Аннотация: Историческая повесть о кубанском казачестве.
Пролог
- Как за речкою, за Кубаною
Шел с похода казак молодой.
За собой под уздцы вел буланого.
Торопился казак в дом родной.
Он коня попасал да к столбу привязал,
С ножен шашку вынал да огонь вырубал,
Шелкову траву рвал, на огне прожигал,
Больны ранушки он перевязывал.
Уж казак горевал и коня призывал:
"Ты товарищ мой, братец буланый,
Не смотри ты, конек, так с тоской на меня,
Не лечи языком мои раны.
Оборви ты, конек, повод шелковый,
Да беги, мой конек, все дорогою,
Не давайся, дружок, неприятелю,
А беги, мой конек, к отцу, к матери.
Расскажи про меня ты жене молодой,
Что женился в походе, в бою на другой.
А женила меня сабля вострая,
А как свахой была пуля быстрая,
А в зятья приняла мать, сырая земля,
На чужой стороне неприятеля"...
Покатилась слеза у буланого
Как за речкою, за Кубаною.
- Чудная песня, Иван Александрович!
- Тебе правда понравилась?
- Очень! Почему я её никогда раньше не слышал?
- Потому что очень старинная эта песня, Степа. Мне её давным-давно, когда я был еще маленький, певала моя бабушка, мать моего отца.
- У вас родители казаками были?
- И родители, и родители родителей. У меня, Степа, весь род казацкий с незапамятных времен. Вот уже три года, дорогой мой, я собираю в кучу свою родословную по отцовской линии. Но докопался только до своего прапрадеда, который погиб смертью храбрых в Первую мировую. Понимаешь, три года искал, собирал, писал. И вот, наконец, поставил последнюю точку. Как не запеть?
- Это вы свою родословную в этой заветной тетрадочке все время писали?
- Ну да.
- Теперь будете публиковать?
- Тебе прямо сразу уже и публиковать. Ни к чему это.
- А зачем же тогда писать?
- Для себя, друг мой. Для себя.
- Зачем?
- Затем, что каждому нормальному человеку нужно помнить свой род, свои корни, чтобы крепче держаться за свою землю. Она у нас, братец, кровью и потом обильно полита нашими предками. А те, которые своих корней не знают, все норовят в чужие земли забраться да все её прелести к своим рукам прибрать. А чужая земля - мачеха, чужаков не принимает. А если прибьется кто к ней, того задарма не кормит, а норовит три шкуры содрать. Вот так-то, брат.
- А мне можно почитать ваши записки?
- Интересно, что ли?
- Конечно! Вы же там, небось, не только о своих родственниках писали?
- Не только. Ну, если интересно, то тогда я лучше сам тебе прочту. Тебе трудно будет с моим почерком совладать. Буду читать, заодно и подредактирую А тебе, если что непонятно будет, спрашивай.
1. Четырнадцатилетний кормилец
"Рассказал мне эту историю мой дед, которого звали так же, как и меня, Иван Александрович. А ему - его мать, то есть, моя прабабка. Была она законной женой моего прадеда, которого звали Александром.
Когда началась гражданская война, стукнуло моему прадеду Александру четырнадцать лет, и был он уже вполне взрослым, по тогдашним понятиям, молодым человеком, имеющим за плечами четыре класса станичной казачьей школы".
- Должен тебе пояснить, Степа, что дореволюционные четыре класса станичной школы значили, примерно, столько, сколько в наше время средняя школа. То есть, по окончании четырех классов человек умел читать, писать, управляться со всякими арифметическими действиями, а, самое главное, вполне мог написать любое прошение или жалобу. Иными словами, был вполне образованным человеком".
-Да нет, простыми казаками. А семья Корниловых, так и вовсе относилась к наиболее бедным казакам. И в первую очередь, потому, что Корниловы были малоземельцами, то есть в семье из поколения в поколение почти одни девчонки рождались. А на девчонок землю тогда не полагалось выделять.
-А как же станичная школа? - удивился Степа. - Насколько мне известно, в царской России бедняки не имели возможности обучать своих детей грамоте.
-Много тебе известно! Казаки не только могли, но даже обязаны были обучать грамоте своих сыновей. Поэтому у нас на Кубани до Октябрьской революции 1917 года все мальчики-казачата независимо от достатка и социального положения обязаны были посещать станичную школу. Вообще, обязанностей у них было намного больше, чем прав. К примеру, до 14-15 лет подросток-казачок должен был не только владеть грамотой, но и прекрасно джигитовать, управляться шашкой, знать приемы борьбы и кулачного боя. В доме и на подворье он обязан был выполнять всю мужскую работу, то есть работать в поле, строить, охотиться, владеть каким-нибудь ремеслом. Иными словами, он обязан быть готовым заменить в доме отца и старших братьев. А мой прадед был старшим из детей в семье. Остальные были девочки. Может, поэтому, а может, по причине своих природных способностей мой прадед не просто окончил четырехклассную школу в станице, но окончил ее с отличными результатами. Взрослые прочили ему блестящую карьеру: военного, ученого, строителя. А сам прадед мечтал стать путешественником. Станичное же начальство на первых порах определило его в помощники к писарю. Это была очень престижная и доходная должность.
"Но тут пришел 17 год.
И пошла у станичников жизнь кувырком. Свобода, равенство! Земля крестьянам, мир народам! Большевики, меньшевики, анархисты... Казачество расчленилось на сторонников и противников, на красных, белых, сочувствующих и непримкнувших.
