Шушкевич Юрий
Эксцесс артиста, или Как на Руси прожить хорошо (2018)

Lib.ru/Современная: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шушкевич Юрий (yuri_shushkevich@mail.ru)
  • Размещен: 14/05/2018, изменен: 08/07/2018. 386k. Статистика.
  • Повесть: Проза
  • Иллюстрации/приложения: 1 шт.
    •  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Россия, как известно, - безумно, бесконечно богатая страна, и каждый родившийся на её земле давно должен был стать как минимум долларовым миллионером... Ещё раз убедиться в этом сумел сорокалетний москвич Родион Асторин, прибывший в провинциальный город с задачей стрясти с вороватого губернатора миллион долларов на лечение за границей своей сестры, искалеченной в дорожной аварии по вине высокопоставленного чиновника. Сохранившийся со времён студенческой театральной студии незаурядный актёрский талант помог Асторину в движении к поставленной цели и позволил, наконец, обрести в жизни подлинный смысл. Правда, прописаться в клубе миллионеров, переполненном столоначальниками, генералами и депутатами, герой так и не сумел.

    • Юрий Шушкевич

      

    ЭКСЦЕСС АРТИСТА,

    или

    Как на Руси прожить хорошо

      
       0x01 graphic
      
       Глава 1
      
       Кнопка допотопного звонка, едва выглядывающая из покрытого многочисленными слоями краски округлого кожуха возле двери, была истёрта настолько, что ни одна из попыток привести её в действие, в том числе путём продавливания ногтем в самую глубину, не давала результата - ни трели, ни раздражённого дребезжания за толстой ватной обивкой не было слышно.
       Обескураженный гость, оставив безрезультатные попытки вызвать хозяев, устало вздохнул, ещё раз сверил номер квартиры с какой-то своей записью - и приготовился стучать. Стук по косяку или дерматину вряд ли бы обратил на себя внимание, следовало бить костяшками пальцев прямо в стальную накладку на замке.
       Гость прицелился, чтобы попасть наверняка - однако с первого же удара дверь скрипнула и начала отворяться.
       -- Эй, хозяева, к вам можно?.. Это я, Родион Асторин... Иосиф, ты дома?.. Живые тут есть?
       Не дождавшись ответа, гость шагнул в тёмную прихожую. Подперев дверь своей дорожной сумкой, которая, как ему показалось, должна была свидетельствовать об отсутствии недобрых намерений, он ещё немного постоял, затем, сделав шаг назад, с тщательностью счистил с туфель дорожную грязь и ступил вовнутрь квартиры, насквозь пропитанной запахами старого жилья и нескончаемого быта.
       Дойдя до конца длинного коридора, он обнаружил приоткрытую дверцу, за которой улавливалась чья-то речь. Приоткрыв её, он понял, что говорят в следующей, смежной комнате - и что говорят!
       "...Мой бывший ученик прожил в Москве много лет... По всем свидетельствам, жизнь его протекала беспутно, среди пьянства и картёжной игры, однако деятельность была довольно плодовита... Одно время он был жертвой психической болезни, прошедшей, однако, по-видимому без следа... В молодости он не избег некоторого моего влияния, впоследствии - влияния других... Забыт он будет скоро!"
       -- Иосиф, это ты меня так встречаешь? - гость громко рассмеялся и устремился к смежной комнате.
       Раздался громкий кашель, затем что-то скрипнуло, что-то тяжёлое упало на пол, после чего дверь резко распахнулась.
       -- Родион, ты, что ли? Приехал-таки! Что ж ты не позвонил на мобильный, как я просил? А этот монолог, извини, не про тебя, а про композитора Аренского. Просто в своё время Римский-Корсаков о нём именно так в своих мемуарах написал... думаю вот новую пьесу на конкурс представить.
       -- А хоть бы и про меня - между прочим, очень похоже! Ну, здорово, дорогой друг и наставник!.. Как ты сам?
       -- Я-то нормально, а как иначе? Только почему ты не позвонил, терпел неудобства?
       Они обнялись, как обнимаются друзья после многолетней разлуки, после чего гость посетовал хозяину, что у двери не работает звонок.
       -- Да, да,-- согласился тот.-- Снова какая-то язва в проводке... Ты знаешь - этому дому сто десять лет, сто девять горя не ведали, а в последние месяцы какая-то ржа из подвала пошла! Боремся, травим - а она то провода сожрёт, то на кафеле выскочит. И во всём городе, говорят, такая же беда, оттого, когда жду гостя, держу дверь открытой. Только чего же мы стоим? Давай-ка, раздевайся-умывайся быстро! Коньяк будешь?
       Иосиф Шульман был режиссёром провинциального драматического театра, состоявшимся и хорошо известным далеко за пределами своего места пребывания, а вот кем ныне являлся Родион - предстояло выяснить за разговором. С прошлым всё было понятно - лет двадцать пять тому назад они оба, будучи молодыми и свободными студентами, познакомились и крепко сдружились в театральной студии при Московском университете. Правда, будущий режиссёр записался в студию несколькими годами ранее, не сумев поступить в театральный вуз, и намереваясь таким образом добыть пропуск в желанную для себя профессию, а у Родиона прежде любви к театру был заметен интерес к знакомству с творчески одарёнными студентками. Но все годы юности, отданные студийным подмосткам, они оба прослужили Мельпомене верой и правдой.
       -- Давай условимся так - пьём за встречу, после чего ты немедленно рассказываешь, где и почему пропадал. Идёт?-- предложил режиссёр, закончив раскладывать колбасную нарезку с овощами и разливая по бокалам коньяк.-- Или - сразу в ресторан?
       -- В ресторан потом сходим, я не хотел бы до поры в твоём городе сильно светиться.
       -- Интригуешь! Но за встречу-то?
       -- Разумеется, пьём за встречу!
       Бокалы сошлись, исторгли приветственный звон, после чего залп терпкого хмеля словно опрокинул где-то внутри головы первую линию барьеров, составленную из опасений и условностей.
       -- Ну, коль скоро так, милый друг Иосиф,-- продолжил Родион,-- то докладываю тебе своё житие. После МГУ и нашей славной студии мотнулся я сперва в политику, потом в бизнес, где, разумеется, не преуспел, потом пытался честно заниматься наукой, имел планы дёрнуть по этой линии за границу - однако не сложилось. Затем вздумал вспомнить ремесло, даже роль в одном сериале получил,- однако в конце девяностых продюсера кокнули бандиты, и сериал наш накрылся. В итоге убедившись, что ничего хорошего мне на прежних поприщах не светит, лет пятнадцать подрабатывал чекистом.
       -- Ты... ты чекистом работал?-- от неожиданности услышанного у режиссёра дрогнула рука, разливавшая коньяк, в результате чего в гостевом бокале напитка оказалось заметно больше положенного.
       -- Да не бойся ты, я уже не чекист.
       -- Я не за себя, за тебя боюсь - ведь бывших чекистов не бывает!
       -- Бывают бывшие, Иосиф, бывают. Я ведь не в кадровых составах состоял, а просто, как вольный стрелок, выполнял задания. Только не подумай, что я кого-то там провоцировал и сажал - Бог уберёг, да я бы и сам не согласился б ни за какие коврижки. Работал, в основном по заграницам: помогал возить по миру без лишней огласки различные изделия, распихивал чужие деньги по оффшорам, чтобы, как водится, без записей и следов... но об том лучше не говорить, ты же понимаешь.
       -- Понимаю. Знаю такую работу. Собачья она.
       -- Да, собачья. Только выбора не было. Зато вот актёрские навыки давали мне конкурентные преимущества, благодаря которым меня ценили и отчасти берегли.
       -- Хоть на том спасибо... Но тогда позволь тебя спросить: учитывая сегодняшний политический вес спецслужб и то, что ты просто не обучен халтурить,- они ведь должны были тебя хорошо пристроить? С чем можно поздравить - госкорпорация, правительство?
       -- Ни с чем, Иосиф, ни с чем. Увы.
       -- Не верю!
       -- Не верить - на то, как нам известно, только Станиславский законным правом обладает, а ты уж поверить изволь!
       -- М-да... Но хоть денег тебе достаточно за твою работу заплатили?
       -- Ты будешь смеяться, Иосиф, но и здесь, как назло, мимо кассы! Сорок с лишним лет лет - насчёт ума не скажу, а вот денег точно нет! Как нет ни хлебной должности, ни бизнеса. Остаюсь, таким образом, вечным пролетарием умственного труда. Как, впрочем, наверное и ты при всех твоих регалиях. Давай по этой причине за нас с тобою нальём!
       -- Извини, но в озвученной ситуации я согласен пить исключительно за тебя!
       Они оба выпили, в голове зашатался ещё один барьер, после чего режиссёр вспомнил нечто важное, передёрнув щуплые плечи:
       -- Слушай, когда ты позвонил, что к нам приедешь, ты ведь сказал, что поселишься в "Империале",- а там чумовые цены. Оставайся тогда у меня. Жена на гастролях, дети уехали, квартира практически свободна.
       -- Спасибо, друг Иосиф. Цены в "Империале" действительно чумовые, сутки в президентском люксе стоят, как мне сказали, зарплаты сталевара с вашего комбината за два месяца.
       -- Надеюсь, ты забронировал номер попроще и ещё не оплатил?
       -- Именно этот президентский люкс и забронировал, и оплатил вперёд на неделю.
       -- Ты сумасшедший! Всегда ненормальным был...
       -- Да есть у меня деньги, не волнуйся! Я же в Сирии воевал.
       -- Час от часу не легче! А туда-то тебя как занесло?
       -- В Сирию?
       -- Ну да. Ты же ведь давно непризывной, али как?
       -- А меня не призывали. Сам записался.
       -- В наёмники, что ль?
       -- Зачем в наёмники? Добровольцем в частную военную компанию. Контракт подписал на шесть месяцев, два из них бегал по пустыне да горам с допотопным пулемётом Дегтярёва...
       С этими словами он уровнял в бокалах коньяк и молча выпил свой.
       -- А остальные четыре?-- с осторожностью поинтересовался режиссёр.
       -- Не было остальных,-- ответил Родион с обречённой бесстрастностью.-- Был контужен и угодил в плен под Алеппо. Хорошо, что поблизости стояли турки - перетащили меня от "духов", да отдали в Красный Крест. В Швейцарии оклемался - и вернулся по чужому паспорту... смог через знакомых добыть белорусский...
       Иосиф молча взглянул на друга:
       -- Интересный ты, Родя, персонаж... интересный... Я знал это всегда, но ведь даже не думал, что будет так... Тогда вот что скажи - ты же за идею туда воевать отправился, или от безнадёги?
       -- Поровну.
       -- То есть как - поровну?
       -- Идея у меня была прежде всего проверить, насколько я этому миру нужен. Но в целом, должен признаться, иллюзий на сей счёт я не питал и рассчитывал, что оттуда не вернусь.
       -- Ты всё-таки сумасшедший!
       -- Нет, всего лишь трезвый расчёт. В случае гибели родственникам платят от трёх до пяти миллионов, и эти гробовые должны были пойти на лечение моей сестры.
       -- Твоей сестры?
       -- Ну да. Ты точно несколько её видел, я сестру ещё школьницей к нам в студию приводил. Младше меня на двенадцать лет, красавица...
       -- Да, разумеется, помню.. А что с ней?
       -- На пешеходном переходе сбили, позвоночник повреждён очень серьёзно. Радикальная операция возможна только в Германии и стоит миллион долларов. Денег таких у меня и близко нет, заработать их я не смог бы на всех войнах сразу, потому решил добыть бабла хотя бы на пребывание сестры в паллиативной клинике, годков эдак на два-три. Ведь всё же есть шанс, что за это время такие операции в России тоже делать научатся, вдруг поэтому пожалеют и прооперируют бесплатно?
       -- Вряд ли. Но теперь я тебя понимаю... Да, ты поступил благородно бесконечно... Но цену, извини, цену ты всё равно выставил непомерную!-- здесь Иосиф драматически повёл головой и добавил уже шёпотом:-- Однако слушай, если ты считаешься убитым и живешь по чужому паспорту,- они ведь заплатили обещанное? Твоей сестре они пять миллионов перевели?
       Родион улыбнулся в ответ.
       -- У них отличная контрразведка. Они знают, что я остался жив, и даже зарплату перевели мне на карточку точно по число, когда турки передали меня швейцарцам.
       -- Тогда и про белорусский паспорт знают?
       -- Скорее всего.
       -- И как? Ты не боишься?
       -- А чего бояться? Я свои обязательства по контракту исполнил, а они выполнили свои, отношения закрыты. Что он Гекубе, что ему Гекуба...
       -- М-да... тогда каковы твои планы? Давай думать, думать. Возможно, я тоже смогу чем-нибудь помочь?
       -- Спасибо. Но миллиона долларов мы с тобой на театральных подмостках точно не поднимем. Мне самому придётся добывать.
       -- И каким ты думаешь образом?
       -- Заберу у вашего губернатора. Ведь это он покалечил мою сестру.
       В ответ режиссёр присвистнул, и его рука непроизвольно потянулась к бокалу. Удивительный гость вздохнул - и тоже залпом выпил, обрушив тем самым, наверное, последний барьер на пути наиболее прямых и честных мыслей, отныне ничем не сдерживаемых и не искажаемых.
       -- Смотри,-- продолжил он, далеко сдвинув бокалы.-- Мою сестру сбил губернатор, это непреложный факт, он сам был за рулём и даже не подумал затормозить перед "зеброй" недалеко от Кремля. Свидетели говорили, что в момент наезда он находился под хорошим градусом, но задокументировать это не удалось. Но он по-любому нарушил правила и должен был понести ответственность, связанную с лечением сестры, пусть даже минимальную...
       Здесь Иосиф поспешил Родиона перебить:
       -- У меня, разумеется, есть на губернатора выходы, мы можем с ним договориться...
       -- Бесполезно, этот гусь даже втёмную своей вины не признает. Тем более что у сестры тогда нашли алкоголь - она выпила накануне бокал шампанского.
       -- Чёрт, до чего же обидно!..
       -- Обидно за что? Она возвращалась домой после встречи с женихом, на которой они, похоже, договорились о свадьбе. Когда девушке под тридцатник - это, согласись, более чем значимо и важно. Правда, алкоголя, что нашли у неё, был мизер - врач сам мне сообщил, что с такой дозой нынче права у водителей не отбирают, квас больший выхлоп даёт. А с пешеходов разве есть спрос?.. Тем не менее, спирт у сестры имелся, и по этой причине для губернатора отказаться от любой помощи в её адрес - вопрос, как он убеждён, карьеры и чести. Такой вот он у вас.
       -- Да знаю я, не объясняй! Лучше скажи - что ты задумал?
       Родион усмехнулся.
       -- Прежде я задумал с тобой посоветоваться! Смотри - судя по прессе, ваш губер не вылезает из коррупционных скандалов, клейма на нём негде ставить. Думаю поэтому прикинуться следователем-расследователем, ибо всевозможным чекистским фокусам я сам кого хочешь обучу. Проявлю себя сперва принципиальным и честным, расковыряю поглубже какую-нибудь нехорошую историю, после чего, почему бы и нет?- резко коррумпируюсь и потребую у губера за молчание и лояльность тот самый миллион. Как тебе идея? Ведь классика жанра, а? "Ревизор" XXI века!
       Но вместо очевидного ответа режиссёр решительно замотал головой:
       -- В середине лета отсюда съехала целая бригада из Москвы, копали месяца два, и не впустую, надо полагать. Но - все вопросы до последнего удалось "порешить", никто не пострадал. С цветами провожали! Поэтому во вторую ревизию здесь не поверит, тебя разоблачат и посадят за мошенничество и самоуправство! Так что роль гоголевского Ревизора, если она тебе так дорога, сыграй-ка лучше в другом месте. Хотя бы у меня на сцене, я серьёзно говорю! Изучи на досуге наш репертуарный план!
       -- Изучу обязательно. А ведь ты знаешь - я множество раз, особенно в прежние тяжелые моменты, так и думал: коли край совсем - переберусь к тебе, тряхну стариной... Плевать, что роли в лучшем раскладе будут второго плана или эпизоды... Но теперь - особое время. Я элементарно жить не сумею, если сестра моя продолжит гнить без надежды...
       -- С ней никого нет, что ли? А жених, родители?
       -- Жених, как ты вполне мог догадаться, вскоре сбежал, а родители ушли в лучший мир прежде всего этого кошмара.
       -- Ну а сам-то ты - семьёй обзавёлся?
       -- Так и не собрался... По этой причине квартиру свою в Москве я спокойно продал, чтобы сестрёнке пребывание в клинике оплатить на год вперёд. Ну а на остатки "квартирных" и "боевых" - продолжу шиковать в вашем "Империале", покуда не добьюсь своего... Чего бы ни стоило, добиться надо!.. Ты же, Иосиф, умный, очень умный... Подумай, как лучше поступить, подскажи...
       -- Не переоценивай меня, - после явной заминки ответил режиссёр, вытирая ладонью со лба обильный пот.-- Твоя ситуация, знаешь ли... у меня просто нет слов... Хотя вот что: ты немедленно должен взять паузу, и давай будем думать!.. Но прежде всего ты должен остановиться. Срочно съезжай из тех чёртовых апартаментов, не транжирь свои деньги, живи у меня, мы какой-нибудь выход обязательно разыщем!
       Родион в ответ вздохнул печально и отчасти обречённо.
       -- Покуда я свою проблему не решил, я смогу жить только в борьбе и гонке за справедливостью, если таковая ещё где-нибудь присутствует на земле... Ибо если скажу себе "стоп", как ты предлагаешь, пусть даже хотя б на недельку,- то вряд ли потом поднимусь. Посему останавливаться не имею права, идти придётся до конца. Не смогу получить от вашего губера миллион - что ж, тогда прикончу гада собственными руками. Застрелю, заколю, задушу... сверну шею этой твари... как тетереву!
       -- Ты и себя тогда убьёшь, и сестру свою следом. Разве этот негодяй того стоит?
       -- Справедливость стоит, справедливость... Если она существует, конечно.
       -- Я в справедливость, сущую этом мире, верить не склонен,-- торжественно и отчасти театрально провозгласил режиссёр, поднявшись и несколько раз пройдясь по комнате с видом, которым провозглашают вердикт.-- Но я и точно знаю, что есть порядочные люди, которым не всё равно. Я знаком с некоторыми... полагаю, что можно с ними переговорить, и тогда, вероятно, они, оставаясь при своих интересах, соберут для тебя этот чёртов миллион, чтобы не допустить того, к чему ты, любезный друг, дело ведёшь. Или...
       -- Ты правильно задумался, друг Иосиф,-- Родион поспешил воспользовался паузой.-- "Или я ищу справедливости", ты ведь так хотел спросить? Но её, справедливости, действительно не существует, ты прав, и именно поэтому помощь от твоих друзей, даже самую искреннюю, я принять не сумею. Отсюда следует, что если других путей нет, то мне остаётся эту справедливость, растоптанную и осквернённую, хотя бы на короткий миг восстановить, напитав землю чёрной кровью негодяев!
       -- Занятия театром тебе явно пошли не на пользу, Родя, вот что я скажу тебе!! А теперь - стоп, теперь ничего не говори, ничего не делай! Выпей и посиди молча хотя бы десять минут, дай мне поразмышлять! Ибо втянул ты меня, друг лепший, втянул по самое...
       Родион улыбнулся - но пить коньяк не стал. Но также и не стал ничего говорить, позволив другу-наставнику из своей прежней жизни подобрать для жизни тепершней спасительный вариант.
       -- Смотри, что я придумал,-- провозгласил Иосиф ровно через десять запрошенных для поиска решения минут.-- Вытрясти из губера миллион - плёвое дело, у него этих миллионов сотни, если не тысячи, скоро рожа треснет. Но твой вариант с "Ревизором" - труха. Надо брать на интерес.
       -- Хорошо, но на какой?
       -- В регионе провозглашена программа привлечения инвестиций - не слышал?
       -- Я на красивые лозунги давно внимания не обращаю.
       -- Зря не обращаешь. Нашему губеру - кровь из носу!-- надо в ближайшие годы здесь несколько крупных заводов построить и запустить. Чтобы были рабочие места, налоги и прочие экономические прелести.
       -- Ну и что? Пусть объявит какие-нибудь льготы, и инвесторы прибегут.
       -- Да, прибегут. Но лучше, если впереди них прибежишь ты.
       -- И что с того? Если я объявлю себя инвестором, мне придётся показывать деньги в тысячи раз большие, чем по лицевому счёту в "Империале".
       -- Как раз этого делать и не надо! Надо сделать так, чтобы за тебя, как за представителя инвестора, развернулась борьба. И тогда ты чинно и законно получишь от губера миллион для того, чтобы убедить своего "шефа" вложиться сюда, а не в соседнюю область.
       -- Глупости. Перед тем, как платить, они "пробьют" все мои связи и, не обнаружив никакого "шефа", выдадут мне вместо денег наручники.
       -- Ты прав. Поэтому надо сделать так, чтобы к твоему "шефу" они не смогли бы даже близко подступиться.
       -- Каким образом? Все олигархи в стране давно под контролем. А навести справки по западным банкам и фондам - не самая большая из проблем.
       -- А ты заяви, что являешься представителем Ротшильдов!
       -- Ротшильдов?
       -- Да, именно самих Ротшильдов!
       -- Хм, на сцене под твоим руководством я готов любого из Ротшильдов сыграть. А в жизни - ты представляешь, что это означает?
       -- Очень хорошо представляю. Ровным счётом ничего! Уполномоченный могущественнейшего финансового клана имеет право никому ничего не объяснять. Полный карт-бланш! Любые двери перед ним открыты с первой же минуты! Любое сомнение трактуется в его пользу. И все вокруг, словно чумы, боятся гнева мировой финансовой закулисы, готовы услужить, прогнуться и даже... т-сс! Даже Родину продать!
       -- Да, очень заманчиво, но ведь у меня - не совсем законно полученный белорусский паспорт! И вряд ли его подлинный обладатель близок к финансовым кругам. Быть может, он под Гомелем картошку выращивает.
       -- Пустяки. Документы для камуфляжа в подобных делах ещё никто не отменял. Наоборот, будет странно, если представитель тайных сил прибудет с подобной миссией не вполне инкогнито. Ну а на важных встречах представляйся своей фамилией, она у тебя роскошна и благородна!
       -- Но в этом случае первый визит обладателя роскошной фамилии и финансового воротилы к провинциальному режиссёру Шульману будет выглядеть немного необычно.
       -- Отчего необычно? В прошлом году театр был на гастролях в Монте-Карло, где мы запросто могли познакомиться. Более того, я сам в таком случае похорохорюсь и пущу слух, что именно я уговорил такую личность посетить нашу дыру. Ну что - гешефт?
       Родион не стал ничего отвечать - встал, потянулся и прошёлся по комнате.
       -- Придётся воспользоваться твоим советом - ведь ты не оставляешь мне выбора,-- заявил он по прошествии нескольких минут.
       -- Как и ты мне. Но рассматривай предложенный вариант не более чем новую роль. Ведь мир - театр, а люди в нём - актёры, прости за банальность.
       -- Лучше ты извини, что влез к тебе со своими проблемами.
       -- Без твоих проблем я бы продолжал киснуть и истреблять коньячные фонды. Ибо мой театр до сих пор не открыт из-за чёртовой реконструкции, а ведь уже сезон повсеместно начался, актёры от безделья томятся. Знаешь, как хочется поднять занавес!
       Так было решено разыграть невиданное прежде действо, в котором по удивительной прихоти судьбы обещали соединиться непогасший авантюризм Родиона, гениально уловленный проницательным Шульманом из услышанной истории невзгод, с его, Шульмана, любовью к импровизации и гротеску. Режиссёр понимал, что в известной степени делает своего приятеля заложником собственной игры, в которой ему хотелось оживить серость будней необычным и стремительным новым сюжетом. Однако игра представлялась честной, и Родион, с лёгким сердцем согласившийся рискнуть, тоже это знал: вероятность крайне важного для него успеха отнюдь не была нулевой, а в случае провала имелся шанс обрушить занавес и исчезнуть столь же внезапно, как он появился здесь.
       Безусловно, важную роль в принятии решения сыграла и употреблённая на двоих вместительная бутылка коньяка, однако признание данного факта сыграло бы против законов жанра. По этой причине остаток коньяка, словно ненужный свидетель, был немедленно приговорён и прикончен.
       Перед расставанием режиссёр созвонился с одним знакомым-оставником, владельцем пусть и старенького, но добротного и ухоженного лимузинчика "Тойота Краун", на предмет того, чтобы тот недельку-другую поработал персональным водителем у "швейцарского коллеги". Благодаря этой пустяковой, но значимой услуге Родион вернулся в "Империал" с подобающим сопровождением и впредь, при предстоящих контактах с представителями местного истеблишмента, мог не озадачиваться проблемами первоначального имиджа.
       Вечером в ресторанный зал Родион спускаться не стал, ужин велел доставить в номер, после чего долго лежал, уставившись в единственную точку на потолке, в размышлениях о загадочной несчастливости собственной жизни, в которой не удалось ни заработать капитала для комфортных зрелых лет и безбедной старости, ни утвердиться пусть даже на скоромной, но стабильной и уважаемой должности, подобно Шульману, ни даже по-настоящему кого-нибудь полюбить. Сподвигшая его на нынешнюю авантюру привязанность к судьбе сестры была не в счёт, поскольку, положа руку на сердце, в исцеление он не верил и действовал не столько из любви к несчастной, сколько из жгучей ненависти к виновнику их общей драмы.
       В какой-то момент Родион понял, что виновником драмы является не отдельно взятый губернатор, а весь мир целиком, перекошенный от ненормальности и порока. В уставшей, сумеречной голове сразу же стали зарождаться мысли о бесконечном и непрекращающемся отмщении. За туманом подступающего сна он видел себя то народовольцем позапрошлого века, бесстрашно метающим ручную бомбу под колёса губернаторского фаэтона, то сорвавшимся с катушек революционным матросом, расстреливающим толпу негодяев длинными пулемётными очередями, а вскоре почему-то - уже матросом с затонувшего корабля, без устали и конца таскающим из воды на берег полуживых пассажиров, которые по какой-то причине все подряд взамен благодарности его проклинают, он от этих проклятий бесится, обещает прекратить спасение неблагодарных - но поступить так не может, и снова лезет в воду...
       Утром он проснулся полностью отдохнувшим, без малейшей тени вечерних сомнений и кошмаров. Но едва начав умываться, был возвращён в реальность тонким, но в то же время отчаянно-мерзким запахом, сочащимся то ли из раковины, то ли из-под плинтуса. Он сразу же вспомнил про "язву-ржу из подвала", поразившую, со слов Шульмана, весь город целиком, и содрогнулся от прилива брезгливой осторожности. "Проклятый город, трам-пам-пам, бранить тебя язык устанет!.. Долго здесь мне не продержаться, действуй, Родион, действуй, быстрее и энергичней... Бери пример со своего литературного тёзки: топор - за пазуху, и руби гадов без комплексов, ибо ты есть не тварь дрожащая, а право имеешь!.. Хотя бы немного очистить мир... Но только вот эта ржа, эта плесень - как быть с ней? Похоже, она неистребима, и мне её, в отличие от остального, вряд ли одолеть..."
       Наскоро умывшись и выбрившись, он спустился к завтраку - однако вместо быстрого перекуса за шведским буфетом был вежливо препровождён в ресторанный кабинет, где для него, как для гостя из президентского люкса, был накрыт особенный стол. Ароматы высокой кухни успешно перебили мерзкий дух плесени, едва не выведший его из равновесия, что позволило сосредоточится и положить начало новому дню в безусловном настрое на результат.
      
