под своими иконами. Мы с другой сестрой на диване слушаем, замираем. Лермонтов являлся в волшебном полусумраке, прельщая. Как Демон? По обольстительности - да. Но вот ведь не как демоническая сила! В минуту жизни трудную, Теснится ль в сердце грусть - Одну молитву чудную Твержу я наизусть ("Молитва", 1839).
      "Демоны" не молятся. Дьявольского никогда не стала бы декламировать сестра в своей обширной келье. Она ему как-то внимала, поэтически и жизненно волновалась, с ним переживала мятущихся его героев. В доме появились два тома Лермонтова, в новом издании, - с рисунками Врубеля, Серова, Коровина. "Тифлис объят молчанием, в ущелье мгла и дым" ("Свиданье", 1841). Тифлиса не довелось увидать, но Тифлис это и есть тьма, где-то глубоко внизу россыпь огоньков на рисунке к "Свиданию", пряностию отдающий звон стиха: И в этот час таинственный, Но сладкий для любви, Тебя, мой друг единственный, Зовут мечты мои.
      Так и прошла с Лермонтовым наша юность. Без размышлений и оценок. Вижу Эльбрус, благоговею, падаю. И все тут. Взор взрослый желает разобраться. Одного детского восторга мало. И вот сразу же видно, что тем волшебным инструментом стиха, какой был у Пушкина и Тютчева, Лермонтов не обладал. Он как бы угловатее, шершавей их. Менее проникнут духом музыки, хотя иногда хочет быть подчеркнуто музыкален. Уступает и в магии слова. Это особенно чувствуешь в мелких лирических стихотворениях - где же угнаться за быстролетной, воздушной легкостью, обаянием слова Пушкина! (Впрочем, за Пушкиным никому не угнаться.) Зато из-под лермонтовской, менее складной, без блеска, несколько неповоротливой и угрюмой, манеры бьет огонь подземный. Сумрачный темперамент, чуждый улыбки, шутки, - но какой силы! Нет в нем глубокомыслия, священного и сладостного косноязычия Тютчева. Это и не философия. Религиозный же угль делает его гораздо глубже Байрона -пламенеет везде, даже под ядом и под демонизмом. "Угль" соблазнявшего.
      Хотя Лермонтов по натуре и был, видимо, интимен, склонен к одинокому высказыванию, все же в "лирическое стихотворение" он не очень вмещался, что-то ему мешало - может быть, вышеуказанные природные черты.
      Более просторно и "подходяще" чувствовал он себя в поэме. Кажется, в "Демоне", "Мцыри" достиг предельной силы, яркости, образности и величия. Это все тот же пушкинский четырехстопный ямб, но обращенный к героическим сюжетам, а не к милой России, Татьяне, деревне "Онегина". Тот, да не тот ямб. По-иному звучит, по-иному живописует. Разумеется, тяжелее и громче Пушкина. Менее сдержан, чем в мелких лермонтовских же вещицах. Здесь
      Лермонтов как бы захлебывается в полноте, богатстве чувств. Некоторая громоподобность есть в его поэмах. И удивительно помог ему Кавказ! "Мцыри" вполне рожден Кавказом. "Демон" пережил длинный и медленный путь - одиннадцать лет возрастало это произведение, меняя форму, облик, место действия. Наконец, из воображаемой Испании, которая никак не могла бы удаться, "Демон" переселился на Кавказ и сразу принял нечто убедительное и живое. Высылка Лермонтова в 1837 г. очень оказалась полезной для литературы.
      "Демон" и "Мцыри", при явной романтической юности замыслов их, остаются на огромной высоте, в своем роде единственными в поэзии нашей. По силе вдохновения и звучания - просто перлы. Кавказ же дал приподнятому героизму их живую одежду.
      Перелистывая лермонтовское писание, поражаешься краткостью недетской его полосы. Почти все, что он оставил, написано в последние четыре года жизни. Умри Лермонтов одновременно с Пушкиным, нам не о чем было бы говорить. Но он как бы подхватил выпавший факел - юношескими руками. Слава его при жизни началась со стихотворения "На смерть Пушкина" (Имеется в виду "Смерть поэта", 1837), славу посмертную надо считать тоже с этого момента писания.
      Замечателен его след в нашей прозе. Весь он - небольшая книжка "Герой нашего времени" - название ужасное, вероятно, нравилось Марлинскому. Двадцатишестилетний офицер, дотоле написавший "Княгиню Лиговскую" и "Вадима", вдруг дал нечто такое, в чем формальная сторона даже выше внутренней. Конечно, Гоголь в это время уже существовал. Но не Гоголь развивал и укреплял линию пушкинской прозы. Это сделал "Героем нашего времени" Лермонтов, подготовляя переход к Тургеневу и даже ко Льву Толстому (раннему, 50-х годов).
      Удивительно: в лирике форма не была силою Лермонтова. В прозе - наоборот. Проза его сама по себе превосходна. Он учился, конечно, у Пушкина, но не только научился, а и дальше двинул этот род литературы.
      Беру замечательное пушкинское "Путешествие в Арзрум", сравниваю с Лермонтовым.
      Пушкин: "Дорога сделалась живописна. Горы тянулись над нами. На их вершинах ползали чуть видимые стада и казались насекомыми. Мы различили пастуха, быть может, русского, некогда взятого в плен и состарившегося в неволе. Мы встретили еще курганы, еще развалины. Два-три надгробных памятника стояли на краю дороги".
      Лермонтов (тоже о Кавказе): "До станции оставалось еще с версту. Кругом было тихо, так тихо, что по жужжанию комара можно было следить за его полетом. Налево чернело глубокое ущелье; за ним и впереди нас темно-синие вершины гор, изрытые морщинами, покрытые слоями снега, рисовались на бледном небосклоне, еще сохранявшем последний отблеск зари. На темном небе начинали мелькать звезды, и странно, мне показалось, что они гораздо выше, чем у нас на севере".
      У Пушкина совсем иной прием, ритм, фразы поставлены иначе и звучат иначе. Вместо пушкинских суховато-кратких, малокрасочных и как бы стилизованных "главных предложений" - здесь начало спокойной реки (русского романа), с описаниями, красками - тем, без чего роман обойтись не может. Разумеется, в последнем счете наш роман восходит к "Капитанской дочке". Всетаки... Прозу Пушкина можно очень любить и высоко ставить, но, в общем, это проза поэта, а не романиста. Странным образом байронически-романтический Лермонтов дальше, чем Пушкин, двинул изобразительную возможность прозы. Будто и парадокс - но в этой сумеречно-таинственной и скорбной душе больше сидел
      настоящий романист, чем в Пушкине. <...> ***
      Россия вознесла Лермонтова с той же непосредственностью, восторженным увлечением, как некогда мы, дети. Не за то или иное качество его стиха, прозы, музыки, магии. Не как такого Аполлона, каким был Пушкин. Лермонтов навсегда сказал нечто русскому сердцу не только ямбами и тканью фраз "Героя нашего времени", но всем своим обликом, огромными бессветными глазами, горечью, томлением по Божеству и восстанием на жалкую человеческую жизнь, скорбным одиночеством, отблеском трагедии, сразу легшим на его судьбу. Полюбили подземную его стихию, сжатую многими атмосферами давления, как в вулканической горе. Никак не байронизм вызывал поклонение, а почуянный в глубине "ангел", зароненный небесный звук.
      А его жизнь! Ранняя, страшная смерть - это ведь действительно нельзя вытерпеть. Нелепая ссора - и подножие Машука, секунданты, гроза, Мартынов, без конца целящийся в русскую славу. Сорила Россия своими сынами - досорилась.
      В Тамбовской губернии мой отец некогда встречался с сыном этого Мартынова. Помню рассказ о нем отца. Мартынов, когда представлялся незнакомым, называл себя: "Сын убийцы Лермонтова". Значит, ему так нравилось.
      
      
      Зайцев В.А. Сочинения Лермонтова, приведенные в порядок С.С.Дудышкиным // М.Ю.Лермонтов: pro et contra. СПб. 2002. Впервые: Русское Слово. 1863. Љ 6 Отд. 2. С. 13-28 (рубрика Библиографический листок").
      Варфоломей Александрович Зайцев (1842-1882) - революционер, публицист, литературный критик; в 1863-1865 гг. сотрудник журнала "Русское слово", "направление" которого еще до прихода в журнал Зайцева определилось как революционно-демократическое. Литературно-критическая позиция журнала характеризовалась отрицанием "пользы" искусства, что выражалось в негативной оценке многих явлений русской литературы, и, в частности, творчества Лермонтова (РСл. 1863. Љ4. Отд. 2. С. 4).
      Отрицая значение произведений Гомера, Шекспира, Гете, Шиллера, Гюго, Пушкина, Лермонтова, Фета и Салтыкова-Щедрина, Зайцев признавал право на существование лишь за такими произведениями искусства, которые посвящены общественным вопросам (Там же). Творчество Лермонтова, по мнению критика, следует считать равноценным творчеству Каролины Павловой, поскольку эти авторы принадлежат к одному социальному классу. Поэтому в приводимой статье Зайцев объединил рецензию на собрание сочинений Лермонтова с отзывом о "Стихотворениях К. Павловой" (РСл. 1863. Љ6. Отд. 2). Некоторые суждения, высказанные Зайцевым в статье о "Сочинениях М. Ю. Лермонтова", счел нужным скорректировать Д.И. Писарев в статье "Реалисты" (1864). Критики, не принадлежавшие леворадикальному направлению, отозвались о статье Зайцева отрицательно. Рецензент "Отечественных записок" отнес ее к "курьезам", которые не стоят опровержения и служат лишь "материалом для будущей сатиры" (Литературная летопись//ОЗ. 1863. Т. 149. Љ 8). А. Григорьев назвал статью "Русского слова", где "неведомый миру критик" "порет ерундищу", "невероятной вещью", "непроходимо глупо написанной" (Григорьев А. "Взбаламученное море" А.Ф.Писемского // Якорь. 1863. Љ 25). Рецензия в "Русском слове" была опубликована без подписи, но авторство Зайцева было раскрыто. Впоследствии статья Зайцева была забыта и упоминалась некоторыми критиками лишь вскользь и неодобрительно. Так, Н.К. Михайловский в 1892 г. вспоминал, что по сравнению с Писаревым, отрицавшим творчество Пушкина, "Зайцев совершил над Лермонтовым операцию еще более грубую и уже совершенно бессмысленную и тем совершенно прикончил Лермонтова, доказав его ничтожество и глупость". Михайловский называет оценку Лермонтова Зайцевым "грубой и нелепой хулой", заслуженно забытой; она не стала "преданием 60-х годов" - "именно потому, что не передалась" (Михайловский Н.К. Литература и жизнь // РМ. 1892. Љ 5. Отд. 2.).
      
      Лермонтов, Демон, Печорин! Сколько чувства возбуждают эти слова в голубиных душах провинциальных барышень, сколько слез пролито по их поводу непорочными воспитанницами разных женских учебных заведений, сколько вздохов было обращено к луне мечтательными служителями Марса, львами губернских городов и помещичьих кружков! Много значения было в этих словах для всех этих лиц, составлявших то, что, по аналогии с другими государствами, можно было назвать российским образованным обществом. Какое громадное множество экземпляров "Демона" было переписано в чистенькие тетрадки, завязанные розовыми ленточками, и подарено чувствительными кузенами своим еще более чувствительным кузинам! <...> Cлова Лермонтова не померкли, и если прошло увлечение им, то его не сменило разочарование. И теперь еще издаются за границей или ходят в рукописи некоторые его стихотворения, и эта таинственность поддерживает славу поэта.
      В 1860 г. под редакцией С.С. Дудышкина (1820-1866, журналист, лит. критик) вышли все сочинения Лермонтова; в 1862-1863 гг. - второе, исправленное и дополненное, собрание сочинений Лермонтова, в котором были впервые опубликованы так называемые юнкерские поэмы <...> Кроме того, в издании 1860 г. Дудышкину первому удалось поместить в подцензурной русской печати полный текст поэмы "Демон", которая к тому времени уже была широко известна в списках, а также по нескольким заграничным изданиям, вышедшим в Берлине и Карлсруэ в 1856 и 1857 гг. <...>. Полными чудной гармонии, роскошных образов, живого интереса, высокой поэзии, а главное, полными мыслей и ума казались они тому поколению, которое в своем развитии дальше Рудина не пошло. Невыразимый восторг овладевает ими при чтении "Демона", и в их память крепко западали необыкновенно звучные, сильные, плавные стихи поэта, так крепко, что при малейшем поводе, а часто и без всякого повода, принимались они декламировать их. <...> Но здесь мне необходимо, прежде всего, поговорить о предисловии, написанном г. Дудышкиным к собранию сочинений Лермонтова: "В стихах пятнадцатилетнего Лермонтова, говорит г. Дудышкин, мы отыскиваем уже главный мотив его поэзии, которому он не изменял до конца жизни. Инстинкт поэта указал ему самому, больному недугами и шалостями общества, на больную сторону тогдашнего человека, - и всю жизнь свою он только больше и больше уяснял себе эту болезнь. Замечательная черта многих великих людей повторилась на нашем Лермонтове: он в детстве почуял эту идею, которой остался верен до конца жизни. Это главное. Отсюда появление одного и того же лица в его созданиях, под разными именами, начиная Демоном и кончая "Героем нашего времени"; отсюда происходит и то однообразие и та настойчивость в этом однообразии, которая проходит через все стихотворения..." <...> .
      Итак, вот мотивы лермонтовской музы, вот, по словам г. Дудышкина, идея, проходящая через все эти создания и являющаяся в главных героях его: Демоне и Печорине <...> Он поклонялся физической силе от души, как поклонялись почти все его современники. <...> Мотивы, руководившие пером поэта, г. Дудышкин видит в особенности в его героях Демоне и Печорине. <...>Теперь я обращаюсь к довольно избитой теме - всеми признанное влияние, которое имел на Лермонтова Байрон. Признано ли это влияние или нет, но оно существует. Байрон имел огромное влияние, в особенности на Пушкина, который, в свою очередь, перенес это влияние вместе с своим собственным на Лермонтова. <...>
      Никто, конечно, не станет доказывать, что лермонтовский Демон сколько-нибудь может олицетворить знание; следовательно, мне нечего и доказывать, что Лермонтов не понял Люцифера. Поэтому я и не стану сравнивать "Демона" с этим смелым творением Байрона (Дудышкин считал, что "Демон" Лермонтова - "полнейшее подражание" "Каину" Байрона. Я буду сравнивать его с тем, что видело гусарское воображение Лермонтова в Люцифере, - а эстетическая критика устами г. Дудышкина говорит, что он видел в нем изображение зла. Ну вот и посмотрим, насколько изображает собою Демон начало зла). Кто же Демон Лермонтова? Я тот, чей взор надежду губит, Едва надежда расцветет; Я тот, кого никто не любит И все живущее клянет. Ничто пространство мне и годы, Я бич рабов моих земных, Я царь познанья и свободы, Я враг небес, я зло природы.
      Из этого заявления о самом себе Демона мы можем узнать о нем очень мало. Мы бы, пожалуй, обратили внимание на стих: Я царь познанья и свободы, если б не видели из всего прочего, что познание здесь поставлено для размера. Таким образом, не будучи в состоянии решить заданный вопрос из слов Демона о его сущности, посмотрим, не узнаем ли мы чего-нибудь об этой сущности из его занятий и препровождения времени. Здесь мы узнаем больше. Мы узнаем, что Ничтожной властвуя землей, Он сеял зло без наслажденья, Нигде искусству своему Он не встречал сопротивленья - И зло наскучило ему.
      Он правил людьми, учил их греху: Все благородное бесславил И все прекрасное хулил. Но все это ему, как видите, надоело. Тогда он принялся вот что делать: И скрылся я в ущельях гор И стал бродить как метеор Во мраке полночи глубокой. И мчался путник одинокий, Обманут близким огоньком, И в бездну падая с конем, Напрасно звал, - и след кровавый За ним вился по крутизне.
      Мы видим, что он похвастался, сказав Тамаре, что он "зло природы". Из описания его деяний видно, что он - не начало, не источник, не творец зла, не царь и соперник доброго начала, вполне ему равный, а просто какой-то плут, который делает разные низости, зная очень хорошо, что это низости, потому что сам говорит, что Все благородное бесславил И все прекрасное хулил.
      Если б он был начало зла, то он бы не мог этого сказать, потому что для него благородное и прекрасное вовсе не благородно и прекрасно. Он относился бы к нему, как к злу, потому что для него добром было бы зло. <...>
      . Неизвестно, что бы такое придумал он еще, потому что ведь в облаках должно быть еще скучнее, чем безобразничать на горах, если б не занесло его на Кавказ, где, впрочем, по-видимому, он имел свою резиденцию. На красы природы он взглянул холодно: Презрительным окинул оком Творенье Бога своего (?), И на челе его высоком Не отразилось ничего.
      Думаю, что нужно принимать, что Казбек со всеми прочими прелестями не произвел на него впечатления. Причину этого я полагаю в том, что все это он уже тысячу раз видел, и оно успело ему опротиветь. Но если не произвел на него впечатления Казбек, то произвела Тамара: На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг. Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук, И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты. Он с новой грустью стал знаком, В нем чувство вдруг заговорило Родным когда-то языком. То был ли признак возрожденья? Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог.
      Таким-то образом влюбилось начало зла. И все зло подверглось серьезной опасности, так как его начало "постигнуло святыню любви, добра и красоты". Я даже полагаю, что зло совсем сгибло, - потому - где же ему быть, когда его начало "постигнуло святыню добра". Демон для спасения зла хотел было ухитриться самого себя надуть, но ...слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог, и зло, по всей вероятности, сгибло.
      Но, с другой стороны, оно не сгибло, потому что хотя Демон и постиг святыню добра, - тем не менее, это не помешало ему обратиться к старым проказам. Он искусил жениха Тамары; помешал ему помолиться перед часовней и потом подослал осетин, которые его и убили. Как уж это так случилось, не знаю: я в этом не виноват и объяснять не берусь; нужно спросить у эстетической критики. Что касается до меня, то я думаю, что это доказывает справедливость известной пословицы: как волка ни корми, а он все в лес смотрит.
      Дальше идут вещи еще более изумительные: так, Демон услышал песню и испугался, хотел даже обратиться в бегство, но крылья не поднялись, что его так поразило, что он даже расплакался. Подобные штуки могли бы заставить предполагать, что это был вовсе не Демон, а какой-нибудь пятигорский франт, и что под крыльями нужно подразумевать просто ноги, если бы лицо, о котором идет речь, не доказывало своего адского происхождения тем, что его слеза прожгла камень.
      Потом дело опять, по-видимому, принимает оборот, грозный для существования зла, потому что начало его уверяет Тамару: Тебе принес я в умиленьи Молитву тихую любви, Земное первое мученье И слезы первые мои. О, выслушай из сожаленья, - Меня добру и небесам Ты возвратить могла бы словом.
      Далее он говорит: Я все былое бросил в прах; Мой рай, мой ад в твоих очах. И, наконец, поклявшись кудрями девы, объявляет: Отрекся я от старой мести, Отрекся я от гордых дум; Отныне яд коварной лести Ничей уж не встревожит ум; Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, - Хочу я веровать добру.
      Таким образом, зло в мире кончилось бы ради прекрасных глаз Тамары. Но тут вышло что-то странное; поэт отзывается довольно глухо о причине того, что зло уцелело, вследствие чего можно рассуждать двояко: 1) или что Демон надул и божился кудрями напрасно, никогда истинного раскаяния не чувствовал и молиться не хотел, а делал это с целью соблазнить девушку; 2) или что добро было рассудительнее его и, помня, что он подтвердил примером пословицу о волке, не приняло его к себе. Как бы то ни было, но под конец поэмы он снова смотрел злобным взглядом и был полон смертельным ядом Вражды, не знающей конца.
      Но в то же время снова и с большею силою возникает подозрение, что это был пятигорский франт, и даже не из молодых, а просто сластолюбивый старец. На это наводит то обстоятельство, что Демон, увещевая Тамару отдаться ему и говоря ей о тщете всего земного, ничего лучшего не находит пообещать ей, как прислужниц, чертоги и ароматы, и говорит: Я дам тебе все, все земное, - из чего ясно, что он не мог ей дать ничего, кроме земного, а про тщету говорил красноречия ради. <...> Мы видели уже искажение "Люцифера" в "Демоне", который имеет хотя кое-какие внешние атрибуты демонизма. Эстетическая критика видит в Демоне начало зла.
      Но теперь рождается невольно вопрос: каким образом человек, которого главные произведения обличают такую непоследовательность идей и образов, такую мелочность содержания, мог заставить восхищаться собой не только возведенных им в перл создания юнкеров и золотушных помещичьих дочек, но даже нашу ученую и глубокомысленную эстетическую критику? Каким образом мог он попасть в число гениев? <...> Ведь стоит только посмотреть не сквозь зеленые очки эстетической критики на "Демона", "Героя нашего времени" и на "Маскарад", чтобы увидеть в них множество нелепостей. Не говоря уже о том, что "Демон" и "Герой нашего времени" признаны всеми за лучшие его сочинения, в остальных мы не находим ничего, кроме мелких альбомных стишков, мадригалов разным графиням и рабских подражаний Пушкину, так что нужно иметь даже громадную память, чтобы запомнить, что именно принадлежит ему и что - Пушкину
      <...>
      <В одном из стихотворений > Лермонтов сообщает, что он не Байрон, а другой, - Как он, гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Из этого признания мы понимаем одно: Лермонтов действительно не Байрон, а был ли он гонимый миром странник, об этом надо справиться в его формулярном списке; что же касается до его русской души, то эстетическая критика еще доселе не решила, чем именно русская душа отличается от кабардинской или турецкой.
      
      
      Зайцев К.И. О "Герое нашего времени" // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов: Из наследия первой эмиграции. 1999. 288 с. Первая публик.: В кн.: Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени Харбин. 1941 (серия: "Шедевры русской прозы", Љ 1). С. 1-8.
      
      Зайцев Кирилл Иосифович (1887-1975) - правовед, историк культуры, публицист, богослов. В эмиграции с 1920 г., жил во Франции и Чехословакии; в Харбине, Шанхае; рукоположен во священники. В 1948 г. перебрался в США, где спустя год принял монашеский постриг с наречением Константином.
      В романе "Герой нашего времени" русская повествовательная проза достигает высокого совершенства. <...> Набрасывая облик отдыхающего, задумчиво лежащего Печорина, Врубель дал ему и позу и выражение Демона: перед нами Дух Зла во образе стройного юноши, одетого в офицерскую форму (акварель М. А. Врубеля, 1890 г., местонахождение оригинала неизвестно). Творческая интуиция не обманула художника: в Печорине обитает Демон, и это и делает его обаяние столь сильным, а для людей, не обладающих чистотою сердца Максима Максимовича, - даже опасным. <...> Бездонная пустота духа, наполняемая деятельностью без Цели! Ведь это и есть существо Зла, в его противопоставлении подлинному, то есть утвержденному в Боге бытию <...>. Печорин - Дух Зла.
      Дух Зла обладал таинственной властью над Лермонтовым, и борьбой с ним являлось в значительной мере все творчество поэта. В данном случае этот Дух сведен из надзвездных сфер в гущу житейской обыденности, облечен в плоть современного человека во всей его бытовой ощутимости. <...>
      Такое "метафизическое" понимание Печорина не должно удивлять в настоящее время, когда уже существует своего рода традиция, утвердившая оправданность подхода к Лермонтову как к явлению "сверхлитературному" (Мережковский, Блок, Розанов, отчасти Вл. Соловьев). Лермонтов - огромный поэт и замечательный художник, но измерить силу его гения можно только мерою духовного опыта. Этот опыт был совершенно необыкновенен у Лермонтова: ему было, как никому, доступно "ангельское", и вместе с тем Лермонтов был одержим злом. Красота зла его соблазняла и прельщала, и даже борясь с ней и возвышаясь над нею, он все же не мог освободиться от ее прельстительной силы. И в образе Демона, и в образе Печорина он казнил зло, давая ему обнаружить себя в своей подлинной природе Зла, беспомощного и бессильного перед лицом Света; но он не мог перестать любоваться этими, им же самим разоблачаемыми, образами Зла. <...>
      Пусть не ушел Лермонтов полностью из-под власти Зла, когда писал свой роман. Не случайно сорвалось с его пера странное слово в предисловии: автору было "весело изображать современного человека, как он его понимает..." Не ушел Лермонтов от этого соблазна и в жизни: он весело злословил, дразня Мартынова; весело принял вызов его, ничем не обусловленный, кроме раздражения, психологически естественного, но морально беспредметного; весело подставил себя под выстрел своего случайного противника, задорно им провоцированного...
      Но в последние минуты жизни Лермонтова эта нездоровая веселость покидает его. Он серьезен и спокоен, и зло уже безвластно над ним. "Рука моя не поднимается, стреляй ты, если хочешь..." Может быть, Лермонтовым и не сказаны были точно эти слова, записанные в дневник на другой день после похорон поэта одним его, повидимому, старым знакомым, оказавшимся проездом в Пятигорске во время дуэли (Подразумевается Николай Федорович Туровский, мировой судья и директор Липецких минеральных вод, автор воспоминаний о встрече с Лермонтовым в Пятигорске в 1841 г. и о кончине поэта), но едва ли можно сомневаться в том, что именно таково было состояние духа Лермонтова под дулом пистолета Мартынова.
      И невольно встает вопрос, не было ли в сознательном и беззлобном отказе Лермонтова от выстрела по своему случайному, так легкомысленно им раздражавшемуся сопернику, и вольного самоотдания в руки Бога Живаго - разящего, но милосердного?..
      