Прадед мой, отрок Александр, стал на перепутье трех дорог: к кому податься? К красным, белым, зеленым? Может, вообще никуда из дома не выползать? Дома мать, сестры. Отец еще в империалистическую погиб. В 14 году призвали его в Отдельную кубанскую казачью дивизию. Сел отец на коня и ушел на войну. А спустя время вызвали мать в управу и сообщили, что погиб казак Михаил Корнилов смертью храбрых за Веру, царя и Отечество, и вручили матери отцовский Георгиевский крест и 250 рублей на помин души. Мать тут же 200 рублей отдала станичному казачьему совету в счет уплаты за коня, который вместе со своим хозяином погиб в бою смертью храбрых".
- Как это отдала, Иван Александрович? - воскликнул Степа. - За что?
-За то, что коня отец Александра взял в станичном обществе в долг. Видишь ли, в то время казак, отправляясь на службу, должен был иметь собственное обмундирование, своего коня и все, что необходимо служивому человеку на войне. А мой храбрый предок был бедняк. И был у него всего один конь, которого он оставил семье для работы по хозяйству. Но если казак по своей бедности не мог сам обеспечить себя для службы, то всем необходимым должна обеспечить та община, в которой казак состоит. Но в долг. В случае, если сам казак не мог возвратить долг, это обязана была сделать семья: либо уплатить, либо отработать долг.
-Ну и порядочки, - заметил Степа.
-Вполне справедливые, - сказал я. - За все надо платить. Казаки никогда не жили легкой жизнью. Все благополучие в семье и на службе добывалось казаком непрестанным трудом и верностью казачьим традициям. Одной из традиций было жить и трудиться так, чтобы самостоятельно обеспечивать себя и свою семью всем необходимым. Тогда казак вполне мог быть по-настоящему свободным и не зависеть в материальном положении от кого бы то ни было. Разве это не справедливо?
-Ну, справедливо. А если, к примеру, какая-нибудь экстремальная ситуация? Ну, вот, как у вашего предка: единственный кормилец на войне погиб?
-Тогда вся община брала опеку над семьей. Но ты не забывай: в этой семье был уже почти взрослый мужчина, который вполне способен был обеспечивать своих близких. Потому его и на работу в управу взяли.
2. Революция
Короче, 14 лет отроду стал Корнилов Александр Михайлович единственным мужчиной и кормильцем в семье.
-Ничего себе, мужчина! - усмехнулся Степа. - Всего-то 14 лет.
-По тем временам дети рано взрослели. Это сейчас наши недоразвитые недоросли до 30 лет норовят с родителей тянуть.
-Ну, так что дальше-то было? - прервал мои сентенции Степа. - Что же за история с вашим прадедом произошла?
-А вот я тебе и рассказываю
"Сразу же после отречения Николая II от престола, то есть, в марте-апреле 1917 года, казачество Дона и Кубани однозначно решает самостоятельно вершить свою судьбу и обращается за этим к Временному правительству. На Московском государственном совещании атаман Донского войска А.Каледин даже выступил с обращением к Временному правительству от имени всего казачества с требованием предоставить казакам право самим избирать форму взаимоотношений с Россией. Временное правительство, выслушав доклад, потребовало отдать атамана под суд и готово было бросить на Дон и Кубань крупные военные силы. Но на Дону и Кубани были уже самопровозглашены автономные казачьи республики. Так что к моменту октябрьского переворота на Кубани действовала своя, казачья власть.
Мой прадед Александр все так же работал писарчуком в управе. Конечно, работа в управе и в домашнем хозяйстве не позволяла ему носиться с приятелями по чужим огородам да играть в "казаки-разбойники", но он ведь все-таки был еще совсем мальчишкой. Революционные и всякие там популярные в то время идеи тоже носились в его голове. А тут еще сверстники из числа голопузой бедноты призывали отправляться куда-нибудь мировую революцию совершать. Казачьи старшины авторитетно требовали честно служить Вере и Казачеству. Старшие дядья по материной линии советовали идти в кадеты к генералу Алексееву. Тут еще и знаменитый тезка генерал Корнилов на Кубани объявился со своей Добровольческой армией. Дядьки Александра, Тимофей и Федор, вступили в добровольческий отряд к капитану Покровскому, который повел казаков защищать от Советов Екатеринодар. Александр было сунулся вместе с ними отправиться, да мать и сестры слезами и воплями умолили остаться дома. Пошел опять в управу бумаги переписывать.
Весь восемнадцатый год в станице то белые хозяйничали, то красные, то вообще какие-то непонятного цвета бандиты. Станичников резали, вешали и стреляли и те, и другие, и третьи. Белые вешали тех казаков, которые сотрудничали с Советами. Красные уничтожали казаков просто за то, что они казаки. Особенно зверствовали по отношению к тем семьям, мужчины которых воевали в частях Добровольческой армии. Так что почти все родственники по линии матери Александра были загублены. Правда, семья Корниловых, то есть моего прадеда, уцелела. Во-первых, потому, что взрослых мужиков в семье не было - одни бабы, а сам Александр на то время еще несовершеннолетний был. Во-вторых, вступился за Александра и его родных сосед Филимон Хлопоня, голь перекатная, москаль-побирушка. До революции в станице Фильку Хлопоню и за человека-то не принимали и даже презирали за то, что ленивый был Филька, брехливый и вороватый. И вся его большая семья была ему под стать. Старший сын Филькин, Дёмка, был одних лет с Александром. Мальчишки дружили по соседству. Мать Александра по-женски жалела Филькиных ребятишек: частенько подкармливала от своего стола, постоянно отдавала Филькиной жене кое-какую одежонку, из которой Александр и девчонки постепенно вырастали. В общем, помогала, чем могла.
