Lib.ru : Симонова Дарья Всеволодовна. Черный телефон

Черный телефон

Глава 1.

Самозванцы

Вечер получился дивным. Выступали кратко, закусывали вкусно. Маленький праздник был в честь выхода сборника современной скандинавской новеллы. А с переводчиками всегда легче -- ведь они не обременены тем мучительным грузом тщеславия и недооцененности, которые несет в себе автор оригинальной прозы. Они всегда в выигрыше: если книжку не хвалят -- можно списать изъяны на автора. А в случае успеха -- львиную долю присвоить себе. Редкий момент, когда можно заслуженно погреться в лучах чужой славы.

Однако этим наблюдением Таня не делилась с коллегами. Опыт ей подсказывал, что в клубе "Грин", где она работала и где сегодня бурлила вечеринка, ее суждения потонут в гуле восклицаний. Интересный разговор не родится, она не станет звездочкой этого вечера. Смешные мысли. Таня и не стремилась никогда быть в центре внимания -- только сочувствовала всегда здешним завсегдатаям, которые безуспешно хотят добыть славу в кругу своих же коллег. Бессмысленное занятие... но что им, бедолагам, делать, не идти же в народ.

В тот день в центре собрались симпатичные шутливые интеллектуалы, вспоминавшие легендарные тонкости перевода "Малыша и Карлсона". И, конечно, все были счастливы, что в нашу меркантильную эпоху, затея со сборником удалась. Ныне подобные начинания -- что черная икра. Дорого и чревато некондицией. Однако виновник торжества вышел красавцем. И в том, как ни печально была заслуга его "родителя" - известной сволочи Семена Штопина.

Но в его сторону Таня предпочитала даже не смотреть. Целее будешь! И сохранишь неожиданное очарование сентябрьского дня и дух торжества, к которому многие оказались причастны, и потому гостей было много, и Таня с внутренней несуетной улыбкой пожалела, что этот вечер не случился несколько лет назад, когда она чувствовала себя такой одинокой и могла бы завести приятное знакомство, которое потом могло бы перерасти в накатанное-намоленное "нечто большее". Жалеть ей было в сущности не о чем -- она теперь не одна. Впрочем, всегда есть о чем жалеть, не так ли... особенно когда на тебя в упор смотрит любимый Фантом. Был у Тани такой мистический незнакомец -- мужчина, которого она время от времени встречала на вечеринках, в полночном метро, на вокзалах, уезжая в другие города... Таня была уверена, что лишь она замечала эти нечаянные встречи, а ее таинственный визави был слишком колоритен и избалован вниманием для того, чтобы запомнить обычную женскую внешность. Однако теперь он улыбался ей и с игривым шиком поднимал рюмку, словно приветствовал давнюю приятельницу. Тане ничего не оставалось, кроме как улыбаться ему в ответ, понимая, что сказка кончилась. Одно дело -- тайна, другое дело -- флирт, блудливая элегантность уверенного в себе самца.

Интересно, какое отношение он имел этот мистер Икс к скандинавскому сборнику? Сейчас самый подходящий момент, чтобы это узнать. Но кто бы мог подумать -- Таню опередил Штопин! Эти двое были знакомы. Из всех поворотов сюжета -- самый неповоротливый. Как же его величество случай допустил такое бездарное убийство интриги! - сетовала Таня, обескураженно снимая кожуру с бог весть какого по счету мандарина. Она огляделась вокруг -- ей срочно нужен был осведомитель. Но идеальна в этой роли лишь Бэлла Максимовна, директор и бесперебойный "источник питания" всего, что происходит здесь. Она-то знала все и обо всех, но так не вовремя отчалила на Сардинию. Впрочем, бразды правления она не упустила бы, даже улетев в другую галактику. Так уж устроена неистовая Бэлла. Боится, что без нее все пойдет неправильно. К сборнику - виновнику торжества она тоже приложила руку. Точнее к иезуитским издательским интригам, в результате которых он был издан. Несмотря на козни коммерческого директора и отдела продаж, которые изо всех сил сопротивлялись всему разумному, доброму, вечному. Ведь эта триада плохо продается!

Но к черту эти круги на воде. Сейчас надо узнать статус незнакомца, погибшей мечты! И перед Таней, словно плод осколка скатерти-самобранки, появилась Кира с бокалом Мартини. Общительность Киры была безгранична, а уж сдобренная вермутом была подобна стихийному бедствию. "Кто это?" - без лишних предисловий Таня обратилась к разговорчивой коллеге, и это было руководством к действию, почти приказом. Но Кира только распахнула удивленную улыбку, опасно качнув своим бокалом.

-Ты про кого?

Ее замешательство можно было понять -- рядом со Штопиным уже клубились другие лица, незнакомец исчез, растворился в праздничной сутолоке.

Беда в том, что Таня была застенчива. В запале, в гневе она могла выступить в защиту несправедливо осуждаемых, но умело влезть в разговор "нужных" людей или первой подойти и заговорить с мужчиной, который нравится -- ни за что. И даже если она выдавливала из себя попытки побороть скованность, это не приносило нужных плодов. Ее как будто не замечали, и от того она становилась еще более застенчивой. Хотя шутки ради, на кураже, могла запросто пригласить Челентано на румбу. Натура резких переходов.

С такой натурой трудно манипулировать людьми и добиваться от них желаемого. Ты во власти стихии, имеющей мало общего с твоим эго. Таня до их пор с этим не смирилась, и потому теперь только растеряно смотрела на Киру, которая жаждала подробностей. Но, к счастью, милейшая подруга была импульсивна и через пару секунд ее увлекла совсем другая тема. А Таня... благодаря мистическому появлению ее Фантома она напряженно вглядывалась в лица. Она словно пыталась запомнить пришедших в тот вечер, еще не зная, насколько это окажется важным.

-Вам известно, что ни один президент или монарх ни разу не умер от рака! - басил Слава Птенцов, увлекавшийся теориями заговора и с удовольствием их плодивший. Он, всегда вольно обходившийся со своим историческим образованием, на самом деле обожал джаз. И сегодня на сцене весь вечер играли его друзья-музыканты, а он, изрядно набравшийся, истерически рекламировал виртуозный свинг саксофониста, которого знал с пеленок. Всех забавляло то, что Слава был заместителем Бэллы по хозяйственной части, а на деле заведовал чем угодно, только не хозяйством. Ошибки, просчеты и недоделки Славы Птенцова обычно исправляли его коллеги, но злиться на него было совершенно невозможно. Он был обаятельный -- это во-первых. А, во-вторых, попробуй тягаться с этим сокрушительным, как водопад в Андах, потоком сознания. Птенцов, или как его называли, Птенчик, сумел рассмешить Таню даже в самый страшный ее день. Впрочем, это было давно, и не стоило ворошить прошлое сейчас, когда все шло самым чудесным образом.

Только жаль, что Бэлла не наслаждалась триумфом. Она посвятила клубу "Грин"... жизнь? Нет, жизнь она почему-то посвятила больной сестре и племянникам-близнецам. Чего никто из ее окружения до конца не понимал. Ведь Белла была вовсе не жертвенной натурой. Она была человеком ураганных чувств, и Таня всякий раз замирала в тоскливом предвидении, когда чеканные каблуки-молотки начальницы приближались к ее рабочему месту. Ведь когда Максимовна бывала расстроена, подчиненным приходилось гнуться под бурей и натиском, но когда гроза проходила -- Бэла излучала эйфорический позитив. "Ну ты же знаешь, я терпеть не могу офисную работу, я вольная птица!" - напоминала она всякий раз Тане после трудного дня. И это должно было оправдывать перепады настроения. Оправданий, однако, не требовалось. Таня так уставала к концу дня, что едва языком ворочала -- Бэлла умела выжимать соки. Но это была насыщенная жизнь во имя высокой цели. Вот только иногда Бэлла срывалась со своего рабочего трона и неслась к своим родным. Или не приходила несколько дней в "Грин". И тогда все знали, что дома у Бэллы Максимовны что-то не так. Но она все уладит. Обязательно уладит.

Когда-то, очень давно Таня видела семью Бэллы. Сестра была еще более-менее здорова. А близнецы были маленькими. Когда-то Таня видела и другое: у Бэллы был друг. С которым ее связывали очень болезненные, но яркие отношения. Он был художник. И он нарисовал своей подруге картину под названием "Твои дети". Он нарисовал детей, которых никогда не было. О которых Бэлла только мечтала. Или... не мечтала. Они с Таней не касались этой темы. Но однажды Бэлла вывесила эту картину на одной из выставок в клубе "Грин". Он тогда и назывался иначе, и все было по-другому... И вот Бэлла решила всему свету показать "Твоих детей". То есть "своих", но по ее замыслу это название должно было пробуждать в каждом их нас вселенское материнство. Осознание, что все дети - "твои". Одним словом, гуманитарная художественная концепция. Время тогда было такое -- сплошные концепции.

Впрочем, эти чудеса миновали Таню. Она тогда еще не работала в клубе "Грин". Тогда и клуб был скромной библиотекой имени Александра Грина, а Бэлла -- нескромной библиотекаршей, у которой была мечта. Ни много ни мало - центр современного искусства. Бэлла была одной из первых, кто раскусил, что за пыльное сокровище -- эти библиотеки, непаханое поле в шикарном центре города. На эту мысль ее навел один из ее монументальных любовников, замешанный во властных структурах. Однажды он пришел на Бэллин день рождения с редкими в то время орхидеями и открыткой "Пускай в твоей жизни горьким будет только Максим". Бэлла была чувствительна к проявлению искры божьей на манжетах, и она присмотрелась к красивому окладистому чиновнику попристальнее. Тем более, что он, сам тогда не ведая, попал в больную точку. Отца Бэллы звали Максим и он рано умер. Его имя не упоминалось всуе.

Человек из властных структур показал своей новой пассии тропинки к денежным ручейкам, и семя упало на плодородную амбициозную почву. Бэлла все устроила так, что в обычной библиотеке стали происходить необычные вещи -- выставки, вечера, тусовки и откровенные богемные пьянки. Но Бэлла быстро смекнула, что когда в богом забытом местечке буянит талантливый и даже известный в узких кругах человек -- то это может стать достоянием истории. И рано или поздно Бог вспомнит об том месте, и тогда появится фишка. А раз есть фишка, то можно выкорчевать деньги на приличный ремонт. Словом, шаг за шагом Бэлла растила свое дитя...

Этапы большого пути пропустим. Их, как пейзажные описания, обычно пролистывают. Таня ненавидела эту несправедливость и потому, сколько себя помнила, училась рассказывать о пережитом вкусно и завлекательно. Потому Бэлла и пригласила ее к себе. Таниной задачей было сохранять впечатления свежайшими и облекать их в рекламные панегирики. Чтобы в клубе "Грин" продолжал бурлить неиссякаемый и изобильный поток творческих энергий.

Вечеринка в честь скандинавского сборника должна была быть подана особо. В отсутствии предводительницы Таня обязана была ничего не упустить. Но взгляд ее то и дело выскальзывал из делового тонуса, словно локоть, подпирающий хмельную голову, который низвергается со столешницы. Она замечала, что новенький сотрудник Давид очень легко влился в разговор одной влиятельной редакторши крупного издательского дома и ее свиты. "Вот ведь, без году неделя, а туда же. Зачем ему эти монстры? Только не говорите, что он тоже переводчик... писатель... поэт... художник...", - усмехалась про себя Таня и одновременно завистливо корила себя за созерцательность. Ей-то как раз не помешало бы приручить этих монстров, но -- в который раз за вечер! - она пожалела, что не умеет нравиться нужным людям. Если бы она так же, как этот миловидный чернобровый парень, плевать хотела на связи, - она бы развернулась. Пока тебе все равно, ты паришь, ты красивый, свободный и молодой...

А Бэлла давно зудела: когда ж ты, наконец, научишься выкладывать себя на витрину в выгодном освещении?! Но, видимо, красавчик Давид был бы куда лучшим учеником.

Бог с ним. Таня заметила также, что у Ляли наворачиваются слезы, но она держит фасон. Наверное, на нее опять накричал муж. Мерзкий тип. Но она терпит. Потому что... далее Таня помнила наизусть: "...он женился на бабе без квартиры с трудным подростком". Народная библия, не иначе. Все привыкли к жлобству лялиного супруга, все принимали его как неизбежность петушиного крика на рассвете или вечерних автомобильных пробок. Никто ни разу не остановил его фарисейские потоки брани... Но почему?! Таню не раз захлестывал гнев, особенно, когда она была уставшей или расстроенной. Она мечтала подойти и наотмашь врезать по злой рыхлой морде, но ей говорили: "Не вздумай! Сами разберутся Это их дело. Милые бранятся..." - и далее по накатанной. А кто говорил? Прежде всего, ее собственный муж. Тем самым Ник укреплял танину уверенность в том, что самое опасное место для женщины -- это ее семья. От нее тебя точно никто не защитит...

-Ночная кукушка все равно всех перекукует! - по цитируемости это была наипервейшая максима в семействе Тани Нестеровой. Ее обгоняла лишь сентенция о том месте, которому пьяная женщина не хозяйка. Как ни странно, и среди таких заповодей можно чувствовать себя счастливой. У Тани случалось. Но в последнее время все реже.

Кукушка... это уже не кукушка, это уже ночной стервятник! Таня стала пробираться к Ляле, думая оказать первую утешительную помощь, но ее так некстати подрезала мадам Девяткина. Игнорировать эту особу было нельзя -- она могла написать жалобу в департамент. Тот, кто не знал Девяткину, мог бы счесть это шуткой, но увы. Татьяна не уставала удивляться живучести касты стукачей -- при всех режимах и во всех заводях. Девяткина же -- случай особый. Много лет назад в библиотеке имени Грина родилась традиция -- трогательные камерные концерты студентов консерватории и детей из музыкальных школ. Времена менялись. Бэлла, придя к власти, обнаружила, что субботние музицирования уныло обветшали. Молодая поросль устремилась на другие площадки, а в зрительном зале осталась категория тех, кому сильно за... Бэлла, обозвав увиденное богадельней, решила с этим покончить. Но старая гвардия завсегдатаев взмолилась. Им были остро необходимы эти встречи по субботам. И Таня заступилась за "полторы калеки". Ей стало жаль лишать благодарных и беззащитных стариков последней радости жизни, которая и так на исходе -- а была ли она и до этого счастливой? Бэлла только тяжко вздохнула на гуманную философию. И вскоре Таня поняла, почему. Среди симпатичной публики ей встретились настоящие монстры, и мадам Девяткина была главным. Когда субботние сборища грозились быть прикрытыми, она взяла на себя организацию концертов, чему сама Таня и потворствовала -- все равно этим заниматься было некому. А Девяткина сотрясалась инициативой. Но, увы, опасной. Она не уставала, как Хрущев, громить современное искусство, которое оживило библиотеку духом модного креатива. Девяткина же и ее приспешники ратовали за монотонную классику и пухлощекий соцреализм. Ее тирады были агрессивны и сопровождались зловещим посвистом неплотной вставной челюсти. Таня вообще толком не знала, что она хочет. Но на всякий случай никогда не спорила с ней и не умела давать отпор.

-Татьяна, я что-то не пойму, эту субботу вы опять у нас отбираете?

Таня была не в курсе, чьи внезапные планы обрушились на субботу, но она знала одно: сейчас Девяткина вопьется в нее своим жестоким жалом и будет попрекать ее тем, что прошлый концерт опять никто не удосужился даже сфотографировать, уж не говоря о видеосъемке, а ведь "на сцене происходили такие тончайшие вещи!". Меж тем нынешний пьяный табун снимают аж две камеры и фотографируют бессчетно... И почему никак не вернут статуэтку Грина, которая пропала лет пять назад и которую "поди продали на черном рынке". И далее в духе марксистско-ленинского абсурда. И Таня мечтала о том, чтобы странная скульптура -- кажется, обозначавшая слияние человека и вселенной -- которая стояла аккурат позади мадам Девяткиной, по божьему промыслу вдруг рухнула бы на злую ведьму. Недавно, рассеянно перечитывая дневники Александра Грина, Таня наткнулась на его слова о том, что Бог всегда наказывает тех, кто его обидел. Так или иначе, но наказывает. Без всякого участия самого обиженного... Идеальное стечение обстоятельств.

Мечтая о безгрешной расправе и обороняясь от Девяткиной, Таня даже разыскала заначку пирожков с капустой и последнюю бутылку вкусного розового вина "Ламбруска". Оно было спрятано для внезапного дорогого и важного гостя. Но, как это часто бывает, будет потрачено на обезвреживание гостя незваного. Ведь Девяткину никто не ждал сегодня... Пирожков с капустой тоже было откровенно жалко -- их делал отличный повар, входивший в золотой фонд полезных связей Бэллы...

-О, их-то нам и не хватало! - Тане преградила путь одна противная литературная девица, которую в тусовке прозвали Люда Шнырь за вездесущесть. С Таней они, конечно же, были знакомы, но обычно Люда едва поворачивала "головы качан" при виде столь малозначительных персонажей. Вот кто атаковал нужных людей с хитростью и свирепостью росомахи! И что удивительно: нужные, как впрочем и ненужные, люди не любили и посмеивались над Шнырем, - но своих целей она достигала. Надоедливая, без выдающейся внешности и напрочь лишенная обаяния, Шнырь уверенно шла в гору, и недавно захватила место ведущей рубрики в процветающем журнале. Теперь она позарилась еще и на пирожки. Судя по всему, они уже закончились на столах, а разгоряченные гости презентации жаждали закуски.

-Это для вип-гостей! - пресекла Таня всякие притязания на лакомство. Не без мстительного удовольствия, надо заметить. Бэлла яростно ее учила отшивать наглецов и хамов, и изредка это у Тани получалось. Дать по носу Шнырю -- удовольствие, что ни говори. Боковым зрением Таня видела, что Люда, обескуражено разгладив на груди колтун из этно-бус, вернулась в пригретую компанию за столиком, где несомненным гвоздем внимания был Штопин. Маленький островок ада! На мгновенье Таня даже пожалела глупую Люду -- попала как кур в ощип! Но увидев, как та льстиво чокается с монстром, поняла, что жалость тут не ко времени.

Временно задобрив Девяткину яствами, Таня пошла в зал, где резвились джазисты. И в полумраке, среди сонма лиц она снова увидела.... его. Своего фантома. Теперь он ни с кем не разговаривал. С него слетел лоск самодовольства, он казался притушенным, его застывшая сосредоточенная мимика рельефно обострила одиночество. Он не чувствовал таниного взгляда, судьба не собиралась помогать ей, как это обычно происходит в избитых мелодраматических сюжетах. Судьба -- сплошной бег с препятствиями. Преодолевая их, мы ждем вознаграждения -- и бываем жестоко разочарованы, когда вместо приза получаем новое препятствие...

Но ведь так и происходит, не так ли? Не одна неприятность за другой, а одна -- над другой! Кто сказал? Одна писательница - Таня не помнила, кто именно. Работая в библиотеке, она пропитывалась цитатами, но увы, не запоминала авторов. Но здесь -- в самое яблочко. Именно одна -- над другой. Жизнь - это печальное восхождение к невыносимой мудрости ничего не ждать. К невыносимой легкости бытия -- к чему же еще! Делать добро -- и бросать его в воду. Что давно знают на востоке, но никак не поймут на западе.

То ли это была музыка, под которую мы предаемся потоку сознания, то ли моментальное озарение, отпускающее здоровые инстинкты на свободу, но Таня вдруг легко подошла к своему заклятому незнакомцу и, словно всю жизнь не вылезала из роли хозяйки вечера, предложила ему освежить бокал. Ведь в руке у нее по-прежнему была бутылка "Ламбруски", которой она потчевала злую Девяткину. А он... трогательно-благодарно смутился, сказав, что такое невыносимо легкое, блестящее и розовое вино не для мальчиков.

Невыносимо легкое...

-Наверное, его назвали в честь Ломброзо, - улыбнулся он, разглядывая этикетку. - Знаете такого?

-Конечно. "Гениальность и помешательство", - быстро ответила Таня, словно на экзамене, хотя из-за музыки едва слышала своего незнакомца.

-... и учение о типах преступников. Вы кого-нибудь здесь различаете?

-Доброе начало разговора, однако! Но могу вам сказать откровенно, что самая таинственная личность для меня на этом вечере -- это вы.

Это было не пошлое кокетство, хотя вряд ли господин Фантом это почувствовал. Таня могла себе позволить правду -- ведь у нее не было далеко идущих планов. Легко говорить правду, когда ты бескорыстен. Фантом улыбался все на той же игривой волне, но говорил вполне серьезно. Он -- давний приятель Штопина. Этого факта было вполне достаточно, чтобы взорвать реальность игрой случая.

-Впрочем, ваше лицо мне тоже знакомо. Наверное, наши броуновские пересечения дают о себе знать. Пора нам, наконец, познакомиться и выпить на брудершафт старого доброго виски, -- с этими словами он достал фляжку со старинной монограммой. - Меня зовут Ян. А вас Татьяна, как я услышал. Мое имя -- часть вашего. Так что не потеряемся.

И сделав этот неожиданный вывод, он... стремительно исчез! Устремился к кому-то, его позвавшему, едва буркнув извинение. Таня лишь успела сообразить, что так и не изведала старого доброго виски. Вот и питай романтические иллюзии после таких обманов. Впрочем, ныне Таня благостно констатировала у себя отсутствие иллюзий. Во всяком случае, романтических. Она спокойно присоединилась к Славе Птенцову и коллеге Леночке, которые радушно нацедили ей пару капель ирландского напитка -- для утешения. Воистину, если перед тобой закрывается дверь -- где-то открывается окно!

Что было потом? Птенчик знакомил ее с музыкантами -- на предмет новых концертных планов, Таня обещала и лихорадочно записывала, зная, что все планы все равно перетасует указующий перст Бэллы. Но Таня смотрела на саксофониста и что-то в его сутулой пластике ее цепляло, и она старательно записывала его координаты. А саксофонист, этот честный масластый астеник, говорил, что не может понять, где в современной литературе граница между графоманией и профессионализмом.

-Ее нет! - запальчиво встревал Птенчик. - Единственный критерий -- твое или не твое. К тому же среди писателей нет профессионалов. Музыке надо учиться. А писать тебя никто не научит. Ты пишешь, пишешь, пишешь, как проклятый, ничего получая взамен, кроме насмешек и злопыхательской критики, ты пишешь и пишешь, и если ты все это не бросишь, то однажды выныриваешь из первого круга ада и понимаешь, что твои критиканы -- всего лишь бездари, которые сами ни на что не способны -- но ты никогда не сможешь им этого сказать. Сам себя не защитишь, кто умеет защищаться -- тот занимается другим делом, он торгаш или бюрократ. И когда ты начинаешь это понимать, то изредка на тебя, идущего в пустыне, проливаются капли признания, долгожданные и живительные. И ты плачешь от счастья, что до сих пор жив, хотя давно болен, измучен и одинок. Но почему-то тебе нужен только этот путь. Хотя ты навсегда останешься самозванцем. Нигде твоя профессия не будет удостоверена. Ни выборы, ни наследие -- одна милость божья, о которой, скорее всего, ты будешь оповещен только после смерти. Вот примерно так становятся писателями. При этом, будь ты хоть гением, любая злобная завистливая Моська в любой момент может обозвать тебя графоманом -- от этого не застрахован даже Лев Толстой. Потому что -- еще раз повторяю! - единственный критерий...

Саксофонист уже не слушал. Зато Тане было известно, кому не мешало бы послушать внезапный славкин прорыв в творческие горизонты. Ее мужу. Драгоценному Нику, мятущемуся в поисках признания. Именно этих слов он жаждал от нее, ближайшего свидетеля его пути. А она грешным делом все не могла уяснить, чего он так мучается. Пишешь в свое удовольствие -- и ради Бога. Зачем же так зависеть от чужого мнения, так страдать от него... Сама Таня, работая в "Грине" давно знала, чего стоят эти окаянные мнения, и насмотрелась на "мосек" самых разных пород. Она впитывала словесную импровизацию Птенчика, чтобы донести ее до Ника как утешение...

Она не знала, что его уже утешили.

Глава 2.

Рыжие ботинки

Затухающая вечеринка легла на женские плечи. Как и всегда. Убирать со столов пластиковый одноразовый хаос, коробки из-под пиццы, а также извлеченные для особо привилегированных гостей фужеры и прочий сумбур -- все это Тане было знакомо. И даже не слишком напрягало -- она любила их маленький уютный буфет, который всегда был украшен приятной выставкой -- картинами, фотографиями, этническими безделушками, словом, нагромождением всего того, что прекрасно своей непредсказуемой функциональностью. Кира, как водится, без умолку журчала. По залу и фойе бродили нетрезвые гости, которых ласково выпроваживал Давид. Кажется, кто-то из них был обеспокоен потерей, и Давид с церемонной вежливостью -- но одновременно с насмешливой дистанцией на грани прохладцы -- обещал, что вещица непременно найдется и будет возвращена своему хозяину. "Администрация коуба "Гыин" гаантирует", - его обаятельная легкая картавость придавала самому бытовому разговорцу светский оттенок. Его еврейские корни были очевидны -- не так как другие, материнские гены, уводящие на Кавказ.

-У Ляльки опять глаза на мокром месте. Наверное, опять ее урод?

-Разумеется! - ворчливо откликнулась Кира. - Уехал и не отвечает на звонки. Пропустил ежевечернюю смску. Теперь Ляля рисует себе апокалиптические картины: погиб, при смерти, бросил, внезапно рассвирепел!

Как мы жестоко ошибаемся в чужих мотивах... Пропустил смску! Таня была уверена, что Ляля блаженствует, когда тиран ослабляет петлю. Но нет -- она страдает... Ждет весточки. Жертва страсть как боится остаться без своего мучителя. Кто придумал эту адскую игру... А ведь сегодня было столько приятных мужчин. Редкий день, когда был возможен хороший улов. Нет, Таня вовсе не была сторонницей мстительных адюльтеров. Но тонизирующих искр флирта -- пожалуй. Они тебя ни к чему не обязывают, и рассеивают мрачные наваждения и страхи, во власти которых была теперь Ляля.

К тому же -- кто не не знает магию переключения внимания. Появился новый объект интереса -- и старый тут же шлет запоздавшую "ежевечернюю смску"!

-О, спасибо, что помогаешь!

Леночка наводила порядок за стойкой, хотя сегодня она могла бы этого и не делать. Таня давно сказала ей, что она может ехать домой, тем более жила она далеко...

-Нет, мне лучше здесь... А как ты думаешь, Ляля со своим когда-нибудь разведется?

Таня не ожидала вопроса. И он был ей неприятен, как запах тревоги. Нам обычно не нравится трагедия того героя фильма, которого мы ассоциировали с собой, ведь так... Но с Лялькой все не столь прямолинейно. Ляля с полным торжественным именем Лионелла была совсем не похожа на Таню. Как будто. Они были разные люди, но одной женской природы. Неуютно чувствовать свое родство с жертвой. Быть может, поэтому Татьяне так хотелось иногда избежать подобных разговоров. Пуля свистела слишком близко от ее собственной кармы, хоть это мало кто знал. Внешне их жизнь с Ником... нет, у них было все совсем иначе, абсолютно! Однако глубинный нерв тоже нарывал. Но, черт побери, зачем же сразу разводится?! Почему такие крайности?

-Я много лет наблюдала такое у своих родителей, - задумчиво продолжала Леночка. - Отец орал на маму, а она потом просила прощения. Унижалась, разве что ботинки ему не лизала, как провинившаяся собака. Я с детства не могла понять, почему тот, кто творит зло, не просто остается безнаказанным -- он еще и в выигрыше. Почему извиняется тот, перед кем должны извиняться? Такая семья - самое гнусное извращение.

-Девочки, кажется, я потеряла ключ от кладовки, - встряла Кира и, как ей свойственно, вместе в ключом моментально утеряла мысль. - Между прочим, Лена, эти извращения повсеместны. Кто-нибудь в семье обязательно унижен. И, кстати, не всегда женщина. Возьмем хотя бы нашу Нору. Она ж своего мужа загнала в могилу. А ведь какой чудный мужик был! Безотказный, терпеливый...

-Загнать в могилу -- какой интересный приговор! - саркастически усмехнулась Лена. - Ты так говоришь - "загнала"! - только потому, что он умер раньше ее?

-Только потому, что она -- мегера! Я бы умерла через неделю совместной жизни с ней. Такие люди -- для идеального преступления. Они отравляют одной своей энергетикой. И их в этом никак не обвинишь. Мужское свинство -- оно хотя бы очевидно. Ты знаешь, чего тебе ожидать, ты можешь приспособиться. Но если тебя тайно подтачивает нечто, которое ты даже не можешь описать словами... если диагноз так и не поставлен -- то ведь смерть страшна своей неотвратимостью. Ты даже не знаешь, как тебе спастись... а где наш Додик? Надо его попросить вынести мешки с мусором...

Давида явно передергивало от "Додика", и Таня решила разыскать его сама. Он прибирался в зале и на сцене, заботливо осматривая рояль и пытаясь его закрыть. Ключ, как всегда, заедал...

-Таня, смотрите, что я нашел! Кто-то забыл свои стихи.

-Тоже мне, находка. Стихов у нас тут, как грязи! Только не говори, что ты тоже поэт. Этого добра мы уже накушались, нам нужны крепкие молодцы...

-А вы послушайте:

Ты плачешь от того, что потеряла любовь?

Но найти ее -- нет ничего проще...

Она бродит рядом, по горбатым переулкам и дворам, где давно отцвел жасмин.

Любовь -- больная прокаженная девочка.

Нет ничего проще, чем провалиться в ее пропасть, рассыпаться на атомы в мучительной вспышке, разорваться в клочья

Так не плачь же... все поправимо этой вечной весной

Интересно, кто автор, да?

Таня смотрела на детскую радость Давида и думала: "Хотела бы я так же непосредственно реагировать на волнующее художественное слово. Я-то начинаю по-стариковски представлять образ неприкаянного пьющего поэта, не умеющего писать в рифму, с плохим запахом изо рта, которому не светят премии и лавры. Потому что время сейчас такое -- бесславия и тотального обветшания талантов.

-Давид, я обещаю тебе найти автора. А ты подежуришь как-нибудь за меня, ладно? И давай уже на "ты", а то я чувствую себя королевой-матерью.

Потом они болтали и сплетничали о сегодняшней презентации, и о том, будет ли продаваться этот сборник, и что для этого предпринимает Штопин.

-Кстати, почему вы все его так не любите? То есть я хочу сказать, в нашем коллективе его не жалуют... - поинтересовался Давид

-Потому что он мерзкий. Приходит, говорит всем гадости -- причем ведь знает, кому что больнее. Впрочем, в последнее время он прикусил язык, но вовсе не потому что облагородился. Может, затишье перед бурей. Или теперь кишка тонка поливать грязью клуб "Грин", теперь выгоднее с нами дружить. А раньше, когда он был всего лишь библиотекой...о, сколько дерьма он выливал на здешних сотрудников. Беззащитные библиотекарши, большей частью -- пенсионного возраста. Или молодняк, но без мужей -- так, чтобы некому было заступиться.

-А чего он прикопался? Что ему было нужно?!

-Он одержим ненавистью к бумажным книгам.И считает, что библиотеки больше не нужны. Да здравствуют электронные носители! Еще он не любит Александра Грина как проповедника ядовитого романтизма. Вообще у Штопина много патологий. Лично мне даже говорить о них утомительно. Слишком много гнусного с ним связано. Знаешь, он косвенно виновен в том... хотя это темная история, и она случилась еще до того, как я сюда пришла...

Таня почувствовала, как напряглось давидово любопытство и поняла, что обязана договорить.

-Из-за Штопина уволилась одна сотрудница. Очень нервная и ранимая. Оказалось, что она была больна. Вскоре после увольнения эта женщина умерла. Это был конец 1990-х. Все, что она любила и чему служила, вдруг стало ненужным. Она тяжело переживала этот слом...

-Странно, что после этого Штопина еще сюда пускают! Не понимаю, как такое допустимо -- совсем некому за женщину отомстить. Нет мужа -- есть братья. Есть отец... да я бы эту мразь растоптал...

Таня жалела, что заикнулась на такую тему. Могла бы предположить, что восточные крови закипят. А если бы она выложила всю правду? Правду о том, что в случае с Маликой -- так ее звали, и она была с Давидом одной крови, знал бы он... - так вот, у нее как раз был муж. И он ... хотел отомстить. Но с некоторых пор пропал без вести. Как в воду канул. Дети объявили о розыске. Но воз и ныне там.

Но Таня вовремя остановилась... этим Давида будоражить явно не стоило.

-Тогда скажите мне, зачем этот Штопин, ненавидящий книги, участвует в их создании? Он -- идеолог сборника, который мы нынче отмечаем...

-Если под идеологией ты понимаешь регулирование финансовых потоков, то да. Штопин благодаря своим связям нашел средства на издание, и, наверняка, солидный кусок откусил себе. Простой расчет. А идею он просто выудил из сонма таких же прекрасных некоммерческих проектов, большая часть из которых никогда не будет рождена... Со скандинавами сработало, потому что то ли в посольстве, то ли в обществе дружбы с Норвегией... или со Швецией нашлась дружественная волосатая лапка. При особом умении можно и самую что ни на есть бессеребреническую затею обратить себе на пользу. Деталей я не знаю -- Бэлла больше в курсе.

С Давидом было приятно поболтать. Уборка обернулась приятным продолжением вечера. Такое бывает... За временем Таня не следила. Ее, как и Лену, не особенно тянуло сегодня домой. Ведь там -- та жизнь, что одна неприятность над другой.

-Это афоризм Эдны Милли, кстати, - заметил Давид, едва пряча мальчишескую гордость своей осведомленностью.

-О, спасибо. А я ее совсем не знаю. Американка... - вот и все.

-В Америке она знаменитость. Я писал о ней курсовую. Она искренняя. Ее книги сжигали в "451 градус по Фаренгейту".

-Вон оно что -- ты тоже из нашего литературного гнезда!

-Отчасти. Но мне больше нравится исследовать биографии тех, кого мне нравится читать. Я хочу описать в полной мере их диагноз, - Давид смущенно улыбнулся.

-Еще один вариант "Гениальности и помешательства"?

-Да нет же. Во-первых, на гениальность я не замахиваюсь. В-вторых, у Ломброзо нет и не могло быть о тех, кого я люблю. В-третьих, он же первопроходец. У него все сыро, наивно, эмпирически...

Пока они увлекались эмпирикой, "Грин" опустел. Но не абсолютно.

-Так, ребятушки-козлятушки! - вторглась в идиллию Кира, сквозняком ворвавшаяся из фойе. - У нас в кладовке спит пьяный! Кто его подымет? Мы, полторы калеки? Мужики, как назло, все сдулись и срыли. И шо?

-А меня вы уже не учитываете? - усмехнулся Давид. - Пьяный человек -- обычное дело. Сейчас реанимируем. Только я не припомню, чтобы сегодня кто-то мертвецки набрался... Пили-то легчайшее винцо!

Таня тут же вспомнила фляжку со старинной монограммой. Хотя с чего она решила, что монограмма старинная? Бог с ней, со стариной! Просто фляжечка хранила кое-что погорячее вина. А ее владелец так скоропалительно исчез. Напился и упал? Обычное в наших краях продолжение знакомства, однако.

Снедаемая смятенным любопытством, Таня ринулась к кладовке. Но ее ловко подрезал Давид. "Пардон, но сначала лучше войду я!".

Каков джентльмен! Иди, дружочек... Кладовка была стратегически важной точкой для клуба. Она представляла собой не столько кладовку, сколько небольшую комнатку, которая в зимнее время служила гардеробом сотрудникам "Грина" а также хранилищем всякой всячины. Здесь обретались картины в ожидании своего выставочного часа или, напротив, после него, а также прочие арт-объекты. Здесь хранились моющие средства, канцелярские мелочи, елочные игрушки, писчая и туалетная бумага, потерянные вещи -- словом, сама пестрота жизни соединяла на этом пятачке высокое и низкое.

-Интересно, как вообще сюда проникли посторонние? - очнулась Таня.

-Слушай... - перешла на виноватый грудной полушепот Кира. - Я в суете как-то упустила из вида, куда сунула ключ. Видимо, оставила его на стойке буфета. Там разливали вино... и, наверное, кто-то взял. На нем ведь бирка с надписью "кладовка"...

-То есть, ты полагаешь, кто-то взял ключ, чтобы вздремнуть?

-Почему нет! Там есть диванчик. Я, между прочим, не раз сама на нем кемарила... Только наш пьяница с дивана рухнул.

Диванчик - громко сказано! Это была узенькая кушетка. На нем мог уместиться разве что тщедушный безумец Фунтиков, местный параноик, достойный пера Гоголя, ставший печальной достопримечательностью благодаря своей протертой и пропотевшей до смрада милицейской форме. Истинным призванием Фунтикова были нудные придирки и туманные сладостные намеки на карьеру в прокуратуре. "Опять в прокуратуре с ксероксом напряженка", - веселились библиотекари поначалу, когда Фунтиков только еще возник на горизонте с назойливыми просьбами размножить свои замусоленные бумаги... Но шли годы, как говорится, "уж полночь близится -- а Герман тут и тут"...

Но черт, черт, черт! Шутки в сторону. В кладовке лежал вовсе не Фунтиков. Таня узнала его по ботинкам. Очень манерные рыжие ботинки с узкими носами, обитыми железными скобками. Да, она узнала этого человека. И ей было очень странно, что никто более не опознал "милого по походке". Впрочем, с ней были только двое -- Кира и Давид. Давид не столь давний обитатель здешней тихой заводи, а Кира, несущаяся по жизни стремительным домкратом, вряд ли замечала такие мелочи...

-Ребята, это же Штопин.

Потом Таня четко помнила, что первой мыслью, пришедшей ей в голову, была.. смерть. Насильственная или в результате иной, высшей преднамеренности судьбы. Такие масштабные подонки умеют пить и не валяются в беспамятстве в чужих кладовках! Свой конфуз Семен Штопин обставил бы на все сто. И, разумеется, не позволил бы своему августейшему габитусу так неловко сползти с ложа, опрокинув на себя вешалку с голубыми халатами уборщицы и зеленым пуховиком, чей хозяин давно затерялся на перепутьях и полустанках 90-х...

-Тот самый Штопин? - усмехнулся Давид, а Киру замкнул изумленный шок, иначе новость уже облетела бы пол-столицы. Да Таня и сама была нокаутирована иронией судьбы. Но... с этим надо было что-то делать!

-Давид, откопай его! - дала Кира волю своему черному юмору и зашлась в хохоте. Таня была бы рада к ней присоединиться, но ей мешало неприятное и тягостное предчувствие, что сейчас им станет не до смеха. Мизансцена не задалась. Тем временем Давид, невзирая на женские истерики, действительно откопал бедолагу. И тщательно приводил в чувство. Но чувства оставили Семена Штопина. Давид его тряс, хлопал по щекам и даже пытался усадить, но все тщетно. А потом он пощупал пульс у беспробудного и... очень испугался.

-Я не могу найти пульс. Пора вызывать скорую...

-Матерь божья! Это ж когда мы отсюда уйдем?! - спохватилась Кира. - Я обещала Юрке...

-Понимаете... у него рана на голове. Череп проломлен. У него нет пульса. Наверное, он мертв.

К стыду своему, Таня запомнила и эту свою реакцию: не может быть, чтобы Штопин вот так легко умер! Таким злодеям надо сначала с богатырским упорством вбивать осиновый кол в грудину... Таких злодеев должны повергать сказочные герои. Кряжистые, в праведном поту. Таких злодеев не может обнаружить бездыханными столь разношерстная и нелепая компания из Тани, Киры и Давида. Их альянс случаен! Между ними -- никаких связей... Нет, пожалуй, все происходящее - скверная репетиция бездарного водевиля.

-Кроме нас, все ушли? Никого нет? - быстро спросил Давид, и по таниной спине пробежал холодок.

-Я боюсь покойников, - вдруг очень спокойно сообщила Кира. - Я знаю, что глупость, но я боюсь. А вы?

Таня мотнула головой. Она не боялась умерших. Она боялась живых. Тех, кто уже убил одного, и теперь охотится за следующим. И кто может находиться рядом.

Давид словно прочел ее мысли. Хотя почему -- ее? У него своя голова на плечах и, судя по всему, он умеет ей пользоваться, раз пошел проверять черные ходы, "тропы Крысолова", как называли сотрудники "Грина" тайные переходы, что пронизывали это старое здание насквозь, как больные бронхи. "У Давида есть ключи. Он открыл дверцу, что ведет из кладовки на черную лестницу. Она ведет на второй этаж, в библиотеку. Он пошел проверять... он не боится. Бэлла доверила ему ключи. Умная Бэлла...", - Таня собирала воедино осколки мыслей, а Кира... она уже звонила в "скорую". Впрочем, нет, она звонила своему мужу. А надо звонить совсем не ему... И надо идти вместе с Давидом, чтобы он не был один! Надо идти. Таня решительно попыталась встать, но ноги ее не слушались. Она провалилась в небытие.

