Аннотация: ... В конце мая Воеводину пришло письмо. "Дядя Саша, приезжайте за нами! Всех в деревне увезли. Мы с бабушкой остались. Магазин не работает, почта не работает - вообще, все закрыто. Не знаем, что делать".
И мы поехали к месту аварии спасать детей...
Это было уже третье и последнее после Киева КПП.
- Все, граждане! Дальше нельзя!
- Но нам надо в Новошепеличи.
- Сказано, нельзя, значит, нельзя! - отрубил солдатик в камуфляжном маскхалате. И добавил:
- Закрытая зона.
- Да мы знаем, что закрытая, но там наши дети, - сказал Воеводин.
- Нету уже там никаких детей. Вывезли всех.
- Значит, не всех, раз наши там остались.
- Подошел еще один "капэпэшник", младший лейтенант:
- Ну, чего вы все туда ломитесь? Жить надоело, что ли?
- Понимаете, мне письмо пришло. Племянницы в Новошепеличах остались.
С этими словами Александр Владимирович Воеводин вытащил из нагрудного кармана листок, исписанный корявыми строчками. Листок этот давно уже превратился в сморщенную тряпочку, но он служил своего рода пропуском в наших передвижениях.
"Дядя Саша, приезжайте за нами! Всех из деревни увезли. Мы с бабушкой остались. Магазин не работает, почта не работает - вообще, все закрыто. Не знаем, что делать".
- Как это письмо к вам попало? - спросил младший лейтенант.
- Да через ваших же военных и передали. Они, судя по штемпелю, в Чернигове на почту его передали.
Это объяснение Воеводин повторял уже в сотый раз как мантру, когда всевозможные чиновники и службисты выясняли цель нашей поездки. Нам говорили об опасности и о безопасности, но потом, махнув рукой, давали добро, и мы двигались вперед к племянницам нашего военрука, которые почему-то остались там, под Чернобылем, почти в эпицентре аварии.
На этом КПП "добро" не давали. Младший лейтенант забрал водительские права военрука.
- Вы, вообще, понимаете, что такое закрытая зона? - нервно размахивал он руками. - Птицы на лету дохнут в радиусе пяти километров, а вы суётесь!
- Но там же люди все-таки работают, - возражал Воеводин. - Вон, опять машина поехала.
- Так это же ликвидаторы. Они зону очищают, делают дезактивацию, схроны, саркофаг устанавливают. А вы какого черта туда претесь? Вы ликвидаторы?
- Нет, мы детей наших спасать приехали.
- Да вы и детей не спасете, и сами загнетесь. Не сейчас, так через пару-тройку лет. Вы в курсе, что такое радиация?
Мы в курсе. Мы сразу были в курсе, когда в конце мая Александр Владимирович принес в школу этот листок с детским почерком. Мы, учителя, коллеги военрука, это письмо читали, а сам Воеводин плакал и все время повторял:
- Это я во всем виноват. Надо было сразу увезти. Сеструха осенью померла, а девчонки с бабушкой остались. Хотел сюда привезти, да матушка уговорила подождать. Дескать, школа. Да и годовщину хотела на месте справить. А оно вот как вышло...
Все жалели военрука и пытались как-то успокоить.
- Да вывезли их всех оттуда, - уверяли, - передают же по телевизору.
- Кабы вывезли, так давно уже дали бы знать. А они вона, что пишут.
- Да не успели еще сообщить. Надо подождать.
Александр Владимирович подождал полмесяца, а потом забеспокоился. Поехал в район, потом в Краснодар. Где-то он там в какие-то двери стучался, что-то пытался, но приехал ни с чем. Осунулся, похудел, совсем человек до ручки дошел. А потом заявил в школе, что поедет в Чернобыль сам.
- Говорит мне моя чуйка, что они там одни остались, - сказал он, - а потому сам поеду забирать их.
- Да как же вы поедете, Александр Владимирович? - воскликнула директриса. - В таком состоянии? Вы же шагу не можете ступить без нитроглицерина. А тут такая дорога! А вдруг что случится в пути? К тому же, радиация.
- Пусть! - ответил военрук. - Все равно мне жизнь - не в жизнь.
И он ушел домой собираться в дорогу, а мы остались совещаться: как отговорить человека от такого безумства?