      
       Глава 2
      
       Для свободного и не обременённого формальностями выхода на губернатора Родиону требовалось не только вжиться в новую роль, но и получить максимально полное представление о местной деловой обстановке. Как ни странно, но Шульман, казалось бы, вхожий во все сообщества и тусовки здешних элитариев, оказался не в состоянии снабдить Родиона необходимым числом контактов, сославшись на "отдалённость от бизнеса". Из того же, что он передал, наибольший интерес представляла встреча с неким Глотовым, владельцем и руководителем строительного холдинга, являющимся, ко всему прочему, также генподрядчиком по реконструкции драмтеатра.
       "Всё ясно, - решил Родион. - Иосиф передает мне для начала свой наиболее естественный контакт, заодно рассчитывая через меня, быть может, повлиять на завершение затянувшейся стройки. Хитро, но вполне разумно!"
       Перед встречей водитель завёз Родиона в мало кому ведомое подполье, где немногословный хозяин-армянин на типографском принтере изготовил комплект превосходных визитных карточек, символизирующих принадлежность своего обладателя к одному из могущественнейших банковских домов вселенной.
       Офис Глотова располагался на верхнем этаже эффектного здания в стиле столичного постмодерна, на которое Родион обратил внимание ещё в первый день по приезду сюда. На всех этажах, через которые гостя неспешно возносил стеклянный лифт, в жаре и скученности потели за компьютерными экранами похожие на муравьёв многочисленные проектировщики и представители всевозможных строительных служб, в то время как в приёмном холле, где был разбит зимний сад, царила прохладная влажность субтропиков.
       Следуя регламенту, секретарша сначала препроводила посетителя за гостевой стол. Вышколенный стюард тотчас же обеспечил его горячим кофе со свежайшими эклерами с разнообразной начинкой, после чего, дав возможность в полной мере насладиться импровизированным вторым завтраком, секретарша пригласила войти в кабинет к шефу.
       Глотов выглядел немногим за пятьдесят, он был рослым, крепко сложенным, имел толстые волевые губы и стригся коротко. На контрасте с дорогой и изысканной одеждой своим поведением он демонстрировал небрежную презрительность ко всему, что его окружало, включая, пожалуй, и собственный имидж. Он восседал в огромном, с высоченной спиной кресле, обитом мягкой бежевой кожей, за ещё более невероятных размеров письменным столом, который украшали лишь тоненькая пачка бумаг и миниатюрный компьютер.
       Зато на стенах кабинета светились более двух десятков огромных телевизионных экранов, на каждый из которых поступало изображение с многочисленных строек, ведомых глотовской фирмой. Вряд ли созерцание в достаточной мере статичных картинок, которые лишь изредка оживлялись проехавшей бетономешалкой или поворотом стрелы башенного крана, могло способствовать управлению строительной империей, однако именно оно создавало непередаваемое ощущение власти и контроля.
       Родион, спокойно поздоровавшись и не без вальяжности присев в кресло, представился и ввел своего собеседника в курс дела:
       -- Вам, должно быть, доложили - я уполномоченный швейцарского банка, бенефициаром которого является группа Ротшильдов. В минувшем году, в Монте-Карло, я познакомился и даже, наверное, подружился с господином Шульманом, режиссёром вашего драмтеатра. Господин Шульман тогда много рассказывал о вашей области, о её потенциале... А совсем недавно наши аналитики проводили стресс-тест и пришли к заключению, что банку будет полезно вложиться в крупный проект на территории России. Разумеется, я сразу же вспомнил о вашем регионе и поспешил приехать сюда с ознакомительной миссией. Вчера я встречался с господином Шульманом, и он настоял, чтобы первую деловую встречу здесь я провёл именно с вами.
       -- Очень приятно,-- ответил Глотов, демонстрируя явную неохоту ввязываться в разговор и с трудом подбирая слова.-- У нас, действительно, неплохое место. Я строю по всей территории и знаю, что говорю.
       -- Отлично! Значит, я прибыл точно по адресу!
       -- Не знаю,-- процедил Глотов, задумавшись.-- Вам к губернатору лучше.
       -- Разумеется, такая встреча - в числе моих приоритетов. Но губернатор, насколько мне известно, в командировке, и будет только через неделю. Мне нужно подготовиться ко встречи с ним наилучшим образом.
       -- Да, через неделю, через неделю он будет... А что вы хотите построить?
       -- У нас нет выраженных отраслевых предпочтений. Будем строить то, что наиболее эффективно. А для этого мне нужно во всём разобраться.
       -- М-да... Тогда, боюсь, я вам плохой советчик.
       -- Почему?
       -- Да потому, что не надо здесь ничего строить. Всё есть, всё налажено. Зачем что-то менять, вносить раздрай? Тем более - западные санкции: вряд ли вам разрешат вкладывать в Россию серьёзные деньги.
       -- Швейцария в санкциях, как известно, не участвует.
       -- Может быть, не знал... Но всё равно - как-то стрёмно...
       -- Странно слышать такое от вас, от строителя. Ваша фирма почти гарантированно будет нашим генподрядчиком, и у вас есть уникальная возможность обозначить приоритеты будущего сотрудничества.
       Глотов равнодушно зевнул.
       -- Мои приоритеты - это оставить всё, как есть. Стабильность - вот самый ценный ресурс. Подряды мне и так выделяются, работа ведётся... а с новыми проектами, знаете ли, всё может пойти не так...
       -- Да, странно слышать, что вы считаете подобным образом... Хорошо, но ведь мы можем направить наш капитал не в строительство чего-то нового, а в модернизацию и расширение действующих в регионе бизнесов. Резких перемен, которые, согласен, не всегда идут на пользу, не произойдёт, но будет и результат, и заработок для вас. Как вы считаете?
       Великий строитель задумался - и, почесав за ухом, ответил:
       -- Если бы я за губернатора решал - я бы предложил вложить деньги вашего банка в скупку земли или каких-нибудь там старых дач под новую застройку. Отбили бы быстренько и с прибылью солидной.
       -- Может быть. Однако подобная операция - высокорисковый актив. Я же уполномочен вести переговоры только о стратегических инвестициях. Заводы, фермы, торговые сети...
       -- Нет. Всё это есть, поэтому всё это не нужно.
       -- Но, в конце-концов, "нужно - не нужно" - это наш риск как инвестора. А ваш интерес - лишь построить, отчего же осторожничаете?
       -- Тому причин много. Главная - воруют у нас.
       -- Воруют, пожалуй, везде. Но мы всегда сможем сделать так, чтобы не воровали... или воровали в безопасных пределах. Пусть каждый получит свою законную прибыль.
       -- Так не выйдет. Вот я сам, конечно, работая с уважаемыми банкирами, воровать не буду, для меня, как всем известно, не воровать - это нормальное состояние. Даже прибыль свою готов ограничить европейским, так сказать, нормативом. А вот субподрядчики мои? А надзорные органы? Нет у меня над ними власти, и они, подлецы, эту стройку нашу с вами превратят в распил и тотальное казнокрадство! Затраты вырастут в разы, бизнес станет неэффективным, и вы скорее его куда-нибудь в Китай или Сингапур переведёте. А мне - отдуваться потом перед всем миром за подобный стыд! Так что помочь я вам рад и готов, но вот от прямого участия - пока воздержусь, не обижайтесь.
       -- Разумеется я здесь не для того, чтобы обижаться,-- парировал Родион, лихорадочно соображая, какую ещё пользу можно извлечь из этого типа, столь странно отрекающегося от почти дармовых денег. Или он своей звериной интуицией уже уловил, что никаких денег не ожидается, и к нему пришли за другим?..
       -- Вы не обязаны нас любить,-- продолжил Родион после секундной заминки,-- а мы не обязаны вкладывать в вас свои капиталы. Но коль скоро обе стороны решили пока не то, что рисковать,- пока просто подумать, что можно было бы нам вместе предпринять, необходимо изучить все возможности. У вас же здесь много других бизнесов - подскажите, с кем стоит встретиться, чтобы картина сложилась?
       -- Да с кем угодно повстречайтесь - сложится картина у вас... Хотя, чтобы сложилась она у вас побыстрее, пообщайтесь-ка с Левашовым.
       -- Спасибо. А кто он?
       -- Левашов-то? Старейший здесь предприниматель, в восьмидесятые первый кооператив основал, был авторитетным человеком... Всё знает, всё расскажет. Позвонить ему?
       Родион утвердительно кивнул, и пока Глотов по телефону объяснял Левашову, кто и зачем приедет к тому, успел подумать, что покуда он на протяжении многих лет искал место под солнцем, с его страной, с его Россией, произошли глубинные и невиданные перемены. Неужели всё теперь построено и распределено, и роль банкира-благодетеля, вполне актуальная и выигрышная ещё лет десять назад, предстаёт в глазах окружающих смешной и ненужной?
       Левашов назначил встречу в китайском ресторане. Он был одинакового с Глотовым возраста, однако, в отличие от главного подрядчика, выглядел стройным и подтянутым, имея выразительное лицо с уставшими глазами, в которых при желании можно было прочесть целый жизненный роман. "Неплохой актёр из него бы вышел",-- непроизвольно подумал Родион, отвечая на обязательный после слов приветствия вопрос о впечатлениях от города и края.
       -- Разумеется впечатления самые положительные. Немного, правда, удивляет то, что главный строитель ничего не желает строить и, если говорить откровенно, не верит в успех наших планов.
       Услышав это, Левашов иронично улыбнулся.
       -- А вы-то думали! Здесь всё давно и прочно поделено, и каждый дорожит имеющимся.
       -- Мы отлично знаем об этом,-- ответил Родион после глотка минеральной воды.-- Но какое до этого дело главному строителю? Банк даёт деньги, подрядчик выполняет услугу и зарабатывает, а договариваться насчёт места под солнцем - это уж наша забота, не его. И насколько я понимаю, вы и есть тот человек, который в части такого рода договорённостей имеет немалый опыт.
       -- Это Глотов вам так меня представил? Поскольку я единственный из нынешней тусовки прошёл девяностые от звонка до звонка, сохранил бизнес и не словил пулю, меня за глаза считают бандитом и решалой. В то время как я уже давно ничего здесь не решаю.
       -- Согласен, девяностые в России - непростое время. Если сочтёте возможным, расскажите, как вы их преодолели.
       -- Да как и все, кто родился в известные годы в известном государстве! Сперва каждый, у кого хоть какие-то свободные деньги водились и не имелось обязательств перед коммунистической идеей, ломанулись в кооперативы. Немедленно возникла проблема крышевания. Старый криминал, который в прежние застойные годы прикрывал цеховиков и фарцу, не смог с той первой волной бизнеса справиться - слишком много бизнесменов сразу стало. На свято место тотчас ринулись качки, спортсмены и прочая неприкаянная молодежь, сначала, для острастки, рисуясь ворами, а затем понемногу ими и становясь. Потом ещё и чеченцы возникли, нелёгкая их к нам принесла... К 94-му году вся область под такой вот братвой лежала. Закрышеваться у старых воров, которые в условиях беспредела берегли понятия, считалось удачей и счастьем, правда, вскоре воров-то тех и не осталось почти...
       -- Очень любопытно...
       -- Да, всё было именно так. Одних поубивали, другие - сели, а остальные постепенно своего бизнеса либо лишились, либо отдали новым крышевателям - ментам, ФСБ, прокурорским... И ещё новые чиновники отдельную долю поимели. Ну а всякая братва, что была внизу,- половина куда-то испарилась, другие купили себе должности в ментовке или администрации и тем самым влились в новый правящий класс. Для вас, я вижу,- это всё в новость?
       Разумеется, рассказанное Левашовым новостью для Родиона не являлось, однако он сделал вид, что наслышан только о самых общих вещах подобного рода.
       -- Я читал мнение в журнале "The Economist", что по завершении девяностых в России из правоохранителей и чиновников сформировалось так называемое "новое дворянство". Но и внутри него, похоже, нет мира, поскольку сферы влияния надо защищать, а лучшая защита - нападение или, как говорят у вас, наезд. ФСБ наезжает на полицию, полиция бодается со Следственным комитетом, прокуроры враждуют с судьями... Все вместе взятые они прессуют гражданскую администрацию, ну а та в ответ вынуждена усиливать изъятие всевозможных рент с податного населения. Если всё это действительно так - то печально...
       -- Вы, должно быть, за границей переживаете наш бедлам?
       -- Ну да,-- невозмутимо согласился Родион.-- Так уж получилось.
       -- Завидую! Многое я бы дал, чтобы тридцать лет назад оказаться за границей и со всеми своими молодыми силами начать бизнес именно там! Горы бы свернул, и был бы в вашем банке самым, быть может, богатым и уважаемым клиентом... Эх, выпить бы надо - а мы с вами ещё за встречу не выпили... - с этими словами он разлил по стопкам холодную водку из запотевшего штофа.-- Ну, не стоит жалеть, давайте-ка за встречу!
       -- Да, за встречу, не стоит ни о чём жалеть,-- охотно согласился Родион.-- Как говорят в наших франкоязычных кантонах - non, je ne regrette rien [Нет, я ни о чём не жалею /слова из знаменитой песни Э.Пиаф/ (фр.)]!
       Они выпили, после чего Родион осторожно заметил, что по распространённому на Западе мнению именно в России возможности для бизнеса считаются беспрецедентными.
       -- Для кого как,-- философски заметил Левашов, доливая водку. - Не стану небеса гневить: подняться из грязи я смог. Но из того, что нажил, остался у меня один заводик, два ресторана и санаторий, там платная клиника сейчас. Есть под десять тысяч метров нежилых помещений - сдаю в аренду. Бывший совхоз имеется - но он, в основном, работает на прокурорского зятя. Ещё на паях с гаишным генералом держал дальнобойную автоколонну - но в том году генералу всё и отдал, не моё это.
       -- То есть у вас теперь, если я правильно понимаю,- прокурорская крыша?
       -- Да нет, конечно... Нет сегодня крыш в старом понимании, разве что шашлычников и вокзальных шулеров мелкий криминал крышует. Да и по наркоте - отдельная тема. Просто в серьёзных бизнесах здесь не осталось случайных людей: только правоохранители, чиновники плюс два "федерала" - московские олигархи, их, если что, прикроют из Кремля. Ну и парочка имеется таких как я, "могикан", которые погоды не создают. Внешне отныне - всё очень чинно и спокойно, всё поделено и согласовано. А чуть копнёшь внутри - там сплошная гниль.
       С этими словами предприниматель-ветеран со звонким усилием опустил вилку и, скривив лицо, посмотрел на плинт у основания ресторанной колонны:
       -- Видите?
       -- Что, простите?
       -- Гниль прёт! Во всём городе эта чёртова гниль - в квартирах, в офисах... Словно сам Боженька напоминает!
       Родион, конечно же, сразу узнал ржавого цвета плесень, сопровождающую его, по сути дела, с первых же в этом городе шагов, однако предпочёл не акцентировать на ней своё внимание - ибо банкир, твёрдо решивший вложить сюда миллионы, не должен смущаться от подобного рода мелочей!
       -- Думаю, вашему городу нужна реновация. В Европе, где много старых домов, накоплен соответствующий опыт - можно было бы применить.
       -- Европа,-- ответил Левашов, с трудом сдерживая саркастическую улыбку,-- это хорошо. Но сначала мы свои методы применим! Дождёмся, чтобы эта гниль выше поднялась по самые уши, а там, глядишь, выбьет губернатор в Москве транш на ликвидацию, так сказать, причин и последствий! Миллиарды прибудут, все, кому положено, поучаствуют, и всем снова станет хорошо. А вот с вашей миссией - знаете, если честно, то лучше было бы вам повременить.
       -- Покуда гниль изведут?
       -- Да нет, не только. По моему скромному разумению, не стоило бы вам сразу в эту нашу мутотень влезать. В Москве сначала бы договорились. Оттуда губеру и всей элитке нашей дали бы пинка - и они б подвинулись. А вы, я вижу, решили действовать нестандартно - оттого вас, похоже, не очень-то привечают.
       -- Почему вы так считаете?
       -- Потому что вижу.
       Родион понимающе усмехнулся.
       -- Разумеется, мы будем договариваться обо всём в Москве. Или в Давосе - где удобнее окажется. Но для этого я и должен всё разузнать и оценить.
       -- Понимаю. А планируемая сумма ваших инвестиций какова?
       -- Порядка миллиарда долларов.
       Услышав про миллиард долларов, Левашов едва не поперхнулся.
       -- Миллиард "ненаших"...-- промычал изумлённый предприниматель.-- Когда-то, в девяностые, миллион баксов казался недосягаемой мечтой, а тут - раз, и целый миллиард! Только работай, твори... невероятно!
       -- Времена меняются. Да и Россия сегодня стала другой.
       -- Это уж точно. А всё же, если не секрет, что вы намерены у нас построить на этот миллиард? Нефти и газа здесь нет, в порту федеральные монополии орудуют, а все остальные производства уже давно построены в Китае и отлично работают там.
       Родион изобразил на лице задумчивость и, немного отвлекшись на только что принесённый официантом сладкий пудинг, убедительно произнёс:
       -- Технопарк - почему бы и нет? У меня в голове два варианта - изготовление лицензионных швейцарских часов или лицензионной оптики. В Швейцарии не хватает на всё на это спецов высшей квалификации, почему бы поэтому не использовать ваш человеческий потенциал?
       -- Часы? Линзы? Очень интересно... никогда не думал. Но разве есть у нас специалисты? Одни ведь кругом люмпены и алкаши...
       -- Если у вас в городе работает драматический театр, то ведь кто-то туда ходит! Вот для них-то и будем создавать новые производства и новую жизнь строить. Знаете, что восхищает меня в швейцарских оптиках? Человек приходит на работу и сначала пьёт кофе с шоколадом. Потом просматривает свежие газеты и решает, чем именно сегодня он займётся - шлифовкой зеркала для какого-нибудь супертелескопа или вычислением погрешности интеграла кривизны? А быть может, продолжит газеты читать, если настроения нет, а потом, не дождавшись конца дня, укатит играть в гольф, а труду посвятит завтрашний день. Но зато в его работе не будет не только брака, но и тени несовершенства!
       Левашов был искренне изумлён. Было даже заметно, что он лихорадочно анализирует услышанное на предмет возможного розыгрыша.
       -- Ну вы и цель ставите! Разве возможно такое у нас? В Европе же культура, традиции...
       -- И в России есть и культура, и традиции. Почему здесь разучились мечтать?
       -- Да, это правда, разучились... Но ты знаешь - я готов тебе поверить и твои планы поддержать! И если честно - завёл ты меня! Вот что значит - не у нас эти годы жил, крылья не обрезаны! Извини, что я на "ты" перешёл, так можно?
       -- Да, конечно,-- согласился Родион, протягивая подошедшему официанту карточку для оплаты обеда.
       -- Не надо, что ты, я заплачу!-- Левашов извлек из кармана толстую пачку пятитысячных купюр и положил под чек одну из них.-- Гостям всегда рады, особенно таким!
       Стали собираться - и Родион, решив воспользоваться добрым расположением собеседника, знающего изнанку местной жизни, поинтересовался - насколько востребован в городе драматический театр, возглавляемый его другом.
       -- Ну, про театр я тебе вот что скажу - место это важное, даже пафосное, наши власти его никогда деньгами не обижали. Один капремонт чего стоил - говорят, три миллиарда рублей вбухали, точной сметы никто не видал. Шепчутся, правда, у нас, что из-за московской комиссии произошёл какой-то сбой, поэтому театр не открывают.
       -- Мне Шульман что-то рассказывал про комиссию, но я ничего не понял.
       Левашов, преисполнившись чувства собственной значимости, непроизвольно заулыбался, после чего подвинулся к Родиону почти вплотную и прошептал:
       -- Говорят, тем москвичам наши бабла отвалили немерено, чтобы оставили в покое... Претензии серьёзные к нашим имелись, вот что!.. Специально даже из Воронежа ОМОН прислали взять под контроль Дом правительства, чтоб мышь не проскользнула, чтобы ни единого наличного доллара не смогли вынести... шастали с автоматами по этажам, проверяли все закутки - однако проворонили! Знающие люди уверяют, что все мешки с валютой наши посбрасывали в мусоропровод, а снизу их забрал коммунальный мусоровоз, на который никто и внимания не обратил!
       -- Так это таким хитрым образом ваши власти московским ревизорам взятку передали?
       -- Да нет, какая взятка! Спасли и укрыли, так сказать, основной общак, в который долгие годы денежки текли - от доли с поборов ментовских и до серьёзных заносов. А расплатились с москвичами так, карманной мелочью.
       -- Ну ведь расплатились?-- не поведя бровью, негромко произнёс Родион.-- Если деньги заплачены, какие могут быть претензии?
       -- Думаю, что не полностью расплатились, или не за все грехи расплаты хватило. После той комиссии у нас много чего поперёк прежнего пошло... Кстати, имей в виду: тебя здесь могут считать вовсе не банкиром Ротшильда, а засланным казачком от тех самых московских ревизоров, поэтому будь острожен.
       -- Какие глупости! - рассмеялся Родион.-- Хотя, соглашусь, людская подозрительность - прегадостная штука, согласен. Тогда я тем более в театр желал бы сходить, чтобы подозрения не множились. Жаль только, он закрыт, придётся мне другими способами повышать свою у вас социализацию!
       -- Да не совсем он закрыт! Просто не "введён в эксплуатацию", бумажки нет, чтобы зрителей можно было легально запускать. Но репетиции идут, предупреди Шульмана - и приходи, коли ты такой театрал. У нас тут, кстати, многие от скуки заделались театралами.
       -- В самом деле?
       -- Да нет, конечно, не в настоящем смысле. На спектакли приходят, в основном, пенсионеры и студенты, но не так, чтобы часто. Школьников ещё приводят на классику. А в целом - театральная жизнь поддерживается тем, что многие из важных людей покровительствуют актрисам. Поговаривают, что даже губер не без греха, несмотря на образцово-показательную семейственность. А что, тебе Шульман разве ничего не рассказывал?
       -- Нет, зачем - так бывает везде, это же жизнь.
       -- Именно - жизнь! На оклад артиста ведь не проживёшь - вот мужики подрабатывают по кабаках шансоном, а дамы - крутятся, кто как умеет... У некоторых выходит очень даже неплохо. А у других - сплошные скука и мерзость будней, если можно так сказать, единственный приработок - подработать ходячими кеглями на Дне города.
       -- Хм, не щадите вы таланты...
       -- Не только не щадим, но и в землю зарываем!-- выплеснул Левашов, разгоряченный новым витком разговора.
       -- Я по молодости был немного знаком с театром,-- спокойно ответил Родион,-- и твёрдо знаю, что главное для артиста - это быть на сцене и видеть публику. Интересно, я мог бы при встрече убедить губернатора сделать благородный жест - дать распоряжение подписать все бумаги, чтобы театр заработал?
       -- Разумеется, какие дела? Если губер пойдёт навстречу - Шульман тебя прямо-таки расцелует! И бабы его засидевшиеся в долгу не останутся.
       -- Лучше бабы! - рассмеялся Родион.
       И только когда они вышли из ресторана на улицу, Родион как бы невзначай задал Левашову самый главный на сегодня вопрос - не поможет ли тот организовать встречу с чиновниками из губернаторской команды, отвечающими за экономику и правоохранительную сферу.
       -- Сделаем, конечно,-- отрубил Левашов, едва не разоблачив тщательно скрываемую его визави уязвимость:-- Хотя было бы проще из Москвы договориться.
       -- Ещё проще из Женевы,-- отшутился Родион,-- но официоз в этом деле мне нужен всего менее. Зачем превращать заместителей губернатора в заранее обязанных людей?
       -- Разумно, они этого не любят. Вот что... слушай, можно так: я прямо сейчас же звоню Завиршину, он по всем экономическим вопросам зам - то есть точно то, что тебе надо, к тому же он мой приятель, когда-то по молодости вместе углём торговали. Ну а чуть позже договориться попробую, чтобы тебя принял Арестович.
       -- Арестович? А это кто?
       -- Зам губернатора по взаимодействию с правоохранительными органами. Главный здесь силовик с говорящей фамилией.
       -- Надеюсь, ко мне он свою фамилию не станет применять?
       Они оба рассмеялись, после чего Левашов сделал звонок Завиршину и договорился, что тот примет швейцарского банкира завтра в десять утра.
       -- Только имей в виду,-- сказал Левашов, расставаясь,-- с Завиршиным в последнее время что-то странное творится. Говорят, немного умом тронулся после той истории с москвичами. Но всё равно он спец умнейший, губер держит его на должности безальтернативно. Будет у тебя после разговора с ним о нашей экономике полная картина!
       Простившись с Левашовым и не имея на сегодняшний день иных условленных мероприятий, Родион велел шофёру отвезти его в район главного городского рынка. Объяснив, что знакомство с неорганизованным торжищем важно для понимания "экономического пульса", он отказавшись от сопровождения, бесстрашно устремился в скопище мелкооптовых палаток, выцветших шатров, расставленных над вещевыми рядами, и пропахших всевозможной снедью лабазов.
       Побродив там минут пять или десять, он сначала купил грошёвую газовую зажигалку, а после, задержавшись у импровизированной витрины торговца крадеными гаджетами, взял дешёвый мобильный телефон. Убедившись в его работоспособности и наличии положительного баланса, он, не теряя ни минуты, покинул рынок с противоположной стороны.
       Быстрым шагом он пересёк несколько оживлённых улиц и углубился в парк - обширный и шикарный, со старыми липами и клёнами, уже тронутыми осенним багрецом. После парка начиналась набережная, за которой шумел бескрайний и беспокойный океан.
       Ах да, виноват, я совсем не успел сказать о том, что город, в который прибыл наш герой, лежал на морском берегу! В исторически континентальной России совсем немного таких городов, однако они существуют, и именно в них, должно быть, где освежающий бриз под вечный шум прибоя пробуждает в человеке дух исканий, странствий и перемен, берут начало важнейшие и определяющие события.
       Когда-то великий Бисмарк писал, что Россию нельзя разъединить, поскольку её разъединённые части, подобно каплям ртути, обязательно сольются в прежнее великое целое. А почему? Да потому, что ни одна из этих частей, оказавшись запертой внутри континента, не имеет шансов на будущее. Шансы на будущее даёт выход к океану, и поэтому Россия всегда будет стремиться занять и крепко удерживать пространство между океанами, каким бы непомерно огромным и трудным в управлении оно ни было.
       И даже если Родион, всецело поглощённый своими неотступными проблемами и заботой о качестве перевоплощения в новую роль, от которого зависело, победит он или погибнет, пока что не имел возможности в полной мере осознать эту удивительную возможность океана влиять на судьбу, то подспудно в глубине души он в полной мере это ощущал.
       Первой помощью, что он решил испросить у океана, был важный разговор, который в случае негласного за ним наблюдения мог быть под шум прибоя сохранён в должной тайне. Необходимость позвонить на секретный номер с незарегистрированного телефона была связана с тем, что накануне на условленном интернет-сайте Родион увидел особый значок, посредством которого один из его немногочисленных друзей по фамилии Балашов обязался извещать о чём-то экстраординарном.
       Длинные гудки тянулись утомительно долго. Наконец, раздался долгожданный треск и сразу же следом - лёгкое покашливание вместо "аллё".
       -- Привет тебе, дружище. Что-то случилось? - Родион старался говорить максимально отчётливо, чтобы позволить собеседнику распознать его голос.
       -- Это ты?.. Шифруешься?
       -- Так точно.
       -- Понял, тогда докладываю по существу. На тебя наезжает Рузский, требует миллион. Не наших, разумеется.
       Родион осёкся на полуслове, будто полное осознание пришло секундой позже, чем смысл услышанного. Рузский трудился в одной из спецслужб и в своё время привлекал Родиона для выполнения за границей ряда поручений, не всегда официальных и гласных.
       Преодолев смятение, Родион поинтересовался спокойным тоном:
       -- И какова же причина претензий полковника Рузского, если не секрет?
       -- Он уже не полковник, а генерал. А причина - он утверждает, что смог продать свою черногорскую виллу в Сутоморе с потерей миллиона против того, что в неё вложил. И винит, разумеется, в том тебя - ведь именно ты эту виллу приобретал для него.
       -- Глупости! Я лишь оформлял документы и собирал апостили, а выбирала виллу его жена. В то время как я её предупреждал, что в округе слишком много албанцев, которых со временем станет ещё больше.
       -- Всё верно, именно из-за албанцев и просела цена! Всё побережье заселили, каждый второй связан с наркотой...
       -- Неужели Рузский о том не знал? Он ведь не мальчик.
       -- Знал. Но он, если ты помнишь, тогда не имел возможности сам выезжать за границу, и его главная претензия к тебе состоит в том, что ты убеждал его насчет албанцев недостаточно, так сказать, убедительно.
       -- Придурок! У него просто не хватало денег на виллу в Италии, оттого и сунулся в ту дыру!.. Но тебе - тебе за инфу спасибо. Если Рузский будет мной интересоваться - скажи, ты что всё передал, но местонахождения моего не знаешь. Ну, бывай!
       С силой вдавив на телефоне красную кнопку, Родион подождал минут пять на случай обратного звонка, после чего отсоединил крышку на отработавшем своё устройстве. Прижав симку подобранным с земли камнем к чугунной станине скамьи, он погрузил её в пламя зажигалки - надолго, пока не сгорит весь газ. Потом запихнул оплавленный комок под какой-то зажим внутри телефона, не поленился вскарабкаться на волнорез и дойти до самого его края - откуда, с силой замахнувшись, метнул электронного свидетеля подальше в пучину.
       Нельзя сказать, что информация о генеральском наезде выбила Родиона из седла, однако она оказалась той каплей, которая разрушила едва установившийся в его душе баланс между ожиданиями, выпестованными столь нелёгкой ценой, и принятыми ради них рисками - баланс, помогающий ему пока что вполне успешно играть незнакомую и опасную роль.
       Отныне всё становилось значительно сложнее, и решение главной на сегодня его проблемы означало не долгожданное замирение с судьбой, а вступление в следующий поединок. От череды которых, бесконечных и бессмысленных, он смертельно устал.
       Он с трудом сдержал внутри себя распалившийся гнев и сумел остановиться буквально в полушаге о того, чтобы произнести в адрес Рузского проклятие.
       "Зачем его проклинать?-- подумал Родион, немного подостыв.-- Разве этот невежда и сапог, твердящий всем подряд, когда напьётся, что является потомком того самого генерала Рузского, христопродавца, в семнадцатом году то ли заставившего Николая II подписать отречение, то ли за императора расписавшегося,- разве он тем самым сам себя не проклял?.. Когда в его скучной жизни наступила жирная полоса и бабло попёрло, развёлся со старой верной женой, подцепил молодую хохлушку.... Как это там было у Гумилёва Николая: `Из логова змиева, из города Киева я взял не жену, а колдунью...' Хотя почём ему это держать в голове, с его-то двумя извилинами, где одна - чтобы начальство помнить в лицо, а вторая - деньги считать? И вот теперь вместо того, чтобы признать ошибку, признать, что его смазливая курва элементарно облажалась, он переносит свои убытки на меня!.. Ну нет уж, товарищ полковник... тьфу, генерал: не видать тебе ни миллиона, ни меня самого!"
       Ещё раз всё обдумав и взвесив, Родион решил, что ни при каких обстоятельствах не отправится к Рузскому на поклон. При этом несколько недель в запасе у него есть точно: ради розыска по частному делу новоиспечённый генерал вряд ли решится задействовать официальные каналы, ну а к тому времени, когда задействует, он, Родион Асторин, по факту тоже кое-что знающий из чекистского арсенала, да и в театральном прошлом умевший перевоплощаться в диапазоне от Короля Лир до Федота-стрельца, что-нибудь да и сообразит, чтобы уйти!
       Да, он обязательно придумает, как уйти. Он здоров, силён, от контузии лишь иногда побаливает голова и высока, как предупреждал швейцарский доктор, опасность раннего инсульта - но о том пока рано думать. У него нет обременения в виде семьи и детей - иначе ему, неровен час, пришлось бы предаваться мучительной рефлексии, думая всего прежде о том, как вырвать у судьбы для своих близких за свою никчемную жизнь хотя бы последнюю страховку - подобно главному герою из миллеровской "Смерти коммивояжера", в роли которого он когда-то в студенческие времена блистал...
       Нет, нет, и ещё раз нет. Он поступит по-другому. Он возьмёт своё либо игрой, либо силой, но - обязательно возьмёт. Он имеет право так поступить даже не оттого, что действует во спасение погибающей сестры, нацеливая свой удар непосредственно по виновнику её несчастья,- его право зиждется на том, что в эпоху, когда безнаказанно воровали практически все, имеющие для этого хоть малейшую возможность, он сам, следуя каким-то старомодным представлениям, продолжал служить. Правда, кому и чему служить - не ясно. Он был приближен к генералам и олигархам, но в силу какого-то внутреннего ступора не мог поступать аналогичным с ними образом. И он по-прежнему пребывает в убеждённости, что для того, чтобы что-нибудь у кого-либо отнять, необходимо заменить свою привычную человеческую сущность на какую-то иную.
       Изменить сущность... Воры старой традиции именно так и поступали - полностью противопоставляли себя остальному обществу, даже особый язык завели, чтобы стать максимально непохожими на остальных, и потому то, что для всех является кражей, для вора - лишь законный трофей. Однако чтобы постоянно присваивать чужое, оставаясь при этом внутри общества, открыто пользуясь его благами и получая награды, одной показушной фени мало - надо где-то глубоко внутри переиначить собственную природу. Ибо объявлять цену на чебурек, который продаёшь всем желающим на привокзальном толчке, и объявлять цену своей благосклонности лицу, всецело зависимому от тебя,- поступки принципиально различные, и, вступив на второй путь, обязательно требуется что-то внутри себя растоптать и предать. А раз так, раз вступившие на этот путь перестают быть прежними доброжелательными и искренними людьми,- то соответственно он получает законное право открыть на них охоту!
       "Ну всё, Родион, снова ты вступаешь на стезю своего литературного тёзки...-- тотчас же пронеслось в голове.-- А ведь с тем же негодяем Рузским я когда-то пил на брудершафт и патриотические песни вести помогал! Что же стряслось, отчего мы так внезапно и необратимо оказались по разные стороны добра и зла?"
       Мысли в голове стучали и перехлёстывались, обнуляя и перечёркивая сделанное совсем недавно обещание "беречь сосуды".
       "Одну водку пили... Дурак я, ведь отчего-то верил, что эти люди в погонах - рыцари чести, чудом уцелевшие в продажные девяностые... Что как только они возьмут власть, как вытеснят на обочину жизни или куда далече распоясавшихся бандюков и коррупционеров - так вот новая жизнь и расцветёт... Неужто я так наивно уподобился чеховскому Тузенбаху: `Через много лет жизнь на земле будет прекрасной, изумительной...' Изумительной! Так ведь через `много же лет', внимательнее нужно было читать! Посему жизнь в реальности настала совершенно другая, рыцари оказались обычными жуликоватыми мужиками, не отягощёнными интеллектом и старомодными комплексами... Впрочем, именно такими, наверное, и были на Руси всевозможные князья да воеводы. Пожалуй лишь при матушке Екатерине, переписывавшейся с Вольтером и Дидро, власть начала растить интеллектуалов, благодаря которым Россия поднялась и расцвела, но чей исторический век в то же время оказался до обидного короток - чуть более двух столетий, даже беря советские годы в зачёт... Если это так, если вчерашнее быдло, уже поспешившее провозгласить себя `новым дворянством', действительно захватило в России власть бесповоротно и навсегда,- то в этом случае я действительно не стану искать в собственное оправдание высшей справедливости. Я просто покину на время печальный стан побеждённых, перевоплощусь, проникну в стан победителей, добьюсь своего - и отбуду на покой насладиться забвеньем... Так что отныне и без сомнений - только вперёд!"
       За всеми этими рассуждениями Родион не заметил, как прошагал от набережной изрядное число кварталов, выбравшись на какой-то оживлённый проспект. Заприметив относительно приличное кафе, он выбрал столик подальше от уличной витрины, заказал чай с куском сладкого пирога и вызвал по легальному на сей раз телефону "прикреплённый" лимузин.
       Рабочий день близился к завершению, и Родион решил навестить Шульмана в его театре, в котором тот обещал находиться "до отбоя".
       Поскольку в неработающем театре парадный вход не функционировал, опытный водитель сразу доставил визитёра ко входу служебному. Едва представившись вахтёру, Родион поразился перемене, случившейся со седовласым стариком: лицо у того вытянулось в непередаваемом изумлении, он вскочил со стула, трясущимися пальцами лихорадочно набрал чей-то телефонный номер, после чего, не дождавшись ответа, бросил трубку и куда-то сам бросился бежать, на ходу извинившись и попросив "повременить". "Иван Карлыч, Иван Карлыч, бросайте репетировать!"-- доносились из театральной глубины его взволнованные призывы.
       Вскоре вахтёр вернулся в сопровождении такого же пожилого и седовласого господина в блестящих сапогах со шпорами и в расшитом золотыми позументами старинном мундире. "Характерный тип!"-- только и пронеслось в голове.
       -- Вы будете Родион Кириллович?-- произнёс характерный старик великолепно поставленным голосом, протягивая для рукопожатия широкую и крепкую ладонь.-- Бесконечно рад! Епанчин, Заслуженный артист, старейший из тружеников здешнего храма искусств! Иосиф Маркович предупредил, что вы собирались приехать,- его самого час назад по срочному делу вызвали в администрацию, и он просил меня сопроводить вас по его епархии. А вы и в самом деле - только что из Швейцарии прибыли?
       -- Не совсем,-- ответил Родион с равнодушной улыбкой.-- Здесь уже второй день, до этого неделю провёл в Москве.
       -- Ну, тогда вы акклиматизировались вполне! Вы уж простите мой восторг по поводу вашего прибытия, однако не часто увидишь в здешней глуши настоящего банкира, а не всякую шелупонь, как у нас! Жулик на жулике... простите великодушно!
       -- Что вы, у вас замечательный город. И театр у вас абсолютно столичного уровня.
       -- Вы видели наши постановки?
       -- Разумеется. Это было на фестивале в Монте-Карло.
       Услыхав про Монте-Карло и фестиваль, старый актёр таинственно заулыбался.
       -- Значит, самого главного вы не видели ещё.
       -- Разумеется, поскольку репертуар у вас преобширнейший. Отличное сочетание классики и всех течений модерна - Шеффер, Стоппард, Вампилов, Шварц... И если в вашем, простите, медвежьем углу публика на всё это ходит - сюда можно и следует вкладывать деньги!
       -- Да, да... Но простите великодушно, что же мы стоим?-- спохватился Епанчин, словно не решаясь ответить на прозвучавший комплимент.-- Давайте я покажу вам театр - ведь после реконструкции его и в самом деле не узнать!
       С этими словами, горделиво расправив плечи с золотыми эполетами, Епанчин повёл гостя сперва в вестибюль, где в огромных зеркалах бесконечно множились хрустальные светильники, затем показал фойе, украшенное многочисленными актёрскими фото и несколькими живописными полотнами, продемонстрировал просторный буфет и кулуары с ещё не растерявшими свежий мебельный запах кожаными диванами, каждый под уютным торшером.
       -- Боюсь сглазить, но отныне наш театр - без сомнения лучшее здание в городе! Слава Создателю, обратили власти, наконец, своё державное внимание и на нас, лицедеев во имя красоты!
       -- Я тоже потрясён, - согласился Родион.-- Похоже, что здешний подрядчик выполнил свою работу честно, что внушает оптимизм. Между прочим, только здесь у вас, как мне кажется, нет запаха той вездесущей мерзкой плесени.
       -- Верно совершенно, здесь и самой плесени нет, даже в самых глубоких подвальных закоулках - специально ходили проверять! Весь город от неё стонет, а у нас - чисто. Словно другой мир!
       -- Ну, так оно и должно быть. Ведь мир искусства - первый из миров горних, так кажется?
       Епанчин с очевидным наслаждением от услышанного приподнял подбородок и утвердительно кивнул головой:
       -- Какое точное замечание! И ведь вы совершенно будете правы!
       Затем он пригласил гостя в прихожую директорской ложи, куда кто-то из персонала уже успел доставить посеребрённый поднос в составе двух бокалов и упакованной в лёд бутылки "Вдовы Клико" с обнажённой уздечкой.
       -- Извольте угоститься, ибо с работы, с дороги...
       И, не дав гостю ничего возразить, заслонив поднос расшитым обшлагом, Епанчин раскрутил уздечку и позволил пробке с лёгким хлопком перейти в его огромную ладонь.
       Родион, преодолев минутную расслабленность, произнёс тост за великое и вечное искусство, к которому одинаково причастны как труд актёра, так и труд банкира. Они не без удовольствия выпили по бокалу освежающего брюта, после чего спустились в зал.
       Свет в просторном и высоким зрительском зале горел в полнакала, занавес над сценой был разведён, и в ответ на шум шум шагов со сцены и из партера послышались чьи-то вставания и перемещения.
       Неожиданным образом возле рампы возникла стройная травести в армячке, сафьяновых сапожках и кучерской фуражке. Застыв в полуразвороте, она смерила вошедших недоумённым взглядом, не преминув метнуть в сторону Епанчина воздушный поцелуй.
       -- Итак, ещё раз повторяю,-- провозгласила актриса высоким и ясным голосом,-- захохотал генерал! Исчезла толпа мертвецов! Генерал, где ваш неподражаемый смех, где ваш громокипящий кубок?
       -- Гелена, кончай злословить! - ответил Епанчин без малейшего раздражения.-- Громокипящие кубки остались в ложе вместе с шампанским, угощайся на здоровье! Только имей в виду - у нас в театре гость! И между прочим, из банка самого Ротшильда!
       -- Не может быть!-- донеслось со сцены.
       -- Может, Геленочка, может. Не зря я говорил тебе - оставайся здесь, не уезжай в свой Челябинск! Будет отныне праздник и на нашей стороне!
       От громадных и ничем не подкреплённых надежд, которые вызывало у этих простых и доверчивых людей его появление в здешних стенах, Родион сразу же ощутил свербящую неловкость. И чтобы не дать ей усилиться, поспешил сменить тему разговора.
       -- Я вижу - вы вовсю репетируете, и что же именно, позвольте узнать? Я ведь тоже немного театрал.
       -- Репетируем фрагмент из "Железной дороги" замечательного русского поэта Некрасова!-- отрапортовала Гелена, предварительно картинно поклонившись, а после - испуганно-наивно обратившись к Епанчину:-- Папаша, а папаша? Кто строил этот театр?
       От неожиданного вопроса воцарилась странная тишина, насладившись несколькими мгновениями которой Гелена сама же и произнесла ответ:
       -- Социально ответственный олигарх Пётр Андреевич Глотов, душенька!
       Все дружно рассмеялись, причём генерал, как полагается, хохотал особенно заразительно.
       Несколько артистов, находившихся в зале, воспользовались паузой, чтобы подойти и представиться Родиону.
       -- А всё же, ежели не секрет,-- что вы ставите?-- поинтересовался банкир, определённо устав от расшаркиваний.-- Ведь Некрасов, как мне всегда казалось, давно не в тренде.
       -- Ну... да нет же, отчего ж?-- пожал золотыми плечами Епанчин.-- Рабочее название новой постановки - "Кому на Руси жить хорошо", по теме, надо полагать, весьма актуальной. Правда, из Некрасова взяты только название да пара фрагментов, один из которых мы только что прогоняли.
       -- Любопытно. А что же в пьесе ещё?
       -- Ещё? Как ныне принято изъясняться - художественный микс! Есть сценки из Салтыкова-Щедрина, Достоевского, Островского, из Радищева, конечно же... Звучит поэзия Маяковского и Блока. Чтобы не застывать в прошлом, подготовили на закуску фрагмент из Довлатова и кое-что из современников - так что основная тема проходит, так сказать, сквозь века красной нитью.
       Старик Епанчин вдруг погрустнел и задумался - судя по всему, засомневался в уместности последних слов перед представителем мировой финансовой закулисы.
       Уловив эту заминку, Родион постарался положение исправить.
       -- Пафос русской драмы во все эпохи держался на обличении существующих порядков, и можно только приветствовать, что ваш театр эту традицию продолжает. Однако неужели проблемы XIX и даже отчасти XVIII веков актуальны в веке XXI-м? Или за годы службы в Швейцарии я и в самом деле отстал от русской жизни?
       -- В том-то всё и дело, любезный Родион Кириллович, что сущностно у нас здесь мало что изменилось,-- успокаивающе заверил банкира Епанчин.-- Ну а театр, чтобы быть востребованным, не должен бояться освещения и критики существующих порядков.
       Родион одобрительно мотнул головой.
       -- Замечательно. В самом деле - замечательно! Я, право, много бы отдал, чтобы увидеть эту вашу пьесу целиком. Такое возможно?
       Епанчин замялся, а кто-то из актёров мечтательно присвистнул.
       -- Возможно!-- решительно вклинилась в разговор Гелена, стянув с головы тесный убор и присев на авансцену, картинно завернув ногу за ногу.-- У нас всё возможно, если губернатор разрешит! А разрешения уже три месяца как нет, и вряд ли мы его получим. Разве что иностранные банкиры обратят внимание чиновников на зажим демократии в этом городишке!
       -- Гелена, ну зачем же ты так?-- с недовольным выражением обратился к ней артист-генерал под одобрительный шёпот остальных.-- Иосиф Маркович как раз и бьётся, чтобы разрешение добыть. Между прочим, зарплату за репетиции государство нам исправно платит, и даже с надбавками.
       -- За вредность, поди?-- взъелась Гелена.-- В гробу я эти их надбавки видала! Чтобы вместе с Сомовой и Липской подрабатывать ходячими кеглями? А про Надюху нашу даже и помыслить боюсь!
       -- Зла ты, Геленка, на язык,-- бросил кто-то из артистов,-- разве можно при гостях сор выгребать? Вы уж простите нас, Родион Кириллович,- эксцесс, так сказать, трудовых будней тружеников сцены!
       -- Бросьте спорить, господа,-- попросил Родион.-- Эксцессы на то и эксцессы, что на них не следует обращать внимания. А в оправдание всех вас могу сказать, что в этих стенах, словно в настоящем храме, действительно дышится легко и даже как-то ободряюще оптимистично! Уверен, что в ближайшее время театр откроют для зрителей, и постановка эта первой начнёт собирать полные залы. У меня в на днях запланирована встреча с губернатором, и на ней я обязательно подниму ваш вопрос.
       -- Нижайший поклон вам за это,-- поблагодарил Епанчин.-- И ещё, если позволите, один вопрос, Родион Кириллович, уж простите старика за наглость: ведь вы, нутром чую, не просто покровитель искусств и филантроп, а ещё, надо полагать, когда-то были близки к нашему цеху, или я ошибаюсь? Простите вновь...
       -- Нет, вы не ошибаетесь. Всем известно, что я учился в Москве и пять лет посещал театральную студию, где, кстати, и познакомился с Шульманом,-- здесь Родион неожиданно задумался и отвёл взгляд.-- Затем, правда, наши пути разошлись, покуда по невыразимой прихоти судьбы не соединились в Монте-Карло.
       -- Да-а!-- певуче отозвался Епанчин и воздел правую руку к потолку.-- Как потрясающе поворачивается иногда скрипучее колесо судьбы!
       В этот момент за запертой дубовой дверью, ведущей из фойе в зрительский зал, послышался шум, сопровождаемый дерганьем ручки и несколькими ударами плечом.
       -- Заперта дверь, через ложу вход! - прокричали из полумрака зала.
       Удары и шум тотчас же смолкли, и спустя минуту из неосвещённого углового кармана возник элегантный дамский силуэт в платье цвета вечерней лазури, эффектно стянутом при талии, с волнующими складками чуть выше стройных колен и дерзким запахом на груди.
       -- Хм! А вот и Надюха собственной персоной! Легка на помине,-- заключила травести, спрыгивая с рампы в проход.
       -- Привет всем!-- с небрежностью бросила неожиданная гостья.-- Оп-паньки! А у нас тут новенькие, я погляжу?
       -- Иностранные финансисты, вот кто у нас,-- недовольно пробурчал Епанчин.-- Друг Шульмана, банкир из самой Швейцарии! Работает, между прочим, у Ротшильда.
       -- Потрясающе! Никогда не думала, что встречу таких людей в нашей глухомани! Впрочем,-- продолжила она, спускаясь со сцены и пристально вглядываясь в лицо Родиона,-- впрочем, кажется, я вас знаю. Или нет? Нет, знаю - Асторин? Потрясающе! Асторин, если это ты - так ты что, теперь банкир?
       Родион, уже успевший пересечься с ней взглядом, всё немедленно понял и потому на своё опознание отреагировал без тени смущения.
       -- Да, это он самый. Надежда? Привет тебе!
       Но объявившаяся столь некстати актриса, похоже, была взволнована внезапной встречей куда сильнее Родиона, отчего вместо встречного приветствия он лишь услышал:
       -- А ты что, Асторин, и вправду не знал, что я здесь живу? И Шульман тебе ничего не сказал?
       -- Абсолютно ничего,-- ответил Родион, интуитивно ощущая за спиной напряжение и неуловимый ропот, которые обычно возникают в моменты, когда начинают рушиться мистификации и на место их привередливо выпестованных конструкций заступает простая и очевидная правда. Поэтому, чтобы не допустить провала, он решил сыграть на опережение, во имя чего сначала профессионально продемонстрировал всем своё крайнее изумление, а после плавно вернул лицу выражение добродушной улыбчивости:
       -- Господа, разрешите объяснить - произошла невероятная встреча! Оказывается, в вашем городе кроме Иосифа Марковича присутствует ещё один человек из моей околотеатральной юности - Надежда, Надя Жарова... Ведь так? Или уже по-другому?
       -- Разумеется по-другому! Кто же девичьи фамилии нынче носит?
       -- И кто же ты теперь?
       -- Отдел кадров лучше знает. А тебе для чего?
       -- Хотя бы погуглить Интернете.
       -- Глупости. Я аккаунтов не веду. А по паспорту я Фюрстенберг, так-то!
       -- Интересно... Фюрстенберги - это же немецкий княжеский род, я мог по своей службе с кем-нибудь из них пересекаться. Или твой супруг проживает у нас?-- Родион решил немного пустить пыли в глаза, чтобы восстановить репутацию иностранца.
       -- Понятия не имею, где он теперь проживает,-- бесстрастно ответила Надежда, закуривая длинную и тонкую сигарету.-- Я была замужем менее двух месяцев, это законченный подлец и негодяй. Но его фамилия мне пока не мешает.
       -- Надя, ну не стоило бы тут курить, пожарные ведь приедут!-- послышалось чьё-то предостережение.
       -- Не приедут, сигнализация отключена до подписания акта ввода театра в эксплуатацию!
       -- Откуда такая информация?
       -- Откуда надо. Причём - самая верная.
       -- Ну вот что, друзья,-- примирительным тоном включился в разговор Епанчин,-- давайте не будем ссориться! Лично я бесконечно рад, что у театра появился ещё один контакт с Родионом Кирилловичем - на этот раз через нашу всеми любимую приму! И ещё - внутренний голос подсказывает мне, что сцену из Достоевского мы сегодня прорепетировать не сможем - слишком высокая концентрация ярких впечатлений и эмоций!
       Откуда-то посоветовали:
       -- Надо бы Иосифу Марковичу позвонить...
       -- Я только что звонила,-- ответила Надежда.-- Он в театр не приедет, потому как остался на совещании с руководством казначейства. А ту сцену можем завтра прогнать - времени ведь вагон!
       -- Ну-с, друзья мои,-- Епанчин развёл руками,-- тогда что - будем собираться? Родион Кириллович, может быть, вы ещё разок посмотрите театр, или что-то иное пожелаете?
       Родион немного поразмыслил - и предложил:
       -- Друзья, соратники по цеху - ведь мы действительно соратники, ибо бывших артистов не бывает,- позвольте предложить продолжить встречу в каком-нибудь ресторанчике или кафе. Всех приглашаю - приходите!
       Судя по одобрительному гулу, предложение нашло поддержку.
       Надежда сразу же назвала на выбор пять заведений, по ходу беспощадно раскритиковав четыре из них.
       Кто-то сразу же позвонил домой - после чего с извинениями поведал, что прийти на ужин не сможет. Вскоре о том же самом с различными вариациями Родиону сообщили ещё несколько человек.
       По этой причине театр покидали втроём: Родион, Надежда и Епанчин, к тому времени успевший переодеться в гражданский костюм. Однако когда ко служебному входу подкатил "прикреплённый", заслуженный артист замялся - после чего прошептал Родиону на ухо, что также вынужден спешить по семейным делам.
       Родион проявил понимание и искренне, от души, поблагодарил старика за тёплый приём.
      
      
       Глава 3
      
       Дорога в престижный итальянский ресторан не отняла много времени.
       -- Ну что?-- бодро произнесла Надежда, когда они разместились за уютным столиком, и кураж праздной болтовни, которым приходилось занимать время в ходе поездки, за ненужностью сразу же отпал.-- Асторин, у меня просто нет слов! Как ты умудрился переплюнуть всех наших олигархов вместе взятых, или я не права?
       -- Конечно же, ты не права,-- ответил Родион, загадочно улыбнувшись.-- Я нахожусь всего лишь на крупной должности во влиятельном международном банке, и кроме этой должности другого капитала у меня нет. Так что я не буржуй, как многие считают, а по-прежнему - пролетарий- интеллектуал!
       -- Ну уж, не скромничай. Из всех наших у тебя у одного карьера удалась.
       -- Брось! А как же ты, а Шульман? Или хотя бы тот же Хвицкий, который в гримёрной хранил палёную польскую водку и одним из первых купил себе квартиру вблизи Арбата?
       -- Хвицкого в конце девяностых посадили, и где он теперь - неизвестно. Да и жив ли он?
       -- Я об этом не знал,-- ответил Родион, заметно погрустнев.-- Но вот Иосиф показался мне своей судьбою вполне довольным.
       -- Врёт он. Застрял на краю света, от чиновников зависит, отзываться обязан на каждый их чих. Куда там ремонт или гастроли! Половина зала всегда - бюджетники да школьники. Я бы от такой судьбы давно удавилась.
       -- Брось, ты выглядишь шикарно. Значит - что-то всё-таки сложилось?
       -- Сложилось гармошкой и накрылось тазом медным. Нет, Асторин, тормозить "прекрасное мгновение" мне ещё ой как рано!
       -- Хорошо. О личной жизни не спрашиваю, но тем не менее: есть же какая-то пристань?
       -- А тебе хочется, чтобы она была? Неужели это столь важно?-- ответила Надежда, закуривая напоказ.
       -- Я имел в виду, что это важно всего прежде для тебя. Кстати, нас отсюда не выпрут за табакокурение?
       -- Других - выпрут, меня - нет. Закуривай смело. Или ты бросил?
       -- Не бросил, а перестал. Для меня табак всегда пребывал в области не физиологической, а эстетической потребности. А из-за повсеместных запретов получать от курения эстетическое удовольствие сделалось невозможным.
       -- Ну так кури!
       Родион с неохотой принял от Надежды длинную дамскую сигарету и прикурил от её зажигалки. Официант, подошедший принять заказ, не сделал по поводу дыма ни малейшего замечания, а вскоре даже вернулся, молча заменив устроенную в тарелке импровизированную пепельницу на нормальную.
       -- Хорошо!-- произнёс Родион, чтобы не удлинять паузу.-- И кому только мешало право человека закурить?
       -- Запретный плод истребляет скуку будней,-- прозвучал ответ.-- Не расскажешь заодно, чтобы дама не скучала, зачем приехал? Что забыли альпийские банкиры в тутошнем захолустье?
       -- С удовольствием,-- ухмыльнулся Родион, и, словно из-под копирки, стараясь держать выражение, начал рассказ о встречах в Монте-Карло, о неожиданном открытии банковских экспертов, о стресс-тестах, инвестициях, технопарках, швейцарских часах и астрономических линзах.
       Возможно, на этот раз он нёс эту вынужденную в соответствии с правилам затеянной игры ахинею с заметно большей страстностью и убедительностью, поскольку своенравная собеседница, не верящая, похоже, ни в Бога, ни в чёрта, внимала его речам с неподдельным интересом. Он же постарался, доверив контроль за тем, что говорит, какому-то внезапно заработавшему внутри него автомату, получше рассмотреть свою столь неожиданно явившуюся подругу.
       Надежда за минувшие годы почти не поменялась - всё тот же овал ухоженного лица, одновременно чувственный и волевой, блестящие яркие глаза со скрытым глубоко внутри изумрудным отливом, когда-то сводившим его с ума, да и теперь, наверное, способным распалить страсть силы бесконечной... Прежний огненно-рыжий отлив волос перешёл в более спокойный каштановый цвет, но если приглядеться - прежний неуловимо продолжал пробиваться наружу, внося сумятицу в размеренную последовательность рассуждений и кружа голову предчувствием дерзких мыслей.
       -- ...Таким образом, опираясь на сохранившийся в крае интеллектуальный потенциал и основы гражданского общества, наш инвестиционный проект способен учредить здесь новую реальность,-- этими словами Родион, убедившись, что его сознание понемногу начинают заполнять мысли совершенно другие, поспешил завершить презентационную речь.
       -- И это всё? - в голосе Надежды прозвучало явное разочарование.
       -- Пожалуй, да. Как финансист, я имею право говорить только о вещах осязаемых и конкретных.
       -- Конкретными вещами конкретные пацаны занимаются, разве не так?
       Родиону ничего не оставалось, как изобразить смущение.
       -- Да, ты права, меня тоже эта ограниченность немного тяготит. Но если отвлечься и помечтать - в случае успешности наших планов ваш театр ждёт отличное будущее. Чёрт возьми, тогда я со спокойной совестью подам в отставку и устроюсь к вам в труппу. Думаю, Шульман не пожалеет для меня ведущей роли в новой постановке.
       -- Шульман, может, и не пожалеет, да только постановка не идёт.
       -- Но как только театр откроют - она ведь пойдёт?
       -- Нет. Пока нет. В спектакле очень сложная светотехника, а нашего единственного прожекториста в СИЗО упекли. Потому репетируем кусками, без единого сквозного прогона.
       -- И за что же упекли, если не секрет?
       -- Полграмма какого-то наркотика в кармане нашли.
       -- Обычная ментовская подстава. Не считаешь так? Давай я поговорю здесь с кем надо?
       -- Не надо проявлять чрезмерную инициативу. Вопрос сложный.
       -- Да что же тут сложного? Подстава и есть подстава.
       -- Там особая история. Этот светооператор - воспитанник детдома и инвалид детства, с рождения немой, и вроде бы ещё немного того... с падучей. Когда на совершеннолетие государство выдало ему, как положено, квартирку, местные каталы в тот же день её отобрали за карточный долг. Начал жить на улице, и если б не Шульман - то точно бы пропал. Его подобрали, отмыли, направили на курсы и поселили в каптёрке над сценой. Так что вместо дурки стал классным светотехником отчасти талисманом нашего храма искусств... Прозвище у него, разумеется,- Квазимодо, но его все любили, да и он сам выкладывался по полной. Теперь мы без Квазимодо как без рук.
       -- Дикая история!.. Завтра я встречаюсь с Арестовичем и потребую, чтобы этого вашего талисмана немедленно отпустили под подписку или хотя бы под домашний арест! Он ведь над сценой живёт? Вот и появится у вас профессиональный свет!
       -- Я ж говорю - не надо! За него другие уже просили, результат нулевой. Думаю, здесь интрига вот в чём: пока он жил в комнатке над сценой, в том месте реконструкцию не могли вести. Так что можно считать, власти нашего Квазимодо просто переселили на новое место жительства. Шульман говорил, что ему собираются присудить небольшой срок и отправить работать электриком на какую-нибудь глотовскую стройку - чтобы он там уже насовсем и остался.
       -- Вообще-то это подло. Если это всё Иосиф придумал - право, я от него такого не ожидал...
       -- Успокойся, это председатель комитета по культуре на нашего Шульмана наезжает. В новом театре ведь всё должно быть прекрасно, да? Так что всяким молчунам и эпилептикам - прямая дорога за сто первый километр!
       Родион понял, что своими расспросами о несчастном светотехнике он вторгся в незнакомую и опасную область, где попытка сделать даже ничтожно малое доброе дело чревата непоправимым ущербом. Между тем официанты принесли заказанную еду, благодаря чему появилась возможность плавно сместить разговор на менее болезненную тему.
       -- Завтра с утра я встречаюсь с Завиршиным. Не знаешь, что это за человек и как себя с ним вести?
       -- С Завиршиным-то? Вот уж по кому психдом плачет! Был нормальный и рассудительный чел, пока не подружился с мусоропроводом!
       Произнеся эти слова, Надежда сделала паузу и с оттенком лукавства взглянула на Родиона - что, заинтриговала новая тема? Знай наших!
       Однако Родион, немедленно воскресив в памяти беседу с Левашовым, блеснул осведомлённостью:
       -- Неужели ты про ту историю, когда ОМОН штурмовал Дом правительства, а оттуда мешки с деньгами бросали в мусоропровод? Так там был Завиршин?
       -- Ишь, Асторин, всё-то ты знаешь! И не просто он там был - ему было доверено собственноручно спустить мусоропровод без малого миллиард долларов!
       -- Полагаю, это стало сильнейшим впечатлением его жизни! Но ведь деньги увезла специально присланная коммунальная машина, так что теперь можно вытереть пот и расслабиться.
       -- Да... у представителей Ротшильда хорошие источники информации! Но это, огорчу тебя, всё не так!-- здесь Надежда загадочно улыбнулась и наклонилась над столом, чтобы прошептать на ухо:-- Контейнер пустым укатил! Завиршина как единственного свидетеля и виновника облома потом подвешивали на альпинистских тросах и раз двадцать самого спускали в мусоропровод, на случай, если деньги где-нибудь там застряли, чтобы нашёл и вернул.
       -- И что же - не нашёл? - ответно прошептал Родион в совершеннейшем изумлении.
       -- Не-а! Тут или мистика какая, или очень опытная и дерзкая банда переиграла наших... По законам жанра Завршина должны были либо запереть, либо убить - но его, несмотря на случившееся с ним помешательство, продолжают держать на должности, словно ценный источник или актив для торга. На московских гэбэшников все тут грешат... Тебя, часом, ещё не заподозрили, что ты, возможно, только выдаёшь себя за банкира?
       -- Пока нет, но Левашов предупреждал, что такое не исключено... Честно сказать, после всех этих ваших историй купил бы прямо сейчас билет - и вон отсюда, как когда-то Чацкий, бегом, не оглядываясь! Но - есть одно обстоятельство.
       -- И какое же, если не секрет?
       -- От тебя секретов не держу. Это ты.
       -- Неужели? Приятно услышать!-- Надежда кокетливо наклонила голову, изобразив на лице серьёзность отличницы.
       -- Разве ты другой реакции ожидала от меня? Что по прошествии двадцати лет единственного короткого разговора с тобой мне будет достаточно? Равно как и тебе, смею думать.
       -- Да, Асторин, да... А ведь ты мало в чём изменился за эти чёртовы двадцать лет. Такой же ненормальный!
       Эти слова были произнесены привычным для неё резонёрским тоном, за которым, однако, нетрудно было заметить неожиданную перемену: ударения и окончания слов сделались мягче, интервалы - доверительней, а по лицу проскользнула рассеянная улыбка.
       Родион заглянул в её глаза - и тотчас же, после мгновенного, едва уловимого испуга, обнаружил в них то самое движение, неудержимо восходящее от доброжелательной созерцательности к вспышке жизненной страсти. Движение, что столь привлекало его в годы юности и встречу с которым он подспудно ожидал.
       Эта непередаваемая пылкая и азартная горячность, которая всегда всегда отличала Надежду, в глазах Родиона являлась тем самым проявлением подлинного артистизма, что приобретается не теорией или сценическими упражнениями, а сообщается счастливчику высшей милостью, поцелуем Бога. С подобным даром Надежде не требовалось вживаться в роль - только на одних бьющих через край эмоциях она была в состоянии сыграть роль любую, не дав даже самому привередливому зрителю шанса опомниться и подтянуть к оценке её таланта привычный набор рациональных стереотипов.
       Право, он даже помыслить не мог встретить пассию своих юных лет в этом глухом краю, поскольку с очевидностью ожидал для неё будущего более значимого и яркого. В силу последнего обстоятельства внутри него соединились чувства восхищения и жалости, которые в своей совместности рождали порыв обожания. Тот самый порыв, от которого до любви - до слабости, давно, казалось бы, покинувшей его просолённую жизнь,- всего-то шаг...
       Время за разговором, сместившимся от дел ко всевозможным искусствам и житейским пустякам, летело безоглядно, и за десертом Родион поинтересовался, где в городе имеется возможность прогуляться с дамой - разумеется, если та не станет возражать.
       -- Увы, ответила Надежда,-- мы не в Париже и даже не в Москве. Когда будешь здесь закладывать вторую Швейцарию - не забудь про променад. А ты сам где остановился?
       -- В "Империале". Там у меня люкс, приглашаю.
       -- Скромничаешь? "Президентский", наверняка?
       -- Да... но я не придаю значения этим условностям.
       -- "Империал" нашпигован прослушкой и камерами, а твой номер, имей в виду, смотрится и пишется особенно тщательно. В начале лета там сделали двух голых мужиков за работой - оба из какого-то надзорного органа. Видео с ними до сих пор на ютубе висит, а орган пришлось расформировать.
       -- Я всегда в подобных местах допускаю наличие...
       -- А что же тогда приглашаешь даму, а?-- Надежда на мгновение придала лицу трагично-суровое выражение, после чего расхохоталась.
       -- За невозможностью оставить её наедине с грустными мыслями о нашей канувшей молодости.
       -- Похвальное желание! Я знаю одно спокойное место, сейчас - я вот позвоню, и нас туда отвезут. Ты же не боишься незнакомых мест? Только отпусти своего "прикреплённого" с миром, не нужен он!
       Спустя некоторое время к ресторану подъехал представительский "Мерседес" с затенёнными стёклами, управляемый водителем немолодых лет при галстуке и прочих говорящих аксессуарах, с лицом настолько отрешённо-бесстрастным, что с первого впечатления он показался Родиону не вполне адекватным. Без лишних вопросов необычный водитель отвёз их на расположенную обиняком обширную загородную дачу, где проход к старому деревянному дому, украшенному затейливой резьбой, надёжно оберегала аллея из высоких тёмных лип. Притормозив точно в её створе, "Мерседес" высветил фарами тоннель, образованный густыми кронами, от калитки до самого крыльца.
       Родион ощутил внутри себя страшное, сверхчеловеческое напряжение, которое в поисках выхода было готово перевернуть целый мир, и воздействовать на чьи причины с некоторого момента он более не мог, как никто не может воздействовать на причины молний и ураганов.
       ...Когда же в верхней спальне, тёмной и пыльной, где к тому же не работал ночник и только узкий подоконник ненадёжно освещался жёлтой полосой лунного света, по прошествии времени установилось относительное затишье, то это неспадающее внутри него напряжение продолжило, подобно электрическому заряду, накапливаться и вызревать во влажном и тяжёлом воздухе, - чтобы в какой-то неуловимый миг, измотав душу ожиданием перезревшего сжатия, распрямиться в глухом ударе, с грохотом распахнувшим створку окна.
       -- Что это было?-- вскрикнула Надежда от испуга.
       -- Ветер окно раскрыл... Ну и хорошо, будет больше воздуха. Я обожаю воздух свежий и тем более морской. Вдохнёшь такой - и заново рождаешься.
       -- А ты, Асторин, романтик! - в Швейцарии ведь нет моря! Или ты предпочитаешь ночевать на Лазурном берегу?
       -- Мне на это наплевать, поскольку сегодня я предпочитаю ночевать с тобой.
       -- Я польщена! Асторин, милый Асторин, ты ведь и в самом деле грандиозен! Ты ведёшь себя так, будто заполучил в постель юную девственницу. Скажи, как тебе такое удаётся?
       -- Мне просто наплевать на прошлое, на эти обозы из ошибок и грехов, которые волочёт за собой всякий потоптавший сию землю человек... Сегодня, благодаря тебе, я снова вернулся в свою юность, и потому веду себя соответствующе.
       -- Наплевать на прошлое... А ведь хорошая мысль! Знаешь - жизнь на самом деле происходит лишь тогда, когда есть возможность мечтать. Остальное - труха. Всё труха - деньги, власть, положение...
       -- Это верно, если мечты о деньгах и власти не причислять к мечтам настоящим. Вообще-то, какое-то время назад я пришёл к тому же выводу. Если человек действительно создан Творцом, то умение мечтать, пожалуй, будет главным даром, вручённым ему. Ведь только люди, имеющие возможность воздействовать на мир физически, обладают этой способностью - мечтать. Ты вот можешь вспомнить, чтобы о чём-либо мечтала во сне? Именно мечтала, имея свободную возможность выбирать, а не неслась по неведомым волнам вместе с другими бестелесными образами или держа в голове единственное желание спастись от какой-нибудь угрожающей напасти? А ведь сны - это весточка из другого мира. Так что, скорее всего, там, куда мы все в свой час отправимся, мы уже мечтать не сможем... Нужно здесь мечтать и творить. Все мечты человеческие должны родиться и оформиться на земле. Здесь и сейчас.
       -- Философ... Разве банкиры бывают философами?
       -- Философы бывали даже императорами Рима. Ну а я же сейчас, с тобою рядом, обладаю единственной привилегией - говорить то, что чувствую.
       -- Если ты чувствуешь столь тонко... Тогда что делать нам - помечтать до утра, и затем вернуться в царство мёртвых?
       -- Именно в царство мёртвых! Впрочем, для тебя не всё столь уж и однозначно - ты хотя бы на сцене можешь вырываться из тенёт, а вот у банкира твоего - шансов на подобную свободу нет, пожалуй.
       -- Лучше поцелуй меня и забудь, что только что сказал,-- прошептала Надежда, борясь со сном.-- Вообрази, что шансы есть, и постарайся задержать дыхание... не дыши этим отравленным воздухом хотя бы лишний миг!
       "Да, отравленный воздух... Даже здесь, где близкий океан веет свежестью... Возвратившаяся юность, мечты... дурацкая игра воображения... Какие мечты могут быть у меня теперь, после всего того, что произошло в моей жизни, после всех неисчислимых ошибок? Пленился игрой воображения, отдался порыву страсти... Скоро Надежда уснёт - и загаснут последние искры, вспыхнувшие от неожиданности нашей встречи, а её ухоженное мраморное тело окажется ничуть не интересней вокзальной проститутки... Она, полагаю, тоже всё это отлично понимает, однако желает с головой погрузиться в этот вымышленный мир якобы воскресшей любви, чтобы поглубже затянуть туда же и меня. Неужели со скуки? Глупо... Как же глупо и бездарно проходит жизнь! Надо постараться забыться поскорей, чтобы не прийти к выводам ещё более убийственным..."
       В шесть утра прозвонил будильник - Родион вскочил с постели, в первые секунды пробуждения не понимая, где он и что происходит. Надежда встала следом. Наскоро собравшись, они проследовали во двор, где с противоположной стороны аллеи, устланной мокрой от росы опавшей листвой, их уже поджидал вчерашний автомобиль.
       ...Родион вышел у подъезда "Империала". Сонным голосом простившись с Надеждой, он, не отвечая на приветствия швейцара и портье, отправился в свой люкс, где сразу же, не раздеваясь, рухнул на кровать - попытаться хотя бы ещё немного выспаться пусть даже в воздухе отравленном по-настоящему.
       Однако сон не шёл - случившаяся с ним столь внезапная перемена настроения могла означать предчувствие опасности, направление удара и род которой оставались неведомыми. До половины десятого он пролежал, бесцельно глядя в потолок, затем быстро умылся, переоделся и, на бегу позавтракав, спустился к поджидавшему его, словно ни в чём ни бывало, "прикреплённому" старенькому лимузину.
       Точно в назначенный час, не опоздав ни на минуту, он появился у проходной правительственного здания, откуда вышколенный сотрудник протокола проводил его к заместителю губернатора по экономическим вопросам и обладателю эксцентричной судьбы, уже отчасти сделавшейся Родиону известной.
      