Глава 3

Джим Бим

С того самого мгновения, как Таня услышала о смерти Штопина, и попыталась не поверить в дурную весть -- ее накрыло чувство вины. Одному Богу известно почему, но главным ответственным за трагическое и невероятное происшествие в клубе "Грин" Татьяна Нестерова назначила себя. Прежде всего, из-за презрительной ненависти к жертве. Этим, однако, грешили многие из тех, кто присутствовали в роковой вечер. Но ведь они, все те, остальные, были свободны от обязательств, которыми была обременена Таня. Это она легкомысленно и поспешно гарантировала тревожно отъезжающей в райские итальянские кущи "пани директрисе", что все будет по высшему разряду. Они с Бэллой мирно выпивали в открытой кафешке по соседству с "Грином", и Тане тогда совершенно не хотелось думать о делах. Она размышляла о том, почему все уже побывали в европах, включая уборщицу, а семья Нестеровых дальше Крыма никуда не выезжала. И куда там Сардиния с Капри -- до Турции бы доехать. Хотя здесь собака и зарылась. Желания метались от юга Франции до Ирландии, а понижать градус до Турции никто не хотел. В итоге смутный объект желания признавался материально недосягаемым, и не ехалось вовсе никуда. "Потерянное поколение", - вздыхала Таня. "Вот ты этим и займись!" - туманно отзывался Ник. Это он о том, что развлечения и путешествия должна организовывать женщина. А женщина была организатором никудышным.

Подобные рефлексии и опутывали Татьяну, когда она со старой подругой-начальницей Бэллой посиживали в кафе-шантане, призывая отпускные настроения для отъезжающей. Пани, как всегда, предчувствовала, что без нее нагрянет проверка или на скандинавском вечере сломается видео-проектор. Или еще что похуже. Но вряд ли она предполагала такое! Она, конечно, думала о смерти. Естественно! Ведь ей предстояло лететь в самолете, чего Бэлла терпеть не могла. Она собиралась объяснить Тане как своей подруге и доверенному лицу, в каких папках ее компьютера располагаются стратегически важные сведения о ее проектах. Она даже завела разговор о... душе!

-Знаешь, недавно... не помню, какая марка, выпустила духи "40 дней". Купишь их в память обо мне, если я-таки разобьюсь. Хотелось бы как-то красиво исчезнуть.

-Ишь ты, куда тебя занесло!А духи причем?

-Идея такая: ты ими пользуешься, а душа близкого человека пребывает всегда с тобой. Душа того, кто умер. Нет, я не сошла с ума, просто теперь такие выпускают бренды. Для утонченных.

Таня давно заметила, что уезжающие на отдых, чтобы не сглазить предстоящие им чудесные деньки, основательно запудривают мозги интересующимся. Например, своей нелегкой долей. Просто непосильной для бренной человеческой оболочки. Сборы, визы, самолеты -- сплошная драма, а не поездка! Так что на бэллины всхлипы Таня изображала умеренное сочувствие, храня внутри усмешку. Красиво исчезнуть -- неактуально! Теперь, Бэлла Константиновна, задумайтесь, как красиво вернуться.

Даже подумать страшно, что придется звонить ей и обо всем рассказывать!А самое странное, что когда Кира кричала в трубку своему мужу -- теперь кажется, что это был крик, после которого Таня провалилась в свой первый в жизни обморок, - кричала о том, что убили Штопина, то Татьяна отчетливо расслышала, как голос на той стороне ответил:

-Надо же, не думал, что она с ним разделается...

Она с ним разделается! Что это значило? И кто - она? Бэлла? Зачем ей разделываться с Семеном Штопиным, с которым она сохраняла безупречные деловые отношения, вопреки его мерзкому характеру. Он был ей полезен, он сводил ее с нужными людьми, он открыл ей путь на телевидение -- благодаря его протекции она должна была в скорейшем времени рассказать о "Грине" в одной из прайм-таймовых программ. Хотя это было вилами на воде написано -- Бэлла не уставала подчеркивать, что все замыслы, которые зависели от Штопина, могут в любой момент рухнуть. И тем не менее -- зачем ей с ним разделываться?! Дикая мысль. Надо было сразу призвать к ответу Киру -- но от наплыва новой пугающей реальности Таня постыдно, словно сентиментальная кокотка, лишилась чувств, а потом началось ужасное действо - "скорая", "труповозка", менты... Весь этот обрушившийся кошмар, от которого Таня пыталась отгородиться неверием, накрыл ее с головой, и реплика с той стороны телефонного разговора стала казаться призрачной, придуманной, померещившейся. Таня снова и снова захлебывалась своей виной: как она могла допустить в "Грине" такой кошмар... Все потому, что без начальницы она невесомая величина. Словно присутствие Бэллы защищало от самой смерти! Во всяком случае, при ней Кира не оставила бы ключ от кладовки на барной стойке. И в этом простая и жуткая истина -- тривиальные правила могут защитить от непоправимого. Но мы и их неспособны выполнить. Как дети малые без маменьки-наседки.

Таня знала, что самобичевание к добру не приведет. Что роль личности в истории не меняет ее столь глубинно. Или меняет? Все эти метания заставили ее забыть о мелочах и деталях. И только потом, когда Ник, наконец, привез ее домой, она начала слабые и лихорадочные попытки анализировать случившееся.

-С ума сошла?! Не вздумай лезть во все это! - пресек их муж. - Запомни, как бы там ни было -- тебя это не касается! Не хватало еще чувствовать себя виноватой... тебе не должно быть никакого дела до того, кто и что сказал по телефону какой-то Кире, ясно?!

Меж тем именно Кира при всей ее внешней суетности и бессмысленных ускорениях была Тане симпатична. Она одна из немногих всегда выполняла поставленную перед ней задачу до конца и была безотказной. Просто работала она в ритме, понятной ей одной, ходила тропами, одной ей известными, и частенько выдавала результат, когда уже его не ждали. Но результат этот бывал прекрасен, и стоило ли придираться к процессу... творческому процессу, надо заметить! Кире достался один из самых тяжелых фронтов -- доля единственного технаря среди махровых гуманитариев, так что работы ей хватало. Поэтому рассеянность и забывчивость были ей простительны. Тем более что высокотехнологичная стезя для Киры была благоприобретенной, а изначально она была восторженным библиотекарем, родившимся в один день с Мариной Цветаевой. Словом, именно Кире можно было довериться... но Таня совершенно не знала ее супруга. Хотя шито белыми нитками, откуда он имеет свою версию случившегося. Великий кирин движок, работавший на полную катушку, не давал ей хранить тайны. Если ей что-то было известно, то это непременно становилось известно всем -- далеко не только мужу. Стало быть, истина лежала на поверхности, как злополучный ключ от кладовки...

-Ник, только не кричи на меня сейчас! Можешь, просто послушать?

-Я и не кричу, я предостерегаю тебя от глупостей. Ты можешь себе навредить, я тебя знаю.

-Погоди с этим. Помнишь, когда я тебе в который раз рассказывала про хамство Штопина. И сказала, что еще одна гадость -- и дам ему в морду. А ты ответил, что надо действовать умнее. Надо довести ситуацию до абсурда, до кипения, когда гадюка ужалит настоящего хищника, который от нее мокрого места не оставит. И который легко забудет об этом. Ты говорил мне: "Учись бороться с врагами чужими сильными руками. Подталкивай своих врагов к гильотине провидения -- чтобы добрые люди, и прежде всего ты сама, не пострадали. Разрешай конфликт ко всеобщему удовольствию"...

-Помню. Говорил. И что же?

-Мне кажется, это и произошло. Только разве мы хотели его смерти... мы хотели, чтобы он просто оставил нас в покое.

-Горбатого могила исправит, как тебе известно, - цинично вздохнул Ник. - Я не понимаю, чего ты-то так убиваешься? Эта партия сыграна кем-то другим. Я тебя учил лишь общим принципам борьбы со злом. Зло должно быь уничтожено злом. А ты не путайся под ногами. И ты, я надеюсь, не успела ни во что впутаться...

-Господи, конечно, нет! - ужаснулась Таня.

-Вот и теперь сиди тихо. Дабы рикошетом отдача не замучила. Без тебя разберутся.

-Но я чувствую ответственность! Я же обещала Бэлле, что все будет в порядке. А в результате допустила такое. Надо было следить... хотя бы за ключами! Бэлла будет в ужасе.

-Хватит обогревать собой планету и воображать себя божеством! Как будто того, кто это задумал, остановили бы какие-то ключи... у вас там полный бардак! Заходи кто хочешь, прячься во всяких закоулках, давай по башке кому хочешь. Да твою Бэллу надо гнать в шею за то, что она до сих не завела в клубе охрану! Ведь ходит всякий сброд... А ты еще собираешься быть перед ней виноватой! Может быть, она вас просто подставила, а сама свалила на курорт! А что если это был ее план убрать вашего Штопина? И смылась-то она, чтобы обеспечить себе алиби. Тебе такое в голову не приходило?

Что только ни проходило Тане в голову! Но к подобным версиям она была не готова. Зато к ним всегда готов драгоценный Николя, который не прочь заподозрить Таниных друзей в худшем. Ник не скрывал, что жена "с прицепом" -- это не для него. Прицеп -- дети, родня, друзья, - только мешает. Он искал вариант незамутненных материи и духа, табула раса, прозрачный сосуд... А нашел Таню с сыном от первого брака и с глубинным предрассудком о том, что дружба важнее любви. Все потому, что она смеялась над его шутками и полюбила его первой. И не испугалась, когда почувствовала себя незащищенно ранней. Ни с кем другим до того она не могла обозначить точку отсчета любви. А с Ником получилось. Это произошло вечером на бульваре, когда они гуляли и присели на скамейку, а рядом резвились дети, свисая с нагромождения лесенок, канатных мостиков и прочей арматуры, которая лишь издали обретала задуманную форму величественного корабля. Ник вдруг лег на скамейку и положил голову Тане на колени. И это вышло у него легко, словно они уже прожили много лет вместе, хотя они были едва знакомы и близости между ними не было. И, казалось, что никогда не будет, потому что Таня знала -- этот мужчина не для нее, ему нужна дива не обремененная...

Теперь их называли "Нестеровы", хотя они не были женаты. И никогда не будут. Ник боится чужих детей, тем более мальчиков. Он не стал сегодня на нее долго сердится. Он очень быстро ее простил "за причиненные неудобства". А Таня так измучилась, что враз рассыпалась от мутной усталости. Очень скоро она уснула, но так же внезапно проснулась, обнаружив себя прижавшейся к теплой мятой сонной щеке мужа. Он, слава Богу, спал, хотя сон у него был радражительно чуткий. А Таня вдруг с неожиданной ясностью вспомнила события этого вечера и ночи. Вот клуб пустеет, в буфете прибираются Кира с Ленкой, а потом Ленца отчаливает -- даже не зная, насколько предусмотрительным был ее своевременный уход, - вот Таня болтает с Давидом о... боже, Малика! Та женщина, что умерла из-за Штопина. Которого теперь настигла месть... Быть может, ларчик открывается так просто! Об этом Таня ничего не сказала следователю. С какой стати! В любом случае она на стооне Рашида. Кажется, так звали мужа Малики, который пропал. И теперь объявился?! Затем, чтобы свершилась справедливость.

Следователь -- низкорослый Бисмарк с прямоугольным лицом. Таня, конечно, знала, что основная миссия полицейского ведомства -- сотворение гигантской карательно-канцелярской кухни, но такого вдохновенного творца отчетности надо еще поискать! Ко времени его приезда, правда, Николай уже продиктовал своей супруге непреложные принципы общения с органами власти: давать как можно более скупые свидетельские показания и ничего не подписывать. Но не подписать, конечно, не получилось. Все подпишут, а Таня -- нет? Бог с ним, речь не об этом. Именно в тот момент ужаса у Тани в голове сложилась галерея образов, увиденных за скандинавский вечер. Конечно, знала она не всех. Но описать смогла бы. А к тем, кто не попался в ее поле зрения, у нее выстроился ряд вопросов. Например, к сотрудникам -- когда ушли дежурные по библиотеке сверху... Вот за этими самыми дежурствами Таня никогда не следила. Всем этим мудреным распорядком переработок и отгулов ведала Ляля. Светлая и беспомощная. Так, но вчера дежурить не могла, она в пестрой мозаике вечеринки запечатлелась, она была со всеми. И плакала. Нора? Нет, она не могла дежурить -- она же главный специалист по зарубежной литературе. Точнее, она библиограф, но со скандинавами у нее какие-то особые отношения... Впрочем, Нора в памяти не всплывает. Или у Тани не идеальная память, как она привыкла считать? Она обожала производить впечатление воспроизведением укромных эпизодов двадцатилетней давности, обволакивать паутинчатым кружевом деталей... но одно дело мирная жизнь, другое дело -- жуткий форс-мажор.

Господи, к чему ломать голову, когда есть фотограф. Шустрый малый, который снимает почти на каждом мероприятии в "Грине". Он делает и видеосъемку, надо срочно с ним связаться. Вообще все это обычно делает Бэлла. Ей и шевелиться для подобных мелочей не нужно -- птицы удачи сами слетаются к ее кормушке. Нынешний фотограф у нее в фаворе -- зовут его Егор, он молод и амбициозен, но без утомительного гонора и никогда не подводит. Ценный кадр. И ведь, скорее всего, после убийства он слиняет... зачем ему пятнать себя дурной славой клуба "Грин". Однако фотографов много, а "Грин" один! Нет, глупости, это только Бэлла считает свое детище уникально породистым и неповторимым по определению... Стоп, неужели зерна сомнений Ника начали прорастать и Таня теперь злится на отпускную и великолепную...

Клубок раздумий в клочья распотрошил звонок. Звонил Давид!

-Татьяна, простите меня, но я вынужден был вам позвонить. Меня допрашивали. Я только что из отделения. По-моему, они решили повесить убийство на меня. Я ничего не понимаю... ведь пока даже нет четкой версии, как это произошло. Орудие убийства не выяснено. Штопина кто-то ударил в висок. Знаете, мне почему-то неудобно называть его по фамилии -- ведь я его совсем не знал.

-Тебе повезло! - вырвалась у Тани неуместная фраза.

-Так вот я хочу сказать на случай, если меня заметут...

-Глупости, никто тебя не заметет. Тебя не имеют права задерживать без предъявления обвинения более чем на трое суток!

-Вспомните, в какой стране мы живем. К тому же у меня липовая временная регистрация и я лицо подозрительной национальности. Удобный кандидат для обвинения. Я звоню, чтобы предупредить -- судя по всему, расследование будет формальным. Либо сделают меня козлом отпущения, либо... в общем, пока я на свободе и прошу вас обратить внимание на тот факт, что убить могли тростью. Наверно, не простой, особенной, с тяжелым наконечником -- я не знаю. Но помню только, что последними с вечера уходила компания, которая что-то говорила о потерянной трости... Понимаю, что это выглядит надуманно, но эта трость не идет у меня из головы. Я даже знаете какую версию изобрел?

-Мы же договаривались на "ты"! - машинально поправила Таня. Словно бы это имело значение перед лицом той опасности, которая теперь нависла на Давидом. Но в опасность не верилось. Вздор! Не отдадим мальчика в лапы карательных органов. Спрячем! Таня понимала, что она смешна в своих иллюзиях о том, что человек может обмануть или победить систему -- но избавиться от них не могла. Они были ее соломинкой. Одной из соломинок, которые держат, вместо трех китов.

-.. и что же за версия?

-Знаете, есть такое правило: хочешь что-то спрятать -- положи на виду у всех. Мне кажется, здесь могла произойти подобная история. Те, кто замыслил убийство... подчеркиваю - это не один человек, это группа! И они осуществляют свой замысел практически на виду у всех. Возможно, даже исполнитель не один. Короче, принцип убийства в толпе. Когда никто не запомнит тебя. И когда можно даже уйти с шиком -- самыми последними... типа -- кто на нас подумает, если мы так непринужденно себя ведем. Ну... как? Бред? Но на всякий случай, следует поискать того, кто приходил с тростью.

-Конечно, поищем, - обалдело отозвалась Таня, которая, по совести говоря, была не слишком готова выстраивать версии. - Я ведь тоже помню, что когда мы уже прибирали зал, в фойе какие-то люди что-то искали... А эту... так называемую преступную группу ты совсем не запомнил? На фотографии узнаешь?

-Пожалуй, да. Но не думаю, что всех. Их было... четверо. Не помню. Почему-то я их запомнил очень плохо. Это мне и кажется подозрительным.

-Я вот тоже считала, что у меня прекрасная память, а теперь обнаружила, что я вовсе не такой уж мнемоник! Нет, Давид, сам факт незапоминаемости не может служить поводом к подозрениям. Мы не запоминаем тех, кто не кажется нам важным...

Но есть манящий образ, который преследует нас и что тому причиной? Фантом, человек с фляжкой, таинственный и спонтанный, как импровизация... Убийство затмило его, но ненадолго. Ведь он явно -- из окружения Штопина. И, кстати, завел разговор о типах преступников... "Вы кого-нибудь тут узнаете?"! Давид со своей версией "убийства на поверхности" словно вторит ему. Не следует торопиться с выводами, но Фантома надо разыскать обязательно. Но как?! Известно одно имя - Ян. "Мы не потеряемся. Мое имя -- часть вашего". Пошлые заигрывания в руку! Словно знал, подлец, что Таня захочет его разыскать. И пускал пыль в глаза. Где ж его теперь искать? В социальных сетях? Если только он не выйдет на Таню сам, чего ждать нелепо. Но если он близкий друг, то просто обязан...

Глупости. Все связи у Бэллы, осталось ее оповестить. И остаться после этого в живых!

-Давид, а был ли в этой группе высокий человек в коричневом кожаном пиджаке, с очень короткой стрижкой, резкими скулами, слегка небритый и... с фляжкой! Говорю с фляжкой, на случай, если он ее в какой-то момент...

-Фляжка? Такая...старинная, с монограммой?! В смысле псевдостаринная, конечно. На ней еще были инициалы.

-Вот если бы их припомнить! Они бы навели нас на след.

-Инициалы я помню, но никакой ценности они не представляют. Джей Би! Виски "Джим Бим" всего лишь. А можно узнать, почему вы...ты полагаешь, что владелец фляжки имеет отношение к убийству?

Таня невольно усмехнулась. Она, конечно, объяснила бы Давиду, зачем пытается приплести Яна-фантома к интриге убийства -- но, право же, ей стыдно за свое сентиментальное ребячество...

-Хотя... я понимаю твой ход мыслей, - деловито отозвался ничего не подозревающий Давид. - Имя "Ян" на английском пишется "Jan", соответственно его первый инициал совпадает с "JB", с инициалами виски на фляжке. Вероятно, второй инициал тоже совпадает. Человеку приятно иметь фляжку со "своими" инициалами. Распространенный случай. Значит, фамилия вашего Яна на "б". Но его не было в той группе. Он... был вроде бы со всеми и один.

И тут приятные мурашки детективной интриги взбудоражили Таню. Она ощутила почти преступное наслаждение распутыванием клубка, в центре которого была жертва. Жертва, которую не жалко. И потому можно поиграть в сыщиков. Давид еще говорил что-то об опечатанной кладовке и о том, как бы выпросить у полиции фотографии места преступления... а Таня уже слушала эти детали вполуха. До нее, наконец, дошло -- надо составить список присутствующих на вечеринке. И даже гневный сонный Ник, которого разбудил разговор за стенкой, ее не слишком обесточил. Обычно она боялась этого гнева. Теперь же у нее появился якорь помощнее, чем маловразумительные оправдания ночных переговоров сугубой рабочей надобностью.

Оставалось только уведомить Бэллу. До чего же неприятная и нервная миссия!

Глава 4.

Шушера

В молодости редактор Арсеньева -- так ее звали в литературном мире, и это сочетание уже стало брендом -- услышала историю о том, как одна дама, разозлившись на мужа, известного писателя, спустила его рукопись в унитаз. Он имел привычку развешивать свои тексты по стенам, а она их в один прекрасный момент стала срывать -- и смывать. Срывать -- и смывать. Методично и зло. Редактор Арсеньева тогда подумала: "Как можно было так жестоко поступить с человеком?". Теперь же, спустя годы и даже десятилетия, она думала: "Как можно было так жестоко поступить с унитазом...". Ценности Арсеньевой претерпели глубинные метаморфозы -- при этом ее внешность оставалась неизменно неувядающей. Лицо Риммы Сергеевны пребывало гладким и холодным, как трепетно сохраненная в музейном алькове ваза династии Мин. Одно время ходили язвительные слухи, что Арсеньева явно в сговоре с дьяволом, но все эти плоские шутники -- где они теперь... А Римма Сергеевна -- вот она, на острие современной российской прозы. Все лучшее издает она.

-Быть может, оно и лучшее, только нечитабельное, - дошла до нее однажды чья-то реплика. Кажется, этот ножик в спину, - да нет, не ножик, жалкую шпильку, или даже легчайший алебастровый камушек в ее огород, - ей преподнес шеф. Был тогда в завязке, не пил, оттого в депрессии, поэтому и уши развесил на церемонии вручения одной из ключевых премий. И вместо медоточивых похвал в адрес своей опоры, своей незаменимой правой-левой руки, гордости издательства, - короче, вместо панегириков редактору Арсеньевой, он услышал гадкий писк ничтожного завистника. В бочке меда он отыскал ложку дегтя. Вот что происходит с алкоголиками, когда они бросают пить. Когда пьют -- страшно. Бросают пить -- еще страшнее. Арсеньева знала это не понаслышке. Но стоит ли отвлекаться на травматический опыт! Это было давно и неправда.

Арсеньева своими ловкими редакторскими щипчиками для выправки текста и вправления растрепавшихся мозгов выудила у шефа все приметы того, кто посмел высказать крамолу о нечитабельности. Точнее, той, которая посмела, - особа была женского пола. Кто бы сомневался! Потом Арсеньева добыла фото и сунула шефу под нос: "Она?". Да, это была она. Собрать досье не представляло труда. Бэлла Миронова. Странно, но она не состояла в конкурирующем издательстве и не была редактором. Более того, этой рыжей выскочке было бы даже выгодно подружиться с издательским домом "Ирис", чтобы его авторы, популярные и активно издающиеся, выступали в бэллиной богадельне для графоманов-неудачников.

Какая досада, уже не только для графоманов! Досье привело Арсеньеву в сердитое недоумение. Оказывается, эта выскочка уже дружила с "Ирисом", но с другой строны, минуя Лучшего редактора всех времен и народов. Лучшего, но не единственного. Оказывается, к Бэлле повадились авторы других книжный серий издательства. Видимо, более читабельные -- на ее плебейский вкус.

-Ты не права, вкус у нее есть, - возразил шеф.

И ты, Брут! Этого редактор Арсеньева снести уже не могла. Но, конечно, она сохранила свое фирменное надменное спокойствие, порой сменяющееся прохладным обменом любезностями с авторами-фаворитами. Свою "вазу лица" она, как всегда, не расплескала. Но стратегия у нее созрела. Прежде чем раздавить вражескую гадину, как говорил ее дядя-генерал, она решила ее использовать. Одно время в хрупком фаворе у Арсеньевой была амбициозная писательница Наталья Борская. Была, но не долго. Холодной, вымерзшей до самой сердцевины Римме Сергеевне вообще никто не нравился долго. Ничья проза. Исключения случались, но им за столь долгое расположение полагалась особо жестокая месть. То есть их вдруг без всякого объяснения переставали издавать. Автор метался в догадках, пытался понять, в чем дело, но ответа не получал. Самые успешные быстро завязывали с отчаянным воплем "почему?" и находили другое издательство, а прочие... по-разному. Борская пока не знала, что ей тоже скоро будет отказано в милости. Арсеньева чуяла, что эта немного истеричная, с неаккуратным макияжем дамочка не повторит успех первого провокационного романа. Уйдет в другие стили. Быть может, это даже будет более талантливым, но Римме Сергевне Арсеньевой нужен был штучный шедевр. Которого больше ни у кого нет. О чем будут говорить вечно! Вот чего алкала ее душа...

Но с годами ей стало ясно, что этого она не найдет. Она устала от невыносимо высокой планки, которую сама же себе установила. Абсолют оказался фикцией, он растворился в пестром многообразии книгоиздательского потока. Впрочем, ко времени разочарования редактор Арсеньева стала авторитетом в литературном мире и решающей силой в самом мощном издательстве. Поэтому она иногда не гнушалась пользоваться своим положением. Она знала, что ее рекомендация, пусть сказанная в кулуарах, будет иметь влияние для жюри многих литературных премий. И она влияла. Ее авторы не первый год получали награды и благодарно оказывали услуги ей... Не то чтобы Арсеньева просила или вульгарно намекала. Она находилась уже на таком уровне, когда можно не снисходить до слов и намеков. Как там у Булгакова: "Никогда ни о чем не просите, особенно у тех, кто сильнее вас...". Нет, Арсеньева предпочитала не задаваться вопросом о том, кто сильнее, а кто слабее. Ей просто предлагали помощь -- она не отказывалась. Возможно, иногда ей предлагали деньги. Просто недостающую сумму на ремонт квартиры -- например. Взаймы, конечно, но на льготных, естественно, условиях. Рука руку моет, но комар носа не подточит.

Борская была не очень перспективна на сей счет. Ведь чтобы поиметь выгоду, надо, чтобы и автор был не нищий доходяга. А с Борской -- неясно, что у нее за душой. Темная лошадка. Пускай пока сама себя порекламирует, а там видно будет. Арсеньева решила придержать ее до лучших времен -- хотя их не ждала, но чем черт не шутит. И решила отправить Борскую выступить в клубе "Грин". Благо, что другие авторы издательства "Ирис" уже протоптали туда дорожку. Помощница Арсеньевой позвонила Бэлле.

Бэлла посмела отказать! Конечно, не сразу и не в лоб. Сослалась на плотный график мероприятий -- якобы, никуда не втиснуть. Не знала, с кем связалась. Хотя - вздор! Знала, конечно. Все знают серию редактора Арсеньевой и какие книги в ней выходят. Все, кто имеют хоть малейшее отношение к литературе. Так что... эту рыжую выскочку хотелось наказать, но как-нибудь поизощреннее, поизящнее. Мысль о мести поначалу удивила Римму Сергеевну, показалась непривычно мелкой и недостойной ее. Однако это был выпад лично против нее, она это чувствовала.

Не то чтобы этот досадный случай не давал ей спокойно жить. Отнюдь. Просто нет-нет, да и просачивались предательские нелепые сомнения. Мол, что если она, великая Арсеньева и вправду уже не в струе... Не-чи-та-бельна! Вышла в тираж. Сдувается...

Случай свел ее с Семеном Штопиным. Она сразу поняла, что он за тип. Она ему была нужна, поэтому он не хамил. Он искал возможность для издания скандинавского сборника. Мол, знаю, что не ваш профиль -- иностранная литература, но не могли бы вы мне посоветовать, к кому обратиться? "Интересно, с какой стати я должна ему помогать", - лениво размышляла Арсеньева. Вот таким поможешь -- а они, вместо благодарности, пройдут по твоей голове. Однако в разговоре вспыхнула Бэлла Миронова, и стало намного интересней. Штопин досадовал на клуб "Грин". Типа, что они там из себя строят, по изначальной сути это -- обыкновенная библиотека, которых скоро не будет. И "Грина" этого смехотворного не будет, сделают вместо них нормальный кабак для десантников...

-Почему для десантников?! - изумилась Римма Сергеевна.

А потому что Семен был из них, вот какая штука. И мечтал своим сослуживцам сделать царский подарок -- место в тихом центре, где они могли бы собираться. Не все же в фонтанах купаться... Выслушав этот бред, редактор Арсеньева принялась медленно напиваться. Это случалось с ней очень редко. Но Штопин, этот напыщенный злой кретин, напомнил ей о том, что на земле российской может прорасти любой абсурд. И библиотеку вполне могут превратить в клуб голубых беретов. Он смотрела на сухопарого, но жилистого Семена и вспоминала слова своего дяди-генерала о том, что настоящие десантники никогда не ходят в свой праздник куролесить на улицу, они спокойно и достойной выпивают дома, а в парках резвится одна шушера... Римма Сергеевна уже не помнила, чем десантники не угодили дяде-ракетчику. Она, конечно, не представляла Штопина резвящимся, но подозревала, что он самая опасная шушера и есть. И лучше бы он купался в фонтане и песни горланил, чем...

А Штопин тоже размяк и помутнел, и поведал о том, что библиотеки теперь подвергаются реорганизации. От этого слова веяло "коллективизацией", и не только из-за фонетики. Библиотеки одного округа сливали в одну систему, что, понятное дело, ни к чему хорошему привести не могло. "Грин" вот-вот тоже сольют. Миронова тому отчаянно сопротивляется, но из компетентных источников Штопину, якобы, было известно, что участь ее детища решена и его "слив" - вопрос лишь времени. Конечно, если бы строптивая Бэлла согласилась поделиться своей властью... то ее бы не тронули.

-С кем поделиться? - навострилась Арсеньева.

-С нами, - последовал невозмутимый ответ. Штопин предлагал Мироновой союз меча и орала -- образно говоря, но без шуток. Чтобы "Грин" стал наполовину военно-патриотическим. Словом, день -- богема, день -- десантники, день -- богема, день -- десантники... Редактор Арсеньева впервые узнала, как можно смеяться от ужаса. Теперь в ней даже шевельнулось слабое подобие солидарности с непоколебимой Бэллой.

-Зря смеетесь, - как будто даже обиделся Штопин. - Теперь-то ей придется оказаться в клоаке, без юридического лица, под пятой бездарного руководства. Ее выживут, а клуб все равно попадет к нам.

-...Я вижу, военное ведомство положило глаз на это помещение, - усмехнулась Бэлла.

-А вот и ошибаетесь! Ведомство тут не при чем!

Тогда попробовала с другой стороны:

-Я удивляюсь широте ваших интересов, Семен. Если вы так преданы своему роду войск, то с чего вдруг скандинавы?

-А по-вашему, если десантник -- то тупой солдафон?!

Римма Сергеевна поняла, что задела очень чувствительную и опасную струну. Но поздно. Штопин наливал глаза кровью, а Арсеньева на молитвенной ноте заверяла его в тайной любви к его роду войск. Тем более, что она и вправду ничего не имела против! Она никогда не была солидарна со своим дядей-воякой, напротив, он всегда был объектом ее ядовитых насмешек. Так что -- ничего личного! Она была готова признать, что под пропитанной потом тельняшкой живет и страдает тонкая, стремящаяся к совершенству душа. Если честно, она была готова признать, что угодно, лишь бы Штопин оставил ее в покое. Потому что редактор Арсеньева почувствовала в нем слой черной ненависти. К чему -- неясно, но эти тайны ей были ни к чему. Встретившись с таким человеком главное - вовремя сбежать. Никакие аргументы, даже самого искусного переговорщика, здесь не помогут. В таких людях в непредсказуемые моменты просыпается сам дьявол, и дело не в алкоголе, это глубинное свойство характера. В драке оно, наверное, представляет особую ценность, но на войне этого мало. Тем более -- в разведке. Нужны еще смекалка, быстрая реакция, везение, и, несомненно, ум. Был ли Штопин умным? Вряд ли, если до сих пор не унял свое черное пламя. В мирной жизни оно сжирает прежде всего того, в ком живет.

Можно было дать понять, что их общение закончено уйти, но редактор Арсеньева давно уж ни с кем не ссорилась и не конфликтовала в открытую. Несолидно. К тому же она знала, что не стоит враждовать со злыми и энергичными. Ни к чему этот шум. Она титаническими усилиями смягчила "военную истерию". Ей давно уже не было свойственно ангельское терпение. Но когда-то, в далекой молодости, она недолго была замужем за алкоголиком. И некоторый навык укрощения, а точнее укрощения и усыпления, строптивых у нее с тех пор остался. Она-таки пообещала оказать содействие скандинавскому сборнику - "почему бы не дать ход доброму делу", а нетрезвый Штопин выдал ей весьма своеобразную версию ближайшего будущего. В котором клуб "Грин" всегда открыт для мадам Арсеньевой и ее авторов. То есть сначала Штопин планировал сместить Бэллу, потом -- воцаряются голубые береты, - без них никак, а потом... они милостиво предоставляют Римме Сергеевне ведать литературной программой. Таким образом, то, от чего категорически отказалась Миронова, предлагалось... Нет, Арсеньева уже не разражалась презрительным хохотом, она все стерпела и даже изобразила благодарность -- чего не сделаешь во имя спасения!

Слушая штопинский бред, редактор чуяла - неспроста этот тип машет руками. Куда-то он вхож, что-то ему известно. Но не дай Бог попасть в жернова запутанной подковерной борьбы власть имущих. Пускай сами себя пожирают, без ее, Арсеньевой, участия. Она так толком и не поняла, интересует ли в действительности помещение "Грина" кого-то из крупных монстров в погонах. Потом ей, конечно, примечталось, что предложение Штопина -- прозвучи оно из других, более адекватных и царственных уст -- могло бы быть ею принято. Это был бы выход на новый уровень.Когда-то прогремели знаменитые литературные вечера в Политехническом музее. Тоже ведь, на первый взгляд, странное соседство... Что касается Бэллы... да не хотела редактор ее смещать! Она хотела ее использовать. Разве что поставить на место разок-другой. В чем-то ей отказать. Скажем, в набирающем известность авторе. А пока отказала Бэлла. Ну и черт с ней.

И вот сборник был издан. Связи сработали. Благодарный Штопин позвал ее на презентацию. Она пошла -- из любопытства, конечно. Посмотреть на пресловутый "Грин". И на его хозяйку, конечно. Но та в отъезде. Переживем. Живая музыка - приятно. Больше ничего особо интересного. Кроме того, что она встретила давнего знакомого. Она по нему даже соскучилась. Он один из немногих мог ее развеселить. Что ж, теперь она знает, где его искать. Но искать не будет. Пускай сам ищет.

Редактор Арсеньева блаженно вытянула ноги. С вечеринки ее подвозил на дачу старый верный дружочек Тема, к тому же и сосед по загородной резиденции. Да, это была именно резиденция, хотя никакого современного шика в этом домишке не было. Но само место! Очень удобное, а потому золотое. Недалеко от города, при этом тихое и красивое. На задах участка течет река, купайся сколько хочешь, а осень смотри на воду, медитируй, жарь шашлыки. Красота. Но утром ее разбудил звонок. Тот самый старый знакомый -- подумать только - предупреждал, что ее могут вызвать на допрос. Потому что... Штопина убили! Прямо в "Грине"... В том месте, которым он хотел завладеть.

Боже, зачем же она вчера туда потащилась! Надо было срочно сообразить, что же делать. Она думала недолго. Это убийство она обратит себе на пользу. Она набрала телефонный номер и принялась терпеливо ждать...

Глава 5.

Дознание в духе дзен

Следующий день в клубе "Грин" и сопряженной с ним библиотеке был объявлен санитарным в интересах следствия. Хорошо, что вовсе не закрыли, а то любознательные читатели непременно докопались бы до истинной причины. Раньше в бибилиотеки ходили все, а теперь -- избранные, Шерлоки-аристократы духа с острым пытливым умом... Таня пришла на работу самой последней. Эта привилегия ей была давно пожалована начальницей, но сегодня она должна была поступить наоборот -- придти раньше всех. И в тишине осмотреть... место преступления? Впрочем, кладовка была опечатана. А коллектив был близок к температуре кипения. Но Таня знала -- ей ни в жизни не придти раньше их, десятилетиями привыкших к насиженному месту и каждый день послушно выполняющих свой ритуал. Таня же пришла сюда, будучи до мозга костей свободным художником, который терпеть не может корпоративных тисков. Но Бэлла ее приманила стабильной зарплатой и позволением некоторых вольностей, вроде позднего прихода. Без этого Таня давно бы распрощалась с "Грином". Каждое утро было для нее "Утром стрелецкой казни" - настолько она тяжело вставала и приходила в себя. Такой уж организм. Но сегодня, сегодня... не надо было ей попадать в ловушку дремы после разговора с Давидом. Тот, хотя и вовсе не спал, держался бодро. И ему явно не терпелось доложить обстановку. Благо, они с Таней сидели в одном кабинете.

-В три придет следователь. Будет собрание. Потом наверняка будет говорить с каждым в отдельности. Звонила Бэлла Максимовна, искала тебя...

-Значит, она в курсе! Этого следовало ожидать. Телепатка Бэлла... Кто ей сообщил? Кто-то из сотрудников?

-Она не сказала. Хотела говорить с тобой. Ну и еще со Славой, конечно, но его тоже нет. Уехал в департамент, у него было что-то срочное.

"Надо же, Птенчик решил не вовремя вернуться к своим прямым обязанностям", - мелькнула у Тани лукавая мыслишка. Надо же было отвлечься от мрачных предчувствий. Хотя какие могли быть предчувствия -- непоправимое уже случилось. Что скажет Бэлла на то, что ей кто-то позвонил раньше ее верной подруги Танечки?!

Стоп! Почему Танечка так боится своего босса? С которой они когда-то делили и кров, и спали на скрипучей софе попка к попке. Это было, конечно, очень много лет назад. Целую прорву лет. И очень недолго. Но все же было. Что с того, что Таня не первая сообщила ей об убийстве, случившемся в "Грине"?!

-Ребята, вы знаете, что Ляля сегодня не придет. Ее муж избил! - сипло ворвалась с новостями Леночка. - Поэтому я там у себя на абонементе одна, имейте в виду.

И вдруг она осела на стул , который всегда мешался в проходе, но нынче пришелся так кстати, и вся внутренне налилась тяжелыми слезами, не давая им выйти наружу привычным для себя дисциплинарным усилием. Леночку называли Ленца -- не от лени, а как раз от противного. Ленка была старательна до степени трудоголика. Тане всегда казалось, что даже слишком старательна. Что это именно тот человек, который, разразись форсмажор, выполнит все точно по инструкции: выдернет шнур, выдавит стекло - и далее по пунктам. Но ведь в экстремальных ситуациях требуется не столько исполнительность, сколько быстрота реакции, изобретательность, адреналиновая отвага. Потому что в нашем российском чаду шнур непременно не выдернется, стекло не разобьется, а огнетушитель давно заржавел...

Тпру! К чему несвоевременные мысли! - одернула себя Таня и принялась взбадривать коллег.

-Сейчас поговорим со следователем. И зашлем кого-нибудь к Ляльке! В конце концов, у нас же нет подписки о невыходе с работы!

-Но кого-то после собрания заберут, - прошептала предрыдательным шепотом Лена.

Помешались они все, что ли... "Заберут"! Пока еще не вернулись 30-е годы.

-Никого не заберут без Бэллы. Она уже обо всем договорилась! - неожиданно для себя объявила Таня. О чем она могла договориться со следственными органами из своей Италии?! Но в состоянии стресса люди вполне лояльны к утешительному абсурду. Поэтому вопросов не поступило.

Дальше действо принялось беспорядочно ускоряться. Слава вернулся из Департамента очень сосредоточенный и внезапно благоухающий парфюмом. Обычно Птенчик не слишком себя обихаживал, мог слегка припахивать потом и неявным перегаром, но без перегибов. По сравнению с некоторыми посетителями читального зала, приходившими сюда поспать, погреться, попользоваться бесплатным интернетом, это были вполне невинные ароматы. Притом Птенчик любил яростно и сурово перемалывать жвачку, что смягчало запахи. Но сегодня он превзошел всякие ожидания. Он весь словно хрустел от новой для него чистоты, которая пока не слишком хорошо на него легла, как плохо приклеенные обои. И щеголеватый ворот кремовой рубашки, и тонкий синий джемпер -- казалось, что Птенчик собрался отмечать повышение в кугу друзей... Но он тихо прошел к себе в кабинет, находившийся по соседству с тем, где сидели Таня и Давид. И деловито уставился в монитор.

-Срочно придумывай социально значимый проект! - скомандовал он, едва Таня вошла в его тесное логово. - Иначе нас точно уничтожат. Или мы станем частью этой позорной библиотечной системы. Монстра! Сама знаешь... у тебя же наверняка есть какие-то наброски... например, что-то с участием детей, инвалидов... ну в общем всех этих уязвимых категорий, которыми нас обязывают заниматься. Но надо что-нибудь простое и одновременно масштабное. И не для галочки, сама понимаешь, не для отчета... Думай быстрее!

Слава почти кричал. Он искренне считал, что из-за убийства "Грин" перестанет существовать. То есть получится, что Штопин... победил? Хотя бы и ценой своей жизни. "Библиотек не останется, кроме самых ценных. А что в вас ценного... Особо ценного?". И ведь никто ему так и не дал ему достойного ответа. Потому что есть вопросы-мышеловки. Начнешь отвечать -- попался! "В чем твоя ценность?"... Даже не думайте отвечать на такой вопрос. Разве что можешь сказать: "А вот в чем!" - и дать в рыло. Похоже, Таня искренне сочувствовала убийце. Или как там вообразил Давид -- преступной группе.

-Я придумаю, Слава. Придумаю проект, хотя не уверена, что сейчас это -- первоочередная задача. Но можно с тобой поговорить по-человечески? То есть по-нашему, по-птичьи... я не понимаю, что происходит?! Неужели и вправду кого-то из наших заберут? Надо же это как-то предотвратить...