- Он все равно поедет, - сказала географичка Надежда Семеновна. - Я его знаю. Если что надумал, то ни за что не отступится. Да и то понять надо, что кроме этих родственников, которые там остались, у него никого нет.
- Надо кому-нибудь ехать с ним, - брякнула ни с того ни с сего я.
- Ну, и кто, скажите, в это пекло добровольно поедет? - резонно поинтересовалась завуч. - Вы, что ли?
- А хоть бы и я! - выпалила я сгоряча. Спохватилась, но слово уже было сказано.
- Я тоже поеду, - сказала Надежда. - Мы, как-никак, соседи с Александром Владимировичем.
И мы поехали. Был август 1986 года. Поехали на стареньких "жигулях" Александра Владимировича. Коллеги собрали нам деньги на дорогу. Все-таки не к теще на блины. А в дороге деньги никогда лишними не бывают.
До Киева доехали без всяких приключений. А потом на пути чередой встали всякие гаишники, военные, патрули, КПП. Проверяли документы и отпускали с миром. По дороге туда и обратно беспрестанно двигалась военная техника, автобусы с красными крестами и пожарные машины. Из-за большого скопления машин через каждые 5-6 километров образовывалась пробка. И так до самого Чернобыля.
Под Чернобылем мы подъехали к большому эвакопункту с надписью "Дитятки". Детей, правда, в этом пункте не было, но следы недавнего их пребывания там ощущались. Работники эвакопункта были на месте. Видимо, на случай, если еще кого-нибудь подвезут. Воеводин показал женщинам фотографию своих племянниц.
- Нет, таких у нас точно не было, - уверенно заявила начальница эвакопункта. - Мы каждого ребенка тщательно обследовали. Но вы не волнуйтесь! Возможно, ваших девочек вывезли железной дорогой из Янова. Это под Припятью. А если дети из деревни, то вполне вероятно, что их вертолетом подобрали.
- Почему вы так думаете?
- Видите ли, сразу же после взрыва многие сельчане, особенно лесных деревень, побежали прятаться в лес. А в лесу не всякая машина проедет. Вот вертолетами и собирали людей.
В Чернобыль мы приехали к вечеру. Может быть, поэтому нас нисколько не удивила тишина, не свойственная большому городу. Улицы были пустынны, окна в домах, особенно на верхних этажах, не светились огнями. Лишь кое-где на первых этажах поблескивала жизнь. Не сновали по дорогам машины и не прогуливались по тротуарам горожане. Казалось, что город просто заснул раньше времени. В одном из первых этажей звучала музыка, рядом работал магазин, возле которого толпились люди. Мы обратили внимание, что прямо по проезжей части улицы, по которой мы ехали, спокойно прогуливаются военные патрули. Один из них нас остановил и поинтересовался, кто мы и куда следуем. Александр Владимирович предъявил свои документы, объяснил цель поездки. Военный подсказал нам, как следует проехать к трассе на Припять и предупредил, что на КПП нас не пропустят в сторону ЧАЭС.
- Здесь есть, где поесть и переночевать? - спросили мы у постового.
- Вон там, за перекрестком находится столовая. Она до полуночи работает, потому что обслуживает рабочих по очистке города.
- А что, город и ночью чистят?
- Ночью даже предпочтительнее, потому что радиоактивная пыль по ночам сильнее садится. А ночевать я советовал бы вам в своей машине. Так безопаснее.
- Неужели, все так страшно? - удивились мы.
- Вот люди! - взмахнул руками постовой. - Вам надо, чтобы на вас пулемет наставили, чтобы вы поняли, что такое смерть? Вот, глядите, - он достал из нагрудного кармана дозиметр, - видите, здесь показывает 150 мкР/час. А нормальный показатель - 10-12, ну, в крайнем случае, до 20 мкР. И 150 - это еще хорошо. А в мае до 700 мкР доходило. Это как по-вашему?
Мы поехали в столовую. Слова патрульного о радиации в городе озадачили нас. Почему же город не закрыли совсем?
- Но кому-то же и здесь работать надо, - объяснила раздатчица в столовой. - Основную массу жителей и всех детей вывезли, конечно, но работники коммунальных служб, управление и основные производства остались. Мы вот, в две смены работаем, потому что работников по очистке нужно кормить. А тут еще всякие искатели приключений наезжают. Черт знает, что их сюда несет, этих журналистов, артистов и прочую шушеру? Вас, вот, какой бес к нам занес?
- Мы за детьми приехали.