      
       Глава 4
      
       Заместитель губернатора Завиршин был примерно одного с Родионом возраста, худой, с обильной сединой на висках, которая кричаще контрастировала с природным тёмным цветом его волос, свидетельствуя о пережитом стрессе. При рукопожатии держался значимо и солидно, хотя весьма скоро показная чиновничья стать начала уступать место плохо скрываемой нервозности, переходящей порой в рассеянную отрешённость. В эти мгновения по его лицу пробегала сильная судорога, пальцы начинали дрожать, а голос сбивался с менторского тона на скороговорку.
       Все эти неожиданные проявления эмоций, несвойственных для представителей чиновничьего сословия, вызывали к Завиршину симпатию. "Неизвестно ещё, как бы я себя чувствовал, имея предъяву на миллиард `зелёных',-- думал Родион, спокойно и выразительно проговаривая главному областному экономисту наизусть заученную мантру про швейцарский банк, Монте-Карло и потрясающие инвестиционные перспективы.
       Выслушав презентацию до конца, Завиршин некоторое время продолжил сидеть за своим просторным рабочим столом совершенно неподвижно, буквально впившись в Родиона взглядом, в котором вспыхнувший первоначально огонь стремительно и непоправимо угасал. Потом он несколько раз кашлянул, по его лицу пробежала мучительная гримаса, а длинные пальцы, выронившие карандаш, сплелись в причудливую фигуру.
       -- Спасибо вам, уважаемый господин Асторин!-- не без заминки, чтобы ещё раз прочесть фамилию гостя на визитке, выговорил он, стараясь совладать с охватившим его смятением.-- Ваши инвестиционные предложения очень интересны для администрации, для региона, для всех нас... Правительство и лично губернатор предпримут всё возможное для того, чтобы вы смогли реализовать свои планы легко и без наших, так сказать...-- в этом месте он замолчал, резко приподняв подбородок, словно поперхнувшись, после чего слегка покачал головой и опустил глаза:-- Без наших, понимаете ли, бюрократических закавык.
       Родион сразу же понял, что в данный момент в Завиршине человек взял верх над чиновником, и поспешил этим воспользоваться.
       -- Бюрократия сильна во всех уголках земли,-- начал он мягко и издалека,-- и мы обязательно учитываем данный фактор в своих инвестиционных проектировках. Но в России, насколько я могу судить, у бюрократии есть важная особенность: она часто нелогична и непредсказуема. То есть планируешь один результат - а получаешь другой, порой совершенно невозможный и невероятный. А поскольку нам, банкирам, менее всего хочется сталкиваться в середине пути с проблемами подобного рода, одна из моих важнейших задач в ходе сегодняшней миссии - выяснить, где, как и из-за чего подобная непредсказуемость может вдруг выстрелить...
       -- Выстрелить? - задумавшийся было Завиршин внезапно подпрыгнул, едва не слетев с кресла.-- Вы сказали - выстрелить?
       -- Да, но это образно. То есть проявить себя вдруг, неожиданно состояться...
       -- Простите,-- извинился Завиршин.-- Нервы, знаете ли...
       -- Конечно, не волнуйтесь. Работа ведь у вас ответственнейшая. Если честно - я преклоняюсь перед людьми, подобными вам, которые по долгу службы помогают бизнесу зарабатывать, сами оставаясь в тени чужой славы...
       Родион намеревался произнести полноценный комплимент - однако его собеседник услыхал в прервавшейся фразе нечто совершенно иное. С его лица тотчас же сошла печать официальности, он сразу весь преобразился, выдохнул глубоко - и далее сделался обычным живым собеседником:
       -- Да всё тут в тени! Вы знаете, уважаемый господин... простите... Нет, вы ещё ничего не знаете, ничего! Поэтому я вам расскажу. Расскажу всю правду!
       Сверкнув очами, он с грохотом поднялся из-за стола и прошёл на середину огромного персидского ковра, которым был устлан кабинетный пол. Родион понял, что завиршинское сумасшествие - отнюдь не выдумка завистников и врагов, и приготовил себя к проявлению максимальной сдержанности.
       -- Да, разумеется, я буду чрезвычайно признателен вам за объективную оценку...
       -- Бросьте, вам нужна не объективная оценка.
       -- А что же вместо неё?
       -- Чёткое понимание, что уважаемому банкиру из культурной страны в этом нашем бедламе делать нечего!
       Родион не мог не поразиться тому, что эти радикальные до невозможности слова были произнесены не заговорщицким шёпотом, а в открытую, громко и без извиняющих пояснений. Разумеется, его личное мнение полностью совпадало с только что озвученным, однако в силу закона жанра, чтобы сподвигнуть собеседника на дальнейшую откровенность, надлежало осторожно и деликатно пустить червя сомнения.
       -- Странно, очень странно от вас такое слышать... Вы озадачиваете меня. Ведь сколь повсеместно имеются в человеческом обществе недостатки, столь же неистребимо желание людей эти недостатки устранять!
       -- Нет, нет, вы совсем не понимаете Россию! Давайте я вам объясню. Россия, да будет вам известно,- это безумно, бесконечно богатая страна, и каждый родившийся на её земле давно должен был стать как минимум долларовым миллионером. Ведь это очень просто - огромная и богатая территория, на которой живёт чрезвычайно мало людей... Однако проблема состоит в том, что у этого богатства, превышающего, возможно, всё остальное, что имеется в мире, по-прежнему нет хозяина.
       -- Необычно такое слышать. Ведь приватизация в России давно завершена, хозяева появились.
       Завиршин улыбнулся в ответ и присел, чтобы оказаться поближе к Родиону, на обитый бордовой парчой гнутый стул.
       -- Это всё ничтожно, ничтожно... Нынешние хозяева отлично знают, что получили всю эту собственность незаконно, за ничтожную долю от её истинной цены. А если даже купили по счетам вроде бы рыночным - то на столь же незаконно заработанные деньги. Государство наше в лице всех его структур - хозяин ещё более никудышный, поскольку все, кто оказывается при власти,- временщики! Единственные полноценные собственники в этой стране - владельцы жалких квартирок да хозяева построенных на честные советские оклады садовых халуп, то есть ничего не решающие нищеброды. Я это знаю, поэтому даже не спорьте.
       Родион покачал головой.
       -- Согласен, с этим действительно непросто спорить. Однако если наш банк, в честности происхождения капитала которого никто, я полагаю, не сомневается, купит у вас землю по справедливой цене и честно постоит на ней то, что обещает построить,- разве тем самым не возникнет на этой земле честный и со всех точек зрения безупречный бизнес?
       Но Завиршин в ответ буквально прожёг "господина банкира" испепеляющим взглядом неморгающих глаз, после чего, взяв себя в руки, объяснился:
       -- Вам всё равно не дадут работать! Власть, прокуроры, вся здешняя бизнесовая тусовка - словом, не дадут, не спорьте.
       -- Хм, мы учитываем подобные риски. Если хотите, наша основная "крыша" будет в Москве, в организациях весьма уважаемых и влиятельных.
       -- А разве "крыша" спасёт, если нельзя дышать? Дышать невозможно здесь, понимаете?
       -- Если честно,-- пожал плечами Родион,-- то не вполне. Как это так - нельзя дышать? Поясните, если можно, на каких-нибудь примерах.
       Завиршин слегка наклонил голову, посмотрев на собеседника с явным недоверием. После чего вернулся к столу, где, прогремев ключами, извлёк, по-видимому, из встроенного потайного сейфа толстую и тяжёлую папку.
       Положив папку возле Родиона, он провозгласил:
       -- Это - книга, мой фундаментальный труд. Пишу понемногу в свободное время...
       "Ишь ты,-- подумал Родион,-- а говорит - дышать нельзя! Если бы нельзя - книги б не писались".
       Однако Завиршин, словно прочитав эту мысль, всё немедленно прояснил:
       -- Тут собраны, проанализированы и описаны все известные мне за четверть века государственной службы фокусы, с помощью которых мои коллеги здесь - да и по всей, видимо, стране,- решают собственные проблемы за счёт остальных. Вот все думают, что чиновник одной лишь взяткой богатеет - а это прошлый век, сегодня по-другому всё. И до того изощрённо, что ни вдохнуть, ни подняться. Неужели вам это не интересно?
       -- Почему же, очень интересно...
       -- Ну, тогда слушайте. Вот буквально несколько примеров,-- Завиршин начал лихорадочно листать и перекладывать несшитые страницы.-- Несколько примеров, которые вашего проекта и вас лично тоже могут коснуться, так сказать... Смотрите: два года назад крупная иностранная фирма захотела построить в нашем порту причал. Присмотрела подходящее место, мы его долго согласовывали, а когда вроде бы всё согласовали - сразу банкет, иностранца напоили и дали подмахнуть меморандум. Когда протрезвел - обнаружил, что взамен порта выделили ему под причал скалу на безлюдном отшибе. Иностранец бежит в суд - а нашим этого только и надо, они сразу же в Москву - выручайте мол, тереям инвестора, дайте деньги, будем отвод от федеральной трассы к скале прокладывать!
       -- Ну и что?-- Родион разыграл непонимание.-- Ведь отвод к скале наверняка построили?
       -- Построили, за цену малую. А остальное - распилили.
       -- А какая разница для иностранца? Ведь причал работает, грузы идут. А какой ценой - не его дело.
       -- Да, причал работает. Но неужели вы не понимаете, что доверчивого, наивного инвестора просто использовали? Не боитесь, что с вами так же поступят?
       -- Волков бояться - в лес не ходить. Тем более, если с вашей помощью я буду знать, чего следует опасаться.
       -- С удовольствием помогу вам! Вот ещё пример из жизни: вам, как важному инвестору, власти гарантируют поддержку - что-нибудь из инфраструктуры обещают помочь построить, или налоговую скидку дают. А в бюджете - шаром покати, даже Москва не выручит. Поэтому, чтобы выполнить данное вам обещание, они берут в коммерческом банке кредит под грабительский процент.
       -- Ну и что? Ведь проценты будет платить бюджет, не я.
       -- Правильно. Но зато через пару лет, когда придёт время кредит возвращать, они снимут финансирование с детских садов и школ. Жители, разумеется, возмутятся, но им через прессу объяснят, что виноваты в случившемся не чиновники, а вы, подлые буржуи. Каково вам тогда в подобной атмосфере работать станет?
       -- Пока не знаю. Но коль скоро мы коснулись этой неприятной темы - какие у вас ещё мухоморства в ходу?
       -- Когда свои объекты строить начнёте - вам неожиданно предъявят дополнительные техусловия, на которые вы убьёте два, три первоначальных бюджета! Заставят проектировать и возводить защиту даже от метеоритов - а что, а вдруг, ведь нельзя же, чтобы граждане пострадали?! И подрядчика, разумеется, карманного назначат, единственного, имеющего лицензию...
       -- Хорошо! Если у здешних подрядчиков лицензия от самого Господа Бога - тогда, наверное, не только метеорит, но и конец света не страшен.
       -- Иронизируете? Ну вот, смотрите ещё... Ищем в разделе "Надзоры", подраздел "Беспределы". Вот, нашёл, зачитываю.... "Традиционные надзорные органы - это просто ангелы, поскольку они приходят с проверками по расписанию и с ними всегда можно договориться в рамках заранее известного прейскуранта. Зато истинные черти - это оперативники и прокуроры по беспределу, иначе, по-народному,- `менты'. Любого, по любому подозрению, они способны упечь за решётку и держать без суда годами, пока не будет заплачен выкуп. В последние годы обозначилась тенденция, когда размер выкупа начинает превышать стоимость бизнеса в несколько раз, и предприниматели, едва выйдя на свободу, попадают из тюремной неволи в кредитную кабалу...". Каково вам?
       -- Очень печально. Но я знаю Россию, слышал и о таком...
       -- Хорошо. А вот еще интересный абзац: "Мало кто обращает на это внимание, но в наши дни налоговые органы перенимают функции КГБ, когда-то державшего всю страну в повиновении и страхе... Посредством фискальных баз данных налоговые инспекторы сегодня видят и контролируют буквально всё, от заказанной по телефону пиццы до конфликтов и склок в личной жизни граждан... С некоторых пор множатся данные, что от их всевидящего ока невозможно спрятаться даже за границей..."
       -- Неужели даже в Швейцарии? Вы просто меня пугаете...
       -- Я не пугаю, я правду говорю! Дальше пойдём... вот глава "Средние махинации", что у нас в ней?.. Так, свежий пример: городской архитектор два года назад умер от отравления грибами, за утверждённым ранее генпланом следить стало некому, и покуда нового архитектора искали да согласовывали - коррумпированные застройщики половину городского центра пустили под ковш! Дальше идём, смотрим "Способы обналичивания бюджетных средств" - госконтракты, господряды, особые способы банкротства... ну, это всё рутина. Ха, а вот интересненькое: "Отъем денег у населения". Жуть, со времён Великого Комбинатора раздел этот просто-таки распух! Новейшая придумка - в минувшем декабре, перед новогодними каникулами, все три городских завода на полмесяца закрывают, рабочим без задержек выдаётся зарплата с отпускными, а по радио, как на заказ,- сплошные призывы беречь печень от алкогольного цирроза! При этом альтернатива новогоднему пьянству - поездка в Таиланд, тут же открывается бюро путешествий, и тридцать тысяч человек стройными рядами несут туда полученные рубли ради путёвок к тёплому морю. Ну а за день до начала тура бюро исчезает вместе с деньгами. Каково?
       -- Классическое жульничество! Мошенников следует заявить в международный розыск, "Интерпол" и швейцарская полиция арестуют их в любой стране!
       -- Если бы так всё было просто! Тем более, что их имена известны.
       -- И кто же они?
       -- Мажоры, детки первых лиц.
       -- Неужели золотая молодёжь нуждается в средствах?
       -- Нет, разумеется. Это был у них просто венчурный проект - собрать деньги на розыгрыш океанской яхты.
       -- Ну уж! Если известны даже такие подробности, что мешает привлечь негодяев к ответу?
       -- Мешает то, что за эту историю уже ответил краснодеревщик Табачный.
       -- Как же так? Поясните.
       -- Краснодеревщик Табачный, получив в ноябре хорошую премию за работу на реконструкции драмтеатра, решил первый в жизни раз съездить на наш местный горнолыжный курорт - мог ли кто подумать, что себе на горе? Негодяи залезли в картотеку тамошнего пункта проката и поимели ксерокопию его паспорта, по которой и зарегистрировали "бюро путешествий". Думаю, неспроста именно у него вытащили - курортик тот у нас считается местом для богатых, нечего, мол, обычному мужику в калашный ряд соваться... Соответственно, на Табачного легли и все долги. Его тут же арестовали - он, разумеется, заявил о непричастности, стал искать алиби - а ему тогда по ходу - то избиение надзирателя, то попытку побега... Во время фиктивной очной ставки так надавили на мужика - что он, не выдержав этого кошмара, вскоре вены вскрыл, спасти не успели.
       -- Да, страшная история. Но этот Табачный напрасно сорвался - надо было на своём стоять, писать в Верховный суд, самому Президенту...
       -- Конечно. Можно было бы также шепнуть ему, чтобы отсидел пару лет, как терпила, а за это, по всем понятиям, компенсацию деньгами или чем-нибудь ещё от заказчиков затем бы получил. Если б не одно "но" - разыграв яхту, наши богатые детки ради нового развлечения устроили "игру в эксцесс" - соревновались, кто для несчастного Табачного придумает очередную подставу, да побольней. На чьей подставе споткнётся - тот победитель.
       -- И что же,-- поинтересовался Родион угрюмо,-- определили победителя?
       -- Да, победила судейская дочка. Она-то как раз и придумала ту очную ставку - учится, тварь, на юридическом, и для неё это стало чем-то вроде практики. Так что и зачёт сдан, и новенький "Мазерати", что был при том, втором по счёту розыгрыше на кону, отныне в её гараже.
       -- Ценою, выходит, невинной человеческой жизни?
       -- Ну да, конечно. Только у молодых к тому отношение спокойное - эксцесс, как и было сказано. Ведь никто из богатых деток Табачного на самоубийство не подбивал, сам дёрнулся. Такая вот философия. Ну что, расстроил я вас?
       Родион ответил не сразу.
       -- Сказать, что не расстроили - будет неправдой. Однако поскольку я родился в этой стране и слежу за всем, что здесь происходит, ваш рассказ полным шоком для меня не стал. Мы подобные риски тоже учитываем. Но вот чего я понять совершенно не могу - это ваши, да, именно ваши, господин Завиршин, мотивации. Вы хотите отговорить меня от проекта? Или намерены предложить покровительство?
       Завиршин в ответ, очевидно, желал бы рассмеяться, но не сумел, сподобившись лишь крякнуть с рассеянной и отчасти глупой улыбкой.
       Зато после - сосредоточился и произнёс мечтательно:
       -- Если бы я, пребывающий в правительстве на птичьих правах, мог бы покровительствовать!.. Всё куда прозрачнее, смотрите...-- с этими словами он вновь переместился к Родиону поближе и перешёл на шёпот.-- Я совершенно не могу тут работать, не могу здесь находиться, я не в состоянии дышать! Понимаю отлично, что родился и живу в удивительной и многообещающей стране, однако хочу отсюда сбежать, уж извините! Если бы вы мне помогли!
       -- Да, но чем же я могу вам помочь?
       -- Купите у меня рукопись моей книги! Поверьте - она уникальная! Для тех, кто собирается делать в России бизнес, ей просто нет цены! Ваши инвесторы тратят огромные деньги на всевозможные аудиты и экспертизы - так вот, купите мой труд за каких-нибудь сто тысяч долларов, и он поможет вам сохранить миллионы! Для вашего банка эта сотня - чепуха, а я, благодаря ей, протяну остаток жизни на каком-нибудь недорогом карибском островке... Ведь жизнь моя прежняя вся впустую прошла - ничего не построил, ничего не скопил... И никому, должно быть, счастья не принёс. Помогите, Бога ради,- и я до конца своих дней буду вашим самым верным обожателем и помощником!
       "М-да... и у этого жизнь впустую пролетела. И понимание сего печального факта, как и в моём случае, приходит слишком поздно, когда уже ничего не поправить..."-- подумал Родион с отчаянной грустью, и чтобы поскорее завершить беседу, утратившую всякий смысл, пообещал Завиршину, что обязательно попробует что-нибудь предпринять.
       Экстравагантный заместитель губернатора, заметно приободрённый этим никчемным обещанием, немедленно вложил в ладонь Родиона компьютерную флэшку:
       -- Там весь текст в разных форматах, и даже есть синопсис на английском! Только будьте, будьте острожны - у вас всё это могут похитить! Ведь вы же вечером с Арестовичем встречаетесь - а это страшный, беспощадный человек. Заклинаю, будьте осторожны!
       Родион уверил Завиршина, что относится к его предостережениям максимально серьёзно, и поспешил покинуть правительственное здание. В машине он облачился в длинный плащ и попросил отвезти его в район парка "немного погулять", велев "прикреплённому" вернуться спустя час.
       Разумеется, прохлаждаться под пихтами Родион не имел ни малейшего желания: едва убедившись, что "прикреплённый" уехал, и удостоверившись в отсутствии признаков наружного за собой наблюдения, он надел большие солнцезащитные очки и отправился на расположенный неподалёку, как мы уже знаем, городской базар.
       Во время вчерашнего посещения рынка он зафиксировал на отшибе рядов неприметную факторию, где, судя по ряду признаков, можно было договориться о приобретении вещей редких и интересных.
       Оторвав хозяина от игры в нарды выразительным жестом, Родион изменённым голосом поприветствовал "честный люд" и выждав, покуда тот не ответит ему согласным движением глаз, сообщил, что ищет "ствол незаляпанный".
       Хозяин фактории не стал ничего отвечать, но и не ушёл - потянулся за сигаретой и, не торопясь, закурил. Додымив же до конца и растоптав окурок, буркнул чуть слышно, кося на напарника:
       -- Ловэ - ему, про яму со шпалером тебе эсэмэска придёт. Годится?
       -- Душевненько,-- кивнул Родион.-- А что за ствол?
       -- "Стечкин", АПС,-- пробормотал криминальный торговец, отворачиваясь.-- С первой чеченской в деле не был. У рукоятки низ отбит, но умелец ажурно сделал. Палит как новый.
       Замолчав, вытащил из кармана сигаретную пачку и надписал на ней карандашом несколько цифр - цену.
       -- Лады,-- ответил Родион,-- только проблемка одна есть.
       Торговец взглянул на него со смесью интереса и презрения. Но Родион сразу же пояснил:
       -- Великоват "Стечкин" будет. Надо бы поменьше да легче - типа ПСМ, "вальтер", "глок"... Поищешь?
       -- Ну, поищу. Завтра нарисуйся. Хотя нет - лучше в субботу.
       -- Идёт,-- ответил Родион, слегка наклонив голову, после чего, не прощаясь, быстрым шагом удалился прочь.
       К идее вооружиться Родиона подтолкнул разговор с Завиршиным, решительным образом подорвавший его прежнюю уверенность в возможности вытрясти из губернатора мзду за обещание ротшильдовских инвестиций. Да и из других вчерашних бесед вытекало, что швейцарских денег здесь особенно и не ждут, так что Завиршин факт этот лишь с максимальной убедительностью подтвердил.
       "Подстрелю как тетерева!"-- вспомнил Родион собственные слова, столь провидчески слетевшие с языка, и горько улыбнулся. Ибо согласившись на крайнюю меру, он сжигал все пути назад и обнулял шансы - причём даже не собственные, большой ценности с некоторых пор не представляющие, а шансы его горячо любимой и ни в чём не виноватой сестры. Но из этой же максимы и вытекало, что прежде, чем он пробьёт без промаха дырку в мозгу негодяя и коррупционера, он всё же обязан попробовать решить вопрос по изначальной схеме.
       С мыслями об этом он отправился в "Империал" обедать и готовиться к встрече с главным правоохранителем. Предчувствие подсказывало, что встреча с подобным персонажем простой не окажется.
       В ресторане - очевидно, с помощью кого-то из персонала,- его разыскал человек, представившийся редактором местного телевидения. Постоянно перемежая свою речь извинениями, он поведал, что "представителя мировых финансовых кругов" мечтают увидеть в главной новостной программе, в прямом эфире. Эфир предполагается вечером, а после него телевизионщики просили ещё записать интервью.
       Как ни хотелось Родиону избегнуть телевизионной огласки, согласиться пришлось. В конце-концов, решил он, дополнительное "паблисити" повышает вероятность мирного исхода его операции, а также появится повод провести вечер без Надежды, неизбежности новой встречи с которой он в своём изменившемся настроении начал тяготиться.
       И действительно - едва ушёл телевизионщик, Надежда позвонила. Изображая скорбь, он посетовал ей на журналистов, "совершенно совесть потерявших", а она в ответ обещала "впервые за много лет включить телевизор, чтобы посмотреть интервью". Также она пригласила на следующий день, в пятницу, заглянуть к пяти вечера в театр на репетицию.
       "Если до пятницы жив буду,-- подумал Родион, попрощавшись.-- Хотя до пятницы, скорее всего, доживу - пистолет ведь сделают мне в субботу, так что с субботы всё и начнётся..."
      
      
       Глава 5
      
       До встречи с Арестовичем времени оставалось достаточно, и Родион, возвратившись в апартаменты, решил потратить его на уточнение через Интернет новой информации, заодно проверив, какого рода огласку получил его визит в этот край. Ведь уже более суток он не включал свой ноутбук.
       Среди обычных завалов информационного мусора содержательных сведений о регионе было чрезвычайно мало: немногочисленные форумы тщательно администрировались, а большая часть ссылок на сайты компромата оказалась наглухо заблокированной. Тем не менее, по сохранившимся крупицам свободных высказываний весьма многое из того, о чём рассказывал Завиршин, находило подтверждение. Имелись упоминания о лихом антикоррупционном рейде - правда, без подробностей об исчезновении загадочного миллиарда. Присутствовало раздражение по поводу драмтеатра - одни не верили в необходимость срочной реконструкции, за исключением желания банально "распилить бабло", другие считали её бесполезной показухой, третьи же оттачивали своё недовольство на главреже Шульмане, помещая его в число "главных коррупционеров".
       Родион поморщился - но всё же решил посмотреть, с чем конкретно подобные обвинения могут быть связаны. И вскоре, углубившись в хитросплетение комментариев и каталогов, обомлел - оказывается, зловредный режиссёр с "говорящей о многом фамилией" якобы поставил под контроль едва ли не всю местную власть, запустив в постели к её главнейшим представителям соблазнительных актрис-любовниц! Анонимные блогеры соревновались в знании альковных тайн, пересыпая фамилиями и должностями. Родиону совершенно не хотелось копаться в грязном белье, и он уже находился в полушаге от закрытия зловредной страницы, как вдруг остолбенел, прочитав пост о том, что Надежда, по всеобщему признанию, является любовницей самого губернатора!
       Он вскочил, в ярости захлопнул ноутбук и размашистыми шагами описал по пафосной гостиной несколько периметров. Затем выхватил из мини-бара бутыль виски и сделал пару глотков прямо из горла.
       "Чёрт, эта новость делает моё положение не просто безвыходным - оно теперь хуже губернаторского, если каламбуры здесь ещё уместны... Отныне, если после всего того, что было, я губера прикончу - никто не примет моего поступка как заслуженную кару негодяю, поскольку все будут уверены, что мною двигала тупая ревность... Господи, как же глупо я буду выглядеть! Даже достойно умереть нельзя... Лучше бы в Сирии, в предместьях Алеппо всё тогда бы и закончилось, честно бы, по крайней мере..."
       Затем он поймал себя на нехорошей мысли, что возмущённый разум вскипел исключительно по поводу собственной чести, в то время как честь подруги юности его волнует в куда меньшей степени. "Правильно,-- решил он,-- не хватало мне ещё и влюбиться по-настоящему! В молодости следовало об этом думать, а не теперь, когда мы оба по макушку в грязи и грехе. Разве могла быть у неё хоть какая-нибудь возможность все прошедшие годы вести в этой дыре жизнь монашки, когда она даже понятия не имела, жив ли я вообще или же скопытился от палёной водки или пули в гнусные девяностые?.. А стать содержанкой первого лица - молодец, браво, мадам, чем не альтернатива бессмысленному прозябанию, сделавшемуся уделом миллионов?"
       Поскольку с делами амурными всё отныне было ясно, оставалось разобраться, как они повлияют на выполнение главной задачи. Использовать Надежду для того, чтобы бойчее подтолкнуть губернатора на уступку миллиона - идея красивая и дерзкая, однако совершенно непонятно, как воплотить её в жизнь. Зато сразу появляются риски, что губернатору шепнут - и тогда из уважаемого финансиста он превратиться в соблазнителя и прохиндея. Придётся бежать, светиться - тогда и сразу же следом генерал-предатель Рузский разыщет и возьмёт его, тёпленького... Одно остаётся - играть на опережение и молить Бога, чтобы на странной ночной даче не оказалось видеокамер...
       Однако если его визит на дачу зафиксирован - ну что ж! Тогда в субботу он добудет пистолет, и в этом случае даже расставание с миллионом долларов не поможет сластолюбивому правителю сохранить свою никчемную жизнь. Если не получится безопасно отойти - тогда миллион он вытрясет в окно, чтобы каждый прохожий смог получить свою долю и чтобы память о нём была защищена от славы лихой. Ну а в финале - последняя пуля для себя, любимого, дабы не водворили в клетку в назидание обывателям, падким на чужое унижение...
       Ещё раз всё обдумав и убедившись в необратимости развития событий исключительно по одному из предсказанных планов, воспрепятствовать которым могло разве что чудо, верить в которое уже не позволял возраст,- Родион спокойно умылся, сменил сорочку и с равнодушным выражением на лице спустился в автомобиль, чтобы точно в назначенный час прибыть к правительственному особняку, отныне вызывающему брезгливую неприязнь.
       В кабинете губернаторского зама по правоохранительной деятельности он ожидал увидеть держиморду и костолома - однако его приветствовал обходительный и улыбчивый господин со светскими манерами и в дорогом костюме, истощающий тонкий аромат подлинного парфюма. Пожатие руки его ладонью оказалось воздушно-мягким, что совершенно не вязалось с брутальным прошлым Арестовича, память о котором хранили старый шрам на щеке и жёсткий, коротко подстриженный ёжик.
       Правоохранительный чиновник сразу же расспросил гостя, всё ли в порядке, не испытывает ли он в городе неудобств и на все ли вопросы, которые могут интересовать инвестиционного банкира, получены должные ответы.
       -- Спасибо, жаловаться совершенно не на что,-- ответил Родион.-- Общение с вашими коллегами убедило меня в наличии у этой земли огромного потенциала. Немного лишь смущают опасения, которые я слышал несколько раз, что пройти инвестиционный цикл быстро и без проблем будет делом непростым.
       -- Интересная точка зрения!-- изумился Арестович вполне искренне.-- И кто же, если не секрет, распространяет подобные пораженческие настроения?
       Прозвучавший вопрос очевидным образом предполагал, что озадаченный банкир назовёт Завиршина. Не назвать Завиршина, о чьих причудах здесь, очевидным образом, знали все подряд и чей кабинет - к бабке не ходи!-- прослушивался от карниза до плинтуса, было попросту невозможно. Однако Родион решил зацепить выстрелом, который ему предложили произвести, также и второго зайца.
       -- Критическую оценку моих предложений я на первой же встрече здесь услышал от подрядчика Глотова. Ну а ваш коллега Завиршин сегодня многое подтвердил.
       -- Глотов? Очень интересно!-- Арестович и в самом деле оказался удивлён прозвучавшим ответом.-- Хотя, если разобраться, я хорошо Глотова понимаю: подмял под себя абсолютно всё строительство в регионе, ваши новые подряды элементарно боится не осилить, но и допустить не может, чтобы кто-то другой возводил инвестиционные цеха и небоскрёбы!
       -- Не знаю,-- ответил Родион, давая понять, что не желает вступать во внутривластные разбирательства.-- Я совершенно не предвижу проблем в части организации строительных подрядов. В конце-концов, мы вольны пригласить генподрядчика из Турции или Южной Кореи. Не сильно волнуют меня, как инвестора, и всевозможные коррупционные истории, которыми щедро поделился господин Завиршин,- в конце-концов, у нас есть опыт, как в них не попадать. В принципе, в вашем регионе меня устраивает всё. Но есть одна проблема: мои патроны из Женевы и Берна по старой привычке боятся абстрактного криминала... такой, знаете ли, стереотип у них остался от наших мутных девяностых...
       -- Ну, так сегодня криминал - это вовсе не проблема!-- рассмеялся Арестович.-- Мы его нынче в такие норы загнали, откуда он никак не сможет вам угрожать!
       -- Тем не менее, обеспокоенность у моих патронов присутствует. И лучший способ данную проблему решить - это пригласить на должность руководителя службы безопасности нашей проектной компании надёжного и проверенного человека, каким являетесь вы. С вами мы бы чувствовали себя как за каменной стеной! Отлично понимаю, что это невозможно, ведь вы служите прежде всего народу... Но тем не менее - не могли бы вы рекомендовать для работы у нас на этой должности надёжных и проверенных людей? Людей, которым вы полностью доверяете?
       -- Так точно!-- ответил Арестович решительно и твёрдо.-- В этом ведь и состоит наша работа!
       Он открыл сейф и извлёк на свет потрёпанную папку, пригласив Родиона к своему столу.
       -- Извольте ознакомиться! - продолжил Арестович, раскладывая на столе несколько десятков кадровых анкет с большими цветными фото в парадной офицерской и даже генеральской форме.-- Вот они, герои битв прошлых и предстоящих!.. Всех этих людей я знаю лично, все они достойнейшим образом прошли службу и обладают безупречной репутацией. Вот, смотрите, отличный следователь... вот полковник очень сильный... а вот это - мой хороший друг, правда, всего лишь майор, ему не повезло с ранней отставкой...
       Родион скользил по фотографиям взглядом отвлечённым, не желая распалять в отношении кого-либо из этих людей неуместных надежд, тем более что весьма скоро связь с ним вполне способна обернуться компрометацией и позором на всю оставшуюся жизнь. Лишь единственное фото задержало внимание - на нём был изображён водитель "Мерседеса" с запомнившимся отрешённо-бесстрастным лицом, возивший его с Надеждой на приморскую дачу.
       -- Кого-то зацепили?-- профессионально подметив этот импульс внимания, поинтересовался Арестович.
       -- Да. Вот этого человека, кажется, я видел вчера. Похоже, он работает водителем при театре.
       Арестович расплылся в довольной улыбке.
       -- Это Токмаков, бывший разведчик. Хотя имеет инвалидность, но числится не в отставке, а в резерве. Работать при театре - не его стихия.
       -- Странно. Но я точно видел его там.
       -- Как бы вам лучше сказать? Полковник Токмаков - личный водитель нашей местной примы, если так позволите выразиться... Человек, умеющий хранить секреты... могила! Боюсь только, его не просто будет сагитировать на новую работу. Впрочем, если решите настаивать - я попробую с ним переговорить.
       Родион всё немедленно понял и потому ответил неохотно и вяло:
       -- Да нет, я не вижу в Токмакове какой-то критической необходимости. Спасибо, что вы готовы предоставить нам столь широкий выбор, мы обязательно ещё встретимся с вами по этим вопросам.
       -- Всегда буду рад! Сделаю всё возможное, чтобы встреча эта состоялась бы как можно скорей.
       -- Совершенно не возражаю! Но мне прежде требуется расставить все точки над "i" на встрече с губернатором, когда он вернётся.
       -- Абсолютно верно! Губернатор будет на рабочем месте в понедельник, это я докладываю вам точно и эксклюзивно. Но это - далеко не всё!-- Арестович хитро улыбнулся, после чего, желая понизить градус официоза, снял с себя и водрузил на плечики стула пиджак тончайшего итальянского сукна, оставшись в ослепительно-белоснежной сорочке, чью накрахмаленную гладь прорезали широкие подтяжки с изысканным орнаментом.-- Хочу доложить вам, что губернатор полностью в курсе вашего визита и ознакомлен с поступившими от вас предложениями. Им дано распоряжение оказывать вам поддержку самую что ни на есть полную и всестороннюю! Телефонограмма соответствующая поступила от него буквально час назад, да и сам я недавно говорил с ним по ВЧ. Поэтому могу доложить вам, уважаемый Родион Кириллович, что свою задачу вы выполнили вполне. Всколыхнули, так сказать, замшелое наше болотце, перспективу для развития показали! В понедельник, когда с губернатором встретитесь,- сразу же подпишите все бумаги, какие нужны для начала работы,- и вперёд!
       Родион отказывался верить своим ушам.
       -- Невероятно! Ведь я, если говорить честно и откровенно, даже немного приуныл.
       -- Ну, подумаешь, приуныли, ничего страшного, погода осенняя... Да и после того, как отдельные странные люди типа Завиршина наговорили вам, как я догадываюсь, гадостей с три короба, я опасался, грешным делом, что вы вообще на встречу со мной не приедете. Признаюсь, после получения губернаторского указания собирался к вам в "Империал" напроситься... Впрочем, сами судите - ответственные органы власти выше любых наветов! В отличие от всех этих тараканов, от этих демонов клечещущих, мы более других желаем развивать наш край, хотим превратить его в витрину прогресса, чтобы нам по-доброму завидовали. Разве не так? И именно поэтому, Родион Кириллович, вы для нас не просто гость, а проводник в будущее, если позволите...
       -- Ну что вы, зачем же так! Я всего лишь скромный служащий, готовящий материалы для совета директоров. Вот когда сюда прибудет с официальным визитом мой патрон - ваши слова для него окажутся более уместны.
       -- Для шефа вашего мы найдём особые слова, не переживайте. Главное ведь в том, что отныне мы с вами - одна семья, вы согласны?
       -- Да, наверное,-- Родион продолжал чувствовать растерянность от внезапной и необъяснимой перемены атмосферы и старался говорить, тщательно взвешивая слова.-- Разумеется, я польщён... однако для полноценного союза, союза, что называется, на века, нам предстоит ещё пройти большой и сложный путь.
       -- Пройдём, пройдём, не может такого быть, чтобы не прошли! Кстати, если я правильно понимаю - вас ведь главреж Шульман сагитировал сюда приехать? В этом случае ему - респект и уважение! Или вы сами решение принимали?
       -- Разумеется, все решения мы всегда принимаем сами. Но Шульман, если так уместно выразиться, не просто подготовил почву для наших семян, но и показал себя истинным патриотом свой земли. Ибо во время встречи в Монте-Карло он мог ограничиться, скажем так, просьбой о хорошем месте для себя где-нибудь в Европе.
       -- Я всегда уважал Шульмана, но после ваших слов просто готов его расцеловать! И уверен, что для себя он ничего, даже самой малости какой, не оговорил, это ведь так?
       -- Абсолютно, клянусь! Он лишь посетовал пару раз, что его театр стоит закрытым на реконструкцию сверх всякой меры. Было бы замечательно хотя бы к приезду швейцарской делегации разрешить театру работать!
       И снова Арестович одарил Родиона многозначительной улыбкой.
       -- Эх, торопите вы время, подгоняете! Ну да ладно, темнить не стану, решена и эта проблема! Вы же сегодня вечером на ТВ выступаете - так вот, мы хотели прямо в эфире устроить для всех подарок: прямо перед вашим выступление диктор объявляет, что постановление о вводе драмтеатра в эксплуатацию только что губернатором подписано! Ну уж коль скоро вы уже в курсе, то очень, очень вас прошу - никому пока эту новость не сообщайте, поскольку губернатор хотел, чтобы она стала настоящим сюрпризом.
       -- Разумеется, всё так и будет. Да и не с кем мне этой новостью делиться, разве что с Шульманом. Но я совершенно не желаю, чтобы Шульман воспринимал открытие театра моей заслугой.
       -- Ну, не скромничайте уж! Ваша заслуга в том ведь есть, и она немалая!
       Достигнув высокой мажорной ноты, беседа с главным правоохранителем и, судя по всему, губернаторским конфидентом близилась к окончанию. Родион не мог надивиться, сколь огромное множество проблем ему удалось разрешить. Самое главное - открыт прямой выход на губернатора, что даёт шанс на благоприятный для них обоих исход, оба, даст Бог, останутся живы. Театр заработает! Не иначе как хитрый Шульман подсуетился? Ну, ради хорошего дела не обидно подсобить. Его собеседник пребывает в отличном расположении духа - что же ещё стоит с ним обсудить и решить?
       Не обнаружив из текущих вопрос ничего нерешённого, Родион вдруг вспомнил:
       -- Простите, но коль скоро мы коснулись театра - есть ещё один момент. Я был у них вчера на репетиции и вынужден обратить внимание, что артисты не могут играть нормально при скверном свете. Профессиональный светооператор, как известно, товар штучный, а здешний очень неплохой спец по свету сидит, как выяснилось, в следственной тюрьме по какому-то вздорному делу, в котором он едва ли мог участвовать, поскольку инвалид и немой с рождения.
       -- А, припоминаю, припоминаю...-- отозвался Арестович.-- Да, вы правы, дело какое-то мутное... И ещё имя странное у этого спеца...
       -- Да, да, прозвище у него - Квазимодо. Но в труппе, как я понял, его все любят и боготворят.
       -- Подождите, сейчас,-- произнес правоохранитель и, вернувшись за стол, с кем-то коротко и вполголоса переговорил по селектору. Затем выдохнул довольно и вновь заулыбался: - Прокурор согласен, что следователи с этим Квазимодо сильно перегнули. Сегодня же меру пресечения ему переквалифицируют на подписку о невыезде, а он же в театре живёт, да? Так что когда будете с Шульманом разговаривать - скажите, пусть завтра с утра принимает жильца-работника назад! Но только - все засветки после вечернего эфира, договорились?
       -- О чём речь? Спасибо вам!
       Родион с довольным видом встал и тепло попрощался с Арестовичем, который, несмотря на грозную фамилию, оказался приветливым и отзывчивым человеком.
       Уже в дверях растроганный заместитель губернатора, словно внезапно вспомнив что-то выпавшее из памяти, пригласил Родиона... на охоту.
       -- В воскресенье, часам к десяти, ко мне на хутор подъезжайте, машину я организую. Попробуем медведя завалить, каково? Получится, не получится - не знаю, как карты лягут, но зато - пообщаемся в неформальной атмосфере, познакомлю вас со многими нашими замечательными людьми. Приедете?
       -- Спасибо, с удовольствием,-- ответил Родион, не испытывая, впрочем, от поступившего предложения большой радости. Но ответить иначе, согласимся, он не мог.
       Покинув Дом правительства, Родион по старой привычке немедленно постарался приглушить ожившие было надежды на благополучное завершение эпопеи, чтобы иллюзия успеха не завела, как иногда случается, в гибельную пропасть. Но и отчаиваться не имелось резона. "Если существует шанс игру продолжить - буду играть, похоронить себя всегда успею",-- думал он, собираясь на телевидение.
       Прямой эфир и последующее интервью с "представителем знаменитого банка" прошли предсказуемо-спокойно. На зачитанную диктором новость об открытии театра Родион перед камерой прореагировал предельно сдержанно, ограничившись улыбкой, после чего хорошо поставленным голосом продолжил зазывать обывателей в инвестиционный рай.
       Последнее обстоятельство отныне выглядело не вполне красиво - ведь ранее он намеревался морочить голову исключительно власть предержащим, да и то не всем подряд, а тут выходило, что приходится водить за нос тысячи ни в чём не виноватых обывателей, часть из которых обязательно поверит в перспективы, которые не сбудутся никогда! От осознания этого момента делалось тоскливо-горько, отчасти утешало лишь то, что он сумел поспособствовать открытию театра и выручил несчастного светотехника - и то, если Арестович сдержит слово и вызволит того из полицейского застенка.
       Уже в апартаментах, готовясь ко сну, он обнаружил в своём телефоне несколько пропущенных вызовов от Надежды - но отвечать не стал, ибо час был поздний, а настроение - далеко не лучшее.
      