За спиной она почувствовала чужое присутствие. Оглянулась -- в дверях стоял следователь. Не тот, что вчера -- какой-то пухловатый одышливый бодрячок с усами. Он, в отличие от вчерашнего, не был пропитан скрытой угрозой. Тот был злой, а этот добрый -- все по старому, как мир, сценарию. Бодрячок меж тем изъявил желание побеседовать со всеми сотрудниками -- со всеми, а после с каждым в отдельности. Но если Бодрячок был добрым, то в здешнем коллективе находился тот, кто всегда был злым. Точнее -- бодряще агрессивным. Это была неистовая Нора. Ей вообще было наплевать на планы какого-то презренного следователя. Ей всегда было что сказать по поводу вопиющих несовершенств этого мира вообще и государства в частности. Уровень гормона возмущения в ее крови всегда был высок.

-Если хотите знать, мне глубоко наплевать, кто убил этого негодяя, прости Господи. Но я не позволю, чтобы он продолжал и после своей смерти портить нам нервы. И скажите пожалуйста, наша уважаемая Бэлла Максимовна уже знает об этом инциденте? Придется ей возвратиться со своих Капри и навести, наконец, здесь порядок! Что это за допросы средь бела дня!

-Мы можем вызвать вас и ночью, если это вас больше устраивает, - невозмутимо парировал Бодрячок. Нора все больше распалялась, а потому вдруг устала и затухла. "Сейчас она, наверное, всплакнет, а потом с новой силой примется потрошить Бодрячка", - подумала Таня. Ей были знакомы эти утомительные перепады, как и всем сотрудникам. Нора в силу характера была на особом положении. С ней даже начальство предпочитало не связываться, и Бэлла, придя в "Грин" и в корне изменив вековые библиотечные устои, быстро поняла, что лишь одну Нору из музыкального отдела ей не изменить. Тогда пани директор потеряла к ней интерес.

-Я прошу вас вспомнить, сопровождал ли кто-нибудь убитого Семена Штопина, когда он пришел на ваше мероприятие. Ведь он имел к празднику прямое отношение -- значит, наверняка, пришел в компании, пригласил кого-то из близких... Вряд ли человек, отмечающий торжество, собирается покидать его один, - рокотал Бодрячок, а в ответ Нора вновь поднимала волну праведного гнева к убиенному, вокруг которого все живое гибло, а потому какие там компании! Но на этой волне колыхалась она одна. Ее привычные вопли с баррикад как-то не спешили поддерживать коллеги. Кира, один из стратегически важных свидетелей, была непривычно немногословна, бледна, с обострившимися складочками на веках и прямой стрижкой без обычных завитушек. Горная речка ее темперамента на время превратилась в тихий омут, в котором чертики до поры до времени залегли на дно. Что до прочих, то Давиду претила ораторская активность на собраниях, Птенчик яростно размышлял о чем-то своем, и не присутствовал на собрании постоянно -- нельзя было оставлять залы без присмотра. А Таня... вдруг выдала:

-Штопин прекрасно знал почти всех, кто вчера пришел на презентацию. Так что компаний вокруг него хватало. Одних только литераторов, чьи переводы вошли в сборник, -- штук двадцать! И еще один норвежец. автор и почетный наш гость... Однако среди вчерашних гостей находился его старинный приятель. Его зовут Ян, а фамилию я не знаю. Но он ушел раньше. Его приметы я могу описать.

Для Тани ее собственный выпад был потрясением. Она закладывает человека! К тому же - того, кто ей нравился... Но все во благо своих коллег -- чтобы из не мучили подозрениями и, не дай Бог, не посадили невинных. А Фантому -- с него как с гуся вода, это ж сразу видно. Однако Бодрячок не слишком внимательно отнесся к ценным показаниям, которые стоили свидетелю немалых мук совести. Поблагодарил, конечно, но без энтузиазма. Неужели почуял ложный след? Но не может же он быть настолько умным!

И, позвольте, а что если след не ложный?!

-Господин следователь, - вступила Нора, сменившая фазу гнева на едкое высокомерие. - Насколько я понимаю, вы клоните к тому, что Семен Штопин пришел с женщиной. И она же его и убила в нашей кладовке. Он же не мог пойти в кладовку с незнакомым ему человеком. Но тогда вам нужно искать подозреваемых не здесь. Потому что среди нас нет и не может быть женщин Семена Штопина. Мы взаимно терпеть не могли друг друга.

-Пожалуйста, говорите только за себя. Итак, вы испытывали личную неприязнь к жертве. Какова была ее причина?

-Та же, что и всех наших сотрудников, - с нажимом ответила Нора, не желающая говорить только за себя. - Штопин был редким хамлом и сволочью. Он хотел, чтобы наша библиотека была уничтожена. И не только наша -- все библиотеки. Он боролся с бумажной книгой как таковой, считая, что ее вытеснят электронные носители.

-Странно... если они ее все равно вытеснят, зачем же бороться? - задал резонный вопрос Бодрячок. - Может быть, он боролся вовсе не с книгой...а с людьми?

-Ходили слухи, что у него виды на наше здание, - лениво отозвался Птенчик. - Он кичился своим прошлым в десантуре.

-А при чем тут десантура? - оживился следователь.

-В сущности, не при чем! - вклинилась Кира. - У него был очень некрасивый развод. Родня бывшей жены -- сплошные юристы и адвокаты. Они вышибли Штопина как пробку из его квартиры. В общем, ободрали как липку. И все его десантные истерики -- мечты о том, чтобы за него отомстили. Но никто за него не мстил. И он исходил злобой на весь мир. В том числе, и на библиотеки. Он же преподаватель литературы в библиотечном институте. Второстепенный предмет, не престижный вуз. В общем славы никакой! При том его раздражали библиотекарши, на старости лет решившие получить образование... Вот он и решил сделать себе имя на разрушении. Он был просто закомплексованный мудак. Простите за это слово, но вам обычно нужна правда.

-Нам всегда нужна правда! - одобрительно поправил Бодрячок. Его, похоже, было трудно вывести из равновесия. Он был слишком добрым следователем. Даже можно сказать дзен-следователем. Только вот когда же он достанет палку и кого огреет по голове, дабы тот достиг просветления и назвал убийцу...

-Вероятно, кто-то из вашей библиотеки учился у него? На заочном, на вечернем, например.

Не в бровь, а в глаз. Учился! Малика... И наша трепетная Лионелла. Но все промолчали. Великое дело - знать, против кого дружим.

-Скажите, насколько я понимаю, кроме вашего директора, сегодня отсутствует еще одна сотрудница. Как я могу с ней связаться?

Нора и Леночка стали наперебой отговаривать Бодрячка звонить Ляле именно сегодня, а он в своей манере послушно кивал, но про себя, разумеется, гнул никому не известную линию. И от этого было не по себе. Впрочем, не всем.

-Если вас заинтересует, я могу сказать, с кем Семен Штопин очень активно общался в течение вечера. С Риммой Арсеньевой. Это известное имя в литературных кругах...

Давид старался придать своим показаниям официальную торжественность, но его уютная картавость и то, что многим здесь он годился в сыновья, возымело неожиданный эффект...

-Додинька, - умилилась Нора, чьей следующей стадией после высокомерия всегда было абсурдное умиление. - Для подозрений мы должны выбирать дам помоложе. Или ты полагаешь, что с мадам Арсеньевой Штопин все-таки мог уединиться в кладовке... седина в бороду... хотя, надеюсь, у Арсеньевой борода еще не растет. Но может. Она такая злая!

Вот это по-нашему!

-Нет, от чего же помоложе?! - подхватил инициативу Слава Птенчик. - Я бы вот еще напомнил, что на вечере была старуха Девяткина. Они как всегда сцепились с Семеном. Ну а от ненависти до любви, как известно...

Все как обычно, успокаивалась Таня. В нашем чудном "Грине" любое собрание сначала напоминает поле боя, а потом балаган. И даже убийство -- повод для острословья и препирательств.

-Скажите, а найдено ли орудие убийства? - прозвенела свежей здравой нотой Леночка.

-На месте преступления орудия не обнаружено. Известно, что жертве был нанесен удар в затылочную часть неким тяжелым предметом, имеющим острые края.

-В кладовке таких пруд пруди. Как вы до сих пор не обнаружили? - изумилась Нора.

-По всей видимости, убийца вынес его из здания.

Пока Бодрячок в своей равнодушно-дзенской манере вопрошал, не видел ли кто среди вчерашних гостей кого-то, уходящего с подозрительно тяжелым грузом, Таня вспомнила про давидову трость. Но Давид молчал. На сей раз ей не хотелось быть выскочкой и она тоже промолчала. Может быть, Додик уже распрощался с этой поспешной ночной версией и "преступной группе с тростью"...

И вот это сумбур вместо музыки закончился. Бодрячок уже стал более детально опрашивать каждого о том, что кто делал с пол-десятого до пол-одиннадцатого вечера. Твердого алиби не было ни у кого. Хотя это слово даже не произносилось.

-Ты будешь озвучивать свои предположения? - тихо спросила Таня.

Давид отмахнулся: "Ночной бред!".И потом вдруг почему-то стал оправдываться перед Таней: мол, ему неловко было бы за такую глупость... убить тростью можно только при условии, если она предназначена для убийства. Если она тяжелая, как бейсбольная бита. И то -- какой силы должен быть удар! Но то, что пришло ему в голову ночью, - чушь. Конечно, убийство было незапланированным. Все указывает на это!

-Кстати, я никак не могу дозвониться Егору-фотографу. Вот кто нам сейчас помог бы... У меня есть кое-какие зацепки. Но я не имею морального права их озвучить без веских на то оснований.

-Ух... серьезный ты хлопец, - вздохнула Таня. - А как насчет здорового инстинкта самосохранения? В детективах частенько убивают свидетелей, которые не успели поделиться ценными показаниями. А что если убийца -- я?

-Я думал об этом, - невозмутимо отозвался Давид. - То есть я... думал обо всех, кто где был... у меня в голове сохранена вчерашняя картина событий. Но у тебя имеется четкое алиби -- примерно во время убийства мы как раз говорили о литературе. О поэзии. Помнишь -- стихотворение о прокаженной девочке?

Поэтичное алиби! Таня оценила.

-Кстати, компания, которая что-то искала... они шумели в фойе до нашего разговора! Значит, они ушли до убийства. Они вне подозрений. Хотя по идее черное дело удобнее было свершить, пока народу не поубавилось. Ведь надо было незаметно выскользнуть из кладовки. Однако... она в закутке рядом с туалетом. И выходящий из этого закутка не вызывает вопросов как человек, явно сходивший по нужде... Но ведь из кладовки есть ход на черную лестницу! Но он у нас закрыт. Выйти через него мог только тот, у кого есть ключ... А у кого он есть, надо вспомнить!

-Не столь важно. Запасной ключ от этого прохода висит на связке вместе с ключом от кладовки. Который и торчал в ее двери и который, как известно, Кира оставила на барной стойке.

-Но ведь надо знать, от какой двери этот ключ! Нет, уйти через лестницу мог только наш сотрудник. И то -- через абонемент. А он в этот час был заперт и сдан на сигнализацию! И дверь с черного хода внизу -- она могла быть открыта только в том случае, если "Последняя капля" ее не закрыла.

"Последняя капля" - неприятное соседство. Кафе, сопряженное черным ходом с клубом "Грин". "Грин" с "Последней каплей" никогда особо не дружили, никак не могли поделить отопление, обвиняя друг друга в краже тепла путем незаконного присоединения к трубам... но в открытую вражды не было. А в экстренных случаях враги заключали перемирие и выступали единым фронтом на внешнего неприятеля. Например, в борьбе с сосульками и гололедом.

Что же касается черной лестницы... она уходила в глубину подвала. Перед входом в него стоял ящик с самым разнообразным неорганическим мусором -- но все это были владения "Капли". В подвал и из него все время сновали работники кафе, поэтому двери на улицу вполне могли быть открыты. Но полиция вчера все тщательно осмотрела. Выход был заперт.

-Но проверить стоит еще раз! - строго заключил Давид. - Досадно, что Егор пропал.

-Не дай Бог с ним тоже что-то случилось...

-Не будем драматизировать. Я знаю, что завтра он собирался еще на одну съемку. В "Двух китайцах" сегодня вечер издательства "Ирис".

-О... не зря ты вчера любезничал с самой Арсеньевой. Которая, между прочим, тоже в числе подозреваемых!

-Собираюсь туда пойти сегодня. Выловить Егора. Заодно понаблюдать.

Клуб "Два китайца" - давний повод Бэллы Максимовны для бодрящей зависти. Там выступают те, кто непременно должен выступить у нас! Но... мы не вышли рожей. Или просто вовремя не подсуетились. Таня не любила, когда в работе появлялись едкие нотки соревнования. А Бэлла была мастерица подлить масла в огонь и устроить легкий разнос за то, что где-то, на переднем крае новые формы и смыслы бьют ключом, а у нас в "Грине" сущее болото. Тогда приходилось срочно метаться в конвульсиях поиска оригинальности. Но... благосклонно и рассеянно понаблюдав потуги подчиненных, Бэлла Максимовна рано или поздно объявляла, что выход найден. И кролика из шляпы ей пришлось, как всегда, извлечь самой! Сие лишний раз подтверждало, что без пани директора -- никуда. Обычно ее спич о собственной избранности приходилось слушать одной Тане, реже -- в компании с Давидом или еще реже -- с Птенчиком. Но те и в ус не дули. Мужчин, видно, вообще не прошибешь чужим самодовольством -- что молодого, что матерого. Они все равно себя ценят больше и это не обсуждается. Таню же коробило. Смешно, но даже теперь, на фоне убийства, ей очень не хотелось выслушивать очередные рулады о том, что без императрицы, стоило ей отлучиться на неделю, империя погрузилась во мрак. Меж тем Бэлла уже звонила и разговор был неотвратим.

Глава 6.

Опасные связи

И только к полудню Белла перестала издавать яростные стоны. Стоны человека, который впервые за пять лет взял отпуск. Который изнурил себя выжиданием подходящего времени для него. Который филигранно рассчитал все обстоятельства, чтобы отдых не дай Бог ничего не нарушил в напряженном рабочем ритме его гнездышка, его детища, его любимого создания, которое ни в коем случае не должно оскорблять казенными канцелярскими словечками вроде "фирма" или "организация". Но даже тогда нашелся отвратительный мерзавец, который умудрился все испортить. Когда, казалось бы, испортить было невозможно.

Ее приятель, ее верный Мишель, о котором все знали, но никто не принимал его всерьез, терпеливо ждал, когда буря утихнет. И тихо твердил одно: какой смысл уезжать на день-два раньше? Что это изменит? Все уже произошло. Сейчас надо... дальше следовало глупое и ненавистное Бэлле слово "постараться". "Постараться отвлечься и продлить итальянскую негу". Как, скажите на милость, можно говорить такое Бэлле Максимовне! Мишель, хоть и был мужчиной крепким и деликатно хватким, но он не любил бесить кого бы то ни было банальностями. Надо было придумать что-то посвежее. Вот он и думал, постоянно дотрагиваясь до обгоревшего плеча. Кожа у него была нежная, и и даже под самым ласковым и бархатным солнцем он быстро начинал краснеть и облезать.

А его стремительная в своем упорстве и неуемная подруга не могла найти успокоение. У моря она быстро начинала хорошеть, ее легкая упругая полнота -- не квашнеподобная, как у многих, - начинала скульптурно оформляться и расцветать, и яркие, пурпурные и терракотовые купальники ей очень шли. Бэлла переживала, что волосы на море портятся, торчат в разные стороны, выгорают и теряют глубокий каштановый оттенок, в который уже много лет она их красила. Но Мишелю до волос не было никакого дела. На море, да еще с таким сервисом ему становилось решительно наплевать на все. Даже любовью иногда было лень заниматься, хотя все твердят об отпускных вспышках страсти. Мишелю было неловко за свою необычность, но вспышки его постигали как раз в разгар рабочих рутин, в серое межсезонье и зимнее безвременье... А на Сардинии -- сам Господь тебя любит, сам воздух и пейзаж - острейшее наслаждение, что еще надо...

И вот наслаждение испорчено. В клубе "Грин" криминал. Бэле совершенно не жалко жертву, это понятно. Прежде всего, ее возмущает, что этот несчастный Штопин даже своей насильственной смертью умудрился ей насолить. Умри он в любой другой точке земного шара, у Бэллы Максимовны только гора бы с плеч свалилась. Но облегчать участь ближних было не в правилах убиенного. И даже то, что за фигура сообщила про несчастье -- Арсеньева! Спрашивается, кто ей давал право на такое нарушение границ...

Выждав некоторое время, Мишель позволил себе наводящий вопрос:

-Это та самая редакторша, которая тебе предлагала провести вечер странной писательницы, которая...

-Да! - сипло, свирепо и незамедлительно, дабы пресечь тему, отозвалась Бэлла. Потому что Мишелю роман Натальи Борской... понравился. Что было преступлением против вкуса, по мнению его категоричной подруги. "Она узнавала о состоянии и настроении своего мужчины по вкусу его спермы", - цитата из одиозного опуса... Бэлла рвала и метала: "Пускай подавится своей спермой! Буду я еще эти мелкие дамские пошлости слушать!". При том, что далеко не была ханжой и мастерам прощала куда более жесткие вторжения в плоть и насилие. Но на то они и мастера! А тетькины истерики -- убого и смешно.

Нужно ли ей было объяснять, что истерикой здесь и не пахнет, здесь житейская практика и сермяжная правда. По составу спермы действительно можно определить состояние мужчины. Когда Мишель попытался объяснить, мудрая Бэлла сменила гнев на внутреннюю оскорбленность высокого низким и тихо пробормотала, что проза не должна быть медицинским справочником. Мишель взглянул на нее тогда -- и увидел растерянную женщину. Она была таковой недолго, минуты две, а после принялась энергично бороться с "посудомойкой", пытаясь придать хаосу кухонной утвари компактный армейский порядок. Они были тогда в гостях у ее сестры, которая жила в соседнем подъезде...

...Потом они прощально сидели на пляже, и он уже не казался раем. Море как всегда манило бегством в иную роскошную, романтическую жизнь. Таков уж детский инстинкт при виде кораблей...

-А как разрешился ваш адюльтер? Пикантная история в вашей библиотеке -- помнишь, ты рассказывала?

Бэлла только вздохнула, утопив вздох в рычании. Да, в ее коллективе случилась престранная история. Одна сотрудница вверглась в совершенной бесперспективный роман с чужим мужем. И теперь миляга Мишель хочет ее этим отвлечь. Но если б он знал, с чьим мужем этот роман! Тогда он бы поостерегся счесть эту тему отвлекающе-светской. Этот злосчастный муж... женат он был на другой сотруднице "Грина"! Такие вот сериальные страсти. Бэлла, вспомнив об этом, погрузилась в новые мрачные раздумья. И, может, Мишель оказался не так уж не прав: клин клином вышибают.

Адюльтер! Слово красивое, но совершенно не смешное, хотя всегда ужасно интересно, кто и с кем. Интересно, пока это никоим образом не касается тебя. А здесь -- касалось! Причин тому было несколько. Одна из них в том, что, разумеется, Бэлла следила за настроениями в коллективе. Небольшом, но тем сложнее. Шила в мешке не утаишь, любые метаморфозы личных обстоятельств здесь играли роль. Очень дурно, когда начинаются сплетни и интриги, они всегда помехи работе. И порой самые непредсказуемые. Но в данном случае, Бэлла предпочла бы не знать. Она и так слишком много знала, и даже ее крепко стоящая на базисе ценностей натура не выдерживала хитросплетений этой византийской грамоты -- здесь скажи, тут смолчи, там сделай вид, что знаешь, но молчишь, а завтра -- что впервые об этом слышишь! Но на то она и неистовая Бэлла, что всегда про в курсе. И вот надо же ей было заметить любовничков на черной лестнице! Сделать вид, что не заметила, она не имела право. Во-первых, чтобы в страхе перед разоблачением они не наделали глупостей. А, во-вторых, и это важнее -- Бэлла была всецело на стороне той, что была женой. И не потому, что была строгой моралисткой. А потому что не любила беспорядка. И потому что... впрочем, об этом сейчас думать не нужно. Она не осуждала измены -- она бурно огорчалась. Чужой муж для нее самой был табу. Потому что это тупик, а она терпеть не могла тратить зря время и силы. И не могла скрыть досады, когда его так бездарно тратили другие, которые приходили к ней советоваться -- давно, во времена молодости. Бэлла уже тогда была советчицей, потому что ее умерено-разумный гуманизм вкупе с чувством юмора и острым языком вызывал доверие и бунтарей, и особ нерешительных. Да, и что греха таить -- тогда у Бэллы тоже было рыльце в пуху. Но жизнь преподала ей один очень жесткий урок. О том, чем может обернуться измена.

Виток судьбы, о котором знали очень немногие. Мама, Мишель... кто еще? Однажды, лет десять назад, она открылась Кире, потому что знала -- она, хоть и болтушка, но этот секрет выдавать не будет. В Кире жило мальчишеки-сэлинджеровское представление о чести. В мирной жизни она заморочит тебя до смерти своей несобранностью и метаниями, но перед лицом истиной опасности на нее можно будет положиться.

Лет сто назад Бэлла влюбилась. Непростительно сильно. Это все испортило. Надо всегда измерять любовь диаграммой вроде той, что показывает компьютер, отвечая на запрос о том, насколько занят его жесткий диск. Если сегмент "свободно" - совсем узенький, а все остальное -- любовь, надо принимать меры. Если же ничего не получается -- спасаться бегством. Такие отношения обязательно выльются в катастрофу. Критическая масса дает взрыв. Причем порой настолько неожиданный, что дай бог остаться в живых.

Тот человек... Бэлла до сих пор не знала, как его называть. Случилась ссора, глупая, вздорная, ничтожная. В пылу Бэлла сказала что-то, задевшее его самолюбие. Потом этот дурачок приводил эту фразу целиком и винил ее в том, что она его оскорбила так, как не может любящая женщина. Но, убей Бог, Бэлла не помнила этих слов. Более того -- она была уверена, что не способна была произнести подобное.

Обычное дело в нелепых ссорах! Тебе приписывают то, что ты не говорил. Могла ли Бэлла обозвать объект испепеляющей страсти посредственностью и бездарностью? Нет. Она не пользовалась этими словами. Они были для нее тягчайшим обвинением. Даже если она так думала, она пользовалась обтекаемыми формулировками. Тем более, она бы этого не сказала человеку, перед которым была готова вечно стоять с протянутым подносом, как на картине "Шоколадница". Но он так все понял. И еще в гневной перепалке промелькнуло что-то про удивление. Нечто вроде: ты такая серость, что никогда никого не удивишь... Молодость, молодость. Откуда, к чему слово "удивление"?! Много лет Бэлла пыталась, кусая губы, вспомнить... Не могла. А вспоминала, потому что это слово на всю жизнь стало наваждением. Ее любимый идиот в злобной обиде прохрипел, что она еще увидит -- он умеет удивлять. Он так ее удивит, что она этого вовек не забудет.

Признаться, это ему удалось. Ударом ниже пояса, неблагородно, гнусно, вероломно. Но удивил. Ничего не скажешь. У Бэллы была младшая сестра. Хотя почему была -- она есть и сейчас, но с тех пор она стала для Бэллы скорее не сестрой, а дочерью. Сестра Алена. Болезненный невротичный ребенок. В детстве совершенно не понятный активной лидерше-сестрице. И тем не менее сестры любили друг друга. С рождения Алены Бэлла сразу органично восприняла роль защитницы и вожатой. Так просила мама, так напутствовал папа. Это было хлопотно. Но Бэлла любила хлопоты из-за избытка миссионерской и физической энергии.

И все во дворе и в школе знали, что Аленушка слегка чокнутая, но трогать ее не сметь, потому что Белка-толстая коленка за нее заступится громогласно и зубасто. Что ж, времена меняются. Алена превратилась в пушистоволосую тонконосую деву не от мира сего. Чего-то она там перебирала своими тонко-длинными пальчиками -- то ли страницы фолиантов, то ли гербарии. Мечтала выводить новые сорта цветов. Типичный ботаник! Но не мягкотелый -- она шла к своей мечте. И вдруг -- скандал в благородном семействе. Аленушка забеременела! Как, почему, от кого...?! Молчок, ступор, шок. Что за наваждение -- может, сбой какой, неправда, ошибка? Отец уже умер, не отведал позора. И вот звонок: ну что, дескать, удивил? Это мой ребенок! Знакомый любимый голос... Бэлла старалась убедить себя, что это злая шутка. Потом долго пыталась понять, что он этим хотел показать. За что такая чудовищная месть -- ведь она ему не изменяла, даже подумать не могла. Она шла по свежей, чистой, искрящейся от бликов тропинке к морю -- и вдруг рухнула в колодец с грязью. Зачем Бог -- такой гадкий предатель? И чему учит такая чудовищная несправедливость...

Теперь она, наверное, могла не без внутренней дрожи ответить на этот вопрос. Учит принимать решения. Тогда решение было принято. И оно, наверное, было единственно верным ответом на то удивление, которое устроили Бэлле... Она тоже постаралась удивить. Родились близнецы. И она вырастила их, как своих детей. Ведь с Аленушкой от нежданной беременности стали твориться странные вещи. Бэлла называла это удобным сумасшествием. Сестра стала увиливать от хлопотного, избегать неприятного и заболевать от трудоемкого. Причем выглядело это как вполне клиническая картина шизоидного психического недуга. Начался он еще во время беременности, когда Алена вообразила себя заразившейся нехорошей болезнью. Паника, слезы, у мамы гипертонический криз. Придти и сообщить о страшных подозрениях доктору Алена боялась невероятно, поэтому разрубить гордиев узел пришлось старшей сестре. Скрепя сердце Бэлла успокоила еле живую матушку. Если это можно было назвать спокойствием! Но маме пришлось смириться с правдой. Биологический отец ее внуков физически чист, что Бэлла могла подтвердить под присягой. Алене, естественно, рассказали урезанную версию, чтобы не травмировать. Она так никогда не узнала, кем был тот обаятельный парень. Но сестра и мать респектабельно заверили, что навели нужные справки и ей не о чем беспокоится. Алену это устроило. Что для рациональной и дотошной Бэллы, конечно, явилось признаком серьезной утечки мозгов. Так она начала считать сестру частично недееспособной. А потом и вовсе больной на всю голову -- при всей выгоде этой странной болезни... Дабы избегнуть изнурительных черных мыслей, Бэлла уверила себя, что так бывает. И все приняла как возмездие. Правда, непонятно за что. За неосмотрительную любовь, наверное, хотя иной не бывает.

А мальчишек Бэлла Максимовна и вправду восприняла как своих. Гипотетически они могли бы быть -- должны! - быть ее детьми. Только она надеялась стать матерью, а стала отцом. Подумаешь, новость. Полстраны так живет. Аленушка, кстати, умудрилась не бросить свою растительную жизнь, и вволю разводила цветочный рай в своей комнате. А Бэлла с мальчиками спала в другой. А мама спала на кухне. В этом мире у каждого свой способ бытия.

Да, и вот еще чему ее научила несправедливость -- тщательно следить за словами. Перед важными переговорами она всегда заранее формулировала мысли. Заставляла сотрудников записывать каждое чуть ли не каждое слово того, кто звонил, - и этим, конечно же, доводила их до исступления. И... очень осторожно выпивала в кругу коллег. Она знала чем может обернутся неверное истолкованное слово. Она испугалась такого слова навсегда...

Что же до той некрасивой истории в ее коллективе, то Бэлла сделала, что могла. Сначала на волне смятения и неловкости чуть было не дала волю гневу. Но сдержалась, выдохнула, переждала пару дней и нашла правильный момент для беседы -- санитарный день. Все смылись пораньше, осталась только Лена, которая словно в ожидании трудного разговора, усердно переставляла книги на верхних полках в хранилище. Когда ее окликнула Бэлла, она чуть не рухнула со стремянки. А все опасные связи!

-Лен, я не партсобрание былых времен и не полиция нравов. У тебя своя голова на плечах, живи, как знаешь. Лезть в твои личные дела у меня права нет. Но в данной ситуации мой человеческий долг тебя предупредить -- ничего из этой интрижки не выйдет. Побереги свои и чужие нервы.

Бэлла собиралась сказать и уйти, не разводя душеспасительных бесед. Леночка застыла на своей стремянке в каком-то странном оцепенении. Боялась слово проронить, чтобы не признать поражение. Глубоко и верно. Бэллу задело, уязвило это неуместное достоинство. Правда здесь на другой стороне и нечего строить из себя оскорбленную невинность! Но мизансцена получилась для Бэллы невыгодной. Словно она и вправду -- карательный орган, старая ведьма с моралитэ под мышкой. И дабы сие мерзкое ощущение сбросить с себя, как змеиную кожу, она пришла домой и написала Леночке письмо. В которое вложила всю страсть к справедливости. Справедливость -- вот что было для нее высшим порядком. Но главное -- именно в этом письме Бэлла объяснила не столько Леночке, сколько самой себе, как она на Страшном суде ответит на вопрос "что такое любовь". Смешно! Кому б рассказать, что Бэлла Максимовна верила в Страшный суд. Вера ее была прямолинейной, она верила в это небесное действо как в некую форму отчетности, которая непременно настигает каждого смертного. Ей было так спокойней -- она не любила пышную религиозную атрибутику, ее куда больше привлекал строгий логичный минимализм. Или... максимализм? Она написала, что чувство привязанности имеет право называться любовью, только если только если в глубиной основе оно является желанием уберечь от смерти...

Потом, получив очень сдержанный и бессодержательный ответ от Лены, она пожалела, что углубилась в свои сокровенные мысли. Это был явный драгоценный бисер перед свиньей. Ленца осталась прохладна к ее просьбе. Она ответила одной строчкой: "Белла Максимовна, обещаю более никогда не оскорблять ваших чувств и чувств наших сотрудников". Не то, чтобы Бэла Максимовна ожидала от Лены плохого. Но симпатична она ей не была. В ее исполнительности чувствовалась глубинная истерика. Впрочем... было бы странно, если бы в данных обстоятельствах начальница была бы расположена к своей сотруднице.

И...хватит о ней! Мишель в своем репертуаре: он только кажется поверхностным мужчиной выходного дня. А тихой сапой делает все правильно. Он-таки сумел отвлечь! Что мало кто умел проделывать с упрямой до судорог Бэллой.

Во второй половине дня она вышла на связь с Таней. Немного успокоилась от танюшиного спокойного отчета. Была в Таньке размеренная житейская нота, тот самый взлелеянный великой поэзий Бог деталей, что всегда действовал умиротворяюще. Даже когда они спорили -- Бэлла никогда не распалялась всерьез. А спорили они часто.

Но теперь было не до споров. Бэлла задавала генеральную линию: готовиться к вечеру памяти Семена Штопина! Готовиться к его похоронам, на которые предстоит пойти.. многим-- и даже Птенчику, который не в силах встать до двенадцати!

-А что значит "готовиться к похоронам"? - испуганно вопрошала Таня.

-Значит, скорбеть! - невозмутимо отвечала Бэлла. Теперь все сотрудники клуба "Грин" должны показать пример безупречной глубокой скорби. Кто старое помянет -- тому взыскание, вплоть до увольнения! Сейчас нельзя совершать неверные ходы. А похороны будут имиджевым мероприятием первостатейной важности. Мы должны быть на высоте.

И прекратите, ради Бога, самодеятельность! Как дети малые... Пускай Давид не шляется ни по каким вечеринкам! Его же могут заметить. Что за глупость -- думать, что он выловит Егора. Про Егора теперь вообще надо забыть. Потом он сам всплывет, а если нет -- то скатертью дорога. Запомните -- рот на замке и глубокая печаль! И со следователем молчок. Станет прикапываться -- так и объясняйте: не знаем, не помним, все подробности -- у нашего руководителя. И точка.

Таня обещала все исполнить. Голос, понятное дело, дрогнул. Потому что наверняка уже напортачили. Ведь их и на день оставить нельзя! Что для Беллы Максимовны, конечно, не новость.

Глава 7.

Труп врага, плывущий по реке

Менее всего он ждал сегодня больших известий. Теплый лучистый сентябрь. Что может быть прекрасней. Хотя хорошая погода -- всегда напоминание о твоем одиночестве. Малика любила осень. И ушла осенью. Когда ее не стало, Рашид утешал себя тем, что долго не проживет. Он ушел из дома, скитался по ночлежкам, по общагам завода, где работал и был уважаемым человеком. Рашид не был христианином, но слышал, что это называется епитимией, добровольным исполнением наказания, которое придумываешь себе сам. Пусть так, пусть наказание -- за то, что не смог ничего сделать, даже отомстить. Рашид никому не говорил о том, что презирает себя за эту слабость. Для всех он был улыбчивым, теплым, по-восточному красиво стареющим мужчиной, но про себя он знал, что не сделал того, что должен был сделать. Придти и задушить своими руками того гада, что посмел обижать Малику. Но когда она рассказывала о нем, эта роковая подробность умело вплеталась в узор ее причудливого библиотечного бытия, столь малопонятного Рашиду... Он особенно не вникал. Когда разразилась болезнь, было не до мщений, вся семья металась в поисках панацеи... Они не ожидали, что мама уйдет так быстро. Дочки, сами уже семейные, раскисли, застыли в слезах, словно дочери Лота, - но, в отличие от них, посмотрели они не назад, а вперед. Кем бы они ни были, а все одно теперь -- дитя без матери.Что объяснимо -- семья у Рашида, не в пример многим, дружная, без дистанций. Все шумно вмешивались в дела друг друга, вспыхивали, мирились, отстаивали свою правду всеми сердечными жилами, но после внезапных приступов миролюбия отступали... Главной примирительной силой всегда была Малика, мать и бабушка.

Поминая ее каждым вздохом своей теперешней бесприютной жизни, Рашид порой пытался малодушно утешить себя тем, что не могла женщина, в который жила такая мощная внутренняя животворная сила, умереть из-за слов чужеродного случайного ублюдка, который даже не работал вместе с ней, а просто иногда загрязнял собой библиотеку. Преподавал ей в жалком заочном институте, который и закончить-то пришлось просто для галочки. Портил ей нервы, принимая зачеты, -- но ведь это всего лишь пшик, формальность! Малика не была бой-бабой, она по-женски держала слезу близко, но это не означало, что она по слабости пасует перед врагом. И тем не менее для того, кто вовремя не защитил ее, - оправдание слабое. Он должен был хотя бы искалечить урода в честной драке, вот только он не попался Рашиду -- или женины сослуживицы уберегали его от справедливого криминала. Да и при виде библиотеки его такая тоска брала, что он спешил из нее вон, к своей голодной свободе.

Еще одно потрясение для его девочек... Отец ушел из дома. Отец бродяжничает. Отец бомж. В семейном гнезде осталась младшая с семейством, старшая жила в своей квартире, но они часто собирались вместе. Рашид пытался неловко сгладить тему, объясняя, что уходит, дабы не мешать. Уходит по старому звериному обычаю упокоиться с миром вне дома. Только так он достойно совладает с горем в последней схватке один на один. А среди женского и детского гомона, в чужой семье быть насельником -- не по-мужски.

-В чужо-о-ой?! Разве мы не твоя семья, мы тебе не родные?! - стенали дочки в ответ.

Ну как им объяснишь про все! Оставалось молча уходить. Оставлять без связи на долгие месяцы, чтобы научились жить без вопросов. Потом он внезапно возвращался, возился с внуками, оставлял деньги. Никаким карточкам и книжкам он не верил, верил только наличности, которая лежит в верном месте -- в кошельках или в шкатулке Малики в глубине серванта. Душа тихо плакала от коротких встреч с любимыми людьми, с островком, единственно нужным на планете. Но Рашид не мог жить, чувствуя себя паразитом, отжирающим уют в тесноте. С Маликой ему бы такое не пришло в голову, но теперь кто он? Всего лишь одинокий старик, не защитивший свою женщину.

И вот сегодня -- к нему гонец с вестью. Чудом просочился сквозь воздвигнутую Рашидом стену молчания. До него не дозвониться, он привык держать свой телефон выключенным, это же часть добровольного наказания. Но изредка включал для связи с родными. А просочился не родной. Многоликий Ян. Его сложно было назвать другом. Для дружбы Ян был слишком закрытым. Не внешне, глубинно. Они познакомились еще в 90-е, когда зарплаты не платили, конторы сгорали и граждане промышляли, кто во что горазд. Рашид тогда бомбил на своем форде и чтил его за единственного кормильца. Но форд оказался машиной ненадежной, и с ним пришлось повозиться. Волею судеб, методом проб и ошибок Рашид, наконец, набрел на автосервис, который не драл с него три шкуры, не втюхивал дорогостоящие излишества, а приводил машину в порядок за божескую цену. Заправлял этим небольшим придорожным хозяйством Ян, человек в понтовых кожаных штанах. Чего тогда ни бывало, каких только чудиков ни плодили неисповедимые пути... Рашид с Яном мало-помалу разговорились, осторожно и с достоинством, как два сильных самца, нащупывая общие интересы. Это переросло в доброе знакомство. Рашид привык приезжать к Яну не только с автомобильными нуждами, а еще и за советом. Неявно, поначалу не отдавая себе в этом отчета.. Не то чтобы Ян был такой уж умник, но кругозор у него был обширнее, интеллект мощнее, но при этом он не витал в эмпиреях, и его суждения всегда устойчиво базировались на здравом смысле и на природном, нутряном чутье. Это успокаивало Рашида. Хотя он, конечно, как мог вуалировал истинную причину своих приездов, не хотел показаться слишком зависимым от чужой мудрости...

Помнится, Рашид завел разговор о том, что старшая дочь подумывает пойти по стопам матери и осесть в ведомственной библиотеке, благо, что есть место, а с работой тогда было плохо.

-Талантливому человеку в библиотеке не место, -- легко усмехнулся Ян. - Молодежь сейчас рвет в клочья наши предрассудки. И правильно. Пускай рискуют, ввязываются в авантюры, пробуют призвание на зубок. Это жизнь. Иначе -- болото!

Рашид осторожно поговорил с дочкой. Она бредила своими художествами, но разве ж этим заработаешь... Но отец против своих обычных правил позволил ей рискнуть. Не прямолинейно, конечно, просто усомнился в библиотечной стезе. И она поймала сигнал, конечно, - девочка смышленая. Осталась верна своим картинкам, тыкалась с ними, мыкалась, и ведь в конце-концов пристроилась-таки, и не жалеет, и даже выиграла конкурс иллюстраторов детской книги. Главное, что занята тем, к чему душа лежит.

Такую роль сыграл Ян, Янус не двуликий -- многоликий, потому что Рашид много о чем с ним беседовал и выводы делал важные. Только о таланте в библиотеке -- осталась застарелая заноза несогласия. Потому что Малика... она была поэтом. Но почти никто об этом не знал. Да и библиотека теперь -- не тот склеп, что в 90-е. Библиотеки теперь возрождаются. Взять тот же "Грин"! Сейчас было бы не стыдно там поработать. Но это дело прошлое. А с Яном в какой-то момент приятельство расстроилось, он подался куда-то на заработки, кажется, в Европу, - в общем, ореол вокруг него появился кочевой... Потом, конечно, виделись, но в Яне произошли метаморфозы, для Рашида ощутимые, но неуловимые словом. Он как будто возвысился, житейские разговоры, как раньше, ему стали не очень интересны. Рашид не любил навязываться, тем более в несчастливую пору. Поэтому когда заболела Малика, он заставил себя забыть о приятельстве, некогда придающем его поступи уверенность. Которой так не хватало теперь! Видно судьба: горе отбирает последние отходные пути. Те, кто нам в горе нужнее всех, уходят тайными тропами.

И вот теперь, когда прошла целая эпоха, Ян стоит на пороге жалкой конуры, которая должна была стать последним приютом Рашида. Далекий пригород столицы, - не из тех, что тихи и милы. Напротив, жесткий, крикливый, немилосердный. Квартира, где только кровать, плита, да холодильник, и идет бесконечный и бессмысленный в своем убожестве ремонт. С одной стороны, обидно проститься с жизнью здесь -- ведь была она большей частью счастливая, вся -- кроме последних лет. С другой стороны, отсюда и в небытие уйти не жалко. Кто бы мог подумать, что в это Богом забытое место кто-то приедет. Рашид дал слабину -- изголодался по слову человеческому, не жлобскому...

-Рашид, пойдем прогуляемся? Погода хорошая. А я тебе все расскажу.

Расскажу? Сначала Ян просто молча и задавал мелкие шаблонные вопросы, вроде здоровья и близлежащих магазинов. Рашид догадывался, что он к чему-то его готовит, но никак не мог предположить, к чему. Он не думал, что человек, которого он так и не зачислил в друзья, знает о нем столько... А Ян -- опять изменился. И дело не только в возрасте -- в нем зазвучала глубина вечности. Рашид даже решился на абсурдный вопрос, жива ли его жена, хотя и понятия никогда не имел о ней.

-Жива, очевидно. Она с ребенками живет в Зазеркалье.

Так он называл Америку, и непонятно, что в этом было больше -- насмешки или признания мистической силы чужой страны. А "ребенками" он называл дочь и внуков.

-Ты можешь возвращаться домой, - вдруг сказал он, прервав их неспешную болтовню ни о чем. - Ты можешь возвращаться. Твое наказание закончилось. Враг мертв.