      
      Зеньковский Василий, протоиерей. М.Ю. Лермонтов // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. 1999. 288 с. Первая публик.: "Вестник РСХД", Париж-Нью-Йорк, 1960, Љ 57. Данный очерк - статья IV из цикла "Философ. мотивы в рус. поэзии"
      
      Зеньковский Василий Васильевич (1881-1962) - философ, психолог, богослов, критик, публицист, мемуарист, обществ. деятель.
      В эмиграции с 1920 г. В 1942 г. рукоположен во священники.
      Лермонтов погиб 27 лет, но за недолгие годы сознательной жизни он все же успел проявить свой исключительный дар, приоткрыть все богатство <своей > души. Чтобы оценить значительность художественного дарования Лермонтова, достаточно указать на то влияние, какое имел именно он на целую плеяду русских поэтов. Лермонтов был создателем русской романтической лирики, - не Пушкин с его художественной и духовной трезвостью, с его умением останавливать творческие движения на пороге, за которым властвует чистая эмоциональная стихия. Пушкин был ясен во всем самому себе, был ясен и в поэзии - ему чужды полутона, чужда "нетерпеливая импровизация", он торжествует в своей трезвости над самыми острыми и жгучими переживаниями. Лирика же Лермонтова полна тех смутных переживаний, которые боятся духовной трезвости, не хотят полной прозрачности и пробуждают творческое вдохновение именно своей непосредственностью. В этом сила всякой романтической лирики, которая всегда боится растерять эту непосредственность и тем более боится той "гармонизации" душевных движений, в которой так глубок был Пушкин. Лермонтов постепенно восходил к духовной трезвости, следы чего можно видеть в созданиях последних лет жизни, - но только восходил к ней. Но он был слишком во власти того, что всплывало в его душе, - вообще не он владел своими душевными движениями, а они владели им, владели и его художественными вдохновениями. Это создавало внутреннюю незаконченность в самом творчестве, создавало томление духа, к которому вполне приложимы известные слова из стихотворения "Ангел", - о душе самого Лермонтова можно сказать, что Долго на свете томилась она, Желанием чудным полна.... Но томление духа, внутренняя незаконченность тех душевных движений, которые зажигали творческое вдохновение раньше, чем они созревали до духовной прозрачности, - все это достаточно сознавал в себе и сам Лермонтов. Он писал в известных стихах: И хитрая вражда с улыбкой очернит Мой недоцветший гений ("Не смейся над моей пророческой тоскою...", 1837). <...>
      Горечь у Лермонтова иногда переходила в мотивы богоборчества - но даже образ Демона, над которым так много и так долго размышлял Лермонтов, уже полон томления и тайной жажды вернуться к Богу. По выражению Бицилли, Демон у Лермонтова - "существо кроткое и ручное". Вообще склонность к мятежу связана у Лермонтова с тайной тоской о покое и о мире: А он, мятежный, ищет бури, Как будто в бурях есть покой ("Парус").
      Склонность к мятежу гораздо больше говорит о том, что душа Лермонтова была сдавлена невыраженными или неосуществимыми порывами, которые уходили в глубь души без надежды выявить себя. Отсюда и мятеж - смысл которого метафизичен, ибо это мятеж не против отдельных трудностей жизни, а против "коренной неправды в бытии". Это мятеж индивидуальности, жаждущей проявить себя, - и так загадочно, что и дальше, после Лермонтова, русский персонализм окрашен психологией мятежа, протеста. У Пушкина тоже есть жажда жизни ("Я жить хочу..."), но у него всегда есть трезвость и смирение, а у Лермонтова в самом мятеже есть тоска ("Как будто в бурях есть покой"). Добавим: Лермонтов (как и Пушкин) вольно ушел в светскую жизнь, которую он так презирал, но рабом которой оставался. <...>
      Лермонтов не был (как думал о нем Гоголь) "безочарованным" - он знал и радость, и силу очарования, он таил в себе бесконечную жажду жизни, - но с реальной действительностью, его окружавшей, он находился в постоянном разладе. Неудивительно, что мятежное состояние души все более сгущалось в нем, горечь от невыраженных тайных порывов все больше окрашивала для него все. Но надо тут же отметить, что выход из этого тяжелого состояния души грезился ему только в красоте, в возможности припасть к ней и найти в ней то, чего не хватало душе. Именно умиление перед красотой начинает в Демоне процесс примирения с Небом: когда он увидал Тамару и был пленен ее чарующей прелестью, На мгновенье Неизъяснимое волненье В себе почувствовал он вдруг; Немой души его пустыню Наполнил благодатный звук, И вновь постигнул он святыню Любви, добра и красоты...
      После беседы с Тамарой Демон говорит ей: Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру.
      Это пока только движение воли, это еще не мир, не гармония в душе, но это почти уже решение, которое должно появиться в конце акта воли. Богоборчество демона стало стихать от умиления, которое овладело им при виде чистой, невинной красоты. Но еще больше у самого Лермонтова его склонность к мятежу, доводившая его и до богоборческих переживаний, стихала под действием красоты. И прежде всего - красоты природы, как об этом говорит знаменитое стихотворение "Когда волнуется желтеющая нива"; созерцание природы смягчает горечь в его душе: Тогда расходятся морщины на челе, - И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога... <...>
      Сближение с людьми вызывает у Лермонтова отталкивание от них: страстная жажда свободы выражает основную, затаенную его мечту. Не мотив примирения с жизнью, с Богом, звучит здесь, а потребность утверждения себя в свободе, в вольном творчестве, в безграничной отдаче себя полноте жизни. Это есть вечный мотив романтического персонализма <...> Отсюда пошла и русская лирика - не от Пушкина, с его духовной трезвостью и художественным самообладанием, а именно от Лермонтова, с его исканием полноты жизни, творческой свободы прежде всего. <...>
      Персоналистическая установка духа, с ее максимализмом, безграничной жаждой свободы, с потребностью творчески проявить себя, - все это впервые зазвучало действительно у Лермонтова. Это и есть самое яркое, но и самое драгоценное у него, - и дело здесь не в ницшеанстве и не в богоборчестве, а именно в самоутверждении личности, в ее законной потребности самопроявления. <...>
      Религиозные мотивы не были чужды Лермонтову (как и другим русским романтикам), - русский романтизм религиозен, но чужд церковности. Если Мережковский почему-то отмечает, что у Лермонтова нигде нет имени Христа, то это скорее говорит в защиту религиозного целомудрия Лермонтова. Не он ли писал: В минуту жизни трудную, Теснится ль в сердце грусть, Одну молитву чудную Твержу я наизусть... ("Молитва", 1839).
      Религиозный мир Лермонтова мало сказался в его лирике, хотя и пробивался в ней; вся душа Лермонтова, впрочем, была обращена к земле. Хотя и верно, что душа Лермонтова Долго на свете томилась она, Желанием чудным полна ("Ангел", 1831) , но эти чудные желания относились к земле, а не к потустороннему миру. Персоналистическая установка духа у Лермонтова напоена поэзией земли, не потусторонним миром - но именно поэтому Лермонтов, как и большинство наших поэтов, настроен уныло. Но не равнодушие природы к людям (как у Пушкина, Фета, Тургенева), не бренность бытия (как у Державина, Баратынского), а пустота этой жизни мучает Лермонтова: А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, Такая пустая и глупая шутка. <...> Подведем итоги.
      Бесспорная гениальность Лермонтова, возглавителя плеяды русских лириков, намечает путь русского романтизма, который, правда, уводил русскую душу от той духовной трезвости и духовной ясности, которая так была свойственна Пушкину, но в то же время затронул силы души, дремавшие в ней до того. Русский романтизм в своем своеобразии имеет вообще двух возглавителей - Гоголя в прозе и Лермонтова в поэзии, и он еще не изжит, не преодолен, пока не придет гений, подобный Пушкину, чтобы дать русскому художественному творчеству простор, но и духовную силу, - экстаз, но и духовную трезвость.
      О Лермонтове мы не можем сказать того, что вполне оправданно для Пушкина - что он был выдающимся мыслителем; но он был все же мыслителем. Будучи романтиком, он, в границах своего романтического восприятия мира, продумал до конца много тем; особенно это ясно в его прозаических вещах, в которых Лермонтов оставался романтиком; а что касается его поэзии, то в ней зазвучали впервые для русской души те мотивы персонализма, которым было дано пробудить драгоценнейшие движения в русской душе (как у Герцена, Достоевского, Бердяева). <...> От Лермонтова, и именно от него, идет другая линия в русском сознании, - мечта о том, чтобы Люди были вольны, как орлы. Неукротимая, безграничная сила индивидуальности, которой нужен весь "необъятный" мир, - вот основа русского романтического персонализма, который не знает и не хочет знать того, что лишь с Богом и в Боге мы обретаем себя, реализуем свою личность. Романтический персонализм Лермонтова, Герцена, Толстого, Блока, Бердяева - это все та же "поэзия земли", поэзия земного бытия, все тот же гимн "существованию", переходящий в философский экзистенциализм. <...>
      Своеобразие Лермонтова в том, что через его лирику, сквозь "магический кристалл" его поэтического восприятия мира, перед нами выступает трагедия романтического персонализма. Вся правда персонализма, все то, чем он полон, остается без воплощения - ибо человек свободен вовсе не как орел, который свободен в своих внешних движениях; человеку нужна еще свобода духа, то есть свобода с Богом. Но именно потому, что мы принадлежим вовсе не себе, а Богу, именно потому есть глубочайшая неправда в остановке духа на самом себе. Мятеж не есть и никогда не может быть выходом, - через мятеж нельзя достигнуть покоя. Лермонтов был и остается для нас связанным не запросами его личности, то есть не своим персонализмом; связывал его романтизм, его прикованность к земному бытию.
      
      
      Золотарев И.Л. Мифологическое сознание героев в фантастических произведениях М.Ю. Лермонтова // Ученые зап. Орловского гос.университета. Серия: Гуманит. и соц. науки. 2015. С. 115-119
      Статья посвящена фантастическому направлению в лермонтовских произведениях. Автор исследует необъяснимые явления в контексте поэмы "Демон" (анализ рассказа "Фата-
      лист" не отвечает тематике Антологии - Г.Ш.). Демон соблазняет Тамару мечтой о прекрасном мире, она верит в сверхъестественное. Но мир Демона искусственный, а мир Тамары земной. И героиня умирает. Это двоемирие характерно для романтиков. В фантастическом произведении "Демон" М.Ю. Лермонтов продолжает традиции А.С. Пушкина в области фантастического. Оба писателя применяют в своих произведениях романтическую и реалистическую фантастику. В русской литературе после Пушкина никто, кроме Лермонтова, так глубоко не почувствовал и не передал эмоциональную значимость поэтического слова, черпающую начало в божественном сознании человека.<...>
      Пушкинские традиции борьбы с силами зла выражаются у Лермонтова как в лирике, где поэт в одиночестве борется за гармонию ("Белеет парус одинокий"), так и в такой крупной поэтической форме, как поэма "Демон". Герой полностью оказывается во власти злых демонических сил. Именно эти ирреальные силы сбили его с пути, оставив лишь воспоминанье о "райской" жизни. <...>
      Поэма "Демон" - одно из самых загадочных творений Лермонтова. Демоническая тема оказывается сквозной для поэта, связывая ранний и зрелый период его творчества. В основе сюжета лежит история любви духа зла к добродетельной женщине. Демон - существо могучее, исполненное ненависти, добра и любви. Герой поэмы не только дух зла, но и квинтэссенция неудовлетворенности; он недоволен миром, в котором живет, разочарован самим собой. А. ШанГирей и Б.М. Эйхенбаум высказали мысль об этом произведении как о рапсодии из описательных и лирических эпизодов, где сюжет всего лишь предлог для создания "могучего образа".
      Сюжет поэмы так же фантастичен, как и его герои, как сам колорит произведения. Тема "непризнанных мучений" Демона, проклятого и отвергнутого всем миром, раскрывает сущность демонизма как тотальное неприятие мироздания. Лермонтов использует и романтическую гиперболу, и фантастику для изображения мук героя, вызванных его изоляцией, отрицанием миропорядка и потребностью в положительных началах бытия при невозможности слиться с ними. Поэт далеко шагнул из психологии в воображаемую "онтологию ада", в его фантастическое изображение. По мнению И.Б. Роднянской, "как тип духовной жизни надмирный Лермонтов не отличается от героя ранней лирики и прочих его демонических героев, облеченных в человеческую плоть: у него иные возможности самовыявления - и только" (Роднянская И.Б. Демон //ЛЭ. 1981). Страсти и среди них эрос как самая сильная страсть отличают Демона от его отечественных и европейских двойников. Страсть, ради чего не жаль жизни, происходит у героя Лермонтова из смутного, темного источника, связанного с демонизмом. Автору произведения фантастический сюжет позволяет персонифицировать и развить представление о демонизме как о страстной бунтарской силе. Проблема ангельской чистоты решается созданием образа Тамары - без нее не было бы у Демона неотразимого ореола в фантастических явлениях Тамаре: "Ей кто-то шепчет "он придет" Недаром сны ее ласкали. Недаром он являлся ей С глазами, полными печали, И чудной нежностью речей".
      Тема обмана героини и ее погубления развивается вместе с темой сердечного порыва, овладевшего героем. Героиня, находящаяся под властью Демона как олицетворения агрессивного ирреального мира, становится нечувствительной к живописной красоте природы, стройному космосу окружающего мира, гармонии мироздания, просветляющей душу. Мир Демона искусственно соткан лирически окрашенным словом из "полночной росы" и "дыханья аромата", из похищенных у реального мира мгновений. Демон противопоставляет все это природе, недоступной ему в своей цельности. "Все знать, все чувствовать, все видеть, Стараться все возненавидеть И все на свете презирать!.. Лишь только Божие проклятье Исполнилось, с того же дня Природы жаркие объятья Навек остыли для меня". "Демон противопоставляет людскому прозябанию, где нет истинного счастья и долговечной красоты, мир артистической мечты" (Роднянская И.Б. Там же). Реален переход в инобытие, когда, не выдержав неественности, героиня умирает. Другая грань "двоемирия" - ирреальный мир - изображена средствами мифологической фантастики. Двойственность подтекста сюжетного развития укрыта под мифологической простотой и обобщенностью художественной формы. Сфера действия Демона высока, обличая земное существование, своим отрицанием он затрагивает самого Бога. Однако лермонтовский герой не только фантастичен, он соотносится и с реальным планом. Потребность добра, живущая в Демоне, творит зло; презрение и ненависть определяются потенциально существующей в нем любовью. Дух разрушения возникает в герое из-за невозможности созидать.
      По мнению Ю.В. Манна, при всем богатстве психологических мотивировок, автору присуще "вторичное отвержение Демона, перекличка с Байроном" (Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М. 1976); в кульминационные моменты поэт применяет фигуру умолчания, особенно при развитии психологических тем. Таков эпизод с Демоном, склонившимся над умершей Тамарой. Трудно сказать, кто такой герой - сатана с точки зрения христианской демонологии или же, согласно новоевропейскому литературному мифу, мятежный ангел. Это, скорее всего, фантастический образ печального ангела, изгнанного за провинность из рая, однако не подверженного злу; его внутренний мир не порабощен роковым выбором. Поэт не высказывает оценки ему - то ли ангелу, то ли демону, защищающему свою временную земную юдоль от сверхъестественного влияния. Сам Демон так и остается "тайной", не преодолев в себе ирреальные силы, враждебные человеку, так и не раскаявшись в своем греховном поступке.<...>
      В поэме "Демон" Лермонтов применяет мифологическую фантастику, в качестве субъектов выступают персонажи, олицетворяющие субстанциальные силы, которые стоят за Демоном. Демонические герои не ощущают связи с земной природой и космосом, когда, любя мир, они терпят фиаско после попытки возвратиться в лоно природы, чтобы обрести утраченное "райское" состояние. Перед нами типичный романтический конфликт личности с миром. Важно и то, что, следуя библейской истории, мифологическая фантастика изображает "золотой" век человечества. Дальнейшее развитие литературы представляется Лермонтову с помощью мифологической фантастики, что придает изображению универсальный характер.
      Демонизм несет философскую окраску, апеллируя к эмпирической и философской несостоятельности мира. Основное противоречие демонизма заключается в том, что, будучи обаятельным в своем скептическом отношении к миру, герой выступает в ореоле принятого на себя страдания.
      "Лермонтовский демон изгнан, это абсолютное изгнание из рая, но не в ад, а вообще из организованного, божественного миропорядка в "эфир", т.е. в пустоту, в бесконечные просторы Вселенной. В поэме постоянно ощущаются пространство крыльев и полета" (Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе. М., 2002: 162). Фантастический образ Демона выразителен, зрим, хотя его облик и не конкретизирован. Единственное описание: "Пришлец туманный и немой", - подчеркивает его бесплотность и невыразимость. "Крылья" - единственная конкретная деталь. И мы видим "вещность" крыльев не благодаря описанию самого предмета, а через передачу его функций: крылья видны благодаря их жесту, движению. Хорошо заметно это, когда Демон сталкивается с Ангелом. Тяжелая, но стремительная материальность крыльев одного, переданная лексическими прозаизмами ("по следу крыл его тащилась Багровой молнии струя" - VI редакция, 1838), как бы заслоняет прозрачную, духовную и идеальную неподвижность другого.
      Лермонтовский Демон среди гор Кавказа - масштабное, грандиозное явление. Олицетворяя субстанциальную силу, он любит смертную женщину, что определяет любовь падшего ангела к земной красавице. Как любовь обольщения и искупления. <...> Демон воспринимает несовершенство мира как личную обиду, свой бунт против Творца как акт справедливой мести за несовершенство мироздания. Такая максимальная установка - органическая черта романтического мировосприятия. <...>
      В поэме присутствует соединение реалистической конкретности с мировоззренческой условностью содержания, свойственное балладе - сюжетному стихотворению легендарного характера, в котором реальные и, может быть, случайные события интерпретируются как результат вмешательства ирреальных сил в жизнь людей. Все признаки баллады имеет история грузинской княжны и ее жениха, который в дороге погиб от преступной руки, из-за того, что пренебрег предсказанием и не помолился в придорожной часовне.
      Поэт прибегает при изображении бытия к фантастике как эффективному романтическому изобразительному средству. Демон видит соперника в часовне Гудала (?) и решает погубить его. Если Демон и есть та самая "таинственная" сила, которой дано управлять людьми, вмешиваясь в их судьбы, то читатель с помощью автора проникает в неведомый, ирреальный мир. Демон властвует над землей, но власть его не необъятна. Ограниченность могущества Демона заметна, прежде всего, в его отношениях с Тамарой. Демон не человек, а дух, фантом, и представление о нем зависит от проекции на него людских черт.
      Сущность эстетики поэмы состоит в синтезе балладной традиции с мифологией. Проблема изображения "второй" реальности, прозреваемой Лермонтовым, выступает как главная в утверждении реализма. Это побуждает к разгадыванию характера события, проникновению в смысл и причины жизненного поведения человека и служит основанием лермонтовского психологизма. Разгадывание "тайны" ведет за собой приключение. <...>
      Лермонтову первым удалось добиться эмоциональной наполненности прозы, как и поэзии, используя весь арсенал художественных средств, изображающих переживания, связанные с реальностью и "тайной". Он подвел итоги русской поэзии и подготовил переход к созданию новой прозы. Сама идея "второй" реальности нуждается в таком средстве изображения, каким является
      "двуплановая" фантастика. Лермонтов прозрел такую реалистическую фантастику. <...>
      В "Демоне" мифологическая фантастика, олицетворяя субстанциальные силы, воздействует на эмоциональное сознание героя. Мыслитель и художник Лермонтов показывает преодоление демонизма, темных, ирреальных сил с помощью религиозных исканий, что приводит к очищению души, обретению покоя и равновесия. Поэзия М.Ю. Лермонтова, наделенного могучими страстями и волей, будет звучать в поколениях, пока жив человек.
      Зотов С.Н. Художественное пространство - мир Лермонтова. Диссертация на соискание уч. ст. доктора филол. наук Таганрог - 2001.
      
      Художественное пространство М.Ю. Лермонтова - это особый мир, в котором претворяется художник и в котором одновременно постигается его поэтическая личность. Личности героев Лермонтова - Демона, Арбенина, Печорина отличаются от персонажей канонических произведений романтизма - они не просто отрицают, своеобразно "разрушают" мир, а пытаются "вочеловечить" сверхреальность. Их поиски, несмотря на конечное поражение, свидетельствуют о новой, по сравнению с романтизмом, экзистенциальной направленностью индивидуальных усилий. Художественное пространство - мир Лермонтова базируется на диалектическом представлении о порождающей взаимосвязи творца и творения в художественном произведении. <...>
      В лермонтовском "Демоне" видится индивидуальное воплощение одной из важнейших проблем европейской литературы, восходящей к фольклорно-мифологическим и религиозно-культурным источникам. Актуализация демонизма у разных европейских поэтов имеет общие черты, характеризующие, в частности, романтическое миропонимание. Художественное пространство "Демона" на этом уровне понимания предстает как целостный и самодостаточный мир. Его пространство понимается как особое измерение пространства традиции, проявляющейся в возможности присутствия самой поэмы "Демон". Завершающим моментом понимания художественного пространства произведения должно стать установление его места в контексте последующего развития рассматриваемой традиции.
      "Пространство "Демона" определяет двойственность, противоречивость, присущую художественному творчеству и миропониманию Лермонтова, чаще всего как антитетичность, антиномизм, парадокс и представляет основу поэтического мышления Лермонтова как предвосхищение гуманитарной проблематики XX в.<...> Для творчества Лермонтова гораздо большее значение имеет библейская поэтика и связанная с ней символика как форма актуального переживания мира в его вечных противоречиях, чем использование известных тематических мотивов - это свойство воплотилось в поэме "Демон", структура, мотивы и образность которой возникли в результате интеллектуально-мистического переживания Библии как совершенного воплощения поэзии. Обращение к Богу является по сути дела обращением к себе, поиском самотождественности, автоидентификации - такова герменевтика христианской культуры и основополагающая интуиция Лермонтовахудожника. <...> В аналитическом рассмотрении "Демона" обозначены некоторые особенности тематики, поэтики, идиориторики как художественного пространства, однако выявление литературной позиции Лермонтова предполагает привлечение его творчества в существенной полноте. Судьба Лермонтова уникальна в мировой литературе - значение имеют "вершины", которые господствуют над "туманом" ученичества, но снизу могут быть неразличимы в полноте своего величия. <...>
      Лермонтов дистанцируется от изображаемого, объективируя героя - в "Демоне" формой объективации является, во-первых, библейская отнесенность образа и создание парамифологической ситуации, а во-вторых - различение "автор - повествователь", причем, он просто-напросто устремлен от романтической субъективности к более высокой степени самостоятельности творческого субъекта.
      Путь к обретению новой литературной позиции можно проследить на истории создания "Демона", охватившей все творчество Лермонтова. Рассмотрение творческой истории "Демона" - самостоятельная исследовательская задача: нецелесообразно рассматривать поэму Лермонтова как недостающее звено между ранней и зрелой лермонтовской поэзией. Непоследовательность Лермонтова в "Демоне" ставит под сомнение художественную ценность поэмы: научный историзм изучения литературы не дает представления о литературной позиции Лермонтова, не позволяет разглядеть судьбу великого русского поэта, а адекватное исследование всего творчества Лермонтова становится возможным в результате предварительного понимания окончательной литературной позиции поэта - такова "формула" герменевтического круга творчества Лермонтова. <...> Лермонтовский Демон - дух зла, но любовь-страсть к Тамаре (небесное в бренном обличье!) вызывает у него готовность "с небом примириться". Сферой примирения, как ни парадоксально, оказывается "земное", отказом от зла и вражды оправдано творение, а не Творец. В такой любви открывается Демону несбыточный путь "вочеловечения". Именно в этом заключается один из смыслов художественного образа и тенденция лермонтовского творчества. Демон обозначивает движение, обратное относительно байроновского Манфреда. Такое понимание противоположности образов Байрона и Лермонтова контрастирует с традиционным уподоблением Демона Манфреду (Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М. 1976). <...> Тупик романтизма не преодолен, но в художественных образах Лермонтова совершается энергичная попытка выхода. "Неполноценность" романтического демонизма у Лермонтова заключается в том, что разуверение его героев не абсолютно. В отрицании Печорина, Арбенина-игрока и даже Демона - не только жажда веры, но и возможность веры. На пути игрового самоопределения героев демонизм утрачивает полноту и отчетливость позиции. Собственно, и традиционный романтический герой отрицает веру, потому что хочет верить, но не видит возможности примирения. Экзистенциально-игровое самоопределение лермонтовских персонажей способно снова сообщить целостность разрушаемой миропорядком личности. Лермонтов возвращается к исходной позиции европейских романтиков и не покидает ее. Печорин, Арбенин и Демон терпят поражение, но вера тут не гибнет. Всюду устремленность к возможному человеку, который способен верить и любить, т.е. быть, существовать в мире.
      Люцифер средневековых скульптур не идет в сравнение с привлекательным образом Сатаны романтиков. На страницах эссе Камю появляются строки Лермонтова, свидетельствующие о привлекательности зла в романтической литературе: "Красой блистая неземной" (Лермонтов), могучий и одинокий, страдающий и презирающий, он покоряет с элегантной небрежностью. Но его оправдывают страдания". За этой строкой в соответствующем контексте стоит интерпретация лермонтовского Демона как характерного героя романтической литературы, что не вполне соответствует смыслу художественного образа Лермонтова. Лермонтовские образы используются Камю для аргументации его взглядов.
      <...> Целостному художественному пространству Лермонтова свойственна таинственная полнота звучания, открывающего Демону благодать Божьего мира. Эта мистика смысла, воспринимаемого всем существом человека, связана с таинством христианского миропонимания.
      В "Демоне" поэтика длящегося мгновения возводится к поэтическому строю Библии, Особенной чертой Лермонтова, составляющей его оригинальность, является своеобразное обнажение проблематики и, соответственно, обнажение поэтического приема - результат антириторической тенденции творчества, преодоления романтической односторонности выражения. Благодаря принципу отождествления нравственно-социальное содержание образов возводится к их бытийному смыслу, художественный мир обретает целостность духовнопрактического выражения. <...>
      Цельность Демона-Лермонтова - в вечной неразрешимости и уповании. Мир Лермонтова - это место, где находится испытующий его человек культуры; исследование о Лермонтове - это реальность встречи в пространстве культурной традиции. Этот мир устраивается как контекст стихотворений и мыслей, критических текстов и оценок, - как поэтическая речь в интеллектуальном переживании и аналитическом описании, как судьба поэта Михаила Юрьевича Лермонтова, обнаруживающая саму возможность поэзии и являющая ее действительность - мир Лермонтов.
      
      
      Иванов Вячеслав. Лермонтов // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. М. 1999. 288 с.
      
      Иванов Вячеслав Иванович (1866-1949) - поэт, драматург, филолог, теоретик искусства, критик, переводчик. В эмиграции с 1924 г.; жил в Италии, в 1926 г. перешел в католичество. Данная статья была написана в 1947-1948 гг. по просьбе видного итал. ученого-русиста проф. Э. Ло Гатто для составляемого им сборника "I protagonisti della letteratura russa". Опубликована (на итал. яз.) уже после смерти Вяч. Иванова, в 1958 г. в Милане. Пер. для брюссел. издания выполнен Р.А. Зерновой. О Вяч. Иванове и Лермонтове см. также статью Н.В. Котрелева в ЛЭ (М., 1981). В кн.: Иванов Вячеслав. Собрание сочинений. Т. IV. Брюссель, "Жизнь с Богом", 1987.
      
      I. Лермонтов - единственный настоящий романтик среди великих русских писателей и поэтов прошлого века; этим он отличается от того, кого чтил "своим высшим солнцем и движущей силой", от Пушкина. <...> У истинного романтика, коим был Лермонтов, все носило совсем иной характер. Погружаясь с юношеских лет в писания победившей школы, он узнавал в них, в силу некоего внутреннего предрасположения, свой собственный голос и нетерпеливо стремился сам выразить свои тайные терзания и невысказанные порывы. <...> II. В области религии этот мятежник иной раз находит слова, выражающие горячие и умиленные порывы к Богу в традиционных формах православного благочестия. Замкнувшийся в себе, разочарованный, отрицатель всех норм - из презрения к своему окружению и ненависти к временам упадка, в которых ему приходится жить, - он громко сожалеет об оторванности современного поэта от толпы
      <...> Таковы были идеальные узы, связывающие с народом поэта, не без основания называвшего себя "изгнанником", узы тончайшие, сотканные из ностальгии и скорби о чем-то непоправимо утраченном; таковы были голоса, призывающие его, но недостаточно мощные, чтобы побороть чары одиночества, в котором пробуждалась, подымалась и взлетала другая душа его, непокоренная, душа без отчизны и без кормила, не связанная более ни с какой реальностью этого мира, неудержимая, как бури над снежными вершинами Кавказа, неприкаянная душа, парящая между небом и землей, как демон, и, как он, погруженная в созерцание своих бездн.<...>
      V. Не воображение впервые пробудило в Лермонтове романтика, но ему присущий необычный дар созерцать и осознавать мир. <...>Когда же рассеялся утренний туман, у возмужалого поэта осталась склонность приписывать странные и неожиданные случаи жизни влиянию скрытых сил, и он называл это "фатализмом"; ему нравился восточный призвук этого двусмысленного понятия, во имя которого он любил вызывать судьбу. <...>
      IX. Как ни приглушено и ни сглажено присутствие сверхъестественного в поэзии Лермонтова (за исключением, конечно, мифа о Демоне), все же всякий, кто отдается ее чарам, чувствует, что мир ее таинственно оживлен, что звучат в нем голоса и гармония как смутное эхо только что замолкнувшей музыки: <...> Точно песнь поэта сопровождает и поддерживает хор дружных духов. Тяжелой тучей покрывали романтические призраки недоступные утесы лермонтовского одиночества; облака летели, опоясанные зарницами и молниями, а оно - одиночество это - было непоколебимо, замкнуто в своем, чуждом этому миру, царстве и казалось несоизмеримым ни с каким способом выражения. Его искусство отказывалось точно выразить внутренний опыт и не обещало никакого очищения, катарсиса. <...>
      XII. Смутным и невысказанным остался значительный внутренний опыт поэта, который, воедино с культом Марии, мог бы во многом исправить и умирить его мрачное мироощущение, если бы не был опыт этот тотчас же истолкован романтически и тем самым сослан в царство снов. Мы разумеем его раннее, еще неопределенное и колеблющееся интуитивное прозрение того космического начала, которое литераторы после Гете обычно стали называть Вечной Женственностью, слово столь же двусмысленное, как то понятие, темное и неопределенное, которое оно должно было выражать, тогда как Новалис, обученный Яковом Беме, почитал мистическую сущность, явленную в конце "Фауста", под священным именем Девы Софии. <...>
      Некоторые стихи "Демона" и анализ основного мифа поэмы вызывали в памяти образ библейской Премудрости Божией. XIII. Некоторые стихи "Демона" звучат, точно далекое эхо Книги Притчей. Вот что Демон говорит Тамаре: В душе моей, с начала мира, Твой образ был напечатлен, Передо мной носился он В пустынях вечного эфира.
      Премудрость то или не премудрость - поэт хочет отобразить идею Женственности, предсуществовавшую вселенной. Демон, еще жилец неба, не мог удовлетвориться радостью рая, потому что не находил это женское существо у духов блаженных - даже им оно не было открыто, - но он ощущал его присутствие, сокрытое в лоне Бога. Он один понимает истинную сущность, неведомую ценность той, которую любит, ибо он один владеет знанием вещей и предугадывает Премудрость, еще не явленную. Мир ему представляется пустынным, бездушным, нестройным без нее, потому что она одна доводит его до совершенства и учит души радоваться красоте вещей.
      В единении с нею, владея ею, Демон достиг бы полноты, ему недостающей, и даже примирился бы с Творцом, который ревниво держит ее в своей власти. В единении с ним, князем мира сего, она стала бы истинною царицею мира, она нашла бы самое себя, какою была до своего смиренного и преходящего земного воплощения. Истолкованный таким образом миф перестает быть наивным, бессвязным, противоречивым, и воистину сатанинским оказывается страстное стремление Демона вырвать паладиум (лат. Palladium< греч.Palladion - статуя вооруженного божества, чаще всего Афины Паллады, охранявшая, по верованиям древних греков и римлян, безопасность города) всемогущества - Премудрость Божию - из рук Творца. Всем сказанным вовсе не доказывается, что понятие Софии Лермонтов взял из Библии, но образ Премудрости в какой-нибудь из своих многих метаморфоз в различных мифологиях, несомненно, пребывал перед поэтом. Он всегда живо интересовался мистериософскими умозрениями. <...> XIV. Романтические элементы лермонтовского творчества принадлежат западным влияниям; но есть и другие черты его сложной личности, тесно связывающие его с вековым духовным развитием его народа, глубоко проникнутого духом восточной мистики, главным образом, мистики платоновой. Миф "Демона", как мы пытались это показать, основан на внутреннем созерцании архетипа Небесной Девы, рожденной "прежде всех век". Таким образом, и Лермонтов, причастный к общему национальному наследию, косвенно входит в род верных Софии. Для всякого типично русского философа она, говоря словами Владимира Соловьева, является теандрической актуализацией всеединства; для всякого мистика земли Русской она есть совершившееся единение твари со Словом Божиим и, как таковое, она не покидает этот мир и чистому глазу видна непосредственно. Лермонтов был весьма далек от понимания таких вещей, но в каком-то смысле предчувствовал их вместе с народом своим. Наиболее своеобразное творчество русского гения, начиная с XI в., есть создание изобразительных типов Божественной Премудрости, представленной на фресках и иконах ниже сферы Христа и выше сферы ангелов в образе крылатой царицы в венце.
      