      
       Глава 6
      
       Поскольку кроме вечерней репетиции, на которую он дал обещание прийти - хотя и не вполне понятно, чего ради,- других дел на пятницу не имелось, Родион позволил себе отключить будильник и попытаться насладиться сладким утренним сном.
       Но выспаться, как хотелось, не вышло: сначала мешали чьи-то бесконечные шаги в гостиничном коридоре и постоянные звуки лифта, а после - усилившийся шум улицы, от которого не спасала даже изощрённая изоляция президентского люкса. Убедившись, что заснуть больше не удастся, Родион встал и подошёл к огромному, почти в пол, окну.
       Город за окном вступал в последний день рабочей недели по-привычному бодро, в нескончаемом перетоке тысяч машин через раскинувшийся внизу перекрёсток, под энергичные перемены-переливы ярких светофорных огней. Спешили по тротуарам многочисленные пешеходы, стремясь, как показалось Родиону, настроится на скорейшее решение служебных и прочих отягчающих задач, чтобы провести скорые выходные насыщенно и полезно. Дома же и деревья, не имевшие причин куда-либо спешить, просто наслаждались своей монументальной статью, подставляя серые фасады и тронутые осенними красками кроны под лучи стремительно встающего светила.
       Ход солнца поверх теряющихся в туманной дымке городских крыш напоминал запуск в движение механизма какой-то огромной и безразмерной машины, в нутро которой человек по прошествии сладких и мирных часов ночного сна был обязан перенести себя всего целиком.
       Но становиться винтиками деталей и шестерней людям совершенно не хотелось. Наоборот, в это утро как никогда сильно ощущалось желание поверить в неторопливость и нетягостность бытия, в атмосфере которых, в частности, всецело пребывали многочисленные птицы, не устававшие без какой-либо нужды перелетать с карнизов на провода, и к чему со всей очевидностью в завершающий день трудовой пятидневки бессознательно тянулся весь сущий мир.
       Где-то вдали, за столпами разноцветных заводских дымов, начинался океан, там работал порт, откуда из гавани непостижимым образом сквозь городскую какофонию просачивались корабельные гудки, глухой шум опорожняемых грейферов и лязг контейнерного железа. Родиону показалось, что в этих портовых звуках заключена, пожалуй, сама идея избавления и побега, и что в них оживают надежды перемену судьбы. Предвкушение перемен распаляло сонные чувства и наполняло грудь неожиданными силами. Однако сразу же следом приходило и понимание, что океан - стихия куда более обманчивая, и его вольная, неудержимая неуёмность гораздо менее благоприятна для человека, чем заведённый машинный ритм на берегу.
       Так мечта об океане, на мгновение взбудоражив и опьянив, возвращала мысль к автомобильным перетокам, перекрёсткам и многоэтажным домам, заставляя выискивать для себя самого в их усиливающейся слиянности хотя бы крошечный промежуток. Единственным достоинством которого, если вдуматься, могло являться лишь отсутствие в нём нет большого различия между богатыми и бедными, между счастливчиками и собирателями неудач - поскольку незримые шестерни вселенской машины, именуемой человеческой жизнью, заставляли всех одинаково обречённо бежать по заведённому кругу.
       "И если в этом забеге ещё можно хвастаться друг перед дружкой количеством собранных фантиков, именуемых деньгами, а также властью, известностью и прочими человеческими фетишами, приобретаемыми за деньги или вещи, аналогичные им, то уже чуть далее материальные различия исчезают, за исключением разве что марки ткани, из которой когда-нибудь пошьют гробовой костюм... Останутся, быть может, только мечты, полезные дела и немногие другие странные обстоятельства, которые люди привыкли считать дребеденью и на которые ни у кого и никогда времени недостаёт..."
       Ещё немного постояв у окна и убедившись, что в его случае не получится ни совершить фантастический побег, ни вернуться в полной мере к "странным обстоятельствам", Родион умылся - и отправился завтракать в ресторан.
       В холле отеля он неожиданно столкнулся с Левашовым - оказывается, старейший предприниматель терпеливо дожидался его более полутора часов и был настолько взволнован, что забыл о состоявшемся в их общении переходе на "ты".
       -- Миллион раз прошу меня извинить, Роман Кириллович,-- поспешил объясниться Левашов,-- но мой хороший друг, генеральный директор меткомбината, очень просит о короткой встрече с вами. Любой ценой!
       -- Вы думаете, что существует цена, с помощью которой можно купить швейцарского банкира?-- отшутился Родион.
       -- Разумеется, такой цены нет. Поверьте, я чувствую себя последним ничтожеством и нарушителем чужих планов, но, поймите меня правильно, я не могу не выполнить просьбу друга. Очень прошу - если у вас найдётся свободное "окно", буквально минут на сорок - максимум час,- побывайте, пожалуйста, на меткомбинате. Ну а я - я буду вашим вечным должником!
       Поскольку свободного времени у Родиона на сегодняшний день было хоть отбавляй, а воочию увидеть, как льют металл, он втайне мечтал ещё с детства, отбиваться от неожиданной просьбы смысла не имелось. Разделив с Левашовым свой президентский завтрак, он сразу же и отправился с ним на завод, чьими разноцветными дымами любовался полчаса назад.
       По дороге Левашов, не поленившись ещё раз осыпать Родиона извинениями, объяснил ситуацию.
       Гендиректор меткомбината Непойманных, его близкий друг и замечательный человек, верой и правдой отпахал на руководящей должности почти десять лет. Однако в последние недели над ним сгустились тучи: московские олигархи, которым металлургический комбинат принадлежит, вздумали поставить нового управляющего. Для Непойманных же потерять любимую работу - сущая катастрофа, отсюда ему крайне важно показать хозяевам, что он ещё в состоянии сделать для предприятия много чего полезного. И вот если бы уважаемый банкир побывал на заводе и хотя бы намёком дал понять, что не прочь вложиться в его развитие,- директорский контракт с Непойманных обязательно будет продлён.
       Поскольку Родион с самого начала предполагал, что целью неожиданного визита является нечто в подобном роде, он с дозированной заинтересованностью и осторожной доброжелательностью согласился познакомиться с заводом.
       Гендиректор Непойманных лично встречал левашовский джип у порога заводоуправления, долго тряс Родиону руку и сразу же предложил угоститься кофе, который, как бы между делом, подали с канапе, начинёнными отборной чёрной икрой. "Угощайтесь, угощайтесь сперва, а потом и поговорим за наш завод..."
       Выслушав вскоре рассказ об истории комбината, который, подобно многому на просторах России в далёкие предвоенные годы строили энтузиасты-бессребреники вместе c узниками ГУЛАГа, узнав сполна о его новейших достижениях, передовых технологиях и зарубежных рынках, Родион заинтересованно попросил подготовить для него "файл с ключевой информацией" и выразил желание осмотреть производство.
       У Непойманных к экскурсии всё было готово - они проследовали в поджидавший на улице комфортабельный микроавтобус без номеров и со стеклянной панорамной крышей, который под комментарии гендиректора провёз их по всей цепочке производств, от коксовых батарей и домны до конверторного цеха, прокатного стана и даже "секретного спецучастка", где в электропечах выплавляли особую сталь "для космоса и военных". Видя живой интерес банкира к производству, Непойманных предложил также ещё съездить в город-спутник за тридцать километров, где был расположен цех цветных металлов,- однако Родион от предложения отказался, заявив, что и без того "потрясён и воодушевлён".
       -- Чем же мы могли бы посодействовать вашей и без того успешной компании?-- поинтересовался он у Непойманных, когда, не миновав по пути очередного буфета с кофе и деликатесами, все вернулись в директорский кабинет.
       -- Мы могли бы быть ещё более успешными и поделиться нашей успешностью с западными партнёрами,-- прозвучал прямой и незатейливый ответ.
       -- Прекрасная мысль. Но как?
       -- Было бы замечательно вместе с вашим банком разработать инвестиционный проспект, эдакую дорожную карту, чтобы привлечь инвестиции, при этом право привилегированного инвестора осталось бы за вами... Любая форма участия, для вас удобная,- кредитор, инвестор, андеррайтер...
       -- Хорошо, но ведь всё это - большая и длительная работа, требующая затрат.
       -- Мы знаем, все затраты мы готовы принять на себя. Но для того, чтобы я мог получить одобрение от своих акционеров, чтобы мог запустить весь этот длительный и сложный процесс,- не могли бы мы прямо сейчас подписать короткий меморандум о взаимной заинтересованности? Меморандум такой вот коротенький, без обязательств, на одну буквально страницу?
       С этими словами Непойманных взял со стола заранее припасённый одностраничный текст и протянул Родиону для ознакомления.
       Родион с задумчивым видом опустился в кресло, изображая глубокомысленное изучение. Прочитав текст несколько раз, он попросил красный карандаш и внёс им две или три незначительные поправки.
       -- Полагаю, в таком виде меморандум для нашей стороны будет приемлем,-- заключил он, возвращая документ.
       К разговору подключилась секретарша - особа хоть и юная, но тёртая и решительная:
       -- Если вам требуется согласовать меморандум со Швейцарией - я сейчас же отсканирую. И звоните от нас в Женеву без ограничений!
       -- Спасибо, всё в пределах моих полномочий. Вносите в текст изменения - и я подпишу.
       Было заметно, как Непойманных с облегчением выдохнул, а по напряженному лицу Левашова растеклась улыбка.
       -- Спасибо вам огромное, Родион Кириллович! - выразительно произнёс гендиректор, обмениваясь с Родионом подписанными экземплярами меморандума.-- Даже не знаю, как выразить вам благодарность свою и всего коллектива! Очень жаль, что вы не поехали сегодня на наш "цветмет".
       -- Ничего страшного! Работа ведь только начинается, ещё не один раз там побываем.
       -- Да я не о том,-- ответил Непойманных, неловко передёрнувшись.-- Просто, так сказать... Просто в память о сегодняшнем замечательном дне, о вашем многообещающем к нам визите - хотелось бы вручить вам наш особый сувенир, образец, так сказать, нашего полиметаллического производства, где вы, конечно же, скоро найдёте возможность побывать...
       С этими словами он откуда-то извлёк и протянул Родиону бархатный футляр аристократично-синего цвета, подобный тем, в которые кладут ювелирные украшения.
       Родион принял подарок - и едва не выронил, поскольку тот оказался необыкновенно тяжёлым.
       -- Осторожно!-- произнёс Непойманных ласково, помогая Родиону открыть тугую коробочку.
       И немного её приоткрыв, поддерживая своей вспотевшей от волнения рукой ладонь Родиона,- он приподнял содержимое для всеобщего обозрения, объявляя голосом гордым и одновременно вкрадчивым:
       -- Образец нашей продукции - золото банковской пробы, ровно килограмм! Из отвалов, из шлама рафинировали! Видите, какие богатые руды у нас? Так пусть отныне этот скромный сувенир, этот символ подлинного сокровища, напоминает вам о нашем замечательном предприятии, о его будущем, которое мы совместными усилиями воплотим в жизнь!
       Родион, пожав плечами, принял подарок, произнеся в ответ дежурную благодарность. Стараясь выглядеть равнодушным, он в то же время не мог не отметить с внутренним довольством, что цена этого золотого килограмма составляет примерно треть от денег, вырученных им от продажи московской квартиры, так что отныне, что бы с ним ни случилось, его несчастная сестра, даже не получив германского лечения и оставшись инвалидом, будет иметь крышу над головой, ибо за слиток всегда можно приобрести "однушку" в Подмосковье. Главное - придумать, как доставить ей в руки этот ценный и опасный килограмм.
       Встреча по всем формальным признакам могла считаться завершённой, однако Непойманных не желал отпускать дорого гостя просто так - в буфетной комнате, где до этого они угощались икрой, теперь был сервирован роскошный обед.
       Парадный и напыщенный официант, очевидно приглашённый из какого-то ресторана, учтиво поинтересовался у швейцарского гостя, что тот предпочитает пить, предложив длинное меню из редких французских апелласьонов, где лишь в самом конце упоминалась водка.
       -- Конечно водку!-- ответил Родион под одобрение своих визави.
       Его усадили на почётное место, официант разлил ледяной напиток по запотевшим стопкам, гендиректор приготовился к произнесению заздравного тоста - как вдруг из двери высунулась рыжая голова секретарши, стремящейся сообщить шефу нечто срочное.
       Непойманных вернул стопку на стол и с недовольным видом направился к двери, где шипящим шёпотом секретарша принялась ему что-то быстро объяснять. Из обрывков её скороговорки Родион понял, что речь идёт о на глазах разворачивающемся ЧП в одном из цехов: крановщица по фамилия Табачная забралась на ферму, где проходит труба с кислородом, грозится облить себя бензином и поджечь "всё к чёрту", если ей не отдадут положенные при увольнении деньги.
       Лицо гендиректора перекосилось от злобы - судя по всему, ему предстояло в самый неподходящий момент покинуть уютный обеденный зал, чтобы разруливать чрезвычайную ситуацию. Родиону даже послышалось, что он по-змеиному прошептал нечто вроде "пусть охранник её подстрелит". Гендиректор уже стал разворачиваться к столу, чтобы принести извинения за вынужденную отлучку,- однако Родион его опередил:
       -- Простите, а это не родственница того Табачного, который в тюрьме вскрыл вены? Вчера в правительстве мне рассказывали эту историю.
       -- В правительстве? Вам рассказывали?-- изумление гендиректора не поддавалось описанию.
       -- Да. Если я правильно понял, там ещё была нехорошая история с мошенничеством, которую сфальсифицировали, это так?
       -- Всё верно. Буянит как раз вдова того самого Табачного,-- Непойманных явно был растерян, не вполне понимая, как должен в этой ситуации действовать.-- После гибели мужа, знаете ли, она стала вести себя неадекватно, и её пришлось уволить по статье - опасное ведь производство! Понятное дело, по статье она увольняться не желает, хочет компенсацию за четыре месяца, оттого и сыр-бор. Уж извините, такие вот у нас эксцессы!
       -- Понимаю. Но международные деньги не любят приходить туда, где эксцессы случаются. Ради успеха дела я бы выплатил этой несчастной женщине все положенные компенсации, да отпустил бы с миром.
       -- Она же ещё из служебной квартиры с детьми съезжать отказывается! - в приступе служебного рвения проговорилась секретарша, которую за язык никто не тянул.
       -- Тогда необходимо обеспечить Табачной какой-нибудь другой равноценный кров,-- порекомендовал Родион.-- Ибо чем меньше будет о компании негативной информации, тем целее будут деньги и её, и инвесторов.
       -- Всё поняла?-- рявкнул гендиректор на секретаршу.-- Передай по инстанции моё указание: сейчас же, немедленно выплатить Табачной все до копейки компенсации и дополнительные оклады, а по квартире аренду на год продлить! Ну, чего стоишь? Исполнять!
       Секретарша понимающе закивала и проворно прикрыла за собою дверь. Непойманных же вернулся к столу, чтобы заново поднять водочную стопку:
       -- Ну, друзья дорогие, трудности и помехи, как видите, мы преодолевать умеем. Давайте же тогда в лице нашего швейцарского гостя поприветствуем скорые, очень скорые перемены к лучшему! За которые и выпьем, коль скоро так!
       В ответном тосте Родион подтвердил, что тоже всей душой стоит за перемены.
       Обед оказался непростым испытанием и продлился более двух часов.
       Ещё один сюрприз ожидал Родиона после расставания с гостеприимным металлургом, когда серьёзно выпивший Левашов собственноручно повёз его в "Империал". Правда, перед тем, как сесть за руль, он быстрым движением пальцев пропихнул в портмоне с правами солидную долларовую пачку.
       "У Левашова ведь умная голова - но даже он не понимает, что вот этой самой пачкой, даже если она и останется при нём, он питает чудовищное беззаконие, от которого сам же затем и терпит!... А вызвать такси ему, видать, не позволяют статус и гордость... К чему же тогда перемены?"
       По счастью, дорога от меткомбината до "Империала" прошла без происшествий, и Родион, определённо довольный тем, что не сделался причиной очередного коррупционного импульса, прилёг на несколько часов отдохнуть.
      
      
       Глава 7
      
       Ближе к вечеру, как и было запланировано, Родион прибыл в театр посмотреть репетицию.
       Против первого сюда визита, бросалась в глаза взбудораженная, гудящая атмосфера внутри - похоже, в сборе была вся труппа целиком, со всеми без исключениями служащими и работниками сцены. Ярко, в полную силу горел свет, с Родионом то и дело здоровались знакомые и незнакомые люди, и по особой интонации произносимых приветственных слов, по блеску в их глазах нетрудно было заметить, что именно его все здесь считают виновником торжества, именно его намерены благодарить за помощь с фантастически быстрым решением затянувшейся проблемы открытия сезона.
       Пожилая дама, представившаяся заведующей литчастью, с нескрываемой гордостью сообщила Родиону, что первый спектакль будет сыгран уже в понедельник, причём представят зрителям самое что ни на есть живое и злободневное - новую пьесу "Кому на Руси жить хорошо".
       А подоспевший к разговору старенький администратор восхищённо доложил, что на понедельник уже раскуплены практически все билеты. "Не припомню за сорок лет подобного ажиотажа! Весь город замер в ожидании `театральной бомбы', как в одной газете написали!"
       Родион ответил, что полностью разделяет радость коллектива, однако про себя подумал о том, что лучше было бы открыть сезон с чего-нибудь классически-нейтрального. С другой стороны, решил он, Шульман со всей очевидностью не только смелый человек, но и лучше других знает политическую обстановку. Значит, момент для выхода резонансной пьесы - подходящий. Почувствовал опору - расправил крылья!
       Он предпринял несколько попыток разыскать главного режиссёра, однако того не было ни в зале, ни в кабинете, ни где-либо ещё. Все говорили, что ещё недавно видели Иосифа Марковича, и предполагали, что он ненадолго куда-то отлучился. Поэтому Родион, оставит попытки его найти, отправился в зал, где вовсю шёл едва ли не финальный перед премьерой прогон.
       Бесшумно проникнув в зрительский зал и присев на свободное кресло в середине партера, Родион поразился, насколько был напряжён, буквально наэлектризован воздух. Ни привычных перешёптываний, ни посторонних движений - внимание всех было намертво приковано к сценическому действию, заключённому в контрастный световой круг, на глазах меняющий оттенки, затухающий и тревожно вспыхивающий новыми лучами разнообразных прожекторов.
       Секундный взгляд на осветительную ложу обнаружил в её глубине невысокого роста человека в чёрном свитере, заросшего, с густой бородой и заметным горбом. Он как раз перебегал от пульта к софитам, и по своему отрешённому виду был настолько захвачен динамикой световой партитуры, что имел все основания воспринимать себя её неотделимой частью.
       "Да, ошибки быть не может, это тот самый инвалид, тот самый Квазимодо, которого сегодня должны были отпустить из тюрьмы... Молодец, Арестович, умеет слово держать!.. Боже, что этот парень творит! Паганини света!.."
       Вскоре на сцене, словно на заказ, разыграли новый эпизод, в котором заглавная роль была у Надежды, облачённой в длинное платье старинного кроя из чёрного атласа с глубоким отделанном кружевом декольте и тугим корсетом.
       -- ...А как вы на это посмотрите,-- обращалась Надежда к незнакомому артисту, наряженному во фрак и с бриллиантовой звездой на орденской ленте.-- Читала, я помнится, это у Достоевского, и происходило это, надо полагать, в самые мрачные времена. Хотя как посмотреть... Живёт, одним словом, скромный такой олигарх, точнее - живёт генерал в своём поместье, тратит заработанные миллионы, третирует бесправных соседей своих, как шутов. И вот ребёнок, маленький мальчик из соседнего села, лет всего восьми, пустил как-то, играя, камнем, и зашиб ногу любимой гончей. `Взять его!'-- приказывает генерал. Взяли ребёнка, отняли у матери... продержали ночь в пустом гараже, утром раздели донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть... `Гони его!'-- командует генерал. `Беги, беги!'-- кричат ему псари, мальчик бежит... `Ату его!' - вопит генерал и бросает вдогонку всю свою стаю борзых собак. Затравил на глазах у матери, и псы растерзали ребёнка в клочки! И сразу - тишь да гладь, газеты молчат, несчастный, оказывается, произошёл случай перед псовой охотой... Что скажете, Афанасий Иванович?
       Артист со звездой, изображавший, по всему судя, важного столоначальника, отвечал развязано, но убедительно:
       -- Вы желаете, чтобы я ответил - `Расстрелять!'? Расстрелять для удовлетворения нравственного чувства! Впрочем, знаете - я бы и расстрелял. Только ради другого бы расстрелял - чтобы причудами своими не смущал народ, потому как если в народе бродит возмущение - страдают интересы государства и бизнеса. А ты как считаешь, Гаврила Ардалионович?
       "М-да,-- усмехнулся про себя Родион,-- закрутил Шульман роман с Достоевским. Из `Карамазовых' переходим к `Идиоту'... Ну-с, поглядим..."
       Молодой долговязый актёр, идеально загримированный пол Ганечку из "Идиота", с лицом желчным и взором наглым, взял на себя смелость не согласиться:
       -- Если нет свидетелей - а мать мальчика есть лицо заинтересованное и потому свидетелем являться не может, - то, оставаясь верным юридической норме, иного дела, кроме как несчастного случая, я тут не обнаруживаю.
       -- Бессердечные вы!-- бросила ему Надежда, по какому-то неуловимо-отчаянному движению и сосредоточенному, но в то же время затуманенному взгляду, отныне - воплощённая Настасья Филипповна.-- А если этот мальчик был сам Христос, пришедший проведать землю?
       -- Глупости, такого быть не может,-- возразил носитель звезды, теперь, очевидно, игравший Тоцкого, то есть бывшего спонсора главной героини. Правда, продолжая пока что в духе Ивана Карамазова:-- После всех слёз человеческих, после всей той крови, которой пропитана вся земля от коры до центра, разве единичная смерть что-либо способна изменить? Да, несправедливо, да, обидно - но тот же самый мальчик мог утонуть, купаясь в речке, или погибнуть под колёсами автомобиля. Да и когда всё это произошло? Не приключись той истории - мальчик вырос бы и всё равно бы давно умер от болезни, раны на войне да и мало ли от чего ещё! Допустимо переживать столь остро только смерть, свершившуюся здесь и сейчас, а всё, что было в прошлом - прошло, забылось, не ноет... В конце-концов, вся страна наша построена отнюдь не свободными и счастливыми тружениками - и что проистекает отсюда? Неужели мы должны вечно, безостановочно скорбеть - сначала по ним, потом по таким же несчастным их предкам, и ещё, и ещё?.. Тогда уж лучше сразу руки наложить и к обиженному большинству присоединиться. Давайте поэтому завершим поскорее этот бесполезный разговор, надо бы вашу помолвку с Гаврилой Ардалионовичем назначать!
       В этот момент в глубине сцены вспыхнул бутафорский камин, искусно подсвечиваемый пульсирующим лучом, а из-за декораций выступили двое: с одной стороны - громадный бородач в грязном тулупе, с противоположной - старый знакомый Родиона, Заслуженный артист в белоснежном генеральском мундире. "Всё понятно, знаменитая сцена из "Идиота" предстоит теперь. С актёром в роли Рогожина я не знаком, а генерала Епанчина играет артист Епанчин! Любопытно, кто сыграет князя Мышкина, прибывшего, как известно, тоже из Швейцарии? Или хитроумный Шульман предусмотрительно оставил эту роль для меня?"
       -- Настасья Филипповна,-- продолжал орденоносный Тоцкий явно не по тексту оригинала,-- мы живём в крошечной области вселенной, и живём только раз. "Там", вопреки убеждениям многих, нас не ждёт ничего. Но даже самая простая человеческая жизнь на фоне бесконечности примитивной природы - великое счастье и выигрыш, а жизнь успешная и богатая - выигрыш вдвойне, редко кому доступный. Мне повезло на моей жизненной стезе, и я хочу, чтобы повезло и вам. Всё, что нужно вам для этого - выйти замуж за Гаврилу Ардалионовича, в новейшем веке моего помощника и секретаря. Поскольку он скромный и преданный труду человек, то по прошествии нескольких лет он получит юридическое право распоряжаться определённой частью моих капиталов. Соответственно, выгоду приобретёте и вы, как его законная супруга. Ну а чтобы не ждать заветного часа и пользоваться благами жизни уже сейчас - я лично преподношу вам семьсот пятьдесят миллионов. Депозит уже сформирован и перейдёт к вам немедленно по заключении брака!
       Надежда, то есть как бы Настасья Филипповна, вместо ответа развернулась, обращаясь к залу:
       -- Ну что, выходить мне за подающего надежды юриста и экономиста?
       Родион весь вздрогнул - ему почудилось, что вопрос был обращён именно к нему.
       Однако его выручил артист-клакёр из соседнего ряда:
       -- Н-нет!.. Не выходить!
       -- Ну, тогда что ж! - произнесла Надежда в зал, властно и торжественно.-- Vox populi [ глас народа (лат.)], так тому и быть, преответственнейший Гаврила Ардалионович! Эх, не получится у Тоцкого меня безопасненько утилизировать, чтобы никто не усомнился в его порядочности и чистоте кристальной, иначе рассыплется депутатская карьера! Али даже премьерская, неровен час?
       В этот момент на авансцену выступил страшный Рогожин, с грохотом припечатав к столу увесистую пачку под рваной газетной бумагой, стянутой шпагатом.
       -- Едем, королева!-- истово заорал он.-- Тут миллиард! Не тронь, гнилая душа, перебиты твои поганые семьсот пятьдесят мильонов! Задушу, кто подойдёт!
       -- Тогда припасай вина!-- весело откликнулась Надежда.-- А музыка будет?
       -- Будет, будет!-- Рогожин в исступлении бросился к ней, стремясь опередить белоснежного генерала Епанчина.
       -- Настасья Филипповна, опомнитесь!-- прокряхтел Епанчин, который от происходящего то ли в самом деле побелел лицом, то ли искусно наложенный грим так выразительно проявил себя.-- Не пара вы ему! С Гаврилой Ардалионовичем вы в самые что ни на есть высшие элиты войдёте, а с этим куда? Тьфу, даже думать отказываюсь, как вы себя даром погубите!
       -- Ну почему же даром? Всё-таки за миллиард, а?
       -- Фуфло это, а не миллиард,-- не выдержал обновлённый Тоцкий.-- Он даже не знает, сколько весит миллиард наличными! Два миллиона в той пачке от силы, да и то фальшивыми, уверен.
       -- Врёшь, сволочь! Госбанковскими векселями миллиард!
       -- Да где же ты, окаянный, миллиард-то то этот прибрёл?-- не унимался старый генерал.-- Кто ты такой, кто разрешил? Украл, поди?
       -- Нет, не украл,-- спокойно и без злобы ответил Рогожин, оборачиваясь к залу.-- Господа полагают, что они уже всё заграбастать успели, все заводы, земли, всё подчистую, а народу - только хрен сосать? Но нет, не всё, не всё вы под себя подгребли!
       -- Где же тогда, пропащая твоя душа, ты такие деньжищи урвал?
       -- А не твоё это дело, генерал. Может - господа по незнанию какому в мусор спустили. А может - по всей Руси по рублю собирал, чтобы одну единственную душу безвинную выкупить у вас, кровососов!
       Епанчин с каменным лицом отвернулся.
       Слово вновь взяла Надежда, осмотрев пачку и заглянув под отворот газетного листа.
       -- Это, господа, настоящий миллиард векселями Сбербанка, вот в этой грязной пачке. Тоцкий меня за семьсот пятьдесят миллионов своему приёмышу пристроить захотел, потому как планы у него, видите ли, изменились! А когда прежние были планы - увёз меня, беспомощную и нищую, когда мне и шестнадцати годков не было, да сгубил... Ему нынче - в депутаты, а кому я нужна? Где мой князь? Где мой народ? Или ты моим народом стал, Рогожин? Тогда готовы ли тройки?
       -- Ждут, королева! И цыгане приехали. Только прикажи - унесёмся!
       Послышался громкий топот шагов, со стороны арьерсцены начала прибывать разномастная публика: рабочий в выношенном комбинезоне, колхозница с бидоном, интеллигент в клетчатом кепи, раненный военный с костылём; из прочей публики на ком-то выделялась нейлоновая куртка с надписью "Press", а ещё один держал на плече видеокамеру.
       Надежда внимательно оглядела вошедших.
       -- Жди, Рогожин, ещё несколько минут жди... Вот, теперь при свидетелях желаю спросить: идти мне с Рогожиным, или же благородного рыцаря до скончания века моего дожидаться? Как Россия - всё ждёт да ждёт, а рыцаря-спасителя всё не видно? Или может - к офисному холую вернуться добродетельной спутницей, второго Тоцкого из него сделать? Я ведь теперь опытная!
       Воцарилась тишина, никто не проронил в ответ ни слова.
       Ганино лицо перекосила злобная гримаса.
       -- Вы бессовестная женщина! Я отказываюсь здесь находиться и ухожу!
       -- Ну куда ж ты, Гаврила Ардалионович!-- Надежда с решительностью развернулась к нему.-- При свидетелях-то, после всего здесь сказанного? Да тебя же завтра Тоцкий на улицу выгонит, будешь на углу газетами торговать, меня всю оставшуюся жизнь проклиная! Нет, не готова я, Ганя, к тебе такую подлость проявить.
       -- Меня ваши намерения не волнуют,-- произнёс Ганя, отвернувшись.-- Не утруждайте себя.
       -- Ганька, да ведь ко мне мысль пришла: я вознаградить тебя хочу, потому за что же тебе всё-то терять? Рогожин, доползёт он до спуска Васильевского за три целковых?
       -- Доползёт, королева!
       -- Ну, так слушай же, Ганя, я хочу на твою душу в последний раз посмотреть - ты ведь своей вымученной правильностью сильнее Тоцкого меня мучил да изводил, теперь мой черёд. Видишь ты эту пачку, в ней миллиард. Вот я её сейчас брошу в камин,-- она обвела собравшихся торжествующим и отчасти безумным взглядом, а после развернулась к залу,-- вот при всех, все свидетели! Как только огонь обхватит её всю - полезай в камин, но только голыми руками, рукава отверни, и тащи миллиард из огня! Вытащишь - твоим будет, от Тоцкого уйдёшь, заживёшь вольно! Судьба твоя решается! Смотри, не струхни, не продешеви!
       И тотчас же пачка с миллиардом полетела в устройство, декорированное под старинный камин, внутри которого немедленно заработал генератор дыма, посылающий в зал будоражаще-пряный канифольный аромат.
       "И в самом деле - сладко горит миллиард!"-- мелькнуло у Родиона.
       По толпе присутствующих пронёсся ропот, послышались крики, кто перекрестился.
       -- Она сумасшедшая!
       -- Матушка! Королевна всемогущая!
       -- Прочь! Расступитесь все!
       Виновник разразившейся катастрофы, долговязый Ганя, уже слишком много вынесший за этот эпизод, застыл возле камина в трёх шагах от Надежды, молча и безответно глядя на огонь.
       -- Ну, действуй же!-- подначила она его.-- Ведь после повесишься, я не шучу!
       Нервная дробь, сотканная из пульсирующих пунцового и амарантового лучей, посылаемых в центр сцены вошедшим в операторский экстаз Квазимодо, заставляла спины зрителей покрываться мурашками и приближала грозную развязку.
       -- Матушка!
       -- Даром сгорят!
       Ганины ноги подкосились, он зашатался весь; лучи внезапно замерли, словно предвещая скорое его падение в обморок - как вдруг он распрямился, схватил каминную кочергу, рванул к камину - и размашистыми движениями раздул огонь. Звуковой фон тотчас же наполнился гулом пламени.
       -- Пропади пропадом ваши деньги! - прокричал он, оборачиваясь к залу.-- Народные, честные - да зачем мне это? Ненавижу всех вас скопом, всю страну вашу нелепую ненавижу! Не удавлюсь однако, затворюсь в себе, в нищете сдохну - лишь бы не с вами вместе, лишь бы подальше от вас!
       Едва он закончил свой страстный монолог - вперёд выступил Тоцкий, поправляя бриллиантовый орден:
       -- Браво, Гаврила Ардалионович, браво! Речь достойная не мальчика, но мужа! Только вот волнуешься зря - проживёшь ты долго и богато. А за неудачное сватовство зла на меня не держи - получай-ка лишний нолик к обещанному! Семь с половиной миллиардов отныне у него, господа-товарищи, поняли все? Семь с половиной миллиардов - которые даже не деньги, как все почему-то считают, а сила нечеловеческая, дарующая власть! Грамота управителя мира!! Ну а вы, принципиальные и гордые,-- здесь Тоцкий целенаправленно обратился в зал,-- усвойте, наконец: жизнь круто развернулась за последние годы. Лучше, лучше знайте место своё! Пошли, Гаврила Ардалионович, мой верный клеврет, у нас с тобой много ещё дел впереди!
       Они оба удалились, далее последовала немая сцена, горькая и пронзительная, когда Епанчин словно завис между двумя мирами, не решаясь до конца покинуть старый и надеясь в то же время последовать за Тоцким - но перед его лицом Ганя с грохотом захлопнул дверь.
       Световой круг начал быстро гаснуть, занавес бесшумно тронулся вниз, и кто-то на соседнем ряду громко провозгласил: "Финита ля трагедия, антракт!"
       Антракт есть антракт, поэтому Родион, ощущая себя в данный момент на зрительской половине, проследовал не за кулисы, а в фойе.
       От сыгранной только что сцены впечатление было свежим и сильным, из-за чего какое-то время он просто молча ходил взад-вперёд по сверкающему новым лаком паркету, не обращая ни на кого внимания и не желая ни с кем говорить.
       Фойе первоначально было пустым, однако вскоре там стали появляться участники репетиции, включая незанятых в текущей части спектакля артистов.
       К Родиону сразу же устремилась травести Гелена, прежде декламировавшая Некрасова. От имени коллектива она ещё раз поблагодарила банкира за помощь, после чего сообщила, что с решением руководства открыть театр не всё однозначно: как выяснилось сегодня, подрядчик что-то важное не успел завершить, а потому завтра возле входа в театр будут вскрывать асфальт и срочно вести какие-то работы. Все в труппе обеспокоены, что из-за этих работ открытие театра вновь перенесут на неопределённый срок.
       Родион поспешил успокоить актрису, сказав, что работы на улице - это не работы внутри здания, поэтому первому спектаклю помешать они не должны. Однако пообещал, что как только строители начнут раскопки, он позвонит Арестовичу и постарается все проблемы уладить.
       Вскоре подошла Надежда. Она выглядела сильно утомлённой, хотя старалась держаться жизнерадостно и статно.
       -- Привет, старина Асторин! Ну, как тебе наш маскарад?
       -- Тройное браво, игра на мхатовской тесситуре! Но вот атмосфера - полная безысходность.
       -- Да, ты прав, прав... Ту прежнюю Настасью Филипповну ждали, если помнишь, в Екатерингоф тройки, да три тома романа впереди. А вот моей - некуда идти. Тупик. Только вешаться или отправляться стрелять негодяев. Но потом - всё равно вешаться. Так что - тупик. Что делать, Асторин?
       -- На извечный русский вопрос "Что делать?" ещё, помнится, Владимир Ильич Ленин дал единственно верный ответ: "Создавать геволюционную огганизацию!"
       -- А-а, так ты для этого к нам из Швейцарии на пломбированном самолёте прилетел?
       -- Почти. Только вот товарища Шульмана не хватает. Кстати, ты не знаешь, куда пропал Иосиф - я с ним как расстался в первый свой день здесь, больше не пересекался и не говорил.
       -- Да не знаю. Весь день в театре был. Скорее всего, укатил в управление культуры, у нас же проблемы с подрядчиком снова. Решает, наверное.
       -- Тогда хорошо. А то я уж, грешным делом, думать стал, что он меня избегает.
       -- Глупости! Зачем тебя избегать? С тобой сейчас все общаться желают, да не все могут подойти. И на меня, наверное, злятся.
       -- Люди всегда чего-то большого и волшебного ждут. А я - отнюдь не волшебник. И свой главный вопрос пока ещё не решил.
       -- А когда решишь?
       -- Надеюсь, что в понедельник. Губернатор возвращается, одна из первых его встреч - со мной.
       -- Значит, до понедельника ты свободен?
       -- До воскресенья. Арестовичем в воскресенье на охоту приглашён.
       -- Ну, это ты сам решай, я бы не пошла. А я завтра к Рощиной собралась. Съездим вместе?
       -- Почему бы не съездить? А кто эта Рощина, прости?
       -- Ты забыл? Валентина Рощина, сценический псевдоним Виолетта Грове. Вспоминай - звезда эстрады и романса семидесятых, эпохи нашего сладкого детства, а? Сегодня, увы,-- просто баба Валя, живёт одинешенька в маленьком домике на далёком берегу. И в нищете, так уж сложилось... Поэтому я стараюсь её навещать при возможности.
       -- Да, вспоминаю. Так значит - завтра?
       -- В девять утра заеду за тобой.
       -- Tres bien! Тогда, может,- лёгкий ужин прямо сейчас?
       -- Не получится, извини. Я уезжаю сейчас в себя прийти, выпахалась на сцене вся. После годового-то перерыва! Не иначе как пару килограмм долой, а я уж не юная... Как, впрочем, и ты.
       Родион проводил Надежду до служебного выхода, где её поджидал знакомый "Мерседес" с неразговорчивым ветераном разведки за рулём. После он снова вернулся в театр, чтобы ещё раз попытаться разыскать Шульмана,- однако убедившись, что главного режиссёра по-прежнему нет, а следующий прогон откладывается из-за какого-то технического сбоя,- не стал ждать и тоже уехал.
       Однако стремлению как можно скорее отдохнуть у себя в номере помешала странная женщина - крупно сложенная, одетая неброско, если не сказать бедно, которая, тяжело ступая, заспешила к нему перед самым входом в отель.
       -- Простите, господин Асторин - это вы?-- обратилась она.
       -- Да, а вы ко мне?-- ответил Родион исключительно из вежливости, сетуя в душе на издержки созданной вокруг себя известности.
       -- Моя фамилия - Табачная, вы помогли мне сегодня. Я хочу вас поблагодарить.
       -- Так это вы?-- изумился Родион, вспомнив моментально всю страшную историю, погубившую её мужа, и немедленно продолжил уже тоном сочувственным:-- Если честно, то когда мне рассказали, что произошло,- одно было желание: поскорей уехать отсюда. Даже не знаю, что вам сказать...
       -- Всё уже в прошлом,-- бесстрастно ответила Табачная, стараясь не глядеть прямо.-- Я лишь хочу передать вам человеческое спасибо. Вы один во всём этом городе не побоялись мне помочь. Родня - даже те отвернулись.
       -- Это из-за страха. Попасть под ноги сильным сего мира мало кто осмелится...
       Родион ещё хотел посоветовать Табачной сменить место жительства, уехать со всеми её детьми, сохранение служебной квартиры для которых по воле случая он сегодняшним утром обеспечил на ближайший год,- но предпочёл промолчать, вспомнив, что служебную квартиру не продашь и не обменяешь.
       Но Табачная и не ждала от него сочувствия или советов.
       -- Мне теперь нечего бояться и терять, как-нибудь выкарабкаюсь. Я ещё к вам... ещё по другому поводу. По телевидению говорили, что вы дружите с нашим театром. Так вот, мой покойный муж работал там во время реставрации краснодеревщиком и видел, как полиция забирала паренька-инвалида, который у них кем-то в театре трудился и там же жил. Муж ставил новую дверь в комнате того паренька, над сценой,- так вот, там вещи инвалида оставались лежать, поэтому он сделал себе экземпляр ключа, чтобы потом передать как-нибудь. Ключ иностранный с особой перфорацией, что ни подделать, ни сработать отмычкой... Сможете передать?
       -- Конечно. Но вы и сами могли бы подъехать в театр и вернуть ключ. Кстати, инвалида этого выпустили, я видел его сегодня там. Он работает осветителем.
       -- Лучше вы отдайте, не хочу я. Ничего не хочу. Прощайте.
       Последние слова Табачной больно резанули по сердцу Родиона - он снова подумал, что единственным для неё выходом из теперешнего кошмара является бегство отсюда в какой-нибудь другой конец страны ради возможности начать новую жизнь с чистого листа. Но с выходным пособием в кармане и обузой казённого жилья далеко не убежишь... "Поди, утопится в таком состоянии... дети сиротами по миру пойдут..."
       -- Подождите,-- попросил он, доверительно коснувшись её широкого плеча, кажущегося ещё более несуразным под дешёвой малоразмерной китайской курткой.-- Прошу вас, подождите пять минут, никуда не уходите.
       Он поднялся в номер, вытащил из дорожной сумки полученный в презент килограммовый золотой слиток, завернул в газету, аккуратно положил на дно пластикового пакета - и, вернувшись вниз, вручил пакет несчастной Табачной.
       -- Там несколько миллионов,-- прошептал он ей.-- Только открывайте без свидетелей, найдите надёжных людей, когда будете менять-продвать. Уезжайте отсюда. Купите квартиру в тихом месте, устроите детей...
       -- Дети у бабки в деревне... Что я вам за это должна?
       -- Вы ничего не должны. Как вы доберётесь сейчас домой?
       -- На двух троллейбусах с пересадкой.
       -- Не надо на троллейбусах...
       Он высоко взметнул руку, вызывая припаркованный у блестящего подъезда премиальный таксомотор, после чего вложил в шершавую ладонь совершенно изумлённой Табачной пятитысячную купюру.
       Убедившись, что женщина назвала таксисту свой адрес, соответствующий топонимике заводской слободки, Родион помахал ей рукой и, ещё немного подышав остывающим вечерним воздухом, отправился спать.
      