Рашида прошиб пот. Он потом будет удивляться, откуда и почему его таинственный гость все знает. Но в то мгновение он ощутил катарсис от того, что, наконец, узнал смысл своей епитимии. Опять Ян, как в старые времена, ему все объяснил! Рашид себя наказал до тех пор, пока Штопин жив. Но кому могло придти в голову, что враг окажется мертвым! Рашиду такое даже не снилось. Он много раз в воображении обрушивал свой праведный гнев на гада, но он и не подозревал, что его может убить кто-то другой. Он считал это только своей привилегией. И он просчитался. Кто-то другой отомстил за Малику! А ведь это была месть за нее, видит Бог. Штопин убит в библиотеке!

Теперь в мире появился неизвестный человек, за чье здоровье Рашид был готов молиться день и ночь. Убийца.

-Сейчас тебе, быть может, и не стоит сразу переселяться домой. Пускай история уляжется. Тебя могут подозревать, допрашивать. Вероятность небольшая, но есть. Ты пока поезжай куда-нибудь, отдохни. Хочешь -- махни в Европу! На море - в Черногорию, в Болгарию, просто посмотреть красоты -- в Вену, в Париж... Тебе пора встряхнуться.

-Я никогда не ездил отдыхать один, - ошалело твердил Рашид. - Это противоестественно.

Они сели на единственную новую скамейку в лохматом неухоженном сквере, на которую никто не претендовал, хотя денек был отменный. Ян достал фляжку, сказал, что сам за рулем и пить не будет, а вот Рашиду можно в такой день. Но ему не хотелось, чтобы развезло. Он должен был пребывать в ясном уме и твердой памяти, когда Ян ему все расскажет.

И Ян рассказал. О том, что в его жизни были трудные времена, и когда он их пережил и вспомнил про Рашида -- тот уже был поглощен болезнью жены. Ян почувствовал вину -- ведь он Рашида держал не просто за друга, а за честного человека без гнилья, каковые в столице редкость и заносимы Яном в его личную Человеческую красную книгу. Вот как оно оказалось: Рашид остерегался называть другом того, кто почитал его за большее.

Узнав о том, что семью "честной редкой птицы в наших краях" постигло несчастье, Ян решил действовать. Интеллигентских метаний он не избегнул, но не любил пребывать в них долго. Он скорее был, как выразилась о Берти Вустере героиня чудесной киносаги, человеком действия. Ян подумал: в семью сразу соваться не стоит. Вдруг Рашиду это неприятно. Мало ли какие восточные дела... Являться после долгой паузы в общении надо постепенно и ненасильственно. Да и в свои катаклизмы Яну не очень хотелось вдаваться, если возникнут вопросы. И потому для начала он решил придти в библиотеку, прощупать почву. Разве библиотекарши не должны быть словоохотливы? Он и не подозревал, в каком переплете ему предстоит побывать.

Он ожидал попасть в тихий книжный омут, где доживают свой век ненужные книги и одинокие женщины. Но он жестоко ошибся. Библиотека оказалась клубом, одинокие женщины оказались роковыми. Времена изменились. Но прежде бурлящей культурной жизни -- литературные вечера, концерты, выставки, - его поразил контингент читальных залов. Натуральные бомжи и махровые шизофреники! А некоторые соединяли в себе обе ипостаси, и были страшно горды собой. Вид этих вонючих Диогенов с огромными сумками тряпья и полусгнивших съестных припасов поразил Яна надолго. И главное -- полная беззащитность библиотекарей, которые не имели права отказать им в радостях бесплатного интернета! Среди этих прихожан-монстров особо выделялась тетка, на лицо которой был нанесен узор зеленкой, а также человек с манией работника прокуратуры -- проще говоря, вздорный прыщ, вообразивший себя звездой карательного ведомства.

-У нас богатый ассортимент диагнозов, - вздохнула аппетитная директриса. Ей было приятно, что Ян сочувствовал, а не собирался строчить очередную кляузу, как делали некоторые завсегдатаи-параноики. Тем более -- он пришел помочь Малике! В наше время еще не перевелись добрые волшебники...

Словом, они очень понравились друг другу. Бэлла пригласила его на самые лакомые вечера в "Грине", Ян рассыпался в комплиментах актуальным преобразованиям в ее библиотеке. А потом Ян на выходе столкнулся с Семеном. Дела давно минувших дней. Армейских дней. "В Афган просился?" - спросит юный Штопин при знакомстве. "Просился", - соврет повеса Ян. Потом признается, что и не думал лезть на рожон, -- кажется... или это память плетет свои сети, водит за нос по своим запутанным коридорам, было, не было -- не разобрать теперь.

Итак, Семен Штопин. Да еще в библиотеке! Сюрприз в самое темечко. Семен обладал одним запоминающимся свойством -- ему мало кто симпатизировал, но почему-то его слушались. Как будто боялись, как дурной приметы. Ян помнил, что и на него Семен имел это неприятное гипнотизирующее влияние. Нет, это не было действием отрицательного обаяния, это было постыдным суеверием. Постыдным, потому что за ним таилась трусость. И Ян взялся ее искоренить. Так он стал использовать Семена как тренажер для силы духа. Он вроде как был с ним дружен, но его мнение старался хоть в чем-то, но оспорить. Спокойно, без агрессии и апломба... До этих экспериментов он дорос уже после армии, хотя и дружили они недолго. Но... со Штопиным было интересно, этого не отнять. Он помог Яну пообтесаться, стать разборчивей в "порочащих" связях. На пружине вечного несогласия Ян нарастил риторические мышцы. И научился жалеть женщин. Даже самых что ни есть самоуверенных. Штопин, кстати, нравился только таким. Другие, тонкие-ранимые-женственные, - ну что они, бедняжки, могли сделать против его поганого языка... Так что отношения со слабым полом, как и дружба с сильным, для Семена были замешаны на соперничестве. А еще на... грязи. Штопин имел разные пограничные склонности в сексе, о которых Ян догадывался по сорту его юмора. Яну всегда казалось, что красивая женщина на такое не пойдет. Красивая, самоуверенная, то есть штопинский типаж. Здесь нужна барышня неброская, которая жаждет заслужить любовь ублажением мужских прихотей. Таких милашек Ян жалел прежде всего. Но оказалось, он утопал в стереотипах. С годами он понял, что невзрачные бабенки могут быть еще какими пираньями, а сущие красотки -- бедными Лизами...

Но ожидал ли он, что Семен будет страдать от неразделенной любви, да еще к библиотекарше?! Да еще в зрелом возрасте... Но дело обстояло именно так. Естественно, подано это чувство было под соусом непреодолимых обстоятельств, но по тому, что даму сердца даже не предъявили, Ян понял, что все гораздо драматичней. Дама либо не блещет экстерьером, но это на Штопина не похоже. Значит, скорее всего, она отвергла его циничные, искрящиеся колким оскорбительным интеллектом ухаживания. Вообще говоря, для здоровой женщины это было бы нормально. Но разве Семену возможно было объяснить, что он извращенец...

А потом Ян пришел в "Грин" второй раз. Обещал Бэлле помочь с аудиотехникой. И на него накинулась фурия...

-Нора, наверное, - пояснил Рашид с запоздалой благодарностью к фурии.

Наверное. Она устроила Яну настоящий допрос о том, что его связывает с исчадием ада по имени Семен Штопин. И как он может одновременно подавать руку этой мрази и пытаться помочь Малике. Что здесь не так?! Медленно, но верно до Яна доходил древнегреческий накал трагедии, в которую он нечаянно впутался. И он сделал вывод: чур меня! Помочь чем мог -- помог. Остальное -- божья воля. До возмездия он не дорос, и разве разберешь, кто виноват! Он счел, что ежели Семен виноват, то будет наказан по всей строгости закона городских джунглей. У Яна была простая житейская вера в наказание, которое непременно настигнет источник зла. Тот, кто делает подлость невинному доброму человеку, просто не может пребывать в гармонии с вселенной. Рано или поздно ему аукнется с великой силой. Закон сопромата, если хотите, - метафизического...

Нет, Ян не был идеалистом. Он верил лишь в черную половинку справедливости. Он знал, что награды частенько не находят своих героев, а лучшие из нас страдают и не находят себе места в этом жестоком мире. Добрые дела зачитываются с роковым опозданием. Но с наказанием высшие силы так не медлят...

А когда Ян набрался душевных сил и решил все-таки спросить обо всем самого Рашида, было уже поздно. Малика умерла, ее безутешный муж ушел из дома. Словом, обрыв связи. И все же Ян продолжал чувствовать смутную ответственность за несчастье, постигшее старого друга. И вновь приперся в библиотеку, где его все также встретила неувядающая Бэлла.

-Мы передали вашу помощь. Мы скорбим о Малике, - директриса на сей раз встретила его суховато. Ян почувствовал неловкость. Он хотел поподробней расспросить о роли Штопина в этой печальной истории, но, видимо, его опередили. Репутация рухнула. Он якшается с исчадием ада! Каково же было его удивление, когда на страничке "Грина" в Фэйсбуке он увидел идиллическую фотографию -- Бэллу, Штопина и еще одну библио-диву, которая показалась ему весьма-даже-почему-бы-и-нет! Ян решил, что это и есть роковая любовь циничного Семена. И совершенно ему не пара -- глаза добрые, черепашьи. Он сам толком не знал, что вкладывал в этот эпитет. Наверное, доброта, медлительность, безобидность? Он-то полагал, что условный идеал женщины состоит именно из этого коктейля...

Ян случайно встретил этот идеал в метро. Спустился в подземку, когда машина была в ремонте, - и заприметил у колонны. Было поздно, она по-домашнему широко зевала. Долго не мог вспомнить, откуда ее знает. Потом гадал, что будет, если подкатить к ней. Понял, что лучше не надо. Вдруг Семен еще не остыл. Хотя... разве этот аппарат для уничтожения душевного комфорта способен долго страдать от неразделенки?

Потом Ян вроде еще с ней пересекся, подивившись мистике. Но быстро забыл. И вот вечер в "Грине". Она подошла сама. Едва познакомились -- ее звали Таня. Штопин не нее не реагировал вовсе, из чего пришло заключить, что предмет его страсти - другая. Хотя об этой интриге Ян успел забыть. Почти забыть. Незадолго до этой вечеринки он баловался по старой памяти интеллектуальным фэнтези и вичитал о мудреце, который удалился в затвор, а вернулся в мир, когда гонец принес ему известие о смерти тирана. Тогда-то Ян и подумал, что Рашид сидит у реки и ждет, пока по ней проплывет труп врага. Как учит восточная мудрость. Изредка он позванивал по телефону, который неизменно молчал. Он не терял надежды, что сможет втолковать отшельнику безнадежность его миссии. Сэмэн Штопин всех нас переживет! Ан нет, вышло иначе. И телефон заработал, как только Штопина убили. Воистину восток -- дело тонкое.

-Как думаешь, кто его убил? - только и спросил Рашид, выслушав исповедь.

-Предпочитаю об этом не думать. Но с тех пор, как я побывал в читальном зале, я понял, что библиотека теперь -- криминальное место. Ты бы видел эти рожи! Бомжи и гопстопщики. Среди них, конечно, пестрят достойные люди. Но как они выживают в этой вони -- не понимаю. Там позарез нужна охрана.

-Малика рассказывала, что пару раз у библиотекарей пропадали сумки с кошельками. Но я не думаю, чтобы тамошние ханурики пошли на мокрое дело. Хотя... веришь-нет, но жена всех оправдывала. Называла их потерявшимися. Ей был дорог каждый читатель. Она так боролась за то, чтобы книги выдавали гражданам без прописки. Обличала затхлый библиотекарский кодекс. Все возилась со студентами, рекомендовала им полезные добрые книги, пекла им печенье... Она верила, что после большого безвременья книги вернутся. Я не вслушивался особо в ее слова. Просто верил ей. И сейчас верю...

Потом они на скорую руку собрали рашидов нехитрый скарб и погрузили в машину. Это был последний аргумент в пользу возвращения отшельника -- когда еще будет такая оказия с транспортом. Рашид взглянул на свое убогое жилище последних месяцев, и его захлестнула горечь освобождения. Восемь лет он наказывал себя, в любую минуту имея возможность себя амнистировать. На краю сознания теперь маячил вопрос -- зачем это было нужно? Вопрос болезненный, убийственный, но на который необходимо было ответить. Не сейчас, по прошествии времени. И Рашид знал, что ответ придет к нему. Приплывет, как труп врага... Очищая холодильник от частично закисшего провианта -- в одиночестве он питался скудно и бездарно, сыр-консервы-макароны, -- он пытался принести пользу бездомной живности, которая обитала здесь непугаными стаями. У помойки его запытала придирчивая недобрая бабушка, которая заявила: "Никаких бездомных собак здесь нет! Еще не хватало... Здесь можно кормить только птиц". Но у Рашида и для птиц было. Он подумал, что у каждого вида фауны есть свое старческое лобби -- кто-то кормит птиц, кто-то собак, кто-то кошек.... И у каждого человека есть свой защитник и свой обвинитель, есть свой демон и свой спаситель. Свой Бог и Ангел. И в сущности мы никогда не знаем, когда они нас навестят, - вот, например, сегодня! Никогда не позволяй себе перестать их ждать. И не об этом ли писал Александр Грин, нескладный человек с густыми нонкомформистскими усами, сочинивший нам религию юности.

Глава 8.

Первая улика

-Я помню, как Семен сказал мне однажды: "Едва познакомишься с самим собой -- и уже умирать". Горько думать, что этот человек ушел от нас в расцвете лет...

Тане, казалось, что пожилой старательный человек произносил речь уже очень давно. Прежде, чем он начал, Ник сказал, что пойдет перекурить, но его все еще не было. Это порождало тягостную тревогу. Давненько Таня не чувствовала себя в такой чуждой обстановке. Похороны Семена Штопина были очень муторным и помпезным мероприятием. Бэлла, вернувшаяся из отпуска, была... хотелось сказать, в прекрасной спортивной форме, если бы это приличествовало случаю. А случаю она соответствовала безупречно, и это даже пугало. Шелковая черная блузка с элегантным вырезом порождала неуместное обывательское любопытство. "В Италии купила?" - не стесняясь просила бы сейчас Кира. Вот уж кто человек не светский! Но Киры здесь не было и некому было нарушать скорбный этикет. И вообще состав делегации от клуба "Грин" оставлял много вопросов. Таня идти не хотела, но о том, чтобы отказаться не могло быть и речи. Зачем-то маячила Нора, все последние дни яростно демонстрирующая ненависть к усопшему. Но теперь она была была сама кротость. Слава Птенцов лихо подливал Леночке водки, которая пришла в странном темном одеянии позапрошловековой моды. Таня называла такие одежды "прощальный подарок кузины Вайолет". А ведь Леночка -- большая модница. Неужели ее так впечатлила кончина Черного Семена, как давеча выразился Давид. Видать за острословие и тягу к расследованиям Белла его причислила к "бунтовщикам хуже Пугачева" и оставила на боевом посту. Как, впрочем, и Киру, но та сама попросилась. Ляля по-прежнему сидела дома, и о ней начальница как будто забыла. Что ж, это мудро -- сыграть в невидимку в эпоху перемен.

Ян-фантом нес гроб! И ни единым взглядом не дал облегчения таниным смутным мукам совести. Как-никак она навела на его след дзен-следователя. Но следов преследования карательными органами драгоценный Фантом тоже не обнаруживал. Полная непознаваемость объекта. Впору стать агностиком...

А Ник вызвался сопроводить жену на тягостную церемонию. Вот уж совершенно на него не похоже! Он, конечно, умел поддержать в трудную минуту, но в чужие дела лезть не любил. Особенно в бабский коллектив. За все годы, что Таня работала в "Грине", он заходил в библиотеку раза три, не больше. Боялся ядовитой женской энергетики. Хотя Таня знала, чего он боялся на самом деле. Он вбил себе в голову, что Бэлла считает его посредственным писателем. Смех, да и только. Ник вел колонку в популярном журнале, давно имел свою аудиторию, да и что касается прозы, не мог пожаловаться на недостаток читателей. "Просто сейчас такое время...". Таня, произнеся это избитое клише про себя, привычно запнулась. Эта фраза была запрещена в доме Нестеровых. Потому что Ник категорически отрицал оправдание эпохой. "Для писателя не существует времени. Он либо состоялся, либо нет".

-Но сам он про себя этого не знает, - смягчала Таня жесткую риторику.

-Знает! - отрезал Ник. - Я -- не состоялся. Во всяком случае до сих пор.

Совместная жизнь с творческим человеком сделала Таню неплохой спорщицей, но все же порой аргументов не хватало. Например, так и оставался больным вопрос о том, почему же Белла, танина подруга, что не без влияния в литературной тусовке, до сих пор не пригласила Николая Нестерова выступить в клубе "Грин". Для Тани ответ был очевиден: Белла просто понятия не имеет, что для Ника это важно! Она наверняка полагает, что для него "Грин" не особенно престижен. Николя только зло кривился в ответ. Задача для оппонента иезуитски усложнялась тем, что прямой вопрос Белле был под строжайшим запретом. А ведь Таня могла просто ей сказать: "Можно Коля выступит?". И Бэлла бы тут же открыла еженедельник, чтобы найти для его творческого вечера свободную пятницу...

Но нет! "Я с тобой разведусь, если ты это сделаешь!" - вот что услышала однажды Таня в ответ. Ник не внимал уверениям о том, что что простой вопрос -- это не унижение. Как о тебе узнают, если ты хранишь гордое маргинальное молчание?! А ведь Таня видела, как некоторые жены продвигают своих муженьков. Пищат, да лезут! Звонят по сто раз, заметив в афише вздорную мелочь. "Срочно исправьте: не Караваев, а Кораваев! Поклонники его знают именно как Кораваева! И, пожалуйста, будьте впредь повнимательнее...". Таня иной раз была готова закипеть, но ей, в отличие от Норы, не улыбалось круглые сутки пребывать в гневливой готовности вулканического извержения. Поэтому она спускала пар ерничеством и ехидством с Птенчиком. Скажите на милость, откуда взялась буква "о" в каравае? Что за фонетический оттопыренный мизинец? Или каравай -- это слишком простонародно для творческой "ористократии"? А кого дама имеет в виду, упоминая о поклонниках? Полторы калеки? Видали -- у них поклонники... Чем графоманистей -- тем фанаберистей!

-Осторожней! Насчет Кораваева -- ты не права. Он толковый. Жена у него дамочка душная, но таланта это не умаляет.

Так Бэлла учила Таню ориентироваться в современной литературе. Но верить в толковость Кораваевых не улыбалось. Талантливые люди, безусловно, водились в "Грине", но активных жен-импресарио вокруг них не наблюдалось. Они не боролись за каноническое написание своих имен. Они вообще ни за что не боролись.

На похоронах решать деловые вопросы неприлично, но это же похороны Штопина. Да и Белла именно сейчас в напряженном поиске, чем доказать незапятнанность клуба "Грин". Может, наконец, подтолкнуть упрямого Ника к решительным действиям. Не то он так и будет прозябать в несокрушимом неверии в свой масштаб... Да, момент неподходящий, но как ни парадоксально, иной раз именно в неподходящий момент решаются судьбы. И та, от кого это решение зависит, вся в внимании. Держит руку на пульсе. Ей только ленивый еще не продемонстрировал толерантность и сочувствие. Этим мистическим умением расположить к себе даже в самой скользкой ситуации Бэлла обладала чуть ли не с рождения. Таня знала, что некоторые ее подчиненные порой судачат о том, что привилегия не заслужена. Но разве могут быть нами заслужены вьющиеся пшеничные волосы, красивые глаза с поволокой, по-японски изящная ступня... Так и здесь -- просто изначально присущее свойство. И к чему злопыхательства, если это свойство всему "Грину" на руку...

Еще в самом начале церемонии, когда сотрудники ныне одиозного клуба пришли к назначенному месту, Беллу встретил седовласый военный и учтиво с ней побеседовал. Бэлла Максимовна выразила ему скорбную благодарность, и впредь делегация "Грина" кучковалась поблизости от этого представительного вояки. Таня запомнила только его фамилию -- Тарасов. Изредка Бэлла задавала ему немногословные вопросы, а тот подробно ей отвечал. Оказавшись поближе к междусобойчику, когда процессия уже шла с кладбища, Таня услышала прелюбопытную реплику:

-Не думайте, что мы все такие... как Семен, царство ему небесное. Человеком он был сложным, но на то есть причины.

-О чем вы говорите, Степан Ильич, все мы грешны. И мы очень вам благодарны, что позволили проводить Семена... оказать ему...

Хвалебный спич Бэллы захлебнулся, не решаясь перетечь в несвойственный ей пафос, а Таню оттеснили, и она так и не услышала, какие причины были у Штопина для сложностей натуры. Зато теперь, во время поминальной трапезы ей приходили на ум совсем другие образы. Ей вспоминался рассказ, совсем недавно написанный Ником, вступление которого было торжественно грустным и не имело отношения к дальнейшему повествованию, но давало нужную тональность. Там было что-то о том, как Папа римский Бенедикт XVI прощается с престолом, и в лучах заката швейцарская гвардия медленно покидает летнюю резиденцию понтифика около Рима. Там Бенедикт поселится после отречения. А чем заняты отрекшиеся от престола... Таня не могла объяснить, что ее завораживало в этом тексте, но ведь в том и заключается магия слова - в неизреченности. Вот это в ободряющем ореоле оценки таланта она и хотела сейчас сказать Нику, но он как назло все никак не возвращался. Похоже, враз курил всю пачку...

-Странно, но здесь не видно родственников Штопина. Или я их просто не заметила... - шепнула Таня Бэлле, которая, не теряя прицела, осматривала зал.

-У него нет родственников. Он сирота. Воспитывался какой-то дальней родней, которых, насколько я знаю, уже нет в живых. Бывшая жена не пришла.

-А дети? У него есть дети?

-Есть дочь, но ее переписали на другого мужа. Дочь не признавала родного отца.

-"Переписали"! Это ребенок, а не квартира, - возмутилась Таня.

-Тише! - шикнула Бэлла.

Да, со стороны гриновцев все должно быть идеально чинно. Никаких конфузов, лишь сдержанная печаль. Но если умирает злодей, вроде как сильно печалиться не обязательно. Тем более, что и седовласые сослуживцы о нем не лучшего мнения. Немного подумать о вечном и вести неспешный светский треп на поминках. Кажется так? Тем более, что нет родственников. Вот перед ними было бы очень неловко! Но их нет. И Таня вдруг отчетливо поняла, что ей становится жалко эту записную сволочь Семена Штопина. Даже родная дочь его не признавала! Впрочем, ребенка могли настроить против папаши... но зная папашу, можно предположить, что и настраивать не пришлось. Нет, так не бывает! Даже самого отпетого мерзавца хоть кто-нибудь, да любит. Хотя бы дочь. Она -- прежде всего!

Все здесь не так. И в том, что Ник куда-то исчез -- особенно. Таня вдруг испугалась, сама не зная чего. Всего сразу! И даже нелепого предположения, что Нику стало плохо и он лежит где-то, никем не замеченный, и стремительно угасает. Смерть Штопина доказала, что с человеком может случиться все, что угодно. Воистину человек внезапно смертен, как уже мы знаем от Булгакова! И Таня, повинуясь паническому импульсу, отправилась на поиски мужа.

-Ты случайно не в туалет? Я с тобой! - вызвалась Бэлла, и Таня не стала противиться. Наверняка место для курения где-то рядом, если не в самом клозете. Прошествовав через весь зал, они очутились на лестнице, которая вела вниз. По пути им стретилась сохраняющая величественность момента Нора.

-Танюша, - мягко застелила Мегера Грантовна, как называл Нору Птенчик, - твой Николай просил тебе передать, что ему позвонили из издательства. Надо было срочно туда поехать. Он забыл подписать какую-то важную бумагу, без которой книгу не включат в план. И с телефоном у него что-то случилось. Он тебе позвонит, как только доберется...

Под влиянием двух сильнейших эмоций Таня застыла прямо на лестнице. Не зная, что и сказать. Но первый раунд выиграла радость! С ней боролось возмущенное недоумение тем, как Ник решил ее уведомить о своем внезапном исчезновении с похорон, но радость затмевала оскорбленное самолюбие. У Ника, наконец, выйдет книга! Его чертовски долго мурыжили с ответом из издательства, от чего домашняя атмосфера порой накалялась и взрывалась ссорами. Но Таня знала -- все от напряженного ожидания, которым Ник был измучен последние кризисные годы, когда некоммерческие серии современной прозы постепенно прикрывались. И вот -- еще одна надежда. Книгу Николя сосватала в это издательство давняя знакомая, возможно, даже -- бывшая любовница, но Таня не вдавалась в детали. Если от прошлых подруг такая польза, так пускай! Другое дело, что такие подруги -- редкость... Например, от бывших мужей Таня такой судьбоносной пользы не припоминала. Однако отвлечься экскурсом в тернистый брачный анамнез не удалось.

На заднем плане сознания маячили смутные сомнения. Как без них. Да хотя бы вклинившаяся в сюжет фигура Норы. Это настолько не правилах Ника -- странное бегство по-английски с похорон, да и еще передача послания посредством такого вот гонца. Таня и понятия не имела, что ее муж знает, кто такая Нора... а если знает, то она должна была быть последним человеком, к которому он обратился бы с подобной просьбой.

Впрочем, Таня, согласно своей неистребимой тяге к поиску оправданий происходящего, тут же начала искать смягчающие обстоятельства. Ник вообще не должен был идти на эти похороны. Она и не ожидала, что муж составит ей компанию. И, быть может, не так и странно, что он поспешно ушел...

Нет, это тысячу раз странно! - парировал разум. Как сомнамбула, Таня вошла в дамский туалет. У зеркала как скорбная статуя застыла Леночка. Плачущая. С чего вдруг?! В голове у Таня пронеслась бредовая мысль о том, уж не видит ли она, наконец, человека, который проронил слезу о Семене Штопине, жертве убийства...

И ведь все последние дни Лена Царева вела себя странно -- только сейчас это стало отчетливо понятным! Словно она настраивалась на прыжок с парашютом -- особая звенящая сосредоточенность.

Но прежде, чем обо всем этом подумать, Таня рефлективно ринулась утешать:

-Лен, что случилось?

-Подожди, я сама разберусь, - шепнула Белла. Что ж, сама так сама. На Бэллу Максимовну можно положиться: утешая, она перестает быть начальницей, хотя и безжалостно развенчивает вредные сладкие иллюзии... Проверено на личном опыте.

Так что возвращаться из дамской комнаты Тане пришлось одной. И увидеть человека с тростью, мирно беседующего с известной всему литературному миру лютой редакторшей Арсеньевой! И это была не трость, а произведение искусства. Ее бронзовая рукоятка была отлита в форме головы птицы. "Тяжелый предмет, имеющий острые края" - кажется, так описал орудие убийства Бодрячок-следователь... Интересно, что сказал бы на сей счет наш маленький Пуаро! Досадуя на то, что незаметно сфотографировать чудной антиквариат и предъявить его Давиду не получится, Таня бегло оглядела хозяина трости. Остробородый старик в черном вельветовом пиджаке. Этот пиджак Таня определенно уже видела -- но не факт, что на этом же человеке. Это лицо ей не запомнилось на вечере. Но трость! Неужели простое совпадение... И Арсеньева тут как тут. Существует какая-то неподвластная сознанию связь между совершенно чужими друг другу людьми...

А Таня чертовски рассеянна. Ведь это тот самый, первый оратор, произносивший речь о Семене! О том, что не успеешь познакомиться с самим собой -- и уже умирать. Этот человек -- университетский преподаватель Штопина... Эх, память девичья!

Извини, дружище Додик, забористого детектива тут конь не валялся. Даже заподозрить толком некого. Разве можно включать в черный список человека, для которого Штопин -- любимый ученик? Даже если предположить, что он публично врет. Сущий вздор, притянутый за уши, и никакого смака! Где острохарактерные персонажи? Где алчные жены-наследницы, где зловещие компаньоны по бизнесу, где мстительные обманутые мужья? Один муж, правда, маячил на горизонте, но Бэлла заверила, что Рашид -- лучший из всех мужчин, кого она знала. Не надо бередить историю с Маликой...

А больше и бередить нечего. Но на всякий случай, на обратном пути с похорон Таня выложила начальнице шаткую версию Давила о трости. С университетским мэтром в придачу. Бэлла лишь усмехнулась:

-Друзья мои, вы глубоко копаете... Под самого проректора. Известная сволочь и взяточник. Но не пойманный. А что, он был на скандинавском вечере? - вдруг встрепенулась Бэлла. Ну еще бы -- пускай исчадие ада, зато влиятельное!

-Нет, я его не помню. Но в своей памяти я разочаровалась, - созналась Таня.

-Ребята, я вам уже говорила и еще скажу -- не лезьте вы в это дело, - назидательно пропела Бэлла. - Хватит ставить любительский спектакль по Агате Кристи. Пускай этим занимаются органы следствия.

-И ты им веришь?! А если они найдут невинного козла отпущения среди нас? Вон Давида уже допрашивали с пристрастием на этнической почве!

-Глупости! Давиду показалось той ночью. Стресс, усталость... Меня, кстати, тоже допросить успели. Я вчера была у следователя.

-У мрачного такого типа "Бисмарк" или у толстого Бодрячка? Тебя вызывали?!

-Да нет же. Я пошла сама. Бисмарк, Бодрячок -- оставь, пожалуйста, эти образы. Кем бы он ни был, я толком не поняла -- то ли он хочет усыпить мою бдительность, то ли сам в потемках. Четких подозреваемых нет. Он все спрашивал, не знаю ли я кого-либо из штопинских армейских связей. А я знаю! Приходил ко мне один сослуживец Штопина. Он же друг Рашида. Такие вот причудливые связи. Он сегодня здесь был. Ты его, наверное, заметила -- приятный с виду. Ян Букреев. Я имя запомнила.

Джим Бим! Давид не прогадал с инициалами. Вот они, глубинные связи между людьми -- даже Бэлла в курсе, как зовут Фантома, даже таинственный чудесный Рашид! А глупая Таня искрилась от романтики игры с незнакомцем... Никаких волшебных тайн в этой тусовке. Сплошной переваренный литературный бульон.

-...ах вот оно что! Ты неровно дышишь к нему. Так давай, познакомишься, наконец! - встрепенулась Бэлла, когда Таня поделилась с ней трепетной предысторией.

-Мы уже познакомились, и с тех пор он ко мне интереса не проявляет. К тому же мы обе навели на него доблестную полицию.

-Ой, да брось ты! Полиции фиолетово, я это чувствую. Держу пари, что его особо трясти не будут. Знаешь, мы с ним договорились, что он зайдет на неделе...

-Ты с ним уже о чем-то договорилась?! А с чего вдруг?

-Ему у нас понравилось! - изумленно вскинула плечи Бэлла, не понимая, как можно спрашивать об очевидном. - Он приятно удивлен уровнем наших музыкантов. Он хочет с нами дружить. Так что не щелкай клювом!

Что-то новенькое -- леди босс провоцирует на адюльтер. Она не была любителем таких поворотов... Может, итальянский воздух так подействовал.

-Постой, а как же мы Леночку бросили? Что у нее за слезы? - спохватилась Таня.

-Почему мы ее бросили? Мы ее не бросили. Она же с Птенцовым. Он ее обещал довезти до дома. А с ней -- так, обычная чепуха. Опять Нора обижала. Ну так она всех обижает. Пора научиться давать ей отпор. На меня и без этого столько свалилось! Мне еще нужно с этой змеей Арсеньевой провести вечер. Бог ты мой, на что приходится идти ради репутации. Нам придется теперь дружить с такими мерзкими типами, с которыми, если бы не это убийство...

-Бэлла, никто до сих пор ни слова не сказал... кроме Птенчика, разве что... но смерть Штопина нам выгодна, так ведь... Он вроде пытался отобрать у нас "Грин"?

Они ехали в такси, кроме них и водителя в салоне никого не было, но Бэлла Максимовна по привычке округлила глаза и поднесла палец к губам. После строго паузы она тихо спросила:

-А когда Слава говорил об этом?

Вот тут Таня поняла, что чуть было не подставила еще одного человека. Птенчик сказал об этом при следователе. Хотя до этого ей не приходило в голову, случайно ли Слава бросил свою реплику или намеренно. Возможно, у него были на то свои причины.

-Не помню точно. Когда мы с ним общались... вчера, наверное. Мы все время теперь говорим только об убийстве! - изобразила праведную усталость Таня.

-Чем дальше, тем меньше я понимаю кто друг, а кто враг, - задумчиво отозвалась Бэлла. - Вот ты спрашиваешь про Штопина -- но это всего лишь предположение, которое утопает в омуте множества других предположений, терзающих меня день и ночь. Быть может, этот Тарасов, который был с нами так любезен, куда опасней Семена... Или Арсеньева, которая теперь пытается на меня мягко надавить. Не знаю, чего от нее ждать.

-Но они тут при чем? Тарасов -- военный, Арсеньева -- и так царица ночи в своем "Ирисе".

-Тань, ты совершенно не понимаешь этих интриг, - досадливо отмахнулась Бэлла. - Даже я их до конца не понимаю, и это меня пугает. Почему, почему, почему у нас произошел весь этот кошмар?! Кто это подстроил... и у кого теперь просить о помощи?

И Бэлла отчаянно умолкла.

Вернувшись на рабочие места, ни она, ни Таня так и не смогли сосредоточиться на работе. Зато Давид по-детски обрадовался трости. Он уже забыл, как отверг свою версию за неправдоподобностью. Не решаясь показать, что чересчур воодушевлен находкой, он не мог скрыть, как его распирает ребяческое превосходство над унылым рацио. Он просто сиял от очевидности своей догадки! Конечно, роковой удар совершил вовсе не хозяин трости. Кто-то другой. Разве это не ясно?!

-А как ты это представляешь? Подойти, незаметно умыкнуть трость, сгонять в кладовку, -- заметь, еще непонятно, зачем туда поперлась жертва! - профессионально-наверняка треснуть по кумполу, аккуратно и хладнокровно протереть орудие убийства, стремительно и незаметно вернуть его на место. Просто какой-то Джеймс Бонд забрел к нам в гости.

-Или обыкновенный десантник, - парировал Давид. Его теперь увлекала версия по военному ведомству. Штопин наверняка чем-то насолил своим бывшим однополчанам. Если он умудрился настроить против себя весь мир, то почему его армейские друзья остались исключением? Нелогично. В общем, собака зарыта здесь. И если все прочие штатские так и не смогли дать отпор злу, то доблестный отряд ВДВ ответил ему, как надо. А именно -- размозжил череп.

В дверь кабинета осторожно постучали. Открылась дверь, и вошел старик-сторож из "Последней капли". В отличие от своих боссов, он всегда был приветлив и шутлив с сотрудниками "Грина". Библиотека вызывала у него добрые и прямо-таки возвышенные чувства, над чем редкий сотрудник "Грина" не преминул подшутить. Но и в душе поблагодарить, конечно...

-Так, девчата-хлопцы, признавайтесь, где ваша пани-директор?

-Вышла, наверное, на минутку. Можете ее подождать, дядя Саша.

-Не-е, ждать не буду. Вам, уважаемая, тогда передам. Вот, энту безделицу у входа в наш подвал обнаружил, - и с этими словами дядя Саша положил на стол мудреное нагромождение стекляруса. Которое при ближайшем рассмотрении оказалось эклектичными бусами.

-Наверное, кто-то из ваших потерял. С черной лестницы, с вашего этажа к нам вниз и прилетело. Наших мамзелей я всех опросил!

Таня взяла в руки нежданный трофей. Трогательный дядя Саша. Почти дядя Ваня. Не мог не уважить библиотекарей. Мелочь, а приятно. Таня уже собралась опрашивать коллег про безделушку, но что-то ее вдруг смутило во всем этом эпизоде. Она могла представить картину, когда бусы рвутся и рассыпаются по полу. Она могла представить, как кто-то вертит их в руках над лестничным проемом и роняет их туда... но тогда за этим следуют поиски... А вот как бусы могли просто соскользнуть с шеи владелицы, не порвавшись, и сгинуть в темноте незамеченными... Она еще раз внимательно присмотрелась к украшению, словно надеялась разгадать его секрет, как это делают мастера телеметрии, умеющие почувствовать по энергетическим токам вещи судьбу ее владельца. И, наконец, ее память заработала, как надо. Она вспомнила, кто щеголял в этом сокровище. Люда Шнырь! Итак, кажется, это первая улика в деле...

В таниной сумке рассыпался шопеновскими руладами мобильный телефон. Это был Ник. Накал его исчезновения остыл, затмился воображаемыми картинами, живописующими кровавые преступления вездесущей Люды. "Однако в этой истории -- сплошь неприятные действующие лица -- что жертва, что палач", - заметил Давид. По молодости он был скор на расправу -- уже и палача нашел. А Ник... он все равно ничего не объяснит, он не любит говорить по телефону. Все только при встрече.

-Так они взяли рукопись?

-Ну... ты же знаешь, что и с договором могут протянуть годы. Лучше не загадывать. -Я понимаю... конечно. А все-таки интересно, рассказы взяли. Особенно тот, про Папу римского...

-Он не про Папу римского, - потеплел, усмехнулся Ник. - Там только вступление... а почему ты спрашиваешь?

-Потому что это очень хороший рассказ. Мой любимый.

Глава 9.

Грубая лесть

Она знала, что такое необратимость. Люди обычно пренебрегают этим знанием, а зря. Но Лена Царева с некоторых пор не пренебрегала. Необратимость -- это когда ты знакомишься с приятным человеком. Он весел, дружелюбен, у него хорошая машина. Он всегда готов помочь твоим друзьям, у него, в отличие от многих, всегда найдется время. Этот мужчина сразу становится любимчиком компании. Отныне тебя зовут в гости только с ним. О нем спрашивают. Ему передают приветы. И даже не составляют себе труда задуматься, почему он такой милый с ними, с едва знакомцам, с чужаками... Разве что кто-нибудь особенно въедливый начинает искать подвох, но оставляет это при себе. Словом, идиллия. Но ты, глупая женщина, медленно, но верно понимаешь, в чем дело. Только долго не хочешь себе в том признаться.

А причина кроется в тайном пороке. В глубинной детской травме, которую он пытается залечить алкоголем. Как известно, алкоголь -- лекарство гомеопатическое, и в больших дозах рождает чудовищ. И вот с тобой рядом поселяется обаятельное и обходительное чудовище, которое любят твои друзья. И которое каждый день отгрызает от тебя по кусочку. Но удивительным образом его действия узаконены общественным одобрением. Тебе будет очень трудно пожаловаться на любимое чудовище. Тебе будет некому поплакать. Пока... оно само не покинет тебя. Пока ты не приползешь в слезах, в которых будут смешаны два отчаяния, две боли, два потрясения -- от того, что Он был с тобой и от того, что ушел...

Что и случилось с Леной Царевой, которую коллеги из "Грина" просто из прихоти созвучий называли Ленца. Ленцы в Лене как раз не было. Она была, скорее, трудоголиком со звонкой амбицией, которая и нравилась, и настораживала Бэллу. Чувствуя эту двойственность, Лена старалась быть, по старому армейскому принципу, подальше от начальства, поближе к кухне. Кстати, покушать Леночка любила. Она была из тех астеничных везунчиков, которые едят от пуза и не толстеют. В детстве она была справной дивчиной -- жадно занималась спортом, причем всем подряд -- регби, волейболом, конькобежными делами... Была азартной, безудержной, а потом, лет после 14-ти подростковые гормоны смягчили соперничество и увели его в подтекст. Жилистая худоба помягчела, в облике появилась упругая томность, под которой осталась дремать годами наработанная спортивная сила и сноровка. А потом опять, когда ушел Родик, любимое чудовище, - вот тогда смущенная угловатость лениной фигуры снова обострилась. Первая это заметила Нора из музыкального отдела. Там, в закутке за густыми рядами музлитературы и нот, Лена впервые испытала, как может блаженно расслабить -- пускай ненадолго, но ощутимо -- рюмочка божественного рижского бальзама... Конечно, здесь сыграло роль не только питие, но и сознание дружеской поддержки. Ведь так вовремя Нора увидела, что Ленца сидит, уткнувшись в экран, вся в безмолвных слезах, - и властно вызвала ее к себе. Ах, Лена давно улавливала доносящиеся из того уютного уголка душистые можжевеловые ароматы. Улавливала -- и посмеивалась свысока. Мол, можно и интеллигентно спиваться -- браво, дамочки... Когда же сама попала в страшный переплет и носила в себе расколотое, как спелейший гранат, изуродованное сердце, - вот тогда с нее слетела спесь. И она поняла, как врачует душу 50 граммов среди монографий о Григе и Дебюсси. Вот истинно так: среди книг по искусству, среди старинных нот невозможно напиться -- пошло, грубо, по-свински. Возможно лишь чуточку возвыситься к прекрасному.

Впрочем, здесь снова не обошлось без спасительных особенностей лениного организма не принимать спиртное более двух дринков. И она была очень благодарна Норе за то, что та не выведывает ее секретов. Просто перекидывается парой слово на отвлеченные темы, отвлекает, как голодного младенца, новостями-погремушками. А Нора, похоже, была благодарна за то, что Лена ее не закладывает. Впрочем, чего там закладывать, тихий выпивон в книгохранилище был всем давно известен. Но Нору не трогают -- себе дороже. Некоторые, как Ляля, ей сочувствуют, ведь она потеряла мужа. А некоторые, как Кира, считают, что она сама его загубила. Ленца с Кирой не спорила, она не любила говорить на повышенных тонах, ее это утомляло. Но она точно знала, что Нора вовсе не монстр, а больной человек. Что неудивительно, ибо здоровых женщин Лена не знала. У всех проблемы с головой. И у Норы с ее лютыми перепадами, и у Ляли с ее рабской покорностью жлобскому тирану, и у родной матушки... Ленца решила трезво признать: львиная доля женщин ей чужда и непонятна. Поэтому у нее не осталось подруг. Те, с кем она по привычке перебалтывала по вечерам, - дань старой дружбе, давно замершей, как патологическая беременность. Ее лучшие подружки -- мужчины, с которыми можно при желании и необходимости перейти черту дружбы. Может быть, даже долгая история получится.

Замуж Лена не стремилась, пример родителей ее хлестал наотмашь всполохами болезненных воспоминаний. Она рассудила, что замужество может отложить в долгий ящик. Лет в тридцать пять она найдет убеленного сединами тихого ученого, которому нужна скорее сиделка, чем жена... Да, именно так. Зато он никогда не посмеет повысить голос. Лена, конечно, догадывалась, что ее сценарий будущей семейной жизни неуместно альтернативен традиционному, и велика вероятность, что несостоятелен. Пускай! Она слишком много бросила на алтарь их "идеального" романа с Родионом. Она понимала, что в этих отношениях она шла по стопам маменьки. Даже хуже -- она была ее дурной копией, потому что у той были великие цели в браке: воспитать детей и спасти мужа от смерти. Отец был весь больной насквозь, матушка его униженно спасала, и что в результате? Со всеми его язвами и инфарктами он еще всех нас переживет. А вот мать еле ходит. Доспасалась!

Но Родик в спасениях не нуждался и о детях речи не было, так что благородной миссией было не прикрыться. Рацио не могло простить Лене потраченных впустую лет и расшатанного эго. Но было ли рацио главным в ее натуре...

-А разве твоя запланированная идиллия со старым профессором -- это не тот же матушкин сценарий, только с другого бока? - усмехнулся Слава Птенцов, и Лена решила пренебречь его насмешливыми ненавязчивыми ухаживаниями. Ей не понравилась сухая неподслащенная правда. Она могла и сама догадаться, что хочет повторить мамину жертву больному мужчине-отцу. Птенчик, однако, вряд ли хотел ее уязвить. Он просто был недавно разведенным. Носился с музыкантами, сам пробовал играть на саксе, его чертовски раздражала работа в "Грине", вернее сказать, ее рутинная часть. Он сетовал, что любимое и приятное -- это пять процентов жизни. Прочее -- суета и сплин. Птенчик казался легким и опасным одновременно, Лена не могла поймать его ритм, он был слишком изменчив и стремителен. Без прелюдий и предисловий. Худощавый, колкий, с подковыркой. За всем этим, впрочем, чувствовалась, здоровая мужская природа. Но пуститься в отношения с Птенчиком-- все равно что с непривычки пересесть с трехколесного велосипеда на двухколесный.

И тогда Ленца с размаху плюхнулась и вовсе на одно колесо. И истерично ловя равновесие и хватаясь за воздух, покатилась под гору. И тут уж ее траектория вне всяких законов физики прочертила большую смертоносную петлю. Петлю Нестерова.

Этот роман начался для Ленцы необычно. Не с интереса, не со смятения, не со сладкого омута грез. Он начался с откровенного животного влечения, которого Лена никогда ранее не ощущала с такой силой. Всегда сначала была влюбленность, потом секс. Здесь же все наоборот. Прямо на вечеринке, на черной лестнице в библиотеке. Без причин, без оправданий, без преамбул. Опасно -- не то слово! На грани позора и отлучения от всего, что ей необходимо. Ник Нестеров, муж Тани... - можно ли пасть еще ниже! Была бы жена похуже... Хотя если бы жена была похуже, она бы такого не потерпела. Она бы засекла, пресекла, уничтожила. Хотя бы заподозрила! А Таня -- нет. От этого было еще более стыдно. Но хуже всего то, что вместо жены засекла начальница. И ничего никому не сказала. Это молчание казалось Тане зловещим, словно Бэлла приготовила компромат на черный день. И теперь Лене до скончания дней предстоит быть безупречной, и не дай Бог оступиться. Сначала казалось, что ее накажут тихим увольнением. Но Бэлла не из тех, кто осуждает за моральный облик и лезет в частную жизнь. Даже если ей известно, с кем изменяет муж ее подруги? Видимо так. Лена не раз слышала, как в жарких спорах с сотрудниками Бэлла восклицала: "Ни для кого нельзя делать исключение, если речь идет о нарушении закона". Значит, в своих личных законах она тоже не делала исключений.

Фантастика... или житейская мудрость? Пани директор и здесь умудрилась быть в выигрыше. Она не преминула использовать рабочее рвение своей подчиненной. Ведь менее всего Ленце хотелось сейчас вылететь с работы. И с плохо скрываемым энтузиазмом она выполняла пожелания начальницы, даже если они не входили в ее обязанности. Взялась сочинять тексты для сайта, популяризирующие чтение, писала искрометные анонсы мероприятий "Грина" и даже подрядилась обзванивать пожилых прихожан субботних концертов. Что ж, благими намерениями! На одном-то из этих концертов и случился тот презренный конфуз, который Лена Царева не могла себе простить. Сесть в лужу во второй раз! Все началось с того, что субботы обычно курировала Таня. Но в тот день у нее что-то стряслось, и ей требовалась замена. Ленца в силу обстоятельств знала, что у нее стряслось -- она крупно поссорилась с Ником. У них случалось. В этом Таня была особенно симпатична любовнице своего благоверного. Но... это была не та супружеская ссора, которая скрепляет адюльтер. Отнюдь! Это была ссора имени Черного телефона -- символ, так любимый Леной с юности. Вкратце это значило -- провал! Что ни делай -- все будет против тебя. Словом, Ник с Таней поссорились, она уехала в неизвестном-известном направлении в сторону дружественного лагеря родных-друзей, а Ник -- как это было на него не похоже! - явился в "Грин", надеясь там застать жену. Для попытки снисходительного, неповоротливого и болезненного примирения, потому что господин Нестеров иначе не мог. Такой уж он был, мятущийся благодетель-невротик.

И застал он в этот субботний день вовсе не жену, а Леночку. Которая, глотая слезы, умоляла его не прерывать их порочную связь. Потому что она влюбилась. Ник был первым, кто объяснил Ленце, кто она такая. Она -- хозяйка винтажной лавочки богемных аксессуаров и сценических нарядов! Вот та мечта, которая не давала Ленце покоя и которую она не смела открыть никому. А Ник за несколько вечеров болтовни и прогулок по набережной понял. Глупость, мелочь, а приятно... Мечта, дело жизни -- кому это теперь интересно! Держись всеми десятью коготками за теплое местечко -- и будь довольна! Но Ник прекрасен тем, что сам живет неисповедимыми путями. Он не раб обыденности. Он -- талант.

Талант, однако, не собирался осчастливить Лену надолго. Мол, сама все знаешь, ты -- девочка умная. Ленца ненавидела эту формулу заведомого вероломства. Если умная, значит, с тобой можно по-подлому, ты все оправдаешь. Ник подлостей не делал, но и на радости был скуп. Имел полное право. Лене даже парадоксально нравилась его непреклонность. Хотя втайне она надеялась на еще-еще разочек. Всегда надеялась. Она жила в обнимку с Черным телефоном. Она шептала ему: понимаю, понимаю, все закончится, вот-вот закончится, но только не сегодня... Лена Царева подсела не на страсть, хотя знала, что ее надо ценить. Ей была как воздух необходима история. Непрерывная история ее жизни, написанная любимой и одаренной рукой.

Черный телефон -- он, конечно, из Заболоцкого. Любимый поэт. Нетривиальный выбор. Из неразборчивой очарованности всем Серебряным веком Заболоцкий остался в сухом остатке. Причем Лена даже пыталась проникнуть в него литературоведческим жалом и посетила круглый стол с учеными людьми по поводу юбилея поэта. Благо далеко ходить не требовалось, мероприятие проходило в "Грине". Ленца услышала нелестное для себя подтверждение, что увлечена она не истинным, обэриутским Заболоцким, а поздним, официально-советским. Лена даже хотела взять возмущенное слово, и сказать, что ее любимые строки написаны вовсе не сломленным зоной и запуганным режимом человеком. Они написаны зрелым поэтом, который узнал, что такое безнадежная любовь. "И кричит душа моя от боли, и молчит мой черный телефон..."... Но отстаивать свое дилетантское мнение Лена постеснялась. На сцене сидели Большие умы, и только один был ей симпатичен -- тот, кто сказал: "Надеюсь, что Заболоцкий никогда не будет разгадан до конца". В этом чувствовалась скромная и достойная оппозиция слишком ретивому и тщательному анализу божественной и необъяснимой поэтической материи. Надо ли пояснять, что добрым рыцарем оказался Николай Нестеров. Тогда Лена впервые была им очарована. И потом постоянно напоминала об этом. Ник, впрочем, не слишком реагировал на ее похвалы. Во-первых, для него они были не статусны. Барышня влюбилась и теперь нахваливает, толком не осилив и понюшки густой и тяжелой, как мокрый песок, его нестеровской прозы... Только напыщенный идиот отнесется к такого рода дифирамбам всерьез -- хотя втайне и они греют, кто будет отрицать! Во-вторых, Ник мечтал о полноценном авторском вечере. Но его не было.

Тогда, после страстей по Заболоцкому Ленца спросила у Бэллы о Нике. Кто он? Бэлла ответила кратко: "Танин муж". И только потом соизволила сделать ленивую ремарку: "Писатель... вроде как". Лене показалось крайне подозрительным это "вроде как". В ком-ком, а в писателях Бэлла ориентировалась. Значит, априори записала в графоманы. А свое мнение Бэлла Максимовна меняла крайне редко.

-Тогда почему он у нас до сих пор не выступал?

Ленца решила дожать, сделать вид, что не считывает знака. А Бэлла, в свою очередь, прикинулась, что никакого знака не было. Спокойно ответила: "Всему свое время". Значит, у Николая Нестерова была черная метка. То есть Бэлла предполагала, что на него она не соберет публику. Народу придет мало, что нежелательно. "Грин" всегда должен быть на высоте. Рейтинг мероприятий -- превыше всего.

И тогда Леночку медленно охватила предтеча страсти плотской -- страсть литературная. Она пошарила в сети и к волнению своему обнаружила там немало текстов Николая Нестерова. Чтение она оставила на потом -- тогда ей было важнее разобраться в статусе. У Нестерова было куда больше изданных книг, чем у многих фаворитов Бэллы. И при этом она его игнорировала. Спросишь -- легко отвертится, что дело не количестве. Но -- и не в качестве, по сегодняшним временам. А в пиаре и публичности пишущей персоны. И Леночке захотелось маленькой справедливости. Она решила: прочту хотя бы одну его книгу и сделаю заказ для нашего отдела абонемента. Скажу, что читатели спрашивали! Мысли о продвижении совершенно незнакомого на тот момент мужчины, который ее пленил парой фраз, вдруг одарили Лену Цареву новой миссией. Она начала с нестеровских рассказов. Они ей понравились. За роман она браться побаивалась -- не умела увлекаться длинным, если только не детектив. Она даже поведала о своем просветительском запале Татьяне. Та благодарно засветилась, но про авторский вечер ответила с уклончивой грустной надеждой. Видно, были какие-то подводные камни -- наверняка, все та же окаянная "нераскрученность"... А потом случилась роковая разнузданная вечеринка, когда Лена и ее внезапный литературный авторитет слились в сладком экстазе. После этого какие бы то ни было поползновения к популяризации Н. Нестерова стали, мягко говоря, невозможны.

Но думать-то никто не запрещал! И Ленца думала. О том, что "Грин" - наверное, для Нестерова это слишком тесно. Лена так и сказала ему однажды. И Ник перестал даже звонить. Черный телефон замолчал. Все телефоны мира -- черные. Они -- не только символ мучительного ожидания. Если они не молчат, то приносят дурные вести. Так было в жизни Лены Царевой. И главное -- они не объясняют, чем же ты провинился. И ты снова и снова совершаешь неведомую тебе ошибку...

Телефон замолчал, зато Ник пришел сам. Во время печального субботнего вечера, когда пожилая профессорша консерватории с истончившимися дряблыми запястьями выпиливала из бедняжки-виолончели тоскливые трели. Лена испытывала мучительную неловкость перед... инструментом. Больше не перед кем -- сидящие в зале бабули блаженно внимали фальшивым руладам. Некоторые даже умиляли этим, ибо олицетворяли собой благодать смирения. Они были благодарны всему, что для них делалось, пускай и кое-как. Но были и другие, всем недовольные. Например, знаменитая старуха Девяткина, негласная вожатая субботних посиделок. Что до музыки, то она была просто туговата на ухо. Но с органами негодования и любопытства у нее было все в порядке.

И состоялся тот печальный разговор с Ником.

-Лена, пойми, грубой лестью на меня давить не надо. Мы уже засветились так, что и в страшном сне не придумаешь. Давай сохраним друг о друге хорошие воспоминания. Представь, если мы все испортим скандалом...

Скучные разумные доводы. Тоскливая музыка. Перспектива одиночества. Эта триада Леночку добила. Она разревелась. Ник вздохнул и обнял ее, что и стало точкой невозврата. Потому что Ленца его уже не отпустила. Бог знает, сколько дней до этого, а, быть может, всю жизнь, ей не хватало целебной силы объятий. Сухие страдальческие материнские руки не восполнили этой жажды в детстве. Отец вечно пил или болел, все обещал дочке погулять в планетарий, а пока просил выйти из комнаты, чтобы она не видела его позора. С мужчинами Лена узнала любовь, но не ту волшебную защищенность теплого живого домика, которую дают объятия, - их опять было слишком мало. А у Ника за время краткой запретной связи почему-то получилось! У него, видно, была полезная энергетика, хотя в первом приближении этого не скажешь. Резкий, нервозный, ироничный... А обнимет -- и окажешься в гнезде-вселенной, где тебя не тронут жизненные бури. Чудесное превращение... И еще так быстро ставший родным соленый запах... так пахла вся его одежда, так пахла его кожа. У кожи -- запах кожи, не человеческой, а животной, из которой шьют. Ни от кого еще не исходил такой аромат -- одновременно морской и домашний.

И в этой нирване их застала старуха Девяткина. Если в первый раз подобное случилось из-за страсти, то теперь это было грубым нарушением базовой потребности! Старая ведьма отняла святое. У старух девяткиных даже нечаянные поступки -- зло. Первая леночкина мысль -- Девяткина настрочит жалобу в департамент. Она вечно грозилась! А, быть может, такое уже было, Лена не запоминала такие скандальцы, они сыпались на начальство... Кажется, давным-давно была какая-то шумиха по поводу той самой статуэтки Грина. Бэлла ее убрала -- считала, что мистический романтик русской литературы в таком исполнении напоминает члена политбюро. В новейшую концепцию клуба это старье никак не вписывалось. Старый Грин был упрятан в кладовку, а новый еще не появился. Хотя скульпторы на горизонте появлялись, и один даже подарил клубу свое творение "Слияние человека со вселенной", которое безмерно раздражало старческий "правый сектор" разгулом авангардизма. Но с сотворением скульптуры Александра Грина, здешнего гения места, ваятели медлили. Ведь Бэлла ждала бескорыстной инициативы... А бескорыстно ей пока втюхивали одну абстракцию.

Ник повел себя очень грамотно. В одно мгновение вывел сюжет в утешительное братское русло. Или он для него таковым и был? Назвал Лену Анечкой, как местную уборщицу, - знал?! - и пробасил, что "непременно поможет".

-Девушку из квартиры выгнали! Вот сволочи... - перешел он в наступление, сыграв перед Девяткиной этакого Робин Гуда, пришедшего наказать проклятых буржуинов, промышляющих арендой недвижимости. И Девяткина как будто поверила. Но если она поверила, тогда почему Нора узнала о запретном романе?! Нора была единственной из сотрудников "Грина", с кем Девяткина держалась сдержанно и уважительно. Что ни говори, рыбак рыбака... Две фурии! Леночка, несмотря на то, что хаживала к Норе в хранилище за рюмочкой утешения, толком не делилась с ней сокровенным. Нора, кстати, и не допытывалась сильно. Она строила предположения, Ленца неопределенно кивала -- и это обеих устраивало. В принципе нетрудно догадаться, от чего рыдает девушка. "Поссорились?" - спрашивала Нора. "Расстались", - отвечала Леночка. Так она миновала подробностей о демоническом романе с Родионом. Но вот про Николая Нестерова Мегера Грантовна пронюхала.

-Вы что-то путаете! - попыталась с достоинством выпутаться отрицанием Ленца.

-Тише, детка, тише, - с иезуитской лаской прошипела Нора, доставая заветную бутыль. - Я никому не скажу. Кто без греха... Главное -- вовремя прекратить.

-Вовремя -- это пока никто не узнал, - усмехнулась Лена, презрев конспирацию.

-Вовремя -- это пока не узнала жена, - поправила Нора. - Побереги Танюшу.

И Мегера Грантовна углубилась в истории из своей молодости, а Ленца хмелела, потому что на сей раз выпила больше своей обычной гомеопатической дозы. И не могла понять, какую же игру затеяла с ней эта опасная женщина. Опасная, как та самая грубая лесть, которую так яростно отвергал Ник. Ведь он прервал их отношения, когда Лена сковырнула тему его литературного таланта. Она была уверена, что талант нуждается в признании. Но признание было истолковано как женские маневры. Как и неловкие слова любви... Что за тип!

Лена выдержала эти окаянные дни Черного телефона. Он молчал, проклятый, но выкарабкиваться из слезного желе тоски Ленце помогала странная уверенность в собственной правоте. Она любит и она отступила. Это когда-нибудь зачтется. Ник -- не похотливый бабник. Он уязвим. Такие мужчины страдают глубже женщин. Ведь страдал же Заболоцкий у своего черного телефона. Поэт и прозаик накрепко связались в леночкином сознании. И поэт был, как ни странно, более понятен. Он бы ее не бросил из-за грубой лести. Он бы ее простил, он тоже пережил запретную любовь, - все знают, кому посвящен цикл стихов с "Черным телефоном". Не жене, другой женщине. Елена Царева -- тоже другая женщина. И у нее для строптивого Ника припасена одна страшная новость. О, черный телефон пока молчит об этой новости. До поры до времени! Но она заставит посмотреть на другую женщину по-другому. А пока... в утешение дан Птенчик. Джазовая "Птаха". Его мелодию пока разобрать трудно, она еще только рождается. Но в ней определенно что-то есть...

Мир стоит на ките справедливости, просто этот кит -- невидимый. И самый маленький из трех, самый непостижимый. Потому нам кажется, что он давно уплыл.

Глава 10.

Злая Венера и черная вдова

-Можете мне не верить, но это - эмблема тайной организации нацистского толка.

Давид так разволновался, что снова перешел на "вы". Таню выдавала предательская изумленная улыбка. Какой забавный мальчик - в бусах Люды Шныря он обнаружил подвеску со знаком тайной организации! Не мальчик, а жемчужина в череде серых будней...

-Эти вполне способны на убийство, зря вы смеетесь! - прищуривался Давид.

-Я верю, верю. Но зачем тогда разбрасываться этими знаками на наших черных лестницах? Почему бы адепту лютого ордена Люде... - тут в Тане заклокотал смех и она еле сдержалась, - ...не оставить свои ритуальные бусы рядом с телом? Это если тайная организация хотела поиграть в пять зернышек апельсина и себя гордо обнаружить. А если она не хотела обнаружить, тогда почему адепты столь рассеянны и забывчивы? Кстати, о Люде этого никак не скажешь.Она цепкая, как пиявка.

При всей комичности давидовых изысканий Таня не могла отрицать, что бусы -- важная находка на безрыбье. Если бы существовала некая признанная версия убийства, то она могла бы ее опровергнуть. Ведь, как известно, если деталь не вписывается в версию -- значит неверна вся версия... но версии никакой не было, во всяком случае, обнародованной. Таня мусолила безделушку и вспоминала, как Нора пыталась эпатировать следователя-бодрячка. А он не эпатировался. То же мне невидаль -- секс в кладовке! Может, и вправду у Штопина была интрижка со Шнырем? Нет, вряд ли... они слишком друг другу подходят. Нужны шероховатости противоположностей, чтобы зацепить друг друга. Настолько зацепить, что не совладать с влечением. И, возвращаясь к бусам, -- почему они оказались в подвале? Почему не остались на месте прелюбодеяния, а затем преступления?

Давид же был охвачен жаждой разоблачения и взахлеб повествовал о сектах и тайных организациях, для которых жизнь человека не имеет никакой ценности. О том, как они орудуют рядом с нами, а мы даже не подозреваем об этом! И о том, как темные силы враждуют друг с другом, убивая неугодных. О, всем нам свойственно временами ниспровергаться в теории заговора и вожделенно искать там причины всех наших драм...

-О чем это вы? Начитались фэнтази? - в кабинет ворвалась Кира. Неуемный свежий ветер. Бэлла всегда категорически предупреждала: видишь Киру -- заклей себе рот. Все, что ты скажешь, немедленно распространится по библиотеке и далеко за ее пределами. Поэтому Таня рефлективно умолкла. Но Давид об этом предупреждении не слышал, и принялся изливать в благодарные уши рассказ о современных последователях ННРБА.

-Вот смотрите, на этих бусах -- знак этого ордена! - победоносно провозгласил Давид. И Таня подумала, что теперь улика, ее личная первая и последняя улика, точно не поможет следствию. Но Кира внезапно посерьезнела и принялась внимательно рассматривать знак и вдруг тихо пробормотала:

-Господи, неужели Юрик не бредит...

Всем было известно, что Юрик, ее муж, тихий пенсионер, "зашитый" алкоголик... конечно, бредит! С тех пор, как он бросил пить, он был оптимистически полон утопий и завиральных идей. Некоторые из них умиляли и тешили Таню, но только лишь в силу ее непрактичности и отсутствию организаторской жилки. Например, предложение создать братство спиритуалистов при клубе "Грин". Или водить экскурсии по тайникам и кладам Подмосковья. Или организовать кружок любителей го и маджонга. Порой Юрик примыкал к разным организациям, но долго в структурах не задерживался -- его манил дух спонтанного творения. Пока же он водил экскурсии по местам московских привидений, и, по уверениям Киры, имел успех.

-Юра тоже уверен, что нашего книгоненавистника грохнули спецслужбы с помощью близких к ним мистическим союзам. У него, конечно, голова пухнет от теорий заговора, но что если... сейчас он недалек от истины? Только Бэлле не говорите, она, конечно, в это никогда не поверит! А можно я эти бусы ему покажу?

-Нельзя, это улика! - в один голос прошипели Таня и Давид.

-О, ребятки, у вас уже улика! - хохотнул вошедший Птенчик.

-Давненько мы тебя не видели! Где тебя носит, - затараторила Кира, забыв и про улики, и про заговоры.

-Готовлю грандиозный вечер. А вы не в курсе? О нем должна быть большая статья. Приглашаем прессу. А Шнырюга уже дописывает обзор литературных площадок и ей пока ни в коем случае нельзя наступать на хвост -- а то она не пропишет нас лучшими.

-Какие тонкие ты плетешь интриги! А что за концерт? Ты -то сам порадуешь нас божественной импровизацией? Ведь взял сакс, чтобы тренироваться, я видела!

Птенчик было разлился руладами про любимый этно-, фри- и еще бог весть какой джаз, но осекся, повнимательней вглядевшись в обсмеянную им же улику.

-О, а это же людкины! Откуда они здесь? Она же вечно ходит обвешанная какими-то веригами с помойки. Давайте ей отдам -- задобрю злого духа.

Таня вдруг поймала на себе очень напряженный взгляд Давида. И поняла, что надо не только любой ценой отбояриться от выдачи легкомысленного вещдока. Но и -- от объяснений! Потому она понесла бодрую возмущенную околесицу о том, что путаная бижутерия - сокровище ее мамы, а Таня взяла ее на время, чтобы купить такую же для драгоценной племянницы, которая играет в школьном спектакле цыганку и страшно увлекается этно... этно... всем этим этноджазом. "Прямо как ты, Птиц!".

Словесный кульбит Славу озадачил, но спорить он не стал. Его слишком занимали концертные хлопоты, и особенно важно было сподвигнуть Киру на оформление афиши, с которым она вечно опаздывала. И Таня в который раз слушала до боли знакомую перепалку о том, что сделать надо было еще вчера... а никто не сказал... а сроки бешеные... а Бэлла сказала, заниматься сайтом, - и далее в том же духе. Но теперь Тане не терпелось понять саму себя -- почему она не доверилась Птенчику, с которым давно мечтала обсудить события последних дней наедине. Птенчику, который тоже любитель теорий заговора! Уж им с Давидом нашлось бы, о чем устроить тайную вечерю... Неужто Таня так боится болтушки Киры? Что значил напряженный взгляд Давида? Конечно, как только народ схлынул, она запытала любителя мистики по всей строгости, но он делал вид, что не понимает, о чем она.

-Да какой взгляд, почтенная Татьяна! И так же понятно -- улика не должна уйти из наших рук. Вы с задачей достойно справились... - в реплике прозвучала ирония, и Таня в отместку решила как-нибудь невзначай назвать Давида Додиком. - Но вот что с этой уликой делать -- неясно. Если эта так называемая Люда Шнырь пока стратегически для нас важна, имеет ли смысл эту улику обнародовать? Ее начнут таскать на допросы и ее позитивный настрой к нашему клубу иссякнет. Пусть сначала прославит нас, а уже потом нервничает.

-Даже если она убийца? - изумилась Таня прагматизму молодых.

-Она не убийца. Она, вероятно, свидетель, который почему-то пока молчит. Так мне кажется... а вот с супругом Киры я бы хотел пообщаться.

-Ты сначала с нашим Славой пообщайся! Он тоже знаток и любитель альтернативной истории. Кстати, почему мы не рассказали ему правду? Зачем нам эти тайны среди своих?

-А откуда мы знаем, кто свой, а кто чужой? - с резонной прохладцей возразил Давид.

-Так это что получается: ты подозреваешь Птенчика? - ехидно поинтересовалась Таня.

-Почему только я? Получается, ты тоже подозреваешь!

И Давид победоносно перешел на "ты", разыграв козырную карту. Получив очко в детской детективной игре... Он напоминал Тане сына -- пестротой сознания и непостижимой логикой. От Птенчика затаимся, зато мужу Киры откроемся, расколемся построннему -- зачем? Но даже не это самое загадочное, а то, что взрослый и вполне здравомыслящий человек, каковым Таня себя считала, ощущает непреодолимую тягу бросить работу и погрузиться в давидово расследование. Подростки тоже обладают магическим свойством вовлечения. Сколько раз Таня, в жизни не соблазнившаяся ни одной компьютерной игрой, завороженно наблюдала за первоклассной графикой и причудливыми героями с человеческими телами и головами кошачьих, бодро шныряющими по шедевральной сказочно стране... так сын незаметно выпрашивал для себя лишний часик-другой, урезая драгоценное время сна, а мамаша погружалась в гипнотический транс, вместо того, чтобы срочно пресечь безобразие.

И вообще Таня ловила себя на том, что все больше ощущает себя не мамой, а старшей сестрой. И так ей было уютнее. Особенно, когда Ник уезжал. Вдвоем с Мишкой они вели приятно безалаберную жизнь. Ведь главным апологетом порядка в доме был глава семейства. Со свирепой экспрессией викинга он мыл полы и протирал мебель. Это имело простое объяснение -- у Николя была аллергия на пыль, но он свой недуг не афишировал. И потому извне все могло выглядеть иначе - ленивая жена и золотой муж. Таня смирилась -- лишь бы не было скандалов и проклятий дому-свинарнику. В этой уборке сквозила ненависть к судьбе, к миропорядку, к собственному характеру, - все это мнительные натуры толкуют как ненависть в их адрес. Таня знала, что это неправильно, но логикой не могла победить напирающую мрачную энергетику. Как же она ненавидела это черный утренний час уборки, который, по обывательскому разумению, должна была благословить! К тому же будучи не в настроении, Ник не выбирал выражений, а злую матершину Таня на дух не переносила. Могла ударить в ответ -- и все рассыпется, закончится...

Конечно, о рукоприкладстве и речи не было - просто уходила плакать. Мишка растерянно замолкал, приходил по-детски несмело успокаивать. В такие моменты Тане казалось, что она совершает непростительный родительский проступок -- подставляет сына под удар отчима, который наносит ему непоправимую травму... Но Мишка на удивление быстро забывал эти мерзкие стычки и относился к Нику параллельно-дружелюбно. Даже если тот, перебрав лишнего, начинал цеплять парня вредительскими замечаниями. Таня возмущалась, а Мишка надевал наушники и погружался в свой виртуальный мир. С него как с гуся вода... а Ник распалялся, свирепел. Наутро он писал пасынку длинные философские послания с вкраплениями сдержанных извинений, Мишка пробегал их глазами и тут же забывал, о чем они... Таня складывала эти листочки в заветную папку с эпистолярными вехами прошлого, где хранила сакральные раритеты -- письма и записки, в незапамятные времена написанные от руки... Она думала, что эти откровения важно сохранить для скрепления семейных уз. Ведь когда-нибудь Мишка непременно должен будет обнаружить, что впитал лучшие нестеровские черты. Таня очень хотела, чтобы так было. Он верила, что недостаток отцовского воспитания можно восполнить из других источников -- дед, отчим, учитель музыки, тренер... - Богом посланных положительных мужских примеров.

Она верила, а как будет -- кто знает. Сейчас же она переживала самую тревожную стадию мишкиного взросления, и вместе с ним проходила ее на новом витке. После сорока она вновь ощутила себя подростком -- колючим, нервным, неуверенным в себе, взрывным, не соглашающимся. На всей планете был один похожий на нее человек - ее сын. А она превратилась для него в докучливую и нескладную старшую сестру. Точнее, поняла, что никогда и не прекращала ею быть. Потому что все, что делает нас счастливыми, зарождается именно в эти мятежные годы -- и никогда не проходит. И все, что делает нас уязвимыми -- тоже оттуда.

Мишка приходил из школы поздно, так уж повелось с продленочных лет, так он привык. Выгуливался весь до дна, заходил к родному отцу, вкушал неведомой Тане вольницы, а дома только играл в свои фэнтэзийные игры и едва касался "домашки". Таня тоже одной половиной тела и сознания смотрела избранные детективные сериалы, а другой частью изо всех сил воспитывала своего большелапого, по-страусиному вымахавшего ребенка и с наслаждением поедала жирную и вредную пищу. Жареную картошку с майонезом, шпикачки, доширак... На доширак Мишка косился с завистью, но это было единственным запретом.

Так жить можно было только без Ника. С ним не забалуешь. И с его дочкой. Идеальной девочкой-певуньей, побеждавшей во всероссийских конкурсах. Таня всегда горько чувствовала свои проигрыши в негласном соревновании "по детям". Яночка ей нравилась, но ее появление всегда сопровождалось утомительным нервным напряжением, которое было нельзя обнаружить. Даже приготовление еды было испытанием -- а вдруг идеальному ребенку не понравится или организм не примет? Утомляясь от роли образцовой хозяйки, которая Тане все равно не удавалась, она начинала сомневаться во всех этих яночкиных великих победах. Наверное, это миф, который возводил Николя вокруг дочки, чтобы самоутвердится, вскарабкаться на маленький, но пьедестал, с которого он будет свысока поглядывать на жену и ее нерадивого сынка... Ведь Таня считала ниже своего достоинства ввязываться в игру и трясти мишкиными грамотами. Тем более, что отцовские обострения Ника были недолгими, и Мишины музицирования он горячо поддерживал... Он, конечно, и не подозревал, что Таня про себя так остро воспринимает мнимое яночкино превосходство. А беспечный Мишка вообще не понял бы, о чем речь. И Таня порой завидовала его чуждой тщеславию природе. Завидовала и заражалась понемногу...

Потому ей даже нравилось, когда взрослых нет дома. Точнее взрослого, того единственного человека, которому она однажды нежно подчинилась навсегда, как она надеялась. Хотя не бывает никакого навсегда, - или она просто боялась этого слова. Даже теперь, когда уместнее бояться одинокой старости. Вот иногда его подолгу допоздна не бывало дома, и у Тани был недвусмысленный повод волноваться. Но она еще в самые первые трепетные месяцы их знакомства, когда колино присутствие влилось в ее жизнь живой водой, почувствовала такую всепоглощающую благодарность, что любая ревность рядом с ней казалась смехотворным вздором. Да пусть делает что хочет и с кем хочет, - его право! Ник как никто за последние годы облегчил ее жизнь. Он, чего греха таить, мог сделать куда более выгодный выбор. Потому родилось непреложное правило -- принимаем его со всеми вредными побочными эффектами. А уж где и с кем он шатается вечерами -- и вовсе не наше дело. Иногда, правда, тревога скребла коготками, но не до крови. И чего терзаться, если придя с работы, Тане хотелось разложить больные ноги, набраться силенок для топтания на кухне, а не нон-стопом бросаться к плите, потому что писатели кушают и пьют весьма обильно. А потому, как говорится, свобода Анжеле Дэвис...

Таня вынырнула из своих мыслей и снова вернулась к этим нелепым бусам, которые ей стали дороже дружбы... Давид прав -- она мелко предала Птенчика.

В кабинет с торжественной улыбкой Макиавелли вплыла Нора. Танины мысли сразу слиплись в непроваренный комок, и она тоже поспешила наклеить дружественную гримасу. От Норы всегда неизвестно, чего ожидать. Но на сей раз она принесла пользу.

-Танюш, к нам пришла читательница с грудным ребеночком, - залепетала Мегера Грантовна, которая успешно прикидывалась агнцем, когда ей надоедал вечный бой. - Помнится, ты хотела однажды сфотографировать нашего самого юного прихожанина...

Была такая тема. Креативную идею подала Бэлла, когда к ним забрела мама с младенцем за иллюстрированной энциклопедией модерна. Тогда мысль пришла слишком поздно, а Таня с тех пор мечтала сделать такое фото и повесить на сайт. Теперь у нее был шанс, которым она не преминула воспользоваться. Чтобы не упустить молодую маму, она без промедления отправилась в читальный зал, прихватив первое, что попалось под руку -- а это был давидов ipad. И упоенно сделала несколько снимков. Библиотечная мадонна была тронута. С тех пор, как читальный зал стал давать книги на дом, жизнь здесь обретала краски, и симпатичных читателей мало-помалу прибавлялось. А то в иной день в зале заседали полтора заблудших, источающих очень неприятный запах. Экзистенциальный вопрос "почему люди, приходящие к нам в поисках бесплатного wifi, не моются" мучил многих библиотекарей и вариантов ответа имел массу, но от этого было не легче. К тому же у иных дурным был не только запах, но и помыслы, и у сотрудников порой пропадали сумки с кошельками... И вот Белла Максимовна, прогрессивный директор, открыла фонды. Свежий ветер перемен дался ей непросто, но в борьбе с неповоротливой бюрократической системой она на этот раз победила.

Но сегодня Бэлла была не борец. И даже Киру отчитывала со слезами на глазах, хотя обычно разбор полетов превращался в комедию положений -- такова уж была неувядающая болтушка Кира, натура рассеянная и импульсивная, но трудяга с божьей искрой. Нынче Бэлла лишь стенала от ее опечаток, которые она сделала в свежих афишах: "Театр Трех Мух" вместо Театра Трех Муз, или Рюмский-Корсаков...

-Может быть, Кирюша намекает, что нам пора расслабиться и немного принять на грудь? - в проеме двери показалась голова Птенчика.

-Мы сегодня уже приняли, - махнула на него рукой Бэлла, имея в виду похороны Штопина.

-А я-то нет! - возмутился Слава. - Я нес рабочую вахту.

-И что, у тебя есть? Так неси! - был ему нежданный ответ.

Итак, с высочайшего позволения в кабинете Бэллы произошел маленький импровизированный опрокидончик. Участвовали: Таня Нестерова -- махнула лишнего и захотела танцевать, Слава Птенцов -- рассказывал, как в девятом классе приготовил брагу в стиральной машине из старого варенья и дрожей, Давид Ненашев -- советовал внедрить в клубе "Грин" психологический тренинг "расстановки по Хэллингеру", Кира Лунёва -- смешила опереточным экскурсом в астрологию. И, разумеется, сама Бэлла Максимовна, по ходу дела немного оттаявшая от навалившихся проблем. Оказывается, ко всему прочему, сегодня утром, выйдя из дома, она нашла карту туз пик.

-Это суеверная чепуха! Гораздо важнее, почему ты до сих пор толком не замужем. У тебя факультативные отношения. Дискретные. Это полубрак. Может быть, потому что у тебя злая Венера?

-Это еще что?! - вопил Птенчик. - А какая же тогда Венера у нашей Норочки?

-Как ни странно, в норме. У нее была долгая и стабильная жизнь с мужем, пока она не свела его в могилу.

-Да-а, добрейшей души у нее Венера... - веселилась Таня. - А что же ты скажешь про нашу Лялю? У нее какая Венера, раз уж она так мучается со своим монстром?

-Ляля -- сложный случай. По нашему гороскопу она дева, по восточному -- петух...

-Дева плюс петух -- получается курица! - усмехнулся Птенчик.

-Есть такая тайная организация, у которой эмблема -- женщина с петухом, - встрял Давид.- Это мотивы из религии вуду. В общем, это засекреченная карательная миссия женщин. Они убивают мужчин. Из мести.

-Кошмар. Мужчин и так мало! - возмутилась Бэлла.

-А не состоит ли в этой организации заодно и Нора Грантовна, - продолжал балагурить Слава.

-Так, а что там с Лялей... - спохватилась Бэлла. - Надеюсь, завтра она, наконец, выйдет на работу?! Ей же предстоит вместе с нашей доблестной полицией распечатать кладовку и внимательно осмотреть содержимое. Она же у нас заведует хозяйственной частью. Должна вспомнить, что пропало. Не расслабляйтесь, ребята. Расследование продолжается. Да, и тех кто обнаружил Штопина, - их тоже могут привлечь. Да, опять... а что делать! А за самостийное расследование я буду лишать премии! - неожиданно закончила Бэлла, зыркнув в сторону Давида.

Расследование! Улика! Таня подпрыгнула, как ошпаренная. Сейчас, когда она была подшофе, ей казалось, что их с Давидом конспирация -- полная чушь. Она жаждала показать вещицу Люды Шныря всем. И она... обнаружила, что улика исчезла! Ее не было ни в сумке, ни рядом на столе. И самое ужасное, что Таня совершенно не помнила, где ее оставила... В сознании отпечатался лишь момент, когда вошла Нора и началась суета вокруг молодой мамочки, а что было потом... Опять эта предательница-память все путает! Склеротические белые пятна закрывают от Тани свежайшее недавнее прошлое... К тому же восстанавливать ход событий очень мешал алкоголь. Она ясно помнила только одно: когда она ушла из кабинета, она его не закрыла, так как в нем оставался Давид. А когда вернулась -- Давида уже не было, но кабинет был по-прежнему открыт. То есть туда мог войти кто угодно! А если учитывать криминальные наклонности некоторых завсегдатаев...

Хотя зачем завсегдатаям не представляющая ценности чепуховая безделушка? Разве что они, как Давид, помешаны, на зловещей эзотерике. Но тогда это совершенно другой контингент, подкованный и солидный, который не шерстит по чужим сумкам. Оставалась надежда на то, что Давид заботливо припрятал улику с темной символикой, но узнать об этом сию минуту Таня не рискнула. Похоже Бэлла всерьез против детективных инициатив...

Но почему?! Вдруг Таню захлестнуло яростное недоумение, подогретое все теми же коньячными парами. И она решительно послала на все четыре стороны вздорную конспирацию. От кого таиться?! Все свои. Вперед, в атаку на злую Венеру! Таня решительно вернулась в теплую компанию, которая жужжала в кабинете Бэллы. и выложила все с того момента, как дядя Саша принес бусы, обнаруженные на дне черной лестницы. Теперь, когда улика исчезла, причастность Люды Шнырь к убийству была очевидной. И алкогольные пары, как стократ увеличивающая лупа, стремительно укрепляли танино убеждение. К тому же Шнырь -- она же противная. В этом есть наивысшая справедливость -- когда наказание обрушивается на противных. Спьяну мы в этом уверены.

И все же, и все же... даже сквозь адреналиновый угар, Таня чувствовала, что ее отчаянный спич, подкрепленный кое-где крепким словцом, выглядел комично неуклюжим. Хотя он и вызвал недолгую немую сцену. Но кому не знакомы эти сцены: пьяный человек нам что-то доказывает, а мы только и думаем о том, как увернуться от запаха перегара. Мы и не собираемся относится всерьез к тому, что он говорит. Другое дело, если бы Таня Нестерова смогла предъявить эти злосчастные бусы пред изумленной публикой...

-Да что у вас здесь творится?! -- первым очнулся Птенчик. - Тань, зачем ты тогда наплела мне о том, что эта хрень вовсе не людкина, а твоей мамы. Я-то, конечно, понял, что ты заливаешь, но с какой целью?! Отдала бы мне -- и твоя драгоценная улика была бы в целости-сохранности!

-О какой сохранности ты говоришь, если ты собирался отдать его Шнырю?! - вспылила Таня, чувствовавшая на себе тяжелый взгляд Бэллы и жаждавшая поддержки Давида, с которой он не спешил. - Послушайте, ребята, я понимаю, что Людмила собирается написать о нас стратегически важную статью, но нельзя же ее из-за этого покрывать! Подумайте сами: на нашу черную лестницу из "Грина" можно попасть только через кладовку, где произошло убийство... и на черной лестнице найдено ее украшение...

-Но туда можно попасть и с улицы, если "Последня капля" не заперла дверь, что с ней часто случается! И ты это прекрасно знаешь, - резонно заметил Птенчик.

-Стойте-стойте! - затарахтела Кира. - Это те самые бусы, на которых -- мистическая эмблема? И они пропали?! Надо же, как странно! Слушайте, а что если это Нора? Специально выманила Таньку из кабинета, а сама хвать... и ведь не сознается никогда. Знаете, Юрик давно подозревает, что на наш "Грин" положила глаз тайная организация. И она так расправляется с людьми, что комар носа не подточит. Всегда находится официальная версия убийства, по которой виновен кто угодно, только не она. Ну как ФСБ или ЦРУ, понимаете? Шито-крыто...

И тут не выдержали нервы у самого главного участника банкета. Бэлла вдруг... зарычала, но потом рык перешел в протяжный стон, и она бессильно осела ничком, опустив голову на руки, оплыла, как свечка.

-Вот теперь вы, наконец, поняли, почему я прошу вас прекратить свое кустарное расследование. Вот именно потому, что все на свете должны делать профессионалы. И тогда улики не теряются, а Шныри не шныряют... Вы хоть осознаете, что у нас убили человека?! И могут убить еще. А свалят на нас же самих. Или на мистические ордена, которые якобы орудуют в клубе "Грин". А вы больше болтайте об этом, подставляйте себя под удар! Ведь не зря соблюдают тайну следствия, детективные вы мои...

-Зато мы теперь точно знаем, что Люда причастна к убийству, - победоносно заявила Кира. - Предлагаю ее расколоть. А если не будет раскалываться, сказать, что сдадим ее с потрохами. Ну... то есть когда статья уже выйдет.

-Простите, но неужели вы все такие идиоты?! - взмолилась Бэлла риторическим вопросом. - Вы, похоже, и вправду хотите либо получить по башке, как Штопин, либо загреметь по статье за шантаж. Я же прошу не так много -- просто вести себя тихо и безупречно, не привлекая к себе нежелательного внимания. А сама я из кожи вон лезу, чтобы привлечь внимание желательное. Чтобы "Грин" зарекомендовал себя как одна из лучших литературно-музыкальных площадок...

Бэлла завелась. И все это поняли, и веселый хмель начал сдуваться. Потому что если леди босс завелась, то это надолго. И Таня жгуче сожалела, что не досчитала до десяти, прежде чем обнаружить пропажу пред честной компанией. Что ей стоило поведать о пропаже завтра, с глазу на глаз? Но историю не повернешь вспять, и она стала лихорадочно соображать, как бы ей успокоить отчаявшуюся подругу. Ситуацию спас Птенчик. Он деловито заморочил присутствовавшим голову о том, что надо непременно провести следственный эксперимент. "Это я образно, образно! - успокоил он Бэллу, которая от любого упоминания о кустарном следствии вставала на дыбы. И все ринулись за Славкой на злосчастную черную лестницу. Зачем -- Таня толком и не поняла. Видно сработало магическое влияние запретного плода. Кира, Таня, Слава резво прочесывали сырую и грязную лестницу, непрестанно натыкаясь на строительный хлам. Особого прочесывания удостоился подвал, точнее площадка у входа в него, где были обнаружены "людкины вериги", но новых сокровищ она не накопила. К тому же здесь царил вечный полумрак из-за частично закрытых фанерой битых окон... Давид, не проявлявший на сей раз следственного рвения, слегка удивлялся тому, что он не обнаружил скандальные бусы в день убийства -- ведь сразу после того, как было обнаружено тело, он тщательно, с фонариком, осмотрел эту лестницу от чердака до подвала. Чердак, как и сегодня, был заперт, а внизу... наверное, работники "Последней капли" набросали пустой упаковки -- коробок и прочего барахла, чем и замаскировали улику.

Кира энергично тарахтела, предполагая, что же должна делать женщина на черной лестнице, чтобы у нее с шеи слетели бусы и она бы этого не заметила?! Какие акробатические этюды должна выполнить эта бесстрашная особа или... сколько выпить? И главное -- с кем? Основной нехитрой мыслью ее заливистого мозгового штурма была версия о том, что Люда Шнырь, как самка Черной вдовы, совокупившись со Штопиным, убила его, а тело спрятала в кладовке. Мотивы преступления Киру совершенно не интересовали, - в этом она была ничуть не солидарна с великими детективами из классики жанра. Это был стремительный авангард с налетом бодрой идиотии. А быть может, Киру, как мастера визуального искусства, манили не причины, а образы происходящего. Причем, эротические образы с садомазохистским налетом...

Таню, конечно, тоже терзал вопрос, как бусы оказались в столь странном месте и почему хозяйка их не подобрала. Но она прекрасно запомнила Люду на той вечернике. Шнырь была как раз в той кондиции, когда уместна любимая Ником пословица о пьяной бабе, что не хозяйка своему естеству. Так что в ее состоянии были возможны любые варианты... Меж тем Кира приступила к самому что ни на есть настоящему следственному эксперименту. Она решила проверить свою генеральную версию: Люда и Штопин, пройдя сквозь кладовку, оказались на черной лестнице, чтобы... понятно что! И дабы бусы не стали помехой, Люда их снимает и пихает в сумочку. А они выскальзывают и падают вниз. Естественно, их поиски решено отложить на потом, а потом... словом, пламя страсти заставляет забыть о подобной ерунде.

И Кира, вдохновенно пыхтя, принялась изображать дрожь на пороге любовного экстаза -- не без посильной помощи дьявольски хохочущего Птенчика, который, выпучив глаза, тискал легкомысленную "мисс Марпл", пытаясь воплотить роль возбужденного Штопина. Кира сорвала с себя цепочку с кулоном и, засовывая ее в карман, полунарочно-полуслучайно уронила ее вниз. Кончилось тем, что... ее так и не нашли! На лестнице совсем стемнело, и даже фонарик от давидова мобильного телефона не спас ситуацию. Словом, это был следственный эксперимент в духе клуба "Грин". И нельзя было отрицать, что он вполне доказал жизнеспособность кириной версии. В суете и темноте Давид успел нашептать Тане трогательные извинения в том, что "совсем не помогаю вам! Я все-таки кое-что нарыл, но пока нет полной ясности. Но как только, так сразу! Пока могу вам сказать только одно: Нора Грантовна готовит сборник стихов Малики. Согласитесь, это новая грань ее натуры?".

Грань Грантовны... Не много ли новостей для одного дня, да еще и каламбурных... Таня запамятовала, в чем же Давид должен был ей помогать. И сейчас самым актуальным мероприятием ей казалась дорога домой. Но ее планы сорвал никто иной как... Бэлла! Пока компания ее подчиненных занималась сомнительными экспериментами на черной лестнице, начальница здорово накачалась коньяком. Нет, Бэлла Максимовна не умела пьянеть, как простые смертные. Точнее не могла себе позволить, но что первичнее -- уже не скажешь. Но Таня, лишь бросив беглый взгляд, поняла: требуется помощь друга! Коньяк не отвлек Бэллу от мрачных мыслей, а напротив, умножил их.

-Мне нужно перед Мишелем выглядеть сносно, - тихо сказала она Тане. - Прошу, давай посидим в кафе, я немного приду в себя. Меня привели в ужас эти жизнерадостные идиоты. Ведь в нашем доме, где мы все с вами проводим жизнь, убили человека! Неужели никто, кроме меня, это не осознает. Ребята, это не ролевая игра и не... как это теперь называется... реконструкция! Это реальность! А мы теперь привыкли, что все понарошку...

Они устроились в том самом кафе, где сидели перед бэллиным отпуском, только теперь все виделось в иных красках. Таня привычно защищала сослуживцев от гнева Максимовны. Во-первых, она знала, что пани директор отходчивая. Уже завтра она придет в равновесие и примет всех такими, какие они есть. А во-вторых, причину опереточной неразберихи она видела в себе. Если бы она сберегла улику...

-Да забудь ты об этой Людке-коряге! Подумаешь -- пишет она о нас статью... Она -- никто! И пускай Птенец не преувеличивает ее заслуги. Мне, чтоб ты знала, звонила Борская. И предложила...

-Это которая про вкус спермы?

-Она самая, чтоб ей накушаться по самое "не грусти"! Так вот, она ласково предложила мне номинировать ее на премию от нашей библиотеки. Теперь ведь библиотеки тоже могут. А взамен она поспособствует упоминанию прогрессивной библиотеки-литературного клуба "Грин" в стратегически важных СМИ... словом, взамен на пиар! Я пока не поняла, то ли эта сама Борская решила с нами дружить, то ли это снова хитрые ходы редакторши Арсеньевой, которая уже пыталась нам навязать эту прыткую тетю... Да я не против дружить с Арсеньевой, если дружба со сфинксами вообще возможна. Господи, если бы ты знала, как мне надоело все время вертеть радаром, все время предугадывать интриги и уворачиваться от сетей! Злая Венера, как говорит Кира... еще какая злая, а иначе не выживешь в этом злющем мире. Сегодня Мишель, как ни притчу, хотел делать мне официальное предложение. Оно мне ни к чему, разумеется, но хотя бы ради того, чтобы развенчать кирину теорию... но теперь он явно не захочет на мне жениться. Он и так считает, что я помешалась на своей работе...

Однако главное, что хотела сообщить "злая Венера", было впереди. И заставило Таню... испугаться. Потому что если боится рациональная Бэлла, значит, повод для страха есть. Примерно полгода назад к ней пришел Штопин. За советом. Такое порой случалось. И совет этот касался того самого скандинавского сборника. Бэлле польстило, что неистовый Семен посчитал ее авторитетом. Но честно призналась, что брать на себя редакторские фунции она не вправе. Штопин возразил: мол, редактор уже поработал, но содержание некоторых новелл кажется ему каким-то двусмысленным. Словом, какая-то в державе датской гниль... И неугодно ли почтенной Бэлле пробежать свежим взглядом по рукописи и выдать свой вердикт. Бэлла царственно согласилась, - не без глухого раздражения, разумеется. Тогда она сочла, что ее хотят бесплатно припахать. Но ей не привыкать! Она прочла. Тем более, что ей было любопытно. И она уловила, о чем говорил Штопин. Была там кое-где попытка подспудной пропаганды расового превосходства. Бэлла даже удивилась, хотя потом вспомнила, что скандинавы, скажем так, наследили в этой области. Да дело не в них, конечно, в Европе вообще нездоровая обстановка... И она выдала свое осторожное заключение Штопину, не будучи уверенной, что он прислушается к ее зыбким соображениям. Прислушался, однако! Два рассказа он исключил из сборника, о чем уведомил Бэллу. Но тогда, в вихре дел, она тут же про это забыла. Теперь вот вспомнила.

-И причем тут эти два рассказа? - не понимала Таня.

Бэлла вздохнула и хотела было начать издалека, но в силу усталости изложила лирическое отступление тезисно. Итак, прежняя директриса библиотеки имени Александра Грина водила дружбу с какими-то подозрительными патриотами. А потом пришла Бэлла и разогнала их. "От них веяло черной сотней". А потом вот Штопин с этим странным сборником... и вдруг его убили из-за этих нацистских дел? Кирин муж Юрик, конечно, фантазер, но чуйка у него работает. И он неоднократно предупреждал Бэлу Максимовну: с чернорубашечниками ссорьтесь осторожней. И вот в библиотеке, в любовно взращиваемом Бэллой клубе "Грин" труп... Ты веришь в такую случайность?

-Понимаешь, Танька, - бормотала Бэлла, подперев рукой тяжелую от догадок голову, - Мы все совсем запутались. Мы уже не отличаем вредного человека с дурным характером, пускай хама и гавнюка, от действительно опасной сволочи. Способной на убийство. Мы все не любили Штопина. Считали его виновным в смерти чудесной Малики. Мы вынесли ему приговор! А что если рядом с нами находится реальный убийца? Которому ничего не стоит убить кого-то еще. Например, меня.

В тот вечер Таня, вопреки протестам подруги, довезла ее на такси до самого дома и вручила обескураженному Мишелю. А сама поехала домой одна, злясь на Давида, который толком ничего не рассказывает о своих эзотерических догадках. Мальчонка-то копает в верном направлении! Оказывается, даже Бэлла верит смешному Юрику... Во дела. Мы вправду запутались. И не смотрим в суть вещей. И не читаем книг... на презентации которых ходим. Как легко уничтожить тех, кто не пустил корни ни в один смысл бытия...

Ник уже спал. Утомился издательскими новостями. У него своя жизнь. А Таня утром, порывшись в сумке... нашла злосчастные бусы! Она принялась трезвонить Бэлле, но ее мобильный не отвечал. А на работе ее еще не было. Еще бы -- после такого дня. Но Таня решила придти туда поскорее. Она даже маршрут выбрала самый короткий от метро, который не любила, - там узкие тротуары, толкотня и брызги от машин. Зато маленькая красивая церковь. Из которой... выходил Слава Птенчик! Самый невоцерковленный из всех, кого Таня знала. Вот тебе и смысл бытия.

Глава 11.

Снежинки, летящие параллельно Земле

Ляля смотрела на себя в зеркало и думала о том, как обманчив фасад. Вот она видит себя и не узнает - женщину со спустившейся на дно подглазного полукружья синевой. Проще говоря, с заживающим фингалом. Но разве она пьянь подзаборная или городская сумасшедшая? Нет, боже упаси, нет. Она -- лучшая из всех, кого ей довелось знать. Во всяком случае, знать близко. Пора перестать чураться этой теоремы, ведь доказательная база налицо. Скажем, Оболенская, некогда лучшая подруга, - вот кто действительно спился! Хвасталась всем своим новым мужем, а он оказался альфонсом. Теперь они вместе пьют, и он ждет, когда ему достанется доля квартиры. Он так и сообщил бедной теще. К счастью, дочка Оболенской давно живет отдельно, у нее своя семья. Но вообще ад кромешный...

Приятельница Сонечка -- у той все пристойно, но подло. Далекая троюродная тетя подарила ей квартиру. Очень больная тетя. Соня сдала ее дом престарелых, хотя уверяет, что родственница как сыр в масле катается. Еще и изводит капризами. Ляля долго не знала, как все обстоит на деле. Узнав, захлебнулась изумлением. Мол, как же так, Соня?! На что ее смел мощный, словно из брандспойта, накал гнева. Дескать, ты понятия не имеешь, каково с тяжелыми больными -- так и молчи! В итоге Ляля еще и чувствовала себя виноватой, нарушевшей заповедь "не суди...". Просто диву даешься, какие сильные позиции у зла на этой Земле.

Но кто нам мешает обрести свою силу?! Бертран Рассел сказал: "Все проблемы этого мира в том, что дураки и фанатики всегда уверены в себе, а умные люди полны сомнений". Хотелось добавить о том, что подлецам, и прочей нечисти тоже уверенности не занимать. Бертран Рассел, философ, -- о нем поведал Штопин, сетуя, до чего же несведущи наши библиотекари... Хотя его злословие в последние годы пропускали мимо ушей. Может, зря? Ляля ворочала мыслями-валунами, пока ее пытливые коллеги развлекались детективными приключениями. Никто из них не знал про убиенного Штопина главного. А Ляля знает! Да, теперь Лионелла будет говорить то, что думает, не скромничая и не втаптывая себя в ничтожество. Она высушит крылья и из побитой курицы постепенно превратится в человека, который в состоянии дать отпор любому злу. Замах должен быть вселенским, это не гордыня и не бред величия, это необходимость в нашем жестоком мире. И первый, кому Ляля врежет праведной десницей, будет ее тиран. Муж. После ужасного скандала он уехал. Вчера позвонил и выдавил из своего корявого некрасивого рта отвратительные и замусоленные, как грязный носовой платок, извинения. Он привык, что это срабатывает, что напрягать извилины не нужно. Но Ляля уже собирает вещи. Больше она за свое медленное убийство прощений не примет.

Есть у нее еще одна товарка. Благополучная и надменная. Она любит повторять, что во всем виновата женщина. Семья всецело зависит от нее, и с правильной бабой мужик не запьет. Теперь наболевший вопль вырывался из лялиной груди, и она была готова за эти слова хорошенько вмазать. Толстая зажравшаяся дрянь! Тебе никогда не приходилось зарабатывать на жизнь самой. Ты всегда удобно пристраивалась по блату там, где работа не бей лежачего. С твоим прилизанным муженьком тебя познакомила привилегированная родня. Тебе даже ребенка было родить лень и тебе делали кесарево не по медицинским показаниям, а по прихоти. И после этого ты смеешь открывать хайло на многострадальную русскую женщину?! Ляля даже бросилась к своему стильному под старину черному телефону, чтобы излить свою отповедь по горячим следам. А то ведь остынет -- и драйв пропадет. Но пока было не до побочных разборок. Она готовилась к главной битве и металась по квартире, где создавала мстительный хаос. Собирая свое добро, ей хотелось походя уязвить тирана. Но пока получалось наоборот -- его вещи ощетинивались на нее. Открыв кладовку, она встретилась с мужниной клюшкой. Оказалась бы вовремя под рукой -- и вмазать бы ею по мерзкой роже! Но все надо делать вовремя. И Ляля с досадой повертела в руках символ ненавистного ей спорта. В отрочестве ее Санек подавал большие хоккейные надежды, но в большой спорт не пошел. Тем не менее хоккейные турниры всегда будили в нем всплески агрессии. Причем независимо от того, кто выиграл. И потому у Ляли русский спорт N1 вызывал лишь злую безнадегу с оттенком ненависти.

Впрочем, экспрессивные сборы сделали свое дело -- Ляля устала. Устала бороться с неизбежным хаосом переезда и устала злиться. Все-таки до чего утомительно ненавидеть и быть одержимой возмездием, даже справедливым... Ляля в изнеможении опустилась на черствый диванчик-уголок на кухне, который давно не любила, но Санек считал его несказанно удобным. Еще бы -- ведь внутри диванчика можно было хранить лук, крупы и прочую снедь. А Санек был свирепый, но рачительный и бережливый.

В холодильнике по счастью сохранилась баночка яблочного пюре, не съеденного вчера... Ляля любила детскую пищу. Потому что взрослая становилась все невкусней! Раньше можно было повысить себе настроение бананами, но они теперь то твердущие с зеленцой, то подгнившие, но уже не той сладкой порчей, которая казалась лакомством в эпоху триумфального пришествия бананов в наши суровые пенаты... Может, все приелось?

Что бы еще съесть вкусненького? Кажется, должно быть еще вишневое желе, и -- о радость! - старый добрый пломбир в вафельном стаканчике. Морозилка полна сюрпризов! Сейчас срочно нужно подкрепиться эндорфинно сладким, иначе силы иссякнут. И походя узнать, что творится в мире. Ляля быстренько включила свой старенький ноут, чтобы войти на сайт знакомств. Это была первая ласточка ее мести тирану -- регистрация в омуте разврата, как называл эти места Санек. Послушать его, так тут одни извращенцы и нимфоманки. Не одни! Еще тут водится весьма симпатичные устроители похоронных церемоний. Один такой прибился к Ляле и настойчиво посылал знаки внимания. Но он итальянец. Что она будет с ним делать? В отличие от многих, Ляля изначально не питала иллюзий по поводу союзов с иноземцами. А соотечественники пугали ее неправдоподобной прытью, которой не было и в помине в реальной жизни. С чего они так падки на нее в виртуальной? Значит, что-то не так. Может быть, тиран не так уж и не прав.

Но нет! Ни пяти правоты врагу. Дело в виртуальной свободе и в том, что глупо корчить недотрогу, выложив себя на такой витрине. Здесь не надо держать инстинкты в узде -- вот они и ринулись наружу. Просто те, что хотели и молчали, теперь не молчат. Выходит, все вокруг и раньше желали красивую и умную Лялю, а теперь, наконец, признались в этом! Волшебная сила Сети, которая нынче отобрала ее у искусства.

Ляля быстро принялась отвечать на шквал сообщений, не желая никого обижать. Даже устроителя похоронных церемоний -- угораздило же парня выбрать занятие! Очень симпатичный, "альпачинистый"... Наверное, мафиози по совместительству. Наши-то мужики пострашнее, попроще, если не считать безумных юнцов, выложивших чужую фотографию и жаждущие познать безответственного и безнаказанного секса со слегка постбальзаковским контингентом.Что касается мужчин вменяемого возраста, то при наведении фокуса они делятся на две категории. Одни -- мужики хоть куда, но капризные. У них и профессия, и заработок приличные, и разговор поддержат на уровне. Но -- долго запрягают. Не торопятся назначать встречу, потому что обожглись на прежних браках. А если доходит до рандеву, то... дальше Лионелла заглянуть не успела. Пока! А другая группа -- здесь всякой твари по паре. Почему-то очень много водителей автобусов и маршруток. Вот они хоть через двадцать минут прибегут на соседний перекресток. И Ляля однажды сама бегала. В темных очках, прикрывающих фингал. Она подумала: а чего ей строить мину перед тем, кто и сам не принц Альберт. Дальше -- больше. Она рассказала о себе всю правду. Думала -- ее визави сбежит, сверкая пятками. Не тут-то было. "Поедем ко мне, переночуешь", - и все дела! Без лишних экивоков предложил политическое убежище. Что он стал бы делать, если бы она согласилась?! Так ведь еще и с ребенком позвал... Ну и зачем ей эти подозрительно лощеные итальяшки-гробовщики, если и здесь неплохо кормят!

Она не ответила на приглашение улыбчивого щербатого водилы, на том эксперимент и застопорился. Она и пойти на встречу с симпатичным рекламщиком на вольво испугалась. Не привыкла к гладким вариантам. В них должен быть подвох! Однако с сегодняшнего дня она открывала новую страницу своей женской силы, а потому страхи оставались в прошлом. Новая вдохновенная платформа еще пока шатается под ногами, но Лионелла уже взгромоздилась на нее и пытается изобразить уверенный взгляд в будущее. Именно этого и добивался Семен Штопин, который был в нее влюблен. Но никто об этом не знал, кроме двоих.

Ляля... измучилась! Смертельно хотела рассказать хотя бы одной живой душе на Земле... но было нельзя. В "Грине" ее подняли бы на смех. Кто поверит, что исчадье ада избрало объектом страсти представительницу самой высмеиваемой им касты библиотекарей?! Хотя по законам вселенной так и должно было произойти, умные люди подтвердят. Но Ляля считала, что нынче трагический дефицит ума. Коллеги ей оптимизма не внушали. Поделиться было не с кем. Оставались только заштатные подруги, но им что за дело... Обычно не они выслушивали Лялю, а она их. Теперь злые подружки преданы анафеме.

Поделиться было решительно не с кем. И дело даже не в том, что факт, о котором никто не знает, как будто и не факт вовсе. Ляля не могла решить в одиночку, как ей быть. Штопин ведь сделал серьезное предложение, а не шуры-муры предлагал крутить, как защебетало бы библиотечное сообщество. Нет, он предложил ей замуж. Произнося это даже про себя и представляя себе лица коллег, услышавших такую новость, Лионелла чувствовала, как по спине ползет холодная лава ужаса. Теперь-то все равно, отпустило... но долгие годы ей казалось, что она на краю пропасти. Казалось, что какое бы решение она ни приняла - все равно проиграет. Разве можно вообразить их со Штопиным вместе? Это ж взрыв мозга. Но тлела надежда, что в домашней обстановке чудовище превратится в человека. Она ведь его знала не таким, каким видели его все. И он видел ее иной, неизвестной всему остальному миру.

Фантасмагория -- и более ничего! Но помечтать-то можно... если это мечта, а не страшный сон. В любом случае, он не страшнее, чем тот, который был для Ляли повседневностью... Никуда она, конечно, не ушла бы. Но резко отказывать Штопину боялась. Поэтому делала вид, что раздумывает, медлит... Ей казалось, что Семен -- интеллигентная версия Санька, и отказ приведет его в бешенство. Конечно, и бешенство будет иным, изощренным, но это даже страшнее. Ляля так устала ощущать эту угрозу. И поэтому она хорошо научилась развлекать Семена разговором, а заодно и читателей клуба "Грин", постоянный круг которых был чем-то вроде уютного местного сообщества, где было принято приносить гостинцы и баловаться роскошью человеческого общения.

Удивительно, но Штопин ценил ее цепкую память на детали. Это достоинство он оценил, когда Ляля была его студенткой. Тогда искру преподавательского интереса Ляля приняла за обычный штопинский сарказм. Их общение с острыми ранящими краями началось уже в "Грине", куда Семен приходил потрепать нервишки библиотекаршам, взвинтить тонус их чахлого интеллекта. Лионелла всегда была в стороне от основных баталий, которые устраивали с монстром Нора, Кира и Леночка. Если у Ляли и были аргументы, она выкладывала их спокойно, без суеты, изящно сервируя в столовом закутке, где обедали труженики отдела Абонемент. Там монстр обычно начинал клянчить угощения -- не всерьез, конечно, издевательски. А Ляля выкатывала как ни в чем ни бывало чай со вкусностями, а уж во вкусностях она знала толк. И штопинский яд постепенно терял свою силу. На чем они почувствовали родственный флюид, точно и не вспомнить. Может быть, на "Завтраке у Тиффани", на том, что главный герой, хоть и жиголо, но мужик, которого смазал пошлый счастливый финал в фильме...

Нет! Это Лялина трактовка. Это она чувствовала родственную душу в герое, а Штопин заклеймил его типичным содержантом, у которого никогда бы ничего не получилось с Холли, потому что она той же породы. Они оба нахлебники и не могут быть вместе, и автор пишет именно об этом, а Голливуду плевать на логику самой жизни, он качает бабло.

Ляля решила пойти окольным путем. Она вспомнила другие произведения любимого Трумена Капоте. "Другие голоса, другие комнаты" - например! Штопин удивленно поднял бровь. Этого он не ожидал. А она продолжила, как ей близка именно эта трепетная и такая на похожая на брутально-витальные американские традиции линия, идущая от Фолкнера, от его "Шума и ярости"... а потом Стейнбек... - словом, аутисты, шизоиды, маргиналы -- это цвет американской нации, вы меня понимаете?

И Штопин понял. И пригласил ее прогуляться по непристойной старухе Москве. С тех пор, когда Ляля могла уйти из "Грина" пораньше, она выходила на бульвар, а там, за углом, было кафе, где ждал ее Семен. Он подбрасывал ей цитату -- и она должна была сказать, чьи это слова.

-Мы -- снежинки, летящие параллельно Земле...

И мир, все вокруг, еле заметно, незримо, но менялось! Но на этом литература заканчивалась, хотя оправдание героя "Завтрака у Тиффани" Ляле удалось. После третьей рюмки. Штопин пил порциями по сто. После трех заметно смягчался, и глаза его цвета паутины начинали блестеть медовой глазурью. Они сидели в кафе на двенадцатом этаже новомодного отеля. А в лифте он так ее сжал, что тело накрепко запомнило сладкий шок ВДВшного захвата. Ночью, во сне у Ляли случился сильнейший оргазм. Так у нее случалось только в юности, во времена первых любовных ошибок, которые с точки зрения телесных реакций были куда правильней канонических семейных хроник.

Ей тоже было чем развлечь чудовище. Например, когда она садились в машину, она зорко высматривала, тех, кто едет в соседних авто -- кто подрезал, кто пропустил, а от кого следует держаться подальше. Штопин был на удивление беспечным ездоком. А Ляля чувствовала пульс чужих историй и знала, что автомобиль неразрывно связан с натурой владельца. Когда-то, еще до Санька, она училась водить, но машина у нее так и не случилась. А интерес остался.

Штопина развлекали эти этюды. А еще больше его развлекали... сплетни. Это Лялю не удивляло. Она давно знала, что неудовлетворенные мужчины -- сплетники, почище дворовых ситцевых баб. Так она, словно товарке-секретарше, поведала Штопину о романе Лены Царевой и Ника, таниного мужа. А также о том как Нора Грантовна, мегера всех времен и народов, пыталась этот роман погасить. Своими странными методами. Нора была отрицательным героем, поэтому сплетничать о ней не было грехом -- такую заповедь Ляля себе установила. Но эти смехотворные правила -- не главное. Важно было понять эту нерядовую женщину.

-Разумеется, это всего лишь моя версия, - захлебывалась Ляля азартом исследования человеческой натуры. - Сначала Мегера Грантовна расположила к себе Лену. Внешне все выглядело естественно, но именно в результате этой дружбы Ленца, придерживавшаяся в одежде делового сексапила, стала вдруг носить мешковатые рюши, длинные юбки а ля прогрессивная попадья... ей это совсем не шло! И она стала плаксивой... Ты скажешь, что роман с женатым мужчиной вполне может и сам по себе быть поводом для слез. О да! Только я наблюдала за Леной в самом начале этой интрижки. Я даже... восхищалась ею! Вот, думаю, образчик здорового отношения к жизни -- романчик для поднятия тонуса. И никаких достоевских мук совести! Нет, поймите, я адюльтеры не одобряю, тем более, в своем кругу, -- кроме, разве что состояния аффекта, когда измена -- лекарство от потрясения. Например, когда ты сам узнал о неверности партнера... То есть это не выход, но простительно...

Штопин с нежнеющим сарказмом наблюдал, как Лионелла путалась в своей системе ценностей и запиналась об острые углы. И она постепенно понимала, что никакое он не чудовище, а банальный невротик-девиант. Такой же, как и все, кто на нее обращал внимание. Все, с кем она связывала свою жизнь. Но впредь Ляля будет умнее.

Оплакивала ли она Штопина? Конечно... как мужчину, укрепившую ее тайную ось превосходства. И как оригинала, доказавшего ей, а через нее всему ядовитому миру, что литература влияет на жизнь. Неброско, исподволь и целомудренно, но влияет, что бы там ни каркал сам Штопин. Ведь сама их любовная интрига -- книжная! Чудовищный Семен доказал обратое тому, что с пеной у рта доказывал. Бумажные книги никуда не денутся, что бы там ни верещали техногенные кликуши. Потому что всегда будут люди, которые захотят потрогать текст руками. Это, извините, уже на генетическом уровне. Умрет бумага -- умрут и все интересные истории, а без историй человек жить не может, он же не инфузория. Вот такой парадокс Семена Штопина, опровергнувшего самого себя. И потому закономерно, что он закончил свои дни в библиотеке. Его убил не человек, а стихия.

Теперь запретная любовь "зацементирована" смертью. Однажды вспыхнувшая в Ляле практичность заставила ее оставить улику. Семен подписал ей открытку с видами Гагры. Это была их игра в стилизации.

-Давай, как будто я сталинская пухлощекая брюнетка из 1950-х годов, а ты -- мой южный хахаль. Что бы ты написал мне на обратной стороне?

И Штопин написал. Ему надо отдать должное -- он соблюдал правила игры.

Да, Штопина убила стихия. Догадка Ляли оказалась пророческой, что ей и предстояло узнать на следующий день. А нынешний день догорал в пламени ее возрожденного "Я". Пока не вернулся виноватый Санек. Ненавистный муж. И опять он своими кривыми бугристыми, словно комья старого пластилина, губами выводил неловкие извинения. На самом деле, просто проголодался. Он из тех кто не желает жить один. Он предпочтет одиночеству даже совместную жизнь с теми, кого терпеть не может, если они ему готовят и убирают за ним.

И Лионелла собиралась быть непреклонной и продолжить собирать чемоданы. Она уже предупредила маму, что скоро будет у нее. А ребенка она переведет в другую школу. Она все продумала. Но Санек затронул в ней трусливого зверька -- ту часть лялиного "Я", за которой всегда было последнее слово. Она полагала, что трусишку убил ее гнев. Но просчиталась -- зверек оказался очень живучим. Он был похож на Санька и тоже предпочитал одиночеству семейную жизнь с ненавистным ему индивидом. Только зверек был куда менее требователен. Он питался иллюзиями.

Так бесславно, бескровно и быстро увял лялин бунт. Они вместе посмотрели детектив. Санек уплетал ужин, а потом, как всегда, доедал маринованные огурцы из банки. Ляля, как брелком с ключами, поигрывала воображением, и представляла, например, что один огурец отравленный. Вот сейчас Санек откусит и все закончится.

Вот бы его тоже убила неподсудная стихия...

Следующий день был тяжким. Она не узнала "Грин", его нынешнюю нервозную атмосферу и незнакомый доселе, "чиновничий" оскал Бэллы, которая не скрывала недовольства лялиным отсутствием в окаянные дни. К счастью, Лионеллу заболтала Кира. Рассказывала, как ее благоверный Юрик, знатный чудик нашего местечка, подозревает в причастности к убийству... старуху Девяткину. "Она же дочь полицая!". Логика бронебойная. Юрик был не только любителем эзотерических баек. Его специализацией была генеалогия, и здесь ему не было равных. В основном он охотился за богатыми заказчиками, желающими прознать свои корни и поиметь пышное родовое древо, но не гнушался работать и за копейки, если ему была интересна тема. Человеком он был общительным -- хотя до кириных горизонтов ему было далеко, но найти подход к людям и обаять эрудицией он умел. Так, зайдя однажды в "Грин", он разговорился с Девяткиной. Тема предков нежданно ее зацепила. Юрик был уверен, что это не более чем светский разговор. Но старуха методично вцепилась в него и потребовала, чтобы он нашел следы ее папеньки, сгинувшего на Украине. Юрик почуял в настойчивости недоброе. Был в его жизни такой настойчивый. Патриот, антисемит, казак с игрой мускулов. Возглавлял какую-то казачью общину. Нет, сам он не настаивал на родословной -- ему решили преподнести такой подарок его казачьи соплеменники. И строго поручили это дело Юрику, отстегнув приличный аванс. Юрик все честно прокопал, напряг свои архивные связи и обнаружил, что казак по материнской ветке чистокровный еврей... Потом Юра долго и витиевато объяснял, почему это большая удача. Угроза того, что ему сейчас наваляют пьяные казаки его, конечно, бодрила, но не слишком. Он, любящий и умеющий копаться в родословных корнях, знал, что в каждом из нас намешано до пяти кровей. Он не верил ни в какие могучие кучки по национальному признаку. И благословлял все примеси в человеке как прививки породы к дичку. Но то, что он нарыл про папашу Девяткиной касалось, увы, не национальных, а биографических материй. Тут Юрик струхнул и результаты своих изысканий решил от нее скрыть. Но выводы сделал весьма далеко идущие...

Кирино щебетание навело на неожиданную мысль. Ляля вдруг осознала, что ее почти не занимает вопрос, кто убийца. Она куда больше переживает от того, что теперь кладовка, куда она регулярно заходит, - место преступления. Здесь убили человека, с которым у нее была любовь. Жесткая, словно скамья подсудимых, и невмещаемая в хранилища памяти, словно колючий многогранник в квадратные ячейки. Еще никто не умирал из тех, к кому она испытывала страсть. А теперь... ей кажется, что она -- следующая. Смерть -- это ведь болезнь, передающаяся половым путем.

Чертовски хотелось с кем-нибудь поделиться тайной! И Ляле сегодня попался человек, который был расположен с ней побеседовать. Следователь! На первый взгляд, склонный к перееданию и пивному алкоголизму одутловатый дачник. Однако он начал с удара по больной точке: "Часто ли вы пропускаете работу из-за проблем в семье?". И Ляля поняла, что коллеги ее заложили. Могли бы элементарно сказать, что она болеет. Но, видимо, боялись, что фингал скажет сам за себя. Эти мысли, вместе с моментальным ворохом воспоминаний об отношениях с некоторыми коллегами, полыхнули в лялиной голове, и от обиды она выронила свою тайну, а та разбилась вдребезги. Больше всего Лялю взбесило, что этот толстый дундук и бровью не повел. Просто слушал, изображая потуги усталого внимания. В то время как Ляля доверяла ему сокровенную историю. Она была уверена -- никто, кроме нее, и словечка доброго не сказал о жертве. Поделом ему, конечно. Но даже по пристреленной бешеной собаке хозяин скорбит.

Лионелла, конечно, изобразила любовь Штопина совершенно безответной. Но она и была таковой -- если не считать... словом, и говорить не о чем. О чем Ляля теперь жалела. Разматывая клубок едва намеченной связи перед скептиком из органов, она жгуче жалела о том, что не довела роман со Штопиным до развязки. Почему она не ушла к нему?! Какого черта боялась досужих мнений... Неужели Штопин был бы худшим вариантом, чем Санек?! Поглощенная непроизвольной исповедью, захлебывающаяся желанием оправдаться -- зачем?! - перед этим нарочито спокойным, сохраняющим оскорбительное равнодушие к чужим страстям человека, Ляля не заметила, как выболтала много лишнего. Она рассказала о том, что однажды между Бэллой и покойным состоялся очень неприятный разговор. Обычно леди босс не участвовала в баталиях между злым гением места и сотрудниками "Грина". Но здесь была задета ее профессиональная репутация. Что удивительно -- Штопин Бэллу Максимовну почитал равной. Спор разгорелся у нее в кабинете, но дверь была притворена неплотно. Имеющий уши слышал. Неистовый Семен замахнулся на святое -- он утверждал, что придумала и создала "Грин" вовсе не Бэлла. Она только воплотила задумки своего старого друга, близкого к властным структурам. Все, конечно, знали, о каком друге речь. О друге сердечном, уже сильно подзабытом. И неисключено, что отчасти были согласны со Штопиным. Те, кто знали всю предысторию... Но никто не посмел бы сказать это Бэлле в глаза. Хотя бы потому, что воплотить идею порой куда труднее, чем ее родить.

-Вам следовало хотя бы изредка благодарно упоминать вашего покровителя, - жалил Штопин. - Не будь его, ваш чудесный графоманский "Грин" давно бы утерял свою дерзкую славу 90-х. Один взмах чиновничьей палочки -- и карета снова превращается в тыкву.

-Советую вам следить за превращением собственных карет, - парировала Бэлла. - А уж как-нибудь разберусь, кого упоминать в благодарственных речах, а кого нет.

Мало-помалу Ляля отчаянно увязала в клубке своих показаний. Зачем она приплела Бэллу? Поздно жалеть об этом. Наверное, маленькая месть коллегам за болтливость, а Бэлле -- за ее недовольный вид. Собственно, какое она имеет право осуждать Лялю?

Но полноте. Ляля позволила себе лишнего просто потому, что и не думала никого подводить под подозрения. Она была искренне уверена, что никого из сотрудников никак не могут подозревать в убийстве Штопина. Это же абсурд! Ей просто хотелось... немного выделиться из общего ряда. Все ненавидят Штопина, а она... внушила ему любовь. Ее трусливый зверек втайне оказался тщеславным, но Ляля свято верила в его безобидность. В конце концов, ее показания по большей части не имеют отношения к делу. Они -- просто неуместная исповедь...

-Да, и на всякий случай хочу подчеркнуть... хотя, я верю, что для вас это очевидно! - я считаю, что коллектив клуба "Грин" абсолютно непричастен к убийству Семена Штопина.

-А кто же причастен, по-вашему? - встрепенулся толстяк. - У вас есть какие-то подозрения, соображения?

-Нет... но если подумать... точнее, вы не думайте, что я об этом не думала, просто... это абсурд -- убивать человека на вечеринке!

-А не на вечеринке -- не абсурд?! Лионелла Сергеевна, вы часто повторяете это слово, - следователь принялся что-то муторно искать в карманах, а Лялю бросило в жар. - Почему? А что если предположить, что убийство Семена Штопина в библиотеке -- это вполне логичный ход, тщательно продуманный кем-то... Ведь у нас до сих пор нет мало-мальски вразумительных зацепок, а все наперебой кричат мне, что сотрудники вне подозрений. Допустим. Кто же тогда убийца? И каков его мотив?

Ляля не ожидала, что толстяк вдруг так оживится. Тем паче - от неотложного желания услышать ее версию трагедии. И когда она уже раскрыла рот, чтобы обвинить старуху Девяткину и стоящие за ней мерзкие нацистские хари, толстячок ласково ей напомнил:

-Но прежде давайте осмотрим место преступления. Мне нужен именно ваш хозяйственный глаз.

Ляля могла бы возразить, что ее глаз в данный момент скорее панический, а не хозяйственный, но когда специально для нее распечатали кладовку, ее трусливый тщеславный зверек довольно шевельнулся. Стыдно испытывать превосходство на фоне чьей-то смерти. Ляля спешно раскаялась и обратилась вся в зрение. Она приготовилась к долгому безрезультатному осмотру. Но она на удивление быстро нашла пропажу. Она даже не сразу о ней сказала, потому как была уверена, что ее заметили и без нее. Она была уверена, что отсутствие этой детали уже объяснили следствию. И, будучи уверенной, Ляля упомянула о пропаже вскользь.

Это была странная скульптура Александра Грина. Обычно ее легкомысленно называли статуэткой, но это слово никак не подходило к этому мини-монументу. Пожалуй, Бэлла права -- автор умудрился изобразить романтика и творца вселенных Грина похожим на члена политбюро. А кому-то эта скульптура напоминала прозвище Сологуба "кирпич в сюртуке". Но то Сологуб, а Грину таким быть не должно! Примерно так рассуждала Бэлла Максимовна, когда изъяла это творение из интерьеров клуба "Грин". И только Штопин качал головой: мол, как же можно быть такими невежественными -- работать в заведении имени Грина и не знать, что классик был фигурой мрачной и противоречивой. Алкоголик, картежник, смутьян и даже убийца! Не нужно идеализировать писателей, тем более заклейменных великими.

Убийца... Вот уж поистине вера в действии. Штопин так верил в темную сторону Александра Степановича Гриневского, что тот его действительно убил. Неоромантик Александр Степанович был еще и великим мистиком. Он отомстил Штопину за всех обиженных тружеников библиотечного дела, и заодно за себя. А нечего было поминать его старые революционные грехи! Не нужно недооценивать писателей, даже и не заклейменных великими...

Удивительно, что здесь, в страшной кладовке, где нашел свою гибель ее сердечный друг, Ляля не испытывала ни жалости к нему, ни страха. Только мстительное удовлетворение. Словно скульптура сама упала на Штопина и раскроила ему череп, и теперь все мы вне подозрений. Ляля никак не могла вспомнить, кто же ей рассказал о том, как нашел в дневниках Грина запись: "Бог всегда наказывал того, кто меня обидел... даже без всякого моего участия". Вот оно -- отъявленного крысолова и после смерти Бог оберегает от недоброжелателей, порочащих его имя...

Следователь что-то с методичным упорством записывал в свои бумаги, пока Лионелла излагала ему приметы статуэтки. Ее исповедальный пыл, наконец, стих, и про мистику Александра Степановича она умолчала. Ляля знала свои грешки -- она чокнутая, конечно, но не тотально. Умеет взять себя в руки, когда надо. А товарищ из органов пусть теперь плетет новые сети для предполагаемых убийц.

-Ударить такой махиной мог только чемпион в тяжелом весе, - заверила Ляля следователя. - Никто из наших на такое не способен. У нас вообще одни женщины, да два хлопца, которых соплей перешибешь. Ищите среди гостей и проникших без приглашения.

-Женщины бывают очень сильными. Особенно в состоянии аффекта. Как у вас тут... насчет аффекта?

Потуги на игривый вызов Ляля предпочла пропустить мимо ушей. Пускай намекает на ненависть и даже ревность и копает в ошибочном направлении. Здесь ему точно не светит. Штопина, конечно, не любили, но сходить с ума и обрушивать на него бронзового Грина -- это слишком даже для экзальтированных библиотекарей. И вообще пропажа статуэтки -- скорее просто знак для посвященных. Знак того, что Семена убила литературная стихия. Этого человеку в погонах не понять.

Толстячок как будто словил лялину непоколебимость и... быстро от нее отстал, тщательно запротоколировав все ее показания и описания. Теперь она могла возвращаться к непосредственным обязанностям, но уж какие тут обязанности, когда Нора Грантовна сливается в поэтическом экстазе с юным Додиком! Они стояли на черной лестнице, где Грантовна изредка позволяла себе выпустить пару дымных колец -- курила она для творческого имиджа, не иначе! - и заговорщески бубнили. Нора, картинно выпуская дым, уперлась цепким взглядом в лист бумаги:

-Прежде всего, это почерк Малики. Я его помню, ведь я специалист...

(Ляля хмыкнула про себя: мол, конечно, кто же как не ты у нас специалист! Не потому ли который год ты плетешь интриги против Бэллы, мечтая ее сместить...)

-... Малика ведь стеснялась того, что пишет. Мало кому показывала, считала свое занятие никому не нужной самодеятельностью. Я едва выклянчила у нее почитать подборку стихов, а потому выуживала еще по крупицам. Благодаря этому теперь можно составить сборник...

(Ляля снова хмыкнула: мол, еще бы -- благодаря тебе, а кому же еще?! Оказывается, составляется сборник Малики! Не удивлюсь, если на обложке имя составителя будет куда крупнее имени автора...)

-... этот листочек, что ты нашел, -- я уверена, что это ее стихи. У нее был такой прием -- оставлять листки со своими виршами где попало. Вдруг у того, кто их найдет, зацепится глаз. И он их не выбросит, оставит себе, полюбит. Такой стыдливый и трогательный прием. Она хоть и называлась себя графоманкой, но в глубине души... ну ты понимаешь, очень боялась услышать неосторожное слово в адрес того, что писала... Ой, Лялечка, привет! Как ты? Тебя уже мучил этот идиот-следователь?

И Ляля не сдержалась. Ей тоже захотелось на минуту возвысится над прочими своей неожиданной компетентностью. Оказывается, благодаря ей обнаружилось орудие убийства! Только тсс...

Смех на палке! Чуть только мы поддаемся желанию быть выше других, тут-то и настигают нас разные конфузы. Пропаже старика Грина, наверняка, найдется невинное объяснение. Вот сейчас Ляля зайдет к Бэлле, и та все растолкует.

-Между прочим, Девяткина вчера очередной раз требовала вернуть Грина на старое место, - задумчиво отозвалась Нора.

-М-да... старуха-то его и выкрала, только попутно зачем-то укокошила Штопина. Но что еще можно ждать от потомственной нацистки, - ухмыльнулся Давид.

И Ляля поняла: финита ля комедия. Хватит с нее бунтарской гордыни. Единственный человек здесь, с кем она могла бы поделиться своими переживаниями -- это Таня. Ей она безотчетно доверяла. Но дружбы между ними не было. Исповедаться некому. Лионелла, всеобщая любимица и одновременно мишень насмешек, почувствовала себя снежинкой, летящей параллельно Земле...

Глава 12.

Золотая клетка

-Все истерички. Все! - кричал Родион. - Сваливаем! Пока она аквариум не расколотила. Не люблю смотреть, как умирают ни в чем не повинные рыбы...

Встреча со старым другом прошла на все сто. "На все сто дай пять", как говаривал Родионушко в благословенные времена, далекие не столько хронологически, сколько по шкале жизненного градуса. Нынче библиотечное болото! А с Родионом, старшим товарищем по безумствам, был феноменальный экстрим. Нынешняя встреча -- легкий дымок от от старого шухера. У Родиона всего лишь обычный скандал с подругой.

-Это еще что... бывшая вообще два ребра сломала!

-И аквариум с невинными рыбами?

-Это другая, - досадливо отмахнулся Родион. - С тех по ненавижу каблуки. Она ими прямо по трепыхающимся рыбехам носилась. Хорошо хоть они не чувствуют боли... Ладно, поехали ко мне на дачу.

Давид не любил дачи. Там всегда не то, что хочется. Комары, слепни, разруха, паутина, грязь и клозет во дворе. А купаться Давид любил в море. Его боевая бабушка вымочила внука в крымских водах и излечила мальчишку от астмы. Ему, впитавшему избыточные южные красоты, претили скромные местные забавы типа шашлыки-машлыки, девичий визг и прочий "Хасбулат удалой" на природе. Но Родиону пришлось подыграть -- он давно звал всю свою институтскую банду на новоиспеченную загородную резиденцию-развалюху. Купил у кого-то из новых элитных коллег занедорого. Друзья иронично поднимали бровь: Родя-дачник -- буколический абсурд! Но как самый младший друг Давид понял, что ему придется подчиниться и осмотреть новые родионовы угодья. Всю дорогу подвыпивший Родинушко рассказывал, как недальновидно и непрактично насмехаться над его выгоднейшим вложением:

-Америкосы не зря говорят про недвижимость: "Локэйшн, локэйшн и еще раз локэйшн". Главное -- расположение. А моя дачка в прекраснейшем месте. На берегу реки и ехать недалеко. Такие участки на вес золота и дорожают каждый день. Даже если там толком ничего не построю, то продам с такой сумасшедшей выгодой года через три... или подарю братцу-соплежую. У него скоро третий отпрыск родится, а он по-прежнему прозябает сисадмином в зоомагазине. Надо же помочь балбесу. Тогда я до конца жизни смогу ездить к ним на шашлыки без всяких подарков. А чего это у тебя за фотки?

По дороге Давид открыл ноутбук и в который раз всматривался в снимки, которые ему, наконец, прислал фотограф Егор. Фотографии скандинавской вечеринки будили в нем странную досаду. Странную, как, впрочем, и все происходившее с момента убийства. Давида не удивляло вялое следствие, но вопиющая ситуация с единственной уликой... Сама директриса ее прячет -- и вовсе не для того, чтобы выгородить себя или своих подчиненных, а чтобы была написана какая-то жалкая статейка, прославляющая ее литературный клуб! Подсудное дело ради мелкого ничтожного пиара! Или престиж литературы совсем плох и приходится довольствоваться жалкими крохами славы... Но ведь неисповедимы пути карательных органов в нашей стране. Сегодня следователь чуть было не зевает от наших показаний, а завтра ему начальство наварило по шапке или посулило премию -- и он будет рад сфабриковать любой компромат. Прежде всего против тех, кто в пределах досягаемости и совершенно беззащитен -- то есть сотрудников "Грина". И тогда плакала улика! Бэлла может потрясать ею сколько угодно, но за то, что она не была предъявлена вовремя ее начнут трясти куда жестче, чем сейчас.

Впрочем, Давид мало что знает о работе полицейского ведомства. Он просто старается держаться от него подальше. И потихоньку вести свое собственное расследование. Родионушке об этом знать не обязательно. Он кадр свойский, но ненадежный, а также невероятно глумливый. И потому о суете вокруг проклятых бус ему тоже лучше не знать -- обхохочется! То их теряют, то их находят, то Давид сам пухнет от готических фантазий насчет этой бижутерии. И настаивает на доморощенной экспертизе в лице безумного Юрика, которого-таки Кира присылает в "Грин". И тот, аккуратно, сквозь лупу разглядывая безделицу, которую теперь Бэлла не выпускает из цепких лап... сочувственно констатирует, что рисунок, показавшийся Давиду зловещей руной не что иное, как трещины в кусочке пластика, нанизанном на веревку. Вот и вся тайна бус Люды Шнырь! Просто как в анекдоте: Фима, то, что мы принимали за оргазм оказалось бронхиальной астмой... Фу, черт, опять эта астма, только ее не хватало...

А фотографии пока не рождали новых идейных импульсов. Ну да, судя по снимкам, Люда Шнырь сидела за тем же столиком, что и Семен Штопин. Допустим, что они и вправду уединились в кладовке. Или прошли на черную лестницу ради того, чтобы познать друг друга на фоне встревоженной, внезапно-импульсивной, как стая птиц, взлетающая от испуга, скандинавской прозы. Допустим, бусы соскользнули, - доверимся эротичному следственному эксперименту Киры. Но зачем Шнырю убивать Штопина? Люда -- фигура малоприятная, но субтильная. Она могла разве что подстроить случайное падение достославного Грина жертве на макушку. Но это из области фантастики...

-А это кто у тебя?! Это ж Ленка Царева! Откуда у тебя эти фотки? - Родион спьяну был бесцеремонен и навязчив.

-Ты ее знаешь? Воистину мир тесен, - пробормотал Давид, еще не осознавая, что ему сулит эта теснота. - А откуда? Может быть, вы, батенька, тайно хаживайте в библиотэку?

-Да нет, это ведь Лена мне ребра сломала, - вдруг простодушно сознался Родион, окунувшись в непривычную для него элегию. - Я с ней долго пробыл. Она даже мою пальму из окна выкинула.

-Ну если пальму... тогда это срок, тогда все серьезно! - хохотнул Давид. - Обязан жениться! - И вообще... не знал, что ты любитель комнатных растений.

-Пальма была бабушкина! - взорвался детской обидой Родион, и погрузился в мстительные воспоминания. О Ленце, которая имела свой фетиш -- черный телефон. Который звонил не всегда, когда ей хотелось. И по нему она сверяла свое чувство Бога. Телефон звонит -- Бог есть, не звонит -- Бог исчез.

-Как же мне надоела тогда эта бабская дурь! - сокрушался Родионушко. - Ну не звонят тебе -- подожди устраивать истерику. Поживи спокойно денек-другой, и будет тебе дадено, как говорится! Но нет, надо же начать самой трезвонить, рыдать, приставать с вопросом ты где?"... Что за мерзкая привычка -- это вечное "ты где"?! В Ревде, ёпстудэй... город такой прекрасный и счастливый. Ну вот ты что отвечаешь, когда тебя долбят "ты где"?

-Правду, друг мой, одну только правду!

-Шел бы ты, друг мой... почему бабы такие приставучие, обидчивые, мелочные? Вечно им надо к чему-то придраться... Видите ли Бога она проверяет на детекторе лжи, твою мать! И ведь еще поэта какого-то все приплетала, который якобы про ее черный телефон написал.

-Заболоцкого, видимо.

-Значит, он существует?! Я думала, она его выдумала.

-Нет, не выдумала. "И кричит душа моя от боли, и молчит мой черный телефон"...

-Вот именно -- душа кричит, а не глотка! Сидит себе мужик и ждет. И никому мозг не сверлит. Не долбит каждые полчаса "ты где, ты где"...

Давид слушал и чувствовал, как его забирает дрема. Ноут он убрал в сумку, и все раздумывал над абсурдной безделицей - над тем, какой же телефон Леночка называла черным -- домашний или мобильный? К Заболоцкому подходит домашний. Этакий фигуристый, под старину. Но по домашнему звонишь на домашний, а по нему не спрашиваешь "ты где?". Похоже для Ленцы черный телефон - метафизический символ ее беспомощности перед обстоятельствами... беспомощности... - и какая-то мысль, уже не имевшая отношения к этому разговору, скользкой рыбкой ускользала из сознания. Рыбкой... которую мог задавить чей-то злой каблук. А потом Давид на несколько минут заснул, и ему приснился моментальный образ веселого -- от чего? - Заболоцкого с айфоном. Это же такая парадоксальная реклама -- твердил уплывающий сонный абсурд...

Дача Родиона оказалась на удивление милейшим местом. Действительно, рядом река, а вовсе не грязная лужа, как обычно оказывается. И -- сосны! И дорогое всем нам дежа вю откуда-нибудь из недр детства. Когда-то мы все были в этой сказке... Домишко оказался волшебным - снаружи был комары, а в нем не было. Без всяких комариных отпугивателей! Учитывая смягчающие обстоятельства, Давид позволил себя поэксплуатировать и весь следующий день помогал Родиону разгребать чердачные завалы и собирать яблоки. А потом у Родионушки закончились сигареты и они побрели в дальний лабаз. По дороге снова выплыла тема женского коварства, но уже под био-метафизическим углом:

-Вот ведь странность, - сетовал Родя. - они даже беременеют как-то... в Москву через Владивосток! Я когда узнал, долго не мог поверить. Вот скажи, почему бы нашему брату сперматозоиду не зайти через широкие ворота и не оплодотворить яйцеклетку уже на месте назначения. Пускай бы она и ждала его в матке. А то несется к нему на встречу из какого-то яичника, а потом они вместе пробираются какими-то узкими окольными путями, где могут застрять... и кранты!

Кто-кто, а Давид знал, что на эту тему с Родионом шутить не стоит. Какая-то трагедия в их семье связана с внематочной беременностью...

-Видишь ли... это же ярчайшее подтверждение того, что Господь любит окольные пути. Человек не может быть создан просто. Божественное таинство всегда имеет тенденцию к усложнению, а не наоборот.

Давид сам от себя не ожидал такой проповеди, потому испуганно умолк, отвлекшись на спасительный пейзаж с архитектурой. Дома здесь были разношерстные, - и дорогущие, помпезные, и простенькие, без излишеств. Соответственно им и заборы -- с размахом и высотой, либо старенькие, через которые все имение гостеприимно просвечивало. Из-за одной такой ограды неслись голоса и смех.

-... сыграй, ты обещал! - услышал Давид обрывок женской реплики.

-Обещать я мог только не ворочаться в гробу! - ответил ей насмешливый мужской голос. И этот голос был явно знакомым. Давид присмотрелся. Он увидел только дачный плетеный столик, женщину, а на столе -- большой футляр. Очень знакомый... Женщина тоже была знакомой. Редактор Арсеньева! Надменно-кокетливая тетка, с которой удалось перекинуться словом на роковом скандинавском вечере. Во дела! В дурацком розовом спортивно костюме... Она что, тоже облюбовала эти места? Соседка Родиона. И такое соседство пропадет зря -- ведь Родик не литератор...

И вдруг невидимый из-за деревьев насмешник заиграл. Это были звуки саксофона. Мелодия не вполне стройная, но узнаваемая. "Рок вокруг часов"... Ну конечно! Давид прекрасно знал и того, кто играл... ему было необязательно его видеть. Но самым важным для него в это мгновение стал раскрытый футляр из-под инструмента. Он вдруг понял, кто убил Семена Штопина. Точнее... кто участвовал в этом убийстве. Только вот неясен мотив. Но с такими жертвами как Штопин так ли это важно... тирана убивают за то, что он тиран, какие еще нужны мотивы!

Вот они, окольные пути Господа... Надо было приехать на дачу Родиона, чтобы многое понять. Но понять -- не самое страшное. Вот доказать то, во что самому не очень-то хочется верить. То, что всего лишь догадка. Остаться бы с нею наедине. Использовать ее, как сюжет. Основанный на двойном значении слова "трость". Только теперь волны ассоциаций выбросили из недр сознания подсказку. Спасибо Черному телефону! Телефон, домашний и мобильный, большой и маленький... Трость, которая впилась в давидову память, - тоже слово с двойным дном! Трость -- это еще и маленькая деталь в саксофоне. Как было бы чудесно написать основанный на этом изящный детектив! А потом еще один... ведь это именно тот жанр, величие которого не испорчено претензиями на большую литературу.

Но, видимо, даже таким непретенциозным мечтам преграждают путь надменные тетки в розовых костюмах... Которые на людях одеваются с безупречным вкусом, но тайно любят плебейские оттенки простолюдин. И чтобы их хорошенько имели где-нибудь за баней...

Нет, долой грубые житейские мысли. Давиду нет никакого дела до Арсеньевой. Ему сейчас важно другое -- донести свою версию до Бэллы Максимовны. Потому что если версия верна, то некто в опасности. Некто... один или двое. Насчет второго Давид не был уверен. Хотя о чем это он! Он в принципе не может располагать такой роскошью, как уверенность!

И, пожалуй, сейчас ему нужна вовсе не Бэлла. Давид вообще не очень доверял начальникам, ибо они накрепко повязаны с системой, какими бы ни казались прогрессивными бунтарями. Бывают, конечно, на свете боссы с человеческим лицом, в трудный момент протягивающие руку помощи. Но рука дающая легко превращается в руку карающую. Кроме того, Давид полагал, что Бэлла не воспримет его догадку всерьез. И даже если воспримет -- что с того? Наверняка будет настаивать на законности. А дальше -- страшно и подумать. Штопин сломает жизнь добрым людям. Убийцу надо спасать от жертвы. В даном случае -- именно так! Но окажутся ли все, причастные к этой истории, единодушны в этом намерении. Победит ли высшая справедливость неумолимую коррумпированную Фемиду?

Давид взглянул на часы. За сколько он доберется до города? Вчера с ветерком доехали на тачке, легко расставшись с деньгами на кураже, а сегодня придется киселя хлебать на электричке или на маршрутке. Но сегодня еще суббота, а ее вечер -- разве не звездный час человечества? Он набрал номер и приготовился к уговорам, но о встрече договорился неожиданно быстро. Любопытство -- страшная сила, давно обогнавшая красоту.

Таня ждала его в кафе с любимой ехидной фразой о том, что по детективным правилам его должны были прикончить по дороге к ней. Разве можно по телефону признавать себя разгадавшим убийство!

-А что же я должен -- в любви признаваться, чтобы вытащить вас.. тебя... из лона семьи в эту забегаловку? Я всегда честен, и это мне еще ни разу не повредило.

-Просто ты еще слишком молод, - усмехнулась Таня. - Все впереди. Итак, насколько я понимаю, на сегодня у нас убийца Птенчик... Точнее - снова он! Ты ведь его давно подозреваешь...

Давид досадливо отмахнулся -- вовсе нет! Таня его неправильно поняла. Раньше он всего лишь старался ей объяснить, что не стоит никого выделять из круга подозреваемых, в том числе и тех, к кому мы расположены. Например, Славу Птенцова, который как будто невзначай хотел прибрать к рукам пресловутые бусы и передать их Людмиле с отвратительным прозвищем... Но Тане уже был неинтересен экскурс в прошлое. В ее словах сквозило нетерпение. Перед встречей она явно накалилась в какой-то своей личной драме и пыталась это скрыть язвительностью, что очень мешало Давиду сосредоточится и звучать значительно. Какой смысл было нестись сюда, чтобы опять выслушивать насмешки! Может быть, надо сначала выслушать женщину? Однако на вопрос о том, что случилось, Таня недоуменно подняла бровь:

-Ничего из ряда вон выходящего. Обычное лоно семьи. Жесткое и неудобное. И брось свои комплексы. Я очень рада тебя видеть. И слышать. И самое главное -- я тебе доверяю. Но что нам делать с твоей версией? Слава Птенцов -- мой драгоценный друг. А друзей у меня почти не осталось. С тех, как мы стали работать вместе, дружба как будто бы растворилась в едкой рабочей суете, но я это лишь ощущение, которое лежит на поверхности. Птенчик не подведет. Он противоречивый, в чем-то невыносимый, в чем-то даже нелепый. Но именно так неправильно и выглядят лучшие люди. Даже если он убил Штопина... значит, он был прав. Слушай, а может быть, он просто заметал следы и спасал Рашида? Мужа Малики, - помнишь? Может быть, все-таки Рашид добрался до своего заклятого врага...

-Послушай, давай по порядку! - в отчаянии воскликнул Давид, защищаясь от женского хаоса, вторгнувшегося в логику событий. - Я ведь сразу сказал: вряд ли Слава убийца. Он, скорее всего, сочастник, который скрыл следы преступления. А скрыл он их очень остроумно -- вынеся статую почитаемого нами Александра Грина в футляре для саксофона. И, кстати, почему ты не интересуешься, как это было технически?! - вырвалась наружу давидова детективная обида.

-Интересуюсь-интересуюсь! - замахала руками Таня, и даже поперхнулась кофе. - Просто ты меня настолько впечатлил этой странной картиной: Птенчик вместе с редакторшей Арсеньевой, которая еще и в розовом костюме... Сюр! Он затмевает любые детали. Может. Там все-таки был не Птенчик, а его друг-саксофонист?

-Но голос-то я слышал...

-Ладно, действительно, давай по порядку. Создадим реконструкцию событий. Допустим, Штопин вместе с Людой по прозвищу Шнырь уединились в нашей кладовке, что уже смешно... Штопин и Шнырь! Какой-то тюремный роман! Ладно, прости меня за отступления. Это нервное. Давай дальше. Случайно в кладовку заглядывает Славка. Ну, допустим, за удлинителем или за туалетной бумагой. И вот он видит эту отвратительную сцену... потому что секс двух неприятных людей, наверное, вдвойне неприятен. Хотя... любители и здесь найдутся. Так, и что же дальше? Зачем Славке было лупить Грином по штопинскому черепу?

-Может быть, из ревности? Что если Птенчик любил Люду, как бы нелепо это ни звучало для тебя. Как женщине тебе этого не понять. Но, поверь, даже на тех особ, что кажутся тебе отвратительными, найдутся охотники. Как ты метко заметила -- любители на все имеются.

-Тогда Слава Птенцов просто чемпион по отвратительным особам! Люда Шнырь и редактор Арсеньева... просто-таки разнообразие кунсткамеры!

-Насчет редактора -- мы ведь пока не знаем, в каких он с ней отношениях...

-Но с ней, поверь мне, любовная история более правдоподобна, чем с этой любительницей этнических бус. У Птенчика есть чувство юмора, а ни один мужчина с чувством юмора просто физически не сможет быть вместе с Людой Шнырем. Мне так кажется. И потом -- этот роман Птенчик не сумел бы скрыть от нас, въедливых библиотекарш. Кстати, о бусах...

-Именно. Наконец, обратимся к объективным деталям и продолжим реконструкцию событий. Если ты помнишь, именно Слава Птенцов хотел ненароком умыкнуть бусы и отдать их Люде Шнырю. Полагаю Птенчик -- виновник того, что бусы пропали, а потом вернулись в твою сумку. Очевидно, что такой маневр мог сделать только свой человек. Зачем чужаку подбрасывать их обратно?

-А Славе зачем? - парировала Таня. - Тоже непонятно. Хотя ведет он себя странно, ты прав. На днях я видела его в церкви. Вот уж никогда не замечала в Птенчике богобоязненности.

-Полагаю, он ведет себя, как человек с обостренным чувством вины. Но я бы не торопился приписать это вине за смертный грех убийства.

-Но уж если вина, то не перед вредной пронырливой Людкой. Скорее перед... кем-то, кого он так тщательно покрывает.

-Вина или... симпатия! - многозначительно изрек Давид.

-Да, старо как мир: как писала старушка Агата, истоки преступления -- страсть или деньги, - усмехнулась Таня. - Но все же на чем основывается твоя уверенность в том, что статуэтка была вынесена в музыкальном футляре?

-На трости! - победоносно изрек Додик. - Помнишь, мне мерещилась группа лиц, которые в моем сознании превращались в преступную группу? И они искали трость. Так вот, они имели в виду вовсе не предмет опоры, а маленькую пластинку, деталь, без которой саксофон не может играть. Эта "преступная группировка" состояла из музыкантов. И примкнувшего к ним Птенчика. Который и потерял искомую трость, когда в спешке транспортировал бронзового Грина. Трость наверняка лежала во внутреннем кармашке футляра. Судя по всему, она была запасная. И когда саксофонист отдавал Птенчику свой инструмент...

-Что значит давал? - поинтересовалась Таня, не успевающая за ходом мысли.

-А ты разве не помнишь? В тот скандинавский вечер Слава хвастался, что его друг отдает ему свой старый инструмент. В безраздельное и бессрочное пользование. И теперь он тоже будет свинговать! То есть саксофон, который вчера играл на концерте, был отдан Славе. Потому тот и осмелился вольно обойтись с футляром. Увезя орудие убийства в некое безопасное место, Птенчик, как ни в чем ни бывало, вернул футляр. Все это он провернул, пока шел концерт...

-Стоп! Наконец, до меня дошло...

Таня, конечно, помнила бурлящую группу музыкантов, гибкого худощавого саксофониста, который ей даже понравился... разговоры о том, что он прибрел нового "красавца" - какой-то невероятный концертный инструмент, а Славке теперь достается по наследству старый добрый верный друг.... Птенчик на радостях собирался играть в переходе для того, чтобы дома никому не мешать! А потом, несколькими днями позже, Кира его спрашивала, как успехи -- как раз, это было во время той самой сцены с бусами...

-Я поняла! Из-за того, что Славе во всеуслышание был подарен саксофон, его фигура с футляром ни у кого не вызвала вопросов!

-Да! - забыв о посетителях кафе ликующе возопил Давид. - Именно так. И даже я, сто раз просмотрев фотографии Егора, не смог зацепится взглядом за чей-то силуэт с футляром, выходящий из дверей. Он на заднем плане снимка и почти незаметен. Но пока я тут тебя ждал, я все же поймал вора за хвост! Вот, смотри...

Таня взглянула на фото в давидовом ноутбуке и сразу узнала "птенчиков хвост"... "Гениально!" - восхитилась она давидовыми догадками. И тут же сникла: значит, она потеряет последнего друга. Что будет, если Славке предъявят обвинения? Его посадят в тюрьму? Большего абсурда нельзя и придумать! И ведь как она сама не замечала подозрительных перемен, главная из которых -- Слава Птенцов начал выполнять обязанности завхоза. Невиданный аттракцион... Такого еще никогда не наблюдалось. Бэлла не увольняла Птенчика только потому, что боялась получить еще более худшего кандидата. Также потому что он долго время, пока не пришел Давид, был единственным мужчиной в едком бабьем коллективе. А еще, конечно, потому что продолжала симпатизировать Птенчику. Ведь он -- символ клуба "Грин" с его вечным фонтаном идей, срывающимся в каскад импровизаций. Бэлла говорила: "Я могу найти сколько угодно тех, кто не будет меня устраивать как завхоз. Но тех, кто не будет меня устраивать настолько виртуозно...".

Неужели теперь мы навсегда лишимся Птенца и его джазовых трелей?! Разве можно сажать в тюрьму птиц...

-Да, вляпались мы в правду, - вздохнула Таня. - Я-то думала, что Птенец прекратил со мной общаться, потому что... потому что... пожалуй, я толком и не искала причины для этого. Не успела. Думала, у него свои заботы. У него ж дочка в школу должна была пойти! Если я все правильно считаю... они с женой в разводе. Бог с ним, спрошу... Но тут вон как обернулось... и не до школьных хлопот. Что же нам делать теперь?

-Нам надо его вызвать на откровение. Чтобы ему помочь, мы должны узнать о том, кто убил Штопина, раньше, чем следователь.

-Скажешь тоже -- вызвать на откровение... а с чего он будет с нами откровенничать, если так тщательно защищает своего соучастника?

-С того, что для любого живого существа, наделенного речевыми органами, молчание -- тяжкий крест. Тяжкий золотой крест. Насколько я успел понять Славу, он...

-Давид, не знаю, что понял ты, но если Птенчик пообещал молчать, то он будет молчать. При всем внешнем легкомыслии Слава Птенцов один из тех немногих, кто оказывается рядом в тот момент, когда тебе плохо. И он не предает. Простите за немодную нынче патетику...

-Я за модой не гонюсь. И с вашим мнением согласен, - Давид опять заволновался и перешел на "вы", что Таню почему-то стало успокаивать. - Но нам все равно стоит узнать, как все произошло.

-И что мы будем делать с этим знанием?

-Знание -- сила! Даже общество такое есть.

-По мне его давно пора переименовать в общество "Многие знания -- многие печали".

Глава 13.

Маленькие уголовные деяния

Самые сильные желания -- это источник энергии вселенной, поэтому они исполняются не сразу. Далеко не сразу. И потому люди сильных страстей часто впадают в отчаяние. Особенно, когда видят вокруг себя тех, чьи желания исполнились без особого труда. Страдальцам никто не объяснил, что они избранные. Что они помогают неисповедимым путям божьим... Что им не нужно тушить или кастрировать свою мощную энергию, не нужно плакать о несбыточном. Надо лишь поддерживать свое внутреннее пламя. Рано или поздно Господь убережет их от перегорания и все исполнит.

Бэлла когда-то жила сильными желаниями. Они били через край, не давали спать, есть, дышать. Попытки самоанализа ничего не давали, Бэлла так и не смогла понять, почему ее, человека в основе своей рационального, изводят сильнейшие страсти. Почему Господь не отключит этот мучительный внутренний жар... И тогда она стала придумывать метафизические объяснения. Как ни странно, этот изначально чуждый ей способ понемногу помогал. И одна постыдная застарелая идея фикс начала ее отпускать. Постыдная, потому что Бэлла никогда не смогла бы признаться тем, кто ее знал, в тайной мечте о мести. Желание мстить совсем не идет легким успешным везучим людям. А Бэлла хотела выглядеть именно так. Хотела ли она не выглядеть, а быть? Что толку говорить о несбыточном... Легкие везунчики обретаются в других водах. Их нет среди тех, кто всего в жизни добился собственным горбом. Дары жизни ими не оплачены. К ним легко приходит и легко уходит. И они ни за что не держатся. Они не карабкаются вверх по лестнице. Они могут по счастливой случайности оказаться заброшенными на верхние ступени, на теплое место под солнцем. Но не зная истинной стоимости благ, они будут забивать гвозди алмазным молотком...

Но "иногда несбыточное зовет нас", за что надо благодарить упрямого Александра Степановича Грина. Бэлла могла сколько угодно убеждать себя, что ей не знакома та тень в вечерней арке... Но даже спустя двадцать пять лет она узнала этот силуэт. Это был отец ее племянников Арчика и Темы. Артура и Артема. Бэлла назвала их так -- на один и тот же слог "ар", который втайне считала мужественным и героическим. Ее мальчишки выросли, и на пути их взросления Бэлле приходилось брать самые разные препятствия. Она порой больно падала, но быстро поднималась. Потому что была опорой семьи. И до сих пор ею пребывает. Парни, хоть уже и не дети малые, но пока юнцы и без мудрого теткиного вектора, закамуфлированного ненавязчивой болтовней, собьются с пути. Бэлла все еще им заместительница отца. И бразды правления она никому отдавать не собирается.

Тем более -- отцу биологическому. Который теперь вдруг попытался объявиться, покаяться и... вернуться. Это ж кем надо быть, чтобы верить в успех подобного предприятия! Чудовищем, каких мало... Если начистоту, то Бэлла была уверена, что этого субъекта давно нет в живых. Но, видимо, нет справедливой кары на Земле. И не зря, выходит, она мечтала о мести...

Но месть и священное негодование -- это все лирика перед страхом. Бэлла со свойственным ей буйством воображения, представляла, чем может быть чревато это дьявольское возвращение. Заберет детей?! Окстись, говорила Бэлла самой себе, у детей уже сорок пятый размер обуви... Но в голове играет ветер! Их можно обмануть, увлечь какой-нибудь глупостью и тем самым разбудить вредоносные гены. Нет, враг не пройдет! Но хорошо бы понять, чего он хочет на самом деле и почему всплыл именно сейчас...

-Я ни на секунду не забывал о тебе, Бэлла...

Бэлла Максимовна не страдала романтическим самолюбием, для нее такие признания звучали лживо... или зловеще. Она, конечно, потребовала, чтобы ее оставили в покое. А он, разумеется, не послушался, и теперь нелепо подстерегает ее у дома. Кретин... что это ему даст? Хочет получить индульгенцию, хочет, чтобы его подлость простили за давностью лет. Так Бэлла, в отличие от уголовного кодекса, не устанавливает сроки давности. Пускай подлец горит в аду. Это единственно возможное искупление. А насквозь больной сестрице Аленушке вообще не нужно бередить душу. У нее и без того давление скачет...

И тут Бэлла почувствовала, что ее страх побежден мощным напором застарелого больного азарта. Она же много лет с этим уродом соревнуется в том, кто кого сильнее удивит. Сейчас она ему устроит удивление! И заодно отобьет охоту к старым связям. Такие подлецы "не забывают на секунду" только тех, кто на коне. Тех, кто выбился в дамки. А узнай они, что предмет их страсти спился, опустился, болен раком или рассеянным склерозом, тут-то их сразу одолеет забвение.

-Эй... не прячься. Иди сюда! - крикнула Бэлла в липкую вонь темной арки. - Иди, поговорим. Иди, чего молчишь? Испугался? А ты не бойся. Говоришь, что все эти годы любил меня? Так лови момент! Меня, может быть, скоро в тюрьму посадят. У меня в клубе произошло убийство. Да ведь это, наверное, кто-то из наших... я их буду покрывать. Я бы и сама убила Штопина. Да, я полностью оправдываю того, кто это сделал. Из-за Штопина умерла одна хорошая женщина. Наша сотрудница. Возможно, теперь будут подозревать ее мужа. А он добрейший человек. В общем, из-за одной сволочи могут пострадать лучшие люди. Поэтому я буду покрывать. И тогда меня посадят. Или тоже убьют. Ну что же ты молчишь... иди, обнимемся на прощание! Удиви меня снова, твою мать... удиви!

Все это было как во сне. Бэлла сорвалась в рыдания, до конца не веря, что это ее голос. И он кричит поздним вечером в арке о том, никогда не может быть произнесено вслух, никогда! Но ей так нужны были эти рыдания, впервые за четверть века исторгнутые из душевных глубин. Она, наконец, выпустила на волю свою внутреннюю маленькую железную девочку - тот образ себя, который лепила с детства. Теперь, в фантасмагорически смешанных реальности и воображении эта девочка представлялась ей маленькой статуэткой-убийцей. Словно это она, а не изваяние Александра Грина, убила Семена Штопина. Бэлла рыдала от того, что ее мир, так любовно и скрупулезно построенный ею, в одночасье рухнул. И на не знает тому причин -- а обязана знать как руководитель! И должна была уберечь своих бестолковых сотрудников... но откуда же ей было знать, что кому-то придет в голову пойти на мокрое дело...

Она перебрал бесчисленное множество вариантов. Она написала для следователя целый доклад, потому как свято соблюдала свое старое правило документировать и фиксировать каждое слово. Она, в отличие от Танюши, даже ее сказочного Яна-фантома сумела использовать на общее благо - ведь выудила же из него историю о давней штопинской контузии. А раз контузия, повреждение мозга, -- значит, жизнь могла оборваться в любой момент. Удар по голове мог случиться уже после смерти -- случайное падение, неразбериха, все, что угодно! Вот до чего в своих версиях дошла Бэлла... Она знала, что врачам и властям нужно давать готовую версию событий, они только делают вид, что этого не любят.

Но все усилия пока пошли прахом. Дамоклов меч все в той же опасной близости к голове. Так пусть об этом знает садист, пришедший разбередить старые раны! Он больше не сумеет ничем отравить жизнь.

Бэлла долго отходила от своего порыва. Она, конечно, тайфун, а не женщина, но столь громогласный разрыв аорты -- даже для нее слишком. Признавать во всеуслышание уголовно наказуемые намерения... Ей пора капитулировать с поста директора и уступить место более сдержанным особам. Позор! Но спасибо Мишелю -- на сей раз он сменил тактику мягкого оппозиционера и полностью ее поддержал. "Ори, душенька, во всю глотку. Враг не пройдет". История с убийством начинала ему докучать. Наверное, скоро скажет: "Я уезжаю". Когда Мишелю что-то не нравится, он спасается бегством. Остаться одной сейчас Бэлле совсем не хотелось. И на следующий день она взяла отгул. Приказала себе отдыхать. Поехали в парк кататься на лодке и кормить уток. Теплая осень, в парке безлюдно, будний день, божественный покой. Бэлла вкушала блаженство большими глотками. Мысли начинали, словно без ее усилий, выстраиваться в стройную систему. Она начала нащупывать тактику ближайших действий. Действительность уже не казалась кошмарным колтуном на пути к логике и смыслу. И тут Бэллу понесло к искусству. Вот не сиделось ей в природной неге, вспомнилась давно примечтанная выставка, на которую из-за работы было не дойти. Мишель воспринял идею с энтузиазмом: "Ты же мой наставник в мире Рембрантов и Пикасс".

-Вторую твою поговорку я люблю больше! - заметила Бэлла.

-Это какую же?

-Про то, что мы с тобой не Бельмонды!

Словом, жизнь налаживалась. И если бы Бэллу не понесло в новый сквер скульптур, то наладилась бы на все сто. Но этого вселенная допустить не может. Вселенной нужно развивать сюжет!

Скульптура была в сфере особых интересов Бэллы. Поиски новых форм должны были привести ее, наконец, к тому мастеру, который изваяет нового Александра Грина. Сегодня, когда удалось отвлечься от криминального кошмара, пани директор даже наметила несколько финансовых источников, благодаря которым, наконец, сможет оплатить работу скульптора. Но вот беда -- подходящий скульптор никак не возникал на горизонте. В поисках этого героя Бэлла и изучала теперь работы современных творцов. Но вместо нового Грина она... наткнулась на старого! Среди скульптурного парка, прекрасного острова современного искусства, как ни в чем ни бывало красовалась статуэтка Грина из кладовки одноименного клуба. Орудие убийства! С чьим-то тихим сарказмом спрятанное там, где его присутствие мало кому царапнет взгляд...

Первой мыслью было скорей убежать отсюда. Вторая мысль уже была плодом директорского инстинкта -- срочно разобраться в ситуации. К счастью, активные действия были пресечены Мишелем. Он ни о чем не просил и не требовал. Повелительное наклонение -- вообще не его стиль. Он просто сказал, что уходит. Если Бэлла сошла с ума и собирается лезть в эту историю -- то он с ней прощается. И Бэлла не полезла. Надо же хоть один денек в году отдохнуть от собственной принципиальности на грани с идиотизмом...

Но разве теперь она могла обрести покой? К ночи она окончательно запуталась в вопросах о том, как злополучное творение безымянного уже ваятеля попало в цветник современных работ? Кто ему приделал такие длинные эстетические ноги? Зачем убийце такой виток. И ужас в том, что теперь очевидно, что убил кто-то из своих. Своих ближних или своих дальних. Из родной богемной среды. Версия о темных криминальных силах вкупе с нацистскими организациями с треском отпадала. Не могли они, эти силы, устроить такой перформанс из убийства! Они и в скульптурном сквере сроду не были. Его вообще сделали недавно... Словом, сплошной абсурд. Бэлле срочно нужен был советчик. И она набрала Славу Птенчика. Все-таки надежный. Свой. Мужик, в конце концов. И завхоз, хоть и никудышный. К кому мы обращаемся, когда из нашей фирмы что-то пропало? К административно-хозяйственной части. Ну не к Ляльке же обращаться, которая у нас ведает моющими средствами. Словом, Бэлле во всем была необходима система. И порядок.

Но о порядке нынче можно было только мечтать. Птенчик долго не понимал, зачем его срочно вызывают к начальнице на дом. Пытался отшучиваться, что Бэллу теперь только злило. А она была вынуждена нажать на все свои начальственные рычаги. В ее воображении все прослушивающие устройства страны были нацелены на ее разговор с бестолковым завхозом-саксофонистом. Господи, как она могла допустить такое сочетание в своем коллективе?! А все ее демократичность. Демократичность -- это был фирменный стиль клуба "Грин"... Итак, Птенец на пороге.

-Ну что же ты так долго? И вот надо было тебе разводить эти антимонии? Как ты сразу не понял, что я не хочу обсуждать причину нашей встречи по телефону! Ведь нас могут прослушивать...

-Бэлла Максимовна, вы полагаете, что к расследованию убийства Семена Штопина поключилось ФСБ? - хохотнул Слава.

Бэлла пресекла начавшийся балаган, и изложила суть дела. Птенчик воспринял все с удивительным спокойствием. И сказал, что лучше все оставить, как есть.

-Это почему? -- впилась в него хищным раздраженным вопросом Бэлла. - Почему вы все любители оставлять, как есть?! На нас, на весь наш коллектив сразу падает подозрение. Неужели это понятно только мне?!

Бэлла злилась, а Птенчик и вправду не понимал. Он искренне считал, что надо остаться непричастными к путешествиям бронзового Александра Степановича, и тогда следствие постепенно зайдет в тупик. "Вот пускай старуха Девяткина увидит свою любимую статуйку в сквере и своими силами приволочет ее хоть к себе домой. С ней пускай и разбираются. Абсурд -- лучший щит, когда тебе угрожает катастрофа".

И к четырем утра Птенчик Бэллу убедил. Она безуспешно пыталась дать ему деньги на такси, а он продолжал иронизировать над заполошной пани директрисой. "Это ж надо такое придумать -- прослушивают... Да знаете ли вы, дорогая Бэлла Максимовна, в какую кругленькую сумму выльется прослушивание подозреваемых в наше стране. Ведь подозреваются у нас все! Такая уж наша историческая планида"...

А на следующий день невыспавшуюся Бэллу ожидал новый сюрприз... с пристрастием.

-Объясните, зачем вы покрываете Людмилу Цыганкову?

Страшный вопрос звучал уже в третий раз. Следователь, этот мини-Гаргантюа, вызвал Бэллу к себе на допрос. Позвонил с утра. Господи, что же происходит, пыталась лихорадочно сообразить Бэлла. Почему новая волна допросов? Какую игру затеяли карательные органы... все теории заговора, которые когда-либо приходили в голову, пытались запутать рассудок, словно старые рваные рыбацкие сети...

И в третий раз Бэлла Максимовна непреклонно кривила душой. А что она могла сказать? Да, я покрывала Людмилу Цыганкову, которой мои сотрудники дали чудовищное прозвище "Шнырь"? Потому что она стратегически важна на данном этапе развития нашего... учреждения культуры. О как! Ведь "клуб" звучит несерьезно для силовых структур. Клуб -- это слово с криминальной отдушкой. А у нас тут не малина, а культурный оазис! Мы, между прочим, затеваем великое дело -- в следующем году приглашаем к себе Платоновский фестиваль. А вы, щекастый господин следователь, хоть знаете, кто такой Платонов? Это великий писатель земли русской. А вы знаете, как важно, чтобы его читала молодежь...

И пошло-поехало! В горле Бэллы клокотали слова оправдания, но предназначались они уже не следователю, а Господу Богу на Страшном суде. Ведь придется отчитываться когда-нибудь. Как начальник, стремящийся во всем к порядку, пани директор верила и в высшую отчетность. И она была готова объяснить небесным силам, что это только беспечные сотрудники не видят дальше той самой статьи Людмилы Цыганковой. Той самой, которая уже вышла и о которой неисповедимыми путями пронюхал следователь. На доли секунды тайная непристойная гордость согрела Бэллу: значит, эту статью читает народ! Значит, о "Грине" узнают, черт побери! Просто статья вышла чуть раньше, чем того ожидала пани директор... Но ведь статья -- всего лишь первая ласточка. У Бэллы были большие планы на неприятную, но необходимую сейчас Люду. Потому что Люда пронырливая и пробивная. Она будет пиарить "Грин", пока клуб будет ей давать сочный информационный повод. И пока... какая-то выгода будет ей от "Грина". Но об этом Бэлла позаботилась бы... она бы нашла, чем отплатить Люде за верную службу. Пойми ты, Господи, разумному, доброму и вечному сейчас нужна такая мощная и одновременно умная раскрутка, что тебе и не снилось! А если приходится действовать еще и без финансовой поддержки, на четном слове, на улыбке, на лести, на... покрывательстве, в конце концов! На маленьких уголовно наказуемых деяниях... но ведь ради благих целей. Ведь Платонов... за то, чтобы сделать этот фестиваль красивым и людным Бэлла была готова...проследовав тропой благих намерений, гореть в аду.

Хотя это вопиющая несправедливость! Но спустимся, однако, с небес на землю. Люда Цыганкова пропала. Следователь не может ее найти ни по телефону, ни по ее адресу. В редакциях, с которыми она сотрудничает, неопределенно заявляют. что она куда-то уехала. Но никто не знает, куда.

-Конечно, ведь она не состоит у них в штате! Она просто пишет для них. Что они могут знать... - поддакивала Бэлла. - И мы ничего о ней знать не можем. Советуем вам обратиться к близким родственникам и друзьям Людмилы. А у нас с ней чисто деловые контакты. Не скрою, она очень помогает нам своими публикациями, но, кстати, пока их было немного. Эта вот самая крупная... все-таки миллионный тираж у этого издания. Но... ведь поймите, что мы с Людой не подруги. Она нам не докладывает о своих маршрутах.

-Верю, что не докладывает. Но не верю, что вам не доложили ваши сотрудники о том, что в вечер убийства Людмила Цыганкова находилась вместе с жертвой на месте убийства. В той самом помещении, которое вы называете кладовка. И незадолго до свершившего акта насилия у жертвы и Людмилы Александровны Цыганковой случился акт половой. Незавершенный. Выходит, их кто-то прервал. А кто их мог прервать?

От таких откровений Бэлла Максимовна опешила. Но постаралась быстро взять себя в руки.

-Понятия не имею, - ответила она после ошеломленной паузы. - Но если вы до сих не говорили с Людмилой Цыганковой, как же вы можете с уверенностью утверждать, что именно она уединилась с... жертвой?

-Я имею на то основания, - не моргнув глазом ответил следователь.

Бэлла вдруг почувствовала запоздалый адреналиновый прилив сил. Ну берегись, долдон! Я тебе такой незавершенный половой акт устрою, что у тебя твой стручок больше никогда не встанет. Вот, значит, что они нам шьют... что у нас тут бордель и мы спариваемся по кладовкам. А также подсматриваем, подслушиваем и покрываем. И далее допрос уже походил не на допрос, а на... тихий разговор двух посвященных. Бэлла понимала, что с органами следствия шутки плохи. Она защищалась очень выдержанно и спокойно, взвешивая каждое слово. Просто до сего момента ей было трудно выйти на эту тонкую дипломатичную ноту. Пани директор пребывала в кошмаре постоянных догадок, которые не выключались и во сне. Она только и думала, как теперь рухнут ее планы. Не исключала, что в тюрьму попадет именно она сама как ответственная за все, что происходит в ее "культурном оазисе". Но теперь, когда опасность подступила слишком близко, ее инстинкт самосохранения сработал как идеальный предохранитель. И Бэлла Максимовна, усилием воли подавив внутреннюю истерику, сумела филигранно пройти по грани добра и зла, не сказав ничего лишнего, не дав себя загнать в словесные ловушки и не попавшись на примитивные провокации.

Главным было придерживаться той линии, в которую верила, несмотря на вчерашнюю находку. Эта линия называлась "те, с кем я работаю, не виновны", ее внутренняя Булла о непогрешимости Папы Римского, только вместо Папы -- сама Бэлла и ее подопечные. И когда она, добавив в голос несвойственного себе занудного менторства, объясняла следователю, что в ее коллективе не принято обсуждать интимные связи, как свои, так и чужие, а уж тем более вступать в них на рабочем месте, пани директор искренне верила в то, что говорит. Фрейд назвал этот защитный механизм вытеснением. Сейчас он был как нельзя кстати. Надо было дать понять карательным органам, что если кто-то и решил использовать клуб "Грин" в качестве дома свиданий, то эти люди -- не из нашего гнезда. Черт с ней, со Шнырем, пускай ее ловят. Нашли козу отпущения -- дерзайте. В конце концов, она нам никто. Найдем другого писаку. Да и к тому же она вне вашей досягаемости. На Шныря теперь можно всех собак повесить, ха-ха-ха. Поэтому Бэлла спокойно и логично предлагала следствию добраться до Люды, раз ее считают до такой степени приближенной к жертве. Если она не убивала сама, то определенно знает, кто убил. Если этот третий вообще существует в природе. Но, видимо, существует и третий, и четвертый, раз господин следователь располагает милыми скабрезностями о том, что предшествовало убийству.

Да, Бэлла аккуратно закидывала удочки. Ей, разумеется, хотелось знать, кто источник информации. Имя которого, конечно, не разглашалось. Это было крайне тревожным обстоятельством, но главное -- отвести подозрение от своих и от себя. И так как этот надутый "Гаргантюа" до сих пор никого не задержал по подозрению в убийстве, значит толком и компромата ни на кого нет. У него что акт половой не завершен, что ход мыслей...

Но она недооценила противника. Покидая полицию, Бэлла Максимовна столкнулась в дверях с... Фунтиковым. Ирония судьбы достигла на сей раз невиданных высот. Фунтиков, над которым много лет насмехались библиотекари... который вечно требовал размножить какие-то бредовые бумаги... сумасшедший Фунтиков, комичный гоголевский персонаж, оказался и впрямь работником прокуратуры. Впрочем, в его должность Бэлла не вникала, но сам факт, что он деловито вошел в отделение милиции в своей как и прежде несвежей форме, показав пропуск... нет, не строчить очередную жалобу на "Грин". Напротив, он был крайне любезен с Бэллой Максимовной. Поцеловал ей руку... - куртуазный безумный карлик! И по большому секрету, с осознанием собственного титанического благодеяния и как знак глубокого уважения к директору библиотеки, которую он посещает много лет, Фунтиков поведал, что по делу убийства Семена Штопина задержан подозреваемый. "Сам сознался. Представляете! Вроде как убийство из ревности...".

"Из ревности...", - прозвучало абсурдным эхом в голове у Бэллы. На подгибающихся ногах она забрела в магазин, купила пачку сигарет и закурила впервые за десять лет. С тех пор как бросила. Вопреки своей тяге к порядку она даже не стала особо скрывать наказуемую вредную привычку. Оштрафуют -- и что? Ведь крайнего уже нашли. Убийцу... или она заснула после бессонной ночи и трудного дня, и приснила себе безумного маленького Фунтикова и его сногсшибательную новость.

-И ты ему веришь? - прошептала Таня.

-О какой вере ты говоришь... - шептала в ответ Бэлла. - Но самое невероятное в том, что это может быть правдой. В следствии явно произошел какой-то сдвиг. И от того новая волна допросов.

Они разговаривали уже вечером, когда в "Грине" уже почти никого не осталось. Таня только что вернулась со своего допроса. Ее тоже вызывали. И изрядно потрепали нервы. Следователь, который казался ей раньше дотошным, но неопасным толстячком, показал оборотную сторону Луны. На сей раз своей мишенью он выбрал сомнительную, по его мнению, дружбу начальницы и подчиненной. "Странно, что Бэлла Максимовна не отзывалась о вас как о ценном работнике"... "Если вы близкие подруги, то почему не в курсе причин семейного положения Бэллы Максимовны...". Придирки к семейному положению Бэллы начались, когда Таня ляпнула: "Не знаю и не могу знать, почему у Бэллы Максимовны нет своих детей, но знаю, что она вырастила племянников получше многих матерей". Таня думала, что должна поднимать авторитет своей подруги во всех сферах жизни. Но толстяка не убеждали жизненные подвиги. По его разумению, подвиги и таланты не освобождают человека от всеобщих обязанностей.

-Разве для тебя это новость? - грустно усмехалась Бэлла. - Да, представь себе, средний человек для серости в погонах куда ценнее и понятнее человека незаурядного. Тем более в нашей несчастной стране, где лучших людей гноят в тюрьмах и пулеметные дула ими затыкают. А средний человек довольствуется малым и работает на благо вампирического государства. Здесь ничего нового. А то, что это гриб-боровик тебя провоцировал на откровения, - так это его обязанность.

-Но, Белка, я в какой-то момент действительно ощутила свою несостоятельность... Действительно, почему я не знаю о тебе самого важного? - Таня запнулась и поспешила поправить себя. - Нет-нет, я не в том смысле... что прошу тебя о чем-то рассказывать! Просто если ты этого не делаешь, значит... у тебя есть на то причины...

-Тань, не говори глупостей. Ты обо знаешь все, что надо. Я не слишком семейный человек. У меня злая Венера, тебе ж сказали, - впервые за день улыбнулась Бэлла. - Детей я не... так случилось, что они родились не у меня, а у Алены.

-Но не каждая женщина, даже если у нее нет своих детей, так растит племянников, как ты... И почему та картина, с которой началась выставочная история "Грина", называлась "Твои дети"? Явно не только из концептуальных соображений...

-Слишком много вопросов, Танюш... - вздохнула пани директор. - Я как-нибудь обязательно расскажу тебе об этом. Но не сейчас.

-Да я не тороплю. Кстати, а ты не знаешь, кто такой Сергей Борисович Синицкий? Толстяк меня спрашивал, а я так и не поняла, к тебе это имеет отношение... или к Штопину.

Бэлла вдруг застыла, словно ее настиг приступ каталепсии. Она долго не отвечала, потому что не могла выбраться из морока мучительного прозрения. Она вспомнила, что снова курит, но эта мысль ей показалась смешной им никчемной. Как она может курить в "Грине"? Здесь ее уже никто не помнит курящей. Это будет поражение.

Смешные мысли проносились в ее голове, затмевая страшную догадку. Она не могла придумать, как сказать о ней Тане, как вообще кому-то об этом сказать?!

-Вот теперь ты убедишься, какой ты мне друг... - Бэлла почти просипела. От сильного волнения она порой теряла голос. Но ей пришлось говорить. Говорить о том, кто такой Сергей Борисович Синицкий. О том, почему следователь спросил о нем Таню. О том, почему не спросил о нем Бэллу. Бэллу, чья сестра много лет назад родила от него мальчиков-близнецов. Бэллу, которая в болезненном приступе правды рассказала о своих страхах и болях этому подлому человеку, которым была одержима в молодости. О том, как она кричала, стоя в арке, а он -- за аркой, вне видимости, но Бэлла узнала свою бывшую любовь по тени. Он снова пришел к ней, Сергей Борисович Синицкий. Чтобы быть прощенным и принятым. А Бэлла кричала своему мучителю: "Удиви меня снова, удиви!"

И он ее удивил. Он сознался в убийстве Штопина. Добровольно сдался в руки правосудия. Взял на себя чужую вину, чтобы искупить свою. Такого поворота Бэлла ожидать не могла, когда впала в постыдную слабость откровений там, в арке... Но ведь как это на него похоже, на окаянного Сергея Борисовича! Теперь его не вычеркнуть из памяти. Подлец навсегда!

Когда Таня, наконец, услышала всю предысторию о подлеце, она долго не могла справиться с изумлением, но знала, что сейчас бури эмоций никому не помогут. И потому задала единственный вопрос:

-Но тогда... при чем тут ревность? Фунтиков сказал, что человек, который признался, убил из ревности.

-Признающийся в убийстве обязан предоставить мотив. Вот Сереженька и предоставил -- самый убедительный на его взгляд. А тут как раз вписалось в логигу давно мозолившее глаз следствию отсутствие Людки. И у следствия срослось дельце. Синицкий, разумеется, не знал о наших с вами "гениальных" догадках про штопинскую интрижку с Людкой. И наверняка наплел, что не хочет разглашать имя "любимой" девушки. А наш упитанный пинкертон тут же протиснулся в эту лазейку. Уверена, что теперь куда-нибудь просочится деза о том, что в клубе "Грин" сводит счеты друг с другом аморальная богема. Так рождаются пошлые легенды... А что касается этой ерунды о прерваном акте... они сейчас и судмедэкспертизу к этому приплетут. И сочинят целую камасутру про нашу кладовку.

-Но все же экспертизу нельзя подделать! - запротестовала Таня.

-Как говорил Довлатов, подделать нельзя только талант и похоть. Но ведь в данном случае не надо ничего подделывать. Возможно, они и правда обнаружили на Штопине чужой биоматериал. Вот и сделали выводы. А тут еще и Сереженька им как на блюдечке подогнал свою удобную "ревность". Просто подарок нашей дорогой полиции для очередной премии. Ладно, придется этому придурку искать адвоката.

-Кстати, Белка... а вдруг он и вправду убил Штопина?! Тебе это в голову не приходило?

-Да, это было бы нам очень кстати! - укоризненно съязвила Бэлла Максимовна.

А когда они собрались и вышли на вечерний бульвар, Бэлла паническим шепотом призналась:

-Я, на самом деле, очень боюсь узнать, кто на самом деле убил Штопина. Я просто не хочу говорить об этом в "Грине". Там всюду уши! А может быть, даже "жучки".

Таня решила на реагировать на жучковую паранойю. Тема старая. А вот новая тема -- о том, что Давид напал на след "нашего милого убийцы". Вот об этом Таня никак не решалась заговорить. А ведь Додик ждал их у метро, чтобы самолично изложить свою версию.

Глава 14.

Проделки Александра Степановича

-Чем обязан?

Слава смотрел на непрошеных гостей, и в его взгляде сквозило насмешливое удивление. Всего лишь. Ни тревоги, ни страха. Странно для человека, над которым нависла опасность разоблачения. Или это они были странными -- целая делегация, подвалившая к Птенчику, чтобы его "расколоть" и взять тепленьким. Но Бэлла Максимовна была не удержима. Услышав давидову версию, она решила -- сейчас или никогда. Вообще-то ни Таня, ни Давид не ожидали, что пани директор воспримет давидовы умозаключения всерьез. На днях она за попытки самостийного расследования обещала лишать премии. Но то было на днях. До того, как в ее жизни снова появился роковой Синицкий. До того, как она обнаружила статуэтку автора "Бегущей по волнам" в городском парке. И вообще до революции!

И вот, услышав "саксофонную" версию, она поняла, что должна нагрянуть к Птенчику без предупреждения, словно страшная черная НКВДэшная машина в 30-е годы. И если он ничего не разъяснит, тогда расстаться с ним навсегда. Таня была в ужасе. Что за истерические телодвижения? Как можно бросаться людьми, руководствуясь сиюминутным настроением! Давид и вовсе окаменел от сознания того, что натворил. Словом, можно представить, чтобы было написано на лицах троих безумных дознавателей, нарушивших вечерний отдых коллеги. Но Птенчика, на первый взгляд, волновало лишь то, что угостить зловещую "судебную тройку" особо нечем. Жаркое почти доели. Остались сухарики с маком и бутерброды с сыром Мааздам.

-Мне отмщение и аз Мааздам! - скаламбурил Птенчик. - Вот никогда не знал, что значит это эпиграф к "Анне Карениной". Хотя... я и не интересовался особо.

-А зря, - мрачно изрекла Бэлла. - Ты даже представить себе не можешь, насколько это имеет отношение к... нашему визиту.

Давид уличил момент, когда Таня замешкалась на выходе из ванной -- пошла на нервной почве мыть руки - и испуганным шепотом спросил: "А какое отношение имеет к нам этот Аз воздам?". Нашел время, когда тянуться к знаниям! Таня, сама толком не зная значение этой библейской цитаты, чувствовала в ней что-то зловещее. А Бэлла, усевшись за стол и с внезапно проснувшимся аппетитом слопавшая два бутерброда, вдруг взяла материнскую ноту и выпалила: "Слава, мы ведь тебе не чужие люди. Расскажи нам, как все было. Как ты убил Штопина?".

-Мы тебя не сдадим! - выпалил Давид, словно давал крепкую дворовую клятву.

Таня подумала, что на месте Славы она бы немедленно прогнала таких дознавателей поганой метлой. Тем более, если на самом деле убила бы несчастного Штопина. Но Птенчик лишь сморщился и начал нервно чесать голову, как всегда, когда был озадачен.

-Скажи, может быть, это сделал не ты? - поспешила внести свою гуманную лепту в нелепую миссии Таня.

-Да, кстати, а почему вы вообще решили, что это я? - после некоторой паузы вышел из оцепенения Птенчик. И с невыносимой беззащитностью улыбнулся. Таня была готова от стыда провалиться сквозь землю.

-Нет, мы верим, что это не ты! - не выдержав напряжения, завопил Давид. - Просто...

-Не нужно кричать, - прервала его Бэлла. - Лучше расскажи про футляр.

Но Давиду было не подвластно внятное повествование. Все, что он говорил, звучало мальчишеской выдумкой, неумелой игрой воображения... особенно редактор Арсеньева в розовом костюме. Додик очень скрупулезно привел все детали, которые привели его к догадке. Он старательно играл в детектив. И Слава как будто принял эту игру, словно у него просили написать продолжение сценария, а не признаться в убийстве.

-А давайте я вам яичницу сделаю? Яичницу ирландского типа -- брошу все, что есть в доме? - вдруг ликующе вопросил Слава. "Может быть, у него уже внутри такая истерика, что он сейчас выйдет из кухни и выбросится из окна", - подумала Таня. И машинально посмотрела на дверь. Дверь из кухни была закрыта. Так делают, когда кто-то еще есть в доме, кому не хотят мешать. Но, кажется, после развода Птенчик снял квартиру и жил в ней один. Квартиру, которая была ему не по карману. Но Бэлла старалась его выручить премиями, а сам он грезил о мифических побочных заработках, вроде игры на саксе в переходе...

-Слава, давай подождем с яичницей. Ответь нам на вопрос, - Бэлла тщетно пыталась привести свое вечернее вторжение в чужой дом к логическому знаменателю.

-Но вы задали слишком много вопросов. И я не уверен, что обязан на них отвечать, - деловито и невозмутимо возразил Птенчик, открыл холодильник и начал там там глобальную перестановку каких-то банок и сковородок, в результате чего одна крышка полетела на пол. Только потом Таня поняла, что хотел заглушить звуки. Звуки за дверью.

-Ты, конечно, имеешь право хранить молчание, - печально пошла на попятную Бэлла, но это может для тебя плохо кончится. Нельзя вечно жить в атмосфере подозрений. К тому же тайное становится явным. Ведь мы могли бы найти другие источники информации, но мы пришли, прежде всего, к тебе, потому что любим и уважаем тебя. И не собираемся осуждать, если ты причастен к этому преступлению. Но нам надо знать, как все было. Иначе золотая эпоха "Грина" закончится, не начавшись. И нам придется найти эти другие источники, но для тебя... самая важная дверца закроется.

В этот самый момент открылась другая дверца -- возможно, не менее важная. Дверь в кухню. И появилась Лена Царева.

-Слав, ты меня извини. Но я сдаюсь. Я им все расскажу. Это я убила Штопина.

-Так... начались глупости. Не обращайте внимания, дамы и господа. Ленца... ну вы же ее знаете. Она выпила, и у нее обострился комплекс Жанны Д'Арк.

-А что это за комплекс? - поинтересовался Давид, в очередной раз блеснув несвоевременной любознательностью. Судя по всему, его молодая моторика, уже позволила выжать библейскую интернет-правду из айфона про "... аз воздам", и теперь его не менее молодые мозги жаждали новой пищи.

Позже, когда история была позади и уже обрастала легендами, Бэлла не раз сетовала: "Боже мой, мальчики... какую немую сцену вы испортили!"... Но сейчас было не до постмодернистских шуточек. Сейчас все пребывали в смятенном недоумении.

-Лена, иди в комнату, отдохни. У тебя был тяжелый день, - в голосе Птенчика показались язычки пламени, но это мог почувствовать только тот, кто его знал. Таня почувствовала. Однажды Слава сидел у нее в гостях, они выпивали, перемывали кости коллегам и друзьям, рвали потроха от хохота, - и позвонила славкина жена. Заболела их дочка. Очень серьезно. И когда Слава Птенцов объяснял жене, что надо немедленно вызывать "скорую", а не советоваться с чокнутыми подругами-гомеопатами, его голос тоже мог показаться вполне спокойным. Но чуткое ухо улавливало огненную стену гнева, которая поднималась из тембровых глубин...

-Лена, прошу тебя, останься! И расскажи нам свою версию. Убийца все равно уже сознался. Нам просто нужно знать, как было на самом деле.

Таня не поверила своим ушам, что сказала это. Бэлла категорически запретила разглашать среди сотрудников информацию о мнимом "убийце". Пускай сначала найдется истинный виновник. Да и не хотела лишних расспросов и слухов. Таня нарушила договор и поплатится за это. Но иначе они бы никогда не услышали исповеди Лены Царевой. Птенчик был человеком легким и покладистым лишь на первый взгляд.

-Убийца? Ничего не понимаю, - Лена заметалась взглядом по пришедшим. На Славу она смотреть боялась. И уже уверенней повторила: - Это я убила Штопина. Непреднамеренно. А Слава был со мной, но он решил взять вину на себя. Он уже и уголовный кодекс проштудировал, чтобы уточнить, сколько ему дадут. Он даже возобновил свой старый роман с Арсеньевой, чтобы она помогла ему, когда он попадет в колонию. У нее же отец -- начальник зоны. Поэтому Давид его и увидел с ней...

-Леночка, забудем пока про эту старую б..дь, - лихо отмахнулась свирепеющая от происходящего Бэлла. - Ты скажи, что у тебя со Штопиным. И почему ты здесь и почему Птенчик собирался взять вину на себя, и...

-Все очень просто, - перебила ее взвинченная старательная Ленца. - Это страшная случайность, понимаете! Мы со Славкой пошли в кладовку за удлинителем, за бумажными полотенцами... Точнее, сначала туда пошла я и слышу в углу, - там, где выход на черную лестницу, - какую-то возню. Я испугалась, даже свет не включила, позвала Славу. Он-то свет включил... и в общем, мы увидели, как там на нашем барахле Штопин и Люда Шнырь... я даже не знала, что такие люди тоже занимаются любовью! Это был такой нонсенс, как будто они репетировали дурной спектакль... так просто не бывает, понимаете?!

-Понеслась! - прошипел Слава. - Давайте я хотя бы сам расскажу!

-Нет, сначала я! - крикнула Лена, словно ее лишают последнего слова перед казнью. - И вот тут началось! Мы-то не ожидали, а этот урод Штопин как будто ждал, что его застукают, понимаете?! Он стал орать какие-то гадости нам. Обозвал Славку педиком почему-то... а он же не педик, откуда он вообще взял?! Это была просто провокация, понимаете? И Славка полез в драку.

-А Люда при этом присутствовала? - ввернул Давид.

-Нет, тут же смылась. Шнырь -- она и есть шнырь. Мы потом обнаружили ее уродские бусы, и Птенчик выкинул их под лестницу, чтобы не было улики. Так нельзя было, конечно, но нам надо было молниеносно замести следы. А вы эти бусы нашли...

-Которые, надо заметить, у нас пропали, а потом опять чудесным образом материализовались, - уточнила Бэлла. - Но прости, я тебя перебила! Что же было дальше?

-Дальше был кошмар. Этот-то урод здоровый, как лось. Навалился на Птенца, пригрозил пальцы сломать, чтобы он не осквернял своей неумелой игрой слуха честных граждан. Славка взбесился а тот его начал душить. Я попыталась их разнять, но куда уж там... и как назло мне попал под руку Грин. Вот честное слово -- я никогда не думала, что он такой тяжелый!

-Леночка, почему же ты не позвала никого на помощь?! Ведь в тот вечер было полно здоровых мужиков! - вырвался у Бэллы вопль отчаяния.

-Здоровых? - отозвалась обиженным эхом Лена. - Я бы не сказала! В основном-то все творческие люди, алкоголики, астматики-язвенники. А Штопин бывший десантник, к тому же свирепый.

-И ты решила, что лучше не медлить и успокоить его грудой бронзы... Нет, друзья мои, я не устаю поражаться вашей логике.

-Да какая тут логика, Бэлла Максимовна, - тихо сказал Славка. - Штопин начал меня душить. Я действительно не ожидал такой ненависти. Все мы, бывало, дрались. Даже с уличными придурками по молодости. Но этот... он больной. Ну что мы ему сделали, в конце концов?! Почему он нас всех так ненавидит? Если бы не Ленка, может быть, я сейчас уже в гробу ворочался бы при упоминании всуе...

-Но нет, я не понимаю!- взвилась Бэлла. - Когда женщина видит драку, она кричит, убегает, зовет на помощь. Если она убивает, то медленно, исподтишка. И только в кино она участвует в потасовке и кого-то героически спасает. В жизни так не бывает, понимаете меня?! Я не верю! Женщина не в состоянии поднять двухпудовую статую и нанести точный удар по голове. Птенчик, объясни мне, как все было.

-Мадам Станиславский, в состоянии аффекта женщина способна на все.

-Но чтобы привести ее в это состояние, должно произойти нечто совершенно дикое! Угроза жизни ее ребенку или вселенская катастрофа. А здесь... мы же давно знаем, кто такой Штопин. Он много лет ходит сюда и хамит. И до сих пор его никто за это не убивал!

-Вот именно -- много лет! Когда-нибудь его должна была настичь справедливая расплата, вам так не кажется?

-О, только не надо о справедливости! - Бэлла от негодования чуть не столкнула локтем чашку со стола. - Вот если бы его настигла внезапная смерть от удара из-за приступа его собственной злости и он бы умер далеко за пределами нашего клуба -- вот тогда это была бы справедливость! Если бы его смерть никому не грозила тюрьмой. А то что произошло...

-Подождите! Вы меня не дослушали! - вдруг отчаянно закричала Ленца, и все увидели, что она в слезах и едва держится на ногах. - Слава вам никогда не расскажет правду, потому что он меня жалеет. Бэлла... вы правы. Я бы никогда этого не сделала, если бы Штопин не сказал... не произнес одну фразу. О том, что я ни на что не способна, кроме адюльтера с бездарным писателем, который -- предательство по отношению к единственной умной тетке в нашем курятнике - к Тане Нестеровой...

До Тани не сразу дошло, о чем речь. Ее семейная жизнь, ее дом, Ник -- все это было так далеко от происходящего теперь, на кухне у Птенчика. И вдруг капелька ее маленькой жизни упала на грязное полотно большого вселенского потока -- и оказалась нестерпимо яркой. "Так не бывает!" - хотелось ей закричать вслед за Бэллой. Ник, который изменяет ей с Леночкой... С Ленцой. О, да это каламбур!

-Прости меня, Таня. Хотя простить, конечно, невозможно. Но эти... отношения были нелепостью. Очень недолгой нелепостью.

Таня вдруг ощутила странную благодарность Ленце за то, что она из всех сил старается не скатиться в мелодраму. Ей, конечно, помогает то, что они теперь с Птенчиком вместе. Беспечные неумелые Бони и Клайд. Кажется, до сего момента их роман не афишировался, да и теперь раскрыт случайно.

-Танька, не впадай в ступор! - скомандовала Бэлла, поклонница грубой экспресс-терапии. - Все это были просто шашни, ничего не значащий перепихон. Он перебесился и вернулся к тебе. Не стоит ни секунды переживать. Все в прошлом.

Значит, Бэлла знала. И все, наверное, знали, раз не удивляются и с кротким сочувствием смотрят на Таню. Один Додик напускает на себя деловито-безразличный вид. Мол, я выше этих дрязг... Сочувствие? Но Таня совершенно не чувствовала себя жертвой. Она только остро ощущала свой личный маленький апокалипсис. Настолько остро, что ее диафрагма выгибалась, словно покрывало, которое вышли протрясти от пыли двое справных хлопцев.

Обида, ревность... они, словно запоздалые симптомы, дали о себе знать позже. А пока было изумление от того, что за Ника вступилась другая женщина. Она убила человека, потому что он обозвал Ника бездарностью. Может быть, это и есть любовь? И если так, разве Таня любит настолько сильно... А мерзкий Штопин, сволочь и паскуда, в последние минуты своей жизни пытался защитить танино имя. Имя "единственной умной тетки в вашем курятнике"... Господи, ты сам что-нибудь понимаешь в мире, который создал? Или тебе и не надо понимать. Ведь все это - проделки Александра Степановича Грина...

"Учись бороться с врагами чужими сильными руками. Подталкивай своих врагов к гильотине провидения", - учил Николай Нестеров свою жену. А потом он ей изменил. Но, видит Бог, Таня никого никуда не подталкивала. Однако без нее не обошлось...

-Слава, можно я посижу в комнате?

Птенчик так встревожился, что принялся помогать Тане встать со стула. Словно ее хватил удар. А никакого удара не было. Просто хлопок -- и погас свет.

-Может приляжешь... можешь тебе чай принести. Правда, лимона нет. Есть лайм, но я его не люблю. Ленка любит, а я нет.

Смешно... Да уж, Славочка, своя рубашка ближе к телу. Мои личные "половые трудности", наконец, затмили новость сезона. Криминальная хроника сменилась светской. Любовь победила смерть.

-Славка, ну а ты-то хорош! - прорвалось у Тани запозадлое изумление. - Как вот это все в себе держать... молчать, глядя нам в глаза... воровать бусы из моей сумки... потом каяться, ходить в церковь -- я ж тебя засекла! В довершении - готовиться к тюрьме, укрепляя порочные связи с Аресеньевой! Ты как ребенок, право слово... о чем ты думал, птица ты недалекая?!

-А... знаешь, вы молодцы! - Слава, как всегда, не считал нужным отвечать точно на заданный вопрос. - Додик молодец. Понял, как я эту чертову статую вынес. В чехле... и про трость. Нет, парень далеко пойдет, если не скурвится и не станет функционером. Да, это было... блин, Танька, это было жутко! Я никак не ожидал, что Ленка встанет на стул, возьмет с полки эту бандуру и огреет Штопина... Она даже не ударила, а фактически уронила его ему на башку. Так вышло все... я-то не видел, этот гад меня душил. Короче... что ты от меня хочешь? Да, я готовился. Русский мужик всегда должен быть готов к тюрьме и к белой горячке. Не помню, кто сказал... да и хрен с ним! Я стал узнавать... на зонах, бывает, требуются музыканты. Это из области мечтаний, конечно, но ведь если требуются, так я бы подошел... звезд с неба пока не хватаю, но кое-что умею. Да, согласен, из области бреда. Но быть может, судьба у меня такая -- хотя бы Ленку выгородить за то, что меня спасла. Она ведь... неплохая.

-Слава, а ты не боишься... девушка-то с веслом, однако! Ребра уже одному милому другу сломала, бабушкину пальму в окно отправила, да и на мокрое дело пошла, недолго думая, - Таню начал пробирать успокоительный абсурд происходящего.

-Да, Ленка замороченная. У нее вечный кризис сверх-идей. Она внешне пытается соответствовать социально приемлемым схемам, но внутри яростно стремится к запредельному идеалу. Из серии заблуждений о том, что если кошка будет очень примерной кошкой, то однажды она превратится в тигра. Такие заблуждения всегда чреваты срывами. А в сочетании с физической силой -- все-таки натренированная барышня - случаются и жертвы. Но я буду начеку... - и вдруг добавил простодушно:

-Ты знаешь, ей нравится, как я играю...

В этот фантасмагорический вечер Таня вновь обрела друга. Птенчика, по которому соскучилась. Который однажды удержал ее от неверного шага. Таня не знала, что в тот самый момент Ник был вместе с Леночкой. Ее муж был вместе с ее сослуживицей. Ник, посмеивающийся над библиотекаршами. А Слава все знал и послужил благородным громоотводом. И теперь он снова на своем посту. Долговязый, ломкий балагур, несерьезный, порой вздорный упрямец, сумасброд, умница, талант. Друг, негодяй, волшебник.

... едва не угодивший в тюрьму.

Они слышали голоса из кухни. Бэлла Максимовна Миронова пыталась разложить по полочкам трагический конец Семена Штопина. Давид играл роль въедливого подмастерья. Лена... ей не позавидуешь. Но Бэлла своих не сдает.

-Хорошо, Слава, сейчас все более-менее разъясняется. Но скажи мне, зачем ты отвез орудие убийства в парк за Домом художника? К чему сей постмодернистский жест?

-Чего-чего? Что за дикость. В какой парк... - изумился Слава. - Я что, идиот? Я выбросил Грина в реку. Есть такое всегда пустынное место... могу показать, если нужно. А кто сказал, что он в парке?

Чудеса продолжались.

Эпилог

Они встретились утром в воскресенье, что для Тани было временем грустно домашним. Потому что веселый танец всегда исполняют суббота с пятницей, а в воскресенье - лишь послевкусие, манящее во вчера. В случае, если выходные удались. А если так себе -- тогда все равно мечтаем вернуться во вчера, но в другое. Словом, чтобы на работу не завтра. Недаром воскресенье -- время для общения с Богом у христиан. Бог, утешитель и иллюзионист, знает, что у воскресных мыслей с горчинкой самый правильный вкус.

Итак, Ян Фантом. Джим Бим или как там его еще именовал дотошный Додик. Таня никак не могла уложить в голове все, что ей в неспешной беседе сообщал этот таинственный уже-не-незнакомец. Но и знакомцем его не назовешь.

-А я был уверен, что Семен Штопин влюбился в вас!

-Как видите, не в меня.

-Зачем же вы тогда с ним так тепло улыбаетесь... я видел ваше фото в фейсбуке.

-Это совершенно случайная фотка. Наш фотограф Егор ни разу не фотографировал меня. Я для него ничем не примечательна. Не молодая красотка и не знаменитость. На том снимке прежде всего Бэлла... ну и Семен -- все-таки он был известен в библиотечном мире.

-Печально известен. А вы себя не цените.

-Полноте источать мне комплименты. Кстати, вы в курсе, что я хотела свалить на вас подозрения? Советовала следователю обратить внимание на вас.

-Я верю, что цель ваша была благородна.

Яну было легко задавать вопрос. С ним были излишни муки деликатности. И Таня жадно спрашивала. Господин Фантом стал для нее тем бархатным голосом за кадром, который нам все объясняет в конце трудного пути. Он же по просьбе Бэллы нашел для Синицкого хорошего адвоката.

-Почему вы нам помогаете? Ведь Семен был вашим другом.

-Разве что заклятым... На самом деле, моим другом был Рашид. А Штопин -- это армейские дела. По старой памяти -- братство... Знаете, ведь Семен был серьезно болен. Я удивляюсь, что его жизнь не оборвалась гораздо раньше. У него была какая-то патология психики, связанная с... не буду углубляться. Боюсь наврать. Но, боюсь, дружить с ним было невозможно. Его агрессия -- следствие патологии. И мне хочется, чтобы человек, невольно виновный в его смерти, получил бы наименьшее наказание. Это было бы справедливо.

Таня подумала, что он все знает... и знает, что она в эту минуту об этом думает.

-Ваше расследование с копией нашей одиозной статуи великолепно!

-О, это как раз было нетрудно. Эмилия Андроновна Девяткина мне в этом очень помогла. Я нашел автора этого "шедевра"... точнее выяснилось, что самого скульптора уже нет в живых, что, собственно, и послужило поводом к тому, что скульптура оказалась под открытым небом. Его вдова избавлялась от незначительных, как она выразилась, работ...

-Но для старухи Девяткиной эта работа крайне значительна! Теперь она будет попрекать нас ею до скончания века.

-Да, она, кажется, договорилась с детской библиотекой имени Грина, статуэтку возьмут туда.

-Тайфун, а не женщина. Но наличие этого двойника чуть было не...

Таня запнулась, поняв, что может сейчас наболтать лишнего. Все-таки Птенчик с Ленцой еще не пересекли границу. Бэлла решила их отправить от греха подальше на полгода в какой-то чудной вояж на ниве волонтерства. При этом она умудрилась прорекламировать клуб "Грин" - но без особой шумихи.

Как-то вечером, уже готовясь выключить ноутбук, Таня увидела письмо от Леночки. Дружеский щепетильный жест. "Коля мне признался, что мечтает о том часе, когда вы с Мишей примете его в свою тайную компанию по поеданию вредной пищи. Он знает, что это для тебя и есть самая настоящая близость. Он мечтает быть к тебе ближе, но знает, что сын все равно дороже. Прости, что я лезу не свое дело и преступно объясняю в двух словах то, о чем написана "Мадам Бовари"...

"Лен, спасибо, очень трогательно. Убей Бог не пойму, при чем тут мадам Бовари, но, надеюсь, со временем поумнею. Кстати, Нора передает тебе большое спасибо за помощь в подготовке сборника Малики. Надеюсь, он увидит свет. Жаль, что его нельзя назвать "Черный телефон"...

Таня выключила своего электронного друга и пошла на кухню. Ник остервенело грыз ноготь в поиске точного слова. Но сразу встрепенулся, приглашая не обращать на него внимания и использовать кухню по назначению. Знаем мы этот запоздалый альтруизм.. Если в доме писатель, то кухня -- это, прежде всего, кабинет.

Таня так ему и не рассказала о том, что знает о его измене. Зачем? Она переболела этим сама. Вместе с больной прокаженной девочкой, найти которую -- нет ничего проще...

Москва, 2014

Симонова Дарья Всеволодовна Черный телефон

Симонова Дарья Всеволодовна
Черный телефон