Шушкевич Юрий
Футурология кризиса (2010)

Lib.ru/Современная литература: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 19/10/2019.
  • © Copyright Шушкевич Юрий (yuri_shushkevich@mail.ru)
  • Размещен: 23/01/2012, изменен: 08/12/2017. 472k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
  • Иллюстрации/приложения: 2 шт.
  • Скачать FB2
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Данная книга, написанная в живой публицистической манере, посвящена исследованию возможных путей развития мировой цивилизации в условиях нарастающего дефицита ресурсов и глобальных социально-культурных изменений, происходящих под воздействием научно-технического прогресса. Большое внимание уделяется анализу экономических и социальных проблем России в контексте возможностей российского общества к трансформации в ответ на вызовы времени. Для социально ориентированных ученых (философов, социологов, историков, политологов, психологов), а также для всех, кто интересуется проблемами экономической, социальной и духовной трансформации человечества в XXI веке.

    • Юрий Шушкевич

    0x08 graphic
    Футурология кризиса

    Москва
    Издательство "Социально-политическая МЫСЛЬ"
    2011


       УДК 008.02:001.18:291.11:339
    ББК 60.5:87.6:86.39:65:428
       Ш98
       Шушкевич Ю.А.
       Ш98 Футурология кризиса. -- М.: Издательство "Социально-политическая МЫСЛЬ", 2011. -- 248 с.
       ISBN 978-5-91579-052-9
       Данная книга, написанная в живой публицистической манере, посвящена исследованию возможных путей развития мировой цивилизации в условиях нарастающего дефицита ресурсов и глобальных социально-куль­тур­ных изменений, происходящих под воздействием научно-технического прогресса. Большое внимание уделяется анализу экономических и социальных проблем России в контексте возможностей российского общества к трансформации в ответ на вызовы времени.
       Для социально ориентированных ученых (философов, социологов, историков, политологов, психологов), а также для всех, кто интересуется проблемами экономической, социальной и духовной трансформации человечества в XXI веке.
      
       В оформлении обложки использован фрагмент "Аллегорического портрета Данте" А. Бронзино (1530 г.).
      
       ISBN 978-5-91579-052-9
       * Шушкевич Ю.А., 2011.
       * Воробьев А.В., оформление, 2011.
      
       0x08 graphic

    Научное издание

    Сдано в набор 04.01.2011. Подписано в печать 08.01.2011. Формат 60х88/16.
    Бумага офсетная. Гарнитура "Таймс". Печать офсетная. Усл.-печ. л. 15,5.
    Уч.-изд. л. 10,89 Тираж 1 000 экз. (1-й завод -- 500 экз.). Заказ N 14.

    Издательство "Социально-политическая МЫСЛЬ". 7720376@mail.ru
    141200, МО, г. Пушкино, Московский проспект, дом 55.     Тел. 772-03-76

    Типография ООО "Телер". 125299, г. Москва, ул. Космонавта Волкова д.12.
    Лицензия на типографскую деятельность ПД N 00595.


    СОДЕРЖАНИЕ

      
      
       Футурология кризиса:
    мир на пороге перемен. Год 2009
       ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Управляемая неопределенность• Безальтернативный доллар • Ты этого хотел, Жорж Данден! • Промежуточные итоги • Посткризисное будущее и Россия

    7

       Часть вторая: Выбор века • Вынужденное наследство • Пределы "либерального согласия" • Дилемма для Мирового правительства • Некролог по Свободе
       Часть третья: Источники грядущих гекатомб • Предчувствие "Большого брата" • Цена жизни • Абрисы будущего • Новый технократический порядок • Червонцы реализовать не удастся • Евроислам как альтернатива безбожию • Шанс для России
      
       Футурология кризиса:
    разговор о России. Год 2010
       БЕСЕДА ПЕРВАЯ: Как сбываются прогнозы 2009 года • Почему спокойное будущее не радует • Элиты России: миссии невыполнимы • Предчувствие евразийской войны • Россия, умевшая мечтать • Ковчег для "золотого миллиарда" • Наркотики как способ позитивной селекции • Тупики национального предпринимательства • Косыгинские реформы были завершены Гайдаром и Черномырдиным • Честные чиновники против прогресса • Китайская экспансия в РФ и кто сможет удержать ее в узде • Чеченцы в роли "нового казачества" • Спасут ли пастыри от революции
       БЕСЕДА ВТОРАЯ: Особенности национального цинизма • Церковь без молитвы о будущем • Невостребованная интуиция • Куда ушла "русская душа" • Когда работа -- не счастье • Четыре человеческих типа • Невозможность "русского фашизма" • Плакальщики сказочной России • У будущего нет защитников • Государство-фуллерен • Катастрофа 2050 года • Почему России закрыт путь на "новый Запад" • Триумф неоислама
       БЕСЕДА ТРЕТЬЯ: История и ноосфера: благословение или укрощение человеческой воли • Будет ли Природа помогать Антихристу • Трудный выбор Мирового разума • Крестьяне Горького против "сталинских школьников" • Новый взгляд на "мировое правительство" • Иерусалимский Храм и Великий Израиль • Последняя лампада • Сакральная важность слов
       БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ: Почему XX век завершился триумфом США • Советский атомный проект как прообраз новой цивилизационной модели • Доллар-терминатор • Homo Eugenicus • Каким историческим временем располагает Россия • Альтернатива "новому Западу" • Роль биоэкономики • Разделенность русского народа • С кем идти? • "Резервная Россия" • Опыт существования "параллельных Россий" • Пределы насилия • Как не повторить ошибок • Новая Россия и третий мир • "Внутренняя колонизация" или Расселение • Городская среда распределенного типа • Кооперативная экономика • Андропов о коммунизме • Уничтожить посад • Новая столица • Blood, sweat and toil
      
       Статьи прошлых лет

       Скрытые угрозы сельской депопуляции, или доживет ли Россия до удвоения ВВП (2004)
       Управляемая кредитная эмиссия: мифы и возможности (2002)
       НЕЮБИЛЕЙНЫЕ МЫСЛИ к 15-летию нового российского предпринимательства (2002)
      

    Футурология кризиса:
    мир на пороге перемен


    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

      
      
      
      

    Управляемая неопределенность

      
      
       Можно много и долго говорить о причинах мирового кризиса, равно как и о том, был ли он спонтанен или спровоцирован, однако с каждым днем становится все очевиднее, что кризис хорошо управляем.
       Вместо предсказывавшегося обвала доллара мы наблюдали взлет американской валюты. Вместо всемирной гиперинфляции, естественной для сверхраздутой денежной массы -- видим обвальное, до 2-3 раз, снижение цен на энергоносители, металлы, сельскохозяйственное сырье.
       Выведенные в конце 2008 года с развивающихся рынков долларовые активы до Рождества и Нового года накоплялись на банковских счетах, это было объяснимо и понятно, равно как понятно и то, что уже в январе должны были быть предприняты усилия по переводу долларов в более доходные активы. Например, в товарные фьючерсы или акции, тем более что последние повсеместно достигли дна. Однако доллары, вопреки всему, продолжают оставаться на депозитах с доходностью, близкой к нулю. Сколь-либо значимых попыток эту ситуацию изменить, что, кстати, пошло бы на пользу всему многострадальному человечеству, не предпринимается.
       Появляется все больше подтверждений того, что ситуация с долларом -- отнюдь не результат "свободной игры рыночных сил", а продукт грамотного управленческого воздействия. В свое время Америка заставила всех поверить в миф о торжестве свободы и конкуренции. Но оказалось, что миллионы свободных субъектов бизнеса по всему миру обладают заведомо меньшей весовой категорией, нежели узкий круг распорядителей сверхконцентрированного финансового капитала, локализованный в американской финансовой системе.
       Панегирик доллару не входит в мои задачи, однако факт остается фактом: американская финансовая система сохраняет свое осевое значение. Экономика США может быть здоровой или больной, за доллар могут давать 115 евроцентов, как в 1999 году, или 65 евроцентов, как летом прошлого года, из окон Уолл-стрит или с Бруклинского моста могут бросаться вниз головой разоренные банкиры и брокеры, даже, в какой-либо перспективе, доллар может быть заменен новой резервной валютой -- однако положение США в качестве мирового эмиссионного центра на долгосрочной перспективе, скорее всего, не изменится.
       Столь "великим и ужасным" доллар стал не вдруг и неспроста.
       Рожденная в 1944 году Бреттон-Вудская валютная система обеспечила несколько десятилетий, в течение которых финансовые институты, в конечном счете замыкающиеся на частные банки, управляющие Федеральным резервом США, в полной мере распространили свое влияние по миру. За исключением чисто государственных банков и, возможно, нескольких исламских банковских институтов, цепочка участия в капитале банков и инвестиционных фондов в конечном счете приводит к узкому кругу финансовых кланов США и тесно связанной с ними финансовой империи Ротшильдов. Сколько бы доллар ни стоил по отношению к другим валютам и товарным рынкам, эмиссионный механизм всегда в состоянии перекачать в нужную точку ровно такую стоимость, какая требуется источнику эмиссии. А если в результате на рынок выйдет подорожавший продукт -- профинансировать дополнительный спрос на него.
       И не страшно, что платой за увеличивающееся потребление становится, например, государственный долг США, пассив Всемирного банка или МВФ. Две группы юридических лиц -- Федеральный резерв США, Федеральное казначейство и другие находящиеся в Вашингтоне пассиводержатели -- всегда могут договориться о взаимозачете. Или действовать исходя из того, что взаимозачет произведен, и претензий нет.
       Рассмотрим вполне актуальный вариант. Как известно, ФРС осуществляет основной объем денежной эмиссии через покупку казначейских обязательств Правительства США. Номинально американское государство сегодня должно ФРС, а регрессно -- и всем держателям американской валюты -- более 7 триллионов долларов. В то же время Правительство США, занимаясь спасением финансовых институтов от кризиса, закачивает в частные банки, страховые компании и закредитованные теми же банками промышленные гиганты не менее триллиона долларов госкредитов. Достаточно нескольких итераций переуступок этих госкредитов -- и крупный пакет взаимных обязательств Правительства США и реальных хозяев финансовой Америки -- крупнейших акционеров ФРС -- будет списан. Подобных же схем -- не одна.
       А иностранный держатель казначейских облигаций США, потребуй он их немедленного погашения, получит на руки вновь напечатанные доллары. И это будут свежие, чистые, невинные доллары, не имеющие никакого отношения к триллионам, накопленным в государственном долге Соединенных Штатов. Весь фокус в том, что этих триллионных долгов на самом деле -- нет!
      
      
      
      

    Безальтернативный доллар

      
      
       Обвалить доллар через госдолг США невозможно, иначе, чтобы это сделать, необходимо, чтобы не менее 30-40% держателей долларовых активов одномоментно решили перевести их во что-либо иное. Но в момент такого сброса любые активы -- евро ли, золото ли, антиквариат -- окажутся заведомо переоцененными, и в обозримой перспективе такие инвестиции ничего, кроме убытков, не принесут. Тем не менее для значительной части независимых инвесторов альтернативой доллару видится евро. Но так ли уж евро независим и самодостаточен?
       Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо определить, в силу каких факторов эмиссионный центр приобретает универсальное признание. Очевидно, последнее зависит, прежде всего, от качества потребителей эмиссии, от их способности обслуживать и возвращать кредиты. Поэтому в первичный круг потребителей денежной эмиссии должны попадать надежные заемщики, создающие реальную стоимость, устойчивые и прогнозируемые в своей бизнес-деятельности. Первым в их перечне идет Правительство США. Отраслевая локализация остальных -- промышленность, агробизнес, топливно-энергетический сектор, прикладные НИОКР, операции с недвижимостью, страховой бизнес. И уж точно не хедж-фонды.
       Далее, продукция и услуги первичных потребителей эмиссии должны иметь универсальное значение и быть востребованными повсеместно. По факту производства или потребления в пределах соответствующей юрисдикции в эмитируемой валюте должны формироваться мировые биржевые цены.
       В-третьих, все, что создано банкирами и промышленниками, должно быть надежно защищено. Причем защищаться должны не только активы на национальной территории, но и экономические интересы в ключевых районах мира. И наконец, должны существовать и эффективно функционировать механизмы связывания излишней ликвидности. Лучше всего -- навсегда, как в американском госдолге.
       Нетрудно видеть, что в современном мире только США располагают всем необходимым для того, чтобы оставаться глобальным эмиссионным центром. Первоклассные корпорации, треть мирового продовольствия, сорок процентов мировых НИОКР, половина мирового выпуска микропроцессоров и гражданских самолетов, крупнейший по емкости рынок сбыта, мощнейший инновационный механизм, внешняя политика, основанная на доминировании, -- вот более чем весомые основания для сохранения за США роли глобального эмиссионного центра на ближайшие десятилетия.
       И эти же примеры хорошо объясняют, почему эмитирующий евро Европейский центробанк не способен в обозримой перспективе потеснить США. С тем, что евро -- это мировая валюта N2, никто не спорит, но пока Америка сохраняет лидерство в перечисленных сферах, за доллар можно не волноваться.
       Впрочем, в зоне евро существует, подобно "вещи в себе", почти состоявшийся альтернативный эмиссионный центр в лице финансового капитала Германии. Взгляните на происхождение кредитных денег, приходивших в последние годы в Россию или в страны Восточной Европы, -- за большей их частью вы найдете банки Германии. Да и так называемые "старые деньги" США в значительной части имеют германское происхождение, вспомним хотя бы Ворбургов или Шиффов. Тем не менее сегодня германская экономическая мощь подрывается дефицитом энергоресурсов, а консенсусный подход к большей части решений внутри Европейского союза не позволяет этой стране эффективно отстаивать свои интересы. Для изменения сложившейся ситуации в свою пользу Германии необходимо решить, как минимум, две задачи: построить "Северный поток" и добиться политического доминирования в ЕС. Но если прямой газопровод из России, с которым борются США и с ними заодно добрая половина мира, к 2015 году, скорее всего, заработает, то восстановление германского доминирования на европейском континенте потребует демонтажа слишком многих конструкций сложившегося мироустройства. Поэтому не факт, что оно когда-либо состоится.
       Конечно, на евро и на Германии свет клином не сошелся, в условиях формальной рыночной свободы эмиссионным центром может стать любой субъект, в том числе любой из нас, -- достаточно выписать вексель. Бесчисленные IPO, эмиссии корпоративных и банковских обязательств, вся эта получившая в последние годы невиданное развитие всемирная торговля воздухом объективно работала на снижение значимости "настоящего" эмиссионного центра. Отсюда у последнего имелись все резоны сдуть сей пузырь, что и было сделано за несколько итераций в 2007 и 2008 гг. Кстати, в том факте, что пузырь сдували достаточно медленно, более года -- явное подтверждение хорошей управляемости процесса развертывания кризиса. Простое "схлопывание" было бы непредсказуемым и опасным.
      
      
      
      

    Ты этого хотел, Жорж Данден!

      
      
       Отсюда следует: кризис не просто управляем, он хорошо подготовлен, им не дирижируют, а пилотируют. Пузырь так или иначе должен был лопнуть, поэтому те, кто принимали решение о его сдутии, действовали разумно и даже порядочно. В 1929 году, когда кризис разворачивался спонтанно и неуправляемо, банкротств и самоубийств было куда больше. Мораль финансиста -- не совсем то, что мы привыкли ожидать от окружающих нас людей. Кризис ломает карьеры, судьбы, лишает работы и крова над головой -- однако вам немедленно возразят: кто, скажите, заставлял вас жить взаймы и вкладываться в высокорисковые инструменты, стремясь к обогащению? Ведь реальные активы, если они не заложены и полностью принадлежат своим владельцам, в процессе кризиса почти не обесцениваются: так, чуть "просела" заведомо переоцененная недвижимость, а стоимость монетарных активов даже возросла!
       Логика безукоризненная, но с ней мало кто пожелает согласиться. Очевидное возражение: "Хорошо, но если я, владелец незакредитованного жилья и тугого счета в банке, в результате кризиса лишаюсь работы, то тогда ради поддержания жизни я вынужден начинать расходовать этот свой бесценный актив, и в сколь-либо длительной перспективе имею его полную и безвозвратную потерю!" Однако и на этот крик отчаянья у мировой финансовой власти найдется аргумент. Страшный аргумент: "А нужен ли обществу ваш труд, уважаемый? Ведь вы, скорее всего, искали свое место под солнцем не в поле или у станка, а в надстройке, вы -- офисный работник, представитель сферы услуг, в силу чего ваш труд являлся общественно востребованным лишь в условиях искусственно раздутого спроса... Сегодня, когда кризис все ставит на свои места, вы оказались за бортом жизни, и у вас есть лишь три выбора: переместиться в сферу производства первичных, жизненно необходимых благ, иначе, встать к станку, либо, положившись на сделанные сбережения, терпеливо ждать, когда господа с Уолл-стрит не надуют новый пузырь, либо застрелиться".
       Но наш лирический искатель правды, не желая стреляться, не преминет встречным обвинением уличить финансовых воротил в "грандиозном обмане", в результате которого посредством "необеспеченных долларов" те получили возможность присвоения колоссальных мировых ресурсов в ущерб миллионам скромных тружеников и обывателей. Ведь известно, что всякий, кто приобретает доллары за пределами США, тем самым выдает американской экономике, американской финансовой системе беспроцентный кредит товарами и благами своей земли. И если, как мы видели, обязательства американского правительства и ФРС с легкостью взаимопогашаются, то есть перед третьими лицами их де-факто не существует, не означает ли все это, что стоимость пользования мировым богатством, добровольно и бессрочно передаваемого творцам доллара, является не банальной кражей, а мистическим актом, мистерией собирания жертв, тайным приведением народов к поклонению?
       Увы, в ответ прозвучит, что никакой мистики не обнаружено и что практика расчета за эмиссию долларов "богатствами чужих земель" -- это, как минимум, плата, по умолчанию взимаемая за возможность убежать от превратностей и рисков менее развитых экономик и неспокойных стран под державную длань США. А как максимум -- пошлина за право поучаствовать во всемирной гонке за богатством, зарабатывать на росте фондовых и товарных котировок, отхватывать куски еще не испеченного пирога. "Но именно в этом-то, -- продолжит незримый собеседник, -- и состоит ваша ошибка, если не ваш сознательный ход против законов природы. Хотите сохранить заработанное в устойчивой американской валюте -- значит, вы пытаетесь обмануть время, по каким-то причинам играющее в вашей стране против вас. Хотите обогатиться на глобальных рынках, не прилагая к этому ни малейшей частицы живого труда, -- значит, вы претендуете на еще не произведенные блага, богатства из будущего, которых, конечно же, в природе быть не может, так что материальное покрытие ваших доходов от финансовых игр приходится извлекать из богатств тех самых несчастных, которые сегодня вынуждены покупать доллары, страхуясь от своего зыбкого настоящего".
       "Заметьте, -- продолжит он затем, -- мы лишь сконструировали и предоставили вам подобный весьма искусный механизм, однако сами, как видите, им не пользуемся. Все наши обязательства лежат исключительно в настоящем и прошлом, все долговые записи отражены в одной книге, которую вы, если проявите настойчивость, можете взять в руки и проверить. А вот ваши обязательства записываются в модальности будущего времени, вторгаются в еще не наступившее, в совершенно иное пространство, куда, собственно, человеку не должно быть позволено проникать, разве что в мечтах и песнях. Посему не спешите нас обвинять в предполагаемом обмане, пока сами вы к непосредственному обману стремитесь. Лучше, господа, согласитесь с изначальной ограниченностью ваших возможностей, живите скромно и незаметно, ходите каждый день на работу и не увлекайтесь азартными играми".
       Невозможность принять эту сколь безупречную, столь же и безжалостную логику порождает внутренний протест: "Я человек, любимое творение Бога, а вы предлагаете мне прозябание, участь винтика, вещи..." Но и на это возражение у наших оппонентов в запасе имеется аргумент совершенно убийственный: "Господа, а не вы ли сами сняли с себя многие из тех человеческих обязательств, которые поколения ваших отцов почитали за непреложные условия бытия? Вы отвернулись от Неба, решив, что устроение земных дел обеспечит полноту жизни; взамен хлеба насущного вы возжелали благ, не оплаченных вашим трудом; покупая insurance, вы "страховались от божеств", пытаясь откупиться от энтропии, естественного процесса ветшания и гибели вещей; более того, вы вознамерились обмануть время, потребляя сегодня то, что причитается вашим детям и внукам. Вы с воодушевлением формировали искусственную, синтетическую реальность, заполняя ее вашими несовершенными представлениями о все еще не познанном мире, при этом вместо горних образов этот мир населялся, в основном, образами ваших подсознательных фобий, эрзацами подлинных переживаний, симулякрами... Мы вам платили искусственными деньгами, а за это вы отдавали нам свое живое время, поддерживая иллюзию вашей нужности и даже исключительности. Мы не возражали, поскольку устоявшихся правил поведения никто из вас до поры не нарушал. Вы сами самозабвенно завели себя в Зазеркалье, не задумываясь, что в реальном мире у вас не осталось места под солнцем. Наконец, если, чего уж скрывать, вы все это время внутренне соглашались с тем, что во имя планетарной экологии... эдак миллиард-другой населения развивающихся стран мог бы, так сказать, быть "выведен за скобки", -- то отчего вы отказываетесь допускать подобное по отношению к себе?"
       Здесь, как говорится, не поспоришь. Действительно, набор базовых благ, необходимых для человека, не очень-то велик: здоровая пища, чистая вода, жилье, транспорт, безопасность. Современные технологии тем и отличаются, что позволяют производить эти блага со все меньшим и меньшим участием живого человеческого труда. Единственные ресурсы, неограниченное воспроизводство которых невозможно, -- это энергия и время (но о времени -- позже). При доступности энергии воспроизводимыми базовыми благами можно обеспечить сколь угодно большое число людей: так, в эпоху недорогой нефти большинство из 300 миллионов граждан США стали жить в комфортабельных усадебных домах с 2-3 автомашинами в гараже -- иными словами, жить по стандарту, который на протяжении столетий считался уделом родовой аристократии. Если бы жечь топливо можно было без последствий для природы, и планета не перегревалась бы, то подобный уровень жизни можно было бы обеспечить и для миллиардов жителей Китая и Индии, я утверждаю это вполне серьезно. А можно -- в любой момент и отменить, убрав доступные кредиты и ликвидировав источники необеспеченного роста. И что важно -- сделать это не из мизантропии, а из заботы об экологии Земли. Ведь подстегиваемый эмиссией рост доходов во всемирном масштабе с некоторых пор стал сводить на нет такой естественный ограничитель спроса на энергоносители, как многократно выросшие на них цены. В обозримой перспективе, когда отдельный дом и автомобиль для каждой китайской или индийской семьи могли бы стать реальностью, это бы с неизбежностью привело к коллапсу мировой энергетики. Ведь запасы углеводородов и урана исчислены и конечны, а безопасный термоядерный синтез на основе импорта с Луны гелия-3 наладить пока не удалось.
       Тогда и пришел Царь-кризис и все вернул на свои места.
      
      
      
      

    Промежуточные итоги

      
      
       Итак, промежуточные выводы, которые можно сделать в завершение первой части нашего эссе, таковы.
       Произошедшее с мировой экономикой -- "не наш кризис" исключительно по тайне происхождения и движущим силам. В остальном, что касается его проявлений, последствий и главное -- расставленных кризисом ловушек -- он наш. Кризис этот в высокой степени управляем, при этом механизм управления находится в руках финансовой элиты США. Доллар обвалится не ранее того момента, когда финансовая элита США сама не примет решения на сей счет. Будет нужно добиться обратного -- и тогда устойчивость доллара, невзирая на государственные и корпоративные долги США, будет обеспечена за счет остального мира, причем противостоять этому конвенциональными средствами невозможно.
       Европейская альтернатива эмиссионной гегемонии США слаба. Надежды на ее возрождение связаны исключительно с финансово-промышленной мощью Германии, однако на сегодняшний день механизмы единой Европы блокируют подобное развитие событий. Непонятно и то, насколько германская финансовая элита готова начать принимать на себя глобальные обязательства, или же ей вполне комфортно и спокойно в тени североамериканских коллег...
       Особенностью настоящего кризиса является и то, что вся содержательная активность в контексте управления экономическими процессами будет сосредоточена на уровне мировых финансовых и политических элит. Роль "народных масс" сводится к нулю, они сегодня никому не нужны и их никто не собирается слушать. Правда, массам обывателей, привыкшим к "теплым клозетам" и легкому потреблению, не стоит сильно печалиться: верхи пока не заинтересованы в том, чтобы в процессе длительного обнищания и перемен в сознании на смену неконфликтным, гламурным и неуловимо-виртуальным снам постмодерна явились иные образы будущего. Более натуральные, жесткие и, возможно, кровавые. Но это -- лишь пока.
       Впрочем, сиюминутный общественный протест легко канализируется вовне. Поэтому сегодня, как никогда за последние шесть десятков лет, велика опасность возникновения войн. Военная опасность может реализоваться не только в традиционных конфликтных зонах, но и на "заповедных" территориях. Сегодня с каким-то то ли ужасом, то ли неявленным восторгом (помните толстовское -- "весело и страшно"!) мир следит за Индией и Пакистаном -- по всем прогнозам, там вот-вот должно "рвануть". Но рвануть может совершенно не там, где ждет коллективное бессознательное. Например, Германия может потребовать у Польши вернуть Силезию, а Япония -- нанести удар по российскому Дальнему Востоку с целью отторжения Южных Курил и Сахалина. Есть достаточно свидетельств, что оккупация Южных Курил планировалась Японией еще в 1992 году и лишь под нажимом США была снята с повестки дня. Сегодня, случись подобное, Соединенные Штаты скорее поддержат Японию -- и не потому, что разлюбили нашу страну, а исключительно в силу намерения усилить в ее лице противовес Китаю...
      
      
      
      

    Посткризисное будущее и Россия

      
      
       В завершение, конечно же, о России. Кризис стал для нас абсолютной неожиданностью, мы проспали его, проспали все -- и высшее руководство, и политический класс, и "широкие массы трудящихся" -- мало кто подготовился... Остановившееся мгновение сытости и пафосного достатка было, видимо, слишком прекрасным... В сегодняшней ситуации у страны не хватает средств не только для преодоления, но даже для простого сглаживания последствий кризиса. Еще меньше у нас инструментов для воздействия на мировые финансовые элиты, для склонения их к учету наших интересов.
       Единственный безоговорочно признаваемый сегодня всеми наш ресурс -- углеводороды, "наше всё", в сложившейся ситуации, скорее всего, не поможет. Ведь именно достижение ценами на нефть столь в свое время желанных нам заоблачных высот и явилось пусковым механизмом обвала, поскольку они начали порождать неконтролируемую эмиссию. Теперь, даже на среднесрочной перспективе, нефтяные цены вряд ли "отыграют назад", так как нынешний президент США до последнего рубежа будет делать все, чтобы стоящие за оппонирующими ему республиканцами нефтяные компании как можно дольше не смогли вздохнуть полной грудью. А интенсификация в Соединенных Штатах работ по альтернативной энергетике со временем и вовсе может обесценить наш нефтегазовый потенциал...
       Если говорить честно, то посткризисное будущее России туманно и неопределенно. Применяемая нами сейчас в силу "естественного порядка вещей" стратегия поведения нацелена на выживание в условиях обвального сокращения доходов и источников роста. Степень выживания, глубина поражающего воздействия зависят от глубины и продолжительности кризиса, то есть определяется за пределами наших границ, экзогенно для нас. После возобновления мирового роста нашей внешне-мотивированной экономике надлежит опять же подняться в числе последних и в числе последних вкусить от плодов нового подъема.
       Наиболее очевидной альтернативой сей незавидной участи является путь мобилизационной экономики. Следуя по этому пути, в тридцатые годы наша страна достаточно уверенно преодолела турбулентности Великой депрессии, выдавая на-гора рекордные темпы экономического роста на фоне не менее рекордных последствий массового голода и репрессий...
       Однако возможный переход России к мобилизационному типу экономики -- не доморощенный эксцесс, и, если он состоится, то будет являться частью всемирно-исторического процесса свертывания личной свободы, восстановления жесткой иерархичности и абсолютизации надстроечных ограничителей. О свободе переписки, общения, передвижения придется, видимо, скоро забыть по всему миру. Выпадение из мэйнстрима, разовый выход за рамки дозволенного повсеместно будут означать переход на низший, неполный уровень бытия. В свое время узник сталинских лагерей имел возможность, вырвавшись на свободу, сделать головокружительную карьеру маршала, конструктора, артиста... Зато уже сегодня человек, единожды приговоренный американским судом к тюремному заключению, после возвращения домой лишается существенного пакета своих прав, например, не может участвовать в выборах президента США. Такое происходит вовсе не потому, что его не жалко. Он -- просто не нужен. Далее, со всей очевидностью, будет еще беспощадней.
       Почему посткризисное общество уже не будет свободным -- речь пойдет в следующих главах. Забегая вперед, замечу, что мне персонально не хотелось бы этом будущем обществе оказаться и что место и роль России в новом мироустройстве пока не определены, так что у нашей страны имеется определенное пространство возможностей и право на альтернативный путь.
       Выходом из посткризисного тупика для России могла бы стать собственная модель развития, позволяющая реализовать хорошо известные механизмы стимулирования спроса и обеспечения предложения, в том числе через управляемую эмиссию, в их сочетании с известной автономностью и самодостаточностью российской экономики. Как-никак, в активе -- 1/7 часть суши с практически полным набором ресурсов. Однако на противоположной чаше -- сокращающееся население со стремительно падающим уровнем образования и профессиональных навыков, дефицит политической воли и ускользающий, тающий на глазах ресурс времени... Да и окружающий нас мир отнюдь не расположен дружески наблюдать за нашими попытками реализовать себя. Отсюда, исход партии или, если хотите, поединка с безжалостной к нам реальностью отнюдь не предрешен.
       Тем более что в конечном счете ставкой в нем является ни много ни мало обозримое будущее человечества. Либо ближайшие поколения ждет участь статистов, человеческого сырья, воспроизводимого в интересах постлиберального Молоха, либо -- пусть до поры менее результативный, но осмысленный и творчески насыщенный труд. Что будет являться источником развития -- очередные инвестиционные пузыри, непререкаемые цифры административных планов, древняя воля к экспансии и подчинению, или же для управления своим ростом общество сможет выработать более разумные и гармоничные основания?
       Что Россия предложит миру в процессе извечного и неизбежного обмена ресурсами и потенциалами: пеньку ли с нефтью, грандиозную утопию, затмевающую Коминтерн, кнут с застенком, блеск и величие новой империи, идею справедливости?
       Боюсь, что явных и однозначных ответов на эти вопросы сегодня не сможет дать никто. Вместе с тем некоторые результаты наблюдений за нынешним кризисом позволяют конструировать содержательные альтернативы. Надеюсь, что нам удастся поговорить об этом в дальнейшем.
      

    Часть вторая

      
      
      
      

    Выбор века

      
      
       В этой главе я намерен пропеть панегирик либеральной модели мироустройства. В главе предыдущей я позволил себе повосторгаться несокрушимостью доллара, в следующей намерен дать апологию мировому правительству. Поверьте, я делаю все это без подобострастия и эпатажа, исключительно полагаясь на принцип, согласно которому разобраться в движениях посторонних сущностей невозможно, если не выявить их позитивной основы.
       Сразу хочу оговориться, что панегирик либерализму затем перейдет в некролог. Очень вероятно, что вскоре мы будем вспоминать с тоской те славные времена, когда можно было с радостью предсказывать крах того, с чем наше сердце не готово успокоиться, -- от "американской гегемонии" до "еврейского заговора". Похоже, с сегодняшним мировым кризисом переворачивается одна из последних страниц привычной для нас цивилизации, а образы будущего, предопределяемые не столько чьей-либо недоброй волей, сколько объективным состоянием общества и биосферы Земли, могут оказаться куда мрачнее веселых антиутопий последнего времени.
       Однако обо всем по порядку.
       Привычную нам модель современного мира обыкновенно называют "либеральной". В ней, действительно, растворено достаточно много человеческой свободы, поэтому, хотя подлинная свобода не является ее сущностью, определение "либеральная" вполне допустимо. Особенно это заметно на фоне альтернативных моделей, над которыми в середине ХХ века ею была одержана убедительная победа. Я имею в виду четыре глобальных проекта: нео-рабовладельческий германский рейх, феодальный японский проект "великой азиатской сферы со-процветания", британско-голландский колониальный империализм, а также коммунистический проект, находясь в авангарде которого наша страна с 1917 и до середины 1960-х годов достаточно успешно конкурировала с либеральными идеями -- пока те декларировались в условиях жесткого классового неравенства и нехватки базовых благ.
       Когда после Второй мировой войны, сокрушившей германский и японский проекты и предопределившей скорый крах колониальных империй, в мировой экономике начал работать экономический механизм, стимулирующий глобальный рост с помощью уже известных нам эмиссионных инструментов, была выиграна и битва с коммунистическим проектом. В условиях относительных сытости и достатка экзистенциальное наполнение коммунистической идеи быстро улетучилось, обнажив неразвитый примитивный быт с ужасами ГУЛАГа.
       Либеральная модель торжествовала победу, ее превосходство представлялось неоспоримым, а моральный авторитет, казалось, обладал прочностью сродни полноценной религии. Идеи президента США Теодора Рузвельта, призывавшего в начале XX века преобразовать мир по лекалам "самого свободного в мире общества", после Второй мировой войны смогли укорениться на значительной части земной территории, а с распадом СССР их триумф, казалось, состоялся окончательно.
       В самом деле, какие в 1990-е годы могли существовать альтернативы "либеральному проекту"? Особый "китайский путь"? Ислам? Конечно же нет, ведь у последних есть, по меньшей мере, один фундаментальный недостаток, исключающий их универсальное признание, -- это этно- и теоцентричность. Будь их победа возможна во всемирно-историческом масштабе, она означала бы необходимость силового приведения остальной части человечества к соответствующим стандартам сознания и культуры. Хорошо, что китайцы крайне неохотно пускают посторонних в свой эгрегор. Сегодняшний же триумф исламского мировоззрения обернулся бы либо сменой всей "послепотопной", пятитысячелетней парадигмы развития человечества, либо кризисом и распадом самой исламской идентичности.
       Ведь ислам -- это, во многом, жесткая реакция на стремление греко-римской христианской культуры познать Бога, проникая в сущности предметов и явлений. Для ислама горняя сфера всегда закрыта и непознаваема в принципе, в то время как для европейского ума, для европейской науки приближение к ней, проникновение в нее являлись чуть ли не основными побудительными мотивами. Невозможно отрицать, что после Боговоплощения, после вхождения самого Бога в наш неприветливый и жестокий мир в христианском понимании прочно укоренились осознание трагичности мироздания и одновременно -- стремление к его позитивному преображению. Данное противоречие служило основным мотором развития европейской цивилизации в течение двух тысячелетий. Результат -- большая часть материальной сферы современного человечества создана на основе достижений и инноваций именно европейской христианской культуры. У исламской цивилизации в свое время хорошо удавалось развитие прикладных наук, например, медицины или численной алгебры, однако на подступах к дифференциальному исчислению, которое суть проникновение в закрытую сущность мира чисел, продвижение арабской науки остановилось. Исламская социальная модель, безусловно, справедлива, однако в то же время статична и не предполагает даже теоретической возможности поиска лучших форм общественного устройства. В христианской культуре подобный поиск велся более чем активно, и хотя, как правило, он сопровождался бесчисленными кровопролитиями, но само наличие данного движения говорит о стремлении к гармонии. А такое чисто европейское явление, как классическая контрапунктная музыка, где в каждой фразе многоголосно отражается трагизм мира, отделенного от своего Творца, и одновременно -- спокойная, местами даже радостная готовность принять свою судьбу, всецело определяемую этой разделенностью, -- такая музыка не могла и не сможет появиться ни в одной другой культуре кроме той, которая понимает и принимает Христа.
       Парадоксальность человеческой истории состоит в том, что смена ее явлений лишь в минимальной степени определяется позитивными законами, которые так любит формулировать человеческий ум. Поэтому не спешите отмахиваться от ислама как от "религии примитивных племен". Ведь если "цветущая сложность" для передовой цивилизации не задалась, то невероятное, немыслимое в здравом уме современников обращение Запада к исламу в недалеком будущем перестает казаться таким уж и невозможным. Но к этому мы вернемся позже.
      
      
      
      

    Вынужденное наследство

      
      
       Обратимся теперь к ранее высказанной нами мысли о том, что именно европейская христианская традиция -- от Рима до восточных окраин Византии, от Британии до Российской империи -- на протяжении двух тысячелетий являлась осью мирового развития, придя на смену предшествовавшей ей традиции шумерско-иудейской. Однако в начале XX века началось очевидное разрушение этой традиции. Три новых религии, явившиеся от Ницше, Маркса и Фрейда, нанесли по христианскому мировосприятию удар чудовищной силы. Сверхчеловек, бросающий вызов Творцу в стремлении повелевать и вершить историю, заманчивый социальный проект, предполагающий возможность эмпирического познания всякой сущности, беспощадная редукция полноты жизни и социальных явлений к эротическому безумству смогли создать твердое представление о возможности существования человечества без Бога и вне Бога. И хотя актив, накопленный христианской цивилизацией за два тысячелетия, продолжал индуцировать первоклассные научные открытия, инженерные и культурные достижения, свершившееся по факту "разбожествление" требовало, чтобы образовавшаяся пустота была чем-то заполнена.
       Но ни идеи Ницше, ни Маркса, ни, тем более, Фрейда, не обладая достаточной полнотой, не смогли эту пустоту заполнить.
       Успех либеральной модели, конечно же, был связан с тем, что она позиционировала себя в качестве естественного этапа, своего рода высшей формы развития греко-римской христианской цивилизации. Подобно тому как религиозное сознание Запада последовательно двигалось от неразделенного мистического христианства сначала к католицизму, затем к протестантизму, устраняя обременения сакрального долга и оговорки обрядовости, так и процесс высвобождения, рафинирования человеческой свободы имел много общего с обретением так называемой "чистой веры". Из лютеровского "вавилонского пленения церкви" легко выстраивалась параллель с аналогичным пленением творческих человеческих сил, и подобный тезис не мог не встречать общественного сочувствия. Но если религиозное реформирование завершилось в XVI веке, то реформирование социальное, осложненное великим множеством феодальных и сословных ограничений, низкой производительностью труда и ограниченностью товарной массы, не позволявшими заместить в социальной ткани привычные скрепы насилия на товарно-денежные отношения, растянулось на четыре столетия.
       Среди апостолов четырехвековой истории либерализма можно встретить множество безбожников, богоборцев и даже тайных бесопоклонников, а выдвижение идеалов "равенства и братской любви" почти всегда предполагалось в качестве замены соответствующих христианских идей. Тем не менее полученный результат в полной мере укладывался в христианское представление об идеальном общественном строе, где насилие допускается исключительно по отношению к явным преступникам и внешнему врагу. И где сохраняется опция и для такой сугубо христианской благодетели, как прощение врага, -- схваченного негодяя возможно перевоспитать и вернуть в гражданское общество. Сформированное веками старого христианства восприятие идеального общественного устройства как "Града Божия", знаменитого Civitas Dei Блаженного Августина, находило в либеральных новациях свое вполне состоятельное воплощение.
       Любопытно в этой связи отметить, что одна из наиболее значимых битв за либеральное преобразование мира, которую в годы Второй мировой США вели против Германии, в религиозном плане являлась битвой позитивного и номинально на 2/3 еще христианского мировосприятия с теософско-неоязыческой системой Третьего рейха. Да и сама Вторая мировая с точки зрения протестантского фундаментализма, до сей поры господствующего в умах американской политической элиты, в сороковые годы считалась не чем иным, как "битвой последних времен", битвой "Нового Израиля" с "царем Гогом", предводителем общевселенских сил зла. Правда, трудно сказать, кого полагалось считать "Гогом" -- Гитлера или Сталина, -- но, учитывая имевшую место с августа 1939 года советско-германскую дружбу и, кто знает, не столь уж невероятный союз двух стран в случае, если Гитлер летом 1941 поменял планы и решился бы на вторжение в Англию, -- невольно не устаешь поражаться, как часто зыбкие предсказания оказывают влияние на всеобщий ход вещей!
       Итак, триумф либерального "торгового строя" хоть и не являлся результатом развития религиозного сознания, но без почвы, подготовленной христианским универсализмом, он, скорее всего, содержал бы явные элементы родового, сословного и национального неравенства, а вместо глобального оборота денег, товаров и услуг мы имели лишь частично взаимосвязанные кластеры, возделываемые и контролируемые сверхкрупными корпоративными сообществами... Впрочем, с чем-то подобным мы сможем встретиться в недалеком будущем, ведь историческое движение по спирали не исключает остановок на ранее пропущенных станциях.

    Пределы "либерального согласия"

      
      
       Так или иначе, но состоявшаяся либеральная модель выглядит исключительно привлекательно. Где еще, в какую эпоху могли столь цениться права человека? Римское право прекращалось, когда речь заходила о чести или власти императора, аналогичное происходило в средние века в случае потери сюзерена или конфликта с церковью; новейшие времена изобиловали историями произвола похлеще заточения Монте-Кристо, а правообладание жестко определялось сословным статусом... При либерализме же вы можете ругать власть, можете выражать любым общественным институтам любое неприятие, вы имеете право не свидетельствовать против себя, вы можете ходить голым по Бродвею -- все это ваше законное право, только при этом не оскорбляйте полицию и не переворачивайте урны. Подобная правовая конструкция была немыслима в Риме или Средневековье, и именно либеральный Запад смог впервые в человеческой истории последовательно и в полном объеме ее реализовать.
       И хотя при торжестве либеральной модели у несогласных практически нет шансов воплотить свои амбиции, их не заточат в замок Иф или Шлиссельбургскую крепость -- лишь мягко оттеснят на обочину, маргинализируют, перекроют доступ к ведущим СМИ.
       Другим безусловным достижением либеральной модели стала свобода экономической деятельности. Все предшествующие тысячелетия человеческой истории чужая конкурентоспособность сдерживалась сословными и социальными ограничениями. Теперь же каждый получил право создавать богатство, пользуясь на этом пути защитой государственных институтов. Происхождение первоначального капитала роли не играет, главное -- не попасться на преступлении в процессе легального развития бизнеса. И хотя аутсайдеры либеральной экономики исходят гневом и проклятиями по поводу сей возможности для богатых и успешных становиться еще богаче и успешней, в данном принципе, похоже, тоже нет большого изъяна. Ведь для бедных и неспособных к обогащению всегда найдутся ночлежки и фуд-стэмпы, либеральное государство не забудет направить на нужды последних небольшую часть от собранных налогов.
       Несколько сложнее и менее однозначно обстоит дело с реализацией либеральных принципов в международной политике. Краеугольным камнем здесь является так называемая презумпция прав человека. Согласно ей, ровные и сбалансированные отношения возможны только в кругу "приличных" либеральных государств, а с теми, где "права человека" под угрозой, можно и нужно вести себя жестко, не ограничиваться в выборе средств воздействия. С одной стороны -- правы либералы, ведь большая часть "несвободных" по их мнению стран и в самом деле далеки от идеалов братства и человеческой любви. В этих странах, как правило, кучка нелицеприятных и реально коррумпированных правителей держатся за власть путем репрессий и дешевого популизма. Репрессированные гласа не имут, а остальные стремятся прожить незаметно и счастливы, когда это удается. Наверное, долго еще не потеряет актуальности характерный для своего времени стишок:
      
       Мы советские (китайские, иранские, суданские и т. д.), ко всему привычные,
       Щи да каша (рис, чечевичная похлебка) -- пища наша,
       Да партии родной спасибо -- что не погубила, пожить дала!"
      
       С другой -- в интересах политического союзничества либеральный мир готов закрывать глаза практически на любые дикости и произвол у своих сателлитов, достаточно вспомнить Стресснера, Сомосу, молодого Саддама или Саакашвили... Только что с того? Цель, как говорится, оправдывает средства, тем более, что опускаться до абсолютного попрания прав и законов подобным режимам все равно не позволяют.
       Но за рамками ставшего привычным разделением мира на ягнят и козлищ остается борьба за ресурсы, субъектами которой могут стать вполне либеральные государства. Чтобы "приличные страны" не вступили в вооруженное противоборство, подобно тому, как это случилось в 1914 году, необходимо устранить предмет конкуренции -- ресурсные активы всех видов, доступ к которым ограничивается национальным суверенитетом. Наиболее эффектный способ для решения этой задачи -- устранение наиболее болезненных ограничителей, то есть внешнеторговых тарифов и нетарифных барьеров. Отсюда -- верховенство и абсолютность принципа свободной торговли, триумф "торгового строя", иначе либеральная система немедленно утрачивает свой глобальный характер.
       Безусловно, в условиях свободной торговли мировое развитие оптимально, так как способно обеспечить для всех своих участников максимально сбалансированный доступ к ресурсам и рынкам. Однако на практике движение капиталов играет на порядок более важную роль, нежели движение товаров и услуг, хотя оно-то и не является свободным! Сегодня в мире, как мы это уже обсуждали, существует лишь один полноценный источник капитала -- это эмиссионная система США. Бизнес транснациональных корпораций может быть сколь угодно распространен по миру, однако, случись что, "тихой гаванью" для их капитала всегда будет оставаться американский доллар.
       В результате "великое либеральное согласие" по наиболее простым и доступным для массового понимания вопросам начинает нарушаться, как только мы приближаемся к верхним этажам финансовой пирамиды. При более внимательном рассмотрении мондиалистское единство либерального мира расщепляется: можно различить центр власти, основанный на "старых деньгах" США, исповедующий причудливо переплетенную с идеями иудаизма протестантскую эсхатологию с предвкушаемой в "конце времен" грандиозной битвой Израиля и Запада, то есть Израиля нового, с мрачными силами зла, представленными то ли исламским миром, то ли Россией; можно выделить американскую космополитическую финансовую элиту, вознесшуюся на послевоенном подъеме мировой торговли, наукоемких бизнесах и глобальных спекуляциях, и транслирующую сегодня свои политические интересы через Демократическую партию США; можно обнаружить финансовую элиту старой Европы, точнее, конгломерат таких элит, выделяя в их составе круги, чьи капиталы восходят к сокровищам тамплиеров, деньгам Ротшильдов или меркантилистским накоплениям германского капитала.
       В условиях устройства мировой экономики по либеральной модели у этих перечисленных центров силы нет противоречий за исключением одной сферы -- эмиссионной. Сегодня власть над миром имеет не тот, у кого крепче армия или богаче ресурсы, а кто обладает возможностью поставлять в мировую экономику ее основное горючее -- безусловно всеми признаваемые деньги. Такой возможностью на сегодня располагает только финансовая элита Соединенных Штатов. Несмотря на свою внутреннюю неоднородность, именно она контролирует большую, нежели остальные, часть мирового богатства, именно ей подконтрольна наиболее разветвленная и эффективная сеть экстерриториальных финансовых, торговых и промышленных институтов, служащая для немедленного абсорбирования эмиссионных вливаний с их последующим уравновешиванием через возросшую (неважно -- в количестве или по стоимости) массу товаров и услуг.
       Увы, сегодня ни у кого нет уверенности, что после кризиса новая партия сможет быть сыграна столь же непринужденно и красиво.
       А коль скоро "великое либеральное согласие" нарушено, у его ведущей силы появляется законная возможность приступить к реализации принципиально иного общественного проекта.
      
      
      

    Дилемма для Мирового правительства

      
      
       Хотим мы того или нет, унижает ли это наше патриотическое чувство или, наоборот, тешит космополитическую гордость "граждан мира", но именно финансовой элите США будет, скорее всего, принадлежать ведущая роль в выводе мирового хозяйства из пучины нынешнего кризиса. Осмелюсь также повторить уже высказанное ранее предположение -- для начала посткризисной "раскрутки" мировой экономики на сегодняшний день имеются все инструменты, начиная с целевых денежных вливаний в товарные рынки, затем распространяющихся на фондовой рынок, рынок недвижимости и т. д. Развитие мировой экономки давно зиждется на завышенных ожиданиях и мифах, на стремлении уже сегодня воспользоваться благами дня завтрашнего, а завтра -- дня послезавтрашнего. Синергия экономического аналога "фабрики грёз" и эмиссионного механизма уже неоднократно отрабатывалась на более локальных объектах, поэтому применение данной практики в глобальном масштабе -- лишь вопрос грамотной настройки и режиссуры. В рамках действия вновь запущенного механизма роста можно поспособствовать опережающему увеличению доходности в долларовой зоне и, тем самым, обрушить евро; можно, наоборот, в интересах индустрии и агробизнеса США поддерживать бивалютный паритет; можно, педалируя рост цен на нефть и зерно, создать весьма серьезные проблемы для экономики Китая; также возможно, сдерживая рост цен на углеводороды относительно общего темпа роста, примерно наказать Россию...
       Тем не менее я абсолютно убежден, что запуск посткризисного роста будет подчиняться совершенно другим требованиям и принципам. И именно отсутствие на сегодняшний день полной ясности с моделью будущего устройства мировой экономики и желанной для США организации мира не позволяет немедленно приступить к "спасательной операции".
       Основной проблемой здесь является, как ни парадоксально, исчерпанность ресурсов мирового развития по почти добившейся планетарного триумфа либеральной модели. Безусловно, свобода торговли, инвестиций, человеческого поведения, прозрачное и сбалансированное политическое устройство, достаток и почет для состоявшихся членов либерального клуба и вполне реальная перспектива прогресса для новичков -- за минувшие полвека кардинальным образом изменили мир. Непостижимый по масштабу и силе рывок "азиатских тигров", преображение Китая, где сделанные еще в четверть века назад фотографии мало чем отличались от видов Советской России времен Гражданской войны, зеленая революция, накормившая сотни миллионов людей в прежде всегда голодных Индии, Пакистане, странах Южной Америки, относительное сокращение разрыва между здоровыми экономиками развивающихся стран и Западом, а также многое-многое другое -- все это законный актив либеральной модели. В пассиве же -- сущие мелочи, вроде диффамации крайне незначительного числа несогласных, да потери, которые понесли национальные культуры в процессе глобализации. Но есть еще один результат, несущий реальную, непродуманную угрозу -- нарастающая исчерпанность ресурсов нашей планеты.
       Для своего поступательного развития "торговый строй" нуждается в постоянном расширении спроса, то есть в наращивании массы потребляемых товаров и услуг. Прогресс "азиатских тигров", зеленая, компьютерная и прочие "революции" финансировались, в основном, деньгами из США, однако в части сбыта нуждались в рынках значительно более емких, чем рынки развитых стран Запада. С середины 1960-х годов рост потребления именно в незападной части мира сделался ведущей силой глобального промышленного развития. Пока развивающиеся страны увеличивали среднедушевую калорийность рационов, меняли соломенные хижины на пусть примитивное, но каменное жилье, начали пересаживаться с велосипедов на подержанные иномарки и т. д., на Западе тоже занимались повышением благосостояния. Но в силу относительной насыщенности материальными благами и сытости рост потребления в странах Запада в большей мере опирался на увеличение потребления услуг, в то время как в странах третьего мира он практически на 100% был представлен ростом потребления товарной массы. Определенное время опережающий рост услуг эффективно утилизировал всевозрастающую денежную массу, не позволяя ей работать на быстрое увеличение массы товаров, потребляемых третьим миром. Ведь эти товары требовали для своего производства нефть, металл, зерно, в то время как услуги создаются, в основном, чистым трудом.
       Тем не менее в последние двадцать лет это динамическое равновесие оказалось нарушенным. Увеличение потребления в развитых странах стало подбираться к объективным пределам -- согласитесь, нельзя в сутки съедать более килограмма мяса или менять автомобиль чаще, чем раз в году, непрактично даже состоятельной семье переезжать из 7-комнатного дома в 17-комнатный... Одной из последних спонтанных попыток разогреть потребительский спрос в США стала раздача ипотечных кредитов subprime малообеспеченным слоям населения, вплоть до профессиональных безработных и бродяг. В то же время набравший уверенный темп рост потребления в Китае, Индии, Бразилии, в других странах, включая Россию, стал причиной стремительного раскручивания цен на товарных рынках. При этом возросшие цены не становились, как прежде, ограничителями спроса, так как молодые экономики, взявшие курс на увеличение потребления, подобно гигантским помпам, втягивали в себя все новые и новые кредиты, IPO, бонды -- весь тот излишний финансовый навес, поддерживаемый западной эмиссией, с середины девяностых лишившейся единого центра и потому сделавшейся неуправляемой.
       Продолжись эта всемирная гонка за счастьем еще 10-15 лет -- и на планете закончились бы разведанные запасы нефти, а антропогенное воздействие лишь одного Китая, хотя бы частично приблизившегося к стандартам потребления США, привело к коллапсу биосферы.
       Вне зависимости от того, был ли прошлогодний октябрьский обвал на мировых рынках результатом исполнения решения "мирового правительства" или, не смейтесь, защитной реакцией планетарного организма -- ноосферы, -- суть случившегося состоит в демонстрации очевидной необходимости изменения модели развития. Триумф либерального "торгового строя" привел к цепной неуправляемой реакции роста потребления, сжигания ресурсов и эмиссии выбросов, которая в очень короткой перспективе способна была доставить нас к планетарному коллапсу.
       Очевидно, что перезапуск существующей модели мирового хозяйства нецелесообразен. Ни у кого нет желания наступать на старые грабли. Отсюда и продолжающееся отсутствие внятного ответа со стороны контролирующей восстановление мирового хозяйства финансовой элиты США и безумный разброс экспертных мнений -- от "начнем расти завтра" до "Никогда!"
       Итак, взятая пауза будет использована для коренной смены модели мирового развития. Возможные в ближайшие месяцы и годы локальные подъемы мировой экономики будут непродолжительны и послужат лишь настройке на новый курс. А он точно не будет иметь ничего общего со старым добрым либеральным прошлым.
      