      
      Иеромонах Иов (Гумеров). Как в свете христианского учения можно оценить "Демона" М.Ю. Лермонтова? // pravoslavie.ru>answers
      
      Обращение М.Лермонтова к этой теме не было делом только литературно-творческого выбора, а имело глубоко личные мотивы. Интерес этот прослеживается в течение всей его поэтической жизни, начиная с ранних, не дошедших до нас стихотворных опытов. В "Сказке для детей" (1840) поэт признается: Кипя огнем и силой юных лет, Я прежде пел про демона иного: То был безумный, страстный, детский бред. Бог знает, где заветная тетрадка?
      Появление демонизма в раннем возрасте составляет всегда тайну, в которую проникнуть трудно. Взрослый сам отдает себя во власть темной губительной силы, когда совершает грехи <...>, которые лишают его охраняющей помощи Божией. Ребенок еще не способен на такие грехи, однако семена их могут запасть уже и в младенческую душу. <...> Тонкая, еще не огрубевшая, как у взрослого, душа ребенка с первых мгновений жизни обладает восприимчивостью к проявлениям добра и зла в окружающем его мире. Когда вся духовная атмосфера в семье проникнута духом благочестия, младенец всем своим существом тянется к нему. Если в той среде, в которой проходит жизнь младенца, присутствует духовнонравственный яд, то душа ребенка постепенно отравляется. Одним из пагубных последствий этого является гипертрофированный эгоизм. <...> С.А. Раевский, крестник бабушки М. Лермонтова Е.А. Арсеньевой, вспоминал о самом раннем периоде будущего поэта: "все ходило кругом да около Миши. Все должны были угождать ему, забавлять его. Зимою устраивалась гора, и вся дворня, собравшись, потешала его" (М.Ю. Лермонтов. ПСС., т.10, М., 2002). Илья Александрович Арсеньев, московский знакомый и дальний родственник Лермонтова писал: "В числе лиц, посещавших изредка наш дом, была Арсеньева, бабушка поэта Лермонтова <...> старушка Арсеньева, обожавшая своего внука, жаловалась постоянно на него моей матери. Действительно, судя по рассказам, этот внучек-баловень, пользуясь безграничною любовью своей бабушки, с малых лет уже превращался в домашнего тирана, не хотел никого слушаться, трунил над всеми, даже над своей бабушкой и пренебрегал наставлениями и советами лиц, заботившихся о его воспитании. Одаренный от природы блестящими способностями и редким умом, Лермонтов любил преимущественно проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках над окружающею его средою и колкими, часто очень меткими остротами оскорблял иногда людей, достойных полного внимания и уважения. С таким характером, с такими наклонностями, с такой разнузданностию он вступил в жизнь и, понятно, тотчас же нашел себе множество врагов" (Слово живое о неживых. // М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1989).
      Светлое начало, которое заложено Богом в каждого человека, не может совсем исчезнуть, ибо образ Божий в человеке неразрушим. <...> Первое дошедшее произведение, посвященное теме демона ("Мой демон"), было написано пятнадцатилетним отроком: Собранье зол его стихия....Он недоверчивость вселяет, Он презрел чистую любовь, Он все моленья отвергает, Он равнодушно видит кровь, И звук высоких ощущений Он давит голосом страстей...
      Внешним поводом к написанию этого стихотворения явился "Демон" А. Пушкина (1823, опубл. в 1824). Уже в названии нетрудно почувствовать разницу этих произведений: М. Лермонтов выразительно прибавляет местоимение мой. В расширенном и переработанном варианте стихотворения 1831 г. М. Лермонтов признается в непреодолимой зависимости от злобного противника добра: И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня И ум мой озарять он станет Лучом чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствия блаженства, Не даст мне счастья никогда.
      Стихотворение А. Пушкина не более как аллегорическое выражение тех нравственных искушений, которые он пережил в тяжелый для него 1823 г. В.Ф. Одоевский в 1824 г. в статье "Новый демон" писал: "С каким сумрачным наслаждением читал я произведение, где поэт России так живо олицетворил те непонятные чувствования, которые холодят нашу душу посреди восторгов самых пламенных. Глубоко проникнул он в сокровищницу сердца человеческого, из нее похитил ткани, неприкосновенные для простолюдина, - которыми облек он своего таинствен-ного Демона. Но не только внутри существует сей злобный гений, он находится и вне нас; последний не так опасен, как первый, - но не менее мучителен".
      М. Лермонтов же сознавал себя побежденным демонической силой. Поэт побежден ею, потому что ей поверил. Но не только поверил. В стихотворении Молитва (1829) есть страшное признание, что он сознательно обращается к этой темной силе: Не обвиняй меня, Всесильный, И не карай меня, молю, За то, что мрак земли могильный С ее страстями я люблю; За то, что редко в душу входит Живых речей твоих струя, За то, что в заблужденье бродит Мой ум далеко от тебя; <...> За то, что мир земной мне тесен, К тебе ж проникнуть я боюсь, И часто звуком грешных песен Я, Боже, не тебе молюсь....
      Внешне приведенное стихотворение может показаться одной из ранних попыток преодолеть демонизм, как тяжкую болезнь духа. Автор обращается к Богу с просьбой не карать его. Но это иллюзия. В произведении нет ни одной покаянной строки, а без возрождения через покаяние и стяжания благодати Божией выйти из этого плена невозможно. <...>
      Трудно найти писателя XIX в., которого бы так сильно занимала тема демона, как М. Лермонтова: поэма "Демон", незаконченный роман "Вадим", поэмы "Азраил" и "Ангел смерти", драмы "Маскарад" и "Два брата", роман "Герой нашего времени", "Сказка для детей" (1840), баллада "Тамара" - дань теме, в которой болезненно выразилось внутреннее состояние М. Лермонтова. <...>
       Над "Демоном" М. Лермонтов работал более десяти лет (1829-39). Исследователи насчитывают восемь редакций (включая наброски). При работе над первой редакцией (1829) были сделаны два варианта Посвящения и написаны 93 стиха, а также два прозаических наброска плана поэмы. Второй из них составил сюжетную основу всех ранних вариантов: "Демон влюбляется в смертную (монахиню), и она его, наконец, любит, но демон видит ее ангела хранителя и от зависти и ненависти решается погубить ее. Она умирает, душа ее улетает в ад, и демон, встречая ангела, который плачет с высот неба, упрекает его язвительной улыбкой" (ПСС, М.,
      2000, т.4).
      В III редакции (1831) содержится новый вариант Посвящения. Поэт сравнивает себя с демоном: Как демон, хладный и суровый, Я в мире веселился злом, Обманы были мне не новы, И яд был на сердце моем... В стихотворении "Я не для ангелов и рая", написанном в том же году, он еще решительней говорит о своем сходстве с главным персонажем своей поэмы: Как демон мой я зла избранник, Как демон, с гордою душой, Я меж людей беспечный странник, Для мира и небес чужой...
      В VI редакции (1837 - нач. 1838) впервые действие перенесено на Кавказ. Появляется имя героини - Тамара. В поздних редакциях демон губит Тамару не по сознательному намерению, а в силу отведенной ему роли губителя. Тем самым М. Лермонтов усиливает богоборческие идеи поэмы, пытаясь снять вину с демона и "оправдать" его.
      Идейно-философская основа поэмы совершенно искусственна, лишена внутренней логики: падший ангел желает изменить свою участь посредством любви к деве: И входит он, любить готовый, С душой, открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора.
      Очевидно, что "любовь" к монахине означает для нее падение и гибель, а для демона - очередное проявление зла, носителем которого он является. Чтобы выйти из этого противоречия, М. Лермонтов вводит в эту центральную сцену поэмы Ангела, который пытается защитить Тамару. Он обличает искусителя. Это решило участь падшего ангела. Ему в ответ: Злой дух коварно усмехнулся; Зарделся ревностию взгляд; И вновь в душе его проснулся Старинной ненависти яд.
      Желание удержать от падения монахиню и помешать себе совершить еще одно преступление лишили демона возможности "возродиться"! В силу непоследовательности и искусственности основной идеи поэмы она оказалась лишенной и композиционного единства. Фабула составлена из нескольких сюжетных фрагментов. Образ Тамары схематичен, лишен индивидуально-психологической конкретности.
      Работа над "Демоном" продолжалась почти в течение всей недолгой, но очень напряженной, поэтической жизни поэта. Нет сомнений, что автора волновала не участь падшего ангела, а собственная судьба.
      Одним из самых мучительных его состояний была нравственная несвобода, пленение духом нечистоты. "С годами демон кровожадности слабеет, отдавая большую часть своей силы своему брату - демону нечистоты. Слишком рано и слишком беспрепятственно овладел этот второй демон душою несчастного поэта и слишком много следов оставил в его произведениях. И когда, в одну из минут просветления, он говорит о "пороках юности преступной", то это выражение - увы! - слишком близко к действительности. Я умолчу о биографических фактах, - скажу лишь несколько слов о стихотворных произведениях, внушенных этим демоном нечистоты. Во-первых, их слишком много, во-вторых, они слишком длинны: самое невозможное из них есть большая (хотя и неоконченная) поэма, писанная автором уже совершеннолетним, и,
      в-третьих, и главное - характер этих писаний производит какое-то удручающее впечатление...." (В.С. Соловьев. Лермонтов). М. Лермонтов не мог не искать выхода из этого болезненного состояния. Поэма "Демон" многое нам открывает. Именно в любви он ищет выход из состояния плена. Это приводит к парадоксальным последствиям: он еще больше погружается в глубины демонизма. Происходит это потому, что он ищет чистой любви, минуя путь христианского покаяния и духовного возрождения, без которого не может быть подлинного преодоления гибельного демонизма.
      Поэт даже в самые тяжелые периоды духовной невзгоды мучительно сознавал, что пьет не из той чаши: Мы пьем из чаши бытия С закрытыми очами, Златые омочив края Своими же слезами; Когда же перед смертью с глаз Завязка упадает, И все, что обольщало нас, С завязкой исчезает; Тогда мы видим, что пуста Была златая чаша, Что в ней напиток был - мечта, И что она не наша! ("Чаша жизни", 1831). 17 октября 2006 г.
      
      
      
      
      Нестор (Кумыш В.Ю.). Поэма М.Ю. Лермонтова "Демон" в контексте христианского миропонимания. СПб. 2007. 176с.
      www.sudos.fr>catalog.turgenev21.ru>opac>index>Source>devault
      
      Ярким примером гармоничного соединения приемов романтизма с особенностями реалистического изображения в пределах одного произведения является поэма "Демон".
      
      Личность перед лицом демонизма ("Демон")
      Поэма "Демон" - одна из самых сложных не только в творчестве М.Ю. Лермонтова, но, пожалуй, и во всей нашей литературе. Поэт начал работу над ней в 1829 году, а окончил ее только через десять лет, в феврале 1839 года. Он постоянно возвращался к своему творению и никак не мог отрешиться от сюжета этого произведения. Вероятно, этот сюжет заключал в себе нечто важное для
      Лермонтова, если он никак не мог расстаться с идеей воплощения своего замысла.
      Дореволюционные исследователи, внесшие определенный вклад в изучение творческого наследия Лермонтова, говорили о близости главного героя поэмы к ее создателю. "В Демоне Лермонтовым начертан собственный портрет автора", - писал, к примеру, В. Спасович. Д. Овсянико-Куликовский утверждал, что "герою поэмы, демону, Лермонтов приписал свои собственные психологические черты - настроения, страсти, душевные муки". В автопортретности Демона дореволюционные исследователи видели основной смысл поэмы. По их мнению, Лермонтов не просто создавал свой портрет, стараясь запечатлеть свой облик, свою яркую индивидуальность, а посредством литературного творчества избавлялся от плена навязчивых идей и преследовавших его фантомов. Демон - ирреальный образ, от которого поэт искал освобождения посредством его поэтического воплощения. Сторонники "биографического" метода, низводившие поэму до уровня психологического феномена, отказывали ей не только в концептуальности, но и в каком бы то ни было идейном содержании.
      При этом поэме отказывали в самобытности, упрекали автора в заимствованиях, а также указывали на неясность, незавершенность ее главного персонажа, то есть Демона. "Нет никакого сомнения, - утверждал С.С. Дудышкин, - что Лермонтов сам себе не уяснил в "Демоне" тот идеал, к которому он стремился. "Демон" вдохновлен "Каином". Этой драматической мистерии Байрона Лермонтов подражал во всем: в характере и описании Демона (у Байрона Люцифер), во взгляде на мир и на источник зла в мире, обществе и в самом действии демонических сил на природу человека". Родоначальником "биографического" метода в подходе к "Демону" явился Н.В. Гоголь. В своей книге "Выбранные места из переписки с друзьями" он пишет: "Признавши над собой власть какого-то обольстительного демона, поэт покушался не раз изобразить его образ, как бы желал стихами от него отделаться. Образ этот не вызначен определительно, даже не получил того обольстительного могущества над человеком, которое он хотел ему придать". В своей трактовке поэмы сторонники "биографического" метода опирались на признание самого Лермонтова, которое он сделал в "Сказке для детей". "Этот демон, - пишет Аполлон Григорьев, - был, по признанию самого поэта, "странный бред", от которого сам он отделался стихами". При таком понимании образа Демона возникает закономерный вопрос: если Лермонтов и в самом деле "отделался" от демона стихами, то почему тогда его образ так и не получил завершенного и объективированного характера? Почему он несет в себе противоречивость, а на всей поэме лежит печать загадочности? Одно из двух: или, несмотря на все титанические усилия поэта, окончательного и полного "освобождения" все-таки не произошло, и тогда он оговорил самого себя в "Сказке для детей", или же смысл поэмы "Демон" следует искать совершенно в другом направлении.
      Проблема демонической власти над личностью наиболее сильно волновала поэта в ранний период творческой деятельности. Этот факт его духовной жизни отразился в таких стихах, как "Демон", "Мой демон" и др. Однако, занимая важное место в литературной деятельности Лермонтова, проблема демонизма все же не является основной, стержневой темой его творчества. На протяжении своей жизни поэт написал немало произведений, свидетельствующих о том, что демоническое влияние в определенные моменты жизни не имело над ним никакой власти и никак не определяло его внутреннего состояния. Между тем над поэмой "Демон" Лермонтов работал всю жизнь. Трудно предположить, что гениальный художник, непревзойденное мастерство которого является общепризнанным фактом, всю жизнь занимался только тем, что пытался нарисовать свой образ. И, несмотря на свою уникальную одаренность, так и не смог этого сделать с присущим ему совершенством. Получается, что даже в годы творческой зрелости и литературного совершеннолетия ему так и не удалось воплотить свой портрет.
      Было бы ошибкой отвергать в образе Демона наличие автопортретности, присутствие которой особенно сильно в ранних редакциях поэмы. Но и сводить содержание ключевого произведения всего творчества поэта к автобиографичности значило бы впадать в другую крайность и погрешать против истины. Следует признать, что так называемый биографический метод в трактовке "Демона", сторонниками которого были весьма уважаемые исследователи, не отвечает требованиям объективной, непредвзятой оценки творчества великого поэта, не соответствует закономерностям его внутреннего развития и нисколько не приближает читателя к пониманию одного из самых значительных произведений русской литературы.
      Особое место в оценке поэмы принадлежит В. Г. Белинскому. Он отметил пафос протеста во имя свободы и прав личности, содержащийся в центральном образе лермонтовской поэмы, тот "энергетический потенциал дерзания и борьбы", который является необходимым условием исторического прогресса. <...> Белинский отказывал поэме в художественном достоинстве и говорил о ее незавершенности.
      Определенным этапом в переосмыслении поэмы стала критическая оценка творчества и личности Лермонтова, сделанная символистами. Они первыми обратили внимание на то, что в лирике поэта, и в частности в поэме "Демон", раскрывается подлинная драма его души. <...>Владимир Соловьев первым, по замечанию С. Н. Дурылина, "...осознал вопрос о Лермонтове как во-
      прос религиозного сознания". Это было новое - предельно серьезное и доверительное - восприятие творческого наследия Лермонтова, и в этом заключалась заслуга символистов. <...>
      Если Демон является героической личностью, то как увязать его героизм с тем очевидным и недвусмысленным посрамлением, которым Лермонтов заканчивает его бесславную историю отношений с Тамарой? А если поэма написана только с целью развенчания демонической личности, то почему тогда сильно звучащий финальный акцент поэмы поставлен на судьбе героини? В конце поэмы Тамара не только избавляется от преследований Демона, но и приемлется в содружество ангельских сил, вступает - и теперь уже безвозвратно, без риска вновь подвергнуться демоническому воздействию - в лоно божественной жизни. Лермонтов завершает свою поэму таким образом, что она становится произведением не столько о Демоне, сколько о Тамаре: Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне. Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит.
      Этот мощный аккорд превращает поэму в грандиозную симфонию о чем-то другом, гораздо более значимом для поэта, чем разоблачение пороков и крайностей индивидуализма. За величественной концовкой поэмы стоит провозглашение ценностей, противостоящих демонической идеологии, демоническому миросозерцанию. <...>
      Трудно поверить в то, что Лермонтову на пороге перехода в вечность не о чем было поведать человечеству, кроме как о пороках эгоцентризма, безверия и отрицания. Из последующего анализа станет очевидным, что Лермонтов недаром вынашивал "Демона" всю свою жизнь: своей поэмой он обращался ко всему человечеству, и его заключительное слово имеет непреходящее значение для мировой культуры. <...>
      Отлученность от Бога оборачивается для Демона утратой переживания сакральности окружающих его миров. Он перестает ощущать неповторимость и грандиозность божественного замысла, а себя самого - частью этого замысла. После отпадения от Бога мир больше не манит его своей тайной, поэтому будущее для него превращается в "веков бесплодных ряд унылый". <...> В этом контексте обещания Демона открыть Тамаре "пучину гордого познанья" -не более чем одно из завуалированных средств ее обольщения. Все, что Демон говорит Тамаре, требует предельно критичного отношения, ибо он старается даже свою тоску, свои искренние жалобы на муку демонизма использовать в качестве средства обольщения, стремясь своей откровенностью вызвать в Тамаре сострадание. При этом он прекрасно отдает себе отчет в том, что освобождение от демонизма для него невозможно. Его лживые монологи замешаны на правде для удобства обольщения, его искренность становится орудием тонкого и расчетливого соблазна. Демон понимает, что по-другому такую чистую душу, как душа Тамары, завоевать попросту невозможно. <...>
      В 1981 году вышла в свет "ЛЭ", явившаяся определенным итогом лермонтоведческих изысканий, совершавшихся на протяжении довольно длительного времени (в 1991 году она была переиздана без изменений). <...> Как представляется, назрела необходимость в выработке принципиально новых подходов к поэме, которые помогли бы преодолеть сложившиеся стереотипы в ее восприятии, вскрыть таящиеся в ней неожиданные глубины и обрести новые горизонты в ее понимании. Любое выдающееся произведение литературы, как и произведения искусства вообще, отражая ту эпоху, в которую было создано, остается явлением общемирового культурного процесса. Помимо эпохального, оно включает в себя еще и надвременное, непреходящее содержание, вскрывает те или иные общечеловеческие закономерности бытия, в силу чего переживает свое время и обретает новую жизнь в изменившихся исторических условиях. С этой стороны "Демон" оказался практически неизученным. В своем анализе мы предпримем попытку рассмотрения лермонтовской поэмы прежде всего с точки зрения тех вековечных вопросов бытия, которые в ней оказались затронутыми.
      