      
       Глава 8
      
       Утром в субботу, как было условлено, к "Империалу" подъехал знакомый "Мерседес". Водитель-разведчик прибыл один, сообщив, что "Надежда Павловна ждёт на даче".
       У дачных ворот стоял, перекрывая проезд в тенистую аллею, небольшого алого цвета кабриолет с открытым багажником, в глубине которого виднелись пакеты с выстиранными и выглаженными вещами. Спустя минуту из аллеи вышла Надежда - она несла несколько книг, которые бросила на заднее сидение, в то время как её водитель перенёс из "Мерседеса" в кабриолет продуктовые сумки из супермаркета. После чего, попрощавшись, уехал.
       -- Рощина не любит посторонних,-- пояснила Надежда отъезд своего шофёра и села за руль кабриолета.
       -- Едва ли я для неё более свой,-- ответил Родион, усаживаясь в кресло пассажира.-- Если бы не ты - я бы даже не вспомнил, что она когда-то блистала.
       -- Недолго блистала!-- Надежда провернула ключ, заведя мотор и сразу же тронувшись в путь.-- В начале семидесятых она, подобно Миансаровой и Ободзинскому, угодила в немилость к Фурцевой и была изгнана с эстрады, все записи её размагнитили. Потом, немного оклемавшись, обратилась к романсам, считалась даже лучшей исполнительницей романсов Бориса Фомина,- но то уже было время для других мелодий. Когда же пришла мода на шансон, ей помогли подпольно, как тогда часто бывало, сделать несколько прекрасных записей... Снова был успех, слава стала возвращаться - и вновь облом.
       -- Я как-то пропустил всё это. Что же случилось?
       -- Её гражданским мужем в ту пору был человек, которого молва считала связанным с криминалом. Как раз он-то и помогал ей с подпольными концертами в начале восьмидесятых. Но затем его то ли убили, то ли посадили - она вновь осталась одна и, как после рассказывала, отказалась от предложений перейти на блатную лирику, хотя именно для подобных песен наступало время и ей горы золотые сулили! В девяностые, спасаясь от нищеты, бросила Москву, приехала сюда на край света с каким-то отставным капитаном, смотрителем маяка,- и так с тех пор здесь живёт. Капитан тот умер лет пять, кажется, тому назад, маяк закрыли ещё раньше - но она по-прежнему там обитает, на пустынной скале у океана, совершенно одна.
       -- Красиво, но ужасно.
       -- Да, именно так. Никого, кроме меня, не принимает и от помощи отказывается.
       -- Но в таком случае я действительно буду лишним.
       -- Я уверена, она будет рада тебе.
       -- По какой же причине - если она отвергает всех?
       -- Ты не такой, как все.
       -- Не думаю. Разве что банкир - но сегодня этим многих ли удивишь?
       -- Никого. Клопов сегодня меньше, чем банкиров. Но ты ведь, Асторин,- не банкир. Я права?
       -- С чего ты так решила?-- стараясь сохранять спокойствие, поинтересовался Родион.
       -- Интуиция бабская. Нет, не банкир ты!
       -- Тогда кто же я, по-твоему?
       -- Ты? Ты прежний Асторин, которого я знала в свои лучшие годы.
       -- Но разве не мог тот Асторин, получив новую работу, остаться прежним человеком?
       -- Если бы работал сталеваром - то да, мог. Но там, где про деньги или власть,- там все меняются, это биологический закон, понимаешь?
       -- Бывают исключения.
       -- Нет! Вытащи-ка из бардачка мою книжку. Там, где закладка, прочти-ка про своих банкиров!
       Изобразив на лице недоумение, Родион извлёк из перчаточного ящика томик Джека Лондона и открыл нужную страницу.
       -- Ну, читай же!-- поторопила его Надежда.-- Роман "Время-не-ждёт", там тоже про банкира одного, так что информация из первых рук. Вслух читай, я карандашом, где начало, отметила!
       -- Хорошо, читаю. "Эти новоявленные `сверхчеловеки' - просто банда головорезов, имеющих наглость проповедовать своим жертвам кодекс морали, с которым они сами не считаются". Хм, так вот ты о чём!
       -- Дальше читай.
       -- "Согласно этому кодексу, человеку можно доверять только до тех пор, пока он вынужден держать своё слово. `Не укради'- обязательство только для честных тружеников. Они же, сверхчеловеки, выше любых заповедей, им можно красть, и чем крупнее кража, тем большим почётом они пользуются среди своих сообщников". Это всё?
       -- Почти. Так что видишь, Асторин, ты - другой. Точно не банкир, у тебя другие задачи. Наверное, ты фээсбэшник, это правда?
       -- Полная чушь! Готов поклясться всем святым - я не оттуда.
       -- Тогда поклянёшься, что ты - банкир?
       -- Нет.
       -- Ну вот, я же говорила! Можешь не сообщать мне, кто ты на самом деле, меня это не волнует. Но я рада, что ты - не банкир. По-настоящему рада.
       Родион на стал отвечать, и минут пятнадцать они ехали молча.
       Дорога была почти пустой, лишь изредка по пути встречались мощные строительные грузовики, непонятно куда спешащие утром выходного дня, да неказистые легковушки небогатого местного населения, столь же необъяснимо сорвавшиеся с мест ради дел, очевидно значимых и важных для каждого из их обладателей, но совершенно непонятных и теряющихся во всеобщем потоке событий. И почему-то этот поток из спокойного и ровного необъяснимо оборачивался нарастающим валом перемен, которые, даже будучи скрытыми за туманной утренней тишиной, более не казались разрешимыми и неопасными.
       Солнце светило в полсилы, насыщая неподвижный воздух осенним золотом, в тонах которого рдели верхушки деревьев и растекались жёлтыми волнами сухие пожни. И насколько притягательность этой картины рождала иллюзорность её желанной неизменности, настолько отчётливее и громче стучал в сердце грозный метроном, отсчитывающий бег времени по остающемуся впереди отрезку жизни, по всё более узкой тропе среди бездн и камнепадов к недоступным вершинам, с каждым проживаемым днём только сильнее погружающимся в туман.
       Кончено же, размышлял Родион, он поступил в высшей степени опрометчиво, когда, будучи на этой кривой дорожке, взвалил на себя тяжёлую и опасную новую роль.
       Решение сыграть финансиста было им принято легкомысленно и спонтанно, под воздействием очарования старого друга, который, не исключено, сегодня сам от произошедшего не в восторге, из-за чего не звонит и подозрительно избегает встреч. В то же время ротшильдовского банкира он играет профессионально и убедительно (Надежда с её проницательностью - не в счёт!), и если всё пойдёт по плану, то через два или три дня он заберёт приз и опустит занавес.
       Так что дискомфорт, поселившийся в его душе, не был связан с опасностью или чувством страха. И вскоре Родион нашёл его настоящую причину.
       Наблюдая за ровным бегом дороги в окружении осеннего великолепия, он неожиданно понял, что своими последними действиями он меняет в мире что-то существенное, за что пока не готов отвечать. Порождает ли надежды, которым не суждено сбыться, воздействует ли на отношения между незнакомыми людьми, открывает ли глаза на вещи, о которых порой лучше не знать? Он уедет, исчезнет - а последствия сотворённого им ещё долго будут себя проявлять. Ну а с учётом общей атмосферы - результаты вряд ли окажутся хорошими.
       -- Не хочу тебя обманывать,-- произнёс Родион по прошествии долгих минут, когда слова были уже готовы, но отсутствовала готовность их произнести,-- дело в том, что я прибыл сюда с целью получить от вашего губернатора компенсацию за преступление, которое он совершил по отношению к моей сестре. И странность моего выбора связана с отсутствием иных путей восстановить справедливость. За исключением, конечно же, крайней меры.
       -- За исключением высшей меры пролетарской защиты?-- уточнила Надежда, нисколько, похоже, услышанному не удивившись.
       -- Вроде того,-- ответил Родион вяло.-- Правда, без отсутствия пролетарского интереса. Прежние пролетарии боролись, как известно, за хлеб и против эксплуатации; я же, пролетарий нового типа, не голодаю и никому, к счастью, не подчинён. Зато вот дышать нечем. И, похоже, сегодня почти у каждого - такой же диагноз. Кстати, Шульман в новой пьесе неспроста за эту же тему ухватился.
       -- Ты имеешь в виду, что дышать становится невозможно?
       -- Да. Ту сцену по мотивам Достоевского, где ты играешь, люди оттого смотрят с выпученными глазами, что им физически перестаёт кислорода хватать! Я где-то слышал, что таким же образом висельники в первые секунды, как стянется петля, переживают фантастический экстаз. И такой же запредельный экстаз чувствовался вчера в зале... Поэтому, если Шульман в свой новой пьесе ещё парочку подобных сцен задумал, то лучше бы от неё вообще отказаться, здоровее выйдет для людей. Поставили бы взамен какого-нибудь "Декамерона"...
       -- Тебе стоило остаться и посмотреть второе действие. Шульман утверждает, что там приходит свежий воздух.
       -- Интересно, каким же образом?
       -- Не знаю, я на репетициях второго не была. Но он обязательно что-нибудь придумает, хотя бы вентиляцию врубит! Хотя мне гораздо интереснее, что придумал ты.
       -- Ничего нового и особенного по нынешним временам. За обещание ротшильдовских денег запрошу у губернатора мзду в миллион зелёных. Думаю, он с охотой заплатит.
       -- Что, прямо в понедельник?
       -- Во вторник, максимум.
       -- У тебя не выйдет ничего! Во-первых, у него нет интереса платить - твои инвестиции здесь даром не нужны, у тех, кто наверху, и без них всё хорошо. Во-вторых, за день такие вопросы не решаются, а если потребуется время - тебя раскроют. Ну и в третьих - как ты повезёшь этот миллион домой?
       -- Готов поспорить. Прежде всего я точно знаю, что мои инвестиции здешней верхушке необходимы - то ли для какого их собственного внутреннего театра, то ли чтоб вернуть благосклонность Москвы. Арестович буквально из кресла выпрыгивал, дошло до них, стало быть... В конце-концов, мог сработать ещё и примитивный интерес - вложиться миллионом в перспективного инвестора, чтобы после с него сотни тех же миллионов себе в карман стрясти. Ну а насчёт понедельника - я Арестовича за язык не тянул, он сам губернаторское мнение мне озвучил. В части того, как забрать миллион с собой,- вопроса тоже нет, они переведут деньги со своего подпольного оффшора на указанный мною швейцарский счёт, откуда мне и удобней будет за операцию для сестры платить. Так что видишь - выдал я тебе все свои секреты. Отныне у тебя есть все возможности...
       -- Тебя сдать?
       -- Или помочь.
       Вместо ожидаемого ответа на эти слова Надежда выразительно повела головой и затем, на миг отвлёкшись от дороги, внезапно пронзила своего спутника огненным взглядом:
       -- Асторин, ты интернета начитался? Веришь всему тому, что обо мне там пишут?
       -- Ничуть. Я верю тому, что вижу сам.
       -- И что ты видишь тогда?
       -- Вижу то, что люблю. А люблю в тебе я "прошлое страданье и молодость погибшую мою".
       -- Ты, Асторин, всегда был страшным эгоистом, и таким же остался. Но ты - лучший эгоист во всём мире. Где ты раньше пропадал? Я бы снова в тебя влюбилась.
       -- С хорошими шансами на взаимность, поскольку ты и в самом деле пробуждаешь очень сильный и терпкий букет чувств. Если бы не необходимость творить весь этот цирк...
       -- Театр, а не цирк, театр... Вся наша жизнь - сплошной театр, цирк проще во сто раз. Ладно, я буду думать, как тебе помочь, с Токмаковым ещё посоветуюсь.
       -- Это твой неразговорчивый шофёр? Видел его досье в картотеке у Арестовича, тот предлагал сделать его шефом службы безопасности моей будущей "фирмы".
       -- Глупости. Даже если фирма твоя реальной будет, Токмаков не согласится.
       -- Почему же?
       -- У него сильнейшее недоверие и обида почти на весь мир. Сторонится людей, и только со мной, существом легкомысленным и беззлобным, отчасти становится прежним нормальным человеком. И ещё - он тяжело болен.
       -- Что же случилось?
       -- Работая в нелегальной разведке, он был предан. Причём предан не каким-то предателем, прости за тавтологию, а сослуживцем при должности, успешно делающим карьеру. Поэтому когда он оказался в гнилой африканской тюрьме, его никто не спешил оттуда вызволять. Мало того, что он весь срок отсидел и вернулся буквально трупом живым, так ещё здесь несколько лет доказывал, что не предатель и не двойной агент! Умный и порядочный человек, а как несправедливо жизнь с ним обошлась!
       -- Не обижайся, но я знаю много таких историй... Крайняя из них завершилась на Ближнем Востоке совсем недавно, но я бы не хотел о том рассказывать ни тебе, ни кому-либо ещё.
       -- С тобою, что ли, история? Не рассказывай, не надо... Ты прав, иначе, действительно, станет нечем дышать...
       В этот момент у Родиона в кармане раздалась телефонная трель - это была Гелена-травести. Сбиваясь, из-под под гула множества голосом и громкое тарахтенье моторов, она сообщила, что открытие сезона под угрозой - подрядчик, как и грозился, приступил к каким-то работам. Только что огородили часть стены, начали скалывать облицовку и копать. Все артисты и служащие, находящиеся в театре, высыпали на митинг, назревает конфликт.
       Родион поспешил Гелену успокоить, тотчас же перезвонив Арестовичу. Заместитель губернатора с самым живым интересом и вниманием выслушал новость и дал слово, что "немедленно разберётся", не преминув напомнить про намеченную на завтра охоту.
       -- Если и эту проблему решу,-- заметил Родион, отключая связь,-- то моя странная миссия в твоём городе уже не будет полностью бесполезной.
       Вместо ответа Надежда сообщила, что они почти добрались до цели, что скала, за которой приютился домик певицы, уже видна, и поворот к ней будет минут через пять.
       Как раз перед поворотом снова раздался звонок, и Гелена своей профессионально-отчётливой скороговоркой, только на этот раз выразительно и горячо, от лица всей труппы принялась Родиона благодарить: оказывается, только что к театру прибыл полицейский наряд с предписанием работы остановить, строители подчинились и уже "сворачивают лавочку".
       "А вы боялись!-- ответил ей Родион.-- Репетируйте в удовольствие!"
       -- Ты всё ещё о том?-- неожиданно-безучастно отозвалась Надежда.-- Между прочим, мы приехали.
       Действительно, асфальтированная дорога закончилась, под колёсами загрохотала каменистая колея, сразу же за крутым поворотом приведшая на площадку у края высокого обрыва, посреди которой возвышалась башня заброшенного маяка с разбитым фонарём и потемневшей, осыпающейся побелкой. Рядом с маяком, прикрытый со стороны дороги зарослями непроходимого кустарника, стоял такой же ветхий смотрительский домик.
       Надежда оставила машину возле места, где к останкам низенького палисада из некрашеных досок вперемешку с жердинами когда-то примыкала калитка. Калитка, правда, до сих пор была цела, имея медную рукоятку и старинные кованые дужки для замка, но стояла без петель, привязанная куском провода к разросшемуся кусту калины. Родион помог развязать провод и переставить калитку вбок.
       От входа начиналась короткая дорожка к полусгнившему крыльцу, с одной стороны от которой угадывалась заброшенная клумба с уцелевшими в зарослях вьюна и чертополоха розовыми кустами, с другой - лежала куча угля с запасом растопочных дров укрытых от дождя в ржавом электрическом шкафу. Судя по всему, этот запас топлива на зиму привезли и перетащили поближе к дому сравнительно недавно.
       В самом же саду, на обильно покрытых серым лишайником корявых ветвях, пропадали несобранные яблоки, а от просыпавшихся в траву слив исходил пьянящий и горький до слёз аромат осеннего тлена.
       Надежда проследовала вперёд, несколько раз постучав в окошко. Не уловив ответных звуков - постучала ещё раз. Затем толкнула дверную ручку - филёнчатая дверь, снаружи рассохшаяся, утеплённая изнутри полусгнившей ватой, закатанной под стол же ветхий гранитель, отворилась, проскрипев тонко и протяжно.
       -- Бабушка Вера!-- прокричала Надежда в полумрак террасы.-- Бабушка Вера, где вы? Спите, что ли?
       Немного подождав, она прошла дальше, вовнутрь комнаты. Родион, едва перешагнув террасный порог, остановился. Старые стены, грязный потолок, тусклая лампочка в простом патроне, протянутом поверх сломанной люстры - всё здесь было ветхим, пыльным, дышало запущенностью, однако в то же самое время не вызывало ни малейшего чувства брезгливости или антипатии - ведь дом имеет право такое же право стареть, что и человек...
       Вскоре в комнате послышался приятный тонкий голос: "Наденька, что ж ты так рано приехала?" - "У вас, баб Вер, снова в часах батарейка села, смотрите время на мобильном телефоне..." - "Я телефон редко беру, кому звонить, кроме тебя?.. А ты что - не одна приехала, да? С женихом?"
       Вместо ответа Надежда стала помогать старушке собраться, а Родион улыбнулся, отдавая должное богатому воображению пожилой певицы - хотя немедленно и поймал себя на мысли, что люди в подобном возрасте часто смотрят на мир проще и верней. "За тем лишь исключением,-- решил он тогда не без внутренней горести,-- что благословляя нас подобным образом, она не может знать, что количество оставшихся на земле моих дней, скорее всего, значительно меньше, чем у Надежды - достаточно устроенной и, в общем-то, вполне себе счастливой..."
       Вскоре приглушённый шорох из комнаты сменился скрипом старой мебели и половиц - очевидно, Надежда помогла старушке подняться. "Оставь, оставь каталку, сама дойду... без костыля дойду, палочку лучше подай!.."
       -- Добрый день! Вам помочь?-- поспешил проявить участие Родион.
       -- Здравствуй, здравствуй, милый!-- донеслось из темноты.-- Сделай одолжение одно - позволь самой дойти!
       Толчки и скрип сменились неторопливым шарканьем шагов, и вскоре на террасу, тяжело опираясь на трость и поддерживаемая за плечо Надеждой, явилась старенькая певица. Несмотря на запущенность своего жилья, выглядела она отчасти даже неплохо - длинное сшитое точно в размер платье было почти новым, перстни с крупными камнями скрадывали измученность пальцев артритом, а под красивым ожерельем морщины на шее казались совершенно не видны.
       Но прежде и более всего Родиона поразил блеск в старушечьих глазах - за неустранимой пеленой усталости в них по-прежнему горел огонь живого интереса и готовности принять любой новый вираж судьбы. "Точно, значит, эта готовность была и остаётся основной чертой в её характере,-- немедленно родилась мысль.-- Она не стремилась бежать от вызовов и жизненных проблем, как и не готовилась к ним заранее, и оттого даже теперь, в своём нынешнем жалком состоянии, имеет право гордиться, что не изменяла главному..."
       -- Садитесь же, садитесь поудобней!-- старушка поспешила предложить своим гостям воспользоваться плетеными креслами у запылённого столика с сиротливо пропадающими на нём яблоками и сухим букетом из октябрьских лиловых астр.
       Сама же она опустилась в кресло необычного вида, что-то среднее между шезлонгом и троном, аккуратно сбитое из покрытых янтарным лаком строганных досок. Несложно было догадаться, что этот престол много лет назад был сколочен руками её ушедшего мужа-капитана, чьей памятью она трепетно дорожит.
       -- Сейчас присядем, баб Вер, вот только припасы принесём,-- Надежда кивнула Родиону, чтобы тот помог принести из машины сумки с продуктами и постиранными вещами; сама же она передала старушке Рощиной несколько захваченных с дачи книг, среди которых удалось разглядеть "Паруса" Грина и "Даму с камелиями".
       Старушка совершенно не уделила внимания продуктам и вещам, зато с неподдельным интересом принялась просматривать привезённые книги. Затем перевела взгляд на Родиона и пояснила:
       -- На старости лет многое хочется прочесть вновь и заново осмыслить, уж не удивляйтесь моему выбору! А ведь Наденька, кстати, совсем вас не представила. Вы, должно быть, известный артист?
       Родион с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться от столь фантастической и одновременно точной формулировки. Но, боясь обидеть пожилого человека, предпочёл ответить максимально нейтрально:
       -- Я Надин старый знакомый, друг театральной юности, можно сказать. В ваших краях - по делам, впервые за много лет, так что не мог не встретиться.
       Старушка понимающе закивала.
       -- Родион Кириллович Асторин, как обычно, скромничает,-- уточнила Надежда.-- Мы действительно много лет назад познакомились у Шульмана в театральном кружке, так что талант у него - безусловный. Просто жизнь до сих пор шла не совсем тем путём.
       -- Да, жизнь, жизнь...-- тихо вымолвила, почти пропела Рощина.-- А у кого, скажи-ка, она шла правильно? У дяди Стёпы-милиционера?.. Вот вы, Родион, удивлены, наверное, что в мои-то годы я собралась перечитывать "Даму с камелиями",- а я, на самом деле, хочу с этим чтением пережить ещё раз то самое, что в юности меня сгубило. Да, сгубило - так все тогда считали, хотя их, поди, уж и не осталось никого... А я пока жива ещё, вот и желаю, пока жива, убедиться, что всё сделала правильно тогда.
       Родион счёл за благо не погружаться в минор:
       -- Человеческая жизнь сама по себе - случайность, и из случайностей состоит. Но именно случайности эти в конечном итоге становятся историей и уходят в вечность, таков закон бытия. Поэтому стоит ли горевать, если много лет назад имелась возможность что-либо сделать иначе - ведь взамен сделано другое!
       -- А я и не горюю. Я знаю, знаю, милый Родион, что всё правильно тогда сделала, ни на секунду не сомневаюсь и не сетую на жизнь! Наоборот, хочу всё ещё раз в мыслях пройти и прочувствовать, покуда сердце бьётся.
       Родион моментально осознал, насколько поверхностным и неуместным оказался его комментарий в адрес человека, сумевшего за годы одиночества получить ответы едва ли не все вопросы мирозданья.
       -- Вы правы,-- согласился он.-- Жизнь в аспекте событийном или материальном всегда можно исчислить и измерить. Бесконечно лишь одно переживание жизни, которое подобно лабиринту, с внешней стороны ограниченному, но внутри себя не имеющему предела. Поэтому переживание всегда подобно входу в лабиринт, в котором останавливается время. Или можно сказать - начинается проживание заново, условие и ключ для жизни новой и вечной.
       -- Ну, Асторин, снова ты философствуешь!-- не удержалась Надежда.-- Как после этого тебя возьмут на работу в твой банк?
       -- Дружок твой, Наденька, прямо мои мысли читает!-- поспешила заступиться за Родиона старушка, не обратив, похоже, внимания на вторую часть прозвучавшей реплики.-- Мы не в силах ничего заново прожить, только переживать заново можем. И лучше здесь это делать, а не там, куда уйдём...
       Она потянулась, взяла в руку томик Дюма и в задумчивости перелистала несколько страниц.
       -- Я ещё девчонкой в героиню влюбилась, в Виолетту, хотя здесь, в книге, у неё другое имя. Так же мечтала о любви небесной, неземной... Хотела так полюбить, чтобы сама смерть не страшна была! И, разумеется, петь в опере мечтала, разумеется в "Травиате", и только главную партию. Но, видно, многое захотела для себя одной и сразу. Так что ни любви, о которой грезилось, ни даже побывать на сцене Виолеттой у меня не вышло - так, по мелочам и случайностям, всё пролетело да пронеслось.
       И, грустно вздохнув, она понурила взор.
       -- Тем не менее, у вас же был успех на эстраде?-- осторожно поинтересовался Родион.
       -- Был. Но не ценила я его, если честно признаться. Я всю молодость в оперу рвалась, а меня не подпускали даже близко: то колоратура, оказывается, берётся на форте, то кивали на личную жизнь. В основном, конечно же, на второе напирали. А что я поделать могла - я искала своего Альфреда, а мне, как на грех, сплошные недоразумения попадались... В какой-то момент, когда поняла, что начинаю по-настоящему с ума сходить, решила вживую Виолеттой сделаться - заменила имя на афишах с Веры Рощиной на Виолетту Грове.
       -- Это когда вы перешли в шансон?-- уточнил Родион.
       -- Даже немного раньше. С шансоном тоже, разумеется, я была Виолеттой Грове, но - ничего не сделалось иначе. Ведь Грове - это та же Рощина, вы ж понимаете? Ну а вместо судьбы Виолетты имею свою судьбу, как бы ни хотелось обратного.
       Родион сочувственно покачал головой:
       -- Я слышал, что у вас был конфликт с Фурцевой. Так что, возможно, дело как раз в нём, а не в судьбе?
       Но старая певица в ответ только покачала головой.
       -- Неправда это, зря люди про конфликт говорят. Я же сама тогда чистым, законченным конфликтом была. А Фурцева не виновата. Я ей туда, где она сейчас, покоя и мира желаю. Потому как знаю, что без покоя и мира там, в бездне той,- разве что пропадать.
       Разрядить вынужденную паузу поспешила Надежда.
       -- Вы, бабушка Вера, всегда слишком высокие требования к людям предъявляете. А к себе, наверное,- ещё выше.
       -- Как тебе сказать, милая? Ведь было время, мною восхищались, я настоящее вино славы пила - а что теперь? Доживаю свой век у на света краю. И ты, красавица и умница, здесь тоже неподалёку обосновалась. А будь ты, Наденька, попроще, чем ты есть - блистала бы сейчас где-нибудь в Москве или в Ленинграде, разве не так?
       -- Не знаю, может быть. Но меня здесь всё пока устраивает. Болезнью звёздной никогда не страдала.
       -- Не страдала? О, Наденька, счастливый ты человек! А вот я - страдаю и продолжаю страдать. Знаешь - тут над океаном, ночью в ясную погоду, такой звёздный свод - заснуть не могу! Вытягивает меня неведомая сила в сад, выхожу, стою возле старой груши, где место излюбленное есть у меня,- впереди над головой звёздные россыпи, света бесконечность... И там же впереди - океан, холодный и мрачный, где ни света, ни надежды не бывает никогда. Но наших обид и горечей всевозможных - нет в океане тоже. Когда мой капитан был жив, он говорил, что смерть в море - во много крат тяжелее, чем на суше, потому как на суше солнце ли, звёзды ли хотя бы однажды озарят и согреют могилку, а вот в океане мрак - вечный и навсегда. И ещё он рассказывал, как страшно дно морское, там хаос и настоящий ад. Поэтому морякам труднее чем нам, сухопутным, в море душу отдавать. То есть необходимо иметь не только веру более крепкую, чем у нас здесь, но и какую-то силу большую держать внутри себя, словно и после кончины придётся неуспокоенным душам продолжать борьбу с тем океанским хаосом... Но это не страшно, когда знаешь, что там, наверху,- звёзды... Только мечтать о них надо бы здесь, на этой земле успеть научиться...
       Она остановилась, запнувшись на новом слове, и в её глазах сверкнула мимолётная слеза.
       Надежда, выдержав приличествующую паузу, решила кардинально изменить тему беседы.
       -- Бабушка Вера,-- обратилась она нежно, но в то же время решительно,-- я хотела сказать, что вам будет лучше приезжать на этот берег к океану со мной, я буду вас привозить. Поскольку квартиру вам совсем скоро выделят, я ведь об обещаниях своих не забываю. Так что бросайте грустить, надо понемногу готовиться к новоселью.
       -- К переезду? В город?-- переспросила Рощина.
       -- Да, к переезду, я ж уже об этом вам говорила! Для вас никаких неудобств - рабочие заберут отсюда всё, что вам дорого, и так же в квартире расставят. Станете в комфорте жить, будут у вас соцработник и врач. Да и вещей, я посмотрю, у вас совсем немного. Купим новую мебель...
       -- Наденька, ну зачем... Нет ведь вещей у меня. На прошлой неделе все свои фотографии старые в печке сожгла. А рухлядь мою - только в костёр.
       -- Ох, зря вы фотографии сожгли, я же вас просила!-- закачала головой Надежда.
       -- Так лучше будет. Никого, кроме меня, они больше не согреют. А меня пока что греют стены мои. Может, Наденька, всё-таки оставите меня тут? Попроси больших людей, что им стоит?
       -- Тут вам больше нельзя. Энерготрест уж два года как должен был прекратить подачу сюда электричества, я всякий раз через губернатора добивалась отсрочки, но теперь уже нельзя, нельзя никак, понимаете? Зимой тут "стройка века" начнётся, скалу взорвут вашу...
       Старушка медленно подняла глаза, обведя неморгающим и отрешённым взглядом залитую золотым осенним солнцем старую террасу и гостей, удобно устроившихся за столом. От понимания её чувств Родиону сделалось пронзительно тоскливо.
       -- Значит, зимой, говоришь, Наденька? Этой зимой?
       -- Да,-- ответила та, вздохнув.-- До начала зимы надо бы переехать. Но так будет лучше, честное слово!
       -- Может быть,-- пролепетала в ответ старушка тихим голосом и немного распевая слова.-- Зимой, зимой... Зимой мой капитан ушёл, а я всё жду и жду с ним встречи. А ведь он, когда уходил, то стихи свои мне оставил, словно живую о себе память, и ещё о чём-то, что я всею душой чувствую, однако выразить не могу... Только теперь понимаю, как он меня любил, да и я его любила, любила по-настоящему, как никого и никогда прежде... Так вот, я музыку подобрала, романс получился. Давайте-ка я спою - а то ведь пропадёт романс, а?
       -- Если только это для вас не тяжело,-- предостерёг Родион.
       -- Нет, не тяжело вовсе. Наденька, там в комнате - гитара, принеси её сюда, добрая ты душа...
       Надежда сходила за гитарой; приноровившись с инструментом, Рощина долго и задумчиво глядела на струны, беззвучно касаясь их слегка вибрирующими пальцами затем перевела взгляд на гриф и прошлась по ладам, ласково и мягко обходя колки.
       -- Должна быть настроена. Не судите строго,-- прошептали беззвучно её губы, после чего, внутренне собравшись и немного приподняв плечо, она взяла несколько аккордов, тщательно прислушиваясь к одной лишь ею уловимым интонациям, скрытым где-то далеко за гранью привычного звучания нот.
       Так, разыгравшись и повторив вступление несколько раз - запела тихим, отчасти выцветшим голосом, однако по-прежнему хранящим осколки былой кантиленной волны:
      
       Я в смертельном бреду видел сад, напоённый истомой осенней,
       В завершённости дел, при последнем и редком тепле;
       Ты дремала в саду под ажурной утонченной сенью,
       И шагов лёгких след на багровом терялся ковре.
      
       Где вишнёвая шаль согревала озябшие плечи
       И дыханье струилось в прозрачной хрустальности рос,
       Твой загрезился сон об отчаянной, огненной встрече,
       Где с рожденьем весны пересёкся мой путь под откос.
      
       Ты ждала от меня беспредельности светлого рая
       И всевластья любви, что теперь никогда не умрёт,-
       Я ж не стал объяснять, как скорбят корабли, умирая,
       Не сумев пережить беспощадного шквала налёт.
      
       И отныне и впредь, у черты остывающей бездны,
       Где не кончится снег, и дорога не ляжет назад,
       Я мечтаю сказать, что храню недопетые песни
       И тот сон берегу взамен всех барышей и наград.
      
       Вот и жизнь пронеслась, оборвалась в метельном дурмане,
       Нет ни блеска побед, ни тревоги, ни старых долгов,-
       Лишь предвечный покой в беспредельном ночном океане,
       И несбывшийся сад - воплощением райских садов.
      
       Допев романс и, вероятно, ощущая неловкость от излившегося с ним откровения, старушка Рощина поспешила отложить гитару в сторону. Её озадаченный взгляд словно вопрошал: "Неужто плохо спела?"
       -- Фантастически прекрасно!-- первой прервала тишину Надежда.-- Давайте-ка я организую для вас творческий вечер! Позовём людей, что помнят вас, телевидение пригласим... Мне ничего не стоит, я всё подготовлю. Кстати, дали бы мне для афиши хоть что-то из ваших старых фото - надеюсь, вы не всё сожгли?
       -- Всё, Наденька, всё сожгла. Не обижайся и не считай меня полоумной - я знаю, что делаю. Я помногу раз те фотографии пересматривала - они в прошлое тянут, пригибают к земле, а мне от этого - только больней. Надо ведь к звёздам, к звёздам идти - так мой капитан говорил. Оттого все последние дни свои так в океан стремился, откуда ближе до звёзд, чем отсюда, где мы все живём...
       -- Да, неожиданное и парадоксальное мнение,-- Родион тоже поспешил выйти из оцепенения, порождённого романсом.-- Вероятно, за ним скрывается не только жизненный опыт, но и страдание.
       Скоротечным движением глаз Рощина дала понять, что думает так же.
       -- А всё ж, баба Вер, зря вы лишили памяти и себя, и нас,-- продолжила гнуть своё Надежда, приняв решиние заняться делом - извлечением и переносом в холодильник привезённых припасов, оставив часть из них для чаепития.-- Вот вы в прошлый мой приезд сами просили вашего внука по фото разыскать. Я как раз договорилась через начальника полиции, что это фото загрузят в базу данных для распознавания лиц - есть у них теперь такая! - и вскоре вот найдут, выяснят адрес, телефон... А как теперь мы будем внука искать вашего?
       Но Рощина в ответ лишь улыбнулась:
       -- Андрюшкино фото со мной. Вон, на шкафу в комнате лежит. Родион, если вас не затруднит - сделайте милость!
       Родион прошёл в комнату и взял с полки продетую в пластмассовое паспарту фотографию, сделанную, наверное, лет пятнадцать тому назад, когда дорогие сердцу мгновения было принято запечатлевать с помощью дешёвых плёночных камер. Установив карточку на столе, он смог внимательно её рассмотреть - лицо сухощавого паренька, ещё школьника, позирующего за рулём мопеда, вдруг показалось ему знакомым.
       Ненадолго задумавшись, он попросил Надежду воспользоваться её смартфоном. Проникнув с его помощью в одному ему ведомое "облачное хранилище", он вскоре извлёк и зафиксировал на экране групповое фото, на котором несколько мужчин в камуфляже и с оружием в руках позировали на фоне танка и в окружении песков.
       -- Посмотрите-ка, второй слева - не ваш внук?
       Старушка Рощина с непередаваемым изумлением приняла смартфон в свои руки и, аккуратно приблизив к глазам, долго и внимательно вглядывалась в изображение.
       Затем медленно и осторожно, словно боясь стронуть и повредить картинку, возвратила устройство:
       -- Да, это же он, Андрюшенька, со школы сирота, осколочек мой единственный... А где же это он? Он на войне?
       -- В Сирии, полгода назад,-- ответил Родион, стараясь говорить бесстрастно.-- Я тоже на том снимке - вторым справа. Находились в одной с ним тактической группе. Хороший он человек - хоть и едва ли не самый молодой, учится всему быстро. Когда я Сирию покидал, он был жив. Это всё, что мне известно.
       -- Так ты и в Сирии успел повоевать?-- Надежда была настолько изумлена услышанным откровением, что едва не перевернула на скатерть открытую наполовину банку ветчины.
       Родион, ухмыльнувшись, ответил безбоязненно и отчасти зло:
       -- Если звёздный океан, о котором мы только что говорили - приют для душ, завершивших скитания на земле, то Сирия, поймите меня правильно,- что-то вроде канала... вроде чистилища, в который люди добровольно сплавляют таланты и жизни, оказавшиеся никому ненужными. Пребывание на той войне отчасти возвращает смысл всей суете здешней. Но только отчасти. И если, конечно, не остаёшься там навсегда.
       -- Но он же ведь жив, Андрюшенька? Ведь вы, Родион, сами так сказали!
       -- Всей душой надеюсь. Поскорее бы там закончилось, все бы живыми вернулись, кого нелёгкая занесла... Приедет тогда ваш внук сюда, вы напоите его чаем и расскажете про звёздный океан.
       -- Зачем же ему о том думать? Он же совсем молодой!
       Родион пожалел, что завёл разговор столь далеко, и в ответ буквально процедил через сжатые губы:
       -- Затем, что если он сорвался, подобно мне и другим, на ту войну, то иных более глубоких смыслов по возвращении оттуда, боюсь, он вряд ли найдёт. Простите меня, я совершенно не хотел вас задеть или обидеть - я и сам, собственно, такой же. Единственное, в чём мне повезло,- что я понял всё это на десять лет позже по возрасту, чем он.
       -- Асторин, ты ничего не понял, глупый ты!-- возмутилась Надежда, отвлекшись от приготовления бутербродов.-- Не слушайте его, баб Вер, это у него такой кризис жанра! А ты подумай лучше, как фото внука сохранить? Баб Вер, а где ваш планшет?
       -- Какой планшет?..
       -- Да тот, что я вам для новостей и вместо телевизора привезла.
       -- А-а, поняла! Он там же в шкафу, где и фотография лежала.
       -- Понял, всё сделаю мигом,-- ответил Родион и, возвратившись с новеньким, почти не использованным гаджетом, привёл его в действие и несколько минут спустя вывел на экран сирийскую фотографию.
       -- Закрепи на "рабочем столе",-- предложила Надежда.-- Ну а наш стол готов, давайте чай пить!
       Горячий и крепкий чай с бутербродами и шоколадом утолил чувство голода и отчасти привёл мысли в порядок.
       Они втроём просидели ещё час или все два на террасе, прогревшейся до степени июльского жара, источающего дух старой сосны и наполняющего каждую клетку тела сонным блаженством. Надежда, определённо разомлев, взялась исполнить на гитаре несколько романсовых и шлягерных мелодий, которые Рощина прослушала с умилением, однако петь снова сама не решилась.
       Когда прощались и желали друг другу, как обычно, беречь здоровье и увидеться вскорости вновь,- Родион обратил внимание, что привычные до оскомины слова звучат на этот раз неуверенно и оставляют ощущение пустоты. Однако никто из них даже тайной мыслью не был готов отказаться от малой толики этих привычных и ни к чему не обязывающих увещеваний грядущего.
       "Не встретимся мы больше,-- подумал Родион с лёгкой, нетягостной грустью.-- И старенькая Рощина ни в какую квартиру не переедет. Сожжённые фотографии - как сожжённые мосты. Напрасно... всё напрасно."
       Когда машина тронулась в обратный путь, он несколько раз оборачивался, чтобы вид неказистой хижины при заброшенном маяке отчётливее и ярче отложился в излучинах памяти.
       -- Кто придумал эту дурь с переселением?-- поинтересовался он у Надежды, когда уцелевший на верхушке маяка шпиль навсегда исчез за поворотом.-- Дали бы человеку спокойно дожить.
       -- Там будут строить порт.
       -- Странно. Я переговорил здесь почти со всеми, кто отвечает за экономическое развитие и транспорт, и ни от кого про новый порт слова не слыхал.
       -- И не услышишь. Эта тема закрытая.
       -- Хм, не такая уж и закрытая, если сопровождается переселением как-никак известного человека. Скоро все прознают.
       -- Разумеется. Но пока - лишь единицы в курсе. Я объясню, смотри. Всё это побережье в своё время было вдоль и поперёк исследовано и изучено моим дедом, известным геологом, на чью дачу, к слову, мы сейчас возвращаемся. Кстати, вот тебе и ответ на твой вопрос - почему, завязав с Москвой, я приземлилась именно здесь. Дед умер несколько лет назад и теперь уже никто, как он, не расскажет ярко и зажигательно про здешние места. Я лишь знаю, что эта местность вся - от дачи и до маяка - Рифтовый заповедник. Какой-то древний излом, разрыв в коре земной, благодаря которому возникли все эти сопки, складки и озёра без дна. А много миллионов лет назад, когда тут плескался океан, через разлом уходили вглубь земли и возвращались гигантские количества воды. Подземный жар безжалостно всю эту воду испарял, из-за чего в здешней земле теперь повсеместно разбросаны залежи редких руд. Между прочим, крупнейшие на планете, без которых сегодня невозможно ни компьютер собрать, ни замызганный мобильник. Так что скоро, очень скоро наша сонная дыра станет пупом земли!
       -- А театр Шульмана тогда - главным театром на планете?
       -- Есть и такие планы.
       -- Потрясающе! Выходит, у вас тут на старте грандиозный, эпический проект, о котором я - ни сном, ни духом?
       -- И не только ты один. Даже в Москве, я уверена, знают о нём лишь допустимый минимум.
       -- Глупости. В Москве всегда знали и будут знать всё. Как, по-твоему, без согласия Москвы в заповеднике разрешат горные работы? Как приведёт сюда миллиарды - ведь деньжищи, которые потребуются, замаскировать не удастся?!
       -- Я знаю, что миллиарды придут от очень серьёзных инвесторов из Гонконга, Сингапура и Шанхая. Для них ведь наши редкие металлы - золота дороже! Потому они сами, когда время придёт, с Москвой обо всём договорятся.
       -- Всё равно странно. Тогда почему же никто ничего не предложил моему, так сказать, "банку"? Тут, как ни поверни, интерес со стороны Ротшильдов составил бы здоровую конкуренцию, можно было бы азиатов подвинуть и дополнительно раскошелить.
       -- А ты не думаешь, что своим здесь появлением ты всему этому вполне поспособствовал? Поэтому у тебя есть хороший шанс быстро и легко решить все твои проблемы уже через день.
       -- Да уж... Занесла нелёгкая меня в этот ваш гадюшник...
       -- Ко мне последнее тоже относится?
       -- Нет. Ты света луч в царстве тьмы, залог небесной воли...
       -- Спасибо хоть на этом.
       За окном проносились эффектно высвеченные клонящимся к закату солнцем красоты и вершины заповедного рифта, обречённые, судя по сказанному, на скорое истребление. От мысли, что копившееся здесь долгие миллионы лет сокровища в одночасье растворится в дешёвом ширпотребе, чей мимолётный век прекратится на свалке, быстро пришло понимание бессмысленности едва ли не всех человеческих устремлений и дел. Следующим выводом стала желанность бегства от этого обезумевшего мира куда подальше, и образ старенькой Рощиной, достигшей края земли и отныне лишь терпеливо ждущей, когда возлюбленный ею бесконечный океан сомкнётся и сольётся с бесконечным звездным небом, становился единственным всему оправданием.
       -- Не грусти, Асторин,-- прервала Надежда его затянувшуюся печаль.-- Лучше подумай, как воспользоваться тем, о чём я рассказала. Прошантажируй, надави - и возьми своё.
       -- И как ты это видишь?
       -- Сболтни для важности, что намерен рекомендовать Ротшильду возводить его чудо-бизнесы на том же самом рифте, который запланировано грузить на корабли для азиатов по цене щебёнки. Увидишь - они на всё пойдут, лишь бы ушёл или хотя бы в другое место свои прожекты перенёс. Так что не зевай и решай проблемы!
       -- Все не решу. Одну хотя бы.
       -- Лиха беда начало.
       -- Положим. Только что потом?
       -- Суп с котом. Скоро, кстати, к даче поворот - ты со мной, али в город?
       -- В городе я сегодня точно от тоски помру.
       -- Всё с тобой понятно. А со мной - не умрёшь?
       -- Попытаюсь.
       -- Отлично. Тогда каково твоё главное желание, ради которого ты продолжаешь путь?
       -- Если ты про сегодня - то напиться. Извини - но всё внутри просто вопиет.
       -- Я и так вижу. Потерпи полчаса.
      