Когда состоялся большевистский переворот, Филька сразу же метнулся к Советам. По части краснобайства и демагогии Филька оказался большим спецом, что помогло ему при красных выйти в люди. Очень скоро большевики назначили его своим уполномоченным в станице. Филька обрядился в кожанку, вооружился до зубов и стал квитаться с односельчанами за прошлые обиды.
Вот этот самый Филька и заступился за семью моего прадеда, когда весной 1919-го советы окончательно установили в станице свою власть. Он убедил своих покровителей, что семья Корниловых - бедняцкая, и что Александр может быть весьма полезен новой власти, поскольку он очень грамотный молодой человек.
Как-то поздно вечером прибежал Демка в хату к Корниловым:
-Санька, тикать тебе со станицы трэба скорийше!
-Зачем? - спросил Александр.
-Затем, что красные стрелять завтра или послезавтра всех казаков будут. Ну, которые с генералом Корниловым воевали.
-Кто тебе сказал? - не поверил Александр.
-Никто. До бати из города мужик приезжал. Полдня квасили и гутарили про это. Мужик привиз бумагу из города, отцу читал, а я почув. Еще казал мужик , шо собрать надо казаков всех вместях. Ну, навроде, как на казачий сход. Как все соберутся, так сразу же всех и порешить. А потом уж со всеми семьями расправиться.
-А мужик назад до своих ушился. Тут под станицей где-то карательный отряд ошивается. Тикай, Санька! А то убьют тебя вместях с мужиками. Ты же в управе робыл, да и дядьки твои с белыми якшались. К тому же фамилия у тебя самая, что ни есть, белогвардейская.
-Куда же я побегу, Демка? Да и как бросать мамку с девчонками?
-За баб не журысь. Моя мамка казала, шо сховает твоих, а ты тикай! - опять горячо зашептал Демка.
-Ладно! Спасибо, что упредил, - пожал Александр Демке руку. - Век не забуду!
Демка убежал домой, а Санька скорее к деду, материному отцу, поспешил. Надо же и самого деда спасать, и братьев своих, сирот, детей погибших дядьев.
Собирался дед недолго. В ту же ночь погрузил все свое семейство на подводу: бабку, невестку и трех внуков-подростков, кое-какое барахлишко и харчей на дорогу.
-Давай, Сашко, дуй пулей до дому. Нехай мать соберет тебе что-нибудь, а сама ховается у Хлопоней. Если Демка не сбрехнул насчет своей матери, то пересидят твои у Хлопонях в закутке. А тебе твою службу в управе каратели точно не простят.
Подумал Александр немного да и говорит деду:
-Не могу я, диду, с дома тикать. Раз про меня знают все, так шукать начнут. Не найдут меня, найдут мамку с девчонками. Тогда точно с ними расправятся. А если я сам дома буду, то скажу, что поихалы уси до родычей в город.
-А могёть, поидышь все-таки? - тихо спросил дед. - Бабы, гляди, и захоронятся. Не век же каратели будут в станице. А ты один из рода Корниловых остался. Сейчас до Армавира, дай бог, доберемся, а там через перевал до Новороссийска. Золотишка трошки я в пиджак зашил. А в Новороссийске у меня полковник, старый мой друг живет. Уж он-то сумеет нас до турка или грека на борт посадить. Беги за барахлом, и с матерью попрощайся!
-Нет, диду, не поеду! - решительно отказался Александр. - Не могу я маманьку с девчонками бросить. А суждено помереть, так хоть все вместях к Господу отправимся.
И остался. А дед уехал на подводе под покровом ночи".
-Ну, а дальше что, Иван Александрович? - спросил Степка, едва я завершил свой рассказ.
-Дальше все так и произошло, как сообщил моему прадеду Демка, - ответил я.
"Утром казаков собрали на сход перед станичной управой. Тут же всех каратели и порешили. Потом стали рыскать по домам в поисках тех, кто не явился на сход. Александр, естественно, дома оказался. Схватили его. Даже не обратили внимания на юный возраст. Тут Филька Хлопоня за парня-то и вступился. А семью искать не стали. Много позже Филимон Хлопоня в порыве откровенности как-то сказал Александру, что Демка признался в том, что бегал вечером к Корниловым, и что, если бы Александр действительно убежал бы, то мать его и сестер точно отыскали бы и расстреляли".
3. Революционная стихия
-Это, что же, Иван Александрович, выходит, что коммунисты как-то слишком неразумно принялись зверствовать с местным населением? Это же реальный подрыв всякого доверия к только что образовавшейся власти. Как же, в таком случае, эта власть смогла удержаться так долго?
- Вопрос очень хороший, Степа. А чтобы предельно правильно можно было бы ответить на него, нужно не только хорошо знать историю революции и гражданской войны, но и отчетливо представлять себе всю сложность этой исторической эпохи. Если говорить о власти, которую получили большевики в октябре семнадцатого, то ведь эта власть реально большевистской стала только в столицах, ну, и в некоторых городах центральной части России. А на всей огромной российской территории кому только власть ни принадлежала. Точнее, вообще никакой власти не было. Полное безвластие, анархия, беспредел.