      ***
      <...>Если в ранних редакциях поэмы побежденный Демон в конце возвышался как над своим чувством к монахине, так и над силой, сыгравшей роковую роль в его судьбе, то в окончательном тексте поэмы происходит обратное. В нем Лермонтов не позволяет Демону проявлять свою власть над героиней и над оберегавшим ее ангелом. Предпринимались попытки рассматривать финал поэмы как необходимую уступку цензуре, на которую якобы пошел поэт для публикации своего произведения, но эти построения слишком несостоятельны, чтобы относиться к ним сколько-нибудь серьезно. С цензурной точки зрения спасение Тамары выглядит, пожалуй, еще более еретично, чем ее отлучение от блаженной вечности, которым заканчивалась поэма в ранних редакциях. Согласно сюжету, героиня гибнет в момент заключения союза с падшим духом, означавшего для нее грубое попрание иноческих обетов. О каком же спасении может идти речь в том случае, когда душа инокини вступает в интимное единение с темной силой и уходит в мир иной, так и не разорвав этой связи? При таком сюжетном повороте избавление героини от божественного правосудия и праведного возмездия могло быть расценено как посягательство на вероучительный строй Православия и слишком вольное обращение с представлениями Церкви о загробной жизни.
      Вместе с тем ученые единодушно отмечают совершенство формы лермонтовской поэмы. Но если в смысловом отношении поэма остается неясной и не лишенной противоречий, то каким образом поэту удалось достичь ее художественной безупречности? На чем зиждется безукоризненность формы, если в произведении отсутствует внутренняя целостность, если автору так и не удалось добиться в нем единства мысли?
      Как известно, борьба Демона за обладание душой Тамары составляет сюжетную основу произведения. В этом конфликте главных героев поэмы, как и во всяком противостоянии, одна сторона оказывается нападающей, а другая - обороняющейся. Тот, кто нападает, в своем завоевании непременно использует определенную стратегию, изучение которой помогает уяснить характер нападающей стороны. Если Демон - завоеватель (а с этим трудно спорить), то его сущность лучше всего раскроется в том способе борьбы, к которому он прибегает в своем стремлении обладать душой Тамары. В лермонтоведении, посвященном "Демону", не разработан вопрос о тактике, которую применяет герой, преследующий Тамару Между тем этот аспект его поведения достаточно важен для правильного понимания главного персонажа поэмы.
      Прежде всего, следует отметить, что далеко не все приемы завоевания героини, употребляемые Демоном, очевидны. Только первый из них - убийство жениха Тамары - результат прямого вмешательства Демона в ход событий. Все остальные способы воздействия, употребляемые героем, прикрыты искусством демонического обмана. Отображая демоническое коварство, Лермонтов широко использует в поэме прием умолчания. С этим принципом построения образа Демона читатель встречается с первых главок поэмы, когда герой, увидев Тамару, испытывает нечто вроде смутного желания перерождения, но безмолвием покрывает возникновение кровавого умысла Демона уничтожить жениха героини. Обратимся к анализу этого эпизода.
      Пролетающий Демон впервые видит Тамару и ощущает желание какой-то иной жизни: И вновь постигнул он святыню Любви, / Добра и красоты!... Девственная и невинная красота грузинской княжны вызывает в нем ностальгическое воспоминание о его прежнем, ангельском состоянии. Но дело не в самом воспоминании, не в том, что оно способно зародиться, а в том, как Демон на него откликнется. "То был ли признак возрожденья?" - вопрошает повествователь и делает легкий намек на то, что встреча с Тамарой вряд ли станет для Демона началом новой жизни. Он слов коварных искушенья Найти в уме своем не мог... Забыть? Забвенья не дал Бог. Да он и не взял бы забвенья!.. Этой фразой повествователь дает понять, что гордый дух не признает своей зависимости от Бога и не станет просить у Него "забвенья" прежнего опыта демонической жизни даже в случае, если у него затеплится желание переродиться. Раскаянность не в природе злого духа. Еще Ю. Манн проницательно заметил, что "Демон хочет примириться с небом, не раскаиваясь", то есть ничего не меняя в своей демонической сущности.
      Вслед за этим декларированием Демоном нескрываемого богоненавистничества, внимание без всякого перехода обращается к рассказу о гибели жениха Тамары. По логике повествования, здесь должно быть описание того, как зародился "злой" умысел в недрах демонического сознания. Вместо него мы встречаем многоточие, заменяющее собой пропуск необходимой главки. Таким образом, в фабульном повествовании образуется разрыв. Но это не досадный просчет или грубый изъян поэтического языка Лермонтова. Напротив, это одно из свидетельств зрелого мастерства поэта, разработавшего собственную уникальную методологию реалистического письма и применившего ее при создании портрета своего героя. Поставленное многоточие оказывается удачно найденным приемом, с помощью которого Лермонтов отображает бездонность демонической идеи, богоборческую неисчерпаемость дьявольского плана и ту его "злую" таинственность, содержание которой будет постепенно раскрываться. Демоническая мысль, если следовать правилам реалистического построения образа, довольно трудно поддается описанию. Способ умолчания позволил поэту воссоздать ту демоническую "неуловимость", изображение которой явилось одной из составных частей его творческого замысла.
      Необходимо отметить, что прием умолчания, которым пользуется Лермонтов, никак не связан с правилами построения образа, употребляемыми в романтической традиции. В романтическом произведении, где герой является носителем сознания автора, определенное отождествление героя и его создателя не только является неизбежностью, но и возводится в эстетический принцип повествования. В "Демоне", в отличие от романтического произведения, между создателем поэмы и ее героем невозможно поставить знак равенства. Нетождественность автора своему герою ощутима уже в экспозиции поэмы. Как антитеза демоническому отрицанию с первых же строк в поэме возникает нарисованная повествователем величественная картина Кавказа, предстающая дивным откровением о красоте Божьего мира. <...> Автор поэмы в отличие от своего героя никак не может считать землю "ничтожной" (ср.: "ничтожной властвуя землею..."). Он умеет с удивительной проницательностью подмечать красоту природы, почти по-детски восторгаться ею и предстоять перед ней в благоговейной простоте ("...И чуден был вокруг весь Божий мир").
      Герой поэмы в отличие от ее автора демонстративно не замечает этой красоты и не только не признает ее, но и с презрением отвергает:...но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье Бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего...<...>
      Прием умолчания в построении образа Демона выдерживается Лермонтовым на протяжении всей поэмы. Не говоря ни слова о зарождении плана убиения жениха Тамары, автор хранит молчание и о других аспектах демонического замысла. Читатель видит их уже осуществленными, но самое их зарождение в недрах "демонического совета" остается за пределами читательского внимания. В этом легко убедиться, если внимательно проследить за реализацией и содержанием всех демонических "коварств", которые встречаются в поэме. Как было отмечено, демонический план начал воплощаться с момента трагической гибели жениха Тамары.
      Спеша к невесте, жених Тамары совершает непростительную ошибку. Проезжая мимо часовни, где "почиет" князь, когда-то убитый мстительной рукой, а "теперь святой", жених по демоническому внушению вместо молитвы на святом месте предается любовной мечтательности, лишается покровительства Божия и гибнет. Грех, совершенный женихом Тамары, состоял в том, что презрел удалой жених обычай прадедов своих. Непозволительна не женихова мечта об утехах любви, а пренебрежение народной святыней. Почитание древнего обычая есть нравственный и религиозный долг человека. И даже любовь, которая для Лермонтова являлась одной из важнейших ценностей бытия, не извинительна, если личность уклоняется от исполнения этой священной обязанности. В следовании установившейся веками традиции и в почитании незыблемых ценностей истории автор видит залог человеческого самосохранения. Итак, первый тактический ход Демона, имевший трагические последствия для героя, - внушение ему действий, повлекших за собой грубое попрание принципов, на которых покоится драгоценная преемственность жизни.
      Погибшего, окровавленного "всадника молчаливого" одинокий конь, "скакун лихой", выносит из боя и доставляет в дом Гудала. Вместе с женихом Тамары гибнет и вся его свита, совершенно непричастная к его греху. Участь безвинных членов этой свиты, нашедших преждевременную смерть, трагична сама по себе. Но она усугубляется еще и тем, что в отличие от убиенного жениха Тамары тела их не будут захоронены на родных кладбищах: над забытыми "телами христиан / чертит круги ночная птица". И все же на месте их гибели впоследствии появляется памятный крест, который станет утешением для "усталых пешеходов" и сохранит имена этих страдальцев от полного забвения. Следует отметить, что в поэме изображается не один, а сразу несколько персонажей, претерпевающих жестокое насилие зла, в результате которого они встречают преждевременную смерть. Сначала упоминается безвестный князь, убитый чьей-то "мстительной рукой", затем читатель видит людей из свиты "властителя Синодала", застреленных осетинами. К числу таких безвинных жертв зла относится жених Тамары и, наконец, сама героиня поэмы. И все эти персонажи не исчезают бесследно в пространстве времени, которое обозначено художественными границами поэмы. Память их увековечивается или часовней (убитый мстительной рукой князь), или крестом (свита жениха Тамары), или храмом (княжна Тамара). Думается, что это не просто случайное совпадение или же следование автора поэмы религиозным стереотипам мышления. Здесь проявила себя одна из устойчивых особенностей сознания Лермонтова, нашедшая свое отражение в созданных им поэтических образах. Люди свиты жениха оказались втянутыми в орбиту зла и преждевременно лишились священного дара жизни. В силу этой причины они имеют особое право на память последующих поколений. Эта долгая память как бы возмещала им то участие в таинстве жизни, которого они лишились в силу рокового стечения обстоятельств. Лермонтовская мысль, соприкасаясь в художественной реальности с фактами насилия, не могла безучастно фиксировать случаи произвола, бездушно созерцать их и мириться с безусловным торжеством зла. Обостренное чувство справедливости, жившее в душе поэта, требовало обращения к традиционным христианским символам, в которых отражался конечный положительный итог извечного противостояния добра и зла. Вот почему места захоронения невинных жертв в произведении Лермонтова непременно отмечаются крестом. Поэт считает своим долгом как бы в противовес кровавой сцене убийства создать на ее месте картину продолжения жизни, украшенную деталями цветения и неувядающей любви. Памятный крест не просто "водружается" у дороги. Поэту совершенно необходимо отметить, что И плющ, разросшийся весною, Его, ласкаясь, обовьет Своею сеткой изумрудной; И, своротив с дороги трудной, Не раз усталый пешеход Под Божьей тенью отдохнет...
      Так место деспотичного кровопролития у Лермонтова становится Божьей тенью, доставляющей прохладу усталому пешеходу. Последствия демонической жестокости предаются забвению, как бы стираются новой жизнью, покрываются ее естественным ходом. При этом поэту для преодоления следов демонического разрушения совсем не нужны громкие и впечатляющие образы. Его муза находит созидательность в самой прозаичной стороне бытия, в самых простых и незначительных проявлениях жизни ("плющ, разросшийся весною", "усталый пешеход" и т. п.).
      Смерть жениха вызывает глубокую скорбь в душе Тамары. Это как раз то, что и нужно "влюбленному" Демону. Убийством он не только расправлялся со своим соперником, но и вполне целенаправленно отравлял душу Тамары печалью о случившемся. Эта печаль входила в планы героя по завоеванию души Тамары и подготавливала почву для другого демонического маневра. Следующим своим шагом Демон, не оставляя своей жертве времени пережить обрушившееся на нее горе, незамедлительно наносит ей очередной удар. Он неожиданно вторгается в жизнь Тамары звуками "волшебного голоса", манящего ее в мир иной. Еще не высохли слезы на ланитах героини, а она уже слышит над собой "волшебный голос" Демона, приводящий ее в смятение и колеблющий и без того слабое равновесие ее души. Такая поспешность в действиях Демона кажется не совсем оправданной. Ведь теперь, когда соперник мертв, вроде бы нет острой необходимости прибегать к торопливости, в которой всегда кроется опасность ошибки. Однако демоническое поведение имеет свою логику. "Нечистый дух" хорошо знает, что душа, поглощенная горем, ослаблена в своем противостоянии злу и не имеет достаточных сил для отражения демонического воздействия. Поэтому надо успеть распространить над ней свою власть, соблазнив ее "мечтою странной", пока она не окрепла от нанесенных ей душевных ран.
      Демоническая речь, которую слышит плачущая Тамара, - это не голос искреннего друга, ищущего ее расположения. Она полна затаенного коварства и обмана. Для того чтобы ответить на вопрос, какой губительный соблазн кроется в предложениях Демона, достаточно проанализировать его речь. Монолог героя имеет трехчастное построение. В первой части Демон утешает Тамару. Оплакивание ею убитого жениха, говорит он, столь бесполезно, сколь и бессмысленно, земные слезы и вздохи не слышны в раю: Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон, и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      В соответствии с демоническим взглядом на жизнь живых и умерших разделяет непроницаемая стена. И в этом горестном разделении бытия содержится начало, обесценивающее все человеческие чувства. Из этой демонической предпосылки следует другой вывод. Смысл второй части демонической речи сводится к тому, что жизнь земная, ничтожная и суетная, не стоит того, чтобы быть к ней привязанным. "Будь к земному безучастна" - таков итог второй части демонических внушений. Демон предлагает Тамаре в ответ на превратность человеческой жизни проникнуться совершенным равнодушием к земному.
      Коварному искусителю необходимо вырвать Тамару из живой жизни, разрушить ее связи со своим родом, привести ее к утрате интереса к земному бытию вообще. Без этого он не сможет добиться ее согласия на жизнь с собой. При этом "злой дух" удачно пользуется отрешенным настроем Тамары, вызванным в ней внезапной гибелью жениха.
      Чтобы в этой отрешенности Тамара не чувствовала себя умершей заживо, Демон предлагает ей второй соблазн. Он обещает ей иную жизнь с наслаждениями особого свойства, неведомыми людям, растворенным в непрестанных заботах и хлопотах о земном: К тебе я стану прилетать; Гостить я буду до денницы И на шелковые ресницы Сны золотые навевать.
      Демон предлагает ей любование неодушевленной красотой, противостоящей подлинной красоте Божьего мира, соблазняет Тамару бездейственной созерцательностью этой абстрактной красоты. "Сны золотые" - вот все, что можно сказать об этой развоплощенной, безликой ирреальности, пребывание в которой должно стать смыслом и содержанием новой жизни Тамары. Можно сказать, что третья часть демонической речи содержит в себе призыв к ложной духовности, обозначенной словосочетанием "сны золотые". Она является ложной по многим признакам: о ней нельзя сказать ничего конкретного; и в силу того, что для ее достижения не требуется никаких усилий, кроме согласия на контакт с Демоном, она обещает личности неопределенную гамму услаждающих переживаний, развивающих духовное сластолюбие; грезы этой духовности уводят в сторону от проявлений подлинной любви к ближнему, связь с которым полностью утрачивается и т. п.
      Обращает на себя внимание тот факт, что Лермонтов связывает вторую и третью части демонического монолога в единое целое, делая их речевым монолитом. Границы между частями так искусно спрятаны, что почти не ощущаются ни Тамарой, ни читателем. В этом едва приметном соединении двух соблазнов в единое целое заключена особая дьявольская "премудрость". Демон предлагает героине свои искушения не в хаотичном порядке, а в строгом соответствии с особенностями человеческой психики, согласно которым первое "заболевание" зачастую влечет за собой второе: исчезновение интереса к окружающей жизни нередко ставит личность на путь поиска ложной духовности. Демон, исконный враг человека, хорошо знает, что увлечение ложной духовностью может возникать в личности в качестве самозащиты от обрушившихся на нее горестей и скорбей.
      Нельзя не отметить и того, что демонская речь, обращенная к Тамаре, исполнена едва приметной вкрадчивостью и мягкой осторожностью. Облеченная в переливы нежной заботливости, она напоминает лицемерную манеру разговора представителей великосветских салонов, привыкших к изящному перевоплощению, тщательно скрывавших, как и Демон, свое истинное лицо от собеседника (Тамара слышит голос, но не видит говорящего). <...>
      Изображая первую сцену демонического вторжения, повествователь отмечает, что свидание с Демоном оборачивается для героини неумолкаемой тревогой души: "Все чувства в ней кипели вдруг". Из этого замечания можно заключить, что слова Демона проникли не только в ум, но и в сердце Тамары, вызывая не мысли, а желания сильные и вместе с тем смутные, возмущавшие привычное равновесие ее души. Следовательно, это были не просто речи, обращенные к сознанию героини, которые она могла бы осмыслить в спокойном расположении духа. Тамара подверглась определенному духовному воздействию, имевшему неотразимую силу. Это принципиально новый прием "обольщения", нигде более не встречающийся в творчестве Лермонтова. Некоторые исследователи говорили о том, что лермонтовский Демон, добиваясь Тамары, действует по "общему трафарету". <...>
      Душа героини, испытывая демоническое воздействие, теряла свое обычное равновесие, оказывалась за чертой спасительного самообладания и ощущала, что перед ней разверзалась пропасть какой-то нравственно необратимой катастрофы.
      Положение Тамары усугублялось еще и тем, что до определенного момента Демон сохранял в борьбе с ней абсолютную неузнаваемость. <...> В стремлении подчинить своему влиянию Тамару он до определенного времени действует на правах инкогнито. Поэтому положение героини, которой приходится не только в одиночестве, но еще и вслепую противостоять могучему духу зла, - совершенно исключительное и ни с чем не сравнимое. Демон в борьбе за обладание Тамарой пользуется неоспоримым рядом преимуществ, которых не имеет его возлюбленная. Лермонтов изначально ставит свою героиню в условия неравной борьбы.
      Первая встреча Тамары с Демоном завершается погружением утомленной героини в долгожданный и спасительный сон. Демон склонился к изголовью героини со взором, полным любви и грусти, "как будто он об ней жалел...". Этот демонический взгляд похож на ту умиленность, с которой хозяин взирает на свою жертву, в очередной раз убедившись в своей власти над ней. Ко времени создания последней редакции поэмы Лермонтов сделал различие между любовью деспотической, под покровом которой таится бездонная пропасть эгоизма, и любовью бескорыстной, одушевленной той готовностью к жертвенности, которая выражена им в стихотворении "Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...". По мнению поэта, существует тяжелая любовь собственника, стремящаяся к безраздельной власти над объектом любви. Эта любовь вовсе не исключает искренности, глубины, романтической "грусти и печали", но по отношению к предмету любви она оборачивается жесточайшей тиранией. Герой и любит, и одновременно тиранит предмет своей любви. Однако то, чего не видит в себе герой, подмечает повествователь и делает особенность демонической страсти предметом иронии. В замечании о взгляде Демона сквозит едва уловимая тень авторской насмешки: "Как будто он об ней жалел...". <...>
      Употребление иронии обусловлено особенностью авторского взгляда на героя. В первой части поэмы герой не видит в себе того, что очевидно для авторского взгляда. Демону еще только предстоит узнать себя с объективной и исчерпывающей полнотой. Правда, это самопознание не повлечет какой-либо перемены в его существовании: Демон так и останется духом зла, застывшим в бессильном и бессмысленном богоборчестве. А пока эта существенная разница между беспристрастной оценкой повествователем своего героя и взглядом героя на самого себя уловима только в авторской иронии.
      Завершается вся главка, а вместе с ней и первая часть поэмы гениально найденной поэтом формулой о причудливом переплетении в себялюбивой, гордой и деспотичной душе героя начатков эгоистичной любви и бесчеловечной жестокости: То не был ада дух ужасный, Порочный мученик - о нет! Он был похож на вечер ясный: Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!.. <...>
      Отождествление Демона с романтическими героями раннего Лермонтова является ошибкой, уводящей исследователей на ложный путь в трактовке одного из главных образов поэмы. В лермонтовском герое не заметно ни разочарованности во зле, ни настоящих и искренних попыток преодоления своего демонизма. В этом отношении Демон лишен противоречивости и остается верен себе до самого финала поэмы. Точно так же и отношение к нему автора остается неизменным, в чем придется убедиться по ходу анализа поэмы не один раз. Что же касается некоторой размытости этого образа, его "неуловимости" и зыбкости, то эти черты, включенные Лермонтовым в портрет своего героя совершенно умышленно, как раз и доказывают его принципиальную антиромантичность. Ибо они-то и являются отличительными признаками реально существующего падшего духа. "Он был похож на вечер ясный: / ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!.." Эта демоническая неопределенность соответствует природе падшего духа. Бес, собственно говоря, и должен быть неуловимым в своей двойственности. Свою тактику борьбы за обладание душой он как раз и строит не на примитивном и грубом внушении порока, а на неприхотливой, мягкой игре света и тени. Неопределенность образа героя вовсе не является изъяном произведения. Создавая "Демона", Лермонтов не только глубоко проник в законы духовной жизни, но и гениально передал эту демоническую трудноразличимость, ложную привлекательность падшего духа. Вот почему можно утверждать, что лермонтовский Демон не только ничего общего не имел с романтическими героями, но и создавался поэтом в реалистической традиции, в строгом соответствии с законами духовной жизни.
      Во второй части поэмы происходит усложнение образа Демона. Он искушает героиню, признается ей в любви, плачет возле ее кельи, спорит с ангелом, приносит клятвы, торжествует и, наконец, возвращается к своему изначальному положению, то есть к одиночеству Герой проделывает немалый путь, который завершается крушением всех его надежд. Вторгаясь в судьбу Тамары, Демон нарушает размеренное течение ее жизни, губит ее, но сам при этом остается статичным, неспособным к изменению, к эволюционному развитию. Несмотря на водоворот трагических событий, виновником которого он явился, он все время движется по замкнутому кругу: он начинает с отверженности, ею же и заканчивает. На протяжении второй части поэмы, как и первой, он не выходит за рамки своей демонической природы и всюду остается верным своей сути. Чтобы убедиться в этом, продолжим анализ способов воздействия героя на душу Тамары.
      Вторая часть поэмы начинается монологом героини, которую читатель застает в новой фазе противостояния демонической силе. Тамара находится в состоянии душевной помраченности и глубочайшего разлада с собой. Она ищет спасения через удаление в обитель. Остается только догадываться, что этот разлад - следствие весьма продолжительного воздействия Демона на ее душу. Однако сама процессуальность этого воздействия оказывается за рамками читательского восприятия. Здесь, как и в первой части поэмы, используется прием авторского умолчания. Лермонтов нередко пользуется молчанием там, где оно может выразить гораздо больше, чем литературное слово. Но если раньше этот прием употреблялся с целью изобразить недосягаемую глубину демонического замысла, то теперь молчание автора выражает нечто иное: оно иллюстрирует неотразимость и непреодолимость демонического воздействия.
      Уход героини в обитель - следующий этап ее борьбы с приражением духа лукавого. Поступление в обитель лица княжеского происхождения было вынужденной, крайней мерой. Неотступные просьбы Тамары, которыми начинается вторая часть поэмы, свидетельствуют о том, что к своей тактике Демон не добавил ничего нового, только значительно усилил степень воздействия на душу героини. Теперь Тамара чувствует себя неспособной к нормальной жизнедеятельности ("А мне не быть ничьей женой") и, как ей кажется, навсегда утрачивает ту непосредственную радость бытия ("На свете нет уж мне веселья..."), которой была преисполнена ранее (ср.: "веселья детского полна...), до своего "знакомства" с Демоном. Удаление Тамары из своего селения за глухие стены монастыря, где она ищет душевного мира (ср.: "святыни миром осеня..."), стремясь укрыться от странного "зова", говорит о том, что демонические "притязания" имели неотвязчивый, непрекращающийся характер и что все способы самозащиты, употребляемые Тамарой в предыдущих фазах противостояния, были исчерпаны и оказались совершенно недейственными.
      Монастырь, куда удаляется Тамара, изображается автором как место гармоничного единения Бога, человека и природы. <...>
      Образ монастыря необходим Лермонтову, конечно, не сам по себе, а потому, что он служит незаменимым фоном для отображения глубокого одиночества и безысходного положения своей героини. Несмотря на очевидную святость места, на его богохранимость и богоизбранность, Тамара со своей "преступной думой" составляет исключение из общего правила монастырской жизни. Она одна выпадает из стройного и священного союза, созданного религиозным вдохновением человека. Рядом с "восторгами чистыми" насельниц обители "преступные думы" Тамары выглядят почти кощунством, равно как и ее "тяжелое рыданье" и "плач безумный", врывающиеся в ночное молчанье и вызывающие испуг у обитателей здешнего края. Поэт искусно создает эффект контраста, не нарушая при этом повествовательного ритма и плавного развития сюжета. После общей картины в повествовании возникает сравнение состояния Тамары с прикованностью горного духа, говорящее о том, что Тамара и в обители, в этом уединенном приюте священного мира, продолжала испытывать жесточайшее насилие посторонней силы, безнадежно сковывающей ее душу ("То горный дух прикованный в пещере стонет!").
      Итак, священная обитель, куда удаляется Тамара, не принесла ей желаемого освобождения от "злой напасти". Наоборот, здесь демонические "нападки" приняли еще более утонченный и более коварный характер. Противостоять им стало намного труднее. Особенность демонической деятельности на новом этапе конфликта выразилась в том, что теперь "нечистый дух" соблазнял Тамару не только в келье монастыря, в этом уединенном средоточии священного мира, но и в самом храме, в минуты священнодействия. "Знакомая речь" теперь слышится Тамаре не сама по себе, а в часы "торжественного пенья", "пред алтарем" и "при блеске свеч", то есть, чуть ли не в присутствии Божием, в самые высокие и священные минуты монастырской жизни. Выясняется, что преследующий героиню Демон не боится даже святыни храма, как будто специально искушая свою жертву там, где более всего она чает найти защиту. Но и это еще не всё. Перед взором Тамары впервые появляется зримый образ, который скользит "без звука и следа", растворяясь "в тумане легком фимиама". Этот образ как бы сливается с ходом богослужения, как бы составляет с ним неразрывное целое, вызывая впечатление гармоничного единства с ангельским миром ("сиял он тихо, как звезда..."). Теперь Демон не только склоняет Тамару к отрешенности от земной жизни. Этого он почти добился. Он влечет ее к себе как к личности, как к индивидууму. При этом герой старается ввести Тамару в заблуждение своим мнимым согласием с областью божественного, своей ложной принадлежностью к горним сферам. Делает он это, во-первых, для того, чтобы "снять" со своей жертвы инстинктивный страх и вызвать доверие к своим последующим посещениям. А во-вторых, для того, чтобы этими видениями, ложными откровениями создать у героини впечатление мнимой близости к ней небесных сил и внушить ей мысль о своей духовной исключительности, духовном превосходстве, одним словом, прельстить ее гордыней.
      Но и этого демонической силе недостаточно. Не будучи уверенным в успехе своих действий, Демон подвергает героиню еще одной тяжелейшей напасти. До рокового свидания с Демоном Тамаре предстояло испытать нападки еще и другого рода: под конец она подверглась действию плотской брани. Демон, не успев сдвинуть душу Тамары со своих основ через соблазн равнодушия к "делам земли", через соблазн ложной духовности, через соблазн своей мнимой божественности, обрушивается на нее самым неотразимым своим орудием - блудным наваждением: "Нет сил дышать, туман в очах, / объятья жадно ищут встречи, / лобзанья тают на устах..." Не имея возможности проникнуть ни в один уголок души Тамары с помощью духовного воздействия, Демон напоследок пытается в самом ее естестве найти своего сторонника, чтобы все-таки склонить грузинскую княжну к преступному союзу.
      Анализ способов демонического воздействия на душу героини позволяет сделать вывод о том, что Демон действует в соответствии со строгими правилами бесовского "мастерства". <...>В арсенале демонических действий - и внушение любовной мечтательности в самые опасные минуты жизни человека, и отъятие непосредственной радости бытия с последующими настроениями отрешенности от живой жизни, и угнетенное, мрачное состояние духа, и проповедь ложной духовности, и попытка утвердить личность в чувстве своей исключительности, в особом праве на контакт с невидимым миром, и возбуждение плотских страстей. Эти наблюдения за образом действия героя подтверждают мысль о том, что Демон Лермонтова - законченный поборник зла, в котором при внимательном рассмотрении не усматривается ни противоречий, ни незавершенности, ни досадной недоработанности, и что его изображение выполнено поэтом в строгом соответствии с законами реалистического искусства.
      С VII главы второй части поэмы Лермонтов приступает к разработке новой темы в сюжете своего произведения: темы непосредственной встречи Демона и Тамары. Теперь нечистый дух, приготовивший свою жертву к этому свиданию с собой, выходит из своего "подполья" и приступает к открытым действиям. Если до этой поры образ Демона в поэме с некоторыми оговорками всетаки умещался в рамки исконного духа злобы, то с этого момента в развитии образа главного героя начинает доминировать поэтический вымысел, то есть наступает коренной перелом в развитии темы. Он выразился в двух новых сюжетных поворотах поэмы. Вопервых, автор вводит определенную драматургию в образ "поборника зла", которого читатель застает плачущим возле кельи Тамары. Во-вторых, главный персонаж поэмы предлагает героине нечто такое, что выводит его за рамки библейских понятий: представ перед ней со всей откровенностью, он предлагает ей проект совместного бытия. Однако и в этой части поэмы поведение героя продолжает нести на себе хорошо узнаваемый отпечаток традиционного демонизма.
      Демон, появившись в очередной раз в обители, "долго не смел" нарушить "святыню мирного приюта". В его поведении появляется какая-то несвойственная ему нерешительность ("задумчив у стены высокой / он бродит"). Как будто перед самым исполнением своего жестокого умысла Демон неожиданно проникается его святотатственным содержанием. В герое борются два чувства: чувство эгоистического обладания и чувство непосредственной, естественной жалости к героине. Из задумчивости его внезапно выводят звуки льющейся ангельской песни, которые он слышит "средь общего молчания". Эта песня, исполненная неизреченной красоты, была отзвуком высшего утраченного им мира.
      Она являла Демону память о тех "жилищах света", в которых он блистал когда-то, как "чистый херувим". Небесный, хорошо знакомый, но давно забытый звук вторгается в его жизнь. Слыша мелодию, Демон вдруг постигает "святыню чувства". На возникшем фоне этого чувства преступность его замысла проступает с еще большей отчетливостью и становится для него очевидной. Он замирает на мгновение и даже "хочет в страхе удалиться", оставив свой "умысел жестокий". Нечто вроде чувства запоздалого раскаяния посещает героя. Вместе с тем Демон испытывает горькое, "нечеловеческое" сожаление о бесповоротной утрате горнего мира, о вечном разлучении с ним. Зримой отметкой такого сложного чувства становится след на камне, куда падает "жаркая, как пламень, слеза", пролитая отверженным духом.
      Слушая песню, звучащую посреди монастырской тишины, герой переживает весьма противоречивое чувство, отдаленно напоминающее муки совести. Любопытно, что Демон слышит эту песню перед входом в келью Тамары. Словно кто-то удерживал его от задуманного им шага. Но герой все же переступает порог кельи. Правда, входит он как будто бы в новом состоянии, уже отрекшийся от "злых своих стяжаний", "с душой, открытой для добра". Эти строчки вроде бы говорят о повороте, происшедшем в настроении главного героя: "И мыслит он, что жизни новой / пришла желанная пора". Как будто и в самом деле "нечеловеческой слезой" герой смыл в себе все, что мешало ему открыться навстречу подлинному чувству. Однако на самом деле все гораздо сложнее. "И мыслит он", - этим местоимением повествователь указывает на ту изрядную долю субъективизма, которая присутствует в отношении падшего духа к своим душевным переживаниям. В отличие от своего героя автор поэмы совсем иное усматривал в его поступке. "То было злое предвещанье!" - восклицает повествователь, наблюдая за действиями Демона. Предвосхищая дальнейшее развитие событий, автор как бы предупреждал читателя о том, что воодушевление, охватившее героя, было ложным, и не стоит обольщаться. Даже в своем желании полюбить, представляющемся демонической личности вполне искренним, она все же неизменно останется при своем обычном себялюбии, неизжитых гордыне и отрицании (примечательно, что ни в одной работе, в которой в той или иной степени присутствует идеализация Демона, нет анализа процитированной выше повествовательской фразы. Исследователи, защищающие героя, тщательным образом обходят ее стороной, делая вид, что ее вовсе нет в поэме. И это естественно. Она не вмещается в концепцию, согласно которой Демон через любовь к Тамаре ищет восстановления утраченной гармонии).
      Правота авторского взгляда на поступок Демона незамедлительно выявилась в следующей сцене. В ней герой, вошедший в келью, видит "посланника рая, херувима", охраняющего безгрешную душу Тамары от разрушительных приражений зла. Встретив неожиданное препятствие на своем пути, гордый дух резко поворачивает в привычную сторону своего демонизма. При виде херувима в нем мгновенно просыпается "старинной ненависти яд". <...>
      В сцене столкновения Демона с херувимом Лермонтову необходимо было вскрыть неизменность демонической злобы и подчеркнуть, что от первоначальной готовности героя любить "с душой, открытой для добра", не остается и следа. Минута, когда Демон готов был "оставить умысел жестокий", оказалась всего лишь минутой. Появление херувима не оставляло места для демонических иллюзий. В свете его предстояния герой отчетливо видит неосуществимость едва наметившегося пути. Истинная любовь на короткое мгновение посетила демоническую душу и тотчас же оставила ее. Бездонная глубина демонизма оказалась не только непреодолимой для героя, но и губительной для образовавшегося в нем слабого ростка любви.
      Интересно отметить, что всякий раз, когда в поэме появляются силы, олицетворяющие собой власть Бога или Его незримое вездеприсутствие, Демон тотчас охватывается богоненавистнической злобой и вопреки своей воле обнаруживает суть своей богоборческой души. При этом его оставляет привычная дальновидная расчетливость, которая проявляется отчасти в искусно спланированной им тактике по завоеванию души Тамары. При виде херувима Демон скатывается в пропасть безудержной клеветы. Прилетев в обитель, он переживает с особой силой необычную святость этого места. Повествователь замечает, что Демон "долго не смел / святыню мирного приюта / нарушить". Завидев же херувима, Демон с надменностью заявляет посланнику Бога совершенно противоположное тому, что только что испытал. "Здесь больше нет твоей святыни", - говорит он херувиму. И герой тут же изрекает слова глубокой неправды о Тамаре. "На сердце, полное гордыни, / я наложил печать мою", - заявляет он. Вся система воздействия на Тамару, употребляемая Демоном, подчинена одной цели: он должен добиться ее согласия на демонический образ жизни. Злой дух хочет сделать ее носителем своего, демонического сознания. Парадокс ситуации, однако, заключается в том, что ему совершенно необходимо подвести Тамару к добровольному согласию на жизнь с собой. На иных условиях его план осуществиться не может, ибо Демон добивается прежде всего нравственной победы над Тамарой. Поэтому-то он и пускается на демоническую "обработку" ее сознания. Но сейчас, в келье Тамары, видя херувима, он спешит опередить события и выдает желаемое за уже совершившееся. "На сердце, полное гордыни, / я наложил печать мою", - говорит он херувиму, как бы предваряя итог будущего свидания, ради которого он появился на пороге кельи. Не владея собой, он бросает небесному хранителю Тамары лживую фразу ("здесь больше нет твоей святыни"), которой намекает на то, что уже добился необходимого согласия от Тамары на жизнь с собой, сломив ее волю и наложив на ее сердце печать своей - демонической - гордыни. <...>
      По мнению многих лермонтоведов, Бог в поэме - символ верховного охранителя казенной и несправедливой системы подавления свободы и независимости человека. Противостоящий же Ему Демон - мятежный и одинокий борец за права и достоинство личности. Раз Бог - виновник зла, то Демон, отпавший от Бога, автоматически становится борцом за справедливое мироустройство. Отсюда, по мнению исследователей, проистекает "лермонтовская поэтизация Демона, по праву восставшего на Бога, Который развязывает зло, а также и на мир, в котором зло пребывает".
      Отпадение от Бога, даже если видеть в Нем виновника социального зла и несовершенного мироустройства, еще не может само по себе означать "борьбу за справедливость". Прервать свое общение с источником зла и объявить ему непримиримую вражду - совсем не одно и то же. Единственная цель Демона - заразить своим демонизмом чистую и невинную душу. Навязывать роль борца герою, имевшему в поэме своим занятием бесцельное умножение зла, - значит игнорировать ясную и очевидную простоту лермонтовского слова, заниматься додумыванием поэмы, выстраивать на ее материале совершенно новый сюжет. В отождествлении Демона с искренним и пылким борцом со злом имеется какое-то нецеломудренное обращение с лаконизмом и недвусмысленной точностью поэтического слова Лермонтова. <...>
      Налицо очередная логическая несообразность. Либо бунт против Бога и Его творения, либо попытки обрести утраченную гармонию с мирозданием и наладить с "небом" прежнюю любовь. Можно ли два этих противоположных, взаимоисключающих начала объединить рамками единого поиска?
      Почему же он торжествует в момент ее гибели? "Увы! злой дух торжествовал!" - замечает повествователь, когда Тамара, отравленная ядом демонического поцелуя, мгновенно лишается жизни. Это происходит потому, что Демон в поэме жаждет только одного: завоевания Тамары вопреки ее воле и вопреки воле охраняющего ее Бога. Все демонические заверения о том, что он "хочет с небом примириться", "хочет любить", "хочет молиться", "хочет веровать добру", - не более чем способ замаскировать лицемерием истинные цели своих поступков. Чтобы обмануть Тамару, Демону приходится все время уверять ее в том, что он - "зло природы" - бесконечно страдает по причине своей отлученности от мира ангельского согласия и небесной чистоты. Эти страстные уверения героя, полные коварного обмана, означают, что сам лермонтовский Демон, в отличие от наших некоторых лермонтоведов, считал Бога источником добра и гармонии, а не виновником зла и несовершенства. <...>
      Пренебрежение текстом лермонтовской поэмы, который отчаянно сопротивляется попыткам исследователей придать Демону амплуа борца за свободу и за справедливость, неизбежно приводит к концептуальным несообразностям (Б.Т. Удодов; ЛЭ и др.).
      Тщательное и научно-правдивое отношение к тексту поэмы не оставляет места для ее философского "додумывания". Лермонтовский Демон - это демон в прямом смысле этого слова, то есть во всех отношениях законченный дух зла. Таким он и предстает перед читателем в финальной сцене: "Взвился из бездны адский дух". Все попытки навязать этому образу то или иное положительное содержание, а также построенные на этом образе спекуляции религиозно-философского, социально-исторического, литературноромантического или другого характера относятся к области филологического мифотворчества.
      Несмотря на высказанные соображения, нельзя все же отрицать того, что Демон действительно является в поэме богоборцем. Только не противником Бога как устроителя несовершенного мира, а Его непримиримым врагом в той интриге, которую он развязывает против Тамары. Анализ текста поэмы заставляет признать, что Демон выступает в ней противником Абсолютного Добра. Как представляется, именно в этом и усматривается его богоборчество в поэме Лермонтова. В поединке за обладание Тамарой Демону необходимо сломить сопротивление не только самой Тамары, но, главное, тех сил, которые невидимо стоят на страже ее души. <...>
      Для позднего Лермонтова земная жизнь никак не может быть сведена к пошлой обыденности, заслуживающей решительного отрицания. Работая над последней редакцией "Демона", поэт в известной степени преодолел соблазн романтического противопоставления низменной толпы и мятежного индивидуума, устремленного к возвышенному существованию. Лермонтовская Тамара - образец женственности и нравственной красоты - помещена автором в самое средоточие земной жизни. Она появляется в поэме, как бы вышедшая из недр патриархального уклада грузинского селения, вне которого ее существование совершенно немыслимо. Душевная красота Тамары не только противопоставлена, но и всецело обусловлена ее неразрывной связанностью с тесным кругом своих родных и близких. Простая жизнь этих людей, наполненная ежедневным трудом, вроде бы и не отличается свойством высокой поэзии. Являясь в поэме высоким примером жертвенности, в то же время Тамара остается представителем того "будничного" существования, того "прозаического порядка жизни", который совершенно неприемлем для романтически настроенной личности.
      "Соблазна полными речами" называет повествователь страстный монолог Демона. "Ведь он недаром гений!" - замечает Лермонтов по поводу аналогичных демонических излияний в "Сказке для детей". Демон - талантливейший оборотень, непревзойденный мастер камуфляжа, который в случае необходимости способен искусно рядиться в одежды правды и тонко маскировать свою сущность. Однако клятвенный монолог Демона - это не только коварные слова "соблазна". Это еще и слова демонического вероломства. "Соблазна полными речами он отвечал ее мольбам", - замечает повествователь о демонском ответе на заклинания Тамары. С одной стороны - просьбы о жалости ("и сжалишься, конечно, ты"), В ответ на них - речи, "полные соблазна", прикрывающие тайный умысел и свидетельствующие о крайней степени демонической жестокости.
      Вырванное, почти навязанное Демоном согласие быть с ним оборачивается для Тамары гибелью. Входила ли смерть Тамары в планы "лукавого духа"? И не оказался ли сам Демон жертвой своей несбыточной мечты, как считают многие лермонтоведы? Анализ способов демонического воздействия на душу героини не оставляет сомнений в том, что расчет в действиях Демона был. <...>
      В гибели Тамары следует видеть не поражение Демона, а прямое исполнение его умыслов. Демону необходимо было исхитить Тамару из рук Божиих таким бесповоротным образом, чтобы окончательно лишить ее всякой возможности возврата к Богу. А это могло произойти только в том случае, если бы Тамара скончалась в самый момент совершения непростительного греха, каковым являлось для инокини заключение преступного договора с
      "падшим духом". Ведь за гробом, где душа встречает страшный суд, подытоживающий ее земную жизнь, нет места покаянию и восстановлению в правде Божией. По этому, самому наихудшему, трагичному для Тамары сценарию всё и совершается. Ход событий вызывает восторженную и самоуверенную радость Демона. "Увы! злой дух торжествовал!" - замечает повествователь, описывая внезапную кончину Тамары. Встречая душу Тамары "в пространстве синего эфира" в сопровождении ангела, Демон решительно пресекает им "свободный путь". Он предъявляет, как ему казалось, законные права на душу Тамары. "Она моя!" - говорит он ангелу "гордо в дерзости безумной". В этот момент Тамара впервые видит Демона в подлинном обличии: Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, И веяло могильным хладом От неподвижного лица...
      Теперь, когда цель достигнута, герою совершенно ни к чему притворяться. Теперь можно сорвать маску, под которой - ни грусти, ни тоски, ни жажды любви и гармонии, ни печали и мук, ни устремленности к добру, а только злоба, "не знающая конца". Со словами проклятья ("И проклял Демон побежденный...") исчезает герой и со страниц лермонтовской поэмы.
      При анализе методов демонического воздействия на душу Тамары "любовь" Демона к героине предстает в своем истинном свете. Совершенно правы исследователи, утверждавшие, что отношение Демона к Тамаре является средством характеристики главного героя. <...> Но любовь-то как раз Демон и отвергает, а добивается лишь одного: эгоистического обладания Тамарой. При этом он использовал в борьбе за это право не только холодную, чисто дьявольскую расчетливость, никак не совместимую с "мятежной страстью", но и сугубо демонические средства. В истории этой "любви" с исчерпывающей полнотой выявились отнюдь не светлые и высокие силы души героя, не его открытость "любви, мечте и надежде" и не его стремление "восстановить утраченную гармонию с мировым целым". В ней проявилась глубина его богоборческой сущности и ничем не одолимая укорененность во зле.
      Вместе с тем образ Демона не только лишен однолинейности, но является одним из самых сложных образов, созданных творческим воображением Лермонтова. Этот противоречивый и многозначный персонаж не вмещается в рамки последовательного и сознательного поборника зла. Лермонтовский Демон - это не только безнадежно отпавший от Бога дух зла, застывший в своем отрицании и не способный к нравственному изменению. Герой лермонтовской поэмы - это еще и личность, зараженная демонизмом и неисцельно страдающая от своего демонизма. В произведении образ Демона совмещает в себе два аспекта. Это и гордый дух, декларирующий свою непримиримость по отношению к Богу и даже находящий в богоборчестве специфическое наслаждение. В то же время это и личность, тяготящаяся демонизмом, безуспешно ищущая освобождения от тяжелых оков демонизма.
      В поэме наряду с признаками несходства главного героя и его создателя присутствуют и элементы противоположного характера, подтверждающие наличие внутренней связи автора и Демона. С первых строк поэмы Лермонтов называет своего героя печальным ("Печальный Демон, дух изгнанья..."), выражая этим словом невольное сочувствие к Демону и вызывая у читателя безотчетную расположенность к нему. Когда Демон впервые видит Тамару, то испытывает тоску по утраченным идеалам "любви, добра и красоты". Он способен вдохновляться красотой, "постигать" "святыню любви", "любоваться" "сладостной картиной" добра, грустить о "прежнем счастье". Его закрепощенная злом душа продолжает таить в себе сочувствие к утраченной вере. Тоска, возникающая в герое при виде Тамары, не приводит его к перерождению, но она дорога Лермонтову сама по себе, как свидетельство принципиальной несводимости его души к злу, как признак того, что светлый период существования не утратил над ним своей власти. В демонской печали угадываются авторские интонации, переживания самого Лермонтова, в описании грусти героя отражен опыт душевной жизни поэта. В этом можно убедиться при анализе редакций поэмы.
      В ранних, приготовительных текстах поэт прежде всего выделяет в Демоне безысходную скорбь утраты как доминирующую черту. Намечая портрет будущего героя, делая этюдные зарисовки главного персонажа, Лермонтов в скупых строках чернового (первого) варианта поэмы отражает самую суть внутреннего конфликта демонической личности. Герой опустошен и всецело предан разрушительной деятельности: Любовь забыл он навсегда. Коварство, ненависть, вражда Над ним владычествуют ныне... В нем пусто, пусто: как в пустыне...
      После такой характеристики без всякого перехода Лермонтов намечает противоположную сторону души своего героя: Зачем же демон отверженья Роняет посреди мученья Свинцовы слезы иногда, И им забыты на мгновенье Коварство, зависть и вражда?..
      В сокровенных, потаенных глубинах души Демон - страдающая личность, а совершаемое им зло практически никак не отражает основной трагедии его существования. Чувствуется, что автору ближе мировая скорбь героя, чем "груды гибнущих людей". Свинцовая слеза отражает горечь утраты героем гармоничного существования и в то же время является символом трагической невозможности восстановления Демона в добре, возвращения к прежнему образу жизни. Уже в первой редакции на передний план выступает изначальная обреченность героя на демонизм. Глубокая неудовлетворенность героя своим демонизмом, попытка избавиться от него и столь же глубокое ощущение абсолютной невозможности обрести новую жизнь составляют ту основу, на которой Лермонтов в дальнейшем будет строить образ Демона.
      Начиная со второй редакции Лермонтов усложняет образ и вводит внешнюю причину приступа демонической грусти. Героя заставляет "прослезиться" соприкосновение с миром чистоты, любви и гармонии. Звучащая в обители песня обнаруживает глубинные процессы, которые скрыты в душе героя. Под спудом демонизма таится тоска по утраченному Эдему, которая неожиданно прорывается на поверхность видимой жизни при встрече героя с отзвуком божественного мира. Герой ищет забвения в перспективе открывшейся любви, но ему не суждено обрести нового существования. Причина обреченности героя на отрицание - в нем самом. Мутные воды его души оказываются неспособны к просветлению. Во второй редакции по поводу влюбленности Демона рассказчик замечает: Ужель узнает он любовь? Тому не быть: так если мчится Сын ливня в поле мутный ключ, И солнца полумертвый луч На нем случайно отразится, Он лишь мгновенно озарит, А мутных вод не просветит...
      Явившийся впоследствии ангел-защитник лишь только выявляет демонический самообман и самообольщение. Его появление обнаруживает злобу, лежащую на дне души героя. Характерно, что во второй редакции "ангел нежный" не вступает в прения с Демоном и никак не препятствует его действиям. Злой дух возбуждается мщением и ненавистью и решается погубить "предмет любви своей минувшей" при одном появлении в келье монахини "посланника рая".
      В третьей редакции поэмы Лермонтов вводит в сцену "ангельского присутствия" развернутый комментарий противоречивых процессов, протекающих в душе героя. Несмотря на возникшую любовь, Демон не может преодолеть своей сущности: Успело зло укорениться В его душе с давнишних дней; Добро не ужилось бы в ней; Его присвоить, им гордиться Не мог бы демон никогда...
      Движение от вспыхнувшей любви к привычной мести, по мысли Лермонтова - проявление демонической природы героя, которую он при всем своем желании не в состоянии изменить. Она довлеет над сознанием героя, делает его пленником и данником демонизма. Мимолетная увлеченность добром заканчивается злобой, мщением и надменным чувством превосходства, утверждением в гордыне. Посредством неудавшейся попытки преобразиться через возникшую любовь герой узнает себя, открывает в самом себе демонические глубины.
      В пятой редакции поэмы мотив демонического самопознания обретает конкретные очертания. Когда Демон при виде ангела отдается во власть стихии мщения, рассказчик не без иронии замечает: Простите, краткие надежды Любви, блаженства и добра; Открыл дремавшие он вежды: И то сказать - давно пора!
      Демон - это как бы недовоплотившийся дух зла, которому в истории с Тамарой предстоит не переродиться, а прозреть до конца, и в этом прозрении обрести самого себя. Герой не исцеляется любовью, а посредством любви обнаруживает в глубинах своей души пределы того демонизма, который носит в себе. Он наконец открывает в себе неисцельную пораженность злом. Вот чем оборачивается для Демона происшествие с монахиней.
      В финале ранних редакций идея окончательного демонического самоутверждения занимает важное место. Ища смерти героини, Демон не пытается соединить свою жизнь с монахиней в загробном существовании, как это происходит в последней редакции, а сознательно губит ее. С любовью в душе Демона покончено еще в келье. Мгновенно попрощавшись с ней, герой следующим своим шагом безжалостно расправляется с объектом своей любви. Натолкнувшись на невозможность осуществления любви, Демон спешит возвыситься над своим чувством, уничтожить его в себе, а вместе с этим - и свою ни в чем не повинную возлюбленную как одну из причин своего досадного и позорного проигрыша. Утверждение в демонизме - это то, что он в конечном итоге избирает, то, к чему ведет его Лермонтов. Именно поэтому все ранние редакции поэмы оканчиваются демонической усмешкой, адресованной ангелу, оплакивающему гибель героини. При этом герой не столько испытывает, сколько демонстрирует самому себе холодную индифферентность к посетившему его чувству любви, равно как и ко всей происшедшей с ним истории: Когда ж он пред собой увидел Всё, что любил и ненавидел, То шумно мимо промелькнул...
      Демон хочет убедить самого себя, что любовь - это то, что было с ним в прошлом. На этой любви не стоит задерживать внимания, единственное, чего она заслуживает, - это того, чтобы с шумом "промелькнуть мимо" нее. Завершая все без исключения приготовительные редакции поэмы победой героя как над своим чувством, так и над ангелом и монахиней, Лермонтов основное смысловое ударение произведения ставил на окончательном утверждении демонической личности в своей неисцельной гордыне.
      Можно говорить о духовной автобиографичности образа Демона, о том, что поэт вложил в него часть своей души. Как известно, образ Демона преследовал Лермонтова на протяжении всей творческой жизни. С удивительным постоянством он возвращался к разработке сюжета о падшем духе. Дело было не в увлечении модной романтической темой, не в следовании установившейся литературной традиции, не в стремлении к новаторству. Демонизм был фактом внутренней жизни поэта. Мощный дух отрицания, от влияния которого он не находил самозащиты, глубоко проникал в поры его души, как бы становясь его вторым "я". Поэзия была для Лермонтова своеобразной формой исповеди, поэтому тема демонического влияния на душу человека не могла не занимать особого места в его творчестве.
      Упрекающий ангела Демон отражал душевные муки самого поэта. В Демоне Лермонтов искал образ, посредством которого смог бы передать свои душевные терзания, отобразить глубоко личное переживание, запечатлеть раздиравшие его душу противоречия. Поэта мучила роковая невозможность утвердиться в добре, сопровождаемая страстным желанием обрести гармонию с самим собой через любовь к чистому созданию. В то же время он носил в себе интуитивное ощущение несбыточности своих затаенных и сокровенных надежд. Во второй редакции поэмы лермонтовский герой не решается переступить порог монахини: Как будто бы он там погубит, Что на минуту отдал рок...