      
      
      

    Некролог по Свободе

      
      
       Теперь настало время для обещанного некролога по уходящим в историю либеральным временам. Наверное, любой мыслящий человек вольно и невольно бывал их воздыхателем и апологетом. Мы все мечтали о справедливом и разумном общественном устройстве. Многие из нас увлекались утопиями, закрывая глаза на приходящее с ними насилие, а также считали хорошим тоном не соглашаться с "идеальным государством" Платона лишь потому, что оно узаконивало неравенство. Из двух крайностей русского человека -- апологии сильного государства и глубинного анархизма -- мы далеко не всегда оставались на стороне первого, подсознательно тяготея к признанию правоты тех, кто боролся с государством во имя любого варианта понимания свободы -- от Стеньки Разина до Че Гевары. Даже столь шокирующее иностранцев "русское пристрастие к тирании" в стиле Ивана Грозного или Сталина есть не что иное, как подспудное стремление посредством тирании отгородиться от превратностей неспокойного мира и за чертой магического круга зажить легкой, свободной жизнью. Быть выпоротым или расстрелянным не мечтает никто.
       Мы все, за исключением помутившихся умом зануд, восхищаемся или, по меньшей мере, соглашаемся с Ренессансом как с наиболее ярким всплеском человеческой свободы на обозримой для нас ретроспективе. Когда, по выражению Бердяева, "были отпущены на свободу человеческие силы и шипучая игра их порождала красоту". Отсюда столь тревожно-трагическим оказалось пришедшееся на начало двадцатого столетия "изживание Ренессанса" -- из-за того, наверное, что количество красоты в мире неизменно, количественный рост свободы больше не мог эту красоту созидать, и "возрождение сменилось вырождением". В аккордах Серебряного века слышится не столько реквием по Ренессансу, сколько печаль по подлинной, сущностной свободе, которую "либеральный век" не может сохранить и безвозвратно теряет.
       Многие из нас имели счастье познать беспредельную, опьяняющую свободу в минуты личного триумфа, сбывшейся любви, избежания серьезной угрозы, преодоления болезни... Когда мир немедленно, сразу же становится светлей, россыпью возможностей раскрываются перед счастливцем дороги, и манящий, лучезарный свет их маяков начисто затмевает и преходящие печали, и "предвосхищенье смертных мук". Отказаться от такой свободы -- невозможно, предпринять попытку продлить, остановить ее "прекрасное мгновение" -- естественная человеческая страсть, привить ее к общественным институтам, поддержать государственной волей -- пусть утопичное, но все-таки честное пожелание.
       Получая в свое распоряжение избыточные и часто излишние количества материальных благ, мы все чаще, вслед за Сартром, становились готовы объявить, что уже более не силы несовершенного мира, а мы сами являемся хозяевами своего бытия. Следовательно, мы вправе претендовать на верховенство собственных желаний и представлений. Сумма наших эгоцентричных представлений, разумеется, не может не быть априорно "разумной и доброй", следовательно, она должна быть распространена на косный, лишенный творческого начала мир, вдохновляя и преобразуя его. Свобода, таким образом, из формы переходила в сущность, становилась активным началом, движущей силой, приобретала черты онтологической категории.
       Необходимым условием успешного культивирования ощущения беспредельной, всеобъемлющей свободы является толерантность. Но подобно герою английской поговорки "я готов пожертвовать собой, лишь бы мой оппонент имел возможность высказаться", носитель подобной толерантности ставит под удар не только собственные права, но и собственное свободное начало. Подобно тому как белокожий англосаксонский протестант никогда не упомянет цвета кожи подонка и мерзавца, толерантно воспитанный и хорошо образованный современник будет стараться (по крайней мере, на словах) не усомниться в наличии у негодяя высоких человеческих качеств, случайно, так сказать, нарушенных обстоятельствами. Однако он скоро придет к выводу, что единственный способ сохранить собственную свободу, то есть пространство действий для себя как для объективно более развитой личности, состоит в реализации идеи иерархичности. Он будет понимать, что Бах несравним с "Битлз", что в полузабытых церковных проповедях говорится о бесцельности и бесплодности неупорядоченного, "горизонтального" мира, возможно, он обратится к Данте с его иерархией преисподней или с грустью вспомнит пушкинско-моцартское "Нас мало избранных, счастливцев праздных"... И тогда -- начинается поиск выхода, бегство из царства свободы, поиск форм и формочек спасительной иерархичности.
       Увы, идея иерархичности в современном мире реализуется исключительно через причастность к большим деньгам или к государственному аппарату. Иерархичность от самого усердного, до религиозного исступления, труда предельно затруднена, иерархичность от чистого творчества практически невозможна. Подобная искусственная горизонтальность отношений внутри современного "сетевого" либерального общества неизбежно становится тормозом, ограничивающим инновации и в конечном итоге воспроизводит худший из механизмов развития через эмиссионную гонку.
       Змея кусает себя за хвост, свобода убивает свободу. Свежесть и прелесть первой любви сменяется тошнотой застенка. Либеральный век на всех парах несется к своему завершению, на смену ему должен прийти новый строй, способный позитивно разрешить противоречие между свободой и долгом, рутиной и творчеством, равнодушием и волей. Или -- не прийти, и тогда декорации десятилетий "мира и процветания" быстро сменятся картинами пожаров и битв. К смене жанра надо быть готовыми, но что совершенно определенно -- так это то, что до последнего акта человеческой истории еще далеко.
       Об этом -- в следующей главе.
      

    Часть третья

      
      
      
      

    Источники грядущих гекатомб

      
      
       Большая часть истории человеческого общества пришлась на состояние жесткого социального неравенства, сопровождавшегося попранием основополагающих прав. Христос проповедовал в мире, где жизнь девяти человек из десяти не стоила ломаного гроша, поэтому учение о равновозможном для всех спасении и "жизни будущего века" смогло завоевать сердца с невиданной скоростью. В последующем, когда были предприняты попытки применить идеи равенства в земной жизни во времена Реформации, Просвещения, европейских революций XVIII-XIX веков, русской революции 1917 года и т. д., то новые инициативы уже не имели столь ошеломляющего принятия и произрастали крайне тяжело. Похоже, есть правда в старом консервативном тезисе о том, что для народов личные права и свободы не столь важны, как вера в грядущее сверхъестественное преображение. Не случайно и сама Церковь, возникшая с горячей проповеди равенства человеческого спасения, с первых же своих земных шагов сделалась организацией подчеркнуто иерархичной, активно противодействуя идеям уравнения земных прав и свобод.
       Тем не менее в XX веке либеральная философия смогла материализоваться в реальность либерального строя, распространившегося на большей части планеты. Сделала ли она человечество более счастливым? Однозначного ответа здесь нет. Не закрыт спор о том, что лучше -- свобода или надежная, гарантированная пайка. Подлинными возможностями свободы умеют пользоваться единицы, зато миллионы готовы предпочесть ее чувству сытости и уверенности в своем завтра. Более того, человеческая свобода, помноженная на гарантии, предоставляемые современным обществом в части занятости и минимального достатка, начинает играть совсем не ту роль, которую отводили для нее апостолы либеральной идеи. Большинство людей свободе личностного развития предпочитает свободу потребления, которая в условиях товарного изобилия неизбежно приводит к снижению мотиваций.
       Подобная трансформация фундаментальной мотивации либеральной идеи, в свое время пришедшей в мир с идеалами освобождения инициативы, свободного и осмысленного труда -- Beruf, -- а также безжалостной критикой религиозного и аристократического гедонизма означает ни много ни мало завершение ее жизненного цикла, развитие в ней фундаментального противоречия, исключающего дальнейшую жизнеспособность либеральной идеи. Эволюционный круг либеральной идеи замыкается, поскольку:
      -- позитивная мотивация труда более не может быть успешно реализована, ибо творческие возможности узки как никогда, реальный успех возможен только в финансовом секторе, да и в нем он на 9/10 определяется случайными факторами и везением;
      -- триумф воли (даже вне своих крайних форм в духе Лени Рифеншталь) повсеместно отступает перед "волей к триумфам" и "триумфикам" предсказуемой, пресной и политкорректной повседневности;
      -- еще сохраняющееся творческое начало не способно противостоять натиску технологии аддитивного накопления и обработки информации и знаний; в эпоху, когда компьютерные модели начинают замещать сущности, для противостояния им требуются вознаграждаемые обществом креативные усилия интеллектуальной элиты, каковых практически нет, а общественная оценка для имеющихся -- минимальна;
      -- стремительное распространение аддитивного способа мышления и познания угрожает не только застоем в создании новых технологий, но и утратой наиболее сложных из имеющихся, то есть прямым технологическим регрессом;
      -- упрощение критериев успешности определяет преимущества для лиц с более высоким уровнем конформизма и заниженным порогом ответственности -- что на фоне общего ослабления мотиваций к труду поддерживает негативную селекцию, необратимое снижение качества "человеческого материала";
      -- негативная селекция приводит к резкому увеличению популяции "внутренних варваров" -- лиц, не обладающих способностью ценить и сохранять имеющуюся среду обитания и социальные установления;
      -- растущая популяция "внутренних варваров" усиливается варварами внешними -- неассимилируемыми мигрантами, разрастающиеся сообщества которых все больше приобретают черты паразитических организмов
      -- позитивно мыслящие индивидуумы, на глазах которых разрушаются институты обустроенной среды, а кое-где начинает деградировать и сама среда, оказываются дважды незащищенными: от ударов волн финансового кризиса, самостоятельно выкарабкаться из которых невозможно, и им остается пассивно следовать в общем потоке, а также от угрозы варваризации;
      -- в условиях повсеместного ослабления человеческой воли начинается коррозия и разрушение государственных институтов, которые тщетно пытаются лечить усилением регулируемости и бюрократизма
      -- свойственная для позднелиберального глобализованного социума система горизонтальной самоорганизации по модели "мировой деревни" вступает в противоречие с технологическими, природными и, наконец, с социальными вызовами, для ответов на которые необходимы мобилизационные решения и "новая урбанизация", то есть восстановление иерархичного, "городского" типа социального поведения.
      
       Таким образом, позднелиберальный строй оказывается не готовым ни к адекватной реакции на глобальные вызовы, ни к саморазвитию в окружении последних. Количество и глубина накопленных проблем нарастают как снежный ком, либеральные механизмы саморегулирования бессильны. Для выхода на новый виток, для перезагрузки системы необходим масштабный импульс организованной воли, то есть насилия. Но, опершись на насилие, либеральная модель отрицает сама себя, отказывает себе в праве на дальнейший генезис в качестве "чистой идеи".
       Завершая перечень основных противоречий либеральной модели, нельзя не сказать про "похищение времени": феномен, при котором включение человека в социальную ткань поздне-либе­рального общества осуществляется через максимальную мобилизацию ценнейшего человеческого ресурса -- времени. От тех, кто претендует на максимальное вознаграждение (например, в финансовом секторе, в сфере управления), современное свободное общество требует отдавать практически все активное время, вторгаясь в часы сна и почти полностью похищая выходные; у остальных оно забирает остающееся после трудовых часов время на не менее обязательные ритуалы потребления и подтверждения своего социального статуса. Что-либо изменить здесь невозможно, утилизация современным обществом человеческого времени давно приобрела характер его прямого изъятия. Таким образом, исчезновение свободного времени -- основы свободного человеческого выбора и независимой мысли, -- красноречивее чего-либо еще свидетельствует об исчерпанности либерального резервуара и, стало быть, о готовности общества воспринять насилие как приемлемое и онтологически оправданное средство осуществления перемен.
       Как видим, насилие оказывается естественной формой разрешения противоречий позднелиберального строя, пропуском в постлиберальное будущее. Как говорил Маркс, "Насилие -- повивальная бабка каждого старого общества, беременного новым". И мучительные, если не кровавые роды этого нового общества нам предстоит в скором времени наблюдать.

    Предчувствие "Большого брата"

      
      
       Насилие во имя поддержания порядка, насилие во имя ограничения негативной селекции, во имя планомерности, во имя соединения воли с целью... Ислам и коммунизм -- две глобальных мировоззренческих модели, пытавшиеся конкурировать с моделью либеральной, содержали идею насилия в явном виде. "Торговый строй", сделавший ставку на человеческую свободу и выигравший схватку за умы и сердца в ХХ веке, совершенно не обязательно должен оставаться верен им в веке двадцать первом. Предпосылок к подобной "смене вех" достаточно.
       Ведь если эманацией человеческой свободы "западный дух" был обязан наследию христианства, и мы уже подробно говорили об этом, то в более поздних мировоззренческих системах Запада предостаточно жестких ограничений личной свободы. Достаточно указать на протестантский догмат "всеобщего предопределения", жестко разделяющий человечество на избранных и проклятых, или протестантский диспенциализм, провозглашающий аналогичное разделение по отношению к этносам и целым цивилизациям. Кстати, именно этим догматом в свое время в США вполне успешно оправдывали рабовладение. Нелишне будет вспомнить и о германском фашизме, содержавшем ту же идею предопределения, локализованную в эгрегоре "избранной расы".
       Однако с момента своего зарождения в XVI веке подобные идеи если и служили для кого-то мотиваторами персонального преуспевания, то крайне редко могли открыто выступать в публичном поле, плотно пронизанном христианскими этическими представлениями. Противоречили они и набиравшим влияние доктринам европейских тайных обществ, ставивших во главу угла устранение сословного неравенства и "безграничную возможность человеческого совершенствования". Протестантский фундаментализм имел столь мало общего как с христианством, так и с масонством, что ему справедливо было бы сразу позиционироваться в качестве отдельной новой религии. Что ж, подобный шанс у него вскоре появится.
       Основным стержнем новой религии посткризисного мироустройства должна являться доктрина, оправдывающая и приветствующая насилие во имя "гармонии" и "спасения мира". Для этого вначале необходимо сдержать, ограничить вышедшую из-под контроля человеческую активность. Затем -- сделать развитие управляемым, имплантировав в него жестко задаваемую планомерность. В завершение -- предусмотреть в ней столь важную и спасительную для простого человека нишу утешения и надежды, хотя бы крошечную, номинальную. Но прежде всего этим новациям необходимо привить высшую, сакральную ценность.
       Опираясь на влияние США как проводника грядущих перемен, протестантский фундаментализм, от Кальвина до современных нам Скофильда и Линдси, предпримет попытку выступить основой новой религиозности. Христианская оболочка будет играть в ней лишь роль декорации, а "всеобщее предопределение" начнет оправдывать новую иерархию. Европейский вклад в новую религиозность, скорее всего, принципиально не станет содержать апелляции к какой бы то ни было традиции и предстанет синтезом германо-романского неоязычества и технократизма в стиле Фурастье и Белла.
       Однако для формирования полноценной религиозной системы этого будет недостаточно, вакантное место сакрального начала предстоит заполнить либо адаптацией одной из мощных и состоявшихся религиозных систем, например ислама, либо возникновением не менее мощной надрелигиозной идеологии. К перспективам ислама мы еще обратимся, а исторически наиболее близкой надрелигиозной идеологией продолжает оставаться коммунистическая идея, культивировавшаяся в СССР.
       Как известно, многое в новом -- хорошо забытое старое. В канувшем в Лету советском коммунистическом проекте индивидуальная свобода заменялась долгом, из непреложного выполнения которого должны были вытекать бенефиции типа "свободы для всех", при этом мало кто из обитателей системы, ее инсайдеров, находил это ненормальным. Жесткий административный строй был необходимым условием планомерности, а репрессивный аппарат, доколе его деятельность не переходила все грани допустимого, воспринимался как вполне здоровый механизм "социальной защиты". Эта система, как мы знаем, в период своего расцвета была абсолютно устойчивой, и все ее члены, которые не успели познакомиться с репрессивным аппаратом на собственной шкуре, чувствовали в ней себя вполне сносно.
       Формирование социально-политической системы СССР не было результатом многоходового заговора или воплощения чьих-либо безумных или, наоборот, гениальных мыслей. Она явилась естественной формой для общества, развитие которого предполагало приложение воли, то есть насилия как завершенной противоположности либеральным механизмам самонастройки и саморегулирования. Именно поэтому очень схожая социальная система начнет в ближайшее время складываться в странах, сегодня еще гордо именуемых "развитыми демократиями". Идейные импульсы, креативные идеи будут исходить из США, а конструирование нового общества, скорее всего, начнется в объединенной Европе в силу более развитых здесь традиций администрирования. При этом обыватели, уже привыкшие к перлюстрациям, дактилоскопированию, перманентному видеонаблюдению на улицах, в метро и в туалетах, тотальному финансовому контролю и прочим шалостям "Большого Брата", в условный момент перехода ничего не заметят и не почувствуют.
      
      
      

    Цена жизни

      
      
       Скорее всего, первым заметным признаком запуска новой модели станет ограничение потребления путем выстраивания всевозможных механизмов дифференцированного доступа к благам и ресурсам. Сегодняшний фактический запрет на потребление осетровой икры и табака померкнет перед глубоким и полнообъемным рационированием продуктов питания, энергии или способов досуга. Речь, конечно же, не пойдет о карточной системе, просто "нецелесообразные" продукты, товары и услуги планомерно начнут выводиться из зоны доступности. Думаю, что первыми в этом ряду окажутся "вредный" шоколад и ресурсоемкая говядина, не за горами зональные ограничения по теплопотреблению на единицу площади частного жилья, на мощность автомобиля... У нового общества не будет мотиваций оставаться обществом потребления в силу, как минимум, двух причин: не с кем соревноваться за симпатии, поскольку великий и страшный СССР мертв, а страны вечно "третьего мира" никогда в этой части "новый Запад" не превзойдут, даже если, простите, обожрутся -- поскольку такой ключевой элемент потребления, как качество обустроенной жизненной среды, у них заведомо хуже... Вторая причина, устраняющая примат потребления в новой системе, -- это отсутствие необходимости разогревать последним экономический рост. Экономический механизм в ней будет заводиться другими ключами.
       Одним из таких ключей станет искусственно поддерживаемый дефицит денег. Вторым ключом -- ограниченность привычных потребительских благ, резко увеличивающая их предельную полезность.
       На смену периодически выходящей из-под контроля эмиссии платежных средств и деривативов с сотнями субэмиссионных центров и сотнями тысяч игроков в новой системе придет ограниченное и малоканальное кредитование небольшого числа приоритетных секторов и видов деятельности, иными словами -- кластерное финансирование. Приоритетными получателями средств станут инновационные проекты, обеспечивающие решение двух основных задач -- государственной безопасности и производства потребительского блага такого уровня важности и востребованности, который затмил бы, лишил прежней ценности весь прежний океан ширпотреба, дурацких услуг, придуманных гаджетов и навязанных пиаром ненужных, пустых вещей. Такого рода ценностью может являться только радикальное улучшение здоровья человека и продление его жизни.
       Обретение ключей жизни -- давняя метафизическая мечта фаустовского европейского духа, восходящая к мистериям древнегреческих богов, средневековой алхимии, исканиям готической мысли, опытам "романтического демонизма" в духе Мильтона и Шелли, в минувшее столетие усиленная учениями Блаватской, Штайнера и Рерихов о переселении душ...
       В самом деле, что может быть прекрасней и заманчивее, когда развитый человеческий интеллект, зрелый ум, прошедший испытание страстями молодых лет, и жизненный опыт, приправленный необходимой долей здорового конформизма и самоиронии, сочетаются со здоровым и сильным телом, когда чувственное познание мира адекватно дополняется мощной работой мыслительной сферы, и нет никаких оснований готовиться к сдаче дел!
       На сегодняшний день в мире активно разрабатываются десятки направлений, способных обеспечить решение проблемы старения и значительного продления человеческой жизни: генная инженерия, терапия стволовых клеток, манипуляции с митохондриальной ДНК, самоклонирование органов, теломеразная терапия и т. д. В соответствующие исследования вкладываются астрономические суммы -- только в текущем 2009-м, кризисном году бюджет подобных исследований в США должен достичь 50 миллиардов долларов! Из открытых источников публика имеет возможность наблюдать лишь верхушку айсберга, основная часть полученных и перспективных результатов ждет своего часа.
       Пакет услуг, основанный на уже существующих и перспективных биотехнологиях и наноманипуляциях, продлевающих активную жизнь на десять, пятнадцать, пятьдесят лет и так далее, -- эта штука, поверьте, окажется "посильнее "Фауста" Гёте". Чтобы заработать на соответствующий сервис, люди будут вынуждены отказываться от многих прав, соглашаться на неравенство, на кабалу пожизненного найма, на новых богов... Не все, конечно, но статистически значимое большинство, чаяния которого будут сведены в глобальную потребительскую мотивацию, создадут и на полную мощность запустят "мотор-сердце" нового Метрополиса!
       Таким образом, третьим, и, пожалуй, основным ключом новой системы станет принципиальная доступность суперблага -- возвращения здоровья, продления жизни. К экономическим последствиям этой новации мы еще вернемся. Для каждого, чья жизнь минимально обустроена и комфортна, она превратится в мощнейшую мотивацию, примиряющую с любыми общественными несправедливостями. Если в прежние времена человеческая смерть на рубеже среднестатистического срока жизни примиряла и уравнивала, а ценность посмертного воздаяния, уходящего в вечность, перекрывала невзгоды и тяготы короткого жизненного пути, то в новую эру, как в античные времена, ценность доступного, ценность того, что имеется сегодня и здесь, выдвинется на передний план. Экономический механизм будет формироваться под новые мотивации, под новую мораль. При этом многое, очень многое из нашего старого доброго цивилизационного багажа придется выбросить за борт.
       Пока лишь определимся с тем, что вступая в новую формацию, придется, как минимум, выбросить за борт большую часть учебников и книг по корпоративному финансированию, IPO, хедж-бизнесу, но при этом заново перечитать работы по венчуру в наукоемких секторах или, скажем, по японской практике пожизненного найма и корпоративной морали. Также востребованными могут оказаться и старые советские пособия по управлению и планированию в условиях мобилизационной экономики, по обеспечению роста в условиях ограниченной доступности ресурсов. Хотя, конечно же, советская административно-командная система клонирована не будет. В ней было слишком много идеализма!

    Абрисы будущего

      
      
       Безусловно, новый строй будет нести все внешние признаки развитого западного капитализма. В Лозанне будут по-прежнему "цвести гелиотропы" и сниться "удивительно-яркие сны", в свое время воспетые в стихах молодого Л.И. Брежнева.
       Сохранится ядро банковского сектора, представленное уцелевшими после кризиса частными и национализированными финансовыми институтами, а также банками "старых денег", традиционно предпочитающих оставаться в тени громких имен публичных банковских гигантов, но при этом никогда не терявших свой статус primus inter paris, первых среди равных. Классический и инвестиционный банкинг выйдут на первый план, операции на фондовом рынке, рынках деривативов резко упадут, если со временем вообще сохранятся. Вряд ли когда-либо еще коэффициенты дивиденда, показывающие отношение рыночной цены акции к выплачиваемым по ней доходам, будут зашкаливать за сотни и тысячи единиц, как это повсеместно случалось до 2008 года, при этом считаясь совершенно нормальным явлением. Значение и мощь хедж-фондов и ПИФов упадут, их места будут заняты пенсионными фондами и фондами социальной направленности. Спекулятивный фактор покинет рынок, и лишь для наиболее приоритетных с точки зрения регуляторов видов деятельности будут дозволяться умеренные "ралли".
       В условиях реального дефицита денег мировая финансовая система приобретет ярко выраженный иерархический характер с невиданным прежде уровнем концентрации капитала в верхнем кластере. Со временем выгодные для верхнего кластера правила поведения лягут в основу обновленного гражданского и государственного права в полном соответствии со старым римским принципом -- Quod licet Jovi, non licet bovi, то есть "что позволено Юпитеру, не позволено быку".
       Скорее всего, доллар сохранит, а со временем даже упрочит свое положение в качестве главной мировой валюты. При этом начнется сжатие номинированной в долларах США денежной массы, в основном за счет сокращения оборота уходящих в прошлое деривативов. Благодаря этому возникает ситуация, когда держатели крупнейшего денежного "навеса" -- внутреннего долга США -- больше уже не смогут шантажировать Америку угрозами сброса ее казначейских облигаций. Долларовые резервы Китая, Южной Кореи, России, Индии и других стран, если они не будут "проедены" до конца, начнут цениться как "ресурс последней очереди".
       Мир также уже никогда не вернется в эпоху низких процентных ставок. Ставки рефинансирования по ведущим мировым валютам будут поддерживаться на высоком уровне не столько с целью ограничения спекуляций и децентрализованных эмиссионных инициатив, сколько для концентрации наиболее значимых, полноценных инвестиций в руках активного банковского ядра. Вполне возможно, что стоимость кредитов для крупного бизнеса начнет достигать 20-25% в год, а стоимость потребительского кредитования подскочит до ростовщических 30-35%. Имеющие работу граждане смогут рассчитывать на крупные субсидии по персональным кредитам со стороны работодателей или специальных государственных агентств, однако аутсайдеров ждет горе. Чем не дополнительный механизм обеспечения социальной лояльности?
       Новая экономика не откажется от "невидимой руки рынка", но действие последней будет проявляться, в основном, на глобальном рынке сырья, на локальных товарных рынках, а также в малозначимых сервисных отраслях, обеспечивая для них относительно точную балансировку спроса и предложения. С другой стороны, доступ к наиболее дефицитным ресурсам -- углеводородам, урану, высокопродуктивным сельскохозяйственным землям, к чистой пресной воде -- будет ограничен отношениями владения и политического контроля. В ведущих кластерах экономики, концентрирующих основные финансовые ресурсы, распределение начнет осуществляться на основе экзогенно определяемых инвестиционных приоритетов. Несмотря на это, деньги сохранят свою универсальную ценность, масштабного перехода к распределению и натуральным формам обмена не произойдет, поскольку в условиях общей сбалансированности товарной массы частично нерыночное распределение денежных средств "наверху" не сможет привести к непоправимым нарушениям пропорций обмена совершенно по всей цепочке.
       Как мы уже говорили, фундаментальным отличием грядущей экономической модели станет практический отказ от примата потребления. Ограничение потребительского спроса будет осуществляться как рационированием, так и с использованием бюджетных ограничений. О дешевых продуктах питания, одежде и обуви, обновляемых по несколько раз в сезон, доступных автомобилях и недорогих авиаперелетах придется забыть. Жизнь повсеместно станет более аскетичной, однако в условиях хорошо обустроенной селитебной среды Западной Европы и Северной Америки она по-прежнему будет оставаться комфортной. Чего, увы, не скажешь о других странах, в частности, о Китае и России. Нам предстоит еще пожалеть, что в "нулевые годы", когда Россия захлебывалась от дармовых нефтедолларов, мы не решились использовать их для обустройства, не построили новой страны, хотя могли это сделать.
       С уходом в прошлое безудержного консюмеризма резко снизится спрос на дешевые промышленные товары и сырье. Но если доходы от торговли невозобновляемыми сырьевыми и энергетическими ресурсами в условиях сокращения доступности последних могут и возрасти, то потребление массовых товаров определенно снизится. В этой связи не позавидуешь Китаю, в последние четверть века превратившемуся во всемирную фабрику ширпотреба. Экспортные доходы Поднебесной резко сократятся, уйдя, возможно, за грань, делающую невозможным не только развитие наукоемких технологий, но и импорт жизненно необходимых ресурсов -- от нефти до продовольствия. О многократно предсказывавшемся "китайском доминировании в XXI веке" в этом случае придется забыть, позитивной программой для этой страны станет сохранение достигнутого уровня потребления и борьба с региональным сепаратизмом. России будущее сулит лишь немногим лучшую ситуацию, поскольку возобновившие свой рост доходы от экспорта углеводородов будут съедаться столь же резко дорожающим товарным импортом. Голод, в отличие от Китая, нам не грозит, но о масштабных инвестициях в инфраструктуру, жилье и в целом в столь запущенное у нас обустройство жизненной среды придется забыть. Наш быт будет оставаться небогатым и тесным, наподобие семидесятых-восьмидесятых годов, в него уже не будут врываться сквозняки стремительных перемен последних десятилетий, а столь полюбившаяся нам обустроенная европейская жизнь надолго, если не навсегда, останется идеалом и мечтой.
      
      
      
      

    Новый технократический порядок

      
      
       Заметные изменения произойдут и в глобальном распределении производительных сил. Едва ли не состоявшаяся деиндустриализация Запада будет решительно остановлена, новые индустриальные проекты Западной Европы и США переориентируются на выпуск чистой и наукоемкой продукции. Новые мощности обеспечат трудоустройство значительного контингента высококвалифицированных специалистов и инженеров, для трудоустройства остальной части трудоспособного населения послужат производства, нацеленные на выпуск предметов потребления и продуктов питания с дополнительными характеристиками качества -- например, продуктов питания с улучшенным биохимическим профилем, изделий из нанотехнологичных материалов... Соответствующие мощности не будут выводиться на Юг и Восток, поэтому в странах "третьего мира" останутся доживать свой век рутинные, старые производства. Не будем повторяться, что для многих этих стран реиндустриализация Запада обернется подлинной катастрофой.
       Как уже говорилось, вершиной финансово-промышленной пирамиды нового строя станет воспроизводство технологий сохранения здоровья и продления жизни человека. В соответствующих кластерах будут действовать наивысшие ставки заработной платы при абсолютно справедливой их дифференциации в зависимости от профессионального уровня, причем в научно-внедренческой сфере доходы безусловно будут выше, чем на производствах. С другой стороны, высокотехнологичный кластер, не нуждающийся в большом числе занятых, станет местом жесточайшей конкуренции между лучшими учеными, инженерами, носителями высококвалифицированных рабочих профессий. Схождение, выпадение с его орбиты будет означать личную катастрофу, переход в низшую касту.
       Если в прежних общественных формациях классовая структура определялась отношением к средствам производства, то теперь принадлежность к той или иной касте будет зависеть от профессионального статуса, от достигнутого уровня знаний, от степени допуска к различающимся по социальной значимости сферам деятельности.
       Занятость в высокотехнологичном секторе быстро приобретет черты пожизненного найма, место работы и должность сполна станут определять социальное положение человека. Абсолютное большинство бывших собственников, исключая лишь крупнейших, пополнит ряды среднего класса, будучи вынужденными конвертировать свои капиталы в недвижимость, собственное долголетие и запасы "на черный день". Ведь удлинение жизни предполагает, что соответствующих запасов должно стать больше.
       Со временем, в отсутствие былой вольницы в деле приращения частного капитала, стоимость сделанных в прежние времена накоплений начнет таять, что предопределит массовый переток вчерашних рантье в класс трудящихся. Занятость по найму станет основным способом обеспечения достатка, потеря рабочего места сравняется с личным крахом.
       Ведущими субъектами высокотехнологичного кластера экономики будут являться сверхкрупные корпорации, интегрированные не столько с финансовым сектором, сколько с субъектами теоретической науки и НИОКР. Классические отношения собственности в данном кластере, возможно, перестанут действовать, поскольку при его финансировании на преимущественно инвестиционной основе старые "учредительские вклады" стремительно обесценятся. Контроль за сектором будет находиться в руках триумвирата из верхушки управляющих, финансистов и ученых-технократов. Возможно, к ним присоединятся государственные комиссары, тем самым завершая формирование элиты постлиберального Запада.
       Социальный статус менее высоких общественных страт будет дифференцироваться в зависимости от значимости соответствующих профессиональных кластеров. Если в старом мире было, в общем-то, все равно, где получать свой "пэйчек" -- в офисе, на фабрике или на животноводческом ранчо, то теперь различие будет примерно того же масштаба, как у нас тридцатые годы между, скажем, служащими в Союзе писателей и в балалаечном главке. Даже если их штатные оклады и пайки предположить одинаковыми. Дифференциация социального статуса является совершенно излишней при либеральной системе и критически необходима в обществе, заинтересованном в ограничении не только деловой, но и всякой несанкционированной человеческой активности.
       Что касается аутсайдеров в лице вольных или невольных безработных, доля которых в интересах эффективного рекрутирования кадров вряд ли будет опускаться меньше 12-15%, то для них будут предусмотрены общественные работы и периодическая занятость в сфере благоустройства. Для тех же, кто падет еще ниже (или кого из падающих туда подтолкнут), уделом будет, как нетрудно догадаться, принудительный труд. Но тюрьма в новом обществе должна сделаться заведением рациональным, расход ресурсов на сюсюканье с "перевоспитанием" недопустим. Очевидно, что на вооружение будет взят опыт США, уже сегодня прочно удерживающих мировое лидерство по численности тюремного населения. В Америке за решеткой пребывают 0,8% от общей численности населения, в то время как в России этот показатель не превышает пока 0,6%. Именно в США прочно вошли в практику частные тюрьмы, выполняющие своеобразный госзаказ на "исправление", и при этом с колоссальной выгодой для себя использующие почти бесплатный труд своих сидельцев в самых разнообразных производствах -- от изготовления военной амуниции до сборки компьютеров. Так что идеям организатора ГУЛАГа Нафталия Френкеля, похоже, предстоит долгая жизнь и всемирно-историческое признание.
       Что мы забыли сказать о грядущем обществе урегулированности, долга и порядка? Наверное, что улицы станут еще чище, а газоны ровней и зеленее... А чтобы жизнь в идеально обустроенной среде не казалась скучной и пресной для тех, кому посчастливится удержаться на своей орбите, огромные ресурсы будут задействованы на всевозможных "фабриках грёз", в сферах развлечений и массовой культуры. Примечательно, что в силу возрожденной иерархичности общества подчеркнуто возвысится роль высоких, классических искусств. Правда, говорить о ренессансе последних преждевременно, так как неясно, от каких муз будет теперь черпаться вдохновение. Однако это -- тема уже совершенно другого разговора.
      
      
      
      

    Червонцы реализовать не удастся

      
      
       Как видим, новый экономический порядок в своих существенных чертах будет отличен от всех предшествовавших ему моделей, в том числе от либерального "торгового строя". При этом последний не придется насильственно разрушать, необходимый переход начнет совершаться сразу же после устранения свободного движения капиталов и введения дифференцированного государственного регулирования инвестиционной активности. Все остальное -- эффективный госаппарат, быстро адаптируемое законодательство, всеобъемлющая система электронного контроля, репрессивная машина -- уже имеется в наличии. Вполне вероятно, что поступивший недавно на рассмотрение в конгресс США законопроект о 90-процентном налогообложении бонусов топ-менеджеров в финансовом секторе -- один из первых шагов в направлении решительной смены экономической модели.
       Тем не менее новая система в определенных своих чертах будет напоминать социализм, явные предпосылки перехода к которому сложились не только в Западной Европе, но и в США. С другой стороны, говоря марксистским языком, в плане распределения крупнейших пакетов собственности это будет полноценный государственный империализм во главе с клубом немногочисленных олигархов, технократии и высших должностных лиц государства. При этом непонятно, сколь долго просуществует в этом клубе фракция олигархов, практически лишенная кадровой "подпитки" с более низких эшелонов бизнеса. Так что в известной перспективе не исключен трансфер всей полноты финансовой власти к "общественным представителям" -- в полном соответствии с марксистской футурологий и вырождением частного предпринимательства в широком смысле.
       Признаюсь, новый экономический порядок при всех рефлексиях с мрачным наследием великих диктатур минувшего века выглядит вполне конструктивно, а в грустном свете нереализованных потенций советской экономики -- даже в чем-то привлекательно. Действительно:
      -- новый строй сможет реально способствовать развитию научно-технического прогресса и производительных сил, причем, в отличие от прошлого, этот процесс будет осуществляться селективно и узконаправленно, что позволит избежать эффекта залпового внедрения инноваций, приводящего к потере управляемости за общественными переменами;
      -- новый строй остановит "варваризацию" общества, регресс "сферы знания", до сих пор повсеместно уступавшей натиску "сферы удовольствия"; правда, восстановление социальной значимости первоклассного образования и научной мысли произойдет лишь в узком элитарном сегменте, уделом широких масс останутся специализированные формы обучения и профессиональные тренинги;
      -- новый строй обновит и структурирует иерархию общества, обновит состав элит, выведет значение высших страт из сферы действия "презумпции умолчания" -- принадлежностью к верхним эшелонам можно будет открыто гордиться, а молодым поколениям вместо гарантированного наследования статуса родителей придется подтверждать последний своими знаниями и трудом;
      -- новый строй восстановит баланс между правами и ответственностью, нарушенный всеобъемлющим и бездумным применением принципа "прав человека";
      -- новый строй решит проблемы размывания традиционной организации обществ развитых стран из-за наплыва мигрантов, восстановит доселе пораженный "политкорректностью" социальный статус "титульного населения", в результате чего определения типа "белый англосаксонский протестант", WASP, перестанут звучать упреком или бранью;
      -- будет восстановлена интегрированность общества, до сих пор подтачиваемая региональными сепаратизмами и национализмом национальных землячеств, поскольку в условиях технократической централизации мечтать об обособлении -- себе во вред;
      -- в полной мере будет восстановлена роль крупных национальных государств, значение экстерриториальных сил пойдет на спад, средние и мелкие государства окажутся жестко привязанными к союзам и коалициям "больших игроков".
       Вместе с тем в новой системе сохранится и значительный комплекс противоречий. Основное противоречие будет связано, разумеется, с дефицитом того самого фундаментального отношения, чрезмерная эксплуатация которого в конечном итоге привела либеральный мир к недееспособности, -- человеческой свободы. Правда, благодаря тому, что устранение свободы из повседневной жизни во многом уже состоялось, длительное время этот дефицит не будет давать о себе знать.
       Произойдет резкое изменение структуры собственности: сохранить удастся только крупнейшие капиталы, владельцы которых тесно связаны с властью; номинальное и смысловое обесценение остальных сформирует огромный человеческий пласт, благополучие которого начнет всецело определяться встроенностью в систему и лояльностью к ней. Для того чтобы отчуждение индивидуума от системы-носителя жизненных благ не переросло в социальный конфликт, потребуется грамотное, зачастую в "режиме пилотажа", перераспределение части общественного продукта. Таким образом, жизнеспособность системы оказывается в зависимости от субъективных и преходящих факторов -- а это означает уже более высокий уровень риска для нее.
       Новый строй вводит механизм искусственного поддержания позитивной селекции как основного средства борьбы с энтропией в общественных отношениях. Человеческий материал, помещенный в жесткие условия профессионального отбора и необходимости подтверждения своего жизненного статуса, практически не подвержен деградации. Данный механизм будет неплохо работать применительно к основной массе членов общества, продающих свой труд и свое время в обмен не столько на деньги, сколько на дополнительное здоровье и жизнь. Однако не факт, что позитивная селекция будет сохраняться в отношении финансовой и политической элиты, единственно сохраняющей за собой "право рождения". В то же время более чем реальная угроза разложения правящего слоя может быть устранена только активным кооптированием в элиту представителей технократической и административной верхушки, однако тем самым окажется разрушенным приорат старых элит, без воли и активного участия которых плавный переход к новому обществу невозможен.
       Новый строй не изменит печальной участи человека использовать, расходовать, даже растаптывать свою сущность в обмен на функциональное место, на блага земные. Но если раньше имелся шанс, применив сверхусилия, изменить свой профессиональный статус и социальную долю, то теперь профессиональные и социальные "лифты" будут приводиться в действие исключительно потребностями системы. Возможность индивидуального выбора сохранится лишь в самом начале пути, при получении образования -- отсюда число молодых людей, готовых свести счеты с жизнью после неудачного вступительного экзамена, будет столь же велико, как в практикующей пожизненный наем Японии или же у нас в "застойные" годы позднего советского строя.
       Если продолжить сравнение нового общества с советской моделью социализма, то ключевое различие обнаруживается в системе мотиваций. В то время как советский социализм апеллировал к таким эфемерным категориям, как совесть, ответственность, долг и т. д., то социализм "нового типа" будет зиждиться на прагматичных интересах, будет эксплуатировать человеческое честолюбие и стремление как можно дольше "вкушать мёду" из ложки назначенного размера. Именно по этой причине новый "социализм" будет несокрушим.
      
      
      
      

    Евроислам как альтернатива безбожию

      
      
       Чрезвычайно важный вопрос -- какими станут идеология и религия нового общества? Несмотря на то что в своих основных чертах оно будет напоминать по-настоящему развитый социализм, в реальности таковым оно не окажется. Полноценная социализация отношений не сможет быть обеспечена исключительно механизмами перераспределения национального дохода, она стала бы возможной только в случае устранения крупной и сверхкрупной частной собственности. Однако этого-то в обозримой перспективе не предвидится, скорее наоборот, мы столкнемся с невиданной ранее концентрацией богатства в руках старых элит и верхушки технократии. Подобному обществу придется практиковать достаточно жесткие идеологические конструкции, предполагающие насилие и оправдывающие кастовую организацию нового социума. Возникнет "технократический национализм", оправдывающий разделение по критерию общности стереотипа поведения, определяемого уже не столько кровью, сколько взаимосвязанностью интересов ведущих экономических кластеров.
       В качестве религии нового мира абсолютно определенно не смогут быть использованы ни христианство, ни буддизм, ни язычество. Ему равно будут чужды и идея спасения, и кармический цикл, и апелляция к чистым силам природы. Нет перспектив и у иудаизма, поскольку последний по определению не может являться религией большинства. Ровно так же место новой религии не сможет занять чистый технократизм, лишенный сакральных начал. Существует только одна мировая религия, догматически не противоречащая философии сверхиерархизованного общества и чья социальная доктрина комплементарна структуре его общественных отношений, -- это ислам. Мы уже говорили о том, что ислам, где введен запрет на любое познание сущности Бога, не может сделаться религией общества, основой которого провозглашаются научный и социальный прогресс, однако в полной мере приемлем для строя с жестко регулируемой сферой познания, к тому же нацеленной на решение прикладных задач. А в части консервации социальных отношений исламу нет равных. Поэтому более чем вероятно, что модернизированный ислам спустя несколько десятилетий начнет победное шествие по планете. Западным элитам, давно утратившим живую связь с христианством, намного предпочтительнее, сделавшись шейхами, наряду с обеспечением эффективного контроля за обществом раз и навсегда решить как проблемы стремительно растущих мусульманских диаспор, так и ослабить потенциал конфликтности с лишенными надежды лучшее будущее населением стран "третьего мира".
       Таким образом, политико-конфессиональная карта планеты к 2050 году может выглядеть следующим образом. На месте Европейского союза возникает исламская федерация развитых технократических режимов с "огородом" из части стран Юго-Восточной Европы. Соединенные Штаты сразу не согласятся на адаптированный ислам и будут развиваться на основе конгломерата протестантских и технократических идей, однако со временем, когда догматические установки европейского ислама будут дополнительно ослаблены, Америка формально сможет вступить в исламский эгрегор -- подобно тому как сегодня Канада и Австралия входят в возглавляемое английской королевой Британское содружество.
       А вот что практически неизбежно -- это значительно более ранняя перспектива конфедерации между США и Японией. При том что Япония попытается прийти в нее, скорее всего, не одна, а в придачу с Кореей, а также частью китайских и российских территорий.
       Великобритания в конфедерацию во главе с США, скорее всего, не вступит, но предпримет попытку выступить альтернативным Франции лидером европейской федерации. Исламизация Европы коснется Англии в минимальной степени, вполне возможно, что именно в этой стране возникнет проект синтетической разновидности ислама, в которой будет предпринята попытка уравнять почитание пророка Исы (Христа) с пророком Мухаммедом, а социальная архаика шариата будет замещена развитой технократической идеей с адаптированной к ней правовой системой.
       Германия попытается развиваться в собственном постпрот­естантском поле, ее ждет разрыв с европейской федерацией и попытки объединить под своим началом Австрию, Чехию, Данию, и, как минимум, западные земли Польши. За традиционно польские земли предстоит борьба с участием Германии, США и, если на то будут силы и воля, и России. Германо-польская война за Силезию станет, скорее всего, прологом к более масштабной битве за Польшу, среди победителей которой точно не окажется поляков. Очередная утрата независимости Польши будет, однако, восполнена переносом на ее земли центра мирового католицизма, поскольку полноценное функционирование Римского престола в исламском окружении вряд ли окажется возможным.
       Западнохристианская доминанта безусловно выживет лишь в Центральной и Латинской Америке. Если странам этого региона удастся сохранить экономическую независимость от США, то он, вероятно, на протяжении многих десятилетий будет являться наиболее спокойным местом на Земле, население которого будет вести небогатую жизнь при верховенстве старых традиций. Правда, когда разрыв с Новым Западом по уровню технологий и продолжительности жизни станет слишком разительным, самобытности региона придет конец.
       Участь остальных стран не внушает оптимизма. Африке суждено оставаться бесконечно бедным, поражаемым болезнями и климатическими катаклизмами сырьевым регионом. Судьба Китая, в последние годы предпринимающего неимоверные усилия по переходу на внутренние источники развития, находится в зависимости от климатического процесса. Если в результате глобального потепления и таянья тибетских ледников обмелеют великие китайские реки -- то Китай, скорее всего, ждут голод и распад. Южные и Западные провинции окончательно при этом войдут в исламский мир, страна начнет сжиматься к регионам тихоокеанского побережья и Маньчжурии. Дальнейшая судьба исконных китайских земель определится в процессе борьбы за них с исламизированным Индокитаем, а также с Японией.
       В свою очередь, идейным и силовым центром исламизации новых земель на Востоке станет освободившийся от западной опеки Афганистан. Уход войск США и НАТО из Афганистана, когда рано или поздно он состоится, будет являться прекрасно мотивированным решением, поскольку отныне исламская пассионарность, втянутая в борьбу за новые территории, не сможет препятствовать выработке приемлемого для западных элит варианта "евроислама".
      
      
      
      

    Шанс для России

      
      
       Таким образом, переход человечества в постлиберальную эру, основные черты которой мы предприняли попытку предугадать, не только технически подготовлен, политически возможен, идейно допустим, но и во многих аспектах уже начал осуществляться. Инициатива перехода исходит от старых элит Запада, и они, судя по всему, готовы начать движение к ней. Для проработки деталей и корректировки траектории время еще есть.
       Что касается России, то по состоянию на сегодняшний день мы абсолютно не готовы не только делать самостоятельные шаги в направлении любого общества, отличного от существующего, но и в принципе не располагаем ни институтами, ни кадрами, ни национальной элитой, которые были бы в состоянии обеспечить подобный переход. При этом и двадцать лет назад, когда наша страна находилась в лучшей стартовой позиции с точки зрения "накопленной массы технократизма", наши возможности не были существенно лучшими.
       Не следует переоценивать сохранившийся потенциал России в области ВПК, наши нанотехнологические амбиции, уповать на "дремлющий под спудом" инженерный гений или "прорывные открытия". С современным статусом российской школы у нас абсолютно нет шансов ни догнать, ни перегнать тех, кто на протяжении последних десятилетий планомерно закачивал сотни миллиардов долларов в теоретическую науку и перспективные НИОКР.
       В то же время не все для нашей страны предопределено и безнадежно, огромная территория России с гигантскими запасами сырья как для традиционных, так и для перспективных энергетических технологий, чрезвычайная заинтересованность многих мировых сил в той или иной форме взаимодействия и союза, а также практическая невозможность оккупации и силовой ассимиляции создают для России определенное пространство для маневра и подготовки собственного ответа.
       Не следует также недооценивать и духовную стойкость русского народа, исключающую в обозримой перспективе любую возможность как смены религиозной доминанты, так и внедрения в каноническое православие технократических элементов.
       Насколько Россия готова к ответу на ожидаемый вызов, чем этот вызов грозит обернуться, что возможно и необходимо предпринять и существует ли, наконец, альтернатива технократическому Новому Порядку -- предмет завершающей, четвертой главы.
      
      

    28 января -- 30 марта 2009 г.

      

    ФУТУРОЛОГИЯ КРИЗИСА:
    Разговор о России

      
      

    Компилированные диалоги

      
      
      
       Автор выражает признательность и благодарность друзьям и коллегам -- А.В. Соловьеву, В.В. Банкетову и М.Б. Гут­­ману за их время и усилия, отданные обсуждению затронутых в работе проблем
      

    БЕСЕДА ПЕРВАЯ

      
      
      
      
       Как сбываются прогнозы 2009 года • Почему спокойное будущее не радует • Элиты России: миссии невыполнимы • Предчувствие евразийской войны • Россия, умевшая мечтать • Ковчег для "золотого миллиарда" • Наркотики как способ позитивной селекции • Тупики национального предпринимательства • Косыгинские реформы были завершены Гайдаром и Черномырдиным • Честные чиновники против прогресса • Китайская экспансия в РФ и кто сможет удержать ее в узде • Чеченцы в роли "нового казачества" • Спасут ли пастыри от революции
      
      
       -- Полтора года назад ты выступил с оригинальной концепцией будущего мироустройства -- футурологическим прогнозом через призму финансового кризиса. Мне были интересно прочитать это эссе. Многие высказанные тобой суждения, несмотря на фантастичность, были достаточно логично обоснованы -- социализм в западных странах, исламизация Запада... Кажется, много шума наделал твой прогноз о предстоящей германо-польской войне за Силезию.
       Я прекрасно помню, каким заканчивался 2008 год и каким было начало 2009 года, когда ты это писал. Сегодня многие предчувствия, актуальные во время острой фазы мирового финансового кризиса, отошли на задний план. Теперь, в более спокойной обстановке, ты готов повторить прежние выводы?
       -- Готов безусловно. Тем более, что я не сделал никаких открытий, не раскрыл глаза на то, что до этого никто не видел. Просто обобщил, экстраполировал, расставил акценты.
       Я говорил об устойчивости доллара -- и он по-прежнему устойчив, несмотря на невиданную "закачку ликвидности" в американскую финансовую систему или, по-простому, печатание денег. Я говорил о начинающемся процессе свертывания экономических свобод -- и действительно, масса ограничений и новых регламентов за минувшие полтора года были введены в Штатах и в ЕС, подобные меры активно обсуждались в рамках G8 и G20. Я говорил о неизбежной в скором времени исламизации Запада, причем исламизации не насильственной, а добровольной -- и мы имеем массу фактов, свидетельствующих о налаживании западными элитами уже не просто политического, а мировоззренческого и, возможно, духовного диалога с исламскими кругами. Растет число священнослужителей на Западе, добровольно переходящих в ислам, одна пасторша в США, если мне не изменяет память, одновременно служит в обеих конфессиях. Как ей такое удается -- не представляю, но газеты утверждают, что как-то получается. Во всяком случае, интерес и намерение сотрудничества с исламом со стороны интеллектуальных сил Запада сегодня велики, как никогда.
       Меня многие попрекали прогнозом германо-польской войны -- будто бы это самое важное, что я хотел сообщить, и оно же -- самое фантастическое. А я хотел лишь сказать, что мир вступает в очень длительный период нестабильности, когда насилие может внезапно возникать там, где его совершенно не ждут, и не возникнуть там, где все для него готово. Тот мир, который я условно называю "новым Западом", будет формироваться под безоговорочным лидерством США, и среди других стран по этому поводу могут возникать и сильные трения, и конкуренция за свой статус. Поэтому искра между Германией и Польшей, а Польша, не будем забывать, претендует сегодня на статус третьей по мощи и влиянию континентальной державы в ЕС, а также претендует на лидерство в католическом мире, так вот, эта искра при становлении нового миропорядка более чем вероятна...
       Так что из сказанного мной в марте 2009 года пока отказываться не от чего. Мир вступает в очень непростой период, и наши внуки, даже наши дети будут видеть его совершенно отличным от нынешнего, столь привычного для нас.
      
       -- Ты обещал выступить с продолжением прогноза применительно к России. Не удалось это сделать?
       -- Не совсем. Если честно -- решил воздержаться, ибо уже среднесрочная перспектива становится весьма и весьма неприветливой. Однако просто заявить об этом, просто сказать, что страну, по многим причинам, ждут унижение и распад -- это слишком просто и к тому же подло. Пнуть Россию сегодня можно легко и безнаказанно. Написать очередной монолог на тему "как нам ее обустроить" -- тоже несложно, запас идей у нас -- как запас ракет, на любой вкус найдется.
       Мне же было интересно проследить, как по мере реализации футуристических прогнозов на Западе будет меняться пространство возможностей для России. А для этого нужен диалог, в котором мы могли бы нащупать относительно твердую почву, а я бы избежал риска говорить менторским тоном. Спасибо тебе и еще двум моим коллегам, которые поддержали идею подобный диалог организовать. Начиная с весны в электронной переписке, в телефонных и очных разговорах формулировались вопросы, на которые я старался ответить. Теперь, когда в общении между нами по вопросам футурологии все точки над "i" расставлены, можно осуществить компиляцию произнесенного.
       Будем реалистами, мы следуем и еще долгое время будем следовать в фарватере идей и перемен, задаваемых Западом. Можно беситься и кричать, что это не так, что мы умнее и круче всех -- но давайте будем оставаться в рамках реальности. В которых, кстати, нас поджидает еще один трудный для признания вывод о наличии внутри западной цивилизации волевого и властного центра -- мировой ли закулисы, мирового ли правительства, которым, признаюсь, мои оппоненты тоже успели меня попенять.
       Если Россия в меняющемся мире сможет обрести собственное пространство действий, собственную систему мотиваций -- это будет чудом. А о чуде нельзя просто и сухо писать. Зато о нем можно говорить -- не обязательно с амвона, можно просто говорить с людьми, которым это небезынтересно. Что мы задумали о осуществили.
      
       -- Согласен, и готов этот итоговый разговор начать. Максимально кратко -- твое видение будущего России на ближайшие десятилетия?
       -- На ближайшие десятилетия -- относительно спокойным. С нами не будут по-крупному воевать, ибо завоевать нас полностью невозможно, на нас также не будут чрезмерно давить, поскольку у нас много разных соседей, и любое существенное наше ослабление способно дать кому-то из них нежелательную фору.
       Однако в части самоощущения людей, точнее, той их небольшой части, которая в России все еще продолжает мыслить и верить, предстоящие десятилетия будут страшным и тяжелым временем. Нам придется ощущать и пропускать через себя нарастание очень существенных угроз. Угроз, которым, не приведи Господь, будет по силам сокрушить нашу страну как мировой феномен, как геополитическую реальность, положить конец историческому пути России.
      
       -- Если внешняя обстановка тебе видится спокойной, то откуда подобные угрозы могут исходить?
       -- Изнутри. От неспособности абсолютно всех социальных сил в нашей стране реализовать свои долгосрочные интересы. От поистине чудовищного состояния, когда, имея все для жизни, для развития, мы не можем ни достойно жить, ни развиваться. Пожираем не столько нефть и стабилизационный фонд, сколько пожираем бесценное время.
       Лучше, значительно лучше, когда наоборот, когда "время пожирает все", как говорил Георгий Свиридов. Если эту работу делает время, то люди вынуждены меняться, и у них появляться шанс уцелеть в этой круговерти. Но когда время пожираемо людьми -- это безысходность, тупик.
       Взгляните -- у каждой социальной группы, у каждой страты общества есть, казалось бы, цель, есть группа задач, решение которых должно обеспечивать ее долгосрочные интересы. Но чудовищная правда в том, что выполнить эти задачи невозможно!
       Возьмем высшее чиновничество и крупнейший бизнес -- самый что ни на есть привилегированный и деятельный класс современной России. На этом эшелоне любой чиновник -- обязательно бизнесмен, а бизнесмен в любой момент может пересесть в кресло столоначальника. Эти люди сейчас реально и практически безраздельно контролируют основные ресурсы страны. Среди них почти нет ни профессионалов, ни искушенных в конкурентной борьбе предпринимателей: их искусство -- это распределение, согласование интересов и точное, филигранное умение разместиться и проявить себя в иерархической среде. Они -- непревзойденные мастера выживания в среде статичной, при этом любое развитие, любая динамическая неопределенность их страшат и лишают сна. С другой стороны, и без движения нельзя, так что каждая их группа, каждый клан пытаются что-то делать, куда-то идти. Однако из этих попыток ничего не выходит, путем перераспределения и грамотно произносимых слов -- а политтехнологии есть не что иное, как грамотное произнесение слов -- новой реальности не создашь!
       Вот уже десять лет, как финансовое положение России стабильно, а ведь кроме нескольких фешенебельных кварталов на этой земле не сделано ничего: ни новых заводов, ни институтов, ни городов, ни дорог... Триллион долларов, который за минувшее десятилетие стал чистой прибавкой к нашему спартанскому бюджету выживания конца девяностых, был попросту проеден! Но это только полбеды. Если бы он даже был направлен во все эти новые стройки, он все равно был бы потерян, а вместо новых заводов и городов зияли бы котлованы и свайные поля! Вот что страшно -- фатальная невозможность правящего класса создавать, оправдывая тем самым свой привилегированный статус.
      
       -- Это связано с какими-то системными причинами? С коррупцией, например?
       -- Нет, совсем не с коррупцией. В царской России воровали не меньше, но колоссальную железнодорожную сеть за счет госинвестиций и госгарантий построили быстро и на века! Да и слово "коррупция" -- не в русском языке оно зародилось. Воровать, конечно, нехорошо, но, по большому счету, процесс воровства процессу созидания не мешает.
       Дело в другом. Строить города и заводы можно лишь в том случае, если четко понимаешь -- для чего, и если внутри кошки скребут от мысли, что если это не сделаешь -- то опоздаешь, не успеешь, будешь уничтожен врагом... Или пожирающим временем.
       Русские цари строили железные дороги, имея в голове более чем ясное предчувствие неизбежности большой европейской войны, наиболее вероятным исходом которой стал бы поход на Россию Европы, объединенной волею победителя, -- это предчувствие было реальностью, оно витало в воздухе с середины XIX века. Оно же заставляло и Сталина форсировать насильственную модернизацию. В модернизационных мотивациях европейских держав в XIX-ХХ веках, помимо чисто мобилизационного аспекта, значительно сильнее проявлялись мотивации обеспечения конкурентоспособности. У американской элиты последние преобладали и преобладают сейчас. Но какими бы они ни были -- все эти мотивации очень сильные, прежде экономики они мобилизуют элиту общества, не дают спокойно спать, жить, растить детей, строить замки...
       Модернизация всегда первоначально происходит в мозгах. В последние десятилетия цинской империи, все на том же рубеже XIX и XX веков, Китай, оставаясь богатым и мощным государством, имел все необходимое для запуска собственной модернизации, не хватало лишь малого -- соответствующего поворота в головах его тогдашней элиты. Аналогичным путем проследовала и Оттоманская империя, и Австро-Венгерская -- путем в историческое небытие....
      
       -- Тогда чего же не хватает российской элите?
       -- Не хватает позитивных идей, с реализацией которых было бы связано и выживание, и реализация сверхзадач. Нужны сверхзадачи, сверхзадачи -- религиозные ли, военные, политические... У царской власти, помимо военной обеспокоенности, имелась религиозная сверхзадача покровительствовать славянскому, православному миру, задача утвердиться на Босфоре. У Ленина, Троцкого и у Сталина -- добиться победы социализма во всемирно-историческом масштабе. Дрейф Сталина к национально-государственным ценностям начался, по-видимому, лишь с 1943 года, когда он на короткое время стал равноправным участником мирового правительства и занялся вместе с Великобританией и США переустройством мира... Кстати, в мотивациях советской элиты такой поворот сыграл позитивную роль, ее энергия оказалась сконцентрированной на вопросах технологического прорыва, технологического превосходства над вчерашними союзниками, и поэтому двадцать лет, прошедшие после окончания войны, стали годами невиданных перемен, невиданного технологического триумфа. Подобного в России не происходило никогда!
       И при этом заметьте -- та "поздне- и постсталинская" модернизация, давшая нам атомную промышленность, космос, превосходное самолетостроение, конкурентоспособную до конца 1960-х электронику, а вкупе со всем этим и большую часть действующих ныне в стране шоссейных дорог, электростанций, предприятий химии и машиностроения -- та модернизация была практически ненасильственной. ГУЛАГ доживал последние годы, выдыхался, режим в "шарашках" немногим в худшую сторону отличался от режима в Царскосельском лицее в годы учебы там Пушкина... Ведь в Лицее были и подъем в шесть утра, и карцер, и телесные наказания. Так что, к слову, опыт ненасильственной модернизации у России есть.
       Вернемся же к сверхзадаче. В прежние эпохи она была. Сегодня -- нет. Да и зачем она нужна, если есть все для красивой жизни -- деньги про запас, приносящие постоянный доход активы, социальный статус, оберегаемый правоохранительной системой и дипломатическим паспортом во время поездок за рубеж?
       Вот у министров обороны СССР маршалов Гречко и Устинова тоже было все для безбедной жизни -- разве что за исключением номерных счетов в Швейцарии. Но тем не менее их постоянно, как проклятье, как фобия из глубин архетипа преследовал страх, что может повториться 41-й год -- с разгромом армии, потерей промышленности... И они гнали, гнали военную промышленность, науку, всю экономику на достижение состояния, при котором бы повторение 41-го года в принципе было бы невозможным.
      
       -- Но вряд ли подобные страхи сегодня могут быть уместны...
       -- А почему бы нет? 41-й год более чем может повториться на Дальнем Востоке, а также с направления Центральной Азии. И в эпицентре удара окажется как раз "наше все" -- сибирские нефтегазовые поля. Но аналогичная катастрофа может произойти и без войны. Спокойная и сытая жизнь в одночасье прекратится, как только лидеры современного западного мира окончательно возьмут курс на формирование более компактного, более технологичного, более управляемого общества. То есть на переход к постиндустриальной модели социализма, о которой я писал прошлой весной. Сжатие мировой финансовой системы, рационирование потребления, залповый переход на энергосберегающие технологии, на добычу газа из канадских сланцев, на выработку фотолизом топливного водорода от лучей солнца, на запуск всей той гигантской мощности заводов биодизеля и биоэтанола, которые последние годы почему-то столь упорно строились там и над которыми мы смеемся: "Америкосам, мол, занять себя больше нечем!" Но это, простите, нам нечем заполнить пустоту в своих головах, а элита тех самых "америкосов" очень хорошо и ясно видит свои задачи в мире, легкомысленно считающим, что приближается к какой-то эре милосердия, к нирване... Не к нирване приближается мир, а к голоду, войнам и к тектонического масштаба потрясениям.
       Планета, быть может, прокормит не только 6, но и 10, 15 миллиардов, однако такой неуправляемый и грязный муравейник не нужен сегодняшним хозяевам мира. Рационирование и энергосбережение с переходом на новые источники энергии -- вот тот домкрат, которым будет взломана сегодняшняя мировая модель. Арабы, Россия, Уго Чавес со своими углеводородами окажутся никому не нужными, та же участь постигнет Китай с его ширпотребом. А если к тому моменту начнут иссякать ледники в Гималаях, и Китай, Индия и Пакистан окажутся без воды -- ждите более чем серьезных войн. Войн, в которых сгинут сотни миллионов жителей Евразии, а миллиарды не смогут себя воспроизвести.
      
       -- К сожалению, ядерная война между Индией и Пакистаном сегодня отнюдь не фантастика. Ядерные взрывы вблизи наших границ -- вещь малоприятная. Ты допускаешь какие-то варианты участия России в этих процессах, если, не дай бог, их не удастся избежать?
       -- Роковая искра может проскользнуть не только между Индией и Пакистаном, но и между Индией и Китаем. Все может начаться и с Ирана, по линии эскалации конфликта между суннитами и шиитами на востоке Саудовской Аравии и в Пакистане... Сухой хворост даже не нужно поджигать извне, он рано или поздно вспыхнет сам, после того как в результате обрушения нефтяных цен и привычных рынков людям станет нечего есть, а у обедневших элит все начнет сыпаться из рук. Тогда, кстати, сможет вполне законно, под благородными предлогами начаться и передел границ в Европе.
       Не дай Бог России с ее нынешним правящим слоем ввязаться в эту заварушку. Однако нам так или иначе придется принимать чью-то сторону, помогать с транзитом, оказывать военно-техническую помощь... Придется, как минимум, и демонстрировать силу, к чему наши вооруженные силы совершенно сегодня не готовы. Нашим вождям придется вести переговоры с зарубежными лидерами об участи в новом мироустройстве. А коль скоро евразийский пирог начнет вновь делиться -- возникнет вопрос о нашем праве на участие в этом дележе. Обычно такое право приобретается собственным участием в схватке, покупается солдатской кровью... Здесь недостаточно просто пожать руку зарубежному премьеру и подписать приказ о мобилизации, здесь нужны и расчет, и воля, и вера... Вступая на этот путь, многие ошибались и теряли -- Александр I, Николай I, Николай II... Наоборот, у Екатерины, у Александра II, у Сталина участие в переделе мира удавалось, из их войн страна выходила с территориальными и политическими приобретениями.
       Готовы ли наши нынешние элиты хоть отдаленно представить себе, что может произойти с миром в ближайшие 10-15 лет, к чему надо готовить себя, свой народ, свое государство, чему противостоять, за что бороться? Нет, нет, и еще раз -- нет!
       Поэтому, если, не дай Господи, разразится гроза, -- нас, скорее всего, не завоюют, не уничтожат. Мы сами -- неподготовленные, не видящие перед собой никаких ясных целей, кроме безудержного потребления и сибаритства, не выдержим, распадемся. Станем субстратом, полем битвы для тех, кто будет знать, за что сражается.
      
       -- Под подобным сценарием, допускаю, с удовольствием подписались бы и американские неоконсерваторы, и демократ Бжезинский. Но тогда почему бы Америке не сокрушить нас в ходе одиночного поединка, не поджигая для это пол-Евразии? Неужели мы столь еще сильны?
       -- У Америки нет по отношению к России какой-то непримиримой фобии, подобно той, что была у Гитлера. Мы им во многом симпатичны, они совершенно не желают нас физически похоронить. Но слабая, зависимая, несамостоятельная Россия для мирового гегемона -- лучше, чем Россия сильная и самодостаточная. Такое же отношение у них и к Китаю, такое же в свое время проявлялось и по отношению к Британской империи -- пока та сама добровольно не ушла на второй план. У Бжезинского как у поляка могут иметься специфические личные фобии к России, но ради них Пентагон никогда не будет поднимать на нас ядерные ракеты. Дело в другом.
       Переход к высокоорганизованному технократическому обществу, где в обмен на жесткую стратификацию социума и рационирование потребления его члены смогут жить по 120-150 лет -- а именно на это нацелились элиты Запада -- просто сделает ненужными старую, сырьевую и ремесленную части мира. Чем эти части могут быть нужны "золотому миллиарду"? Про углеводороды мы говорили, их век представляется недолгим. Рудные ископаемые, фосфаты, калиевый глауконит для удобрений -- все это в изобилии ждет своего часа на свободном океанском дне вне национальных экономических зон, и все эти богатства достанутся тем, кто будет обладать соответствующими технологиями. Дешевый ширпотреб? Все то же самое, только гораздо качественнее и лучше, смогут делать машины в безлюдных цехах. В один прекрасный день Япония, которая в части роботостроения и автоматизации производственных процессов сегодня не имеет себе равных, без единого выстрела прикончит Китай, лишь перенаправив сырьевые потоки в свои порты. Грандиозный сорокалетний эксперимент по созданию в Китае "фабрики мира" подходит к концу, он был успешен, поскольку обеспечил плавный демонтаж неуправляемого маоистского режима и позволил западным экономикам и Японии сконцентрироваться на высоких технологиях, не отвлекаясь на производство базовых благ. Однако теперь эта "фабрика мира" оказывается ненужной и опасной, она потребляет слишком много ресурсов на внутренние нужды, то есть на внутреннее развитие китайской экономики, к тому же неимоверно чадит... Китайские товары будут вытеснены с рынка продукцией автоматических фабрик с использованием принципиально новых, защищенных высокими технологиями, материалов, а китайские производители вымрут, как когда-то вымерли индийские ткачи... Скажите -- это будет войной Запада против Китая или результатом конкуренции?
       Точно так же они будут вести себя и по отношению к нам. У нас просто перестанут покупать то, что кормит нас последние полвека -- нефть, газ, удобрения, металлы... А за неимением ничего другого, что можно было бы предложить качественно меняющемуся Западу, мы сами загоним себя в круг аутсайдеров, в круг отверженных, изгоев нового мирового порядка. А поскольку в этом-то кругу и углеводороды, и пахотные земли, и источники воды будут по-прежнему в цене, то внутри него нам придется защищаться от совершенно новых вызовов. Вместо несостоявшейся войны с Америкой, носившей бы характер войны за политическое доминирование, войны идеологий, смыслов -- нам придется, как испокон веков, воевать за земли и за ресурсы. И нашими вероятными противниками на евразийском театре военных действий могут с равной вероятностью стать и беднеющий Китай, и способное возникнуть в южном подбрюшье суннитское исламистское государство. Так, вполне реален удар с юга по слабеющей России в направлении центральной Сибири с целью выхода к Иртышу и переброски его стока через Тургайскую долину на юг. Миллионам мусульманам Центральной Азии, умирающим от обезвоживания и перенаселения, на доводы экологов об опасности "переброски северных рек" будет наплевать, равно как будет наплевать и на нас с вами. Правда, скорее всего, в силу законов природы вода до них все равно не дойдет, зато какую кашу можно заварить под подобную идею! Не исключено нам обрести противников и в лице шиитского Ирана, и даже в лице стран Восточной Европы, объединенных Великобританией в очередную антироссийскую коалицию.
       Хотя -- хочу еще раз повторить -- новая война, скорее всего, вспыхнет не на наших границах. Мы можем оказаться втянутыми в нее на последующих этапах.
       Но любой, любой исход большой евразийской войны будет губителен для России и приемлем для нейтрального Запада. Однако вместо того, чтобы думать, думать и думать, как не загнать себя в этот цугцванг, мы почему-то упиваемся дурацкой надеждой "лицезреть американский крах", ждем, когда рухнет доллар, когда негры и латиносы захватят Капитолий и Форт-Нокс... Вместо того чтобы научиться у Америки двум простым вещам: думать о собственном будущем и работать на его достижение.
      
      
       -- Что же нам мешает заняться этими простыми вещами?
       -- Что мешает? Хороший вопрос. Возможно, ничто, никто и не мешает, только думает ли об этом хоть кто-то у нас? И думают ли у нас о будущем вообще?
       В России Николая II рождались проекты создания на востоке страны "Новой Америки", в России Сталина хотели построить широтный судоходный канал -- водный путь от Волги до Тихого океана, с гигантским водоподъемом через Урал и Алданское нагорье, потом мечтали о межпланетных полетах, поворачивали северные реки... Мечта была востребована, она могла быть сколь угодно утопичной и невозможной, но благодаря ей существовала сверхзадача, которая, в свою очередь, спускалась в жизнь множеством уже более реалистичных и конкретных задач.
       Сегодня нет ни мечты, ни сверхзадачи. Ставятся и решаются лишь задачи локальные и тривиальные. Россия, точнее ее власти, вспомнили про Арктику лишь потому, что там нашли нефть. Про северные реки вспомнили лишь потому, что из-за тающих ледников Тянь-Шаня продажа воды в Центральную Азию становится сверхприбыльным делом. Бизнес, народ решают аналогичные по сути меркантильные задачи на своем уровне. Все в рамках бизнес-плана с минимизацией рисков, свот-анализом, силами Портера и прочими "уничтожителями неопределенности".
       А национальная ли мечта, сверхзадача, сверхцель -- все это категории иррациональные, акматические, их в принципе нельзя измерять в деньгах. Определенность и утилитарность в этих вопросах губительна, поскольку уничтожает в обществе тот внутренний потенциал, который должен обеспечивать нас энергией творить перемены.
      
       -- Но насколько важно, чтобы у народа была сверхзадача? Почему сверхцель должна быть лучше, чем несколько скромных, но реалистичных целей? Ведь история свидетельствует, что большинство глобальных целей, которые пытались навязать людям, заводили в никуда. И эта закономерность особенно очевидна на примере истории России.
       -- Здесь я не могу с тобой согласиться. В твоей последней реплике речь, конечно же, идет о советском периоде нашей истории. Но не будем забывать, что несмотря на все издержки и жертвы, благодаря этой самой советской сверхзадаче удалось построить существенно другое общество, благодаря этой сверхцели историческая Россия сделала колоссальный скачок вперед. Я не хочу здесь даже говорить о развитии промышленности, технологий -- возможно, аналогичного результата можно было бы достичь "американским" путем, выставив вперед более приземленную идею денег, идею обогащения через развитие. Но чем еще, кроме как идеей, прикажете объяснить феноменальный расцвет в те годы нашей науки? Когда выходцы из низов, разночинцы становились полноценными академиками? Расцвет, близкому которому по масштабу никогда не было в истории страны и, боюсь, никогда не будет? Братья Вавиловы, ФИАН, Капица, Вернадский, биохимик Тимофеев-Ресовский, задолго до Крика и Уотсона предсказавший существование двойной спирали ДНК.... Наша довоенная литература, представленная именами Булгакова, Платонова, Мандельштама, Ахматовой и многих, многих других, -- это ведь уникальное созвездие смыслов, не расшифрованных до сих пор! Русский авангард, русский конструктивизм той поры -- это ведь на века терзаемый всеми, кому не лень, источник вдохновения и творческих идей! Так вот, может быть первичен именно этот полет, это всепожирающее желание познать сущность мира, обратить ее во благо живущих? А индустриализация, ракеты, атомная бомба -- вторичны?
      
       -- Трудно сказать... Но вот американцы, у которых не было подобного вдохновения, вложили миллиарды в свой атомный проект -- и получили сверхоружие. Нам же пришлось с помощью разведки добывать у них технологические секреты...
       -- Не думаю, что у американцев все решили деньги, хотя и мы вложили в свой атомный проект ресурсов немерено. Им просто первыми удалось оседлать ту всемирно-историческую волну открытий, тот драйв захватившей лучшие умы человечества "езды в незнаемое"...Они собрали такие же великие имена, великие умы -- Нильса Бора, Ферми...
       Сейчас подобного творческого драйва нет нигде в мире. Равно как нет и по-настоящему великих идей. Ни у нас, ни в США, ни в Китае. А за неимением таковых в лидеры мира выходят те, кто в совершенстве владеет механизмами, управляющими человеческим поведением. На бирже ли, при выборе товара в супермаркете, при планировании личного будущего в "скромном обаянии" буржуазного быта... Такими воспитанными и предсказуемыми людьми и управлять несложно, и с помощью их трудовых и интеллектуальных усилий можно планомерно развивать технологии и общественную среду. Такое общество -- идеал западных элит, и именно об его построении сейчас идет речь. Именно этим счастливчикам, гармоничным гражданам "золотого миллиарда", должна быть уготована долгая, здоровая, наполненная регламентированным комфортом и планомерным творческим напряжением жизнь.
       Продление человеческой жизни здесь необходимо, чтобы в долгосрочной перспективе обеспечить высокую и устойчивую отдачу от инженера, квалифицированного рабочего, специалиста, ученого... Ведь до 23-25 лет человек приобретает лишь базовое образование, и лишь к 40 годам становится полноценным специалистом. Он продуктивно трудится 15 лет, после 55 начинаются снижение работоспособности, проблемы со здоровьем, после 65 лет -- он почти всегда уже иждивенец для общества. Если оно, это общество, сможет продлить период активной профессиональной деятельности с 15 до 30-40 лет, то, во-первых, будет кому создавать высокоэффективные безлюдные производства и управлять ими, а во-вторых -- за счет экстенсивной эксплуатации человеческого интеллекта будет осуществлен технологический скачок. Результатами которого, я уверен, с остальным человечеством его творцы не поделятся.
       "Золотой миллиард" получит, таким образом, всё -- и богатства, и красивую, гармонично организованную жизненную среду. В нем будут доминировать здоровые, бодрые люди в прекрасном, деятельном возрасте от 40 до 80-90 лет. С прекрасной памятью и ясным умом. Со смещенной, извините, на 30-40 лет вперед инволюцией, благодаря чему гормоны, оставаясь под контролем ясного разума, более не будут выстреливать психопатами и убийцами.
      
       -- Напоминает описание земного рая. Но ты постоянно подчеркиваешь, что этот рай будет не для всех?
       -- Конечно. Они возьмут в новую цивилизацию людей умных, спокойных, гармоничных... И никаких расовых или религиозных барьеров -- по крайней мере до тех пор, пока англосаксонское ядро не начнет испытывать реального беспокойства по поводу своего доминирования.
       Еще раз хочу повторить: в грядущем разделении мира на овец и козлищ не будет никакого насилия, никаких следов нацистской евгеники! Если ты умный и добропорядочный -- welcome! Если неуч, если дикарь, если невоздержан, ленив, или пусть даже трудолюбив, как китаец или таджик, но ограничен и бесцветен -- то пошел вон! Точнее, о тебя даже не будут марать руки, выпроваживая за дверь, просто сделают так, чтобы ты до двери этой не смог бы добраться... И ты не сможешь их упрекнуть, все будет честно: зачем новому, прекрасному миру грязь, балласт!..
       Да, конструкторы нового общества мыслят его как рай на земле. Вообще-то рай должен быть один, тот самый, установленный Творцом. Но процесс, о котором я веду речь, на 100% секулярный и антихристианский. В его основе лежит известное представление о возможности устройства на Земле абсолютно гармоничного и прекрасного мира. Мира во славу Божью, но сделанного руками человека, то есть без Бога. Поскольку Бог априорно далек, то задача человека -- самому восстановить попранную гармонию. Древняя мечта человечества, отголоски которой разбросаны по всей древней ойкумене -- от шумеро-аккадских верований, Египта, греческой теософии до иудаизма и гностиков.
       Попыток сотворить нечто подобное за прошедшие столетия было предостаточно, и все они потерпели крах из-за того, что в основу позитивной селекции -- а именно об этом процессе идет речь, -- непременно клалось насилие. Новая цивилизация, насколько это возможно, будет строиться без прямого применения насилия, у ее конструкторов, как мне кажется, перед прямым насилием имеется метафизический страх.
       Для ненасильственной позитивной селекции в мире на сегодня создано достаточно разнообразных механизмов: это и основанный на эмиссии ФРС американский доллар, и массовая культура, и наркотики.
      
       -- Я не ослышался? Наркотики -- для позитивной селекции?
       -- Безусловно. Если вам чужды тихие, милые прелести этого мира -- колитесь и улетайте в себе в "астрал"! Ведь наркоманы погибают оттого, что их организм во время наркотического сна испытывает такое неохватное, невообразимое счастье, что останавливается дыхание! Весь мир на словах борется с наркотиками, а на что деле? Рынок наркотиков, все их движение жестко контролируется в интересах, в конечном счете, не отбросов общества и негодяев, а самых что ни на есть элит. Если их предстоятелей и спросит, скажем, некий высший дух -- "Зачем?", то у них всегда наготове почти абсолютное оправдание: люди не только покупают наркотики по своей доброй воле, убегая от скудости и малоразмерности мира, но и умирают счастливыми!
       То же самое -- и с мировой финансовой системой, основанной на долларе. ФРС может печатать и печатает доллары в неограниченном масштабе отнюдь не из-за жажды к наживе. Печатает потому, что мы этого хотим. Хотим играть на рынках, надувать финансовые пузыри, а если не умеем делать это сами -- то хотим пользоваться пузырями, надутыми другими людьми. И поэтому когда вся пирамида из ничем не обеспеченных обязательств и ничем не оправданных ожиданий, именуемая сегодня мировой экономикой, схлопнется окончательно (а нынешний кризис -- отнюдь не коллапс, а скорее лишь маленькое предупреждение) -- то все, кто пойдет ко дну, будут виноваты в том сами.
       И заметьте -- никакого насилия!
       Или возьмите массовую культуру -- это же абсолютный, совершенный механизм позитивной селекции! Если в ее оглушительной какофонии вы в состоянии расслышать единство мелодии и гармонии у Баха -- вам, скорее всего, вручат пригласительный билет на пароход для избранных. Если же вы выбираете петь и плясать с экзальтированной толпой, если верх вашей самооценки -- быть частью стада, безымянной клеткой, гормоном страсти, квантом энергии обезличенного организма толпы -- то будьте, будьте ими! Только потом, когда будут оглашены новые правила игры, не сетуйте, что оказались за бортом!
      
       -- Ты хочешь сказать, что на "пароход" новой западной цивилизации будут пускать только тех, кто слушает Баха?
       -- Нет, конечно же, просто те, кто не мыслит себя вне энергетических полей рока, металлической и прочей музыки, сами не пожелают сделать шаг к упорядоченной, полной внешних и внутренних ограничений, долгой и малопроблемной жизни гармоничного обывателя. В лучшем случае им отыщется место где-нибудь на артиллерийской палубе, в пороховых погребах -- нужны же будут и при новой цивилизации псы войны! Но это будут не те воины древности, добиравшиеся до политической власти. Их удел -- вечно служить, быть на боевом посту, но всегда -- оставаясь ниже ватерлинии.
      
       -- М-да, счастливчикам из "золотого миллиарда" предстоит жить в весьма скучном обществе...
       -- Конечно. Ценой планомерности и упорядоченности являются скука и занудство. Это, кстати, понимали еще и наиболее прозорливые из русских большевиков, до которых сразу же дошло, как только советская власть укоренилась и начала костенеть, что грядущий коммунизм будет до смерти скучным строем... Так и у "золотого миллиарда" -- за счет резкого удлинения жизни в новом обществе неизбежно снизится концентрация молодых с неуправляемо бурлящими гормонами. Эрос, более не угнетаемый Танатосом, утратит свою трансцендентность, люди не смогут совершать ни безумных, ни прекрасных поступков. Упорядоченная эротическая сфера станет источником преимущественно эстетического наслаждения, скрашивающего жизнь обывателя и исключающего протест... Не в силу ли именно этого тренда повсеместно на Западе легализуются и пропагандируются гомосексуальные браки? Гомосексуальный брак приводит к точно такому же результату, только сразу и проще -- в рамках существующих на сегодня продолжительности жизни, продолжительности ее гормоно-активного периода.
       Но мы, похоже, сильно отвлеклись.
      
       -- Да, об этом стоило бы поговорить отдельно. Мы отвлеклись, поскольку продолжение нашего разговора было о национальной идее. Мы остановились на том, что у российской элиты нет сверхзадачи, нет ни позитивного видения будущего своей страны, нет мегапроекта. А также -- нет страха, что со страной может случиться что-то страшное, и что этой угрозе необходимо противостоять.
       -- Да, именно так. Ни мечты, ни позитивной идеи, ни страха. Есть худо-бедно сформированное чувство легитимности, есть эссенциальный актив, которым распоряжаются и от которого, в рамках тех или иных взаимопризнанных схем, политическая элита получает в распоряжение свою львиную долю дохода, передавая остатки для распределения "вниз". Собственно вся политическая активность в России последних лет вертится вокруг схемы первичного, то есть для элиты, и вторичного, для народа, распределения доходов, получаемых от эссенциального актива. А эссенциальный актив -- это углеводороды, металлы, пашня для интенсивного производства зерна в южных районах страны, то есть все то, что позволяет производить востребованные миром биржевые товары. Неэссенциальный актив -- все остальное, в него попадают и автосервисы для "Жигулей", и фермеры с морковкой, нужной лишь таким же, как и они, нищим городским бабушкам. Владение неэссенциальными активами позволено широким слоям народонаселения, но эти же широкие слои отданы в вечное кормление низовому чиновничеству и правоохранителям. Система скроена на удивление ладно и прочно. Все, в том числе и Президент, и Премьер признают, и я уверен -- искренне, честно признают, что эта система неэффективна, несправедлива, но с ней совершенно невозможно совладать! Она ладна и прочна. Как сгусток тефлона, как фуллерен -- не испачкаешь, не сомнешь!
       Отсюда простой вывод: сколько бы позитивных, разумных идей ни рождалось бы в лучших головах нашей политической и экономической элиты -- все одно им оставаться маниловщиной.
      
       -- То есть, по-твоему, смысла верить в лучшее будущее нет? Но тогда и невозможна и постановка сверхзадачи, и народу придется довольствоваться лишь тем, что у него есть.
       -- Почему же? Верить в лучшее будущее нужно всегда, даже когда, казалось бы, нет для этого оснований. Вера в будущее, предвкушение перемен дают человеку внешне малозаметный, но очень мощный энергетический заряд -- разве не в этом заключена завораживающая энергетика чеховских пьес, внешне абсолютно статичных? Человек не может выбрать эпоху для своей жизни, и в какое бы, по нашему разумению, мрачное, несовершенное, подлое время он ни родился, кто бы ни стоял над ним, он всегда должен верить и надеятся. В мире есть очень много вещей сокровенных, неподвластных чужому насилию, недоступных для грязи, в них-то и можно, и нужно верить.
       А для нашей несчастной страны, для нашей России я, если бы меня назначили доктором, прописал бы сперва очень простое и абсолютно бесплатное лекарство -- мечтать. Для начала вновь научиться мечтать.
      
       -- Мечтать не вредно, это общеизвестный факт. Но вряд сегодня кто-то поддержит разговор о подобных эфемерных категориях, когда, и ты об этом совершенно правильно говорил, все живут по бизнес-плану, всем нужен конкретный результат. Вот, например, какой бы ни была несовершенной наша экономическая модель, почему бы ни попытаться ее оживить, модернизировать?
       -- Нашу экономическую модель можно преобразовать очень сильным и продолжительным воздействием, модернизация же у нас, прости за грубый каламбур, -- всегда что-то вроде гальванизации. Для преобразования нужны колоссальные усилия, причем большая часть этих усилий должна быть направлена на разрушение существующих связей. А они очень и очень прочны. У советской власти на преобразование доставшейся ей экономической модели старой России ушло более двадцати лет, полных насилия и жертв, -- новая модель сформировалась и заработала вполне лишь к началу войны. Я неспроста привел сравнение экономической системы с фуллереном -- искусственной углеродной молекулой, по прочности превосходящей алмаз. Если в 90-е годы экономические отношения в изрядно обветшавшей экономической системе России напоминали связи в графите, то за последние 10 лет они структурировались в несминаемую конструкцию исключительной прочности!
       При этом никакого преобразования прежней советской экономики в новую российскую не произошло. Пять-десять лет назад она преодолела временное ослабление и разбалансировку связей, и сегодня является глянцевым "изданием" -- не удивляйтесь! -- все той же советской экономики. Гайдар с Черномырдиным завершили, сами того не ведая и не желая, приостановленную в конце 60-х годов так называемую "косыгинскую реформу". Конечно, Алексей Николаевич Косыгин, строя полвека назад планы коммерческой самостоятельности предприятий и обмена по стоимости, в страшном сне не мог предвидеть современную реальность, однако если не отвлекаться на ее внешние, надстроечные атрибуты, то в сущности косыгинских планов мы увидим все ту же экономику госкорпораций и акционерных обществ, управляемых по принципам госкорпораций. В основе экономики нынешней лежит прежняя техническая структура капитала с опорой на сырьевой сектор и начальные переделы, в сельском хозяйстве -- на крупные агрокомплексы... Сегодня стало меньше оборонки -- ее сознательно свернули, ушли легкая промышленность и большая часть промышленности пресловутой группы "Б" -- следствие товарной экспансии Китая. В остальном же наша экономика прежняя, а изредка случающиеся в нее инвестиции -- в макроэкономическом масштабе суть не накопление, а частичная амортизация и текущий ремонт ранее созданных фондов.
      
       -- Спорное утверждение. Я тоже согласен, что ни Гайдар, ни Черномырдин, ни, тем более, Касьянов с Грефом реформированием экономики не занимались. Но разрушение в девяностые годы целых отраслей, развал сельскохозяйственного производства -- разве эти сильнейшие удары не привели к переформатированию экономической модели?
       -- К переформатированию -- привели, к преобразованию -- нет. Способ производства основной массы добавленной стоимости остался прежним -- извлечение ренты из сырьевого сектора. Косыгин предполагал, что должна вырасти доля индустрии предметов потребления -- и она действительно выросла, только территориально переместилась в Китай. Система управления и товарообмена стали лучше, но они лишь достигли своего оптимума, того потолка, который был теоретически возможен в рамках "косыгинской реформы". Наш "Газпром" -- это организационно в чистом виде бывший Мингазпром СССР, но управляется, будем объективны, почти идеально и по праву входит в число ведущих мировых корпораций. Если что потеряно, и потеряно, боюсь, невозвратно -- так это инженерно-технический потенциал позднесоветской экономики. Однако он припасался для структурных реформ, которых так никто не сумел провести, для простого же воспроизводства его отсутствие некритично.
       Отсюда все происходящее на "экономическом фронте" -- лишь смена форматов, но никак не сущностных отношений, как если бы вдруг бюджет страны стал формироваться не "от скважины", а от процветающих высокотехнологичных бизнесов, основанных на продаже знаний и технологий.
       Отсюда же и следующий печальный вывод о том, что, решившись на оживление, на модернизацию экономики России, мы ровным счетом ничего в ней не изменим. Чтобы подобные изменения произошли, одного лишь "разрушения", на которое делали ставку в девяностые годы, недостаточно, да и не нужно, в принципе, ничего разрушать. Необходимо дать возможность появиться на свет альтернативной экономической модели, помочь ей прижиться и лишь затем, по прошествии, как минимум, нескольких десятилетий, наблюдать, как она будет взламывать старый асфальт своими набравшими силу корнями. Не без помощи, кстати, сверхидеи, национальной "сверхмечты"...
       Но это -- тема для следующего разговора.
       Что же касается оживления и модернизации, то набор набор инструментов здесь крайне скуден. Пропаганда инноваций и написание новых законов ничего не дадут по определению, остается в той или иной степени управляемая накачка экономики деньгами. Для этого необходимо усилить эксплуатацию эссенциального актива и сделать доходы от него более доступными, то есть расширить распределение. Но за неимением эффективных моделей для освоения дополнительных средств большая часть "излишка" через спрос на продукты первой необходимости быстро покинет страну, и лишь мизерная доля пойдет на инициирование оживления в низовом секторе экономики, эксплуатирующем неэссенциальные активы.
       Поэтому для властей намного эффективней делать подарки народу напрямую: например, поставить на Обводном канале церетелиевского истукана, или попросить олигарха купить яйца Фаберже. Вроде бы есть много более прекрасных и полезных для народа вещей -- те же дороги, мосты, доступное жилье... На поступивший в Россию за последние десять лет триллион долларов можно было построить новую страну. Но оказалось -- наша элита не в состоянии потратить эти деньги. Даже искренне желая сделать добрые дела, оставить след, она не в состоянии конвертировать деньги в критически нужные объекты инфраструктуры. Не говоря уж об инвестициях в какую-либо "новую экономику".
      
       -- В это трудно поверить. Уж тратить-то мы умеем!
       -- Уметь-то умеем, а потратить не можем. Традиционную в России нерасторопность сегодня осложняет чудовищная коррупция. Ведь любое решение о финансировании крупной стройки -- это и утверждение масштабной откатной схемы. Допустим, где-то завелся абсолютно честный чиновник. Или в кресло чиновника сел олигарх, у которого есть все и который просто хочет сделать доброе дело для народа. И вот он должен подписать постановление, по которому на строительство, скажем, абсолютно необходимой гражданам автодороги выделяется миллиард. Но при этом он знает наверняка, что у субподрядчиков первого уровня в сметах заложены 30% на откат генподрядчику. Наш честный чиновник вызывает к себе генподрядчика и говорит: "Запомни, сволочь, никаких откатов! Получишь откат -- посажу". А генподрядчик говорит в ответ: "Хорошо, гражданин честный чиновник, но вы понимаете, что в этом случае у субподрядчиков первого уровня образуется дополнительная прибыль в размере 30%. По какому праву? У них же рожа от денег треснет!"
       "Тогда сокращаем смету на 30%" -- отвечает честный чиновник. "Простите, но это просто глупо, -- возражает генподрядчик. -- Допустим, я смогу лично убедить 2-3 субконтракторов первого уровня за счет отказа от отката снизить на 20% стоимость их работ. Но ведь у этих хорошо знакомых мне ребят имеются отношения с субподрядчиками второго, третьего, четвертого эшелонов, отношения с поставщиками -- а это сотни имен, адресов и счетов, контролировать которые у меня нет никакой возможности! Без них автодороги все равно не построить, и вот они-то и посмеются над нашей с вами честностью".
       Что будет делать наш честный чиновник? В лучшем случае, заморозит финансирование автодороги. Кстати, огромное число замороженных проектов при переизбытке денег косвенно подтверждает отрадный факт -- в нашей стране есть честные чиновники! Если же от строительства автодороги невозможно отвертеться, наш герой будет всячески тормозить финансирование, оговаривая каждый транш дополнительными согласованиями и проверками. Может тем или иным образом перевести государственные деньги в крупный банк, поручив банку финансировать автодорогу -- почему-то считается, что у банков не воруют, хотя это не так: банкиры сами научат и заставят воровать кого угодно. Вариант с банком -- лишь способ сохранить честь для первого лица, к тому же из-за неизбежного ослабления контроля итоговые финансовые потери при работе через банк окажутся выше. Можно, конечно, плюнуть на все условности и дать добро на реализацию старой, доброй, отшлифованной до мелочей схемы финансирования -- такой, какая она есть. Но при этом нашему герою придется не просто делиться, а стать участником сложнейшей и изощреннейшей системы финансовых интересов, личностных, семейных, клановых и политических связей своих коллег и своего начальства. Системы, где малейшая ошибка, малейший сбой стоит, как минимум, карьеры, а теперь еще и свободы! Готов ли нормальный человек, имеющий дом, семью, детей и счета за границей, вступить на этот крайне опасный путь?
       Второе. Если принять подлинную, "безоткатную" стоимость нашей автодороги за единицу, то неизбежное коррупционное завышение сметы при движении финансирования по технологической цепочке описывается суммой геометрической прогрессии со знаменателем, равным средней величине отката. Поскольку коэффициент отката всегда меньше единицы -- сделать его больше, чем единица, невозможно, хотя, многие, наверное, этого желали бы весьма -- то сумма такой последовательности имеет твердый предел. Нетрудно посчитать, что при откате в 25% сметное завышение составит 33%, при откате в 40% завышение приближается к 70%. Тут, как говорится, плетью обуха не перешибешь, нашему честному чиновнику придется убеждать и проверяющих, и даже общественность, что цена его дороги, превышающая мировой уровень на 70%, является справедливой и единственно возможной. А поскольку проверяющие могут принадлежать к враждебному клану, жаждущему увидеть нашего героя за решеткой в Лефортово, а общественность, поколесившая по миру и не вылезающая из Интернета, может неплохо разбираться в сметообразовании, то остается одно -- всеми правдами и неправдами автодороги не строить!
       Вот и выходит, что чиновничество, единственная консорция правящего класса, номинально ответственная за то, чтобы в этой стране что-то строилось, что-то создавалось бы для блага людей, строить и создавать не просто не заинтересованы, но и смертельно всего этого боятся!
      
       -- Тогда как же российское чиновничество зарабатывает на жизнь? Ведь пришедшие во власть богачи, теоретически способные оставаться честными, -- скорее исключение...
       -- Зарабатывают на разрешениях и на распределении плановых ассигнований. При которых платежи, осуществляемые, в основном, на единственном уровне, не образуют геометрической прогрессии и не бросаются в глаза. Да и размер тех платежей стабилен, и адреса перераспределения известны. Всё, так сказать, четко прописано в негласном паспорте на соответствующую должность.
      
       -- Если это все -- правда, то становится не просто грустно, но и безнадежно. Может быть, и не стоит искать себе капитанов среди олигархов и чиновничества, а использовать позитивный потенциал других слоев общества? Есть же у нас среднее и малое предпринимательство. Есть профессиональные, прирожденные пастыри -- Церковь, есть деятели культуры.
       -- Да-да, этим еще Максим Горький интересовался: "С кем вы, мастера культуры?"
      
       -- А не Сталин?
       -- Нет, Горький. Товарищ Сталин, как известно, лишних вопросов не задавал и действовал наверняка. В этом плане ему было проще, чем нам.
       Боюсь, что сегодня, в своем нынешнем виде ни независимые предприниматели, ни церковь, ни творческая интеллигенция также несостоятельны в роли капитанов. В том числе и в силу того, что по вполне объективным причинам они не могут реализовать позитивных целей хотя бы одного своего класса, своей социальной группы. Локальные, личные цели они реализуют очень даже хорошо и успешно, а вот цели более широкого масштаба -- нет. В то время как у правящего класса, скажем, США с реализацией надличностных позитивных целей проблем не возникает. Иначе они Америку не построили бы, и не выбрались бы из двух страшных кризисов индустриального перепроизводства, когда города и целые огромные территории лишались привычных видов деятельности и источников дохода.
       Но вернемся к твоему вопросу -- что могут сделать для движения к новой России наши не-чиновники, не-олигархи? Я утверждаю, увы: не могут они практически ничего. Возьмем так называемый малый и средний бизнес, в котором, пожалуй, чаще всего ищут спасение России. Но может что-либо сделать этот бизнес, которого в реальности нет? Ведь для того чтобы он был, он должен обладать легитимными и неотчуждаемыми производственными фондами, "закрывать" доступные только ему рыночные ниши и формировать из своих хозяев неповторимую рыночную среду -- эдакий новаторский микс трудящейся буржуазии и интеллигенции, наделенной собственностью и ответственностью. Но ведь ничего из этого в России нет! Весь этот бизнес, за редчайшими исключениями, сведен к управлению ларьками и парикмахерскими и другими доставшимися по приватизационной халяве активами, которые в любой момент могут быть отобраны чиновниками или рейдерами. Он лишен фундаментальных рыночных ниш, поскольку наличие или отсутствие этих ниш определяется волей сверху. Захотела в свое время губернатор Матвиенко прикрыть мелкую торговлю на улицах Питера -- и прикрыла, заставив покупателей ходить в сетевые супермаркеты. И наоборот: захотели высокопоставленные любители российско-китайской дружбы поддержать китайских предпринимателей -- и после закрытия неудобного "Черкизона" по всему Подмосковью множатся, несмотря на отчаянные протесты населения, доисторические контейнерные рынки, даже ГАИ запретили брать поборы со стремящихся туда иногородних челноков...
       И конечно же у нас нет класса предпринимателей. Сегодня предпринимательство -- это своеобразный неофеодальный патент, выдаваемый властью и дающий право зарабатывать несколько выше среднего уровня за счет использования материальных и человеческих ресурсов, если таковые недефицитны. Я поверю в малый и средний бизнес только когда, когда он проявится в работе с дефицитными ресурсами, например, с нефтью. А также когда его хозяева начнут готовить своих детей к продолжению своего дела. А пока они копят на отъезд детей за границу или, в лучшем случае, на финансирование их интеграции в финансовый сектор и госаппарат, обслуживающие плутократию.
       Мой прогноз по отношению к малому и среднему бизнесу совершенно неутешителен. Лет через пять совпадут два процесса. Начнет, в силу возраста, отходить от дел наиболее здоровое ядро -- поколение пятидесятых годов рождения, цеховики и рискнувшие пуститься в бизнес инженеры. А у поколения "братков", разжившихся собственностью в беспределе девяностых, подросшие в комфорте и гламуре дети в массовом порядке начнут отказываться от участия в управлении активами своих родителей. Хлопотно и грязно. Отсюда в сфере малого и среднего бизнеса нулевое накопление, активы не приумножаются, идет эксплуатация в хвост и гриву имеющихся фондов, ни о какой капитализации соответствующей бизнес-среды в национальном масштабе не может быть и речи.
      
       -- Чем же это закончится?
       -- Тем, что наблюдается уже сейчас. Из сферы малого и среднего предпринимательства будет вымыто представительство коренного населения России. Может статься, что со временем в нем на 99% будут китайцы с гражданами Вьетнама на самых черных работах. Они пластичны, мобильны, им не нужны фабричные здания и дорогие станки, они могут работать в подвалах, в контейнерах, на свалках... Они будут поставлять на рынок те виды продукции и услуг, которые не в состоянии предоставить "Газпром" и высочайше обласканные федеральные импортеры продуктов и сетевого ширпотреба... Поэтому власти уже сегодня максимально покровительствуют и будут покровительствовать китайскому бизнесу на нашей территории, какие бы протесты ни исходили от нас с вами.. Китайские бизнесмены никогда станут политической силой, не будут финансировать оппозицию. Правящей элите с ними более чем комфортно, хотя в результате такой политики Россия лишается здоровой основы своего среднего класса, потенциально способного позитивно влиять ход событий.
       -- Китайские предприниматели не станут политической силой, но могут стать демографической силой. Они трудятся и живут в закрытых общинах, но когда их дети, родившиеся в России, пойдут в школу, нам будет впору делать китайский вторым государственным языком. Кто сможет защитить нас от подобной перспективы?
       -- Демографическое большинство совершенно не обязательно должно означать политическую власть. История знает массу примеров, когда миллионные народы держались в повиновении и послушании силами небольшого, но эффективного госаппарата и военной машины. В конце концов, и Римская империя, и Хазарский каганат пали не в результате внутренних потрясений угнетенного большинства, а под ударами извне третьих сил. Все диктаторы знают, что в отсутствие голода и иных катаклизмов тысяча человек, так сказать, "черни" легко удерживаются в повиновении пятью честными чиновниками и десятью полицейскими, готовыми стрелять на поражение.
       Не исключаю, что наши власти, широко открывающие двери перед трудолюбивыми китайцами, призванными заменить ленивых и способных на оппозицию русских, в долгосрочной перспективе рассчитывают именно на такой механизм удержания власти. Но для этого на 100 миллионов укоренившихся в России китайцев должно оказаться не менее 1 миллиона "преданных полицейских" -- не просто псов войны, профессионалов, но людей, понимающих сакральную ценность своей роли. Перечитайте фразу Пилата у Булгакова: "На свете не было, нет и не будет никогда власти более великой и прекрасной для людей, чем власть императора Тиберия, и не тебе, безумный философ, рассуждать о ней!" Вот вам подлинный образец по-настоящему эффективного государственного администратора, пусть даже и с руками по локоть в крови. Ничего персонального -- ни в благах, ни в представлениях о добре и зле. Только с подобной истовой беспощадностью возможно управлять в нелояльном окружении.
       Иными словами, у людей, наделенных властью и правом на насилие, должна быть ясная и бескомпромиссная идея служения своему отечеству, своему императору, своему президенту. Только с подобной идеей возможно сохранять государственный контроль над территорией, какой бы обширной и сложной она ни была. Не пресловутый "общественный договор" с наемными администраторами и воинством, в существование которого нас пытаются убедить, не мутно-понятийное распределение прав по неофеодальной эксплуатации тяглового населения чиновниками и правоохранителями различных рангов, как это фактически происходит в России сегодня -- а именно служение -- как смысл, как долг, как сакральная ценность.
       А теперь нам предстоит ответить на вопрос -- сможем ли мы найти 1 миллион преданных, истовых администраторов и жандармов? Для которых служение государству -- смысл всего, рождение и смерть, альфа и омега. Сегодня и здесь -- нет, нет и еще раз нет! Наши администраторы -- в основном мздоимцы и халифы на час, наши правоохранители... ну, вы сами все знаете... А наши военные служат либо от безысходности, либо за жилищные сертификаты. Последние из тех могикан, готовых умирать за идею, исчезли двадцать лет назад в пекле афганской войны. И этих героев убили не пули -- их убили мы с вами. Ведь вместо того, чтобы всячески культивировать их подвиги, их по нынешним временам абсолютно бескорыстный, святой героизм -- мы уже тогда, двадцать лет назад, и на государственном, и на бытовом уровне стремились от них отгородиться, вытравить тему Афгана из перечня раздражителей нашего мозга, противились признавать их жертву важной и святой. Когда шла война в Чечне, общество, за редчайшими исключениями, мазохистски наслаждалось унижением собственного воинства. Сегодня мы делегируем в армию неудачников и потенциальных уголовников, награждая их, в лучшем случае, сочувствием и выражением надежды, что армия не даст им окончательно пасть. И после этого мы наивно полагаем, что миллион неудачников защитят страну на западных, южных и восточных рубежах! А мы будем ржать, наблюдая войну с телеэкрана!
       -- Плачевное состояние армии ни для кого не секрет, но в условиях отсутствия прямой военной угрозы милитаризация страны вряд ли будет понята и поддержана. С другой стороны, если повысить оклады офицерам до уровня, который бы был выше среднего по стране на 30-40%, платить нормальные деньги контрактникам, престиж армейской службы восстановится. Не так ли?
       -- Нет, в армию идут не ради престижа. Армия -- это органичная, живая часть общества, в которой концентрируются не только функции защиты, но и натиска, агрессии. Защита без агрессии -- это химера, такого не бывает. И в русской дореволюционной, и в советской армии важнейшим принципом был ответ неприятелю на его территории. Но этот принцип, как ни крути, означал агрессию, поскольку вооруженный ответ мог быть вызван не только прямым нападением, но и недружественной политикой. Обижаете, турки, братьев-славян -- получите Синоп от адмирала Нахимова!
       Чтобы оставаться эффективной и боеспособной, армия всегда должна быть агрессивной, образ воина -- это утверждение силы, интересов своей державы, а не раздача гуманитарной помощи и уж тем более не строительство генеральских дач. В сегодняшнем российском истэблишменте это понимает, как мне представляется, только один человек -- Рамзан Кадыров. В декабре прошлого года много шума наделало его интервью, в котором он не побоялся заявить, что для защиты национальных интересов Россия, если потребуется, должна атаковать и Грузию, и Украину. Так и сказал честно -- атаковать! Многие будут интеллигентно морщиться, но после этих и подобных им вполне искренних слов приходится признавать, что Кадыров -- единственный настоящий воин в современной России.
       И вполне возможно, что костяк того самого миллиона преданных головорезов и жестких, честных администраторов, способных удержать слабеющую российскую власть от ста миллионов не говорящих по-русски пришельцев с Востока, со временем будут составлять именно чеченцы. Если славяне сегодня не хотят служить в российской армии, то кавказцы -- не просто этого желают, но даже взятки несут военкомам, чтобы их призвали. Да и офицерский состав уже почти наполовину у нас мусульманский. Так что впереди нашу армию ждут преинтереснейшие метаморфозы.
       А чеченцы примут на себя роль "нового казачества" -- надежной и пассионарной опоры режима.
      
       -- Я затрудняюсь с ходу прокомментировать сказанное. Сдача армии как одной из ключевых высот представителям воинственных национальных диаспор никогда и никем всерьез не просчитывалась. Если подобное случится, то тем самым, на мой взгляд, будет пройдена точка невозврата, Россия погибнет. Ты именно это хочешь сказать?
       -- И да и нет. Да -- потому что все, абсолютно все классы, слои общества, консорции, сословия -- если и не приближают своими действиями этот грустный финал, то абсолютно не могут реализовать свою позитивную программу. И чиновники, и олигархи, и предприниматели, страдальцы малого и среднего бизнеса, и военное сословие -- все желают жить в сильной и процветающей России. Но не могут, не умеют реализовать своих миссий, выполнить свое функциональное общественное предназначение. Мир будет кардинально, быстро меняться, а мы не сможем грядущим переменам что-либо противопоставлять. В этом-то и заключается весь трагизм нашего положения. Именно от этого становится страшно.
      
       -- Вместе с "да" перспективе гибели России ты также сказал и "нет". Значит, есть и другой путь?
       -- Надеюсь, что есть. Но этот путь должен означать отрицание путей нынешних, должен способствовать переходу России в качественно новое состояние. То есть быть своего рода революцией со всеми вытекающими последствиями.
       -- За призыв к революции сегодня легко можно угодить под суд...
       -- А я не призываю ни к неповиновению, ни к насильственной смене существующего общественно-политического строя. Тем более, что революция вовсе не обязательно является кровопусканием. Во-первых, революция -- это не государственный переворот, это, прежде всего, переворот в сознании. Торжество христианства на обломках античного мира -- революция. Ренессанс -- тоже бескровная революция.
       Во-вторых, революцию не накликаешь. Ее необходимость, неотвратимость перемен если рождаются и вырастают в сознании человеческом, то становятся неотвратимой силой.
       В-третьих -- то, каким руслом пойдут перемены, зависит совершенно не от революционеров. Даже если, положим, те победят и захватят мосты с телеграфом. Успех преобразований невозможен без административной и управленческой работы. При осуществлении которой гораздо лучше, если правительственный чиновник или администратор будут действовать исходя из собственного состоявшегося понимания необходимости перемен, а не из-за страха перед маузером у виска. А вот наличие такого понимания как раз и зависит от пастырей душ человеческих, от результатов их работы.
       В широком смысле пастырская задача состоит в обожествлении и эстетизации задач, которые ставит перед человеком, перед народом их сверхидея. А также, если Бог даст, в угадывании, в выработке этой самой сверхидеи.
       Так что революции совершаются не инсургентами, а пастырями. Или, во всяком случае, должны ими совершаться.
       Но это -- предмет следующего разговора. В котором нам также предстоит обсудить и, по возможности, предвосхитить контуры возможной сверхидеи.
       -- С помощью которой впоследствии спасти Россию?
       -- Вполне. Если, конечно же, сроки не исчислены и пределы не положены.
      

    БЕСЕДА ВТОРАЯ

      
      
      
      
       Особенности национального цинизма • Церковь без молитвы о будущем • Невостребованная интуиция • Куда ушла "русская душа" • Когда работа -- не счастье • Четыре человеческих типа • Невозможность "русского фашизма" • Плакальщики сказочной России • У будущего нет защитников • Государство-фуллерен •  Катастрофа 2050 года • Почему России закрыт путь на "новый Запад" • Триумф неоислама
      
      
       -- В предыдущей беседе мы определили, что отсутствие сверхидеи -- едва ли не главная причина "застоя в делах", причина, препятствующая России активно бороться за свое место в предполагаемом новом мироустройстве. Правда, я бы назвал твою "сверхидею" более привычным термином "национальная идея", но не в этом суть. В отсутствие надличностной универсальной мотивации локальные интересы наших социальных групп: крупных предпринимателей, чиновничества, политического класса, малого и среднего бизнеса -- трудносовместимы и реализуются с трудом. Даже, казалось бы, в таких простых, общепризнанных и важных для страны проектах, как строительство дорог и доступного жилья.
       Мы остановились на пастырях, прежде всего интеллигенции и церкви. Не из их ли среды и должны прийти новые идеи, новый взгляд на меняющийся мир и место в нем России?
       -- Да, мы закончили разговором о пастырях. Наши пастыри -- это, прежде всего, деятели культуры и церкви. От их усилий, от их слов во многом зависит, будет ли общество ходить по замкнутому кругу, превращая осознание невозможности достижения позитивных целей в накопленное разочарование и цинизм, либо сумеет переместиться в новую реальность, взобраться на новую отметку... То, что я имею здесь в виду, -- это новая эстетика, новое мировоззрение. Никто, наверное, не знает, какими они должны быть в деталях, но они, безусловно, должны давать новое ощущение жизни. Ощущение, при котором правители смогли бы на деле заняться обновлением страны, предприниматели смогли бы не только зарабатывать, живя сегодняшним днем, но и осуществлять накопление, готовить себе полноценную смену. При котором к народу вернется восторженное почитание своей армии, своих спецслужб, а военные вспомнят, что любят их не за блестящие погоны, а за честную, немаскируемую ненависть ко всем, несущим нам зло... Иными словами, от слов и дел наших пастырей должно зависеть, чтобы кровь не застаивалась, чтобы события обгоняли комментаторов. И еще, самое главное, -- чтобы в этом потоке люди продолжали оставаться людьми.
       При всем многообразии пастырского воздействия на человека наиглавнейшим и абсолютно принципиальным является ограничение и истребление в людях цинизма. Ведь цинизм -- лично я убеждаюсь в этом все больше и больше -- и есть самая страшная болезнь общества и человека.
       Но что при этом мы имеем сегодня? Вместо всего того, чем творческая деятельность способна будить человека, обострять и совершенствовать его чувства, мы видим, что практически все ее профессиональные участники топчутся либо на поле концептуализма (который нет смысла обсуждать в силу его бессмысленности), либо упиваются циничным гиперреализмом. В какие бы формы фэнтези, антиутопий, дамских романов или детективов этот гиперреализм ни рядился, он все равно зиждется на грубости, брутальности, нарочитом эпатировании наиболее мерзких и подлых образов. Современную массовую литературу совершенно не за что любить, она годится, в лучшем случае, в качестве пособия по выживанию в мире, переполненном бандитами, маньяками, продажными чиновниками, ментами и прочей дрянью. "Мы ненавидим существующий мир!" -- объясняются авторы. Хорошо, я тоже считаю, что его не за что привечать. "Мы вскрываем его физиологию, его похотливые секреты и звериные инстинкты!" -- согласен, дело нужное. "Мы говорим с читателем и зрителем на языке современной жизни!" -- ан нет, господа, здесь вы врете-с.
       Ведь истинный язык жизни -- это не площадная брань, не гальванизируемые химеры сферы подсознательного, а потаенные слова, смысловые коды, с помощью которых человек либо примиряется со средой, либо мотивируется к ее изменению, либо -- и это происходит чаще всего -- находит одному ему ведомые потайные ниши для культивирования в их тиши собственных образов и переживаний. Иногда, и это, на мой взгляд, самое загадочное и непостижимое в искусстве -- через эстетическое наслаждение человек обретает надежду. Но последнее -- это случай неземного дара автора, это лирика Лермонтова, это первые три тома "Войны и мира", это булгаковский "Мастер". Подобного искусства не может быть много, равно как не бывает для него множества читателей.
       Для широких масс имеются более доступные, но столь же достойные варианты художественного воздействия. Так, песни братьев Покрасс и Блантера работали на массовом уровне, наполняли страстью и яростью, их воздействие было сродни нейролингвистическому программированию, эти песни и теперь невозможно слушать сидя. А вот основной массив качественной советской литературы, советского кино -- пример того, как искусство помогало людям достойно жить в далеко не самом совершенном обществе. Возьмите наиболее удачный и любимый народом образ полковника Исаева в "Семнадцати мгновениях весны". Почему на фоне десятков фильмов шпионского жанра мы полюбили именно Штирлица? Да потому, что в нем люди почувствовали, разглядели себя самих. Ведь мы также должны были прятать от начальства свою человеческую сущность, жить без той любви, о которой мечталось, и без той Родины, которую хотелось бы лицезреть. В образе Штирлица мы угадывали, открывали самих себя в лучшем, в позитивном ключе, оттого и негласно любим его до сих пор.
       Сегодня ничего подобного нет. Ноль, аннигиляция. Только порок, мерзость, антипатия и отсутствие надежды. За исключением ничтожно малого числа имен, сегодняшние "мастера культуры" элементарно не справились с заявленным предназначением.
      
       -- Когда окружающий мир порочен и даже в художественных образах не способен себя оправдывать -- наверное, остается уповать на церковь? В России, что бы ни говорили, происходит возрождение религиозности, и многие убеждены, что мотивированное религией поведение со временем способно исправить многие общественные пороки...
       -- Духовенство, вне зависимости от конфессии, не случайно похоже на военное сословие, в своем исходном понимании его жизненные пути являются путями чистого служения, без капли своеволия и корысти. Социальная миссия духовенства, убедительная и легкая в эпохи подъема, в годы упадка становится непростым испытанием для вступивших на сей путь -- если, конечно, изначально предполагается идти по этому пути честно. Сегодня ведущим конфессиям России и, прежде всего, Русской православной церкви возвращены государственное признание и поддержка, что является справедливым вознаграждением за годы унижений и равнодушия.
       Но этим, пожалуй, актив и исчерпывается, оснований для большой гордости не возникает, поскольку религиозное возрождение страны происходит в весьма своеобразных и, в общем-то, далеких от идеала формах. Полные храмы вовсе не свидетельствуют о возвращении народа к глубинным источникам веры -- религиозные представления большей части населения России достаточно примитивны и схематичны, поскольку основываются не более чем на признании существования высшей силы и на формальном ее соотнесении с религиозной традицией предков.
       Людей, пришедших к вере от озарения, от взрывного, всепроникающего осознания сущности и воли Творца, от понимания абсолютной для себе невозможности чувствовать и жить иначе, вне Бога -- таких людей, увы, считанные единицы. Во всяком случае, их в десятки и сотни раз меньше, чем равнодушных и внешне благоустроенных прихожан. Много ли найдется даже среди воцерковленной части христианского большинства тех, кто верит в воскресение мертвых не как в сказочную метафору, а как в живую, абсолютную и неизбежную реальность? А ведь без безоговорочного признания этой реальности исчезает самая сущность христианства, остаются обряды, традиции, регулярное вкушение пищи духовной, поиск мистического покровительства, что угодно еще -- но только не свободное и бесстрашное следование за Христом по своему жизненному пути... И хотя миссия духовенства состоит в служении Богу, а не пастве, эта миссия не может быть реализована, если паства видит в церкви утилитарный инструмент для поддержания благополучия и здоровья. Если тайна Спасения прочно заслонена вопросами диетологии постов. Если вместо заповеданной Господом любви паства нередко одаривает окружающий мир высокомерным неприятием и яростным, если не сказать глумливым, осуждением инославцев и иных "невоцерковленных"!
       Поэтому говорить, что "возрождение религиозности" активно и позитивно воздействует на общество, пока нельзя. Скорее наблюдается обратный процесс, и его результаты вызывают тревогу.
       Однако существует и более тонкий аспект земной миссии духовенства, обычно упускаемый из вида. Речь идет о его роли в национальном целеполагании, в распознании свыше, трансляции и формулировании акматических, неутилитарных задач, через реализацию которых общество могло бы следовать высшему замыслу, а каждый из его членов получал бы убедительную возможность реализовать свое предназначение на Земле. Эта древняя жреческая обязанность, возможно, является наиболее важной из социальных функций духовного сословия.
       В свое время речи апостолов созиждили на руинах античности новый мир, более сбалансированный и гуманный. Призыв папы Урбана II к первому крестовому походу в 1095 году определил вектор мирового развития европейской цивилизации едва ли не на все второе тысячелетие, а в основе возрождения русского государства, объединения русских княжеств вокруг Москвы безусловно лежит политическая деятельность Сергия Радонежского, отказавшегося молиться за Орду. Вероятно, последним из христианских религиозных деятелей, чьи слова и мысли непосредственно влияли на ход истории, был Иоанн Кронштадский. Ведь едва ли не все глобальные политические процессы XX века, связанные с Россией -- от русского рассеянья, напитавшего мир образами нашей тысячелетней культуры и веками копившейся энергетикой, до возрождения Красной империи -- были им предсказаны и осмыслены, в результате чего люди оказались подготовленными к ним и политически, и духовно. В данной сфере не может быть твердых доказательств, но лично я вполне убежден, что без проповедей Иоанна Кронштадского, произнесенных в самом начале XX века, в политическом классе СССР тридцатых годов не состоялся бы фундаментальный поворот, возврат от идей Коминтерна к идее Империи. И в сорок первом году -- не ответили бы сердца на сталинское "Братья и сестры!", дрогнули бы, не поверили, что у гибнущей, горящей в адском пламени страны может быть будущее...
       Таким образом, истинное жреческое служение должно наделять наше земное историческое бытие частью высшего, Божественного смысла, не позволяя ему превратиться в заложника случайностей и чужой недоброй воли. Церковь всегда должна стоять вне сиюминутных задач политики, но она же и должна, насколько возможно, ясно и открыто говорить обществу о его предстоящей судьбе.
       Увы, на сегодняшний день ничего подобного нет. В лучшем случае мы слышим либо мораль о вреде пьянства и супружеских измен, в худшем -- комментирование, в основном в форме апологии, тех или иных действий и решений власть предержащих. Но всем этим необходимо заниматься в рамках светских институтов! У Бога можно и должно просить только Жизни, Жизни как таковой, просить продления Бытия, просить истечения Света. И еще просить об упокоении и спасении душ усопших. По части же всего остального -- удачи, устроения дел, сокрушения врагов, орошения посевов -- в своих прошениях следует обращаться по другим адресам. И предпочтительнее, чтобы эти адреса были земными.
       В результате, не находя в сердцах паствы настоящей и безусловной веры, не имея возможности хотя бы изредка, в "минуты роковые" прямо и властно влиять на мир, духовенство не может реализовать еще одну свою важную социальную задачу -- оберегать общество от пустопорожнего барахтанья в хаосе повседневности, способствовать выбору, при прочих равных, тех путей, которые ведут к гармоничному усложнению реальности, к совершенствованию человеческой природы.
       Подобное положение вещей представляет угрозу не только для общества, но и для самой Церкви, поскольку с течением времени способно обесценить ее пастырскую функцию, свести Церковь либо до статуса фольклорной надстройки, о которой вспоминают по праздникам, либо превратить в "духовный клуб". В формат подобного клуба уже необратимо перетекло мировое протестантство. Правда, последнее превращение было не вынужденным, а совершенно добровольным и желанным, при этом оно нисколько не мешает протестантским идеологам продолжать формировать принципиальные мировоззренческие установки для правящей элиты США.
       Сегодня, не имея общественного заказа на пастырское служение, не получая от паствы живой обратной связи, наше духовенство не может также реализовать и свой потенциал милосердия. Российское общество, избравшее своей философией гедонизм и культивирующее брутальность и грубость в качестве основы показной мужественности, в милосердии принципиально не нуждается. Мы разучились жалеть павших и прощать врагов, мы опасаемся проявлений собственной сентиментальности, мы за версту, даже в ущерб целесообразности, стремимся обойти положения, в которых случайно можем оказаться жалкими и смешными. Даже повседневная бытовая благодарность среди всех современных народов у нас, пожалуй, самая невыразительная и короткая. Зачем тепло и искренне благодарить за то, что ты и так получаешь за деньги или путем заведомо установленного принуждения?
       Когда десятки миллионов душ оказываются наглухо затворены от чувств благодарности и прощения, то одним из результатов такого состояния становится притупление чувства опасности в ее ранних, еще не оформившихся состояниях. Интуиция мачо на порядок ниже, чем интуиция художника, остро переживающего хрупкость и уязвимость мира. Если первый способен реагировать лишь на состоявшуюся агрессию, то человек с живым и страдающим сердцем в состоянии предвосхитить грозу по незаметным колебаниям травы и движениям воздуха. Еще четверть века назад наше общество умело искренне и остро переживать самые незначительные факты недолжного. Ничтожные по сегодняшним меркам ЧП активно обсуждались в публичной сфере, на службе, на кухнях и мгновенно экстраполировались в будущее, которое для большинства было отнюдь не безразличным. Сегодня же наше общество совершенно равнодушно к знакам опасности, поэтому захлестывающий его информационный поток с бесчисленными фактами насилия, цинизма, жестокости, вероломства и просто дурных примет лишь принимается к сведению, не вызывая охранительного желания противостоять. Продолжая считать, что опасность исходит преимущественно со стороны китайцев, кавказцев и "мировой закулисы", мы не осознаем, что, изменившись необратимо в своей душевной организации, мы однажды проснемся в новой стране, населенной новым народом -- прежним по крови, но абсолютно иным по восприятию мира и своему поведению в нем. А обветшавшие храмы погасшей прежней веры начнут восприниматься как свидетельства излишней и странной душевной неустроенности ушедших поколений...
      
       -- И как напоминание о "загадочной русской душе"...
       -- Безусловно. Тем более, что в современных декорациях уже практически все, что связано с нашими предками, является для нас если не чужим, то уж точно "не совсем своим". Их мысли, поведение, поступки гражданские ли, бытовые -- они более не наши, мы бы и думали иначе, и иначе бы поступали. Порвалась, пала связь времен. The time is out of its joint.
       Мы сегодня не можем даже снять психологически убедительное кино про совсем недавнее время. Пырьев и Бондарчук-старший могли убедительно показывать XIX век, а сегодня даже с совершенно ближним прошлым никто не справляется. И не потому, что у нынешних не хватает мастерства -- просто народ стал психологически другим. В шестидесятые годы у людей во всех сословиях еще было что-то общее и с началом двадцатого века, и даже с XIX веком. Сегодня этой общности нет, сегодня в России проживает совершенно другой народ.
      
       -- Ну вот, мы и перешли от пастырей к пастве. О народе, о его состоянии, его судьбе сегодня не рассуждает только ленивый. Есть мнение, что народ, позволь ему сегодня демократические выборы, быстро приведет Россию к фашистской диктатуре. Есть также мнение, что народ деградировал и даже "дебилизировался", что его здоровое ядро размыто, и потому никакая модернизация с таким народом невозможна. Твой взгляд -- что происходит с русским народом, какой ты видишь его роль? И насколько необратимы происходящие с народом изменения?
       -- Изменения изменениям рознь. Те изменения, о которых я только что говорил, -- когда "порвалась связь времен" -- на мой взгляд, состоялись в конце семидесятых и в первой половине восьмидесятых годов. То есть задолго до Путина, Ельцина и даже Горбачева. Никакой политики здесь нет, произошла смена культурно-психологического состояния русского человека, несколько запоздалое переключение на ритмику и стиль XX века, выход из классической эпохи в широком смысле. В Америке это случилось на полвека раньше, а вот в Испании подобные перемены шли с нашими одновременно, стартовав с уходом Франко.
       Наша беда в том, что мы не смогли эти перемены осмыслить, не смогли пожить в новой культурно-психологической среде. Не произошло естественной адаптации русского народа к новым ритмам, стилям, скоростям. Перестройка в направлении технократического общества стартовала, но не была завершена органичными изменениям в сознании и психологии. В свое время с помощью классической традиции, искусственно законсервированной Сталиным, русский народ сумел пережить геноцид своего образованного слоя, сумел пережить трагедию революции и войны, сохранил культурные коды, стереотип поведения. В конце восьмидесятых, в девяностые годы подобной спасительной оболочки более не оставалось, и под ударами новых соблазнов и абсолютизированного представления о том, что "мы отстали навсегда", прежние идеальные конструкции рухнули, а новые не успели возникнуть и закрепиться в сознании. Прежняя русская душа, та самая "загадочная русская душа" исчезла, замены не появилось. И именно в этом -- суть сегодняшней трагедии русского народа. Массовое обнищание, потеря знаний, чудовищный телеэкран и порнокультура -- все это внесло в трагедию свой вклад, но сей вклад не был решающим. Если бы русский народ к середине восьмидесятых ощущал бы себя культурно и психологически единой общностью, все эти негативные воздействия, уверен, удалось бы преодолеть.
      
       -- Получается, что опять виновата во всем советская власть...
       -- И да и нет. Да -- потому что народ был погружен в искусственную идеологию, народное сознание не могло развиваться в ней органично. Нет -- потому что советская власть совершенно не планировала роспуска Советского Союза в декабре 1991 г. она планировала существовать практически вечно, и для этой цели создавалась новая историческая общность -- советский народ. То, что называлось советским народом -- не химера, это действительно был частично сформировавшийся полноценный суперэтнос, в котором общего между русским и киргизом, между украинцем и таджиком было больше, чем различий.
       Народ русский был при этом главным донором не только экономики СССР, но и генезиса советского народа. Он в большей степени отказался от национального взамен интернационального, нежели другие, поэтому после 1991 года он не смог, в отличие от других, восстановиться. В свое время русский народ в большей степени посвятил себя новому технократическому обществу, идеи прогресса еще в пятидесятые-шестидесятые годы убили в нем традицию, чего нельзя сказать о других народах СССР.
       Поэтому на фоне полноценного и согласного национального возрождения, скажем, в западных областях Украины или в Азербайджане, у нас ни возрождением, ни согласием даже не пахнет.
       Но в то же время в русском народе должен был, я надеюсь, сохраниться потенциал для завершения той самой "технологической трансформации", для переноса своей возрожденной национальной сущности в новый век. Может быть, еще не поздно, не все нити, не все "связи времен" порваны, и при определенных условиях это произойдет. В отличие, скажем, от уже упоминавшихся украинских "западенцев", которые в новые времена вряд ли впишутся, навеки оставаясь носителями местечковой традиции и вековых предрассудков.
      
       -- Звучит обнадеживающе для русского народа, который сегодня едва ли не все спешат похоронить. Однако негативные изменения последних десятилетий действительно чудовищны, они убивают надежду. Насколько, на твой взгляд, эти изменения обратимы?
       -- Если честно -- не знаю. И наверное, этого не знает никто, поскольку процессы, протекающие в сознании людей, невозможно ни измерить, ни формализованно смоделировать.
       Самое страшное, что происходит с народом, -- это самоистребление привычки к труду. Миллионы здоровых соотечественников убивают месяцы и годы у телеэкрана, с утра сосут пиво, в лучшем случае коротают часы трудовой деятельности охранниками. Более "усидчивые" и согласные на ограничения, налагаемые службой, идут в менты или в низовое чиновничество -- благо, нынешняя власть постоянно расширяет штаты последних, свою социальную базу...
       Уровень массовой квалификации стремительно деградирует, на немногих действующих заводах трудятся либо женщины, либо иммигранты, "техническим верхом" для среднего русского мужчины сегодня является не работа, скажем, на авиационном заводе, а починка иномарок в средненьком автосервисе. В желании отказаться от физического и промышленного труда наш народ в целом верно следует тенденциям постиндустриального века, в котором этот труд должен быть сведен до минимума, однако взамен физического труда он ничего в себе не развивает. Не развивает и не будет развивать, поскольку пока у него есть ТВ и дешевое пиво, можно, не задумываясь о высоком, вести биологическое существование.
       Относительное трудовое рвение начинает проявляться лишь с уровня "среднего класса", у которого и запросы повыше, и разборчивость. "Офисному планктону", обслуживающему чиновничество и крупный бизнес, и пиво уже не "Клинское" подавай, и ежегодный отдых в аккуратной и обустроенной загранице обеспечь. Надо же им отдохнуть от чумазой России! Почему-то власти не противятся подобному антипатриотичному поведению, и наш МИД с упорством, достойным лучшего применения, уже который год добивается безвизового сообщения с обустроенной Европой!
       Но все это -- имитация труда. Все, кто может и хочет работать по-настоящему, обретаются в найденных не без труда единичных кластерах серьезной профессиональной деятельности, либо покинули Россию. В крупнейшем промышленном центре Германии Аугсбурге 15% населения говорят по-русски, и в большинстве своем эти эмигранты -- люди рабочих и инженерных профессий, своим квалифицированным трудом создающие славу продукции лучших немецких марок. Те, кто не решился на отъезд, кто остался здесь -- тихо спиваются в своем большинстве.
       Поэтому первое и абсолютное условие возрождения народа русского -- возобновление привычки к труду, любви к труду. Как писал Брюсов: "Единое счастье -- работа, // В полях, за станком, за столом, // Работа до жаркого пота,// Работа без лишнего счета, // -- Часы за упорным трудом".
       Второе условие -- научиться добиваться позитивного результата труда. Результата не в виде лишнего ящика пива, лишней недели турецко-египетского пляжного отдыха или "крутой тачки", а более существенного и значимого для человека. Например, в виде полноценного собственного дома. Не квартиры-клетушки или дачи, куда три часа добираться по пробкам, а фундаментального и комфортного жилья в удобной для жизни и работы среде. Понимаю, что в России подобного сегодня не сыскать даже на Рублевке, но, рано или поздно, искать и находить придется. Обустройство, по-видимому, является важнейшей из социальных мотиваций человека, поэтому страна, которая не сможет предоставить для него всей полноты возможностей, обречена постоянно дарить загранице своих лучших сограждан.
       Условие третье -- восстановить трезвый и ответственный взгляд на мир, трезвое и ответственное понимание своей страны, ее истории, ее проблем. И вот это, я боюсь, будет для нас сложнее всего.
      
       -- Думаешь, что борьба с фальсификаторами истории поможет?
       -- Поможет не борьба с фальсификаторами, а с условиями, создающими желание фальсифицировать и историю, и вообще знания об обществе, о мире. Этим недугом -- недугом конструирования искусственного, вымышленного мира, адаптацией к нему исторического знания и религии -- поражено у нас полстраны. А может быть, и большая ее часть.
       Здесь, как говорится, требуются разъяснения. Одна из моделей распределения людей в социуме может быть построена в критериях деловитости, работоспособности и отношения к миру.
       Попробуем это проиллюстрировать... По горизонтальной оси пытаемся отразить отношение к миру. В отрицательной области это отношение называется цинизмом, в положительной -- романтизмом, простодушием, как угодно еще называйте. Циник окружающий мир не любит, пытается отгородиться от него, не отождествлять себя с ним. Для кого-то -- это просто защитная реакция, для кого-то -- философия жизни. Напротив, простодушие, романтизм -- это противоположный тип отношения к миру.
      
       Рисунок 1.
       0x01 graphic
       Теперь о второй группе критериев. По вертикальной оси в положительной зоне имеем деловитость, жизненную активность, предпринимательские качества. В отрицательной зоне -- имеем антоним всему этому, то есть иждивенчество, профессиональную и социальную пассивность.
       Так вот, большая часть нашего общества, не менее восьмидесяти процентов, на мой взгляд, на этом графике попадают в третий и четвертый квадранты. Тридцать процентов в третий квадрант -- цинизм и иждивенчество, пятьдесят процентов -- в четвертый квадрант, романтизм и иждивенчество, простодушие и иждивенчество.
       В первом квадранте, где романтизм и трудолюбие, сегодня у нас не более десяти, от силы -- пятнадцати процентов населения. Раньше было поболее, но именно отсюда за последние десятилетие происходил основной поток трудовой эмиграции -- ученых, инженеров, квалифицированных рабочих... просто приветливых, крепких, трудолюбивых людей. Именно их дефицит, их физическое отсутствие в сегодняшнем обществе формирует его унылый, мрачный вид, без энтузиазма и перспектив.
       Во втором квадранте у нас живут работоспособные циники. Их тоже процентов десять, возможно, даже и меньше. Это -- крупные предприниматели, топ-менеджеры, большая часть федеральных и региональных чиновников, в том числе на крупных должностях, заработанных не мздой, а службой. Политические и административные животные, как сейчас принято говорить.
       Третий квадрант, о нем уже говорили -- циничные иждивенцы. Их у нас не менее тридцати процентов. Это мелкие и средние чиновники, служащие исключительно за привилегии и мзду, то есть без "животной" страсти к политике и власти, это "офисный планктон", это, увы, и большая часть правоохранителей. И, конечно, же, у самой нижней грани, где значения цинизма и иждивенчества достигают своего предела, пребывает российский гопник. Современный гопник давно вышел из эгрегора шпаны или фанатских банд, он обрел массовость, сделался позорным символом страны, типажом, по которому Россию сегодня узнают на международных курортах, в аэропортах, отелях, в интернете...
       Пожалуй, лучшую характеристику это типажа дал в "Окаянных днях" Бунин: "Шинель внакидку, картуз на затылок. Широкий, коротконогий. Спокойно-нахален, жрет и от времени до времени задает вопросы и ни единому ответу не верит, во всем подозревает брехню. И физически больно от отвращения к нему, к его толстым ляжкам в толстом зимнем хаки, к телячьим ресницам, к молоку от нажеванных подсолнухов на молодых, животно-первобытных губах". За исключением деталей одежды, за девяносто лет ничего не изменилось. Предельный цинизм и презрение к любого рода некорыстной деятельности как к проклятию, как к "западлу".
       И наконец, четвертый квадрант с "романтическими и простодушными иждивенцами". Их у нас -- половина населения, представленная, в основном, людьми советского поколения, привыкшими каждый день ходить на работу, слушаться начальство и планировать жизнь на десятилетия вперед. Не думая, так сказать, "о секундах свысока". В прежние времена эти люди не образовывали золотого фонда, но составляли золотую середину, обеспечивавшую советской системе ее устойчивость. Правда, они же одновременно и препятствовали переменам, хотя и не фатально -- ими всего лишь нужно было грамотно руководить, готовить... Сегодня эта когорта активно пополняется инфантильной молодежью -- той, которая за неимением полноценной, ответственной работы и социальных перспектив предпочитает жить в атмосфере мифов, в свои 30-40 лет оставаясь с мировоззрением шестнадцатилетних.
      
       -- С которыми уж точно никто не работает...
       -- Совершенно справедливо. С гопниками работают -- все квазимолодежные движения занимаются как раз тем, что предлагают этому типу молодежи проехать с ними один этаж социального лифта -- из чистых, природных гопников в низовое чиновничество. Только один этаж, все в пределах нашего третьего квадранта, если запомнили. А вот с "романтиками-иждивенцами" никто не работает, в результате является на свет фантастическая мифология. Тут и Россия-невеста, распятая "кровавыми хазарами", и "магия древних славян", сокрушающая "атлантистов", и "пятая империя", и союзы всевозможные русско-китайские, русско-исламские...
       Но при всей претензии этих идей на вселенскость, это -- не космизм, поскольку их источник -- не знание, аккумулированное в процессе общего и открытого, как космос, пути, в процессе общей работы, в совместности, как говорил наш замечательный философ Мамардашвили, а исключительно догмат, результат кристаллизации массовых представлений вокруг тех или иных догматических зерен.
       Представители этого человеческого типа искренне и остро не приемлют окружающую их современную реальность. Большая часть таких людей -- а их, я повторю, по моей оценке -- половина населения страны -- носит все это внутри себя, ведя скромное и в известной степени замкнутое существование. Наиболее радикальные ненавидят и вмещающую их страну, стараясь лишний раз не называть ее Россией, поскольку идеальный и фантастический образ "истинной России" они лелеют и боготворят где-то внутри себя. Истинная Россия для них -- это либо укрывшийся за спасительным туманом времени линкор под красным флагом, либо сказочный Китеж, спасшийся в иной реальности. В сознании у весьма многих легендарная беззаветность строителей коммунизма соседствует с просветленностью "Лета Господнего", а вдохновенность революционных гимнов -- с ангельским пением. Эта фантастическая, сказочная Россия априорно беззащитна и уязвима, она, непорочная и непротивленная, не в силах противостоять жадным, грязным и беспощадным атакам черных сил, жаждущих ее полного истребления, но после каждой из них она все равно продолжает жить, чтобы вновь терпеть и страдать от этих черных атак, множащихся в столетиях... В этом выдуманном мире Россия, как вечная невеста, никогда никого не могла обидеть, не могла действовать, опираясь на прагматичный расчет и интерес, все ее военные и гражданские успехи были обязательно жертвами, даже наша невиданная в мире территориальная экспансия представляется добровольной жертвой во имя других народов.
      
       -- Мне кажется, ты преувеличиваешь, людей подобного типа не пятьдесят процентов, их значительно меньше. Радикальное православие, радикальное славянство -- да, все это существует у нас, но в значительно более скромных масштабах.
       -- Радикалы, всевозможные активисты -- это верхушка айсберга, их немного. Данное явление действительно напоминает айсберг, у которого большая часть скрыта под водой. Основной массив составляют гармоничные, добрые, спокойные и скромные люди, трудящиеся за так называемую "среднюю зарплату". Тягловое население. Именно с этого тяглового населения кормятся местные мелкие предприниматели, сбывая просроченные продукты, с него же начинается и основной поток взяток -- коммунальщикам, муниципальным чиновникам, врачам, поборов за детские сады, за школы...
       В отличие от гопников, эти люди нециничны, следовательно, они не могут нарочито дистанцировать себя от окружающих их проблем, на все наплевать, на все "забить". Большинство из них будут страдать тихо и незаметно, но на выборах, за неумением и нежеланием персонифицировать свой протест, почти все они проголосуют за того, на кого укажет власть.
       Этих людей роднит то, что в той или иной степени они не чувствуют страну, в которой они живут, своей. И при этом не прилагают усилий к изменению своего социального статуса, не пытаются поменять место работы, место проживания. А отсутствие жизненного прогресса и перспектив компенсируют уходом в миф.
       Образ России, не созданной для мира жестокости и чистогана и потому с самого своего рождения обреченной на вечные страдания, точно и полно соотносится с собственным мироощущением этого слоя людей. Для них и страна -- вечная жертва, и сами они в полной мере смирились с ролью жертвы, покорно ожидающей очередных негативных перемен. Не удивляйтесь, но у нас не тысячи -- сотни тысяч, миллионы людей абсолютно убеждены, что Горбачев и Ельцин получали по прямому проводу инструкции из Вашингтона и Тель-Авива и что уже давно согласовано, что в ближайшие десятилетия центральная Россия через Прибалтику и Афганистан будет оккупирована армией США, а на Дальний Восток войдет Китай. Они абсолютно убеждены в истинности этого знания и спокойно живут с предощущением очередного краха своей страны. При этом их идеальной, архетипической, предвечной России никакого краха не грозит, ее образ будет жить с ними всегда...
      
       -- Опять же не могу полностью с тобой согласиться. Все отмечают рост в стране достаточно жесткого национализма, то есть реального, осознанного противодействия. Многие вообще предсказывают, что как только нынешняя власть ослабнет, в России установится "фашистская диктатура".
       -- Жесткие националисты, "русские фашисты", равно как и противостоящие им "антифа" -- безусловно люди действия, поэтому место этим ребятам во втором квадранте, в который мы поместили работоспособных циников. Среди них также есть небольшая прослойка идеалистов из первого квадранта, в котором у нас живут работоспособные романтики.
       Я же веду сейчас речь о четвертом квадранте "романтиков-иждивенцев", к которому, как я уже говорил, принадлежит не менее половины нашего населения. Дело не в моральной оценке, сейчас меня интересует лишь один вопрос -- насколько готово наше общество к переменам? Так вот, тридцать процентов паразитов и гопников и пятьдесят процентов "людей мифа" -- пока что слишком тяжелая нагрузка для любых перемен.
       Этот огромный, на полнации, массив идеалистов и нестяжателей беззлобен и мне лично вполне симпатичен. Однако он полностью лишен воли и желания ко всякому действию, суть которого состоит в признании через необходимость преобразования объективной ценности данного нам мира. У них же вместо этого признания -- разной степени и глубины вера в миф.
       Признание красоты и самоценности мира означает также и признание человеческой свободы как лучшего инструмента для устроения земных дел на пути к познанию Бога и совершенствованию человеческой природы. Но тот, кто отрицает для себя возможность встретить Бога в своих земных делах, лишает себя и свободы, и будущего. Он будет мучительно нести бремя страдальца в мире, который для него безраздельно заполнен предательством, пороком и чистоганом, и уже никогда, никогда не сможет реализовать потенциал своей гармоничной, светлой личности.
      
       -- Ты говорил, что в советское время эти люди были "управляемы", поэтому их жизнь была осмысленной и приносила пользу. Может быть, стоит вернуться к подобному опыту?
       -- Ничего не получится. Людьми можно управлять, будучи честным по отношению к ним в своих планах, это слишком чувствительная сфера, несовместимая с ложью. Пока советская элита верила в коммунистическое будущее, совпадавшее с архетипом этих людей, все шло достаточно ладно. И самое замечательное -- что у многих родителей из четвертого квадранта дети выходили в первый квадрант, который есть самый важный для развития общества, и в котором у нас сегодня -- практически никого.
       Владимир Путин, когда восстанавливал административную вертикаль, возрождал спецслужбы и возвращался к советской символике, безусловно, хотел опираться на поддержку этой огромной массы соотечественников. Но ничего не вышло. Оставшийся прежним культурно-психологический код этих людей не повелся на внешние символы, а все попытки его заменить, привить национальную идею и прочее в этом роде -- все потерпело крах. На выборах эти люди по-прежнему голосуют за власть, но они никогда не пойдут за властью во имя каких-либо перемен. не будут участвовать ни в "последнем броске на юг", ни в "модернизации".
      
       -- Что же они будут делать?
       -- Просто будут тихо жить в ожидании американской оккупации или конца времен.
      
       -- Среди них много по-настоящему верующих людей. Неужели, по-твоему, и они опустят руки?
       -- К сожалению, да. Все попытки создать "православное предпринимательство", "православное чиновничество" и так далее -- провалились.
       Проблема не в православии, а в нынешних православных. Если люди априорно признают поражение России от "сил зла", затворяются в собственной несвободе, в неверии в возможность встретить Бога на земле, если они убеждены, что человеческий свободный выбор обязательно должен оказаться порочным, -- то это, простите, есть не что иное, как возвращение из христианской традиции в ветхозаветную матрицу, то есть в иудаизм или ислам. О чем многие из этих воцерковленных людей, к сожалению, совершенно не догадываются.
       Современный мир для этих простодушных, но слабых людей невыносим и ненавистен, он заслуживает наказания и насильственного приведения к почти что стерильной чистоте. Перед концом времен ожидается фантастическое избавление России от олигархов, оккупантов, китайцев вкупе с бесами шоу-бизнеса и телевидения. Только вот эсхатология подобного избавления представляется не совсем христианской, поскольку его источником должна будет стать фантастическая земная личность, вариантов выбора которой немного. Если не брать в расчет очередного "вождя материалистов", которым, кстати, вполне способен явиться неязыческий лидер, то у этой фантастической личности может быть только два имени -- Мошиах или Махди. Таким образом, из христианства мы перемещаемся в иудаизм или ислам.
       И это отнюдь не логические спекуляции. Уже сегодня, на наших глазах, наиболее радикальная часть русского православия начинает тяготеть к исламу. Да и так называемое "ожидовление" православной церкви происходит вовсе не "из-за священников-евреев", как у нас почему-то принято считать, а из-за того, что ветхозаветная матрица все отчетливее проступает в сознании мирян.
      
       -- Наверное, пора делать выводы. Итак, ты утверждаешь, что современное российское общество неспособно двигаться вперед. Это очень серьезный вывод, правильно ли я понимаю?
       -- Да. Ни у одной из ведущих социальных групп России сегодня нет образа будущего. Позитивного и реалистичного образа будущего, а не антиутопий в духе "Метро-34" или гипотетической "православной империи", держащей в страхе и трепете весь остальной мир.
       В свое время мне попалась на глаза футуристическая дореволюционная открытка с изображением Лубянской площади в Москве. В небе -- дирижабли, на высоченных эстакадах -- скоростные поезда. И с левой стороны Моховой -- многоэтажное здание с огромными арками -- в точности такое же, как появившийся спустя полвека "Детский Мир". Известно, что те или иные человеческие представления о будущем рано или поздно материализуется, но здесь мы видим, что могут материализоваться и совершенно конкретные формы. Конечно, скептики мне возразят, что, возможно, архитектор Душкин также видел эту открытку, и никакой мистики во всем этом нет, но разве здравые идеи, однажды рожденные, не могут продолжить свое бытие за пределами жизненного круга своего автора? Если авторское видение будущего позитивно и гармонично, то разве оно не может влиться в некий разумный надчеловеческий процесс, обрести собственное бытие в ноосфере, чтобы спустя время, через дела других людей, найти свое земное воплощение?
       Дело, конечно, не в "Детском мире" и не в других уважаемых зданиях, поднявшихся поблизости. Мы живем исключительно настоящим, не видим будущего, не хотим его узнать и приблизить. Ни государство, ни искусство, ни церковь, ни народ. Кто-то хочет назад в допетровскую Русь, кто-то -- в буржуазный девятьсот тринадцатый год, кто-то -- в годы восемнадцатый или тридцать седьмой, чтобы мочить всех несогласных, для кого-то любезны другие прошедшие эпохи... Но о Будущем у нас не мечтает никто!
       Есть официальный лозунг "Россия, вперед!", есть государственная идея модернизации, есть бредовое предложение сделать русской национальной идеей футбол, есть старые и новые мифы -- однако никто не видит себя в состоянии перемен, никто не имеет возможности эти перемены совершить. Огромная часть социума как отрезанный ломоть, ведет бездеятельный, паразитический образ жизни. Для другой части, на которую, казалось бы, стоило бы опереться, -- практическое будущее наглухо закрыто мифом.
       Вместо реалистичной сверхзадачи -- набор на скорую руку подобранных лозунгов. Вместо напряженного, повседневного труда -- поиск виновников. Для элиты главный виновник -- неряшливый, бездеятельный народ, для народа виновник -- продажная элита.
       Наконец, самое тревожное -- это то, что у нас, равно как и на Западе, завершается, замыкается двухтысячелетний круг развития христианской человеческой свободы. Отсюда очень велик риск, что предстоящие глобальные перемены мы встретим не просто экономически и политически ослабленными, но и без собственного мировоззрения.
       Все мы сильно привязаны к нашему прошлому и чрезвычайно сильно -- к настоящему. У будущего же нет ни адептов, ни защитников.
      
       -- Что ж, не будем спорить, хотя многие вещи, сформулированные тобой, для меня не очевидны. Если отталкиваться от твоей позиции -- каков тогда прогноз для России? К чему нам готовиться?
       -- Как ни парадоксально это будет звучать после всего сказанного -- ни к чему особенному. За исключением дальнейшего усиления бюрократической "вертикали", которое будет идти семимильными шагами под разговоры об угрозе "русского фашизма" и "экстремизма".
       Я решительно отказываюсь делать предсказания в контексте личностей будущих руководителей России или о возможных вариациях, коррекциях нынешнего политического курса. В ближайшую четверть века нам предстоит жить в условиях господства силовой бюрократии и сужающейся олигархической прослойки. Думаю также, что весьма живое и острое на сегодня противостояние режиму остатков либеральной интеллигенции и предпринимателей -- так называемой "Другой России" -- вскоре утратит остроту и, возможно, даже сойдет на нет. Причина -- все убедятся, что в отсутствие разделяемого большинством образа будущего и в условиях принципиальной невозможности для ведущих общественных сил что-либо изменить сохранение сложившегося статус-кво оптимально.
       На предстоящие десятилетия протестное движение сожмется, однако станет более действенным и жестким. Весьма вероятно, что нам придется стать свидетелями революционного террора, именно так! В условиях застоя из пассионарного меньшинства -- а это, если помнишь, первый квадрант дееспособных "романтиков", -- уже весьма скоро сформируется полноценное подполье, возникнут боевые организации. Острие террора будет прицельно направлено против правящей элиты, новые бомбисты будут пользоваться неафишируемой широкой поддержкой, однако изменить систему они не смогут.
       Также в подполье и полуподполье будут пребывать и группы, ратующие на национальное и территориальное обособление. Общность подпольной судьбы будет приводить к неожиданным коллизиям и союзам. Подобно тому, как в свое время черносотенная газета "Земщина" делила одно подполье с большевистской "Правдой".
       -- Я не знал о подобном соседстве, однако, если это так, то оно явно имело последствия.
       -- Да, это так, и последствия имелись, тем более, что в идеях черносотенцев было немало разумного. Во всяком случае, за национальное обособление русского народа они не выступали. Не исключено, что Молотов, выпускавший "Правду" в 1912 году, кое-что перенял от подобного соседства, что затем неплохо сработало в эпоху Тегерана и Ялты. Биограф "второго лица" СССР Феликс Чуев писал, что когда в разговорах с Молотовым речь заходила о черносотенцах, то тот весело подмигивал правым глазом.
       Но нынешние борцы с режимом -- не чета прежним. Без позитивного образа будущего никто из них не сможет взять верх! Напротив, совершенствуя технологии сыска и репрессий, власти смогут максимально укрепить и расширить контроль за обществом. И абсолютное большинство общества отнесется к этому совершенно спокойно, если не сказать одобрительно.
       Также можно достаточно уверенно предсказать скорое завершение в России крупного частного предпринимательства. Все активы, более или менее способные генерировать устойчивые денежные потоки, перейдут в ведение госкорпораций или так называемых "Объединенных компаний..." под фактическим патронажем крупных чиновных персоналий. Подобная метаморфоза совершенно не повлияет на производительность труда, на положение низовых работяг, однако за счет лучшего перестроения или "построения" менеджерского звена и упорядочивания хищений она в целом будет встречена положительно. Наиболее зримо скорое огосударствление проявится в сельском хозяйстве, где уже в ближайшие годы можно ожидать схлопывания разросшейся за последние 15 лет прослойки отечественных лендлордов. Очень скоро наши газеты запестрят разоблачениями барских утех аграрных капиталистов, на них, как на самых недалеких и самых развращенных из правящего слоя, постараются спустить всех собак, взвалить основную вину за всеохватывающие произвол, коррупцию, грязь, пошлость. Занимающие миллионы гектаров лучших земель агрохолдинги перестанут управляться дуумвиратами собственников и чиновников, останутся только чиновники, а народу будет казаться, что вернулись старые добрые совхозы.
       Дольше всех продержатся олигархи из нынешнего "короткого списка". Их активы будут переходить под контроль чиновничьей корпорации либо по факту невозврата кредитов госбанков, либо по мере старения и удаления от дел нынешних хозяев. Через 15-20 лет все фонды в нефтяной промышленности, металлургии, в энергетике, химии и лесной отрасли будут под контролем государства, сиречь чиновного класса.
       Мелкое предпринимательство будет выживать лишь в действительно малом бизнесе, в сфере обслуживания и в немногочисленных высокотехнологичных сферах -- для удобства держателей знаний. И, пожалуй, все.
       Я уже сравнивал нынешнее государство с фуллереном. Выстроенная за последние десять лет "вертикаль власти" -- это надежная, как старая "Волга", как автомат Калашникова, машина, которая прослужит еще не одно десятилетие. Российская Федерация в своем нынешнем виде безусловно устоит, другое дело, что развития у страны не будет. Не будет не потому, что конструкторы этой "властной вертикали" в чем-то ошиблись, а потому, что ни элиты, ни народ не могут не только реализовать своих долгосрочных целей, но не в состоянии их даже сформулировать.
       Мой прогноз -- ни в 2012 году, ни в 2020 году ничего страшного со страной не случится. А вот к 2040, к 2050 году, на условном рубеже которых мы ожидаем радикальной смены модели западной цивилизации, подобная ветхая Россия начнет рассыпаться. Новый строй Запада -- технократический социализм -- с отлаженной четкой иерархией, функциональным контролем за человеком, заточенностью на управляемые инновации, с бонусами в виде десятилетий продленной жизни и, в довершение всего, с переходом от выхолощенного христианства на модернизированный неоислам -- этот новый строй не оставит российской элите никаких шансов на интеграцию или мирное сосуществование. Отсутствие будущего для нашего феодального общества станет очевидным, забродят и "новые дворяне", и плебс. При этом вспышки любых нетривиальных идей -- национальных ли, религиозных, этических -- начнут взрывать и разрывать страну. Защищать ее строй, ее территориальное единство окажется некому: "верхи" не смогут, "низы" не захотят.
      
       -- И что же тогда?
       -- Централизованная власть рухнет. Страна начнет распадаться сперва по макрорегионам, затем -- по национальным и квазинациональным границам. Дальний Восток, Поволжье, Ингерманландия... Наши территории и оставшиеся ресурсы, неинтересные высокотехнократичному Западу, окажутся привлекательными для менее развитых соседей. Со времен Хрущева мы традиционно ждем удара со стороны Китая, а вторжение вполне может последовать со стороны Центральной Азии. К середине века там практически не останется воды, и у миллионов тамошних жителей не будет выбора, кроме как умереть или двинуться в Казахстан и Сибирь.
       Из-за хаоса в срединной части России окраинные регионы -- от Дальнего Востока до западных областей -- попытаются отложиться к более сильным соседям. Однако те согласятся принять их под свой зонтик лишь формально, используя в качестве буфера, заслона от бурлящего и клокочущего в центре Евразии "дикого поля". Полноценная интеграция в "западный социализм" для нас исключена. От нашего неустроенного и опасного пространства будут шарахаться, как от проклятья.
      
       -- Хорошо, но насколько я помню, "технократический социализм" Запада, о котором ты писал и говорил ранее, далеко не симпатичен. Быть может, жизнь в неофеодальной России, если использовать твою терминологию, будет привлекательнее, чем в новом западном ГУЛАГе? Тогда у людей хватит разума не способствовать распаду пусть плохого, но все-таки родного и единственно приемлемого для них государства...
       -- Нет, не думаю. Накопленная разность потенциалов будет слишком большой, чтобы наш безнадежно отставший к тому времени строй мог представлять для людей хоть какую-то ценность.
       Разницу в нашу пользу оценят только маргиналы -- у нас они будут умирать своим чередом под забором, там же таких будут гуманно умерщвлять из санитарных соображений. Для всех остальных западный социализм будет привлекателен хотя бы потому, что любому деятельному индивидууму он даст реальную возможность продлить здоровую и наполненную определенным смыслом жизнь. Поверьте, дополнительные гарантированные десятилетия продленной жизни -- это мегастимул, ради которого большинству будет наплевать на регламентацию, контроль, на чипы в башке... Добавьте к этому развитие сферы и чувственных, и интеллектуальных удовольствий, причем отнюдь не похабных -- и вот вам картина рукотворного "царства божия". Не к нему ли всегда стремилось человечество, и вот теперь ключи от жизни, которые раньше были в руках у Бога, -- в его, лучшей части человечества, руках!
       Приплюсуйте сюда феноменальный прогресс науки и технологий, когда для производства жизненных благ уже почти не будет нужен живой труд, а когнитивная энергия социума сможет быть направлена на совершенствование человеческого тела и, быть может, отдельных элементов человеческой души. Когда, возможно, не станет маньяков, злодеев... Противостоять такому рукотворному "раю" будет, я думаю, весьма и весьма затруднительно.
       Да, когда иссякнет спрос на сырье и продукцию старого мира -- целые страны и континенты с их прежними моделями жизни лишатся средств к существованию, станут территориями упадка, болезней, депопуляции. Стабильности там не будет точно, и для России исключений никто делать не станет.
       -- Но если платой за этот "рай" является поголовное чипирование, то, уверен, найдутся несогласные, и их будут миллионы. Лично для меня такая модель -- прямое воплощение ГУЛАГА.
       -- О несогласных мы еще поговорим. А про ГУЛАГ, будь уверен, никто не подумает. Во-первых, в новое общество по-настоящему позволят войти лишь тем, кто к нему осознанно стремится. Остальные спокойно умрут в свои 70-80 лет, и о них забудут. Во-вторых, особенно въедливым объяснят, что в и в прежнем Раю, о котором писали в старых книжках, -- тоже предусматривалась строгая иерархия, чины были ангельские, куда ж без порядка.. Воплощением бога объявят новые технологии, продляющие жизнь, вот почему религия с Сыном Божьим станет не нужна. А ислам, в котором прежде воплощения не было, но теперь модернизированный и дополненный "божьим воплощением" через бионауку, станет не просто новой религией, но и глобальным мировоззрением.
       На последнем я хотел бы остановиться более подробно. Когда я писал про исламизацию западного мира, я вовсе не имел в виду, что его элиты падут под напором растущей мусульманской диаспоры. Что марсельские арабы захватят власть в Париже. Или что на улицах Лондона или Нью-Йорка яппи начнут совершать намаз. Архаичной исламской обрядовости не будет, Коран перепишут, уберут арабскую топонимику и шариат, оставят свод этических принципов иерархичности и послушания, дополнят моралью "деланья позитива". Если к тому времени наука проникнет в структуру мысли, памяти, обнаружит эоны информации, которые мы сегодня наивно зовем "торсионными полями", и взамен физической смерти сможет предложить некий "переход в нирвану" -- то вот вам и рай, и оправдание регламентации земного пути, оправдание все того же "чипирования". Наконец, все достижения нового строя объявят "высшей милостью", во имя которой его топовые фигуры, небожители социальной пирамиды, вступают в союз с "горним миром", заглядывают в пространства и измерения, недоступные для остальных. Остальные люди, даже сверхобразованные и сверкритичные, будут видеть, что это так, и им придется в это поверить.
      
       -- Хорошо, но это уже будет не ислам, а какая-то сайентология...
       -- Синтетическая религия технократического социализма Запада будет выстроена на исламской основе, в этом я убежден. В христианстве, сколь его ни перелицовывай, все равно остается человеческая личная свобода. Христианин общается с Богом без посредников, точнее, единственный посредник -- Сын Божий, Он же ипостась самого Бога Живаго. Сохраняя это общение, христианин всегда свободен, под каким бы земным гнетом, в каком бы застенке он ни находился.
       Христианская человеческая свобода создала классическую европейскую культуру и промышленную цивилизацию, но она же становится непреодолимой преградой на пути к строю, где должны быть введены реальные ограничения. Ограничения на выбор рода деятельности, на свободное пользование социальным лифтом, на поведение, на "вредные привычки", на открытое выражение эмоций, ограничение на свободное деторождение во имя евгенической селекции и "улучшения природы" человека... Под подобную задачу можно было придумать новую религию, но это будет неубедительно, заработает не сразу, а может и не заработать вовсе. Лучше обратиться к имеющимся, к тем, где регулятивная функция развита сильней всего, а это ислам и иудаизм. По известным причинам иудаизм никогда не станет религией большинства, поэтому выбор ислама, который в рамках содержащейся в нем концепции "прогрессирующего откровения" можно примирить и с иудаизмом, и с христианством, вполне предопределен.
       К тому же ислам -- это единственная на сегодня религия, которая остро нуждается в максимально возможной экспансии для преодоления существующего внутреннего раздора. Для того чтобы мусульмане, сегодня с неистовостью терзающие друг друга в Ираке, освободились от тенет вражды, они должны разделить общий успех, эмоционально приняв и приветствуя беспрецедентное расширение своей уммы. А примирение с Западом, пусть даже на положении жалкого сырьевого придатка, будет для них почетным и желанным призом.
       В силу этих причин исламизация западной цивилизации представляется мне наиболее вероятным результатом ее духовной трансформации. Конечно, возможно построение иной религиозной основы с выраженными отношениями иерархичности и функциональности -- от неоязычества до какой-либо технократической метафизики. Не знаю. Но христианства там точно не будет.
      

    БЕСЕДА ТРЕТЬЯ

      
      
      
      
       История и ноосфера: благословение или укрощение человеческой воли • Будет ли Природа помогать Антихристу • Трудный выбор Мирового разума • Крестьяне Горького против "сталинских школьников" • Новый взгляд на "мировое правительство" • Иерусалимский Храм и Великий Израиль • Последняя лампада • Сакральная важность слов
      
      
       -- В двух предыдущих беседах тобой была нарисована достаточно безрадостная картина. Безрадостная как для России, так и для мира. Ты утверждаешь, что у сегодняшней России нет образа будущего, и это главная наша беда. Но ведь в равной степени нет образа будущего и у других цивилизаций, за исключением разве что китайской. Современная западная культура, почти полностью сместившаяся в сферу бессознательного или в параллельные миры, тому лучшее подтверждение. Если можно так выразиться, в по-настоящему светлое будущее сегодня никто не верит. Для России ты прогнозируешь несколько десятилетий застоя и коллапс во второй половине века, для Запада -- социализм, похожий на концлагерь, для остального мира -- концлагерь настоящий. Насколько подобное развитие предопределено? Ведь возможны неожиданные, непредсказуемые повороты истории, выход на арену совершенно новых сил, возможно чудо, в конце концов!
       -- Конечно. Для чуда как внезапно явленной воли Творца нет пределов. Но всякий раз полагать для себя возможным чудесное спасение, ходить уверенным, что твои земные проблемы различимы и заметны там, в небесных чертогах, -- по меньшей мере самонадеянно и глупо.
       Мое глубокое убеждение в том, что вся история, все развитие человеческого общества есть не результат одного только физического воздействия человечества на земную среду, проявляющийся через землепашество, стройки, войны и так далее. Человеческая мысль, все человеческие идеи с момента своего возникновения каким-то пока непонятным нам образом взаимодействуют с ноосферой. В результате этого взаимодействия какие-то идеи отторгаются и умирают, другие -- модифицируются, развиваются, и затем какая-то их часть получает возможность проявить себя в материальном мире. Человеческая история знает массу примеров, когда вопреки, казалось бы, всему ходу событий, всему здравому смыслу, на первый план вырывались носители сумасшедших идей, и эти сумасшедшие идеи, укоренившись, затем начинали определять будущее мира! Будто сама природа сначала спасала их носителей от гибели, а затем -- не давала погибнуть росткам ими посеянных идей.
       Объяснить это можно тем, что таким образом неведомый, но без сомнений существующий разум ноосферы пытается взаимодействовать с человечеством -- единственной частью Природы, обладающей свободной и непредсказуемой волей. Когда человеческая деятельность приобретает масштабы геологической и биологической силы, непосредственно влияющей на состояние живой оболочки Земли -- разум ноосферы должен пытаться восстанавливать равновесие. При этом он не ограничивается установлением текущих отрицательных обратных связей, он, похоже, в состоянии, предугадывая или даже зная будущее, отбирать, инкубировать и обеспечивать поддержку в развитии тем из человеческих идей, которые в обозримой перспективе способны привести к минимизации ущерба для ноосферы.
       И я убежден, что влияние "ближней" ноосферы на человеческую деятельность происходит постоянно, в то время как вмешательство в историю действительно высших, божественных сил -- явление исключительное, и полагаться на него неоправданно и самонадеянно.
      
       -- История управляется ноосферой... Это что-то новенькое...
       -- Ничуть. Историю всегда творят люди, но почему-то одни их начинания заходят в тупик, а воплощению других благоприятствуют и течения вод, и фазы Луны... В русско-японскую войну, когда Россия пыталась защитить свои притязания на северо-восточный Китай, количество неудач просто зашкаливало, вырывалось за рамки любых статистических закономерностей, мы проигрывали даже там, где обязаны были взять верх... Пломбированный вагон в 1917 году имел миллион причин не доехать до Петрограда, но, вопреки всему, доехал. Гитлер в 1941 году располагал всем необходимым, чтобы взять Москву, а к концу 1942 года захватить Урал. Однако не взял, не захватил. Западная либеральная модель, зародившаяся в США, могла бы навеки остаться эксцентричной новацией, если бы ее природные антагонисты в лице Британской и Японской империй, германского рейха и коммунистического СССР сумели, договорившись, закрыть ей доступ к мировым ресурсам. В 1939-1940 годах четыре нелиберальные державы вполне могли договориться и поделить мир, оставив США с носом, в состоянии вечной провинциальности. Однако если в результате этого "пакта четырех" развитие их последующих противоречий с неизбежностью привело бы к жесткой термоядерной войне, сгубившей бы Землю, -- то разве не могла быть "сверху" оказана точечная, но исключительно точная и результативная поддержка альтернативному американскому проекту? Благодаря победе которого мир вот уже шесть десятилетий обогащается, жрет, наслаждается, губит себя в извращениях -- но вместе с тем не уничтожает себя в пламени глобальной войны!
      
       -- То есть, по-твоему, для Природы прожигание ресурсов, парниковый эффект и прочие прелести современной цивилизации -- добровольная, так сказать, жертва, которую она приносит, которую терпит во избежание большего зла -- термоядерной войны?
       -- Видимо, так. Но из этого же и следует, что ноосфера рано или поздно попытается облегчить это бремя, эту безумную нагрузку, которую современное человечество возложило на Природу. "Поддержав", в частности, те из человеческих идей, которые способны привести к снижению данной нагрузки. И вот здесь лично мне делается по-настоящему страшно: ведь если я рассуждаю хотя бы отчасти верно, то наиболее развитой, проработанной и подготовленной на сегодняшний день глобальной идеей такого рода является тот самый переход западной цивилизации к технократическому социализму с постепенным дрейфом остальной части мира в социальное небытие, вплоть до исчезновения, вымирания в результате голода, болезней и отсутствия всяких перспектив.
      
       -- Подобные представления роднят твои взгляды с апокалипсическими пророчествами, предсказаниями воцарения Антихриста и скорого конца времен. Тогда получается, что ноосфера у тебя играет на стороне Антихриста? Но мы всегда исходили из разумности Природы, противопоставляя человеческую демоничность ее красоте и гармонии...
       -- Все правильно, с позиций эсхатологии технократический социализм будет царством Антихриста. Самым что ни на есть настоящим царством Антихриста с чипами в головах, с тотальным контролем, чтением мыслей, управлением сознанием и сменой религиозной основы... Человеческая свобода как источник всех земных неурядиц ампутируется, неурядицы прекращаются, мир вступает в вечную эру гармонии и счастья. Ненужное население уходит навсегда, резко снижается нагрузка на планету, леса становятся зеленее, а вода -- голубей. Для Природы, живущей по своим законам, подобное трансформирование человечества будет безусловным благом. Тогда почему бы ей, Природе, ноосфере, все это не поддержать?
       Я хорошо понимаю твое недоумение. Мы ведь все, считая себя христианами, остаемся немного и язычниками, обожествляя Природу. Но Творец мира, Сын Его и Дух предвечны, Они над Природой. Природа имеет такой же тварный характер, как и человек. Ее духовность, ее разум шире и глубже человеческого -- поскольку их носители не умирают, как умирают люди, но зато воля Природы пассивна, активная воля имеется только у людей. Я не утверждаю, а лишь предполагаю, что "поддерживаемый ноосферой" переход человечества к технократическому социализму есть объективно понятное стремление природных сил устранить человечество в качестве непредсказуемого раздражителя и агрессора, радикально изменив его сущность. Продление индивидуальной жизни сближает человека с вечной и неумирающей Природой, и на тот же самый результат будет работать ограничение, а в перспективе и устранение свободной человеческой воли.
       Вот и получаем, как видишь, торжество языческой гармонии в ожидающем нас "светлом" или не очень светлом будущем.
      
       -- Выходит, что для ноосферы идеал человечества -- лишение его свободной воли. А если задействовать теорию энтропии -- то в пределе окажется постепенное сведение человеческой деятельности к неорганическим формам. Тогда не проще ли Мировому разуму подтолкнуть нас к термоядерной войне и освободить от людей Землю раз и навсегда?
       -- Абсолютно нет. Ноосфера противостоит энтропии, поэтому глобальной термоядерной войны нам, скорее всего, удастся избежать. Но она же стремится к глубокой и устойчивой иерархичности, становлению которой свободное человечество мешает. Отсюда ей комплементарно то устойчивое состояние, к которому сейчас наметился переход -- это когда члены элиты человечества, клуба "избранных из избранных", обретя практическое бессмертие, станут сущностями горнего мира -- ангелами ли, демонами ли -- не знаю. Начнут общаться если не с Мировым разумом, то с мировым информационным полем, черпая оттуда знания и предвиденья. Остальным членам технократического общества достанется "узкий функционал", и, подобно низшим "ангельским чинам", они будут вести долгую и безболезненную жизнь на вспомогательных орбитах. Про тех же, кто останется за бортом, мы уже говорили, их не ждет ничего хорошего.
       Думаю, что если Антихристу будет суждено войти в мир, то он войдет в него именно по этой лестнице. Кстати, Антихрист -- не Дьявол, по всем книгам Антихрист -- это человек.
      
       -- Тогда в чем же замысел Бога? К чему тогда было создавать человека, опекая его взросление? Или Бог, как считают многие, да и у тебя это проскальзывало, настолько далек, что Ему, возможно, нет дела до наших земных неурядиц и забот?
       -- Бог видит и знает каждый наш шаг, это непреложный догмат не только в христианстве, но и во всех аврамистических религиях. Пылинка, волос не упадут без Его воли. Но в то же время Он не ставит своей задачей контролировать нас, не пытается на нас и на наши поступки влиять. Во всяком случае, без абсолютной, без крайней надобности, в исключительных исторических ситуациях. Мы небезразличны Богу, но Он для того-то и наделил нас свободной волей, чтобы могли сами, своими усилиями к Нему приблизиться. Или, как принято говорить в православии, уподобиться.
       Уподобиться предвечному Творцу или уподобиться вечной, тварной Природе -- это наш свободный выбор. Ведь активное начало все равно за человеком. Ход современной истории таким, каким мы его сегодня имеем, определили не Природа, не ноосфера, а люди. Ноосфера подыгрывает определенным человеческим идеям, определенным начинаниям людей, пытаясь восстановить нарушенное людьми равновесие. И если это равновесие будет достигнуто через конструирование искусственного рая, через отрицание Бога Слова -- Христа, то вот тебе и приход царства Антихриста, как написано в книгах. В то же время никто не мешает людям попытаться построить другую реальность. Реальность, в которой сохранится дорога к Богу, в которой союз человека с Богом сможет быть наполнен новым содержанием, переведен на новый уровень.
      
       -- А как к этой альтернативной попытке отнесется ноосфера? Не помешает ли?
       -- Уверен, что нет. Если сегодня ноосфера подыгрывает приходу строя, который с точки зрения христианина является царством Антихриста, то это не означает, что природа ноосферы -- зло, что она заодно с Дьяволом и прочее. Природа, ноосфера изначально гармоничны и прекрасны, как все объекты Творения. Даже Дьявол, как известно, имеет добрую природу -- как творение Бога он не мог быть создан злым. К сожалению, именно людские пороки, людские преступления дают Дьяволу работу. От которой, как мне кажется, он бы с радостью однажды отказался...
       Если вернуться к альтернативе -- я верю, что она существует, что она может состояться. И что Природа, весь этот "мыслящий океан" ноосферы подыграют именно ей. Как, похоже, подыгрывали в свое время революции в России, которая за морем крови и преступлений несла в высшей степени разумное зерно -- идею человеческого братства. Как подыгрывала в свое время возможному и очень перспективному союзу сталинского СССР и рузвельтовских США -- который имел все основания из ситуационного, военного стать долгосрочным и политическим.
       Америка в те годы была еще христианской страной, после 1929 года, после Кейнса либеральная идея вполне могла сойти с орбиты, раздувание пузыря потребления не являлось единственным вариантом развития. А Советский Союз, несмотря на законы от "трех колосках" и прочие ужасы тоталитаризма, обладал в те годы удивительной системой мотиваций -- абсолютно некорыстной, с потрясающей и завораживающей энергетикой. Как такое получилось -- объяснить невозможно, еще в двадцатые годы Горький с неподдельной злобой писал о "чорных и косных" русских крестьянах, образующих большинство русского народа, а спустя пятнадцать-двадцать лет мы видим уже феерическое, светоносное поколение "сталинских школьников", творцов Победы и всех наших достижений вплоть до семидесятых годов.
       Объединение этого великолепного духа, этого прекрасного человеческого потенциала с американской технической и деловой культурой имело все основания быть успешным и определить на многие годы вперед новую геополитическую и социальную реальность на планете. Но не вышло, наши политические элиты оказались к такому союзу не готовыми, упустили шанс. Результат -- благоприятствование "извне" было отключено. Советский строй стремительно начал деградировать, на место светоносного поколения вернулись персонажи мрачного горьковского эссе. Америка также не смогла стать страной, управляемой своим народом, к чему она в свое время искренне стремилась, сегодня реальная власть в ней принадлежит и теперь уже окончательно будет принадлежать тончайшей прослойке политический и финансовой аристократии. Америка также перестала быть и христианской страной... Хотя, в отличие от России, и Америка, и Запад в целом остаются в лучшем положении, их сегодняшние идеи комплементарны интересам ноосферы, у них в большей степени все получается, им везет...
      
       -- То есть мы снова выпали из союза с Мировым разумом?
       -- А ты разве сам этого не наблюдаешь? Сегодня мы богаты, как не бывали никогда, но при этом совершенно не имеем в мире друзей. Даже наши позитивные начинания оказываются провальными, осмеиваются. Наших разведчиков, как мышей, ловят по всему миру, что выходит за рамки статистической закономерности. Мы призываем к многополярному миру, к человеколюбию -- но это никого не интересует. Они же цинично ведут дело к миру не просто однополярному, а к мондиальному, к миру, в котором свет и блага будут лишь у избранных -- и с каждым шагом они к нему ближе, их начинания доводятся до конца, оказываются успешными.
      
       -- А Афганистан, Ирак? Невозможность нейтрализовать ядерную программу Ирана? Ведь все это -- очевидные провалы Запада...
       -- Эти темы -- Афганистан, Ирак -- лежат на поверхности, они легко доступны массмедиа, поэтому соответствующим неудачам придается слишком большое значение. На самом деле движение к будущему определяется процессами, закрытыми от глаз публики. Например, национализацией ипотечного бизнеса в США, адресным давлением на независимый финансовый бизнес, внедрением непостижимых по эффективности систем контроля за электронной перепиской, телефонными переговорами, видеораспознаванием людей по лицам в городских потоках! А также накоплением качественно новых научных результатов и технологий, о многих из которых мы даже не подозреваем.
       В этих сферах у них все в порядке.
      
       -- Накопились вопросы, и чтобы не распыляться, попрошу тебя давать предельно краткие ответы. О каком эссе Горького ты говорил?
       -- Эссе называется "О русском крестьянстве", опубликовал он его в Германии в начале двадцатых годов. Патриотам и интеллигентам, лелеющим образы "народа-богоносца", такое лучше не читать. Да и почти не переиздавалась у нас эта вещь. Наряду с прочим, Горький отмечал в ней крайнюю жестокость крестьянства как основной, коренной части русского народа, циничность и жестокость воспитания, даже жестокость, если не садизм детских сказок в их первозданном, неадаптированном звучании... И еще -- бездуховность на фоне нарочитой, показной религиозности.
       Наверное, там многое было написано верно, поскольку критики по существу этой более чем заметной и знаковой статьи я не встречал. Вся критика сводилась к обвинению Горького в дружбе с евреями, от которой-де и соответствующее отношение к народу русскому. Только вот и Горького, и тех "евреев" давно уже нет, а подмеченные им мрачные черты почему-то вновь начинают проявляться в народе в полную силу. Народ снова ходит в церковь, а на деле он бездуховен как никогда. А "сталинские школьники" в церковь не ходили, но духовность имели. Потому и стали совершенно другими людьми. Людьми, я уверен, понятыми, отмеченными и принятыми Богом, невзирая на свой, казалось бы, убежденный атеизм. Явившими пример того, как идея, принятая глубоко и искренне, может преобразить человека совершенно.
      
       -- Второй вопрос. В твоем представлении источником реальной власти в Западном мире является тончайшая прослойка, закрытая от посторонних глаз. Подобный взгляд называется "теорией заговора", и он достаточно широко распространена и у нас, и в мире, особенно в его мусульманской части. Но в то же время ты стараешься эту тему не педалировать. Ты не уверен в ней до конца, или имеешь отличный от других взгляд?
       -- Я совершенно не исповедую "теорию заговора". Глупо полагать, что некие "сионские мудрецы" в 1905 году взялись -- и написали программу развития финансовой цивилизации на век вперед. Однако русский богослов Сергей Александрович Нилус, создавший этот политический бестселлер, был умным и чутким человеком. Он уловил, что идеи финансовой цивилизации, идеи, которые легли в основу долгосрочного дискурса западного мира, обладают природной логикой, стройностью, своеобразной внутренней гармонией, способностью к преодолению противоречий, к развитию. Более близкие ему идеи православной монархии подобными свойствами, увы, не обладали, отсюда нетрудно было предположить, чья возьмет верх, по чьей модели и как будет развиваться мир. Видимо, Нилус уловил еще и то, что я пытаюсь определить как синергию человеческих идей с ноосферой. Он почувствовал эту синергию и понял, что идея, которую он отождествил с "сионскими мудрецами", просто так не умрет и что ей предстоит длительное развитие и триумф.
       Так что вместо "заговора сионских мудрецов" имеем удачно сформулированную и, за небольшими исключениями, не встретившую конкуренции цивилизационную идею.
       А то что Западом или даже миром управляет некий "тончайший слой" -- так это не результат деятельности "заговорщиков". Та самая идея должна обновляться, развиваться, отсюда должны иметься люди, способную эту работу вести. И их не может быть много. Между прочим, масоны изначально готовили себя именно к работе с вербальными структурами, с идеями, а не к дворцовым переворотам. Для совершения переворотов всегда найдутся бесшабашные и честолюбивые исполнители. И для того, чтобы войти в этот "тончайший слой", одной финансовой власти недостаточно. Кеннет Дарт или кто-либо вроде Мэдоффа не появятся там никогда.
      
       -- Коль скоро мы коснулись весьма деликатной "темы Сиона", хочу спросить о следующем. Ты не говоришь прямо, но из всего сказанного тобой подразумевается, что правящий Западом "тончайший слой" -- это, в основном, финансисты еврейского происхождения. В то же время ты говоришь и о курсе на исламизацию западного общества. Но насколько иудаистское начало и ислам могут быть совмещены?
       -- Во-первых, в "тончайший слой" входят не только финансисты и политики еврейского происхождения. Там есть и представители и европейских аристократических родов, и даже арабских родов, ведущих свое начало от самого Пророка Мухаммеда.
       Во-вторых, и я об этом достаточно четко пытался сказать, исламизация Запада -- это не принятие Западом ислама, а дехристианизация Запада. Нет никаких причин полагать, что этот процесс каким-то образом "рассорит" членов правящего клуба. Смена источника откровения не повлияет на качество и полноту реализуемой им цивилизационной идеи, не нарушит ее вербального кода.
       -- Если наступление "технократического социализма" отождествить с "концом времен", то к этому событию, согласно одному из эсхатологических представлений христианства, должен быть воссоздан Иерусалимский храм, на месте которого сегодня -- мечеть Аль-Акса. Произойдет ли это событие, которое в течение двух тысячелетий считалось невозможным, и как вообще, в рамках твоих футурологических представлений, будет складываться ситуация на Ближнем Востоке?
       -- Иерусалимский храм будет восстановлен. Спустя более чем две тысячи лет у иудеев начнут совершаться богослужения и жертвоприношения, будет восстановлена священническая каста из коэнов, потомков Аарона. И если мы действительно вступаем в последние времена, то восстановление прямого, непосредственного общения иудеев с Богом -- вполне заслуженная ими милость Всевышнего, напоминание о первых заветах с Ним.
       Мечеть Аль-Акса тоже никуда не уйдет, просто будет поделено пространство. Возможно, иудейский храм разместится в недавно открытых археологами подвалах-конюшнях, выходящих непосредственно под пространство бывшего Храма Соломона. Возможно, будут делиться праздники и дни недели. С чисто богослужебной, литургической стороны в таком соседстве нет никакого противоречия -- Святая земля способна вместить всех, алкающих общения с Небом. К тому же не будем забывать, что для иудея допустима молитва в мечети. Как будто бы эта странная норма, существующая уже не один век, была введена специально для того, чтобы разрешить однажды ситуацию с Иерусалимским храмом.
       Политического противостояния с арабами не произойдет, поскольку в течение ближайших 30-40 лет Израиль, скорее всего, политически объединится с Саудовской Аравией в федеративное государство. Ради сохранения власти и ресурсных богатств перед лицом враждебных шиитского Ирана, а после американского вторжения уже и Ирака поиск путей подобного объединения начнется в ближайшие годы, если тайно уже не идет сейчас. Не исключено, что перед угрозой шиитской экспансии в федерацию войдет и Иордания, предав забвению "минувшие брани и обиды" хашимитов и саудитов. В рамках федеративного государства суннитские правящие кланы сохранят власть над территориями и единоверцами, а еврейское государство, политически возглавив это объединение, воплотит в жизнь мечту о Великом Израиле.
       Иудеи в Великом Израиле будут комплементарны "новому Западу", но не примкнут к нему, не станут его частью. В мистическом плане иудаизм с центром в восстановленном Храме поднимется над новыми вероучениями Запада, которые перейдут на производную от него исламскую основу, и это даст хорошую почву для разговоров об окончательном установлении "еврейской власти" над миром. Хотя, если разобраться, евреи здесь ни при чем. Просто развитие идеи человеческой свободы с постепенным сознательным отдалением от Бога как источника этой самой свободы семантически приводит мир к Богу ветхозаветному. Так что евреи снова оказываются крайними и у всех на виду, поэтому если История к тому времени не остановится, то их видимый триумф сможет вновь обернуться наветами и рассеяньем.
       Сегодня многие и в Израиле, и на Западе полагают, что восстановление Иерусалимского храма вернет в мир утраченную гармонию. Если оперировать категориями и критериями технократического социализма и вести речь о достижении гармонии в его понятиях -- то да, так, наверное, и будет. Возможно, обновленный Израиль внесет вклад в модификацию и развитие актуальных идей новой западной цивилизации. Возможно, он встанет к ним в непримиримую оппозицию -- хотя бы своей незначительной частью, что будет способствовать какой-то их коррекции. Но Святая земля до последнего будет оставаться осколком, реликтом прежнего многовекового цивилизационного разнообразия, прибежищем тех "ненормальных", для которых возможность говорить с Небом важнее земных благ. Здесь не будут продавать веру за жизненные блага, не будут принуждать к отречениям. И если, случись на то Божья воля, в какой-то день загаснет последняя христианская лампада, то случится это на Святой земле...
      
       -- Как-то грустно становится. Как раз под стать заготовленному вопросу -- об альтернативах. Неужели с 1905 года у идеи, как ты ее называешь, финансовой цивилизации не было реалистичных альтернатив? Неужели изначально были правы пресловутые "сионские мудрецы"?
       -- Альтернативы имелись. Крупнейшая и самая яркая из них -- это советский проект. Другая альтернатива или, если угодно, ее разновидность -- вариант глобального союза России и США, вполне реального, не умри Рузвельт в апреле 1945 года. Был еще один вариант, вовсе не фантастический, как кажется на первый взгляд -- союз СССР и Германии после пакта 1939 года с "принуждением к миру" Англии. Германский истеблишмент в абсолютном своем большинстве был против войны с Россией, да и у нас, несмотря на ликвидацию вместе с командой Тухачевского мощной группировки, настроенной на сотрудничество с Германией, оставалось достаточно сильных сторонников конструктивных и глубоких взаимоотношений с этой страной. Германия тридцатых была близка к нам по накалу пассионарности, по полету духа. Если бы был найден способ нейтрализовать группировку Гитлера с ее фантастической и чудовищной философией, то две континентальные державы вполне могли образовать мощный тандем, определявший бы развитие Европы не хуже послевоенного патроната США.
       Но все эти альтернативы раскрывались как короткие "окна возможностей", для полноценной реализации которых с обеих сторон не было ни должного понимания, ни желания договариваться.
       В то же время хочу обратить внимание на то, что из плеяды советских руководителей только один Сталин понимал важность и необходимость формирования новой цивилизационной идеи взамен объективно устаревающих марксистско-ленинских воззрений. Потому, в надежде добиться результата, всемерно привечал и поддерживал политологов и философов Варгу, Александрова, Юдина, Митина... Чтобы подобно Курчатову, создавшему атомную бомбу, философы смогли бы создать систему новых смыслов, задающих и обеспечивающих дальнейшее развитие страны. Увы, новых идей философы не принесли, и многообещающая советская цивилизация вскоре померкла и закатилась в блеске новых и по-своему привлекательных представлений об общественном прогрессе.
      
       -- Сегодня у нас нет даже тени подобного понимания. Все проблемы пытаемся решить в технократической плоскости.
       -- Да, и именно в силу этого обстоятельства мы лишаем себя будущего. Технологии, железки можно купить у тех, кто научился производить их вперед нас. Однако подобное приобретение -- всегда вторично. Срабатывает "гильотина Юма": из того, что есть, невозможно вывести то, что должно быть. Шея никогда не проскользнет через эту гильотину, ее лезвие можно лишь обойти, придумав новый путь. Поэтому первична только мысль, и подлинные носители мысли важнее носителей любой власти, любого капитала. Важнее олигархов, чиновников, генералов, шоуменов... И пока этой простой вещи у нас не научатся понимать, говорить о каких-то цивилизационных перспективах России, о каком-либо самостоятельном и "спасительном" пути -- пустая и ни к чему не обязывающая болтовня.
      

    БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ

      
      
      
      
       Почему XX век завершился триумфом США • Советский атомный проект как прообраз новой цивилизационной модели • Доллар-терминатор • Homo Eugenicus • Каким историческим временем располагает Россия • Альтернатива "новому Западу" • Роль биоэкономики • Разделенность русского народа • С кем идти? • "Резервная Россия" • Опыт существования "параллельных Россий" • Пределы насилия • Как не повторить ошибок • Новая Россия и третий мир • "Внутренняя колонизация" или Расселение • Городская среда распределенного типа • Кооперативная экономика • Андропов о коммунизме • Уничтожить посад • Новая столица • Blood, sweat and toil
      
      
       -- Итак, мы вернулись к определяющей все сущее роли идей. "Вначале было слово"... Ты утверждаешь, что даже в новейшее время траектория пути человечества могла определяться целым шлейфом возможностей, в основе которых лежали те или иные идеи. Но тогда почему же все они, кроме, получается, одной, не смогли себя реализовать? И что оказалось уникального в той идее, в той совокупности смыслов, которые сегодня, по твоему утверждению, ведут мир в технократический социализм "нового Запада"? Очень похожий, как ты сам говорил, на царство Антихриста. Почему альтернативы не смогли состояться?
       -- Выбор оптимальной и жизнеспособной в долгосрочной перспективе модели организации общества стоял перед человечеством всегда, или, как минимум, со времен Платона. Не было человека на Земле, который бы в той или иной степени об этом не задумывался. Из тысяч, из миллионов индивидуальных представлений и ожиданий рождались идеологии и утопии... Человеческая свобода мыслить и обретать себя в поисках лучшей доли генерировала смыслы, вводила их в бессмысленный и "тошнотворный", по словам Сартра, окружающий мир, тем самым преобразуя его.
       Если говорить предельно упрощенно, то всю первую половину ХХ века борьбу за будущее вели идеи коммунизма, нацизма и либеральной демократии.
       Идея коммунизма исходила из того, что волевое преобразование природы человека возможно и что в условиях сверхразвитых производительных сил -- какие, к слову, мы видим сегодня -- удастся добиться самоуправляемого гармоничного общества. Ничего дурного в этой идее не было и нет, однако она рассыпалась, оказавшись перед необходимостью либо наращивать насилие, "преобразуя" людей, либо, в борьбе за выживание, постоянно отступать от своих идеалов, превращая человеческую жизнь в кошмар недоразвитости и недопотребления.
       Фашизм имел более объективный взгляд на природу человека, и взамен утопических попыток ее изменить предлагал добиваться процветания более простыми средствами -- путем силового порабощения остального мира. Можно считать, что это был фальстарт идеи о "золотом миллиарде" в эпоху, когда производительные силы имели ограниченное развитие, и для сверхпотребления избранных необходимо было не только отобрать у остальных ресурсы, но и заполучить дешевый человеческий труд. Но это относилось к итальянскому и, в меньшей степени, к японскому вариантам фашизма, германский же нацизм требовал еще и совершенствования "избранной нации", превращения ее в безжалостную расу господ. Что и оказалось его слабым местом.
       Лепить из "человеческого материала" расу гаулейтеров и экзекуторов, педалируя биологические начала, проще, чем создавать расу "строителей коммунизма". Немцы при Гитлере в этом вполне преуспели, но этим же они и нанесли смертельный удар по своей культуре, одним из истоков которой являлся германский романтизм. А технологическая культура, как известно, неотъемлемая часть культуры общей. Поэтому даже если бы они и умудрились на старых запасах интеллекта первыми создать атомную бомбу и победить в войне, будущее было бы для них закрыто.
       А вот советское послереволюционное поколение, поколение "сталинских школьников", воодушевленное мечтой и не ведая, что эта мечта также обречена, одержало бесспорную победу и в сражениях, и в гонке технологий -- во всяком случае, военных. В послевоенные годы у нас был реальный шанс сменить идеологию, сформировать новый дискурс, уйти от неизбежной и скорой расплаты за утопические обещания изобилия в небогатой и основательно разоренной стране. Начать движение к технократическому строю. При этом пойти не "мелкобуржуазным", не "мещанским", не "обывательским" курсом Мао или Тито, которые, прекрасно уловив эту обреченность, заранее поспешили дистанцироваться от послевоенного СССР, а американским путем, опираясь на инициативу и интеллект. Сохраняя до поры прежнюю административно-государственную систему в базовых отраслях и открывая простор для предпринимательства в новых, высокотехнологичных сферах. Постепенно формируя в этом новом секторе систему мотиваций, основанных на авторских правах вместо прав, порождаемых деньгами или административным ресурсом. Аккуратно меняя, модернизируя политическую систему -- благо, советская конституция образца 1937 г. в послевоенные годы была, как ни странно, одной из самых либеральных конституций в мире, в ней допускалась многопартийность и ничего не говорилось о "руководящей и направляющей власти партии". Наш долгосрочный, и, возможно, со временем даже цивилизационный союз с Америкой при сохранении последней рузвельтовского курса пошел бы на пользу не только нам, но и всему миру...
       Да и без союза с США высокотехнологичную трансформацию вполне можно было бы воплотить в жизнь. Но для этого нам категорически не стоило влезать в конфронтацию с Соединенными Штатами из-за Китая и Кореи, не дать разжечься холодной войне, в итоге нас спалившей.
       Так что вот -- чем не альтернатива? У нас бы быстро сформировался совершенно новый тип людей, поскольку высокотехнологический сектор с его возможностями и творческим драйвом как гигантский насос выкачивал бы из недр прежней страны миллионы молодых умов, заставляя их поглощать знания, распаляя конкуренцию за знания... Вполне мог бы начаться процесс формирования новой основы мировых денег, основанной не на идее сокровища или власти, а на информации -- во всяком случае, старый доллар и, не смейтесь, некий новый постсталинский рубль, скажем так, "образца 1962 года" могли бы вступить в конкуренцию. В нашей стране были бы созданы гигантские производительные силы и общественное устройство в форме многоуровневой системы самоуправляющихся организаций, без постоянной закостенелой элиты. Ведь элита, если она ощущает себя постоянной, обязательно будет стремиться зарегулировать и упростить все, что оказывается внизу нее.
       Альтернативная модель элиты, сумей мы ее придумать и реализовать, была бы уникальным шансом для человечества, возможностью изменить течение мировых процессов. Сейчас, конечно, об этом смешно говорить. Но в конце сороковых это, поверь, было реально. Намного реальнее, чем теперь.
      
       -- Хорошо, если опустить "случайности" вроде маразма вождей или войны в Корее, окончательно рассорившей нас со Штатами, то чего не хватало сформулированному тобой проекту для успеха? Или наш и американский проекты конкурировали на равных, и все решила случайность, "вмешательство ноосферы"?
       -- Не было никакой конкуренции -- ни на равных, ни на разных. То, что я обрисовал -- это только идея, семантическое описание возможности трансформации коммунистической идеи в идею, давай назовем ее так, технократической свободы. Чтобы эта идея сделалась сущностью, она должна была, по мысли все того же Сартра, пройти "тотализацию" в человеческой личности. Только тогда из новых слов, понятий и категорий, преломленных человеческой свободной волей, начали бы вылепляться контуры будущего. С возможной, как мы это обсуждали, "поддержкой" из ноосферы -- по законам которой, как известно, происходят исторические катаклизмы и падают на головы кирпичи.
       Однако никакой "тотализации" не случилось. А кирпич летом 1953 года свалился на голову Берии -- единственного советского руководителя, который то ли в силу своей природы, то ли в результате продолжительного общения с образованными людьми в рамках советского атомного проекта приобрел взгляды на развитие страны, во многом похожие на только что изложенные здесь.
      
       -- И как надлежало трактовать сей знак -- гибель Берии?
       -- Наверное, так, что какие-то силы свыше решили поддержать лучше сформулированный и более "тотализированный" проект, за реализацию которого взялась американская элита. Почему бы нет?
      
       -- В чем же на тот момент состояло превосходство американского проекта над нашим?
       -- Да во всем. Никаких сослагательных наклонений -- что кто-то должен подобреть, а кто-то поумнеть. Его конструкторы понимали непостоянство человеческой природы, поэтому постарались максимально освободиться от субъективного. Стремились использовать заведомо работающие человеческие мотивации и нейтрализовать урон от неиспользования тех, к которым люди могут не проявить склонности.
       Если говорить предельно цинично, то наше общество не могло ни существовать, ни тем более развиваться без подвига, совершаемого пусть небольшой, но постоянно присутствующей в нем и готовой к самопожертвованию частью людей. Их общество в подвиге не нуждалось и не нуждается в принципе.
       В то же время их проект не был циничным и вульгарным, он был одухотворен и украшен идеей человеческой свободы. Либеральная идея изначально прекрасна, как только может быть прекрасна сама свобода. Если для девяти человек из десяти свобода останется свободой лишь тупо прожигать жизнь, то найдется хотя бы один, для кого она обязательно станет свободой самостоятельно созидать лучшее будущее, трудиться, бороться за него.
       Поэтому девяносто процентов американцев не мешали, а десять процентов -- деятельно обеспечивали развитие своей страны. И именно отсюда и их непоколебимая убежденность в том, что источник благ -- любая человеческая деятельность, реализуемая через труд, талант, инвестиции и тому подобные вещи, определяемые самими людьми.
       Поэтому западная политэкономия и изжила всякие намеки на доставшиеся от Маркса теории прибавочной стоимости и эксплуатации, любой доход был объявлен результатом действия "факторов производства" -- капитала у банкира, труда у рабочего, мозгов у ученого и так далее.
       Вдобавок был найден универсальный язык, семантический код долговременного либерального дискурса -- американский доллар.
      
       -- Ты уже говорил о нем как о гениальном изобретении.
       -- Да, доллар гениален. Если идея человеческой свободы изначально была душой строя, предложенного Америкой, то доллар стал ее вечным двигателем. Или почти вечным.
       И хотя большая часть соотечественников, да и, пожалуй, жителей планеты считают доллар величайшей аферой, исчадием зла, я вновь должен выступить "адвокатом дьявола" и объяснить гениальность этого изобретения. Необеспеченные деньги умели печатать, чеканить еще в древности, но именно в случае с долларом была реализована гениальная новация -- его обеспечением становился долг могущественной страны, которой, в свою очередь, были должны все.
       Даже те, кто не занимал у Соединенных Штатов ни копейки, объективно пользуются ресурсами и возможностями мира, который сегодня выглядит как Pax Americana. Пользуются научными достижениями, технологиями, лекарствами, сделанными в США, и Америка всегда способна доказать, что она продает их не за полную стоимость, стало быть, снова возникают отношения долга перед Америкой. Объективно сделав себя лидером мирового научного прогресса и оставаясь им, несмотря на большей частью декларативные попытки других стран это лидерство оспорить, Соединенные Штаты присвоили себе право также занимать из Будущего.
       Чтобы подтвердить это поистине метафизическое право, американская элита превратила США в мирового арбитра и регулятора. Некоторые скажут -- и в "мирового жандарма", и они тоже будут правы, жандармские функции служат все той же цели. Зато в активе -- возможность сколь угодно расширять общественные потребности, финансируя их за счет кредитной эмиссии, которая предоставляет возможность за любой востребованный этими общественными потребностями труд получать вознаграждение и увеличивать потребление.
       "Вознаграждение за труд" банкира с Уолл-стрит несравненно больше, чем фермера из Канзаса, а у последнего оно на несколько порядков выше, чем у африканского крестьянина. Но цепочка, иерархия этих вознаграждений существует и имеет шансы на развитие опять же благодаря доллару!
       Согласись, если бы мировые деньги по-прежнему обеспечивались исключительно сокровищем и были сверхдефицитны, то банкир с Уолл-стрит жил бы скромнее, чем он живет сейчас, канзасский фермер недоедал бы и пахал на лошади, а вот африканский бы крестьянин просто бы не родился по причине голода и полнейшей невостребованности своих родителей. Часто можно слышать, что "доллар убивает" в Ираке, Афганистане, Палестине и так далее, но взгляните: в 1900 году население Земли составляло 1,65 млрд. человек, в 2006 году -- более 6,5 млрд. человек. При этом большая часть мировых инноваций, сделавших доступными продукты питания, потребительские товары, обеспечивших защиту людей от роковых болезней и преждевременной смерти -- пришли с Запада, а если точнее -- то из США. Неважно, что их изобретали и внедряли эмигранты из Германии и России -- финансирование шло через долларовую эмиссию, значит, эта штуковина, несмотря на периодические кризисы и сбои, в долгосрочной перспективе работала, и работала отменно. Свобода трудиться у станка ли, в лаборатории, в банке или на бирже во имя достижения более высокого уровня потребления и комфорта сделала невероятно доступными жизненные блага и разогнала мировое потребление.
       И не надо бояться, что у Америки не хватит активов для обеспечения выпущенных в обращение долларов. Грядущие технологии продления жизни -- вот тот не имеющий цены актив, который Америка сможет предъявить человечеству. Но данный актив -- это козырь про запас, аргумент Судного Дня.
       На самом деле, многолетнюю долларовую эмиссию уравновесят подорожавшие ресурсы, подорожавшая жизнь. К этому в ближайшие годы приведет невиданный разгон мирового потребления, в результате которого в дефиците оказажутся ресурсы планеты Земля, само жизненное пространство, вода и воздух, угроза нависнет над привычным процессами океанической и воздушной циркуляции... Новый масштаб мировых цен обнулит однажды все прежние обязательства, а новых взамен них никто не выдаст. Странам, легкомысленно инвестировавшим деньги своих будущих поколений в любую из мировых валют, которые все без исключения производны от доллара, придется оплакивать кучки пепла. Либеральная модель мировой экономики объективно завершит свой жизненный цикл, в новом обществе будут совершенно другие ценности, другой масштаб цен, возможно, и другие деньги.
       Мы определили грядущий строй как технократический социализм, о его контурах и основных законах я уже достаточно говорил. Технократический социализм станет убежищем для "золотого миллиарда", в котором ограничение природных свобод и прав человека будет компенсировано возможностью существенного продления здоровой жизни и развитием сферы наслаждений. Промышленные товары начнут производиться на полностью роботизированных предприятиях, продукты питания -- на высокотехнологичных биофермах. Миллиардам китайцев, индусов, африканцев места на этом ковчеге не предложат, и участь их будет незавидной. Для ста миллионов россиян -- а именно таким может оказаться наше население к 2050 году -- билетов на верхнюю палубу тоже не предусмотрено. Быть может, не предусмотрено билетов и в трюм.
      
       -- Боюсь повториться, но если я правильно тебя понимаю, эти миллиарды должны уже через сорок лет, к середине XXI века просто умереть с голоду?
       -- Увы, именно так. На ковчег возьмут здоровых, сильных, образованных и, самое главное, лояльных. Правила отбора устанавливаем не мы. Ни наша феодальная элита, деморализованная собственной патологической коррупцией, ни население, развращенное сверхдоступными "хлебом и зрелищами", ни бравая "стража" из кавказских "псов войны" там никому не будут нужны, поскольку не функциональны.
       Все они, за исключением единиц -- самых талантливых в науках и искусствах -- в рамках данного дискурса обречены.
       В конце концов, давайте быть честными перед собой. Всю свою историю человечество так или иначе занималось евгеникой. Столетия эта работа велась путем естественного отбора через насилие и войны. В начале века XX евгенику сделали наукой, ей интересовались советские вожди, в довоенные годы в США и в скандинавских странах широко внедряли стерилизацию "социально неполноценных", подобные же практики в тридцатых-сороковых годах применялись врачами-евреями в отношении прибывавших в Палестину евреев-репатриантов... Нацисты, уничтожая "неполноценные", по их разумению, этносы и социальные группы, а также массово практикуя лебенсборн -- зачатие немками от здоровых и "расово полноценных" офицеров СС, -- лишь с присущей им прямолинейностью воплощали в жизнь то, к чему в других обществах в силу моральных и политических ограничений боялись подступиться.
       Проклятую и аморальную проблему перенаселения и улучшения человека так или иначе решать придется, причем решать не проповедями, а практическими методами. Либеральная цивилизационная модель, завершая свой жизненный цикл и отрицая в конечном итоге свое базовое, коренное отношение -- человеческую свободу, решит эту задачу наиболее "гуманно" и естественно. Я, кажется, уже говорил, что они, в силу определенной внутренней установки, не приемлют насилия и стараются, по-возможности, обходиться без него.
       На "новом Западе" уже никогда не задымят газовые камеры, но зато в позитивной селекции через продление жизни смогут участвовать только лучшие. Остальные сгинут на грязной угольной палубе ковчега или умрут в своих краях от голода, старых и новых болезней, поскольку их никто не станет кормить и лечить. Нельзя исключать, что у "золотого миллиарда" путем генотерапии будут изменены видовые признаки, и тогда новый Homo Eugenicus попросту вытеснит с планеты всех остальных...
      
       -- Какой же из всего это следует вывод для народа российского?
       -- После 2050 года -- погибнуть, сгинуть если не в мучениях, то в бессильном отчаянии от созерцания гибели своей полуторатысячелетней цивилизации и культуры. Подобному отчаянью греков в 1453 году, когда у них на глазах также рушилась цивилизация с историей в две тысячи лет.
       Хотя, если дело так пойдет, как сейчас, то к 2050 году у нас может просто не оказаться людей, понимающих смысл происходящего и тяжесть потери. К тому же, скорее всего, никаких явных врагов, цинично захватывающих землю, на которых может быть обращен праведный гнев, не будет. Просто воцарится хаос, где за самоистреблением смысла последует самоистребление народа.
       У нас имеется не более тридцати-сорока лет, имеется срок, в лучшем случае равный двум поколениям, чтобы попытаться создать фундамент для нового цивилизационного проекта, которому затем без остатка посвятить себя, свою страну и, возможно, какую-то часть мира. Это -- наш единственный шанс выжить, единственная возможность спасти золотые скрижали нашего прошлого. Сохранить русскую речь, великое русское слово, как писала Ахматова. В конце концов, не допустить, чтобы ошибки и жертвы, которыми в изобилии выстлан исторический путь России, оказались обессмысленными в земной Истории. А наши предки, их совершавшие, -- остались неоправданными.
       Раньше, говоря о задачах подобного плана, мы всегда подразумевали в запасе почти вечность. Сегодня есть очень маленький срок и абсолютно убийственные стартовые условия. Существуют ли для нас иные пути выхода? Нет. Мест на "новом Западе" для нас не забронировано, да вряд ли нам там понравилось, так что выгнали бы все равно. Молчать в тряпочку, став для "нового Запада" привилегированной сырьевой территорией, -- не выйдет, такой территорией со временем будет являться весь остальной мир, причем с гораздо меньшими издержками. Покориться какой-либо так называемой "антизападной силе", например, Китаю -- не может быть ничего хуже, чем быть рабом раба, в конкуренции за объедки нас ждет только самое худшее.
       Поэтому альтернативы новому цивилизационному проекту у России просто нет.
      
       -- В чем должна состоять суть этого проекта?
       -- Если предельно коротко -- реализовать аналогичные "новому Западу" цивилизационные преимущества, от безлюдных производств до технологий продления жизни, и при этом избежать "дистиллирования" реальной власти у сверхузкой прослойки финансовой и политической элиты. Сохранить самодостаточность и свободу человека вместо превращения человека в функциональный организм. С помощью ненасильственных социальных и экономических инструментов добиться экологичности общества, его долгосрочного устойчивого равновесия с окружающей средой.
       Если такое общество удастся создать, то к 2050 году мир из однополярного станет двухполярным. Два центра силы смогут обеспечить и баланс, и развитие, в одинаковой степени рассчитывая на свою перспективность и гармоничное взаимодействие с ноосферой.
       Подобное общество, если мы сумеем его создать, сможет на равных существовать с "новым Западом", поделив с ним Землю. В принципе, пространства нынешней России в 1/8 земной суши с перспективой расширения в будущем за счет союзных территорий до 1/7 и даже до 1/6 суши для самодостаточного развития вполне хватит. Это пространство паритетно с территорией "нового Запада", которое можно будет оценить в 23-25 миллионов квадратных километров, то есть в ту же 1/6 земной суши. Если войн за остальные 2/3 территории Земли удастся избежать, то две модели смогут параллельно развиваться.
       Второе -- такое общество сможет конкурировать с "новым Западом", причем за счет сохранения человеческой индивидуальности и свободы, возможно, сумеет добиваться в этой конкуренции известных преимуществ. Хотя в предполагаемых обществах будущего человеческая свобода сама по себе не гарантирует, как априори считалось ранее, лучших знаний, лучших талантов... У "человека функционального", у Homo Eugenicus, в рамках цивилизации "нового Запада" могут быть специальным образом сверхразвиты и сверхусилены когнитивные функции, коллективы из тысяч подобных специалистов смогут работать как гигантские компьютеры, наделенные, в отличие от искусственного, многократно усиленным природным интеллектом. Поэтому совершенно непонятно, чья возьмет верх в этом грандиозном поединке интеллектов.
       Но, во всяком случае, у приверженцев старомодной человеческой свободы появится пространство для конкуренции на ниве познания, развернется борьба за подтверждение своего статуса, своих цивилизационных человеческих прав. Возможно, что при решении наиболее сложных и нетривиальных задач объединенные мозги "киборгов" дадут осечку -- так что возникает поле для состязания, и история продолжается.
       В-третьих, это общество сумеет сохранить многие из традиций и привычек старых добрых эпох. То, что с позиций прогресса для многих представляется мишурой, для значительной части людей остается частью души, ключевым элементом человеческой самоидентификации. Если подобный проект сможет состояться, то с ним также сохранится, избежит выхолащивания и демонтажа широкая христианская традиция. Так что у альтернативной цивилизационной модели найдется достаточно сторонников и у нас, и за рубежом.
      
       -- Хорошо, суть ясна и, на первый взгляд, не вызывает возражений. Но утопии тоже не вызывают возражений, они гармоничны и прекрасны, пока дело не доходит до их воплощения в жизнь.
       Для меня все сказанное тобою пока -- утопия. На какой технологической основе построить новое общество, конкурентоспособное хотя бы с Китаем, не говоря о Западе? Чьими руками строить, под чьим руководством? И чем обеспечить его, этого общества, принципиальное отличие от социальной модели, предполагаемой тобой для Запада? Будет ли это отличие устойчивым и внутренне мотивированным, или же его придется поддерживать, если выразиться помягче, нормативными методами?
       -- Хорошо, отвечаю. Фундаментальной экономической основой новой цивилизационной модели должна стать биоэкономика. То есть экономика, в которой ключевые жизненные блага производятся на основе биотехнологий -- самой емкой, всеохватывающей и перспективной из технологических платформ нового века. В рамках которой обеспечивается наиболее короткий и экономичный передел вещества природы в необходимые человеку блага. Начиная от энергетики на основе биофотолиза воды и получения топливного водорода, от химической индустрии, где основные процессы перемещаются в область биокатализа и протекают при комнатных температурах с минимумом загрязняющих факторов, до сверхпродуктивного сельского хозяйства и биомедицинских технологий, продляющих жизнь. Для биоэкономики практически не нужны гигантские предприятия, ее технологии компактны и легко тиражируемы. Если стоимость старой индустриализации на 90% относилась к стоимости "железа", то в стоимости биоэкономики до 90% -- оплата мозгов.
       Рядом с биоэкономикой -- сектор сборочных автоматизированных и роботизированных производств, более не нуждающийся в дешевой азиатской рабочей силе. Далее -- научный сектор и сфера услуг, включающий подсектор услуг финансовых. Из когда-то самостоятельной и самодостаточной глобальной отрасли финансовый сектор со временем схлопнется до этой узкой и скромной функциональной роли.
       Наблюдаемая сегодня реиндустриализация США и Западной Европы происходит преимущественно на биоэкономической основе, и это необходимо видеть! Чадящие заводы уехали в Китай, и там они останутся, там умрет отжившая свое промышленная цивилизация. Биоэкономика не только радикально решает экологические проблемы, но резко возвышает общество в плане знаний, поскольку на ее предприятиях не нужны двуногие роботы, там стирается грань между рабочим и инженером, между инженером и ученым. Возможно и вполне ожидаемо стирание различий между управляющим и собственником, да и сущность собственника со временем изменится: полезность финансового капитала упадет, зато резко вырастет полезность капитала интеллектуального. Снова, как в допромышленную эпоху, собственники будут и лучшими работниками, и лучшими менеджерами, тем самым завершится четырех-пятивековое предельное отчуждение труда от собственности, порождавшее в промышленную капиталистическую эпоху исключительное неравенство.
       Таким образом, грядущая экономика знаний, биоэкономика в полной мере будут способны обеспечить радикальную трансформацию общественных отношений. В идеале может идти речь о формировании нового правящего класса с новым капиталом, основанным на знаниях и информации, который за счет своего опережающего роста весьма скоро сможет вытеснить с первых ролей и старую финансовую аристократию Европы и Америки, и залетных нуворишей из "развивающихся экономик", в том числе и из нашей.
       Твой второй вопрос был, если не ошибаюсь, о том, кто все это будет делать? На Западе это делает и будет делать старая финансовая аристократия, заинтересованная в сохранении не столько капиталов, сколько власти над цивилизационным дискурсом человечества. Власти отточенной и безраздельной, все более приобретающей метафизический характер, о чем мы говорили.
       Кто этим сможет заняться у нас? Если честно, то пока никто. Нет ни умов, ни внятного социального заказа. Но это не означает, что подобное невозможно. Двадцать лет назад у нас в стране практически не было программистов, сегодня наши хакеры приводят в трепет полмира... Кроме того, ничто не мешает России объединить многих несогласных с грядущей западной моделью. Не желающих расставаться со свободой, со старой религией, с привычками, которые будут объявлены недопустимыми и запрещены...
      
       -- У российских властей хватает хлопот с собственными "несогласными", а ты предлагаешь несогласных еще и импортировать. Не много ли "натяжек"?
       -- То, что сегодня представляется невозможным, уже через пять лет может активно обсуждаться, а через десять-пятнадцать -- идти полным ходом. И это зависит не от персоналий, а от наличия общественной потребности. И от четкого понимания: во имя чего нужны перемены, какими они должны быть.
       Какого рода отношения предполагаются ключевыми в проекте "нового Запада"? На первом месте -- искусственное ограничение спроса, рационирование массового потребления. Движущей силой развития общества взамен максимизации эгоистического потребительского интереса должна стать добровольная реализация своей функциональности, своей назначенной общественной роли. Второе, роль основного стимула и вознаграждения от денег переходит к технологиям продления жизни. Третье. Поддержание стабильности, гомеостаза становятся важнейшими задачами государства, отсюда развитие научного знания и технологий, постоянно гомеостаз подрывающих, будет вестись сверхзакрыто, на смену массовым знаниям придет сверхузкий профессиональный тренинг, дополнительно привязывающий человека к его нише, его социальной ячейке. Четвертое -- религия свободы заменяется на религию послушания. Пятое: демократическая основа государственной власти демонтируется, власть переходит в руки финансовой и научной элит, точнее -- их "дистиллятов". Шестое: взамен открытых социальных лифтов вводится целевое рекрутирование, направленная селекция в элиту лучшего человеческого материала, при этом "антилифты" на нижние палубы и даже за борт -- всегда открыты и работают как часы.
       Отсюда вытекает, что альтернативный проект должен каким-то невероятным образом сочетать несочетаемое: реальную человеческую свободу и эффективный механизм рационирования, не устраняющий мотиваций к развитию. Альтернативный проект должен обладать и ресурсами, и первоклассными высокими технологиями. И еще он столь же действенно, как на "новом Западе", должен обеспечивать продление человеческой жизни, поскольку удлинение когнитивного периода -- важнейшая предпосылка прогресса.
       Возможно ли это хотя бы пока в теории? Да, возможно, перспективы современной биоэкономики позволяют твердо рассчитывать и на возможность достижения адекватной поставленным задачам технологической основы, и на соответствующие изменения к лучшему социальных отношений и общественного устройства.
       Вот об этом-то мы должны сегодня думать. Не о пресловутой "суверенной демократии" или "пятой империи", чтобы зачем-то вновь демонстрировать всем "кузькину мать" и испытывать кайф от трепета инородцев. И не о том, чтобы в пику Западу вновь встать во главе всех голодных и обиженных планеты Земля, обещая, в случае сокрушения ненавистного Запада, всех накормить и дать каждому по женщине. Этих игр недалекого разума планета больше не выдержит.
       А вот сохранить человеческую свободу как уникальный Божественный дар, как совершенно уникальное явление, противоречащее всем физическим законам -- ибо в природе свободы нет, там все зависимо и функционально, -- сохранить, когда вовсю заработают механизмы по ее свертыванию, -- не в этом ли подлинная миссия России, ее долг перед человечеством, перед Историей, перед Богом?
      
       -- Звучит красиво. Но ведь примерно в том же духе, только другими словами, рассуждали в XIX веке русские религиозные философы, в XX веке -- русские космисты... К сожалению, и наш исторический опыт, и сегодняшняя практика построения бюрократического государства свидетельствуют, скорее, об обратном.
       -- Не совсем так. В русском народе всегда жила идея свободы. Свободными людьми были и землепроходцы, и строители потрясающих храмов. Они успевали многое сделать до того, как их водворяли в строй и выкалывали им глаза. Удушение свободы мы привыкли списывать на деспотов -- Иоанна ли Грозного, Сталина.... Но вот я лично вижу в народе вторую, темную и злобную половину, волей которой и удушение свободы и творилось. Да, это страшный, трагический факт, но огромный русский народ разделен. Возможно, в результате какой-то древней катастрофы, кровосмешения, языческого проклятия, монгольского ли следа -- я не знаю. Но эта разделенность -- факт. Большая часть инициированных умными русскими правителями попыток хотя бы частично вывести людей из-под этого гнета тормозились изнутри России, от ее низов или, как у нас любят говорить, "от корней". Прекрасно быть с корнями, в книжном единении со всем народом, но вот почему-то практически всегда, когда требовалось реальное развитие, от корней, от единения приходилось отказываться.
       Старообрядцы, которым в силу своей исторической судьбы пришлось изолировать себя от этой косной половины, дали дореволюционной России большую и, пожалуй, лучшую часть ее предпринимательского класса. Столыпин буквально силой вырывал из тенет общины ценящих свободу и достаток крестьян, из которых он намеревался сформировать для монархии новую социальную опору. А из их оппонентов, из второй половины народа, выходили преимущественно держиморды и революционеры, одинаковые в желании все уравнять.
       Гениальность Столыпина состояла в том, что он не просто понял эту разделенность русского этноса, но и увидел механизм, обеспечивавший вековое воспроизводство "идеи несвободы", -- крестьянскую общину, повел с ней борьбу. В половине губерний это удалось, в половине -- нет, так что действительно, в этом отношении у нас даже географически как бы два народа. Первый народ -- за какие-то считаные годы создал на юге Сибири принципиально новую кооперативную экономику, завалив Россию дешевым хлебом, а Европу -- маслом, яйцами, мясом. Поставлял на рынок столь дешевое зерно, что царское правительство было вынуждено ввести дискриминационный тариф для вывоза зерна из Сибири в черноморские экспортные порты -- так называемый "челябинский тарифный перелом". Вторая часть народа, второй народ -- стал опорой большевистской власти и раскулачивания. Уже в советские годы уцелевшая первая часть русского народа создавала техническую, военную и культурную славу Красной империи, наивно веря в провозглашенные новой властью идеалы свободы, вторая же -- с неистовой страстью эти идеалы душила. Изначально сентиментального и добродушного Иосифа Джугашвили превратила в тирана злая и настойчивая воля миллионов маленьких тиранов и тиранчиков...
       Страшно, но подобная мутация власти, судя по всему, после полувекового перерыва возобновилась и вовсю происходит у нас сейчас. Только если при Столыпине два народа пребывали приблизительно в равном соотношении, при Сталине доля "свободолюбцев" сократилась где-то до четверти, то сегодня их -- не более десяти-пятнадцати процентов. Возможно, что и меньше, поскольку Россию продолжают покидать наиболее работоспособные и образованные соотечественники.
       Поэтому выбор у нас невелик -- либо к 2050 году пасть от внутренней тирании, подобно метастазирующему раку убивающей все живые клетки общества, либо радикально измениться. Стать совершенно другим обществом.
      
       -- Если не ошибаюсь, на своей диаграмме ты поместил лучшую, способную к социальному творчеству часть населения в первый квадрант, где насчитал не более десяти процентов. Можно ли с этим войском строить новое общество?
       -- Войско будет поболее. Те десять процентов, что остались сейчас, и которых еще сто лет назад было не меньше половины -- это действительно первый квадрант, "место обитания" дееспособных романтиков -- пусть простят меня эти люди за вынужденную условность. Но есть огромный человеческий пласт в четвертом квадранте, я их называл "романтическими иждивенцами", бывшей "золотой серединой", советским средним классом. Этот пласт пополняется неглупой, но инфантильной и не желающей грызться за блага молодежью. Их численность велика, не меньше половины от всего населения страны.
       Рисунок 2
       0x01 graphic
      
       Собственно, вот этот пласт и представляет собой последний резерв здорового человеческого материала для позитивных перемен в России, если таковым будет суждено случиться. Если этими людьми правильно и компетентно руководить, их вклад в преобразования будет очень велик. Они -- прирожденные служащие, ответственные специалисты, незаменимые на вторых ролях. Если же не дать им дела, то их социальный слой начнет размываться, пополняя ряды гопников и мелких коррупционеров в третьем квадранте или носителей "новой мифологии" из того же четвертого квадранта.
       В этом случае произойдет стремительное расширение косного большинства, для которого "сырьевая экономика" всегда обеспечит на прилавках дешевую колбасу и водку, а государственные телекомпании -- заполнят духовный вакуум... О деградации "человеческого материала" в России сегодня говорят очень много, это неоспоримый, медицинский факт.
       Российская бюрократия пытается заполнить вакуум рабочими руками китайцев, жителей Средней Азии, нехватку штыков -- кавказцами... Тут хрен редьки не слаще, замена производится человеческим материалом такого же низкого качества. Ни образования, ни развития гражданских начал... Поэтому будущего у этого строя нет, если ничего не изменить, он рассыплется при первом же цивилизационном столкновении с "новым Западом".
       Мотором настоящих преобразований могут и должны стать представители стремительно тающей прослойки "дееспособных романтиков" из первого квадранта. Еще в начале XX века им было тесно, между ними постоянно шла конкуренция, зачастую с использованием весьма жестких методов. Сегодня эти люди -- настоящий золотой фонд страны, ее последний ресурс.
      
       -- Хорошо, но тогда как, каким образом этому меньшинству, этому трижды золотому фонду России, выполнить свою миссию -- осуществить необходимые преобразования?
       -- Думаю, надо просто начать создавать другую Россию. Не виртуальную "другую Россию" из движения "несогласных", а реально существовавшую бы новую страну. Создавать ее не ради красивой идеи, не для дяди, а прежде всего для себя.
       Говоря о другой, о новой России, я исхожу из того факта, что сегодня большая часть из 17 миллионов квадратных километров нашей страны -- фактически мертвое пространство, территория без будущего. Есть Россия Москвы, Петербурга, крупных городов, нефтяных полей и трубопроводов. Это -- сверкающая голубыми огнями страна, сложившаяся вокруг эксплуатации эссенциальных ресурсов, в которой, прожигая последние отпущенные десятилетия, неистово бурлит жизнь. И есть остальные 15-16 миллионов квадратных километров, из которых не менее трети вполне пригодны для жизни, но жизнь там угасает ввиду полной своей бессмысленности. Примитивное сельское хозяйство, примитивные промыслы, наполнявшие в течение тысячелетий смыслом жизнь на этих землях, давно угасли, и жизнь уходит вместе с ними.
       Уходит вместе с жителями, которые, спиваясь, ложатся навсегда в землю отцов, либо бегут в города, где пополняют ряды не самых лучших представителей общества из известного нам третьего квадранта.
       Так вот, я не побоюсь утверждать, что эта единственно реально существующая сегодня страна -- маленькая сверкающая Россия, жизнеспособность которой зиждется на добыче и первичных переделах сырья, -- не в состоянии ни спасти вторую, умирающую Россию, ни даже ее реколонизировать с поддержанием в ней хотя бы минимального порядка. Затраты по вынужденному пока что содержанию большой страны ложатся на "маленькую Россию" тяжелым бременем, от которого власти достаточно активно спешат освободиться.
       Так почему бы, впервые в истории, без оглядок на пресловутый мировой опыт, не создать на умирающих русских пространствах новую страну? Она совершенно не обязательно должна быть суверенным государством, отколовшимся от сегодняшней России, и, скорее всего, она им и не будет -- общность культуры и языка позволят обеспечить сосуществование двух стран в рамках, скажем, конфедерации. Новая страна будет опираться на русскую традицию и культуру, что сделает бессмысленными любые возражения по поводу "развала России". Наоборот, в понимании общества достаточно быстро укоренится мысль, что новая страна есть "резервная Россия", отрабатывающая новую модель развития, а ее инаковость начнет восприниматься примерно в том же нормальном ключе, как китайцы воспринимают сегодня инаковость Гонконга.
       Мы найдем время более обстоятельно поговорить об особенностях этой предполагаемой страны, хотя в силу огромного количества накопившихся в России нынешней неразрешимых противоречий разговор о новых общественных механизмах -- дело не одного дня. Сейчас для нас принципиальным является то, что экономической основой новой России должны стать экономика знаний и биоэкономика, а ее структура должна быть современной, дееспособной и обеспечивать, как минимум, паритет с "новым Западом".
       Квинтэссенция данного паритета состоит в обеспечении производства жизненных благ со стремящимися к нулю затратами живого труда и, разумеется, без рабочих рук мигрантов. Новая Россия должна располагать технологиями продления здоровой человеческой жизни, доступными всем членам общества. Она должна иметь собственную систему экономической -- не административной! -- мобилизации сил и возможностей общества, то есть располагать сопоставимым по эффективности с долларом эмиссионным механизмом. В этом случае можно будет говорить об ее цивилизационной устойчивости и конкурентоспособности с "новым Западом".
       Второе обязательное условие -- в новой стране должен быть найден и реализован эффективный, но в то же время свободный от административного произвола, недискриминационный по отношению к своим членам механизм рационирования ресурсов, механизм сознательного ограничения потребления.
       При этом, как я уже неоднократного указывал, новая страна, эта Vita Nuova, должна не закрывать, а находить обновленные пути к развитию человеческой личности, и в условиях неизбежного порядка и рационирования суметь сохранить и развить человеческую свободу, выведя ее из круга привычного потребительства и товарообмена.... Хочу поделиться одним примером: в далеком 1991 году, находясь в Америке, наша делегация была приглашена в хоспис, и там я поразился, с какой заботой и любовью несколько медсестер относились к немощным старикам. Для большинства медсестер это была просто работа, за которую платили деньги и которую они качественно и корректно выполняли, но для тех двух -- она являлась частью их жизни, ее важным смыслом, который был первичней и весомей всех тягот этого, в моем понимании, не самого приятного труда. Тогда я подумал, что такими, наверное, должны быть отношения в идеальном обществе -- когда человеческая привязанность делает людей свободными всю жизнь качественно и искренне трудиться на однажды положенном месте, не считая этот труд, это место временными, преходящими, позорными, не стремясь от них в звездные чертоги... И об этом же кстати, последний у Бунина рассказ -- старый моряк Бернар, который на своем скромном посту всю жизнь стремился делать всё "весьма хорошо", поскольку он не мог не быть "настоящим моряком", bon marine, и поскольку именно такая жизнь, по его убеждению, была угодна Богу.
       Если новое общество сможет культивировать в себе подобные человеческие отношения, если функциональность перестанет быть проклятьем, а превратится в свободный и даже в чем-то радостный выбор -- человечество вступит в новую эру. В этом случае у технократического социализма Запада появится полноценный соперник, играющий по его правилам и на его поле, однако опирающийся на безусловно лучшее качество человеческого материала или, быть может, даже на качественно иной человеческий материал. И тогда конца истории в ближайшие столетия точно не произойдет.
      
       -- У Данте после его знаменитой Vita Nuova были девять кругов ада... Не получится ли так, что в очередной раз путь к "светлому будущему" обернется таким адом, за которым забудутся все идеалы? И еще, если говорить о параллельном государстве, то ведь оно в России уже было -- опричнина Ивана Грозного против земщины. Где гарантия, что во главе твоей идеи не станет личность с аналогичным темпераментом, что развитие будет происходить мирно?
       -- Я за мир и ненасилие, конечно же. Но подразумеваемый тобой императив, что "развитие должно происходить мирно", некорректен в принципе. Развитие должно, прежде всего, происходить, а вот уж мирно или нет -- другой вопрос. Конечно же, надо стремиться к процессам без насилия, построение персонального будущего вне рамок насилия и произвола -- наверное, лучшее, что можно пожелать конкретному человеку. Однако общественные процессы имеют иную природу, и априорно исключать из них насилие -- глупо и непродуктивно, поскольку оно рано или поздно выйдет на поверхность, пробьется само, если иначе нельзя. В конце концов, еще классиками сказано, что насилие -- повивальная бабка истории.
       Будущее человечества, увы, не будет мирным, и для России исключений нет. Так может быть, стоит избрать критерием приемлемости того или иного проекта не теоретическое отсутствие в нем возможности насилия, а его способность сохранить Россию, придать смысл ее будущему, спасти ее культурный код? Плюс его вклад в сохранение такой фундаментальной основы европейской цивилизации, как человеческая свобода, и все того же европейского культурного кода, основанного на христианской традиции. Без которого, кстати, не смогли бы сформироваться ни европейская научная мысль, ни европейский атеизм...
       Хотя, я уверен, предлагаемый проект, нацеленный на врастание новых отношений в полуразложившуюся ткань нашего нынешнего общества, обещает минимальное количество насилия из всех возможных вариантов. Насилие, правда, может возникнуть с неожиданной стороны, в том случае, когда контуры нового общественного устройства обозначатся, будут привлекательными, а власть, даже оставаясь благожелательной к ним, начнет тормозить движение в их направлении. Тогда, боюсь, с несколькими сотнями храбрецов, изнывающих от трифоновского "нетерпения", стране не избежать политического террора снизу -- как было у нас с восьмидесятых годов XIX века вплоть до самой революции...
       Далее, об аде, об опричнине... Сравнение футурологической идеи "резервной России" с опричниной уместно лишь в том плане, что в XVI веке речь действительно шла о попытке создания нового государства. Считается, что Грозный через взятие в опричнину "ничейных" земель пытался преобразовать государство от земско-вотчинной модели к централизованному типу, которое, как известно, должно было способствовать развитию производительных сил и всему остальному... Есть мистическая точка зрения, что целью Грозного было создание православного царства последних лет -- не случайно на совершенно здравые письма Курбского о достоинствах европейского жизнеустройства царь отвечал, что "Россия есть не Европа, а царство Божие Израиль". Так или иначе, но им была предпринята попытка "взрастить" новую идеальную страну -- новый ли Рим, новый ли Израиль -- в недрах страны прежней. Эта идея, неплохая в своей сути, не удалась, поскольку опередила свой век -- никаких механизмов, обеспечивавших бы формирование в новой стране иных экономических или духовных отношений, кроме голого насилия, у царя не было, поэтому крах сей затеи был предопределен.
       Так что кровавые эксцессы опричнины -- не априорный результат возникновения параллельного государства, а плата за отсутствие в ту пору иных социальных технологий, кроме плети и топора.
       Кстати, из опыта опричнины может быть позаимствовано и нечто позитивное -- короткий опыт параллельного управления, когда землями земщины в последние годы существования подобного разделения правил назначенный Грозным крещеный татарский князь Симеон, а сам царь заведовал опричной территорией. Этот период прошел вполне мирно и без эксцессов. Я не сторонник создания "параллельной России" путем жесткого территориального размежевания, но данный опыт показывает, что даже в подобном крайнем случае ничего страшного не происходит -- Россия в 1575 году не развалилась, не распалась на куски.
       Более того, идея Грозного о новой России в последние годы его царствования начала воплощаться в жизнь вполне по-настоящему -- я имею в виду присоединение, начало заселения и освоения Сибири. Где за Уральским хребтом сразу же начали складываться другая экономика, другая русская жизнь, у которых имелись все основания стать моделью для остальной части государства.
       Если говорить о более близком историческом опыте, то в качестве позитивного примера я привел бы советский ядерный проект. Ведь для его успешной реализации фактически была создана новая страна -- со своими заводами, институтами и конструкторскими бюро. В этой "стране" сложились весьма отличные от остального СССР экономические и социальные отношения, там не практиковались доносы, зато всемерно поощрялись творчество, интеллект... Пусть искусственно, за счет остальных, но зато феноменально результативно! Эта параллельная страна, почти восемь лет существовавшая у нас под боком, в данном своем аспекте совершенно не исследована, поскольку мы все до сих пор пребываем под "антиобаянием" Берии и априорно исключаем всякий связанный с его деятельностью позитив. Но разве не очевидный успех в создании этого реально существовавшего более свободного и эффективного сегмента СССР привел к тому, что у Берии не оказалось сторонников в высшем руководстве, и что уничтожен он был как раз по обвинению в попытке "изменить советский строй"!
       Можно привести еще примеры сосуществования "двух Россий". Один из наиболее ярких -- уже упоминавшееся русское старообрядчество, прошедшее путь от изгнанничества до всероссийского инкубатора лучших предпринимательских сил. Или упоминавшаяся мной кооперативная экономика в южной Сибири. Да и сосуществование "двух Россий" в виде губерний, поддержавших и не поддержавших столыпинскую реформу, выступивших за белых и выступивших за красных -- разве это не доказательство наличия скрытой, латентной разделенности? Для исторического преодоления которой нам стоит, быть может, разделившись в последний раз, дать шанс пока что сохранившейся популяции "дееспособных романтиков" реализовать себя, добиться для страны цивилизационных преимуществ?
      
       -- А где гарантия, что это разделение будет последним и будет успешным?
       -- Гарантия в сжатых, практически эсхатологических сроках. Других вариантов сохранения страны в течение ближайших сорока-пятидесяти лет я просто не вижу.
      
       -- Ну что ж, на фоне реально ощущаемых многими из нас грядущих угроз твой проект представляется неплохим образом для будущего. Но до сих пор он формулировался тобой на отрицании отношений, которые ты наблюдаешь у нас, и на отрицании отношений, которые ты прогнозируешь для "нового Запада". Однако как осуществить синтез, как достичь желанного состояния? Кто конкретно способен возглавить такой переход? Не в теории, а в реальности стать его движущей силой?
       -- Спасибо, абсолютно правильные и своевременные вопросы.
       На вопрос "кто способен стать движущей силой" -- отвечаю еще раз: те десять-пятнадцать процентов населения России, которые не деградировали, не оскотинились, сохранили стремление к самореализации и мечту о личной независимости. Остатки "дееспособных романтиков" из нашего первого квадранта.
       Сегодня эти люди физически существуют в России и в рассеянье, но они не образуют ни уклада, ни социальной среды, ни даже политической силы. Кто-то зарабатывает на хлеб насущный у сильных мира сего, кто-то эмигрировал, кто-то спивается... У этих людей сегодня только два пути -- либо окончательно погибнуть со всеми своими идеями и мечтами, либо при первой же возможности начать объединяться в целях выживания. Двадцать лет назад мы думали, что одной из сфер массовой самореализации людей подобного рода может стать возрождающееся фермерство. В 1991 году я преподавал английский язык в одной из первых в России школ для фермеров и хорошо помню среди своих слушателей и городских инженеров, и даже двух филологов. Однако сельское хозяйство с его примитивными технологиями и непомерно раздутой капиталоемкостью за считаные годы очистилось от этих идеалистов, стало вотчиной крупного капитала и бандитов. Сегодня биоэкономика дает шанс вновь стать емкой сферой притяжения и самореализации "дееспособных романтиков", и этим шансом необходимо воспользоваться.
       На вопрос "каким образом" осуществлять переход -- ответ один: преимущественно ненасильственным, эволюционным путем, путем врастания нового уклада в разлагающуюся, мертвую ткань старого бытия. Путем ее перемалывания и демографического замещения. Хотелось бы, чтобы через два-три поколения нынешний социум гопников, бандитов и коррупционеров был бы количественно замещен новой цивилизацией, основанной на творчестве и знании. Постепенно забрать у них и власть, и контроль за дискурсом общества. Дать возможность тихо сойти с орбиты. Или помочь сдохнуть -- кому что милее.
       Все, что я говорю, можно было бы смело назвать утопией, если не одно "но". В обычной жизни никто никакую власть никаким "новаторам" не отдаст, они лучше пустят остатки страны под откос, чем поступятся своей властью. Но если основой будущего становится биоэкономика, а ее стержнем -- технологии продления жизни, и если в России ими будет располагать именно новаторская формация -- то, по меньшей мере, война отменяется. Возникнет пространство для диалога, для восприятия новых ценностей, новой культуры. Негодяи вымрут естественным путем, остальные будут вынуждены пойти дорогой конвергенции.
      
       -- Ты сказал, что перемены будут идти "преимущественно ненасильственным путем". Значит, насилие ты все-таки допускаешь?
       -- Какой-то период насилия, скорее всего, будет объективно неизбежен в момент окончательной конвергенции двух Россий. К насилию может привести и чье-то революционное нетерпение, и отсутствие перспектив у "неуспевших сориентироваться". Но основным резервуаром насилия, ежели таковое случится, будет Россия ветхая, уходящая, переполненная далеко не лучшим людским материалом. Тут уж, извини, ничего нельзя будет поделать.
       -- Хорошо. Насколько я понимаю, ты ведешь речь о желательности возникновения в России социальной группы, видимо, в своей основе ученых, располагающих "эликсиром бессмертия". Или чем-то вроде того. Они используют этот эликсир внутри своего круга и "отпускают его" на сторону при условии, что люди со стороны также становятся людьми их круга, принимают их правила поведения и жизни. И тем самым трансформируют общество к своему идеалу.
       Правильно ли я рассуждаю?
       -- Если предельно схематично -- то да. Но так называемый "эликсир бессмертия" будет лишь вершиной пирамиды. В ее основании должна лежать биоэкономика -- система реального производства, позволяющая получать эссенциальный продукт не из приватизированных элитой нефтяных и газовых скважин, а из доступного сельхозсырья, из целлюлозы, из отходов. Без дымящих гигантов индустрии, стоящих миллиарды, поскольку биотехнологические процессы, не требующие критических режимов и концентраций, могут быть реализованы в рамках малого, едва ли не семейного, бизнеса. Скорее всего -- в рамках глубокого кооперирования.
       С биоэкономикой получает новое прочтение гениальное открытие, сделанное в свое время Чаяновым в отношении оптимальных масштабов сельскохозяйственного производства. Чаянов доказал, что в силу биологической природы сельского хозяйства компактные производственные формы в нем при прочих равных будут более эффективными, чем крупные, индустриальные. Биотехнологии имеют схожую природу процессов, требующих внимания и концентрации личных усилий, личного интеллекта, поэтому их развитие тоже будет происходить в направлении компактных производственных форм.
       Биоэкономика должна стать экономической основой для подлинного среднего класса, подлинного гражданского общества. Именно развитие биоэкономики я вижу движущей силой "параллельной России", фактором ее привлекательности и основой перерождения России прежней, "ветхой".
       А "эликсир бессмертия" или что-либо подобное ему, коль скоро это направление становится магистральным в мировой биологии, конечно же, будет являться высшим призом.
      
       -- Да, но к обладанию этим призом будет так или иначе сводится вся человеческая жизнь, поэтому все свободы и права, даруемые биоэкономикой, могут оказаться ненужным хламом. Не возникнет ли у обладателей этого "эликсира" соблазна продавать "билет" в лучшее будущее за очень большие деньги? И не окажется ли это будущее в итоге тюрьмой, сектой, как уже не раз бывало в истории?
       -- Нет. Я полностью исключаю возможность узурпации соответствующих технологий. Если бы такая возможность была, то и не стоило городить огород с "параллельной страной": нынешняя элита бросила бы все возможные и невозможные деньги, залезла бы в карман будущих поколений, но достала бы для себя заветные технологии, надежно скрыв их от недостойных в каком-нибудь закрытом медицинском центре. А для поддержания порядка на имеющейся территории рекрутировала бы из своего и иноземного плебса хорошо управляемую стражу.
       Сразу скажу, что такой вариант не пройдет. Подобный строй окажется убогой копией "нового Запада", и его возникновения "новый Запад" не допустит хотя бы из соображений чистоты эксперимента. Перекроют экспорт углеводородов, нашлют заразу, перекупят стражу, бомбу сбросят -- да мало ли что. Как до конца не взяли наших патрициев в нынешнее "буржуинство", так не возьмут их и в технократический социализм. Поэтому чем скорее наша нынешняя элита осознает, что мест на ковчеге для нее не предусмотрено, тем будет лучше и для нее, и для России.
       Новые технологии должны принадлежать широкому кругу участников нового общества. В силу своей сложности они будут чем-то вроде художественного или поэтического дара, право на который нельзя ни купить, ни отобрать, а необходимо заработать самому. Если говорить предельно схематично, то мало иметь личный биореактор, надо располагать знаниями о технологических режимах, о подборе ферментов, генно-инженерных манипуляциях и прочих премудростях. На управление биореактором нельзя поставить раба, там должен быть специалист аналогично высокого класса. Соответствующие знания, мастерство невозможно купить за деньги, поэтому сфера денежного обращения сузится до обслуживания оборота тривиальных благ, в новой же экономике начнут формироваться принципиально другие отношения обмена, основанные, видимо, на знаниях, на информации. Корпоративный, акционерный принципы владения начнут уходить в прошлое, система собственности на средства производства будет формироваться и развиваться на основе добровольного объединения носителей информации и знаний, то есть на кооперативной основе.
       В обществе, сформированном подобным образом, со временем сложится широкий слой элиты, членство в которой будет определяться преимущественно личными качествами, а не происхождением и не капиталом предков. На "новом Западе" подобного не произойдет, там во главе общества останется элита прежняя, а если точнее -- то ее наиболее старая и закрытая часть... Принципиально различный генезис элит будет определять различия в мировоззрении, их цивилизационные преимущества и недостатки. У человечества появится возможность еще одного исторического витка, еще одного круга развития.
      
       -- А хватит ли сил у той крошечной прослойки, на которую ты планируешь опереться, пройти весь этот путь от энтузиастов до элиты новой России? Не срежут ли их на старте, да и решатся ли они на этот старт?
       -- Если их начнут сознательно добивать -- боюсь, шансов не будет никаких. Тогда, возможно, шансы смогут появиться лишь в результате революционной смены строя по известной формуле, когда низы не хотят, а верхи не могут.
       Хотя -- и это представляется наиболее предпочтительным вариантом -- у нынешних властей хватит ума не препятствовать формированию отношений, конституирующих "резервную", "параллельную" Россию. Для начала -- на муниципальном, негосударственном уровне, единственном сегодня, где сохраняется формальная выборность и где может неожиданно возникнуть первый очаг новой экономики. Например, на основе перспективной биотехнологии фотолиза топливного водорода, где для размещения биореакторов неплохо подойдут заброшенные и никому сегодня не интересные северные земли. Когда длительность летнего солнцесвечения обернется мощным конкурентным преимуществом по сравнению с Западом, где летом, когда только и возможно осуществление биофотолиза в природной среде, солнце светит меньше!
       С минимальной поддержкой нынешние власти России могли бы помочь новому укладу также через покровительство переселению в нашу страну достаточно многочисленной консорции "дееспособных романтиков" из стран Запада. Как ни неправдоподобно это звучит, но подобная иммиграция в Россию не только возможна, но по мере трансформации западных обществ к технократическому социализму ее потенциал будет нарастать. Никакой угрозы для самоидентичности России в подобной иммиграции нет, от массовых переселений к нам византийских греков, немцев или коммунаров из США в 1920-е годы Россия только выигрывала.
       "Параллельная Россия" с ее новой элитой, биоэкономика, технологии продления жизни и все с ними связанное -- представляются абстрактными и глобальными категориями лишь при философском осмыслении. В представлении же их непосредственных участников данные категории будут являться не самоцелью, а всего лишь способом самоорганизации и развития во имя обеспечения собственных земных интересов, интересов своих семей, будущего детей. Но, поскольку одним из условий успеха будет человеческая совместность, начнется постепенное освобождение нового общества от ограничений индивидуализма и кастовости. Новую Россию я вижу не только внутренне свободной, но и открытой миру. В принципе, если подобная Россия состоится, то человечество получит шанс на содержательное продолжение своей истории. По крайней мере, народы, не попадающие на ковчег "нового Запада", обретут надежду, что проблемы перенаселения и нехватки ресурсов смогут быть решены по моделям, отличным от "евгенистической оптимизации".
      
       --  "Евгенистическая оптимизация" -- это упоминавшаяся тобой ядерная война в странах третьего мира? Чем мы сможем помочь этим странам, кроме как предложив свое покровительство, свое вмешательство? Мы много раз вмешивались в дела других государств и народов, и обычно ни к чему хорошему это не приводило...
       -- Локальная ядерная война, наиболее вероятная сегодня на Среднем Востоке, скорее всего станет лишь окончательным толчком для форсированного перехода западной цивилизации к технократическому социализму. Сокращать "излишнее" население будут, скорее всего, экономическими методами и руками местных элит.
       Что касается наших попыток участвовать в чужих делах, вмешиваться... До сих пор на этом поле мы всегда проигрывали Западу. Запад в чужие дела вмешивался не меньше, однако у него всегда имелись деньги, а у России -- нет. Россия не располагала технологией эмиссии мирового эквивалента, а Запад располагал и располагает этой технологией в полной мере, и в этом до сегодняшнего дня состоит его фундаментальное преимущество.
       Располагая нескончаемым ресурсом долларовой эмиссии, Запад совершенно искренне обуславливал получение другими народами доступа к этому ресурсу наличием "свободы и демократии" и сознательно вел борьбу с тоталитарными режимами. В этой борьбе был совершенно земной смысл: тоталитарные режимы неэффективны в смысле развития потребления, а ведь неограниченный рост потребления до последнего времени лежал в основе глобальной экономической модели, развиваемой Западом.
       Теперь, когда данная модель, поработав на славу и заложив все необходимые основы "нового Запада", уходит в прошлое, императивом развития должно стать сочетание тягот сознательного рационирования и бонусов за него в виде продления здоровой и комфортной жизни.
       Что будет происходить в глобальном масштабе? Рационирование, вводимое "новым Западом", в сочетании с его реиндустриализацией на основе "безлюдных" технологий кардинально сократит мировой спрос и лишит мир дешевых денег. Многие лишатся денег вообще, мировая торговля за исключением небольших сырьевых потоков, обслуживающих "новый Запад", остановится. Для выживания придется авральным порядком вводить рационирование, и в большинстве развивающихся стран оно будет осуществлено в форме рационирования бедных. Местные элиты, на словах, для красного словца обвиняя Запад в бесчеловечности, на деле дадут возможность сотням миллионов своих подданных тихо умереть, освободив планету. Впрочем, это нисколько им не поможет -- в процессе умерщвления своих народов начнут взрываться и распадаться их государства, территории погрузятся в хаос, а уцелевшие правители последних, теперь не более чем просто хорошо откормленные мажоры, станут никому не нужны. Ни на Западе, ни на Востоке.
       Если в России удастся реализовать альтернативную модель, ту модель, о которой мы ведем сейчас разговор, то для этих народов появится шанс. Если мы сможем добиться сочетания рационирования и прогресса на основе кооперативной, горизонтальной, гражданской организации нового жизненного пространства, на основе новых технологий, принадлежащих не государству, не олигархату, а непосредственно гражданам -- то глобальный процесс ограничения потребления можно будет провести мягче. Многие обреченные страны, как в 1960-е годы, пожелают с нами самых тесных отношений, причем не из-за благодарности за наше социальное ноу-хау, а за возможность с нашей помощью восполнять недостаток в знаниях и ресурсах, получить в лице России политическую и, если необходимо, и военную поддержку.
       Мир, подобно середине двадцатого века, вновь станет двухполярным и расколется на два лагеря, но это разделение для бедных народов станет гарантией по меньшей мере их минимальной востребованности в качестве союзников и партнеров для соперничающих центров силы.
      
       -- Но что получат развивающиеся страны от такого рода дружбы и сотрудничества с нами? Научатся делать уколы и прививки для продления жизни своем элитам, чуть в меньшей мере -- своему репрессивному аппарату, платоновской "страже", а для своих народов устроят рационирование по опыту "красных кхмеров". Ведь если быть последовательными, то полпотовская Кампучия в ее кошмарные 1970-е годы тоже ориентировалась на пришедшие от нас абсолютно светлые на словах идеалы коммунизма...
       -- Нет. И наш "коммунистический" строй, и китайский режим, и режим "красных кхмеров" были иерархическими, кастовыми, народ в них оставался быдлом, и с ним, за редкими исключениями, поступали как с быдлом.
       Новый строй, технократический социализм, будет иерархическим только на Западе. Я уже объяснял, что у нас его либо не будет -- не будет с нами вместе, либо аналогичный строй у нас будет иным.
       Дело в том, что только там, на Западе, для установления иерархической технократии в достаточной мере развиты, прошу прощения за анахронизм, производительные силы. Только там реальные элиты, долгое время не афишируя своего участия, с помощью максимально высвобожденной человеческой свободы добились невиданных высот прогресса. Только там, совершив переход от идей Ренессанса, от позитивной веберовской протестантской этике к циничному и жестокому протестантизму Линдси, а теперь и в достаточной мере подготовившись к принятию ислама, завершается тысячелетний круг развития и заклания человеческой свободы.
       Я уже говорил, что нам не позволят создать копию подобного иерархического строя. А если и позволят, он попросту не состоится по причине отсутствия технологий и позитивной человеческой воли к переменам.
       Поэтому альтернативный проект, если мы хотим изменить наше незавидное будущее, может и должен развиваться на свободной, некастовой основе. У нас в России сегодня есть уникальный шанс -- соединить значительно более близкий и понятный проект формирования новой жизненной среды и основанного на ней полноценного гражданского общества со становлением экономики знаний, биоэкономики и экономики безлюдных производств на горизонтальной основе, на основе кооперации не столько денег, сколько информации, ноу-хау и человеческих талантов.
       Все это предстоит делать, опираясь на имеющиеся и ожидаемые технологические и научные достижения, используя современные возможности сетевой организации научного и производственного процесса. Для этого в России имеются все условия -- сильно подорванный, но по-прежнему живой человеческий интеллектуальный потенциал, обширная территория и ресурсы, безопасность, гарантированная ракетно-ядерным потенциалом. И еще Россия -- это по-прежнему христианская страна, в которой, несмотря на чудовищную разделенность социума, идея свободы как высшего дара, как возможность и условие сотворчества человека с Творцом -- по-прежнему жива. Вот почему альтернативный "новому Западу" проект способен сегодня состояться только и только у нас.
       Сегодня нам необходимо любой ценой сохранить принципы и базовые отношения человеческой свободы, духа свободного предпринимательства, поиска, творчества. Сохранить свободу во времена, когда современные информационные технологии, чипирование и геоконтроль, соединившись с корыстными интересами элит, способны навсегда лишить человека права выбора, превратить в двуногую функцию, закрыть для него Небо.
       Пусть для многих сказанное представляется утопией, но другого-то пути для России нет! Равно как нет третьего пути и у большей части человечества.
       Кто знает, может быть, именно для решения этой по-настоящему глобальной задачи нового тысячелетия и пожалованы России Господом Богом и территория, и ресурсы, и все те же остающиеся, несмотря на войны и лихолетья, десять-пятнадцать процентов народа -- думающего, работоспособного, искреннего в желаниях и поступках?
       Тогда мы сможем предложить миру не нефть или оружие для умерщвления себе подобных, а полноценную, работающую модель организации и рационирования жизни. С помощью которой в известной перспективе мир сможет достойно, без попущения гибели себе подобных, и выйти из демографического тупика, научиться рационировать свое потребление, максимально сохранить культурное разнообразие.
      
       -- Все это звучит красиво и, пожалуй, убедительно, но какими ты видишь механизмы подобного перехода к лучшему будущему? Не скрою, созерцание реальных образов нашей стремительно деградирующей страны заставляет меня усомниться в возможности превратить Россию в новый "город Солнца". Я также слабо себе представляю, какими такими примерами из нашей жизни должны вдохновляться народ, скажем, Пакистана, Китая или Индии, чтобы перейти к некоему "высокоорганизованному обществу", эффективно и гуманно контролирующему воспроизводство населения и потребление ресурсов?
       Не кажется ли тебе, что более простым и значительно более вероятным вариантом развития событий станет скатывание и России, и всех подобных нам стран к жесткой диктатуре? С согласия и при негласном патронате "нового Запада"?
       -- Начну с последнего вопроса. Если брать Россию, то мы надолго обречены жить в условиях диктатуры мягкой -- жесткая диктатура у нас продержится до смены первого же диктатора, после будет распад страны -- причем не только по границам национальных окраин, но распад собственно тела России. Карелы, сибиряки, ингерманландцы, амурцы, байкальцы, уральцы, залесцы -- границы возможного самораспада России уже намечены, в случае с диктатурой люди не будут более бороться за единое мегагосударство, ограничивающее и истребляющее их во имя сиюминутных своих и долгосрочных чужих интересов.
       В других странах -- в тех же Индии, Пакистане ли -- будет, по-видимому, так же. Ведь диктаторские режимы, даже самые жестокие, терпят до тех пор, пока они способствуют развитию.
       Теперь второй вопрос, вопрос об альтернативных диктатуре способах рационирования. Я коснусь лишь ключевого аспекта -- контроля за рождаемостью. В примитивном обществе такой контроль невозможен в принципе, в условиях диктатуры он может простираться от относительно мягких форм, как в Китае, до самых жестких, как делалось тридцать лет назад в Кампучии. Но давайте возьмем общество, в котором существует понимание, и существуют технологии продления жизни ребенка через обязательную генетическую коррекцию зиготы. Уверен, что вменяемые родители абсолютно сознательно ограничатся не более чем 2-3 такими генетическими коррекциями. В конце концов, может быть централизованно установлен верхний предел. По моему разумению, будет лучше, если этот верхний предел установит саморегулирующаяся гражданская организация, занимающаяся генетической корректировкой, а не безликий государственный орган.
       Уверен, что в высокоорганизованном обществе подобные механизмы рационирования смогут вводиться максимально корректно и комфортно для людей. А если они будут относится к принципиально новым жизненным благам -- то исчезнет даже тень возможного насилия. У человека, в конце концов, будет оставаться и право "выйти из игры", вернуться к своим старым вредным привычкам и прожить обычную короткую жизнь. Многие выберут этот путь для себя. Но в отношении своих детей -- вряд ли, поэтому механизмы рационирования со временем начнут работать.
       И, наконец, твой первый вопрос. Если я не ошибаюсь, его формулировка была: "Как превратить Россию в "город Солнца"? Совершить этот невероятный переход на фоне образов умирающей страны?
      
       -- Да, мы много говорили об отношениях, задающих и, я бы сказал, венчающих твою футурологическую концепцию, однако сама процедура перехода к новому обществу в России тобой не была затронута.
       -- Все правильно. Это чрезвычайно непростая задача. Лично я не имею ни малейших сомнений в стратегической правильности и непротиворечивости идеи "новой России". Но вопросы практической реализации этой идеи, процедура, как говорят физики, фазового перехода из сегодняшнего дня в это самое "завтра", конечно же, не решены.
       Ведь о чем идет речь? Практически без опоры на нынешнее государство, вне потрясений и революций, которые, случись они сегодня, наверняка разорвут страну, в условиях всевластия коррумпированной бюрократии, в условиях произвола грубой силы начать строить новое государство.
       Строить руками абсолютного меньшинства, строить если не во враждебном окружении, то в условиях неприязни и подспудного противодействия. Удастся ли сыскать храбрецов, способных сделать первые шаги?
       Думаю, что да. Уже сегодня в нашем обществе достаточно высок потенциал внутреннего протеста, нежелания жить по законам лжи и насилия. Вырваться из круга подлой жизни, иными словами, эмигрировать. Бог весть, но, может быть, глубина падения общественных устоев в нашей стране волей свыше оказалась столь беспардонно бездонной именно для того, чтобы этот потенциал однажды смог сработать? Чтобы дождавшаяся своего часа, вобравшая в свой состав последних не потерявших совесть людей, вызревшая до своего окончательного, крайнего предела эта последняя волна русской эмиграции, поднявшись -- и упершись в невозможность уйти, как прежде, за рубеж, растеклась бы по опустыненным, брошенным за ненадобностью для нужд сырьевого бизнеса российским землям? Чтобы эта пусть малочисленная, но активная прослойка, для которой в изменившемся мире технократического социализма более за Неманом земли нет, равно как не найдется ее и за Амуром, обратилась бы к повторному заселению и обустройству русского пространства. Новой русской Палестины.
       Сегодня подобная "внутренняя колонизация" технологически и социально осуществима. Мы уже говорили, что на основе современных технологий и биоэкономики возможно создание относительно самодостаточной, вплоть до практической автономности, параллельной жизненной среды. Новой экономики, в которой энергетической основой станет биофотолиз -- получение топливного водорода из воды в результате специальным образом перестроенного процесса фотосинтеза в растениях и микроводорослях. Нет сомнений, что подобные проекты рано или поздно начнут осуществляться -- если не у нас, то в других частях мира, например, у американских амишей.
       Но, в отличие от замкнутых сектантских сообществ, я вижу проект "параллельной России" открытым. Пожалуй, впервые в человеческой истории решающим фактором успеха колонизации будут являться знания, а не грубая сила. Новая страна как магнит начнет притягивать тех, кого принято называть приличными людьми, возникнет, прости за тривиальность, потребность в позитивной селекции. Дети коррупционеров и бандитов, преодолев проклятье собственного прошлого, вполне смогут стать ее полноправными гражданами. Жизнь в новой стране при схожих материальных условиях будет привлекательней за счет творческого начала и человеческих отношений.
       -- Тогда каким образом, в результате чего и когда, по-твоему, активизируется "внутренняя эмиграция"?
       -- Как все подобные вещи -- после толчка. Социального толчка, резких перемен любого рода, желательно не связанных с катастрофами. Могу добавить, что последним из возможных по времени толчков такого рода будет тот, ожидаемый нами, после которого западный мир начнет быстро и уже бесповоротно реформироваться к технократическому социализму. Начнем мы реформироваться раньше -- прекрасно, позже -- вряд ли тогда что успеем сотворить. Не хочу оказаться в роли Кассандры, но подобным рубежным толчком может стать ядерная война в Индостане. Поэтому хотелось бы, чтобы и войны не было, и чтобы первые камни в фундамент новой России удалось бы заложить в более спокойной обстановке.
      
       -- Что будут собой представлять эти самые закладные камни?
       -- Эти камни -- очагового типа сообщества "внутренних эмигрантов". Я только что определил их как "приличных людей". Если более конкретно -- то в их состав войдут, прежде всего, люди самодостаточные и творческие -- инженеры, ученые, врачи, предприниматели, имеющие вкус к инновациям, просто представители среднего класса, уставшие быть лакеями и жаждущие достойной и независимой жизни.
       Новый тип экономической организации, о котором мы уже говорили, позволит этим сообществам на вполне конкурентоспособной основе производить жизненные блага и добывать хлеб насущный. Экономическое взаимодействие их участников будет строиться не столько на объединении капиталов, то есть прошлых заслуг и усилий, сколько на интеграции наличных ресурсов, текущих усилий, живого интеллекта. То есть структура экономики будет тяготеть не к корпоративной, а к кооперативной. В перспективе эта экономика сможет обеспечить всем своим участникам гарантированно высокий уровень базовых благ и устранить конкуренцию за жизненные ресурсы. Состязательность сохранится в отношении знаний и талантов, и она, скорее всего, окажется более действенным фактором развития, нежели борьба за деньги, за ресурсы.
       Аналогичным образом, преимущественно на горизонтальной основе -- той, что мы сегодня называем кредитной кооперацией, сможет начаться объединение финансовых ресурсов. При этом центральные учреждения кредитной кооперации приобретут со временем возможность стать эмиссионными центрами.
      
       -- Как ты представляешь себе формирование и развитие подобных сообществ?
       -- Я бы ответил через непосредственное определение данного процесса, для которого подходящее наименование -- "Расселение". Расселение -- это антипод замкнутому, обособленному и внутренне статичному поселению, основное назначение которого -- оградить, защитить своих обитателей от внешнего мира. Расселение же, наоборот, прорастает во внешний мир, постепенно трансформируя его по своему образу и подобию.
       Как создавать это Расселение, положить начало процессу -- отдельная тема, где вопросов пока больше, чем ответов. Ясно одно, что модель государственного наукограда "Сколково", где чиновники будут распределять лаборатории и коттеджи для временного проживания ученого люда, здесь неприменима. Новая страна должна строиться свободными руками свободных людей. С чего начать -- в деталях не знаю. Может быть, на основе жилищных и дачных кооперативов провинциальных интернетчиков или художников. Может быть, в качестве закваски, "дрожжей" стоит пригласить поселиться у нас с семьями сколько-то сотен западных ученых и инженеров, которых реально тяготят усиливающиеся в их странах поведенческие ограничения и опека государства. Начиная от любителей курения и охоты, от несогласных с политкорректными выкрутасами и так далее.
       Затем необходимо добиваться коммунальной и муниципальной автономии Расселения, подержания в нем порядка силами собственной милиции -- на сей раз именно милиции, то есть вооруженных представителей самоуправления. Накапливать принципиально новое качество жизни, где ведущая роль будет принадлежать творчеству и здоровым человеческим отношениям. Сформировать экономический базис, "посадив" у себя все те же биотехнологические и иже с ними производства, развивать на его основе хозяйственный комплекс, который бы обеспечивал и базовые потребительские блага, и генерирование инноваций. Опять же повторю, что ни о какой замкнутой экономике Расселения речи не идет, в век интернета и информационных технологий она будет максимально открытой. Потребляемые изделия, если необходимо, могут физически изготавливаться в Китае, но все лекала, все инновации должны оставаться здесь. Эти инновации со временем бы стали своеобразным товаром для обмена с остальной, "ветхой" Россией, а совместное их использование двумя моделями превратилось бы в механизм конвергенции. Ведь для федеральной бюрократии "ветхой" России было бы привлекательным со временем политически возглавить обновленное общество, а для самого нового общества -- заполучить в союзники оздоровленный государственный аппарат, обеспечить государственное правопреемство.
       Аналогичные системы интересов могли бы складываться с властями и на региональном уровне, поэтому процесс Расселения, вызревания новой России в недрах старой страны мог бы протекать в целом мирно и бесконфликтно.
       Новую страну, как я уже говорил, лучше начать создавать на неосвоенных или заброшенных землях. Например, на Дальнем Востоке, в Новгородской, Тверской областях, в Пермском крае.... Свободная жизнь и свободный труд означают, что нынешние формы скученного, по сути барачного поселения должны быть выброшены на свалку истории.
       Очень важно -- не создавать новые места проживания в планах прежних городов и деревень, не пытаться вписаться в их отжившую свой век селитебно-ландшафтную структуру. Строить для новой жизни новые поселения и города. Подобно Андрею Боголюбскому, бежавшему из преисполненного суетой, обманом и предательством Киева и перенесшему в девственные владимирско-московские просторы свою столицу. Подобно жителям Рязани, выстроившим новый город в десятках верст от прежнего, сожженного захватчиками.
       Я вижу будущее обновленной России за городской средой распределенного типа -- небольшими поселками, состоящими из 15-30 усадеб, связанных между собой дорожной и инфраструктурной сетью. Не шесть соток, а минимум гектар, не огороды с картошкой, а сады и парки, не кустарные упражнения на грядках и в гаражах, а высококвалифицированный научный и управленческий труд. Слава Богу, в век информационных технологий для его осуществления людей не обязательно сгонять в офисы.
       Большая часть необходимых для жизни производств -- от производства продуктов питания до мебели и одежды -- также может быть реализована компактно и с минимальным использованием живого низкоквалифицированного труда. Подобные бизнесы могут концентрироваться в узлах распределенной селитебной среды -- городских центрах нового типа, состоящих из административной, общественной и промышленной зон и занимающих не более 100-200 гектаров в общей сложности.
       Промышленные гиганты металлургии, нефтехимии, цементные и прочие подобные производства, конечно же, будут продолжать работать в местах своего существующего размещения, однако их развитие будет происходить в направлении сокращения живого труда. Большая часть промышленных поселений и моногородов со временем канут в Лету, оставшиеся производства начнут обслуживаться вахтовым методом.
       Во второй половине XXI века потребность в монстрах индустриализации сделается минимальной. Большая часть изделий потребления, одежды и продуктов питания уже сегодня производятся за рубежом на небольших предприятиях с численностью занятых до 30-50 человек и капитальной стоимостью менее 10 млн долларов. На территории России китайскими эмигрантами создана более чем жизнеспособная полуподпольная экономика, где в подвалах, в брошенных фабричных зданиях и фермах практически незаметно для окружающих они производят колоссальные количества одежды, обуви, электротехнических изделий, инструментов, выпускают запасные части не только для автомобилей, но и для самолетов! Так что техническая возможность для компактизации и распределения производств существует сегодня в полной мере. В еще большей степени применима она и к перспективным биотехнологиям, фармацевтическим технологиям, прикладным исследованиям. Везде, где нет технологической необходимости осуществлять немедленный крупнотоннажный передел, например, чугуна в сталь, или вести трудоемкую конвейерную сборку, распределенный тип производства уже сегодня является экономически более оправданным.
       В основе как экономического, так и общественного устройства Расселения должна лежать многоуровневая кооперация с мощным общественным самоуправлением. Нужно провести газ, канализацию -- граждане создают локальный или временный кооператив, их объединение по профессиональным интересам -- суть та же кооперативная организация. В деловой сфере будут использоваться более сложные формы, в которых объектом кооперирования становятся авторские права и права на инвестиции. Если это случится, то произойдет замена существующих отношений собственности на средства производства, отношений, постоянно воспроизводящих их отчуждение от своих создателей и в своем пределе ведущих к сверхэлитарности мироустройства, -- на отношения собственности нового типа, определяемые правами и вкладом их непосредственных создателей. Которые нельзя будет капитализировать, продать, передать по завещанию, или же такая передача будет опосредована колоссальными налогами. Таким образом, использование этих активов начнет служить их создателям, а их капитализация -- обращаться в пользу общества. Общественные организации, выросшие на развитых гражданских отношениях, смогут, в отличие от наших забюрократизированных и продажных контор, эффективно управлять этими активами, подобно тому как удается фонду National Heritage управлять переходящими в общественное ведение со смертью своих владельцев усадьбами и парками британской аристократии.
       Логическим завершением этой модели должно стать реконструирование финансово-кредитной системы на основе кредитной кооперации. Не существует никаких разумных объяснений тому, почему финансовый капитал должен быть сверхконцентрирован, отчужден от общества в столь чудовищной степени, как это происходит сейчас, почему непосредственными бенефициарами финансовой политики государства не должны становиться те, кто это богатство непосредственно создает. А также почему термин "кредитная кооперация" вызывает у многих сегодняшних банкиров буквально приступы социальной ненависти.
       Поразительно, но даже уже сегодня российское законодательство позволяет кредитным кооперативам осуществлять практически все функции коммерческих банков. А как доказал еще в начале XX замечательный русский экономист Алексей Анцыферов, создаваемые кредитными кооперативами центральные учреждения -- центральные банки -- в полной мере могут играть роль кредитных и эмиссионных центров в общенациональном масштабе. И даже если центральный кооперативный банк и не сможет сравняться по эмиссионной мощи с ФРС США, в условиях ожидаемого снижения оборотов мировой торговли его возможностей должно вполне хватить на финансирование развития коммунального и делового секторов Расселения.
       Итак, наша модель -- это растущая сеть самоуправляемых и кооперативных в своей экономической основе общин, сетка урбанизированных усадебных поселений, постепенно расширяющая свои пределы, прорастающая внутрь депрессивных и вымирающих российских просторов, заново скрепляя и соединяя их. С первоклассными возможностями по обеспечению сытой и комфортной жизни и одновременной нацеленностью на минимальную иерархичность. И где источником капитала становится не капитализированный прошлый труд и не капитализированная ловкость, а информация, знания, интеллект. Такой, если быть кратким, видится характеристика спасительного для нас уклада, экономической основы новой России.
      
       -- Хорошо, но сказанное тобой до боли напоминает картины "светлого будущего" из советской эпохи. Мне кажется, что ты лишь модернизировал их, привнеся самоуправление и биоэкономику. Не боишься ли прослыть очередным утопистом?
       -- А меня хоть горшком назови... Говорить об оптимальности нынешнего мироустройства и о невозможности иного будущего могут либо ограниченные люди, либо сознательные подлецы, не желающие омрачать своего сегодняшнего блаженства мыслями об альтернативе.
       Я полагаю, что мои суждения в достаточной степени объективны. Я ведь рассуждаю так не потому, что, оказавшись вне правящего класса, хочу сделать этому классу "кузькину мать". Твой покорный слуга восемь лет был федеральным чиновником как раз в те самые девяностые годы, когда над государственными служащими смеялись, когда они считались неудачниками, которые не в состоянии себя обеспечить. А ушел оттуда в начале "нулевых" из-за того, что как раз тогда начиналась эпоха тотальной коррупции и откатов, и для карьеры стали требоваться не мозги, а совершенно другие качества -- например, быть "своим парнем" в компании таких же лихих государевых слуг, убежденно и согласно врать, согласно жрать водку, поклоняться идолам... Но отношений ни с кем не портил, могу, если что, и вернуться. К самым сытным пирогам, конечно, не пустят, но крошек на жизнь насобирать, думаю, дадут. Но -- не хочу. Находиться там сегодня -- бессмысленно, это против жизни, против правды. У этой системы при всем ее блеске нет будущего.
       Отсюда предчувствие иного будущего -- не наваждение, это предчувствие у меня совершенно объективно. И нам никуда не деться от того, что это будущее освободит человека от тяжелого примитивного труда ради куска хлеба, но взамен возложит сильнейшие социальные обязательства, правила поведения, регламенты. Человек перестанет быть независимой социальной корпускулой, его жизнь будет максимально обобществлена, то есть, кроме шуток, сбудутся мечты революционеров, будет построен коммунизм. То, что я назвал технократическим социализмом "нового Запада", -- на самом деле и есть коммунизм. Но коммунизм иерархический, то есть страшно похожий на тот, который строился у нас.
       Муза истории Клио страшно любит парадоксы. Но явление на Западе нового строя, при котором идеи Троцкого окажутся востребованными старейшими финансовыми домами Старого и Нового Света -- будет уже не очередным парадоксом, а актом завершения новейшей истории. И не исключено, что также и истории всемирной.
       Так может быть, в попытке всего этого избежать, стоит попробовать найти для неотвратимой в грядущем обществе социализации человека иные начала и, опираясь на них, попытаться предотвратить неизбежное угасание нашей страны? Если я и утопист, то утопист лишь в том, что допускаю для России иной исход, нежели распад и одичание, и еще осмеливаюсь в такой исход верить.
       А что касается идей -- я не автор, я лишь собиратель. Примерно о том же самом писали и высказывались и Кропоткин, и Андропов.
      
       -- Андропов?
       -- Да, Юрий Владимирович Андропов, тот самый. Став генсеком, он сильно озадачил тогдашнюю советскую политическую элиту заявлением, суть которого была в том, что коммунизм, который мы все тогда дружно строили, -- это строй самоуправляющихся сообществ граждан. При этом он ничего не сказал о "ведущей роли государства" в этом строе, ни про ведущую роль государственной или иной централизованной собственности, отчужденной от людей. То есть представление о том, что наше будущее должно отличаться от будущего Запада именно радикальным преодолением иерархичности, существовало в умных головах уже тридцать лет назад, если не раньше.
       А сегодня, в век интернета и биотехнологий, для подобной организации намного больше предпосылок. Да и нет в ней ничего нереального. Урбанизированная сельская местность, так называемая распределенная городская среда -- это давно прижившаяся модель в Северной Америке. Гибкая, ориентированная на инновации экономика, где коллективы насчитывают не более трех десятков человек, а себестоимость разработок и внедрения обходится в десятки, сотни тысяч долларов, но никак не в олимпийские миллиарды, как у нас -- это модель экономики в Израиле или на Тайване. Компактные обрабатывающие производства вместо дымящих "гигантов индустрии" -- это и США, где 70% комплектующих для "Боинга" изготавливается на малых, часто семейных предприятиях, и это современный Китай...
       В конце концов, дело совершенно не в том, чтобы ухватиться за какую-то конкретную "форму" и объявить ее панацеей, а чтобы вырвать наших людей, у которых еще сохранились талант и воля, из прозябания, из квартир-бараков, из сверхскученных городов, где не менее трети дарованной Богом жизни уходит на стояние в пробках и очередях... Где стало почти невозможным в полной мере работать на себя, на свою семью, не отдавая значительную часть своего времени и сил новым кровопийцам -- корпоративным работодателям, застройщикам и чиновникам.
       Если мы хотим, чтобы у России было будущее, -- начинать надо с разрушения нынешних городов. Сегодняшний город в России лишь в минимальной степени выполняет нормальные функции центра наук и культуры, источника менталитета городского типа. Современный российский город -- это не узел организации, а источник энтропии, не прообраз Града Божия, а блудливый посад. Наши города творчески оскопляют человека, пожирают его время, волю, его жизнь... Лучшие годы жизни русская городская семья отдает за то, чтобы заработать на квартиру, затем из последних сил ее обустраивает, затем за железной дверью, у телеэкрана, полагает, что может наслаждаться комфортом и относительной независимостью от мира -- а на самом деле попадает к нему в окончательное рабство.
       Педалируемое властями так называемое "решение жилищного вопроса" для большей части россиян, где заветная цель -- малогабаритная двушка через ипотеку -- это прежде всего изъятие, удаление из жизни людей их лучших лет для творчества и самореализации. Проживание в современных российских городах, в их скученности, в их пробках, в их страхе -- отбирает остатки свободы и сил, устраняет иммунитет перед массовой культурой. Наряду с телевидением нынешний город -- ведущий фактор дебилизации населения.
       Я за то, чтобы наши города продолжали жить лишь своими историческими и культурными центрами, немногими сохранившимися сакральными памятниками и ландшафтами. А вот городские окраины, посады -- эти перенаселенные территории, вместилища функционального люда, бесталанные нагромождения -- должны навсегда исчезнуть с карты России. Пусть на их месте шумят листвой парки и зеленеют газоны лужаек.
       Надо спасать наших сограждан, создавать для них новую жизненную среду. Но не возвращаться к примитивному сельскому обществу, к сельскому менталитету -- который, к слову, еще хуже нынешнего "полугородского", посадского, -- а укоренять позитивное городское, гражданское мировоззрение в свободных и нестесненных условиях. С новой экономикой. С новой жизнью.
       Если нашу нынешнюю селитебную среду, миллионами нитей и отношений регламентирующую и сковывающую человека, превращающую его из гражданина в "население", в лояльный и управляемый "электорат", сравнить с функционально близкой ей старой крестьянской общиной -- а такое сравнение более чем оправдано и уместно, -- то тогда Расселение, создание новой жизненной среды по своей социальной функции будут являться запоздалым завершением cтолыпинских реформ. Печально, что эти реформы растянулись более чем на сто лет, но в истории, как и в жизни, долги рано или поздно приходится возвращать.
       Подозреваю также, что скоро в обществе пробудится потребность и в учреждении новой столицы. Моей любимой Москвы, Москвы, в свое время возлюбленной и воспетой, Москвы как центра русского пространства больше нет, нет ни функционально, ни духовно. Когда-то Ахматова писала, что "в Кремле не можно жить", поскольку там "зверства древнего еще кишат микробы". Теперь впору -- в Москве не можно жить, древнее зверство мутировало в сегодняшнюю массовую дикость, столичное городское пространство из компактного прообраза, из символа и идеала России превратилось в торжище, в бордель, в сверкающую виртуальную надстройку над страной, отрекающейся от своих людей, бегущей от своей земли.
       Если не верите, не согласны -- найдите в сегодняшней Москве хоть что-нибудь, что бы работало на объединение земель, символически сходящихся к ее камням! Не найдете. Нынешней Москве страшно неуютно в центре этого пространства, она инстинктивно стремится закрыться в коконе своей локальной исключительности, своей благополучной европейской миниатюрности -- происходящей то ли от сверхуплотненной лужковской застройки, то ли от приземленности мыслей. В сегодняшней Москве стало практически невозможно думать о великом.
       Подобно тому как дух романовской империи навеки вошел, въелся в питерский гранит, и иного духа к этому граниту не привить, так и этот нынешний меркантильный гибельный дух более не истребим из московского бетона. Отыграть назад не удастся, Москве полноценной столицей не быть.
       Но ни один из нынешних городов -- ни Питер, ни Новосибирск, ни Екатеринбург -- тоже не сможет стать полноценным новым центром страны. Хотя бы потому, что не сумеет удержать ее пространство. Столицу необходимо строить на новом месте, она должна быть наполнена новыми смыслами, новыми ожиданиями, новой эстетикой. Неважно, на землях какого племени, вблизи какой реки или побережья эта новая русская столица возникнет, необходимо -- чтобы она несла новый смысл и формировалась бы как место, в пределах которого и с помощью которого смогут быть реализованы новые человеческие идеи и мечты. Сегодня подобного города в России нет, и не факт, что появится. Но если появится -- то для его развития не потребуются ни многомиллиардные вливания из казны, ни потуги казенных архитекторов, ни сомнительные политические решения. Жизнь все сама организует и построит.
       Наша беседа затянулась, и я хотел бы в завершение сказать, что главным для нас должно быть не придумывать что-либо в пику технократическому социализму "нового Запада", не пытаться в очередной раз облагодетельствовать и спасти мир. Давайте думать о нашей бедной стране, давайте будем пытаться ее оживить. Я уже много об этом упоминал, но готов еще раз повториться -- убежден, что лишь с сохранением и возрождением России связано полноценное продолжение истории и свободной человеческой жизни на планете.
      
       -- Скажи честно -- ты веришь, что рассказанное тобой сможет быть осуществлено?
       -- Если честно -- верю процентов на двадцать пять, не более. Но и успех западного проекта гарантирован, наверное, не более, чем на три четвертых.
       Соответственно, остающееся окно возможностей -- это нарастающий хаос и всеобщая жизнь по принципу "умри ты сегодня, а я завтра".
       Таковы шансы, ставки за вами.
       Как бы там ни сложилось, но весь мир, и мы здесь не являемся исключением, в ближайшие десятилетия ждут кровь, пот и слезы. Blood, sweat and tears. В знаменитой фразе Черчилля на сей счет упоминается еще и toil -- непосильный труд. Скорее всего, результат этого труда и станет определяющим в том, чья модель определит будущее мировой цивилизации в ближайшее столетие.
       Не ждать, когда очередной кумир произнесет с телеэкрана заветные слова, что-то запретит и что-то разрешит, кого-то возвеличит, кого-то расстреляет, и тогда все устроит, -- нет! Необходимо работать, отвечая на вызовы времени, устраняя старые ошибки, преодолевая заблуждения, добиваясь нового качества жизни. Нового смысла.
       Работать -- какие бы потрясения ни грезились впереди. Работать во имя собственных интересов, что бы ни говорили лукавые властители мира. И главное -- сохранять свою человеческую свободу, этот величайший дар Божий, не обменять ее на комфорт, защищенность, продленные годы... Наша свобода -- это наш шанс в земной жизни приблизиться к Творцу, шанс самим, без чужих подсказок и без чужой навязчивой помощи выбрать и проследовать, как когда-то говорили священники, Царским путем.
       В конце концов, у свободных людей выше адаптивность. Когда история сделает очередной крутой поворот, именно они выживут и смогут наследовать Землю. Бог не допустит, чтобы по Его земле ходили биороботы.
       И вот этот прогноз сбудется со стопроцентной вероятностью, не сомневайтесь.
      
      

    Май 2009 -- 11 декабря 2010

      

    СТАТЬИ
    РАЗНЫХ ЛЕТ


    Скрытые угрозы сельской депопуляции,
    или доживет ли Россия до удвоения ВВП

      
      
      
      
       Статья посвящена одной из наиболее острых и, тем не менее, неафишируемых проблем национального развития России -- сельской депопуляции. Сокращение численности коренного населения за чертой городов восполняется неконтролируемым притоком мигрантов, в корне меняющим принципы хозяйственной деятельности и систему общественных отношений. К 2015 году Орловская, Воронежская и ряд других областей смогут открыто претендовать на статус национальных республик в составе РФ, а кошмар югославского Косово вполне может стать завершающим аккордом аграрно-демографического кризиса некогда великой крестьянской страны.
       Со значительными сокращениями статья была опубликована в газете "Труд" 5 ноября 2004 года ("Последняя деревня").
      
      
       Депопуляция -- термин, пришедший из биологии. Еще каких-нибудь двадцать-тридцать лет назад его можно было услышать разве что в телепередаче "В мире животных", когда речь заходила об исчезающих представителях африканской фауны. Непостижимо, но сегодня этот термин гораздо прочнее связан с процессами в человеческом обществе, причем не где-нибудь за тридевять земель, а применительно к России, которую все мы когда-то априорно считали самой большой, мощной и самой населенной, если брать страны с привычным нам европейским типом культуры.
       Сегодня наша страна -- мировой лидер по сокращению численности населения. Всем известно, что ежегодно численность нашего населения снижается на несколько миллионов человек. При этом горечь происходящего для многих из нас явно или подсознательно смягчает несложный подсчет, согласно которому с подобным "темпом вымирания" нас хватит, по меньшей мере, на добрую сотню лет. Увы, это не так, в активе едва ли есть полтора-два десятилетия, по прошествии которых Россия может элементарно рассыпаться -- но не по границам национальных автономий и крупных регионов, а просто исчезнуть, сгинуть в самой своей сути, в один из дней лишившись собственного пространства. И международный терроризм здесь будет ни при чем. Смертельная угроза исходит от набирающей невиданные темпы сельской депопуляции.
      
       Таблица 1
      
      

    1992

    1993

    1994

    1995

    1996

    1997

    1998

    1999

    2000

    2001

    2002

    2003

       Численность населения России, млн чел.

    148,8

    148,7

    148,4

    148,2

    147,8

    147,3

    146,8

    146,3

    145,6

    144,8

    144,1

    143,1

       Ежегодное сокращение населения России, тыс. чел.

    --

    102

    236

    258

    413

    435

    495

    578

    658

    735

    795

    982

       Численность негородского населения,
    млн чел.

    39,8

    40,0

    40,1

    40,2

    40,1

    40,0

    39,8

    39,7

    39,5

    39,3

    39,1

    н/д

       Численность населения, занятого в с/х, млн чел.

    19,3

    18,8

    18,3

    17,8

    17,3

    16,7

    16,2

    15,8

    15,3

    14,8

    14,3

    н/д

       Ежегодное сокращение с/х населения,
    тыс. чел.

    --

    522

    527

    521

    513

    508

    501

    494

    489

    470

    461

    --

       Источник: UN Food and Agriculture Organisation
      
       В настоящее время депопуляция (невосполняемое сокращение) сельского населения наблюдается в 67 регионах России из 89. Исключения представлены 22 субъектами федерации, являющимися, в основном, национальными республиками. Из номинально "русских" регионов сельская депопуляция, с точки зрения статистического учета, отсутствует только в Ставропольском и Краснодарском краях. Тем не менее, как будет показано ниже, угроза фактической депопуляции села подбирается и к этим двум относительно благополучным регионам.
       Внешние признаки депопуляции во многом схожи с результатами свертывания сельскохозяйственного производства: заброшенные животноводческие фермы, машинные дворы, неиспользуемые пашни и пастбища... Считается, что причиной последнего стали пореформенное сокращение внутреннего платежеспособного спроса, неограниченный импорт продуктов питания, резкое ухудшение финансового положения большинства хозяйств. В то же самое время численность сельского населения в трудоспособном возрасте сократилась с 1990 по 2002 год с 28 до 18-20 млн человек -- что в условиях отсутствия заметных инвестиций в повышение технической оснащенности и производительности труда, в условиях продолжающейся деградации материально-технической базы АПК неизбежно должно означать объективную невозможность поддерживать объемы сельскохозяйственного производства на прежнем уровне. Подтверждением этого тезиса является ситуация сегодняшнего дня: несмотря на зримо растущий платежеспособный спрос на сельскохозяйственную продукцию, валовой продукт отрасли продолжает сокращаться. Согласно данным Федеральной службы госстатистики, продукция сельского хозяйства в январе-мае 2004 года сократилась по сравнению с аналогичным периодом прошлого года на 1,3%, поголовье КРС снизилось на 5,9%, численность коров на 5,7%. Именно в животноводстве, где доля живого труда максимальна, сокращение производства удивительно точно коррелирует с темпом сокращения численности трудоспособного сельского населения. И если увеличение численности сельского населения в южных, главным образом, национальных регионах, нивелирует общую динамику его численности, то нарастающее сокращение животноводческого производства, в том числе в областях, приближенных к крупным городам с высоким уровнем спроса, сполна выдает реальное положение дел.
       Здесь крайне важно иметь в виду, что официальная государственная статистика в крайне недостаточной степени отражает процессы, связанные с депопуляцией сельских территорий. Основными причинами тому являются следующие:
      -- как уже отмечалось, общефедеральные показатели численности сильно нивелируются динамичным приростом сельского населения в южных регионах России;
      -- статистические показатели по остальным регионам, отражающие численность всего сельского населения, не выявляют динамики сокращения его части в работоспособном возрасте;
      -- никоим образом не учитываются различия в динамике численности сельского населения на отдаленных территориях и в пригородных зонах: во многих регионах ее относительно стабильные показатели связаны с увеличением населения пригородных территорий, которое в своем большинстве следует рассматривать как городское;
      -- значительная часть сельской молодежи и лиц среднего (до 40 лет) возраста, живя и работая в городах, из-за отсутствия собственного городского жилья формально продолжают оставаться зарегистрированными в сельской местности;
      -- статистика не дифференцирует увеличение населения за счет притока мигрантов, не анализирует их национальный состав и склонность к сельскохозяйственному труду.
       Выборочные обследования "не-пригородных" сельскохозяйственных территорий в Тверской, Ярославской, Тульской, Ивановской и Воронежской областях дают безрадостную картину. При среднем размере сельского населенного пункта в 28 дворов (Воронежская область -- 35 дворов) на сегодняшний день реально заселено не более 5-7 дворов (в Воронежской области -- 17 дворов). Несколько дворов (до 6-8) "оживают" в летний период за счет приезда на сезонный отдых горожан. Средний возраст сельского жителя -- 58 лет мужчины и 54 года женщины. Среднее число детей и подростков (от 0 до 18 лет) указать не представляется возможным, поскольку при формальном подсчете оно оказывается меньше единицы -- в 70% обследованных населенных пунктов данного возрастного контингента в принципе нет, в остальных он не превышает 2-5 человека на деревню (к тому же, как указывают респонденты, часть детей временно находится в деревне у старших родственников и с наступлением школьного возраста обязательно переедет в город).
       "Общественное" сельскохозяйственное производство в обследованных сельских населенных пунктах практически не ведется, реально работают только личные подсобные хозяйства. Отдельные из них обладают неплохой товарностью, прежде всего по молоку и картофелю, располагают тракторами, легким грузовым транспортом и налаженными каналами сбыта. В то же время средний возраст главы и членов таких хозяйств приближается к 60 годам. Пройдет буквально 5-7 лет -- и эти люди в силу возрастных ограничений будут вынуждены свернуть производство. Причем произойдет это достаточно синхронно и массово, на смену им никто не придет. Дело в том, что нынешними "старожилами" являются люди 1944-1950 гг. рождения, у которых в наиболее активный период молодости (20-25 лет), пришедшийся на середину 1960-х годов, практически не имелось возможностей покинуть село. Следующее поколение, вступление которого в активный возраст совпало с кампанией по ликвидации "неперспективных деревень" и появлением обширных возможностей для трудоустройства в городах и на многочисленных "стройках народного хозяйства", для села навсегда потеряно.
       Прогнозы неутешительны: к 2020 году даже минимально активная сельская жизнь и товарное сельскохозяйственное производство на большей части аграрной территории России в подавляющей своей части прекратятся. Кстати, это будет означать обвальное ухудшение, казалось бы, относительно неплохих на сегодняшний день валовых показателей по производству молока и картофеля: поскольку 58% молока и 94% картофеля выращивается в личных подсобных хозяйствах, в своем большинстве относящихся к описанному выше типу, то АПК России за считаные годы потеряет до 35-40% товарного ресурса молока и до 80% картофеля. Не без аналогичных по масштабу потерь подойдет к этому рубежу и "общественное производство", в котором элементарно перестанет хватать рабочих рук. Очевидно, что ожидаемое сокращение будет более значительным, чем в начале 1990-х годов, оно нанесет непоправимый удар по продовольственной безопасности страны и вызовет серьезные политические последствия.
       Другой опасностью сельской депопуляции, остающейся "невидимой" для статистики и игнорируемой органами государственной власти, является неконтролируемая миграция и укоренение в сельской местности мигрантов из южных регионов России, стран СНГ и дальнего зарубежья. Причем наряду с индивидуальным и мелкогрупповым расселением, характерным практически для всех регионов России, имеют место процессы, которые нельзя назвать иначе как целенаправленной колонизацией центрально-российских сельских территорий. Так, в настоящее время значительное число сельских населенных пунктов Тверской области заселены чеченцами, Ивановской области -- корейцами, Ярославской области -- узбеками и таджиками и т. д. Все южные регионы Дальневосточного федерального округа активно колонизируются китайцами и монголами, южно-сибирские области -- выходцами из Казахстана, Киргизии и других центрально-азиатских стран, среди которых также встречаются и переселенцы-уйгуры из Синьцзянского автономного округа КНР, известные своей крайней неуживчивостью и агрессивностью. Практически в каждом из "традиционно русских" регионов действует несколько национальных землячеств, обладающих налаженными связями с региональными и муниципальными властями, милицией и негласно координирующих колонизацию "освобождающейся" сельской территории. Наличие неформальных координирующих структур является, к слову, одной из причин того, что указанные процессы в последнее время проходят достаточно гладко и без "лишнего шума": мигранты расселяются в действительно оставленных коренными жителями населенных пунктах или проходят своеобразный "карантин" в отдаленных деревнях и хуторах. Особенно это стало заметно после известных событий в Удомле (Тверская область) в мае 1998 года, где неконтролируемое расселение представителей чеченской диаспоры вызвало решительное силовое противодействие со стороны еще сохранившего дееспособность коренного населения.
       Как уже отмечалось, приток указанного контингента мигрантов во многом нивелирует динамику снижения численности сельского населения, однако подобный эффект крайне неоднозначен. Основные риски здесь связаны со следующим:
        -- Обустройство и жизнь мигрантов в настоящее время практически повсеместно связаны с паразитированием на остатках прежней материально-технической базы и сельской инфраструктуры. Мигранты из республик и стран с низким уровнем развития и родоплеменным типом общественных отношений не способны без целенаправленного внешнего воздействия восстановить деградирующую хозяйственно-социальную среду, чтобы затем поддерживать (воспроизводить) ее в своей повседневной деятельности. Как только еще сохранившаяся материальная база и инфраструктура окончательно деградируют, мы станем свидетелями неконтролируемого воспроизводства на аграрной территории России примитивных систем земледелия, скотоводства и анахронических общественных отношений. Кстати, именно по указанной причине не следует ожидать наступления "экологического рая", предсказываемого некоторыми исследователями в качестве "позитивного последствия деиндустриализации страны": экстенсивное скотоводство вызовет быструю деградацию естественных пастбищ, что в аридных районах Черноземья приведет к опустыниванию, а в средней полосе -- к заболачиванию.
        -- Реальная численность мигрантов, укоренившихся в сельской местности, составляет не 1-1,5 млн человек (как полуофициально считается сегодня), а не менее 4-6 миллионов человек. Поскольку типичная семья мигрантов включает женщин в детородном возрасте при коэффициенте суммарных рождений более 2,8, то к 2010-2015 гг. численность этого контингента увеличится на 3,5-4,5 млн человек, вплотную приблизившись к 10 миллионам. А это уже -- 1/3 от номинальной численности сельского населения страны, более 50% населения действительно сельских (не-пригородных) территорий и до 80% трудоспособного населения в сфере сельского хозяйства! В подобные цифры не хочется верить, но, к сожалению, если они и где-то отличаются от реальности, то не намного.
        -- Значительная часть мигрантов, укореняющихся в сельской местности, имеет возможность неограниченно долго проживать без регистрации или обращения за предоставлением российского гражданства. В то же время их дети, родившиеся на территории России, в полной мере пользуются общественными благами и льготами, а по достижении совершеннолетия получат российские паспорта. К уже означенному нами рубежу 2020 года в России появится значительная социально активная прослойка (до 5 млн человек), выросшая в условиях примитивного хозяйства и родоплеменной системы общественных отношений, не получившая даже минимального образования, плохо владеющая русским языком, практически лишенная собственности и обустроенной жизненной среды, но в то же время претендующая на полнообъемный социальный успех и достойный жизненный статус. С учетом их возраста (16-20 лет), ассимиляция этих людей будет уже практически невозможна. Использование же данного контингента антигосударственными силами, или же его неконтролируемая политическая саморганизация по признакам общности происхождения, вероисповедания и социальной судьбы станут вопросом даже не времени -- лишь минимальных организационных усилий.
        -- Принятые и действующие на сегодняшний день программы по социальному развитию села, к сожалению, в принципе не учитывают указанного "национального аспекта" проблемы сельской депопуляции, по этой причине выделяемые в их рамках государственные средства и ресурсы во многом будут не решать, а лишь усугублять ситуацию.
       Скрытость, латентность колонизации сельской территории мигрантами на фоне достаточно быстро созревающих ее плодов, скорее всего, поставят в тупик системы и органы государственной власти и безопасности. В масштабах "исконно русской территории" практически в одночасье изменится национальный состав сельского населения. И хотя за счет стабилизирующего влияния населения городов и пригородных зон эта перемена, скорее всего, не сильно затронет структуру населения в целом, у России есть все шансы повторить опыт "открытия албанского Косова": до 1991 года считалось, что численность албанского населения в этом небольшом автономном крае Югославии не превышает 45-50%, а к 1999 году она, как неожиданно оказалось, составляла уже 95-97%. Субъекты федерации с относительно невысокой долей городского населения (Псковская, Орловская, Воронежская, Курская, Тамбовская, Пензенская, Курганская, Оренбургская области, Республика Алтай, Читинская и Амурская области) к 2015 году вполне способны оказаться претендентами на статус национальных автономий: доля коренного населения в них, скорее всего, окажется менее 50%.
       Даже при условии выполнения планов Президента и Правительства по удвоению ВВП и развитию высокотехнологичных сфер деятельности, Российская Федерация к 2020 году имеет все шансы оказаться этносоциальной химерой: "сетка" из постиндустриальных мегаполисов и крупных промышленных центров, соединенных современными средствами коммуникаций, окажется окруженной гигантской фактически неподконтрольной территорией, в глубинах которой на основе примитивного слабомеханизированного сельского хозяйства будут самовоспроизводиться патриархальные системы общественных отношений. Это "вмещающее пространство" не станет пребывать в равновесии и мире с агломерациями чужеродной для него культуры, а попытается установить над ними собственный контроль.
       Отсюда наивны надежды тех, кто считает, что в глобальном конфликте между промышленно развитым "Севером" и бедным "Югом", в настоящее время сконцентрированном в противостоянии западной цивилизации и мусульманского мира, Россия сможет, оставаясь в стороне, пожинать плоды противоречий двух борющихся сил. Глобальный конфликт "Север-Юг" имеет все шансы не просто втянуть нас в свою орбиту, но и, обратясь вовнутрь нас самих, разрушить наше государство в его базовой -- пространственной -- сущности.
      
       При всем драматизме и кажущейся неизбежности описанного выше сценария у нас, тем не менее, на сегодняшний день сохраняются возможности предотвратить развитие ситуации по подобному плану. Для этого необходимо, прежде всего, понять и объективно оценить грозящую опасность. Требуется четко и открыто соотносить все имеющиеся и перспективные программы сельского развития со складывающейся в сельской местности демографической и, конечно же, этносоциальной ситуацией. Сельское развитие должно перестать быть прерогативой исключительно Минсельхоза, а контролироваться на межведомственном правительственном или, лучше всего, президентском уровне. К сожалению, существующая практика работы государственных органов РФ не подразумевает возможности дифференцирования государственных программ "по национальному признаку" (за исключением программ восстановления Чечни, среди которых имеется единственная (!) в России подпрограмма помощи в обустройстве русского населения -- хотя, очевидно, Чечня не самое лучшее место для расселения последнего). В системе государственной аграрной политики необходим принципиальный и решительный поворот от поддержки развития производительных сил, представленных, в основном, крупными и крупнейшими компаниями и финансовыми группами, к мероприятиям, направленным на обеспечение устойчивого сельского развития и обустройство.
       Основное внимание при подготовке и реализации политики сельского развития должно быть уделено не капиталоемким проектам по развитию сельской инфраструктуры, а созданию широкого комплекса условий и предпосылок для (i) сдерживания и компенсирования оттока и естественной убыли коренного сельского населения и (ii) активной ассимиляции уже укоренившихся мигрантов. Обеспечив последних условиями для сельского труда на основе современных технологий, а также предоставив им возможности аналогичного развития несельскохозяйственных направлений деятельности, общество сможет добиться их постепенной трансформации из потенциально враждебного и агрессивного состояния как минимум к конформизму, максимум -- к активной заинтересованности в синергичном развитии совместной территории проживания.
       Если говорить о конкретных элементах ожидаемой политики сельского развития, то, среди прочих, следует сделать акцент на следующих:
      -- Государственные программы сельского развития должны открыто и гласно увязываться с демографической и этно-социальной ситуацией в конкретных районах сельской местности, механизмы их исполнения должны предусматривать селективный подход и обладать высокой вариабельностью в зависимости от соответствующих локальных условий.
      -- Необходимо решительное усиление внимания и государственной поддержки фермерских хозяйств, прежде всего создаваемых представителями коренного населения. Ценность фермерского уклада заключается не сколько в валовых объемах сельскохозяйственного производства (из-за невысокой их доли в котором на фермеров в последние годы практически перестали обращать внимание), а в обеспечении хозяйственного контроля как за собственной землей, так и за значительной окружающей территорией.
      -- Максимально активная передача неиспользуемых сельскохозяйственных земель, включая целые хозяйства, под управление церковных общин и монастырей традиционных конфессий, прежде всего Русской православной церкви, -- с целью не только обеспечения эффективного использования и контроля за территорией, но и в интересах культурно-религиозной ассимиляции мигрантов.
      -- Миграционные процессы в сельской местности должны находиться под пристальным контролем, укоренившиеся мигранты должны получать государственную поддержку исключительно при условии выполнения специально установленных требований по обустройству, формам ведения хозяйства и его техническому уровню. Целесообразно введение обязательного направления глав "мигрантских хозяйств" на бесплатные государственные курсы обучения и повышения квалификации, прохождение которых будет способствовать их лучшей ассимиляции.
      -- В сельских районах со значительной долей мигрантов необходимо развитие полноценной системы государственного (муниципального) среднего образования, полностью исключающего "национальные школы". Подобный подход критически важен для полноценной ассимиляции детей мигрантов. Национальные формы обучения, вполне допустимые в городской среде, в сельской местности могут применяться исключительно на самодеятельной основе, без предоставления их слушателям и выпускникам государственных аттестатов и иных государственных документов.
      -- Необходимо интенсивное и масштабное развитие на сельской территории несельскохозяйственных видов деятельности, способствующих как замедлению депопуляции, так и вовлечению мигрантов в организационно сложные и технологичные виды деятельности.
      
       "Предупрежден -- значит вооружен". Эта нехитрая мудрость вселяет надежду, что этнические последствия сельской депопуляции не будут с привычной для нас "политкорректностью" переведены в область умолчания, а мобилизуют общество на выработку в приемлемые сроки эффективных мер по сохранению за коренными народами России ее важнейшего ресурса -- родной земли.
      

    Управляемая кредитная эмиссия:
    мифы и возможности

      
      
      
      
       В статье, написанной в марте 2002 года, раскрываются конструктивные возможности управляемой денежной эмиссии как одного из ведущих инструментов государственной финансовой и инвестиционной политики. Приводится аргументированная критика либерально-монетаристских представлений о "недопустимости расширения денежной базы".
       Статья была опубликована в журнале "Финансовый бизнес" (2002, N3).
      
      
       Кредитная эмиссия -- хорошо известная совокупность мероприятий по осуществлению кредитной политики, реализуемая как на государственном уровне (денежные власти), так и уровне коммерческих банков и иных финансовых структур. Для России с ее традиционно высокой ролью государственных институтов и сравнительно низким уровнем общественного доверия к негосударственным организациям "настоящими" кредитными деньгами принято считать законные платежные средства, эмитируемые Банком России (Центральным банком). Однако на протяжении последних лет кредитная эмиссия является своего рода запретным плодом, к которому при всех соблазнах страшно прикоснуться.
       Подтверждения того, что практика кредитной эмиссии вовсе не так страшна, без труда можно найти в современной экономической истории. Наиболее яркий пример результативной кредитной эмиссии -- решающий рывок в развитии экономики США, последовавший после принятия Закона о Федеральном резерве в 1913 году. Денежная эмиссия на основе частичного обеспечения внутренним госдолгом и доступность недорогих кредитных ресурсов для обладавшего необходимым ресурсным и организационным потенциалом хозяйства явились одним из решающих факторов в становлении американской экономики. Схожий опыт можно найти и в нашей экономической истории -- например, в пятидесятые годы, когда в СССР были сформированы (или восстановлены после войны) основы индустрии, делающие возможным развитие на базе внутреннего ресурсного потенциала и подготовленных кадров. В этот период расширенное эмиссионное кредитование промышленности позволило не только создать основную массу ныне функционирующих производственных фондов и объектов инфраструктуры, но и форсировать программы промышленной помощи нашим зарубежным союзникам. Достаточно вспомнить послевоенное восстановление стран Восточной Европы, строительство за счет советских кредитов Асуанской плотины в Египте, металлургических предприятий в Индии и Иране. Практически все 100% промышленности и объектов инфраструктуры в Афганистане в 1950-1960-е годы были построены нашей страной за счет наших же рублевых кредитов. В современном исчислении стоимость этих программ оценивается в миллиарды долларов. Таким образом, еще не имея нефтедолларов Самотлора, советская экономика на основе внутренних ресурсов была в состоянии осуществлять расширенное воспроизводство впечатляющих темпов и масштаба.
       К сожалению, в последующие годы, по мере нарастания неэффективности хозяйственного механизма, заставить экономику работать не могли ни нефтедоллары семидесятых, ни щедрые зарубежные кредиты второй половины восьмидесятых годов. На рубеже девяностых годов механизм кредитной эмиссии начал использоваться для финансирования уже сугубо политических целей и задач. Собственно, как только в результате разгоняющейся инфляции реальная ставка процента стала отрицательной и механизм кредитной антиципации перестал работать, эмиссия стала чисто денежной. Апофеозом триумфа печатного станка стала неуправляемая эмиссия рублей центральными банками бывших советских республик при отсутствии (до октября 1992 года) межгосударственного банковского соглашения и прекращение хождения банкнот 1961-1992 гг., объявленного в России в июле 1993 года.
       Несмотря на заявленный в качестве чуть ли не официальной идеологии Правительства России "монетаризм", трактуемый в узком контексте ограничения денежной массы, эмиссионные механизмы неоднократно использовались для решения проблемы неплатежей в промышленности и банковской сферах. После финансового кризиса 1998 года только благодаря централизованной эмиссии краткосрочных кредитных ресурсов удалось оживить парализованную расчетно-платежную систему и восстановить на минимальном уровне ликвидность банковского сектора. Правительство Е. Примакова в 1998-1999 гг. рассматривало расширенное предложение денег как один из инструментов развития экономики в условиях неблагоприятной внешнеэкономической конъюнктуры и упавшего кредитного рейтинга страны.
       В самом деле, модель экономического развития на основе использования эмиссионного кредитования внутренних инвестиционных программ имеет все основания сыграть ключевую роль в процессе восстановления и структурного реформирования экономики России. Благодаря своим уникальным природным богатствам (углеводородное сырье плюс практически вся таблица Менделеева) и все еще сохраняющимся на достаточно высоком уровне технологической культуре и кадровому потенциалу, наша страна обладает возможностью поддерживать и развивать самодостаточные производственные контуры, замыкающиеся на сферу конечного потребления. В их числе -- жилищное и социальное строительство (объекты здравоохранения, образования, общественной безопасности и др.), строительство дорог, агропромышленное производство и сельское развитие, инфраструктура телекоммуникационной сферы, гражданская авиация и т. д. Значение конечных результатов по этим направлениям можно выразить одним: они способны сделать жизнь в России более комфортной и безопасной, а страну -- привлекательной (в том числе и для ввоза капитала). Иными словами, на них существует объективный спрос. В соответствующих областях мы располагаем необходимыми технологическими возможностями и факторами конкурентоспособности по большинству межотраслевых цепочек (импорт цемента и песка для нужд строительного сектора никогда не станет рентабельнее их внутреннего производства). Дополнительное денежное предложение, обслуживающее такие направления инвестиционной деятельности, значительно раньше успеет трансформироваться в увеличение массы востребованных товаров и услуг, чем выплеснуться на потребительский или валютный рынок и сыграть роль инфляционного (курсового) налога.
       Разумеется, эмиссионное кредитование внутренних инвестиционных программ должно основываться на эффективной системе управления и контроля. Не вдаваясь в детали, в основе этой системы должны лежать механизмы (а) централизованной эмиссии Центральным банком долгосрочных кредитных ресурсов, передаваемых для освоения уполномоченным коммерческим банкам, (б) обеспечения соответствующих кредитов внутренними государственными гарантиями, выдаваемыми прошедшим квалификацию заемщикам, (в) возможность стерилизации дополнительного денежного предложения, обусловленного эмиссионными кредитами, через нормальный процесс их погашения или оперативную реализацию активов, поступающих в противном случае в распоряжение государственного залогового агентства. Кроме того, должны быть реализованы механизмы, позволяющие (г) контролировать инфильтрацию эмиссионного денежного предложения на финансовый и валютный рынки. Другим определяющим условием является эффективность хозяйственного механизма участвующих в соответствующих программах предприятий. Как ее обеспечить -- отдельная тема, предполагающая, в частности, обращение к так и не получившим должную востребованность с восьмидесятых годов наработкам по повышению эффективности производства на микроуровне. Отдельно заметим, что одним из соответствующих механизмов должна являться демонополизация производства, сопровождающаяся сближением центров стратегического планирования и ответственности с центрами организации первичной производственно-хозяйственной деятельности. Последнее, в частности, может быть достигнуто в результате опережающего развития среднего и малого бизнеса в реальном секторе экономики.
       Тем не менее, несмотря на впечатляющие перспективы, в силу ряда объективных и субъективных причин денежно-кредитная политика Правительства России практически полностью выводит механизм эмиссионного кредитования из состава активных мер макроэкономической политики. Гораздо чаще можно услышать разговор о тех или иных вариантах денежной эмиссии с целью оживления потребления или снижения реального эффективного курса рубля, определяющего относительную конкурентоспособность промышленного сектора. Представляется, что вакуум, невольно образовавшийся вокруг категории кредитной эмиссии, связан с целым рядом укоренившихся мифов. Длящееся годами игнорирование данной проблематики является и одной из причин отсутствия фундаментального экономического учения, увязывавшего бы кредитно-денежную политику с актуальными задачами промышленного, научно-технологического и институционального развития национальной экономики.
       Безусловно, Мифом N 1 является тезис о функциональной взаимосвязи эмиссии и инфляции. Хотя хорошо известно, что увеличение денежной массы не обязательно приводит к инфляционным последствиям. Точнее, цены начинают расти только в том случае, если увеличивающийся спрос сталкивается с ограниченностью мощностей по предложению адекватных товаров и услуг. Одна из причин устойчивости американской экономики по отношению к аккумулированной в различных резервах по всему миру долларовой массе -- в наличии огромного потенциала свободных мощностей, способных, прямо или косвенно (через транснациональную организацию бизнеса), удовлетворить практически любой товарный спрос. Если же соответствующий импульс наталкивается на "непроходимость" каналов увеличения товарного предложения, то инфляционный всплеск гарантирован.
       Ведущим фактором инфляции в современных российских условиях является высокая степень монополизации экономики. Обладая практической возможностью получать за счет потребителей монопольную ренту, монопольный сектор формирует и поддерживает потенциал для увеличения цен и в немонополизированных отраслях. Кроме того, каждое повышение цен на продукцию отраслей-монополистов провоцирует их рост по цепочке межотраслевого технологического потребления. В результате даже в условиях сокращения в феврале 2002 г. денежной массы (М2) на 6,28% инфляционный скачок, спровоцированный ожидаемым очередным высвобождением тарифов естественных монополий, составил (по данным Госкомстата) 1,2% (в реальности, скорее всего, не менее 2%). Обращаясь к ретроспективе, также видим, что за семилетний "докризисный период" (1991-1997 гг.) темпы инфляции существенно превосходили темпы прироста М2 в течение 5 лет, и только в течение 1996-1997 гг. соотношение было обратным. Однако в эти предкризисные годы инфляция была подавлена в основном предельным ужесточением бюджетной политики (переходящей в хроническое неисполнение значительного числа бюджетных статей) и достижением продукцией естественных монополий паритета с мировыми ценами -- вплоть до того, что в 1997 г. и в первой половине 1998 года в нефтедобывающую страну стало выгодным ввозить из-за рубежа светлые нефтепродукты.
       Наконец, немаловажная роль в поддержании инфляции принадлежит "альтернативному бюджету", образуемому аккумулируемой монополиями дифференциальной рентой. Сопоставимый по годовой стоимости с федеральным бюджетом России, этот "рентный бюджет" (20-30 млрд долларов) является не только основным резервуаром при вывозе капитала за рубеж, но и источником спонтанного внутреннего спроса, в основном относящегося к сфере потребления и не компенсируемого возможностями хозяйственного механизма по дополнительному предложению товаров и услуг.
       Таким образом, на протяжении последних 7-8 лет инфляция в России имела, в основном, немонетарный характер. Активное сдерживание денежной массы обнажило иные причины инфляции, связанные с несовершенством хозяйственного механизма и условий конкуренции. Использование механизма расширенного предложения кредитных денег могло бы, наряду с прочим, способствовать решению этих системных проблем.
       Распространенным заблуждением является представление денежной массы М2 как некоего единого целого, в котором любое приращение обладает свойством аддитивности, т. е. одинаково влияет на макроэкономические показатели. В реальности же приращение М2 через увеличение бюджетов личного потребления или через дополнительный инвестиционный спрос имеют совершенно неодинаковые последствия. В первом случае значительная часть прироста денежной массы в течение короткого времени достигнет валютной биржи и вносит вклад в снижение курса национальной валюты, во втором -- не менее существенная часть прироста будет заморожена в межотраслевых расчетах, и только спустя время через соответствующее приращение ВВП в виде заработной платы и амортизационных отчислений по отраслям технологической цепочки поэтапно начнет прибывать в сферу личного потребления, на текущие счета или депозиты участвовавших в инвестиционном цикле предприятий. Наличие временного лага, в течение которого первоначальное приращение М2 трансформируется в соответствующее увеличение массы товаров и услуг, позволяет не только гасить эффект "горячих денег", но и с высокой достоверностью контролировать и управлять эмиссионным процессом.
       Отдельного рассмотрения заслуживает и вопрос о допустимом уровне инфляции. Принимая во внимание ту озабоченность, с которой было воспринято сообщение о январском (2002 года) показателе инфляции в 3,1% (что в годовом исчислении эквивалентно 44% против 18,7% в 2001 году), можно сделать вывод об абсолютной недопустимости столь высокого ее уровня. Однако так ли это на самом деле? Опыт развивающихся экономик свидетельствует, что темп инфляции до 50-60% в год -- при условии реального экономического роста -- является для нашей страны абсолютно приемлемой величиной. Равномерный месячный темп инфляции до 4-5% не препятствует бюджетному планированию на государственном и корпоративном уровнях, позволяет (при наличии политической воли) осуществлять планомерное индексирование социально-значимых расходов, а главное -- является не столь уж суровой платой за рост ВВП и увеличение реальных доходов населения. Умеренная инфляция способствует, к тому же, уменьшению реальной стоимости кредита и дополнительному росту инвестиционной активности при условии наличия внутренних источников долгосрочного кредитования.
       Самое важное -- в условиях реального роста ВВП на умеренном инфляционном фоне реальный эффективный курс рубля прекратит или существенно замедлит свой рост. Благодаря этому внутренние производители получат дополнительный фактор конкурентоспособности. С другой стороны, корпорации, в пассивах которых присутствуют кредиты, номинированные в иностранной валюте, заинтересованы в продолжении роста реального эффективного курса, т. к. это облегчает погашение обязательств за счет финансовых результатов, получаемых на внутреннем рынке. Есть все основания полагать, что именно российские олигархические группы, продолжающие сохранять значительный политический вес, реализуют свой интерес в стратегии сдерживания инфляции любой ценой -- прежде всего, разумеется, проверенными "монетаристскими" методами ограничения денежной массы.
       Как видим, направленная на поддержание экономического роста кредитная эмиссия не является первоисточником инфляции, а если последняя и имеет место быть -- то ее негативные последствия во многом надуманы. Тем не менее, нежелание правительственных инстанций обсуждать вопросы эмиссионного кредитования оправдывается целым рядом других, во многом столь же надуманных стереотипов.
       Миф N 2 связан с широко распространенным мнением об отсутствии в России реального спроса на кредиты. Действительно, в условиях стагфляции сетования банкиров на отсутствие должного интереса со стороны потенциальных заемщиков слышатся чаще, чем жалобы на отсутствие кредитных ресурсов. Впрочем, все это достаточно условно. Для банков, большинство из которых (за исключением разве что Сбербанка и Внешторгбанка) не располагает ни собственными ресурсами для кредитования и рефинансирования, ни свободными активами, позволявшими бы привлекать ресурсы с мировых финансовых рынков, идеальный заемщик должен предоставить абсолютно ликвидный залог и довольствоваться сроком кредитования не более года. С другой стороны, для великого множества отечественных заемщиков, привыкших к безответственно "мягким" условиям выполнения требований платности, возвратности и срочности кредита, проблема привлечения средств вряд ли когда-либо будет решаться столь же просто, как во времена социализма или в "мутные" девяностые годы.
       Как видим, проблемы "качественного заемщика" и "достойного кредитора" образуют порочный круг. Еще один порочный круг возникает между стагфляцией и инвестиционной пассивностью со стороны немногочисленных заемщиков, положительно квалифицируемых российскими банками. Выход состоит в том, чтобы (1) актуализировать реально существующую потребность в честном и целевом освоении долгосрочных инвестиционных ресурсов и (2) помочь реально существующему обширному слою потенциально качественных заемщиков (например, в среде среднего и малого предпринимательства, а также немонополизированного крупного бизнеса) стать таковыми в реальности. Добиться этого можно с помощью уже упоминавшегося комплекса мер, обеспечивающих расширенное эмиссионное кредитование при государственном учете выставляемого заемщиками обеспечения.
       Затронем еще один аспект проблемы якобы присущей российской экономики низкой склонности к инвестициям. В условиях искусственного сдерживания денежного предложения, ограничивающего внутренний спрос, реальными мотивациями сбыта для предприятий реального сектора могут являться, в основном, производство на экспорт или в счет прямого импортозамещения. Однако в силу объективных реалий внешнего рынка экспортные возможности страны ограничены сырьевыми отраслями и металлургией, а аграрный сектор, обладающий на сегодняшний день наибольшим потенциалом импортозамещения, по причине технологической отсталости не в состоянии его реализовать. В результате такого положения дел пропорция потребляемой и накопляемой частей национального дохода неоправданно искажается в пользу потребления. Поскольку это "избыточное потребление" реализуется либо через "серые" схемы вывоза капитала, либо через увеличение внутреннего спроса на валюту, в системе денежного равновесия возникает положительная обратная связь, заставляющая финансовые власти еще сильнее "закручивать гайки". Чтобы не дожидаться очередной обвальной девальвации, способной естественным путем разрешить это противоречие, не лучше ли обратиться к постепенной корректировке инвестиционного спроса через механизм управляемой кредитной эмиссии?
       Миф N 3 ставит под вопрос возможность увязки деятельности Центрального банка и коммерческих банков по осуществлению кредитной эмиссии с мерами государственной промышленной политики. Ведь при отсутствии такой увязки кредитная масса либо не будет востребована, либо пополнит собой финансовые активы, оборачивающиеся на спекулятивном рынке. Действительно, в рамках сложившейся системы управления Центральный банк не имеет полномочий по реализации мер промышленной политики, а ведомства экономического блока не располагают возможностями по управлению кредитными потоками. Для эффективного управления кредитными программами в масштабе нескольких смежных отраслей необходима слаженная работа Центрального банка с рядом министерств, ведомств и региональными администрациями, а для управления активами, оформляемыми в залог, -- эффективное взаимодействие с Мингосимуществом России и РФФИ. Для любого критика, мало-мальски искушенного в особенностях отечественного бюрократического аппарата, подобная многоуровневая система управления будет заведомо нежизнеспособной.
       Безусловно, проблема согласования и организации деятельности денежных, экономических властей и уполномоченных банков по кредитованию внутренних инвестиционных программ является одной из наиболее серьезных и труднорешаемых в практическом плане. Всякая инициатива, требующая содержательного участия хотя бы двух ведомств, в нашей бюрократической реальности может быть эффективно реализована лишь при деятельном кураторстве вышестоящей инстанции -- например, аппарата Правительства. Отсутствие в российской машине госуправления эффективных механизмов для реализации сложных кроссекторальных проектов, требующих высокой организационной гибкости, -- результат преждевременного институирования стационарной министерской системы. Подобная система подходит для структурно сбалансированной, сформировавшейся экономики, предполагающей в качестве основных инструментов тонкую настройку и осторожное реформирование (как известно, в СССР министерства появились лишь во второй половине сороковых годов). Необходимо признать, что для нашей страны на современном этапе стационарная министерская система -- это непозволительная роскошь. По крайней мере, если не брать в расчет естественные монополии, нефтегазовый сектор и металлургию, то рано говорить даже об относительной завершенности переходного процесса. Да и в вотчинах естественных монополий и крупнейших финансово-промышленных групп стабильность и определенность существует лишь постольку, поскольку проблема реновации основной части фондов еще не встала перед ними в полный рост.
       Управляемая кредитная эмиссия, нацеленная на реализацию внутренних инвестиционных программ, является лишь одним из инструментов комплексной промышленной политики, призванной обеспечить реконструкцию отечественной промышленности и инфраструктуры на конкурентоспособной основе. При этом должна произойти переориентация мотиваций развития с экспорта или простого импортозамещения на создание и поддержание устойчивых условий воспроизводства потребительских благ и факторов жизненного комфорта социума на базе преимущественно внутренних ресурсов. Увязка в один блок задач промышленного развития на основе адресно задаваемого инвестиционного спроса, его кредитования за счет управляемой эмиссии, контроля за индикаторами финансового рынка и уровнем реальных доходов населения, а также задач эффективного управления промышленными залогами с возможностями их оперативной продажи, стерилизации средств, поступающих в погашение кредитов, и т. д. -- должна составлять прерогативу специального межведомственного органа управления, наделенного достаточно широкими полномочиями в организационно-правовых рамках программно-целевого подхода.
       Создание подобного органа государственного управления необходимо еще и потому, что отраслевые министерства малопригодны для объективной выработки инвестиционных приоритетов и пообъектного согласования проектов. Чтобы естественный отраслевой и корпоративный лоббизм не нарушал формируемого на межотраслевом уровне баланса затрат и результатов, роль отраслевых министерств в контексте работы соответствующего межведомственного органа должна, по-видимому, ограничиваться информационно-консультационными функциями.
       Таким образом, сложившийся в России механизм госуправления не исключает возможности построения комплексной системы по организации и управлению инвестиционным процессом на основе модели государственного эмиссионного кредитования. Соответствие интересов Центрального банка ее целям и задачам позволяет иметь в составе команды мощного игрока, а объективно высокая поддержка на отраслевом и региональном уровнях -- преодолеть вполне предсказуемое сопротивление на уровне министерств "макроэкономического блока".
       Мифом N 4 можно назвать широко распространенный тезис о том, что кредитная эмиссия с экзогенно задаваемыми инвестиционными приоритетами -- это грубое вмешательство в худо-бедно сбалансированную и стремящуюся к равновесному состоянию экономику. Действительно, как отмечалось в начале статьи, организация эмиссионного кредитования межотраслевых инвестиционных программ в силу требования максимальной инфляционной безопасности должна предусматривать деятельное участие государственных органов управления в рамках комплексного программно-целевого подхода. Контроль за ходом достаточно сложных процессов, их динамическая увязка, использование широкого инструментария управляющих воздействий предполагают качественно новый уровень управленческой практики. Он однозначно должен быть выше того, на котором сегодня работает большинство отечественных ведомств.
       Вместе с тем требуемый уровень управления не предполагает выхода за рамки хорошо отработанной (правда, в основном за рубежом) практики индикативного планирования и "контроля по отклонениям". Речь при этом ни в коей мере не идет о возрождении "советской" модели административного контроля за производством и обращением по всеобъемлющей номенклатуре. Нет оснований и для повторения другой стратегической ошибки социалистической плановой системы, стремившейся к директивному управлению эффективностью хозяйственного механизма. Наоборот, в результате развития конкурентоспособных производств "зона автономности" в управляемой системе постепенно будет расширяться. А оперативная продажа государством промышленной собственности, отчуждаемой от несостоятельных заемщиков, позволит частично скорректировать одну из ошибок первого этапа приватизации -- трансферт собственности безотносительно возможностей новых владельцев по эффективному управлению.
       Любое экзогенное управляющее воздействие на уровне народного хозяйства приводит к нарушению существующего в экономике частичного равновесия во имя достижения тех или иных целей и задач. Но чем более гибкой и функциональной является управленческая система, чем меньше в ней "монопольных зон" и искажений базовых условий конкуренции, тем быстрее и "ближе к идеалу" будет восстанавливаться баланс. Именно поэтому не существует никаких оснований полагать, что предлагаемые в качестве сопровождения кредитной эмиссии механизмы управления и контроля будут работать против экономической гармонии.
       Таким образом, система регулирования в контексте программ эмиссионного кредитования представляется практичной и реализуемой. И что самое важное -- по мере повышения экономической эффективности и конкурентоспособности народнохозяйственной системы функции регулирующих инстанций будут сокращаться -- вплоть до признаваемого многими идеала дискреционной денежной политики с ее классической триадой -- политикой учетной ставки, операциями на открытом рынке и управлением обязательными резервами).
       С мифом N 5, определяющим теорию активной государственной кредитной политики в качестве "порождения левой политэкономии" или неокейнсианства, спорить, пожалуй, труднее всего. Анализ переносимых в идеологическую плоскость категорий лишается технологичности, переводит нас в сферу субъективного. Однако, если не утруждать себя поиском исторических аналогий и контекстных совпадений с документами тех или иных политических сил, мы увидим как минимум следующее.
       Кейнсианская модель ориентирована, прежде всего, на искусственное расширение сферы потребления -- в основном через механизм денежной эмиссии, обеспечивающей финансирование бюджетных расходов. Наоборот, модель кредитной эмиссии ориентирована на обеспечение не искусственно формируемого, а объективно существующего спроса, который далеко не всегда совпадает с приоритетами левых политиков (например, строительство дорогого жилья). Кейнсианская модель предполагает в качестве своего "рабочего тела" бюджетный дефицит. Модель же кредитной эмиссии, как и любая модель кредитных денег, основана на использовании в качестве своего обеспечения долгосрочного внутреннего долга государства. Сбалансированное и регулируемое использование потенциала государства во имя развития самодеятельного частного предпринимательства -- не это ли и есть лейтмотив правой экономической политики и просто здравого смысла?
       Мы остановились на анализе лишь основных представлений, ставящих под сомнение возможность применения механизма управляемой кредитной эмиссии в интересах поддержания экономического роста и обеспечения необходимых структурных изменений. Безусловно, соответствующая проблемная область не исчерпывается сделанными выводами. Проблема взаимоотношений и взаимодействия денежно-кредитной и промышленной политики в условиях переходного периода отечественной экономики до сих пор не получила адекватного научного осмысления. Тем не менее в нашем распоряжении остается совсем немного времени для теоретических изысканий. Нарастающая в условиях стагфляционной пассивности деградация основных производственных фондов, усиление структурной разбалансированности экономики, экспансия монопольного сектора при продолжающемся снижении общей конкурентоспособности хозяйственной системы -- все это уже в самой ближайшей перспективе способно поставить крест на любых стратегиях экономического возрождения страны.
       Ситуация усугубляется еще и тем, что, помимо обычной косности и бюрократической безответственности, реальным тормозом на пути выработки новой экономической модели для России являются интересы финансово-промышленных групп, в своих существенных моментах комплементарные существующей реальности и блокирующие инициативы по ее принципиальному изменению.
       Будем реалистами -- стоимость возрождения нашей экономики в десятки, если не в сотни раз превышает те финансовые возможности, которые Россия в состоянии аккумулировать за счет существующего сырьевого экспорта или привлечь с международных рынков капитала.
       Только путем последовательной актуализации внутренних ресурсов расширенного воспроизводства при грамотном управлении межотраслевыми инвестиционными потоками возможно обеспечить выживание российской экономики в условиях постиндустриального мира. В контексте этой работы значение и функции активной кредитной политики можно обсуждать и корректировать. Но отказаться от ее возможностей во имя когда-то провозглашенных догм -- значит лишиться последних шансов стать хозяином своей экономической судьбы.
      

    Неюбилейные мысли
    К пятнадцатилетию
    предпринимательства в России

      
      
      
      
       Авторские размышления по поводу неутешительных результатов 15 лет "свободного предпринимательства в России". Реальное предпринимательство существовало в СССР задолго до перестройки, а "тектонические сдвиги" последних лет оказываются во многом неконкурентоспособным ремейком старой системы. Статья написана в феврале 2002 года.
      
      

    Энергетика реформ

      
       В последнее время мы становимся свидетелями целой череды первых юбилеев новой экономической реальности -- десятилетия негосударственной банковской системы, десяти лет аграрной реформе, пятнадцатилетия легального предпринимательства... Не обозначенные в календарях, эти юбилеи воскрешают в памяти образы, отношения и предметы из, казалось бы, бесконечно далекого прошлого и укрепляют убежденность в масштабности и необратимости произошедших перемен.
       Однако так ли эти перемены глубоки и принципиальны? Червь сомнения закрадывается, если сопоставить результаты с конструктивными затратами на их достижение. Не хочу быть циничным, но страдания миллионов людей, потерявших привычные ориентиры жизни, доходы и сбережения, двукратное падение производства по несырьевым отраслям, разрушение социальной инфраструктуры не могут считаться работой, совершенной во имя конструктивного результата. Кипучая деятельность десятков тысяч экономических субъектов по поиску своего места под солнцем, лоббированию, разрешению конфликтов, борьбе за безопасность себя и своего дела и т. д. также не имеет выраженной равнодействующей силы и скорее напоминает хаотичное броуновское движение. Много ли за последнее десятилетие мы видели по-настоящему продуманных стратегий экономического реформирования и развития общественных институтов? Часто ли власть прилагала усилия не для "встраивания в ситуацию", а для преодоления сопротивления окружающей реальности, принципиального изменения сложившихся отношений и систем интересов? Поскольку ответить утвердительно на эти вопросы непросто, то вряд ли следует и питать иллюзии по поводу принципиальной новизны той экономической реальности, в которой мы сейчас живем.
       Как бы парадоксально это ни звучало, итог "десятилетия реформ", в течение которых реальные реформы в основном подменялись их политической имитацией, на качественно новом уровне воспроизводит структуру экономики второй половины восьмидесятых годов. Действительно, сохранена и усилена сырьевая ориентация народнохозяйственного комплекса. Подавляющий объем промышленной собственности, ранее распределенной между 70-80 министерствами, сейчас сконцентрирован в руках примерно 20 олигархических групп. Массовый народный бизнес по-прежнему практически не выходит за пределы сфер общепита, услуг, мелкой торговли и сельского фермерства. Даже финансовая система с ядром из контролируемых государством Внешторгбанка и Сбербанка и несколькими сотнями коммерческих банков, без кредитной подпитки "свыше" или "извне" практически не способных осуществлять масштабные и долгосрочные кредитные проекты, недалеко ушла от своей советской предшественницы. Не согласны? Но тогда чем отличались бы отделения Госбанка на местах в отсутствие централизованной кредитной эмиссии от современного среднего российского банка, тихо обслуживающего текущие операции клиентов и пускающего "в рост" капитал учредителей?
       Вопреки заявлениям либеральных экономистов и политиков, в стране отнюдь не созданы условия для "необратимости перемен". Если возврат к коммунистической модели "советского образца" и вправду невозможен (общественная модель есть функция ментальности, а ментальность стала действительно другой), то тезис об устойчивости существующего общественно-политического строя уже не столь очевиден. Экономика, воспроизводящая оскорбляющее людей крайнее социальное неравенство и располагающая весьма ограниченным запасом прочности по обеспечению большей части населения материальными благами на уровне прожиточного минимума, несет явную угрозу социального коллапса. Не есть ли прокатившаяся по стране в последние месяцы волна криминальных посягательств на имущество и жизнь элиты и просто состоятельных людей первым предвестником этого грядущего взрыва?
       Итак, по прошествии "пятнадцати лет свободного предпринимательства" сверхмонополизированная советская экономика превратилась в сверхконцентрированную российскую. На долю 20 финансово-промышленных групп приходится 60-65% ВВП и свыше 90% национального экспорта. Степень неравновесности рынка стала выше, при этом у большинства несырьевых отраслей из-за открытости рынка для импорта практически не остается возможности действий по компенсации ценовых диспропорций. Не устранен "самоедский" характер экономики -- если раньше огромные ресурсы обслуживали воспроизводство никак не связанных с конечным потреблением материальных ценностей (тяжелая промышленность, военно-промышленный комплекс), то в настоящее время сырьевой сектор функционирует практически в том же ключе. Почти весь финансовый результат нефтяных и газовых компаний реинвестируется в поддержание добычи (что в условиях снижающейся продуктивности месторождений требует постоянного форсажа), в несколько меньшей степени "проедается" или вывозится за рубеж.
       Россия всегда была бедна свободными финансовыми ресурсами, все сколь-либо значительные модернизации финансировались либо за счет внешних займов (восстановление после войны 1812 года, промышленный бум начала ХХ века), либо через принудительное распределение национального богатства (1930-1940-е годы), либо за счет управляемой кредитной эмиссии (1950-1960-е годы). Другим ключевым условием развития является адекватный, эффективно функционирующий хозяйственный механизм. Единственный в нашей истории период, когда в семидесятые годы за счет экспорта дорогого углеводородного сырья страна получила дополнительный ресурс для расширенного воспроизводства, был бездарно растрачен. Теряющий эффективность хозяйственный механизм в сочетании с масштабным вывозом капитала в интересах "поддержки братских народов" к 1987 гг. лишил страну не только финансовых резервов, но и большей части амортизационных фондов. В этих условиях освобождение цен в 1992 году, ставшее в контексте нашей либеральной революции чем-то вроде "залпа Авроры", заведомо не могло создать какой-либо новой реальности, высвободить якобы "подспудно дремавшие" внутренние резервы экономики. Приватизация промышленности, стоившей сотни миллиардов долларов, за чисто символические суммы осуществила ее фиксацию в руках преимущественно прежних "рулевых" или успевшей освоить правила игры "молодежи". Практически все "чужаки", попытавшиеся участвовать в приватизации -- неважно, пришли они со стороны легального молодого российского бизнеса или криминала, -- не смогли удержать доставшуюся крупную промышленную собственность, со временем уступив ее "природным" владельцам. Таким образом, свершилась грандиозная инсценировка -- формирование современной хозяйственной системы прошло без сколь-либо значимых инвестиций (стало быть, и совершенной в экономическом смысле работы), с преимущественным использованием организационно-политических маневров. Отсюда абсолютное большинство хозяйствующих субъектов продолжают работать с ветшающими и устаревающими основными фондами, в условиях хронической нехватки оборотных средств, а банковская система по-прежнему не располагает ресурсами, адекватными потребностям народного хозяйства.
       В этих условиях не может быть речи о свободном рынке инвестиций. Контролируя реальный сектор и негосударственные финансы, олигархические группы готовы инвестировать только "в себя", в полностью подконтрольные структуры. Стремясь свести объективно существующий инвестиционный риск к нулю, внутрисистемные капиталовложения неизбежно начинают рассматриваться как нечто относящееся к категории потребления, -- что на фоне острейшего инвестиционного голода порождает проекты с низкой эффективностью и сомнительными сроками окупаемости.
       Свойственная для любого монопольного образования склонность к минимизации рисков (на возникновение которых крупные структуры реагируют значительно болезненнее, чем малый и средний бизнес) существенно снижает научно-технологическую "емкость" таких капиталовложений. За последние несколько лет автору довелось участвовать в подготовке и реализации более чем сотни инвестиционных проектов различного калибра. Их опыт однозначно свидетельствует -- в наиболее оригинальные и инновационно-ориентированные проекты малый и средний бизнес идет куда охотнее, чем крупный. Даже при закупке зарубежного оборудования инвесторы из крупного бизнеса ориентируются в основном на "проверенные временем" технологии, допускающие лишь локальные инновации. Мало кто задумывается при этом, что "проверенность временем" в постиндустриальную эпоху может означать только заведомый проигрыш в конкурентоспособности. Редкие случаи, когда состоятельные российские компании или финансово-промышленные группы вкладывают деньги во что-то действительно новое и высокотехнологичное, скорее подтверждают общее правило -- за подобными решениями практически всегда стоит чья-то воля или разумная (что опять же случается нечасто) "рекомендация сверху".
       Для концентрированного бизнеса всегда характерны проблемы в сфере эффективности управления. Отчуждение денежных потоков от центров принятия реальных решений резко понижает качество корпоративного управления, формирует у низовых звеньев самостоятельные мотивации, часто идущие вразрез с мотивациями "центра". Не успев до конца сформироваться, российские промышленные холдинги и финансово-промышленные группы столкнулись с теми же проблемами, которые безуспешно пыталась решить советская хозяйственная практика, -- как заставить эффективно работать многоуровневый хозяйственный механизм в условиях максимального "отжима" верхними эшелонами вновь созданной стоимости и математически доказанной невозможности справедливого согласования экономических интересов различных уровней иерархической системы. Благодаря ставшему модным в последние годы внедрению зарубежных управленческих технологий, результаты корпоративного менеджмента сегодня выше, чем во времена советских главков и министерств, однако это различие не столь значительно, чтобы изменить качество хозяйственного механизма. Наемные менеджеры всегда выберут стратегию поведения, при которой предельная эффективность их вознаграждения будет не ниже, чем самооценка полезности остающихся свободного времени и сил, а наемный персонал не откажется при первой же возможности что-либо украсть.
       Таким образом, несмотря на поражающие воображение перемены последнего десятилетия, в своих существенных чертах российская экономическая реальность повторяет ту, что мы имели примерно с середины шестидесятых годов. На фоне появления принципиально новых институтов и форм экономической политики -- валютного, межбанковского, финансового рынков, рынка ценных бумаг, ГКО и многого другого, -- принципиальные отношения, связанные со способом воспроизводства основных материальных благ, не претерпели существенных изменений. "Нововведения" относятся в основном к формам планирования и распределения государственных расходов и, в лучшем случае, дают фору старым механизмам по показателям скорости "обработки сигнала", снижению "информационных шумов" и т. д. С точки зрения поддержания равновесных условий система валютных бирж и межбанковского рынка являются более функциональными инструментами, чем практика МВЭС СССР по установлению отраслевых и индивидуальных коэффициентов пересчета валютной выручки. Однако в условиях нереформированной экономики использование этих инструментов может приводить к совершенно противоположным результатам, например, к подавляющему внутреннее производство росту реального курса рубля ("голландская болезнь"). Для борьбы же с подобными последствиями вновь приходится обращаться к средствам отнюдь не рыночного содержания.
      
      
      
      

    Когда искусство бессильно

      
      
       Но ведь именно по характеру и роли внешних атрибутов формируется макроэкономическая политика сегодняшнего дня! Чего стоит, например, утверждение о том, что "наконец-то, после десятилетия ошибок и иллюзий" мы подходим к "по-настоящему либеральной экономической политике". Как будто снижение налогов, сокращение госрасходов, умеренность во внешних и внутренних заимствованиях в сочетании с общим дистанцированием государства от регулирования экономической жизни означает распространение либеральных, т. е. прежде всего конкурентных отношений на неравновесную, сверхконцентрированную российскую экономику! Ключевой постулат либеральной теории, увязывающий сокращение перераспределяемой государством части ВВП с ростом внутреннего потребления и активизацией хозяйственной жизни, не сможет в должной мере проявить себя в условиях отчуждения абсолютного большинства населения от результатов воспроизводства и крайней ограниченности конкурентного сектора. Стало быть -- мы еще раз возвращаемся к этой мысли -- переходный процесс отнюдь не завершен, экономика страны продолжает топтаться где-то у его начальных этапов.
       Правительственная экономическая политика, основанная на "градуалистской" концепции точечных изменений и настройки, по определению рассматривает экономическую реальность вполне зрелой и самодостаточной. Тонкие новации законодательных норм и нюансов толкования, точечные воздействия на институты, прецизионный пиар -- весь этот изощренный арсенал средств, успешно работающий на пополнение активов бюрократической машины, абсолютно бессилен перед задачей сделать экономику другой. Для начала хотя бы в меру конкурентоспособной.
       Именно в таком же "градуалистском" ключе, не годящемся для осуществления глубинных системных трансформаций, с середины шестидесятых годов проводилась и советская экономическая политика. Как ни парадоксально, старая система была в состоянии достаточно правильно диагностировать свои болезни и намечать пути решения, однако не могла лечить. Именно по этой причине была обречена на неуспех "косыгинская реформа", в рамках которой предполагалось постепенно "внедрять" в практику госпредприятий элементы хозрасчета и рыночной оценки результатов производства. Чтобы реформа "пошла", развитие хозрасчета должно было осуществляться параллельно с увеличением доли экономически активного населения в стоимости внутреннего продукта, повышением стандартов личного потребления, допущением в сферу собственности граждан средств производства и участия в капитале. Даже самая ответственная работа тогдашней бюрократии по реформированию хозмеханизма без изменений в идеологическом фундаменте была лишена смысла, поэтому гораздо честнее было реформу свернуть -- что и было сделано. Спустя 15 лет после А. Косыгина на тот же путь (с немногим лучшими результатами) вступило предпоследнее союзное правительство Н. Рыжкова. У первого полноценного правительства "независимой" России под руководством Е. Гайдара сил и духа хватило лишь на разгосударствление основных институтов, регулирующих экономическую жизнь, или их частичную модернизацию (то, что рынок в нашей стране не был создан в 1992 году, а лишь перешел из одного неравновесного состояния в другое, сказано и написано немало, и именно поэтому 2 января (первый день действия указа об освобождении цен) не отмечалось cпустя десять лет как очередная памятная дата). После непродолжительной "бури" -- в основном в сфере идей, -- к началу 1993 года правительственная экономическая политика вновь вернулась в лоно привычной практики "малых дел", оставив свой вмененный предмет -- национальную экономику -- в значительно более запущенном состоянии.
       Боюсь быть обвиненным в максимализме, но на ландшафте государственной экономической политики последней четверти века вижу лишь одну достойную вершину -- это закон о кооперации, вышедший в 1987 году и легализовавший массовое предпринимательство. В том же контексте можно упомянуть и знаменитый указ о свободе торговли 1991 года. Наряду с загрязнением улиц городов отходами от "всенародной спекуляции", этот указ подарил стране несколько сот тысяч "челноков" -- полноценный класс малых предпринимателей, явочным порядком занявших и отстоявших свою нишу в процессе перехода монополии внешней торговли от государства в руки крупного бизнеса. Практически все остальные государственные решения несопоставимы с названными по своей энергетике и силе структурного воздействия на экономическую жизнь.
       Если высказанная только что оценка покажется надуманной, посмотрите внимательней -- без появления на рубеже девяностых годов первых легальных капиталов и без массового народного предпринимательства, произошедшего от "челночного" бизнеса, многими ли хотя бы внешними атрибутами отличалась бы современная российская экономика от старой советской?

    Мотивации против угроз

      
      
       Несколько лет назад целым рядом политиков было высказано и подхвачено утверждение, что по причине совпадения пиковых выплат по внешним долгам и истечения расчетных сроков эксплуатации большей части основных фондов страну ждет так называемая "проблема 2003" -- дефолт на фоне техногенных катастроф. К счастью, объективный анализ платежных возможностей страны и темпов старения ее производственного и инфраструктурного потенциала дают шанс в ближайшие несколько лет избежать подобной перспективы. Тем более если реальные угрозы лежат в совершенно другой плоскости.
       Представьте на мгновение: внешние долги выплачены на 100%, основные фонды обновлены (в нефтепроводах заменены трубы, новые мосты простоят еще 50 лет и т. д.). Жизнь при этом сделается спокойнее и безопасней, но станет ли другим качество экономического развития? Вряд ли. Качество развития, обеспечивающее экономическую безопасность государства на длительную перспективу, определяется, как минимум, наличием внутренних источников роста, активным самостоятельным поиском конкурентных решений со стороны хозяйствующих субъектов и растущей "интеллектуальной емкостью" внутреннего продукта. В пятидесятые годы прошедшего столетия, опираясь на полуразрушенную войной, отстававшую от США на 20-25 лет материально-техническую основу, в условиях абсолютно неразвитой инфраструктуры, экономика СССР была в состоянии динамично расти, лидируя в целом ряде наиболее актуальных направлений технологического соревнования, обеспечивая помощью и товарными кредитами добрую треть мира. В этот период качество экономического роста советской экономики было превосходным. Однако не в пример в более спокойную и обустроенную эпоху "нефтедолларов Самотлора", когда можно было позволять себе решать возникающие проблемы через закупку за рубежом комплектного технологического оборудования и готовых товаров, на смену динамичному росту пришел застой.
       Источник роста и конкурентоспособности лежит, как видим, не в величине долгового бремени или степени жизнеспособности инфраструктуры -- хотя эти факторы, безусловно, играют для него огромную роль. Этот источник не может не иметь творческой природы, поскольку экономический рост и конкурентоспособность -- всегда суть лучших, чем у остальных, результатов труда, а природные, инфраструктурные и политические факторы являются лишь фоном для их проявления. В конечном счете, источник роста -- в целях, установках, потребительских и деловых стереотипах экономически активной части населения. Всякий человек всегда стремится к увеличению своего благосостояния, но далеко не каждый -- к тому, чтобы параллельно прилагать усилия к созданию комфортной и безопасной среды обитания. Еще меньшая часть экономически активного населения озадачена формированием долгосрочных преимуществ, определяющих конкурентоспособность своих общественных функций, прежде всего бизнеса. Первый пример (поддержание благосостояния) характеризует ситуацию простого воспроизводства или роста, эксплуатирующего "лежащие на поверхности" факторы -- природные ресурсы, выгодную мировую конъюнктуру и т. д. Именно таким качеством роста характеризуется современная российская экономика. Тип роста по схеме "благосостояние плюс обустроенная среда" мобилизует силы и энергию на развитие материального производства, сферы услуг и инфраструктуры в пределах, необходимых для улучшения качества жизни по более высоким, но реально достижимым стереотипам. Наиболее полно данный тип роста, основанный на ввозе "технологий качественной жизни", проявляется сейчас в странах Восточной Европы. И наконец, третий тип роста, мотивируемый в первую очередь технологическим поиском, на сегодняшний день является прерогативой лидеров постиндустриального мира, прежде всего США. Глобальная "война с терроризмом", объявленная Соединенными Штатами, дает их экономике дополнительный импульс для конструирования и практического воплощения новых факторов конкурентоспособности. Мы же пока лишь можем гордиться тем, что имели схожий период в эпоху пятидесятых...
       Какого же рода энергетическое воздействие необходимо сегодня доля перевода российской экономики на более высокую орбиту? Отклоняя как заведомо неприемлемые варианты "мобилизационной экономики", источник нового качества роста следует искать в массовом активном конструировании экономическими субъектами не только источников благ, но и условий для их конкурентоспособного воспроизводства. Говоря языком лозунгов, парадигму "Обогащайтесь!" следовало бы дополнить: "Обогащайтесь с мыслью о завтрашнем дне".
       К слову, "мысль о завтрашнем дне" серьезно пригодилась бы нам при вступлении в ВТО. В противном случае все с огромным трудом согласованные Россией на 10-летний переходный период льготы национальным производителям и меры защиты рынка в очередной раз обогатят часть населения, после чего так и не восстановившая конкурентоспособность российская экономика рухнет. Возможно, что навсегда...
      
      
      

    Последний шанс?

      
      
       У хронической неуспешности реформ последнего десятилетия есть, как минимум, две фундаментальные причины: отсутствие должным образом продуманной, соизмеренной по этапам и ресурсам стратегии и отсутствие субъекта, с которым бы власть могла осуществлять конструктивное взаимодействие в процессе реформирования и развития экономики.
       На протяжении всего последнего десятилетия власть предпочитала вести диалог, в основном, с крупным бизнесом. Такой диалог был исключительно продуктивен для успеха первоначального накопления обеих партий. Однако режим преференций и государственного протекционизма сыграл с крупным бизнесом злую шутку -- он потерял волю к обеспечению собственной конкурентоспособности. Даже осознав эту проблему, он вряд ли сможет ее решить -- стоимость единовременных затрата велика, многоуровневая система управления относительно хорошо работает только в стационарных условиях, свободных финансовых ресурсов в требуемых масштабах России нет, что "кредитная история" безнадежно испорчена прошлыми вольностями, инвестиции с Запада практически не идут. У большинства рулевых крупного бизнеса нет и глубоких мотиваций пускаться на риск во имя уже давно обеспеченного личного будущего.
       Принципиально другие возможности открываются при взаимодействии власти с со средним, а также с малым бизнесом. В этой среде значительно более развиты мотивации успеха и личной ответственности, определяющие заботу о завтрашнем дне. Последняя означает для предпринимателя не что иное, как постоянную и напряженную борьбу за собственную конкурентоспособность. Борьбу, косвенным результатом которой является увеличение спроса, стимулирующее рост. Ну а основным результатом становится конкурентоспособное производство, обеспечивающее в национальном масштабе и бездефицитный бюджет, и положительное платежное сальдо, и действенную защиту внутреннего рынка при росте реального эффективного курса рубля...
       Таким образом, малый и средний бизнес в лице своих собственников и операторов является на сегодняшний день естественным энергетическим резервуаром, способным поддерживать качественно новый тип роста. При этом произошла бы смена мотивационной основы экономики с нынешней модели, ориентированной на экспортный спрос или на внутреннее импортозамещение, на принципиально другую, основанную на обеспечении факторов долгосрочного устойчивого развития бизнеса.
       Задачами государственной политики по отношению к наиболее активной, однако до сих пор не располагающей достаточной капитализацией части российского предпринимательского класса должны стать не только расширенные меры поддержки, но и содействие в повышении "интеллектуалоемкости" ее продукции и услуг. В том числе -- путем перенаправления в этот сектор платежеспособного спроса со стороны крупных государственных и частных высокотехнологичных проектов. Малый и средний бизнес должны, наконец, шагнуть за пределы общепита, автосервиса и ведомого "по старинке" сельскохозяйственного производства к современным технологиям. Ведь среднее советское (российское) промышленное предприятие с числом занятых до 100-300 человек -- по всем мировым стандартам типичный объект данной категории бизнеса. Именно такие предприятия, а не вошедшие в олигархическую обойму промышленные гиганты составляют основу народнохозяйственного комплекса, обеспечивают жизнь в тысячах городах и поселках, формируют в национальном масштабе столь актуальный платежеспособный спрос.
       Не требует доказательств, что поддержание межотраслевого спроса значительно результативнее, чем поиски кредитования. Тем более, что при скудости спроса последнее бесполезно. Поскольку уровень добавленной стоимости в цене современной продукции производственно-технического назначения и в сфере услуг превышает 50 процентов, соответствующий спрос сможет с достаточной полнотой восполнить недостаток возможностей по прямому кредитованию.
       Политика по "раскрепощению" энергетики среднего и малого бизнеса должна осуществляться в контексте адресной государственной поддержки высокотехнологичных отраслей и конкурентоспособных производств -- в том числе и относящихся к "епархии" бизнеса крупного. Одним из критериев данной господдержки могло бы стать требование осуществления закупок продукции и услуг в рамках торгов с диверсифицированной номенклатурой и авансовыми преференциями, облегчающими участие в тендере широкого круга малых и средних предприятий. Другим критерием следовало бы признать выполнение определенных требований антимонопольного регулирования.
       Логика государственной поддержки крупного бизнеса, технологически взаимодействующего с "младшими партнерами", предполагает активную кредитную политику. В условиях недостаточной капитализации российской финансовой системы основным источником долгосрочных кредитных ресурсов может служить управляемая эмиссия. При условии ответственного исполнения заемщиками своих кредитных обязательств и производства продукции (услуг) с высокой долей добавленной стоимости управляемая кредитная эмиссия не провоцирует избыточного денежного предложения и безопасна с точки зрения инфляции. Кредитная эмиссия, осуществляемая в рамках адресных инвестиционных программ с сильным мультипликативным эффектом для малого и среднего бизнеса, может и должна стать основным инструментом государственной политики по структурной перестройке и восстановлению конкурентоспособности национальной экономики.
       Например, крупная агропромышленная компания за счет эмиссионного кредита реализует проект по развитию глубокой переработки пищевых белков растительного происхождения (направление, в котором Россия до сих пор не имеет производств, сопоставимых по конкурентоспособности с ведущими зарубежными странами). Одним из условий господдержки проекта, реализуемой через систему прямых и косвенных регуляторов, должно являться формирование эффективной сырьевой зоны, представленной частными сельскохозяйственными предприятиями, независимыми фермерами и их кооперативами, а также обслуживающими предприятиями инфраструктуры. Поскольку в рамках данной технологии отношение вновь созданной стоимости к стоимости перенесенной (потребленным ресурсам) достигает 70-90%, что заведомо превосходит рыночную цену кредита, то даже в случае невозврата избыточное денежное предложение будет полностью компенсировано приростом востребованной рынком товарной массы. По завершении же плановой стерилизации эмиссионного кредита немедленно появится возможность с полной гарантией инфляционной безопасности применить аналогичную процедуру к очередным проектам, пусть даже характеризующимся меньшей результативностью.
       Важнейшим условием эмиссионного кредитования должен быть ясный и обоснованный прогноз по выполнению проектами критериев конкурентоспособности и устойчивого роста. Вряд ли здесь поможет становящаяся сейчас модной идея восполнения нехватки внутренних кредитных ресурсов государственным учетом векселей первоклассных заемщиков -- поскольку один лишь показатель платежеспособности заемщика не гарантирует выполнение этих принципиальных для безопасной эмиссии требований.
       С целью обеспечения гарантированного исполнения обязательств компаниями, участвующими в соответствующих программах и проектах, необходим эффективный механизм обращения неисполненных обязательств в государственное управление с правом продажи. Приватизация соответствующих активов с участием в ней субъектов малого и среднего бизнеса позволит не только "впрыснуть" их "свежую кровь" в сферу управления крупной промышленной собственностью, но и станет преградой продолжающейся сверхконцентрации капитала, будет способствовать открытости и демократичности фондового рынка.
       Когда в российской экономической системе, скроенной по старым советским лекалам, станут заметными процессы формирования массового и дееспособного предпринимательского класса, а в сферах производства и обмена конкурентная борьба начнет вестись не силой огнестрельного оружия или черного пиара, а собственным умом и напряженной работой, наконец-то станет возможным эффективное применение тех или иных теоретических концепций. Именно в такой среде либеральная экономическая политика сможет быть воспринята обществом и принести реальные плоды.

    Вместо заключения

      
      
       Суждения, высказанные в настоящей статье, могут показаться спорными и неоднозначными. Действительно, за последние годы привычными категориями для нас стали взаимоотношения олигархов, состояние мирового рынка нефти, судьба "Газпрома" и подобные проблемы. Но не по причине ли зашоренности от созерцания борьбы "титанов" мы не замечаем ни скрытых угроз, ни путей, позволяющих их избежать?
       Экономика не является эмпирической наукой, количественный анализ играет в ней в основном иллюстративную роль. Базируясь на априорных логических построениях, экономическая наука способна если не указать единственно верный путь, то предложить несколько разумных вариантов, а также помочь с поиском подстерегающих опасностей. Уверен, что с этой точки зрения пользы от прочитанного будет больше, чем вреда.
       И еще -- всякая теория обязана иметь нравственное измерение. Неприемлем любой проект "преобразования России", допускающий в качестве переходного звена невиданную концентрацию богатства на фоне обнищания и нравственной деградации. Без поиска альтернативных моделей развития, восстанавливающих, наряду с факторами роста и конкурентоспособности, также и социальную справедливость, мы обрекаем себя на незавидное будущее.
       Чтобы удостовериться в этом, вовсе не обязательно изучать документы паспортных столов Тверского УВД или проводить полевые обследования: достаточно в будний день проехать из Москвы в Тверь на утренней электричке и обратить внимание на контингент пассажиров, сменяющий москвичей и жителей Подмосковья в районе станции "Московское море": до 70% его начинают составлять кавказские женщины, направляющиеся на рынки областного центра.
       Последнее не должно относиться к системе сельского образования в национальных образованиях в составе Российской Федерации.
      
       ---------
      
       ---------
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    4

      
      
      
      

    64

      
      
      
      

    199

      
      
      
      

    248

      
      
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 19/10/2019.
  • © Copyright Шушкевич Юрий (yuri_shushkevich@mail.ru)
  • Обновлено: 08/12/2017. 472k. Статистика.
  • Эссе: Публицистика
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.