Представляешь, только что окончилась Первая мировая бойня, в которой было задействовано почти все (способное воевать) мужское население страны. По окончании военных действий мужики, прихватив с собой оружие, разбрелись по своим селам и станицам. Понюхавши пороху, посидевши в окопах, насмотревшись на десятки, сотни смертей, эти люди порядком привыкли к военной жизни.
А тут революция. Вот развлекуха-то для бывших вояк! Еще и революционные лидеры всевозможных партий призывают народ не складывать оружие, а идти туда, не зная куда, отвоевывать свободу, равенство и братство. Для многих бывших фронтовиков завоевание свободы означало не что иное, как элементарный грабеж, разбой и насилие.
Врагом, которого необходимо было уничтожить ради этой свободы, мог быть объявлен кто угодно. Сначала, конечно, царь. Он оказался самым главным обвиняемым во всех российских бедах. И весной семнадцатого царя вынудили отречься, а затем и вовсе его и его семью арестовали. Что с ними потом сделали, ты знаешь.
Скинули главного обвиняемого, а жизнь лучше не стала. Более того, Россию, оставшуюся без должного управления в штормящем океане истории, стало швырять из стороны в сторону, предоставив жизнь российского экипажа воле стихии.
"Не Временное правительство, не Советы, не большевики после октябрьского переворота, не белые, красные или еще какие-то там управляли на местах и в целом страной, а стихия, которая поначалу жестоко истощила страну, ее экономику, ресурсы, народ - все, что накоплено было веками. И на этом фоне по всей стране разгулялись авантюристы всех мастей и цветов радуги, которые стали объявлять себя подлинными защитниками народа, дарителями свобод и вершителями судеб. Причем, все эти уголовники (красные, белые, черные, зеленые) свои кровавые идеи свобод представляли, как правило, по типу казачьей вольницы. Почти все военачальники периода гражданской войны по всей России от Украины до Дальнего Востока если не были точно казаками, то обязательно рядились в казачье обличье и объявляли себя атаманами, верховными правителями, старшинами. (И тем самым, естественно, сильно подорвали в глазах народа авторитет казачества). Исключение составляли разве что сторонники большевиков. Они прямо именовали себя комиссарами и красными командирами. Но методы их борьбы за власть были те же, что и у атаманов банд зеленых, черных или белых. Более-менее организованными в военном плане были бывшие императорские войска, которые составляли белые формирования. Но, с одной стороны, этих формирований было значительно меньше, чем военной силы, созданной революционной стихией, с другой - белая армия была значительно деморализована все той же революционной стихией. Ну, и к тому же, белой армии не хватало единоначалия".
Тут я хотел бы обратить внимание, Степа, что само по себе белое движение тоже не было однородным. Не следует в одну корзину складывать бывшие регулярные императорские формирования, составлявшие до революции русскую армию, и белые формирования, созданные уже в ходе гражданской войны, большая часть которых мало, чем отличалась по методам ведения борьбы от формирований противоборствующих сторон.
Иными словами, во время гражданской войны были армии, и были банды, которые гуляли сами по себе, выступая то от имени красных, то от имени белых, то от лица зеленых, черных и т.п. И этих самостийных банд было гораздо больше, чем действительно армий. Так вот, в регионах, где большую часть населения составляли казаки, в большинстве своем орудовали именно банды красных, белых, зеленых. А это Украина, Дон, Поволжье, Центральная часть, Сибирь и Дальний Восток. К примеру, на севере России казачества не было. Там и бандформирований не было, а были интервенты из Англии, США и других стран. И ожесточенных зверств со стороны соотечественников, какие свирепствовали на Юге, не наблюдалось. Так что свирепствовали среди населения одинаково истово и банды батьки Махно, и Зеленого, и атамана Семенова, и Белаша, погибшего у нас здесь, на Кубани. Причем, и эти, и многие другие атаманы и герои гражданской, к примеру, Щорс, Котовский, воевали то на стороне белого движения, то на стороне красного, но чаще сами по себе".
"-Так что, Степа, кем на самом деле были те каратели, которые пришли в станицу моего прадеда и выступали от имени красных, никто не знал, и никогда уж теперь и не узнает.
Всякая революция, брат, это такая жуткая мясорубка, что не приведи господь!
-А как же дед вашего прадеда? Добрался до Новороссийска? - спросил Степка.
-Добрался, - сказал я. - И даже до Турции добрался. Но это уже другая история.
4. Каратели
"В марте 1918, когда белогвардейцы под давлением превосходящих сил большевиков спешно покидали пределы Кубанской области, командование отступающей армии распорядилось срочно эвакуировать в Кавказскую раненых и больных бойцов Добровольческой армии, откуда их должны были отправить поездом на Дон. Но всех вывезти не удалось. Тяжело раненые и больные были оставлены в лазарете, под который приспособили станичную школу. Вместе с ранеными остались врач и три сестры милосердия, которые были жителями станицы, в которой жил мой прадед. Они были совсем еще юными девицами, эти сестры милосердия. Да и врач тоже был далеко еще не старый. Не из казаков. Он даже не служил у белых. Просто семья его жила в соседней станице, и ему незачем было куда-то далеко от семьи уезжать. В общем, служители самой гуманной на земле профессии были местными жителями. Ни с какими армиями, войсками, отрядами связаны не были. Просто они, верные долгу, честно делали свое дело: как могли, избавляли людей от страданий.