      Демон страшится войти в келью потому, что предчувствует неосуществимость своего чувства. Это же предчувствие преследовало самого поэта. В стихотворении "Мой демон" он пишет: И гордый демон не отстанет, Пока живу я, от меня И ум мой озарять он станет Лучом чудесного огня; Покажет образ совершенства И вдруг отнимет навсегда И, дав предчувствие блаженства, Не даст мне счастья никогда...
      И вместе с тем Лермонтову не давали покоя приступы гордыни, не позволявшие ему оставаться в поражении и побуждавшие его искать возвышения как над своим чувством, так и над предметом своей любви.
      В сознании поэта сложился образ Демона отверженного, испытавшего роковую невозможность преображения, но не раздавленного своим поражением, а в ответ на фиаско самого отвергающего силы добра, как бы возвышающегося над ними своей разрушительной деятельностью и как бы в противовес всему остающегося в своей изначальной, демонической гордыне. В соответствии с этой идеей гордого самоутверждения демонической личности, занимавшей центральное место в ранних текстах, первая, вторая, третья и пятая редакции поэмы завершаются демонической улыбкой, обращенной к "послу потерянного рая".
      Один из концептуальных аспектов ранних редакций - отображение великой силы разрушения, которую содержит в себе демоническая личность. Ангел и монахиня бессильны перед демоническими злобой и коварством. Демон заполняет собой всё пространство поэмы и господствует над героями. В конечном итоге всё подчинено его безграничной власти. Он не подотчетен никому, но сам распоряжается судьбами героев, творя свою волю, утверждая свой произвол и не встречая препятствий на своем пути. Текст ранних редакций свидетельствует о том, что их автор находился во власти демонизма, ощущал на себе мощное влияние темной силы, абсолютизировал ее в своих представлениях. Поражение героини - это поражение самого поэта. Сознание Лермонтова отражено в двух персонажах произведения, а не в одном. Автор - и Демон, и монахиня одновременно, и в этом своеобразие лермонтовской поэмы. Лермонтов, как и его героиня, видит себя погубленным демоническими вторжениями, отравленным ядом демонического обмана. Это поражение столь глубоко, что любая попытка его преодоления представляется ему обреченной на провал. И вместе с тем порабощение силами зла настолько значительно, что автор склонен отождествлять себя и с самим Демоном.
      Как уже говорилось, образ Демона сложен и противоречив. Лермонтов и выражает самого себя посредством своего героя, и одновременно исследует самого себя, пытается беспристрастно анализировать особенности внутреннего строя личности, зараженной демонизмом. Поэт ищет форму исповеди и в то же время остается для себя объектом критической оценки. Вследствие такого своеобразного подхода герой соединяет в себе несовместимые начала и вызывает в читателе противоречивые чувства: отталкивает своей онтологической неразрывностью со злом и в то же время притягивает сокровенной близостью к автору, который расписывается в своей обреченности на демонизм и констатирует безысходность своего мучительного положения.
      Таким образом, главный герой совмещает в себе два смысловых плана. В нем как бы умещаются два персонажа. Демон - это и законченный дух зла, совпадающий по своим главным характеристикам с библейским падшим ангелом, бесповоротно перешедшим на сторону сатаны. В то же время это и личность, зараженная тяжелой болезнью безверия и отрицания, в глубине души ощущающая свою окончательную закрепощенность во зле и безуспешно ищущая освобождения от оков демонизма. При таком довольно специфическом построении этого образа Лермонтов все же избежал его художественной раздвоенности. Демон воспринимается как противоречивый, но все же целостный образ. Единство образа Демона, соединяющего в себе двух персонажей, создается за счет общей черты, роднящей отрицающую, зараженную демонизмом личность с духом зла. Для того и другого невозможность перерождения, равно как и укорененность во зле, становятся непреложными фактами их существования.
      * * *
      Многие исследователи предпоследней лермонтовской поэмы безоговорочно ставили Демона в ее центр, считая остальных персонажей второстепенными, необходимыми поэту для раскрытия внутреннего мира главного героя. Но, как показано выше, особому испытанию в поэме подвергается не столько Демон, сколько Тамара, и именно со стороны Демона. <...> В отношениях с Тамарой Демон следует по пути утверждения своего демонизма, а отнюдь не его изживания. Демон не влюблен (в человеческом, а не в демоническом значении этого слова), не ищет своего "возрожденья", не стремится к "восстановлению гармонии с мировым целым". Упорно добиваясь обладания душой Тамары, он преследует одну задачу - самоутверждение. Причем ему важно самоутвердиться прежде всего в отношениях с Тем, Кто является защитником и тайным покровителем героини, то есть с Богом. Конечная цель всех действий героя заключается в продолжении извечной, исконной вражды с Богом. Завязывая "любовную" интригу, Демон стремится не только к завоеванию Тамары, но и пытается мстить Богу. "Здесь больше нет твоей святыни, / здесь я владею и люблю!" - в этих словах отражается затаенный мотив демонического поведения, который герой, встретив на пути к Тамаре своего главного врага - посланника Божия, не в силах более скрывать. Заманчивая перспектива утвердить свое господство над душой, преданной Богу, и вторгнуться в самые драгоценные Его пределы, открылась для Демона в тот миг, когда он впервые увидел Тамару. Лермонтов не случайно поставил многоточие в том месте, где нужно было изложить зарождение демонического плана. Подобный умысел действительно сложно отобразить в рамках литературного произведения.
      Если демонический герой ранних редакций близок, почти родственен поэту, то восьмая, последняя, редакция в концептуальном отношении совершенно отлична от того, что было создано Лермонтовым до нее. Создавая образ отверженного духа на заре своего творчества, Лермонтов погружался в тайник своей внутренней жизни и воплощал через Демона сокровенную, никому не ведомую сторону своей души. "Демон" последней редакции - это принципиально иная поэма. Уже в шестой редакции финал меняется: поэма завершается не пронзительным взором и улыбкой Демона, а картиной разрушенного временем замка Гудала и могилой "милой дочери его", которую стережет Казбек от "вечного ропота человека". Это был знак того, что начиная с шестой редакции идейный центр поэмы постепенно перемещался с Демона на героиню. Судьба героини начинает занимать воображение поэта в не меньшей степени, чем участь Демона. А в окончательной редакции Лермонтов найдет емкий образ, более точно выражающий его отношение к личности Тамары как к воплощенному идеалу жертвенной любви, гибнущему под диктатом демонизма. Неприступный Казбек сторожит не просто ее могилу, как это было в шестой редакции, но церковь, возведенную на месте ее захоронения. Храм выражает мысль об особой, исключительной судьбе того, кто нашел под его сводами место вечного покоя, он выражает святость души Тамары. В то же время церковь "хранима властию святой" - это и надежное убежище героини от прикосновения к ней людского несовершенства. Эти многозначные детали финала свидетельствуют о том, что к шестой редакции образ Тамары становится не менее дорог и родственен поэту, нежели образ Демона.
      Анализ художественных приемов, которые использует Лермонтов, чтобы показать воздействие Демона на душу Тамары, побуждает в корне изменить представление об иерархии героев в поэме. Если герой олицетворяет собой силу почти безграничного зла, а героиня является его жертвой, то, следовательно, и центр внимания должен неизбежно перенестись с Демона на Тамару. Она, а не Демон, оказывается страдающей стороной, терпящей жестокое насилие. А это значит, что только в ее судьбе и может быть сфокусирован основной смысл произведения.
      В обширной литературе о лермонтовской поэме образу героини уделяется гораздо меньше значения и внимания, чем Демону.
      <...>
      К сожалению, отмечая равенство героев друг перед другом, исследователи не придавали образу Тамары, как второму равнозначному центру произведения, смыслообразующего значения, продолжая замыкать поэму на образе Демона. Ограничение идейного содержания поэмы личностью Демона приводило их не только к обеднению ее замысла, но и к его искажению, к досадному тупику в постижении этого произведения. Как представляется, не осуществленная лермонтоведением попытка рассмотреть поэму с точки зрения судьбы Тамары содержит в себе ключ к разгадке одного из самых трудных произведений отечественной словесности.
      Практически все литературоведы, как до-, так и послереволюционные, единодушны в том, что в образе Тамары поэт отразил свой идеал нравственной красоты. Но ограничиться в оценке образа Тамары тем, что она была женским идеалом Лермонтова, - значит не сказать о ней самого главного, не заметить в ее образе чего-то гораздо более значимого и существенного. Разбор методов демонического воздействия на душу героини может сыграть решающую роль не только в постижении личности Демона, но и в раскрытии тайны образа Тамары. В частности, можно заметить, что демоническое влияние порождает не только отчаянное сопротивление со стороны героини, но и вызывает противодействие тех защитительных сил, которые невидимо стоят на страже души Тамары. При внимательном взгляде на действия главного героя можно увидеть, что в произведении кроме демонической имеется иная сила, которая незримо следит за поведением Демона и сдерживает власть, которую герой распростирает над душой Тамары. Эта сила принимает самое непосредственное участие в жизни героини и в конечном итоге определяет ее судьбу. Поэтому наблюдение за ней может сыграть определяющую роль в постижении образа Тамары. Действие этой силы, сдерживающей власть героя, проявляется в поэме как минимум в трех местах. Первый раз это происходит тогда, когда, слыша ангельскую мелодию "средь общего молчанья", Демон вдруг постигает "святыню чувства", "тоску любви, ее волненье", вследствие чего почти намерен оставить свой "умысел злой". Второй раз - когда он встречает посланника неба в келье Тамары. Наконец, в третий раз - когда видит спасенную душу Тамары в руках ангела. Попытаемся осмыслить содержание этих сцен.
      В первой из этих сцен Демон, прилетевший в вечерний час в обитель, решился открыто войти в келью Тамары. В этот судьбоносный для Тамары миг Демон вдруг слышит звуки льющейся песни, невыразимая одухотворенная нежность которой порождает в нем воспоминание об утраченном им райском блаженстве. В поэме нет никаких указаний на исполнителя этой песни. В тексте только сказано, что звуки этой песни раздались, но откуда именно они раздались, остается неизвестным. Это преднамеренное авторское умолчание об ее "сочинителе", как представляется, наполнено особым смыслом. Принципиальная безымянность звучащей песни, какое-то совершенно неземное ее содержание ("Как будто для земли она была на небе сложена!"), равноангельная манера ее исполнения ("Не ангел ли с забытым другом вновь повидаться захотел...") - все эти детали невольно порождают в читателе предположение о ее потустороннем происхождении. Но дело даже не в ее анонимности и не в деталях ее содержания и ее исполнения.
      Самая главная характеристика этой песни заключается в том отклике, который она порождает в душе Демона, зараженной неисцельной болезнью гордого отрицания. Слыша ее, Демон намерен "оставить умысел жестокий" и даже "в страхе удалиться". Под ее влиянием он "впервые" постигнул глубину подлинной любви в противовес тому чувству обладания, которым был одержим до этого: "Тоску любви, ее волненье постигнул Демон в первый раз". Благодаря этой песне он проникся и другим весьма важным переживанием. Демон преисполнился гнетущими воспоминаниями об утраченном Эдеме: Не ангел ли с забытым другом Вновь повидаться захотел И о былом ему пропел...
      Безымянная песня была явным отзвуком утраченного Демоном божественного мира и имела такую огромную силу воздействия, что исторгла из демонических глаз слезу горького, "нечеловеческого" сожаления. Говоря словами поэмы, не на небе ли она была сложена ("Как будто для земли она была на небе сложена!"
      При определении авторства этой песни следует учесть и тот факт, что прозвучала она не просто так, сама по себе, а в один из самых решающих для Тамары моментов ее монастырской жизни, ее драматичного противостояния Демону. Звуки этой песни раздались в тот опасный миг, когда перед дверью кельи Тамары остановился ее искуситель, раздираемый приступами душевной борьбы. Как будто предназначение этой песни только в том и заключалось, чтобы вызвать в душе героя смятенность и ею приостановить выполнение коварного "демонического совета". Как будто Кто-то Незримый стучался этой песней в сердце Демона, тихим призывом склоняя его к покаянию и кротко, без нажима предрасполагая к нравственному перерождению. В звучании этой песни трудно не увидеть действие высшего, промыслительного начала, в жизненно важный момент останавливавшего выполнение умысла "злого" и оберегавшего Тамару от осуществления губительного "совета". Итак, анализ этой сцены заставляет убедиться в том, что Тамара в своем противостоянии Демону имеет тайных покровителей, незримо оберегающих ее и помогающих ей в борьбе с духом зла.
      Во второй сцене херувим - посланник Бога - открыто и со всей очевидностью для читателя исполняет роль защитника героини. "Явился ты, защитник, поздно" (II, 524), - говорит Демон херувиму, которого он видит в келье Тамары. Здесь впервые в поэме Демон указывает на своего главного Соперника в борьбе за душу Тамары. Называя херувима защитником, он тем самым признается в своем намерении вырвать героиню из рук Того, Кто ее охраняет. Теперь выясняется, что "злой дух" должен не только опутывать Тамару сетью искусно сплетенной лжи, но и преодолевать противодействие ее тайных покровителей, сочувствующих красоте ее души и как будто верящих в положительный для Тамары исход завязавшейся драмы.
      Ибо явившийся херувим приосеняет Тамару своим крылом с "улыбкой ясной": Посланник рая, херувим, Хранитель грешницы прекрасной, Стоит с блистающим челом И от врага с улыбкой ясной
      Приосенил ее крылом...
      Похоже, он, невзирая на экспансию со стороны Демона, нисколько не сомневается в божественном покровительстве, распростертом над героиней. Эта ясная уверенность происходит в посланнике неба от ощущения его родственной близости с душой Тамары. "К моей святыне, - говорит он Демону, - не пролагай преступный след" (II, 523). Вводя в сюжетное действие ангела, прекословящего Демону и называющего Тамару "своей святыней", Лермонтов с помощью этой сцены характеризует душевное устроение своей героини. Из слов херувима можно заключить, что Тамара даже при непрестанном демоническом воздействии продолжает оставаться носительницей идеалов добра и света, которой была в доме своего отца Гудала. Она и в обители, подвергаясь усиленному демоническому натиску, сохраняет душевную преданность лучшему периоду своей жизни.
      Этот же вывод следует и из слов, которые Тамара адресует своему отцу, уходя в обитель. "Я гибну", - говорит она Гудалу, и в этих скупых словах сосредоточено ее отношение к бесконечным духовным вторжениям Демона. Несмотря на духовную экспансию Демона, во внутреннем устроении героини не происходит существенных перемен. Невзирая на непрестанные приражения Демона и вопреки его ожиданиям, Тамара не может ни преисполниться полной безучастностью к земному, ни соблазниться терзающей ее "неотразимою мечтой". Тамара - и в этом заключается величие ее души, вопреки неимоверному диктату злой силы - остается неспособной проникнуться идеей иной, предлагаемой Демоном, жизни. Она не может ни забыть земное, ни погрузиться в "сны золотые". Ее система ценностей остается неколеблемой. "Неотразимую мечту", которая властно влечет ее к себе, она по-прежнему продолжает воспринимать как чужеродное наваждение, от которого следует искать избавления. В начале второй части поэмы Тамара находит безошибочные слова для определения сути того, что с ней происходит: "Я вяну, жертва злой отравы! / Меня терзает дух лукавый / неотразимою мечтой". Эта оценка Тамарой своего состояния является весьма важным местом в поэме. <...> Тамара и в самом деле уже не может испытывать прежней радости бытия, но вовсе не по причине "зачарованности" демонической жизнью, а в силу неотвязчивости, неотразимости демонического воздействия, которое она расценивает как "злую отраву". Весь смысл противостояния героини демоническому натиску как раз в том и заключается, что она не соглашается принять ту систему ценностей, которую ей навязывает "дух лукавый". Она даже готова сойти в "сумрачную келью", "как в гроб", то есть навсегда расстаться с привычной жизнью, но согласие хотя бы на самую незначительную часть демонической проповеди для нее совершенно немыслимо и недопустимо. Поэтому-то херувим и называет ее "своей святыней".
      Обращая к падшему духу свою речь, херувим дважды - в начале и в конце - настойчиво спрашивает Демона: "Кто звал тебя?" А в середине речи еще и утвердительно добавляет: " Твоих поклонников здесь нет". У Демона существует только одна возможность полного овладения человеческим сознанием. "Нечистый дух" в состоянии распространить свою власть над душой в том случае, если личность соблазнится его внушениями и, устав от борьбы, самовольно отдастся во власть его "мечтаний странных", "снов золотых" или откровенно разжигаемых им блудных страстей. Как было замечено, демонический зов не увлекает Тамару за собой. "Кто звал тебя?" - вопрошает херувим, намекая герою, что его появление в келье Тамары с духовной точки зрения ничем не обосновано, ведь героиня нигде не выражала своего согласия быть с Демоном. А затем он открывает Демону тайну душевного устроения Тамары: "Твоих поклонников здесь нет". "Здесь" - то есть не только и даже не столько в стенах обители, сколько в самой душе Тамары. Таким образом, во второй сцене ангел указывает Демону, а вместе с ним и читателю поэмы на чистоту души героини. Херувим встает на защиту Тамары, потому что ее душа осталась чуждой наветам падшего духа.
      Третья сцена, где видны следы божественного заступления героини, является определяющей в судьбе Тамары. В ней Демон, как уже говорилось, впервые обнаруживает перед героиней свое истинное лицо. Лукавый дух видит свои намерения осуществившимися. Он уверен в погибели своей "возлюбленной", в том, что теперь Тамара, лишенная Божьего покровительства за грех соединения с "духом зла", окажется в его безусловной власти. Но происходит противоположное ожиданиям Демона: душа Тамары оказывается под защитительным покровом ангела, сопровождающего ее душу к божественному миру света и любви. Прежде чем вести речь о смысловом значении такого неожиданного сюжетного поворота в судьбе героини, следует обратить внимание на те детали, которыми Лермонтов обставляет сцену спасения своей героини. Как и в других местах поэмы, ангела нельзя воспринимать только как слепую силу Бога. Он предстает перед читателем со своим живым отношением к Тамаре. Ангел - первый утешитель героини. Неся Тамару к вратам рая, он заключает в своих объятиях душу "грешницы прекрасной". На пути к Эдему ангел исполняется глубокого сочувствия к ней: спешит утешить ее "сладкой речью упованья", омывает своими слезами "след проступка" с ее души.
      Необыкновенная участливость небожителей, проявляемая к "грешной" Тамаре, объясняется тем, что дочь Гудала обладала особыми свойствами души, которые давали ей право на исключительную любовь со стороны неба. Лермонтов, создавая портрет героини в начале поэмы, подчеркивает в ней присутствие тайного согласия с миром природы, которая в ответ на восприимчивость и отзывчивость ее души щедро наделила ее неподражаемой красотой и грацией. Свободная от житейской гордости и сословной, княжеской спеси, исполненная трудолюбивой простоты и сердечной непосредственности (ср.: "Покрыта белою чадрой, княжна Тамара молодая к Арагве ходит за водой"), она была одарена тем "весельем детским", которое происходит в человеке от чистоты помыслов и младенческой безгрешности души. В то же время героиня не противопоставляла себя обычаям родного племени. Тамару отличала нерасторжимая связь со своим родом, противоположная демоническому "космополитизму" и эгоцентризму. Кроме этого, в Тамаре, абсолютно невосприимчивой к злу в любых его проявлениях (ср.: "зло не дышало здесь поныне"), открытой добру и чуткой к чужому страданию, была в высшей степени развита способность жертвовать собой ради спасения ближнего. <...> как раз Тамара, а не Демон. Это она пребывает в гармоничном единстве с Богом, с окружающим ее миром, со своим родом. Это она владеет тем свойством и качеством существования, которые безвозвратно утрачены Демоном. Это она содержит в себе то таинственное согласие с мирозданием, которое становится для нее источником внутренней радости и которое доставляет ее душе состояние умиротворенности и высшего покоя. В Тамаре присутствует игра живительных сил души и то переживание полноты жизни, которое рождается в личности от ощущения своей связи с сокровенной тайной бытия.
      В поэме нигде не говорится о том, что Тамара приобщилась "пучине гордого познанья", что она вступила в таинственный мир "иных восторгов и страданий", обещанных ей Демоном. Более того, все "нашептывания" и обещания злого духа, всю сумму предлагаемого ей демонического "гнозиса" она воспринимает как "злую отраву". Именно от этих тайных наваждений Демона, а не от "оков безмыслия" она и ищет освобождения. Эти-то попытки духовного освобождения от демонического воздействия, лишившего ее прежнего "веселья", и приводят ее к решению удалиться в монастырь. В обители душевное состояние героини характеризуется не внутренним прозрением по причине вступления в таинственную область неведомого, а продолжением мучительного противостояния чужеродному духу. <...>
      Образ героини написан поэтом с необыкновенной любовью. Тамара не только не содержит в себе душевной ущербности, которую ей надлежало бы преодолеть. Наоборот, гармоничностью своей души она обогащает, одухотворяет окружающий ее мир. Тамара для Лермонтова - воплощенный идеал добра, чистоты и гармонии. С художественной точки зрения к этому образу, цельному и завершенному, нечего добавить. Его нельзя домыслить и доразвить без того, чтобы не разрушить его целостность. Благодаря своей завершенности этот образ и заключает в себе огромную притягательную силу.
      Как явная, так и тайная богохранимость Тамары, отмеченная в проанализированных сценах поэмы, подчеркивает невинную чистоту и небесную красоту ее души. Ангельские силы, невидимо окружавшие Тамару в борьбе с Демоном, нужны поэту как для характеристики героини, так и для своего выражения отношения к ней. Вместе с тем близость небесных сил к Тамаре, их непосредственное участие в ее судьбе является утверждением богоподобия человеческой природы в ее лучших, близких к идеалу проявлениях. Человеческая личность - не бездушный слепок, снятый со своего Творца, не безликая Его копия, а разумное, самобытное, уникальное отражение красоты Божества, которую она воплощает в богодарованной свободе внутреннего развития, в сакральной тайне своей индивидуальности. Эту истину поэт не воспринимал как отвлеченный вероучительный догмат, а созерцал ее своим духовным взором, переживал ее всем своим существом в опыте своей духовной жизни. Ее он и выразил в образе Тамары.
      Однако богохранимость героини, отчетливо проступающая в поэме, - это только один из аспектов ее судьбы. Вторая характерная особенность в построении образа героини - ее как бы богооставленность. Выше отмечалось, что Демону, искушающему Тамару, в борьбе за ее душу позволено слишком многое. Он почти беспрепятственно распоряжается внутренним миром героини: омрачает дух Тамары, повергает ее в угнетенное, безрадостное состояние, смущает ее проповедью ложной духовности, возбуждает плотскую страсть и т. п. Признаки преднамеренной богооставленности Тамары присутствуют и во второй части поэмы. В частности, в сцене, где охраняющий душу героини херувим молчаливо оставляет Тамару наедине с Демоном: И Ангел грустными очами На жертву бедную взглянул И медленно, взмахнув крылами, В эфире неба потонул...
      (II, 524)
      Как представляется, Лермонтов подвергает беспримерному демоническому воздействию свою героиню по нескольким причинам. Прежде всего, по наблюдениям поэта, именно такие открытые добру и чистые души в земной жизни неизбежно становятся мишенью зла, предметом жестокого давления со стороны окружающей действительности. Они в первую очередь оказываются и жертвами человеческого обмана, и объектами сугубых нападок демонической силы. Нравственные страдания и душевные муки становятся постоянным спутником существования таких редких, близких к небесной чистоте душ, не умеющих свыкнуться с окружающим злом, органически неспособных приспособиться к нему.
      Этой чертой героини определяется не только ее исключительная подверженность демоническому воздействию, но и в конечном итоге ее преждевременная смерть. По представлениям Лермонтова, душа Тамары, "живые струны" которой были сотканы "из лучшего эфира", вряд ли смогла бы найти свое место в том мире, где неизбежно и неумолимо господствуют законы выживания сильнейших. По мысли поэта, жизненный путь неминуемо привел бы ее к неразрешимому конфликту с окружающей действительностью в силу ее органической неспособности сжиться с существующим злом и в той или иной степени принять его в поры своей души. Поэтому ангел говорит Демону, что такие души "не созданы для мира" и что "мир был создан не для них". В последних словах божественного посланника отсутствует намек поэта на "недоброкачественность" сотворенного Богом мира, на наличие каких-либо изъянов в замысле Творца вселенной. Мир, пленяющий своей красотой в лучших своих проявлениях, искажен свободой произволения и нравственного самоопределения личности, чаще всего направляемых ею на утверждение своих эгоизма и себялюбия, но никак не волей Творца. В том, что душа Тамары не создана для мира, содержится своеобразное обличение Лермонтова, адресованное человеческому обществу, уклонившемуся от изначальной идеи творения настолько, что душа, отмеченная светлыми чертами богоподобия, оказывается обреченной в нем на страдальческое существование.
      Вместе с тем таким близким к Богу личностям, как Тамара, доступны духовные переживания особого рода. В финальной сцене поэмы ангел, указывая "злому духу" на исключительность души героини, говорит Демону: Ее душа была из тех, Которых жизнь - одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех...
      Недосягаемые утехи и невыносимые мученья - это два обязательных полюса жизни высоких душ. В таком двухмерном расположении жизни редких Божьих избранников Лермонтов видел непреложную закономерность их земного пути. Но в представлении поэта страдания в их жизни всегда значительно перевешивали отдельные, единичные "утешения". Только смерть может положить конец терзаниям и мучениям таких необыкновенных душ, для которых земная жизнь становилась чем-то вроде заточения в темнице. Ангел, несущий душу Тамары, и указывает Демону на эту особенность ее судьбы. "С одеждой бренною земли оковы зла с нее ниспали!" - говорит он злому духу, именуя оковами зла земную жизнь героини.
      Таким образом, можно резюмировать, что взаимоотношения Демона и Тамары отображали в поэме тему неизбежного поглощения высоких и правдивых душ силами зла. Эта тема присутствует и в других произведениях поэта. <...>
      По представлениям Лермонтова, слишком велика та сила зла, которая подстерегает "душу достойную" в жестоком "море жизни шумной". Только высшее покровительство - заступничество Божией Матери - и может спасти и сохранить ее от той давящей силы зла, которая заполняет собой практически все пространство окружающей жизни. Как было отмечено, в поэме "Демон" эта тема неизбежного поглощения злом чистой и беспорочной души отображена через взаимоотношения Демона и Тамары, одиноко противостоящей демоническому насилию и обреченной на гибель в этом неравном поединке.
      Через судьбу Тамары Лермонтов поднимал волновавшую его проблему нетронутой злом личности, оказавшейся перед лицом демонизма. Поэта беспокоит участь человеческой души, поставленной в условия тотального поражения злом, глубоко и всесторонне проникающего во все ее поры. Жизнь представлялась Лермонтову жестокой силой, беспощадно уродующей, коверкающей изначальную, богоданную природу человеческой души. Его занимал вопрос о тех шансах на духовное самосохранение человека, оказавшегося абсолютно беззащитным перед лицом натиска злой силы, со всех сторон окруженного пагубным влиянием зла. За любовной коллизией Демона и Тамары скрывается иной, символический план, гораздо более важный для Лермонтова, чем проблема демонической личности.
      Человек есть лучшее творение Бога. Он есть носитель частицы своего Творца. Этим фактом обусловлена неотразимая красота человека, запечатленная Лермонтовым в своем творчестве, и в частности в образе Тамары, перед красотой которой не смог устоять даже демонический ум. В свете этого переживания богосозданности человеческой природы Лермонтов видел и с особой остротой ощущал уродующее влияние жизненной среды, искажавшей уникальность божественного замысла о человеке. Все творчество Лермонтова, на котором лежит печать глубокой грусти и некоторой безотрадности, проникнуто пророческой болью за человека, слишком отдалившегося от своего высокого предназначения и уклонившегося от своей первозданной красоты и одухотворенной свободы.
      Роль злой силы в поэме отведена Демону. Хитросплетения изощренного коварства и затаенной лжи Демона символизируют то зло, которое привносит окружающая жизнь в душу человека. Тамара - объект его жуткого воздействия - является эмблемой человеческой души, наделенной чертами первозданной чистоты и совершенной непричастности злу. А богооставленность Тамары и попущенность Богом безграничной власти Демона над ней - это необходимые Лермонтову условия для отображения процесса противостояния личности злу в обобщенном его выражении. Заставляя херувима удалиться и оставляя Тамару наедине с Демоном, Лермонтов воспроизводит ситуацию беспощадного поглощения чистой души злым началом. Создание такого трагического положения и составляло творческий замысел поэта.
      Проблема поглощения личности существующим злом присутствует практически во всех поэмах Лермонтова. В "Демоне" тема личности, поставленной перед лицом зла, получает свое окончательное разрешение. В поэме Лермонтов обобщает свои размышления над этой проблемой и обретает идеальную форму для ее художественного воплощения. Прежде всего находит емкий образ для обозначения не отдельных сторон зла, как это было в других поэмах, а воплощающий совокупную его силу, обращенную против человека. Образ Демона вобрал в себя все имеющиеся виды зла, с которыми встречается личность на своем жизненном пути.
      Демон в поэме - это и символ жизненной среды, извне калечащей душу человека, и реально существующий дух зла, незримо примешивающийся к человеческой деятельности и искажающий внутренний мир человека изнутри, через прикосновения к его душе. Можно утверждать, что Демон в качестве символа зла был избран Лермонтовым не только в силу литературной традиции, но и в соответствии с опытом духовной жизни. Существующее зло, по представлениям поэта, в своих проявлениях распадается на две составные части: оно действует на человека извне и изнутри. Олицетворяя совокупную силу существующего зла, Демон влияет на Тамару как извне, например через гибель жениха и его свиты, так и изнутри, терзая ее душу "неотразимою мечтой". В силу такой двунаправленности демонической деятельности события в поэме разворачиваются в двух областях, в двух сферах: в мире невидимом (Бог, ангелы, Демон) и в мире осязаемом, имеющем свои конкретные этнографические очертания, свою национально-историческую плоть (пейзажи Кавказа, селение Грузии, дом Гудала, монастырь). Движение сюжетного действия сплетает, соединяет два мира в единое целое. При этом мир осязаемый, видимый пребывает в неведении относительно событий, совершающихся в надмирных высотах, и расценивает все в себе происходящее как самобытно и вполне независимо развивающуюся жизнь.
      Так, гибель жениха Тамары воспринимается домочадцами Гудала и жителями селения без всякой связи с демоническим вторжением в его судьбу. Когда Демон убивает Тамару своим поцелуем, Лермонтов изображает это событие не только глазами повествователя, но еще и глазами стороннего наблюдателя - монастырского сторожа, обходившего обитель в ночной час, уха которого коснулся неожиданный звук "двух уст согласного лобзанья". Старик, не догадываясь о мистическом аспекте постороннего звука, воспринял услышанное за наваждение, за слуховую галлюцинацию, после исчезновения которой все вновь погрузилось в обычное монастырское безмолвие. Между тем это была самая роковая минута в жизни Тамары. В описании похорон Тамары также нет и намека на то, что кто-либо из участников хотя бы отдаленно догадывался о подлинной драме, происшедшей с героиней. Безжизненная Тамара лежала в гробу, "как пери спящая", а в это время далеко в небесах решалась ее вечная участь, и она испытывала чувства такой силы, которых, может быть, не познала в течение своей земной жизни. Душа ее, увидев Демона, в трепете и страхе "к груди хранительной прижалась" (II, 538). Лермонтов рисует действие таким образом, что герои поэмы, кроме разве самой Тамары, как будто не ощущают мистической "подкладки" бытия, сверхъестественного "подтекста" совершающихся событий. Да и сама Тамара ведает то, что с ней происходит, далеко не в полную силу, а только догадывается о всей правде. И только в конце поэмы, когда невидимый мир одной своей частью выходит из своего "подполья", когда Демон вступает в диалог с Тамарой, две сферы - мир видимый и мир невидимый - соприкасаются друг с другом в непосредственном контакте.
      Как было отмечено, двуплановый принцип построения сюжетного действия был выбран поэтом не случайно. Он соответствовал его представлениям о "темной силе" как о реальном персонаже человеческого бытия, незримо вмешивающемся в него и вызывающем в нем последствия трагического характера. Но Лермонтов не только исследовал и проницательно подмечал проявления во внешней жизни "темной силы", искажающей высший замысел о человеке. Ощущение в мире демонического присутствия преследовало поэта с не меньшей интенсивностью, нежели переживание им божественной основы человеческой души и всего мироздания в целом. В "нечистом духе" он видел не мифологического героя, а реального персонажа человеческой жизни, участвующего в ней скрытым, невидимым образом. Он соприкасался с ней через свою внутреннюю жизнь, открывал ее в опыте личной духовной деятельности. Он обнаруживал наличие "злого духа" в сокровенных глубинах своей души и бесконечно мучился его присутствием.
      Если образом Демона в поэме обозначено зло как таковое, то другой участник конфликта, противостоящий универсальной силе зла, обозначен образом Тамары. Ее образ, как и образ противостоящего ей Демона, заключает в себе обобщающую силу. Тамара представляет собой личность, отмеченную чертами богоподобной и первозданной чистоты. Выше уже отмечалось, что в судьбе Тамары следует искать концептуальную основу произведения. Не личность Демона является смысловым стержнем поэмы, а то превращение, которое совершается в жизни героини, испытавшей жестокое насилие злой силы. <...>
      Способна ли душа, испытывающая гнет и тотальное давление зла, оставаться самой собой, сохранять при этом свою богоданную чистоту и верность избранному принципу жизни? И где, в каких ценностях ей искать опору в этой слишком неравной борьбе? Что противопоставлять непрестанным и изощренным воздействиям духа злобы, который стремится подчинить душу своему - демоническому - влиянию, старается поколебать устои души и своей совокупной деятельностью изменить сознание личности? Итог человеческой жизни, значимость земного бытия, оправдательный смысл всего исторического процесса - всё в конечном итоге сосредоточилось для Лермонтова в решении этого единственного вопроса. Исход противостояния Тамары и Демона становится решающим фактором не только в понимании лермонтовской поэмы, но и тайны личности самого поэта. Финал восьмой редакции лермонтовского "Демона", который многие исследователи считают искусственным приложением к поэме, сделанным поэтом в угоду цензуре, на самом деле содержит в себе ключ к пониманию центрального вопроса судьбы Лермонтова. Поэтому было бы непростительной ошибкой игнорировать финальный итог важнейшего произведения Лермонтова, в котором сконцентрировались духовные искания всей его жизни. В конце поэмы "Демон" герой не только терпит поражение. В финале поэмы нравственное и духовное преимущество оказывается на стороне Тамары. Героиня не только освобождается от демонического воздействия, но и вновь оказывается в лоне божественной жизни. В последней сцене, как известно, ангел извещает Демона о высшем определении относительно души Тамары: "Она страдала и любила, - и рай открылся для любви" (II, 539).
      Рай для Лермонтова - не отвлеченное понятие из области богословия, а мир, реально переживаемый им в опыте духовной жизни, особая сокровенная сфера человеческого бытия, наполненная конкретным этическим и духовным содержанием. Поэт переживал человеческое бытие в его нераздельной целостности. Он воспринимал райскую жизнь как полноту любви, как беспрепятственное продолжение и счастливое раскрытие той любви, которая получила свое начало на земле, которая утвердила себя в противостоянии усиленному диктату зла в земной жизни.
      На первый взгляд может показаться, что судьба Тамары в финале поэмы решена с позиции силы и что Демон в завязавшемся поединке оказывается страдающей стороной. Но фиаско злого духа обусловлено не только и даже не столько проявлением божественного всевластия. Ангел не просто ставит Демона перед фактом спасения Тамары, а указывает ему на те стороны в поведении героини, которые сыграли определяющую роль в божественном решении. "Она страдала и любила, - и рай открылся для любви", - говорит ангел Демону в ответ на его притязания. Решающим в божественном определении оказывается не сам поступок Тамары, взятый с его внешней стороны, а те мотивы, которые его обусловили. С точки зрения строгой, прописной морали Тамара заслужила вечное осуждение, так как заключила преступный союз с падшим духом. Но то, что представляется Демону нарушением божественной воли, прямым богоотступничеством, в очах Предвечного Судии предстает страданием любви и приобретает статус высшей добродетели. Главная черта Тамары, доказывающая ее богоподобие, заключается не в естественной простоте, не в близости к природе, не в чистоте души и искренности сердца, не в неиссякаемом жизнелюбии, не в ее неразрывном, органичном единстве с жизнью своего народа. Она заключается в той готовности к поступку жертвенной любви, которую носила в своей душе героиня. Как уже отмечалось, Тамара вовлекается в сети дьявола не потому, что начинает жаждать тех "запретных" сладостей, которыми он ее искушает. Она не вступает в торги с обольстителем Демоном, не ищет от него какой-либо гарантированности обещанных им благ, а требует от него только одного шага - отречения от "злых стяжаний". Эта деталь говорит о том, что Тамара в своем решении быть с Демоном проникается лишь одним началом - чувством сострадания к искушающему ее нечистому духу. Тамара "сдается" только потому, что верит в возможное восстановление падшего духа в прежнем достоинстве. В этом заключается главная причина ее согласия на демоническое предложение.
      Способность к жертвенной любви является для поэта высшим проявлением человеческого духа. <...>В поэме "Демон" эта мысль проиллюстрирована через героиню произведения, жизнь которой протекает в тайном, незримом окружении ангельских сил. Эта же способность к поступку жертвенной любви в конечном итоге избавляет ее от власти диавола и приводит к спасению.
      В борьбе с Богом за душу героини Демон терпит поражение. Изменение концовки поэмы явилось следствием изменения всей ее смысловой направленности. В подготовительных редакциях поэмы в финале герой своей усмешкой возвышался над ангелом и героиней. Это происходило по той причине, что в них на передний план выдвигалась демоническая личность, закрепощенная в своей гордыне и своим отрицанием доминирующая над силами добра. Гибель монахини в подготовительных текстах была результатом проявления демонической мести и необходимым признаком демонического превосходства. В последней редакции все резко меняется. Так как поэма завершается освобождением героини из-под власти Демона, уже одним этим герою отказано в самоутверждении. Идейный смысл финала восьмой редакции двуаспектен и отражает особенности мировоззрения Лермонтова в последний период его жизни. Его можно рассматривать как провозглашение поэтом ценностей, противолежащих демонизму и оказывающихся несокрушимыми перед лицом как беспощадного давления жизни, так и всей громады демонического воздействия. Такой ценностью является прежде всего любовь-сострадание, которую испытывает героиня к Демону и которая в конечном итоге освобождает ее от демонического обмана и насилия.
      Возвышая роль любви-сострадания, Лермонтов исключил из окончательной редакции поэмы известный диалог между Тамарой и Демоном, начинающийся словами "зачем мне знать твои печали...", которому исследователи его творчества придавали богоборческое значение. Этот диалог был отвергнут поэтом не в силу того, что содержал в себе богоборческую ноту, а потому что не соответствовал изменившейся концепции произведения. Во всех редакциях поэмы, исключая последнюю, героиня гибла от демонического обмана и насилия, становясь при этом беспомощной жертвой в руках Демона. "А наказанье - муки ада?" - такими словами завершает Тамара свою речь к Демону в "богоборческом" диалоге. "Так что ж? ты будешь там со мной", - отвечает ей на это злой дух. В ранних редакциях Тамара соглашалась на жизнь с Демоном даже в аду. Она оказывалась вовлеченной в сети демонического существования, почему и спасение было для нее невозможным, а вечная погибель становилась закономерным следствием ее поступка. Эта гибель служила орудием демонического самоутверждения, то есть имела в поэме подчинительный характер.
      В последней редакции всё меняется. Самоутверждение Демона в качестве смыслового акцента произведения оставлено поэтом. В финале на первый план выступает избавление героини из оков демонической власти по причине поступка любви-сострадания, на который она решается во время появления Демона в ее келье. Спасение
      Тамары приобретает в поэме самодовлеющее, суверенное значение. Оно становится апофеозом ее жертвенной любви, противостоящей дьявольской агрессии и демонической жажде эгоистического обладания. При таком финале поэмы так называемый диалог о Боге становился не только лишним, но и противоречащим возникшей идее произведения. По замыслу поэта, воплощенному в окончательном тексте, Тамара могла согласиться на союз с Демоном только из чувства сострадания и в надежде на его возрождение. Готовность быть в аду с Демоном не соответствовала идее жертвенной любви, которой одушевлена героиня в последней редакции поэмы. Именно поэтому Лермонтов и отказался от этого диалога в последней редакции поэмы. Характерно, что требование отречься от "злых стяжаний", обращенное к Демону и фигурирующее как необходимое условие Тамары на жизнь с ним, появляется только в "придворном" списке, в котором отсутствует диалог о Боге. Это требование героини также подчеркивало и выявляло жертвенную природу ее отношения к Демону.
      Вторая идея, которую Лермонтов вложил в измененную концовку поэмы, заключается в превосходстве сил бытия, божественных энергий, пронизывающих мироздание, над демоническим произволом. Страдательное положение Тамары символизировало собой безысходную угнетенность сторонников правды в их земном существовании. Эта подавленность приверженцев истины демоническим началом в сознании поэта занимала место жестокой, но непреложной закономерности бытия. Однако для позднего Лермонтова господство сил зла имеет только видимый, относительный характер. В своей целостной онтологии, не расчлененной на жизнь видимую и невидимую, земную и небесную, бытие сохраняет созидательную основу, неприступную и неуязвимую для демонического воздействия. Об эту невидимую, но реально существующую основу бытия разбиваются все попытки темных сил, стремящихся подчинить себе личность, утвердившуюся в началах богоподобия. Мироздание хранит в себе скрытую тайну сохранения такой личности, находящейся во внешнем беззащитном положении, от могучих приражений зла, от нанесения ей невосполнимого нравственного и духовного ущерба.
      Наличие в поэме явных следов божественного заступничества в судьбе героини, испытавшей жестокий натиск злой силы, говорит о том, что автор поэмы, рассматривавший жизнь человека под довольно безрадостным и даже трагическим углом зрения, все же был чужд безысходного взгляда на человеческую судьбу. Такой исход противостояния Тамары и Демона становится не только решающим фактором в понимании лермонтовской поэмы, но и специфическим ключом к той драме, которая совершалась в сокровенных глубинах души поэта. Как известно, зло нередко подавляло сознание поэта своей громадой. В иные минуты своей жизни Лермонтов склонен был абсолютизировать его значение. Созерцание влияния зла на душу человека и на жизнь общества в целом было для него источником тяжелого пессимизма. Наделенность пророческой остротой зрения в сочетании с открытостью души делала из него страдальца, который носил в себе нелегкую ношу общих недугов и горестей человеческого бытия.
      Обращает на себя внимание и тот факт, что героиня в поэме Лермонтова подвергается какому-то необычному, исключительному насилию со стороны злого духа. Диктат злой силы имеет не просто усиленный, а тотальный характер. Зло обступает Тамару со всех сторон и ставит ее в ситуацию мучительной безысходности. В связи с этим возникает вопрос: не входило ли в творческий замысел поэта художественно-символическое воспроизведение апокалиптической ситуации? <...> Вглядываясь "духовным взором" в громаду зла, поэт зачастую не находил той силы, которая могла бы гарантировать личности сохранение духовной целостности. Вот почему столь много безрадостного, тяжелого в его поэзии. Лермонтов жил в специфических духовных условиях, в уникальном духовном пространстве. Душа его страдала сокровенными муками. Его мысль находилась в апокалиптическом измерении, а в глубинах своего духа он решал проблему сохранения личностью своего "я" в ситуации чрезмерного распространения зла, от которого ей абсолютно некуда скрыться. Своим пророческим взором поэт созерцал "судьбы дряхлеющего мира", испытывая всю неотразимость духовного воздействия последнего времени. Своей душой он упирался в конечные пределы человеческой истории, живя в них так же естественно, как душа обычного человека живет в современности, беспечно растворяясь в повседневности, не замечая нависшей над головами "колеблющейся секиры", не ведая страшной мистической подоплеки бытия. Поэтому он и настаивал на том, что его муки имеют особый характер ("И как я мучусь, знает лишь Творец" ) и что судить его имеет окончательное право только Тот, "Кто изобрел его страданья", Кто поставил его в столь исключительные, беспримерные условия духовного существования.
      На вершинах своего творчества Лермонтов не просто воспроизводил жизнь такой, какой он ее увидел, и не просто выражал особенности своего взгляда на мир. Выполняя роль совести своего времени, в своем искусстве он преодолевал отрицательные тенденции века, предоставляя современникам возможность увидеть их, выраженных в живых, узнаваемых образах. В художественной картине мира поэт разоблачал и являл их в своем подлинном свете, тем самым помогая лучшей части общества освободиться от губительных и затаенных соблазнов эпохи. В то же время титаническая духовная работа поэта имела определенное значение и для будущих поколений, была отмечена печатью универсальности. В глубинах своего сознания поэт вырабатывал и через свое творчество указывал на те моральные и духовные ценности, которые не теряют своей значимости во все времена. Борьба "священного с порочным" в душе человека, его противостояние существующему злу составляет основное содержание нравственной жизни личности в любых исторических условиях. Лермонтов, всю свою жизнь терзаемый демоническим началом, был не поборником зла или певцом гордыни, а мучеником поэтического долга, своим творчеством осуществившим великую миссию служения Истине. В его итоговом произведении два главных героя - Тамара и Демон - имеют равную художественную выразительность, одинаковую живость и убедительность в силу того, что и тяжесть демонического отрицания, и красота просветленной жертвенной любви были фактами внутренней жизни Лермонтова, теми противоположными ее началами, которые определяли драматизм и необычайную сложность его духовного развития.
      Творчество поэта, и в частности финал поэмы, не позволяет утверждать, что темная сторона бытия оказалась определяющей в его мировосприятии. Своим духовным взором Лермонтов проник в глубочайшую истину о том, что зло, каким бы могущественным ни представлялось в сознании человека, какую бы роковую роль ни исполняло в судьбе личности, как бы всесторонне ни охватывало души человеческой, никак не может выступать в качестве самостоятельного, независимого центра бытия. Душа человека, отмеченная отблеском божественного света, не может без своего окончательного изволения оказаться поглощенной демоническим началом. Всесторонне изведав, прежде всего в опыте личной жизни, всю мощь и неотразимость демонического воздействия на душу, Лермонтов в итоге пришел к выводу об относительном могуществе сил зла. Зло по своей сути не в состоянии претендовать на равенство с Высшей Разумностью, придающей бытию совсем иные, "недемонические" начала, достаточно устойчивые, ясные и отчетливые в своих проявлениях. В поэме сам образ Тамары, равно как и итог ее судьбы, и явились выражением этой иной - Божией - правды о бытии.
      Несмотря на все сказанное, в поэме "Демон" менее всего следует искать каких-либо конкретных выводов о тех сложных перипетиях, которые завязываются у человеческой души с окружающим ее миром. Попытка свести произведение поэта к определенным итогам о бытии, привязать его к той или иной понятной уму идее неизбежно привела бы к искажению природы поэтического произведения. Поэма "Демон" - это не вывод или определенный итог жизни, а особенность поэтического восприятия мира, не только не соотносимая с построениями человеческого ума, но даже им противоречащая. С точки зрения элементарной логики героиня поэмы, отдавшая душу Демону, никак не могла быть спасенной. Тамара испытывала жестокую тиранию злого духа, от которого как ни старалась не смогла найти убежища. Ей не дано было освободиться от демонического воздействия. Любая попытка преодолеть силы зла оканчивалась тем, что она только приближала свое окончательное поражение и торжество падшего духа. В таких условиях сами добрые ее начинания и устремления искажались, и их осуществление трагически влекло ее не к благу, а к погибели. Ее сострадание Демону, то есть благие стремления его спасти, приблизили трагическую развязку ее жизни. Казалось бы, жизнь героини, безнадежно отравленная демоническим воздействием и загубленная несправедливым обманом бытия, не оставляет ей никаких надежд на спасение. Однако в конечном итоге Тамара оказывается исторгнутой из рук дьявола, а Демон - посрамленным божественным милосердием, обращенным к его жертве. Тамара, завлеченная ложью падшего духа, не становится его собственностью, а встречает высшее милосердие, обусловленное Божиим всеведением, освободившим ее от ужасающей власти Демона. Такая концовка поэмы ничем, кроме опыта жизни самого автора, его интуитивных догадок и духовных прозрений, не может быть подкреплена. Итог поэмы можно рассматривать как откровение, посетившее Лермонтова в момент духовной деятельности. Он является предощущением высшей справедливости бытия, основанной не на доводах логики и разума, а на пророческом видении как всего мироздания в его целом, так и отдельных судеб человеческих, полученном в минуты духовного озарения.
      В конце поэмы возникает образ храма, где покоятся останки героини. Нельзя пройти мимо этого многозначительного сюжетного поворота. Драма, благополучно закончившаяся для Тамары в небесах, находит свое разрешение на земле в вековечных символах христианской веры. Христианский крест - одна из важнейших ценностей, к которым Лермонтов обращался в своем поэтическом творчестве (см., например, "Ветку Палестины"). Этот древнейший знак в сознании поэта мог быть связан только с одной основополагающей идеей христианства - идеей окончательной победы добра над злом. Интересно проследить за поэтическим обрамлением, в которое помещает Лермонтов свою высокую мысль. Прежде чем обратить взор читателя к храму, где нашли упокоение бренные останки Тамары, поэт рисует картину старого замка Гудала, находящегося в полуразрушенном и заброшенном состоянии. Замок постигла участь почти полного забвения. Время не пощадило его, в нем "всё дико; нет / нигде следов минувших лет" (II, 540). И в противовес забытому всеми дому отца грузинской княжны на фоне печальной разрухи возвышается храм как незабвенная память о Тамаре ("Но церковь на крутой вершине... хранима властию святой" II, 540). Память о Тамаре, в отличие от замка Гудала, оказывается неподверженной влиянию всепоглощающего и все уничтожающего времени. Эта деталь свидетельствует о том, что в истории с Тамарой для Лермонтова содержался весьма важный мотив высшего сострадания, обращенного к душе человеческой, претерпевающей в земной жизни насилие зла.
      Поэт помещает храм посреди нелюдимой природы, своей суровостью словно никого не подпускающей к нему и оберегающей его уединенность. Церковь оказалась недоступной не только для времени, но и для человека. Природа ревниво стережет ее от осквернения человеком, от его "вечного ропота". В описание заброшенного замка Гудала Лермонтов ввел картину аула, расположившегося у самого его подножия. В селении продолжается жизнь, остановившаяся было в доме старого князя. Светлыми красками Лермонтов изображает обновление жизни и происшедшую смену поколений: Земля цветет и зеленеет; И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут, звеня издалека...
      Приветствуя рождение нового творения, "жизни вечно молодой", Лермонтов утверждает благую преемственность бытия. Однако храм с останками Тамары пребывает не среди этой зелени и солнца, а во льдах и морозах неприступного Казбека. По мысли Лермонтова, истины высшего порядка не должны смешиваться не только с прозой жизни, но даже и с ее поэзией. Они должны пребывать в высоком безмолвии, вдали от мира с его беспрестанной суетой и беспечным движением, с его праздной легковесностью.
      Направленность окончательного текста "Демона" совершенно отлична от всех предыдущих редакций поэмы. Последний вариант, как известно, отличен от прочих редакций не только своей концовкой, но и тем, что Тамара не гибнет, а освобождается от демонической власти. Если в ранних редакциях поэт мучительно создавал литературный образ для выражения индивидуальных особенностей своего духовного существования, подыскивал адекватную художественную форму для передачи специфики своего душевного строя, то в восьмой редакции он отобразил нечто совсем иное. Он выразил в ней открывшуюся в опыте духовной жизни истину не личного, а высшего порядка, некую общую закономерность человеческого бытия. Здесь также наряду с дистанцированностью автора от своего героя присутствует близость к нему, только уже совсем другого порядка. Демон последней редакции - это герой, над которым Лермонтов, как над самим собой, вершит свой суд с высоты иных ценностей, открывшихся сознанию. Последняя редакция "Демона" в духовном пути Лермонтова явилась важнейшей вехой: она оказалась преодолением могучих соблазнов демонизма и означала выход поэта к новым духовным рубежам.
      
      
      * * *
      Идея создания произведения о Демоне неотступно преследовала Лермонтова: восемь (!) раз поэт брался за поэмную разработку демонической темы. Он действительно тяжело "болел" своим Демоном. Но совсем не так, как полагали сторонники "биографического" метода. Переделывая поэму в который раз, он искал не освобождения от мучившего его фантома. Не поэт нашел подходящую для себя тему, а сама тема избрала поэта для акта творческого воплощения, не переставая терзать его своей недовоплощенностью и заставляя (в который раз) браться за ее переделку. Она как бы стояла на страже его духовного созревания, ожидая, когда поэт обретет духовную готовность для отображения содержащихся в ней глубин, когда раскроются его уму таящиеся в ней неизведанные перспективы и скрытые возможности. Чуткий к внутреннему голосу совести поэт не оставлял работы над поэмой, продолжая искать, напряженно вглядываясь "сквозь магический кристалл" в неясную даль преследовавших его образов. Он и сам не мог предполагать, отражением какой темы станет его творение. "Демон" в каком-то смысле стал откровением для самого поэта. В недрах первоначального сюжета вынашивалось самобытное содержание, ставшее итогом духовных исканий Лермонтова и вобравшее в себя самые сокровенные его думы. Каковы же основные идеи поэмы?
      Лермонтовский Демон - это герой индивидуалистического сознания, застывший в своем отрицании, не способный к нравственному изменению и обреченный пожизненно, безысходно влачить тяжелое бремя своего индивидуализма. Последняя сцена, в которой появляется Демон, заканчивается словами: "И вновь остался он, надменный, / один, как прежде, во вселенной / без упованья и любви!.." (II, 539). Мгновениями герой вдохновляется идеалами "любви, добра и красоты", но эта минутная увлеченность не вызывает в нем глубокой нравственной перемены. Она порождает в нем нечто отличное от того, что принято считать потребностью духовного обновления: вызывает в нем жажду эгоистического обладания носителем идеала. Демон не просто ищет от Тамары ответного чувства. Он насильственно, деспотично вторгается в ее жизнь и стремится вырвать ее из того привычного жизненного окружения, существование в котором приносит ей состояние умиротворенности и душевного покоя. Вожделенность, с которой Демон добивается своей цели, оказывается губительной, смертоносной для объекта его любви.
      Но Демон - это не только герой индивидуалистического сознания. Это еще и исконный дух зла, умещающийся в рамки традиционного христианского миропонимания и соответствующий религиозной картине мира. И даже не только по каким-то своим внешним признакам, но, скорее, по своей внутренней сущности. Как и его далекий библейский прототип, он когда-то находился в содружестве ангельских сил, в гармоничном единстве со своим Творцом и всей вселенной, в счастливом состоянии любви и веры. Отпав от Бога как от источника добра и гармонии, демон превратился в духа "злобы и сомненья". Будучи низвергнутым из Эдема и лишившись прежней власти над творением, он обратился к богоборческой деятельности, которая превратилась в его внутреннюю потребность и стала вожделенной целью его существования (diabolos в переводе с греческого языка "противник"). Лермонтовский Демон - это бестелесный дух, противник Бога и добра, одержимый жаждой разрушения, в совершенстве владеющий приемами демонического "мастерства" и методами обольщения человеческой души. Это "враг небес", умеющий искусно разрывать онтологическую, бессознательную связь человеческой души со своим Творцом, заражающий личность многоразличными соблазнами демонической духовности, отравляющий ее ядом страстей, безверия, терзающий ее мрачными состояниями богоотлученности. На всем протяжении поэмы герой всецело предан единственной деятельности: он пытается завладеть душой Тамары, сделать ее носительницей своего богоборческого сознания. В этой борьбе за душу героини он не только ищет обладания ею, но прежде всего стремится самоутвердиться в своих отношениях с Тем, Кто тайно охраняет ее, то есть с Богом, являющимся его главным Соперником во власти над вселенной.
      Наконец, в своем подчинении Демон имеет подобных себе падших ангелов, увлекшихся его примером и ставших, как и он, противниками добра и блага. "Толпу духов моих служебных / я приведу к твоим стопам", - обещает Демон героине, говоря ей о своей власти над ними (II, 532). Однако они не принимают участия в деятельности Демона, так как с задачей завоевания такой души, как душа Тамары, герой должен справиться сам, без посторонней помощи. Это высокомерное, надменное единоборство Демона подчеркивает его гордыню.
      Все эти черты героя находятся в согласии с христианским учением о дьяволе. В соответствии с христианским вероучением и лермонтовский Демон получает возможность вступить в открытый диалог с Тамарой только после того, как из ее кельи удаляется охраняющий ее защитник-херувим. У Лермонтова Демон принимает вид божественный силы. В храме, во время богослужения, он "в тумане легком фимиама" сияет "тихо, как звезда". Демон в поэме, не успев склонить Тамару к добровольному согласию на жизнь с собой, в конечном итоге остается ни с чем. Несмотря на беспримерную силу демонического воздействия, ее душа остается чуждой тем соблазнам, которыми пытался обольстить ее злой дух. Не имея возможности проявлять прямого насилия, Демон оказывается посрамленным силой ее души.
      При всей своей сложности этот персонаж не двоится в сознании читателя, а воспринимается как нечто целостное. Единство образа Демона, совмещающего в себе два начала - личность индивидуалистического склада и исконный в христианском толковании дух зла, - создается за счет общей черты, присущей как падшему духу зла, так и личности, зараженной губительным началом индивидуализма, отравленной ядом не бессознательного, а волеизъявительного и самоопределяющегося эгоизма. Для того и другого персонажа оказывается наглухо закрытой перспектива нравственного перерождения (в религиозном понимании - покаянной деятельности) и восстановления в прежнем достоинстве богоподобия ("И вновь остался он..."). И в этой абсолютной невозможности морального изменения, точно так же, как и в прочих чертах Демона, присутствует строгое соответствие героя лермонтовской поэмы учению христианства о падших духах.
      Таким образом, лермонтовский Демон, сочетающий в себе два различных аспекта, отличается смысловой многоплановостью. Вести речь о его автобиографичности, о тех или иных его поэтических или прозаических прототипах, о его литературных первообразах не совсем правомерно. Это герой, не столько содержащий в себе черты портретности, сколько явившийся результатом откровения поэта о духовной близости природы индивидуализма и природы демонизма. Лермонтов не случайно и не ради литературного эксперимента объединяет двух персонажей рамками одного героя. Через двуаспектность образа Демона выражен окончательный суд поэта над личностью индивидуалистического склада. Индивидуализм своими корнями упирается в сознательное (или же бессознательное) богоборчество. Под "мировой скорбью и тоской" индивидуалистической личности, под ее загадочной и туманной "противоречивостью", под ее нравственной неразличимостью ("ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..") таится вполне конкретное содержание: жажда эгоистического обладания и самоутверждения, гордая претензия всевластия, одержимость началом разрушения, коварная двуличность, бесчеловечная жестокость и полная свобода от нравственных норм в достижении своих целей. <...>
      Образ Демона является символическим обозначением всей совокупности существующего зла, которое окружает человека и которое стремится подчинить его своему влиянию. Нет такой жизненной сферы, которая оказалась бы для него непроницаемой: домочадцы Гудала, жители грузинского селения, свита жениха героини, отдаленный монастырь, наконец, сама героиня - все участвующие в драматическом действии персонажи в той или иной степени испытывают на себе влияние злой силы, ощущают ее реальное присутствие, и никто из них не застрахован от ее беспрепятственного вторжения. Демон сеет зло во всех возможных направлениях: и в социальном, общественном, и в индивидуальном, личностном. Именно он является режиссером кровавой схватки между осетинами и грузинами, в ходе которой гибнет жених Тамары, то есть оказывается распространителем зла в социальном плане. И он же воздействует на душу героини духовными средствами, стараясь заразить ее ядом демонизма изнутри.
      Еще один важный вывод, который следует из анализа произведения, заключается в том, что Демон занимает в поэме не главное, а второстепенное место. Считается, что поэма посвящена проблеме индивидуалистического героя, что в ее центре стоит личность с индивидуалистическим сознанием. Однако эта проблема была исследована и решена Лермонтовым в других произведениях (в драме "Маскарад" через образ Арбенина с исчерпывающей полнотой отображена трагедия индивидуалистического сознания). В поэме "Демон" внимание сосредоточено на другом участнике конфликта - личности, отмеченной чертами богоподобия и испытывающей внешнее и внутреннее давление демонической силы. В отличие от других произведений Лермонтова, здесь женский образ выступает на первый план. Будучи посвященной Тамаре, поэма заканчивается картиной вечного храма, в котором ненарушимо покоятся останки героини.
      Тамара прежде всего - антитеза Демону как индивидуалистической личности. Этим персонажем, отчаянно сопротивляющимся демоническому насилию, Лермонтов декларирует ценности, противолежащие индивидуализму, обеспечивающие личности гармонию с самой собой и гарантирующие ей состояние неиссякаемого жизнелюбия: естественную простоту, близость к природе, кристальную чистоту души и искренность сердца, органичное единство с жизнью своего народа, чуждое противопоставлению своего "я" общему укладу жизни, и наконец, самое главное - способность и готовность к жертвенной любви.
      Однако героиня "Демона" - не только и даже не столько лермонтовский идеал нравственной красоты, противостоящий тонким и глубоким соблазнам индивидуализма. Немаловажен тот факт, что Тамара не просто пленяет героя своей необыкновенной красотой и грацией, неповторимостью своих душевных качеств, неотразимостью своих внутренних черт, но и порождает в Демоне воспоминание об утраченном Эдеме, вызывает в его душе горькое и безысходное сожаление о потере райской гармонии и высшего блаженства. По замыслу Лермонтова, Тамара является не просто женским идеалом нравственной красоты. В ней заключено нечто гораздо большее. Если Демон - не только индивидуалистическая личность, но и самый дух зла, то образ Тамары является его антиподом и в этом отношении. В героине сконцентрировано то лучшее, что может заключаться в человеческой природе, в ней отражена общая идея святости человеческой души, ее богосозданности и ее бо-
       . И если образ Демона строится Лермонтовым в соот-
      ветствии с православным учением о падшем духе, то образ Тамары вполне согласуется с христианским представлением о человеке, согласно которому человек есть образ и подобие Божие. <...>Человек по отношению к миру видимому и невидимому занимает во вселенной пограничное положение; в полном согласии с этим христианским вероучительным положением в поэме Лермонтова внешнее созерцание Тамары - существа тварного, видимого мира, порождает в Демоне - бестелесном духе сугубо мистическое, сверхъестественное переживание. Оно вызывает в нем острое ностальгическое чувство о том духовном мире, в котором он пребывал до своего низвержения ("И вновь постигнул он...").
      Образ Тамары несет и еще одну смысловую нагрузку. Подобно тому как образ Демона совмещает в себе три аспекта (индивидуалистический герой, библейский падший дух и совокупное олицетворение мирового зла), образ Тамары - трехаспектен и как бы симметричен Демону, противоположен ему во всех гранях. Вопервых, Тамара - это личность, которая декларирует систему ценностей, противоположную индивидуализму. Во-вторых, это и образ, противостоящий духу зла в качестве чистой и совершенной природы, выражающий идею святости человеческого существа как носителя образа и подобия Божия. Если Демон - противник Бога, то Тамара - личность, как бы во всем соответствующая замыслу Творца, и в этом тайном соответствии воли Божией находящая свое высшее предназначение. В-третьих, Тамара - это еще и универсальная сила добра, собирательный образ добра.
      Соответственно трем противолежащим друг другу уровням, имеющимся в структуре главных образов поэмы, и конфликт в ней развивается по трем направлениям. Первая линия - это развенчание индивидуалистического героя в его неспособности отдаться неэгоистичному, бескорыстному чувству любви. За этой видимой и проступающей на поверхность повествования любовной драмой происходит развитие второй темы произведения: любовная коллизия Демона и Тамары является скрытым и ожесточенным противостоянием других лиц - Демона и Бога. За историей любви к Тамаре стоит попытка злого духа самоутвердиться в своих отношениях с другим Лицом - с Самим Богом. Демон старается завладеть Тамарой не только как личностью, но и как своим когда-то безвозвратно утраченным раем. Он пытается реализовать еще один шанс, предоставляемый судьбой: ищет утверждения своего господства и могущества перед Тем, Кто низверг его из пределов Эдема и приговорил к бессрочному, пожизненному лишению высшего блаженства (так как в поэме Демон ищет утверждения своей дьявольской гордыни, то для него и не существует нравственных преград в завоевании души Тамары). Он хочет исхитить это блаженство из рук Того, Кто его создал, и обманным путем присвоить его себе, утвердить свою гордыню перед Творцом и Обладателем вселенной. Отсюда и невероятная экспрессивность последнего клятвенного монолога Демона, накал страсти от первых слов ("Клянусь я первым днем творенья...") до последних ("Я дам тебе все, все земное - / люби меня!.."). Нечистый дух добивается Тамары с таким невероятным упорством, напряженной неотступностью и страстным вожделением, словно в кратком "да" героини для него сосредоточился весь смысл его существования.
      Наконец, третье направление конфликта поэмы - религиозно-философское, отражающее столкновение добра и зла в их абсолютных выражениях. Стремясь завоевать Тамару, Демон ищет победы над Богом не только как над Личностью, лишившей его первого блаженства и власти, но и как над Абсолютным Добром. И от того, на чьей стороне окажется победа, кому Лермонтов в этом драматичном поединке отдаст предпочтение, зависит решение вопроса о нравственном самоопределении поэта, о содержательной стороне его миросозерцания, о его философии человеческого бытия в целом. В таком построении конфликта заключается не только принципиальная новизна поэмы "Демон", но и ее ключевое место во всем творчестве поэта.
      Освобождение героини из-под власти Демона становится главным событием поэмы. Всем ходом поэмы, а более всего ее финалом Лермонтов проводит мысль о присутствии в бытии созидательных, высших сил, пронизывающих мироздание, явственно обнаруживающих себя как в природе, так и в судьбе личности, утвердившейся в закономерностях гармоничного существования. Эти высшие силы не столько избавляют личность от противостояния злу, сколько незримо охраняют ее от демонизма, от трагического поглощения злом. Конфликт на этом уровне отражает, с одной стороны, глубоко страдательное положение приверженцев истины в человечестве, а с другой - при внешнем, видимом их поражении конечную устойчивость добра перед лицом зла, духовную неуязвимость сторонников добра перед лицом демонической силы, их неподверженность нравственной девальвации. Героиня, несмотря на беспримерный диктат злой силы, на мощное духовное воздействие духа отрицания, так и не заразилась могучими соблазнами демонизма, что выразилось в ее категорическом несогласии сделать систему демонических "ценностей" своей собственной, а также в ее способности и готовности к поступку жертвенной любви, абсолютно невозможном для Демона. Лермонтов решает проблему в христианском ключе, не случайно в конце поэмы появляется храм. "Она страдала и любила, - / И рай открылся для любви", - говорит ангел Демону в конце поэмы. На каких же духовных основаниях, по мнению Лермонтова, должна утвердить себя личность, чтобы оказаться участницей райской жизни? Стоическое неприятие душой демонического образа мышления и миросозерцания, а если потребуется, то и самоотреченный отказ в этой борьбе от личного счастья ("а мне не быть ничьей женой") - это одна сторона стоящей перед личностью нравственной задачи. Весь этот комплекс духовного труда обозначен в речи ангела емким термином "страдание" ("Она страдала..."). Сохранение в этом противоборстве в неприкосновенности основы своей души, выражаемое в открытости живому чувству сострадания, - это другая сторона той недоступной для внешнего наблюдения деятельности, благодаря которой героиня вводится в чертоги божественной любви ("Она любила, - / И рай открылся для любви!"). Итак, страдательное несогласие с гиперактивной и утонченной проповедью зла и готовность к поступку жертвенной любви - вот те начала, которые личность, стремящаяся к богоподобию, может и должна противопоставить тотальному злу, в окружении которого она оказывается в земном бытии, те качества, которые отверзают перед ней врата вечного блаженства и делают ее участницей нескончаемого братолюбия, не омрачаемого демонической силой, того братолюбия, которое пребывает в пределах недосягаемости земного зла, вне опасности подвергнуться его вторжению.
      Религиозно-философский итог поэмы можно выразить в следующих положениях. Зло всегда будет сдавливать своими щупальцами, сжимать своим плотным кольцом добро, а добро всегда будет пребывать в тяжелейших условиях кажущегося одинокого противостояния, в состоянии видимого поглощения и окружения злом. Однако неимоверный, всеохватный, почти тотальный диктат зла не сможет привести добро к утрате своей созидательной основы, к изменению своего качества. Мироздание, пронизанное божественными энергиями, содержит в себе неведомую тайну сохранения добра, красоты и гармонии в его целостном состоянии, в его онтологической неповрежденности, в его природной неуязвимости демоническим воздействием. Высшее Начало, именуемое в христианстве Богом, незримо поддерживает преданную Ему личность в противоборстве с существующим злом, иногда принимающем трагический характер. В конечном итоге всех своих земных страданий она возводится к своему Творцу, в неомрачаемое царство любви и света, абсолютно недоступное и недосягаемое для демонического воздействия. <...>
      Поэма "Демон", в которой героиня оказывается избавленной от власти Демона, явилась выражением глубоко личной, сокровенной мысли Лермонтова о высшем, божественном сострадании, обращенном к людям, испытавшим жестокое насилие сил зла, о сохранении их Высшим Благом от всецелого, трагического поглощения злом. Лермонтов долго и мучительно искал форму для передачи своего интимнейшего умозрения и к концу своей недолгой жизни наконец обрел ее в восточной легенде о падшем духе, влюбившемся в грузинскую княжну. Однако делиться с публикой своим задушевнейшим настроением и отдавать его на суд восторженным ценителям поэтического слова не спешил. Чтение поэмы при дворе и близким друзьям показало, насколько далеки были слушатели от подлинного понимания ее смысла. Этот факт, а не незавершенность произведения заставил Лермонтова не спешить с публикацией поэмы. Слишком много романтических стереотипов уже тогда в кругу современников поэта накопилось в восприятии его творчества.
      
      Ильин В.Н. Печаль души младой (М. Ю. Лермонтов) // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов. М. 1999. 288 с. Первая публик.: "Вестник РСХД", Париж, 1932, Љ 1. С. 9-13.
      Ильин Владимир Николаевич (1891-1974) - философ, богослов, историк литературы, музыковед, публицист. В эмиграции с 1919 г. Жил в Константинополе, Берлине и Париже. Приват-доцент Рус. Богословского института в Париже, проф. Рус. консерватории в Париже. Участник евразийского движения, соредактор "Евразийского сборника" (1929). Посв. моему дорогому учителю Василию Васильевичу Зеньковскому
      
      <...> Россия знает величайшего своего поэта, завороженного райской возрожденской красотой. Этот поэт - Пушкин. Но не бывает рая без ангелов. Знает она и своего второго ангельского гения, гения-духовидца. Гений этот - Лермонтов. Так отозвалась стихия Возрождения в русской душе, таковы ее образы.
      Райский поэт - Пушкин. Ангельский поэт - Лермонтов. Как будто сходство, и в то же время какое огромное различие, какая пропасть между ними! Мы хотим положить в основу нашего сравнительного анализа символику личных судеб Пушкина и Лермонтова. В личной судьбе обоих как будто тоже сходство. Оба были гонимы и, в конце концов, погублены "чернью"... И в то же время - какое несходство, какое принципиальное различие жизненного рока!
      Пушкин прежде всего и после всего - артист. Лермонтов - мыслитель и трагический духовидец. Невидимые нити связывают его с Достоевским. Пушкин как бы весь во власти той стихии человеческого существа, которая именуется душой, ибо лишь душе свойственна самодовлеющая игра, "искусство для искусства", лишь душа артистична. Лермонтов - дух, и в то же время тяжелая, мрачная, непросветленная плоть. Он пневматотеллуричен, и нет в нем свободной артистической, "моцартовской", игры, несмотря на его поэтический гений. Если Пушкина можно уподобить Моцарту, то Лермонтов скорее может быть отнесен к категории Бетховена.
      Духовно-плотская природа Лермонтова, его пневматотеллуризм являются источником мрака и мучений. Мрачна и кровава черная звезда Лермонтова. Кончина Пушкина есть трагическое несчастье, несчастный случай, нечто для Пушкина внешнее. Он еще далеко себя не высказал: Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать........ Порой опять гармонией упьюсь, Над вымыслом слезами обольюсь. (Пушкин, "Элегия", 1830) - до чего это характерно для артиста!
      Не то у Лермонтова. Автор "Демона" пророчил себе раннюю кончину и звал ее, ибо его жизненный цикл был закончен, несмотря на молодость. Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть ("Выхожу один я на дорогу...", 1841) - так может писать человек уже умерший, похороны которого почему-то запоздали. Все изумительное стихотворение "Выхожу один я на дорогу" - есть, в сущности, самоотпевание и "Во блаженном успении вечный покой". Таковы, собственно, почти все "гармоничные" стихотворения Лермонтова: "Парус", "Когда волнуется желтеющая нива", гениальнейший "Ангел" и др. В них ангелы, окружающие колыбель, и ангелы, уносящие душу, словно одни и те же. Я пришел на эту землю, Чтоб скорей ее покинуть (С.А. Есенин "Край любимый! Сердцу снятся...", 1914), - эти слова Есенина в полной мере применимы к Лермонтову.
      Мучительные предчувствия и пророчества Лермонтова были почти что накликанием и самоупразднением: Кровавая меня могила ждет...
      Дантес по отношению к Пушкину - почти то же, что черепица, свалившаяся на голову, и дуэль его - это типичное убийство. Майор Мартынов - это внутренний рок Лермонтова, принявший объективные формы, и дуэль Лермонтова, равно как и все поведение, предшествовавшее катастрофе, в сущности - плохо замаскированное самоубийство. <...> Заворожен он был ангельской красотой потусторонних видений и потусторонних реальностей. Это про себя говорил он, когда устами Демона описывал Тамаре загробное состояние ее жениха: Он далеко, он не узнает, Не оценит тоски твоей; Небесный свет теперь ласкает Бесплотный взор его очей; Он слышит райские напевы... Что жизни мелочные сны, И стон, и слезы бедной девы Для гостя райской стороны?
      Для того чтобы в 24 года писать такие стихи, необходимо самому быть в каком-то смысле ангелом и жить, во всяком случае, в непосредственном общении с этим таинственным миром. Всякие разговоры на тему о байронизме, романтизме и проч. в этом случае просто смешны и являются не более как пустословием. Конечно, Демон и жених Тамары - это одно и то же лицо, в разных смыслах переживающее свою потусторонность. Замечательно, что наиболее реалистический, медно-чеканный образ Лермонтова (Печорин тоже) - вочеловечившийся ангел или Демон, мучительно переживающий свое скитание по земле и мучающий тех, с кем он встречается, замораживая их потусторонним холодом, сжигая их потусторонним жаром. И втайне основное желание Печорина, основа всех его страстей - уйти и развоплотиться.
      В связи со сказанным, Пушкин и Лермонтов переживают любовь в диаметрально противоположных смыслах. Любовь для Пушкина - прекрасный, вдохновительный сон, бокал шампанского, который, Как божественный напиток В жилах млеет и горит. Правда, этот напиток может оказаться ядовитым, как, например, его пустенькая жена, о которую он и споткнулся насмерть... Понятие музы не имеет для Пушкина сущностного, онтологического смысла, и это слово употребляется творцом "Евгения Онегина" совершенно легко и даже легкомысленно, как и подобает артисту.
      Совсем иначе обстоит дело у Лермонтова. У него действительно возникает проблема того, что называется поэтами таинственным словом муза. Муза - это не сам поэт, но Ангел-Хранитель его поэтического дара и даже ангельский образ самого дара, полученного непостижимым образом до рождения вышним неотменимым определением судеб Божиих неисповедимых. Муза - это и есть тот ангел, который с песнью принес душу поэта: И звук его песни в душе молодой Остался без слов, но живой...
      Муза - это и не возлюбленная поэта, но идеальное явление ее, явление эйдоса (греч. eidos - образ) возлюбленной. Муза - это эйдос "единственной" поэта, ибо истинно сущей и, следовательно, истинно ценной может быть только единственная, хотя бы в мучительной эмпирии их было и много ("дурная множественность"). Муза - это софийное единство двух ангелов в одном лице: Ангела поэтического дара и Ангела-вдохновителя. <...>
      Мрачность Лермонтова и то, что он не мог быть влюбленным без издевательства, несомненно, вытекает из этого источника. Лучшая часть его души жаждала "отложения житейского попечения". <...> Мучительная тяжесть непросветленной плоти Лермонтова была безобразным негативом его ангельского духа. Пользуясь выражением В. С. Соловьева ("Лермонтов"), можно сказать, что она не порхала подобно ласточке, но уподоблялась "лягушке, прочно засевшей в тине". Здесь источник кошмаров Лермонтова и доступов к нему адских духов злобы, раздражительности и грубой чувственности, иногда находивших и стихотворное выражение. Быть может, нигде более, если не считать Достоевского и Гоголя, ужасы искаженного тварного лика и оккультных кошмаров не душат своими испарениями, как именно здесь. В этом причина и того, что элементы демонической метапсихики и оккультизма так сильны у Лермонтова. Иногда эти элементы причудливо сплетаются с его ангелизмом и дают мучительно надрывные мелодии и образы, среди которых баллада "Рыбак" (баллада "Тростник", 1832) терзает наше сердце безысходной тоской <...>: Несчастную сгубил он, Ударив в грудь ножом, И здесь мой труп зарыл он На берегу крутом И над моей могилой Взошел тростник большой, И в нем живут печали Души моей младой.
      В причудливых и как бы сомнамбулических, ясновидческих мелодиях этой баллады сплелись мотивы мытарств и кошмарные фантазии о странствующей душе. Здесь же просвечивает глубокая мысль о том, что прекрасные мелодии артистов могут быть укоренены в черноземе тления и окупаются ценой жестоких страданий мытарствующей души. <...> Сухой тростник он срезал И скважины проткнул, Один конец зажал он, В другой конец подул. И, будто оживленный, Тростник заговорил - То голос человека И голос ветра был. И пел тростник печально: "Оставь, оставь меня! Рыбак, рыбак прекрасный, Терзаешь ты меня!.." <...> Сознание порождается, или, лучше, - пробуждается, страданием. Эта тема имеет множество трансформаций, и среди них личность Лермонтова с его творчеством - одна из важнейших. <...>
      Лермонтов так дорог нашему сердцу, что сквозь злость и каприз в нем просвечивает ребенок и ангел. Правда, Лермонтов, а также - в наше время - Есенин поднимали с земли неудобосказуемые предметы. Но ведь это грешная земля, и дети на ней горько плачут и ужасно капризничают. Так было и с Лермонтовым. Он капризничал в ответ на гримасы жизни, которые искажали райские лики ангелов и опошляли их небесную гармонию. "Рыбак, рыбак прекрасный, Оставь же свой тростник. Ты мне помочь не в силах, А плакать не привык"
      ("Тростник", 1832). Париж. Декабрь 1931г.
      