- Да вывезли уже всех детей. Еще в мае.
- Из города, может, и вывезли, а в деревнях остались, - мрачно заметил Воеводин.
- А ваши в какой деревне?
- В Новошепеличах.
- Ну, туда вас ни за что не пропустят. Завернут.
Мы толчемся возле будки КПП уже больше часа. Обидно. Столько проехали. Осталось каких-то 20-25 километров, а нас не пускают. "Капэпэшники" уже просто не реагируют никак на наши призывы к добродетели. Машину только велели отогнать на площадку возле дороги. Там уже стояли три легковушки. Подъехал "уазик", из которого выгребли два военнослужащих в маскхалатах.
- Что тут у вас происходит? - спросил один из них. - Почему посторонние здесь?
- Да вот, самоубийцы объявились. В Шепеличи им надо! Задолбали, елки-палки!
- Ну, да и пусть едут? Чего ты с ними канителишься? Маскхалаты выдай, и пускай себе катятся хоть в преисподнюю.
Младший лейтенант нехотя поплелся в будку за маскхалатами.
- Назад привезете, тогда документы и верну.
- А как же ехать?
- Ну, машину вам придется тут оставить.
- Как оставить?
- Так! Если проедете на ней по зараженной территории, то мы обязаны будем её вовсе ликвидировать как источник радиации. На чем тогда назад поедете?
- А до деревни мы, что, пешком пойдем?
- Зачем пешком? Сейчас попуткой отправим. Если договоритесь с шофером, то он вас и до деревни подбросит.
Мы договорились. За трешку. Шофер Федя оказался очень словоохотливым парнем. Узнавши, что мы едем издалека, он взял на себя обязанности экскурсовода по ходу нашего жуткого путешествия. Мы смотрели и слушали, и не хотели верить в реальность происходящего. Всю дорогу меня не покидало ощущение, что мы в этой машине въехали в какой-то фантастический фильм, нашпигованный всевозможными ужастиками. По обе стороны дороги по полю копошатся бульдозеры и экскаваторы, выворачивая наизнанку землю и сметая на пути оставшиеся обугленные деревья. Рядом пожарные машины с распластавшимися щупальцами брандспойтных рукавов, из которых летят струи жидкости.
- Во, видите! Это поливают дезактивирующей бардой, - объясняет Федя. - Я такую же везу в Припять. А вон там, за кладбищем, лес корчуют. Этот лес от жара и пламени после взрыва весь рыжим сделался. Его сейчас так рыжим и называют.
- А кладбище-то где? - спрашиваю.
- Да вот здесь и было. Выгребли все кладбище подчистую. Да что кладбище? Вон там, смотрите, деревня была Копачи. Теперь сплошное пожарище.
Возле этой деревни, вернее, от того, что от нее осталось, тоже работали бульдозеры. То там, то сям по уже обработанным полям, словно призраки, бродили дозиметристы в белых маскхалатах.
Направо в полукилометре от дороги видим мрачное сооружение ЧАЭС, над которым кружится вертолет.
- Во! Саркофаг устанавливают, - объявил Федя.
Въехали на мост. Под ним железнодорожное полотно. Вдали по левую сторону видна станция.
- Это, вероятно, и есть Янов? - спросил Александр Владимирович.
- Ага, он самый. Сейчас там никого нет. Как вывезли всех жителей из Припяти, так станцию и закрыли. А этот мост, чтоб вы знали, смертельным для многих людей стал. Когда ночью рвануло, люди с перепугу на этот мост ломанули, чтоб узнать, что случилось. Ну, и погорели все прямо на мосту. Как еще мост-то уцелел, непонятно.
Город Припять в отличие от Чернобыля выглядел совсем удручающе. Вдоль трассы, по которой мы ехали, многоэтажки предстали нашему взору так, будто их либо не достроили, либо, наоборот, принялись рушить: пустые глазницы окон с выбитыми стеклами, обугленные балконы и стены, кое-где сорванные крыши, вывернутые двери подъездов. Картину дополняло странное зрелище: из окон, с балконов и из подъездов люди в маскхалатах выбрасывали на улицу всевозможные вещи и бытовую технику. Прямо на тротуар, на землю или на дорогу летели с высоты чемоданы, сумки, матрасы, стиральные машины и холодильники. Все это люди внизу тут же кромсали и грузили в машины.