      
       Глава 9
      
       Утром воскресного дня закончилась сухая и приятная осенняя погода: небо начали заволакивать тучи, несколько раз окатив окрестности холодным дождём, а поднявшийся порывистый ветер безжалостно срывал с деревьев и гнал по дорожкам дачного сада ещё вчера пышную разноцветную листву, в одночасье сделавшуюся мусором.
       Поэтому когда Родион с головой, раскалывающейся от литра влитого виски, ёжась от тумана и холода, садился в безотказный токмаковский "Мерседес", его главным упованием было получить известие об отмене Арестовичем охотничьего сабантуя.
       Добравшись до "Империала" и немного приведя себя в порядок, он расслабился и задремал в кресле в ожидании желанного известия - однако раздавшийся вскоре звонок подъехавшего к гостинице Арестовича обрушил все его мирные планы.
       -- Вы уверены, что дождь охоте не помешает?-- поинтересовался Родион с робкой надеждой на чудо избавления от тягостной обязанности изображать из себя зверобоя и штурмовать лесные хляби, чтобы стяжать в итоге сомнительное удовольствие давиться малосъедобной дичью под водку.
       Однако Арестович бодро заявил, что по свежему прогнозу дождь вот-вот прекратится, и за комфортность предстоящих дел волноваться совершенно не стоит.
       Пришлось соглашаться и покидать пока что куда более комфортный гостиничный апартамент, где после почти недельного постоя даже неубиваемый дух ржи-плесени сделался чуть ли не по-домашнему привычным.
       Огромных размеров бронированный джип Арестовича с мигалкой на крыше и множеством всевозможных антенн покинул город по незнакомой новой дороге, покатив в направлении, противоположном от Рифтового заповедника, обречённого вскоре стать карьером. "Знает местная знать, где возводить свои `хутора'!"
       Как Родион и предполагал, вместо "хутора" он увидел колоссальных размеров и непередаваемой роскоши загородный дворец, окружённый огромной, в несколько сотен гектаров, территорией. Во время короткой экскурсии ему были продемонстрированы два теннисных корта и поле для гольфа, пруды с искусственным водопадом для форели, вертолётная площадка, речная пристань, где стояли пришвартованными два катера, а также - в качестве особой гордости замгубернатора - "крупнейший в федеральном округе частный зоопарк". В ходе осмотра зоопарка, в котором проживали горные туры и даже тигр, внимание Родиона почему-то привлекала облезлая, несчастного вида медведица, содержащаяся без клетки посреди пятачка из вытоптанной травы, на длинной железной цепи, приваренной к столбу.
       Заметив удивление на лице гостя, хозяин пояснил с улыбкой:
       -- Не-а, не на неё пойдём! Эта милка для притравы. Лаек то есть на ней натаскиваем, тренируем для настоящей охоты!
       -- Значит, с лайками на медведя отправляемся?-- Родион взялся продемонстрировать заинтересованность.
       -- А как же! Можно, конечно, на овсах косолапого покараулить. Но это вариант ночной, да и я допустить не могу, чтобы уважаемый банкир в мокром лабазе кормил комаров! Так что с лаечками счастья попытаем. Кстати - а у вас в Швейцарии ходят на медведя?
       -- Я плохой охотник, однако слышал, что нет. Последнего медведя застрелили вроде бы лет пять назад. Говорят, что в итальянской части Альп, через границу, медведи ещё встречаются.
       -- Да, куда уж!-- с особенным выражением протянул Арестович.-- Истощается старая Европа помаленьку! Правильно, правильно вы делаете, что к нам капиталы собираетесь перемещать. У нас, поверьте, всё, абсолютно всё есть! Широка у России душа!
       И словно с целью демонстрации широты российской души, Арестович увлёк Родиона во флигель особняка, где собирались гости. Если не считать Левашова, то знаком он ни с кем не был, поэтому минут пять ушло на представления и расшаркивания. Родион познакомился со всевозможными правоохранителями, действующими и бывшими, с главными по налогам, таможне и даже по пожарной части, с собственниками крупнейшего торгового центра и ликёроводочного комбината, с землевладельцами и с теми, кто посвятил себя переработке даров их земли - хозяевами мясокомбината, молочного завода, мельницы и пекарни.
       Пришлось пожимать руки и "тусующейся отдельно" стайке молодёжи - оттуда все, словно на подбор, представали экспертами, шефами спортивных клубов и попечителями всевозможных фондов, однако скрыть их принадлёжность к когорте отпрысков первых лиц града сего было невозможно.
       Интерес вызвала пожилая дама, назвавшаяся "доктором статистических наук",- как несколько позже объяснил шёпотом старина Левашов, она действительно выдающийся статистик и знаток всех без исключения видов хозяйственной деятельности, благодаря чему в девяностые сотрудничала с бандитами, помогая точно оценивать размер дохода каждого крышуемого бизнеса, ну а ныне - внештатный консультант одной из прокурорско-следственных структур.
       По завершении знакомства лакеи внесли во флигель поддоны с маленькими запотевшими стопками водки, позволив хозяину мероприятия предложить тост "за встречу" и сразу же следом - "на первый посошок", поскольку "нас ждёт лес!".
       -- Неужели отправимся в лес всей гоп-компанией?-- высказал сомнения Родион, не преминув опрокинуть тридцать грамм.-- Медведи разбегутся!
       -- Доверьтесь профессионалам!-- успокоил Арестович, размашистым знаком руки приглашая публику следовать за ним.
       На улице, на столах под импровизированным навесом, были разложены на выбор камуфлированные охотничьи куртки, штормовки и костюмы, внизу красовались ряды непромокаемой обуви на любой размер. В ряду военно-полевой обуви Родиона определённо позабавили блестящие калоши-гамаши с белоснежным верхом на кнопках, словно взятые из реквизита со съемок кино о чикагских банкирах начала прошлого века. Определённо этот шуточный антураж был припасён специально для него. Чтобы Арестович не обиделся, Родион, предварительно облачившись в штормовку, эффектно приставил гамаши к лодыжке, стяжав восхищённые отзывы под всполохи фотокамер, после чего переобулся в нейтральные берцы.
       Но переоделись далеко не все и не по полной - так, Левашов ограничился новенькой защитной курткой, объяснив затем, что, будучи охотником никудышным, останется на поляне дожидаться трофеев. Тем самым разрешилась первая интрига дня - отправятся на добычу только "лучшие из лучших".
       Вторая интрига, связанная с местом охоты и способом перемещения к нему, разрешилась буквально следом: за стеклянной оранжереей зимнего сада охотников дожидалась целая автоколонна из двадцати одинаковых черных "ленд-роверов", готовых штурмовать бездорожье. Ну а третья интрига - чем стрелять,- отпала, как только в багажник флагманского джипа занесли с десяток дорогих ружейных кофров.
       Приготовления к отправке в путь охотничьего каравана более не казалось очередной причудой, начиная пробуждать азарт и волны бодрящего нетерпения.
       Небольшое беспокойство вызывало лишь то, что собаками занимались не егеря, а одетая в камуфляж одна из "золотых девиц", ранее представившаяся Глорой. Со сворой заходящихся в нетерпении близкой травли породистых лаек она управлялась легко и со знанием дела, выдавая в себе не то заводчицу, не то весьма продвинутого любителя. А идеально подогнанный по фигуре защитный костюм с иголочки, где на широком ремне выделялся внушительных размеров охотничий нож, делал её похожей на прирождённую амазонку.
       От однообразия созерцания затянувшихся сборов Родион начал грешным делом задумываться, как можно было бы к выразительной красотке подкатить, как внезапно ужаснулся своему легкомыслию: на вопрос егеря о "собачьей аптечке" та небрежно крикнула: "В моём `Мазерати' найдёшь!" - и метнула, не оборачиваясь, ключи. Тотчас же разглядев на гостевой парковке сверкающим свежайшим алым лаком новенький итальянский спорткар, Родион понял, что чуть было не увязался за негодяйкой и судейской дочкой, которая со слов Завиршина на спор организовала изощрённую травлю краснодеревщика, закончившуюся наложением рук и впечатляющим автовыигрышем. На душе сделалось мерзко и противно, и если бы не глоток водки, притупившей остроту чувств, то последствия могли бы быть определённо хуже.
       "Да, здесь нет и не может быть для меня друзей... просто мероприятие в рамках бизнеса, ещё одно убитое воскресенье... И за что только медведю погибать?"
       Однако прозвучавшая вскоре команда "По коням!" оборвала череду печальных рассуждений.
       Все быстро расселись по машинам, в несколько свободных джипов егеря под присмотром неуёмной Глоры впихнули огромные собачьи переноски. Прозвучали какие-то команды, переклички и отзывы, завелись моторы - и вскоре чёрная кавалькада, словно ожившая блестящая змея, тронулась и медленно потекла по непрямой грунтовой колее.
       Родион находился в машине с Арестовичем и потому всю дорогу был вынужден слушать рассказы о достоинствах здешней охоты, которые на сегодняшний день сумели оценить многие большие и узнаваемые люди, от политиков до спортсменов. Продолжая изображать заинтересованного ценителя, Родион в то же время не переставал думать о том, что никогда толком не понимал прелестей охоты и, если не считать пары вылазок по молодости ради стрельбы по уткам, то в охотничьих подвигах не участвовал.
       С другой стороны, в разных жизненных ситуациях, бывало, врождённый охотничий азарт начинал напоминать о себе - однако применительно к стрельбе по "меньшим братьям" он навсегда, казалось бы, улетучился после случившегося однажды приглашения пострелять с вышки по кабанам, сгрудившимся возле лотка с кормом. Стрельба по несчастным животным, не имевшим возможности не подойти к вожделённой пище, показалась ему непозволительной мерзостью, и он нашёл способ уклониться. Хотя за вечерним столом кабанья грудинка в брусничном соусе шла под водку с превеликим удовольствием.
       Почему-то вспомнилась следом и сцена ростовской охоты из "Войны и мира"... "Эх, сколько же там верховых было - двадцать, поди? И тут, кажется, двадцать джипов, в аккурат... А гончих и борзых у Толстого было точно за сотню - с нами же едет лаек куда меньше. Не дотянул Арестович, плохо, стало быть, с классикой знаком... Однако чего здесь нет и точно никогда не будет - так это погружения с головой, смятения до одури и того наивысшего азарта, когда устроенная для забавы охотничья вылазка сливается по смыслу своему с самой жизнью... Наверное, в ту далёкую пору и жизнь была чем-то вроде охоты, со всей её непредсказуемостью и прытью. Теперь же наоборот - по крайней мере здесь, у этих людей. Бедный, бедный медведь!.."
       Отдалившись от усадьбы километров на десять, колонна свернула с просёлка и ещё некоторое время медленно ползла по границе между заросшим ивняком бескрайним лугом и склоном высокого холма, где начиналась чащоба. На свободном кресле рядом с водителем постоянно трещала рация - прислушавшись к репликам, которыми коротко обменивались егеря, Родион уловил, что именно где-то здесь, с подветренной стороны холма, они вот-вот станут лагерем.
       Так и оказалось. Кавалькада, вся вспыхнув красными стоп-огнями, замерла в заросли некошеной травы, охотники повылазили из машин, выпустили лаек. Помощник Арестовича сразу же принёс Родиону его ружьё - великолепную "Беретту" ценой, наверное, за миллион, вручил дюжину патронов, после чего предложил испить несколько глотков коньяка из посеребрённой фляги, украшенной государственными эмблемами.
       -- А стоит ли? Зверь почуять может.
       -- Зверь табак чует, курить нельзя. А коньяк - фигня!
       Чудь поодаль несколько человек разворачивали небольшого размера спутниковую тарелку, подключая к ней ноутбук. Родион, заинтересовавшись, подошёл - выяснилось, что посредством спутникового интернета происходит скачивание чрезвычайно подробного фотоснимка, сделанного буквально только что с помощью спутника, пролетавшего над этими местами.
       Подошёл Левашов. Родион, пожимая плечами, поинтересовался, для чего на охоте спутник.
       -- А!.. Ноу-хау такое. Свежее фото овсяного поля за сопкой, разрешение полметра,- наши спецы сейчас быстро по нему определят, где этой ночью мишка лакомился. И тогда ваш боевой десант выйдет точно на цель!
       -- Добычливый метод,-- вполголоса подтвердил один из компьютерщиков.
       -- Не ходить медведю широко!-- ухмыльнулся второй.
       Действительно, после недолгого обсуждения место кормления косолапого на овсяном поле было установлено по наиболее свежим кругам примятого злака, и егеря забили точные координаты в свои навигаторы. Родиону ничего не оставалось, как выразить восхищение чудесами прогресса.
       Для десантирования в нужный квадрат сформировали группу совсем небольшую: Родиону надлежало идти вместе с Арестовичем, злодейкой-Глорой, управительницей своры лаек, и тремя егерями. Всем остальным предстояло дожидаться трофеев при биваке, где установили столы и гриль, зажечь который во избежание запаха дыма обещали после получения сигнала об успешной охоте.
       -- Медвежатина ведь долго маринуется, как же мы успеем?-- выразил недоумение этими планами Родион.
       -- А у нас на сегодня другая дичь!-- пояснил суетящийся возле мангалов великан в белоснежном фартуке и утеплённом колпаке.-- Мишкину тушу на вертолёте на хутор вывезут, и мы там с напарником на хозяйской хладобойне настрогаем каждому деликатесов! Хозяин обычно на третий-четвертый день своим гостям рассылает медвежий балык и баночки с лечебным жиром - так что готовьтесь!
       Спустя минуту подошёл Арестович и, раздав остающимся последние указания, велел "выступать".
       Вшестером, в сопровождении трёх лаек, ведомых Глорой, они выдвинулись по едва различимой в космах сухой травы тропинке, огибающей холм со стороны ветра. Шли больше часа, молча, покуда один из егерей, подняв руку и сверившись с навигатором, не сообщил о прибытии на нужное место.
       "Нужным местом" являлось огромное, более километра в длину, несжатое поле с давно созревшим и наполовину просыпавшимся овсом.
       Отсюда группа разделилась: злодейка Глора, вооружённая полуавтоматическим дамским ружьём, двинулась с собаками через поле в направлении дальней опушки, указанной егерем, а остальные осторожно пошли в обход.
       -- Медведь, нажравшись за ночь овса, в лесу отдыхает,-- со знанием дела объяснил Арестович шёпотом.-- Сейчас лайками его спугнем и ввяжемся в травлю. Ну а на кого из нас пятерых он выйдет - тот и станет героем дня!
       Родион был в курсе особенностей охоты на медведя и потому спросил о другом, также шёпотом:
       -- Как столько овса в этой глуши посеять удалось? Дорог ведь даже нет...
       -- Правильно, нет. Но поскольку очень ведь надо - то каждую весну трактор на вертолёте сюда доставляем. У нас таких овсов пять, но этот - главный!
       Снова взмыла вверх рука провожатого, все разом стали - старший егерь едва слышно проводит инструктаж. Согласно нему, Арестович остаётся на "хозяйском месте" караулить зверя прямо здесь, а остальным предстоит рассредоточиться по четырём дополнительным засидкам. Ну а на кого выйдет медвежий гон - тот пусть и стреляет, не задумываясь, как, не задумываясь, всегда надлежит хватать в жизни удачу за хвост!
       И действительно - оказавшись в своей засидке в полном одиночестве, без необходимости кого-то ублажать и на блажь других реагировать, Родион наконец-то смог изгнать из сознания критичный настрой и, вспомнив об удаче настоящей, предался азарту скорого поединка, который охватывал его всё полнее и безотчётней.
       "Странно, неужели я наконец-то полюбил это узаконенное древней традицией смертоубийство? Полюбил без малейшего намёка на оправданность и целесообразность, полюбил в качестве излюбленного развлечения пропадающих от скуки богатеев?"
       Однако когда из неопределимого густолесья вдруг донёсся собачий лай, Родион вздрогнул, крепче сжал ружьё, и отныне все без исключения его мысли свелись к единственному желанию: чтобы судьба и охотничье счастье привели зверя именно сюда, на него, и чтобы именно его выстрел пришёлся бы точно в цель!
       Собачий лай приближался - сперва медленно, незаметно, затем - быстрее, и в какой-то момент сделался отчётливо различим нарастающий хруст валежника под медведем, угодившим в переплёт. Где-то наверху, под кронами, заголосили и ударили крыльями невидимые из засидки птицы, ставшие невольными свидетелями злоключений лесного исполина.
       И в этом натекающем потоке звуков вдруг совершенно непредсказуемо и неожиданно взорвался отчаянный собачий визг - очевидно, медведь сумел серьёзно ударить одну из лаек, а может - и задрать. Ибо словно в подтверждение этого медвежьего успеха спустя несколько секунд по лесу прокатился его раскатистый, торжествующий рёв.
       "Ничего, ничего ещё не пропало, собака - дрянь, расход, сучки новых принесут...-- с нарастающим внутри напряжением думал Родион, медленно поднимая ружье и приноравливая приклад к плечу.-- Псы своё отработали, теперь наша линия к бою... На кого же он выйдет - неужели к Арестовичу или егерям? Их четверо, я один, расклад плохой... Эх, судьба моя, подари мне шанс, что тебе стоит, а?"
       Треск и лай, перемежаемые громким рёвом, возобновились. Родион с нетерпением и надеждой вглядывался в заросли, в которых осенняя прозрачность перебивалась пестротой от ещё не успевшей облететь листвы, затруднявшей обзор. Однако постепенно становилось ясно, что погоня смещается правее от него, в направлении первой засидки, где дежурил Арестович.
       "Господи, я никогда не просил ни о чём, но если сможешь - выведи его на меня, на меня пусти, дай мне шанс!.."-- думал Родион достаточно бессознательно, не контролируя мысли и не стыдясь произнесённых внутри себя слов, приличествующим скорее мальчишке, чем человеку с его многосложным опытом.
       И случилось невероятное - то ли сработала охотничья молитва, то ли где-то справа вновь зашлись истошным лаем псы, подотставшие от зверя,- однако собственной персоной хозяин тайги, огромный и страшный, вынырнув из подлеска метрах в двадцати, остановился, как вкопанный, напротив Родиона и в аккурат на линии огня.
       Медведь оказался сильный и матёрый, он был величественен и красив в своей необузданной дикой решительности. Их взгляды немедленно встретились, и Родион не мог не прочесть в тёмных глазах хищника то бесконечное, непередаваемое отчаянье, которое возгорается в последний миг, когда все прежние усилия, труды и надежды разом идут прахом, размозжённые свершившейся непреодолимостью судьбы.
       Его указательный палец буквально слился с курком "Беретты", начав неконтролируемое движение к роковой точке, срывающей залп. Стрелял Родион отменно, а его состояние, возогнанное пробудившимся охотничьем азартом буквально до экстаза, исключало в этот миг любую возможность контролировать себя средствами разума. Единственным, что он оставался в состоянии себе ещё приказать, было направить выстрел в медвежью голову с такой исключительной точностью, чтобы с пробитым прицельно черепом зверь пал без мучений.
       Медведь также осознал, что шансов у него отныне нет, и поэтому, не теряя последних бесценных секунд и исключая всякий путь к унизительному бегству, стал подниматься на задние лапы.
       Внимание Родиона было приковано к удержанию в прицеле медвежьей морды, поэтому он осознал, что противник встаёт, лишь когда гигантское туловище высоко, в полный рост поднялось над подлеском и буреломом. Найдя равновесие для своей огромной, за полтонны весом, туши, медведь застыл неподвижно в ожидании последнего мгновения.
       И в этот момент какая-то вспышка пробила туман в голове, и Родион резко одёрнул ружьё вниз. Отныне глаза зверя глядели в его глаза впрямую, взгляд во взгляд.
       Потом медведь бесшумно обрушился на землю, негромко фыркнул и сделал полшага назад, после чего медленно, словно желая избежать позора бегства, на почтительном расстоянии обошёл Родиона, без страха подставляя под выстрел свой незащищённый бок.
       Но "Беретта", отведённая к земле, не шелохнулась.
       И лишь выйдя на условную линию, разделяющую засидки, после которой лес продолжался уже с подветренной стороны,- тряханул головой, передёрнул могучими мышцами на плечевом бугре, рыскнул - и исчез в мгновение ока.
       Позволив зверю уйти на безопасное расстояние, Родион вскинул ружье и дал два залпа вверх.
       Через пять минут к нему подбежал запыхавшийся Арестович, а после него, тяжело дыша, начали подбираться с дальних засидок егеря.
       Родион изобразил на лице печаль и развёл руками, давая понять, что зверь ушёл.
       -- Что ж поделаешь?-- посочувствовал Арестович, не будучи, впрочем, расстроенным слишком сильно.-- Ушёл, так ушёл. Ничего, по зиме мы его с берлоги добудем, а?
       Родион не успел ответить, потому что возле их ног вынырнули из заросли две участвовавшие в медвежьей травле лайки. Одна хромала, волоча подогнутую лапу и имея на спине содранный до крови клок шерсти, другая, хотя и вышла невредимой, была перепугана сверх всякой меры, пригибала к земле хвост и обиженно скулила.
       -- Эх, похоже, задрал Миша третью,-- посетовал один из егерей, обращаясь к Арестовичу.-- Что делать будем?
       -- Сейчас хозяйка придёт, решит. А вот, кажется, кстати, и она!
       Действительно, на тропе показалась золотая Глора: она шла медленно, немного вперевалку, неся ружье не на плече, а в руках, не отпуская курка и держа, вероятно, невесть что в своей взбалмошной голове.
       -- Где Стинг, где мой Стинг?-- буквально прокричала она.-- Стинга задрали, а вы стоите!
       Арестович по-отечески покачал головой, желая успокоить на глазах теряющую над собой контроль девицу. Однако та с утроенной силой набросилась на егерей:
       -- Чего стоите, олухи! Прожопили? Стинга ищите, кому говорю! Марш искать! Поубиваю!
       Два егеря не стали искушать судьбу и поспешили в лес, взяв направление вдоль пробитого медведем следа.
       -- Найдут они Стинга твоего, пошли!-- авторитетно заявил Арестович.-- Глора, не дури, всё хорошо будет. Уходим, дела большие впереди!
       Безбашенная Глора, немного постояв, бесшумно тронулась следом за Арестовичем и Родионом. Шли без разговоров, но весь обратный путь до бивака Родиона не покидало тревожное ощущение присутствия за его спиной заряженного ружья, которое его шалая обладательница запросто могла забыть перевести на предохранитель.
       Обогнув склон сопки и добравшись до охотничьего лагеря, Родион был приятно удивлён царящей в нём весёлой, почти праздничной обстановкой. После получения от егерей сигнала о завершении охоты, всё оставшееся здесь общество пришло в движение: возобновились громкие разговоры, пали печати с запасов алкоголя, запылали несколько костров, у которых приятно было погреться, а на огромных мангалах повара в белоснежных фартуках уже подводили к аппетитнейшему виду всевозможные деликатесы.
       Родиона встретил Левашов, уже осведомлённый о неудаче. Он рассказал, ссылаясь на народный опыт, что из трёх вылазок на медведя в здешних краях удачливой оказывается только одна, и потому грустить - совершенно ни к чему. Арестович же, смеясь, добавил, что отправку в Швейцарию курьерским сообщением главного трофея, Родиону причитающегося,- выделанной медвежьей шкуры - перенесут на следующий раз. "Боюсь, швейцарская таможня подобный груз не пустит, там мозги у людей по-другому устроены",-- поспешил откреститься Родион. -- "Ну, так для них же хуже!-- тотчас же рубанул Арестович.-- Не умеют, значит, радоваться жизни в полной мере. Зато мы здесь - умеем! Эх, друзья, налетаем на горяченькое!"
       Возле мангалов, действительно, творилось что-то трудновообразимое. Всевозможные с пылу, с жару колбаски баварские, франкфуртские и тирольские, разнообразные шпикачки за дюжину сортов, купаты, боквурсты и блюдворсты, краньянская колбаса и кровяная морсилья, чоризо и суджук, сербские чевапчичи и французский сосисьон - весь этот бесконечный интернационал источающих пряные ароматы деликатесов, опаленных огнём, запечённых и напоённых фантастически вкусными дымами, проворно перекладываемых поварами с решёток на огромные блюда в окружении свежей зелени и нескончаемого буйства соусов и острых приправ, являл собой подлинную вершину и кульминацию дня.
       -- Ну, как наша закуска охотничья?-- поинтересовался Арестович, подливая водку в стакан.-- Право, ведь стоило с десяток вёрст протопать - и ни один ресторан в подмётки не годится! Ну - вздрогнем же!
       -- Полностью согласен!-- ответил Родион, спеша залить пряный мясной жар.-- Правильно всё - пусть мишка себе по лесу ходит, нам и без него хорошо!
       -- А вы, Родион Кириллович, я гляжу,- пацифист! Точно - мало вы у нас жили, ну, то не беда!
       -- Да как уж есть...
       Удавшийся пикник превратил конфуз с убежавшим медведем в нечто совершенно малозначимое, позволив насладиться разнообразным общением в окружении роскошной осенней природы, в один из последних погожих дней, тёплых и в меру сухих. Ещё совсем чуть-чуть - и по окончании восхитительной трапезы можно было бы забыться лёгкой дремотой, твёрдо зная, что заботливые хозяева праздника позаботятся обо всём остальном, и что воскресный день, у которого в запасе оставалось ещё достаточно часов, завершится мирно и приятно.
       Однако расслабиться не удалось: на краю поляны внезапно раздались громкие крики и шум борьбы.
       Все находившиеся поблизости, и Родион в их числе, поспешили к месту происшествия.
       Причиной и источником шума оказалась дочь судьи. Удручённая пропажей своего любимого Стинга, она пренебрегла мясным столом и всё это время дожидалась егерей, отправленных на поиски пса. Спустя два часа егеря вернулись - задранную медведем лайку они принесли на сделанных из жердей носилках, при этом один из егерей, не заметив неподалёку ревностной собачницы, опуская носилки на землю, кучеряво и продолжительно выругался, добавив следом, что "нормальные хозяева таких добивают".
       Слышавшая всё это своенравная Глора, утратив самоконтроль, ринулась на него с охотничьим ножом, сумев нанести несколько неопасных ударов; к счастью, её смог остановить бросившийся на подмогу другой егерь, после чего соединёнными усилиями всех подоспевших к драке Глору разоружили и попытались привести в чувства. Увы, она оставалась в состоянии невменяемом, отказываясь смириться с потерей любимого пса, которого сама же отправила на рискованный поединок. Даже оказавшись силой призёмлённой в шезлонг, она продолжала по-змеиному шипеть, грозясь сделать жизнь двух угодивших в эту дурацкую историю егерей настолько ужасной, что тем будет лучше "о смерти просить".
       Очевидно, что зная её нрав и возможности, егеря воспринимали сыпящиеся в их адрес угрозы и проклятия достаточно тяжело - было видно, как отойдя в сторону, они о чём-то переговаривались с опущенными, хмурыми лицами.
       Между теми всеми позабытая лайка на носилках, передёрнувшись в судороге и глухо, безнадёжно тявкнув, испустила дух.
       -- Да, конкретно попали мужики,-- прозвучала рядом с Родионом негромкая реплика - похоже, это был средний руки местный бизнесмен, представленный утром в качестве руководителя какого-то важного госзаказа и приглашённый к Арестовичу в первый раз.-- За сдохшего кобеля судейская шаболда до конца попрёт!
       Родион предпочёл от обсуждения уклониться и лишь поинтересовался дальнейшими планами на этот вечер. Ясность внёс оказавшийся поблизости помощник Арестовича: с его слов, столы уже начинают сворачивать и все возвращаются на хутор, откуда по желанию и необходимости гости будут разъезжаться по домам. Однако уважаемого банкира просят не спешить - специально для общения с ним на хутор уже прибыл губернаторский референт, которому поручено подготовить назначенную на понедельник встречу с первым лицом.
       Так и произошло: ближе к сумеркам кавалькада возвратилась в поместье, где Родиона разыскал обходительный и вполне светский молодой человек с очками в тонкой золотой оправе и с длинной шевелюрой, уложенной под гранж.
       Стараясь выглядеть по-нездешнему воспитанным и держась с небрежной лёгкостью, которая бывает свойственна молодым везунчикам, добившимся престижной работы не без усердия и трудов, но предпочитающих это не афишировать, чтобы представать в глазах окружающих подлинными баловнями судьбы,- референт многословно и немного занудно изложил Родиону "сформировавшееся в инстанциях" мнение о его проекте.
       Родион, в свою очередь, отлично понимал, что юный карьерист вряд ли бы пожертвовал выходным ради одних дифирамбов, и подлинная цель его приезда сюда состоит в другом.
       Поэтому когда из уст референта прозвучал вопрос об "обязательствах с нашей стороны" - Родион решил, что пора сказать о главном.
       -- Мой опыт подготовки крупных инвестиционных проектов в Иордании, Тунисе и Аргентине однозначно свидетельствует, что у нас с вами всё должно получиться. Есть ресурсы, кадры, есть интеллектуальный потенциал, обозначены точки роста и зоны развития. Будь моя воля - я бы уже завтра учредил проектную компанию и приступил к инвестированию. Однако действующие регламенты обязывают нас выполнить определённую бумажную работу, именуемую, как вы наверняка знаете, Due Diligence [дословно: "должное усердие" (англ.), объёмный пакет документов и экспертиз, необходимый для окончательного принятия инвестиционного решения].
       -- Да, разумеется,-- подтвердил вундеркинд.-- А что для этого требуется?
       -- Требуется большой объем камеральных и полевых усилий, а также получение технического рода информации от местных организаций. Бремя Due Diligence принято разделять на паритетной основе - пятьдесят на пятьдесят. Могу порадовать вас - у меня есть подтверждение, что операционный комитет в Женеве не возражает выделить миллион швейцарских франков - а это чуть более миллиона долларов - уже на предстоящей неделе. Если последует и ваш вклад в таком же размере - то банковские шестерни закрутятся быстрее.
       -- Я уполномочен сообщить,-- сообщил референт торжественно и важно,-- что задержек с нашей стороны не будет, вопрос решён. Необходимо только согласовать организационно-правовой механизм перечисления нашего вклада.
       -- Всё элементарно. Поскольку мы действуем в швейцарском правовом поле, юридические отношения между нашими сторонами возникнут начиная с момента, когда я поставлю свою подпись под договором о Due Diligence. Если это произойдёт завтра, то завтра же вы и сможете перечислить ваш вклад.
       -- Отлично! Но есть, правда, одно обстоятельство.
       -- Какое же?
       -- Если договор будет заключен с любой из здешних организаций, то его регистрация и постановка на валютный контроль займут много времени. Вот если бы вы смогли принять средства из оффшора...
       Родион с трудом сдержал улыбку - всё шло точно по его плану!
       -- Это для нас не принципиально. Главное - работа.
       -- Полностью с вами согласен!
       Ещё какое-то время они продолжали гулять по искусно вымощенным гранитной брусчаткой дорожкам усадьбы, обсуждая детали предстоящих переговоров и сделки как таковой. И всё это время в голове у Родиона звенела радостная мысль: "Свершилось!".
       Свершилось то невероятное и невозможное, что он задумал почти не имея надежды. Воистину свершилось - он достиг результата, всё удалось!
       И следом этой вторила мысль другая: если столь просто в России сегодня делаются деньги, если буквально за неделю отнюдь не самых тягостных трудов он обретает чистый миллион в валюте - то отчего он не миллионщик и не олигарх? Да, прав, безусловно прав Арестович: Россия - широкая душа! И столь же прав Завиршин, когда говорил про невозможное, бесконечное богатство, которое внутри России заключено. Что теперь мешает ему повторить, развить успех? Разумеется, нужно будет сменить амплуа и переехать в другое место, где новая, свежая легенда позволит ему получить свою законную долю в нескончаемом национальном достоянии. Что ж! Теперь он многому научен, и именно этим он в ближайшее время он и займётся!
       Мысли о возможности радикально изменить собственную жизнь, ранее удерживаемые за чертой дозволенного, но теперь выплеснувшиеся в открытую и искреннюю область, настолько увлекли и распалили Родиона, что продолжение беседы с губернаторским референтом он скоро стал воспринимать как досадную помеху. Наматывая с ним круги по парковым тропам, он считал минуты, когда представится повод попрощаться и разойтись.
       Неожиданно из глубины зоопарка раздались невообразимо пронзительные лай, рёв и отчаянный звериный визг; после послышались скрип металла и душераздирающие завывания, сопровождаемые обрывками отборной человеческой ругани.
       Можно было не обращать на это внимание и пройти мимо, уповая на серьёзность обсуждаемых вопросов,- однако поскольку к месту происшествия уже спешили с разных концов люди, Родион счёл за благо присоединиться к ним.
       Как выяснилось, причиной ЧП снова оказалась неугомонная Глора: на сей раз, собрав свору из восьми или даже десяти своих лаек, мобилизовав прежде всего тех, что на охоте не были, она незаметно привела их на территорию зоопарка к открытой площадке, где держали на цепи медведицу, и натравила всех разом.
       Собаки с четырёх сторон атаковали медведицу, хватали за гачи, запрыгивали на хребет и загривок, вырывая куски шерсти и прокусывая местами медвежью плоть до крови. Летела пыль, поднимаясь до фонарей, стоял невообразимый гвалт.
       Несчастное животное металось, гремя железной цепью, словно кем-то нарочно укороченной, силясь то встать, то завалиться на спину, чтобы освободиться от вцепившихся с тыла собак, однако другие тотчас же впивались в живот, и тогда всплеск новой страшной боли, которую уже нельзя было выразить через достигший своего самого оглушительного предела медвежий рык, физически передавался всем собравшимся вблизи.
       Одна лишь Глора упивалась.
       Глоре стали кричать и увещевать, кто-то орал на собак, подбежали двое охранников с дубинкой и электрошокером - однако приблизиться не решились. Было понятно, что кровавую карусель остановить уже нельзя.
       И все глядели - кто с изумлением, кто с ужасом - на творящуюся расправу, почему-то не в силах оторваться.
       Очень скоро затравленная медведица стала терять силы - утратив способность перемещаться по очерченному цепью кругу, она беспомощно повалилась на бок, стараясь хотя бы передними лапами прикрывать морду. Однако эта беспомощность только распалила свору - взбесившиеся окончательно псы уже не слезали с медведицы, с остервенением терзая её зубами и когтями во всех местах.
       Глора стояла к месту расправы всех других ближе - надменная, гордая, прущаяся от собственной значимости и удавшегося реванша за дневной инцидент. Однако из собравшихся вряд ли кто знал о гибели собаки на дневной охоте. Оттого глядели на Глору с растерянностью и нарастающим изумлением, с которым наблюдают за сходящими на глазах с ума.
       Когда какой-то немолодой господин, приблизившись к ней, покрутил пальцем у виска, Глора сорвалась:
       -- Это ей за Стинга моего, понятно? Моего Стинга сегодня медведь задрал, будьте же вы все прокляты!
       -- Нервы, однако,-- донеслось из толпы.
       Скоро медведица испустила дух: если присутствует в мире высшая сущность, помогающая животным и всевозможному зверью, то в данном случае такая помощь, прекратившая медвежьи муки, точно была предоставлена. В толпе прозвучало мнение, что страдания медведицы прекратил разрыв сердца.
       -- Ну вот, теперь есть справедливость!-- громко объявила судейская дочь.-- Зуб за зуб! А убыток я возмещу, пусть Виктор Аркадьевич не беспокоится!
       Последние слова были обращены к Арестовичу, который только что подошёл.
       -- Что здесь происходит?-- поинтересовался он голосом по интонации строгим, но в то же время позволяющим понять, что для него всё уже ясно.
       Глора ничего отвечать не стала.
       -- Да, эксцесс, эксцесс,-- кто-то прокомментировал вместо неё.
       Арестович молча приблизился к околевшей медведице, пинком отогнав прицепившихся к туше лаек, и внимательно оглядел побоище. Заметив, что одна из собак, крадучись, снова подползает к туше, чтобы лишний раз лакнуть точащуюся на землю медвежью кровь,- подскочил к ней и резким ударом ногой в собачий живот отбросил на несколько метров.
       Глора гневно закричала - но тотчас же и оборвалась.
       -- Врача ей!-- рявкнул Арестович.-- Есть тут врач?
       Как и следовало ожидать, воцарилась тишина.
       Неожиданно эту тишину прервал низкий и грубый женский голос:
       -- Есть врач. Иди, тварь, вылечу тебя сейчас...
       Из темноты возникла невысокая и плечистая фигура в светлом плаще, по первому впечатлению действительно напоминающему врачебный халат.
       Родион немедленно узнал этот голос и эту фигуру.
       Женщина в светлом плаще сделала несколько шагов вперёд, остановившись от Глоры метрах в двенадцати.
       -- Я - вдова Табачного. Помнишь, тварь? Вспоминай, проси прощенья у людей...
       И, не дожидаясь ответа, выдернула из складки плаща длинноствольный пистолет.
       Родион, стоя невдалеке, сразу же обратил внимание на заметную выщерблину в нижней части пистолетной рукоятки, о которой он уже где-то слышал. "`У рукоятки низ отбит, но умелец ажурно сделал. Палит как новый'... Хм, понятно теперь, куда пошёл мой слиток-самородок..."
       Табачная же прицелилась обеими руками - и разрядила в остолбеневшую мажорку оглушительную очередь.
       Глора, не успев даже пикнуть, рухнула наземь с простреленной головой. Одна из перебесившихся собак тотчас же метнулась пить кровь хозяйки.
       Шок и оцепенение были столь сильными, что продолжались около минуты, докуда пришедший в себя Арестович не заорал истошным голосом: "Держите же её! Охрана! Где охрана?"
       Однако Табачной и след простыл.
       Когда же нерасторопные секюрити, засветив вместо отсутствующих ручных фонарей огни на своих мобильных телефонах, бросились, наконец, её ловить, то далеко внизу, где находилась речная пристань, послышалось отдаляющееся тарахтение лодочного мотора.
       Минут через пять вернувшийся с пристани запыхавшийся охранник доложил, что "на обоих катерах перерезаны провода".
       Оставалось только качать головами.
       -- Да, Глора, вот и всё...
       -- Не повезло Глории-Гонории...
       -- Бедная...
       -- Из "Стечкина" палили...
       -- Против "Стечкина" приёма нет...
       -- Эксцесс!
       Родион не мог при этом не заметить, что застреленную Глору почти никто, в общем-то, и не жалел.
       Спустя полчаса прилетел вертолёт с полицейскими и медиками, которые сфотографировали место происшествия, собрали гильзы, завернули труп в чёрный пакет и увезли с собой.
       Так подавленно-печально завершился праздник, до последних событий имевший все шансы надолго задержаться в памяти на светлой стороне.
       Арестович принёс Родиону извинения и сообщил, что не имеет возможности сопроводить его до гостиницы, поскольку должен оставаться с оперативной группой. Родион заверил, что всё понимает и свободен от претензий. В город он вернулся на машине Левашова.
      
      
       Глава 10
      
       Едва зайдя в "Империал", Родион только здесь осознал, насколько сумасшедшим и жутким выдался день, за которым ему всего лишь хотелось убить время. Да и переживания субботы не добавляли спокойствия его душе.
       События неожиданно получили ускорение, и отныне главной его задачей становилось поскорее завершить пребывание в этом странном городе, где беспрестанно множащиеся коллизии уже могли дать фору фантазии любого драматурга.
       Поэтому собирая силы перед решающей битвой, намеченной на понедельник, Родион не выпил ни грамма алкоголя, быстро принял ванну и отправился спать.
       Вызов на встречу с губернатором ожидался в районе обеда, так что наш герой, позволив себе выспаться, спустился к завтраку позже обычного.
       При выходе из ресторана его неожиданно окликнул незнакомый мужчина, совершенно неприметный: "Вы Родион Кириллович?" - "Положим." - "Тогда прошу вас пройти со мной."
       "Ну, началось!-- подумал Родион с досадой.-- От великого до смешного один шаг. Зря, зря я не поехал на рынок за пистолетом..."
       -- Может быть, вы представитесь, прежде чем что-то мне предлагать?-- ответил Родион незнакомцу ледяным тоном, напитанным презрением.
       Но тот на просьбу не среагировал, на его лице не дрогнул ни один мускул.
       -- Как хотите,-- ответил Родион, демонстративно разворачиваясь к лифту, чтобы подняться в номер.
       Но в этот момент подоспевшие откуда ни возьмись двое подручных незнакомца, крепко схватив Родиона за локти, силой потащили его по лестнице, ведущей вниз, на служебный этаж.
       Родион не успел опомниться, как за ним затворилась тяжёлая дверь, после чего явно знакомый голос пробасил из полумрака:
       -- Эх, неисповедимы пути! Рад, рад встрече. Не узнаёшь?
       -- Попробую вспомнить, если включите свет.
       -- Ах да, свет... И ещё мягкое бархатное кресло, и бокал шампанского. Или коньяка? Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?
       Разумеется, теперь Родион не мог не узнать генерала Рузского.
       "Да, напрасно я похвалялся Шульману `бывшим' чекистом... Стало быть, чекист я вечный. Что за нелёгкая принесла генерала сюда? С попутным ветром прибыл, или же по мою душу?"
       -- Добрый день,-- ответил Родион, постаравшись изобразить на лице подобие улыбки.-- Рад встрече и вашей вечной импровизации в стремлении к совершенству. Правда, ваши оперативные методы оставляют...
       -- Неужели сотрудники обидели?-- перебил Рузский.
       -- Меня обидеть трудно. В то же время встреча со старыми друзьями должна, как мне кажется, предполагать известную степень обходительности.
       Генерал крякнул и печально вздохнул:
       -- Трудно с вами, с интеллигентами.
       -- Я не считаю себя интеллигентом.
       -- Ха! Тогда кто же ты? Умственного труда пролетарий?
       -- Пролетарий, но только от слова "пролетать". Я же когда-то рассказывал вам свою историю жизни, не помните? По профессии артист, по духу авантюрист. Был бы другим - вряд ли бы мы повстречались.
       -- Складно объясняешься.
       -- Как умею.
       -- Не скромничай. Ты много чего умеешь.
       -- Но далеко не всё могу,-- Родион дерзко посмотрел генералу прямо в глаза.-- Например, не могу признать ваш черногорский убыток своим долгом.
       -- Черногорский?-- изобразил тот удивление.-- А почему не можешь признать?
       -- В силу общепризнанных правил игры. Вы играли - и не выиграли. Я же в то время не играл, а добросовестно выполнял ваше поручение.
       -- Так вот ты о чём!-- явно смешался генерал.-- Интересно. Плохо, стало быть, ты обо мне думаешь, нехорошо это. А вот что чувство долга имеешь - молодец. Глядишь, так мы соединёнными усилиями и построим светлое будущее.
       -- Для светлого будущего необходимо, чтобы о долгах в мою пользу тоже помнили бы - хотя б через один, я не жадный. Ну а поскольку не помнят, хоть убей,- мне приходится данное положение периодически выправлять. Так что своё будущее - или то, что от него ещё остаётся,- я строю в одиночку.
       -- Знаю. Поэтому считай, что миллион американских долларов от губернатора-коррупционера уже твои.
       -- Рад вашей осведомлённости,-- протянул Родион в понятном недоумении.-- Ну, раз всё так - то вы должны быть и в курсе, куда этот миллион пойдёт. Лично для меня там нет ни цента.
       -- Сестра?
       -- Так точно.
       -- Извини, упустил этот момент,-- улыбнулся Рузский.-- Тогда можешь верить, можешь не верить - но у тебя будет два миллиона. Веришь?
       -- Разумеется, не верю. С какой стати?
       -- С такой,-- Рузский поднялся с кресла и извлёк из-под стола потёртый пластмассовый кофр, в котором всевозможные мастера носят инструмент.-- Здесь, запоминай,- ровно один миллион, всё уложено в портфель, который внутри. И сегодня ты, всеми признанный швейцарский банкир и приверженец Ротшильдов, страшно заинтересованный в получении покровительства для своих невероятных проектов, передашь на встрече эти деньги губернатору лично в руки.
       -- Вообще-то, это они мне платить собрались.
       -- То разводка, не поддавайся. Сделай мне оперативное событие - и два миллиона твоими станут. На маски-шоу можешь не оставаться, я обеспечу тебе отход.
       -- Хм... Так ведь деньги меченые, они же в вещдоки пойдут, никак не мне.
       -- Правильно. Имеются особые фонды, из них рассчитаются с тобой.
       -- Знаю. Но также и знаю, что работа оперативного агента подлежит вознаграждению на два, а то и на все три порядка скоромнее. С какой стати такая щедрость?
       -- Ты же сам говорил, что хочешь, чтобы тебе накопившиеся долги оплатили? Считай, что просьба твоя удовлетворена.
       -- Спасибо, но я об этом не просил. Уверен, люди губернатора мне сами заплатят, им ведь именно сейчас нужен, как воздух, хоть какой-нибудь инвестиционный успех и международный резонанс... Обещаю, что я сразу же тогда отсюда уеду и не стану мешать. Ну а вы с чьей-нибудь ещё помощью занесёте им этот чемодан, и закроете вопрос. И фонды ваши целыми останутся.
       -- Ну, можно и так,-- ответил Рузский, стараясь не выдавать замешательство.-- В профессионализме тебе не откажешь, абы что не предлагаешь, это верно. Но вот гляжу я на тебя, Родион,- и не понимаю! Отличный ты человек. Патриот. Мыслишь системно. Наш, одним словом. И одновременно - не наш, и именно из-за этого ты не сумел стать профессиональным чекистом. Но вот в чём конкретно собака зарыта - пока понять не берусь.
       -- Наверное в том, что не люблю жить по команде и избегаю ходить строем.
       -- М-да. И здесь ты прав. И жизнь свою бесценную потому губишь понапрасну! Я тут недавно в самолёте журнал просматривал - и мне запомнились оттуда, из статьи, слова какого-то старого композитора о своём коллеге, что был его помоложе, примерно вот как и ты: вместо того, мол, чтобы заниматься своим делом, музыку писать и всё другое, тот, в основном, пьянствовал и гулял. Ну а слова те, которые я не мог не запомнить, вот такими были: "Забыт он будет скоро!". Так что и ты, Родион,- забыт ты будешь скоро!
       -- Это слова Римского-Корсакова о композиторе Аренском. Но Аренский, хотя и гулял, много хорошей музыки оставил, поэтому их обоих помнят. А меня - помнить необязательно.
       -- Это тебе решать, не мне. Но вот если бы твои способности, твой ум - да в правильных целях? Цены бы тебе не было!
       Родион понял, что их диалог с каждой репликой становится всё более бессмысленным и его пора прекращать. Способ же для этого существовал только один - перестать рисоваться и принять предложение Рузского. Ибо если не примешь - Рузский либо не выпустит отсюда, либо сорвет сделку. Разве могут быть варианты, когда всё под колпаком?
       -- Ладно, это я ради искусства решил с вами потрепаться,-- ответил Родион примирительно.-- Я всё сделаю, что просите. Но взамен рассчитываю, что вы со своими обязательствами тоже не будете тянуть, у меня просто нет времени. Сестра погибает.
       -- Знаю. Не волнуйся. Всё хорошо будет. Вот возьмём с твоей помощью всю эту здешнюю шайку-лейку - и вернётся хорошая жизнь! В отпуск съезжу. Ты не поверишь - полгода, уже полгода тут паримся, мерзавцы сильно окопались. Но от нас всё равно не убежишь. Никто не выкрутится. Сядут все!
       -- Это правильно, наверное. Но только - что потом?
       -- Потом? Отдохнём - и каким-нибудь другим гадюшником займёмся, мало ли их у нас...
       -- Пока будете бросать силы на другой гадюшник - здесь новые персонажи освоятся и то же самое возобновят, что было раньше. Систему надо менять.
       -- Надо менять, согласен. Но дело это сложное, поспешность тут противопоказана. Да и лучше будет, если не на нашем веку смена эта состоится, разве мало у нас с тобой было революций и реформ? До пенсии бы спокойно дотянуть - сначала мне, потом тебе.
       Родион понял, что после оглашения с его стороны согласия на выполнение просьбы Рузского разговор делается ни о чём, и постарался направить его к логическому завершению.
       -- В таком случае, в этой комнате настоящий чекист - это я, а не вы. Вы рассуждаете как здоровый циник, в то время как у чекиста, со слов Дзержинского, помимо чистых рук должно обязательно иметься ещё горячее сердце.
       -- Намекаешь?
       -- Нет. Просто не могу не заметить, что моё сердце пока погорячее вашего - я бы не останавливался! Тем более что и руки пока чисты.
       Рузский весь передёрнулся, направив на Родиона изумлённый и чрезвычайно строгий взгляд. Но мгновение спустя по крепко сжатым скулам генерала пробежала улыбка:
       -- Пока чисты, Асторин! Пока руки твои чисты. Чемодан ведь спецраствором обработан будет.
       Родион тоже улыбнулся.
       -- Мне деньги с собой забрать? Только бы нужен чемодан поприличней.
       -- Нет. Наш человек в форме водопроводчика придёт по срочному вызову чинить в кабинете первого лица и передаст тебе портфель незаметно. А прибудет этот мастер в Дом правительства минут через десять после того, как у тебя начнётся встреча. Минуты три ему ещё потом ехать на лифте и столько же - с губернаторской секретаршей препираться. Учти это.
       -- Мне будет чем губернатора разговорить. Но лучше бы вам вашего мастера заранее провести. Там у них сильный контроль при входе, может с деньгами засветиться.
       -- Не учи старших! С сегодняшнего утра и рентген, и рамки на металл там отключены в связи с перекалибровкой. И ещё - имей в виду, что стационарную прослушку в губернаторский кабинет нам установить не удалось, поэтому писать весь ваш театр будет микрофон водопроводчика. До его прихода главных карт не раскрывай.
       -- Всё ясно. Тогда - у меня вопросов больше нет.
       -- У меня - тоже. Действуем!
       Родион поклонился - и быстрым шагом покинул секретную комнату, радуясь свету дня и вернувшемуся ощущению хоть какого-то контроля над событиями собственной жизни. При этом он не мог с горечью не отметить, что во время общения с Рузским был этого столь важного чувства напрочь лишён.
      