      
      Иноуэ Ю. Анаграмма, скрытая в произведениях М.Ю. Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара", и ее перевод на японский язык // Международная научная конференция "Перевод как средство взаимодействия культур" 2014.
      / esti.msu.ru>Files>science>filesconf>krakowfiles14
      
      Настоящая статья посвящена осмыслению анаграммы, скрытой в поэтических произведениях последнего периода творчества М. Ю. Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара", а также выяснению их взаимосвязи <и переводу анаграммы на японский язык>. В этих произведениях анаграмма слова "Демон" тесно связана с образом Терека. В поэме "Демон" от поцелуя Демона на Тереке погибает Тамара, а в стихотворении "Дары Терека" и в балладе "Тамара" бурное течение Терека уносит трупы жертв. На наш взгляд, Терек представляет собой границу между этим светом и тем светом, которым правит Демон. Демонологический образ Терека и анаграмма слова "Демон", скрытая в этих трех произведениях, связывают их как цикл произведений. В этом смысле анаграмма имеет ключевое значение для понимания их взаимосвязи, и при их переводе на другие языки, по возможности, соответствующую анаграмму необходимо адекватно воспроизводить. <В статье приводятся примеры перевода на японский язык строф, в которых скрыта анаграмма, с использованием разработанной автором методики перевода русских стихов на японский язык - Г.Ш.>.
      1.1. Образ Терека в "Демоне" Поэтические произведения последнего периода творчества М. Ю. Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара" связаны демонологическим образом Терека. В этих произведениях скрыта анаграмма слова "Демон", имеющая ключевое значение для понимания их взаимосвязи. В поэме "Демон" Дарьяльское ущелье и Терек сравниваются с жилищем змея ("Как трещина, жилище змея, Вился излучистый Дарьял") и с ревущей львицей ("И Терек, прыгая, как львица С косматой гривой на хребте"). Внушив страсть Тамаре, Демон принес ей гибель на Тереке. В народной демонологии змей ассоциируется со злым духом, в славянской мифологии "огненный змей" это тоже демон в образе змея, наделенный антропоморфными чертами, а львица - хищный зверь, являющийся символом силы и господства. На основании этого можно предположить, что образы Дарьяла и Терека в "Демоне" перекликаются с демонологическими символами в славянской мифологии. Это предположение может быть подкреплено тем, что в поэме скрыта анаграмма слова "Демон". На это слово аллитерировано самое начало поэмы.
      Печальный Демон, дух изгнанья, дннн U_ | U_ | U_ | U_U Ж
      н U_ | U_ | UU | U_ М
       U_ | U_ | UU | U_ U Ж
      Пред ним теснилися толпой; дмонн д-мон U_ | U_ | U_ | U_ М
      Слово "Демон", которое дано в самом первом стихе, перекликается с его же анаграммой, которая, в то же время, может ассоциироваться с образами Дарьяла и Терека. Об анаграмме в произведениях Лермонтова писал М. Л. Гаспаров. Он приводит несколько примеров анаграммы из произведений поэта: "в "Утесе" 2-я строфа аллитерирована на слово "стоит"; в стихотворении "На севере диком..." 1-я строфа - возможно, аллитерирована на слово "сосна", а 2-я - на слово "прекрасная"" (Гаспаров М. Л. Фоника Лермонтова //ЛЭ. М., 1981). Гаспаров отмечает, что фоника Лермонтова, как вообще фоника русской поэзии, - наименее исследованная область его стихов, и анаграмма представлена у Лермонтова лишь немногими и неотчетливыми примерами (там же, с. 546). Но вышеприведенный пример и примеры, которые будут рассмотрены далее, подтверждают предположение, что примеры анаграммы слова "Демон" можно найти и в произведениях "Демон", "Дары Терека" и "Тамара". К тому же, анаграмма тесно связана с темой и содержанием этих произведений, поэтому при переводе, по мере возможности, необходимо адекватно воспроизводить соответствующую анаграмму. Воспроизводить анаграммы при переводе на другой язык на уровне слов практически невозможно, но в рамках строф - возможно. Ниже будут приведены примеры перевода на японский язык строф со скрытой анаграммой с использованием разработанной нами методики перевода русских стихов на японский язык (Иноуэ Ю. Методика перевода русских стихотворений на японский язык. М. 2014). Принципы перевода следующие: (1) Принцип перевода по стихотворным размерам. Японские стихи строятся по принципу 5-7морной или 7-5-морной метрики, которая определяется смысловым отсечением "Кугирэ". Свобода и твердость русского ямба, отмеченная Н.С. Гумилевым (Гумилев Н.С. Письма о русской поэзии. М. 1990.), с ударением на втором слоге в стопе могут ассоциироваться с твердостью и мощностью японской 5-7-морной метрики с большей сонорностью на втором стихе. А взволнованность и смешливость русского хорея, о которой упоминал Гумилев, с ударением на первом слоге в стопе могут быть ассоциированы с легкостью и торопливостью японской 7-5-морной метрики с большей сонорностью на первом стихе. Из этого общего психологического и когнитивного действия целесообразно переводить ямб на 5-7-морную метрику, хорей на 7-5-морную метрику, дактиль с ударением на первом слоге на 7-5-морную, анапест с последним ударным слогом на 5-7морную, и амфибрахий с ударением на среднем слоге на 5-7-морную или 7-5-морную. (2) Принцип перевода по чередованию мужских и женских рифм. В русских стихах с чередованием мужских и женских рифм слова каждого стиха с мужской рифмой имеют на один слог меньше, чем с женской. Чередование мужских и женских рифм, отличающихся друг от друга количеством слогов, может быть ассоциировано с чередованием 5 мор и 7 мор в японских стихах. В этой связи целесообразно переводить чередование мужских и женских рифм на чередование 5 мор и 7 мор. Теперь с помощью этой методики переведем часть первой строфы поэмы "Демон", в которой скрыта анаграмма слова "Демон". На японском языке "Демон" - "Akuma", анаграмма этого слова в переводе также скрыто выражена в соответствующей строфе. Ямбическое стихотворение с чередованием женской и мужской рифм переведено, в основном, на 5-7 морную метрику с чередованием 7 мор и 5 мор. Наклонной линией обозначено смысловое отсечение "Кугирэ". Kanashiki Akuma tuihounomino Akuryouga (Akuma) Aku (7Ÿ7Ÿ7) без "Кугирэ" Tsumifukaki
      daichinouewo tobimawaru ma (5Ÿ7 / 5) 5-7-морная
      Subarashiku sugoseshi hibino tuiokuga ku ku (5Ÿ7 / 7) 5-7-морная Menomaeni Amaneku murenashi Afurekuru Akuma Akuma (5Ÿ8 / 5) 5-8морная.
      Образ Терека в "Дарах Терека" описывается как дикое и злобное существо, которое приносит в Каспий трупы возлюбленных - удалого казака и молодой казачки: "Я привез тебе гостинец!.. Кабардинец удалой", "Я примчу к тебе с волнами Труп казачки молодой". Из этого можно предположить, что Терек у Лермонтова является границей между этим светом и тем светом, которым правит Демон. В народных представлениях "водное пространство - граница между "этим" и "тем" светом, путь в загробное царство, место обитания душ умерших и нечистой силы" (Славянская мифология. Энциклопедический словарь. М., 1995). Терек у Лермонтова может быть "огненной рекой". "Огненная река - мифологическая река, отделяющая мир живых от мира мертвых (...) имеет космические масштабы, достигая в высоту неба, а в глубину - бездны" (Там же). Теперь обратим внимание на анаграмму. Первая и вторая строфы стихотворения аллитерированы на слово "Демон". 1-я строфа с анаграммой слова "Демон":
      Терек воет, дик и злобен _U | _U | _ U | _ U Ж
      _U | _U | U U | _ М
      Буре плач его подобен, дон н / н _U | _U | _ U | _ U Ж
      Слезы брызгами летят. м _U | _U | U U | _ М 2-я строфа с анаграммой слова "Демон":
      Погулял я на просторе, оон UU | _U | UU | _ U Ж
      UU | _U | _U | _ М UU | _U | UU | _ U Ж
      Вскормлен грудью облаков дмон мон _U | _U | UU | _ М
      Важно отметить, что во второй строфе, где говорится о происхождении Терека, скрыта анаграмма слова "Демон", т.е. сделан намек на то, что Терек в своем происхождении связан с образом Демона. На основании приведенных примеров, напрашивается вывод, что в "Дарах Терека" Терек является границей между этим и тем светом и его образ перекликается с демонологическим образом нечистой силы. Терек приносит трупы в тот мир, которым правит Каспий-Демон. Попробуем перевести эти строфы, в которых скрыта анаграмма слова "Демон". Хореическое стихотворение с чередованием женской и мужской рифм переведено, в принципе, на 7-5 морную метрику с чередованием 7 мор и 5 мор. 1-я строфа с анаграммой слова "Демон" (в переводе "Akuma"): Terekuwa hoeru douakunomama Akuma kuma (7Ÿ7) 7-5-морная Kiritatu yamawo toorinuke ma (7Ÿ 5) Sono nakigoewa arashinogotoku Aku (7Ÿ7) Namidaga sibukito maiagaru Ama (8Ÿ5) 8-5-морная 2-я строфа с анаграммой слова "Демон" (в переводе "Akuma"): Daichini nohara tada arukumama Akuma ma (7Ÿ7) Imaya sorosoro yasumutoki ma (7Ÿ 5) 7-5-морная Wareno umarewa ano Kazubekuyama Akuma ma (7Ÿ8) Kumono chibusade sodaterare ku (7Ÿ5) 7-5-морная
      1.2. Образ Терека в "Тамаре". В балладе "Тамара", так же, как и в "Дарах Терека", Терек является границей между этим и тем светом. Его буйные волны уносят трупы: "И с плачем безгласное тело Спешили они унести". Теперь обратим внимание на анаграмму. В первой строфе скрыто выражена анаграмма двух слов: "Терек" и, возможно, "Демон", а в пятой - анаграмма трех слов: "Демон", "дух" и "сомнения". Другие строфы не аллитерированы на эти слова. 1-я строфа:
      В глубокой теснине Дарьяла, донн треек к U_U | U_U | U_U Ж
      Где роется Терек во мгле U_U |
      U_U | U_ М
      Старинная башня стояла, оннн н ттр / Т U_U | U_U | U_U Ж U_U | U_U | U_ М 5-я строфа:
      На голос невидимой пéри U_U| U_U | U_U Ж
      Шел воин, купец и пастух _U| U_U | U_ М
      Пред ним отворялися двери U_U| U_U | U_U Ж
      Встречал его мрачный Евнух. Мнн U_U| _ _U | U_ М Та же строфа:
      На голос невидимой пери д
      Шел воин, купец и пастух
      Пред ним отворялися двери -ия
      Встречал его мрачный Евнух. ух смнн н
      Прилагательное "мрачный" в последнем стихе пятой строфы может сочетаться с анаграммой слов "дух" и "сомнения", и в целом получается "мрачный дух сомнения". Нужно отметить, что это сочетание слов точно перекликается со словами, которые ангел бросил Демону, унося погибшую Тамару в рай. "Исчезни, мрачный дух сомненья! - Посланник неба отвечал" На основании этого можно предположить, что в образе царицы Тамары запечатлен дух Демона, т.е. Тамара наследует образ "мрачного духа сомненья" от Демона. Иначе говоря, по нашему мнению, Лермонтов в балладе "Тамара" дал царице имя Тамара, как и героине своей поэмы "Демон", в которой она погибает от поцелуя Демона. Но нужно отметить, что образ жестокой царицы Тамары, приносящей путникам смерть, очень отличается от образа княжны Тамары, погибшей от поцелуя Демона. На наш взгляд, это связано с большой разницей в финале между восьмой, последней редакцией, и шестой. Теперь попробуем сделать перевод этих строф с анаграммой слов "Терек", "Демон", "дух" и "сомнения". На японском языке "Демон", как уже было сказано выше, "Akuma", а "мрачный" - "inkina", "дух" - "rei", и "сомнения" - "utagaino". В целом, "Демон", "мрачный дух сомненья" переведено как "Akuma", "inkina utagaino rei", из которого "Akuma" и "utagaino rei" скрыто выражены в 5-ой строфе в виде анаграммы. Амфибрахическое стихотворение с чередованием женской и мужской рифм переведено на сочетание 7-5 морной и 5-7 морной метрики с чередованием 7 мор и 5 мор.
      1-я строфа с анаграммой слов "Демон" и "Терек" (в переводе "Akuma" и "Tereku"):
      Dariyaru-yamano okufukaki tanimano airo Akuma ma (7Ÿ7Ÿ7) без
      "Кугирэ"
      Kirini kasunda Tereku-gawa sakutokoro ku ku (7Ÿ5 / 5) 7-5-морная
      Inisieyorino bourouga okareteita Tere (7Ÿ5 / 7) 7-5-морная
      Kuroki iwabade kuroguroto ukabumama Ma ma ku ku (7Ÿ5 / 5) 7-5морная
      5-я строфа с анаграммой слов "Демон", "дух" и "сомнения"
      (в переводе "Akuma", "rei" и "utagaino": Miezarishi megami sasayaku Amakikowanede Akuma ga (5Ÿ7 / 7) 5-7-морная
      Sasowarete Senshi shounin bokufuwa yuku ku ku U (5Ÿ7 / 7) 7-5-морная Reizento tobiraga hiraku sonomenomaede kuma Rei ga no no (5Ÿ7 / 7) 5-
      7-морная
      Koshimonowo Inkina shimobe Demukaeta (Inkina) i ta i no (5Ÿ7 / 7) 5-7морная
      2. Взаимосвязь между балладой "Тамара" и поэмой "Демон". В балладе "Тамара" М.Ю. Лермонтов называет героиню, царицу, жившую в башне в теснине Дарьяла на Тереке, именем Тамара, а не Дарья, которая, по грузинской легенде, жила в Дарьяльском замке и была то ли предводительницей разбойников, то ли царицей, то ли княжной. Почему Лермонтов назвал ее именно Тамарой, именем которым уже называл героиню в "Демоне"? Как отмечает И.Л. Андроников, в романе "Герой нашего времени" Лермонтов упоминает о книге французского путешественника Ж. Ф. Гамба "Voyage dans la Russie méridionale...", Paris, 1826, II, 21-22. В ней написано следующее: "Если верить местному преданию, Дарьяльский замок принадлежал в средние века какой-то княжне Дарье, которая (...) приказывала бросать в Терек любовников, которыми была недовольна" (Андроников И.Л. Лермонтов в Грузии в 1837 году. М., 1955). Вполне естественно, что Лермонтову была известна легенда о княжне Дарье. Высказывались разные предположения о происхождении имени Тамары, героини одноименной баллады, но до сих пор среди них нет убедительного. С другой стороны, по всей вероятности, Лермонтов читал "Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года" А.С. Пушкина, которое было опубликовано в 1836 г., т.е. до создания Лермонтовым "Тамары". В "Путешествии" Пушкин упоминает о крепости в Дарьяльском ущелье: "Предание гласит, что в ней скрывалась какая-то царица Дария, давшая имя свое ущелью: сказка. Дариал на древнем персидском языке значит ворота" (Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 т., т. 5, М., 1975). Вполне возможно, что из "Путешествия" Лермонтов узнал, что имя Дарья произошло от названия Дарьяльского ущелья, а не наоборот. А с другой стороны, как было сказано выше, царица Тамара наследует образ "мрачного духа сомненья", т.е. Демона. Из всего этого можно сделать вывод, что Лермонтов, по нашему предположению, решил дать героине своей баллады имя не Дарья, а Тамара, но это не та Тамара, которая, как следует из последней, восьмой редакции, унесена ангелом в рай и душа которой спасена, а та Тамара, которая, как написано в шестой редакции, унесена Демоном в ад, душа которой не спасена и дальнейшая судьба которой неизвестна. По нашему мнению, именно Тамара "с запечатленной душой Демона" стоит на краю мира мертвых, границей которого с миром живых является Терек. Теперь сопоставим Демона и царицу Тамару. Крылатый Демон парил в небесах и с высоты выискивал свою возлюбленную. Царица Тамара бескрыла и ждала прихода возлюбленных на земле в своей высокой башне в ущелье, как паук ждет добычу в своей паутине. Демон - "То не был ангел-небожитель... То не был ада дух ужасный", а царица Тамара - "Прекрасна, как ангел небесный, Как Демон, коварна и зла". Исходя из этого, можно предположить, что царица Тамара и Демон - зеркальные двойники друг друга, и в то же время они оба являются амбивалентными образами добра и зла. А с другой стороны, царица Тамара может рассматриваться, как "перевернутый" (термин Ю.М. Лотмана) образ погибшей Тамары из поэмы "Демон". По Лотману: "Одним из наиболее элементарных приемов выхода за пределы предсказуемости является такой троп (особенно часто применяемый в зрительных искусствах), в котором два противопоставленных объекта меняются доминирующими признаками. Такой прием широко применялся в обширной барочной литературе "перевернутого мира" (Лотман Ю.М. Культура и взрыв //Семиосфера. СПб., 2000). Тамара в "Демоне", и в восьмой и шестой редакциях, - молодая, красивая и добрая княжна, т.е. ее доминирующие признаки - это добро и красота. С другой стороны, после гибели жениха она слушала голос Демона не только с печалью, но и с кипением всех чувств: "В ее груди; печаль, испуг, Восторга пыл - ничто в сравненьи". И, в конце концов, она принимает прикосновение жарких уст Демона. Демон сумел внушить ей страсть, так же, как и змей, который внушал страсть женщине в народной демонологии. В противоположность княжне Тамаре из поэмы "Демон", царица Тамара из баллады, стремясь к добру и любви, всегда приносит своим возлюбленным гибель, как и Демон, принесший гибель своей возлюбленной Тамаре. Теперь обратим внимание на разницу в финалах поэмы "Демон" между ее шестой редакцией, исправленной и подписанной самим Лермонтовым в сентябре 1838 г., и последней (восьмой) редакцией, созданной не позднее февраля 1839 г.
      2.1. Разница в финале шестой и восьмой редакций "Демона" Как известно, в последней (восьмой) редакции "Демона", текст которой был представлен Двору в феврале 1839 г., Лермонтов внес значительное изменение в финал, в судьбу Тамары и в образ Демона. В шестой редакции Тамара после своей смерти остается во власти Демона, который проносится, "взор пронзительный кидая", мимо ангела, молящегося за душу "грешницы младой". А в последней редакции после смерти Тамары ангел строгими очами взглянул на Демона и унес ее в рай, а побежденный Демон остался один. Как отмечает Э.Э. Найдич, восьмая редакция, "по мнению многих исследователей, говорит или об эволюции Лермонтова, изменении творческой концепции ("И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои"), или о приспособлении Лермонтова к условиям цензуры" (Найдич, 1994). Прослеживая отличия этих двух редакций, Найдич приходит к выводу, что в восьмой редакции "логика развития образа Тамары привела Лермонтова к сосредоточенности на главном - на самой трагедии смерти - ее противоположности бытию, утрате всего, что давала жизнь. Безжизненным, застывшим оказывается и побежденный Демон" (там же, с. 188-189). Но, по нашему мнению, если подобная логика привела автора к сосредоточенности на смерти, то это сосредоточенность не на трагедии смерти Тамары, а на спасении ее души, так как после смерти Тамары ангел унес ее в рай, смывая с нее след проступка и страдания: "И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал". В последней (восьмой) редакции чем более усиливается печаль Демона, тем более ослабевает его зло, и, в конце концов, душа Тамары спасена. В шестой же редакции ангел мог только молить за ее душу перед силой зла Демона, который унес ее в свой мир, в ад, где неизвестно, что ее ждет. В этом отношении, у шестой редакции может быть продолжение о будущей судьбе Тамары. По нашему предположению, этим продолжением является именно баллада "Тамара", в которой унесенная в ад Тамара "с запечатленной душой Демона" стоит на краю мира мертвых, манит путников в свой мир и приносит им гибель. В этом смысле шестая редакция "Демона" и баллада "Тамара" являются зеркальными двойниками. Важно отметить, что шестая редакция для Лермонтова по своей важности не уступала восьмой, так как поэт подарил ее любимой женщине Варваре Александровне Лопухиной с припиской своей рукою в конце. Именно поэтому шестая редакция называется "Лопухинской". На наш взгляд, шестую и восьмую редакции вполне можно считать отдельными произведениями, которые имеют общее идейное содержание и равную ценность, но в то же время, отличаются друг от друга абсолютно противоположными финалами и судьбой Тамары. Все это показывает, что Лермонтов в своей балладе "Тамара" дал царице имя Тамара из шестой редакции поэмы "Демон", в которой княжна Тамара погибла от поцелуя Демона и была унесена им в ад. Поэт хотел в демонологическом образе царицы Тамары показать дальнейшую судьбу княжны Тамары. Из всего вышеизложенного напрашивается вывод, что в поэтических произведениях последнего периода творчества М. Ю. Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара" - Терек является "огненной рекой", которая отделяет мир мертвых от мира живых и в то же время - связующим звеном между этими мирами. Так, в "Демоне" Терек - демонологическое место, откуда, в восьмой (последней) редакции, героиня унесена в рай, а в шестой редакции - в ад. В "Дарах Терека" главный герой - река Терек, приносящая трупы в КаспийДемон, а в "Тамаре" - Терек помощник героини, он помогает ей унести жертвы в мир мертвых. И продолжением шестой редакции "Демона" является "Тамара", героиня которой наследует душу Демона. Таким образом, демонологический и мифологический образ Терека и анаграмма слова "Демон", скрытая в этих произведениях, связывают их как цикл произведений. В этом смысле анаграмма имеет ключевое значение для понимания взаимосвязи этих произведений, и при их переводе на иностранные языки, по мере возможности, необходимо адекватно воспроизводить в строфах соответствующую анаграмму.
      
      
      Иноуэ Юкиёси. "Кто же такая Тамара из одноименной баллады М.Ю. Лермонтова "Тамара"?" Краткое содержание статьи // Там же.
      
      В настоящей статье автор анализирует вопрос о происхождении имени Тамары, героини одноименной баллады "Тамара". Лермонтов дает героине имя Тамара, что противоречит грузинской легенде, согласно которой в Дарьяльском замке жила героиня по имени Дарья. Делались разные предположения о происхождении имени героини Тамары, но до сих пор среди них нет достаточно убедительного. По нашей гипотезе, Лермонтов решил назвать героиню своей баллады Тамара, так как хотел подчеркнуть связь с героиней, о которой он пишет в шестой редакции поэмы "Демон": Демон уносит героиню в ад, то есть, душа ее не спасена и дальнейшая судьба неизвестна. По нашему предположению, баллада "Тамара", героиня которой наследует душу Демона, является продолжением шестой редакции поэмы "Демон". Это предположение подкрепляется тем, что, во-первых, три поэтических произведения последнего периода творчества Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара" связаны в единый цикл рекой Терек, представляющей собой границу между миром живых и миром мертвых, которым правит Демон. И, во-вторых, в пятой строфе баллады "Тамара" скрыта анаграмма слов, которые точно перекликаются со словами, брошенными ангелом Демону в поэме "Демон": Исчезни, мрачный дух сомненья! С помощью анаграммы автор хотел намекнуть на связь между двумя Тамарами.
      Выводы:
      (1) Тамара из одноименной баллады - это тот же персонаж, что и Тамара из шестой редакции поэмы "Демон", та, которую Демон унес в ад, а не Тамара из последней, восьмой редакции, потому что эту Тамару ангел уносит в рай и тем самым спасает ее душу, а, значит, продолжение ее судьбы невозможно. В демонологическом образе царицы баллады "Тамара" Лермонтов показал дальнейшую судьбу героини поэмы "Демон". Баллада "Тамара" является продолжением шестой редакции "Демона".
      (2) Три поэтических произведения последнего периода творчества Лермонтова "Демон", "Дары Терека" и "Тамара" связаны в единый цикл Тереком, представляющим собой границу между миром живых и миром мертвых, которым правит Демон.
      (3) В балладе "Тамара" скрыт "замкнутый круг" анаграммы слов "дух сомнения", точно перекликающихся со словами, которые ангел бросил Демону в восьмой, последней редакции поэмы "Демон". С помощью данной анаграммы, ассоциируемой с известными словами из восьмой редакции, которая получила широкое распространение благодаря множеству списков, автор хотел намекнуть на связь между двумя Тамарами.
      (4) Лермонтов намеренно употребляет прописную букву при упоминании героев: как в слове Евнух, так и в слове Демон. Это намекает на то, что Евнухом замка царицы является сам Демон. Его мечта стать слугой Тамары сбывается в балладе, в которой он перевоплощается в Евнуха и служит возлюбленной княжне Тамаре, превратившейся в одноименную царицу.
      
      
      
      
      
      Г.И. ШИПУЛИНА
      Словарь языка Лермонтова. "ДЕМОН"
      
      Книга первая.
      Словарь. Антология
      
      Баку: Издательский дом "Зенгезурда", 2021. - 864 стр.
      
      
      
      
      Обложка: Фотокопия картины М.Врубеля "ДЕМОН СИДЯЩИЙ"
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      Çapa imzalanmışdır: 19.03.2021 Kağız formatı: 60x84 1/16 H/n həcmi: 54 ç.v.
      Sifariş: 340
      Sayı: 100
      _____________________________
      "ZƏNGƏZURDA" çap evində çap olunmuşdur
      Ünvan: Bakı şəh., Mətbuat prospekti, 529-cu məh.
      Tel.: (050) 209 59 68; (055) 209 59 68; (012) 510 63 99 e-mail: zengezurda1868@mail.ru
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шипулина Галина Ивановна (galina_shipulina@inbox.ru)
  • Обновлено: 03/05/2022. 2223k. Статистика.
  • Справочник: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.