В начале апреля в станицу вступил конный отряд то ли белых, то ли зеленых, то ли еще какого цвета. В общем, форменные бандиты. И сразу же без остановки двинулся к зданию школы, где находились раненые и больные добровольцы. Увидев из окна здания вооруженных конников во дворе, врач спешно выскочил во двор навстречу всадникам.
-Ты офицер? - спросил командир отряда, ткнувши врача в плечо прикладом винтовки.
-Нет, я врач, - спокойно ответил врач.
-Что же ты здесь делаешь? - опять спросил командир, не слезая с лошади.
-Лечу людей, - ответил врач. - Здесь находится временный лазарет.
-И много людей в твоем лазарете?
-Тридцать человек, из которых 27 тяжелобольных и три сестры милосердия.
-Твоих тяжелобольных приказано ликвидировать, - мрачно заявил командир.
-Как же можно? - воскликнул врач. - Они же беспомощные!
-Они враги, - сказал командир.
- Какие же враги? Ваши офицеры и солдаты.
- Офицеры и солдаты воюют, а не вылеживаются, - и махнул рукой своим подчиненным. В то же мгновение человек десять всадников спешились и направились к крыльцу.
-Не позволю! - ринулся им наперерез врач.
Ни слова не говоря, командир поднял винтовку и в упор пальнул врачу в спину. Тот рухнул прямо на крыльцо.
В то время, когда бедный врач пытался безуспешно вразумить командира конного отряда, две сестрички милосердия спешно вывели через черный ход четырех бойцов, способных кое-как передвигаться. Перетащили через лаз в соседний двор, откуда старые казачки упрятали бедолаг в дальних дворах.
Когда сестрички вернулись назад в лазарет, бойня уже завершилась. Командир оценивающе осмотрел результат работы своих подчиненных. И тут он заметил, что убитых оказалось несколько меньше, чем 27 человек. Для верности командир пересчитал количество трупов. Вышло 23. А врач говорил о двадцати семи больных.
-Где остальные?! - взревел он, вонзивши взор в перепуганных сестриц милосердия.
-Не знаем! - почти шепотом пролепетала одна из них.
-В расход! - приказал командир, кивнув в сторону девушек. Их тут же расстреляли.
Станичники плакали потом, когда хоронили всех на местном кладбище".
-За что же эти скоты медсестер-то с врачом убили? - растерянно спросил Степка.
-За то, парень, что они свой долг выполняли, - ответил я.
5. Красные
"...При красных Филька Хлопоня заделался очень важным товарищем: председателем станичного совета. Теперь его следовало величать Филимоном Николаевичем. И хотя в доме у Филимона Николаевича по-прежнему было шаром покати, а хлопонинские ребятишки все так же сверкали голыми задами, сам председатель сельсовета щеголял в кожаной куртке, перепоясанной ремнем с кобурой, и в красных революционных шароварах-галифе. Кроме Хлопони в здании сельсовета еще обосновались два товарища, прибывшие из города в станицу для того, чтобы организовать и обустроить здесь новую жизнь.
Один товарищ был редкой породы мерзавец. Он был из прибалтов, звали его Вольф Кронкис. Товарищи называли его Волей, а все остальные - Волком. Это потому, что этому самому человеку ничего не стоило запросто и без всяких колебаний изнутри убить человека".
- Должен тебе сказать, Степа, что в те времена поляки и прибалты очень уж стремились в ЧЕКа пробраться. Чекисты осуществляли, в основном, карательную власть в стране. А уж лучше прибалтов и поляков никто не карал. Зверствовали они на полную катушку, потому что ненавидели весь русский народ, хоть и считались коммунистами
"В станице чекист Вольф призван был поддерживать коммунистический порядок, освободив станицу и прилегающие к ней земли от всех белых, кулаков и прочих всяких контрреволюционных элементов. Передвигался по станице Вольф исключительно верхом на коне. Бывало, что и во двор к кому-нибудь перескакивал вместе с конем, если забор был невысокий. Перемахнет, как черт, и давай по двору гарцевать, беседуя с хозяином. Грядки кой-какие перетопчет, крынки перебъет, живность какую-нибудь опрокинет. А попробуй, скажи что-нибудь, так и пулю в лоб схлопотать можно.
Другой товарищ был коммунистом. Звали его Марком Яковлевичем Концевичем. В станице он должен был, во-первых, образовать большевистскую ячейку, а во-вторых, провести в жизнь линию партии большевиков. Этот был намного демократичнее в общении со станичниками. Но все директивы по ликвидации и экспроприации исходили от него. Большим спецом был Марк Яковлич по этой части.
И вот в эту компанию головорезов Филька, то есть, Филимон Николаевич, и определил в качестве писаря-делопроизводителя юного казака Корнилова Александра Михайловича.
Конечно, не по своей воле пошел работать на красных молодой человек. А только пригрозил Филька, что если не станет Сашко по доброй воле работать, то самого его расстреляют, а семью в Сибирь отправят. Не страшно было парню голову под пулю подставить за правое казацкое дело, да мамку с сестренками жалко стало. Кому из людей они худо сделали, чтоб ни по чем зря погибать? А что плеваться ему в спину казаки стали, так это и стерпеть можно. Честь свою казачью Александр не порушал, а станичникам, гляди, и пользу какую служил, у красных-то работая.
Очень даже недоброжелательно отнеслись поначалу к Александру приезжие. Не доверяли, понятное дело, хоть и убеждал их Филька, что Сашко, если и казачьего роду-племени, но самый, что ни есть, бедняк. И в управе служил по причине своей бедности. А сам он шибко башковитый, и грамоте разумеет, и поскольку революции грамотные люди нужны, то следует его оставить работать в совете. Против таких доводов ничего не попишешь. Хоть и смотрели на него Концевич с Кронкисом косо, но загружали писаниной по полной. Сами-то в делопроизводстве мало, что кумекали. Можно сказать, что почти все большевистские документы, кроме, конечно, секретных, проходили через руки Александра. Потому, бывало, доводилось и выручать станичников. К примеру, узнавал Сашко наперед, когда продотряд за очередным побором нагрянет, или у кого из станичников имущество экспроприировать собираются, а то и вовсе, может, кого из казаков в район собираются увозить. Вот Сашко Демке Хлопоне шепнет потихоньку, чтоб сбегал, да предупредил кого нужно. А сам нарочно сидит в конторе безвылазно, чтоб на него никаких подозрений не упало. На Демку-то кто подумать может? Он же Филькин родной сын. Ну, крутится целыми днями возле конторы. Разве это кому-то запрещено?
А Демка был самым верным приятелем Сашка.. Слушался его беспрекословно, и готов был сделать для Сашка все, что угодно.
Ну, вот, шепнет Демка казаку или казачке, что, дескать, ждите гостей: завтра придут к вам имущество экспроприировать. Мужик ночью-то перешерстит все свое хозяйство: телку зарежет, коня хлопцы в хутор уведут, гусей по соседям распихают, а барахлишко какое-никакое в балке закопают и терном прикроют, чтоб незаметно было. Ну, конечно, оставят что-то и для "гостей": мол, чем богаты, тем и рады. Берите, забирайте у сирот, если без нашего добра советская власть прожить не может".
6. Побег
"Очень скоро станичники оценили выгодность Сашкиной службы в конторе. Особенно, когда спас он от верной смерти троих казачьих старшин, которые вернулись домой из-под Воронежа, где окончательно разгромлены были Красной армией белые добровольческие части. Пришли домой казаки потихоньку: без коней, без оружия, без казачьей амуниции, с котомкой за пазухой и парой сапог за плечами. Но разве в станице что скроешь? Вызвали их на другой день в совет: кто, мол, такие, и откуда явились? Казаки все честно рассказали. Дескать, надоело воевать, по земле душа истосковалась. Принимаем советскую власть и будем дома хозяиновать по-крестьянски. Волк с Концевичем переговорили с ними, записали себе что-то там, потом домой казаков отпустили. Только ушли мужики, тут Волк и говорит Концевичу:
-Брать надо эту контру, и к стенке ставить!
-Да ладно, - махнул рукой Концевич. - Поглядим пока. В станице и без того мужиков не хватает. Работать некому. А мы план по хлебозаготовкам не выполнили. Вот озимые станичники отсеют, тогда и повяжем твоих контриков.
-Нет! Прямо сейчас их брать надо! - стал настаивать Волк. - Неужели ты не понимаешь, что если эти казачки поднимут в станице бунт, то мы не только план хлебозаготовок не выполним, но и шкуры свои собственные потеряем.
-Ой, любишь ты краски-то сгущать! - поморщился Концевич. - Ладно! Ты ведь все равно от своего не отступишься. Как стемнеет, возьми четверых бойцов и езжай за своими контриками.
-А я говорю, прямо сейчас надо брать! - стукнул кулаком по столу Волк.
-Сказал, что до вечера ждать будешь! - рявкнул Концевич. - Нечего народ лишний раз привлекать. И без того на нас, как на зверей, смотрят. Взять их надо без шума. Увезете подальше в плавни. Там и кончите. А в станице не стрелять! Чтоб все тихо было!
-Ладно, - согласился Волк. И ушел. А Концевич с Филькой и Александром остались дописывать отчет по сдаче подсолнечника.
Как на иголках сидел Александр, обдумывая проблему о том, как бы предупредить казаков. Время идет, а уйти нельзя. Концевич не разрешал писарю уходить из конторы раньше, чем он сам уйдет. Еще и Филька крутится чего-то.
И тут явился в контору Демка.
-Ну, ты, че, батя, снидать домой придешь, али нет? - с порога напустился он на отца.
-Ах, ты, ядрена вошь, причина! Чи, уж и обедать пора? - воскликнул Филька. - И чего ты гремишь на всю контору? - напустился на сына. - Чай не глухие тут.
Демка снял с головы картуз и поздоровался с присутствующими. Сашко слегка мигнул ему глазом заговорчески. Когда еще на крыльцо Демка ступал, Сашко увидел его из окна, ну, и на газетном обрывке записку черкнул. Демка степенно подошел к столу, за которым сидел Сашко, и важно протянул руку для приветствия. От всей души пожимая приятелю руку, Сашко вложил в протянутую ладошку плотно скомканную в комок бумагу.
-А ты скоро до хаты? - так же громко поинтересовался Демка. - Твоя мамка велела спытать.
-Не-е, - замотал головой Сашко. - У нас тут отчет. Небось, только к вечеру закончим.
-Ну, ладно, тогда я пошел, - сказал Демка. - Пошли, батя! Без тебя мать не велела приходить.
-Беспокоится, ить! - горделиво вскинул головой Филька. - Нудьгует без мэнэ. Ну, ты беги домой, кажи мамке, шо я скоро буду, - приказал сыну.
Демка пулей вылетел на улицу.
Вечером казачьих старшин, пришедших накануне с Дона, дома не оказалось. Перепуганные насмерть бабы объявили Волку и его приспешникам, что ушли, дескать, мужики в город. Как явились из конторы, так сразу и подались все трое. Заскрежетал зубами Волк, подался было сначала галопом на шлях, который в город ведет, да потом вернулся, и тут же к Концевичу прискакал.
-Убегли, Марк! Убегли контры белозадые! С под носа утекли! - заорал он прямо с порога.
-Да тише ты! - поднялся Концевич. - Говори толком, и не звени. Куда убегли?
-А я знаю, куда? Не наче, упредил их кто.
-Да кто упредить-то мог, ежели никому не ведомо было, что мы их брать собирались? - остудил товарища Концевич.
-Никому не ведомо, говоришь? - ехидно улыбнулся Волк. - А Филимон с писарем? Они в конторе были, когда мы с тобой говорили.
-Ну, так и что? Филимон свой человек. У него на этих контриков свой зуб. А хлопец весь день из конторы не вылезал. Со мной и ушел час назад, - сказал Концевич.
-Вот за этот час он и успел упредить! - настаивал на своем Волк. - Зуб даю: или Филька днем продал, или писарь сейчас упредил. Брать их надо, пока тепленькие, и душу трясти.
-Да цыц, дурак! - прикрикнул на Волка Концевич. - Все бы тебе брать. Говорю тебе, что не мог Филька. Один из этих казачков весной семнадцатого отца Филькиного, старика немощного, насмерть запорол. Станет он после этого выручать врага своего смертельного?
-Тогда пацана брать надо! - не унимался Волк. - Чует мое сердце, что он это упредил.
-Ну, если даже он и упредил, - принялся рассуждать Концевич, - то куда, по-твоему, могли за этот час офицеры ушиться? Ты же сам на шлях скакал.
-На шлях-то скакал, да по станице не искал. В станице они, если не утекли еще, - убежденно заявил чекист. - Пошли брать писаря.
В доме уже все спали, когда нагрянули Концевич с Волком.
-Пошли, хлопец, в контору! - грозно приказал Концевич.
-Зачем? - удивленно воззрился на него Александр.
-Расскажешь, как ты офицеров упредил, и куда они попрятались.
-Та вы за шо, дядько? - невинно заморгал глазами Сашко.
-А вот мы тебе там все и объясним! - пообещал Концевич.
-Не пущу! - завопила мать Сашка. - Дывыться, добры люди! Мало, шо цилыми днями хлопец робит на них, ровно мужик, так ще и по ночам таскать стали!
Но Александра все-таки приволокли в контору, связав, как арестованному, руки за спиной. Тем временем бойцы Волка, невзирая на ночь, принялись врываться во дворы и дома станичников и шарить по всем углам и закоулкам в поисках беглецов. Подняли на ноги всю станицу от мала до велика. Волк даже хотел было вызвать по аппарату подмогу из района, да Концевич остудил его. Дескать, не стоит поднимать шум. А не найдутся если беглецы, то могут в районе и самим по шапке дать.
В конторе Александру быстро объяснили, что к чему. Естественно, сам Александр все обвинения тут же отверг. Плакал натурально и крестился:
-Вот те истинный крест, что никому ничего не казал!
И весь свой путь от конторы до дома по минутам расписал. Прибежавший в контору Филька сказал авторитетно:
-Если казак осеняет себя крестом и божится, шо не робыл чого, то не робыл. Богом клясться зазря никто не станет.
-А вот найдем ваших беглецов, тогда посмотрим, что зря, а что не зря, - пригрозил Волк. - Убьем вместе с офицерами.
До утра беглецов не нашли. Поиски продолжили и при свете дня. Тем временем возле конторы собралась приличная толпа из баб и ребятишек. Вся станица, почитай, собралась. Шумит народ, требует хлопца освободить. Тут и "свидетели" нашлись, которые видели, как утром офицеры уходили шляхом в город. Пришлось Волку с Концевичем освобождать Сашка.
А на следующее утро не появился Александр в конторе. Послали домой, а девчонки, сестры его младшие, сказали, что ушел в город. Самому главному начальнику жаловаться. И Демка вместе с ним подался.
-Как, Демка? - подскочил на месте Филька. - Зачем Демка-то?
-А затем, что невинного человека полдня в кутузке держали".
7. В городе при большевистской власти
-Так он, что, действительно жаловаться пошел на этих людей? - спросил Степка.
-Ну, разумеется, - ответил я.
" Нашли они с Демкой здание с красным флагом и потопали прямо к руководителю районной партийной организации. И, представь себе, он их принял. Ну, они - так, мол, и так: всем сердцем и душой за советскую власть, и служим, дескать, верно, и хотим защищать до последней капли крови. Да только станичное руководство учиняет самоуправство, и тем самым вредит делу революции. В общем, расписали все в красках, упирая все, в основном, на то, что своими репрессивными методами Волк с Концевичем не только дискредитируют идею революции, но и поднимают станичников на прямой бунт. А в станице не только казаки живут, но и неказаки. Но их тоже подвергают различным притеснениям и унижениям.
Партийный руководитель оказался толковым человеком. Он не только внимательно выслушал мальчишек и пообещал им немедленно во всем разобраться, но и, узнавши, что они вовсе не собираются возвращаться домой, предложил им поработать в городе. И отправил их с запиской к Сидору Степанычу.