      
       Глава 11
      
       Фантастически неожиданная встреча с Рузским поселила в Родионе ощущение безвыходности. И безвыходность эта была связана не с тем, что большая часть его усилий обнулена (хотя главную свою задачу он, скорее всего, решит, лишь бы только генерал не обманул - но ведь и не должен), а с острым осознанием предопределённости остающейся дистанции жизненного пути.
       Генерал, несмотря на страхи, проявил к нему благосклонность, и эту благосклонность теперь можно было бы капитализировать в спокойную и обеспеченную жизнь - возможно, выполнив для этого ещё парочку генеральских заданий, ну и что с того...
       Для большинства людей подобный поворот являлся бы более чем желанной альтернативой неспокойной жизненной зыби. Однако именно подобная позитивная предопределённость и выводила Родиона из себя, будто бы он тем самым признавал над собою постороннюю власть. Ему зачем-то нужны была свобода выбора и возможность "право иметь" - даже неважно, во имя чего, будто чужими руками устроенная стабильность отрицала саму его жизнь, к какой он привык.
       Обуреваемый переживанием поражения в этой невидимой миру борьбе с судьбой, он решил не подниматься в номер, а дождаться вызова на встречу с губернатором в гостиничном вестибюле. Здесь, в прохладном полумраке, в глубоких креслах под пальмой, на фоне чьих-то постоянных перемещений и бодрящего кофейного аромата, тянущегося из лобби-бара, ждать было не столь тошно.
       Когда после получаса дремотного безделья, прекращённого порцией крепчайшего эспрессо, к Родиону стала возвращаться прежняя приметливость, он обратил внимание на подозрительного типа, который одеждой и поведением заметно выделялся на фоне респектабельных гостей и вышколенного персонала. Решив, что это чей-то шофёр или охранник, Родион о подозрительном незнакомце быстро забыл, и потому был ошарашен, когда некоторое время спустя тот присел в кресло подле него.
       Очевидно, завязывание разговора в непривычной обстановке являлось для незнакомца задачей непростой. Выдавив из себя несколько мычащих звуков и поначалу сильно запинаясь, он, наконец, произнёс негромко и отрывисто:
       -- Это ты на рынке был?
       Родион ещё раз внимательно оглядел нежданного собеседника с головы до пят, и только затем ответил:
       -- Я много где бывал. Что нужно?
       -- Так, так, э... Ну да, это ты! Ишь... как фраер! Ты ствол искал?
       Родион всё понял и отвечать не стал, вместо ответа пронзив незваного гостя ледяным взглядом. Действительно, это был один из двух держателей полукриминальной точки на городском рынке, которую он вычислил несколько дней назад, когда в порыве душевного смятения хотел купить себе пистолет.
       Для гостя этот взгляд Родиона сыграл роль положительного ответа:
       -- Ну всё, не отпирайся, купил [здесь: вычислил, нашёл (вор.жарг.)] я тебя, - с явным удовлетворением выговорил тот, растягивая губы в щербатой улыбке.
       -- Что тебе надо?-- спокойно поинтересовался Родион.
       -- Должок верни.
       -- Что за должок?
       -- Не фуфли. Ты ведь за "глок" взамен "Стечкина" просил?
       -- Ну, положим. Но ведь не взял.
       -- Не взял. А мы из-за тебя знаки [здесь: деньги (вор.жарг.)] потратили, сечёшь?
       -- И что теперь?
       -- Ловэ неси. За базар отвечай.
       Родион снова смерил взглядом криминального торговца - но на этот раз без прежней брезгливости и отчасти доброжелательно. В его голове тотчас же возникло понимание, что накануне назревающей круговерти вооружиться отнюдь не помешает, тем более если сегодня, со слов Рузского, реагирующие на металл рамки при входе в правительственный дом будут отключены.
       -- Ловэ - это хорошо,-- ответил Родион.-- Но чтобы без базара - нужен ствол. Будет "глок" - всё получишь.
       Вместо ответа торговец отогнул полу куртки, развернул корявыми пальцами какую-то тряпицу и продемонстрировал укрытый под ней прямоугольный ствол крошечного австрийского пистолета.
       -- Видал?
       -- Двадцать шестой "глок", что ли? Девять миллиметров? Патронов сколько?
       -- Десять внутри и ещё столько ж.
       -- Добро. Цену напомни.
       Торговец извлёк из кармана мобильный телефон и набрал на экране нужную цифру.
       Родион покачал в ответ головой:
       -- В два разе меньше была цена, ведь так?
       -- То в субботу,-- пробурчал продавец.-- А нынче понедельник. Затраты понесли.
       Родион в ответ усмехнулся, после чего, осторожно и незаметно отсчитав во внутреннем кармане требуемую сумму, сделался обладателем опасной игрушки. Незаметно освобождённый под плащом от маскировочной тряпки, новенький "глок" был ощупан, взвешен, после чего занял место в одном из карманов.
       Криминальный коробейник давно ретировался, из лобби-бара несли уже третий кофе, а телефонон Родиона, на который должен был прийти вызов из губернаторской приёмной, по-прежнему молчал.
       Заступивший с утра на шофёрскую вахту "прикреплённый" несколько раз наведывался с улицы в вестибюль, интересуясь, когда же состоится поездка,- однако Родион не мог сообщить ему ничего определённого.
       Длинная стрелка на часах возобновляла круговой ход по циферблату уже несколько раз: одиннадцать, полдень, час дня... Телефон молчал. Обескураженный Родион даже поинтересовался у хостес, не было ли звонков в его номер, и попросил в случае таковых сразу же подать ему какой-либо сигнал.
       В начале второго обратил на себя внимание настораживающий момент: выйдя на пару минут на улицу, где уже вовсю задувал холодный ветер и с неба накрапывал дождь, Родион обнаружил, что "прикреплённого" нет на парковке. Он немедленно ему позвонил - однако телефонный робот равнодушным голосом известил, что "абонент недоступен".
       "Что-то нехорошее происходит,-- подумал Родион, вернувшись назад и от нечего делать заказав из бара заменяющую обед лёгкую закуску.-- Скорее всего, Рузский всю эту шайку-лейку губернаторскую уже арестовал без моего участия. Ну а разговор со мной объясним тем, что Рузский, повстречав меня тут, не преминул воспользоваться возможностью снова подтянуть к себе поближе для дел будущих, хотя я в своё время честно говорил ему, что никаких `будущих дел' иметь не желаю. Что же касается миллиона для сестры - думаю, он, помучив, даст мне этот миллион, который для него ничего не стоит, но только, конечно же, даст в долг, который отрабатывать придётся... Чёрт подери, отчего жизнь всё время ходит по кругу, почему простая человеческая свобода так невозможна и недоступна!.."
       Не менее печальным представлялось и фиаско всей его изощрённой и долгой игры в швейцарского богача, которая завершалась до обидного бесславно. Спалить деньги от продажи московской квартиры, обмануть десятки (а с телевидением - десятки тысяч!) людей, и при этом ничего не сделать, ничего не добиться - что может быть бессмысленнее и горше? Даже Табачной он не помог, вручив в подарок золотой слиток,- после вчерашней истории ей, в лучшем случае, до скончания века быть в бегах, в худшем же - сгниёт в тюрьме. Итого - всё глупо. Бесконечно глупо.
       Теперь было впору начинать думать, как из этой дурацкой ситуации выходить. По-видимому, следовало попытаться разыскать Рузского и, вновь изобразив из себя добросовестного агента, от души поздравить с успехом, поинтересоваться, всё ли впредь идёт по плану и предложить свою помощь в дальнейших делах, не забыв напомнить по "личный вопрос". Но идти к генералу на поклон совершенно не хотелось.
       Имелся второй вариант - позвонить, словно ничего не произошло и он никаких новостей не знает, Арестовичу или даже Завиршину, задав вполне естественный и ожидаемый вопрос о планах первого лица. Если они ещё не под стражей - то ответят и что-нибудь прояснят, если же их уже "приняли" - смотри пункт первый, где идти к генералу...
       Родион с грустью отметил, что становится менее решительным, чем прежде, и не готов немедленно согласовать для себя тот или иной шаг. В расчёте, что решительность вернётся, он предпочёл подождать ещё немного, поставив для этого крайним сроком три часа дня.
       Однако за несколько минут до назначенного срока телефон наконец-то разразился громом бодрящей мелодии. Родион немедленно ответил, и незнакомый голос, представившись помощником Арестовича, без извинений за задержку и каких-либо комментариев известил, что "машина ждёт".
       Действительно - машина ждала его у самого подъезда на пандусе, но только не представительский лимузин, а джип с полицейской расцветкой и мигалкой на крыше. Неулыбчивый помощник распахнул дверь на задний ряд, и эта казённая обходительность сразу же породила мысль, что следующей любезностью в его адрес будут наручники.
       "А ведь совершенно не исключено,-- подумал Родион, глядя, как за мокрым от начавшегося дождя стеклом проплывают пешеходы и дома,-- что губернаторский клан с Арестовичем во главе смог в очередной раз чекистов перехитрить. Тем более им сегодня есть за что воевать - один богатейший рифт чего стоит! Арестовичу достаточно заявить, что Рузский с моей помощью в роли банкира разыграл мошеннический спектакль, и на этом основании закатить скандал, сорвав операцию по задержанию первого лица. Ведь если Рузский решил брать губера на получении портфеля - значит, других веских оснований для ареста у чекистов нет, как не было и в прошлый раз. Ну а для окружённых коррупционеров контратаковать - действие более чем логичное..."
       Родион предположил, что если его умозаключение верно, то задержать его могут уже возле металлоискателя на входе - зазвенит пистолет. Если же датчики металла, которые Рузский обещал отключить, не сработают - тогда возможны варианты.
       И поскольку рамка на входе в правительственный дом не зазвенела, Родион поднимался в кабинет губернатора в известной растерянности и без чёткого, как обычно, плана действий.
       В огромном прохладном кабинете первого лица с опущенными в пол глухими жалюзи и прижатым до состояния сумерек электрическим светом первым, что Родиона неприятно поразило, был невыносимый запах плесени - той самой вездесущей ржи, присутствие которой столь смутило его в первые здесь дни. Постепенно он привык к этому запаху и более не воспринимал его столь болезненно, однако здесь, внутри кабинета, очевидно долгое время не проветривавшегося, этот гибельный аромат достигал чудовищной крепости.
       Арестович, которого он первым разглядел в полумраке, кивком головы и коротким жестом пригласил его присесть - но только не напротив себя, а почему-то в отдалении. И лишь подойдя к переговорному столу, Родион разглядел прежде скрытого за огромным компьютерным экраном хозяина кабинета - губернатор был массивным, грубо сложенным, с невыразительными чертами и неприятной, натянутой кривой улыбкой, с какой обычно руководители спускают на подчинённых дозированный гнев.
       Присаживаясь за стол, Родион поздоровался с губернатором, однако в ответ не услышал ничего.
       Повисла напряжённая, болезненная тишина.
       Родиону ничего не оставалось, как взять слово первым.
       -- Добрый день, господа. Очень рад, что наша встреча, наконец, проходит в присутствии первого лица. За минувшую неделю мы провели большую подготовительную работу.
       Он намеренно взял паузу, чтобы оценить реакцию собеседников - однако реакции не последовало. Губернатор перебирал бумаги, в изобилии разбросанные перед ним на столе, а Арестович, располагая только чистым блокнотом, теребил в пальцах авторучку.
       Родион продолжил:
       -- Результатом этой работы стало понимание перспектив вашего региона, которое не может не впечатлять. Вчера мы согласовали финальный для текущего этапа документ - соглашение по инвестиционному аудиту, Due Diligence. Его исполнение позволит уже в будущем году направить в ваши приоритетные проекты средства международных финансистов...
       Когда Родион произносил последнюю фразу, то ощутил внутри себя два поднимающиеся чувства. Первое - это ненависть и стыд за произносимые пустейшие слова, являющиеся, к тому же, законченным и рафинированным обманом. Но если раньше у него не было колебаний по поводу того, правомерно ли в отношениях с жуликами использовать обман, да и все прежние обманные ходы являлись частью исполняемой им роли и данью импровизации, то в этот момент он с оглушающей ясностью осознал, что врёт нагло, открыто и непристойно.
       Второе же чувство было связано с очевидностью собственного разоблачения. В том, что он разоблачён, сомнений больше не имелось, однако в чём именно разоблачён, где и насколько - оставалось загадкой и интригой, к которой он не был в достаточной мере подготовлен.
       Поэтому ему ничего не оставалось, как попытаться завершить свою речь словами бесспорными и отчасти нелживыми:
       -- Таким образом, господа, наша совместная работа выявила колоссальные возможности, дремлющие в этой благословенной земле. И продолжение этой работы - залог успеха дальнейшей инвестиционной деятельности.
       -- Какой деятельности?-- кашлянув, переспросил губернатор, тяжело поднимая взгляд.
       -- Инвестиционной, - уточнил Родион.
       Заметив, что вместо ответа губернатор вновь уставился в бумаги, в беседу вступил Арестович, горделиво расправив плечи под сукном очередного дорогого костюма.
       -- А вот мы думаем - уголовной! Да, вашей уголовно наказуемой деятельности, уважаемый господин швейцарский банкир! Не ожидали? Сами нам о ней расскажите, или мне рассказать?
       Родион был морально готов к провалу, и благодаря этому сумел сохранить хладнокровие. Мгновенная слабость по поводу права на обман немедленно улетучилась. А поскольку иных прегрешений он за собой не ведал, то ответил, к изумлению Арестовича, спокойно и с вызовом:
       -- Вот чего не ожидал от вас - так это подобных слов! Не угодно ли будет пояснить?
       -- Пожалуйста,-- элегантный Арестович ощущал себя в роли обвинителя более чем уверенно.-- Вы проходите как соучастник убийства Глории Жабиной, причём, скорее всего, в составе организованной преступной группы. Продолжать?
       Родион с облегчением выдохнул и даже пошутил про себя: "Была бы девушка жива - не узнал бы фамилии честнейшего судьи!"-- после чего, изобразив крайнее изумление, спросил:
       -- Неужели следователи записали в организованную преступную группу и всех ваших гостей и слуг, кто оказался свидетелем вчерашнего эксцесса? А также растерзанную медведицу?
       Но у Арестовича улики были наготове:
       -- Анализ записей с городских камер, осуществленный в ходе расследования убийства, показал, что вечером пятницы вы встречались с Табачной и передали ей свёрток. Следствие считает что вы передали ей пистолет Стечкина, из которого Табачная застрелила Глорию.
       Родион с трудом сдержал улыбку:
       -- Я подтверждаю встречу с Табачной вечером в минувшую пятницу. Накануне днём я заступился за неё перед руководством меткомбината, которое намеревалось её выселить из квартиры, и она приехала просто поблагодарить меня. Ну а в свёртке, который ваши коллеги правильно зафиксировали, находился золотой слиток массой в один килограмм - мой подарок Табачной в её аховой ситуации. Согласитесь, что в руках банкира золотой слиток - куда естественней, нежели пистолет.
       Родион не без оснований рассчитывал, что после этих слов на лице обвинителя проявится растерянность,- однако у Арестовича не дрогнул ни единый мускул.
       -- Да, я согласился бы с этой версией, если бы вы действительно были банкиром. Но это не так. Вы злонамеренно и дерзко водили всех нас за нос!
       -- Ваши слова удивляют. Поясните тогда, будьте добры.
       -- С удовольствием!-- выпалил Арестович, метнув взгляд на губернатора, который, по-прежнему погружённый в созерцание бумаг, не обозначил никакой реакции.-- Вы, Родион Кириллович, явно нас недооцениваете. Мы же - мы отследили с помощью мобильного трекинга все ваши перемещения в субботу и зафиксировали вас в гостях у пенсионерки Рощиной.
       -- Я этого не отрицаю. Певица Рощина для меня - живая легенда.
       -- Никто не спорит. Только вот сегодня утром оперативные работники тоже побывали в гостях у певицы и обнаружили там кое-что интересненькое.
       Родион, презрительно прищурившись, перевёл взгляд на губернатора. "Все ясно. Арестович выяснил, с кем я приезжал, и доложил этому борову, после чего отношение официальных лиц ко мне развернулось на противоположное. Почему я это не предусмотрел? Бедная Надежда!.."
       -- Да, да, много интересного мы обнаружили,-- продолжил Арестович.-- В частности, очень интересное фото на компьютерной заставке. Припоминаете, глубокоуважаемый Роман Кириллович, себя вооружённым до зубов посреди сирийской пустыни? Разве банкиры участвуют в боевых действиях, а? Что скажете?
       Пикироваться дальше было бессмысленно, Родион осознал, что полностью раскрыт.
       И хотя он был к провалу готов, он не ожидал, что всё произойдёт столь стремительно, и что его искреннее желание воскресить для старушки потерявшегося внука обернётся мгновенным обрушением всех линий защиты. Да и смысла в защите больше нет - решения, его касающиеся, скорее всего уже приняты во время затянувшейся утренней паузы, и позвали его сюда исключительно затем, чтобы унизить и раздавить.
       В то же самое время неожиданное вступление в игру генерала Рузского чудесным образом давало шанс из этой безнадёжной ситуации спастись. Интересно - утренняя встреча с Рузским - счастливая случайность, или же к тому времени хитрый чекист уже обо всё знал и потому протянул, верный старой дружбе, руку помощи? О, если б здесь прямо сейчас появился бы водопроводчик с портфелем меченых долларов - уж он бы тогда ситуацию развернул, вмиг переиграв этих двух глупцов, охочих до чужого и собравшихся праздновать над ним победу! А где же, и в самом деле, "водопроводчик"? И неужели сотрудники Рузского до сих пор не смогли организовать канал прослушки из губернаторского кабинета, и в чекистском штабе просто не ведают, что творится здесь внутри? Если так, то спасительный портфель может возникнуть слишком поздно...
       -- Молчите? Понимаю, понимаю... Но ведь что-то вы должны сказать в своё оправдание?-- повторил вопрос Арестович.
       -- Если вы всё знаете без меня, то спрашиваете зачем?-- буквально выдавил из себя Родион.
       -- Затем, Родион Кириллович, что в ваших интересах, только в ваших интересах занести в протокол правильную историю ваших похождений!
       -- А вы что - уже протокол пишите?
       -- Представьте себе. Более того, порадую вас, что ваш шофёр Токмаков вот-вот будет задержан и подвергнут, как положено, третьей степени устрашения. Если, разумеется, ваши собственные показания не смягчат его незавидную участь.
       -- Вы сошли с ума. В чём же тогда вы намерены меня обвинить?
       -- В чём? Ну, для начала и разминки, в регистрации вашего проживания в номере "президентский люкс" в пятизвёздочном отеле "Империал" по чужим документам.
       -- Хм, очень странно, что вы раньше не обратили внимание на то, что приехавший к вам финансист вместо швейцарского использовал при вселении скромный белорусский паспорт. Для людей моего уровня иметь во время путешествий камуфляжные документы - обычное дело. Уверен, вы сами многократно выписывали подобные местным чиновникам и олигархам.
       -- Какой ты к чёрту финансист!-- сорвался взамен ответа Арестович.-- Судя по фото с сирийской войны - ты мужик простой, наёмник по нужде, голь перекатная!
       -- Мне кажется, вы себе противоречите. Голь перекатная не дарит несчастным вдовам золотые слитки. И перейти с "вы" на "ты" - не поспешили ли?
       -- Не дёргайся, не поспешил! А насчёт денег и слитков твоих - мы ещё разберёмся. Ишь - миллион долларов хотел вытащить из регионального бюджета!
       -- Бюджетные деньги не хранятся в оффшорах. Тем более, что вы с моей помощью рассчитывали получить гораздо больше, разве не так? Особенно господин губернатор, под которым давно кресло качается.
       Родион намеренно отпустил колкость по губернаторскому адресу - продолжающий рыться в бумагах боров своим мрачным равнодушием сильно смущал и дезориентировал, и уж коль скоро зачиналась драка настоящая, Родиону хотелось видеть обоих противников с поднятым забралом.
       Губернатор среагировал - резко поднял голову, расправив ссутуленные плечи, зыркнул зло, явно собравшись выругаться,- но почему-то в последний момент не решился дать волю языку, лишь негромко взамен крякнув и сразу же припечатав кулаком по столу.
       -- Кто вы такой?-- вырвалось из его крепко сжатых пухлых губ.-- Кто вас сюда прислал?
       "Точно, расшаталось кресло под товарищем",-- подумал Родион и ответил вежливо и ровно:
       -- Я тот, кто в состоянии помочь вам закрыть один из ваших долгов. Но вместо того, чтобы слушать меня, вы слушаете ваших болванов!
       Арестович весь зардел - и уже приоткрыл рот, чтобы обрушиться на источник неслыханной дерзости чем-то уже совсем гневным и малоприличным - однако ему помещал послышавшийся из приёмной громкий шум. Скользнув взглядом на губернатора, Родион сразу же отметил на его лице неловкую растерянность - похоже, тот и в самом деле был не прочь выслушать предложения Родиона, если бы не очередная досадная случайность. Или не случайность?
       А шум между тем нарастал, теперь сопровождаемый ударами по двери ногой и обрывками женского визга. Губернатор передёрнулся, его лицо начало белеть. С Арестовича также вмиг слетела прежняя решительность - ибо мало у кого есть право ломиться в первый кабинет, круша двери!
       Но нехорошие предположения не подтвердились - успешно преодолев оборону губернаторской секретарши, в кабинет вошёл водопроводчик в синем комбинезоне, держа в одной руке потёртый пластмассовый кофр, в другой - малопонятное устройство, состоящее из длинного стального щупа, шланга, намотанного на небольшой барабан, и какого-то баллона.
       -- Что вы творите! Как смеете заходить!-- буквально выкрикнул Арестович.
       Водопроводчик сморщил лицо в презрительной гримасе:
       -- Я бы на вашем месте уже помер от плесени! Прочистка труб по всему зданию, приказ МЧС. Терпите!
       -- А что, согласовать время было нельзя?-- не унимался правоохранительный зам.
       -- Нельзя. Синхронизация продувки труб по циклограмме!
       -- Ишь, синхронизация!.. Я скажу начальнику ХОЗУ, чтобы тебя сегодня же уволили!
       -- А, плевать,-- бросил в ответ водопроводчик, бесцеремонно разматывая по ковру свой шланг.-- Если плесень не изведём - сам у вас лишнего дня не задержусь, нанимался я, что ли, здоровье гробить? Где у вас стояк? Здесь, за шифоньером?
       И, не дожидаясь ответа, рабочий бесцеремонно открыл пристроенный к стене инкрустированный шкаф, сложил на пол бывшие в нём папки, отвинтил какую-то вьюшку и протянул шланг в неё.
       Родион наблюдал за работой водопроводчика вместе со всеми, и лишь на секунду отвлёкшись, обнаружил возле своей ноги под столом знакомый кофр с жёлтыми наугольниками-замками. "Да, держит слово Рузский... Замки должны сработать без шума, откидываю - достаю портфель с миллионом. Беру портфель одной рукой, резко встаю, делаю пять шагов к губернатору, хватаю свободной ладонью его правую руку, вкладываю в неё портфель и зажимаю пальцы! Если не выйдет - своей испачканной о портфель пятернёй перемазываю спецсоставом губера, и дело по-любому в шляпе. Разумеется, начнётся драка, тогда пускай сантехник зовёт понятых. Губернатор - тюфяк, а всё, что сможет сделать Арестович - застрелить меня, но этого у него не выйдет, поскольку сегодня я - тоже при оружии. Итого - финита?"
       Действительно, момент выходил самый что ни на есть подходящий - внимание обоих чиновников было отвлечено действиями рабочего, и для Родиона выполнить намеченный план не составляло труда. Но он тотчас же осознал, что не сможет совершить насильственного поступка. Физически - проблем нет, против этих двоих он ещё и повторит насилие сколько угодно раз, а вот в части нравственного чувства - увы. Слишком грубо и не вполне честно - даже по отношению к законченным мерзавцам!
       Он не стал разбирать причины подобной внутренней слабости и задумываться о её последствиях. Вместо этого, пока внимание противной стороны оставалось отвлечено, решил изобрести более приемлемый для себя вариант.
       Единственное, что приходило на ум, - из прежнего взяткополучателя, определённо необычного и явно очень уж издалека залётного романтика, сделаться простым и понятным взяткодателем внутреннего розлива. Тогда вся его бурная деятельность под личиной финансиста окажется прощупыванием и рекогносцировкой ради главной цели - урвать право на участие в разграблении Рифтового заповедника.
       "Отличная идея! В этом случае все мои предыдущие действия обретают понятный для коррупционеров смысл. Окажись в моей шкуре настоящий швейцарский или нешвейцарский жулик, он поступил бы точно так: сперва за обещание фантастических проектов распалил к себе всеобщий интерес, сразу же после чего предпринял бы ход конём - незаметно, как бы между делом, прикупив в качестве надёжной `синицы в руке' активчик в виде земли с драгоценной начинкой!"
       В этом случае всё будет без обмана: клюнет губернатор на соблазнительное предложение, возьмёт своими пухлыми пальчиками портфель с миллионом - тогда аллес капутт, коготок увяз, птичка пропала! Ну а если откажется - конец игре. Тогда он оставит портфель "сантехнику", попрощается с Арестовичем, у которого больше не будет оснований его преследовать, напомнит ещё раз о невиновности Токмакова - и вниз, в такси, в аэропорт! Не придётся тогда никого винить в провале - разве что сирийскую фотографию, непостижимым образом сыгравшую роль песчинки, приведшей в негодность совершенный и безупречный механизм.
       Воодушевлённый новым актом игры, Родион не забыл, что при втором исходе обещание, данное им генералу Рузскому, уже никогда выполнено не будет, и вылетевший из аэропорта самолёт с Асториным на борту теперь точно и необратимо приземлит обладателя благородной фамилии в нищету и безысходность. Но даже грустный финал не имел значения, поскольку единственное желание отныне одно клокотало в нём - сыграть свою роль без изъяна, красиво и до конца.
       Тем временем водопроводчик, завершив протаскивание шланга во вьюшку, с очевидной целью протянуть также и время, занялся малопонятными манипуляциями возле баллона. Губернатор отвернулся и снова внимательно взглянул на Родиона, явно не без тайной надежды рассчитывая услышать столь нужные для них обоих слова.
       -- Очень жаль, что обстоятельства внесли в наш с вами диалог такие вот коррективы,-- глядя губернатору прямо в глаза, мягко и дружелюбно обратился Родион.-- Но у нас есть возможность во всём разобраться и договориться, если нам не станут мешать.
       Взгляд губернатора тотчас же сделался более приветливым, и он уже собирался что-то сказать в ответ - однако уязвлённый последней фразой Арестович не позволил шефу открыть рта:
       -- Ты не будешь ни с кем договариваться, мошенник! Суток не прошло, как я разоблачил тебя! Знай, я и до остального докопаюсь, в тюрьме у меня сгниёшь, пожалеешь, гад, что на свет родился!
       Родиону оставалось только пожалеть, что его попытка перейти на доверительный тон потерпела крах. Он развернулся к необыкновенно раскрасневшемуся от гнева Арестовичу, немного подумал над ответом - и произнёс:
       -- Я, равно как и вы, родился на свет безгрешным ангелом, а что было потом - не ваше дело. Однако если вы серьёзно намерены водворить меня в тюрьму - то объясните, пожалуйста, на каком основании.
       -- На основании твоего белорусского паспорта, стянутого у подвыпившего тракториста и заявленного в розыск,- идёт? Использование заведомо подложного документа - арест на шесть месяцев!
       -- На шесть месяцев?-- с особенным изумлением уточнил Родион.-- Ну, напугали баяниста полонезом Огинского! А посерьёзнее что - слабо?
       -- У нас "слабо" не бывает. За вымогательство в крупном размере срока не желаешь? Семь лет будешь совесть очищать!
       -- Хм, а вы ведь точно на большее замахивались. Какие-то слабые у вас законы...
       -- Семь - если не докажем, что ты действовал в составе группы. С группой все пятнадцать будешь сидеть!
       -- Очень сожалею. Но я действительно действовал один.
       -- Не переживай, тебе хватит и семи.
       Родион замолчал, внезапно поникнув головой, изображая растерянность, однако вскоре столь же внезапно, будто поймав озарение, заявил с вернувшейся лихостью:
       -- Бахвалитесь! Семи лет в моём случае для вас недостаточно. Лучше подскажите - если я получу от вас миллион долларов, то сколько мне тогда дадут?
       -- Статья двести девяностая, пункт шестой. За взятку в особо крупном присядешь на пятнадцать годов.
       -- Пятнадцать - это хорошо,-- издевательски протянул Родион.
       Выбитый из канвы тюремной логики Арестович смог лишь произнести растерянно:
       -- Кто же тебе миллион-то даст? Ты хоть представляешь, что это такое - миллион?
       -- Не хуже вашего. Также наслышан, что в этом здании несколько месяцев назад хранился в иностранной валюте круглый миллиард, поэтому не стоит лжесвидетельствовать, что знаков нет. Вы подготовите для меня портфель с настоящим миллионом и вручите лично в руки. Мажьте чем хотите, ставьте датчики - наплевать. По-честному отдаёте - а я по-честному постараюсь от вас сбежать.
       -- Не понял!-- Арестович весь напрягся.-- То есть как это - сбежать?
       -- Уйти, не попавшись,-- спокойно пояснил Родион.-- Вы ведь хотите загнать меня на номера, как на вчерашней охоте, - а я считаю, что играть следует честно. Принимаю риск загреметь на все пятнадцать, что безусловно вас обрадует, но только вы взамен даёте мне шанс уйти. Пусть даже небольшой шансик, маленький,- я не настаиваю. Главное - чтобы он был.
       -- У тебя нет шансов!-- захохотал Арестович.-- Ты и за семь лет копыта откинешь! Дам команду - тебя отпрессуют в первый же год!
       -- Вы не сможете посадить меня более чем на шесть месяцев, за паспорт,-- отказался соглашаться Родион.-- Факта вымогательства не появится, поскольку, да будет вам известно, я действую от лица международной природоохранной организации, борющейся за сохранение Рифтового заповедника путём разоблачения ваших хищнических планов. Согласитесь, что даже если я сейчас немного и преувеличиваю,- то как только ваши планы вывозить из России редкозём по цене щебёнки будут обнародованы, общественность повсеместно поднимется на мою защиту и ваши прокуроры ничего не смогут с этим поделать! А мои заявления про швейцарский банк и миллионную взятку окажутся не более, чем эксцессом роли.
       В кабинете воцарилась тишина. Арестович, не моргая, смотрел на губернатора, а губернатор - на Арестовича. Даже водопроводчик перестал ковыряться в стояке и, озадаченно почесав за ухом, спустя некоторое время бесшумно прошагал к оставленному вблизи Родиона кофру, якобы за инструментом.
       Родион так же незаметно подвинул ногой кофр в сторону от себя, давая "сантехнику" понять, что использовать его не намерен.
       Напряжённое молчание длилось несколько минут. Прервал его губернатор:
       -- Экологи и общественники нам сегодня нужны менее всего,-- выговорил он по слогам, обращаясь к своему заму.-- У тебя есть, что он просит?
       -- Имеется,-- ответил Арестович безучастно.-- Час нужен, сделаем к семи ноль-ноль.
       -- Вас устраивает?-- обратился губернатор к Родиону.
       -- Более чем,-- ответил Родион.-- Как раз в семь в драмтеатре премьера. Я буду за кулисами - пусть приносят, отдают и стерегут, если я ещё столь важен. А уж я постараюсь как-нибудь раствориться.
       -- От нас не уйдёшь,-- мрачно пробормотал Арестович.-- Получишь портфель здесь, и здесь же сдашься.
       -- Здесь - исключено. Только в театре.
       -- Тогда ничего не получишь.
       -- В этом случае о ваших махинациях с заповедником узнает весь мир,-- Родион широко улыбнулся, после чего уточнил:-- Ведь все закладки сделаны, а распоряжения - даны. Явки, пароли...
       -- М-да, всё равно узнают,-- с трудом выдавил из себя губернатор.
       -- Разумеется,-- подтвердил свои слова Родион.-- Но узнают не сегодня и не от меня. Ручаюсь.
       Снова установилась тишина, доколе её не прервал губернатор, буквально пронзивший Арестовича властным и одновременно испрашивающим взглядом:
       -- Сможешь в театре всё организовать, как он хочет?
       -- Что организовать, что именно?-- встрепенулся зам.
       -- Группу захвата, кольцо оцепления, дур-рак! Театр в клещи, никого не выпускать! Мне тебя учить, что ли?
       -- Будет сделано!-- ответил Арестович угрюмо-решительно, после чего, повернувшись к Родиону, добавил:-- Ну, погоди уж ты у меня!
       Родион в ответ грустно улыбнулся и попросил отвезти его в театр, но только обязательно на гражданской машине. Губернатор дал добро.
       Арестович недовольно поднялся из-за стола, чтобы сопроводить на премьеру своего всё ещё наслаждающегося свободой обидчика.
       "Водопроводчик", второпях выбирающий шланг, безусловно внимательно следивший за беседой и, особенно, за её финалом, при первой же возможности послал в сторону Родиона вопрошающий взгляд.
       Ответным движение глаз Родион дал понять, что операция развивается по другому сценарию,- после чего, как бы извиняясь, печально вздохнул и направился к двери, за которой уже стояли готовые его сопровождать помощники Арестовича.
       На улице поливал страшный, ни на минуту не прекращающийся дождь, за мутными струями которого всё предстоящее теряло всякую определённость.
       И только трепещущие на ветру, насквозь промокшие рекламные аншлаги, извещающие о сегодняшней премьере под названием "Кому на Руси жить хорошо", неистребимо напоминали о существовании вещей, которые были, есть и, очевидно, будут волновать людей во все времена.
      
      
       Глава 12
      
       Сотрудники Арестовича доставили Родиона к знакомому служебному входу в торце театрального здания, из-за дождя подогнав машину вплотную к подъезду, распугав и разогнав скопившихся под козырьком искателей контрамарок. Всё ещё первый банкир и меценат, Родион был вахтёром узнан, тепло встречен и сразу же препровождён в театральные чертоги - при этом нельзя было не заметить, что люди Арестовича, продемонстрировав вахтёру красные корочки, остались дежурить у входа, словно телохранители важного лица.
       Очень скоро накопившиеся в душе у Родиона обида и злость уступили место чувствам противоположного рода - бесконечность приветствий, тёплых слов и дружеских объятий возвращала его из мира интриг и жестоких игрищ в живой человеческий круг, под обаянием которого даже самые безнадёжные предчувствия обретали спасительную вариантность. А когда добрейший Епанчин, как при первой встрече, угостил его бокалом брюта - будущее вновь стало наполняться возвращающейся полнотой.
       На пожелание Родиона увидеться с Надеждой Епанчин сообщил, что она приедет только ко второму действию, после чего на правах старейшего в труппе проводил Родиона в уютный закуток за сценой, где, по его заверению, находилось "лучшее место, откуда смотрит сам режиссёр". Однако на вопрос о Шульмане Епанчин развёл руками - с утра был, в три уехал и не факт, что вернётся.
       Какую-то ясность в причину отсутствия главного режиссёра внесла подоспевшая к их разговору Гелена. С ёё слов, утром в адрес губернатора поступило обращение с требованием запретить премьеру "клеветнической пьесы", правительство почти в полном составе обращение поддержало, после чего разразился скандал, заставивший Шульмана срочно покинуть театр. "Думаю, он ждёт встречи с губернатором, чтобы отстоять нас!"-- с непреклонной уверенностью резюмировала Гелена.
       Родион не стал говорить, что губернатор задерживался на встрече совсем другой, результаты которой исключают отмену премьеры по крайней мере в сегодняшний день, однако поинтересовался, по какой причине не единожды разрешённую постановку якобы вздумали закрывать.
       -- Хотя бы вот за это,-- ничтоже сумняшеси отбила травести и, выйдя вместе с Родионом из-за кулис в партер, предложила взглянуть на верх сценического портала. Там, во всю непомерную ширину, красовался огромный фанерный ламбрекен с изображением жизнерадостного гармониста в косоворотке и картузе, залихвацки растягивающего меха поверх не менее весёлой надписи: "Россия - широкая душа!"
       Родион пожал плечами и улыбнулся.
       -- Отличный лейтмотив для спектакля! Я слышал эти же слова от замгубернатора Арестовича, так что в них нет ничего предосудительного.
       -- Это вам как банкиру кажется,-- возразила Гелена, эффектно подбоченясь.-- А вот губернатор во всех выступлениях говорит, что у нас - бедный и нуждающийся регион, поэтому все должны жить по средствам. Школьников карманную мелочь заставляют жертвовать на нужды райбольницы! Что же это - за "широкая душа"?
       -- Не более чем художественный идеал и метафора,-- успокоил Родион Гелену.-- Всё будет хорошо.
       -- Я тоже, если честно, так надеюсь,-- прошептала Гелена тоном внезапно доверительным.-- Хотя с утра ещё одного страха набралась - строители ведь вновь копать вздумали, грозились воду отключить!
       -- Это что - те же самые, что были тут в субботу? Но ведь я же договорился в правительстве, чтобы раскопки остановили!
       -- Да, спасибо, в субботу это помогло. Но сегодня они снова приехали и раскопали до фундаментных плит! Мы все телефоны оборвали, но нас никто не желает даже выслушать!
       -- Это плохо. Но ведь вода в кранах есть, театр не закрыт!
       -- Да. Но это - лишь благодаря ливню, который разогнал землекопов. Вправду, дождь сегодня необычный какой-то - говорят, за сто лет не было такой силы дождя в осеннюю пору! Воды уже за два месяца пролилось, и не видать этому конца!
       -- Тогда стоит порадоваться, что мы в укрытии,-- улыбнулся Родион.-- Можно также предположить, что дождь промывает землю накануне важных перемен. Да и предпринимать что-то новое в дождь - к удаче!
       Прозвенел третий звонок - и Гелена, охнув, куда-то испарилась. Родион в одиночестве вернулся к выделенному для него почётному креслу и, постаравшись заглушить в сознании грозовые предчувствия, поспешил подготовить себя к принятию долгожданной и спасительной порции искусства.
       Распахнулся занавес - и вот он уже в совершенно другом мире. Знакомые с детства строки из Пушкина, Тютчева и Блока звучат как молитва, которой можно внимать, не задумываясь и не перепроверяя. Но вскоре за этим первым впечатлением, от которого не хочется отрываться, накатывают другие, оживляющие и будоражащие давно известные и набившие оскомину вопросы русской жизни: как получается, чтобы именно так, как все мы живём, жить впредь, кто виноват и что ещё возможно сделать? Или уже ничего сделать нельзя? Родион постоянно ловил себя на мысли, что поскольку бесконечно гигантские богатства России не получится разделить по справедливости, то всегда в его стране одним будет житься весьма хорошо, в то время как другим - нет, нет и ещё раз нет.
       "Всё равно кто-то обязан вершить самый простой и необходимый труд - растить ли хлеб, пасти скотину,-- рассуждал он, следя за сценой из бунинской "Деревни",-- так что вот эти самые простые, по-своему добродушные и безответные люди, любезные Творцу, но презираемые своими более успешными в социальном развитии сородичами, с неизбежностью оказываются на дне..."
       К тому же самому выводу подводили и осовремененные некрасовские строки, зачитанные со сцены неподражаемой Геленой:
      
       Кушай "Сникерс", Яша,
       Нет еды на стол!-
       Где же ферма наша?-
       Отнял прокурор.
       Папка за свободу
       Отдал весь актив,
       Власти и народа
       Скрепы укрепив!
      
       "А кто-то - то ли более расторопный, то ли менее покладистый,- будет между тем с максимально возможной прытью прибирать к рукам товары, торговлю, финансовые богатства - точно как в этих следующих сценках из пьес Островского... Затем богатые, желающие сохранить и продлить мгновения удачи, созреют для того, чтобы покупать насилие, при этом желающие пойти им по этой части в услужение быстро научатся прятать свой циничный интерес, сводящийся к желанию быть поближе к барским объедкам,- его будут прятать за великодушием и благородством немногочисленных подлинных подвижников и героев... Однако на каком-то следующем этапе кто-то из этих, готовых убивать, захватит всю власть целиком, заставив богатых трепетать от страха,- но в конечном итоге, наломав дров, будет вынужден с ними договариваться и делить власть, опевая древние легенды и создавая очередные мифы... И так вот постепенно вся власть целиком сделается неприкасаемой и священной, а любая попытка её оспорить и с ней потягаться - превратится в нарушение священного порядка вещей..."
       Однако как всё-таки хочется потягаться со всеми этими напыщенными ничтожествами вслед за бессмертным Блоком:
      
       Они давно меня томили:
       В разгаре девственной мечты
       Они скучали, и не жили,
       И мяли белые цветы.
      
       И вдруг - какое святотатство!
       За годы фарта в первый раз
       Источник власти и богатства,
       Закончился в "Газпроме" газ!
      
       К чему-то вносят, ставят свечи,
       На лицах - жёлтые круги,
       Шипят пергаментные речи,
       С трудом шевелятся мозги...
      
       Воскрешение старых классовых истин неплохо прочищало мозги и заставляло извилины в них шевелиться по полной, однако не приносило взамен ни малейшего удовлетворения - ибо сколько можно из века в век твердить всё об одном? Любое возмездие, любая революция - лишь смена списка исполнителей, в то время как действующие лица - сущностно всё те же, и их не подвинуть, не заменить.
       Неужели это - закон природы, результат работы вечного двигателя, дистиллирующего несправедливость? Нет, вечный двигатель невозможен, должна откуда-то поступать подпитка в этот неменяющийся механизм... Откуда только? А не отсюда ли, из мудрейшего Чехова - "Русские леса трещат под топором"? Сначала - просто трещат леса, потом, следом,- вишнёвые сады... Ну а что же завтра? Наверное, завтра - завтра падёт утёс на океанском берегу со старым маяком на скале, где доживет свои дни старушка Рощина, океан весь до горизонта располосуют экспортными причалами, и тогда даже в нём не обретёт покоя одинокая душа...
       Нет, нельзя, нельзя бесконечно ходить по одному и тому же кругу... Если несправедливый мир изменить невозможно - надо искать выход в мир другой, который безусловно существует, если он заключён в человеке самом. Следовательно, нужна пощёчина опостылевшему порядку вещей, пощёчина общественному вкусу, как когда-то вырвалось у Маяковского со товарищи... Всё верно, поскольку вот уже со сцены читают Маяковского в обновлённой редакции:
      
       Ты, который у олигарха трудишься,
       Бухгалтер или другая офисная челядь,
       Ты, чьи слова навевают ужас,
       А рожа трещит от хамона и стерляди!
      
       Вот ты, банкир: чего ради
       Впариваешь народу свою ипотеку?
       У Васи-тракториста нет в Америке дядей,
       А те, что есть,- алкоголики и финансовые импотенты.
      
       Потеете и хапаете, хапаете и потеете!
       Вырастут в пресытости богатенькие дети -
       Мальчики пилильщики, девочки растратчицы,
       Будут рубить бабло, как рубят эти!
      
       Зато я сегодня, не насилуемый никем,
       Просто
       Перестану платить за всё ваше фуфло
       Даже со скидкой девяносто девять со ста!
      
       И тогда с надеждой не быть укороченным
       Хватом вашего бессовестного и жадного рубля,
       Разгружу себя от всех от вас, как настойчивый рабочий
       Разгружает трюм спасаемого корабля!
      
       "Правильная жизненная позиция,-- подумал Родион,-- да только вот без `жадного рубля' и ноги протянуть недолго... Но это всё равно лучше, чем отправляться к негодяям на поклон. Вот если бы в самом деле имелся способ уплыть на каком-нибудь фантастическом ковчеге-корабле..."
       Корабль спасения остался, разумеется, недосягаемой иллюзией, однако следующие стихи, брошенные с авансцены в зал, подтверждали святое человеческое право мечтать о жизни, свободной от негодяйства:
      
       Вам, проживающим за оргией оргию,
       Мажорам, отрыгивающим пошлость и лень,
       Как вам не стыдно в неуместном восторге
       Свои тела нести в завтрашний день?..
      