- Вот жизнь! - философски изрек Федя. - Люди годами наживали, копили, а теперь все в один миг уничтожается.
- Зачем? - спросила Надежда.
- Радиация! Этими вещами уже нельзя пользоваться. Вывезут это все куда подальше и закопают.
Деревня Новошепеличи оказалась довольно большим населенным пунктом. Правда, теперь её никак нельзя было назвать населенной. И от деревни тоже, в общем-то, мало, что осталось. Во всяком случае, в той её части, которая была ближе всего к городу. Как и в Припяти, здесь тоже дома имели тот же жалкий вид: сорванные крыши, глазницы окон без рам и стекла, обгоревшие стены и заборы. И абсолютное безлюдье.
- Ну, куда вас везти-то? - спросил Федя.
- Вон там, возле перекрестка останови, - сказал Александр Владимирович. - Дальше мы пешком дойдем. Тут недалеко.
- Я попросила Федю, чтобы он назавтра после рейса заехал сюда за нами. Если сможет, конечно.
Он согласился. Мы высадились из кабины и побрели по дороге вдоль деревни. Этот путь показался мне дорогой войны, безжалостной и коварной.
Впрочем, ближе к центру дома и подворья выглядели уже довольно прилично. Только деревья и кустарники возле домов имели неестественно бордово-коричневый цвет. Из одного двора навстречу нам выскочили две тощие кошки и собака, которая своим лаем объявила всей округе о нашем появлении. В один миг мы оказались в окружении голодных животных, которые, задрав морды, принялись подобострастно выпрашивать у нас какую-нибудь подачку. Мы выдали им все, что было съедобное и что прямо у нас на глазах в один миг провалилось в их ненасытные утробы. Подошли к двору, откуда выскочили кошки, и заглянули через забор. Дверь избы нараспашку, через которую туда-сюда снуют куры. Людей, как мы поняли, нет.
- Зайдем? - спросила Надежда. - Может быть, в доме имеется какой-нибудь корм?
- А смысл? - спросил Александр Владимирович. - Если какой корм был, то животные и сами его давно уж отыскали. По всему видать, такая картина тут в каждом дворе. Не будем же мы во все дворы заглядывать.
В одном из подворьев к забору приковылял дедок. Нашему появлению ничуть не удивился, а только спросил, за какой живностью мы пожаловали? Его вопрос нас удивил. Но он с помощью крепких русских ругательств популярно объяснил нам, что время от времени в деревню наведываются "ликвидаторы", которые забираются в пустые дворы, отлавливают бесхозную живность, которую увозят в неизвестном направлении. Мы сказали старику, что приехали не за живностью, а за матерью Воеводина и его племянницами. Старик вытер платочком глаза, перекрестил нас и остался стоять у калитки, провожая взглядом.
Мать Александра Владимировича, Анна Петровна, несказанно обрадовалась, увидев нас. Она долго не могла оторваться от сына, потом повела всех в избу и принялась хлопотать насчет обеда.
- А где Нинка с Наталкой? - спросил Александр Владимирович.
- Да в лесу на покосе.
- Что они там делают?
- Да ничего. Прячутся. Собралися, значит, все девчонки там в срубе и прячутся.
- От чего спрятались-то? От радиации?
- Да какой там радиации? Просто убёгли от этих, которые в балахонах приехали. Ну, после взрыва-то. На станции когда равануло, тут у нас такое светопреставление началось! Страх! Думали: война началась или конец света. Люди по сараям да по погребам побёгли прятаться. А потом - ничего, затихло все. Ну вот, после первомайского-то праздника сразу две крытые машины приезжают с людьми в балахонах. Председатель сельсовета собрал всех в клубе, велел забирать документы и еды на сутки и на этих машинах куда-то ехать, потому, дескать, эта самая радиация с минуты на минуту до нас доберется. Тут все вскопушились: куды скотину девать, какие вещи брать, кто за дворами будет приглядать? А нам приказывают все бросать и ничего с собой не брать, а только еду и документы. Ну, которые пошли по машинам грузиться, которые сразу же в лес подались, а которые в домах осталися. Ну, кто, скажи, из нормальных людей от родного очага стронется? В войну с фашистами дома не бросали, а тут какого-то взрыва испугались.
- Мама, это не простой взрыв! Это атомный взрыв. Ты ж слышала, чтО такие взрывы натворили в Хиросиме и Нагасаки? До сих пор люди болеют из-за радиации. А наш взрыв еще сильнее тех бомб. Теперь ни здесь, ни в Припяти, ни в других деревнях жить нельзя. И сто лет еще нельзя будет. В общем, мама, мы приехали, чтобы забрать тебя и девчонок к нам на Кубань.
- И-и, сынок! - махнула рукой старушка, - Девчонок забирай, а сама я никуда с места не сдвинусь.
- Как это никуда?
- А вот так! На кого я скотину свою брошу? Загинет ведь без меня моя Марта. И курочки пропадут. Не-е, я не поеду!
Александр Владимирович беспомощно огляделся вокруг.
- А в лес-то зачем девчонки убежали? - спросила я, чтобы хоть как-нибудь разрядить обстановку.
- Да куды ещё, как не в лес? Всю войну, почитай, в лесу хоронились от врага. И теперь, дай Бог, переждем беду.
- И что, они там вдвоем так и сидят?
- Почему же вдвоем? Там с имя еще Векшины, да Нюрка Субботина, да Витька Субботин. На днях Нинка с Нюркой прибегали, набрали харчей и опять туды.
- Мама, да лес-то не спасет от радиации! Э-эх! Темнота!
После обеда мы спешно подались в лес на делянку, где давно, еще лет тридцать назад отец Александра Владимировича поставил сруб, чтобы можно было в нем останавливаться во время покоса. По лесной грунтовой дороге мы прошлепали километров пять. Кроме племянниц Александра Владимировича в избушке оказались еще три девчонки: Светка, Тамарка и Нюрка. Еще кошка Машка и пес Жучок. Они все очень обрадовались нашему появлению. Как оказалось, им уже порядком надоело куковать в избушке среди леса.
- А где остальные? - спросил Воеводин.
- Мамка с папкой и с Витькой лесом ушли в Белоруссию до родычей.
- А чего же вас не забрали с собой?
- А нам Нинка с Наталкой сказали, что вы за нами придете. Вот вы и вправду приехали.
Теперь нам ничего не оставалось, как забрать с собой всю компанию вместе с Машкой и Жучком. Надо было только уговорить Анну Петровну.
По дороге к дому девчонки рассказали, что к ним в деревню повадились какие-то мужики, которые шастают по дворам, режут живность и увозят куда-то на машине. Ведут себя эти мужики нагло и бессовестно.
- Да и шут с ними! - успокоил девчонок Александр Владимирович. - В конце концов, это даже хорошо, что они скотину режут, По крайней мере, скот не погибнет голодной смертью.
- А сейчас они где? - спросила я.
- Кто?
- Ну, эти мужики?
- А-а, да у Никитичны Марковой в хате. Они всегда у ней останавливаются, когда приезжают.
- А Никитична где?
- Там же, в хате. Она, как и наша бабушка, никуда не хочет уезжать.
- И много у вас тут осталось, которые не хотят уезжать?
- А мы знаем? Деревня-то большая.
Утром в доме у Воеводиных дискуссия относительно переезда на Кубань возобновилась. Но, как говорится, стороны не пришли к соглашению.
- Сказала, не поеду, значит, - не поеду! - отрубила Анна Петровна. - Я свою корову и курочек не оставлю на произвол судьбы! Моя Марта мне как родная. Не могу её бросить - и все!
- Да ведь она все равно скоро сдохнет от радиации мучительной смертью. И ты возле нее помрешь.
- Пускай!
- Мамочка! Да тебя же и похоронить некому будет. И я ничего знать о тебе не смогу: здесь же никакой связи с миром нет.
- Оставь меня, Саша! Я все сказала. От судьбы не уйдешь. А ежели Марточка моя сдохнет, как ты говоришь, тогда и приезжай за мной.
- Как я приеду?! Нас теперь-то каким чудом пропустили через кордон - никто не знает.
Слушать эту перепалку было просто невыносимо. Я вышла во двор. Там девчонки играли в мяч. Я подошла к Нинке:
- Послушай, а эта ваша Никитична далеко живет?
- Нет! Вон там, видите, где машина стоит?
- Это этих "ликвидаторов" машина?
- Ну да!
- Ладно, спасибо! - сказала я и направилась к дому, где стояла машина.
Зеленый "уазик", именуемый в народе "бобиком", экзотически украшал безлюдную деревенскую улицу. А во дворе за дощатым столом по-хозяйски восседали на длинной лавке трое парней. В воздухе носились запахи жареного мяса и водки.
- Эй, кто из вас тут главный?
Из-за стола вальяжно выкатился парень лет тридцати:
- Ну?
- Я так понимаю, вы здесь занимаетесь заготовкой скота и птицы?
- Это что, преступление? - сразу же ощетинился парень.
- Я этого не сказала. Ты занимаешься своей работой, а у меня свое дело, - ответила я.
- Ну, и какое же у тебя дело?
- Тебя как зовут?
- Ну, Николай.
- Вот что, Николай, мне надо, чтобы ты со своими ребятами сегодня ночью зарезал корову. По-тихому. И чтобы ни одного звука со стороны коровы, или еще кого-нибудь.
- Ха! Это уже интересно! А что так, позвольте узнать? К чему такая конспирация?
- К тому, что бабку надо отсюда вывезти. Мы за нею приехали. А она не хочет, потому что корову жалко. Не может оставить на произвол судьбы.
- А-а, понимаю! Нет коровы - нет проблемы. Так, что ли?
- Совершенно верно! Ну, так что, сделаете?
- Подумать надо.
- Слабо, что ли?
- Четвертак.
- Что, четвертак?
- Гони двадцать пять рублей, и работа будет сделана.
- Ты оборзел, Николай! Сколько коров ты зарезал абсолютно бесплатно? А тут ты еще и тьму денег получишь, когда эту корову реализуешь. Ты ж возьмешь всю корову вместе со шкурой и всеми потрохами.
- Но тебе же надо по-тихому?
- Естественно. Иначе я не стала бы с тобой разговаривать.
- Послушай, дорогуша! За все надо платить.
- Да этой твоей работе, сударь, красная цена - пятерка. А ты четвертак загнул.
- Хорошо, пусть будет два червонца.
- Не-е, дорогой! Мы уж лучше с нашим мужчиной сегодня сами как-нибудь справимся. Я думала, что с настоящим мужиком разговариваю.
- Ладно, шут с тобой! Давай десятку - и дело в шляпе!
- И еще завтра на своей машине отвезешь нас в Припять.
- А это еще почему?
- Потому что наша машина должна была приехать за нами сегодня. А мы, как тебе известно, еще не готовы.
Николай выторговал у меня еще трешку на бензин, и мы ударили по рукам.
Все было сделано по-тихому, как и договаривались. Корову мужики не только зарезали, но и перетащили из сарая в сарай Никитичны, где "ликвидаторы" оборудовали "заготконтору".
Анна Петровна, узнавши о несчастье, заголосила, но мы утешили её тем, что корове было совсем не больно и что эта смерть стала для неё избавлением от тех мучений, которые ожидали её в будущем. Заодно, посоветовали, чтобы она позволила "душегубцам" зарубить и кур. Старушка так была убита горем, что легко согласилась пожертвовать и курами, числом в шесть штук. Мы все вместе выпотрошили этих кур, три тушки подарили "душегубцам", а три взяли с собой в дорогу.
А потом Николай доставил нас всех на машине прямо к тому КПП, у которого нас дожидался "жигуленок" Александра Владимировича.
Мы расстались с Николаем почти друзьями. Выдавая ему честно заработанные деньги, я посетовала, что не могу дать больше:
- Извини, друг! Нам еще ехать отсюда через полстраны.
- Да ладно! Чего там! Мы ведь тоже люди как-никак.
***
Александр Владимирович Воеводин умер от лейкемии через четыре года. Его мать, Анна Петровна, умерла двумя годами позже, но не от лейкемии, а, скорее всего, от горя. Я, Надежда Семеновна и девчонки (все пятеро) после дезактивации целый месяц сидели на карантине. Потом мы с Надеждой Семеновной приступили к работе в своей школе, а девчонок отправили на год в Анапу, в детский санаторий, где они лечились и учились. Поначалу они писали мне часто. Сейчас время от времени позванивают.
Надежда Семеновна умерла тоже от лейкемии в 1999- м году. Я живу. Когда три года назад меня готовили к отправке в Москву на операцию по пересадке костного мозга, мой лечащий врач в поликлинике (тоже, кстати, "чернобылец") спросил у меня, почему я не добиваюсь льгот, которые были учреждены для всех ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС?
- Не положено, - ответила я. - Мы не были ликвидаторами.