-А это кто? - спросил Степка, сладко зевнувши.
Сидором Степановичем, друзья мои, оказался молодой парнишка, примерно, одних лет с Александром и Демкой. Он был вожаком коммунистической молодежи в городе.
Сидор Степанович долго мусолил в руках комиссарову записку, мучительно вчитываясь в малопонятные каракули. Потом положил записку на стол и молча протянул Александру руку для приветствия. Потом так же молча поздоровался с Демкой.
-Нам толковые ребята нужны, - наконец, произнес Сидор Степанович. - Потом подумал немного и спросил, - В милицию работать пойдете?
-А что это такое? - спросил Демка.
-Ну, бандюгов всяких, карманников и прочих воров ловить. В нашем союзе коммунистической молодежи образовался отряд народной милиции. Уголовного элемента много, а милиционеров в отряде мало. Ну, так как?
-Занятное дело! - загорелся Демка. - И что, оружие в милиции выдают?
-А как же! - кивнул Сидор Степанович. - Без оружия как на грабителя пойдешь?
-А еще какая у вас работа есть? - спросил Сашко.
-У-у! Работы пропасть! В паровозном депо, например. Железнодорожники постоянно воют, что специалистов не хватает. А где их возьмешь? - сердито сплюнул Сидор Степанович. - А еще всеобуч нужно организовывать. Вон, бумажку прислали из Краснодара, а специалистов к ней присовокупить забыли.
-Каких? - поинтересовался Сашко.
-Таких, которые могли бы письму да чтению народ обучить.
-Ну, так и отправляй нас на этот ваш всеобуч, - предложил Сашко. - Я же в станице писарчуком робил.
- Врешь! - не поверил Сидор Степанович.
-Вот те истинный крест! - перекрестился Сашко. - Могу и в арифметике, и в чтении.
-Ну, тогда пошли! - обрадовался молодежный вожак. - Покажу, где жить будете.
В тот же день устроились ребята с жильем в общежитии, пропитанием в ревкомовской столовой и работой. Правда, Демка выбрал все-таки милицию. Но это даже лучше: у Демки с науками всегда большие проблемы были.
Ученический контингент у Александра был самый пестрый: мастеровые из кожевенной артели, рабочие депо, прачки, домохозяйки. Восприняли поначалу Корнилова насмешливо-снисходительно. Называли не иначе, как просто "хлопец". Но Александр не обижался на людей, понимал, что для настоящего учителя он был слишком юн. А во время занятий всегда проявлял терпение и тактичность. Никакую зарплату Александр, конечно, не получал. Кормился по талонам в столовке, жил в общежитии, а еще выдали ему в ревкоме матросский бушлат и пару сапог. Время было тяжелое. Голод, разруха и тотальный беспредел вольно гуляли по Кубани. Ватаги беспризорников болтались по городу. Нищие, калеки, жулики всех мастей не давали проходу. Вокзал и местную барахолку прочно оккупировали жители из ближайших станиц, покинувшие родные хаты в надежде обменять в городе нехитрое барахло на что-нибудь съестное. Но в городе их ждало глубокое разочарование.
По весне в 1922-м навестила Александра мать. Привезла сыну кое-какую одежонку и кучу станичных новостей. После побега Сашка и Демки из станицы Филька Хлопоня запил, чекист Волк прямо на глазах у всего честного народа утонул в полынье прямо вместе с конем. То есть, конь все-таки сумел выгрести на берег, а Волк нет. Слишком большая полынья оказалась. Да и вода холодная. Звал, конечно, на помощь. Но никто из станичников не стал ему помогать. Концевич уехал в Краснодар, да так и не вернулся. Зато на место его приехал другой партиец: Федор Завгородний. Станичникам этот Завгородний понравился приветливостью, веселым нравом и твердой убежденностью в том, что нужно всем станичникам объединяться в коммуну, тогда никакая лихоманка не страшна. "Гуртом, - говорит, - и батька бить легче".
-То правда, - согласился с таким доводом Сашко. - Мы тоже тут с хлопцами в общежитии коммуной живем: у кого харчи подвернутся, у кого одежда. Дуще всего Демка выручает. Как разгребут с оперативниками очередную "малину", так что-нибудь и домой притаранит.
-Шел бы и ты, Саня, до Демки в милицию, - советовала мать. - Кой тебе прок от твого всеобуча?
Александр и сам уже не раз подумывал бросать школу. Ученики таяли на глазах. Того убили, другого жена и дети малые не пускают, третий просто так ушел. Не до учебы нынче.
Может быть, долго еще раздумывал бы Корнилов над тем, идти или не идти ему в милицию, да случилось несчастье: прямо в грудь навылет убит был в перестрелке Демка, когда брали милиционеры банду Зверя. Проплакал Сашко два дня над телом друга, а на третий, проводив Демку в последний путь, надел на себя его кожанку, взял в руки его увесистый наган и сказал решительно:
-Берите меня, хлопцы, заместо Демки!
Через полгода его назначили командиром особого отряда милиции по борьбе с бандитизмом и саботажем".
-А вот и нет, - ответил я. - В милиции мой прадед прослужил до 1925 года. Женился к этому времени, переселился из общежития в отдельную комнату в коммунальной квартире. И даже родил сына, то есть моего деда. А в 25-м в городе открылись курсы десятников. Ну, Корнилов и пошел на эти курсы.