       Сразу же вспомнилась мажорка Глора, застреленная Табачной. "Эта уже никуда себе не перенесёт, её теперь пронесут и закопают... Справедливо? Не вполне. Если разобраться, то эта нервная Глора - такая же жертва, как и прикончившая её вдова... Так нельзя, нельзя... Эдак мы всё человечество истребим... Надо что-то другое истребить в себе, только вот что именно? Наверное, нам после антракта будут об этом со сцены говорить..."
       Театральная интуиция Родиону не изменила - действие завершалось, однако его окончание, помимо обычного проезда занавеса, на этот раз сопровождалось паническим шёпотом едва не рыдающей Гелены, вновь материализовавшейся подле Родиона с трагическим известием, что театр окружают!
       -- Не может быть такого!-- ответил изумлённый Родион, соглашаясь немедленно проследовать вместе с актрисой к окну в гримёрной.
       И действительно - из-за отведённой шторы, сквозь по-особенному блестящие в свете зажёгшихся фонарей струи нескончаемого ливня, он сразу же увидел полицейский автобус с несколькими мокнущими под чёрными плащами автоматчиками. При смене угла обзора несложно было разглядеть ещё с десяток вооружённых спецназовцев.
       -- С другой стороны они тоже стоят,-- могильным голосом добавила Гелена.-- Неужели нас теперь всех арестуют? Даром, что ли, они мокнут под дождём? Я говорила, я всем ведь говорила, что начальство не допустит нашего спектакля!
       -- Не думаю, что будет именно так,-- поспешил Родион успокоить ранимую Гелену.-- Скорее всего, готовится операция по задержанию кого-то одного, находящегося внутри театра.
       -- И кто же это может быть?
       -- Трудно сказать. У правоохранителей ведь свои причуды...
       Эти слова отчасти утешили Гелену, что позволило Родиону её оставить и переместиться из гримёрной на заднюю половину сцены, где группа актёров что-то оживлённо обсуждала. Как и предполагалось, в фокусе внимания находились полицейские приготовления. Высказывались предположения одно страшнее другого, иные были перевозбуждены, другие - подавлены.
       Родион собрался было всех успокоить, объяснив, что служивые прибыли исключительно по его душу,- однако в последний момент передумал. И как оказалось впоследствии - правильно поступил.
       К группе спорящих подбежал молодой помощник режиссёра с внушительной кипой разноцветных листовок, с трудом удерживаемой обеими руками:
       -- Ну всё, коль чиновники решили нас зачморить, в сцене с Радищевым делаем бумагопад!
       -- Да не надо!-- отмахнулся кто-то из артистов.-- Иосиф Маркович идею с бумагопадом не одобрял.
       -- Ну и что?-- не согласился помощник.-- Он ведь в мирное время не одобрял. А увидел бы, что творится за окнами,- вмиг одобрил бы!
       Его поддержали. Помощник Шульмана немедленно переложил свой груз на табуретку и поспешил на розыски инженера с целью "запустить компрессор".
       Оказавшись невольным участником заговора по организации "бумагопада", Родион выяснил, что речь идёт об оригинальном спецэффекте, когда вослед звучащей на сцене знаменитой радищевской фразе о воздухе как единственном благе, которое злодеи и негодяи всё ещё не в силах отобрать у людей, мощный воздушный поток, создаваемый компрессором, должен был подхватить и разнести по сцене и залу бумажные листовки с текстами всевозможных законов, постановлений и предвыборных обещаний.
       "Бумагопад", по всеобщему мнению, обещал был стать вещью, "сравнимой с Фаустом Гёте", однако главный режиссёр, в силу понятных причин, категорически отказывался включать его в сценарий.
       Теперь же, когда у бумажного шоу появился шанс в полной мере состояться, возникла досадная преграда - из-за отсутствия доступа к какому-то "размыкателю" компрессор не удавалось перевести в рабочий режим.
       Находился же злополучный размыкатель на осветительной галерее "в коморке Квазимодо", где во время ремонта старую дверь заменили на "сейфовый механизм".
       Родион немедленно вспомнил, что с вечера пятницы таскает в кармане хитроумный ключ от того самого "сейфового механизма", переданный ему Табачной, и поспешил вернуть его законным владельцам.
       Группа заговорщиков-энтузиастов тотчас же по пожарной лестнице устремилась на галерею, где короткое время спустя бронированная дверь была благополучно отворена.
       -- Вон он, размыкатель-то!-- радостно провозгласил одетый в промасленный комбинезон инженер сцены, указывая на электрощит на дальней стене коморки, путь к которому, однако, преграждали несколько десятков вместительных картонных коробов, громоздящихся один на другом.-- Надо бы коробки вынести. Никто не знает, что в них?
       Оказавшийся в гуще событий, Родион решил не оставаться сторонним наблюдателем. Приподняв крышки двух или трёх коробок и взяв сверху несколько листов, он сообщил:
       -- Здесь чертежи и сметы. Строители, видимо, забыли.
       -- На мусор их!-- сразу же предложил разгорячённый помощник режиссёра.
       -- Да нет,-- возразил кто-то из артистов.-- Надо завтра в офис к Глотову позвонить, пусть забирают.
       -- Идея есть!-- предложил второй артист.-- Давайте-ка лучше коробки выставим на запортальном мостике, а сверху разложим листовки. Тогда, когда компрессор включится, прокламации не будут за ограждение цепляться и оттуда прямо в зал полетят!
       -- Шульман за это уволит, а Арестович посадит,-- мрачно высказался кто-то третий, однако грозное предостережение уже ничего не могло изменить.
       Расставит тяжёлые ящики по узкому и неудобному железному мостику над сценой вызвался проворный Квазимодо. Быстро справившись с этой работой, он сразу принял из рук помрежа ворох "прокламаций" и тщательно распределил их по всей длине импровизированного коробочного подиума. Серого, жёлтого и салатного цветов бумажные листы, разложенные вдоль линии старта, слегка покачивали под перетоками сквозняков завёрнувшимися уголками, готовые в нужный момент все разом отправиться в полёт во имя горькой правды.
       -- Ну что, Квазимодо, разгонят нас теперь?-- с бесшабашной весёлостью поинтересовался помощник у немого осветителя.-- Или на детские утренники переведут?
       Квазимодо в ответ решительно затряс головой, выражая несогласие, после чего, показав рукой на опустевшую коморку и сделав испрашивающий жест, поспешил перетащить в неё свои немногочисленные пожитки, включая свёрнутый в рулон матрац. Как выяснилось, все ночи после освобождения он спал в тупике осветительной галерее.
       -- Ему, божьему человеку, видней,-- негромким голосом заметил кто-то.-- Значит, не разгонят. Поживём пока.
       Манипуляции с коробками и "размыкателем" заняли достаточно много времени, вот-вот должен был прозвенеть третий звонок, и Родион поспешил спуститься. Внизу, за занавесом, завершались приготовления ко второй части спектакля, рабочие проверяли декорации, актёры, занятые в сцене, деловито готовились к выходу, и в этой знакомой с юных лет атмосфере сценического закулисья ровным счётом ничего не предвещало ни феерического "бумагопада", ни ещё более невероятного финала с передачей ему портфеля, набитого полноценным миллионом, после которого он либо спасётся, либо пропадёт навсегда.
       Ещё в ходе первого действия Родион постарался изучить расположение всех сценических задворок, чуланов, проходов и лестниц. Оторваться от преследователей, скрыться на какое-то время в лабиринте театрального здания он, конечно же, вполне мог, однако после появления на улице полицейского оцепления шансы на благополучный исход на глазах таяли. Он с горечью подумал, что отныне против него вполне могут сыграть и люди Рузского, чью просьбу он не стал выполнять и в очередной раз сорвал операцию. Как только сегодня он получит из рук проходимцев миллион долларов - он немедленно превратится для всех в законную добычу и в чужака, которому смогут помочь только быстрота собственных ног да Госпожа удача.
       Погружённый в эти тревожные мысли, он пропустил начало второго действия и совершенно не заметил выхода на сцену Надежды, которую он обязательно хотел предупредить о своем скором исчезновении.
       Обстановка делалась всё более тревожной и напряжённой, идти смотреть спектакль из шульмановского кресла больше не хотелось. Прислонившись к запасной декорации, он обдумывал, куда бы стоило направиться,- как вдруг громкий топот и чужой вполголоса разговор откуда-то из-за стены возвестили о приближающейся развязке.
       "Всё, прибыли по мою душу,"-- сказал сам себе Родион, выдвигаясь навстречу.
       Встреча состоялась в технической гардеробной - именно в ней Родион столкнулся с двумя практически одинаковой внешности крепышами, вслед за которыми в помещение вошёл столь же крупнотелый, но чуть менее брутальный начальственного вида субъект, держащий в руке туго набитый портфель. Глаза субъекта скрывали тёмные очки, что, впрочем, не помешало Родиону узнать в нём одного из приближённых Арестовича, бывшего на вчерашней охоте.
       "Профессионально портфель держит,-- подумал Родион.-- Большой опыт передачи портфелей правильным людям и `приёма' неправильных, в числе которых теперь - и я..."
       Вошедшие остановились, захлопнув дверь со своей стороны. Родион обвёл их внимательным взглядом, отметив блеск объектива крошечной видеокамеры на лацкане, не упустив наличие под пиджаками характерных бугров, оставляемых пистолетами Макарова при скрытном ношении, и заодно украдкой убедившись, что дверь за его собственной спиной продолжает оставаться приоткрытой.
       Поскольку гости молчали, заговорить пришлось первым:
       -- Полагаю, вы ко мне?
       Главный в очках отвечать не стал, только кивнул небрежно.
       -- Тогда покажи, что в портфеле,-- спокойным голосом приказал ему Родион.
       Очкарик поморщился - и с явной неохотой, подтянув к себе стул от стены, поставил портфель и расстегнул оба замка.
       -- Открой и наклони в мою сторону-- потребовал Родион, желая убедиться в наличии внутри портфеля упаковок с долларами.
       Сосчитав число стодолларовых банковских пачек в верхнем ряду, он далее потребовал продемонстрировать наличие нижних рядов, а также заставил вскрыть и развести веером одну из упаковок.
       -- Клади всё обратно и застегивай,-- потребовал он, когда верификация содержимого портфеля была завершена.-- Хорошо сделал? Смотри, а то Арестович голову оторвёт!
       В ответ ничего не прозвучало, только тенькнули защёлки.
       -- Оставь портфель на стуле и сделай два шага назад,-- продолжил командовать Родион.-- Кому сказал: назад два шага! Так... А вы, двое,- вплотную к двери, откуда вошли, у двери стойте! Караульте, чтобы я на улицу не сбежал, так-то... Ну вот, молодцы...
       Убедившись, что все его требования выполнены, и ещё раз о чём-то на несколько секунд задумавшись, Родион стремительным оборотом правой руки выхватил из внутреннего кармана свой миниатюрный "глок", а другой подхватил портфель.
       -- Стоять, кому сказал!
       Мгновение - и он уже был за противоположной дверью гардеробной, через которую входил и откуда открывался проход к складу декораций.
       Убедившись, что подчинённый Арестовича с подручными не предпринимают в ответ немедленных агрессивных действий, он уже был готов захлопнуть эту дверь, сразу же приперев её стоящим рядом старым пианино,- как вдруг кто-то жёстко вцепился в него из-за спины, заламывая голову и намереваясь выбить пистолет. Судя по всему, Арестович оказался отнюдь не простаком, успев подстраховаться бойцом с тыла.
       Родион предпринимал одну за одной безуспешные попытки вырваться из захвата - но, увы, успеха не приходило. Навалившийся на него опер явно был гренадёрской породы, и зажим его рук-оглоблей вот-вот мог перейти в форменное удушение, спастись от которого можно было лишь выстрелив или выронив портфель из ладони, уже обильно замаранной спецкраской. Однако ни к одному из этих вариантов Родион готов пока не был.
       Сложно сказать, чем завершился поединок, если бы после внезапного оглуштельно-трескучего удара опер вдруг не обмяк и не стал сползать на пол.
       Родион, не исключая новой провокации и не спуская пальца с курка, распрямился, повернулся - и не смог сдержать изумления: перед ним стоял Левашов, только что приложивший опера тяжеловесной балясиной из реквизита.
       -- Спасибо,-- произнёс Родион немного растерянно - и тотчас же, вспомнив, бросился сдвигать пианино, чтобы подпереть дверь. Левашов с охотой ему помог.
       -- Спасибо ещё раз,-- повторил Родион, вытирая пот с лица.-- Как видишь, мне пришлось сменить амплуа, когда-нибудь объясню. Но ты ведь тоже - в новой роли?
       -- Да, надоело воздухом торговать,-- ответил бывший первый предприниматель, вздохнув глубоко.-- Дочка вот пошла стажироваться у Шульмана художником по декорациям, ну а мой столярный цех в этой связи некоторые заказы взял.
       С этими словами Левашов не без удовольствия поднял с пола искусно выточенную и состаренную балясину с едва заметной вмятиной от прицельного удара.
       Крепко обняв Левашова, Родион спрятал пистолет и поспешил в направлении авансцены, где вероятность угодить в лапы очередной группе захвата представлялась пока что минимальной. Местом наиболее безопасным показался ему пятачок, на котором актёры собирались перед выходом,- и уже вскоре, словно отменный лицедей, взъерошенный после драки, в мятом, с надорванным рукавом пиджаке и галстуке набекрень, крепко удерживая пудового веса пухлый портфель,- он стоял возле подмосток. Все без исключения его узнавали и здоровались - однако никто по-прежнему не имел ни малейшего понятия о той новой роли, которую вчерашний банкир и всеобщий любимец в этот вечер взвалил на себя.
       Дополнительным неприятным моментом стала невозможность пересечься с Надеждой - после своих эпизодов она покинула сцену с противоположной стороны и не могла его видеть. Но, не исключено, это было и к лучшему.
       Теперь план действий у Родиона выходил следующий: по окончании спектакля постараться раствориться в зрительской толпе, чтобы затем, действуя по обстановке, либо пытаться вырваться на улицу, где ему поможет по крайней мере проливной дождь, либо хорониться в одном из многочисленных театральных закутков, начиная от сценического трюма и заканчивая коморкой Квазимодо. Для этого требовалось только одно - оставаться как можно дольше не замеченным теми, кто ведёт за ним охоту.
       Увы, но этому вполне разумному плану сбыться не было суждено - почти одновременно у всех выходов из зрительского зала, от партера с амфитеатром и до балкона, заступили на дежурство характерной внешности лица в штатском. А чуть позже, со стороны пожарного пятачка, где всё это время неугомонная Гелена перешёптывалась с пожилым брандмейстером, Родион вдруг ясно различил зычный голос Арестовича:
       -- Он там?
       -- Кто он?-- испуганно взвизгнула Гелена.
       -- Ваш швейцарский банкир.
       -- Да, вон там, у кулисы Родион Кириллович стоит. Только тихо проходите, не шумите.
       -- Не переживайте, я пока здесь подожду. Спектакль ведь скоро заканчивается?
       -- Сейчас мой выход,-- ответила Гелена в заметной растерянности,-- и всё, финал... А что?
       Арестович, удовлетворённый прозвучавшим ответом, предпочёл до поры ничего не комментировать.
       "Да, точно, сейчас будет финал,-- полушёпотом выдавил из себя Родион, сжимая пальцы на ручке портфеля и вновь потянувшись за пистолетом.-- Обложили и с фронта, и с тыла, рассчитывают, что я поведу себя как уголовник, прикроюсь кем-то из актёров или публики. Только зря рассчитываете, не будет такого никогда..."
       Тем не менее, с каждой секундой всё явственней ощущая за спиной присутствие непримиримого, матёрого врага, Родион был близок к отчаянью.
       Вырваться из охватившего его оцепенения он смог лишь, когда Гелена, направляясь на сцену, ласково тронула его за рукав:
       -- К вам пришёл Арестович!-- трогательно сжав губки, проинформировала она.
       -- Спасибо, милая, я знаю. А что - сейчас уже последняя сцена?
       -- Ну да, по Радищеву. "Звери алчные, пиявицы ненасытные..."
       -- Так-так... Слушай-ка, сделай милость - стой здесь, где стоишь. Только по-настоящему стой! Позволь-ка мне!..
       И не предоставив Гелене ни малейшей возможности ответить - стремительным рывком выбежал на сцену и остановился, раскачиваясь, возле самой рампы.
       Теперь уже ни напряжённое внимание зала, ни недоумённый шёпот из-за спины, ни угрюмо-злые лица переодетых полицейских, заполонивших все выходы,- ничто больше не отвлекало и не волновало его. Он замер у той самой грани, где нельзя сфальшивить или соврать, и где единственная роль, которую возможно исполнить достойно,- это роль самого себя.
       -- Звери алчные, пиявицы ненасытные,-- отчётливо и громко огласил Родион знаменитые слова, лишь местами немного их переиначивая,-- что простому человеку мы оставляем? то, чего отнять не можем,- воздух. Да, один воздух. Отъемлем нередко не токмо дар земли, хлеб и воду, но и самый свет... Действительно, гаснет, меркнет свет... да и воздуха, похоже, уже не хватает...
       Он замолчал и осмотрелся - луч софита действительно стал быстро ослабевать, а дыхание, усиливаемое микрофонами, приобрело прерывистость и затруднённость. Неотъемлемый воздух сделался тяжёлым и неподвижным, и в нём явственно запахло проклятой плесенью, от которой ещё совсем недавно здание театра счастливым образом считалось свободным.
       Когда луч софита почти потух, Родион повернул голову и взглянул вверх, где управлялся со своими прожекторами Квазимодо. В почти наступившем мраке двумя алмазами сверкнули сверху ждущие глаза светотехника - и Родион, приведённый в чувство этим удивительным взглядом, вдруг понял, что именно теперь он должен сказать.
       Он решительным жестом распахнул портфель, положил его открытым на рампу в направлении зала и поднял правую руку, призывая к вниманию.
       -- Друзья мои! Многие из вас знают меня как международного банкира, обещавшего привести на эту землю сказочные миллиарды. На самом деле я всего лишь артист, четверть века вынужденный заниматься зарабатыванием денег ради куска насущного хлеба и благополучия близких людей - как, думаю, поступает большинство из вас. Многие теперь захотят назвать меня обманщиком и аферистом, поскольку то, что я нёс вам с телеэкрана, не идёт ни в какое сравнение с моей нынешней ролью. Однако подумайте - разве все эти вожделенные инвестиции на миллиарды, все эти золотые горы, о которых вы слышите из года в год, не есть ли обман несоизмеримо большего масштаба? Даже если новые заводы с шахтами и будут построены, они не сделают вас богаче и добрей. И даже те, кому достанется ими управлять или просто повезёт оказаться вблизи новой кормушки, счастливыми не окажутся.
       Родион замолчал, чтобы получше вглядеться в лица зрителей, после чего, словно удостоверившись в чём-то важном для себя, продолжил.
       -- В этом портфеле, что лежит перед вами,-- один миллион зелёных американских долларов. Не изумляйтесь и не ищите подвоха - это правда, деньги настоящие.
       С этими словами он достал из портфеля две банковские пачки, разорвал ленту и стряхнул все двести штук стодолларовых купюр вниз.
       -- Согласитесь, деньги на русской сцене - всегда персонаж особый. Только что в этих самых декорациях жгли в камине миллиард... Вы все помните "Скупого рыцаря" и персонажей "Мёртвых душ", а также должны быть в курсе, как летали червонцы под куполом театра Варьете - хотя они были тогда особого рода. Отчего же этим бумажкам, изготовленным понятным типографским способом, мы придаём такое сакральное значение из века в век? Не оттого ли, что в каждой такой бумажке, дарящей её обладателю иллюзию того, что он способен обуздать судьбу и контролировать будущее, отражается тёмная половина каждого из нас?
       В зале послышался недовольный ропот, однако Родион, не обращая внимания, говорил дальше:
       -- Поскольку, друзья, я обещал, что постараюсь сделать вашу жизнь лучше, я не могу уйти просто так. Но вы также должны предпринять ответное усилие. Смотрите - этот миллион я отдаю вам. Да, вы не ослышались, вы сейчас получите этот миллион. Но только с одним условием - пусть каждый возьмёт из портфеля ровно столько денег, сколько необходимо, чтобы освободиться от бремени самых невыносимых и гибельных проблем - купить дорогие лекарства, заплатить врачам, погасить просроченные долги, вызволить из тюрьмы близкого человека... Если же у кого-то, счастливого, всё в жизни и так хорошо - тоже пусть возьмёт одну банкноту, чтобы в добрый час поднять с друзьями заздравный кубок. Только прошу - не берите впрок, не пытайтесь прикупить счастье про запас. Помните, что лучшее будущее создаётся трудом и любовью.
       Произнеся эти слова, он приподнял за фалду развёрнутый к залу портфель, набитый деньгами:
       -- Подходите же!
       Никто не шелохнулся.
       -- Всё понятно,-- усмехнулся Родион.-- Тогда поступим иначе. Вот вы, девушка, вы - встаньте, подойдите ко мне, не бойтесь!
       -- Я?-- с изумлением отозвалась молоденькая зрительница в самовязанной розовой кофточке с дешёвой брошью, и её лицо сразу же зардело.
       -- Да, вы, только не бойтесь... Спасибо. Возьмите этот портфель и пройдите с ним вдоль рядов. Очень тяжёлый? Тогда вот вы, вы, товарищ в форме капитана артиллерийских войск со второго ряда, немедленно сюда, помогите же ей нести!.. Идите оба вдоль рядов - и пусть каждый отсчитывает и берёт себе, сколько необходимо. И пускай зрители с балкона спускаются в партер, смелее! Заклинаю вас всех только об одном - ограничивайтесь настоящим, не покупайте будущего, которого нельзя купить, в которое нужно лишь верить...
       Портфель с миллионом медленно, с остановками, двинулся вдоль рядов.
       В театре воцарилась потрясающая тишина - никто не ломился к раздаче благ, не кричал, не заявлял об особых правах. Вскрытые десятитысячные упаковки расходились каждая по десяткам рук: кто-то, временами шепча какие-то слова в объяснение своих насущных нужд, отсчитывал одну или несколько тысяч, кто-то ограничивался несколькими банкнотами, а от иных долетало "спасибо" или "я пас".
       Переодетые полицейские, не знающие, как вести себя в такой необычной ситуации, были вынуждены пропустить в нижнюю часть зала зрителей с балкона, в результате чего в проходах стало нарастать столпотворение. Наступал отличный момент, чтобы нырнуть в толпу, раствориться, обменяться с кем-нибудь одеждой и неузнанным покинуть театр - однако Родион предпочёл не спешить, дождавшись окончания раздачи миллиона.
       И этот момент, действительно, дорогого стоил - когда портфель, прошедший через десятки рядов и сотни рук, наконец вернулся к Родиону, на его дне оставались лежать нетронутыми несколько долларовых упаковок.
       Родион собрался поблагодарить зрителей и пожелать всем счастья и любви - однако в этот момент на сцену ворвался Арестович в сопровождении дюжины вооружённых спецназовцев в масках и шлемах.
       -- Требую прекратить этот театр! Граждане, официально заявляю - перед вами преступник, он только что раздал вам украденные государственные деньги, которые вы обязаны вернуть! Призываю вас всех оставаться на местах! Сотрудники правопорядка сейчас обеспечат контроль на выходе - и вы организованно, по моей команде, начнёте покидать зал, возвращая государственные средства, оказавшиеся у вас на руках! Спокойствие и порядок ещё раз! А преступник будет задержан и понесёт наказание!
       Из зала донёсся возмущённый ропот, кто-то пронзительно засвистел, в другом конце заулюлюкали. Оценив обстановку, опытный Арестович решил инициативы не сдавать, разыграв новую сцену.
       -- Асторин!-- заорал он на Родиона что было мочи.-- Сдавайся по-хорошему, пока я не отдал приказ ОМОНу!
       Родион в ответ медленно, стараясь не потерять контакта с залом, развернулся в его сторону.
       -- Вы точно уверены, что я совершил преступление?
       -- Разумеется, и не одно! - выкрикнул Арестович, стараясь пересилить идущий из зала гвалт.
       Родион опять развернулся к зрителям и жестом потребовал тишины.
       Когда зал успокоился - обратился ко всем:
       -- Вам не кажется - стало нечем дышать? Действительно, душно, господа... Дайте же воздуха, кто там, наверху? Дайте воздуха!
       Последнюю фразу он прокричал на пределе связок, хотя для дежурившего наверху Квазимодо было достаточно и обычной команды. Немедленно заработал компрессор, воздух с улицы, свежий и насыщенный запахами дождя, мощным потоком стекая через колосники, сорвал, закружил и понёс в зал загодя разложенную над сценой политическую макулатуру.
       Однако "бумагопад", который прежде виделся едва ли не кульминацией сценического действия, после раздачи настоящих денежных знаков потерял прежний смысл: зрители с выражением крайней степени недоумения разглядывали, комкали и швыряли на пол листовки с обещаниями хорошей жизни. Родион подумал, что так, наверное, после чего-то важного и проникновенного люди относятся к очевидной и несусветной глупости.
       Лишь Арестович рассуждал иначе - заподозрив за "бумагопадом" попытку прикрыть бегство, он дал, наконец, команду ОМОНу Родиона взять.
       Великаны в масках, угрожающе приподняв стволы "калашниковых", двинулись по сцене по направлению к Родиону. Полицейские, контролирующие выходы из зала, вытянулись наизготовку.
       Дело становилось безнадёжным - и Родион, развернувшись к омоновцам, без какой-либо надежды, практически в отчаянье, вытащив из пиджака "глок", пальнул поверх полицейских шлемов куда-то вверх.
       Выстрел из крошечного пистолетика никого не напугал, да и в поднявшемся гвалте его вряд ли кто и услышал. Омоновцы не дрогнули и даже не передёрнули затворы автоматов, словно отрицая опасность. Однако выпущенная Родионом пуля явно угодила в цель, поразив какой-то предохранитель или ограничитель, связанный с компрессором. Или чуткий к несправедливости Квазимодо переключил одному ему ведомый тумблер - теперь уже точно не разобрать.
       Однако в результате компрессор взял самые полные обороты, и вместо приятного ветерка в помещение ворвался ураганный поток, поднявший облака пыли, разметавший занавес и поваливший добрую половину декораций, из-за чего полицейская цепь рассыпалась. А страшный гул, сравнимый с иерихонской трубой, на какое-то время породил всеобщий страх и трепет.
       Все, словно по команде, задрали головы вверх - и те, кто находился на сцене и в ближних зрительских рядах, первыми увидали, как под страшным воздушным шквалом наклоняются и открываются расставленные вдоль мостика картонные короба. Сначала вослед сорванным крышкам на сцену и в зал полетели многостраничные строительные документы вперемешку с простынями чертежей, а спустя мгновение, когда из немного полегчавших коробок опрокинулась и рухнула вниз первая, из её чрева широким, размашистым шлейфом стали разлетаться... денежные знаки!
       Черно-зелёно-розовые доллары, разноцветные евро и привычно-родные пятитысячные номиналы в рублях бесконечными конфетти из всё новых и новых коробов вываливались и разлетались по залу, создавая ощущение то ли невероятного карнавала, то ли светопреставления.
       Денег было столь много, что они ложились под ногами плотным ковром, откуда из многих мест воздушные завихрения их вновь подхватывали и уносили. Все зрители давно повскакивали с кресел; имевшие билеты в первых рядах заворожено считали остающиеся на мостике коробки, оглашая восторженными криками скатывание вниз очередной из них, а для театралов с дальних рядов и из амфитеатра картина представала ещё более фееричной - разноцветные и бесконечные деньги со скоростью сапсана вылетали прямо из-под смеющегося на фанерном ламбрекене гармониста, столь точно и актуально вызвавшегося символизировать широту отечественной души!
       Никто не был в состоянии объяснить причины аттракциона подобной щедрости - после того, как все сомневавшиеся убедились в подлинности сыплющихся с потолка денег, стали множится разговоры об "осином гнезде" и "общаке", о "спецоперации органов" и невесть о чём ещё, что нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Но в какой-то момент, причём очень скоро, эти разговоры за ненадобностью прекратились.
       Не все сразу и не повсеместно, но люди бросились деньги собирать, беспорядочно набивая ими карманы, дамские сумочки, борсетки и даже чулки. Некоторые мужчины, потуже затянув брючные ремни, запихивали доллары через вороты сорочек, превращаясь в непотребных толстяков, иные дамы с той же целью использовали юбки, а особо расторопные успели порасхватывать опорожнённые короба, стремясь вновь поплотнее набить их просыпавшимся с неба невообразимым состоянием.
       -- Не трогай, буржуй проклятый, доллары мои!
       -- Женщина, снимите ногу с ящика, он общественный!
       -- Да пошёл ты, я-же-мать!
       -- Держите его, граждане, он не ветеран труда!
       -- Маэстро, подсыпьте опаздавшим!
       Люди ругались и тотчас же мирились, обнимались, победно потрясали сжатыми кулаками, плясали, свистели, клялись, пытались что-то петь, кружились в непонятных танцах, ходили на руках, перекатывались по полу, делали бесконечные сэлфи - одним словом, стремились самыми жирными и красочными мазками отразить этот невероятный миг удачи и славы, остановить безудержно-восхитительное мгновение!
       Теперь мало кто помнил и сохранял смысл произнесённых Родионом слов о бессмысленности и губительности накопления денежных богатств. Куда там - по воздуху летали суммы в сотни раз большие той, что совсем недавно раздавал вчерашний банкир и всеобщий любимец, взывая к сдержанности и благородству. И вряд ли можно было их за это осудить, поскольку подобное чудо, как известно, случается не чаще раза в жизни, причём далеко не в каждой.
       И только несколько человек - или несколько десятков, сейчас уже точно не вспомнить,- предпочли от всего этого уклониться и, никем не замеченные, покинули театр.
      
      
       ЭПИЛОГ
      
       Это было уже весной, после чрезвычайно долгих, снежных и тяжёлых во всех отношениях тёмных месяцев, на противоположном краю огромной страны, тоже возле океана.
       На вычищенных после зимних ненастий газонах вовсю зеленела трава, а обильно набухающие почки черёмух и сиреней обещали совсем скоро погрузить мир в цветущее буйство. Однако утренняя погода всё ещё оставалась прохладной, и оттого немногочисленные в будний день горожане, кутаясь в пальто и плащи, предпочитали миновать это продуваемое всеми ветрами место не задерживаясь.
       К закутанному в не по сезону капитальное зимнее облачение человеку, с раннего утра в одиночестве застывшему на скамейке и даже со спины имевшему вид изможденный и почти бродяжнический, неторопливым шагом направился хорошо одетый господин. Последние метры он прошёл шагом намеренно медленным и бесшумным, чтобы приблизиться к сидящему на скамье незаметно.
       Немного постояв у него за спиной, подошедший начал насвистывать какую-то до боли знакомую мелодию, а потом негромким голосом пропел:
      
       Ранним утром разбудят, на поверку построят...
       Вызывают: "Асторин!" - Ты выходишь вперёд...
       Это Путин Владимир с депутатами Думы
       Подарили свободу, и их любит народ!..
      
       Человек на скамье немедленно обернулся. Его вполне можно было принять за бомжа, настолько он был утомлён и жалок, и даже нечёсаная много месяцев борода не могла скрыть страшную худобу его лица.
       -- Точно Асторин!-- подтвердил как бы для себя самого аккуратный господин, которого теперь нельзя было не узнать: это был Балашов, тот самый таинственный приятель, с которым Родион в один из первых дней своей осенней авантюры вёл по одноразовому телефону конфиденциальный разговор о претензиях генерала Рузского.
       -- Как ты меня разыскал?-- едва слышным голосом спросил ошарашенный Родион.-- Я вроде бы сделал всё, чтобы обо мне забыли.
       Прежде чем произнести ответ, Балашов присел на рядом скамейку и какое-то время наслаждался созерцанием открывающегося впереди океана.
       -- Ты совершенно напрасно себя похоронил,-- заявил он с выражением совершеннейшего безразличия.-- Ну а что касается способа тебя разыскать - не забывай, что в нашей стране работает лучшая в мире система распознавания лиц, соединённая с миллионом видеокамер. Мои помощники вычислили весь твой путь автостопом через страну, и я, должен признаться, сильно тобою впечатлён!
       -- Как ты мог распознать моё лицо - перед автостопом я же два месяца в берлоге отращивал бороду?
       -- Для современных технологий борода - не проблема. Искусственный, знаешь ли, интеллект.
       -- Да...-- протянул в задумчивости Родион.-- Придётся мне разоружиться перед вашими технологиями... Попался, значит. Но ты ведь, прости, нашёл меня явно не для того, чтобы наручники защёлкнуть? Объясни тогда уж по старой дружбе, что меня ждёт? Это всё Рузский, да?
       -- О Рузском забудь, он уволен из органов.
       -- Уволен? Я не ослышался?
       -- Да, в связи с утратой доверия. Считается, что он вступил в сговор с Глотовым,- помнишь такого?
       -- Главного-то застройщика? Разумеется.
       -- По имеющимся данным, Рузский планировал после ареста первых лиц региона поделить с Глотовым на пару губернаторский общак. Но - только планировал. Поэтому с учётом былых заслуг его просто отправили на пенсию.
       -- Я всегда подозревал, что Рузский - предатель.
       -- А вот я уверен, что Рузский за тебя свечку в церкви ставит.
       -- С какой, интересно, стати?
       -- Если бы не ты - его бы конкретно на том общаке повязали.
       -- Не понимаю, поясни.
       -- Губернаторский общак хранился в областном драмтеатре, в электрощитовой за сейфовой дверью. До реконструкции в той конуре жил инвалид-осветитель. Все говорят, что именно ты раздобыл спецключ и подготовил раздачу миллиарда долларов страждущему населению.
       -- Какого миллиарда?-- едва смог выговорить Родион.
       -- Самого обыкновенного. Там было даже немного больше, но это неважно.
       Балашову показалось, что услышав о сумме, Родион на время лишился дара речи. Когда же самообладание вернулось, он только и смог, что спросил:
       -- И что мне за это будет?
       -- Ничего,-- пожал плечами Балашов.-- Совершенно ничего. Случай на премьере квалифицирован как эксцесс, уголовное разбирательство прекращено.
       -- Спасибо!-- с нескрываемым облегчением выдохнул Родион.-- С каждым днём всё радостнее жить!
       -- Это ты прав!-- подтвердил Балашов.-- Кстати, как тебе удалось при бегстве из театра просочиться за два оцепления?
       -- Я видел одно, выставленное Арестовичем.
       -- За ним было второе, наше,-- мы ведь затем брали Арестовича.
       -- И взяли?
       -- Разумеется. Гособвинитель просил пятнадцать, судья дала семь без конфискации, ментовская колония "люкс", выйдет через три по УДО, это ежу понятно. Но как тебе-то удалось уйти?
       -- Мне помог один отставной разведчик по фамилии Токмаков. По жизни несчастный, но преданный человек. Называю тебе его имя в уверенности, что его не станут репрессировать.
       -- Что стало с тобой, Кириллыч,-- ты всего начал бояться! Кстати, мог бы и не убегать - тебе тогда ничего не грозило. Не остался с нашей следственной группой - и не увидел самого интересного.
       -- Ареста Арестовича?
       -- Да нет, кому он нужен! Явления граду и миру второго миллиарда, вот что ты потерял!
       -- Брось. Неужели кто-то смог повторить мой "эксцесс"?
       -- Всё было немного сложнее. У губера имелся один сумасшедший зам, которому задолго до твоего приезда, летом, поручили сбросить в мусоропровод в Доме правительства первую половину губернаторского общака,- их всех наши ещё тогда собирались повязать, здание оцепили, сверху - вертолёт. Но они в тот раз оказались хитрее - сброшенный в мусоропровод миллиард, прикрытый помойкой, должен был вывезти коммунальный мусоровоз...
       -- Я немного об этой истории наслышан. Мусоровоз вроде бы пустым уехал. Твоя, что ли, работа?
       -- Нет - я же говорил, история запутанная, совсем недавно удалось хоть немного света пролить. Кто-то из инженерной обслуги накануне установил в трубу мусоропровода наклонный шибер - сечёшь, какие мозги у нас в России? Благодаря этому шиберу всё из мусоропровода попадало в соседнюю трубу, которая - ливнеотвод с крыши. Только вот не учли, что в момент спуска в городе шёл сильный ливень, и доллары по той соседней трубе утекли в дождевую канализацию. И, как тоже у нас водится, где-то под землёй стали колом - забили слив. Оттого, кстати, в городе непотребная плесень развилась.
       -- Ну ты и даёшь! Проклятые доллары, мусор, плесень... Фантастика! Если бы сам от того плесневого духа не маялся - ни за что бы ни поверил!
       -- У нас и не такому поверишь! Слушай дальше, теперь про затор. Не было бы затора, всё бы утекло в бухту на радость пенсионерам-рыбакам. Однако во время реконструкции театра кто-то проник в проходящий под ним ливневый коллектор и установил решётку, во как! И из-за этой решётки доллары дальше не пошли.
       -- Хм, и оттого, должно быть, только в театре плесенью не воняло?
       -- До последнего дня. Если помнишь - за пару дней до открытия глотовские строители начали возле театра активно копать, а Арестович их всячески тормозил? Очевидно, оба клана вычислили в конце-концов, в каком месте доллары застряли, и готовились их неперегонки добыть.
       -- Не хотел бы я оказаться среди тех добытчиков! Изъять деньги втихаря уже ведь было невозможно.
       -- Правильно, но только надежда умирает последней. Пока толкались локтями и всё надеялись оказаться первыми, разразился такой же жуткий ливень - ну ты же помнишь, это было в день премьеры. А ночью, когда ты дал тягу, ударил второй, ещё страшнее пришёлся залп - и вот утром, когда ты, наверное, уже залёг в своей берлоге, а весь честный народ на работу двинулся по чистому городу - десятиметровый фонтан воды пробил, наконец, тот затор чёртов! Если бы ты видел, как миллиард долларов фонтанировал из-под земли! Всё было засыпано - зелёными, осклизлыми... парк, поликлиника, два троллейбуса, про театр даже не смею сказать... Сутки соскабливали и собирали, потом сушили в горячем цеху, чтобы вернуть в госбюджет.
       -- И много ли вернули?
       -- Сто тридцать миллионов, типа подоходный налог... Но если учесть, что из того, что с твоей помощью вытряслось накануне в театре, не вернулось в госбюджет ничего,- результат неплохой.
       -- Тогда я рад,-- улыбнулся Родион.-- Выходит, что не так уж я и врал людям с телеэкрана про счастье от миллиардов - только, оказалось, не швейцарских, а своих.
       -- Главное - плесень исчезла,-- бесстрастно подвёл итог Балашов, слова Родиона про счастье то ли проигнорировав, то ли пропустив мимо ушей.
       -- Вряд ли полностью и навсегда, скорее всего, в другие места перенеслась,-- Родион не стал спешить соглашаться.-- Хотя это уже неважно.
       -- Согласен. Единственное, что я желал хотя бы из спортивного интереса разузнать - кто всё-таки вставил шибер в мусоропровод? Сначала подозревали Завиршина - но это был точно не он. Вот ведь загадка загадок... фактов нет, логика бессильна.
       -- Возможно, я знаю, кто мог это сделать,-- неожиданно заявил Родион, вспомнив о водопроводчике в губернаторском кабинете.
       -- Серьезно?-- воскликнул Балашов.-- Тогда расскажи. Помоги органам.
       Родион подумал - и, почесав шею под грязной бородой несколько раз, решил, что не стоит своей догадкой делиться. Ведь более, чем удалось вернуть государству, уже ничто не вернётся.
       И, выждав необходимую для подобных случаев паузу,- сообщил:
       -- Наверное, я обознался.
       Балашов, понимающе кивнув головой, решил переменить тему:
       -- Когда я вернулся из той командировки - две недели едва ль ни каждый день в баню ходил, всё от той грязи не мог отмыться. Одна отрада - полковника дали.
       -- Полковника?-- изумился Родион.
       -- Да, полковника,-- рассмеялся Балашов.-- Обещали вскоре и на генерала представление двинуть, посмотрим. Но я не о том. Я помню о твоей проблеме и имею, наверное, хорошие новости.
       -- О какой именно проблеме? Что-то их больно много у меня...
       -- Твоя сестра.
       -- Да, сестра... Поздно, должно быть, уже. Страшно подумать, что теперь с ней, да и жива ль она?
       -- Всё с ней хорошо.
       -- Хорошо?-- Родион развернулся и буквально обжёг товарища вспыхнувшим в глазах огнём.
       -- Да. Деталей не знаю, поэтому расскажу, что известно достоверно. Осенью, в самый разгар твоей эпопеи, пошло у неё сильное ухудшение, вплоть до комы. Вернись ты тогда - не успел бы сестру до Германии спровадить. Спас её молодой хирург из райбольницы - сам организовал и провёл операцию на каких-то труднодоступных сосудах, где из-за спазма и развивалась болезнь. То есть - всё теперь.
       -- То есть как - всё? Где же она сейчас, в каком состоянии?
       -- На третий день после операции стала сама ходить. Ну а по второму твоему вопросу, "где",- арендует вместе с тем чудо-хирургом квартиру в Подмосковье. Ты же вашу с ней, московскую, продал!
       -- Да, но почему с хирургом?
       -- Любовь, должно быть... не знаю. Но хирурга после той операции из медицины уволили и даже едва не посадили за самоуправство, поскольку своей операцией он нарушил стандарт лечения и инструкцию Минздрава.
       -- Какая чушь! Зато ведь он спас человека! Если у него такие руки - нет ему в медицине цены!
       -- В Германии, соглашусь, не было бы ему цены, но у нас правила иные. Однако поскольку та история с хирургом меня чем-то зацепила, я помог этому парню устроиться в одно космическое бюро, где он теперь своими чудо-руками собирает начинку для спутников. Так что повезло сестре твоей. И имей в виду, что она свадьбу откладывает, чтобы тебя дождаться. Появись!
       -- Спасибо тебе. От всего сердца спасибо!.. Удивительно, насколько всё просто разрешилось... И никакого миллиона не потребовалось... пустое это.
       -- Не знаю,-- ответил Балашов отстранённо.-- Ну вот, как видишь, выполнил я свой долг перед тобой, пора и по делам. Хочу напоследок ещё вот о чём спросить - возвращаться к нашим не собираешься?
       -- Возвращаться? А что, есть такая возможность?
       -- Есть. Бывших чекистов ведь не бывает.
       Родион задумался. Он понимал, что мог не спешить с ответом, что мог произнести ответ нейтральный и допускающий различные толкования,- однако именно в этот момент мимолётной задумчивости охватившей его всего целиком, он почувствовал внутри себя чудовищную, неподъёмную усталость, с которой продолжать жить было больше нельзя.
       И потому, помолчав немного, ответил:
       -- Давай попробуем, чтобы первый в истории бывший чекист появился. Извини. Я не предатель, не изменник - просто устал, устал бесконечно. Другой какой-то жизни желаю... хотя вряд ли она и придёт.
       -- Что-то придёт, не грусти,-- ответил Балашов, поднимаясь со скамьи.
       Родион встал за ним следом, с пронзительно горечью осознавая, насколько невозможно-фантомной для его положения бездомного бродяги является сегодня любая иная судьба. Особенно теперь, когда оставшихся при нём последних трёхсот долларов, припрятанных через дырку в подкладке износившегося пиджака, едва ли хватит, чтоб хотя бы навестисть сестру.
       -- Так есть у тебя какие-нибудь серьёзные планы?-- поинтересовался Балашов.
       -- Серьёзных - нет, разве что артистом в массовку,-- ответил Родион честно.
       -- Тогда к Шульману ступай.
       -- У меня денег не хватит туда вернуться. Да и как мне там жить? Нет, не желаю.
       -- Не надо никуда ехать. Он теперь здесь работает.
       -- Это шутка?
       -- Это официальная причина моей сюда командировки. Шульман по тому делу до сих пор числится свидетелем - как никак, на вверенной ему территории хранились деньги коррупционеров! Но, думаю, что он выкрутиться. Кстати, и Шульману, и всем, кто в тот вечер находился на сцене, страшно не повезло - в их сторону даже рваного доллара не залетело, весь миллиард публика с собой унесла, а их до сих пор по следователям таскают! Правда, всех, кто захотел сменить место жительства, с подписки отпустили, и Шульман сейчас принимает здешний драмтеатр.
       -- Ты будешь с ним сегодня встречаться?
       -- Вчера встречался,-- ответил Балашов, показательно зевнув.-- Сегодня встреча назначена в четыре дня, в кафе напротив центрального фонтана. Но я не приду, лучше пораньше в Москву улечу. Хочешь - явись. Четыре часа, фонтан напротив.
       -- Понял, спасибо,-- ответил Родион, пожимая протянутую для прощания руку.-- Впрочем, вот что я хотел ещё сказать: всю ту швейцарскую историю придумал и раскрутил не Шульман, а исключительно я сам. Шульман лишь подбросил идею, от которой на следующий день был в ужасе, и встреч со мною всячески избегал.
       -- Но ведь-таки подбросил!-- усмехнулся Балашов, и, опустив ладони в карманы плаща, зашагал прочь.
       Глядеть вслед удаляющемуся полковнику, без недели генералу, долго не пришлось: со стороны тёмнеющей аллеи внезапно вырулил за ним чёрный наглухо затонированный джип, который затем на огромной скорости понёсся прочь от центра, в направлении на аэропорт.
       Возможность встречи с Шульманом безусловно воодушевила Родиона, однако как встречаться в вонючем рубище, небритым и неумытым?
       Без особого упования на возможность что-либо изменить, Родион понуро брёл по приморской части города, щедрой на рестораны, ночные клубы и прочие небедные места, по вечерам собирающие состоятельных и удачливых прожигателей жизни, но в часы утра пустынные и по-особенному холодные. Из одной приоткрытой двери, как ему показалось, доносились азартные отзвуки - и он, не задумываясь, завернул туда.
       Это было подпольное казино, ещё не успевшее закрыться после утомительной игровой ночи. Он подсел к двум утомлённым от ночного бдения господам, очевидно не спешащим отправляться по квартирам в желании отыграться.
       Терять Родиону было нечего - он поставил весь свой актив, спрятанный в подкладке пиджака, обмененный на пятнадцать тысяч подпольных жетонов. Родион был голоден, зол и играл жёстко, вскоре сорвав банк. Сдали карты по-новой - результат был тем же. К столику, заинтересовавшись, стали подтягиваться новые люди - но судьба сегодня была благосклонной исключительно к Родиону. Спустя час он покинул заведение, рассовав по карманам без малого полмиллиона рублей и успокоив себя стаканом доброго виски.
       Далее его пусть лежал в "гостиницу на час", где сняв номер ровно на данный срок, он принял душ и сбрил бороду.
       Далее, дождавшись открытия магазинов одежды, он окончательно вернул себе нормальный человеческий вид.
       Ровно в четыре Родион вошёл в дверь в кафе, расположенного напротив городского фонтана.
       Несмотря на обилие публики, Шульмана Родион обнаружил сразу. Режиссёр сидел за дальним столиком возле тёмной стены и грустными глазами смотрел куда-то неопределённо вверх, напрочь забыв про остывающий кофе.
       Когда Родион обозначился подле него, лицо Шульмана озарилось одновременным восхищением и испугом.
       Они дружески обнялись, Родион присел за столик и дал знак официанту, чтобы тот принял заказ. Однако этот невинный жест разбудил в режиссёре волнение.
       -- Ты уж прости меня,-- поспешил тот оправдаться,-- но я здесь одного важного человека жду. В любой момент может заглянуть.
       -- Не заглянет,-- успокоил его Родион.-- Этот человек сегодня утром специально меня разыскал, чтобы удостовериться в том, что наши с ним пути разошлись. Сообщил по старой дружбе, где ты будешь находиться, и покинул город.
       Внимательно выслушав Родиона, Шульман не спешил с ответом, тщательно выверяя и оценивая прозвучавшие слова. И только убедившись, что количество возможного в них скрытого смысла значительно уступает их ясности, понемногу начал становиться прежним Иосифом.
       Стараясь не касаться известных событий, он рассказал о переезде, о новой работе и новом театре. Родион слушал его с исключительным вниманием, нехарактерным для их прежних встреч, что режиссёра явно озадачивало. Однако вскоре повод для настороженности исчез:
       -- Я решил, Иосиф, завязать со всеми своими старыми делами. Возьмёшь к себе в труппу?
       -- Конечно, разумеется!-- ответил Шульман почему-то громким шёпотом, не скрывая борьбы с охватившим его волнением.-- Прекрасное решение! Ты актёр прирождённый, ты великой актёр, Родион! Мы с тобой всех конкурентов сделаем... горы свернём!
       -- Хотя бы попытаемся,-- ответил Родион с явным скепсисом.-- Поздно, Иосиф, поздно приходят к людям хорошие мысли и правильные решения, слишком поздно, когда половина жизни позади... И поздно нам искать выигрышные роли!
       -- Брось!-- отказался соглашаться Шульман.-- Ты не актёришка какой-нибудь затрапезный, ты не того уровня, чтобы роли разыгрывать! Ты себя лично в любой, абсолютно в любой роли воплотить сумеешь, ты понимаешь? Ты великий мастер...
       -- Не уверен. Но то, о чём ты говоришь, я постараюсь сделать за неимением альтернатив.
       -- Он постарается! Нет, Родион, нет, ты, всё-таки,- гений! Такую роль осилить без фальши! Ни разу не оступиться! Но ведь ты и сам, подлец такой, скромник эдакий, не давал ни малейшего шанса заподозрить в тебе подобный талант, так ведь? Мама твоя вроде потомственный химик, внучка аспирантки самого Менделеева, верно я твои застольные рассказы вспоминаю? А твой дед по линии отца должен был за какой-то завод получить Сталинскую премию, но пролетел?
       -- Всё помнишь, молодец. Тот завод до сих пор работает, а премию лишь потому не дали, что у деда в роду нашли купцов.
       -- Купцов, говоришь? А ты глубже по родословной не копался?
       -- Никогда времени не было. Помню, что по линии деда купцы были только в двух поколениях, а до них - все сплошные крестьяне. Впрочем, имелась, кажется, одна залётная прабабушка. Приехала с цирком из Германии, получила травму, осталась немного подлечиться - и задержалась на целую жизнь.
       Услышав об этом, Шульман буквально просиял:
       -- Я так и думал! Как же глубоко зарыты у нас таланты!
       -- У нас много чего зарыто,-- усмехнулся Родион, почему-то вспомнив про Рифтовый заповедник и про старую дачу в его начале.-- Надежда, как помню, той осенью многое мне на этот счёт рассказывала...
       -- Надежда? Так она же теперь тоже здесь, тоже решила в новый театр переезжать.
       -- Здорово! А что она - продала свою чудную дачу в заповеднике?
       -- Нет больше той дачи, снесли. Теперь там щебень роют в горах!
       -- Щебень роют? Насколько я припоминаю, бывший губернатор собирался под видом щебня толкать за границу редкоземы и даже золото. Неужели эту аферу не остановили?
       -- А кто бы остановил? Бывший губер подготовил, новый - пользуется, и не без пользы, надо полагать. Оттого, наверно, бывшему всё никак приговор не огласят. Всем ведь срока дали - а с губером не спешат, благоденствует под облегчённой подпиской. Вскоре, говорят, и вовсе отпустят по здоровью. Как тебе?
       -- Да никак, мне Гекуба ближе... Я расправы над ним не жажду - только бы вот лишили его пожизненно водительских прав! Ведь в остальном он не опаснее других.
       -- Все мы опасны, только каждый по-своему,-- грустно произнёс мудрый Шульман, после чего вдруг внезапно оживился и даже привстал, вглядываясь в сторону входа.-- Принимай поздравления, прибыло нашего полку!
       Родион обернулся - и тоже вскочил, увидев направляющуюся к ним Надежду.
       -- Невозможная встреча! Асторин, ты живой и свободный! Как же я рада!
       -- А ты всё та же... дыша духами и туманами... Хотя нет. Я пошлю тебе чёрную розу в бокале золотого, как небо, аи!
       Они обнялись и расцеловались.
       -- Асторин, неужели ты задумал очередную мистерию? Поделись тогда!
       -- Увы! Ротшильдов дух меня покинул, и фонтаны из долларов уже не возобновятся.
       -- Очень жаль. Парочка миллионов подъёмных нам бы не помешала, разве не так, Иосиф Маркович? Вам бы в самый раз на новую постановку - "Кому на Руси жить хорошо, дубль два!"
       -- Правильнее теперь - пьесу Горького "На дне",-- уныло отозвался режиссёр.-- И вообще-то, товарищи, привыкайте отныне работать по госрасценкам. Если, конечно, у Родиона Кирилловича третьего миллиардика где-нибудь не завалялось. Разумеется, в долларах, как он с телеэкрана в своё время обещал.
       -- Я бы и от рублёвого не отказалась. Много ль ли надо женщине для счастья?
       -- Разумеется, самую малость,-- сыронизировал Шульман.-- Но мы теперь здесь все на твёрдом окладе, зачем излишков желать?
       -- Хотя бы затем, чтобы сменить фамилию. Надоело быть Фюрстенберг.
       -- Ну-с, знаешь ли,-- с едва уловимой грустью взглянул Шульман на Надежду,-- это не ко мне. Сбор труппы на сегодня отменён, прогуляйся-ка ты поэтому лучше с Родионом Кирилловичем, покажи ему город, в котором он решил остаться.
       -- Асторин, ты у нас остаёшься, это правда?-- встрепенулась Надежда.-- Я не ослышалась?
       -- Да, он остаётся,-- ответил за Родиона Шульман.-- Поэтому подышите воздухом весны и обсудите всё, что необходимо обсудить, на пока ещё трезвую голову. А я часиков до семи тут посижу - вдруг товарищи придут пообщаться?
       -- Не придут, Иосиф. Мне обещали.
       -- Обещать - не значит жениться.
       -- Я сказал полковнику...
       -- Что сказал?
       -- Что ты не виноват.
       -- Спасибо. Но я, знаешь ли, из тех моряков, которым на вахте всё же спокойнее... А вам в самом деле будет лучше погулять - какая погода!
       На улице, где весеннее солнце уже заметно прогрело воздух и сделалось по-настоящему тепло, весело и легко дышалось. Родион и Надежда по бульвару углубились в городской центр, немного поплутав по переулкам которого дошли до набережной, где солёные морские брызги, соединяясь со смолянистым ароматом нагретых солнцем сосновых стволов, возбуждали в сердце особенный дух к перемещениям и переменам.
       Но Родион, словно не замечая этого духа, продолжал расспрашивать о прошлогодних событиях и судьбах общих знакомых, прошедших через них.
       --...Значит, там в драмтеатре набрали полностью новую труппу, из старых не взяли никого?
       -- Просто все, вплоть до декораторов и гримёров, уволились из солидарности с выгнанным Квазимодо.
       -- А что с Квазимодо? Он же пропадёт.
       -- Есть шанс, что нет. Выяснилось, что если сделать ему операцию в Германии, то он сможет заговорить. Объявили сбор пожертвований - и ты знаешь, некоторые из зрителей, удачно сходивших на ту премьеру, принесли больше миллиона в валюте. Геленка наша Завиршина переговоры с немцами ведёт сейчас.
       -- Я не ослышался - почему Завиршина?
       -- Потому, что перед новым годом Геленка вышла замуж за Завиршина, это же элементарно, Асторин!
       -- Поздравляю!.. Но ведь теперь они оба - сумасшедшие!
       -- По отдельности - да. Но в браке стали, как говорят, нормальными людьми.
       -- А как Токмаков? Как Левашов? Без их помощи я бы вряд ли сегодня с тобою разговаривал.
       -- Всё у них хорошо, не переживай... Все воды и волны прошли над ними.
       -- Да, псалом сорок первый... Они достойны.
       -- Более чем.
       -- А что с гендиректором Непойманных? Его не сменили?
       -- А за что менять? Ведь поскольку он не пойман, то продолжает руководить.
       -- А какова судьба Табачной? В ту ночь, насколько я смог разобраться, ей удалось уйти от погони.
       -- Да, но вскоре схватили. Однако ей повезло: адвокату удалось добиться, чтобы суд был с присяжными. И присяжные единогласно оправдали её.
       -- Искренне рад... Что ещё у нас? Про дачу твою я уже знаю, и знаю про Рифтовый заповедник, которого больше нет, потому как не могло быть иначе... Никого мы не забыли? Слушай - а как же тогда Рощина со своим домиком на краю земли? Заставили на старости лет съехать в квартиру?
       -- Она ушла.
       -- Ты имеешь в виду...
       -- Она ушла в море. Я не сумела приехать к ней в конце декабря, когда назначили переезд,- вместо меня там был Токмаков. Он потом рассказывал, что как только рабочие-таджики, прибывшие на снос маяка, закончили перетаскивать в грузовик её вещи, Рощина попросила спустить её вниз, к лодке,- как бы попрощаться. Они её спустили вчетвером - ноги-то у неё отказали совершенно - а она раз! - и на руках переметнулась в шлюпку, да и за вёсла. Руки-то ведь у неё здоровыми и сильными оставались!.. Таджики, известное дело, океана пуще смерти боятся, пока поднимали шум - Рощина на вёслах уж на полмили ушла. Пока ей кричали, вызывали катер МЧС - ветер задул со снегом, волны высотою в дом... В общем, принял её океан, как она мечтала... оттуда ведь и в самом деле ближе до звёзд.
       Выслушав этот рассказ, Родион замедлил шаг и вскоре облокотился на гранитный парапет, за которым продолжали биться о прибрежные камни волны нескончаемого, словно дыхание вечности, морского прибоя.
       -- А ты в самом деле решил вернуться в театр?-- поинтересовалась Надежда после очень долгого, но почему-то совершенно не тягостного молчания.-- Для человека с твоими способностями это ведь не самый лучший хлеб.
       -- Зато это единственное место, где я ещё могу принести людям пользу.
       -- Не стану спорить. Но тебе здесь будет очень трудно, особенно после того, что о тебе написали в Википедии.
       -- В Википедии? Кто написал?
       -- Мне кажется, один тип из комитета по культуре, который нашу премьеру до такой степени жаждал запретить, что отказался прийти. Теперь, поскольку будет жалеть о том всю оставшуюся жизнь, пишет о тебе гадости, привыкай!
       -- А что же он пишет?
       -- Вот, полюбуйся,-- Надежда включила и протянула свой смартфон с засветившейся на экране страницей.
       -- Глаза посадил, теперь очки нужны... прочти-ка сама.
       -- Хорошо, читаю. "Родион Асторин, бывший ученик Шульмана, приехал в наш город в образе преуспевающего банкира, сулящего золотые горы. По всем свидетельствам, пребывание его у нас протекало беспутно, среди пьянства, картёжной игры и непрекращающихся тусовок, хотя деятельность его была довольно плодовита..." Ну, как тебе?
       -- Насчёт картёжной игры он соврал, я не играл там ни разу и вообще стараюсь без особой нужды карт в руки не брать. Ну а по остальному - в точности формулировок автору не откажешь. Единственно, что он упустил, живописуя меня такого,- это одна фраза, которая обязательно там должна присутствовать: "Забыт он будет скоро". И мы, давай, забудем обо всём том, пошли.
       -- Куда?
       -- Тоже кое-что напишем.
       -- Любопытно. И что же именно?
       -- Заявление на смену твоей фамилии.
       -- Асторин! Ну ты... и наглец!
       Надежда взглянула сперва по-театральному грозно, затем в её взгляде зажёгся прежний молодой огонь,- и под оглушительным ударом набежавшей волны Родион впервые в жизни вдохнул через поцелуй свежий аромат обыкновенного и крепкого счастья, одновременно наслаждаясь, словно зримым прекращением странных и нелепых химер прошлого, видом стремительно уходящей в песок пены, оставляемой шипучим следом нескончаемого прибоя.
      
      
       Московская область,
       26/XII-2017 - 28/IV-2018
      
       Ред. 07/V-2018
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Шушкевич Юрий (yuri_shushkevich@mail.ru)
  • Обновлено: 08/07/2018. 386k. Статистика.
  • Повесть: Проза
    •  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта.